В самое сердце, или Любовь без правил бесплатное чтение

Анна Яфор
В самое сердце, или Любовь без правил

Пролог

— Вы это не сделаете! — я не узнаю собственного голоса, так жалко он звучит. И дрожит. И колени тоже дрожат, хорошо, что под длинным пышным платьем этого не видно.

Хотя Арбенин, кажется, все равно знает о моем состоянии. Иначе с чего бы ему ухмыляться с таким довольством? Он уверен, что выиграл. Добился своего.

— И кто же меня остановит? Может быть, ты? — мужчина поднимается из-за стола и медленно приближается ко мне.

Я опускаю голову и втягиваю плечи, словно в ожидании удара. Знаю, что не тронет, но тело реагирует быстрее, чем успеваю это осознать.

Лучше бы и правда ударил. Физическую боль смогла бы стерпеть… Но вот что делать со слепящей, разъедающей душу кислотой? У меня же нет никаких доказательств… Ничего, кроме собственных слов. Но что значат слова, когда существует такое яркое визуальное подтверждение?

Снова смотрю на раскиданные по столу фотографии. Смотрю — и не могу поверить. Откуда он только их взял? Как?! Да, я подозревала, что ради своей цели этот человек пойдет на многое, но такое и представить не могла.

Сердце пропускает удар. Еще один. И еще… Почему именно сегодня? Зачем Арбенин дотянул именно до этого дня? Самого главного дня в моей жизни, который должен был стать еще и самым счастливым. Теперь уже не станет…

— Зачем вам это? — я поднимаю глаза на непроницаемое лицо монстра. От него разит таким холодом, что у меня немеют пальцы. — За что вы так его ненавидите? Почему не хотите, чтобы он был счастлив?

— Ну что ты, милая, — губы мужчины вытягиваются в какое-то подобие улыбки, но от нее становится еще более жутко. — Как раз наоборот, я забочусь о своем сыне. Ты же не считаешь, что в самом деле способна сделать его счастливым? Не настолько же глупа…

Я не знаю, что ему возразить. Слишком хорошо помню каждое слово Егора, каждый жадный взгляд, каждое прикосновение. Это была не игра — он действительно любит меня. Но разве чувства станут достаточным аргументом для его отца?

— Я его люблю… — слова звучат так тихо, что сама с трудом их различаю. Но Арбенин слышит, и его ухмылка становится шире.

— А зачем ему твоя любовь? Какой с нее толк? Он ничего в жизни не достиг, никчемный романтик. Неужели думаешь, я позволю ему связаться с такой же пустышкой?

— Какая разница, с кем он свяжется? Вам же плевать на него!

Арбенин приближается почти вплотную, так что ощущаю исходящий от него жар. Вижу вздымающуюся от тяжелого дыхания грудь. Хочется укрыться от удушающей горькости его парфюма, окутывающей со всех сторон. Точно так же меня обволакивает его сила. Мощная, всепоглощающая энергия, с которой не могу бороться.

— Ошибаешься, девочка. Это на тебя мне плевать. И на всю романтическую чушь, которую ты себе выдумала. А Егор — Арбенин, несмотря ни на что. И вести себя должен соответствующе. И жениться на правильной девушке, а не на такой, как ты.

— Ради достижения своей цели вы готовы даже… — я снова ежусь, рассматривая омерзительные, пошлые сцены с моим участием, запечатленные на раскиданных снимках, — на такую подлость…

— На что угодно, детка. Это война, а в войне, как ты знаешь, любые средства хороши. Свадьбы не будет. Хотя… — они окидывает меня взглядом с ног до головы, шарит по телу, будто раздевая. Не пытается коснуться, но кажется, что меня лапают грязными, потными руками. Пачкают белоснежное платье, пробираясь дальше, под него, позволяя не менее мерзкие вещи, чем на этих фотографиях. — Должен признать, выглядишь ты ослепительно. Жаль, что Егор этого не увидит. Ему бы понравилось. Но если хочешь, я готов заменить его в вашу несостоявшуюся брачную ночь. Уверен, ты запомнишь ее надолго.

— Вы… — я хватаю губами воздух, но все равно задыхаюсь. От боли, от возмущения, от страха. Что же он за человек? Да и человек ли вообще? Как может предлагать такое? — Да вы просто…

Слов не находится. Я не знаю определения, которое подошло бы для такой ситуации. Арбенин ждет какое-то время, продолжая разглядывать меня, а затем усмехается.

— Вот именно. Не может дать достойный отпор противнику, не стоит и ввязываться в сражение. Все равно проиграешь. Знай свое место, девочка, целее будешь.

Берет в руки телефон, нажимая какие-то кнопки, и лицо преображается. Он выглядит, как обожравшийся сметаны кот — довольным настолько, будто только что урвал где-то главный приз.

— На экране все еще интересней. Приблизить можно и рассмотреть в деталях, — разворачивает телефон ко мне. И я отступаю, пячусь к стене, снова пугаясь той грязи с моим участием, которую так старательно кто-то собрал по приказу Арбенина.

— Ну что, порадуем жениха? — это не вопрос, он просто ставит меня перед фактом того, что собирается сделать. Я в отчаянье мотаю головой.

— Не надо. Пожалуйста.

Мужчина обнажает идеально ровные зубы. Только это не улыбка. Оскал хищника, добравшегося, наконец, до добычи. И во всей вселенной нет силы, способной его остановить.

Он снова сует телефон к моему лицу, так чтобы я наверняка видела следующие действия. И находя в списке контактов имя сына, нажимает на кнопку «отправить».

Глава 1

— Вы слишком молоды! — сидящий напротив меня мужчина сурово сводит брови. Смотрит так строго, словно он не о возрасте моем говорит, а отчитывает за допущенную провинность. А я почему-то и правда чувствую себя виноватой. Тереблю застежку на сумке, переминаюсь с ноги на ногу и отчаянно надеюсь, что он не заметит, как горят мои щеки.

Иначе представляла себе своего будущего работодателя. Он похож на большого зверя, волка-одиночку, дикого, опасного и до дрожи в коленках привлекательного. Совсем не так должен выглядеть почтенный глава семейства, озабоченный поисками гувернантки для малыша. Да и роскошный особняк, в котором я оказалась, больше напоминает крепость, холодную и неприступную, чем уютное семейное гнездышко. Здесь так тихо, словно никакого ребенка нет и в помине. Вообще никого нет — только ОН.

Повторяю про себя его имя, чтобы не забыть и не ошибиться, если придется произносить. Александр Демьянович Арбенин, владелец строительной корпорации, одной из крупнейших в городе. Даже я, совершенного далекая от строительного бизнеса, неоднократно слышала ее название.

То есть мой потенциальный начальник богат и весьма успешен. А еще — более чем эффектен. Из породы тех мужчин, на которых смотришь — и хочется забыть обо всем остальном на свете. Дух захватывает. Мощное накаченное тело, бугры мускулов на руках. На нем белоснежная рубашка с расстегнутым воротом, и я вижу треугольник загорелой кожи на груди, покрытой короткими черными волосками. Это почему-то ужасно смущает, словно подглядываю за чем-то личным, почти интимным. Вздрагиваю и поднимаю глаза на мужественное лицо. Понимаю, что и так позволила себе намного больше допустимого, пялясь столь откровенно. Хорош. Даже слишком. Именно таким мог оказаться герой в любовных историях, которые я сочиняла еще в школе. Высокий, широкоплечий, сильный. Разумеется, намного старше меня. Чтобы был опытнее и мудрее, и мог научить всему на свете.

Слишком увлекаюсь собственными мыслями и не сразу понимаю, что разглядывающий меня не менее пристально мужчина выглядит все более суровым. И вспоминаю высказанную претензию по поводу моей молодости. Вот ведь занесло, нашла, о чем думать на собеседовании!

— В анкете был указан возраст, — делаю глубокий вдох, пытаясь восстановить внутреннее равновесие. Нельзя, чтобы он заметил мое волнение. Мне нужна эта работа, а демонстрация слабости и смятения вряд ли сыграет в мою пользу. Да и потом, какая разница, сколько мне лет? Со своими обязанностями справляюсь прекрасно и рекомендации у меня превосходные. А если этот тип рассчитывал увидеть дряхлую старушку — проблемы точно не мои.

— Признаюсь, как раз этот момент я и упустил. Меня больше интересовал ваш опыт и отзывы прежних работодателей.

— Так что же изменилось? — не удается избежать вызова в голосе. — Ни мой опыт, ни отзывы не стали хуже, оттого что я оказалась слишком, как вы сказали, молодой.

Мужчина чуть склоняет голову, разглядывая меня, усмехается, и суровое лицо вмиг меняется. Уходит смущающая жесткость, черты как будто разглаживаются, а пронзительно темный взгляд теплеет.

— Юленька, вы неправильно поняли, — он указывает на кресло возле своего стола. — Ну что же стоите? Присаживайтесь, я постараюсь все объяснить. Мы начали немного не с того.

Столь разительные перемены снова вызывают волнение. Этот человек определенно умеет управлять ситуацией. Хорошо знает, что и как сказать, чтобы произвести впечатление.

Я сажусь, приказывая себе не опускать глаз. Хватит и того, что раскраснелась, как матрешка. Конечно, он это видит, но знать еще и о том, что рядом с ним чувствую себя, как кролик перед удавом, ему вовсе не обязательно.

— Я искал лучшую гувернантку для своего сына, — поясняет мужчина. — Именно ЛУЧШУЮ. Это крайне важно.

— Ясно, — киваю в ответ. — Родители всегда хотят для своих детей самого лучшего.

На мою реплику он никак не реагирует, будто мимо ушей пропускает, продолжая свои собственные пояснения.

— Директор агентства — моя давняя знакомая. Она очень хорошо отзывалась о вас. Я изучил анкету и всем остался доволен. Просто на фотографии вы выглядите старше.

— Поверьте, вам не о чем беспокоиться, — можно только порадоваться, что сумасшедшие удары сердца слышны только мне. А внешне вроде бы удается изображать и поддерживать требуемые эмоции. — Вы не пожалеете о сделанном выборе, хоть я и моложе, чем хотелось бы.

— А вы бойкая, — улыбается Арбенин. — Это хорошо. Не люблю беспомощных женщин.

Что-то неуловимо меняется в его тоне, и кажется, что обращенный ко мне пристальный взгляд еще больше темнеет. Полыхает соблазнительной, преступной чернотой. Меня обдает жаром, особенно когда замечаю чуть тронувшую губы мужчины улыбку. Он хорошо знает о том, как действует на противоположный пол. Еще и пользуется этим. И надо быть совсем бесчувственной, чтобы никак не отреагировать.

Я реагирую. И не нужно зеркало, чтобы убедиться: по щекам снова разливается румянец смущения. По телу бегут мурашки, а мысли уносятся в совершенно недопустимом направлении: внезапно начинаю размышлять, как женщин он любит.

В обращенном ко мне взгляде на мгновенье мелькает что-то хищное. Еще бы: понял, что удалось меня взволновать. А может, на то и был расчет? Потому что он, словно специально, для закрепления эффекта, добавляет:

— Вы очень красивая девушка, Юля. Не могу этому не порадоваться. Мой сын будет получать еще и эстетическое наслаждение, глядя на вас.

Эстетическое наслаждение для пятилетнего ребенка? Это что-то новенькое, о таком критерии при приеме на работу мне еще ни разу не говорили. И я не знаю, что на это ответить. С каждой минутой все больше попадаю под его влияние, и самое ужасное, что он это прекрасно осознает. А может, специально ведет себя так, чтобы окончательно выбить у меня почву из-под ног.

— Пойдемте, я познакомлю вас с сыном, — Арбенин поднимается из-за стола, и мне приходится задрать голову, чтобы смотреть ему в глаза. Он еще выше, чем казалось, и в кабинете сразу становится как будто тесно. А я чувствую себя маленькой девочкой. Кажется, что мужчина делает это специально. Нависает надо мной, демонстрируя собственное превосходство. Во всех отношениях. Он здесь хозяин. И, почти уверена, хочет, чтобы я его боялась. Или была очарована.

В последнее поверила бы без труда, если бы не знала, что Арбенин женат. Это тоже странно, что собеседование проводит он, а не жена. Там, где мне приходилось работать прежде, основные вопросы задавали именно матери. Именно они пытались выяснить и оценить, насколько новая гувернантка им подходит. С отцом-работодателем, еще и таким важным и грозным, сталкиваюсь впервые.

— Хочу, чтобы вы запомнили одну вещь, Юля, — мужчина прожигает меня взглядом. — Сын — это самое ценное в моей жизни. Я возлагаю на него большие надежды, — он понижает голос и смотрит так, что я невольно отступаю, не выдерживая напора. — Очень большие. Поэтому ошибки в воспитании недопустимы. Все должно быть строго по программе. Не балуйте его, ни в коем случае не позволяйте лишнего. Он — будущий глава корпорации, поэтому уже сейчас должен усвоить основные правила поведения.

Я молчу, разве что рот не открывая от изумления. Поверить не могу: он совершенно точно говорит о пятилетнем ребенке? Мне многое приходилось встречать за несколько лет работы, но такое — ни разу. И мальчика, которого еще даже не видела, становится жалко. Что за детство у него такое, где все должно быть строго по программе?

Мужчина открывает дверь, пропуская меня вперед. Дом сразу показался огромным и величественным, а сейчас, после слов хозяина, и вовсе воспринимается огромной махиной, механизмом, где все подчинено непреложным законам. Поднимаясь по лестнице наверх, смотрю по сторонам, и убеждаюсь в правоте своих мыслей. Вокруг идеальный порядок. Все на своих местах, ни в коридоре, ни в холле, ни в одной из комнат, через которые мы проходим, нет ни одной игрушки. Или они спрятаны так надежно, что я их просто не вижу.

И даже в детской, куда заводит меня Арбенин, тоже почти стерильная чистота. Строгие бледно-голубые стены, отчего кажется, что в комнате холодно. Блестящий паркет, однотонные тяжелые шторы на окнах. Застекленный книжный шкаф, и я вижу на корешках названия классических книг. Ни одной детской. И здесь нет игрушек, лишь у стены стоит небольшая машинка. Одна-единственная.

Это все до такой степени странно, что я теряюсь, не сразу замечая обитателя этой комнаты. Моего будущего воспитанника. А когда вижу, сердце еще больше заходится от жалости к нему. Темноволосый щупленький мальчик выглядит младше своих лет. Вот только глаза удивительно серьезны. И при виде отца он соскакивает со стула и вытягивается по струнке смирно. Как маленький солдатик. Разве что честь не отдает. Не улыбается, и радости во внимательных, задумчивых глазах я тоже не вижу.

— Илья, это твоя новая гувернантка, — с еще большей строгостью, чем говорил со мной, произносит Арбенин. — Ее зовут Юлия Сергеевна.

Я качаю головой.

— Просто Юля. Не нужно отчества.

Мужчина хмурится.

— Нет, так не пойдет. Илья с самого начала должен запомнить, как к вам обращаться. Фамильярность в данном случае неуместна.

И кто же вырастет из такого ребенка? Рассматриваю сосредоточенное личико малыша, который смотрит не на меня — на отца. И совершенно очевидно, что готов выполнить любое его требование. Куда я попала?

Глава 2

— С любыми вопросами — сразу ко мне, — командует Арбенин, а затем строго смотрит на сына. — Илья, надеюсь, мне не придется выслушивать жалобы на тебя. Я потратил много усилий, чтобы найти подходящую гувернантку, постарайся с ней поладить.

— Да, папа, — сразу же кивает мальчуган, а я подавляю вздох. Кажется, работа в этом доме не будет легкой. Привыкла ко многому и научилась почти ничему не удивляться, но на этот раз невозможно не отреагировать. Не могу понять, зачем лишать ребенка детства и делать из его родного дома казарму. В конце концов отец мог бы отправить его в какой-то кадетский корпус, если уж так хотелось добиться железной дисциплины, но ведь и там есть время для игр и развлечений. Или он хочет, чтобы мальчик уже сейчас вел дела, потому и поступает так жестко? С одной стороны, это кажется смешным и нелепым, с другой, я понимаю, что ничего хорошего в итоге не выйдет. И стоящий передо мной мужчина действительно выглядит шикарно, но не хотелось бы иметь с ним что-то общее, помимо работы.

Думаю об этом и сама усмехаюсь своим мыслям. Надо же, а ведь всего несколько минут назад восхищалась им. Интересно, какая у него жена? Как она воспринимает такую муштру своего сына?

— Иди в учебную комнату и жди Юлию Сергеевну там, я закончу с ней, и она скоро подойдет.

Мальчик снова беспрекословно выполняет поведение и беззвучно, мышонком выскальзывает за дверь. А Арбенин поворачивается ко мне, и его лицо смягчается. Голос снова понижается, приобретает соблазнительные завораживающие нотки. Он говорит тем тоном, каким обычно заигрывают с понравившиеся женщиной в ресторане, но если вначале меня это волновало, то сейчас я больше не ведусь. Только влюбиться в работодателя-монстра не хватало!

— Юленька, я знаю, мои методы могут показаться вам слишком строгими. Но поверьте, для этого есть причины.

Вряд ли хоть какими-то причинами можно объяснить такое поведение, но не мне учить, разумеется. Я здесь, чтобы работать, и делать это придется по его правилам.

Арбенин прищуривается и ждет моей реакции. Что он хочет услышать? Что я с ним согласна? Или что начну расспрашивать и выведывать подробности? Любопытство никого еще не доводило до добра, столько раз уже убеждалась, да и не мое это дело.

Пару минут спустя по лицу мужчины растекается удовлетворенная улыбка, и мне снова видится в ней что-то хищническое.

— Я сделал правильный выбор, пригласив именно вас. Сейчас редко можно встретить женщину, которая не стремится быть в курсе абсолютно всего. Думаю, мы сработаемся.

Мне чудится в его тоне какой-то странный подтекст, опять словно мужчина заигрывает со мной. Хотя, возможно, это всего лишь манера поведения человека, привыкшего к вниманию противоположного пола. У него это в крови. И, не дождавшись моих расспросов, он продолжает сам.

— Я уже однажды допустил серьезную ошибку в воспитании сына. Фактически испортил его. Поэтому больше не допущу ничего подобного. Лучше перегнуть палку, устанавливая определенные ограничения сейчас, чем потом получить безнаказанность и распущенность.

Я все-таки не выдерживаю. Его малышу пять лет. ПЯТЬ! В таком возрасте некоторые дети вообще еще не способны воспринимать какие-то глобальные истины. Им нужно играть, расти, подчас делать глупости… И это нормально, куда нормальней, чем с раннего возраста лепить из них роботов, готовых только выполнять необходимые функции.

— Думаю, Илья еще успеет воспринять все ваши принципы. Когда немного повзрослеет. Сейчас многое сложно адекватно осознать.

На лице Арбенина появляется такая снисходительность, будто перед ним — маленькая неразумная девочка, которой нужно все разжевывать и объяснять. Но уже мгновенье спустя у меня перехватывает дыхание, когда он склоняется к моему уху, опаляя дыханием и почти касаясь губами кожи.

Тело покрывается мурашками, что бы я ни внушала себе и как бы ни собиралась не реагировать на фантастическую привлекательность этого мужчины.

— А я не про Илью говорю, Юля, — даже не сразу понимаю смысл сказанного, озадаченная своей слишком яркой реакцией на него. Он не делает вроде бы ничего особенного, все лишь только на уровне моих ощущений, но из-за этого разве предъявишь претензию? А что, если я ошибаюсь? Зачем взрослому, обеспеченному и во всех отношениях успешному человеку тратить время на фактически прислугу? Мы же не в сказке про Золушку, да и принц давно женат.

— Про кого же тогда? — нахожу в себе силы выровнять дыхание и вернуться к теме нашего разговора.

Арбенин выпрямляется и мрачнеет.

— Про моего старшего сына. Увы, он — моя самая большая боль и проблема.

Такие вещи всегда тяжело слышать и еще тяжелее комментировать. Видеть разочарование отца в своем ребенке очень больно. Особенно когда этот ребенок уже не кроха, и что-то исправить куда сложнее.

Я замечаю глубокую печаль в глазах статного красивого мужчины. Он выглядит таким искренним, что не сочувствовать ему невозможно.

— Если хотите, могу заняться и другим вашим сыном тоже, — произношу и понимаю, как это звучит. Мне обещана более чем хорошая зарплата, а после моего предложения Арбенин может решить, что я хочу заработать побольше. Но самом-то деле это не так. Деньги — последнее, о чем сейчас думаю. Просто от настроя отца зависит и то, что будет происходить с маленьким Ильей. И этот настрой не изменится, если не изменится ситуация со старшим ребенком. Но мужчина неожиданно смеется, хоть и выходит это достаточно горько.

— Спасибо за предложение, Юленька, но мой другой сын уже вышел из того возраста, когда его можно воспитывать.

Это звучит совсем удивительно, я думала, что Арбенину лишь сорок с небольшим. Что он понимает под «вышел из того возраста»? Сколько его сыну? 15-ть? 20-ть? Вряд ли больше, с трудом представляю, что этот мужчина мог завести семью и ребенка, сам едва выйдя из юношеского возраста. Такие, кажется, не особо стремятся связать себя узами брака. Но уточнить не решаюсь, а он неожиданно продолжает откровенничать сам.

— Когда-то я надеялся, что сын станет моим продолжением. Займется бизнесом, сначала станет заместителем, а потом и вовсе смогу передать ему дела. Но все вышло с точностью до наоборот. Он вырос никчемным, избалованным мальчишкой, которого не интересует ничего, кроме развлечений. Девушки, вечеринки, выпивка — и так по кругу. Еще и профессию выбрал совершенно дурацкую. Я не то, что семейный бизнес не могу ему доверить, вообще стыдно признаться, что он мой сын. Придумал легенду, согласно которой он якобы учится за границей в экономической школе, чтобы избежать лишних расспросов и сочувствия друзей. Терпеть не могу, когда меня жалеют. Но вот сам от сожалений избавиться не могу.

Какое-то время он молчит.

— Юля, говорю вам это для того, чтобы вы поняли, почему я так строг с Ильей. Другого шанса у меня больше не будет. И так сильно рисковал, заводя второго ребенка в таком возрасте. Мне нужно вырастить его, а годы уже давно не те.

Не знаю, что ответить. Хоть он и не хотел жалости, не могу не жалеть. И все равно не считаю оправданием такую жесткость в отношении младшего сына. Он может быть совсем другим и может пойти по стопам отца даже без этой железной дисциплины. Совсем не обязательно портить ему детство лишь потому, что старший не оправдал ожиданий.

А вот этот пока незнакомый мне парень вызывает только раздражение. Терпеть не могу мажоров! Они уверены, что весь мир вращается вокруг них и для них. На все готовы, чтобы удовлетворить свои, подчас далеко не самые приличные потребности. А страдают в итоге невинные люди. Хорошо знаю, что это такое, потому что однажды жертвой такого же урода стала моя родная сестра…

Настроение резко портится, когда я вспоминаю события шестилетней давности, и внутри разливается жгучая горечь, скручивает внутренности и противно щиплет глаза. Приходится взять себя в руки, чтобы Арбенин ничего не заметил.

— Я все поняла, Александр Демьянович. Разумеется, постараюсь воспитывать Илью с учетом всех ваших пожеланий.

Мужчина удовлетворенно улыбается.

— Вот и славно, Юленька. Сегодня можете не проводить полноценных уроков, пообщайтесь немного с Ильей — и для начала достаточно. Устраивайтесь, ваша комната в конце коридора, слева. Проверьте, есть ли все необходимое. Обычно наша домоправительница готовит все наилучшим образом, но мало ли что. С любыми вопросами по проживанию обращайтесь к ней или напрямую ко мне.

Я киваю, но про себя отмечаю, что к нему не обращусь ни за что в жизни. Тем более, как он и сказал, наверняка в предназначенной для меня комнате все на свете предусмотрено. А если и нет, обойдусь, много ли мне надо?

— Ужин для прислуги в 8 часов, в кухне, не опаздывайте.

Это звучит так естественно, что даже не удивляюсь. В конце концов, я и есть прислуга. Арбенин сказал правду, хоть и звучит это не особенно приятно. Но зато больше не будет повода обольщаться, считая, что он хоть сколько-нибудь заинтересован во мне.

А комната оказывается действительно чудесной. Уютная, светлая, просторная, она одна больше той крошечной квартирки, где живем мы с сестрой. Об отношении хозяина дома и его странностях стараюсь не думать. Это не мое дело, все, зачем я здесь, — это заниматься с его малышом, не думая ни об отце, ни о распущенном и избалованном старшем сыне, которого, скорее всего, вообще никогда не увижу.

Наивная, ведь даже не представляю, как сильно ошибаюсь!

Глава 3

Илья оказывается милым и открытым ребенком, к моему величайшему удивлению. Рядом с отцом он другой, сосредоточенный, напряженный, напуганный, ждущий упреков и нравоучений в любой момент. Но едва мы остаемся одни, мальчика будто подменяют. В темных, умных глазках зажигается лукавство, и он пытливо смотрит на меня.

— Ты строгая? Такая же, как папа?

Затаиваю дыхание, не зная, что ему ответить. Не могу, не имею права подрывать авторитет его отца. Арбенин считает, что сына надо воспитывать именно так, не мне с ним спорить. Но, с другой стороны, сама-то я вовсе не обязана тоже быть строгой и непреклонной.

— Думаю, мы договоримся, — улыбаюсь мальчику, опускаясь перед ним на корточки. — Я бы хотела подружиться с тобой.

— Ты красивая, — в детском взгляде столько тепла, что у меня щемит сердце. Будто он мне родной. И, хотя такого не может быть, кажется, что мы знакомы давным-давно. — А друзей у меня нет, кроме Егора, — неожиданно добавляет мальчик и мгновенно грустнеет. — Папа говорит, что мы не можем дружить, с кем попало. И лучше быть одному. А я так не хочу!

В груди раскручивается болезненный клубок. Не стоит даже сомневаться, что сейчас Илья в точности скопировал слова отца — маленькому ребенку самому такое и в голову не придет.

— А кто такой Егор? — осторожно уточняю у малыша. Может, рассказами о друге, хоть и единственном, удастся отвлечь его от невеселых мыслей.

— Мой брат, — глазки снова оживают. — Он очень хороший. Любит меня. Мы всегда вместе играем. Только он сейчас уехал, и я скучаю.

Такое тоже бывает. Распущенный мажор вполне способен испытывать добрые чувства к близким, особенно если на это не требуется особых усилий. Да и потом, ребенку, лишенному нормального общения, любая капля внимания покажется сокровищем.

— Ну, если он тебя любит, то обязательно вернется, — произношу банальные слова, но они выполняют свою роль: лицо мальчика в буквальном смысле начинает сиять.

— Поскорей бы! — радостно восклицает Илья, и в его взгляде снова сквозит лукавство. — Он тебе понравится!

Я не спорю, лишь улыбаюсь, тем более что совсем скоро появляется домоправительница и забирает мальчика на ужин, а мне повторяет сказанное ранее хозяином дома: то, что прислуга ужинает в кухне. На этот раз заявление не обижает, она сама такая же, как я. А еще — милая и очень приветливая. Чем-то напоминает мою бабушку, такие же добрые глаза, красивое, несмотря на морщины, лицо и натруженные руки, глядя на которые, как-то сразу проникаешься к ней уважением. И хоть я не проголодалась, какое-то время провожу за столом, чтобы поговорить с ней и узнать получше и ее саму, и обитателей дома: своего воспитанника и его отца.

А ночью меня ждет сюрприз. Оставшись одна, приглушаю свет и усаживаюсь в кресло в углу комнаты. Есть, о чем подумать и что взвесить. Погружаюсь в мысли, анализируя произошедшее, свое новое место работы, милого и одинокого мальчика и его жесткого отца. И не сразу обращаю внимание на шум за окном. Лишь когда приоткрывается балконная дверь, понимаю, что это вовсе не ветер. Особенно когда вижу высокую темную фигуру, перемахнувшую через ограждение и запрыгнувшую в комнату.

В любом другом месте в такой ситуации я бы заорала от страха, попыталась бы позвать на помощь. Но тут срабатывает здравый смысл. Понимаю, чем это чревато. Уже ночь, и большинство обитателей моего нового жилища спят. Значит, я своим воплем разбужу не только ребенка, но еще и его отца, и всех остальных. И даже если смогу предотвратить нападение грабителя, это вряд ли зачтется мне в плюс.

И я втягиваю воздух, вжимаясь в кресло. Пытаюсь представить, что последует дальше. Что делают бандиты, когда вламываются в богатые дома? Только грабят или заодно избавляются от ненужных свидетелей? И как отреагирует Арбенин, если утром обнаружит мое бездыханное тело?

Непонятно, почему вор забрался именно сюда. Не на первый этаж и не в комнату хозяев. Сложно поверить, что, решаясь пробраться в такой крутой дом, он изначально не выяснил, где и что расположено. Да и потом, тут же полно камер и охраны. Где все?! Как вообще вышло, что ему удалось остаться незамеченным?

