Танамор. Незримый враг бесплатное чтение

Екатерина Соболь
Танамор. Незримый враг

* * *

Глава 1
Мисс Остин

Все началось с поцелуя.

Хотя обычно им все заканчивается: в любимых романах моей мамы, которые писала дама по имени Джейн Остин, на финал приходится помолвка, а иногда и поцелуй. Откуда я знаю, спросите вы? Еще одной почитательницей мисс Остин была кухарка нашего пансиона, старая дева, умевшая читать. Когда мне было четырнадцать, я тайком пробирался к ней на кухню и поглощал эти, как выражался учитель словесности, «непотребные женские книжонки, которым не место в литературе». Я горячо соглашался (таков уж я, притворство – вторая натура), но продолжал их читать. Мама умерла накануне моего шестилетия, и мне казалось, что перенять любовь к дорогим ей книгам – значит не забыть ее окончательно.

Не собирался быть столь откровенным, но уже столько выболтал на этих страницах, что поздно останавливаться. Записей у меня теперь больше, чем у университетского студента, вот-вот закончится место под кроватью. Пишу я ночами, раз уж спать мне не надо (если прочли остальное, вы знаете почему).

Меня зовут Джон Гленгалл, и два месяца назад меня убили. Понимаю, звучит противоречиво, и все же это чистая правда. Один блестящий ученый – сохраню его личность в тайне – оживил меня с помощью своей науки, но не полностью: я скорее восставшее полумертвое тело, чем живой человек. Но это не значит, что мне чужды простые человеческие чувства: за последние недели я понял это особенно ясно.

Итак, благодаря книгам я с юных лет разбирался, какие джентльмены нравятся девушкам. Богатые, со вкусом одетые, учтивые, но в то же время дерзкие и умеющие отстоять свое мнение. Герои моей юности влюблялись в задорных дворянок беднее себя, любили их за характер, а не за красоту, и после жили с ними долго и счастливо. Ведь чувства, если верить мисс Остин, украшают жизнь куда больше, чем деньги, вещи или положение в обществе.

Я был убежден, что в свое время испытаю все чувства, описанные мисс Остин, но тут в мои жизненные планы вмешалась смерть, и на какое-то время стало не до любви. А потом настала весна, и вместе с природой пробудилось мое сердце.

Вот уже месяц я жил в Ирландии, в доме моей доброй знакомой Молли и ее ворчливой мамаши. Впрочем, мамаша стала на удивление менее ворчлива: даже на нее подействовало наступление весны. А еще в эту гостеприимную лачугу зачастил седой здоровяк Фаррелл Маклафлин – мой новый приятель и возница.

Похоже, Фаррелл был так мне благодарен за спасение от одиночества и самобичевания, что теперь выдумывал любые способы доказать свою преданность. Он возил меня и Молли в город, помогал ее мамаше в огороде и на кухне, залатал крышу, привез из своей одинокой хижины саженцы чудесных цветов и высадил их вокруг дома. Мамаша ворчала, что цветы все равно вытопчут куры, но я-то видел, ей приятно. Кому же не понравится видеть красоту каждый день!

За обедом я теперь сидел со всеми. Есть не мог, зато беседу поддерживал. В тот злосчастный день, когда все пошло наперекосяк, я еще из комнаты услышал: происходит что-то необычное. Звуки приготовления к обеду были особенно бодрыми, а мамаша даже – вот сюрприз! – напевала. Я направился в главную жилую комнату (она же кухня, столовая и спальня) и остановился в дверях, чтобы оценить обстановку.

Мать Молли гремела ложкой в котелке, висящем над огнем, Фаррелл расставлял на столе миски. Продолжая мурлыкать песенку, мамаша зачерпнула свое варево, попробовала, протянула ложку Фарреллу, и тот хлебнул тоже. Жест показался мне довольно фамильярным, и я вопросительно глянул на сидевшую на лавке Молли, но та и ухом не повела: продолжала увлеченно подшивать какое-то платье.

– Красивая песня, – громко сказал я.

Все подскочили и уставились на меня.

– Парень, ну ты и тихий! – добродушно воскликнул Фаррелл. – Подкрадываешься, как ящерица.

Я насторожился – он тоже был подозрительно весел. Мамаша разложила еду по трем плошкам, и мы сели за стол. Фаррелл с аппетитом набросился на похлебку, мамаша, косясь на него, принялась за свою. Молли рассеянно тыкала ложкой в еду, то и дело посматривая на платье, которое оставила на лавке. Я молча наблюдал за ней: меня отчего-то тронуло то, какое внимание достается убогой коричневой тряпке с одинокой кружевной полоской на воротнике.

Какое-то время тишину за столом нарушал только стук ложек, потом мамаша закончила трапезу и торжественно произнесла:

– Нам надо вам кое-что сказать. – Она сжала руку сидящего рядом Фаррелла. – Мы собрались пожениться.

– Что? – очнулся я. – С кем?

– Мы с Фрейей, – терпеливо пояснил Фаррелл.

– Кто это такая?!

– Это я, – свирепо ответила мамаша.

Я осекся. Молли называла ее «мама», Фаррелл – «любезная хозяйка», и «добрая женщина», и «наша прекрасная хозяйка», и… Ох. Похоже, все это давно должно было стать намеком, к чему идет дело, но… Да им обоим лет по пятьдесят, неужто в таком возрасте еще интересуются ухаживаниями? Вот ужас: кому-то в пятьдесят повезло больше, чем мне – в семнадцать.

– Ты месяц торчишь в моем доме и не знал, как меня зовут? – возмутилась мамаша, которая наконец обзавелась именем. – Ах ты…

Фаррелл успокаивающе погладил ее руку, и Фрейя умолкла.

– Когда помолвка? – как ни в чем не бывало спросила Молли. – Ужасно хочется поесть праздничного рагу!

– В пятницу вечером. Нынче же пригласим соседей.

– В пятницу?! Мама, ну ты даешь! Сегодня вторник!

– Я понимаю, все так скоро, Молли, детка. – Мамаша смутилась, хоть в такое и трудно поверить: это все равно что смутить дикого медведя. – Но я много лет через силу жила. Оплакала мужа, сына. А теперь встретила того, кто мне жизнь украсил, и… Вот глянешь на нашего гостя и сразу вспоминаешь: жизнь-то коротка, времени терять нельзя. Смерть за каждым однажды придет.

Я возмущенно охнул. Ну, спасибо! Рад быть полезным!

– В четверг, послезавтра, у вас большой день, так? – Мамаша посерьезнела и обвела взглядом нас с Молли. – Вы поймаете убийцу нашего Кирана. Заодно и это отпразднуем.

Я встрепенулся. Собственно, это и было причиной, по которой я уже месяц тут штаны просиживал: поймать убийцу моего друга. Вот только…

– А если мы не сумеем его поймать? – задала Молли вопрос, который и меня тоже интересовал. – Мы же все-таки не сыщики!

– Сумеете. У вас двоих всегда все получается.

Ого, какой внезапный комплимент. Я думал, мамаша считает меня никчемным, но, похоже, любовь смягчила ее сердце с поразительной силой. Мы с Молли переглянулись. Неловкая правда состояла в том, что никаких результатов в поисках убийцы мы за месяц так и не добились.

Неизвестный убивал девушек в Дублине семнадцатого числа каждого месяца, всегда на шумных праздниках. Жертв было не меньше пяти за два года, а полиция так и не догадалась связать их между собой. Я бы этой истории и не узнал, но одной из жертв была дама сердца моего друга Кирана, брата Молли. Он расследовал ее смерть – и погиб в шаге от разгадки.

Убийство, которое должно было случиться семнадцатого апреля нынешнего тысяча восемьсот тридцать седьмого года, я героически предотвратил. Меня, правда, ранили, – к счастью, нельзя прикончить того, кто уже мертв, – а преступник скрылся. Намеченная им жертва тоже сбежала, и, сколько я ни бродил по улицам Дублина в надежде увидеть эту поразительную красавицу, она мне не встретилась.

Нынче пятнадцатое мая, до нового убийства осталось два дня. Мы с Молли выяснили, что в этот день в городе будет земляничная ярмарка, а значит, преступление, скорее всего, на ней и произойдет. Но больше – ничего. Кто этот безумец, где его искать, почему убивает на праздниках и что связывает его жертв? Наступившая весна заставила нас обоих расслабиться, наслаждаться солнцем и покоем, но вот и расплата.

– Мы что-нибудь придумаем, Фрейя, – проскрипел я, не отводя взгляда от Молли: пусть не вздумает оспаривать мои слова и портить матери романтический настрой. – Но есть и другой важный вопрос. Как вы успеете подготовиться к приему за два дня?

– А что там готовиться-то? Мы ж не короли! Запасы картошки есть, а Бэрр тут поблизости баранов разводит – купим парочку да приготовим рагу на всех.

– Но хоть платье у вас уже заказано?

– Слишком мы старые, чтобы деньги на такое транжирить. Нам главное, что мы будем вместе. – Она сжала руку Фаррелла. Тот сиял. – Перешью старое платье, и довольно. А ты, дочка, приоденься как следует: у многих соседей сыновья – твои ровесники, а я тебе от души счастья желаю.

– Мама! – возмутилась Молли.

Фрейя многозначительно покосилась на меня, и я решил было, что ее сводническая речь предназначена для моих ушей: дескать, если тебе Молли нравится, думай быстрее. И тут же сам на себя рассердился. Когда Фрейя пыталась тащить под венец с Молли моего живого и здорового брата Бена, это было объяснимо, а я… Будь я жив, мой графский титул наверняка показался бы ей лакомым кусочком, но даже ради титула она не посватает дочь за мертвеца. Так что ее взгляд, скорее всего, означал «держись-ка от моей дочери подальше, а то она никогда себе жениха не найдет». И все же этот взгляд заронил во мне смятение и незнакомую прежде тоску по любви.

– Будьте счастливы, – выдавил я, вспомнив о приличиях.

– Да уж спасибо, – огрызнулась Фрейя.

Я встал, пробормотал еще какие-то скомканные поздравления и выскочил на крыльцо. На улице, как назло, погода тоже была самая романтическая: цвели сливы, белоснежные лепестки дрожали от ветра, свежая листва на деревьях поблескивала, отражая свет. Для полноты картины еще и птицы пели. Май, похоже, невероятно хорош в любой точке мира, будь это даже ирландское село. Солнце заливало сиянием просторные поля, домишки с замшелыми крышами и чьих-то коз, пасущихся у обочины дороги. Я глубоко вдохнул, пытаясь наполнить свои иссохшие легкие до краев, но только закашлялся.

А вдруг Молли все же находит меня привлекательным? Да, сейчас я не очень-то хорош собой, но для мужчины куда важнее ум, благородство, манеры, а у меня всего этого с избытком! Да, конечно, она крестьянка, а я граф, но вдруг…

– Эй, Джон.

Я подскочил, словно меня застали за чем-то предосудительным. В дверях стоял Фаррелл. Он вечно смотрел на меня ласково, как на сына, которого у него не было, и от этих взглядов я мысленно таял. Конечно, он всего лишь крестьянин, а я граф, но мой собственный отец был так строг и холоден! А тосковал я не только по романтическим чувствам: еще и по матери с отцом, которых больше нет на свете, по брату, который сбежал и, кажется, забыл обо мне, – по всем проявлениям человеческой любви. При жизни мне досталось их так мало, что теперь я цеплялся за каждую крупицу и сам на себя злился за слабость характера. Граф (особенно полумертвый) должен быть оплотом разума, а не сходить с ума от каждого проявления добрых чувств к нему ирландскими крестьянами.

– Знаете, как говорят в Ирландии? – бодро спросил я, чтобы скрыть волнение. – Прочел об этом в газете.

– Валяй.

– Перед женитьбой широко открой глаза, а после женитьбы закрой.

Фаррелл усмехнулся.

– Мои глаза еще никогда не были открыты шире. Фрейя – лучшая из женщин.

Даже приятно, что на любого дракона найдется свой ценитель!

Но тут Фаррелл как-то потерянно, тяжело опустился на ступеньку крыльца, и у меня возникло подозрение, что он не о свадьбе пришел поговорить.

– Все в порядке? – спросил я, когда молчание затянулось, и сел на крыльцо рядом с ним.

– Не совсем, – промямлил он. – Танамор. Меня кое-что насчет него тревожит.

Ох нет, только этого не хватало! Волшебный ирландский трилистник, способный вернуть к жизни мертвеца, мы надежно упокоили в земле, – так я думал до этой самой минуты. За танамором много кто охотился, и о том, где он спрятан, знали лишь двое в целом свете: я и Фаррелл.

Неплохо было бы, конечно, с помощью танамора ожить по-настоящему, но я от этой идеи твердо отказался. Трилистник питается жизнью, разумом и душой своих хранителей, и его можно использовать, только когда он накопит всего этого достаточно. Вот только стать хранителем танамора я никому не пожелаю: насмотрелся, что он сделал с моим отцом и его друзьями. Лучше уж просто умереть, когда пробьет мой час, а пока надеяться, что пробьет он еще нескоро. Ведь за последний месяц мое состояние не изменилось! Я берег тело, не перегружал его, не делал резких движений, не ходил слишком быстро. Вдруг я смогу таким же – не живым, но хотя бы не совсем мертвым – провести еще лет десять? Или даже пятьдесят?

– Трилистник будто… зовет меня, – пробормотал Фаррелл, глядя прямо перед собой. – Когда я возвращаюсь к себе домой, я его чувствую. Так и хочется пойти и выкопать.

– Поэтому вы чаще стали бывать здесь. Не только из-за ма… из-за Фрейи, – понял я. Все говорили мне: у трилистника своя воля, он взывает к тому, кого считает хозяином, но я так надеялся, что с этим покончено! – Вы его вырыли?

– Нет, конечно, – оскорбился Фаррелл. – Вот только… Понимаешь, Фрейя сегодня сказала, что хочет после свадьбы ко мне переехать. Говорит, в ее доме слишком много грустных воспоминаний, для нее это последний шанс начать жизнь заново. Я потому и решился тебе рассказать. – Он говорил все быстрее, захлебывался словами. – Боюсь, что не сдержусь однажды и выкопаю его, и тогда сам не знаю, что будет. Вдруг он у меня жизнь, разум и душу заберет? Или у Фрейи! Я со страху трясусь весь, как об этом подумаю!

Я покосился на него. Фаррелл с обезоруживающей честностью признавался в своей уязвимости. Я так не умел.

– Не беспокойтесь, – твердо сказал я. – Что-нибудь придумаю. А вы пока начинайте к помолвке готовиться, времени терять в вашем возрасте нельзя.

Я тут же понял, что перегнул палку, – где мои манеры? – но Фаррелл только хохотнул и хлопнул меня по плечу.

– Хороший ты человек, Джон, – искренне сказал он. – Я рад, что ты здесь.

Фаррелл с кряхтением встал и ушел в дом, а я долго сидел, подпирая голову кулаком. За стеной кипела жизнь: скрип половиц, разговоры, звон ложек, а у меня на сердце была чернейшая ночь. Сначала я подумал, это из-за новостей о танаморе, но услышал в доме голос Молли, громкий, взволнованный, перекрывающий остальные, и понял.

Мне было обидно, что к свадьбе готовятся даже те, кому нечего, казалось бы, ждать от жизни, а я так и не познал вкуса любви. Молли продолжала что-то страстно вещать, и я погрузился в сладкие мечты, прислонившись затылком к дверному косяку. А что, если мне незачем искать любовь? Вдруг она уже у меня есть?

Жила-была простая ирландская девушка по имени Молли Маллоун. Однажды она уехала работать в Лондон, полюбила там невероятно красивого парня по имени Флинн, а тот убил ее, потому что хотел оставить себе драгоценности, которые Молли ради него украла у хозяйки. Потом у нее было много приключений, она вернулась к жизни (смотрите те страницы, которые валяются в третьей стопке слева у меня под кроватью), отправилась в родную Ирландию, чуть не вышла замуж за привлекательного, но сумасшедшего ученого, а теперь мечтает найти убийцу своего брата и вцепиться ему в глотку, как прекрасная ирландская Немезида.

Хотя «прекрасная» – все-таки преувеличение. У Молли карие глаза и темные волосы, в ее внешности нет ничего особенного, кроме взгляда – очень живого, он оставался таким, даже когда она была наполовину мертва. Этот взгляд не заигрывает, не смотрит на все вокруг как на добычу. Он ласкает жизнь, как бездомную собаку: с теплотой, но не ожидая, что ответом будет виляющий хвост, а не оскаленная пасть. Молли любит свою ворчливую мать, память о почившем брате, свой бедный дом у дороги, землю вокруг него.

Я выпрямился, взволнованный до глубины души. Конечно, я – граф, а она – крестьянка, но зато она живая, а я мертвый, и в целом это уравнивает наши шансы на ответные чувства. Да, я, возможно, тороплю события под влиянием майского солнца и романтически цветущих слив, но давайте-ка посмотрим на Фрейю и Фаррелла! Месяц назад познакомились, а уже помолвка – вот как надо жить! Стремительно и не оглядываясь назад. Я перебрал в памяти наши с Молли приключения и исполнился надежд. Она ценила наше общение, беспокоилась обо мне, усмехалась моим шуткам. Ну конечно, я ей нравлюсь! Я парил в мечтах и все больше убеждался в возможности счастья.

– Чего вы тут? – спросила Молли, выглянув из дома. – Нам надо обсудить, как убийцу поймать.

– Не хочешь прогуляться по саду? – спросил я, глядя на нее новым взглядом в свете совершенных мною открытий.

Мне казалось, нет на свете более прозрачного намека на романтическое настроение, чем предложение вместе прогуляться. Но, похоже, намеки понимают не все.

– Что за смысл бродить вокруг дома? – подозрительно спросил Молли. – Только траву топтать. Еще можно на петрушку наступить, я ее только посадила.

– Можно пройтись по дороге.

– Там экипажи ездят. Поворот близко, могут и сбить, не заметив. Вы такой хилый, я б на вашем месте не рисковала.

– Я ходил там много раз и все еще… – Слово «жив» пришлось проглотить. – Ну, не более мертв, чем был до выхода на дорогу.

Мое остроумие Молли не впечатлило.

– Ладно уж, давайте вокруг дома туда-сюда ходить, раз вам так хочется, – проворчала она и с независимым видом начала прокладывать извилистый путь между недавно засаженными грядками. – Только вы за мной след в след ступайте.

Я послушно зашагал следом. Прогулки с дамой я воображал иначе, но для первого раза готов был смириться.

– Чудесная погода, – начал я.

– Пустые разговорчики, – перебила Молли, не останавливаясь. – Давайте-ка лучше об убийце. Нужно как следует мозгами пораскинуть, чтобы маму не подвести.

Я искренне постарался, но сосредоточиться на убийствах под птичий щебет и жужжание пчел не выходило.

– Давай пока о чем-нибудь другом побеседуем? – смиренно предложил я, наконец поравнявшись с ней. – Чтобы настроиться на серьезный лад.

– Об освобождении Ирландии от британцев? – с надеждой спросила Молли. – Не нужны нам хозяева. Вы нашу землю силой захватили, но пора нам вашу бесчестную власть сбросить.

– А более мирные увлечения у тебя есть?

Молли со значением глянула на меня, словно намекая, что я еще не про все ее увлечения знаю. Это показалось мне очаровательным. И вообще в майских лучах Молли выглядела чудесно. Свет золотил туго скрученные на затылке волосы, брови и кончики ресниц, как будто они уже по-летнему начали выгорать. В своем положении я не мог почувствовать солнечное тепло, но лучи так нежно касались ее кожи, что я почти ощущал их. Вот это острое чувство жизни и заставило меня сделать глупость.

С правдой у меня всегда были сложные отношения, но тут я в мгновение ока поддался чувствам и принял решение: нужно срочно выяснить, как Молли ко мне относится. Так сказать, перелистнуть страницы романа, посвященные многолетним ухаживаниям, и сразу открыть книгу на счастливом финале.

Я шел все медленнее, пока не остановился совсем. Молли вопросительно посмотрела на меня. Мы замерли на дорожке около курятника. Я храбро собирался поцеловать ее, но потом решил, что мистер Дарси из знаменитого романа не действовал бы так напористо. Поэтому спросил:

– Молли… Я… могу я тебя поцеловать?

– Зачем?

Пожалуй, в списке «Худшие ответы на просьбу о поцелуе» этот занял бы первое место. Мне стало больно (а этого непросто добиться, если ничто в твоем теле болеть не может), но я собрал все свое мужество и шутливо ответил:

– Ты такая красивая. Трудно удержаться.

Плохо, плохо, какая неловкая получилась реплика! Молли ошарашенно уставилась на меня, а я не настолько глуп, чтобы не заметить разницу между приятным удивлением («Я мечтала о таком признании, неужто это случилось!») и просто удивлением («В чем дело?!»).

– Извини, – поспешно сказал я. Как хорошо, что я теперь не могу покраснеть! – Я просто… сам не знаю, что на меня нашло.

– Ага, – выдохнула Молли, пристально глядя на меня.

«Ага»?! И это все?

Мы с Молли оба не из тех, кто лезет за словом в карман, но тут тишина затянулась, кажется, навечно. Солнце успело зайти за облако, свет на весенней траве поблек. В романах в такие моменты обычно уезжают лечить разбитое сердце на воды или уходят на войну.

– Давай про это забудем? – как можно бодрее спросил я.

– Давайте, – с готовностью ответила Молли, подписывая окончательный приговор.

Я торопливо отвел взгляд и пошел дальше. Не знаю, как выкрутился бы мистер Дарси. Возможно, сгорел бы со стыда, не сходя с места.

