Не люби меня бесплатное чтение

© У. Соболева, В. Орлова, текст

© ООО «Издательство АСТ»

1 глава

Быть счастливым – это, наверное, чувствовать, что ты живешь. Не знать, не понимать, а ощущать. Кожей, клетками тела, каждым вздохом. Ощущать его на языке со вкусом её поцелуев, под кончиками пальцев, ласкающих её скулы. Оно затаилось в глубине её глаз, там, где я видел отражение собственного взгляда.

– Почему любовь, Лия? – быстрым поцелуем в губы, не позволяя ответить, потому что тогда сорвусь, потеряю голову и наброшусь на неё, сминая такое отзывчивое тело в руках. А я хотел знать ответ. С ней я хотел узнать те вещи, о которых даже не задумывался до неё. – Почему смертные называют это состояние именно так? Ведь любовь – это не чувство… Это не одно чувство. В нём же тысячи, десятки тысяч оттенков, малыш, – прижал её к себе, заглядывая в глаза, падая в голубое небо её взгляда, – почему всего одним словом? Разве может оно передать всё то, что я чувствую к тебе?

– В любви есть ласка, есть нежность, есть забота, есть сумасшествие… – облизнула губы, шёпотом, – страсть…

– Боль, в ней бездна боли, малыш. Когда я смотрю на тебя, мне больно от одной мысли, что ты можешь принадлежать не мне, и я знаю, что всегда смогу причинить тебе боль, посмей только ты… – Стиснул её в объятиях, намеренно грубо. – Моя любовь до жестокости жадная, Лия. Я не отдам тебя никому.

– Если бы у любви не было названия, я бы дала ей твоё имя… – откинув голову назад, очертила тонкими пальцами мои губы.

И это признание сносит крышу, потому что моя девочка не лжёт. Она не умеет лгать мне. Искренняя. Настолько настоящая, что хочется вдыхать эту правду с ароматом её кожи. Искренность – слишком редкое качество среди разумных существ. Этот мир принадлежит тем, кто плетёт паутины обмана и интриг, вырисовывая узоры лицемерия и продажности.

Но только не Лия. Мой ночной цветок, чей запах навсегда въелся под кожу, обосновавшись в лёгких.

Губами пройтись по скуле, спускаясь к подбородку, жадно впитывая в себя её дыхание, сатанея, когда нежные пальчики впиваются в ткань рубашки.

– Нейл… – на выдохе, прямо в ухо, еле слышно… но с таким надрывом, что последние остатки разума покидают голову.

– Доигралась! – почти зло, потому что вижу смешинки в уголках глаз, потому что эта маленькая женщина управляет мной с такой лёгкостью и даже не догадывается об этом. Потому что это не она передо мной на коленях, это я у её маленьких стройных ног, я не в силах отказаться от неё, не в силах дышать без неё, думать, существовать. И самое страшное – я понимаю, что у неё это может пройти, а у меня нет, и это фатально для нас обоих.

Развернуть её к себе спиной, впечатывая в стол, наклоняя и задирая платье, чтобы войти одним движением, до упора наполнив собой, заставив прокричать моё имя. Чтобы после закрыть ей рот ладонью и вдалбливаться сзади, под её рваное дыхание и стоны. Грубо сминая грудь и оттягивая соски, вгрызаясь в затылок, оставляя на нём следы – свои автографы. Зная, и, дьявол, это знание было самым драгоценным в моей жизни, что она не будет скрывать ни один из них. Что она гордится каждым из этих трофеев.

Поймать затуманенный взгляд в зеркале напротив и поклясться самому себе, впервые, мать её, за тысячелетие, что она будет моей. Совсем тихо, одними губами. Но ведь самые важные вещи на свете мы произносим про себя и только себе.

А потом вдруг понять, что летишь с отвесной скалы со скоростью света вниз, в пропасть без дна. А вокруг – осколки того самого счастья острыми краями вспарывают твою кожу, и бездна с радостью пожирает капли твоей крови. Черный невозможно раскрасить, черный поглощает всё, потому что это цвет боли. Теперь я знал её горький вкус. Попробовал лично, она опалила мне внутренности, и я горел живьем в адском костре, нескончаемо.

– Это невозможно, мой император! – ладони сжались в кулаки. Слабость, которую я не успел предотвратить и которую Алерикс, несомненно, заметил.

– Почему? – вздёрнул бровь, склонив голову набок, всем своим видом показывая, что мои аргументы не имеют никакого значения, но он всё же выслушает их.

– Этот нихил – моя собственность! В её создание было вложено слишком много сил и средств, император. Но я готов отдать тебе других, не менее, а даже более ценных и необходимых на Континенте нихилов.

– Я могу оплатить тебе все расходы, понесённые некогда при её создании и обучении. Я не говорю о содержании, так как, – Алерикс пошло усмехнулся, – наслышан, что девчонка сама неплохо отрабатывает его.

Император вдруг резко встал с кресла и подошёл ко мне:

– А также я могу конфисковать всё твоё имущество и сослать тебя в Необитаемые земли. Сколько ты там продержишься, Нейл Мортифер? Без крови, без плоти, без эмоций? Чем ты будешь питаться? Своими чувствами к этой… – щёлкнул пальцами, подбирая слова, – смертной шлюхе?

– Я Мортифер, а не низший Деус, Алерикс. А это значит, что ты не посмеешь поступить со мной так же, как поступаешь с неугодными тебе.

Да, мать твою! Ты сам захотел открытого противостояния.

– Зачем тебе мой нихил, Алерикс? Она может немногим больше, чем десятки подобных ей.

– Ложь! – Император вдруг резко развернулся и прошёл к камину. Остановился, глядя на то, как играют языки пламени. – Будь она такой же, как все, ты бы не относился к ней, как к равной, Нейл. И я никогда, слышишь? – Алерикс вдруг просунул в огонь ладонь и повернулся в мою сторону, – я никогда не поверю, что ты, – кожа на руке начала обугливаться, сгорая, мерзкий запах распространился по кабинету, – смеешь возражать мне только из-за того, что она качественно сосёт твой член. Я знаю, что у тебя есть планы на неё, – я чувствовал адскую боль этого ублюдка, я инстинктивно впитывал её в себя, а он даже не морщился, – но её ХОЧУ Я! И ты уступишь мне её, Нейл. Или же… – Алерикс вынул руку, обгоревшую до кости, и пошевелил пальцами, злорадно улыбнувшись, – я не люблю рисковать, племянник. Я никому и никогда не позволю иметь столь мощное оружие, как твоя подстилка. – Склонил голову набок и улыбнулся: – Наелся, Нейл? Таких первоклассных блюд не подадут ни в одном ресторане, ты же понимаешь это?

Понимаю, ублюдок! Как и то, зачем ты устроил этот грёбаный акт самосожжения. Как и то, что совсем немного, и я пошлю к черту все планы, которые вынашивал эти столетия, и вгрызусь в твое горло. И мне плевать на десяток твоих охранников за дверьми кабинета и на сотни приспешников по всему дворцу. Но мерзкая мысль о том, что моя смерть – это в первую очередь приговор Лие, не давала сорваться. Только сжимать и разжимать кулаки, ожидая дальнейших слов императора.

– Так вот запомни, мой трон достался мне слишком большой ценой, чтобы я обращал внимание на такие категории, как фамилия, знатность, родство или…собственное тело. Понимаешь меня, Нейл? – Широко улыбнулся и прищурился. – Да, понимаешь. Более того, не раз думал о подобном, так ведь? В твоих глазах ненависть, Нейл, и мне приятнее видеть её, чем деланое подобострастие остальных. Подобострастие, как сладкий десерт, хорошо только первые три ложки, дальше тебя начинает тошнить. Но ненависть… особенно ненависть достойного соперника, сродни острому перцу. Без него блюдо не перестает быть съедобным, но теряет свой изысканный вкус. – Алерикс крикнул слугу, приказав принести ему обед. – Итак, девчонка должна быть у меня через неделю. Я дам тебе право наслаждаться её роскошным телом ещё семь дней. Не теряй время даром, племянник.

И я не терял. Я брал её несколько раз в день. Жадно, жестоко, быстро и дико, долго и нежно. Я заставлял её кричать, и она срывала голос, терзал её пальцами, не проникая в тесную глубину, и она прокусывала губы до крови, умоляя взять её по-настоящему, трахнуть так, чтобы сыпались искры из глаз. Я набрасывался, как голодный зверь на свою жертву, стараясь насытиться её телом и голосом, тяжёлым дыханием и слезами болезненного удовольствия. Вот только ею нельзя было насладиться вдоволь, про запас. По двадцать часов в сутки. Только четыре часа на её сон. Столько позволяла моя алчность. А в эти четыре часа, пока она спала в моих объятиях, слушать её дыхание и думать…слышать, как крутятся шестерёнки в собственном мозгу, как со скрипом просчитываются все возможные варианты, зрительно прорисовывая схемы пути отхода. Но все пути обрывались у подножия трона императора. Все, кроме одного, который был отброшен в самый дальний угол сознания, не как запасной, но как самый крайний. И, будь он проклят, этот путь оказался единственным возможным! Единственным, который не оканчивался её смертью или жалкой судьбой императорской шлюхи. Да, грёбаный ублюдок утверждал, что Лия интересует его лишь как сильный нихил. Но я, мать его, чувствовал, я видел блеск нескрываемой похоти в его глазах, когда он смотрел на неё. Дерзкое, ничем не прикрытое желание. И вечный вызов в глазах. Ну же, Мортифер, рискни! Я ведь хочу твою женщину! Он знал, что все остальные… все закончили свои жизни сразу после того, как позволили себе больше, чем просто взгляд на неё. Одно движение руки в сторону моей малышки, и наутро богатейшего Деуса Континента нашли обезглавленным и кастрированным. Как и многих других приближённых Алерикса. Это была наша с ним своеобразная игра. Он открывал мне доступ к их мыслям, и я слышал, как трещат мои собственные кости, глядя, словно в кино, на грязные фантазии этих ублюдков. Каждый из них после подобного проживал не более суток. Ровно столько, сколько мне нужно было, чтобы увезти свою девочку домой, уложить её спать и вернуться за ними, чтобы лишить головы и члена. Чтобы больше никогда не смели думать о ней и желать её.

Я давно перестал скрывать своё отношение к ней. С одной стороны, это было даже на руку. Пусть лучше считают это слабостью, принимая её лишь за мою любовницу, чем догадываются о той связи, что теперь соединяла нас. Изящная усмешка судьбы – маленький нихил не то что не растеряла свои способности после нашей первой ночи, а стала гораздо сильнее. Теперь ей достаточно было произнести моё имя мысленно, и я слышал её зов. Теперь я ощущал её эмоции на расстоянии. Не как Деус, а как связанный с ней мужчина. Легенда, в которую не верили даже дети, оказалась правдой. И именно это насторожило императора. У монархов не бывает друзей. Те единицы, что преданы им, поддерживают, как правило, не правителя, а режим. И до тех пор, пока этот режим и корона сулят им определённые блага, они останутся верны императору. И это не низко, и не подло. Это естественно. Ведь нет ничего более естественного, чем страх за свою шкуру, за свою территорию и потомство. Понятия чести и достоинства были придуманы теми, кто не мог отстоять свои права в бою. Настоящие же звери готовы драть кого угодно за то, что считают своим.

И я тоже был готов разорвать на части Алерикса и весь Единый континент только за попытку отобрать мою девочку. Император не просто хотел нихила. Он до трясучки хотел Лию как женщину. На одном из приёмов сукин сын попросту раскрыл мне свои мысли… глядя на Лию… показывал мне картинки, на которых она ублажала его ртом… на которых он вновь и вновь подминал её под себя и драл на части… во всех смыслах этого выражения. С вызовом в глазах, понимая, что ему не грозит участь его сдохших придворных. Пока не грозит.

Именно поэтому я и предал свою девочку. Слушал, как она зовёт, как безмолвно кричит, и позволял жалким ублюдкам избивать её, унижая, причиняя страдания. Жестоко. Так, чтобы поверили все, что Нейлу Мортиферу наплевать на смертную. Стоял всего в нескольких метрах от нее, в другом помещении, и крошил стены, сдерживая рёв, вымещая ярость на мятежниках. Разодрал каждого из них на мелкие части, представляя, что это те, кто мучили Лию. Горстка низших, дни которых теперь были сочтены.

«Это же я. Твоя малышка. Твоя Лия. Вечно твоя». Моя девочка! Всегда моя! И сердце корчится от дикой боли, истекая кровью, перестав сокращаться. Оно извивается в дикой пляске, чтобы, разорвавшись, жалкими ошмётками упасть к её ногам. Оно беззвучно молит о прощении… Но Лия не видит и не слышит его предсмертного хрипа. Она захлёбывается в своей собственной агонии, не понимая, отказываясь верить в происходящее, до последнего не выдавая меня. Даже когда услышала о женитьбе… даже тогда не опустилась до предательства. Продолжала молча терпеть издевательства. Вот только её глаза больше не горели, они потухли вместе с надеждой, что я заберу её, что я им не позволю. А я не мог… Не мог ничего сделать, только смотреть и молить дьявола, чтобы император поверил в этот спектакль и отпустил её.

Но каждый удар отпечатался у меня внутри, каждый её крик стоит в ушах, каждый шрам внутри меня кровоточит. И нет наслаждения болью. Её боль порождает мою собственную, и она сильнее, она как голодное животное обгладывает мои нервы, мое самообладание.

Я не стал говорить с ней. Не стал рассказывать, что моя свадьба – это её билет в жизнь, что я попросту купил ей свободу и я готов был ради этого на всё, готов был не просто жениться, а обрюхатить с десяток подобных Селене только за обещание Алерикса более мягкого приговора.

Низшие так и не смогли взломать блок, поставленный мною. На это был способен только император, но Алериксу тогда было не до показаний обыкновенного нихила.

Незадолго до поимки Лии произошло сразу два масштабных бунта в разных концах Континента. Сразу две семьи заявили о своих притязаниях на трон, завуалировав истинные интересы массовым недовольством сокращающихся ресурсов и беспредела правящей фамилии. Впрочем, мятежи были довольно быстро подавлены. Мной. Нельзя было позволить заняться этим самому императору, иначе он бы понял, кто стоял за ними.

А потом её дикий страх. Впервые страх. Жуткий ужас и неприятие. Впервые она отказывается впустить меня в себя. Она просит, заклинает не стирать её воспоминаний, не понимая, что там, в душе, я уже давно стою на коленях перед ней в немом призыве простить за то, что собираюсь сделать. И её боль… Чёрным цунами по кончикам пальцев, по венам к сердцу, к сознанию. Так больно, что хочется выть вместе с ней, и кровь подступает к горлу, а я судорожно глотаю, чтобы не вырвало. Не показать свою слабость. Не показать, как захлёбывается в боли душа, как её корёжит от каждого крика девочки. Когда-нибудь они все заплатят за твои слёзы, Лия. Мы вместе призовём их к ответу. В тот день я убил нас обоих.

А потом проклятое время, растянувшиеся в десятилетия, в которых каждый день был похож на другой. Поддержка императора и новые земли, которыми мне предстояло управлять. Жена, которую я не видел годами. Селена Мантелла. Дочь самой влиятельной после Мортиферов фамилии. Кто-то считал её красивой, кто-то завидовал статусу и влиянию её отца, кто-то подсчитывал, сколько выиграли Мантелла на родстве с Мортиферами. Я же смотрел на её светлые волосы, точёную фигуру и думал о том, что именно благодаря свадьбе с ней Лия всё ещё жива. В другом мире. Возможно, с другим мужчиной… но жива, дышит, смеётся, мечтает.

Это была более чем веская причина периодически покрывать Селену в надежде, что она понесёт и мне не нужно будет больше трахать её. Мне не нужен был этот ребенок. Но он мог стать гарантом нашей связи с Мантелла – владельцем целой армии высококлассных контрактников на Континенте. Солдат, которые были преданы императору. Но преданы до тех пор, пока я служил ему. Несколько сотен тысяч душ в этом мире и десятки тысяч из других миров. Армия, которая обещала гибель всему Континенту, если он не сложит голову передо Мортиферами.

Но никто не знал, что каждый гребаный день я ее ждал, искал, выворачивал наизнанку эти проклятые миры, взывал к нашей связи, отдавая ей картинки, тысячи картинок. Она должна была их почувствовать. Должна! И она почувствовала. Спустя семнадцать лет. Первый раз, впустив меня в свой сон, а дальше по нарастающей. Я нашел, уловил сигнал и уже мог навести справки. Я узнал о ней все. Только одному дьяволу известно, как я выл от ревности, когда мне донесли о ее замужестве, как я рушил стены, убивал и жаждал смерти. Много смерти. Так много, чтобы, нажравшись чужой боли, не думать о ней, не представлять с другим, не разлагаться от бессильного яда ненависти, чтобы не желать убить ее. Найти и вырвать ей сердце, а потом сдохнуть и самому. Но это я сделал. Я отправил ее туда и винить могу только себя. Резать до крови, до кости собственные пальцы, чтобы с наслаждением пожирать и собственную боль, вспоминая, как ласкал ее тело этими руками.

Винить не в том, что стер ей память, а в том, что позволил себе слабость… Когда-то давно.

Я позволил себе полюбить её.

2 глава

Она отдалялась. После того вечера у императора Лия сделала ровно два шага назад в ответ на мой один вперёд. Избегала встреч, скрываясь в своей спальне. И дрожа в страхе от понимания, что никакие двери не могут удержать меня. Сидела на кровати часами, уставившись в одну точку, обхватив руками плечи и вздрагивая от каждого звука. Человек не бывает более беспомощным, чем тогда, когда рушится его понятие о реальности. Когда твой мир летит ко всем чертям, разбиваясь на части, и всё, что тебе казалось незыблемым и постоянным, разрушается и крошится на твоих глазах, то очень легко потерять себя среди тех ошмётков реальности, которая пока ещё теплится. И люди чаще всего выбирают полное отрицание произошедшего. Жизнь в иллюзии не так плоха, если даёт гарантию наступления завтра.

Но я и не приходил к Лие. Ей хватало ночных кошмаров. Переносить их в реальность пока было рано. Зато нужно было попытаться вытащить из того болота, в которое я окунул её когда-то. Вытащить самому, чтобы собственными глазами увидеть, как она сделает свой первый вздох в этом мире. В своем мире. Почему-то мне казалось, что она перестала дышать, как только я вступил в портал. Не умерла. Но и не ожила. Словно я отобрал у нее дыхание. И не мог вернуть, потому что она не желала и не готова была принять от меня ничего.

Ещё накануне я приказал приготовить для неё одежду и теперь ждал внизу, бросая периодически взгляды на лестницу. Конечно, я почувствую её, как только она подойдет к двери своей комнаты. Но я хотел увидеть её взгляд. Её первый взгляд на меня после той оргии.

Я никогда и никого не боялся в этой жизни. Страх – это последняя эмоция, которую я мог испытывать. Инстинкт самосохранения, но не страх. Смерть пугает смертных. Бессмертным же любопытно, что их ждет за вратами ада, потому что даже костлявая с косой не одарит просто так своей жуткой лаской Деуса.

Сейчас я впервые испытал нечто, похожее на страх. Я хотел и одновременно боялся смотреть ей в глаза. Я боялся, что никогда не увижу в них свое отражение, как раньше. Я задыхался без её любви. Она была мне необходима в этом мире фальши. И как истинный эгоист я жаждал только одного – снова быть настолько любимым ею, чтобы даже воздух пропитался этим общим безумием. Как когда-то. Как раньше. Черт меня раздери, как же я скучал по НАМ. Подыхал от тоски.

Я не могла прийти в себя. Нет, я существовала, смотрела на эти стены, на этот дом, на себя в зеркало, и мне было страшно. Невыносимо страшно, что я потерялась. Осознание затяжного кошмара не заканчивалось, он окружал меня со всех сторон, впитался в меня и заставлял усомниться в собственном существовании. Я с ужасом ожидала, что он придет ко мне. Не знаю, как я могла любить это чудовище, этого монстра. Как я могла видеть его иным, почему мое проклятое сознание раскрасило его теми цветами, которых в нем не было совершенно. Там только черный, и он поглощает все вокруг, он подбирается ко мне чтобы сожрать, как гигантская паутина. Но все равно, где-то внутри я понимала, что часть меня все еще замирает от одной мысли о его прикосновениях. Словно я изнутри разделилась на две части и одна все еще не утратила веру, что там, в его мраке, я смогу найти то, что видела раньше, то, что чувствовала. Если то, что говорит Нейл, правда, то я все же помнила его. Мое сознание… там сохранились какие-то обрывки чувств. Если только… От одной мысли я задохнулась – если только это не он отправлял мне картинки, которые искажало расстояние.

Несколько дней ко мне не приходили, только приносили еду, а сегодня служанка аккуратно разложила на столе мой гардероб и сказала, что Хозяин желает, чтобы я спустилась к нему вечером.

Я не рассмотрела вещи, отметила только, что платье белоснежное, как и туфли на каблуках, как и нижнее белье. Усмехнулась – черное в самый раз для этого места, где все напоминает огромный склеп, а белое как насмешка, как издевательство.

Словно заторможенная после тяжелых снотворных препаратов, переоделась и, расчесав волосы, даже не посмотрела в зеркало. Мне снова было страшно. Я не могла представить, зачем ему понадобилось меня увидеть. Но что-то внутри меня подсказывало – ничего хорошего мне это не сулит. Спустилась по лестнице, ощущая легкую слабость, и скорее почувствовала присутствие Нейла, а когда увидела… та проклятая часть меня, та самая наивная, идиотская часть, которая во что-то верила, вспорхнула вверх, выше, выше, вопреки доводам рассудка, наперекор мурашкам ужаса. Сердце забилось быстрее, дыхание участилось. На него невозможно смотреть и не почувствовать головокружение от этой красоты. От этой мрачной ослепительной идеальности… Глаза не хотят видеть мрак… они наслаждаются насыщенно-синей бездной, которая мгновенно поглотила меня в свой плен.

Красивая… Настолько красивая, что сводит скулы от желания схватить её в охапку, сжать руками тонкую талию, впечатывая её в себя. Жадно изучать руками тело под белой тканью, любуясь чёрным водопадом волос. Великолепный контраст молочной кожи и ярких голубых глаз с тёмными волосами. Она изменилась за эти годы, исчезло очарование юности, хрупкость форм, даже некая угловатость. Она стала женщиной, безумно красивой женщиной, а я оголодал за эти годы настолько, что меня заводил даже взмах её ресниц. Каждый мой нерв дрожал от напряжения и от внутренней борьбы, бешеного противостояния зверя с любящим ее мужчиной. Где каждый пытался выгрызть свое…

И пусть там, в её взгляде, затаился страх, пусть тонкие пальцы судорожно сжимают маленькую ладонь… Даже сейчас она выглядела роскошнее и сексуальнее всех женщин этого грёбаного мира. Так бывает, когда ты находишь свою женщину. Чистый секс. Испуганный и соблазнительный.

Сегодня я одел её в белое. Я захотел подарить ей и себе кусочек света на пути в полный мрак. Только белый не всегда цвет непорочности. Особенно если его носит та, от присутствия которой захватывает дыхание и теряется контроль над собственными эмоциями.

– Здравствуй, Лия! Ослепительно выглядишь.

От его голоса по коже мурашки. И нет, это не страх. Он говорит со мной… иначе. Звук его голоса не сочетается с тем, что я видела. С теми зверствами, которые он намеренно мне показал. Но я знала, что и это обманчиво. В любую секунду его голос может измениться, и от одного звучания я опущусь на колени. Медленно выдохнула.

– Сегодня меня тоже ожидает представление, подобное прошлому разу?

– Очередная встреча с прошлым… – наклонил голову набок. – Тебе страшно, Лия?

– Да, мне страшно, – стараясь не смотреть в глаза, уже четко осознавая, что опасен даже его взгляд, – но ведь у меня нет права отказаться?

– У тебя никогда не было прав, Лия, – провёл пальцами по руке, спускаясь от локтя к запястью, сжимая ладонь. – Какие могут быть права у той, кого пока нет? – повёл её за собой к выходу. – Но у тебя есть я, малыш. А в этом мире это самое главное из всего, что у тебя может быть.

От прикосновения все тело разогрелось, словно там, где он прикасался, рассыпались искры. Но от его слов внутри поднялась волна протеста, я выдернула руку и невольно растерла то место, где касались его пальцы… оно продолжало гореть, и мне захотелось снять с себя кожу, чтобы не чувствовать это жжение.

– Зачем тебе все это? Просто скажи мне – ЗАЧЕМ? Я хочу понять… что ты такое?

Кто я для тебя? Почему я здесь? И как у меня можешь быть ты, если я не знаю тебя и не хочу узнавать?!

Схватил за руку, сжимая запястье, и потянул её к машине, стоявшей у входа.

Молча открыл дверь и помог сесть на заднее сиденье. Устроился рядом с ней и намеренно грубо вернул её ладонь в свою руку. Небольшое усилие, чтобы сорваться не на ней, и у водителя взрывается внутреннее ухо. Запах крови тут же забивается в ноздри, соблазняя и маня. Вижу, как она в недоумении смотрит, как вынесли водителя и его заменил новый. Сглотнула и отвернулась к окну. Насильно повернул к себе, удерживая за подбородок.

– Ты здесь, потому что мне так надо. Мне надо это, потому что я так хочу, – наклонился к её волосам, втягивая в себя их аромат. Когда-нибудь я перестану так реагировать на всё, что связано с ней? – Ты никогда не значила ничего, и в то же время только ты имеешь значение для меня. – Очертил пальцами поджатые губы, невольно усмехнулся, когда она дёрнула головой в сторону, стараясь избежать прикосновения. Дьявол, я словно пытаюсь поймать в руки солнечный блик, сжимаю его пальцами, а он ускользает, проходит сквозь них. Как надолго хватит моего терпения, как долго я смогу сдерживать зверя? Я могу сорваться уже на ней, а она даже не понимает этого.

– Задавай вопросы обдуманно, Лия. Мне в любой момент может надоесть отвечать на них. И настанет мой черёд требовать ответов.

Сжал мою ладонь не сильно, но требовательно, и я почувствовала, как ускоряется бег крови по венам. Сжимаю пальцы так, чтоб не переплетать с его пальцами. И понимаю, что это… Необъяснимо, но мне да, хотелось сплести их. Инстинктивно. Как-то неподвластно разуму. Словно это уже было когда-то. Наверное, так же можно склонить голову на плечо или провести пальцами по щеке. Импульс. Быстрее, чем успела подумать. Неужели когда-то я ТАК прикасалась к нему?

«Ты никогда не значила ничего, и в то же время только ты имеешь значение для меня». Разве он может такое сказать? Разве я могу иметь для него значение?

Склонился к моим волосам, шумно втягивая запах, и уже сердце бьется не в груди, а в горле, и от ощущения опасности дрожат колени. Дотронулся пальцами до моих губ, и я дернула головой. Потому что даже губы приоткрылись в примитивном порыве захватить его палец. Господи! Что со мной происходит?! Я не должна смешивать желаемое и действительное. Потому что в этой реальности нет ничего из той, что я себе представляла, и Нейл явно дает мне понять, что я зачем-то ему нужна. И эта игра слов… Он играет со мной. Намеренно заставляя расслабиться. Прикосновения лапы хищника очень нежные. Перед тем как он выпустит когти и разорвет жертву на части, он очень долго может мягко ее трогать, почти любовно, предвкушая кровавую трапезу.

– Каких ответов? Что ты хочешь знать обо мне? Ты и так все знаешь. Слишком много, чем я хотела бы сама.

Отважилась посмотреть ему в глаза.

– Куда мы едем?

Усмехнулся:

– А что тебе даст название места, Лия? Что ты помнишь об этом мире? – Опустил взгляд на пухлые губы и почувствовал, как болезненно прострелило в паху. Бешеным желанием, отозвавшимся диким бегом сердца, шумом в висках от её близости. На расстоянии наших сплетённых рук. Но так далеко от меня. Чёрт побери, пока слишком далеко!

Жадным поцелуем впиться в губы, сатанея от её запаха, от жара упругого тела, от сбившегося хаотичного дыхания, от аромата крови, не перестававшего дразнить и вызывавшего из глубин самые тёмные желания. Отстранился от неё усилием воли, прикусив с внутренней стороны щеку, успокаивая себя, не позволяя сорваться.

– Мы едем в прошлое, Лия. В прошлое, которое совсем скоро станет твоим будущим.

Посмотрел на мои губы. Откровенно. Слишком откровенно. Когда в одном взгляде отразилось все, о чем он думал, и я была уверена, что он и не думал скрывать от меня тот голод, который блеснул в его глазах. Не просто желание, а настоящую жажду. Заразительно порочную, неприкрытую жажду. Внизу живота все скрутилось в узел, мне стало жарко, несмотря на прохладу. А он продолжал смотреть. Не мимолетным взглядом, а долгим. Так, что я нервно сглотнула, и чувствительную кожу начало покалывать от желания почувствовать эти губы на своих губах. Только не поддаться искушению, ведь именно этого он и добивается.

– Мы едем в прошлое, Лия. В прошлое, которое совсем скоро станет твоим будущим.

Прозвучало зловеще. Постепенно снова становилось страшно. Необратимость. Я почувствовала ее каждой клеткой своего тела.

Мы были здесь сотни раз. Наш мир. Наше место. Яркое, радужное, слишком цветное для такого, как я. Вы ошибаетесь, если думаете, что летучие мыши или кроты поблагодарят вас за возможность увидеть солнце. Создания тьмы, привыкшие к вечному мраку, их скорее ослепит яркий свет, озаряющий всё вокруг. Я был сродни таким тварям, предпочитавшим существовать в знакомой до боли мгле, ощущая на коже не тёплые лучи, а безопасный холод.

Я понял это, когда впервые самостоятельно пересек грани миров и попал сюда, уже без неё. Оказывается, можно почувствовать самую настоящую боль, только глядя на вакханалию живого цвета вокруг. Он слепит глаза, забивается в поры на коже, раздражая её, вызывая неуёмное желание унять зуд от прикосновения сочных красок. Так бывает всегда, когда я с ней. Она разукрашивала меня изнутри и приглушала яростные оттенки окружающих миров.

И сейчас… сейчас я вновь жадно вдыхал воздух, насыщенный тысячами сладких цветочных ароматов. С ней даже сахар не мог быть приторным.

Лия изумленно разглядывала буйно растущие кусты, широко отрытыми глазами впитывая в себя их яркость, которой и в помине не было в нашей вселенной.

В платье белого цвета, единственного оттенка, которого не было в этом саду. А я молча наблюдал, выжидая, сжимая кулаки, не притрагиваясь к ней, хотя сводило зубы от желания наброситься на её губы. Как когда-то давно. Именно здесь. Это срывает планки – иметь на нее все права и в то же время не иметь права прикоснуться. Потому что мне нужно, чтобы она сама хотела моих прикосновений. Без этого ничего не имело смысла. МЫ больше не имели смысла.

Ну же, маленькая! Вспомни! Хотя бы что-нибудь! Прошу!

Внутри меня появилось странное чувство, мне было трудно в него поверить. Мне оно казалось неестественным после того, что я увидела недавно, но синева его глаз… она посветлела, она походила сейчас на самое пронзительное зимнее небо, без единого облака, и где-то там… в космосе, в той самой бездне я видела отчаяние, и оно передалось мне. Как отражением. Словно там, на дне его глаз, обратная сторона зеркала. То самое, что могу видеть только я.

Или это снова игра… Стало не по себе, стало больно. Внутри. Тысячи лезвий вспарывают мозг, и я чувствую, как я начинаю кровоточить. Мне больно.

– Это не мое прошлое. Здесь очень красиво…здесь волшебно, но это не мое прошлое. – Пусть уведет меня отсюда. Именно такую боль я почувствовала когда-то, когда Стеф купил мне белые розы. Именно вот это чувство безысходности и непонятной боли. Вселенской тоски.

Отвела взгляд, прикоснулась к диковинному цветку. Потом посмотрела на Нейла.

– Здесь очень красиво. Эти цветы, они невероятно прекрасны, и они цветут, тянутся к солнцу. Если вырвать их и перенести в твой мир – они завянут, превратятся в тлен, как и те розы… Я чувствую себя таким цветком. Ты отнял мое прошлое, когда забрал меня оттуда, где я была счастлива. Ты навязываешь мне то, что я не хочу принимать.

Разочарование… Самое сильное чувство, которое можно испытать, глядя на любимую. Не ревность…Не ярость… Не ненависть… Они всё ещё дают надежду. Призрачную надежду на что угодно. На примирение, на прощение, на любовь, на правду…Разочарование едким ядом, серной кислотой растворяет в себе надежду и все чувства, оставляя горькое послевкусие ничего. После него остаётся только ничего. И это ничего превращается в затягивающую пустоту, в чёрную дыру в груди. Но я из последних сил хватаюсь за острые, как лезвия ножей, края этой пустоты, встряхивая её, жадно вглядываясь в её лицо. Я ищу во взгляде нечто, что наполнит пустоту в душе смыслом.

– Ну же, малыш… Посмотри… Вдохни… Увидь, Лия! – прижавшись к губам своими, жадно отдавая свое дыхание и вбирая в себя глоток её воздуха… потому что слишком больно от ощущения затягивающей бездны в груди.

Отстранился от неё, продолжая выискивать хотя бы толику, хотя бы сотую, тысячную часть нашего прошлого.

Боль разрастается, она постепенно отвоевывает меня по кускам, по рваным осколкам, и я хочу, чтобы она прекратилась. Чтобы мне не было ТАК больно. И самое страшное – я не понимаю почему.

Нейл схватил меня за плечи и встряхнул, и еще, и еще, это отчаяние, оно затягивает и меня. Пугает, сводит с ума. Я не хочу его принимать. Я не знаю, ЧТО ЭТО ТАКОЕ. Жадно набрасывается на мой рот, а я понимаю, что не верю ему. Ни единому его слову, не верю даже в его существование, не верю ни во что. Мне страшно стать одной из тех, у его ног. Страшно стать НИКЕМ. Страшно поверить, что мое прошлое – вовсе не прошлое, а некая фальшивая картинка, подделка, эскиз. С силой уперлась ему в грудь руками, отворачиваясь, избегая поцелуя. Избегая того мощного оружия, которое он уже показал мне в действии. Умение управлять моим телом. Я не дам ему управлять моей душой. И даже если он дьявол, я свою душу не продавала. Оттолкнула, задыхаясь, все еще чувствуя, как боль поглощает меня изнутри, живет отдельной жизнью, словно она его союзник и они вдвоем хотят меня разорвать на части.

– Не прикасайся ко мне. Я не хочу быть никем. Не хочу быть твоим НИКЕМ и никогда не стану.

И снова злость… Снова злость, когда я с ней. Она приходит вместе с дикой болью. И пусть от этой боли сворачиваются все внутренности, пусть от неё застывает в венах горящая лава крови, я приветствую её с садистским удовольствием. Потому что боль – это не ничто. Это не пустота. Это не дыра в теле… в душе. Боль приводит в чувство похлеще и намного быстрее любых других эмоций. Самая тёмная из них, она стирает все краски вокруг, погружая весь мир в унылые оттенки серой безысходности.

Долбаное дежавю взламывает память, заставляя сжимать кулаки в бессильной ярости, вызывая желание, дикое, неуправляемое желание причинить и ей те же страдания. Увидеть, как наполняется муками её взгляд.

И уже через мгновение мы оказываемся в мрачных стенах тренировочного центра.

– Ты и есть НИКТО, Лия. МОЯ НИКТО! – сжимая предплечье, впиваясь пальцами в кожу, оставляя синяки. – Даже это имя МОЁ! Смирись с этим, пока я не отнял у тебя то единственное, что пока принадлежит тебе!

Склонился к её лицу и прошептал, сдерживая рычание, рвавшееся из груди:

– Твои грёбаные воспоминания о «счастливой», мать твою, жизни!

3 глава

– Никогда не говори никогда, малыш. Даже бессмертным не дано заглянуть за ширму вечности. Кто знает, что находится там, на границе эпох?

Её тихий смех и открытый взгляд, мягкая улыбка очертила губы:

– Есть вещи, не подвластные смене времен, Нейл. Как моя любовь… – указательным пальцем по моим губам, и я прикусываю его зубами, – к тебе.

Смешно. Мне так смешно и в то же время грустно. Ведь я понимаю, что это лишь мечты моей маленькой девочки, достаточно наивной, чтобы верить во что-то вечное. И я мог бы рассказать ей, что она ошибается, что ничто по-настоящему доброе и светлое не может существовать постоянно. Иначе оно перестанет быть таковым. Оно превратится в обыденность… Но она настолько уверена в своей иллюзии, что я предпочитаю не разбивать её хрупкие представления, а встать прямо перед ней, защищая от любого ветра, способного лёгким порывом унести в никуда тонкую вуаль её выдуманной реальности. И я просто прислоняюсь своим лбом к её лбу и шепчу одними губами, зная, что она слышит:

– Я готов отдать за это своё бессмертие, Лия. – Произнёс и понял, насколько эти слова правдивы.

– Разве я когда-нибудь лгала тебе, Нейл? – серьёзно и тихо. – Я люблю тебя.

– Я буду любить тебя вечно…

– Скажи, что это не ложь высшего Деуса. – Мимолётная улыбка на губах, но в глазах… в глазах ярким пламенем затаённая надежда. И я не говорю, а показываю, доказываю раз за разом истинность моих слов.

А ведь самое смешное, что солгала она! Именно эти её слова, произнесённые семнадцать лет назад, оказались обманом. Любовь не проходит. Никогда. Ей некуда идти. Ей незачем уходить. Любовь – паразит, самый настоящий. Она навязывает вам симбиоз, даже не спрашивая вашего разрешения. Никакого права выбора. Вы получаете эмоции, она высасывает вашу энергию. Энергию, которую дают вам эти самые эмоции. Поэтому если вам уже невкусно, пресно, неинтересно и горчит на языке, то это была не она. Что угодно, но не любовь.

Её «вечная» любовь не продержалась и двадцати лет. Она исчезла из её глаз, испарилась, оставив после себя сизый дым страха на дне глаз. Страха и недоверия. Что может быть хуже для мужчины, чем недоверие ЕГО женщины? Недоверие сродни презрению. Сродни сомнению в состоятельности его как мужчины! Особенно если он искренен, как никогда за всю свою гребаную вечность.

– Вы говорили о ресурсах… – нерешительно прикусила губу, подбирая слова, но не отводя взгляда. Знает, что ступила на зыбкую почву. Усмехнулся ей в ответ. Можно подумать, мы с императором не поняли того, что нас подслушивают.

– Не всё из того, что ты услышишь, малыш, стоит озвучивать…

– Но что будет дальше, Нейл? Когда смертных станет не хватать вам? – отвела взгляд. Глупая. Сама придумала за меня ответы. Ответы, которые её не устраивали однозначно. Нервничала, пока ждала меня. И если я задерживался, то в её голове уже вспыхивала целая мысленная война между нами с неопровержимыми, на её взгляд, аргументами. Лия часто так делала. Поначалу. Потом со временем она научилась распознавать и предугадывать мою реакцию на тот или иной вопрос.

– Ты знаешь, малыш, с некоторых пор я понял, что люблю свою жизнь. – Притянул её к себе, обнимая сзади и вдыхая запах её волос. – С тобой, Лия, я хочу жить. С тобой! – поднимая руки к её груди, сжимая мгновенно затвердевшие соски. – И ради этого я готов сдохнуть, но не допустить подобного. – Прикусил мочку уха, улыбнувшись тихому стону, сорвавшемуся с её губ. – А моя маленькая девочка поможет мне… так ведь?

– Дааааа… – на выдохе… в мои губы, запрокинув голову.

Чёртовы воспоминания посещают каждый раз, когда думаю о ней. Постоянно. Это уже вошло в привычку – разговаривать с императором и тщательно скрывать свои мысли, потому что в них господствует она. Пытать очередного ублюдка и слышать, как с его губ срываются её крики… тогда… Семнадцать лет назад.

Стоять под окнами её спальни и жадно наблюдать за ней по ту сторону стекла. Сжимая пальцы в кулаки, распарывая ладони до крови, стискивая челюсти до боли. Как подросток, как мальчишка, изнывающий от желания, от навязчивого, бешеного желания получить ее. До боли в паху, до постоянного адского стояка и отчаянной ярости на себя за полную потерю контроля. Такое хрупкое с виду стекло, оно отделяло нас, словно гранитная стена. Лия озирается в испуге в тёмной комнате, понимая, что я где-то рядом. Она сама ещё не осознает, насколько тонко чувствует моё присутствие. На уровне инстинктов. Правда, пока скорее как жертва, которая чует опасного хищника, спрятавшегося в кустах и преследующего её темной тенью. Зверя, который изнывает от мрачного желания взять свою добычу. Но раньше… раньше это было так же естественно, как дышать. Ощущать друг друга на расстоянии. И не просто присутствие, но и эмоции, слышать мысли, врываться в них без стеснения, заставляя её краснеть. На тренировках ли, перед Клэр ли, на приёмах ли.

– Малыш, мне не нравится, что этот ублюдок стоит так близко к тебе…

– Нейл, он мой тренер. Посмотри направо. Там находится его любовник.

– Лия… Мне НЕ НРАВИТСЯ, что этот ублюдок стоит так близко к тебе!

– А мне не нравится эта женщина, которая плотоядно облизывается сейчас на тебя.

– Малыш, ты напросилась…

– Я отошла… Неееейл… я отошла! – почти крик. В моих мыслях. Тщетные попытки закрыть от меня сознание.

– Поздно, любимая…

И уже через несколько минут заставить заливаться румянцем нежное лицо, дрожать от желания тело, прикусывать пухлые губы. Потому что я имел её там. В полном зале. В присутствии сотен гостей. Но всё же только в её сознании. Достаточно, чтобы она почувствовала всё физически. Врывался в неё, задрав платье, заставляя стонать… тоже мысленно, потому что моя девочка знает – каждый её вздох, каждый её стон принадлежат мне. И я не готов делиться своим ни с кем. Именно поэтому жалкий низший резко слепнет до тех пор, пока я не отстраняюсь от неё, оставляя изнывать без кульминации.

– Нейл… пожалуйста… позволь, – голос почти срывается.

– Это наказание, малыш. Оно не всегда должно приносить удовольствие.

Холодным тоном, но подыхая от желания послать на хрен всех и каждого и оттащить её в верхние комнаты, чтобы там уже слушать её настоящие крики, ощущать жар упругого тела, утопая в море её любви.

Снова непрошеное воспоминание, и я остервенело отбрасываю его в сторону, потому что больно каждый раз. Больно понимать, что потерял то, что казалось незыблемым и естественным. Вечным. Но ведь вечного не существует…

Грёбаный эксперимент по возвращению ей памяти провалился ко всем чертям. Надежда рассыпалась в прах чёрным пеплом, марая яркие краски когда-то нашего с Лией собственного мира. И теперь здесь воняло, как после пожарища. Тут и был самый настоящий пожар. Сгорало наше прошлое, а я не мог ничего сделать, чтобы потушить огонь. Только задыхаться от едкого дыма, забивавшегося в ноздри, в глотку, заставившего согнуться напополам и хрипеть в попытках выхаркать угарный газ вместе с кишками.

Потом возвращение домой и долгие минуты стоять под её дверью. Не решаясь войти. Я, мать вашу, не решался войти! К ней! Впервые за свою долбаную вечность я так колебался! Снова впервые с ней. Я просто жаждал, чтобы она позвала меня. Пусть не голосом. Хотя бы взглядом, жестом. Намек. Ничтожный, едва ощутимый, но дающий мне право выбить к чертям все двери и окна, все гранитные стены… Только позови меня.

А после началось то, что заставило поверить, что ад – это не выдумки глупых смертных. Ад можно почувствовать и с колотящимся сердцем в груди. Вдыхать воздух и выдыхать угар, ощущать, как начинает плавиться кожа, а языки пламени слизывают мясо и добираются до самых костей.

Лия не просто не подпускает меня к себе. Она не просто боится или не доверяет. Она стала чужой. Отстранилась, забыла, разлюбила? Значит, всё же все эти годы я ошибался? Сколько живёт первая любовь у смертного? А у Деуса? А сколько суждено продлиться любви мужчины? А если она не просто первая, а единственная? Если его любовь, способность иметь чувства – это аномалия? Необъяснимая болезнь, единственная слабость одного из самых сильнейших существ Континента.

Эти вопросы вихрем проносились в голове, день за днём, каждый раз наталкивая на мысли, что любой мой шаг будет воспринят в штыки. Она не слышит моих слов, в её ушах до сих пор крики жертв, которых мы раздирали во дворце. Она не видит моих поступков, ей не нужны мои подарки, перед её глазами до сих пор реки крови и трупы женщин в моих объятиях. Лия, если бы ты знала, что раньше ты видела куда больше…

Как резко перестраиваются понятия в наших головах, стоит лишь поменять окружение и прожить в нем достаточно долго, чтобы впитать в себя основные постулаты этого общества. Той девочки, которую я знал, которую полюбил, безумно, одержимо, до мозга костей, больше не было. Была женщина. Сильная, сексуальная, умная, независимая… Будь она проклята, не зависимая от меня! И это злило. Это выводило разум за грани дозволенного. Того дозволенного, что я определил для себя в отношении неё.

Чёрт бы её побрал! Она была единственной, в отношении с кем я ставил какие бы то ни было границы. Думал ли я о том, насколько она поменяется, стирая ей память? Глядя, как она извивается в адских муках, умоляя, надрывно вымаливая сохранить ей воспоминания? Конечно, думал. Представлял ли, что полюбит, мать её, другого?! Представлял! О, это я представлял себе с изощрённым мазохистским удовольствием. Рисовал себе картины одну хлеще другой, запивая их жизнями десятков смертных, детей, женщин. Много женщин, которым я мстил за ЕЁ возможные измены.

Но, блядь! Каждый раз, когда ставил на одну чашу весов её жизнь, а на другую всё остальное… Первая оказывалась тяжелее. Да, злая усмешка судьбы, каждый раз понимание того, что она где-то жива и дышит, оказывалось сильнее любых других эмоций.

И всё ради того, чтобы стать монстром в её глазах, чтобы видеть там что угодно, но не любовь, не доверие, не уважение, которые были там когда-то. И пусть я действительно один из самых страшных монстров Континента, если не самый жуткий, но Лия Милантэ была единственной, кто не боялся меня.

Я выбирал для неё самые дорогие подарки, привозил из разных миров, настолько яркие и нежные, отличавшиеся от вещей нашей реальности… А она она все их складывала в углу комнаты, боясь притронуться к ним. Иногда я видел, как она медленно подходила к этому месту, протягивала руку и тут же одёргивала ей назад, боясь прикоснуться, словно действительно всё ещё считая, что спит, что всё происходящее – не более чем кошмар. И стоит только дотронуться и понять, что какие-либо вещи реальны, то и сам этот жуткий сон плавно перетечёт в действительность.

Стэф! Я ненавидел это имя. Оно взрывало мне мозг. Оно заставляло выть от боли, круша собственную спальню, разбивая до крови кулаки о стены. Оно стало моим личным кодом мести. Когда-нибудь я доберусь до этого смертного ублюдка, не просто укравшего моё, но и поселившегося настолько прочно в её мыслях.

Когда-нибудь совсем скоро. Когда отпадет надобность охранять её от цепных псов императора, которых он засылал ко мне под видом начальников тех или иных служб. Одного из своих подданных Алерикс очень вовремя «подарил» мне в услужение. Домой, где тот мог следить за нами.

Очередной ход правителя, который не мог не понимать, что я верну ему все долги. Пусть не сейчас. Пусть намного позже. Но к тому времени их накопится достаточно для того, чтобы гордый Алерикс Мортифер молил о пощаде. За всё, к чему приложил свою когтистую лапу. За семью, которую вырезали, словно скот. За трон, который цинично отобрал у меня. За любовь, которой лишил. За жену, которую навязал.

Жена, от которой до зубовного скрежета хотелось избавиться. Но нельзя, мать вашу! Нельзя! Особенно сейчас, когда она ждала ребенка. Будущего наследника земель Мантелла и Мортиферов. Сына, я уже знал его пол, которого я не хотел и не воспринимал как своего. Нет, в том, что это был мой ребенок, не было сомнений. Но это не имело значения. Мужчины принимают только тех детей, чьих матерей они когда-то любили. В моём же случае этот плод в ней всего лишь был частью женщины, которую я ненавидел. Ненавидел всей душой за то, что заняла ЕЁ место. За то, что посмела быть настолько хорошей, что иногда сводило скулы. Да, блядь! Меня тошнило от её отношения, от того, с какой радостной улыбкой она встречала меня. Прикасалась ко мне, а меня передергивало от одной мысли, что это могла бы быть Лия. Нет, не на месте моей жены. Нихилу никогда не стоять так высоко рядом с Деусом. И этот союз не позволил бы мне совершить то, к чему я упорно готовился несколько столетий. Но она могла быть моей парой. Официальной парой, связанной со мной. Парой, которую бы уважали. Уважали хотя бы из страха однажды сдохнуть только за неосторожное слово, брошенное в адрес женщины Нейла Мортифера.

И я срывался. Приходил в ярость от её отчуждения, от её недоверия и страха. Я пропадал сутками в самых дорогих борделях, кутил ночи напролёт с Алериксом и другими «друзьями», чтобы только не возвращаться ни в один из своих домов. Ни в тот, в котором меня ждала нелюбимая, ни в тот, в котором меня совершенно не ждали. Даже больше – где молили Бога, чтобы я не приезжал как можно дольше и оставил её в покое. Только за это мне хотелось убивать.

Нейл не приходил ко мне больше, но я чувствовала его присутствие всегда. Иногда до абсурда необъяснимо: я подходила к окну, и в этот момент его машина въезжала на территорию особняка. Ждала ли я его? Не знаю. У меня нет ответа на этот вопрос. Какая-то часть меня ждала, а какая-то смертельно боялась присутствия. Это не тот страх, который перед ним испытывали слуги и все, кто его окружал. Меня мучил страх, что я сдамся. Что я не смогу противостоять, что война закончится моим унизительным поражением. А я воевала с ним, воевала не на жизнь, а на смерть, потому что не верила ему. Я отказывалась принять то, что Нейл навязывал мне. Потому что это означало мое полное рабство и признание себя НИКЕМ. Но я не никто. Я – Лия Милантэ. У меня есть мое прошлое, моя жизнь, и я, черт возьми, хочу в нее обратно. Потому что сны не должны сбываться, они должны оставаться снами, а не становиться ужасающей реальностью, способной взорвать мозг и свести с ума.

Он дарил мне подарки. Самые разные вещицы, сувениры, предметы личного туалета и драгоценности. Диковинные, изумительные по своей красоте. К каждому платью – новый комплект украшений, каждый день – новая безделушка дороже предыдущей. Кольца, браслеты, серьги, подвески… Дорогие наряды и нижнее белье. И чем больше дарил, тем больше я отдалялась, замыкалась в себе. Я не притронулась ни к одному подарку, я складывала их в коробку и не подходила к ним. Не потому, что мне не нравилось – мне казалось, что если приму – стану зависеть от него. Хотя я и так зависела, но оставалась иллюзия свободы. Это неписаный закон: если принимать подарки от мужчины, то рано или поздно за них придется расплачиваться. Только с Нейлом расплачиваться придется далеко не только телом, а душой и, возможно, даже жизнью. Он не приносил их сам, не отдавал в руки, просто их оставляли в моей комнате вместе с одеждой. На столе или прикроватной тумбочке. Я даже не могла назвать это подарком, скорее его очередное заявление своих прав на меня. Прав, которые я не хотела признавать.

Я знала, что иногда по ночам он стоит под моими окнами и смотрит… Насколько его хватит, насколько долго мое безмолвное «нет» будет сдерживать его привычное и высокомерное «да»? В какой момент закончится игра в изощренное соблазнение и он просто возьмет то, что считает своим? Что тогда останется от меня? По каким пазлам, рваным и окровавленным, я снова соберу свое отражение в зеркале после того, как надоем ему? Во мне не было иллюзий. Я увидела достаточно много, чтобы понимать, кто такой Нейл Мортифер и что могут значить женщины в его жизни. В какую из ночей меня вынесут на задний двор… Точнее – мое тело. Я далеко не девочка, чтобы заблуждаться на свой счет и считать, что Нейл может быть увлечен мною.

Такие не умеют любить. Если он вообще понимает смысл этого слова. Он просто хочет получить меня и использует для этого все способы и методы.

Но больше всего я боялась его близости, потому что он волновал меня. Потому что сводил с ума только звуком своего голоса, взглядом, запахом, бешеной харизмой и животной сексуальностью. Чистый секс. Без примеси чего-либо. Голый порок в изумительной оболочке, которая лишь распаляет сумасшествие. И я знала, что он меня хочет, я видела это в его глазах. Неприкрытый голод. Звериный и страшный, но в тоже время вызывающий ответную реакцию. Невероятно сильную, безумную. Словно тело всегда жило отдельно от моего разума.

Я и на десятую долю не приблизилась в своем воображении к нему настоящему. Как бледный эскиз по сравнению с сочной картиной. В нем искушало все: взмах ресниц, тяжелый взгляд, которым он сдирал не только одежду, а мог отыметь в самом полном смысле этого слова. Его волосы, скулы и щетина на них, чувственные губы с полной нижней и всегда чуть подрагивающей верхней, великолепное тело и повадки опасного, умного и хитрого хищника. Только его глаза – это уже космос. Бескрайняя бездна без звезд, зачем там нужна хоть одна звезда, если он сам целая вселенная любых сумасшедших фантазий и эротического соблазна. И ты смотришь в синеву, ни на секунду не сомневаясь, что он знает, как удовлетворить самое дикое желание, самую изощренную фантазию, лишь потому что его собственные в сравнении с твоими просто вакханалия порока, самых ее глубин, самого дна разврата. Он познал все. С возрастом женщина может это прочесть в мужских глазах. Нет ничего, что Нейл бы не пробовал, опыт оставляет печать, невидимую, но читабельную для женщин. В отличие от меня у него есть миллиарды способов свести с ума и привязать к себе, как собачку, как животное, зависимое от воли хозяина. И я не сомневалась, что он использует каждый из них, чтобы пройти этот уровень сложности со мной.

Единственное, чего я не понимала – почему все еще остаюсь для него сложностью. Ведь мы оба знаем, что он может заставить. Что мешает хозяину сломать вещь и использовать её?

У меня не было ответов.

Я могла сколько угодно притворяться и пытаться его ненавидеть, но отрицать, что между нами есть какая-то связь и общее прошлое, бесполезно. Я это чувствую и сама, на физическом уровне.

Мое тело словно помнило все его прикосновения и взгляды. Подсознание, те мрачные уголки моего мозга, которые он раздражал своим голосом, взглядом до невыносимости. Наверное, так реагирует наркоман, который был в ремиссии долгие годы, на дозу, оказавшуюся прямо у него под носом. Он не хочет впадать в зависимость, но он помнит кайф…помнит наслаждение от запретного яда, и это сильнее его самого. Сильнее доводов рассудка. И если я признаю зависимость – это конец. Это моя точка невозврата. Если все, что Нейл говорит, правда, то мы были любовниками. Как долго? Что он значил для меня? Я любила его?

С ужасом понимаю, что скорей всего да. Если есть это наше совместное прошлое, то да, я могла его любить, и это многое объясняет. Только почему и как тогда я оказалась в нашем мире? Он отпустил меня? Боже, сколько вопросов и ни одного ответа. И я никогда не осмелюсь с этими вопросами прийти к нему. Но в том, что мое влечение было мощным, я уже не сомневалась. Оно осталось. Вот эта мучительная тяга к зверю. Неуправляемая и совершенно не зависящая от моих решений. Это пугало больше всего. Слишком много власти имеет надо мной. Нейл меня знает. А я его нет. Я знаю лишь тот образ, который придумала сама, и он похож. Да, дьявольски похож. Внешне, разговором, характером, но это все же не он. Во что он хочет чтобы я поверила? В его чувства ко мне?

Иногда по ночам, когда мне снились кошмары, я чувствовала, как кто-то прижимает меня к себе, перебирает мои волосы, шепчет…

«Тшшш… малыш… это сон… я рядом…»

А когда открывала глаза – никого нет. Одна, испуганная и заплаканная. Неужели мне снятся сны во сне? Неужели какая-то часть меня хочет, чтобы он приходил ко мне по ночам? Как там… как в моих книгах, где он был иным, где монстр был способен любить меня и любил. И я… я любила того Нейла, которого придумала для себя.

Только в комнате все же витает его запах, незримое присутствие повсюду, везде… И мне иногда кажется, что он во мне… Трогает изнутри кончиками пальцев, чтобы потом сжать когтями и разодрать…тоже изнутри.

Я решилась узнать больше. Меня непреодолимо тянуло раскопать хоть что-то, хоть какой-то намек на то, что Нейл лжет. Впрочем, мне бы это ничего не дало, кроме разве что сил воевать с ним дальше.

В один из дней, когда он отсутствовал, я вошла в его комнату. Впервые. Прислонилась к двери и с бешено бьющимся сердцем обвела ее взглядом. Красиво. Очень. Большая кровать, зеркала, тяжелые портьеры. Все в мрачном готическом стиле. Какая-то часть меня эстетически наслаждалась увиденным. Мне нравилось здесь. Даже казалось, что я бы сама могла обставить эту спальню именно так.

От взгляда на шелковые черные простыни и покрывала щеки вспыхнули. Если я была его любовницей, то я, возможно, спала с ним в этой постели? Он позволял мне спать с ним? Я лежала на его груди, склонив голову? Или он отправлял меня к чертям после секса? Скорее второе, чем первое. Боже, если это и было, то прошло слишком много лет. Что ему нужно от меня сейчас?

«Твою душу, Лия. Чтобы разодрать ее на кусочки и обглодать каждый из них изощренно и жадно, а потом выкинуть объедки».

Подошла к комоду и выдвинула ящик. Стерильно чисто. Только одна коробка в углу.

Словно отсюда все вышвырнули и оставили либо самое ценное, либо необходимое.

Протянула руку и тут же одернула, потому что услышала, как на территорию особняка въехала машина. Подбежала к окну и вздрогнула – фургон. За последние дни я уже хорошо узнала, что в нем привозят. А точнее – кого. Это всегда была толпа людей в одинаковой одежде, их уводили на другую сторону двора. К черному ходу. Спускали в подвалы, и я с ужасом понимала зачем. Я видела собственными глазами, что делают с ними такие, как Нейл да и он сам. Какими же наивными сейчас казались собственные романы про нечисть, про потусторонний мир. Романы других писателей и шедевры кинематографа. Никто, даже я, на десятую долю не могли описать, что значит зло, что значит пожиратели души и плоти, пожиратели эмоций. Ни одна самая жуткая тварь не идет в сравнение с тем, что представлял из себя Нейл.

Почти одновременно с фургоном въехала машина Мортифера. Я слегка отпрянула назад, забыв на мгновение, что мне нужно уносить ноги из его комнаты, потому что засмотрелась… Я вспомнила, как писала нечто подобное, как он выходит из машины, и как ветер треплет его длинные волосы, как я… (нет, там не я… но зачем лицемерить, разве я не представляла себя на месте его женщины?) смотрю на него, и сердце замирает от его красоты. Только описать ее и увидеть в реальности – совершенно разные вещи.

Из фургона вышли люди. Мужчины, женщины и девочка. Маленькая девочка лет десяти. Она пряталась за спины взрослых, но именно ее конвоир поднял в воздух за волосы, и у меня сердце сжалось. Увидела короткий кивок Нейла и поняла, что от ужаса и ненависти кровь застыла в жилах. О боже! Неужели все так, как я думаю? Девочку потащили в дом, а остальных увели в обход.

Я бросилась к двери, распахнула и быстро сбежала по ступеням, увидела, как Нейл зашел в кабинет, успев сказать Лиаму, что он голоден и пусть еду приведут именно туда, немедленно. Я все поняла, заледенела изнутри. Увидела взгляд слуги, который заметил меня, а я побежала за ним.

– Лиам?

Остановился и медленно повернулся ко мне. Все такое же бесстрастное лицо. Как и всегда. Чертов робот.

– Да, госпожа.

– Это ребёнок… Он ее? – Я не могла сказать этого слух. Слишком чудовищно.

– Верно, госпожа.

– Господи! Не надо! Отведите к нему кого-то другого. Взрослого. Она же ребенок!

Я не верила, что говорю это. Разве имеет значение – кого? Или мое сознание начинает подстраиваться к этой дикой реальности? Лиам посмотрел на меня очень пристально:

– Когда для вас готовят обед, госпожа, то заказывают молодую телятину или цыплёнка, чтобы мясо было нежным. Вы понимаете, о чем я?

Я судорожно сглотнула.

– Но это ребенок. Маленькая девочка. Как он может?!

– Это еда. Ничего личного. Для Деуса она то же, что для вас вкусный бифштекс. Научитесь не думать об этом, измените восприятие, потому что ничего другого вы изменить не сможете. Она обречена так же, как куры в курятнике или лань в силках. Её съедят. Не сегодня, так завтра. Не Нейл, так кто-то другой.

– Это чудовищно! Это так… чудовищно!

От одной мысли об этом внутри поднялась паника и тошнота. Я попятилась назад, развернулась на пятках и бросилась к кабинету Нейла.

Ворвалась к нему, забыв о страхе, забыв о том, что не имею права – вот так.

Нейл сидел за столом, закинув ноги на столешницу, и крутил в длинных пальцах бокал с виски. Тёмные волосы падали на бледное лицо, в вороте расстегнутой рубашки виднелись тонкие цепочки из черного сплава, которые контрастировали с его кожей.

Зачем я пришла? Это бесполезно, это все равно что просить огонь не гореть и стихию не бушевать.

Казалось, он всецело увлечен рассматриванием бликов на бокале, но вдруг резко поднял голову и посмотрел на меня.

– Чем обязан? Пришла сказать спасибо за подарок? Открыла его наконец-то? Рассмотрела?

Я болезненно поморщилась. Нет, не открыла и не хотела смотреть. Как и все до него, как и все последующие за ним.

– Вижу, что нет, – взгляд потемнел, стал холодным, как лед, – я весь во внимании.

– Там… Привезли смертных… дюдей… Там.

– Да, как и всегда в этот день недели. Ты еще не привыкла?

Нет! Черт возьми! Я не привыкла и никогда не привыкну к тому, чем ты питаешься. Не привыкну и не приму.

– Там ребенок. Девочка. Очень маленькая.

– И?

Не глядя на меня, продолжая крутить бокал.

– И… она не может быть… – выдохнула, старясь унять дрожь в голосе, – не может быть едой!

– А кем может? Кем, кроме десерта?

Поднял на меня глаза и словно пронизал ими насквозь.

– Она слишком маленькая. Это чудовищно! Это невыносимо! Как ты можешь?

– Так же, как ты можешь пить горячий шоколад с хрустящей булкой по утрам, – резко подался вперёд, – это моя сущность. Их выращивают для моего стола. Как и многие продукты выращивают здесь для твоего меню. Кстати, повар здесь только ради тебя. Он готовит по особому рецепту то, что ты любишь есть. То, что научилась есть в своем «счастливом прошлом». Я думаю, ты это оценила.

Он намеренно переводит разговор на другую тему и смотрит прямо в глаза.

– Оценила.

– Вот и умница, девочка. Иди к себе. Мне некогда сейчас.

Отвернулся и сделал глоток из бокала. Казалось, для него я уже давно исчезла из кабинета.

– Нейл, пожалуйста!

Резко обернулся, и лед изнутри запылал пламенем. Именно контрастом, внутри зрачка пламя, а радужка ледяная.

– Мне. Некогда. Сейчас.

– Нейл, она такая маленькая. Ребенок, крошечная. Ей лет десять. Она ничего не успела в этой жизни. Дети – это святое, Нейл. Дети – это будущее, это еще тысяча, сто тысяч человек в будущем. Пожалуйста… отпусти её. У нее же есть родители. Люди, которые ее любят. Ты знаешь, что значит кого-то любить? Что значит любить ребенка? Нейл…

Мои глаза наполнились слезами, а его потемнели настолько, что зрачок почти слился с радужкой.

– Тебе наплевать, – одними губами, – совершенно наплевать. Ты – чудовище!

Попятилась назад, к двери, споткнулась и, распахнув ее, выбежала в коридор. Услышала голос Лиама снизу:

– Переоденьте в белое, никаких других цветов. На десерт только белое.

О господи! Бросилась к себе, закрылась изнутри, заливаясь слезами, меня тошнило в туалете, скручивало пополам и беспощадно тошнило. А потом я лежала на кафельном полу и смотрела в одну точку остекленевшим взглядом. Перед глазами проносились картинки, как равнодушный Лиам выносит маленькое окровавленное тельце из кабинета Нейла.

В дверях повернулся ключ, и я приподняла голову, встала с пола и, придерживаясь за стены, вышла из ванной.

Посередине комнаты стоял Лиам и держал за руку ту самую девочку, всю в белом, с очаровательными русыми косичками и огромными зелеными глазами. Она смотрела на меня обреченно, так, словно ее уже ничего не радовало, она смирилась, и она знала, что с ней сделают. Мне показалось, что сердце разрывается от тоски. Посмотрела на Лиама, и тот протянул руку девочки мне.

– Ваш подарок, Госпожа. Нейл Мортифер приказал, чтобы её отдали вам, и вы можете распорядиться её жизнью на ваше усмотрение.

Я смотрела в глаза слуге и судорожно сглотнула, чувствуя, как пересохло в горле. На дне узких глаз Лиама я увидела нечто, чего не видела ранее – восхищение? Нет, я затруднялась понять, что именно там вижу.

Я сжала маленькие пальчики ребенка и опустилась на колени, заглядывая в бледное личико.

– Как тебя зовут? – тихо спросила я.

– Подарок, – бесцветным голосом ответила она, не глядя на меня, а я всхлипнула и обхватила ее личико ладонями.

– Маленькая, никто не тронет тебя. Я обещаю. Посмотри на меня. Меня зовут Лия, и я отвезу тебя к твоим родителям.

Она быстро отрицательно покачал головой.

– Не надо.

– Почему? Разве у тебя нет отца и матери?

– Мы из резервации.

Я посмотрела на Лиама.

– Резервация для обреченных. Там живут те, кто изначально предназначен для питания Деусов. С самого рождения. Резервация преступников и осужденных до десятого поколения. Если вы вернете ее обратно, то завтра или через месяц её отвезут к кому-то другому.

Я повернулась к девочке:

– Тогда ты останешься здесь, и никто не обидит тебя, я позабочусь о тебе. Скажи мне свое имя.

– У меня не было имени, – тихо ответила девочка, – Хозяин назвал меня подарком.

Я привлекла ее к себе и обняла. Сердце колотилось в горле. Я все еще не верила, что он сделал это – пощадил её. Почему? Потому что я попросила? Не важно почему, важно, что она жива. Такая маленькая, худенькая. Я смотрела ей в глаза и гладила тоненькие косички. Девочка смотрела как сквозь меня.

– Мы придумаем тебе имя, очень красивое имя. Лиам, найдется для нее комната?

– Найдется и комната, и занятие найдется. Будет вытирать пыль по всему первому этажу. Недалеко от вашей спальни пустует помещение.