Пока прокручиваю все это в голове, грабитель двигается в сторону ванной. Распахивает дверь и безошибочно находит выключатель. Небольшое помещение заливает золотистый свет, а я зависаю, глядя на незнакомца.

Он останавливается в дверном проеме, спиной ко мне, и скидывает рубашку, оставаясь по пояс обнаженным.

Самое глупое, что можно придумать в подобной ситуации — любоваться. Но я делаю именно это. Вместо того, чтобы его обезвредить, позвать охрану или хоть что-то предпринять, рассматриваю, как перекатываются мышцы под бронзовой кожей. Взгляд стекает от широченных плеч по позвоночнику вниз, туда, где над поясом джинсов отчетливо просматривается ямочки на пояснице. Вор явно не склонен к полноте, вытертые штаны сидят, как влитые, и мышечный рельеф угадывается на бедрах и ногах даже под грубой тканью. На какой-то момент кажется, что нахожусь в музее перед статьей греческого бога, сотворенной рукой талантливого мастера. Только статуя эта живая, и от того еще более привлекательная.

И я прямо-таки ощущаю исходящее от незнакомца тепло. Хочется подойти ближе, дотронуться до бугрящихся на плечах мускулов, ощутить бархатную гладкость кожи…

Трясу головой, отгоняя наваждение. Что за дикие мысли лезут в голову? Ведь вижу этого человека впервые в жизни. Вернее, его спину. Только спину, а уже распустила слюни, будто выиграла главный приз в кондитерском магазине, и сейчас мне полагается необыкновенно вкусное лакомство.

А в следующее мгновенье звякает пряжка ремня, и я понимаю, что незнакомец собирается раздеваться дальше. И прямо сейчас у меня будет возможность увидеть идеальный образец мужской красоты. Без преград из одежды. И хотя это более чем соблазнительно, молчать дальше не позволяет совесть. Тем более, этот грабитель ведет себя очень странно. Он не рыскает по шкафам в поисках драгоценностей, а кажется, собирается принять душ.

Тянусь к выключателю, зажигая свет уже в комнате, и выкрикиваю прямо в спину, стараясь, чтобы это прозвучало, как можно более грозно:

— Что вам нужно?

Незнакомец замирает, удерживая руки на талии, но больше не трогая ремень. А потом медленно оборачивается. Делает глубокий вдох, отчего его грудь вздымается, и мой взгляд непроизвольно скользит по литым изгибам. По шелковистым черным волоскам внизу живота, дорожкой убегающих вниз. Требуется немало усилий, чтобы оторваться о завораживающего зрелища. От упругого рисунка на животе, тех самых четких, тугих кубиков, которыми так любят восторгаться девушки. Я никогда не относилась к их числу, и в мужчинах обращала внимание совсем не на внешность. Но сейчас будто в один миг растеряла весь здравый смысл. Пялюсь на живот и грудь незнакомца и думать могу лишь о том, какая на ощупь его кожа.

Он сглатывает, и на шее дергается кадык. Поднимаю глаза выше, только теперь смотря, наконец, на его лицо. Чувствую, как становится тесно в легких. Нечем дышать, а остатки рассудка разлетаются, тают, как мороженое в жаркий день. И тоже, как от жары, пересыхают губы. Потому что ничего подобного я не видела в жизни. Еще и так близко.

Он не просто красив — идеален. Густые черные волосы с естественным блеском, выразительное лицо с точеными чертами. Смуглая, ровная кожа, волевой подбородок. Скулы, чуть тронутые щетиной. И совершенно невероятные глаза. Два завораживающих черных омута, затягивающих в свою дурманящую глубину. Длинные, пушистые, тоже черные, как смоль, ресницы.

И разбитые в кровь губы… Не понимаю, почему не увидела этого сразу, до безрассудства увлекшись рассматриванием всего остального. Но теперь понимаю, что парень совсем недавно дрался: кровь на губах еще свежая. А когда он начинает говорить, течет сильнее. Пират, не иначе. Раненый, пугающий, но от того не менее притягательный.

— Ваша комната? — хрипотца в его голосе отзывается где-то глубоко внутри сладкой тягучей болью. — Как неловко вышло… я был уверен, что она сейчас пустует…

Неловко? Я теряюсь, не зная смеяться мне или злиться. Он стоит передо мной полуголый, с разбитым лицом, ворвался фактически в мою спальню и считает, что это всего лишь неловко? Но одно хорошо: убивать меня и грабить дом, кажется, не собирается.

Страх понемногу отступает, и я говорю еще строже, не потому, что хочу его смутить, но чтобы привести в чувство себя саму, совершенно опьяненную таким обществом.

— Кто вы такой и зачем сюда залезли?

Он пытается улыбнуться, несмотря на кровоточащие губы.

— Простите, так растерялся, что забыл представиться. Егор Арбенин, к вашим услугам.

Глава 4

— Старший сын Александра Демьяновича? — ну что сказать, фееричное появление, вполне оправдывающее все то, что рассказал мне Арбенин о своем никчемном отпрыске. Теперь переживания отца становятся еще понятнее. Он уважаемый человек в городе, а его сын участвует в ночных драках и влезает в окна, как вор. Скучно ему что ли? — Оригинально вы попадаете в родительский дом.

Губы парня снова чуть дергаются в попытке улыбнуться. Удивительное дело, нанесенная рана его нисколько не портит. И я невольно думаю, какое впечатление он произвел бы во всей красе, если даже от такого не оторвать глаз. Смотрю и смотрю…

Подхожу ближе, только теперь замечая проступающие следы от ударов еще и на плечах и груди. Они постепенно багровеют, и мне становится его жаль. Что бы ни натворил и куда бы ни ввязался, сейчас ему явно больно.

— Я сейчас не в лучшей форме, чтобы встречаться с отцом. Хотел незаметно привести себя в порядок, а уже потом предстать пред его лицом. Простите, что так вломился, был уверен, что эта комната пустует, иначе ни за что не стал вас беспокоить.

Он выглядит вполне искренним, и слова его очень похожи на правду, но ситуация все равно из ряда вон. Я почему-то думала, что он младше. Неуравновешенный подросток, у которого играют гормоны. Но это мужчина. Молодой и роскошный. Как из кино. Только рядом со мной на расстоянии вытянутой руки. Даже странным кажется сейчас, что я восхищалась его отцом. Арбенин-старший, безусловно, привлекателен, но в сравнении со своим сыном совершенно обычен.

— Вы, наверно, Илюшкина гувернантка? — Егор Арбенин чуть склоняет голову, рассматривая меня. — Наконец-то братишке повезло, и отец нанял не вредную фрекен Бок, а прелестную фею.

От его комплимента у меня начинают пылать щеки, как у девчонки на первом свидании. Это приятно и жутко неправильно. Как там говорил его отец? Любитель девушек? Не мудрено, с такой-то внешностью ему и усилий особых прилагать не надо, достаточно посмотреть своим проникновенным взглядом и улыбнуться, чтобы любая превратилась в лужицу у его ног.

Он склоняется, поднимая брошенную на пол рубашку, и я только сейчас замечаю, что та заляпана кровью. Выходит, не обошлось только разбитыми губами, есть еще какие-то повреждения. И, опять помимо собственной воли, начинаю его осматривать.

— Выглядит страшнее, чем есть на самом деле, — в глазах цвета расплавленного темного шоколада растекается тепло. Этого не должно быть. Я не хочу, чтобы он так на меня смотрел. Не хочу его благодарности, пусть даже во взгляде. Не хочу реагировать дрожью в коленках и неудержимым томлением внутри.

— Для вас это привычно, да? Такие приключения?

Возвращаюсь в комнату, вытаскивая из сумки флакон с перекисью и ватные тампоны. Сама себя убеждаю, что просто хочу помочь. Обычная реакция нормального человека на чужую боль, а совсем не попытка воспользоваться ситуацией и дотронуться до него. Но когда дотягиваюсь до лица и прижимаю вату к окровавленному подбородку, парень накрывает мои пальцы широкой, теплой ладонью. Моя рука тонет в его, и дыхание опять сбивается, я тону в омуте его глаз и в собственных ощущениях. Слишком сладких. Недопустимо притягательных. А когда он чуть разворачивает мое запястье и прижимается к нему губами, реагирую быстрее, чем успеваю обдумать то, что делаю: вскидываю другую руку и с размаху залепляю ему пощечину.

— Да как вы смеете?!

Следующая мысль, что бьет, как обухом по голове: а сама-то что творю? Да, меня нанял его отец, но вряд ли Арбенину-старшему придется по душе, что я распускаю руки. А еще вижу, как сильнее начинают кровоточить губы парня: моя ладонь зацепила не только щеку, но и прошлась по краю рта.

И я понимаю, что впервые в жизни сознательно причинила кому-то боль. Он выше меня больше, чем на голову, в два раза шире в плечах и буквально излучает мужскую силу. Захочет свернуть шею — я даже пискнуть не успею.

Но Егор Арбенин совсем не похож на человека, который собирается набрасываться на меня. В его глазах — изумление. И еще вина. И боль, которая видна очень отчетливо, как бы он ни пытался это скрыть.

— Прости… — он переходит на «ты», но я лишь фиксирую это, почему-то не возмущаясь. Сама чувствую вину и рада хотя бы тому, что парень не скандалит. — Я не хотел тебя обидеть. Это была просто благодарность.

— Очень оригинальная. Мог бы просто сказать «спасибо», — получается грубо, но я с ним сама не своя. Впервые реагирую на кого-то подобным образом и настолько глупо веду себя. Смущаюсь, волнуюсь и не знаю, куда деть глаза. Потому что они так и норовят еще раз пройтись по совершенном телу, исследовать, рассмотреть…

— Одного спасибо мало, — пожимает плечами Егор. — Я тебе спать не даю, а ты помогать взялась.

— Но поцелуи твои мне точно не нужны, — тут же парирую я и перевожу взгляд на его губы. Из-за чего он дрался? Если верить рассказам отца, то вполне мог получить за свои очередные похождения. Нарвался, например, на ревнивого мужа, невовремя вернувшегося домой. К кому он еще прикасался этой ночью, прежде чем вломиться сюда и поцеловать мою руку?

Подавляю вздох. Это вообще меня не касается. Из чьей бы постели он ни выскочил и кого бы ни соблазнял перед тем, как заявиться в родной дом, ко мне это не имеет никакого отношения и не должно задевать. Но… все равно задевает. Особенно когда он смотрит так, словно понимает, о чем я думаю.

— Ты все неправильно поняла, — в темных глазах искрит тепло, и меня накрывает странное ощущение. Что-то не сходится. Я хорошо знаю, как ведут себя мажоры. Имеющегося опыта хватит на всю жизнь, такое не забывается. Но сейчас совершенно не кажется, что Егор пытается произвести на меня впечатление. Конечно, вполне вероятно, что он понимает: это и не нужно, я, как любая другая дурочка, очарована уже тем, что такой красавец рядом, и готова абсолютно на все. Но все равно парень словно не красуется, а оправдывается. Будто ему и впрямь неловко. И это так сильно не вписывается в схему, которую я составила в своей голове, что не знаю, как вести себя. Не хочу допустить ошибку — это слишком дорого стоит с такими, как он.

— Не уверена, что вообще хочу что-то понимать. В дом ты забрался, теперь можно не опасаться нарваться на отца. Поэтому отправляйся в свою комнату и оставь свои объяснения при себе. И меня в покое оставь.

— Как тебя зовут? А то я представился, а как обращаться к моей спасительнице, даже не знаю, — он игнорирует мое заявление. Снова смотрит проницательным взглядом и смущает меня. Надо избавляться от его общества и как можно скорее, пока я не поддалась наваждение и не напросилась в сестры милосердия: лечить его раны.

— Тебе лучше уйти, Егор. Будет очень некрасиво, если кто-то обнаружит тебя в моей комнате. Мне не нужны проблемы на работе.

Мне не нужны проблемы с моим сердцем… Так точнее, но ему я, разумеется, не признаюсь. Просто сделаю все, чтобы поскорее забыть о сегодняшнем происшествии. И впредь встречаться с этим красавчиком как можно реже.

Глава 5

Я думала, что не смогу уснуть от избытка впечатлений, но стоило лишь опустить голову на подушку, как провалилась в сон, глубокий и без сновидений. И проснулась, когда уже совсем рассвело. Хорошо хоть не опоздала на занятия с Ильей, вот была бы неприятность в первый рабочий день!

Бросаюсь в ванную, чтобы побыстрее принять душ и привести себя в порядок, но стоит только оказаться на пороге комнаты, как с головой накрывают воспоминания о прошедшем вечере. Словно опять вижу перед собой своего неожиданного гостя. Он занимает весь дверной проем, и кожа на обнаженном загорелом торсе в свете лампы кажется золотой. А в воздухе как будто до сих пор разлит густой, сладковато-горький аромат парфюма. Этим запахом хочется дышать и дышать, вдыхать оттенки лесной смолы, дорогого кофе и почему-то шоколада. Того самого растопленного темного шоколада, которым был наполнен его взгляд, завораживая и маня к себе. Вот и сейчас: целая ночь прошла, а я закрываю глаза, вспоминаю и переживаю все по новой. Как влюбленная дурочка. Будто бы у нас с мажором Арбениным роман, и он мне в любви признался.

Злюсь на саму себя за такую реакцию. Я слишком восприимчива, и ничем хорошим это не закончится. Поэтому лучше думать не о красавчике-брюнете, а о том, что случилось с моей сестрой из-за таких, как он. И о цене, которую пришлось заплатить.

Эти мысли немного отрезвляют. Я включаю воду, щедро поливая себя гелем для душа, чтобы убрать все остальные запахи. И собираюсь дольше обычного. Понимаю, что опоздала на завтрак, но лучше остаться голодной, чем появиться на глаза кому-то из хозяев в таком смятении.

Мне практически удается восстановить душевное равновесие. В конце концов, что особенного случилось? Ну, попался мне на глаза идеальный образец мужской красоты, что из того? Никакая внешность не поможет, если у человека душонка гнилая. А она у Егора Арбенина именно такая, если верить его отцу.

Мои размышления прерывает топот, внезапно раздавшийся за дверью, и счастливый детский крик:

— Егор!

Я выглядываю в коридор как раз в тот момент, когда мимо, совершенно на меня не реагируя, проносится Илья, довольный до такой степени, что в нем с трудом узнается вчерашний напуганный и затравленный мальчик. Он несется вниз по лестнице навстречу брату и виснет у того на шее. Егор же выглядит ничуть не менее довольным. Он в джинсах и черной рубашке, и я невольно отмечаю, что этот цвет ему удивительно идет. Строго, элегантно и немного таинственно. Прямо как принц из сказки или кинозвезда, вышедшая поговорить с простыми людьми. И хотя я зареклась с ним общаться, не могу не любоваться тем, как эффектно он смотрится на фоне дорогого интерьера дома. Как вписывается в атмосферу. Что бы ни говорил Арбенин-старший, Егор все равно его сын. И наверняка в чем-то на него похож. Может, потому и раздражает отца, что тот видит в нем какие-то свои недостатки? То, что так и не сумел реализовать.

Отлично, Ленская. Ты уже оправдываешь его. Теперь начни жалеть, а там и до влюбленности недалеко. Ничему-то тебя жизнь не учит!

Внутренний голос категоричен, он пытается отрезвить, вернуть с небес на грешную землю. Но пока я борюсь с чувствами внутри себя, раздается возмущенный возглас хозяина дома:

— Илья, ты забыл, как ведут себя воспитанные мальчики?! Что за крики с самого утра? Что за беготня? Разве ты на улице?

Он проходит быстрыми шагами мимо меня и останавливается в начале лестницы, глядя на сыновей сверху вниз.

— Сынок, не разочаровывай меня, пожалуйста. Тем более, Юлия Сергеевна тоже здесь. Ты же не хочешь произвести на нее плохое впечатление в первый день занятий?

Илюша продолжает висеть на брате, пряча личико у того на плече, и Арбенин-старший хмурится еще больше.

— Ты меня плохо слышишь?! Немедленно отправляйся в свою комнату и жди начала уроков. Не заставляй меня повторять, Илья, ты знаешь, что я этого не люблю.

— И тебе доброе утро, папа, — Егор, не отпуская брата, с ним на руках поднимается по лестнице вверх, останавливаясь напротив отца. — Я тоже рад тебя видеть.

Почему-то ноет в груди. Сцена, разворачивающаяся перед глазами, меня совершенно не касается, это семейное дело и в нем не должно быть лишних свидетелей. Но не могу избавиться от ощущения, что Александр Арбенин делает это специально. Ему зачем-то нужно, чтобы я увидела, какие отношения между ним и старшим сыном. Вернее, что этих отношений нет вовсе. Как же должен был провиниться ребенок, пусть уже повзрослевший, чтобы родной отец даже не поздоровался с ним при встрече?

— Не думаю, что утро можно назвать добрым, раз ты здесь, — цедит Арбенин-старший. — Чем мы обязаны такой чести?

— Соскучился по Илюшке. И по тебе. Это достаточно веская причина, чтобы вернуться в родной дом? — Егор словно оправдывается. Так же, как вчера, когда я обнаружила его в своей спальне, будто чувствует свою вину. И я понимаю все меньше: наглый и распущенный мажор должен был бы совсем иначе говорить с отцом. Не пожирать его глазами в надежде увидеть… хоть каплю тепла?

Ежусь, словно исходящий от Арбенина холод направлен в мою сторону.

— Сказки можешь перед сном брату рассказать. Если, конечно, не сбежишь на очередную пьянку. Мне — не надо, — не глядя на сына, мужчина обращается ко мне: — Юля, уже без минуты девять. Я бы хотел, чтобы вы начали занятия вовремя. Помните, о чем я вас предупреждал? — и, не дожидаясь ответа, быстро удаляется, оставляя меня в еще более растрепанных чувствах, чем прежде.

— Егор, а почему папа опять злится? Ты же вернулся, а он нисколечки не рад! — голос мальчика дрожит, и он сильнее прижимается к брату, не сводя перепуганного взгляда с двери, за которой скрылся отец.

— Нет, Иль, он не злой, — тут же возражает Егор, перехватывая малыша так, чтобы смотреть ему в глаза. — Он просто любит порядок, а сейчас переживает, что ты опоздаешь на свое занятие.

— Я не хочу на занятие! — мотает головой мальчик. — Я с тобой хочу. Ты столько не приезжал!

Кажется, он расплачется сейчас. Да я и сама бы разревелась на его месте, с таким-то грозным отцом. И предпочла бы действительно отпустить Илюшу пообщаться с братом, да только не мне принимать такие решения. И если нарушу указания хозяина дома, будет лишь хуже.

В этот момент Егор поворачивается в мою сторону.

— Дайте нам две минуты. Пожалуйста, Юл-ля, — он произносит совсем тихо, но мое имя из его уст звучит так, что меня бросает в жар. Бархатные нотки задевают изнутри, цепляют, снова повергая в смятение. Я вспоминаю вчерашнюю настойчивость в попытке познакомиться и не могу не ощущать, как проскальзывает в тоне явное довольство.

— Жду тебя в учебной комнате, Илья, — делаю вид, что иду навстречу просьбе, но на самом деле просто сбегаю. Снова — от себя, от своих чувств и странной, совершенно непривычной реакции на этого парня. Поворачиваю за угол, скрываясь от глаз братьев, но что-то удерживает, заставляя меня замереть на месте. Хоть и помню о том, что нехорошо подслушивать, сейчас почему-то жизненно необходимо узнать, о чем они будут говорить.

— Я не хочу! — чуть не плачет Илья. — Ты снова уйдешь. Я соскучился!

— Не уйду, братишка, — Егор и прежде говорил довольно мягко, но сейчас, когда они с братом остались вдвоем, он произносит слова с таким теплом и любовью, что меня даже зависть берет: мы с сестрой никогда не были так близки. Даже после всего, что с нами случилось. — Прости, что уезжал, это было очень нужно. Но сейчас я останусь здесь.

— Обещаешь? — требовательно уточняет Илья, и ответ его брата звучит моментально: он, кажется, не размышляет ни секунды.

— Обещаю, Иль. Поэтому ты можешь спокойно отправляться на свои занятия, а потом, когда освободишься, мы обязательно поиграем. Или сходим куда-то.

Я неожиданно понимаю, что улыбаюсь. Удивительно, Егор говорит с ним, как со взрослым. Несмотря на очевидную любовь, совершенно не сюсюкается. И даже не видя лица Илюши, уверена, что тот доволен. И верит своему брату.

— Ой, а у тебя синяк, — неожиданно произносит мальчик, и я осторожно высовываюсь из-за угла, чтобы увидеть, как Илья теребит ворот рубашки Егора, расстегивая пуговицы и рассматривая следы вчерашнего происшествия. — Это откуда? Ты снова шлялся по барам и там тебе накостыляли?

Последняя фраза из уст ребенка звучит дико и грубо. Нетрудно догадаться, чьи слова он сейчас повторяет. Я с ужасом прижимаю ладони к щекам, не понимая, что творится в голове у взрослого и вроде бы умного человека, если он внушает подобные вещи собственному сыну. И главное, зачем? Как будто сознательно сеет вражду и негативное отношение между сыновьями. Пусть Егор не прав во всем, что делает, пусть не оправдал его ожиданий, но это в любом случае не повод ставить на нем крест. Все ведь можно изменить… Хотя бы попытаться. А так получается, что он сам толкает сына на такие походы по барам, гулянки и драки. Но следующие слова Егора в буквальном смысле повергают меня в шок.

Он не возмущается заявлением Илюши, наоборот, легко и задорно смеется, словно тот сказал что-то невероятно веселое. Снова подглядываю и вижу, как парень целует растрепавшуюся макушку брата.

— Нет, Иль, ни по каким барам я не шлялся. Я вообще по ним не хожу. Возвращался с работы, и пришлось вмешаться в одну некрасивую историю.

— Какую историю? — тут же начинает выпытывать мальчик, а я ругаю себя за любопытство, но не могу заставить уйти: хочется дослушать все до конца.

— Ничего интересного, братишка, — отзывается Егор. — Плохие ребята собирались обидеть одну девушку. Я просто должен был ей помочь.

— Какую девушку? Твою невесту? — любопытство Ильи ничуть не меньше моего, но у него хотя бы есть на это право. А я подслушиваю, как какая-то шпионка.

Егор снова смеется и, чмокнув брата в нос, спускает его с рук на пол.

— У меня нет невесты, Илюш. Это была просто незнакомая девушка. Если захочешь, мы потом об этом поболтаем. А сейчас нужно к Юле, потому что мы с тобой выпросили всего две минуты, а они уже закончились. Но мы же не можем обмануть, правда? Поэтому бегом!

Глава 6

О чем должен думать учитель или воспитатель на занятиях? Правильно: о своих учениках. О том, как наилучшим образом, эффективнее и интереснее передать им необходимый материал. А мне впору задуматься о своей профессиональной пригодности. Потому что в голове совсем не Илюша. Я что-то рассказываю ему на автомате, слежу за каракулями в тетрадке и даже умудряюсь комментировать. Только в голове совсем другое. Жгучий брюнет с бездонными глазами и рельефным телом. Его вкрадчивый низкий голос. Повторяю про себя все, что услышала, и дохожу до совершеннейшего безумия: завидую той незнакомой девушке, за которую он вступился. И что я ни на ее месте, как бы дико это не звучало.

Ужасно. Со мной никогда не случалось ничего подобного. Я всегда считала себя рассудительной и сдержанной и представить не могла, что способна вот так кем-то увлечься в одночасье.

Мне не нужны никакие отношения, особенно с таким, как Егор Арбенин. Если даже неправда то, что говорит о нем отец, этот красавчик только и может, что разбить мне сердце. А повторять судьбу родной сестры мне хочется меньше всего на свете.

Как всегда при мысли о Насте резко портится настроение. Шесть лет прошло, а боль так и не стихла. Я все помню слишком отчетливо. И ее сумасшедшую любовь, и то, к чему это привело. Хоть мы сейчас и видимся совсем редко, ничего не изменилось. Сестра по-прежнему опустошена и напоминает лишь тень себя прежней. Да и мне, чем больше проходит времени, тем меньше верится, что однажды она сможет восстановиться окончательно.

— Юля… — малыш тянет меня за рукав и, внезапно спохватившись, добавляет: — Сергеевна…

Я улыбаюсь возможности отвлечься. Он такой милый, этот мальчик, тоже невероятно хорошенький, но его красоты пока можно не бояться: она лишь умиляет, но не грозит катастрофой.

— Просто Юля, Илюша. Если хочешь, можешь не называть меня по отчеству.

Его глаза округляются.

— Но папа велел… — он замолкает, а я вздыхаю. Ненадолго же меня хватило! Собиралась же не спорить с распоряжениями Арбенина. И вот, практически сразу нарушаю самое первое. И просить Илью не признаваться тоже неправильно: я же не могу учить его врать родному отцу.

— Я поговорю с твоим папой и объясню, что обычно все ученики обращаются ко мне просто по имени. Так удобней.

Про то, какой будет реакция хозяина дома, думать не хочется, но мальчика мое обещание, кажется, удовлетворяет. По крайней мере, тревога уходит с личика, и я, снова улыбнувшись этому факту, уточняю:

— Что ты хотел спросить?

Он сияет, а в глазах искрит задорное лукавство.

— А тебе понравился Егор? Правда же он классный?

О да, более чем… Перед глазами всплывает картинка, как я постыдно подслушиваю разговор братьев. Именно потому, что один из них мне слишком сильно понравился. Прижимаю ладони к полыхнувшим щекам и стараюсь ответить как можно более сдержанно.

— Да, у тебя хороший брат, — это должно удовлетворить мальчика, а звучит вполне нейтрально. На случай, если вдруг кто-то услышит.

Думаю об этом и тут же сама смеюсь над собой, потому что под «кем-то» подразумеваю вполне конкретного человека. Но он вряд ли станет повторять мой позорный опыт и подслушивать, о чем говорим мы с Ильей. Незачем. Как и размышлять о моей на него реакции. Егор, скорее всего, и думать забыл о какой-то там очередной няньке, что возится с его братом.

— Он самый лучший! — радостно восклицает Илья, но ответить я не успеваю, потому что как раз в этот момент распахивается входная дверь.

Но на пороге вовсе не Александр Демьянович, хотя именно его я ожидаю увидеть, уверенная в том, что хозяин дома обязательно заявится проверить, насколько точно исполняются его указания. И не Егор, к моей величайшей радости: очередную встречу так скоро было бы перенести непросто.

В комнату входит молодая и очень красивая женщина. Ей, наверно, около тридцати или совсем немного за. Холеная пышногрудая брюнетка с идеальным макияжем и прической, словно из салона. Даже странно видеть такое ранним утром. Хотя чему я удивляюсь? У подобных женщин наверняка есть свой собственный мастер, который готов примчаться по первому зову в любое время суток.

— Мамочка! — Илья срывается с места и бросается к ней, обнимая за талию. А меня осеняет: ну, конечно, кто же еще это может быть! Она под стать Арбенину, хотя и моложе, чем я предполагала. Но роскошна, эффектна и прекрасно об этом знает. Женщина источает довольство собой, и, хотя я никогда не переживала по поводу своей внешности, сейчас вдруг чувствую себя маленькой и блеклой.

Правда, непохоже, чтобы вошедшую сколько-нибудь интересовало, как выглядит новая гувернантка. И если в первое мгновенье мне кажется, что она явилась проверить, все ли в порядке вместо своего мужа, вскоре убеждаюсь, что это совсем не так. Она равнодушно мажет взглядом по обнимающему ее сыну, и улыбается широко, но абсолютно неискренне, потому что глаза остаются холодны.

— Да, дорогой, у тебя все хорошо?

И вопрос тоже дежурный, потому что ответа она не ждет. Осматривает комнату, кивает мне, но так же равнодушно: я интересую ее не больше, чем стол или шкаф здесь. Да и Илюша, как бы странно это ни было, тоже почти не привлекает.

— Юля мне нравится! — заявляет мальчик и тут же хвастается: — И она разрешила называть ее без отчества, ей так удобней! Представляешь?

Он пытается заглянуть матери в глаза, но та продолжает изучающе рассматривать просторную комнату.

— Да, дорогой…

Переводит взгляд на балкон, прикрытый легкой шторой. Та колышется от слабого ветерка, приоткрывая площадку, простирающуюся над садом. И женщина пытливо всматривается туда, только я никак не могу понять, зачем. Что она пытается там увидеть? Или… кого?

Ответ настигает неожиданно: взгляд Арбениной тускнеет и в нем отчетливо отражается разочарование. Она едва заметно морщится, когда сын протягивает ей свой альбом с рисунками.

— Я потом посмотрю, Илюшенька… Сейчас очень спешу. Скажи-ка, а где сейчас Егор, ты не знаешь? Я думала, он у вас.