– Итак, Ирландия! – натянуто проговорил я. Как джентльмен, я обязан спасти положение приятной беседой. – Мне кажется, без Британии ей не достичь процветания.

– Угу, – ответила Молли.

Теперь она шла сзади, но поравняться со мной не спешила, – видимо, чтобы нам не пришлось друг на друга смотреть. Не сомневаюсь: в Ирландии полно песен о дерзких девчонках, разбивающих сердца юношам, хотя вряд ли аристократам (и вряд ли мертвым). Глупец, о чем я только думал! Как можно испытывать нежные чувства к тому, кем я стал! Она ведь и видела меня только мертвым, не считая нашей первой, ничего не значащей встречи у забора леди Бланш.

Уязвленное самолюбие требовало немедленно разбить гнетущую тишину и доказать, что я не так уж плох. Нужен был очень эффектный жест, чтобы сгладить такое фиаско. И тогда в порыве отчаянного вдохновения я остановился, развернулся к Молли и выпалил:

– Я знаю, как поймать убийцу твоего брата.

– И как же? – подозрительно спросила она.

Я расправил плечи. Идея была, если честно, не особенно хороша. И в голову мне пришла уже пару недель назад, просто я не упоминал о ней вслух, вдруг что получше выдумаю. Ну ничего. Главное – говорить убедительно, а это я умел.

И я выступал страстно, как парламентарий, лишь бы стереть из памяти Молли недавнюю сцену. Получилось: глаза у нее ожили и загорелись интересом.

Молли Маллоун любит свою ворчливую мать, память о почившем брате, свой бедный дом у дороги, землю вокруг него. Графа Джона Гленгалла Молли не любит. Такой сюжет разбил бы сердце моей матери, если бы попался ей в романах мисс Остин (но он не попался бы, потому что интерес графа к простолюдинке – это слишком даже для столь вольнодумной леди). Невзаимные чувства – так себе сюжет. Какой в них смысл?

Но пусть Молли не волнуется – о моих глупых, вызванных близостью смерти мечтах она не услышит. Я всегда подозревал, что чувства надо держать в узде разума, тогда они не смогут причинить боли. А свое жалкое признание я лучше сожгу. И начну историю заново – с чистой страницы.

Глава 1, настоящая
Зло под солнцем

Темные дела должны вершиться во тьме. Невыносимо ждать ужасов майским утром в толпе веселых горожан на празднике под названием «Земляничное безумие». Я поежился – скорее по привычке, чем по необходимости. Мертв уже так давно, а все не могу забыть радостей живого тела: поежиться, коснуться рукой предмета, чтобы выяснить, каков он на ощупь.

Нынче семнадцатое мая, четверг. С памятной сцены около курятника (я ведь решил, что не буду больше о ней упоминать, а теперь придется всю страницу переписывать!) прошло два дня.

Мы с Молли, чувствуя неловкость, избегали компании друг друга, но тишину в доме скрашивало влюбленное воркование Фрейи и Фаррелла. Они бурно обсуждали угощение для помолвки и не заметили бы, даже если бы рядом с ними бродил дрессированный тигр, – вот что любовь делает с людьми! Джон, соберись, забудь о любви. Теперь ты хладнокровный мыслитель, идущий по следу злодея.

Итак, мы с Молли толкаемся на земляничном празднике (единственном намеченном на этот день, а значит, убийца его не пропустит) и надеемся остановить мерзавца, хоть и не знаем ни лица его, ни имени.

– Мистер, что с вами? – спросила Молли. – У вас рот подергивается.

– Это улыбка, – соврал я.

Видимо, рот и правда дергался: иногда я переставал ощущать, что делает мое немощное тело.

– На улыбку не очень-то похоже, – гнула свою линию эта упрямая ирландская коза. – Вам плохо?

Не хватало еще, чтобы она присматривала за мной, как за дряхлым дедулей, стоящим одной ногой в могиле (в моем случае, ха-ха, уже двумя).

– Плохо от смеха при виде твоей шляпки. Она любого злодея отпугнет.

Молли возмущенно фыркнула. Шляпка и правда была презабавная: из дешевой ткани, украшенная лентой не в цвет и жалким бумажным цветком. И труднее всего мне, лондонскому щеголю, было смириться с тем, что даже этот ее наряд я в глубине души находил привлекательным. Я видел Молли мертвецки мертвой, и теперь никакая шляпа не могла испортить ее живую.

Да что ж такое! Не получается скрыть от бумаги свои чувства. Решено: расскажу как есть, а потом сожгу все до последней страницы.

– Пока вы над моей шляпкой потешаетесь, мы можем убийство проворонить, – со свойственной ей честностью сказала Молли, оторвав меня от размышлений.

Она широким жестом обвела площадь, и я помрачнел окончательно. Наш – ладно, мой – план был элегантен и прост: прийти сюда, следить за всеми блондинками (потому что убивают только их, и это совершенно необъяснимо). Увидев, как к кому-то из них приближается угрожающая фигура, эту фигуру схватить и доставить в полицию. Я недооценил одно: похоже, ирландцы страстно любят землянику. В этом году она уродилась особенно рано, чем, похоже, только подогрела их интерес.

Нюха я полностью лишился, когда умер, и сейчас особенно жалел об этом. Уверен, над площадью витал восхитительный аромат – посетители то и дело шумно втягивали носом воздух. Земляничных товаров здесь было множество: сами ягоды, джемы, сладости, отвары, компоты. Народ ломился к прилавкам, громко торговался, сбивая цены. Звенели стеклянные банки, глиняные горшки, монеты. На небольшом возвышении, сколоченном из досок, бодро играли три скрипача, хотя расслышать что-то в таком шквале звуков было невозможно. Мужчин среднего роста и телосложения – единственные приметы убийцы, которые я успел разглядеть в прошлый раз, – здесь была добрая сотня. Повсюду царило истинное земляничное безумие, люди выглядели пьяными от сладкого запаха и долгожданной весны.

Молли тоже смотрела на толпу удрученно.

– А давайте по-другому сделаем? – сказала она наконец. – Залезем на сцену, где играют скрипачи, и громко объявим, что все светловолосые девушки в опасности. Скажем, что в толпе убийца, полиция уже здесь, это его спугнет! Ведь спугнули же вы его в прошлый раз, и никто не погиб!

– Мы сорвем праздник.

– Да плевать на него!

– Если сделать по-твоему, убийцу мы не поймаем. Он тихо скроется, и следующий шанс поймать его будет лишь через месяц.

– Зато он никого не убьет! Его можно напугать, мы это уже выяснили! Что для вас важнее: поймать убийцу или спасти жизнь какой-нибудь несчастной женщине?!

«Поймать убийцу», – чуть не сказал я.

Самому найти и задержать преступника было бы истинным геройством, после этого Молли наверняка оценила бы меня.

– Давай просто действовать, как решили, – уклончиво ответил я. – Как я решил.

– Но почему?! Почему мы должны делать, как вы сказали? – не отставала Молли. – Вы же видите, сколько тут народу!

– Уверен, мы что-то заметим. Впереди целый день, вряд ли он убьет кого-то прямо с утра.

Я верил в свою удачу и не сомневался: что-то укажет мне путь. И убийцу поймаю, и незнакомую девушку спасу. Я ведь столько раз был на волосок от смерти, но почти жив! Молли раздраженно цыкнула.

– Вы, мужчины, и ваше проклятое самолюбие! Вечно думаете, что все знаете! Если б вы почаще наше мнение спрашивали…

– Я один раз тебя спросил! – выпалил я прежде, чем успел себя остановить.

И сам испугался: сразу понял, что она догадалась, о чем я. «Могу ли я тебя поцеловать?» – вопрос яснее некуда. Молли сердито покраснела и уже открыла рот, чтобы ответить, но тут удача отвернулась от нас обоих.

Крик раздался с дальнего конца площади. Я застыл. Мы с Молли препирались, как дети, а в это время… Не помню, как бежал туда, откуда донесся хриплый женский голос. В моем состоянии мне трудно передвигаться, но в ту минуту я точно побил собственные рекорды.

Убийца, словно издеваясь над нами, темноты ждать не стал, часы едва пробили десять утра. На мостовой около одного из земляничных прилавков сидела девушка в белой шляпке. Она упиралась обеими ладонями в мостовую и стонала, рядом валялись кошелек и лукошко земляники, а на спине у нее расплывалось красное пятно. Я едва скользнул по ней взглядом: мое внимание сразу привлек человек, который торопливо удалялся от места происшествия, хотя разглядеть я мог лишь мелькающую в толпе шляпу.

– Молли! – взвыл я и бросился в погоню.

Увы, «бросился» – слишком громкое слово для тщедушного существа, которым я стал. Отпихивать с дороги любопытных, которых привлекли крики девушки, я не мог и вместо этого подныривал под их руками, ни на миг не упуская из виду синюю шляпу с широкими полями. В прошлый раз (тот злосчастный раз, что закончился дырой в моем животе) шляпа на преступнике была другой, а поступь казалась более тяжелой. Нынешний беглец удирал как заяц, но я постарался не думать об этом: не может быть, чтобы убийц оказалось двое, верно?

Я сразу начал уставать и с каждым шагом бежал все медленнее. Утешало одно: Молли проворная, она догонит беглеца и обрушит на него всю силу своей ярости. Но, обернувшись, я выяснил, что она за мной не следует. Как она могла так меня подвести! Я зашипел от досады, поднажал, стараясь не замечать, как противно хрустят суставы коленей и бедер, – и понял, что упустил синюю шляпу из виду. Всего на секунду, но в такой толпе и этого довольно. Я завертел головой, не желая смириться с поражением, и…

Трудно объяснить, как ощущается опасность, но именно ее я и почувствовал. Словно что-то неумолимое и страшное таится у меня за плечом. Я хотел повернуться, и тут меня с силой толкнули в спину.

Земля ушла из-под ног, и я рухнул, как мешок с костями, попутно сбив с ног какую-то даму. Дама принялась сыпать ругательствами, вскочила и треснула меня по ноге зонтиком. Я замотал головой, надеясь, что гул в ушах стихнет, попытался встать и не смог.

Мир вращался. Я чувствовал себя как жук на щепочке, несущейся в бурном водном потоке. Света вокруг становилось все меньше, мир темнел и выцветал, но внезапно и краски, и звуки вернулись.

Хаос на площади усилился – похоже, весть о том, что кого-то ударили ножом, разнеслась повсюду. Скрипачи перестали играть. Толпа разделилась на тех, кто хотел поскорее скрыться, и тех, кто хотел пробраться ближе к месту преступления. И те и другие на своем пути спотыкались об меня, но боли я предсказуемо не чувствовал. Ощущаешь себя особенно неживым, когда видишь, как чей-то ботинок приземляется тебе на колено, и не пытаешься отдернуть ногу. Я встал, цепляясь за пробегающих мимо прохожих. Оглядел толпу. Синей шляпы и след простыл.

Чувствовал я себя странно. Опасно получать повреждения, когда лишен чувства осязания. Боль – это сигнал, дающий понять, где у тебя неприятности, великая привилегия живых. Пытаясь понять, в чем дело, я зашарил бесчувственными руками по груди, бокам, животу.

Правду я выяснил только потому, что очень люблю наряды. Они, пожалуй, главная радость моего существования и никогда не подводили меня, в отличие от брата, отца и самой жизни.

И вот сейчас я нащупал у себя на спине прореху. Конечно, ее не было там раньше – я тщательно оглядываю себя перед выходом из дома и не потерпел бы рваного сюртука. Я сунул в нее пальцы и даже своим ослабевшим осязанием почувствовал: дыра есть не только в ткани, но и во мне. Сюртук и рубашка были разорваны. И плоть под ними – тоже.

Меня не просто толкнули в спину, а ударили ножом так же, как несчастную девушку. Ну, ничего, ничего, сейчас все срастется. Сколько повреждений я получил месяц назад, пока мы с Кираном выбирались с фабрики! Да и ножом мне уже доставалось – рана затянулась прямо на глазах, только рубашка была испорчена.

Я постоял, шатаясь под натиском толпы. Потрогал рану снова – она никуда не делась. И что-то еще, помимо самого ее наличия, меня беспокоило. Я не сразу понял: рана не мокрая.

При повреждениях из меня всегда вытекал прозрачный раствор, который тек по моим венам вместо крови. Было противно, но теперь ничего, совсем ничего не выливалось, словно нож попал в тесто, или землю, или… или в совершенно мертвую плоть. Мне стало тошно от страха. Захотелось немедленно, прямо посреди площади сорвать с себя одежду и выяснить, что же со мной такое.

Я пришел в себя от истерического женского вопля: «Убийца! Тут убийца!», после которого движение вокруг стало еще хаотичнее. До меня с трудом дошло: не я стал причиной хаоса, на меня никто и внимания не обращает. Значит… Нет, не может быть, девушка была жива, когда я ее видел! Эта мысль придала мне сил пуститься в обратный путь.

Двигаясь как в тумане, я добрался туда, где толпа была особенно плотной, и просочился в самый центр. На земле лежала та самая девушка. Жива! Шляпка с ее головы упала, и теперь я видел ее волосы: светлые, нежно-золотые. Молли, сидевшая на коленях рядом с ней, умоляюще крикнула – наверное, не в первый раз:

– Врача, ну! Есть тут доктор или нет, чтоб вас!

Но, похоже, доктор в Ирландии – явление нечастое. Кажется, никто из этой братии земляничную ярмарку не почтил. Я с трудом опустился на колени. Девушка кривилась и всхлипывала, задыхалась, царапала ногтями асфальт – болезненные, но чудесные признаки жизни.

– Кто это сделал? – выдавил я, пытаясь поймать ее взгляд.

– Нэнси, – простонала девушка, словно не слышала мой вопрос и отвечала своим мыслям. – Нэнси!

– Врач сейчас придет, – бормотала Молли. – Сейчас, сейчас, они кого-то найдут.

– Нэнси, – повторила девушка.

А потом закрыла глаза, и губы ее перестали шевелиться. Я испуганно потрогал ее руку, даже зная, что со своим слабым осязанием вряд ли смогу нащупать пульс. Глянул на Молли – и прочел ответ на ее лице. Нет же, нет, все не могло так бесславно закончиться! Даже я, полуживая развалина, еще как-то цепляюсь за жизнь, а ведь девушка была просто ранена, она не могла вот так… Молли схватила меня под локоть, вздернула на ноги и потащила прочь.

– Куда? – слабо запротестовал я.

– Сейчас полиция явится. Хотите с ними поболтать?

– Вообще-то я бы не отказа… – начал я, но тут она окончательно вытащила меня из толпы на край площади, развернула к себе, и я опешил.

Мы с Молли были, может, и не друзьями, но уж точно добрыми товарищами по несчастью. Пару раз она всерьез на меня злилась, но никогда еще в ее взгляде не было такой ярости.

– Это из-за вас, – прошипела она. – Из-за вас!

Я задохнулся от возмущения.

– Нет! Я не… Из-за тебя мы его не поймали! Я же велел: если что-то случится, бежать не к жертве, ей и так помогут, а к преступнику! Вместе мы бы его схватили! А если и нет – хотя бы узнали, как он выглядит, но ты…

Голос сорвался. Мои измученные голосовые связки так давно не смягчала слюна, горло было сухим, будто в него песку насыпали, – живые не понимают, как им повезло иметь столь изумительно работающее тело. Я схватился за ближайшую стену и переждал приступ кашля, который меня чуть с ног не сбил. Согнуться оказалось неожиданно трудно. Что-то было не так. С моей спиной что-то совершенно точно было не так.

– Если бы мы сделали, как я предлагала, она бы не умерла! – заорала Молли так оглушительно, что на месте полиции я бы арестовал нас самих. – Уж простите, что не могла смотреть, как она мучается!

Я побрел прочь, не в силах вынести ее сокрушительный гнев. Фаррелл, наш верный возница, ждал на ближайшей улочке, привычно подремывая на козлах, и по нашим лицам сразу увидел: дело плохо.

– Ох, – только и сказал он.

В экипаж я вполз с трудом, но Молли даже не потянулась мне помочь, как делала обычно, и за всю дорогу домой слова мне не сказала. Я воспользовался передышкой и отдыхал, всем телом навалившись на стену.

Дома я надеялся сразу изучить свой несчастный бок, но на пороге, увы, ждала Фрейя. Похоже, заслышала стук колес еще издали. Я выбрался из экипажа, надеясь, что Молли все ей объяснит, но та молча сверлила меня взглядом: дескать, вы все запороли, вы и объясняйтесь.

– Мы не поймали убийцу Кирана, – выдохнул я. – Фрейя, я старался, но…

Лицо у нее застыло. Я только сейчас понял, как сильно Фрейя надеялась, что мы найдем того, кто убил ее сына, чтобы она могла наконец-то освободиться и жить дальше. Она развернулась резко, как обычно делала Молли, и ушла в дом. Фаррелл бросился следом. Молли еще раз красноречиво глянула на меня и пошла за ними.

У меня недостало мужества вмешиваться в их горе, и я поплелся по тропинке вокруг дома – той самой, где мы так неудачно прогулялись с Молли. Подошел к окну своей комнаты. Как и во всех домах ирландских бедняков, оно было небольшим, чтобы беречь тепло. Ничего, пролезу. Я так иссох, что мог бы теперь на ярмарках выступать в роли акробата, который складывается и целиком влезает в небольшой ящик. Я с трудом подтянул свое тело, перекинул его через подоконник и брякнулся на пол. Ну, зато не придется больше ни с кем говорить.

Эту комнату я изысканно обставил по своему вкусу, когда понял, что предстоит провести здесь целый месяц. Зайдя сюда, первым делом я всегда делал одно и то же: брал со стола серебряный умывальный таз и смотрелся в его сияющее дно, поворачивая таз так и эдак, чтобы он получше ловил свет. Мне не хотелось, чтобы жители дома знали, как я озабочен своей внешностью, так что зеркало покупать я не стал. Но таз каждый день предоставлял мне правдивую, хоть и несколько размытую картину моего состояния. Поддержание достойного вида стоило мне некоторых усилий, но в целом таз обычно приносил утешительные новости: выгляжу я неплохо. Бледный, глаза и волосы тусклые, но сойду скорее за больного, чем за мертвого.

Впрочем, лицо меня сейчас волновало куда меньше, чем обычно. Я бережно снял с себя бордовый сюртук, синий жилет и белую рубашку, прислонил таз к стене, изогнулся, приподняв руку, и заглянул себе за спину.

Солнце ярко сияло, освещая печальную картину. Между ребрами – дыра, которая так и не затянулась. Кожа вокруг нее серая, на вид совершенно мертвая. Рядом не было умника Бена, который объяснил бы поточнее, что со мной происходит, но даже без него было ясно: ничего хорошего. «Некроз», – вспомнил я слово, которое он частенько повторял. Отмирание тканей. Я медленно выпрямился и посмотрел на свое перепуганное лицо. Правду признавать не хотелось, но я понял сразу: не все мои неприятности случились прямо сегодня.

Когда остальные восставшие мертвецы упокоились, сила, наполнившая всех нас во время эксперимента Бена, ушла. В последний месяц я жил мирно и тихо, не имея возможности проверить, заросли ли бы на мне раны, но готов был спорить: нет, эта милость осталась далеко в прошлом.

Целый месяц я берег себя, и оттого мое состояние было неизменным, но всего одно повреждение – и равновесие нарушилось. Спина вокруг раны онемела. Я только сейчас понял, что все же худо-бедно ощущаю свое тело в пространстве, – в сравнении с раненым участком, который перестал чувствовать вообще. И, похоже, теперь этого не остановить. Час назад, на площади, я едва заметил онемение в спине, а сейчас не заметить его было невозможно, словно оно разрослось.

Я тоскливо глянул на стопку газет в углу. Целый месяц прочитывал каждый ежедневный выпуск от корки до корки – искал там новости о своем брате или о его покровителе Каллахане, но оба как в воду канули. Где же Бен, когда он так нужен?! Я не очень верил, что он втайне трудится над новым способом оживить меня, скорее, увлекся чем-то другим. Хотя, пожалуй, сейчас мне уже и Бен не поможет, к чему тратить время на поиски? И конечно, нет такого врача, которому я мог бы показаться без риска довести его до сердечного приступа.

Вот, значит, как все закончится. Судя по скорости, с которой отмирали ткани вокруг раны, вряд ли мне осталось больше пары суток. Эта мысль вызвала уныние, но не шок: никому на свете не дано было столько времени, как мне, чтобы смириться со смертью. Больше всего печалило вот что: когда времени так мало, ничего уже не успеть. Расследование обречено, Молли меня не полюбит, Бен не вернется.

План созрел сразу. Фрейя меня теперь ненавидит, Молли презирает, а до семнадцатого июня и следующей попытки задержать убийцу я не доживу, так что нет смысла задерживаться в этом убогом домишке. Тихо скроюсь, на оставшиеся деньги сниму роскошный номер в роскошной гостинице (насколько этот эпитет применим к заштатному Дублину). Закажу цветов и томик Байрона. А может, даже музыкантов. И проведу остаток жизни в спокойствии, наслаждаясь красотой и праздностью. Хоть немного поживу, как положено графу.

Сказано – сделано. Я побросал несколько костюмов в саквояж, а свои записи, полные нытья, забирать из-под кровати не стал. Надеюсь, жители дома разожгут ими огонь в очаге – все равно читать не умеют.