Я с благодарностью посмотрела на слугу, и тот отвел взгляд:

– Отдам её на попечение Сильвии. – Потом повернулся ко мне и тихо сказал: – Просите… вас слышат. Вас всегда слышат. Запомните.

Когда Лиам увел девочку, я наконец-то выдохнула. Внутри происходил настоящий переворот, какой-то разрушительный ураган. Он ломал стереотипы, пока только до трещин, до легких сомнений и до странного чувства триумфа и восторга. Вышла из спальни. Несколько секунд подумала и снова пошла к кабинету Нейла. Не решаясь войти, протянула руку к ручке, и вдруг дверь с грохотом распахнулась.

Он стоял у окна, не обернулся ко мне. Ровная спина, широко расставленные длинные ноги. На секунду задержала дыхание, стараясь унять сумасшедшее сердцебиение.

– Ты все же рассмотрела мой подарок и наконец-то приняла. Я рад.

Все так же не оборачиваясь. Голос глухой, чуть хрипловатый. В длинных пальцах дымится сигарета. Я медленно выдохнула и тихо сказала:

– Спасибо.

Повернулся и посмотрел в глаза, а мне показалось, что все завертелось вокруг.

– Завтра я покажу тебе, зачем ты здесь и кем ты была раньше. Немного ответов на твои вопросы.

4 глава

Полуразрушенное здание с обшарпанными стенами и ржавыми потеками, карканье ворон где-то вверху и чувство опасности. Я поднимаюсь по разрушенной лестнице. Ступень за ступенью. Их ровно девять.

Я помню, как Нейл сказал, что я не должна идти по ступеням, я должна позвать его до того, как ступлю на первую. А я не могла. Словно в горле ком, словно там это дикое отрицание происходящего и я в кошмарном сне, я в прострации. Только несколько минут назад я была в тренировочном центре, смотрела на помощников Нейла и слушала, что он говорит мне, но не понимала ни слова. Они называли меня проводником, говорили, что у меня какие-то уникальные способности, а я, черт бы их побрал, не была вообще уверена, что мне это не снится.

А потом мозг взорвала ослепительная вспышка, и я оказалась здесь. Где? Я и сама не знала.

Каждый шаг дается мне с трудом, словно на моих ногах висят свинцовые гири. Мне страшно. Так страшно, что по спине катится градом холодный пот. А еще я знаю, что они найдут меня… идут по моему следу, дышат мне в затылок. Они. В длинных черных плащах, с пластмассовыми лицами масок-анонима. Если догонят – убьют. Нет, не просто убьют, они будут методично пытать меня, они будут вспарывать мою кожу на лоскуты, сжигать мои волосы, отрежут мне язык, выколют глаза, они заставят меня молить о смерти. Я знаю – они могут. Они способны на все. Нейл говорил мне, что это стражи Темного мира. Говорил, что я должна бежать, но куда, боже, я не помнила, куда именно. И я упорно взбираюсь по высоким ступеням. Там, вверху, меня ждет избавление. Ведь должно ждать. Если есть ступени, то они куда-то ведут. Как часто нам кажется, что если мы идем по дороге, она куда-нибудь нас выведет, а не заведет. Но чаще всего она оказывается частью чудовищного лабиринта смерти и ведет прямиком к финалу. В самое пекло.

По стенам здания расползаются трещины, и земля дрожит подо мной. Я вижу, как разваливаются стены и кирпичи летят хаотично вниз, раскалываясь на куски. Один из них, пролетая, вспарывает мне плечо, и я зажимаю рану ледяными пальцами.

Мозг взрывается воспоминанием. Это уже было. Да… во сне. До того, как я позвала его. Возможно, я не должна его звать, я должна вытерпеть, и все закончится. Я проснусь в своей постели у себя дома.

Взобралась на девятую ступень и остановилась над обрывом. Смотрю вниз, и голова кружится – снег и лед, макушки елей. На дне этой бездны я сломаю себе шею, а если не прыгну, то меня схватят ОНИ. Стены пылают огнем. Языки пламени лижут кирпичи, пол, расползаются волнами по стенам. Они обжигают мои босые ноги до волдырей. Боже! Я в аду? Огонь приближается ко мне со всех сторон, и мне остается только прыгать вниз или сгореть заживо. И я сама не понимаю, что наконец-то кричу его имя. Громко, гортанно, до боли в голосовых связках. Медленно оборачиваясь назад к огненной стене, за языками пламени я вижу мужской силуэт, вижу, как он приближается ко мне. НЕТ! Нейл! Не иди! Ты сгоришь! Пожалуйста! И я не понимаю, кричу ли я или шепчу про себя. Пусть уходит. Если мне суждено сломать себе шею на дне этой пропасти, значит, так и будет. Зачем я позвала? Вижу, как пылает его одежда, и кричу, громко, отчаянно.

Смотрю вниз и в ужасе закрываю глаза, делаю шаг вперед, и в этот момент меня подхватывают сильные руки, разворачивают лицом к себе и… я встречаюсь взглядом с темно-синими глазами…

Мое сердце готово вырваться из груди. Оно то бьется, причиняя боль, то не бьется совсем. Я цепляюсь за его плечи, и у меня подкашиваются ноги. А внутри… внутри противоестественное чувство – я была уверена, что он придет за мной. Найдет даже здесь. И нет ощущения, что я вижу впервые… нет. Я его знаю… не просто знаю. А люблю. И это далеко не начало, а те самые отношения, где есть совместное прошлое: из слез, боли… из самой изощренной мучительной боли и невероятного счастья, ослепительного, ощутимого на физическом уровне. Смотрю на него… задыхаюсь, и весь мир вращается вокруг нас на бешеной скорости. Я прячу заплаканное лицо у него на груди и вдыхаю запах…

Нас выбросило обратно в тренировочный центр. Прямо перед экспертами, сидевшими возле аппаратов.

– Все вон! Все! Пошли! Вон!

Не дожидаясь, пока они выбегут из комнаты, схватил Лию за плечи, испытывая только одно желание – свернуть её тонкую шею.

– Идиотка! Ты совсем с ума сошла?! Какого хрена ты меня ослушалась?! Почему так долго не звала?

Встряхнул её так, что голова откинулась назад, и на мгновение закрылись глаза, а когда она распахнула их, я заметил, как в зрачках снова появляется дикий страх. Чертыхнулся про себя, впиваясь пальцами в нежную кожу на плечах, заставляя смотреть на себя, понимая, что она в шоке после этого перехода.

У меня еще стучал в висках адреналин, не просто стучал, а разрывал мне вены. Я никогда в своей жизни не испытывала ничего подобного. И я все еще не могла прийти в себя после всего, что случилось, после всего, что я узнала о себе и… после того, как Нейл спас меня. Мне это казалось невозможным. Я до смерти боялась огня. Самая страшная стихия, которая внушает мне панический ужас. И от осознания, что могла сгореть живьем, как спичка, становилось жутко.

Нейл тряхнул меня за плечи, и когда я открыла глаза, то встретилась с его горящим взглядом. На нем ни одного ожога, но я видела, как он прошел сквозь огонь. Видела своими глазами. Я вцепилась в его запястья. Боже! Как же я испугалась, что это проклятое пламя сожрет его, и сейчас меня лихорадило после пережитого. Зуб на зуб не попадал.

Вцепилась в мои руки, и на какую-то предательскую долю секунды я подумал, что она испугалась не меня, а за меня. Испугалась того, что я мог сгореть. Но тут же отбросил эти мысли, потому что они из прошлого. Из того прошлого, в которое она не хотела возвращаться, а я понятия не имел, как вернуть её туда насильно.

Лия продолжает молчать, и мне это не нравится. Это приводит в ярость и… приносит страх. Слишком опасным оказался этот переход, все вышло из-под контроля, и обычный тест вдруг оказался смертельной ловушкой из-за ее неопытности. Но я был слишком зол, чтобы дать нам время, я даже надеялся, что это может стать своеобразным толчком для её памяти.

– Скажи хоть слово, Лия.

Снова встряхнул её и перевел взгляд на губы. Неожиданно диким осознанием: она в моих руках, сама льнет, не отстраняясь, не отворачиваясь и пряча взгляд, как это было в последнее время. И становится до боли необходимо просто услышать её голос, убедиться, что всё в порядке.

– Скажи хоть слово, Лия.

Его голос… Он врывается в сознание и заставляет дрожать еще больше, смотрю ему в глаза и прижимаюсь всем телом сильнее. Почувствовать сердцебиение. Обязана. Не знаю почему. Должна услышать, как оно бьется, и я успокоюсь. Раскрытые ладони на его груди, и глаза в глаза… Секунды отбивают ритм в висках, и под ладонями его жизнью. Дыхание все еще срывается, все еще бешено бьется сердце.

– Ты… живой.

Мне хотелось трогать его лицо пальцами, чтобы убедиться, что действительно живой. Это был настолько сумасшедший ужас, я никогда так не боялась. Где-то в уголках сознания мелькнуло, что это могло быть частью игры… но облегчение от того, что он действительно жив, забивало все остальные мысли. А потом лезвием по нервам: «Он бессмертный, Лия, а ты идиотка».

Разжала пальцы, сжимающие его плечи, отстраняясь… Желая только одного – чтобы отпустил, чувствуя горячие ладони на талии, понимая, что сама льну к нему, и начиная осознавать, что мы здесь одни и это опасно… Потому что моя кожа воспламенилась под его руками, потому что мне уже трудно дышать от его близости… Потому что страх перетекает в возбуждение.

– Отпусти, – очень тихо, умоляя, – отпусти, пожалуйста.

Всего два слова, и я действительно воскресаю. Всего два слова на выдохе, слишком тихо, настолько тихо, что даже кажется, будто мне послышалось. Будто больное сознание выдает желаемое за действительное. Но я читаю эти слова в её глазах, я чувствую их на своей коже под её пальцами, и прижимаю холодные ладони к себе сильнее, втягивая в себя её аромат, сходя от него с ума. В висках пульсирует отчаянное желание прижаться к её губам, вдохнуть в себя её страх. Но уже в следующую секунду это грёбаное «Отпусти».

Отстранилась от меня, и сразу волна холода из ниоткуда, и я притягиваю её к себе, чтобы пропасть навечно на дне её глаз, чтобы процедить сквозь зубы, сжимая талию руками:

– Меня бесит слово «Отпусти»! Никогда не смей его произносить! Забудь о нем! Потому что НЕ ОТПУЩУ!

И наброситься на её рот, сминая губы, раздвигая их языком, врываясь в горячую глубину, исследуя нёбо, зубы и рыча, когда она начинает отвечать мне, сплетая наши языки. Выпивать до дна её дыхание, не оставляя ни капли, умирая от простого поцелуя, ощущая, как моментально каменеет член в штанах, как напрягается её тело в моих руках. Сейчас я чувствовал, что если она снова оттолкнёт меня, то я сдохну… или убью её.

Отстранился, чтобы улыбнуться её затуманенному взгляду и тут же снова впиться в губы, не давая опомниться, запуская руку под кофту, жадно, грубо сжимая упругую грудь, большим пальцем дразня сосок.

Понимая, что готов кончить, словно подросток, только от этих прикосновений. Наших первых прикосновений после стольких лет. После того, как мучительно долго жаждал этого и вспоминал об этом.

Впился в мой рот, и я поняла, что все. Я не могу больше сопротивляться, больше не могу противостоять ему и себе одновременно. Это слишком непосильно для меня, особенно когда его губы сминают мои и в легкие врывается запах его дыхания. Вместе с жадным языком, и я отвечаю со стоном, с изнеможением от капитуляции. Когда понимаю, что обезумела в эту же секунду, как отпустила себя, сорвалась, полетела в пропасть. На дно его глаз, в космос его демонов.

Отстранился, а у меня ломка. Мгновенная с интервалом в секунду, с болью от расставания на миллиметр. Не думать… чувствовать. Необратимо и необходимо, как дышать, тянуться за его губами и ощущать, как сжимает грудь, как ласкает мгновенно затвердевший сосок, заставляя выгнуться, заставляя застонать и зарыться дрожащими пальцами в его волосы. Слишком долго хотела, слишком долго представляла… о боже, и не только представляла…От одной мысли, что он реально со мной, что сейчас его ладони ласкают мое тело и… это не иллюзия, не фантазия… я отчаянно до дикости хочу узнать, что это такое – быть с ним по-настоящему.

Проклятая ткань, от которой тело не просто зудит, она словно оставляет глубокие борозды на теле, не позволяя почувствовать, насколько горячая кожа у Лии. И я сдираю с неё кофту, разрывая её и посылая к чертям собачьим, туда же отшвырнув и лифчик. Чтобы склониться и прикусить зубами сосок, сатанея от тихого вскрика, от тонких пальцев, перебирающих мои волосы, от запаха её возбуждения, сносящего все тормоза, заставляющего рычать в унисон с её рваным дыханием.

Оторвался от неё, чтобы подтолкнуть к столу, приподнять за бёдра и усадить на него, смахивая ладонью бумаги, папки, компьютеры. Лихорадочно задираю её юбку, проникая ладонью за резинку трусиков, не сводя взгляда с её лица, с румянца, расползавшегося по щекам, по шее, с упругой груди и торчащих сосков, дерзко требующих ласки. И я склоняюсь, прикусываю твёрдую вершинку, чтобы тут же отстраниться и подуть на неё, в то же время раздвигая пальцами складки плоти между ног.

– Такая мокрая, моя девочка. – вдохнул полной грудью терпкий запах её желания. Положил её ладонь на член. – Чувствуешь, как сильно я хочу тебя, Лия?

Проскользнул пальцем в тесное лоно, сцепив зубы, чтобы не закричать, не завыть триумфальную песню. И снова к груди, лаская и терзая твёрдые камушки сосков губами, вгрызаясь в них зубами. Так, чтобы зарычать только от её аромата, от вкуса на языке, слизывая алую дорожку с белой кожи.

Вытащить палец из неё, чтобы ворваться уже грубо, намеренно жёстко двумя, вынуждая её выгнуться, надавливая большим пальцем на клитор. И подыхая от едкого желания оказаться в ней по-настоящему. Я хочу всё, много, крики, стоны, оргазмы. Много и для меня.

Слышу треск материи, чувствую, как нетерпеливо сдирает одежду, и у меня все тело горит от желания, чтобы снял все. Чтобы остаться полностью обнаженной, чтобы чувствовать его каждым кусочком тела. Прикосновения имеют память. Еще бо2льшую, чем глаза. Прикосновения оставляют следы навечно, и я хотела его пальцы везде. На мне, во мне. Это была осознанная бешеная похоть на грани безумия, выстраданная годами. Тело наполняется болью от желания, потому что я на пределе только от осознания, что я с ним. Все сомнения становятся ничтожными, мелкими, глупыми.

Ладони Нейла скользят по голой коже, губы пожирают каждый миллиметр, прикусывая соски, вызывая ответный шквал сумасшествия, и меня лихорадит. Подталкивает к столу, резко усаживая на край, проникая под юбку голодными пальцами, и я чувствую этот голод физически. Он витает в воздухе, раскаляет его до кипятка, чтобы обжигать легкие хаотично рваными вздохами, выдохами-стонами. И снова его губы на груди, а мне уже хочется кричать от нетерпения, и мои руки лихорадочно сдирают с него одежду, чтобы прикоснуться к нему, ощутить кожу под кончиками пальцев, под ногтями. Оставить на нем следы, пусть ненадолго. Отдать боль, причиняя ту боль, которую я испытывала каждый день, каждую секунду, желая его так долго и так отчаянно.

Чувствую, как проникает рукой между моих ног, раздвигая складки горячей плоти, под бешеную пульсацию, по нескончаемой влаге.

– Такая мокрая, моя девочка.

И слова только подхлестывают желания, как острые лезвия, как самая бесстыжая и наглая ласка, как проникновение. Только слова, только его голос, и я чувствую, как первые волны наслаждения окатывают все тело.

Прижал мою ладонь к своему паху, и я сжала пальцами напряженный член, закатывая глаза, потому что уже мысленно приняла его в себя. Глубоко, резко. Скулы свело от предвкушения. Проник в меня пальцами, и я вскрикнула, непроизвольно сжимаясь, чувствуя, как трясет крупной дрожью. Резкая боль от укусов в напряженных сосках, и тут же порхание его языка и рычание, и хриплые стоны с шумным дыханием. Чистое безумие. Его и моё.

Врывается в меня двумя пальцами. Грубо, сильно, растирая пульсирующий, набухший клитор, и меня накрывает, точка невозврата взорвана, распахиваю ноги шире, двигая бедрами навстречу, насаживаясь на его пальцы, чувствуя изнутри умелые толчки и ласку. Он точно знает, как ласкать меня, чтобы заставить сорваться. И всхлипывая его имя, притягивая к себе за волосы, чтобы отдать крик, чтобы сожрал его, пока я извиваюсь от оргазма в его руках, ослепленная, оглушенная яркостью экстаза.

Не позволяя ей отстраниться. Впиваясь в неё. До боли в губах. До синяков на бёдрах. Вырывая первый крик. Поглощая его. Чувствуя, как она истекает влагой на моих пальцах, как судорожно сжимает их лоном в спазмах оргазма. В диком нетерпении спустить её на пол, разворачивая к себе спиной, подтолкнуть вперёд, вынуждая опереться руками на стол и раздвинуть ноги шире.

Торопливо расстёгиваю брюки и наматываю густые волосы на руку, чтобы оттянуть голову назад, врываясь в неё до упора. Резко. В унисон моё рычание и её громкий крик. Наконец-то оказавшись в ней! По-настоящему! Слишком долго я не был в ней! Я соскучился по этому, Лия! Я не знаю, как я не сдох без тебя за это время!

Чувствую, как она плотно обхватила меня изнутри, слышу её хаотичное дыхание и запах слёз, и в груди бешеное, неуправляемое желание услышать её рыдания. Плачь, малыш. Я обожаю твои слёзы, обожаю слизывать их языком с твоих щёк. Слаще только твоя кровь. Ты не готова принять сегодня все то, что я могу дать и взять. Потом я возьму больше, позже я снова научу тебя отдавать мне свою боль… А сейчас я жажду твоего наслаждения. Я слишком голоден. Сжал рукой грудь, начиная двигаться, шумно выдыхая сквозь зубы, выходя из неё полностью и тут же вдалбливаясь в соблазнительное тело. Заставляя прогнуться ещё больше, принимать меня ещё глубже. Никакой нежности, Лия. Только оставляя отметины. Зубами вгрызаясь в шею и теряя контроль лишь от капли крови, попавшей в горло. Сминая ладонью живот, проскользнуть между ножек и сжать клитор. Ты готова взорваться снова. Чувствую пульсацию под пальцами и сжимаю ещё сильнее. Да, девочка, кончи для меня ещё раз, потому что я на грани. Заставь обезуметь от твоего экстаза. Повернув её к себе, впиваясь в шелковистые волосы на затылке, заглядывая в пьяные глаза, прошептать в самые губы приказом:

– Кричи, малыш!

Развернул спиной к себе, а у меня ноги подгибаются от слабости и от желания, от ожидания вторжения. Толкает вперед, животом на стол, опираюсь на руки, прогибаясь и дрожа всем телом, и вскрик удовольствия, извращенного удовольствия, почувствовать, как наматывает волосы на руку, тянет назад, заставляя прогибаться, пульсировать, трястись от желания получить в себе, отдаться полностью, позволить и покорно принять, открыть рот в немом крике, когда вошел. Затуманенным взглядом, через марево страсти, в глубину себя… осознанием, что хочу его до сумасшествия. И сорваться на крик, одновременно с его хриплым триумфальным рычанием. Первый толчок внутри раскаленной плотью по раскаленной плоти. Жестоким трением, вышибая искры из глаз. Обжигая и выжигая, помечая, оставляя свой запах проникновения, растягивая меня до боли, вбиваясь на всю длину и давая прочувствовать эту мощь изнутри, выходя полностью и снова врываясь до предела, так, что живот скручивает от возбуждения и в горле клокочет рыдание, ощущая каждую вену и рельеф его плоти во мне. Слезы катятся по щекам. Это не могло быть лучше, чем есть, потому что в миллиарды раз лучше, чем я представляла. Это больше чем секс, жадная потребность, животная страсть, звериный голод.

Вгрызается клыками в шею, проникая резче, жестче, быстрее. Безжалостно быстро, слишком быстро. В одном темпе, увеличивая, не снижая, не жалея, поднимая амплитуду толчков до оглушительного взрыва. Почувствовала его пальцы на пылающем клиторе, грубое умелое сжатие, разрывает возбуждение в ослепительную стихию и властный приказ, от которого трясет и закатываются глаза:

– Кричи, малыш.

Да! Кричать! Для него! Под ним. Снова и снова. Это же так естественно, чтобы оргазм сплетался только с его именем, острые иглы наслаждения, пробивающие буквы. Четыре буквы. Н-Е-Й-Л.

Замереть на секунду перед агонией и забиться в судорогах ослепительного урагана, который сметает все, вместе со слезами по щекам, вместе с хаотичным движением бедер навстречу его плоти, судорожно сжимая его изнутри. Быстро и сильно. Так же быстро, как он двигается во мне, не отпуская ни на секунду, продлевая муку наслаждения, разбивая каждый осколок экстаза еще на более мелкие частицы, на атомы чистейшего кайфа.

****

Взрыв. Мощный. Беспощадный. Словно атомный реактор. И после него меняется всё. Ни одного выжившего. Ни единой мысли. Только наши тела, сплетенные накрепко, прошиты между собой красными нитями. И я вижу эти нити, как только открываю глаза. Они горят ярким цветом на её коже, рваными стежками переходя в моё тело.

Моя зависимость от неё. Она вернулась. Она, блядь, вернулась именно сейчас! Потому что это было самое правильное за последние семнадцать лет! Мы вместе! Я в ней! И она, дрожащая, обессиленная в моих руках. Не отворачивая головы, удерживая мой взгляд. Она не знает, но её тело помнит, как я люблю её брать. И оно отзывается так, что хочется раскрошить руками стол… Хочется сжать ещё сильнее упругие бёдра, до крика. Потому что МОЯ! Теперь точно моя!

Развернул её к себе лицом, прижимая к груди, зарываясь лицом в спутанные волосы.

– Люблю тебя, малыш, – одними губами. Беззвучно. Не хочу, чтобы слышала.

Отстранилась, осторожно освобождаясь от объятий, чувствуя, как к щекам приливает краска. Посмотрела на него – улыбался, триумфально, до боли красивый, до невыносимости, и глаза светлые-светлые, лед растаял, а у меня внутри все сжимается от понимания, что я слишком беззащитна сейчас, он может делать со мной что угодно. Как кукловод с марионеткой, управляя мной прикосновениями пальцев, голосом, взглядом.

Нейл набросил на меня свою рубашку, укутывая в черный шелк, пытаясь привлечь к себе, а я уперлась руками ему в грудь, отворачиваясь, избегая смотреть в глаза. Взял за подбородок и приподнял мое лицо.

– Что такое, малыш? Посмотри на меня.

Не могу смотреть. Потому что вижу там свое отражение, свое бледное лицо, растрепанные волосы, свое падение к его ногам. Там в его зрачках я стою на коленях, потому что он этого хочет, я протягиваю ему конец цепи и склоняю голову, чтобы надел ошейник. Я ничего не помню, не знаю, каким образом он имеет такую власть надо мной. Мне страшно. Я боюсь себя, я боюсь его. Мне хочется бежать как можно дальше и спрятаться, забиться в угол и лихорадочно разбираться в себе. Кромсать свою память, эмоции резать на клочки и квадраты, чтобы собрать новую картинку, чтобы понять себя. Самое страшное – не понимать именно себя. Казаться себе чужой, незнакомой, не такой, как всегда. Это все равно что увидеть в зеркале не свою копию. Смотреть в блестящее стекло, рыдать от бессилия в тот момент, как твое отражение улыбается, изнемогает от пережитого кайфа, лениво потягивается, удовлетворенное и измотанное насаждением. Да, оно похоже на тебя… но оно не ты. И с Нейлом всего пару минут назад была не я. Потому что я никогда и никого не хотела так дико, я никогда не была способна на этот ментальный апокалипсис вожделения. Одержимо и необратимо, как последний вздох, как глоток воздуха перед смертью, так он был мне необходим. Но разве можно настолько хотеть, если не знаешь, если не любишь… Или люблю? Нет! Я не могу его любить! Хочется трясти головой, отступать назад, на горящий мост, шаг за шагом назад. Нельзя любить того, кто не умеет и ничего не даст взамен, нельзя убивать себя так быстро, так безжалостно. Я никогда не теряла контроль, а с ним нет никакого контроля. Он весь у него. И это страшно. С ним я – это не я. Потому что мне хочется стоять на коленях… и это НЕ НОРМАЛЬНО!

– Отпусти меня, – тихо, жалобно, – отвези домой. Пожалуйста.

Его руки разжались, а я покачнулась, чуть не упала. Ноги подкашивались, тряслись.

Увидела, как сильно сжались челюсти Нейла, как заиграли на скулах желваки.

– Что не так? Боишься меня? Было больно? Что не так, малыш? – избегая взгляда, не смотреть. Не смотреть на себя, такую жалкую в его глазах, покоренную и надломленную.

Господи! Все не так! Я не та, не там, не так! Нейл брал не только мое тело, он проникал в мою душу, ее он тоже ласкал пальцами, терзал, помечал когтями и клыками, жадными горячими губами, пронзал толчками плоти. Он брал меня всю. И это не ТАК. Потому что я не хочу этого. Потому что я не готова отдавать так много.

Я посмотрела на него затуманенным взглядом, чувствуя, как они наполняются слезами.

– Мне нужно побыть одной.

Прищурился. Долгий взгляд. Очень тяжелый. Невыносимый. Хочется зажмуриться и стать очень маленькой, незаметной.

– Ты побудешь одна. Ты побудешь одна так долго, как я решу. Только хватит лгать себе и прятаться от себя. Моего терпения тоже надолго не хватит, – дернул к себе за ворот собственной рубашки, – ты хотела меня, ты жаждала меня, ты отдавалась мне и орала мое имя. К чему сейчас разыгрывать спектакль? Чего ты боишься, Лия?

– Тебя! Себя! Я не хотела! Я просто сильно испугалась! – истерически, громко, срываясь на слезы. – Ты заставил меня! Ты каким-то дьявольским образом забираешься ко мне в мозги и заставляешь хотеть тебя, заставляешь быть иной, не мною. Все не настоящее, и секс с тобой был не настоящим. Ты взял сам. Это иллюзия. Ты создаешь ее во мне, потому что я слишком слабая, а ты сильный. Ты пользуешься мной. Я бы никогда не попросила! Потому что ты ужасаешь меня! Ты воплощение всего, чего я боюсь. Ты – смерть. Как я могу хотеть тебя? Это так же противоестественно, как желать боли. Когда ты прикасаешься ко мне – меня трясет от ужаса и от желания одновременно.

– Достаточно! Хватит!

Резко оттолкнул от себя, и я пошатнулась, сжимая руками ворот его рубашки, пряча наготу.

– Противоестественно хотеть боли? Когда-то ты молила меня причинить тебе боль, чтобы твое наслаждение было ярче. Да, ты была податливой и голодной до той боли, которую я мог выбивать из тебя вместе с оргазмами.

– Ложь! Не верю ни одному твоему слову. Это не нормально! Я не могла быть такой! То была не я!

– Да! Не ты! Не ты, мать твою! – Смотрит в глаза, и его взгляд становится слишком страшным, на дне синего пламени я вижу свою смерть. – А где они, пределы нормальности? В твоем «счастливом прошлом»? С ним? Там все было нормально?

– Да! Все было так, как должно быть! В моем мире не было таких монстров, как ты!

Нейл вдруг резко прижал меня к стене за горло, и его глаза загорелись дьявольским огнем, обещая мне все муки ада.

– Да, монстр, Лия. Жуткая тварь. Чудовище. Все верно. Каждое слово. И да, это не ты. Это фальшивка! Оболочка пустая. Внутри тебя звенит пустота! Потому что ты – другая… Она любила монстра!

– Она, но не я. Я не люблю тебя! Ты хочешь то, что я не могу тебе дать!

– А ему, – приблизил лицо к моему, выдыхая ярость, обжигая ею кожу, – ему давала?!

– Да! Ему давала и дала бы еще, потому что он настоящий! Но ты все разрушил, искалечил мою жизнь, решил распоряжаться мной…

Замахнулся, и я зажмурилась, ожидая удара, словно уверенная, что ударит, но кулак врезался рядом с моим лицом, заставив вздрогнуть.

– Я. БУДУ. РАСПОРЯЖАТЬСЯ. ТОБОЙ. ПОТОМУ ЧТО ТЫ МОЯ!

От яростного рычания в помещении задрожали стены. Резко разжал пальцы и добавил:

– Моя, пока я не решу иначе. Смирись!

Я медленно сползла по стене на пол.

Нейл вышел из помещения, шваркнув дверью с такой силой, что посыпалась штукатурка. Спустя пару минут за мной пришел Лиам. Протянул руку, помогая подняться. Он молчал, и я молчала, меня все еще лихорадило. В машине я посмотрела на слугу и тихо спросила:

– Скажи мне, Лиам, скажи, пожалуйста, кем я была для него? Я должна это знать. Я больше никогда не спрошу. Кем. Я. Была. Для. Него?

Медленно повернулся ко мне.

– Всем и никем.

Стало страшно, так страшно, что захотелось заплакать, как ребенку.

– Он не отпустит меня?

– Не отпустит. Скорее он вас убьет.

В его голосе прозвучало сожаление, а я отвернулась к окну. Дежавю… только картинки слишком разные.

Словно я писала строчки красными чернилами… а они проявились черными. Мои строчки о нем. Вымысел красивее реальности, потому что реальность уродлива в своей обнаженной искренности. Любовь не всегда переливается яркими красками… если смешать все оттенки вместе – вы получите черный. Только по отдельности они могут быть разными. Моя палитра смешалась, растворилась. Если я и любила Нейла Мортифера, то цвет моей любви – черный. Цвет моей любви к нему – это смерть… Смерть меня прежней. А я не хочу умирать. Но разве кто-то спросит моего мнения? Мой убийца уже нанес первые мазки на палитру моих эмоций, и рано или поздно он закрасит весь холст, мне остается только ждать, когда. Холст не выбирает художника, так же как и не знает, когда рисунок будет закончен, он удовлетворит творца, или тот сожжет неудачный шедевр.

5 глава

Он уехал, и не просто на несколько часов, а уехал надолго.

Первые дни я провела у себя, все еще ожидая, что Нейл вернется, он всегда возвращался. Все это время, что я нахожусь в этом доме, не было ни дня, чтобы он не присутствовал.

Я бы никогда не призналась себе, что его отсутствие, как и присутствие, я чувствую физически. Как противоречивы собственные эмоции, какая дикая внутренняя борьба, потому что я должна радоваться, что его нет, а вместо этого я подхожу к окну в безмолвном ожидании, когда распахнутся ворота и его машина въедет на территорию особняка. Острая нехватка присутствия, уже знакомая мне неестественная ломка. Только раньше я скучала по своим мыслям о нем, по строчкам о нем, по его образу перед глазами, а сейчас… мне не хватало его присутствия. Абсурдно, но каждый день внутри меня что-то надламывалось… Со временем я пойму, что это осколки моего неприятия Нейла настоящего, это куски той маски, которую я на него надела и долгое время любила этот восковой слепок, совершенно не похожий на оригинал, а под маской оказался звериный оскал… но, черт возьми, он был настоящим. Но я уже не знала, что лучше – лживая маска и розовые очки или та правда, которая выворачивает наизнанку и потрошит мое сознание, меняя восприятие, ваяя реальную зависимость, привязанность, тягу.

Но даже дом без него стал пустым, словно Нейл своим присутствием заполнял пустоту, оживлял это строение и превращал в живой организм, который дышал только в его присутствии.

Еще с самого первого дня меня поражало это здание, оно жило отдельной жизнью, по своим законам, как и его обитатели. Я часто думала о том, что их держит здесь? Почему все они остаются в этом доме, хотя смертельно боятся его хозяина? Как всегда, ответов не было. Но я чувствовала, что помимо страха все эти люди фанатично преданы Нейлу. Для меня, привыкшей к равенству и демократии моего мира, подобные средневековые правила были ужасающими.

Все эти дни я проводила на этаже со слугами. Поначалу они сторонились меня, замолкали в моем присутствии, но я неизменно приходила к Мие, к моему маленькому подарку, который наконец-то стал походить на обычного ребенка, а не на восковую куклу. И постепенно отношение слуг изменилось, они начали отвечать на мои вопросы, а иногда и разговаривать в моем присутствии, смеяться. Они мне доверяли, потому что я спасла одну из них, такую же, как они, а в этом мире не привыкли к чужой жалости, к состраданию тех, кто выше тебя по положению, а я была выше. Для них я в ином статусе – статусе любовницы Нейла Мортифера. Этого не произносили вслух, но этим были наполнены их взгляды, которые они бросали на меня. Кто-то с завистью и ненавистью, кто-то с восхищением, а кто-то с сочувствием, и, пожалуй, последние были близки к истинному положению вещей. Потому что я сама могла себе всего лишь посочувствовать и позавидовать таким, как они. Они не имели никакого значения для Нейла, тогда как я жила под его пристальным вниманием; даже сейчас, когда его здесь не было, я чувствовала, что каждый мой шаг строго проконтролирован.

Единственный, кто искренне был мне рад – это Мия. Дети не умеют лицемерить, и в ее огромных глазах вспыхивал огонек, который согревал меня. Я сама обустроила ее комнату и с наслаждением расчесывала тоненькие волосики Мии перед сном, я рассказывала ей сказки на ночь и заботилась о том, чтобы в ее рацион входили необходимые для ребенка витамины.

В свое время я мечтала, как буду так же заботиться о своем собственном ребенке, но нам со Стефом не повезло. Я так ни разу и не забеременела. Походы по врачам не принесли ничего, кроме разочарования. Они говорили, что я бесплодна. Приемного ребенка Стеф не хотел. И когда я смотрела на Мию, я представляла себе, что она могла бы быть моей дочерью. Только внутри постоянно билось чувство, что это все ненадолго, что в любой момент ОН может передумать и отобрать ее у меня.

В этом мире нет ничего, что могло бы принадлежать мне, а если и принадлежало, то, скорее, для видимости и никогда по-настоящему моим не станет.

Имя мы придумали с ней вместе, Мия очень хотела, чтобы наши имена были похожи.

С каждым днем она менялась, а я вместе с ней, мы переставали бояться. Наверное, каждому человеку нужно о ком-то заботиться, чтобы чувствовать себя значимым, нужным. Мое сравнение кому-то покажется циничным или кощунственным, но именно поэтому люди заводят себе домашних питомцев. Им нравится заботиться, нравится приручить кого-то, кто будет их абсолютно и безоговорочно любить и в тоже время зависеть от них. В каждом из нас живет хозяин. Кто-то деспотичный, кто-то добрый и мягкий, но всякий раз, когда мы взваливаем на себя заботу о ком-то, мы тешим свое собственное эго намного больше, чем реально испытываем привязанность к зависимому. И я любила Мию именно за это – она создала для меня иллюзорный смысл существования там, где не было вообще никакого смысла ни в чем. Во мне особенно.

Через несколько дней я все же познакомилась со слугами, Лиам представил мне всех по именам и рассказал об обязанностях каждого из них. Он также сообщил, сколько времени они работают у Нейла, и оказалось, что некоторые родились в этом доме, что их семьи служат Деусу столетиями.

Мне захотелось спросить, каким образом он принудил их служить ему так долго, но я не решилась. Зато я спросила у Лиама, с ним мы общались все чаще.

Ответ меня поразил – никто из них не работал у Деуса насильно, потому что, оказывается, намного безопасней находиться в этом доме, чем за его чертой, где смертные являются постоянной добычей. Нейл далеко не самый жестокий хозяин, в отличие от других Деусов, и хотя он и внушает ужас своим подчиненным, он не трогает их, если не нарушаются неписаные законы этого дома. Тогда как в других особняках слуги меняются постоянно, потому что являются не только обслуживающим персонажем, но и развлечением хозяев. Едой.

Мне было страшно спросить, что происходит с теми, кто нарушает правила в этом доме. Ни для кого не секрет, что в подвалах особняка содержатся сотни людей для разных нужд хозяина, но эта тема никогда не затрагивается. Как они могут мысленно отстраняться от этого? Как могут настолько хладнокровно закрывать глаза?

А потом понимала, что они не знают ничего другого, они впитали это с молоком матерей, выучили столетиями рабства и подчинения, где не существовало даже малейшего шанса на изменения. Они считали Божьей благодатью прислуживать Нейлу и оставаться в живых, пытались пристроить своих близких в то место, которое давало хоть малейшую гарантию безопасности. Они выживали как могли. В ошейниках и на коленях. И если ошейники были материальными и я видела их на шее каждого из слуг, то на коленях они стояли перед ним ментально, ползали и целовали носки его сапог. Я понимала, что стоит Нейлу щелкнуть пальцами, и они станут на колени по-настоящему. А я? Я готова стать перед ним на колени?

Увидев, что от скуки я схожу с ума, Лиам устроил мне экскурсию по всему особняку, начиная с верхних этажей и заканчивая нижними. Сама бы я точно там заблудилась, потому что дом походил на лабиринт и, словно намеренно, приводил меня туда, куда приходить нельзя. Та часть дома, куда имел доступ только Нейл и несколько доверенных слуг. Раньше я в ней не бывала, так как даже не подозревала о её существовании. Лиам привел меня сюда, чтобы сказать, что это запрещенный сектор. Хозяин приходит в бешенство, если кто-то даже просто крутится рядом, не то что входит туда. Многие сильно пострадали за свое любопытство, и Лиам искренне не советует мне приближаться к этому сектору.

Как интересно устроен человеческий разум, точнее, мой собственный: я не могла думать больше ни о чем другом, кроме как об этом секторе, ключи от которого были только у Лиама и у Сильвии. Точнее, не ключи, а пластиковая карта с отпечатками пальцев хозяина. Потому что тяжелая дверь открывалась лишь тогда, когда к маленькому дисплею возле замка прикладывался этот своеобразный ключ.

Меня пожирало любопытство, один из самых противных моих пороков. Я, не переставая, мысленно возвращалась к сектору снова и снова, строя самые разные предположения о том, что там могло находиться. Больше всего мы хотим узнать тайны того, кого боимся, словно в надежде получить оружие против своего страха или, наоборот, понять, чего именно стоит опасаться больше всего. Но не всегда стоит избавляться от страха, потому что он и есть тот самый инстинкт самосохранения, благодаря ему мы избегаем ситуаций, которые могут привести нас к смерти. Природа заложила в нас этот механизм, и он идеально работает в моменты опасности.

Ночью, когда все звуки в доме стихли, я вышла из своей комнаты, наведалась к Мие и… сама не заметила, как пришла в ту самую часть дома. Я долго рассматривала круглую ручку под дисплеем и, как и любой, кто стоит перед закрытой дверью, попыталась ее открыть. Повернула несколько раз, но дверь, естественно, не поддалась.

Я услышала позади себя шорох и быстро обернулась, спрятав руки за спиной, прислонившись к двери, и в этот момент послышался характерный щелчок открывшегося замка.

Вздрогнув от неожиданности, резко отскочила, и мои глаза расширились от удивления. Дверь отворилась. Дыхание участилось, и я инстинктивно захлопнула ее обратно. Несколько секунд смотрела на ручку. Потом протянула пальцы и прижала их к дисплею. Снова сухой щелчок, и меня пронизало током, в горле резко пересохло. От догадки пульсировало в висках, но я не могла в это поверить – закрытый сектор дома открывался и от моих отпечатков пальцев. То есть я могла входить в эту часть здания, и никто, кроме Нейла, не мог разрешить мне доступ.

Трещина внутри… та самая, она стала больше, осыпались первые осколки выстроенной мною брони. Те самые осколки безопасного страха. Трудно продолжать бояться того, кто, как оказалось, доверял тебе…

Выдохнув, перешагнула порог и затворила за собой дверь.

Я словно попала в другое измерение. Потому что здесь меньше всего было черного.

Эта часть дома пестрела пусть и приглушенными, но совсем иными цветами.

Сиреневый, голубой, синий, белый… Пастельные тона, которые так безумно нравились мне самой. Я зашла в одну из комнат и замерла – она напоминала мне мою собственную спальню в нашем со Стефом доме. Я сама выбирала для нее дизайн, сама покупала шторы, краску для стен, ковер и тумбочку у кровати. Нет, здесь не было полной идентичности, но такое впечатление, что ее обставила именно я, именно в моем вкусе и именно для себя. Захотелось попятиться назад и быстро захлопнуть дверь. Потому что это похоже на сюрреалистический кошмар. Я подошла к столу, отодвинула ящик. Аккуратно сложенные вещи. Нижнее белье, косметика, украшения.

Открыла одну из коробочек, и мозг пронзило молнией, я даже поморщилась от боли. На бархатке кольцо, похожее на змею, чье тело усыпано очень мелкими драгоценными камнями. Но не оно само меня поразило, а воспоминание… Когда-то давно, после аварии, в больнице я заметила светлые полосы на своем безымянном пальце, такие, которые остаются, если очень долго, не снимая, носить украшение, часы, цепочку. Когда кожа загорает на солнце, а снизу остается след. Так вот на моем пальце был след, похожий на очертания этого самого кольца.

Протянула руку и взяла дрожащими пальцами перстень, надела на палец и сжала руку в кулак – подходит идеально. Быстро сняла и положила обратно. Захлопнула ящик.

Еще одна спальня… с огромной широкой постелью, застеленной также черным шелковым бельем. Осмотрелась по сторонам и судорожно вздохнула, увидев на спинке стула тоненький халат, словно еще вчера сброшенный кем-то. Тонкая красная ткань сверкала, как зарево, на черной деревянной спинке. Поддавшись порыву, я взяла ее в руки, поднесла к лицу, пальцы разжались, и халат бесшумно лег пятном у моих ног, подняла и повесила обратно.

Ощущение, что я влезла туда, куда лезть не имела права, не покидало. Но остановиться уже не могла. Открывала ящики стола, и каждая находка шокировала все больше и больше. Женские предметы туалета, кремы… и засушенные цветы в одном из ящиков. Семнадцать, и каждый из цветов словно моложе своего соседа, последний вообще еще свежий, хоть и завядший. Это не могло быть правдой. Монстр не мог собирать все эти цветы, ровно столько, сколько, по его словам, я отсутствовала. Но факт оставался фактом. Еще одна маска? А под ней?

Почему-то последнее напугало меня больше, чем все, что я «видела» в нем до этого. Нас пугает то, что мы не понимаем, и я понимала все меньше и меньше.

В последнем ящике я нашла медальон, подняла за цепочку и нажала на кнопку сбоку. О боже! У меня задрожали руки, и я почувствовала, как по спине поползли мурашки от затылка до копчика – там внутри на портрете было мое изображение.

Моложе, лет двадцать, с распущенными волосами, с блеском в глазах и нежной улыбкой на губах. Я улыбалась тому, кто делал этот снимок. Не просто улыбалась – я светилась счастьем. Так смотрят влюбленные женщины на того, кого обожают и кто им отвечает взаимностью.

Рядом с медальоном стопка свернутых вчетверо квадратов бумаги; когда я развернула один из них, я чуть пошатнулась и сжала записку в ладони. Моим почерком там было выведено его имя…

«Нейл, я так сильно тоскую по тебе, каждая минута похожа на вечность».

«Сегодня я сделала это три раза… Ты меня накажешь?»

«Я люблю тебя, я так сильно тебя люблю, что мне больно от этого».

– Теперь вы понимаете, кем были для него?

Я вздрогнула и быстро обернулась – Лиам стоял в дверях и смотрел на меня своим неизменно холодным, равнодушным взглядом. Нет, я ничего не понимала, мне было не по себе, и у меня подгибались колени. Зверь не мог любить меня, это невозможно, такие не умеют…

– Уступите!

Отрицательно качнула головой:

– Я потеряю себя.

– А вы разве еще не потеряли? Ведь вы здесь. Видите, КАК много вас здесь? Вы во всем, и в тоже время вас нет.

Лиам ушел, а я все еще оставалась в этой комнате. Мне казалось, что я попала в какое-то зазеркалье, изнанку самой себя и Нейла. Туда, куда никого и никогда не пускают. В сокровенное. Притом не в свое, а в его сокровенное. И это было самое жестокое открытие для меня. Не то, что Нейл показал мне в замке императора, не то, что я видела до этого в каждом его слове и поступках, а то, куда он не впустил бы меня, а возможно, даже и себя самого.

Слова. Как много можно сказать и как мало можно из них понять. Даже если кто-то кричит, мы можем не слышать ни звука. И я не слышала ничего из того, что говорил Нейл, а сейчас эта комната говорила со мной тишиной. Глухой, очень чуткой и звенящей тишиной, в которой я слышала шепот каждого предмета, каждого атома в воздухе, который пропитался прошлым… И я уже не могла отрицать, что это прошлое было. Наше с ним прошлое, которого я не помню.

Несмотря на то что это его территория, в этой комнате было так много меня, как, пожалуй, нигде больше за всю мою жизнь.

Я снова открыла ящик стола с розами, разложила их на постели. Первая совсем черная от времени, как и несколько последующих, а самая последняя с подпаленными лепестками, все еще имела запах. Зачем он складывал их в ящик?

Думал обо мне?

– Никогда не говори никогда, малыш. Даже бессмертным не дано заглянуть за ширму вечности. Кто знает, что находится там, на границе эпох?

– Есть вещи, неподвластные смене времен, Нейл. Как моя любовь к тебе.

Вздрогнула и обернулась по сторонам. Голоса. Они звучали у меня в голове так отчетливо, что по коже пошли мурашки. И неясные образы, от них пульсировало в висках, стало не по себе. Я подошла к постели и села на краешек. В животе взметнулся дикий вихрь бабочек, но мне казалось, что их крылышки обгорели и они хаотично мельтешат внутри меня, испуганные, оглушенные, сошедшие с ума. Закрыла глаза… и образы… Я увидела их как сквозь туман… Точнее, я увидела Нейла… но не себя, потому что это я говорила… Это был мой голос, который нежно шептал:

«Есть вещи, неподвластные смене времен, Нейл. Как моя любовь к тебе».

Я откинулась на подушку и зажмурилась, сжала виски пальцами, чтобы избавиться от голосов, от навязчивого эха, от провокации собственного воображения.

«Когда они повернули регулятор на компьютере в моей камере, я словно прошла сквозь стены и оказалась в таких местах, о существовании которых не подозревала. На обшарпанных улицах с разбитыми фонарями, где в сумраке скользили жуткие, объемные тени в поисках плоти, как голодные хищники. Я слышала леденящие душу крики, видела море крови и истерзанные тела. Видела существ, совершенно не похожих на нас, настолько отвратительных, что кровь стыла в жилах, и я беззвучно кричала от ужаса. Шла через языки пламени, обжигая босые ноги, заглядывала в окна заброшенных домов, спотыкалась о кости на развороченном кладбище… а иногда… среди жутких тварей я видела живых людей. Так похожих на нас. Но они выглядели иначе, они держались за руки, прижимались друг к другу и смеялись. Смех. Мне почему-то казалось, что я никогда в жизни не смеялась. Но ведь я была счастлива? Точно была. А сейчас я словно шла сквозь них, сквозь этих людей, слышала биение их сердец, чувствовала дыхание, видела мир их глазами – полный разных оттенков, запахов, звуков, и вдруг в это счастье ворвались тени в черном, они растоптали цветы, убивали их детей, насиловали их женщин. Грязно, грубо, отвратительно, жутко. Уродливо до тошноты. Раздирали их плоть… и я видела, как разбивается счастье, рассыпается, превращаясь в пепел, насколько оно хрупкое. Где-то в уголках моей памяти пульсировало навязчивое чувство, что и мое счастье разбилось. Я видела, как смех на их лицах превращается в гримасы боли и ужаса, мне стало страшно.

Нейл! Где же ты?

Жутко. Я рыдала, стоя на коленях, кричала и умоляла прекратить эти пытки, не трогать их или не мучить меня этими жуткими картинами.

А потом я снова шла, шатаясь среди останков, спотыкаясь о мертвые тела. Крупные капли дождя смывали кровь с истерзанных жертв. Их широко распахнутые глаза смотрели в грозовое небо, а слезы смешались с грязными потеками воды. Матери прижимали к себе мертвых детей, и я кричала от ужаса, меня раздирало от их горя, от осознания их беспомощности перед чудовищами, возомнившими себя богами.

Нейл! Забери меня отсюда! Мне страшно!

Я поскользнулась и упала на них, собственный крик оглушил меня саму – я увидела среди мертвецов Мию: захлёбываясь слезами, я трясла ее за плечи и умоляла проснуться, я шептала, что заберу ее и никому не дам в обиду. Но ведь мы обе знали, что я лгу. Я такая же никто, как и она. На меня саму надвигались те же тени… я видела их идеально красивые лица и голодный блеск в глазах. Они тянули ко мне руки и смеялись.

Нейл! Пожалуйста забери меня!..

Нет, он не придет за мной, я сама прогнала его, я сама оттолкнула, он не захочет меня слышать.

И вдруг сквозь крики и жуткий смех тварей:

– Тихо, маленькая, тихо. Проснись Посмотри на меня. Я здесь, девочка. Я с тобой.

Распахнула глаза и вскрикнула, когда увидела бледное лицо Нейла, склонившегося ко мне. Неожиданно для себя обхватила его за шею дрожащими руками и сильно прижалась к нему, захлебываясь слезами. Еще не понимая, что уснула в запрещенном секторе, на его постели и сейчас все уже наяву.

– Не уходи, – вырвалось само, тихим отчаянным всхлипом, а уже через секунду мне казалось, что нет ничего более естественного, чем попросить его остаться со мной.

Почувствовала, как Нейл крепко прижал меня к себе, зарываясь пальцами в мои волосы.

– Спи, я здесь. Это просто кошмар. Просто кошмар, маленькая.

Устроился на подушках, привлекая меня к себе на грудь, а я приподняла голову и посмотрела ему в глаза. Долго. Молча. Так много вопросов, и не хочется задавать ни одного. Показалось, что он взволнован, но разве это возможно? Тяжелый взгляд и бледное лицо, покрытое многодневной щетиной. Поднял руку, убрал с моего лица слипшиеся, влажные волосы, провел большим пальцем по щеке, и я не сразу поняла, что он вытер мои слезы, но ласка пронизала все тело… Не возбуждением, а чем-то новым. Чем-то, что я никогда бы не подумала, что могу испытывать именно к нему… Только от этой ласки стало больно в груди. В полумраке спальни он казался немного иным, точнее, Нейл сейчас вообще казался мне иным, словно резкие черты лица смягчились, а в светло-синих глазах отражались сомнение и ожидание. Палец все еще гладил мою щеку, прошелся по дрожащей нижней губе, и Нейл снова привлек меня к себе. Не настойчиво, мягко.

Я медленно судорожно выдохнула и склонила голову к нему на грудь. Под щекой билось его сердце очень гулко и быстро, словно в моем кошмаре мы побывали вдвоем. Но разве такие, как он, могут бояться?

Постепенно дыхание выравнивалось, и я чувствовала, как Нейл продолжает гладить мои волосы, спину, а потом… сквозь сон, прикосновения губ к макушке и шумный вздох… Улыбнулась краешком губ. Он втянул мой запах. Это была моя первая улыбка ему, но он ее не видел.

Никогда еще за все время моего пребывания в этом доме я не чувствовала себя настолько в безопасности… И именно с тем, кого опасаться надо было больше всего в этом мире и в этом доме. Только мое подсознание реагировало совсем иначе, я успокаивалась в его объятиях так противоестественно и в тот же момент правильно.

Потому что я наконец-то именно уснула, а не забылась тревожным сном. Словно это было так привычно – засыпать у него на груди.

6 глава

Обряд инициации Деуса едва ли не единственный наглядный пример того, насколько важно сильное потомство, способное отстоять фамильные территории и блага в случаях междоусобиц. Высшим хищникам не дано любить бескорыстно, беззаветно и искренне даже собственных детей. Любить своего ребенка просто так, лишь за то, что он у тебя есть. Без того, чтобы возлагать на него какие бы то ни было надежды или обязанности. Деусы, как и животные в мире смертных, сами убивают неспособных выжить да и просто гораздо более слабых детей. Это не жестоко, не цинично. Это естественно, честно и объясняется самой природой Деусов. Зачем кормить и тратить время и ресурсы на того, кто не сможет стать впоследствии достойным членом стаи – семьи?

Первые двадцать лет своей жизни Деусы питаются большей частью силой своих родителей. И отчет ведется с момента, когда мать всё ещё носит его в себе. Иначе он обречен на смерть. И слабостью здесь считались не столько физические недостатки, сколько отсутствие силы. Неспособность защитить себя и свой род. Таких безжалостно отправляли на Необитаемые земли.

Я достаточно изучал чужие миры и понял, что только смертные способны любить другое существо только потому, что оно одной с ним крови. Каким бы немощным и чахлым оно ни было. Необъяснимая готовность матери пожертвовать собой ради жизни своего слабого ребенка; отцы, которые молча прощаются со всем имуществом только за одно обещание врачей выздоровления их больных чад. Что может быть глупее и бессмысленнее? Лишать себя и свою семью возможностей к существованию ради того, кто никогда не станет ей опорой?

Для такого, как я, подобная информация была не просто удивительна, она вызывала шок и неприятие. Пока я не понял, что именно в этом и состояло наше основное отличие от смертных. Жалкие ничтожества, именуемые людьми, попросту оказались гораздо сильнее морально и благороднее своих господ. Быть готовым вспороть себе вены и подставить шею на ужин Деусу только за его лживые слова о том, что детей не тронут, всё же понимая, что это обман. Обман… Как так? Спокойно идти на собственную смерть, зная, что это всё равно не спасёт твоих близких. А по сути – совершенно непонятный страх смертных пережить своих детей.

Они хоронят родителей, любимых, братьев и сестёр и плачут, обвиняя небеса в потерях, но смиренно принимая их. Но люди никогда не прощаются насовсем со своими детьми. Даже опустив их тела в холодную землю, они не отпускают до конца души, раз за разом призывая их к себе… либо наконец окончательно сдавшись, следуя за ними добровольно. Часто с улыбкой облегчения на губах.

Верх сумасшествия. Но ведь любое благородство таит в себе целую палитру ярких оттенков безумия. Способность не просто отказаться от личной выгоды в пользу другого человека… пресловутое благородство… или всё же один из признаков сумасшествия?

И теперь мне предстояло несколько дней подпитывать собой плод, что означало находиться рядом с его матерью. Несколько дней. Слишком долгий промежуток времени для нас. Конкретно для меня. Потому что Селена явно ждала нашей встречи. Не нужно быть Высшим, чтобы читать её мысли. Женщины действительно подобны открытой книге, если заинтересованы в мужчине. Их выдают блеск в глазах и сбившееся дыхание, изменившийся аромат тела и откровенное «ДА» во взгляде. И это тоже, мать её, природа. Перед ней бессильны и нищие голодранки, и богатые аристократки, и самые последние шлюхи, и чопорные монашки. Абсолютное согласие перед своим мужчиной. Так самки реагируют на самых сильных и интересных самцов в окружении, склоняют головы, подпуская всё ближе и ближе, заигрывая и позволяя обхаживать себя. Для того, чтобы после покорно отдаться самому достойному.

Селена был идеальной женой на протяжении этих дней. Да что уж говорить, она была бы идеальной женой для любого высокопоставленного Деуса. Абсолютно не глупая, она отлично понимала, как следует держать себя в высшем свете и каких ответов хотят услышать от принцессы Единого Континента. Селена Мантелла могла бы составить достойную партию даже самому императору.

– Ты снова задумался, – с бокалом крови в руках плавно подошла к моему креслу и присела на подлокотник.

– Что-то произошло, Селена?

– Нет, – пригубила напиток и зажмурилась от удовольствия, – пока что нет.

– В таком случае, зачем ты пришла ко мне?

– У меня была, – пальцами пробежалась по вырезу моей рубашки вниз, – парочка идей, как нам скрасить это время здесь, – склонившись к моему уху, – на самом краю Континента.

Прислушался к себе, понимая, что ощущаю лишь скуку и пустоту. Несмотря на откровенный прозрачный наряд, которым она едва прикрыла свои крутые формы, несмотря на аромат её возбуждения, тут же коснувшийся ноздрей, и лихорадочный призыв на дне глаз. А я смотрю на неё и чувствую лишь привкус фарса на языке. Словно смотришь дешёвую постановку режиссёра средней руки, постановку, которая проваливалась с треском на глазах у публики.

Перехватил её руку, сжимая запястье.

– Я думал, ты достаточно умна, чтобы не играть в эти игры, Селена. Хотя бы потому, что знаешь – мне они не интересны.

– А что тебе интересно? – зашипела, выдёргивая ладонь. – Пропадать в своем замке в полном одиночестве? Я всё-таки твоя жена. Беременная жена, а не потаскушка с улицы, которую можно запереть…или… – Прищурилась, подаваясь вперёд: – Всё же не один, да, Мортифер?

– Да. Не один. – В её глазах промелькнула ярость и тут же затаилась где-то в глубине. – Правда, я думал, твои шпионы давно тебе донесли об этом. Разве нет? – улыбнулся, увидев, как она сжимает ладони в кулаки. Думала, я буду отрицать? Значит, всё же я слегка ошибался в её умственных способностях. – Послушай, милая. Единственное, что нас с тобой связывает, это обещание моего императора твоему отцу дать тебе МОЮ фамилию.

– В обмен на наши ресурсы и земли.

– В обмен на ваши ресурсы и земли. И до недавнего времени тебя устраивали условия нашей сделки. Так ведь?

Прищурилась, закусив губу. Секундная борьба, и здравый смысл всё же побеждает гнев. Хорошая девочка.

Склонила голову набок.

– Алерикс сообщал, что приедет сегодня на ужин.

– Я учту. Можешь идти.

И она молча ушла, хотя нам по большому счёту и не нужны были слова. Достаточно было приспустить завесу её мыслей, чтобы ощутить физически на себе её злость и недоумение, желания и обиды. И ярость. Ярость столь сильную, что, казалось, можно увидеть, как она пульсирует под её кожей, как переливается разными оттенками бордового, смешавшись с кровью. Цвета ревности. Яркие настолько, что режет глаза. Если, конечно, представить, что эта Деус способна на ревность. Скорее, нежелание потерять свое положение, стабильность в обществе и мужчину, обеспечивающего их. Невероятно красивая, стройная, яркая, словно бабочка. Сексуальная настолько, что многие Высшие согласились бы рискнуть собственными жизнями, но оказаться в её постели.

Вот только я никогда не любил бабочек. Мне они всегда казались слишком мерзкими существами. Никогда не понимал тех, кто восхищался ими. Ведь я отлично помнил, какими тварями они бывают большую часть своей жизни. Оторвать им крылья, и от красоты не останется и следа. Лишь крошки на пальцах.

Усмехнулся, поймав себя на мысли о Лие. О той, кто сводила с ума одним взглядом, одним своим присутствием рядом. Дьявол! Прошло всего три дня, а я уже подыхал от желания увидеть её, прикоснуться к шёлковой коже, просто, блядь, почувствовать её дыхание. Пусть даже за дверью. Она точно не могла быть серой бабочкой с иллюзорными крыльями. Ночной цветок, подобно лучу солнца, рассекающий своей красотой полог тьмы. Цветок, которым хочется любоваться бесконечно. Который хочется сорвать ко всем чертям собачьим и спрятать. Чтобы никто и никогда не смел коснуться его нежных лепестков, не смел любоваться его изысканным бутоном и вдыхать тонкий аромат. Иногда мне казалось, что легче смять его в ладонях и раскрошить на мелкие части, чем позволить другим приблизиться к нему. Скорее сдохнуть самому или убить каждого, кто посмеет отобрать её у меня.

Это ощущение появилось не сразу. Только сейчас, после того, как вернул её себе. Наверное, стоило едва не скончаться без неё в нашем грёбаном мире, чтобы почувствовать, насколько она необходима мне. Наверное, куда легче перестать дышать вообще, чем отпустить её снова. Куда бы то ни было.

А после – долгие разговоры с императором и его приближёнными, приглашёнными на столь значимое событие, как инициация наследника правящей семьи, томные улыбки их жён и самоуверенные взгляды Селены в их сторону. Взгляды, не больше. Потому что она не могла выразить их словами. Потому что сучка чуяла, что я не позволю ей обозначить мою принадлежность ей.

Потому что принадлежать кому-то означает полностью потерять право управлять собственной жизнью и мыслями. Потому что это долбаное право я потерял давно. Его вырвала у меня из рук маленькая оборванка с огромными глазами. Отобрала и спрятала где-то на самом дне голубого взгляда.

Дальше началась непосредственно самая церемония инициации. Под тёмными сводами пещеры, в болоте которой, согласно легендам Единого Континента, сотни тысяч лет назад появились из тяжёлого смрада бестелесные духи, пересекшие границы нескольких Вселенных и вселившиеся в хищников этого мира. Именно так когда-то появилась особая раса – Деусы, самая сильная раса Единого Континента и близлежащих территорий.

Самое главное во время ритуала – не прерывать связь с матерью плода. Держать её за руку, обнимать за плечи, что угодно, но не позволить прерваться потокам силы, сконцентрировавшимся в месте соприкосновения наших тел. Так соединялись духи матери и отца, устремляясь единой волной в тело плода, наполняя его энергией и питая собой.

Этот обряд иссушает напрочь даже всесильных Высших, забирая всю энергию и оставляя чувство полного опустошения. Ощущение, будто тебе выпотрошили все внутренности и оставили лежать на холодной земле, несмотря на то, что ты способен ходить и даже разговаривать.

Это случилось именно во время обряда. Ворвалось в мозг мощной струёй отчаяния и страха. ЕЁ СТРАХА. Громкий крик, пронзивший всё тело судорожной волной нашей связи. Связи, от которой Селена, стоявшая рядом, пошатнулась и едва не упала на колени. Подняла изумлённые глаза к моему лицу и покачала головой. Сейчас она видела все мои мысли, слышала голос Лии в моей голове, а я чувствовал её ненависть и боль от осознания принятого мною решения. Хотя чёрта с два я что-либо решал в этот момент. Чёрта с два я мог связно думать. В голове пульсировала единственная мысль, лишавшая свободы выбора. С Лией у меня никогда не было выбора.

«Нейл! Пожалуйста забери меня!» Её слёзы в голосе холодным цунами по коже, и я разрываю контакт с женой, чтобы мгновенно оказаться в тёмном водовороте нашей с Лией связи. Несколько мгновений, показавшихся вечностью, и она в моих руках, испуганная, с мокрыми дорожками на щеках.

– Тихо, маленькая. Тихо. Проснись. Посмотри на меня. Я здесь, девочка. Я с тобой.

Истерика страха, затихающая, как только она открыла бездонные озёра глаз и посмотрела на меня.

Прижимаю её к себе, целуя волосы, гладя плечи и шепча успокаивающие слова. Ей. И себе. Потому что испугался не меньше её. Потому что думал, что теряю её. Потому что лучше десять раз принять наказания, налагаемые императором за мой побег, чем позволить ночному кошмару забрать её у меня. Не отдам никому и ничему. Даже её собственным видениям.

Мы пролежали больше двенадцати часов в постели. Лия спала, устроившись на моей груди, а я не позволял себе даже дышать, чтобы не помешать ей. Нам всегда хватало одного дыхания на двоих. Мысленно приказал Лиаму приструнить слуг и не позволять им шуметь. Только приготовить обед для моей девочки. Дом погрузился в безмолвие сна. Словно огромный зверь, он накрыл нас своеобразным куполом, закрывая от звуков и запахов и обеспечивая защиту от визитов посторонних.

И только когда Лия проснулась и смущённо отстранилась от меня, пряча взгляд и румянец на бледных щеках, я открыл пространство вокруг нас, позволяя окружающему миру тихими шагами войти в наш маленький.

– Я… прости… – склонив голову, теребит край одеяла.

– За что?

– Я… позвала тебя, – едва слышно.

– И я пришёл, малыш.

– Это бы всего лишь сон? Я… просто испугалась, – подняла голову, и сердце сжалось, когда увидел отголоски страха в светлом омуте глаз.

– Я знаю. Не думай об этом. Это уже прошло.

– Это ведь не сон, так? – кивнул, соглашаясь с ней. Нет смысла лгать и переубеждать. Чем раньше она осознает, в каком месте оказалась, тем лучше и безопаснее. Для неё в первую очередь. – А что это? – сглотнула, сжимая кулачки.

– Это твои воспоминания, любимая. Ты будешь видеть их до тех пор, пока не вспомнишь всё.

Лия грустно улыбнулась, опустив глаза:

– Но почему я вижу только кошмары, Нейл? Разве у меня не было хороших воспоминаний? Разве у меня не было здесь друзей? Почему я слышу голодное рычание ужасных монстров и крики о помощи, а не счастливый смех близких мне… людей? – Водит пальчиком по простыне, неосознанно. Скорее всего, сама не понимает, что выводит своё имя. А мне не нужно смотреть, чтобы знать, что она пишет. НМ13. Одна из её привычек. – Разве я была настолько несчастна здесь, что в моей памяти не сохранилось ни одного хорошего «кадра»? Почему она выдаёт одни фильмы ужасов? Я не хочу видеть и чувствовать только боль, понимаешь?

Её слова будто лезвием по венам, вспарывая кожу и пуская кровь, не оставляя шансов выжить. И я стискиваю зубы, чтобы не поддаться навязчивому желанию притянуть её к себе и успокаивать, забирая в поцелуях все её тревоги. Безумная жажда опрокинуть её на кровать и, ворвавшись в соблазнительное тело, заставить забыть о произошедшем. Моя неутолимая жажда по ней. Особенно сейчас, когда она со сна, полуголая и такая горячая, беспомощная. Чистый соблазн. Куда больший, чем десяток разодетых и надушенных шлюх, которые окружали меня всего несколько часов назад.

Но я напоминаю себе, что хочу вернуть себе Лию. Всю. Вместе с душой и сердцем, а не только её тело.

– В твоей жизни было много улыбок и смеха, Лия. Но даже счастье бывает пронизано болью настолько, что другим со стороны оно может показаться вовсе и не счастьем. И только тем двоим, в чьих оковах оно бьётся пойманной птицей, счастье и открывает своё истинное лицо.

Боль. Яркая. Ослепительная. Словно кто-то сдавил голову тисками, и тут же в уши ворвалось яростное рычание зверя, словно острыми когтями вспоровшее её ментально на множество лоскутов.

– ЧЕРЕЗ ПОЛЧАСА. ВО ДВОРЦЕ.

– Ты, мать твою, совсем охренел?

Таким я его не видел почти сотню лет. Император не просто был в гневе. Он готов был рвать и метать. И больше всего злило его то, что он не мог сделать со мной ни того, ни другого.

– Ты прервал обряд инициации собственного сына! Ты понимаешь, что ты натворил?

– С каких пор мой император стал сомневаться во мне?

– С тех самых, – Алерикс впился руками в воротник моей рубашки, притягивая к себе и оскалившись, – как ты, грёбаный ублюдок, начал размениваться такими категориями, как долг и будущее короны ради… ради кого, Нейл? Ради грязной девки, которую много лет назад отмыл, накормил, периодически потрахивал, от которой благоразумно избавился и которую снова приволок в наш мир? Она стоила того, чтобы рисковать будущим ТВОЕГО ребенка?