Меня накрывает какое-то ошалелое отупение. Это еще хуже, чем то, как ведет себя с Илюшей отец. Матери тоже на него наплевать? Ее куда больше заботит пасынок, чем родной сын. И я почти уверена, что ее интерес к Егору совсем не родственный, и не о его возвращении в родной дом она собирается говорить. Потому что слишком сильно сейчас напоминает вышедшую на охоту хищницу. Рыскает и выслеживает добычу. А младший Арбенин ничуточки не похож на потенциальную жертву. Может, он вовсе и не против быть пойманным в сети такой красотки?

К горлу подступает противный ком: от дикости ситуации начинает мутить. Может, стоит сбежать отсюда, пока не поздно? Да, мне очень нужны деньги, а обещанная зарплата более чем привлекательная. Но нет никакого желания наблюдать всю эту грязь. Я не хочу попадать в их закулисье. Арбенин и так поведал достаточно гадостей о своем сыне, видеть еще и тайный роман с мачехой будет точно выше моих сил.

Глава 7

После ухода матери Илюше никак не удается сосредоточится. Он старается, но я вижу, что мыслями мальчик совершенно далеко. И еще расстроен, так, что едва не плачет. По-взрослому сжимает губки, часто-часто моргает, но боль в его глазенках невозможно не заметить.

И от этого мое собственное сердце начинает ныть. Я никогда, ни при каких обстоятельствах не позволила бы себе так относиться к малышу. Если бы он был моим… Посвятила бы все время, все силы, чтобы ему было хорошо.

У тебя нет права судить! — будто что-то воет внутри, напоминая мне о том, что я стараюсь забыть вот уже столько лет. Это чужой ребенок, чужая семья, чужая жизнь — и тебя абсолютно не касается. Разбирайся со своими проблемами и не лезь туда, куда тебя не просят!

— Я и не лезу! — Илья вздрагивает, когда сама себе отвечаю вслух, и растерянно смотрит на меня.

— Куда не лезешь?

Я не могу удержаться и глажу пушистую головку.

— Илюш, прости. Случайно сказала то, что подумала.

— А что ты подумала? — не унимается малыш, а я могу только порадоваться, что своей нелепой репликой отвлекла его от переживаний.

Собираюсь сказать, что размышляла про их красивый сад и про возможность там прогуляться, но сама себя обрываю на полуслове. Нельзя врать мальчику: в его жизни и без меня хватает лжи и лицемерия.

— Я подумала о том, что совсем ничего не знаю о вас. О твоих папе и маме, об Егоре…

— Так давай я расскажу! — с готовностью тут же отзывается мальчуган. — Все, что угодно! Или хочешь, пойдем к Егору, и он тоже расскажет. Он умеет!

Вот в этом я как раз ничуть не сомневаюсь… Щекам снова становится горячо, и остается лишь порадоваться, что Илья слишком мал, чтобы заметить мою реакцию на упоминание о его брате. Тому наверняка ничего не стоит заговорить любую. Напеть какие угодно красивые слова и заставить потерять голову. Интересно, а с мачехой у него именно так все было?

Понимаю, что мысли опять несут меня совсем не в ту сторону. Илюша ждет ответа, а я размышляю о вещах, которые при пятилетнем ребенке даже упоминать нельзя. И, стараясь переключиться, протягиваю руку через стол и накрываю маленькую ладошку.

— А и правда, пойдем в сад? Продолжим занятия там и заодно подышим воздухом.

— Так можно? — глаза мальчика зажигаются восторгом. — Хочу, хочу!

— Можно, конечно, — его искренняя радость передается и мне. Это на самом деле отличная идея, тем более что по программе, которую я показывала его отцу, действительно предусмотрены занятия на природе. Вот и воспользуемся случаем, чтобы сменить обстановку.

Мы спускаемся вниз, и я выдыхаю с облегчением, потому что на пути нам никто не встречается. Ни грозный хозяин дома, ни его более чем странная жена, ни преступно привлекательный старший сын. В саду пустынно и тихо, слышно лишь, как легкий ветерок шелестит в кустах и трогает сочные розовые бутоны.

— Пойдем к бассейну. Там можно посидеть, а еще не жарко, — Илья тянет меня за руку за дом, под большой навес, увитый роскошной глянцевой зеленью. По светло-бирюзовой водной глади проскальзывают солнечные блики.

Вот только, хоть мальчик и уверял меня, что здесь не жарко, почти мгновенно приходится убедиться в обратном. Я слышу счастливое восклицание «Егор!» и медленно оборачиваюсь, задыхаясь от окатившей меня волны жара. Потому что посреди бассейна ОН. Почему-то в рубашке, сделавшейся от воды почти прозрачной. Ткань облепила мощные плечи, бесстыдно демонстрируя все контуры рельефной фигуры, каждый изгиб мышц. В расстегнутом вороте я вижу густые влажные волосы на груди, и, хотя он вроде бы полностью одет, это будоражит еще сильнее. Так, словно мы наедине, где-то далеко от целого мира. И словно он для меня… такой.

Намокшие волосы кажутся еще чернее, они рассыпались небрежными прядями, и только несколько метров воды удерживает от того, чтобы протянуть руку и дотронуться до него. Хотя этого очень хочется. Стереть жемчужные струйки, стекающие по лицу. Коснуться скул и подбородка, покрытых легкой щетиной. Почувствовать, как от нее покалывает пальцы, а потом очертить контур губ, чтобы жесткость сменилась их теплой, влажной мягкостью.

Я чувствую себя так, словно нахожусь под палящим солнцем. Переминаюсь с ноги на ногу, не зная, как унять бешеные удары сердца. И какую найти причину, чтобы заставить себя отвести взгляд. Не могу. Не хочу. Смотрю и смотрю в самые невероятные в мире глаза.

— Егоо-о-р! — восторг в голосе Илюши сменяется изумлением. — А ты почему раздеться забыл?

Мальчик смотрит на старшего брата с таким недоумением, что мне становится смешно. Правда, ненадолго: ровно до того мгновенья, как этот Ихтиандр выбирается из бассейна и оказывается прямо перед нами.

— Я не забыл, Иль, — Егор отряхивает мокрую руку и треплет волосы брата. — Это случайно вышло. Оступился и свалился в воду.

Илюша заливисто смеется: такое объяснение его вполне устраивает и, кажется, даже нравится. Но только я не верю ни единому слову. Случайно, как же! И зачем только придумал такую глупость?

Сейчас он кажется еще выше, чем накануне вечером, — я даже до плеча его едва достаю. Ткань рубашки от воды кажется совсем тонкой, а смотреть ниже, на то, как облепляют промокшие джинсы крепкие бедра, и вовсе не решаюсь. Задираю голову к его лицу, хотя это не меньшее испытание: его глаза обладают какой-то магнетической силой. И с этим надо немедленно что-то делать, пока я сама не растеклась лужицей у его ног.

Делаю глубокий вход и изо всех сил стараюсь принять независимый вид. Что бы я ни чувствовала, он об этом не узнает!

— В дом входим через окна, купаемся в одежде… Любитель эпатажа? Нравится шокировать окружающих своими выходками?

Егор улыбается уголками губ и тут же прячет улыбку.

— Прости, шокировать я точно не хотел. Больше не буду, — он снова переходит на «ты», а я снова смущаюсь, как девчонка. Оглядываюсь по сторонам в тщетной попытке обнаружить где-то рядом полотенце и бормочу:

— Тебе переодеться надо. Или вытереться хотя бы. А то еще простудишься…

Теперь Егор улыбается уже открыто.

— Так приятно слышать, что о тебе кто-то беспокоится. Спасибо, Юля. Конечно, я переоденусь и постараюсь больше никого не шокировать.

После его слов я тоже не могу сдержать улыбки.

— Роль послушного мальчика тебе не идет.

— Вот как? — он приподнимает бровь, усмехаясь. — А какая идет? — наши взгляды встречаются, и я снова вязну в волнующем дурмане. Возникающие в голове сцены и ассоциации нельзя описывать вслух. Особенно ему. Хотя и себе самой вряд ли осмелюсь их озвучить.

— Нам надо заниматься, а тебе — переодеться в сухое, — сжимаю ладошку Ильи и тяну его за собой, подальше от бассейна. Мы собирались в сад, вот туда и пойдем. Я найду, чем занять и мальчика, и себя.

Останавливаемся у небольшой беседки в тени деревьев. Здесь тихо и прохладно, удобная скамья и небольшой столик, за которым малыш сможет писать. И вокруг — ни души, идеальное место. Но Илюша вдруг виновато поднимает на меня глаза.

— Я тетрадку забыл… На скамье у бассейна. Можно сбегаю?

Смотрит почти испуганно, и я снова не могу не укорить в душе его отца: как же он запугал ребенка своими требованиями безукоризненного порядка и подчинения! Даже из-за такой ерунды, как забытая тетрадь, мальчик готов разрыдаться.

— Посиди здесь, я сама схожу, — ободряюще сжимаю детское плечико. — Подумай пока, что мы с тобой нарисуем.

Не знаю, что именно заставило принять такое решение. Наверняка Илюша прекрасно знает сад и мог бы сбегать обратно быстрее меня. Но уже несколько минут спустя убеждаюсь, что поступила правильно, стоит только подойти к павильону, в котором располагается бассейн.

— Ну и что ты кому доказал? — узнать голос матери Ильи не составляет труда, да и вряд ли в доме есть другая женщина, которая могла бы говорить таким тоном: капризным и требовательным. И даже не видя ее собеседника, я как-то сразу понимаю, кто это.

Подслушивать нельзя. Некрасиво, неправильно — эта истина известна мне с юных лет. Вот только я застываю на месте и понимаю, что уйти не могу. То, что услышу, — отвратительно, ведь мне придется убедиться в своих самых неприятных подозрениях. Но правду все равно знать лучше, какой бы ужасной она ни была. Прижимаюсь лбом к прохладной кирпичной кладке и закрываю глаза, вникая в объяснение двух людей, уверенных, что их никто не слышит.

— Ты не от меня бегаешь, Егор. От себя. Думаешь, я не понимаю, что ты чувствуешь? Это же очевидно! И как бы ты ни сопротивлялся…

— Лен, давай сделаем вид, что этого разговора не было, — голос Арбенина-младшего сейчас звучит совсем иначе. В нем нет заигрывающих бархатных ноток, он жесткий и отрывистый. Ледяной. Будто совсем другой человек говорит. — Я ничего не слышал, а ты мне ничего не предлагала.

— И кого ты этим обманешь? — женщина смеется. — Я же вижу, как ты смотришь на меня. И как с собой бороться пытаешься тоже вижу. В бассейн-то зачем прыгать было? Я всего-то обнять тебя хотела… Испугался, что нас кто-то увидит вдвоем? Твоего отца нет дома, а Илья слишком маленький, чтобы что-то понимать. Ах да, есть еще его нянька… Но она точно и рта не посмеет открыть, даже если о чем-то догадается. Уверена, ей дорого это место — рисковать не станет. Ну а если ты искупаться решил, сказал бы… — от ее смеха меня наполняет ощущение какой-то гадливости. — Мы бы вместе могли бы…

— Мы — не могли бы, — обрывает Егор. — Я тебе уже это говорил, но раз ты не поняла, повторю еще раз. Никаких нас нет и не может быть. Ты последняя женщина на земле, на которую я обратил бы внимание.

— Не верю! — ее тон повышается до визгливости. — Я просто не могу не нравиться тебе!

— Лена, все с точностью до наоборот. Ты не можешь мне нравиться! Ты — жена моего отца! Все остальное просто неважно! — отчего-то представляю, что, произнося это, он хватает ее за плечи, чтобы как следует встряхнуть. Осторожно выглядываю, но тут же прячусь назад. Правда, успеваю рассмотреть, что ошиблась. Егор и не думал ее трогать. Стоит, широко расставив ноги и скрестив руки на груди, и смотрит сверху вниз на возмущенную женщину. Злой: мне даже на таком расстоянии кажется, что его глаза метают молнии.

— Это дурацкие предрассудки! — Арбенина смотрит в сторону. — Нас с Александром ничего не связывает, давно. Он не разводится, чтобы не испортить отношения с моим отцом.

— Я не просил рассказывать о ваших проблемах. Они меня не интересуют, — сухо бросает в ответ Егор.

— Не интересуют? — женщина ухмыляется. — Но ты вернулся. Только не говори, что не ради меня.

— Я вернулся ради Ильи! — мокрая ткань рубашки натягивается от рваных выдохов. — Если вам с отцом плевать на него, то мне нет! Не хочу, чтобы он чувствовал себя таким же брошенным и потерянным, как… — Егор резко замолкает, а я прижимаю руки к груди, потому что от накатившей боли становится трудно дышать. И хотя парень не договаривает, и так понятно, кого именно он имел в виду. Себя самого.

Глава 8

После обеда Илюша засыпает, а у меня до самого вечера высвобождается время. И я решаю съездить за вещами. Арбенин пообещал один выходной в месяц, намного меньше, чем рассчитывала, но спорить не собираюсь. Меня накрыло странное чувство после того, как подслушала разговор Егора с мачехой. И до этого-то было жаль Илью, а теперь боль внутри разрастается удушающей тоской.

Помню данное самой себе обещание: никогда не привязываться к воспитанникам слишком сильно, но ничего не могу поделать. До такой степени зацепила судьба этого мальчика, что понимаю: на все пойду, соглашусь на любые условия его отца, лишь бы задержаться в их доме как можно дольше.

Это неправильно. Прошлое снова напоминает о себе, и как бы я ни гнала прочь воспоминания, они и не думают уходить. Оживают до жгучей остроты, так что с трудом получается сдержать слезы. Хочется, чтобы день не заканчивался, потому что слишком хорошо понимаю: с наступлением темноты мои призраки озвереют до такой степени, что это станет невыносимым. Но я все равно не уеду отсюда. Как успела понять по рассказам Илюши, предыдущие гувернантки были пожилыми и строгими, и ему с ними было плохо. А со мной — хорошо. Эгоистически упиваюсь этим признанием и уверяю себя, что обязательно справлюсь. Раньше же все получалось…

— Ты в город? Подвезти? — пока я оглядываю ворота, соображая, сколько времени сюда будет добираться такси, сзади раздаются шаги и уже ставший знакомым голос. Егор останавливается в паре метров от меня и снова улыбается улыбкой примерного мальчика.

— Спасибо, я вызову такси, — уверена, что должна отказаться. До города ехать около часа, и провести это время в компании мужчины, рядом с которым мой мозг теряет трезвость, далеко не лучшая идея. — Мне нужно забрать вещи из дома и купить кое-что, не хочу обременять тебя своими проблемами.

— Да ты не обременяешь, — он пожимает плечами. — Я буду рад помочь. Мне же все ехать, вместе веселее.

Я в этом совсем не уверена. В его присутствии меня одолевает целая гамма чувств, но веселья там нет и в помине. А после того, что услышала у бассейна, не получается думать о нем так, как рассказал его отец. И это еще хуже. Держаться подальше от наглого и самоуверенного мажора было бы куда проще. Но Егор не такой. Он мне нравится… все больше с каждой минутой, а мы знакомы меньше суток. И даже думать не хочется, во что такой мой интерес может вылиться.

— Спасибо, но не стоит. Это неудобно, да и у тебя свои дела, а я…

— Юль, — он снова умудряется произнести мое имя так, что это отзванивает, резонирует во всем теле. — Я решу все свои дела, и ты мне не помешаешь. Ну, согласись, глупо тратить время и деньги на такси, если нам все равно по пути. Идем!

Егор задевает мою руку чуть пониже локтя. Даже не обхватывает, просто слегка касается, направляя в сторону навеса с машинами, но при этом оказывается слишком близко. Я ощущаю аромат его парфюма, и меня ведет, как пьяную. Мы вроде бы на открытом воздухе, но пространство словно сгущается. Чувствую себя совсем маленькой, задираю голову и смотрю на лицо парня, снова зависая на его чертах. Это так глупо, и мне жутко неловко, потому что прекрасно понимаю: он не может этого не видеть. А что, если подумает, что я такая же озабоченная, как его мачеха? Только такой стыдобы не хватало!

Но он переводит на меня взгляд и улыбается, так тепло, словно нас связывает что-то намного большее, чем отношения сына начальника и подчиненной.

— Хочу устроить для брата сюрприз, поможешь? Как раз обсудим все по дороге.

* * *

— Я бы хотел устроить праздник по поводу Илюшкиного дня рожденья, — сообщает мне Егор, едва только машина выезжает со двора Арбениных. Я выдыхаю с облегчением. Честно говоря, были сомнения, что парень специально придумал повод остаться со мной наедине. Все же информация, вбитая в голову его отцом, дает о себе знать: я постоянно жду подвоха. И хотя Егор и выглядит, и воспринимается иначе, не могу полностью расслабиться.

— А когда у него день рожденья?

Парень улыбается.

— Был месяц назад. Но никакого праздника не состоялось, его мать не любит такие развлечения, а отец… — пауза затягивается, и я продолжаю сама:

— Считает это ненужным баловством?

И когда он кивает, вздыхаю.

— Мне так жаль Илюшу… Не могу видеть эти драконовские методы воспитания.

Егор смотрит на дорогу и даже не поворачивается при этих словах, но я все равно каким-то немыслимым образом умудряюсь заметить, как теплеют его глаза.

— Поэтому я к тебе и обратился. Впервые за долгое время ты единственный человек, которому не плевать, что с ним происходит. Все предыдущие гувернантки безукоризненно выполняли требования отца.

— Почему он так делает? — я ступаю на опасную территорию. Очень опасную. Александр Арбенин раскрыл мне подноготную сына, выплеснул все то, что думает о нем. А у этого человека завидная репутация. Надежный бизнес, куча партнеров в деловом мире. Общением с ним люди дорожат. Что, если Егор просто умело водит меня вокруг пальца? А в действительности он именно такой, как сказал его отец?

— Не уверен, что могу ответить на этот вопрос. Прости, — произносит после долгого молчания. — Сам задаю его себе уже не один год. Наверно, на это есть какие-то причины, вот только я их не знаю.

— А Елена? — осторожно уточняю я. Отцы бывают и жесткими, и жестокими, но как может мать оставаться такой равнодушной к родному ребенку? — У меня сложилось впечатление, что ее куда больше интересует…

Прижимаю пальцы к губам, чуть не сболтнув лишнего. Я пока не готова признаваться, что стала свидетельницей их с Егором разговора. Слишком часто приходилось ошибаться в людях и быть слишком откровенной раньше времени не хочу. Неизвестно, как все обстоит на самом деле.

На красивых губах блуждает улыбка, и кажется, что Егор все прекрасно понимает. Но послушно поддерживает интригу, и уже за одно это я ему благодарна. Если он и играет роль, выдавая себя за совсем другого человека, то делает это так успешно, что все сомнения отступают. Мне хочется ему поверить. И довериться.

— Елене пришлось в жизни непросто, да и с отцом в отношениях все не так, как хотелось бы, — уклончивый ответ будоражит еще больше. Он мог бы высказаться куда резче в адрес женщины, достающей его своим вниманием, но почему-то этого не делает. Слишком благороден, чтобы сказать гадость? Или, наоборот, на самом деле заинтересован в своей мачехе? И ее чувства не так уж безответны?

Понимаю, что снова копаю слишком глубоко. Это меня не касается и не должно волновать, я в их доме лишь для того, чтобы заниматься воспитанием Ильи. И именно на мальчике надо сосредоточиться. Особенно после предложения Егора устроить праздник. Мы ведь это собирались обсуждать.

— Хочу увезти его в детский клуб и там заказать программу. Что-то вроде квеста, с аниматорами, играми и подарками, — делится своей идеей Егор. — Было бы неплохо пригласить туда побольше детей, но тут могут быть проблемы — он почти ни с кем не общается.

Это я уже поняла. Да и вообще с трудом представляю, чтобы Арбенин-старший дал свое согласие на проведение подобного мероприятия. Но когда спрашиваю парня, он лишь улыбается.

— Не обязательно обо все рассказывать.

— Собираешься устроить праздник непослушания? — идея поздравить Илью, хоть и с опозданием, отличная, но мне не хочется думать, к чему может привести подобная выходка.

— Что-то вроде того, — кивает Егор. — Поможешь?

Мне страшно. Я всего второй день в их доме, и получила настолько однозначные указания, что самой и в голову бы не пришло в чем-то выступить против. Но, с другой стороны, Егор прав, и доставить радость малышу очень хочется.

— Не бойся, — парень притормаживает на повороте и поворачивается ко мне. От его взгляда сердце ускоряет свой ход, а в голову опять лезут неприличные мысли. Как он умудряется цеплять так одними только глазами?! — За все проблемы, если они возникнут, отвечать буду я. Тебе ничего не грозит.

Я выдавливаю улыбку.

— Не уверена, что твой отец с тобой согласится. Если он решит покарать виновных, щепки полетят во все стороны.

Егор запрокидывает голову и заливается смехом. Хохочет так открыто, как я не встречала уже давно ни у кого, ничуть не стараясь быть ни прилично сдержанным, ни серьезным. И я залипаю. Кажется, даже рот приоткрываю, рассматривая его. И изо всех сил давлю просачивающуюся изнутри тоску: это все заходит слишком далеко. Теперь к его невероятной внешней привлекательности добавляется еще и потрясающий смех.

— Юль, я обещаю, что справлюсь с любым пожаром, — произносит он, отсмеявшись. — Что бы ни выкинул мой отец, тебя это не коснется.

Я молчу, все еще переваривая новые впечатления, и стараюсь смотреть на дорогу, словно однообразный пейзаж за ней — самое главное, что интересует меня. Но Егор трактует мое молчание по-своему.

— Можешь не отвечать прямо сейчас. Подумай. Но мне правда необходима твоя помощь. Да и Илюшка будет рад, если ты пойдешь с нами.

Он больше не достает разговорами и до дома, где живем мы с сестрой, доезжаем, обменявшись лишь несколькими фразами. Но зачем-то соглашаюсь, чтобы он подождал, пока соберу вещи. Признаваться себе в том, что мне просто нереально нравится его компания, совершенно не хочется. И я спешу домой, надеясь, что встреча с сестрой поможет отвлечься. Хотя бы ненадолго.

— Как ты? — мы не виделись всего лишь сутки, но Настя кажется бледной и уставшей. Плечи напряжены, я вижу, что она то и дело теребит пальцы, как бывает всегда, когда нервничает. — Лекарства пила?

Сестра не отвечает, будто не слышит, проходит быстрыми шагами через комнату, пристально и внимательно смотрит за окно. А потом выдает, поворачиваясь ко мне.

— Так ты с ним приехала? — кивает во двор.

Я подхожу ближе и повторяю движение ее взгляда. Со второго этажа все прекрасно видно. И дорогую машину, и эффектного парня, прислонившегося к капоту и задумчиво осматривающегося по сторонам. Местным старушкам будет, о чем поговорить: такие машины и такие мужчины редко встречаются у нашего дома.

— Да, это старший сын хозяина, подвез меня. А почему ты спрашиваешь?

Сестра снова смотрит на меня, и в ее глазах появляется злой огонек.

— Тебе нужно уволиться, Юль. Прямо сегодня.

Я растерянно смотрю на сестру. Настя всегда была своеобразной, а после того, что случилось, и вовсе стала очень категоричной в суждениях. Но что ее не устроило сейчас, она же видит Егора впервые в жизни? Или… нет?

— Вы знакомы? — от рассыпавшихся по телу мурашек мне становится холодно.

Сестра снисходительно кривит губы.

— Конкретно с ним — нет. Но я прекрасно знаю таких, как этот красавчик. Артем был таким же.

Мне становится еще страшнее. За почти шесть лет Настя впервые произносит вслух имя человека, сломавшего ей жизнь. И говорит так спокойно… В ее голосе звучат лед и отвращение. А у меня все скручивается внутри.

— Каким таким же?

Она снова смотрит в окно на стоящего внизу Егора.

— Как принц из сказки. Только посмотрел — и ты уже готова упасть к его ногам, предварительно скинув всю одежду. И тебе плевать, что скрывается за красивым фасадом. Вообще на все плевать. Лишь бы рядом с ним. Видеть, говорить, касаться… Ты отдашь за это все на свете. А он попользуется и вышвырнет.

В ее словах столько боли, что у меня слезы наворачиваются на глаза. Бедная моя сестричка! Выходит, за эти годы ей так и не стало легче. Раны не затянулись, они продолжают болеть и кровоточить. И непонятно, ненавидит она своего бывшего или продолжает любить.

— Насть… — я подхожу вплотную, обнимая сестру за плечи. Отворачиваю ее от окна. — Родная, мне так жаль, что тебе все это пришлось пережить!

— Дура ты, Юлька! — вырывается она. — Меня не надо жалеть, ты себя пожалей! Потому что тебе это все только предстоит! Беги от него, пока не поздно!

Я пытаюсь улыбнуться.

— Ты же его совсем не знаешь. Внешность бывает обманчива. Егор не такой.

— Ну да, конечно, — фыркает она. — Именно потому, что он другой, решил побыть в роли твоего водителя. Ему же нечем больше заняться, кроме как няньку по ее личным делам возить. Ну что ж ты такая наивная-то, а?

— А ты разучилась доверять людям… — пытаюсь говорить спокойно, но почему-то не выходит. Голос дрожит. Я сама не понимаю, что чувствую. Хочется верить, что слова Егора были правдой, что мои глаза и сердце меня не обманывают. Но все же аргументы так себе, а в сравнении с Настиными и вовсе ничего не весят. Не случайно же родной отец на него озлоблен.

— У меня были хорошие учителя, — отрезает сестра. — Странно, что ты на моих ошибках ничему не научилась.

Я многому научилась… И цену заплатила такую, что до сих пор сердце стынет, стоит лишь вспомнить о том, на что пришлось пойти. Но разве это означает, что я теперь до конца жизни должна ненавидеть всех привлекательных мужчин?

— А ты переспи с ним, — неожиданно добавляет Настя. — Глядишь, и попустит на время. Пока не поймешь, какой он на самом деле. Предохраняться только не забудь, а то останешься и без красавчика, и без ребенка.

— Ты что несешь? — не могу поверить, что слышу такое от родной сестры. Как бы ни было ей тяжело, это не повод говорить подобную мерзость.

— Правду я несу, сестренка! — злобно ухмыляется Настя. — У него и его отца наверняка такие связи, что тебе и не снились. Поэтому хочешь развлечься — пожалуйста. Но без последствий, а то в случае чего ребенка тебе точно никто не отдаст.

Я отмахиваюсь от нее и убегаю в свою комнату. Скидываю вещи в сумку, почти не глядя. Хочется уйти поскорее, выкинуть из головы все, что сестра наговорила. А она смеется вслед, и мы обе знаем, что забыть у меня ничего не получится.

Глава 9

Выскочив во двор, стараюсь не смотреть на Егора. Подлетаю к багажнику, пытаясь открыть и закинуть туда сумку без посторонней помощи. Лучше было бы, конечно, вообще уехать отсюда самой, но тогда нужно придумать какое-то логичное объяснение. А у меня его нет. И сил нет говорить с Арбениным.

Слова сестры звенят в ушах, а собственное сознание подкидывает такие мысли и картинки, от которых я злюсь еще больше. Просто голова кругом идет.

Что, если Настя права? В самом деле, зачем он взялся мне помогать? Поговорить про праздник для брата можно было и в доме, совсем не обязательно куда-то меня везти и тратить на это столько времени. Я ведь действительно просто прислуга. Нянька. Ну, или гувернантка. Только красивое современное название совсем не добавляет красоты моей работе. В ней нет ничего интересного для парня, с которого впору картины писать.

И даже если предположить, что у Егора нет никакого тайного гадкого умысла, ничего хорошего из нашего общения все равно не может получиться. Не до отношений мне, для этого нет ни времени, ни возможностей. А когда он узнает правду, то и вовсе не захочет в мою сторону смотреть…

Он не узнает! — тихо шепчу сама себе, продолжая безрезультатно тянуть крышку багажника. Я не подпущу его ни на шаг. Хватит и того, что сегодня допустила глупость, решив воспользоваться предложением. Но больше — ни за что на свете…

— Юль? — даже не замечаю, как он подходит. Останавливается за спиной, так близко, что, распрямившись, едва не врезаюсь в него. — Что случилось? — протягивает руку, нажимает кнопку, и крышка медленно пружинит, поднимаясь вверх. — Кто тебе настроение испортил?

Чувствую себя полнейшей дурой. Ну, конечно, всего-то и надо было нажать, а я только что ногти не сломала, в буквальном смысле ломясь в закрытую дверцу. Могу себе представить, что он думает обо мне. Неадекватная истеричка, которая понятия не имеет, как открываются багажники. Деревенская клуша.

Швыряю сумку внутрь и только после этого поворачиваюсь, поднимая глаза на Егора.

— Давай поедем уже. Дел много, да и тебя не хочу задерживать.

