Научи меня верить в любовь бесплатное чтение
Глава 1. Жизнь полна сюрпризов, и не только приятных
Глаза распахнулись за секунду до будильника. Темно настолько, что не видно даже очертаний предметов. Отключаю противный сигнал на айфоне и, отбросив одеяло, спускаю ноги на прохладный пол. Это возвращает меня в реальность, хотя перед глазами все еще стоит лицо матери. Она никогда не снилась мне. Да я и сейчас не мог вспомнить подробностей сна, но после него осталось неприятное давящее ощущение в груди. Терпеть его не могу. Особенно, когда не понимаю причин.
Пробежка, очень черный кофе, контрастный душ. Сегодня все это не помогает. Лицо матери не отпускает. Что? Зачем? Почему? Раздражает. Мы не были близки. Скорее, напротив. Она умерла несколько лет назад. И я тогда как будто облегченно выдохнул. Больше ничего не связывало меня с семьей, точнее, ее остатками. Отчим не в счет. Он никогда не был моей семьей. Впрочем, я не уверен, что у меня вообще когда-то была семья.
Нет, была. Много лет назад. Настолько давно, что это кажется нереальным, вымышленным.
Утонув в собственных мыслях и воспоминаниях, в последний момент торможу позади серебристого Matiz, остановившись в паре сантиметров от его бампера. Красный. Обычно на дороге я аккуратен и внимателен, но сегодня что-то идет не так. Мне не нравится. Недобрый знак. Не люблю.
В офисе какое-то оживление. Я это чувствую, едва перешагиваю порог. Суета, разрывающиеся телефоны, истерические ноты в голосах. Из кабинета наперерез мне вылетает Антон, один из наших аналитиков. В глазах паника, волосы взъерошены.
– Марк, – резко выдыхает он, пожимая мою руку. Его ладонь влажная. – Марк, все пропало.
– Что пропало? – застываю я, глядя в его глаза.
– Сервер навернулся. Все пропало, – его голос переходит на шепот.
– Что. Значит. Навернулся?
– Пытаются реанимировать. Пока не получается.
– Когда это случилось?
– Утром пришли. А он… В общем, Марк, что делать? Через два дня презентация. У нас заказы.
Я молча прохожу мимо, к себе в кабинет. Сегодня не киваю привычно своему секретарю, хотя краем сознания отмечаю, что она, как обычно, уже на месте. Опускаюсь в кресло, включаю комп. Грузится, но смысла от этого сейчас нет. Все наши проекты в сетевых папках для совместного доступа. И к ним сейчас не добраться. Почта не реагирует. Сеть «лежит». Прекрасное начало дня! В грудь снова возвращается ощущение тревоги, сдавливая легкие. Это оно? Причина в сервере? Не успеваю понять. Без стука в кабинет влетает Успенский. Хмуро смотрю на него, уже заранее зная, что он скажет.
– Марк…
– Где, черт возьми, наши новые сервера? – спрашиваю негромко, с трудом сдерживая ярость.
– Договор подписали на днях. Вели переговоры.
– Борь, сервера – это наше все, это гарант существования нашей фирмы, гарант доверия клиентов.
– Да знаю, Марк, знаю, – падает он в кресло напротив.
– Что говорят? Когда оживут сервера?
– Работают. Пока причина непонятна. Вечером все работало.
От моей отповеди Успенского спасает телефонный звонок. Номер неизвестный. Телефоны клиентов я обычно сохраняю. Значит, это не кто-то из них и может подождать. Сбрасываю звонок.
– Сейчас девять, – бросаю взгляд на часы. – Если к десяти ситуация не прояснится, собираем…
Снова звонок. Тот же номер. Наверняка, очередная реклама или кредит. Сбрасываю, возвращаясь к разговору с Успенским.
– … Собираем совещание и решаем, что делать и как выплывать. Нам нельзя завалить этот контракт, Боря.
– Я понимаю, Марк, – кивает он. Глаза ошалелые.
– Почему сразу не позвонили? – требую ответ.
– Да все только на работу пришли. Никто еще толком ничего не понял.
Киваю и надеюсь на лучшее.
К десяти сервер не оживает, но становится ясна причина – навернулось железо. И нужно время, чтобы все исправить.
– Сколько? – вонзаю взгляд в Макса, нашего директора по информационной безопасности.
– Уже нашли, заказали, но нужно время.
– Сколько? – настойчиво повторяю вопрос.
– Два или три дня, возможно, больше.
Я вижу, как вжимается его голова в плечи, хотя он пытается сидеть ровно. Слышу стон Антона и тихие ругательства Успенского.
– Макс, у нас нет двух-трех дней.
– Я понимаю, – виновато произносит он, – но их нет в наличии на складе. А доставка…
Дергаю головой, останавливая его объяснения. Мне надо подумать. Два дня… Через два дня презентация. Большой проект на несколько миллионов. Мы все долго и упорно работали над ним и теперь просто взять и все вот так слить? Не вариант.
Потираю переносицу, лихорадочно пытаясь найти выход. Телефон на столе вздрагивает. Тот же номер. Сбрасываю и тут же забываю о нем.
– Антон.
Он весь подбирается.
– Материалы по проекту только в сетевых папках? На внешних носителях нет?
– Окончательный вариант только в сетевых.
– А НЕ окончательный?
– Можно поискать, но его надо дорабатывать, доделывать.
– Это лучше, чем за два дня до презентации начинать все с нуля.
Антон кивает, соглашаясь.
– Собирайте все, что у кого где сохранилось, затерялось, затесалось. Будем собирать по крупицам и доводить до совершенства. Обед и домой отменяются. Всё! Всем работать!
Антон вылетает из кабинета первым, за ним не спеша выходит Макс своей развязной походкой. Мы остаемся вдвоем с Успенским.
– Думаешь, реально? – смотрит он на меня с сомнением.
– Мы сами творим свою реальность, – криво ухмыляюсь я.
– Ты хочешь восемь месяцев работы сделать за два дня? – теперь он смотрит на меня как на спятившего.
– Именно. В точку, Боря.
– Но это же просто невозможно, – восклицает он. – Ты просто загонишь людей. Давай свяжемся с клиентом, объясним. Я уверен, он войдет в положение, поймет. Заработают сервера и мы проведем эту презентацию.
– Боря, – откидываюсь я в кресле, – напомни, сколько раз мы переносили эту презентацию?
– Два, но…
– Два, Боря! Это уже много, – снова выпрямляюсь я. – Это вопрос доверия. А Макс у меня еще получит за то, что не следит за серверами. Меньше баб трахать надо и больше работать.
– Кто бы говорил! – усмехается Успенский.
– У меня это не мешает работе, – отвечаю ему раздраженно. – Ладно, давай работать. Нам предстоят горячие дни. И ночи. Если презентация пройдет на пять с плюсом, устроим всем отдых.
На часах уже почти три утра. Я еще не выходил сегодня из офиса. От огромного количества выпитого кофе тошнит. В глазах песок, а в голове сплошной туман. В пору искать там лошадку. Надо поспать. Хоть пару часов, иначе завтра я буду ни на что не способным трупом. Ехать домой не хочу – нет времени, а сейчас на счету каждая секунда. Почти все по проекту удалось восстановить, но остались моменты, которые приходится делать с нуля. Я смотрю в монитор, но буквы и цифры сливаются, теряя резкость. Всё! Хватит! Иначе наделаю сейчас ошибок. А разгребать их времени уж точно нет.
Спать!
Уже дойдя до дивана, который стоит в углу моего кабинета, разворачиваюсь, услышав на столе жужжание. Телефон. Сообщение. Не хочу! Нет сил! Но пресловутое стремление контролировать всё и вся заставляет вернуться. Незнакомый номер. Тот же самый. С него мне сегодня звонили раз пять, но отвлекаться было некогда. А теперь смс. Открываю.
Перезвоните, пожалуйста. Это срочно!
Брови сходятся к переносице. Срочно! Мысленно пробегаю по списку клиентов. Нет, это не может быть кто-то из них.
Кто-то из бывших? Вряд ли! Я никому никогда ничего не обещаю, кроме секса. И сразу обозначаю эти границы. Кого не устраивает, уходят сразу. Остальным жаловаться не на что.
Хочется плюнуть и забить. Стрелки на часах приближаются к четырем. Меня вырубает. Перезвоню утром. Завтра. Точнее уже сегодня. Но едва закрываются глаза, как меня будит тихий женский голос и невесомые касания:
– Доброе утро, милый!
– Ммм, – мычу, не в силах проснуться.
