Самовлюбленные, бессовестные и неутомимые. Захватывающие путешествия в мир психопатов бесплатное чтение

Jon Ronson

The Psychopath Test:

A Journey Through the Madness Industry

Copyright © Jon Ronson, 2011

© Видревич И., перевод на русский язык, 2022

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2022

* * *

«В мире присваиваются ярлыки психических расстройств почти каждому проявлению такой сложной системы, как человек. Почему это происходит? Есть ли вообще у всего этого смысл? И каких последствий можно ждать?»

Джон Ронсон

«Я начал читать эту книгу поздно ночью, усталый, подавленный и больной, а затем обнаружил, что смеюсь, как пресловутый псих, страницу за страницей».

Уилл Селф, журналист Guardian

«Интересная, провокационная и бесконечно остроумная!»

Observer
* * *

Посвящается Аните Бхумкар

(1966–2009), которая так любила жизнь

со всеми ее безумствами

1. Недостающая часть головоломки раскрыта

Это история о безумии. И начинается она со странной встречи в центре Лондона на Саутгемптон-роуд в кафе Costa Coffee в Блумсбери.

Неподалеку за углом располагается факультет неврологии Лондонского университета, поэтому в кафе часто захаживают невропатологи.

В один прекрасный день женщина по имени Дебора Тальми направилась в Costa Coffee. Подобные ей сотрудники не привыкли беседовать с журналистами, потому что большую часть времени проводят в лабораториях. С ней был невысокий, небритый молодой человек, с виду похожий на работника умственного труда. Вместе они сели за столик.

— Добрый день! Меня зовут Дебора, — поздоровалась она.

— Я — Джон, — представился я.

— А я — Джеймс, — кивнул ее попутчик.

— Ну, что ж, — начал я, — вы принесли его?

Дебора молча кивнула и передала мне пакет. Я открыл его и перевернул в руках.

— Красиво.

* * *

В июле женщина обнаружила в своем почтовом ящике очень странную посылку из Гетеборга (Швеция). На конверте было написано: «Расскажу подробнее, когда вернусь». Но имени отправителя указано не было.

В пакете лежала книга. В ней было 42 страницы, при этом 21 из них — каждая вторая — была пустая. Материалы и исполнение оказались на высшем уровне: бумага, полиграфия, иллюстрации. На обложке две аккуратных, жутковатых руки рисовали друг друга. В изображении Дебора узнала «Рисующие руки» М. К. Эшера.

Автора звали Джо К. (отсылка к Йозефу К. у Кафки или просто анаграмма английского слова «шутка» — joke). Книга называлась «Бытие или ничто» — аллюзия на эссе Сартра «Бытие и ничто» 1943 года. Кто-то аккуратно вырезал ножницами страницу, на которой обычно находятся сведения об издателе и правах, ISBN и прочем, так что не за что было зацепиться.

Записка, приклеенная к обложке, гласила: «Внимание! Прежде чем начать читать, ознакомьтесь с письмом профессору Хофштадтеру. Желаю удачи!»

Дебора пролистала книгу. Все это было очень странно: казалось, кто-то загадал ей головоломку, которую надо было разгадать. Внутри были зашифрованные стихи, страницы с пропущенными словами и т. д. Дебора снова посмотрела на конверт и перечитала надпись: «Расскажу подробнее, когда вернусь». Тогда один из ее коллег уехал в Швецию, и, хотя он был не таким человеком, чтобы отправлять загадочные посылки, Деборе показалось логичным, что это от него.

Но когда тот вернулся, Дебора спросила о странном послании. Как оказалось, он был не в курсе.

Женщину заинтриговала загадка, поэтому она отправилась в интернет. И уже тогда выяснила, что она — не первый получатель.

* * *

— И все, кому приходила книга, невропатологи? — уточнил я.

— Не совсем, — ответила Дебора. — Большая часть — да, но были астрофизик из Тибета и богослов из Ирана.

— Но все они ученые, — вставил Джеймс.

Каждый, как и Дебора, получил увесистый конверт из Гетеборга с надписью «Расскажу подробнее, когда вернусь». Они объединились в блогах и на форумах и пытались разгадать шифр.

Кто-то предположил, что книгу необходимо рассматривать как христианскую аллегорию, особенно учитывая послание «Расскажу подробнее, когда вернусь!» (очевидная отсылка ко Второму пришествию Христа). Складывалось ощущение, что автор бросает вызов атеисту Сартру и его книге «Бытие и ничто» (Being AND Nothing, в отличие от книги Being OR Nothing1 в посылке).

Сара Олред — исследовательница в области психологии восприятия — с этим согласна: «Мне кажется, хотя я и не уверена до конца, что эта история — какой-то маркетинговый ход некой религиозной организации. Их цель — выставить дураками ученых / исследователей / философов / интеллектуалов».

Другим это кажется маловероятным: «Фактор дороговизны исключает теорию, если только кампания изначально не была основана на том, что тщательно отобранные адресаты начнут разбирать загадочную книгу онлайн».

Большая часть получателей считала, что ответ как-то связан с ними, потому что посылка пришла именно к ним. Должна же быть какая-то закономерность. Вот только какая? Может, все они собирались на какой-то одной конференции? А может, их отбирают на ответственный пост в секретной организации?

Один австралиец, который получил книгу, написал: «Возможно, первый, кто разгадает эту тайну, получит работу».

Но, очевидно, гений-одиночка (или некая организация), связанные с Гетеборгом, сочинили настолько сложную головоломку, что самые умные и получившие хорошее образование люди разгадать ее не могли. Может, это вообще невозможно, потому что код неполный и необходимая деталь пока отсутствует. Кто-то предлагал подержать письмо под лампой или попробовать пары йода, если использовалась какая-то тайнопись.

Но никаких секретных записей не обнаружилось.

Все уже были готовы сдаться. Раз это настолько хитрая задачка, что ее не могут разгадать ученые, возможно, справится какой-нибудь частный детектив или журналист с иным взглядом? Дебора начала наводить справки. Ей был необходим хваткий репортер, которого привлекла бы эта тема.

Они изучили несколько имен.

Тогда-то Джеймс, друг Деборы, и сказал: «Как насчет Джона Ронсона?»

* * *

Когда я получил по электронной почте приглашение прийти в Costa Coffee, я был в глубокой депрессии. Перед этим я как раз брал интервью у Дейва Маккея, харизматичного лидера небольшой австралийской религиозной секты «Христиане Иисуса», — до нашей беседы он обратился к ее членам с просьбой пожертвовать почки незнакомым больным. Все начиналось хорошо, мы оживленно беседовали. Дейв казался обаятельным, слегка эксцентричным человеком, поэтому я быстро собрал неплохой материал для статьи — в том числе его комично-дурацкие и одновременно остроумные высказывания.

Но в какой-то момент я предположил и озвучил, что коллективное давление, которое он оказывает, может стать причиной того, что один из участников решит отдать собственную почку, и Дейв буквально взорвался. Он прислал сообщение, что в качестве наказания для меня останавливает свою кампанию, поэтому люди, которые зависели от нее, умрут и их смерти будут на моей совести.

Я искренне расстроился за них и в то же время обрадовался этому безумному сообщению: оно идеально подходило для статьи. Я сказал своему коллеге-журналисту, что Дейв Маккей кажется мне психопатом (я вообще-то ничего не знал о них, но думал, что именно так они себя и ведут). Коллега процитировал мое высказывание в прессе. Спустя несколько дней Маккей написал мне по почте: «Я считаю, что ваше утверждение, будто я психопат, — это клевета. Я связался с адвокатом. Он считает, что у меня есть все основания для заявления в суд. Даже если я вам не нравлюсь, это не дает вам права меня позорить».

Так что в тот день, когда Дебора вышла со мной на связь, я был в панике.

— О чем я только думал? — сказал я жене Элейн. — Я просто наслаждался тем, что интервьюирую людей, просто наслаждался разговором. А теперь все испорчено. Маккей засудит меня!

— В чем дело? Почему все тут разорались? — спросил наш сын Джоэл, входя в комнату.

— Твой отец — идиот: я назвал человека психопатом, и он разозлился, — ответил я.

— Что он собирается делать?

Наступила тишина.

— Ничего, — сказал я.

— Если он нам ничего не сделает, чего ты тогда так разнервничался? — спросил Джоэл.

— Я беспокоюсь, что разозлил его. Я не люблю злить или расстраивать людей. Вот почему я расстроен.

— Ты меня обманываешь, — сказал сын, сужая глаза. — Я прекрасно знаю, что ты не прочь разозлить или расстроить кого-то. Что ты недоговариваешь?

— Я сказал тебе все, — ответил я.

— Он собирается на нас наехать?

— Нет, вовсе нет. Этого не произойдет!

— Мы в опасности? — закричал Джоэл.

— Никакой опасности нет! — Я тоже повысил голос. — Он всего лишь собирается подать в суд и отсудить у меня деньги.

— Боже, — выдохнул сын.

Я отправил Дейву письмо с извинениями и практически сразу получил ответ: «Спасибо, Джон. Теперь я тебя зауважал. Смею надеяться, если мы еще встретимся, мы будем на шаг ближе к тому, что можно назвать друзьями».

«Итак, — подумал я, — вот я в очередной раз схожу с ума из-за какой-то глупости».

После этого я проверил почту и увидел письмо от Деборы Тальми. В нем была описана история о загадочной посылке, которую получили несколько ученых по всему миру. От одного друга, знакомого с моими книгами, она узнала, что мне нравятся детективные истории, а в конце письма добавила: «Надеюсь, я смогла передать вам, насколько странной и заманчивой мне кажется эта история. Все это напоминает какую-то альтернативную реальность, где мы — пешки. Прислав нам книгу, неизвестный разбудил в нас инстинкт исследователей. Но найти ответ я не могу. Хотелось бы надеяться, что вы возьметесь за эту загадку».

* * *

И вот мы сидели в кафе, и Дебора следила за тем, как я вертел в руках загадочную книгу.

— На самом деле кому-то захотелось привлечь внимание ученых очень специфичным образом, — сказала она. — И я бы хотела узнать зачем. Думаю, это слишком сложная кампания для одного частного человека. С помощью книги до нас пытаются что-то донести. Хотелось бы понять, что именно. Было бы хорошо узнать, кто это затеял и зачем, однако таланта сыщика у меня нет.

— Ну… — Я продолжал изучать посылку.

После выдохнул, сделал глоток кофе и сказал:

— Я попробую.

Я сказал Деборе и Джеймсу, что хотел бы осмотреть их рабочие места, чтобы с чего-то начать. Особенно меня интересовал почтовый ящик, где Дебора обнаружила книгу. Они с Джеймсом переглянулись, как бы говоря: «Странное начало. Но к чему обсуждать методы великих сыщиков».

Может, конечно, этот взгляд говорил и другое: «Вряд ли осмотр несет в себе какой-то смысл. Да и вообще странно, что он собирается заниматься этим. Будем надеяться, мы не ошиблись в выборе человека и он не собирается использовать нас для своих низменных целей».

По правде говоря, если они подумали так, то были недалеки от истины. Я хотел посмотреть на их рабочие места с определенной целью.

Дело в том, что психологический факультет располагался в ужасном панельном здании рядом с Рассел-сквер. На фотографиях 1960–1970-х годов, которые висели на стенах коридоров, были запечатлены дети, привязанные ремнями к каким-то жутким приборам. И малыши смотрели в камеру с таким воодушевлением, словно были в каком-нибудь цирке и на арену вышел клоун.

Совсем недавно руководство решило освежить это отталкивающее помещение и перекрасило стены в ярко-желтый цвет. Его выбрали, потому что туда частенько приводили детей для тестирования их интеллектуальных способностей и кто-то решил, что такой оттенок поможет успокоить малышей. Вот только я в этом сомневался. Здание было настолько мрачным и отталкивающим, что красить его было так же бесполезно, как, надев красный нос на кадавра, утверждать, что это Рональд Макдональд.

Я изучал кабинеты: в каждом сидел психолог или невропатолог, который склонялся над столом, размышляя над проблемами работы мозга. В одном, как мне рассказали, исследовали человека из Уэльса — он мог узнать в лицо каждую овцу в своем стаде, но при этом не различал людей. Мужчина не узнавал никого, даже себя в зеркале, не говоря уже о супруге. Данная патология называется «прозопагнозия» — слепота на лица. Пациенты обречены постоянно ненамеренно обижать друзей и коллег, проходя мимо и не здороваясь. Но люди все равно обижаются, даже зная о подобном состоянии человека, который вовсе не собирался проявлять безразличие или неуважение — хотя это результат болезни. Неприязнь имеет свойство распространяться.

В другом кабинете невропатолог исследовал случай, произошедший в июле 1996 года. Врач (бывший пилот ВВС Великобритании) пролетел над полем в одну сторону, а потом, минут через 15, в другую — и заметил, что на поле буквально из ничего образовался круг. Он занимал площадь в 4 гектара и состоял из 150 кругов меньшего диаметра. Его назвали «Джулия Сет». Этот круг стал самым знаменитым из «кругов на полях»: он появился на майках, плакатах, его обсуждали на конференциях и т. д. Вообще к тому моменту движение энтузиастов этого феномена угасало. Было понятно, что такие круги — дело рук вовсе не пришельцев, их по ночам создают художники-концептуалисты с помощью досок и веревок. Но «Джулия Сет» появился из ниоткуда за 15 минут. Так вот, невропатолог пыталась понять, по какой причине мозг пилота не захотел замечать этот круг, когда он пролетал над полем в первый раз. Ведь он был там, потому что накануне ночью его сделали художники из группы «Сатана».

Круги на полях «Джулия Сет»

В следующем кабинете я заметил женщину. У нее на полке стояла книга «Маленькая мисс умница». Эта невропатолог показалась мне очень симпатичной и жизнерадостной.

— Кто это? — поинтересовался я у Джеймса.

— Эсси Вайдинг.

— А что она исследует?

— Психопатов, — ответил Джеймс.

Я заглянул в кабинет — Эсси увидела нас и, улыбнувшись, помахала рукой.

— Это, наверное, опасно?

— Я слышал про нее одну историю, — начал Джеймс. — Один раз она беседовала с психопатом и показала ему фотографию человека с испуганным лицом. Эсси попросила определить эмоцию, запечатленную на фото. Психопат ответил, что не понимает, что это за эмоция, а потом добавил, что именно такое выражение появлялось на лицах людей, перед тем как он их убивал.

Я шел дальше по коридору. В какой-то момент внезапно остановился и оглянулся посмотреть на кабинет Эсси Вай-динг. Меня никогда особенно не волновали психопаты, но вдруг я подумал: «Может, самое время познакомиться с одним из них». Казалось экстраординарным, что есть люди, чье неврологическое состояние делает их чрезвычайно пугающими — если верить Джеймсу. У меня в памяти всплыли слова различных психологов, будто большая часть психопатов находится на вершине социальной лестницы — в крупном бизнесе и политике, ведь в этом окружении патологический недостаток эмпатии является преимуществом. Правда ли это? Эсси снова махнула мне рукой. И я решил не погружаться в этот мир, мир психопатов. Это было бы большой ошибкой для человека, страдающего от избыточной тревоги. Я помахал в ответ и пошел дальше.

Дебора работала в Центре нейровизуализации Лондонского университета, который находился за углом на Куин-сквер. В здании располагались клетки Фарадея и томографы, за которыми работали странного вида ребята в майках — они были похожи на героев комиксов. Из-за их нелепого вида даже машины выглядели не такими устрашающими.

«Наша цель в том, чтобы понять, как из мозга рождаются мысли и восприятие и как в этих процессах появляются сбои при неврологических и психиатрических заболеваниях», — гласит веб-сайт центра.

Женщина показала мне почтовый ящик, в котором обнаружила посылку. Я внимательно его изучил.

— О’кей, — сказал я, — да.

И задумчиво покивал головой. Дебора кивнула в ответ. Мы посмотрели друг на друга.

Пора было рассказать ей, для чего я решил попасть на кафедру. Мой уровень невротического напряжения в последние месяцы был невероятно высок, поэтому о нормальном существовании приходилось только мечтать. Обычно человек не испытывает постоянного чувства паники, не ощущает себя так, слово в него регулярно тычут электрошоком изнутри. По этой причине тогда в кафе у меня и родился план, который я вынашивал весь день. Мне хотелось развернуть беседу в свою сторону, чтобы по возможности получить от Деборы помощь. Однако она все еще была в возбуждении из-за моего согласия покопаться в загадке «Бытия или ничего», поэтому до сих пор я не мог заговорить о своем дефекте, не испортив настроения тайны.

И сейчас у меня был последний шанс. Дебора заметила, что я очень внимательно на нее смотрю и хочу озвучить что-то важное.

— Итак… — подала она голос.

Я молчал, продолжая смотреть на женщину.

— Я сообщу вам, как продвигаются дела, — выговорил я.

* * *

Утренний рейс тесного самолета компании Ryanair в Гетеборг был полностью заполнен и клаустрофобически тесен. Я пытался вытащить из кармана брюк блокнот, чтобы распланировать дальнейшие действия, но не удалось — нога застряла под откидным столиком, на котором валялись остатки завтрака. Однако записать план все же требовалось, ведь моя память была уже не так хороша, как раньше. В те дни я довольно часто выходил из дома уверенным шагом и уже через минуту останавливался в растерянности. В такие минуты голову заполняет туман и все путается. Однажды я полностью останусь без воспоминаний, как мой отец. Тогда мне точно будет не до книг. Нужно запасти что-то на черный день…

Я снова протянул руку, чтобы задрать ногу, и опять ничего не получилось. Застряла, черт ее дери! Она…

— И-и-и! — внезапно вырвалось из моего рта. Нога резко дернулась, ударив коленкой о стол. Сосед с удивлением покосился на меня. Подумаешь, всего лишь воскликнул, причем совершенно случайно. Я смотрел перед собой с выражением легкого испуга и изумления. Надо же, какие странные звуки обитают во мне…

* * *

В Гетеборге была зацепка: имя и рабочий адрес человека по имени Петер Нордлунд, который мог что-то знать о Джо К. Хотя в посылках не было ни одного упоминания или намека на то, кто их отправил, — никаких имен возможных авторов или дескрипторов, — в архивах шведской библиотеки я нашел Петера Нордлунда, упомянутого как переводчика «Бытия или ничего» на английский язык. Поиск в интернете не дал никаких результатов, кроме адреса некой организации в Гетеборге, с которой этот человек был связан пока неизвестным мне образом.

Если получатели посылок правы и за всей этой таинственной и дорогой кампанией стоит некая команда умных составителей загадок с пока непонятными целями (религиозная пропаганда? вирусный маркетинг? охота за головами?), то Петер Нордлунд был единственной ниточкой. Я решил, что не стоит предупреждать его о своем приезде, — лучше перестраховаться на случай, если он решит скрыться, будучи участником неизвестной организации, стоящей за «Бытием или ничем». Возможно, они попытаются помешать мне неким образом, который я не мог вообразить… В общем, я был намерен заявиться без приглашения. Решил рискнуть — все это предприятие было авантюрой. Зачастую переводчики находятся очень далеко от заказчика, к тому же этот Петер вообще мог быть не в курсе происходящего.

* * *

Кто-то из получивших посылку думал, что книга является головоломкой, которую невозможно решить, ибо она неполная. Спустя неделю ее изучения я склонялся к тому же. На каждой странице была загадка, и разгадать ее не представлялось возможным. В самом начале говорилось, что данная рукопись была обнаружена на железнодорожной станции: «Она находилась в открытом месте, все ее прекрасно видели, вот только я один оказался достаточно любопытным, чтобы ее поднять». Затем были представлены несколько афоризмов:

Мое мышление — мышечное.

Альберт Эйнштейн.

Я — странная петля.

Дуглас Хофштадтер.

Жизнь должна быть веселым приключением.

Джо К.

В книге была 21 заполненная страница, причем на некоторых всего по одному предложению. Например, на 18-й было только одно высказывание: «На шестой день после того, как я закончил писать книгу, я сел в точке B и написал книгу».

И все это было дорого оформлено, на прекрасной бумаге и с краской высшего качества. На одной странице я увидел красивую полноцветную репродукцию бабочки. Скорее всего, все это обошлось создателям в круглую сумму.

На самом деле деталь, которой не хватало, не была записана какими-то невидимыми чернилами — это кое-что совершенно другое. На 13-й странице каждого экземпляра было тщательно вырезано отверстие, из-за которого не хватало нескольких слов. Может, это и был ключ к разгадке — эти самые слова?

* * *

В аэропорту я взял напрокат автомобиль. Запах машины, которая только что выехала из химчистки после предыдущего пользователя, напоминал мне о былых расследованиях и приключениях. Я вспомнил дни, когда следил за конспирологом Дэвидом Икке. Он выдвинул теорию, что нашим миром тайно руководят огромные ящерицы-вампиры-педофилы, которые приносили в жертву детей и могли принимать облик людей. Та история была весьма захватывающей и началась так же — с запаха только что вымытого прокатного автомобиля.

По навигатору я проехал мимо парка аттракционов Лисеберг, мимо стадиона, где следующим вечером должна была выступать Мадонна, и направился в сторону делового района города. Я думал, что офис Петера Нордлунда находится именно там. Однако навигатор так не думал, он резко и неожиданно потребовал повернуть налево. И я очутился на тенистой жилой улице, в конце которой расположилось громадное белое здание.

Это и была точка назначения — по крайней мере, так считала встроенная навигационная система машины.

Я подошел к входной двери и нажал на кнопку звонка. Вышла женщина в спортивных штанах.

— Прошу прощения, это офис Петера Нордлунда?

— Он тут живет, — ответила она.

— Извините, а он дома?

— У него сегодня прием пациентов, — у женщины был американский акцент.

— Он врач? — Я не смог скрыть удивления.

— Психиатр.

Мы немного постояли на пороге и побеседовали. Женщину звали Лили — она оказалась супругой Петера. Вообще они дружили с детства, потому что Петер учился в Америке. Изначально они планировали поселиться в Калифорнии — родном штате Лили, — но у него умер дядя, который оставил племяннику этот большой дом. Пара не смогла устоять.

Петер, по словам жены, был весьма успешным психиатром, а не только переводчиком. Чуть позже я изучил его страничку в интернете: там говорилось, что он работал с шизофрениками, людьми с различными формами психозов и навязчивых состояний, а также известен как человек, занимающийся «белковой химией». Петер выступал в качестве советника и в «международной инвестиционной компании», и в «кембриджской биотехнологической компании», которая специализировалась на «обнаружении лечебных пептидов и развитии терапии». Женщина добавила, что он работает в клинике, которая находится в двух часах езды от города, а ехать туда нет смысла — без аккредитации меня не пропустят.

— К нему даже я не могу попасть, когда он работает с пациентами, — рассказала Лили. — У него очень напряженная работа.

— В каком смысле?

— Я практически ничего не знаю. Он вернется через пару дней. Если останетесь в Гетеборге, можете попробовать встретиться с ним снова, — предложила женщина. — А зачем вам мой муж? Для чего вы приехали?

— Он переводил одну весьма интересную книгу — «Бытие или ничто», — ответил я. — Она мне очень понравилась, поэтому захотелось встретиться с вашим супругом и спросить, для кого он ее переводил и почему.

— Надо же! — воскликнула Лили. Было заметно, что она очень удивлена.

— Вы о ней что-нибудь знаете?

— Да, — ответила она. — Я… Да, я знаю, про какую книгу вы говорите… Я… Петер иногда занимается переводами для различных компаний. Это была… — внезапно женщина запнулась. — Вообще-то мы не лезем в дела друг друга. Честно говоря, я не очень слежу за тем, что он там делает.

Знаю только, что он работает с чем-то молекулярным, но не разбираюсь в этом. Иногда он рассказывает, что перевел нечто для какой-то компании. Но если книга на шведском, которого я не знаю, или по теме, которую я не понимаю, я обычно и не пытаюсь вникнуть.

— В любом случае было приятно поговорить, — улыбнулся я. — Тогда через пару дней заскочу?

— Конечно, — отозвалась Лили. — Конечно.

* * *

Дни шли медленно. Я валялся в номере гостиницы и смотрел европейское телевидение, на мой взгляд, весьма странное. Наверное, оно имело бы смысл, понимай я язык, но сейчас все программы казались какими-то загадочными и запутанными сновидениями. В какой-то передаче группа скандинавских ученых наблюдала за тем, как один из коллег наливал жидкую пластмассу в ведро с холодной водой. Как и следовало предполагать, материал застыл — его вытащили из ведра, потом начали передавать из рук в руки, а дальше, если я правильно понял, принялись обсуждать причуды формы.

Я позвонил домой, но никто не взял трубку. Внезапно меня посетила мысль, что жена могла умереть. Я запаниковал. Но оказалось, что она все-таки жива, просто была в магазине. Безосновательное чувство тревоги охватывало меня во всех четырех углах земного шара. Я решил отправиться на прогулку, а после возвращения обнаружил сообщение от Деборы Тальми. Появился подозреваемый, и она просила связаться с ней.

* * *

Человек этот, к моему разочарованию, был не в Швеции, а в Блумингтоне, штат Индиана, — то есть на другом конце планеты. Его звали Леви Шанд, и буквально недавно он опубликовал в интернете невероятную историю своего участия в книге «Бытие или ничто».

Как мне рассказала Дебора, Леви учился в Университете Индианы. В один прекрасный день он бесцельно ездил по городу и внезапно заметил под железнодорожным мостом большую коричневую коробку. Она его заинтересовала, так что мужчина решил ее изучить. Снаружи не было никаких опознавательных знаков.

Несмотря на грязь вокруг, сама коробка была достаточно чистой, словно ее положили туда недавно. Сначала мужчина боялся ее открывать, потому что не мог предположить, что там находится: миллион долларов или отрубленная голова. Наконец, взяв себя в руки, он сделал это и увидел внутри восемь экземпляров «Бытия или ничего». На каждой была наклейка со следующими словами: «Внимание! Прежде чем начать читать, ознакомьтесь с письмом профессору Хофштадтеру. Удачи!» Послание заинтриговало Леви, потому что он был знаком с этим профессором и даже знал его адрес.

— Не знаю этого профессора, — сообщил я Деборе. — Но я заметил, что на страницах книги его частенько упоминают. Правда, не понял, это реальный человек или выдуманный? Он знаменит?

— Он написал книгу «Гедель, Эшер, Бах», — ответила женщина, удивленная тем, что я этого не знаю. — Это очень значительная работа.

Я ничего не ответил.

— Если вы гик, — вздохнула Дебора, — только познакомились с интернетом и особенно, если вы мальчик, эта книга может стать вашей Библией. Она объясняет, как использовать математические теории Геделя и каноны Баха для эффективного переживания вашего сознательного опыта. Многие молодые люди действительно любят эту книгу. Она достаточно забавна. Честно говоря, я не прочла ее целиком, но она стоит у меня на полке.

Из рассказа Деборы я узнал, что профессор опубликовал работу в конце 1970-х годов. И публика, и критики приняли ее очень тепло, даже восторженно. За нее Хофштадтер удостоился Пулитцеровской премии. В книге было множество отличных головоломок, игр слов и размышлений о значении сознания и искусственного интеллекта. Это было произведение из разряда «Дзен и искусство ухода за мотоциклом» или «Краткая история времени» — каждый хочет иметь их в собственной библиотеке, но немногие способны понять смысл.

В 1979 году перед автором были открыты все дороги, но он спрятался от мира и следующие 30 лет скромно трудился на кафедре когнитивных исследований в Университете Индианы. Студенты прекрасно знали профессора с густыми седыми волосами, как у Энди Уорхола. Хофштадтер жил в большом доме прямо на краю кампуса — туда и направился Леви Шанд, планируя отдать восемь экземпляров книги «Бытие или ничто», которые обнаружил в коробке под железнодорожным мостом.

— Под железнодорожным мостом, — задумчиво повторил я и посмотрел на Дебору в экране компьютера. — Видите параллель? В письме Дугласу Хофштадтеру автор написал, что нашел старые машинописные листы в углу железнодорожной станции. А теперь Леви увидел книги под железнодорожным мостом.

— Вы правы, — согласилась женщина.

— А что произошло, когда Шанд заявился к профессору домой с книгами? — поинтересовался я.

— Шанд говорит, что дверь ему открыл Хофштадтер в окружении гарема из прекрасных француженок. Он пригласил Леви зайти, после чего поблагодарил, забрал книги и проводил к выходу.

И это, по словам Деборы, была вся история. Какое-то время мы молчали.

— Гарем прекрасных француженок?.. — переспросил я.

— Не верится мне, — сказала Дебора.

— Вот и мне. Думаю, он это придумал. А можно мне созвониться с Леви?

— Я покопалась и выяснила, что у него есть страничка на Facebook.

— Хорошо, тогда свяжусь с ним там.

Повисла пауза.

— Дебора?

— Кажется, этого человека не существует, — неожиданно произнесла она.

— Но есть же страничка на Facebook.

— И три сотни друзей в Америке, — добавила женщина.

— Вы думаете?..

— …Что кто-то создал для Леви Шанда убедительный профиль, — ответила она.

Я снова промолчал.

— Обратите внимание на имя, — сказала Дебора.

— Леви Шанд?2

— Присмотритесь. Это анаграмма.

Я растерялся, взял лист бумаги, ручку и начал переставлять буквы.

— Щедрый конец?3

— Да нет же! Живые руки!4 — Дебора сообщила мне свое предположение в отношении загадочного имени.

— А-а-а… — только и смог ответить я.

— Вспомните рисунок на обложке книги «Бытие или ничто», — начала объяснять женщина. — Там две руки, которые рисуют друг друга.

— Хорошо. Но если это вымышленный персонаж, то кто его создатель?

— Мне кажется, что все участники — и Леви Шанд, и Петер Нордлунд — это один человек, — задумчиво произнесла собеседница. — Дуглас Хофштадтер.

* * *

Я прогуливался по городу, чувствуя тревогу и разочарование. Несколько дней проторчать в Гетеборге и узнать, что организатор всего это, скорее всего, — профессор, который находится сейчас за несколько тысяч километров отсюда, в Университете Индианы… Дебора предложила еще несколько улик в пользу того, что головоломка — это изобретение шаловливого ума Дугласа Хофштадтера. По ее словам, подобный спектакль был в его духе. У него как у автора бестселлера, известного по всему миру, было достаточно финансов для организации всей этой истории. К тому же он хорошо знает Швецию. Если верить Wikipedia, он жил там в середине 1960-х годов. Да и «Бытие или ничто» сильно напоминало его книги. Например, чисто-белую обложку вышедшей в 2007 году книги «Я — странная петля», продолжения «Геделя, Эшера, Баха».

* * *

На самом деле поддельная страница студента Университета Индианы на Facebook и неправдоподобная история о гареме прекрасных француженок звучали совсем нелепо — однако попытаться предвидеть мотивы поступков такого гениального человека, как Хофштадтер, было бы бессмысленно.

Помимо прочего, Дебора была убеждена, что разгадала загадку книг. В ней действительно было недостающее звено, но не чернила, о которых думали многие, а нарциссизм каждого получателя экземпляра, который раскрывался при получении произведения.

— «Я — странная петля» рассказывает именно об этом, — сообщила Дебора. — В ней говорится, что мы проводим собственные жизни, замыкаясь на самих себе, оказываясь в том самом замкнутом круге. Сейчас многие интересуются, почему именно они получили эту загадочную книгу, но при этом говорят не о книге и ее смысле, а о себе. «Бытие или ничто» собрала круг людей и стала для них новым сосудом для самоадресации, — женщина немного помолчала, после чего добавила: — Мне кажется, это и была идея профессора.

«Бытие или ничто» и пакет, в котором ее доставили.

«Я — странная петля» в мягкой обложке

Ее теория звучала весьма правдоподобно — я решил, что ответ и правда найден… Пока через час мне не посчастливилось поболтать по Skype с Леви Шандом — вполне реальным студентом из Университета Индианы.

Он оказался очень симпатичным молодым человеком с черными волосами и меланхоличным взглядом. Парень находился в классической комнате студенческого общежития. Найти его оказалось нетрудно — я отправил ему сообщение на Facebook. Леви ответил практически сразу, потому что был онлайн, а через минуту мы уже смотрели друг на друга в камеры компьютеров.

Он уверял меня в правдивости истории — что на самом деле нашел книги под железнодорожным виадуком и дома у профессора был целый гарем.

— Вы можете в деталях рассказать, что произошло во время вашей встречи? — уточнил я.

— Я сильно волновался, потому что знал, к какой знаменитости иду, — ответил Леви. — Дверь открыла красивая девушка-француженка и попросила подождать. Я заглянул в комнату и увидел еще несколько дам.

— А вы не помните, сколько их было?

— Минимум шесть, причем самые разные — брюнетки, блондинки… Они расположились между кухней и столовой. И все были просто прекрасны!

— Это правда? — спросил я.

— Может, не француженки, а бельгийки.

— А что случилось потом?

— Из кухни вышел профессор — очень худой, но на вид вполне здоровый. Харизматичный. Он взял у меня книги, поблагодарил, и я ушел. Это все.

— Вы утверждаете, что все это правда?

— Да, каждое слово, — ответил Леви.

* * *

Но все-таки что-то было не так. И история Леви, и теория Деборы выглядели правдиво лишь в том случае, если Дуглас Хофштадтер — какой-то легкомысленный, не очень умелый шутник. Однако все факты, которые я о нем собрал, говорили об обратном. В 2007 году корреспондент The New York Times Дебора Соломон брала у него интервью и задала несколько провокационных вопросов. В своих ответах профессор показал себя весьма серьезным, а иногда даже нетерпеливым человеком.

Вопрос: После публикации книги «Гедель, Эшер и Бах» в 1979 году вы стали известным. В университетском бестселлере вы отразили параллели между интеллектом Баха, М. К. Эшера и математика Курта Геделя. В вашей новой книге «Я — странная петля», на мой взгляд, вы в первую очередь интересуетесь собственным интеллектом.

Ответ: Новая книга гораздо проще. Не такая безумная и менее смелая, наверное.

Вопрос: Вы знаете толк в том, как прорекламировать книгу.

Ответ: Нет, не знаю. Мне просто интересны вопросы сознания и души. Благодаря этому и появилась новая книга.

Вопрос: В Wikipedia пишут, что ваши книги вдохновили многих студентов начать карьеру в сфере кибернетики и искусственного интеллекта.

Ответ: Я не интересуюсь компьютерами. Эта статья содержит массу неточностей, что меня немного расстраивает.

И все в таком духе. Я выяснил, что работы профессора появились на свет в результате двух неврологических трагедий. Когда ему было 12, выяснилось, что его младшая сестра Молли никогда не будет ни говорить, ни понимать язык. «Тогда меня весьма интересовал вопрос работы своего ума, — поведал Хофштадтер журналу TIME в 2007 году. — После злополучного диагноза Молли мой теоретический интерес обрел связь с реальным миром. Жизненные обстоятельства заставили меня начать размышлять о работе мозга, о человеческом „Я“ и о том, как мозг определяет личность человека».

Позже, в 1993 году, его жена Кэрол умерла от опухоли головного мозга. Тогда их детям было два года и пять лет. Это горе буквально выбило землю у него из-под ног. В книге «Я — странная петля» он утешается мыслью, что супруга живет в его собственном сознании. «Я думаю, что некоторый след ее внутреннего мира, душевного света или ее „Я“ — называйте как хотите — остались во мне, — признался он в интервью Scientific American в 2007 году. — И этот след ее самой, ее души, если угодно, сохраняет силу. Я должен подчеркнуть: грустная правда о материи такова, что у меня сохранилась весьма слабая копия — словно снимок с плохим разрешением, к тому же размытый… Он не в состоянии вытащить жало смерти. Я признаю, что не могу сказать: „И не важно, что она умерла, она продолжает жить в моей голове“. Хотелось бы, но не могу. Но хоть какое-то утешение это приносит».

Ничто из этого не напоминало человека, способного завести у себя в доме целый гарем из француженок, да еще и создать непонятную головоломку из десятка книг, анонимно разосланных ученым по всему миру.

Я решил отправить Хофштадтеру электронное письмо и спросить, есть ли хоть слово правды в истории Леви Шанда о найденных под мостом книгах и француженках в квартире знаменитого профессора. Вышел на прогулку, а когда вернулся, меня ждал такой ответ:

«Уважаемый мистер Ронсон,

Никакого отношения к упомянутой вами книге „Бытие или ничто“ я не имею, кроме того, что упомянут там. Я просто жертва розыгрыша.

Да, Леви Шанд действительно приходил ко мне и передал несколько экземпляров книги, а все остальное, что он сказал, — чистая выдумка. В гостиной в тот момент моя дочь занималась французским со своим учителем. Может быть, именно их беседу услышал мистер Шанд. К тому же дома с детьми мы разговариваем по-итальянски — и, насколько я знаю, мистер Шанд мог принять итальянский за французский. Но самое главное во всем этом то, что „дома, заполоненного прекрасными француженками“, у меня совершенно точно нет, это полная чепуха. Скорее всего, ему хотелось, чтобы его история звучала таинственно и эффектно. Какой позор, что подобные люди не стесняются выкладывать всякую ерунду в интернет.

Искренне Ваш, Дуглас Хофштадтер».

Я ответил, что в рассказе действительно много сомнительных моментов — не только с гаремом, но и с самой коробкой книг под железнодорожным виадуком, которую нашел Леви Шанд. Может быть, он сам и является автором «Бытия или ничего»? На это Хофштадтер ответил:

«Я более чем уверен, что мистер Шанд не является автором этой небольшой белой книжечки. Ее мне прислал сам автор в количестве 80 штук (70 на английском и 10 на шведском). Они и сейчас лежат нетронутые в моем кабинете. До того как мне их прислали, я получил серию очень загадочных открыток на шведском (все прочитал, хотя не особо внимательно, и все они были бессмысленными). Разумные люди обычно не начинают общение с другим человеком с помощью разрозненных, странных зашифрованных сообщений.

Дальнейшие события были еще более запутанными: сначала мне прислали несколько экземпляров книги, потом — еще 80 штук прямо в офис. После этого появились те, что были найдены под мостом на территории университета, где я работаю. А после экземпляры стали приходить по всему миру людям, которые заняты в самых разных областях — искусственный интеллект, биология и так далее. И затем появляются странные, вырезанные ножницами слова и приклеенная записка, адресованная мне. Все это полное безумие. Я мог бы рассказать еще очень многое, но у меня нет времени.

Я много раз встречался с людьми, которые умны, психически неуравновешенны, с людьми, которые считают, будто разгадали тайну Вселенной. Этот конкретный случай для меня исключительно прозрачен, потому что, очевидно, связан с исключительной одержимостью».

Далее Дуглас Хофштадтер сообщил, что в этой загадке действительно есть отсутствующее звено, но получатели все не так поняли. Они считали, что затея была гениальной и рациональной, потому что сами они были талантливы и рациональны, ведь мы, люди, склонны думать, что окружающие похожи на нас. Но недостающим звеном был тот факт, что автор — псих, поэтому книгу невозможно расшифровать.

«Петер Нордлунд?» — подумал я.

Может ли он быть единоличным организатором всего происходящего? Однако и этот вариант виделся мне маловероятным. Успешный человек, знаменитый врач-психиатр, химик, который специализируется на белковых соединениях, что бы это ни значило, консультант в компании, занимающейся биотехнологиями и разработкой лечебных белков, — и чтобы он был исключительно одержимым психом, как сказал Хофштадтер?

Но тем же вечером в 7 часов, когда я встретился с Петером Нордлундом, быстро стало очевидно, что именно он виновник переполоха. Это был высокий человек, 50 с небольшим лет, с приятным интеллигентным лицом. На нем был твидовый пиджак. Они с супругой встретили меня на крыльце своего дома. Петер мне сразу понравился — по его лицу блуждала широкая, добрая, загадочная улыбка. Еще я отметил, что он все время заламывал руки, что выдавало в нем некую одержимость. Я тоже так делаю. У меня сразу появилось ощущение, что с точки зрения одержимости вещами, которые не имеют значения, мы с ним весьма похожи.

— Удивлен, что вы здесь, — сказал он.

— Надеюсь, приятно удивлены, — заметил я.

После короткой паузы он снова заговорил:

— Если вы изучаете книгу «Бытие или ничто», то понимаете, что никогда не узнаете, кто автор.

— Мне кажется, я уже это знаю. Я думаю, это вы.

— Я не… — Он оборвал предложение. — Я нисколько не удивлен вашему предположению.

— А оно верное? — уточнил я.

— Конечно нет, — ответил Петер.

Петер (кстати, «Петер Нордлунд» — это ненастоящее имя, и его жену зовут вовсе не Лили) принялся переминаться с ноги на ногу. Он вел себя словно сосед, к которому ты зашел в момент, когда у него что-то закипало на плите. Я понимал, что за маской дружелюбной рассеянности мужчина пытался скрыть ошеломление от моего приезда.

— Петер, — начал я. — Разрешите спросить хотя бы об этом. Почему именно эти люди были выбраны получателями книг?

Нордлунд слегка вздохнул, его лицо посветлело, словно я задал самый лучший вопрос, какой только мог.

— Что ж… — начал он.

— А ты откуда знаешь, кому отправили книги? — вмешалась в разговор Лили. Она явно злилась. — Ты же просто переводил ее.

После этих слов Петер собрался с мыслями и снова надел маску.

— Да, да, — сказал он. — Мне жаль, но, пожалуй, мы должны закончить беседу на этом. Я просто хотел вас поприветствовать. Я сказал больше, чем стоило… Пообщайтесь с моей супругой.

Мужчина улыбнулся и ушел в дом, а мы с Лили просто смотрели друг на друга.

— Я сейчас уезжаю в Норвегию, — сказала она. — До свидания.

— До свидания, — ответил я.

И направился в Лондон.

* * *

А дома обнаружил письмо от Нордлунда.

«Вы показались мне весьма приятным человеком. Первый этап этого проекта скоро будет закончен. На следующем уровне им займутся другие люди. Я не знаю, возьмут ли вас в расчет, но вы узнаете…».

«Я с радостью поучаствую в проекте, если посоветуете, как это сделать», — таков был мой ответ.

«Дело в том, что основная сложность как раз в том, чтобы знать, что делать. Это и называется жизнью. Могу вас уверить: когда наступит ваше время, вы точно узнаете об этом».

Спустя несколько недель мое время все еще не наступило. А если и наступило, то я этого не заметил, поэтому позвонил Деборе, чтобы сообщить, что головоломка решена.

* * *

Я расположился на открытой террасе Starbucks в Брунсвик-центре на Рассел-сквер в центральном Лондоне и наблюдал, как Дебора выходит из-за угла и быстрым шагом идет в мою сторону. Она села на стул рядом и улыбнулась.

— Ну?..

Я поведал ей о своих разговорах с Леви Шандом и Дугласом Хофштадтером, а затем рассказал о встрече с Петером Нордлундом и Лили, а также о последовавшей переписке. Когда я закончил, Дебора внимательно посмотрела на меня и спросила:

— И это все?

— Да. Это все произошло, потому что, по словам профессора Хофштадтера, автор — просто псих. Все искали в загадке отсутствующее звено, и вот оно.

— А…

Она выглядела разочарованной.

— Не стоит расстраиваться! — сказал я. — Только подумайте, насколько это все интересно! Разве вы не удивлены, что столько всего произошло, только потому что у какого-то человека не все в порядке с головой? Представьте, что рациональный мир, ваш мир, — это спокойный пруд. А ум Петера — это камень, который туда бросили, и по поверхности воды пошли странные круги.

Мои собственные мысли и образы вдруг очень взволновали меня. Сумасшествие Петера Нордлунда так сильно повлияло на мир! Оно спровоцировало интеллектуальные поиски, экономическую деятельность, сформировало некое сообщество. Он смог заинтересовать несравненных ученых, раскиданных по всему миру, и пробудить в них параноидальные и нарциссические чувства. Эти люди встречались в блогах и на форумах, где обсуждали различные конспирологические теории о теневой христианской организации и все такое. Один даже настолько вдохновился, что встретился со мной в кафе Сosta Coffee. Да и я сам отправился в Швецию, пытаясь решить эту головоломку. И так далее.

Я размышлял о своем тревожном мозге, о своем сорте безумия: возможно, оно было более мощным двигателем в моей жизни, чем рациональность. Я вспоминал психологов, которые говорили, что мир крутят сумасшедшие. И они имели в виду именно это: само общество, по их мнению, является выражением особого вида безумия.

Мне казалось, что сумасшествие внезапно охватило весь мир, и очень хотелось понять, так ли сильно оно влияет на эволюцию общества. Я-то как раз всегда считал, что общество — это очень рациональное явление. Но вдруг я ошибался? Вдруг оно построено на безумии?

Всем этим я поделился с Деборой. Она нахмурилась.

— Вы уверены, — спросила она, — что «Бытие или ничто» и все это возникло из-за одного сумасшедшего шведа?

2. Человек, который притворялся безумным

Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам, четвертое издание (Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders, DSM-IV) — 886-страничный справочник, его издает Американская психиатрическая ассоциация и продает по $99. Он стоит на полках у психиатров по всему миру. В нем можно найти все известные на данный момент расстройства психики — их 374. Я купил его после встречи с Деборой и пролистал в поисках состояний, которые вызвали бы у больного потребность занимать ведущее положение в обществе и влиять на окружающих. Однако при наличии огромного количества информации по самым разным заболеваниям, даже весьма загадочным, вроде фроттеризма (трение о другого человека без его согласия в общественном транспорте с целью вызвать фантазии о нежных романтических отношениях с участником данного действия; большинство подобных актов происходят, когда человеку 12–15 лет, в дальнейшем отмечается тенденция к снижению их частоты), никаких данных о психопатах не было.

Может быть, среди специалистов, которые занимаются данной темой, есть разногласия по поводу психопатии, влияющей на мир? Больше всего на это походило «нарциссическое расстройство личности» — им страдают люди, которые отличаются «огромным чувством собственной значимости и лежащей на них ответственности», «постоянно заняты фантазиями о достижении невиданных успехов», «склонны эксплуатировать близких», «лишены эмпатии» и «требуют, чтобы все вокруг ими восхищались». А также «диссоциальное расстройство личности» — при нем пациенты «склонны ко лжи и манипуляциям ради личной выгоды или удовольствия (например, чтобы получить деньги, секс или власть)».

«В этом действительно что-то есть, — подумал я. — Возможно, большинство политических лидеров и крупных бизнесменов страдают от диссоциального и нарциссического расстройств, совершая злые поступки и эксплуатируя окружающих из-за своего безумного стремления к безграничному успеху и постоянному восхищению. Их психические расстройства могут управлять нашими жизнями. Пожалуй, из всех этих данных могла получиться значительная история, если я придумаю, как добыть доказательства».

Я закрыл справочник и внезапно задумался, нет ли у меня самого какого-нибудь расстройства из этих 374… И снова открыл его.

И мгновенно диагностировал у себя 12.

* * *

Генерализованное тревожное расстройство было данностью. Но я и не подозревал, что в моей жизни было такое количество психических патологий: от дискалькулии (неспособности складывать числа), из-за которой возникали напряженные ситуации с домашней работой и мамой («проблемы в отношениях родителей и детей»), до расстройства, вызванного кофеином, — как раз сегодня я потратил много времени, подбадривая свой невроз с помощью кофе, — и симулятивного синдрома, попыток избегать любой работы. Думаю, что сочетание генерализованного тревожного расстройства и симулятивного синдрома достаточно необычно, потому что непродуктивность еще более усиливала тревожность, но вот… У меня были оба расстройства. От подобных психических нарушений не спасал даже сон, потому что в процессе я сталкивался с синдромом кошмаров, при котором встречаются «сновидения о преследовании и ситуациях провала, неудачи или поражения». В каждом кошмаре меня кто-либо преследует и кричит: «Эй, неудачник!»

Я и не ожидал, что окажусь настолько сумасшедшим. Хотя читать подобный справочник при отсутствии профессионального образования не стоит. Или, возможно, Американская психиатрическая ассоциация была одержима желанием подвести каждую жизненную ситуацию под какое-либо расстройство.

По опыту общения с родственниками людей, которые действительно страдали от перечисленных заболеваний — депрессии, шизофрении, синдрома навязчивых состояний, — это были реальные и достаточно страшные болезни. Л. Дж. Дэвис в своей рецензии на DSM-IV в Harper`s Magazine написал: «Возможно, фроттерист — это беспомощная жертва, которая находится в тисках собственной мании. Но может быть, что это просто придурок, который скучает и ищет дешевых приключений».

Я не понимал, что делать со всей этой информацией, поэтому решил: если мне нужно выявить расстройства у тех, кто занимает высокие посты, необходимо получить второе мнение об авторитетности этих психиатрических ярлыков.

Я поспрашивал знакомых. Существует ли организация, которая документирует ошибочные случаи, возникающие из-за чрезмерного старания психиатров навесить ярлыки и диагностировать патологические состояния? Уже через три дня я обедал с Брайаном Дэниэлсом.

Он — сайентолог, работающий в британском отделении международной сайентологической сети «Гражданская комиссия по правам человека» (ГКППЧ). Эта отменная команда намерена доказать миру, что психиатры безнравственны и их надо остановить. Сайентологи вроде Брайана каждый день ищут информацию, которая бы подрывала уважение к деятельности таких врачей и дискредитировала отдельных представителей. Разумеется, Брайана нельзя было назвать беспристрастным судьей, особенно после истории с актером Томом Крузом, который провозгласил от лица всех сайентологов: «Мы — истинный авторитет в вопросах ума». Однако мне хотелось узнать о реально существующих ошибках психиатров, и никто не знал таких историй лучше Дэниэлса.

Но мысль о встрече с таким именитым человеком меня слегка страшила. Я был наслышан, как упорно эти люди преследовали врагов своей «веры». Вдруг я ляпну что-нибудь такое, что ему не понравится, и стану жертвой подобной травли? А этого мне совершенно не хотелось. Но все сложилось прекрасно: мы сразу поладили, ибо сошлись на недоверии к психиатрии. Само собой, у Брайана было намного больше опыта, чем у меня после самодиагностики по DSM-IV. Но это и стало общей темой для беседы.

Он рассказал о последних успехах, в особенности о недавней дискредитации весьма известного ведущего одного телешоу в Великобритании — психиатра Раджа Персоуда.

Этот доктор долгое время пользовался огромной любовью телезрителей — даже несмотря на то, что его газетные колонки по психиатрии частенько критиковали за банальность. Например, Френсис Вин написал в газете The Guardian в 1996 году:

После ареста Хью Гранта газета Daily Mail попросила Раджа Персоуда проанализировать комментарии его жены Лиз Херли по поводу супруга. Он написал следующее: «Из того, что женщина „до сих пор в замешательстве“, следует, что ее пошатнувшееся доверие к мужу еще предстоит восстановить. А слова, что „она не в том состоянии, чтобы принимать какие-то решения относительно будущего“, предполагают неизвестность».

Год назад, когда из больницы похитили новорожденную Эбби Хамфриз, Daily Mail поинтересовалась, какая женщина способна совершить подобный поступок. На радость всем, доктор популярно объяснил: скорее всего, похитительница испытывала «острую потребность иметь ребенка».

И все в таком духе. По инициативе Брайана в конце 2007 года Главное медицинское управление инициировало расследование по обвинению доктора Раджа Персоуда в плагиате. Он написал агрессивную статью про сайентологов и их нападки на психиатрию. Все три сотни слов почти дословно повторяли статью профессора социологии из Университета Альберты в Канаде — Стивена Кента. Со стороны Раджа это была ошибка, потому что сайентологи тщательно проверяют и анализируют любую информацию, которая имеет к ним хоть малейшее отношение. В итоге вскрылись еще несколько случаев плагиата, доктора признали виновным и на три месяца отстранили от врачебной деятельности.

К унижению Раджа, всю жизнь анализировавшего других людей, его самого проверили и проанализировали.

The Guardian задалась вопросом: «Персоуд — нарцисс или он настолько не уверен в себе, что не может придерживаться элементарных правил научного сообщества из-за понимания, что не принадлежит к нему?»

С тех пор никто не видел ни его самого на телевидении, ни его публикаций в газетах. Брайан был доволен успехом.

— Меня интересует гипотеза, что многие политические лидеры страдают психическими расстройствами, — заговорил я.

После слов «психические расстройства» мужчина приподнял брови.

— Однако сперва я должен убедиться, что людям, которые ставят диагнозы, можно верить. Поэтому хотел бы спросить, есть ли у вас сейчас какие-нибудь значимые данные о том, что психиатрам нельзя доверять?

Какое-то время мы молчали.

И тут Брайан ответил:

— Тони.

— Кто это?

— Тони в Бродмуре, — просто сказал он.

Я внимательно смотрел на него.

Он имел в виду Бродмурскую психиатрическую больницу. Когда-то все знали ее под названием «Бродмурский сумасшедший дом для преступников». Туда в свое время попали Йен Брейди — «убийца с болот», в 1960-х годах убивший 3 детей и 2 подростков; Питер Сатклифф — «Йоркширский потрошитель», в 1970-х годах его жертвами стали 13 женщин, которых он бил молотком по затылку; Кеннет Эрскин — «Стоквеллский душитель», в 1986 году убивший 7 стариков; Роберт Нэппер, который в июле 1992 года на Уимблдонской пустоши убил женщину, нанеся ей 49 ударов ножом, прямо на глазах ее 3-летнего сына… В эту клинику отправляют педофилов, серийных убийц, садистов и других подобных личностей.

— А что он натворил? — заинтересовался я.