Раз уж все равно мучиться с застегиванием пуговиц, я решил выбрать свежий наряд. У меня была диковинка, которую я берег для особого случая: черная рубашка, заказанная у местного портного. Черных рубашек никто не носит, но я как чувствовал, что подобный траурный наряд однажды мне понадобится. Я упрямо застегнул мелкие пуговки плохо гнущимися пальцами. Повязал черный шейный платок. Надел бархатный жилет, сюртук и перчатки того же цвета. Оглядел свое отражение в тазу, и у меня даже настроение немного исправилось. Мне так идет черный! Зря я вечно отвергал его в пользу более ярких оттенков. Последний штрих – цилиндр. Конечно, тоже черный. Получилось необычно, но, пожалуй, даже стильно: я прямо черный человек, заказавший Моцарту знаменитый реквием.

От созерцания своего отражения меня оторвал шум: кто-то с силой хлопнул входной дверью, потом голос Молли крикнул из сада:

– Эгоисты! Самовлюбленные ослы!

– Совсем разума лишилась! – крикнула мамаша ей вслед.

Я выглянул в окно. Молли злобно пинала ствол дерева. Волосы растрепались и выбились из узла на затылке, заслонив лицо, так что я не понял, злится она, грустит или и то и другое. Разумнее всего было не попадаться ей под горячую руку (или, в случае с деревом, ногу), так что я растянулся на кровати и мрачно уставился в потолок. Удары о дерево постепенно стихли. На смену им пришло пение, хриплое и весьма посредственное:

Я ждал в саду под ивой, а дальше мы вместе пошли.

Ее белоснежные ножки едва касались земли.

– Любите, – она говорила, – легко, как растет листва.

Но я был глуп и молод и не знал, что она права.

То, что Молли в столь мрачный час поет любовную балладу, тронуло мое сердце. Наверное, думает о Киране и его смертельной любви. Народная песенка продолжилась в том же печальном духе и на третьем куплете оборвалась. Я не удержался и выглянул снова.

Молли сидела на земле, придавив свою драгоценную петрушку, и рыдала, закрыв руками лицо. Обычно она скупа на столь сильные чувства, и я устыдился того, что стал их невольным свидетелем. А затем понял две вещи.

Первое: что-то внутри меня страдает, когда Молли так страдает. А значит, наверное, она действительно нравится мне, хотя с социальной точки зрения это и глупо: она – простая ирландка, а я – граф. Не знаю, любовь ли это, при жизни я не успел разобраться в столь сложных ощущениях, но, возможно, это то, что могло бы ею стать.

Второе: а вдруг у меня достаточно времени, чтобы понравиться ей? Я стану таким галантным, полезным и блистательным, что устоять будет невозможно! И тогда, пусть совсем ненадолго, я почувствую, каково это – быть любимым. Хочу этого больше всего на свете, а последнее желание умирающего священно, разве нет?

Задача сложна: герои мисс Остин годами не могли решить своих любовных дел, а у меня всего пара дней. Ну да ничего. Это же я! Я уникальный, справлюсь. И тогда Молли будет оплакивать меня так же страстно, как сейчас оплакивала неотомщенного Кирана и девушку с площади. Поставлю свой блестящий разум на службу чувству: вот лучший способ потратить свои последние дни!

А моим главным подарком Молли, главным козырем, станет убийца ее брата, которого я преподнесу ей на блюдечке. Ждать семнадцатого июня не обязательно. Целый месяц я был убаюкан покоем деревенской жизни и старался недостаточно, но с этим покончено. Либо я завоюю любовь Молли, либо умру одиноким и разочарованным, третьего не дано.

Мечта наполнила меня такими силами, что перспектива валяться на гостиничной перине и слушать наемных музыкантов поблекла. Я толкнул саквояж с одеждой под стол. Думай, Джон, думай! Убийца где-то в городе, нужно просто понять, как его найти!

Я методично собрал все немногое, что было у нас по этому делу: газетные заметки с упоминаниями прошлых убийств да книга, которую убийца подарил Кирану, – Эдгар По, «Метценгерштейн». Месяц назад мы нашли ее в тайнике под настилом сеновала – Молли рассказала, что Киран любил там отдыхать. Неграмотную Молли находка не очень-то впечатлила. Она печально рассмотрела надпись, которую убийца оставил на первой странице: «На добрую память дорогому Кирану», сказала, что буквы написаны очень красиво, скривилась от ненависти и ушла по своим делам. А я снова и снова перечитывал книгу неизвестного мне американского автора, пытаясь найти хоть какие-то подсказки. Убийца, которого Киран считал своим наставником в деле сыска, по ней учил Кирана читать, и это был поистине странный выбор для обучения: мрачный рассказик о смерти, безумии и потере. Да еще эпиграф из Мартина Лютера, словно заранее обещающий беду: «При жизни был для тебя чумой, умирая, буду твоей смертью».

Кто бы ни выбрал такую книгу в подарок, он не просто безумец, убивающий женщин, он – игрок, который наслаждался тем, что водил Кирана за нос. Изображал частного сыщика, разбрасывал перед Кираном перлы своей мудрости о том, каким должен быть настоящий сыщик, подарил странную книгу, выманил единственную улику – обрывок сюртука убийцы, а потом безжалостно отравил. Я угрюмо перебрал газетные заметки. Убивали самых разных женщин: дочь купца, прачку, богатую вдову. Напоминанием о каждой осталась лишь скупая заметка в газете. Интересно, их кто-то оплакивает или уже забыли?

И тут меня осенило. Вот с чего надо начать расследование! О жертвах мы ничего не знаем, они – просто имена на выцветших страницах, но что, если… Я самодовольно улыбнулся и встал. Жизнь продолжается, дамы и господа. Что такое сорок восемь часов в умелых руках? Охотно отвечаю: это целая вечность.

Глава 2
Малиновка

Я бросил еще один взгляд на свое отражение в тазу.

Торопливо прошелся по лицу новым слоем бежевой пудры, добавил губам розового цвета пудрой другого оттенка (рад, что все это сожгу, – такое никто не должен прочесть!). Лихорадочно прислушался к звукам из сада. Все еще плачет! Я обрызгался лавандовой водой, хоть и не чувствовал запаха, выбрался в окно и заковылял в сад.

Какую радость я ощущал! Словно горы могу свернуть. Подойдя к Молли, я откашлялся.

– Чего вам? – грубо спросила она и вытерла кулаком нос.

– Прошу извинить, что прервал твое уединение, – учтиво поклонился я. – Но у меня появилась идея, как найти преступника.

Несколько секунд она смотрела на меня так, будто не понимала, о чем речь.

– А, – очнулась она. – И какая идея?

– Могу я сесть?

Кажется, с учтивостью я все-таки перегнул палку: лицо у Молли стало подозрительным. Она снова вытерла нос, а я ловко вытащил из нагрудного кармана платок и протянул ей. Звездный час для джентльмена: протянуть даме платок, когда он ей нужен. Молли взяла платок и шумно высморкалась.

– Наша ошибка в том, что мы пытались вообразить убийцу, – объяснил я, продолжая стоять. – Но гораздо важнее, кто его жертвы. Есть ведь между ними какая-то связь! Как он их выбирает, как заставляет приходить на праздники в одиночестве?

– Да просто чокнутый он, и все! – огрызнулась Молли, не выказав ни малейшего восхищения моим ходом мысли.

Я покачал головой. Собственное убийство научило меня важной вещи: у любого преступления всегда есть какая-то причина – пусть безумная, странная и на первый взгляд незаметная.

– Как говорил Гамлет, «я безумен только в норд-норд-вест, при южном ветре я еще отличу сокола от цапли».

– Мне только птиц сейчас не хватало, – угрюмо перебила Молли. – Вы чего сказать-то хотите?

– Что безумец не сумел бы так тщательно все спланировать. Напротив, он в своем роде очень умен.

– Ох, радость какая.

– Сегодняшняя девушка была одета изысканно: платье из дорогой ткани, дорогая обувь, – настаивал я. – Такие девушки не ходят поодиночке на грязные рынки. Нужна недюжинная смекалка, чтобы ее выманить. И мне интересно: как ему это удалось?

– И как?

– Пока не знаю. Но вот наш первый шаг: мы должны выяснить, кем была эта девушка. Вдруг все проще, чем нам кажется, и она рассказала кому-то из семьи или друзей, куда и зачем идет! А узнав это, мы поймем, что делать дальше.

Взгляд у Молли прояснился. Похоже, я на верном пути!

– Точно, – прошептала она. – У нее наверняка остались скорбящие родственники. Они будут счастливы и на все готовы, если мы выясним, кто убил их дочь или невесту, так?

Мне показалось, это довольно странный угол зрения на проблему, – но ведь она страдает по Кирану, неудивительно, что все ей видится именно в этом свете. Я заколебался, но все же прибавил кое-что еще: наверняка Молли хочет это услышать, и это поднимет меня в ее глазах.

– Уверен, что будут. И еще хочу сказать: прости. Мне жаль, что на площади я тебя не послушал. Нужно было забраться на сцену и всех предупредить. Ты права, девушка погибла из-за меня, но…

Я осекся. Чуть не выдал себя! «Но тот, кто убил ее, убил и меня, так что я уже поплатился». Нет уж, об этом ни слова: узнав, как мне мало осталось, Молли будет меня жалеть, а этого я не хочу. Мужчина должен восхищать своим героизмом и блеском, а не жалость вызывать.

– Ладно уж, прощаю, – милостиво сказала Молли, и у меня отлегло от сердца. Ее гнев напугал меня, и я был рад, что прощен. – Идемте, не будем времени терять.

Золотые слова! Молли зашагала к конюшне, на ходу отряхивая землю со своего мятого коричневого платья. Я пошел следом, но притормозил, проходя мимо входной двери. В романах мисс Остин один из вернейших способов завоевать сердце девушки – это завоевать расположение ее родственников. Я поднялся на крыльцо и заглянул в комнату. Фрейя неподвижно сидела на стуле около потухшего очага, уронив руки на колени. Фаррелл встревоженно бродил из угла в угол. Я остановился в дверях и снял цилиндр. Ну, мистер Дарси, помоги.

– Мне безмерно жаль, что я не смог остановить преступника, – учтиво начал я. – Это целиком моя вина, Молли ни при чем. Но я все исправлю. За ближайшие… примерно двое суток я найду убийцу. Обещаю вам.

Вообще-то я не вправе был давать такие обещания, но вера в успех сияла во мне жарко, как солнце. Фрейя моей веры не разделила. Перевела на меня тяжелый взгляд и сухо спросила:

– Двое суток? Пустая болтовня. Что-то вы и за месяц ничего не выяснили.

– В этот раз все будет по-другому, вы увидите, – смиренно ответил я. – У меня новая идея.

– И она, конечно, лучше прежних, вы же самый умный человек на свете.

– Слышу в вашем голосе иронию, но принимаю ее как справедливый упрек. Фрейя, я понимаю, накануне помолвки я принес вам грустные новости, но…

– Помолвку откладываем, – отрезала она. Вот теперь она была похожа на себя прежнюю: то же мрачное, насупленное лицо, которое встретило меня по приезде в Ирландию. – Тот человек убил моего сына и на свободе разгуливает, а я праздновать буду? Нет уж. Куда мне, старой, торопиться?

– А Молли что думает? – осторожно спросил я.

– А Молли вообще не о том думает! – свирепо ответила мамаша и встала. – Все, идите, куда шли, мне полы протереть надо.

Темная туча снова сгустилась над этой семьей. Их маленький мир определенно нуждался в спасении. Хорошо все-таки, что у них есть я.

– Фрейя. – Я заступил ей путь. – Обещаю: до завтрашнего вечера убийца будет найден. Это будет мой подарок к вашей помолвке. Так что готовьте, шейте, делайте все, что нужно. Не обижайтесь, но ваш дом пока не готов к великолепному приему.

Видно было, что она испытывает сложные чувства: не доверяет мне и все же надеется, что я справлюсь. И надежда все-таки победила.

– Посмотрим, – буркнула Фрейя и удалилась: в ее устах это была невероятно щедрая и дружелюбная реплика, и я торжествующе развернулся к Фарреллу.

– Насчет танамора я все решил. Мы поедем и выбросим его в море, надеюсь, тогда он затихнет.

Фаррелл в ответ глянул на меня весьма странно.

– Так нет уже никакой загвоздки, – пробубнил он. – Танамор, он это… исчез.

– Что?! – громче, чем собирался, охнул я, и Фаррелл торопливо шикнул, прижав палец к губам.

– Тише! Я сегодня у себя ночевал – хотел парадный костюм забрать, – взволнованно зашептал он. – И чувствую: нету зова больше! Помнишь, мы с тобой танамор под маргариткой зарыли? – Он еще понизил голос. – Я туда подошел, смотрю: завяла маргаритка! Разрыл под ней землю, а там – ничего.

Я похолодел, хотя и так уже был холоднее некуда.

– Кто мог его забрать?

– Никто. – Фаррелл с детской растерянностью развел руками. – Только мы с тобой знали, где он зарыт, а без этого найти его никак невозможно. Земля забрала, вот что. Мерлин ведь в сказке три обломка мрамора с земли подобрал да волшебную силу в них вдохнул, и они в трилистник сошлись. Дал его Мерлин ирландской девушке, чтобы она своего любимого оживила, а потом хотел обратно земле вернуть, да только девушка хитрая была и обратно отдавать такую ценность не захотела, так что…

– Да знаю я сказку, – простонал я. – Но это же выдумка! Фаррелл, умоляю, если ты вырыл танамор, ничего страшного, это он тебя заставил, у него своя воля, просто скажи мне!

– Сказки – не выдумка, – строго сказал Фаррелл. – На нашем острове все может случиться! – Он сжал мои тщедушные плечи своими ручищами и твердо посмотрел мне в глаза. – Нету его. Земля забрала.

– Это ненаучно.

– И кто это говорит? Живой мертвец?

М-да, с этим не поспоришь. Я тяжело вздохнул. В конце концов, если трилистник вправду оживлял мертвецов (а он на моих глазах вернул Молли), то почему бы ему не исчезнуть в земле без следа? Когда разум не может понять какое-то явление, не значит ли это, что мы пока просто мало знаем о его свойствах? Уверен, Бен согласился бы со мной. Бен, ну где же ты, ты мне так нужен!

Земля этого острова породила танамор, она его и забрала. Звучит разумно. Я поднял глаза на Фаррелла. Тот смотрел на меня сочувствующим, отеческим взглядом, за который я сразу простил ему такие странные вести.

– Как ты, парень? Выглядишь так себе. – Он сжал мое костлявое плечо, чем очень меня смутил. – Не вини себя, ты делаешь что можешь. Как всегда.

– Готовьтесь к помолвке, – громко сказал я, чтобы слышала Фрейя. – Оповестите гостей, пусть завтра вечером приходят.

Все, отступать некуда. Не могу же я умереть, нарушив обещание и покрыв себя позором! Я повернулся к выходу – и напоролся на Молли, которая, как выяснилось, молча стояла в дверях. Похоже, не я один умею тихо подкрадываться. Но она, к счастью, ничего комментировать не стала: жестом подозвала меня, и я вышел во двор следом за ней. Запряженный экипаж уже стоял около конюшни. Молли взобралась на козлы.

– Ты что, умеешь управлять экипажем?! – не поверил я, но на мягкую скамью для пассажиров покорно забрался.

– Если нужно. Когда я была ребенком, отец учил меня.

– Нас целый месяц возил Фаррелл, и ты об этом не упоминала.

Молли встряхнула поводьями, и лошадь послушно зашагала в сторону дороги.

– Я знала, что Фаррелл хочет выслужиться перед мамой. Он гордится тем, как хорошо экипажем правит. К чему человека радости лишать?

Больше всего меня впечатлило то, что Молли вообще умеет что-то скрывать. Я был уверен: она вся – как распахнутая книга.

– То есть ты знала про их… их… взаимный интерес? – светским тоном поинтересовался я, не отводя взгляда от ее прямой, как доска, спины.

– Ну я же не слепая. В отличие от вас. – Она покосилась на меня, вдруг развеселившись. – Но что с вас возьмешь, зрение-то уже не то, а?

Я оскорбленно промолчал – обидно было, что мою проницательность подвергают сомнению. Похоже, добиться того, чтобы Молли через пару дней жить без меня не могла, будет сложнее, чем я думал.

На площади, где утром проходил праздник земляничного безумия, обстановка была деловитой и мрачной. Торговцы упаковывали свой товар: те, кто еще не уехал, явно собирались это сделать. Тела девушки уже не было, кровь с мостовой смыли. Констебли угрюмо маячили по периметру площади. Видимо, праздник отменила полиция.

Констебли все были в одинаковой, как у солдат, униформе, в высоких фуражках с золотым значком в виде британской короны. Вид у них был довольно бравый, так что на минутку я понадеялся, что преступника уже нашли без нас. Лишили меня славы, зато облегчили задачу. Я подошел к зажиточному на вид лавочнику, который уныло грузил ящики на телегу.

– Уважаемый, вы не подскажете, убийцу поймали?

– Куда там, – буркнул он. – Никакого толку от этой британской полиции, только зря налог на них платим.

Слова «британская полиция» меня ободрили – неужели тут служат мои соотечественники, а не дикие местные ирландцы? Это значительно упростит дело.

– Не знаете, кем была убитая бедняжка?

Лавочник грохнул на телегу очередной ящик и с подозрением глянул на меня.

– Вы не англичанин случаем? Говорите, как они.

Отрицать это было, к сожалению, бесполезно, – я, со своим блестящим образованием, никак не смог бы изобразить местный неблагозвучный говор.

– Не просто англичанин, – произнес я, сразу переходя к самому действенному способу убеждения, какой только известен человечеству. – А англичанин, у которого есть деньги и которому очень нужно что-нибудь узнать об убитой девушке.

Я вытащил из жилетного кармана монету и многозначительно покачал ее на ладони.

– Слышал, дочь богатых родителей, – сказал лавочник, не отводя взгляда от монеты. – Но кого именно, не знаю, сплетнями не интересуюсь. Я так и сказал тому проныре, который час назад приходил.

– Что за проныра?

– Из газеты. Тоже про девушку расспрашивал.

– А как его звали?

– А то он представился! Сказал, из газеты, и все. Но уж как страстно расспрашивал!

Ого… Киран со своим будущим убийцей так и познакомился: изучал место, где убили его возлюбленную, и встретил там незнакомца. Тот представился частным сыщиком, а бедняга Киран так и не узнал, что это вранье. И если убийца тогда вернулся на место преступления, что мешает ему поступить так снова?

– Опишите человека из газеты.

Я наконец опустил монету на ладонь лавочнику, и она мгновенно исчезла в его кармане.

– Стройный джентльмен, молодой или, скорее, моложавый. Собой хорош, гладко выбрит, – старательно перечислил повеселевший лавочник. – Костюм из дешевого сукна, волосы темные, в остальном ничего интересного.

– А рост? – жадно спросил я.

Если этот псевдожурналист – оглобля или коротышка, все пропало.

– Да средний, ни то ни се. Вот примерно как вы.

Довольные беседой, мы распрощались, – и тут я понял, что Молли рядом нет. Она оживленно болтала с женщиной поблизости. Заметив мой взгляд, она подошла.

– Девушку звали Элизабет Дигсби, – торжественно сказала Молли. – Дочь барона Дигсби. Она покупала землянику просто для отвода глаз. Марианна говорит, Элизабет кого-то искала.

Прямо как красавица, которую я спас от смерти ровно месяц назад: та озиралась, высматривая кого-то в толпе.

– Эта Марианна – твоя приятельница? – спросил я, немного задетый тем, что Молли легко (и, скорее всего, бесплатно) добыла такие ценные сведения.

– Да первый раз ее вижу. Только дело ясное: о женщинах лучше женщин расспрашивать. Элизабет красивая была, такую на рынке сразу заметишь. Марианна земляничный компот поблизости продавала, но торговля не шла, вот она на нарядную леди и засмотрелась. А убийцу не видела – отвлеклась, покупатель подошел.

– Зато тот, кого расспрашивал я, возможно, видел убийцу всего лишь час назад! – похвастался я. – В этот раз он выдал себя за газетчика. Нужно посетить редакцию и проверить – если тот, кого описал лавочник, там не работает, значит, у нас есть приметы убийцы.

На Молли это произвело впечатление, и я торжествующе улыбнулся.

– Поехали. Я знаю, где контора местной газеты, – писал для них статью о восставших мертвецах. Сомневаюсь, что газет в вашем городе больше одной.

На пути к экипажу, который Молли оставила без присмотра у края площади, я еще разок покосился на констеблей. Увы, вряд ли они чем-то нам помогут. Лица у них были скучающие и, признаться, совсем не британские. Если приглядеться – простые местные крестьяне, которых одинаково одели.

Пока мы ехали по городу, где-то дважды пробил колокол. Всего два часа пополудни, а мне день казался бесконечным! Город в этот теплый, солнечный час был полон шума, лязга колес, лая собак и пронзительных голосов уличных зазывал. Около здания дублинской газеты я сказал Молли:

– Подожди здесь, я быстро.

– Еще чего! С вами пойду.

– Газета – это мужской мир, ты слишком много внимания привлечешь.

– А если там убийца?!

– Он точно не убьет меня посреди конторы.

Молли заколебалась, но все же буркнула:

– Ладно уж, идите.

В разгар дня редакцию наполняли суета, беготня, стук пишущей машинки и шелест бумаги. В приемной стояла скамья для посетителей, возле нее – полка со свежими номерами газеты («Опусти в кружку один пенс и бери! Дешевле, чем на улице!» – гласила деревянная табличка) и стойка, заваленная письмами. За распахнутыми дверьми в большой зал царили шум и гам. Я туда с интересом заглянул. В прошлый мой визит двери были закрыты, а ведь любопытно узнать, как создается газета. Оказалось, ничего особенно интересного: много разнокалиберной мебели, табачного дыма, исписанной бумаги и азартно кричащих друг на друга мужчин (не крестьян, но и не джентльменов).

