36 вопросов, чтобы влюбиться бесплатное чтение

Зина Кузнецова
36 вопросов, чтобы влюбиться  

Глава 1

Выбирая из всех людей в мире, кого вы пригласили бы в гости на обед?

Надя бросила быстрый взгляд на наручные часы, вгляделась в даль и недовольно ударила каблучком о землю.

– Необходимо придумать десятый круг ада для таких, как ты, Семенова, – желая уколоть, сказала Надя, когда светловолосая хорошенькая девочка в школьной юбке не спеша поднялась на крыльцо школы.

Даша Семенова предпочла промолчать. Она никогда не воспринимала всерьез замечания по поводу своих опозданий, честно признавая, что исправляться не планирует, а расстраиваться из-за постоянных замечаний – никакого жизнелюбия не хватит.

– Теперь еще дядю Вову уговаривать, чтоб впустил, обязательно ведь заставит в журнал опозданий записываться, – продолжила Надя.

Даша постаралась сохранить бодрость духа. Ей было не привыкать к педантизму Нади, но с ее резкостью и стремлением к идеалу во всем мириться почему-то с каждым годом становилось все труднее.

Девочки вошли в школу и остановились около турникетов, на дисплее которых горели красные кресты. Тут же рядом возник высокий мужчина с седой гривой волос.

– Опаздываете, юные леди? – голос школьного охранника был бодрым, как у человека, утро которого прошло удачно, но девочки знали: бодрость духа совсем не означает снисходительность и доброту.

– Дядя Вовочка, впустите, пожалуйста, мы чуть-чуть совсем опоздали, с автобуса бежали, дядя Вовочка, – замурлыкала Даша.

Надя молчала. Роль ласковой кошечки ей никогда не удавалась. Она могла быть любезной и обаятельной, но только не с тем, чей нос от пьянства краснел, как сломанный светофор посреди школьного коридора.

А Даша мурлыкала и мурлыкала. Охранник сначала смотрел насмешливо, видимо, был твердо уверен, что, несмотря ни на что, на опоздание глаза не закроет, но по мере использования Дашей все более ласковых слов лицо дяди Вовы становилось счастливее. «Боже мой, неужели он верит в эти дифирамбы? – подумала Надя, внимательно изучая неопрятный внешний вид охранника. – А ведь точно пил вчера…» Даше удалось бы умаслить дядю Вову, если бы он вдруг не взглянул на Надю и не увидел на лице ее смесь омерзения и презрения.

– Пишите фамилии и свободны, – сухо сказал дядя Вова, вмиг переменившись в лице, и подтолкнул в сторону девочек толстый журнал, в котором фиксировались опоздания. Даша вписала в последние свободные клеточки свою и Надину фамилии.

Быстро стуча каблучками туфель по школьным плитам, девочки поспешили в сторону кабинета.

– Из-за твоего щебетания, Семенова, мы совсем опоздали, – сказала Надя, откидывая назад длинные темные волосы.

– Да брось, Надюш, что страшного-то? Я только не понимаю, что с дядей Вовой случилось, он меня всегда пропускал без этого дурацкого журнала… Теперь еще и выговор завуча выслушивать!

Надя поджала губы.

– Терпеть не могу опаздывать, – только еле слышно проворчала она.

Наконец они добежали до класса на четвертом этаже.

– Стучи ты, а то у исторички уже моя кукла вуду есть, – попросила Даша, чувствуя, как кулак в животе сжал желудок. Она всегда каким-то понятным только самым непунктуальным людям чувством ощущала, что ее опоздание без последствий не обойдется.

– А ты хоть раз в этом полугодии приди вовремя к первому уроку, – съязвила Надя, а потом сделала глубокий вдох, оправила юбку и оборвала Дашины мольбы о том, чтобы ее не спросили сегодня: – Все, тихо! Стучу.

Тук-тук: «Извините, можно?»

В кабинете уже стояла тишина, все что-то записывали. Кудрявый одноклассник Паша Ларин стоял у доски и быстро водил мелом по ее поверхности. Историчка, настолько старая и сухая, что ребята шутили, что она не историю преподает, а мемуары читает, сидела за учительским столом и контролировала Пашу. Но, как только Надя осторожно вошла в класс, а за ней робко переступила порог Даша, все взгляды устремились на них.

– Строгановская, проходи садись, ты впервые опоздала, а Семенова останется у доски. Сейчас Ларин допишет, и ты дополнишь его ответ.

Надя услышала, как Даша пискнула. Не помогли молитвы.

Когда Надя села за свою парту, дверь снова открылась, и в кабинет с шаблонным: «Извините за опоздание, можно?» вплыл, чуть не впечатавшись в спину Семеновой, Дима Декабристов.

– Там еще кто-то есть? – сухо спросила историчка.

– Где там? – растерялся Дима. – А, нет, я один! – И расслабленно убрал руки в карманы брюк.

Надя раздраженно подумала: «Ну если опоздал, имей совесть, сделай хотя бы вид, что сожалеешь».

В дверь снова постучали.

– О, а это, наверное, Фонарев, его как раз и нет! – сказала историчка так, что никто уже не сомневался, что она жутко разозлилась.

Дверь открылась, и в кабинет вошла классный руководитель. Она с удивлением оглядела всех собравшихся у доски, а потом повернулась к историчке и сказала:

– Лидия Викторовна, Пашу Ларина директор вызывает, отпустите его, пожалуйста, с урока.

Весь класс затаил дыхание от любопытства. Директор? Хорошего Пашу? Зачем? Историчка вздохнула, покачала головой, давая понять, что не одобряет желания директора, а потом с сожалением произнесла:

– Ладно, Ларин, свободен.

– А эти что? – спросила классная руководительница, указывая на Дашу и Диму, пока Паша убирал учебник и тетрадь в сумку.

– Опоздали.

– Ну я с ними потом разберусь, вы не переживайте. И, Лидия Викторовна, – добавила классная руководительница, обернувшись, – Костя Фонарев ногу сломал, мама позвонила, поэтому вы ему «бэ» поставьте.

Дверь закрылась, и Надя открыла учебник, радуясь, что суматоха наконец закончилась и можно спокойно заниматься.

Паша поправил очки и неуверенно сел перед директорским столом.

– Доброе утро, Паша, – улыбнулся директор и стал что-то искать на столе. – Подожди минутку, я сейчас. Так, это не то… не то… Вот! Посмотри, ознакомься.

Паша взял тоненький журнал и непонимающе посмотрел на заглавие.

– Конкурс?

– Да, для ребят, интересующихся наукой. Ты же у нас в том году в научной конференции по биологии принимал участие? Да-да, принимал. Я подумал, что и это тебе тоже будет интересно…

– На всероссийском уровне, – перебил его Паша, пробежав глазами по первым страницам, – не думаю, что я что-то толковое…

– Да ты подумай немного, не отказывайся сразу. Приз, знаешь, какой? Место в Гарварде, – увидев, что Паша внимательно слушает, директор продолжил: – За участие не бьют, а вдруг победишь. Престижно! Ты подумай, Паша, подумай.

– Что это должно быть? Что я должен предоставить для участия в конкурсе?

– Исследовательскую работу, не менее тридцати страниц. Тема любая, но главное, чтобы естественные науки.

– А срок какой?

– До конца учебного года, конец июня максимум.

Паша вышел из кабинета и подошел к окну. Мысли у него путались: «Шанс действительно великолепный. Гарвард! Но тридцать страниц за два с половиной месяца?! И экзамены еще. Участие будут принимать ребята куда толковее меня… – Паша запустил руки в волосы. – Да и родители не одобрят».

Ничего до конца не решив, он пошел к кабинету, где будет следующий урок. Прозвенел звонок. Ученики вывалили из классов. Направляясь к своим одноклассникам, Паша полностью погрузился в свои мысли, поэтому не заметил, как случайно задел плечом какую-то девочку.

– Паш, ну больно ведь!

Он остановился, усилием воли заставил себя отвлечься от размышлений и посмотрел на Надю Строгановскую.

– Прости, я неспециально.

– Да я уже поняла! – Она привычным движением перекинула назад темную прядь красивых длинных волос. – Ты вечером сегодня с родителями придешь, или я опять буду единственной свежей кровью?

– Сегодня? – Паша непонимающе нахмурился, а потом вспомнил: – Ты представляешь, забыл совсем. Буду, конечно, куда я денусь… Мать истерику устроит, если я откажусь идти к вам на прием! – Паша не понимал, почему мама так настойчиво таскала его на все мероприятия.

– И Дима будет?

– Понятия не имею.

– Увидимся тогда, – кивнула Надя и пошла дальше.

В элитной гимназии родители многих учеников были знакомы между собой – вели вместе бизнес или налаживали друг с другом деловые связи, но родителей Паши, Димы Декабристова и Нади еще с институтских времен связывала крепкая дружба. Дружба эта не перешла по наследству их детям, хотя Надя, придумавшая себе красивую картинку, пыталась наладить теплые отношения с мальчиками, но ничего не вышло: они выросли слишком разными. Теперь ребята иногда перекидывались несколькими фразами на всех родительских мероприятиях и практически не общались вне их.

Вернувшись после уроков домой, Паша бросил сумку в коридоре и прошел на кухню, где его младшая сестра Лиля пила чай.

– Где все? – спросил он.

– Мама в салоне, готовится к приему, а папа работает в кабинете, просил к нему не лезть, – отозвалась Лиля, лениво переворачивая страницу глянцевого журнала.

– А лазанью кто готовил? Мама? – Паша недоверчиво покосился на аппетитное блюдо.

– Что ты, нет конечно! Тетя Галя.

– Это хорошо.

Последнее время маму тянуло к домашнему очагу, она даже несколько раз самостоятельно готовила ужин, который вся семья, старательно улыбаясь, пыталась проглотить быстро, чтобы не почувствовать вкуса. А тетю Галю мама наняла, чтобы та помогала ей по дому. Простая, милая женщина хорошо готовила и не изображала из себя заботливую бабушку, чем вполне устраивала хозяйских детей.

Паша принялся за еду, а Лиля молча листала журнал. Вдруг шелест страниц прекратился.

Паша доел, оставил грязную посуду на столе (тетя Галя уберет) и встал, чтобы приготовить чай. Пока ждал, когда закипит вода, бросил взгляд на журнал через плечо сестры.

– «36 вопросов, чтобы влюбиться», – прочитал он название статьи, которая так заинтересовала Лилю. – У тебя что, гормоны заиграли? Кому собралась допрос с пристрастием устраивать?

– Да отстань ты, – нетерпеливо отозвалась сестра.

Паша в молчании пил чай и размышлял, принимать участие в конкурсе или даже пытаться не стоит.

«Может, если удастся победить, родители перестанут считать мое увлечение наукой бесперспективным? – думал он. – Участвовать? Нет? И если все-таки решаться, то какую тему брать?»

Задумавшись, он не услышал, как сестра несколько раз позвала его по имени, очнулся, только когда Лиля нетерпеливо кинула в него конфеткой.

– Чего тебе? – буркнул он, разворачивая фантик прилетевшей сладости.

– Пашка, вот ты же много знаешь… Скажи, а это может быть правдой?

– Что?

– Ну эти 36 вопросов… Влюбиться получится?

Сначала Паша хотел рассмеяться, а потом вдруг задумался.

– Вообще-то, ты знаешь, влюбленность – это очень сложный химико-биологический процесс, который протекает в мозгу. Гипоталамус…

– Фу, какая скука! Ты как-нибудь попроще можешь ответить?

– Да, теоретически можно. Только очень много факторов должно сойтись.

– Какие, например?

– Ну как минимум потенциальную пассию должен одобрить твой социальный мозг. В твоей голове есть представления об общественных нормах, воспитании, заложены какие-то принципы и идеалы. Человек должен подходить под те критерии, которые заложили в тебе общество и культура. Не влюбишься же ты в африканского дикаря, у которого через нос косточка продета! У вас разные представления о культуре, эстетике и о многих других важных вещах. Он просто не соответствует твоим представлениям, твоим нормам… Эти вопросы, – становясь с каждым словом задумчивее, продолжал Паша, – как я понимаю, затрагивают очень личные моменты и позволяют создать между двумя людьми ощущение привязанности, вырабатываются дофамин и окситоцин…

– Ску-у-ука! – протянула сестра.

– Погоди, – Паша мотнул головой и убежал в коридор, где бросил сумку, вытащил первую попавшуюся тетрадь, ручку, вернулся на кухню и стал что-то записывать. Через несколько минут он остановился и поднял голову: – Лилька, это может быть правдой, вполне. Надо проверить! Проверить!

– Чего ты обрадовался-то так? Чай сейчас разольешь от восторга.

– Лилек, я придумал, понимаешь, придумал тему!

– Какую тему?

Но Паша уже не слышал сестру. Он ушел к себе в комнату, закрылся и принялся листать учебники по биологии, стараясь найти как можно больше информации о работе мозга. Уже и не думал он про экзамены, нехватку времени и неодобрение родителей, только научный интерес и азарт владели им.

Надя чувствовала, что ноги ее дрожат от напряжения, но продолжила все так же технически идеально поднимать ногу, обтянутую в белую ткань колготок.

– Раз, два, три – и закончили, – разносилось по зеркальному залу.

Все девочки с облегчением вернули ногу в первую позицию.

– Сделаем плие и можете быть свободны, – сказала Ольга Николаевна, худая высокая женщина, к спине которой словно всегда была привязана палка.

По залу пронесся жалобный вздох. Даже Надя, которая не позволяла себе канючить и выпрашивать отдых, бросила быстрый взгляд на настенные часы. Уже больше двух часов они занимаются, и сил совсем не осталось.

– Раз, два, три… Вострокнутова, попу втяни, не оттопыривай… Раз, два, три, четыре… Салахова, куда ты поднимаешься? Еще в гранд-плие сидим! Терпите, терпите! Вот теперь медленно… Медленно, я сказала, Салахова, поднимаемся. Спины держим! – наконец девочки услышали: – Давайте на поклон, и отпускаю вас на сегодня.

Надя осторожно шла на трясущихся от напряжения ногах, боясь запнуться о свои же пятки. В раздевалке она с облегчением достала множество шпилек из головы и позволила свободолюбивым волосам распасться так, как им хочется.

– Ольга Николаевна сегодня озверела, что ли? – говорили девочки, снимая балетные чешки.

– Два часа статики и напряжения на ноги. Да они у меня даже в лежачем состоянии трясутся! Смотрите! – сказала Настя Салахова.

Надя стянула с себя танцевальный купальник, быстро влезла в джинсы, футболку и плащ.

– Пока, девочки, увидимся, – бросила она.

– До завтра, Надюш, – неслось ей в спину, пока дверь не захлопнулась.

Во дворе балетной школы Надя огляделась в поисках маминой машины, но, к своему неудовольствию, увидела папину. Стараясь не запнуться об асфальт из-за усталости, она дошла до автомобиля и села на заднее сиденье.

– Садись поближе, пообщаемся хотя бы, – бодро сказал папа.

Надя демонстративно пристегнулась:

– Не хочу.

Папа ничего не ответил, только поджал губы. Мама всегда говорила, что у них с Надей этот жест одинаковый.

– Как позанималась?

– Нормально.

– Устала?

– Да.

– Надюш…

– Мама где?

– Готовится к мероприятию, ты же ее знаешь, все должно быть идеально.

Надя отвернулась к окну и стала следить за пролетающими мимо домами, улицами, деревьями.

Когда автомобиль заехал на подземную парковку, папа заглушил двигатель и, не разблокировав двери, повернулся к Наде.

– Слушай, так больше нельзя! Что мы как неродные? Больше трех слов у нас в диалоге не бывает. Я тебя, Надя, люблю. Мне не нравится происходящее. Что случилось?

– Мне тоже много чего не нравится.

– Например?

Надя серьезно посмотрела в красивые, полные жизни и харизмы глаза отца, но ничего не ответила.

– Пап, дверь открой. Мне к вечеру готовиться, а я еще после тренировки не помылась даже.

Когда блокировка была снята, Надя вышла из машины и, едва переставляя перенапряженные ноги, постаралась быстрее дойти до лифта. Видимо, отцу тоже не хотелось погружаться в атмосферу неловкого и злого молчания, потому что он нарочно задержался в машине подольше, и в квартиру на лифте Надя поднималась в одиночестве.

Надя склонила голову к плечу и оглядела себя в зеркале. «Как я хороша!» По телу тут же разлилось приятное и знакомое тепло, которое обычно ощущает каждая девушка, сознавая свою привлекательность.

Когда она спустилась вниз, все гости уже собрались. Женщины в вечерних, но сдержанных и элегантных платьях стояли рядом с мужчинами в костюмах, пили шампанское, которое разносили специально нанятые для вечера официанты, и переговаривались.

Надя огляделась. Пока искала взглядом родителей, увидела Пашу Ларина и всю его светловолосую кудрявую семью.

– Добрый вечер! – улыбнулась им Надя.

– Добрый вечер, Надюш, прекрасно выглядишь, – ответила за всех Пашина мама. Сам Паша быстро кивнул.

«Неужели так сложно быть любезным и вежливым?» – подумала Надя, но ее недовольство быстро прошло, когда она подошла к маме и подставила ей свое личико для поцелуя.

– До чего ты хороша, солнышко. – Мама нежно приложила ладонь к Надиной щеке, а потом приобняла ее за плечи. – Пойдем, новые гости приходят, нужно поздороваться, а то бедный папа там один любезничает.

Обнимая друг друга за плечи и талии, они подошли к Декабристовым, с которыми говорил папа. Родители стали обсуждать что-то свое, а Надя обратилась к Диме.

– Привет!

– Да, привет. – Он даже не удосужился посмотреть на нее вежливые несколько секунд, пока длилось приветствие, сразу стал оглядываться.

Надя посмотрела на его уставшее лицо и неряшливую одежду и в который раз за сегодняшний вечер подавила волны раздражительности. Какое-то время она слушала разговор взрослых, прижимаясь к теплому маминому боку, но уставшие на танцах ноги скоро снова затряслись, как струны гитары, которые случайно затронули, и она, извинившись, ушла в спокойный уголок рядом с распахнутым балконом и села там в кресло, стряхнув с ног босоножки на тоненьком каблучке.

Сегодня мама хотела помочь отцу завести новые знакомства, которые будут полезны в его строительном бизнесе. Надя родилась уже после того, как фирме отца стали доверять государственные крупные объекты, поэтому она слабо представляла, как жили родители до достатка, но бабушка всегда рассказывала, что они обитали в старом общежитии и, преданные друг другу, стремились к своим целям. Мамины мечты всегда были менее амбициозны, чем папины. «Она-то просто хотела рисовать и семью хорошую, о славе не мечтала. Это и хорошо, ты представляешь, что было бы, если бы в семье было два павлина? А так все гармонично: он добивается, а она верит и поддерживает», – говорила бабушка. Надя с тоской вздохнула. Накатила тихая грусть: «Мама лучше всех на свете, неужели он этого не понимает?»

Рядом кто-то кашлянул, и Надя быстро натянула босоножки. Паша неловко и даже сконфуженно сказал:

– Я помешал тебе, наверное? Хотел немного позаниматься…

Надя подняла бровь в изумлении, заметив в руках одноклассника какой-то блокнот и ручку.

– Ты уроки делаешь, что ли?

– Нет. – Он запнулся, а Надя подумала, как можно быть таким нелепым. – Не уроки… это так… Тебе будет неинтересно.

Надя с удовольствием встала бы и ушла, но ногам, с которых она снова сбросила босоножки и которые подставила прохладному воздуху с балкона, было так хорошо, что она не нашла в себе силы присоединиться к гостям.

Паша сел в кресло рядом и стал что-то сосредоточенно и увлеченно писать, казалось, он совсем забыл, что не один.

– О! Народ, и вы тут…

Дима прошел мимо них прямиком к распахнутому балкону и достал сигарету.

– У нас не курят, – недовольно сказала Надя.

– Я даже не в квартире нахожусь, – равнодушно отозвался Дима, демонстративно делая шаг к перилам.

Сидели молча, только шелест листов под Пашиной ручкой нарушал тишину, но вдруг и он прекратился. Паша поднял голову и задумчиво посмотрел на темное небо за балконом.

– Об этом я не подумал, – буркнул он себе под нос расстроенно.

И снова молчание. Только теперь Наде казалось, что Паша посматривает на нее. «Да что уставился?» – смущенно подумала она. Потом Паша снова повернулся к балкону.

– Паш, ты на мне дыру проглядишь, – донесся до Нади Димин голос.

– А вы, ребята, в каких отношениях? – спросил Паша.

– Ни в каких, – вразнобой ответили Надя и Дима.

– Я имею в виду, вы не общаетесь, не дружите? Нет?

Надя покачала головой, а Дима вообще ничего не ответил.

Паша пощелкал ручкой, а потом сказал:

– А не хотите в моем эксперименте поучаствовать? Мне нужно два человека – парень и девушка – для конкурса научных и исследовательских работ…

– Паш, давай живее, – сказал Дима. Он докурил и ушел с балкона. Надя сморщила носик – терпеть не могла запах сигарет, а от Димы несло за километр.

– Я хочу, чтобы вы ответили друг другу на эти тридцать шесть вопросов. – Паша достал из кармана журнальные страницы, сложенные в несколько раз: – Хочу проверить, изменится ли что-то в ваших отношениях.

– Это что, из девчачьего журнала? – усмехнулся Дима, забрав у Паши листочки.

– Не важно… – А потом чуть увереннее добавил: – Это не важно, мне только нужно, чтобы вы ответили на эти вопросы.

– «36 вопросов, чтобы влюбиться…» – с насмешкой в голосе прочитал Дима.

Надя с любопытством вытянула шею.

– Дай посмотреть, – попросила она.

Когда Дима протянул ей журнальную статью, она быстро пробежалась по вопросам и резко сказала:

– Нет уж, спасибо.

– Я тоже воздержусь, – кивнул Дима, – делать мне больше нечего.

– Ну вы подумайте, это же много времени не займет…

– Так, ладно, я пошла… – Надя с сожалением втиснула отдохнувшие ноги в босоножки и вышла к гостям.

«Влюбиться в Декабристова, этого еще не хватало! Какой ерундой Паша занимается! И что за вопросы такие? Может, им еще мой личный дневник дать почитать?» – подумала она, а потом выбросила из головы произошедшее и присоединилась к родителям.

Глава 2

За 4 минуты расскажи партнеру историю твоей жизни настолько подробно, насколько это возможно.

Надя наклонилась и завязала на лодыжке ленточки туфель.

– У тебя везде балетные мотивы, – улыбнулась мама, вышедшая в коридор в шелковом пеньюаре с чашкой кофе в руках.

– Красиво? – Надя покрутилась.

– Очень.

– Я побежала тогда.

Мама подошла поближе, чтобы закрыть за Надей дверь.

– А ты сегодня во сколько домой? – спросила она, пока Надя ждала лифт.

– У меня тренировка целую вечность длится, думаю, что в семь или восемь вечера.

– Значит, у меня сегодня день и полвечера от вас свободны.

Надя поджала губы:

– А папа что?

– Работает допоздна, какой-то срочный госпроект. Мне вас с ним так жалко, трудитесь оба как пчелки… – Двери лифта открылись. – Ладно, пчелка моя, хорошего тебе дня. – Мама послала Наде воздушный поцелуй.

Спускаясь на первый этаж, Надя старалась вернуть себе самообладание, но после разговора с мамой руки ее похолодели, а в горле встал ком.

Весна залила хмурое Надино лицо яркими, вовсю греющими лучами солнца. Апрель в этом году особенно удался. По сухому асфальту уже стучат каблучки женских туфель, вместо шапок волосы покрывают легкие шелковые платочки, а плащ почти никогда не надо застегивать.

Но Надя не могла ощутить радость. Погруженная в свои думы, она прошла мимо дворника, забыв вежливо пожелать ему: «Доброе утро», как она обычно делала.

До школы Надя добралась быстро, как ей показалось. Она часто ходила пешком, гимназия располагалась в центре города, недалеко от Надиного дома, но иногда, особенно в суровые холода, она просила папиного водителя довезти ее. Общественный транспорт Надя предпочитала любить издалека. Иногда было забавно запрыгнуть с друзьями летом в последний трамвай, но в обычные дни трезвый Надин взгляд отмечал все недостатки подобного способа передвижения.

У школьных ворот Надю окликнула Даша.

– Боже мой, неужели ты сегодня вовремя?

– Как вовремя? Ты чего, Надюш, звонок через минуту!

– Как через минуту? Неужели я так медленно шла! – Надя бросила быстрый взгляд на наручные часы, которые раньше принадлежали папе и которые она выпросила у него, как только сумела оценить, как хорошо они смотрятся на ее маленькой ручке. – Бежим!

Но миновать дядю Вову и турникеты с красными крестами на дисплее не получилось. Сначала охранник хотел впустить Дашу, но, увидев вбегающую следом за ней Надю, нахмурил брови и велел им снова записаться в дневник опозданий. Надя только высокомерно подняла бровь: чего еще, кроме детской обидчивости, ожидать от пьющего человека?

Учителя в классе не было. Ребята гудели.

– А где? – удивленно спросила Надя, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Классная заходила, сказала, что химик заболел, просила посидеть тихо, потом идти на следующие уроки, – ответил одноклассник, оторвавшись от телефона.

– И чего, спрашивается, бежали, только волосы спутались, – сказала Даша и бросила сумку на парту.

Надя села на свое место и повернула голову к окну. Хорошее настроение к ней не возвращалось.

– Ты такая задумчивая была, когда я к тебе подошла. Расскажешь? – Даша тронула Надино плечо, и когда та повернулась к ней, улыбнулась.

– Ничего особенного.

Надя не любила откровенничать. Она была из тех людей, кто все держит в себе. «На людях нужно вести себя достойно, а сопли и слезы уже наедине с собой», – всегда думала Надя. Иногда, конечно, она делилась своими тревогами с мамой, но уж точно никогда не позволяла лезть себе в душу школьным подружкам. К Даше Семеновой Надя серьезно не относилась. Общались они до сих пор только потому, что когда-то в пятом классе их вместе посадили, и сейчас Наде просто было лень искать в школе новую компанию. Даша, решила Надя, неплохой вариант, если не хочется постоянно быть одной. Надя не подпускала Дашу близко из-за легкомысленности и отвратительной непунктуальности.

– Надюш, если тебя что-то беспокоит, я могу выслушать. Каждому человеку хочется, чтобы его хоть кто-нибудь внимательно послушал.

Надя не знала, куда деться. Судя по всему, Даша была серьезно настроена узнать причину Надиной грусти, а учитель, как назло, на урок не придет. Отбиваться оставшиеся сорок минут от вопросов одноклассницы Наде, погруженной в свои мысли, не хотелось, поэтому она, увидев кудрявую макушку Паши Ларина, сидевшего на первой парте и что-то писавшего, сказала:

– Вчера у родителей гости были, Паша тоже приходил. И, представляешь, предложил нам с Димой, – здесь Надя автоматически поискала глазами Диму, но не нашла, видимо, он прогуливал, как в последнее время делал часто, – поучаствовать в каком-то его эксперименте. Знаешь теорию про тридцать шесть вопросов? Если ответить на них, то влюбишься в человека, который их тебе задал.

– И что?

– Говорю же, Паша предложил нам с Димой задать друг другу эти вопросы, чтобы проверить теорию.

– Погоди, какому Диме? Нашему Диме Декабристову?

– Да. Я отказалась.

Даша рассмеялась.

– Конечно, ты отказалась. Декабристова ты не будешь способна полюбить, даже если в тебя зальют три литра приворотного зелья.

– Почему это я не способна? – обиделась Надя.

– Ты ни за что не сойдешь со своего пьедестала ради абсолютно неидеального Димки. Ты не прощаешь никому слабости, ошибки и недостатки, Надюш, а Декабристов кишит всем этим, как Нил крокодилами.

– Я не такая! И не стою ни на каком пьедестале.

– Стоишь-стоишь, признай, прямо как холодная статуя Венеры. Ты посмотришь на парня, только если он полубогом будет – идеальным во всем.

– Это звучит отвратительно, как будто я какая-то высокомерная и непонятно что о себе возомнила.

Даша перестала улыбаться:

– Ты не обижайся, Надь, я же не хотела тебя задеть, я пошутила! – И она сникла, поняв, что перешла черту.

Надя совсем забыла про утренний разговор с мамой, который ее так расстроил, и думала теперь только о Дашиных словах. Протест поднимался в ее груди: «Конечно, я не такая. Я просто хочу окружать себя самыми достойными людьми!» Но что-то внутри подло наводило на мысль о школьном охраннике, который в общем-то ничего плохого никогда Наде не делал, но она отчего-то всегда презирала его за пьянство. «Потому что алкоголизм – это мерзко, вот и все. Нет никакого пьедестала, никакая я не холодная. Не статуя я».