— Ничего, он абсолютно нормальный, — ответил Брайан. — Он попал туда, симулировав безумие, и теперь не может выбраться. Никто не верит, что он нормальный.

— В каком смысле?

— Пару лет назад его арестовали. Если не ошибаюсь, он кого-то побил. Чтобы не отправиться в тюрьму, Тони прикинулся сумасшедшим, думая, что его отправят в какую-нибудь небольшую психиатрическую клинику за городом. А его посадили в Бродмур! И выбраться не получается: чем больше он старается доказать, что здоров, тем больше они уверены в его безумии. Тони не сайентолог, но мы пытаемся помочь ему. Если хотите получить прямые доказательства, что психиатры — идиоты, которые занимаются ерундой и приписывают сумасшествие всем подряд, встретьтесь с ним. Хотите, я попробую провести вас в Бродмур?

Неужели это могло быть правдой? Неужели в этой психушке сидит абсолютно здоровый человек? Я задумался, что предпринял бы сам, если бы пришлось доказывать, что я психически здоров. Очень надеюсь, что моего разумного «Я» было бы достаточно. Вот только не исключено, что иногда я веду себя слишком вежливо и услужливо, поэтому похож на сумасшедшего дворецкого с паникой в глазах. К тому же, как выяснилось, если меня поместить в безумное окружение, я почти мгновенно становлюсь безумнее, как показал недавний вскрик на борту гетеборгского рейса Ryanair.

А хотел ли я встретиться с Тони?

— Хорошо, — ответил я.

* * *

Отделение для приема посетителей в клинике было целиком выкрашено в спокойные тона, которые часто встречаются в муниципальных центрах отдыха: персиковый, розовый и хвойный. Эстампы на стенах представляли собой пастельные картины с французскими дверями, распахнутыми навстречу пляжам на рассвете. Здание называлось Центром здоровья.

Я приехал туда на поезде из Лондона. В районе Кемптон-парк я начал зевать, скорее всего, из-за нервной обстановки — это со мной всегда происходит в стрессовой ситуации. Такое бывает у собак — волнуясь, они все время зевают.

Брайан подхватил меня на станции, и мы быстро доехали до госпиталя, по дороге пройдя два кордона.

— У вас есть мобильник? Какие-либо записывающие устройства? Хлеб с напильником внутри? Веревочная лестница? — спросил охранник на первом посту.

Мы въехали в ворота и миновали несколько рядов ограждений.

Пока ждали в приемной, Брайан сказал:

— Думаю, Тони — единственный человек во всем отделении ОТРЛ, кто может встречаться с посетителями.

— Что такое ОТРЛ? — спросил я.

— Опасные и тяжелые расстройства личности.

Повисла тишина.

— То есть он сидит в той части Бродмура, где находятся самые опасные пациенты? — спросил я.

— Безумие, не правда ли? — усмехнулся Брайан.

Начали выходить люди, к которым пришли их близкие. Все столы и стулья привинчены к полу. На лицах пациентов абсолютное спокойствие и покорность.

— Их накачали таблетками, — прошептал Брайан.

Почти все были довольно упитанными, в свободных, удобных майках и эластичных брюках. Наверное, в Бродму-ре было нечем заняться, кроме еды.

Я вдруг задумался, а нет ли тут каких-то известных личностей…

Все пили чай и уплетали шоколадки, которые брали с подносов. Многие казались очень молодыми, младше 30, и посетителями были в основном родители. Некоторые постарше, к которым пришли партнеры с детьми.

— О, вот и Тони! — воскликнул Брайан.

Я посмотрел на ту сторону комнаты. К нам направился мужчина лет 30. Первое, что мне бросилось в глаза, — его походка. Она сильно отличалась от походки остальных пациентов, которые волочили ноги. Тони шел вальяжно. Одет он был не в больничный наряд, а в полосатый пиджак и брюки. Мужчина скорее напоминал молодого бизнесмена, который стремился к успеху и хотел показать всем вокруг, что он очень, очень даже в здравом уме.

Глядя на него, я не мог не задуматься: этот полосатый костюм является признаком нормальности или, наоборот, сумасшествия…

Он протянул руку в знак приветствия. Мы обменялись рукопожатием.

— Тони, — представился мужчина и сел.

— Брайан сказал, что вы попали сюда обманным путем… — начал я разговор.

— Именно так, — кивнул Тони.

Голос у него был нормальный, да и в целом складывалось впечатление приятного человека, готового помочь.

— Мне вменили нанесение тяжкого вреда здоровью, — начал Тони. — После ареста я подумал, что мне грозит заключение сроком от пяти до семи лет. Я решил пообщаться с другими заключенными. Они сказали: «Это легко! Скажи, что ты сумасшедший. Тебя отправят в окружную больницу со спутниковым телевидением, игровыми приставками и медсестрами, которые будут приносить пиццу». Но все вышло иначе — меня запихнули в этот чертов Бродмур!

— Давно вы тут?

— Двенадцать лет.

Я непроизвольно ухмыльнулся, Тони ответил тем же.

* * *

Он рассказал, что притворяться безумцем не так уж и сложно, особенно в 17 лет, когда принимаешь запрещенные препараты и смотришь фильмы ужасов. Не нужно даже знать, как ведут себя настоящие сумасшедшие. Просто делай вид, что ты Деннис Хоппер из «Синего бархата». Так Тони и сделал: он сообщил приходящему психиатру, что от всего сердца любит отправлять любовные письма, а любовное письмо — это пуля из винтовки. Получив его, вы отправляетесь прямо в ад.

Подражая герою всем известного фильма, он блефовал, но это окупилось. К нему постоянно приходили новые психиатры. В свои рассказы Тони начал добавлять детали из других фильмов: «Восставших из ада», «Заводного апельсина» и «Автокатастрофы» Дэвида Кроненберга, в которой герои испытывали сексуальное наслаждение, подстраивая автомобильные аварии. Тони сообщил, что разбивает автомобили ради оргазмов, ему постоянно хочется убивать женщин, потому что он уверен: посмотрев им в глаза перед смертью, он станет нормальным.

— А последняя деталь откуда? — поинтересовался я.

— Это биография Теда Банди. Нашел в тюремной библиотеке.

Я кивнул и задумался, что, пожалуй, держать книги про Теда Банди в тюрьмах было не лучшей идеей. Брайан сидел рядом и сухо посмеивался над легковерностью и неточностью психиатров.

— Они полностью доверяли каждому моему слову, — продолжил Тони.

Когда его привезли в эту клинику, он с первого взгляда понял, что совершил огромную ошибку, и попросил срочной встречи с психиатрами.

— Я не безумен, — сообщил он.

Однако оказалось, что убедить людей в собственной нормальности намного сложнее, чем в безумии.

— Я думал, что лучшим доказательством нормальности будут беседы с окружающими на нормальные темы, вроде футбола и телепередач. Это же всем понятно, да? Например, я получаю журнал New Scientist — люблю читать о научных открытиях. И там была статья, как в американской армии шмелей учили вынюхивать взрывчатые вещества. Я решил поболтать с медсестрой и спросил, знает ли она, что армия США натаскивает шмелей на поиск взрывчатки. А позже увидел в своей карте запись: «Считает, что пчелы могут находить взрывчатку». Вот такие дела.

— А когда вы надевали этот полосатый наряд, вы понимали, что это тоже могут не так понять? — спросил я.

— Конечно. Но решил рискнуть. Тем более большинство местных обитателей — отталкивающие неряхи. Они могут не мыться и не переодеваться неделями. А я предпочитаю одеваться хорошо.

Я огляделся. Пациенты были заняты чаем и шоколадками. Действительно, родители и гости были одеты со вкусом. Время обеденное, день — воскресный, все это напоминало старомодный семейный ланч. Мужчины — в костюмах, женщины — в нарядных платьях. У одной, которая сидела за два стола от нас, в Бродмуре были оба сына. Я наблюдал, как она, наклонившись к ним, по очереди ласково гладила ребят по лицам.

— Я знаю, некоторые стараются найти «невербальный ключ» к моему состоянию, — продолжил Тони. — Психиатры вообще очень любят их, потому что им нравится анализировать телодвижения. Но для человека, который пытается доказать собственную нормальность, это действительно сложно. Вот, например, что означает «нормально сидеть»? Как это? Как нормально закинуть ногу на ногу? А ты знаешь, что они действительно следят за этим. Ты стараешься нормально улыбнуться, но это… просто… ну… — Тони запнулся. — Это просто невозможно.

Внезапно я почувствовал себя некомфортно в той позе, в которой находился. Я сидел как журналист? Скрещивал ноги как журналист?

— То есть какое-то время вы думали, что нормальное и тактичное поведение — ваш билет отсюда, — предположил я.

— Да. Я вызвался прополоть больничный сад. Но когда врачи увидели, как хорошо я себя веду, то решили, что я могу себя так вести только в среде психиатрической клиники. И это лишь подтверждает мой диагноз.

Я с подозрением глянул на Тони. В его слова просто инстинктивно не верилось, потому что это звучало как полный бред. Но после того как мужчина переслал мне собственную историю болезни, я убедился, что так и было.

Например, одна из записей звучала: «Тони жизнерадостен и дружелюбен. Его содержание в больнице — главная гарантия предотвращения ухудшения его состояния».

(Возможно вам, читающим сейчас эти строки, покажется странным, что Тони выдали историю его болезни на руки, а она оказалась у меня. Но это факт, и не более странный, чем то, что у сайентолога получилось провести меня в такую закрытую клинику, как Бродмур. Как ему это удалось? Понятия не имею. Не исключено, что у них есть свои секреты или, может, они очень хорошо умеют справляться с бюрократией.)

После того как Тони прочитал эту запись, он прекратил был покладистым. Решил уйти в отказ, много времени проводил у себя в палате. И в любом случае удовольствия от общения с насильниками и педофилами он не получал. Это было сомнительное удовольствие и вдобавок довольно страшное.

Как-то в самом начале он забрел в палату к «Стоквеллскому душителю», чтобы попросить стакан лимонада.

— Разумеется. Возьми бутылку, — сказал тот.

— Спасибо, но мне хватит одного стакана, — отказался Тони.

— Возьми бутылку, — настаивал «душитель».

— Да мне нужен только стакан, — ответил Тони.

— ВОЗЬМИ БУТЫЛКУ! — прошипел «Стоквеллский душитель».

* * *

— Снаружи, — продолжил рассказывать Тони, — естественное желание отгородиться от сумасшедших соседей очень даже поймут. Но вот местные психиатры решили, что данное поведение говорит об отчуждении, аутизме и гипертрофированном чувстве собственной значимости. В клинике нежелание общаться с другими пациентами расценивается как знак психического расстройства.

Дальнейшая запись в карте гласила: «Поведение пациента имеет тенденцию к ухудшению. Он не общается [с другими]».

Тогда в голове Тони родился совершенно новый план: он прекратил общаться и с медицинским персоналом. Раз уж твое участие в терапии — знак, что тебе становится лучше, у них есть право и дальше держать тебя. Но если ты не принимаешь лечение, значит, тебе не может стать лучше — тогда тебя признают неизлечимым и должны будут отпустить. (В Великобритании есть закон, по которому «неизлечимого» нельзя держать в клинике постоянно, если преступление, совершенное им, сравнительно незначительно — как нанесение тяжкого вреда здоровью.)

Проблема в том, что в Бродмуре считали так: когда медсестра сидит рядом с тобой за обедом и вы общаетесь, это означает вовлечение в терапию. Поэтому Тони вынужден был просить их всех: «Сядьте за другой стол».

Однако психиатры распознали его тактику и записали, что пациент «хитер», «склонен к интригам» и страдает от «когнитивных аберраций», потому что не верит в собственное безумие.

* * *

Мы беседовали с Тони почти два часа. Он был мил, вежлив и в хорошем расположении духа. Но к концу встречи явно становился все грустнее.

— Я оказался здесь в семнадцать лет. Прошло двенадцать — то есть мне уже двадцать девять. Я вырос в Брод-муре, бродя по его палатам. Один из моих соседей — «Стоквеллский душитель», другой — насильник по кличке «На цыпочках-через-тюльпаны». И вот в таком окружении я провел свои лучшие годы. Я видел несколько самоубийств. Видел, как один человек вырвал другому глаз… — печально рассказывал Тони.

— Как?

— Деревяшкой с гвоздем, — ответил он. — Когда тот мужчина, которому вырвали глаз, попытался запихнуть его обратно в глазницу, я выбежал из палаты.

И добавил, что пребывание здесь любого доведет до ручки.

Один из охранников громко объявил: «Время!» Молниеносно попрощавшись с нами, Тони помчался от стола к двери. Остальные пациенты сделали то же самое. Так они демонстрировали хорошее поведение. А Брайан отвез меня на станцию.

* * *

После этой встречи я пребывал в непонятном состоянии. В отличие от всех остальных пациентов, Тони создавал впечатление адекватного и здорового человека. Но что я знал? Зато Брайан говорил, что это очевидно. По его мнению, каждый день, который Тони проводил в клинике, был днем позора для психиатрии. Чем быстрее его освободят, тем лучше для всех, и Брайан был намерен сделать для этого все возможное.

На следующий день я написал профессору Энтони Мэй-дену — главному врачу отделения в Бродмуре, где томился Тони: «Я пишу вам в надежде, что вы сможете пролить свет на то, насколько история этого пациента правдива…» В ожидании ответа я размышлял, ради чего основатель сайентологии Л. Рон Хаббард создал организацию Брайана, ГКППЧ? С чего вообще началось противостояние сайентологии и психиатрии? Я позвонил Брайану.

— Попробуйте обратиться в Сент-Хилл. Скорее всего, у них есть связанные с этим старые документы, — ответил он.

— Сент-Хилл? — уточнил я.

— Да. Это старый особняк Рона Хаббарда.

* * *

Шикарный особняк Сент-Хилл, где Л. Рон Хаббард жил с 1959 по 1966 год, — отлично сохранившееся здание в Ист-Гринстед, в 56 километрах от Лондона. Здесь есть древние колонны и бесценные исламские изразцы XII века, летние и зимние комнаты. Зал, покрытый от пола до потолка фресками середины XX столетия, на которых изображены выдающиеся британские политики в виде обезьян, — странная, но вроде бы забавная сатира из давних времен, заказанная предыдущим владельцем. А еще современная пристройка в виде средневекового замка, которую построили волонтеры-сайентологи. На столах выставлены памятные вещи, которые остались от Хаббарда, — кассетный магнитофон, бумага с личной монограммой, тропический шлем и т. п.

Я припарковался около особняка, рассчитывая, что Брайан уже там и проведет меня в комнату, где мне удастся спокойно изучить документы, относящиеся к начальному периоду священной войны против психиатрии. Однако, повернув за угол, я с удивлением увидел группу ведущих сайентологов, которые прилетели с разных концов земли, чтобы встретить меня и все показать. Эти люди в идеальных отглаженных костюмах ждали меня на дорожке, усыпанной гравием. На их лицах сияли счастливые улыбки.

В последние недели, еще до того, как я приехал в СентХилл, в прессе публиковали много негативного о Церкви сайентологии. Очевидно, поэтому кто-то с верхушки иерархии решил, что я, как журналист, смогу это изменить. А случилось вот что: несколько недель назад трое бывших крупных сайентологов — Марти Рэтбан, Майк Райндер и Эми Скоуби — выдвинули ряд серьезных обвинений в адрес собственного руководителя Дэвида Мицкевича, наследника Л. Рона Хаббарда. Они сообщили, что мужчина, считая работу кого-нибудь из деятелей их церкви неудовлетворительной, частенько наказывал их: бил по лицу, иногда даже кулаком; отвешивал подзатыльники; случалось, «избивал людей до полусмерти»; пинал ногами, когда те падали; душил; заставлял всю ночь играть в экстремальную версию игры «Третий лишний».

— Дело вот в чем, — начал беседу главный пресс-секретарь Церкви сайентологии Томми Дэвис, который прилетел из Лос-Анджелеса, чтобы увидеть меня. — Этих людей действительно били, пинали ногами и душили, только делал это не мистер Мицкевич, а сам Марти Рэтбан!

(Чуть позже я узнал, что Рэтбан признался в этих актах насилия, но сообщил, что делал все по указанию Дэвида Мицкевича. Однако церковь это отрицает.)

Томми сказал, что я человек свободомыслящий, чего не скажешь о большинстве журналистов, мне не платят настроенные против сайентологов люди и организации, а также я открыт к принятию неожиданностей. Он дал мне сайентологический журнал «Свобода», где людей, выдвинувших обвинения против Мицкевича, называли г-н Босс, г-н Мошенник и г-жа Прелюбодейка. Последняя, как выяснилось, «совершала акты прелюбодеяния регулярно», не планируя «обуздать свои безграничные сексуальные аппетиты». Ее «уличили в пяти случаях супружеской измены» и «изгнали из Церкви за нарушение догматов».

Я поднял глаза от журнала:

— А что скажете по поводу игры «Третий лишний» длиною в ночь?

Повисла пауза.

— Да, мистер Мицкевич действительно заставлял нас делать это, — ответил мне пресс-секретарь. — Но все было совсем не так плохо, как пишут. Как бы там ни было, мы приготовили для вас небольшую экскурсию, чтобы вы узнали, что такое сайентология на самом деле.

Томми перепоручил меня гиду Бобу Кинелу.

— Я личный секретарь Рона Хаббарда по пиару в Соединенном Королевстве, — сообщил мне Боб.

Он был англичанином, бывшим пожарным, и поведал мне свою историю. Боб открыл для себя сайентологию после перелома позвоночника во время борьбы с пожаром в Восточном Лондоне, в квартире одного мошенника.

— В его спальне был ослик. Я посмотрел на него, повернул за угол и провалился в дыру в полу. Уже в больнице я прочитал «Дианетику»5, которая помогла мне справиться с болью.

Особняк был в прекрасном состоянии, что в наши дни встречается достаточно редко. Он был чистым и ухоженным, словно замок из какой-то костюмированной драмы, рассказывающей о давно прошедших днях, когда британская аристократия обладала настоящей властью и безграничными средствами. Единственное, что выделялось во всем этом великолепии, — несколько мраморных плиток в Зимнем зале, которые потемнели.

— На этом месте стоял автомат с Coca-Cola, — рассказал Боб с улыбкой. — Рон ее обожал и все время пил. Как-то из машины вылилось немного сиропа, вот плитка и потемнела. Мы долго спорили, отчищать или нет, но я предложил оставить так. В этом даже есть свой шарм.

— Это настоящая реликвия, — заметил я.

— Так и есть, — согласился мой гид.

— Как будто кока-кольная Туринская плащаница.

— Как вам больше нравится.

* * *

Противники сайентологии считают, что вероучение, которое я упоминал, и все то, что делают от имени Л. Рона Хаббарда, в том числе деятельность против психиатрии, — это проявление его безумия. Они утверждают, что мужчина страдал паранойей и депрессией (основатель этой религии действительно иногда начинал рыдать или с криками швырял о стену все подряд). Однако Томми и Боб говорили, что Рон Хаббард — гений и филантроп. Они рассказали, что он был бойскаутом мирового уровня (самый молодой обладатель скаутского орла в Америке, заработал 21 нагрудный знак), пилотом, любителем приключений (говорили, что он в одиночку спас тонущего медведя), талантливым писателем-фантастом (мог написать многостраничный бестселлер за ночь в поезде), философом, мореплавателем, гуру и разоблачителем ужасных нарушений в психиатрии. Хаббард первым установил, что психиатры в тайных лабораториях вводили пациентам огромные дозы ЛСД и применяли к ним электрошоковую терапию, чтобы подготовить убийц с промытыми мозгами, и все это финансировалось ЦРУ. Он опубликовал эти данные об экспериментах в 1969 году, однако только в июне 1975 года газета The Washington Post сообщила всему миру о реальном существовании подобных программ (кодовое название «МК-Ультра»).

«Человеку, которого накачали наркотиками и к которому применяли электрошоковую терапию, можно сказать, кого и как убить и что говорить потом. Сайентологи, в техническом плане превосходящие психиатров и находящиеся на сотни лет выше в нравственном плане, категорически против полнейшего безразличия официальных лиц к способам подобной терапии… Настанет время, когда полиция остановит таких врачей. Психиатров выводят на чистую воду».

Л. Рон Хаббард. «Боль. Вещества. Гипноз», 1969.

Считается, что Хаббард уверовал: политические нападки, направленные на него, скрывают заговор крупнейших корпораций — в первую очередь психиатрических и фармацевтических. Дианетика опирается на принципы самопомощи: все мы перегружены «инграммами» — болезненными воспоминаниями о прошлых жизнях. Если сможем от них освободиться, то станем неуязвимыми, сможем заново выращивать зубы, лечить слепоту и безумие. Это значит, что в скором времени и психиатры, и антидепрессанты будут не нужны никому.

В видеобиографии Хаббарда, которую сняли сайентологи, есть слова: «Л. Рон Хаббард, вероятно, был самым умным человеком на планете. На Земле рождались Иисус, Моисей, Магомет. Все это — великие люди. Л. Рон Хаббард стоит с ними в одном ряду».

Спальня основателя течения была последней остановкой в моей экскурсии.

— Рон спал здесь в последний раз ночью 30 декабря 1966 года, — сообщил Боб. — В канун Нового года он уехал из Англии и больше никогда не возвращался.

— Почему?

— Исследования, которыми он занимался, были… — гид помолчал и бросил на меня серьезный взгляд.

— Я правильно понимаю, что они были слишком опасны, и из страха за свою жизнь ему пришлось покинуть Англию?

— Выводы, к которым он пришел… — продолжил Боб немного зловеще.

— Рон Хаббард не был трусом! Он никогда ничего не боялся, — резко вмешался Томми Дэвис. — И ни от чего не сбежал бы. Это ошибочное представление. Он всегда действовал на своих условиях.

— Хаббард уехал, потому что нуждался в надежной пристани, — объяснил мне Билл Уолш, один из ведущих юристов сайентологов. Он прилетел из самого Вашингтона ради встречи со мной.

— Чем он занимался? — спросил я.

Снова повисла пауза, после чего Боб тихо ответил:

— Изучал асоциальную личность.

«АСОЦИАЛЬНАЯ ЛИЧНОСТЬ

Данный тип личности не чувствует ни стыда, ни сожаления. Он способен совершать только деструктивные поступки. Зачастую такие люди выглядят весьма рациональными, потому что обладают очень развитой способностью к убеждению».

Л. Рон Хаббард. «Введение в „Сайентологическую этику“», 1968.

Пока основатель Церкви сайентологов жил в Сент-Хилле, он начал говорить, что все организации, которые ему противостоят — например Американская психиатрическая ассоциация, — скопище асоциальных личностей, планирующих навести собственное зло на него. Их злость копилась на протяжении миллионов лет и множества жизней, следующих друг за другом, из-за чего превратилась в мощную силу. Хаббард писал, что каждый сайентолог обязан «уничтожать их, стирать с лица земли, используя любой вид пропаганды, чтобы подорвать репутацию таких людей». Позже он отменил это указание («Подобное отношение создает плохой пиар»), но сохранил бескомпромиссный взгляд на психиатрию: «На совести каждого психиатра в Англии есть хотя бы одно пятно, если не больше: убийство, угрозы, изнасилование… В наше время не существует ни одного психиатра, которого невозможно было бы привлечь к суду на основании уголовного законодательства по обвинению в вымогательстве, нанесении увечий и даже убийстве». В итоге эти взгляды привели в 1969 году к формированию антипсихиатрического крыла — ГКППЧ.

Члены данной организации придерживались взглядов Хаббарда на психиатрию — считали ее Империей зла, которая существовала многие тысячелетия. Себя же они причисляли к партизанам, которые пытаются справиться с этим Голиафом.

У них было достаточно много побед. Например, в 1970–1980-х годах развернулась кампания против австралийского психиатра Гарри Бейли — ему принадлежала небольшая частная психиатрическая клиника в пригороде Сиднея. Туда приходили пациенты с неврозами, депрессией, шизофренией, ожирением, предменструальным синдромом и прочим. Каждого из них Гарри Бейли приветствовал, после чего предлагал выпить несколько таблеток. Далеко не все знали, что их ждет после. Тем, кто интересовался, что это за препарат, Бейли рассказывал о стандартности процедуры.

Они принимали таблетки и впадали в глубокую кому.

Бейли считал, что за время пребывания в ней психика пациентов восстанавливается, все болезни отступают. Однако во многих случаях кома оказывалась настолько глубокой, что люди просто умирали: одни захлебывались собственной рвотой, вторые погибали от сердечного приступа, третьи получали инсульт, четвертые — тромбоз и пневмонию. Слух об этом скандале дошел и до сайентологов, которые тут же инициировали расследование против Бейли. Они убедили всех выживших пострадавших подать в суд, а суд — привлечь врача к ответственности, что и произошло. Естественно, Бейли был недоволен, потому что считал себя новатором в психиатрии.

В сентябре 1985 года стало понятно, что избежать наказания и тюрьмы ему не удастся. Гарри Бейли оставил записку: «Да будет всем известно: сайентологи и безумие одержали победу!» Затем сел в машину, закинул в себя упаковку снотворного и запил его пивом…

Гарри Бейли умер, и хочется надеяться, что он не воспользуется загробным существованием, чтобы накопить еще больше злой энергии для последующей реинкарнации.

* * *

Вернувшись домой, я посмотрел видеоролик ГКППЧ, который назывался «Психиатрия — индустрия смерти». Основную его часть составлял прекрасно подобранный каталог злоупотреблений психиатрии за всю человеческую историю. Например, в нем был американский психиатр Сэмю-эль Картрайт — в 1851 году он заявил, что открыл новое психическое расстройство «драпетомания», которое распространялось только среди рабов. Единственным симптомом было «стремление сбежать из рабства». Лечить сей «недуг» предлагалось одним способом — «выбить из них дьявола». Там был и невролог Уолтер Фримен, который в 1950-х годах вбивал ледоруб в глазную впадину. Он ездил по Америке на своем фургоне — «лоботомобиле» — и проводил процедуру везде, где ему разрешали. Упоминали и психолога-бихевиориста Джона Уотсона: он обрызгивал новорожденных неизвестной прозрачной жидкостью — надеюсь, это была не кислота. Досмотрев видео до этого момента, я убедился, что эти сволочи способны на все.

Но дальше авторы видео вступили на территорию спекуляций. Были кадры, показывающие, как гарвардский психолог Б. Ф. Скиннер жестоко заключил свою дочь Дебору в коробку из плексигласа на целый год. Правда, в этой коробке девочка выглядела довольно счастливой. Позже я проверил факты и выяснил, что всю свою жизнь Дебора говорила, что ее отец был прекрасным человеком, а эта коробка была ее колыбельной, в которой она проводила не так уж много времени.

Комментарий к ролику гласил: «В каждом городе, штате и государстве найдутся психиатры, которые совершают насилие, сексуальные преступления, убийства, мошенничества».

* * *

Пару дней спустя я получил письмо от Тони из Бродмура. «Джон, по ночам тут ужасно. Я даже передать тебе не могу насколько. Утром я видел, как расцвели дикие нарциссы. Мне так захотелось пробежаться по ним… Как в детстве, когда мы с мамой отправлялись на прогулку».

Вместе с письмом пришла копия его истории болезни. Я прочитал те слова, которыми в 1998 году ему удалось убедить психиатров в своей ненормальности. Там были и мотивы из фильма «Синий бархат», про которые он рассказывал, — любовные письма, которые на самом деле были пулями, получив которые вы отправлялись прямиком в ад. Но было и кое-что другое. Тони говорил врачам, что ЦРУ ведет за ним слежку, что у людей на улице не глаза, а черные дырки, что его преследуют голоса, а чтобы их заглушить, ему надо причинить боль, взять кого-либо в заложники и воткнуть карандаш в глаз. Более того, он сообщал, что хотел бы угнать самолет, потому что автомобили его уже не возбуждают. Хвастался, что ему нравится воровать вещи других людей, так как приятно заставлять их страдать. Что причинять страдания другим намного приятнее, чем заниматься сексом.

Не знаю, из каких фильмов все эти идеи. Может, и не из фильмов. Я ощущал, что земля уходит у меня из-под ног, и осознал, что понимаю психиатров. Судя по всему, Тони и правда произвел на них весьма устрашающее впечатление.

* * *

Я обнаружил еще одну страницу с описанием преступления, которое он совершил в 1997 году. Жертвой был бездомный алкоголик Грэхем, который сидел на соседней скамейке. Мужчина сделал «недостойное замечание» по поводу длины юбки 10-летней дочери одного из друзей Тони. Последний потребовал, чтобы Грэхем «замолчал». Тот ответил толчком, после чего получил ногой от Тони и упал на землю. По словам виновника, все бы закончилось на этом, если бы бездомный больше ничего не говорил. К сожалению, молчать Грэхем не собирался и крикнул:

— Это все, на что ты способен?

Подобного оскорбления Тони выдержать не мог, поэтому несколько раз ударил мужчину ногой в живот и в пах. После вернулся к друзьям, выпил с ними еще и подошел к Грэхему, чтобы снова ударить его. На этот раз в лицо. После он ушел.

Я начал вспоминать фильмы, мотивы из которых Тони упоминал в своих рассказах для демонстрации собственного психического нездоровья. «Заводной апельсин» начинался со сцены, как банда юных преступников избивает бездомного бродягу, лежащего на земле.

Внезапно зазвонил телефон. Я узнал номер. Это был Тони. Я не стал отвечать.

* * *

Неделю спустя я получил долгожданное письмо от профессора Энтони Мэйдена — главного врача отделения тяжелых и общественно опасных личностных расстройств в Бродмуре.

«Тони, — гласило письмо, — попал в нашу клинику из-за своих попыток симулировать психическое расстройство, потому что думал, будто здесь лучше, чем в тюрьме».

Мой собеседник был в этом абсолютно уверен, как и многие другие психиатры, которые имели дело с Тони. Они пришли к консенсусу. Тот бред, который Тони рассказывал им в камере предварительного заключения, не был похож на правду: он был слишком кричащим, слишком много клише. К тому же, как только Тони привезли в Бродмур и он понял, во что вляпался, все симптомы как рукой сняло.

«О! — подумал я, приятно удивленный. — Хорошо! Это отлично!»

Во время нашей первой встречи Тони произвел на меня весьма приятное впечатление. Однако в последующие дни я начал относиться к нему с подозрением, поэтому сейчас был рад услышать, что специалист подтверждает версию самого Тони.

Но потом я прочел следующие строки: «Большинство психиатров, которые осмотрели Тони, пришли к выводу, что у него нет психических расстройств, однако налицо симптомы психопатии».

Я с удивлением смотрел на письмо: «Неужели Тони — психопат?»

На тот момент я знал о них не так много. Только то, что мне рассказал Джеймс во время работы над загадкой «Бытия или ничего», — историю человека, с которым работала Эсси Вайдинг:

«Один раз она беседовала с психопатом и показала ему фотографию человека с испуганным лицом. Эсси попросила определить эмоцию, запечатленную на фото. Психопат ответил, что не понимает, что это за эмоция, а потом добавил, что именно такое выражение появлялось на лицах людей, перед тем как он их убивал». Так что я почти ничего не слышал о психопатах, но это звучало плохо.

Я ответил профессору: «Разве не похоже на эпизод из кинофильма „Привидение“, где героиня Вупи Голдберг выдает себя за медиума, а потом выясняет, что на самом деле им является и может говорить с духами?»

«Нет, — ответил тот. — Это вовсе не похоже на сюжет с Вупи Голдберг. Тони симулировал психическое заболевание. Обычно его сопровождают галлюцинации с бредом. Оно приходит и уходит. Благодаря таблеткам может стать лучше. А Тони — психопат. Это не проходит, потому что является частью личности».

Профессор пояснил, что симулировать сумасшествие, чтобы избежать тюремного заключения, — это и есть тип лживого и манипулятивного поведения, характерный для психопата… Получается, Тони, делая вид, что его мозг болен, именно это и доказывал.

«В его диагнозе нет никаких сомнений», — подвел черту профессор Мэйден.

Тони снова позвонил. Я не ответил.

* * *

— Да это классический психопат, — с полной уверенностью сообщила мне Эсси Вайдинг.

Мы помолчали.

— Правда? — спросил я.

— Абсолютно. С каким видом он явился, чтобы встретиться с вами! Классический психопат.

После письма от профессора Мэйдена я позвонил Эсси и спросил, не встретится ли она со мной. Я рассказал ей о первом визите в Бродмур и беседе с Тони, о том, каким решительным и вальяжным шагом он шел в нашу сторону, о его наряде — он был похож на героя сериала «Ученик».

— И это поведение классического психопата? — спросил я.

— Как-то раз я приходила к одному в тюрьму, — начала Эсси свой рассказ. — Я прочитала его досье. У него была чудовищная история преступлений: он насиловал женщин, убивал и откусывал им соски. Читать про это было мучительно страшно. Один психолог сказал мне: «Ты встретишься с ним и будешь полностью очарована». Я подумала: «Ни за что!» Только знаете что? Так и случилось. Полностью! Настолько, что я находила его отчасти сексапильным. Он был очень красивым, подкачанным, по манерам — настоящий мачо. От него буквально веяло сексуальностью. Мне сразу стало понятно, почему женщины, которых он убил, шли за ним.

— А откуда взялась идея, что дерзкий костюм может быть признаком психопатии?

— Чек-лист Хаэра PCL-R.

Я непонимающе уставился на нее.

— Диагностический опросник для выявления психопатии. Его разработал канадский психолог Боб Хаэр. Можно сказать, это золотой стандарт диагностики психопатий. Первым пунктом в нем числится «болтливость и внешнее обаяние».

Она рассказала мне еще немного о тесте Хаэра. Из-за того, как она это описывала, опросник казался довольно странным. По ее словам, Хаэр вел специальные курсы, где учил распознавать психопатов по языку тела, особенностям речи и другим признакам.

— Сколько лет Тони? — спросила она.

— Двадцать девять.

— Ну, удачи профессору Мэйдену, потому что опасный период еще не прошел.

— Почему вы так думаете?

В этот момент Эсси напомнила мне опытного дегустатора, который определяет марку редкого вина по едва уловимому оттенку запаха или вкуса. А может, мудрого богослова, верующего в нечто непостижимое, что нельзя доказать с помощью логики.

— Психопаты не меняются. Уголовным преследованием их невозможно научить. Можно рассчитывать только на старость, которая помешает психопату совершать преступления. Их обаяние тоже с ними навсегда — эти люди невероятно харизматичны, буквально ослепляют окружающих. Так что да, настоящие трудности появляются, когда такой вот психопат влияет на общество в целом.

Я рассказал Эсси, как книга Петера Нордлунда умудрилась создать хаос в более чем рациональном мире ее коллег. Конечно, в Петере нет ничего психопатического, он лишь производит впечатление слегка напряженного и невротизированного человека (как и я, кстати, хотя в гораздо большей степени). Однако из-за всех этих происшествий с «Бытием или ничем» я заинтересовался влиянием безумия — безумия наших политиков — на обычную жизнь простых людей. Я решил уточнить у Эсси, думает ли она, что некоторые из влиятельных людей больны тем же, что и Тони. Много ли среди них психопатов?

Эсси кивнула.

— С помощью попавших в тюрьму психопатов можно оценить ущерб, который они наносят обществу. Они составляют где-то 25 % от всех обитателей тюрем. Однако на них приходится 60–70 % насильственных преступлений, совершенных уже в стенах тюрьмы. Их мало, но лучше с ними не встречаться.

— А сколько их среди людей вне тюрем? — поинтересовался я.

— Примерно один процент.

Эсси посоветовала найти работы Боба Хаэра — основателя современных исследований по психопатии, если я хочу понять, что это за явление и как этим людям удается подняться на вершину делового мира. А Тони, без сомнения, останется в заключении, потому что набирает по вышеупомянутому тесту слишком высокие баллы.

* * *

После беседы с Эсси я действительно нашел статью Боба, где психопатов называли «хищниками, которые используют все свое обаяние, умение влиять на людей, самые разные способы запугивания, а также секс и насилие, чтобы манипулировать окружающими и достигать собственных эгоистических целей. У них практически отсутствует совесть и способность к сочувствию, поэтому они берут что хотят, нарушают нормы общежития, не испытывая ни малейшего чувства вины. Иными словами, эти люди лишены того, что дает возможность жить в гармонии с окружающими».

Мне снова позвонил Тони. Я больше не мог его игнорировать, поэтому глубоко вдохнул и поднял трубку.

— Джон?

Он звучал очень тихо, словно издалека, как эхо. Я представил, как он звонит с общего телефона, расположенного в больничном коридоре.

— Да. Добрый день, Тони, — спокойно ответил я.

— Вы куда-то пропали.

Тони говорил как ребенок, к которому внезапно, без какой-либо причины охладели родители.

— Профессор Мэйден говорит, что вы психопат, — сказал я.

Он резко выдохнул в трубку.

— Это не так!

Мы немного помолчали.

— Почему вы так уверены? — спросил я.

— Говорят, что они не испытывают ни чувства вины, ни угрызений совести, — заговорил Тони. — А я чувствую вину! Но когда я говорю об этом врачам, они уверяют меня, что психопаты отлично делают вид, будто чувствуют угрызения, при этом ничего не испытывая, — он замолчал на какое-то время. — Это магия. Поразительно, как им удается переворачивать все с ног на голову.

— Но почему тогда вас считают психопатом?

— В 1998 году, когда я симулировал психическое заболевание, я по глупости разыграл и психопата тоже. Как Тед Банди. Помните, я вам говорил, что брал кое-какую информацию из его книги? А он был типичным психопатом. Я думаю, в этом проблема.

— Вот как… — с сомнением ответил я.

— Доказать, что ты не психопат, еще сложнее, чем доказать, что ты психически здоров, — усмехнулся Тони.

— А как вам поставили диагноз?

— Выдали тест на психопатию. Чек-лист Роберта Хаэра. Там оценивают двадцать личностных черт: внешнее обаяние, неспособность сосредотачиваться, сочувствовать окружающим, отсутствие угрызений совести, гипертрофированное чувство собственной значимости и еще кучу всего. По каждому пункту ставят оценку от ноля до двух. Если общий балл где-то между тридцатью и сорока, то вашим диагнозом будет психопатия. И все. Вы прокляты. Ярлык «психопат» остается с вами на всю жизнь. Говорят, что вы не можете измениться. Что это неизлечимо. Что вы опасны для окружающих. А потом вас навсегда запихивают в место вроде этого…

От злости Тони заговорил громче, и до меня донеслось эхо, которое раскатывалось по коридору отделения. Однако он быстро собрался с мыслями и понизил голос:

— А потом вас навсегда запихивают в место вроде этого. Если бы я просто отсидел, меня бы выпустили еще семь лет назад.

— Расскажите мне подробнее об этом тесте.

— Ну, например, чтобы оценить вашу безответственность, они спрашивают: «Общаетесь ли вы с преступниками?» Конечно, я общаюсь — я же в чертовом Бродмуре!

* * *

Он, несомненно, был по-своему прав. Однако и Брайан, и Тони понимали, что могут меня упустить. Поэтому первый позвонил мне и спросил, не хочу ли я еще раз навестить Тони. Брайан сказал, что хочет задать Тони один вопрос и хотел бы, чтобы я услышал ответ. Поэтому мы снова встретились в Центре здоровья Бродмура в воскресенье за чаем с шоколадками.

В этот раз на Тони не было костюма в полоску, но все равно он был самым нарядным потенциально страдающим от тяжелого и общественно опасного личностного расстройства. Сначала мы просто побеседовали. Я сказал, что хотел бы в печатной версии истории изменить его имя, и попросил подобрать псевдоним. Мы остановились на «Тони». Он пошутил, что при его везении у него диагностируют и дис-социативное расстройство личности, если врачи прочитают мою статью.

Внезапно Брайан наклонился вперед и спросил:

— Вы испытываете угрызения совести?

— Я чувствую угрызения, — мгновенно ответил Тони, — по той причине, что испортил жизнь не только тем, с кем плохо поступил, но и себе самому, и членам семьи! Вот что меня мучает. Я переживаю, что многого не совершил в жизни, переживаю за каждый потерянный день.

И посмотрел на меня.

Не слишком ли быстро он это отбарабанил? Я задумался и посмотрел в ответ. Не репетировал ли он речь? Не разыграл ли представление специально для меня? Если бы это было откровенное раскаяние, он сказал бы иначе: «Я чувствую угрызения, потому что не только испортил собственную жизнь, но и жизни тех, с кем поступил плохо». Разве не так? Такой порядок слов мне казался логичнее. А может, и нет, может, он все сказал правильно?.. Я не понимал. Должен ли я хотеть, чтобы его освободили? Или нет? Как узнать? Меня вдруг осенило, что можно начать кампанию по его освобождению так, чтобы она казалась активной, но при этом была не особо эффективной благодаря зернам сомнения, которые я смог бы подкидывать в печати. Небольшие.

Я ощутил, что прищурился, словно пытаюсь просканировать голову Тони, разглядеть его мозг и мысли. У меня на лице, скорее всего, появилось такое же выражение, как и у Деборы, когда она передавала мне книгу «Бытие или ничто». И Тони, и Брайан тут же прочитали мои мысли и откинулись на спинки стульев. В их взглядах я прочитал разочарование.

— Вы похожи на сыщика-любителя, который пытается прочесть что-то между строк, — сказал Брайан.

— Да, — кивнул я.

— Но психиатры ведут себя точно так же! — воскликнул он. — Поймите, они действуют как сыщики-любители, но, в отличие от вас, эти люди способны влиять на решения комиссий по условно-досрочному освобождению. Они могут засадить тебя в психушку навсегда только из-за того, что по тесту какого-то Боба Хаэра ты набираешь не то количество баллов!

А потом время нашего посещения истекло, о чем нас и оповестил охранник. Быстро попрощавшись, Тони последовал за ним по коридору Центра здоровья. Очень скоро он исчез из нашего поля зрения.

3. Психопаты видят черно-белые сны

В начале XIX века Филипп Пинель, французский психиатр, первым предположил, что существует определенная разновидность безумия, кроме маниакальных состояний, депрессий и психоза. Он дал ему название manie sans delire — «безумие без бреда». Пинель писал, что люди, которые страдают данным расстройством, могут производить впечатление совершенно нормальных и здоровых личностей — по крайней мере, на первый взгляд. Однако, в отличие от по-настоящему нормальных людей, у них нет самоконтроля, зато есть склонность к вспышкам агрессии. Лишь в 1891 году немецкий врач Ю. Л. В. А. Кох опубликовал работу Die psychopatischen Minderwertigkeiten6, в которой дал этой болезни название — психопатия. Тогда — еще до Боба Хаэра — определение психопатии было достаточно примитивным. В 1959 году в Законе о психическом здоровье, принятом в Англии и Уэльсе, психопатию характеризовали как «устойчивое расстройство психики (сопровождающееся снижением умственных способностей или нет), результатом которого было патологически агрессивное или демонстративно асоциальное поведение, требующее медицинского вмешательства».

С самого начала специалисты сходились во мнении, что ею страдает не более 1 % населения. Однако хаос, который этот процент способен создать, может быть настолько разрушительным, что последствия для общества будут катастрофическими. Представьте, что человек сломал ногу и ему неправильно наложили гипс — соответственно, кости начнут срастаться как попало. Так и возник вопрос — как лечить психопатию?

В конце 1960-х молодой канадский психиатр Эллиот Баркер решил, что нашел ответ. Его странная история практически стерлась отовсюду, кроме некролога одного безнадежного канадского серийного убийцы. Это напоминало появление знаменитого актера 60-х, а ныне выкинутого на обочину жизни и киноиндустрии, в коротком эпизоде в современном фильме. Однако коллеги Баркера в свое время следили за его экспериментами с волнением и надеждой. Казалось, он стоял на пороге открытия, которое изменит мир.

Я встретил упоминание об этом психиатре в академических работах, которые прочитал после бесед с Тони в Бро-дмуре и с Эсси Вайдинг, и пытался понять, что такое психопатия. Баркера называли весьма обаятельным человеком, но отмечали и его странный, порой даже детский идеализм. Стараясь найти способ борьбы с психопатией, он заглядывал в самые дальние уголки своего воображения. Все это в корне отличалось от всего прочитанного мной о деятельности самых разных психиатров в лечебных учреждениях, где содержат преступников с психическими расстройствами. Я тут же отправил письма ему и его друзьям.

«Эллиот не общается с незнакомыми людьми и не дает интервью. Он очень приятный человек и до сих пор полон желания помогать тем, кто попал в беду», — таков был ответ одного из его коллег, который не захотел называть своего имени.

«Ничто не сравнится с тем, что сделал Эллиот Баркер, — сообщил мне Ричард Вайзман, профессор социологии в Йоркском университете в Торонто и автор отличной статьи „Размышления по поводу эксперимента в Оук-Ридже с психически ненормальными преступниками“, которая была посвящена Баркеру. Ее опубликовали в International Journal of Law and Psychiatry. — В шестидесятые годы образовался уникальный синтез сразу нескольких культурных трендов. Эллиоту повезло, потому что он получил практически полную свободу в своих импровизациях».

Мне ужасно захотелось восстановить историю этих экспериментов в Оук-Ридже. Я принялся рассылать электронные письма, правда, без особого успеха: «Уважаемый мистер Баркер. Обычно я не столь навязчив и прошу вас принять мои извинения», «Как мне убедить вас ответить?» и «Даю честное слово, что это мое последнее письмо, если вы не напишете мне!».

Внезапно удача повернулась ко мне лицом. Обычно люди воспринимали подобный фанатизм и решимость как что-то весьма странное, даже настораживающее. Кто-то мог даже испугаться. Однако Эллиоту и его коллегам по Оук-Риджу мое поведение, наоборот, понравилось. Чем больше я приставал, тем больше они уверялись в моем искреннем интересе. И наконец начали отвечать.

Итак, все это началось в середине 1960-х. Незадолго до этого Эллиот окончил колледж и носил звание молодого, подающего надежды психиатра. Пытаясь выбрать направление в профессии, он прочитал в профессиональных журналах о появлении радикальных «терапевтических сообществ» — там упразднялась стандартная иерархия «мудрый врач — ничего не соображающий больной», заменяясь на более современные техники. Вдохновленный подобным сообщением, Эллиот Баркер взял кредит и с молодой женой отправился в кругосветное путешествие на год с целью повидать как можно больше таких сообществ.

В Палм-Спрингс, Калифорния, он узнал о сеансах нудистской психотерапии, которые проводил психотерапевт Пол Биндрим. Все действо проводилось в отеле с «богатой растительностью» и со всеми удобствами «высококлассного курорта» (по крайней мере, так говорили рекламные буклеты). Здесь доктор принимал с иголочки одетых клиентов, которые зачастую принадлежали к высшему и среднему классу калифорнийской интеллигенции и киноиндустрии. Так как посетители обычно не были знакомы друг с другом, Биндрим предлагал им сначала «приглядеться» друг к другу, затем — пообниматься, побороться, покувыркаться, а уже после в полнейшей темноте сбросить свои «горы одежд» под аккомпанемент нью-эйджевской музыки. Обнаженные, они садились в круг и принимались за «медитативное бормотание», после чего начинался марафон нудистской психотерапии сроком в 24 часа. В течение этого времени проходил эмоциональный и мистический экстрим: участники кричали, выли, плакали, орали и делились самыми сокровенными тревогами и страхами.

— Физическая нагота помогает обнажиться эмоционально. Благодаря этому процесс психотерапии ускоряется, — объяснял Пол журналистам, которые к нему регулярно наведывались.

Самые большие вопросы вызвала идея под названием «разглядывание промежности». Биндрим просил кого-либо из участников расположиться в центре круга и поднять ноги. Все остальные должны были пристально всматриваться в его промежность и анус. Иногда это продолжалось несколько часов. Сам же психотерапевт время от времени громко кричал: «Вот откуда берется весь наш чертов негатив!»

Сеанс нудистской психотерапии Пола Биндрима, Фотография Ральфа Крейна 1 декабря 1968 года

Иногда он просил участников обращаться к их собственным гениталиям. Джейн Хауард — корреспондент журнала Life — побывала на одном из сеансов. В своей книге, которую опубликовали в 1970 году, она подробно рассказала об одной беседе, свидетельницей которой стала. Биндрим разговаривал с участницей по имени Лорна:

— Сообщи Кэти, что происходит у тебя в промежности, — приказал ей Биндрим. «Кэти» называли вагину Лорны. — Скажи ей следующее: «Кэти, здесь я испражняюсь, мочусь, трахаюсь и мастурбирую».

Все смущенно молчали.

— Мне кажется, она и так все это знает, — наконец ответила Лорна.

* * *

Многие, кто знал о калифорнийских экспериментах, считали их слишком уж провокационными, однако Эллиота они вдохновили.

* * *

За время путешествия Баркер побывал в Турции, Греции, Западном и Восточном Берлине, Японии, Корее и Гонконге. Лучше всего он запомнил встречу, которая произошла в Лондоне — тогда Эллиот (как он сам сообщил в письме) познакомился с легендарными психиатрами-радикалами Р. Д. Лэйнгом и Д. Дж. Купером. Также он посетил Кингсли-холл — сообщество для лечения шизофрении, которое те организовали.

Волею случая сын Лэйнга Адриан был руководителем юридической фирмы, которая располагалась в нескольких кварталах от моего дома на севере Лондона. В попытках понять, что повлияло на Эллиота Баркера, я решил зайти туда и поговорить о Кингсли-холле.

Адриан был весьма приятным человеком, сразу располагающим к себе. Он был похож на отца, правда, обладал менее внушительной фигурой.

— Особенность Кингсли-холла была в том, что люди сами приезжали туда лечиться, — рассказал он. — Отец считал, что, если позволить психическому заболеванию развиваться без стороннего вмешательства вроде лоботомии, медикаментов, смирительных рубашек и всех прочих ужасных вещей, которые были популярны в те времена в лечебницах, оно в какой-то момент само собой исчезнет.

— Что такого мог увидеть во время визита Эллиот Баркер?

— Там были очень красивые комнаты, их обивали индийским шелком, — ответил Адриан. — Такие шизофреники, как Йен Сперлинг, ставший дизайнером костюмов Фредди Меркьюри, танцевали, пели, рисовали и общались с различными знаменитостями, которые туда приезжали, вроде Тимоти Лири и Шона Коннери, — он помолчал немного и продолжил: — Но были и другие помещения. Например, «параша» Мэри Барнс в подвале.

— То есть? — не понял я. — Это вроде самой плохой комнаты в доме?

— В первый раз я посетил Кингсли-холл в семилетнем возрасте. Тогда отец сказал, что со мной хотел бы познакомиться один очень интересный человек и он в подвале. Я направился туда. Первое, что я почувствовал, когда спустился туда, — ужасную вонь. Я так и сказал отцу.

Как рассказал Адриан, этот запах исходил от Мэри Барнс, которая страдала хронической шизофренией, — во всей клинике она была символом конфликта. Лэйнг уважал тех людей, которые, по его мнению, обладали особым знанием — пониманием сути безумия, которое пронизывало общество сверху донизу. Однако Барнс ненавидела свое состояние — для нее это было нестерпимое мучение, женщина мечтала быть нормальной.

Ее потребности восторжествовали. Врачи Кингсли-холла всеми силами пытались вернуть Мэри на ранние стадии психического развития, чтобы она снова могла вырасти, уже как нормальный человек. Но ничего не получалось: она все время срывала с себя одежду, обмазывала себя и стены комнаты собственными фекалиями, общалась с людьми только воплями и отказывалась есть, если ее не кормили из бутылочки.

— Запах дерьма Мэри Барнс стал настоящей идеологической проблемой. На этот счет проводились долгие дискуссии. Мэри нуждалась в том, чтобы свободно валяться в собственных фекалиях. Однако этот запах нарушал свободу других людей, желающих дышать свежим воздухом. По этой причине психиатры проводили много времени за обсуждением тактики поведения.

— И как поступил ваш отец? Что он сделал? — спросил я.

Адриан откашлялся, прежде чем продолжить.

— Вы знаете, у отсутствия барьеров между врачами и пациентами есть и другая сторона — в итоге все становятся просто пациентами.

— Я думал, что, наоборот, все становятся врачами, когда думал об этом заведении, — вставил я. — Похоже, я слишком оптимистичен.

— Нет, все становятся пациентами. Кингсли-холл превратился в совершенно дикое заведение, где воцарилось нездоровое уважение к безумию. Отец практически утратил себя и в буквальном смысле сошел с ума. Честно говоря, в какой-то степени он с самого начала был безумен. В данном случае это было просто дикое пьяное безумие.

— Какая-то печальная идея: если безумие и здравый рассудок находятся в разных концах одной комнаты, здравый рассудок все равно будет тянуть к безумию, — в задумчивости сказал я.

Адриан кивнул в знак согласия. Он рассказал, что посетителей вроде Эллиота Баркера старались держать подальше от неприятных моментов вроде «параши» Мэри Барнс и пьяного безумия Лэйнга-старшего. Им, разумеется, показывали индийский шелк и приглашали на вечера поэзии с участием Шона Коннери.

— Кстати о Мэри, — спросил я. — Они смогли подобрать правильную стратегию работы с фекалиями?

— Можно сказать и так, — как-то печально усмехнулся Адриан. — Один из врачей предложил дать ей краски, раз ей так хочется разрисовывать стены. И это сработало.

Мэри Барнс стала довольно известной художницей. В 1960–1970-е годы ее работы пользовались огромной популярностью — они иллюстрировали сложную, болезненную, безумную, но при этом насыщенную внутреннюю жизнь шизофреника.

— Наконец-то ей удалось избавиться от вони, — подытожил Адриан.