Стряхнул с себя его руки.

– Мне бы позавидовали все студенты на Континенте. Слушать лекцию о семейной жизни от самого Алерикса Мортифера.

– Не паясничай, Нейл. Тебе это не идёт. Я бы лучше послушал ответы на свои вопросы.

Склонил голову, признавая его право на это. Пока признавая. Когда-нибудь я точно так же склоню голову, чтобы увидеть, как он ползает на коленях передо мной.

– Разве смею я не выполнить волю своего императора? И мой ответ НЕТ. На все твои вопросы. Нет, я не размениваюсь никакими категориями. Нет, она не стоила ни одного из перечисленных рисков. Нет, всё, что бы я ни сделал, я не делал ради неё. – Замолчал, наблюдая, как император подошёл к камину, повернувшись ко мне спиной. – Я никогда и ничего не делал ради девки. Только ради нихила, в которого вложил слишком много ресурсов и сил и которым дорожу, да, больше, чем тем выродком, которого носит наша общая шлюха, Алерикс. Не более того. Или моему императору перестала казаться соблазнительной идея покорения других миров?

Поворот головы в мою сторону, и прищуренный взгляд холодных синих глаз.

– Когда-нибудь, Нейл, я забуду о том, что ты мой племянник и я давал слово твоем отцу заботиться о тебе, и убью тебя.

– Я знаю, дядя. Как только я перестану быть тебе нужным.

7 глава

Растерянная улыбка, скорее скованная. Безупречная маска недоумения и страха на её лице. Поднесла вилку к губам и снова бросила взгляд на меня. Спина неестественно прямая, все движения механические.

«Расслабься, малыш. Постарайся не думать ни о чём, кроме еды. Она вкусная, Лия? Тебе нравится?»

Отвлекать от любых ненужных мыслей, пусть думает о еде и сервировке стола, потому что я не знал, как долго смогу держать блок её мыслей. Алерикс пробивал его уже не таясь, отбросив в сторону ненужные изысканные методы вскрытия человеческого сознания. Теперь его действия перестали напоминать танец, в котором танцор делал два шага вперед и один назад с обязательными пируэтами влево и вправо. Теперь Алерикс сошёл со сцены и взял в руки молот, которым и долбил по моему блоку, искоса наблюдая за моей реакцией.

Я не понимала, что происходит. То есть на самом деле ничего и не происходило. Разве что я сидела за столом рядом с императором Единого Континента. Тем самым, который на моих глазах вместе с Нейлом пожирал несчастных людей всего лишь каких-то пару недель назад. Но сегодня я уже не тряслась от страха, потому что с недавнего времени, находясь рядом с Нейлом, я перестала бояться кого бы то ни было, кроме него самого. Точнее себя, когда он рядом. Моё отношение к нему менялось слишком стремительно, вызывая панику и восторг одновременно.

Но всё же что-то происходило. У меня в голове. Словно я на мгновения погружалась в невесомость, в ощущение пустоты с легкой тошнотой. Так бывает, когда едешь в автомобиле и не смотришь на дорогу. Например, читаешь и тебя начинает тошнить, потому что твое тело делает одно, а глаза видят совсем другое. У меня было сейчас именно такое ощущение – все, что я вижу, не соответствует тому, что я чувствую.

Вышколенные официанты приносили подносы с блюдами, от аромата которых урчало в животе. Но я не могла проглотить ни куска, а только ковырялась вилкой в тарелке, и на какие-то доли секунды мне вдруг казалось, что вместо спагетти под соусом я тыкаю вилкой в червей, которые извиваются в крови и грязи. В ту же секунду я опять видела спагетти под соусом.

В сознание ворвался голос Нейла:

«Расслабься, малыш. Постарайся не думать ни о чём, кроме еды. Она вкусная, Лия? Тебе нравится?»

«Нет», – ответила я. Так и не смогла поднести вилку ко рту, беспомощно глядя, как перед глазами снова копошатся черви.

«Со мной что-то не так» – ответ ему, и испуганный взгляд в темно-синие непроницаемые глаза.

«С тобой всё нормально. Это проверка, малыш. Отложи вилку. Что бы ты ни видела, этого всего на самом деле нет. Здесь реальны только ты, я и император. Ты поняла меня, Лия?»

Чёртов ублюдок! Я не знал, что он «показывал» ей, но то отвращение, которое неожиданно вспыхивало на лице Лии и потом сменялось чистейшим испугом, было доказательством того, что Алерикс начал другую игру. Впрочем, я ожидал подобного. И ещё дома предупредил об этом Лию. Но человеку можно сказать что угодно, в минуты ужаса он забывает обо всём и становится рабом своих демонов.

Очередная вспышка боли в висках. Сукиному сыну доставляло неимоверное удовольствие именно таким образом общаться со мной.

– Остынь, племянник. Открой мне её мысли, и наш милый ужин закончится на дружественной ноте.

– Её мысли открыты для тебя, мой император. Разве я посмею ослушаться тебя? – Долбаная игра, в которой оба игрока знают, что нельзя верить ни единому слову, ни единому ходу соперника. Но Алериксу не доказать, что именно я обеспечиваю своему нихилу неприкосновенность мыслей – у некоторых из них такие способности открывались ещё во время обучения в школе. А значит, и открыто предъявить мне обвинений он не сможет. Но зачем тому, кто привык играть грязно, мыло и полотенце?

– Не посмеешь, Нейл. Ты ведь не настолько глуп, племянник?

– Ум и сообразительность одного полководца зачастую зависят от ума и сообразительности другого.

– Значит всё же война, Нейл?

– В твоем доме слишком неповоротливые слуги, Алерикс. Эдак все твои гости сдохнут от жажды.

Император рассмеялся, но глаза его смех не тронул, они оставались холодными. Взмахнул рукой и приказал поднести новый графин с кровью.

Лия вздрогнула от неожиданности, но не посмела повернуться к нему лицом. Моя девочка боялась, она нутром чувствовала опасность, исходящую от хозяина дворца. Опасность, которая витала за его спиной, отбрасывая тени даже в полной тьме.

Позволил себе проникнуть в её мысли и едва не усмехнулся вслух. Как и представлял – психические атаки правителя. Его излюбленное оружие. И он наверняка не понимает, почему Лия не кричит или не швыряет в сторону столовые приборы. Он ждёт её страха и боли, но пока единственное, что получает – это, да, небольшой испуг и чувство глубокого омерзения. Я не могу забрать и их тоже, как забрал себе мелкую дрожь и ледяные щупальца ужаса, сжимавшие её сердце. Пусть считает, что у этого нихила от природы настолько относительно спокойная реакция на его действия.

– Вам не пришлись по душе спагетти, Лия? – Голос императора нарушил гробовую тишину, установившуюся в столовой после нашего молчаливого разговора.

Его голос успокаивал. Он врывался в паутину отвращения и паники и словно выдергивал меня на поверхность. Мне до боли в суставах хотелось вцепиться в руку Нейла, которая лежала рядом с моей, и сплести свои пальцы с его пальцами, чтобы ощутить, что он реально сейчас возле меня. Я подняла глаза на императора, когда он обратился ко мне, и почувствовала легкую головную боль, встретившись с его ледяным взглядом. Насколько разным может быть холод. Насколько разной может быть синева, которая идентична у обоих мужчин настолько, что мне кажется я смотрю в одни и те же глаза и в тот же момент они разные.

Глаза императора были мертвыми, они внушали дикий ужас, гипнотизировали и замораживали. Я чувствовала, как его взгляд забирается мне под кожу, как тысячи пауков-мутантов, и плетет там свою ядовитую паутину. Но когда смотрела на Нейла, я плавилась от его взгляда, мне казалось, я горю изнутри, я оживаю настолько, что моя кожа становится невероятно чувствительной. Электризуется. Сплошная эрогенная зона, которую он дразнит взглядом, заставляя с ума сходить от возбуждения. Но, возможно, Нейл просто дает мне эту иллюзию. Он диктует мне те эмоции, которые хочет от меня получить.

Я не сомневалась в том, что для кого-то он может быть не менее страшен, чем император, если даже не более.

Со мной Нейл играет в другие игры, и они намного ужаснее, чем игра его родственника, потому что в отличие от Нейла тот не хочет получить мою душу.

Медленно выдохнула, стараясь не смотреть на графин с красной жидкостью.

– Спасибо. Я просто не голодна, но спагетти пахнет восхитительно.

Удерживает мой взгляд, а я снова чувствую, как внутри плетется паутина и тут же обрывается, причиняя мне легкую боль, заставляя морщиться и набирать в легкие больше воздуха.

Какой разной бывает красота. Император ослепителен и в то же время ужасен. Черты его лица не завораживают, они отталкивают, вызывая страх и отвращение. Я бы не хотела, чтоб его длинные, холеные пальцы прикасались ко мне. По телу пробежала дрожь омерзения.

Моя умная девочка. Сказала ровно то, что от неё требовалось. И всё равно попала в плен его взгляда. Не может отвернуться – он не позволит, а я не смогу помочь. Пока ничем. Потому что императору и так известна моя заинтересованность ею. Так пусть он думает, что это всего лишь на уровне сексуальных желаний и профессионального интереса. Ему ни к чему знать, что я не хотел привозить своего нихила во дворец, что долгие секунды лихорадочно искал причины отказа от приглашения; инструктировал её те жалкие двадцать минут, которые нам дал водитель Алерикса, о должном и наиболее безопасном поведении в присутствии Высшего Деуса.

Вспышка боли, и я стиснул челюсти до зубовного скрежета, чтобы не воткнуть нож прямо в сердце ублюдку. И только понимание того, что это его не убьёт, но покажет мою злость, удержало на месте. Сукин сын с холодной усмешкой на губах отправил картинки своих грязных фантазий о ней. О моей девочке. Не отрывая от неё взгляда и лаская пальцами ножку бокала. Так незамысловато показав свою силу. Уверен, далеко не всю, а её жалкую часть. Он продолжал попытки взломать мой блок, контролировал страх Лии и играл с моим сознанием.

Я пригубил кровь только для того, чтобы в очередной раз украдкой взглянуть на Лию. Она впилась побелевшими пальцами в край стола и смотрела невидящим взглядом прямо перед собой. Физически здесь, а на самом деле в мире кошмаров. Смертные утверждают, что в здоровом теле здоровый дух. Наоборот. Нами управляют наши мысли и инстинкты. И если мысли в твоей голове принадлежат не тебе, то и тело твое становится чьим-то рабом.

– Очаровательная игрушка, племянник. На неё можно любоваться бесконечно долго. – Повернул голову в мою сторону, и я буквально услышал, как выдохнула Лия. – Хотя что значит бесконечность для такого, как мы? – Алерикс отпил из бокала и улыбнулся, обнажив клыки. Очередное напоминание человеку, кем она является для нас. – А что значит бесконечность для тебя, Лия?

Игрушка. Удар в солнечное сплетение. Сильнее паутины и самых мерзких картинок, которые вспыхивали в моей голове. Отрезвление, как ледяной душ, и пальцы, которые тянулись к руке Нейла, сжались в кулак до хруста. Жестокость прекрасна только в одном – в откровенности, без примеси лжи. Стало больно. Неожиданно. В области сердца, вызывая волну непонимания. Разве я ждала большего? Да! Нейл заставил меня начать верить, что я нечто большее, чем его прихоть или вещь. Разве заставил? А может, я сама слишком хотела в это поверить?

Император повернулся ко мне, и я опять почувствовала, как его взгляд гипнотизирует мою волю.

– А что значит бесконечность для тебя, Лия?

Я постаралась выровнять дыхание:

– Ничто не может длиться бесконечно. У всего есть закат. Я не верю в бесконечность.

И совсем непрошено… внутри… огненной волной, ураганом, яркими картинками.

– Я буду любить тебя бесконечно, Нейл. Даже если меня не станет – моя любовь всегда будет рядом с тобой. Ты будешь чувствовать её через расстояние.

– Не давай обещаний, которых не сможешь выполнить.

– Это не обещание, любимый. Я не могу не любить тебя. Каждый мой вздох принадлежит тебе. Я дышу тобой, Нейл Мортифер.

Пальцы касаются колючих скул, повторяя рисунок чувственных, идеальных губ вместе с легкой улыбкой.

Вздрогнула и бросила взгляд на Нейла – та же непроницаемая синева. Под подушечками пальцев все еще осталось ощущение прикосновения к его губам, и собственные вспыхнули, засаднили, словно их только что жадно целовали. Что это было? Воспоминание или очередная иллюзия?

Почему казалось таким важным услышать её ответ? Почему так легко утонул в вязком болоте из трёх предложений? Каждое слово словно обрывающаяся и выскальзывающая из омертвевших пальцев ветка дерева. И вот уже пальцы хватают воздух и тело тяжелым грузом идёт к самому дну. Звуки её тихого голоса оседают пеплом на мрачных стенах, выступая похоронным маршем воспарившей не так давно надежды.

И тут же в голове контраст, от которого дико хочется взвыть, бросить к ногам Лии её же слова:

– Я буду любить тебя бесконечно, Нейл…

Слова, которые держали на поверхности все эти грёбаные годы, слова, ради которых готов был простить и себе, и ей всё. Другого мужчину и сотни женщин, которыми пытался забыться сам; скрытое противостояние с Алериксом и десятки загубленных проектов.

Быстрый взгляд на Лию, чувствуя, что ноющая тупая боль в голове сменилась на адскую, теперь хозяин дома будто вскрывал её сознание когтями. Слой за слоем. Адская боль, лишающая сил и заставляющая корчиться в агонии даже Высших Деусов. Но Лия смотрела прямо на меня, не реагируя на действия своего мучителя. Мы всегда делили с ней боль. И я всегда жадно отбирал свои сто процентов. Но сейчас это было слишком рискованно, и я отпустил её мысли, позволив Алериксу широко улыбнуться, когда она схватилась за виски.

Неожиданно синие радужки потемнели. Секунда, а у меня внутри всё сжалось. Я заметила нечто, чего никогда раньше не видела. Считала, что он может ее только забирать, заставлять захлебываться ею, выворачивая наизнанку, оставляя раны в душе и на теле, и вдруг увидела ее черное отражение в его глазах. Боль. Не моя. Не чья-то. Его боль. Настолько мимолетно, но ощутимо на физическом уровне. Пальцы дрогнули в миллиметре от его руки.

И в этот момент я услышала детский крик. Вздрогнула, обернулась, и мне показалось, что я полетела в пропасть. В грязь, в вакханалию жестокости, в кровавое месиво.

Люди императора за волосы тащили в зал Мию. Девочка плакала, она увидела меня, протянула ко мне тонкие руки. Исцарапанные, покрытые синяками и кровью.

Ее вытолкали на середину залы и принялись срывать с худенького тельца одежду. Я видела похотливые взгляды этих тварей, слышала ее крики. Отчаянные мольбы, дикий ужас и боль, непонимание взрослого вожделения и того, что эти ублюдки собрались с ней сделать на моих глазах. Девочка смотрела на меня глазами, полными слез, и звала, а я не могла даже пошевелиться. Отчаяние распороло вены, взорвало контроль. Я поняла, что по моим щекам текут слезы бессилия и ненависти к себе. За то, что не могу помочь, за то, что должна смотреть на это… Я не смогу жить дальше, если они… О боже! Я никогда больше не усну, если они сделают с ней это при мне.

Я закричала, когда увидела, как Мию ударили наотмашь по лицу, швыряя на пол. Усмехаясь и оскалившись, облизываясь, глядя на хрупкое тельце в синяках.

В руках одного из них блеснул нож, и когда сталь прошлась по фарфоровой коже под выпирающими ключицами, я снова закричала… Захлебнулась диким воплем. Мой взгляд остекленел. Я перестала чувствовать собственное тело. Лезвие мелькало перед моим затуманенным взглядом, но я не слышала криков и не видела ран. Меня трясло, как в лихорадке, пока вдруг неожиданно император не приказал им остановиться и покинуть залу, увести Мию.

А по моим щекам все еще текли слезы, и вилка монотонно постукивала по краю тарелки – это мои руки дрожали с такой силой, что я с трудом удерживала ее пальцами. Задыхаясь, перевела взгляд на Нейла.

«Я больше не могу», – жалобно, обреченно. С какой-то хрупкой надеждой, что он может что-то изменить. Если, конечно, захочет. Ведь это Нейл привез меня сюда.

Разве бывает что-то хуже, чем уметь предсказывать будущее? Тем более своё? Необязательно обладать для этого экстрасенсорными способностями. Достаточно иметь мозги и правильно пользоваться ими. О том, что нас ждёт незабываемое шоу в постановке самого императора Единого Континента, я понял, как только увидел отличительные знаки на форме посыльного. О том, что главной героиней шоу станет самый обыкновенный нихил, стало ясно из официального приглашения с изысканной подписью первого лица наших земель. Ну, и то, что в приглашении значилось целых три имени, говорило о том, что Алерикс Мортифер решил не довольствоваться блюдами императорской кухни и посмаковать эмоции Лии и её смертной маленькой подруги.

Я почуял запах Мии ещё до того, как её ввели в столовую.

«Серьёзно? Как предсказуемо, дядя! Я ожидал более неожиданной развязки спектакля».

Удерживаясь изо всех сил, чтобы не схватить Лию за руку, чтобы не прижать её к себе, отвернув от того жуткого зрелища, которое разворачивалось на её глазах. Её била крупная дрожь страха и боли за девочку. Девочку, которая умирала прямо в столовой. Умирала мысленно, от необъятного ужаса и абсолютной безысходности. Вспышка боли в голове, и я слышу язвительный голос императора:

«Ты всегда был слишком взыскательным зрителем, племянник. А они, как правило, не столь часто получают удовольствие от актёрской игры».

«Только в том случае, когда она относительно бездарна».

Громкий крик Лии заглушает хлёсткую пощёчину ребёнку, и я уже чувствую – ещё немного, и она кинется в самое пекло, на помощь малышке.

«Лия, не смей!»

И всё внимание на развернувшееся театральное действо. Алерикс жадно впитывает в себя всю боль и страх Лии, он совершенно не обращает внимания на дикие крики ребенка и скабрезные шутки и проклятия своих слуг. Ему неинтересны её унижение и её эмоции. И как Высший я его понимал. Если все смертные были блюдами, то Лия была самым дорогим и вкусным, изысканный привкус которого надолго оставался на языке.

Ублюдки достали нож и начали полосовать девочку. Ещё один крик Лии, и решение принято. В очередной раз за доли секунды. Сжал ладони в кулаки, пряча их в карманах брюк. Император открыто усмехается, от него не могли укрыться ни мои стиснутые зубы, ни напряжённые руки, ни направленный на Мию взгляд. Дыхание Лии вперемешку с её криками фоновым шумом к партии, которую мы безнадёжно проиграли. И ребёнок уже не кричит от боли, а расширенными от недоумения глаза смотрит на своих мучителей и на лезвие в их руках, которое продолжает резать её тело. И ей не нужно видеть, что мою рубашку окрасила кровь, что раны и синяки продолжают появляться на моей груди, животе, спине. Мия удивленно мотает головой из стороны в сторону, искренне не понимая, почему вдруг перестала чувствовать боль от порезов и сильных рук, сжимающих её тонкие запястья и лодыжки.

Последний акт спектакля длился бесконечные минуты, пока император с шумом не отодвинул стул и, пожелав нам спокойного дня, не вышел из столовой.

Слуги вывели девочку, и моих сил хватило только на то, чтобы взять Лию за руку и не позволить броситься за ними вслед, а потом запоминать дорогу до своей комнаты, в которую проводил нас слуга.

Последний выброс энергии для обнаружения следящих устройств и установления блока на вход в комнату.

– Никуда… и ни с кем… малыш, – уже проваливаясь в темноту и не разбирая слов, которые кричит Лия, вцепившись в ворот моей рубашки.

8 глава

Дверь нашей комнаты, больше похожей на номер дорогого отеля, захлопнулась, и я вздрогнула, посмотрела на Нейла, вырывая свою руку из его руки. На запястье остались следы от его пальцев. Его прикосновения всегда такие жестокие.

– Я хочу увидеть Мию. Выпусти меня отсюда. Отведи к ней! Я хочу увидеть, что с девочкой всё в порядке.

Дернула за ручку двери, но та не поддалась. Нейл меня словно не слышал, смотрел куда-то сквозь меня. Внезапно произнес:

– Никуда… и ни с кем… малыш.

Очень тихо и очень спокойно. Слишком спокойно. Внутри меня заклокотала ярость. Ему просто наплевать на то, что я чувствую. Он хладнокровный, бесчувственный эгоист. Он вообще не знает, что такое страдать от мучений другого. Не знает, потому что сам испытывает от этого удовольствие. Я вцепилась в воротник рубашки Нейла, стараясь заглянуть в глаза, но его взгляд застыл на одной точке.

– Зачем? Почему ты привез нас сюда? Наказать меня? Сломать? Увидеть, как мне больно смотреть на ее мучения? Подарить мою боль своему императору? Какое же ты чудовище!

Сильнее сжала воротник, глотая слёзы, вглядываясь в его бледное лицо. Он меня не слышит. Мои страдания – пустой звук для него. Закрыл глаза, не реагируя на упреки, прислонился к двери.

– Всё, что ты говорил, ложь. Я не могла любить такого зверя… Не могла, потому что тогда я стала бы точно такой же, как и ты. А это невозможно.

Замолчала, увидев, как Нейл медленно сполз по двери на пол. Лицо приобрело сероватый оттенок, и моё сердце пропустило несколько ударов.

Что может произойти с бессмертным?

– Нейл…

Веки слегка дрогнули, но он не открыл глаза. Упала на колени, обхватила его лицо ладонями, чувствуя, как холодеют кончики пальцев от волнения:

– Нейл! Посмотри на меня!

Почти не дышит. Я приблизила ладонь к его губам и едва уловила слабое дыхание, наклонилась и распахнула полы военного мундира, прижала руки к его груди, чтобы ощутить сердцебиение, и тут же в ужасе отняла их. Ладони окрасились в алый цвет. Дернула за ворот черной рубашки, отрывая пуговицы, и громко закричала, когда увидела на его теле бессчётное количество порезов. Глубоких, до мяса.

– Нейл! – закричала громко, прижимаясь щекой к его груди, услышала, как тихо бьется сердце. От панического страха по спине прошел холод. Что это? Откуда они взялись, черт возьми? Разве на нём не должно всё заживать? Разве он не говорил мне, что бессмертен? Я смотрела на раны и понимала, что Нейл истекает кровью. Но ведь он не человек, и я даже не знаю, кто он.

В панике бросилась к двери, меня отшвырнуло от нее ударной волной. Упала на колени, снова подползла к Нейлу, в отчаянии глядя на бледное лицо. Схватила его за запястье, нащупывая пульс. Отсчитывая удары в минуту. Взгляд застыл на порезе под ключицами… И в голове картинка, от которой несколько минут назад я билась в истерике: лезвие, вспарывающее нежную детскую кожу… и отсутствие следа от пореза. Опустила взгляд ниже и прижала руку к губам, чтобы не застонать от удивления, граничащего с шоком. Второй порез под ребрами. Собственное рваное дыхание с хрипом вырывается из груди, заставляя хватать губами воздух.

Это какой-то бред. Жуткий, невыносимый бред, которого не может быть на самом деле. Он не мог…Но осознание уже впивалось ржавыми иглами в мозги, заставляя стиснуть виски пальцами и ощутить, как они разрываются от рева пульсирующей крови, как заходится моё сердце в бешеной скачке, то замирая, то содрогаясь от понимания.

Он сделал это для меня? Забрал боль Мии себе. Ответ был очевиден… потому что я прекрасно понимала, что жизнь самой девочки безразлична для Нейла. Ему не безразлична я! Каждую ссадину и порез, вместе с моим ужасом, вместе с собственной дикой болью принимал на себя и всё это время терпел. Вот почему Мия не кричала, вот почему я не видела ни одного пореза на ней, ни следа. Они все на нём, кровавой, вспухшей сеткой, синяками, следами от когтей. Я также понимала, что есть что-то ещё… Что-то не известное мне. Отобравшее его силы и способность к регенерации. И тоже ради меня. По щекам градом покатились слёзы, а в горле пересохло. Из груди что-то рвалось наружу, причиняя адскую боль, заставляя прижать к себе дрожащие руки и согнуться возле Нейла пополам, чувствуя, как задыхаюсь.

Семнадцать увядших роз… Я словно вижу их перед глазами и понимаю, что это и есть апокалипсис. Внутри всё взорвалось, перевернулось. Я слышала, как разбивается вдребезги моя ненависть, недоверие, сомнения. Как с сердца с лязгом падают стальные оковы и наружу вырвалась та, которой я не позволяла существовать. Удерживая в себе, подавляя, пытаясь задушить и закопать, забить насмерть. Я в Неё не верила, но Она всё же выжила во мне. А теперь вырвалась, разодрав мне сердце. Голодная, испуганная, измученная и растерзанная. Упала на колени и обливается кровью вместе с ним, у его ног. Это Она плачет и стонет, заламывает руки и прокусывает губы от бессилия, и я больше не властна над Ней. Я больше не смогу загнать Ее за колючую проволоку сомнений и неприятия. Такая огромная, необъятная и сумасшедшая, покрытая шрамами. Пусть я пока не помню почему. Это Она жестоко мучила меня саму все эти годы, пока я даже не подозревала о Её существовании, пульсировала во мне одержимостью. И это Она его узнала с первого слова и взгляда, в отличие от меня. Потому что Её не обманешь, от Неё не спрячешься, не сбежишь. Её можно топтать, убивать, резать на части, но Она бессмертна.

Я снова схватила Нейла руку и сосчитала пульс – он замедлился.

– Нейл! – тряхнула его за плечи. – Что мне сделать? Скажи… пожалуйста. Что я могу сделать для тебя?

Бросилась к двери и опять безжалостно отлетела от нее на несколько метров. Меня обуял ужас, дикий страх, от которого я начала задыхаться, чувствуя, как по щекам катятся слёзы, сжимая его руку, как в тисках.

Обхватила бледное лицо ладонями, вглядываясь в заостренные черты.

– Зачем ты закрыл её? Чтобы никто не навредил мне? Нейл! – Прижалась губами к его губам, таким холодным и пересохшим… Почувствовала на них вкус своих слез и закрыла глаза. – Ты обещал, что не оставишь. Говорил, что всегда слышишь, как я зову тебя. Сейчас ты слышишь меня?

Пульс перестал биться вместе с его сердцем. Я пачкалась кровью, прижимала к себе, от отчаяния мне хотелось выть, и я выла, скулила, как раненое животное в бессилии, в бесполезных попытках сделать хоть что-то. С отчаянием смотрела на открытые раны, и мне казалось, что это мое тело искромсано на куски. Больно. Настолько больно, что я сгибаюсь пополам каждый раз, когда смотрю на его порезы. Эту боль не сравнить ни с чем.

Внезапно дверь с грохотом распахнулась. Я резко вскочила с колен и увидела императора. Волна первобытного страха окатила с ног до головы, когда он бросил взгляд на Нейла, и его идеально очерченные губы едва уловимо растянулись в улыбке. Переборов панический страх, я бросилась к этому монстру с ледяными глазами, схватила за рукав рубашки.

– Он умирает. Сделайте что-нибудь. Ему нужна помощь, а я не знаю, как помочь. Пожалуйста. – Как бесполезно прозвучало это слово, обращенное к бездушному истукану с лицом, высеченным изо льда сумасшедшим скульптором или самим дьяволом.

Император смотрел мне в глаза, обжигая жидким азотом, замораживая легкие, а потом вдруг схватил меня за руку и потащил к камину.

– Не знаешь? – спросил он, удерживая моё запястье, как тисками, и снова эта улыбка, от которой стынет кровь в жилах и шевелятся волосы на затылке, – Я покажу тебе!

Прежде чем я успела хотя бы что-то понять, он сунул мою руку в огонь, и я оглушительно закричала от боли. Попыталась одернуть, но император удерживал её над языками пламени, и я почувствовала, как меня тошнит, как лопается и потрескивает кожа, покрываясь волдырями. Я захлебываюсь криками, а он вдруг сжимает мой подбородок, поворачивая голову к Нейлу.

– Смотри! Кричи и смотри!

Обливаясь слезами, дрожа всем телом, увидела, как Нейл вдруг судорожно вздохнул, как дрогнули его веки.

Император выдернул мою руку из пламени и разжал пальцы, я упала на колени, покрываясь холодным потом, всхлипывая от нестерпимой боли, глядя на обожжённую ладонь, покрытую волдырями, а потом на Нейла.

– Мы адские твари, Лия. Вся наша жизнь построена на боли, и чем сильнее страдания, которые мы вызываем, тем ярче и полноценнее наша жизнь. Ты готова терпеть ради него адские мучения? – Я медленно подняла глаза на императора, тот смотрел на меня сверху вниз и всё так же мерзко улыбался. – Как много боли ты готова ему отдать? Решай сама. Свобода выбора – бесценный подарок в нашем мире, Лия.

Достал из-за пояса длинный кинжал, сверкнув сталью, в которой отразились языки пламени. Положил его на стол и вышел из комнаты. Дверь снова захлопнулась.

Я медленно выдохнула и снова посмотрела на того, кто уже доказал мне сегодня, на что готов ради меня. Рука сама потянулась к кинжалу, сжала рукоять, и я, пошатываясь, подошла к Нейлу.

Закрыла глаза и полоснула по тыльной стороне ладони. Вскрикнула и закусила губы, глядя, как ровно прошла тонкая кровавая полоска возле старого шрама. Еще один порез, и из глаз брызгают слёзы. Смотрю на Нейла, на то, как затягиваются раны, и наношу порез за порезом, падая на колени, стараясь сдержать крики и вытерпеть.

Люди боятся страданий и увечий, потому что это предвестники конца. Одни из жутких меток, и каждая из них может мутировать в сам лик смерти. Но сейчас боль для меня олицетворяла жизнь. Не мою, а его. И эти порезы, от которых останутся шрамы, никогда не станут следами смерти для меня.

«Дыши, Лия! Дыши, малыш! Дыши со мной!»

Дикая радость, бешеная, неуправляемая. Его мокрые губы на моих губах, и ладони сжимают мое лицо. Я делаю выдох ему в рот, чувствуя, как в ответ он отдает мне свое дыхание, и такой любимый запах заполняет все тело. Обхватить его шею в безумном порыве, прижаться изо всех сил… Какой сладкий бред перед смертью.

«Я люблю тебя, Нейл… я люблю тебя… ты слышишь меня?»

Легкие продолжают наполняться воздухом вместе со вкусом его поцелуя, вместе с ощущением пальцев в моих волосах.

– Слышу! Дыши, девочка!»

Я не знаю, откуда эти образы и голоса. Наши голоса. Возможно, из того прошлого, о котором я не помню. Наклоняюсь к его губам, делая выдох в его приоткрытый рот и судорожно вздрагивая в дикой надежде, что он вернет мне вздох. Одновременно разрезая кожу на руке, морщась от боли, хрипло ему в губы:

– Дыши, Нейл. Дыши, пожалуйста! Дыши со мной!

Еще один выдох, и глаза закрываются в немом ожидании. Вторая рука на его груди, там, где сердце, которое всё еще не бьется.

– Я солгала… Я люблю тебя, Нейл… я люблю тебя… ты слышишь меня?

Слабый удар, и первый глоток его дыхания, я вздрагиваю, прижимаясь к его губам сильнее, снова выдыхая свой стон облегчения. Безжалостно по истерзанной руке, и уже не чувствуя боли, улыбаясь сквозь слёзы.

– Мне кажется, так было всегда… Я люблю тебя.

Еще два удара и вздох. Да! Получилось!

– Люблю тебя… люблю.

Под пальцами сердце начинает биться быстрее и быстрее. Стучит без перебоев в ладонь.

Обессилев, выронила кинжал, вглядываясь в ослепительно красивые черты лица. Видя, как вздымается его грудь и светлеет кожа, на которой не осталось даже следа от ран и синяков.

Я оторвала от подола платья кусок шелковой материи, перевязывая обожжённую и изрезанную руку, устраиваясь рядом с Нейлом, опуская голову на его грудь и с наслаждением закрывая глаза, обняла его за шею, перебирая шелковистые черные пряди у виска, вдыхая его запах, слегка касаясь губами горячей кожи.

В голове пульсировала мысль, что, оказалось, я готова пойти ради него на это… и я больше не испугалась собственных эмоций, они обожгли изнутри, и Она сильно забила крыльями внизу живота, возвращаясь обратно в сердце. Наконец-то свободная. Ужасная и прекрасная одновременно. Моя любовь к нему.

9 глава

Я почувствовал присутствие другого Деуса ещё до того, как приблизился к своей комнате. Моментальная ярость, затопившая сознание и потёкшая по венам кипящим потоком.

Только один Высший мог взломать блок, который я поставил на вход. И всё то время, что император задерживал меня, какая-то тварь проникла к Лие.

Вихрем пронёсся к двери, на ходу принимая боевую форму. В тот момент я растерзал бы самого Алерикса, любого, кто посмел бы причинить ей вред. Ворвался в покои и взревел, увидев, как дворцовый врач поглаживает её руку, склонившись к самой голове. Только когда они оба вскинулись вверх, заметил возле его бедра поднос с разными тюбиками и склянками. Лечебные мази. Любезность от самого дьявола способна насторожить кого угодно.

– Убирайся вон. Дальше я сам.

Доктор молча склонил голову и вышел, оставив лекарства на кровати.

Подошёл к Лие, чувствуя, как сходит на нет ярость, как успокаивается дыхание и перестает носиться в груди сердце. Взял её ладонь в свои руки и стиснул зубы, увидев, во что она превратилась. Из-за меня. Ради меня стерпела эту боль.

Разве могло быть большее доказательство её чувств? Большая причина снова улыбаться и жить? Жить, когда знаешь, что твоя жизнь нужна. Просто нужна. Не потому, что ты её хозяин, не потому, что её заставили, а потому, что тебя любят?

Присел на кровать рядом с Лией и, открыв одну из склянок, начал смазывать содержимым её руку, пальцы, кисть. Прикасаясь и вздрагивая от каждого прикосновения. Забирать её боль себе – моментами казалось, что это более интимно, чем заниматься с ней любовью.

– Ненавижу, когда к тебе прикасается кто-то другой, малыш, – словно сам себе.

Дотрагивался и думал о том, что какие-то несколько часов назад она считала, что я мертв. Истину знал только Алерикс, остановились жизненно важные органы, но я впал в состояние комы, но никак не смерти, и мог пребывать в нем веками.

Венценосный ублюдок всего лишь проверил, что я значу для моего нихила, чем оказал услугу и мне. Я тоже понял, что для неё значу. Слышать ее плач, стоны боли, ее лихорадочный шепот, улавливать это бешеное биение сердца и страх. Каким же разным он бывает на вкус – страх смертных. Я всегда считал, что самый изысканный, взрывной и острый – это вкус ужаса, от которого моя собственная кровь закипала в венах. Я ошибался – есть и другой страх, тот, от которого останавливается дыхание, сводит скулы и каждая молекула тела начинает вибрировать от невыносимого кайфа. Её страх потерять меня. Я впитывал его порами, вдыхал через носоглотку, им пропитались мои волосы и складки на одежде. Она кричала мне, умоляя дышать, а я сделал самый первый вздох, уже когда почувствовал его. Теперь ужас Лии смешивался с ударными волнами от её боли, которые, как дефибриллятор, заставили мое сердце начать биться в том ритме, который стал слышен и ей. Моей девочке, которая тащила меня с этого холодного сна своими хрупкими обожженными руками. Потом она лежала на мне, а я слушал, как бьется её сердце, и понимал, что счастлив. Да, блядь, я наконец-то счастлив за эти семнадцать лет, что она была вдалеке от меня, и за эти бесконечные дни, когда отталкивала, держала гребаную дистанцию, а я чувствовал себя в могиле, где каждое отчуждение между нами как бросок земли на крышку гроба. Мне казалось, что там, в досках, просветов не осталось и скоро я буду погребен заживо под её равнодушием. Но я снова дышал. Открыл глаза, и Лия словно почувствовала, подняла голову, и наши взгляды встретились. Когда она сама прижалась губами к моим губам, я ожил окончательно.

Распахнулась дверь, и я, резко подняв голову, увидела Нейла. Его потемневший взгляд сначала на врача, потом на его пальцы, сжимающие мое запястье. Доли секунд, но они показались тяжелыми, как свинец или каменные глыбы, которые раскачиваются перед тем, как обрушиться камнепадом и забить насмерть. Пока не заметил поднос с лекарствами, и тяжесть пропала. Я почувствовала, как мелко дрожит рука доктора, и увидела капельки пота над его верхней губой. Он испугался. Панически. Он ощутил эту тяжесть вместе со мной. Словно по комнате пролетела смерть, отбрасывая невидимые тени.

Когда Нейл выгнал его, я успела заметить на лице лекаря облегчение.

А потом забыла обо всем, потому что он взял меня за руку и его взгляд изменился. Я никогда в жизни не видела такой метаморфозы. Словно в грозовой черной туче показался клочок ясного неба, постепенно очищая все пространство, и я задохнулась от того, что впервые увидела его глаза – настолько синими, светлыми, прозрачными. Присел рядом, а я не могу отвести взгляд. Я лечу вверх, в тот самый космос без дна. У меня дух захватывает от этого взгляда. Никто на меня так не смотрел. Никогда. Никто не умеет так смотреть, молча и в тоже время разговаривая взглядом настолько откровенно, что мне кажется, я чувствую, как слова скользят по обнаженной коже под одеждой, просачиваясь сквозь нее, чтобы дотронуться души.

Его пальцы касаются моей израненной руки, и если от прикосновений доктора я вздрагивала и кусала губы, то сейчас не чувствовала ничего, кроме появляющихся мурашек и электрических одиноких разрядов вдоль позвоночника. Каждое касание такое осторожное и в тоже время чувствительней удара хлыстом.

– Ненавижу, когда к тебе прикасается кто-то другой, малыш.

Накрыла его пальцы своими.

– Это не прикосновения. Касаешься меня только ты.

Сказала и замерла… словно это не мои слова. Словно они шли изнутри. Знакомые и такие неизвестные. Сердце забилось на несколько ударов быстрее. Мурашек стало в десятки раз больше. Мне казалось, что теперь воздух вокруг нас медленно электризуется.

Сердце в очередной сумасшедшей круговерти, заходится от восторга, снова срываясь на бег. Потому что это она сейчас касается меня, моего сердца.

Дикая жажда почувствовать вкус этих слов. Когда-то я знал, какими они бывают на моих губах. Сейчас она сама повторила их. Вспомнила… У слов не бывает срока давности. Они врезаются в нашу память и пускают там корни навечно. Со временем их заносит листва других фраз, значимых или совершенно незначительных, брошенных нами или сказанных нам другими, но сильным ветрам вполне под силу закружить засохшие листья и раскидать их в стороны, позволяя не просто вспомнить, а почувствовать. И если вы никогда не чувствовали слов любимого человека, то значит вас никогда и не любили.

Прижался губами к обожженной коже, выпивая навсегда её боль, сглаживая неровности, возвращая ей шелковистость, от которой у меня по телу проходила дрожь. Женщины куда больше боятся уродства, чем боли. Я не видел уродства. Я будто видел, как сгорают в языках пламени не её плоть, а признания.

– Мне кажется, так было всегда… Я люблю тебя.

Наверное, это одержимость – считать её раны своими главными трофеями в жизни.

Пусть она видит, как у неё на глазах они затягиваются, как новой безупречной кожей обрастает рука, пусть резко выдыхает, когда я целую последний ожог и порез, рваные края которого стягиваются, исчезая, словно их никогда и не было. Я хочу, чтобы она видела себя моими глазами. Хочу, чтобы видела, какая она красивая и соблазнительная на моей кровати, видела, как вздымается её грудь и ярким голубым светом сияют глаза. Неудержимое желание касаться её снова и снова. И я поддаюсь ему, склонившись к манящим губам и впиваясь поцелуем.

– Мои прикосновения дарят только боль, Лия, – отстранившись и заглядывая в глаза, укладывая её на постель и нависая над нею, – но нет никого больше, кому бы я хотел дарить её.

Касается губами руки, и я чувствую, как непроизвольно закатываются глаза. Это не просто возбуждение. Это адская смесь из волнения, наполняющего легкие восторга, тягучей, как патока, нежности и нарастающего цунами голода. Словно каждая пора на теле изголодалась по его губам. Я не помнила, а оно помнило и трепетало, дрожало, вибрировало в ожидании и одновременно – страхе.

Не могу отвести взгляд от его рта. От того, как чувственная нижняя губа скользит по коже, а потемневший взгляд следит за моей реакцией. В Нейле завораживает каждая черта лица, все по отдельности и вместе. Можно тонуть в глазах, погружаясь в бездну порока, или, глядя на губы, изнемогать от картинок, которые вспыхивают в сознании, рисуя то, на что они способны. Что они могут вытворять с моим телом. В какие черные дебри затягивать мое сознание и фантазию, заставляя корчиться от сумасшедшей страсти и возбуждения.

Он читает мои мысли, и уже через секунду я чувствую их жадное прикосновение к моим пересохшим губам.

Голод вспыхивает точками перед глазами, ярко красными, как кровь, которая понеслась по венам с дикой скоростью. Делаю алчный вдох, глотая его дыхание, переплетая язык с его языком. Свобода внутри ослепляет, пугает собственной вседозволенностью и… предвкушением. Демоны рвутся наружу. Мои. Те самые, которые невыносимо хотели получить от него всё. Даже ту боль, которую он сейчас мне обещал, опрокидывая на постель, нависая надо мной и опаляя жаром своего тела. Не заметила, как вцепилась в воротник его рубашки, притягивая к себе, лихорадочно желая снова ощутить вкус поцелуя.

– Я хочу почувствовать, какая она… я хочу ее принять… покажи мне.

Закрывая глаза, замирая, мои губы в миллиметре от его рта, в тысячных долях секунды от адской одержимости.

– Я и есть твоя боль, – снова прижимаясь к её губам, прикусывая их и рыча, почувствовав её ответ. Выгибает спину, касаясь грудью моего тела, и неконтролируемое желание сжать её ладонью, почувствовать, какими твёрдыми стали соски, вдыхая в себя аромат её возбуждения. – Просто чувствуй меня, малыш.

Задрал блузку, касаясь пальцами горячей кожи, лаская округлую грудь, чтобы после сжать её сильнее и, отстранившись, жадно смотреть, как вспыхивает на её губах стон.

– Такая красивая, моя девочка. – Вспарывая когтями одежду и обнажая грудь. Склонившись к твёрдой вершинке, вобрать её в рот, прикусить, другой рукой лихорадочно поглаживая мягкий живот, пробегая пальцами по поясу юбки.

Необъяснимое желание почувствовать на себе её руки. Впервые. Такого не было никогда. Ощутить их на своем теле как доказательство её голода по мне. И я лихорадочными движениями срываю к чертям пуговицы, снимаю рубашку и откидываю её в сторону, чтобы снова накинуться на Лию, распластанную подо мной.

И дааааа! Пьяная эйфория от каждого касания. Долбаный триумф плоти, когда остаются голые инстинкты и единственная потребность – отдать как можно больше, чтобы взять столько же самому. Задыхаться от хаотической пляски сердца, выстукивающего свой победный марш.

Губами по животу, разрывая на хрен юбку, открывая доступ к шёлку белья. Прихватить зубами резинку трусиков, стягивая их вниз, и тут же понимая, что сдохну, если сейчас же не почувствую её язык у себя во рту. И снова вверх, чтобы завладеть искусанными губами, чтобы втянуть в себя её язык, прикусывая и отпуская, позволяя выскользнуть. Рукой срывая нижнее бельё. Дотронулся пальцами нежной плоти и застонал в её губы.

– Такая горячая…

Бессвязным шёпотом, чтобы только не сорваться, не раздвинуть ноги пошире и не ворваться в неё по самые яйца.

Сегодня я хотел по-другому. Сегодня у нас многое будет впервые.

И снова поцелуями спускаться вниз, собирая языком сумасшедший вкус её кожи, раздвигая стройные ноги, сжимая их жадными пальцами под коленями, раскрывая её для меня, осматривая блестящую плоть, чувствуя, как дергается член в предоргазменных спазмах, и, задержав дыхание, приказываю себе успокоиться. Проникаю в нее пальцами, такую раскрытую для меня, наблюдая, как они исчезают внутри, замереть и медленно вытащить уже мокрыми наружу. Теперь смотреть на ее лицо, усмехнуться, глядя исподлобья голодным взглядом.

Снова проникать, наклоняясь и медленно дразня клитор кончиком языка, втягивая губами и опять отстраняясь, чтобы смотреть, как она пульсирует и течет мне на пальцы, приникнуть к розовым складкам, подуть на них и смаковать каждую дрожь её тела. Адская пытка медленно, безумно медленно ласкать ртом её лоно, в то время как от боли, от дикой похоти скручивает живот.

Я даже не представляла, насколько он моя боль. Я могла только догадываться, предполагать, но не знать. И только где-то в глубине сознания что-то сжималось от страха, что я ещё узнаю. И это будет не физическая боль, а другая. От которой только смерть может стать избавлением.

Сейчас мне было больно от прикосновения его губ к моему рту и нетерпеливого рычания, когда я жадно ответила на поцелуй, выгибаясь под Нейлом, стараясь прижаться к нему всем телом. Впитывать эту похоть и сумасшедшее возбуждение. Я чувствовала, невыносимо чувствовала его. Не только горящим телом, а словно он пронизывал меня насквозь, ментально имея мою душу, лаская ее когтями. Стало страшно, что я ощущаю это уже сейчас, что будет, когда он возьмет меня? Когда придавит весом своего тела и ворвется членом. Я сойду с ума.

Кожа горит под его пальцами, нагревается, саднит. Хочется, чтобы она расплавилась и пропустила эти прикосновения глубже. Сжимает грудь, и я чувствую, как меня начинает трясти в лихорадке, как о его ладонь трется напряженный сосок, отдавая резонансом в низ живота, в пульсирующее возбуждением лоно. Нескончаемая агония. Звук рвущейся ткани, и я выгибаясь снова, в жажде, в бешеной потребности получить больше. Прикусывает напряженный сосок, и меня подбрасывает прострелом тока по всему телу, жалобным низким стоном и ощущением, что все тело превратилось в комок обнаженных нервов. Если прикусит еще раз, я взорвусь.

Смотрю пьяным взглядом, как срывает с себя рубашку, и руки сами тянутся к идеальному смуглому телу. Смять ладонями, впиться ногтями в его грудь и всхлипнуть от восторга. Словно прикасаясь к самому солнцу в жажде ожогов, чтобы запомнить эти прикосновения. Скользит губами по животу, и я начинаю задыхаться. Хочется кричать и требовать прекратить пытку, и в тот же момент не могу сказать ни слова.

Сдирает с меня юбку, и я уже чувствую, как источаю влагу. Глаза закрыты, и веки трепещут, обожжённые солью слез от ожидания. Его губы на моих губах – это не поцелуй, голый голод, когда хочется сильнее, больнее, жестче, чтобы наконец-то сорваться, чтобы до крови и отметин… Откуда эта извращенная жажда к боли?.. Развел широко мои ноги, и наконец-то его пальцы там…

Чувствовать их и не шевелиться, тяжело дыша…Слегка сокращаясь… словно тело затаилось, чтобы потом разорваться на осколки. Глаза закатились, сжимаю простыни, задыхаясь, понимая, что сейчас… еще немного, и я кончу. И чем осторожней он касается, тем сильнее потребность, острее возбуждение. Утонченно режет по нервам. Я никогда не любила нежность, но с Нейлом эта нежность походила на самое изощренное издевательство, на мучение, от которого налилось болью все тело.

Короткими поцелуями скользит по дрожащему животу вниз. Каждое касание горячих губ – стон и судорожное дыхание мольбами. Шепотом.

– Пожалуйста… Нейл… пожалуйста…

Прикосновение языка к мокрым складкам изнывающей плоти… ожидание оргазма… и вместо него – это невесомо бешеное состояние на самом острие лезвия. Режет медленно, рассекая плоть кончиком языка. Намеренно лишь задевая набухший клитор и тут же прекращая ласку. Собственные стоны уже напоминают хриплые крики и рыдания.

Осмелев, впиться в волосы, подаваясь бедрами навстречу. Чувствует мою точку невозврата и набрасывается на горящую плоть всем ртом. Пожирая, сильно посасывая, ударяя языком. Так умело и жестко, заставляя заорать от пронзившего наслаждения. Падаю. С криком, с воплем, похожим на звериный вой, содрогаясь всем телом, сдирая простыни комками. Наслаждение, болезненно ослепительное, разрывает мозг, сотрясает тело, заставляя сжать его голову коленями. Сокращаясь так сильно, до боли в низу живота. Голод вырвался наружу и разлетелся в пепел.

Мучительным стоном его имя… протяжно… как мольбу со слезами по щекам.

Её просьба лезвием по венам, выпуская наружу неуправляемое желание слышать её крики. И впервые я хочу чистые звуки наслаждения, тонкие и высокие, без тяжёлых ударных боли. Хочу чувствовать, как пульсирует её плоть у меня во рту, как крупной дрожью бьёт её тело в судорогах оргазма. Сжимай меня изнутри, завершай свою пытку, чтобы отыграть последние аккорды моей собственной агонии.

И её удовольствие на моем языке, отдавая вкусом самого крепкого алкоголя. Когда кровь кипит уже с температурой, способной расплавить меня окончательно.

Утробным рычанием возвещая начало своего пиршества, хищник набрасывается на свою добычу, вырываясь на свободу. Жадно сжирая тихие отголоски собственного имени с её губ.

– Ты чувствуешь этот вкус, Лия? – срывающимся голосом. Кусая истерзанные губы. – Это твоё, – распахивая снова в стороны длинные ноги и устраиваясь между ними, – и это МОЁ! – трясущимися от нетерпения руками расстёгивая брюки, – это вкус МОЕЙ боли, малыш!

Пальцами до синяков сжимая бёдра, не торопясь войти в неё, балансируя на зеркальной глади безумия, раздвигать головкой члена её мокрое лоно.

Не отрывая взгляда от её лица, от румянца, расползающегося по бледным щекам, от затуманенных поволокой оргазма глаз.

Нависнуть над ней, опираясь на руки и шумно втягивая в себя её запах.

– Ты – моя болезнь, – слизывая слёзы с лица, – и от неё нет лечения, – рывком войти на всю длину.

И сорваться к дьяволу на самое дно голубого озера её взгляда. Не позволяя отвернуться или закрыть глаза, вдалбливаться в сочное тело, рыча в унисон её стонам, чувствуя, как прошибают спину один за другим электрические разряды дичайшего удовольствия. Они простреливают вдоль по позвоночнику, заставляя выгибаться назад и впиваться сильнее в её ноги, до боли в пальцах.

Пот по вискам, по груди, крупными каплями. Её влажное тело, искусанное, зацелованное, с десятками различных отметин меня на нём. И от этого зрелища последние прутья клетки, в которой дремал хищник, падают на охваченную адским пламенем землю.

И этот огонь перекидывается на кровать, беспощадно сжигая нас самих.

Подхватить её под колени, чтобы ворваться ещё глубже, чтобы закричать, когда она инстинктивно сжимает меня изнутри, и снова наброситься на ее губы, проталкивая язык, начиная бешено толкаться им у нее во рту, как и членом внутри ее тела. Долбясь на бешеной скорости, придавливая ее колени к постели, полностью распяв ее. Отстраняясь, чтобы смотреть, как теперь в ней исчезает моя плоть. Как моя девочка принимает меня в себе.

И языки пламени, лижущие тело, как первые признаки того апокалипсиса, который надвигается, разрушая всё вокруг.

Прижать ладонь к её лону, чтобы тут же пальцами сжать клитор, не прекращая движений, понимая, что не смог бы остановиться даже с пистолетом у виска.

Сжимать ее ноги до синяков, раздвигая до невозможного. Открывая ее для себя. Чтобы смотреть и брать. Смотреть, как Я ЕЁ трахаю. Как головка члена выходит полностью и снова скрывается в ее тесной глубине. Какая она маленькая там… нежная… и мне все равно хочется дико иметь эту нежность до исступления.

К чёрту! Хочу слышать, как она кричит, захлёбываясь в отзвуках моего имени!

– Ты чувствуешь этот вкус, Лия? – Его голос срывается, хриплый, низкий. – Это твоё. И это МОЁ! Это вкус МОЕЙ боли, малыш!

Смотрю в его бледное лицо и верю… Она отражается в обезумевших глазах, черных, как адская бездна. Его боль от желания. Собственный вкус на губах взрывает все еще пьяное сознание новыми волнами сумасшествия. Потому что в его аду так жарко.

Надо мной, такой сильный, опасный, натянутый, как струна с маской той самой боли голода на лице. Голода по мне. Не берет, дрожит у самого входа, и я начинаю дрожать вместе с ним, намертво пришитая к его взгляду. Оторваться и истекать кровью… чтобы снова найти.

Кончиком языка по моим щекам, слизывая слезы. Рывок огромной плоти вовнутрь, и мои глаза широко раскрыты, дыхания больше нет от восторга и болезненной наполненности. Выдох со стоном, чтобы жадно глотнуть кислород. Первый толчок, и мои ногти впиваются в его плечи, раздирая кожу, со вторым скользя к спине и к упругим ягодицам, с третьим – чтобы впиться, принимая глубже, изгибаясь навстречу.

Да! Хочу этой жестокой похоти, его дикости, которая всегда пряталась в синем льду. Подхватил под колени и ворвался на всю длину, заставляя вскрикнуть и кусать губы, бесноваться под ним, извиваясь, оплетая ногами бедра. Все еще пришита к его взгляду, словно и там мы сцепились в такой же дикости, которая швыряет тела навстречу друг другу. Под безжалостными ударами его плоти. Быстрее и быстрее, до боли. Насквозь, разрываясь. Его пальцы между нашими телами, отыскивая клитор, сжимая сильнее в такт сумасшедшим толчкам, и я вижу, как по его лбу стекает пот, как пульсирует вена на виске, как исказилось в мучительной гримасе бледное лицо, как жадно открыт чувственный рот, обнажая острые клыки… И мне не страшно…

Я понимаю, что хочу чувствовать и их в себе. От мысли об этом тело натягивается, как струна в аккорде от разрыва. Дрожит, трепещет и рвется с жалобным стоном, переходящим в дикий крик его имени. Изгибаясь, вцепившись в мокрую спину, рисуя на ней свой оргазм, сильно сжимая его изнутри, сокращаясь от невыносимого наслаждения. Чувствуя, как ускользает сознание…

«Возьми меня еще… возьми… мою… боль…»

Мысли сами несутся навстречу риску, запрокидывая голову и притягивая к себе в жажде почувствовать острое проникновение так же, как и его член в себе… Все еще содрогаясь под ним.

«Возьми меня еще… возьми… мою… боль…»

После громкого крика, опустошившего обоих, тихая мольба её мыслей разрывает сознание на части, рваными лоскутами падающие в ту самую бездну.

Закинул её ноги себе на плечи, чтобы растянуться над ней и наконец вонзиться клыками в шею, терзая кожу и едва не задохнувшись от первого же глотка.

Ладонью лаская скулы, очерчивая пухлые губы… и вспарывая фарфоровую кожу, выпивать её жизнь, чувствуя, как сгорает тело от дикого наслаждения, языки пламени которого взмывают к самому потолку. Засунул два пальца в её рот и осатанел, когда она плотно обхватила их губами. Иметь её всю. Вкусить каждую частицу своей женщины. Всеми способами, мыслимыми и немыслимыми, трахая её тело, её рот. Иметь на протяжении всей ночи, исторгая крики и тихие мольбы.

Оторвался от её шеи, чтобы зализать раны и отстраниться от нее. Выскользнуть наружу, чтобы одним движением наполнить её снова. Снова и снова, сатанея от того, как жадно она принимает меня, пока не заломит в висках, пока не затрещат кости в животном порыве излиться в неё. Заклеймить снова. Отметить свою добычу и завыть победным воем дикого самца, заявившего о своих правах на неё.

Неутолимая одержимость ею. Беспощадная, иссушающая и бесконечная.

Вышел из неё и рухнул на постель рядом. Привлёк к себе Лию и выдохнул в её волосы:

– Люблю тебя. Так было всегда.

10 глава

Я не люблю его… Да, не люблю, потому что любить можно что угодно, например всего лишь карамель, от которой рано или поздно будет оскомина на зубах, а он терпкий, горький… он, как привкус черного шоколада, остается послевкусием на губах. Я не люблю его, потому что любить можно фильм или книгу, но они надоедают, хоть мы и возвращаемся к ним иногда, чтобы снова испытать старые эмоции, а он – нескончаемые новые страницы, неизведанные опасные лабиринты, тайны космоса и недосягаемые горизонты, его нельзя отложить ни на завтра, ни на год, ни на месяц, потому что он во мне и со мной всегда. Его присутствие так же естественно, как раскаты грома, как капли дождя на стекле или завывание ветра за окном, а может быть, ослепляющие до слез лучи солнца или лазурное небо над головой. Если их не станет, наверное, это и называется концом света. Так же, как и меня не станет, если не будет его. Точнее, я, конечно же, буду, но вы бы могли представить себе утро без восхода солнца, или цветок без запаха и лепестков, или зеркало без отражения, выдох без вдоха, тело без души?

Я не люблю его, да и как можно любить непостижимое, любить того, кто никогда не станет точкой, только извечным многоточием? Я не люблю его, он не мартини и не шампанское, чтобы любить его, измеряя глотками. Он – смертельный яд, который убивает изо дня в день, заражая наркотической зависимостью и диким кайфом от каждой дозы его присутствия, превращая меня в сумасшедшее, дикое существо, жаждущее этой отравы и агонии от мучительной ломки. Я не люблю его, потому что любовь – это спокойствие и созидание, а он мой смерч, мое стихийное бедствие, мое извечное разрушение всех запретов и законов, навязанных проклятым обществом Единого Континента. Он – мой персональный апокалипсис. Разве можно любить извечную войну до крови, до ран, до боли и до оголенных нервов? Войну, где я заведомо давно проиграла, но я бы лучше перестала дышать, чем прекратила это кровопролитие хоть на секунду. Я не люблю его… я с каждым днем, с каждым часом, секундой и мгновением не люблю его всё больше и больше, выше и выше… а может быть ниже… Не люблю там, где нет дна, во тьме, где мне не страшно утонуть и заблудиться в нём, теряя саму себя. Я не люблю его, потому что слова ничего не значат, потому что это больше, глубже, страшнее и опаснее, чем просто любовь…Этому нет названия, этому не нужен ни один перевод в мире. Это то, что он чувствует, даже когда я молчу…это то, что можно увидеть в моих глазах или в слезах, дрожащих на моих ресницах, когда я замираю от счастья, едва услышав его голос, или холодею от раздирающей тоски по нему. Он может ощутить это кончиками пальцев, касаясь моей кожи… или услышав биение моего сердца и прерывистое дыхание. Я не люблю его каждой бабочкой, порхающей в моем животе, каждым судорожным вздохом, стоном или криком дикого наслаждения. Я не люблю его сжатыми до хруста пальцами и искусанными до крови губами. Я не люблю его, как мотылек не любит смертельный огонь, на который летит вопреки всем доводам рассудка…потому что такова его участь… Я не люблю… я повернута на нём, больна им, заражена, отравлена, взята в плен, поставлена на колени… и он знает сам, КАК БЕЗУМНО я его не люблю…

Чувствует, как и я его… Словно я пришита, и каждое движение в попытке отдалиться разрывает кожу и мне, и ему. Иногда я видела, как он долго смотрит на меня. Часами. Молча. Пока я читаю с экрана компьютера своды законов, правила, формулы для открытия портала, взаимодействия с мирами. Пока двигаюсь в спортзале, отрабатывая возможные физические нагрузки при переходе. Это удивительно – чувствовать его взгляд. Нет, не видеть, а именно чувствовать. Осознавать, что он, наследник императорского престола, член королевской семьи, один из самых жутких и могущественных воинов Континента, перед которым склоняют колени сильные этого мира, просто смотрит на меня часами.

– Я не видел тебя семнадцать лет, маленькая. Семнадцать проклятых лет, – прижимает к себе до хруста в костях, и пол шатается под ногами, вместе с сомнениями, тающими под его горячими руками, которыми он перебирает мои волосы, – мне хотелось выдрать себе глаза за то, что они могли видеть все, кроме тебя, за то, что для них исчезли все цвета, Лия.

– А я видела тебя каждый день все эти семнадцать лет… ты был везде. Везде вокруг меня. Я только не могла к тебе прикоснуться, – обхватив ладонями его лицо, повторяя каждую черточку, линию скул, ровные брови, нос. Кончиками пальцев по его ресницам – настоящий… я когда-нибудь перестану захлебываться восторгом от того, что он настоящий? – Мне кажется, я сплю… и мне снится сон, – повторяя изгиб его губ, касаясь их губами и изнемогая от болезненной нежности, – мне так страшно проснуться, Нейл. Я так боюсь открыть глаза и понять, что тебя на самом деле нет.

– Нет такого сна, который я не мог бы прекратить или продлить, чтобы не потерять тебя снова. Нет никакой иной реальности, только та, где ты со мной. Нет такого ада, в котором я бы не нашел тебя и нет такого рая, который я не смог бы тебе подарить.

Его слова… От них невыносимо заходится сердце. Словно я долго мерзла в снегу, обледенела и теперь, отогреваясь, плакала от того, как мучительно отходит обморожение и ломит все тело, от того, что мне наконец-то тепло и больно. Так больно от… счастья… И я вдруг поняла…

– Я НЕ люблю тебя, Нейл Мортифер, – жадно прижалась губами к его губам и отстранилась, глядя ему в глаза, – это так ничтожно мало… любовь.

– НЕ любить тебя яростно, жадно, одержимо, пока ты, извиваясь, кричишь о том, как сильно и алчно НЕ любишь меня… Я ЖДАЛ каждый такой день с тобой.

– Ты сильно меня НЕ любишь?

– НЕ люблю… яростно, одержимо, глубоко НЕ люблю тебя… и любовь может позавидовать этой НЕлюбви.

– Она завидует… она умирает от зависти, – прижаться к его груди и закрыть глаза, – она была для нас слишком маленькая. В ней тесно. Это уже давно больше, чем любовь.

– Это НАША НЕлюбовь, малыш.

Я не помнила и не знала, что такое счастье. Я писала о нем, читала о нем и смотрела, но никогда не была счастлива сама. Точнее, как мы можем что-то знать, пока не почувствуем? Человек с легкостью рассуждает о том, что он может и что не может, как поступил бы, как сделал бы. Где «бы» – ключевой момент. Но он никогда не узнает, на что способен, пока не прочувствует лично. Это касается всего в этой жизни. Я была уверена, что понимаю истинное значение слова «счастье», но поняла я его только сейчас, когда открывала глаза по утрам, а смятые простыни пахли им, нами; мое сердце заходилось от восторга только от того, что я произносила про себя его имя. Я думала о том, что никогда не понимала по-настоящему, что такое счастье. Потому что по-настоящему счастливой я, оказывается, могла быть только с ним. Когда женщина любима, только тогда она может испытать всю полноту значения этого слова. Но с ним мне все казалось недостаточным, мелким. Все слова никогда не передавали и четверть тех бешеных эмоций, что он вызывал во мне. Голод и ломка. Беспощадные и извечные. Без шанса на насыщение.

Та ночь была единственной настолько нежной между нами, потом Нейл начал погружать меня в самые темные и мрачные фантазии, которые, как оказалось, меня саму сводят с ума едва ли меньше, чем его. Я вспоминала, как кричала ему, что не могу любить боль… но я просто не знала, какой она бывает с ним. У боли есть самые разные оттенки, интонации, даже вес. Она может переливаться всеми цветами радуги, играть тонкими нотами нежности и оглушительными басами безумия, быть невесомой, как лебяжий пух, или тяжелой, как свинцовая гиря.

Жестокий и страшный зверь в постели, Нейл каким-то образом мог быть до дикости чутким вне её. Невероятный контраст властности, садистского наслаждения и в то же время хрупкой нежности, когда целовал каждую метку, оставленную им. Поначалу я просто хотела дать ему то, что он желал получить, то, в чем нуждалась его звериная сущность, а потом… потом поняла, что сама нуждаюсь в этом не меньше, чем он. В чем и заключалась моя власть над ним. Пусть очень хрупкая и эфемерная, но достаточная для того, чтобы я видела, насколько он зависим от меня, при этом не обольщаясь ни на секунду. Нейл просто позволяет себе быть зависимым и сможет оборвать эту зависимость в любую секунду, а вот я уже не смогу никогда – я сломаюсь.

В какой-то мере моя адская любовь состоит из этого безумного, дикого, сумасшедшего «я хочу получить от тебя всё», и он давал мне это всё, а я алчно брала, впитывала, вдыхала, пускала по венам бесконечно ядовитый опиум его одержимости мною. Шептала, хрипела, кричала «ЕЩЕ», и он давал так много, что мои глаза закатывались от болезненного наслаждения, а по дрожащему, истерзанному, обессиленному телу градом катились капли пота. Он мог не торопиться… Тянуть время, доводя до исступления своим самообладанием, проверяя, насколько сильно затянуты веревки, насколько глубоко впились ржавые крюки зависимости от него в мою душу и сердце. И вдалбливать их еще глубже. Насквозь. Словно хотел, чтобы я истекала кровью по нему изнутри, с изнанки. Да, это ласка. Для меня. И нет ничего слаще, чем наутро, после дикой вакханалии его звериной безжалостной похоти, считать оставленные им метки и в отчаянии жадно упрекать его в том, что их слишком мало, они не настолько глубоки, чтобы их хватило до следующего раза. Я, как конченый наркоман, боялась, что дозы не хватит, боялась, что следующую получу не скоро или не получу никогда. Потому что у меня нет сил удержать его. Когда счастье настолько ослепительно, всегда есть ощущение, что его что-то омрачит. Страх, как паутина, обволакивает изнутри и заставляет накручивать себя сомнениями, а потом снова, увидев взгляд Нейла, прижимаясь к нему, понимать, что все страхи беспочвенны. Он же любит меня.

Наши отношения вышли на новый уровень…Ожидание так же сладостно, как и то, что за ним последует, и мое сердце разрывало грудную клетку изнутри, в отчаянном предвкушении каждого прикосновения. Я ждала, когда он снова будет плавить и прогибать меня, затачивая под себя, нагревая до той степени, когда без труда сможет вылепить тот самый идеал, которого я почти достигла. Неоконченный шедевр вернулся к Создателю, и каждый новый мазок оставит долгожданный след на коже, мазок бордово-алого цвета с металлическим запахом необратимости. Закрашивай пробелы моими криками и мольбами, стонами и хрипами. Только бы не останавливался… Мои оргазмы кровавыми пятнами темнели на белоснежном холсте моего тела, распростертого у его ног, и я обреченно и отчаянно просила про себя: «Ещё… Не люби меня сильнее, ненавидь меня глубже и больнее, безжалостней и жестче. Любыми способами вдалбливай в мое сознание свою НЕлюбовь и лютую, звериную страсть. До крови, до ран, до слёз. Хочу чувствовать тебя. Только пообещай мне… Солги… Я поверю. Пообещай, что никогда не перестанешь Нелюбить меня. Никогда не отпустишь. Ментально. На уровне подсознания. Никогда не вернешь мне конец цепи, которая намертво обмотана вокруг моего сердца. Я не хочу свободы…»

Постепенно я училась понимать этот странный мир, который, как утверждал Нейл, был знаком мне с рождения. Я верила ему, но я не помнила себя в нем. Для меня все начиналось заново. Как неоперившийся птенец, я делала несмелые шаги по зеркальному полу дворца Алерикса, наблюдая, анализируя и получая от Нейла разъяснения о том, кто есть кто в этом мире, и знания. Он методично и настойчиво учил меня всему, что я должна была знать, по его мнению, и я понимала, что мне всё дается легко, словно мой мозг восстанавливал удаленные файлы.