Когда прозвенел звонок и старшеклассники вытекли из кабинета, Надя подошла к отставшему от всех Паше.

– Привет, – сказала она, когда он, удивленно приподняв брови, посмотрел на нее и продолжил убирать в сумку книги. – Слушай, по поводу твоего предложения – я об эксперименте, тридцать шесть вопросов…

– Да? – Паша подхватил не влезающие в портфель книги так, что толстые учебники доходили ему до подбородка.

– В общем, – Надя удивилась косноязычности своей речи. – Короче говоря, я не против поучаствовать.

– Правда? Спасибо большое, Надь! Ты не представляешь, как это важно!.. – Продолжая в том же восторженном духе говорить с Надей, Паша сделал шаг в сторону двери, совсем забыв, что она захлопнута.

Бам! И книги ударились о пол. Паша стоял, потирая лоб.

В который раз Надя удивилась его неловкости и нелепости. Она помнила, что в детстве Паша был куда обаятельнее и даже очки никогда не портили его, но сейчас он словно утратил всю непринужденность, которая окружала его в ранние годы. Остались только серьезность, замкнутость и стеснение, которое Паша всегда старался скрыть излишней молчаливостью.

Вместе они присели, чтобы собрать книги.

– Спасибо, Надь, – раздосадованный своей неуклюжестью и не зная, куда деть глаза, сказал Паша.

– Не за что, – улыбнулась Надя и поспешила выйти из кабинета.

Дима постучал в дверь квартиры.

– Да-да? Кто там?

– Доставка, – ответил Дима.

Дверь открылась, и он обомлел. На пороге с небрежно убранными волосами, кутаясь в теплую кофту, стояла Верочка Рублева из параллельного класса.

Она прищурилась – узнала!

– Ой, привет! Ты же из Одиннадцатого «а»?

Дима и рад бы ответить, что она обозналась, да в школе, когда пересекутся, получится неудобно.

– Да, я. Привет!

Стараясь держать лицо, он протянул ей заказ.

– Оплата по карте?

– Да.

В подъезде связь с банком была плохая, и, пока ждали, когда спишутся деньги и вылезет чек, Верочка сказала:

– Надо же, ты работаешь!

Дима быстро взглянул на нее. Осуждения или снисхождения в ее взгляде он не увидел – только вежливый интерес, но Дима расстроился, что именно она стала свидетелем его подработки.

– Независимости захотелось, поспорил с предками, что сам себе на новый айфон заработаю, – сказал он как можно более непринужденно.

– Понятно…

– А ты живешь здесь, да? – спросил и сам мысленно съязвил: «Нет, в гости пришла, придурок».

– Да, живу, переехали сюда недавно.

Наконец медленно выехал чек.

– Ну пока, – сказал Дима, одновременно мечтая покончить с этой пыткой и не желая отрываться от прекрасных, теплых Верочкиных глаз.

Верочка улыбнулась ему, и дверь захлопнулась.

Спускаясь в лифте, Дима вдруг подумал, что она может разболтать в школе о его работе.

«Ладно, – решил он, – если что, буду всем говорить то, что и ей сказал: мол, с родителями поспорил, независимости захотелось».

Дима зевнул. За всю эту неделю он спал всего лишь по четыре часа в день. Чтобы заработать нормальную сумму, приходилось постоянно работать на доставке, куда его взяли только благодаря папиному другу, да еще экзамены подбирались все ближе и ближе. Дима разрывался между учебой и необходимостью зарабатывать, и, как следствие, страдала именно учеба. «Тупость какая, – сам над собой горько смеялся Дима, – работаю, чтобы оплатить учебу, которую и прогуливаю ради этой работы».

Ночью, когда Дима вернулся домой, у дверей его встретила мама. За последние несколько месяцев из-за всех переживаний и неудач, выпавших на долю их семьи, она сильно сдала. Раньше худоба ее была красивой, аристократичной, а сейчас стала просто болезненной и какой-то даже холодной. В какой ситуации Дима ни обнимал бы маму: была она в теплом свитере или пила горячий чай, – он всегда ощущал только лед.

– Милый, ты голодный? – спросила мама.

– Не очень.

– Попей хотя бы чаю, я сделала твой любимый шоколадный торт.

– Хорошо, – улыбнулся Дима, – чай попью.

Дима прошел в ванную, помыл руки. На кухне он с сожалением оглядел убогую обстановку новой квартиры, на которую хватило оставшихся денег.

– Отец где?

– На встрече. Вчера у Строгановских он познакомился с одним человеком, пытается заключить с ним контракт.

Мама поставила перед Димой чашку горячего чая и большой кусок торта и села напротив.

– Ты совсем не отдыхаешь, – сказала она, нежно проведя рукой по Диминым синякам под глазами. – Дорогой мой, и сдалась тебе эта гимназия! Давай мы переведем тебя в государственную школу. Сможешь учиться и не работать.

– Мам, мы уже это обсуждали. Я там всех знаю, это последний год. И образование там одно из лучших, смогу поступить в хороший вуз на бюджет.

– Ты себя загонишь…

– Осталось несколько месяцев потерпеть, мам, переживу.

– Может быть, мне стоит найти еще работу…

Мама работала искусствоведом и организовывала выставки. Раньше, когда все было хорошо, она называла это «профессией для души». Те деньги, которые она получала, мама тратила только на себя, и это казалось приемлемой, приятной суммой, а сейчас она в ужасе хваталась за голову, стараясь придумать, как бы еще урезать расходы, чтобы ее зарплаты хватило на все бытовые нужды.

– Не говори ерунды, – Диму всегда раздражали пустые разговоры, не ведущие ни к каким результатам. Если бы мама действительно хотела, уже давно нашла бы вторую и третью работу, а не начинала бы робкий разговор на эту тему. Но Дима давно смирился с тем, что мама – хрупкий цветок, который надо оберегать, иначе стебель сломается. «Он уже почти переломился», – с досадой подумал Дима, когда мама протянула руку, чтобы пододвинуть сахарницу поближе, и он увидел ее практически прозрачное запястье, которое обвивали, как змейки, синие венки.

После ужина уже в своей комнате Дима открыл электронный дневник, чтобы посмотреть домашние задания, и случайно взгляд его упал на поле, подсвеченное красным. Три двойки по истории. «Чертово ископаемое! Ведь за прогулы поставила!» – разозлился Дима, а потом открыл учебник, чтобы прочитать то, что пропустил, и с ужасом осознал, что уже не понимает контекст эпохи, не улавливает сути из-за того, что не посещал уроки. «Нет-нет, надо просто прочитать, что было до этого…» – он пролистал на несколько глав назад, но, стоило ему приступить к событиям более ранним, как он не мог вспомнить и то, что случилось до этого. В ужасе Дима понял, что весь год практически не вслушивался в слова преподавателя. Отчаяние и страх, в несколько раз усиленные ночью за окном и усталостью, накатили на него одной большой волной. «Как же я экзамен по истории сдам? Я же даже репетитора не нанял, считал, что с помощью школы и сам смогу подготовиться…» Расстроенный мрачными перспективами будущего, Дима положил голову на стол и закрыл глаза. Сквозь дремоту он услышал, как хлопнула входная дверь и мама тихо спросила отца: «Ну что?» Последовавшее за этим вопросом расстроенное молчание похоронило в Диме надежды на то, что все наладится, и он погрузился в тревожный сон.

На следующее утро, наскоро перекусив бутербродами, Дима поспешил в школу. Хотел переговорить с историчкой до начала уроков.

– Лидия Викторовна, можно?

Он заглянул в класс и увидел, что учительница снимает уличную обувь и надевает ту, в которой ходила в помещении: видимо, только что пришла.

– Да! – Быстрым движением она задвинула уличную обувь под стол.

– Я по поводу двоек. Как я могу их исправить?

Поправив очки, которые, как микроскоп, в несколько раз увеличивали ее строгие глаза, она уткнулась носом в потрепанную тетрадочку, в которой проставляла все оценки (тогда как вся гимназия уже давно перешла на электронные дневники).

– Декабристов, что же ты с такой исторической фамилией так отстаешь? – Дима счел вопрос риторическим и промолчал. – Хорошо ведь учился, а тут – раз и… Бери пример с Паши Ларина, золотая голова у мальчика!

Дима вспомнил предложение Паши и усмехнулся. Золотая голова, а занимается такой ерундой. Надо же, проверять, можно ли влюбиться за 36 вопросов, делать ему нечего.

– Напишешь мне три контрольных на темы, которые пропустил. Все сразу. Через две недели у меня будет на это время.

Дима кивнул, поблагодарил и вышел из кабинета. Как же за две недели выучить такой объем материала? Да и вообще, до экзаменов всего ничего, нужно бы в принципе предмет подтянуть. Подойдя к своим одноклассникам и с бодрой улыбкой ответив всем на приветствие, Дима увидел темную головку Нади Строгановской, и в голове его снова всплыл недавний разговор: «Что там сказала историчка, Паша хорош в ее предмете?» Пришедшая в голову идея показалась Диме интересной, и, когда учитель разрешил всем зайти в класс, он подсел к Паше Ларину и сказал:

– Эксперимент не отменил?

– Хотелось бы провести.

– Короче, я согласен, но в обмен на твою помощь. Мне нужно подтянуть историю.

Паша нахмурился:

– У меня у самого миллион дел…

– Ну на нет…

Дима собирался встать, когда Паша все-таки сказал после минутного колебания:

– Ладно, хорошо! Я помогу тебе, будем вместе готовиться, но не филонь и не ерничай во время эксперимента!

– Забились, – обрадовался Дима и бросил быстрый взгляд на Надю. «Красивая, конечно, но холодная, как статуя…» – подумал он.

Глава 3

В твоей семье отношения теплые и близкие?

Надя натянула черные колготки и поправила юбку. Из зеркала на нее смотрела темнобровая девушка в школьной форме, только подчеркивающей юность ее обладательницы. В столовую Надя вошла бодрым шагом.

– Доброе утро!

Мама сделала глоток из своей кружки и улыбнулась:

– Доброе, солнышко.

Надя посмотрела на папу, ответившего ей взглядом человека, день которого не задался и который уже везде опоздал:

– Тебя подвезти? – спросил он, на ходу одновременно отхлебывая кофе и стараясь затянуть галстук.

– Нет, я сама, пешком, – ответила Надя, завороженно наблюдая, как мама встает и, смеясь над обычным для утра ворчанием отца, помогает ему с галстуком.

– Уже двадцать лет ты их носишь, а все никак не можешь сладить. – Мама положила руки отцу на грудь.

– Если я с этой удавкой совладаю, то лишусь этих минут с тобой, Оленька, – улыбнулся отец. Казалось, он совсем забыл про спешку.

Застывшая Надя пошевелилась и затронула стул, который скрипнул. Родители тут же очнулись.

– Сколько времени, Надюш? – спросил папа.

– Восемь.

– Как восемь?!

Все переместились в прихожую. Папа быстро накинул на себя плащ и взял свой черный кожаный портфель.

– Ну, я ушел…

– Пап, подожди, – не думая, воскликнула Надя и тоже стала надевать свой легкий плащ, – подбросишь?

– Ты же говорила… – Папа бросил взгляд на наручные часы. – А! Ладно, давай быстрее!

– Уже бегу… – Она схватила шелковый платок, но повязывать не стала.

– Хорошего вам дня, дорогие, – разнесся по подъезду мамин голос, когда двери лифта открылись.

В машине Надя специально села на переднее сиденье. Краем глаза наблюдая, как папа выезжает с парковки и уверенно крутит руль, она молчала. Она понятия не имела, зачем вдруг решила ехать с ним. Какое-то время назад ее открытие, как ей казалось, начисто лишило ее теплых чувств к отцу, но сейчас, вспоминая недавнюю теплую сцену в столовой, Надя снова захотела ощутить себя дочкой такого сильного и замечательного папы, каким она его считала всего лишь в том году.

У гимназии автомобиль затормозил.

– Хорошего дня тебе, – только и сказала Надя. Она была страшно разочарована этой поездкой.

– Тебе тоже. – Папа сильно спешил, поэтому, как только Надя захлопнула дверь машины, дал по газам.

До начала занятий оставалось еще десять минут. Коридоры школы были до потолка набиты смехом и гудением учеников. Пробираясь сквозь толпу старшеклассников, Надя заметила Пашу Ларина в тихом уголке. В руках он держал потрепанную книгу, обложка которой выглядела до того скучной, что Надя нисколько не усомнилась в том, что читает он не художественную литературу (что еще куда ни шло), а какой-то учебник.

«Боже мой, – думала она, пока поток толпы нес ее по коридору, как дощечку ручей, – во что я ввязалась? Нельзя действовать сгоряча, сколько раз я это уже себе повторяла. А все из-за отвратительных слов Семеновой. Нет, надо отказаться! Вряд ли я сильно подведу Пашу, уверена, что Декабристов ни за что не согласится участвовать. Поговорю с Пашей после уроков, объясню, что погорячилась и что нет у меня времени на этот научно-исследовательский цирк».

Паша приподнял очки и потер глаза. Всю ночь он читал о работе мозга и возникновении любви с точки зрения химии и биологии. Суть он уже уловил, но хотелось деталей, хотелось свободно ориентироваться во всех нейромедиаторах, частях мозга и гормонах. Чтобы немного отдохнуть от информации, он оглядел коридор. Взгляд его зацепился за Надю Строгановскую, которая, выбравшись из толпы ребят, остановилась у подоконника и бросила на него сумку. Паша был ей бесконечно благодарен. Ей и Диме. В тот вечер на приеме, продумывая план работы, он вдруг понял, что упустил из виду один, точнее, два важных момента. У каждого ученого были подопытные кролики. Пашина же задачка оказалась посложнее. Нужно было найти двух человек, которым глубоко плевать друг на друга. Задача не самая простая. Мало кто согласится, а ведь еще очень важно, чтобы подопытные не врали о своих чувствах, чтобы не было тайной любви одного к другому. И Надя с Димой очень удачно подвернулись ему. Вот уж два человека, жизни которых проходят совершенно в разных плоскостях и никак не пересекаются. Во всем: и в их равнодушных нескольких брошенных друг другу словах, и в скучающем взгляде Димы, и в недовольном курением Надином личике – считывалось отсутствие у этих двоих друг к другу каких-либо чувств, кроме тех, которые возникали вынужденно, когда они изредка встречались. И когда и Надя, и Дима не восприняли Пашино предложение всерьез и отказались, Паша расстроился. Кандидатуры одноклассников казались идеальными. Но каким-то совершенным чудом каждый из них все же согласился, и Паша чувствовал себя самым удачливым и счастливым человеком на Земле. Ему было неясно, на кой черт сдался Наде этот эксперимент, но у Паши не было времени разгадывать загадку, поэтому он просто испытывал к Наде искреннюю благодарность.

– Привет! – с улыбкой, сжимая в руке учебник, Паша остановился около нее.

Она заправила локон за ухо, обнажив золотые сережки, которые очень шли ей.

– Доброе утро, Паша!

– Спасибо тебе, что согласилась участвовать. Ты не представляешь, как это важно. – Надя кивнула и улыбнулась, а Паша в порыве искренней благодарности не заметил вымученности этой улыбки. – Предлагаю начать сегодня. Можно прямо после уроков пойти в библиотеку. Это не должно занять много времени, поэтому, если ты очень занята, не переживай. Сейчас Дима придет, и я ему тоже про библиотеку скажу.

– Как?! Дима тоже дал согласие?! Это уже точно?

– Ну да! – Тут замешательство на Надином лице заставило Пашу настороженно спросить: – Ты же не передумала? Придешь в библиотеку?

– Да, Паш, раз пообещала, – кивнула она смущенно после нескольких секунд раздумий.

Надя бросила быстрый взгляд на любимые наручные часы.

– И где он?

В пустынной библиотеке не было никого, кроме библиотекаря, скрывающегося где-то в глубине лабиринта стеллажей, Паши и Нади.

– Шел прямо за нами и исчез! – продолжила Надя недовольно. – Знаешь, Паш, у меня вообще-то через час балет. И если Дима всегда будет так небрежно относиться ко времени, то…

Дверь хлопнула, и Дима опустился на стул напротив Нади.

– Где ты был?

Дима раздраженно бросил:

– В туалете. Или тебе подробности нужны?

Надя поджала губы, чтобы скрыть смущение:

– Вот от этого избавь!

– Ребят, ребят! – Паша встал так, что поделил стол, за которым сидели одноклассники, пополам. – Я распечатал вопросы. Их тридцать шесть, один задает, другой отвечает, а потом задает тот же самый вопрос, чтобы услышать ответ собеседника. – Он положил лист перед Димой и лист перед Надей. – Отвечайте только честно, не ерничайте. Много времени это не займет, сегодня, думаю, все успеем. И еще, считаю необходимым добавить, что сказанное здесь останется между нами.

– Господин прокурор, начинайте уже допрос, – усмехнулся Дима.

– Ладно, тогда ты первый. Задавай вопрос!

Дима пробежал глазами написанное:

– О’кей! Хотела бы ты быть знаменитой? В чем?

– Нет, не хотела бы. Хотел бы ты быть знаменитым? В чем?

– Нет, не хотел бы. Так, следующий вопрос: если бы ты могла прожить до девяноста лет и в последние шестьдесят лет сохранить либо разум, либо тело тридцатилетнего, что бы ты выбрала?

– Разум. А ты? Что выбрал бы?

– Тоже разум. Дальше…

Паша вдруг сказал:

– Стоп! Это бесполезно!

– Рад, что ты быстро понял, что это развод из девчачьего журнала, – сказал Дима, откидывая от себя лист.

– Я не об этом! Ваши ответы бесполезны. Вы неискренни, – увидев, что Надя собирается возразить, Паша быстро продолжил: – Вы, может, и говорите правду, но мыслями не здесь, вы не погружаетесь друг в друга, не узнаете друг друга, вы банально в ответы не вслушиваетесь. Как будто сидящий напротив вас человек просто статуя. Так не пойдет.

– Чего ты от нас хочешь? – устало спросил Дима и растрепал свои волосы.

– Чтобы вы попытались по-настоящему узнать и понять друг друга, хотя бы слушали друг друга с уважением, а не так.

– Ну знаешь, Паша, – возразила Надя, – вообще предполагается, что вопросы задают друг другу незнакомцы. Неужели я, не зная человека, должна, как ты говоришь, погружаться в него?

– Я же не имею в виду внезапную любовь, только призываю к банальной вежливости и вовлеченности в процесс. Это все. Просто по-человечески отнеситесь сейчас друг к другу и к моей работе. Идет?

Надя, в груди у которой билось доброе и легкоранимое сердце, кивнула.

Дима со вздохом взял лист и прочитал: «Прежде чем сделать звонок, ты репетируешь свою реплику? Почему?»

Надю ошеломила интимность вопроса, и сначала она хотела коротко ответить нет, но, бросив быстрый взгляд на Пашу, сидящего с ручкой и блокнотом в руках, для которого, похоже, происходящее много значило, она решила, что, раз уж участвует в эксперименте, нужно помогать ему, а не мешать.

– Да. Я обычно хожу по комнате, в голове составляю свою речь, а потом уже звоню. Терпеть не могу мямлить и косноязычить и выглядеть глупо. А ты?

Надя думала, что Дима оценит ее шаг навстречу, поэтому удивилась, когда он насмешливо сказал:

– Надо же, а относиться с пониманием к человеческим слабостям тебя не учили? Ты даже себя загнала в какие-то рамки.

– Дима, – попытался вклиниться Паша.

– Нет, что страшного произойдет, – продолжил Дима, никого не слушая, – если ты не так ударение поставишь или не сразу слова найдешь? Зачем требовать от себя президентской речи?

– Я не просила комментировать, а просто поделилась.

Надя опустила глаза на стол и сжала губы.

– Я не репетирую, просто звоню и все, – ответил Дима как ни в чем не бывало.

Паша оглядел молчавшую Надю. «Она сегодня на контакт уже не пойдет», – с сожалением подумал он и попытался что-то придумать, чтобы разрядить обстановку, но в голову ничего не пришло.

– Так, народ, если мы таким черепашьим шагом станем продвигаться, то предупреждаю, через полчаса мне надо быть на… там, где я должен находиться, – сказал Дима, чуть не проговорившись, что он работает.

– Да, у меня балет тоже скоро, надо еще размяться, – согласилась Надя.

Паша пощелкал ручкой, которую держал в руке, и вздохнул. Все оказалось куда сложнее, чем он думал.

– Хорошо! – Он быстро соображал, стараясь что-то придумать. – Давайте встретимся в каком-нибудь кафе, например, завтра или послезавтра вечером? После всех ваших дел, идет?

– В субботу. Я могу только в субботу, когда у меня нет балета, – сказала Надя.

– В субботу мне неохота ничем заниматься, – поморщился Дима. Это был его единственный выходной на неделе.

– Мы же с тобой договорились заниматься по субботам.

– Помню-помню! Черт, Паш, ну ладно.

– Отлично. Надь, – Паша повернулся к Наде, – мы после школы пойдем в кафе заниматься историей, ты можешь с нами или потом…

– Я потом подойду, увидимся! – Она схватила сумку и поспешила к двери, а сама подумала: «Найду чем заняться, лишь бы только лишние минуты с Декабристовым не проводить. До чего неприятным человеком он оказался!»

– Подходи к пяти, – крикнул ей вдогонку Паша.

Дверь библиотеки хлопнула.

Думая о своем, Паша зашел в квартиру. «Все сложнее, чем казалось… Если раньше эти двое просто существовали в параллельных вселенных, то теперь их галактики на грани войны. Вот это нехорошо, в этом случае ничего не сработает, чистота эксперимента нарушится. Нужно, чтобы они были спокойны, ведь наибольшая вероятность, что солнце выйдет весной, а не поздней холодной осенью. Их как-то надо вернуть на стадию простого человеческого принятия. Теперь я понимаю, почему участвовать должны именно незнакомцы – они не относятся друг к другу предвзято…» – размышлял Паша, когда вдруг услышал громкий смех из столовой. Его это не удивило, потому что семья часто собиралась за ужином, но какое-то чувство внутри намекнуло на исключительность происходя- щего.

Первое, что Паша увидел, завернув за угол и войдя в столовую, – широкую мамину улыбку, а потом уже саму маму, которая, стоя между папой и Лилей, накладывала им в тарелки торт. Неопознанным остался только один затылок мужчины, сидящего спиной к двери, и то только потому, что Паша боялся сделать вывод и обрадоваться раньше времени.

– О, милый, – сказала мама, заметив Пашу, – ты вовремя, чай с тортом будешь?

Тут неизвестный затылок резко взметнулся вверх, когда мужчина встал, а потом и вовсе исчез, когда тот обернулся.

– Ну привет, брательня!

Паша от радости забыл про все свои эксперименты.

– Макс!

– Иди сюда!

И они крепко обнялись.

– Ты как здесь? – спросил Паша, садясь рядом с Лилей.

– Да важных пар не будет неделю, какие-то проблемы с трубами. Вот я и решил смотаться и навестить вас.

– Пейте чай, а то остывает. Паш, торт бери, – сказала мама, передавая ему тарелку.

Паша покосился на Лилю.

– Готовила тетя Галя, – шепнула ему сестра, правильно истолковав его замешательство.

– Ну как, скучали? – весело спросил Макс, оглядывая семью.

Несколько лет назад, окончив школу, Макс улетел в Англию изучать управление бизнесом. В нем всегда ощущалась предпринимательская жилка. В тринадцать лет он пытался уговорить своего друга-программиста создать приложение, которое позволило бы вызывать такси с помощью одного тыка в экран телефона, но ленивый друг погрузился в идею только на неделю, а потом, осознав объем работ, решил не вредить своему счастливому и беззаботному детству и расторгнул дружбу. Макс был ужасно расстроен, но быстро остыл и стал продумывать другие идеи для стартапов, а потом, когда приложение для вызова такси изобрели другие, он только сказал: «Видите, я был прав, идея крутая!» Потом было еще несколько задумок, которые не удалось довести до конца из-за случайных событий и которые потом с успехом развивали другие люди. Но Макс не расстраивался, каждый раз, когда кто-то зарабатывал миллиард на том, что и ему приходило в голову задолго до того, как пришло в голову фактического основателя, он только убеждался, что идеи его неглупые и что когда-нибудь он обязательно возьмет свое. Когда он с блеском сдал все международные экзамены, родители не сомневались ни минуты, что учиться бизнесу ему надо за границей и оплатили обучение в Англии. Они были в восторге от увлечений старшего сына и только радовались, видя в нем мышление бизнесмена: семейное дело было в безопасности.

– Скучали, очень скучали! – Лиля вскочила и с непосредственностью четырнадцатилетней девочки бросилась брату на шею. Тут и мама не устояла, обняла обоих.

Паша глянул на папу. В глазах его плескалось счастье, хотя сам он сидел спокойно и никак не выдавал радостного волнения.

Когда все немного успокоились и вернулись за стол, Макс стал рассказывать о своих успехах. Паша слушал с восхищением. Старшему брату он отдавал право первенства без всяких пререканий. И если иногда его посещала мысль, что, возможно, он во многом уступает смелому Максу, готовому идти вперед, даже если десятый его бизнес-план провалится, он старался быстро переключиться и подумать о другом.

– …в общем, толковый пацан, мы с ним уже обсудили нюансы, думаю, это дело выгорит, – закончил Макс, а потом посмотрел на брата. – Пашка, а ты как? Последний год школы, куда потом?

Паша замялся и запустил руку в волосы. Он не любил говорить в семье о своем увлечении наукой.

– У Пашки блажь пока, а не план на будущее, – как всегда, громко сказал папа, – маленький еще, не понимает, что на биологии своей никуда не уедет.

– Я хочу изучать человеческий мозг, это перспективно сейчас, – тихо, но уверенно сказал Паша.

– Перспективно, ага, в Америке или в Германии, а у нас что? Кому ты с российским образованием медика будешь нужен? Ты, Пашка, ешь торт и запоминай его вкус, потому что, если не возьмешься за ум и не поймешь, где деньги, сидеть будешь на воде и хлебе со своей зарплатой.

Паша не стал отвечать, только сжал кулаки под столом и постарался выкинуть слова отца из головы. Подобные рассуждения он слышал уже не первый раз, а привыкнуть никак не мог.

– Илон Маск тоже в науку ушел, а вот, смотрите, что получилось, – сказал Макс. Паша не ожидал от прагматичного, вечно старающегося создать многомиллионную империю брата поддержки. Он всмотрелся в его доброе и улыбчивое лицо и увидел, что Макс ему подмигнул, мол, не переживай, прорвемся.

После ужина Паша, оставив Макса, на котором, как обезьянка, висела Лиля, с родителями в гостиной, ушел к себе в комнату, открыл свои скудные записи и книги о работе мозга и стал думать, как не завалить эксперимент.

В дверь постучали. Пашин взгляд упал на часы, которые показывали десять вечера. Почти четыре часа он просидел над своим проектом.

– Пашкович, занят? – Макс, не дожидаясь ответа, вошел в комнату и сел на кресло рядом с рабочим столом. – Я тебя спросить хотел, ты давно живешь под гнетом папиного скепсиса?

– Да как ты уехал, они на меня перекинулись и поняли, что из меня выросло существо, непохожее на тебя.

– Три года, а ты, значит, – Макс дотянулся до учебника и пролистал страницы, – все равно втихаря в науку уходишь?

– Ухожу.

– И как?

Паша подумал, делиться с братом новостью про конкурс и эксперимент или лучше промолчать. Сначала Паша решил, что безопаснее молчать – никто не станет талдычить ему о бесперспективности его занятий, но ему вдруг так захотелось, чтобы хоть один близкий по-настоящему смог оценить его достоинства, которые не затмевали таланты Макса, и увидеть науку его глазами.

– Сейчас я работаю над одной научно-исследовательской работой…

– Так? – Макс казался заинтересованным.

– Конкурс всероссийский, поэтому, может быть, и выгорит. Приз – учеба в Гарварде.

– Родители знают?

– Нет конечно. И ты не говори. А то буду после твоего отъезда снова слушать папины размышления о хлебе насущном и каким трудом на него можно заработать.

– О’кей. – Макс серьезно кивнул. – Ты над этим проектом сейчас работал?

– Да, у меня тут… В общем, подопытные потихоньку идут к тому, чтобы невзлюбить друг друга, а мне как-то надо все вернуть в точку равнодушия, чтобы эксперимент удался.

– А в чем суть эксперимента?

Паша рассказал.

– Просто создай им неформальную обстановку. И вопросы первое время не заставляй задавать напрямую, тут кто угодно ерничать начнет. Насколько я понял, главное же, чтобы человек просто услышал, что ответил другой, верно? Ты просто сделай из какого-то вопроса тему для разговора в этой расслабленной обстановке – и все пойдет как по маслу, вот увидишь.

В натренированном Пашином мозгу тут же созрел план:

– Спасибо, Макс! Ты мне очень помог!