– Климов, ты, что, домой не уходил? – голос отдаляется. Больше никаких касаний. С трудом раздираю глаза.
– Макеева, – голос срывается на стон. Ну так хорошо спалось. Зачем обломила? Хотя… Стоп! – Сколько время?
– Восемь. Без четверти.
– Черт! – подскакиваю, как ошпаренный, растирая лицо ладонями, чтобы прогнать остатки сна. Шею сводит, потому что на этом диване отлично трахаться, но не спать. – Черт! Почему ты не пришла раньше?
– У меня вообще-то рабочий день с девяти, – ухмыляется она, протягивая мне чашку кофе и коричневый бумажный пакет.
– А чего тогда так рано? – делаю большой глоток обжигающего кофе и только после этого заглядываю в пакет. Булочки! Еще теплые! Хотя я сейчас съел бы целого буйвола, зажаренного целого буйвола.
– Знала, что ты не поедешь домой и будешь стойко нести службу здесь. Кто-то же должен был о тебе позаботиться, – ухмыляется Юля, устраиваясь в моем кресле и закидывая ноги в туфлях на длинной тонкой шпильке на стол, но тут же опускает их под моим недовольным взглядом.
Не люблю, когда обо мне заботятся. Я предпочитаю делать это сам, как и все предыдущие… тридцать с плюсом лет. Не хочу быть кому-то за это обязанным. И просто потому, что не умею и не хочу заботиться в ответ.
– Ладно, расслабься, Климов, – примирительно поднимает Юля руки в верх. – Это просто кофе. Я ни на что не покушаюсь. Как дела?
– Нормально, – допиваю кофе, но к булочкам не притрагиваюсь. – Выживем.
– Я даже не сомневалась.
Грациозно поднявшись из кресла, Юля проходит к дверям, но там оглядывается и, бросив взгляд на так и не тронутый пакет с булочками, произносит:
– Какой ты все-таки Климов… сложный.
– За КОФЕ спасибо.
– Пффф, – фыркает она, перешагивая порог.
На случай таких внеплановых ночевок в офисе в моем шкафу имеется пара костюмов, рубашек и даже зубная щетка. Правда, пока придется походить со щетиной. Но это терпимо.
Напротив офиса небольшая кофейня. Она еще закрыта, но меня там знают. И за щедрые чаевые всегда рады накормить. После завтрака возвращаюсь в кабинет. В девять совещание. Медленно, но верно проблема решается. Это обнадеживает. Осталось немного. Почта по-прежнему не работает. Приходится писать клиентам с айфона. Не очень удобно, но лучше так, чем терять деньги. Набираю письмо и в самой его середине звонит телефон. Тот же номер! Черт, я совсем забыл про ночное смс. Ладно, надо ответит. Человек очень настойчив, наверное, что-то надо.
– Да, – отвечаю недовольно. В конце концов, он прервал мою мысль и заставил отвлечься от важных дел.
– Марк Александрович Климов? – слышу женский голос.
– Слушаю, – настораживаюсь, пытаясь вспомнить, не слышал ли его раньше.
– Здравствуйте! Меня зовут Наталья. Я… Я подруга Вашей сестры.
– Сестры? – переспрашиваю я. Какой-то развод. У меня нет… Есть. Но я понятия не имею, где она и что с ней. И даже иметь не хочу. Мы совершенно чужие друг другу люди.
– Да, Виктории.
– И что? – раздражаюсь я. Зачем мне что-то знать про нее? Я ничего не хочу о ней знать.
– Вика… умерла.
Умерла… Я слышу это слово, но ничего в связи с ним не чувствую. Умерла. Мне даже неинтересно, почему и как.
– Сочувствую, – произношу дежурную фразу.
На том конце тишина. Женщина, наверное, в замешательстве. Не ожидала такой равнодушной реакции, но мне все равно. Хочется поскорее закончить этот бессмысленный для меня разговор и вернуться к делам.
– У Вики осталась дочь, – произносит она.
– Дочь, – повторяю на автомате, пролистывая то, над чем работал ночью, в поисках ошибок или нестыковок.
В дверь заглядывает Антон. Машу ему, чтобы зашел.
– У нее нет никого, кроме Вас. Вика перед смертью просила связаться с Вами.
– Зачем? – я теряю нить разговора. На экране что-то не так. Не понимаю, что, а этот голос в трубке отвлекает, вызывая раздражение.
– Но Вы же… Вы же дядя… Брат Вики. И Вы единственный родственник, – Наталья растеряна.
– Да, – отвечаю задумчиво, вглядываясь в экран.
– Если Вы не заберете ее, то девочку определят в детский дом, – продолжает она.
Мне нет никакого дела до того, что будет с этой девочкой. Совершенно чужой мне девочкой. В памяти яркой картинкой некстати всплывает вчерашний сон. Вместо цепочки букв и цифр вижу лицо матери, ее глаза. Что в них? Не понимаю. Чего она от меня хочет? Зачем?
– Я зайду попозже? – одними губами шепчет Антон. Дергаю головой, веля ему остаться.
– Так что? Вы заберете Алису? – спрашивает ненавистный голос в трубке.
– Кого? – переспрашиваю я, не понимая, о ком речь.
– Ну Вашу племянницу, дочь Вики, – Наталья раздражается.
Зачем она мне? Что мне с ней делать? Я ничего не хочу с ней делать и знать ее не хочу.
– У нее, что, нет других родственников?
– Нет.
– Бабушки, дедушки, дяди, тети?
– Вы дядя и больше никого нет!
Не хочу! Мне это не надо! Тем более ребенок. У меня никогда не было детей. И я совсем не горю желанием ими обзаводиться. Да еще и чужими.
– Если Вы не заберете ее в ближайшие дни, то девочку определят в детский дом, – Наталья злиться и не пытается этого скрыть. – Вы понимаете, что такое детский дом? Она же Ваша племянница, дочь Вашей сестры. Неужели, Вам все равно, что с ней будет?
В голове какой-то сумбур, смесь программного кода и обрывков телефонного разговора. Я не хочу ничего решать. Я не хочу забирать к себе эту мифическую девочку, которую я не знаю. НЕ ХОЧУ!
– Я не могу сейчас говорить. У меня важное совещание, – решаю закончить разговор.
– Вы перезвоните? – настойчиво спрашивает Наталья.
Сбрасываю звонок, оставляя вопрос без ответа. Пусть считает меня сволочью. Плевать. Я себя вполне устраиваю и менять это не собираюсь.
Смотрю на Антона, но в голове почему-то все еще звучит голос этой подруги:
– Вы понимаете, что такое детский дом?
Понимаю. И там этой девочке будет однозначно лучше, чем здесь со мной. Да по херу мне, как ей там будет.
– Марк? – осторожно спрашивает Антон.
– Да. Что у тебя? – тут же выбрасываю из головы телефонный разговор и возвращаюсь к насущным проблемам.
К презентации все готово. Мы молодцы. После надо будет обязательно выписать людям премию. А сегодня – как следует выспаться. Я закрываю глаза, рассчитывая, что сон сморит меня быстро – устал, вымотался, выжал из себя и своей команды все по максимуму. Но уснуть никак не удается. Снова это чертов голос в голове:
– Если Вы не заберете ее в ближайшие дни, то девочку определят в детский дом… Неужели, Вам все равно, что с ней будет?
Да, все равно. Я даже не стану пытаться отыскать в себе какие-то зачатки чувств к этой девочке. Их просто нет. Как и жалости к ней. Меня никто не жалел. Так почему должен я?
– Ты сегодня остаешься без ужина…
– Почему?
– Ты не убрался в комнате и не вынес мусор.
– Почему всегда я? Она тоже может.
– Она еще маленькая. А ты здоровый мужик.
Дверь в комнату закрывается, отрезая меня от огромной фигуры отчима. Как же я его ненавижу! И мать не защитит. Она никогда не защищает. Хочется все крушить. Ладони сжимаются в кулаки. Слышу хруст. Ненавижу!
Переворачиваюсь на другой бок, пытаясь избавиться от непрошенных воспоминаний. Но на их место приходят другие.
Мне больно. Из разбитого носа идет кровь, заливая мою футболку. Он снова орет на меня. Сегодня – за разбитую чашку. Снова замахивается, отталкивая с такой силой, что я падаю, ударяясь ребрами об диван. В дверях спальни стоит моя… сестра. Ее глаза распахнуты в испуге. Она прижимает к себе куклу и смотрит, как отчим избивает меня. Матери нет – она на работе. Но даже если бы и была, то встала бы на сторону отчима. Я пытаюсь защищаться, но он сильнее. Вырвавшись, сбегаю на улицу. Только там могу чувствовать себя свободно и спокойно. Но меня находят и возвращают обратно домой. Уже под утро. Мать плачет. Отчим снимает ремень.