* * *

Эллиот Баркер вернулся домой, весьма вдохновленный новыми радикальными идеями. Он обратился в отделение психопатии госпиталя Оук-Ридж, где работали с пациентами, совершившими уголовные преступления. Молодой человек впечатлил руководство деталями своей поездки, поэтому его с радостью взяли на работу.

Психопаты, с которыми он познакомился в первые дни в госпитале, оказались не похожи на тех, кого он видел в Кингсли-холле. Несмотря на то, что все пациенты были психически нездоровыми, со стороны это не было заметно, они казались совершенно нормальными людьми. Эллиот решил, что они просто прятали собственное безумие под личиной адекватности. Если удастся вывести его на поверхность, то можно будет и преодолеть — то есть пациенты смогут стать полноценными членами общества. Других вариантов не было, потому что при другом исходе событий все люди, которые находились в Оук-Ридже, были обречены сидеть там до конца жизни.

Баркер смог добиться от канадского правительства разрешения на приобретение крупной партии ЛСД (его предоставила официальная лаборатория Connaught при Университете Торонто). Эллиот выбрал группу психопатов. «Их отбирали, опираясь на степень развития вербальных способностей, и большинство были сравнительно молодыми преступниками от 17 до 25 лет со средним уровнем развития интеллекта», — пояснил он суть эксперимента в октябрьском номере журнала Canadian Journal of Corrections в 1968 году. Психопатов поместили в небольшую комнату, которую назвали «капсула полного понимания». Стены в ней были выкрашены в ярко-зеленый цвет. Пациентов попросили снять всю одежду и провели первый марафон сеансов нудистской психотерапии для преступников-психопатов. Можно сказать, это был прорыв в психиатрии.

Эти сеансы, которые сочетались с приемом ЛСД, проводились на протяжении 11 дней. Все это время «заключенные» с перерывами на сон изучали самые потаенные уголки собственной психики, надеясь на исцеление. Из палаты убрали все отвлекающие элементы: одежду, часы, телевизор, календарь. Остались только постоянные разговоры о чувствах и ощущениях. Если пациенту хотелось есть, он должен был сосать специальные трубочки в стенах. Как и у Биндрима, тут можно было выражать самые грубые состояния с помощью воплей, криков, царапая стены, высказывая запретные желания по отношению друг к другу. В документах Оук-Риджа говорилось, что это разрешалось, даже если возбуждение было сексуального характера.

Мне кажется, такое приятнее практиковать на отдыхе в каком-нибудь отеле Палм-Спрингс, чем в исправительных учреждениях, где содержат убийц-психопатов.

Сам же Эллиот был за пределами «капсулы» и наблюдал за всем. Предполагалось, что лечить психопатов будет не он. Пациенты должны были разрушать буржуазные традиции старой психиатрии и лечить друг друга.

Во всем этом были и жутковатые моменты. Например, большое неудобство создавали посетители, особенно туристические группы местной молодежи, которые приезжали по инициативе правительства. Их отправляли, чтобы познакомить новое поколение с исправительными учреждениями. Визиты оказались огромной проблемой — Баркер не был уверен, что посторонние люди не разрушат ту атмосферу, которую он так тщательно создавал несколько месяцев. И тут у него появилась мысль… Он достал несколько очень страшных фотографий с изображениями людей, которые совершали самоубийство совершенно диким образом — например, выстрелив себе в лицо, — и начал вешать посетителям на шею. С этого момента перед психопатами все время была реальность беспредельного насилия.

Ранние доклады Эллиота были достаточно мрачными. Атмосфера в «капсуле» была очень напряженной, пациенты смотрели друг на друга со злобой, могли несколько дней вообще не разговаривать. Некоторые оказывали сильное сопротивление вовлечению в особую программу, в процессе которой должны были беседовать на тему собственного нежелания обсуждать свои чувства и ощущения. Кто-то не желал надевать на себя детские платья, которые полагались в качестве наказания за нежелание участвовать в программе. Никому из них не нравилось, когда в окна заглядывали любопытные подростки с ужасными фотографиями на шее. В общем, было ощущение, что эксперимент обречен на провал, несмотря на благие намерения.

* * *

Я смог найти одного из пациентов Оук-Риджа, которого Баркер пригласил поучаствовать в программе. Сейчас Стив Смит занимается производством плексигласа в Ванкувере. Он превратился во вполне полноценного и успешного члена общества. Однако в конце 1960-х был бродягой, а зимой 1968 года на 30 дней попал в Оук-Ридж за попытку угнать машину, будучи под ЛСД.

— Я отлично помню, как Баркер пришел ко мне в камеру — он располагал к себе с первого взгляда, был весьма любезен, обращался ко мне по имени, — рассказывал Смит. — Он был первым, кто назвал меня по имени в этом заведении. Потом завел разговор и спросил, считаю ли я себя психически больным. Я честно ответил, что не считаю. Тогда он обратился ко мне со странной речью: «Послушай меня, я думаю, что ты очень скользкий психопат. Хочу, чтоб ты знал: тут есть другие люди, похожие на тебя, и они находятся тут лет по двадцать. Но мы разработали программу, которая поможет справиться с болезнью». Мне было восемнадцать лет, я всего лишь попытался угнать автомобиль, так что никак не походил на заядлого уголовника. И все же одиннадцать лет я провел в палате, обитой войлоком, среди психов. Им вкалывали огромные дозы [галлюциногена] скополамина, и они сидели, уставившись на меня…

— А что говорили врачи?

— Что они здесь, чтобы помочь мне.

— У вас осталось какое-нибудь одно, самое яркое воспоминание о ваших днях в той программе? — спросил я Стива. — Вообще, я то был в бреду, то выходил из него, это помню, — задумался Стив. — В один из таких моментов просветления я обнаружил, что меня привязали к Питеру Вудкоку.

— Кто это?

— Загляните в Wikipedia.

Питер Вудкок (родился 5 марта 1939 года) — канадский серийный убийца-педофил, который насиловал и убивал детей. В 1956–1957 годах убил троих детей в Торонто. В 1957-м его арестовали, признали невменяемым и поместили в Оук-Ридж.

Wikipedia

— Звучит неприятно, — сказал я. — О, я нашел видеоинтервью с ним.

Питер Вудкок: Мне жаль, что эти дети умерли, но при этом я чувствовал себя Богом! Я словно обладал божественной властью над людьми.

Интервьюер: Почему это так важно для вас?

Питер Вудкок: Потому что я получал от этого удовольствие. Их у меня в жизни было так мало. А когда я душил детей, то переживал непередаваемое наслаждение. И чувство завершенности. Это было так приятно, что мне хотелось повторить это ощущение. Пришлось искать способ это сделать.

Интервьюер: Многие ужаснутся, услышав, что вы считаете это наслаждением.

Питер Вудкок: Да, я понимаю, мне жаль, но меня лучше слушать менее чувствительным. Это ужасное заявление. Я пытаюсь быть искренним, насколько могу.

Документальный фильм«Под маской нормальности», BBC.

— Почему вас привязали именно к нему? — спросил я.

— Он был моим «товарищем», который должен был помогать мне успешно справиться с задачей.

— Что он вам говорил?

— Что готов помочь.

Больше Стивен ничего мне не сказал о тех минутах, которые пришлось провести с Питером Вудкоком. Он описал его словно галлюцинацию наркотического бреда. Несколько месяцев спустя, в марте 2010 года, я отправил ему сообщение, в котором интересовался, в курсе ли он, что Вудкок умер. Он мне ответил: «От этого у меня мурашки бегают по коже. Понимаете, с этим чудовищем у меня сохранилась какая-то глубинная связь. Мы оба сделали татуировку на предплечье — маленький цветочек. Типичная тюремная татуировка».

Также он написал, что подобные действия были в духе тех странных, даже извращенных вещей, которые творились в «капсуле» в Оук-Ридже. Там все казалось полнейшим абсурдом, под воздействием ЛСД реальность искажалась, психопаты кидались на стены, царапали и рвали войлок ногтями, все страдали от постоянного недосыпа. А Эллиот Баркер наблюдал через стекло…

Но позже, несколько месяцев после начала эксперимента, пришли перемены. Их зафиксировал Норм Перри — документалист из студии CBC. Эллиот пригласил его в Оук-Ридж в 1971 году. Этот документалист сделал довольно трогательный фильм: молодые заключенные менялись на глазах и начинали заботиться друг о друге, будучи в «капсуле».

— Мне нравится манера, с которой ты говоришь, — обращался один пациент к другому, причем с неподдельной нежностью. — Ты общаешься настолько свободно, будто знаешь все слова на свете, будто все они твои и покоряются твоей воле.

Затем показывают Эллиота в его кабинете, с просветленным выражением лица — видно, что он ужасно рад происходящему, хотя мужчина и старается скрыть чувства. Он всеми силами пытается снова принять вид серьезного человека, профессионала, но скрыть удовлетворения не может. Его пациенты меняются, в них появляются человеческие качества! Несколько даже написали в комиссию по условно-досрочному освобождению с просьбой оставить их в клинике, чтобы закончить курс лечения. Начальство было ошарашено — раньше никогда не случалось такого, чтобы заключенные просили не выпускать их!

* * *

К середине 1970-х атмосфера в Оук-Ридже была даже слишком благостной. Именно тогда уставший Эллиот слегка перегорел и захотел перерыва — на время отошел от руководства. Его место занял молодой и талантливый психиатр Гэри Мейер. Сотрудники, которые работали с ним, не хотят сильно распространяться на тему происходившего во время его правления. Один врач, пожелавший остаться неизвестным, написал: «Он был совершенно не похож на Эллиота. Баркер, при всем своем новаторстве, производил достаточно консервативное впечатление. А вот Гэри был полной противоположностью — напоминал хиппи: с длинными волосами и в сандалиях».

Сейчас Гэри проживает в Мэдисоне, штат Виргиния. Он вышел на пенсию, хотя продолжает практиковать в двух тюрьмах штата, где содержат особо опасных преступников. Когда мы встретились с ним в отеле Ambassador в центре Милуоки за завтраком, он рассказал мне о том, как узнал о программе Эллиота. Это случилось на семинаре для выпускников направления «Психиатрия», который спонсировало правительство. Выступал Барри Бойд, который в тот момент руководил Оук-Риджем. Он расхваливал Баркера как мог:

— Рассмотрим случай с Мэттом Лэмбом. Он убил двоих человек.

(В январе 1967 года группа молодых людей шла мимо автобусной остановки в Виндзоре, штат Онтарио. Тогда 19-летний Мэтт Лэмб прятался за деревом неподалеку. Когда неизвестные поравнялись с ним, парень выскочил из-за дерева и принялся стрелять в них. Двое, девушка 20 лет и молодой человек 21 года, погибли.)

— Когда у Лэмба спросили о чувствах, которые он испытывал в тот момент, мужчина ответил, что это похоже на ощущение, когда давишь клопов. В программе Эллиота он был одной из — ну, я не называл бы его одной из звезд, но, будучи изначально холодным, как, впрочем, и большинство психопатов, он будто действительно потеплел и получил пользу от программы.

Когда Барри рассказал историю Мэтта Лэмба на семинаре по набору психиатров, у многих молодых специалистов перехватило дыхание, когда они услышали, что Лэмб уже был на свободе и с 1973 года его считали полностью здоровым. Мужчина жил у Эллиота и его семьи на ферме, целыми днями занимаясь покраской заборов и размышлениями о будущем. Никаких проблем не было. Но в психиатрии в то время считалось, что у психопатов рано или поздно случается рецидив, порой в более серьезной форме, чем изначально. По этой причине поступок Эллиота считали весьма опрометчивым — словно укротитель тигров решил оставить одного у себя дома.

Однако у Гэри дыхание не перехватило, он просто сжал руки от восторга и после лекции подошел к Бойду.

— Если когда-нибудь у вас откроется вакансия… — начал он, и оказалось, что Эллиот действительно искал себе сотрудника. И Гэри пригласили работать.

Тем вечером у Мейера было странное ощущение, словно он покинул свое тело. Он решил: это знак, что он сделал правильный выбор.

— А как прошел первый рабочий день? — поинтересовался я.

— Я чувствовал, словно вернулся домой.

У Гэри было крепкое, мускулистое тело охранника, и при этом — бородка и глаза 67-летнего хиппи. Он рассказал, что тогда считал заключенных Оук-Риджа добрыми людьми с ищущей душой, которые походили на него. Он глядел им в глаза и не испытывал никакого страха.

— Когда смотрите в глаза кому-то, вы будто стоите перед закрытой дверью. Не надо бояться постучать в нее. Если вам не откроют, просто поклонитесь и скажите: «Я приду тогда, когда ты будешь готов впустить меня».

— А что там, за их закрытыми дверьми? — поинтересовался я.

— Свобода, — ответил Гэри.

* * *

Из его рассказов было понятно, что в те времена в Оук-Ридже была полная свобода.

— Например, одному парню понравился другой, которого он увидел однажды во время прогулки. И вот он начал выходить из собственного тела, направлялся в камеру того парня, занимался с ним любовью, а потом возвращался к себе. Мы ему разрешали делать это столько, сколько ему захочется, лишь бы он становился мягче по отношению к окружающим. Мне он рассказывал о каждой их любовной встрече. Правда, как к этому относился второй парень, я не знаю, — грустно усмехнулся Гэри. — Давно я об этом не вспоминал.

* * *

Те дни были лучшими в жизни Гэри. Он знал, как сделать, чтобы эти люди чувствовали себя хорошо.

— Я правда был уверен, будто способен на то, чего не могли большинство канадских психиатров, — сказал Гэри. А руководство Оук-Риджа настолько ему доверяло, что разрешало совершать с пациентами самые опасные лечебные «путешествия», иногда с непредсказуемым исходом. Вроде «группы сновидений».

— Все видят сны, а мне очень хотелось выяснить, что происходит в это время. Я попросил пациентов перед сном взяться за руки и сказать фразу: «Пусть сны будут сниться всем вместе». Затем они засыпали и смотрели сны.

После пробуждения они шли в «группу сновидений», состоявшую напополам из психопатов и шизофреников.

— Дело в том, что шизофреники видят невероятно живые сны, причем постоянно, один за другим, без перерыва. А вот психопатам снится в лучшем случае один за ночь.

— Почему так происходит? — спросил я.

— Понятия не имею, — засмеялся Гэри. — Но прекрасно помню, что шизофреники зачастую видели цветные сны — чем насыщеннее был сон, тем выше была вероятность, что он будет цветным. Если же психопаты и видели сны, они все были в черно-белых тонах.

Этот факт нарушал равновесие. На стандартных групповых собраниях шизофреники обычно находились в подчиненном положении относительно психопатов. И вдруг такой перекос — несчастные психопаты вынуждены были сидеть и слушать, как шизофреники в красках описывают свои сны: один, другой, третий.

Когда пришло время голосовать, продолжать работу «группы сновидений» или нет, шизофреники единогласно были за, зато психопаты в полном составе были против. И, само собой, победили.

— Из-за желания во всем быть первыми? — догадался я.

— Да, именно, — ответил Гэри, — кроме того, кому захочется постоянно слушать скучные сны шизофреников?

* * *

Также в Оук-Ридже проводили сеансы ритуальных песнопений.

— Обычно после обеда мы говорили слово «Ом» около двадцати пяти минут, и им это ужасно нравилось. Постепенно палата начинала напоминать эхо-камеру, и голоса всех присутствующих начинали звучать в унисон, — Гэри замолчал на какое-то время. — К нам приезжали психиатры из других клиник. Как-то пришла одна женщина и попала на такое вот коллективное песнопение. В какой-то момент она подскочила и выбежала из комнаты. Это было неудобно. Мы нашли ее в коридоре, и женщина сказала: «У меня появилось ощущение, что меня сейчас переедет поезд, поэтому нужно было срочно выйти оттуда».

— Приступ паники?

— Да. Ей казалось, что она потеряла контроль над ситуацией и на нее сейчас нападут.

* * *

Самыми яркими воспоминаниями Гэри были успехи психопатов: как они становились разумнее, добрее, осваивали навыки понимания окружающих и сочувствия, в то время как глупые психиатры и охранники вступили в заговор, чтобы все испортить.

Именно это и случилось, когда все, казалось бы, зашло слишком далеко и превратилось в нечто вроде романа «Сердце тьмы».

«В отношении недавнего развития лечения были выражены опасения. Процесс применения ЛСД, который был одобрен вначале, пережил некоторые изменения, [наряду с] включением мистических концепций.

Прошу вас осторожно исключить эти аспекты из программы».

Служебная записка от директора Оук-Риджа Барри Бойда Гэри Мейеру, 11 августа 1975 года.

— Так вы видели эту записку, — сказал Гэри. — Ах.

— Что случилось потом?

Он тяжело вздохнул и начал рассказывать.

Гэри попросил меня представить, что кто-то из нас, вне зависимости от возраста, отправляется домой на Рождество, чтобы навестить родителей. Не важно, как вы изменились на жизненном пути, «два дня дома с родителями помогут вам скатиться на самые нижние этажи семейной патологии». Именно это и произошло в Оук-Ридже.

— Мы давали пациентам ЛСД и проводили с ними все эти терапевтические марафоны выходного дня. И они менялись, однако потом, когда они возвращались в общую палату, которая была такой же, как и до этого, их отбрасывало в прежнее состояние.

Так и ходили: два шага вперед — два назад. Вот если бы провести такой сеанс метафизического просветления всей больницей…

И в голове Мейера родилась радикальная и критическая идея — массовый сеанс с применением ЛСД. Он считал, что это был единственный способ победить глубочайшую организационную патологию клиники.

— Это была кульминация моей работы там, — рассказал он. — Все должны были пережить «ритуал перехода» под ЛСД в течение нескольких дней. Разумеется, такой шаг вызвал крайнее неодобрение со стороны охраны. Когда они пришли на работу, я им просто заявил: «Никого не трогать».

Сложно представить, как они пережили это — стоять и наблюдать, как 26 серийных убийц и насильников свободно перемещаются по клинике под ЛСД.

— Может быть, я допустил ошибку и не совсем все продумал, — признался Гэри. — Скорее всего, у охранников нарушилась самоидентификация. Или в профсоюзе подумали, что я собирался лишить этих людей работы.

Несколько дней спустя он получил служебную записку с предупреждением, а еще через какое-то время, придя на работу, обнаружил, что в клинике сменили замки. Охрана все сделала за одну ночь. Один из них сообщил Мейеру, что тот уволен и чтобы больше не появлялся в Оук-Ридже.

— Ну и бог с ними, я был готов двигаться дальше, — подытожил Гэри, отодвигая тарелку с остатками завтрака.

* * *

После его отъезда Эллиот еще несколько лет завоевывал популярность в сообществе уголовных психиатров. Может, ему действительно удалось достичь того, что прежде не удавалось никому.

— За первые тридцать лет существования Оук-Риджа никто, кого посадили туда за убийство, не вышел, — говорил Баркер документалисту Норму Перри. — Однако у нас появилась надежда, что пациенты смогут вырваться из той темницы безразличия к окружающим, в которой они пребывали. Той темницы, которая в большей или меньшей степени ограничивает нас всех. Нам удается лечить людей — которые в состоянии психического расстройства убивали и насиловали, — мы их лечим, делаем безопасными и полезными членами общества.

Эллиот любил повторять в разговорах с соседями, что его лучшими друзьями являются бывшие пациенты Оук-Риджа. Его отец был жестоким алкоголиком, который избивал жену и детей. Он покончил с собой, когда Баркеру было 10 лет. Я часто размышлял, не семейные ли обстоятельства побудили его выбрать профессию психиатра и начать прививать психопатам мягкость и доброту к окружающим. Зачастую он добивался своей цели: многих пациентов выпускали из клиники как здоровых людей. Он общался с некоторыми из них, приглашал к себе в гости на ферму в Мидленде, где они строили заборы, выращивали урожай и играли в ракетбол.

* * *

Я вернулся в Лондон и начал собирать кусочки истории, сраженный достижениями Эллиота. Помимо прочего, я чувствовал вину за Тони, который сидел в Бродмуре. Сколько психопатов, включая насильников и серийных убийц, которым повезло попасть к Эллиоту и Гэри, были признаны исцеленными и вышли на свободу! Но почему же в Бродмуре не берут в работу некоторые из идей Эллиота? Разумеется, в современном мире они могут показаться устаревшими и непрофессиональными. Может, Баркер слишком увлекался использованием ЛСД. Однако это лучше, чем пожизненное пребывание человека среди сумасшедших, потому что он набрал по какому-то там тесту не то количество баллов.

* * *

Я узнал, что двое ученых в начале 1990-х годов попытались провести детальное исследование числа отсроченных рецидивов у психопатов, которые лечились по программе Баркера и впоследствии вышли на свободу. Та публикация стала бы для Эллиота, Гэри и всех приверженцев их методов настоящим ударом. В обычных условиях 60 % психопатов, совершивших уголовное преступление и отпущенных на свободу после стандартного лечения, срывались.

А вот каким был процент среди «выпускников» Оук-Риджа?

Как оказалось, 80 %.

Говоря простым языком, после этих новаторских методов лечения психопатам становилось только хуже.

* * *

Одного из них, Сесиля Джильса, отпустили со штампом «здоров» после нескольких месяцев интенсивной терапии. Спустя пару дней он схватил оказавшуюся рядом девочку 14 лет, пытался ее изнасиловать, а когда она потеряла сознание, скинул ее с моста в мелкую речку. Девочка смогла выбраться из нее и доползти до ближайшего дома с открытым окном, куда и влезла. Ее нашли там же, лежащей на полу. Девочка выжила, но получила серьезную травму головы, потому что ударилась о дно реки.

Другого, Джозефа Фредерикса, выписали из Оук-Риджа в 1983 году. Через несколько недель он напал на девочку-подростка и изнасиловал 10-летнего мальчика. Его вернули в клинику на год, после чего снова выпустили. Тогда он напал на 11-летнего мальчика. Еще через 4 года Фредерикс снова вышел на свободу и похитил из супермаркета и изнасиловал Кристофера Стивенсона — мальчика 11 лет. Перед смертью мальчик успел написать записку: «Дорогие мама и папа, я пишу вам эту записку…» На этом она обрывалась.

После того как преступника поймали, он показал полиции тело жертвы и сказал:

— Такой был милый мальчик. Зачем он умер?

Мэтт Лэмб, которого Гэри «не назвал бы одной из звезд, но все же», окончил свои дни при менее зловещих обстоятельствах. После проживания у Баркера и покраски заборов он подумал о будущем и решил отправиться в армию. В израильскую его не взяли из-за диагноза «психопатия» («Представляете, какие у них стандарты», — сказал мне Гэри). Но Лэмба взяли в родезийскую армию. Он погиб в перестрелке со сторонниками Роберта Мугабе.

Пожалуй, самые страшные обстоятельства связаны с Питером Вудкоком, который еще до Оук-Риджа убил несколько детей. Именно к нему привязывали Стива Смита. Первый раз он вышел на свободу в 1991 году — всего на три часа. Врачи не знали, что из этих 3 часов 10 минут (12:10–15:20) он выделил на то, чтобы убить другого пациента, Денниса Керра, который отверг сексуальные домогательства Вудкока. Питер пригласил его прогуляться в лес, который находился за больницей, и нанес ему более ста ударов ножом.

— Я просто хотел посмотреть, что резак делает с человеческим телом, — объяснил он.

Керр скончался от многочисленных «рубленых ран» головы и шеи.

Вудкока вернули в Оук-Ридж. К нему приехал корреспондент BBC, чтобы взять интервью по поводу убийства.

Интервьюер: Опишите, о чем вы думали в тот момент. Это же был человек, которого вы любили.

Вудкок: Мне было интересно. А еще я злился, потому что он отвергал мои ухаживания.

Интервьюер: Почему вы думаете, что человек должен умереть, чтобы вы удовлетворили собственное любопытство?

Вудкок: Я хотел почувствовать, каково это — убить человека.

Интервьюер: Но вы уже убили троих.

Вудкок: Да, но это было годы, и годы, и годы назад.

Самым страшным и неприятным моментом интервью были слова Вудкока, что несколько отрицательных качеств ему помогла сформировать программа Эллиота — например, он научился хитрить, а беседы об эмпатии были сродни школе симуляции.

— Я научился лучше манипулировать людьми и отлично скрывать свои самые темные чувства и стремления, — сказал он.

* * *

Программу «Оук-Ридж» закрыли. Эллиот Баркер, практически уничтоженный грузом негативных результатов работы, которой посвятил всю жизнь, стал руководителем Канадского общества противодействия жестокому обращению с детьми — оно специализируется на психологической помощи детям психопатов.

«Я всегда считал его весьма искренним и самоотверженным человеком, — так мне написал один из его коллег, который также пожелал остаться анонимом, тем более он до сих работает в Оук-Ридже. — Само собой, он часто оказывался объектом весьма серьезной критики за новаторские методы, на него часто подавали в суд, обвиняя в непрофессионализме. Да, вы верно угадали, кто это был — те самые психопаты, которые участвовали в его программе и пытались заработать. А с Бобом Хаэром мы сходимся в одном: психопатами рождаются, а не становятся из-за слабых отцов и контролирующих матерей».

«Что ж, тогда мне повезло: ведь я слабый отец, а моя жена — контролирующая мать», — таков был мой ответ.

4. Тест на психопатию

— Боже мой, там психопаты ходили голыми и обсуждали свои чувства! — смеялся Боб Хаэр. — Они лежали в креслах-мешках! Еще и были врачами друг для друга!

Он покачал головой, удивляясь этому идеализму.

— Поразительно.

* * *

Тем августовским вечером мы с Бобом расположились в баре отеля в сельской части Пембрукшира в Западном Уэльсе. Я смотрел на его золотисто-белые волосы и красные глаза — Боб производил весьма агрессивное впечатление, словно всю жизнь отдал на борьбу с психопатами, с самим воплощением зла. На самом деле возможность встретиться с подобной знаменитостью меня взволновала. Имена Эллиота Баркера и Гэри Мейера почти стерлись из истории психиатрии и остались только в специализированных докладах, описывающих подробности идеалистических экспериментов прошлых лет. Хаэр же и по сей день остается влиятельным специалистом. Мировые правоохранительные органы и комиссии по условно-досрочному освобождению взяли за основу его базовый принцип: психопаты неизлечимы, поэтому необходимо бросить все силы на их распознавание с помощью опросника, работе над которым Боб посвятил огромную часть жизни. Разумеется, его опросник диагностики психопатий не единственный, однако самый популярный. Полагаясь на него, Тони поставили диагноз и упекли в Бродмур. И там его держат последние 12 лет.

* * *

Боб Хаэр считает программу Оук-Риджа еще одним свидетельством коварства психопатов. Научите их эмпатии — и они найдут способ использовать ее в собственных зловещих целях. И это не только его мнение: так считают большинство психиатров, изучавших эксперименты Эллиота. Ну, кроме Гэри Мейера.

— Да, к сожалению, мы организовали для них своеобразную школу, — признался мне Гэри. — У нас были подобные опасения, но пациенты так прекрасно работали во время программы…

Действительно, все было отлично, пока в один не прекрасный день его внезапно не уволили.

— Когда наши подопечные заметили, что с человеком, который им помогал, поступили подобным образом — то есть просто вышвырнули за дверь, они словно сказали сами себе: «Это дерьмово!» И вот вам обратная реакция, — предполагал Гэри.

По его мнению, некоторые начали совершать очередные преступления, чтобы преподать своеобразный урок руководству — посмотрите, что может произойти, когда увольняют таких прекрасных врачей, как Гэри Мейер.

Во время нашей беседы он вспоминал печальную историю своего ухода, был мрачным, агрессивным и полностью убежденным в собственной правоте. Я вдруг понял, насколько эмоциональным и в то же время бессмысленным мыльным пузырем могут быть отношения между психотерапевтом и его клиентом.

* * *

Я отправил Хаэру сообщение по электронной почте с вопросом, не согласится ли он на встречу. Он ответил, что в ближайшее время планирует провести трехдневный курс по работе со своим опросником для психиатров, психотерапевтов, младшего медицинского персонала психиатрических больниц, психологов, работников тюрем и начинающих криминалистов. И предложил потратить £600 в качестве регистрационного взноса, чтобы меня включили в состав слушателей. Вот только цена 30-страничного опросника не включена, так что нужно потратить еще £363,31. Пришлось немного поторговаться, в итоге я скинул общую стоимость до £400 (как представителю СМИ) и мы договорились.

Это был вечер понедельника накануне начала курсов, и слушатели сновали тут и там. Некоторые рвались к Бобу Хаэру, чтобы взять автограф, в полнейшем восторге оттого, что они оказались в одном зале со знаменитостью. Другие посматривали с плохо скрываемым скепсисом. Одна из медсестер, например, сообщила мне, что оказалась здесь по указанию начальства и ее совершенно не радует перспектива провести тут три дня. По ее мнению, несправедливо пожизненно клеймить человека психопатом, потому что он набрал по «опроснику Хаэра» не то количество баллов. Раньше было работать проще — если кто-то был агрессивным и не мог контролировать собственные импульсы, он считался психопатом. Однако опросник — намного более коварная вещь. Его основная цель — обнаружить скрытый смысл в словах опрашиваемого и сделать выводы на основании того, как он строит предложение. Это открывает огромный простор для фантазии каких-нибудь сыщиков-любителей.

Я поведал Бобу о подобном скепсисе и поделился собственными мыслями, которые в общем-то были схожи с мыслями медсестры. Хотя, возможно, дело было в том, что в последнее время я слишком много общался с сайентологами.

Хаэр сверкнул глазами.

— Посмотрим, что вы скажете к концу курса, — резко ответил он.

— Хорошо. А что положило начало вашим изысканиям? — спросил я.

Боб снова внимательно посмотрел на меня, и, кажется, мне удалось прочитать его мысли: «Как же я устал. А воспоминания потребуют огромных затрат энергии. Стоит ли оно того?»

Но через несколько мгновений тяжело вздохнул и начал свой рассказ.

* * *

В середине 1960-х годов, как раз когда у Эллиота Баркера возникла идея создать «капсулу полного понимания», Боб жил в Ванкувере и трудился тюремным психологом в исправительном учреждении строгого режима — самого строгого во всей Британской Колумбии. Сейчас оно скорее напоминает тематический бар, который оформлен в тюремном стиле, где обслуживающий персонал наряжают в полосатую форму заключенных, а блюда называют в честь знаменитых обитателей данного заведения. Тогда же это был настоящий ад на земле — жестокая тюрьма с ужасной репутацией. Как и Эллиот, Боб думал, что психопаты под его надзором прячут свое безумие за маской нормальности. Однако, в отличие от Баркера, он не был идеалистом. Его больше интересовала правильная диагностика, а не само лечение. Очень часто встречались психопаты, которым удавалось его обмануть. Например, в первый день его работы один из надзирателей сказал ему, что нужна форма, размеры которой возьмет заключенный — тюремный портной. Хаэр направился к нему и радостно наблюдал, как тот тщательно снимает мерки, выполняя поручение. Он так долго этим занимался, что Боба тронуло такое усердие. Удивительно, что в таком жутком месте есть человек, который гордится своей работой.

Вот только, получив форму, Боб обнаружил, что все не так радужно: одна штанина еле доходила до икры, а вторая тащилась по полу; рукава тоже были пришиты кое-как. Это явно не было ошибкой — портной сознательно хотел выставить Хаэра клоуном.

Психопаты ежедневно делали его жизнь невыносимой: один даже перерезал тормоза в его машине, когда она стояла в тюремной мастерской. Так что у Боба были все шансы не дожить до сегодняшнего дня. Тогда он и начал заниматься разработкой тестов по своевременному выявлению психопатов.

По тюрьме поползла информация, что Хаэр отбирает волонтеров для своих исследований из числа и диагностированных психопатов, и людей с другими диагнозами. Разумеется, от желающих не было отбоя — заключенные всегда были готовы развеять нестерпимую скуку собственного бытия. Он по очереди проверял их на электроэнцефалографах, устройствах для измерения кровяного давления и других физиологических показателей. Потом подключал их к электрогенератору и сообщал, что будет считать от 10 до 1 и на счет 1 испытуемого ударит током.

Разница в реакциях была ошеломляющей. Непсихопаты (в основном те, кто совершил преступление в состоянии аффекта, из-за нехватки денег или каких-то издевательств) максимально напрягались в ожидании удара электричеством, воспринимая его как заслуженное наказание. По мере приближения к единице мониторы регистрировали резкое повышение потоотделения. Они испытывали сильнейший страх.

— А что происходило после того, как вы заканчивали считать? — уточнил я.

— Удар током, — ответил Боб, улыбаясь. — Мы использовали сильные заряды.

— А что было с психопатами?

— Не потели совсем, — сказал он. — Совершенно!

Я смотрел на него с удивлением.

— Разумеется, когда появлялось неприятное ощущение… — добавил он.

— Вы имеете в виду удар электрошоком? — уточнил я.

— Именно, — кивнул Хаэр. — В эти моменты они, само собой, реагировали…

— Вскрикивали?

— Полагаю, что да, — произнес он. — Однако тесты четко показывали, что мозжечковая миндалина, которая отвечает за предчувствие неприятных ощущений и отсылку соответствующих сигналов страха в центральную нервную систему, не функционировала так, как должна была.

Для Боба это стало прорывом, его первым доказательством, что мозг психопатов отличается от мозга нормальных людей. Однако еще более невероятными оказались результаты повторного теста. Получалось, что психопаты уже были в курсе того, какая боль их ждет, но, как и в первый раз, совершенно на это не реагировали. Никак. Не потели. Благодаря этому Боб понял то, чего Эллиот не хотел замечать на протяжении многих лет собственных экспериментов: психопаты с большой долей вероятности могут повторять свои преступления.

— У них не оставалось никаких воспоминаний о боли от электрического шока, даже когда удар повторялся буквально через несколько минут, — объяснил мне Хаэр. — Нет смысла запугивать их повторным тюремным заключением, если они нарушат условия условно-досрочного освобождения. Для них угрозы ничего не значат.

Потом был еще один эксперимент — проверка рефлекса Моро. И психопатам, и непсихопатам показывали какие-то неприятные изображения — вроде фотографий с мест преступлений, — и внезапно рядом с их ухом раздавался какой-нибудь резкий звук. Непсихопаты от неожиданности подскакивали на месте. А психопаты при этом держались достаточно спокойно.

Боб знал, что человек сильнее реагирует, если в минуты испуга готов к тому, что может случиться нечто неприятное. При этом, если мы увлечены каким-то размышлением, например думаем над кроссвордом, реакция будет менее выраженной. Так он пришел к выводу, что в процессе рассматривания изуродованных тел психопаты не чувствовали страха, они были поглощены собственными мыслями.

Было похоже, что эксперимент Боба показал: психопаты воспринимают эти лица так же, как мы, журналисты, — таинственные посылки, которые приходят по почте. Или пациентов из Бродмура, которые, может быть, симулируют сумасшествие, а может, и не симулируют, — то есть как интересные головоломки, требующие разгадки.

Он был настолько воодушевлен собственным открытием, что отправил результаты экспериментов в журнал Science.

— Редактор прислал их обратно, приложив записку, которая врезалась мне в память на всю жизнь: «Честно говоря, характер волн на электроэнцефалограммах, присланных вами, кажется нам весьма странным. У реальных людей такого не бывает».

Тут Боб замолчал и ухмыльнулся, после чего добавил:

— У реальных людей такого не бывает…

* * *

Ответ редакции журнала можно объяснить, как мне кажется, тем, что Хаэра приняли за очередного молодого исследователя психопатий — в конце 1960-х годов в канадских психиатрических клиниках их было через край. Тогда этот регион считали «Диким Западом» психиатрии, с множеством революционных идей, практически без законодательных ограничений и академической дисциплины. Как и следовало ожидать, организация по защите прав человека не смогла оставаться в стороне и добилась приостановки подобных экспериментов. И, конечно, в 1970-х годах, к несчастью Боба, запретили использовать электрошок.

— Даже самый слабый, — сетовал он, и было заметно, что даже спустя столько лет этот закон вызывал у него лишь раздражение. — Мы все еще могли пугать их громкими звуками, но они не должны были быть слишком громкими.

Пришлось менять тактику исследований. Но можно ли выявить психопатов какими-то «щадящими» способами? Есть ли у них какие-то определенные модели поведения? Используют ли эти люди особые вербальные структуры, строят ли как-то по-особенному предложения, чего не заметит непрофессионал? Боба практически поглотила революционная работа Харви Клекли «Под маской нормальности», которая была опубликована в далеком 1941 году. Автор был психиатром, жил и работал в Джорджии. Он анализировал поведение психопатов, их способность скрывать свою патологию под личиной нормы — и этими исследованиями сильно повлиял на всю область. Боб перенял эту тенденцию и занялся анализом «своих» психопатов, начав с поиска лингвистических ключей.

В 1975 году он собрал конференцию по вопросам психопатии.

— Я позвал крупнейших мировых специалистов по теме. Прибыло восемьдесят пять человек. Мы сняли отель Les Arcs на лыжном курорте недалеко от Сент-Морица.

Началось мероприятие практически с катастрофы: один из приглашенных участников заявил всем собравшимся, что считает Хаэра психопатом. По залу пошла волна возмущения. Тогда поднялся сам Боб и спросил:

— Почему вы так решили?

— Только посмотрите, насколько вы импульсивны, — ответил тот. — Вы совершенно не умеете планировать, потому что прислали мне приглашение с просьбой выступить на конференции за месяц до ее начала!

— Я поступил подобным образом, потому что человек, который должен был выступать, написал, что не сможет присутствовать, — ответил Боб.

— О, вы хладнокровны и бессердечны, — добавил психиатр.

* * *

— Он делал это специально? — спросил я.

— Разумеется, — сказал Боб. — Он вообще был неприятным.

Целью той конференции было собрать воедино все отрывочные наблюдения специалистов относительно самых, казалось бы, незначительных элементов поведения психопатов: и вербальных, и невербальных. Необходимо было найти закономерности в их поведении, какие-то непроизвольные проявления патологии. Результаты и легли в основу всемирно известного опросника Хаэра PCL-R.

1. Болтливость / внешнее обаяние.

2. Преувеличенное чувство собственной значимости.

3. Потребность в стимуляции / быстрая утрата интереса.

4. Патологическая лживость.

5. Хитрость / склонность к манипулированию.

6. Неспособность чувствовать угрызения совести, отсутствие чувства вины.

7. Поверхностные аффекты.

8. Бессердечность / неспособность сочувствовать окружающим.

9. Паразитический образ жизни.

10. Слабый навык самоконтроля.

11. Беспорядочное сексуальное поведение.

12. Трудности воспитания в детстве.

13. Отсутствие реалистичных долговременных целей.

14. Импульсивность.

15. Безответственность.

16. Неспособность принять ответственность за собственные поступки.

17. Множество кратковременных брачных союзов. 18. Склонность к совершению правонарушений в подростковом возрасте.

19. Нарушение взятых на себя обязательств при условно-досрочном освобождении.

20. Переменчивость в совершаемых преступлениях.

Следующее утро мы начали с того, что учились пользоваться этим опросником.

* * *

Во вторник утром участники перемещались по большой палатке, которая в течение ближайших трех дней должна была принадлежать нам. Некоторые входили в число поклонников Хаэра. В углу остановился сам Боб и начал рассказывать, что «все время носит с собой оружие, потому что множество психопатов обвиняют его в том, что он виноват в их пребывании в лечебнице». Мы подошли ближе, чтобы было лучше слышно. Я наблюдал, как шелковые драпировки персикового цвета развеваются на летнем ветерке… Тем временем Боб вспомнил еще один случай, достаточно хорошо известный специалистам по психопатии, когда Питер Вудкок рассказывал, почему в первые же часы пребывания на свободе убил Денниса Керра. Он объяснил, что просто хотел почувствовать, каково это — убивать человека. Когда интервьюер напомнил ему, что он уже к тому моменту убил троих людей, Вудкок заявил, что это было очень много лет назад.

Боб посмотрел на меня:

— Я же говорил, что у них короткая память. В точности как при тесте с электрошоком.

* * *

Некоторые слушатели начали кивать и криво ухмыляться. Однако были и другие, с заметным скепсисом. Многим психиатрам, психологам, медсестрам, сотрудникам правоохранительных служб и невропатологам не особо нравится, когда их учат работать «гуру» вроде Боба Хаэра. Я чувствовал, что среди присутствующих сгущается атмосфера выжидающего скепсиса.

Все расположились на своих местах, а Боб нажал кнопку и запустил видео на экране.

Появилась пустая комната. Довольно мрачное помещение в каком-то учреждении, стены были выкрашены в синий цвет, но очень светлый, настолько, что его трудно определить. В центре комнаты стояли стол и стул. Самым ярким пятном в комнате была красная кнопка на одной из стен. Вошел человек, приятно выглядящий, стильно одетый. Один глаз у него подрагивал. Мужчина подвинул стул максимально близко к красной кнопке (стул издавал хоть и негромкий, но очень неприятный скрежет) и сел.

— Обратите внимание, — произнес Боб. — Он подвинул стул прямо к «тревожной кнопке». Таким образом он решил напугать одного из сотрудников, который стоит за камерой. Это сделано с единственным желанием — продемонстрировать некое подобие власти. Для них весьма важно чувство превосходства.

Человек на экране начал говорить с канадским акцентом. Мы не узнали ни имени, ни названия тюрьмы, где проводилась съемка. В процессе занятий все называли его «испытуемый Г.».

* * *

Рассказ начался довольно безобидно. Человек, который стоял за камерой, спрашивал испытуемого про школьные годы. — Мне очень нравилось в школе, я любил учиться и узнавать новое, — ответил он.

— Во время драк в школьном дворе вы кого-нибудь били?

— Нет. Это были обычные школьные потасовки.

(Позже Хаэр объяснил, что эти вопросы имели глубокий смысл, потому что ответы на них давали информацию по 12-му пункту опросника: «Трудности воспитания в детстве». Почти у всех психопатов, по словам Боба, в детстве, с 10–12 лет, были серьезные проблемы с поведением, вроде хулиганства, вандализма, поджогов, употребления веществ.)

— Несколько раз мы дрались на кулаках, — припомнил мужчина. — Однажды я сломал одному руку, да… Это было правда ужасно. Я повалил его на землю и как-то слишком давил на руку, та просто хрустнула. Я этого не хотел.

В оценочных листах, которые у нас были, мы отметили, что в описании этого случая («Я повалил его на землю и как-то слишком давил на руку, та просто хрустнула») были странные нестыковки. Казалось, что он не мог найти себе правильное место в этих воспоминаниях.

«7. Поверхностные аффекты — свойственны человеку, неспособному испытывать эмоции в нормальном диапазоне и с нормальной глубиной».

«8. Бессердечность / неспособность сочувствовать окружающим».

«10. Слабый навык самоконтроля».

* * *

Я вспомнил, как однажды в самолете мне так сильно заложило уши, что несколько дней все окружающее казалось далеким и чужим. Может, психопат постоянно находится именно в таком состоянии?

— Мой старый друг из ФБР как-то расследовал дело женщины, которую звали Карла Хомолка, — рассказал мне Боб. — Она вместе с мужем снимала на видео, как они пытали, насиловали и убивали молодых женщин. Когда полиция вела ее по дому, где они совершали свои преступления, Карла сказала: «Моей сестре понравился бы этот ковер». В ванной комнате, где они расчленяли тела, ее первые слова были: «Можно вас попросить? Там у меня был флакончик духов…» Полнейшее отчуждение. Это просто поражало.

Хаэр также говорил, что готовность психопатов говорить о своей неспособности испытывать эмоции бывает приятным сюрпризом. Многие из них пытаются симулировать эмоции. Проявление эмоций у нормальных людей — слезы, страх или сопереживание — вызывает у них неподдельный интерес. Психопаты изучают нормальных в попытке им подражать, будто инопланетяне, которые пытаются выдать себя за землян. Однако при внимательном взгляде сразу становится заметна фальшь.

— Чем закончилась история с Карлой? — спросил я.

— Сейчас она на свободе, — ответил Боб. — На суде все поверили ее образу маленькой девочки: косички, бантики, такая вся милая и очаровательная. Очень убедительно играла. Большую часть вины свалила на мужа и пошла на сделку о признании вины. Ее посадили на 12 лет.

«4. Патологическая лживость — индивид, для которого ложь становится характерной частью общения с окружающими».

«5. Хитрость / склонность к манипулированию».

* * *

А видеозапись тем временем продолжалась. Примерно в том же возрасте, когда он сломал кому-то из детей руку, мальчик запер мачеху в стенном шкафу, пытаясь отомстить за ее попытку наказать брата.

«14. Импульсивность».

— Она была взаперти около 12 часов. Ее выпустил супруг, который вернулся с работы. Сцена была печальная — женщина рыдала.

Как-то раз, по словам Боба, один из его сотрудников разговаривал с человеком, который ограбил банк. Он подробно рассказывал, как кассирша «наложила в штаны от страха», когда на нее направили пистолет.

— Она со своими рыданиями выглядела жалкой, — сказал тогда грабитель.

* * *

Я глянул на одного или пару скептиков, которые присутствовали в группе. Как и у меня, у них в глазах стало намного меньше скепсиса. Мы сделали пометку:

«6. Неспособность чувствовать угрызения совести или вину».

* * *

— Скажите, а что вы почувствовали, когда заперли мачеху в шкафу? — таков был следующий вопрос исследователя.

— Воодушевление, — ответил испытуемый. — Это было хорошо. Ощущение власти — я управлял ситуацией.

«2. Преувеличенное чувство собственной значимости».

* * *

— Я устроился на работу в один из баров вышибалой, — продолжал он рассказ. — Когда приходили пьяные посетители, начинали буянить и никак не реагировали на просьбы вести себя прилично, я применял силу. Парочке досталось прилично.

— Что вы чувствовали тогда?

— Да ничего особенного.

Все присутствующие начали нервно переглядываться, послышался скрип ручек о страницы блокнотов. Мне вспомнились знакомые, которые, пожалуй, были менее чувствительны, чем было нужно…

— Когда-нибудь случалось такое, что из-за полученных повреждений человека приходилось везти в больницу?

— Не знаю, — ответил испытуемый. — Меня это не особо волновало, к тому же это не моя проблема. Я победил — это главное, ведь я должен быть первым.

Я прекрасно разбирался в таких вещах, умел читать между строк, отыскивать скрытые намеки и иголки в стогах сена, ведь этим я занимался последние 20 лет, будучи журналистом.

И у меня сложилось впечатление, что испытуемый Г. похож на слепого, у которого обострились все остальные чувства, чтобы компенсировать отсутствие зрения. У психопатов в числе тех способностей, которые компенсировали отсутствие страха, чувства вины и угрызений совести, было умение манипулировать окружающими.

— Я мог манипулировать близкими, чтобы получить деньги или наркотики, я пользовался друзьями. А чем лучше я их знал, тем лучше находил «кнопочки», на которые нужно было жать, — рассказывал испытуемый («9. Паразитический образ жизни».)

— Это всего лишь бизнес, — говорил он, описывая одно из совершенных ограблений, и пожимал плечами. — У них всех есть страховка.

Со слов Боба, психопаты всегда оспаривают право жертв пожаловаться на них. Говорят, что у них всех есть страховка, что избиение преподнесло жертвам ценный жизненный урок, что они сами виноваты. Как-то Боб разговаривал с человеком, убившим соседа по барной стойке.

— Да он сам виноват! В тот вечер всем было понятно, что я в плохом настроении, — сказал мужчина.

«16. Неспособность принять ответственность за собственные поступки».

Все вело к моменту, когда испытуемый Г. должен был рассказать про свое самое страшное преступление. Он начал повествование весьма туманно, сначала я даже и не понял, что он вообще пытается донести: про какого-то парня, которого он знал. Этот парень ненавидел родителей — это было его пунктиком. А испытуемый решил этим воспользоваться — вдруг удастся подтолкнуть парня к тому, чтобы ограбить родителей. Тогда можно будет разделить эти деньги. И он начал «капать на мозг» парню по поводу родителей — дескать, они виноваты во всех проблемах, которые у того есть. Испытуемый Г. отлично знал, за какие ниточки дергать, чтобы довести парня до взрыва.

— Чем больше он говорил о себе, тем больше у меня появлялось информации для манипуляции, — рассказывал он. — Нужно было просто подливать масла в огонь — и чем больше я лил, тем больше выгоды должен был получить. Я был практически кукловодом.

В какой-то момент парень был уязвлен настолько, что нашел бейсбольную биту, сел в машину и вместе с «другом» поехал к родителям. «Я с ухмылкой посмотрел на него, как бы требуя, чтобы он показал мне, на что способен, — вспоминал испытуемый. — И он все сделал как надо — зашел в спальню с битой и начал избивать их. Это все длилось очень долго, мне казалось, что вечность. Потом этот парень вернулся в коридор с окровавленной битой. Я подошел и посмотрел в лицо одной из жертв. Он выглядел ненастоящим: смотрел прямо на меня, а в глазах было совершенно отсутствующее выражение. Там было три человека: один умер, остальные получили серьезные увечья».

* * *

Вот что случается, если психопат получает контроль над чувствами нездорового внушаемого парня с уголовными наклонностями.

Исследователь уточнил у мужчины, изменил бы он что-нибудь в собственной жизни, если бы мог повернуть время вспять.

— Я много думал об этом, — ответил тот. — Однако в данном случае я бы потерял все, чему научился… — Он помолчал какое-то время. — Чем жарче огонь, тем крепче сталь меча.

— Хотите сказать что-нибудь еще?

— Нет, — сказал испытуемый Г.

— Спасибо.

На этом видео закончилось. Наступил обеденный перерыв.

* * *

Прошло три дня. К концу обучения мой скепсис разрушился до основания, а я превратился в преданного последователя Боба Хаэра, пораженного его открытиями. Мне кажется, все критически настроенные гости думали и чувствовали то же самое. Боб был весьма убедителен. Благодаря его приглашению на этот семинар я получил новое оружие, вроде того, которым обладают гениальные сыщики из телесериалов: теперь я мог определять психопата по особенному подбору фраз, построению предложений и специфическому поведению. Мне казалось, что я стал совершенно другим человеком и перестал чувствовать замешательство и смущение, как при первой встрече с Тони и сайентологами. Во мне появилось глубочайшее презрение к тем людям, которые доверяли хитрым и коварным психопатам, позволяя им вводить себя в заблуждение, например, к Норману Мейлеру.

* * *

В 1997 году Норман, работавший над книгой «Песнь палача» о недавно казненном убийце Гэри Гилморе, вступил в переписку и стал защищать заключенного из Юты — Джека Эббота, которого осудили за ограбление банка и убийство. Мейлеру приглянулись его сочинения.

— Мне нравится Джек Эббот за то, что он выжил и научился так хорошо писать, — сообщил он, развернув кампанию с целью добиться от Управления исправительных учреждений освобождения Эббота. — У него задатки прекрасного писателя, которым Америка в будущем сможет гордиться.

Мейлер пообещал, что найдет Джеку работу в научно-исследовательском центре с зарплатой $150 в неделю, если его выпустят. Удивленные и озадаченные, сотрудники Управления исправительных учреждений согласились. Эббот вышел на свободу. И направился в Нью-Йорк, чтобы присоединиться к литературной богеме.

В общем-то в этом не было ничего странного, ведь там жили его защитники. Более того, как рассказывал Боб, психопатов притягивают огни больших городов. Их немерено в Нью-Йорке, Лондоне, Лос-Анджелесе и не только. Когда психолога Дэвида Кука из Центра по изучению насилия в Глазго спросили в парламенте, не доставляют ли психопаты большого количества проблем в шотландских тюрьмах, он ответил достаточно просто:

— Нет, они преимущественно сидят в лондонских.

И это не случайность, а закономерность, добавил он. Кук несколько месяцев потратил на выявление психопатов среди заключенных в тюрьмах Шотландии. Большинство тех, кто получил высокий балл по опроснику Хаэра, жили в Лондоне, где и совершали преступления. Им быстро становится скучно, поэтому необходимо разнообразие и яркие впечатления. Все это можно найти только в большом городе.

«3. Потребность в стимуляции / быстрая утрата интереса».

К тому же психопатам свойственны иллюзорные долговременные планы: они думают, что поедут в Лондон, Нью-Йорк или Лос-Анджелес, где смогут достичь больших успехов, например станут кинозвездами, певцами, спортсменами… Как-то исследователь, который работал с Бобом, спросил у психопата, страдавшего ожирением, кем он собирается работать после освобождения. Тот сообщил, что планирует стать профессиональным гимнастом…

«13. Отсутствие реалистичных долговременных целей».

(Если только он не шутил, конечно.)

Джек Эббот считал, что в Нью-Йорке он будет как сыр в масле кататься, наслаждаться заботой и вниманием. И был прав: вместе с Мейлером они засветились в передаче «С добрым утром, Америка». Его фотографировала супруга Курта Воннегута Джилл Кременц — одна из самых известных нью-йоркских фотографов. В The New York Times опубликовали благодарность за помощь в предоставлении Эбботу условно-досрочного освобождения. Сам Джек подписал контракт с одним из самых знаменитых литературных агентов Скоттом Мередитом, а также стал почетным гостем на торжественном обеде в ресторане в Гринвич-Виллидж, где слушал, как Мейлер, руководство издательства Random House, Скотт Мередит и многие другие посвящали ему тосты.

Шесть недель спустя после освобождения из тюрьмы, 18 июля 1981 года в 05:30 утра, Эббот зашел в ресторан Binibon на Манхэттене, который был открыт круглосуточно. Потом сообщали, что его сопровождали «две симпатичные, интеллигентные на вид девушки, с которыми он свел знакомство на вечеринке».