За стойкой для писем стоял все тот же ловкий малый лет тридцати, которому я месяц назад вручил свою статью о восставших. Увидев меня, он радостно присвистнул и немедленно бросил свое занятие.

– А я-то ждал, когда снова зайдете! Решил, что вы умерли. Вид у вас был больной, а сейчас, признаться, еще хуже. – Он облокотился на стойку. – Вы просили найти сына того мужчины, которого убил тюремный охранник, и я это сделал! Читателей так тронула история отца, который даже после смерти, будучи восставшим мертвецом, о сыне волновался, – они нам кучу писем написали. И знаете что? В тюрьме струхнули от такой огласки, и теперь дело этого парня пересмотрят в суде. Они с отцом всего-то парочку кур украли. Он скоро выйдет! Мы этого добились, и все благодаря вашей прекрасной статье о восставших! Да и я в накладе не остался: меня тут никто всерьез не воспринимал, а после этого мне доверили материал для чужих статей собирать! Хотите к нам на постоянную работу? Я похлопочу.

– Нет, благодарю. Я очень занят, и у меня к вам срочный вопрос.

– А это кто? – восхищенно выдохнул газетчик, глядя мне за спину.

Я обернулся. Ну конечно, как я мог поверить, что Молли останется в стороне! И тут я заметил кое-что еще: то, как она смотрит на газетчика. Внимательно, долго. Пожалуй, даже ошарашенно. Газетчик смотрел в ответ, независимо задрав подбородок.

– А вы… кто? – осторожно спросила Молли.

– Он самый обычный работник. – Я ответил сам, чтобы прервать этот поток непрошеного внимания. – Письма сортирует.

– Я Робин. Как Робин Гуд. – Он так произнес эту шутку, будто уже сто раз ее повторял, и я почувствовал к нему острейшую неприязнь.

– Эй, Робин! Где сводка? Ты заснул там, что ли! – грубо крикнул голос из главного зала.

– Не кричи, я иду!

Робин умчался, а я легким тоном спросил у Молли:

– Ты что, где-то его раньше встречала?

– Нет, я бы это запомнила, – пролепетала она.

Робин влетел обратно, и Молли умолкла, опять уставившись на него. Я почувствовал укол ревности. Посмотрев на Робина ее глазами, я понял, что парень вообще-то довольно привлекательный. Чистейшая, идеальная кожа, которая любой красавице сделает честь, тонкие черты лица, острая линия подбородка. Не ожидаешь увидеть у ирландца столь правильное лицо. Я вспомнил Флинна и совсем приуныл. Молли, похоже, нравились обаятельные и заметные красавцы. Я за такого, может, и сошел бы, но уж точно не сейчас.

– Мы ищем того, кто собирает сведения об убийстве на ярмарочной площади, – сурово сказал я.

Робин навострил уши, и у меня сердце сладко заныло от предвкушения его ответных слов: «У нас такого нет». Тогда мы сможем немедленно уйти и искать убийцу в другом месте.

– А он вам зачем? – спросил Робин, разом лишив меня надежды.

– Хочу с ним поговорить, – отрезал я. – Но, если он существует, говорить буду только с ним. Не могли бы вы нас к нему проводить?

– Так это я! – прошептал Робин, чуть не ложась грудью на стойку, и с пугающим энтузиазмом спросил: – Вы тоже интересуетесь убийством на земляничном празднике?

О нет, только не это!

– Я сегодня сделал вид, что по заданию разношу письма, а сам – на площадь, – продолжал Робин. – Наши хотели ограничиться краткой новостью, которую утром принесли мальчишки, дескать, погибла дочь барона, но я решил все выяснить. Столько деталей собрал: ее платье, шляпка, то, что она землянику покупала, а послушайте, что они написали! – Он порылся в бумагах на стойке и вытащил одну. – «Семнадцатого мая трагически погибла Элизабет, дочь барона Дигсби. Вероятная причина – попытка ограбления». Как вам?

– Довольно сухо, – признал я.

– Вот! В городе семью барона Дигсби не жалуют, так что вдаваться в детали никто не хотел, но, по-моему, это в корне неверный подход! Читатели жаждут знать о личной жизни таких, как барон, – о, вот это было бы увлекательно!

Я против воли почувствовал укол интереса. А Робин тем временем вышел из-за стойки, и я злорадно оглядел его старые сапоги и потертый сюртук.

– Раз вы интересуетесь этим делом, мы обречены на успех! После той вашей статьи я с вами хоть на край света. У вас чутье на сенсацию! – Он энергично протянул мне руку. – Робин О’Брайен.

«Робин» означает «малиновка», и в нем правда было что-то от птицы: живые, любопытные глаза, резкие движения, того и гляди запрыгает и запоет. Я кисло пожал ему руку, не снимая перчаток: это, конечно, неприлично, но моя холодная длань сразу выдала бы, кто я такой.

– Джон Гленгалл. Граф.

«Так-то, оборванец. А ты кто такой?»

– Молли Маллоун, – прошелестела Молли все с тем же ошалелым видом и пожала протянутую ей руку.

А потом Робин ей подмигнул. Молли сглотнула и кивнула, как будто это подмигивание было каким-то условным знаком. Я заполыхал таким праведным негодованием, что у меня едва температура тела не поднялась. Кто знает, может, на их ирландском это подмигивание и кивок значит что-то вроде «Ты мне нравишься, и ты мне, давай-ка целоваться и гулять под ивами»! Возмутительно!

– Напишу статью, и мои заслуги наконец-то признают, – пробормотал Робин.

Увы, моего негодования никто не заметил. Робин и Молли продолжали друг к другу приглядываться.

– Знаете, где живет барон? – громко спросил я.

– Конечно, знаю! Только нас туда не пустят.

– Объясните нам, как пройти, и не смеем больше вас задерживать. Уверен, вы очень заняты.

– Ну уж нет, такой шанс я не упущу! – Робин подошел к распахнутым дверям в зал и крикнул: – Сэм, мне надо отойти! По срочному делу!

– Опять в журналиста играешь? Письма сортируй, – свирепо ответил усатый мужчина, сидевший за безобразно захламленным столом. – Не забывай, кто тут на побегушках.

Робин сложил ладони в знак мольбы.

– Сэм, прошу. Письма не убегут, а наша газета прославится. Мы продадим не пять, а десять тысяч копий!

– Если выпад будет слишком резким, я тебя уволю, – с мрачным торжеством сказал усатый Сэм. – И если получится слишком беззубо, тоже: ради этого не стоило работу прогуливать. Помяни мое слово, еще один проступок – и ты тут не работаешь.

Робин дерзко пожал плечами и с независимым видом пошел к двери.

– Особняк барона недалеко. – Он оглядел меня. – Одеты вы траурно, так что с таким, как вы, нас могут и впустить. Идемте, Джон и Молли. Я на вас рассчитываю.

Я тяжело вздохнул. На меня в жизни еще не рассчитывало столько народу разом.

Глава 3
Обычные подозреваемые

От поездки в экипаже Робин отказался.

– Оставьте его тут, за ним приглядят. К нам кто только не приезжает!

По ближайшей улочке мы начали подниматься вверх по холму прямо к нависающему над городом замку. Я еще ни разу не подходил к нему так близко и только сейчас заметил хаотичную смесь архитектурных стилей: из-за крепких стен выглядывали и средневековая башня, и готический собор, и совсем новенькая георгианская капелла.

Эта часть города понравилась мне больше, чем все прочие, которые я видел: ряд чистых, аккуратных особняков напоминал родной Лондон. Похоже, то же самое как раз не нравилось Молли и Робину. Они озирались с неприязнью, причина которой была ясна, так что расспрашивать я не стал. Заведут в ответ волынку про то, как британцы захватили их землю и понастроили особняков в своем стиле вместо унылейших ирландских домов из грубого камня.

– Давно работаете в газете? – громко спросил я у Робина.

Мне надоело слушать, как эти двое перешептываются с такими лицами, будто обсуждают самую увлекательную тему в мире.

– Три года, – ответил Робин, явно недовольный тем, что я прервал его секретную беседу с Молли. – Но меня недолюбливают, так что по службе я не очень-то продвинулся. В газете принято со всеми дружить, ходить в паб, на собачьи бега, а я в компанию не вписываюсь. Ну да сегодня у меня есть шанс сделать хороший материал про то, как живется злодею-барону!

– Что он такого натворил? – поинтересовалась Молли, не отводя глаз от Робина.

– Предал родину, – пафосно ответил Робин.

Особняк, перед которым мы остановились, показался мне очаровательным. За элегантной оградой – новенькое здание, построенное лет тридцать назад, не больше, вокруг него – опрятный сад. Ужасно, что девушка в белой шляпке больше сюда не вернется. Солнце сияло так тепло и приветливо – замечательный день, чтобы быть живым.

Я позвонил в колокольчик у ворот, продолжая разглядывать дом. Мне представлялось, что в жилище, юная хозяйка которого трагически погибла всего часов пять назад, будет куда более шумно: полиция, экипажи родичей, приехавших выразить соболезнования, карета врача для убитой горем семьи. Но вокруг царила тишина. Может быть, хозяева в отъезде?

Тут дверь открылась, и на порог вышел молодой слуга. Ливрея на нем была пышная, а вот с чертами лица не повезло: большие уши, широко расставленные глаза. Некрасивый, как тролль. Слуга обвел нас ничего не выражающим взглядом, сделал шаг обратно в дом и закрыл дверь. Я задохнулся от возмущения. Какая наглость! Видимо, хозяев и правда нет дома, раз слуги так распустились.

Я снова позвонил в колокольчик. Слуга снова выглянул. Нас разделяли ярдов тридцать ухоженного сада, но я надеялся, он разглядит, что я одет как джентльмен. Слуга заколебался, но все же пошел к воротам. Ну неужели!

– Добрый день, – начал я и осекся: нет, в этом доме он вовсе не добрый. – Барон дома?

– Дома, – с подозрением ответил слуга, остановившись посреди дорожки. – Но никого не примет.

– Он уже знает, что случилось? – осторожно спросил я.

Как не хочется быть тем, кто принесет трагическую весть!

– Знает. Констебль приходил пару часов назад, – сухо ответил слуга. – Прошу вас прийти в другой раз – барон скорбит.

И тут я понял, что привлекло мое внимание в его речи: он говорил без местного акцента. Знакомое, приятное слуху произношение.

– Вы англичанин? – с надеждой спросил я.

– Да. А вам что?

Невоспитанный, зато земляк!

– Послушайте, я ведь тоже англичанин. Умоляю, впустите нас.

Слуга заколебался.

– Раньше я вас не видел. Вряд ли вы из друзей барона.

Да что за подозрительность! Распоряжается, как у себя дома, а ведь должен просто пригласить меня зайти!

– Думаю, вам нужно впустить меня.

– А я думаю, вы просто любопытный зевака. Уж я-то знаю, как барона в городе не любят! С чего мне верить, что кто-то решил ему помочь?

В обычный день я бы кипел от негодования от его наглой речи, но близость смерти заставила меня проглотить возмущение и сдержанно ответить:

– Вы ошибаетесь. Я пришел с добрыми намерениями.

– А эти двое?

Я покосился на Молли и Робина. Те уже вернулись к своим переговорам вполголоса.

– Мои слуги. – Я втиснулся между ними, чтобы прервать их возмутительно тихую беседу. – Они помогают мне ходить – я слаб здоровьем.

Ноги у меня притворно подкосились, и я пошатнулся, надеясь, что этой парочке достанет ума подхватить меня прежде, чем я упаду. Подхватили! Для убедительности я даже выронил из слабеющей руки цилиндр.

– Мне трудно стоять так долго. – Я всем весом обвис на крепко державших меня под локти руках. – И я не пришел бы, если б не срочная необходимость поговорить с господином бароном.

Исхудавшее тело и бледное лицо определенно сыграли мне на руку. Слуга еще раз оглядел меня, подошел к воротам и отпер их. Победа!

– Ведите, я совсем ослаб, – приказал я Молли и Робину. – И поднимите мой цилиндр.

Молли вздохнула и потащила меня к дому, а Робин принялся ловить мой цилиндр, который ветер покатил вниз по холму. Как бы я хотел, чтобы Робин бежал за ним до соседнего города и обратно не вернулся!

Интерьеры, как и одежда, могут многое сказать о своих владельцах. Пока нас вели через анфиладу комнат, я заметил: обстановка дорогая, но устаревшая, словно на календаре начало века, а не тысяча восемьсот тридцать седьмой год. Видимо, особняк был пожалован хозяину в то же время, когда мой отец получил свой, после войны за присоединение Ирландии, и тягостно напоминал дом моего детства. До того, как меня убили, я мечтал заново его обставить и читал в журналах, что сейчас в моде: обои синих или зеленых оттенков с простыми узорами, мебель на гнутых ножках, шелковые ширмы, побольше пространства и воздуха в интерьерах. А тут, так далеко от родного дома, меня окружала знакомая картина: тяжелые бархатные шторы, повсюду балдахины и драпировки, громоздкая темная мебель. Мода в интерьерах, конечно, меняется не столь стремительно, как в одежде, но все же на дворе прогрессивный девятнадцатый век, и тридцать лет – большой срок.

В гостиной, куда нас привели, горе семьи стало очевидно. На столах – траурные скатерти, зеркало закрыто черной тканью. В кресле, глядя в камин, сидел седой мужчина – очевидно, хозяин дома. Он еще не повернулся, а мне уже стало не по себе. В нем была заметна военная выправка, и одет он был так, как одевались лет десять назад: такие же сюртуки носил мой отец, который никогда не гнался за модой. У меня возникло душное, неприятное чувство, что круг замкнулся и я снова дома – там, где был убит, а потом одиноко бродил по темным коридорам.

Мужчина у камина обернулся и растерянно оглядел нас с Молли, – так, словно никто еще не приходил выразить ему соболезнований, и он искренне не понимал, что мы забыли в его доме.

– Барон, – мягко позвал слуга. – Джентльмен пришел посочувствовать вашему горю.

Вот так я впервые в жизни увидел ирландского аристократа. На вид он мало чем отличался от английского, никакого местного колорита. Да и на злодея, которого описал Робин, он не очень-то походил. Седой, аккуратный, гладко выбритый, лицо немного помятое, словно он то ли спал, то ли плакал, то ли выпил лишнего, а может быть, все вместе.

– Кто вы? – хрипло спросил он.

– Я… – От того, сколько знакомого было в этом доме и его хозяине, я сбился с мысли и позабыл все, что собирался сказать. – Меня зовут Джон Гленгалл. Я граф. Хочу выразить вам глубочайшее…

– Граф? Я вас не знаю. Вы из Британии? – перебил он. Я кивнул, и он всем телом развернулся ко мне. – А каков ваш годовой доход?

Ничего себе вопрос! Тут барон заметил, что я опираюсь на руку Молли, и предложил мне сесть. Я с благодарностью опустился в кресло напротив него и жестом велел Молли отойти – кто поверит, что она служанка, если она будет стоять у меня над душой? Я сразу покосился на Молли, чтобы узнать, не обиделась ли она на эту игру, но она чинно встала к стене и кивнула мне: дескать, продолжайте.

– Признаться, точные цифры моего дохода мне неизвестны. У меня достаточно денег на любые причуды, но мне еще нет восемнадцати, и я пока не могу распоряжаться…

– А когда вам исполнится восемнадцать?

– Этим летом, – ответил я, впервые с момента своей смерти вспомнив об этом.

Интересно, почему в столь трагических обстоятельствах мы обсуждаем мой день рождения?

– И даже ваш слуга умеет писать… – пробормотал барон. – Наверное, вы из самого Лондона.

Я медленно обернулся. Робин успел просочиться в комнату, положить мой цилиндр на столик, вытащить маленькую книжечку и начать что-то в нее записывать, скрипя походным пером. Встал он рядом с Молли, куда ближе, чем я посчитал бы приличным для едва знакомых мужчины и женщины. Я сурово глянул на свой цилиндр: ну почему он не услышал мой приказ катиться до самого Галлоуэя!

– Мой слуга тоже англичанин, – прибавил барон. – Но, признаться, неграмотный.

Тут я заметил, что некрасивый слуга не ушел – стоял у дальней стены, вытянувшись в струнку, и по его глазам я видел: он ловит каждое слово. Раньше я бы на него и внимания не обратил, слуги – это все-таки люди другого сорта, но последние месяцы научили меня не сбрасывать простой люд со счетов.

– Но вернемся к нашей беседе. – Барон подался ближе ко мне, не вставая с кресла. – Уже летом вы сможете распоряжаться своими деньгами, и у такого жениха, конечно, найдутся невесты и в Лондоне, но бьюсь об заклад – такой красавицы, как моя Нэнси, вам не найти.

Ах, так вот к чему он клонит! Видимо, у него есть и другие дочери, кроме погибшей Элизабет! Мой безошибочный компас общественного положения указывал, что ирландский барон – это, конечно, гораздо ниже, чем британский граф, и неудивительно, что он не прочь со мной породниться (конечно, приятно и то, что кто-то наконец оценил мой высокий титул!). Моральный компас, однако, указывал, что барон выбрал неподходящий момент для таких размышлений. Даже если у него великое множество детей, гибель дочери – все равно трагедия, и его черствость меня покоробила.

Я промямлил что-то невразумительное, но барон меня не услышал, потому что в этот момент к нему скользнул слуга, наклонился и глухим, напряженным голосом произнес:

– Барон, этот джентльмен выглядит подозрительно. Вы уверены, что можно верить ему на слово?

Я чуть не подскочил от неожиданности. Ничего себе вольность! Слугу, который имеет дерзость давать хозяину советы, надо гнать взашей. Барон, судя по всему, был того же мнения – он возмущенно выпрямился и глянул на меня: слышал я или нет?

– Единственная цель моего визита – выразить свои искренние соболезнования, – мирно произнес я. – Бедная Элизабет! Что же произошло?

– Трагическая случайность, – горько ответил барон. – Какой-то… Какой-то вор решил ее ограбить на ярмарке, и… У нее ведь было с собой так немного!

Ограбить… Я вспомнил: когда мы с Молли только подбежали к упавшей девушке, рядом валялся оброненный ею кошелек. А вот когда я подошел второй раз, кошелька уже не было. Но даже если его потом утащили, погибла она не из-за денег: когда убегал человек в синей шляпе, кошелек лежал на мостовой.

– Я видел ее на ярмарке. – Слуга продолжал сверлить меня взглядом, и я чувствовал потребность объясниться. – Я тоже был там со слугами. Возможно, графу на рынке не место, но этот сладкий запах земляники, веселье, музыка… И я заметил там вашу дочь. Она была одна, но мне показалось, она кого-то ищет… Дальнейшего я не видел.

Барон замотал головой, показывая, что не желает меня слушать.

– Она никого не искала, просто хотела сходить за земляникой. Лиам, подай гостям чаю.

Слуга не двигался, продолжая таращиться на нас. А я-то в Лондоне еще жаловался на недостатки своих слуг-стариков! Барон же тем временем вытер глаза и твердо вернулся к намеченному курсу.

– Нэнси очень музыкальна, прекрасно играет на фортепьяно. Мы скорбим об утрате, но надо жить дальше.

Я перенес много потерь и знаю, время залечит раны. – Он посмотрел на меня почти умоляюще. – Нэнси любит стихи, романы. Может поддержать самую изысканную беседу.

– О… – Я растерялся от его натиска. – Дело в том, что я болен. Вы слишком тактичны, чтобы показать это, но уверен: вы заметили мою болезненную худобу. Такой слабый здоровьем человек, как я, не имеет морального права думать о женитьбе.

Я надеялся, это положит разговору конец: кому охота выдать дочь за развалину, но не тут-то было.

– Уверен, это не станет препятствием для юных сердец, – твердо заявил барон. – Лиам, приведи Нэнси. А потом подай чай.

Лиам не сделал ни шагу – и внезапно обрел поддержку, откуда не ждали.

– Мне кажется, это низко, – звонко произнесла Молли. – Ваша Нэнси сестру потеряла, а вы ее сватаете?

Барон гневно обернулся к ней. Я тоже. Молли и Робин по-прежнему стояли очень близко, и Робин что-то записывал в книжечку.

– Граф, прошу простить, но ваша служанка… – пролепетал барон. – Это возмутительно!

– Я с вами согласен, – сверля Молли взглядом, поддакнул я. – Сами знаете, какими бывают слуги. Я ее держу только потому, что она сильна, как мул. Молли, подожди меня на улице.

Тут я подумал, что это вряд ли поможет мне завоевать ее сердце, но обида на то, как быстро они спелись с Робином, в эту секунду была сильнее мечты о взаимности. Робин тоже сделал шаг к двери.

– А ты останься, – мстительно сказал я. – Иначе кто поможет мне встать?

Робин неохотно остановился, гневно поглядывая на барона. Интересно, за что он его ненавидит, если они даже не знакомы?

– Сам меня выведи, что ли, – дерзко глянув на Лиама, сказала Молли. – А то заблужусь тут у вас, и неизвестно еще, куда забреду.

Лиам хмуро покорился. Они с Молли вышли, и я удовлетворенно поерзал в кресле. Ну вот, теперь никаких заигрываний за моей спиной. Чтобы прервать своднические поползновения барона, я начал бурно восхищаться интерьерами. Лиама что-то долго не было, уж не подралась ли с ним Молли по пути? Я ловил каждый звук, но в доме стояла тишина.

Наконец, прервав мои восхваления штор и подушек, вернулся Лиам, на котором я не заметил никаких следов драки.

– А теперь приведи Нэнси, – велел барон, который о своем приказе, увы, не забыл.

– Не думаю, что мисс Нэнси сейчас готова кого-то видеть, – отрезал Лиам.

Граф воззрился на своего непутевого слугу так, будто заговорила мебель.