Он молчит и не двигается с места. И нет, не смеется над моими жалкими потугами. Я не вижу ни тени улыбки. Немного растерянности, капелька волнения… и еще такое участие, что у меня внутри тут же словно закручивается тугая спираль. Обжигает неожиданной болью. Он не должен так смотреть! Не должен выглядеть так, будто ему не все равно. Будто то, что творится в моем сердце и правда имеет хоть какое-то значение.

— Юля, ты можешь мне рассказать… о том, что случилось… — и, словно опомнившись, добавляет: — Если захочешь, конечно.

Я хочу. Меня раздирает на части от почти неконтролируемого желания сделать шаг, всего один шаг вперед, — и прижаться к его груди. Вместе со ставшим уже знакомым ароматом парфюма вдохнуть немножечко спокойствия. Почувствовать себя нужной. Согреться в таком желанном тепле.

Нас разделяют какие-то ничтожные сантиметры — а еще целая куча проблем и причин, по которым ничего подобного допускать нельзя. Мне и стоять-то рядом с ним не стоит. И о чем бы ни кричало сердце, лучше прислушаться к голосу разума. А тот говорит совсем другое.

— Не хочу, Егор. Мне нечего тебе рассказать. Да и незачем… — я отворачиваюсь, но все равно успеваю заметить, как темнеют его глаза. Как он резко втягивает воздух, а между бровями залегает морщинка. Хоть и старается скрыть, знаю, что сделала больно. Но так лучше. Так правильнее для всех. — Поехали! — и, не дожидаясь его ответа, иду к пассажирской двери.

* * *

Как же по-дурацки устроено человеческое сердце! Я вроде бы хотела, чтобы Егор оставил меня в покое и находился как можно дальше. Именно это и происходит — вот только ничуть не радует. Чувствую себя обворованной и обманутой.

Как будто мне пообещали подарок — и не дали. Ни в тот день, когда мы вернулись из моего дома, ни позже. Время идет, я продолжаю работать и регулярно встречаю его… но совершенно ничего не происходит.

Мы здороваемся при встречах, иногда даже перекидываемся парой банальных фраз. О погоде или какой-то другой ерунде. Он проводит кучу времени с братом, как мальчишка носится с ним по саду, играет в прятки в огромном доме, предлагает сменить меня перед сном и почитать Илюше сказки. Но и только. Мне даже кажется, что садовнику или домработнице уделяет больше внимания.

А на что ты рассчитывала? Я словно слышу ехидный голос сестры, что отчетливо сливается с голосом моего собственного трепыхающегося здравого смысла. Радуйся, Юленька, что он забыл про тебя в самом начале, а не тогда, когда ты успела в него по уши влюбиться. Вот это было бы больно. А сейчас ничего, переживешь. Умнее будешь в следующий раз и как следует подумаешь, прежде чем засматриваться на красивых мажоров.

Впрочем, на мажора Егор все-таки не похож. Или я в этом совсем не разбираюсь. Но кажется, что такие, как он, должны проводить время как-то иначе. В клубах, с друзьями и девушками, развлекаясь и бездарно прожигая жизнь. Тратя при этом побольше папиных денег.

Он никуда не уезжает по вечерам и не приглашает гостей к себе. Я не видела его ни пьяным, ни развязным. Да и вообще складывается впечатление, что младший брат волнует Егора куда больше всего остального. И всех.

Но ведь так не бывает. У молодого и здорового парня, еще и с такой внешностью, должны быть другие интересы. Или… с ним что-то не так.

Мысли об этом не дают мне покоя. Вьются в голове назойливыми мухами вперемешку с обидой. Я даже потихоньку пытаюсь выведать информацию у Ильи, ведь именно с ним Егор общается больше всего. И вполне мог что-то рассказать.

Правда, яснее не становится. Малыш лишь признается, что очень рад тому, что брат наконец-то дома, и что Егор готовит какой-то сюрприз. И вопросы увеличиваются в геометрической проекции.

А что, если он все-таки спит со своей мачехой? Просто умело шифруется, чтобы не догадался никто в доме. Или… еще одна версия пробивается все отчетливей: может, он вообще не любит женщин? Должно же существовать хоть какое-то объяснение его монашеской жизни! А еще нелюбви отца. Арбенин-старший вряд ли бы раскрыл мне подобный секрет. Но то, что Егора он едва терпит, с каждым днем все очевидней.

Странная семейка. За годы работы мне многое приходилось видеть, но такого — никогда. Отец уверяет, что любит младшего сына, но при этом старается держать того в ежовых рукавицах. На красавицу-жену почти не смотрит, а она, в свою очередь, изо всех сил пытается обольстить пасынка. А роскошный молодой мужчина не только на это не ведется, но и вообще весьма старательно примеряет роль монаха. По крайней мере, на людях… Санта-Барбара какая-то!

Я все чаще думаю о словах сестры о том, что нужно уволиться. Это в самом деле было бы проще, во всех отношениях. Но мне безумно жаль маленького мальчика, который точно ни в чем не виноват. Неизвестно, сколько позволят здесь работать, но сама точно не уйду. Не смогу простить себя, если сделаю это по доброй воли. Ведь я здесь именно ради него. А все остальное меня не касается. Не должно касаться.

Но в один совсем не прекрасный вечер приходится убедиться, что остаться безучастной я все-таки не смогу.

Глава 10

Я долго не могу уснуть, хотя вроде бы устала после напряженного дня. Но верчусь в постели, не находя себе места. Днем говорила с сестрой, и опять разговор вышел какой-то бестолковый. Не получается у нас наладить отношения, не получается договориться ни о чем. Она злится по пустякам, даже позволяет себе кричать на меня. Это больно, но обижаться не могу, как и не могу забыть о том, что ей пришлось пережить. Всегда находила оправдания, вот и сейчас пытаюсь сделать то же самое. Но настроение все равно портится, а вместе с ним уходит и возможность уснуть.

Прислушиваюсь, пытаясь уловить за дверью хоть какие-нибудь звуки. Но все тихо. Илюша давно уснул, его родители сразу после ужина скрылись в своей комнате и с тех пор не выходили. Тоже наверняка уже спят. Или занимаются другими делами, более интересными, а отличная изоляция в доме полностью исключает, чтобы об этом хоть кто-то узнал.

Что делает Егор, я стараюсь не думать. Это не должно меня волновать. Мы и сегодня не разговаривали, он лишь кивнул мне издали, не сделав никакой попытки приблизиться.

Осторожно соскальзываю с кровати, натягивая халат поверх пижамы, и приоткрываю дверь в коридор. Тишина. Кажется, что в сон погрузился весь дом, кроме меня. Но это и хорошо, значит, никто не заметит, как я ночью брожу по саду. А прогулка на свежем воздухе поможет проветриться и успокоиться. И поскорее уснуть.

Не обуваюсь, чтобы не издавать лишних звуков. На всякий случай. Конечно, никто не ограничивал моих движений и не запрещал ни ходить по дому, ни посещать сад, ни днем, ни ночью. Но все равно совершенно не хочется нарваться на хозяев.

Почему-то сама себе напоминаю мышку-воришку из детского мультфильма, что крадется за кусочком сыра. Я тоже крадусь, даже дышу через раз, осторожно ступая по выложенной плиткой дорожке, которую освещает лишь рассеянный лунный свет. Вокруг нависают громоздкие тени: дома, деревьев, павильона с бассейном. На мгновенье мелькает мысль, что было бы неплохо искупаться, но тут же отбрасываю ее, как можно дальше. На такую дерзость не решусь ни за что на свете. Достаточно и того, что просто пройдусь вокруг павильона, полюбуюсь на золотые отблески луны. Потом можно и возвращаться к себе.

Но будто предчувствуя что-то особенное, мое сердце начинает колотиться сильней. Тяжелее. Я не пойму собственные ощущения, вроде бы ничего не происходит, рядом по-прежнему нет ни души и никаких посторонних звуков, но мне все равно не спокойно. И когда решаю от греха подальше поскорее убежать в собственную спальню, легкий ночной ветерок доносит до меня тихий всплеск.

Застываю, чтобы отмереть через мгновенье с твердым решением кинуться как можно быстрее прочь. Я босиком, поэтому никто ничего не услышит. Да там и нет никого, скорее всего. Потому что не слышу больше ни разговоров, ни шагов — ничего. И всего-то надо перестраховаться, но ноги внезапно делаются ватными, а дыхание сбивается. Особенно когда, выглянув из-за угла, сквозь тонкую стеклянную стенку павильона вижу картину, от которой все внутри обрывается.

Из бассейна выходит девушка. Даже странно, что нет никаких звуков, кроме этого слабого всплеска, ведь должна же была как-то плавать.

Тоненькая, изящная, она находится довольно далеко от меня, да и темно вокруг, но все равно умудряюсь рассмотреть то, что важнее всего.

Это не Елена. Кто-то явно моложе, волосы длиннее и светлее, да и по сравнению с Арбениной она смотрится совсем хрупкой.

А еще на ней только плавки. Вернее, узенькая белая полосочка на бедрах, с завязками, вызывающе покачивающимися при каждом шаге. Будто специально, чтобы подразнить мужчину, который это увидит. Хотя… меня внезапно окатывает осознание: разве можно раздразнить еще сильнее? Она же и так почти голая. И пришла в бассейн явно не с Александром Демьяновичем.

Если бы у Арбенина-старшего и была любовница, он не привел бы ее в собственный дом и бассейн, когда наверху в спальне спит жена. А значит… значит, это девушка Егора.

Почему такое простое открытие лишает меня остатков душевного равновесия? Я смотрю на незнакомку, и по венам ядом растекается зависть. Девица же не просто так здесь дефилирует. Значит, и он где-то близко.

Вода в сгустившемся полумраке кажется черной, потому для меня становится совершенной неожиданностью момент, когда поверхность внезапно приходит в движение. И вижу разрезавшую водную гладь мужскую фигуру.

Под водой он что ли сидел? Отступаю на шаг, хотя в мою сторону никто и не думает смотреть. Зачем-то вжимаюсь в стену, прислоняясь щекой к холодному камню. Еще бы это помогло унять бушующее внутри волнение.

По саду, в стороне от меня, тянется сырой туман, поднимаясь над травой бледно-сизой дымкой. И кажется, что такой же туман постепенно заполняет мое сознание. Смотрю, смотрю, но вижу все как через какую-то пелену.

Будто зависаю, разглядывая крепкую мужскую спину. Рельефные мышцы под кожей, широкие плечи и руки, на которых тоже бугрятся мускулы. Ровная линия позвоночника… и подтянутые ягодицы.

Он тоже голый, но в отличие от девушки полностью. Мне не различить на расстоянии его шагов, а она, если и слышит, все равно не оборачивается. Вскидывает вверх руки, демонстративно выжимая длинные волосы.

Что должен чувствовать при этом мужчина? Расстояние не дает увидеть в реальности, но зато фантазия оказывается весьма щедрой, тут же подкидывая мне картинку, как по тонкой спине стекают прозрачные струйки. Повторяют дорожку позвонков, подчеркивают каждый соблазнительный изгиб и теряются у верхнего края плавок, заставляя единственного, как считает девушка, зрителя, думать только о том, как бы побыстрее потянуть за завязки, избавляя манящее тело от последнего клочка ткани.

Именно это и происходит. Мужчина останавливается в шаге от девушки и медленно опускается на колени, кажется, обнимая ее за талию. Белоснежная тряпица летит в сторону.

Я зажмуриваюсь, резко втягивая воздух, а когда снова открываю глаза, картинка меняется. Он подталкивает свою спутницу вперед, вынуждая опереться о стену руками, давит на поясницу, нагибая перед собой, и в следующее мгновенье с размаху вбивается в ее тело.

Отшатываюсь, слишком поздно понимая, что не имею права здесь находиться и смотреть на это все. Зажимаю рот ладонью, чтобы ненароком не вскрикнуть. Хотя хочется, губы печет от странной дикой потребности выплеснуть смятение. Особенно когда под ногами хрустит неизвестно откуда взявшаяся ветка. Этот звук в тишине кажется таким громким, что пугает меня куда сильнее прошившей босую ногу боли. Меньше всего на свете хочется быть застуканной за подглядыванием. Мне и так плохо, обидно и горько. И плевать, что с Егором мы едва знакомы. Кое в чем сестра все же оказалась права: он зацепил меня. Гораздо сильнее, чем следовало бы. И видеть его с другой…

— Ш-ш-ш-ш… тише…

Я даже не сразу понимаю, что случилось, когда слышу тихий, но отчетливый шепот прямо над ухом, и чувствую, как мои плечи сжимают сильные руки.

Мы останавливаемся в той части сада, куда почти не попадает свет фонарей. И деревья растут слишком густо, так что неба не видно, и лунная дорожка не пробирается сквозь кроны. Но обращенный ко мне взгляд еще чернее окружающей нас темноты.

Егор смотрит так, будто пожирает меня. Втягивает в омут, унося в какой-то запредельный, прежде неведомый мир. Ему идет эта ночь… сгустившиеся тени от дома и деревьев, звенящая тишина, где-то далеко кричащие птицы… или это что-то внутри меня отзывается протяжным стоном, который ни удержать, ни остановить. Я даже забываю то, что видела у бассейна. Раз с той, незнакомой мне девушкой был другой мужчина, как-то в один миг становится неважным, кто именно. В конце концов, меня это не касается. Тем более, что мое присутствие там, кажется, осталось незамеченным. Никто не гонится следом, не сыпет угрозами за вмешательство в частную жизнь и не обещает уволить. Так зачем беспокоиться?

Есть ведь более важные вещи… Намного, намного важнее… Например, вот эти минуты, когда он так близко, и мое сердце выпрыгивает из груди от волнения и… чего-то еще. Не помню, чтобы кто-то смотрел на меня ТАК. Будто я лакомый, самый желанный десерт, о котором он мечтал долго-долго. И теперь опьянел от счастья.

И сама чувствую себя пьяной. Незнакомое, совершенно непривычное состояние, ведь в реальности не напивалась никогда в жизни. Но сейчас, продолжая смотреть в его глаза, тону в сладком дурмане. А Егор неожиданно протягивает руку, будто собираясь дотронуться до меня, прикоснуться к лицу, но его пальцы повисают в воздухе. И когда я резко вздыхаю, с трудом сдерживая разочарование, на мгновенье отводит взгляд.

А я чувствую какую-то странную дрожь. Столько времени уверяла себя, что он ничего для меня не значит, не должен значить, так старалась выкинуть из головы все мысли о сыне своего работодателя, а теперь, когда он так близко, не могу унять волнение. Мне нравится то, что я вижу. Он нравится. Весь, с головы до ног. Впервые в жизни встречаю мужчину, в котором было бы все настолько идеально. Да, я вижу всего лишь внешнюю привлекательность, но от нее в буквальном смысле захватывает дух. Широкие плечи, крепкие руки. До сих пор чувствую их прикосновение. Оно длилось несколько ничтожных минут, но этого хватило, чтобы мне до безумия захотелось продолжения. Нет, не секса, не интимных касаний, просто близости, во время которой я могла бы насладиться этой его силой. Почувствовать себя маленькой и беззащитной. Найти в нем опору, которой у меня не было никогда. Он ведь именно это делал? Защищал меня?

Егор неожиданно опускает взгляд к моим ногам и выдает что-то нечленораздельное. А в следующее мгновенье опускается на колени, и я вздрагиваю, когда ощущаю, как его пальцы касаются щиколотки. По телу будто проходит разряд тока. Расползается вверх от его руки, горячит кожу, вызывая целый столп восхитительных мурашек. Сердце делает кульбит, взлетает к горлу, а потом ухает куда-то вниз. Может, у меня как-то неправильно расположены эрогенные зоны? Иначе с чего бы так реагировать на простое прикосновение? Да, никто и никогда раньше не трогал за ноги, но это все равно не объясняет ни сбившееся дыхание, ни совершенно безумное желание продлить мгновенье его близости как можно дольше.

— У тебя кровь, — он хмурится, тянет сильнее, вынуждая оторвать ногу от земли, выуживает из кармана платок и с силой прижимает к поврежденному месту. И я снова вздрагиваю, теперь уже от боли. Она как-то резко дает о себе знать, прошивая от ступни до бедра. Ткань быстро темнеет, и я в ужасе приоткрываю рот. Как могла ничего не заметить? Столько пробежала, еще и умудрилась возбудиться, с такой-то раной…

— Пойдем скорее, — Егор распрямляется, снова заглядывая мне в глаза. — Надо обработать и нормально перевязать, — и, прежде чем я успеваю хоть как-то отреагировать, подхватывает меня на руки и быстрыми, уверенными шагами направляется к дому.

Глава 11

Наверное, следовало бы вырваться, как-то воспротивиться Егору, но у меня не получается. Обвиваю его шею, прикрываю глаза, прижимаясь к груди, и замираю, мечтая о том, чтобы это время длилось как можно дольше.

Чувствую его запах, ощущаю, как совсем рядом бьется сердце, и желанный, такой нужный покой все-таки снисходит. Тают остатки страха и волнения от увиденного у бассейна, и вообще все заботы как будто отступают.

Меня никто никогда не брал на руки, разве что в детстве, когда еще был жив отец, но память не сохранила этих моментов. Егор такой высокий, он идет быстро, и земля достаточно далеко, как еще не было ни разу в жизни. Кажется, что я лечу. Вознеслась над проблемами, и словно кто-то другой взялся их решать. Даже боль в ноге становится слабее.

Теплое дыхание касается моего виска. Губы Егора совсем близко, я могла бы дотянуться до них, если бы осмелилась. Конечно, не сделаю ничего подобного, но даже просто такая близость значит очень много.

Не помню, когда хоть кому-то было бы не все равно, что со мной. Родителей нет давно, их черты практически стерлись из сознания. Вырастившая нас с Настей тетка заботилась о том, чтобы мы были сыты, одеты и прилично учились. Но она никогда не дула на разбитые коленки и не жалела, когда что-то начинало болеть. Мы с сестрой хорошо знали, где в доме аптечка и какие средства в каких ситуациях надо принимать.

А когда с Настей случилась беда, тоже не к кому было обратиться. Мне пришлось повзрослеть слишком рано и принимать решения самостоятельно.

Сестра этого не оценила. Нет, я не ждала благодарности, ее жизнь и относительное здоровье стали лучшей наградой, но где-то глубоко внутри все равно гнездилась потребность поделиться своими переживаниями хоть с кем-то. Чтобы я хоть кому-то оказалась не безразлична.

Егор входит в дом, но идет не в мою комнату — в свою. Я впервые оказываюсь в ней, жмурюсь от яркого света и сразу чувствую потерянность, стоит ему только опустить меня, усаживая в кресло. Почему дорога из сада оказалась такой короткой?

Без него пусто и холодно, я обхватываю себя руками, пытаясь согреться. Но когда он снова оказывается у моих ног с ватой, бинтами и какими-то пузырьками, становится неловко.

Эйфория уходит, и я медленно трезвею, осознавая абсурдность ситуации. Сейчас глубокая ночь, я в комнате сына хозяина, наедине с ним. И только что видела что-то совершенно непристойное. И ведь не только я: наверняка Егор тоже был свидетелем сцены у бассейна. Понимает, что влезла туда, куда не должна была. Я здесь, чтобы заниматься с его братом, а не шляться ночами, обнажая чужие секреты.

Но он не упрекает. В обращенном ко мне взгляде — ни капли осуждения. Там тепло и участие. И еще что-то, определение чему не могу найти. Но это что-то мне нравится, так сильно, вопреки всем законам разума. И я не сбегаю, остаюсь сидеть неподвижно.

Еще и позволяю ему обработать рану. Закусываю губу, когда он щедро поливает ногу пахучей травяной жидкостью, потому что начинает сильно щипать. А его руки как будто дрожат, в глазах мелькает вина.

— Прости… Знаю, что больно, но обязательно надо обработать. Потерпи немного…

Моя ступня тонет в его больших ладонях, теплых, сильных и одновременно таких нежных, что у меня щемит сердце. Егор дует на ранку, осторожно касается пальцами кожи вокруг нее, будто поглаживая, и боль в самом деле отступает. От его рук вверх по телу ползут мурашки. Мне снова хочется остановить время. Чтобы он оставался рядом, дотрагивался с такой осторожностью, словно я хрупкая фарфоровая статуэтка, которую нельзя сломать. Хочу чувствовать легкую струйку воздуха, стекающую с его губ и опускающуюся на меня. Словно нежная, невесомая ласка. Молча слежу, как он умело бинтует ногу, и понимаю, что хочу еще прикосновений. Больше, сильнее. Чтобы не останавливался. Не отпускал.

— Вот и все, — он завязывает узелок на повязке и впервые за это время чуть улыбается. По-прежнему виновато, как будто извиняясь, что причинил боль. И все еще не убирает ладонь, продолжая поддерживать забинтованную ногу.

— Спасибо, — шевелю губами в ответ, боясь, что сейчас все закончится. Но Егор снова становится серьезным. Не отрывая от меня взгляд, на ощупь ведет подушечками пальцев, чертит дорожку от щиколотки вверх. А в следующее мгновенье опускает голову, прижимаясь губами к коже чуть ниже колена.

У меня кружится голова. Кажется, рана не очень глубокая и крови я потеряла немного, но перед глазами все плывет. Не рассматриваю комнату, не изучаю незнакомую обстановку. И думать-то толком ни о чем не могу. Все ощущения сконцентрировались там, где только что находились его губы.

Егор прикоснулся на какое-то ничтожное мгновенье, но этого хватило, чтобы я окончательно растаяла. Забыла про боль, про то, что не имею права находиться в этой комнате и с этим мужчиной. Вообще обо всем забыла. Как завороженная, купалась в его глубоком, обжигающем взгляде. Снова этот темный, расплавленный шоколад, погружающий меня в бархатную негу. Глаз не отвести, не говоря уже о том, чтобы оттолкнуть.

Мое тело не знало прежде таких ощущений. Внутри будто раскручивается, натягивается пружина, вибрирует на пределе своих возможностей. Дерни, тронь чуть сильнее — и порвется. Я именно так и чувствую себя: будто вот-вот разлечусь на миллионы крошечных кусочков, рассыплюсь вдребезги прямо перед ним. Желание змеей ползет вверх, от него запекаются губы, болезненно ноет грудь, и белье, которое я считала удобным, внезапно начинает неприятно царапать нежную кожу. Внизу живота разливается тяжесть, и делается горячо и влажно между ног. Что со мной происходит? Что за странная, невероятная реакция на другого человека? Егор ведь даже не прикасается больше — только смотрит, а я плавлюсь в буквальном смысле слова. И выбираться из этого состояния не хочу.

Он отстраняется первым. Поднимается на ноги, и расстояние между нами резко увеличивается. Не только на высоту его роста, теперь, когда Егор отступает, моя безрассудность становится слишком ощутимой. Что же я натворила? А он? Что это было сейчас?

Отвожу взгляд и, кажется, краснею, потому что щеки начинают гореть. Он не мог не заметить моей реакции. Распустила слюни, как нищенка, впервые в жизни попавшая на банкет. Сколько у него было таких наивных дурочек, готовых на все? Стоит только обжечь дурманящим взглядом, потрогать, приласкать — и больше ничего не надо… Никаких усилий. Попроси он сейчас — что угодно сделала бы. Да, опомнилась бы потом, начала жалеть, да только было бы поздно.

Пытаюсь встать, но едва наступаю на поврежденную ногу, боль возвращается, снова прошивает с такой остротой, что я не могу сдержать вскрика. Егор качает головой.

— Не так резко. Лучше вообще не наступать сегодня. Покой — лучшее лекарство.

Что-то подобное должна говорить мама или кто-то очень близкий. Но точно не едва знающий тебя парень. И не после поцелуя, взбудоражившего до такой степени, что я до сих пор не могу унять волнение.

— Зачем ты это сделал?

Он прячет улыбку в уголках губ.

— Перевязал тебе ногу? Так поступил бы любой.

Ага, конечно. И любой бы целовал мои колени, и смотрел так, словно хочет съесть… Он еще и издевается! Выходит, все же рассмотрел мое состояние и решил этим воспользоваться.

Меня моментально наполняет обида вперемешку со злостью, и я наступаю на ногу, уже не стараясь ее поберечь. Быстрее бы убраться из этой комнаты, подальше от него. Ненавижу, когда надо мной смеются!

— Юл-ль? — снова эти его интонации, слишком сильно напоминающие интимный шепот. Всего лишь имя мое произносит, а словно в любви признается. Это цепляет, будоражит — и потому злит еще больше. Я не должна так реагировать!

— Перестань, Егор! Развлекайся с кем-то другим. Я в вашем доме совсем не для этого. И целовать меня тоже не надо. Нигде…

Понимаю, как глупо это звучит, он, наверно, вовсю смеется надо мной в глубине души. Нормальная девушка даже внимания бы не обратила, а я смущаюсь, как девственница, из-за какого-то там поцелуя.

Жду уже открытой усмешки, но Егор неожиданно становится серьезным. Настолько, что от его взгляда становится холодно.

— Мама всегда говорила, что после поцелуя боль проходит быстрее, — он отводит глаза, но я успеваю заметить разверзнувшуюся там черноту. — Прости, у меня и в мыслях не было обидеть тебя.

Глава 12

— А где твоя мама? — вопрос срывается быстрее, чем я успеваю его обдумать. Слишком поздно вспоминаю про жену Арбенина-старшего. Променял мать Егора на молодую? Или…

Наверно я сильно меняюсь в лице, потому что парень улыбается, хоть и с грустью, и качает головой.

— С ней все хорошо. Во всяком случае, я на это надеюсь. Просто… — он снова отводит взгляд, задумчиво смотрит куда-то вдаль, за окно, в черноту подступившей ночи, — Она давно живет далеко от меня. Я ничего о ней не знаю.

Выходит, они даже не общаются? Я вступила на запретную территорию, снова лезу туда, где не нужно быть, хоть и делаю это неосознанно. Но ведь люди даже после развода продолжают общаться с детьми, тем более, мать. Как могло выйти, что у Егора нет о ней никакой информации?

Расспрашивать неловко и неправильно, но он неожиданно продолжает сам.

— Она бросила отца… давно, — медлит и какое-то время молчит. А потом снова улыбается, на этот раз почему-то виновато. — Папа ждал несколько лет, что она вернется. Потом женился, уже когда я заканчивал школу.

Бросила отца? Я повторяю про себя слова Егора, всматриваясь в его черты. Он слишком погружен в собственные мысли, чтобы заметить это, поэтому можно не смущаться. Но все равно чувствую себя дико. Что-то скребется в груди, ноет, и я моргаю, надеясь, что подступившие к глазам слезы он не увидит. Интересно, он сам-то понял, в чем только что признался мне, или это вышло непроизвольно? Ведь мать не только мужа бросила, она ушла от единственного сына. Ребенка. Сколько ему было лет? Сколько этой боли внутри, ведь и отец совсем не пылает к нему любовью? Мне снова до жути, до физической боли жаль этого молодого мужчину, который сейчас слишком сильно похож на мальчишку. Потерянного, брошенного. Не нужного никому.

Зачем я только стала спрашивать о его матери? Ведь рассчитывала услышать в ответ что угодно, но только не это. То, что казалось мне заигрыванием, вытекло в грубую, неприглядную правду, от которой хочется спрятаться. И его спрятать… У меня щемит сердце от потребности сократить расстояние между нами. Физическое и то, что выстроилось из-за этого слишком откровенного разговора. Подойти вплотную и сплести руки на его плечах. Прижаться губами к проступившей морщинке между бровями, смягчая ее.

Это совсем не то чувство, что переполняло меня несколько минут назад. Снова желание близости, но теперь иной. Я не к телу его хочу прикоснуться, проникнуть туда, куда он лишь приоткрыл дверцу своих переживаний. В душу его заглянуть. Помочь. Поддержать. Утишить такую очевидную боль.

И это желание пугает. Мы ведь чужие люди. Я не должна принимать так близко к сердцу то, что с ним происходит. Но все равно принимаю. Пропускаю через себя — и ничего не могу с этим поделать.

Молчу, зачем-то натягивая подол юбки на колени. Так себе защита, особенно с учетом того, что мои ноги парень уже имел возможность рассмотреть. И не только рассмотреть. А потом внезапно вспоминаю тему, которая может отвлечь от неловкой ситуации. И хватаюсь за эту возможность, как за спасительную соломинку.

— Егор, а в бассейне… кто был? Я сначала решила, что это ты…

Кажется, мне удается его удивить. Егор замирает, оторопело уставившись на меня, а потом начинает смеяться. Но беззлобно и так задорно, что и я улыбаюсь в ответ.

— Нет, Юль, — качает он головой. — Я предпочитаю подобными вещами заниматься там, где точно никто не помешает.

Звучит вроде бы как шутка, но какой-то оттенок в его голосе снова заставляет мои щеки заполыхать. И я невольно думаю о том, где и с кем он занимается «подобными вещами».

А Егор между тем продолжает.

— Хотя, думаю, и отец не особо рассчитывал, что их кто-то увидит.