«11. Беспорядочное сексуальное поведение».

На самом деле этот пункт, возможно, к этим троим и не относится, потому что неизвестно, планировали ли они вступать в сексуальный контакт. Даже если и планировали, все очень быстро изменилось. Ужасным и трагическим образом.

За барной стойкой был 22-летний Ричард Эдан — молодой перспективный актер. Джек попросил у него разрешения воспользоваться туалетом, но Эдан ответил, что туалет только для сотрудников. Эббот предложил ему выйти на улицу, чтобы поговорить как мужчина с мужчиной, где выхватил нож и зарезал Ричарда. А после этого растворился в утреннем полумраке.

* * *

— Я не понимаю, как такое могло произойти, — сообщил Скотт Мередит, когда давал интервью The New York Times. — Мы с ним часто беседовали, он много говорил о будущем и своих планах.

Что произошло, мы все и так догадались, однако Боб объяснил: Джек Эббот был классическим психопатом, который ненавидит малейшие проявления «неуважения» к себе. У него слишком велико чувство собственной значимости, чтобы такое стерпеть. Поэтому он и не смог справиться со своими эмоциями.

— Знаете, что он сказал об Эдане, когда его арестовали? — спросил Хаэр. — Что «из него все равно не вышел бы хороший актер».

* * *

— Эти чертовы психологи и психиатры вечно рассказывают руководству и полиции о том, что ты планируешь сделать. Даже Иисус не представлял, что собираются делать его апостолы, — говорил еще один подопечный Боба — испытуемый Дж. — в одном из видео.

Все засмеялись, потому что отлично понимали, о чем речь. Этим таинственным знанием — возможностью узнавать психопатов и предсказывать их поведение даже в случае столкновения с симуляцией нормальности — теперь обладали и мы сами. Самое главное, что все осознали: психопаты — это безжалостные и коварные монстры, которые могут совершить любое преступление не задумываясь.

* * *

На протяжении всей лекции я думал о том, смогу ли пользоваться этими новыми знаниями, которые получил за последние дни. На самом деле мысль стать великим борцом с преступностью, судебным или тюремным психологом меня не посетила ни разу. Я старался вспомнить всех, кого встречал в жизни, и представить, у кого можно найти психопатические черты. Первым оказался критик Э. Э. Джилл — он постоянно агрессивно нападал на мои документальные фильмы, а в одной из недавних публикаций рассказал, что убил бабуина во время сафари в Африке.

«Пуля угодила обезьяне чуть ниже подмышки — я вышиб легкие. Мне очень хотелось ощутить, каково это — убить незнакомое существо. Обычно все мы видим это в кино: оружие, тела, отсутствие сомнения или сожаления на лице убийцы. Что чувствует человек, который, например, убивает собственного родственника?»

Э. Э. Джилл, The Sunday Times от 25 октября 2009 года

«8. Бессердечность / неспособность сочувствовать окружающим», — подумал я.

Я усмехнулся и снова сфокусировался на Бобе. Он как раз говорил, что, если его самого опросить по собственной методике, он наберет 4–5 баллов из возможных 40. Я снова вспомнил о Тони, который сказал, что все 3 раза набирал 29–30 баллов…

* * *

Наши три дня в Западном Уэльсе заканчивались. В последний день Боб решил шокировать присутствующих — он показал на экране большую фотографию мужского лица, в которое стреляли с близкого расстояния. Оно было заснято крупным планом. Хаэр включил ее сразу после того, как расслабил нас изображениями уточек на живописных прудах в летнем парке. Теперь перед нами была запекшаяся кровь и осколки костей, глаза полностью вылетели из орбит, от носа вообще ничего не осталось.

«О БОЖЕ МОЙ!» — подумал я.

Буквально через несколько секунд мое тело отреагировало на пережитый шок — началось покалывание, в голове возник шум и накатила слабость. Такие ощущения, как объяснил Хаэр, были результатом того, что наши мозжечковые миндалины и центральная нервная система направляют друг другу сигналы о стрессе. То же самое происходит с человеком, когда его пугают. Например, кто-то вдруг выпрыгивает на нас из темноты или мы внезапно понимаем, что сделали что-то неправильно: возникают страх, вина и раскаяние — то есть физические проявления совести.

— Психопаты лишены именно этого — способности испытывать подобные чувства, — произнес Боб.

По его мнению, уже практически доказано, что в основе развития такого явления, как психопатия, лежит эта психофизиологическая аномалия.

— Проведено огромное количество различных лабораторных исследований. Результаты, которые при этом получили, можно считать объективными, — сказал он. — Ученые установили, что имеет место аномалия в том, как в психике данных людей происходит обработка эмоционально насыщенной информации. У них возникает определенная диссоциация между лингвистическим и эмоциональным значением слов. В сознании психопатов они не связываются. То есть отдельные части лимбической системы работают неправильно.

* * *

И на этом наш курс по выявлению психопатов завершился. Я собрал вещи, направился к машине и на ходу поделился с другим участником:

— Ведь их, наверное, стоило бы пожалеть. Все то, что они творят, — лишь следствие неправильной работы мозжечковых миндалин. Но они же не виноваты, что так распорядилась природа и часть организма функционирует не так, как надо.

— А с чего это нам их жалеть? — ответил он. — Они вот нас не жалеют.

* * *

Боб Хаэр окликнул меня — было заметно, что он торопится. Ему надо было успеть на поезд из Кардиффа в Хитроу, чтобы сесть на самолет до Ванкувера. Может, я его подвезу, если есть возможность?

Он заметил это раньше меня — один из автомобилей перевернулся. Водитель находился на своем сиденье, словно ждал, что кто-нибудь подойдет, перевернет машину и можно будет ехать дальше. «Вот это выдержка», — пронеслось у меня в голове, но тут я понял, что мужчина без сознания.

Его пассажирка сидела рядом с машиной на траве, скрестив ноги, словно просто расслабилась и задумалась. Видимо, она вылетела из машины несколько секунд назад.

Я видел это буквально мгновение. Люди тут же начали выбегать из соседних машин, так что около места аварии собралось достаточно много народу. Я вернулся к своему автомобилю, испытывая некоторое облегчение, что не надо будет решать эту проблему одному. Внезапно меня пронзила мысль — а вдруг это чувство можно отнести к пункту 8 из опросника: «Бессердечность / неспособность сочувствовать окружающим»?

Я посмотрел в зеркало заднего вида на добрых самаритян, которые бросились на подмогу и окружили перевернутую машину, и продолжил свой путь.

— Джон? — окликнул меня Хаэр.

— Да?

— Как вы едете?

— А в чем дело?

— Вы петляете по дороге.

— Нет, не петляю.

Какое-то время мы ехали в тишине.

— Это шок из-за аварии, — добавил я.

Я обрадовался, когда понял, что произошедшее все-таки произвело на меня впечатление.

Боб объяснил, что мое нынешнее состояние вызвано работой мозжечковой миндалины и центральной нервной системы — они отправляют друг другу сигналы стресса и страха.

— Да, так и есть. Я даже их чувствую — очень резкие и болезненные.

— Вы это чувствуете, но, увидь психопаты эту картину, вряд ли их миндалины хоть как-то отреагировали бы, — отметил Боб.

— Тогда я являюсь их полной противоположностью, потому что в данный момент моя мозжечковая миндалина и нервная система передают друг другу слишком много сигналов.

— Сфокусируйтесь на дороге, прошу вас, — сказал Боб.

— Я ведь захотел прийти на ваш семинар из-за парня по имени Тони. Сейчас он находится в Бродмуре и говорит, что у него диагностировали психопатию безосновательно. Тони ждет, что я разверну кампанию в СМИ с призывами к его освобождению. Честно говоря, он вызывает у меня симпатию, но я не могу быть уверенным, психопат он или нет.

Казалось, что Хаэр меня не слушал, словно эта авария заставила его задуматься о чем-то другом.

— Надо было не ограничиваться тюрьмами. Мне следовало провести некоторое время и на биржах, — пробурчал он, будто сам себе.

Я посмотрел на него.

— Серьезно?

Боб кивнул.

— Не думаю, что биржевые психопаты так же опасны, как серийные убийцы, — предположил я.

— Серийные приносят несчастье в одну или несколько семей. Зато психопаты в экономике, религии, политике могут разрушить экономику и даже общество, — ответил Хаэр.

Он сказал, что в этом и кроется разгадка тайны человечества — почему же мир настолько несправедлив. Откуда берутся невероятное экономическое неравенство, жуткие и кровопролитные войны, ежедневная служебная и бытовая агрессия и жестокость? Ответ на все эти вопросы один: психопатия. Вся проблема заключается в части мозга, которая функционирует неправильно. Например, вы едете на эскалаторе и наблюдаете за теми, кто двигается навстречу. Была бы возможность прочитать их мысли, сразу стало бы понятно, насколько мы все отличаемся друг от друга. Мы все не настолько хорошие люди, как хотелось бы. А некоторые и вовсе психопаты. Именно они виноваты в том, что общество так несправедливо и жестоко. Они похожи на камни, которые бросили в спокойный пруд.

* * *

Хаэр был не единственным, кто считал, что на самых высоких ступеньках общественной лестницы много психопатов. После того как Эсси Вайдинг упомянула в разговоре эту теорию, я разговаривал со многими психологами — и все в один голос повторяют данную мысль. Среди них была автор книги «Социопат по соседству» Марта Стаут с медицинского факультета Гарварда. (У вас может возникнуть вопрос, в чем разница между психопатом и социопатом. Я готов ответить — разницы никакой. И психологи, и психиатры склонны использовать разные названия для одного понятия.) Эта женщина рассказала мне, что социопаты есть везде. Они сидят с вами в заполненном ресторане, когда вы обедаете. Они есть и у вас в офисе.

— Обычно социопаты производят более приятное впечатление, чем обычные люди, — поведала Марта. — Они не обладают душевной теплотой, но прекрасно изучили эмоции окружающих. Это боссы или коллеги, которые любят заставлять других прыгать, а сами наблюдают за этим. Многие вступают в брак только для того, чтобы быть как все, чтобы выглядеть нормальными, однако в семейной жизни, когда первоначальный шарм испаряется, не демонстрируют никакой любви.

— Не могу предсказать, сколько человек прочитает мою книгу, — сказал я ей. — Может быть, если хорошо пойдет, тысяч сто. Это значит, что примерно тысяча из них будут психопатами. А может, и больше, если исходить из утверждения, что психопаты любят читать книги о психопатах. Какую мысль необходимо до них донести? Сдайте себя властям?

— Было бы хорошо, если бы это случилось, — улыбнулась Марта. — Но их остановит собственное высокомерие. Зачастую они думают: «Она врет, когда говорит о существовании совести», «Эту несчастную дорогушу ограничивает совесть. Ей следует больше походить на меня».

— А если книга попадет в руки жены психопата? — уточнил я. — Что ей нужно сделать? Развестись?

— Определенно. Я очень хочу, чтобы она меня услышала: «Да, лучше уходить». Нельзя ранить чувства человека, у которого их нет, — она помолчала. — Социопаты обожают власть, любят побеждать. Если у человека отобрать доброту и любовь, только это и останется — желание победить.

— То есть большая их часть находится на самом верху общественной пирамиды? — предположил я.

— Именно так, — кивнула Марта. — Чем выше по социальной лестнице вы шагаете, тем больше социопатов встретите.

— Получается, войны, несправедливость, разного рода эксплуатация — это результат «труда» такого небольшого процента населения, тех, кто страдает психическими расстройствами? — спросил я. Это звучало как резонанс от книги Петера Нордлунда, но в огромном масштабе.

— Я думаю, что многое из этого на самом деле вызвано ими, — ответила Стаут.

— Даже представить страшно… — поделился я. — То есть девяносто процентов человечества и не представляют, что их жизнью распоряжается небольшая кучка психически нездоровых людей…

— Вы правы, это действительно страшно, — согласилась она. — И мало кто готов подумать об этом. Всех нас растят с убеждением, что у каждого человека есть совесть…

Подытоживая разговор, она хотела обратиться к тебе, читатель, и сказала: «Если ты искренне забеспокоился и начал выискивать у себя черты психопата, можно не волноваться — это означает, что ты не психопат».

* * *

Почти все психиатры-профессионалы описывают психопатов одинаково: бесчеловечные, бессердечные, безжалостные комки зла, всегда наносящие обществу вред. Однако распознать психопата может лишь человек, который прошел специальную диагностическую подготовку. Хотя есть и другой вариант: обследование на сложном функциональном магнитно-резонансном томографе, как у Адама Перкинса.

Адам — исследователь в области клинической неврологии в Институте психиатрии в Южном Лондоне. Я приехал к нему после встречи с Эсси, потому что узнал, что он специализируется на тревожных состояниях. У меня появилось желание проверить собственную теорию, что тревожное состояние является противоположностью психопатии — с психологической и неврологической точек зрения, а также с учетом особенности работы мозжечковой миндалины. Свою я представлял в образе хаббловской фотографии солнечной бури7, а железу психопата — тоже в образе хаббловского снимка, только на этот раз мертвой планеты, вроде Плутона. Адам подтвердил мою теорию и, чтобы показать ее правильность, подсоединил ко мне провода и засунул в томограф. А дальше, даже не предупредив меня, включил ток.

— Ай! — закричал я. — Больно! Давайте уменьшим силу тока. Я думал, что его запретили использовать. Это какой уровень?

— Третий.

— А какой максимальный?

— Восьмой.

Мы проделали несколько тестов, чтобы определить мой уровень тревожности. Все время я с недоверием поглядывал на кнопку включения электрического импульса, которая периодически вызывала у меня непроизвольные спазмы. После окончания Адам изучил мою электроэнцефалограмму и сообщил, что уровень тревожности у меня значительно выше среднего.

Я был удивлен. Странно радостно было услышать, что со мной объективно не все в норме, поэтому я предположил:

— Наверное, для человека с подобным уровнем тревожности не самая лучшая идея — искать людей с ее патологическим дефицитом…

Адам согласился и предупредил, чтобы я был осторожнее. Психопаты очень опасны, а чаще всего ими оказываются те, кого мы меньше всего подозреваем.

— Когда я работал над диссертацией, я приготовил один опросник и предложил всем желающим принять участие в его апробации, — вспоминал он. — Я развесил объявление, на которое откликнулась одна девушка. Этот разговор мне запомнился навсегда. Она спросила: «Нужно отвечать на вопросы о своем характере?» Я подтвердил. Тогда девушка сообщила: «У меня отвратительный характер. Люблю причинять людям боль». Тогда я решил, что она меня просто накручивает, и ответил: «Что ж, хорошо». Мы начали проходить тест. Когда девушка смотрела на фотографии расчлененных тел, по данным, которые собирали сенсоры, я понял, что она получает удовольствие. То есть испытуемая реально возбуждалась от вида крови и смерти. Это происходило в подсознании за какие-то доли секунды. Она находила эти вещи приятными.

Я посмотрел на Перкинса и понял, что ему было очень неприятно вспоминать все это. Он тоже был тревожным человеком, почему и посвятил жизнь изучению связи тревожности и мозга.

— Она рассказала, что хотела бы пойти в ВВС Великобритании, потому что лишь там женщинам разрешают работать с системами вооружений. Но там задумку сразу поняли, и ее не взяли, поэтому пришлось идти на исторический факультет. Разновидность психопатии, которой она страдала, не была связана с характерным манипулятивным мошенничеством. Студентка поделилась со мной собственным желанием убивать, как только мы познакомились, так что она не получила бы высокий балл по шкале ловкости и умения вводить в заблуждение. Но суть психопатии в том, что у них нет сдерживающих нравственных механизмов — стопоров. А в таком случае велик шанс, что из человека выйдет опасный серийный убийца без малейших угрызений совести. Есть, конечно, и среди нас те, кого заводит мысль об убийстве, но у большинства присутствуют и сдерживающие факторы, которые не дают реализовывать подобные фантазии. Ну, только если они не пьяны, или под кайфом, или в состоянии аффекта. Думаю, она принадлежала к последней категории, поэтому и пыталась поступить в ВВС, чтобы иметь социально приемлемую возможность удовлетворить потребность в убийстве.

— И что вы сделали? Позвонили в полицию?

— Я был в весьма неприятном положении, — ответил Адам. — В целом она не совершила никакого преступления, так что руки у меня были связаны. Сейчас нет никаких законодательных механизмов, которые могли бы останавливать таких, как она.

И Адам, и Боб, и Марта были убеждены, что психопаты приносят хаос. «Студентка, которая не могла убивать социально приемлемым способом, может стать одной из медсестер, известных как „ангелы смерти“8», — добавил Адам. Потому что она должна убивать.

Я задумался, а не приходило ли Адаму и Бобу в голову, что самое логичное решение проблемы психопатии — это превентивная изоляция больных, пока они не совершили преступления. Даже если, предложив такую меру, они сами превратятся в злодеев из романа Оруэлла — а такую карьеру вряд ли кто-то выбрал бы сознательно.

— А где она сейчас? — заинтересовался я. — Может, получится ее найти и побеседовать в многолюдном кафе.

— К сожалению, никак не могу отыскать ее, потому что участников эксперимента записывали под номерами, а не именами, — ответил Адам.

Он немного помолчал, а потом добавил:

— Я о ней ничего не знаю. Можно сказать, она просто исчезла.

Перкинс подчеркнул, что теперь, когда я занимаюсь проблемой психопатии, нужно быть особенно осторожным, ибо это крайне опасная игра. Никому нельзя доверять, потому что такие люди везде и способны на все. А иногда среди психопатов попадаются молодые красивые девушки, которые изучают историю в Лондонском университете.

— Они везде, — подытожил Адам. — Во всех слоях общества.

* * *

И вот мы с Бобом подъезжали к Кардиффу. Я думал о его теории, что среди лидеров экономики и бизнеса психопатов особенно много, после чего вспомнил о пунктах 18 и 12: «Склонность к совершению правонарушений в подростковом возрасте» и «Трудности воспитания в детстве».

— Если кто-то из политических деятелей или крупных руководителей в подростковом возрасте был злостным хулиганом и привлекался за это, подобные факты должны вылезти наружу, попасть в руки прессы и разрушить их карьеру, разве нет? — предположил я.

— Поверьте, они найдут, как скрыть свое прошлое, — печально ухмыльнулся Боб. — Между прочим, проблемы в детстве необязательно означают, что подросток совершит явное правонарушение. Они могут подразумевать, к примеру, склонность к издевательству над животными. — Хаэр задумался и какое-то время молчал. — Однако получить доступ к людям на высоких уровнях очень трудно. С уголовниками намного проще — они любят беседовать с такими, как мы, потому что для них это разновидность развлечения среди тюремных будней. А вот лидеры бизнеса, политики… — Боб посмотрел на меня, — тут мы уже говорим о большой игре. Настолько, что она способна перевернуть представление людей о мире, в котором они живут, с ног на голову. Вдруг Тони и вся его история показались мне чем-то совершенно незначительным. Боб Хаэр прав: это уже дело посерьезнее. Мое стремление влезть в него перевешивало все тревоги, которые бушевали внутри. Собрав все знания и способности по выявлению психопатии, с которыми я ознакомился, я должен был двинуться дальше — в самые верхние эшелоны власти.

5. Тото

Где-то на нескончаемых равнинах между Вудстоком и Олбани — в сельской части штата Нью-Йорк — стоит зловещий особняк в викторианском стиле. Он обнесен колючей проволокой, которая тянется по безлюдным холмам. Здесь расположилось Исправительное учреждение Коксэки. Несмотря на то, что была середина мая, лил ледяной дождь. Мой визит в Бродмур за несколько недель предваряли письма с разрешением. Там было указано оптимальное время посещения и подробно описаны требования к посетителям.

В этом учреждении не было ничего: ни охраны, ни объявлений. Лишь надтреснутый голос по телефону сообщил, не делая при этом пауз между словами: «Даприезжайтевлюбоевремя». С точки зрения гостеприимства это был настоящий Дикий Запад. В этом ощущалось нечто пугающее, что сбивало с толку и заставляло ждать каких-нибудь неприятных неожиданностей.

В этой ужасающей пустоте помимо меня был еще один посетитель — женщина. Она стояла под пластиковым навесом и дрожала от холода. Я подошел и встал рядом:

— Холодно.

— Здесь всегда холодно, — ответила она.

Спустя какое-то время мы услышали дребезжание — автоматические ворота начали открываться. Вместе с ней мы прошли по внешнему переходу под покровом колючей проволоки, после чего оказались в вестибюле с кучей охранников.

— Здравствуйте! — весело сказал я.

— Только посмотрите, кто пожаловал! — воскликнул один из них. — Сам Гарри Поттер.

Они окружили меня.

— Ну, привет, мистер Весельчак, — присоединился еще один. — Старина Непостижимость.

— О, шуточки! — удивился я.

— Отлично, рады видеть, — продолжали они. — С кем бы вы хотели встретиться?

— С Эммануэлем Констаном.

На этом моменте смех затих.

— Он жестокий убийца, на совести которого множество людей, — пробурчал один из охранников и посмотрел на меня с уважением.

— А еще обедал с Биллом Клинтоном, — вставил другой. — Вы знакомы с Констаном?

* * *

Шел 1997 год. Эммануэль «Тото» Констан стоял на тротуаре одной из улиц в жилой части Квинса в Нью-Йорке. Пытаясь углядеть меня, он смотрел то в одну сторону, то в другую. Сквозь летнюю дымку и автомобильный смог был виден Манхэттен: сверкал шпиль Крайслер-билдинг, возвышались башни-близнецы. Вокруг не было ни внушительных небоскребов, ни модных баров, где обычно отдыхали интеллектуалы, — лишь одноэтажные забегаловки с фастфудом.

В отличие от большинства жителей этого района, наряженных в майки, шорты и кепки, Тото был одет в идеальный светло-серый костюм с шелковым платком в нагрудном кармане. Он выглядел весьма элегантно (оглядываясь назад, я вижу в этом много сходства с тем впечатлением, которое на меня произвел Тони из Бродмура).

Я подъехал к тротуару, припарковался и вышел из автомобиля.

— Добро пожаловать в Квинс, — произнес он извиняющимся голосом.

* * *

В начале 1990-х годов Тото принадлежал огромный особняк с большим бассейном в стиле ар-деко в Порт-о-Пренсе на Гаити. Он был худощавым, красивым и харизматичным, частенько разгуливал по городу с пистолетом-пулеметом Uzi или Magnum 357-го калибра. Там он и организовал Фронт за развитие и прогресс Гаити — крайне правую военизированную группировку, которая занималась запугиванием сторонников изгнанного с Гаити Жана-Бертрана Аристида — представителя левых и демократов. Тогда не было понятно, кто поддерживает Констана и оплачивает его деятельность.

Как сообщали правозащитные группы, например Центр по защите конституционных прав, члены этой группировки, когда добирались до любого из сторонников Аристида, были способны срезать ножом лицо. Когда одна из групп, поддерживающая президента, спряталась в районе трущоб Сите-Солей, люди Тото пришли туда с бензином и сожгли все дотла. Несколько подростков пытались выбраться оттуда, но их поймали и загнали обратно. Тогда погибло не менее 50 человек. Констан ассоциировался со множеством злодеяний, которые были совершены в то время. В апреле 1994 года его люди напали на портовый город Работо — еще один оплот сторонников президента. Они творили полнейший беспредел: избивали, расстреливали, топили в сточных канавах всех, кто попадался им на глаза, забирали рыбацкие лодки, чтобы расстреливать тех, кто пытался уплыть…

Центр по защите справедливости и гласности:

«Члены группировки при поддержке Гаитянских вооруженных сил совершали ночные вылазки на бедные районы Порт-о-Пренса, Гонаива и других городов. Во время вылазок они вламывались в дома в поисках подтверждений продемократической деятельности — к примеру, фотографий президента. Всех мужчин, которые находились в доме, пытали, а потом убивали. Женщины подвергались коллективному изнасилованию, зачастую на глазах остальных членов семьи. Возраст жертв имел огромный разброс: от 10 до 80 лет. Как говорят очевидцы, сыновей под дулами автоматов заставляли насиловать собственных матерей».

В октябре 1994 года Аристид вернулся к власти. Тото пришлось бежать в Америку, оставив на стенах своего дома фотографии жертв Фронта за развитие и прогресс Гаити. В Нью-Йорке его арестовали — и планировали депортировать в Порт-о-Пренс, где он должен был предстать перед судом по обвинению в преступлениях против человечности. На Гаити все были счастливы — в ожидании суда три женщины сообщили, что над ними надругались люди Констана и бросили умирать. На первый взгляд, его судьба была предрешена.

Однако у Эммануэля оставалась карта в рукаве. В интервью для передачи «60 минут» студии CBC, которое он дал, сидя в камере, мужчина сообщил, что готов назвать всех, кто его поддерживал, помогал в создании Фронта и финансировал его деятельность. Это были ЦРУ и военная разведка США.

— Если меня планируют признать виновным в преступлениях, которые мне вменяют, придется признать виновными и людей из ЦРУ, — сказал он Эду Брэдли, который проводил интервью.

Не совсем понятно, зачем ЦРУ решило поддержать антидемократическую банду убийц и насильников. Аристид был неплохим, харизматичным политиком, придерживавшимся левых взглядов. К тому же бывшим священником. Может быть, конечно, они боялись, что он превратится в нового Кастро — человека, который потенциально опасен для экономических отношений Гаити и США.

* * *

Разумеется, всем сразу стало понятно, что Тото не шутит. Он также намекнул, что при продолжении процесса экстрадиции расскажет всем самые мрачные секреты о проведении американской политики на Гаити. Почти мгновенно, 14 июня 1996 года, его освободили, еще и выдав «зеленую карту», которая давала возможность работать в США. Но сделано это все было при определенных условиях. Тото вручили 5-страничный договор, который подготовило Министерство юстиции США. Ему запрещалось давать какие-либо интервью СМИ. Также он был обязан переехать в Квинс вместе с матерью. Он мог покидать район только на один час в неделю, когда ему необходимо было появляться в Службе иммиграции и натурализации США, расположенной на Манхэттене. После этого он обязан был возвращаться в Квинс, который и стал его тюрьмой.

* * *

Я услышал его историю в конце 1990-х годов и решил взять у него интервью. Меня заинтересовало, как получилось, что человек, в руках которого была огромная власть, который погубил сотни людей, теперь имел право лишь жить обычной жизнью на самой окраине Нью-Йорка и скрашивать одиночество присутствием матери. Сейчас, когда он находится в совершенно обычном мире, не пожирают ли его воспоминания о совершенных преступлениях, как Раскольникова у Достоевского? К тому же в Квинсе было много эмигрантов, что означало возможную встречу с одной из жертв. Я отправил ему письмо, не особо ожидая ответа, потому что любое интервью или беседа означали нарушение одного из пунктов договора об освобождении. Если власти узнают об этом, его могут арестовать и депортировать на Гаити, где, скорее всего, казнят. Многие люди отказывали мне в интервью по более прозаичным причинам, чем те, что были у Тото. Кто-то вежливо отклонял мои просьбы о встрече, потому что подозревал, что я хочу выставить их ненормальными. Но Констан ответил согласием. Я не уточнял почему, потому что обрадовался возможности. Да и, честно говоря, меня не волновало, что с ним может случиться после этого интервью. Я прекрасно понимаю, что данное безразличие характеризует меня не с лучшей стороны сразу по 3 пунктам:

6. Неспособность чувствовать угрызения совести, отсутствие чувства вины;

7. Поверхностные аффекты;

8. Бессердечность / неспособность сочувствовать окружающим.

Но он все-таки был лидером батальона смерти, так что кого это волнует?

Тот день я запомнил на всю жизнь — он был весьма странным. Мимо сновали хорошо одетые люди, время от времени собираясь в углу и что-то обсуждая. Я старался прислушиваться, но ничего не было слышно. Может, кто-то из них планировал военный переворот.

Я уточнил у Тото, каким образом он привыкает к обычной жизни, как проводит время, чем занимается. Уголки рта Констана приподнялись в загадочной, но еле заметной улыбке.

— Я покажу, — сказал он.

Тото повел меня от собственного дома по одному переулку, потом повернул в другой — и мы оказались в квартале жилых домов.

— Почти на месте, не волнуйтесь.

Мы поднялись по лестнице. Я с опаской оглядывался по сторонам. Мой попутчик подошел к двери и открыл ее, после чего пригласил меня внутрь.

Все горизонтальные поверхности были заставлены пластиковыми фигурками из McDonald`s и Burger King: слоны Дамбо, собаки Гуфи, Маппеты, многочисленные Бэтмены, Суперкрошки, Люди в черном, Люки Скайуокеры в различных вариантах, Барты Симпсоны, Флинстоуны, Джеки Чаны…

Я взглянул на него.

— Меня в них потрясает искусство, — поделился со мной Тото.

— Вы собираете батальоны?

— Нет.

Мы помолчали.

— Идем? — пробормотал он, кажется, пожалев, что решил показать мне свою армию.

* * *

Спустя несколько мгновений мы уже сидели у него дома на кухне. Его мама суетилась где-то рядом, иногда забегая к нам. Тото много говорил о том, что в один прекрасный день люди на Гаити сами позовут его вернуться и возглавить нацию.

— Они меня боготворят, — сообщил он. — Когда этот день придет, я исполню свой долг перед народом.

Я все-таки спросил его о Сите-Солей и Работо.

— Для них нет никаких оснований, — ответил он. — Даже самых призрачных.

«И все? — подумал я про себя. — И это все, что вы скажете об этом?»

— Все это вранье, которое обо мне говорят, ранит меня в самое сердце.

Внезапно я услышал очень странный звук, который исходил от самого Тото, — его тело дрожало. И этот звук напоминал всхлипывания. Даже не так — не сами всхлипы, а то, что их предвещает. Лицо Констана исказила гримаса, словно он собирается зарыдать, однако мне показалось, что это — плохая актерская игра. Взрослый человек в прекрасном, стильном костюме делал вид, что плачет. Если бы он действительно искренне расплакался в моем присутствии, я бы чувствовал себя некомфортно, потому что я не люблю демонстрации эмоций. Но сейчас человек, несомненно, симулировал рыдания — а это делало ситуацию мерзкой, даже сюрреалистичной и отвратительной.

* * *

Очень скоро мы закончили, и Констан проводил меня до двери. Он был необычайно вежлив: улыбался, тепло со мной попрощался, пожал руки и сообщил, что мы обязательно встретимся. Около машины я обернулся, чтобы снова помахать ему, и тут моя мозжечковая миндалина резко отправила в центральную нервную систему сигнал страха, потому что я похолодел от ужаса. Лицо Тото было совершенно другим: ледяным, подозрительным и агрессивным, он сверлил меня взглядом. Как только я посмотрел ему в глаза, он снова потеплел, улыбнулся и помахал в ответ. Я сел в машину и быстро уехал.

* * *

Тогда я не подготовил интервью к публикации. Тото олицетворял какую-то страшную внутреннюю пустоту, и у меня не получалось добраться до его сути. Во время семинара Ха-эра я часто вспоминал ту беседу. Сцена с рыданиями, как мне казалось, говорила о наличии у него пункта 7 («Поверхностные аффекты — демонстрации эмоций драматичны, поверхностны, кратковременны и оставляют впечатление спектакля») и особенно пункта 16 («Неспособность принять ответственность за собственные поступки»). Фраза, что жители Гаити его боготворят, напомнила пункт 2 («Преувеличенное чувство собственной значимости»). Полнейшая уверенность о возвращении туда в качестве предводителя народа говорила о пункте 13 («Отсутствие реалистичных долговременных целей»). Возможно, опросник Боба помог мне понять, почему Констан тогда согласился со мной встретиться, хотя для него это было достаточно опасно — это объясняли пункт 3 («Потребность в стимуляции / быстрая утрата интереса»), 14 («Импульсивность — психопаты не склонны уделять много времени анализу возможных последствий собственных поступков») и тут же снова пункт 2.

Кстати, может быть, именно пункты 2, 3 и 14 являются главной причиной того, что многие готовы со мной побеседовать.

Как мне кажется, коллекция фигурок не вписывалась ни в один из пунктов, правда, у психопатов наверняка могут быть самые разные хобби.

Вернувшись домой, я начал выяснять, где Тото сейчас. Я был удивлен, когда нашел его в исправительном учреждении Коксэки — он находился там уже два года за аферы с закладными, за что полагается наказание в виде лишения свободы на срок от 12 до 37 лет.

Вот и еще один пункт — 20 («Переменчивость в совершаемых преступлениях»).

Я написал ему и напомнил о нашей встрече, а также описал особенности дисфункции мозжечковой миндалины и спросил, не думает ли он, что у него есть симптомы. Он предложил встретиться. Я тут же купил билет на самолет, но в это время началось извержение исландского вулкана, так что пришлось отложить поездку. Билет я поменял и вылетел через две недели. И вот я очутился в Коксэки, «Ряд 2. Стол 6», в почти пустой гостевой комнате.

Тут содержат около тысячи заключенных, и только у четверых сегодня гости: молодая пара, которая играла в карты, пожилой заключенный с детьми и внуками — и женщина, вместе с которой мы зашли. Она держала заключенного за руку и нежно гладила его пальцы. А напротив меня расположился Тото.

Его привели буквально пять минут назад, а я уже был шокирован, насколько легко идет общение. Он говорил именно то, чего я ждал: он не виноват, с этими закладными его подставили, возмущался на тему гигантского срока — ведь другим людям дают лет пять максимум.

— Такой срок я еще могу понять, но тридцать семь лет! — восклицал он.

На эту тему было трудно поспорить, срок, который он получал, казался ну очень несправедливым. В этом плане было сложно удержаться от сочувствия. Я немного нервничал, но все же сказал ему, что при диагностировании у него психической патологии, о которой я рассказывал в письме, его будут считать психопатом.

— Но ведь я не психопат, — не согласился Тото.

— В любом случае, не будете ли вы против исследовать этот вопрос со мной?

— Без проблем, — ответил он. — Можете начинать.

* * *

Я был уверен, что эта встреча будет полезна обоим. Констан «работал» в качестве моего подопытного кролика. Я собирался испытать новые умения по диагностике психопатов, а он имел в своем распоряжении целый свободный от камеры день, передышку от монотонных тюремных будней. А еще я купил в автомате для продажи еды посетителям несколько гамбургеров, которыми угостил его. Вот только чего я хотел добиться? Получится ли у меня, используя знания с курса Боба, отыскать у Констана черты, встретившиеся мне в Тони? На самом деле цель у меня была более значимая. С его именем связаны ужасные преступления, совершенные им и его бандой на Гаити. За все три года он смог коренным образом поменять целое общество, направить его развитие в другую сторону — в сторону социальной и культурной деградации, забрав при этом жизни сотен человек и сломав тысячи, а то и сотни тысяч. Правы ли Боб и Марта? Работает ли их теория? Действительно ли Тото совершил все это из-за нарушений работы его мозжечковой миндалины? Если это правда, тогда эта патология может быть невероятно разрушительной и нести катастрофические последствия.

* * *

— Почему вы не прилетели ко мне на прошлой неделе? — спросил он.

— Началось извержение вулкана в Исландии, так что все рейсы отменили, — ответил я.

— Понятно, — кивнул Тото. — Я был очень взволнован, когда получил ваше письмо.

— Правда?

— Конечно! Сокамерники мне рассказали, что приезжает автор книги, по которой сняли «Безумный спецназ»! Это просто восторг! Тут этот фильм знают все.

— С ума сойти.

— Да, так и есть. Каждую субботу мы смотрим кино. Вот на прошлой неделе показывали «Аватар». Меня очень тронул этот фильм. На самом деле. Такая тема: большой народ пытается подчинить себе малый. А какие эти голубые люди красивые! Очень.

— А вы эмоциональный человек? — уточнил я.

— Конечно! Несколько месяцев назад нам привезли показывать «Безумный спецназ». Большинство не понимало, о чем речь, поэтому они все задавали вопросы. Но у них был я, кто мог ответить. К тому же я рассказал, что встречался с вами! А потом вы прислали письмо и предложили встречу. Мне теперь все завидуют!

— Это отлично.

— Когда я узнал, что вы приедете, то отметил, что прическа у меня не очень подходящая, а время для стрижки еще не пришло. Один из парней предложил нам поменяться, поэтому я пошел к парикмахеру вместо него. А еще один дал мне свою зеленую рубашку. Она совсем новая! Так что я подготовился к вашему приезду.

— Боже мой, — не выдержал я.

Он махнул рукой, как бы говоря: «Я понимаю, что это, скорее всего, звучит глупо».

— Это наше единственное развлечение — посещения гостей, — пожал он плечами. — Встречи — все, что у нас осталось. — Констан замолчал на какое-то время. — А ведь когда-то я обедал в самых лучших ресторанах. Зато теперь вот, сижу здесь… И все время ношу зеленую одежду.

«И кто еще из нас бесчувственный?» — промелькнуло у меня в голове. Я приехал лишь для того, чтобы проверить свои недавно полученные знания. А этот парень для нашей встречи постригся и взял новую рубашку.

— Некоторые здешние обитатели не хотят принимать посетителей из-за того, что случается после, — произнес Тото.

— А что происходит? — спросил я.

— Обыск. Причем с раздеванием, — ответил он.

— Не может быть!

Констан содрогнулся.

— Да, это ужасная процедура. Очень унизительная, — кивнул он головой.

В этот момент я поднял взгляд. Было ощущение, что в комнате произошли изменения. Заключенные и гости тюрьмы насторожились, отметив то, чего не заметил я.

— Он больной на всю голову, — шепнул мне Тото.

— Кто?

— Тот парень.

Не сводя с меня взгляда, Констан кивнул головой в сторону охранника в белой рубашке, который прогуливался по комнате.

— Садист… — произнес Тото. — Когда он появляется, все дико пугаются. Никто не хочет лишних проблем. Все хотят побыстрее оказаться от него как можно дальше. А еще лучше — вообще вернуться домой.

— Он что-то уже сделал?

— Нет, только сказал женщине, что ее майка слишком открыта.

Я глянул в ее сторону. Это была та самая женщина, с которой мы встретились на входе. По лицу было заметно, что она расстроена.

— Я же говорю, он пугает людей, — буркнул Тото.

— Вы знаете, тогда, когда мы встретились в первый раз, случилась одна очень интересная шутка в самом конце, когда я уже уходил, — начал я разговор. — Я направился к автомобилю, обернулся и заметил, как вы на меня смотрите. Причем очень внимательно. Точно так же вы смотрели сегодня, когда заходили в комнату: внимательно осмотрели все вокруг и каждого.

— Конечно, а как иначе. Умение наблюдать за людьми — это мое главное достоинство, — кивнул Тото. — Я всегда так делаю.

— Для чего? Пытаетесь что-то в них увидеть?

Он ненадолго замолчал, после чего тихо ответил:

— Хочу знать, нравлюсь ли я людям.

— Нравитесь ли вы людям?

— Мне хочется производить впечатление джентльмена. Я хочу нравиться людям, мне важно, чтобы они меня любили. А вот если я не нравлюсь кому-то, меня это расстраивает. Даже, я бы сказал, оскорбляет. Я серьезно отношусь к тому, как на меня реагируют, поэтому и наблюдаю, чтобы понимать реакцию.

— Ничего себе, — удивился я. — Вот бы не подумал, что вас так заботит тот факт, нравитесь ли вы людям.

— Да, для меня это очень важно.

— Потрясающе…

* * *

Я чувствовал, что начинаю сердиться: проделать такой путь и увидеть, что в Тото полностью отсутствуют черты психопата. Он был очень скромным, застенчивым, весьма эмоциональным и с нормальной самооценкой. Вообще складывалось впечатление, что для человека с такими габаритами он странно незначителен. На самом деле незадолго до этого я получил признание, которое подтверждало пункт 11 («Беспорядочное сексуальное поведение»), хотя я считал этот пункт слишком пуританским.

— Я очень нравлюсь женщинам, — поделился со мной Тото. — У меня всегда их было много. Думаю, они любят мое общество.

Он скромно улыбнулся и пожал плечами.

— Сколько у вас детей?

— Семеро.

— А матерей у них сколько?

— Примерно столько же, — засмеялся Констан.

— По какой причине у вас так много женщин?

— Понятия не имею, — было заметно, что не врет и действительно не знает. — Мне всегда хотелось, чтобы их было много.

— А почему бы не начать отношения с одной?

— Хм… Наверное, все из-за моего желания быть любимым многими людьми. Для этого я и учусь им нравиться, соглашаясь со всеми. Поэтому им нравится мое общество, они чувствуют себя комфортно.

— А разве это не слабость? — задумался я. — Это ваше невероятное желание нравиться окружающим.

— Нет, что вы, — Тото внезапно оживился, снова засмеялся и как-то грозно помахал мне пальцем. — Это точно не слабость!

— Уверены?

— Конечно! Я вам объясню, — мой собеседник улыбнулся и подмигнул. — Людьми, которые вас любят, можно манипулировать, добиваясь таким образом всего, что вам нужно.

Я был ошеломлен.

— То есть на самом деле вы не особо хотите, чтобы вас любили?

— Пожалуй, нет, — кивнул он. — Джон, я вам открываю свои самые сокровенные тайны.

— А когда вы сказали, что вам неприятно, когда вас не любят, вы же имели в виду собственные чувства, так? Это задевает ваш статус.

— Да, совершенно верно.

— Как же вы тогда умудряетесь нравиться людям?

— Смотрите, — подмигнул он и повернулся к пожилому мужчине, дети и внуки которого только ушли. — У вас чудесная семья!

Заключенный радостно улыбнулся, показывая, как ему приятно.

— Спасибо большое! — ответил он.

Тото посмотрел на меня и важно улыбнулся.

— Что насчет сочувствия? — поинтересовался я. — Вы жалеете людей? Сопереживаете им? Это ведь тоже считается слабостью.

— Нет, — сразу ответил он. — Никакого сочувствия, — Тото дернул головой, как лошадь, в глаза которой лезут мухи. — Подобных эмоций я никогда не испытываю. Вы же о жалости к людям?

— Да.

— Я не жалею людей.

— А как насчет эмоций? — продолжал настаивать я. — Вы же мне сказали, что очень эмоциональный человек. Однако сильные эмоции тоже можно назвать слабостью.

— Но ведь можно выбрать ту, которая мне нужна в данный момент, — ответил он. — Нет, сегодня я вам точно раскрою все тайны.

— Как насчет трех женщин, которые давали показания против вас в суде? Вы что-нибудь чувствовали к ним?

Тото раздраженно выдохнул:

— Эти три тетки сказали, что неизвестные мужчины в масках пытали их и насиловали, а потом еще и бросили умирать, и несли прочий вздор, — он нахмурился. — Они с чего-то решили, что это члены Фронта за развитие и прогресс Гаити. Но это только потому, что они были в форме. А обо мне вообще рассказывают, что я насиловал женщин, чтобы почувствовать власть.

— Что с ними произошло, по их словам?

Он небрежно ответил:

— Ну, одна сказала, что ее избили, изнасиловали и оставили умирать. Какой-то врач, — на этом слове Тото изобразил пальцами кавычки, — вроде как был свидетелем, что от одного из парней она забеременела.

Естественно, все, что про него говорили, он отвергал, считая слова лживыми. Все до одного обвинения называл клеветой. А если я хочу узнать все подробности, могу подождать выхода его мемуаров «Эхо моего молчания».

* * *

Я спросил, нравятся ли Тото заключенные, с которыми он отбывает наказание. Как и ожидалось, он ответил отрицательно. Его раздражают те, кто все время «хнычет и ноет, и жалуется. А еще воры. Можно меня называть убийцей, если хочется, но только не вором. Еще не люблю лентяев и слабаков. Лжецов вообще ненавижу».

Констан сообщил мне, что отлично контролирует себя. Ему часто хотелось вышибить мозги кому-нибудь из «соседей», но такого он себе не позволяет. Вот, например, вчера во время обеда один из заключенных ел суп и ужасно чавкал: «Чавк-чавк-чавк». «Ты не представляешь, как он меня бесил. Все время этот звук. Очень хотелось дать ему по морде, но я подумал, что нужно просто подождать, потому что скоро это закончится. Так и произошло, он перестал чавкать».

Тото вздохнул и внимательно посмотрел мне прямо в глаза:

— Я трачу здесь время впустую, Джон. Вот что самое страшное. Я теряю время.

* * *

Наши три часа прошли — встреча закончилась. На выходе из тюрьмы охрана спросила меня, с какой целью я решил навестить Тото Констана. Я ответил:

— Я хотел узнать, психопат он или нет.

— Ну не-е-ет, он точно не психопат, — хором отозвались двое.

— Кстати, а вы знаете, что он обедал с Биллом Клинтоном? — спросил один.

— Жаль вас разочаровывать, но Тото никогда с ним не обедал, — покачал я головой. — Если это сказал он сам, то, скорее всего, это ложь.

Охранник ничего не ответил.

* * *

По дороге в Нью-Йорк я гордился тем, что смог раскусить Тото. Пришлось проявить недюжинные психологические способности — чтобы раскрыть его личность, понадобилось приложить много усилий. А ключом оказалось слово «слабость». Как только я его произнес, Констан раскрылся — ему было необходимо показать собственную силу и твердость.

Я удивлялся, как легко поддался его обаянию. Он прекрасно играл роль скромного очаровательного мужчины, из-за чего так и хотелось снять с него ярлык «психопат». Изначально в нем было что-то знакомое, из-за чего создавалось ощущение полной безопасности. Тото казался настолько застенчивым и забитым, что напомнил мне меня. Может, он каким-то образом считал это и отразил, словно зеркало… Может, именно по этой причине многие партнеры, которые живут или имеют отношения с психопатами, так долго живут с ними и мучаются?

Боб Хаэр предупреждал, что психопаты — отличные имитаторы. В одном интервью он рассказал, что работал консультантом Николь Кидман на съемках фильма «Готова на все». У нее была роль психопатки.

— Вот сцена, которую вы можете использовать, — говорил он ей. — Вы идете по улице и становитесь свидетельницей несчастного случая: автомобиль сбил ребенка. Со всех сторон бегут люди. Вы тоже подходите ближе и видите картину: ребенок лежит на земле, все вокруг в крови. Внезапно вы замечаете, что испачкали в ней туфли и восклицаете: «Вот черт!» Снова смотрите на ребенка, причем с интересом, без страха или отвращения. Вам именно интересно. Потом переводите взгляд на мать, которая вызывает у вас восторг: она кричит, плачет, мечется по дороге. Через несколько минут вы разворачиваетесь и направляетесь домой. Там идете в ванную, встаете перед зеркалом и стараетесь повторить выражение лица матери. Это и есть классический портрет психопата: они неспособны понять эмоции других, зато прекрасно осознают, что произошло нечто серьезное.

* * *

Однако Тото был загадочным, притягивая к себе на расстоянии. Нас обычно привлекают люди, которые что-то скрывают, а психопаты в этом профессионалы — благодаря некоторой отчужденности. Эти люди, безусловно, самые загадочные из всех, кто страдает психическими расстройствами.

* * *

Дорога в Нью-Йорк через небольшие городки и сельские поселения была скучной и однообразной — будто путешествие по чужой планете из серии «Звездного пути». Вдруг меня накрыла волна страха: а если Тото разозлится и попросит кого-нибудь из родственников мне отомстить? Мне стало настолько нехорошо, что я вел машину с большим трудом — свернул с дороги в ближайший Starbucks, который увидел.

Тут же достал заметки, которые делал тюремным карандашом на бумаге из отеля. Нашел те, где Тото немного говорил о своей семье — все, кто его любил, его бросили.

«Уф, хорошо, это не проблема», — подумал я. Осознание, что братья и дяди отказались от него, а следовательно, не смогут меня выследить и отомстить, заметно снизило тревогу. Пришла мысль, что у меня это было проявлением пункта 8 («Бессердечность / неспособность сочувствовать окружающим»). Но в данном случае мне было все равно.

Я взял американо, запрыгнул в машину и двинулся дальше.

* * *

Я предположил, что будет неудивительно, если выяснится: у главы батальонов смерти высокие баллы по тесту Боба Ха-эра. На самом деле меня больше интересовала теория Боба о психопатах в мире бизнеса и экономики. Он приписывал именно им все несправедливости системы и думал, что самые крайние и жестокие проявления капитализма — результат нарушения работы мозжечковой миндалины нескольких человек, сидящих наверху. В соавторстве с психологом Полом Бабяком он написал об этом книгу — «Змеи в костюмах. Психопаты на работе». HR-журналы по всему миру печатают восторженные рецензии на эту публикацию.

Вот, например, одна из них — из журнала Health Service Journal: «Все менеджеры и специалисты по подбору персонала обязаны прочитать книгу Боба Хаэра. Возможно, именно вы работаете со змеей, которая ползет вверх по служебной лестнице… Таких людей можно найти среди ярких и при этом безжалостных типов, занимающих самые высокие посты в деловом мире».

Эти разговоры о змеях, которые принимают облик людей, напомнили мне репортаж с одним из сторонников теории заговора — Дэвидом Айком. Делал его я сам. Мужчина полагал, что настоящими, но тайными правителями мира являются гигантские ящерицы-вампиры. Они приносят в жертву младенцев, могут превращаться в людей и совершают самые страшные злодеяния в отношении человечества. Я был шокирован, как сильно эти две теории похожи. Только о змеях в костюмах говорят известные психологи, пользующиеся уважением в мире. Хотя уже даже не знаю — может, теория заговора и не такая уж дикая фантазия?

Чем ближе я подъезжал к Нью-Йорку, тем выше становились небоскребы его финансового центра. Я задумался — а есть ли какой-то способ подтвердить эту теорию?

6. Ночь живых мертвецов

Городок Шубута в штате Миссисипи умирает. «Дом Гламура Сары», «Мясная лавка братьев Джонс», «Бакалея», «Банк Шу-буты» — все эти заведения теперь стоят закрытыми. Витрины, которые расположены по соседству, выглядят настолько жалко, что по ним не поймешь, что тут было раньше. Пыльный игрушечный медвежонок и пластиковый Санта выглядывают из-за грязных стекол, подсказывая, что это за заброшенные бизнесы. Даже «Масонская ложа Шубуты» разваливается, зарастая травой. Вот так настал конец силы, которой они обладали — как они считали! Непохоже, чтобы она как-то спасла их.

Тюрьмы тут тоже больше нет — железные решетки проржавели и разваливались, повиснув на каменном здании на самых задворках центральной улицы неподалеку от баскетбольной площадки, которая имеет весьма плачевный вид.

— Да, чувствуется, что ты в каком-то депрессивном местечке, когда видишь закрытой даже тюрьму, — проговорил я.

— Депрессивный — это подходящее слово, — ответил Брэд, который вызвался показать мне городок. Он был местным.

Разваливающиеся гниющие бревна торчали из заброшенных домов, напоминая фотографию разодранного выстрелом человеческого лица, с хрящами и осколками костей, которую нам показывал на семинаре Боб Хаэр.

Однако Шубута была не совсем пуста — в ней остались несколько жителей, которые сейчас прохаживались по улицам. Кто-то был пьян, кто-то — очень стар.

* * *

Когда-то этот городок процветал.

— Тут целыми днями были суета и шум, оживление на улицах и в магазинах… — рассказал Брэд. — Хотя сейчас даже не верится. Здесь было очень здорово, я вырос в этом городке. А еще тут был очень низкий уровень преступности.

— Мы постоянно катались на велосипедах и куда только не забирались, — вставила Либби, подруга моего провожатого. — И на роликах. А самое главное — родители никогда не переживали, где находятся их дети.

— В те времена все взрослые работали на заводе Sunbeam.

Тостеры завода Sunbeam

Это местное предприятие занималось производством тостеров. Они были очень красивыми, в стиле ар-деко.

Мы с Брэдом перебрались через кучу мусора и зашли в длинное здание посреди центральной улицы. Двери были сорваны с петель, табличка с надписью «Выход» валялась на полу. Нечто похожее на красные бархатные шторы свисало с огромных гвоздей, напоминая какую-то скотобойню.

— Что тут было? — спросил я.

— Кинотеатр, — ответил Брэд. — Помню, как его открывали. Мы все очень ждали этого события, всем так хотелось настоящий кинотеатр! Весьма значимое событие. Правда, там показали только один фильм, а потом закрыли…

— Какой фильм показывали?

— «Ночь живых мертвецов».

Мы помолчали.

— Подходящий выбор.

Брэд обвел взглядом улицу.

— Эл Данлэп не осознавал, сколько бед принесет закрытие завода, тем более в таком маленьком городке, как наш, — его лицо перекосилось от гнева. — Только посмотрите вокруг!

* * *

Старый завод находился в полутора километрах от городка и занимал огромную территорию — там поместилось бы пять футбольных полей. Только в одном помещении три сотни рабочих трудились над тостерами. Во втором еще три сотни упаковывали готовую продукцию. Сначала я думал, что завод полностью заброшен, но оказалось, там уже процветает новый бизнес. Правда, всего лишь из пяти человек. Они собрались на небольшом пятачке посреди ничего и делали абажуры.

Начальника группки звали Стюарт. Когда-то он работал на заводе, пока генеральным директором не стал Эл Данлэп, который и закрыл производство.

— Приятно видеть, что здесь еще что-то делают, — сказал я.

— Ммм, — Стюарт нахмурился: было заметно, что мужчина не уверен в том, сколько продержится его предприятие.

* * *

Стюарт, его друг Билл и подруга Брэда Либби провели меня по огромному пустому предприятию. Они решили показать, что творится, когда «во главе процветающего предприятия встают безумцы».