– Простите, граф. Не представляю, что с Лиамом, обычно он так себя не ведет. Но если не исправится, придется его уволить.

Он многозначительно посмотрел на Лиама. Тот поклонился и натянуто произнес:

– Сейчас все исполню.

Лиам выскользнул за дверь, а я вдруг кое-что понял о бароне. Преклонение перед всем английским, интерьер без намека на Ирландию, дом поблизости от замка, где заседает британское колониальное правительство, интерьер в стиле начала века…

– Вы сражались в англо-ирландской войне на стороне англичан, – выпалил я.

И по тому, как дернулся рот барона, понял: попал.

– Вам дали титул и этот дом тогда же, когда моему отцу, – прошептал я. – Сразу после войны. За заслуги перед британским правительством.

Я не видел в этом ничего предосудительного, но барон взглянул на меня так, словно я уличил его в чем-то постыдном.

– Наш дом предстал перед вами не в лучшем виде, – сухо произнес он, взяв себя в руки. – Но я уверен: моя дочь вас очарует.

Я не принял его слова всерьез – родители всегда расхваливают своих чад, даже без всяких на то оснований, – но тут в комнату вошла Нэнси, и я замер как громом пораженный. Мне показалось, что девушка, которая на моих глазах погибла на площади, вернулась к жизни. Но сразу стало ясно: увы, непоправимое не исправить. Просто у сестер совершенно одинаковые лица – нежные, тонкие, в обрамлении светлых волос. И фигура прекрасная: стройная, царственно высокая. Я поднялся на ноги, забыв, что, по легенде, не могу встать без посторонней помощи. Ну да ладно, такая красота поднимает на ноги даже больных.

– Мисс Нэнси, – сдавленно проговорил я и сделал шаг навстречу. – Сочувствую вашей утрате.

Нэнси, в свою очередь, тоже замерла, как громом пораженная. Я не стал тешить себя надеждой, что это знак любви с первого взгляда. Может быть, женщины особенно тонко чувствуют жизнь, и она догадалась, что я мертв?

– Моя дорогая, познакомься, – встрял барон, потому что Нэнси продолжала потрясенно таращиться на меня. – Граф пришел выразить нам свои соболезнования. Он из Лондона. Замечательный молодой человек.

Нэнси сглотнула, и у меня в голове мелькнули сразу три мысли.

Первая: она может что-то знать. С кем бы еще Элизабет поделилась своими тайнами, как не с сестрой-близняшкой?

Вторая: убийца выбирает поразительно красивых женщин. Блондинка из Ливерпуля, девушка, которую я спас на площади месяц назад, и Элизабет, как две капли воды похожая на Нэнси, – что ему сделали все эти совершенные творения природы?

Третья: вот таких невест я привлекал бы, если бы не погиб. Такой была бы моя жизнь – знакомства с бледными дочерями баронов в гостиных. Такой невесте обрадовалась бы моя мама, будь она жива.

Подхваченный ураганом этих мыслей, я подошел к Нэнси Дигсби. Собирался поцеловать ей руку, но вовремя вспомнил, как холодны мои губы, и ограничился поклоном.

– Садитесь, прошу, – тихо сказал я.

Она послушно прошла за мной и одеревенело опустилась на краешек дивана. Я покосился на остальных. Лиам вытянулся у стены, как солдат. Робин изучал Нэнси оценивающим взглядом, неожиданно острым для такого болтуна. Меня кольнуло подозрение: а что, если он не такой уж и простак? Что, если у него есть какие-то тайные причины быть здесь, о которых он мне, конечно, не сообщит?

– Я не просто гость, я сыщик, – в порыве вдохновения тихо сказал я Нэнси. Мне очень нужен был союзник, и если кто-то здесь мог мне помочь, так это сестра убитой. – И клянусь вам, найти убийцу Элизабет – главная цель моей жизни.

Нэнси отрывисто кивнула и прижала ладони к груди, словно пыталась унять бешено колотящееся сердце.

– А другие братья и сестры у вас есть? – Она качнула головой. – Знаете, кто мог желать Элизабет зла?

Нэнси снова качнула головой, только в этот раз немного заколебалась. Она точно что-то знает! Но как же выяснить у нее правду? Идеальное лицо Нэнси подсказало мне мысль о том, что могло привести на площадь еще одну красавицу – ее сестру. В порыве вдохновения я склонился к Нэнси и с чувством прочел:

Когда в измученную грудь

Вонзались ненависти стрелы,

Лишь ты во тьме звездой блестела

И мне указывала путь.

Все той же верой встретил я

Тебя в дни бедствий, погибая,

И мир, где есть душа такая,

Уж не пустыня для меня^[1].

Губы у Нэнси дрогнули, и она впервые взглянула на меня, а не на стену.

– Вы придумали это на ходу? Какие великолепные стихи! – восхитился барон. – Правда, Нэнси?

– Это Байрон написал, не вы, – хрипло ответила она.

Ого! Не думал, что женщина, да еще в Ирландии, способна узнать стихи великого Байрона. Признаться, я и правда собирался выдать их за свои, чтобы завоевать доверие прекрасной собеседницы. Но, раз она готова разоблачать вслух, значит, скорбь не подорвала ее душевных сил окончательно. Этим она напомнила мне Молли: говорит правду в лицо, несмотря ни на что.

– Восхищаюсь Байроном, – кивнул я, не отпуская ее взгляд. – Элизабет была так же прекрасна, как вы. У нее был кто-то, кто мог бы посвятить ей подобные строки?

Вот она, причина, по которой девушка, даже столь знатная, может выйти из дома одна: тайное свидание с возлюбленным. Нэнси нахмурилась, и я замер: неужели она сейчас что-то скажет?

Но тут дверь в гостиную распахнулась. На пороге стоял мужчина, на вид совершенно не джентльмен. Я опустил взгляд вниз, ожидая увидеть облепленные грязью сапожищи, с которых комья земли сыплются на ковер. Сапоги и правда были, но скорее пыльные, чем грязные. Мужлан переводил мрачный взгляд с меня на барона. Наверное, он что-то доставил на кухню, а может, принес почту. Странно, что его впустили в гостиную. За спиной новоприбывшего маячил слуга постарше – возможно, дворецкий. Я мысленно отметил: Лиам так увлекся разговором, что не слышал колокольчик у ворот, и встречать нового гостя пришлось кому-то другому. И еще кое-что: барон смотрел на этого человека так, словно уже встречал его раньше.

– Детектив Шеймус Мур, полиция Дублина, – грубо сказал гость и уставился прямо на меня. – А вы кто такой?

Глава 4
Пять золотых фунтов

Больше всего меня удивило то, что на полицейском вместо униформы был обычный невзрачный костюм, примерно как у Робина.

– Добрый день. Меня зовут Джон Гленгалл. – Я решил промолчать о своем титуле: этот угрюмый мужчина был мало похож на почитателя аристократии. – Пришел выразить…

– Вы англичанин, – перебил детектив, навострив уши.

Ну, началось. Сразу было ясно: в отличие от барона, детектив этим обстоятельством отнюдь не восхищен.

– Англичанин, но искренне люблю Ирландию, – смиренно проговорил я.

Детектив скривился и махнул рукой, будто говоря: «Понятно все с вами».

– Вон отсюда, – сухо произнес он и указал мне пальцем на дверь.

Да что за времена настали! Повсюду грубость! Барон собирался за меня вступиться, но я поспешно встал и взял со столика свой цилиндр. Из полиции, наверное, пришли по делам расследования, и мне не хотелось скандалить в столь трудный для семьи момент. Ничего, я под дверью подслушаю. У меня создалось впечатление, что шкафы в этом доме таят в себе не один скелет (очень надеюсь, что скелеты метафорические, а не настоящие).

– Мне и правда пора, барон. Могу ли я посетить вас снова? – проговорил я, подойдя к двери.

– Конечно, – пролепетал тот. – Мы будем очень рады.

При слове «мы» он посмотрел на Нэнси, которая провожала меня тяжелым взглядом. Я выскользнул за дверь, сделав знак Робину следовать за мной. Тот даже на ходу продолжал царапать что-то в записной книжке.

– Вы тоже убирайтесь, – услышал я уже за дверью, и через мгновение вслед за нами угрюмо вышел Лиам.

Было очевидно, что этот малый обожает подслушивать хозяйские разговоры и приказ детектива его не обрадовал.

– А вы не так уж и больны, – процедил Лиам, косясь на меня.

– Мне стало лучше, – процедил я. – Благодарю, я найду дорогу.

– Я провожу, – настаивал Лиам, неприязненно разглядывая нас обоих.

С идеей подслушивания пришлось распрощаться, но я тут же придумал кое-что еще. Гениальные идеи я в тот день выдавал быстрее, чем мальчишка-газетчик – свежие номера газеты. В основном потому, что постоянно чувствовал омертвевший участок спины. Точнее, наоборот – хоть как-то чувствовал ткани рядом с ним, окружавшие, как мне казалось, пустоту. От такого любой гением станет.

– Лиам, – с чувством начал я. – Вы не могли бы меня где-нибудь спрятать, а потом устроить мне встречу с мисс Нэнси? Понимаю, звучит предосудительно, но мне нужно поговорить с ней всего пару минут, и…

– И не мечтайте.

При этих словах лицо у Лиама стало таким испуганным, что я с подозрением прищурился. Ладно, перехожу к гениальной идее номер три.

– Тогда, может быть, вы смогли бы проводить меня на этаж, где работают слуги? Думаю, слуги часто знают больше, чем кажется.

– Да что вы все привязались к нашему дому?!

Поздно блефовать, время выложить карты на стол.

– Вы были правы, я не просто посетитель. Я расследую смерть Элизабет. И если юная хозяйка была хоть немного вам дорога, отведите меня на кухню.

– Ха! Она сказала, что расследует, а вы просто ее глупый богатый хозяин!

– Она? – медленно повторил я. – О… Молли никуда не ушла, так?

– Тоже попросила отвести ее на кухню, пока вы заняты. И кто из вас расследует? Или оба врете?

Он так зло, так беспомощно на меня глянул, что мне стало его жаль. Перед лицом смерти начинаешь прощать даже болванов-слуг.

– Никто не врет, мы с ней партнеры по расследованию. Ведите скорее.

Лиам неодобрительно цыкнул, но сменил направление и повел меня вниз по узкой лесенке. Знакомый женский голос я услышал задолго до того, как мы спустились. Я обернулся к Робину.

– Вряд ли тут будет что-то интересное. А вам, наверное, пора в редакцию…

– И не мечтайте, – фыркнул Робин, и я скрепя сердце признал: он и вправду привлекателен. Неудивительно, что Молли… – Ну, что встали? Шагайте дальше.

Мы зашли на кухню, напоминающую кухню в моем лондонском особняке. Слуг тут было не меньше десятка. Они сидели за огромным деревянным столом и угрюмо, недоверчиво слушали Молли. Увидев нас, она совершенно не удивилась, лишь приветственно махнула рукой.

– Они со мной, не бойтесь. Продолжайте, – буркнул Лиам.

Слуги при виде меня вскочили – ха, с первого взгляда признали джентльмена! Я милостиво сделал им знак садиться.

– Еще одну такую же красивую леди чуть не убили месяц назад, – снова заговорила Молли, страстно встряхнув кулаком. – Мой хозяин ее спас, а мисс Элизабет – не успел. Что ж на свете творится! Так что прошу, если кто из вас что слышал, скажите, а? Знаю, знаю, некрасиво о хозяйских секретах трепаться, но тут случай особый.

Присутствие Лиама Молли совершенно не смутило, из чего я сделал вывод, что она и с ним успела спеться, пока шла сюда. Я насупился. Ну конечно! Он, может, и не такой приятной наружности, как Робин, но хотя бы не мертвый!

Слуги, увы, ничего сообщать не спешили. Молли продолжила их увещевать, и тут я заметил, что одна из служанок, пухленькая рыжая девушка в белоснежном чепце, делает мне какие-то знаки. Пристально смотрит, шевелит бровями. Меня бы в краску бросило, если б это было возможно. Конечно, понравиться служанке – невелико достижение для джентльмена, и все же, в моем состоянии… Я даже оглянулся – не Робину ли предназначаются все эти знаки. Нет, не ему. Девушка встала, собрала со стола кружки и пошла в соседнюю комнату. Через плечо глянула на меня. Неужто это приглашение идти за ней? Ничего себе! Я и пошел. Робин все так же строчил в записной книжке, Молли увещевала слуг, Лиам сверлил ее подозрительным взглядом – путь был свободен.

За дверью оказалась темная кладовка, набитая банками, мешками и связками трав.

– Я видела, кто мисс Элизабет убил, – без всяких предисловий сказала девушка.

От таких новостей я опешил. Надеялся, конечно, что мое расследование будет быстрым, но чтобы такой подарок судьбы!..

– И кто же?

– Пять золотых фунтов, тогда скажу. – Она пугливо поглядывала через приоткрытую дверь туда, где остались Лиам и прочие слуги.

– Это большие деньги. Откуда мне знать, что не врешь?

– Я была на земляничном празднике, меня утром кухарка отпустила. Мы с женихом тайно встречаемся, потому что он из семьи побогаче моей, вот они и против, чтобы мы вместе были. У его семьи стадо коров и дом хороший, но если у меня деньги будут, то я… В общем, меня мой Доналл земляникой угощал, и вдруг гляжу – хозяйка! Только я удивилась, тут все и произошло. – Ее передернуло. – Я знаю, знаю, кто это сделал!

И тогда я кое-что понял.

– Это был кто-то знакомый тебе?

Она закивала.

– Скажи сейчас, – попросил я. – Я принесу деньги, обещаю.

– Э, нет. Известно, как оно бывает! Сначала денежки. Принесете, тогда скажу, риск-то большой. – Она снова обернулась на дверь. – И подыграйте мне, чтоб никто не заподозрил, о чем мы тут с вами болтали!

Она выскочила обратно на кухню, оттолкнув меня с дороги.

– Ишь чего удумали! – взвизгнула она. – Поцеловать меня хотел! Наглец!

У меня челюсть отвисла. Все головы разом повернулись ко мне. Робин глядел с насмешкой, слуги – с возмущением, а лицо Молли приняло выражение поистине неописуемое. Я злобно зыркнул на рыжую служанку, но та убедительно делала вид, что ужасно перепугалась, и пряталась за спиной суровой женщины – видимо, кухарки. А о моей репутации она не подумала?! Я бы со стыда сгорел, если бы только мог!

– Я не… – сдавленно начал я.

Но наглая девица бросила на меня предупреждающий взгляд – «Молчите», – и я сдулся.

– Ничего не скажете? – натянуто спросила Молли, обведя взглядом слуг. Те в ответ молча смотрели на нее. – Ладно, как знаете. Тогда, думаю, мы пойдем.

Она первой направилась к двери, я – за ней. Замкнул наше шествие Робин, а вот Лиам никуда не пошел.

– Дверь вон там. Подниметесь наверх и налево до конца анфилады, – сказал он, не отводя взгляда от рыжей. – До свидания, сэр.

Мы последовали инструкциям. Из-за закрытой двери гостиной по-прежнему доносились негромкие голоса. Я притормозил, чтобы послушать, раз уж Лиам больше не надзирает, но, увы, говорили так тихо, что я ничего не разобрал. Мы покинули дом, пересекли сад и вышли на тихую, вымощенную камнем улочку, ведущую к замку на холме.

Первым заговорил Робин.

– Про какую это леди, на которую в прошлом месяце покушались, ты говорила? А, Молли? Выдумала или правда?

– Выдумала, – быстро ответил я. Ну конечно, Робин же не знает про остальные убийства! Ни за что не подарю ему такую сенсацию. – А теперь нам с Молли пора домой. Что-то неважно себя чувствую!

В подтверждение своих слов я пошатнулся, и Молли взяла меня под локоть.

– Серьезно, что с вами такое? – нахмурился Робин, разглядывая меня, как диковинное чучело. – Я думал, вы просто дурака валяли, но вообще-то вид у вас и правда – краше в гроб кладут.

– Я болен, но это не заразно, – процедил я. И даже не соврал! – Просто быстро устаю.

– Молли, если хочешь, мы могли бы… – начал Робин. – Граф поймает экипаж, а я помог бы тебе с твоими… твоими… делами.

– Молли поедет со мной! Она мне нужна.

Не сговариваясь, мы оба глянули на Молли. Кого она предпочтет?

– Робин, отправляйся на работу, пока тебя не уволили, – сказала Молли с теплотой, которая лишила меня радости победы. – Увидимся.

И на «ты» они уже перешли! Я затосковал. В моих любимых романах аристократические ухаживания были сетью тонких, едва заметных намеков, но у простого народа, похоже, сближение происходит куда быстрее. И как прикажете тягаться с этакой простотой нравов?

Робин, к счастью, не сопротивлялся, – махнул нам рукой и скрылся в одной из ближайших улочек, а мы с Молли направились в ту сторону, где оставили экипаж.

– Ну, что она вам сказала? – нетерпеливо спросила Молли. – Так и думала: эта Глория что-то скрывает! Но мне не призналась, а вам – как миленькая! – Заметив мой растерянный взгляд, она закатила глаза. – Что? Знаю я, что вы к ней не приставали! Вы не из таких.

И на том спасибо. Мне это против воли польстило, и я сам не заметил, как выболтал Молли все подробности беседы со служанкой Глорией.

– Обманывает, – решительно ответила Молли. – Деньги вымогает. Наврет с три короба, а вы уши развесили.

– А вдруг не врет?

– Вам деньги, что ли, девать некуда?! Хотя подождите, вам-то, может, и некуда… Они у вас хоть когда-нибудь за кончатся?

– Уже очень скоро, не волнуйся.

Тут я заметил у обочины цветочницу – в майском Дублине они повсюду, торгуют цветами и какими-то съедобными травами. Я подошел, сунул ей мелкую монетку и вытащил из корзины пучок полевых ромашек. В любовных балладах девушкам часто дарят цветы, и, наверное, Робину эта мысль тоже придет в голову. Но я его опередил, так-то!

– Чего это? – подозрительно спросила Молли, когда я вложил ромашки ей в руки.

– Подарок. Тебе. В честь… в честь помолвки твоей матери.

– Уж надеюсь, она состоится, – еле слышно проворчала Молли, но все же сунула букетик за ленту шляпы. – Благодарю, мистер. Ладно уж, надо съездить к этой Глории – вдруг она и вправду что-то видела? А то остальные молчат, как чурбаны деревянные!

– Но ты все равно молодец, что к слугам спустилась, – прибавил я: комплименты – основа ухаживаний. – И как тебе в голову такое пришло!

– Так же, как и вам. Я сразу решила: надо выдумать способ к слугам попасть, они больше расскажут, чем господа.

И тут до меня дошло.

– Ты нарочно нагрубила, чтобы тебя выгнали и ты смогла бы поговорить со слугами!

– Конечно. – Молли уставилась на меня. – Вы же это сразу поняли, оттого и велели меня выставить. Так?

– Да! – поспешно ответил я. Какое счастье: она не догадалась, что я сделал это со злости. – Я был уверен, что ты придумаешь что-нибудь блестящее! Но как ты заставила Лиама тебя туда отвести?

– О, я сказала, что мой хозяин – глупый и недалекий тиран, прямо как хозяин Лиама. А мисс Элизабет ни в чем не виновата, и я хочу выяснить, кто ее убил. – Тут Молли увидела мое выражение лица и расхохоталась от души. – Да вы что, я же это ради дела! Вы не глупый, хоть иногда, признаюсь, слепой. И все же мы с вами просто отличные партнеры по расследованию!

Мы как раз дошли до экипажа, оставленного ею неподалеку от площади. Как ни странно, его за это время не угнали: видимо, сказывалась близость по-прежнему дежуривших на площади констеблей. Продолжая говорить, Молли помогла мне влезть на сиденье, затем сама ловко вскочила на козлы.

– Ежевичка, шагай, домой едем! – звонко крикнула Молли и легонько хлестнула лошадь.

Настроение у нее было подозрительно хорошее. Я записал это на счет Робина и потому мрачно молчал до самого дома, а вот Молли, нимало не стесняясь, пела. В ближайшие полчаса я выслушал баллады «Дорога в Дублин», «Зеленые рукава», «Рыжая девчонка из Слайго» и даже песню с припевом «Ту-ра-лу-ра-лай».

Дома обстановка была не столь печальна, как утром. Фаррелл деловито стучал молотком в сарае, выполняя какую-то крестьянскую работу (если честно, я весьма смутно представляю, что делают молотком). Вслед за Молли я опасливо зашел в дом, ожидая от Фрейи новых упреков, но та сидела за столом и шила. Вот уж никогда не принял бы за праздничное платье бесформенный ворох синих тряпок, лежавших перед ней, но, судя по радостному вскрику Молли, это было оно.

– Мама! – ахнула Молли и звонко поцеловала мать в щеку. – Это на помолвку или на свадьбу?

– И на то, и на то. Нечего ткань разбазаривать, – проворчала мамаша, хмуро глянув на меня. – Выведали что-нибудь?

Я гордо кивнул.

– Мы буквально на минутку, кое-что забрать. Все прояснится даже раньше, чем я надеялся, так что продолжайте шить. Хотя… – Я заколебался. Сказать или не сказать? Нет уж, скажу! Я поднял ее произведение со стола. – Вы уверены, что это платье заслуживает приглашения на помолвку? Оно унылое и скучное. И синее.

– Мне сорок пять! – возмутилась мамаша. – Какое еще оно должно быть?

Я снисходительно глянул на нее.