Нейл не разлучался со мной, насколько это было возможно, а иногда, когда должен был уехать, он проверял нашу связь на расстоянии. Она стала настолько яркой, что я чувствовала его за сотни километров, слышала, говорила с ним мысленно и получала ответы, от которых иногда краснела, иногда смеялась, а иногда плакала от тоски по нему и абсурдной нежности, которая щемила сердце. Не нужно никаких сотовых телефонов, компьютеров, раций. Самая надёжная и бесперебойная связь была в моей голове.

На тренировках для особых нихилов, где так часто присутствовал сам император, я выкладывалась на все сто, показывая навыки в боевых искусствах или интеллектуальных битвах с искусственным разумом. Выкладывалась до изнеможения и на износ. Помню первую из них, когда даже представить себе не могла, на что способны мое тело и разум, и была потрясена тем, что в отличие от мозга моё тело помнит всё. Оно способно на невероятные вещи вне человеческих возможностей. Для этого мало было пары лет подготовки. Такому, наверное, учатся с детства.

Мне было страшно взбираться по отвесной скале на самую вершину, страшно нырять на глубину в километры, прыгать с обрыва, но я неизменно слышала у себя в голове:

«Ты можешь! Кроме того, я не дам тебе умереть… ты мне веришь, маленькая?»

Я верила. Я не просто верила, а жила этой верой в него. Если не ему, то кому мне еще верить в этом проклятом мире?

Иногда посреди урока… я чувствовала лёгкие касания пальцев на затылке и тихий шепот:

Ты их не надела, да? Как я велел.

На секунду затаить дыхание и обвести помещение взглядом преступницы.

«Проверь сам».

«Нарываешься, маленькая».

«Нарываюсь… я так соскучилась…»

Закусить губы, усиленно делая вид, что читаю на мониторе ноутбука новое задание.

«Нейл. Я завалю экзамен… Нейл».

«К черту экзамен, за минуту до окончания я скажу тебе все верные ответы. Потом сдашь его мне еще раз… Чёрт, какая же ты мокрая, моя девочка. Хочешь, чтобы я любил тебя пальцами? Трахал тебя языком и вылизывал досуха, Лия? Чувствуешь мои прикосновения?»

«Не надо… я… сейчас… о боже!»

«Не кончишь. Я не разрешал».

А потом смотреть в пол, когда преподаватель, проверяя работу, хвалит меня при всех, и чувствовать, как пылают щеки… поймать пронизывающий взгляд императора и вздрогнуть… догадываясь, что он все понял.

Несмотря на все происходящее вокруг, я по-прежнему так не вспомнила, кто я и что я. Обрывки фраз, некоторые картинки, и ничего больше. И кошмары. Непрекращающиеся кошмары, сводящие с ума. Если бы Нейла не было рядом, я бы боялась уснуть. Иногда он носил меня на руках до утра, как ребенка, укачивая. С ним ничего не страшно. Что такое кошмар, если Нейл Мортифер даже в кошмаре может изменить сценарий так, как это нужно ему? Спустя время я начала наконец-то спать спокойно, зная, что он рядом, даже если не со мной в постели. Мне стоило только позвать, и он взрывался у меня в голове брызгами счастья, которое переливалось тембром его голоса.

Я не помнила себя еще несколько недель, до определенного момента… До казни нихила, которого заподозрили в незаконных переходах с целью слива информации повстанцам. Наверное, произошел тот самый щелчок в моём сознании, которого так ждал Нейл.

Я стояла там, на площади в самом центре мрачного мегаполиса, окруженная толпой, жаждущей зрелища, рядом с ним, как его женщина, не как простой нихил. Нейл никогда не позволял кому-то обращаться со мной, как с другими рабами. Нет, он ничего для этого не делал, как мне казалось. Но потом, когда я стала понимать, насколько он приблизил меня к себе, я с ума сходила от восторга. Ведь нихилу нельзя прикасаться к хозяину, нельзя сидеть с ним за одним столом, спать с ним.

Все это было послано Нейлом к дьяволу, и на самых важных приемах я неизменно сидела рядом с ним, иногда он демонстративно держал меня за руку, сплетая наши пальцы, а бывало, незаметно для всех проводил ими вдоль моего позвоночника, лаская затылок, зарываясь в волосы и заставляя меня плавиться от удовольствия.

Только один раз мне стало не по себе, когда я почувствовала, что Нейл не всегда и не всё готов обсуждать со мной.

Во время очередного приема во дворце Алерикса. За столом, напротив меня и Нейла, сидели две высокородные гостьи, жены военных руководителей и титулованных Деусов. Всё это время они перешептывались и брезгливо кривили носы, с презрением поглядывая в мою сторону. Когда я встала из-за стола и прошла мимо них, то услышала вслед:

– Я бы содрала с нее шкуру живьем, и мне было бы наплевать, что об этом думает мой муж.

– Твой муж не Нейл Мортифер.

– Естественно, Мортиферу можно притащить свою грязную шлюху-нихилку и посадить с нами за один стол, а мы должны это терпеть. Как только Алерикс ему позволяет?

В тот вечер я рассказала об этом разговоре Нейлу, но он его не прокомментировал. Между нами словно образовалась стена на какие-то доли секунды. Я даже почувствовала всплеск его ярости, но тема была тут же закрыта.

Сейчас, на казни нихила, когда хлыст плети опустился на спину несчастного… Я вздрогнула … А потом началось что-то невообразимое – меня закружило в водовороте картинок, они разрывали мне мозг вместе с эмоциями. Это было слишком сильно. Настолько больно, что я впилась в руку Нейла, чувствуя, как задыхаюсь и сердце рвется в груди как бешеное. Боль захлестнула меня от кончиков волос до кончиков ногтей. Словно мою голову разрывало от внутреннего давления.

Нейл сжал мою руку сильнее… я повернулась к нему и, посмотрев в синие глаза, вдруг поняла, что я все помню… Все. Начиная со своих первых шагов на острове, в клетках для маленьких нихилов и заканчивая тем моментом, когда Нейл сам лично приговорил и казнил меня. Я смотрела ему в глаза и чувствовала, как мои наполняются слезами, а сердце колотится в горле.

После того как вспомнила и осознала, что такое Нейл Мортифер, который готов победить любой ценой, когда на его глазах меня хлестали плетьми и пытали, а он отдавал приказы делать это поизощрённей, чтобы я заговорила. Когда лично вынес мне приговор и вышвырнул из своей жизни на семнадцать лет, пока я не понадобилась ему снова. И, видимо, я была слишком дорогим вложением, чтобы отдать меня императору тогда или чтобы выиграть тот раунд.

«Ты… Это ты стер мне память… Это сделал ты» – не отводя от него взгляда.

«Да, я, – утвердительно кивнул, – а сейчас улыбнись, малыш, и смотри на площадь».

«Улыбнуться? Просто улыбнуться? Мне…мне надо уйти отсюда. Сейчас!»

Не просто уйти, а убежать из этой толпы или громко заорать. Мне казалось, я с ума схожу.

«Ты уйдёшь. Вместе со мной. Двадцать минут, Лия. Потерпи двадцать минут!»

«Без тебя, – я, тяжело дыша, отвела взгляд, – мне надо побыть без тебя».

«Черта с два, малыш! Я слишком долго позволял тебе быть без меня!

Ты выйдешь отсюда, гордо вскинув голову вверх. Как МОЯ женщина. Со мной. При любых обстоятельствах.

А теперь, – улыбнулся мне, поймав взгляд императора, и снова перевел взгляд на меня, – отвернись и улыбнись. И, пусть даже от этой улыбки заболят твои губы, – повернулся в сторону палача, покорно склонившего голову в ожидании дальнейших указаний, – это небольшая плата за возможность покинуть это место живыми!»

Чувствую, как меня шатает от нахлынувшей информации, как подкашиваются ноги, как хочется отдернуть руку и закричать ему в лицо… об этих семнадцати годах, когда он украл мою жизнь, украл у меня меня саму! Лишил всего.

Только за эти несколько минут я перестала быть той Лией Милантэ, для которой Нейл был ожившей фантазией или кошмарной мечтой, я стала НМ13… которая была готова душу продать за то, чтобы дышать с ним одним воздухом. А значит, я сделаю так, как он сказал. Потом… я буду кричать и плакать потом.

Отвернулась и вздернула подбородок, высвобождая пальцы из его руки. Медленно выдохнула, глядя, как нихила ставят на колени, чтобы отрубить голову.

«Моя умная девочка, – снова схватив мою ладонь и сжав пальцы, – не отпущу. Больше никогда, Лия».

Обратная дорога во дворец Алерикса в машине Нейла. Он молчал, молчала и я, чувствуя, что готова взорваться.

Я не могла сидеть рядом с ним. Не могла вообще сидеть, меня трясло и лихорадило, словно во время простуды. Как только автомобиль выехал на трассу, я крикнула водителю, чтобы остановил. Тот притормозил у обочины… за что, вероятно, поплатится жизнью, а мне плевать.

Распахнула дверцу и выскочила под дождь, на трассу, а с нее к зарослям голых кустарников. Мне хотелось побыть одной. Бежать далеко куда глаза глядят и вспоминать, перебирать мгновение за мгновением, чтобы понять, почему он так со мной. Только бежать некуда. Впереди лес, а позади меня Нейл Мортифер, который все равно догонит.

Он медленно подошел ко мне и обнял сзади, не позволяя отстраниться. Вдохнул запах моих волос, заставляя зажмуриться и внутренне сжаться. Заговорил мне в волосы отрывисто, зло:

– Да, это я! Истязал тебя я. И память стирал тоже я. Это цена! Твои мучения – цена, которую я заплатил за твою жизнь!

– Ты отказался от меня. Ты просто выкинул меня из своей жизни, – закричала, чувствуя, что дождь уже смешался с моими слезами. – Почему? Ты подставил меня! Ради своей женитьбы?

Мне все же удалось вырваться и повернуться к нему лицом, сделать несколько шагов назад.

Шагнул мне навстречу и притянул меня к себе за руки, прижал резко до боли, наблюдая, как стекают ручейками дождя слёзы по моим щекам. Указательным пальцем проследил влажный след до самого подбородка.

– Подставил! – кивнул, глядя, как дрожат на моих ресницах капли, как срываются по щекам и как я пытаюсь сдержаться. – Подставил и приговорил. Словами Алерикса, – больно сжал мои плечи, приподнимая ладонью моё лицо за подбородок, – приговорил жить, Лия! Жить, понимаешь?

Я не понимала. Ведь у него столько могущества, столько власти. Неужели он не смог защитить меня? Самое страшное – это довериться ему снова, а потом я уже никогда не соберу себя по кусочкам.

– Приговорил жить без тебя! – закричала в это безупречное идеально красивое лицо, отбрасывая ласкающие руки. – Спать с другим мужчиной! – Увидела, как вспыхнуло неоновое пламя в его глазах. – Жить чужой жизнью и считать себя сумасшедшей. Зачем ты вернул меня? Какие из твоих планов изменились? Зачем я тебе? – Я не думала, я больше не обдумывала ни одно из своих слов, мне хотелось сделать ему больно. Так же больно, как было мне тогда. Так же больно, как вспоминать сейчас о его равнодушном приговоре и о том, как умирала там разодранная плетьми под звуки его голоса, отдающего приказы.

– Жить! Дышать воздухом. Улыбаться, – стиснул зубы, и я увидела, как на скулах заиграли желваки, – просыпаться каждое утро… пусть и с другим. Это моя цена, ты понимаешь, Лия? – склонился ко мне, сжимая челюсти до хруста. – Позволить тебе забрать с собой мою жизнь, лишь бы только знать, что ты, мать твою, жива!

Я слишком хорошо его знала, чтобы не понять сейчас, каких диких усилий ему стоит не сорваться от моих слов. А еще я видела в его глазах то, что хотела увидеть, – боль. И не испытала удовольствия. Я ее боялась. Боялась поверить ему сейчас. Дождь усилился и теперь хлестал меня по щекам ледяными пощечинами, но я не чувствовала, меня морозило от осознания, насколько я все же никто для него.

– А она? – едва шевеля губами. – Ты ведь женился? Это тоже было ради меня?

Зачем вернул? Я ведь нужна тебе, да? Для очередной миссии великого Деуса?

– Нужна! Для миссии, в которой без тебя никак, – обхватил мое лицо ладонями, прижимаясь губами к губам, целуя мои мокрые щеки, – миссии, которую некому будет совершить, потому что без тебя меня нет. – Еще один быстрый поцелуй. – Без тебя я исчез. Я умер. Сдох за несколько месяцев. – Коснулся губами моих глаз. – Я вернул тебя поэтому. – Внимательно посмотрел в глаза, поглаживая большим пальцем линию скул. – Я просто эгоистичный ублюдок, не позволивший жить тебе в том мире, потому что подыхал без тебя в этом. – Прислонился лбом к моему лбу. – А она… Она – твой билет в другой мир, и я заплатил за него полную стоимость, не задумываясь.

Я поверила. Поверила не потому, что Нейл за все то время, что я была с ним семнадцать лет назад, никогда не говорил мне ничего из того, что смог сказать сейчас. Нет, слова были бы слишком пусты, если бы я не смотрела ему в глаза, не чувствовала его губы на своих губах и понимала, что просто не могу его оттолкнуть. Слишком слабая, слишком беспомощная перед этой дикой одержимостью им. Перехватила его руки за запястья, закрывая глаза, прижимаясь к нему всем телом.

– Каждый день мне казалось, что я мертвая. Каждый день я задавалась вопросом – кто я, почему внутри меня дикая пустота? Почему я просыпаюсь по утрам и не могу радоваться жизни? – Всхлипнула, не открывая глаз, прижалась щекой к его щеке, вдыхая запах его кожи и дождя. – Почему ни один запах в том проклятом мире не напоминает твой в моих снах? Почему я люблю того… кого нет на самом деле, и это так невыносимо больно?

Открыла глаза и прижала его ладони к своим щекам сильнее.

– Я больше не хочу быть мертвой, Нейл. Пообещай мне, что больше никогда так не поступишь со мной. Ты убьешь меня, но больше не откажешься. Пообещай мне.

Он, словно с облегчением, закрыл глаза.

– Обещаю. Больше никогда не отпущу тебя. – Прижался губами к моим губам. – Я слишком многое отдал за семнадцать лет твоей жизни, чтобы позволить тебе умереть сейчас.

11 глава

Утро Единого Континента было похоже на затяжное серо-красное марево, которое могло оставаться таким несколько часов и смениться палящим зноем, от которого засыхает все живое. Я вышла на веранду, подрагивая от холода, обхватив себя руками, ступая босыми ногами по холодному металлическому полу. Посмотрела вниз с головокружительной высоты – полигон для тренировок, и на нем уже суетятся рабы, выполняя указания Алерикса. Жернова смерти. Везде вокруг. Безжалостная машина по уничтожению всего живого, всего, что не похоже на них.

Нейл уехал задолго до рассвета по очередному поручению императора после того, как привез меня во дворец и молча отдавал мне свои воспоминания, точнее, НАШИ воспоминания часами, пока меня потряхивало от осознания, кто я такая и в каком чудовищном месте оказалась. Понятие всех масштабов окружающего меня кошмара наяву, который оказался моим домом.

Я лежала на постели, отвернувшись от Нейла, и смотрела в темноту, а он рядом, не прикасаясь, только наматывая на пальцы мои волосы, перебирая их. Привычка из прошлого, та самая, из-за которой я перед сном сама делала то же самое в течение всех этих лет и при этом не позволяла Стефану касаться моих волос. А Нейл словно давал мне время принять себя иную и его рядом со мной, после всего, через что мы прошли вместе.

Я физически чувствовала, как внутри меня дрожит каждый нерв. В каждой клеточке затаилась боль. Та самая, что могла захлестнуть нас обоих, если бы я рванула нити, которыми были пронизаны мы оба. После безумного натяжения, когда полопалась душа кусками, но они все же не порвались, осталось ощущение, как от свежей раны, затянувшейся тоненькой кожей, к которой нужно прикасаться осторожно и нежно, чтобы не содрать и не раскрыть её снова. И он не трогал. Только кончиками пальцев по волосам, а я смотрела в никуда и просто слушала наше дыхание и своё собственное сердце.

Когда-то давно, когда не знала, что Нейл Мортифер не плод моей фантазии, я боялась, что он мне приснится. Увидеть его во сне было слишком больно, так больно, что я потом еще часами рыдала и проклинала себя за то, что проснулась, за то, что открыла глаза и не досмотрела, не долюбила, не додышала им. Я молилась Богу и дьяволу, чтобы он мне не снился, потому что от осознания, насколько он нереален, мне становилось тяжело дышать и хотелось влезть на подоконник и ступить в то никуда, где больше не смогу его видеть и слышать. Видеть того, кого нет на самом деле. С ним я больше не боялась спать… Ежедневное понимание – он есть у тебя, Лия!.. Он твой… вот он рядом. Это не сон… Эти дни и ночи в его объятиях, в его голосе, его взглядах и запахе. В нем… Ты понимаешь, что в этот раз проснуться будет чудовищно жестоко? Ты не оправишься. Тебя разорвет так, что каждый кусок твоей плоти и души будет истекать кровью, пока вся, изрезанная, ты не останешься гнить живым трупом до самой смерти. Нет. Я не готова больше просыпаться. Терять его снова. Отрывать от себя и беззвучно орать от боли, корчиться часами в холодной постели, заливаясь такими бессмысленными слезами. Я с ужасом поняла, что хочу сдохнуть в этом кошмаре, сгореть дотла, пусть ЭТОТ сон нашей с ним нелюбви будет коротким, но в его объятиях, чтобы чувствовать себя живой каждую секунду агонии.

Всхлипнуть, резко повернуться, рывком обнять Нейла за шею и почувствовать, как в ответ он наконец-то крепко прижал к себе, словно ждал от меня именно этого.

– Я НЕ люблю тебя, Нейл… я так безумно не люблю тебя.

Губами по волосам, втягивая мой запах, сжимая до хруста в костях, а я закрываю глаза, жадно слушая, как бьется его сердце на несколько тактов быстрее.

Вместе с памятью ко мне вернулись и все прежние навыки. Я не понимала только одного: почему, если император узнает, что я все вспомнила, мы умрем? Я чего-то не улавливаю, чего-то очень важного и не раскрыла этого раньше. Что-то ускользает от меня. Нечто, лежащее на поверхности.

Пока мы находились во дворце, не совершили ни одного перехода – все были убеждены, что я еще не готова, и Нейл хотел, чтоб так и оставалось. А я думала о том, что император упорно ищет лазейки в иные миры, но ведь они уже давно найдены, а Нейл не торопится ставить его в известность. Почему?

Мы с ним прекрасно знаем, что все три перехода были удачными, знает об этом и Лиам. Я смотрела на полигон, опираясь об массивные металлические перила с перламутровым напылением. Алерикс любил вычурность и яркость во всем, в отличие от Нейла, который предпочитал только один цвет – черный. Дворец напоминал мне строения архитектуры Средневековья в том мире, где я прожила семнадцать лет, но из редкого темно-красного камня, который в лучах солнца иногда казался кровавым. Только зная все особенности этого мира, можно было осознать масштабы богатства Алерикса Мортифера. Здесь каждый такой кирпич стоил целое состояние или дюжину самых дорогих рабов. Замок ценой миллионов жизней таких, как я, – НИКОГО. Вот она, самая ходовая валюта.

Здесь не котируется золото, серебро. Точнее, они не дороже дерева, если не дешевле, в мире, где двенадцать часов в сутки дикая жара, а остальные двенадцать лютая зима. Самый дорогой камень Единого Континента – обсидиан. Его добывают на севере, как и «красные слезы», которые похожи на алмазы, но меняют оттенок в зависимости от температуры тела до кроваво-красного. Вместо бумажных денег – прямоугольные прозрачные, похожие на стеклянные, карточки с переливающимся гербом Единого Континента и физиономией Алерикса с двух сторон. Они лимитированы на определенную сумму, которую в них прописывает хозяин. Лимиты устанавливал император для каждой из семей в отдельности, по кастам. Он может повысить и понизить его на свое усмотрение. Сейчас, после того, как вернулась, я начала воспринимать этот мир иначе. Я ужасалась масштабам беззакония, царившим здесь. Рабство и диктатура. Чудовища у власти, и рабы вокруг них, которых они выращивают, как скот: на островах, в загонах, подвалах и лабораториях. Продают на рынке, магазинах, аукционах. Выводят какие-то особенные породы и расы на свои предпочтения и вкусы. Все поставлено на конвейер, а итог один – смерть.

Самая дешевая и ценная валюта – кровь. Как и вода. Если раньше я воспринимала сущность Деусов как нечто само собой разумеющееся, то теперь я не просто ужасалась, я чувствовала, как моя голова лопается от осознания того, что творится вокруг меня. От понимания, что все, кто находится в замке Алерикса и вне его стен, все, кто не принадлежит к высшей расе, рано или поздно будут убиты, растерзаны, съедены в прямом или переносном смысле этого слова. И это нормально для Единого Континента, но ненормально для человека. Для меня. Для Лии Милантэ, которая семнадцать лет провела в другом мире, где убийство считается преступлением, где нет рабства, где все люди равны. Где каждый имеет возможности по способностям, талантам и средствам. Я смотрела вниз, на полигон и думала о том, что после тренировок отсюда очень часто выносят трупы нихилов, которые не выдержали нагрузку. Так просто. Словно собачьи бои, где один пес загрыз другого. Но в том мире жалко даже собаку, а здесь не жаль никого. Я подумала о Мие, которая выросла недалеко от Мертвых земель, в резервации. Если когда-нибудь меня не окажется рядом, ее убьют… Впрочем, я и сама ничем от нее не отличаюсь. Она мой подарок, а я собственность Нейла. Рано или поздно, если его не окажется рядом… или он откажется от своей любовницы… меня ждет та же участь.

– Покажи мне, о чём ты думаешь?

Вздрогнула, потому что впервые не почувствовала, как он вернулся. Медленно выдохнула, когда положил руки мне на плечи и слегка сжал, закрыла глаза, впуская его в свои мысли. Это так привычно – доверять ему настолько, чтобы мог читать меня в полном смысле этого слова.

Через несколько минут Нейл развернул меня к себе, и я провела по его щеке костяшками пальцев и опустила взгляд к массивной цепочке на шее с фамильными знаками Мортиферов. Чёрный оникс. Те, кто его добывает, умирают пачками, сгорают живьем в лавине, в которую срываются во время своего рабского труда, на который их обрекли чуть ли не с рождения.

– Я никто, Нейл. Как бы ты ни приблизил меня к себе – я все равно никто. Бесправная игрушка. Любимая. Но все же игрушка. И в этом мире никогда ничего не изменится… я не вижу смысла в себе, Нейл. – Подняла на него глаза и добавила: – Кроме того, чтобы выполнить свое предназначение. Я бессмысленна.

Улыбнулся мне уголком губ, проводя пальцами по ключицам:

– Ты ПОКА никто. Да. В этом мире, сейчас, ты пока никто. – Большим пальцем слегка надавил на выемку между ключиц, словно прислушиваясь к ударам моего сердца. – Но и я без тебя уже никто, малыш. В тебе нет смысла, понимаешь? – Склонился над моим лицом, коснувшись пальцами губ. – Но ты для меня и есть смысл всего этого мира.

Я верила. Иногда правду чувствуешь сердцем, как и ложь. Я верила, потому что в его глазах отражались все мои сомнения, страхи и моя боль. Он, как и всегда, забирал её себе. Делил со мной в равной степени.

– Я прожила годы в другом мире, Нейл. Я видела другую жизнь, где у людей есть смысл существования. Смысл жить завтра и послезавтра. Здесь только смерть вокруг. А я всего лишь твой нихил, Нейл. НМ13. После меня ничего не останется… ничего после НАС. Алерикс прорвется в другие миры, и смерти станет больше… Вот какую миссию я выполняю. Я бесправный проводник смерти.

Нейл схватил меня за руки и притянул к себе:

– Всё это время ты выполняла мои указания, малыш. И будь я проклят, если бы позволил рисковать так тобой ради амбиций Алерикса. – Его ладони непроизвольно сжались в кулаки: – Будь я проклят, если позволю ему сеять этот же хаос в других мирах. Он привел Континент к самой грани. Если бы ему удался хотя бы один переход… – Нейл отошел к столу и плеснул себе в бокал «Круонис» – один из самых крепких напитков на Континенте, которым могли наслаждаться только высшие Деусы, – император неумолимо ведет нас к пропасти. Сотни, тысячи нихилов со способностью к телепортации до тебя. Но ни один из них не мог провести с собой больше, чем одного Деуса в другой мир. Стоит ему узнать о твоих способностях всю правду, он без сожаления толкнет весь Континент вниз, в самую бездну.

Развернулся ко мне:

– А знаешь, что самое удручающее, малыш? Он понимает, что делает.

Я смотрела на Нейла, чувствуя, как дыхание учащается и от внезапного понимания сердце начинает биться быстрее. Неужели я сейчас реально думаю об этом? Неужели я могу не ошибаться и он…

– А ты… ты хочешь ему помешать? Ты хочешь изменить этот мир, Нейл? Ты пойдешь против императора?

И в эту же секунду все холодеет внутри, вспышку восторга сменяет липкий страх… Как же быстро меняются приоритеты. За секунду чаша весов рвется под грузом панического ужаса потерять самое дорогое, потерять то, ради чего я вообще дышу. Какой мелкой и неважной вдруг становится судьба целого мира, если в нём больше не будет ЕГО.

– Я слишком большой эгоист, чтобы уступить кому бы то ни было свое. А это государство… оно по праву мое, малыш. Алерикс получил его тогда, когда я был слишком слаб, чтобы противостоять ему. Несколько столетий я служил императору только потому, что это значило служить Континенту. Только потому, что как никто другой знал все те ресурсы, которыми обладает Алерикс для удержания своей власти. Но я больше не позволю ему… – Шагнул к ко мне, пристально вглядываясь в глаза. – Проклятье, малыш! Мы чудовища по своей сути. Хладнокровные, беспощадные, кровожадные. Но даже у чудовищ должны быть принципы. – Закрыл глаза, словно собираясь с мыслями. – До тебя… до НАС, малыш, – провел рукой по моим скулам, по щеке, – я всего лишь хотел вернуть то, что по праву принадлежит мне. Но теперь, – прижал меня к себе, вдыхая аромат волос, – теперь мне нужно куда больше.

Я обняла его так сильно, что у меня заболели руки. Наверное, именно это признание оказалось для меня важнее всего, что я слышала от него когда-либо. Нет, я бы любила его любым. Я и любила его, даже когда считала самым кровожадным монстром во Вселенной, но в этот момент он дал мне возможность любить себя, любить свой выбор. Как бы ни была изначально печальна моя судьба и как бы ни была я мимолетна в его вечности, я всё же оставлю после себя хоть что-то. Возможно, эти самые перемены.

Как интересно устроен мир: когда ты полностью счастлив, обязательно случится то, что заставит тебя харкать кровью каждое мгновение, где ты парил в небе. Словно расшибая о землю снова и снова, до крови, вдребезги, до хруста сломанных костей, а потом, когда ты в агонии уже мечтаешь сдохнуть, не дать, воскрешая снова.

Я могла посчитать на пальцах, сколько дней и ночей была счастлива рядом с Нейлом.

Вечером, на приеме, который в очередной раз устроил император, поставив обязательное условие о моём присутствии Нейлу, меня представили Селене Мортифер как одного из самых лучших и перспективных нихилов Континента. Император пригласил её во дворец и теперь, наверняка наслаждался очередным вкусным десертом – моей дикой болью.

Ревность – это ничтожно мало в сравнении с тем, что почувствовала я, когда увидела её. И дело не в ослепительной красоте и прекрасных зеленых глазах, дело даже не в том, что она жена Нейла, а в том, что я вдруг своими глазами увидела то, чем никогда для него не стану. Увидела то, как могло бы быть и никогда не будет. У меня. Её выпирающий живот, который она с такой гордостью обхватила ладонями, и перстень с «красной слезой», сверкающий на большом пальце, – обручальное кольцо, и презрительный, высокомерный взгляд на меня – всё это покромсало меня на ошмётки. Я стояла напротив, склонив голову, и чувствовала, как внутри меня ручьями течет кровь. Я в ней тону и захлебываюсь.

Одно дело знать о ней как о чем-то далеком и эфемерном, а другое – видеть своими глазами его вечность в теле этой женщины.

Той, кем я никогда бы не стала для Нейла Мортифера. И никогда не родила бы ему ребенка. Мое происхождение мне не позволит. У НИКОГО не рождаются дети.

Селена Мортифер. Его жена и её еще не рожденный ребенок как доказательство того, что я никогда не займу это место. Доказательство того, что он ее трахал, зачал ей дитя, оберегал и… возможно, любил ее. Ведь мы никогда не говорили с ним о ней. Вполне возможно, что Нейл испытывает к ней сильные чувства.

Я не знаю, как выдержала окончание этого вечера, на котором я уже не сидела рядом с Нейлом, потому что теперь мое место занимала его жена, а точнее, это я его заняла и опять же – временно. Нейл ловил мой взгляд, он врывался ко мне в голову вихрем слов. Нет, конечно же, не оправдывался, но пытался показать, что ничего не изменилось и в то же время для меня изменилось многое. Я не могу назвать это болью, это хуже боли – это тоска. Дикая и страшная. Это ревность, от которой сворачивает все внутренности и хочется биться головой о стены, разорвать себя на куски, чтобы не болело, и это понимание, что мне мало. Мне ТАК мало того, что у меня есть, и я никогда не посмею и не смогу потребовать больше, но буду извечно сходить с ума от осознания этого.

Вот куда Нейл уезжает иногда на недели, вот где он проводит время, когда не со мной. Я смотрела на её живот, и мне хотелось заорать, громко, чтоб лопнули барабанные перепонки.

Боже! Он, наверное, трогает его ладонями, слушает, как бьется ЕГО сердце. Они вместе смеются, придумывая ему имя. О господи, дай мне сил это вытерпеть!

В конце вечера я ворвалась к себе в комнату, задыхаясь. Несколько секунд тишины, всхлипывая и тяжело дыша, пока не закричала, сметая все с столов, разбивая вазы, тарелки, чашки, не обращая внимание на изрезанные пальцы.

Я выла, как подстреленное животное, вцепившись пальцами в волосы. Выла и раскачивалась из стороны в сторону на полу, глядя сквозь слезы на часы – Нейл не пришел ко мне. Я хрипела и рыдала, представляя себе, что он делает с ней в её спальне, крошила пальцами битое стекло и то смеялась, то снова плакала, ненавидя себя, презирая и понимая, что даже не имею на это право. Нейл никогда не клялся мне в верности, ничего не обещал.

Ближе к утру мне сообщили, что на рассвете я покидаю дворец Алерикса и еду домой. Одна. Без Нейла.

Тогда я истерически и жутко хохотала, сидя на полу в осколках битой посуды. Иначе и быть не могло. Избавился от моего присутствия, чтобы не огорчать её. У каждого свои приоритеты, и у Нейла они правильные… только мне от этого захотелось сдохнуть.

12 глава

Селена Мортифер. Очередной ход в изощренной игре императора Единого Континента. В игре, правила которой устанавливал он сам. Единственный игрок и судья. Все остальные были не больше чем шахматными фигурами в его унизанных перстнями аристократических руках.

Не выдать свою ярость, лишь холодно улыбнувшись, когда собственная жена входит в залу, в которой ты стоишь вместе с любовницей. Плевать, что из двух ты любишь только одну. Плевать, что от навязанной ты не хочешь своего собственного ребенка, а для другой готов пройти через все круги ада бесконечно. Всем окружающим попросту плевать на чувства вас троих. Это довольно интересная сцена в размеренной жизни местных сливок общества. Действо, заставляющее едва ли не гадать в открытую, как себя поведет тот или иной его участник. И всё под пристальным ироничным взглядом Алерикса Мортифера.

Моментально поднять все ментальные щиты, наглухо скрывая эмоции. Не свои, проклятие! Не свои!

Я спешу закрыться от нее. Не потонуть в глухой безысходности, заполонившей глаза, не раствориться бесследно в ее всепоглощающей боли. Моя маленькая женщина… Такой твоей боли я не хочу. Не этого унижения для тебя.

И поэтому весь вечер сопровождать Селену, позволяя Лие наблюдать за игрой с задних рядов. Малыш, просто дай мне время, и я докажу тебе, что массовка здесь любой и все вместе, кроме тебя.

И лишь под самое утро, распростившись со всеми гостями и отправив Селену в свою комнату, я подошел к императору и молча положил руку на его плечо. Жри, ублюдок! Давись моей яростью, пока не начнешь блевать моими чувствами на свои начищенные до блеска туфли!

Наверное, нет ничего более непримиримого в природе, чем мужская логика и женская эмоциональность. Одну и ту же ситуацию мужчина и женщина способны истолковать настолько по-разному, что на месте столкновения их взглядов не остается ничего общего. Пепелище.

Отсылая Лию домой, я уже знал, какие мысли ее будут посещать. Я стоял за дверью, всем телом ощущая ее отчаяние и ужас, пока слуга сообщал ей об этом.

Она восприняла эту новость как свое унижение… В то время как я не видел лучшего способа защитить ее там, во дворце. Теперь, когда в нем появилась та, которая и душу бы продала за смерть Лии Милантэ, найдись хотя бы один покупатель на этот товар.

Лию я увидел только вечером следующего дня, когда вернулся из Мрачного города. Поехал с отчетом в резиденцию императора и покинул ее, даже не оставшись на ужин.

Просто не захотел смотреть на эти приторные натянутые улыбки на безразличных лицах Высших Деусов, в то время как моя девочка, и я чувствовал это, сходила с ума в моем доме. В нашем доме. С ней даже безумие казалось одним на двоих.

Увидел, как она сидит на нашей кровати перед столиком с нетронутым подносом с едой, и сердце сжалось от щемящей боли. Лия вздрогнула, оглядываясь на меня.

Преодолел расстояние, разделявшее нас, и присел перед ней на корточки:

– Здравствуй, малыш. Я соскучился.

Провел пальцами по темным прядям волос, затаившись в ожидании ее ответа.

Я потерялась. Так бывает, когда нет ни одного верного решения. Ни одного ответа и ни одного проблеска. Я заблудилась в стенах собственной добровольной тюрьмы, и выход из нее означал далеко не свободу, а смерть. Я видела двери, я знала, как они открываются, но я также знала, что за порогом меня ждет адская бездна и воздуха там нет, я завяну, как те розы в саду.

Бродила по комнатам этого дома, как в каком-то сне. Человеку легко справиться с болью, когда он может ненавидеть, может выплеснуть ярость, позволить кому-то видеть свои эмоции, дать им волю, уйти. Сделать хоть что-то, а я задыхалась от бессилия и ненавидела только себя. Он там с ней. Проклятое воображение, оно сводило с ума, оно рисовало картинку за картинкой, и мне казалось, что даже мои слезы стали кровавыми от того, что я представила в своей голове. Смотрела на часы и хохотала над собой. Как сумасшедшая, которую безумие застало врасплох. Нет ничего страшнее ревности. Настоящей. Черной, как смола, и такой же липкой. Она затекала мне в поры, в глаза, в уши, в сердце и застывала там необратимостью. Наверное, это то самое ощущение, которое заставляет убивать или сходить с ума. Нет ничего страшнее, чем представлять чужое счастье и себя за стеклянной дверью, как собаку. Хозяин иногда выходит ее покормить, гладит между ушей, насыпает поесть, играет с ней, впускает в дом, но все равно она будет жить на улице в своей будке, пока там и не сдохнет. Она может только считать себя членом семьи и тоскливо смотреть на окна, в которых горит свет и куда ее никогда не пустят. Потому что она никогда не станет человеком и ее место на улице. Я не собака! Я не игрушка! Я не хочу так… но ведь я сдохну без хозяина… Чем я отличаюсь? Наверное, только тем, что умею говорить.

Зашла в кабинет Нейла, долго смотрела на графин с каким-то напитком, который он иногда пил, покручивая бокал с бордовой жидкостью в длинных пальцах. В мире людей это верное лекарство для забвения. Помню, Стефан напивался, когда мы ругались или когда у него были проблемы на работе, и тогда он впадал в спячку. Я смотрела на него и завидовала – как легко человек уходит от проблем. Точнее, какой простой выход он нашел. Может, и я смогу? Хотя бы ненадолго унять боль. Легкую передышку. Совсем немного.

Я подошла к столу и плеснула в бокал темно-бордовой жидкости. Сделала глоток и закашлялась. Горло обожгло чем-то, похожим на спирт. В голове стало мутно, слегка притупляя сознание. Смотрела на бокал несколько секунд, а потом решительно наполнила до краев, выпила до дна, схватившись за горло, стояла у стола, тяжело дыша. Не легче. Но уже и не так кромсает на части изнутри и контроль отступает куда-то далеко. Наружу рвутся ярость, истерика и та самая боль. Она выплеснулась и захлестнула меня всю, а я позволила. Зарыдала в голос, пошатываясь у стола, глядя на напиток и чувствуя, как шумит в голове. Взяла бутылку, пошла к себе неуверенной походкой.

Я не знаю, сколько времени прошло. Я так и сидела на кровати. Растрепанная, заплаканная, пьяная, в расстегнутом платье и, обхватив себя руками, смотрела в одну точку. Пока вдруг не распахнулась дверь, и я, чуть пошатнувшись, повернула голову. Увидела Нейла. Такой красивый… такой до боли красивый. Ненавистно, безумно, недосягаемо красивый. Моё жестокое солнце, которое обожгло мне всю душу до ран, но без него я ослепну в темноте или замерзну насмерть.

Он пересек комнату в несколько шагов и присел у моих ног на корточки.

Я смотрела на него, чувствуя, как та самая ярость впивается в меня иголками, как распались в пепел все оковы контроля, и расхохоталась. Истерически громко, до звона в ушах. Сбросила его руку.

– Сильно соскучился? Я тоже. Скучалааа… по тебе, Нейл Мортифер.

Взяла со стола бокал и, отсалютовав ему, поднесла к губам.

Пьяная. В стельку. Усмехнулся, чувствуя, как сжалось сердце. Никогда не видел ее пьяной. Алкоголь в нашем мире слишком большая роскошь для смертных. Потеря контроля, которая может стоить жизни. И Лия не могла этого не знать. И именно поэтому стало больно самому. Она захотела забыться или же ей стала настолько безразлична собственная судьба? Отобрал у нее бокал и поставил его на пол, перехватив тонкую руку. Она возмущенно вскрикнула.

– Это был последний раз, когда ты пила «Круонис», Лия!

В голове туман ярости, но я слышу и вижу его отчетливо, слишком отчетливо, и кроваво-черная ревность впивается в меня клыками и когтями, заставляя задыхаться. Нейл резко встал в полный рост, нависая надо мной.

– Конечно, хозяин, – усмехаясь, вставая следом, чуть пошатнувшись, опираясь на стол, – как прикажете, как пожелаете.

Посмотрела в синие глаза, которые в этот момент казались мне непроницаемыми. Проклятые глаза, которые каждый раз выносили мне приговор за приговором.

– Ты вспомнил обо мне? Зачем ты приехал? – Судорожно сглотнула, чувствуя, как дерет в горле и хочется закричать. – Ах да, это твой дом. Один из… Ты соскучился. Мне раздеться? Или ты уже утолил свой голод в другом доме? Как много домов… женщин. По чему именно ты соскучился, Нейл Мортифер? Чего не хватает могущественному Деусу?

И снова засмеялась, поворачиваясь спиной к столу, впиваясь в него дрожащими руками, чтобы чувствовать себя более уверенно.

Решение пришло мгновенно. Несмотря на ярость, вспыхнувшую в груди от ее слов, разум твердил, что сейчас не имело смысла спорить или доказывать что-либо пьяной женщине.

– Раздевайся! – кивнул головой на кровать. – А пока раздеваешься, попробуй сама ответить на свой вопрос.

Устроился в кресле напротив кровати, закинув ногу на ногу.

– Я не люблю ждать, малыш. Ты же знаешь это? – окинул взглядом ее растрепанное платье. – Как по-твоему, почему Нейл Мортифер оставил роскошные апартаменты во дворце императора и оказался именно в этом доме? В одном из?

– Не знаю. Я ничего больше не знаю. Я не ты. Я не умею читать чужие мысли. Я должна верить. И все. Это все, что у меня есть. И этого ничтожно мало, оказывается.

И не подумала раздеваться, наоборот, застегнула все пуговицы до самого горла.

Улыбнулся, глядя, как она застегивает платье, будто бросая вызов. Будто не знает, что стоит мне захотеть, и эти чертовые пуговицы сами разлетятся по полу в считаные мгновения.

– А ты бы хотела, Лия? Хотела бы прочитать мои мысли?

– Тебе правда интересно, чего бы я хотела? Или это такая игра?

Вцепилась в стол, с вызовом глядя ему в глаза. Где-то в глубине сознания понимая, что каким-то чудом все еще живая. Каким-то чудом Нейл все еще не сжал мое горло, перекрывая дыхание и затыкая рот дерзкой вещи, которая осмелилась говорить с ним как с равным. Которая вообще решила, что имеет на это право.

Поманил ее пальцем, не без удовольствия отметив, как сверкнули злостью ее глаза.

– Я бы не задавал тебе вопросов, если бы мне не было интересно, Лия.

И промолчать о том, что мне интересно всё, что касается Лии Милантэ. Её мысли, её предпочтения, её сны и тревоги. С ужасом понимаю, что с некоторых пор Лия Милантэ – это единственное, что меня интересует.

– Ну что, малыш, рискнешь? Или твоя храбрость не простирается дальше этого бокала?

Долго смотрела ему в глаза, пытаясь справиться с туманом в голове и с собственной яростью, в отчаянии понимая, что все равно сдамся. Все равно ничего не изменить. Не сдвинуть с места глыбу иерархии Единого Континента, даже если бы Нейл когда-нибудь этого захотел, но я не питала на этот счет ни одной иллюзии.

– Моя храбрость простирается дальше, чем ты думаешь. Мне нечем рисковать. У меня ничего своего нет. У меня нет даже свободы. Я сама не принадлежу себе. Поэтому – да! Хочу! Хочу знать, о чем ты думал, когда спал с ней, о чем думал, когда лгал мне, что этот брак ради меня. Хочу все знать. Хуже уже быть не может.

– Всегда бывает хуже, малыш. Запомни это. Нет той точки невозврата, о которой все говорят. Любая точка на дне бездны может оказаться началом прямой в самые глубины ада.

Резко схватив Лию за запястье, усадил ее на свои колени. Приподнял пальцами побледневшее лицо с красными пятнами лихорадочного румянца от спиртного:

– Мои мысли, Лия. Пусть тебе не станет хуже.

И отпустить на волю все свои чувства, сжимая ее подбородок, не позволяя опустить взгляд. Ты так хотела окунуться в это болото, малыш, что я тебе не дам вылезти из него до тех пор, пока ты не надышишься его зловонием всласть.

– Ты это хотела увидеть, Лия? Смотри, как я трахал свою жену… ты хотела убедиться, что я каждый раз представлял твое лицо? Что каждый раз я сдерживался, чтобы не разодрать ее на части за то, что она не ты?

Ей больно. Я знаю это. Ей больно, потому что отдаю ей эту энергию сплошным потоком, она проходит через нее, словно лезвие по маслу.

– Моя месть, малыш. За то, что посмела усомниться… – впившись в дрожащие губы, продолжать кидать ей жестокие картинки, – за то, что продолжаешь не доверять мне после всего.

Наверное, то же самое можно почувствовать, когда окунаешься в ледяную воду. Настолько ледяную, что она не просто охлаждает, а обжигает все тело. Я думала, что мне больно. Я наивно предположила, что знаю, что такое боль. Нет, я не знала, потому что его боль оказалась страшнее. Она сожрала во мне все. Туман превратился в огонь изо льда. Смешивая и его эмоции, и мои. Выворачивая мне мозги, вырываясь потоками слез из глаз и рыданиями из груди. Да, я все видела и ее с ним, и его презрение, и даже ненависть к ней, и меня со Стефаном. Торнадо боли. Человек не способен это вынести. Поцелуями яда на губах, и я впиваюсь в его волосы руками, прижимаясь всем телом. Я не смею кричать «Хватит». Какая-то часть меня сходит с ума от понимания, что везде в его мыслях только я. Меня так много, что я не вижу там его самого, и я тону в боли. Там, в его мыслях я и есть его боль. Персональная адская агония.

Содрогаясь от мучительной ломки, отвечаю на поцелуй, захлебываясь слезами. Никогда я еще не любила его настолько необратимо, как в эти секунды, никогда еще не чувствовала его любовь так сильно, как сейчас. Она прошла сквозь меня, заживляя все ожоги, все раны и шрамы, убивая сомнения. Торнадо, который испепелил меня дотла, чтобы, как и в природе, после апокалипсиса возродилась новая вселенная. Наша еще одна вселенная.

– Я просто хотела бы дать тебе то же, что и она, – целовать его до боли в собственных губах – понимаешь? Просто дать тебе это… Нас… От меня тебе. Навечно.

Качаю головой, потому что не понимаю.

– Это ты не понимаешь… – выцеловывая свои муки на ее губах, – это она никогда не сможет дать мне то, что даешь ты! Отстранил ее от себя, глядя в затуманенные глаза: – Никто и никогда не сможет мне дать то, что даешь ты, Лия.

И неожиданная потребность сделать для нее то же самое… стать для нее тем, кем больше никто и никогда не сможет стать. Дать ей то, что никогда и ни за что не даст ни один мужчина на всем Континенте.

Опустив руки, медленно скользить по ее ноге вниз, лаская кончиками пальцев, глядя, как расширяются зрачки, как учащается ее дыхание, ощущая, как каменеет собственное тело, наливаясь жестоким желанием завладеть ею после.

– Это не благодарность, малыш, – набрасываясь на искусанный рот, чтобы пить ее боль, пока когти вспарывают нежную кожу ноги, погружаются в мягкую плоть, нащупывая маленький металлический чип, – это моя просьба, Лия. Последняя. Просто верь.

Раскрыв ладонь, предложить ей взять свободу. От меня. Единственное действительно ценное, чем я когда-либо обладал.

Но я ничего ему не дала, кроме своей любви. Ничего, кроме слов, которые настолько бесформенны, абстрактны, бесполезны, что мне хочется онеметь, чтобы он мог только чувствовать меня.

Верить – это намного больше, чем просто любить. Верить – это значит взять собственное сердце, положить ему в ладонь и знать, что он никогда не сожмет пальцы настолько, чтобы раздавить его, а взамен держать его собственное и бояться пошевелиться, чтобы не причинить ему боль.

Скользит, лаская, по моим лодыжкам, а я чувствую, как начинаю оживать… Только он мог убить меня и воскресить одним лишь взглядом и прикосновением.

Впивается губами в мои губы, и я замираю, когда его когти вспарывают кожу на ноге, но он забирает все ощущения себе, а потом смотрю на его окровавленную ладонь, в которой блестит железная пластина с выбитыми на ней НМ13.

– Это моя просьба, Лия. Последняя. Просто верь.

Судорожно выдохнуть и почувствовать, как сердце остановилось. На доли секунды… чтобы начать биться в ином ритме. Никто и никогда не поймет, что только что сделал Нейл. Он подарил мне то, что никто и никогда не дарил никому в этом проклятом мире. Нечто безумно дорогое, но такое не нужное мне – свободу от него. Но именно в этот момент он дал мне возможность сделать подарок и для него самого. Отдать ему то самое ценное, что когда-либо могло быть у нихила.

Я видела, как подрагивают его пальцы, как лихорадочно блестят глаза. Протянула руку и взяла маленькую пластину. Шли минуты, а мы оба молчали. Нейл смотрел на меня, а я сквозь слёзы на это доказательство его любви ко мне. Никогда за всю историю Единого Континента ни один раб не получал свободу от хозяина. Но и ни один раб никогда бы не отказался от неё. Мы оба об этом знали, как и знали об особенностях чипа, который можно вживить в любое место под кожей, едва прикоснувшись к ней, а также и изъять из любого, не причинив вреда, кроме одного.

Медленно… очень медленно поднесла чип к груди и, прежде чем Нейл понял, что я собралась сделать, прижала его к воспаленной коже. Пластина мягко вошла в плоть, на секунду ослепив меня вспышкой дикой боли, остановив сердцебиение и дыхание. Распахнув широко глаза, смотрела на Нейла, пока не вернулась способность говорить, а боль начала стихать вместе с судорожными трепыханиями сердца.

– Я принадлежу тебе, Нейл Мортифер. И всегда буду принадлежать. Добровольно. Это мой выбор носить твоё имя у меня в сердце. Их больше никогда и никто не сможет достать из моего тела, не убив при этом носителя. Даже ты.

13 глава

Мы стояли на берегу океана, старого, как и Единый Континент, мрачного и угрюмого, как и весь наш мир. Холодный ветер пронизывал до костей, пробираясь под пальто, пробегал по рукам, вызывая толпы мурашек, касался лица быстрыми порывами. Своеобразная ласка, радость нежданным гостям. Сюда мало кто спускался. Для этого нужно было пройти Мёртвые земли. Но Мёртвые земли еще никто и никогда не покидал живым. И теперь океан, словно радушный хозяин, бесновался вовсю, приветствуя нас, играя огромными тёмными волнами, перекатывая их и с особым рокотом кидая на берег.

– Красиво! – Лия выдохнула это слово. Первое за те полчаса, что мы стояли здесь. Повернулась ко мне лицом, улыбаясь: – Здесь невероятно красиво, Нейл: – Нахмурилась. – Я не могу вспомнить это место.

– Ты его не видела, малыш, – разворачивая её обратно, чтобы не пропустила то зрелище, которое я приготовил для нее. – Знаешь, что самое удивительное, Лия? Этот океан видели так мало Деусов… и лишь один маленький нихил. – Прижал её к своей груди, согревая.

Гигантская волна извивается, подобно змее, танцует совершенно дикий танец под громкие завывания ветра, выкидывая вверх брызги холодной воды и мелкие камушки.

– Он прекрасен.

– Он вызывает страх у любого, кто смотрит на него, малыш.

– Я чувствую его силу.

– Именно поэтому все остальные боятся его.

– Я не боюсь, – откинула голову назад, потираясь макушкой о мою грудь, – я чувствую, как меня тянет в него. Он настолько ужасен… в него хочется окунуться с головой. – Вода бьётся о землю с тихим стоном, подбираясь к нашим ногам. Лия делает безотчётный шаг вперед, позволяя ей лизнуть носки туфель.

– Он поклоняется тебе, любимая. Твоему бесстрашию.

– Я пытаюсь представить, как можно укротить такого зверя…

– И не можешь? – Она молча качает головой. – Это стихия, Лия. Нельзя укротить стихию, – заканчивая разговор. Моя девочка вздыхает, зная, что я понял её… Зная и принимая мой ответ.

Грустная улыбка, которую хочется стереть с её губ своими губами. Стереть навсегда, сменить на хриплые стоны. На тихое «Нееейл…», требовательная просьба, которую хочется слышать ещё и ещё. Пока могу слышать, пока могу дышать, пока не сошёл с ума от прикосновения холодных тонких пальцев к своей коже, от её рваных вздохов и собственной страсти, разрывающей, неудержимо и безумно нежной, когда ловлю её затуманенный взгляд.

Под громогласный шум океана, пляшущего свои безумные танцы, мы занимаемся любовью на самой границе мира. За той гранью, где исчезает всё, кроме чувств. Под пристальным взглядом серого горизонта, наблюдающего за каждым движением. Отдаваясь хаотичным прикосновениям ветра, остужающего кипящую лавой кровь.

Единственные, кому позволено наблюдать за нами, прикасаться к ней вместе со мной.

Это было наше счастье. Безудержное, словно порыв ветра, тяжёлое, словно капли дождя, оседавшие на голые ветви деревьев, мрачное, словно вечный туман над Единым Континентом, и неконтролируемое, словно волны океана, разбивающиеся о скалистую сушу.

По утрам я уезжал во дворец, на Остров, в лабораторию или на тренировочную базу нихилов, и каждый вечер возвращался домой. Я знал, что моя девочка не будет ужинать до тех пор, пока я не вернусь, несмотря на то, что питались мы абсолютно по-разному. Со стороны это могло выглядеть как театр. Я садился рядом, любуясь тем, как она аккуратно разрезает мясо и овощи, точно так же резал их, чувствуя к этой еде нет, не отвращение, а абсолютное безразличие. С таким же энтузиазмом я мог бы съесть, скажем, кусок резины. Клыки запросто прокусят её и прожуют, я проглочу, но не почувствую никакого удовлетворения. От еды. Скорее, от её понимающей улыбки и счастливого блеска глаз. Своеобразная игра в семейную жизнь, но когда твоя реальность похожа на кошмар, рамки игры становятся твоим собственным миром. И наш с Лией мир был на двоих. А его границы зависели только от нашего настроения.

Я понимал, что нельзя рисковать, понимал, что всплески активности порталов могут засечь работники Центра, предпочитал приводить в состояние негодности глушители, но всё же показать Лие, что переход – это не обязательно грязь и опасность, не обязательно вылазка в целях заговора, но и путешествие в наши собственные грёзы. Мечты, которые можно потрогать руками, которые можно свободно вдыхать и видеть. И мы жадно, истерично ловили их ртом, глотая, не разжёвывая, позволяя ему проникнуть в кровь, заразить тело болезненной необходимостью чувствовать его снова и снова. Наше с ней счастье.

– Ты никогда не приводишь меня в одно и то же место, Нейл. – Она ловко перепрыгивает с валуна на валун, заливисто смеясь каждый раз, когда едва не проваливается в воду.

– Ты проводник, малыш, это ты выбираешь место, – пожал плечами, в очередной раз схватив её за руку и не давая упасть, – ты меня ведешь.

Повернула голову в мою сторону и озорно улыбнулась:

– Ну, конечно, Нейл Мортифер, так я и поверила, что вы позволите мне выбирать. – Закачалась на очередном скользком камне и всё же спрыгнула в реку, весело завизжав, когда обрызгала нас водой с ног до головы. – Можно подумать, я не догадалась, откуда в моей голове картинки тех мест, что я никогда не видела.

– Моя умная девочка, – спрыгнул к ней в воду и притянул к себе, впился в губы поцелуем, – правильно. Не позволю. Свой выбор ты сделала давным-давно.

– Ты мой выбор, – так тихо, еле слышно. Кончиками пальцев проводит по губам, и я целую их, глядя, как загораются знакомым блеском её глаза. – Я всегда выбирала тебя. Даже… всегда.

Она не договаривает, и я снова набрасываюсь на её рот, не позволяя задумываться о том, что больше не имеет значения. Не позволяя оглядываться в прошлое. Лихорадочно задирая мокрое платье, ладонями сжимая упругие бёдра, глотая своё счастье с её губ.

Я затянула ремни на сапогах, чтобы плотно обхватывали ногу, удерживая ампулы со смертельным ядом, которые вставляются в пистолет, спрятанный под обтягивающей военной курткой. Никакого звука выстрела – капсула выпускает жало и впивается в кожу, яд убивает моментально. Мы отрепетировали этот переход несколько раз. Я знала наизусть все варианты исхода событий, вплоть до самого неудачного. Того, где по ту сторону меня могла ждать ловушка или предательство. У нихила нет права на ошибку. Это так обыденно – не вернувшийся с задания проводник.

«У меня отсутствует та самая капсула, Нейл».

«Она тебе не понадобится – ты вернешься обратно».

«А если нет?! Если…»

«Никаких если».

«Я должна иметь возможность, Нейл… пытки и…вдруг я сломаюсь, скажу что-то не то… Я должна иметь капсулу с ядом для себя».

«Тебя учили выдерживать пытки. Я лично учил, – взгляд стал колючим, как ледяные иголки, – не сломаешься! А мне лишь потребуется время, чтобы вернуть тебя».

«Мы оба знаем, что если не смогу позвать – не вернешь».

«Мы оба знаем, что ты позовешь! СМОЖЕШЬ! Кроме того, в тебе все еще тот самый чип».

«Ты это сделаешь, если я не вернусь?»

Он не ответил, а я поправила кобуру, глядя на Нейла, который смотрел мне в глаза, уже отдавая указания своим людям. Они готовили выход в портал, который должен действовать намного дольше, чем все те, что были до него. Моими силами. Моей энергией и способностями. Истинное предназначение нихила. Сегодня мы сделаем то, к чему Нейл шел долгие годы: первый отряд солдат шагнет на землю Единого Континента и опустится в катакомбы под городом, в те самые казармы, о которых не знает никто, кроме меня, Лиама, Клэр и нескольких молчаливых работников личного Центра Нейла, которые всегда присутствовали при переходе. Это будет иное воздействие. Нечто, что не делал ни один проводник до меня. Я должна буду удерживать портал открытым сама – силой мысли и зова. Удерживать его якобы для Нейла, а через него будут проходить десятки солдат. Оказывается, впервые я открыла портал тогда, когда тонула при первом переходе. Ни Нейл, ни кто-либо другой еще не понимали, что это я и создаю порталы. Конечно, чуть позже он понял это самым первым и никому не сказал. Оказывается, я создаю для него тысячи лазеек и веду за собой. Мы пробовали несколько раз, и с каждым разом время увеличивалось. Мне удавалось держать портал открытым до пятнадцати минут в любых невыносимых условиях. В лаборатории высчитали, для какого количества солдат этого достаточно. Мы надеялись, что я смогу продержаться и дольше. То есть весь смысл в том, что я буду звать Нейла, а он не должен реагировать на зов и мы вдвоем удерживаем этот своеобразный тоннель для перемещения воинов. Я удерживаю, пока у меня есть силы звать его и пока жива.

Нейл вдруг повернулся к Марису:

– Проверь еще раз ее показатели! Насколько ты уверен, что она готова к такой нагрузке?

Марис, новый врач, заменяющий Клэр, ткнул пальцем в экран планшета и протянул его Нейлу:

– На восемьдесят процентов. Как я и говорил вам, но это ее наилучшая форма с момента, когда она вернулась.

– Каков риск? В процентном соотношении?

– Что она не выдержит? Процентов тридцать максимум. Но я не думаю…

– Я не спрашивал, что ты думаешь. Мне нужны цифры.

– Цифры идеальны, вы сами видите. Лучших результатов ей не достичь в ближайшие месяцы.

Марис подошел ко мне, проверил браслет, замеряющий пульс и давление. Потрогал датчик слева, под одеждой, прямо над сердцем. Я заметила краем глаза, как напрягся Нейл, одно неверное движение, и этот доктор, который выглядел бесстрастным роботом, упадет замертво к моим ногам. Я усмехнулась – мой ревнивый зверь. Собственник до мозга костей. Иногда мне казалось, он ревнует меня даже к воздуху, и я с ума сходила от понимания, что вот этот страшный монстр, при виде которого все живое замирало, любит меня настолько, что готов убить каждого, кто не так на меня посмотрит. Только мы с ним знали, скольким удалось избежать смерти лишь потому, что я в этот момент успевала взять Нейла за руку или умолять в немом диалоге пощадить беднягу.

«Не надо. Пожалуйста. Ради меня».

«Но только на этот раз», – соглашался он.

«Только на этот раз… Боже! Он просто посмотрел… он всего лишь улыбнулся!»

«Не надо смотреть! Не надо улыбаться моей женщине!»

«Собственник! Деспот! Тиран!»

«Дааааа! Моя!» – и я слышу его рычание у себя в голове, и это протяжное «дааа», от которого вспыхивают щеки.

«Твоя. Любимый собственник. Любимый деспот. Любимый тиран».

Тихо засмеяться, увидев, как он злится, потому что уступил мне, и в тот же момент, как ему нравится моё «любимый». Хищник, который закрыл глаза в наслаждении от ласки, но не перестал быть смертельно опасным ни на секунду.

– Расскажи ей, что она будет чувствовать при увеличении нагрузки. При каких симптомах она должна немедленно вернуться и прекратить переход.

Марис бросил взгляд на Нейла, потом на меня. Я знала, о чем он думает. О том, что такое ничтожество, как я, должно заботить Нейла Мортифера в последнюю очередь, особенно когда на кону судьба всего Континента.

Марис записал показатели пульса. Потом поднес круглую ярко-синюю пластину с электронным циферблатом к моей груди, и на ней запищал отсчет ударов в минуту.

– Она почувствует вначале головокружение, потом нехватку кислорода. У нее начнутся кратковременные провалы в темноту. Нарушение зрения и координации движений, слух ухудшится. Постепенно интервалы между провалами в сознании будут сокращаться, увеличится пульс и сердцебиение, начнет подниматься давление, и головная боль будет разрывать ей виски. Когда нагрузка достигнет критической точки – она услышит в наушнике сигнал тревоги между отсчетом количества тех, кто успели пройти. Пропустит этот момент – и ее утянет в видения, которые она не отличит от реальности, а нагрузка будет расти. Потом ее мозги взорвутся от напряжения, как воздушные шары, перекачанные воздухом. Скорей всего, последует смерть от кровоизлияния в мозг. Это самый распространенный побочный эффект при переходе и долгом удержании сигнала, разрыв сердца – реже, но если сердцебиение увеличится до такой отметки, когда не выдержит нагрузку… В общем, исход понятен – скорей всего, её убьют её же видения.

Нейл повернулся ко мне, прищурился, играя желваками и поджав губы. Размышляет. Но все мы знаем, что такой возможности уже не будет. Чем больше опытов мы проводим, тем слабее заглушки, тем больше шансов, что нас вычислит Центр императора. Засечет активность. Нейл слишком много положил на алтарь этой войны, чтобы сейчас упустить эту возможность лишь потому, что его проводник недостаточно силен. Я обязана провести солдат. От этого зависит, когда начнется переворот, и я, как и Нейл, хотела, чтобы власть Алерикса пала.

– Я справлюсь. Я уверена. Я достаточно сильная. Давайте сделаем это!

«Обещай позвать меня иначе, как мы договаривались, с НАШИМИ словами, как только услышишь сигнал тревоги. Обещай дать мне знать, Лия! Я не буду так рисковать тобой!»

«Я позову. Обещаю. Все получится».

Улыбнулась ему и тут же увидела, как пристально на нас смотрит Марис. Впрочем, его присутствие меня совершенно не волновало. И мне было наплевать, что он думает о наших отношениях, а то, что он о них думает, я видела в его озадаченном взгляде. А еще я знала, что Нейл уберет его. Позже. Когда я этого не увижу. Ему не нужны свидетели.

Я смотрела в зеркало заднего обзора, пока водитель вел бронированный джип к тому самому полигону, с которого и будет осуществлен переброс отряда в иную реальность. Когда-то я там уже побывала, и меня могли запомнить. Мою внешность максимально изменили, и теперь я была яркой блондинкой с длинными волосами, собранными в конский хвост на затылке, и контактными линзами коричневого цвета. Визажист сменила мой стиль на броский, где отвлекающим маневром был акцент на самой одежде, ярком макияже. С зеркала на меня смотрела блондинка лет двадцати пяти. Уверенная в себе, стервозная и заносчивая с родинкой на щеке. Я видела, как водитель бросает на меня любопытные взгляды. Мужские взгляды, и это именно то, что и требовалось. Связной сидел рядом с ним, он тоже поглядывал на меня, оценивая ситуацию. У него было задание провести через КПП в само здание Центра. Проследить, чтобы я благополучно попала на территорию. Пока что все шло по плану. Мы проехали несколько пропускных пунктов, где проверили наши документы и передали по рации пропустить за массивные железные ворота. Этот мир напоминал ту самую реальность, в которой я провела семнадцать лет. Скорей всего, это именно так и есть. Нихилу не сообщают, где он. Меньше информации. Только основное задание. По крайней мере, мне были знакомы язык и манера поведения тех, с кем сейчас пришлось иметь дело.

Джип въехал на территорию, и ворота за нами закрылись. Связной в камуфляже, под видом моей личной охраны, повел меня в глубь высокого многоэтажного здания. Серого и непримечательного. Мы не сказали друг другу ни слова, кроме пароля. Я шла за ним, не оглядываясь по сторонам, словно в полной уверенности, что нахожусь в безопасном месте. На самом деле по периметру полигона расположено около восьми вышек, и на каждой из них снайпер, который при получении приказа «снимет» меня в считаные секунды.

Бесконечные коридоры, двери с кодами. Чеканные шаги связного, отдающие в висках пульсацией напряжения и адреналина. Пока не достигли последней проверки перед монитором, где по ту сторону экрана находился работник службы безопасности, делающий снимок наших лиц и отправляющий их для сканирования в системе. Опасный момент, когда мониторы могли запомнить меня с прошлого раза и воспроизвести сигнал опасности. Если партнеры Нейла не стерли информацию, как обещали ему.

– Смотрите на камеру. Да, вот так.

Я напряглась, глядя на вспышку и отсчитывая секунды после нее. Связной казался совершенно отстраненным и уверенным в себе. На экране высветилось «Добро пожаловать». Я выдохнула и тут услышала голос работника: – Подождите. – Дыхание и пульс участились. – Посмотрите в камеру еще раз. Я посмотрела, чувствуя, как зашкаливает адреналин и на спине выступают капли холодного пота. – Улыбайтесь. Сфотографирую для себя. Одинокими ночами буду смотреть на ваше лицо и… Мы не разбалованы женским присутствием.

Твою мать! Сукин сын! Я показала в камеру третий палец и услышала его хохот. Идиот! Связной ухмыльнулся, и мне захотелось пнуть его в пах. Но обстановка разрядилась. Дальше мы спустились на лифте и прошли через еще один бесконечный коридор, пока меня не встретил лично некто по имени Лофт. Так его называл Нейл. Связной нас покинул, а я пошла следом за седым мужчиной в военном кителе. Он вывел меня на плацдарм, где стояли около сотни мужчин примерно одного роста в несколько рядов. Похожие на манекены. Вытянувшись по стойке смирно, с прямыми спинами и взглядами, устремленными на меня. А вокруг только ровная местность и примятая заиндевевшая, сухая трава под серым небом, где горизонт – это колючая проволока забора, впивающаяся в сизые облака, и ничего больше. Полная пустота. Солдаты одеты в камуфляж и темно-синие куртки, похожие на мою. Из их ртов вырывается пар, как и из моего. Но я не чувствую холода, я слишком возбуждена, а они, видимо, даже не замечают минусовой температуры.