— Вы про Эла Данлэпа? — уточнил я.

— На самом деле тут один сумасшедший сменял другого. Не только Данлэп. Кто там был первым? Бакли?

— Он самый, — кивнул головой Билл.

— Он приставил к себе охранника невысокого роста, который все время носил с собой пулемет, — рассказывал Стюарт. — А еще у него была эскадрилья самолетов и табун автомобилей Rolls-Royce. Ну, и ледяные скульптуры за тысячи долларов. Они буквально разбрасывались деньгами, хотя уже тогда у компании были трудности.

(Чуть позже я выяснил, что Роберта Дж. Бакли сместили с поста генерального директора Sunbeam в 1986 году после жалоб акционеров на то, что он содержит за счет компании 5 самолетов, а также приобрел для сына квартиру за $1 миллион и запас вина на $100 000, хотя компания действительно переживала нелегкие времена и приносила небольшой доход.)

* * *

— А кто был после него? — спросил я.

— Пол Казарян, — ответил Билл. — Вот это был отличный человек, просто умница. И блестящий работник! Только… — он запнулся. — Я могу вам кое-что рассказать, но исключительно в мужской компании.

Мы дружно посмотрели на Либби.

— Разумеется, — сказала она и отошла, прогуливаясь по территории завода среди паутины, битых стекол и вагонеток, где, кроме пыли, не было ничего.

Когда она отдалилась достаточно, Билл произнес:

— Один раз у меня были трудности с продажами, никак не удавалось сбыть товар, и Пол закричал на меня: «Хоть отсоси у того парня, но чтобы товар был продан!» И это в присутствии огромного количества людей. Он, конечно, ужасно сквернословил…

После этих слов Билл покраснел. Его потрясало одно только воспоминание.

* * *

Как утверждал Джон Берн, автор книги «Пила», в которой он подробно рассказывал о судьбе корпорации Sunbeam, Пол Казарян, будучи генеральным директором организации, однажды вылил несколько литров апельсинового сока на голову ревизора, который приехал к ним. А во время собраний членов правления стрелял по креслам тех, кого не было, из ружья BB. И все же он заботился о правах рабочих и гарантиях занятости. Пол сделал все, что мог, чтобы компании не пришлось закрыться. Он вернул рабочие места из Азии, открыл университет для работников.

Мы позвали Либби обратно.

— А после Пола Казаряна?

— Потом был Эл Данлэп, — ответил Стюарт.

— У меня завтра встреча с ним, — сказал я. — Для этого я специально еду в Окалу, Флорида.

— Как? — удивился Стюарт с потемневшим лицом. — Разве он не сидит в тюрьме?

— Нет, даже близко не собирается. У него шикарный особняк.

На секунду я увидел, как на шее Стюарта вздулись вены.

* * *

Мы вернулись в кабинет Стюарта.

— Я тут недавно встречался с психологом Бобом Хаэром, — заметил я. — Он полагает, что о руководителе бизнеса можно сказать многое, задав ему один специальный вопрос.

— Какой? — спросил меня Стюарт.

— Если вам покажут фотографию какого-нибудь преступления, причем на самом деле страшного — скажем, лицо, в которое в упор выстрелили, как вы отреагируете?

— Отвернусь, — уверенно ответил Стюарт. — Мне будет страшно смотреть на это и жаль человека, с которым это произошло. А еще страшно за себя, — он помолчал. — И что это говорит обо мне?

Я выглянул из окна на пол заводского помещения. Выглядело все откровенно странно: небольшая группа людей, которые делали абажуры для ламп в центре огромного пустого пространства. Я сказал Стюарту, что очень приятно видеть, как здесь процветает бизнес. Только правда была очевидна: дела шли из рук вон плохо.

— Так что это говорит обо мне? — повторил Стюарт.

— Только хорошее, — заверил я.

* * *

В середине 1990-х годов на производстве Sunbeam был полнейший хаос. Из-за расточительства нескольких директоров компания была на грани разорения. Совету директоров требовалось срочно сокращать расходы, поэтому предложили назначить на этот пост уникального человека, который любил увольнять людей, в отличие от большинства. Его звали Эл Данлэп. Он был знаменит тем, что закрыл несколько предприятий Scott — старейшего в Америке производителя туалетной бумаги. Ходило много историй о том, как он перемещался с одного объекта на другой и пачками увольнял людей, причем самыми невообразимыми и даже жутковатыми способами. Например, в городе Мобиль, штат Алабама, он спросил одного из сотрудников, как долго тот проработал в фирме.

— Тридцать лет, — ответил тот с гордостью в голосе.

— Не может быть! Что же заставило вас тридцать лет работать в одной компании? — неподдельно удивился Данлэп, а через пару недель закрыл предприятие, уволив абсолютно всех.

Его автобиография под названием «Подлый бизнес» пестрит анекдотами об увольнении самых разных сотрудников. К примеру:

«Одна весьма приятная дама работала в компании Scott и занималась проблемами поддержания гармонии в отношениях между сотрудниками высшего звена. За этот небольшой труд ей платили слишком уж большую зарплату. К чертям эти гармоничные отношения. Эти люди обязаны рвать друг другу глотки. Тогда я сообщил Андерсону [финансовому директору], что ее необходимо гнать… На той же неделе заметили адвоката, который уснул на совещании. Это был последний раз, когда он отдыхал, получая зарплату. Через пару недель он стал лишь воспоминанием».

И так далее… Мужчина с такой радостью выгонял людей с работы, что деловой журнал Fast Company включил его в число руководителей — потенциальных психопатов. Остальные, кого упоминали в статье, либо уже отошли в мир иной, либо сидели в тюрьмах, поэтому не могли подать на издание в суд. Хотя так или иначе, говоря о Данлэпе, журнал рисковал. В статье также писали, что Эл не может контролировать собственное поведение (его первая жена в заявлении на развод обвинила супруга, что однажды он угрожал ей ножом, говоря при этом, что всегда хотел попробовать на вкус человечину), а также неспособен на сочувствие (хотя в различных интервью тот постоянно повторял, какие у него были мудрые и заботливые родители, он не был на похоронах ни матери, ни отца).

В июле 1996 года совет директоров Sunbeam озвучил имя нового гендиректора — и в тот же день цена их акций поднялась с $12,50 до $18,63. По словам неофициального биографа Данлэпа — Джона Берна, это был один из крупнейших скачков в истории нью-йоркской биржи. Через пару месяцев, когда Данлэп озвучил, что из 12 тысяч сотрудников будут уволены минимум 50 %, стоимость акций снова поднялась, причем аж до $28. По данным The New York Times это было самое большое сокращение рабочих мест на предприятии подобного рода в истории. За те несколько месяцев, что цена держалась так высоко, она падала всего один раз — когда в BusinessWeek опубликовали информацию о том, что Данлэп не поехал на похороны родителей, а первая жена сообщила, что он угрожал ей ножом. Тогда цена упала на 1,5 %.

Все это напомнило мне фильм «Пустоши». Девушка 15 лет по имени Холли, которую сыграла Сисси Спейсек, поняла, что ее парень — красавчик Кит — переступил грань между юношеским безрассудством и безумием. Она пытается развязать эти отношения, но закадровый голос без тени эмоций говорит: «Я могла бы, конечно, сбежать через заднюю дверь или спрятаться в бойлерной, но внезапно почувствовала, что теперь, что бы ни произошло, на счастье или на беду, моя судьба навечно связана с Китом».

Такие же отношения связывали Данлэпа с акционерами компании: после того небольшого падения все вернулось на круги своя. В течение года он с развязанными руками буйствовал в небольших городках Америки, закрывая предприятие за предприятием: в Шубуте, Бэй-Спрингс и Лореле (штат Миссисипи), в Куквилле (Теннесси), в Парагулде (Арканзас), в Кушатте (Луизиана) и еще во множестве других. Благодаря его усилиям городки становились городами-призраками… После закрытия каждого акции Sunbeam поднимались, а к весне 1998 года достигли стоимости $51 за акцию.

* * *

Волею случая Боб Хаэр в своем труде по психопатиям под названием «Без совести» тоже упоминал фильм «Пустоши»:

«Если Кит является воплощением того, как создатели фильма представляли себе психопатов, то Холли — психопат вполне реальный, это говорящая маска, человек, который имитирует глубокие чувства, но не умеет их испытывать. Ее голос всегда звучит монотонно, в рассказе используются фразы, заимствованные из глянцевых журналов, которые говорят молодым девочкам, что они должны чувствовать. Героиня Спейсек — отличная иллюстрация значения фразы „знать слова, но не слышать музыки“».

Для Данлэпа все закончилось весной 1998 года — тогда Комитет по ценным бумагам и биржам начал расследование после того, как поступило заявление, что в Sunbeam он занимался мошенничеством в области бухгалтерских документов: $60 миллионов из рекордных $189 миллионов дохода за 1997 год, как было указано в заявлении, существовали только на бумаге в качестве приписок в бухгалтерской отчетности. Данлэп отрицал все обвинения, потребовал и получил огромное выходное пособие — вдобавок к тем $100 миллионам, которые заработал за двадцать месяцев работы в Scott.

В те времена еще не было характерного для нашего времени желания доводить подобные дела до конца, поэтому все закончилось в 2002 году, когда он согласился выплатить $18,5 миллиона, чтобы уладить разные тяжбы. Помимо этого мужчина подписал соглашение с Комитетом по ценным бумагам и биржам США, что больше никогда не будет занимать руководящие посты.

Перед поездкой в Шубуту я поговорил с его биографом:

— Расскажите немного о его детстве. Есть ли какие-то воспоминания окружающих? Может быть, было в его поведении что-то странное? Были ли проблемы с полицией или тяга издеваться над животными?

— Я был в его школе, но ни с кем из его одноклассников побеседовать не удалось, — ответил тот. — По крайней мере, я не помню подобного.

— Понятно, — откликнулся я.

— В детстве он увлекался боксом, это я знаю, — добавил Джон.

— О?

— И еще он говорил, что любил бить своих соперников.

— Да что вы? — воодушевился я.

— И его сестра мне говорила, что он бросал дротики в ее кукол.

— Правда?!

Я сделал пометки в своем блокноте: «Бросал дротики в кукол сестры, нравилось избивать людей».

— А какое впечатление произвел он на вас лично?

— Мы не встречались, он не захотел, — пожал плечами Джон.

Мы помолчали.

— Я вот с ним встречаюсь, — сказал я.

— Неужели? — переспросил он, как мне показалось, с легкой завистью в голосе.

— Да, — кивнул я головой. — Да, я собираюсь.

* * *

Первое, что бросается в глаза, когда вы двигаетесь по идеально ухоженным лужайкам к шикарному особняку Эла Данлэпа во Флориде в 10 часах от Шубуты, — это огромное количество скульптур хищных зверей с ужасным оскалом. Они везде: около дома, бассейна, в спортивном зале, в комнате. Каменные львы и пантеры с торчащими клыками, готовые к атаке орлы с расправленными крыльями, ястребы с добычей в когтях. И не только каменные, но и хрустальные, из оникса, металла, картины с изображениями львов и имитации черепов.

В блокноте я отметил: «Похоже на армию пластиковых фигурок Тото, но больше по размеру, явно дороже — и ощущение зла в разы сильнее».

— Львы, — сказал Эл, показывая мне свой дом. Он был одет в обычную ветровку и свободные брюки, выглядел загорелым, здоровым. Его зубы были сияюще белыми. — Львы, ягуары, львы. Всегда хищники. Хищники. Хищники. Хищники. Я испытываю к ним огромное уважение, буквально преклоняюсь перед хищниками. Я не жалею ни о чем, что делал в жизни.

«5. Хитрость / склонность к манипулированию, — записал я в блокноте. — Из его заявлений можно сделать вывод, что мир состоит из „хищников и жертв“. Он считает, что было бы глупо не пользоваться слабостями окружающих».

— И золото, — заметил я. — Здесь также много золота.

Я был готов к золоту, потому что увидел портрет Данлэпа, где мужчина был изображен на золотом троне, в золотом галстуке, с золотыми доспехами, которые стояли около дверей, и золотым распятием, стоявшим на камине.

— Золото сияет, — сообщил он. — А это акулы.

И показал на скульптуру четырех акул вокруг земного шара.

— Да, я преклоняюсь перед хищниками, — продолжил он. — Их сила помогает преуспевать в жизни. Соколы. Аллигаторы. Тигры…

— Такое чувство, словно тут поработали Мидас и королева Нарнии, — отметил я. — Причем королева явно пролетала над особенно жутким и агрессивным зоопарком, всех превратила в камень и потом принесла все сюда.

— Что вы сказали? — переспросил Эл, увлеченный своими мыслями.

— Ничего важного.

— Нет, что вы, повторите, пожалуйста, — наседал он.

После чего посмотрел на меня — голубые глаза напоминали глыбы льда, отчего мне действительно стало не по себе.

— Клянусь, это был просто набор слов, — ответил я. — Попытка пошутить, не самая удачная.

— А, понятно. Могу показать вам окрестности. Вы предпочли бы прогуляться или отправиться на гольф-каре?

— Давайте лучше прогуляемся.

* * *

Пока мы шли, я отметил несколько весьма оригинальных картин, написанных маслом, на которых были изображены его любимые немецкие овчарки. Когда Данлэп был генеральным директором и уволил 11 200 сотрудников компании Scott, он потребовал у руководства оплатить два люкса в отеле Four Seasons в Филадельфии. Один был для них с супругой Джуди, а второй — для двух собак. От первого брака у Данлэпа есть сын Трой, однако в доме я не увидел даже намека на его фотографию. Зато было множество изображений собак и его самого с женой в полный рост в золотых рамах. Все они выглядели серьезно и величественно…

Мы прогулялись по лужайкам. Я увидел Джуди — как и Эл, она была блондинкой. Женщина стояла рядом с озером около каменной статуи, которая изображала милого ребенка со спутанными волосами. На ней был тренировочный костюм персикового цвета. Она просто стояла и смотрела на воду, не шевелясь.

— Однажды вы были на предприятии, — обратился я к Данлэпу, — и там спросили одного из сотрудников, сколько лет он там проработал. Тот ответил, что работает в этом месте тридцать лет. Тогда вы спросили его, почему так долго. Для человека это явно был повод для гордости, вы же считаете подобное негативной характеристикой. Почему?

— Я вам объясню, — ответил он. — Если вы долго сидите на одном месте, то постепенно становитесь хранителем старья, смотрителем музея, который разваливается. А жизнь должна походить на американские горки!

«Бессердечность / неспособность сочувствовать окружающим», — записал я в блокноте и перевернул страницу.

— Не выпить ли нам холодного чая? — спросил Эл.

По дороге на кухню я отметил, что у него на столе стояло стихотворение в рамочке. Оно было написано каллиграфическим почерком:

  • Нет, ему было непросто сделать
  • То, что он должен был сделать, однако
  • Если хотите, чтобы вас любили,
  • Заведите одну-другую собаку.

— Это подарок Шона на день рождения, — объяснил Эл.

Шон Торнтон много лет проработал у него телохранителем.

— Если хотите, чтобы у вас был друг, заведите собаку, — сказал он. — У нас всегда были две, предпочитаю во всем делать двойные ставки.

Я рассмеялся, но знал, что он часто использует это выражение. Например, эта фраза была предисловием к его автобиографии «Подлый бизнес»: «Хотите иметь друга? Заведите собаку. Но мне не хотелось рисковать, поэтому я завел сразу двух».

В книге «Пила» Джон Берн описывал один случай, как в 1997 году Данлэп позвал к себе домой финансового аналитика Эндрю Шора, который его не особо любил и был настроен достаточно враждебно.

«Я обожаю собак, — сказал Эл, протягивая Шору фотографии [своих немецких овчарок]. — Запомните: если хотите иметь друга, возьмите собаку. Для подстраховки я взял двух».

Шор уже был знаком с этой фразой, потому что читал статьи о Данлэпе, однако все равно сделал вид, что ему смешно.

Я сделал пометку в блокноте: «Болтливость / внешнее обаяние. Всегда наготове остроумная реплика, но дает очень мало полезной информации».

(Что-то подобное можно встретить в фильме «Уолл-стрит» 1987 года, где герой Майкла Дугласа произносит: «Если вам нужен друг, заведите собаку. Здесь идет самая настоящая окопная война». Сначала я даже подумал, что сценаристы «одолжили» фразу у Данлэпа, однако скоро обнаружил, что он не единственный в сфере политики и бизнеса любил «блистать» подобными афоризмами.

«Хотите найти друга в Вашингтоне? Заведите собаку», — сказал Гарри Трумэн, будучи президентом. По крайней мере, так его процитировали в биографической пьесе 1975 года «Отделай их, Гарри!».

«С годами в нашем деле становишься все опытнее: хочешь друга — заведи собаку», — сказал в середине 1980-х годов прошлого века крупный организатор бизнеса в сфере фармацевтики Карл Айкан.

И еще один пример: Дебора Норвиль — ведущая программы «Внутреннее издание» на канале CBS. В начале 1990-х годов она сказала: «Если хотите, чтобы вас любили, заведите собаку. Ваши коллеги не могут быть вашими друзьями»).

* * *

Мы собрались на кухне особняка: я, Эл, Джуди и Шон. Я собрался с духом, откашлялся и заговорил:

— Я предположил в своем письме, что ваша мозжечковая миндалина не направляет в центральную нервную систему сигналы страха и по этой причине вы достигли такого успеха в жизни. Возможно, по этой же причине вам так нравятся хищники.

— Да, я помню, это очень интересная теория, — кивнул Эл. — Похоже на «Звездный путь». Вы пробираетесь по нехоженым тропам. Как так получается, что некоторые успешны по жизни, а другие совершенно не могут ничего достичь? У тех, с кем я учился, была масса преимуществ передо мной, но все они неудачники. По какой причине? Чем мы отличаемся? Ведь чем-то отличаемся! Люди бились над этим вопросом на протяжении веков. Именно поэтому, когда вы упомянули эту миндалину, я и подумал: «Хм, очень интересно. Я поговорю с этим парнем».

— Однако я обязан предупредить вас, что некоторые психологи предполагают: если упомянутая часть вашего мозга не работает, вы можете быть…

— Ммм?

— Опасным, — прошептал я.

Меня вдруг охватило ужасное волнение. Да, я уже спрашивал двоих — Тони и Тото, — не психопаты ли они, пора было привыкнуть задавать этот вопрос. Но сегодня все было иначе. Я был в особняке Данлэпа, а не в тюрьме с максимумом охраны или психиатрической клинике.

— Простите, не расслышал, — сказал он.

— Опасным, — повторил я.

Наступила тишина.

— Что вы имеете в виду? — коротко спросил Эл.

— Вы можете быть… — я вдохнул, — психопатом.

Эл, Джуди и Шон с удивлением уставились на меня и долго не отводили взгляда. Только теперь я догадался, куда вообще попал. Казалось, они спрашивают меня, здоров ли я сам, понимаю ли, что несу. Я же не врач и не ученый, не профессионал в этой области. Да и не детектив тоже, если быть честным с собой. Во всем виноват Боб Хаэр. Разумеется, он не предлагал мне пускаться в подобные авантюры, но я бы и сам на них не пошел, не подвернись он мне на пути. Его опросник вселил в меня уверенность, что я совершенно свободно смогу гулять по стране психопатов. Хотя мне стоило послушать Адама Перкинса — я не психолог, не психиатр, не детектив, да и не так уж хорошо справился, когда занимался самодиагностикой по Руководству по психическим расстройствам.

Эл, Джуди и Шон выглядели разочарованными и оскорбленными — они пригласили меня к себе в дом, а я, несмотря ни на что, задал хозяину особняка вопрос, касающийся его психического здоровья. Да, в психопатии нет ничего противозаконного, но такой вопрос способен оскорбить кого угодно.

— У меня с собой есть определенный список личностных черт, которые свойственны личностям с признаками… признаками психопатии, — сказал я, указывая на свой карман.

— Что за идиоты вообще составляют эти списки? — взорвался Данлэп. — Назовите мне их имена! Уверен, что никогда их не слышал!

Тут я понял, что могу свалить все на Боба, которого сейчас тут не было.

— Боб Хаэр, — ответил я. Я сказал его имя довольно четко. — Боб Хаэр!

— Никогда не слышал! — взревел Эл, его глаза заблестели гордостью.

— Я тоже, — поддержала его Джуди.

— Это психолог, — сказал я и тяжело вздохнул, давая понять, что испытываю те же чувства к психологам, что и Эл.

Эл кивнул на позолоченный застекленный шкаф, где стояли его фотографии с Генри Киссинджером, Дональдом Трампом, принцем Чарльзом, Рональдом Рейганом, Керри Пакером, лордом Ротшильдом, Рашем Лимбо и Джебом Бушем. Он как бы говорил: «Вот люди, о которых я наслышан!»

— Так что там с вашим списком? — спросил он. В его глазах блеснул интерес. — Доставайте. Давайте пройдемся по нему.

— Хорошо, — сказал я и достал опросник. — Уверены?

— Конечно, давайте.

— Хорошо. Итак, первый пункт — внешнее обаяние.

— Да, я весьма обаятелен, думаю, вы заметили! — ответил он.

Все трое рассмеялись — и напряжение спало.

— Преувеличенное чувство собственной значимости?

Такое Данлэпу было сложно отрицать, потому что он в это самое время стоял под собственным огромным портретом.

«2. Преувеличенное чувство собственной значимости, — записал я в блокнот еще до этого. — Непередаваемый эгоцентризм и преувеличенная оценка собственных способностей поразительны, особенно учитывая некоторые факты биографии».

* * *

Честно говоря, по пути в особняк я заехал в Университет штата Флорида в Таллахасси — хотел посмотреть Центр студенческого успеха имени Данлэпа. На строительство здания Эл пожертвовал $10 миллионов. Этот центр был внушительным памятником семейству Данлэпов и их овчаркам. В вестибюле, естественно, находился огромный портрет Джуди в леопардовой блузке и Эла в золотом галстуке. В их ногах восседали овчарки. Там же висела бронзовая дощечка с изображением Эла и Джуди. Можно было послушать запись выступления Эла о значении лидерства, нажав на кнопку. Смысл речи был в том, что в Америке не осталось лидеров и нужно как можно быстрее воспитать несколько активных руководителей, если страна хочет выжить.

Я попросил Келли, одного из менеджеров центра, показать мне его.

— Мы рады, что Данлэпы пожертвовали такую сумму на развитие гражданского духа и лидерства у студентов Университета Флориды и на создание Центра карьеры выпускников, — сказала она.

— Эл не похож на очень щедрого человека, — заметил я. — Вас не интересовало, почему он внезапно захотел сделать столь щедрый жест?

— Я могу только выразить ему признательность от всех нас за те добрые дела, которые мы смогли совершить на его пожертвования, — ответила она.

— Я слышал, он собирает скульптуры хищников, — продолжил я. — Орлов и аллигаторов, акул и медведей. Всех животных, которые способны скалиться. Это немного странно, на мой взгляд. Вы никогда не беседовали с ним на эту тему?

— К сожалению, об этом нам поговорить не удалось, — ответила Келли. По ее взгляду я понял, что она бы с удовольствием меня убила на месте. — Мы с ним общались на тему перспектив с точки зрения объединения усилий в этом месте и возможностей студентов штата Флорида здесь учиться.

— Эл пропагандирует мысль, что суть жизни в победе, — продолжил я. — Что вы об этом думаете?

— Думаю, я счастлива, что мистер Данлэп пожертвовал деньги именно Университету Флориды. В здании, где мы сейчас находимся, мы делаем огромную работу. Он выбрал нас и дал нам эту возможность, и мы рады, — ответила девушка.

— Спасибо, — сказал я.

— Вам спасибо! — ответила она, убегая.

* * *

— Сильно выраженное чувство собственной значимости?

— Никаких вопросов, все так и есть, — ответил Эл. — Если ты в себя не веришь, то кто вообще в тебя поверит? Без этого никак.

— У вас, случайно, нет списка с положительными и достойными характеристиками? — спросила Джуди, скривив лицо.

— Эм…

Все замолчали.

— Потребность в стимуляции / быстрая утрата интереса? — продолжил я.

— Безусловно, — ответил Данлэп. — Я быстро начинаю скучать. Мне все время надо быть при деле. Могу сказать, что это можно отнести ко мне. Я не очень люблю расслабляться, мой мозг работает даже ночью.

— Склонность к манипулированию?

— Я думаю, что это лучше назвать «стремление к лидерству», — сказал он. — И это тоже можно отнести ко мне.

— Вас этот список не раздражает? — уточнил я.

— Нет, нисколько, — улыбнулся он.

* * *

Таким образом мы и провели утро. Эл с легкостью и невероятной ловкостью переворачивал типичные черты психопата в черты настоящего лидера. Импульсивность он назвал «синонимом способности к быстрому анализу ситуации»:

— Кто-то тратит недели и даже месяцы, взвешивая за и против, а мне на это нужно минут десять. Когда за превышает против, я без колебаний двигаюсь вперед.

«Поверхностные аффекты» могут избавить вас от «пустых и ненужных эмоций», а «отсутствие угрызений совести» дает свободу от лишнего груза при движении вперед к высотам. Какой смысл застревать в печали и каких-то сомнениях?

— Себя нужно оценивать в конце каждого дня, — подытожил Эл. — Надо задавать себе вопрос: «Уважаю ли я себя?» Если вы отвечаете положительно, это отлично, значит, день прожит не зря.

— То есть вы удовлетворены самим собой?

— Полностью! — с воодушевлением ответил он. — На все сто процентов! Когда я оглядываюсь на свою жизнь, то чувствую, будто смотрю фильм о невероятно успешном человеке, который сделал уйму всего. Черт возьми! Все это сделал я? И при этом я все сделал так, как считал нужным.

— Что скажете об отношениях с первой женой?

Он нахмурился и внимательно посмотрел на меня:

— Я был в то время в Вест-Пойнте. Понимаете, когда ты превращаешься из плейбоя в молодого женатого лейтенанта… — его лицо помрачнело еще сильнее, — на отдаленной военной базе… Это очень тяжело, — его голос сорвался.

— То есть жена была тем, кто вас удерживал в прошлом? — спросил я. — Своеобразным якорем?

Эл пожал плечами и на миг уставился в пол.

— Меня отправили на базу, где были ядерные ракеты, — начал он рассказ. — Вы вряд ли представляете, каково это — работать с ядерным оружием. Все это происходило во время кубинского кризиса. Очень тяжело представить что-то серьезнее. Ты по-настоящему чувствуешь всю ответственность, которая лежит на твоих плечах. Малейшая ошибка может стоить жизней огромного количества людей. Подобное не может не отразиться на семейной жизни.

Он говорил о том, как во время кубинского кризиса оставил беременную жену (на пятом месяце) одну, без еды и денег, в отчаянии, из-за чего той пришлось просить помощи у матери и сестры.

— Кстати, еще одно, — вспомнил я. — Вот, допустим, вам покажут фотографию несчастного случая, что-то ужасное и неприятное, например человека, которого разорвало от бомбы. Что вы почувствуете? Вы почувствуете ужас?

Данлэп покачал головой:

— Нет. Скорее всего, я просто начну думать над ситуацией.

— Правда? — уточнил я. — То есть вам просто будет интересно? Вы отнесетесь к этому как к задаче, которую надо решить?

— Да, именно так, — кивнул он. — Я не начинаю причитать, что же за кошмар происходит, а задаюсь вопросом: «Что произошло и почему это произошло?»

— То есть никакого физического дискомфорта из-за неприятного изображения вы не испытываете?

Эл снова покачал головой. Я наклонился к нему поближе и внимательно посмотрел поверх очков. Тут он исправился.

— Само собой я начинаю думать, что случилось и как предотвратить это в следующий раз.

— Как предотвратить? — уточнил я.

— Невозможно быть истинным лидером и каждый раз скукоживаться от страха при любых проявлениях зла, — ответил он. — Нужно смело посмотреть этому страху в лицо, — добавил он и замолчал на какое-то время. — Как определить лидера? Это человек, который может подняться выше толпы и достичь поставленных целей. Разве не так?

* * *

Перед отъездом меня пригласили пообедать. Эл был в прекрасном настроении, что было немного странно для человека, которого только что спрашивали, не психопат ли он. На отвороте пиджака мужчины я заметил значок — маленький золотой топорик. За обедом Данлэп много шутил, рассказывал забавные истории о том, как увольнял самых разных людей. По факту, все эти случаи были одинаковыми: какой-то человек не особо любил работать, поэтому Эл его увольнял, добавляя к данному действию какое-нибудь остроумное замечание. Например, однажды один сибарит из Sunbeam сообщил ему в беседе, что недавно купил шикарный спортивный автомобиль.

— Супер, — отозвался Эл. — Ну, теперь у вас будет хотя бы машина вместо работы.

Джуди смеялась над каждым подобным анекдотом, хотя, я уверен, слышала их уже тысячи раз. Внезапно я осознал, каким невероятным «приобретением» является человек, который получает удовольствие, лишая других работы.

Меня проводили в телевизионную комнату, где показали выступление Данлэпа в Университете Флориды. В конце Джуди принялась аплодировать. Она явно восхищалась супругом, его серьезным отношением к жизни и работе, его практически дарвиновской способностью бороться за существование. Я задумался, какому типу женщин нравится подобный тип мужчин.

— Можете рассказать о времени работы в Sunbeam? — начал я, но Эл меня резко прервал.

— Этот проект не сработал, — он пожал плечами. — Это малюсенькая сноска на страницах моей обширной биографии. Ее не назовешь крупной компанией. Спрос на их товар всегда был нестабильным, так что их судьба меня совершенно не волнует. С точки зрения мировых судеб Sunbeam вообще не имеет значения.

На этом в разговоре об этой корпорации была поставлена жирная точка. Мы с ним говорили об «отсутствии сочувствия». Эл мне сообщил, что действительно испытывает сочувствие, но только к тем, «кто стремится достичь чего-то в жизни». Однако, к сожалению, его собственная сестра Де-низ и сын Трой не входят в их число.

«Отношения с сестрой оборвались в январе 1994 года. Тогда она позвонила ему и сказала, что у ее дочери Кэролайн, которая в тот момент училась на первом курсе колледжа, обнаружили лейкемию.

— Я могу ожидать от тебя помощи, если вдруг понадобится? — спросила она.

— Нет, — коротко и резко ответил брат».

Джон Э. Берн, BusinessWeek, 2 декабря 1996 года

— Мы много лет не общались, — рассказал Эл. — В старших классах школы я был одним из лучших, в том числе в спорте, а после поступил в Вест-Пойнт. Ей это почему-то не нравилось! Я совершенно ее не понимаю. Будь у меня успешные брат или сестра, я бы очень гордился, все время говорил: «Ух ты! Хотел бы я быть таким же!» Ее отношение было с точностью наоборот: «Только посмотрите, что он заполучил». Я заработал это!

Отношения с сыном были такими же напряженными.

— Я не раз пытался ему помочь, — мужчина пожал плечами. — Правда пытался! Однако и тут ничего не вышло. Он такие вещи в прессе говорил…

«Трой Данлэп засмеялся, когда услышал об увольнении отца из Sunbeam.

— Я хохотал до упаду, — говорил он. — Я очень рад, что он наконец-то влетел по-крупному!

Сестра Дениз узнала об этом происшествии от подруги из Нью-Йорка. Она только сказала:

— За что боролся, на то и напоролся».

BusinessWeek, 1998 год
* * *

Я сделал несколько пометок в блокноте, после чего перевернул страницу, чтобы Эл не заметил мои пометки: «Пожалуй, отсутствие угрызений совести должно быть благословением, когда единственное, что осталось, — воспоминания».

— Это исключительно вопрос превосходства! — крикнул Эл из противоположного конца комнаты. — Все хотят быть лучше окружающих. Как только вы достигаете определенного успеха, про вас тут же распространяют всякие гадости. Из-за этого начинаешь думать: «Странно, пока я не оказался на этом месте, всем было все равно». Разве не так?

— Так, — согласился я.

— Плевать на всех, — сказал Эл. — Это просто самая обычная зависть. Вы должны делать то, что считаете правильным. Понимаете меня?

Я посмотрел на его портрет и сделал пометку в блокноте: «Написать что-нибудь о Нарциссе. О нравственной пустоте, которую стараются заполнить гигантскими изображениями себя в особняке, который слишком велик для двоих».

Мысленно я улыбался, наслаждаясь пришедшими в голову фразами.

— Вы меня понимаете, да? — сказал Данлэп. — Мы похожи, вы тоже достигли определенного успеха и должны знать, что на какой-то высоте завистники ополчаются против вас. Так? Лгут о вас. Пытаются вас срезать. Вы сделали то, что должны были сделать, чтобы достичь того, чего достигли. Мы действительно похожи.

«Еще добавить что-нибудь о королеве Нарнии», — дописал я.

* * *

Итак, акционеры и члены совета директоров из мира производителей тостеров в 1990-е годы наконец-то прочувствовали краткосрочные преимущества от назначения генеральным директором человека, демонстрировавшего много черт характера, которые, как выяснилось, позволили бы ему набрать высокие баллы по тесту на психопатию Боба Хаэра.

* * *

Боб Хаэр ночевал в гостинице Hilton в аэропорту Хитроу. Он спросил меня по электронной почте, как прошла моя встреча с Данлэпом. Я ответил, что мы можем встретиться и поговорить об этом.

Мы сидели в баре отеля. Боб рассказывал, что с каждым днем востребованность его знаний растет, особенно после публикации крупного исследования «Корпоративная психопатия» в соавторстве с другими учеными. Там анализировалось обследование 203 бизнесменов по опроснику Хаэра. Были и генеральные директора, и руководители подразделений, и супервизоры. Результаты показали: несмотря на то что большинство не вели себя как психопаты, у «3,9 % коэффициент психопатии достигал 30 баллов — высокий показатель даже для обитателей тюрем. Это в 4–5 раз превышает средний показатель по общей выборке».

* * *

Хаэр сказал, что пока нет точных эмпирических данных о том, каков процент психопатов среди населения в целом. Однако есть мнение, вполне компетентное, что их меньше 1 %. Можно сделать вывод, что среди крупных чиновников и бизнесменов возможность найти психопата в 4–5 раз выше, чем среди простых людей, которые пытаются хотя бы прокормить семью.

* * *

За бокалом красного вина я рассказал Бобу о нашей встрече с Элом. Я подробно описал, как он признал, что обладает почти всеми психопатическими чертами, но при этом считает их весьма полезными для бизнеса. Хаэр кивал, явно не удивляясь услышанному.

— Обычно психопаты говорят, что мир, по их мнению, состоит из хищников и жертв, — сказал он. — Когда они так говорят, принимай это как факт.

— Забавно, что вы сказали о хищниках, — улыбнулся я. — Можете предположить, чего у него невероятное количество?

— Орлов, медведей, львов… — ответил он.

— В точку! — воскликнул я. — Пантер, тигров, причем целый зоопарк. Но это не чучела, а скульптуры. Как вы узнали?

— У меня бывают озарения, — ответил он, указывая руками на голову. — Да, я ученый, но такое со мной тоже случается.

Я нахмурился.

— Но Эл сказал, что плакал, когда умерла его собака.

— Да?

— Да. Он сказал это, когда мы разговаривали о поверхностном аффекте. Данлэп сообщил, что не может позволить пустым эмоциям сковывать его. В этот момент я обратил внимание на картину его собаки — Брита. Тогда Эл сказал, что «все глаза выплакал после ее смерти». Говорит, что рыдал без остановки. Получается, он не может быть психопатом.

Я вдруг понял, что почему-то говорю извиняющимся голосом, будто я сами виноват, что Эл не психопат. Словно я был агентом по кастингу и предложил неудачную кандидатуру.

— О, такое бывает весьма часто, — сообщил Хаэр.

— Правда? — обрадовался я.

— Собаки — это собственность, это то, что принадлежит человеку, — объяснил он. — Если у вас действительно хорошие собаки, они преданы хозяину как рабы. Они готовы сделать для вас все и выполнить любую команду, чтобы вас порадовать. Именно по этой причине Данлэп и плакал. Как вы думаете, вел бы он себя так же, если бы умерла кошка?

— Сомневаюсь, что она у него есть, — прищурился я и медленно кивнул.

— Эл наверняка может рыдать сутками, если ему помнут автомобиль, — продолжил Хаэр. — Будь у него Ferrari или Porsche — а я думаю, они у него есть, — которые кто-то поцарапал или ударил, он мог бы сойти с ума от злости, слететь с катушек. Не удивительно, если бы он попытался вообще убить виновника. Так что подобное действительно встречается часто, когда психопат плачет из-за смерти собаки. А это производит еще более жуткое впечатление, особенно если он остается холоден, когда умирает его собственная дочь.

Я хотел сказать «У Эла нет дочери», но Боб продолжал:

— Когда моя дочь умирала, я хотел умереть вместе с ней. Она сгорала от рассеянного склероза. Я миллион раз пытался представить, что дочь чувствует, и говорил жене: «Даже сложно вообразить, какое огромное преимущество есть у психопатов перед нами в данном случае». Психопат бы посмотрел на дочь и сказал: «Действительно не повезло». А затем пошел заниматься своими делами…

Его голос сорвался. Мы заказали кофе.

— Это очень большое заблуждение — считать психопатов, которые поднялись в сфере бизнеса, невротиками, — продолжил Боб. — Правильнее смотреть на них с точки зрения теории Дарвина. В эволюционной перспективе этот феномен становится понятным. Их основная задача — передать свои гены дальше. Разумеется, сознательно об этом никто не задумывается, ни у кого не рождается мысль вроде «Мне надо пойти и обрюхатить как можно больше женщин». Однако этого требуют от них гены. То есть они всеми силами пытаются привлечь как можно больше женщин, они их любят. А для этих целей надо учиться обманывать, манипулировать, мошенничать, всегда быть настороже и сразу действовать, как только появляется подходящая возможность.

— Непохоже, что это относится к Элу, — нахмурился я. — Он женат уже больше сорока лет, никаких данных о супружеских изменах нет, вообще ничего такого. Данлэп всегда отличался верностью. Многие журналисты пытались найти что-нибудь…

— Это не важно, — прервал меня Боб. — Мы говорим об общем, а не рассматриваем частности. Вы знаете, что происходит за пределами дома? Хоть какие-нибудь идеи у вас есть?

— Ну…

— Вот именно. Думаете, жена в курсе, что он делает вне стен дома? — снова спросил Хаэр. — У многих серийных убийц и маньяков прочные семьи. При этом жены ничего не знают о том, что творится вне их семейного гнезда.

* * *

Я сидел молча, как школьник, в сияющем офисе невероятно богатого финансиста в Нью-Йорке, который согласился поговорить со мной только при условии полной анонимности. Я наблюдал за тем, как он изучает мой сайт и читает описания интервью. В моей самой известной книге «Безумный спецназ» я писал о солдатах войск специального назначения, считавших, что они умеют проходить сквозь стены и убивать коз взглядом. В книге «Они: приключения с экстремистами» — о сторонниках теории большого заговора, которые утверждают, что миром правят гигантские кровососущие рептилии-педофилы из другого измерения, способные принимать облик обычных людей.

— Ничего себе, — прокомментировал бизнесмен, покачав головой. — По-моему, вам будет неинтересно разговаривать со мной. Наверное, среди тех, у кого вы уже брали интервью, я буду самым скучным собеседником.

И он махнул рукой, как бы показывая, что в офисе вокруг нет ничего странного или нестандартного. Справедливости ради, в нем вообще практически ничего не было. Только несколько столов и кресел, чтобы демонстрировать всем собственную дороговизну. Джек (назовем этого финансиста так) в свое время пристально следил за делами Эла Данлэпа и был свидетелем, как один из совладельцев компании, миллиардер и филантроп Майкл Прайс (сейчас он занимает 562-е место среди самых богатых людей в мире — его состояние насчитывает $1,4 миллиарда), пропихивал Эла на должность генерального директора. Репутация Данлэпа бежала впереди него, так что все отлично осознавали, что повлечет за собой это назначение.

— Я был против сокращения рабочих, — сказал мне Джек. — Вы когда-нибудь видели, что случается при закрытии большого предприятия?

— Я был в Шубуте.

— Я часто ездил в такие места, останавливался в маленьких гостиницах, ходил в школы, учебные центры и промышленные зоны. Быть там в лучшие времена — это непередаваемое удовольствие. А потом… потом я видел, как на Уолл-стрит аплодируют их разорению, — Джек замолчал. — Можно заглянуть в любой аналитический доклад тех лет — все сразу будет понятно, особенно тем, кто в курсе…

— А что вы называете аналитическим докладом? — уточнил я.

— Их составляют разные хеджевые и пенсионные фонды, инвестиционные банки. Обычно они советуют, куда инвестировать, — объяснил он. — Кто-то с Уолл-стрит или откуда-нибудь еще пишет их, поднимает вокруг сокращений шумиху. Если бы вы видели их, то поразились бы комментариям.

— Например?

— Циничной радости по поводу того, что Эл сделал. Вы бы подумали, что мир окончательно сошел с ума.

— Что-то мне подсказывает, что их уже нигде не отыщешь, — предположил я.

— Кто знает, может, и получится что-нибудь выкопать, — ответил Джек. — Мне кажется, нечто похожее творилось когда-то давно в Колизее: огромная толпа вокруг науськивала его. Так что достаточно сложно ответить на вопрос, кто же главный виновник — тот, кто проводил сокращения, или тот, кто поощрял весь этот процесс, вроде аналитиков? Или вообще фонды, которые были заинтересованы в его деятельности?

— Все это произошло двенадцать лет назад, — отметил я. — В наше время что-нибудь поменялось?

— Абсолютно ничего, — ответил Джек. — Ничуть, ни на грамм. Причем не только в Америке, ситуация одинакова везде.

Спустя несколько недель Джек действительно нашел и прислал мне «аналитический доклад». Он выражал надежду, что я соглашусь: доклад отличается жестокостью и цинизмом. Это был доклад из Goldman Sachs от 19 сентября 1996 года.

Он гласил:

«Мы подтверждаем собственную оценку рекомендаций по приобретению акций SOC (Sunbeam), которая основана на планируемой перестройке компании, при условии, что Эл Данлэп проведет все необходимые мероприятия в должности генерального директора».

Слова в следующей части Джек подчеркнул, чтобы показать, насколько шокирующим было содержание:

«Оценки прибыли на акцию не отражают планируемую реструктуризацию компании и остаются неизменными при 25 центах на 1996 г. и 90 центах на 1997 г.».

Также было подчеркнуто и обведено следующее:

«Ц/П на след. ПП: 27,5X».

Джек говорил, что это самая жесткая строчка документа, правда, я ничего не понял. Когда я вижу такие вещи, мой мозг отключается. Я решил расшифровать эту строчку, потому что, по словам финансиста, передо мной была таинственная формула жестокости, которая привела к гибели целого американского городка.

«Ц/П, — написал мне Пол Дж. Зак из Центра нейроэкономических исследований в Клермонте, Калифорния, — это средняя цена фондов, деленная на планируемую прибыль на следующий год. Ее увеличение говорит, что можно ожидать более быстрого роста цены акционерных фондов по сравнению с ростом доходов. В свою очередь это значит, что инвесторы ожидают значительного роста доходов на протяжении нескольких следующих лет в результате предпринятых мер. По их планам биржевая цена акций должна отражать упомянутые более высокие доходы в течение нескольких лет».

Джон Э. Берн из BusinessWeek написал мне:

«Для компании, которая производит дешевое оборудование, это очень большой Ц/П. Аналитик предполагал: если Данлэпу удастся как-то резко снизить накладные расходы, доходы поднимутся на недосягаемую высоту. Следовательно, инвесторы, которые вовремя сделают вложения, получат заоблачную прибыль».

«Суть всего этого, — написал Пол Дж. Зак, — заключается в том, что некая инвестиционная компания считала: большинство инвесторов будут рады увольнениям на предприятии Sunbeam. Это совершенно бессовестный взгляд на проблему людей, которые теряют работу. Единственным плюсом можно назвать то, что все последовавшие данному совету остались ни с чем, когда год спустя цены на акции пошли ко дну».

* * *

Пока я изучал этот скучный, безликий и непонятный таким, как я, доклад, в голове родились мысли: «Если вы хотите стать злодеем, первое, что нужно сделать, — научиться быть непонятным. Не нужно притворяться Блофельдом и ходить в монокле, ведь журналисты больше всего любят писать об эксцентричных личностях. Больше всего нам ненавистны люди непонятные и скучные. Они губят нам репутацию: чем скучнее гость журналиста, тем скучнее интервью. Если есть планы и желание обрести могущество, которое влечет за собой большое зло, а при этом еще и улизнуть от ответственности, надо учиться быть скучным…»

7. Правильный сорт безумия

Через неделю после возвращения из Флориды я сидел в баре в северной части Лондона с другом — режиссером-документалистом Адамом Кертисом. Я очень эмоционально рассказывал ему историю Данлэпа, добавив красочное описание жуткой коллекции скульптур, фигурок и огромных портретов.

— А что говорит Элен по поводу твоего нового увлечения? — спросил он.

(Элен — моя жена.)

— Ей нравится, — ответил я. — Как ты знаешь, это редкость, когда речь идет о моих хобби, но не в этот раз. К тому же я научил ее пользоваться опросником Хаэра, так что она определяет психопатов среди наших знакомых. Оказывается, их очень много. И кстати, мне кажется, что статья Джилла на тему убийства бабуинов говорит о наличии… — я выдержал паузу, после чего мрачновато продолжил: — …Психопатических черт.

Я назвал ему несколько имен наших общих знакомых, которых мы после опросника считали психопатами. Адам приуныл.

— Как долго ты добирался до дома Эла Данлэпа? — спросил он.

— Ну, где-то часов десять на самолете, — пожал я плечами. — Потом еще до Миссисипи на машине часов пятнадцать.

— То есть в целом ты преодолел несколько тысяч километров, чтобы описать безумные черты характера Эла Дан-лэпа, — подвел итог Адам.

— Ну да, — кивнул я. И уставился на Адама.

А затем с вызовом добавил:

— Да!

— Ты напоминаешь средневекового монаха, — сказал Адам, — который пытается соткать гобелен из человеческого безумия. Отовсюду собираешь понемногу — а после сшиваешь все вместе.

Мы опять помолчали.

— Это не так, — не согласился я.

* * *

Почему Адам критиковал мой стиль работы, подвергал сомнению весь проект?

«Вообще он любит ко всему придираться, большой любитель спорить, — задумался я. — Если начнет активно критиковать мою работу, на которую я уже потратил много времени и сил, я не буду слушать, вот и все. Он известный критик. Да, точно: просто не буду слушать, что он говорит».

(16. «Неспособность принять ответственность за собственные поступки» — огромное количество оправданий собственному поведению, включая рационализацию и перекладывание вины на других.)

— Все мы делаем это, — прокомментировал Адам. — Я имею в виду журналистов. Мы собираем историю по кусочкам: катаемся по миру непонятно зачем, торчим у людей в доме с блокнотиком в руках в ожидании сокровища. А они, как правило, оказываются сумасшествием — крайним, предельным проявлением личности человека: страхом, паранойей, нарциссизмом… В общем, всем тем, что Руководство по психическим расстройствам называет симптомом. Именно на это мы тратим собственную жизнь и понимаем, что это все ненормально, только это не принято говорить вслух. Хватит думать о психопатах среди директоров. Скажи мне лучше, что твои изыскания говорят о нашей психике?

* * *

Я посмотрел на Адама и нахмурился. Где-то глубоко в душе я понимал, что он прав, хотя мне ужасно не хотелось признаваться в этом. За последний год я был во множестве разных мест: Гетеборг, Бродмур, штат Нью-Йорк, Флорида, Миссисипи… И все это чтобы вырвать безумие с корнем. Я вспомнил часы, которые провел с Элом, и те ощущения, которые испытывал каждый раз, когда он озвучивал что-то разумное, — какое-то дикое разочарование. Например, перед обедом я отметил кое-что, когда спросил про пункты 12 и 18: «Трудности воспитания в детстве» и «Склонность к совершению правонарушений в подростковом возрасте». Тогда я решил немного смягчить эти пункты.

— Многие нынче успешные люди в детстве устраивали бунты против учителей и родителей, принося много проблем. Думаю, в этом нет ничего плохого.

Но его ответ меня поразил:

— Я был весьма ответственным ребенком, серьезным и целеустремленным, всегда слушался и родителей, и учителей. А еще упорно трудился и стремился быть лучшим в школе. На все это уходило очень много энергии, так что сил и времени хулиганить не оставалось.

— У вас не было проблем с законом?

— Нет, никогда. Меня ведь приняли в Вест-Пойнт! Вы знаете, все вот это про психопатов — такая чушь и ерунда! Вы никогда не станете успешным, если у вас вот тут, — он пальцем указал на голову, — нет необходимых контролирующих элементов. Как без них закончить школу? Как справиться с первой и второй работой, пока вы проходите становление как профессионал?

Он был очень убедителен, с его логикой было сложно поспорить. И это меня расстраивало. К тому же Данлэп добавил, что не считает себя обманщиком («Если я считаю человека идиотом, я так ему и скажу»), никогда не вел паразитический образ жизни («Я всегда зарабатывал на собственные нужды»), ну а при всем неприятии «пустых эмоций», «правильные» он испытывает. Хотя его пожертвование Университету Флориды и можно было рассматривать с нарциссической точки зрения, все-таки это был благородный шаг. Да и с супругой они живут уже больше 40 лет, ни о каких любовницах даже речи не было. Получается, что по пунктам 17 («Множество кратковременных брачных союзов») и 11 («Беспорядочное сексуальное поведение») баллы были по нолям.

Разумеется, даже самый рьяный психопат может не набрать баллов по какому-то из пунктов опросника. Но меня подстегивала собственная журналистская одержимость и приобретенная квалификация по выявлению психопатов, поэтому мне хотелось рассматривать Эла Данлэпа в абсолютных терминах.

* * *

Я размышлял о словах Адама: «Мы все это делаем — ждем сокровищ. А они, как правило, оказываются безумием». Мы оба основывались на том, что журналистами движут профессиональные инстинкты. У всех есть внутреннее представление о составляющих хорошего и качественного интервью. Меньше всего мы думали, являются ли эти элементы клиническими симптомами психопатии.

* * *

И вдруг я задумался о другом: а что будет, если кто-то из нас пойдет иным путем? Противоположным. Если кто-то поймет, что люди, которые страдают психическими расстройствами, — идеальные объекты для интервью, и разработает специфические методы их выявления, как Боб Хаэр?

Так что следующие несколько дней я проводил опрос среди знакомых редакторов, которые подбирают участников ток-шоу, и телевизионных продюсеров.

И благодаря этому свел знакомство с Шарлоттой Скотт.

* * *

Она жила в милом, старом, низеньком домике в графстве Кент. В углу комнаты сопел очаровательный двухмесячный малыш. На тот момент она находилась в отпуске по уходу за ребенком, но от работы на телевидении отошла еще раньше. Шарлотта решила никогда больше туда не возвращаться.

Когда-то она была идеалисткой, как она говорила. Девушка хотела заниматься журналистскими расследованиями, но жизнь сложилась таким образом, что Шарлотта оказалась на британском шопинговом канале в качестве ассистента режиссера. «Моя блестящая карьера», — со вздохом сказала она. Но через некоторое время ей удалось совершить значительный скачок от рекламы к мейнстриму — она начала заниматься поиском участников для телепрограмм, где члены больших семей погрязли в разборках и орут друг на друга перед студийной аудиторией. Друзья посмеивались над ее карьерным ростом, но она называла их снобами. Скотт была журналисткой, которая работала на простых людей. Как ни крути, все-таки социальные проблемы в шоу тоже поднимались: наркотики, измены, инцест, трудности трансгендеров. Она больше общалась с коллегами, университетская компания отходила на другой план.

— Чем именно вы занимались? — уточнил я.

— У нас была горячая линия, куда звонили члены семей, которые находились в трудном положении и готовы были появиться на телеэкране. Мне нужно было звонить им на протяжении нескольких недель, даже если они передумали приходить на передачу. Шоу было необходимо провести любой ценой.

Многие профессии и должности связаны с постоянными звонками. Подобная работа часто имеет необратимые последствия для психики тех, кто этим занимается. Но назвать этот труд каким-то особенным никак нельзя.

— Вообще все это было ужасно, — сказала Шарлотта. — Все-таки я закончила университет.

Но ничего особенного.

Поначалу тяжелые подробности человеческих жизней, которые она должна была слушать, психологически выматывали ее. Однако чтобы стать хорошим исследователем, надо учиться жесткости и сосредоточенности. Девушка нашла способ отстраниться от несчастий и горечей участников передач.

— Мы начали смеяться над звонящими. Постоянно, целыми днями. Только так можно было пережить все это. По вечерам мы ходили в бар, где продолжали шутить, смеяться и так далее.

— А можете привести пример шуток?

— У кого-то были, например, дефекты речи. И это было находкой! Мы передавали их речь через громкоговорители, собирались вокруг и смеялись… — вспоминала она.

Неудивительно, что спустя какое-то время Шарлотта начала «чувствовать, как между ней и человеком на другом конце телефонного провода вырастает стена отчуждения».

Да, это не редкость, когда приходится убивать в себе чересчур гуманное отношение к клиентам, искать возможности уменьшения эмпатии и степени сочувствия, иногда даже избавляться от угрызений совести: иначе не сможешь нормально выполнять собственные обязанности. Может быть, именно эти причины и подвигают студентов-медиков на своеобразные «шалости» вроде швыряния друг в друга частей тела…

Но по-настоящему Шарлотту прославила одна находка. Еще в начале ее карьерного пути на девушку снизошло озарение: самыми интересными участниками передачи были те, кто хотя бы немного заслуживал звания «сумасшедшего». Она поняла, что есть гениальный способ выявлять подобных людей — и он намного проще опросника Боба, хотя не менее эффективен для достижения цели.