— Твой отец? — я почти выкрикиваю, шокированная, ведь девушку успела рассмотреть. И это абсолютно точно была не Елена. Но тут же осаживаю себя: в доме всего три мужчины. И если я видела не Егора и не Илюшку, вопросов о личности ночного любовника не остается.

Мне делается неловко. Я ведь вообще не должна была быть там и подглядывать за ними. И сейчас не должна обсуждать это с Егором.

— Иногда кажется, что им с Еленой лучше было бы расстаться. Семьи давно нет… и не знаю, была ли вообще когда-то.

— Но она такая красивая, — искренне произношу я. — Эффектная пара, шикарно смотрятся вместе.

Память снова услужливо подкидывает воспоминание о том, как эта красивая женщина почти что вешалась на шею своему пасынку. И рядом с ним, кстати, смотрелась ничуть не хуже. Молодая, яркая, высокая, она была Егору под стать. И то, что он устоял, просто чудо… От таких женщин не отказываются.

— Вот именно, только смотрятся, — он помолчал. — Дело в бизнесе, отец уже много лет сотрудничает с родителями Елены. И это важнее всего прочего, они остались бы вместе, если даже у обоих была реальная физическая аллергия друг на друга.

По всему видно, что говорить об этом парню более чем неприятно. Еще бы, ведь дело касается родного отца. И мачехи. Хороши родственнички, нечего сказать!

— А кто эта девушка? — осторожно уточняю я. И еще один вопрос не осмеливаюсь задать: как Арбенин-старший мог решиться на такое? В собственном-то доме, когда наверху в спальне спит жена? Или Елене до такой степени все равно?

— Отец никогда не представлял мне своих пассий, — пожимает плечами Егор и мрачнеет. — Жаль, что все именно так. Мне кажется, он так и не смог никого полюбить по-настоящему… после мамы. Вот и пытается заменить подлинное чувство разными суррогатами.

— А Елена? — раз уж влезла в этот разговор, надо довести его до конца. Тем более, что-то подсказывает мне, что и самому Егору нужно выговориться. Поделиться тем, что накопилось глубоко внутри. — Она знает?

— Трудно не знать, согласись… — грустно хмыкает он. — Только ей тоже давно все равно. Она всю жизнь действует по указке собственного отца, я не знаю, почему. Ни за что на свете не воспротивилась бы его решению. А он держится за этот брак всеми силами. Вот так-то…

— Прости, — мне больно и стыдно, словно своими вопросами я разворошила осиное гнездо. Но только во взгляде Егора вновь нет ни упрека, ни осуждения. И, как бы неуместно это ни было, я понимаю, что угадала: он рад, что сейчас мы обсуждаем это. Словно наконец-то выпустил наружу наболевшее. И за считанные мгновенья стал еще ближе для меня. Гораздо ближе, чем даже после недавнего поцелуя.

— Не извиняйся, все в порядке, — он улыбается мне, а я вспоминаю слова его отца. Проговариваю их про себя и в очередной раз изумляюсь. Теперь уже совершенно ясно, что ничего общего с действительностью они не имеют. Егор вовсе не избалованный мажор, каким представил его мне Арбенин-старший. Вот только с какой целью? Не может же сам настолько заблуждаться?

Плохо и то, что и с самим Егором обсудить это я не могу. Ведь не спросить же его напрямую: за что отец тебя не любит? На такие вопросы вряд ли есть логичный ответ, да и причинять ему лишнюю боль не хочу.

Может, Александр Арбенин вообще из тех людей, кто не способен на добрые чувства. С женой он из-за бизнеса, одного сына считает едва ли не врагом, а второго держит в ежовых рукавицах, «как бы чего не вышло». А ведь при первой встрече он мне понравился и выглядел таким искренним…

«Ты совсем не разбираешься в людях, сестренка. Нет бы на моих ошибках учиться, так тебе все свои хочется сделать», — Настин голос звучит в голове так отчетливо, будто она и впрямь находится в этой же комнате. Именно так и сказала бы. И во многом была бы права, наверно, я действительно наивная и много раз ошибалась, выбирая себе в друзья совсем не тех людей. Но когда мы учились на чужих ошибках? Да и очень хочется думать, что в этот раз все иначе. Что в случае с Егором я все понимаю и делаю правильно.

— Ты выглядишь усталой, — он касается моего плеча. — И разговор этот неприятный, давай его закончим. Пойдем, провожу тебя в твою комнату.

Адекватен он точно больше меня. Соображает намного лучше. Мне ведь и в голову не пришло, что пора убраться. Лечебные процедуры завершены, и делать здесь нечего. Да и ситуация слишком двусмысленная, совсем не хочется, чтобы кто-то застукал нас ночью вдвоем.

Снова делаю попытку подняться, на этот раз стараясь как можно меньше задействовать поврежденную ногу. Если не наступать до конца, почти не больно, но тогда придется хромать и подпрыгивать. И не трудно представить, как это будет выглядеть со стороны.

Меня не должно волновать, что подумает Егор. Только… почему-то волнует. Я совершенно не хочется предстать перед ним в таком нелепом положении.

Но пока все это обдумываю, он опережает меня. Оказывается рядом, снова подхватывая на руки. И будто чувствуя, что могу начать возмущаться, поясняет:

— На ногу лучше не наступать, а прыгать тебе будет неудобно. Да и громко получится. Так что лучше я помогу.

С этим аргументом трудно спорить: я и не подумала, что своими прыжками могу всех всполошить. Вот только неизвестно, что хуже: это, или если хозяин увидит меня на руках у своего сына.

Но пока я переживаю, мы оказываемся в моей комнате. Егор прикрывает дверь и только потом опускает меня на пол, донеся почти до самой кровати. Здесь снова темно и все слишком напоминает ночь нашей первой встречи. Когда вокруг только лунный свет — и его силуэт. Правда, сейчас парень одет, но это мало что меняет. Он волнует меня куда больше, чем тогда. Мне нравится его запах, приятно ощущать его прикосновения. До дрожи восхитительно было находиться в его руках. И я, кажется, хочу большего…

Глаза быстро привыкают к темноте, и едва различимый свет с улицы позволяет рассмотреть его лицо. Непозволительно близко. Да что же это такое?! Я должна поблагодарить его, пожелать доброй ночи и спровадить из своей спальни, а вместо этого пялюсь на губы и представляю, какие они на вкус. И хочу узнать это больше всего на свете. А он не уходит.

Глава 13

Первый и последний раз я целовалась еще в школе. На выпускном. Если это, конечно, можно было назвать поцелуем. Губы Мишки Лаврентьева, увивающегося за мной несколько последних лет, оказались мокрыми и холодными. От него нещадно разило смесью алкоголя и табака: он, как и многие другие мальчишки в тот день почему-то был уверен, что чем больше выпьет, тем взрослее будет казаться. А за сигареты дежурные учителя впервые не гоняли. Я не почувствовала ничего, кроме отвращения и желания отстраниться, сбежать как можно дальше. Именно это и сделала тогда, с трудом вырвавшись из ставших слишком настойчивыми объятий. Спряталась в небольшой беседке в парке возле ресторана, а к одноклассникам так и не вернулась. Проревела полвечера, ругая себя за то, что вообще позволила ему приблизиться. Нет, Лаврентьеву не совсем снесло крышу, и даже пьяный он вряд ли решился зайти слишком далеко без моего согласия. Но было противно и обидно, что мой первый настоящий поцелуй оказался настолько гадким. Такие вещи не то что повторять не хочется, наоборот, мечтаешь стереть из памяти навсегда. Будто не было ничего.

Наутро он звонил, испуганный и взволнованный, каким-то образом умудрившийся вспомнить, что слишком распустил руки накануне, извинялся и признавался мне в любви. Замуж звал. А я могла только порадоваться, что школа закончилась. И больше не надо с ним встречаться, потому что даже просто видеть тогда была не готова. И хотя понятия не имела, отличаются ли поцелуи пьяного и трезвого человека, проверять это тоже не было никакого желания. Мишка мне нравился. Не настолько, чтобы выходить замуж, да и не думала я в те дни о браке, но встречаться, может, и согласилась бы. Раньше. До того, как осознала, насколько противны мне его прикосновения.

Когда рассказала обо всем сестре, Настя только посмеялась. Уж ей-то опыта в поцелуях было не занимать: она лет с четырнадцати не знала отбоя от поклонников.

— Глупая ты сестренка, нашла к чему придраться. Ну, подумаешь, поцелуй не понравился. Много у тебя было их, поцелуев этих? А ухажеров и того меньше! В постели первый раз тоже не айс, но это же не значит, что о сексе надо забыть! По Мишке твоему вон сколько девчонок сохнет, а ты нос воротишь. Довыпендриваешься, что вообще никому не нужна будешь.

В очередной раз пожалела, что поделилась с ней. Пусть сохнет по Мишке, кто угодно, и терпит его слюнявые поцелуи. А я так не могла. Не хотела. И знала, что в следующий раз человек, который поцелует меня, будет другим. И губы его — другими. И я буду желать этого не меньше, чем он…

Воспоминания о моем печальном поцелуйном опыте вихрем проносятся в голове. Губы Егора слегка приоткрыты, и я чувствую теплое дыхание, которое касается моих. Согревает, будоражит. Глаза блестят в темноте и кажутся бездонно-черными. Сейчас определенно все иначе. Мы оба не пили ни капли, но я не чувствую себя трезвой. И хотя в реальности никогда не напивалась, в голове туман. Сердце давно не на месте, оно то грохочет у горла, то ухает куда-то вниз, лишая и без того шаткого равновесия. словно магнитом тянет к НЕМУ. Понимаю, что нельзя, но как противостоять самой себе?

— Это неправильно, — шепчу, борясь с мучительным желанием податься вперед, сократить эти ничтожные миллиметры между нами и прижаться к его губам.

— Неправильно только в одном случае, — он тихо выдыхает в ответ, и кажется, что воздух вокруг нас начинает вибрировать. И этот трепет наполняет все тело, от головы до кончиков пальцев на ногах. — Если ты не хочешь. Тогда просто скажи «нет». Останови меня.

Я знаю, что так и будет. Стоит мне только сказать — и он уйдет. Не станет настаивать, поступит, как настоящий, достойный мужчина. И плевать, что плел про него отец — это все полнейшая чушь. Подлецы и мажоры не спрашивают разрешения перед поцелуем, они и все остальное-то берут без спроса. Как было с Настей… Но Егор не такой. Не знаю, за какие заслуги, но, кажется, мне посчастливилось встретить человека, которому не все равно. Который действительно готов услышать и принять то, что я хочу.

— Нет… — хорошо, что вокруг темно, и он не увидит, как полыхают мои щеки. Я делаю этот последний шаг, приподнимаю руку, дотрагиваясь дрожащими пальцами до его лица. — Не останавливайся, Егор…

А он словно только и ждет моего разрешения. И казалось бы, вокруг нас и так темно, но после этих слов темнота словно живой делается, осязаемой. Не пугающей, а манящей. Она скрывает мое смущение, горящие щеки и усиливает жажду.

И я уже не могу остановиться. И Егор, кажется, тоже. Смотрит так, будто его жизнь зависит сейчас от меня. От того, что будет дальше.

Потрясающее, невероятное чувство. Мне так нравится ощущать эту его зависимость. Потребность стать еще ближе. Смешать, наконец, наши дыхания.

Не знаю, кто первым делает последний шаг. Я ли тянусь к его губам, приподнимаясь на носочки, или Егор склоняется и касается едва ощутимо. Просто выдыхает мне в рот, но от этого легкого, невесомого движения воздуха, трепетной лаской растекающегося по лицу, щемит в груди.

Ведь балансируем на грани, я не могу этого не понимать. А что дальше? Как бы сильно ни хотелось этого поцелуя, мы не изменимся. Он останется сыном Александра Арбенина, богатого, успешного человека из совсем другого мира. Мира, в котором таким, как я, нет и не может быть места. Но разве это сейчас имеет значение?

Его пальцы зарываются мне в волосы, поглаживают затылок, перебирают растрепавшиеся пряди. Еще ближе… и воздух продолжает трепетать у самых губ, согретый его дыханием.

А потом что-то происходит. Резко, в одно мгновенье. Медленная, томительная сладость тает, а ей на смену приходит напористость. Жадность. Егор набрасывается на мой рот так, будто это последний поцелуй в жизни. И это вкусно, просто до умопомрачения! Будто все сказки, все мечты стали реальностью в один миг. Я действительно перестаю соображать, теряя голову от его близости.

Его язык раздвигает мои губы, пробираясь в рот. Дерзко, уверенно, не давая мне даже шанса устоять. Будто отказывают тормоза, и мы оба несемся на бешеной скорости вперед. И неважно, что там впереди. Вообще все неважно. Есть только он, рядом, со мной. Есть мы.

Егор тихо стонет, обхватывая меня руками, прижимает к себе. Действует еще более резко: он уже не целует, кусает мои губы. Жалит, заставляя испытывать болезненно острое, ядовито-сладкое желание, которое течет, наполняя до кончиков пальцев. И я словно перестаю существовать, забывая обо всем.

Это совсем не похоже на то, что я знала. Да и знала ли что-то вообще? Весь мой прежний опыт, смешные, детские поцелуи не шли ни в какое сравнение вот с этим нарастающим голодом, физической потребностью не останавливаться. Чувствовать его еще больше, дальше, глубже…

Я, словно пламя, разгораюсь с каждым мгновеньем все больше. Жмусь к нему, бесстыдно цепляюсь за плечи, тяну пряди волос, густым черным шелком ласкающих пальцы. Так приятно… Впитываю его запах, ощущая, как тяжелеет дыхание и тело наливается той самой твердостью, что красноречивее любых слов.

Даже мой ничтожный опыт не позволяет усомниться: Егор хочет меня. Хочет так сильно, что его руки дрожат. То танцуют на моей спине, выводя какие-то волшебные узоры, то сжимают так крепко, что это граничит с болью. Но такая боль завораживает, затягивает еще сильнее.

Его губы так ласкают, так давят и втягивают, что я обо всем забываю. О растерянности, о страхе, обо всех терзающих меня мыслях. Теряюсь в безумных количестве непонятных, но от того не менее восхитительных ощущений, что не сразу ощущаю, как Егор отстраняется. Всхлипываю, продолжая цепляться за его плечи, и сквозь наполняющий голову туман слышу судорожный вздох.

— Девочка моя… сладкая… Мы должны остановиться…

Не хочу останавливаться. И не понимаю, почему Егор это предлагает. Ведь совершенно очевидно, что и он не хочет. Вижу это, чувствую, и от того становится еще сложнее. Я ведь словно расплавилась в его руках, превратилась в податливую глину, из которой можно слепить, что угодно. И согласна на все, да вот только у него, похоже, другая точка зрения.

Выскальзываю из все еще крепких объятий и, хромая, отхожу к окну. Если хочет, пусть уходит, не буду удерживать, как бы ни было мне обидно. Но не имею права настаивать. Я ведь не знаю причин, заставивших его так себя вести. А они есть наверняка. Ему могло просто не понравиться целоваться со мной, а возбуждение — всего лишь неизбежная реакция тела. Да и потом, поцелуй — одно, а продолжение — совсем другое. С чего я взяла, что и все остальное Егор тоже планировал?

— Спасибо, что проводил до комнаты. И за перевязку тоже, одной действительно было бы сложно, — стараюсь говорить спокойно, но голос сипит, а меня саму потряхивает от волнения. И стыда. Теперь, когда он больше не обнимает, очень хочется спрятаться. Не видеть, не слышать его, оказаться как можно дальше.

Вот только Арбенин и не думает уходить. Наоборот, я слышу шаги за спиной, и он оказывается рядом быстрее, чем успеваю отреагировать. Снова сцепляет руки на моих плечах, утыкаясь лицом в волосы.

— Юль, я не хочу уходить. И отрываться от тебя не хочу, — он приподнимает волосы, обнажая шею, и скользит губами по коже. Чуть прихватывает, трогает языком, кусает и снова лижет. А я не могу удержаться: выгибаюсь, опять всхлипывая, и мечтаю только о том, чтобы это сладкое безумие не заканчивалось. И уже готова сказать об этом вслух, но Егор слегка надавливает на плечи, вынуждая обернуться к нему. Склоняется к лицу, прижимаясь лбом к моему. — Сейчас так нужно. Я должен. Просто поверь мне, пожалуйста. И не думай, что это была игра.

Интересно, а что же мне думать? Уже и так понятно, что объяснений не последует, во всяком случае, пока. И, на мой взгляд, существует лишь одна нормальная причина, по которой он может уйти: чтобы об этом не узнал его отец. Но совсем не похоже, что тому хоть до чего-то сейчас есть дело. В доме по-прежнему царит тишина, Елена скорее всего спит, а звуки от бассейна сюда не доносятся. Да и увлеченный собственный страстью, вряд ли Арбенин-старший мог бы озадачиться тем, чем занят его сын.

Я грустно усмехаюсь из-за всего того сумбура, что царит в моей голове. Всего за несколько минут столько поменялось. То уверяла себя, что мы не должны сближаться, что из этого не выйдет ничего хорошего. А едва он отстранился, готова повиснуть на шее и никуда не отпускать. И плевать, что мы из разных миров, что его отцу это не понравится, что все может закончиться, не успев начаться. На все плевать. Лишь бы еще раз насладиться вкусом его губ…

— У меня сейчас плохо получается думать, Егор, — все-таки признаюсь, не решаюсь поднять на него глаза. — Поэтому уходи. Уходи, если решил, и не надо объяснений. Ты мне ничего не должен.

Он тихо смеется, осыпая короткими, но от того не менее жаркими поцелуями мое лицо.

— Девочка моя, я все объясню тебе завтра, обещаю. И ты даже представить не можешь, как приятно осознавать, что не хочешь отпускать меня. Мне давно не было так хорошо. Наверное, вообще никогда.

Мне тоже приятно слышать его слова, и еще приятнее ощущать, как он продолжает меня касаться. Вот только объяснения не слишком успокаивают. Но что я могу? Возражать, переубеждать, удерживать силой? Это как минимум глупо. И ведь сказала чистую правду, я в самом деле считаю, что он ничего мне не должен. Поэтому… пусть идет…

— Доброй ночи, сладкая, — Егор так стискивает в объятьях, что перехватывает дыхание. А потом исчезает. Быстро, неслышно выскальзывает в дверь, оставляя меня с еще большим количеством вопросов и разбушевавшихся желаний.

Глава 14

Казалось, что от избытка впечатлений я не смогу уснуть, но едва только закрываю глаза и опускаю голову на подушку, как проваливаюсь в сон. И в этом сне все повторяется. Умелые губы, доводящие меня до безумия и рождающие совершенно неприличные желания. Чуткие руки, крепкие объятья. Я и во сне продолжаю плавиться от его близости, мечтая о продолжении. О том, чтобы это сладкое, жаркое время не заканчивалось.

А просыпаюсь от аромата роз. Еще не открывая глаз, чувствую свежий, нежный запах моих любимых цветов. Он ощущается так близко, словно я нахожусь не в спальне, а в саду, возле пестрых роскошных клумб.

Может, это теплый ветер распахнул окно, и кусочек розового благоухания добрался до моей комнаты? Я ведь совершенно не помню, что было после ухода Егора. Вообще не видела, что происходит, ни о чем думать не могла. А других объяснений не приходит в голову.

Но открываю глаза и вскрикиваю в изумлении, едва не подскочив на кровати. Рядом с подушкой лежит букет. Он явно собран совсем недавно: на шелковых лепестках еще блестят капельки росы. Нежные ярко-розовые бутоны прелестны настолько, что я не могу оторвать взгляда. Смотрю на это великолепие и чувствую, как заволакивает глаза пелена слез. Мне никогда не дарили такой красоты. Вернее, вообще не дарили цветов. Я любовалась ими лишь издали: в магазинах, цветочных салонах, на клумбах или в руках других, более успешных женщин. Сама же о таком даже не мечтала. И уж точно не могла представить, что что-то подобное встречу в собственной постели сегодня утром.

Обида на Егора из-за его ухода тает окончательно. Чем бы он ни руководствовался во вчерашнем своем поступке, но восхитить мое сердце ему определенно удалось.

Осторожно беру цветы, опуская в них лицо и вдыхая, втягивая поглубже восхитительный аромат. Касаюсь губами душистых бутонов. Это, наверно, наивно и даже глупо, но ведь меня никто не видит, а значит, я могу быть собой. Вести себя так, как действительно хочется. А хочется визжать, смеяться и одновременно плакать от счастья. Я на самом деле счастлива и теперь уже даже не стоит скрывать, что влюблена. По уши влюблена, очарована и не хочу ничего менять.

Мне нравится это чувствовать, нравится, как метется сердце. Я уже соскучилась и безумно хочу к НЕМУ. Отрываю лицо от цветов и вижу на простыне сложенный вчетверо листок. Когда и как Егор все успел? Пробрался в спальню, да так, что я ничего не заметила.

Видел меня спящей? По телу растекается жар, когда я представляю мужчину, стоящего у моей постели. Что он делал, какие мысли его одолевали? Понравилось ли ему увиденное?

Дрожащими пальцами дотрагиваюсь до записки, поднося ее к лицу. И чувствую ЕГО запах. Сердце замирает, а потом пускается вскачь от волнения. Наполняющий меня жар возрастает, пульсирует по венам, снова заставляет думать о совсем не скромных вещах.

«Доброго утра и хорошего тебе дня, сладкая», — размашистый почерк, летящие буквы. Я зависаю, рассматривая их. И кажется, что в спальню врывается свежий ветер, шелестит тонкой бумагой. Будь здесь сам Егор, ветер растрепал бы его волосы, заставил бы пожелать запустить в них пальцы. Снова, как вчера, ощутить шелковистую упругость.

Я, как маленькая, касаюсь губами листка бумаги, снова вспоминая наш поцелуй. И это как будто делает меня ближе к нему. Провожу пальцами по розовым лепесткам.

— И тебе… — конечно, он не услышит, но, может быть, почувствует? Если я буду очень сильно этого хотеть? Многое бы отдала, чтобы сейчас оказаться рядом. Сказать спасибо, обнять, почувствовать опять дурманящую сладость губ…

* * *

— Ты сегодня такая красивая, — посреди занятия неожиданно выдает Илюша, отрывая взгляд от тетрадок. — Как солнышко.

Не могу сдержать улыбки. Всматриваюсь в черты мальчика, пытаясь различить в нем сходство со старшим братом. Они почти не похожи внешне, но рядом с этим маленьким человечком мне тоже тепло. Я как будто не на работе: с Ильей так легко и приятно, словно мы договорились отдохнуть и отлично проводим время вдвоем.

— Правда? — продолжаю улыбаться мальчику, украдкой бросая взгляд в зеркало. Хорошо бы ЕМУ тоже понравилось, когда мы увидимся.

Я жду эту встречу. Прислушиваюсь к звукам за дверью, рассчитывая услышать его шаги. То и дело поглядываю на часы, невольно думая о том, когда же наступит конец занятий.

— Очень! — подтверждает Илья, тоже улыбаясь. — Вот бы Егору на тебя посмотреть!

Кажется, я краснею. Во всяком случае, щекам становится горячо от такого бесхитростного заявления. Малыш наверняка не понимает, что именно сказал, но его слова меня заводят. Ведь тоже этого хочу. Жду Егора каждую минуту. Поэтому вздрагиваю, когда открывается дверь, не в силах сдержать волнение.

Но это не он. Хозяина дома я не встречала уже несколько дней. Если, конечно, не считать вчерашнюю сцену у бассейна. Неприглядная картинка оживает в памяти, погружая меня в смятение. Особенно когда вижу обращенный ко мне суровый взгляд Арбенина.

— Юля, зайдите в кабинет, как закончите. Нам нужно поговорить.

Вся моя эйфория и чудесное настроение рассыпаются в пыль. Выражение лица мужчины не предвещает ничего хорошего. И я почти уверена, что разговаривать он собрался не о занятиях Ильи. Тут что-то другое. Все-таки заметил, как я вчера подглядывала? Или… у меня перехватывает дыхание. Узнал про нас с Егором?

Теперь конца занятий я дожидаюсь уже со страхом. Сердце снова колотится, и меня потряхивает от волнения. Даже Илья замечает, что со мной что-то не так. Притихает, смотрит вопросительно и немного испуганно. А я, бросив очередной взгляд в зеркало, понимаю, что сейчас красивой уже не выгляжу. Взъерошенная, как котенок, которого напугала огромная злая собака. И дело не в прическе, с ней-то как раз все в порядке. А вот внутри все перевернуто.

И в кабинет Арбенина я не иду — крадусь на негнущихся ногах. Долго стою под дверью, не решаясь постучать. Но бесконечно оттягивать неизбежное нельзя, и я скребусь, задерживая дыхание. Отчаянно надеясь, что, возможно, все не так страшно, и он всего лишь решил обсудить процесс обучения Ильи.

— Входите, Юля, входите, я вас заждался, — вроде бы улыбается, но одновременно понимаю, что улыбка эта напускная. Надежда на простой разговор об учебе моментально развеивается. И пока думаю, что хуже: что он узнал о моем подглядывании или о поцелуе с его сыном, Арбенин поясняет сам.

— Горничная рассказала про прелестный букет в вашей комнате. Егор времени не теряет, да?

Обо мне даже горничные докладывают? Хотя, чему я удивляюсь? Этот мужчина не из тех, кто готов на что-то закрыть глаза.

— Это просто цветы, — стараюсь выглядеть как можно более равнодушной. Есть ли хоть малейший шанс, что он пока не знает обо всем остальном? О вспыхнувшей между нами страсти и о том, что я влюблена по уши.

— С Егором ничего не бывает просто, Юленька, — на глазах мрачнеет Арбенин. — Вы чудесная девушка, я очень доволен тем, как вы работаете с Ильей. И мне совсем не хочется, чтобы вам было больно.

— Почему должно быть больно? — смотрю на него с растерянностью. Я не это ожидала услышать. Думала, он рассердится, будет упрекать меня. Точно не жалеть.

— Потому что единственное, на что способен мой сын, — это разбить вам сердце. Не ждите от него ничего доброго.

Мне становится холодно и неуютно. Почему опять? Он снова говорит гадости о родном сыне, но выглядит при этом настолько искренним, что не поверить невозможно. Кто из них двоих мне лжет?

Я молчу, теряясь в собственных мыслях, а Арбенин продолжает.

— Вы так молоды, Юля. Я прекрасно понимаю, как хочется поверить ему. Что-что, а красиво говорить мой сын научился. И обольщать. Но вы далеко не первая и, увы, не последняя. Не хочу причинять вам лишних страданий, вдаваясь в подробности.

— Нет уж, говорите! — выдаю я в ответ. Слишком резко, но вести сейчас сдержанный и любезный разговор не могу. Если в самом деле есть что-то такое, что нужно знать, нечего меня жалеть. Я должна убедиться, что все это правда, а не голословные обвинения вечно чем-то недовольного отца.

Мужчина хмыкает, но остается таким же мрачным.

— Мне в самом деле жаль, Юля. Я искренне надеялся, что пагубное влияние моего сына вас не коснется. Ошибся… в очередной раз.

— Егор не показался мне таким уж подлецом… — не могу этого не сказать. Что если он все же ошибается? Ведь возможно такое? Раньше, в прошлом, парень однажды допустил ошибку, а отец до сих пор винит его…

— Это и ужасно, — кивает Арбенин. — Он умеет пускать пыль в глаза. Особенно наивным влюбленным девушкам.

Все же знает… Я опускаю голову, пряча взгляд. Стыдно… На что надеялась, в самом деле? Что просто повезет, и я смогу быть счастливой? С парнем, готовым свести с ума любую?

— Юленька, я желаю вам только счастья, — голос моего начальника становится тише. И в нем звучит такая тоска, что глаза невольно наполняются слезами. Но я замираю, немею в ужасе, когда слышу следующие слова:

— Но разве может быть счастье с человеком, который ни во что не ставит чужую жизнь? — он не ждет моего ответа, добавляет сам: — Думаю, что никогда этого не забуду… не верю, что это мой сын… Год назад Егор уселся за руль, пьяным. И сбил человека. И знаете, что сделал дальше? Просто уехал. Оставил его на дороге.

Я, кажется, даже дышать перестаю. Не верю, не представляю, что такое возможно. Но разве подобными вещами шутят? Тем более, родной отец. И в его глазах сейчас бездна боли, такое не сыграешь…

— Тот человек выжил, к счастью. Но ведь это ничего не меняет… Да, я использовал свои связи, чтобы вытащить Егора и замять дело, но забыть… забыть не смогу никогда. А вы, Юля, уверены, что вам нужен такой возлюбленный?

Глава 15

Как быстро может измениться настроение! С утра мне хотелось летать, в животе порхали бабочки, а в груди все пылало от счастья. А теперь я не знаю, куда провалиться. Во время прогулки заставляю себя улыбаться Илье, реагирую на его бесконечную болтовню, пытаюсь не потерять нить разговора, но это удается с трудом. Я раз за разом повторяю про себя слова Арбенина, и кажется, что сердце тоже раз за разом бьется на осколки.