Я с силой зажмуриваюсь и даже сейчас чувствую на спине ожог от тяжелой пряжки. Отбрасываю одеяло и рывком поднимаюсь с постели. Легкие ломают ребра. Дышу глубоко, упираясь ладонями в стену.
– Его нет, его больше здесь нет, – повторяю про себя. Меня бьет озноб. Кожа покрывается испариной.
Спустя минуту отпускает. Но не ненависть к отчиму, матери и сестре. Им было плевать на меня! Так какого хрена я должен заботиться о какой-то там племяннице? Она мне никто! И плевать я хотел, что с ней станет.
Презентация прошла на ура. Клиент доволен. Можно выдохнуть, но ненадолго. Впереди предстоит еще много работы, чтобы завершить проект и сделать его реальностью.
– Ты как всегда оказался прав, сукин сын, – беззлобно произносит Успенский, касаясь краем своего фужера моего. – И мы снова в выигрыше.
Я молча делаю глоток коньяка, но оставляю его во рту, наслаждаясь теплом, которое разливается внутри.
– Как у тебя это получается?
– Что именно? – окидываю зал ленивым взглядом, но подмечая при этом малейшие детали. Юля активно окучивает клиента. Он улыбается. Это хорошо. Это нам в плюс. Антон что-то живо втирает Максу. Тот сосредоточенно кивает, пытается возражать, но не успевает, захлопывая рот.
– Всегда быть уверенным в успехе. Я бы пошел на попятную, умолял бы клиента дать нам отсрочку. А ты…
– Вот поэтому, Боря, ты у нас отвечаешь за финансы, а я за все остальное, – поворачиваюсь к нему.
– Мне иногда кажется, что ты сумасшедший, – Успенский залпом выпивает коньяк.
– А, может, тебе не кажется? – взгляд возвращается к смеющейся Макеевой, цепляясь за ее тонкие щиколотки, запястья и длинные пальцы с ярким маникюром.
Телефон в кармане звонит так настойчиво, что, кажется, сейчас взорвется. Недовольно смотрю на номер.
– Что-то не так? – спрашивает Боря, наблюдая за мной.
Сбрасываю вызов.
– Все в порядке.
Снова звонит.
– Да что ж ты такая заноза? – спрашиваю в полголоса.
– М? Бывшая? – с интересом смотрит на мой телефон Успенский.
– Если бы.
– Клиент?
– Это было бы еще лучше.
– Тогда кто? Почему не отвечаешь?
– Не вижу смысла, – убираю телефон в карман пиджака и тут же чувствую короткую вибрацию. Опять сообщение. Наверное, стоит ей прямо ответить, что меня не интересует судьба этой девчонки. И пусть делает с ней, что хочет. Но почему-то откладываю это. И не читаю сообщение.
Все уже разошлись. И мне тоже пора домой. Выключаю компьютер, запираю сейф и, прихватив со стола телефон, направляюсь к дверям. Заглядывает Успенский.
– Еще тут?
– Уже ухожу.
– Ты обещал выходной. Ребята спрашивают.
– Я обещал отдых, но не выходной, – закрываю за собой дверь. – Завтра скажу Регине, чтобы нашла хороший клуб или ресторан.
– Вечеринка за счет большого босса? – ухмыляется пьяными глазами Боря.
Не успеваю ответить – снова телефонный звонок.
– Да ответь ты уже. Человек чего-то хочет, – кивает на мой айфон Успенский.
– Впарить мне чужого ребенка, – бормочу я, чтобы он не слышал, но у него превосходный слух.
– Что? У тебя есть ребенок? – ошарашенно смотрит на меня мой компаньон.
– Боже упаси! – поднимаю я руки.
– Тогда откуда ребенок.
– Племянница, – слово дается мне не без труда.
– Племянница??? – все, Успенский окончательно протрезвел. – У тебя есть сестра? Или брат? Ты никогда не говорил.
– Потому что нет, – нажимаю на кнопку лифта.
– Тогда откуда племянница?
– Это долгая и неинтересная история.
– Почему ты не отвечаешь на звонок? Не хочешь с ней разговаривать?
– Именно.
– Почему? – не сдается Боря, заходя за мной в лифт.
– Потому что мне нет никакого дела до этой так называемой племянницы, – начинаю я раздражаться.
– А что с ней?
Еще одной занозы на мою голову не хватало!
– Ее мать умерла и мне пытаются ее впарить.
– А отец?
– Понятия не имею.
– Сколько ей?
– Не знаю, – с трудом сдерживаю раздражение. Отвлекают цифры на табло, отсчитывающие этажи.
– Большая? Маленькая?
– Не знаю.
– А зовут как? – двери лифта распахиваются. Я выдыхаю и выхожу.
– Не имею ни малейшего понятия.
– Так, постой, ты, что, единственный родственник? – не отстает Успенский.
– Наверное, – мне все равно. Прощаюсь с охранником и выхожу в вечернюю прохладу. Уже темнеет. На парковке ждет такси.
– И тебе все равно? – шагов за спиной больше не слышно.
– Бинго, Боря! – поднимаю руки, не оглядываясь.
– Она же ребенок, – доносится мне в спину растерянное.
– Мне. Нет. До нее. Никакого. Дела, – поворачиваюсь к нему.
– Ты же не можешь быть такой сволочью, Марк.
На его лице растерянность и шок.
– Почему? – искренне не понимаю я.
– Она твоя племянница. Ты, что, позволишь отдать ее в детский дом? Да, Марк? Вот так просто позволишь?
Я молчу, глядя ему в глаза. И не чувствую при этом ни малейших угрызений совести.
– Нет, Климов, я знал, что ты отмороженная сволочь, но не думал, что настолько, – почти шепчет Успенский.
– Ну вот и познакомились, – ухмыляюсь я и снова разворачиваюсь, чтобы уйти. До такси каких-то пять метров. Хочу домой, в душ и спать. К счастью, Успенский больше не пытается читать мне нотации. Через стекло такси я вижу его лицо. Он осуждает меня. Может быть, даже ненавидит. Но мне плевать. Я закрываю глаза, позволяя машине укачать меня.
Пока утром варится кофе, пролистываю телефон, удаляя лишние сообщения и номера. Черт, я же вчера так и не ответил этой подруге.
– Ты, что, позволишь отдать ее в детский дом? – вспоминаю слова Успенского. И тут же – он сам из детского дома. Да, он не понаслышке знает, как там. Да и по херу! Почему я все время об этом думаю? Мне плевать! ПЛЕВАТЬ! Но это продолжает сидеть внутри моей головы и зудеть, жужжать, как бор-машина. Раздражает. Сегодня все раздражает. Слишком яркое солнце. Начинающаяся жара. Пробка. Сигналящие машины. Хочется что-нибудь сломать, попинать, выпустить пар. Не понимаю, что меня так завело. Почему я не спокоен? Что случилось? Мы спасли проект. Мы спасли контракт. Нас ждет миллионная прибыль. Что не так, Климов, твою мать? Что ты бесишься?
Успенский со мной не разговаривает. Точнее, я только догадываюсь об этом, потому что он не звонит и не заходит ко мне. Может, просто много работы. Не знаю. Не хочу гадать. Регина нашла ресторан. На следующую пятницу. Отлично. Мне нужно расслабиться. Выпить. Заняться сексом. Сексом, да. Что-то Макеева тоже не жалует меня своим вниманием в последнее время. Ах да, у нас же договор. Без моей инициативы она не лезет. Отличная партнерша. С ней никаких проблем и никакой головной боли. Рука тянется к телефону, отыскиваю ее номер.
– Да? – отвечает почти сразу.
– Зайди.
Минута. Две. Три. Ее нет. Чувствую, как внутри зреет взрыв. Вдох-выдох. Все хорошо. Нет никаких проблем.
– Что случилось?
Ну, наконец-то.
– Закрой дверь. На ключ, – приказываю я, скидывая пиджак.
– О, нет, Марк не сегодня, – пятится Юля назад.
– Что? – замираю я. – Почему нет?
– У меня… эти дни.
Все против меня!
– Макеева, ты издеваешься?
– Нет. Марк, я серьезно, – она смотрит виновато. – Хочешь, сделаю минет?
– Хочу, – злюсь я.
– Ты чего такой нервный? – она идет за мной к дивану.
Не отвечаю, расстегивая ширинку. Мне нужна разрядка. Быстрая и без сантиментов. Юля умеет это делать. Отличная любовница. Надо будет ее чем-нибудь вознаградить за это.