— Я уточняла у людей, какие они принимают лекарства, получала список, после чего на медицинских сайтах выясняла, от каких заболеваний применяются те или иные препараты. И уже после этого обдумывала, подходит ли мера их сумасшествия для нашей передачи или они слишком не в себе.

— Вы оценивали меру безумия…

— Да, — кивнула Шарлотта.

— А что имеется в виду под «слишком не в себе»?

— Шизофрения, например. Она была под запретом, как и, собственно, психозы. Если потенциальный участник принимал литий, которым лечат психозы, мы не рисковали и не звали его. Последствия в данном случае предугадать сложно: ведь после передачи человек мог и с собой покончить, — Шарлотта на какое-то время умолкла. — Правда, если сюжет намечался какой-то ужасный, вроде крупной семейной трагедии, на которой можно выстроить взрывную передачу… В общем, не звали мы, только если безумие было слишком очевидным.

— А что означало, что человек «в меру безумен»?

— Прозак. Это достаточно универсальное средство, когда человек подавлен или расстроен. Я спрашиваю, допустим, чем расстроена потенциальная героиня, а она отвечает, что это из-за обмана мужа, поэтому она сходила к врачу, который выписал прозак. Это был отличный вариант. У нее не критическая форма депрессии, но достаточная, чтобы сходить к врачу — то есть она в любом случае злится и переживает.

— Вас когда-нибудь настигало разочарование, когда вы понимали, что будущие участники не принимают лекарств? — спросил я. — Если так, то по логике они были не очень интересными?

— Так и есть, — подтвердила Шарлотта. — Для нас все складывалось идеально, если они принимали что-то вроде прозака. Если вообще ничего не пили, то они более-менее нормальны и соответственно для передачи не годятся.

* * *

Вот это и было тайным средством сотрудницы по поиску участников телепередач. Она сказала, что постоянно задавалась вопросом, почему некоторые варианты безумия «лучше» других подходят для шоу.

— Я чувствовала, кто может сделать нам хороший выпуск. Да все мы чувствовали, посмотрите на наше телевидение: «Большой брат», «Х-фактор», «Американский идол». «Обмен женами»… Да, «Обмен женами» — одна из самых ужасных и мерзких передач, потому что приходится копаться в семейном «белье», еще и с участием детей. Режиссеры проводят с этими ненормальными людьми около трех недель, выбирают реплики, которые их устраивают по степени сумасшествия, и выбрасывают то, что не подходит под это определение.

* * *

Конечно, история телевизионных реалити-шоу вымощена телами людей с «неподходящей формой» безумия. Возьмем трагическую историю женщины из Техаса — Келли Макги. Ее сестра Дилиз собралась участвовать в конкурсе «Полная трансформация» на канале ABC. Она обладала весьма непривлекательной внешностью, с кривыми зубами, немного деформированной челюстью и еще массой недостатков. Однако она жила в любящем и заботливом семействе. Келли всегда уверяла сестру, что та очень хорошенькая. В глубине души Дилиз понимала, что это не так. По этой причине она отправила заявку на участие в передаче «Полная трансформация» — девушка надеялась, что создатели исполнят ее мечту и превратят ее в принцессу. Это шоу показывали каждую неделю — и каждый раз с новой участницей. К огромной радости девушки, ее выбрали, поэтому они всей семьей отправились в Лос-Анджелес.

В каждом подобном шоу есть обязательная часть, где семья девушки, которой предстоят «переделки», рассказывает во всех подробностях обо всех ее недостатках. Необходимо, чтобы трансформация была максимально эффектной и эмоциональной. Обычно по телевизору нам показывают счастливых людей, которых до этого печалило «уродство» родственницы, а теперь они восторгаются. Домой все едут радостные и уверенные в себе и в будущем.

Однако семья столкнулась с трудностями. Они так привыкли к тактичному отношению, что не могли сказать ничего грубого или резкого по отношению к Дилиз. С ними проводили специальную беседу для раскачки. После этого они смогли признать, что девушка некрасива. Свекровь сказала: «Я не верила, что мой сын сможет жениться на подобном чучеле». Келли еле-еле убедили произнести, что ей было некомфортно жить с такой страшной сестрой, что все вокруг смеялись, обижали ее. И так далее.

Дилиз в это время была в соседней комнате и наблюдала через мониторы. Она была шокирована. Однако впереди было преображение, так что все остальное не имело значения.

Спустя несколько часов — Дилиз уже собиралась ложиться под нож — вошел продюсер и сказал, что девушка исключена из шоу. Проведенные расчеты показали, что время на восстановление после операции никак не укладывается в бюджет передачи.

Дилиз расплакалась.

— Как я теперь вернусь домой? — кричала она. — Вы должны были сделать из меня красотку!

Но продюсер только виновато пожал плечами и опустил голову.

* * *

Семья отправилась домой в Техас. Естественно, все изменилось. Слишком много того, что так долго оставалось невысказанным и должно было оставаться таким, вылезло наружу. У Дилиз началась ужасная депрессия.

«Мои родственники никогда ничего мне не говорили, а теперь им пришлось. Стало ясно, что все эти годы я была права и все вокруг думали, что я выгляжу ужасно», — писала она в своем иске к каналу ABC. Результатом всего этого стало самоубийство Келли. Она считала себя главной виновницей происходящего с сестрой и заработала маниакально-депрессивное расстройство. И однажды запила целую горсть таблеток алкоголем…

* * *

Если вы думаете, что Шарлотта этим, казалось бы, надежным способом застраховала себя от ошибок и риска пригласить на передачу людей с тяжелой или опасной формой расстройства, то это не так.

— У нас было шоу «Мой парень слишком тщеславен», — рассказала она. — Я вытаскивала из тщеславного парня подробности его отношения к себе. Тащила, тащила, тащила. Он принимает средства для увеличения мускулатуры и делает все упражнения по системе Чарльза Атласа. Мы ставим его в эфир. Все радостно над ним потешаются. А через несколько дней он звонит мне и во время разговора начинает резать вены… Как потом выяснилось, у него оказалась тяжелая форма дисморфофобии9. Мне пришлось оставаться с ним на линии до приезда «Скорой помощи», — Шарлотту передернуло. — Это было кошмарно.

По дороге в Лондон я долго размышлял, как мне повезло — не пришлось совершать таких ужасных вещей, какие делала она.

8. Безумие Дэвида Шейлера

Июльским утром 2005 года Рейчел Норт — сотрудница рекламного агентства — зашла в вагон метро на станции «Финсбери-Парк» ветки Пикадилли в Северном Лондоне. Как она рассказывала потом, раньше ей никогда не приходилось ездить в вагоне, настолько забитом людьми.

— Их становилось все больше, а я стояла и удивлялась. Поезд поехал, но ненадолго — секунд через сорок пять… — Рейчел помолчала, — грянул взрыв. Я была совсем рядом с эпицентром и почувствовала, как меня швыряет на пол какой-то невероятной силой. Все вокруг потемнело, был слышен грохот и скрежет тормозов. Казалось, какая-то карусель в парке аттракционов вышла из-под контроля. Было ужасно жарко и тяжело дышать, клубился дым. Я оказалась под грудой человеческих тел. И потом услышала крики.

Три года назад, в 2002 году, на Рейчел прямо у нее дома напал незнакомец. Она написала об этом статью в журнал Marie Claire. В ту секунду, когда случился взрыв в метро, она как раз читала опубликованную статью. Сейчас, лежа на полу, она думала:

— Неужели опять…

Людей начали эвакуировать. Рейчел вышла из вагона одной из последних.

— Выбираясь в туннель, я оглянулась и заметила… Меня до сих пор это мучает… Мне надо было остаться, надо было помочь… Но было темно, куски металла повсюду, пол был завален людьми. Там… нет, я не могу это озвучить.

— Сколько людей погибло в вашем вагоне? — спросил я.

— Двадцать шесть.

* * *

Рейчел могла ходить, хотя и была ранена — кусок металла оказался глубоко в ее запястье. Людей в вагоне было столько, что стоявшие рядом с террористом приняли основной удар на себя.

После больницы Рейчел начала делать публикации в своем блоге. Она писала пост за постом и не могла остановиться. В тот день было множество публикаций на тему взрывов, которых было 4: 3 в метро и 1 в автобусе. Всего 7 июля погибло 56 человек, в том числе 4 террориста-смертника. Однако посты Рейчел были особенными, уникальными — никто другой не находился так близко к эпицентру, как она. К тому же женщина писала живо, ярко, поэтому ее страница тут же привлекла внимание.

Четверг, 7 июля 2005 года

…Вокруг темнота… Клубы черного дыма заполнили вагон. Мне показалось, что я вдруг ослепла. Было настолько темно, что не видно было абсолютно ничего. В какой-то момент я решила, что умираю — или уже умерла. Дышать было невозможно, появилось чувство, словно я тону…

Суббота, 9 июля 2005 года

…Не могу оторваться от телевизора. Услышав в новостях, что бомба рванула в ВАГОНЕ, ГДЕ ЕХАЛА Я, я содрогнулась. Меня начинает трясти от злости и напряжения. После этого перед взором проносятся картины того, что произошло, и я без сил падаю на диван… Я выпила несколько бокалов виски…

— Посты были для меня сродни промыванию ран, — призналась Рейчел. — Я пыталась вытрясти из головы грязь и дым, которыми она была забита.

Остальные выжившие нашли ее блог и начали делиться постами, чтобы поддерживать друг друга. Кто-то из посетителей блога отметил, что им можно было бы встретиться и выговориться, а не сидеть по отдельности в своих квартирах и переваривать все это. Интернет был иллюзией общения и оставлял лишь чувство неудовлетворенности. Ощущение изолированности и злости становились все острее. Так почему бы всем пострадавшим просто по старинке не встретиться и не поговорить в реальности? Именно так они и решили поступить, начав встречаться раз в месяц в пабе на Кингс-Кросс.

— Некоторые чувствовали, что не могут жить как прежде, не могут получать удовольствие от жизни, — рассказала она. — По ночам нам снились кошмары, как будто мы стучим кулаками по окнам вагонов метро, пытаясь выбраться из поезда, который наполняется дымом… Вспомните, мы все думали, что умрем в заполненной дымом могиле. Все было слишком неожиданно, — она помолчала. — Мы ведь всего лишь ехали на работу.

* * *

Спустя какое-то время они решили, что нужно нечто большее, чем обычные встречи в баре раз в месяц. Пострадавшие организовали группу активного действия. Эти люди хотели понять, есть ли шанс предотвратить теракты, если разведка будет работать более активно и профессионально. Свою группу они назвали Kings Cross United. Тем временем Рейчел продолжала делиться мыслями в блоге.

Тогда и начали происходить странные вещи: на ее сайт кто-то вывешивал таинственные посты, которых она не понимала.

— На компьютер можно установить программу, которая показывает, откуда на ваш личный сайт поступают комментарии, — сказала она. — Спустя несколько недель я отметила, что много комментариев приходит с какого-то одного сайта. Мне захотелось узнать о нем побольше.

Рейчел не сразу удалось понять смысл этих постов. Люди странным образом вырывали отдельные слова из ее текстов («вокруг темнота», «мне показалось, что я вдруг ослепла») и дополняли ими собственные предположения, что на самом деле это был не взрыв бомбы (потому что из-за бомбы должен был начаться пожар, от которого, наоборот, стало бы светло). Неизвестный говорил, что имел место «всплеск напряжения». Также он делал много комплиментов Рейчел, восхищаясь ее смелостью начать столь крупную кампанию по выявлению истинной сущности этого «всплеска напряжения».

Рейчел Норт читала каждый комментарий. Люди, которые все это отправляли, были уверены, что тем утром в лондонском метро произошел некий «всплеск напряжения», который и был причиной такого количества человеческих жертв. Однако британское правительство старалось свалить вину за собственные технические недоработки на исламских террористов. Незнакомцы принадлежали к гораздо более крупной группе — к борцам за правду о трагедии 9/11 и разрабатывали теорию заговора. Это объединение постоянно расширялось. Вообще после событий в Америке теории заговора, которые до этого были где-то на периферии общества, переместились в его центр. Было сложно найти человека, у которого не было знакомых, убежденных в том, что события 11 сентября были подготовлены и выполнены спецслужбами США. Эти диванные детективы часто встречаются на форумах, отправляют друг другу видео с YouTube и подбадривают друг друга комментариями. Решение включить теракты 7 июля в заговор было принято самой экстремальной группой, потому что в этом происшествии все было достаточно прозрачно. Но они очень хотели затянуть Рейчел в свои круги и использовать ее посты в собственной кампании.

Читая их сообщения, женщина пыталась понять, как они объясняют взрыв в автобусе № 30 на Тависток-сквер, который ехал от Мраморной арки до Хакни-Вик в 09:47 утра (там взорвал себя Хасиб Хуссейн). Ударной волной сорвало крышу, погибли 13 человек, которые были в задней части автобуса. В прессе было много фотографий крови и… кусков тел на стенах Британской медицинской ассоциации, которая расположена неподалеку. Ну что, господа конспирологи, как вы объясните этот взрыв?

И они объяснили: автобус не взорвался. Все это был большой трюк с использованием пиротехники, каскадеров, искусственных частей тела и крови.

* * *

Было понятно, что Рейчел не стоит предпринимать каких-либо действий. В том, что люди пишут в интернете всякую ерунду, не было ничего удивительного или странного. Однако она только что пережила ужасное потрясение и проводила много времени, глядя в экран компьютера… Из-за всего этого женщина восприняла все ближе к сердцу, чем следовало. Поэтому она поступила неразумно.

— На тот момент я уже познакомилась с теми, кто потерял близких в результате взрывов, — продолжала она. — Называть людей, которые погибли в автобусе в тот день, каскадерами было преступлением. Я изучила все, что мне писали, и пошла на улицу, чтобы подышать свежим воздухом. Тогда я размышляла, что пишущие все эти комментарии ничего не понимают в том, что случилось. Если бы они поговорили лицом к лицу с теми, кто там был, и с теми, кто потерял родных и друзей, то поняли бы, что происходило в реальности. Один из авторов приглашал меня писать комментарии у него на странице, что я и сделала: «Как вам не стыдно переворачивать мои слова? Вашим всплеском невозможно оторвать человеку руки или ноги!» И он мне ответил: «Вы же не знали, что бомба была в вашем вагоне! Вы и сами все время меняете собственную версию!»

Рейчел была очень зла и решила, что обязана донести до этих людей тот факт, что они все понимают неправильно.

— Я совершенно не осознавала, с кем связалась. В их словах я не видела ни капли сочувствия или сострадания к окружающим и пострадавшим. Например, они могли вырезать и добавить в пост страшные описания и жуткие фотографии, которые делала Армия спасения, — вывороченные стены в крови, куски тел людей, полицейские, которые шагали через разорванные трупы… Нормальные люди при виде этого не смогли бы сдержать слез, а их волновали только какие-то тайные знаки: «Посмотрите, тут отверстие справа, а не слева!»

— То есть они думали о том, в каком месте образовалась дыра в полу? — уточнил я.

— Именно. Дико, правда?

«8. Бессердечность / неспособность сочувствовать окружающим».

Я не мог не поддаться подозрениям, хотя во многом пересмотрел собственное отношение к опроснику Боба. Я понимал, что это мощнейшее и опаснейшее оружие, которое могло нанести огромный вред, попади оно не в те руки. И мне уже начинало казаться, что мои руки и были «не теми». И все равно я вспомнил этот пункт 8 с дополнением: «Бессердечность / неспособность сочувствовать окружающим. Любая оценка боли окружающих абсолютно абстрактна».

* * *

Рейчел очень поздно поняла, что наделала, когда влезла в дискуссию со сторонниками этой теории, — она уже сама стала частью этого «заговора».

— Эти люди принялись обсуждать меня, придумывая какие-то дичайшие теории, одну невероятнее другой. Так как я сформировала группу и блог, они решили, что я просто распространитель официального варианта произошедшего и стараюсь навязать эту версию тем, кто выжил. Такой «рупор» правительства для дезинформации окружающих. Они относились ко мне крайне подозрительно, вокруг меня быстро образовалась теория: профессиональный контрразведчик или оперативник, работающий под прикрытием гражданского лица. Были и те, кто говорил, будто меня вообще не существует, что я — это группа людей, пытающихся создать образ некой Рейчел Норт и использовать его для «пси-оп» — «психологической операции» по контролю населения Великобритании.

Теория, которая так и называлась — «Рейчел Норт не существует», — появилась после того, как сторонники теории заговора посчитали количество постов и сообщений, которые женщина оставила, и «доказали» путем математических вычислений, что это не может быть один человек. А значит, Рейчел Норт — это целая группа неизвестных людей.

Она старалась убедить их, что существует и ей неприятно быть чьей-то нездоровой фантазией, особенно после того, как она чуть не была погребена в вагоне метро. Однако это не помогало: чем активнее она вела себя, тем больше они были уверены в отсутствии реального человека.

«Я — совершенно обычный человек, живущий в Лондоне, я работаю не на правительство, а в обычном офисе. Прекратите распространять небылицы в мой адрес. Закройте эту тему, прошу вас!»

Но дискуссия продолжала развиваться.

«Судя по методу, которым Рейчел распространяет информацию, она, скорее всего, является частью лживых СМИ и агентом полиции».

«Готов поспорить, что это даже не женщина».

И так далее и тому подобное. Ситуация усугублялась: Рейчел получала письма с угрозами в свой адрес. Сначала она чуть не умерла от взрыва в метро, потом собрала группу поддержки людей, пострадавших при терактах, а теперь ее жизни угрожали… Помимо всего прочего эти «неадекватные персонажи» выяснили адрес ее родителей и начали заваливать их письмами о том, «что на самом деле случилось 7 июля». Отца, который был священником, эти письма очень огорчили и выбили из колеи.

И Рейчел Норт приняла решение встретиться с этими людьми, чтобы поставить точку в истории. Она покажется перед ними вживую. Женщина поискала информацию и выяснила, что сторонники теории заговора собираются на втором этаже одного из пабов, куда и отправилась, прихватив подругу для поддержки. Поднимаясь туда, Рейчел немного боялась и пыталась представить, как выглядят в жизни эти агрессивные «заговорщики». После всего прочитанного в свой адрес они казались весьма опасными. Когда же она оказалась на месте, увидела, что вокруг сидят маленькие, тщедушные люди, подходящие под классическое описание ученого-зануды. Кто-то, заметив новеньких, сразу же уставился в свой стакан и не поднимал взгляда; кто-то потихоньку изучал красивых женщин, которых, судя по всему, в этом заведении не привыкли видеть.

Подруги расположились за столиком у стены, и какое-то время было тихо и спокойно. Но потом открылась дверь, впуская нового посетителя с довольно яркой внешностью, которая притягивала взгляд. Рейчел была в шоке, потому что узнала этого человека.

Это был Дэвид Шейлер.

* * *

Дэвид Шейлер был сотрудником британской разведки MI5 (кодовый номер — G9A/1). В 1997 году он раскрыл секретные данные газете Mail on Sunday. Как потом в ней писали, мужчина посетил межагентурное совещание, где сотрудник MI6 с кодовым номером PT16B рассказал о планах по устранению ливийского лидера, полковника Каддафи. Агент сообщил, что уже наготове убийцы — члены Ливийской исламской боевой группы. Они должны были поместить взрывчатку на дороге, по которой планировал проехать Каддафи. Но были нужны деньги, поэтому они пришли в MI6.

Потом стало известно, что PT16B звали Дэвид Уотсон. Он включил Шейлера в группу лиц, которые знали обо всем по одной причине: MI6 опасались, что MI5 начнут охотиться за этими убийцами при столкновении в каком-то другом контексте. Помимо этого, информацию было необходимо держать в тайне от правительства Великобритании.

Сначала Шейлер решил, что все обычная хвастливая болтовня, а сам Уотсон просто хотел бы быть Джеймсом Бондом, однако все его планы обречены на провал. Спустя пару недель под автомобилем Каддафи действительно взорвалась бомба, но не особо удачно — погибли только телохранители, сам полковник остался цел и невредим.

Дэвид ужасно разозлился — он совершенно не хотел быть причастным к той части деятельности своей организации, которая была связана со взрывами и политическими убийствами. Мужчина принял достаточно жесткое решение: он позвонил знакомому, а тот познакомил его с журналистом из Mail on Sunday. Шейлер рассказал все, что знал, и получил за информацию £20 000. Накануне выхода газеты, в субботу вечером, он сбежал из Англии вместе с подругой Энни Мэчон.

Сначала пара направилась в Голландию, потом во Францию, где они жили на отдаленной ферме. Ни телевизора, ни машины у них не было. Дэвид и Энни прожили там 10 месяцев на деньги от газеты. Шейлер написал роман. На выходные они решили съездить в Париж, но в вестибюле отеля их окружили сотрудники тайной французской полиции.

Ему пришлось провести четыре месяца в специальной французской тюрьме, а потом еще месяц в британской. После он вышел на свободу, тут же став героем для многих: люди считали, что Шейлер совершил очень смелый поступок. Ведь он пожертвовал свободой, чтобы рассказать правду о действиях правительства, которое выделяет деньги и поддерживает незаконные операции.

Рейчел была из их числа. Я тоже…

* * *

Сейчас, пять лет спустя, Дэвид вошел в паб с очень сомнительной репутацией, чем поверг женщину в шок. Что нужно было такому человеку в компашке странных приверженцев теории заговора?

Очень быстро Рейчел поняла, что он принадлежит к их числу. Тем вечером Шейлер был настоящим оратором. Репутация бывшего офицера MI5 придавала его словам вес. Все вокруг слушали его словно завороженные. Мужчина с ходу заявил, что никакой трагедии 7 июля не было и все, что говорят, — полнейшая ложь. Разумеется, слушатели кивали с воодушевлением. Весь мир просто-напросто одурачили. У Рейчел больше не было сил все это слушать. Она встала и закричала:

— Я была в этом вагоне!

* * *

Практически тогда же, тоже в Лондоне, я проводил время в интернете, изучая ссылки о себе. Этот процесс привел меня к длинному и весьма активному обсуждению вопроса «Джон Ронсон — „подсадная утка“ или обычный дурак?». Дискуссия появилась в ответ на мою публикацию, где я писал о собственном неверии в то, что трагедия 11 сентября была подстроена спецслужбами. Люди образовали два лагеря: кто-то считал, что я — подсадная утка, то есть просто марионетка в руках теневой элиты, другие думали, что я идиот. Меня охватила злость, поэтому я написал, что я ни то ни другое. Тут же несколько участников ответили, что нужно быть осторожнее, ибо Джон Ронсон — «вторая Рейчел Норт».

«Интересно, кто это», — подумал я и снова полез в интернет. Google тут же все мне сообщил, и мы с Рейчел договорились о встрече. Она позвала меня домой.

Ее дом находился неподалеку от меня. Женщина поведала мне свою историю от взрыва до настоящего момента — до встречи и криков в баре. Для нее все было кончено, больше крутиться во всем этом не было никакого желания, особенно быть под прицелом ненормальных. Рейчел планировала закрыть блог и перестать воспринимать себя жертвой.

Когда мы прощались, она посмотрела на меня и сказала:

— Я знаю, что я существую. Все, с кем я встречалась тогда в метро, тоже существуют. Я вылезла оттуда вся в крови и грязи, в осколках стекла и с куском металла в запястье. Меня сфотографировали, допросили, зашили рану в больнице. Существуют десятки свидетелей, которые знают, что все это было.

— Нет никаких сомнений, что вы существуете, — согласился я.

Мне показалось, что в этот момент на лице Рейчел появилось облегчение.

* * *

Я написал Дэвиду Шейлеру. Не захочет ли он встретиться со мной и побеседовать о Рейчел Норт? Он ответил согласием.

Пару дней спустя мы уже сидели в кафе рядом с Эджвер-роуд. Выглядел мужчина не очень хорошо: он был нездоров и явно потерял форму. Однако больше всего меня поразила скорость его речи. Казалось, будто Дэвид был не в состоянии удержать поток слов, который из него льется.

Хотя в самом начале встречи он говорил не так быстро. Тогда я спросил его о прошлом — о его работе в MI5 и о том, как он вообще там оказался. Дэвид вдохнул, улыбнулся и немного расслабился — и рассказал отменную историю.

— Я был в поисках работы и увидел объявление с заголовком «Годо не придет» в газете The Independent, — начал он свой рассказ. — Так как с этой пьесой10 я был знаком, причем и на английском, и на французском, статья невольно привлекла мое внимание. Я решил, что им необходим журналист, так что я отправил резюме.

Резюме, хоть и не было блестящим, все-таки было неплохим. Дэвид закончил университет в Данди, там он выпускал студенческую газету. Потом занимал менеджерские должности в нескольких небольших издательствах. К сожалению, они банкротились одно за другим. И все же его позвали на собеседование. Первое было достаточно стандартным.

В отличие от второго.

— Оно прошло в абсолютно пустом здании без каких-либо вывесок на Тоттенхэм-Корт-роуд в Лондоне. Из людей там были только парень-администратор и тот, с кем я непосредственно беседовал. На вид он казался классическим офицером разведки: высокий, аристократ с зачесанными седеющими волосами, в полосатом костюме. Вот в этом безумном здании с этим парнем мы и беседовали.

Я, как и он, тысячи раз проходил по Тоттенхэм-Корт-роуд — обычная, ничем не примечательная улица: не очень дорогие магазины и редакция журнала Time Out. Очень сложно было представить, что за одной из дверей находится вход в тайную вселенную…

— О чем вас спрашивали? — уточнил я.

— Насколько я был религиозен лет в двенадцать, о формировании моих политических взглядов в подростковом возрасте, про основные жизненные вехи, что самое ценное я сделал… Разговор протекал на уровень выше, чем обычное собеседование. Еще он пытался узнать от меня об этических принципах разведывательной деятельности. И постоянно спрашивал, что я думаю о том, почему оказался здесь. Мне не хотелось на это отвечать, чтобы не показаться дураком. Но он наседал, и я не выдержал: «Это MI5?» «Именно так», — ответил он.

* * *

Через какое-то время после этого «собеседования» у Дэвида началась мания преследования: не специальный ли это план, который разработали, чтобы его ликвидировать?

— Мне казалось, что он обращается ко мне со словами «Мы давно планировали вас уничтожить, занимались слежкой, и вот вы в наших руках!» — признался мне Шейлер, посмеиваясь.

Я тоже усмехнулся и ответил:

— Сам постоянно борюсь с подобными мыслями! Честное слово! Даже чаще, чем следует. Они могут быть достаточно навязчивыми.

(Кстати, «синдром навязчивых состояний» можно встретить и в DSM-IV. Он характерен для обсессивно-компульсивного расстройства, генерализированной тревожности и других расстройств. Говоря научным языком, для всех расстройств, которые имеют отношение к повышенной активности миндалевидной железы. По правде говоря, раньше я думал, что это мне на пользу: журналистам должны быть присущи навязчивые идеи и мания преследования, разве не так? Однако, прочитав о них в справочнике, я слегка занервничал: вдруг это серьезное расстройство? Радует, что у меня они бывают нечасто. Лишь иногда. Где-то по одной идее в неделю. А может, даже реже.)

* * *

Итак, Дэвиду предложили работу в MI5. Позже он интересовался, сколько еще человек наняли через объявление про Годо. Оказалось, нисколько. Только его одного.

В первый день Шейлер увидел, что предстоит трудиться в обычном кабинете, в стандартной обстановке, которая была совсем не похожа на ту, которую воображали его друзья, придерживающиеся теории заговора. Тогда сам он не имел никакого отношения к этим убеждениям, а присоединился намного позже, когда оставил мир государственных тайн и вернулся к жизни обычного смертного.

— Кабинет был совершенно обычным, — рассказывал он. — У каждого было по лотку для входящих и для исходящих бумаг. Основной задачей была обработка данных. Главное отличие от работы стандартного менеджера заключалось в том, что одна ошибка могла стоить кому-то жизни. Я рад, что был причастен к тому, что делал мир спокойнее, предупреждая какие-то теракты. В целом весьма достойная работа. Однако были, конечно, и другие странности. Например, были заведены дела на самых разных людей, вроде Джона Леннона и Ронни Скотта, да и на большинство лейбористов, которые впоследствии заняли министерские посты. По каким только причинам не выдвигались обвинения, в том числе и в сочувствии коммунизму. Только представьте: завели дело на двенадцатилетнего мальчика, который написал в ЦК компартии письмо, попросив дать немного информации для сочинения о коммунизме, которое задали в качестве домашнего задания в школе. На него тут же повесили ярлык сочувствующего…

— А был ли у мальчика шанс узнать, что в MI5 на него есть дело?

— Конечно же нет, — ответил Дэвид.

Иногда он отправлялся и на оперативную работу.

— Как-то я пошел на демонстрацию под видом анархиста. Один из парней подсунул мне листовку в руки, где было написано: «Что вы знаете о Союзе против выборов?» Тогда я изучал на работе именно его. Очень хотелось сказать, что я знаю намного больше, чем он представляет.

Мы поговорили и о секретной встрече с агентом PT16B на тему покушения на Каддафи, о его бегстве в Европу, аресте и времени, проведенном в тюрьме. И вот дошли до Рейчел Норт. Шейлер был уверен, что женщины не существует.

— Разрешите мне смотреть на нее как на составную личность, которая создана MI5, — сказал он. — «Рейчел Норт» — это как раз один из тех проектов, которыми занимаются в разведке.

— Вы же ее видели в пабе, — возразил я.

— Да, это так. Мы встречались лично, — ответил Шейлер и вдруг заговорил намного быстрее и громче: — Никто не говорит о том, что она не может существовать как один реальный человек. Однако это не значит, что за ней не «прячутся» еще пять-шесть человек, которые создают посты в интернете от ее имени.

— Ну, это уже чересчур, мне кажется, — засомневался я.

— Посмотрите на ее тексты повнимательнее, — заспорил Дэвид. — Подумайте, сколько она могла бы напечатать за час.

— Да, она много постов выкладывала, — кивнул я.

— Люди, которые придерживаются нашей точки зрения, считают, что этого было слишком много, чтобы поверить в существование одного человека, который все это пишет.

— Не совсем согласен, потому что блогеры в принципе пишут очень много и постоянно, — предположил я. — Хотя я не понимаю для чего, им же не платят за это.

— А еще у меня вызывает подозрение то, что мадам Норт отказалась участвовать в пресс-конференции на тему якобы произошедшего 7 июля, — добавил он. — Почему она не хочет спокойно и подробно все рассказать?

— Она же была в вагоне! — не выдержал я. — В ВАГО-НЕ. Вы правда хотите, чтобы человек, который все это пережил и оказался в эпицентре взрыва, отвечал на вопросы праздно сидящих в интернете и позволил убедить себя в том, что в поезде не было бомбы?

Мы злобно смотрели друг на друга — я выиграл раунд. Однако Шейлер вдруг улыбнулся, словно говоря, что у него есть козырь. Настал момент перейти к какому-то серьезному аргументу.

— Когда Рейчел Норт была на одном из наших собраний, — начал он, — у меня появилось ощущение, что она… — Дэвид выдержал паузу, — психически нездорова.

— То есть хотите сказать, что у нее психическое заболевание? — уточнил я. Это был удар ниже пояса.

— Меня удивило то, как она на меня набросилась, — сказал он. — Норт подскочила с места, подбежала ко мне и начала просто кричать. Вела себя так, будто она не в себе.

— Она всего лишь думала, что все это сумасшествие… — попробовал я возразить.

— Но она даже не смотрела на доказательства, — перебил меня Дэвид. — Кстати, как и вы. Точка зрения, которая не принимает во внимание доказательства противоположной стороны, это все же предвзятое мнение. Согласитесь, говорить, что в теракте 7 июля виноваты мусульмане — трое из Лидса и один из Эйлзбери, — это расизм. Да, Джон, именно так, расизм! Имея подобное мнение, вы ведете себя как расист!

Наступила тишина…

— Ох, отвалите, — ответил я.

* * *

Тем же вечером я позвонил Рейчел и рассказал о встрече с Шейлером.

— Что он вам сказал?

— Что вы либо психически больны, либо не существуете.

— Все эта встреча… Они распространяют версию, будто я вышла на сцену и начала криком с ними спорить. Но все было не так! Вокруг все начали кричать, перебивая друг друга. Мне пришлось повысить голос, чтобы было слышно. Все вокруг просто заполнилось криками и воплями.

* * *

Всю беседу, которую я провел с Дэвидом Шейлером (включая «Отвалите»), через несколько недель транслировали по BBC Radio 4. За пару часов до эфира я запаниковал. Скорее всего, функция моей миндалевидной железы зашкалила. А вдруг собственной последней фразой я открыл ящик Пандоры? Не спровоцирую ли я всплеск ненависти со стороны участников Движения за правду о 7 июля? Вдруг они начнут преследовать и меня? Но уже ничего не изменить: процесс запущен, пленка с записью уже готова к эфиру…

Утром мне было страшно открывать свою электронную почту. Но выбора не было, заходить надо было. Но, к моей большой радости, я обнаружил там благодарности от слушателей. Мысль у всех была одна: я нанес серьезный удар по абсурду от лица рациональности.

Я искренне обрадовался: всегда приятно читать, когда тебя хвалят за умение мыслить рационально. Это интервью стало одним из самых популярных за всю мою карьеру. Слушателям очень понравилось.

А участники Движения за правду 7 июля его проигнорировали. Моя миндалевидная железа пришла в себя. Жизнь текла своим чередом.

* * *

Несколько месяцев спустя я обнаружил, что Дэвид Шейлер внезапно стал весьма популярным. Он выступал в «Шоу Джереми Вайна» на BBC Radio 2 и «Шоу Стивена Нолана» на BBC Five Live. А в журнале New Statesman ему посвятили целый разворот.

Причина была в том, что он высказал неожиданную свежую теорию.

«Я уточнил у Шейлера, правда ли он верит, что в терактах 11 сентября не принимали участия самолеты. Энни Мэчон от этого вопроса стало не по себе. „Да, именно это я и хочу сказать! Я считаю, что никаких самолетов 11 сентября не было“, — сказал он. Так мы же все его видели: два самолета врезались в башни Всемирного торгового центра! „Это можно объяснить тем, что мы видели ракеты, которые окружили голограммами, из-за чего они казались самолетами, — объяснил Шейлер. — Если изучить по кадрам материал, то можно заметить, что в здание врезается ракета в форме сигары“. Думаю, он заметил, что у меня отвисла челюсть. „Я понимаю, что скорее всего это звучит дико, но я так считаю“».

Брендан О’Нил, New Statesman, 11 сентября 2006 года

Дэвид Шейлер явно принял сторону небольшого экстремистского крыла Движения за правду об 11 сентября: его сторонники считали, что самолетов на самом деле не было. Раньше журналисты не воспринимали их всерьез и не стремились освещать их деятельность. Однако теперь заинтересовались.

* * *

Я позвонил Дэвиду.

— Не существует ни одного свидетельства о самолетах, только несколько запутанных сообщений свидетелей, — заявил он.

— И… — начал я.

— …И очевидно сфальсифицированный материал, — не дал мне продолжить Шейлер.

— Но этот материал транслировали с места событий!

— Нет, вы неправы! Он шел с опозданием.

— А у вас не возникло проблем с консерваторами движения? — поинтересовался я.

Было слышно, что собеседник тяжело вздохнул.

— Да, они действительно просили меня не распространять теорию о голограммах, — мужчина помолчал. — Похоже, что на грядущем Марше за правду антиглобалистов меня собираются исключить.

Было слышно, что это его коробило, однако Дэвид делал вид, что его это нисколько не беспокоит.

— Джереми Вайн, Стивен Нолан — это ведущие одних из самых престижных передач, за ними следят миллионы, — добавил он.

— Вы им нужны лишь потому, что ваша теория скандальна и безумна, — с горечью сказал я.

Естественно, Шейлер возражал, потому что считал, что теория реалистична, а голограммы — это вообще только начало. Сейчас в разработке множество планов, «операции „ложного флага“, где также будут использовать голограммы, которые создают впечатление полномасштабного вторжения инопланетных сил».

— Кому и зачем это нужно? — спросил я.

— Они хотят ввести военное положение на планете и лишить нас гражданских прав, — сообщил мне Дэвид.

* * *

Мысль о том, что правительства могут договориться и воспользоваться голограммами с целью ввести население планеты в заблуждение, не настолько безумна, как казалось бы. За несколько лет до этой беседы мне попался доклад, который подготовила Академия ВВС США. Заголовок был следующий: «Несмертельные виды вооружений: терминология и характеристики». Там были перечислены все виды специального оружия, которое либо было в разработке, либо планировалось в Министерстве обороны США. Один раздел назывался «Голограммы».

ГОЛОГРАММА «СМЕРТЬ»

Голограмму используют, чтобы напугать объект до смерти. Например, наркобарон со слабым сердцем видит около кровати призрак покойного конкурента и умирает от страха.

ГОЛОГРАММА «ПРОРОК»

Процесс проецирования изображения древнего бога на здание законодательного собрания вражеского государства, когда его средства связи захвачены и используются против него при массированной психологической операции.

ГОЛОГРАММА «ВОЙСКА»

Проецирование изображения войск, из-за чего противнику кажется, что у наступающих сил намного больше, чем на самом деле. Создает иллюзию наличия войск в регионе, где их нет на самом деле, и / или выполняет роль мишени для контрударов.

«Может быть, Дэвид не настолько и безумен…» — размышлял я.

Прошел год. Я получил по электронной почте письмо:

«5 сентября 2007 года

Дорогие друзья,

я пишу совершенно серьезно. Очень прошу вас не пропустить это величайшее событие в истории. В самый мрачный час на нашей планете Иисус вернется, чтобы спасти человечество. Место проведения конференции: Парламент-Грин, рядом со зданием Парламента и Темзой. Дата и время: 6 сентября, 14:00.

С любовью и светом, Дэвид Шейлер».

Мужчина собрался заявить, что он является Мессией. Это было написано в пресс-релизе, который прилагался к письму.

«Просьба к журналистам: постарайтесь понять, потому что произойдет столкновение с тем, истинность чего определить не может никто, а легкомысленные упустят шанс на вечную жизнь. Это странно для человека, который долгое время был атеистом и технократом. Я осознаю, как дико вам читать эти слова. Однако существуют древние свидетельства, что Мессию зовут „Дэвид Шейлер“. Сюда можно добавить небесные знамения, которые появились не по моей воле, в том числе Мессианский Крест из Сатурна, Меркурия, Венеры и Солнца — 7/7/7. В этот день я был провозглашен Мессией.

Совершенно очевидно, что я избран некой высшей силой как помазанник, который обязан спасти все человечество.

Иные реинкарнации: Тутанхамон, король Артур, Марк Антоний, Леонардо да Винчи, Лоуренс Аравийский и Астронгес — еврейский пастух и революционер, распятый римлянами в Палестине в I веке до н. э.

Дэвид Майкл Шейлер».

Собравшихся было до неприличия мало. Мужчина сидел в центре круга в белом ниспадающем наряде. Он выглядел прекрасно. Журналистов тоже было маловато — всего двое: я и парень из Sky News.

Остальные явно принадлежали к Движению за правду и были друзьями Шейлера. Они выглядели смущенными.

Журналист из Sky News поделился со мной, что пришел, чтобы взять интервью, только и всего. Да и транслировать они его не собирались: планировали просто записать и придержать «на всякий случай».

Под этим случаем подразумевалось нечто действительно ужасное.

* * *

Шейлер рассказывал своим слушателям, что знамения уже давно появляются.

— Вы помните, как я ответил на объявление в The Independent «Годо не придет»? Я уверен, что и это было знамение. Даже в заголовке было слово «Бог»!11

— С чего вдруг в MI5 решили «подогнать» это объявление под вас? — поинтересовался я.

— Я так понимаю, что в их задачи и входит защита воплощенных Мессий, — ответил он. — Мне известно, как работает эта организация. Им необходимо наладить контакт. Прослушивая ваш телефон, они знают, что вы ищете работу и какую газету читаете. Это объявление нацеливают на вас. Разве не странно, что по тому объявлению только меня и взяли?

* * *

Я начал беседу с женщиной, которая стояла рядом со мной. Она сказала, что ее зовут Белинда и когда-то Шейлер снимал у нее квартиру. Дэвид тем временем продолжал проповедь, а она шептала мне на ухо, что больше не может просто сидеть и слушать. Все это ее очень расстраивало, хотелось высказаться.

— Дэвид, можно…

— Как вы смеете перебивать Мессию! — крикнул он.

— Хорошо, продолжайте, — Белинда вздохнула.

— Как спаситель, — злобно проговорил Шейлер, обращаясь напрямую к ней, — я стараюсь донести до людей, как достичь вечной жизни!..

— Извините… — тихо сказала женщина.

— …И люди, которые хотят заработать право на вечную жизнь, вероятно, желали бы услышать это от меня без чужих комментариев, — продолжил он. — Все вопросы в конце, Белинда, сначала я попытаюсь донести до всех вас крайне важные вещи!

— Я думаю, присутствующие начинают грустить от того, что вы говорите, Дэвид, — не выдержала Белинда. — С точки зрения Мессии, у вас слишком много ошибок. Во-первых, у вас не было времени на размышления о собственной миссии, слишком быстро вы принялись проповедовать. Во-вторых, все здесь — это ненастоящие последователи. В-третьих, вы вообще сами заявили, что являетесь пророком. Никто другой не провозглашает: «Да, это Тот, кого мы ждали». Никто не поклоняется вам. Ну и так далее. Вы уже сами решили, что являетесь избранным. В общем, вы ведете себя далеко не как истинный Мессия.

Шейлер в ответ только огрызнулся: поскольку он — мессия, любое его поведение должно восприниматься как единственно правильное.

— И вообще, с каких пор вы стали профессионалом в вопросах Мессий?

— Я просто вижу, как человек с огромным интеллектом, очень талантливый, когда-то успешный на избранном пути, вдруг взял и все разрушил, отправившись в какое-то эзотерическое странствие. Сейчас вы вещаете то, что адекватный человек будет воспринимать лишь с улыбкой. Это ужасный позор.

Дэвид посмотрел на нее свысока и ответил:

— Я — Мессия. Вы должны сами решать, почему не хотите или не можете принять это.

* * *

Потом он долго разглагольствовал о том, что его весть необходимо распространять по всему миру, чтобы все знали. Однако за следующие недели ничего подобного не произошло. Он дал пару интервью, но ни одно не произвело такого фурора, как беседа о голограммах. Мне представилась динамика его безумия в виде диаграммы:

Безумие Дэвида Шейлера

Было ощущение, что в отношении Дэвида существовало какое-то общее соглашение: заявление, что «теракта 7 июля не было», не настолько интересно, чтобы быть привлекательной разновидностью безумия. Самолеты-голограммы подходили идеально. Мессия был не тем видом безумия. Почему так? Как так получалось, что одна разновидность была приемлемее другой? Многие журналисты, отвечая на мой вопрос, притворились бы невинными овечками и сказали бы, что история про самолеты была очень безобидной, ничего в ней такого нет: что-то вроде неопасного, казалось бы, кашля на пути к «неизлечимой раковой опухоли в легких» в виде Мессии. Тяжело отрицать, что в этом есть доля истины, однако мне кажется, что не все так просто. Обе эти теории совершенно точно представляют собой симптомы психического заболевания. Просто одна из них приемлема для раскрутки в СМИ.

* * *

В последующие два года Дэвид исчез с глаз публики. Единственный раз упоминание о нем появилось в августе 2009 года. Тогда полиция провела рейд против захватчиков фермы в графстве Суррей, которая находилась под государственной охраной, — и плохого качества видео изгнания скваттеров слили в интернет. В основном там были слышны только крики: «Не хочу иметь с вами никаких дел» — это кричали люди, когда их вытаскивали из постелей. Однако в какой-то момент камера повернулась в сторону — и в ее объектив попал прекрасно одетый трансвестит. Он представился Daily Mail как Делорес. Но под париком и косметикой можно было с легкостью узнать Дэвида Шейлера.

Листая DSM-IV, я был очень удивлен, когда обнаружил там трансвестизм, или «фетишистский трансвестизм»:

«Как правило, мужчина, который страдает фетишистским трансвестизмом, хранит у себя целую коллекцию женской одежды, иногда в нее переодеваясь… Во многих случаях это вызывает у него сильное сексуальное возбуждение… [Хотя] со временем мотивация может меняться, а степень возбуждения уменьшается или полностью пропадает. В таких случаях переодевание работает как противоядие от невротического напряжения и депрессии, вызывает чувство покоя и умиротворения».

Дэвид Шейлер в образе Делорес

Прошел еще год. Я занимался загадкой книги «Бытие или ничто», встречался с сайентологами и Тони, старался найти подтверждение теории Боба, что психопаты правят миром, — и внезапно почувствовал нечто неприятное: словно я и сам стал одержимым, копаясь в историях психопатов и общаясь с ними. Как я понял позже, я был таким искателем безумия уже лет 20. Именно этим мы, журналисты, и занимаемся.

Поэтому я и взялся за работу по поиску психопатов с таким рвением. У меня отлично получалось раскапывать алмазы безумия среди мрака нормальности, потому что этим я зарабатывал на жизнь. Действительно, в нашей профессии, в психологии и в искусстве есть нечто психопатическое. После встречи с Шарлоттой Скотт я пытался успокоить себя тем, что такое случается лишь в развлекательных программах, а я выше подобных вещей. Но история Дэвида показывала мою неправоту. Политическая журналистика ничем не отличалась от реалити-шоу. Я писал книгу об индустрии безумия и в процессе работы начал понимать, что и сам — ее часть.

Я все время возвращался к загадке, почему же теорию голограмм Дэвида СМИ поддержали с таким энтузиазмом, а тот факт, что он является Мессией, никого не заинтересовал. Так все же: почему один вид безумия «правильный», а другой — «неправильный»? Есть ли возможность отличить один от другого? И если да, что можно сказать через эту формулу про журналистов?

Я написал Шейлеру письмо, предложив встретиться. Ответ пришел сразу.

«Джон, получил письмо. Конечно, давайте встретимся.

У меня не работает телефон, я живу в Девоншире. Можете приехать, когда вам удобно, отвечу на все вопросы.

Дэвид».

Было ощущение, что он вернулся к нормальной жизни. Я нашел его в милом домике в небольшой деревне. Из горячей ванны на задней веранде открывался прекрасный вид на Дартмур. В доме были домашний кинотеатр и сауна. Дэвид выглядел очень хорошо — здоровый и вполне счастливый, в мужской одежде (в белом джемпере и кожаных брюках).

— У меня нет денег, но все не так плохо. Бог обо мне заботится явно, — рассказал он, пока готовил кофе.

Как оказалось, я сильно ошибался — ни к какой нормальной жизни он не вернулся. В этом доме он жил всего несколько месяцев, причем действительно без денег. Было время, когда Дэвид считал удачей, если получалось устроиться на ночь под брезентом в районе Кью в западной части Лондона. Иногда приходилось спать на скамейке в каком-нибудь парке в городке вроде Гилфорда. Самым стабильным у него было время с год назад, как рассказал Шейлер, когда Энни Мэчон его бросила и у него появилась новая подруга.

— Я проповедовал в больнице, и ко мне подошла женщина, которая назвалась Невестой Христа. Я посоветовался с Господом и узнал, что она на самом деле является воплощением одного из богов. Мы начали встречаться, — Дэвид помолчал. — У нас сложились особенные отношения…

— Вы меня удивляете, — ответил я.

— И закончились они весьма сильной ссорой, — продолжил он. — У нее собралась группа почитателей. Я спросил у них разрешения одеться как Делорес. Все согласились, однако, как только я переоделся, на меня все набросились, разорались, обвинили во всем, в чем только можно, называли проституткой, идиотом, извращенцем, говорили, что я не уважаю подругу. Сначала они не давали мне уйти, а потом меня выкинули.

Мы прошли в комнату на чердаке, где он ночевал в последние дни. Рядом с компьютером лежала стопка DVD с фильмами, которые были записаны антипсихиатрическим отделением сайентологической Церкви под руководством Брайана. Названия были вроде «Циничное убийство. Неизвестная история лечения психотропными средствами». Мой собеседник заметил, что сайентологи, может быть, и дураки, но благодаря их фильмам он многое открыл для себя.

Я заметил фигурку игрушечного Паровозика Томаса — и мне стало очень тоскливо. Я представил себе идиллические детские годы, еще не омраченные безумием… Правда, в последние годы психические расстройства у детей встречаются с невероятной частотой. Например, когда я был маленьким, аутизм диагностировали менее чем у одного ребенка на две тысячи. Сейчас говорят, что случаев больше одного на сотню человек. Когда я ехал на встречу с Тото, видел плакат с надписью «Каждые 20 секунд у одного ребенка диагностируют аутизм». То же самое можно сказать и о детском биполярном расстройстве, которого раньше вообще не было. В наше время в США это настоящая эпидемия.

* * *

Я решил уточнить у Дэвида, не удивило ли его внезапное падение интереса СМИ. Он кивнул.

— Как написано в Библии, я должен был провести три дня в аду после распятия. Это и произошло — меня распяли в сентябре 2007 года, — ответил мне Шейлер.

— В смысле, когда вы озвучили людям, что вы Иисус?

— Да. Библейский счет славится неточностью. Думаю, под тремя днями в аду имели в виду три года.

— Расскажите мне о ваших трех годах в аду.

— Они еще не кончились.

— А что вы имеете в виду под адом?

— Это значит быть учителем, стараться донести послание, которое окружающие тебя дураки не хотят слушать. Ты им твердишь, что ты Иисус, потому что сам Господь требует, чтоб ты в этом признался, — Дэвид снова замолчал. — Это Бог испытывает меня. Он понимает, что я готов вынести все и смогу сказать все, что нужно: со сцены, через радио и телевидение. Это часть испытания: не давать мне делать то, что можно сделать хорошо. Это обучение смирению, — он кивнул. — Да, точно, Господь испытывает меня. Он проверяет, смогу ли я сохранить веру в то, что я — Иисус, когда против меня выступают миллиарды.

— Когда вы говорили в последний раз? С Богом, — уточнил я.

— Как раз перед вашим приходом, — ответил Шейлер. — Он сказал мне открыть книгу, чтобы почерпнуть вдохновения. И там действительно была страница с нужными словами.

Я заметил на столе книгу на иврите и взял ее в руки. Она открылась на странице с непонятными таблицами, в каждой было по несколько букв.

— Это семьдесят два имени Господа, — объяснил Дэвид. — Посмотрите…

От указал пальцем в книгу и сказал:

— Вот это переводится как «Дэвид Шейлер Рыба».

Потом показал на другую строчку:

— А эти переводятся «Дэвид Шейлер праведный чувак».

— «Праведный чувак»?.. — удивился я.

— Бог веселился, когда рассказывал мне это. Мы в первый раз с ним так весело беседовали.

Я посмотрел на разворот и сказал:

— Вы ищете осмысленную структуру там, где ее нет.

— Это основная способность интеллекта человека, — возразил Дэвид довольно резко. — То же самое можно встретить и в науке, и в журналистике. Все мы ищем осмысленные структуры. Как вы не понимаете? Вы же с этим работаете!

Дэвид вновь принялся сетовать, что его не зовут больше на разные популярные ток-шоу, и сообщил, что ему кажется это непонятным и действительно печальным.

— Многие думают, что сходят с ума, и пугаются этого. Их бы успокоило, если бы они услышали выступление человека вроде меня, который поддерживает их мнение об 11 сентября и 7 июля. При этом я живу счастливо и не думаю, что сумасшедший. Уверен, никто из тех, кто разговаривал со мной здесь, не ушел с убеждением, что я безумен.

* * *

По дороге домой в Лондон я размышлял о том, что Дэвид прав. Многие живут в постоянном страхе сойти с ума. Иногда после хорошей выпивки они признаются в этом. Некоторые знакомые говорят, что им все равно. А одна женщина рассказала по секрету, что хотела бы получить нервный срыв, чтобы ее отправили в лечебницу. Там она смогла бы освободиться от нервов современной жизни, о ней бы заботились медсестры…

Однако большинству знакомых далеко не все равно — и очень хочется быть нормальными. И я принадлежу к ним. Если я не могу дозвониться до жены, мне уже кажется, что она мертва. В самолетах у меня возникают приступы паники с клаустрофобией и вырываются непроизвольные крики. То и дело меня накрывает ужас, что психопаты меня найдут и убьют.

Вечерами мы смотрим по телевизору передачи «Обмен женами», «Приходи, пообедай со мной», «Суперняня», а также ранние сезоны «Х-фактора» и «Большого брата». Многие винят, и не без основания, в собственных психологических проблемах именно телевидение.

«Снимая массу фильмов и передач, их создатели едут в обычный муниципальный район. Больше 90 % людей, которые там живут, совершенно нормальные и ведут обычную жизнь: растят детей, платят налоги, работают, ездят в отпуск. Но есть и 10 %, у которых есть нарушения в той или иной степени, — и они подходят. Именно о них и будет передача».