Отец не может сочинить такое о собственном сыне. Да и зачем? Если бы хотел просто помешать нашим отношениям, ему достаточно было бы меня уволить. Или запретить общаться. Не выдумывать такую леденяющую кровь информацию.

Но Егор… неужели мог сделать что-то подобное? Я никогда не видела его пьяным, но сколько мы знакомы? Всего ничего. И знаю о нем лишь то, что он сам соизволил мне продемонстрировать. Что болтается на поверхности. Да, он красив, как кинозвезда, да, умеет обаять одним своим присутствием, так что любая женщина потеряет голову. И я не стала исключением. Но ведь Настя предупреждала именно об этом. Что попадусь в ловушку, потеряю голову и повторю ее ошибки. Выходит, так и случилось. Мне хватило одного-единственного поцелуя, чтобы влюбиться по уши, а что делать с этим чувством дальше, понятия не имею.

Особенно когда ближе к вечеру получаю сообщение на телефон. С неизвестного номера, но как-то сразу становится понятно, кто именно мне пишет. Вот только откуда он узнал мои контакты? С утра это умилило бы, не меньше букета, а сейчас злит. Я не хочу быть открытой и доступной для него, по крайней мере, пока не выясню, что это за ситуация с той аварией. Если Арбенин-старший сказал правду, тогда… тогда просто не знаю, как быть.

Столько лет не подпускала никого к себе, Егор оказался первым. Во всех отношениях. Но кажется, лучше бы и дальше мое сердце молчало.

Смотрю на экран телефона, машинально вчитываясь в строчки, и глаза намокают от слез. Он назначает мне свидание, в ресторане, предлагает провести романтический вечер вдвоем. Все именно так, как я мечтала. Вот только не радует. Я вообще не уверена, что хочу видеть его сейчас. Не готова, не знаю, как вести себя, что говорить. И уж точно мне не до свидания.

Следом приходит второе сообщение, нервируя меня еще больше: «Ты согласна, сладкая?»

С ним действительно было сладко целоваться. Более чем. Но сейчас во рту разливается противная горечь, горло пересыхает, у меня даже пульс учащается.

Зачем ты появился в моей жизни, Егор Арбенин? Зачем лишил такого милого и привычного покоя? Зачем нужна такая любовь, если она приносит боль?

Думаю обо всем этом и одновременно понимаю, что, как бы ни было сложно, надо все решить. Покончить с недомолвками раз и навсегда. Если он в самом деле такой подонок, как говорит его отец, больше не подойду к нему. Сердце переболит и остынет, в конце концов, от несчастной любви никто еще не умирал.

«Увидимся в ресторане, Егор», — это все, на что меня хватает. Быстро отправляю сообщение, пока не успела передумать. Сейчас не до любезностей, и так позволила себе слишком много. Переживу этот вечер, все выясню, а потом постараюсь поскорее забыть о своих ошибках.

* * *

Я никогда не была в таких ресторанах прежде. Вообще крайне редко пользовалась общепитом, разве что кофе могла себе позволить купить. А уж элитные дорогие заведения вообще существовали в другой от меня реальности.

Потому уже на входе теряюсь и начинаю ругать себя за то, что приняла приглашение. Надо было встретиться где-то в нейтральном месте или вообще поговорить в доме, не выдумывая подобие свидания. Ведь наша встреча напоминает именно это. И хотя пока понятия не имею, что задумал Егор, начало мне уже не нравится.

Здесь слишком уютно. Слишком красиво. И наверняка слишком дорого. Нет, не думаю, что самой придется платить за ужин, но не хочу, чтобы кто-то тратил на меня деньги, еще и большие. Особенно если кто-то — такой, как рассказал его отец.

По залу льется тихая музыка, на подоконниках — живые цветы. Приветливая девушка-администратор что-то щебечет, провожая меня к столику. А я не могу различить ни одного ее слова. В голове — полнейший сумбур. Предпочла бы оказаться совсем в другом месте. Или чтобы Егор хотя бы подошел ко мне лично, а не дожидался у стола. Зачем столько пафоса? Хотя, может быть, для него привычна именно такая схема. Я ведь наверняка не первая девушка, которую он позвал в ресторан. И должна быть в восторге… наверное.

Только никакого восторга нет и в помине. Меня почти трясет, а окружающий уют только все усугубляет, добавляя контраста.

А потом я вижу Арбенина. Столик стоит несколько в стороне от остальных, в нише у окна, и наверняка Егор выбрал его не случайно. Максимально старался уединиться. Это тоже раздражает, как и внешний вид парня. Он выглядит… будто с картинки. Хоть сейчас — на обложку модного журнала, тираж разлетится в считанные минуты.

На нем пиджак, явно дорогой, это заметно в каждой детали. Даже цвет не просто черный, а какой-то насыщенно-чернильный, словно бархатный. И не зная, какая там ткань, я уверена, что на ощупь она окажется шелковисто-гладкой. Роскошной.

Ему идет. Не удивилась бы, если бы узнала, что одежда сшита на заказ, так отлично она сидит. Подчеркивает и ширину плеч, и мышечный рельеф. И этот бархатисто-черный цвет удивительно гармонирует с цветом волос. С темно-шоколадными глазами, взгляд которых устремлен сейчас на меня.

Чувствую себя, как на горке в аквапарке. Несусь куда-то вниз на бешеной скорости, так что внутри все замирает, а потом резко взмываю на неведомые высоты. И скопившийся в теле жар сменяется холодом, будто я с размаху врезаюсь в ледяной поток. И внезапно понимаю, что в самом деле хотела бы замерзнуть, заледенеть, чтобы перестать чувствовать. Чтобы разрастающаяся в сердце боль наконец-то прекратилась.

Егор с сияющей улыбкой поднимается навстречу. Выглядит таким счастливым, будто безумно рад меня видеть. И влюблен. Голова плывет от подступивших воспоминаний. Его губы, руки, глаза, в которых видно мое отражение. Сводящие с ума объятья. Пьянящие поцелуи. И… откровение Арбенина-старшего.

— Это тебе, — ощущаю аромат цветов, но не могу опустить взгляд на них. И, кажется, не хочу. Уже порадовалась слишком сильно тому утреннему букету, а что в итоге? Не могу поверить, что сейчас все будет иначе. Нет у нас никаких шансов, да и не было, мне вообще не стоило поддаваться на его провокации.

— Не нужно было этого всего, Егор. Ни цветов, ни ресторана. Я думала, мы просто поговорим.

— Обязательно поговорим, милая, — он тянется к моему рту, и я едва успеваю увернуться, чтобы избежать поцелуя. Губы мажут по щеке, но даже от этого меня снова окатывает горячей волной. Дурацкая реакция тела, неужели я такая падкая на красивого мужика? Стоит ему оказаться рядом — и уже теряю голову. Но этого нельзя, ни в коем случае нельзя допустить.

— Не трогай меня! — собираю остатки сил и стараюсь говорить как можно резче. Пусть не думает, что может лапать, когда только захочет. Вчерашний поцелуй был ошибкой. Да и вообще все, что связано с этим парнем. Если его отец и не прав, неважно…

— Что случилось? — улыбка сходит с лица Егора, он пытливо всматривается в мое лицо, и во взгляде столько участия и волнения, что я начинаю закипать. Не хочу это видеть. Не хочу снова ему верить! Все равно все кончится очень плохо, так к чему тянуть?

— Ничего особенного, Егор! — как бы мне научиться не тонуть в его глазах? Не получать удовольствие от ласкающих ноток в голосе? — Мы просто допустили ошибку.

Он недоуменно хмурится.

— Вчера ты думала иначе.

Ну да, еще начни попрекать меня этим поцелуем! Вчера поддалась минутной слабости. И жалею об этом, ты даже себе не представляешь, как сильно. Сказать бы вслух, да только я не решаюсь. Смотрю и смотрю в удивительные глаза, не понимаю, как могла увязнуть в нем настолько глубоко за всего несколько дней.

— Вчера я многого о тебе не знала.

— Например? — он приподнимает бровь. — Если хочешь что-то узнать, спрашивай, у меня нет секретов.

Как все просто… За те несколько часов, что прошли с момента разговора с его отцом, я извелась, подбирая нужные слова. А Егор предлагает просто спросить. Интересно, ответить ему тоже будет просто? Я смотрю прямо в глаза и выпаливаю на одном дыхании, боясь передумать:

— Это правда, что ты сбил человека и бросил его на дороге? И был при этом пьян?

Егор резко меняется в лице, черты становятся жестче, он как будто делается старше и суровее в одно мгновенье.

— Отец просветил? — улыбается, но улыбка выходит кривой. А мое сердце стягивает стальным обручем. Накрывает чувством вины. И тут же начинают мучить сомнения.

А что, если я поспешила с выводами? Не хочется верить и не верить не могу. И больше всего на свете хочу услышать сейчас, что это ошибка.

— Не отвечай вопросом на вопрос, Егор, — хочется сказать совсем другое, но как будто кто-то тянет за невидимые веревочки, заставляя подчиняться неприятной схеме. Сомнения снова рвут на части. Какая разница, кто и почему просветил меня, сущность проблемы от этого же не меняется.

— Неважно, кто и что мне рассказал… Ты можешь ответить?

Я затаиваю дыхание, впиваясь в него глазами. Так много зависит от этих слов. Где-то очень глубоко, но во мне до сих пор теплится надежда на лучшее. Но лицо Егора мрачнее еще больше.

— Это долгая и сложная история, Юля. Я сейчас тебе все объясню.

Снова будто ушат холодной воды плещет в лицо. Ледяной комок в груди разрастается до немыслимых размеров, царапая своими острыми краями. Я сжимаю кулаки, изо всех сил стараясь не разреветься. Опускаю глаза, видя наконец преподнесенный мне букет. Опять нежные розы, на этот раз ярко-бордовые. Такие насыщенные, словно впитали в себя все оттенки этого удивительного цвета. И между ними — хрупкие цветки орхидей. Они немного светлее и притягивают взгляд. Завораживают своей красотой. Букет восхитительный и, даже приблизительно не зная языка цветов, я понимаю, что он означает. Страсть. Жаркую, пьянящую, сводящую с ума. В которую так хочется окунуться, забыв обо все на свете. Но разве я могу? Сейчас поддамся моменту, а что дальше?

И зачем он делает такое предисловие? Это «я все объясню» звучит в худших традициях дешевых мелодрам. Когда жена застает мужа с любовницей, и он несет какую-то подобную чушь. Конечно, я не жена и мне никто не изменял, но объяснения сейчас так же бессмысленны. Разве может существовать хоть какая-то логика для подобного безумства?

Я мотаю головой.

— Не надо ничего объяснять, Егор. Просто ответь на вопрос: да и нет? Этого будет достаточно.

— Просто не получится, — с трудом верится, что всего минуту назад его лицо сияло и было наполнено такой любовью, с какой на меня никогда и никто прежде не смотрел. Сейчас оно, кажется, даже посерело. И дыхание участилось, будто Егор только что бежал. Или убегал от прошлого?

Я ругаю себя за такие аналогии, но они все равно лезут в голову, и с этим невозможно ничего поделать. Но то, что Арбенин продолжает молчать, жутко нервирует. Мне ведь в самом деле не нужны подробности. Неужели так трудно сказать всего одно слово?

— А ты не усложняй, — начинаю злиться. На его молчание, на этот шикарный букет, который кажется сейчас таким неуместным. И больше всего — на саму себя за то, что увязла в этом человеке с головой, как следует его не узнав.

— Выслушай меня, пожалуйста, — продолжает навязывать Егор свои объяснения.

И ответ напрашивается сам собой. Ну действительно, если бы был невиновен, разве стал бы сейчас вот так тянуть? Посмеялся бы, отмахнулся, сказал, что все это ерунда. А раз не говорит…

Чувствую озноб, словно оказалась на улице раздетой. Под пронизывающим ветром. Как же больно разочаровываться в людях. Особенно тех, кого подпустил так близко к себе. Непростительно близко…

— Да или нет? Всего одно слово, Егор.

Его лицо каменеет. Губы сжимаются, и я скорее угадываю, чем слышу ответ.

— Да.

Глава 16

Глаза обжигают злые слезы. Дура, какая же я дура! Как могла вляпаться? И ладно бы ничего не понимала. Так ведь помню, ни на один день, ни на час не забывала, что случилось с сестрой. И все равно угодила в ту же ловушку. Настя бы посмеялась… а мне сейчас очень хочется плакать.

— Милая, ты должна выслушать.

Прямо-таки должна? Это слово почему-то задевает, злит, меня в буквальном смысле начинает трясти. Я не могу понять, от холода или от волнения, но справиться с этой дрожью очень тяжело. Невозможно. Даже зубы противно клацают, и по коже скребет, будто на тридцатиградусном морозе, куда я умудрилась выйти раздетой.

— Ничего не хочу слушать. И видеть тебя не хочу.

Делаю попытку встать из-за стола, но Егор протягивает руку, накрывая мою ладонь. Гладит, вроде бы заботливо, с теплом и участием. Старается поймать мой взгляд. Лицемер! Лучше бы он так заботился о человеке, которого бросил умирать на дороге!

— Убери свои руки! Никогда не смей дотрагиваться до меня, ясно?! Никогда! Ненавижу таких, как ты! — выпаливаю на одном дыхании, не особенно подбирая слова. Говорю первое, что приходит в голову. Даже не думая, как это может звучать. Лишь стараюсь вести себя потише, чтобы окружающие ничего не услышали, все-таки вокруг полно людей, и у меня нет никакого желания становиться объектом обсуждений.

По его лицу проходит судорога, он дергается, отшатываясь, словно от пощечины. А мне внезапно хочется и правда ее залепить. Ударить с размаху, так чтобы на коже остался след. Чтобы сделать как можно больнее. Хотя бы вполовину заставить ощутить то, что рвет сейчас на части мою собственную душу.

Будь мы где-то в другом месте, наверняка сделала бы это, но общество вокруг останавливает. Как бы сильно ни разозлил меня Арбенин, правила поведения никто не отменял, а скандалить на людях — точно верх неприличия. Но все равно смотрю на парня, стараясь вложить во взгляд все, что чувствую. Боль, обиду, злость, раздражение. Пусть катится ко всем чертям со своим вниманием. И цветы прихватит, какими бы красивыми они ни были, мне не нужны. Не хочу его больше видеть!

Конечно, это будет сложно, учитывая то, что я работаю на его отца. Но может, Егор уедет, как уезжал уже много раз? Далеко и надолго. А я за это время успею прийти в себя. Научусь жить без него. Выкину из головы глупые мечты и буду просто заниматься тем, чем должна: учить Илюшу.

А если не уедет, все окажется намного сложнее, но у меня в любом случае нет выбора. Надо забыть о том, что случилось. Перестать думать о нем.

После того, что случилось с Настей, я усвоила одну горькую истину: все проходит. Боль рано или поздно стихнет, какой бы сильной ни была. Да, она безусловно оставит свои следы, и шрамы будут болеть и ныть еще очень долго, но жизнь-то все равно продолжается. Значит, надо жить и идти дальше.

— Юля, я правда могу все объяснить, — вклинивается в мои размышления Егор. — В тот день мы с друзьями зависали в клубе и…

— А зачем? — перебиваю я. — Не зависали зачем, а зачем ты собираешься что-то объяснять? Я же сказала, мне все равно. Ничего не изменится от твоих слов. Это неважно, понимаешь? Уже неважно. Не хочу ничего слушать.

— Я понимаю, ты обижена. Расстроена из-за того, что наговорил отец, — он снова улыбается с такой теплотой, что мое сердце ускоряет свой ход. Колотится, как бешеное. И да, я вру, на самом деле мне хочется выслушать даже самую нелепую чушь, какую бы он ни наплел. И поверить. И снова быть рядом, утопая в его тепле. Но понимаю, что нельзя. Это станет ошибкой, а если подпущу его еще ближе, потом просто не смогу избавиться от этого наваждения. И так прикипела слишком сильно. Надо останавливаться, пока не поздно.

Егор вдруг отвлекается от меня, смотрит куда-то в сторону, а затем поднимается навстречу подошедшей к столику паре. Высокий, статный мужчина и молодая женщина. Красивые оба. И смотрятся вместе так, что я невольно начинаю им завидовать. И любоваться. Тем, как он прикасается к ней, как поглядывает, как улыбается в ответ даже на простое слово или движение. Кажется, что ему в ней нравится абсолютно все. Как и женщине: в ее глазах тоже слишком очевидна любовь к своему спутнику. А я… я просто дурочка, которая связалась не с тем человеком и не в то время.

Егор же улыбается незнакомцу.

— Дядя Лев! Как я рад вас видеть!

— Здравствуй, Егор, — мужчина пожимает ему руку, а затем неожиданно обнимает. Теплее и с гораздо большим чувством, чем допустимо для просто знакомых. Это странно как минимум. Особенно с учетом того, что родной отец ведет себя с парнем совсем иначе. — Слышал о твоем возвращении. Добро пожаловать домой. И сюда тоже. В этом ресторане ты всегда желанный гость.

Вот оно что. Оказывается, перед нами хозяин ресторана. И он наверняка хорошо знаком с Арбениным-старшим. Мне становится неловко. Хочется сбежать и побыстрее, чтобы не участвовать в этом разговоре. Но Егор как раз поворачивается ко мне.

— Юля, познакомься, — старый друг нашей семьи, Лев Невельский. И, по совместительству, владелец этого прекрасного места.

Невельский притягивает женщину ближе к себе, обнимает ее за талию. И улыбается мне.

— Варя, моя невеста, — меньшего я и не ожидала. Раз они до сих пор не женаты, значит, это всего лишь вопрос времени. Иначе и быть не может, слишком очевидны их чувства друг ко другу.

Вот только у меня нет никакого желания ни с кем знакомиться. И даже так становиться ближе к Арбениным. Все, чего хочется на самом деле, исчезнуть отсюда как можно скорее.

Следующий поступок Егора выбивает и без того шаткую почву под ногами.

— Приятно познакомиться, — произносит он и поворачивается ко мне. — А это Юля, моя девушка.

Теперь уже я ощущаю себя так, словно получила пощечину. Какая еще девушка?! Как он смеет делать подобные заявления?! Зачем смотрит вот так: словно я его собственность?! Зачем пожирает глазами?! Еще и при посторонних!

Внутри все кипит от возмущения, и сдержать застилающие глаза слезы уже не могу. Как и слова, которые звучат быстрее, чем успеваю их обдумать.

— У вас замечательный ресторан. Очень уютно и вкусно. Только… — я бросаю взгляд на Арбенина. Жаль, что глазами нельзя ударить, — я не его девушка. Никогда не была и никогда не буду.

Отодвигаю стул, выбираясь из-за стола. Получается слишком громко, звук разносится по залу, и мне кажется, что все вокруг смотрят в нашу сторону. От этого еще хуже, если бы могла, точно бы провалилась сквозь землю. Но остается лишь сбежать, что я и делаю, отчаянно надеясь, что Егор не бросится следом. Ни на какие разборки и объяснения больше просто нет сил.

Вот только зря рассчитываю, что смогу оплакать собственную несчастную судьбу в одиночестве. На выходе из ресторана Егор догоняет меня. Хватает за руку повыше локтя, вынуждая остановиться. И прямо пожирает глазами. Еще до того, как начинает говорить, смотрит и смотрит. Будто именно так, взглядом, хочет что-то мне донести.

Я поверила бы… вчера. Согласилась бы выслушать, возможно, даже сама придумала бы какие-то логичные объяснения. И удовлетворилась бы ими. Но теперь… теперь мне все равно. Уже все решила, убедилась, что напрасно вообще связалась с ним. Ничего хорошего из этого не выйдет. Не хочу, как сестра, отдать человеку всю себя, а потом умирать от тоски, когда он вышвырнет меня из своей жизни.

— Убери руки, Егор. И дай мне пройти, — изо всех сил стараюсь не кричать. Мы все-таки в общественном месте, в приличном заведении. Люди приходят сюда отдыхать, никакие скандалы никому из них не нужны. Нельзя поддаваться эмоциям, ни в коем случае нельзя скандалить — я ведь всегда считала себя воспитанной и сдержанной.

На самом деле хочется совсем иного. Вернуться в зал, сорвать со стола белоснежную скатерть, швырнуть в сторону приборы. А лучше — разбить на мелкие осколки что-то из посуды. Говорят, это помогает. Когда делаешь что-то подобное, происходит выброс негативной энергии, а потом становится легче. Мне очень нужно это облегчение, иначе от переполняющих эмоций просто разорвет на части.

Но я продолжаю стоять, приказывая самой себе не наделать глупостей. И говорю снова, подчеркивая каждое слово — может, так он лучше поймет?

— Оставь меня в покое. Мы допустили ошибку, начав общаться, но сейчас я хочу все прекратить. Отпусти!

Словно не слышит. Продолжает впиваться взглядом в лицо, и столько боли в его глазах, что я, как дура, ведусь на это. Снова допускаю сомнения. А вдруг ошиблась? Или его отец мне солгал? Да нет, как же солгал, если сам Егор это подтвердил?

— Пусти! — голос срывается, и я все-таки отшатываюсь от парня. Глаза застилает пелена слез, и за это я ненавижу его еще больше. Что видит меня такой: слабой, беспомощной, зависимой. Понимает, как мне плохо.

— Девочка моя, давай просто поговорим! Я тебе все объясню, а ты потом решишь, что делать. Понимаешь, у меня не было…

— Я не твоя девочка! И не хочу с тобой говорить! — охранник у двери поворачивается, когда мой тон поднимается выше. Хмурится, видимо, соображая, надо ли вмешиваться. Могу себе представить, как это выглядит со стороны. Егор одет, как с картинки: хозяин жизни, не иначе. Роскошный молодой мужик, зачем-то связавшийся с несдержанной девицей. Это определенно его ошибка: ведь с такими эффектными типами не спорят. Им в рот заглядывают, послушно кивают, как болванчики, и покорно выполняют любые пожелания. Даже раньше, чем озвучены: угадывают, надо же угодить!

А я… я пр�

Пролог

– Вы это не сделаете! – я не узнаю собственного голоса, так жалко он звучит. И дрожит. И колени тоже дрожат, хорошо, что под длинным пышным платьем этого не видно.

Хотя Арбенин, кажется, все равно знает о моем состоянии. Иначе с чего бы ему ухмыляться с таким довольством? Он уверен, что выиграл. Добился своего.

– И кто же меня остановит? Может быть, ты? – мужчина поднимается из-за стола и медленно приближается ко мне.

Я опускаю голову и втягиваю плечи, словно в ожидании удара. Знаю, что не тронет, но тело реагирует быстрее, чем успеваю это осознать.

Лучше бы и правда ударил. Физическую боль смогла бы стерпеть… Но вот что делать со слепящей, разъедающей душу кислотой? У меня же нет никаких доказательств… Ничего, кроме собственных слов. Но что значат слова, когда существует такое яркое визуальное подтверждение?

Снова смотрю на раскиданные по столу фотографии. Смотрю – и не могу поверить. Откуда он только их взял? Как?! Да, я подозревала, что ради своей цели этот человек пойдет на многое, но такое и представить не могла.

Сердце пропускает удар. Еще один. И еще… Почему именно сегодня? Зачем Арбенин дотянул именно до этого дня? Самого главного дня в моей жизни, который должен был стать еще и самым счастливым. Теперь уже не станет…

– Зачем вам это? – я поднимаю глаза на непроницаемое лицо монстра. От него разит таким холодом, что у меня немеют пальцы. – За что вы так его ненавидите? Почему не хотите, чтобы он был счастлив?

– Ну что ты, милая, – губы мужчины вытягиваются в какое-то подобие улыбки, но от нее становится еще более жутко. – Как раз наоборот, я забочусь о своем сыне. Ты же не считаешь, что в самом деле способна сделать его счастливым? Не настолько же глупа…

Я не знаю, что ему возразить. Слишком хорошо помню каждое слово Егора, каждый жадный взгляд, каждое прикосновение. Это была не игра – он действительно любит меня. Но разве чувства станут достаточным аргументом для его отца?

– Я его люблю… – слова звучат так тихо, что сама с трудом их различаю. Но Арбенин слышит, и его ухмылка становится шире.

– А зачем ему твоя любовь? Какой с нее толк? Он ничего в жизни не достиг, никчемный романтик. Неужели думаешь, я позволю ему связаться с такой же пустышкой?

– Какая разница, с кем он свяжется? Вам же плевать на него!

Арбенин приближается почти вплотную, так что ощущаю исходящий от него жар. Вижу вздымающуюся от тяжелого дыхания грудь. Хочется укрыться от удушающей горькости его парфюма, окутывающей со всех сторон. Точно так же меня обволакивает его сила. Мощная, всепоглощающая энергия, с которой не могу бороться.

– Ошибаешься, девочка. Это на тебя мне плевать. И на всю романтическую чушь, которую ты себе выдумала. А Егор – Арбенин, несмотря ни на что. И вести себя должен соответствующе. И жениться на правильной девушке, а не на такой, как ты.

– Ради достижения своей цели вы готовы даже… – я снова ежусь, рассматривая омерзительные, пошлые сцены с моим участием, запечатленные на раскиданных снимках, – на такую подлость…

– На что угодно, детка. Это война, а в войне, как ты знаешь, любые средства хороши. Свадьбы не будет. Хотя… – они окидывает меня взглядом с ног до головы, шарит по телу, будто раздевая. Не пытается коснуться, но кажется, что меня лапают грязными, потными руками. Пачкают белоснежное платье, пробираясь дальше, под него, позволяя не менее мерзкие вещи, чем на этих фотографиях. – Должен признать, выглядишь ты ослепительно. Жаль, что Егор этого не увидит. Ему бы понравилось. Но если хочешь, я готов заменить его в вашу несостоявшуюся брачную ночь. Уверен, ты запомнишь ее надолго.

– Вы… – я хватаю губами воздух, но все равно задыхаюсь. От боли, от возмущения, от страха. Что же он за человек? Да и человек ли вообще? Как может предлагать такое? – Да вы просто…

Слов не находится. Я не знаю определения, которое подошло бы для такой ситуации. Арбенин ждет какое-то время, продолжая разглядывать меня, а затем усмехается.

– Вот именно. Не может дать достойный отпор противнику, не стоит и ввязываться в сражение. Все равно проиграешь. Знай свое место, девочка, целее будешь.

Берет в руки телефон, нажимая какие-то кнопки, и лицо преображается. Он выглядит, как обожравшийся сметаны кот – довольным настолько, будто только что урвал где-то главный приз.

– На экране все еще интересней. Приблизить можно и рассмотреть в деталях, – разворачивает телефон ко мне. И я отступаю, пячусь к стене, снова пугаясь той грязи с моим участием, которую так старательно кто-то собрал по приказу Арбенина.

– Ну что, порадуем жениха? – это не вопрос, он просто ставит меня перед фактом того, что собирается сделать. Я в отчаянье мотаю головой.

– Не надо. Пожалуйста.

Мужчина обнажает идеально ровные зубы. Только это не улыбка. Оскал хищника, добравшегося, наконец, до добычи. И во всей вселенной нет силы, способной его остановить.

Он снова сует телефон к моему лицу, так чтобы я наверняка видела следующие действия. И находя в списке контактов имя сына, нажимает на кнопку «отправить».

Глава 1

– Вы слишком молоды! – сидящий напротив меня мужчина сурово сводит брови. Смотрит так строго, словно он не о возрасте моем говорит, а отчитывает за допущенную провинность. А я почему-то и правда чувствую себя виноватой. Тереблю застежку на сумке, переминаюсь с ноги на ногу и отчаянно надеюсь, что он не заметит, как горят мои щеки.

Иначе представляла себе своего будущего работодателя. Он похож на большого зверя, волка-одиночку, дикого, опасного и до дрожи в коленках привлекательного. Совсем не так должен выглядеть почтенный глава семейства, озабоченный поисками гувернантки для малыша. Да и роскошный особняк, в котором я оказалась, больше напоминает крепость, холодную и неприступную, чем уютное семейное гнездышко. Здесь так тихо, словно никакого ребенка нет и в помине. Вообще никого нет – только ОН.

Повторяю про себя его имя, чтобы не забыть и не ошибиться, если придется произносить. Александр Демьянович Арбенин, владелец строительной корпорации, одной из крупнейших в городе. Даже я, совершенного далекая от строительного бизнеса, неоднократно слышала ее название.

То есть мой потенциальный начальник богат и весьма успешен. А еще – более чем эффектен. Из породы тех мужчин, на которых смотришь – и хочется забыть обо всем остальном на свете. Дух захватывает. Мощное накаченное тело, бугры мускулов на руках. На нем белоснежная рубашка с расстегнутым воротом, и я вижу треугольник загорелой кожи на груди, покрытой короткими черными волосками. Это почему-то ужасно смущает, словно подглядываю за чем-то личным, почти интимным. Вздрагиваю и поднимаю глаза на мужественное лицо. Понимаю, что и так позволила себе намного больше допустимого, пялясь столь откровенно. Хорош. Даже слишком. Именно таким мог оказаться герой в любовных историях, которые я сочиняла еще в школе. Высокий, широкоплечий, сильный. Разумеется, намного старше меня. Чтобы был опытнее и мудрее, и мог научить всему на свете.