Я смотрю сверху вниз, как ходит ходуном затылок Макеевой, и пытаюсь заставить себя расслабиться, отдаться во власть ее податливого рта и умелых пальцев, но ничего не выходит. Закрываю глаза, откидываясь назад. Дышу глубоко. Выбрасываю из головы все мысли. Пальцы запутываются в мягких волосах. Я хочу, чтобы она взяла его всего. Хочу чувствовать ее горло. Оргазм близко. Бедра сводит. Затылок вдавливается в диван. Я не замечаю, как пальцы с силой удерживают ее голову. Где-то на границе сознания слышу возмущенный стон. Отпускаю. Становится легче. Напряжение отступает. Посидеть пару минут – и снова за работу.
– Климов, ты сволочь, – Юля недовольно поправляет волосы. На губах капля спермы. Брезгливо отворачиваюсь, застегивая ширинку. – Ты когда-нибудь оставишь меня без волос или задушишь.
– Я контролирую себя. Тебе нечего бояться, – произношу спокойно.
– Ты чего такой напряженный? Все же хорошо. Или я чего-то не знаю? – она салфетками вытирает губы и, комкая их, бросает в мусорное ведро под моим столом. Меня передергивает от этого.
– Нормально все. В следующую пятницу идешь на вечеринку? – сажусь за стол с мыслью, что надо попросить кого-нибудь вынести мусор.
– Конечно, – радостно улыбается Макеева. – Ты же знаешь, я не пропускаю ни одной вечеринки.
– Надеюсь, твои… дни закончатся к этому времени? – вскидываю бровь, глядя на нее.
Она смеется, поправляя блузку.
– Будь уверен.
– Иди работай, – киваю ей на дверь.
– А как же поцелуй? – надувает она губки.
– Макеева, не беси.
– Нет, Климов, ты все-таки сволочь, – идет она к дверям. – Медаль тебе надо большую. С надписью «Сволочь».
– Большими буквами, – киваю я.
– Да, большими буквами.
– Так что ж ты трахаешься со мной, если я сволочь? – ухмыляюсь я.
– Дура потому что, – поворачивает Юля ключ. – И трахаешься ты классно.
Мои губы растягиваются в довольной улыбке. Что есть, то есть.
Не успевает за ней закрыться дверь, как в кабинет заходит Успенский. Мрачный, как небо октября. Молча садится в кресло напротив.
– Натрахался?
Для него наши с Макеевой так называемые отношения давно не секрет. Он никогда не осуждал. Значит, причина его недовольства в другом.
– Ты чего такой? – спрашиваю, вглядываясь в него внимательно. – Какие-то проблемы?
– Слушай, ты же прекрасно знаешь, что я провел в детском доме почти все свое детство.
Черт! Только не это!
– Знаю, – отвечаю ровно.
– Да что ты можешь знать! – взрывается он, вскакивая с кресла и начинает метаться по кабинету, потом резко останавливается. – Что ты можешь знать про детский дом? Скажи, у тебя была семья? Ты же вырос в семье? Отец, мать.
Я молчу, глядя на него и не моргая. Не стоит тебе, Боря, трогать эту тему.
– Что ты молчишь? – снова срывается он. Глаза бешенные. С трудом контролирует себя. – Знаешь, каково там в этом детдоме? Всем на тебя НАСРАТЬ! Сможешь – выживешь, нет – так тебе и надо.
Успенский замолкает, уставившись куда-то в пространство. Наверное, вспоминает, но недолго. Я терпеливо жду, когда он закончит.
– В детском доме ты никто. Каждый день тебя упрекают за сам факт твоего существования. Все, что у тебя есть вкусного, красивого, интересного, отбирают те, кто сильнее. Жаловаться бесполезно – будет хуже.
Я слушаю спокойно. Но это спокойствие только внешнее. Внутри меня все сжимается. Тихий напряженный голос Успенского уносит в детство. Детство, которое я никогда не хотел бы вспоминать.
– Тебе плевать, верно? – горько ухмыляется он, не дождавшись от меня никакой реакции.
Я моргаю, возвращаясь в настоящее.
– Мне жаль, что тебе не повезло, Боря, – говорю ровным голосом, но мне на самом деле не жаль, потому что я знаю, что в семье может быть хуже.
– Да плевать тебе, Климов, – Успенский машет рукой. – И на меня плевать, и на Макееву тебе плевать. И на эту девочку, племянницу твою.
Челюсти сжимаются против воли при одном упоминании этой девчонки.
– Мы нужны тебе, пока в нас есть выгода для тебя. Во мне, в Юле, в других. А в своей племяннице ты не видишь выгоды, поэтому ты позволишь сдать ее в детский дом. Может, оно и к лучшему. Уж лучше расти там, чем… с таким дядей.
Последнее слово он выплевывает из себя, как что-то мерзкое. Я провожаю взглядом его стремительно удаляющуюся фигуру. Работать не получается. Успенский своей речью поднял со дна моей души все, что я столько лет тщательно прятал, запирал на сотни замков, топил. Я не хочу вспоминать это. Но он заставил. Чертов, Успенский, на хрена он приперся?!
На часах два ночи. Я не сплю. Опершись рукой о пластиковую раму, смотрю на ночной город. В доме напротив в нескольких квартирах тоже не спят. У них, наверное, дела, но почему я еще не в постели? Не могу. Сегодня не могу заставить себя лечь. Гаденыш Успенский! Форменная тварь! Отталкиваюсь от окна. Пара таблеток успокоительного и все придет в норму, но не пью. Сердце стучит часто. Дыхание сбивается. Плечи сводит от боли, но сегодня никто не бьет меня по ним.
– В детском доме ты никто, – слышу в ушах крик Успенского.
Уверяю тебя, Боренька, не только в детском доме.
– Жаловаться бесполезно – будет хуже.
Мои губы кривит безрадостная улыбка.
Ладони сжимаются в кулаки.
– Да плевать тебе, Климов!
Кулак входит в стену. Больно. Но это хорошо. Боль отрезвляет. Боль делает сильнее. Боль очищает. И я бью снова.
– Мы нужны тебе, пока в нас есть выгода для тебя.
Это правда. Черт возьми, это правда и мне за нее не стыдно. Все мы в этом мире держимся друг за друга, пока нам выгодно. Дружба, любовь, альтруизм? Ах, оставьте все это книгам и красивым сказкам. Они не имеют ничего общего с реальной жизнью.
– Уж лучше расти там, чем… с таким дядей.
Кулак снова входит в стену. Боль пронзает до самого локтя. Сломал? Нет, целая. Пальцы сжимаются и разжимаются. Придется делать ремонт. В груди болит, выворачивает, закручивает. Успокоиться легко – надо просто ничего не менять. И все снова станет хорошо. Но я беру в руки телефон. Пальцы с трудом попадают по буквам. Меня это бесит, но я продолжаю упорно писать. Как какой-то мазохист. Ответ приходит почти сразу. Адрес. Нижний Новгород. Хочется удариться об стену головой. Это какой-то трэш. Ненавижу этот город! Ну почему именно там? Снова хочется послать все к черту, но опять делаю совсем другое. Сообщение уходит. Все, теперь оставьте меня все в покое. Я собираюсь спать!
Глава 2. Климов, ты сволочь!
Успенский сторонится меня и разговаривает, только если это касается работы. Но я вижу, с каким трудом ему это дается. И все из-за девчонки. Не хватало еще партнера по бизнесу потерять из-за нее. И чего он так завелся? Не хочет, чтобы она жила в детском доме, так пусть удочеряет. Тем более, что опыт общения с детьми у него есть – своих двое.
– Что у нас с налоговой проверкой? – спрашиваю на совещании, делая пометки в ежедневнике.
– Документы подготовили. Нужна Ваша подпись, – несколько напряженно и торопливо отвечает наш главбух Раиса Владимировна. Она работает у нас уже… года три, но до сих пор трясется при каждом обращении к ней.
– Документы у Регины? – смотрю на нее исподлобья и вижу, как она бледнеет, от чего коричневая помада на губах кажется еще темнее.
– Д-да, передали утром.
Киваю.
– Что с банком? – снова опускаю взгляд в ежедневник.
– Договор у них на подписи. Обещали сегодня подписать и передать нам, – отвечает Успенский. – Как только подпишем, можем начать выбирать кредит.
– Только в крайнем случае, – предупреждаю.
– Я помню.
Чувствую в его голосе плохо скрываемое раздражение.
– Что с серверами? – смотрю на Макса.