– Да без проблем! Ты только…

Он не успел договорить, дверь распахнулась, и в комнату без церемоний зашла Лиля.

– Ну почему вы постоянно без меня! – обиженно надула губы сестра.

– Поверь мне, Лиля, даже когда тебя нет, ты все равно есть, – буркнул Паша.

Лиля уже набрала в легкие воздух, чтобы ответить брату, когда Макс встал, взлохматил сестре волосы и подтолкнул ее к выходу:

– Так, Лилек, отставить бойню, пошли. Я тебе обещал ночной забег по «Пунктам назначения»? Обещал! Будь любезна, дай мне сдержать слово. Пашка, присоединяйся, – донеслось до Паши перед тем, как дверь его комнаты закрылась.

Он немного посидел над учебниками, а потом закрыл книги и отправился в гостиную, где плюхнулся на диван рядом с братом и сестрой. Фильм начался.

Глава 4

Каким был бы для тебя идеальный день?

Надя встала на носочки в пуантах и попробовала покрутиться. Перед глазами замелькал круговорот из девочек-балерин, станка, зеркал и огромных окон под потолком. И за секунду до того, как вращение должно было закончиться, Надя поняла, что неправильно встала, недостаточно напрягла опорную ногу и несильно оттолкнулась направляющей ногой, поэтому, когда нужно было несколько мгновений после вращения продержаться на носочках с поднятой к колену стопой, она не сумела – потеряла равновесие.

– Ну что же ты, Строгановская, никак не можешь поладить с пируэтом на пальцах, а? – громкий голос Ольги Николаевны накрыл Надю, как волна цунами.

Ответов такие риторические вопросы не требовали, поэтому Надя молча отошла к другим девочкам и уступила место следующей балерине.

– Не волнуйся, у меня тоже не выходит, – тут же зашептали девочки. Они всегда подбадривали друг друга, потому что знали не понаслышке, как невыносимо больно в балете быть хуже других.

Если спросить Надю, где ее дом, она, конечно, сначала назовет квартиру, в которой живет с родителями, а потом мысли ее перенесутся в просторный зал, где вместо стен огромные зеркала, которые пополам режет линия станка, тянущаяся по всему периметру зала.

Наде было три, когда мама привела ее на просмотр, а тогдашний хореограф оценил отличную выворотность и длину ее ног и идеальный подъем стопы. «Ох, будущая прима, конечно, если будет усердно заниматься», – сказал он. Маленькой Наде, которая уже тогда очень любила, когда взрослые восхищались ею, эти слова запали в душу. Занятия ей нравились, растяжка давалась легко, преподаватели в один голос говорили, что у нее данные для настоящего балета. Но детство прошло, и в жизни их балетного класса появилась строгая и высокая Ольга Николаевна, в теле которой, казалось, не было ничего, кроме палки и мышц. И тут уже начался настоящий балет. Поблажек преподаватель никому не давала, почти не хвалила и в ту же секунду замечала, если хоть кто-нибудь расслаблял руки и ноги во время па.

Но Надя ее не боялась и, в общем-то, относилась к ней ровно. Ольгу Николаевну она воспринимала как ресурс, с помощью которого может стать лучше – как книжку или гантель. Надя просто сжимала губы на втором часу занятия, и, когда остальные девочки начинали хныкать и напоминать преподавателю о том, что время уже истекло, продолжала удерживать напряжение в мышцах и усердно выполнять то, что говорят. Наверное, Ольга Николаевна видела Надино упорство и иногда, придирчиво оценивая правильность поз, в которые Надя вставала, коротко говорила: «Хорошо, Строгановская!» Большей похвалы от нее никто не ждал и даже не надеялся получить.

– Ольга Николаевна, – легко переступая ножками в пуантах, подошла Надя к преподавателю, когда занятие закончилось.

– Слушаю тебя, Строгановская.

– Хочу завтра прийти сюда и позаниматься немного – с вращениями поработать, не выходят никак. Можно?

Ольга Николаевна приподняла бровь:

– Завтра суббота.

– Да-да, знаю. Тут никого не будет, и я с удовольствием несколько часов…

– А ты что, собираешься с балетом жизнь связать?

Надя растерялась:

– Не знаю, я не думала.

– То есть профессией своей ты балет делать не будешь?

Надя нахмурилась. Она вдруг поняла, что никогда не думала, а что потом – после окончания школы.

Так и не дождавшись ответа, Ольга Николаевна продолжила:

– Если не собираешься, тогда нечего тебе здесь делать. Ну отработаешь ты сейчас пируэты, какой толк? Потратишь время выходного, чтобы через год уже забыть про занятия.

– А вы считаете, что я могла бы? В настоящий балет пойти?

– На комплимент, Строгановская, ты не напрашивайся. Дурная привычка. Ты до потери пульса работать умеешь – это всегда помогает в любом деле. И данные у тебя хорошие.

– Разрешите, пожалуйста, мне позаниматься завтра. Мне нужно, чтобы у меня получалось, понимаете?

Надя действительно не могла позволить себе быть хоть в чем-то хуже других.

Ольга Николаевна покачала головой, но все-таки согласилась:

– Предупрежу охранника, ключи у него возьмешь.

В раздевалке оставалась только одна девочка, остальных в вечер пятницы как ветром сдуло, хотя обычно после репетиции они болтали еще полчаса, нарочно медленно переодеваясь.

Надя распустила волосы, сняла купальник, белые колготки и, дождавшись, когда дверь за последней девочкой закроется, стала оглядывать себя в зеркале: худое и гибкое тело, как у всех балерин. Надя всегда была довольна своей фигурой: и руками с легким рельефом – такого можно добиться только на балете, бесконечно держа руки на весу, и сильными ногами, и подтянутым животом. Но особенно любила Надя то, что не сразу бросалось в глаза – плавность своих движений. Она даже специально, стоя у зеркала, попробовала резко и нарочито уродливо поднять руку. Не вышло. Вверх рука взметнулась, но красиво, изящно – так поднимает голову лебедь.

Надя была рада, что завтра у нее самостоятельное занятие. Хорошенько вымотаться, чтобы на раздражение не было сил во время эксперимента, – вот каков ее план. Надя до сих пор негодовала из-за того, что Дима позволил себе высмеять ее педантизм. «Подумаешь, – с обидой думала она, – нет ничего плохого в том, что я во многом хороша или стремлюсь быть таковой. Ни в какие рамки я себя не загоняла и, – тут она снова вспомнила Дашины слова, – на пьедестал не ставила! Вообще, каждому человеку нужно стремиться к идеалу, к тому, чтобы становиться лучше и лучше…» Вдруг Надя вспомнила о времени и маме, ждущей ее в машине, прервала свои размышления, быстро оделась и выскочила на улицу.

В субботу Паша в школу не явился, но обещал прийти в кафе, где они решили заниматься, поэтому Дима вышел из гимназии после уроков в одиночестве и не спеша поплелся к месту встречи. Шел он глядя под ноги. Последнее время груз забот и переживаний мешал ему, как раньше, подпрыгивающей походкой идти по городским улицам, считая себя королем мира. На перекрестке он все же поднял голову, чтобы перейти дорогу, и вдруг заметил бежевый плащ Верочки Рублевой на остановке. Пригляделся: точно она. Несколько минут Дима топтался чуть поодаль, все раздумывал: подойти или нет. Вот подул теплый апрельский ветер, и Верочкины волосы взметнулись в воздух. Она придержала их рукой и убрала упавшие на глаза пряди. Дима залюбовался. А когда наконец решился подойти, Верочка уже заскочила в подъехавший автобус. Путь Дима продолжил в совершенно дурном настроении.

Кафе было маленьким, но уютным. Дима сел за отдаленный столик и раскрыл тетрадь. Хотел повторить что-нибудь до прихода Паши, чтобы не выглядеть болваном. Но он смотрел в тетрадь и не верил, что это он сам всего пару месяцев назад делал конспекты – Дима не помнил из написанного ровным счетом ничего.

Паша пришел через несколько минут. Они заказали чай и несколько булок, чтобы официанты не донимали их.

– Говоришь, экзамен по истории хочешь сдавать? – поинтересовался Паша, вытаскивая из сумки учебник. – Куда поступать думаешь?

– На юридический.

– Надо же!

– А что? – Дима с любопытством посмотрел на озадаченного Пашу.

– Просто никогда бы не подумал.

– А зачем тебе вообще что-то обо мне думать, мы по сути едва знакомы?

Паша не стал отвечать. Раскрыл учебник и спросил:

– Так с какого момента ты перестал слушать историчку?

– Не знаю. У меня Древняя Русь очень плоха, все князья и походы смешались. Примерно представляю только, что Ледовое побоище – это когда Невский монголо-татаров утопил.

– Рыцарей Ливонского ордена, не монголо-татаров…

– Черт! А было это хоть в XV веке?

– В тринадцатом.

– Черт!

– Контрольную тебе писать через неделю, а экзамен через полтора месяца, поэтому я вижу только один способ учить. Будем максимально сжимать информацию, чтобы ты уловил суть событий, а дома читай учебники, расширяя. И еще к пройденной информации возвращайся постоянно. Я работой мозга интересуюсь, поэтому знаю. Повторяй, это очень важно.

– Понял, давай уже начинать, а то Надя явится ровно в пять. Ни минутой позже, ни минутой раньше, вот увидишь.

Время пролетело быстро. Паша рассказывал толково, как человек, который действительно понимает, о чем говорит, а не просто заучивает учебник. Такая сметливость и острота ума Диме, в общем-то, всегда нравились в Паше. Хоть они не сдружились, но Дима относился к нему с симпатией. Если в детстве он и принимал одноклассника за занудного ботаника из-за огромных очков, которые Паша носил с пяти лет, то с возрастом сумел отбросить все стереотипы и самостоятельно оценить Пашин ум и даже своеобразное обаяние, не яркое, как у героев-любовников, а простое, скромное и очень порядочное, если обаяние, конечно, может быть таким.

– Ну ты как? Запомнилось что-то? – спросил Паша, когда они решили закончить на сегодня.

Дима мысленно прокрутил все события, начиная с основания династии Рюриковичей, и кивнул:

– Вообще-то да… Ты знаешь, я ведь историю когда-то хорошо знал. Ты мне рассказываешь, и все встает на свои места. Как будто пыль стряхнули.

Паша искренне улыбнулся. Он боялся, что будет слишком нудным, Дима заскучает, и он не сумеет ему помочь подготовиться к экзамену.

– О, вот вы где! – Надя села в кресло напротив Димы и сказала подошедшему официанту: – Мне, пожалуйста, бутылку воды и карбонару. Воду сейчас.

Дима поймал Пашин взгляд и незаметно указал на включенный экран телефона. Ровно пять вечера.

– Ты откуда такая взбудораженная? – спросил Паша, оглядывая Надю.

Ему было странно видеть ее не в школьной форме или вечернем платье, а в простых джинсах и свитере. На щеках ее играл румянец, а волосы немного растрепались. Раньше в мыслях своих он почему-то представлял ее мылом – такой же идеально чистой, светлой, без единой бактерии. А сейчас вдруг подумал, что она не мыло никакое. С чем она ассоциировалась у него теперь, он затруднялся определить, но румянец, по его мнению, ей шел невероятно.

– С балета, страшно голодная, три часа занималась.

Когда официант поставил перед ней бутылку воды и стакан, Надя тут же выпила все, что было.

– Давайте начнем, – сказал Дима, – хочется еще и отдохнуть в субботу.

– Ты как будто сильно устаешь. – Надя немного приподняла бровь.

Дима посмотрел на нее. Сначала он хотел ядовито съязвить, чтобы у Нади больше не возникало желания думать, что она все знает про жизнь человека, но по ее глазам он увидел, что обидеть его она не хотела, просто работала с фактами: у его родителей есть бизнес, и весь десятый класс он не вылезал с вечеринок. О том, что ситуация в корне изменилась, Надя не знала, а он решил, что посвящать ее в это и сейчас не стоит.

Паша стал нарочито медленно собирать со стола учебники и все материалы, по которым они с Димой занимались. Потом официант принес Наде ее карбонару.

– Ты поешь сначала, потом начнем. Для эксперимента нужна ваша сосредоточенность, – сказал Паша и, увидев, что Дима что-то хочет возразить, быстро продолжил: – Понимаю Диму, кстати. Тоже в субботу люблю после школы прийти, бросить сумку и почитать или фильм посмотреть. До понедельника еще целый день – красота!

– Идеально было бы, если бы составители расписания имели совесть и не ставили шесть уроков в субботу, три из которых физика, математика и русский, – хмыкнул Дима.

Надя ела и молчала. Ела она красиво, большинство заталкивает еду в рот как-то отвратительно, а у нее хорошо получалось: спокойно, эстетично, как у леди.

– Зачем вы так мелочитесь, – она прожевала и подала голос, – я давно недоумеваю, за какие грехи нам шестидневная школьная неделя. Вот была бы пятница, как у всех нормальных людей, последним учебным днем.

Паша пришел в восторг, как идеально повернулся разговор.

– И как бы ты тогда провела свободную субботу? Что бы сделало этот день идеальным? – спросил как можно более непринужденно, чтобы ребята не заподозрили ничего.

Надя жевала и думала, что ответить. Дима сидел, откинувшись на спинку кресла, и смотрел на Надю. Пашу радовало, что он хотя бы не открещивается от разговора.

– Во-первых, идеальным день может быть только в конце мая. Когда ты влюблен в предстоящее лето и легко вдыхаешь теплый весенний воздух, осознавая, что скоро каникулы. Я встала бы в пять утра. – Надя бросила быстрый настороженный взгляд на Диму. Боялась, что он снова начнет комментировать, но он молчал. – Всегда встаю рано весной и летом, когда солнечный день длинный. Зимой не могу, сил нет… А после подъема растяжка, конечно. А потом вышла бы в кафе (у нас около дома замечательное кафе, мое любимое), чтобы выпить горячего кофе со сливками и круассаном. По-другому завтракать я не люблю, а мама заставляет… И вот уже после можно окунаться в водоворот дел: сходить на тренировку или почитать, или иностранным языком заняться. Главное, чтобы без спешки, в которой даже свои мысли не слышишь… А у вас как?

Паша ликовал. Едва ли Надя ответила бы так же, если бы он задал этот же самый вопрос в формате эксперимента. Теперь очередь Димы. Он пошевелился, сделал глоток уже остывшего чая.

– Не думать о делах – вот это идеальный день. Когда ты просыпаешься, пытаешься вспомнить, сколько сегодня тебе нужно успеть сделать, и понимаешь, что день свободен. И завтракать можно час, и фильм посмотреть, не боясь никуда опоздать. Ничего не надо, только ощущение выходного в голове, – сказал он.

Они замолчали, Надя ела свою карбонару.

– Паш, начинай уже свой эксперимент, – сказал Дима пару минут спустя, – сколько можно тянуть.

Паша открыл сумку и порылся. Потом достал все, что в ней было – несколько учебников и конспекты – и еще раз засунул голову в сумку.

– Мне очень неудобно, – Паша выглядел ужасно смущенным, – но я забыл дома листы с вопросами.

– Потрясающая безалаберность. Надя, фас! – И Дима внимательно посмотрел на нее.

– Дима, у меня к тебе простая просьба: пожалуйста, не сравнивай меня с собакой. Как считаешь, не перебор с моей стороны просить о таком?

– Еще раз извините меня, я правда как-то сглупил, – сказал Паша, от стыда не зная, куда деть глаза.

– В интернете их найти можно? Это же из журнала какого-то, – спросил Дима.

– Я там вопросы местами поменял, чтобы от меньшей откровенности к большей шли, чтобы логично было.

– Ну тогда по домам, что еще тут можно сказать.

Официант принес счет.

– Пополам? – спросил Дима у Паши.

Тот кивнул.

– Подождите, у меня тоже есть…

Надя хотела достать деньги из сумочки, но Паша ее остановил:

– Не нужно, убери.

Дима быстро глянул, сколько стоила паста. Раньше он с легкостью бы приложил карту к терминалу, не задумываясь, но сейчас, когда каждый поход в кафе – это три часа работы, в душе его появилось смятение. Ему было жалко платить за то, что он не ел. Секунду посомневавшись, Дима тряхнул головой: «Докатился, девушку угостить жмусь! Получается, я сомневаюсь, что смогу каких-то триста рублей заработать еще?»

– Благодарю, – искренне улыбнулась Надя. Ей был приятен такой знак внимания.

Из кафе вышли вместе и, хоть разошлись в разные стороны, Пашу не покидало ощущение, что все немного оттаяли.

Глава 5

Когда ты в последний раз пел в одиночестве? А для кого-нибудь другого?

Надя открыла дверь и крикнула:

– Мам, я дома!

– Иди на кухню, – послышалось из глубины квартиры.

Надя сняла плащ, аккуратно повесила его на вешалку, пригладила волосы.

– Где ты была так долго? – спросила румяная от готовки мама, когда Надя появилась в дверном проеме огромной кухни.

– Сначала балет, а потом… А что ты делаешь? И папа где?

– Папа? Работает, я же говорила, у него крупный заказ от государства, поэтому на какое-то время мы его потеряли.

– Если хоть один вечер субботы выпадет из рабочего графика, все рухнет, да?

Мама, удивленная едва различимым скепсисом и ядом в Надином голосе, обернулась.

– Солнце мое, а ты хотела с ним вечер провести, да? Не злись, он для нас работает, ты же знаешь. Сейчас я пасту приготовлю, в духовке вишневый пирог, хочешь, пойдем с ужином в гостиную и фильм посмотрим? Какой хочешь? Проведем вечер вместе, согласна? – Мама подошла к Наде и легонько провела по ее щеке ладонью. – Или я не котируюсь и нужен только папа, как в детстве?

Надя улыбнулась. Мама всегда в шутку припоминала ей период ее раннего детства, когда Надя ходила хвостиком за ласковым и добрым папой и даже спать ложилась только при условии, что именно он придет ее поцеловать перед сном.

– Что ты, мамочка, ты всегда котируешься.

– Ну и чудно! Иди включай, а я пока все принесу.

Мама принесла много вкусностей, и, укрывшись одним пледом, они устроились на диване, кино началось.

– «Весна на Заречной улице»? Снова? Надюш, который раз ты уже смотришь этот фильм?

– Я его люблю.

Они принялись за пасту.

– Вкусно? – чуть-чуть волнуясь, спросила мама. Она всегда с трепетом относилась к своим творениям, любила, чтобы все было сделано хорошо: картина ли, еда ли или же дочь. Дочерью она, конечно, гордилась и искренне считала, что на свете нет девочки более замечательной, чем ее Надюша.

– Очень. – Надя голодной не была, но расстраивать маму не хотелось.

Какое-то время они были поглощены сюжетом кинокартины, потом Надя спросила.

– А почему ты уверена, что папа любит тебя?

Мама удивилась, и теплый ее взгляд заволокла строгость:

– Что за вопрос, Надя?

– Да нет, я ничего не имею в виду и не намекаю. Я спрашиваю просто. Ты же что-то чувствуешь такое в папе, что понимаешь: да, он меня любит? Или нет?

Мама просветлела:

– А ты влюбилась, да?

– Да нет же, мама, ну просто…

– Почему я уверена в его любви? – Мама едва заметно пожала плечами. – Не знаю, что тебе сказать. Просто знаю, по поступкам вижу, по тому, как он общается со мной… Ну ты ведь тоже чувствуешь, что он тебя любит.

– И ты в его любви никогда не сомневаешься? Даже когда он в субботу вечером идет на работу?

– Надя, такой вопрос мне не нравится!

– Да нет же, не намекаю, просто спрашиваю…

– Семья, Надя, это вера друг в друга, в близких людей. А у нас хорошая семья, верно? Как ты считаешь?

Надя сделала вид, что внимательно смотрит фильм, но, чувствуя настойчивый мамин взгляд, вынуждена была ответить:

– Хорошая, конечно…

Дима сразу прошел в свою комнату и достал из сумки конспекты, хотел повторить. Дверь не закрыл, поэтому папа по пути на кухню зашел к нему в комнату и сел на кровать.

– Учишь?

– Учу.

– Работа как? Платят?

– Платят, на учебу хватает.

– Ну хорошо, если так.

Папа еще немного посидел и со вздохом поднялся. Для Димы учебник в руках был спасением и минутами сладкого забвения, ведь нужно было волноваться за судьбу Руси, на которую напали монголо-татары, а не за свою собственную. После разговора с папой он уткнулся в книгу, только бы не расстраиваться и не бояться за будущее своей семьи.

Папа в последнее время сдал, как и мама. Они как будто оба стали слабоумными детьми, с удивлением смотрящими на солнце и весь окружающий мир. Диме хотелось встряхнуть их, а потом умолять снять с него груз ответственности и позволить последние школьные месяцы провести в беззаботности и спокойствии, но Дима все больше уходил в себя и включал наушники, когда папа приходил домой после очередной неудачной попытки выкарабкаться из долгов и тихо переговаривался с мамой на кухне, решая, на чем еще можно сэкономить.

«Хватит строить бизнес-планы, от которых нет никакого толка, просто пойди уже куда-нибудь работать! Ничего, люди и на зарплату дворников живут, ничего! Но работать нужно, а не просто стараться снова запрыгнуть на крышу небоскреба, оказавшись внизу, на асфальте», – думал Дима каждый раз, когда видел понурого отца, и ничего не мог поделать со своей рухнувшей верой в сильного папу, приказам которого нельзя не подчиниться.

Через полчаса, устав от информации и зубрежки, Дима открыл группу своей гимназии и, немного посомневавшись, стал искать Верочку. Перешел на ее страницу. Фотографий мало: несколько с подругами и одна – на которой Вера в забавном колпачке стоит с тортом и цветами. Дима улыбнулся. Настолько простой и милой показалась она ему здесь, что он, толком ничего не обдумав, подал заявку в друзья и тут же закрыл приложение, чтобы не изводить себя ожиданием. На кухне родители снова зашептались. Когда мама сказала: «Ничего-ничего, как-нибудь выкрутимся», Дима вставил наушники и попытался вникнуть в текст учебника.

«Я все сделаю сам! Сам всех вытащу!»

Озадаченный насущными делами, он даже не заметил, что его заявка в друзья была принята.

В школу Паша пришел пораньше, чтобы обсудить с директором свой эксперимент.

– Он занят, молодой человек, зайдите позже, – сказала секретарь.

Попробовал после обеда и снова получил тот же ответ. Долго кружить вокруг кабинета директора как ястреб Паша не мог. После уроков он должен был помогать Диме с историей, поэтому спросил:

– А записать на прием вы меня можете?

– Учеников не записываем. Обычно он сам вызывает.

– Но мне срочно, он знает.

– Ну разбей окно!

Паша едва сдержал себя, чтобы не хлопнуть дверью приемной. «Что за женщина такая! Пять минут пообщался и уже начинаю понимать Раскольникова».

Дима ждал его в библиотеке, обложившись книгами. До контрольной осталось пять дней, поэтому заниматься они решили как можно чаще.

– Как успехи? – спросил Паша, с тяжелым вздохом опускаясь на стол напротив.

– Смута.

– В смысле период в русской истории?

– Вообще – да, но понимай как хочешь, – отозвался Дима.

– Ладно, поехали.

Паша открыл учебник. Они занимались около часа, и, когда Паша уже закончил рассказывать про правление первых Романовых, Дима вдруг сказал:

– Я, знаешь, понял, что очень плохо представляю себе, как происходило сражение с монголо-татарами на Куликовом поле.

– Ну ты, конечно, и отбросил нас сейчас назад.

Паша вырвал из тетради лист и принялся рисовать, но в библиотеку вплыла Надя, и он прервался. Паша сам удивился, что в голове его возникло именно такое слово – «вплыла», но по-другому Надины движения и то, как она по привычке вытягивала при ходьбе носочки туфель, как будто исполняла балетное па, назвать было нельзя.

– Паш, ты чего застыл-то? – услышал он Димин голос.

Паша продолжал смотреть на Надю. Вот она положила на стойку перед библиотекарем три толстые книги и расписалась в своей карточке, вот заправила прядь волос за ухо, и на свету игриво блеснула маленькая золотая сережка, которую почти никогда не бывает видно. Паше захотелось улыбнуться отчего-то. Надя застегнула сумку и окинула читальный зал взглядом. Увидела их с Димой и подошла.

– Привет, что делаете?

– Историю учу, Паша помогает, – ответил Дима, быстро взглянув на нее, и уткнулся в тетрадь.

Паша удивился, как это ему не захотелось подольше посмотреть на ее румянец и мелькающую в копне темных волос золотую сережку.

– Мы почти закончили, можем потом экспериментом заняться, – сказал Паша.

– Что ты, – Надя покачала головой, – у меня балет.

– Да, я тоже занят, – отозвался Дима.

– Тогда в субботу?

– В субботу, если листы с вопросами принесешь. – Дима усмехнулся и, положив карандаш за ухо, стал что-то читать.

Паша вдруг вспомнил, на чем они остановились, и у него возникла великая педагогическая идея – показать наглядно расположение войск и их действия.

– Надя, побудешь русским войском? – спросил Паша, а потом быстро добавил: – Хочу объяснить Диме, как развивалась битва. Это недолго.

Надя немного помедлила, а потом кивнула.

– Ты встань вот здесь, – сказал Паша, осторожно беря ее за локоть, – а я буду тут. Дима, смотри внимательно… Надя, кинь в меня чем-нибудь, это будет обозначать первую схватку.

По воздуху пролетела какая-то тетрадь.

– Что это ты увернулся? – заинтересованно подняв бровь, спросил Дима.

– Потому что поражения монголы еще не потерпели.

– Ничего, Надя, не расстраивайся, скоро битва подойдет к концу, и сможешь зарядить в Пашу чем-нибудь тяжелым, а он не будет иметь права увернуться, потому что русские победят, – весело сказал Дима.

Наблюдая за импровизированным театром военных действий, за Надиной улыбкой, за летающими тетрадками и Пашиными кривляньями на полу, обозначающими поражение монголо-татаров, он вдруг почувствовал себя очень счастливым и совершенно свободным от всяких забот.

– Теперь понял? – спросил Паша, поднимаясь с пола.

– Почти! Надь, а можешь вон ту увесистую книжечку еще раз в Пашу запустить, чтобы я наверняка уяснил, как русские победили.

– В учебнике прочитаешь, чтобы уяснить, – ответил Паша и отряхнул школьные брюки.

Надя, порядком развеселившаяся во время «военных действий», рассмеялась, потом заулыбались и мальчики.

– Не шуметь! – сказала библиотекарь, вынырнувшая из лабиринта стеллажей.

С улыбками ребята вышли в коридор и, посмеиваясь, направились на улицу.

Глава 6

Если бы ты мог проснуться завтра, обладая каким-то умением или способностью, что бы это было?

Будильник разбудил Надю в шесть утра. Сейчас, в конце апреля, солнце вставало рано, и Надя брала с него пример. Первого урока не было, поэтому она дольше, чем обычно, растягивала одеревеневшие после сна мышцы. Потом Надя тщательно помыла голову и тело: ее любимым запахом был запах чистоты. Духи она терпеть не могла. Мама говорила, что женщина должна иметь свой, особый аромат, чтобы запоминаться, а Надя упрямо отвечала: «Каждая выливает на себя флакон, так что среди всего этого разнообразия мой аромат простого мыла очень западает в память». Мама качала головой, мол, потом поймешь, и брызгала на себя «Шанель № 5». Надо сказать, что Надя всегда с удовольствием оказывалась в маминых объятиях и вдыхала запах ее духов, но это только потому, что маму она обожала, а мама выбрала отличные духи. А вот от объятий своей тети Надя всячески уворачивалась, потому что пахла та как цветочная клумба после дождя, только еще слаще.

Надя прихорошилась и прошла на кухню. Мамы там не было. Она всю ночь писала картину в мастерской, которая находилась в одной из комнат квартиры, и сейчас спала. Папа тоже только что ушел на работу, Надя слышала, как хлопнула входная дверь.

Надя решила: раз уж появилась возможность, надо позавтракать так, как она всегда рисовала в мечтах – выпить кофе и съесть круассан в кофейне, которая находилась во дворе. Накинув легкий плащ, Надя выскочила в подъезд и быстро спустилась вниз. На улице она глубоко вздохнула и улыбнулась яркому и теплому солнцу.

Размахивая шелковым платочком, который схватила перед уходом, да так и не повязала, она пересекала двор, как вдруг заметила папин автомобиль. Он стоял у шлагбаума, окно было опущено, папа улыбался, разговаривая с молодой соседкой с третьего этажа. Надя замедлила шаг. Папа что-то сказал, а соседка рассмеялась. Потом шлагбаум открылся, папа уехал, а соседка пошла дальше.

– Здравствуй, Надюша, – сказала она с улыбкой, поравнявшись с Надей.

Надя почувствовала досаду, ее сердце сжималось так же, как и губы.