Слишком увлекаюсь собственными мыслями и не сразу понимаю, что разглядывающий меня не менее пристально мужчина выглядит все более суровым. И вспоминаю высказанную претензию по поводу моей молодости. Вот ведь занесло, нашла, о чем думать на собеседовании!

– В анкете был указан возраст, – делаю глубокий вдох, пытаясь восстановить внутреннее равновесие. Нельзя, чтобы он заметил мое волнение. Мне нужна эта работа, а демонстрация слабости и смятения вряд ли сыграет в мою пользу. Да и потом, какая разница, сколько мне лет? Со своими обязанностями справляюсь прекрасно и рекомендации у меня превосходные. А если этот тип рассчитывал увидеть дряхлую старушку – проблемы точно не мои.

– Признаюсь, как раз этот момент я и упустил. Меня больше интересовал ваш опыт и отзывы прежних работодателей.

– Так что же изменилось? – не удается избежать вызова в голосе. – Ни мой опыт, ни отзывы не стали хуже, оттого что я оказалась слишком, как вы сказали, молодой.

Мужчина чуть склоняет голову, разглядывая меня, усмехается, и суровое лицо вмиг меняется. Уходит смущающая жесткость, черты как будто разглаживаются, а пронзительно темный взгляд теплеет.

– Юленька, вы неправильно поняли, – он указывает на кресло возле своего стола. – Ну что же стоите? Присаживайтесь, я постараюсь все объяснить. Мы начали немного не с того.

Столь разительные перемены снова вызывают волнение. Этот человек определенно умеет управлять ситуацией. Хорошо знает, что и как сказать, чтобы произвести впечатление.

Я сажусь, приказывая себе не опускать глаз. Хватит и того, что раскраснелась, как матрешка. Конечно, он это видит, но знать еще и о том, что рядом с ним чувствую себя, как кролик перед удавом, ему вовсе не обязательно.

– Я искал лучшую гувернантку для своего сына, – поясняет мужчина. – Именно ЛУЧШУЮ. Это крайне важно.

– Ясно, – киваю в ответ. – Родители всегда хотят для своих детей самого лучшего.

На мою реплику он никак не реагирует, будто мимо ушей пропускает, продолжая свои собственные пояснения.

– Директор агентства – моя давняя знакомая. Она очень хорошо отзывалась о вас. Я изучил анкету и всем остался доволен. Просто на фотографии вы выглядите старше.

– Поверьте, вам не о чем беспокоиться, – можно только порадоваться, что сумасшедшие удары сердца слышны только мне. А внешне вроде бы удается изображать и поддерживать требуемые эмоции. – Вы не пожалеете о сделанном выборе, хоть я и моложе, чем хотелось бы.

– А вы бойкая, – улыбается Арбенин. – Это хорошо. Не люблю беспомощных женщин.

Что-то неуловимо меняется в его тоне, и кажется, что обращенный ко мне пристальный взгляд еще больше темнеет. Полыхает соблазнительной, преступной чернотой. Меня обдает жаром, особенно когда замечаю чуть тронувшую губы мужчины улыбку. Он хорошо знает о том, как действует на противоположный пол. Еще и пользуется этим. И надо быть совсем бесчувственной, чтобы никак не отреагировать.

Я реагирую. И не нужно зеркало, чтобы убедиться: по щекам снова разливается румянец смущения. По телу бегут мурашки, а мысли уносятся в совершенно недопустимом направлении: внезапно начинаю размышлять, как женщин он любит.

В обращенном ко мне взгляде на мгновенье мелькает что-то хищное. Еще бы: понял, что удалось меня взволновать. А может, на то и был расчет? Потому что он, словно специально, для закрепления эффекта, добавляет:

– Вы очень красивая девушка, Юля. Не могу этому не порадоваться. Мой сын будет получать еще и эстетическое наслаждение, глядя на вас.

Эстетическое наслаждение для пятилетнего ребенка? Это что-то новенькое, о таком критерии при приеме на работу мне еще ни разу не говорили. И я не знаю, что на это ответить. С каждой минутой все больше попадаю под его влияние, и самое ужасное, что он это прекрасно осознает. А может, специально ведет себя так, чтобы окончательно выбить у меня почву из-под ног.

– Пойдемте,  я познакомлю вас с сыном, – Арбенин поднимается из-за стола, и мне приходится задрать голову, чтобы смотреть ему в глаза. Он еще выше, чем казалось, и в кабинете сразу становится как будто тесно. А я чувствую себя маленькой девочкой. Кажется, что мужчина делает это специально. Нависает надо мной, демонстрируя собственное превосходство. Во всех отношениях. Он здесь хозяин. И, почти уверена, хочет, чтобы я его боялась. Или была очарована.

В последнее поверила бы без труда, если бы не знала, что Арбенин женат. Это тоже странно, что собеседование проводит он, а не жена. Там, где мне приходилось работать прежде, основные вопросы задавали именно матери. Именно они пытались выяснить и оценить, насколько новая гувернантка им подходит. С отцом-работодателем, еще и таким важным и грозным, сталкиваюсь впервые.

– Хочу, чтобы вы запомнили одну вещь, Юля, – мужчина прожигает меня взглядом. – Сын – это самое ценное в моей жизни. Я возлагаю на него большие надежды, – он понижает голос и смотрит так, что я невольно отступаю, не выдерживая напора. – Очень большие. Поэтому ошибки в воспитании недопустимы. Все должно быть строго по программе. Не балуйте его, ни в коем случае не позволяйте лишнего. Он – будущий глава корпорации, поэтому уже сейчас должен усвоить основные правила поведения.

Я молчу, разве что рот не открывая от изумления. Поверить не могу: он совершенно точно говорит о пятилетнем ребенке? Мне многое приходилось встречать за несколько лет работы, но такое – ни разу. И мальчика, которого еще даже не видела, становится жалко. Что за детство у него такое, где все должно быть строго по программе?

Мужчина открывает дверь, пропуская меня вперед. Дом сразу показался огромным и величественным, а сейчас, после слов хозяина, и вовсе воспринимается огромной махиной, механизмом, где все подчинено непреложным законам. Поднимаясь по лестнице наверх, смотрю по сторонам, и убеждаюсь в правоте своих мыслей. Вокруг идеальный порядок. Все на своих местах, ни в коридоре, ни в холле, ни в одной из комнат, через которые мы проходим, нет ни одной игрушки. Или они спрятаны так надежно, что я их просто не вижу.

И даже в детской, куда заводит меня Арбенин, тоже почти стерильная чистота. Строгие бледно-голубые стены, отчего кажется, что в комнате холодно. Блестящий паркет, однотонные тяжелые шторы на окнах. Застекленный книжный шкаф, и я вижу на корешках названия классических книг. Ни одной детской.  И здесь нет игрушек, лишь у стены стоит небольшая машинка. Одна-единственная.

Это все до такой степени странно, что я теряюсь, не сразу замечая обитателя этой комнаты. Моего будущего воспитанника. А когда вижу, сердце еще больше заходится от жалости к нему. Темноволосый щупленький мальчик выглядит младше своих лет. Вот только глаза удивительно серьезны. И при виде отца он соскакивает со стула и вытягивается по струнке смирно. Как маленький солдатик. Разве что честь не отдает. Не улыбается, и радости во внимательных, задумчивых глазах я тоже не вижу.

– Илья, это твоя новая гувернантка, – с еще большей строгостью, чем говорил со мной, произносит Арбенин. – Ее зовут Юлия Сергеевна.

Я качаю головой.

– Просто Юля. Не нужно отчества.

Мужчина хмурится.

– Нет, так не пойдет. Илья с самого начала должен запомнить, как к вам обращаться. Фамильярность в данном случае неуместна.

И кто же вырастет из такого ребенка? Рассматриваю сосредоточенное личико малыша, который смотрит не на меня – на отца. И совершенно очевидно,  что готов выполнить любое его требование. Куда я попала?

Глава 2

– С любыми вопросами – сразу ко мне, – командует Арбенин, а затем строго смотрит на сына. – Илья, надеюсь, мне не придется выслушивать жалобы на тебя. Я потратил много усилий, чтобы найти подходящую гувернантку, постарайся с ней поладить.

– Да, папа, – сразу же кивает мальчуган, а я подавляю вздох. Кажется, работа в этом доме не будет легкой. Привыкла ко многому и научилась почти ничему не удивляться, но на этот раз невозможно не отреагировать. Не могу понять,  зачем лишать ребенка детства и делать из его родного дома казарму. В конце концов отец мог бы отправить его в какой-то кадетский корпус, если уж так хотелось добиться железной дисциплины,  но ведь и там есть время для игр и развлечений. Или он хочет, чтобы мальчик уже сейчас вел дела, потому и поступает так жестко? С одной стороны, это кажется смешным и нелепым, с другой, я понимаю, что ничего хорошего в итоге не выйдет. И стоящий передо мной мужчина действительно выглядит шикарно, но не хотелось бы иметь с ним что-то общее, помимо работы.

Думаю об этом и сама усмехаюсь своим мыслям. Надо же, а ведь всего несколько минут назад восхищалась им. Интересно, какая у него жена? Как она воспринимает такую муштру своего сына?

– Иди в учебную комнату и жди Юлию Сергеевну там, я закончу с ней, и она скоро подойдет.

Мальчик снова беспрекословно выполняет поведение и беззвучно,  мышонком выскальзывает за дверь. А Арбенин поворачивается ко мне, и его лицо смягчается. Голос снова понижается,  приобретает соблазнительные завораживающие нотки. Он говорит тем тоном, каким обычно заигрывают с понравившиеся женщиной в ресторане, но если вначале меня это волновало, то сейчас я больше не ведусь. Только влюбиться в работодателя-монстра не хватало!

– Юленька, я знаю, мои методы могут показаться вам слишком строгими. Но поверьте, для этого есть причины.

Вряд ли хоть какими-то причинами можно объяснить такое поведение, но не мне учить, разумеется. Я здесь, чтобы работать, и делать  это придется по его правилам.

Арбенин прищуривается и ждет моей реакции. Что он хочет услышать? Что я с ним согласна? Или что начну расспрашивать и выведывать подробности? Любопытство никого еще не доводило до добра, столько раз уже убеждалась, да и не мое это дело.

Пару минут спустя по лицу мужчины растекается удовлетворенная улыбка, и мне снова видится в ней что-то хищническое.

– Я сделал правильный выбор, пригласив именно вас. Сейчас редко можно встретить женщину, которая не стремится быть в курсе абсолютно всего. Думаю, мы сработаемся.

Мне чудится в его тоне какой-то странный подтекст, опять словно мужчина заигрывает со мной. Хотя, возможно, это всего лишь манера поведения человека, привыкшего к вниманию противоположного пола. У него это в крови. И, не дождавшись моих расспросов,  он продолжает сам.

– Я уже однажды допустил серьезную ошибку в воспитании сына. Фактически испортил его. Поэтому больше не допущу ничего подобного. Лучше перегнуть палку, устанавливая определенные ограничения сейчас, чем потом получить безнаказанность и распущенность.

Я все-таки не выдерживаю. Его малышу пять лет. ПЯТЬ! В таком возрасте некоторые дети вообще еще не способны воспринимать какие-то глобальные истины. Им нужно играть, расти, подчас делать глупости… И это нормально, куда нормальней, чем с раннего возраста лепить из них роботов, готовых только выполнять необходимые функции.

– Думаю, Илья еще успеет воспринять все ваши принципы. Когда немного повзрослеет. Сейчас многое сложно адекватно осознать.

На лице Арбенина появляется такая снисходительность, будто перед ним – маленькая неразумная девочка, которой нужно все разжевывать и объяснять. Но уже мгновенье спустя у меня перехватывает дыхание, когда он склоняется к моему уху, опаляя дыханием и почти касаясь губами кожи.

Тело покрывается мурашками,  что бы я ни внушала себе и как бы ни собиралась не реагировать на фантастическую привлекательность этого мужчины.

– А я не про Илью говорю,  Юля, – даже не сразу понимаю смысл сказанного, озадаченная своей слишком яркой реакцией на него. Он не делает вроде бы ничего особенного, все лишь только на уровне моих ощущений, но из-за этого разве предъявишь претензию? А что, если я ошибаюсь? Зачем взрослому,  обеспеченному и во всех отношениях успешному человеку тратить время на фактически прислугу? Мы же не в сказке про Золушку, да и принц давно женат.

– Про кого же тогда? – нахожу в себе силы выровнять дыхание и вернуться к теме нашего разговора.

Арбенин выпрямляется и мрачнеет.

– Про моего старшего сына. Увы, он – моя самая большая боль и проблема.

Такие вещи всегда тяжело слышать и еще тяжелее комментировать. Видеть разочарование отца в своем ребенке очень больно. Особенно когда этот ребенок уже не кроха, и что-то исправить куда сложнее.

Я замечаю глубокую печаль в глазах статного красивого мужчины. Он выглядит таким искренним, что не сочувствовать ему  невозможно.

– Если хотите, могу заняться и другим вашим сыном тоже, – произношу и понимаю, как это звучит. Мне обещана более чем хорошая зарплата,  а после моего предложения Арбенин может решить, что я хочу заработать побольше. Но самом-то деле это не так. Деньги – последнее, о чем сейчас думаю. Просто от настроя отца зависит и то, что будет происходить с маленьким Ильей. И этот  настрой не изменится, если не изменится ситуация со старшим ребенком. Но мужчина неожиданно смеется,  хоть и выходит это достаточно горько.

– Спасибо за предложение, Юленька, но мой другой сын уже вышел из того возраста, когда его можно воспитывать.

Это звучит совсем удивительно,  я думала, что Арбенину лишь сорок с небольшим. Что он понимает под «вышел из того возраста»? Сколько его сыну? 15-ть? 20-ть? Вряд ли больше, с трудом представляю, что этот мужчина мог завести семью и ребенка, сам едва выйдя из юношеского возраста. Такие, кажется, не особо стремятся связать себя узами брака. Но уточнить не решаюсь, а он неожиданно продолжает откровенничать сам.

– Когда-то я надеялся, что сын станет моим продолжением. Займется бизнесом,  сначала станет заместителем,  а потом и вовсе смогу передать ему дела. Но все вышло с точностью до наоборот. Он вырос никчемным, избалованным мальчишкой, которого не интересует ничего, кроме развлечений. Девушки, вечеринки, выпивка – и так по кругу. Еще и профессию выбрал совершенно дурацкую. Я не то, что семейный бизнес не могу ему доверить, вообще стыдно признаться, что он мой сын. Придумал легенду, согласно которой он якобы учится за границей в экономической школе, чтобы избежать лишних расспросов и сочувствия друзей. Терпеть не могу, когда меня жалеют. Но вот сам от сожалений избавиться не могу.

Какое-то время он молчит.

– Юля, говорю вам это для того, чтобы вы поняли, почему я так строг с Ильей. Другого шанса у меня больше не будет. И так сильно рисковал, заводя второго ребенка в таком возрасте. Мне нужно вырастить его, а годы уже давно не те.

Не знаю, что ответить. Хоть он и не хотел жалости, не могу не жалеть. И все равно не считаю оправданием такую жесткость в отношении младшего сына. Он может быть совсем другим и может пойти по стопам отца даже без этой железной дисциплины. Совсем не обязательно портить ему детство лишь потому, что старший не оправдал ожиданий.

А вот этот пока незнакомый мне парень вызывает только раздражение. Терпеть не могу мажоров! Они уверены, что весь мир вращается вокруг них и для них. На все готовы, чтобы удовлетворить свои, подчас далеко не самые приличные потребности. А страдают в итоге невинные люди. Хорошо знаю, что это такое, потому что однажды жертвой такого же урода стала моя родная сестра…

Настроение резко портится, когда я вспоминаю события шестилетней давности, и внутри разливается жгучая горечь, скручивает внутренности и противно щиплет глаза. Приходится взять себя в руки,  чтобы Арбенин ничего не заметил.

– Я все поняла, Александр Демьянович. Разумеется, постараюсь воспитывать Илью с учетом всех ваших пожеланий.

Мужчина удовлетворенно улыбается.

– Вот и славно, Юленька. Сегодня можете не проводить полноценных уроков, пообщайтесь немного с Ильей – и для начала достаточно. Устраивайтесь,  ваша комната в конце коридора, слева. Проверьте, есть ли все необходимое. Обычно наша домоправительница готовит все наилучшим образом, но мало ли что. С любыми вопросами по проживанию обращайтесь к ней или напрямую ко мне.

Я киваю, но про себя отмечаю, что к нему не обращусь ни за что в жизни. Тем более, как он и сказал,  наверняка в предназначенной для меня комнате все на свете предусмотрено. А если и нет, обойдусь, много ли мне надо?

– Ужин для прислуги в 8 часов, в кухне, не опаздывайте.

Это звучит так естественно,  что даже не удивляюсь. В конце концов, я и есть прислуга. Арбенин сказал правду, хоть и звучит это не особенно приятно. Но зато больше не будет повода обольщаться, считая, что он хоть сколько-нибудь заинтересован во мне.

А комната оказывается действительно чудесной. Уютная, светлая, просторная,  она одна больше той крошечной квартирки, где живем мы с сестрой. Об отношении хозяина дома и его странностях стараюсь не думать. Это не мое дело, все, зачем я здесь, – это заниматься с его малышом, не думая ни об отце, ни о распущенном и избалованном старшем сыне, которого, скорее всего, вообще никогда не увижу.

Наивная, ведь даже не представляю, как сильно ошибаюсь!

Глава 3

Илья оказывается милым и открытым ребенком,  к моему величайшему удивлению. Рядом с отцом он другой, сосредоточенный, напряженный, напуганный, ждущий упреков и нравоучений в любой момент. Но едва мы остаемся одни, мальчика будто подменяют. В темных, умных глазках зажигается лукавство, и он пытливо смотрит на меня.

– Ты строгая? Такая же, как папа?

Затаиваю дыхание, не зная, что ему ответить. Не могу, не имею права подрывать авторитет его отца. Арбенин считает, что сына надо воспитывать именно так, не мне с ним спорить. Но, с другой стороны, сама-то я вовсе не обязана тоже быть строгой и непреклонной.

– Думаю, мы договоримся, – улыбаюсь мальчику, опускаясь перед ним на корточки. – Я бы хотела подружиться с тобой.

– Ты красивая, – в детском взгляде столько тепла, что у меня щемит сердце. Будто он мне родной. И, хотя такого не может быть, кажется, что мы знакомы давным-давно. – А друзей у меня нет, кроме Егора, – неожиданно добавляет мальчик и мгновенно грустнеет. – Папа говорит, что мы не можем дружить, с кем попало. И лучше быть одному. А я так не хочу!

В груди раскручивается болезненный клубок. Не стоит даже сомневаться, что сейчас Илья в точности скопировал слова отца – маленькому ребенку самому такое и в голову не придет.

– А кто такой Егор? – осторожно уточняю у малыша. Может,  рассказами о друге, хоть и единственном, удастся отвлечь его от невеселых мыслей.

– Мой брат, – глазки снова оживают. – Он очень хороший. Любит меня. Мы всегда вместе играем. Только он сейчас уехал, и я скучаю.

Такое тоже бывает. Распущенный мажор вполне способен испытывать добрые чувства к близким, особенно если на это не требуется особых усилий. Да и потом, ребенку,  лишенному нормального общения, любая капля внимания покажется сокровищем.

– Ну, если он тебя любит, то обязательно вернется, – произношу банальные слова, но они выполняют свою роль: лицо мальчика в буквальном смысле начинает сиять.

– Поскорей бы! – радостно восклицает Илья, и в его взгляде снова сквозит лукавство. – Он тебе понравится!

Я не спорю, лишь улыбаюсь, тем более что совсем скоро появляется домоправительница и забирает мальчика на ужин, а мне повторяет сказанное ранее хозяином дома: то, что прислуга ужинает в кухне. На этот раз заявление не обижает, она сама такая же, как я. А еще – милая и очень приветливая. Чем-то напоминает мою бабушку, такие же добрые глаза, красивое,  несмотря на морщины, лицо и натруженные руки, глядя на которые, как-то сразу проникаешься к ней уважением. И хоть я не проголодалась, какое-то время провожу за столом, чтобы поговорить с ней и узнать получше и ее саму, и обитателей дома: своего воспитанника и его отца.

А ночью меня ждет сюрприз. Оставшись одна, приглушаю свет и усаживаюсь в кресло в углу комнаты. Есть, о чем подумать и что взвесить. Погружаюсь в мысли, анализируя произошедшее,  свое новое место работы, милого и одинокого мальчика и его жесткого отца. И не сразу обращаю внимание на шум за окном. Лишь когда приоткрывается балконная дверь, понимаю, что это вовсе не ветер. Особенно когда вижу высокую темную фигуру, перемахнувшую через ограждение и запрыгнувшую в комнату.

В любом другом месте в такой ситуации я бы заорала от страха, попыталась бы позвать на помощь. Но тут срабатывает здравый смысл. Понимаю,  чем это чревато. Уже ночь, и большинство обитателей моего нового жилища спят. Значит, я своим воплем разбужу не только ребенка,  но еще и его отца, и всех остальных. И даже если смогу предотвратить нападение грабителя, это вряд ли зачтется мне в плюс.

И я втягиваю воздух, вжимаясь в кресло. Пытаюсь представить, что последует дальше. Что делают бандиты, когда вламываются в богатые дома? Только грабят или заодно избавляются от ненужных свидетелей? И как отреагирует Арбенин, если утром обнаружит мое бездыханное тело?

Непонятно, почему вор забрался именно сюда. Не на первый этаж и не в комнату хозяев. Сложно поверить,  что, решаясь пробраться в такой крутой дом, он изначально не выяснил, где и что расположено. Да и потом, тут же полно камер и охраны. Где все?! Как вообще вышло, что ему удалось остаться незамеченным?

Пока прокручиваю все это в голове, грабитель двигается в сторону ванной. Распахивает дверь и безошибочно находит выключатель. Небольшое помещение заливает золотистый свет, а я зависаю, глядя на незнакомца.

Он останавливается в дверном проеме, спиной ко мне, и скидывает рубашку,  оставаясь по пояс обнаженным.

Самое глупое, что можно придумать в подобной ситуации – любоваться. Но я делаю именно это. Вместо того, чтобы его обезвредить, позвать охрану или хоть что-то предпринять, рассматриваю, как перекатываются мышцы под бронзовой кожей. Взгляд стекает от широченных плеч по позвоночнику вниз, туда, где над поясом джинсов отчетливо просматривается ямочки на пояснице. Вор явно не склонен к полноте, вытертые штаны сидят, как влитые, и мышечный рельеф угадывается на бедрах и ногах даже под грубой тканью. На какой-то момент кажется, что нахожусь в музее перед статьей греческого бога, сотворенной рукой талантливого мастера. Только статуя эта живая, и от того еще более привлекательная.

И я прямо-таки ощущаю исходящее от незнакомца тепло. Хочется подойти ближе, дотронуться до бугрящихся на плечах мускулов, ощутить бархатную гладкость кожи…

Трясу головой, отгоняя наваждение. Что за дикие мысли лезут в голову? Ведь вижу этого человека впервые в жизни. Вернее, его спину. Только спину, а уже распустила слюни, будто выиграла главный приз в кондитерском магазине, и сейчас мне полагается необыкновенно вкусное лакомство.

А в следующее мгновенье звякает пряжка ремня, и я понимаю, что незнакомец собирается раздеваться дальше. И прямо сейчас у меня будет возможность увидеть идеальный образец мужской красоты. Без преград из одежды.  И хотя это более чем соблазнительно,  молчать дальше не позволяет совесть. Тем более, этот грабитель ведет себя очень странно. Он не рыскает по шкафам в поисках драгоценностей, а кажется, собирается принять душ.

Тянусь к выключателю, зажигая свет уже в комнате, и выкрикиваю прямо в спину, стараясь, чтобы это прозвучало, как можно более грозно:

– Что вам нужно?

Незнакомец замирает, удерживая руки на талии, но больше не трогая ремень. А потом медленно оборачивается.  Делает глубокий вдох, отчего его грудь вздымается, и мой взгляд непроизвольно скользит по литым изгибам. По шелковистым черным волоскам внизу живота, дорожкой убегающих вниз.  Требуется немало усилий, чтобы оторваться о завораживающего зрелища. От упругого рисунка на животе,  тех самых четких, тугих кубиков, которыми так любят восторгаться девушки. Я никогда не относилась к их числу, и в мужчинах обращала внимание совсем не на внешность. Но сейчас будто в один миг растеряла весь здравый смысл. Пялюсь на живот и грудь незнакомца и думать могу лишь о том, какая на ощупь его кожа.

Он сглатывает, и на шее дергается кадык. Поднимаю глаза выше, только теперь смотря, наконец, на его лицо. Чувствую,  как становится тесно в легких. Нечем дышать, а остатки рассудка разлетаются, тают, как мороженое в жаркий день. И тоже, как от жары, пересыхают губы. Потому что ничего подобного я не видела в жизни. Еще и так близко.

Он не просто красив – идеален.  Густые черные волосы с естественным блеском, выразительное лицо с точеными чертами. Смуглая, ровная кожа, волевой подбородок. Скулы, чуть тронутые щетиной. И совершенно невероятные глаза. Два завораживающих черных омута, затягивающих в свою дурманящую глубину. Длинные,  пушистые, тоже черные, как смоль, ресницы.

И разбитые в кровь губы… Не понимаю, почему не увидела этого сразу, до безрассудства увлекшись рассматриванием всего остального. Но теперь понимаю, что парень совсем недавно дрался: кровь на губах еще свежая. А когда он начинает говорить, течет сильнее. Пират, не иначе. Раненый, пугающий, но от того не менее притягательный.

– Ваша комната? – хрипотца в его голосе отзывается где-то глубоко внутри сладкой тягучей болью. – Как неловко вышло… я был уверен, что она сейчас пустует…

Неловко? Я теряюсь, не зная смеяться мне или злиться. Он стоит передо мной полуголый, с разбитым лицом,  ворвался фактически в мою спальню и считает, что это всего лишь неловко? Но одно хорошо: убивать меня и грабить дом, кажется, не собирается.

Страх понемногу отступает, и я говорю еще строже, не потому,  что хочу его смутить, но чтобы привести в чувство себя саму, совершенно опьяненную таким обществом.

– Кто вы такой и зачем сюда залезли?

Он пытается улыбнуться, несмотря на кровоточащие губы.

– Простите,  так растерялся, что забыл представиться. Егор Арбенин,  к вашим услугам.

Глава 4

– Старший сын Александра Демьяновича? – ну что сказать, фееричное появление, вполне оправдывающее все то, что рассказал мне Арбенин о своем никчемном отпрыске. Теперь переживания отца становятся еще понятнее. Он уважаемый человек в городе, а его сын участвует в ночных драках и влезает в окна, как вор. Скучно ему что ли? – Оригинально вы попадаете в родительский дом.

Губы парня снова чуть дергаются в попытке улыбнуться. Удивительное дело, нанесенная рана его нисколько не портит. И я невольно думаю, какое впечатление он произвел бы во всей красе, если даже от такого не оторвать глаз. Смотрю и смотрю…

Подхожу ближе, только теперь замечая проступающие следы от ударов еще и на плечах и груди. Они постепенно багровеют, и мне становится его жаль. Что бы ни натворил и куда бы ни ввязался, сейчас ему явно больно.

– Я сейчас не в лучшей форме, чтобы встречаться с отцом. Хотел незаметно привести себя в порядок, а уже потом предстать пред его лицом. Простите, что так вломился, был уверен, что эта комната пустует, иначе ни за что не стал вас беспокоить.

Он выглядит вполне искренним, и слова его очень похожи на правду, но ситуация все равно из ряда вон. Я почему-то думала, что он младше. Неуравновешенный подросток, у которого играют гормоны. Но это мужчина. Молодой и роскошный. Как из кино. Только рядом со мной  на расстоянии вытянутой руки. Даже странным кажется сейчас, что я восхищалась его отцом. Арбенин-старший, безусловно, привлекателен, но в сравнении со своим сыном совершенно обычен.

– Вы, наверно, Илюшкина гувернантка? – Егор Арбенин чуть склоняет голову, рассматривая меня. – Наконец-то братишке повезло, и отец нанял не вредную фрекен Бок, а прелестную фею.

От его комплимента у меня начинают пылать щеки, как у девчонки на первом свидании. Это приятно и жутко неправильно. Как там говорил его отец? Любитель девушек? Не мудрено, с такой-то внешностью ему и усилий особых прилагать не надо, достаточно посмотреть своим проникновенным взглядом и улыбнуться, чтобы любая превратилась в лужицу у его ног.