– Работают. Вчера поменяли железо. Пока все без происшествий.
Хочется сказать «Сплюнь», но молчу.
– Что по плану продаж?
– Выполняем. У нас два новых клиента. Один запросил демонстрацию. Антон пока не дал ответ, – с ленцой отвечает Макеева.
– Антон? – поворачиваюсь к нему.
– Я в процессе.
– В каком?
– Пытаюсь понять, куда всунуть эту демонстрацию. Пока могу провести только в ночное время. Но вряд ли это устроит клиента.
– Может, тогда Миша?
Антон вздыхает. Да знаю я, что он не большой спец в этом, но давать клиенту возможность найти другого подрядчика тоже нельзя.
– Если в ближайшие два дня не найдешь на них время, передавай их Мише.
– Хорошо, – кивает он недовольно.
– У кого-нибудь есть вопросы?
Тишина.
– Все свободны. Юля, задержись.
Она, едва успев подняться, снова падает в кресло. Я дожидаюсь, когда закроется дверь и мы останемся одни.
– Я хочу провести сегодня ночь с тобой, – говорю ей прямо, захлопывая ежедневник.
– Марк, сегодня я иду на день рождения подруги.
Смотрю на нее и жду, что сейчас она исправит свой ответ на «Да, конечно». Молчит.
– Подруга так важна?
– Почти сестра, – улыбается Юля.
С трудом, но сдерживаю раздражение.
– До скольки?
– Что до скольки? – не понимает она.
– До скольки ты будешь на этом дне рождения?
– Не знаю. Мы давно не виделись. Она живет в Чехии. Вот приехала на неделю. Давай завтра, Марк.
– Макеева, – произношу предупреждающе. – Я хочу тебя СЕГОДНЯ.
– Давай закроем дверь, – ее малиновые губы растягиваются в многообещающей улыбке.
– Я устал от перекусов. Мне нужно полноценное блюдо.
Мне совсем не весело. Я хочу вдалбливаться в нее так, чтобы ее крик слышали на Северном Полюсе. Здесь это невозможно.
– Первое, второе и компот? – смеется она, обнажая ровный ряд белоснежных зубов.
– Именно.
– Климов, а чего ты такой весь напряженный в последнее время?
– Ничего, – смотрю ей прямо в глаза. – Работы много.
Да, вру. Стыдно? Ни капли.
– У тебя время до полуночи. Потом за тобой приедет такси.
– А если я не приеду? – Макеева стреляет в меня кокетливым взглядом.
– Я найду того, кто заменит тебя, – не моргаю.
– В постели? – уточняет она. И веселья в ее глазах как ни бывало.
– Везде.
– Климов, мы так не договаривались.
– А мы о чем-то договаривались? – вскидываю бровь. – Или, может, тебя не устраивают плюшки, которые ты получаешь? Премию уже успела потратить? Или недостаточно хорошо отдохнула за мой счет?
Юля сдается. Ресницы на мгновение прикрывают от меня ее гнев. Он тут же сменяется на покорность, но она делает последнюю попытку:
– В конце концов, я не твоя рабыня, Марк. У меня тоже есть своя жизнь.
– Я у тебя ее не забираю, – спокойно пожимаю плечами. – Живи своей жизнью. Я же не запрещаю тебе отметить день рождения подруги.
– Но до полуночи… Я же не подросток, Марк. – надувает она губки, которые так и хочется отшлепать и размазать помаду. Черт, в брюках становится тесно. Может, сейчас, а потом еще ночью? Нет. Мне не нужен аперитив. Я хочу основное блюдо. – Завтра суббота.
– Всё, свободна, – отворачиваюсь к компьютеру, давая понять, что разговор окончен.
– В каком смысле? – растерянно спрашивает Юля.
– Иди работай, – не смотрю на нее.
Не торопится. В кабинете повисает тишина. Я чувствую страх Макеевой. Боится лишиться своих плюшек, но и меня нагнуть хочет. Нет, милая, со мной этот номер не пройдет. У нас не те отношения. Только я решаю, где, когда и с кем. Тебе этого права никто не давал.
Вот она отодвигает кресло, поднимается. У дверей задерживается, но ничего не говорит. Я смотрю, как она выходит. И заранее знаю, что выберет. Сегодня меня ждет жаркая ночь. Не переживай, Макеева, это будет лучше, чем день рождения твоей подруги.
Время приближается к десяти. В офисе уже давно никого нет. Выключаю компьютер и отхожу к окну. Коньяк согревает горло. У меня еще два часа. Не хочу ехать домой. Отправляюсь в ресторан. Я привык есть один. И редко делаю это дома. Меня не пугает и не тяготит одиночество. Напротив, мы с ним отлично ладим. А вот присутствие в своей жизни людей я переношу с трудом, особенно если эти люди пытаются попасть в мое личное пространство. Работа не в счет. Работа – это деньги. Ради них я готов и потерпеть других людей.
Половина двенадцатого. Вызываю такси. Ну, что, Макеева, прощайся с подругой.
В каком ты ресторане?
Не отвечает.
Без четверти двенадцать. Выхожу на улицу. Тихо. Хорошо. Готов идти до дома пешком, наслаждаясь пустотой улиц и ночной прохладой, но далековато. Подъезжает машина. В салоне негромко играет музыка. Пахнет кожей. От Юли приходит ответ. Называю таксисту адрес.
Выходи.
Ждем минут десять. Уже собираюсь уехать, когда она, наконец, появляется в дверях ресторана. Платье настолько короткое, что почти ничего не скрывает. Это к лучшему. Открываю для нее дверь. Пытается поцеловать меня, но я уворачиваюсь. Смеется. Пьяная. Чуть сильнее, чем надо. Ничего, до дома выветрится и будет нужной кондиции. Ее пальцы нетерпеливо лезут ко мне в ширинку. Да, детка, я тоже тебя хочу, но не здесь.
– Поздравила подругу? – спрашиваю, убирая ее руку.
– Поздравила, – льнет ко мне, впиваясь губами в шею. Открываю окно. В него врывается холодный воздух.
– Подруга довольна? – не реагирую на ее провокации, но сдерживать себя все труднее. Таксист бросает на нас насмешливые и понимающие взгляды.
– Не очень, – мурлычет мне в ухо.
– Подарок не понравился? – вскидываю бровь, сверху вниз глядя в пьяные глаза Юли.
– Понравился, но мы хотели до утра, – снова надувает губки и, отстранившись, разваливается на сиденье.
– Макеева, ну я же лучше твоей подруги, признайся, – ухмыляюсь, разглядывая ее длинные ноги.
– Ты сволочь, Климов, но охуенная сволочь.
Я смеюсь, отворачиваясь в окно. Таксист с трудом прячет улыбку, но у него ничего не получается.
Мы начинаем прелюдию еще в лифте. Хотя здесь камера, поэтому дальше поцелуев ничего не будет, но Макеевой хочется. По глазам вижу. И позволяю ее языку чуть больше, чем надо.
– Климов, ну почему ты такой? – хнычет она, вжимаясь в меня всем телом и задевая бедром вставший член.
– Какой? – с трудом сдерживаю себя, чтобы не сорвать с нее трусики прямо здесь. Но взгляд, к моему неудовольствию, упирается в камеру под потолком.
– Такой неприступный, – она шумно втягивает в себя воздух, касаясь своими губами моих губ.
– Ну почему же неприступный? – я не трогаю ее руками. – Я здесь, весь в твоем распоряжении.
– Но только до утра. Или пока не насытишься, – Юля разворачивается ко мне спиной, вжимаясь пятой точкой мне в пах. О Боже! Когда этот лифт, наконец, приедет.
– А как бы тебе хотелось? – специально провоцирую ее.
– Насовсем. И не тайно, – стонет она, откидывая голову мне на плечо.
– Я же сволочь, Макеева, – ухмыляюсь.
– Сволочь, – отталкивается от меня, когда двери лифта распахиваются, и вылетает на площадку. Злится. Вижу это по ее дерганным движениям. Ничего, сейчас успокою. Веду ладонью между ее бедер, касаясь уже влажных трусиков. С ее губ срывается стон.
Открываю ключами дверь. Внутри темно. Но нам это не мешает. Впечатываю Юлю в стену. Ее тихий вскрик. Мой смех. Больше не могу себя сдерживать. Рывком задираю Юлино платье, сдвигаю в сторону полоску стрингов и вхожу в нее сразу двумя пальцами. Мокрая и горячая.
– Климов, – шипит она, упираясь руками в стену.
– Заткнись, Макеева, – достаю из кармана пиджака презерватив. Пока облачаюсь, Юля вырывается и проходит дальше, в гостиную.