– Доброе утро, – все-таки ответила она и решила, что пойдет сразу в школу. Завтракать расхотелось.

Дима шел неспешно. Погода радовала, об уроках думать не хотелось, но усилием воли он заставлял себя прокручивать в голове исторические события и вспоминать даты.

На крыльце школы какая-то девочка с учебниками в руках пыталась открыть дверь. Дима придержал.

– Спасибо, – сказала девочка, и тут он узнал Верочку.

– Привет, – на автомате сказал он.

– Ой, это ты! Привет!

Они остановились в холле перед турникетами.

– Ты куда такая нагруженная?

– Да решила сдать учебники за девятый и десятый классы, лежат без дела, я о них забываю, а сегодня попались на глаза, – проговорила она быстро, а потом замолчала.

– Вам тоже сегодня ко второму?

– Нам? А, нашему классу. Да, ко второму.

Диме очень не хотелось отрываться от Верочкиных глаз. В который раз он с удивлением замечал, что они чудо как хороши – карамельные, лучистые.

Входная дверь открылась, и в холле показалась Надя. Дима не сразу заметил ее. Только когда она стала непривычно громко для нее доказывать охраннику, что она не опоздала, а просто пришла по расписанию ко второму уроку, он оторвался от Верочкиного лица и посмотрел на одноклассницу.

– Вот! – Надя указала на Диму. – Он со мной в одном классе, спросите у него.

– Да почем я знаю, может, вы прогуливаете оба.

– Боже мой!

Диме показалось, что Надя сейчас заплачет от злости. Он уже заметил, что сегодня она отошла от роли Снежной королевы. Волосы ее лежали в беспорядке, губы покусаны, а глаза темнели так, будто внутри у нее настоящая буря.

– Вы можете посмотреть наше расписание там, на стенде, – сказала он, чтобы помочь. – 11-й «а», нам ко второму.

– Да, и 11-у «б» тоже, – добавила Вера.

Когда охранник, не имея больше аргументов для спора, разрешил им пройти через турникеты, Вера ушла в библиотеку, и Дима сообразил, что нужно было помочь ей донести учебники. «Тяжелые ведь, а она такая хрупкая. Вот дурак!» – думал он. Надю тоже как ветром сдуло, поэтому до кабинета, где будет следующий урок, он шел в одиночестве и сожалел, что не помог Верочке с книгами.

Надя старалась держать себя в руках в школе, и у нее это получилось бы, если бы не дядя Вова. Слишком явная антипатия охранника доконала ее, и оставшееся до урока время она проторчала в женском туалете. Глубоко дышала, старалась успокоиться. «Кто бы мог подумать, что меня так легко вывести из равновесия», – подумала она.

В классе к ней пристала Даша Семенова.

– Ой, Надюш, у тебя немного размазалась тушь.

«Надо же, была в туалете, а в зеркало заглянуть не додумалась», – мысленно, но совсем не по-доброму усмехнулась Надя.

Она открыла фронтальную камеру и принялась поправлять макияж. Сильно Надя никогда не красилась, считала, что ей ни к чему – и так хороша.

– У тебя все нормально? – осторожно спросила Даша. – Ты сегодня немного…

– Какая? – пожалуй, получилось чуть злее, чем хотелось.

– Взбудораженная и как будто несчастная.

– Тебе кажется.

– Наверное.

Надя была поглощена своими переживаниями, поэтому, даже заметив, что Дашу задела ее резкость, не нашла в себе сил сгладить углы.

К обеду добрая и необидчивая Даша уже забыла про утреннюю стычку и стала болтать о платье для выпускного. Надя честно терпела и даже радовалась, что от нее не требуется никакого участия в беседе, кроме «ага» и «угу», но потом она почувствовала неподъемную усталость.

– Хочу побыть одна, – не стала церемониться Надя и отсела в столовой за пустой стол.

Угрюмо болтая ложкой в стакане с чаем, она думала о произошедшем утром и не знала, как взять себя в руки. Вдруг рядом с ней на стул упала чья-то сумка. Она подняла голову.

– Привет, мы тут хотим историю немного повторить, пока обеденный перерыв, не против? – сказал Паша.

И если Пашина искренняя вежливость могла смягчить Надино сердце, то Дима, беспардонно уже расположившийся на стуле рядом, заставил ее холодно сказать:

– Нет, я против. Найдите себе другой стол.

– Какой? – Паша оглянулся, а за ним и Надя.

Столовая превратилась в муравейник из старшеклассников и учителей.

– Да садись, она сейчас покипит и остынет, – махнул рукой Дима.

Надя встала, распрямив спину:

– Я-то остыну, а твое дурное воспитание будет и дальше отвращать от тебя людей, – и потянулась за сумкой.

– Стой, не нужно, – сказал Паша, перехватывая ее руку, – мы уйдем, если очень мешаем. Дима, давай в коридоре посидим…

Надя посмотрела в добрые светлые глаза одноклассника, которые прикрывали стекла очков, и впервые за весь день ей стало немного легче.

– Хорошо, оставайтесь, все нормально. – И она опустилась на стул.

Какое-то время она прислушивалась к Пашиным объяснениям по истории, прерываемым жеванием школьной еды, а потом спросила:

– А чего вы в обед-то занимаетесь, а не после уроков?

– У меня дела сразу после уроков, – сказал Дима, внимательно вчитываясь в текст учебника.

– А у библиотекаря тоже обед, поэтому мы так… – добавил Паша.

– Понятно.

– Бесит меня историчка! – сказал Дима, устало потерев лоб. Надя вдруг заметила, что он сегодня какой-то замученный. Или он уже давно так выглядит, а она просто не обращала внимания? – Педагог никакой, а требует, как со студентов истфака.

– Может быть, не нужно было прогуливать, – резонно заметила Надя.

– Да нет! Просто преподавать умеют единицы! – Дима повернулся к Наде. – Когда я в первом классе хотел доказать всем, что можно научить говорить кого угодно, я стал тренировать моего бедного хомячка Георгия. И родители, и учительница наша тогда только головой качали и смеялись, но никто не сказал мне, что это невозможно, и они даже объяснять не стали почему. Уже тогда я понял, с какими плохими педагогами мне предстоит взрослеть. Ну и почему вы хихикаете?

Надя искренне старалась скрыть улыбку, но увидела насмешливый Пашин взгляд и захохотала.

– Бедный-бедный хомячок Георгий, – нарочито серьезно сказал Паша, а в глазах его плясали чертики.

Дима покачал головой и стал дальше учить историю. Через несколько минут он снова поднял голову от учебника:

– Нет, я правда больше не могу. Надо, чтобы все немного утряслось и разложилось по полочкам. Вот бы кто-нибудь уже придумал машину времени, чтобы с удовольствием во время урока запрыгнуть в «ДеЛориан»^[1] и поехать повторять Древнюю Русь.

Паша встрепенулся и осторожно поддержал тему:

– Тогда это было бы слишком просто. Ну… ну как фото сделать, и никто не относился бы к этому с таким трепетом и интересом. Хотя да, способность перемещаться сквозь эпохи никогда бы не помешала.

– Специально для вас придумали «Эффект бабочки», – вставила Надя.

– Как будто ты бы не хотела станцевать вальс на балу у Екатерины Второй, – сказал Дима.

– Не хотела бы, терпеть не могу корсеты, само изобретение этих пыточных орудий женского гардероба меня оскорбляет.

Паша пришел в восторг от удачного стечения обстоятельств и задал еще один вопрос из тридцати шести:

– Ну хорошо, а если бы ты проснулась завтра, обладая каким-то умением или способностью, что бы это было?

Надя задумалась.

– Так, – взгляд ее помрачнел, – хотела бы уметь показывать людям, как они важны друг другу. Не знаю, как это одним словом описать.

Паша вгляделся в ее лицо. Как только он увидел ее сегодня, сидящую одну за столом с понурой головой, ему показалось, что у нее что-то случилось. И сейчас, услышав ее ответ, он понял, что Надю что-то тревожит, и испытал непонятное для себя желание как-то ее приободрить, может быть, даже обнять…

– А ты, Паш? – Он очнулся, когда Надя легонько дотронулась до его руки. – Ты бы какую способность себе хотел?

А вот отвечать на вопрос, который поспособствует сближению, в его планы не входило, но он все-таки, немного посомневавшись, сказал:

– Быть уверенным в себе, в своих идеях – в науке необходимая вещь.

Ребята кивнули, немного помолчали, а потом прозвенел звонок.

Глава 7

По-твоему, какая тема слишком серьезна, чтобы шутить об этом?

На репетиции Надя себя не щадила, напрягала мышцы ног так, словно они ей больше не понадобятся, и не позволяла себе хоть на секунду ослабить задеревеневшие от долгого удерживания на весу руки.

– Сегодня снег пойдет, у Строгановской наконец получилось сделать пируэт на пальцах! – сказала Ольга Николаевна, когда Надя выполнила па и не пошатнулась.

Девочки захлопали, а Надя шутливо поклонилась.

После тренировки в раздевалке балерины гудели.

– Помассируйте мне кто-нибудь голову, у меня волосы болят!

– Салахова, у тебя есть дезодорант?

– Девочки, а кому в какую сторону сейчас?

Надя неспешно переодевалась, слушая эту успокаивающую болтовню. Если до занятия она чувствовала себя загнанным и раненым зверем, мечущимся туда-сюда в замкнутом пространстве, то сейчас злоба и уныние оставили ее, остались только грусть и усталость, которые, Надя надеялась, уйдут со сном.

Мамина машина стояла там же, где и обычно, а сама мама, одетая в светлый плащ, гуляла неподалеку: дышала весенней свежестью. Надя подошла к ней и, как и всегда, подставила щечку под ласковую мамину ладонь.

– Как день прошел, доченька? – спросила мама уже в машине.

– Хорошо, у меня получился пируэт наконец-то.

– Надо же! Долго работала над ним?

– Достаточно, пришлось потрудиться.

– Какая ты умница, горжусь тобой, Надюш!

Заиграла хорошая песня, и Надя откинулась на спинку сиденья. Закатное солнце заливало ее лицо золотыми лучами. На улице уже было совершенно сухо, и люди осмелились убрать зимнюю одежду практически на вечность (ведь лето почти всегда ощущается как целая прожитая жизнь).

– Надь, а у тебя сестренка или братик будет, – услышала она как сквозь сон.

– Что?

Мама улыбалась, глядя на дорогу:

– Вчера все подтвердилось.

Надя растерялась. Она знала непростую историю своего рождения. Родители поженились рано, маме только-только исполнилось восемнадцать, а дети у них не рождались больше пяти лет: у мамы были проблемы со здоровьем. Когда Надя подросла и стала превращаться в девушку, мама отвела ее к врачу, чтобы убедиться, что в ее женском организме нет никаких отклонений от нормы. В двенадцать лет Надю, конечно, мало волновало, сможет она родить ребенка или нет в каком-то там гипотетическом будущем, но сейчас, повзрослев, Надя иногда думала, как хорошо, что у нее все в порядке.

А маме, с трудом в свои двадцать три года выносившей и родившей дочь, врачи в один голос советовали воздержаться от еще одной беременности. Какое-то время родителям было действительно страшно снова ступать на этот путь, но сейчас, когда прошло почти столько лет, они справедливо рассудили, что медицина шагнула вперед, да и деньги для того, чтобы быть под присмотром у лучших врачей, появились, и они решили попробовать снова.

– Папа твой не верил, пока я к врачу не сходила и не принесла ему справку, – говорила мама. – Ох, Надя, как мы счастливы! Я всегда хотела большую семью, а тут видишь, как вышло… Ты кого бы хотела: сестренку или братика?

Надя замялась, а потом искренне улыбнулась:

– Девочка уже есть, значит, нужен мальчик.

– Значит, мальчик!

Уже дома, зайдя на кухню, Надя увидела несколько больших пакетов с едой из ресторана.

– Мы будем праздновать? – удивленно спросила она папу, роющегося в холодильнике.

– Знаешь уже? – его улыбчивое и радостное лицо показалось из-за дверцы.

– Знаю.

– Как думаешь, мальчик или девочка? Хорошо бы, чтоб пацан, принцесса-то у нас уже есть.

– Я балерина, папа, – засмеялась Надя.

Папа достал бутылку молока и сделал глоток.

– А еды так много куда?

– Это? – Папа мотнул головой в сторону ресторанных пакетов. – Декабристовы зайдут на ужин. Мы с ними по-человечески уже тысячу лет не общались, все работа, работа. Хочется нормально посидеть, без всей мишуры. Мы и Лариных звали, но они не могут, сына старшего в аэропорт отвозят.

– А мне нужно присутствовать?

– Если Дима будет, да, а то невежливо…

Надя кивнула. Она пока не определилась, хочет видеть Диму или нет. Последнее время он казался ей уже не таким чужим и параллельным, а радость по поводу скорого прибавления совсем размягчила Надино сердце и сделала его способным любить всех и вся.

Дима в который раз сбросил мамин вызов. Он не мог ответить, потому что стоял с человеком, заказавшим доставку на дом, на лестничной клетке и ждал, когда выползет ленивый чек.

Уже в лифте Дима попытался расслабить напряженные плечи, на которые постоянно давил рюкзак, где лежали коробки с едой, а потом набрал мамин номер.

– Димочка!

– Да, что? – устало отозвался он.

– Милый, мы с папой в гости к друзьям собираемся, ты с нами пойдешь?

Дима помотал головой, а когда сообразил, что мама его не видит, вслух сказал:

– Нет, я приду домой и спать лягу.

Когда мама начала снова жалеть его, так тяжело работающего, он поморщился и, сославшись на то, что уже подошел к дому клиента, сбросил звонок.

Теперь ему еще больше хотелось, чтобы его смена закончилась. Пустая квартира, теплый чай и кровать с одеялом казались воплощением мечты. Окрыленный возможностью побыть в одиночестве, он даже добрался до последнего клиента на двадцать минут раньше, чем обещал навигатор, и с тихой усталостью где-то в центре груди направился в сторону своего дома. Только у подъезда сообразил, что этим утром, проспав, вылетел в школу, не захватив ключи, справедливо рассудив, что мама всегда дома по вечерам.

Тихая усталость превратилась в давящее на плечи отчаяние.

– Мам… – сказал он в трубку. Там слышался смех. – Ключей нет у меня. Не взял…

– Боже мой, как ты теперь? – Дима слышал, как у нее все стали спрашивать, что случилось, а мама им сказала: «Ключи забыл». – Дим, а ты сюда приезжай, не ждать же тебе у подъезда. Мы у Строгановских, ты знаешь, куда идти. Что? Подожди. – Мама слушала, как кто-то рядом с ней ей что-то говорит. Диме показалось, что это Надин папа. – Дим, за тобой сейчас водителя пришлют, ночь уже, общественный транспорт редко ходит.

Личный водитель. Когда-то такой был и у их семьи.

– Да не надо, доберусь…

– Доберешься? – заволновалась мама. – Точно все нормально?

– Нормально, мам, не дергайте человека.

С тех пор как Дима стал работать, он по-другому посмотрел на труд окружающих его людей. И если какой-нибудь нетерпеливый покупатель мог хамить молодому, только устроившемуся на работу кассиру, Дима не позволял себе подобного.

Добрался он до премиальной многоэтажки только спустя сорок минут. Трамваи действительно ходили редко, пришлось идти пешком. Дверь Диме открыла Надя. Она была в бежевых широких домашних штанах и объемном кардигане.

– Привет, – улыбнулась Надя и взяла у него плащ.

Диме показалась, что ее радушие, проявившееся всего лишь в одном слове, добавило ему немного сил.

– Ты голодный? Пойдем на кухню.

– А мы можем у тебя посидеть? Я устал…

Надя кивнула и заправила прядь волос за ухо, обнажив маленькую золотую сережку. Дима хоть и едва мог дышать от усталости, все же отметил, что вот такой – домашней и милой, без своей брони – Надя стала совсем другой, какой-то… Он не мог точно сформулировать, но ему хотелось ее разглядывать и наслаждаться тем, что он видит.

– Только еды надо взять. Пойдем. – Она махнула рукой и скрылась за углом.

– Здравствуйте, – сказал Дима, заходя в столовую.

На него тут же обрушилось доброжелательное:

– Привет, привет!

– Как добрался?

– Кушать будешь?

Надя взяла тарелку и стала щедро накладывать в нее большие кусочки разных блюд.

– Мы у меня посидим, ладно? – сказала она маме.

– Сидите, конечно. Можешь торт взять, он в холодильнике на кухне.

А пока Надя выискивала, чем еще можно угостить Диму, разговор за столом продолжился.

– Так как вы теперь? Какие долги осталось погасить?

Дима увидел, как Надя подняла голову и удивленно посмотрела на его родителей.

– Да пока крутимся, ничего, нормально.

Дима сжал челюсти. Он не сомневался, что пазл у Нади в голове сложится правильно. Он ждал, что вопросы она начнет задавать, как только они окажутся наедине в ее комнате, но Надя тактично молчала.

Во время еды Дима беззастенчиво оглядывал ее комнату. Большая, светлая, с огромной кроватью на возвышении. Около рабочего стола на полках стояли кубки и грамоты.

– Это за что? – спросил он, указывая на них.

– За балет.

– Точно!

Он вспомнил, что Надя несколько раз упоминала, что занимается балетом. Он ее слушал, но, видимо, не слышал и не считал важным запоминать то, что она говорит. А сейчас ему вдруг показалось, что он теперь точно не забудет про Надю-балерину.

– А ты откуда так поздно идешь? – спросила Надя, как ему показалось, наобум, лишь бы поддержать разговор, но, сама того не подозревая, попала прямо в цель.

– Дела были.

Надя села в кресло напротив него и подобрала под себя ноги.

– У тебя когда контрольная по истории, или к чему вы там с Пашей готовитесь постоянно?

– В эту субботу.

– А потом все? Уроки прекратятся?

– Нет, Паша мне еще с экзаменом обещал помочь.

Замолчали. Надя пила чай, Дима ел. Случайно, потянувшись за своей кружкой, он задел мышку Надиного ноутбука, стоящего тут же, на чайном столике, и экран загорелся.

– О, ты «Друзей» смотришь? – спросил он.

– Да, люблю серию перед сном…

– Сезон какой?

– Первый, но я уже по десятому кругу. Хороший сериал.

– Хороший, – согласился Дима, а потом предложил: – Включи, давай глянем, а то я так устал, хочется немного мозг разгрузить.

Надя кивнула и нажала на пробел. Чтобы смотреть было удобно, им пришлось подвинуть свои кресла поближе друг к другу. А поскольку торт они взяли, а тарелки – нет, есть приходилось из одной емкости. Так и устроились: Дима держал огромный торт, оперевшись на подлокотник, находившийся ближе к Надиному креслу, а Надя в симметричной позе лениво ковыряла ложкой в десерте и пила чай.

– Ой, не люблю эту серию, – сказала Надя через несколько минут. – Давай переключим.

– Почему?

– Тут у них бабушка умерла, помнишь? Мне не нравится, как они над смертью шутят. Это единственная серия, которую я всегда проматываю. Неприятно.

– Они ведь не над смертью шутят, они очень светло показывают, что, даже если такое несчастье случается, надо вспомнить то хорошее, что было связано с этим человеком, и жить дальше.

– Все равно, – поморщилась Надя, – мне неприятно. Смерть – это вещь сакральная… Если уж над ней можно смеяться, то над какими, по-твоему, вещами нельзя?

Дима задумался.

– Наверное, над жестокостью. Насилием, например, избиением, терроризмом. Тут совсем не смешно.

Пока Дима говорил, Надя уже нажимала на клавиши на компьютере, переключая серию.

– Знаешь, мне кажется, над пороками смеяться можно и нужно, а над тем, что уродует не только твою душу, но и жизни других, – нельзя. Я не стал бы смеяться на стендапе, посвященном войне, например. У меня прадедушка воевал, а потом историю в институте преподавал. Он мне столько рассказал, что губы в улыбке ни за что не растянутся.

– Как думаешь, когда-нибудь будут смеяться над войной? – спросила Надя.

– Не знаю, страшно слишком.

– Ну ведь про Наполеона и Москву шутят. А там тоже страшно было. Комедия – это ведь какая-то трагедия плюс время. Забудется.

– Конечно, углы сгладятся, но как-то не смешно.

Немножко помолчали, а потом Надя снова нажала на пробел:

– Давай смотреть! Ты, если хочешь спать, не стесняйся ложись, я тебе плед могу дать, у меня здесь диван очень удобный.

Дима улыбнулся ей:

– Все нормально. А ты на торт не налегай, половины уже нет. Не боишься, что пуанты тебя не выдержат?

И засмеялся.

– Ну какой ты противный! Невероятно просто! Я теперь тебе ни кусочка не дам, верни торт! Дай сюда!

Дима прижал упаковку к себе и отломил нарочито огромный кусок. Они немного повозились, воюя вилками за десерт, а потом успокоились и стали смотреть сериал, прижимаясь друг к другу плечами и иногда перекидываясь забавными замечаниями по поводу сюжета.

Утром Паше улыбаться не хотелось. Вчера Макс уехал в аэропорт и словно забрал с собой всю силу, которая поддерживала его на пути к науке. Сегодня, чистя зубы и поглядывая иногда на себя в зеркало, Паша вновь задавался вопросом, выйдет ли из него какой-то толк.

На уроках он был рассеян, почти ничего не слушал, поэтому, когда Лидия Викторовна задала ему вопрос, он сморозил чушь и получил выговор.

– А ты, я смотрю, теряешь баллы в глазах исторички, – шутливо сказал Дима, когда они встретились в библиотеке для занятий. – «Золотая голова у мальчика», – передразнил он. – Ну что, золотая голова, давай куй мою железную башку, пока горячо.

– Еще немного сарказма, и сам будешь революции изучать.

– Так мы сегодня не в духе! Так бы сразу и сказал.

Паша посмотрел на улыбчивого Диму и вдруг понял, что не видел его таким отдохнувшим и веселым уже давно. Конечно, Дима шутил на их занятиях и смеялся, но как-то отчаянно, словно хватался за соломинку, когда тонул, а сейчас все иначе – Дима просто в хорошем настроении без всяких страхов.

Занимались они долго, подгоняемые мыслью, что уже в эту субботу Диме предстояло наверстать упущенное и исправить все свои двойки. Паша задавал самые каверзные вопросы, какие только мог придумать, поставив себя на место коварной Лидии Викторовны. Сидели до позднего вечера и иногда делали перерывы. В один из таких моментов отдыха, когда Дима смотрел расфокусированным взглядом на стену, стараясь убедить свой мозг расшириться еще, чтобы поместилось больше информации, в библиотеку вошла Верочка.

Дима весь подобрался и хотел было кинуться к ней, но потом задал себе резонный вопрос: «А зачем? Чтобы сказать просто «Привет!» и стоять как последний придурок пялиться?» Он остался сидеть, только иногда поглядывал, как она что-то обсуждает с библиотекарем, и очень удивился, когда, направляясь в сторону выхода, Верочка сказала улыбнувшись:

– Привет, Паш, и пока! – А потом взглянула на Диму и кивнула ему.

Спустя пару минут Паша потянулся и сказал:

– Ну все, отдохнули, теперь поехали дальше.

– А ты ее откуда знаешь? – спросил Дима, даже не открыв учебник.

– Кого?

– Ее. – Дима кивнул на дверь.

– Ты про Веру?

– Ну да.

– На олимпиаду городскую вместе ездили.

Паша открыл учебники и хотел было начать объяснять Диме, что такое пятилетка, как последний снова спросил:

– И какая она?

– Кто?

– Да обложка учебника, блин, на ощупь! Вера, Паш!

Паша нахмурился и помотал головой:

– Чего ты пристал ко мне с Верой? У тебя завтра…

– Да-да, помню! Но вот скажи, тебе было приятно с ней общаться?

– Да, она нормальная. Очень милая. Когда на олимпиаде у меня упали очки в коридоре незнакомого здания, она, рискуя опоздать, помогла мне их найти. Теперь мы можем вернуться к Сталину?

– Странный ты, Пашка, я теперь понял.

– С чего это?

– Я тебе предлагаю о милой девчонке поговорить, а ты мне про усатого дядьку.

Пока Дима смеялся, Паша смотрел на дверь. Ему вдруг очень захотелось, чтобы вошла Надя, которая всегда как лебедь вплывала в комнату, каким-то странным образом на уровне энергии заявляя о себе. Меркли все, если Надя просто стояла рядом. Раньше Паша не обращал на это внимания, а теперь припоминал, что на любой школьной линейке первой, на кого падал взгляд, была Надя, даже если она стояла позади всех.

– А ты что-то про нее знаешь? – услышал Паша вопрос.

– Про кого?

– Ларин, ты меня уже раздражаешь. Про Веру, про кого еще.

– Ничего я о ней не знаю, – буркнул Паша и снова потянулся к учебнику. Вдруг его осенило: – Погоди-ка! Она тебе нравится, что ли?

Дима пожал плечами и поднял вверх брови:

– Да как тебе сказать…

– Лучше не говори, я и так из-за этого конкурса научного на нервах перечитал все, что можно, про работу мозга во время влюбленности, не хватает мне еще угнетающих мыслей по поводу твоей неуместной симпатии, которая мне эксперимент может завалить.

– Да ладно тебе, Пашка, если вопросы работают, то про Веру я забуду в два счета, – беспечно сказал Дима, а про себя подумал: «Как ее можно забыть?» – Ладно, давай продол- жим.

И они на несколько часов погрузились в историю России.

Глава 8

Поделись с партнером неприятной ситуацией или смущающим моментом из твоей жизни.

Бодрой походкой Надя вошла на кухню и расцеловала обоих родителей в щеки. Последние несколько дней она чувствовала себя счастливой: папа разобрался со своими делами и рано приходил домой, а мама, окрыленная новым положением, была нежна со всеми домочадцами как никогда. Теперь их большая квартира снова начала походить на приют спокойствия, уюта и вдохновения.

– Блинчики, Надюш? – спросила мама.

– Нет, я овсянку, спасибо.

– Блинчики-то со сгущенкой. – Папа поиграл бровями.

На секунду Надя соблазнилась лакомством, а потом упрямо сказала:

– Ольга Николаевна просила придерживаться балетной диеты, скоро выступление финальное.

– Ну и ладно, – сказала мама, вставая из-за стола и разливая всем чай, – летом налопаешься мороженого зато.

Надя быстрым взглядом оглядела стройную мамину фигурку, облаченную в шелковый халат, и удивилась: как чудно устроен мир, по женщине еще не видно, а внутри у нее уже целый новый человек.

– Я побежала, – сказала Надя после завтрака.

– Тебя подбросить? – спросил папа.

– Нет-нет, я пешком, весной хорошо на улице…

Солнце приятно слепило глаза и согревало макушку. Надя чувствовала себя так хорошо, что даже предстоящий сегодня новый раунд с вопросами не пугал и не мучил ее. После того вечера, когда они с Димой почти весь сезон «Друзей» посмотрели вместе под дружный хохот, ее даже стало радовать, что Паша выбрал для эксперимента именно Диму, а не кого-нибудь совершенно чужого. Раньше Надя Диму не очень жаловала. Открыто они не конфликтовали, но больно уж были разными. Если у Нади в наушниках почти всегда играла классика и она без конца тянула ножку, чтобы подъем ее стопы удовлетворял требованиям Ольги Николаевны, то Дима, сколько Надя его знала, крутил романы с девчонками из параллели и устраивал в своей квартире самые шумные вечеринки. В общем-то, Надя не была ханжой, в его легкомысленном образе жизни ничего ужасного не видела, но она не могла спокойно относиться к Диминой расхлябанности: он забывал про свои обязательства, опаздывал на встречи и уроки, не выполнял свою часть домашней работы, если их ставили в пары, и почти никогда не считал нужным отвечать за свои слова.

Надя понятия не имела, почему, увидев Диму в своей комнате без его фирменной расслабленной улыбки и с синяками под глазами, смеющегося над шутками Чендлера, вдруг подумала: «А ведь я с ним знакома почти с самого рождения. И даже когда мы не общались, я не воспринимала его как совершенно чужого… Скорее относилась к нему как к дальнему родственнику, которого видела раз в год. Любить, конечно, не могла, но и никогда бы не назвала посторонним».

Обрывки разговора родителей после того вечера тоже не давали Наде покоя. Какие долги у Декабристовых? Почему они выкручиваются? У Диминого папы ведь банк, но Диму расспрашивать она постеснялась, а папа, когда она попробовала выведать у него подробности, строго сказал: «Не твое дело». Надя только догадывалась, что вдруг появившаяся серьезность в Димином взгляде и его вечно усталый вид – спутники каких-то серьезных проблем его семьи.

Уже подходя к школе, она увидела перед собой спину самого Димы. Полностью отдавшись своему хорошему настроению, Надя подбежала к нему и сказала:

– Привет!