– Как и обещал. Сотня. В следующий раз будет столько же. Выращены именно для вашего господина. Идеальные машины для убийств. Не знают чувств и эмоций. Не знают женщин. Воздержание как один из методов давления и вызова агрессии. Каждый злее раздразненного, голодного хищника. Все имеют встроенные чипы и могут быть управляемы господином Мортифером дистанционно. Сейчас я активирую их, и он увидит всю сотню на мониторах лаборатории. Заодно дам ему знать, что вы здесь.

Я кивнула, осматривая солдат и гадая, что они есть. Это ведь смертные, но с какими-то особыми возможностями, взращенные именно для нужд Нейла в течение тридцати лет. Они все примерно одного возраста.

– Вы можете приступать. Дорога каждая секунда, – сказал Лофт и встал рядом со мной.

Я мысленно сосчитала до десяти и закрыла глаза:

«Нейл, я здесь. Нейл! Нейл!»

Его имя… каждую секунду с интервалами в мгновения. Представляя, как проходит сквозь лабиринты времени, разрушая стены. Это словно производить в уме одну и ту же картинку. Как на повторе в видеоплейере. В наушнике щелкает женским голосом отсчет: «Один…два…три…»

Где-то на цифре «двадцать три» начинаю чувствовать, как учащаются дыхание и сердцебиение. Легкие приступы паники, как при атаках депрессии. Мое сознание проводника так запрограммировано – оно зовет «вхолостую» и нагрузка на удержание связи увеличивается. Первым провалом, теряя изображение, которое воспроизводила для себя до сих пор, и погружаясь в кратковременный кошмар, в котором я снова тону и теперь уже тщетно зову Нейла, испытывая страх… Тряхнуть головой, выныривая на поверхность, не давая мозгу сбиваться. Представляя снова лабиринты. Как он идет ко мне и пока не доходит.

«Тридцать восемь…»

По спине градом катится пот, и первые вспышки боли пробивают виски, заставляя морщиться, сжимать пальцы в кулаки.

– У вас идет кровь носом…

Слышу как сквозь вату, и перед глазами на мгновения все расплывается. Почему так рано? Прошло всего восемь минут. Я могу дольше, должна все двадцать. Обязана провести чертовую сотню. А не тридцать. Это ничего не даст Нейлу, а следующий переход не раньше, чем через месяц, и война может вспыхнуть в любую секунду.

«Сорок четыре…»

Снова ступени, и теперь уже по лабиринту иду я, сбивая ноги, в кромешной темноте, на ощупь. В босые ступни впиваются битые стекла. Ни луча света, и даже не знаю, где я. Пока мое тело вдруг не начинают обвивать веревки… а уже через мгновение я чувствую, что это колючая проволока, она вспарывает мне кожу, рвет ее до мяса, едва я пытаюсь сопротивляться…

Но я знаю, что должна звать Нейла. И звать не так, как обычно, если не хочу умереть, я должна сказать наши слова… он поймет, что нужно прервать переход и забрать меня.

«Пятьдесят девять».

Смотреть снова на каменные лица солдат с горящими глазами, устремленными на меня, и не понимать, что они чувствуют, потому что это так напоминает голодную ненависть. Вполне возможно, именно это они и испытывают. Их так воспитали. Это вложили в подкорку их мозга. Ненависть, голод, жажду убивать. Надеяться, что новое видение даст мне передышку хотя бы в три минуты, галлюцинации не начнут изматывать беспрерывно.

«Шестьдесят семь…» Шестнадцать минут, а у меня голова болит так, словно ее вскрывают изнутри, и слезы катятся по щекам, я даже чувствую, как течет кровь по губам и по шее. Лопнули сосуды в носу от давления. Началось! Теперь только война с собственным телом.

«Нейл! Нейл!»

Его имя на одной ноте. Идет ко мне через какие-то стены, ломая их, а перед ним появляются новые, и словно я сама не пускаю его, давая ложные картинки, и я знаю, что он видит меня, чувствует, но не может дойти.

«Восемьдесят пять…»

В ушах раздался вой, по нарастающей. Сигнал тревоги, и у меня дрожат колени, я смотрю сквозь туман на оставшиеся пятнадцать солдат. Я должна провести всех, иначе все напрасно. Всех. Марис говорил, что девяносто. Должно быть хотя бы девяносто. Дикая боль в ушах, и я невольно зажимаю их руками, смотрю на свои ладони, и они в крови.

Я снова в темноте, и на моей шее петля. Я вижу Нейла в каком-то красноватом полумраке, он стоит и не идет ко мне, а я тщетно иду к нему, натягивая верёвку, которую кто-то тянет сзади, и она захлёстывается все сильнее, я перестаю дышать на мгновения, но не перестаю идти. Мне так мало шагов до него. Всего тринадцать. Так мало… и он не видит и не слышит меня. Я должна позвать, иначе задохнусь. Петля душит меня.

«Нейл…Нейл».

Он поворачивает ко мне лицо, и я с ужасом вижу, как горят ненавистью его глаза. Я не выполнила миссию, я все испортила, да? Я все завалила.

«Девяносто два».

Голову разорвало от дикой боли, и тьма, сгущаясь, заставила упасть на колени, заорать, зажимая уши руками. Но я слышу его голос сквозь гул какой-то сирены, от которой дрожит каждый нерв и рвется терпение. Я слышу собственные хриплые крики боли. Но я уже не могу встать, я корчусь на земле, обвитая веревками, которые душат, режут, пережимают, и я вот-вот задохнусь. Трудно противиться. Хочется расслабиться и перестать оттягивать петлю израненными пальцами. Позволить ей затянуться потуже.

«Ты обещала! Ты. Мне. Обещала!» – его голос яркой вспышкой во мраке.

«Нейл… я так сильно НЕлюблю тебя… я не смогла… они нужны тебе… я не смогла… прости меня».

Перед глазами разноцветные точки, и теперь мне слишком светло, так светло, что я ослепла…

Сквозь вату и пульсирующую боль в ушах:

«Малыш, сделай вздох… ну давай же, дыши. Слышишь меня?»

– Девяносто шесть! Она провела девяносто шесть. Двадцать три минуты. Предел возможности и полное истощение. Принести носилки, перевести в интенсивную терапию.

– Не сметь трогать! Я сам! – яростное рычание и лихорадочные прикосновения к моим волосам, лицу. Хаотично, дико, словно дрожащими руками. Там, где касается, перестает болеть, и каждый вздох уже дается легче.

«Дыши, малыш… Дыши мной. Чувствуешь меня? Слышишь? Открой глаза, маленькая. Посмотри на меня. Сделай еще один вздох, Лия».

С трудом разомкнула веки и вижу его глаза в тумане отчаянного безумия. Уронила голову ему на грудь. Такая тяжелая, и дышать больно. Голова все еще как в тисках.

«Накажу… шкуру спущу… живьем, выдеру плеткой до мяса… удушу своими руками… Почееему так долго? Сучка своевольная!»

А сам целует шею, щеки, волосы и прижимает сильнее к себе. Только сейчас понимаю, что несет на руках.

– Жить будет, – незнакомые голоса, – переливание крови, несколько дорогих и действенных препаратов, полный покой.

– Ты знаешь, все, что нужно, – будет! – голос Нейла, и опять хочется дышать и жить.

Снова марево тумана, проклятые лабиринты и боль. Она не прекращается, и она живет в моей голове. Самое трудное – это выкинуть что-то из головы. Практически невозможно.

Снова голоса, но уже более отчетливо. Уши болят, но я бы никогда не согласилась не слышать того, кто говорил сейчас:

– Почему так долго занимает восстановление? Она получает все, что нужно? Вы вливаете раствор с моей кровью, Марис?

– Тихо, господин Мортифер. Даже у стен есть уши!

– Плевать. Я хочу знать, когда будут результаты. Не злите меня, док!

– Максимум через сутки. Она крепнет, все показатели улучшаются. Для смертных такие нагрузки даром не проходят. Она чудом осталась жива. Заживление тканей, сосудов, нервных окончаний. Я не могу давать высокую дозу при таком истощении. Сама доза может убить. Наберитесь терпения.

– Господин Нейл, вы уже три дня здесь. Она стабильна, можно оставить под моим наблюдением. Вам нужно на полигон. Времени ничтожно мало для тренировок.

Голос Лиама уже отчетливей.

– Я знаю! Останешься здесь, при малейшем изменении в ее состоянии – дашь знать. Головой все отвечаете. Раздеру на части за одно неверное движение.

Я физически почувствовала, что он сейчас уйдет.

«Нейл….» От боли перед глазами появились разноцветные круги. Прикосновения к губам, и боль стихает. Какое живительное его дыхание, проникает в легкие, расползается по венам, возвращая мне возможность дышать самой. Но у меня нет сил на повторный зов.

– Идите. Вам послышалось. Она не могла позвать, слишком слабая, мой господин. Я дам знать, как только откроет глаза. Не отойду от нее. Клянусь.

14 глава

Я пришла в себя уже на следующий день. Я слишком хотела жить, дышать и к нему. Даже в бессознательном состоянии. Лиам и Марис не отходили от меня, и силы возвращались очень быстро, доктор проверял показатели моего состояния и просто качал головой в удивлении, он постоянно бормотал одно и то же – «поразительная жажда жизни». Он просто не понимал, насколько прав, но не жажда жизни, а жажда быть с Нейлом, когда страх смерти существовал лишь потому что боялась расстаться с ним и оставить одного. Да, я боялась оставить в одиночестве самого жуткого монстра Континента, который не нуждался ни в чьем присутствии, но он нуждался во мне, и я знала об этом. Не сомневалась ни на секунду. Через два дня я встала с постели. А еще через день уже носилась по дому, меняя интерьер нашей спальни. Мне почему-то дико захотелось перемен. Удивить Нейла, когда он вернется. Я уже чувствовала себя хозяйкой. Нейл дал мне эту уверенность. И я утверждалась в ней день за днем, ведь для меня здесь открыты все двери, для меня открыта целая оранжерея белых роз, для меня здесь трудятся десятки поваров и слуг, знающих многие тонкости мира, из которого я пришла. И с каждым днем я все больше и больше влюблялась в это здание. Мрачное и серое, но такое уютное для меня, потому что в каждом камне этого дома чувствовался его хозяин. Пусть все говорят, что Деусы бездушны, но я-то точно знала, что это не так.

Я ждала, когда Нейл вернется. Ожидание – это та самая сладкая пытка, которая одновременно выматывает и наполняет каждую клеточку тела предвкушением встречи. Любимых можно ждать бесконечно, особенно точно зная, что они непременно придут, зная, что вот она – тонкая, красная нить, натянута до предела, уже причиняя боль, и каждый делает все возможное, чтобы ослабить натяжение, пока не появится возможность встречи. Нейл обещал, что у нас будет наше время, несколько дней, прежде чем он уедет с новым поручением императора. На самом деле я просто была счастлива, что у меня получилось. Счастлива, что не подвела моего мужчину, он может гордиться мной. С момента, как ко мне вернулась память, я копалась в нашем прошлом. Во всем, что произошло за это время. Анализировала, вспоминала все эти годы, что провела без Нейла, считая себя простым человеком из мира смертных.

Стеф. Я почти не думала о нем последние недели, да что там недели, почти все это время на Континенте после моего возвращения. Словно его не было в моей жизни. Семнадцать лет стерлись только от одного взгляда Нейла, которым он вернул меня себе как по щелчку пальцев.

Я сожалела. Да, впервые в своей жизни я сожалела о чем-то. Сожалела о каждом дне, проведенном с другим мужчиной, сожалела о том, что так и не смогла полюбить Стефа и обманывала нас обоих так долго и так жестоко. Ведь я говорила ему, что люблю его, и даже верила в это, но я, оказывается, просто не понимала, что значит любить. Я была к нему привязана и благодарна, а это – довольно сильные эмоции, если не умеешь испытывать ничего, кроме них. Я искренне надеялась, что он забудет обо мне и будет счастлив.

Шли недели, а Нейл не возвращался, хотя мы и «говорили» с ним каждый день. Я мысленно звала, а он отвечал, несмотря на то, что был занят с новобранцами из другой реальности, которые проходили изнуряющие тренировки в закрытом полигоне. Иногда он сам врывался в мои мысли ураганом, отвлекая от всего, заполняя собой все пространство. Вызывая дикий восторг и почти наркотическое опьянение его присутствием в моем сознании. Я не спрашивала, когда Нейл вернется, но он сам говорил, что уже скоро, чтобы набралась терпения. И я терпела. Но сколько может вытерпеть безумно влюбленная женщина? Ведь он так близко. На своей территории. Стоит только попросить Лиама отвезти меня к нему, и я увижу Нейла хотя бы ненадолго. Просто увижу и уеду. Ложь… конечно же это ложь, я хотела намного большего, чем просто увидеть. Я хотела его в свои объятия. Быстро и жестко, яростно и больно.

Спустя еще одну бесконечную неделю я уже изнывала в замке, я изнывала в своей постели без него. Бешеная потребность увидеть, прикоснуться настолько сильная, что мне казалось, меня по-настоящему ломает, скручивает в физической боли от нехватки дозы. Словно затяжная дикая депрессия, когда все краски становятся серыми и тоска начинает давить на мозги.

Я понимала, возможно, возникли трудности, и Нейл объяснил, что сейчас покидать полигон не безопасно, и он никому не доверяет новых солдат, тренировки должны проходить при нем. Жестокая селекция идеальных машин для убийства на отбор самых сильных из них. Нужно лично убедиться, что каждый из солдат готов. Потом я пойму, что не только это заставляло Нейла быть рядом с ними – он «кормил» их своей энергией, своей кровью, отдавая им силы, подготавливая к самому жестокому сражению. Против тех, кто сильнее всей этой сотни вместе взятой. За один день этого не добьешься. В секретной лаборатории проверяли физические возможности и показатели.

Но я так сильно тосковала по нему, что у меня пропал аппетит, я не могла впихнуть в себя ни кусочка еды. Теперь я отчетливо понимала, почему все эти семнадцать лет я сходила с ума. Я не помнила его, но мое сознание страдало от мучительной пытки, от ломки по его присутствию. От меня оторвали кусок сердца, и я истекала кровью изнутри и даже не знала об этом. Словно больная скрытой смертельной болезнью.

«Что за капризы, малыш?» – неожиданно поздно вечером, когда в очередной раз вместо ужина выпила чашку кофе и завернулась в плед на диване в его кабинете.

«Я не голодна. Мне не вкусно», – приподнялась на подушке, улыбаясь в пустоту помещения.

«Повар приготовит любую еду. Закажи что-то необычное. Чего ты хочешь?»

«Я хочу мороженое. Его подавали только в одном ресторане того мира. Только там делают именно так, как я люблю, с карамельным сиропом. Его не смогут здесь приготовить. Ни один твой повар не знает, что это такое». – Если он вернется, я съем целого слона.

«И все же капризы, да, маленькая?» – в голосе нет недовольства, только усталость и такая же тоска. И я впитываю его эмоции, улыбаясь и эгоистично радуясь тому, что он тоже скучает.

«Я соскучилась… я так сильно соскучилась».

«Знаю, малыш. Я тоже. Дико соскучился по моей девочке. Осталось совсем немного».

Вечером того же дня мне принесли несколько порций мороженого на любой вкус под карамельным сиропом и именно в тех самых вафельных стаканчиках. Я была уверена, что это невозможно. Недооценила Нейла Мортифера, для которого нет ничего невозможного. Я бы не удивилась, если бы несчастный повар сейчас стоял на кухне, в этом самом замке и под страхом смерти готовил для меня ужин.

«Довольна?»

«О дааа… Но как?»

«Вкусно?»

«Мммм… очень».

«И как едят твое… мммм… мороженое? Что это вообще такое?»

Я хитро прищурилась и откинулась на спинку кресла.

«Это десерт. Молочная сладость в виде шариков в вафельном стаканчике. – Можно подумать, он знает, что это такое, но Нейл всегда проявлял самый живой интерес ко всему, что я ему рассказывала. – Как его едят? – Закрыла глаза, касаясь губами сиропа и чувствуя, как от холода покалывает губы. – Облизывают, сосут и глотают», – не удержалась. Женская провокация. Настолько продуманная и в то же время естественная.

«Твою мать, девочка! Провоцируешь?»

Я рассмеялась… Боже! Как бы я хотела увидеть в этот момент его взгляд.

А потом в голову пришла самая сумасшедшая идея. Если Нейл не может приехать ко мне, почему я не могу поехать к нему? Вот так просто взять и поехать. Конечно, я понимала, что если бы Нейл считал это возможным, он бы уже позвал меня к себе. Значит, либо я буду ему мешать, либо это опасно. Второе я исключила моментально, потому что это территория Верховного консула, где самым опасным может быть только он сам. Значит, ему сейчас не до меня… но разве один час в моих объятиях что-то изменит? Я сразу же уеду. Увижу и уеду. Мне нужна эта доза, иначе я не выдержу и дня.

Я позвала Лиама, и не знаю, каким образом, но мне удалось его уговорить отвезти меня к Нейлу. Ненадолго. Лиам долго отпирался, даже пытался меня игнорировать, но если я чего-то хочу, то обязательно получу. Тем более Лиам знал, что Нейл приказал исполнять все мои пожелания…

– Никаких указаний по этому поводу я не получал. – Начальник охраны выглядел озадаченным.

– Воот! Видишь? – радостно вскрикнула я, – Если не было указаний, значит можно.

– Я спрошу у господина! – Он сделал от меня два шага назад, потому что я слишком приблизилась к нему. Усмехнулась про себя – приказ Нейла не приближаться настолько. Несомненно.

– Не надо. Лиам, пожалуйста, не говори ему. Я хочу сделать сюрприз…

– В нашем мире не любят сюрпризы, госпожа.

– Ваш мир нудный и скучный. В любом случае тебя не накажут – это мой приказ. А тебе приказано выполнять мои указания. Ты считаешь, Нейл не будет рад меня видеть?

Очень скользкий вопрос, и я сама знала об этом. Любой ответ может грозить наказанием. Ему пришлось согласиться, но я видела на его лице неуверенность. Лиам понимал, что эта выходка, скорее всего, не сойдет с рук нам обоим. Но я обезумела от тоски по Нейлу, и мне было наплевать, во что это может вылиться. Я загорелась, и потушить меня уже было невозможно.

Я улыбнулась Лиаму, который по-прежнему настороженно смотрел на меня, и упорхнула к себе – переодеваться. Вначале выбрала военную форму…Так положено одеваться нихилу на полигонах Континента, а потом почему-то отшвырнула ее в сторону и достала платье, которое Нейл подарил мне совсем недавно и которое я так и не успела надеть. Нет. Я прекрасно знаю, зачем одеваюсь именно так – чтобы эта встреча была не на несколько минут, а на несколько часов. Сумасшедших, влажных, обжигающих часов безумия. Чтобы увидеть, как загорятся его глаза и как он стиснет челюсти. Как затрепещут крылья носа и побледнеет смуглая кожа. Ему понравится это платье, ведь он еще ни разу не видел меня в нем.

Чёрное, очень строгое, за исключением рассыпанных по подолу камней и материи, которая обтягивала фигуру, как вторая кожа. Под него не наденешь нижнее белье. Оно слишком врезается в тело, обрисовывая каждый изгиб. Достаточно короткое, чуть выше колен, совершенно без декольте, но оно и не нужно, кода материя оголяет больше, чем скрывает. Натянув тонкие чулки, я обула высокие сапоги на высоком каблуке. Покрутилась перед зеркалом, распустила волосы. Нейл любит их распущенными, зарываться в них пальцами, лицом, впиваться и тянуть за них, заставляя запрокинуть голову или прогнуться.

Когда я вышла к Лиаму, тот нервно сглотнул. Я готова поклясться, что его глаза на секунду вспыхнули…либо я пьяная от предвкушения встречи с Нейлом.

– Вам лучше переодеться! – Он откашлялся и нахмурил густые брови.

– Чего это вдруг? Нейл подарил мне это платье, и я захотела его надеть. Ему понравится, что я ношу его подарок.

– Ему не понравится, что вы приехали в таком виде на военный полигон. Поверьте, вам лучше надеть военную форму и собрать волосы. Это не увеселительное заведение.

Я приложила палец к ярко-накрашенным губам и подмигнула ему:

– Оставь эту проблему мне, Лиам.

– Это будет нашей общей проблемой, госпожа.

Ехали мы долго, по окраинам городов к пустырю, и я смотрела на мерзлую землю, испещрённую трещинами, покрытую инеем, на сизое небо, готовое прорваться и обрушиться на землю мокрым снегом. Когда минули первый пропускной пункт, Лиам сказал пристегнуться, и я пожалела, когда ослушалась его, потому что дорога начала проваливаться вниз, уходить под землю и виться серпантином в кромешной тьме. Лиам пристегнул меня сам и нахмурился. Я явно доставляла ему одни неприятности. Раньше я не была такой своевольной, но раньше я не знала, что умею такой быть. Жизнь вне Континента воспитала во мне иную личность, в мире смертных женщина не была низшим и безвольным существом – она могла постоять за себя и имела право выбора. От резкого спуска у меня заложило уши, казалось, из них засочится кровь. Плевать, пусть. Я закрыла глаза и откинулась на кресло, стараясь расслабиться и не прислушиваться к свисту в ушах.

Подземный полигон напоминал здание лаборатории на Острове и в Мрачном городе. Тренировки сейчас проходили в помещении, хотя под землей намного теплее, чем наверху, где ночью температура падает до критической отметки и замерзает все живое. Внутри здание походило на коробку, разделенную прозрачными перегородками, но это лишь иллюзия, где только кажется, что стены просвечивают друг друга, подобно зеркальному лабиринту с голограммами, бегущей строкой проскакивающими по поверхности. Герб семьи Мортиферов и эмблема Единого Континента сменяются лозунгами, призывающими фанатично умирать за благо Верховных Деусов. На самом деле за каждой такой стеной есть еще одна непробиваемая и звуконепроницаемая, а также двери, которые можно открыть только тем, кто имеет доступ к определенному сектору.

Лиам повел меня по узким длинным коридорам, и стук моих каблуков эхом разносился по всему зданию, я расстегнула полушубок, видя свое отражение в каждой из стен, словно десятки моих клонов вышагивали по блестящему полу.

Вспомнился Остров, где мы стояли шеренгами и я мечтала попасть в первые ряды. От НМ13 до той, кем я стала сейчас, меня отделяли почти восемнадцать лет. Тогда я не могла и помыслить о том, что буду иметь в будущем, о том, что стану женщиной Нейла Мортифера, а не простой, безликой подопытной с номером вместо имени. Пронзительное понимание того, что Нейл сделал для меня и как поднял за эти годы, возвысил туда, куда не мог попасть ни один нихил.

Когда мы проходили пропускные пункты, охранники пялились мне вслед. Кажется, я все же погорячилась с этим платьем, сапогами и вызывающим макияжем, но отступать уже поздно, а Нейл наверняка уже знает, что я в здании. Иначе нас бы не пропустили. От одной мысли об этом по телу пробежала неконтролируемая дрожь. Представлять, как он отдает приказ впустить меня в здание и как учащается его дыхание.

– Совершенно безумная идея, госпожа, и с нас обоих спустят шкуру. Господин Нейл будет в ярости.

– Я справлюсь с этим. – Лиам усмехнулся или мне показалось? – Ты сомневаешься?

– Нет, что вы. Вначале спустит шкуру, а потом, может быть – я повторяю – может быть, вам это сойдет с рук, но только вам. Мне приказано отвести вас в его покои.

– Вначале я его увижу, а потом мы пойдем куда угодно.

– Мне приказано!

– А мне плевать, что тебе приказано. Я просто хочу его увидеть. В этом нет ничего преступного. Где он сейчас? В тренировочном зале?

Я нажала кнопку лифта, и Лиаму пришлось идти за мной следом. Я физически начала ощущать его страх, а у меня в висках бурлили адреналин и предвкушение встречи. Он затмевал все остальные мысли. Как можно бояться, когда я уже чувствую его запах и присутствие, когда каждую клеточку тела ломит от ожидания и сердце бешено бьется, как ошалевшая птица о прутья клетки.

– Вам нельзя… Вы не войдете в зал!

– Думаешь? Давай проверим.

Я поднесла палец к датчику. Через секунду массивная дверь разъехалась в разные стороны. Еще одно доказательство, что Нейл открыл для меня доступ везде на его территории. На его землях.

Увидела его, и захотелось закричать, даже ноги задрожали от слабости, но я не смогла – Нейл посмотрел на меня так, что я даже шаг сделала с трудом. А потом головы сотни солдат повернулись ко мне как по команде. Я судорожно сглотнула и перевела взгляд на Нейла. Вздрогнула и поежилась, обхватывая себя руками. Холод. Лед. Сделала к нему несколько шагов, стук каблуков громким эхом разнесся под сводами высоких потолков, и я остановилась, чувствуя, как меня пронизывает ледяными колючими иголками. Его взгляд – почти черный, и сжатые челюсти. Смотрит прямо в глаза, чуть прищурившись, и я не могу прочесть в его собственных ничего. Пустота и холод. Темно-синее равнодушие с металлическими отблесками ярости. Холодной ярости. По коже мурашками, замораживая, лишая возможности двигаться. Захотела мысленно позвать и не смогла. Он не дал мне говорить, отнимая у меня эту способность, поворачиваясь к солдатам, которые сверлили меня блестящими от похоти глазами, опустив обсидиановые мечи. В эту секунду я вдруг пришла в себя. Нет, мне это с рук не сойдет. Я ошиблась, и Нейл – это не смертный мужчина, с которым подобная шалость могла бы показаться невинной, а я не просто женщина, а женщина Верховного Деуса, которая посмела, вопреки приказу Нейла, войти в залу, переполненную солдатами, в тоненьком платье на голое тело. Как вызов, как высшая степень наглости и своеволия. Нейл кивнул стражникам, и те двинулись ко мне, и я сама сделала шаг назад.

– Пройдите с нами.

15 глава

Дрянь! Сучка! Моя маленькая наглая сучка! Посмела заявиться на полигон с сотней мужиков в тонком платье, обтягивающем каждый изгиб её сочного тела. Я почувствовал её присутствие задолго до того, как открылась дверь, скрывавшая базу от случайных глаз. Вначале даже решил, что показалось на фоне дикого голода по ней, после долгих дней и ночей, проведенных здесь, так далеко. А потом словно ледяной водой окатило сознание – это Лия. И мимолётная радость, вспорхнувшая где-то в груди, резко сменяется чистейшей злостью на неё. Особенно когда увидел, в чём она приехала. Стиснул зубы, чтобы не схватить её за горло и не свернуть изящную шейку, правда, перед этим как следует оттрахав, чтобы извинялась до потери пульса за свою глупость, чтобы забыла собственное имя, выкрикивая только моё.

И тут же сплошной волной накатило чужое бешеное возбуждение, смешанное с диким любопытством, и десятки – сотни мыслей, пошлых и откровенных, абсолютно мужских мыслей, единым шквалом обрушились на моё сознание, то и дело выкидывая в него такие картинки, от которых захотелось взреветь и лично придушить каждого ублюдка, посмевшего думать о моей женщине. Сто самцов, словно огромная стая хищников, едва не переминавшихся с ноги на ногу от желания наброситься на одну маленькую самку. Да, блядь, такой они сейчас видели ее. Не женщиной, а самкой, которую нужно драть до последнего. Грёбаные уроды, едва не облизывающиеся, словно истощённые псы на кусок мяса.

Уроды, которых я убью одного за другим, если только они хотя бы шагнут в направлении Лии. И каждый из них знал об этом. Они видели этот запрет в моём взгляде, сжимая ладони в кулаки и не смея сдвинуться с места.

И я снова поворачиваюсь к Лие, ощущая, как разливается по телу ярость, выжигая на корню желание притянуть её к себе, коснуться лица, почувствовать мягкость губ. Злость на то, что так рисковала… и в то же время извращенное удовольствие от осознания того, что всё же пошла на такой риск из-за меня, приехала именно ко мне. Не выдержала.

Подал знак стражникам отвести её в свою комнату. Лия испуганно отступила назад, широко раскрытыми глазами глядя в мою сторону. Да, малыш, а ты думала остаться безнаказанной за свой проступок?

Я оставил парней тренироваться под надзором помощника и прошёл к зданию лагеря, мимолетно посмотрев на четырёх особо наглых ублюдков, с трудом скрывавших свои похотливый взгляды. Липкие, откровенно скользнувшие по соблазнительной фигуре моей девочки. Поманил каждого из них пальцем к себе, а после, склонив голову набок, наблюдал, как извиваются на земле, подобно червям, взвывая от жуткой боли. Щёлкнул пальцами, прекращая их мучения навечно, и повернулся к двум шеренгам покорно опустивших головы воинов.

– И так будет с каждым.

Улыбнулся, ощутив ядерную смесь ужаса и ненависти, исходившую от бойцов, и направился к себе.

Лия уже ждала в моей комнате, стояла, опираясь руками о спинку стула, резко повернулась, как только открылась дверь. А я смотрел на неё и чувствовал, как соскучился. Безумно. Дико. Одержимо. Понимание, что всё это время подыхал без неё. И пусть она всегда была незримо рядом. Но это другое. Когда не могу вдохнуть ее запаха, не могу прижать к своему телу, хрипло шептать на ухо, сколько раз и в каких позах хочу ее.

Ощущение, будто лишился возможности дышать свободно.

Подошел к ней, демонстративно оглядев с ног до головы. Зацепившись взглядом за стройные ноги и упругую грудь, так откровенно обтянутую тонкой материей.

В горле пересохло от желания попробовать на вкус твердые камушки сосков, прикусить их зубами, заставляя взвиться от восторга. И воспоминание о том, сколько мужиков только что испытывали подобную похоть, глядя на неё.

Резко притянул её к себе за локти и прорычал в лицо:

– Что ты тут делаешь, мать твою?

Лия сглотнула, не опуская глаз, коснувшись пальчиками ткани моей рубашки:

– Я соскучилась… Неееейл. Я больше не могла. Мне казалось, я с ума схожу.

И я знаю, что это чистая правда, и сердце взбрыкивает от радости, несмотря ни на что. Радость и яростное желание наказать. Заставить орать и умолять, плакать, стонать и кричать.

– Тогда докажи мне, что ради этого стоило приезжать сюда. – Я отстраняюсь от неё, прислоняясь спиной к стене. – Облизывать, сосать, глотать. Именно в таком порядке, – следя за ее реакцией сквозь полуприкрытые веки, – и немедленно, Лия!

Сглотнула, чувствуя, как пересохло в горле. От этого взгляда. Наглый, требовательный и уже не холодный, а обжигающий сгущающимся мраком. Чувственный рот слегка приоткрыт, и в воздухе вибрирует дикий голод вперемешку со злостью. Осмотрел с ног до головы, заставив сердце забиться в несколько раз сильнее и замереть снова, когда встретилась с ним взглядом. От его слов захотелось застонать и свело скулы, дыхание участилось.

Сделала несколько шагов к нему, глядя на его рот, шею, проследовала взглядом за каждой пуговицей на рубашке, ниже к ремню… и еще ниже. Резко выдохнула, увидев эрекцию. Облизала губы… снова глядя в глаза.

Медленно опустилась на колени, посмотрела на него снизу вверх, тряхнув волосами, пусть смотрит, как рассыпаются они по плечам, по спине.

Стала на четвереньки, прогнулась и потянулась к поясу кожаных штанов, дернула зубами ремень, чувствуя, как учащаются мое дыхание, пульс и дерет горло от желания дотронуться до его плоти. Самой. Временная власть. Ненадолго. Снова в его глаза пьяным взглядом, изнывая от предвкушения, слыша, как учащается и его дыхание.

Помогла себе руками, потянула молнию и, наконец-то высвободив член, громко застонала от прикосновения, сжала двумя руками. Боже! Какой же он горячий, твердый до такой степени, что кажется, тонкая шелковая кожа готова лопнуть от напряжения. Наклонилась и медленно провела по стволу кончиком языка, поднимаясь вверх, исследуя каждую вену, затрепетала на уздечке и обвела бархатную головку, сходя с ума от его вкуса, слизывая прозрачную каплю, снова со стоном дикого удовольствия. Чувствуя, как соски трутся о материю платья, а между ног требовательно пульсирует от желания принять его в себе. Обхватила головку губами и втянула в себя, цепляясь за бедра Нейла, задирая в лихорадке рубашку, царапая кожу. Я сейчас сама взорвусь только от этой головокружительной власти над ним, резко приняла член глубоко, по самое горло, срывая его контроль к чертям и обезумев сама, когда его пальцы впиваются в волосы, и он выдыхает сквозь стиснутые зубы, подаваясь бедрами мне навстречу. Пока не сжимает голову и не начинает врываться в мой рот так глубоко, что я захлебываюсь от каждого толчка, и по щекам текут слезы. Но Нейл вдруг отрывает меня от себя за волосы, рывком поднимая с пола и притягивая к себе, хрипло шепчет мне в ухо:

– Знаешь, какие дикие картинки я видел все эти дни, Лия? Я хотел драть тебя, как сучку. Хотел слышать твои крики и рыдания. Ты же знаешь, что я накажу тебя… Знаешь. Ты этого хочешь. Но наказание не всегда приносит удовольствие, малыш, ты помнишь?

Втянула его запах и закрыла глаза, удовольствие – по всему телу паутиной. Вначале легкими касаниями счастья, радости, восторга. Скучала безумно, только одно присутствие сводит с ума. Зажал зубами мочку уха, и паутина начала обжигать кожу, впиваясь в нее ядом безумия. Его слова … И в висках пульсирует дикость. Отдавая эти картинки мне мурашками по коже, тяжестью внизу живота, участившимся дыханием.

– Какие картинки ты видел, Нееейл? – шепотом, скользя губами по его скуле, впиваясь ногтями в затылок и прижимаясь к нему всем телом. – Ты мне покажешь их? – Языком по шее. – Все до одной?

Отстранился, чтобы посмотреть мне в глаза, и я задыхаюсь от того откровенного мрачного возбуждения, которым пульсирует его взгляд. Именно пульсирует, сужающимися и расширяющимися зрачками. Контроль и безумие. Переменная победа то того, то другого.

– Ты почувствуешь каждую из них, – голодная угроза, от которой становится влажно между ног, склонился к самым губам, продолжая обволакивать тихим шёпотом, – на себе. Каааааждую, малыш.

Впился в губы укусом. С хриплым рычанием. Жестоко рвет натянутые до предела нервы, и обещания пыток заставляют начать задыхаться от предвкушения, сжимать колени и стонать ему в рот от нетерпения. Сумасшедшее возбуждение, он разжигает его быстро и уверенно, заранее зная реакцию и упиваясь властью надо мной. Смотрит в глаза, и меня уносит высоко вверх с такой скоростью, от которой адреналин кромсает вены и гудит ураганом в висках.

Прижимает к себе, давая почувствовать каменную плоть и мысленно жалобно всхлипнуть от едкого желания почувствовать эту мощь в себе. Глубокими толчками. Резко. Больно. Глубоко и бешено. Хочу его до безумия, невыносимо жадно, когда от голода дрожат колени и пересохло в горле до такой степени, что я не могу сглотнуть.

Накрывает грудь ладонями, и я невольно прогибаюсь навстречу ласке в поисках большего. Дразнит сосок, и с губ срывается рыдание, все тело пронизывает болью нетерпения, как от удара хлыста. Ласкает, перекатывая между пальцами, сжимая то сильнее, то слабее, и глаза закатываются от наслаждения и понимания, что эта прелюдия подводит к самой грани, лишая рассудка, и как хочется унизительно попросить о большем. Еще один удар по терпению, заставляющий взвиться и вскрикнуть, когда обхватывает сосок губами, зажимает зубами, кусая, причиняя боль.

– Моя вкусная девочка… пахнешь так сладко, что я готов сожрать тебя, Лиииия.

Извиваюсь в его руках, сжимая бедра, стараясь унять дрожь и пульсацию голода, и в тот же момент порочное желание подставить плоть его пальцам сводит с ума, желание тереться о них до изнеможения. До оргазма.

Нейл скользит ладонью по моему животу, спускаясь к ноге и кончиками пальцев пробегаясь вверх, задирая платье.

– Хочу увидеть, как ты скучала, Лия.

– Что ты хочешь увидеть? – Всхлипывая ему в ухо, ища его губы, впиваясь в них жадным поцелуем. Дааааа. Его дыхание. Его жажда. Схлестнуть каждый вздох. – Скажи, чего ты хочешь?

Резко развернул меня к себе спиной, опираясь на стол позади меня. Задрал платье на пояс, оголяя бёдра. Жадными прикосновениями сжимая моё тело, спустился вниз, накрывая горящую плоть рукой.

– Влаааажная моя девочка.…

Провел пальцем вверх, вниз, заставляя от нетерпения переминаться с ноги на ногу и дрожать всем телом, жалобно всхлипывая. Другой рукой сильно сжал грудь. Покрывая поцелуями мою шею, прикусывая кожу…

Электрические разряды, которые словно бьют его тело, и он не сдерживает хриплых стонов вместе со мной. Замерев на секунду, задыхаясь, я закатываю глаза. Хочется жестче, сильнее, быстрее, чтобы унять боль от возбуждения сейчас. Подталкивает к столу, усаживая на самый край.

– Я хочу увидеть… тебя… твой голод, малыш. Покажи, какая ты мокрая для меня.

Не просит. Приказывает, и зрачки блестят сухим блеском жажды и азарта. Игра началась. И я никогда не буду в ней победителем, но я буду проигрывать с дикими криками наслаждения. Это самое желанное поражение. Смотреть на него пьяными глазами и изнывать от неизвестности и от его красоты. От бледности лица и от этого сумасшедшего выражения повернутого на мне психа. Больное безумие как отражение собственной дикости.

Только сейчас я заметила на подоконнике белую розу, только сейчас, когда он подошел к ней и провел пальцами по лепесткам, настолько эротично раздвигая их и скользя между ними, что у меня перехватило дыхание. Сходить с ума от того, как с грацией хищника достает цветок из вазы и приближается ко мне.

– Они выживают под землей без защиты, а я хотел, чтобы здесь пахло тобой. Самый интересный из цветов, так, малыш? Несет в себе как красоту… – перевернул цветок, взяв его чуть ниже основания бутона, – так и боль. Я жду, Лия. Покажи мне, зачем ты приехала?

Шепчет. Очень тихо и хрипло, заставляя прислушиваться к каждому слову-проникновению. Слову-толчку. Обводит лепестками соски так нежно, а я знаю, что это показная нежность. Мы оба знаем. Сидеть перед ним с распахнутыми ногами, изнывающей, умирающей от голода и чувствовать, как шипы царапают соски, мучительно медленно, причиняя боль и одновременно с этим заставляя дрожать от каждого укола – это так эротично и так незабываемо пошло. Проводит стволом цветка вниз, глядя, как сжимается мой живот от колючих прикосновений шипов.

Да! Ласкай до крови. Нежность и боль. Отдать все тебе. Он хочет увидеть… увидеть, насколько я готова взорваться, только глядя на него? Распахнула ноги шире, прогибаясь назад и опуская его руку с розой ниже, прижимая к коже, чтобы оставил царапины везде. И скользнуть собственными пальцами к лону, раскрываясь для него, насколько это возможно с мучительным стоном… надавить на клитор и вскрикнуть, как от ожога. Да, его взгляд обжигает, когда он наблюдает за моими действиями с этим выражением полного сумасшествия и первобытной дикости. Запрокидывая голову, изгибаюсь, чувствуя, как напряжены до боли соски. Резкими толчками проникая в себя, представляя, что это не мои, а его пальцы во мне под аккорды его имени, до сорванного горла.

– Остановись! Сейчас!

Смотрит мне в глаза, задыхаясь, и я задыхаюсь вместе с ним.

– Оближи!

Прервала пытку, демонстративно рассматривая, как блестит кожа от собственной влаги. Медленно облизала каждый из своих пальцев.

– Продолжай!

От этих приказов хочется самой закричать от возбуждения. Прикоснулась снова к своей пылающей плоти, пока он скользит по моему телу цветком, намеренно сильно царапая меня шипами между ног, по очень нежной коже внутренней стороны бедер и одновременно смотрит, как я растираю пульсирующий, набухший клитор, срываясь на стоны, всхлипы и, глядя ему в глаза, ускоряя движение пальцев. Бесстыдно, с громкими криками… почти на грани…готовая кончить в любую секунду. Нейл вдруг отбрасывает мою руку и проникает в меня пальцами сам. Замерев на секунду, закричать:

– Дааааа! О божееее! Дааа!

Первые толчки внутри, судорожно сжимая его плотью в приближении адского конца света, от которого разорвет легкие. Шипами по коже до крови и толчками пальцев внутри. Боль и наслаждение. Дьявольская смесь. Извращенный кайф от его дикой фантазии. Резко и быстро, как хотела, задыхаясь, не могу кричать, потому что закрыл рот жадным поцелуем, проникая языком, сплетая с моим в пляске голода, забирая крики, от которых разрывает грудную клетку, и все мысли там на кончиках его пальцев, в каждом проникновении. Криком на каждое движение. Беспрерывно. Ему в губы. Его имя. То жалобно, то яростно, почти зло, то протяжно с мольбой. Но он мучает, не дает кончить, останавливается, как только я готова сорваться, и сбивает ритм наслаждения на ритм боли от ударов цветком по телу, когда шипы рвут кожу, отрезвляя, заставляя извиваться, обливаться по2том вперемешку с каплями крови и моими громкими мольбами.

Срывает меня вниз со стола, словно пьяную, дрожащую, обезумевшую до полной потери контроля. Никакой грани. Всё ЗА. Все потонуло в похоти. В возбуждении. Когда желание становится жизненной потребностью. Швыряет голой грудью на стол, раздвигая ноги коленом. Одновременно надавливает на мой подбородок, заставляя взять розу и зажать между зубами. Шипы поцарапали губы, и он демонстративно слизывает каплю крови с моего подбородка.

– Теперь эта роза пахнет тобой. Твоей влагой и кровью. Ты не можешь кричать. Ты держишь ее до самого конца. Пока я сам не уберу её. Поняла? – притягивая за волосы к себе и глядя мне в глаза звериным взглядом, и я утвердительно прикрываю веки.

Впился пальцами в мои бедра, притягивая к себе, сминая кожу, а я чувствую его член ягодицами и извиваюсь в жажде получить в себя. Врывается одним мощным толчком, со стоном ощущаю, как боль нарастает. Боль от желания. Не удовлетворенная никогда. Сжимаю сильнее розу, и она вспарывает нежную кожу на губах. Голод, которому нет ни конца, ни края. Жалкие попытки утолить и постоянные провалы. Проигрыши. Поражения. Потому что этот наркотик не имеет передоза. Яд больной одержимости, от которого зависимость растет пропорционально каждому оргазму. Его клыки по спине, плечам. Кровавое сумасшествие двух животных, помешанных друг на друге в равной степени. Набирает скорость под мои стоны и всхлипы, под голодный вой и мычание. Захлебываюсь ими, не могу дышать. Пальцами скользит между ног, дразня, лаская, растирая до невыносимости, и я сжимаю эти жадные толчки, разрывающие тело. Резко, глубоко, рвано. Сжимаю в попытках удержать постоянно ускользающую разрядку.

– Вкусная… – выдернул розу, отшвыривая в сторону, и погрузил пальцы в мой рот. – С моих ты ещё вкуснее, малыш… Попробуй.

Вкусно, да, с твоих пальцев моя дикость безумно вкусная. Алчно сосать их, закатывая глаза, кусая до крови, подбираясь снова к взрыву.

Умолять «еще». Жалобно «еще». Не останавливаться ни на секунду. Затрахать и пометить всю. Чтоб болело месяцами. Чтоб помнить каждую секунду.

Наслаждение как цунами. Приближаясь вихрем. Еще совсем немножко… Так близко… так невыносимо близко… Но он останавливается, а мне кажется, что я сейчас умру.

– Нет. Ты сегодня – не кончишь, – поворачивает к себе за подбородок, – я – да, а ты – нет. Домой поедешь. Голодная.

И я понимаю, что он не сжалится. Вот оно, наказание. Самое ужасное из всех, что он мог придумать – довести до бешенства и бросить умирать от неудовлетворенного желания. Удерживает мой взгляд и не дает разрядки, уже силой врываясь в мое сознание. Подводит к самому краю, давая почувствовать первые спазмы, и выдергивает обратно. По моим щекам катятся слезы, и с губ срываются мольбы. Унизительные просьбы позволить, дать мне ЭТО, что угодно взамен, только дать мне кончить. Сейчас. Но Нейл словно не слышит меня, но и не останавливается ни на секунду. По моей спине градом течет пот – и его, и мой. Даже не помню, когда он успел содрать с себя рубашку.

Сжимает челюсти, запрокинув голову назад, выдыхая воздух сквозь стиснутые зубы, и я вижу тот момент, когда он позволяет себе сорваться. Себе, но не мне. Впивается всё сильнее пальцами, вскидывая голову и набрасываясь на мою шею жадными укусами, начиная снова двигаться во мне. Оголтело. Рвано. Хаотично.

– Мояяяя…

Толчками вбивая в меня это слово.

– Моя.

Глотками выпивая из меня жизнь и жестоко не давая разрядки.

– Моя… – утоляя только свой собственный голод, удерживая меня ментальным запретом.

Обезумев, рыдаю, царапая стол и ломая ногти, пока он вдруг не дергает к себе за волосы, заставляя прогнуться и принять его ещё глубже. Перехватывает мой сумасшедший взгляд.

– Пожалуйста, – искусанными губами, едва слышно, – Нейл… не могу больше… я умоляю тебя… пожалуйста.

Молчание в ответ. О боже! Он снова останавливается, медленно выходит из меня, и от разочарования я начинаю дрожать, чувствуя, как слезы покатились по щекам. Нейл склоняется к моим губам и, глядя мне в глаза, хрипло шепчет:

– Кончай. Сейчас. Я разрешаю. Кончай и плачь. Я хочу твои слёзы, Лия. Громко. Оглушительно. Кричи.

На последнем слове снова врывается в меня бешеным темпом, бесконтрольными дикими толчками, и меня раздирает на части от наслаждения, которое вспыхивает в его зрачках, отдаваясь мне разрешением. От затылка и по всему телу, болью и спазмами внизу живота, зажимая зубами его пальцы и диким криком в тот момент, когда все тело пронизало невыносимым долгожданным оргазмом. Мощно сокращаясь вокруг его члена, сжимая до судорог под собственное рыдание. Моя болезнь. Умирать и воскресать в его руках. Слыша его громкий стон, чувствуя его дрожь вместе со мной, как сильно прижимает к себе, все еще двигаясь, продлевая наше удовольствие.

Спустя час ехать домой, чувствуя, как саднит все тело, как болит каждая царапина и припухли губы. Счастливо улыбаться, трогая их кончиками пальцев, триумфально поглядывать на Лиама в зеркале и видеть, как он отводит взгляд в сторону. Да, мистер Робот и Прозорливость, ты ошибся, и мы оба уехали оттуда целыми и невредимыми, и ты намного целее меня… Правда я думала, что умру, но совсем не по той причине, которую обещал мне Лиам. И я умерла, даже не один раз, но после такой смерти воскресают с пьяным и счастливым взглядом.

Глава 16

Нейл так и не приехал ко мне. Сообщил, что уезжает надолго по срочному поручению императора, он будет настолько далеко, что не сможет поддерживать связь мысленно. Мы не будем слышать друг друга. В Низших землях глохнет любой сигнал изнутри и извне. А мне стало страшно. Резким всплеском паники. Впервые за всё время. Страшно до такой степени, что я судорожно хватала ртом воздух и не могла надышаться. Оказывается, это было так естественно иметь возможность общаться с Нейлом каждый день и вдруг потерять её. Пусть ненадолго, но потерять связь и ощутить такую пустоту, от которой хочется биться головой о стены. И страх. Безумный страх, что он снова ускользнет от меня, как в том прошлом, где жила без него. Я не доверяла Алериксу настолько, насколько вообще можно не доверять, кому бы то ни было. Не доверяла и ненавидела с такой силой, что мне казалось, я могла бы убить его. Точнее, я бы это сделала, появись у меня такая возможность. Физически ощущала опасность, исходящую от этого венценосного монстра, который хитер, как лиса, и подл, как самая ядовитая и умная змея. Опасность не для меня, а для Нейла, на уровне подсознания, когда угрозу любимому чувствуешь намного сильнее, чем себе. Угрозу и свое полнейшее бессилие против такого всемогущего врага, как правитель. Теперь я понимала, каково это быть любовницей Верховного консула Единого Континента. Не обычным нихилом и рабыней, а его женщиной. По сути – солдата, который не принадлежал себе, а полностью был отдан государству и своим подданным. А я всего лишь обычная смертная, которая может только ждать и надеяться, что её мужчина обязательно вернется обратно. Любовь стирает все рамки и условности, разрушает социальные лестницы, перемалывает в порошок ступени иерархии. Превращает в пыль любые земные блага в сравнении с бесценным подарком быть любимой и любить. А я любила Нейла с такой дикой силой, что иногда мне казалось, что я вся пронизана этой одержимостью насквозь. Без него даже дышать больно.

Континент еще не был обуян войной, но она мелкими атомами и молекулами витает в воздухе, потому что здесь война нескончаема. Один неверный шаг, и ты мертвец, теперь мне казалось, что даже Нейл не всесилен, несмотря на все его могущество. В этом мире предательства и лжи жизнь Верховного Деуса может не стоить ни гроша. Мне снова становилось страшно, когда я думала об этом. И я снова ждала. Только теперь ожидание было отравлено безотчетной тревогой. Она выматывала, заставляя подходить к окну, зная, насколько это бессмысленно, ведь я бы почувствовала его и так. Задолго до того, как шагнул за порог дома или въехал в ворота замка. Нейл бы сразу ворвался в мои мысли сам, отдавая ураганом собственную тоску, восторг, радость и предвкушение встречи.

Но, несмотря на это, я все равно подходила к проклятому окну и проводила пальцами по холодному стеклу, оставляя влажные следы, всматриваясь в размытые силуэты деревьев. На лед, которым покрывалось все живое и неживое, умирая до рассвета, чтобы воскреснуть с первыми лучами солнца. По ночам я вглядывалась во тьму и ждала, что он вот-вот даст о себе знать. Как же это невыносимо – прислушиваться к малейшему шороху, к своему сознанию, которое молчит. А мне хочется кричать в эту жуткую тишину и звать его, но Нейл сказал, что там, где он будет, он меня не услышит, как и я его.

Засыпала только под утро, измученная долгой бессонницей, проваливалась в сон и подрывалась с постели, едва слышала, как поднимаются ворота замка, хотя и знала, что в это время привозят провизию. Бывало, не смыкала глаз несколько ночей подряд и в обед ловила на себе взволнованные взгляды Лиама. Он смотрел, как я ковыряюсь в тарелке вилкой, и как всегда хмурил брови. Я так и не смогла понять, как именно относится ко мне это молчаливый робот: то ли действительно волнуется, то ли настолько боится наказания Нейла за то, что плохо присматривал за его вещью. В эту ночь я наконец-то уснула. Наверняка этот паршивец с маской ледяного безразличия вместо лица что-то подсыпал мне за ужином, чтобы я поспала. Мне ничего не снилось, я мгновенно провалилась в сон, из которого меня выдернула резкая боль. Не физическая. Нет. У меня все зашлось внутри, там, где сердце. И я, подскочив на постели, громко всхлипнула, прижимая руки к груди, задыхаясь.

Мне показалось, что я слышу голос Нейла. Где-то далеко. Очень далеко. Нет, он не зовет меня… он просто повторяет моё имя. Так тихо. Словно шёпотом. Бросилась к окну и прижалась к стеклу горячим лбом. Боль так и не отпускала. Адская паническая атака, от которой на глаза навернулись слезы. Бросила взгляд на часы, потом на букет роз, который неизменно стоял в нашей спальне. Судорожно выдохнув и пытаясь успокоиться, подошла к цветам, не открывая невидимый купол, и вдруг в груди снова больно кольнуло – один из лепестков оторвался и медленно опустился на гладкую поверхность подоконника. Любовь заставляет бояться, заставляет сходить с ума от ужаса, от дикого страха потерять, и уже никто не кажется настолько сильным, чтобы избежать ударов судьбы и чьего-то предательства. Тот, кто любит, тот уже слаб.

Я выскочила из спальни и спустилась вниз. Мне нужно было на воздух, немедленно, стены начали давить с такой силой, что, казалось, я сойду с ума. Выбежала босая на лестницу, ведущую в оранжерею, и шквальный ветер швырнул в лицо колючие снежинки. От холода свело все тело, я даже застонала, чувствуя, как онемели кончики пальцев на ногах, утопая в снегу.

– Госпожа! Немедленно вернитесь в дом! Здесь слишком холодно!

Я резко повернулась к Лиаму и закричала, глядя ему в глаза:

– С ним что-то не так! Я точно знаю – с ним что-то не так. Я чувствую!

Мужчина набросил мне на плечи свой плащ и завел обратно в дом. Пока он наливал кипяток в чашку, разбавляя какой-то жидкостью, я тряслась как осиновый лист в кожаном кресле в огромной гостиной, кутаясь в его плащ и обхватив себя руками.

– Как узнать, Лиам? Как? Почему так долго? Я с ума схожу. Я не могу больше сидеть в неизвестности! Три недели. Три! Он никогда не уезжал так надолго!

– Господин Нейл в Низших землях. Это фактически подземный мир. Там нет связи и никогда не было. Он скоро вернется, а вы устроили истерику и развели панику.

– Я почувствовала!

Он подал мне чашку, глядя, как дрожат мои пальцы, пожал плечами.

– Что вы могли почувствовать? Это, видно, снова ваши кошмары.

– Нет, – я отрицательно качала головой, – нет…мне стало больно. Вот здесь, – поднесла руку к груди, – словно что-то оборвалось. Лиам, кто может знать о Нейле?

– Только император. Связь с тем местом есть только у него.

Я вскочила с кресла. Сбрасывая плащ и направляясь к лестнице, ведущей на верхние этажи.

– Куда вы собрались?

– К императору.

Лиам побледнел как полотно. Он даже судорожно сглотнул, глядя на меня.

– Вы с ума сошли? К императору? Да вас на границе расстреляют. Вы не перейдете первый пропускной пункт в земли императора, я уже молчу о дворце. За такое вам просто оторвут голову.

– Значит, пусть так и будет. Я больше не могу ждать. Это слишком долго. Я должна что-то делать. С ним что-то происходит. Я чувствую! Ты понимаешь? Я чувствую, и мне больно.

Он отрицательно качал головой и не понимал, не хотел понимать.

– Проведешь меня к границе, дашь знать императору, что я прошу встречи.

– Он вполне может отдать приказ вас уничтожить на месте за дерзость.

– А так я сама сдохну от переживаний.

Лиам мог говорить мне что угодно, но он не мог запретить. У него был приказ Нейла делать то, что я пожелаю, и охранять меня даже ценой его собственной жизни. И я ни на секунду не сомневалась в этом мужчине. Он был предан Нейлу с безумностью религиозного фанатика-камикадзе. Да, он бы умер за меня только потому, что Нейл приказал. Хотя иногда мне казалось, что Лиам привязан ко мне, но без мужского интереса, а потому что понял, насколько я помешана на его хозяине.

Спустя час с первыми солнечными лучами я пересекла границу Мрачного города – меня пропустили. Словно охрана получила приказ об этом еще до того, как я приблизилась к землям Алерикса. Снова витками тревога, закручиваясь в пружину, по нарастающей, до полной паники и холодных капель пота над верхней губой. Меня так же беспрепятственно впустили в замок, но два часа продержали в комнате ожидания, пока не впустили в гостиную залу, где император собственной персоной, ухмыляясь идеально очерченным ртом, сделал пригласительный жест, встречая меня с неизменным бокалом в руках. Надменный и высокомерный, в роскошном длинном одеянии иссиня-черного цвета, расшитом по низу драгоценными камнями. Расслабленный, с ленивым выражением лица, окруженный рабынями, которых он, как собак, держал на поводке и периодически бросал им какие-то сладости, которые те собирали прямо с пола и жадно поедали, облизывая пальцы и потираясь о его ноги. Я не сомневалась, что он наслаждается от того, что я вижу это зрелище.

– МОИ нихилы довольно милые создания, – дернул поводок, и одна из девушек подняла к нему лицо, он усмехнулся, положил ей в рот кусочек сахара, снова повернулся ко мне, – вот их истинное предназначение – ублажать хозяина и покорно принимать свою участь. Так зачем малышка Лия приехала в гости к своему правителю?

С каким уничтожающим сарказмом он это сказал. Для начала показывая, кто я такая и где, по идее, мое место, а потом контрастом давая понять, что такое ничтожество не имело право вот так просто заявиться к своему богу. Только вползти на коленях, только на привязи. Но я не твой нихил, Алерикс Мортифер, и никогда не буду сидеть на твоем поводке.

– Хотя я даже не сомневался, что маленькая игрушка моего племянника приедет скрасить его болезнь, как только тот ее позовет.

– Болезнь? – Мне снова показалось, что я лечу в пропасть и сердце пропускает удар за ударом.

Император сложил тонкие пальцы вместе, перебирая массивные перстни:

– Племянника ранили отравленным клинком, и он корчится в агонии в моих покоях под присмотром лучших врачей. Хочешь его увидеть, не так ли?

Мне казалось, я уже не слышу этого надменного ублюдка, который демонстративно пил какую-то жидкость из бокала и намеренно не отвечал ни на один из моих вопросов, которые я мысленно кричала, не смея задать вслух. Он слышал их все до одного и щурился от наслаждения, пожирая мои эмоции. Потом вдруг небрежно отдал приказ отвести меня к Нейлу. Но я даже не сомневалась – это не акт благородства и не жалость. Он сам наслаждался процессом. Чем-то, чего я еще не понимала или не знала.

Я надеялась, что меня впустят в сами покои, но проклятый император не смог отказать себе в удовольствии лишить меня этой возможности, как любую низшую, которой запрещено приближаться к Высшим Деусам, когда они пребывают в состоянии повышенной уязвимости. Очередное унижение и напоминание, что я никто и ничто здесь.

Я смотрела на Нейла сквозь толстое стекло. На то, как его выгибало на постели и било в лихорадке, как в агонии, на то, как он покрылся крупными каплями пота, как потрескались до крови его губы и как он судорожно сжимает пальцами края кровати. Его боль была настолько невыносимой, что его выкручивало каждые несколько минут, и он от резких и мучительных приступов закатывал глаза, а я в это момент билась о стекло в отчаянной попытке сломать его, разбить в диком желании, чтобы Нейл знал, что я здесь. Я рядом. Мысленно взывая к нему, пробиваясь сквозь стену его боли чистыми нотами наших слов, которые вырывали его раньше из любой стихии, заставляя идти ко мне, а сейчас я была просто бесполезна. Кричала его имя, наплевав на охрану и слуг, я плакала и била в это проклятое стекло кулаками, царапала по нему, ломая ногти. Нейлу не должно быть так больно, он ведь такой сильный, и он должен слышать меня. Обессиленно сползла на пол, продолжая смотреть на его мучения и звать, пробиваясь сквозь них, отчаянно надеясь, что он меня слышит… пока вдруг не поняла, что это представление. Ослепительной вспышкой. Внутри все оборвалось еще за секунду до этого понимания. Мне показалось, что перед глазами резко потемнело. Есть разная степень паники. Иногда она начинается издалека, как липкая тягучая паутина, но сейчас меня накрыло ею моментально, до такой степени, что мне показалось – я сама в агонии, сердце не просто билось, оно зашлось в приступе ужаса. Я прислонилась к стене, чувствуя, как покрываюсь ледяным потом и как становятся ватными ноги. Я должна что-то сделать. СЕЙЧАС. Иначе потом у меня не будет времени думать. Нейлу просто позволяют умереть. Ему не дают противоядие… и меня здесь ждали. Мне специально все это показали.

Я заставила себя подняться с пола и медленно пойти в сторону покоев Алерикса. Должны быть условия этой игры, которую он затеял, и я здесь именно для того, чтобы их выполнить. Как же я его ненавидела. С первой секунды, как увидела. Всё в нем вызывало во мне омерзение. Начиная с его идеальной, поразительно красивой внешности, от которой могло остановиться сердце, и заканчивая этим вкрадчивым голосом, которым он источал сладчайший смертельный яд.

– Ваше величество, – доктор покорно склонил голову, и я едва не усмехнулся вслух, ни к чему переигрывать. Малышка по ту сторону двери не могла видеть нас, – насколько мне известно, состояние господина Мортифера удовлетворительное.

Доктор вскинул голову, его глаза блеснули ненавистью, и он тут же спрятал ее, наклонившись снова. Я потянул носом, скривился, когда уловил запах затаенного страха. Ублюдок действительно рассчитывал на то, что я не знал о том, кто уничтожил его карьеру пятьдесят лет назад? Или же он наивно полагал, что слить на выборах в Совет одного из округов Континента. Низшего Деуса с дипломом врача и собственной лечебницей была прерогатива Нейла?

Да, моего племянника, к сожалению, никогда не интересовали такие вопросы, как чистота рода, расы, государства. Он слишком либерален для подобного беспокойства. Что подтверждается нахождением в моем дворце самого обычного нихила. А по сути – шлюшки, основной заботой которой является согревать постель своего хозяина. Нейл, Нейл… знал бы ты, что скоро лишишься своей любимой игрушки.

Однако недостаток информации у наших оппонентов не что иное, как наше основное преимущество. И сейчас я склонил голову набок, позволяя довести доктору его игру до конца.

– Я уверен, вы понимаете, что не эту новость я хотел услышать, вызвав вас сюда.

Мартин кашлянул и продолжил:

– Отвар готов, мой император. Ровно через пять минут господин Мортифер примет его как лекарство. Оно нейтрализует все функции его организма, вызвав асфиксию. Своеобразный катализатор для действия того яда, которым отравили его. Общее время смерти должно занять не более трех-четырех минут.

– Отлично. Достойная награда за предательство. В таком случае можете обратиться к своим непосредственным обязанностям, Мартин.

Я улыбнулся, ощутив приступ дикого ужаса и паники, исходящей от двери.

Она приехала пару часов назад, и я, несомненно, ждал её, предвкушая незабываемую трапезу. Такую дозу наркотика, от которой я захлебнусь адским кайфом. Два часа – достаточно времени для того, чтобы свихнуться от неизвестности, и она была очень близка к этому. Бледная, испуганная, едва не дрожала, кусая нижнюю губу и пытаясь успокоиться. Кинулась ко мне в общий зал, но я, слегка поигравшись с отчаянием женщины, отослал её понаблюдать за агонией своего господина через стекло. Людьми очень легко управлять, если знаешь, чего они боятся лишиться. Кто-то – должности, кто-то – положения в обществе, кто-то – уважения, кто-то жизни, а кто-то – своих собственных иллюзий. Смертные называют их чувствами.

Я стоял практически сзади неё, зная, что она не почувствует моего присутствия. Стоял, смакуя её страдания, её боль. Иногда даже казалось, что она испытывает те же муки, что и Нейл, – так её ломало во время его приступов. Бросалась к стеклу, бессильно ударяя по нему кулаками каждый раз, когда Мортифера выгибало на постели. Зрелище, оставившее странное послевкусие, в какой-то момент вызвавшее желание прижать её к себе и не позволить сбивать руки в кровь о твёрдую стену из стекла. Впрочем, я тут же избавился от этой причуды, позволив маленькой женщине полностью отдаться своему отчаянию. Потому что там, где отчаяние вступает в свои права, страх, честь и любые принципы отходят на задний план.

Ну же, малышка, на сколько тебя хватит?

Казалось, я даже слышал ее мысли. Будто через определенную заглушку, мутными голосами, они наскакивали друг на друга.

Несмотря на то, что Нейл поставил ей достаточно мощную защиту.

Чертов сукин сын… Не устаю восхищаться его способностями. Сам подыхает, но продолжает оберегать ее. Молчание… Как трудно его вынести, когда голову разрывают сотни лихорадочных мыслей, да, малышка? И она не выдерживает и открывает дверь, всё же не смея пока зайти.

– Не скажу, что не ожидал твоего визита, Лия. – Вздернуть бровь, окатив ее внимательным взглядом, замечая, как трясутся пальцы, намертво вцепившиеся в дверную ручку. – Но я все же так надеялся, что ты решила выразить свои восторги по поводу убранства моего нескромного жилища, Лия. Нет? Какая невоспитанность! – Поманил ее пальцем, отметив, как она вздрогнула. Ну, что же, детка, давай начнем саму игру, прелюдия слишком затянулась!

Она медленно подошла. Вздрогнула, когда дверь захлопнулась позади нее.

– Нейл не виновен. Он никогда не предавал вас.

Склонил голову набок, малышка оказалась куда более наивной, чем я ожидал. Заглотила крючок сразу же. Глупая, как и все смертные, настолько отдается эмоциям, что перестает рассуждать головой. И именно поэтому вдвойне непонятно то притяжение, которое впилось в запястья стальной хваткой, требуя поднять руку, коснуться её лица, очертить линию скул. Короткое наваждение, оставившее неприятный осадок после исчезновения.

– Откуда ты знаешь, в чем я обвиняю его, Лия? Или маленькая нихил в курсе чего-то интересного?

Она осмелилась посмотреть мне прямо в глаза:

– Я могу знать больше, чем вы думаете. И я точно знаю, что Нейл не предатель.

Я бы даже восхитился этой храбрости, если бы не видел, что это обыкновенная глупость.

– Не спеши делать выводы об информации, которой владею я, Лия. – Сложил руки на груди, не успев сдержать улыбку, когда она бросила полный паники взгляд на часы на стене. – Мы так редко ценим время, малышка. А оно ведь порой не дешевле воздуха, которым мы дышим. – Склонился над ней, стиснув зубы и вдыхая запах ее тревоги. – Предпочитаешь торговаться за него и дальше?

– Я не умею торговаться. Вы знаете, что времени у меня нет. Поэтому скажите, что именно вы хотите знать. – В её голос отчётливо улавливаю истерические нотки страха. Боится, дрянь, но при этом дерзит. Слишком наглая для обычного нихила. Избаловал её племянник. Тем интереснее будет ломать её.

– Просить, Лия. Ты должна просить. Это его жизнь в моих руках, а не наоборот. И ей осталось быть там пару минут, а потом… – Я демонстративно встряхнул руками.

– Прикажите, и я сделаю, все, что вы захотите. Буду умолять вас на коленях, ползать у ваших ног. Я готова на все ради него. Только дайте ему противоядие, умоляю.

Слишком предсказуемо. Вдруг стало скучно. Игра прекратилась раньше срока. И оказалась куда менее интересной, чем я ожидал. Единственный интерес теперь вызывала маленькая женщина, чьё сердце билось в ритме аллегро.

– Расскажи мне всё, что ты знаешь о предательстве своего хозяина, маленький нихил, и, возможно, я еще успею отменить свой приказ.

– Я вам покажу, так будет быстрее. – Теперь она смотрела мне в глаза, и я видел, как в её светлых радужках беснуется чистая ненависть. Ко мне. – в чем именно вы обвиняете его? Я покажу всё, что знаю.

– Переходы… Несанкционированные выбросы порталов. – Она напрягалась, и я мысленно чертыхнулся. Значит всё же проклятый ублюдок предал меня. Жаль… Он был единственным, чья смерть была бы мне небезразлична.

– Мы засекли их в нескольких местах.