– Куда? – хватаю ее за локоть и разворачиваю.
– Ты сегодня нетерпелив, – мурлычет она, обвивая мою шею руками.
– Именно. Я нетерпелив. И прекрати меня дразнить. Иди сюда, – подхватываю Юлю под бедра, вжимая спиной в стену. Сразу вхожу до упора.
– Черт! – вырывается у нее. – Аккуратнее.
Потерпишь, дорогая. Сегодня я хочу ТАК. Она дышит часто, цепляясь за мои плечи пальцами. Но в какой-то момент замирает. Тело ее каменеет и Юля начинает меня отталкивать.
– Марк, – шепчет тихо. В ее голоса страх. – Марк.
Паника.
Да что такое?
– Марк, – отталкивает сильнее.
– Макеева, – пытаюсь усмирить ее. Не хочу сейчас играть в недотрогу. Хочу секса.
– Марк, – Юля спрыгивает с меня и лупит по выключателю. Вспыхивает свет, ослепляя.
– Какого черта! – возмущаюсь я, но она смотрит не на меня. За спину. В ее глазах ужас. – Да что с тобой?
Разворачиваюсь за ее взглядом.
– Твою мать! – вздрагиваю от неожиданности, столкнувшись с широко распахнутой парой глаз. – Ты кто?
– Алиса, – заикается девчонка. На вид ей лет шестнадцать.
– Алиса? – не понимаю я и тут же доходит. – Алиса!
Резко отворачиваюсь, пытаясь запихать член обратно в штаны. Сложно. У Макеевой уже глаза на лбу.
– Марк, кто это? – поспешно одергивает она платье.
– Что ты тут делаешь? – снова разворачиваюсь к своей головной боли.
– Я… Жду тебя… Вас, – растеряна и напугана. Убил бы! Такой кайф обломала.
– Почему здесь? – рявкают так, что она вздрагивает. – Почему не в комнате?
– У меня… Я не знаю, где моя комната.
– Здесь четыре спальни, – раскидываю я руки в стороны. Раздражает. Нет, бесит! – Выбирай любую.
Ее глаза начинаю наполняться слезами. Губы дрожат. Только этого мне сейчас не хватало.
– Идем, – приказываю ей, стремительно уходя в сторону комнат. – Давай.
Привожу ее в самую дальнюю спальню.
– Пользуйся. Твоя. Спокойной ночи!
Мне плевать, как это выглядит. Мне плевать, что она сейчас думает обо мне. Мне плевать, что я веду себя грубо с сиротой. Мне ПЛЕВАТЬ! Она испортила мои планы. И жалеть я ее не собираюсь.
– Марк, что это за девушка? – шепчет ошарашенная Юля.
– Это… Моя… – не могу произнести.
– Только не говори, что это твоя дочь, – распахивает она в ужасе глаза.
– Тяпун тебе на язык, Макеева.
– Тогда кто?
– Просто знакомая.
– Знакомая? – недоверчиво переспрашивает.
– Знакомые попросили приютить на время.
Почему я вру?
– Ты поражаешь меня, Климов. Выходит, ты не такая уж и сволочь? А что с ее родителями?
– Уехали. Иди сюда, – хватит разговоров.
– Марк, мы, что, будем делать это при ней? – кивает Юля мне за спину.
– Ну, вообще-то ее я не приглашал. Идем. У меня уже все болит.
Сгребаю ее в охапку и увожу в спальню. Никаких больше форс-мажоров. Где мой секс? Она еще пытается сопротивляться, что-то говорит мне про эту девчонку. Толкаю ее на кровать и закидываю ноги себе на плечи.
– Заткнись, Макеева, – расстегиваю ширинку. – Иначе я найду, чем занять твой рот.
– Клиииимоооов, – тянет Юля довольно, – да ты пошляк.
– И сволочь, – добавляю я, входя в нее.
– Охуенная, – шепчет она на выдохе, закрывая от удовольствия глаза.
Готов доказывать это бесконечно.
Просыпаюсь, когда за окном уже рассвело. Со мной такое бывает редко, но этот раз простителен. Ночь была насыщенной и бессонной. Юля спит на второй половине кровати. Одеяло не скрывает ее наготы, но мне больше не хочется. Она проспит до обеда. Пусть. А меня ждет пробежка.
Сегодня пасмурно, но душно. Будет дождь. В таких условиях бегать не очень приятно, поэтому быстро возвращаюсь домой. В душ и кофе. Но едва открываю дверь ванной, как тут же сталкиваюсь с … Кажется, Алиса. Или Олеся? Все время про нее забываю. Она чистит зубы, от чего ее губы в зубной пасте. Мне неприятно.
– Ты здесь надолго? – спрашиваю, даже не пытаясь скрыть свое недовольство.
Молча мотает головой. В глазах испуг. Ну и на кой черт я согласился забрать ее?
Закрываю дверь и прохожу на кухню. Не люблю пить кофе, не вымывшись. Мокрая от пота футболка неприятно липнет к телу. Высыпаю в турку последний кофе. Пока варится, пытаюсь заказать доставку нового. В наличии нет. Веду плечами, пытаясь отодрать от спины футболку. Она снова липнет. Раздраженно стягиваю ее и швыряю на подоконник. Делаю заказ в другом магазине. Мой кофе убегает. Твою мать! Да что же за утро! В довершение на пороге появляется мой самый раздражающий фактор.
– Ванная свободна, – топчется на месте.
Молчу, драя плиту. Если не сделать этого сейчас, засохнет и не отдерешь. Боковым зрением вижу, что она продолжает стоять.
– Я тебя услышал, – произношу, чувствуя, как раздражение медленно переходит в злость.
– Я хочу есть.
– Найди что-нибудь в холодильнике.
Готовить ей я точно не собираюсь. Впрочем, и не умею. Даже яичница сгорает.
– Здесь пусто, – сообщает она.
Естественно. Я не ем дома.
– Сходи в кафе, – бросаю, не оглядываясь.
– У меня нет денег. Мне, что, натурой рассчитываться? – дерзко.
Оглядываюсь на нее. Бесформенная рубаха в клетку. Под ней растянутая футболка. Джинсы на два размера больше, чем надо. И волосы… Только сейчас заметил, что они черно-синие. О Боже!
Ухожу в спальню и возвращаюсь с деньгами. В руки не отдаю, кладу на стол.
– Этого должно хватить.
– А здесь есть поблизости кафе? – спрашивает, убирая деньги в карман. Уже отворачиваясь, замечаю ее черные короткие ногти.
– Понятия не имею.
– Отлично, – произносит она недовольно и, наконец оставляет меня одного.
Хлопает дверь. Все, можно и в душ.
Девчонки нет до самого вечера, но меня это не беспокоит. Напротив, можно спокойно заняться работой. Обычно я ухожу в нее с головой, не замечая ничего вокруг. И внутри себя тоже. Спина затекла. Желудок сводит от голода. Я пропустил обед, но получил полное удовлетворение от того, чем был занят. Можно и поужинать.
К концу ужина в ресторане становится шумно. Мне не нравится. Допиваю чай, собираясь уходить, когда в кармане раздается звонок. Номер незнаком.
– Да? – отвечаю, попутно доставая из бумажника деньги.
– Климов Марк Александрович? – спрашивает мужской голос.
– Слушаю, – бросаю на стол пару купюр.
– Это капитан полиции Хромчук.
Рука зависает, не успев положить бумажник в карман.
– Вам знакома Алиса Владимировна Курочкина? – продолжает он.
– Да, – отвечаю неуверенный в том, о моей ли занозе идет речь.
– Вы можете подъехать сейчас к нам в отделение?
– Она что-то натворила? – бумажник все-таки опускается в карман, но я не спешу.
– Она заблудилась.
Как это вообще возможно?
– Обратилась к нашим. Они доставили ее к нам в отделение для выяснения обстоятельств. Так что? Вы подъедете?
Не горю желанием, но вслух:
– Куда подъехать?
Она сидит в кабинете в обнимку с бокалом. Ее голова вжимается в плечи под моим взглядом.
– Марк Александрович? – спрашивает мужчина в форме с густыми усами.
– Да.
– Можно Ваши документы?
Протягиваю ему паспорт, не глядя на девчонку. Он молча пробивает данные. В кабинете тишина. Мне неуютно и хочется уйти. Только разборок с полицией не хватало. Наконец, паспорт снова у меня в руках.
– Как же так, Марк Александрович? У девочки не было даже Вашего номера, – капитан смотрит на меня с укором.