– Поверьте тому, кто в этом разбирается: прекрасный наряд украшает в любом возрасте и состоянии. – Я уронил платье обратно и взялся за лацканы своего сюртука. – Обратите внимание на мою одежду. Если бы вы увидели меня без нее, вы бы поразились моей… крайней костлявости. Но искусная работа портного скрадывает все недостатки.

В ответ Фрейя отчего-то посмотрела не на меня, а на Молли.

– Ты уверена, что он умирает? А то ему бы о душе подумать вместо того, чтоб над моим платьем потешаться.

Как нетактично напоминать о моем положении! Молли смутилась и толкнула меня в плечо.

– Так, мистер, идите-ка за деньгами, где вы их там прячете.

Я спорить не стал: слишком хотелось глянуть в серебряный таз и выяснить, как там моя спина. Осмотр мне настроение не улучшил. Я надеялся, что ощущение, будто мертвое пятно расползлось, просто иллюзия, но увы. Запомните мою мудрость: если вам кажется, будто что-то не так, вы не ошибаетесь.

Серое пятно, которое утром было размером едва ли больше самой раны, теперь было шире ее раза в три. Я выдавил жалкий, дрожащий смешок. Рано или поздно онемение дойдет до сердца, и оно перестанет биться. Я вдруг почувствовал облегчение, которым я не смог бы поделиться ни с кем, кроме этих страниц: печальное облегчение, доступное лишь умирающим. «Жизнь – это жизнь мозга», – как-то сказал мне Бен, а значит, я не успею стать лишенной разума тенью, как парень из сказки про танамор. Мое сердце умрет быстрее, чем мозг.

Натянув одежду обратно – я уже так иссох, что ухитрился снять ее, не расстегивая, – я достал из ящика стола пять фунтов. Деньги, полученные от Каллахана, подходили к концу. Осталось всего три фунта, и их я на всякий случай тоже взял с собой. Заодно прихватил и газетные вырезки, в которых говорилось об убитых девушках, – вдруг понадобятся, когда я доставлю убийцу в полицию?

Когда я вышел, Фрейя все так же сидела, склонившись с иголкой над платьем. Молли нигде не было видно, и в доме было тихо, даже стук молотка смолк.

– А где Молли? – спросил я.

– Уехала.

– Куда?!

– А мне почем знать? Сказала, ей надо что-то выяснить, – не отрываясь от шитья, ответила Фрейя. – Велела вам ехать отдавать деньги, ее не ждать. Сказала: «Передай ему, чтобы глупостей не делал и сразу домой ехал, тут и встретимся».

Я чуть не зашипел от досады. Молли, конечно, не знает, как мало мне осталось, но все равно, как она могла так со мной поступить! Тоже мне, партнеры! А потом я подумал: «О нет. Неужто она помчалась на свидание с Робином?» Побрел во двор и обнаружил, что экипажа тоже не т.

– Фрейя! – крикнул я и тут же закашлялся. Громкие разговоры теперь были не для меня. – Она уехала в моем экипаже?! А как же я?! – Заглянул на кухню. Фрейя покосилась на меня, всем своим видом показывая, что мои неприятности моими и останутся. – Так, крикните-ка Фарреллу! У него есть собственная лошадь и телега, так? Пусть запрягает.

– Он тоже уехал, – меланхолично ответила Фрейя. – Молли его попросила лошадью править.

Я без сил упал на стул. Они издеваются надо мной, что ли?

– Фрейя, – выдохнул я, – у меня прямо сейчас есть шанс выяснить, кто убил Кирана. А Молли сбегает с моим экипажем на…

«На свидание с газетчиком, потому что куда еще ей так торопиться!» – хотел было крикнуть я, но смолчал.

Фрейя подняла глаза и отложила платье.

– Верхом скакать умеете?

– Я же в пансионе учился!

– Это да или нет?

– Ну конечно, да! Умение держаться в седле необходимо джентльмену!

Фрейя ушла, не дослушав. Я последовал за ней во двор и увидел, как она вывела из конюшни вторую лошадь, ловко оседлала ее для верховой езды и протянула мне поводья.

– Доберетесь? Замертво не свалитесь? – сухо спросила она.

– Не дождетесь, – прошептал я и с огромным трудом втащил свое тело в седло.

Дорога до Дублина пролетела незаметно – злость на Молли поддерживала во мне силы. Забыть о нанесенной мне обиде не помогла даже красота местных видов: поля, рощи, дома с черепичными крышами, цветущие тут и там сливы. Недаром в честь них всю эту дорогу назвали сливовой – «Плама-Бохар».

Когда я добрался до города, пейзаж уже мягко налился вечерними красками. К счастью, путь к особняку барона я запомнил: вверх и вверх на холм в сторону замка. Я направился было к главному входу, но раздумал на полпути. Мы покинули это место всего пару часов назад, и как объяснить, что я здесь опять делаю? Я пустил коня шагом вдоль ограды, высматривая черный ход, через который доставляют продукты и дрова.

Утопающая в зелени калитка обнаружилась на противоположной от главных ворот стороне ограды. Я спешился, привязал лошадь (надеюсь, ее не украдут!) и толкнул калитку. Заперто. Я уныло прижался щекой к обрамляющим калитку плетям цветущего вьюнка. Что же делать…

К счастью, на воротах обнаружился звонок: не думал, что они бывают даже на входе для прислуги. Впрочем, надо же доставщикам дров и булочек как-то оповещать о своем появлении! Я дернул за шнурок, и колокольчик зазвенел очень тихо – видимо, чтобы хозяйственные дела не мешали владельцам дома. И все же меня услышали: выглянула суровая кухарка, которую я видел днем.

Я уж думал, после обвинений в том, что я пытался поцеловать служанку, она мне не откроет (я бы после такого и сам себе не открыл, хоть я и граф), но кухарка торопливо зашаркала к калитке и распахнула ее.

– Где она? – требовательно спросила она.

– Молли? Она занемогла, и…

– Да нет же! Где Глория?!

– Откуда мне знать? Но уйти она не могла, у нас с ней встреча. Не романтическая! – поспешно прибавил я.

– Уже полчаса ее нигде не могу найти. Решила, вы ее похитили.

– Я?! Нет! А если бы похитил, какой мне резон был бы сейчас возвращаться?

Этот аргумент кухарка сочла убедительным. Она отвернулась и зашагала в сторону дома, а я захромал следом: кажется, от поездки верхом в моем скелете что-то немного перекосилось.

На кухне вовсю готовили ужин – на сковородах что-то бурлило и шипело, слуги таскали туда-сюда посуду. Заметив меня, все приостанавливались и приглядывались – видимо, слух о вероятном похищении Глории уже разлетелся.

– Ищу ее с тех пор, как мы к ужину начали готовиться, да ни слуху ни духу, – проворчала кухарка. – Где вы с ней встречу назначали?

– Конкретного места она не называла… А где ее комната?

– Смотрели, нету.

Я нахмурился. Странное поведение – исчезнуть в ожидании денежной суммы, которая может изменить твою жизнь к лучшему. Интересно, что на моем месте сделал бы настоящий сыщик? Я с умным видом прошелся по кухне, заглянул в кладовку, где мы беседовали с Глорией, вышел обратно на заднее крыльцо.

– В саду смотрели?

– А чего ей там делать? Ягоды собирать?

Но я руководствовался рассказом Глории о тайном женихе: в романах влюбленные часто встречались в саду. Может, жених внезапно нагрянул ее проведать и теперь они бродят среди цветущих деревьев? Я прошелся по усыпанной гравием дорожке под взглядами не менее десятка человек, прильнувших к двери. Взглянул налево, направо, сделал еще несколько шагов – и замер. Из-под ежевичных кустов торчали ноги в поношенных ботинках на шнуровке. Вокруг них – длинная смятая юбка, та самая, которая днем была на Глории. Я медленно подошел. Девушка лежала на земле лицом вниз, голова была чуть повернута, так что я увидел один неподвижный распахнутый глаз. У меня подогнулись ноги, и я опустился на землю, – хотя слово «упал» подошло бы больше.

Значит, Глория не врала: она правда видела, кто убил Элизабет. И это знание стоило ей куда дороже, чем пять золотых фунтов, которые печально звякнули у меня в кармане.

Глава 5
Клубок змей

Крики слуг пробились ко мне даже сквозь звон в ушах. Не думал, что хоть что-то еще способно меня потрясти, но вид рыжей дурехи, которая хотела доказать родителям жениха, какая она выгодная невеста, а теперь безжизненно лежала в траве, определенно меня добил. Я сжал виски, пытаясь сосредоточиться: остальные слуги тоже сбежались и вплели свои голоса в общий хор причитаний. Кто-то должен сохранить хладнокровие в этом кошмаре, и это буду я, ибо нет здесь никого холоднее меня. Шутка получилась не смешная, но в голове немного прояснилось.

– Калитка была заперта, – прохрипел я. – Как убийца вошел?

– Не знаю, я не знаю, – как заведенная твердила кухарка. Зубы у нее постукивали. – Ничего не знаю. Что ж это за дом такой!

Я бросил взгляд на спину бедной Глории, ожидая увидеть рану, как у Элизабет и у меня самого, но там ничего не было. Как же она умерла? Ответ мне быстро подсказали синяки у нее на шее: ее задушили.

Прекрасных блондинок мерзавец убивает ударом в спину, так, чтобы те даже не поняли, что происходит. А вот моего друга Кирана он отравил, Глорию – задушил. И она, и он были просто случайными свидетелями: Киран застал убийцу при осмотре места преступления, Глорию на ярмарке угораздило не вовремя посмотреть в нужную сторону. Мысль об их бессмысленной гибели одновременно взбесила меня и поддержала. Преступник не тень, не мстительный дух – обычный трус из плоти и крови, до смерти напуганный тем, что его могут опознать.

А это случится скорее, чем он надеялся, потому что я кое-что понял. Как я и думал, сад – место для встречи вдали от посторонних глаз, и вот как я поступил бы на месте Глории: назначил встречу с убийцей, требуя денег за обещание не выдавать его. А вторую встречу назначил бы с тем человеком, которому убийцу можно выдать (тоже за деньги). Злодея арестовали бы, а я остался бы с двойной мздой. Вот только план Глории пошел не так еще на первом этапе: убийца явился на встречу, но догадался, что Глория его выдаст. И, вместо того чтобы заплатить за молчание, обеспечил это самое молчание куда более действенным способом.

Все это значило только одно. Элизабет убили в десять утра, а сейчас еще и солнце не зашло. И если все произошло с такой невероятной скоростью, значит, убийца совсем рядом, в гуще событий. Это некто, кого я видел, с кем, возможно, даже говорил. Может, один из слуг? Ведь мы с Глорией скрылись в кладовке у них на глазах, и виновный, будь он там, точно догадался бы, что уединились мы не ради поцелуев.

Мои размышления были прерваны тем, что кто-то грубо схватил меня за плечо и вздернул на ноги. С трудом сосредоточившись, я уперся взглядом в перекошенное от злости лицо Лиама.

– Это вы… вы! – взревел он. – Я-то весь день думаю, с чего вы тут крутитесь!

Он врезал мне в живот с такой силой, что я отлетел, а он тут же поднял меня и ударил еще раз, от ярости разом потеряв цивилизованный облик. Я надеялся, парой ударов дело ограничится, но Лиам поднял меня с земли и куда-то потащил.

– Пустите! – слабо запротестовал я, оробев от его напора.

Куда там: он тянул меня безжалостно, как домашнюю скотину. Я попытался сопротивляться, но недооценил его силу, и последствия были печальные. Лиам дернул сильнее, в плече у меня что-то хрустнуло, и левая рука повисла плетью. А Лиам знай себе тащил дальше – похоже, и не заметил, что я больше не выворачиваюсь, наоборот, торопливо иду рядом, лишь бы он не оторвал мне руку окончательно. Собирается просто выставить меня за ограду? Увы, нет. Мы спешили все дальше по улице, вниз по склону холма.

– Так и знал, что ты темная лошадка, – процедил Лиам, дергая меня, как тряпичную игрушку. Ну вот, уже и на «ты» перешел! – Детектив, когда слуг допрашивал, велел нам в участок приходить, если что-то узнаем. Не думал, что порог их мерзкой британской полиции переступлю, но уж придется!

– Почему вы все называете ее британской полицией? – простонал я: что угодно, лишь бы хоть немного отвлечься от жалости к собственной руке. – Я не видел там никого, кроме ирландцев!

– Да потому, что на острове никакой полиции не было, пока вы не явились и ее не придумали! Нанимают-то местных, а управляют британские начальники в замке! – Лиам дернул меня за многострадальное плечо, показывая на здание у подножия холма. – Участок, как видишь, от замка недалеко, ишь пригрелись! Шагай, шагай!

От удивления я немного притормозил. Лиам так злобно выпаливал слова, что сквозь аккуратное британское произношение пробился знакомый говорок – «парог брытанской плиции», «брытанские нчальники», «шыгай», а значит…

– Никакой ты не англичанин! – возмутился я. Если Лиам врал в этом, то в чем еще? – Ты такой же ирландец, как и все тут!

– Я перед тобой отчитываться не обязан, – прорычал он. Получилось скорее «отчытываться». С фальшивым британским акцентом Лиам полностью распрощался. – Убил Элизабет, Глорию, небось и на Нэнси уже нацелился! Мы для вас, англичан, – мусор, не такие же люди, как вы, а? Не на того напал!

Он остановился, толкнул меня в грудь и сразу врезал кулаком по лицу. Удивленно посмотрел на свой кулак – ха, я же холодный как лед, это должно привести его в чувство! Но Лиам, видимо, решил, что ему показалось, и ударил снова. Голова у меня мотнулась, в ослабевшей шее что-то хрустнуло, и я с ужасом понял: голова опасно накренилась. Нет-нет-нет! Я взялся за нее обеими руками и попытался поставить ровно. Однажды у меня получилось вернуть голову на место, даже когда мне шею свернули, но в те времена я, похоже, был свеж и полон раствора. Здоровой рукой я в отчаянии крутил голову так и эдак, но, как я ни пытался, выровнять не получалось. Лиам, похоже, всерьез навредил моим хрупким позвонкам.

Тут я сообразил, что меня больше никуда не тянут. Злобный варвар Лиам стоял рядом и потрясенно таращился на меня. Я попытался понять, что такого он видит, а когда понял, не обрадовался. Со своими приглушенными ощущениями я не сразу заметил, что от безжалостных ударов в живот, которыми он наградил меня в саду барона, у меня как-то изогнулся корпус. Похоже, кости стали совсем хрупкими. Вдобавок к этому одна рука висела, голова бессильно заваливалась вправо и вниз. Все вместе, похоже, представляло собой довольно жуткое зрелище.

Я замер. Мне совсем не было страшно, когда он бил меня, – если не чувствуешь боли, теряешь страх повреждений, – но сейчас я перепугался, как ребенок, потому что видел на его лице самый страшный приговор, который может огласить мне судьба: я выгляжу уродливым. И, как ни грустно это признать, мертвым.

Лиам протянул дрожащую руку к моему лицу, коснулся его и отпрянул всем телом. От его бравады и следа не осталось. Он шагнул назад, и еще раз, и снова, а потом пустился наутек. Я печально остался стоять на вымощенной камнем улице около мрачного здания армейского вида, которое не красил даже розовый предзакатный свет. Пощупал одной рукой свое лицо, снова попытался выпрямить голову. Мне хотелось заплакать и еще, пожалуй, ощутить хоть немного боли, этой верной защитницы тела, которая подсказала бы, что у меня сломалось и как это исправить. Но боли не было.

Мимо прокатился экипаж с открытым верхом, и парочка в нем уставилась на меня остановившимися от ужаса глазами и глядела, пока экипаж не скрылся за поворотом. Я почувствовал к Лиаму жгучую ненависть. Как он посмел испортить мой предпоследний день!

Голова кренилась так низко, что горизонт больше не был горизонтальным, а скорее представлял собой что-то вроде склона. Хотелось спрятаться, чтобы никто больше не увидел меня таким, как сейчас, но злость придала мне сил. Я стою прямо у дверей полицейского участка, и раз уж этот ирландский мерзавец так любезно меня проводил, то здесь я и продолжу расследование. Лиам даже представить своим крохотным умишком не может, на что я способен! Мое оружие – разум, и сейчас я им воспользуюсь. Где еще мне искать помощи, как не у тех, кто сталкивается с преступностью каждый день? Надо было сразу об этом подумать!

Я одной рукой одернул воротник рубашки. Той же рукой поправил вторую руку, потом голову, которая тут же упала обратно. Собрал всю свою храбрость и зашел в полицейский участок.

Внутри интересного было мало. Голые стены, столы тут и там, никакого интерьерного стиля. Народу немного: констебли в форме, люди в обычных костюмах, настроение у всех хуже некуда. Этим участок напоминал редакцию газеты – группа сердитых людей, по служебной необходимости втиснутых в одно помещение. Потом ближайшие к двери полицейские заметили меня, и лица у них вытянулись. Все больше людей поднимали головы и бросали свои дела, пока молчание не затопило всю комнату. Угрюмый детектив Мур, сидевший за одним из дальних столов, увидел меня и замер. Я ему приветливо улыбнулся. Видимо, не стоило: он аж вздрогнул.

Ладно, он меня и в приличном виде не жаловал, но я ему пригожусь. А он – мне. Я захромал в его сторону, и лицо у детектива застыло, как маска. Шел я зигзагами: из-за погнутой спины ноги отказывались шагать по прямой, да и голова, повернутая под неудобным углом, смотрела куда-то вбок.

Дойдя до его стола, я гордо опустился на ближайший стул. Ну, почти: в последний момент промахнулся и рухнул на пол. Я ждал взрыва смеха, но его не последовало, отчего, как ни странно, стало только хуже. В гробовой тишине я поднялся, упираясь в пол здоровой рукой, и все-таки справился с тем, чтобы расположить себя на стуле.

– Лиам думает, я задушил Глорию, – прохрипел я, чтобы хоть с чего-то начать.

Заговорить у детектива получилось не с первой попытки.

– А Глория – это?.. – спросил он наконец, глядя на меня так, словно за ним пришла сама смерть.

– Одна из служанок. Лиам говорит, вы их допрашивали сегодня. Молодая, рыжая.

– И она мертва?

Я хотел кивнуть, но не разобрался, как это сделать с учетом угла, под которым висела моя голова, и многозначительно промолчал. Мур потер грудь, словно у него заболело сердце.

– Что вы такое? – сдавленно спросил он. – Кто вас посла л?

Остальные медленно подтягивались к его столу. А вдруг они меня совсем добьют? Может, прийти сюда было не такой уж хорошей идеей?

– Я болен, – твердо ответил я, не отводя глаз от детектива.

Пару секунд на лице Мура боролись какие-то чувства, потом он обернулся к застывшей неподалеку парочке констеблей.

– В доме барона Дигсби убийство, – прошелестел он. – Сделайте там все, что надо. Идите.

Он проследил, как констебли надевают фуражки и тащатся к выходу, каждую секунду оборачиваясь. Потом обвел взглядом прочих собравшихся.

– Вернитесь-ка все к работе.

Судя по всему, слово «детектив» означает довольно высокую должность: полицейские переглянулись и нехотя разошлись, продолжая искоса на меня поглядывать. Детектив дождался, пока они разойдутся, и облокотился на стол.

– А теперь еще раз, – тихо повторил он. – Что произошло у барона и кто вы такой? Вы не больны, вы выглядите так, будто… Будто вы…

Н-да, об этом я не подумал. На своей работе он наверняка часто видел мертвецов. Если кто-то и мог заподозрить, что я один из них, так это Мур. Я вздохнул. Вдруг он смягчится, если я честно во всем признаюсь?

– Помните восставших мертвецов, которые бродили по городу? – обреченно сказал я. – Я один из них.

– Они все упокоились.

Детектив был бледен как мел: вот уж не думал, что такого грубого мужлана можно так напугать. Видимо, совсем плохи мои дела. Как жаль, что тут нет зеркал и мне никак не проверить, как я выгляжу!

– А я не упокоился. Сам не знаю почему. – Все было несколько сложнее, но мне сейчас было не до подробностей. – Детектив, слушайте. Мне нужна ваша помощь. Я не убивал ни Элизабет, ни Глорию.

– Я знаю.

– Откуда?

Похоже, ему было плохо – он продолжал тереть грудь, словно не мог унять боль. Это, наверное, из-за того, что я такой страшный. Я знал, знал, что однажды кого-то при виде меня хватит сердечный приступ!

– Чтобы убить человека, нужна сила, – наконец сказал он и деревянным движением откинулся на спинку стула. – Сильным вы не выглядите.

Мур нашарил в ящике стола фляжку и присосался к ней так, будто там лекарство от всех болезней. Я подозревал, что там виски.

– Понимаю, вы нас, англичан, ненавидите… – начал я. Может, проблема в этом? Но поверьте: мы на одной стороне. Я, кстати, слышал, до британцев у вас и полиции-то не было.

– И ничего, жили, – встрял толстяк, сидевший за соседним столом. Похоже, мой вид возмутил его меньше, чем моя национальность. Это меня, как ни странно, ободрило. – А теперь что? Нас согнали сюда со всей страны, вот уж счастье! В Ирландии местным запрещено служить в полиции родного графства. Ради грошей, которые тут платят, нам пришлось оставить семьи.

– Детектив Маккей, прошу, дайте нам с этим господином поговорить наедине. – Мур чуть выпрямился, и я вздохнул с облегчением: кажется, сердечный приступ откладывался. – Вы ведь работаете над ограблением аптеки? Там бы народ расспросить.

– А вы мне не приказывайте, мы с вами в одном чине, – огрызнулся толстяк, но все же подхватил со стола какую-то папку и удалился.

– Вам тоже пришлось оставить семью? – спросил я у Мура.