– Нейл никогда не сделал бы то, что могло бы навредить вам, ваше величество. Вы сами увидите и убедитесь в этом. Он лишь проводил опыты в попытках открыть новые каналы и обязательно сообщил бы вам, как только получил бы положительный результат. Вы можете увидеть это сами.

– Какая отчаянная речь! Ты защищаешь его с такой горячностью, что я уже практически уверен в его абсолютной виновности.

Я обхватил ладонями ее лицо, нагло «вскрывая» голову, отбрасывая слой за слоем лишние мысли, стараясь не отвлекаться на ужас, вспыхнувший на дне ее глаз. Не сейчас. Я буду смаковать его гораздо позже. Нейл, мать его, не мог подсесть на обычную смертную шлюху. И уже сейчас я чувствовал, как тянет прикасаться к ней еще больше. Сжать пальцы на скулах, причиняя страдания, оставляя синяки, видеть, как страх в глазах сменяется болью, как замирает сердце жертвы в присутствии хищника. Девочка была слишком вкусной, чтобы я вернул ее Нейлу в целости и сохранности.

А потом ее выгибает от боли, и я едва не захлебываюсь волной физической агонии, охватившей тело. Похлеще любого наркотика. Мощной струей адреналина прямо в кровь, вызывая неконтролируемое желание выпить все эмоции досуха.

И удовольствие омрачается четкой картинкой перехода ублюдка моего брата в один из низших миров. Сплетённые пальцы рук, и два силуэта, сделавшие шаг навстречу неизвестности в портал. Женская фигура позади мужской, словно этот идиот боится, что ей причинят вред. Как типично для любого влюбленного мужчины – быть готовым защитить свою женщину от любых внешних врагов и самому стать ее невольным палачом.

Нехотя разжал пальцы, прерывая контакт, глядя, как она, обессиленная, падает к моим ногам. Ты дала намного больше, чем планировала, так ведь, малышка? Так глупо подставиться… и ради чего?

Пригубил из бокала кровь, позволяя Лие прийти в себя.

– Хорошая девочка. Держишь свое слово. Ползаешь у моих ног.

Я встал, мысленно призывая одного из своих слуг. Когда тот вошел, кивком указал на смертную:

– Собрать ее вещи и отвести в комнату для особых гостей. Запереть там до дальнейших указаний. – Повернулся к Лие, наслаждаясь ее медленным пониманием ситуации. – Никогда не играй с хищниками, Лия. Особенно если не знаешь всех правил игры.

Глава 17

РАНЕЕ

Император нервно мерил шагами свою спальню. Он чувствовал самую настоящую злость, ярость. Он ощущал её каждой клеточкой тела, она бурлила в венах, заставляя время от времени призывать слуг с очередным ребенком в виде успокоительного. Алерикс выпивал досуха эмоции и кровь маленьких людишек и озлобленно кидал опустошённые тела на ковер. Безучастно смотрел, как несчастных выносят не смеющие поднять голову прислужники, и снова начинал ненавидеть их всех. Всех до одного смертных. Таких жалких, слабых, ничтожных. Единственное, для чего они пригодны, – это стать обедом своим господам, молча служить и быть готовыми всегда подставить свою шею или задницу, в зависимости от того, чего захочет хозяин. Использовать и забыть. Вот и всё!

И сейчас императора коробило именно осознание того, что он не мог ни использовать, ни забыть эту сучку. Жалкую смертную с глазами цвета неба. Нет, не того серого, вечно затянутого тучами неба, а светло – голубого, яркого неба из мира смертных, где Алерикс бывал всего лишь раз в жизни. И едва не задохнулся от всех тех красок, которые вдруг неожиданно обрушились на него. Алерикс даже не смог сдержать вздоха удивления, когда понял, что в том мире даже воздух искрится разными цветами. Он покинул проклятое место, как только увиделся с одним из своих шпионов. Несмотря на то, что тот довольно заискивающим тоном просил оказать ему честь и почтить вниманием его скромное жилище. Но Алерикс лишь досадливо поморщился, приказывая жестом руки замолчать, и позволил проводнику перенести их на Единый Континент.

Император попросту не мог показать, что этот мир, это небо, это яркое, почти оранжевое солнце, жаркими лучами касавшееся его лица, в какой-то мере даже напугали его. Нечто неизведанное, слишком сильное для привыкшего к вечному туману и холоду.

И Алерикс с удовольствием втягивал в себя затхлый запах тёмного смога Континента, настолько плотного, что, казалось, его можно схватить руками. Это было то, что он хорошо знал. То, к чему привык. То, чем он мог управлять. А сильных личностей ничто не пугает так, как неизвестность и угроза потери контроля.

И тогда он злился на себя так же, как и сегодня. За то, что едва не выказал свою слабость.

Император сел в кресло, откинув голову назад и закрывая глаза, длинные пальцы, унизанные перстнями, словно играли в воздухе на невидимом инструменте, пытаясь найти тончайшие струны, почувствовать присутствие. Её присутствие. И в который раз тщетно. Тщетно, мать вашу! Неслышная чужому уху музыка отдавалась в его голове жёсткими быстрыми аккордами нетерпения и досады, но всё без толку. Этот ублюдок Нейл слишком хорошо скрывал её от любых поисковиков. Проклятие, иногда Алерикс боялся даже представить себе, сколько силы таится в его племяннике, если ему удается так хорошо маскировать свою женщину, закрывать её мысли от всех и от самого правителя тоже. Удручало то, что до недавних пор Алерикс был уверен в том, что если Нейл и не уступает ему по силе, то и не превосходит в ней однозначно. Но сейчас… сейчас дядя ощущал кожей ту мощь, которая исходила от племянника, и предательские мысли о том, что неспроста последние два десятилетия он перестал читать, как открытую книгу Верховного консула, то и дело посещали голову монарха.

Алерикс чертыхнулся про себя, испытывая желание вгрызться в сердце своего единственного родственника. Такого не было, даже когда Алерикс отдавал приказ об убийстве своего родного брата – отца Нейла. Он не чувствовал к тому ни ненависти, ни страха. Он просто брал то, что считал своим. Трон. И при других обстоятельствах, например, родись Алерикс старшим сыном, а не младшим Единый Континент принадлежал бы ему. И даже мысль убить брата ужаснула бы его. Нет, император не был сентиментальным или любящим. Но, видимо, всё же у Мортиферов была одна фамильная слабость. И порой Алерикс презирал весь свой род за нее. Мортиферы, как древнейшая и сильнейшая фамилия, никогда не испытывали надобности в истреблении своих же. Более того, Алерикс Мортифер имел относительно любящих, насколько позволяла им сущность и высочайшее положение в государстве, родителей и брата. Он грезил о троне, но понимал, что недостаточно силен для того, чтобы отвоевать его у отца. До тех пор, пока отец сам не подставился.

Алерикс усмехнулся, вспоминая. Покойный император добровольно истощил себя для того, чтобы спасти своего единственного внука. Глупость, которую Алерикс не мог понять. И принять. Он искренне верил, что хорошо иметь семью, помощь, руку, которая поможет тебе в трудную минуту. Но нет ничего более бессмысленного, чем пожертвовать собой ради неё. Непростительный идиотизм как в звериной стае, так и в мире Деусов. И его отец был сам виноват, он бесконечно разочаровал своим необдуманным поступком сына, прежде гордившегося жестокостью и силой своего родителя.

Нейман Мортифер спас ценой собственной жизни умиравшего Нейла, уже видя в глазах младшего сына готовность выплеснуть всю силу в тесное пространство детской комнаты. И единственными его словами в этот момент были: «Не здесь…» Не здесь… Алерикс долго стоял над трупом отца, пытаясь понять и не в силах сделать это. Почему взрослый и некогда могущественный Деус позволил прикончить себя? Ради кого? Ради слабого, нежизнеспособного малыша, не сумевшего осознать, кому он обязан последним дыханием жизни. Его родители были в это время на другом конце Континента; его отец как первый наследник уже несколько лет участвовал в продолжительной войне, вынужденный из года в год доказывать врагам семьи, что является достойным преемником правителя. И именно Нейл умудрился подхватить единственную хворь, которой подвержены чистокровные дети Деусов, несмышлёные и беспомощные. Лишённый связи с отцом и матерью, которые должны были подпитывать его периодически своей силой, Нейл внезапно ослаб и перестал питаться. Ослаб настолько, что его следовало убить, как и любого другого Деуса. Однако Нейман как ближайший родственник по восходящей линии решил по-другому и начал обряд передачи своей силы Нейлу.

Пройдет несколько лет, прежде чем будущий император Континента, в очередной раз предаваясь в полном одиночестве воспоминаниям, поймёт, что отец спасал не только внука, но и сына. Позволь он себе только мысленно призвать стражников… и Алерикса казнили бы в тот же день. Показательное наказание для любых недовольных. Наказание, которого Алерикс бы не избежал просто потому, что никто из Деусов не должен был знать, что у великого и бесстрашного Неймана Мортифера есть уязвимые места. Семья – это не только поддержка, надёжная опора. В мирах, где правят страх и смерть во главе с жестокостью, семья может стать ахиллесовой пятой.

Но, видимо, император Нейман всё же оказался недостаточно сильным для того, чтобы защищать собственную шкуру. Или же предпочел своей жизни жизнь сына. Алерикс осознал это и… ухмыльнулся, пожав плечами. Выбор есть основа каждого нашего действия. И Алерикс давно определил, что выбирает собственную шкуру, собственные цели и желания чему угодно и кому угодно.

И уже долгое время Алерикс Мортифер хотел Лию Милантэ. Хотел сорвать этот ночной цветок и сжать его в своей ладони, чтобы он рассыпался на мелкие крошки, чтобы исчез навсегда, выдрать его к чертям собачьим вместе с теми корнями, которые он пустил в душе мужчины. Да, Алерикс хотел этого нихила, эту смертную, бесцеремонно врывавшуюся в его мысли каждый раз, когда он смотрел в глаза своего племянника. Задавал ему вопросы о процессе лабораторных испытаний, а сам ощущал запах НМ13. Лии. Алерикс с неким ужасом для себя понял, что всё чаще называет её про себя тем же именем, что и Нейл.

Не нихилом, не шлюшкой, не смертной, в конце концов, а Лией. Он наслаждается тем, как звучит это имя в его голове, как оно гулким эхом отдается в мыслях, вызывая невольное желание повторять его снова и снова. Произносить вслух. И долбаную необходимость видеть, как расширяются её глаза, когда она слышит это имя из его уст.

Император стиснул зубы, ощущая, как заходили желваки на скулах. Ему не нравилось, что он думал о ней. Об этом нихиле. О потаскушке своего племянника. О простой смертной. О Лие Милантэ. Как часто повторяет Нейл её имя, пока трахает в своем особняке? Император был наслышан об ошеломительном успехе родственника у женщин, его никогда не трогали любовные похождения Нейла. Даже будущую жену Нейла, Селену, они, бывало, делили на пару задолго до помолвки. И в этом не было ничего неординарного. Мужчины из семьи Мортиферов всегда получали то, что хотели. А женщины никогда не входили в список их желаний. По крайней мере, как достойные борьбы между собой. Только как изысканное удовольствие, которое всегда приятнее разделить со своими.

Но только не теперь. Племянник скрывал от него всё, что касалось его женщины, позволяя узнавать лишь об успехах нихила, и Алерикс чувствовал злость каждый раз, глядя в его лицо и понимая, что тот только что вернулся от неё. Безотчётное желание ударить, причинить боль, убить, но отнять её, сделать своей, присвоить себе.

Еще ни разу за свое тысячелетие Алерикс Мортифер не отказывал себе в том, чего хотел. И настало время получить это. Любой ценой. Даже если придется заплатить за свои желания жизнью родственника.

Не сказать, чтобы Алерикса сильно расстраивал тот факт, что необходимо жертвовать именно Нейлом в угоду своим планам. Всё же император не строил иллюзий насчёт своей порядочности, такова уж была его сущность, и он, как вполне разумная личность, принимал её такой, какой она есть, не пытаясь сломать себя, выглядеть лучше или хуже того, кем был. Подобное свойственно скорее людям слабым, к коим себя Алерикс уж точно не относил.

Но в то же время ему было несколько жаль потерять такого талантливого политика и военного деятеля, как Нейл. Как бы там ни было, но племянник ревностно охранял интересы семьи, за что император не мог его не уважать. Всё же замену ему будет непросто найти.

Однако решение отправить Мортифера в Низший мир было принято тут же, и уже на следующий день Верховный консул Единого спускался с небольшим отрядом из двадцати душ в самое пекло Континента, туда, где обитали некогда изгнанные Деусы, настолько изменившиеся за тысячелетия в процессе ассимиляции с местными низшими существами, что об их принадлежности к высшей расе говорили лишь незначительная способность проникать в чужое сознание и невероятная жестокость.

А потом ждал, когда Нейла вернут во дворец в бессознательном состоянии после покушения, и затем уже предвкушал, как Лия сама придёт к нему. Добровольно. Приползет на коленях. Он, словно талантливый шахматист, просчитал всю партию до самого конца и теперь только наблюдал со стороны за другими игроками. Да, он затеял эту игру с Нейлом не только из-за политики, но и с определенной целью – забрать то единственное, что не давало ему покоя впервые за несколько столетий.

ПОСЛЕ ПРОБУЖДЕНИЯ

Я стоял над обрывом, глядя в чёрную пропасть под ногами. Всего один шаг в бездну, и сомнения, чёрным ядом впитавшиеся под самую кожу, отпустят навсегда, перестанут пожирать живую плоть, вызывая желание содрать её когтями, погрузить ладони в свое же тело и вырвать сердце, почему-то по абсолютно непонятной причине не желавшее верить этим самым сомнениям, продолжавшее биться в прежнем ритме. Его грёбаный стук отдаётся в ушах громким набатом. Прыгнуть вниз, чтобы больше никогда не услышать, как оно мечется в груди вороном без крыльев, ошалелым, раненым, всё ещё не способным понять, что это приговор, но интуицию обмануть невозможно. Особенно интуицию Деуса. А я пытался лгать самому себе. Я, блядь, привык доверять ЕЙ. И поэтому все ещё искал причины и оправдания. Птица без крыльев живет ровно столько, сколько ей позволит первый хищник, в чьи лапы она неумолимо попадет. А там, у истоков пропасти, на границе Мёртвых земель затаилось слишком много зверей, достаточно голодных, чтобы позволить хоть чему-то живому просто успеть вдохнуть зловоние Необитаемых степей.

Там, на дне, по выжженной земле в ожидании своей скудной добычи переминаются с лапы на лапу многие из тех, кто когда-то стоял рядом со мной на приёмах императора и в моем особняке. Те, кто когда-то имел так много, что, получив сразу несколько ударов в спины, не сразу поняли, что не смогут откупиться. Откупиться, чтобы продолжать жить на территории Единого Континента. Пусть бедными, пусть рабами, но жить, а не существовать, как сейчас, растеряв прежний облик и всё больше превращаясь в нечто, отдаленно похожее на животных, с телом синеватого трупного оттенка и лысой головой, стянутой тончайшей кожей. С языком, вываливающимся изо рта, по углам которого стекала на землю ядовитая слюна. Жалкие и голодные, устрашающие и бессильные, не способные перенестись через границу сюда, наверх. Туда, где остались их дети и пары, туда, где осталась их настоящая жизнь. Недаром ссылка на Мёртвые земли считается худшим наказанием, чем смертная казнь.

Стоит только позволить столкнуть тебя за невидимую границу этих двух миров, и на тебя тут же набросятся десятки бывших сородичей, ставших неугодными императору или его приближенным. Стражники говорят, что нет ничего страшнее воплей Деусов, попавших в этот круг смерти. Деусов, забывающих, что затаившиеся на Мёртвых землях далеко не обычные животные, а чудовища, пусть и растерявшие внешнюю схожесть с ними, но не только сохранившие, но и увеличившие собственные силы за счет убитых.

Я сделал шаг вниз, зависнув в воздухе, ощущая разочарование, волной прокатившееся над долиной Мёртвых. Голодное утробное рычание, коснувшееся ушей, призывающее спуститься вниз, доверившись неизвестности. Усмехнулся про себя – значит, внизу очень много сильных некогда Деусов.

Ещё два шага вниз по воображаемой лестнице, и радостное нетерпение, окутавшее сразу десятки тел, мечущихся подо мной. И сразу несколько изменившихся голосов, нашёптывающих «ещщщщщё…внисссссс».

Те, кто не так давно здесь, возможно, лишь лет двадцать-тридцать назад сосланы сюда. Наверняка из самых сильных родов, таких, публичное и окончательное уничтожение которых ставило под угрозу положение императора. То ли дело – оказать милость провинившимся и сослать их сюда. Наверное, если где-то и было то логово грешников, которое смертные зовут адом, то оно именно здесь.

И я спускаюсь настолько низко, чтобы коснуться ногами нижней черты практически невидимого купола, ограждающего наш мир от мира этих хищников, вставших на задние лапы и оскалившихся, приготовившихся к прыжку. Триста пар голодных глаз, освещающих вечную ночь Мёртвой долины. И я медленно приподнимаю полог, установленный императором Континента, чтобы обрушить на них всю свою боль, своё отчаяние и разочарование. Жрите, животные, наслаждайтесь моей злостью. Чувствуете, как по вашим венам потекла моя агония? Она позволит вам продержаться не один месяц до следующей жертвы. Каково это – смаковать эмоции Высшего Деуса? Вы ощущаете, как меня выворачивает наизнанку от абсолютной пустоты? Я привык к ней, как самый верный спутник, она не оставляет меня ни на минуту. Каково наполнять ею собственное брюхо? Приятно смаковать ярость, разрывающую на части легкие? Я так давно дышу ею, что забыл о том, что бывает по-другому. Казалось, что и не было вовсе той передышки в несколько недель. Казалось, будто я впервые увидел сон. Не кошмар, не жуткие воспоминания из прошлого, от которых невозможно было спрятаться за высокими стенами особняка, воспоминания, которыми настолько пропиталось сознание, что я проживал свое прошлое каждый день. Просто попробуйте представить себе: изо дня в день проживать собственные ошибки и эмоции, своё бессилие и ярость, изо дня в день находить смысл жизни и тут же терять его. Пока в один миг не стиснешь зубы и не заставишь себя скинуть этот аркан на шее, который стягивается всё туже и туже, не позволяя выдохнуть, встряхнуть головой и вернуться в реальность.

И благодарные звери, насытившись достаточно, чтобы не начать в голодной драке грызть друг другу глотки, с довольным рыком отступают назад, бросив последний взгляд наверх, в сторону полупрозрачного купола. Они никогда не видели моего лица, более того, они забыли бы его уже через несколько часов после того, как увидели. Но эти существа отличат вкус моих чувств от сотни других. Я знал это. Как бы там ни было, по ту сторону полога находились точно такие же Деусы, как и я. За одним маленьким исключением. Теперь они настолько привыкли именно к моим эмоциям, к той еде, которой я подкармливал их эти несколько лет, что незаметно для себя стали зависеть от нее. Физиология Деусов, о которой мы и сами никогда не знали. Потому что не в наших правилах привязываться к кому бы то ни было настолько, чтобы стать зависимыми от него и от его эмоций.

Я позволил себе эту слабость и обрёл гораздо большую силу, чем император и его приближённые. Три сотни сильнейших, беспощаднейших существ, готовых только по одному моему мысленному приказу выгрызть сердце любому, на кого я только укажу.

Не в благодарность, не в признание. А потому что не смогут отказать. Сильные физически, но неспособные устоять перед своим хозяином.

Хочешь выиграть войну – научись видеть союзников даже в мёртвых. И сейчас настало время не просто искать, а готовить каждого из них к той бойне, после которой Единый Континент изменится до неузнаваемости.

Оставил проклятое место с чувством легкого сожаления. Связь работала в две стороны. Конечно, не одинаково. Я мог месяцами не вспоминать о своей потребности накормить, в то время как этим зверям нужна была моя подпитка хотя бы раз в месяц. Не для поддержания связи, а для того, чтобы не они не загибались в безотчётной ломке получить свою часть от хозяина. И, да, я говорю именно о потребности поделиться с ними эмоциями, не об обязанности. Своеобразный побочный эффект связи для хозяина. А впрочем, любая зависимость всегда только слабость.

Но кормил их я всё же куда реже. Потому что слишком частые поездки сюда, на край Континента, могли показаться странными кому угодно, тем более проницательному и подозрительному правителю. Отсутствие доверия к кому бы то ни было – лучшее качество любого существа. И в этом император давно уже превзошёл всех ныне живущих.

Алерикс… Мысли о нём привычно раскручивались, подобно центрифуге, но если раньше я всегда безошибочно находил объяснение каждому его слову и поступку, то сейчас я чувствовал необъяснимое бессилие, пытаясь понять, зачем Алериксу понадобилось вылечить меня после тяжелейшего ранения, полученного в Низших землях. Какая-то изощрённая игра, правила которой в очередной раз скрыты от всех игроков, кроме него? Впрочем, в одном я однозначно не сомневался: покушение на меня было запланировано не кем иным, как дражайшим дядей. Чёрта с два хватило бы у низкородного короля яиц подрезать меня отравленным клинком! Он не мог не понимать, что независимо от того, останусь ли я в живых или нет, он подпишет себе смертный приговор. А впрочем, смертный приговор ему был вынесен намного раньше – в момент, когда ему было передано поручение.

Очнулся я в своей комнате во дворце, ощущая, наконец, жизнь. Вы когда-нибудь чувствовали, как в вас возрождается сама жизнь? Как она растекается по телу, взывая к каждой клетке организма? Как наполняет воздухом лёгкие, заставляя дышать? Как словно иглами протыкает конечности, причиняя боль. Боль и есть сама жизнь. Её не ощущают только мёртвые.

Я пришёл в себя, с мрачным удовлетворением почувствовав, как возвращаются в тело силы и дикая жажда той самой жизни. Тем более, когда почувствовал где-то во дворце присутствие Лии. Словно обухом по голове осознание того, что она здесь, а не дома. И несколько тщетных попыток найти её, от которых хотелось взвыть и разнести весь огромный дворец на камни.

А после – безразличный отказ удостоить меня своим вниманием со стороны императора, вежливо переданный слугой, и спонтанно принятое решение спуститься к Мёртвым землям. Инстинкты хищника – то, что невозможно игнорировать даже при смерти. И именно они отправили меня к самому куполу на кормёжку. Словно сейчас это имело не меньшее значение, чем похищение Лии.

Глава 18

Она была повсюду. Ещё затаившаяся. Ещё не смеющая открыто вступить в свои права, но уже пропитавшая своей вонью стены императорского дворца, голые ветви деревьев сада, словно огромные щупальца, раскачивавшиеся на холодном ветру. Она нагло дышала мне в спину, и, казалось, я даже слышал её тихий шёпот, требовавший только одного: «Сейчасссс…»

Война. Второе имя Смерти. Самое жестокое из них. Беспощадное и прекрасное в своей сути. У людей есть легенда о четырёх всадниках Апокалипсиса, имена которых Чума (Мор, Болезнь), Война, Голод и Смерть. Так вот в этой легенде Война был лишь одним из посланцев Господа, призванным сеять хаос среди провинившихся. Тот случай, когда их Великому и Пресветлому лень призывать на небеса милосердные души либо же свергать в геену огненную грешников.

И глупые смертные истово верят в эту сказку, написанную тысячи лет назад. До тех пор, пока не встречаются лицом к лицу всего лишь с одним из знаменитой четверки. С тем, что восседает на рыжем коне, – Войной. Самым ужасным и беспощадным из них. Со всадником, который несет с собой и голод, и болезни, и смерть. Смерть каждому, кто видел её своими глазами. Каждому, кто прикасался руками и чувствовал её запах в нескольких шагах. После войны выживших не бывает. Если только физически. А души, наивные, радостные, живые души, Война отнимает легким взмахом меча. Выскребает их из пустых оболочек, оставляя зияющую дыру там, где когда-то существовал сам человек. Но это происходит не сразу. Не с первой бомбой, сброшенной над головой, и не с первым залпом орудий. Душа умирает гораздо позже, через несколько дней. И гибель – её настоящая агония отрицания и непонимания. До тех пор, пока человек не привыкает к смертям родных и близких, друзей и врагов. До тех пор, пока не впускает в себя Войну, позволяя ему кромсать душу на части. Пока не становится бледной тенью себя самого до знакомства ним. Самым сильным удается со временем, не сразу, переступить через собственную память и научиться смеяться и шутить, жить дальше. Но это состояние, скорее, похоже на затяжную, хроническую болезнь. Болезнь, которая вступает во все свои права в полном одиночестве, под покровом ночи или с первыми лучами солнца, когда ты никому не обязан доказывать, что жив. В том числе и себе. И тогда даже самые тщательно замурованные воспоминания выбираются наружу, и самые сильные из мужчин неожиданно вздрагивают от громко хлопнувшей двери.

Стражники склонились в поклоне, пропуская меня, сканируя прищуренным взглядом местность за моей спиной. Самые лучшие в своем деле, они несомненно чувствовали напряжение, охватившее территорию дворца с моим появлением. Но пока не поступало приказа, я всё еще оставался единственным наследником императора, и поэтому они только сжимали губы в попытке сдержать невольное желание оскалиться, зарычать на врага, проникшего в резиденцию.

– Не скажу, что не ожидал тебя увидеть, Нейл. Наоборот. – Его любимая фраза. Он любил восхвалять свою прозорливость. Император не стал изображать обычную холодную улыбку, глазами указав на кресло напротив себя.

Я остался стоять. Это была наша последняя встреча здесь, во дворце.

Последняя встреча Алерикса Мортифера и Нейла Мортифера. И мы оба знали это. Молча. Глядя друг на друга. Понимая, что в следующий раз один закроет глаза другому. Навечно.

Как только я выйду отсюда… если мне позволят выйти… Так мало времени. Оно тает, словно снег под палящими лучами солнца. И сейчас этим солнцем было напряжение, осевшее на стенах дворца.

– Соскучился, племянник? – Алерикс нетерпеливо склонил голову: – Удостоил своим визитом дядю.

– Пришёл забрать своё, дядя. Своё!

Император вздёрнул бровь, склонившись вперед:

– До тех пор, пока я жив, Нейл, даже этот дворец, в котором ты родился, не может называться твоим!

– Это предложение, Алерикс?

– Испытываешь искушение, Нейл?

Ладони снова сжимаются в кулаки, и император довольно усмехается.

– Я пришёл за Лией, Алерикс. Отдай её мне сейчас…

– Я не отдам её. Да и не думаю, что ты сам захочешь, Нейл, после всего, – бросил спокойно. Словно дал пощёчину, не размахнувшись. – Тебе всегда было присуще определенное благоразумие.

Сейчас я сильно сомневался в его словах. Глядя на ледяную маску, скрывавшую его истинные эмоции. На абсолютно расслабленные руки. И испытывая мучительное желание проехаться по его безразличному лицу кулаком, заставить выразить хотя бы одну эмоцию, показать свою слабость. Так, как показывал её я сейчас. Как бы ни старался удержаться, не позволить сорваться с поводка бушевавшей внутри ненависти. останавливало понимание того, что Лия где-то здесь. И я ни хрена не знаю, каким образом она тут оказалась. Но отлично понимаю, чем может грозить ей моя неподготовленная стычка с императором. Несмотря на настойчивое желание свернуть ей шею, как только увижу, как только задам лишь один вопрос, узнаю, почему? Какого хрена она не попыталась связаться со мной? Почему позволила людям Алерикса забрать себя из нашего дома? Я понимал, что, скорее всего, император заблокировал её… Я понимал, что, скорее всего, грёбаный сукин сын намеренно отправил меня в Низший мир с дипломатическим поручением, чтобы подобраться к Лие. И я как никогда отчётливо понимал, зачем этому ублюдку моя девочка.

Хотя я не исключал и мысли о том, что Алерикс вполне мог угрожать Лие, если она только попробует связаться со мной. Угрожать теми, кого она любит, кто ей стал дорог. И что больше всего раздражало – этим кем-то мог быть как я, так и Мия и даже Лиам. И дело не только в нежелании, неготовности делить её внимание с кем-то из них. Раздражало осознание, что с каждой новой привязанностью Лия становилась всё уязвимее. А вместе с ней и я.

– Великий император так милосердно беспокоится о моих желаниях, что это вызывает определенную тревогу.

– Расскажи мне о результатах расследования, Нейл. Что тебе удалось выяснить в Низшем мире?

Алерикс смотрел прямо, открыто, так, словно не было тех фраз, которые мы говорили друг другу. Так, словно они не имели значения для него. Или так, словно они имели куда меньшее значение, чем мой отчёт.

– То есть моя поездка к самому эпицентру имела под собой реальную цель, а не просто была поводом беспрепятственно забрать мою женщину, Алерикс?

– Не ёрничай, Нейл, – император поднялся с кресла и подошёл ко мне, – женщину нельзя забрать силой. Даже если она не больше чем обычная игрушка. Не желая уйти от своего мужчины, она оставит сто и одну невидимую, бессловесную просьбу не отпустить, остановить или вернуть. Более того, твоя женщина сама пришла ко мне. Абсолютно добровольно.

И он был тысячу раз прав. Я искал эти немые подсказки в каждой комнате дома, просканировал память всех слуг в надежде выцепить выражение её лица или хотя бы мимолетно брошенную фразу. Моя девочка была достаточно сообразительной, чтобы знать, какие методы я использую. Но всё, что я видел глазами того же Лиама, – это мертвенную бледность и наполненный упрямой решительностью взгляд Лии, крепко стиснутые пальцы и срывающийся голос, полный отчаяния. Она приехала сюда спонтанно с намерением узнать, где я, но это всё, что мог рассказать мне начальник охраны.

– Итак… – Алерикс пригубил из бокала «Круонис», не предложив мне. Не просто демонстративное пренебрежение. Скорее, знак, призыв приготовиться, ещё один способ держать в напряжении собеседника. – Удалось выявить истоки возникновения слухов о возможной смене власти в Низшем мире?

– Информация оказалась именно слухом. Несмотря на то, что совсем недавно они похоронили своего правителя, трон по-прежнему удерживает королевская семья. Ни о какой реальной смене власти, которая грозила бы ухудшением нашим с ними отношениям, и речи быть не может. Низшие не станут усложнять свое экономическое положение разногласиями с нами.

– Как забавно, – Алерикс улыбнулся, глядя поверх бокала на меня, – сын убил своего отца в надежде получить трон, но оказался настолько глуп, что решил не отослать или зарезать сестру, а выдать её замуж за одного из придворных. Как долго он правил после этого, Нейл?

– Три месяца. – Изнутри начинало подниматься чувство тошноты, смутные воспоминания, которые сейчас гнал дальше от себя, сосредотачиваясь на его словах. Алерикс Мортифер слишком сильно ценил своё время, чтобы тратить его на простые уроки политологии.

– Три месяца жизни в постоянном страхе и с оглядкой по сторонам, – император поставил бокал на стол, не сводя с меня взгляда, – три месяца ожидания удара в спину ножом. Три месяца ада, когда ты не раз и не два за сутки представляешь десятки способов своей собственной смерти. Ощущая кожей ненависть своей сестры.

– Это был его собственный выбор, – я пожал плечами, – нельзя убить отца, своего господина, и не быть готовым нести за это наказание.

– Ты прав. – Алерикс кивнул. – Отца. Сестру. Брата. Нельзя убивать брата и оставлять в живых его сына. Особенно когда чувствуешь его ненависть. Как тот низший. Чувствуешь её так, что начинает зудеть кожа, и этот зуд отдается в кости.

Император облокотился руками о стол, расслабленный, хотя сейчас ему пристало быть собранным и напряжённым. Он озвучил то, о чём мы оба знали долгие столетия, но что всё ещё было эфемерным прошлым, пока его не признают вот так, открыто. Он только что бросил карты на стол, раскрываясь. Первый выстрел. Пока предупредительный. В воздух. Вот только я не сомневался, что в его пистолете полная обойма.

– Подобное пренебрежение собственной безопасностью должно быть наказано обязательно.

– Его наказали, дядя. Сестра отрубила ему голову и повесила за шнурки на трон так, что сейчас этот трофей аккуратно висит прямо над её короной.

Теперь пожимал плечами Алерикс.

– Ну, бедняга мучился не так долго. Три месяца – не тот срок, за который успеваешь привыкнуть ко вкусу власти и вседозволенности. В конце концов, за всё в этой жизни нужно платить.

– И ты тоже готов платить по счетам, Алерикс?

Он оттолкнулся от стола и навис надо мной:

– Несколько десятков порталов, Нейл! Несколько. Десятков. Всплесков. Не санкционированных мной! Я не спрашиваю у тебя, в какие миры ты спускался, Нейл. Я не спрашиваю тебя о причинах твоего предательства. Я не спрашиваю тебя, скольких ты призвал на свою сторону. Я задам только один вопрос. Оно того стоило? Твоё отступничество? Твоя жажда власти? Или ты настолько глуп, что решил отомстить? Стоила эта месть твоей жизни?

По беззвучному приказу императора высокие тяжёлые двери распахнулись, впустив несколько стражников.

– Ну что, Нейл, – он взглянул в лицо племянника, слишком похожее на его собственное, чтобы ненавидеть, – я надеюсь, ты не будешь унижать ни себя, ни меня лживыми заверениями в своей верности и абсурдности выдвинутых обвинений.

Но упрямый подонок лишь смерил высокомерным взглядом вошедших стражников и пристально посмотрел в глаза Алерикса, усмехнулся.

– В таком случае, возможно, ваше величество окажет мне должное уважение и назовёт имя доносчика?

Дерзкий, как, впрочем, и всегда. Но как всегда не заступая за грань допустимого. Только не в присутствии охраны императора. Причём Алерикс, нисколько не сомневаясь в любви своего племянника к жизни, всё же с особым удовольствием понимал, почему Нейл не торопится так же вскинуть свою руку с оружием, защищаясь. Он попросту боится навредить своей женщине.

Алерикс даже прикрыл на секунду глаза, едва не причмокнув. Воспоминание о её сочном теле, извивавшемся под ним, было настолько ярким, что вызвало мгновенную эрекцию.

Император выдержал театральную паузу, чтобы всего одним предложением разрушить мир Нейла Мортифера до основания.

– Её имя – Лия Милантэ.

Мортифер не сопротивлялся, когда его уводили конвоиры. Он не опускал голову и не вырывался из их захвата, молча протянув руки и позволив надеть на себя специальные наручники, заглушающие его силу.

Алерикс долго не отпускал заключенного, пытаясь найти на его лице хоть один признак той боли, той агонии, которую ощущал лишь несколько минут назад. О, император едва не получил оргазм, жадно вдыхая в себя страдания Нейла. Казалось, он наравне с предателем ощущает, как истекает кровью его сердце. Алерикс невольно даже посмотрел на мраморный пол, он мог поклясться собственным троном, что слышит, как она капает на пол. Но это оказалось лишь иллюзией, вызванной медленной смертью Нейла. Да, Нейл умирал, и Алерикс щедро делился его смертью со стражниками, вздрагивавшими от того шквала эмоций, который разрывал Верховного консула на части.

Вкусно… так вкусно императору не было никогда. И он с особенным садистским удовольствием всё больше раскрывал свое сознание, с саркастической улыбкой предлагая Мортиферу посмаковать свои воспоминания о Лие, о том, как он трахал её в свой кровати, пока Нейла била лихорадка от полученной раны.

Алерикс не предполагал, что возможно испытывать подобную боль. Деусу. Эта отвратительная черта всё же присуща больше смертным. И император никогда не презирал своего племянника больше, чем в эту минуту, пока тот едва не подыхал возле его ног. Стоя, с гордо поднятой головой. Так мог умирать только он. Но император прекратил эту агонию. Мало просто убить главаря мятежников. Нейл Мортифер не мог быть единственным солдатом неначатой войны, и Алерикс должен был узнать обо всех его союзниках.

Пальцы сжались в кулаки. Император усмехнулся, продолжая разговор с самим собой. Ещё одна черта Мортиферов, объединяющая его с Нейлом. Ещё один характерный жест, усугубляющий их родство. Вот только племянник не всегда мог контролировать его, в чём и была основная ошибка Нейла.

Наши предпочтения говорят о нас куда меньше, чем вещи, способные вызвать наш гнев. И пусть Нейл срывался на открытый показ своих чувств слишком редко, Алерикс не позволил себе ни разу пропустить это зрелище. Довольно интересное и информативное, если знать, что мужчина напротив на самом деле умеет скрывать свои эмоции, как никто другой. И это была основная проблема Алерикса.

За последние годы он обнаружил лишь одну слабость своего племянника, что в принципе не так уж и мало, если учесть, что эта слабость оказалась достаточно недальновидной, чтобы поверить в свою способность спасти любимого.

«Любимый…»Так она называла его про себя. Лицо императора скривила сардоническая улыбка. Вспомнил, как прикасался к ней, пока читал её воспоминания, хотя для этого и не нужен был физический контакт. Но непонятная, почти осязаемая потребность коснуться её нежной кожи, убедиться, действительно ли она настолько бархатистая на ощупь… а после – едва не выдохнуть, сцепить зубы, чтобы не застонать, когда пальцы пронзило десятками электрических разрядов, сумасшедшей искрой желания прервать эту процедуру, притянуть её к себе и приникнуть к пухлым губам. Алерикс сканировал информацию, лившуюся в него потоком лишь краем сознания, пока его не передёрнуло от её мыслей. Мыслей о нём.

А потом произошло то, что едва не заставило императора Единого Континента потерять контроль над собственным телом. Впервые с тех пор, как он стал правителем. Алерикс захотел развернуть процесс в обратную сторону, захотел ворваться в её мысли на место своего племянника и не смог. Он не сумел вытеснить Нейла из её сознания, как ни старался, как ни бросал картинки, в которых вместо Мортифера именно он прижимался к её губам, именно он стискивал её в объятиях на берегу океана, она блокировала все его попытки. Неосознанно, невольно. И Алерикс сжимал челюсти, глядя, как расплывается в её голове его лицо и сменяется на лицо племянника. И Алерикс зарычал, оттолкнув её от себя, сжав кулаки. Он не боялся показать свою злость Лие. Смертная наверняка спишет эту реакцию на предательство Нейла. Да и никто в здравом уме не смог бы предположить, что Алерикс Мортифер способен чувствовать не просто ярость, проигрывая сопернику, но и самую настоящую ревность. Такую, от которой сводило скулы. Такую, от которой захотелось ворваться в покои, где валялся в бессознательном состоянии наследник трона, и выпотрошить ему все внутренности, но не убивая, позволяя наблюдать за собственной смертью. Честь, которую Алерикс оказывал не многим.

А после – вдруг чёткое осознание абсурдности всей ситуации. Правитель смотрел на испуганную смертную, не отводившую влажного от слёз взгляда, и боролся с желанием вытереть мокрые щёки пальцем. Жест, который он видел в её воспоминаниях. Жест, принадлежавший другому мужчине. Казалось, нет ничего более обыденного… и интимного. Отправил её под стражей в специальную комнату, стены которой были обложены обсидианом – камнем, блокировавшим силы Деусов, их эмоциональные связи со своими парами.

Императору пришлось опрокинуть в себя бокал ледяного «Круониса», чтобы наконец задаться действительно важным вопросом: откуда у обычного нихила могли быть такие способности? Способности, позволяющие не только противостоять воздействию Высшего Деуса, самого сильного из ныне существовавших на Континенте, но и разрушать иллюзии, создаваемые им? Алерикс прекрасно помнил тот ужин в своем дворце, когда вволю поиздевался над сознанием несчастной девушки, вздрагивавшей от тех мерзких картин, которыми, забавляясь, щедро делился с ней хозяин вечера.

Значит, всё это время Мортифер не просто спал с ней и мотался по мирам, он хорошо обучил её, фактически обеспечил ей защиту даже от Высших. Мерзавец действительно заботился о ней, хотя подобная инициатива могла быть вызвана и тем, какую информацию хранила Милантэ.

Но теперь у императора было достаточно времени, чтобы не только вволю насладиться телом маленького нихила, но и покопаться в её голове с целью выудить ту информацию, блок которой ему так и не удалось сломать в прошлый раз. Всё же единственная женщина, ради которой стоит рисковать, носит имя Власть.

19 глава

Веревки стягивают запястья, натирая до синяков, Алерикс резко дёргает девушку к себе за бёдра, устраиваясь между её распахнутых ног, и тонкая кожа рук лопается. Аромат крови забивается в ноздри, доводя до конечной точки кипения, ощущение, будто возбуждение готово вот-вот вырваться из тела. Он рывком входит в тесную плоть и стискивает зубы, чтобы не закричать. Зато кричит она, всхлипывает с закрытыми глазами, обхватывая его ногами и выгибаясь на кровати. Её соски такие манящие, искусанные им, синяки на груди, на животе, на ключицах – это его особый рисунок похоти. Самый естественный и потому единственный настоящий. Толчок, еще один, и она стонет в голос, беспомощно дёргая руками.

Лезвие вспарывает кожу рваными движениями, оставляя алые разводы на белоснежном полотне её тела, и Лия ускоряет свои движения, подаваясь бёдрами навстречу ему. Император закидывает длинные ноги на свои плечи и осатанело таранит упругое тело, с силой сжимая сочную грудь. Наслаждение разрывает на части, подводя к самому эпицентру, чтобы после взорвать сознание мощным оргазмом, на куски, на ошмётки бешеной похоти со странной примесью нежности. Нежности, мать её, которую Алерикс почувствовал впервые… Идиотской нежности, когда решил попробовать, каким бывает наслаждение на её губах, и едва не взревел от ярости, пока эта тварь кричала в его губы чужое имя.

– Нееейл… – зажмурившись и изогнувшись под ним. С каплями пота по телу и его запахом на нём.

– Неееейл… – громко, надрывно, пока Алерикс изливался в неё.

За что тут же получила пощёчину. Её голова откинулась назад, и она в недоумении открыла глаза, чтобы тут же истошно закричать и начать вырываться, уже молча, не произнося ни слова. Тщетно, и она понимает это, но с каким-то отчаянным упрямством продолжает извиваться на постели, подобно мухе, попавшей в паутину.

Император оставил её дальше метаться в этой ловушке, спокойно принимая душ, а после одеваясь и выходя из комнаты, не произнося ни слова, успокаиваясь сам. И пытаясь понять, какого дьявола его так задело, что она кричала чужое имя? Он ведь сам создал эту грёбаную иллюзию в её голове, потому что ему надоело трахать бревно, которым она прикидывалась раньше. Это было слишком скучно, но Алерикс взломал её чёртово сознание и видел её воспоминания как свои. Видел, как её трясло в оргазме с Нейлом, как она срывала голос под тем недоноском. И Алерикс отчаянно захотел кусочек этого для себя. Не просто иметь её распятую на столе, не драть сзади, полосуя спину стилетом или плёткой. Он захотел её живую, а не тем трупом, которым она становилась для него обычно. Забивалась у изголовья кровати, выставив руку вперед, будто могла помешать ему получить желаемое. Поначалу это даже забавляло: маленькая хрупкая смертная, упорно сопротивлявшаяся, царапавшаяся, посылавшая проклятия, но никогда, никогда не умолявшая о пощаде. Именно это и интриговало. Зная о том, что ждёт её, великолепно понимая, зачем он пришёл к ней в первый раз, она даже тогда не просила. Угрожала местью Нейла, отбрыкивалась, но не просила. И даже в прозрачных слезах, струившихся по щекам, не было мольбы: ненависть, злость на собственное бессилие и безысходность.

И тогда император захотел сломать её. Захотел заставить умолять, биться в истерике каждый раз, когда она увидит его, услышит его имя. Он захотел не просто чувствовать её страх, он хотел видеть его, хотел слышать, как тот звучит её голосом.

Но даже когда она устала бороться, устала плакать, она и тогда не унизилась, лежала сухим поленом, позволяя себя трахать, кусая губы и отвернув в сторону голову. И какую бы боль ни причинял мужчина, эта дрянь впивалась ногтями в ладони, не позволяя себе сорваться. И тогда Алерикс продолжал со злости раздирать её спину, ощущая, как её колотит в агонии, но не слыша ни разу, мать её, не услышав мольбы.

Тогда он вдруг отчётливо понял, что именно заворожило настолько Нейла, что тот рискнул едва ли не всем ради неё. И он решил получить всю её. По-настоящему. Впервые без слёз и ужаса в глазах. Захотел почувствовать, как она может отдавать. Добровольно. Что ж, Алерикс Мортифер никогда не отказывал себе ни в чём. Он попробовал, и это действительно оказалось лучшее из того, что он знал раньше. Император, искушённый в сексе, извращённый садист, вдруг понял, что никогда за всю жизнь не получал настолько яркого оргазма. Если бы не конечный аккорд этой партии. А впрочем, он не сильно расстроился – мужчина запланировал с Лией впереди так много актов, и каждый из них обязательно станет премьерой.

Зашёл к себе в кабинет и поморщился, увидев на столе документ с характерной печатью императорского медицинского центра. Пробежался глазами и отложил его в сторону, прислушиваясь к себе: ни разочарования, ни злости. Всё, как и предполагал. Очередной отчёт, который уже по счёту, а результат всё же один. Откупорил крышку графина и наполнил бокал ледяной жидкостью, опрокинул её в себя, охлаждаясь и приводя в порядок мысли. Когда тебе за тысячу лет, в чудеса давно не верится. И надежда слишком дорогой ценой обходится тем, кто принимает её в расчёт. Алерикс же, скорее, ожидал именно этого результата. Отрицательного. А это значит, придется вызвать избалованную сучку с куриными мозгами к себе и лично поинтересоваться её мнением относительно результатов теста. Нет, это какой идиоткой нужно быть, чтобы решить оболванить самого императора? Наградить его чужим ребенком и искренне считать, что он проглотит эту наживку, что поверит липовым тестам, сделанным с участием её мамаши? Пусть даже она глава континентального центра.

Неожиданная веселость сменила откровенное возмущение. Такого неосмотрительного отношения к себе Алерикс однозначно простить не мог, какой бы страстной эта рыжая тварь ни была в постели. Даже если не брать в расчёт того, что прощение никогда не было в списке его добродетелей. Пожалуй, надо будет отправить ей комплект с изумрудами в благодарность за ребенка и приказать явиться во дворец только в нём. А после император собственноручно вырежет этого ублюдка из её чрева на правах «отца». И даже не станет убивать её. Пускай влачит жалкое существование бесполезной пустышки всю оставшуюся жизнь.

Убрал отчёт в ящик к десяткам подобным ему. И на каждом из них один и тот же приговор, подписанный рукой разных врачей. Бесплодие. Недостаток, которым не должен обладать правитель. Болезнь, которую так и не смог вылечить ни один из множества лекарей, несмотря на все те возможности, что открыл перед ними их господин.

Алерикс подошёл к окну и посмотрел на картину мрачного парка, раскинувшегося вокруг дворца. Он любил его, если подобные ему вообще умеют любить. Алерикс вообще был очень привязан к этой местности. Он вырос в этом дворце и только здесь чувствовал себя в абсолютной безопасности.

Одной из способностей Верховных Деусов было изменять окружающую реальность. Не любую. Только на Едином Континенте. Всю территорию вплоть до Мёртвых земель. Хотя насчёт Мёртвых земель никто не мог сказать точно. Попавшие туда навсегда теряли возможность, а со временем – и способность рассказать об этом оставшимся в цивилизации.

Но на своей земле, на Континенте, пропитавшемся кровью Деусов, воздух которого был соткан их дыханием, небо которого сияло далеко не светом звёзд, а вспышками силы Высших, они могли изменять саму природу. Своеобразные боги этого мира, они могли изменять состав воздуха и воды, сотворить новую маленькую жизнь, чтобы, дождавшись, когда Континент взрастит её и увеличит её силы, безжалостно убить, поглощая энергию, в сотни раз большую, чем в ней была.

Континент был настолько же живым, насколько были живыми и они. Парадокс мира, в котором преобладали всё же принципы Смерти.

И сейчас император наблюдал в окно, как Континент, повинуясь воле своего хозяина, порывами шквального ветра услужливо сметает целые кроны деревьев со своей поверхности, как каплями воды с мерзким запахом серы бьётся в прозрачное стекло, выстукивая равнодушно грустную мелодию панихиды.

Высоко в небе корчилась в предсмертных судорогах луна. Это действительно больно, когда не с кем разделить собственное одиночество. Как бы долго ты ни соглашался признать себя таковым. И сейчас Алерикс делил свою агонию с ней, глядя, словно на ускоренной плёнке, как меняется её форма, как сужается испещрённый серыми рытвинами диск, чтобы в следующую секунду превратиться в крошечный круг и исчезнуть с небосвода. И Единый Континент погрузился в абсолютную тьму, сродни той, что царила в душе императора.

Алерикс склонил голову набок, наблюдая, как ветер бросил об стекло сразу нескольких птиц. Чёрные, как и практически все живые существа этого мира, они, словно оголтелые, бились крыльями об окна, широко раскрыв клювы с острыми зубами. Императору вспомнилась его пленница. Он распахнул створку и рывком схватил одну из птиц. Закрыл окно и усмехнулся, глядя, как забилась она в его руках, коготками впиваясь в его пальцы. Маленькое создание напомнило ему Лию. Такая же отчаянная, как та, которую он так и оставил голой на своей кровати. Из нескольких десятков спален во дворце император мог позволить содержать нихила в любой другой, но ему странно нравилось видеть её именно там.

Птица пронзительно закричала, и Алерикс поморщился. Крик о помощи. Движение пальцев – и ее тушка замертво падает на пол. Нет. Совершенно не похожа на его нихила.

Алерикс спускался по лестнице, любовно разглядывая стены своеобразной тюрьмы Нейла. По сути, тюрьмой являлся огромный подвальный комплекс под дворцом. Чёрный обсидиан со вкраплениями серого цвета по всему периметру подвала надёжно заглушал силы Деусов. Алерикс провел рукой по стене, почти ласково погладив её ладонью. Сегодня у него было отличное настроение, несмотря ни на что. Им владело предвкушение. Оно дразнилось, обжигало, словно пламенем языками нетерпения, едва ли не подгоняя вперед.

Открыл дверь и увидел мужчину, который сидел на полу, прислонившись к стене спиной и схватившись за голову. Вначале Алерикс даже опешил, поняв, что узник, погруженный в свои мысли, даже не почувствовал его приближения.

– Ай-ай-ай, Нейл, теряешь хватку. – Правитель широко улыбнулся, когда Мортифер резко вскинул голову и выпрямился.

– Проваливай, Лер, – устало произнёс Нейл.

– Как некрасиво, – скривил свое идеальное лицо Алерикс, – дядя пришёл проведать своего любимого племянника… Впрочем, ты всегда был неблагодарным, мальчик мой.

Мортифер усмехнулся, чувствуя, как изнутри поднимается склонившая голову во время одиночества жажда убийства. Он представил, как кидается на императора и одним движением руки вырывает его вонючее сердце из груди, и один только дьявол знал, чего стоило Нейлу продолжать сидеть на месте и не поддаться искушению. Только понимание того, что он ещё не проиграл игру. До тех пор, пока жив, у него есть все шансы поставить на колени и Алерикса, и весь Континент. И рисковать сейчас, поддавшись эмоциям… Нейл всё больше ощущал, как отпускает его их последняя встреча. Встреча, подробности которой он похоронил глубоко в своей памяти, оставив лишь её противный горький привкус. Он старался не вспоминать подробности, но не забывал имён своих врагов. Всему своё время, и время Нейла Мортифера станет последним часом жизни и императора, и его шлюхи.

– Приехал сообщить мне о дате судебного заседания, Лер? Я весь обратился в слух.

– А, – император взмахнул рукой, давая понять, что суд – не более чем досадная формальность, – я бы даже не стал утруждать себя подобным Нейл.

Он вдруг почувствовал отголоски ненависти, которую усердно прятал племянник. У правителя задрожали ноздри, втягивая аромат ярости, который всё больше распространялся по небольшой камере.

Алерикс подошёл к узкой кровати и сел на нее, закинув ногу на ногу. Огляделся по сторонам.

– Довольно удручающая обстановка. Нужно будет поручить Ксавьеру поменять интерьер.

Паршивец лишь вздёрнул бровь, откинув голову на стену и молча выжидая. Абсолютно беспристрастный снаружи, но Алерикс мог заложить собственную голову, что тот еле сдерживает себя, чтобы не наброситься на него. Императора самого едва ли не затрясло крупной дрожью от эмоций родственника.

Снаружи раздались шаги стражников, и тут уже широко улыбнулся Нейл.

– Лер, только не говори, что решил пытать меня.

– Но ведь ты даже под страхом смерти не расскажешь мне всего, что я хочу знать, Нейл?

– Тогда почему ты решил, что я расколюсь на допросе, Алерикс?

– Потому что страх смерти – всегда не более чем иллюзия, тогда как физическая боль и есть её любимый предвестник, племянник. Не каждый может устоять перед ней.

Но император глубоко ошибался, считая так, пусть даже он и не ожидал того, что страдания быстро развяжут Нейлу язык.

– Как долго шла подготовка к переходам?

– Не имею понятия, о каких переходах речь!

– Сколько переходов было совершено за последние двадцать лет?

– Не имею понятия, о каких переходах речь! – Удар со злости по лицу, и ублюдок хохочет окровавленной улыбкой, раскачиваясь на железных крюках, концы которых торчали из его груди.

– Через какой центр шла информация о порталах? – Страж схватил Нейла за волосы, пристально вглядываясь в глаза, выпивая остатки энергии Мортифера, наполняя его своей собственной, от которой лицо заключенного перекосило. Вот так Деусы вливали боль.

– Не имею понятия, о каких порталах речь, – уже гораздо тише, стиснув зубы, боясь вздохнуть, чувствуя, как нечто острыми когтями сжимает лёгкие, превращая каждый вдох в настоящую вакханалию боли.

– Имена, Мортифер! – Голос императора уже злой, нетерпеливый. Ему надоело молча наблюдать за этим допросом, длившимся несколько дней подряд. Все вопросы шли по кругу, и еще ни на один предатель не дал ответа. Подонка избивали и резали, сжигали живьём и выпускали к нему оголодавших тварей с Мёртвых земель, но тот лишь хохотал, не отрывая взгляда холодных синих глаз от лица императора, практически умирая, и понимая, что его не убьют. Не посмеют без суда.

– Имена всех твоих союзников, ублюдок!

А в ответ издевательский смех и потрескавшимися сухими губами сиплое:

– Нейман Мортифер, Мартель Мортифер, Глориа Мортифер.

И так до тех пор, пока Нейл не отключался без сознания в спасительную темноту. Его волокли по полу до ближайшего стола, не отправляя в камеру, чтобы он мог регенерировать, и продолжали допрашивать.

А император возвращался в свои покои, чтобы сорваться на той, в ком было так много Нейла, что его начинало мутить. Он смотрел на раздетую дрожащую девушку, видел в её глазах животную тоску по узнику, без сознания валявшемуся в подвале, и чувствовал желание впиться пальцами в её горло и смотреть, как она трепыхается в предсмертной агонии. Каждый раз, когда слышал, как она зовет Нейла, обхватив себя руками, закрыв глаза и раскачиваясь из стороны в сторону, не чувствуя рядом Алерикса. Или в коротких снах, вдруг вскакивая в постели и бессвязно шепча его имя, потом, словно неожиданно поняв, кто лежал рядом с ней, пыталась отползти на другой конец кровати. Но мужчина не позволял, молча притягивая её и укладывая на себя. Стальным захватом прижимал её голову к своей груди и осторожно, почти ласково перебирал её волосы. Её передергивало от отвращения, а он приходил в бешенство от этого и старался намеренно причинить боль. Пусть лучше стонет от неё, чем вздрагивает от омерзения, которое Алерикс ощущал буквально кожей.

Он так и не смог заставить ее звать себя ни господином, ни хозяином. Только издевательское «вы». Упрямая шлюха Нейла всегда повторяла окровавленными губами: «Вы никогда не будете мне ни хозяином, ни господином. Я вам не принадлежу». Как бы сильно он её ни бил, как бы ни ломал ребра и разукрашивал шрамами спину. Лишь приторное, безликое «вы», от которого он приходил в бешенство и накидывался на неё голодным псом.

На пятые сутки Алерикс уведомил судейскую триаду Континента о назначении суда над самим Верховным консулом.

Я смотрела на себя в зеркало, тяжело дыша и чувствуя, как рыдания дерут горло, но так и не льются по щекам. Я не позволяла. Ни одной слезы для этого ублюдка. Ни одной. Он достаточно слёз видел и сожрал, чтобы я посвятила ему хотя бы намек на них, доставила удовольствие знать, какая я слабая. Осмотрела свое тело, покрытое синяками, ссадинами, и возненавидела каждую из них до такой степени, что мне казалось, по мне ползают отвратительные насекомые. Хотелось раздирать себя ногтями и громко кричать, сбрасывая паутину мерзких, липких прикосновений императора, содрогаясь от чувства гадливости. Поднесла к глазам стилет, покрутила в пальцах, любуясь бликами от яркого освещения на остром лезвии, потом срезала первую прядь волос с головы. Локон медленно упал к моим ногам, как тот лепесток с розы несколько дней назад. Всего лишь несколько дней прошло от момента, когда я была счастлива, и до момента, где я мертвая вижу отражение собственного призрака в зеркале. А мне кажется, прошла целая жизнь и меня уже давно нет. Гнию где-то, похороненная на отшибе былого счастья, и слушаю, как комья земли падают на крышку моего гроба.

– Какие шелковые, малыш… Ты знаешь, какие они шелковые на ощупь, любимая? Пока ты спишь, я вдыхаю их запах и слушаю, как ты дышишь.

– Я не могу уснуть без того чтобы ты не прикасался к ним… Нейл. Я дышать без тебя не могу.

Я обкромсала их все. Безжалостно, с дикой яростью и презрением к каждому завитку. Они провонялись запахом Алерикса. Я не хотела чувствовать этот смрад предательства на себе. Каждая волосинка испачкана, измазана его прикосновениями.

А потом долго смывала под холодными струями воды запекшуюся кровь и смотрела на замысловатый рисунок кафеля в ванной, чувствуя, как тело медленно отпускают тиски боли, как перестают временно ныть синяки и ссадины с укусами. Розовая вода убегала в хрустальный сток, а мне казалось, что я грязнее, чем была до того, как вошла сюда. Мне все еще воняло им. Воняла каждая пора моего тела, руки, губы, и я терла их мочалкой до новых ссадин. Если бы я могла содрать с себя кожу и сжечь – я бы содрала и сожгла. Каждое его прикосновение как мазок грязи, которыми он закрашивал всю радугу прикосновений Нейла. Марал и пачкал меня, заставляя ненавидеть собственное тело, которое тоже меня предало. Говорят, что женщина всегда сама виновата в насилии. Что это она провоцирует мужчину. Ложь! Мерзкая и отвратительная ложь! Ничего во мне не могло спровоцировать Алерикса Мортифера так, как само отсутствие любого интереса и провокации с моей стороны. Если бы я могла стать уродливой тварью навечно, лишь бы он не прикасался ко мне, – я бы стала ею. Да, я ненавидела только себя за то, что такая слабая, за то, что он сильнее физически и может брать меня, ломая сопротивление с особой жестокостью, но я поклялась себе, что буду сражаться до последнего. Никогда не достанусь ему без войны. И я воевала, как могла, насколько мне позволяли хрупкие силы. Что значит жалкая смертная против самого сильного Деуса Континента? Нет, я не доставляла ему удовольствия мольбами и просьбами никогда, я была против него, как пылинка против урагана, но я воевала с ним силой моего самого простого человеческого разума до полного истощения, до полусмерти. И презирала его, меня тошнило от отвращения, и каждый раз, когда эта тварь ложилась на меня или трогала своими мерзкими длинными пальцами с ледяным металлом колец и перстней, я чувствовала позывы к рвоте и омерзение, как к гадкому насекомому. И не скрывала от него ни одной эмоции. Плевала ему в лицо, а в ответ он разбивал мне губы этими самыми перстнями. Смотрела на императора и мысленно убивала, вырывала глаза, вспарывала горло, а потом орала от боли, когда он в ярости наказывал меня за это, с особым садизмом проникая в меня руками, языком, членом, полосуя мое тело и избивая до судорожных спазмов и темных кругов перед глазами. Только за то, что ни одно его прикосновение не будило во мне ничего, кроме тошноты. Вначале он пытался заполучить меня по-разному: и жестоко, и вкрадчиво, и нежно, и изощренно, а меня колотило от гадливости до холодного пота и слез омерзения. Тогда Деус бросил все попытки, он просто разрывал изнутри и снаружи, ломал и оживлял, чтобы ломать снова. Но он мог драть только тело, душу я от него спрятала так далеко, чтобы его проклятые пальцы никогда к ней не прикоснулись. Душа и сердце неприкосновенны и чисты только для одного мужчины, и можно что угодно делать с телом, но взять душу насильно не может никто и никогда. А потом я начала видеть его злость, понимать, что именно доводит с виду холодного Алерикса Мортифера до состояния невменяемого психопата. Каждая моя мысль о Нейле сводит его с ума. Каждая моя мысль о Нейле заставляет этого подонка сатанеть от ярости и ревности. И я заполнила всю себя только Нейлом, истекая кровью изнутри и снаружи. Я беспрерывно шептала его имя. Только так и могла держаться, не сойти с ума от постоянного унижения и нескончаемого насилия. Я ушла в себя, в свои мысли, в иные реальности, где бывала с Нейлом и которые придумывала сама. Раскачиваясь на постели, обхватив себя сбитыми пальцами, вспоминала те мгновения, когда была счастлива, когда верила, что это счастье никогда не закончится. Я не боялась смерти и призывала её всеми силами. Я жаждала её как избавления и очищения. Нет, я уже не мечтала о том, что Нейл меня заберет, освободит и все будет хорошо. Не будет. Уже никогда и ничего не будет хорошо. Я сама не хочу, чтобы Нейл видел меня такой, чтобы знал обо всех мерзостях, которые делал со мной Алерикс. Я больше не достойна ни одного прикосновения Нейла, я грязная. Слишком грязная, чтобы когда-либо в своей жизни отмыться.

Император держал меня на длинной цепи в своей комнате, как животное. Голую. Чтобы всегда была готова принять его. Готова… захотелось истерически засмеяться. Да, я была готова – драться до последнего, молча, кусая губы и равнодушно глядя в потолок. Драться тем, что не ломаюсь. Ни слова, ни звука, только стоны боли, если терпеть уже совсем невмоготу. Он приходил по нескольку раз в сутки, чтобы издеваться надо мной, рассказывая, как по его приказу истязали Нейла, как тот корчился под жуткими пытками, ненавидя меня, проклиная грязную шлюху за предательство. Расписывал мне, что Верховный консул сделал бы с такой, как я, выпусти он его сейчас на свободу и допусти ко мне. А потом, смакуя мое отчаяние, Алерикс снова меня насиловал. Неизменно одинаковый ритуал. Он не понимал одного: каждый раз, когда я заливалась слезами, представляя себе, что эта тварь делает с моим любимым, я все равно радовалась, что Нейл еще жив. Пусть ненавидит, презирает, считает последней дрянью, но живет. Вот что отличает меня от Деусов, от императора. И этим я не ниже, а выше его, и на каком-то этапе, я думаю, он начал это чувствовать. Когда Алерикс наконец-то понял, что я жду именно этих рассказов, жду хоть слова о пленном, он избил меня до полусмерти, а потом мастурбировал, пока я корчилась голая на полу в агонии. Он так и не кончил, пнул меня носком сапога и ушел. Вернулся ночью и до утра рвал меня на части. Злой, как дьявол, а я радовалась, что его что-то разозлило, я в эти минуты была почти счастлива. Значит, у этой мрази не все идет так, как он хочет.

Каждый день в обед император присылал врача, который заживлял на мне раны, порезы, глубокие укусы, переливал кровь и снова ставил на ноги. Раны, но не шрамы. Проклятый ублюдок оставлял их на мне, как трофеи, приговаривая, что когда-нибудь Нейл увидит каждый из них.

– Сука! Хоть раз ты можешь хотя бы не думать о нем, тварь?! Хоть раз! – Ударом по лицу, на котором и так живого места уже не осталось. – Я не буду его пытать сегодня, если ты станешь на колени и добровольно возьмешь у меня в рот. Добровольно, мать твою! Постонешь подо мной, как под ним.

– Он бы предпочел корчиться под пытками, но не отдать меня вам. Он никогда бы не позволил такой ценой… – Прервал меня пощечиной, и во рту появился вкус крови: – Я не спросил, чего хочет он! Я спросил, чего хочешь ты! – Схватил пальцами за лицо, сжимая до хруста, до слез, и его холодные синие глаза засветились в полумраке яростью. – Хочешь, чтобы он жил, чтобы не ползал по полу и не блевал своими кишками?

– Я хочу, чтобы вы сдохли. Вот чего я хочу. И вы не убьете его без суда, а если и убьете, я все равно не стану вашей. Добровольно – никогда. Сдохну, но не стану.

После этого корчилась от боли на полу я, а он уходил и включал мне изображение, на котором его палачи пытали Верховного консула. Моего Нейла. Потому что я предала его. Подставила. Ничтожная, глупая Никто. Но и в этот раз Алерикс не понимал одного – что давал мне силы. Я плакала и вздрагивала каждый раз, когда плетка опускалась на спину Нейла, но я видела и слышала, что он не сломался ни на секунду, и не ломалась сама. Трогала голограмму, когда камера приближалась и показывала мне крупным планом окровавленное лицо Нейла и взгляд, полный ледяной, мрачной, упрямой ненависти. Он ни разу не застонал, не закричал, только скалился и рычал, гремел цепями и скрежетал зубами, а я рассекала воздух сбитыми пальцами и гладила его колючую щеку, понимая, что нам больше никогда не быть вместе. Даже если мы оба выживем. Ни он, ни я не простим мне того, что делал со мной Алерикс. С нами. Мы прокляты. Я проклята с рождения, и это я погубила Нейла, потянула его вниз, в бездну, наделав кучу ошибок. Не будь меня, он бы уже давно свергнул императора и занял его место.

Алерикс вернулся к полуночи, когда я спала. Этой ночью он доломал меня окончательно, создав иллюзию, что я в объятиях Нейла, и заставил поверить в это, меняя в моем сознании свой образ, свое ненавистное лицо на лицо любимого, меняя даже голос. Слабая, истощенная морально и физически, истосковавшаяся по Нейлу, я так легко поддалась этой лжи. Когда открыла глаза от звонкой пощечины, все еще вздрагивая после оргазма, с отзвуками имени Нейла на искусанных губах, то увидела ненавистное лицо Алерикса и взвыла от презрения к себе. Вырывалась из веревок, которые вспарывали кожу на моих руках, молча, чувствуя, как они рвут кожу, пока он мылся в душе, напевая что-то под нос как ни в чем не бывало, смывая с себя мою кровь. А потом я выла, как животное, глядя на него, голого, с довольным идеально красивым и настолько же отвратительным лицом, а он смеялся, сверкая белоснежными зубами, наслаждаясь моими мучениями. Иногда он ложился рядом, прижимая меня, дрожащую от отвращения, к своей груди и перебирая мои волосы пальцами, которыми до этого насиловал мое тело, а я старалась ни о чем не думать, чтобы он не понял, насколько мне больно именно сегодня, именно когда он был менее жесток, чем всегда. Мне больно от того, что мой разум ослаб настолько, что Алериксу удалось его так легко обмануть… Потому что дала ему то, что никогда ему не принадлежало и принадлежать не будет. Он выдрал у меня МОЕ. Личное. Слишком личное, чтобы я когда-либо смогла это забыть и простить себя.