– Так получилось, – коротко отвечаю я. Не хочу вдаваться в подробности и что-то объяснять.
– Алиса сказала, что Вы ее дядя.
– Да, – произношу не без труда.
– Вы уже оформили опекунство?
– Нет, – дергаю головой.
– Вы живете вдвоем?
– Да, – не понимаю, к чему он клонит.
– Сколько Вам лет, Марк Александрович?
– Сорок три.
– А Алисе?
Я смотрю на нее, потому что понятия не имею, сколько ей.
– Семнадцать, – отвечает она.
– Вы взрослый мужчина и несовершеннолетняя девочка…
Что? Я ослышался?
– Вы на что намекаете? – раздражаюсь. – Что я могу ее… Ей же всего семнадцать.
Девчонка переводит испуганный взгляд с меня на него.
– Знаете, сколько отцов насилуют собственных дочерей гораздо младшего возраста?
К горлу подступает тошнота, а в груди закручивается ярость. Я не знаю и знать этого не хочу.
– А Вы всего лишь дядя, – продолжает он спокойно.
– И что? – бешусь я.
– Надо бы оформить опеку, как полагается.
– То есть если я оформлю опеку, то я не смогу ее изнасиловать? Это меня остановит?
Я не собираюсь этого делать, но меня бесят обвинения капитана. Я не хочу, чтобы меня пятнали этой грязью.
– Марк Александрович, следите за словами. Или я сочту их угрозой в адрес девочки.
Вдох, выдох.
– Я оформлю опекунство, если Вам от этого станет легче, – произношу, с трудом сдерживая ярость.
– Так положено. Или мы сочтем, что Вы просто сожительствуете со своей племянницей.
Все, я не хочу этого слышать. Ладони против воли сжимаются в кулаки.
– Мы можем идти или у Вас ко мне еще есть какие-то вопросы?
– Вы можете идти, – он спокоен, как скала, и это бесит еще сильнее. Я вылетаю из кабинета, даже не удостоверившись, что девчонка идет за мной. Меня трясет. Как вообще можно было подумать, что я позарюсь на … это? Она же еще ребенок, бесформенный, несуразный ребенок. Как можно ЭТО захотеть???
Падаю за руль и с силой хлопаю дверями. Она молча забирается на пассажирское сиденье.
– Как ты вообще могла заблудиться? – набрасываюсь на нее. Мне надо на ком-то выместить свою злость и она очень удобно оказалась рядом.
– Я просто гуляла и не заметила, как ушла далеко от дома, – оправдывается она.
– Зачем ты вообще далеко уходила от дома? – взрывает меня. Девчонка вздрагивает.
– Я просто гуляла, – орет она в ответ. – Я, что, не имею права погулять? И не надо на меня орать! Если бы ты дал мне свой номер телефона, я бы тебе позвонила, но ты мне его НЕ дал!
В машине становится тихо. Мы смотрим друг на друга разъяренным взглядом. Я вижу, как раздуваются ее ноздри, как напряжены ее губы, как высоко под футболкой вздымается грудь.
Черт побери, она права! Права и это выводит из себя!
Я срываюсь с места. Пальцы с силой сжимают руль.
– Я хочу есть, – негромкое, но твердое.
– Что? – мне послышалось?
– Я хочу есть, – повторяет громче.
Твою мать!
Молчу и выискиваю глазами в темноте вывеску какого-нибудь кафе. На глаза ничего не попадает и, как назло, на ум не приходит ни одного названия или адреса.
– Я же давал тебе деньги. На что ты их потратила?
– Я позавтракала. И положила деньги на телефон.
Вдох, выдох. Говорят, дыхательная гимнастика помогает успокоиться. Врут!
Наконец, взгляд цепляется за яркую вывеску. Пиццерия. Пойдет! Резко заворачиваю на стоянку и молча выхожу из машины. Девчонка не отстает. Внутри полно народу. Громкие разговоры, смех, детские визги. Мне хочется развернуться и тут же выйти.
– К сожалению, у нас все занято, – с виноватой улыбкой сообщает администратор.
Я выдыхаю облегченно.
– И, что, мне так и остаться голодной? – возмущается девчонка у меня за спиной.
Я молчу.
– Эй!
– Я не эй! – резко разворачиваюсь к ней. Она останавливается как вкопанная. В ее глазах снова страх, но лишь на мгновение.
– Я, правда, хочу есть, – заявляет решительно. – Почему мы не можем заехать в магазин и что-нибудь приготовить дома?
– Я не готовлю дома.
– Почему? – не отстает она.
Завожу машину.
– Давай закажем пиццу. У вас в Москве доставляют пиццу? – девчонка смотрит на меня дерзко.
Терпеть не могу пиццу и весь этот фаст-фуд. Тем более у себя дома. Достаю телефон и быстро нахожу кафе поблизости. Один короткий звонок. Есть свободные столики. Наконец, я накормлю это чудовище и она замолчит.
Мы ждем заказ. Я листаю статьи в телефоне. Она вертит головой, разглядывая обстановку. Останавливает взгляд на мне.
– А ты не будешь есть?
– Нет.
– Почему?
– Не хочу.
– Ты всегда такой?
– Какой? – смотрю на нее исподлобья.
– Злой.
– Всегда, – не хочу, чтобы она питала насчет меня какие-то иллюзии.
– Мама говорила, что злые люди злы потому, что они несчастны.
Долго и пристально смотрю на нее. Не моргает. Дерзкая. С характером. И наглая.
Приносят заказ. Она набрасывается на еду так, как будто не ела неделю. Я же дал ей достаточно денег. Она, что, все потратила на телефон или завтракала в самом дорогом ресторане?
– Кстати, как мне тебя называть? – спрашивает с полным ртом.
– Никак.
– Дядя?
– Нет.
– Эй?
Поднимаю на нее предупреждающий взгляд.
– Окей, тогда дядя, – кивает сама себе.
– Марк… Марк Александрович.
Смотрит недоверчиво.
– Прямо так? Марк… А-лек-сандро-вич?
– Да, прямо так, – киваю я, глядя в телефон.
– Кто тебе та женщина?
– Какая?
– С которой ты ночью пришел.
– Тебя это не касается.
– Жена?
Молчу.
– У тебя вообще есть жена?
– Нет.
– А ты был женат?
– Нет.
– Почему?
– Ты уже поела?
– Нет.
– Тогда ешь.
– Так почему ты никогда не был женат?
– Не хочу.
– А дети есть?
– Слава Богу, нет.
– Почему слава Богу? – не унимается она.
Я чувствую, как внутри меня все закипает. Бросаю на стол несколько купюр. Этого должно хватить.
– Жду тебя в машине.
Девчонка появляется нескоро. В руках небольшой сверток.
– Что это? – спрашиваю, когда она садится в машину.
– Завернули с собой, – гордо улыбается. – У тебя же нечего дома есть.
– Ты, что, не наелась?
– Наелась, но вдруг еще захочу.
Бросаю взгляд на часы. Почти десять. Когда она собирается еще есть? Не хочу ничего об этом знать.
Наконец-то, я дома. Хочу в душ, но не успеваю. Мое наказание уже оккупировало ванную. Можно и в гостевую, но я хочу в СВОЮ ванную. Жду десять минут, двадцать. Чтобы отвлечься, варю кофе. Выпиваю. Она еще не выходила. Стучу.
– Да? – спрашивает спокойно.
– Я тоже хочу помыться.
– Я сейчас.
После нее в ванной полный разгром. На раковине мокрое полотенце. МОЕ полотенце. На полу лужи воды. Мыло НЕ в мыльнице. А это что? Укрепляющий шампунь с маслом амлы… Гель для душа «Сочная дыня»… Скраб для лица…
Вдох-выдох.
– Алиииисаааа!
Я спокоен. Я спокоен. Вдох, выдох.
– Что? – спрашивает недовольно.
Оглядываюсь. На ней короткий тонкий халатик. Далеко не новый, судя по выцветшему рисунку. На голове чалма из полотенца. Поджимает босые ноги, на которых ногти тоже черные.
– Это полотенце МОЕ, – показываю ей на то, что лежит в раковине. – И за собой надо убирать. И мыло должно лежать в мыльнице. И эти бутылки…
– В мусорку? – вскидывает левую бровь.
В идеале – да, но:
– Поставь их на одну полку, а не раскидывай по всей ванной.
– Я взяла твое полотенце, потому что у меня нет своего. А это… Сейчас уберу. Где у тебя тряпка и швабра?
Смотрит внимательно.
Понятия не имею. Два раза в неделю приходит клининговая компания и все убирает.