Сочувствие – верный путь к сердцу, а мне нужно было срочно завоевать его расположение.

– Я сирота, некого было оставлять.

– Еще один. Прямо как…

«Каллахан», – мысленно прибавил я, но промолчал: его имя слишком известно, а лишние вопросы мне ни к чему.

– А знаете, почему у нас так много сирот?! – воскликнул толстяк, который с полдороги вернулся, не в силах остаться в стороне от дискуссии. – Тысячи мужчин погибли в войне с британскими завоевателями!

– Детектив Маккей, – умоляюще повторил Мур. – Я разберусь. Идите, а?

Чтобы взглянуть назад, мне теперь приходилось унизительно поворачиваться всем телом, но я все же повернулся, чтобы убедиться: детектив Маккей достиг двери и вышел. Я с трудом покосился на остальных полицейских. Те глядели на меня как на ярмарочного уродца, но не приближались.

За окнами ярко разгорелся закат, заливая комнату зловеще алым светом. Мур был весь в своих мыслях, и я не знал, как его разговорить. А у меня оставалось так мало времени и совсем не было союзников. Даже Молли умчалась по своим темным делишкам, и на кого мне теперь рассчитывать? И тогда я решил прибегнуть к последнему оружию – сделать то, что всегда давалось мне с таким трудом.

– Детектив, – тихо позвал я. – Можно я расскажу вам всю правду, а вы мне поможете? Только не перебивайте, как бы невероятно мои слова ни звучали.

И я все рассказал с удивившей меня самого откровенностью. Про Кирана и его даму сердца, про то, как спас девушку месяц назад и как не смог спасти Элизабет Дигсби, про Глорию, про пять золотых фунтов. Под конец моей речи Мур побледнел окончательно.

– Вы хотите поймать убийцу, потому что Киран явился вам с того света, и даже там ему не дает покоя смерть Изабеллы… – потрясенно выдохнул он, когда я закончил.

И правда, такое не каждый день услышишь.

– Да, да, именно! – Я кивнул было, но в шее что-то хрустнуло, и я решил больше не шевелиться. – Умоляю, помогите! Тут столько загадок, мне с ними не справиться, я все-таки не сыщик. Отчего этот человек убивает на праздниках и отчего всегда семнадцатого числа? Почему не смотрит жертвам в глаза? Зачем вообще он их убивает? Кто на такое способен?! Думаю, стоит начать с тех, кто слышал мой разговор с Глорией. На кухне были все слуги, Лиам, я, еще Робин и Молли – вы их не знаете, но они тут ни при чем.

– Вы ведь говорили, что видели убийцу в толпе, – хрипло начал Мур. – Он молодой, старый?

– Не знаю. Мне показалось, он довольно резвый, но… Бывают и резвые старики, да?

– Мужчина, женщина?

– Конечно, мужчина. Женщина не была бы на такое способна.

– Поверьте, я бы женщин со счетов не сбрасывал.

– Нет. – Я содрогнулся. Женщины – оплот добра в мире, такие жуткие деяния не для них. – Убийца был в мужской одежде.

– Ну, это еще ни о чем не говорит… Ладно. – Он устало потер лицо. – Кто из тех, кто был сегодня на кухне, фигурой напоминает того, кого вы видели на площади?

Я беспомощно пожал плечами. Средний рост и телосложение – так себе примета. Если отмести нескольких слуг-стариков, пышнотелую кухарку и пару коротышек, останутся, считай, все остальные.

– Может быть, подождать, когда из дома барона вернутся ваши констебли? – с надеждой спросил я. – Вдруг они что-то выяснят?

– Конечно, нет, – бледно усмехнулся Мур. – Констебли нужны для простой и грубой работы. Если среди констеблей окажется кто-то, кто умеет головой думать, может и в детективы выбиться.

– Дайте догадаюсь: с вами это и произошло?

Он вымученно улыбнулся. Видимо, говорить с живым мертвецом ему было неуютно.

– Ага. Пару лет назад. С тех пор у меня отдельная комната в казарме, жалованье получше и наконец-то можно идиотскую фуражку с короной не носить.

– Уверен, в замке на холме не одобрили бы то, как вы отзываетесь об униформе.

– Ну так идите и пожалуйтесь, раз нечем заняться.

Я примирительно поднял руки.

– Давайте лучше объединим наши знания и отыщем убийцу, а? И кстати, что вообще нужно, чтобы виновного наказали?

– Лучше всего – свидетели. Кто-то, кто в суде поклянется, что видел, как совершилось преступление.

– А если свидетелей нет?

– Тогда нужно признание. Чтобы подозреваемый сам сказал: так и так, убил. Или письменно все это высказал.

– А еще? – не отставал я, понимая, что ждать от безжалостного убийцы письменного признания – гиблое дело.

– Улики. Какой-то предмет, обнаруженный на месте преступления, и желательно, чтобы очевидцы подтвердили: он принадлежит подозреваемому. Лучше всего, конечно, чтобы на предмете были инициалы.

И снова вряд ли. Трудно вообразить, чтобы такой хитрец обронил платок со своими инициалами. Хотя… Я вспомнил, как Киран познакомился с убийцей. Тот представился сыщиком и выманил у Кирана обрывок ткани, который тогдашняя жертва оторвала от сюртука убийцы.

– Обрывок одежды подойдет?

– Если есть предмет одежды, от которого его оторвали, – вяло ответил Мур, не отводя от меня глаз. – И подтверждение, что данная одежда принадлежит именно этому человеку.

Ни единого шанса. От сюртука и обрывка преступник, конечно, давно избавился. Как же трудно быть сыщиком!

– А если, предположим, у меня есть книга, подписанная убийцей? – не сдавался я. – Там его почерк, он ее подписал и подарил тому, кого убил!

Мур резко поднялся.

– Недоказуемо. Ступайте, мы здесь сами разберемся.

– Разберетесь? – возмутился я. – Столько женщин погибло, а вы даже не поняли, что это дело рук одного человека!

Я вытащил из кармана газетные вырезки, которые прихватил с собой, и веером бросил перед ним. Детектив к ним даже не прикоснулся, словно боялся, что, побывав в моих руках, они заражены чем-то смертельным.

– А вы подготовились, – прошелестел он.

– Взгляните на число вверху страниц, – настаивал я. – Каждый раз семнадцатое! Прошу, я могу быть очень полезным! Помогите мне, а я помогу вам!

Лицо детектива стало замкнутым, угрюмым. Похоже, он твердо решил, что ничего мне больше не скажет.

– Все это не ваше дело, – повторил он. – Уходите.

Ответить я не успел, потому что дверь в участок распахнулась настежь. Я с трудом покосился в ту сторону и стремительно отвернулся, чуть снова не упав со стула.

– Вот вы где! Уф. – Молли с облегчением прислонилась к притолоке, не обращая внимания на обилие полицейских. Закат уже почти погас, в зале сгущались сумерки, как она вообще меня разглядела? – Мы с Фарреллом думали, вы уже домой вернулись! Приехали, а вас нету.

Я закрыл глаза, пытаясь оттянуть момент, когда она подойдет ближе и заметит, как плохо я выгляжу.

– Мы как ветер в особняк барона летели, думали, вдруг там у вас что случилось! Приехали, трезвоню, Лиам открыл, говорит, вы Глорию убили! – частила Молли, по-прежнему стоя в дверях. Констебли нагло ее разглядывали. – Ну, вы ее, конечно, не трогали, но ее что, правда убили?! Получается, она не врала, она вправду видела убийцу!

– Это кто? – нахмурился Мур, когда она наконец умолкла.

– Моя… моя соратница по расследованию, – промямлил я.

– Замечательно. А теперь убирайтесь вместе.

– Нет, – твердо ответил я. – Знаю, я страшный, но… – Покосился в сторону Молли и торопливо зашептал, пока она не подошла: – Но где-то через сутки я умру совсем, и это время хочу потратить на то, чтобы найти убийцу. Эта девушка – сестра Кирана. Да будьте вы милосердны! – Детектив молчал, и я с трудом поднялся, держась за стол. Ничего не вышло, зря время теряю. – Ладно, я понял. Прощайте, без вас разберемся.

Я старался не глядеть на Молли, но та, конечно, все равно увидела, что со мной случилось. Она подбежала и растерянно коснулась моего плеча. Чтобы не глядеть на нее снизу вверх, я встал, но так неловко, что уронил стул. Мур вышел из-за стола и поднял его, внимательно глядя на нас.

– Мистер, что… что с вами такое? – нежно спросила Молли.

– С Лиамом встретился, – криво усмехнулся я и, не выдержав, коснулся ее плеча в ответ. – Молли, прости, я пытался, я… но…

– Нет, нет, все в порядке, ну что вы, дайте я вам помогу. – Даже не поморщившись от отвращения, она взялась обеими руками за мою голову и попыталась поставить ее прямо. Не получилось. От стыда я готов был провалиться сквозь землю. – Ну и подонок этот Лиам! А меня не было, ну как же так! Ничего, идемте. Обопритесь на меня. Все будет хорошо, вот увидите!

– Эй, вы, – резко произнес Мур. Молли повернула голову, я тщательно повернулся всем телом. – Стойте.

Он глянул на своих коллег, потом негромко проговорил:

– Ладно, я вам помогу. Смотреть больно на вашу парочку – женщина и мертвец сыщиков из себя строят. Что вы хотите знать?

– Шикарно! – просияла Молли, все еще поддерживая меня под руку. Я никак не мог решить, унизительно это или приятно, поэтому хранил молчание. – А я-то думала, все полицейские – козлы редкостные! С чего начнем?

Мур выдавил короткий смешок.

– Урок первый: настоящий сыщик никому не верит. Мир расследования полон лжи и обмана, правду никто на блюдечке не приносит. Все, с кем вы говорили про убийство Элизабет, вполне могли водить вас за нос.

– А нет ли способа больше узнать про остальных убитых женщин? – льстиво спросил я, решив наконец, что дела все-таки не так уж и плохи. Молли при виде меня даже от отвращения не вздрогнула, как я могу желать большего? – Уверен, у полиции огромные связи, и знания, и возможности!

– Хватит подлизываться. Если хотите архив посмотреть, то закатайте губу обратно, всем подряд мы его не показываем.

– У вас есть архив?! Вы все записываете?

Мур хмуро пожал плечами. Вид у него был какой-то нерадостный, и я никак не мог понять отчего. Презирает дилетантов? Боится меня?

– Все равно архив вам не поможет. В картотеке отмечают преступников, поиска по именам жертв у нас нет.

– Нам это и нужно! Я все думал, думал: расправа над этими женщинами напоминает казнь. Мгновенную, без разговоров, даже не глядя в лицо. А вдруг они сами в чем-то виновны? Вдруг убийца их за что-то наказывает?

Мур сдавленно хохотнул.

– А романы писать вы не пробовали?

– Только мемуары, – скромно ответил я.

– Ладно, идемте. – Мур сгреб со стола газетные вырезки. – Ничего там не трогать!

Сопровождаемые подозрительными взглядами всех, кто еще оставался на рабочих местах, мы отправились в самые сокровенные глубины участка. Выглядели эти глубины как длинное помещение без окон с кучей полок вдоль стен. На них были аккуратно расставлены десятки бумажных папок. Я восхищенно вздохнул. Почти как в библиотеке! Неужели полицейские умеют читать? Молли от такого изобилия бумаг оробела и теперь старалась держаться поближе ко мне, будто папки могли спрыгнуть с полок и покусать ее.

– Тут все по фамилиям. Сейчас.

Мур сверился с одной из газетных вырезок и пошел вдоль полок.

– Лучше начните с Элизабет Дигсби, – твердо сказал я.

Мур изменился в лице:

– Ее тут не будет. Барона не любят за то, что в войну он помогал англичанам, много кто мог желать ему зла.

Интересно, с чего он так заволновался? Неужто и ему есть что скрывать?

– Как я и говорил, Элизабет Дигсби здесь нет, – порывшись на полке с буквой «Д», объявил Мур и снова сверился с газетными вырезками. – Попробую Амелию Макартур.

Он приступил к изучению другой полки и нахмурился:

– Есть. Ее подозревали в убийстве мужа, но оправдали: присяжные относятся к женщинам мягче некуда. Тут нет ничего о том, что было дальше, но… Вспомнил! В газете сказано, ее тело нашли у реки после какого-то сомнительного цыганского сборища под названием «Морской праздник». Блондинка у реки, ну конечно! Ее ограбили. Кошелька при ней не нашли, а подруга говорила, она без денег никуда не ходит. У реки полно всякого сброда, убьют ради шиллинга.

– А не помните, как именно ее убили?

– Ножом в спину. – Мур продолжал копаться на полках. – Грабители так и действуют.

– Проверьте остальных, – примирительно ответил я, уже догадываясь, что он найдет.

– Джоанна Макферсон, – сверившись со следующей вырезкой, произнес он и вытащил несколько листов бумаги с полки под буквой «М». – Есть. Думали, она брата-тирана отравила – тот ее у себя после смерти мужа приютил. Да не доказали ничего и отпустили. Адвокат так дело повернул, будто брата сердечный приступ хватил, и выглядело похоже. В газете пишут, ее убили в разгар карнавала. Да, помню. – Он пожал плечами. – Кошелька и украшений тоже не было, а публика там всякая бывает, так что…

Я тихо засмеялся. Дело сдвинулось с мертвой точки! У всякого убийства есть причина. Она может быть безумной или странной, но она есть, и вот теперь и мы ее нашли.

– А что, если все эти женщины правда совершили то, в чем их обвиняли, но ушли от правосудия? Вот что делает наш убийца: он их наказывает. Творит справедливость там, где не справилась полиция. – Я глянул на Мура. – Исправляет ваши ошибки.

Глава 6
Полет графа Гленгалла

Лицо детектива пошло красными пятнами.

– Что за ерунда! – неуверенно воскликнул он. – Полиция работает как может! И потом, Элизабет Дигсби здесь нет, так что разваливается ваша теория.

– Это ни о чем не говорит. Не забыли, кто она? Даже если она в чем-то провинилась, отец мог сделать так, чтобы дело замяли, – настаивал я. – Дочери барона в такой картотеке не место. Остальные имена проверьте – увидите, там то же самое. Получается, из всех виновных женщин в Дублине этот человек выбирает только… блондинок?

– Ненормальный, говорила же, – выдохнула Молли.

Детектив еще какое-то время копался на полках. Затем молча от них отошел: похоже, я оказался прав.

– Преступницами женщины, значит, быть могут, а сыщицами – ни-ни? – торжествующе прошептала Молли мне на ухо. – Ха!

Я тихо фыркнул. Она наверняка только что была у другого кавалера, и все-таки хорошо, что она пришла! Докопаться до правды у нее на глазах было в два раза приятнее.

– Как так получилось, что вы два года не замечали в этих убийствах ничего общего? – спросил я у Мура.

– Да вы знаете, сколько всего в этом городе происходит? Вызов, опять вызов! И констебли, и детективы живут в казарме вдали от родных мест, получают гроши, мечтают только поспать да выпить! – зачастил он. – Я даже не замечал, что эти убийства совершены именно семнадцатого числа. В городе постоянно случаются грабежи, убийства, поджоги, ну и, конечно же, нас отправляют подавлять бунты своих сограждан против вас, англичашек! – Он потряс стопкой газетных вырезок. – Кошелька при жертвах чаще всего не находили, все выглядело как ограбление. А вот про эту и так ясно. – Он перебрал газетные вырезки и сунул одну мне под нос. – Прачка на цветочной ярмарке. У нее был ревнивый поклонник, который при свидетелях угрожал, что прибьет ее, если с другим заметит. И когда ее тело нашли, сразу поняли, что он ее все-таки приревновал и угрозу в исполнение привел.

– Он признался?

– Нет, конечно, но они все отпираются, так уж мир устроен. Суд его оправдал – недостаточно улик было, но это наверняка он сделал!

– Но кого могла убить дочь барона? – пробормотал я. – Этот вопрос мне покоя не дает.

– А мне другой не дает покоя, – встряла Молли. – Кто мог знать, что все эти женщины – преступницы?

– Полиция? – насмешливо спросил я.

Мур пожал плечами.

– Это да, вот только убивать кого-то нам незачем, у нас в руках и так власть справедливости. Могли найти больше доказательств или свидетелей, и этих женщин повесили бы за содеянное. А откуда вы сами, кстати, узнали про все эти убийства?

– Из газеты, – ответил я.

Тут Молли робко подала голос:

– Детектив, а нельзя узнать, какое из убийств было первым? Вдруг это что-нибудь прояснит?

– Вы сильно переоцениваете возможности полиции, – не глядя на Молли, сказал он. – Нам-то откуда знать? Если судить по газетным заметкам, первым было это. – Он покопался на верхней полке. – Амелия Макартур. Незадолго до смерти у нее муж исчез, думали, она его убила. Судили ее, да улик недостаточно – ни тела, ни свидетелей. Может, она его и убила. Они с мужем были юные, сильные, обоим по двадцать лет. Если бы муж был жив, сейчас ему было бы двадцать два. Ладно, это никуда не ведет, просто домыслы.

– Двадцать два года… – выдохнул я. – На вид… На вид Лиаму столько же. И он выдает себя за англичанина. А после моего разговора с Глорией не пошел нас провожать, остался на кухне. Ох…

Мы все посмотрели друг на друга. Слуга в доме барона Дигсби легко мог убить Глорию в саду, а потом притащить меня в участок, чтобы свалить все на невиновного.

– А вдруг он и есть тот муж Амелии Макартур? И вовсе она его не убила, – дрогнувшим голосом предположила Молли. – Надо пойти к нему и все выяснить. Нет, нет, нельзя! Если это он, то он десяток человек убил! Нас прикончит и не подавится.

И то верно. Из меня сейчас мужественного защитника, увы, не выйдет, Лиам меня одной левой уложит, что он сегодня с успехом и продемонстрировал. Я невольно тронул здоровой рукой ту, что по-прежнему не двигалась.

– Детектив, а идемте к барону все вместе? – с надеждой предложил я.

Лиама легче будет вывести на чистую воду, пока он во власти чувств: мой вид сильно его напугал, а страх делает уязвимым, лишает хладнокровия.

– И что это даст? Лиам просто скажет, что это не он. Доказательства нужны.

– Сестра Элизабет может знать, в чем та провинилась, – вмешалась Молли. – Давайте с этого начнем? Она ведь в одном доме с убийцей, ее нужно предупредить!

– Явиться в дом барона и без всяких на то оснований допрашивать его дочь? – промямлил Мур. – Ну уж нет!

– Может, не спрашивать у барона разрешения?

– Тайное проникновение в дом? Еще лучше! – Мур потянулся, хрустнув, кажется, всем телом. – Все, устал я. Идите-ка вы домой и забудьте пока об этом деле.

Мы с Молли переглянулись, и я сразу понял: ей тоже показалось, что он слишком быстро закончил разговор.

– Ладно, – легко согласился я. – Мы и правда пойдем. И… спасибо вам, детектив.

Мур проводил нас обратно в главный зал и махнул рукой, показывая, чтобы мы убирались. Идти мимо полицейских, провожавших меня ошарашенными взглядами, было неприятно, но Молли взяла меня под руку, и сразу стало легче.

Как только мы оказались на улице, Молли начала хватать ртом воздух, будто не может им надышаться.

– Ненавижу полицию, – прохрипела она, потирая грудь. – Вам тоже показалось, что он темнит?

Я кивнул, любуясь последними красками заката: алые верхушки зданий, яркие блики на ближайшей луже. Как чудесно жить! Фаррелл, сидевший на козлах знакомого экипажа, спрыгнул на землю, подбежал ко мне и обнял.

– Думал, тебя уж убили где-то, – пробормотал он.

Вид у Фаррелла был измученный, и я, растаяв, одной рукой обнял его в ответ. Ладно уж, прощу его за то, что возил Молли встречаться с Робином. Фаррелл словно и не заметил, каким жалким и покореженным я выгляжу, а я тем временем обнаружил еще одно неприятное обстоятельство. Я перестал чувствовать, как ступни встречаются с мостовой, – будто сказочный призрак, который бродит, не касаясь земли. Пришлось глянуть на свои ноги, чтобы убедиться, что они еще на месте. Похоже, осязание, которое давно отсутствовало в руках, теперь изменило еще и ногам.

– А кстати, где лошадь? Та, на которой вы приехали? – спросила Молли. – Что-то я тут ее не вижу!

– Привязал около дома барона.

– На улице?! Лошадь – ценное имущество!

– Ну, мне не пришлось бы ее привязывать, если бы ты не укатила в моем экипаже. Где была?

Молли насупилась:

– Выясняла кое-что. Простите, что пришлось вас одного отпустить.

– И что выяснила? Это ведь наше общее расследование.

– Ой, да потом расскажу. – Молли зевнула во весь рот и побрела к экипажу. – Как же спать хочется! Да некогда. Фаррелл, отвези нас кой-куда, дорогу я покажу.

Я возмущенно всплеснул здоровой рукой, но вскарабкался следом за ней на пассажирскую скамью, которая даже издали выглядела гостеприимной и мягкой. Как же я устал!

– Если Лиам и правда муж первой жертвы и она пыталась его убить, то его почти можно понять, – пробормотала Молли с закрытыми глазами, устроив голову на спинке скамейки. – Выжил и отомстил ей. И понял, что вообще всех блондинок ненавидит! Устроился в дом, где блондинок целых две, а потом одну из них убил… – Молли снова зевнула и подтянула колени к груди, свернувшись, как кошка. – Глория его на ярмарке легко узнала, он с ней и разобрался. Жену семнадцатого числа убил, вот с тех пор и любит это число… Ага.