Эдди Марсан, актер, интервью Джонатану Ромни для The Independent, 2 мая 2010 года

Почти во всех программах, которые крутят в прайм-тайм, участвуют люди, которые страдают «правильными» и нужными формами безумия. А главное, теперь я знаю его формулу. Герои с «правильным» типом сумасшествия слегка безумнее того, что нам кажется. Разница бросается в глаза сразу. Мы можем мучиться от депрессии и каких-то страхов, однако наши неприятности не такие большие, как у них. Это заставляет нас успокоиться от мысли, что у нас не все так плохо.

Трагедия Дэвида заключалась в том, что его безумие приняло совершенно дикий оборот и вышло за рамки приемлемого на телевидении. Простыми словами, с такой формой он СМИ совершенно не нужен. А почему? Потому что мы опасаемся слишком явного, однако любим пудрить мозги.

При этом мы занимаемся не только бизнесом безумия, но и бизнесом конформизма. Мне вспомнилась Мэри Барнс, пациентка доктора Лэйнга, которая была заперта в подвале и обмазывалась собственными экскрементами. Спустя некоторое время она сменила их на краски и холст. Лондонское общество 1960–1970-х годов прекрасно реагировало на ее художественные произведения, видя в них пример глубокого проникновения в нездоровую психику. Но и Шарлотта Скотт, и я, и другие журналисты разыскивали на планете людей с «правильным» видом безумия не чтобы организовать некое почитание. Скорее наоборот: показывая их, мы хотели продемонстрировать людям, какими быть не надо. Может быть, именно из-за этого стремления быть нормальными и появляется этот дикий страх сойти с ума.

* * *

Через несколько дней после моего возвращения из Девоншира позвонил Боб Хаэр.

9. Стремимся высоковато

Боб Хаэр проводил ночь субботы в Хитроу — перевалочном пункте между Швецией и Ванкувером. Он продолжал ездить по миру с обучающими семинарами по своему опроснику. Боб пригласил меня на встречу в отель.

Когда я туда приехал, в холле его не было. Около стойки администратора выстроилась огромная очередь из уставших командированных со злыми лицами, которые прилетели поздно вечером. Телефона для связи с постояльцами я не нашел, но заметил пустующий стол консьержа, на котором стоял его аппарат. Можно было нажать «ноль» и попасть к главному администратору — ему отвечают сразу вне зависимости от количества людей в очереди, ведь неизвестному ответят с большей вероятностью, чем людям, которые стоят прямо напротив тебя. И попросить соединить меня с Хаэром.

Однако, как только взял трубку, я услышал громогласный рев и заметил приближающегося консьержа:

— Положите мой телефон!

— Но я всего на минуту, — оправдывался я.

Мужчина резко вырвал трубку из моих рук и швырнул ее на телефон.

Спустя некоторое время пришел Боб. Я демонстративно вежливо поздоровался с ним перед носом консьержа.

Мы выглядели как два весьма любезных бизнесмена, которые договорились о важной встрече поздно вечером в отеле, потому что были очень заняты. Я старался все делать максимально заметно для хама, который не дал мне позвонить.

— Может, пойдем в VIP-бар? Там можно спокойно побеседовать, — предложил Боб.

— Разумеется, — улыбнулся я и стрельнул взглядом в консьержа, — в VIP-бар.

Мы двинулись по вестибюлю.

— Не представляете, что только что случилось, — шепнул я Хаэру.

— Что?

— Консьерж чуть было не дал мне по лицу.

— За что?

— Я хотел воспользоваться его телефоном, чтобы набрать вам, потому что к администратору не пробиться, а он подскочил и вырвал у меня трубку. Поразительно грубо. С чего он так разозлился?

— Просто он один из них, — ответил Боб.

Я внимательно посмотрел на него.

— Психопат? — уточнил я, оглядываясь на мужчину, который в этот момент помогал одному из постояльцев затаскивать чемоданы в лифт. — Разве?

— Очень многие психопаты идут работать охранниками, швейцарами и вообще теми, у кого есть хотя бы небольшая власть на их собственной территории, — объяснил Хаэр.

— Да, а еще у него явно проблемы с эмпатией и контролем собственных реакций и поведения, — добавил я.

— Не забудьте написать об этом в книге.

— Обязательно, — кивнул я и снова взглянул на собеседника.

«А не слишком ли быстро он делает выводы?» — задумался я. Может, у консьержа просто был тяжелый день. Или, например, начальство запретило ему давать гостям отеля пользоваться его телефоном. Интересно, почему ни я, ни Боб не подумали об этом?

Мы зашли в лифт и направились на VIP-этаж.

* * *

Стрелки часов приближались к полуночи, мы сидели и пили виски со льдом. Другие посетители бара — те, у кого были пропуска сюда, — работали на своих ноутбуках или просто созерцали пейзаж за окном.

Я слегка опьянел.

— Вы даете людям огромную силу, — заговорил я. — Силу диагностировать психопатов.

Хаэр пожал плечами.

— А вдруг вы создадите армию одержимых ею? — продолжал я. — Тех, кто решит, что перед ним психопат, даже если это не так? Создадите охотников на ведьм в мире, который охвачен патологическим страхом?

Он долго молчал.

— Меня тоже волнует, что моим опросником могут злоупотреблять, — кивнул Боб наконец. Потом тяжело вздохнул и качнул стакан — льдинки стукнулись друг об друга и об стенки.

— Кто им злоупотребляет? — уточнил я.

— У вас есть отделение тяжелых и общественно опасных расстройств личности?

— Да, именно там находится в заточении Тони, про которого я вам говорил. ОТРЛ в Бродмуре.

— Я все время спрашиваю себя, кто имеет право брать под стражу на основе моего опросника, — задумчиво сказал Боб. — Кому доверяют его? Здесь, в Британии, к этому подходят достаточно ответственно. А в США, например, есть законы о «принудительной госпитализации людей, одержимых сексуальным насилием». В соответствии с ними человека могут запереть навсегда.

Он говорил о психиатрических больницах вроде Коалинги — это, казалось бы, весьма привлекательное место занимало 130 гектаров земли рядом с Монтерей-Бич в Калифорнии. Огромная лечебница (365 квадратных километров) с гимнастическими залами, кабинетами для занятий музыкой и другими видами искусства, бейсбольными площадками и множеством аккуратно подстриженных лужаек. Из ста тысяч педофилов Калифорнии там находятся полторы тысячи человек. В этих комфортных условиях они, скорее всего, и проведут остаток жизни (с открытия в 2005 году и до сих пор было выписано всего 13 человек). Всем им в день окончания тюремного срока объявили, что из-за большой вероятности рецидива вместо свободы они отправляются в Коалингу.

— Определенную роль в принятии этого решения сыграл и мой опросник, — рассказал Боб. — Я готовил тех, кто управляет этими больницами. Они сидели в зале, зевали, бездельничали, стригли ногти, рисовали в тетрадях… И на основании моего опросника должны были решать судьбы людей…

Один психиатр из Коалинги, Майкл Фриер, в 2007 году в интервью Los Angeles Times рассказал, что больше трети «индивидов» (как называют пациентов в Коалинге) получили неверный диагноз — «одержимость сексуальным насилием». Дело в том, что в случае освобождения эти люди не представляли серьезной опасности для общества.

— Они уже ответили за свое преступление, проведя определенный срок в тюрьме. А потом их снова отправляют не на волю, а в больницу штата неизвестно на сколько, — рассказал Фриер в своем интервью. — Чтобы выйти, приходится доказывать, что они не опасны, что не так уж просто сделать. Разумеется, у них есть все основания сильно расстраиваться.

В VIP-баре Боб продолжал свой рассказ — об ужасном мире путешествующих экспертов, судебных психологов, аналитиков, которые колесят по странам с консультациями. И эту возможность им дают курсы самого Хаэра. Этот сертификат был и у меня. «Специалисты» теперь имеют право участвовать в слушаниях по условно-досрочным освобождениям, в обсуждении смертного приговора, в процессе анализа поведения серийных убийц. Думаю, Боб рассматривал собственный опросник как что-то безобидное — нечто невинное, каким и должна быть наука, по его мнению, — однако людей, которые пользовались его работой, считал глупыми, аморальными проходимцами и невеждами.

* * *

Попрощавшись с Бобом, я решил найти человека, который нес ответственность за самую знаменитую «охоту за психопатами» в современной истории, — Пола Бриттона. Когда-то давно он работал судебным психологом и был довольно известен. Но в последнее время все реже появлялся на публике, ведя закрытый образ жизни. Это было неудивительно: Пол оказался замешан в одном из самых неприятных профессиональных инцидентов.

В течение нескольких дней я писал письма на всевозможные адреса, хотя и не особо рассчитывал на ответ. Как-то вечером у меня зазвонил телефон. Номер не определился.

— Прошу прощения, — услышал я робкий голос. — Это Пол Бриттон. Если я правильно понял, вы… извините…

Было слышно, что он терзается сомнениями и звонок потребовал от него усилий.

— Вы бы не хотели поговорить со мной о том периоде, когда занимались судебной психологией? — уточнил я.

В трубке был слышен тяжелый вздох.

— Потрошить внутренности несчастных душ — не самое лучшее времяпрепровождение, — наконец выговорил он.

(На самом деле ему достаточно редко приходилось проводить время среди чьих-либо внутренностей в прямом смысле слова. Судебных психологов редко зовут на место преступления. В анатомическом смысле он их видел только на фотографиях и в своем воображении, представляя какого-то очередного психопата-убийцу, психологическим портретом которого Бриттон занимался в тот момент.)

— И все-таки, могли бы мы побеседовать? — не отступал я.

— Рядом с железнодорожной станцией Лейстер есть новый отель Premier Inn, — сказал мужчина. — Можно встретиться там в четверг в 11 утра.

* * *

Пол Бриттон пришел в Premier Inn в длинном черном пальто, которое ассоциировалось с нарядом доктора Эдди Фитца — отличного судебного психолога из сериала «Метод Крекера». Хотя возможно, что такое сравнение было навеяно мне распространенным мнением и что все было наоборот: образ Фитца писали с реального Бриттона.

Мы взяли кофе и расположились за столиком.

Я приступил к осторожным расспросам на тему опросника Боба Хаэра.

— Он прекрасно потрудился, — сказал Пол. — Боб создал весьма полезный инструмент… — мой собеседник внезапно прервал рассказ и поерзал в кресле. — Не уверен, стоит ли говорить вам про то, как все начиналось в отношении меня… Вам это нужно? Прошу прощения, потому что тогда вам придется остановить меня, если я буду говорить слишком много. И не волнуйтесь, вы меня этим не оскорбите. Будете слушать?

— Разумеется, начинайте, пожалуйста, — ответил я.

— Это случилось в 1984 году. Тогда в мой офис зашел один из лучших детективов, которых вы бы могли встретить, — Дэвид Бейкер…

* * *

1984 год. Рядом с больницей, где Пол трудился клиническим психологом, на лужайке обнаружили труп молодой женщины. Ее зарезали во время прогулки с собаками. Ни одного подозреваемого. В то время судебная психология в Британии только начинала развиваться, однако профессиональное чутье все-таки подтолкнуло Бейкера — детектива, который начал заниматься этим делом, — обратиться к Бриттону.

— Можно сказать, что именно Дэвид и стал отцом судебной психологии в нашей стране, — рассказал Пол. — Он пришел спросить совета. Понимаете, о чем я? Если бы он не пришел и не начал разговор, у меня не было бы причин вникать в ту историю.

Собеседник посмотрел мне прямо в глаза. Я понимал, чего он ждал от меня. Фразы «Нет, что вы, настоящий отец судебной психологии в Великобритании — это определенно вы!».

Судя по всему, ему хотелось услышать подтверждение того факта, что его роль в судебной психиатрии — это не только тот ужасный инцидент, решил я, и произнес вслух:

— Нет, что вы, настоящий отец судебной психологии в Великобритании — это определенно вы!

* * *

…Итак, Бриттон «практически бессознательно принялся задавать вопросы» (как позже написал Дэвид Бейкер в собственных воспоминаниях «Человек-загадка» — книге, которая стала бестселлером): «Как она была связана? Сколько времени провела без сознания? Как быстро скончалась?»

Через какое-то время Пол сказал, что убийца — молодой человек в возрасте от 14 до 22 лет, сексуальный психопат, одинокий и, скорее всего, социально незрелый, то есть все еще живет с родителями. Он занимается физическим трудом, прекрасно пользуется ножом и обладает достаточно большой коллекцией журналов и видео с порнографией, вероятно, «жесткой».

— Все это оказалось абсолютно верным, и достаточно быстро полиция задержала преступника. Если я правильно помню, звали его Босток.

* * *

Пол Босток и правда просто идеально подходил под описание Бриттона. Он сознался в содеянном, сделав психолога знаменитым — газеты им восхищались, практически превозносили. Министерство внутренних дел пригласило его на работу консультантом в недавно сформированный отдел психологического анализа уголовных преступлений. Помимо этого ему предложили роль в телесериале «Убийство в мыслях» от студии ITV. Он сообщил, что не планирует становиться телевизионной знаменитостью, однако согласился после объяснения, что министерство хотело бы быть в глазах населения на передовой в психологической науке. Бриттону также напомнили, что «вся его работа очень успешна».

В течение следующих нескольких месяцев Пол отлично справлялся с задачей и определил еще несколько сексуальных психопатов — убийц. Практически все были молодыми людьми от 14 до 23 лет, жившими либо в одиночестве, либо с родителями, и с большой коллекцией порно.

— В отношении вас высказывали критику… — начал было я.

— По какому поводу? — достаточно резко оборвал меня Пол.

До этого он был скромным и застенчивым, но в этот момент резко изменился, и его повышенный тон удивил меня. — Говорят, что все психологические характеристики, которые вы давали, относились к одному личностному типу.

— Ну, все это было потом, — хмыкнул он.

И это было правдой — в книге «Человек-загадка» написано, что Бриттон определил и нескольких преступников, которые не принадлежали к этому типу. Например, шантажиста, подбрасывавшего лезвия бритв Heinz в детские вещи. Это был бывший офицер полиции — Пол определил это совершенно четко.

* * *

Для него это были золотые дни. Хотя уже тогда поползли слухи, пусть и неподтвержденные, что его анализ не всегда отличался точностью. Говорили, что в 1989 году в отделение полиции в Лидсе пришла девушка-подросток, которая сообщила, что ее использовали как «племенную кобылу» несколько столпов общества. Среди них девушка назвала главного констебля и главного прокурора (члена палаты лордов).

— Что значит «племенная кобыла»? — уточнил полицейский. Девушка сообщила растерянному стражу порядка, что ее постоянно привозили в квартиру в студенческом квартале. Там был подвал с пентаграммой на полу, где ее насиловали главный констебль и его друзья по сатанинской масонской ложе. Спустя время, когда она беременела, плод вынимали из нее и приносили в жертву на алтаре в честь Сатаны.

Полицейский был в замешательстве: это больные фантазии подростка или на самом деле рассказанное имело место? Неужели его начальник — лидер сатанинской секты? Или все-таки жертва клеветы? Следователь обратился к Полу, чтобы тот проанализировал эти странные показания. Брит-тон сообщил, что девушка не врет. По этой причине полиция взялась за достаточно дорогостоящее расследование, но ничего так и не обнаружила: ни алтаря, ни шабаша сатанистов, никаких доказательств, чтобы хоть как-то подтвердить показания «жертвы». Дело не разглашали и просто закрыли.

— «Племенная кобыла»? — Пол нахмурился.

— Помните эту историю? — спросил я. — Девушка рассказывала, что полицейские в высоких чинах, насиловавшие ее, принадлежали к сатанинской секте, и плод, который она зачинала, вытаскивали из нее и приносили в жертву дьяволу.

— Я работал с несколькими делами, которые относились к сатанинским культам, — ответил Бриттон. — Весьма распространенная тема. Однако такого случая не помню.

Если дело действительно было, можно простить забывчивость Пола: в те годы различные дела сыпались на него как из рога изобилия. Мужчина регулярно светился в СМИ и на телевидении, сотрудники полиции стояли в очереди под его дверью в ожидании консультации по поводу очередного сексуального преступления. Пол Бриттон был на вершине. Но однажды все рассыпалось.

15 июля 1992 года в Уимблдонской пустоши в Лондоне нашли 23-летнюю женщину по имени Рейчел Никкел. Убийца нанес ей 49 ударов ножом прямо на глазах ее сына Алекса, которому было 3 года. Естественно, по традиции полицейские бросились к Бриттону за консультацией, чтобы он составил психологический портрет преступника.

«Я тер глаза до тех пор, пока под потолком не начинали кружиться звездочки, — писал он позже в своей книге, — до такой степени я был сосредоточен на этом деле. Мне было очень трудно перефокусироваться».

В итоге Пол сделал вывод, что убийцей является сексуальный психопат: холостяк, живущий с родителями или один в небольшой квартирке рядом с пустошью, обычный, непримечательный рабочий и, как все остальные, обладатель коллекции «жесткой» порнографии.

Оглядываясь на это дело, можно понять, почему многие тут же поверили, что убийца — Колин Стэгг. Так было угодно жизни, что мужчина был очень похож на человека, который поспешно убегал с места преступления, как рассказывали свидетели. То есть на истинного убийцу по имени Роберт Нэп-пер. К тому же Стэгг идеально подходил под составленный профиль — даже больше, чем Нэппер. Например, он жил в съемной квартире недалеко от Уимблдонской пустоши, зато Роберт — в Пламстеде, в 27 километрах от места преступления. (Сейчас он находится в трех палатах от Тони в лечебнице Бродмур. Сам Тони рассказал, что Нэппер никому не нравится, потому что все считают его хитрым и непредсказуемым.)

До происшествия Стэгг уже получал предупреждения из-за того, что принимал солнечные ванны на пустоши голышом, а также отправлял непристойные письма женщине по имени Жюли, с которой начал общаться через раздел знакомств в журнале. К тому же на входной двери его квартиры висела табличка «Христианам вход воспрещен. Здесь живет язычник». И, разумеется, он хранил большое количество журналов порнографического характера и книги по оккультизму.

И все же свидетельств каких-либо сексуальных отклонений у него не было. В собственных воспоминаниях под названием «Кто на самом деле убил Рейчел?» он написал: «Я думаю, что я совершенно нормальный человек, нормальный здоровый мужчина, который просто мечтает о женском обществе… Мне хотелось лишь одного — серьезных отношений, а в будущем — семью и детей».

В полиции Колин сообщил, что в момент убийства Рейчел он, как и всегда, гулял с собакой на Уимблдон-Коммон.

Полицейские были уверены, что перед ними настоящий убийца, и спросили Пола Бриттона, как добиться признания от Стэгга. У того возникла гениальная идея. По крайней мере, так ему казалось.

Он предложил женщине-полицейскому свести знакомство с подозреваемым и подружиться с ним. На эту роль подобрали кандидатку, дали ей псевдоним «Лиззи Джеймс». По задумке она должна была отправить письмо Стэггу как подруга Жюли, с которой Колин познакомился через журнал Loot.

В отличие от скромной Жюли, Лиззи должна была признаться, что у нее никак не получается выбросить из головы эротическое письмо мужчины. Чтобы все было максимально прозрачно, она добавила: «А еще у меня немного странные музыкальные вкусы. Одна из моих любимых песен — Walk On The Wild Side Лу Рида».

Колин совершенно не ожидал подобного письма, похожего на сказку. Разумеется, он тут же ответил.

«Мне ужасно одиноко», — написал он и спросил, может ли прислать ей описание своих сексуальных фантазий.

Лиззи ответила с энтузиазмом:

«Уверена, что у фантазий нет границ. Вы мне этим и понравились: широко мыслящий человек без каких-либо предрассудков. Как и я».

Стэгг отправил письмо, где в деталях описал свою мечту о том, что в солнечный день в парке они занимались сексом, шепча друг другу на ухо: «Я люблю тебя!» Сценка заканчивалась тем, что Колин стирал бы слезы, которые катились по щекам женщины.

В полиции все были в восторге: он написал о парке — то есть о том месте, где нашли жертву.

Но Бриттон сказал им, чтобы они проявили осторожность. Разумеется, было бы очень удобно, если бы в фантазиях Стэгга было больше жестокости и меньше нежностей и ласки. Так что в следующих посланиях Лиззи решила спровоцировать партнера по переписке. Женщина сообщила, что ему не надо сдерживаться: «Ведь мои собственные фантазии безграничны и воображение рвется на волю. Иногда я беспокоюсь по этому поводу, и мне хотелось бы думать, что мои чаяния совпадают с вашими… Хочу воспринимать вас как сильного мужчину, который способен на все, а себя — как партнершу, полностью находящуюся в вашей власти, хочу чувствовать свою беззащитность и даже унижение».

«Я уверен, что тебя должен хорошенько оттрахать настоящий мужик, — ответил Колин в таком же тоне. — Могу заставить тебя кричать от боли и удовольствия».

При этом Стэгг тут же объяснил, что он вовсе не жестокий человек и пишет это только потому, что по ее письмам заметно, какие эротические фантазии ее волнуют: «Если это оскорбительно, то прошу прощения». А в конце добавил, что был бы рад видеть ее у себя в гостях и приготовил бы собственные «коронные блюда — ризотто болоньезе и крыжовенный мусс».

Однако Пол все же отметил в этих письмах «отчетливые элементы садизма». А переписка продолжалась. Лиззи написала Колину несколько писем, где недвусмысленно намекала, что считает его весьма привлекательным. По его ответам был заметен шок мужчины, он не мог поверить своему счастью, и это было самое поразительное происшествие в его жизни. Но все омрачала одна деталь: когда он предлагал вывести общение на новый уровень, например встретиться и претворить в жизнь их общие фантазии, она уводила разговор в сторону. Колина это ставило в тупик, но мужчина списывал все на загадочную женскую натуру.

Бриттон предложил Лиззи намекнуть подозреваемому, что у нее самой есть какая-то «мрачная тайна», что-то одновременно «ужасное» и «прекрасное», что она сделала когда-то в прошлом. С тех пор «это» пробуждает в ней «сильнейшие чувства».

Колин ответил, что очень хотел бы выяснить ее тайну. Кстати, у него есть своя — полиция обвиняет его в убийстве Рейчел Никкел, ведь он «одинокий язычник». Но он этого не делал.

Лиззи ответила, что совершенно не против того факта, что он убийца, ведь «так будет легче раскрыть и свою тайну». Возможно, им все-таки стоит встретиться, например устроить пикник в Гайд-парке, где они смогут поделиться самым сокровенным. Колин сообщил, что ему очень нравится эта идея и он будет рад услышать ее секрет. Но он сразу предупредил, что Рейчел он не убивал, и надеялся, что это ее не разочарует. И все же, если ей вдруг захочется, во время секса они могут надевать на Лиззи ошейник, а он будет входить в нее сзади, и таким образом они «предавались бы плотской любви каждые пять минут».

* * *

«Страшная тайна» Лиззи заключалась в том, что подростком она свела знакомство с «особыми людьми» — сатанистами. Пребывая в их компании, она видела, как «перерезали горло младенцу, после чего его кровь сливалась в чашу и каждый присутствующий должен был из нее пить». Все это Лиззи рассказывала во время пикника под пристальным наблюдением компании полицейских, переодетых в гражданскую одежду.

Затем, продолжала она, эти люди убили мать малыша: «Она лежала голая. Нам принесли ножи, и один мужчина протянул мне его и попросил перерезать горло этой женщине. Я послушалась. Дальше была непередаваемая оргия, где я занималась сексом с тем мужчиной — самым лучшим в моей жизни». Лиззи посмотрела на Колина и сказала, что готова по-настоящему полюбить только человека, совершившего нечто подобное.

— Слишком высокая планка, — ответил он.

* * *

Следующие недели Лиззи продолжала напирать на Стэгга: «Мечты [об убийце] меня невероятно возбуждают. Заводит лишь одна мысль о мужчине, который совершил его… Я хочу того, кто был бы именно таким. Если бы ты и правда оказался тем самым, если бы убил эту женщину, у нас сложились бы потрясающие отношения».

«Прости, но я не совершал убийств», — печально сообщал ей Колин.

И все же, желая понравиться, продолжал описывать свои фантазии с присутствием ножей, крови и прочего. Когда письма отдали Бриттону, тот все внимательно прочитал и вынес вердикт:

— Это человек с крайне извращенной сексуальностью, которая встречается у весьма небольшого процента мужчин. Вероятность, что на пустоши в момент убийства были два таких человека, крайне мала.

Лиззи предприняла еще одну попытку вытащить из Колина признание на очередной встрече в парке.

— Я все время пытаюсь представить того мужчину, — призналась она, когда они сидели около озера Серпентайн и ели сэндвичи. — Одна только мысль о происшедшем меня заводит. Может, ты и есть тот самый человек. Хочу, чтобы ты обращался со мной так же, как убийца с жертвой.

Тогда Стэгг впервые (как он расскажет потом) задумался, «а не больна ли эта девушка».

— Мне кажется, на сегодня хватит, — ответил он мрачно.

После этих слов Лиззи вздохнула и ушла, пройдя мимо желтого фургона, где сидели полицейские, наблюдавшие за встречей. Через несколько дней Колина Стэгга арестовали и предъявили обвинение в убийстве Рейчел Никкел. Он провел за решеткой 14 месяцев.

А в это время настоящий преступник, Роберт Нэппер, зверски убил женщину по имени Саманта Биссет и ее четырехлетнюю дочь Жасмин. Это произошло недалеко от его дома в Пламстеде (восточная часть Лондона).

— Тело женщины было настолько изуродовано, — вспоминал Пол, — что фотограф, который приехал на место преступления, сделал нужные снимки и… — Бриттон замолчал, помешивая кофе, потом глянул на меня и закончил фразу: — И ушел из полиции навсегда.

Его взгляд словно говорил: да, это мир сотрудников полиции, мир, наполненный ужасом, который людям вроде вас никогда не понять.

В итоге дело Стэгга отправили в Центральный уголовный суд Лондона. Судья пробежался по бумагам и сразу понял, что обвинение притянуто за уши. Он объявил, что ловушка, устроенная полицией и психиатром, возмутительна и является «мошенническим поведением самого грубого свойства». Также он заметил, что «мысли, будто психологический портрет должен служить главным руководством для определения личности преступника при любых обстоятельствах, могут привести к пагубным последствиям».

Вся эта история подпортила репутацию Бриттона и его профессии в целом.

* * *

Последствия того дела разгребали все его участники. Сотрудница полиции с псевдонимом «Лиззи Джеймс» пропала с радаров после апреля 2001 года — тогда BBC сообщила о полученных ею £125 000 компенсации за пережитую психологическую травму и стресс. Колин Стэгг смог выбить собственную компенсацию в размере £706 000 только в 2008 году — спустя 16 лет безуспешных поисков работы. Все это время его преследовали слухи и домыслы, будто он реальный убийца, который хитро выкрутился и избежал наказания. Против Пола Бриттона выдвинуло обвинение Британское психологическое общество. Однако дело не стали рассматривать, потому что адвокат сделал заявление, что справедливого слушания не добиться, ведь прошло мало времени и «рана» достаточно свежа. Но в мире криминальной психологии мужчина стал неприкасаемым.

Сейчас, сидя напротив Бриттона, я произнес:

— Я бы хотел поговорить о Колине Стэгге.

После этих слов Бриттон поднял палец вверх, как бы призывая подождать, залез в свой портфель и вытащил оттуда лист бумаги, который протянул мне. Я сначала не понял даже, что это такое. Но пробежался по нему взглядом, и до меня дошло: это был документ, официальный, подготовленный им для каждого, кто задавал подобный вопрос.

Еще в начале расследования дела Рейчел Никкел, как было указано в этом документе, Пол Бриттон сказал лондонской полиции, что ее убийца и насильник из Пламстеда (которым был Роберт Нэппер, как стало известно позже) — один и тот же человек. Однако слушать его не стали.

Я поднял глаза на него:

— Правда? Вы действительно им говорили?

Тот кивнул:

— Я сообщил, что это один человек. Но мне ответили, что эти преступления никак не связаны. Ну что ж, они же полицейские, им виднее, как работать. А я — далеко не идеал. С моей стороны было бы высокомерием считать, что своими аналитическими способностями я превосхожу лучших лондонских сыщиков. Необходимо учиться на собственных ошибках, нужно принимать их и смотреть именно как на хороший урок… Вот такие дела.

— А вы можете представить какие-то доказательства? Может, есть человек, который подтвердил бы, что написанное тут — правда? — уточнил я.

— Эти люди есть, их много. Они могли бы подтвердить все это, но никто не будет этого делать.

— Почему? Из шкурного интереса?

— Из-за пенсии, боязни остаться без работы и других личных интересов. Мне лично звонили двое и сказали, что прекрасно осознают, что случилось, ибо были свидетелями. Они подтвердили мою правоту и просили прощения, что не оказали поддержку. По их словам, может быть, после выхода на пенсию им удастся предать всю правду огласке.

— И никто из них до сих пор не доработал до пенсии?

— Любой человек в первую очередь думает о самом себе. И в этом их нельзя винить, так мы устроены.

Я вздохнул, Пол посмотрел на меня и добавил:

— Позвольте, я попытаюсь помочь вам с этим.

* * *

Следующие 30 минут Бриттон неторопливо и терпеливо объяснял мне подробности ловушки для Колина с желанием доказать, что с его стороны не было ни одной ошибки. Мужчина всегда использовал правило: «Все особенности в поведении должны исходить от подозреваемого, то есть Колина Стэгга. А наша задача — подробный анализ. Никакой самодеятельности, иначе это будет реализация собственных ожиданий. Понимаете меня?»

* * *

Я был совершенно растерян.

— А как же сказка про ритуальные убийства, в которых якобы участвовала Лиззи?

— Простите, что именно в них не так, по-вашему? — почти шепотом и с вызовом спросил Бриттон.

— Она говорила одинокому мужчине, что готова полюбить только того, кто совершил нечто подобное.

— Хорошо, представьте, что тот, с кем вы встречаетесь, сказал это вам. Как вы поступите? — уточнил он. Повисла пауза, после которой он повторил вопрос.

— Колин был девственником и отчаянно хотел это исправить, а тут такая возможность! — отметил я.

— Ничего не могу сказать по этому поводу, — отчеканил Пол.

Меня обескуражило его нежелание признавать: ловушка была мало того что неуклюжа, так еще и незаконна с юридической точки зрения. Наравне с этим меня поразило осознание, что мужчина демонстрировал предельный вариант душевного порыва, так хорошо знакомого любому журналисту, создателю документальных телепередач, полицейскому, психологу и адвокату. Пол Бриттон и сотрудники полиции вместе создали совершенно искаженный, безумный вариант Колина, объединив самые патологические черты его личности. Только журналист без каких-либо границ смог бы зайти настолько далеко, хотя практически любой из нас преодолевает как минимум часть пути.

Во взгляде Бриттона я увидел злость — он повторил: за все время он ни разу не нарушил допустимых границ.

— В том числе когда сказали: «Вероятность, что на пустоши в момент убийства были два таких человека, крайне мала»? — уточнил я.

— Неужели вы не понимаете, что Нэппер был там, а Стэгг — нет, так что… — Колин был там тем же утром.

— Не в одно время! — крикнул Пол и посмотрел на меня взглядом победителя.

— Вы считаете, что у Стэгга присутствуют сексуальные отклонения? — спросил я.

— Я его не знаю, — отрезал Бриттон, показывая, что разговор окончен. — Это все, что вы хотели знать?

Мы попросили счет.

10. Смерть Ребекки Райли, которой можно было избежать

Прекрасным весенним вечером, 1 апреля, меня пригласили на официальный банкет сайентологов в особняк Рона Хаббарда, который находится в Ист-Гринстед. Сначала мы пили шампанское на террасе, которая выходила на просторы сельской Англии, раскинувшиеся до самого горизонта. Затем нас проводили в главный зал. Там меня ждало место за центральным столом рядом с Тони Галдером, бывшим менеджером The Rolling Stones.

Сам вечер начался с крайне странной церемонии. Сайентологов, пожертвовавших больше £30 000, звали на сцену, чтобы вручить хрустальные статуэтки. Они стояли на сцене на фоне яркой и очень красивой панорамы из облаков и улыбались. Аудитория в зале приветствовала их аплодисментами. Вокруг пускали клубы сценического дыма, который обволакивал их таинственным сиянием.

Потом леди Маргарет Макнейр, руководитель британского отделения антипсихиатрической организации сайентологов, зачитала весьма своеобразный доклад, вызвавший у меня недоумение. В нем перечислялись разновидности психических расстройств, которые должны были войти в новое издание Руководства по психическим расстройствам — DSM-V.

— Вы когда-нибудь со злости нажимали клаксон в автомобиле? — спросила она. — Было? Отлично! Можно сделать вывод, что вы страдаете от синдрома периодического нарушения контроля.

Гости дружно засмеялись и начали аплодировать.

В реальности под синдромом периодического нарушения контроля подразумевается «расстройство поведения, которому свойственны крайние проявления гнева, порой доходящие до степени неконтролируемой ярости, — то есть реакции, абсолютно не пропорциональные ситуации».

— Помимо этого там есть понятие патологической зависимости от интернета, — продолжала выступление женщина. Вокруг снова засмеялись и засвистели.

К моменту этого званого ужина данный синдром совет составителей уже отверг. Идею же о его внесении выдвинул психиатр по имени Джеральд Блок, который жил и работал в Портленде, штат Орегон.

В марте 2008 года он написал в American Journal of Psychiatry: «Патологическая зависимость от интернета — одна из самых распространенных и набирающих обороты проблем в наше время. Ее негативные проявления включают раздражительность, склонность к обману, пониженную социальную эффективность, изоляцию и синдром хронической усталости».

Но составители справочника с ним не согласились и решили, что желание проводить чересчур много времени в Сети может относиться к депрессии и быть ее симптомом, но не отдельным заболеванием. Они заявили, что упомянут его в приложении к DSM-V, однако все были в курсе, что его воспринимали как кладбище отвергнутых расстройств.

(Честно говоря, втайне я был за то, чтобы этот синдром включили в список заболеваний. Я бы порадовался, если бы людей, которые постоянно обсуждали в интернете, подсадная я утка или нет, признали психически нездоровыми. Но сайентологам я об этом, разумеется, не сообщил.)

Тем временем леди Маргарет продолжала перечислять нелепые симптомы и заболевания:

— Вы когда-нибудь дрались со своим супругом или супругой? Тогда вы страдаете от расстройства отношений.

— Ууууу! — кричали гости.

— Вам когда-нибудь бывает лень что-то делать? Значит, у вас «синдром замедления скорости когнитивных процессов»!

Дальше были «синдром склонности к кутежам», «пассивно-агрессивное личностное расстройство», «синдром посттравматической озлобленности» и так далее…

Многие из тех, кого я видел вокруг, были успешными бизнесменами, можно сказать, столпами общества. Мне показалось, что возможность от души поругаться с женой или со злости надавить на клаксон они бы ни на что не променяли.

* * *

Я не знал, что и думать. На самом деле в мире очень много нездоровых людей, у которых симптомы заболеваний могут проявляться самым неожиданным образом. Меня посетила мысль, что со стороны леди Маргарет и ее сторонников — то есть противников психиатрии, сайентологов и не только, — все же весьма странно считать их абсолютно здоровыми только по той причине, что это соответствовало или не соответствовало определенной идеологии. Я задумался, а в какой момент сомнения и оправданная критика диагностических критериев в психиатрии трансформируются в насмешку над нестандартными симптомами по-настоящему больных людей? Однажды Гражданская комиссия по правам человека начала распространять пресс-релиз, где родителей резко критиковали за обильное использование лекарств только по причине «ковыряния в носу».

«Психиатры наклеили ярлык психологического заболевания на все вокруг: от ковыряния в носу (ринотиллексомания) до альтруизма, лотереи, игр с пластиковыми куклами. Они пытаются вбить во всех ложное мнение, что „расстройства“, которые перечислены в руководстве — вроде проблем с орфографией и счетом или головной боли при отказе от кофе, — это патологии, сравнимые с раком или диабетом».

Джен Истгейт, президент Гражданской комиссии по правам человека, 18 июня 2002 года

Вот только дело в том, что родители запихивают в детей лекарства не потому, что те ковыряют в носу, а потому, что чада расковыривают его до такой степени, что становятся видны лицевые кости…

* * *

По мере того как леди Маргарет зачитывала аудитории список из своего доклада, меня начал мучить другой вопрос: как все это вообще произошло? В этот момент женщина поднимала очень серьезную проблему: в мире присваиваются ярлыки психических расстройств почти каждому проявлению такой сложной системы, как человек. Почему это происходит? Есть ли вообще у всего этого смысл? И каких последствий можно ждать?

Ответ на первый вопрос оказался весьма простым. Все это началось в 1970-е из-за одного человека — Роберта Спитцера.

* * *

— Мне всегда очень нравилось классифицировать людей. Я находился в большом и просторном доме в зеленом пригороде Принстона, штат Нью-Джерси. Его хозяину — Роберту Спитцеру — было хорошо за 80, он страдал от болезни Паркинсона, однако по-прежнему был харизматичен и полон сил. Его сопровождала экономка. Мистер Спитцер вспоминал детство и рассказывал мне о своих походах по сельским просторам штата Нью-Йорк.

— Тогда я сидел в палатке, слегка высовываясь из нее, и делал заметки о дамах, которые расположились на пикнике неподалеку. Я записывал собственные мысли о каждой из женщин, их особенности, черты, которые меня привлекали, — он улыбнулся. — Всегда любил классификацию. До сих пор люблю.

* * *

Эти походы были следствием попыток сбежать из напряженной домашней жизни: его мама страдала от хронических неврозов.

— Она была очень несчастной, а еще увлекалась психоанализом, меняя одного психоаналитика на другого.

К сожалению, лучше не становилось. Мать Роберта жила несчастной и умерла так же. А сын все это наблюдал. Его очень огорчало отсутствие толка от врачей — Спитцер считает, что они просто толкли воду в ступе и ничем не могли помочь.

Роберт окончил Колумбийский университет по специальности «Психиатрия», однако его нелюбовь к психоанализу никуда не делась. В 1973 году он получил шанс все изменить.

* * *

Дэвид Розенхан был преподавателем психологии в колледже Суортмор, Пенсильвания, и в Принстоне. Ему ужасно опостылел псевдонаучный мир психоанализа, который был замкнут на себе. Мужчина чувствовал то же, что и Роберт, и захотел доказать, что психоаналитики, несмотря на свою популярность и почитание, совершенно бесполезны. Для этого он планировал провести эксперимент. Дэвид подобрал семерых друзей, у которых не было ни одной психиатрической проблемы. Каждый из них выбрал псевдоним, выдумал биографию и отправился в выбранную психиатрическую клинику в США. Позже Розенхан написал:

«Друзья разлетелись по пяти штатам на восточном и западном побережьях США. Некоторые лечебницы, куда они обращались, оказались старыми и практически заброшенными, другие — совершенно новыми. В каких-то случаях соотношение количества пациентов и врачей было вполне приемлемым, в других чувствовался недостаток в персонале. Лишь одно заведение было в прямом смысле частной лечебницей. Остальные получали финансирование из федерального бюджета или из бюджета штата, в одном случае даже из университетского бюджета».

Друзья договорились, что в определенный момент каждый из них сообщит дежурному психиатру, что слышит, как неизвестный голос повторяет ему слова «пустой», «полый», «глухой звук». Из всей биографии это было единственное, в чем люди соврали, — в остальном они должны были вести себя нормально и естественно.

Всем моментально поставили психическое расстройство и госпитализировали — каждого в своей клинике. Семерым сказали, что у них шизофрения, одному диагностировали маниакально-депрессивный психоз.

Дэвид изначально думал, что эксперимент продлится два дня — ведь именно этот срок он назвал членам семьи, чтобы те не волновались. На два месяца его бы никто не отпустил.

В реальности никого из «пациентов» не отпустили через два дня, что было достаточно очевидно. Они смогли выйти (в среднем) через 19 дней, и это если брать во внимание тот факт, что с момента госпитализации те вели себя совершенно нормально. Когда их спрашивали в больнице о самочувствии, «исследователи» сообщали, что у них все отлично. В результате каждый получил мощнейшую инъекцию сильных антипсихотических препаратов.

С самого начала этих людей предупредили, что из больницы придется выбираться самостоятельно — а это можно сделать, только убедив персонал в своей адекватности. Но одних только слов «Я абсолютно здоров» оказалось мало.

«Если на вас повесили ярлык „шизофреник“, то вам от него не отделаться всю оставшуюся жизнь».

Дэвид Розенхан «О том, как оставаться нормальным в домах безумия», 1973 год

Выход был только один: пришлось соглашаться с врачами и диагнозом, а потом изображать, будто от лечения становится лучше.

* * *

После того как Розенхан объявил о проведенном эксперименте и его результатах, разразился мощный скандал: Дэвида обвинили в мошенничестве. Якобы они с друзьями симулировали заболевания. Нельзя винить врачей, которые поставили неверный диагноз тем, кто разыгрывал симптомы реального заболевания. Одна больница даже предложила ему прислать еще нескольких симулянтов, чтобы проверить врачей. Они давали гарантию, что в этот раз не ошибутся. Розенхан согласился. Спустя месяц руководство больницы гордо сообщило о 41 выявленном симулянте. Вот только после этого Дэвид признался, что никого не подсылал.

Его эксперимент обернулся катастрофой для всей американской психиатрии. Зато Роберт Спитцер был несказанно счастлив.

— Наступил полнейший хаос, — рассказал он. — В результате репутация психиатрии опустилась на дно. В общем-то ее и до этого не считали равноправным ответвлением медицины, потому что диагностика была крайне ненадежной. А это происшествие лишь подтвердило то, о чем все думали.

Уважение он испытывал только к таким врачам, как Боб Хаэр, который променял психоанализ на более научные методы вроде опросников — некий объективный каталог объективных поведенческих карт. Теперь, как он считал, нужно было направить всю психиатрию именно в эту сторону.

И внезапно он выяснил, что к переизданию подготовили не особо известное широкому кругу читателей Руководство по психическим расстройствам.

— В первом издании было лишь шестьдесят пять страниц, представляете! — усмехнулся он. — Его преимущественно использовали государственные больницы — чтобы делать отчеты. Исследователям книга была совершенно неинтересна.

Жизнь сложилась так, что Дэвид лично знал нескольких авторов этой книги. Они довольно активно общались в те времена, когда активисты гей-движения выступали за исключение гомосексуализма из перечня психических патологий. Спитцер был на их стороне, потому что не считал гомосексуальность психическим расстройством. Своим вмешательством он заслужил уважение, поэтому, когда он высказал желание поучаствовать в процессе подготовки третьего издания руководства, его с радостью приняли в коллектив.

— Стоит признать, что желающих этим заниматься было не особо много, — сказал он. — Эта тема не считалась важной. Приступая к работе, Спитцер никому не сказал об очень важном моменте: он собирался ликвидировать в психиатрии, насколько это было возможно, фактор человеческой субъективности.

* * *

Следующие шесть лет — с 1974 по 1980 год — в маленьком конференц-зале Колумбийского университета проводили заседания редакционной коллегии третьего издания руководства. Там был откровенный сумасшедший дом, как вспоминают участники. Алекс Шпигель, корреспондент The New Yorker, писал, что психиатры, которых пригласил Дэвид, постоянно друг на друга орали. Побеждал обычно тот, у кого голос был громче. Никто не вел протоколы заседаний.

— Естественно, мы их не вели, — пожал плечами Спитцер. — У нас не было даже нормальной печатной машинки.

Выглядело это так: кто-то выкрикивал новое психическое расстройство и перечень его объективных проявлений. В этот же момент поднимался крик: одни соглашались, другие высказывали сомнение. Если Дэвид соглашался, что происходило практически постоянно, новое заболевание вносилось в реестр.

Этот план ему казался весьма надежным: он уберет из психиатрии все эти дурацкие штучки с подсознанием, не будет никакой бестолковой полемики. Субъективность врачей, которые пытались лечить его мать, только мешала. Наконец-то он превратит психиатрию в настоящую науку. Любой врач сможет взять третье издание руководства, которое они создавали, и поставить пациенту диагноз, если его симптомы подойдут под тест.

Таким вот образом и определились те психические расстройства, о которых вы слышали и которые, возможно, у вас диагностировали. Все это произошло в небольшом конференц-зале под началом Дэвида Спитцера, вдохновленного пионерами тестовых методик вроде Боба Хаэра.

— Можете назвать несколько примеров? — спросил я.

— Ну… — Он махнул рукой, показывая, что их настолько много, что ответ был достаточно затруднительным. — Например, синдромы посттравматического стресса, пограничного состояния, дефицита внимания…

Были в списке и аутизм, и нервная анорексия, и булимия, и паника, и много всяких других. Все они были новыми расстройствами, каждый — со своим чек-листом симптомов.

Приведу небольшую часть подобного списка для биполярного расстройства из четвертого издания руководства:

«КРИТЕРИИ ДИАГНОСТИКИ МАНИАКАЛЬНОГО ПРИСТУПА

Четко выделяемый период устойчивого настроения длительностью не менее недели, характеризующегося аномальной приподнятостью, несдержанностью, раздражительностью.

Преувеличенное чувство собственной значимости и силы.

Сниженная потребность во сне (например, чувствует себя вполне отдохнувшим после всего лишь трех часов сна).

Более разговорчив, чем обычно, или чувствует постоянную острую потребность поговорить.

Чрезмерная вовлеченность в приятную деятельность, связанную с опасностью возникновения неприятных последствий (например, бесконечный и бессмысленный шопинг, необузданная сексуальная активность, неразумные денежные вложения).

При наличии меланхолических черт

Неспособность получать удовольствие от какой бы то ни было деятельности.

Отсутствие реакции на стимулы, до того вызывавшие положительную реакцию (не чувствует никакого улучшения, даже временного, если происходит что-то хорошее).

Преувеличенное или ни на чем не основанное чувство вины.

Среди проблем, вызываемых данной патологией, следует также назвать пропуск школьных занятий, снижение успеваемости, профессиональной эффективности, разводы и эпизодическое асоциальное поведение».

— Были ли какие-то расстройства, которые вы решили не вносить? — поинтересовался я.

Спитцер на минуту задумался.

— Были, — произнес он наконец. — Я точно помню одно: атипический детский синдром.

— Атипический детский синдром? — переспросил я.

— Дело в том, что у нас возникла проблема с определением его характеристик. На мой вопрос о симптомах человек, предложивший это расстройство, ответил: «Их достаточно трудно определить, потому что все дети атипичны». — Дэвид помолчал, после чего добавил: — Еще мы хотели добавить мазохистский синдром, но группа феминисток была сильно против.

— Почему?

— Они думали, что это может привести к стигматизации больных.

— Что вы сделали?

— Поменяли название на «самоповреждающее расстройство личности», после чего добавили его в приложение.

* * *

Мне всегда было интересно, почему в Руководстве по психическим расстройствам не упоминают психопатии. Спитцер мне объяснил почему. Оказывается, из-за долгого закулисного конфликта между Бобом Хаэром и Ли Робинс — женщиной-социологом. Она была убеждена, что у клиницистов нет надежного инструментария для оценки таких личностных черт, как эмпатия, например. Ли предложила убрать их из справочника и оставить лишь объективно демонстрируемые симптомы. Боб активно возражал. Но комитет встал на ее сторону, поэтому понятие «психопатии» было заменено на «асоциальное расстройство личности».

— Могу предположить, что Хаэр до сих пор на нас сердит, — заметил Дэвид.

— Скорее всего, — кивнул я. — Думаю, он считает, что вы украли его методику и опубликовали без указания его имени.

(Чуть позже Дэвид Шаффер — один из членов комитета по подготовке нового переиздания справочника — сообщил мне, что они планируют убрать название «асоциальное расстройство личности», потому что оно звучит чересчур негативно. Вместо него выдвинули название «синдром Хаэра». Эту идею пока обсуждают.)

* * *

В 1980 году, через шесть лет, которые Спитцер провел в Колумбийском университете и посвятил работе со справочником, он ощутил, что пришло время для публикации. Однако перед этим Дэвид хотел проверить свои опросники на деле. Их было предостаточно: первое издание справочника содержало 65 страниц, второе — 134 страницы, а третье уже занимало 494 страницы. Все описания симптомов он перефразировал в вопросительной форме и отправил исследователям по всем штатам Америки с просьбой опросить по данным материалам как минимум несколько сотен тысяч случайных человек.

Как показали эти проверки, из опрошенных большая часть испытывала определенные затруднения: больше 50 % страдали теми или иными расстройствами психики.

* * *

Третье издание Руководства по психическим расстройствам стало сенсацией. Переработанная редакционной коллегией информация разошлась тиражом более миллиона экземпляров. Было забавно, что количество книг, которые были приобретены непрофессионалами, значительно превосходило те, что были куплены психиатрами и психологами. По всему Западу люди начали использовать опросники, чтобы провести самодиагностику. Это был настоящий подарок судьбы для большинства. Тот, кто давно ощущал, что с ним что-то не так, теперь понимал, как это называется на медицинском языке. Этот справочник спровоцировал революцию в мире психиатрии. Для фармацевтических компаний открылся новый мир: у них появилась возможность производить лекарства для лечения множества новых заболеваний, а также «потекли» новые пациенты.

— Когда вышел новый справочник, фармацевты были безумно счастливы, — рассказал Спитцер: было видно, что и его это очень радовало. — Я с удовольствием слушаю, как родители говорят о том, что с ребенком невозможно было справиться до того, как ему дали лекарства, а после разница была очевидна. Это хорошие новости для человека, причастного к справочнику.

А потом все вдруг стало ухудшаться.

* * *

Гэри Мейер, психиатр из Оук-Риджа, который экспериментировал со сновидениями, мантрами и наркотиками, как вы уже знаете, был уволен за использование ЛСД одновременно у 26 психопатов. Сейчас он работает в тюрьме для особо опасных преступников в Мэдисоне, штат Висконсин, в отделе, где накануне его прихода решили не работать с фармацевтами. Представители нескольких фармацевтических компаний пригласили Мейера на обед, чтобы узнать, почему они ведут себя подобным образом.

— На обеде были две прекрасные женщины и весьма приятный молодой человек, — сказал Гэри.

— О чем вы беседовали? — поинтересовался я.

— Если посмотрите информацию обо мне в интернете, то сможете найти очерки, которые я писал об индейских могильных курганах. Такое у меня хобби, — ответил он. — Обе дамы почти все время спрашивали меня о них, к тому же попросили сделать зарисовку кургана на скатерти.

— А потом?

— А вот потом они перешли к главному вопросу: по какой причине я не использую их медикаменты. И тогда я сказал, что они наши враги, потому что заняли нашу территорию. Их волнуют только продажи, но не лечение. Разумеется, они принялись на меня нападать, однако я не уступил. Потом принесли счет, мы собирались прощаться, и вдруг самая симпатичная дама из них двоих сказала: «А вы не хотите взять образцы виагры?»

Гэри помолчал, после чего раздраженно добавил:

— Словно уличная торговка.

Мы продолжили обсуждать опросники.

— Я не спорю, качественный опросник весьма полезен, однако сейчас мы практически тонем в них. Они есть везде, даже в обычных журналах, — сказал Мейер.

Он считал, что переизбыток опросников в сочетании с циниками из рекламных отделов фармацевтических компаний — очень страшное и опасное явление.

* * *

Есть детская книжка с картинками под названием «Брэндон и биполярный медведь» за авторством Трейси Англада. В ней повествуется о маленьком Брэндоне, впадающем в ярость при любой неприятности. Когда он не злится, его тошнит или у него кружится голова. Мама идет с мальчиком и его игрушечным медведем к доктору, который сообщает, что у ребенка биполярное расстройство. Брэндон спрашивает врача, сможет ли он выздороветь. Тот отвечает утвердительно и говорит, что сейчас есть много разных хороших медикаментов, которые помогают детям от этого заболевания, так что Брэндон может сразу начать их принимать. А еще врач берет с ребенка обещание пить таблетки, когда мама скажет.

Будь он реальным ребенком, можно было бы предположить, что ему, как и многим детям, поставили неправильный диагноз.

* * *

«В США есть весьма устойчивая тенденция выбирать более серьезный диагноз, чем нужно, если посмотреть объективно на симптомы. Детское биполярное расстройство — самый свежий и серьезный пример, если учитывать возможные последствия подобных диагнозов».

Йэн Гудайер — профессор детской и подростковой психиатрии в Кембриджском университете. Как и многие неврологи и психиатры, которые трудятся за пределами Америки, да и в Штатах тоже, он совершенно не верит в объективное существование заболевания под названием «детское биполярное расстройство».

— Если брать клинические исследования, то мы не получили никаких данных, которые бы свидетельствовали о существовании подобных детей, — сообщил мне Йэн. — Данное заболевание появляется в старшем подростковом возрасте. У детей до семи лет оно очень редко встречается.

Если верить статистике, то в Америке этим заболеванием страдает большое количество детей дошкольного возраста, так что это заявление звучит весьма странно.

По мнению Гудайера, нельзя исключить вариант, что многие из этих детей действительно больны, кто-то даже весьма серьезно, но не биполярным расстройством.

* * *

Когда Роберт покинул пост редактора DSM-III, его сменил психиатр Аллен Фрэнсис, который продолжил начинания Спитцера: он добавлял в справочник как можно больше новых психических расстройств вместе с диагностическими опросниками.

Четвертое издание значительно расширилось: в нем было 886 страниц.

Теперь, по пути из Нью-Йорка во Флориду, доктор Аллен сообщил мне, что все они допустили несколько непростительных ошибок.

— В психиатрии несложно спровоцировать ложную эпидемию, — отметил он. — А мы, хотя и неспециально, сделали очень многое для того, чтобы их появилось как минимум три.

— Какие именно? — уточнил я.