Этой ночью Деус оставил в своей спальне стилет, которым полосовал мою спину. Утром, когда он наконец-то ушел, я дотянулась до него и сжала негнущимися пальцами. Я должна положить этому конец. Обязана прекратить.

И сейчас, стоя под струями воды, смотрела на сверкающее лезвие, потом закрыла глаза.

«Нейл, прости меня, пожалуйста. Прости меня… я так виновата. Я так себя ненавижу, любимый. Если бы я могла все исправить. Просто дождаться тебя, не позволить императору так легко обмануть. Ты бы защитил, я знаю. Ты бы никогда не допустил того, что происходит сейчас, но я такая глупая, слабая смертная. Все испортила. Жизнь тебе исковеркала, – сжала сильнее лезвие, – но он больше не прикоснется ко мне. Клянусь. Никогда больше не прикоснется». Я произносила эти слова потрескавшимися губами, зная, что он не услышит их, но чувствуя странное облегчение от принятого решения. Сначала я полосовала лицо, чтобы стать уродливой и вызывающей отвращение. Резала и улыбалась, когда кровь стекала по подбородку в холодную воду, окрашивая её в красный цвет, а потом остервенело полоснула себя по горлу и с наслаждением закрыла глаза, укладываясь в ванной, чувствуя голым затылком холодный мрамор. Послышался звон выпавшего стилета… А мне стало хорошо, так хорошо в воде. Я представляла себе тот самый океан и как волны очищают мое тело, смывая с него кровь и грязь чужих прикосновений.

Из счастливого безумия меня вырвали голоса… и лицо императора, в которое я хохотала как безумная изрезанным ртом, а потом кричала. Я так громко орала, пока не сорвала голос и не начала хрипеть, вырываясь из рук слуг и врача… Какая жалкая и грязная. Жалкая… жалкая… жалкая. Я даже клятву не смогла сдержать. Уже на следующее утро я смотрела на себя в зеркало и не видела на лице ни одного шрама. Алерикс трогал его кончиками пальцев, пока я морщилась от отвращения, и залечивал каждую царапинку и порез. Ему оно слишком нравилось. Все остальные украшения в виде синяков и порезов его вполне устраивали, а за волосы наказал, раздирая мне мозг дикой болью и своей ненавистью. Да, я не ты, не регенерирую, и они вырастут не скоро. Будешь любоваться на мою лысую голову и не сможешь таскать меня за волосы, проклятый ублюдок.

Я смотрела на него, изнывая от бессильной, обжигающей злобы, и с удивлением понимала, что этот монстр что-то испытывает ко мне. Что-то, не поддающееся определению и не имеющее название. Именно испытывает, а не чувствует, и теперь я знала, как давать сдачи – причинять боль и ему. Я не упущу ни одной возможности ударить в ответ. Плевать, что потом я буду ползать по полу и сплевывать кровь, задыхаясь от диких мучений, но я буду всегда сражаться. Пусть это будут уколы иголки, но в самое сердце. В его ледяное, проклятое сердце. Оно все же там есть и качает кровь только для него самого. Эгоистичного самолюбивого монстра, который впервые не может получить то, что хочет, и никогда не получит.

Глава 20

Я жаждал смерти. Жаждал наслаждаться ею бесконечно, смаковать ее специфический вкус так долго, чтобы её запах впитался в мою кожу. Пусть лучше воняет ею, чем той пустотой, которую я чувствовал вокруг, которая заполнила тело и мысли. Я пытался думать; чёрт побери, сотни мыслей начинались виться ураганом в голове, но тут же пропадали, словно унесенные штормовым ветром, оставляя только одну.

Впервые в жизни я почти не анализировал, лишь чувствовал. Ненависть, концентрированную, чистую ненависть. Её источала моя собственная кожа, и я закрывал глаза, наслаждаясь этой вонью, позволяя себе еще больше окунуться в неё, как в болото, когда ты вдруг перестаешь сопротивляться и молча идёшь ко дну, потому что всё бесполезно, твои крики никто не услышит.

И я погружался в мутную воду всё глубже и глубже, захлёбываясь грязью и илом, ощущая, как заполняют они мои легкие, как разрывает тело изнутри абсолютное безразличие ко всему, кроме мести. Беспощадной, жесточайшей мести с криками её агонии. В своих мыслях я убивал её раз за разом, методично прокручивая в голове один способ за другим, десятки вариантов убийства проносятся за мгновение, второе, третье…

Я бы мог разорвать её одним движением руки. Я бы мог выдрать её сердце, чтобы почувствовать, как оно трепыхается в моей ладони, как отчаянно сокращается в предсмертных конвульсиях. Вашу мать, я бы отдал свой последний вздох за возможность сжимать ладонь, пока жизнь покидает её глаза. Я бы мог остановить его бег одним лишь взглядом, наслаждаясь её падением к моим ногам, глядя, как она глотает собственные слёзы, окутанная густым дымом страха. Всего один рывок вперед, и сомкнуть челюсти на тонкой шее, упиваясь вкусом её страданий. Попытки насытить ненависть. Ту злость, то омерзение, которые острыми осколками впивались в меня, убивая, кромсая душу на части. Как долго суждено ей еще жить? Более чем уверен, что она сдохнет куда раньше, чем Алерикс озвучит мне свой приговор.

Подонок! Мразь, которую я никогда не ненавидел больше, чем сейчас. Даже узнав о том, как он убил моих родителей, я не осуждал его. Я грезил его смертью, но понимал. Он поступил как самый обычный Деус, в нашей природе убивать любого ради собственной жизни. А я… я, блядь, грёбаное исключение, решившее, что можно обмануть собственную сущность. Свою сущность, её трусливую душу, его алчную натуру.

Я расхохотался, понимая, что всё это время Алерикс был прав. Он, мать его, был чертовски прав, высмеивая мои отношения с обычной смертной, просто всеми способами выживавшей в мире нелюдей.

Самоуверенный император думал, что обсидиан может разорвать нашу связь, ограничить мою власть над собственным нихилом. Если бы он только знал, что мне достаточно просто закрыть глаза и позвать её мысленно, проклиная всеми силами ада, чтобы она снова и снова приходила ко мне. Испуганная и униженная, молча заходила в мою камеру, тихо отворяя дверь, а я вскакивал с лежанки и бросался на неё, захлопывая эту дверь, чтобы не смогла убежать, как в прошлый раз, оставив с тысячами вопросов в голове.

Сучка! Дешёвая дрянь, с готовностью признавшая власть чужого мужчины над собой. Как, впрочем, и любая другая женщина. Самка, которая лишь ищет самца посильнее, способного обеспечивать ей защиту. И взамен на это позволяет покрывать себя, когда ему будет угодно. Самые естественные животные инстинкты, а я был настолько ослеплен её показной невинностью, надуманной смелостью, что вложил во всё это дерьмо смысл, которого там не было и быть не могло.

Она отступила назад. Боится? Пускай боится. Пусть дрожит от страха. Сегодня ночью я осушу досуха все её эмоции. Закрывшись от её мыслей. Намеренно. Чтобы не слышать их в своей голове. Чтобы, мать её, не знать, как она будет звать на помощь меня… или его. Мне достаточно опустошения в её глазах. Ты видишь то же самое в моих, Лия? Ты видишь, каким пустым я стал внутри?

Я задаю все этим вопросы вслух, но она молчит, поджав губы и не отвечая.

Шагнул к ней и обхватил ладонью лицо, поднимая его кверху, вглядываясь в безысходность на дне её глаз.

– Ты мой нихил! – прорычал в лицо, не сдержавшись, в очередной раз доказывая ей и себе… себе, дьявол, в первую очередь, кому она принадлежит. – Я тебя создал, Лия. Я заплатил за тебя кучу денег. – Повернул её голову влево. – И я проигрался в пух и в прах, – повернул вправо, очертив когтем тонкий шрам у виска, – НМ13 не оправдала вложенных инвестиций.

Вспышка боли во взгляде, и я усмехнулся. Я хочу её боль так, как не хотел никогда и ничего! Мне нужно оживить её. Нет никакого удовольствия в том, чтобы убивать труп. И на этот раз я действительно убью её, не позволю снова убежать. Она молчит, а я хочу её голос, хочу её крики, её слезы и слова оправдания. Хочу, чтобы она сожалела и молила, пусть даже я её и не прощу.

– Тебе настолько понравилось быть в его пользовании, Лия? Может быть, – сжал ладонь, впиваясь пальцами в её лицо, заставляя сморщиться, – его императорское величество трахало тебя каким-то особенным образом?

И перед глазами кадры, от которых едва не рвет, картинки, от которых становится мерзко, будто прикоснулся к трупу, да не просто, а залез руками в разлагающееся, кишащее червями тело и теперь ковыряешься в нём в попытках отыскать… а что ищешь, ты и сам понятия не имеешь, только кривишься от зловония, с трудом сдерживая рвотные позывы.

Она под ним, на нём, с ним… Орущая, плачущая, улыбающаяся и стонущая от удовольствия. И я знаю… я, блядь, знаю, что это не иллюзии, что это реальность. Воспоминания. Его воспоминания, чёрт его раздери! Слишком настоящие, чтобы быть обманом! Настолько яркие, плотные, что, кажется, их можно осязать руками.

И снова лавина адской боли, как и каждый раз до этого. Избивать её, не ощущая никакого удовольствия от её унижения, с каждым ударом лишь ещё больше злости, еще больше ненависти. Я думал, что нет ничего сильнее моей любви к ней, но я ошибался, вся эта любовь и нежность затухали чёрным углем перед той ненавистью, которая поедала меня сейчас.

Под аккомпанемент её громкого смеха, постепенно превращавшегося в издевательский хохот, когда она, согнувшись, сползает по стене вниз, исчезая, превращаясь в то единственное, кем она и была. В Ничто.

Больные галлюцинации, от которых вскипает кровь, потому что ублюдочному садисту удается… каким-то образом ему удается, несмотря на обсидиан вокруг, изо дня в день выворачивать наизнанку мою душу… и я поддаюсь каждый гребаный раз. Потому что каждый раз может оказаться действительностью, а не очередной шуткой Алерикса.

Поддаюсь, разбивая её губы в кровь, за то, что посмела поцеловать другого. Поддаюсь, вспарывая кожу когтями, за то, что позволила другому ласкать себя. Поддаюсь, вырывая волосы, которые наматывал на свою руку не только я. Поддаюсь, достав её гнилое сердце из груди, посмевшее забиться для другого мужчины. Убиваю её каждый раз, подыхая рядом с её трупом, пока изображение снова не тает серой дымкой, и мне хочется смеяться ему вслед громко, с надрывом, танцуя над нашей могилой. Потому что здесь и сейчас вместе со мной сдохла та, которая когда-то возродила меня. Возможно, её никогда и не было. Растаяла тонким шлейфом иллюзий, оставив после себя лишь пепелище смутных воспоминаний, понимания, что борьба продолжается и нет смысла ждать её следующего появления в моей жизни.

Нет смысла задавать вопрос, ответ на который я уже знал. Последние остатки гордости, безжалостно растоптанные ею, продолжают сжигать заживо уже новое тело. Тело, возрождавшееся. Тело, к которому я привык за тысячи лет. Без души и сердца. Как и двадцать лет назад. И словно ледяной водой по нервам, замораживая их, лишая чувствительности, а значит – и возможности ощущать собственную смерть после каждой из этих постановок Алерикса.

При каждом воспоминании о нём жестокая ярость каменным молотом обрушивается на сознание. Ярость на него и на себя, на то, что как ни пытался, так и не смог понять, почему… какого дьявола факт предательства Лии меркнет по сравнению с тем, что она спала с ним? Почему больше угнетают воспоминания о ней в объятиях другого мужчины, чем крах планов, которые я строил не один десяток лет? Почему, будь я проклят, миллионы потраченных денег кажутся пылью на фоне её измены, чем бы она ни была вызвана?

Если бы только я знал, что он принудил её, что взял силой… Лучше ненавидеть себя, чем того, кого любишь. Но я видел его глазами её улыбку и затуманенные глаза, слышал стоны, которые слышал он сам…мерзавец позволил мне ощутить, как сжимала она его в спазмах оргазма. И я презирал себя именно за то, что знал: простил бы этой суке всё, кроме измены.

«Сладкая… такая сладкая, Нейл… Пожалуй, я не казню тебя на месте именно за этот твой подарок».

Можно подумать, он бы смог сделать это в любом случае. Я знал, что максимум, что мне грозило, – это ссылка в Мёртвые земли. И пусть для остальных подобное наказание приравнивалось к медленной и мучительной смерти, я с нетерпением ждал собственного этапирования под купол. Больше того – предвкушал этот момент. То, что для некоторых означает смерть, для других становится главной точкой взлёта.

Алерикс сильно просчитался, выбрав не тот момент, чтобы явиться в камеру. Он ожидал увидеть моё отчаяние, мои страдания и безысходность, только не учёл, что переживания бесконечны только для тех, кто любит страдать. Я же всегда предпочитал причинять боль другим, чем смаковать её сам. Нельзя заставить кого-то изо дня в день хоронить одни и те же эмоции и мысли и надеяться, что они останутся прежними. Похороненные некогда чувства иногда восстают из могил, подобно мертвецам. Но и подобно мертвецам, от них слишком воняет тухлятиной, чтобы поддаваться вновь и вновь эйфории боли. Так что император был слишком разочарован тем, что я даже не попытался наброситься на него в порыве ярости. Остается только надеяться, он не забыл, что не в моих правилах разочаровывать своих врагов. Вот только их желания я предпочитаю исполнять с небольшой корректировкой на свои собственные.

Дня суда я ждал ещё до объявления о нём императором, зная, что у него яиц не хватит устроить показательную казнь Верховного консула без проведенного хотя бы на бумаге следствия. Только не в том случае, когда его зовут Нейл Мортифер, и за ним стоит едва ли не половина всех местных аристократов, которые если и не будут громко возражать против моей смерти, то впоследствии с охотой перекроют Алериксу доступ к своим богатствам. Нельзя ударом ноги ломать ножки стула, на котором сидишь, и не ожидать падения. И наш правитель понимал это, как никто другой.

– Господин, – страж распахнул массивную верь, склонив голову и не глядя в глаза, – пора.

Я молча встал со стула, следуя за ним в коридор, где ожидали ещё трое закованных в стальные одежды Деусов, которые точно так же упорно избегали встречаться глазами со мной. Обсидиан перестал глушить способности, и я с маниакальным удовольствием вдыхал отголоски страха Низших, стараясь насытиться перед заседанием.

Мы поднимались из тюрьмы по крутой лестнице с каменными ступенями, оставляя за спинами тёмный подвал с запахами сырости и отчаяния. И если кто-то не знает, как воняет отчаяние, то пусть воскресит в памяти свое самое тайное воспоминание, то, которое прятал глубоко внутри, стараясь не вынимать из груди вместе с кусочками сердца. То единственное воспоминание, от которого щиплет глаза даже у сильных мужчин… от слишком резкого смрада отчаяния.

Прошла целая вечность, прежде чем мы вышли к площади возле дворца. Ублюдок решил устроить прилюдное показательное выступление Судейского совета вместо тихого заседания за закрытыми дверями в присутствии представителей именитых родов. Площадь, на которой так часто проводили казни и никогда – слушания.

Алерикс любил рассматривать на рассвете тела недругов, практически обескровленные, разодранные на ошмётки и подвешенные к высоким мраморным столбам.

– Место, которого удостоится не каждый, Нейл, – взирать на окна дворца без опасения за свою дальнейшую судьбу.

– Сильно сомневаюсь, что сейчас хотя бы одна из этих туш думает о мрачном великолепии твоего дворца, Лер.

– Не важно, что думают они, племянник. Важно то, что я не оставил им другого выбора.

Что же, на этот раз Алериксу придется смириться, что ему не предоставят выбора. Каким бы могущественным и сильным ни был монарх, без должной поддержки он не более чем очередная мишень для врагов. Именно поэтому любому правителю нужны те, кто будет стоять позади него. Те, кто будет прикрывать его спину… или первым вонзит в неё нож. И то, какое действие предпримут союзники, в первую очередь зависит от того, кто стоит перед ними. Пусть не доверяя, но принимая правила игры.

И сейчас те, кто поддерживал Алерикса Мортифера, были теми, кто склонял голову перед его отцом и именем рода. Теми, кто немало преимуществ получил в свое время от моего отца и меня, и никто не говорит о том, что они согласны променять свою безопасность на желания императора. Нет, я знал, что им плевать на меня, они просто не могут позволить Алериксу диктовать свои условия. Позволить ему выносить личные приговоры сегодня означает уже завтра бояться за собственные жизни.

Они стояли в центре на помосте в форме полукруга, гордые и исполненные почтительной важности, Высшие Деусы, призванные прочитать приговор, вынесенный не ими. Шесть фигур, облачённые в длинные, с виду ритуальные рясы с нашивками в виде ладони с пальцами одинаковой длины. Своеобразный символ справедливости на Едином Континенте. Заблуждение, о котором многие предпочитают не думать. Справедливость не бывает одна на всех, она возможна лишь между людьми с одинаковыми мыслями, взглядами и положением. Для всех остальных это уже не справедливость, а навязанная воля.

Смотрел на судей, вспоминая, каким образом тот или другой служитель закона получил это довольно тёплое место, заметив, как стиснули они челюсти, судорожно сглотнув слюни. Один даже вздёрнул подбородок, вложив во взгляд всё свое праведное презрение к преступнику, предавшему императора и интересы короны.

Сбоку от них расположилась элита Единого Континента, предвкушая незабываемое зрелище. Никто даже не удосужился скрыть то нетерпение, которое исходило от этой толпы, единой в своем желании сожрать одного из сильнейших.

Среди них, правда, было немало моих сторонников, тех, кто выбирал любую оппозицию правящему режиму, и тех, кто непосредственно поддерживал меня, но они, следуя плану, не смели показывать своего неодобрения.

Невольную усмешку, заигравшую на губах, сорвало тут же, как только ощутил её аромат, коснувшийся осторожным порывом ветра ноздрей. Чисто инстинктивно втянул глубоко, едва не задохнувшись, не закашлявшись, словно от свежего глотка воздуха, ворвавшегося в наш смрадный вертеп. Пока будто не прошибло холодным потом, что это запах предательницы, из-за которой я сейчас стоял со скованными руками в ожидании, пока кучка клоунов моего дяди вынесет мне приговор.

Бросил взгляд на импровизированную императорскую ложу, в которой сидела и она, не отрывая взгляда от меня. Сидела с гордо выпрямленной спиной, сложив руки на коленях. Казалась такой маленькой и бледной, с короткими волосами и большими влажными глазами, сжимая пальцы так, что побелели костяшки. Сердце грохнулось в пропасть, покатившись по самому дну с глухим стуком. Сердце, которое, как я думал, перестало биться ещё в камере. Стоял, жадно пожирая её глазами, впитывая в себя её образ и снова начиная ненавидеть себя за то, что реагирую на эту тварь, что хочу прижать её к себе хотя бы на мгновение.

Одёрнул себя, вскидывая голову и напоминая, что и должен запомнить её именно такой. Нет, не слабой и маленькой, а сидящей по ту сторону. Чужой. Рядом с ним. Той, которая предпочла мнимую безопасность Алерикса моей неизвестности.

Перехватил взгляд императора, с широкой улыбкой положившего ладонь на колено Лии. Скотина! Дёрнулся вперёд, испытывая желание оторвать его чёртову руку, и тут же стражники натянули цепи назад, не позволяя двинуться с места.

Лия резко выдохнула, и Алерикс молча кивнул помощнику судей. Зазвучал гонг, и судьи вытянулись, приветствуя своего императора.

– То есть, господин Нейл, вы утверждаете, что не можете рассказать о тех всплесках порталов, которые засек Императорский центр?

– Именно так.

– Будете утверждать, что впервые слышите о них?

– Ни в коем случае. Не впервые.

– Тогда откуда вы могли узнать о них, если не создавали их сами?

Допрашивающему судье всё сложнее сдержать раздражение. Этот фарс длится уже больше сорока минут, и каждый из них прикидывает в голове, как долго им ещё играть свои роли. Видимо, главный режиссер не посвятил их в подробности сценария.

– Я услышал о них во время… следствия. От самого императора.

И тут же ярким светом вспыхивает своеобразный монитор сзади меня, и мне не нужно оборачиваться, чтобы знать, что они все видят на нём.

Пытки, которые устроил Алерикс, пытаясь выбить нужные ему показания. Он же сам сейчас и экранировал свои воспоминания на обозрение суда. А я смотрел на Лию, ловил её реакцию, каждый вздох или вздрагивание, отмечая, как кусала она губы, как вонзала ногти в ладони. Казалось, я слышу, как замирает и снова начинает биться её сердце. Так, будто ей не всё равно. Так, будто ей было так же плохо, как мне тогда. Но потом трезвое осознание: она понимает, что избежала этого, отдавшись Алериксу. Подобные ей мрази неспособны к сопереживанию. Слишком трусливы, чтобы чувствовать большее, чем страх за свою шкуру.

– Господин Мортифер, в каком из смежных миров вы были?

– Только в тех, координаты которых есть в Императорском центре.

– Однако следствию стало известно о посещении вами тех миров, порталы в которые были неизвестны сотрудникам Центра. Как вы объясните эти факты?

– Каждая моя телепортация была известна Центру.

Судья усмехнулся, вставая со своего места и спускаясь ко мне.

– В таком случае позвольте продемонстрировать вам показания одной из ваших сотрудниц, на которых основывалось следствие.

Я повернул голову в сторону монитора, уже понимая, что там увижу. Проклятая сучка Клэр! Единственная женщина, кроме Лии, которая участвовала в переходах. Рассказала всё абсолютно про каждый перенос, про тщательную подготовку и установку глушителей, показала места, в которых они были установлены, вплоть до имён всех участвовавших в этом. Хладнокровно и обдуманно, выставив это всё таким образом, будто не так давно осознала, к чему может привести подобная деятельность, и не желая предавать правителя.

– Господин Мортифер, как вы прокомментируете показания доктора вашего Экспертного Центра?

– Господин судья, а разве вы верите всем женщинам, с которыми спите?

– То есть вы утверждаете, что это ложь?

– Я утверждаю, что не стал бы доверять словам женщины, которая способна предать мужчину, с которым была.

– Господин Мортифер, с какой целью вы посещали смежные миры?

– С разными. Всё зависело от задания, данного мне императором.

– Господин Мортифер! На этой площади нет ни одного Деуса, который бы не знал, что вы перемещались в мир смертных, например, для того, чтобы вернуть… – судья скривился, посмотрев прямо на Лию и всем видом показывая свое отвращение к ней, – нихила.

– Все мои действия так или иначе были связаны с мыслями о благе для Континента.

– О каком благе для Континента вы говорите? Речь идет о простой смертной.

Я пожал плечами:

– О смертной с уникальными способностями, которые всегда можно использовать, – бросил взгляд на еще больше побелевшую Лию, – в угоду Империи. Именно благодаря им я сейчас здесь, господин судья.

– Достаточно.

Голос Алерикса, спокойный и уверенный, заставил вздрогнуть едва ли не всех судей. И тут же раздался в моей голове неслышным для других шёпотом.

– Поразительное упорство, Нейл.

– Очередное разочарование, Алерикс?

– Скорее крах надежды на увлекательное представление с призывами свергнуть самодура-правителя и вернуть трон законному наследнику.

– Я действительно рад тому, что ты признаешься в этом хотя бы себе… дядя.

– Только зря время потерял…

– У тебя впереди ещё целая вечность…

– И почему я слышу в твоем безмолвии скрытое злорадство? Ты же отправишься под купол… племянник. Где твоя безысходность? Где твои страдания? Где, черт бы тебя побрал, хотя бы угрозы в мой адрес?

– Поверь, Лер, ничего не могут изменить только мёртвые. Живые, даже заключенные и убогие, сами способны сеять смерть.

– В таком случае, Нейл, готовься поприветствовать первого предвестника собственной смерти.

Сзади меня вспыхнул монитор и раздался вздох изумления.

Я взглянул на Лию, которая вдруг закрыла глаза, по её щеке покатились слёзы, оставляя влажный след, и я выругался, ощутив неуёмное желание слизать каждую её слезинку. Алерикс вздернул брови, кивком указывая за мою спину, и я медленно повернулся, ожидая увидеть воспоминания Лии. Вот только не в том контексте, в котором показывал Мортифер.

На экране действительно была она, била кулаками стекло, пытаясь прорваться в спальню, в которой на кровати извивалось в судорогах моё тело. Она истошно кричала, царапая непробиваемую стену и ломая ногти. Я будто слышал, как она пытается прорваться в мои мысли, зовет меня, но я не могу отозваться.

Смотрел на экран, как завороженный, понимая, что начинаю медленно сходить с ума, пытаясь объяснить себе её истерику самым обычным страхом оказаться одной во дворце Деусов. И это срабатывает. Это успокаивает, помогает более трезво наблюдать, как она склоняет голову перед императором, пока я подыхаю неподалёку.

А потом… потом сорвавшееся в бездну сердце, отчаянно пульсируя, начинает ошалело биться о каменные глыбы вокруг. И ужас, ледяной ужас простреливает от позвоночника по всему телу, когда я читаю по её губам, даже не слыша голоса из-за нараставшего в голове шума… когда я отчётливо читаю её мольбы о себе. И перехватывает горло от гнева, потому что грёбаный подлец смеет касаться ее, намеренно причиняя боль, безжалостно вскрывая ее сознание.

У нее слишком вкусные эмоции, чтобы я позволил себе сдерживаться. – Вкрадчивый голос больного ублюдка отдается в голове едва ли не криком.

– Сука! Ублюдок! За каждую её слезинку…Слышишь, Алерикс? За каждую её слезинку ты заплатишь своей кровью!

Казалось, я даже слышу, как он вдыхает мою ярость, развернулся к нему лицом и едва не застонал, поймав взгляд Лии. Сожаление. Почему она смотрела на меня с сожалением? Будто знала что-то большее, и я уже начинал понимать, что. Я уже чувствовал, как исчезает воздух из лёгких и стынет в жилах кровь. Я боялся закрыть глаза, увидев одну лишь улыбку Алерикса, пальцами ласкавшего её влажные щёки.

И я смотрел прямо на неё, понимая, что ни хрена я не умирал в камере. Я, к сожалению, остался жить, чтобы сдохнуть прямо здесь, на ее глазах, пока этот больной выродок проецировал в мои мысли всё, что делал с ней. Все остальные видели, как там, на экране, Лия Милантэ, самый обычный нихил, в страхе за жизнь хозяина, а значит – и за свою, впустила в своё сознание Алерикса, а я смотрел, как она отбивалась от него, не позволяя прикоснуться, угрожая мной, угрожая оружием, такая смелая и беззащитная, слишком беспомощная перед ним. Смотрел, как он издевался над её телом, и ощущал, как опускается плётка не на её спину, а на мою. Океан её боли, захлестнувший с головой, без возможности выплыть, сделать вдох.

И вдруг её тело в ванной и нож… А я качаю головой, не веря. Только не она. Моя девочка всегда слишком любила жизнь…

И срываются все тормоза, и уже плевать на тех, кто ждал лишь одного приказа здесь. Плевать на планы, на всё, кроме одного – дикой потребности убить эту гниду.

Мир вокруг темнеет, сужаясь до единственной цели. Рывок вперед, утягивая за собой стражников, разрывая цепи на руках…

21 глава

Я не могла себе представить, что кто-то закованный в цепи может выглядеть настолько же величественно, как и те, кто окружал его со всех сторон в роскошных одеяниях, сверкая драгоценностями, и держали под прицелом пристальных взглядов. Нейл Мортифер вошел в залу суда так же, как входил в залу, полную гостей, или на полигон к своему войску, – высокомерный, самоуверенный и не сломленный, словно это он пришел судить, а все они здесь жалкие заключенные, приговоренные Верховным консулом. Он шел с гордо поднятой головой и прямой спиной, отчеканивая каждый шаг вместе с бряцаньем железных браслетов, сжимающих голенища сапог снизу, и я могла поклясться, что его стражи соблюдали дистанцию, невзирая на кандалы и ограниченные возможности из-за обсидиановых наручников. Они его боялись, как и все здесь. В какой-то мере даже я, простая смертная, чувствовала их страх. Мой мужчина. Не сломленный, не покорившийся и не утративший свою силу. Лучший из них и в чем-то худший хотя бы потому, что стража обступила его кольцом, не давая приблизиться ни к трону Алерикса, ни к столу судей. Мне захотелось истерически рассмеяться – их здесь сотни, а он один, и каждый из них дрожит при взгляде на заключенного точно так же, как если бы дрожали перед ним в его кабинете, стоя на коленях. Вот она, настоящая сила и власть – она далеко не в кулаках и в оружии, она в нем самом.

Я подалась вперед, шумно выдохнув, но стальные пальцы Алерикса впились в мое колено, удерживая на месте.

«Никаких спектаклей, иначе я позабочусь о том, чтоб ты увидела самый рейтинговый здесь с Нейлом в главной роли. Хоррор в чистом виде, или ты предпочитаешь смерть в прямом эфире? К чёрту отрепетированные акты – только живые эмоции. Я даже запишу его для тебя на флэшку».

Опустошенная, полумертвая и одновременно живая, настолько живая, что мне казалось на мне отсутствует кожный покров, и каждый взгляд Нейла причиняет мне страдания, как по обнаженным нервам. Нет, мне не было больно от ненависти, которая сверкала в его ледяных синих глазах. Мне даже не было больно, когда на его безумно красивом лице читалось презрение ко мне. Я знала, что это ненадолго, что у него остались на ненависть всего лишь считаные минуты и секунды до того момента, как он начнет истекать кровью изнутри и умирать у меня на глазах уже от ненависти к себе.

Есть вещи, которые себе не прощают никогда. Можно простить кого-то, можно, если сильно захотеть или найти причины, чтобы оправдать, но себя простить невозможно, и я знала, что будет чувствовать мой мужчина, когда проклятый император откроет ему всю правду. А он откроет. Обязательно. Я читала это в триумфальном взгляде и игре пальцев, отстукивающих свой личный победный марш на поручнях трона. Я бы согласилась умереть, но не позволить Нейлу видеть все, что Алерикс делал со мной. С нами. Пусть уйдет, считая меня презренной шлюхой, чем думает о том, что не смог меня защитить.

Как же мне хотелось позвать его. Сказать хоть слово. Просить не смотреть и не слушать. Умолять закрыться от всего, что ему приготовил Алерикс, но Нейл отгородился от меня. Он наглухо закрыл мне возможность говорить с ним. Я онемела изнутри, и каждая попытка произнести его имя вспыхивала болью в горле и жгла в груди. Не хочет слышать мой голос, не желает читать мои мысли. Я знаю, что Нейл уже убил меня в себе мысленно и похоронил. Сжег все картинки, где мы были вместе, превратил в руины наши воспоминания и вытоптал мои белые розы. Но когда я начну воскресать внутри него – он начнет умирать у меня на глазах, с каждым моим вздохом его собственный превратится в мучительную пытку. И я не хотела этой смерти, молилась, чтобы он жил. Пусть так, пусть с ненавистью ко мне.

Я жадно пожирала его взглядом, раздирая ладони до крови и не обращая внимание на то, что Алерикс вспарывал мне мозг запретами, а ноздри Деусов трепетали от запаха моего отчаяния, моих эмоций и моей крови. Мне было наплевать на всё с того момента, как Нейл Мортифер вошел в эту залу. Я знала, что вижу его в последний раз. Я чувствовала это каждой клеточкой своего тела, нам больше не дадут увидиться. Пусть бы даже сейчас с меня снимали кожу по кусочкам, я бы не отвела взгляд от Нейла. Я бы подыхала, но каждую секунду агонии смотрела бы на него. Чтобы чувствовать. Да, я умела его чувствовать взглядом, словами и без слов. Не обязательно прикасаться, чтобы бить или ласкать; чтобы стоять на коленях, не нужно падать на пол, а чтобы умолять и плакать, не нужно заливаться слезами. Достаточно просто смотреть и чувствовать, как внутри течет соленый океан отчаяния, и я тону в нем, рыдаю и кричу внутри. Так громко и оглушительно… И он не слышит меня, потому что не хочет слышать, а когда услышит… у нас уже не останется времени. Самой ценной валюты в любом из миров. Вот они, бриллиантовые, золотые, платиновые секунды уходят с молотка по дешевке в никуда. Когда будет озвучена их истинная цена, они уже станут недоступными. Как для него, так и для меня.

Какой же он сильный по сравнению с ними со всеми. Словно выше их на несколько уровней, и все эти аристократы не годятся вылизывать даже подошву его сапог. Их отличает одно самое едкое различие – Нейл не боится смерти, он не боится ничего в этом проклятом мире, а они все… они все боятся скованного в кандалы и цепи, приговоренного на вечное изгнание Верховного консула.

Снова бег времени… он отстукивает у меня в висках неумолимой секундной стрелкой, пока Нейл наконец-то не посмотрел мне в глаза, и я поняла, что это конец – вот она, агония, которой я так боялась. Вот она, истинная цена каждой секунде. Озвучена императором. Непомерная и настолько высокая, она уже не по карману нам обоим. И по моим щекам бегут слёзы, когда я чувствую, как от его сердца отрывается кусок за куском, когда вижу, как от ярости блестят его глаза. От ярости и того же едкого, отчаянного бессилия… Не надо… не ненавидь себя, пожалуйста. Не смей себя ненавидеть. Ты не виноват… Я виновата. Нам не суждено. Мы ведь знали это изначально, и ты, и я. Обреченные и приговоренные к высшей мере проклятой иерархией, отличиями и тем самым «никогда», которое сжало сердце колючей проволокой, еще когда я увидела тебя впервые. Ты приговорил меня… а я даже не думала, что вынесла приговор и тебе. Моё «люблю» стало фатальным для нас обоих, любимый. Вот что отбивают секундные стрелки у меня в висках – наше с тобой «никогда». Ты чувствуешь, как оно вытекает сквозь пальцы, словно песок, и на ладонях остаются только песчинки сожалений и несбыточных иллюзий.

Не выдержал, рванул цепи, и я застонала, кусая щеки, чтобы не закричать. Видела, как дернулся император, как тебя потащили назад, а ты рычал яростно, вырываясь, и десять стражников не могли сдержать эту ненависть в чистом виде, которая рвалась смести здесь все, как торнадо. Что же ты, любимый, сократил наше никогда еще больше… Не сдержался.

Я не заплакала… я не хотела убивать тебя своей болью. Ты достаточно ее видел и чувствовал, и она не принесла тебе ничего, кроме твоей собственной. Я могу только держаться из последних сил, чтобы не обрушить на тебя шквал своего отчаяния.

Только когда тащили к выходу, а судья речитативом зачитывал приговор, я не выдержала.

«Нейл».

Если бы у любви не было названия, я бы дала ей твое имя. Как же оно горит во мне и болит… Каждая буква завитками персональной агонии и счастья с горьким привкусом безумия и отчаянной одержимости. Обернулся, и время сжалилось. Зависло где-то в невесомости, вне досягаемости кого бы то ни было из смертных или бессмертных, давая мне возможность там… в наших мыслях рвануть к тебе, а потом замереть в нескольких шагах и так и не решиться обнять тебя.

Распахнуть глаза и понять, что нет тебя больше в зале, а меня уводят под руки в комнату, обратно в заключение, и только там зарыдать, завыть от понимания, что больше нет меня у тебя… что больше никогда не увижу и не прикоснусь к тебе. Завыть от дикого желания сдохнуть… Кричать так громко, чтобы сотрясались стены проклятого дворца, надрывать голос и горло, впиваясь в решетки окон и прижимаясь к ним залитым слезами лицом, и я знаю – ты меня слышишь. Слышишь, как я плачу по тебе, по нам? Как я прощаюсь с тобой?

А потом увидеть его в моих мыслях совсем рядом… Такого же мертвого, как и я. Последнюю иллюзию, которую он смог подарить нам обоим.

Смотреть в его глаза и понимать, что там боль. Концентрация боли, в тысячи раз превышающая мою собственную, и мне хочется кричать ему:

«Нет! Пожалуйста! Нет! Не смей себя ненавидеть, Нейл! Не смей! Это я… я виновата! Только я! Если бы дождалась… если бы!»

И он делает шаг ко мне навстречу, а я не могу ему позволить прикоснуться и, обхватывая себя руками, яростно качаю головой.

«Не трогай… грязная… такая грязная. Не пачкайся».

Я уже не вижу его… он расплывается в моей ненависти к себе, которая разъедает глаза солью. Чувствую руки Нейла на волосах, на щеках и не могу остановиться, покрывая их поцелуями и глядя в его глаза сквозь слезы, чувствуя, как он вытирает их пальцами. Я накрываю его руки своими и медленно кладу к себе на шею, сжимая посильнее, умоляя прекратить все сейчас. Здесь.

«Пожалуйста… Нейл… Прошу тебя сделай это… я так больше не могу… я не смогу без тебя. Сжалься. Прекрати это мучение…»

Секунды молчания… и он рывком прижимает меня к себе, хаотично целуя волосы, втягивая их запах, и мне кажется, я слышу, как рвется его дыхание на стоны сожалений и отчаяния.

«Нет… ты дождешься меня. Я приду за тобой! Слышишь?»

Мягко держит за горло, целует мои веки, щеки и снова смотрит мне в глаза.

«Ты меня дождешься, малыш. Обязательно дождешься. Я НЕлюблю тебя, девочка. Ты же знаешь, КАК я НЕлюблю тебя. Посмотри на меня…Ты знаешь?»

«Знаю…»

«Обещай».

«Обещаю».

«Дождешься».

«Дождусь».

«Не смей никуда уходить без меня… Никуда, Лия… Только со мной. Только вместе. Повтори».

«Только вместе».

«Туда… тоже… вместе. Я не отпускаю тебя. И не отпущу никогда! Поняла? Ты поняла, мать твою?»

И снова до хруста прижимает к себе… пока я вдруг не понимаю, что стою посередине комнаты одна… Понимаю, что не знаю, когда услышу и почувствую его снова… Но я знаю одно – если он пообещал, то взорвет к дьяволу этот гребаный мир, но придет за мной. Нужно просто ждать, и я буду. Буду ждать, черт возьми.

Не хочу умирать… я хочу ждать его столько, сколько потребуется… Пусть даже всю жизнь или несколько жизней. Ждать его, вопреки здравому смыслу и реальности. Что значит реальность в сравнении с нашей нелюбовью? Ее существование как отрицание всех законов его сущности и невозможности любой из эмоций, я могла потрогать их даже пальцами и описать цвет каждой из них. Все оттенки нашего черного, который иногда казался непорочней белоснежного и ярче самого кровавого. Каждая из эмоций со своими гранями и звучанием.

Алерикс не приходил ко мне. Словно я стала больше не интересна ему после того, как получил все, чего хотел. Для него я теперь была уже сломанной и неинтересной игрушкой, а соперник побежден и унижен. Первые ночи я все еще с ужасом ждала, что он придет ко мне, и, вжимаясь исполосованной спиной в стену, я прислушивалась к шагам по коридорам и к любому шороху, при этом не забывая, что император появится именно тогда, когда я буду меньше всего этого ожидать.

Я не спала сутками, а потом проваливалась в какое-то подобие сна, в котором мне снились кошмары, и никто не выдергивал меня из них на поверхность… но мне всегда удавалось вынырнуть из марева самой. Я была так истощена морально и физически, что мне кусок в горло не лез. Меня мучила дикая тошнота и слабость. На смену кошмарам приходили изнуряющие приступы. А потом снова кошмары.

Иногда я сидела на постели и просто тихо произносила в темноту любимое имя. Меня успокаивало его звучание…

Я сбилась со счета. Сбилась, сколько времени прошло в этом проклятом заточении. Мне казалось, что целая вечность, а на самом деле всего лишь два дня. Боже! Мне невыносима каждая минута без него, что будет потом? Я ведь не привыкну, я не умею без него и никогда не умела.

Еду приносила одна и та же служанка, она же и помогала мне мыться, с содроганием глядя на уже зажившие ссадины и кровоподтеки на моем теле, она же заботливо промокала мне лоб после очередного приступа рвоты. Предлагала позвать лекаря… не рискуя произнести вслух, что, возможно, проклятый император отбил мне все внутренности и я медленно погибаю.

Мне было все равно. Я не хотела, чтобы ко мне прикасался кто-либо. Даже доктор.

Иногда, свернувшись на постели в клубок, обняв колени, я думала о том, что не сдержу обещания. Я хочу уснуть и не проснуться. Я домой хочу, Нейл. К тебе хочу. У меня ведь нет дома на самом деле. Мой дом – там, где ты. Так было всегда, и мне кажется, что где бы ни оказалась, если ты будешь рядом, я всегда буду дома.

А потом вспоминала о том, что дала клятву и заставляла себя есть, заставляла ждать и вспоминать. У меня ведь есть место, где всегда можно укрыться, – наше прошлое.

Алерикс вернулся неожиданно, не ночью, как обычно, а рано утром, заставив меня вскочить с постели… Нет, я не спала. Я не помню, когда вообще проваливалась в сон последний раз – я привыкла не смыкать глаза в ожидании его визитов и теперь спала по часу несколько раз в сутки.

Я услышала его голос где-то внизу, он отдавал какие-то скоропалительные приказы. Голоса стражи смешались с топотом ног и горном на плацдарме внизу. Начинался какой-то хаос, и я с ужасом ждала, что он сейчас ворвется ко мне, но Алерикс не поднимался в покои. Пока не вбежала служанка, она велела мне немедленно переодеваться – господин приказал.

– Зачем? Что происходит?

– А вы не знаете? – Ее глаза округлились. – Он вам не сказал? Нейл Мортифер ведет на город легион. Скоро здесь начнётся апокалипсис. Армагеддон. Камня на камне не останется – император готовится к обороне замка, а вас велено вывезти за пределы дворца.

Я сама не поняла, как сердце забилось между ребрами, потом в горле, потом замерло и снова ошалело пустилось вскачь.

– Я никуда не поеду! – закричала я. – Никуда. Я останусь здесь! Я… Никуда не поеду!

Истерика вместе с надеждой и бешеной радостью. Нейл. Он идет сюда! Он близко. Ждать осталось так мало. Он выполнил обещание… Так быстро, любимый. Так быстро ты пришел за мной.

Но радость сменилась отчаянием так же, как и появилась, потому что ко мне в комнату вошла Клэр собственной персоной. Она осмотрела меня с ног до головы:

– Паршиво выглядишь. Отрезала волосы? Ха-ха-ха. А ведь он любил именно их. Не давал касаться ножницами, хотя это было бы так удобно для проводника. Ты страшная сейчас, как драная голодная кошка. С одной койки в другую и с одного члена на другой. И как? Они оба хороши, верно? Алерикс выматывает больше… он ведь не дает наслаждение, не то что Нейл, который любит побаловать себя женскими кровавыми оргазмами. Ты же сделала свой выбор, да? – Она расхохоталась… унизительно громко, а я вздернула подбородок и сжала руки в кулаки. – О да. Я знаю, что это не Алерикс. Но только потому, что ты смертная идиотка. Думаешь, твой любовник войдет в город и спасет тебя? Ошибаешься. Не спасет. Тебя уже никто и никогда не спасет, потому что император отдал приказ избавиться от шлюхи Верховного консула – вернуть ее обратно в мир смертных. Замариновать там, как в консервной банке, до лучших времен.

Я с яростью смотрела на женщину и чувствовала, как внутри снова зарождается волна ненависти.

– Ну же, НМ13, у меня прямо дежавю: каждый раз, когда тебя решают казнить, я помогаю осуществить этот гениальный проект. Давай, смертная, одевайся и не трать мое время!

– Я никуда не пойду, – вздернув подбородок, ответила я.

– Пойдешшшшь, – зашипела сучка и, схватив меня под локоть, впилась взглядом. – Пойдешь, если хочешь, чтоб тот ублюдок внутри тебя выжил.

Я судорожно сглотнула и почувствовала, как онемел затылок, а вдоль позвоночника поползли мурашки. О боже! Этого не может быть… Она лжет! Специально лжет… Я подумаю об этом позже. Нейл близко. Он пришел за мной. Вот о чем я должна думать.

– Что такое? Удивлена? А я сделала последний анализ перед твоим переходом и знаю об этом уже не первый день! Я знаю об этом чуть ли не с самого начала. И император знает. Ему просто сейчас не до тебя, но я бы посмотрела, как из тебя вырезают дочь или сына Нейла Мортифера. – Она снова расхохоталась. – Давай одевайся, не то я лично достану из тебя уродца и подарю консулу драгоценный подарок в формалине!

Я одевалась при ней, а мозги лихорадочно работали, и я чувствовала, как меня распирает одновременно от дикой радости и в тоже время от ненависти к этой твари. Я лихорадочно пыталась найти хотя бы маленькую зацепку, чтобы задержаться во дворце, но эта сука не даст. Она смотрит на меня, меряя шагами мою спальню, а возле двери два охранника, готовые к любой моей выходке.

Мне бы потянуть время, пока Нейл войдет в город.

– Не выйдет, – она словно прочла мои мысли, – не получится тянуть время. У меня приказ либо вывести тебя отсюда, либо убить. Давай, сука, пошла.

Она схватила меня за волосы и выволокла из комнаты. Я кричала и отбивалась как могла, но что мое сопротивление в сравнении с ее силами и стражниками… Они тащили меня на улицу к машине, в которой перевозили трупы. Значит, вот как они хотят покинуть город незаметно для Нейла. Вместе с мертвецами, заглушая мой запах смрадом разложившихся тел.

Клэр вдруг силой сжала мои щеки и сунула капсулу мне в рот.

– Глотай, тварь. Глотай.

– Да пошла ты! – процедила я, тяжело дыша и с ненавистью глядя ей в глаза, пока не почувствовала ледяную сталь животом.

– Знаю… ты не боишься. А смерти своего ублюдка? Как ты думаешь, если я вгоню в тебя десятисантиметровую сталь, он выживет? Или не веришь мне, что он там? Хочешь, мы проверим? Я покажу его тебе, пока ты будешь истекать кровью. Глотай!

Я проглотила капсулу, и тут же меня затолкали в машину.

– Гоните по окружной. Он далеко отсюда. Идет к центру. Если прибавим скорость, успеем вывезти эту сучку.

22 глава

Его этапировали на следующий день после прощания с Лией, рано утром, когда мрачное небо Континента освещали одновременно взошедшее солнце и луна, не успевшая сойти со своего пьедестала.

Нейл Мортифер, закованный в кандалы с длинными цепями и обсидиановыми наручниками, следовал за стражниками и неожиданно остановился, подняв голову вверх и улыбнувшись беззвездному небу, приютившему сразу оба светила. Один из стражников поёжился, проследив за действиями бывшего Верховного консула и также заметив необычное явление.

– Ты чего? – грубо подтолкнул его локоть напарник, двинувшись вперед, он открывал процессию, сопровождавшую Мортифера к месту заключения.

– Ничего, Герд, отстань, – огрызнулся второй, тоже натягивая цепи и вынуждая Высшего Деуса продолжить путь к месту телепорта, находившемуся в трех кварталах от дворца. Показательное унижение бывшего Верховного консула перед жителями столицы.

– А чего тогда уставился? У нас времени нет, нужно доставить его, – Герд кивнул назад, указывая на Нейла, безусловно слышавшего каждое их слово, – вовремя к месту назначения.

– Дьявол, Герд, – зашипел второй Деус, – ты посмотри, какая чертовщина творится вокруг. Там, – он поднял руку, указывая вверх, – ты видишь? Неужели тебя это не беспокоит?

Герд фыркнул, не останавливаясь ни на мгновение, взвалив мощную цепь на свои огромные плечи. Всё-таки Низшие Деусы, пусть и уступали Высшим в способностях, но обладали довольно внушительными размерами, обеспечивавшими им неплохое преимущество в подобных этой ситуациях.

– Послушай, Марки, – издевательски протянул он, – единственное, что меня беспокоит, так это то, что я тяну на смерть самого Нейла Мортифера. Ты понимаешь это? Нейл Мортифер сейчас, не отрываясь, смотрит на наши спины, и хрена с два я буду доверять каким-то кусочками обсидиана. Так что прекрати трястись от суеверных страхов и вспомни, наконец, что стоит освободить хотя бы одну его руку, и он сожрет нас четверых не моргнув глазом.

Марки благоразумно промолчал, прибавляя шаг и догоняя Герда, но в голове его всё еще вертелись слова древнего предания, гласившего, что в минуту, когда на небосклоне Единого Континента сойдутся воедино жизнь и смерть, то мир погрузится в волны своей собственной жестокости, её жертвы выйдут из своих укрытий и начнут охоту на хищников.

Нейл тоже знал эту легенду, но, как и любой благоразумный Деус, никогда не придавал значения глупой истории, выдуманной кем-то задолго до него.

Мортифер верил только фактам. Он хищно улыбнулся, неожиданно отметив про себя, что да, так и есть, факты не лгут, просто нужно видеть их там, где другие видят лишь пустоту.

Его сознания коснулась небольшая волна энергии, и он выругался сквозь зубы.

– Как ты это делаешь, ублюдок? На мне же грёбаный обсидиан!

– Это не так сложно, Мортифер, – Нейл мог поклясться, что император даже пожал плечами в этот момент, – если пить специальные отвары, заряженные им на протяжении многих сотен лет, то действие этого интересного камешка сильно ослабевает.

– Что тебе надо от меня?

– Очень грубо, племянник. Я, может, пришёл пожелать тебе доброго пути, поинтересоваться, какое у тебя последнее желание…

– Чтобы ты сдох, выблёвывая собственные кишки… Хотя нет, наоборот. Я желаю тебе, Лер, я требую от тебя не сдохнуть до тех пор, пока я не вернусь.

В голове раздался громкий смех Алерикса, и Нейл сжимал и разжимал кулаки, жалея только о том, что подонок слишком далеко от него сейчас.

– Есть дороги, которые никогда не ведут обратно, Нейл. И сейчас ты следуешь по одной из них. Надеюсь, она будет для тебя бесконечной, и ты, зверея от голода в степях, еще долго будешь представлять, как я трахаю твою женщину, в красках и с соответствующими шумовыми эффектами.

Мортифер, стиснул зубы так сильно, что послышался скрежет, и Марки испуганно оглянулся назад.

– Удачи, племянник. Обещаю похлопотать о том, чтобы тебе досталось самое комфортное место под куполом. По-родственному.

Нейл облегчённо вздохнул, почувствовав, как его сознание освободилось, но ему ещё долго казалось, что он слышит раскатистый хохот Алерикса в своей голове.

К телепорту, спрятанному в саду одного из самых влиятельных вельмож, и по совместительству – тестю Нейла, они добрались быстро. Леон Мантелла сам впустил их в своё поместье, презрительно оглядев своего зятя снизу вверх, но его ледяная усмешка спала с губ, как только он поднял глаза и встретился с холодным пониманием, отражавшимся во взгляде Мортифера. Мантелла отступил назад, гордо вскинув голову, но его руки предательски затряслись от негодования, когда он увидел отвращение, сквозившее на практически безразличном лице заключённого. Ему вдруг стало неуютно от осознания, что не он хозяин положения, несмотря на то, что это именно молодого ублюдка привели в его дом в кандалах и лишённым силы.

Стражники почтительно склонили голову перед ним, и Высший вдруг отчётливо понял, что хочет, алчно жаждет увидеть в такой позе и этого мерзавца, испортившего жизнь его дочери. Превратившего её из уверенной сильной стервы с неуёмной жаждой жизни в дёрганую тень самой себя. Она всегда была поводом для гордости своему расчётливому и не в меру алчному отцу, начавшему подыскивать достойную партию дочери, еще когда той не исполнилось и пятнадцати лет. При этом достойными объединиться с Мантелла считались только мужчины, обладавшие неким влиянием в политической и светской жизни Единого Континента.

Когда сам Алерикс Мортифер предложил Леону породниться со своей фамилией, Мантелла был уверен, что поймал удачу за хвост. Столетия верной службы императору и старательное приумножение собственного богатства не остались незамеченными, и в кратчайшие сроки сам император организовал свадьбу своего племянника с Селеной.

Леон Мантелла был не из тех мужчин, чтобы верить в браки по любви. Он знал, что крепкими бывают лишь те семьи, которыми движет единая цель. И разве могла быть лучшая партия для дочери высокородного Деуса, чем сам наследник престола?! Один из богатейших Деусов на Континенте, сильный и вызывавший страх и уважение у любого, кто встречался с ним. Во дворце имя Нейла Мортифера всегда произносили шёпотом. Мантелла мог дать голову на отсечение, что его боялись ничуть не меньше коронованного родственника, если не больше. И сам Леон не раз преклонял перед ним колени, признавая его силу над собой.

Но то, что Мортифер сделал с Селеной… то, в кого он превратил её, не укладывалось в голове. Леон долгое время не видел дочь, так как зачастую покидал пределы Мрачного города, и нередко в компании своего зятя по поручению императора. Зятя, который, как позже оказалось, предпочитал возвращаться не домой к жене, а шататься по местным увеселительным заведениям, купил себе небольшой дом и водил туда многочисленных любовниц. Леон сквозь пальцы смотрел на подобное поведение Нейла. Нельзя сказать, что он мог как-то повлиять на того, но он сам был мужчиной, а в мире Деусов мужчинам было позволено всё. Браки здесь заключались раз и на всю жизнь. Правда, случаи, когда мужья убивали собственных жён с целью найти себе более выгодную партию, также не были редкостью.

Но затем во дворце заговорили, что Нейл Мортифер отправился в другой мир, чтобы тайком привести своего бывшего нихила, отосланного туда самим императором семнадцать лет назад. Леон и этим слухам не придавал значения, на все истерики дочери отвечая недовольным пожатием плечами. Какая разница, кого трахает твой муж, если официально его женой и единственной наследницей его имущества являешься ты, неоднократно говорил он дочери. Какая разница, где он проводит своё свободное время, если в высшем свете его имя прочно связывают только с тобой, убеждал он её.

Селена начала часто приезжать в гости, срывалась на крики, крушила комнаты и убивала слуг десятками, выпуская пар, чтобы со спокойной и холодной головой снова отправиться домой и смиренно ждать появления супруга. Будучи неглупой женщиной, она понимала, что тот не позволит в свой адрес ни одного упрёка.

Наверняка Нейл знал, что именно по её приказу по всему Континенту искали девушек, похожих на Лию Милантэ, и привозили в усадьбу Мантелла, где их ждала долгая и мучительная смерть от его разъярённой обманутой жены. На лбу каждой покойницы красовалось выжженное клеймо с надписью «НМ13» – единственная месть, на которую была способна Селена без страха прогневать грозного мужа.

Чего не смог простить Леон своему зятю, так это сорванной инициации не рождённого ещё ребенка. Для Деуса нет большего позора, чем показать свою слабость. И неважно в чём. В жестокости ли, в кровожадности ли, в мудрости ли или в возможности произвести на свет новую жизнь, ребенка, который никогда не станет полноценным, сильным членом общества, способным отстаивать интересы семьи. Деусы по своей сути всегда были одиночками. Слишком алчные и жестокие, они способны были на предательство куда больше любых других существ. Но в мире, в котором у всех силы примерно равны, нет более разумного способа стать над другими, чем сбиваться в группы, и лучше всего, если эту группу связывает не просто общий интерес, но и кровное родство.

Нейл этим своим поступком подписал смертный приговор и своему сыну, и браку. Селена словно с цепи сорвалась, теперь её целью в жизни стала месть шлюшке, из-за которой муж не просто планомерно унижал её перед всем обществом, но и практически обрёк её дитя родиться слабым. Вот только Нейл обеспечил слишком хорошую защиту своему нихилу.

А потом словно гром среди ясного неба – Селена потеряла ребенка. Такое среди Деусов происходило раз в десятилетия. И свидетельствовало о слабости рода как отца, так и несостоявшейся матери.

Видимо, всё же ублюдок значил для нее куда больше, чем думал сам Леон, она просто не выдержала того давления, которое оказывала местная аристократия, сопровождая её жалостливыми взглядами и громкими перешёптываниями. Униженная гордость от понимания, что её променяли на самую обычную смертную, всё же сказалась на здоровье плода, саму Селену еле откачал верный доктор семьи Мантелла.

А её непутёвый муж в это время пропадал где-то со своей жалкой любовницей. На сообщение о выкидыше он прислал гонца с запиской, что сожалеет о произошедшем и желает жене скорейшего выздоровления. Большего унижения, чем в тот вечер, Леон Мантелла не испытывал никогда.

И сейчас Леон кожей чувствовал омерзение, исходившее от Мортифера, склонившего набок голову и откровенно разглядывавшего его. На какой-то миг Мантелла словно током пробило от мысли, что Нейл таким образом читал его сознание, а потом обуяла злость на самого себя за то, что испугался, за то, что до сих пор тело прошибает холодным током, когда думает о силе зятя.

– Господин, – один из стражников поклонился, – по поручению императора…

Мантелла молча махнул рукой, поворачиваясь спиной и направляясь к величественному саду, раскинувшемуся на многие километры вокруг особняка. Он любил находиться на своей территории. Как и всякий сильный, но всё же трусливый зверь, Леон предпочитал большую часть времени находиться в своём поместье, чем во дворце, больше напоминавшем серпентарий, кишевший змеями. Но сейчас он не чувствовал себя в безопасности. За его спиной притаился хищник, слишком опасный и слишком непредсказуемый, чтобы позволить себе расслабиться.

И пусть зверь был накрепко привязан цепями и не имел очевидной возможности напасть на него, пусть его способности были заблокированы магическим камнем, но Леон Мантелла никогда не был настолько самоуверен, чтобы позволить себе пренебрегать собственной жизнью.

Портал скрывался в невысокой постройке, напоминавшей узенькую часовню, куда люди приходили молиться своим богам. Неплохое прикрытие для Деуса, не верящего в высшие силы, но имеющего не менее сотни смертных слуг.

Леон достал огромную связку ключей, руки его дрожали, пока он выбирал подходящий, и Нейл усмехнулся. Мантелла вздрогнул от тихого звука, раздавшегося в ночи подобно выстрелу из оружия. Открыл дверь, пропуская по очереди стражников, и когда Мортифер поравнялся с ним всё с тем же оскалом на губах, прошептал:

– Когда-нибудь, Мортифер, я сам лично приду кормить тебя… я увижу своими глазами, как низко ты опустился, какой жалкой тварью ты стал. – Он сглотнул, увидев, как заплясали демоны в синих глазах заключенного. – Я обещаю тебе.

Бывший консул остановился, его руки напряглись, звенья цепи впивались в кожу, и Мантелле вдруг показалось, что если захочет, Мортифер сможет разорвать сталь.

– Ты обязательно покормишь меня, Мантелла. Своей жалкой душонкой. – Нейл клацнул челюстями, усмехнувшись снова, когда тот невольно отпрянул. – Я обещаю тебе.

В этот момент один из конвоиров подтолкнул Мортифера в спину, и он молча шагнул в телепорт, слепивший своим ярким светом.

Мантелла дождался, когда последний стражник войдет в портал, и глубоко вздохнул, запирая каменную дверь на засов. Возвращаться они будут пешим ходом, а благородный аристократ бросил победный взгляд в сторону постройки, в которой скрылась спина ненавистного зятя, и, едва не насвистывая, направился к дому. Нейла Мортифера практически заживо похоронили, и это значило, что его прямым и первым наследником становилась Селена, а фактически – сам Леон. Замужество дочери оказалось не таким уж плохим вложением средств.

Нейл в последний раз оглянулся назад, схлестнувшись взглядом с четвёртым конвоиром. Сияние портала медленно затухало и вскоре исчезло вовсе. Это означало, что с той стороны его запечатали. Впрочем, Нейлу телепорт был незачем, но он ощущал неясное беспокойство за тех, кто вёл его сейчас. Возможность спокойно вернуться домой была бы далеко не лишней для некоторых из них.

Они прошли через узкую лесополосу, скрывавшую переход, и наконец выбрались к месту, которое Нейл знал как свои пять пальцев. Вокруг них раскинулась тихая степь. Нейл молча выжидал, усмехаясь каждый раз, когда тот или иной стражник вдруг останавливался словно вкопанный, невольно втягивая голову в шею; шаги их со временем замедлялись, фигуры сковывало дичайшее напряжение. Нейл понимал их состояние. Он и сам, впервые попав сюда, к границе с куполом, ощутил этот непонятный страх.

Мёртвые степи. Здесь за версту веяло Смертью. Ни шелеста крыльев птиц, ни писка грызунов, ни запаха зверья. Ни одного лишнего звука, только завывание ветра и тихий шум листвы за спиной. Но чем дальше вперед ты идешь, тем безмолвнее становится лес, и теперь только один ветер поёт свою жуткую песню, приветствуя очередной дар смерти. Здесь умирали даже запахи. Нейл по привычке повёл носом, ощутив лишь приглушённую вонь эмоций своих сопровождающих. Вокруг не было ни одного запаха. Ни травы, ни земли, ни дождя, который прошёл не так давно. Словно это место было вне пространства.

Он знал, что дальше, на границе на него обрушатся и звуки шагов охранников, и их тихие выкрики, и аромат крови смертных – обеда местных караульных. Единственная межа, наполненная жизнью на территории абсолютной пустоты.

Деусы затаили дыхание, медленно делая шаг за шагом, и Нейл едва не зарычал, чтобы они пошевеливались. Он периодически смотрел на небо, отмечая, что здесь солнце будто притягивало лучами луну, оплетая её плоский диск яркими канатами, будто вжимая её в себя. Зрелище, от которого пот струился градом у несуразного напарника Герда.

Один из стражников споткнулся, едва не выронив цепь с плеча, и Герд выругался.

– Прекрати трястись, как трусливый щенок. Мы почти уже дошли.

– Вижу, – выдавил из себя Марки, и Герд снова чертыхнулся.

Он, как и Нейл, бывал по эту сторону купола не впервые, но каждый раз его сердце также замирало в ответ на тишину, обрушивавшуюся, как только они покидали лес. От зрелища, представавшего перед глазами, захватывало дух и сбивалось дыхание. Огромный, огороженный высоким металлическим забором купол тёмно-серого цвета будто нависал над остальной частью степи, которая словно резко проваливалась в глубокую рытвину. Именно там и предстояло провести остаток жизни Нейлу вместе с огромной толпой не удостоившихся казни. Да, Герд, как никто другой, знал, что лучше лишиться головы, чем прозябать в ожидании скудной подачки со стороны свободных Деусов. Он служил здесь последние тридцать лет и видел, как превращаются в ничто те, кто ещё недавно нагонял страх и вызывал уважение среди равных себе.

Перед забором стояла охрана, состоявшая из целого взвода солдат, численностью в сорок четыре Деуса. Низшие, но вышколенные и сильные, одни из лучших воинов Единого Континента.

Марки ощутил какое-то непонятное облегчение, оказавшись на расстоянии вытянутой руки от их сосредоточенных угрюмых лиц. Оплот безопасности Единого Континента. Последний рубеж перед входом в ад. А затем Герд вдруг остановился и скинул с плеча тяжёлую цепь, медленно обернувшись назад. Марки инстинктивно повторил за ним его движение и встретился со злорадной ухмылкой пленного. Нейл Мортифер рывком натянул на себя цепь, и Марки практически полетел в объятия Высшего. Мортифер склонился над ним, глубоко вдыхая запах страха, исходивший от конвоира. Откуда-то сбоку тишину прорезали крики и звуки начавшейся битвы, но Марки боялся оглянуться. Словно кролик, он сжался под взглядом ослепительно-синих глаз Высшего Деуса. Марки истошно закричал, наконец осознав, что видит в его ледяном взгляде. Так выглядел сам ад, и сейчас ад был всё же по эту сторону купола.

В истории Единого Континента этот день назовут Великой битвой. Битвой, в которой три сотни оголодавших, сильных, жестоких тварей вырвались из плена и, ведомые сильнейшим Деусом Континента, ринулись в атаку. Ещё много ночей подряд чудом выжившие в этой бойне Низшие будут рассказывать друг другу с нескрываемой дрожью в голосе, как шагал в самом эпицентре этого обозлённого на весь Континент войска высокий брюнет с крепко стиснутыми челюстями, молча управлявший каждым из своих подчинённых.

Горожане в ужасе убегали, взлетали, молили о пощаде, но звери драли их на части клыками, выпивали силу на расстоянии, набрасываясь парами, пусть и ослабленные годами заключения, но наполненные яростью ко всем, кто никогда не побывал под куполом. Мертвецы. Это был марш Мертвецов, только они не ступали чётко в ногу, а безжалостной, на первой взгляд неконтролируемой волной поглощали своих врагов. Барабанной дробью им служили крики жертв, а строевой песней – жуткое рычание многоголосой стаи.

К ним присоединились едва ли не с сотню высококлассных воинов, от которых за версту веяло смертью, постепенно вступали в их ряды молодые и опытные Деусы. Армия, мощь которой пугала любого.

А в самом центре её по-прежнему твёрдой походкой шагал сам Нейл Мортифер. Бывший Верховный консул. Единственный, кому удалось не просто вырваться из-под купола, но и повести за собой непокоренных, толпа которых словно обтекала его, повинуясь мысленным приказам своего Хозяина. И он великодушно позволял ей насыщаться низшими сородичами, словно готовя их к настоящему сражению с Высшими. Он не участвовал в этом кровавом месиве. Его путь лежал в Мрачный город. У него было слишком мало времени, чтобы тратить свои силы здесь. У него было слишком мало времени для того, чтобы вернуть принадлежавшее ему по праву. Его трон. Его Континент. Его женщину.

И он приготовился заплатить любую цену, только бы добиться своего. Он, не задумываясь, уничтожил купол над Мёртвыми землями – единственную границу, обеспечивавшую спокойную жизнь законопослушным Деусам, превратив их мир в Преисподнюю, выпустив тех, кого испугались бы сами демоны.

Вслед за ним ступали одним фронтом Высшие и Низшие Деусы, и последние были равны с первыми. Луна приникла к солнцу, растворившись в его мрачном свете, разукрашивая обильно сдабриваемую кровью землю жуткими цветами сумрака. Луна извивалась в объятиях огромного солнца, будто ухмыляясь воплям жертв повстанцев, а солнце освещало их путь, не позволяя скрыться ни одному из тех, чьи души уже ждали в подземном мире.

Нейл Мортифер подписал контракт с самой Смертью, обещав в обмен на свою победу сотни тысячей душ тех, кто не пошёл за ним.

23 глава

Я всегда думал, что боль – это неотъемлемая часть меня. Тот элемент, без которого невозможно быть Деусом. Ведь в нашей природе заложена потребность в ней, в том, чтобы выпивать чужие страдания. Один из факторов, без которого Деусы со временем слабеют и теряют свою силу.

Я ошибался. Тысячелетие я свято верил в то, что на самом деле оказалось неправдой. Потому что только сейчас я узнал, что такое настоящая, неприкрытая боль, та, которая не насыщает, а превращает всего тебя в огромный агонизирующий кокон. И в этом коконе намертво запаяны все твои реальные чувства, они отчаянно рвутся наружу, скребут изнутри, разрывая плоть, но им не выбраться оттуда, потому что единственный шов, тянущийся грубым уродливым шрамом вдоль всей души, ты зашил себе сам.