Голос ее становился все более неразборчивым, пока не скатился в сонное бормотание, затем в тишину. Лошадиные копыта уютно постукивали по брусчатке, экипаж катился по вечернему городу, а я смотрел на спящую Молли и думал: «Не хочу умирать, хочу вечно проводить с ней расследования, ну что мне делать, что же мне делать…»

В темноте особняк выглядел неуютно: горела всего пара окон, да и те едва теплились. Молли спала, а я показывал Фарреллу дорогу и сразу направил его ко входу для слуг, вдруг лошадь все же на месте. Увы, ни следа: и правда украли! Я осторожно коснулся плеча Молли и вылез. Без особой надежды подергал калитку. На месте Лиама я и сам велел бы все запереть. Колокольчик тоже не поможет: в этом доме распоряжается убийца, и вряд ли стоит рассчитывать, что он гостеприимно распахнет нам двери. В саду – ни тела Глории, ни констеблей: похоже, они свою печальную работу уже закончили.

– Ну, полезли, – сказала Молли за моим плечом.

– Я не смогу! – без колебаний ответил я, оглядев высокую кованую ограду.

– А к леди Бланш вы так и влезли, сами рассказывали.

– Это другое! Тогда… Тогда я не был в столь плачевном состоянии.

В доказательство своих слов я одной рукой попытался подтянуться на прутьях ограды и бессильно обвис.

– Собак вроде нет, – рассудила Молли. – А по весу вы очень легкий с тех пор, как умерли, так?

– К чему этот вопрос? – настороженно спросил я.

Вместо ответа Молли подошла, обхватила меня руками и оторвала от земли. Я так опешил, что не издал ни звука.

– Как пушинка, – удовлетворенно ответила Молли. – Фаррелл, сможешь его бросить?

– Что?!

Молли на меня шикнула – дескать, не шумите, – и как ни в чем не бывало повернулась к Фарреллу.

– Забирайся в экипаж, он высокий и устойчивый, – приказала она. – Бери мистера и швыряй через ограду.

– Фаррелл, я запрещаю, – сказал я.

Молли сурово уставилась на меня.

– Нэнси там одна с убийцей, и я туда полезу, мне эта ограда на один зуб. А на вас все зарастает, сами говорили. Лиам вас помял, но вам же скоро станет лучше, так? Поэтому либо сидите тут, либо дайте Фарреллу вас швырнуть: он дюжий, как медведь. Только не орите, нам себя выдать нельзя.

Я мрачно влез в экипаж. Не хотелось объяснять, что мои повреждения не восстановятся. Стать объектом жалости? Ни за что! Женщины любят храбрецов. Если я сейчас погибну, то хотя бы героически. К тому же я был невольно растроган выражением «немного помял». Судя по реакции полицейских в участке, я выглядел ужасно, а Молли с Фарреллом все нипочем. От этого я и сам начинал думать: да, рука не работает, голова под странным углом, походка странная, но в целом я еще хоть куда!

– Бросай осторожно, – приказал я.

Фаррелл с сомнением поцокал языком, потом обхватил меня руками, размахнулся, как молотобоец, и швырнул меня через ограду.

Я взлетел. Точнее, взмыл: незабываемое чувство! Жаль, что такое краткое. Я рухнул в сад и еле сдержался, чтобы не вскрикнуть.

– Элли, что там такое? – раздался из дома голос кого-то из слуг, но дверь, к счастью, не открылась. – А вдруг еще кого убьют?

– Больно ты кому-то нужен! Коршун охотится, или сова мышь увидела, – сварливо крикнул в ответ женский голос, и все стихло.

Я перевалился на спину. Если я себе что-то и повредил, сразу это было незаметно. Как ни странно, на душе у меня стало легко и радостно – я ведь только что летал, как птица! Как пушечное ядро!

– Мистер, вы как? – прошептала Молли, глядя на меня через прутья.

– Блестяще. – Я кое-как встал. Рука по-прежнему не работает, спина онемевшая, остальное вроде по-старому. Как хорошо, что в мае земля так пышно застелена травой! – Ну что, лезешь?

– Сообразила вдруг: зачем мне лезть, раз вы уже там? Откройте-ка мне калитку.

Я уставился на нее.

– Ты могла просто перелезть через забор и открыть калитку мне! Незачем было меня швырять!

– Да я не дотумкала сразу, говорю ж вам! – Молли хихикнула. – И потом, вы так красиво летели, я б и еще раз посмотрела.

Я сурово подошел к калитке и отодвинул засов.

– Беру назад слова о том, что хочу всю жизнь проводить с тобой расследования.

– Это когда вы такое говорили? – навострила уши Молли.

Я побрел к дому, стараясь всем своим видом выражать неодобрение и не улыбаться. Да, над методами неплохо бы поработать, но как весело было! Раз меня не убил полет через забор, может, и рана в спине не убьет, зря я отчаивался.

Дверь черного хода оказалась заперта.

– И куда ты меня теперь швырнешь? В окно? – поинтересовался я и по лицу Молли сразу понял: зря подал ей идею. – Нет уж, обойдемся. Мы понятия не имеем, где комната Нэнси. Не хочу, как голубь, влететь в окно к барону.

Молли сдавленно хохотнула. Приникла к двери, осторожно покрутила ручку так и сяк. В двери что-то звякнуло, и она открылась.

– Ого, – выдохнул я.

– Меня в Фоскаде научили. Черный ход обычно не на засов запирают, а на крючок – его легко открыть, когда руки заняты. Если дверь вверх и от себя дернуть, крючок может и упасть. Ну, пошли, и давайте-ка тихо.

Да я самый тихий человек на свете! Мы с Молли прокрались через темную кухню. В доме еще не спали, тут и там раздавались тихие взволнованные голоса. Похоже, слуги разошлись по комнатам и обсуждали, что случилось с Глорией. Я готов был поспорить: бедняги заперли двери, а если замков не было – подперли мебелью. Вспомнилось, как мы с Молли вот так же крались по моему лондонскому особняку, чтобы вывести злодея Флинна на чистую воду. Славные были времена, хотя в тот момент они таковыми не казались. Господские спальни уж точно нечего искать на нижнем этаже, так что я сразу выскользнул на лестницу для слуг и повел Молли наверх. Как удачно наши навыки дополняют друг друга: Молли разобралась с замком, а я отыщу спальню Нэнси.

Молли робко оглядела нарядный коридор, шелковые обои на стенах и безупречно-бежевый ковер на полу. В доме барона, может, за модой и не гнались, но чистоту поддерживали.

– Дамам обычно выделяют комнаты ближе к главному камину, там теплее, – прошептал я. – Камин в той гостиной, где мы сидели днем, огромный, так? Окна выходят на запад, значит…

Я неловко покрутился вокруг своей оси, пытаясь сопоставить расположение лестницы и гостиной с камином.

– Туда, – решил я. – Дверь Нэнси где-то в конце коридора.

На господском этаже стояла такая тишина, что можно было различить каждый шорох. Под ногами Молли половицы скрипели, а подо мной ни звука не издавали. Каким же легким я стал!

За одной из дверей в конце коридора я различил скрип кресла и шуршание ткани (судя по звуку, шелка – возможно, женского платья).

– Мисс Нэнси, откройте, – прошептал я, прижав рот к дверной щели. – Простите за дерзость, но это вопрос жизни и смерти. – Я обернулся к Молли. – Скажи честно, насколько ужасно я выгляжу?

Молли пожала плечами.

– Шея немного погнулась, и голова у вас совсем завалилась. Спина тоже какая-то перекошенная. А в остальном – хороши, как всегда.

Хм… Либо нервы у нее как стальные канаты, либо все действительно не так плохо.

– Кто это? – сдавленно спросил голос Нэнси с другой стороны двери.

– Граф Гленгалл.

Пауза.

– Вы думаете, я вам открою?

– Я знаю, кто убил Элизабет.

Дверь приоткрылась. Нэнси была в том же траурном платье, но волосы, утром затянутые в строгую прическу, теперь косой лежали на плече. Ее взгляд упал на меня, и я понял, что дело все-таки в Молли и ее стальных нервах. Нэнси испуганно прижала ладонь ко рту, потом попыталась захлопнуть дверь, но Молли навалилась на нее всем телом и не дала Нэнси это сделать.

– Это ваш слуга его побил, так что нечего тут вопить, – прошипела она. – Кстати, слуга и вас может прикончить, так что впустите нас, мы сыщики!

– Что? – простонала Нэнси, продолжая слабо бороться с Молли за дверь.

И тут я заметил в комнате движение. Кто-то прячется за шторой! Бедная Нэнси! Мы слишком близко подобрались к убийце, и он паникует. Убил Глорию, а теперь… Я проскользнул мимо Нэнси в щедро освещенную свечами комнату и рывком отдернул штору. Как мы вовремя пришли! За шторой стоял и пронзал меня взглядом Лиам все в той же пышной ливрее. Нож, у него где-то нож! Но в драке от меня проку мало – остается только болтать.

– Меня нельзя убить. – Я оскалил зубы. – Можешь еще хоть сто раз пытаться.

– Да из какой преисподней вы явились?! – простонал Лиам. Выражение лица у него было разом пристыженное, перепуганное и злое. – Идите туда обратно!

– Отдай нож, – прошипел я. – Иначе я и тебя с собой заберу! Мисс Нэнси, спасайтесь, бегите к отцу! Думаю, Лиам убил Элизабет и несколько других женщин.

Я встал на защиту дамы, как истинный джентльмен, но Нэнси моего благородства не оценила.

– Никуда я не побегу, – дрожащим голосом выдавила она. – А ну тише, вы оба, иначе кто-нибудь вправду примчится.

– У вас за шторой слуга прятался! – возмутился я. Как же трудно держать в поле зрения и Лиама, и Нэнси, когда не можешь крутить головой! – Вас это не пугает?

– Нисколько. Я сама там его спрятала.

– Что?!

– О… – протянула Молли.

– Вы оба преступники… – понял я. – Убийца – не один человек, вы в сговоре…

Прав был Мур, нельзя сбрасывать женщин со счетов!

– Она не то имеет в виду. – Молли перевела взгляд с Лиама на Нэнси и обратно. – Они… ну, тайно встречаются. Поэтому она его и спрятала, когда услышала, что мы стучим.

– Верно. – Нэнси схватила Лиама за руку. – И никого мы не убивали! Граф, вы и правда живой мертвец? Так мне сказал Лиам. Поведайте, зачем вы явились с того света. Вы встречали там Элизабет? Говорите! Мне надо знать.

Они держались за руки до побелевших костяшек, и я без сил опустился в ближайшее кресло, даже не попросив у дамы позволения сесть. Повсюду сплошная любовь!

– Не встречал. Я восстал тогда же, когда и прочие, те, что бродили по городу. Простите, что напугал. – Я подпер свою несчастную голову рукой. – Зачем вам Лиам? Вы – будущая баронесса, а он – слуга. Он вам голову задурил, мисс!

– И вовсе не задурил! – рассердилась Нэнси. – Для любви нет преград, разве Байрон не об этом писал?

– В рамках разумного!

– Любовь разуму не подчиняется! – воскликнула Нэнси со страстью, какой я не ожидал от этой бледной девы с фарфоровым личиком. – Что это за любовь, если она не толкает на подвиги и безумства? Вы читали Шекспира?

– Читал, – уныло ответил я. Мне не хотелось расставаться со своей теорией, потому что без Лиама список подозреваемых полностью опустел. – Мисс, ваши чувства еще не гарантия, что Лиам не убивал Элизабет.

– Еще какая гарантия! В то утро, когда Лиззи ушла на ярмарку, я так за нее переживала, а Лиам меня утешал. Ты был со мной, скажи им!

Она встряхнула руку Лиама, и тот неуверенно кивнул, не отводя от хозяйки влюбленного взгляда. Нэнси глубоко шокировала меня своим поведением, но я вынужден был признать, что сейчас, полная жизни, она выглядела даже привлекательнее, чем раньше. Я окончательно развалился в кресле, вытянув ноги. Все равно приличия, похоже, никого в этой комнате не волнуют.

– Зачем вы себя за англичанина выдаете? – сурово спросил я у Лиама. – Это подозрительно.

Я глянул на Молли, ища поддержки, – приятнее было бы осуждать этих двоих вместе с ней, – но Молли смотрела на Лиама и Нэнси так, будто на ее глазах сбылась мечта. Я раздраженно выдохнул. Ну конечно, она же крестьянка, история про головокружительное возвышение простолюдина обязана была ей понравиться!

– Ее отец – любитель всего британского. – Лиам глянул на меня, вздрогнул и тут же отвел взгляд. – Я обычный парень, родители баранов разводят. Но однажды я увидел Нэнси, когда они с сестрой и компаньонкой в парке гуляли. Наши глаза встретились, и я сразу ее полюбил. – Взгляд его мечтательно затуманился. – Она – как прекрасная лимонная роза! Я на все был готов, чтобы к ним в дом устроиться, даже акцент изобразил, – на прошлой работе его наслушался. И не прогадал, англичанина сразу на работу приняли.

– Наверное, сложно решить, в кого влюбиться, когда встречаешь на прогулке сестер-близняшек, – не удержался я: не мог простить Лиаму то, что он со мной сделал.

– Вы что, они совсем разные! – запальчиво ответил Лиам. – Никто бы не перепутал. Элизабет – спокойная и тихая, а Нэнси – дерзкая, бесстрашная, ей все нипочем!

Я подобрался, как гончая, учуявшая зайца, и мягко спросил:

– Бесстрашная… Мисс Нэнси, вы сказали, что в то утро сходили с ума от тревоги за Элизабет. Но почему? Она ведь просто пошла на ярмарку.

Лиам и Нэнси переглянулись, но не сказали ни слова.

– Слушайте, – вмешалась Молли. – Да, мистер жутко выглядит и иногда ведет себя как придурок, но он добрый и храбрый джентльмен. Он хочет помочь и никому вас не выдаст, уж я его знаю. Расскажите нам все, что уж теперь скрывать? Это ради Элизабет. Мы двое были последними, кого она видела перед смертью, так что мы вроде как в долгу перед ней.

Я хранил молчание. Меня раздирали чувства огромной силы: возмущение, что я иногда, видите ли, жутко выгляжу и веду себя как придурок (когда это я так себя вел?!), восторг, что я «добрый и храбрый», а также нечто невыразимое от слов «уж я его знаю».

– Вдруг эти двое вправду найдут того, кто убил Элизабет? – прошептал Лиам и встряхнул руку Нэнси. – Ты должна им рассказать.

Нэнси в ответ полыхнула в его сторону яростным предупреждающим взглядом – ну надо же, какие шипы у этой нежной розы! Но Лиам настаивал:

– Расскажи им про виконта. Про то, что вы сделали!

Нэнси молчала. Глаза у нее бегали, на щеках проступили красные пятна. Интересно, она злится, напугана или все разом?

– Отец помешан на титулах и англичанах, – наконец начала Нэнси, невидяще глядя перед собой. – Два года назад – Лиам тут еще не работал – к нам стал ходить противнейший тип, виконт Девон. Старый ехидный британец, руки ледяные. Ему приглянулась Лиззи, а нам едва семнадцать исполнилось! Отец был, конечно, в восторге. Твердил, как обычно: «Такой брак – честь, мы достойны всего лучшего» и так далее. – Нэнси закрыла лицо руками. – Лиззи робкая, она не смела спорить. А я однажды увидела, как виконт хватает ее за руки и пытается поцеловать своим ужасным старым ртом. Я вбежала в комнату и вцепилась в него. Толкала его, била – он был крупный, зато я – в ярости. Но… – Голос у нее дрогнул. – Я дернула его за волосы слишком сильно. Он ударился виском об угол камина и упал замертво. Лиззи закричала, прибежал отец, увидел и… Папе никогда этого не простили бы, а меня повесили бы!

Она вытащила из-под манжеты платочек. Даже на расстоянии ее руки казались ледяными. Я ждал продолжения, но тишина затянулась, и вместо Нэнси заговорил Лиам.

– Нэнси давно мне во всем призналась. Слуги втайне презирают барона за то, что он помог англичанам взять город, и в тот вечер кто-то из них, наверное, услышал крики, подглядел и помчался за констеблем. – Лиам криво усмехнулся. – Воспользовались шансом отомстить барону за Дублин.

– Отец с констеблем долго говорили в той комнате, где лежал убитый старик, – подхватила Нэнси, комкая платок. – А потом констебль ушел, забрав тело, папа обнял

* * *

Глава 1
Мисс Остин

Все началось с поцелуя.

– Красивая песня, – громко сказал я.

Все подскочили и уставились на меня.

– Парень, ну ты и тихий! – добродушно воскликнул Фаррелл. – Подкрадываешься, как ящерица.

– Нам надо вам кое-что сказать. – Она сжала руку сидящего рядом Фаррелла. – Мы собрались пожениться.

– Что? – очнулся я. – С кем?

– Мы с Фрейей, – терпеливо пояснил Фаррелл.

– Кто это такая?!

– Это я, – свирепо ответила мамаша.

Фаррелл успокаивающе погладил ее руку, и Фрейя умолкла.

– Когда помолвка? – как ни в чем не бывало спросила Молли. – Ужасно хочется поесть праздничного рагу!

– В пятницу вечером. Нынче же пригласим соседей.

– В пятницу?! Мама, ну ты даешь! Сегодня вторник!

Я возмущенно охнул. Ну, спасибо! Рад быть полезным!

– Сумеете. У вас двоих всегда все получается.

– Но хоть платье у вас уже заказано?

– Мама! – возмутилась Молли.

– Будьте счастливы, – выдавил я, вспомнив о приличиях.

– Да уж спасибо, – огрызнулась Фрейя.

– Эй, Джон.

– Знаете, как говорят в Ирландии? – бодро спросил я, чтобы скрыть волнение. – Прочел об этом в газете.

– Валяй.

– Перед женитьбой широко открой глаза, а после женитьбы закрой.

Фаррелл усмехнулся.

– Мои глаза еще никогда не были открыты шире. Фрейя – лучшая из женщин.

Даже приятно, что на любого дракона найдется свой ценитель!

– Все в порядке? – спросил я, когда молчание затянулось, и сел на крыльцо рядом с ним.

– Не совсем, – промямлил он. – Танамор. Меня кое-что насчет него тревожит.

Я покосился на него. Фаррелл с обезоруживающей честностью признавался в своей уязвимости. Я так не умел.

Я тут же понял, что перегнул палку, – где мои манеры? – но Фаррелл только хохотнул и хлопнул меня по плечу.

– Хороший ты человек, Джон, – искренне сказал он. – Я рад, что ты здесь.

– Чего вы тут? – спросила Молли, выглянув из дома. – Нам надо обсудить, как убийцу поймать.

– Не хочешь прогуляться по саду? – спросил я, глядя на нее новым взглядом в свете совершенных мною открытий.

– Можно пройтись по дороге.

– Там экипажи ездят. Поворот близко, могут и сбить, не заметив. Вы такой хилый, я б на вашем месте не рисковала.

Мое остроумие Молли не впечатлило.

Я послушно зашагал следом. Прогулки с дамой я воображал иначе, но для первого раза готов был смириться.

– Чудесная погода, – начал я.

Я искренне постарался, но сосредоточиться на убийствах под птичий щебет и жужжание пчел не выходило.

– А более мирные увлечения у тебя есть?

– Молли… Я… могу я тебя поцеловать?

– Зачем?

– Ты такая красивая. Трудно удержаться.

– Ага, – выдохнула Молли, пристально глядя на меня.

«Ага»?! И это все?

– Давай про это забудем? – как можно бодрее спросил я.

– Давайте, – с готовностью ответила Молли, подписывая окончательный приговор.

– Угу, – ответила Молли.

– Я знаю, как поймать убийцу твоего брата.

– И как же? – подозрительно спросила она.

Глава 1, настоящая
Зло под солнцем

– Мистер, что с вами? – спросила Молли. – У вас рот подергивается.

– Это улыбка, – соврал я.

Видимо, рот и правда дергался: иногда я переставал ощущать, что делает мое немощное тело.

– На улыбку не очень-то похоже, – гнула свою линию эта упрямая ирландская коза. – Вам плохо?

– Плохо от смеха при виде твоей шляпки. Она любого злодея отпугнет.

Молли тоже смотрела на толпу удрученно.

– Мы сорвем праздник.

– Да плевать на него!

«Поймать убийцу», – чуть не сказал я.

– Давай просто действовать, как решили, – уклончиво ответил я. – Как я решил.

– Уверен, мы что-то заметим. Впереди целый день, вряд ли он убьет кого-то прямо с утра.

– Я один раз тебя спросил! – выпалил я прежде, чем успел себя остановить.

– Молли! – взвыл я и бросился в погоню.

– Врача, ну! Есть тут доктор или нет, чтоб вас!

– Кто это сделал? – выдавил я, пытаясь поймать ее взгляд.

– Нэнси, – простонала девушка, словно не слышала мой вопрос и отвечала своим мыслям. – Нэнси!

– Врач сейчас придет, – бормотала Молли. – Сейчас, сейчас, они кого-то найдут.

– Нэнси, – повторила девушка.

– Куда? – слабо запротестовал я.

– Сейчас полиция явится. Хотите с ними поболтать?

– Это из-за вас, – прошипела она. – Из-за вас!

Я задохнулся от возмущения.

– Ох, – только и сказал он.

– Мы не поймали убийцу Кирана, – выдохнул я. – Фрейя, я старался, но…

– Эгоисты! Самовлюбленные ослы!

– Совсем разума лишилась! – крикнула мамаша ей вслед.

Я ждал в саду под ивой, а дальше мы вместе пошли.
Ее белоснежные ножки едва касались земли.
– Любите, – она говорила, – легко, как растет листва.
Но я был глуп и молод и не знал, что она права.