Мы смотрим друг на друга. Она требовательно. Я – с трудом сдерживая злость. И уже даже не понимаю, на кого.
– Так что? Где швабра? – повторяет девчонка.
– Можешь взять это, – бросаю под ноги свое бывшее полотенце. Ее глаза удивленно распахиваются.
– Это же твое полотенце.
– Теперь это половая тряпка, – рявкаю, вылетая из ванной.
Мне надо успокоиться, но как это сделать? Присутствие девчонки выбивает меня из колеи. Одно только ее присутствие. Даже когда она молчит и ничего не делает. Но она НЕ молчит. И она постоянно что-то вытворяет.
– Я все убрала, – слышу за спиной. Не хочу с ней разговаривать. Ухожу в ванную.
Я брезгую мыться после нее. Придется принимать душ. А хотелось просто расслабиться в горячей воде. Завтра внепланово вызову клининг. Пусть все тут отмоют. Может, сказать ей, чтобы мылась в гостевой ванной? Но когда выхожу, ее уже нет. Ни в гостиной, ни на кухне. Под дверью ее комнаты нет света. Скажу завтра.
Ложусь спать, но уснуть не могу. Внутри меня все бурлит. Давно меня так все не бесило. Вспоминаю слова капитана. Псих. Он форменный псих, раз мог предположить, что я позарюсь на эту девчонку. Вспоминаю ее в халате на пороге ванной. И почему-то кажется, что под ним у нее ничего не было.
О чем я вообще думаю?
Переворачиваюсь на другой бок и приказываю себе ни о чем не думать. И, наконец, удается уснуть.
Меня будят шаги. За дверью кто-то ходит. На часах три ночи. Чего ей не спится? Не хочу знать. Хлопает дверь. Потом еще. Снова шаги. И так час. Я не могу уснуть, но дико хочу спать. Почему я не могу спать в своем собственном доме? Нет, надо с этим что-то делать!
Отбрасываю одеяло и вскакиваю с постели. Если понадобится, я сейчас выпорю эту девчонку. Какого черта она не спит?!
Дверь в ее спальню открыта, но девчонки там нет. Иду по коридору – ее нет нигде. Из ванной доносятся странные звуки. Что за…?
Она стоит на коленях перед унитазом, обхватив одной рукой волосы. Ее рвет. Меня и самого едва не выворачивает от этого зрелища.
– Что с тобой? – спрашиваю брезгливо.
– Отравилась, – отвечает с натугой. И снова рвет.
– Чем? – отворачиваюсь.
– Не знаю. Может, беляшом.
– Чем? – ошарашенно переспрашиваю. – Ты ела беляш?
Вместо ответа – очередной рвотный позыв. Твою мать! Мне только этого не хватало!
Она появляется на пороге. Бледная как смерть. Держится за стенку.
– Пройдет, – произносит дрожащими губами и проходит на кухню, а я – к себе.
На часах шесть. Девчонка все еще курсирует между ванной и своей комнатой. Я так и не сомкнул глаз. Если она сейчас загнется, то обвинят в этом меня Да, блядь! Снова отбрасываю одеяло и выхожу из спальни. Что там делают при отравлении? Может, сразу скорую?
– Нет, – мотает она головой испуганно. Да, я тоже не очень люблю врачей. – Мне просто нужен активированный уголь и что-то в этом роде. И что-то от поноса.
Меня самого сейчас начнет рвать. У меня нет ни того, ни другого. У меня вообще нет дома никаких лекарств. Время приближается к семи. Аптеки явно еще не работают. Твою маааааать! За что мне это?
Звоню Успенскому.
– Марк? – удивлен.
Я разбудил его, но извиняться не буду.
– Что дают при отравлении? – спрашиваю без вступления.
– Что?
– Что дают при отравлении?
– Ты, что, траванулся?
– Не я, – закатываю глаза, чтобы не зарычать. – Борь, просто ответь на вопрос.
– Ну смотря чем.
– Беляшом.
На том конце тишина и потом неуверенное:
– Ты ел беляш? Климов, это точно не ты?
– Не я, Боря, твою мать. Просто скажи, что дают при отравлении.
– Какой-нибудь сорбент. Активированный уголь, Полисорб, Фильтрум. Чтобы вывести токсины. Диарея есть?
– Есть, – стискиваю челюсти.
– Имодиум, Лоперамид, Энтерофурил.
– У меня ничего нет.
– Есть дежурные аптеки.
Точно! Как мне это в голову не пришло? Наверное, потому что я почти никогда не пью таблетки.
Сбрасываю звонок, не попрощавшись. Быстро нахожу ближайшую дежурную аптеку. Звоню. Да, все, что перечислил Успенский, там есть. Одеваюсь и спускаюсь на улицу. Моросит дождь. Хочется сесть в машину и уехать. Просто уехать, куда глаза глядят, и не возвращаться, но все равно возвращаюсь.
Девчонка лежит у себя в комнате на кровати, поджав колени к животу. Молча кладу на тумбочку пакет с таблетками.
– Спасибо, – слабое мне в спину. Позвоночник обжигает и раскаленные щупальца расползаются под кожей. Мне неприятно это спасибо. Ничего не говорю в ответ. Мне надо уйти, но за окном ливень. Я чувствую себя запертым в тюрьме. Один на один с пыточным оружием, от которого не спастись. Закрываюсь в спальне. Сегодня я не хочу даже кофе. Я хочу тишины, покоя и одиночества.
Глава 3. Ненавистное соседство
Наконец, понедельник. Я и раньше любил свою работу, а теперь просто обожаю за возможность не видеть Алису. И какое счастье, что она еще спит и мне не придется лицезреть ее персону. И ванная в полном моем распоряжении. Оказывается, счастливыми человека могут сделать вполне обыденные вещи.
Уже на пороге останавливаюсь. Не хочу этого делать, но все равно возвращаюсь на кухню. Оставляю на столе деньги и номер своего телефона. Хочется дописать «Не звонить», но не делаю этого. Надеюсь, что сегодня ей не взбредет в голову наесться беляшей или еще какой-нибудь дряни.
Воздух на улице после дождя свеж. Дышится легко и я не отказываю себе в удовольствии вдохнуть полной грудью. Машин на дороге мало и это радует. Впрочем, я сегодня выехал раньше обычного. Только бы не встречаться с этой девчонкой. Похоже, так я скоро совсем переберусь жить на работу.
– Или снять ей квартиру и пусть живет отдельно? – приходит в голову отличная идея. Надо ее обдумать.
В офисе еще никого, кроме охранника. Шаги гулко отдаются в пустом коридоре. День начинается неплохо. Даже лучше, чем я мог подумать. Долго смотрю в окно на просыпающийся город. Через открытую дверь кабинета слышу стук каблуков Регины.
– Доброе утро, Марк Александрович, – в голосе удивление.
– Доброе, Регина, – сажусь за стол.
– Кофе?
– Нет. Найди Антона Павловича. Как только появится в офисе, пусть зайдет ко мне. И закрой дверь.
– Хорошо, – кивает она, отрезая меня от офисной суеты.
Юрист нашей компании появляется быстро. Он входит торопливо, широкими шагами, держа в руках черную папку. Его рукопожатие всегда уверенное и крепкое.
– Это документы на Алису, – протягивает он мне папку. – Я не стал оставлять ее у Вас дома в пятницу, когда привез девочку.
Я не горел желанием ехать в Нижний Новгород, поэтому переадресовал это поручение своему юристу.
– Оставь пока у себя, – киваю ему. – Надо оформить опеку. Подготовь все, что нужно. Если нужна доверенность, я подпишу.
– Опеку или удочерение?
Меня аж подкидывает от последнего слова.
– Опеку.
– Хорошо, – кивает Антон Павлович. – Могу идти?
– Да.
До совещания почти десять минут. Первыми приходят Успенский и Макеева.
– Неплохо выглядишь для отравившегося, – хмыкает Боря. Не хочу говорить об этом, поэтому просто дергаю щекой, пресекая все вопросы, но на Юлю это не действует.
– Отравившегося? – смотрит она удивленно. – Чем?
– Беляшом, – произносит Успенский одними губами, но я замечаю и начинаю закипать.
– Чем? – шепчет ошарашенно Макеева, переводя взгляд с меня на Борю.
– Отравился не Я, – не скрываю своего раздражения.
– А, та девушка? Алиса, кажется, – произносит Юля.
– Алиса? – теперь удивлен Успенский.
Да замолчат они сегодня или нет?
– Да, Климов у нас, оказывается, не такая уж и сволочь, – ее губы растягиваются в довольной улыбке. – Приютил дочь знакомых.