Наступит время, и я разорву его к чёртовой матери, разрежу, не оставив ни единого шанса остаться этому кокону целым, но не сейчас. Сейчас я закапывал их в землю без похоронного марша. Слишком живые, чтобы сдохнуть в тесных застенках, они обязательно восстанут, но не раньше, чем я позволю себе отдаться воспоминаниям, ледяными лапами схватившим за горло и не позволявшим сделать глубокого вздоха.

Всё оказалось намного проще, чем я представлял себе. Возможно, это было вызвано тем, что сейчас мне уже было нечего терять. Сейчас я уже не задумывался о количестве жертв или обеспечении достойной защиты своим близким и союзникам.

Алерикс отнял единственное, что было дорого мне в это треклятом мире. А союзники… союзники знали, на что шли, соглашаясь с моими планами. Они были не из тех, кто верил в возможность победы в войне без потерь. Такого не бывает вовсе. Нельзя победить в войне, не оставив в её прожорливой глотке жертвы. Она заберёт всё, что считает своим, и тебе не остается ничего, кроме как торговаться с ней за каждую дорогую для тебя душу.

Я знал Герда с самого его рождения, один из сыновей Лиама, он служил нашей семье с тех пор, как научился быть полезным. Говорят, либо окружение влияет на тебя, либо ты на окружение. Лиам вырастил своих детей в соответствии со взглядами нашей семьи и моего отца в частности. Он помнил времена, когда жестокость Деусов пусть и была высокой, но не подменяла собой закон. Некогда, ещё при Неймане Мортифере, даже Высшие Деусы могли понести наказание за массовое уничтожение смертных и Низших, за повальное истребление жизни вокруг. Как мудрый правитель дед понимал, что власть должна быть ограничена в любом случае. Власть правителя – Советом, а власть консулов, входящих в Совет, – правом вето монарха. Алерикс вместе с заново назначенным им же Советом, по сути представлявшим кучку алчных чиновников, сломал эту систему, превратив в кормушку для своих лизоблюдов, с готовностью считавших собственные выгоды от использования ресурсов Континента и не задумывавшихся о том, насколько эти самые ресурсы трудновосполнимы. Непростительная недальновидность для тех, кто может жить столетия. И пусть даже люди плодятся подобно кроликам, тем самым нивелируя высокую смертность, со временем необходимость добычи их откуда-то ещё станет невероятно острой.

У Лиама, как и у его семьи, как и у тысяч, подобных им, не было другого выбора, кроме как согласиться с моим предложением. Он хотел жить, он хотел, чтобы жили его дети и правнуки. Того же самого желали его потомки и все те, кто на протяжении долгого времени молча поднимал вход в купол, позволив мне приучить к себе зверей с Голодных степей.

Алерикс просчитался, решив, что страх может сдержать на цепи многотысячное население Континента. Иногда страх бывает настолько сильным, что разрывает любые кандалы, принуждая бежать, но не назад, а вперёд, к самому источнику опасности.

Так же, как атаковали обитатели Голодных степей сейчас горожан, жадно вдыхая их души и разрывая тела клыками. Некогда Высшие Деусы, они уничтожали себе подобных с жутким чавканьем, отрывая головы, не отвлекаясь на опустошённые оболочки, падавшие к их лапам. Эти звери, в отличие от остальных, не жалели ни об одном мгновении своей недолгой свободы. Некоторые из них подыхали в страшных муках, выбрав себе соперника не по силам. Но подыхали со злорадной улыбкой и сытые впервые за долгое время. На земле родного Континента, а не под осточертевшим куполом, искажавшим небо над Мёртвыми степями.

Я наслаждался тем побоищем, что разворачивалось вокруг. Я нёс смерть каждому городу, в который мы заходили, и она благодарила меня силой врагов, встречавшихся на пути. Я ощущал это могущество в своей крови, оно пенилось в ней волнами, стремясь вырваться наружу и поглотить всё вокруг, испепелить всё, что дышало и сопротивлялось. Оно требовало искоренить Жизнь везде, где мы ступали. Один за другим поселения сдавались, жители склоняли головы, становясь на колени и подставляя шеи, не смея взглянуть в глаза нападающим, повинуясь воле стаи Смерти, которая удовлетворенно рычала, проходя мимо и волной забирая с собой тех, кто покорился, либо сжигая дотла тех, кто до последнего бился.

Три дня. Мы захватили практически все земли от купола и до столицы за три дня. Низший мир не вмешивался, отлично понимая, что любое вмешательство в войны Высших грозит им уничтожением. Император не успел призвать их на свою сторону, а они, как сообщали мои шпионы, не торопились идти ему на помощь, а молча ожидали любого исхода войны.

Мы несли потери десятками, но отбирали могущество у тысяч и потому упорно шли вперед, пока не споткнулись у самых границ Волчьего рва – самого преданного режиму города. Последняя преграда перед входом в Мрачный. Его неофициально называли «стражем столицы». К тому времени, когда мы подошли сюда, нас уже ждали, соорудив своеобразную стену, пропитанную энергией местных жителей. Она словно разряды тока пробегала ярко-кровавыми сгустками по всей границе этой стены, оседая плотным облаком возле самых ворот в город. Энергия чистой ярости и готовности до последнего отстоять свой дом чётко выделялась на фоне темно-серого неба, опустившегося так низко, что казалось, стоит только подпрыгнуть и можно коснуться его головой.

Армия со степей кинулась на стену с диким рёвом злости и тут же отскочила назад, исступлённо поскуливая от боли. Запах палёной плоти коснулся ноздрей, но несмотря на это, звери снова бросились в атаку, чтобы тут же снова отскочить от потрескивавшей разрядами преграды. Высшие тщетно пытались взломать сооружение своей мощью; казалось, можно увидеть потоки ауры, несущиеся прямо к стене, но та их только поглощала, и всё. Я чувствовал волнение, накрывшее тех, кто остался за моей спиной, оно прокатилось по воздуху тихим гулом нетерпения и злости.

– Донесение из дворца, – на плечо легла тяжелая рука Герда, – говорят, сам Алерикс оставил Мрачный город, жители бегут в панике, передают из уст в уста, – Низший усмехнулся, – какую-то легенду о солнце и луне.

Он говорил тихо, но его слышал каждый. Тишина, нависшая над полем, давила на уши, срывала нервные струны, натянутые до напряжения. Она прерывалась лишь тихими стонами и шипением раненых. А я не мог оторвать взгляда от разрядов энергии, пробегавших по прозрачной поверхности. Красные. Без всяких примесей. Они не боялись. Никто из тех, кто начинял её силой, не боялся нас. Они стояли уверенные в своем праве, оскалившись и готовые напасть в любой момент, но, черт побери, всё равно слишком спокойные для тех, кто понимает, какая мощь стоит по ту сторону. А они понимали.

По рядам оборонявшихся будто прошла рябь и раздались одобрительные возгласы. Первые ряды разомкнулись, пропуская вперед воинов императорского батальона в тёмно-синих костюмах, напряжённых и готовых разорвать врагов. С оружием в руках они становились вплотную друг к другу, чтобы вскинуть на плечо ружья с обсидиановыми пулями. Огнестрельное, доступ к которому имела только армия дворца. Огнестрельное, способное убить бессмертного на коротком расстоянии.

Решил расстрелять меня, Алерикс?

Достойное наказание недостойному предателю.

Герд жестоко ошибся, если посчитал императора трусом, решил, что он уступит Мрачный и дворец даже в обмен на свою жизнь. Алерикс действительно покинул город, но покинул навстречу неприятелю, а впрочем, я и не ожидал от него другого.

Бойцы расступились, пропуская вперед своего командующего в чёрном пальто. Достаточно тёмном, чтобы раствориться в густом тумане, медленно поднимавшемся с земли. Алерикс еле заметно шевелил раскрытыми кверху ладонями, позволяя туману касаться коленей и ползти вверх по одежде так, будто змеиными языками ласкал её. Туман шипел, перебираясь с груди на плечи и касаясь волос мокрыми щупальцами.

Император стоял, широко расставив ноги, прищурившись и медленно оглядывая наш строй. Так, словно запоминал лицо каждого, кто осмелился восстать против него. Где-то сзади послышались всхлипы и нервный шёпот, прекратившиеся с довольным рычанием кого-то из степных.

«Неплохая способность, не так-ли, племянник? Преимущество правителя этого мира. Одно из. Но ведь тебе наплевать на них? Надеюсь, ты рассказал им, что они собираются сдохнуть во имя само обычной шлюхи?»

«Они пришли сюда за победой. И они её получат, Алерикс».

«Какие идеалы ими движут, Нейл? Что ты мог обещать ублюдкам с Голодных степей и Высшим Деусам, еще неделю назад обедавшим в моём дворце?»

Алерикс наклонился вперед, упершись ладонями о стену, закрыл глаза, теперь разряды пробегали по его рукам и лицу, переходили на плечи и шею, короткими вспышками освещая перекошенное от напряжения лицо.

«Идея революции хороша только до тех пор, пока длится сопротивление. Что потом ты предложишь этой разношерстной публике? Посадишь за круглый стол Высших и Низших, рабов и хозяев? Брось, Мортифер, ты далеко не юнец, тебе не идет быть идеалистом. Тем более в обществе, где одни – это еда для других».

Алерикс по-прежнему не открывал глаз, теперь уже молча впитывая энергию своих сторонников.

«Эта стена не спасёт тебя, Алерикс. Рано или поздно тебе придётся выйти из-за неё. Уже сейчас мои Деусы окружают вас, отрезая возможные пути отхода. Что будете делать, когда проголодаетесь?»

«То же, что и вы. Будем есть тех, кто слабее. И может, к тому времени, когда на поле останемся только мы с тобой, твою чёртову голову посетит грёбаная мысль о том, что ни одна шалава не стоит всех тех жертв, которые ты приносил во имя неё эти дни».

Рычание зародилось непроизвольно. Ублюдок намеренно дразнил, задевая каждым словом, точно зная, что они ранят острее любого оружия, куда больнее и безжалостнее.

«Где она?»

Алерикс стоял, всё еще не открывая глаз, слишком спокойный для того, кто сомневается в своей победе.

«Хм… а где должна быть женщина в минуты опасности, пока её мужчина сражается на поле битвы? Правильно, дома. А если у женщины на этом поле битвы сразу несколько мужчин? Неужели ты думаешь, я оставлю рядом с собой такую дрянь, рискуя получить очередной удар в спину?»

И сердце срывается вниз в отчаянной тревоге: что мог с ней сделать подонок, я отлично себе представлял. Единственное, в чём я был уверен, так это в том, что чувствовал – она жива. По крайней мере я не ощутил разрыва нашей связи. До сих пор. Тело как по команде инстинктивно сосредоточилось, стараясь уловить ее присутствие неподалеку. Но в Мрачном городе её не было. Как и в его окрестностях. Вашу мать, я не ощущал её нигде на Континенте. Напрягся, представляя нашу связь в виде красной нити, тянущейся от меня к ней, и едва не взвыл, когда отчетливо увидел, как она прерывается, как треплется на ветру ее тонкий конец.

«Где Лия, ублюдок?»

«Понял, да?»

«Где. МОЯ. Женщина?»

Алерикс резко открыл глаза, вскинув голову. Туман вокруг зашипел, зазмеился вверх, уплотняясь, всё больше скрывая противника и жаля острыми иглами открытые участки кожи.

Сзади раздавались уже проклятия и выкрики, предлагающие еще раз попробовать разнести грёбаную преграду.

– Ещё рано, – снова голос Герда. На этот раз в моей голове. – Еще минуты три, господин. Но меня волнует, чего ждёт император? Почему он не нападает?

– Он ждёт подкрепления.

И я знал, от кого. Мантелла. Только у него была возможность предоставить императору необходимое количество воинов. Если бы не одно но. Конкретно сейчас Мантелла проклинал тот час, когда пошел на поводу у императора и решил отомстить за свою сучку дочь. Приказ о его поимке и доставке на тренировочную базу был отдан еще за два дня до суда, но сам захват должен был произойти только после нашего наступления. Трудно было не догадаться, кого задействует Алерикс, кто с огромной готовностью предложит свою помощь правителю с целью выслужиться перед ним в очередной раз и в то же время в полной мере насладиться абсолютным триумфом надо мной.

Вот только так неосмотрительно владеть лучшими солдатами государства и тем не менее относиться недостаточно внимательно к их нуждам. Экономить можно на всём, кроме армии. И эту прописную истину со временем забывают те, кто достаточно долго ведет не бои, а праздную жизнь аристократа.

Впрочем, согласно сообщению второго сына Лиама, Маора, Мантеллу задержали лишь несколько суток назад, и он вполне мог успеть дать соответствующие распоряжения командованию своей армии.

– Две с половиной… – снова голос Герда, и я зарычал, оглянувшись на него. Парень явно нервничал. Один из немногих, кто знал, что будет дальше, но тем не менее его руки не просто тряслись, они ходуном ходили. Он поджимал губы, прищурившись и не отрывая взгляда от противника, однако туман сводил на нет любые попытки Низшего увидеть что-либо на той стороне долины. Казалось, я вижу, как отсчитывает секунды стрелка часов в его голове.

«Я достаточно долго с ней порезвился, чтобы по достоинству оценить твой вкус. И в очередной раз готов выразить свое истинное восхищение им».

Тихим шёпотом в сознание, смакуя каждое слово. Намеренное унижение, манипуляция эмоциями. Я видел не только его силуэт, но и выражение лица, с которым он говорил.

«Скажи, куда ты ее спрятал, и твоя смерть будет легкой. Обещаю».

Процедил сквозь зубы, сжимая кулаки, представляя, как размозжу череп самоуверенному мерзавцу.

«Она мертва».

Выплюнул эти слова, едва не зажмурившись от удовольствия, предвкушая мою боль, но я знал, что это ложь. Я не чувствовал её здесь, но готов был заложить собственную голову, что Лия жива. Я бы понял, если бы ее не стало. Дьявол меня раздери, я знаю, что почувствовал бы, если бы вдруг она умерла.

«Ты лжёшь! Куда ты спрятал её от меня?»

– Две минуты… – монотонный голос Герда.

«Хочешь увидеть, Нейл». Не вопрос, констатация факта. Император скалится, склонив голову набок и внимательно следя за моей реакцией.

«Как много ты готов сегодня увидеть, Мортифер? А впрочем, не важно. Будем считать, что это последнее желание приговоренного. Подойди ко мне, Нейл. Проклятая стена напичкана аурой настолько, что я переживаю за качество картинки и звука».

Что не мешало ему контролировать природу, однако. Но я шагаю вперед, понимая, что это очередная уловка ублюдка, и всё же не могу поступить по-другому. Я хочу увидеть её. Прямо сейчас. Пусть даже его глазами. Мне нужно это именно сейчас. В то время, как Герд отсчитывает последние мгновения. В то время, как носятся по долине голодные звери, добивая своих же раненых, под шёпот тумана, лижущего подошвы сапог и пробирающегося по спине вверх тысячами липких пальцев.

– Полторы минуты, господин…

«Обидно видеть тебя таким слабым».

Император пожимает плечами. Нас разделяют шагов пять-шесть.

– Одна минута…

Он не просит подойти ближе, и я останавливаюсь, ожидая, пока он не откроет мне часть своего сознания, глубоко вдыхая сгустки его воспоминаний. Его глазами её слёзы и истерический смех, её разбитые губы и порезанные вены, снова и снова, как кадры документального кино. Её голос и отчаянная ненависть, звучащая в нём. Насилие, так много насилия, что начинает тошнить и шумит в висках.

Её беззвучный призыв, после которого меняется даже пространство вокруг, исчезают тысячи солдат и срывающийся шёпот Герда, отсчитывающий последние секунды жизни императора. И этот голос вдруг заглушается отчаянным стуком. Так бьётся сердце… Крошечное сердце, отбивающее ритм еще не рождённой жизни. И сквозь пелену осознания ухмылка Алерикса, с самого начала знавшего о нём.

Герд никогда не видел ничего страшнее в своей жизни. Он никогда не боялся больше, чем в эту самую долгую за его столетия минуту. Говорят, что влюблённые часов не замечают. Так вот, идущие на смерть следят за каждой секундой, потому что каждая следующая может оказаться последней.

Герд оглядывался вокруг себя и видел на лицах своих союзников ту же упрямую решимость, которая не покидала его. Пусть даже за ней прятался самый настоящий животный ужас при взгляде на огромную полупрозрачную стену, пропитанную могуществом тех, кто стоял за спиной императора. Низшему казалось, что он вдыхает не воздух, а капли крови, и на этот раз Деус не мог в полной мере насладиться болью и страданиями других. Впрочем, он был уверен, что и остальные чувствуют то же самое. Возможно, потому, что все они насытились за эти три непродолжительных дня самой кровожадной войны в истории Континента. Возможно, потому, что страх умереть всё же обитал в чёрной прогнившей душе каждого бойца, выступившего против режима. А возможно, потому, что сейчас все мысли и взгляды противоборствующих сторон были обращены к двум высоким фигурам в самой середине поля битвы.

Когда Нейл Мортифер уверенным шагом направился к самой стене, Герд едва не взвыл, ему чудом удалось сдержаться от того, чтобы не схватить своего господина за руку, но помешал привычный страх перед ним. Хотя сам парень не был уверен, чего боится больше – того, что Мортифер вырвет ему сердце прямо тут за подобную дерзость, или того, что он намеренно подставляется, и Герд, как никто другой, знал, из-за кого.

Он методично отслеживал убегающие мгновения, сжимая и разжимая ладони и не отрывая взгляда от своего хозяина, стоящего с прямой спиной перед императором. Ему казалось, что между ними нет никакой стены, а точнее, что эта преграда из плотного густого мрака не толще стекла для двоих Высших, наполненных самой отборной ненавистью друг к другу. Ненавистью, которую не нужно было видеть сквозь туман, она ощущалась в самом воздухе.

– Десять… девять… восемь… – Герд дёрнулся вперёд, увидев, как кинулся на стену Нейл, его громкий животный рёв прокатился над всем полем, заставив содрогнуться даже Высших.

– Шесть… пять… четыре… – Мортифер словно не обращал внимания на полученные ожоги, он буквально разрывал когтями стену, которая казалась теперь такой же мягкой, как живая плоть. Его ладони дымились, сзади нетерпеливо рычала и переминалась его армия.

– Три… два… один… – побелевшими губами, потому что по ту сторону произошла заминка, и сердце Деуса сорвалось вниз, чтобы тут же взлететь до самого горла, когда вдруг несколько десятков солдат из-за спины ошарашенного императора бросились на стену, взламывая её и круша на части. Предатели не делали даже попытки нанести вред императору, словно кто-то заранее запретил им подобное, и Герд отлично знал, кто. Они ожесточенно боролись с солдатами правителя, долину заполнили звуки борьбы и дикие крики, сейчас, здесь, подобно раковой опухоли, распространялась вся боль Континента, она пульсировала, увеличиваясь и судорожно сокращаясь, пожирая всё живое, настоящая боль тех, кто отчаянно сражался за свои жизни.

Остальные огородили правителя плотным кольцом, обеспечив ему надёжную защиту и пытаясь так же кольцом отступить назад. Но сделать это было невозможно, казалось, нет и сантиметра земли, на котором не проливалась бы сейчас кровь. А потом уже стало поздно.

Потом случилось то, о чём свидетели с содроганием и пересохшими губами будут рассказывать друг другу только шёпотом. Деусы, наполнившие стену своей жизненной энергией, умирали один за другим, и преграда становилась всё тоньше и слабее, пока в один момент и вовсе не рухнула под натиском повстанцев. И словно в замедленной съёмке Герд увидел, как буквально влетает в кольцо солдат Нейл Мортифер, выбивая ружья и раскидывая руками бойцов, отрывая конечности и сворачивая шеи. Лучшие солдаты государства казались обычными смертными, не устоявшими перед его яростью. А он даже не замечал, как прокололи ему бок обсидиановым мечом, как окрасилось тёмно-кровавым пятном его чёрное пальто, просто скинул его на землю, продолжая яростно очищать путь к своей жертве.

Теперь они стояли лицом друг к другу. Слишком похожие, чтобы быть врагами, но источавшие такую дикую вражду, что каждому становилось ясно – Континент слишком тесен для них двоих. Алерикс не дожидался, пока племянник сделает выпад, он согнулся, уходя в сторону и, выпустив когти, впился руками в окровавленный бок Мортифера. Тот взвыл от дикой боли, физической и той, которую проецировал ему через контакт правитель. А тот убрал руку и резко отскочил назад, когда Нейл развернулся к нему, далеко не ослабленный, но обозлённый ещё больше.

Его ноги не касались земли, он пронесся ураганом, увернувшись от удара императора, и схватил его за воротник пальто. Они взлетели над землей, оба оскалившиеся, рычащие, а уже через секунду Алерикс врезался спиной в какое-то здание. Он вцепился руками в плечи Нейла, продолжая вливать в соперника боль, она корчилась на кончиках его пальцев и с шипением врывалась в плоть Высшего Деуса, парализуя движение крови и заставляя медленнее биться сердце. Вся боль, которую когда-то выпил император. Вся боль, которую он превратил в самое страшное для Деуса оружие. А затем Алериксу вдруг стало страшно самому. Впервые за всё это время, и этот страх почуял каждый бессмертный на поле. Он вдруг понял, что Нейл не ощущает ничего. Его тело содрогалось в конвульсиях, а в глазах не было и проблеска страдания. В его глазах император различал лишь жажду своей смерти, и это было самое жуткое, что он когда-либо видел. Именно эта жажда давала силы Нейлу сопротивляться той энергии, что сейчас рвала его тело на части.

А потом удар головой, и голова Алерикса откинулась назад, из носа хлынула кровь, и император мог поклясться, что увидел, как едва не закатились от удовольствия глаза Мортифера.

– Понравилось? – выдавил из себя, сплёвывая на землю, пытаясь вырваться из цепкого захвата. – Оценил?

Мортифер захохотал и, резко подавшись вперед, вгрызся клыками в шею соперника. Тот затрясся, стараясь отбиться ногами, но тщетно, ублюдок прочно пригвоздил его к каменной стене. Он выпивал кровь императора и в то же время выпускал в его вены все свои эмоции, и того скручивало от агонии, что наполняла его тело. Алерикс ощущал, как искорёжило внутренности от того потока, что теперь распространялся по ним смертельным ядом.

Нейл оторвался от горла правителя и, улыбнувшись окровавленным ртом, ответил:

– А тебе понравилось? Оценил?

– Меня не так-то просто убить, Нейл.

Мортифер лишь усмехнулся и посмотрел на посеревшего императора, тем не менее нагло улыбавшегося и не признававшего поражения. Его синие глаза ярко выделялись на бледном полотне лица, преисполненные самого настоящего вызова и самоуверенности. Глаза, которые видели то, чего не должен был увидеть ни один. Глаза, показавшие ему то, чего не должно было произойти.

Через секунду тысячи солдат, успевшие пересечь границу и сражавшиеся внизу и в воздухе, на крышах домов и в долине, содрогнулись от криков умиравшего императора, а подняв головы вверх, тут же отворачивались. Деусам не привыкать принимать и получать боль, но видеть, как вырывают когтями глаза тому, кто еще недавно олицетворял собой всё могущество расы… как падает он на землю с огромной высоты и поднимается, но его сил хватает только на то, чтобы подняться на колени… Словно насмешка над понятиями «сила» и «величие».

Мортифер склонился над ним с жестокой улыбкой, глубоко вдыхая его страдания, а потом сделал резкий выпад рукой и вырвал сердце императора. Оттолкнул его труп ногой на землю, и встав на него, как на постамент, резко вскинул руку вверх, сжимая свой истекающий кровью трофей. Он выжимал до последней капли всё еще содрогавшееся сердце своего родственника, глядя, как разбивают его воины соперников, как те покорно склоняют головы или умирают с жуткими криками, не согласные покориться новому императору.

Пройдёт немало времени, эта война станет легендой, которую будут рассказывать детям, о ней прочтут учащиеся в учебниках истории, они будут приводить друг другу выдержки из воспоминаний бойцов, за три дня свергнувших режим, просуществовавший столетия. И пусть план восстания разрабатывался несколько десятков лет, ни один житель Единого Континента не посмеет засомневаться в том, что победу принесла именно идея Нейла Мортифера сплотить жителей Континента, выстроить чёткую жёсткую схему взаимоотношений всех рас и донести её своим сторонникам. И пусть многие Высшие могли увидеть в теории Мортифера постулаты, которые приводили их как минимум в недоумение, всё же адекватное понимание ситуации и преданность Верховному консулу оказали немалое значение на принятие ими решения.

И только самые приближённые к семье Мортиферов, Лиам и его сын Маор, изо дня в день видевшие, как умирал их господин без своей женщины, его сын Герд, который сам лично открывал купол, рискуя сложить не только боевое оружие, но и голову, знали, что эта война могла произойти гораздо позже, если бы император не покусился на то, что Нейл считал своим, и речь шла далеко не о троне. Или же война могла начаться намного раньше, но судьбе оказалось угодной отсрочить её на двадцать лет и столкнуть Нейла с его личным апокалипсисом в лице юной девушки, беззаветно в него влюбившейся.

Глава 24

Джордж Аддерли вышел из машины и поежился от пронизывающего холода, посмотрел на сизые тучи на небе и подумал о том, что сегодня непременно разыграется ураган. Он бросил взгляд на высокую ограду клиники, а потом и на само здание и почувствовал все то же неприятное покалывание на затылке. Здесь всегда холоднее, чем в любом другом месте, вечно не светит солнце, то ли ему так кажется, то ли деревья заслоняют солнечный свет, но здесь постоянно пасмурно, холодно, сыро. Как на кладбище. Ни в одной клинике Аддерли не испытывал этой давящей атмосферы тоски. Джорджу до боли не нравилось это место. Пусть это удача и просто дикое везение, просто невероятное счастье получить место главного врача именно в этой престижной и дорогой клинике, но ему решительно здесь не нравилось с самой первой минуты. Говорят, каждое здание имеет свою историю и свою душу. Аддерли казалось, что у этого здания нет души, оно мертвое и смотрит на Джорджа пустыми глазницами окон, едва восстановленными после чудовищного пожара, в котором сгорели больше половины пациентов и персонала, в том числе и бывший главврач, упокой Господь его душу.

Аддерли чудилось, что их всех сожрало само здание, оно словно перемололо тех, кто находился внутри, освобождая место для новых. Над клиникой постоянно кружили вороны. Доктор не удивился бы тому, что по весне здесь не зацветет ни одно дерево. Какое-то проклятое место. Надо было послушать Мэри и не переезжать сюда, не соглашаться на должность. Ему и в провинции неплохо работалось, но оклад и хороший дом в часе езды от больницы сделали своё дело – они согласились.

Доктор захлопнул дверцу машины и пикнул пультом от сигнализации. Можно подумать, что кто-то угонит его машину – в радиусе километра ни одного жилого дома.

Прошел к центральному входу, который не так давно отреставрировали, и поднялся по широким ступеням, отмечая, что с этой стороны корпус выглядит намного лучше, чем справа, где на стенах все еще видны подпалины от огня.

Аддерли оставил пальто в раздевалке и поднялся на лифте в свой кабинет.

Этаж администрации больницы переехал в левое крыло. Почти весь штат сотрудников был набран заново, и Джордж подумал о том, что он предпочел бы снести правый корпус и отстроить совершенно новый. Его коробило от мысли, что там заживо сгорели около сорока человек, многие тела так и не удалось идентифицировать. Некоторые из пациентов похоронены прямо за зданием на больничном кладбище. Аддерли каждый день разбирал записи разговоров с пациентами, он сверял диагнозы из уцелевших архивов и ставил свой собственный, исходя из сохраненных файлов. Иногда среди этих разговоров попадались записи пациентов, которых уже не было в живых, и тогда Джордж удалял файл и записывал в папку имя и фамилию, чтобы вести свой собственный учет тех, кто не выжил после пожара. Несколько недель назад он вычеркнул последнего пациента, и теперь у него должны были остаться записи только тех больных, кто на данный момент присутствовал в клинике. Но было одно несоответствие, и именно оно не давало Аддерли покоя уже несколько ночей. По списку погибших пациентов должно было быть сто двадцать семь, но у Джорджа получилось сто двадцать восемь, так как один из файлов под номером сто тринадцать с записями пациентки по имени Элис оказался лишим. Её не было ни в списке погибших, ни среди нынешних больных. Именно поэтому доктор приехал сегодня в клинику, несмотря на выходной день. Ему оставалось прослушать последнюю запись.

Аддерли подошел к окну и задвинул шторы – чувство, что кто-то наблюдает за ним из пустого обгоревшего корпуса, постоянно преследовало его. Нужно снова назначить себе антидепрессанты и потихоньку пить их, адаптируясь с новой жизнью и новой должностью.

Джордж сел в кресло и включил компьютер, открыл папку с записями и щёлкнул на следующую по списку. Он только недавно полностью изучил истории болезни всех пациентов и познакомился со многими лично, но самой интересной пациенткой ему все же казалась именно она, та, которой, по сути, и не было. Но если есть запись, значит, и был человек. Он никогда раньше за всю свою практику не встречал настолько четких образов чьего-то безумия. Поразительно, но когда он снова и снова прослушивал файл, на котором пациентка рассказывала свою историю, ему всегда казалось, что она не лжет. Впрочем, она и не лгала – она просто была очень больна.

Доктор Аддерли сам составил приблизительную историю болезни, исходя из собственного расследования. По записям он понял, что Элис, так ее называл покойный Стэнли, нашли на берегу океана без сознания, а когда она пришла в себя, то кричала, что какой-то мужчина унес на ее глазах другую пациентку клиники прямо в соленую пучину и они оба исчезли. Поначалу Элис поверили – позвали спасателей, но когда она начала искать инвалидную коляску, на которой якобы привезла ту женщину к побережью, оказалось, что на песке не осталось даже следов от колес. У Элис спросили, какое сегодня число, и она ошиблась на несколько недель. Береговая охрана утверждала, что видели ее здесь, и не один раз, но одну и без инвалидной коляски. Всё это Стэнли наговаривал после диалога с мисс Крафт. Когда женщину привезли в клинику, она громко кричала и сопротивлялась, говорила, что она уже бывала здесь раньше как журналистка и брала интервью у пациентки по имени Лия Милантэ, но пациентки с таким именем в клинике не было никогда. Так утверждали главврач и медицинский персонал. В архивах и картотеке, занесенных в электронные файлы, Аддерли тоже не нашел подобных имени и фамилии. Как, впрочем, и медсестру, которая якобы, по словам Элис, всегда провожала ее к пациентке. То ли у самой Крафт было раздвоение личности, то ли она просто придумала себе воображаемого друга.

Аддерли поставил диагноз маниакально-депрессивное расстройство, шизофрения, навязчивые галлюцинации.

Он несколько раз прослушивал запись разговора с ней и каждый раз злился сам на себя, что на каком-то этапе начинал ей верить. Но факт остается фактом – никакой писательницы по имени Лия Милантэ никогда не существовало. Ни в Сети и ни где бы то ни было. Как, впрочем, и самой Элис Крафт, от которой остались только эти файлы.

Аддерли надел наушники и снова включил запись:

«Звук открываемой двери, и голос Стэнли:

– Доброе утро, Мардж. Ну как там мисс Крафт сегодня?

– Очень тихая с утра. Поразительно тихая, не кричит, не требует ее выпустить.

– Значит, лекарства подобраны верно. Проследите, чтоб она регулярно принимала их. Вы навели порядок в ее комнате вчера?

– Да, конечно, там навели порядок.

– И как? Вы нашли те самые буквы, о которых она говорила и которые выводит в своём блокноте?

– Нет, мистер Стэнли, не нашли.

– Я так и думал. Приведите её ко мне. Я думаю, что сегодня можно провести беседу и посмотреть, насколько улучшилось ее состояние.

Несколько минут слышалось щелканье по клавиатуре, словно Стэнли переписывался с кем-то. Так как делал характерные паузы в ожидании ответа.

Затем снова звук открываемой двери.

– Добрый вечер, Элис.

Пациентка не ответила.

– Вы можете сесть или хотите стоять?

– Я постою.

– Постойте, если вам так удобно. Как вы себя чувствуете? Вы спали ночью?

– Я не хочу спать.

– Мардж принесла вам сегодня лекарства. Их надо принять до еды. Они непременно помогут, и вам станет лучше. Вы обязательно должны поспать.

– Я не буду их принимать. Я не сумасшедшая! – Очень ровно без истерики.

– Никто и не говорит, что вы сумасшедшая, у вас просто затяжная депрессия. Немного подлечим и выпустим вас. Вот увидите, все будет хорошо.

– Где моя тетка? Почему она не приходит ко мне? Это она меня сюда заперла?

– Вы, наверное, не помните, но ваша родственница совсем недавно погибла в автомобильной катастрофе вместе с супругом.

– Это они её убили, – прошептала пациентка, – это они убили её! Как и Тэсс. Как и всех, кто что-то знал об этой проклятой Лие Милантэ. Все… все, кто знал о ней, умерли. Как вы этого не понимаете? Это из-за нее. Все, что случилось со мной, было из-за нее. Они просто не хотят, чтоб кто-либо узнал об этом. Узнал о них!

– О ком?

– О Деусах! – воскликнула пациентка.

– О ком, о ком?

– О Деусах!

– Значит, вы продолжаете верить, что эти существа, которых вы придумали, все же реальны. Лии Милантэ никогда не существовало, Элис. Она плод вашего воображения. Деусы – это вообще выдуманное вами слово. Понятия не имею о том, кто это такие. Как только мы поймем, что вас больше не преследуют эти странные видения и мысли, вас выпустят из клиники. И вы должны помочь нам избавить вас от этой одержимости.

Пациентка расхохоталась.

– Никогда не существовало? Вы серьезно? Деусы – это жуткое зло. Вы даже не представляете, какое зло! А она сидела в этих самых четырех стенах. Я приходила навещать её. Я брала у нее интервью. Мои записи. Мои аудиозаписи должны быть у меня дома, а последняя – в моей сумочке. Если вы их послушаете, то…

– Хорошо. Расскажите мне о Милантэ. Если она была нашей пациенткой, то каким образом она оказалась с вами на берегу океана?

– Я… вы понимаете, она уговорила меня. Она убедила ей помочь. И я не смогла отказать, я поверила ей. В вашей клинике происходят страшные вещи. Ее хотели убить. Ее и нерождённого ребенка.

– То есть пациентка была беременной и ее хотели убить в нашей клинике?

– Дааа! – Голос Элис стал отчетливей, она даже перестала запинаться. – Я не поверила ей. Пробралась в лабораторию и видела результаты анализов. Она не обманула. И тогда я помогла ей сбежать, пронесла одежду и парик. Она вышла первая в моем костюме, а я после нее. Это должно было сохраниться на записях с камер наблюдения. Если бы вы их посмотрели…

– Мы просматриваем все записи каждый день, и такое происшествие, как побег пациентки, не осталось бы без внимания. Хорошо… вы говорите, что за ней пришел мужчина. Кто он и откуда взялся?

– Она его позвала, понимаете? Он всегда ее слышал.

– Позвонила ему? Написала? Как она его звала?

– Про себя. Он читал ее мысли. – Элис жалобно застонала. – Я знаю, как это звучит… Я понимаю, что в это трудно поверить. Она говорила, что браслеты на ее руках мешают ему, и мы спилили их. Он пришел… вы не представляете… Это было и страшно, и красиво. Если бы вы видели то, что видела я…

– Если бы я видел то, что видели вы, Элис, я бы тоже принимал те лекарства, которые назначил вам.

– Это правда! Черт возьми! Почему вы мне не верите?! Разве можно все это придумать? Пошлите кого-то ко мне домой. Там все есть: записи, аудиофайлы, ее книги. Пожалуйста, пошлите кого-то.

– Нет никаких записей, и вы никогда не были журналисткой, Элис. Вы хотели, вы даже поступили учиться, но потом бросили и занялись бухгалтерией. Вы даже работали в престижной компании по продаже средств для уборки офисов. Это было ваше последнее место работы. Вы помните вашего начальника, Элис?

– Да, Джоник Милтон. Муж моей тети.

– Вы хотели работать у него, но он вас не взял, так как вы не закончили обучение.

– Это ложь. У меня есть диплом, у меня была практика. Все те места, где я её проходила, их же можно найти. Почему мне никто не верит? А надписи?! Надписи под кроватью? Я же показывала вам! Там внизу… там эти проклятые буквы. Они повсюду. НМ13…НМ13. Везде!!!!Это она их написала. Кровью! Понимаете? Кровью! Вы же их видели, доктор. Вчера!

– Там нет никаких букв, Элис. Это номер вашей палаты – тринадцать. И я не помню, чтоб мы с вами об этом говорили вчера, потому что вчера вы были в другой палате, так как в вашей делали генеральную уборку.

Элис заплакала.

– Там… за шкафом. Они тааам. Вы врете! Зачем вам все это? Зачеееммм?! Зачем вы делаете это со мной?

– Начните принимать лекарства, Элис. Мы вас вылечим, и вы все вспомните. Вот увидите, вам станет легче после того, как поспите. Вы несколько суток боролись со сном. Вы же не хотите, чтобы я назначил вам уколы, от которых все ваши мысли совершенно исчезнут. Вы же не хотите препараты, которые я назначаю именно сумасшедшим?

– Я не сумасшедшая!

– Да, вы не сумасшедшая. И именно поэтому я назначаю вам легкие лекарства, а вы отказываетесь их принимать.

– Я боюсь спать. Я постоянно вижу кошмары… и я вижу, как он выходит из океана и забирает ее. Поднимает на руки и уносит обратно в океан. Он настоящий. Она всегда говорила… а ведь ей тоже никто не верил. И я не верила. Я слушала ее и не верила, думала о том, что она невменяемая и все придумала, что у нее поехала крыша от ее романов, что она перепутала реальный мир и свой выдуманный. Но я вижу, что это вы. Вы делаете людей сумасшедшими, потому что вам приказали. Вы! Это вы все делаете! А она меня подставила! Вы все заодно! – Пациентка начала кричать. Послышался топот ног, стук распахнутой двери, возня и борьба. Снова крики пациентки».

Аддерли выключил запись и потер виски. Больше записей не было; судя по дате, пожар произошел именно этой ночью. Значит, Элис Крафт сгорела вместе с другими пациентами в правом крыле. Тогда почему ее фамилии нигде нет? В списке, предоставленном департаментом, Элис Крафт не числится. Джордж шумно выдохнул и встал из-за стола. Чертовщина какая-то. Исчезла пациентка, которая утверждала, что знает еще одну исчезнувшую пациентку. Интересные совпадения. А ведь Аддерли никогда не узнал бы о ней, не залезь он в старые файлы, которые сохранились копиями на компьютере старшей медсестры. По идее, и их не должно было быть, так как компьютер миссис Даркли находился в правом крыле во время пожара, но он уцелел, и жесткий диск недавно восстановили. То есть получается, что не найди Аддерли эти файлы, то про Элис Крафт никто бы и не узнал.

Джордж вышел из кабинета и закрыл его на ключ. В понедельник он поднимет все архивы и поищет имена работников больницы. Крафт утверждала, что там работала некая Тэсс, которая провожала ее к несуществующей пациентке. Доктор вышел на улицу и снова посмотрел на правый корпус. Поднялся ураганный ветер, и электрические провода стонали и дрожали от резких порывов. Первые капли дождя падали ему за шиворот и обжигали кожу. Небо рассекла надвое молния, и он вздрогнул от оглушительного рокота грома. Снова посмотрел на окна правого корпуса. Идея пришла в голову внезапно, и он сам не понял, как направляется в сторону полусгоревшего корпуса, вокруг которого все еще была растянута лента с надписями: «Осторожно! Опасность обвала здания!»

Он бродил по коридору, освещая себе путь сотовым телефоном. Если ему не изменяет память, то палата номер тринадцать должна находиться в самом конце, возле пожарной лестницы, которая обвалилась вместе со стеной.

Когда он наконец-то нашел и вошел в помещение, ему уже казалось, что он задыхается от запаха гари и витающих в воздухе частиц пепла. Он подошел к стене, с которой свисали черные полосы обоев, и снова посветил телефоном. Ничего особенного – голые панели, потеки расплавленной краски, зола и пепел. Он и сам не понимал, зачем сюда пришел. Пустая затея. Завтра он пошлет еще один запрос в департамент, и все встанет на свои места. У него у самого слишком разыгралось воображение. Аддерли уже хотел выйти из помещения, но вдруг заметил под черными обоями еще один слой, прямо за обгоревшим шкафчиком. Наклонился, потом присел на корточки и содрал отсыревшую бумагу; на секунду ему показалось, что у него потемнело перед глазами – вся стена была исписана буквами и цифрами. Темно-коричневой краской, которая походила на высохшую кровь и въелась в панель настолько сильно, что теперь отчетливо проступала даже с обратной стороны бумаги. Он принялся лихорадочно сдирать слой за слоем, по всей комнате, с какой-то истеричной хаотичностью, и везде он видел эти буквы и цифры, их словно замазывали и заклеивали, стирали и пытались вымыть, но они все равно остались.

«НМ13».

Доктору казалось, что он сходит с ума, а цифры и буквы пляшут у него перед глазами. По стенам пошли трещины, посыпалась щебенка с потолка, но он их даже не заметил. У него в голове продолжал звучать голос Элис Крафт:

«Я же показывала вам! Там внизу… там эти проклятые буквы. Они повсюду. НМ13… НМ13. Везде!!! Это она их написала. Кровью! Понимаете? Кровью!»

Правый корпус клиники полностью обвалился из-за урагана, сложился, как карточный домик. Тело Джорджа Аддерли нашли под обломками здания спустя несколько суток после того, как миссис Аддерли заявила об исчезновении мужа.

Глава 25

Холодный дождь бьёт по лицу тяжёлыми прозрачными каплями, они стекают по лбу, по вискам на шею, намокает воротник пальто и, кажется, даже рубашка под ним. Промозглый ветер заунывно плачет, пробирая до самых костей, заставляя маленькие фигурки, выстроившиеся в ровные шеренги, съёживаться. Ветер треплет их мокрые волосы, словно насмехаясь и в то же время оплакивая.

Бред сумасшедшего, но я слышу его могильный голос: «Посмотри на эти волосы, Мортифер, слишком тёмные… А у этой светлые… у той – короткие. Они отрастут, но они прямые… прямые, Мортифер, прямые…»

Моё безумие соглашается с ним и тихо шепчет, пока тихо, потому что к ночи оно снова начнет биться в истерике, требуя убить их всех.

«Они ущербны. Все до одной. На хрена тебе столько её копий, Мортифер? Убей их всех. Прямо сейчас. Чтобы не видеть, что каждая из них настолько похожа на НЕЁ и всё же настолько далека от НЕЁ настоящей».

Безумие касается тонкими замёрзшими пальцами затылка, заставляя вскинуть голову и раз за разом обводить взглядом шеренги молодых девочек. Нихилы стоят в два ряда, но мне отчётливо видно каждую из них.

«Ты только посмотрииии, – шепчет оно, – вон та во втором ряду, четырнадцатая справа, посмотри, как она похожа… Посмотри на её взгляд… ты чувствуешь, как он зажигает твою кровь? – и тут же, проклятое, усмехается. – Неееет, не чувствуешь. Но, возможно, ей просто холодно? Давай проверим».

Безумие зовёт моим голосом НМ12142, и хрупкая девушка, гордо вздёрнув подбородок вверх, уверенно вышагивает вперёд. Она не сутулится под тяжёлыми каплями дождя, она не дрожит от холодного ветра, не опускает взгляда. И внутри вдруг начинает медленно просыпаться надежда, сука, которая спала беспробудным сном долгие годы, закутавшись в безысходность и отчаяние. С каждым годом её дыхание становилось всё тяжелее и медленнее, пока вовсе не остановилось. Я думал, она сдохла, и даже чувствовал запах её разлагающегося тела, но она лишь впала в кому.

Девушка остановилась на расстоянии вытянутой руки от меня, хрупкая и бледная, в голубых глазах затаилось напряжение, я чувствовал недоумение, охватившее ее, и толику любопытства. Никакого страха. И понимание этого заставило надежду затрепыхаться в груди пойманной птицей, биться о лёгкие, будоража их легкими прикосновениями призрачных крыльев.

Нихил прикусила губу, неуверенно взглянув в мои глаза, и я усмехнулся, вспомнив, как точно так же когда-то стояла ОНА передо мной в окружении стражников. Ударил её по щеке, и девушка вскрикнула, схватившись за лицо. Ноздри защекотал ожидаемый запах страха, а когда она подняла голову, вспышка молнии осветила самый настоящий ужас… и покорность в её взгляде.

«В расход», – огласило безумие свой приговор.

Покидал плац с ощущением привычной пустоты и обречённости, кажется, они стали самыми верными моими спутниками.

– Ваше величество, – рядом засеменил директор научного центра, – что прикажете делать с нихилами?

– Всех с номером, начинающимся на буквы НМ, уничтожить. Остальных готовить к началу обучения. Что там со строительством нового лагеря для нихилов?

– Нооо… как же так Господин… снова уничтожить? Среди них есть очень много талантливых и действительно способных ни…

– Уничтожить! И кажется, я задал вам вопрос.

– Лагерь почти достроен, в ближайшее время туда переселятся тренеры и обучающиеся. Всё, как вы приказывали: самые современные условия, разделение на женское и мужское общежитие, дома педагогов рядом с общежитием обучающихся.

Оставил его за спиной, направившись к воротам и не оглядываясь, чтобы вдруг не увидеть, сколько их там стоит в ожидании смерти. Очередная партия бракованных копий моей женщины. Хотя разве могла копия заменить мне оригинал? Я знал ответ на этот вопрос, но раз в семнадцать лет всё же отдавал приказ уничтожить неудачные образцы. Каждый раз только неудачные образцы. И сразу же приказ изготовить новые, по другой системе, доработанные. Куча сил, энергии и денег в никуда. В тот самый пустырь, в который когда-то бросали трупы нихилов. Теперь он был засеян единственными цветами, способными выжить здесь, цветами сорта «Милантэ». И раз в семнадцать лет над ним разбрасывали пепел вновь уничтоженных.

Потому что я не хотел видеть её лицо в них, в суррогатах, я с маниакальной жестокостью создавал свой собственный оригинал и не менее жестоко убивал его, чтобы её внешность не досталась никому больше.

Молния разрезает короткими вспышками плотную стену из дождя, капли которого нещадно колотят по спине, и я бросаю последний взгляд на оставшийся позади полигон. Теперь он не напоминал огороженную тюрьму строго режима. Новый персонал, новые технологии, другой уровень жизни и равноправие для всех, кто находится по ту сторону огромного каменного забора. Они всё еще нихилы, их всё ещё выращивают искусственно с помощью нашей энергии, они смертны, но их способности уникальны, как и раньше, и теперь бессмертные платят за использование их талантов, а это значит, что нихилам не нужно быть рабами, не нужно бояться своего хозяина. Они по-прежнему находятся на низшей ступени нашей цивилизации, но теперь у них есть определенные гарантии, что с этой ступени их никто не столкнет к самому подножию лестницы. Это большее, что я мог сделать для тех, кого выращивают из пробирки, – даже справедливость на Едином Континенте одета в мрачные оттенки чёрного.

Дождь касается губ влажными поцелуями, ласкает подбородок и шею.

«Нейл… Неееееейл…» У него ее голос, и я стискиваю зубы, чтобы не согнать наваждение, пусть оно шепчет её шёпотом, пусть смеётся вот так, её смехом.

«Нейл, просыпайся…» И я распахиваю глаза, чтобы встретиться с её глазами цвета ясного неба, чтобы прижать её к себе двумя руками, так, чтобы охнула от боли, пока я бесконечно долго вдыхаю запах её волос.

Очередное воспоминание из прошлого, вернувшееся кошмаром, как всегда, настолько реальное, что ощущается каждая деталь. И я опрокидываю её на спину, набрасываясь сверху, исступлённо целуя губы и скулы, кусая ключицы и сжимая ладонями грудь, пока она не начинает всхлипывать от нетерпения и желания, пока не начинает выгибаться мне навстречу, зарываясь руками в мои волосы. Распахнула ноги, приглашая, и я с готовностью собираю пальцами её влагу, пробую на вкус, чтобы в следующий миг уже оказаться внутри нее, окончательно прогнать воспоминания, убедиться, что наше прошлое осталось в том ночном кошмаре и больше никогда не вернется. Я, чёрт подери, не позволю больше никому покуситься на моё счастье.

Мы успеваем отдышаться буквально за секунду до того, как тяжёлые двери распахиваются, и комнату заполняет звонкий детский смех и тихий женский шёпот, остающийся в коридоре.

Нейман врывается в комнату и бесцеремонно запрыгивает на кровать, ныряет под одеяло к матери, а я прикасаюсь осторожно пальцами к маленькой головке с чёрными волосами и вспоминаю. С каждым годом воспоминания причиняют всё меньшую боль, правда, в этом заслуга далеко не времени, а их, моего сына и моей жены, которые наполняют память новыми кадрами.

Да, моей жены, законной и единственной. Лия Милантэ-Мортифер. Она не стала отказываться от своей фамилии, сказала, что её точно так же дал ей я.

Правда, это было после того, как я убил Селену, обязательное условие для того, чтобы сделать Лию своей женой. Она никогда не спрашивала меня, как умерла Селена, мы не говорили об этом, но она никогда не была глупой девочкой и наверняка понимала, что я не мог позволить Селене умереть быстро и безболезненно после того, что эта тварь сделала. А впрочем, она в нашей жизни оказалась лишь досадным препятствием, которое следовало устранить, чтобы провести ритуал бракосочетания по всем законам Деусов, с принесением клятв и укреплением уже существующей связи. Тогда, в день нашего бракосочетания, я убил Лию нихилом и воскресил бессмертной.

Но это было после того, как она родила нашего сына Неймана, первого в истории Деуса со способностями нихила. Он потом не раз и не два будет доводить до истерики неожиданными исчезновениями во время прогулки свою няню и Мию, которую мы удочерили, чтобы она по праву могла носить титул принцессы Континента.

Но всё это было после того, как я подписал приговор Клэр, ответив согласием на её мольбы сохранить жизнь. Теперь эта сука бесплатно ублажала жителей Мёртвых степей, единственная женская особь на сотни километров вокруг. В последний раз, когда я спускался к Необитаемым землям, она выползла мне навстречу, истерзанная и изломленная, с многочисленными следами от побоев и шрамами по всему телу, грязная и мокрая, она схватилась за мои колени, умоляя убить её, прекратить эти адские муки, шептала еле слышно проклятия и вращяла обезумевшими глазами, сжимаясь, как только слышала голодное рычание местных обитателей. Теперь они испытывали голод другого рода. Купол был уничтожен, и сюда своевременно доставлялась еда, была проведена ирригационная система. Единственное, чего не хватало зверям, это женщины. Впрочем, судя по удовлетворённым взглядам некоторых из них, предательница Клэр неплохо справлялась со своей миссией.

Я искал Лию долгие годы, грёбаные сто лет, я искал её во всех мирах и не находил. Я отчаялся и приказал создавать новых нихилов, начиняя эмбрионы своей энергией, задав ученым определенные личностные параметры будущих нихилов. Но результат всегда приносил лишь разочарование.

А потом… потом я проснулся среди ночи от её голоса, он звал меня, он истошно кричал, и мне казалось, я вижу, как шепчет она пересохшими губами моё имя, как просит прийти за ней. Закрыл глаза и нырнул вслед за её голосом в пространство, оказавшись в мире смертных. Выругался, оглянувшись по сторонам, – это была лечебница. Дьявол, я не раз и не два был в этом мире, но, видимо, каждый раз в другом временном промежутке, потому что сейчас я её чувствовал. Впервые за столетие я чувствовал нашу связь. Каждой клеткой тела, она беззвучно кричала, она заставляла сердце забиться в бешеном ритме, эта связь оглушала и в то же время наполняла дикой энергией. Я впервые за столетие перестал ощущать мёртвую пустоту внутри.

Исследовал лечебницу, но именно здесь, в здании, Лию не ощущал. Зато очень четко уловил присутствие другого Деуса в больнице. Пошёл на его запах и оказался возле двери с надписью «Главный врач». Затаился, прислушиваясь к тихим голосам, явно спорившим о чём-то.

– Мистер Стефан, это невозможно, в который раз вам говорю. Пациентка сбежала, и установить ее место нахождения представляется невыполнимой задачей.

– Мне плевать, Стэнли, я хочу увидеть Милантэ. Я отдавал приказ покончить с этой дрянью еще два дня назад. Какого хрена вы столько тянули?

– Я вам уже говорил, комиссия из департамента… я не мог…

– Плевать я хотел на комиссию, – голос говорившего сорвался на рычание, и я представил, как вздрогнул смертный, – или вы покажете мне труп этой психопатки до завтрашнего дня, или я сам лично выну вашу трусливую душонку из тела.

Дверь резко распахнулась, и я встретился лицом к лицу с тем самым Стефом.

Единственное, о чём жалею сейчас, что из-за нехватки времени не смог услышать его предсмертные крики. Они все сгорели в той лечебнице. Ублюдок Стеф, оказавшийся служителем бывшего императора, именно он тогда отправил Низшего Деуса в мир смертных следить, если вдруг я появлюсь там вслед за Лией, директор психиатрической лечебницы, продававший за деньги не только свою душу, но и тела пациентов, доктора, вышедшие на смену, и больные. Сотни людей, действительно увидевших дьявола, но не узнавших его вовремя, чтобы сбежать. И Элис. Журналистка, которая узнала слишком много, чтобы остаться в живых. Позже пожарные найдут более ста двадцати обгоревших до костей трупов, ровно столько, сколько и должно было быть здесь в общей сложности врачей и больных, судя по документам департамента. Ровно столько, чтобы ни у кого не возникло лишних вопросов.

Теперь кошмары мучили его. Изнуряли почти каждую ночь, а я будила, вырывала из сна поцелуями, вытирая капли пота со лба, уже не стараясь рассмотреть, что именно он видит, потому что это слишком больно. Ему, не мне. Я свою боль выпила до дна, до самого осадка, и ее во мне больше не осталось. Иногда мне казалось, что Нейл её просто забрал. Впитал каждую каплю и крупицу, избавляя меня от мучительных воспоминаний и оставляя их только себе. Нет ничего, что было бы неподвластно ему.

Вначале я видела всё, в ту первую ночь, которую мы провели вместе после того, как Нейл забрал меня домой. Его кошмары, мои, сливающиеся в одно целое. Бессчётное количество моих копий, лиц, глаз, образов, которые превращались в гору мертвых тел. Поиски, попытки смириться, и полное отрицание, снова проекты НМ и отчаяние. Океаны отчаяния. Единственное, чего не мог могущественный Деус – это вернуть свою НМ13 и сходил с ума день за днем, понимая, что время отдаляет нас друг от друга и шансов все меньше и меньше. Умирать на протяжении ста лет час за часом. Вся невозможность НАС, слившаяся в вереницу бесконечных дней и попыток воссоздать хотя бы так, хотя бы в копиях, так похожих и настолько иных, что он убивал их всех. Я бы ужаснулась, если бы не знала, кто он такой, я бы ужаснулась, если бы не понимала, как он любит меня и как ему больно умирать вместе с ними. Пока не услышал мой зов… спустя сто лет.

Я кричала его имя у океана так громко, что мне казалось, он заглушает порывы ветра, так громко, что мне казалось, я сорву голос. Кричала и шла в воду. Все дальше и дальше, понимая, что если не придет ко мне, то волны сожрут меня и отнесут к нему в иной реальности, в ином мире, где мы не можем не быть вместе. Потому что Нейл и есть мой океан, моя бешеная стихия. Я принадлежу ему. Ведь в моем сердце все та же пластина с его именем.

Я почувствовала руки Нейла вместе с волнами, а поцелуи – вместе с солью воды и собственными слезами и только тогда поняла, что я живу и дышу.

«Я обещала, что дождусь… обещала».

«Я обещал, что приду за тобой».

Это были самые сложные часы для нас обоих. Часы после моего возвращения. Когда я боялась на него посмотреть, боялась, чтобы он смотрел на меня. Потому что на моем теле остались чудовищные шрамы от ожогов. В моем мире их не было видно, но здесь, где реальность снова становилась реальностью, а я сама собой, они снова проявились на коже уродливой печатью, напоминая, что я не должна была выжить. Ни я, ни наш ребенок. Селена Мортифер подожгла лабораторию перед самым переходом, и я горела, привязанная к проклятому креслу, глядя в её безумные глаза, и молилась о том, чтобы это было быстро, чтобы задохнуться от дыма раньше, чем огонь начнет пожирать мою плоть. Но сработал портал, и меня вышвырнуло на центральной площади города, в мире смертных, все еще пылающую, как факел, в обгоревшей одежде. Конечно, меня там ждали, чтобы закрыть в проклятой клинике до новых указаний Алерикса Мортифера.

Нейл собирал меня по частям, сначала залечивая тело, потом душу. Самый жуткий монстр и чудовище превратился для меня в заботливую сиделку, врача, психиатра, брата, друга. Да кого угодно. Он стал для меня всем. Ревностно не подпуская к моей постели никого, откармливая с ложечки, как маленького ребенка, забирая любую панику, врываясь в каждый кошмар и превращая его в сказку. В полном смысле этого слова. Он уводил меня в те миры, где я любила бывать с ним когда-то. Менял для меня реальность. Ни одного сна без него, ни одной секунды или минуты без его присутствия. С таким уходом воскресли бы мертвецы, и я воскресала. С каждым днем возвращаясь к нему, к нам. Нейл давал мне слушать сердце нашего ребенка, впуская меня в свои мысли, а я в ответ отдавала ему ощущения толчков и пинков изнутри. Я боялась произнести слово «счастье» про себя. Даже шепотом. Я просто молча сходила с ума от того, что дышу с ним одним воздухом, просыпаюсь, а он рядом, всегда рядом, ловит мое дыхание. Потом родился наш сын – Нейман. Наверное, именно тогда я окончательно отпустила прошлое. Потому что судьба подарила мне то, на что я уже не надеялась, – НАС в будущем, нас в десятках, сотнях, тысячах. Истинный смысл бессмертия. И та самая инициация еще до рождения Неймана, когда я стала частью Нейла, а он открылся мне весь настолько, что мне показалось, я захлебываюсь этой вседозволенностью погружаться в его мысли, в которых неизменно пульсировало моё имя.

Никогда не видела его таким. Словно за то время, что меня не было рядом, он вдруг изменился. Страдания меняют людей, и я не знаю, насколько они меняют таких, как он, но я видела эти перемены во всем. Свобода – вот что заставляет раскрываться и становиться самим собой. Право диктовать свои условия и строить жизнь так, как решаешь сам. Ведь Нейл Мортифер – император Единого Континента уже более ста лет. Странная особенность вращения параллельных миров, которая сделала возможным мое возвращение, возможным мой крик спустя век, когда через промежуток времени оборот вращения повторяется и параллели мира смертных и мира Деусов снова соприкасаются. Именно в этот момент я его позвала, и он услышал. Нейл показывал мне потом все изнутри. Как работают порталы и переходы, как движется время, похожее на волны океана, в который впадают моря и реки секунд и часов других миров. Деусы научились управлять временем, прорываясь в иные параллели, в которых к этому еще не пришли и, возможно, никогда не придут, и, наверное, это к лучшему.

Мы были счастливы во многом, кроме одного – он не прикасался ко мне, а я не делала первых шагов навстречу. Мы все еще не стали любовниками. После того, как хотел поцеловать, а я в ужасе отшатнулась, закрывая лицо руками, Нейл больше не делал попыток физического сближения.

Слишком многое нас разделяло, слишком много он видел, а я испытала. И иногда мне становилось страшно, что это конец и что он… что у него появились другие женщины. Ведь он не будет ждать меня вечно. Это для меня прошли считаные месяцы. Для него прошло достаточно времени, чтобы не отказывать себе в удовольствии, таком естественном для любого мужчины.

Нет, я не чувствовала их присутствия в нашем доме, и от него не пахло чужим телом никогда. Нейл медленно и уверенно совращал меня саму. Так, как умел только он. Шаг за шагом, каждым словом и жестом. Намеками… Случайными прикосновениями, шепотом или молча, просто взглядом. Но он не пытался проникнуть в мои мысли. Он не хотел ничего делать насильно, и я понимала это. Видела боль в его глазах, если вдруг могла отшатнуться, когда сильно обнимал, и его руки разжимались в разочаровании, а мне хотелось рыдать от бессилия.

Я пришла к нему сама спустя месяц после рождения Неймана. Пришла, когда уже сама сходила с ума от желания почувствовать на себе его руки и губы…от дикого желания научиться доверять ему свое тело, как и раньше. Не только душу. Вернуть нас. Пришла, как когда-то много лет назад. Не менее взволнованная и испуганная. Нейл ждал меня, просто терпеливо ждал вот этот жуткий монстр, который никогда не отличался терпением, умеющий драть плоть на ошметки, когда собственное желание зашкаливало, он ждал моего «да».

Помню, как сама снимала одежду, а Нейл сидел напротив и просто смотрел… в голодном ожидании. Вначале я впустила его в свои мысли… сама. Позвала прочесть мои страхи, и тогда он начал свою самую изощренную игру в картинки… Когда нет прикосновений, но я вижу, что он хочет со мной сделать, как ласкает взглядом, как танцует по моей коже кончиками пальцев, и уже нет страха, есть только легкие вздохи и участившееся дыхание. Он щекочет мое тело дыханием, легким прикосновением губ и языка. Никаких проникновений – ласка до изнеможения, и только в мыслях, только в моем сознании, удерживая взгляд расширенными зрачками и темно-синей радужкой, пока не оседаю на пол, обессиленная первым оргазмом, чтобы уйти на второй, и на третий, и уже понимать, что теперь это не картинки, теперь это он на коленях между моими распахнутыми ногами, и я впиваюсь дрожащими пальцами в его волосы, выгибаясь и закатывая глаза… до первой мольбы, чтобы взял. Не берет… продолжает истязать только языком без рук… только губы до бессознательного состояния. Он отвоевывал мое тело у моего разума по частям каждый день, позволяя больше и больше, пока не вернул его себе окончательно, пока сама не начала умолять не жалеть. Пока не попросила подарить мне то, что между нами было всегда, – нашу Боль. Он вернул меня себе полностью.

Только по ночам Нейл снова возвращался туда, откуда выдернул меня саму, и я не могла ничем ему помочь. Я просто будила его, заставляла открыть глаза, чтобы прочитать в них все то же отчаяние, которое сменяло облегчение и дикое желание убедиться, что я настоящая, как и наше счастье с ним.

Я надеялась, что со временем это пройдет, прошлое отпустит и его, не только меня, особенно сейчас, когда во мне зарождается еще одна жизнь, подаренная нам нашей Нелюбовью.

И я смотрю в синий космос его глаз, прижимая руки к своему животу, давая почувствовать, насколько мы живые. Где каждым ударом отсчет нашего будущего, где нет места прошлому. Для меня любовь не имеет иного названия, чем его имя, и он знает об этом.

Эпилог

Она бежала по улице, оглядываясь назад. Пряталась по подворотням, чтобы перевести дух, и снова бежала. Чертова полиция, обычно они не преследуют на территории резервации, боятся совать нос к изгнанным. И правильно, здесь на такое можно нарваться, что мало не покажется. Но то ли эти борзые, то ли она их сильно разозлила тем, что увела из-под носа ствол и кошелек, когда они поймали ее в районе старых построек, куда вход был разрешен по специальным пропускам. Она попалась им на глаза, когда бежала между машинами по стоянке. Они ее сцапали, но не уследили. Девчонка сбежала, прихватив с собой трофеи. Правда, они не оставили её в покое, даже когда она перепрыгнула через колючую проволоку резервации и, разодрав ладони и штаны на коленях, стремглав бросилась наутек по узким улицам разрушенного города.

Забежала в полуразвалившееся здание, стащила с себя куртку, штаны, подпоясала рубаху ремнем, подтянула повыше чулки с толстой резинкой, проверила, на месте ли диск. Несколько секунд переводила дух. Потом выкинула шапку и взъерошила черные волосы с яркими тонкими полосками синего цвета, заплетенными в тонкие косички. Они вряд ли ее узнают, так как приняли за мальчишку. Теперь она похожа на малолетнюю неформалку, которыми кишат улицы резервации. Она сунула вещи и ствол под лестницу и снова вышла на улицу, лихорадочно оглядываясь по сторонам.

Где-то послышались выстрелы и громкая ругань матом, девчонка усмехнулась – таки нарвались. Не хрен соваться туда, где им яйца поотрывают только за нашивку на рубашках. Она все же решила, что за шмотками вернется позже, так безопасней.

Зашла в высокое здание с заколоченными окнами, взбежала по ступенькам, перепрыгивая через битые стекла. Отворила дверь в одну из квартир и с облегчением выдохнула, когда захлопнула ее за собой. Она еще для пущей уверенности поставила доску между железными скобами по бокам и удовлетворенно выдохнула. Вытащила из-за резинки чулок диск и тут же сунула его в ноутбук. От нетерпения у нее дрожали руки.

– Ну давай, запускайся. Что ж ты там спрятал от них, папа?

Наконец-то по экрану компьютера пошли цифры, словно водопад из чисел и букв, девчонка лихорадочно клацала тонкими пальцами по клавиатуре. На экране большими буквами выскочил набор текста.

– Что у нас тут? Прочесть вслух вот эту абракадабру? Да я язык сломаю. Ладнооо. Читаю.

Она произнесла несколько слов на странном, неизвестном ей языке и нахмурилась.

– Хорошо… значит я полиглот, и? Что теперь?

Экран ноутбука погас, а потом снова загорелся. И девчонка в удивлении вздернула бровь:

«Позови меня, Риана, и тогда ты сможешь попасть сразу на второй уровень».

– Позвать тебя? Да я знать не знаю, что ты такое, но видимо, так задумано.

На экране пошел обратный отсчет до уничтожения диска.

– Тихо… тихо. Зачем сразу психовать? Я позову. Знать бы кого – вообще было бы хорошо. Может, подсказку?

Она присмотрелась и увидела идущие по всему экрану прозрачные буквы. Повторила их одну за другой, и экран снова погас. Он больше так и не включился. Она уснула, уронив голову на руки прямо за столом.

Утром её разбудил вой полицейских сирен. Над резервацией летали вертолеты с прожекторами, а люди перешептывались, что это грядет второй Апокалипсис. Окраина города, граничившего с резервацией, была усеяна трупами. Ни на одном из тел не обнаружили следов насилия извне, а вот изнутри они были полностью выпотрошены, словно кто-то сожрал их, не прикасаясь, оставив лишь оболочку.

Зловоние канализации засоряло ноздри, сковывало горло, не позволяя вдохнуть. Огромная фигура устало прислонилась к грязной влажной стене, отбросив ногой прямо в сточные воды парочку крыс, возмущенно закопошившихся в реке из отходов. Ярким светом блеснули в абсолютной тьме синие глаза, и тихий шёпот замогильным эхом разошёлся по канализационному стоку:

– Меня не так-то просто убить, Нейл. Не так-то просто.