От неожиданности Дима вздрогнул, а потом, бросив на нее взгляд, усмехнулся:

– Ну привет! Если мы сейчас натолкнемся на Пашу, он от счастья улетит на седьмое небо.

– Паша не сможет улететь при всем желании, он слишком отягощен багажом знаний. А у тебя ведь сегодня контрольная?

– Сегодня.

– Волнуешься?

Дима поднял уголки губ и покачал головой, но все-таки проницательная Надя увидела в его взгляде какую-то нервозность.

– Все хорошо будет, – сказала она и мысленно, от всего сердца, загадала, чтобы Димины старания были оценены по заслугам. – Ой! Смотри, что есть. – Она достала из кармана пятак и покрутила перед Диминым носом.

– И?.. – спросил он.

– Ну как, ты не знаешь разве? Это же примета! Положишь под пятку, получишь пять.

Дима смотрел насмешливо.

– Снимай давай кроссовок, – сказала Надя решительно, – я вообще мелочь не ношу, у меня все на карте, а тут видишь, завалялась, значит, знак!

– Купи себе чай в столовой и успокойся.

– Снимай! Потом мне еще спасибо скажешь.

– Да не буду я ничего… – Надя смотрела так решительно, и в глазах ее плескалось такое искреннее желание помочь, что Дима закатил глаза и, не закончив предыдущую фразу, сказал: – Хорошо, давай.

Он немного стянул кроссовок с пятки и бросил в него монетку:

– Довольна?

– Пока нет, сдашь на пять – буду довольная… Ладно, удачи, Димочка, – и легонько тронув его ладонь своей, Надя поспешила к Даше Семеновой.

Дима улыбнулся и, ни капли не сомневаясь в своем успехе, направился в кабинет истории.

Когда Паша опустился напротив Димы в кафе, последний с видом сытого кота потянулся.

– Ну как? – спросил Паша.

– Пять с минусом.

– Почему с минусом?

– А чтоб я не зазнавался, – улыбнулся Дима, а потом добавил: – Она мне после того, как я саму работу написал, задала еще кучу дополнительных вопросов. Из разряда «цвет носков Наполеона во время Аустерлицкого сражения».

– И какой был цвет?

– Паш, я пошутил. Просто детальные вопросы были.

– А, – Паша смутился, – я что-то сегодня туго соображаю.

– Да, иногда это необходимо…

Около их стола возникла улыбчивая Надя. Она сияла, как солнце на улице.

– Ну как?

Дима подмигнул Паше:

– Вот скажи мне, Надя, ты знаешь, какой цвет носков был у Наполеона в битве под Аустерлицем? – спросил он.

– Нет, не уверена, что даже Толстой это знал. А что?

– А вот Лидия Викторовна знала, – он трагично вздохнул, – и хотела, чтобы я тоже знал.

– И что она тебе поставила?

– Выгнала с позором. – Дима опустил голову, накрыв лицо ладонями.

Паша закатил глаза: «Ой, артист…», а потом бросил взгляд на Надю. Сначала в глазах ее мелькало искреннее сострадание, а потом засветилась решимость.

– Но это ведь несправедливо! Ты так готовился, а она! Да это тупой вопрос! Ни в одном учебнике… И какое вообще историческое значение имеет цвет носков Наполеона! Нужно пойти к директору, потому что Лидия Викторовна, при всем моем уважении к ее возрасту, совсем охренела. Почему ты смеешься? Паш, почему Дима смеется?

Паша не сразу смог вернуться в реальность, потому что наслаждался Надей, у которой от запала раскраснелись щеки, а в глазах светилась такая сила, что Паша не сомневался: если Надя захочет, она сможет покорить весь мир и сделает это куда успешнее Наполеона или даже Александра Македонского. «А как она сказала «охренела»… – думал Паша, – ведь слово грубое, у любой девчонки оно бы вылетело изо рта так же отвратительно, как и живая квакающая жаба, а у Нади не так. Надя сказала его нараспев, чуть приподняв темные брови вверх, как будто с легкой насмешкой над самой собой, что произносит нечто настолько ей несвойственное».

Пашу вывел из задумчивости Димин смех. Он посмотрел на одноклассника, плечи которого тряслись от веселья, а затем на растерявшуюся Надю, которая так и застыла у стола, как официант.

– Да скажи ты уже, клоун, – попросил Паша.

– Я сдал, Надь, – сквозь смех проговорил Дима, – сдал! Пять с минусом, извини! Я просто…

– Неблагодарный, верни мой пятак! – Надя с видом королевы, свергнутой с трона, опустилась на диван рядом с Пашей.

– О, кстати, – Дима скрылся под столом, а потом снова показался, в руках его Паша увидел пятирублевую монетку, – спасибо! Не верю в эту ерунду, но спасибо за надежду, Надежда.

– А она все это время была у тебя под пяткой, да? – Надя сморщила носик. – Оставь себе…

– Вот это щедрость! – Дима убрал монетку в карман, а потом хлопнул в ладоши: – Ну что, одноклассники мои, отмечаем спасение моего аттестата!

– Подождите, а вопросы, – подал голос Паша.

– Да терпит, Паш, – махнул рукой Дима, – ну дайте насладиться!

Надя пожала плечами и убрала прядь за ухо. «Она поменяла сережки, сегодня круглые», – заметил Паша мимоходом.

Подошел официант и принял заказ. Пока ждали свои блюда, Надя спросила:

– А почему ты считаешь, что пятак тебе не помог? Приметы существуют не просто так, народная мудрость – вещь сильная.

Дима откинулся на спинку своего дивана и с легкой насмешкой посмотрел на Надю:

– Вряд ли твоя самоотверженная монетка как-то помогла бы мне, если б мы с Пашей до одури не сидели над учебником.

– Ну это конечно! Но ведь чуть-чуть удачи никогда не помешает. Паш, а ты тоже ни во что такое не веришь? – Надя повернулась к своему соседу.

Паша сразу заерзал и взъерошил волосы.

– Нет, просто я понимаю, что суевериями люди объясняли раньше то, что не могли объяснить научно. Например, как мифы Древней Греции, они помогали грекам понять, как устроен мир…

Надя поджала губы и ничего не ответила. Она тоже никогда особенно не верила в такие необъяснимые вещи, но, когда пару лет назад умер ее дедушка, Наде очень захотелось думать, что не все в мире прагматично и объясняется научно, что есть и что-то другое, что мы, люди, не видим.

– Погода сегодня разыгралась, – сказал Паша, когда все замолчали. – Почти летняя.

– Ага, – откликнулся Дима, который что-то смотрел в телефоне, – у меня мама обычно в январе с подругами уезжала кататься по жарким странам, возвращалась только вот в такое время, когда снег уже таял.

– В этом году тоже?

Надя посмотрела на Диму, ей было интересно, как он ответит на Пашин вопрос.

– Нет, в этом не вышло, – лаконично сказал Дима, заблокировав экран телефона, а потом с преувеличенным энтузиазмом посмотрел на официанта, принесшего блюда. – Супер! Я ужасно голодный!

– У меня брат старший тоже ездит на острова, но он летом, когда в универе каникулы, – сказал Паша, – серфингом занимается. Хотел даже с другом открыть отель для таких же серфингистов.

– И что? – спросил Дима с интересом.

– Да ничего, обоим некогда было заниматься, это же не интернет-бизнес, тут сложнее.

– А ты, Паш, серфингом тоже занимаешься? – спросила Надя.

– Нет, с тех пор как Макс (это мой брат, если что) решил прикольнуться и показать мне «Челюсти» в восемь лет, я к воде отношусь настороженно.

Надя улыбнулась, а Дима сказал:

– Мне наплевать на акул, у меня нет предчувствия, что меня съедят в океане, я прокатился бы на доске пару раз, оседлал волну, как говорится.

– Вот с таких смельчаков все фильмы ужасов и начинаются, – вставила Надя.

– Да нет, серьезно, я не боюсь летать на самолетах и плавать в открытом океане, потому что реально ощущаю, что умереть как-то так – не моя судьба. Ну скажите еще, что не понимаете меня.

– Понимаю, – Паша кивнул, пережевывая еду, – у меня тоже ощущение, что буду жить долго, но моим мнительности и воображению это нисколько не мешает.

– И у меня, – сказала Надя, – мне кажется, что я буду, как Роза из «Титаника», в девяносто лет говорить какие-нибудь мудрые вещи своим внукам на смертном одре. Интересно, а предчувствие смерти действительно есть? Или мы просто сами что-то придумали, потому что хотим, чтобы это было реальностью?

Паша пожал плечами.

– И ведь не спросить у тех, кто уже умер, предчувствовали ли они что-то такое, – задумчиво сказал Дима, а потом посмотрел на Надю и улыбнулся: – Ответом на твой вопрос, кстати, является «Пункт назначения».

– Да фу, лучше тогда вообще ничего не предчувствовать, – нахмурила брови Надя.

– Забавно, что ты упомянул этот фильм, мы с Лилей и Максом его недавно смотрели, – сказал Паша.

– Да? Может, это знак, – с жутким лицом прошептал Дима.

– Давайте без этого, пожалуйста, – попросила Надя и потянулась за кружкой горячего кофе, чтобы согнать с себя ощущение страха.

– В четвертой части был момент, когда герои, избежав всех ловушек, сидели вот так же в кафе, как мы с вами, и думали, что спасены, а потом оказалось, что им не тогда, не в начале фильма, суждено было погибнуть, а вот именно сейчас, поэтому смерть и провела их через все события, чтобы в итоге они оказались в кафе на этом самом месте в это самое время. Вдруг мы тоже, по чьей-то задумке, должны были обязательно здесь сегодня собраться? – с серьезным лицом сказал Паша. – А кафе еще было с большим окном от пола до потолка, похожее на то, около которого ты, Надь, сидишь. – Он замолчал, а потом, когда испуганная Надя отодвинулась от окна и прижалась плечом к нему, добавил: – Бу!

Надя вздрогнула, а Дима засмеялся:

– Ну ты, Пашка, даешь, даже я струхнул немного.

Надя тут же отодвинулась назад, а Паше стало жаль, что он больше не может наслаждаться запахом простого мыла, который едва доходил до него, когда она сидела рядом.

– Вы дураки, – сказала Надя, а потом повторила по слогам: – Ду-ра-ки! Ладно Дима, он с детства особой серьезностью не отличался, но вот ты, Паша, вот ты. Сними свои умные очки, только они помогают тебе обманывать людей, которые верят в твою интеллигентность.

Паша улыбался: уж больно хороша была Надя во время своего притворного гнева.

Когда поели, Дима сказал:

– Паш, мозги вообще не варят, не могу я сегодня на твои вопросы отвечать. Давайте, может, как-нибудь на переменке с ними разделаемся? Надь?

– У меня балет после школы каждый день, кроме субботы. Но если выловите меня на перемене, согласна.

Паше откладывать работу не хотелось, но он справедливо рассудил, что толк от эксперимента будет, только если ребята будут к нему открыты.

– Ладно, давайте в понедельник на большой перемене.

Они встали из-за стола и подошли к гардеробу, где оставили свои плащи. Рядом с ними тут же оказался официант. Надя подумала, что он их провожает, поэтому искренне сказала:

– Все было очень вкусно, спасибо…

– Молодые люди, а оплата? – И официант протянул им чек.

Надя тут же залилась краской.

– Черт! – Дима потянулся за картой. – Вы нас извините, мы не специально.

– Я тебе половину сейчас переведу, – сказал Паша, когда они вышли из кафе.

– Какой стыд, какой стыд! – Надя спрятала лицо в ладонях. – Человек хотел денег за еду, а я ему: «Спасибо, было вкусно…», я сюда больше ни за что…

Дима рассмеялся:

– У него так вытянулось лицо. Да забудь, – добавил он, увидев сходство между Надиной позой и позой героинь трагедий, – с кем не бывает.

– Со мной не бывает, ненавижу выглядеть смешно. – Голос Нади, лицо которой по-прежнему закрывали ладони, звучал глухо.

– Боже, да эта ситуация даже не самая неловкая. Я тебе кое-что расскажу, если ты перестанешь так убиваться, обещаешь? – Дима встал напротив Нади и осторожно отнял ее ладони от лица. А Паша, хотевший сделать то же самое и даже уже подавшийся вперед, остановился, как будто налетел на стену. Надины щеки горели, но она кивнула.

– В том году мой друг из института провел меня в крутой клуб и познакомил с друзьями. Была там среди друзей девушка, которая… Ну просто невероятно понравилась в общем. И стал я случайно свидетелем, как один неопрятный толстый субъект, заказывающий ей коктейль, попросил бармена добавить побольше алкоголя в напиток. Я, естественно, вышагивая, как петух, подхожу к ней и предупреждаю, мол, вон тот мерзкий тип и бла-бла-бла. Короче, это оказался ее парень. Честное слово, чуть сквозь землю не провалился, даже из клуба ушел пораньше. Очень неловко перед девушкой было, я еще в красках подлую натуру ее парня расписал.

Надя и Паша засмеялись.

– А еще, – вошел во вкус Дима, – тоже в том году, весной уже, мы урок английского прогуливали с одной девочкой, с которой я тогда… не важно в общем… гуляем мы по набережной, а навстречу нам, не поверите, препод по инглишу, Анна Михайловна! Она нам: «Вы что тут делаете?», а мы ей: «А вы?» Две недели после этого не мог порог ее кабинета переступить, неловко было.

– Со мной тоже случалось, – сказал Паша, когда они не сговариваясь направились к остановке, – у меня зрение всю жизнь плохое, но очки надоедают иногда. И раньше, когда еще я мог хоть что-то без них видеть, я снимал их на улице. Гуляли мы с друзьями, и я увидел, что в парке на скамейке сидят моя тетя с подругой. Она молодая, поэтому у нас с ней дружеские отношения, я подхожу и говорю: «Какие люди в Голливуде, привет!» Мне отвечают: «Привет…» Я продолжаю: «Ты как? В гости не заходишь, Лилька вся извелась, скучает…» И по мере своего монолога начинаю различать черты лица и вижу, что это не тетя, даже в смысле пола, я разговаривал с мужчиной, просто голос у него был высоким. И девушка его начинает: «Какая еще Лилька?» Извинился, конечно, но до сих пор стыдно…

Они смеялись до тех пор, пока не приехал трамвай, в котором Надя, улыбнувшись мальчикам на прощание, уехала.

Глава 9

Какую роль любовь и нежность играют в твоей жизни?

Надя расчесывала волосы перед зеркалом и мурлыкала:

Когда весна придет, не знаю.

Пройдут дожди… Сойдут снега…

Сегодня она проснулась даже раньше будильника в чудесном настроении, хотя, в общем-то, радоваться было нечему: понедельник не обещал скорых выходных, но Надя все равно с удовольствием покрутилась в красивой шелковой пижаме у зеркала, прежде чем пойти в ванную. Пижаму эту она совсем недавно выпросила у мамы, ей почему-то страшно захотелось спать не в тех штанишках и маечках с медведями, которые ей обычно дарили на праздники родственники, а в чем-то красивом. «Почему я ночью не окружаю себя чем-то эстетичным, почему прихожу домой, скидываю свою идеальную одежду и надеваю это?» – подумала Надя, а на следующее утро подошла к маме и показала, какую пижаму ей хочется. Мама улыбнулась: «Солнце мое, я как-то совсем упустила из виду, что ты так выросла, что даже ночнушки хочешь полупрозрачные». Надя немножко смутилась. Отношения с мамой у нее были самые близкие, но кружевные трусики и бюстгальтер Надя покупала не то чтобы тайком от мамы, скорее просто не ставя ее в известность, а с пижамой так не получалось – та, которая понравилась Наде, по стоимости в несколько раз превышала суммы, выдаваемые ей на карманные расходы. Мама желание исполнила очень быстро, даже купила еще несколько комплектов белья, и Надя каждый вечер с удовольствием крутилась перед зеркалом, наслаждаясь нежностью шелка, облегающего ее стройное тело.

И здесь, на этом перекрестке,

С любовью встретился своей.

Надя мурлыкала и неспешно надевала черные колготки, школьную юбку в складочку, застегивала пуговки на белой рубашке. Немного подумала и расстегнула несколько верхних – ей так захотелось.

Теперь и сам не рад, что встретил,

Моя душа полна тобой…

Зачем-зачем на белом свете

Есть безответная любовь…

Она пощипала щечки, вызывая румянец, и улыбнулась себе в зеркале. «И жить хочется!» – подумала она и прошла в столовую, где, как обычно, уже завтракали родители.

– Надюш, сырники? – спросила мама, вставая.

– Овсянка, мам, не соблазняй!

– А что такое?

– Ну, мам, Ольга Николаевна сказала пока диеты придерживаться, я же говорила…

– Боже мой, дочь, прости. – Мама наклонилась к сидящей Наде и чмокнула ее в макушку. – Сейчас кашу положу! Что-то у меня память в последнее время ни к черту, – говорила она, суетясь у холодильника, – из-за беременности, наверное. У меня так с тобой, Надюш, тоже было. Вон у папы спроси, как он намучился.

Надя посмотрела на папу, который, припомнив, видимо, какую-то историю, улыбнулся.

– Расскажи, – попросила Надя.

– Мы в ресторан хотели сходить, я адрес твоей маме сказал утром и на работу ушел, а она…

– А я не записала, подумала, что не дура, запомню, – вставила мама.

– Сижу я, значит, за столиком, жду… Уже час прошел, второй пошел. Я издергался весь, думаю, вдруг что случилось. Пошел домой, там пусто, хотел уже больницы начать обзванивать. А я тебе напомню, Надюш, сотовых телефонов у нас не было, брякнуть в два счета, как сейчас, мы не могли. Вдруг раздается звонок, я снимаю трубку, слышу: всхлипывание… Чуть не поседел. Спрашиваю: «Что случилось? Ты где?» И на меня вываливается детский сбивчивый лепет, я понять ничего не могу…

– А я просто адрес забыла, – мама поставила перед Надей тарелку с овсянкой, – приехала не туда, заблудилась в закоулках и даже не могла припомнить, на каком трамвае доехала и как добраться до дома, представляешь, как бывает. Просто вылетело из головы – и все. Кое-как нашла телефон общественный, знаешь, были такие раньше… Позвонила домой (к счастью, у меня был записан наш домашний номер), трубку никто не берет.

– Потому что я из ресторана шел, – дополнил папа.

– Наконец папа ответил, а я уже так напугалась к этому моменту, стемнело, район незнакомый, гормоны шалят, чувствовала себя ребенком маленьким. Реву!

– Я спрашиваю: «Ты где?» – продолжает папа. – А мне в ответ: «Не помню».

– Пока я телефон искала, у меня из головы вылетел адрес того ресторана, к которому я приехала.

– Забавный, в общем, выдался вечерочек, – улыбнулся папа и отпил из кружки.

– А как ты маму в итоге нашел? – спросила Надя.

– Велел ей посмотреть на дома рядом и назвать адрес.

– Представляешь, а я реву и реву, даже до этого додуматься не смогла. – Мама тоже засмеялась.

Ели в уютной тишине, а потом папа встал, поправил галстук и сказал:

– Все, я уехал.

– Пап! А меня подбросишь?

– Подброшу, пойдем.

В прихожей мама обоих расцеловала и с пожеланием хорошего дня закрыла дверь.

Папа разблокировал автомобиль, забросил портфель на заднее сиденье и сел за руль.

– А куда делся Жора? – спросила Надя, пристегиваясь. Жора – папин водитель, болтливый, с лицом алкоголика, но всегда трезвый как стеклышко.

– В отпуске.

– Пап, я думаю о том, чтобы дальше заниматься балетом – всю жизнь…

Папа молчал, пока они выезжали с придомовой территории, и заговорил, только когда получил возможность разогнаться на улицах города:

– Что ж, хорошо, а что Ольга Николаевна говорит?

– Говорит, что данные хорошие и что я умею пахать до потери пульса.

Папа включил поворотник, и в салоне послышалось уютное тиканье.

– Если ты хочешь, то почему нет. Ты уже узнавала условия поступления?

– Нет!

– Не тяни с этим.

Они недолго помолчали, а потом Надя сказала:

– Я бы хотела быть примой-балериной Большого театра, как Майя Плисецкая…

– Если хочешь, будешь, только работать надо.

Машина затормозила перед пешеходным переходом.

– Это да, – вздохнула Надя. Ей вдруг очень захотелось, чтобы хоть что-нибудь досталось ей просто так. Чтобы быть лучшей в балетной студии, она брала дополнительные занятия; чтобы получать отличные оценки в школе, подолгу корпела над учебниками; чтобы хорошо выглядеть, по несколько часов выбирала одежду в магазине. – Я вчера посмотрела интервью Познера с Плисецкой. Оно старое, двадцатипятилетней давности, представляешь? Просто в эфир не вышло. Майя Плисецкая мне очень понравилась, такая… настоящая балерина. Так жалко, что я уже вживую не смогу увидеть ее выступления, а ты бы хотел, пап? Пап? – Надя, до этого увлеченная своим монологом, посмотрела на отца и увидела, как он проводил взглядом красивую светловолосую девушку, прошедшую перед машиной.

– Что ты говоришь, Надюш? – спросил папа через минуту.

– Ничего, – тихо ответила Надя и прислонила голову к прохладному окну, – в школу опаздываю, говорю.

До школы Дима шел пешком. Раньше, когда они жили в центре, дорога до гимназии занимала не больше двадцати минут, а сейчас на одном только трамвае нужно проехать полчаса. После субботнего обмывания аттестата без тройки Дима оказался на мели, в кармане болтались только Надин пятак и его личные десять рублей, в общей сумме пятнадцать рублей – негусто. Он попросил своего начальника дать ему больше рабочих часов и сегодня после школы собирался работать в доставке до поздней ночи.

У ворот гимназии Дима увидел Верочку. Она разговаривала с подружками и смеялась, придерживая выпавшие из косы пряди, трепыхающиеся на ветру. Дима сбавил скорость: он надеялся, что девочки наговорятся и уйдут, и он сможет поздороваться с Верой.

Дима шел так медленно, что почти стоял, но Верины подруги так были увлечены какой-то историей, что и не собирались расходиться. Дима остановился под старым дубом и стал оглядывать Верочку. Она была худенькой, но не болезненно, а как-то по-юношески – просто еще не выросла. Волосы ее, как и полы плаща, трепал теплый апрельский ветер, губы не пухлые и не тонкие – в самый раз – растянулись в улыбке.

– Ты чего тут?

От неожиданности задумавшийся Дима вздрогнул.

– Черт! Паша! Сделаешь так еще раз, и у твоего подопытного кролика разорвется сердце от испуга.

– Извини, я вообще-то даже топал, ты просто не слышал… А на кого ты смотришь? – Паша стал оглядываться.

– Ты чего хотел? – спросил Дима, снова привлекая к себе Пашино внимание.

– Спросить, помнишь ли ты про большую перемену и про наши занятия, они, кстати, в силе?

Дима бросил быстрый взгляд Паше за плечо, убедился, что Вера по-прежнему занята разговором, потом ответил:

– В силе, в силе, государственный экзамен пострашнее коварства исторички, там я зубы не смогу заговорить.

– Ну тогда сегодня после уроков?

– Сегодня? – Он бросил еще один взгляд на Верочку. – Нет, сегодня я занят. Давай в субботу?

– Хорошо, но ты имей в виду, что за месяц настолько детально, насколько нужно для экзамена, выучить историю почти нереально, тебе нужно как минимум… – И, пока Паша рассуждал, сколько сил нужно приложить Диме для успеха, около них остановился черный «Мерседес», из которого с нахмуренными бровями выскочила Надя.

Не глядя по сторонам, она направилась к школьным воротам.

– Надежда! – окликнул ее Дима. Он не рассчитал громкость, поэтому его услышал весь двор, и Верочка бросила на него быстрый взгляд.

– Привет! – Надя остановилась рядом с ними. – Что?

Паша вгляделся в нее и мог поклясться чем угодно, что глаза ее, несмотря на ореол холодности, которым Надя себя зачем-то снова окружила, блестят грустным светом.

– Про большую перемену помнишь? – спросил Паша, очнувшись от размышлений.

– Да помню-помню! Это все?

– Да! – Паша судорожно пытался найти какую-нибудь тему для разговора.

– У тебя выражение лица, как будто ты потеряла надежду. А разве Надежде пристало терять надежду? – улыбнулся Дима.

Надя, безэмоционально бросив: «Избавь меня от каламбура уровня третьего класса», – зашла в здание школы.

– Наша Венера Милосская снова в амплуа статуи, – сказал Дима.

– Да ладно тебе, – поморщился Паша, – у нее глаза грустные…

– Тебе виднее, – протянул Дима и, бросив взгляд Паше за плечо, чертыхнулся: – Ушла!

– Кто?

– Забей! Ладно, Пашка, до большой перемены.

И тоже зашел в школу.

– Что проводим вместе время, что не проводим, а на уроки в один кабинет мы все равно приходим по отдельности, – саркастично пробормотал Паша.

Три урока пролетели быстро. Надя решила, что дело в ярком весеннем солнце. Когда его лучи лежат на парте, даже геометрические задачи пишутся как-то легче.

Даша Семенова снова уловила беспокойство в Надином сердце и спросила, наклонившись поближе к ней:

– У тебя все хорошо?

– У меня да, а вот у тебя тушь размазалась. Поправь, а то смотрится неаккуратно, – сказала Надя, мельком бросив на одноклассницу взгляд.

Даша замолчала и снова уткнулась в свою тетрадь.

После звонка Надя пошла в столовую одна и увидела в холле первого этажа покрасневшее от пьяного вечера лицо охранника. Как и всегда, чуть сморщив носик, Надя прошла мимо. Дима уже занял им стол у самого окна.

– А Паша где? – спросил он.

– Не знаю, он куда-то выбежал сразу после звонка.

– Ответственный ученый, называется, сам же на свои эксперименты опаздывает. Ладно, ты сиди пока тут, я схожу чай возьму, ты будешь?

– Нет, спасибо.

Дима поднялся и направился в самую толпу. Очередь около буфета была грандиозная. Ему показалось, что простоял он вечность, когда сумел наконец хотя бы увидеть повара, раздающего еду.

– Ну что так долго? – возмущались позади даже учителя.

– Извините-извините, – сказал кто-то впереди. Тихий голос показался знакомым, и Дима, присмотревшись к спине худенькой девочки впереди, узнал Веру. – Прошу прощения, – повторяла она, пытаясь что-то найти в сумке.

– Девушка, ну не задерживайте очередь, – сказала повар.

– Что случилось? – спросил Дима, подойдя поближе.

– Да у них связи с банком нет, а у меня на чай и булочку наличных не хватает. – Она посмотрела на него, и в больших глазах ее он увидел отчаяние и ужасное смущение.

– Сколько не хватает? – спросил, а сам понадеялся, что будет достаточно той суммы, что у него есть.

– Пятнадцати рублей…

Он возликовал и выгреб из кармана и Надин пятак, и собственные десять рублей – последние деньги, что у него были.

– Спасибо, – прошептала Вера и быстро положила мелочь на блюдце.

– Приятного аппетита, – сказал Дима, когда они вышли из очереди.

– Я тебе отдам!

– Да не нужно, зачем, все нормально.

Вера с чаем и булочкой в разных руках показалась ему очень милым созданием, и он засмотрелся, а она, видимо, почувствовала это, и щеки ее заалели.

– Я пойду, – нехотя сказал он и мотнул головой в сторону стола, где сидела Надя, – меня ждут.

Верочка обернулась, посмотрела на Надю, поправляющую волосы, и как будто расстроилась:

– Ну ладно, спасибо большое, ты меня спас!

Когда Дима с улыбкой сытого кота вернулся назад, Надя едва заметно приподняла бровь и спросила:

– А чай где?

– Чай? Да не важно, расхотелось. – Он сел напротив и глянул на часы. – Ну и где этот научный работник?

Надя пожала плечами, а потом, чуть наклонившись к Диме так, что ее волосы задели его лицо, спросила:

– А Вера тебе нравится, да?

– Раньше мне казалось, Надежда, что сплетни вас не занимают.

Надя поджала губы и откинулась назад:

– Боже мой, какие мы закрытые…

– Вы-то точно!

Они бы и дальше препирались, если бы около их стола не остановился запыхавшийся Паша.

– Извините, задержался!

В руках он держал стаканчик из кофейни и огромный круассан, которые пододвинул Наде. В ответ на ее удивленный взгляд Паша, продолжая тяжело дышать, сказал:

– Ты утром была какая-то грустная, я вспомнил, что ты говорила о кофе и круассане в кофейне около твоего дома. Я туда сбегал, решил, что это тебя порадует.

Надя смотрела, как алел на Пашиных щеках румянец от быстрой ходьбы, и не могла вымолвить ни слова. «Как Паша, Паша, которого я всю жизнь считала нелепым, неуверенным и замкнутым, Паша, кудри которого мне напоминают завитки пуделя, Паша, чьи глаза всегда скрыты за стеклами очков, как этот Паша мог так тронуть меня?» – думала она, и на сердце у нее потеплело.