— Аутизм, дефицит внимания и детское биполярное расстройство.

— Как так получилось?

— В случае с аутизмом мы имеем дело с добавленным синдромом Аспергера, а это более мягкая форма. Раньше аутизм находили у одного ребенка из двух тысяч. А что сейчас? Один ребенок из ста! У многих, кого раньше просто называли нестандартными или непохожими на других детей, теперь диагностируют аутизм.

Мне вспомнилась поездка в Коксэки и плакат на дороге: «Каждые 20 секунд у одного ребенка диагностируют аутизм».

Некоторые родители считают, что подобная вспышка аутизма связана с прививками от кори, эпидемического паротита и коревой краснухи. Это ошибка. Такую точку зрения пропагандируют врачи вроде Эндрю Уэйкфилда, а также некоторые знаменитости, например Дженни Маккарти и Джим Керри. Многие начали отказываться от вакцинации детей. Из-за этого у некоторых встречаются смертельные случаи кори.

Но, по мнению Аллена Фрэнсиса, хаос, вызванный аутизмом, — ничто перед тем, что поднялось из-за детского биполярного расстройства.

— Мы и подумать не могли, каким образом будут диагностировать это заболевание в Америке, — покачал он головой. — У детей с симптомами сильной возбудимости, частыми переменами в настроении и приступами гнева почти поголовно начали выявлять биполярное расстройство. И огромная часть вины за усиление эпидемии и ее распространение лежит на фармацевтических компаниях и группах влияния, которые продвигают их точку зрения.

* * *

Как я выяснил, автор книги про Брэндона и медведя — Трейси Англада, руководитель группы влияния, которая связана с распространением информации о биполярном расстройстве у детей. Эта группа называется «Дети БП». Я ей написал по электронной почте и получил ответ с пожеланием успеха в работе над проектом, но отказом от интервью. При этом женщина сообщила, что при желании я могу отправить ей рукопись и рассчитывать на рецензию, которую она с удовольствием напишет.

* * *

— Психиатрические диагнозы приближаются к границе нормы, — сказал мне Аллен. — Большая часть населения находится сейчас в пограничном состоянии и принадлежит к группе риска.

— Почему? — уточнил я.

— В обществе существует такая вещь, как стремление к единообразию, — объяснил Фрэнсис. — Все, что отличается, вызывает настороженность. Поэтому некоторым людям проще получить какой-то ярлык. Он дает ощущение покоя, надежду и шанс объединиться с похожими на себя. «Раньше надо мной смеялись, меня обижали, не любили, а сейчас я могу поговорить с такими же в интернете. У них у всех биполярное расстройство, как и у меня. Больше я не ощущаю постоянное одиночество», — Аллен замолчал. — Прежде некоторым диагностировали более мрачные вещи: «поведенческое расстройство», «личностное расстройство» или «вызывающее оппозиционное расстройство». А не совсем четкое определение «детское биполярное расстройство» помогает родителям и спасает их от чувства собственной вины за появление патологии у детей.

— Может, это и не так плохо, — вставил я. — Может, и хорошо, что ставят подобный диагноз.

— Вовсе нет, — покачал Аллен головой. — Это однозначно плохо. И тому есть серьезная причина.

* * *

Брайна Герберт живет в 321 километре от Роберта Спитцера в Баррингтоне, штат Род-Айленд. Она была настолько активным ребенком, что ей наверняка поставили бы диагноз «биполярное расстройство». «Чего я только не делала, столько безумств, — вспоминала она. — Например, устраивала сальто-мортале на лестнице…»

Однако она росла, когда DSM-III не было и в помине, так что ее воспринимали как обычного энергичного ребенка.

С детьми Брайны все совсем иначе. Я был у нее в гостях, дом был просторный и уютный. Мэтт — парень 14 лет — ходил по комнате туда-сюда, наигрывая на гитаре песню Smoke on the Water. Ханна переживала, что некоторые продукты, которые она съела, были не очень свежими. Джессика была в школе. Все казалось мне вполне нормальным и даже милым. Однако мне сказали, что Мэтт принимает лекарства. Я приехал к Брайне, потому что, как и ее подруга Трейси Англада, она написала детскую книгу — «Американские горки: моя биполярная книга чувств».

— Мои дети всегда были крайне энергичными, — рассказала мне Брайна. — И сложными. Им все время надо было двигаться: они поползли в шесть месяцев, а пошли в девять. Учителя все время на них жаловались.

Брайна засмеялась и покраснела. Было видно, что она до сих пор весьма активный человек — очень быстро говорит, слова и мысли просто льются из нее.

— Нам приходилось приклеивать пеленки скотчем, потому что они во сне их выкидывали. Да, было нелегко… Мэтт, прими лекарство, пожалуйста!

Пачки выстроились в ряд на кухонном столе. Парень проглотил сразу все.

* * *

В детстве, когда он был совсем маленьким, получил прозвище «Мистер Маниакально-Депрессивный».

— У него постоянно менялось настроение, причем мгновенно. Случалось, например, что сидит он на стульчике, довольный и неподвижный, а уже несколько секунд спустя раскидывает вещи по комнате, плачет, злится, но непонятно почему. В три года все стало еще сложнее — остальным детям он нравился, но одновременно его боялись, потому что не могли угадать, что Мэтт сделает в следующую минуту. Он мог ударить другого ребенка без малейших угрызений совести. Еще ему очень нравились истории про вампиров: он вырезал треугольнички из бумаги, накладывал их на зубы и делал вид, что он вампир, еще и шипел при этом. Мэтт разгуливал по улицам, подходил к незнакомцам… Такое поведение было не очень приятным, да и странным.

— Вы переживали?

— Да, очень. Например, мы садились в машину и он вдруг говорил, что видит здания в самом центре города. И это на расстоянии почти в пятьдесят километров! Когда Мэтт играл в «Короля Льва», он превращался в Симбу. И это не метафора… Депрессии у него были редко, но случались. Иногда он вдруг говорил, что у него нет никакого права на эту жизнь, хотя мыслей о самоубийстве не было, слава богу. Правда, если что-то подобное на него накатывало, то надолго. Один раз он хотел съесть печенье, а я готовила обед, поэтому запретила сладкое. В тот момент Мэтт схватил нож и принялся мне угрожать. Я закричала: «Положи сейчас же!»

— Сколько ему было?

— Четыре года.

— Он послушал вас?

— Да.

— Это был единичный случай?

— Да. Ну, правда, однажды он ударил Джессику по голове и пнул в живот, такое вот тоже было.

— Это она меня била по голове! — крикнул Мэтт из другого конца комнаты.

Брайна возмутилась, но достаточно быстро успокоилась.

Именно после того случая она и решили сходить к психиатру, как рассказала женщина. Отделение педиатрии в их местной больнице в Массачусетсе возглавлял доктор Джозеф Бидерман, один из активистов диагностирования детского биполярного расстройства.

* * *

В ноябре 2008 года против Джозефа Бидермана выдвинули обвинение в конфликте интересов — тогда открылось, что его отделение финансировала компания Johnson & Johnson, которая производила антипсихотическое средство риспердал. Его очень часто выписывали детям. Хотя руководство больницы полностью отрицало факт рекламирования врачами детского отделения продукции данной компании, в The New York Times опубликовали выдержки из внутреннего документа клиники, где сам Бидерман дал обещание помогать «в реализации коммерческих целей Johnson & Johnson».

Бидерман считал, что биполярное расстройство может появляться у ребенка «с момента, когда он первый раз открывает глаза». И отрицал все обвинения.

«Теоретические основы фармакологии в детской психиатрии находятся практически в зачаточном состоянии. Влияние же Бидермана так огромно, что стоит ему в процессе презентации упомянуть какое-то лекарство, как в течение года или двух данный медикамент — один или в сочетании с другими — начинают прописывать огромному количеству детей. И случается это без какого-либо серьезного испытания их эффективности. Популярность данных лекарств в детской психиатрии — результат рекламы, которую проводят 7000 детских врачей, практикующих в США».

Лоуренс Диллер, San Francisco Chronicle, 13 июля 2008 года

— Во время тестирования Мэтт то включал микрофон, то выключал, то же он делал со светом, залезал то на стол, то под стол, — вспоминала Брайна. — Мы прошли все опросники. Во время беседы Мэтт рассказал, что ему снилась огромная птица, которая лопастями винта отсекла голову сестре. В другом сне его самого проглотил призрак. После того как врачи это услышали, они были весьма заинтересованы.

Один из коллег Бидермана сообщил, что синдромы Мэтта соответствуют описанию биполярного расстройства в Руководстве по психическим расстройствам.

Это случилось 10 лет назад. С тех пор Мэтт на таблетках. Как и его сестра Джессика. У нее коллеги Бидермана также диагностировали биполярное расстройство.

— Мы попробовали миллион разных таблеток, — рассказывала Брайна. — От первых Джессике стало лучше очень быстро, но за месяц она поправилась на несколько килограммов. Это было неизбежно, а еще тики, раздражительность, седативный эффект… Все они работают два года, а потом эффективность резко падает. МЭТТ!

Он играл на гитаре прямо у нас над ушами.

— Мэтт, — повторила Брайна уже спокойнее. — Может, займешься чем-нибудь еще? Дорогой, сходи куда-нибудь.

* * *

Брайна была уверена, что ее дети болеют биполярным расстройством, а я человек, который не может прийти к чужим людям домой и начать разубеждать их в этом, говоря, что ребята вполне нормальные. С моей стороны это было бы огромной наглостью. К тому же Дэвид Шеффер, весьма уважаемый детский психиатр, один из пионеров использования опросников во врачебной практике, еще прославившийся тем, что был мужем редактора журнала Vogue Анны Винтур, вечером того же дня в Нью-Йорке сказал мне:

— Дети, на которых по ошибке вешали ярлык «биполярное расстройство», обычно очень враждебные и перевозбужденные. В прямом смысле слова их трудно назвать нормальными, они сложно поддаются контролю. Такие дети могут терроризировать семью длительное время, что, кстати, иногда приводит к ее распаду. У них есть особая сила, которой они отнимают много счастливых лет жизни. Но это не биполярное расстройство.

— А что это тогда? — уточнил я.

— Может быть, синдром дефицита внимания. Когда вы рядом с подобными детьми, вас может посетить мысль: «Боже мой, это же взрослый в маниакальном состоянии». Такие дети очень раздражительные, частенько могут проявлять маниакальные черты. Однако люди с маниакальными отклонениями из них не вырастают. Взрослые с маниакально-депрессивным синдромом обычно в детстве СДВГ не страдали. И все же обычно этим детям ставят диагноз «биполярное расстройство». И это не самый лучший ярлык, который будет с вами всю жизнь. У девушек, которые принимают лекарства от него, могут развиться патологии яичников и появиться сильные нарушения обмена веществ. К тому же, если вам все время говорят, что у вас наследственное заболевание, верх могут взять злость, непредсказуемость, могут начаться ужасные депрессии. В итоге все это иногда приводит к самоубийству.

* * *

Брайна работала в детском саду.

— Совсем недавно к нам привели малыша, которого воспитывают приемные родители, — рассказала она. — Его забрали из родной семьи, потому что там над ним издевались и не выполняли свои обязанности. Из-за патологически сексуализированного поведения и постоянных перемен в настроении у ребенка кто-то предположил, что у него биполярное расстройство. Мальчик прошел необходимый тест, и его начали кормить достаточно серьезными медикаментами. Это сильно замедлило его развитие, он превратился в пускающего слюни толстяка. А врачи между тем заявили, что добились огромных успехов в его лечении. И только потом уже выяснили, что у него не было расстройства…

Причиной постоянной смены настроения и сексуализированности поведения было то, что в родной семье его подвергали сексуальному насилию. Однако врачи четко следовали инструкции — то есть списку симптомов из справочника. И у мальчика они подходили просто идеально. А это лишь один случай из общемировой практики детской психиатрии. За последние несколько лет только в США почти у миллиона детей диагностировали биполярное расстройство.

— А есть ли какие-то исследования на тему сохранения проявлений биполярного расстройства у детей, когда они достигают подросткового возраста? — поинтересовался я у Брайны.

— Есть. У кого-то сохраняются, у кого-то проходят.

— Проходят? — уточнил я. — Биполярное расстройство — не приговор на всю жизнь? Может ли получиться так, что, говоря о том, что у них все проходит, мы подразумеваем, что ничего и не было?

Брайна внимательно на меня посмотрела.

— Знаете ли, у моего мужа, например, со временем прошли астма и пищевая аллергия, — нахмурилась она.

* * *

Я задал этот вопрос Роберту Спитцеру: не вышло ли так, что он случайно создал ситуацию, когда вполне адекватные проявления человеческого поведения подгоняют под ярлык психического расстройства. Он молчал, а я просто терпеливо ждал. Тишина стояла где-то минуты три. Наконец Роберт произнес:

— Я не знаю.

— Вы хоть иногда об этом задумывались?

— Думаю, что правильно будет сказать «никогда», — ответил он. — Не буду спорить, задуматься стоило бы, однако мне не очень нравится сама идея рассуждений, что большое количество категорий, которые включены в справочник, описывают нормальное поведение.

— Почему не нравится?

— Потому что в такой ситуации я начну раздумывать над тем, сколько из них ошибочны, — пожал он плечами.

Снова наступила пауза.

— На самом деле вполне возможно, что некоторые из них ошибочны, — наконец сказал Спитцер.

13 декабря 2006 года ночью в Бостоне, штат Массачусетс, Ребекка Райли, на тот момент мучившаяся от простуды, не могла уснуть. Девочка позвала маму, которая отнесла малышку в свою комнату, дала лекарства от простуды и биполярного расстройства. Женщина разрешила дочери остаться в комнате и спать рядом с кроватью матери. Утром, когда она постаралась разбудить Ребекку, та не проснулась, потому что была мертва…

При вскрытии стало понятно, что родители дали ей очень большую дозу антипсихотических препаратов, которые девочке прописали от биполярного расстройства. Самое главное, что ни одно не было рекомендовано к применению в педиатрии. Мать с отцом же привыкли закармливать Ребекку большими дозами, если она им надоедала. Суд признал родителей виновными в убийстве собственной дочери.

Кайоко Кифуджи — весьма достойный психиатр, который работал в медицинском центре Тафса, продолжатель традиции Джозефа Бидермана и приверженец его концепции относительно детского биполярного расстройства. Именно он поставил Ребекке этот диагноз и прописал медикаменты (по 10 таблеток в день), от которых девочка погибла. В процессе диагностики малышке поставили очень высокие показатели по опроснику, несмотря на то, что ей было всего три года и она с трудом могла составить связное предложение.

Накануне оглашения приговора мать девочки Каролина дала интервью Кэти Курик — ведущей программы на CBS.

Кэти Курик: Вы думаете, у Ребекки действительно было биполярное расстройство?

Каролина Райли: Скорее всего, нет.

Кэти Курик: А как вы думаете теперь, что же у нее было?

Каролина Райли: Я не знаю. Наверное, она была просто слишком активна для своего возраста.

11. Удачи!

Прошло два года с нашей встречи с Деборой Тальми и с того момента, когда в кафе Costa Coffee она отдала мне свой экземпляр той странной и таинственной книги. Мне позвонил Тони из Бродмура. Я ничего о нем не слышал уже несколько месяцев.

— Джон! — услышал я в трубке его возбужденный голос. Было очевидно, что он чем-то взволнован. Это вызывало у меня ассоциации с эхом, которое разлеталось по длинному пустому коридору.

Я совру, если скажу, что не был рад его звонку. Однако, если быть до конца честным, я не знал, правильно ли делаю, что радуюсь. Кто же он? Вдруг это второй Тото Кон-стан, архетипический психопат из руководства Боба, весьма приятный и опасный, до ужаса четко соответствующий опроснику… Или он как Эл Данлэп? Уже позже я осознал, что невольно подгонял его под некоторые пункты и он с радостью мне помогал, ибо ко многим определениям относился как к классическим проявлениям «американской мечты» — предпринимательской жилке. А может, Дэвид Шейлер, страдавший очевидным безумием, не опасным для окружающих? Безумием, из которого средства массовой информации устроили развлечение. Возможно, он что-то вроде Ребекки Райли и Колина Стэгга — совершенно нормальных, которых окружающие не считали таковыми из-за небольших, но явных отличий от большинства. Они были просто слишком сложными, слишком необычными…

— Скоро будет заседание арбитражной комиссии, — рассказал Тони. — Мне бы хотелось, чтобы вы тоже пришли, как мой гость.

— О-о-о, — ответил я, делая попытку показать радость.

Брайан — сайентолог — говорил мне о комиссиях, которые собирались по поводу болезни Тони. Ежегодно все эти 14 лет его заточения в отделении тяжелых и общественно опасных личностных расстройств в клинике Бродмур пациент сам настаивал на том, чтобы они собирались. Тони не терял надежду, пытаясь привлечь на свою сторону всех, кого только мог: психиатров, сайентологов, журналистов (то есть меня)… Однако результата до сих пор не было.

— Где пройдет трибунал? — уточнил я.

— Здесь, в конце коридора.

* * *

Обычно в эти отделения журналистов не пускают — все наши встречи с Тони проходили в главной столовой. Мне же очень хотелось посмотреть на Бродмур изнутри.

Главный врач отделения — профессор Мэйден — говорит, что без опросника психопатий Боба Хаэра его бы просто не существовало. Тони попал в Бродмур по простой причине: он набрал очень высокие баллы, как и остальные три сотни человек, обитавших там. В их число входили и Роберт Нэп-пер, настоящий убийца Рейчел Никкел, и Питер Сатклифф по прозвищу «Йоркширский потрошитель», и многие другие. Во всей Британии открыто пять таких отделений: четыре мужских и одно женское под названием «Примула» (в Дареме). То, где находился Тони, называется «Загон».

По официальным данным, все эти учреждения предназначены для лечения психопатов средствами когнитивной поведенческой терапии и фармакологическими средствами, которые снижают либидо — так называемая химическая кастрация, используемая в случаях с насильниками. Также клиники необходимы для развития в пациентах контроля их психопатических проявлений, чтобы со временем (в теории) вернуть их в общество как безопасных и полезных его членов. Только в реальности существует мнение, что все эти учреждения сформированы лишь для того, чтобы навсегда изолировать этих людей от общества.

— Все это жульничество и глупости, — сказал Брайан за обедом два года назад. — Возьмите и научите заключенных — то есть пациентов, простите, — работать на компьютере. Вместо этого болтовню сестры и пациента в момент принятия пищи называют когнитивной терапией. Если человек идет на контакт, значит, «терапия» эффективна. Получается, есть некий прогресс в лечении, но вовсе не в излечении, что самое главное. Взгляните на это под другим углом: подобным образом всех, кто набрал высокие баллы по опроснику Хаэра, можно держать там до конца жизни.

* * *

История этих отделений ОТРЛ — опасных и тяжелых расстройств личности — берет начало летом 1966 года. Лин Рассел отправилась на прогулку по сельской дороге с дочерями Меган и Джози и собакой Люси. Внезапно она обратила внимание, что за ними следит неизвестный мужчина, сидя в машине. Он вылез оттуда, подошел к ним и попросил денег. В руках незнакомец держал молоток.

— Я не взяла с собой, — ответила Лин. — Но могу вернуться домой и принести.

— Не надо, — ответил мужчина и замахнулся…

Выжила только Джози. Остальных он забил до смерти.

Его звали Майкл Стоун. Он уже был известным психопатом и несколько раз сидел в тюрьме. Но по законам дольше определенного судом срока можно держать только тех заключенных, у которых психические расстройства могли быть излечимы. Психопаты же лечению не поддавались, так что Стоуна каждый раз отпускали на свободу.

После приговора по делу об убийстве семьи Рассел было принято решение открыть несколько лечебных центров для психопатов (Брайан, говоря о «лечебных центрах», изобразил кавычки руками). Скоро было открыто несколько отделений тяжелых и общественно опасных расстройств личности. В течение 10 лет почти все, кто туда попадал, так там и оставались — никого не отпустили. Если человек попадал в отделение ОТРЛ, способа выбраться у него практически не было.

* * *

— Кстати, у меня есть одна просьба к вам, — сказал Тони. — Точнее, одолжение.

— Я слушаю.

— Когда будете писать про меня, пожалуйста, называйте меня настоящим именем, никаких глупостей о каком-то там Тони. Прошу вас, пусть в книге я буду под своим настоящим именем.

* * *

Центр «Загон» был весьма чистой, приятной и современной крепостью, окрашенной в спокойный сосновый цвет. Надежно охраняемое отделение внутри надежно охраняемого учреждения. Освещение было невыносимо яркое, почти ослепляющее — чтобы нигде не было теней. Стены окрашены в пастельно-желтый цвет, практически незаметный. Самыми яркими, да, пожалуй, и единственными штрихами среди всей этой мягкости и спокойствия были красные тревожные кнопки. Они помещались на всех стенах на одинаковом расстоянии друг от друга. Были слышны долгие громкие вздохи — так работало центральное отопление.

Охранник посадил меня на пластиковый стул рядом с одной из кнопок в достаточно унылом на вид коридоре, похожем на тот, что находился в недавно отстроенной гостинице Travel Inn.

— Не волнуйтесь, — сказал он мне, хотя вроде никаких признаков я не подавал. — В эту часть здания пациенты не ходят.

— А где они?

Мужчина кивнул в противоположный конец коридора, где располагалось что-то вроде комнаты наблюдения. Там, за толстым прозрачным стеклом, были две большие, чистые, без особых отличительных знаков и хорошо просматриваемые палаты, где ходили несколько психопатов, поедая шоколад и наблюдая за холмистым пейзажем за окном. Вдалеке, за снежными пространствами, был Виндзорский замок и ипподром Аскот.

Час тянулся очень долго. Постоянно заскакивали медбратья, медсестры, охранники — и все спрашивали, кто я. Всем я говорил, что я друг Тони.

— О, я его знаю, — воскликнул один медбрат.

— Что можете сказать о нем? — спросил я.

— У меня есть четкая и определенная позиция относительно него, — сказал он. — Только мне не хотелось бы ее озвучивать.

— Хорошо, а ваша позиция определенно положительная или определенно отрицательная? — попытался выяснить я.

Медбрат многозначительно посмотрел на меня. Это означало, что ничего он мне не скажет.

Спустя какое-то время нас было уже четверо: я, медбрат и двое охранников. Стояла абсолютная тишина.

— Для меня честь побывать в вашем учреждении, — наконец сказал я, решив нарушить молчание.

— Правда? — все трое очень удивились и посмотрели на меня.

— Ну… — Я даже немного растерялся. — Может, это и странно звучит, однако посторонних сюда обычно не пускают.

— Если вам интересно, у нас тут несколько мест пустует, — заметил медбрат.

И вдруг все оживилось. Начали входить и выходить разные люди: другие охранники, медицинский персонал, психиатры, адвокаты — все они пробегали мимо, кто-то отходил немного в сторону, приглушенно ведя, судя по всему, очень серьезный разговор, другие звонили по телефону — и исчезали в закрытых помещениях…

— Здесь все время так? — поинтересовался я у охранника.

— Нет, никогда, — ответил он. Было видно, что подобная активность его удивляет. Он сидел на своем стуле как-то вытянувшись, с удивлением озираясь по сторонам.

— Может, это связано с Тони?

— Понятия не имею, — сказал он, вставая. Его взгляд бегал по коридору, но в каком-то серьезном деле, которое разворачивалось вокруг, его помощь явно никому не была нужна. Ему ничего не оставалось, как вернуться на стул.

Рядом со мной тормознул мужчина и представился:

— Энтони Мэйден, лечащий врач Тони.

— О, здравствуйте! Приятно познакомиться, — ответил я.

Мы с ним уже два года общались по электронной почте и ни разу не встретились лично. Это был главный врач отделения тяжелых и общественно опасных личностных расстройств. Выглядел он моложе, чем я представлял, и немного неряшливее, однако в целом намного приятнее.

— Сегодня выдалось суматошное утро, — заметил он.

— Из-за Тони?

— Возможно, все скоро прояснится. Или не прояснится, — отозвался он, после чего быстрым шагом направился вперед.

— Эй! — окликнул я Мэйдена. — Тони изъявил желание, чтобы в книге я дал его настоящее имя.

Врач остановился.

— О, — только и произнес он.

— А вдруг однажды он все-таки выйдет отсюда, — предположил я, — и окажется, что работодатель прочитал мою книгу. Не будет ли это плохо для Тони? Что произойдет, если все вокруг выяснят, что он больше десяти лет провел в вашем отделении?

— Тише, — ответил Мэйден.

Я продолжил шепотом:

— А еще меня тревожит мысль, что он хочет увидеть в книге свое настоящее имя из-за второго пункта в опроснике Хаэра: «Преувеличенное чувство собственной значимости».

На лице врача вдруг появилась радость, он буквально просиял, как бы говоря: «Ну вот, вы и сами все отлично понимаете!»

— Именно так, — сказал он.

На этот раз рядом со мной появился пожилой мужчина, очень элегантный, в твидовом костюме и галстуке-бабочке.

— А вы кто? — спросил он.

— Журналист, — ответил я. — Рассказываю историю Тони.

— О, это определенно очень интересный случай, — оживился он. — Я — член комиссии.

— И я так думаю, — кивнул я. — Весьма интересный. Профессор Мэйден удивлялся, почему я решил написать именно о Тони, а не о «Стоквеллском душителе», например. Я думаю, вы со мной согласитесь, что Тони намного интереснее, — я выдержал театральную паузу, — он такой двойственный!

Мужчина посмотрел на меня, его лицо неожиданно помрачнело.

— А вы, случайно, не сайентолог? — спросил он.

Участники «антипсихиатрической лиги» довольно часто пробирались на подобные заседания.

— Нет! — Я решительно покачал головой. — Нет! Ни в коем случае! Никогда и ни за что! Однако именно они познакомили меня с Бродмуром. Если не ошибаюсь, один из них должен все-таки сюда прийти. Его зовут Брайан.

— Вообще сайентологи — весьма забавный народ, — отметил член комиссии.

— Да, пожалуй, — согласился я. — Правда, они все же очень мне помогли. И, что удивительно, ничего не требовали. Просто оказались милыми и отзывчивыми людьми, ничего не требующими взамен. Да, это правда, я сам удивился, — пожал я плечами. — Но это так и есть.

(Однако, если уж быть до конца объективным, недавно от них все же поступила просьба. На BBC собирались показывать документальный фильм с нападками на сайентологов. Я получил от них письмо с просьбой поучаствовать в ответной программе и рассказать, как много они мне помогали за последние два года. Я вежливо отказался, и больше мне никто не писал.)

В это время как раз прибежал раскрасневшийся Брайан.

— Что я пропустил? — спросил он, запыхавшись.

— Ничего особенного, лишь какую-то странную суету, — ответил я. — Тут что-то явно происходит, но рассказывать, что именно, никто не хочет.

— Хм, — пробормотал Брайан, прищуриваясь и подозрительно оглядываясь.

И тут в нашем поле зрения возникло яркое пятно: это была рубашка темно-малинового цвета. Потом послышался пронзительный лязг.

— Идет! — воскликнул охранник.

* * *

Тони изменился — это было видно невооруженным глазом. Когда мы встречались первый раз, волосы у него были короткие и жесткие, теперь же — длинные и гладкие. А еще он поправился и передвигался при помощи металлических костылей.

— Да вот… поранился… — ответил Тони.

После он быстро осмотрелся и шепнул нам с умоляющим выражением лица:

— Охранники побили.

— Что?! — Я был изумлен.

Лицо Брайана побагровело, в глазах плясали искры, взгляд метался по сторонам в поисках того, кому можно было бы предъявить за это претензию.

— Да я шучу! — широко улыбнулся Тони. — Это я играл в футбол и слегка перестарался.

* * *

Мы дружно вошли в зал, и началось заседание комиссии, которое продлилось от силы минут пять. В течение одной из них члены комиссии объясняли мне, что при разглашении подробностей всего, что я там увижу или услышу, грозит серьезное наказание в виде тюремного заключения. По этой причине я не могу их написать. Но скажу главное: Тони освободили.

* * *

У Тони был вид, словно по нему только что проехал поезд. В коридоре вокруг него столпились адвокат, Брайан и несколько независимых психиатров, которых Брайан смог привлечь на свою сторону. Все, разумеется, его поздравляли. Правда, свобода ему светила лишь через три месяца — в это время врачи должны были принять решение, что делать с пациентом дальше: перевести в обычную психиатрическую лечебницу на время адаптации или сразу выпустить на улицу. Однако его, без сомнения, должны были освободить. Не переставая улыбаться, он приковылял ко мне и протянул стопку листов.

Это оказались независимые заключения, которые подготовили к собранию комиссии самые разные психиатры — их приглашали для оценки состояния Тони. Оттуда я почерпнул о нем массу деталей, которых раньше не знал. Оказалось, что мать у него была алкоголичкой, постоянно сына избивала и выгоняла из дома — мальчик вынужден был жить на улице по несколько дней, пока его не пускали обратно. Большинство ее мужчин были наркоманами и уголовниками. Тони выгнали из школы, потому что он угрожал работнице школьной столовой ножом. Потом его постоянно перекидывали в разные спецшколы и интернаты, но он все время убегал домой к матери.

После этого у меня родился вопрос: а чем отличаются психопат из Бродмура и психопат с Уолл-стрит? Может быть, только тем, что последнему повезло родиться в состоятельной, успешной и нормальной семье?

Тони проводили в соседнюю комнату, чтобы он подписал юридические бумаги. Я же продолжал изучать записи. Вот небольшой отрывок из его истории болезни:

27 сентября 2009-го. «В хорошей форме».

25 сентября 2009-го. «Отличное настроение».

17 сентября 2009-го. «Настроение и поведение спокойное. Всю середину дня провел, общаясь с сотрудниками

и другими пациентами».

5 сентября 2009-го. «Показал сотрудникам персонажа, которого придумал и создал в игре на приставке Xbox. Это была чернокожая женщина, крайне непривлекательная, с чертами лица как у зомби. Признался, что старался добиться портретного сходства с одной из сотрудниц. Сотрудник отделения, который с ним беседовал, отметил, что такое поведение неэтично, и несколько раз просил его изменить имя персонажа. Тот не согласился, утверждая, что его „героиня“ должна понять шутку. Создание подобного персонажа не может восприниматься как шутка, лишь в качестве выражения неприязни и неуважения к этой женщине».

25 августа 2009-го. «Играл в волейбол. После общался с другими пациентами и сотрудниками».

Дальше были представлены выводы.

МНЕНИЕ:

«Основной вопрос в данной ситуации заключается в том, опасен ли данный пациент для общества. Он неглуп, за все время пребывания в клинике не совершил ничего предосудительного. Если его отпустят на свободу, а он совершит любое преступление, то, скорее всего, приговором будет ИННП (изоляция на неопределенный период). Пациента необходимо поставить в известность, что я сам забыл сделать.

Рекомендую полную выписку. По моему мнению, все говорит о том, что природа и степень его психического расстройства не требуют дальнейшего пребывания в психиатрической больнице. Считаю, что нет необходимости держать его здесь дальше, учитывая интересы его собственного здоровья, безопасности и защиты интересов окружающих. Полагаю, что он не представляет никакой опасности».

— Ты знаешь, Джон, — сказал Тони, когда я оторвался от его бумаг, — самое главное, что ты должен понять: все вокруг немного психопаты. Все! Ты, я, — он замолчал на какое-то мгновение. — Да, я тоже, безусловно.

— Какие у вас планы? — спросил я.

— Думаю, что направлюсь в Бельгию, — ответил он. — Там живет женщина моей мечты. Правда, она замужем, но я добьюсь развода.

— Знаете, что говорят о психопатах?

— Что мы умеем и любим манипулировать людьми, — улыбнулся Тони.

Мимо как раз проходил медбрат, с которым у нас состоялась короткая беседа по поводу данного пациента.

— Итак? — произнес я вопросительно, обращаясь к нему.

— Это правильное решение, — ответил он. — Тут все думают, что Тони надо отпустить. Он хороший человек. Да, он действительно совершил ужасное преступление, справедливо, что его изолировали от общества на внушительный срок. Но при этом он провел тут много лет, которые, по факту, потерял. А это плохо.

— Все думают так? — уточнил я. — И профессор Мэйден?

Я глянул в его сторону: мне почему-то казалось, что он будет разочарован и, возможно, даже встревожен. Однако Мэйден был вполне доволен результатами комиссии.

— После курсов Боба Хаэра я считал, что все психопаты — просто монстры, — произнес я. — В принципе, этим словом все сказано: психопат. Но, может быть, Тони не до конца психопат? Скажем так: человек в пограничном состоянии? Возможно, его жизненный путь как раз служит подтверждением, что к подобным людям следует относиться иначе, не применяя крайних мер?

— Мне кажется, вы правы, — кивнул Мэйден. — Мне самому не нравится, как Боб Хаэр говорит о психопатах — будто это какой-то другой биологический вид.

Тем временем Тони стоял в полном одиночестве, уставившись в стену.

— У него достаточно сильно проявляются некоторые психопатические черты, это правда, — продолжил Мэйден. — Он не берет на себя никакой ответственности за собственные поступки, а вину перекладывает на окружающих. При этом его и опасным преступником не назовешь. Тони может в соответствующей ситуации совершить какой-то хулиганский поступок, но не начнет причинять людям зло и боль ради удовольствия. А еще хотел бы отметить, что подводить человеческую личность к конкретным диагностическим ярлыкам неправильно. Кроме патологических симптомов, у Тони много и достойных качеств.

Я снова посмотрел на Тони — на секунду мне показалось, что у него в глазах слезы, но нет. Он просто задумчиво стоял у стены.

— Даже не принимая точку зрения критиков Хаэра, вы не можете поспорить с тем фактом, что по его опроснику несложно получить высокие баллы, если ты просто слишком импульсивен или безответственный, не говоря уже о маньяке, который способен совершить тяжелое преступление, — добавил Мэйден. — Получается, что совершенно разные люди, несопоставимые по уровню опасности для общества, могут получить одинаковые баллы, — он помолчал какое-то время. — Правда, вынужден отметить, что необходимо быть осторожным и с положительными качествами Тони. У многих асоциальных личностей сильно развиты, например, харизма или другие черты, привлекающие окружающих.

— Как думаете, что его ждет? — поинтересовался я.

— Предполагаю, что его судьба только в его руках, — пожал плечами Мэйден.

* * *

Но это мнение было ошибочным: судьба Тони была не в его руках. Его и правда выпустили из Бродмура 1 апреля 2010 года, однако уже в июне он мне позвонил и сообщил, что попал, как говорится, из огня да в полымя.

— Джон, я теперь в Бетлеме! Его еще называют «Бедлам». Кажется, никто не собирается выпускать меня на волю… — сказал Тони.

У «Бедлама», название которого само по себе ассоциируется с хаосом и столпотворением, была жуткая история.

— Я сказал, что попал в полымя в прямом смысле слова, это не метафора. Например, прошлой ночью кто-то попытался поджечь нашу палату! — продолжил он.

— Ну… что вы вообще там делаете? Чем занимаетесь?

— Ничего! Толстею на гамбургерах.

— А соседи? Не настолько ужасны, как «Стоквеллский душитель» и остальные насильники, которые были рядом с вами в Бродмуре?

— О, поверьте, они намного хуже! Тут сидят и вовсе сошедшие с катушек.

— Например?

— Тони Феррера. Можете почитать про него и поймете, что это истинный «шедевр». Он каким-то образом смог выбраться из сумасшедшего дома, шел по улице и приметил женщину. Так вот… Он ее изнасиловал, зарезал и поджег. Сейчас он мой сосед. Еще Марк Джинджелл — это двойной насильник, обладающий еще и целым букетом других достоинств.

— Я так понимаю, ужиться с ними невозможно?

— Нет.

— Боитесь?

— А вы-то как думаете? Только по-настоящему сумасшедший человек не побоится подобных людей.

— Кстати, я хотел вам рассказать о встрече с Тото Конста-ном, — вспомнил я. — Он был руководителем карательных отрядов на Гаити. Сейчас он сидит в тюрьме по обвинению в афере с закладными. Во время встречи он постоянно повторял, что очень хочет нравиться людям. Он весьма чувствителен к тому, как его воспринимают окружающие. Я тогда подумал, что не особо он похож на психопата.

— Ну да, согласен с вами, — согласился Тони. — Но звучит при этом печально.

— После этого я спросил: «Не слабость ли это — стремление к любви всеми окружающими?» И тогда он ответил: «Конечно нет. Если вы обладаете возможностью заставить людей полюбить вас, то можете манипулировать ими и заставлять делать то, что необходимо вам».

— Боже мой, какой кошмар! — воскликнул Тони. — Да он настоящий психопат, — он замолчал. — У меня никогда даже мысли подобной не возникало!

В январе 2011 года, после того как Тони прислал мне поздравление с Рождеством, его отпустили из Бетлема.

* * *

Мне кажется, что область безумия полна людей, похожих на Тони: по воле случая они оказались на пике своих «странностей», назовем это так. Некоторых отправляют в отделения тяжелых и общественно опасных расстройств личности из-за высоких баллов в опроснике Боба Хаэра. Другие появляются в прайм-тайм на телевидении в качестве образцов того, какими быть не надо и как не надо вести себя, при этом отодвигая за кадр скучные, обыденные и нормальные черты. Разумеется, в мире очень много больных людей. Однако есть и те, кто застрял где-то «посередине», но их намеренно делают безумцами, чтобы подзаработать на этом.

* * *

Боб Хаэр снова был транзитом в Хитроу, и мы встретились с ним еще раз. Последний.

— Тони, к которому я ездил в Бродмур, недавно выпустили, — рассказал я, мешая ложкой кофе.

— О боже, — ответил Боб.

— И отправили в Бетлем, — продолжил я. — Но думаю, его скоро отпустят совсем, — я замолчал. — А его врач отзывался о вашем опроснике достаточно критически. Он думает, что вы рассуждаете о психопатах почти как о представителях другого биологического вида.

— Все исследования говорят о том, что они не являются другим биологическим видом, — не согласился Боб. — Не существует никаких указаний на это. Думаю, что врач просто плохо информирован, ему бы не помешало почитать наши последние публикации. Речь всегда идет о статистических показателях. И вообще, он должен это понимать. Только статистика, ничего больше.

— Разумеется, вопрос в статистических показателях, — кивнул я. — Ваш опросник — это шкала от нуля до сорока. Однако он имел в виду другое — то, как вы говорите о психопатах.

— Да, — в голосе Боба послышался холодок, — я знаю. Но это лишь стиль речи. Когда мы говорим про людей с высоким давлением, то называем их гипертониками — и это медицинский термин. Именно этого не понимает ваш собеседник. «Психопат» — это то же, что «гипертоник». Можно назвать их иначе: «человек, который набирает больше конкретного количества баллов по опроснику Хаэра». Слово «психопат» лишь удобнее и лаконичнее, поэтому я называю этих людей таким образом. И под психопатией понимается вполне конкретная вещь — отрезок на моей шкале, который выше определенной цифры. Кстати, могу признаться, что сейчас я не уверен, от какой именно точки нужно отталкиваться. Для исследовательских целей цифра тридцать удобна. Но только для исследовательских целей.

Боб спокойно смотрел на меня.

— Тут я вне подозрений, — продолжил он, но опять остановился и задумался. — Хотя в самой глубине души я все же думаю, что они отличаются от нас чем-то более существенным, но никаких научных подтверждений этому пока что не существует.

— Мне показалось, что мой знакомый, который был в Бродмуре, что-то вроде полупсихопата, — сказал я.

Боб пожал плечами, ведь он не знал Тони.

— Как его нужно воспринимать? Как психопата или нормального? — уточнил я.

— Люди, от которых я слышу подобные вещи, настоящие леваки — это ученые с левыми настроениями, — ответил он. — Однако я использую данные термины не в уничижительном смысле. Я думаю, все знают, что левые не любят ярлыков и разговоров о различиях между людьми, — он снова помолчал. — Много людей считают, что я определяю психопатию в оскорбительных и уничижительных терминах. Но подумайте: как еще я должен это делать? Упоминать только положительное? Ну, я могу сказать, что человек — хороший оратор или что эта женщина хорошо целуется и танцует. А еще один обладает хорошими манерами. Однако, говоря о многих психопатах, мы подразумеваем самое существенное — они разрушают все вокруг себя, убивают людей, топчут чьи-то жизни. И что в таком случае? Молчать про это и говорить о положительных сторонах?

Хаэр засмеялся. А мне ничего не оставалось, как только присоединиться.

— Можете попросить жертву психопата посмотреть на положительные стороны его личности. Что он ответит? «Не могу, он меня ослепил», — добавил Боб.

Разумеется, никто не будет спорить с тем, что встречается необоснованная постановка диагноза. Однако зачастую это результат деятельности фармацевтических компаний.

— Подождите и посмотрите, что случится, когда изобретут лекарство от психопатии. В тот же момент точка отсчета на моей шкале опустится до двадцати пяти — двадцати, а может, и ниже.

— Думаю, моя работа, связанная с психопатами, сделала меня самого одержимым властью, — отметил я. — Кажется, я стал таким после ваших лекций.

— Знание — это не только сила, но и власть, — ответил Хаэр и как-то особенно посмотрел на меня. — Мне интересно: почему же я не стал одержимым властью?

* * *

Несколько недель спустя я получил посылку, адрес отправления которой гласил: «Гетеборг, Швеция». Сверху была приписка: «Сегодня ровно двадцать один год с момента События — теперь мы вольны поступать как хотим!»

Пару минут я удивленно смотрел на нее, после чего открыл.

Внутри лежал экземпляр книги «Бытие или ничто». Я крутил его в руках, пораженный странной, изысканной красотой, дырками, вырезанными на 13-й странице, разными загадочными словами, узорами, рисунками и пустыми страницами.

Это был большой сюрприз, хотя и не сказать, что особенно неожиданный (в полном смысле этого слова). За несколько дней до этого события Петер сообщил в письме, что скоро мне придет посылка с посланием. Может, я и не сразу пойму смысл, но это послание очень важное, поэтому было бы неплохо поразмыслить над ним и, возможно, даже проконсультироваться со специалистами.

«Я потратил восемнадцать лет на то, чтобы понять, каким образом реализовать первый этап, — сообщил он. — Прошу вас, наберитесь терпения. Однажды вы поймете, что нужно делать. Ближайший день — последний, когда мы сможем контактировать. Мне жаль, но с этим я ничего не могу сделать».

«То есть, если я напишу вам послезавтра, вы уже не ответите?» — уточнил я.

«Можете писать сколько захотите, но ответить не смогу, — ответил он. — Все должно идти так, как идет».

Итак, у меня был целый день, чтобы задать столько вопросов, сколько захочется.

И начал я с того, что спросил, почему каждая вторая страница в книге пустая.

«На самом деле я удивлен, что все еще никто не оставил комментарий по этому вопросу, но, как вы догадываетесь, пустые страницы — не совпадение, — написал мне Петер. — Двадцать одна страница с текстом и двадцать одна пустая — вместе сорок две страницы („Бытие или ничто“). Я был уверен, что это понятно».

«Всю эту тщательную ручную работу — аккуратное вырезание букв на тринадцатой странице и не только — проделали вы сами или с чьей-то помощью?»

«Все это делал я сам, включая приклеенные стикеры и вложение „письма профессору Хофштадтеру“. Вынужден отметить, что это весьма утомительное занятие».

«По какому принципу отбирали адресатов?»

На этот вопрос он отвечал долго, а я безотрывно сидел у компьютера и проверял почту.

И дождался.

«Хотя бы одна тайна должна оставаться нераскрытой», — написал Петер.

После этого он снова закрылся, как будто испугался собственной откровенности.

«К сожалению, больше ничего не могу вам рассказать. Когда получите мое послание, постарайтесь следовать велениям собственного сердца. Направление вы получите, обещаю, и дайте событиям разворачиваться самим по себе. Теперь избранник — вы, а не я! Я считаю, вы достойны этого, и уверен, что вы все сделаете правильно. Все, что бы от вас ни потребовалось».

Я слышал, как работает телевизор: была включена передача, в которой рассказывалось об актрисе Линдси Лохан, «теряющей стиль Бритни».

«Теперь избранник — вы, а не я! Я считаю, вы достойны этого, и уверен, что вы все сделаете правильно. Все, что бы от вас ни потребовалось».

Не задумываясь, я ответил письмом, в котором каялся, что, впервые увидев его на пороге его дома, принял за одержимого навязчивыми идеями человека. Однако теперь я осознал, что именно это дало ему возможность создать и распространить «Бытие или ничто» настолько загадочным и даже возбуждающим способом. Никто не говорил, что наше предназначение на планете — быть полностью счастливым или полностью нормальным. К тому же зачастую благодаря неудачам, неадекватности, особенностям, страхам и одержимости — казалось бы, наименее положительным сторонам личности — мы может создать что-то по-настоящему интересное или захватывающее.

Я получил ответ от него:

«Признаюсь вам, что иногда я бываю слегка одержимым…»

И после он сделал обещанное: прекратил все контакты по электронной почте.

* * *

Я вертел книгу в руках, и в какой-то момент из нее что-то выпало. Это оказался конверт с моим именем, который был заклеен маленькой наклейкой с изображением дельфина.

Я ощущал волнение, вскрывая его.

Внутри была открытка с рисунком: бабочка на голубом ирисе. Я развернул ее. Там было послание от руки. Всего два слова…

Библиография, благодарности

Если я правильно понимаю, быть моими первыми читателями — достаточно неблагодарное испытание, потому что, передав рукопись для чтения, я склонен стоять над душой, излучая молчаливую смесь отчаяния и презрения. Самой большой благодарности заслуживают моя жена Элен, а также Уильям Файнс, Эмма Кеннеди, Дерек Джонс и Кристина Гловер из AP Watt.

В главе «Ночь живых мертвецов» присутствуют четыре или пять скучных и утомительных страниц. По этой причине нужен был человек, который намекнул бы мне об этом. Бен Гольдакр был рад — мне кажется, даже слишком — сделать это. Отличными резонаторами моих идей я назвал бы Адама Кертиса и Ребекку Уотсон и моих редакторов Джеффа Клоске из Riverhead и Пола Бэггали из Picador, а также Камиллу Элуорти и Криса Дойла.

Я очень благодарен Люси Гринуэлл за помощь в поисках и организации поездки в Гетеборг.

Первый вариант «Человека, который симулировал безумие» я записал для передачи «Такова американская жизнь» на Chicago Public Radio. Благодарю за помощь Сару Кениг, Айру Гласс и Джули Снайдер.

Сведения о Гарри Бейли и «лечении глубоким сном» я почерпнул из книги Роберта М. Каплана «Убийства в медицине. Врачи, которые убивают» (Medical Murder: Disturbing Cases of Doctors Who Kill, 2009).

О жизни и смерти Л. Рона Хаббарда я узнал из видео сайентологов, а также из документального фильма 1997 года Channel 4 — «Тайные жизни: Л. Рон Хаббард», который снял Джилл Робинсон вместе со студией 3BM Films.

Я получил огромное удовольствие, когда писал главу об Эл-лиоте Баркере и Оук-Ридже. За информацией я обращался к таким источникам, как «Р. Д. Лэйнг: биография» Адриана Лэйнга (R. D. Laing: A Life, 1994–2006), «Обнажить душу. Пол Биндрим, Абрахам Маслоу и „Обнаженная психотерапия“» Йэна Николсона (Baring the Soul: Paul Bindrim, Abraham Maslow and ‘Nude Psychotherapy’, Journal of the History of the Behavioral Sciences, vol. 43, no. 4, 2007) и «Пожалуйста, прикоснись» Джейн Ховард (Please Touch, 1970).

Об эксперименте в Оук-Ридже я узнал, прочитав «Характеристику учреждения максимального уровня безопасности для психопатов и других психически больных преступников» Марни Э. Райс, Гранта Т. Харриса и Кэтрин Э. Кормьер (An Evaluation of a Maximum Security Therapeutic Community for Psychopaths and Other Mentally Disordered Offenders, Law and Human Behavior, vol. 16, no. 4, 1992), «Размышления по поводу эксперимента в Оук-Ридже с психически больными преступниками, 1965–1968» Ричарда Уайзмана (Reflections on the Oak Ridge Experiment with Mentally Disordered Offenders, 1965–1968, International Journal of Law and Psychiatry, vol. 18, 1995), «Капсулу полного понимания» Эллиота Т. Баркера и Алана Дж. Маклафлина (The Total Encounter Capsule, Canadian Psychiatric Association Journal, vol. 22, no. 7, 1977) и «Полное понимание. История Центра психического здоровья в Пе-нетангвишене» Роберта Ф. Нильсона (Total Encounters: The Life and Times of the Mental Health Centre at Penetanguishene, 2000). Особую благодарность хотелось бы выразить Кэтрин Кормьер и Пэт Рид из Оук-Риджа и Джоэль Рочон.

Глава, посвященная Бобу Хаэру, составлена отчасти из наших бесед, отчасти — из впечатлений от его книг «Лишенные совести. Пугающий мир психопатов» (Диалектика, 2009) и «Змеи в костюмах. Психопаты на работе» (Snakes in Suits: When Psychopaths Go to Work, 2007), которую он написал в соавторстве с Полом Бабяком.

Источник истории с Николь Кидман, которую рассказывает Боб Хаэр, — статья «Психопаты среди нас» Роберта Херца (Psychopaths Among Us, 2001).

Информацию о Джеке Эбботе / Нормане Мейлере я взял из «Странной истории о писателе и преступнике» Митико Какутани (The Strange Case of the Writer and the Criminal, The New York Times Book Review, 20 September, 1981) и «Во чреве Зверя» Джека Генри Эббота с предисловием Нормана Мейлера (In the Belly of the Beast, 1991).

Детали преступлений Эммануэля «Тото» Констана почерпнуты из «Отдай „Дьяволу“ Дьяволово» Дэвида Грэнна (Giving ‘The Devil’ His Due, The Atlantic, June 2001).

Хочу выразить благодарность Бену Блэру и Алану Хейлингу за помощь в работе над главой «Ночь живых мертвецов» и Джону Берну за книгу «Пила. Печально известная карьера Эла Данлэпа в эпоху „прибыли любой ценой“» (Chainsaw: The Notorious Career of Al Dunlap in the Era of Profit-at-Any-Price, 1999), за результаты их изысканий относительно Эла Дан-лэпа, которые были опубликованы в журналах BusinessWeek и Fast Company.

Мои попытки понять связь между маниакальной одержимостью перестройкой промышленных объектов, свойственной Элу Данлэпу, и невероятным взлетом котировки акций Sunbeam стали причиной моего знакомства с Майклом Шер-мером, Джоэлем Диммоком, Полом Заком и Али Ариком. Хочу выразить свою признательность всем им.

Огромное спасибо Лоре Парфит и Саймону Джекобсу, режиссерам моего сериала «Джон Ронсон о…» на BBC Radio 4, за огромную помощь в подготовке истории Дэвида Шейлера. А также Меропе Миллз и Лизе Спенсер из Guardian Weekend — за помощь в организации встречи с Полом Брит-тоном. Фиаско Пола Бриттона в деле Колина Стэгга наиболее интересно освещено в книгах Кейт Педдер «Файлы Рейчел» (The Rachel Files, 2002), «Человек-загадка» Пола Бриттона (The Jigsaw Man, 1998) и «Кто на самом деле убил Рейчел?» Колина Стэгга и Дэвида Кесслера (Who Really Killed Rachel?, 1999).

Мои исследования Руководства по психическим расстройствам и работа над главой «Смерть Ребекки Райли, которой можно было избежать» познакомили меня с замечательными источниками: «Словарь патологий. Как один человек произвел революцию в психиатрии» Алекса Шпигеля (The Dictionary of Disorder: How One Man Revolutionized Psychiatry, The New Yorker, January 3, 2005), «Ловушка» Адама Кертиса (BBC Television), «Энциклопедия безумия. Психиатрическое руководство, в котором каждый найдет свое психическое расстройство» Л. Дж. Дэвиса (The Encyclopedia of Insanity: A Psychiatric Handbook Lists a Madness for Everyone, Harper’s, February 1997) и «Биполярное расстройство в педиатрии. Проблема создания заболевания» Дэвида Хили и Джоанны Ле Нури (Pediatric Bipolar Disorder: An Object of Study in the Creation of an Illness, The International Journal of Risk & Safety in Medicine, vol. 19, 2007).

И, наконец, спасибо Алистеру Стивенсону — за отличное высказывание, с помощью которого он сумел подытожить мое отношение к тем идеологам, чья любовь к полемике и недоверие к психиатрии делают их неспособными осознать истинные страдания людей с необычными симптомами психических заболеваний.

~ ~ ~

1 Здесь и далее, если не указано иное, прим. ред.: название книги из посылки складывается в анаграмму BORN — с англ. «рожденный».
2 Англ. Levi Shand.
3 Lavish End.
4 Live Hands.
5 Книга Л. Рона Хаббарда по самопомощи.
6 «Психопатические отклонения» (нем.).
7 Фото с космического телескопа «Хаббл», названного в честь американского астронома Эдвина Хаббла.
8 Тип серийного убийцы в криминальной психологии — как правило, медицинский работник, намеренно убивающий пациентов или причиняющий им страдания.
9 Психическое расстройство, при котором человек чрезмерно обеспокоен дефектами или особенностями своего тела.
10 Пьеса С. Беккета «В ожидании Годо».
11 По одной из интерпретаций, в пьесе С. Беккета, которая легла в основу заголовка, Г о д о — воплощение Бога, поскольку имя персонажа созвучно с англ. God («Бог»).
Продолжение книги