Он склоняется, поднимая брошенную на пол рубашку, и я только сейчас замечаю, что та заляпана кровью. Выходит, не обошлось только разбитыми губами, есть еще какие-то повреждения. И,  опять помимо собственной воли, начинаю его осматривать.

– Выглядит страшнее, чем есть на самом деле,  – в глазах цвета расплавленного темного шоколада растекается тепло. Этого не должно быть. Я не хочу, чтобы он так на меня смотрел. Не хочу его благодарности,  пусть даже во взгляде. Не хочу реагировать дрожью в коленках и неудержимым томлением внутри.

– Для вас это привычно, да? Такие приключения?

Возвращаюсь в комнату, вытаскивая из сумки флакон с перекисью и ватные тампоны. Сама себя убеждаю, что просто хочу помочь. Обычная реакция нормального человека на чужую боль, а совсем не попытка воспользоваться ситуацией и дотронуться до него. Но когда дотягиваюсь до лица и прижимаю вату к окровавленному подбородку,  парень накрывает мои пальцы широкой, теплой ладонью. Моя рука тонет в его,  и дыхание опять сбивается, я тону в омуте его глаз и в собственных ощущениях. Слишком сладких. Недопустимо притягательных. А когда он чуть разворачивает мое запястье и прижимается к нему губами, реагирую быстрее, чем успеваю обдумать то, что делаю: вскидываю другую руку и с размаху залепляю ему пощечину.

– Да как вы смеете?!

Следующая мысль, что бьет, как обухом по голове: а сама-то что творю? Да, меня нанял его отец, но вряд ли Арбенину-старшему придется по душе, что я распускаю руки. А еще вижу, как сильнее начинают кровоточить губы парня: моя ладонь зацепила не только щеку, но и прошлась по краю рта.

И я понимаю,  что впервые в жизни сознательно причинила кому-то боль. Он выше меня больше, чем на голову, в два раза шире в плечах и буквально излучает мужскую силу. Захочет свернуть шею – я даже пискнуть не успею.

Но Егор Арбенин совсем не похож на человека, который собирается набрасываться на меня. В его глазах – изумление. И еще вина. И боль, которая видна очень отчетливо, как бы он ни пытался это скрыть.

– Прости… – он переходит на «ты», но я лишь фиксирую это, почему-то не возмущаясь. Сама чувствую вину и рада хотя бы тому, что парень не скандалит. – Я не хотел тебя обидеть. Это была просто благодарность.

– Очень оригинальная. Мог бы просто сказать «спасибо», – получается грубо, но я с ним сама не своя. Впервые реагирую на кого-то подобным образом и настолько глупо веду себя. Смущаюсь, волнуюсь и не знаю, куда деть глаза. Потому что они так и норовят еще раз пройтись по совершенном телу, исследовать, рассмотреть…

– Одного спасибо мало, – пожимает плечами Егор. – Я тебе спать не даю, а ты помогать взялась.

– Но поцелуи твои мне точно не нужны, – тут же парирую я и перевожу взгляд на его губы.  Из-за чего он дрался? Если верить рассказам отца, то вполне мог получить за свои очередные похождения. Нарвался, например, на ревнивого мужа, невовремя вернувшегося домой. К кому он еще прикасался этой ночью, прежде чем вломиться сюда и поцеловать мою руку?

Подавляю вздох. Это вообще меня не касается. Из чьей бы постели он ни выскочил и кого бы ни соблазнял перед тем, как заявиться в родной дом, ко мне это не имеет никакого отношения и не должно задевать. Но… все равно задевает. Особенно когда он смотрит так, словно понимает, о чем я думаю.

– Ты все неправильно поняла, – в темных глазах искрит тепло, и меня накрывает странное ощущение. Что-то не сходится. Я хорошо знаю, как ведут себя мажоры. Имеющегося опыта хватит на всю жизнь, такое не забывается. Но сейчас совершенно не кажется, что Егор пытается произвести на меня впечатление. Конечно, вполне вероятно, что он понимает: это и не нужно, я, как любая другая дурочка, очарована уже тем, что такой красавец рядом, и готова абсолютно на все. Но все равно парень словно не красуется, а оправдывается. Будто ему и впрямь неловко. И это так сильно не вписывается в схему, которую я составила в своей голове, что не знаю, как вести себя. Не хочу допустить ошибку – это слишком дорого стоит с такими, как он.

– Не уверена, что вообще хочу что-то понимать. В дом ты забрался, теперь можно не опасаться нарваться на отца. Поэтому отправляйся в свою комнату и оставь свои объяснения при себе. И меня в покое оставь.

– Как тебя зовут? А то я представился, а как обращаться к моей спасительнице, даже не знаю, – он игнорирует мое заявление. Снова смотрит проницательным взглядом и смущает меня. Надо избавляться от его общества и как можно скорее, пока я не поддалась наваждение и не напросилась в сестры милосердия: лечить его раны.

– Тебе лучше уйти, Егор. Будет очень некрасиво,  если кто-то обнаружит тебя в моей комнате. Мне не нужны проблемы на работе.

Мне не нужны проблемы с моим сердцем… Так точнее, но ему я, разумеется, не признаюсь. Просто сделаю все, чтобы поскорее забыть о сегодняшнем происшествии. И впредь встречаться с этим красавчиком как можно реже.

Глава 5

Я думала, что не смогу уснуть от избытка впечатлений, но стоило лишь опустить голову на подушку, как провалилась в сон, глубокий и без сновидений. И проснулась,  когда уже совсем рассвело. Хорошо хоть не опоздала на занятия с Ильей, вот была бы неприятность в первый рабочий день!

Бросаюсь в ванную, чтобы побыстрее принять душ и привести себя в порядок, но стоит только оказаться на пороге комнаты, как с головой накрывают воспоминания о прошедшем вечере. Словно опять вижу перед собой своего неожиданного гостя. Он занимает весь дверной проем, и кожа на обнаженном загорелом торсе в свете лампы кажется золотой. А в воздухе как будто до сих пор разлит густой, сладковато-горький аромат парфюма. Этим запахом хочется дышать и дышать, вдыхать оттенки лесной смолы, дорогого кофе и почему-то шоколада. Того самого растопленного темного шоколада, которым был наполнен его взгляд, завораживая и маня к себе. Вот и сейчас: целая ночь прошла, а я закрываю глаза, вспоминаю и переживаю все по новой. Как влюбленная дурочка. Будто бы у нас с мажором Арбениным роман, и он мне в любви признался.

Злюсь на саму себя за такую реакцию. Я слишком восприимчива, и ничем хорошим это не закончится. Поэтому лучше думать не о красавчике-брюнете, а о том, что случилось с моей сестрой из-за таких, как он. И о цене, которую пришлось заплатить.

Эти мысли немного отрезвляют. Я включаю воду, щедро поливая себя гелем для душа, чтобы убрать все остальные запахи. И собираюсь дольше обычного. Понимаю, что опоздала на завтрак, но лучше остаться голодной, чем появиться на глаза кому-то из хозяев в таком смятении.

Мне практически удается восстановить душевное равновесие. В конце концов, что особенного случилось? Ну, попался мне на глаза идеальный образец мужской красоты, что из того? Никакая внешность не поможет, если у человека душонка гнилая. А она у Егора Арбенина именно такая, если верить его отцу.

Мои размышления прерывает топот, внезапно раздавшийся за дверью, и счастливый детский крик:

– Егор!

Я выглядываю в коридор как раз в тот момент, когда мимо, совершенно на меня не реагируя, проносится Илья, довольный до такой степени, что в нем с трудом узнается вчерашний напуганный и затравленный мальчик. Он несется вниз по лестнице навстречу брату и виснет у того на шее. Егор же выглядит ничуть не менее довольным. Он в джинсах и черной рубашке, и я невольно отмечаю, что этот цвет ему удивительно идет. Строго, элегантно и немного таинственно. Прямо как принц из сказки или кинозвезда, вышедшая поговорить с простыми людьми. И хотя я зареклась с ним общаться, не могу не любоваться тем, как эффектно он смотрится на фоне дорогого интерьера дома. Как вписывается в атмосферу. Что бы ни говорил Арбенин-старший, Егор все равно его сын. И наверняка в чем-то на него похож. Может, потому и раздражает отца, что тот видит в нем какие-то свои недостатки? То, что так и не сумел реализовать.

Отлично, Ленская. Ты уже оправдываешь его. Теперь начни жалеть, а там и до влюбленности недалеко. Ничему-то тебя жизнь не учит!

Внутренний голос категоричен, он пытается отрезвить, вернуть с небес на грешную землю. Но пока я борюсь с чувствами внутри себя, раздается возмущенный возглас хозяина дома:

– Илья, ты забыл, как ведут себя воспитанные мальчики?! Что за крики с самого утра? Что за беготня? Разве ты на улице?

Он проходит быстрыми шагами мимо меня и останавливается в начале лестницы, глядя на сыновей сверху вниз.

– Сынок, не разочаровывай меня, пожалуйста. Тем более, Юлия Сергеевна тоже здесь. Ты же не хочешь произвести на нее плохое впечатление в первый день занятий?

Илюша продолжает висеть на брате, пряча личико у того на плече, и Арбенин-старший хмурится еще больше.

– Ты меня плохо слышишь?! Немедленно отправляйся в свою комнату и жди начала уроков. Не заставляй меня повторять, Илья, ты знаешь, что я этого не люблю.

– И тебе доброе утро, папа, – Егор, не отпуская брата, с ним на руках поднимается по лестнице вверх, останавливаясь напротив отца. – Я тоже рад тебя видеть.

Почему-то ноет в груди. Сцена, разворачивающаяся перед глазами, меня совершенно не касается, это семейное дело и в нем не должно быть лишних свидетелей. Но не могу избавиться от ощущения, что Александр Арбенин делает это специально. Ему зачем-то нужно, чтобы я увидела, какие отношения между ним и старшим сыном. Вернее, что этих отношений нет вовсе. Как же должен был провиниться ребенок, пусть уже повзрослевший, чтобы родной отец даже не поздоровался с ним при встрече?

– Не думаю, что утро можно назвать добрым, раз ты здесь, – цедит Арбенин-старший. – Чем мы обязаны такой чести?

– Соскучился по Илюшке. И по тебе. Это достаточно веская причина, чтобы вернуться в родной дом? – Егор словно оправдывается. Так же, как вчера, когда я обнаружила его в своей спальне, будто чувствует свою вину. И я понимаю все меньше: наглый и распущенный мажор должен был бы совсем иначе говорить с отцом. Не пожирать его глазами в надежде увидеть… хоть каплю тепла?

Ежусь, словно исходящий от Арбенина холод направлен в мою сторону.

– Сказки можешь перед сном брату рассказать. Если, конечно, не сбежишь на очередную пьянку. Мне – не надо, – не глядя на сына, мужчина обращается ко мне: – Юля, уже без минуты девять. Я бы хотел, чтобы вы начали занятия вовремя. Помните, о чем я вас предупреждал? – и, не дожидаясь ответа, быстро удаляется, оставляя меня в еще более растрепанных чувствах, чем прежде.

– Егор, а почему папа опять злится? Ты же вернулся, а он нисколечки не рад! – голос мальчика дрожит, и он сильнее прижимается к брату, не сводя перепуганного взгляда с двери, за которой скрылся отец.

– Нет, Иль, он не злой, – тут же возражает Егор, перехватывая малыша так, чтобы смотреть ему в глаза. – Он просто любит порядок, а сейчас переживает, что ты опоздаешь на свое занятие.

– Я не хочу на занятие! – мотает головой мальчик. – Я с тобой хочу. Ты столько не приезжал!

Кажется, он расплачется сейчас. Да я и сама бы разревелась на его месте, с таким-то грозным отцом. И предпочла бы действительно отпустить Илюшу пообщаться с братом, да только не мне принимать такие решения. И если нарушу указания хозяина дома, будет лишь хуже.

В этот момент Егор поворачивается в мою сторону.

– Дайте нам две минуты. Пожалуйста, Юл-ля, – он произносит совсем тихо, но мое имя из его уст звучит так, что меня бросает в жар. Бархатные нотки задевают изнутри, цепляют, снова повергая в смятение. Я вспоминаю вчерашнюю настойчивость в попытке познакомиться и не могу не ощущать, как проскальзывает в тоне явное довольство.

– Жду тебя в учебной комнате, Илья, – делаю вид, что иду навстречу просьбе, но на самом деле просто сбегаю. Снова – от себя, от своих чувств и странной, совершенно непривычной реакции на этого парня. Поворачиваю за угол, скрываясь от глаз братьев, но что-то удерживает, заставляя меня замереть на месте. Хоть и помню о том, что нехорошо подслушивать, сейчас почему-то жизненно необходимо узнать, о чем они будут говорить.

– Я не хочу! – чуть не плачет Илья. – Ты снова уйдешь. Я соскучился!

– Не уйду, братишка, – Егор и прежде говорил довольно мягко, но сейчас, когда они с братом остались вдвоем, он произносит слова с таким теплом и любовью, что меня даже зависть берет: мы с сестрой никогда не были так близки. Даже после всего, что с нами случилось. – Прости, что уезжал, это было очень нужно. Но сейчас я останусь здесь.

– Обещаешь? – требовательно уточняет Илья, и ответ его брата звучит моментально: он, кажется, не размышляет ни секунды.

– Обещаю, Иль. Поэтому ты можешь спокойно отправляться на свои занятия, а потом, когда освободишься, мы обязательно поиграем. Или сходим куда-то.

Я неожиданно понимаю, что улыбаюсь. Удивительно, Егор говорит с ним, как со взрослым. Несмотря на очевидную любовь, совершенно не сюсюкается. И даже не видя лица Илюши, уверена, что тот доволен. И верит своему брату.

– Ой, а у тебя синяк, – неожиданно произносит мальчик, и я осторожно высовываюсь из-за угла, чтобы увидеть, как Илья теребит ворот рубашки Егора, расстегивая пуговицы и рассматривая следы вчерашнего происшествия. – Это откуда? Ты снова шлялся по барам и там тебе накостыляли?

Последняя фраза из уст ребенка звучит дико и грубо. Нетрудно догадаться, чьи слова он сейчас повторяет. Я с ужасом прижимаю ладони к щекам, не понимая, что творится в голове у взрослого и вроде бы умного человека, если он внушает подобные вещи собственному сыну. И главное, зачем? Как будто сознательно сеет вражду и негативное отношение между сыновьями. Пусть Егор не прав во всем, что делает, пусть не оправдал его ожиданий, но это в любом случае не повод ставить на нем крест. Все ведь можно изменить… Хотя бы попытаться. А так получается, что он сам толкает сына на такие походы по барам, гулянки и драки. Но следующие слова Егора в буквальном смысле повергают меня в шок.

Он не возмущается заявлением Илюши, наоборот, легко и задорно смеется, словно тот сказал что-то невероятно веселое. Снова подглядываю и вижу, как парень целует растрепавшуюся макушку брата.

– Нет, Иль, ни по каким барам я не шлялся. Я вообще по ним не хожу. Возвращался с работы, и пришлось вмешаться в одну некрасивую историю.

– Какую историю? – тут же начинает выпытывать мальчик, а я ругаю себя за любопытство, но не могу заставить уйти: хочется дослушать все до конца.

– Ничего интересного, братишка, – отзывается Егор. – Плохие ребята собирались обидеть одну девушку. Я просто должен был ей помочь.

– Какую девушку? Твою невесту? – любопытство Ильи ничуть не меньше моего, но у него хотя бы есть на это право. А я подслушиваю, как какая-то шпионка.

Егор снова смеется и, чмокнув брата в нос, спускает его с рук на пол.

– У меня нет невесты, Илюш. Это была просто незнакомая девушка. Если захочешь, мы потом об этом поболтаем. А сейчас нужно к Юле, потому что мы с тобой выпросили всего две минуты, а они уже закончились. Но мы же не можем обмануть, правда? Поэтому бегом!

Глава 6

О чем должен думать учитель или воспитатель на занятиях? Правильно: о своих учениках. О том, как наилучшим образом, эффективнее и интереснее передать им необходимый материал. А мне впору задуматься о своей профессиональной пригодности. Потому что в голове совсем не Илюша. Я что-то рассказываю ему на автомате, слежу за каракулями в тетрадке и даже умудряюсь комментировать. Только в голове совсем другое. Жгучий брюнет с бездонными глазами и рельефным телом. Его вкрадчивый низкий голос. Повторяю про себя все, что услышала, и дохожу до совершеннейшего безумия: завидую той незнакомой девушке, за которую он вступился. И что я ни на ее месте, как бы дико это не звучало.

Ужасно. Со мной никогда не случалось ничего подобного. Я всегда считала себя рассудительной и сдержанной и представить не могла, что способна вот так кем-то увлечься в одночасье.

Мне не нужны никакие отношения, особенно с таким, как Егор Арбенин. Если даже неправда то, что говорит о нем отец, этот красавчик только и может, что разбить мне сердце. А повторять судьбу родной сестры мне хочется меньше всего на свете.

Как всегда при мысли о Насте резко портится настроение. Шесть лет прошло, а боль так и не стихла. Я все помню слишком отчетливо. И ее сумасшедшую любовь, и то, к чему это привело. Хоть мы сейчас и видимся совсем редко, ничего не изменилось. Сестра по-прежнему опустошена и напоминает лишь тень себя прежней. Да и мне, чем больше проходит времени, тем меньше верится, что однажды она сможет восстановиться окончательно.

– Юля… – малыш тянет меня за рукав и, внезапно спохватившись, добавляет: – Сергеевна…

Я улыбаюсь возможности отвлечься. Он такой милый, этот мальчик, тоже невероятно хорошенький, но его красоты пока можно не бояться: она лишь умиляет, но не грозит катастрофой.

– Просто Юля, Илюша. Если хочешь, можешь не называть меня по отчеству.

Его глаза округляются.

– Но папа велел… – он замолкает, а я вздыхаю. Ненадолго же меня хватило! Собиралась же не спорить с распоряжениями Арбенина. И вот, практически сразу нарушаю самое первое. И просить Илью не признаваться тоже неправильно: я же не могу учить его врать родному отцу.

– Я поговорю с твоим папой и объясню, что обычно все ученики обращаются ко мне просто по имени. Так удобней.

Про то, какой будет реакция хозяина дома, думать не хочется, но мальчика мое обещание, кажется, удовлетворяет. По крайней мере, тревога уходит с личика, и я, снова улыбнувшись этому факту, уточняю:

– Что ты хотел спросить?

Он сияет, а в глазах искрит задорное лукавство.

– А тебе понравился Егор? Правда же он классный?

О да, более чем… Перед глазами всплывает картинка, как я постыдно подслушиваю разговор братьев. Именно потому, что один из них мне слишком сильно понравился. Прижимаю ладони к полыхнувшим щекам и стараюсь ответить как можно более сдержанно.

– Да, у тебя хороший брат, – это должно удовлетворить мальчика, а звучит вполне нейтрально. На случай, если вдруг кто-то услышит.

Думаю об этом и тут же сама смеюсь над собой, потому что под «кем-то» подразумеваю вполне конкретного человека. Но он вряд ли станет повторять мой позорный опыт и подслушивать, о чем говорим мы с Ильей. Незачем. Как и размышлять о моей на него реакции. Егор, скорее всего, и думать забыл о какой-то там очередной няньке, что возится с его братом.

– Он самый лучший! – радостно восклицает Илья, но ответить я не успеваю, потому что как раз в этот момент распахивается входная дверь.

Но на пороге вовсе не Александр Демьянович, хотя именно его я ожидаю увидеть, уверенная в том, что хозяин дома обязательно заявится проверить, насколько точно исполняются его указания. И не Егор, к моей величайшей радости: очередную встречу так скоро было бы перенести непросто.

В комнату входит молодая и очень красивая женщина. Ей, наверно, около тридцати или совсем немного за. Холеная пышногрудая брюнетка с идеальным макияжем и прической, словно из салона. Даже странно видеть такое ранним утром. Хотя чему я удивляюсь? У подобных женщин наверняка есть свой собственный мастер, который готов примчаться по первому зову в любое время суток.

– Мамочка! – Илья срывается с места и бросается к ней, обнимая за талию. А меня осеняет: ну, конечно, кто же еще это может быть! Она под стать Арбенину, хотя и моложе, чем я предполагала. Но роскошна, эффектна и прекрасно об этом знает. Женщина источает довольство собой, и, хотя я никогда не переживала по поводу своей внешности, сейчас вдруг чувствую себя маленькой и блеклой.

Правда, непохоже, чтобы вошедшую сколько-нибудь интересовало, как выглядит новая гувернантка. И если в первое мгновенье мне кажется, что она явилась проверить, все ли в порядке вместо своего мужа, вскоре убеждаюсь, что это совсем не так. Она равнодушно мажет взглядом по обнимающему ее сыну, и улыбается широко, но абсолютно неискренне, потому что глаза остаются холодны.

– Да, дорогой, у тебя все хорошо?

И вопрос тоже дежурный, потому что ответа она не ждет. Осматривает комнату, кивает мне, но так же равнодушно: я интересую ее не больше, чем стол или шкаф здесь. Да и Илюша, как бы странно это ни было, тоже почти не привлекает.

– Юля мне нравится! – заявляет мальчик и тут же хвастается: – И она разрешила называть ее без отчества, ей так удобней! Представляешь?

Он пытается заглянуть матери в глаза, но та продолжает изучающе рассматривать просторную комнату.

– Да, дорогой…

Переводит взгляд на балкон, прикрытый легкой шторой. Та колышется от слабого ветерка, приоткрывая площадку, простирающуюся над садом. И женщина пытливо всматривается туда, только я никак не могу понять, зачем. Что она пытается там увидеть? Или… кого?

Ответ настигает неожиданно: взгляд Арбениной тускнеет и в нем отчетливо отражается разочарование. Она едва заметно морщится, когда сын протягивает ей свой альбом с рисунками.

– Я потом посмотрю, Илюшенька… Сейчас очень спешу. Скажи-ка, а где сейчас Егор, ты не знаешь? Я думала, он у вас.

Меня накрывает какое-то ошалелое отупение. Это еще хуже, чем то, как ведет себя с Илюшей отец. Матери тоже на него наплевать? Ее куда больше заботит пасынок, чем родной сын. И я почти уверена, что ее интерес к Егору совсем не родственный, и не о его возвращении в родной дом она собирается говорить. Потому что слишком сильно сейчас напоминает вышедшую на охоту хищницу. Рыскает и выслеживает добычу. А младший Арбенин ничуточки не похож на потенциальную жертву. Может, он вовсе и не против быть пойманным в сети такой красотки?

К горлу подступает противный ком: от дикости ситуации начинает мутить. Может, стоит сбежать отсюда, пока не поздно? Да, мне очень нужны деньги, а обещанная зарплата более чем привлекательная. Но нет никакого желания наблюдать всю эту грязь. Я не хочу попадать в их закулисье. Арбенин и так поведал достаточно гадостей о своем сыне, видеть еще и тайный роман с мачехой будет точно выше моих сил.

Глава 7

После ухода матери Илюше никак не удается сосредоточится. Он старается, но я вижу, что мыслями мальчик совершенно далеко. И еще расстроен, так, что едва не плачет. По-взрослому сжимает губки, часто-часто моргает, но боль в его глазенках невозможно не заметить.

И от этого мое собственное сердце начинает ныть. Я никогда, ни при каких обстоятельствах не позволила бы себе так относиться к малышу. Если бы он был моим… Посвятила бы все время, все силы, чтобы ему было хорошо.

У тебя нет права судить! – будто что-то воет внутри, напоминая мне о том, что я стараюсь забыть вот уже столько лет. Это чужой ребенок, чужая семья, чужая жизнь – и тебя абсолютно не касается. Разбирайся со своими проблемами и не лезь туда, куда тебя не просят!

– Я и не лезу! – Илья вздрагивает, когда сама себе отвечаю вслух, и растерянно смотрит на меня.

– Куда не лезешь?

Я не могу удержаться и глажу пушистую головку.

– Илюш, прости. Случайно сказала то, что подумала.

– А что ты подумала? – не унимается малыш, а я могу только порадоваться, что своей нелепой репликой отвлекла его от переживаний.

Собираюсь сказать, что размышляла про их красивый сад и про возможность там прогуляться, но сама себя обрываю на полуслове. Нельзя врать мальчику: в его жизни и без меня хватает лжи и лицемерия.

– Я подумала о том, что совсем ничего не знаю о вас. О твоих папе и маме, об Егоре…

– Так давай я расскажу! – с готовностью тут же отзывается мальчуган. – Все, что угодно! Или хочешь, пойдем к Егору, и он тоже расскажет. Он умеет!

Вот в этом я как раз ничуть не сомневаюсь… Щекам снова становится горячо, и остается лишь порадоваться, что Илья слишком мал, чтобы заметить мою реакцию на упоминание о его брате. Тому наверняка ничего не стоит заговорить любую. Напеть какие угодно красивые слова и заставить потерять голову. Интересно, а с мачехой у него именно так все было?

Понимаю, что мысли опять несут меня совсем не в ту сторону. Илюша ждет ответа, а я размышляю о вещах, которые при пятилетнем ребенке даже упоминать нельзя. И, стараясь переключиться, протягиваю руку через стол и накрываю маленькую ладошку.

– А и правда, пойдем в сад? Продолжим занятия там и заодно подышим воздухом.

– Так можно? – глаза мальчика зажигаются восторгом. – Хочу, хочу!

– Можно, конечно, – его искренняя радость передается и мне. Это на самом деле отличная идея, тем более что по программе, которую я показывала его отцу, действительно предусмотрены занятия на природе. Вот и воспользуемся случаем, чтобы сменить обстановку.

Мы спускаемся вниз, и я выдыхаю с облегчением, потому что на пути нам никто не встречается. Ни грозный хозяин дома, ни его более чем странная жена, ни преступно привлекательный старший сын. В саду пустынно и тихо, слышно лишь, как легкий ветерок шелестит в кустах и трогает сочные розовые бутоны.

– Пойдем к бассейну. Там можно посидеть, а еще не жарко, – Илья тянет меня за руку за дом, под большой навес, увитый роскошной глянцевой зеленью. По светло-бирюзовой водной глади проскальзывают солнечные блики.

Вот только, хоть мальчик и уверял меня, что здесь не жарко, почти мгновенно приходится убедиться в обратном. Я слышу счастливое восклицание «Егор!» и медленно оборачиваюсь, задыхаясь от окатившей меня волны жара. Потому что посреди бассейна ОН. Почему-то в рубашке, сделавшейся от воды почти прозрачной. Ткань облепила мощные плечи, бесстыдно демонстрируя все контуры рельефной фигуры, каждый изгиб мышц. В расстегнутом вороте я вижу густые влажные волосы на груди, и, хотя он вроде бы полностью одет, это будоражит еще сильнее. Так, словно мы наедине, где-то далеко от целого мира. И словно он для меня… такой.

Намокшие волосы кажутся еще чернее, они рассыпались небрежными прядями, и только несколько метров воды удерживает от того, чтобы протянуть руку и дотронуться до него. Хотя этого очень хочется. Стереть жемчужные струйки, стекающие по лицу. Коснуться скул и подбородка, покрытых легкой щетиной. Почувствовать, как от нее покалывает пальцы, а потом очертить контур губ, чтобы жесткость сменилась их теплой, влажной мягкостью.

Я чувствую себя так, словно нахожусь под палящим солнцем. Переминаюсь с ноги на ногу, не зная, как унять бешеные удары сердца. И какую найти причину, чтобы заставить себя отвести взгляд. Не могу. Не хочу. Смотрю и смотрю в самые невероятные в мире глаза.

– Егоо-о-р! – восторг в голосе Илюши сменяется изумлением. – А ты почему раздеться забыл?

Мальчик смотрит на старшего брата с таким недоумением, что мне становится смешно. Правда, ненадолго: ровно до того мгновенья, как этот Ихтиандр выбирается из бассейна и оказывается прямо перед нами.

– Я не забыл, Иль, – Егор отряхивает мокрую руку и треплет волосы брата. – Это случайно вышло. Оступился и свалился в воду.

Илюша заливисто смеется: такое объяснение его вполне устраивает и, кажется, даже нравится. Но только я не верю ни единому слову. Случайно, как же! И зачем только придумал такую глупость?

Сейчас он кажется еще выше, чем накануне вечером, – я даже до плеча его едва достаю. Ткань рубашки от воды кажется совсем тонкой, а смотреть ниже, на то, как облепляют промокшие джинсы крепкие бедра, и вовсе не решаюсь. Задираю голову к его лицу, хотя это не меньшее испытание: его глаза обладают какой-то магнетической силой. И с этим надо немедленно что-то делать, пока я сама не растеклась лужицей у его ног.

Делаю глубокий вход и изо всех сил стараюсь принять независимый вид. Что бы я ни чувствовала, он об этом не узнает!

– В дом входим через окна, купаемся в одежде… Любитель эпатажа? Нравится шокировать окружающих своими выходками?