Прямо над их головами оглушительно затрещал звонок.

– Так себе ты ученый, Паша, променял науку на круассан и кофе, – насмешливо сказал Дима. – Ладно, пойдемте на урок… Придется тебе, Надежда, все это съесть быстрее, чем мы окажемся на четвертом этаже.

Надя поднялась со стула и как-то случайно оказалась близко-близко к Пашиному лицу.

– Спасибо, – прошептала она и осторожно, почти невесомо, коснулась его щеки губами.

Глава 10

За что ты испытываешь наибольшую благодарность?

После уроков Паша направился в кабинет директора.

– Что вам, молодой человек? – спросила секретарь, как будто не помнила его, а может, и правда не помнила.

– Мне по поводу конкурса с директором нужно поговорить.

– Он занят.

– Он занят уже больше недели.

– Работает.

– Но ведь у меня важно, он сам знает…

Секретарь пожала плечами, и по приемной разнесся стук клавиш.

Паша оглянулся, бросил портфель на пол и поднял горшок с фикусом. Секретарь с интересом посмотрела на него поверх очков:

– И что это вы, молодой человек, такое делаете?

– Помнится, недавно вы мне советовали разбить окно, чтобы попасть к директору, поэтому я собираюсь отправить этот цветок на улицу через окно, – не открывая его, он направился в коридор.

Секретарь вскрикнула и, семеня ножками и переваливаясь, как пингвин, побежала следом.

– Ты с ума сошел! Боже мой! Ты с ума сошел! – повторяла она, забыв про «молодого человека».

Паша остановился напротив огромного окна.

– Как считаете, такое событие не пройдет мимо директора, у меня точно появится шанс на аудиенцию именно с ним? Может, мелковато, может, надо то, которое панорамное? – Паша сам удивлялся, откуда в нем столько смелости и даже задора. – А то вдруг только с завучем смогу увидеться, а мне завуч не нужен, вы же понимаете, мне директор нужен. Не мелковато?

– Не мелковато, – услышал он мужской строгий голос.

Паша быстро обернулся. Директор стоял около своего кабинета со скрещенными на груди руками.

– А я к вам! – обрадовался Паша.

– С фикусом?

– Фикус мой, – подала тихий голос секретарь.

– Будь добр, отдай Алене Андреевне ее фикус – и за мной.

В кабинете директор расстегнул пуговицу на пиджаке и сел за стол, приняв внушительный вид.

– И как это называется? – строго спросил он.

Пашин задор мигом куда-то подевался, он уже даже мысленно стал отчитывать себя за такую легкомысленность.

– Извините, я пошутил, я бы не стал. Я с вами хотел поговорить.

– Слушаю тебя!

– По поводу конкурса научных работ…

– Так?

– Я уже разработал целую теорию, идея такая… – И Паша принялся рассказывать про тридцать шесть вопросов, объяснил, почему считает их эффект научно обоснованным, и поделился экспериментом.

– Это хорошо, Паш, только мне прочитать надо твой доклад, на словах пока неясно ничего. Нужны факты, обоснования, ссылки на научные труды.

– Дело в том, что эксперимент еще не закончен, пока не все вопросы заданы.

– Ну у тебя же доклад не из одного только эксперимента состоять будет, страниц тридцать, Паш, помни. Начинай пока писать введение, актуальность, начни с теории, с работы мозга. Принесешь пока мне эти наработки, потом уже будем их с экспериментом соединять.

– Да, хорошо! – Паша поднялся со стула и уже у выхода из кабинета попросил: – А вы не могли бы дать мне какой-нибудь пропуск, а то, чтобы попасть к вам, мне пришлось угрожать фикусом.

Директор едва заметно улыбнулся, взял лист бумаги, что-то там быстро написал и протянул Паше:

– Отдай Алене Андреевне.

– Спасибо, до свидания…

– Доклад хороший будет, Паш, идея неплохая. Все шансы победить, – услышал он перед тем, как закрыть дверь.

Дома Пашу встретила раскрасневшаяся от готовки мама.

– Привет, а я лазанью делаю! Подождешь пятнадцать минут, она еще в духовке?

У Паши завибрировал телефон в руках. Мельком он глянул на sms:

«Я видела, как она посолила ее пять раз огромной ложкой», – от Лили.

– Спасибо, мам, я после уроков в кафе посидел, не голоден.

– Ну ладно тогда, – расстроенно протянула мама, – значит, папа попробует, а вы завидуйте. Лилька тоже сказала, что у подруги поела.

В своей комнате Паша открыл ноутбук и завис перед чистым белым вордовским файлом. Как только он начинал думать о докладе и эксперименте, мысли его сразу обращались к золотым сережкам, поблескивающим в темных Надиных волосах. Ее тихий легкий поцелуй сегодня в столовой не шел из головы. «И посмотрела она на меня как-то иначе совсем: как будто до этого в темной комнате была, а потом вдруг ей включили свет. Или мне показалось?»

Паша закрыл Word и открыл соцсеть. Нашел через одноклассников Надю. «Знаем друг друга с детства, а в друзья друг друга так и не добавили», – подумал Паша, рассматривая Надины фото. Они были красивые, необычные, не такие, как у большинства – портреты с неестественными позами и ярким макияжем: Надины фото обладали какой-то особой эстетикой, как будто Наде удалось запечатлеть ту красоту, которую она действительно хотела передать.

Вздохнув, он закрыл окно соцсети и снова сосредоточился на докладе. Полчаса писал введение и актуальность, расписывал задачи, а потом все-таки не выдержал: снова зашел на Надину страницу и набрал на клавиатуре:

«Раз у нас сегодня не получилось с вопросами поработать, сможешь завтра на большой перемене? – отправил, немного подумал и следом: – Надеюсь, у меня получилось разогнать твою грусть».

Чтобы не удалить сообщения, он сразу же переключился на доклад. Уже закончил с оглавлением и приступил к первой главе, когда пришел ответ:

«Ну куда я денусь от вас на большой перемене посреди учебного дня».

И все! Паша немного сник. И только когда первая глава была готова, он увидел еще одно непрочитанное сообщение:

«Паша, ты сегодня мой рыцарь».

Ну как после такого можно писать научный доклад? Паша закрыл компьютер и со счастливой улыбкой откинулся на спинку стула. «Я ее рыцарь», – думал он.

На следующий день Надя не захотела завтракать с отцом, и, когда он приобнял ее на прощание, она быстрым жестом скинула его руку с плеча.

– Что такое? – спросил папа. – Еще вчера все было нормально.

– А что не так? – тон Нади был холодным, она не помнила, где научилась такому, наверное, у Ольги Николаевны.

– Наши с тобой отношения меня волнуют. В один день ты ласковый котенок, в другой – ведешь себя так, будто я тебе не отец.

– Все нормально, пап! – Надя наклонилась, чтобы застегнуть туфельки.

– Тогда ты составишь мне компанию сегодня? Сходим в кино, потом в ресторане посидим. Вдвоем, как когда-то?

– У меня балет. Каждый день. Допоздна.

Папа поджал губы, но ничего не ответил.

– Я ушла, – бросила Надя и хлопнула дверью.

Дима схватил на бегу бутерброд из тарелки, которую держала мама, и поспешил в прихожую. Вчера после работы он пришел домой в час ночи и проспал все на свете.

– Ты сегодня долго?

– Работаю, мам, – ответил он, жуя, – не жди.

– А к экзаменам когда готовиться будешь, если все время работаешь? Ты с этим желанием доучиться именно в гимназии своей потеряешь шанс на хороший вуз.

– Мам! – он торопился завязать шнурки на кедах, чтобы уйти из дома.

– А если ты не поступишь на бюджет? Как мы будем? Мы платить уже не сможем, милый…

Диме даже есть расхотелось.

– Я ушел, – сказал он.

Пашино утро не задалось с самого начала – он забыл поставить будильник. Оставив печататься то, что успел написать вчера для доклада, он помчался в душ, а потом в такой же спешке надел то, что попалось под руку. «Так, надо показать доклад директору, потом еще не забыть про эксперимент, еще репетитор…» – прокручивал он в голове список дел, пролетая мимо кухни, где ели родители.

И только увидев здание школы, он почувствовал, как в голове его что-то щелкнуло: «Черт! Доклад!» Он набрал номер сестры.

– Алло? – заспанный голос. Лиле надо к третьему уроку.

– Лилек, срочно! Я в прихожей на тумбочке оставил доклад. Встань, убери, родители не должны увидеть. Сама знаешь, что начнется.

– Ага…

Через три минуты он снова перезвонил.

– Алло, – еще более сонное, чем в первый раз.

– Лиля, прямо сейчас откинь одеяло и встань. При мне, пока я с тобой разговариваю.

В трубке он услышал ворчание и шевеление. Потом топот босых ножек сестры по паркету. Он не сомневался, что Лиля даже глаза не открыла – шла на ощупь.

– Нашла. – Зевок.

– Супер, в школу принесешь, не забудешь?

– Принесу. – Еще один зевок и снова топ-топ по паркету: пошла обратно в постель.

Паша убрал телефон в карман. Шел, глядя под ноги. Волосы после душа успели высохнуть под теплым солнцем и снова стали виться, пришлось убирать завитки с глаз.

У ворот он столкнулся с Надей.

– Привет!

Надя быстро оглядела его, нахмурила брови и сказала:

– Подержи, – и, вручив ему несколько библиотечных книг, которые несла в руках, стала поправлять воротник рубашки и школьный галстук, который все мальчики страшно ненавидели и старались носить ослабленным.

Паша не возражал. Надя стояла так близко, что ее тонкие темные волосы на макушке щекотали его лицо.

– Как дела? – спросил он, глядя поверх ее головы.

Надя, все еще колдуя над его пиджаком и галстуком, подняла на него быстрый взгляд, и он успел заметить в нем искорки насмешливости.

– Долго думал над вопросом?

Паша хмыкнул и спросил о другом:

– Сегодня ты пила кофе и ела круассан утром?

Он не видел, но как-то, может быть, по вмиг изменившейся атмосфере между ними, почувствовал, что уголки ее губ дрогнули:

– Нет, суматошное было утро…

Паша был готов прямо сейчас предложить ей прогулять школу и пойти в ее любимое кафе, но не осмелился, потому что Надя, совершив последние манипуляции с его галстуком, сделала шаг назад, и он увидел ее глаза.

Она протянула руки к книгам, но Паша сказал:

– Я помогу.

– Спасибо, это в библиотеку надо. Зайдем сейчас, ладно?

Пока они ждали своей очереди, чтобы пройти через турникет, в холл школы влетел Дима. Надя снова сморщила носик.

– Вы что оба, с сеновала вылезли – такие расхлябанные, – спросила она и принялась за Димин внешний вид.

Паше то, что он видел, не нравилось, но он только прижимал книги к груди.

– Проспал! Летел на всех парах, не хватало еще снова скатиться до двоек по истории из-за опозданий, – задыхаясь, сказал Дима.

Желая отвлечься, Паша взял телефон и просмотрел сообщения. Одно от отца: «Не задерживайся сегодня». Паша решил, что родители опять хотят пойти к кому-то на прием, и он должен их сопровождать.

– Ребят, – сказал он через пять минут после того, как открыл беседу класса, – Лидия Викторовна заболела, поэтому у нас первые два урока свободны.

– Черт, мог хоть поесть, а то только полбутерброда заглотил – и все.

Они шли по коридору в сторону библиотеки.

– Подожди, у меня где-то завалялся банан, я сегодня купила. – Надя открыла сумку. – Держи, он питательный. Должен насытить.

Когда Надя сдала книги и повернулась к мальчикам, Пашу осенило:

– Давайте сейчас на вопросы ответим, все равно делать нечего. Целых два часа свободны!

Дима и Надя переглянулись и со вздохом кивнули.

Они остались в библиотеке: это было самое пустынное место в школе. Паша покопался в портфеле, вытащил листы с вопросами и вручил каждому.

Надя аккуратно опустилась на стул, держа спину идеально прямо, Дима привалился к стене напротив, Паша оперся на стол.

– Ну давайте, начинаем! Дим, ты первый, – сказал он.

– О’кей! Вспомнить бы еще, где мы остановились.

– Да мы как-то особенно и не приступали, – проворчал Паша, вспомнив первый неудачный опыт ответов на вопросы.

– Ладно! За что ты испытываешь наибольшую благодарность? Ммм, Надежда? Отвечай.

– Ну чего ты прицепился к моему полному имени?

– Не знаю, прикольно просто. Дарит надежду твое имя, каламбуры сами создаются.

– Это не каламбур, а детский сад.

– Давайте вернемся к вопросу, – встрял Паша.

– А какой вопрос, я уже забыла… – Надя непринужденно поправила юбку.

– Дима, повтори, – попросил Паша.

– За что ты испытываешь наибольшую благодарность?

– Благодарность… – Надя задумалась и посмотрела в потолок, прядки ее волос шевельнулись, и показались маленькие золотые сережки. «Сегодня она надела те, что чаще всего носит», – подумал Паша. – Надо говорить про конкретный момент или вообще в жизни?

– Не думаю, что это принципиально, иначе в вопросе было бы прописано. Просто назови вещь, за которую действительно благодарна, – ответил Паша.

Надя снова задумалась, ребята терпеливо ждали.

– Я благодарна за то, что меня когда-то привели в балет. Честно, не знаю, кем бы я была и что делала сейчас, если бы не пуанты, белые колготки, пачки, вечно врезающиеся в кожу головы шпильки. В балете у меня все получается, и там так просто, нет конфликтов – одни неоспоримые традиции, и ты танцуешь, танцуешь, танцуешь. Балет – это то, в чем я уверена и во что всегда убегаю.

Надя замолчала и убрала темную прядь за ухо. Какое-то время плечи ее были сгорблены, а глаза рассматривали только пол, но заговорил Дима, и Надя взяла себя в руки.

– За банан.

– Что? – не поняла она.

– Я очень благодарен… Даже не так: больше всего на свете я тебе сейчас благодарен за этот банан, который ты мне отдала. Не подумайте, – быстро добавил он, когда увидел, как лица ребят нахмурились, – я не подхожу к вопросу поверхностно. Я был ужасно голодный, денег в обрез… – Он осекся, но понадеялся, что ребята не придадут последним словам особенного значения: – И твой банан, – он махнул кожурой, – меня сегодня спас. Вы поймите, это так и есть!

Надя едва заметно, но искренне улыбнулась, отвечая на Димин взгляд, устремленный на нее.

– Давайте дальше! – подал голос Паша.

Дима перевел взгляд на лист:

– Каким был бы для тебя идеальный день?

– Минутку! – Надя покосилась на Пашу. – Знакомый вопрос. Мы же уже…

– Я решил, – Паша смущенно растрепал волосы, а Надя вдруг подумала, очарованная его завитками, что Паша без кудряшек не был бы Пашей, – что нужно вас немного расположить друг к другу, а вопросы как раз этому способствуют.

Дима, все это время изучающий список, задумчиво сказал:

– А мы с тобой, Надежда, еще и проактивные подопытные кролики. Пашка, отметь, мы ответили уже и на вопрос «По-твоему, какая тема слишком серьезна, чтобы шутить об этом?».

– Да? – удивился Паша. – Когда?

– Да было дело, в гости заходил.

– И на этот мы отвечали, – сказала Надя и зачитала: – «У тебя есть тайное предчувствие того, как ты умрешь?» И вот это: «Поделись с партнером неприятной ситуацией или смущающим моментом из твоей жизни». Паш, помнишь, мы в кафе сидели?

– Так-так, дайте сообразить! – На Пашином лице отобразились серьезные размышления, и он, схватившись за ручку, открыл блокнот. – Кафе, истории, банан – это так интересно, вы даже не представляете! Может, действительно получится победить.

Надя и Дима переглянулись, удивленные Пашиным воодушевлением.

– Дайте минуту, мне нужно все записать, хронологически вопросы расставить. А тему, не подходящую для шуток, вы обсуждали до нашего последнего похода в кафе или после?

– До, – ответил Дима.

– Паш, – подала голос Надя, – то есть ты серьезно считаешь, что эти вопросы как-то повлияли?

– Минутку, – сказал Паша, по-прежнему что-то записывая, а потом, освободившись, добавил: – Сейчас объясню вам, как эти вопросы работают. Как возникает влюбленность? Она возникает, когда в голове начинает вырабатываться окситоцин – гормон нежности и ласки. Я сейчас многие детали опускаю, но в общем влюбленность – это обязательно эмоциональная привязанность к человеку. И вопросы, собранные в этом списке, – он помахал листом, – точнее, ваши ответы на них, позволяют создать эту эмоциональную привязк

Глава 1

Выбирая из всех людей в мире, кого вы пригласили бы в гости на обед?

Надя бросила быстрый взгляд на наручные часы, вгляделась в даль и недовольно ударила каблучком о землю.

– Необходимо придумать десятый круг ада для таких, как ты, Семенова, – желая уколоть, сказала Надя, когда светловолосая хорошенькая девочка в школьной юбке не спеша поднялась на крыльцо школы.

Даша Семенова предпочла промолчать. Она никогда не воспринимала всерьез замечания по поводу своих опозданий, честно признавая, что исправляться не планирует, а расстраиваться из-за постоянных замечаний – никакого жизнелюбия не хватит.

– Теперь еще дядю Вову уговаривать, чтоб впустил, обязательно ведь заставит в журнал опозданий записываться, – продолжила Надя.

Даша постаралась сохранить бодрость духа. Ей было не привыкать к педантизму Нади, но с ее резкостью и стремлением к идеалу во всем мириться почему-то с каждым годом становилось все труднее.

Девочки вошли в школу и остановились около турникетов, на дисплее которых горели красные кресты. Тут же рядом возник высокий мужчина с седой гривой волос.

– Опаздываете, юные леди? – голос школьного охранника был бодрым, как у человека, утро которого прошло удачно, но девочки знали: бодрость духа совсем не означает снисходительность и доброту.

– Дядя Вовочка, впустите, пожалуйста, мы чуть-чуть совсем опоздали, с автобуса бежали, дядя Вовочка, – замурлыкала Даша.

Надя молчала. Роль ласковой кошечки ей никогда не удавалась. Она могла быть любезной и обаятельной, но только не с тем, чей нос от пьянства краснел, как сломанный светофор посреди школьного коридора.

А Даша мурлыкала и мурлыкала. Охранник сначала смотрел насмешливо, видимо, был твердо уверен, что, несмотря ни на что, на опоздание глаза не закроет, но по мере использования Дашей все более ласковых слов лицо дяди Вовы становилось счастливее. «Боже мой, неужели он верит в эти дифирамбы? – подумала Надя, внимательно изучая неопрятный внешний вид охранника. – А ведь точно пил вчера…» Даше удалось бы умаслить дядю Вову, если бы он вдруг не взглянул на Надю и не увидел на лице ее смесь омерзения и презрения.

– Пишите фамилии и свободны, – сухо сказал дядя Вова, вмиг переменившись в лице, и подтолкнул в сторону девочек толстый журнал, в котором фиксировались опоздания. Даша вписала в последние свободные клеточки свою и Надину фамилии.

Быстро стуча каблучками туфель по школьным плитам, девочки поспешили в сторону кабинета.

– Из-за твоего щебетания, Семенова, мы совсем опоздали, – сказала Надя, откидывая назад длинные темные волосы.

– Да брось, Надюш, что страшного-то? Я только не понимаю, что с дядей Вовой случилось, он меня всегда пропускал без этого дурацкого журнала… Теперь еще и выговор завуча выслушивать!

Надя поджала губы.

– Терпеть не могу опаздывать, – только еле слышно проворчала она.

Наконец они добежали до класса на четвертом этаже.

– Стучи ты, а то у исторички уже моя кукла вуду есть, – попросила Даша, чувствуя, как кулак в животе сжал желудок. Она всегда каким-то понятным только самым непунктуальным людям чувством ощущала, что ее опоздание без последствий не обойдется.

– А ты хоть раз в этом полугодии приди вовремя к первому уроку, – съязвила Надя, а потом сделала глубокий вдох, оправила юбку и оборвала Дашины мольбы о том, чтобы ее не спросили сегодня: – Все, тихо! Стучу.

Тук-тук: «Извините, можно?»

В кабинете уже стояла тишина, все что-то записывали. Кудрявый одноклассник Паша Ларин стоял у доски и быстро водил мелом по ее поверхности. Историчка, настолько старая и сухая, что ребята шутили, что она не историю преподает, а мемуары читает, сидела за учительским столом и контролировала Пашу. Но, как только Надя осторожно вошла в класс, а за ней робко переступила порог Даша, все взгляды устремились на них.

– Строгановская, проходи садись, ты впервые опоздала, а Семенова останется у доски. Сейчас Ларин допишет, и ты дополнишь его ответ.

Надя услышала, как Даша пискнула. Не помогли молитвы.

Когда Надя села за свою парту, дверь снова открылась, и в кабинет с шаблонным: «Извините за опоздание, можно?» вплыл, чуть не впечатавшись в спину Семеновой, Дима Декабристов.

– Там еще кто-то есть? – сухо спросила историчка.

– Где там? – растерялся Дима. – А, нет, я один! – И расслабленно убрал руки в карманы брюк.

Надя раздраженно подумала: «Ну если опоздал, имей совесть, сделай хотя бы вид, что сожалеешь».

В дверь снова постучали.

– О, а это, наверное, Фонарев, его как раз и нет! – сказала историчка так, что никто уже не сомневался, что она жутко разозлилась.

Дверь открылась, и в кабинет вошла классный руководитель. Она с удивлением оглядела всех собравшихся у доски, а потом повернулась к историчке и сказала:

– Лидия Викторовна, Пашу Ларина директор вызывает, отпустите его, пожалуйста, с урока.

Весь класс затаил дыхание от любопытства. Директор? Хорошего Пашу? Зачем? Историчка вздохнула, покачала головой, давая понять, что не одобряет желания директора, а потом с сожалением произнесла:

– Ладно, Ларин, свободен.

– А эти что? – спросила классная руководительница, указывая на Дашу и Диму, пока Паша убирал учебник и тетрадь в сумку.

– Опоздали.

– Ну я с ними потом разберусь, вы не переживайте. И, Лидия Викторовна, – добавила классная руководительница, обернувшись, – Костя Фонарев ногу сломал, мама позвонила, поэтому вы ему «бэ» поставьте.

Дверь закрылась, и Надя открыла учебник, радуясь, что суматоха наконец закончилась и можно спокойно заниматься.

Паша поправил очки и неуверенно сел перед директорским столом.

– Доброе утро, Паша, – улыбнулся директор и стал что-то искать на столе. – Подожди минутку, я сейчас. Так, это не то… не то… Вот! Посмотри, ознакомься.

Паша взял тоненький журнал и непонимающе посмотрел на заглавие.

– Конкурс?

– Да, для ребят, интересующихся наукой. Ты же у нас в том году в научной конференции по биологии принимал участие? Да-да, принимал. Я подумал, что и это тебе тоже будет интересно…

– На всероссийском уровне, – перебил его Паша, пробежав глазами по первым страницам, – не думаю, что я что-то толковое…

– Да ты подумай немного, не отказывайся сразу. Приз, знаешь, какой? Место в Гарварде, – увидев, что Паша внимательно слушает, директор продолжил: – За участие не бьют, а вдруг победишь. Престижно! Ты подумай, Паша, подумай.

– Что это должно быть? Что я должен предоставить для участия в конкурсе?

– Исследовательскую работу, не менее тридцати страниц. Тема любая, но главное, чтобы естественные науки.

– А срок какой?

– До конца учебного года, конец июня максимум.

Паша вышел из кабинета и подошел к окну. Мысли у него путались: «Шанс действительно великолепный. Гарвард! Но тридцать страниц за два с половиной месяца?! И экзамены еще. Участие будут принимать ребята куда толковее меня… – Паша запустил руки в волосы. – Да и родители не одобрят».

Ничего до конца не решив, он пошел к кабинету, где будет следующий урок. Прозвенел звонок. Ученики вывалили из классов. Направляясь к своим одноклассникам, Паша полностью погрузился в свои мысли, поэтому не заметил, как случайно задел плечом какую-то девочку.

– Паш, ну больно ведь!

Он остановился, усилием воли заставил себя отвлечься от размышлений и посмотрел на Надю Строгановскую.

– Прости, я неспециально.

– Да я уже поняла! – Она привычным движением перекинула назад темную прядь красивых длинных волос. – Ты вечером сегодня с родителями придешь, или я опять буду единственной свежей кровью?

– Сегодня? – Паша непонимающе нахмурился, а потом вспомнил: – Ты представляешь, забыл совсем. Буду, конечно, куда я денусь… Мать истерику устроит, если я откажусь идти к вам на прием! – Паша не понимал, почему мама так настойчиво таскала его на все мероприятия.

– И Дима будет?

– Понятия не имею.

– Увидимся тогда, – кивнула Надя и пошла дальше.

В элитной гимназии родители многих учеников были знакомы между собой – вели вместе бизнес или налаживали друг с другом деловые связи, но родителей Паши, Димы Декабристова и Нади еще с институтских времен связывала крепкая дружба. Дружба эта не перешла по наследству их детям, хотя Надя, придумавшая себе красивую картинку, пыталась наладить теплые отношения с мальчиками, но ничего не вышло: они выросли слишком разными. Теперь ребята иногда перекидывались несколькими фразами на всех родительских мероприятиях и практически не общались вне их.

Вернувшись после уроков домой, Паша бросил сумку в коридоре и прошел на кухню, где его младшая сестра Лиля пила чай.

– Где все? – спросил он.

– Мама в салоне, готовится к приему, а папа работает в кабинете, просил к нему не лезть, – отозвалась Лиля, лениво переворачивая страницу глянцевого журнала.

– А лазанью кто готовил? Мама? – Паша недоверчиво покосился на аппетитное блюдо.

– Что ты, нет конечно! Тетя Галя.

– Это хорошо.

Последнее время маму тянуло к домашнему очагу, она даже несколько раз самостоятельно готовила ужин, который вся семья, старательно улыбаясь, пыталась проглотить быстро, чтобы не почувствовать вкуса. А тетю Галю мама наняла, чтобы та помогала ей по дому. Простая, милая женщина хорошо готовила и не изображала из себя заботливую бабушку, чем вполне устраивала хозяйских детей.

Паша принялся за еду, а Лиля молча листала журнал. Вдруг шелест страниц прекратился.

Паша доел, оставил грязную посуду на столе (тетя Галя уберет) и встал, чтобы приготовить чай. Пока ждал, когда закипит вода, бросил взгляд на журнал через плечо сестры.

– «36 вопросов, чтобы влюбиться», – прочитал он название статьи, которая так заинтересовала Лилю. – У тебя что, гормоны заиграли? Кому собралась допрос с пристрастием устраивать?

– Да отстань ты, – нетерпеливо отозвалась сестра.

Паша в молчании пил чай и размышлял, принимать участие в конкурсе или даже пытаться не стоит.

«Может, если удастся победить, родители перестанут считать мое увлечение наукой бесперспективным? – думал он. – Участвовать? Нет? И если все-таки решаться, то какую тему брать?»

Задумавшись, он не услышал, как сестра несколько раз позвала его по имени, очнулся, только когда Лиля нетерпеливо кинула в него конфеткой.

– Чего тебе? – буркнул он, разворачивая фантик прилетевшей сладости.

– Пашка, вот ты же много знаешь… Скажи, а это может быть правдой?

– Что?

– Ну эти 36 вопросов… Влюбиться получится?

Сначала Паша хотел рассмеяться, а потом вдруг задумался.

– Вообще-то, ты знаешь, влюбленность – это очень сложный химико-биологический процесс, который протекает в мозгу. Гипоталамус…

– Фу, какая скука! Ты как-нибудь попроще можешь ответить?

– Да, теоретически можно. Только очень много факторов должно сойтись.

– Какие, например?

– Ну как минимум потенциальную пассию должен одобрить твой социальный мозг. В твоей голове есть представления об общественных нормах, воспитании, заложены какие-то принципы и идеалы. Человек должен подходить под те критерии, которые заложили в тебе общество и культура. Не влюбишься же ты в африканского дикаря, у которого через нос косточка продета! У вас разные представления о культуре, эстетике и о многих других важных вещах. Он просто не соответствует твоим представлениям, твоим нормам… Эти вопросы, – становясь с каждым словом задумчивее, продолжал Паша, – как я понимаю, затрагивают очень личные моменты и позволяют создать между двумя людьми ощущение привязанности, вырабатываются дофамин и окситоцин…

– Ску-у-ука! – протянула сестра.

– Погоди, – Паша мотнул головой и убежал в коридор, где бросил сумку, вытащил первую попавшуюся тетрадь, ручку, вернулся на кухню и стал что-то записывать. Через несколько минут он остановился и поднял голову: – Лилька, это может быть правдой, вполне. Надо проверить! Проверить!

– Чего ты обрадовался-то так? Чай сейчас разольешь от восторга.

– Лилек, я придумал, понимаешь, придумал тему!

– Какую тему?

Но Паша уже не слышал сестру. Он ушел к себе в комнату, закрылся и принялся листать учебники по биологии, стараясь найти как можно больше информации о работе мозга. Уже и не думал он про экзамены, нехватку времени и неодобрение родителей, только научный интерес и азарт владели им.

Надя чувствовала, что ноги ее дрожат от напряжения, но продолжила все так же технически идеально поднимать ногу, обтянутую в белую ткань колготок.

– Раз, два, три – и закончили, – разносилось по зеркальному залу.

Все девочки с облегчением вернули ногу в первую позицию.

– Сделаем плие и можете быть свободны, – сказала Ольга Николаевна, худая высокая женщина, к спине которой словно всегда была привязана палка.

По залу пронесся жалобный вздох. Даже Надя, которая не позволяла себе канючить и выпрашивать отдых, бросила быстрый взгляд на настенные часы. Уже больше двух часов они занимаются, и сил совсем не осталось.

– Раз, два, три… Вострокнутова, попу втяни, не оттопыривай… Раз, два, три, четыре… Салахова, куда ты поднимаешься? Еще в гранд-плие сидим! Терпите, терпите! Вот теперь медленно… Медленно, я сказала, Салахова, поднимаемся. Спины держим! – наконец девочки услышали: – Давайте на поклон, и отпускаю вас на сегодня.

Надя осторожно шла на трясущихся от напряжения ногах, боясь запнуться о свои же пятки. В раздевалке она с облегчением достала множество шпилек из головы и позволила свободолюбивым волосам распасться так, как им хочется.

– Ольга Николаевна сегодня озверела, что ли? – говорили девочки, снимая балетные чешки.

– Два часа статики и напряжения на ноги. Да они у меня даже в лежачем состоянии трясутся! Смотрите! – сказала Настя Салахова.

Надя стянула с себя танцевальный купальник, быстро влезла в джинсы, футболку и плащ.

– Пока, девочки, увидимся, – бросила она.

– До завтра, Надюш, – неслось ей в спину, пока дверь не захлопнулась.

Во дворе балетной школы Надя огляделась в поисках маминой машины, но, к своему неудовольствию, увидела папину. Стараясь не запнуться об асфальт из-за усталости, она дошла до автомобиля и села на заднее сиденье.

– Садись поближе, пообщаемся хотя бы, – бодро сказал папа.

Надя демонстративно пристегнулась:

– Не хочу.

Папа ничего не ответил, только поджал губы. Мама всегда говорила, что у них с Надей этот жест одинаковый.

– Как позанималась?

– Нормально.

– Устала?

– Да.

– Надюш…

– Мама где?

– Готовится к мероприятию, ты же ее знаешь, все должно быть идеально.

Надя отвернулась к окну и стала следить за пролетающими мимо домами, улицами, деревьями.

Когда автомобиль заехал на подземную парковку, папа заглушил двигатель и, не разблокировав двери, повернулся к Наде.

– Слушай, так больше нельзя! Что мы как неродные? Больше трех слов у нас в диалоге не бывает. Я тебя, Надя, люблю. Мне не нравится происходящее. Что случилось?

– Мне тоже много чего не нравится.

– Например?

Надя серьезно посмотрела в красивые, полные жизни и харизмы глаза отца, но ничего не ответила.

– Пап, дверь открой. Мне к вечеру готовиться, а я еще после тренировки не помылась даже.

Когда блокировка была снята, Надя вышла из машины и, едва переставляя перенапряженные ноги, постаралась быстрее дойти до лифта. Видимо, отцу тоже не хотелось погружаться в атмосферу неловкого и злого молчания, потому что он нарочно задержался в машине подольше, и в квартиру на лифте Надя поднималась в одиночестве.

Надя склонила голову к плечу и оглядела себя в зеркале. «Как я хороша!» По телу тут же разлилось приятное и знакомое тепло, которое обычно ощущает каждая девушка, сознавая свою привлекательность.

Когда она спустилась вниз, все гости уже собрались. Женщины в вечерних, но сдержанных и элегантных платьях стояли рядом с мужчинами в костюмах, пили шампанское, которое разносили специально нанятые для вечера официанты, и переговаривались.

Надя огляделась. Пока искала взглядом родителей, увидела Пашу Ларина и всю его светловолосую кудрявую семью.

– Добрый вечер! – улыбнулась им Надя.

– Добрый вечер, Надюш, прекрасно выглядишь, – ответила за всех Пашина мама. Сам Паша быстро кивнул.

«Неужели так сложно быть любезным и вежливым?» – подумала Надя, но ее недовольство быстро прошло, когда она подошла к маме и подставила ей свое личико для поцелуя.

– До чего ты хороша, солнышко. – Мама нежно приложила ладонь к Надиной щеке, а потом приобняла ее за плечи. – Пойдем, новые гости приходят, нужно поздороваться, а то бедный папа там один любезничает.

Обнимая друг друга за плечи и талии, они подошли к Декабристовым, с которыми говорил папа. Родители стали обсуждать что-то свое, а Надя обратилась к Диме.

– Привет!

– Да, привет. – Он даже не удосужился посмотреть на нее вежливые несколько секунд, пока длилось приветствие, сразу стал оглядываться.

Надя посмотрела на его уставшее лицо и неряшливую одежду и в который раз за сегодняшний вечер подавила волны раздражительности. Какое-то время она слушала разговор взрослых, прижимаясь к теплому маминому боку, но уставшие на танцах ноги скоро снова затряслись, как струны гитары, которые случайно затронули, и она, извинившись, ушла в спокойный уголок рядом с распахнутым балконом и села там в кресло, стряхнув с ног босоножки на тоненьком каблучке.

Сегодня мама хотела помочь отцу завести новые знакомства, которые будут полезны в его строительном бизнесе. Надя родилась уже после того, как фирме отца стали доверять государственные крупные объекты, поэтому она слабо представляла, как жили родители до достатка, но бабушка всегда рассказывала, что они обитали в старом общежитии и, преданные друг другу, стремились к своим целям. Мамины мечты всегда были менее амбициозны, чем папины. «Она-то просто хотела рисовать и семью хорошую, о славе не мечтала. Это и хорошо, ты представляешь, что было бы, если бы в семье было два павлина? А так все гармонично: он добивается, а она верит и поддерживает», – говорила бабушка. Надя с тоской вздохнула. Накатила тихая грусть: «Мама лучше всех на свете, неужели он этого не понимает?»

Рядом кто-то кашлянул, и Надя быстро натянула босоножки. Паша неловко и даже сконфуженно сказал:

– Я помешал тебе, наверное? Хотел немного позаниматься…

Надя подняла бровь в изумлении, заметив в руках одноклассника какой-то блокнот и ручку.

– Ты уроки делаешь, что ли?

– Нет. – Он запнулся, а Надя подумала, как можно быть таким нелепым. – Не уроки… это так… Тебе будет неинтересно.

Надя с удовольствием встала бы и ушла, но ногам, с которых она снова сбросила босоножки и которые подставила прохладному воздуху с балкона, было так хорошо, что она не нашла в себе силы присоединиться к гостям.

Паша сел в кресло рядом и стал что-то сосредоточенно и увлеченно писать, казалось, он совсем забыл, что не один.

– О! Народ, и вы тут…

Дима прошел мимо них прямиком к распахнутому балкону и достал сигарету.

– У нас не курят, – недовольно сказала Надя.

– Я даже не в квартире нахожусь, – равнодушно отозвался Дима, демонстративно делая шаг к перилам.

Сидели молча, только шелест листов под Пашиной ручкой нарушал тишину, но вдруг и он прекратился. Паша поднял голову и задумчиво посмотрел на темное небо за балконом.

– Об этом я не подумал, – буркнул он себе под нос расстроенно.

И снова молчание. Только теперь Наде казалось, что Паша посматривает на нее. «Да что уставился?» – смущенно подумала она. Потом Паша снова повернулся к балкону.

– Паш, ты на мне дыру проглядишь, – донесся до Нади Димин голос.

– А вы, ребята, в каких отношениях? – спросил Паша.

– Ни в каких, – вразнобой ответили Надя и Дима.

– Я имею в виду, вы не общаетесь, не дружите? Нет?

Надя покачала головой, а Дима вообще ничего не ответил.

Паша пощелкал ручкой, а потом сказал:

– А не хотите в моем эксперименте поучаствовать? Мне нужно два человека – парень и девушка – для конкурса научных и исследовательских работ…

– Паш, давай живее, – сказал Дима. Он докурил и ушел с балкона. Надя сморщила носик – терпеть не могла запах сигарет, а от Димы несло за километр.

– Я хочу, чтобы вы ответили друг другу на эти тридцать шесть вопросов. – Паша достал из кармана журнальные страницы, сложенные в несколько раз: – Хочу проверить, изменится ли что-то в ваших отношениях.

– Это что, из девчачьего журнала? – усмехнулся Дима, забрав у Паши листочки.

– Не важно… – А потом чуть увереннее добавил: – Это не важно, мне только нужно, чтобы вы ответили на эти вопросы.

– «36 вопросов, чтобы влюбиться…» – с насмешкой в голосе прочитал Дима.

Надя с любопытством вытянула шею.

– Дай посмотреть, – попросила она.

Когда Дима протянул ей журнальную статью, она быстро пробежалась по вопросам и резко сказала:

– Нет уж, спасибо.

– Я тоже воздержусь, – кивнул Дима, – делать мне больше нечего.

– Ну вы подумайте, это же много времени не займет…

– Так, ладно, я пошла… – Надя с сожалением втиснула отдохнувшие ноги в босоножки и вышла к гостям.

«Влюбиться в Декабристова, этого еще не хватало! Какой ерундой Паша занимается! И что за вопросы такие? Может, им еще мой личный дневник дать почитать?» – подумала она, а потом выбросила из головы произошедшее и присоединилась к родителям.

Глава 2

За 4 минуты расскажи партнеру историю твоей жизни настолько подробно, насколько это возможно.

Надя наклонилась и завязала на лодыжке ленточки туфель.

– У тебя везде балетные мотивы, – улыбнулась мама, вышедшая в коридор в шелковом пеньюаре с чашкой кофе в руках.

– Красиво? – Надя покрутилась.

– Очень.

– Я побежала тогда.

Мама подошла поближе, чтобы закрыть за Надей дверь.

– А ты сегодня во сколько домой? – спросила она, пока Надя ждала лифт.

– У меня тренировка целую вечность длится, думаю, что в семь или восемь вечера.

– Значит, у меня сегодня день и полвечера от вас свободны.

Надя поджала губы:

– А папа что?

– Работает допоздна, какой-то срочный госпроект. Мне вас с ним так жалко, трудитесь оба как пчелки… – Двери лифта открылись. – Ладно, пчелка моя, хорошего тебе дня. – Мама послала Наде воздушный поцелуй.

Спускаясь на первый этаж, Надя старалась вернуть себе самообладание, но после разговора с мамой руки ее похолодели, а в горле встал ком.

Весна залила хмурое Надино лицо яркими, вовсю греющими лучами солнца. Апрель в этом году особенно удался. По сухому асфальту уже стучат каблучки женских туфель, вместо шапок волосы покрывают легкие шелковые платочки, а плащ почти никогда не надо застегивать.

Но Надя не могла ощутить радость. Погруженная в свои думы, она прошла мимо дворника, забыв вежливо пожелать ему: «Доброе утро», как она обычно делала.

До школы Надя добралась быстро, как ей показалось. Она часто ходила пешком, гимназия располагалась в центре города, недалеко от Надиного дома, но иногда, особенно в суровые холода, она просила папиного водителя довезти ее. Общественный транспорт Надя предпочитала любить издалека. Иногда было забавно запрыгнуть с друзьями летом в последний трамвай, но в обычные дни трезвый Надин взгляд отмечал все недостатки подобного способа передвижения.

У школьных ворот Надю окликнула Даша.

– Боже мой, неужели ты сегодня вовремя?

– Как вовремя? Ты чего, Надюш, звонок через минуту!

– Как через минуту? Неужели я так медленно шла! – Надя бросила быстрый взгляд на наручные часы, которые раньше принадлежали папе и которые она выпросила у него, как только сумела оценить, как хорошо они смотрятся на ее маленькой ручке. – Бежим!

Но миновать дядю Вову и турникеты с красными крестами на дисплее не получилось. Сначала охранник хотел впустить Дашу, но, увидев вбегающую следом за ней Надю, нахмурил брови и велел им снова записаться в дневник опозданий. Надя только высокомерно подняла бровь: чего еще, кроме детской обидчивости, ожидать от пьющего человека?

Учителя в классе не было. Ребята гудели.

– А где? – удивленно спросила Надя, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Классная заходила, сказала, что химик заболел, просила посидеть тихо, потом идти на следующие уроки, – ответил одноклассник, оторвавшись от телефона.

– И чего, спрашивается, бежали, только волосы спутались, – сказала Даша и бросила сумку на парту.

Надя села на свое место и повернула голову к окну. Хорошее настроение к ней не возвращалось.

– Ты такая задумчивая была, когда я к тебе подошла. Расскажешь? – Даша тронула Надино плечо, и когда та повернулась к ней, улыбнулась.

– Ничего особенного.

Надя не любила откровенничать. Она была из тех людей, кто все держит в себе. «На людях нужно вести себя достойно, а сопли и слезы уже наедине с собой», – всегда думала Надя. Иногда, конечно, она делилась своими тревогами с мамой, но уж точно никогда не позволяла лезть себе в душу школьным подружкам. К Даше Семеновой Надя серьезно не относилась. Общались они до сих пор только потому, что когда-то в пятом классе их вместе посадили, и сейчас Наде просто было лень искать в школе новую компанию. Даша, решила Надя, неплохой вариант, если не хочется постоянно быть одной. Надя не подпускала Дашу близко из-за легкомысленности и отвратительной непунктуальности.

– Надюш, если тебя что-то беспокоит, я могу выслушать. Каждому человеку хочется, чтобы его хоть кто-нибудь внимательно послушал.

Надя не знала, куда деться. Судя по всему, Даша была серьезно настроена узнать причину Надиной грусти, а учитель, как назло, на урок не придет. Отбиваться оставшиеся сорок минут от вопросов одноклассницы Наде, погруженной в свои мысли, не хотелось, поэтому она, увидев кудрявую макушку Паши Ларина, сидевшего на первой парте и что-то писавшего, сказала:

– Вчера у родителей гости были, Паша тоже приходил. И, представляешь, предложил нам с Димой, – здесь Надя автоматически поискала глазами Диму, но не нашла, видимо, он прогуливал, как в последнее время делал часто, – поучаствовать в каком-то его эксперименте. Знаешь теорию про тридцать шесть вопросов? Если ответить на них, то влюбишься в человека, который их тебе задал.

– И что?

– Говорю же, Паша предложил нам с Димой задать друг другу эти вопросы, чтобы проверить теорию.

– Погоди, какому Диме? Нашему Диме Декабристову?

– Да. Я отказалась.

Даша рассмеялась.

– Конечно, ты отказалась. Декабристова ты не будешь способна полюбить, даже если в тебя зальют три литра приворотного зелья.

– Почему это я не способна? – обиделась Надя.

– Ты ни за что не сойдешь со своего пьедестала ради абсолютно неидеального Димки. Ты не прощаешь никому слабости, ошибки и недостатки, Надюш, а Декабристов кишит всем этим, как Нил крокодилами.

– Я не такая! И не стою ни на каком пьедестале.

– Стоишь-стоишь, признай, прямо как холодная статуя Венеры. Ты посмотришь на парня, только если он полубогом будет – идеальным во всем.

– Это звучит отвратительно, как будто я какая-то высокомерная и непонятно что о себе возомнила.

Даша перестала улыбаться:

– Ты не обижайся, Надь, я же не хотела тебя задеть, я пошутила! – И она сникла, поняв, что перешла черту.

Надя совсем забыла про утренний разговор с мамой, который ее так расстроил, и думала теперь только о Дашиных словах. Протест поднимался в ее груди: «Конечно, я не такая. Я просто хочу окружать себя самыми достойными людьми!» Но что-то внутри подло наводило на мысль о школьном охраннике, который в общем-то ничего плохого никогда Наде не делал, но она отчего-то всегда презирала его за пьянство. «Потому что алкоголизм – это мерзко, вот и все. Нет никакого пьедестала, никакая я не холодная. Не статуя я».

Когда прозвенел звонок и старшеклассники вытекли из кабинета, Надя подошла к отставшему от всех Паше.

– Привет, – сказала она, когда он, удивленно приподняв брови, посмотрел на нее и продолжил убирать в сумку книги. – Слушай, по поводу твоего предложения – я об эксперименте, тридцать шесть вопросов…

– Да? – Паша подхватил не влезающие в портфель книги так, что толстые учебники доходили ему до подбородка.

– В общем, – Надя удивилась косноязычности своей речи. – Короче говоря, я не против поучаствовать.

– Правда? Спасибо большое, Надь! Ты не представляешь, как это важно!.. – Продолжая в том же восторженном духе говорить с Надей, Паша сделал шаг в сторону двери, совсем забыв, что она захлопнута.

Бам! И книги ударились о пол. Паша стоял, потирая лоб.

В который раз Надя удивилась его неловкости и нелепости. Она помнила, что в детстве Паша был куда обаятельнее и даже очки никогда не портили его, но сейчас он словно утратил всю непринужденность, которая окружала его в ранние годы. Остались только серьезность, замкнутость и стеснение, которое Паша всегда старался скрыть излишней молчаливостью.

Вместе они присели, чтобы собрать книги.

– Спасибо, Надь, – раздосадованный своей неуклюжестью и не зная, куда деть глаза, сказал Паша.

– Не за что, – улыбнулась Надя и поспешила выйти из кабинета.

Дима постучал в дверь квартиры.

– Да-да? Кто там?

– Доставка, – ответил Дима.

Дверь открылась, и он обомлел. На пороге с небрежно убранными волосами, кутаясь в теплую кофту, стояла Верочка Рублева из параллельного класса.

Она прищурилась – узнала!

– Ой, привет! Ты же из Одиннадцатого «а»?

Дима и рад бы ответить, что она обозналась, да в школе, когда пересекутся, получится неудобно.

– Да, я. Привет!

Стараясь держать лицо, он протянул ей заказ.

– Оплата по карте?

– Да.

В подъезде связь с банком была плохая, и, пока ждали, когда спишутся деньги и вылезет чек, Верочка сказала:

– Надо же, ты работаешь!

Дима быстро взглянул на нее. Осуждения или снисхождения в ее взгляде он не увидел – только вежливый интерес, но Дима расстроился, что именно она стала свидетелем его подработки.

– Независимости захотелось, поспорил с предками, что сам себе на новый айфон заработаю, – сказал он как можно более непринужденно.

– Понятно…

– А ты живешь здесь, да? – спросил и сам мысленно съязвил: «Нет, в гости пришла, придурок».

– Да, живу, переехали сюда недавно.

Наконец медленно выехал чек.

– Ну пока, – сказал Дима, одновременно мечтая покончить с этой пыткой и не желая отрываться от прекрасных, теплых Верочкиных глаз.

Верочка улыбнулась ему, и дверь захлопнулась.

Спускаясь в лифте, Дима вдруг подумал, что она может разболтать в школе о его работе.

«Ладно, – решил он, – если что, буду всем говорить то, что и ей сказал: мол, с родителями поспорил, независимости захотелось».

Дима зевнул. За всю эту неделю он спал всего лишь по четыре часа в день. Чтобы заработать нормальную сумму, приходилось постоянно работать на доставке, куда его взяли только благодаря папиному другу, да еще экзамены подбирались все ближе и ближе. Дима разрывался между учебой и необходимостью зарабатывать, и, как следствие, страдала именно учеба. «Тупость какая, – сам над собой горько смеялся Дима, – работаю, чтобы оплатить учебу, которую и прогуливаю ради этой работы».

Ночью, когда Дима вернулся домой, у дверей его встретила мама. За последние несколько месяцев из-за всех переживаний и неудач, выпавших на долю их семьи, она сильно сдала. Раньше худоба ее была красивой, аристократичной, а сейчас стала просто болезненной и какой-то даже холодной. В какой ситуации Дима ни обнимал бы маму: была она в теплом свитере или пила горячий чай, – он всегда ощущал только лед.

– Милый, ты голодный? – спросила мама.

– Не очень.

– Попей хотя бы чаю, я сделала твой любимый шоколадный торт.

– Хорошо, – улыбнулся Дима, – чай попью.

Дима прошел в ванную, помыл руки. На кухне он с сожалением оглядел убогую обстановку новой квартиры, на которую хватило оставшихся денег.

– Отец где?

– На встрече. Вчера у Строгановских он познакомился с одним человеком, пытается заключить с ним контракт.

Мама поставила перед Димой чашку горячего чая и большой кусок торта и села напротив.

– Ты совсем не отдыхаешь, – сказала она, нежно проведя рукой по Диминым синякам под глазами. – Дорогой мой, и сдалась тебе эта гимназия! Давай мы переведем тебя в государственную школу. Сможешь учиться и не работать.

– Мам, мы уже это обсуждали. Я там всех знаю, это последний год. И образование там одно из лучших, смогу поступить в хороший вуз на бюджет.

– Ты себя загонишь…

– Осталось несколько месяцев потерпеть, мам, переживу.

– Может быть, мне стоит найти еще работу…

Мама работала искусствоведом и организовывала выставки. Раньше, когда все было хорошо, она называла это «профессией для души». Те деньги, которые она получала, мама тратила только на себя, и это казалось приемлемой, приятной суммой, а сейчас она в ужасе хваталась за голову, стараясь придумать, как бы еще урезать расходы, чтобы ее зарплаты хватило на все бытовые нужды.

– Не говори ерунды, – Диму всегда раздражали пустые разговоры, не ведущие ни к каким результатам. Если бы мама действительно хотела, уже давно нашла бы вторую и третью работу, а не начинала бы робкий разговор на эту тему. Но Дима давно смирился с тем, что мама – хрупкий цветок, который надо оберегать, иначе стебель сломается. «Он уже почти переломился», – с досадой подумал Дима, когда мама протянула руку, чтобы пододвинуть сахарницу поближе, и он увидел ее практически прозрачное запястье, которое обвивали, как змейки, синие венки.

После ужина уже в своей комнате Дима открыл электронный дневник, чтобы посмотреть домашние задания, и случайно взгляд его упал на поле, подсвеченное красным. Три двойки по истории. «Чертово ископаемое! Ведь за прогулы поставила!» – разозлился Дима, а потом открыл учебник, чтобы прочитать то, что пропустил, и с ужасом осознал, что уже не понимает контекст эпохи, не улавливает сути из-за того, что не посещал уроки. «Нет-нет, надо просто прочитать, что было до этого…» – он пролистал на несколько глав назад, но, стоило ему приступить к событиям более ранним, как он не мог вспомнить и то, что случилось до этого. В ужасе Дима понял, что весь год практически не вслушивался в слова преподавателя. Отчаяние и страх, в несколько раз усиленные ночью за окном и усталостью, накатили на него одной большой волной. «Как же я экзамен по истории сдам? Я же даже репетитора не нанял, считал, что с помощью школы и сам смогу подготовиться…» Расстроенный мрачными перспективами будущего, Дима положил голову на стол и закрыл глаза. Сквозь дремоту он услышал, как хлопнула входная дверь и мама тихо спросила отца: «Ну что?» Последовавшее за этим вопросом расстроенное молчание похоронило в Диме надежды на то, что все наладится, и он погрузился в тревожный сон.

На следующее утро, наскоро перекусив бутербродами, Дима поспешил в школу. Хотел переговорить с историчкой до начала уроков.

– Лидия Викторовна, можно?

Он заглянул в класс и увидел, что учительница снимает уличную обувь и надевает ту, в которой ходила в помещении: видимо, только что пришла.

– Да! – Быстрым движением она задвинула уличную обувь под стол.

– Я по поводу двоек. Как я могу их исправить?

Поправив очки, которые, как микроскоп, в несколько раз увеличивали ее строгие глаза, она уткнулась носом в потрепанную тетрадочку, в которой проставляла все оценки (тогда как вся гимназия уже давно перешла на электронные дневники).

– Декабристов, что же ты с такой исторической фамилией так отстаешь? – Дима счел вопрос риторическим и промолчал. – Хорошо ведь учился, а тут – раз и… Бери пример с Паши Ларина, золотая голова у мальчика!

Дима вспомнил предложение Паши и усмехнулся. Золотая голова, а занимается такой ерундой. Надо же, проверять, можно ли влюбиться за 36 вопросов, делать ему нечего.

– Напишешь мне три контрольных на темы, которые пропустил. Все сразу. Через две недели у меня будет на это время.

Дима кивнул, поблагодарил и вышел из кабинета. Как же за две недели выучить такой объем материала? Да и вообще, до экзаменов всего ничего, нужно бы в принципе предмет подтянуть. Подойдя к своим одноклассникам и с бодрой улыбкой ответив всем на приветствие, Дима увидел темную головку Нади Строгановской, и в голове его снова всплыл недавний разговор: «Что там сказала историчка, Паша хорош в ее предмете?» Пришедшая в голову идея показалась Диме интересной, и, когда учитель разрешил всем зайти в класс, он подсел к Паше Ларину и сказал:

– Эксперимент не отменил?

– Хотелось бы провести.

– Короче, я согласен, но в обмен на твою помощь. Мне нужно подтянуть историю.

Паша нахмурился:

– У меня у самого миллион дел…

– Ну на нет…

Дима собирался встать, когда Паша все-таки сказал после минутного колебания:

– Ладно, хорошо! Я помогу тебе, будем вместе готовиться, но не филонь и не ерничай во время эксперимента!

– Забились, – обрадовался Дима и бросил быстрый взгляд на Надю. «Красивая, конечно, но холодная, как статуя…» – подумал он.

Глава 3

В твоей семье отношения теплые и близкие?

Надя натянула черные колготки и поправила юбку. Из зеркала на нее смотрела темнобровая девушка в школьной форме, только подчеркивающей юность ее обладательницы. В столовую Надя вошла бодрым шагом.

– Доброе утро!

Мама сделала глоток из своей кружки и улыбнулась:

– Доброе, солнышко.

Надя посмотрела на папу, ответившего ей взглядом человека, день которого не задался и который уже везде опоздал:

– Тебя подвезти? – спросил он, на ходу одновременно отхлебывая кофе и стараясь затянуть галстук.

– Нет, я сама, пешком, – ответила Надя, завороженно наблюдая, как мама встает и, смеясь над обычным для утра ворчанием отца, помогает ему с галстуком.

– Уже двадцать лет ты их носишь, а все никак не можешь сладить. – Мама положила руки отцу на грудь.

– Если я с этой удавкой совладаю, то лишусь этих минут с тобой, Оленька, – улыбнулся отец. Казалось, он совсем забыл про спешку.

Застывшая Надя пошевелилась и затронула стул, который скрипнул. Родители тут же очнулись.

– Сколько времени, Надюш? – спросил папа.

– Восемь.

– Как восемь?!

Все переместились в прихожую. Папа быстро накинул на себя плащ и взял свой черный кожаный портфель.

– Ну, я ушел…

– Пап, подожди, – не думая, воскликнула Надя и тоже стала надевать свой легкий плащ, – подбросишь?

– Ты же говорила… – Папа бросил взгляд на наручные часы. – А! Ладно, давай быстрее!

– Уже бегу… – Она схватила шелковый платок, но повязывать не стала.

– Хорошего вам дня, дорогие, – разнесся по подъезду мамин голос, когда двери лифта открылись.

В машине Надя специально села на переднее сиденье. Краем глаза наблюдая, как папа выезжает с парковки и уверенно крутит руль, она молчала. Она понятия не имела, зачем вдруг решила ехать с ним. Какое-то время назад ее открытие, как ей казалось, начисто лишило ее теплых чувств к отцу, но сейчас, вспоминая недавнюю теплую сцену в столовой, Надя снова захотела ощутить себя дочкой такого сильного и замечательного папы, каким она его считала всего лишь в том году.

У гимназии автомобиль затормозил.

– Хорошего дня тебе, – только и сказала Надя. Она была страшно разочарована этой поездкой.

– Тебе тоже. – Папа сильно спешил, поэтому, как только Надя захлопнула дверь машины, дал по газам.

До начала занятий оставалось еще десять минут. Коридоры школы были до потолка набиты смехом и гудением учеников. Пробираясь сквозь толпу старшеклассников, Надя заметила Пашу Ларина в тихом уголке. В руках он держал потрепанную книгу, обложка которой выглядела до того скучной, что Надя нисколько не усомнилась в том, что читает он не художественную литературу (что еще куда ни шло), а какой-то учебник.

«Боже мой, – думала она, пока поток толпы нес ее по коридору, как дощечку ручей, – во что я ввязалась? Нельзя действовать сгоряча, сколько раз я это уже себе повторяла. А все из-за отвратительных слов Семеновой. Нет, надо отказаться! Вряд ли я сильно подведу Пашу, уверена, что Декабристов ни за что не согласится участвовать. Поговорю с Пашей после уроков, объясню, что погорячилась и что нет у меня времени на этот научно-исследовательский цирк».

Паша приподнял очки и потер глаза. Всю ночь он читал о работе мозга и возникновении любви с точки зрения химии и биологии. Суть он уже уловил, но хотелось деталей, хотелось свободно ориентироваться во всех нейромедиаторах, частях мозга и гормонах. Чтобы немного отдохнуть от информации, он оглядел коридор. Взгляд его зацепился за Надю Строгановскую, которая, выбравшись из толпы ребят, остановилась у подоконника и бросила на него сумку. Паша был ей бесконечно благодарен. Ей и Диме. В тот вечер на приеме, продумывая план работы, он вдруг понял, что упустил из виду один, точнее, два важных момента. У каждого ученого были подопытные кролики. Пашина же задачка оказалась посложнее. Нужно было найти двух человек, которым глубоко плевать друг на друга. Задача не самая простая. Мало кто согласится, а ведь еще очень важно, чтобы подопытные не врали о своих чувствах, чтобы не было тайной любви одного к другому. И Надя с Димой очень удачно подвернулись ему. Вот уж два человека, жизни которых проходят совершенно в разных плоскостях и никак не пересекаются. Во всем: и в их равнодушных нескольких брошенных друг другу словах, и в скучающем взгляде Димы, и в недовольном курением Надином личике – считывалось отсутствие у этих двоих друг к другу каких-либо чувств, кроме тех, которые возникали вынужденно, когда они изредка встречались. И когда и Надя, и Дима не восприняли Пашино предложение всерьез и отказались, Паша расстроился. Кандидатуры одноклассников казались идеальными. Но каким-то совершенным чудом каждый из них все же согласился, и Паша чувствовал себя самым удачливым и счастливым человеком на Земле. Ему было неясно, на кой черт сдался Наде этот эксперимент, но у Паши не было времени разгадывать загадку, поэтому он просто испытывал к Наде искреннюю благодарность.

– Привет! – с улыбкой, сжимая в руке учебник, Паша остановился около нее.

Она заправила локон за ухо, обнажив золотые сережки, которые очень шли ей.

– Доброе утро, Паша!

– Спасибо тебе, что согласилась участвовать. Ты не представляешь, как это важно. – Надя кивнула и улыбнулась, а Паша в порыве искренней благодарности не заметил вымученности этой улыбки. – Предлагаю начать сегодня. Можно прямо после уроков пойти в библиотеку. Это не должно занять много времени, поэтому, если ты очень занята, не переживай. Сейчас Дима придет, и я ему тоже про библиотеку скажу.

– Как?! Дима тоже дал согласие?! Это уже точно?

– Ну да! – Тут замешательство на Надином лице заставило Пашу настороженно спросить: – Ты же не передумала? Придешь в библиотеку?

– Да, Паш, раз пообещала, – кивнула она смущенно после нескольких секунд раздумий.

Надя бросила быстрый взгляд на любимые наручные часы.

– И где он?

В пустынной библиотеке не было никого, кроме библиотекаря, скрывающегося где-то в глубине лабиринта стеллажей, Паши и Нади.

– Шел прямо за нами и исчез! – продолжила Надя недовольно. – Знаешь, Паш, у меня вообще-то через час балет. И если Дима всегда будет так небрежно относиться ко времени, то…

Дверь хлопнула, и Дима опустился на стул напротив Нади.

– Где ты был?

Дима раздраженно бросил:

– В туалете. Или тебе подробности нужны?

Надя поджала губы, чтобы скрыть смущение:

– Вот от этого избавь!

– Ребят, ребят! – Паша встал так, что поделил стол, за которым сидели одноклассники, пополам. – Я распечатал вопросы. Их тридцать шесть, один задает, другой отвечает, а потом задает тот же самый вопрос, чтобы услышать ответ собеседника. – Он положил лист перед Димой и лист перед Надей. – Отвечайте только честно, не ерничайте. Много времени это не займет, сегодня, думаю, все успеем. И еще, считаю необходимым добавить, что сказанное здесь останется между нами.

– Господин прокурор, начинайте уже допрос, – усмехнулся Дима.

– Ладно, тогда ты первый. Задавай вопрос!

Дима пробежал глазами написанное:

– О’кей! Хотела бы ты быть знаменитой? В чем?

– Нет, не хотела бы. Хотел бы ты быть знаменитым? В чем?

– Нет, не хотел бы. Так, следующий вопрос: если бы ты могла прожить до девяноста лет и в последние шестьдесят лет сохранить либо разум, либо тело тридцатилетнего, что бы ты выбрала?

– Разум. А ты? Что выбрал бы?

– Тоже разум. Дальше…

Паша вдруг сказал:

– Стоп! Это бесполезно!

– Рад, что ты быстро понял, что это развод из девчачьего журнала, – сказал Дима, откидывая от себя лист.

– Я не об этом! Ваши ответы бесполезны. Вы неискренни, – увидев, что Надя собирается возразить, Паша быстро продолжил: – Вы, может, и говорите правду, но мыслями не здесь, вы не погружаетесь друг в друга, не узнаете друг друга, вы банально в ответы не вслушиваетесь. Как будто сидящий напротив вас человек просто статуя. Так не пойдет.

– Чего ты от нас хочешь? – устало спросил Дима и растрепал свои волосы.

– Чтобы вы попытались по-настоящему узнать и понять друг друга, хотя бы слушали друг друга с уважением, а не так.

– Ну знаешь, Паша, – возразила Надя, – вообще предполагается, что вопросы задают друг другу незнакомцы. Неужели я, не зная человека, должна, как ты говоришь, погружаться в него?

– Я же не имею в виду внезапную любовь, только призываю к банальной вежливости и вовлеченности в процесс. Это все. Просто по-человечески отнеситесь сейчас друг к другу и к моей работе. Идет?

Надя, в груди у которой билось доброе и легкоранимое сердце, кивнула.

Дима со вздохом взял лист и прочитал: «Прежде чем сделать звонок, ты репетируешь свою реплику? Почему?»

Надю ошеломила интимность вопроса, и сначала она хотела коротко ответить нет, но, бросив быстрый взгляд на Пашу, сидящего с ручкой и блокнотом в руках, для которого, похоже, происходящее много значило, она решила, что, раз уж участвует в эксперименте, нужно помогать ему, а не мешать.

– Да. Я обычно хожу по комнате, в голове составляю свою речь, а потом уже звоню. Терпеть не могу мямлить и косноязычить и выглядеть глупо. А ты?

Надя думала, что Дима оценит ее шаг навстречу, поэтому удивилась, когда он насмешливо сказал:

– Надо же, а относиться с пониманием к человеческим слабостям тебя не учили? Ты даже себя загнала в какие-то рамки.

– Дима, – попытался вклиниться Паша.

– Нет, что страшного произойдет, – продолжил Дима, никого не слушая, – если ты не так ударение поставишь или не сразу слова найдешь? Зачем требовать от себя президентской речи?

– Я не просила комментировать, а просто поделилась.

Надя опустила глаза на стол и сжала губы.

– Я не репетирую, просто звоню и все, – ответил Дима как ни в чем не бывало.

Паша оглядел молчавшую Надю. «Она сегодня на контакт уже не пойдет», – с сожалением подумал он и попытался что-то придумать, чтобы разрядить обстановку, но в голову ничего не пришло.

– Так, народ, если мы таким черепашьим шагом станем продвигаться, то предупреждаю, через полчаса мне надо быть на… там, где я должен находиться, – сказал Дима, чуть не проговорившись, что он работает.

– Да, у меня балет тоже скоро, надо еще размяться, – согласилась Надя.

Паша пощелкал ручкой, которую держал в руке, и вздохнул. Все оказалось куда сложнее, чем он думал.

– Хорошо! – Он быстро соображал, стараясь что-то придумать. – Давайте встретимся в каком-нибудь кафе, например, завтра или послезавтра вечером? После всех ваших дел, идет?

– В субботу. Я могу только в субботу, когда у меня нет балета, – сказала Надя.

– В субботу мне неохота ничем заниматься, – поморщился Дима. Это был его единственный выходной на неделе.

– Мы же с тобой договорились заниматься по субботам.

– Помню-помню! Черт, Паш, ну ладно.

– Отлично. Надь, – Паша повернулся к Наде, – мы после школы пойдем в кафе заниматься историей, ты можешь с нами или потом…

– Я потом подойду, увидимся! – Она схватила сумку и поспешила к двери, а сама подумала: «Найду чем заняться, лишь бы только лишние минуты с Декабристовым не проводить. До чего неприятным человеком он оказался!»

– Подходи к пяти, – крикнул ей вдогонку Паша.

Дверь библиотеки хлопнула.

Думая о своем, Паша зашел в квартиру. «Все сложнее, чем казалось… Если раньше эти двое просто существовали в параллельных вселенных, то теперь их галактики на грани войны. Вот это нехорошо, в этом случае ничего не сработает, чистота эксперимента нарушится. Нужно, чтобы они были спокойны, ведь наибольшая вероятность, что солнце выйдет весной, а не поздней холодной осенью. Их как-то надо вернуть на стадию простого человеческого принятия. Теперь я понимаю, почему участвовать должны именно незнакомцы – они не относятся друг к другу предвзято…» – размышлял Паша, когда вдруг услышал громкий смех из столовой. Его это не удивило, потому что семья часто собиралась за ужином, но какое-то чувство внутри намекнуло на исключительность происходя- щего.

Первое, что Паша увидел, завернув за угол и войдя в столовую, – широкую мамину улыбку, а потом уже саму маму, которая, стоя между папой и Лилей, накладывала им в тарелки торт. Неопознанным остался только один затылок мужчины, сидящего спиной к двери, и то только потому, что Паша боялся сделать вывод и обрадоваться раньше времени.

– О, милый, – сказала мама, заметив Пашу, – ты вовремя, чай с тортом будешь?

Тут неизвестный затылок резко взметнулся вверх, когда мужчина встал, а потом и вовсе исчез, когда тот обернулся.

– Ну привет, брательня!

Паша от радости забыл про все свои эксперименты.

– Макс!

– Иди сюда!

И они крепко обнялись.

– Ты как здесь? – спросил Паша, садясь рядом с Лилей.

– Да важных пар не будет неделю, какие-то проблемы с трубами. Вот я и решил смотаться и навестить вас.

– Пейте чай, а то остывает. Паш, торт бери, – сказала мама, передавая ему тарелку.

Паша покосился на Лилю.

– Готовила тетя Галя, – шепнула ему сестра, правильно истолковав его замешательство.

– Ну как, скучали? – весело спросил Макс, оглядывая семью.

Несколько лет назад, окончив школу, Макс улетел в Англию изучать управление бизнесом. В нем всегда ощущалась предпринимательская жилка. В тринадцать лет он пытался уговорить своего друга-программиста создать приложение, которое позволило бы вызывать такси с помощью одного тыка в экран телефона, но ленивый друг погрузился в идею только на неделю, а потом, осознав объем работ, решил не вредить своему счастливому и беззаботному детству и расторгнул дружбу. Макс был ужасно расстроен, но быстро остыл и стал продумывать другие идеи для стартапов, а потом, когда приложение для вызова такси изобрели другие, он только сказал: «Видите, я был прав, идея крутая!» Потом было еще несколько задумок, которые не удалось довести до конца из-за случайных событий и которые потом с успехом развивали другие люди. Но Макс не расстраивался, каждый раз, когда кто-то зарабатывал миллиард на том, что и ему приходило в голову задолго до того, как пришло в голову фактического основателя, он только убеждался, что идеи его неглупые и что когда-нибудь он обязательно возьмет свое. Когда он с блеском сдал все международные экзамены, родители не сомневались ни минуты, что учиться бизнесу ему надо за границей и оплатили обучение в Англии. Они были в восторге от увлечений старшего сына и только радовались, видя в нем мышление бизнесмена: семейное дело было в безопасности.

– Скучали, очень скучали! – Лиля вскочила и с непосредственностью четырнадцатилетней девочки бросилась брату на шею. Тут и мама не устояла, обняла обоих.

Паша глянул на папу. В глазах его плескалось счастье, хотя сам он сидел спокойно и никак не выдавал радостного волнения.

Когда все немного успокоились и вернулись за стол, Макс стал рассказывать о своих успехах. Паша слушал с восхищением. Старшему брату он отдавал право первенства без всяких пререканий. И если иногда его посещала мысль, что, возможно, он во многом уступает смелому Максу, готовому идти вперед, даже если десятый его бизнес-план провалится, он старался быстро переключиться и подумать о другом.

– …в общем, толковый пацан, мы с ним уже обсудили нюансы, думаю, это дело выгорит, – закончил Макс, а потом посмотрел на брата. – Пашка, а ты как? Последний год школы, куда потом?

Паша замялся и запустил руку в волосы. Он не любил говорить в семье о своем увлечении наукой.

– У Пашки блажь пока, а не план на будущее, – как всегда, громко сказал папа, – маленький еще, не понимает, что на биологии своей никуда не уедет.

– Я хочу изучать человеческий мозг, это перспективно сейчас, – тихо, но уверенно сказал Паша.

– Перспективно, ага, в Америке или в Германии, а у нас что? Кому ты с российским образованием медика будешь нужен? Ты, Пашка, ешь торт и запоминай его вкус, потому что, если не возьмешься за ум и не поймешь, где деньги, сидеть будешь на воде и хлебе со своей зарплатой.

Паша не стал отвечать, только сжал кулаки под столом и постарался выкинуть слова отца из головы. Подобные рассуждения он слышал уже не первый раз, а привыкнуть никак не мог.

– Илон Маск тоже в науку ушел, а вот, смотрите, что получилось, – сказал Макс. Паша не ожидал от прагматичного, вечно старающегося создать многомиллионную империю брата поддержки. Он всмотрелся в его доброе и улыбчивое лицо и увидел, что Макс ему подмигнул, мол, не переживай, прорвемся.

После ужина Паша, оставив Макса, на котором, как обезьянка, висела Лиля, с родителями в гостиной, ушел к себе в комнату, открыл свои скудные записи и книги о работе мозга и стал думать, как не завалить эксперимент.

В дверь постучали. Пашин взгляд упал на часы, которые показывали десять вечера. Почти четыре часа он просидел над своим проектом.

– Пашкович, занят? – Макс, не дожидаясь ответа, вошел в комнату и сел на кресло рядом с рабочим столом. – Я тебя спросить хотел, ты давно живешь под гнетом папиного скепсиса?

– Да как ты уехал, они на меня перекинулись и поняли, что из меня выросло существо, непохожее на тебя.

– Три года, а ты, значит, – Макс дотянулся до учебника и пролистал страницы, – все равно втихаря в науку уходишь?

– Ухожу.

– И как?

Паша подумал, делиться с братом новостью про конкурс и эксперимент или лучше промолчать. Сначала Паша решил, что безопаснее молчать – никто не станет талдычить ему о бесперспективности его занятий, но ему вдруг так захотелось, чтобы хоть один близкий по-настоящему смог оценить его достоинства, которые не затмевали таланты Макса, и увидеть науку его глазами.

– Сейчас я работаю над одной научно-исследовательской работой…

– Так? – Макс казался заинтересованным.

– Конкурс всероссийский, поэтому, может быть, и выгорит. Приз – учеба в Гарварде.

– Родители знают?

– Нет конечно. И ты не говори. А то буду после твоего отъезда снова слушать папины размышления о хлебе насущном и каким трудом на него можно заработать.

– О’кей. – Макс серьезно кивнул. – Ты над этим проектом сейчас работал?

– Да, у меня тут… В общем, подопытные потихоньку идут к тому, чтобы невзлюбить друг друга, а мне как-то надо все вернуть в точку равнодушия, чтобы эксперимент удался.

– А в чем суть эксперимента?

Паша рассказал.

– Просто создай им неформальную обстановку. И вопросы первое время не заставляй задавать напрямую, тут кто угодно ерничать начнет. Насколько я понял, главное же, чтобы человек просто услышал, что ответил другой, верно? Ты просто сделай из какого-то вопроса тему для разговора в этой расслабленной обстановке – и все пойдет как по маслу, вот увидишь.

В натренированном Пашином мозгу тут же созрел план:

– Спасибо, Макс! Ты мне очень помог!

– Да без проблем! Ты только…

Он не успел договорить, дверь распахнулась, и в комнату без церемоний зашла Лиля.

– Ну почему вы постоянно без меня! – обиженно надула губы сестра.

– Поверь мне, Лиля, даже когда тебя нет, ты все равно есть, – буркнул Паша.

Лиля уже набрала в легкие воздух, чтобы ответить брату, когда Макс встал, взлохматил сестре волосы и подтолкнул ее к выходу:

– Так, Лилек, отставить бойню, пошли. Я тебе обещал ночной забег по «Пунктам назначения»? Обещал! Будь любезна, дай мне сдержать слово. Пашка, присоединяйся, – донеслось до Паши перед тем, как дверь его комнаты закрылась.

Он немного посидел над учебниками, а потом закрыл книги и отправился в гостиную, где плюхнулся на диван рядом с братом и сестрой. Фильм начался.

Глава 4

Каким был бы для тебя идеальный день?

Надя встала на носочки в пуантах и попробовала покрутиться. Перед глазами замелькал круговорот из девочек-балерин, станка, зеркал и огромных окон под потолком. И за секунду до того, как вращение должно было закончиться, Надя поняла, что неправильно встала, недостаточно напрягла опорную ногу и несильно оттолкнулась направляющей ногой, поэтому, когда нужно было несколько мгновений после вращения продержаться на носочках с поднятой к колену стопой, она не сумела – потеряла равновесие.

– Ну что же ты, Строгановская, никак не можешь поладить с пируэтом на пальцах, а? – громкий голос Ольги Николаевны накрыл Надю, как волна цунами.

Ответов такие риторические вопросы не требовали, поэтому Надя молча отошла к другим девочкам и уступила место следующей балерине.

– Не волнуйся, у меня тоже не выходит, – тут же зашептали девочки. Они всегда подбадривали друг друга, потому что знали не понаслышке, как невыносимо больно в балете быть хуже других.

Если спросить Надю, где ее дом, она, конечно, сначала назовет квартиру, в которой живет с родителями, а потом мысли ее перенесутся в просторный зал, где вместо стен огромные зеркала, которые пополам режет линия станка, тянущаяся по всему периметру зала.

Наде было три, когда мама привела ее на просмотр, а тогдашний хореограф оценил отличную выворотность и длину ее ног и идеальный подъем стопы. «Ох, будущая прима, конечно, если будет усердно заниматься», – сказал он. Маленькой Наде, которая уже тогда очень любила, когда взрослые восхищались ею, эти слова запали в душу. Занятия ей нравились, растяжка давалась легко, преподаватели в один голос говорили, что у нее данные для настоящего балета. Но детство прошло, и в жизни их балетного класса появилась строгая и высокая Ольга Николаевна, в теле которой, казалось, не было ничего, кроме палки и мышц. И тут уже начался настоящий балет. Поблажек преподаватель никому не давала, почти не хвалила и в ту же секунду замечала, если хоть кто-нибудь расслаблял руки и ноги во время па.

Но Надя ее не боялась и, в общем-то, относилась к ней ровно. Ольгу Николаевну она воспринимала как ресурс, с помощью которого может стать лучше – как книжку или гантель. Надя просто сжимала губы на втором часу занятия, и, когда остальные девочки начинали хныкать и напоминать преподавателю о том, что время уже истекло, продолжала удерживать напряжение в мышцах и усердно выполнять то, что говорят. Наверное, Ольга Николаевна видела Надино упорство и иногда, придирчиво оценивая правильность поз, в которые Надя вставала, коротко говорила: «Хорошо, Строгановская!» Большей похвалы от нее никто не ждал и даже не надеялся получить.

– Ольга Николаевна, – легко переступая ножками в пуантах, подошла Надя к преподавателю, когда занятие закончилось.

– Слушаю тебя, Строгановская.

– Хочу завтра прийти сюда и позаниматься немного – с вращениями поработать, не выходят никак. Можно?

Ольга Николаевна приподняла бровь:

– Завтра суббота.

– Да-да, знаю. Тут никого не будет, и я с удовольствием несколько часов…

– А ты что, собираешься с балетом жизнь связать?

Надя растерялась:

– Не знаю, я не думала.

– То есть профессией своей ты балет делать не будешь?

Надя нахмурилась. Она вдруг поняла, что никогда не думала, а что потом – после окончания школы.

Так и не дождавшись ответа, Ольга Николаевна продолжила:

– Если не собираешься, тогда нечего тебе здесь делать. Ну отработаешь ты сейчас пируэты, какой толк? Потратишь время выходного, чтобы через год уже забыть про занятия.

– А вы считаете, что я могла бы? В настоящий балет пойти?

– На комплимент, Строгановская, ты не напрашивайся. Дурная привычка. Ты до потери пульса работать умеешь – это всегда помогает в любом деле. И данные у тебя хорошие.

– Разрешите, пожалуйста, мне позаниматься завтра. Мне нужно, чтобы у меня получалось, понимаете?

Надя действительно не могла позволить себе быть хоть в чем-то хуже других.

Ольга Николаевна покачала головой, но все-таки согласилась:

– Предупрежу охранника, ключи у него возьмешь.

В раздевалке оставалась только одна девочка, остальных в вечер пятницы как ветром сдуло, хотя обычно после репетиции они болтали еще полчаса, нарочно медленно переодеваясь.

Надя распустила волосы, сняла купальник, белые колготки и, дождавшись, когда дверь за последней девочкой закроется, стала оглядывать себя в зеркале: худое и гибкое тело, как у всех балерин. Надя всегда была довольна своей фигурой: и руками с легким рельефом – такого можно добиться только на балете, бесконечно держа руки на весу, и сильными ногами, и подтянутым животом. Но особенно любила Надя то, что не сразу бросалось в глаза – плавность своих движений. Она даже специально, стоя у зеркала, попробовала резко и нарочито уродливо поднять руку. Не вышло. Вверх рука взметнулась, но красиво, изящно – так поднимает голову лебедь.

Надя была рада, что завтра у нее самостоятельное занятие. Хорошенько вымотаться, чтобы на раздражение не было сил во время эксперимента, – вот каков ее план. Надя до сих пор негодовала из-за того, что Дима позволил себе высмеять ее педантизм. «Подумаешь, – с обидой думала она, – нет ничего плохого в том, что я во многом хороша или стремлюсь быть таковой. Ни в какие рамки я себя не загоняла и, – тут она снова вспомнила Дашины слова, – на пьедестал не ставила! Вообще, каждому человеку нужно стремиться к идеалу, к тому, чтобы становиться лучше и лучше…» Вдруг Надя вспомнила о времени и маме, ждущей ее в машине, прервала свои размышления, быстро оделась и выскочила на улицу.

В субботу Паша в школу не явился, но обещал прийти в кафе, где они решили заниматься, поэтому Дима вышел из гимназии после уроков в одиночестве и не спеша поплелся к месту встречи. Шел он глядя под ноги. Последнее время груз забот и переживаний мешал ему, как раньше, подпрыгивающей походкой идти по городским улицам, считая себя королем мира. На перекрестке он все же поднял голову, чтобы перейти дорогу, и вдруг заметил бежевый плащ Верочки Рублевой на остановке. Пригляделся: точно она. Несколько минут Дима топтался чуть поодаль, все раздумывал: подойти или нет. Вот подул теплый апрельский ветер, и Верочкины волосы взметнулись в воздух. Она придержала их рукой и убрала упавшие на глаза пряди. Дима залюбовался. А когда наконец решился подойти, Верочка уже заскочила в подъехавший автобус. Путь Дима продолжил в совершенно дурном настроении.

Кафе было маленьким, но уютным. Дима сел за отдаленный столик и раскрыл тетрадь. Хотел повторить что-нибудь до прихода Паши, чтобы не выглядеть болваном. Но он смотрел в тетрадь и не верил, что это он сам всего пару месяцев назад делал конспекты – Дима не помнил из написанного ровным счетом ничего.

Паша пришел через несколько минут. Они заказали чай и несколько булок, чтобы официанты не донимали их.

– Говоришь, экзамен по истории хочешь сдавать? – поинтересовался Паша, вытаскивая из сумки учебник. – Куда поступать думаешь?

– На юридический.

– Надо же!

– А что? – Дима с любопытством посмотрел на озадаченного Пашу.

– Просто никогда бы не подумал.

– А зачем тебе вообще что-то обо мне думать, мы по сути едва знакомы?

Паша не стал отвечать. Раскрыл учебник и спросил:

– Так с какого момента ты перестал слушать историчку?

– Не знаю. У меня Древняя Русь очень плоха, все князья и походы смешались. Примерно представляю только, что Ледовое побоище – это когда Невский монголо-татаров утопил.

– Рыцарей Ливонского ордена, не монголо-татаров…

– Черт! А было это хоть в XV веке?

– В тринадцатом.

– Черт!

– Контрольную тебе писать через неделю, а экзамен через полтора месяца, поэтому я вижу только один способ учить. Будем максимально сжимать информацию, чтобы ты уловил суть событий, а дома читай учебники, расширяя. И еще к пройденной информации возвращайся постоянно. Я работой мозга интересуюсь, поэтому знаю. Повторяй, это очень важно.

– Понял, давай уже начинать, а то Надя явится ровно в пять. Ни минутой позже, ни минутой раньше, вот увидишь.

Время пролетело быстро. Паша рассказывал толково, как человек, который действительно понимает, о чем говорит, а не просто заучивает учебник. Такая сметливость и острота ума Диме, в общем-то, всегда нравились в Паше. Хоть они не сдружились, но Дима относился к нему с симпатией. Если в детстве он и принимал одноклассника за занудного ботаника из-за огромных очков, которые Паша носил с пяти лет, то с возрастом сумел отбросить все стереотипы и самостоятельно оценить Пашин ум и даже своеобразное обаяние, не яркое, как у героев-любовников, а простое, скромное и очень порядочное, если обаяние, конечно, может быть таким.

– Ну ты как? Запомнилось что-то? – спросил Паша, когда они решили закончить на сегодня.

Дима мысленно прокрутил все события, начиная с основания династии Рюриковичей, и кивнул:

– Вообще-то да… Ты знаешь, я ведь историю когда-то хорошо знал. Ты мне рассказываешь, и все встает на свои места. Как будто пыль стряхнули.

Паша искренне улыбнулся. Он боялся, что будет слишком нудным, Дима заскучает, и он не сумеет ему помочь подготовиться к экзамену.

– О, вот вы где! – Надя села в кресло напротив Димы и сказала подошедшему официанту: – Мне, пожалуйста, бутылку воды и карбонару. Воду сейчас.

Дима поймал Пашин взгляд и незаметно указал на включенный экран телефона. Ровно пять вечера.

– Ты откуда такая взбудораженная? – спросил Паша, оглядывая Надю.

Ему было странно видеть ее не в школьной форме или вечернем платье, а в простых джинсах и свитере. На щеках ее играл румянец, а волосы немного растрепались. Раньше в мыслях своих он почему-то представлял ее мылом – такой же идеально чистой, светлой, без единой бактерии. А сейчас вдруг подумал, что она не мыло никакое. С чем она ассоциировалась у него теперь, он затруднялся определить, но румянец, по его мнению, ей шел невероятно.

– С балета, страшно голодная, три часа занималась.

Когда официант поставил перед ней бутылку воды и стакан, Надя тут же выпила все, что было.

– Давайте начнем, – сказал Дима, – хочется еще и отдохнуть в субботу.

– Ты как будто сильно устаешь. – Надя немного приподняла бровь.

Дима посмотрел на нее. Сначала он хотел ядовито съязвить, чтобы у Нади больше не возникало желания думать, что она все знает про жизнь человека, но по ее глазам он увидел, что обидеть его она не хотела, просто работала с фактами: у его родителей есть бизнес, и весь десятый класс он не вылезал с вечеринок. О том, что ситуация в корне изменилась, Надя не знала, а он решил, что посвящать ее в это и сейчас не стоит.

Паша стал нарочито медленно собирать со стола учебники и все материалы, по которым они с Димой занимались. Потом официант принес Наде ее карбонару.

– Ты поешь сначала, потом начнем. Для эксперимента нужна ваша сосредоточенность, – сказал Паша и, увидев, что Дима что-то хочет возразить, быстро продолжил: – Понимаю Диму, кстати. Тоже в субботу люблю после школы прийти, бросить сумку и почитать или фильм посмотреть. До понедельника еще целый день – красота!

– Идеально было бы, если бы составители расписания имели совесть и не ставили шесть уроков в субботу, три из которых физика, математика и русский, – хмыкнул Дима.