Дневник законченной оптимистки бесплатное чтение

Глава 1
Недоброе утро (воспоминаний)

«Моя жизнь – легка и радостна» – такая надпись встречает меня утром в ванной. Желтые клеенчатые буквы налеплены прямо на зеркало и расположены так, что, если захочешь разглядеть собственное лицо, придется встать на цыпочки. Я невольно и резко отшатываюсь от лимонного слогана, но на автомате перечитываю его снова и снова.

Паста, соленый, как море, «Парадонтакс» валится из рук и по закону подлости улетает за стиральную машину. Но мне не до спасательных работ. Довольно сносное настроение, будто сорвавшийся с канатов лифт, ухает вниз.

– Мама! – кричу я, распахнув дверь ванной. – Что это за фигня на зеркале?

Неторопливо, словно облако, мама выплывает из кухни и, сняв фартук, поднимает на меня задумчивые глаза:

– Ты о чем, Майя?

– Об этом! – Я делаю страшное лицо и тычу зубной щеткой в клеенчатую надпись.

– А-а, это аффирмация, – моментально расцветает мама. – Не обращай на нее внимания. Она незаметно действует на подсознание и настраивает на позитивный лад.

– И зачем она здесь? – Мой голос обманчиво мягок.

– Я по всему дому такие расклеила. Чем чаще они попадаются на глаза, тем быстрей подействуют.

Отодвинув родительницу, я протискиваюсь на кухню и кручу головой. Ну, точно! Моя маман обклеила странными фразами всё вокруг.

«Жизнь любит меня!» – возвещает огромное сердце из цветной бумаги на холодильнике. «С каждым днем мои дела идут все лучше и лучше!» – заверяет растяжка над столом, за которым веселая Алёнка, обставив тарелку игрушками, жует драники. «Я излучаю оптимизм и радость» – убеждает плакат на шкафчике с посудой.

Видимо, мама опять начиталась в Интернете какой-то ерунды. Она у нас настоящая мечта спамера: не только внимательно изучает каждую рассылку, неизвестно как угодившую в почтовый ящик, но и добросовестно выполняет все бредовые советы сетевых гуру.

– Гав-гав, мы нашли домик, – Алёнка засовывает в кармашек моей пижамы сразу трех резиновых собачек.

Кармашек трещит по швам, но дочь не останавливается – пихает к собакам пластмассовую семью лисят и керамическую кошку.

– Ура! Теремок! Будем жить дружно.

Я отпрыгиваю и торопливо выковыриваю из кармана игрушечный зверинец. Да елки-палки! Карман теперь болтается на нитках. А ведь пижама почти новая: я ношу ее только второй год. В отчаянии отрываю карман совсем.

– О, одеялко! – радостно кричит Алёнка и тигром выхватывает получившийся лоскуток.

Я поворачиваюсь к маме.

– Ты что, правда, веришь, что всякие там аффирмации улучшат твое настроение?

– Верю, – с фанатичным видом кивает мать. – Самогипноз – великая вещь.

Я мысленно считаю до пяти, чмокаю Алёнку в щеку и незаметно стаскиваю с ее тарелки пару драников. Они такие вкусные, что настроение почти сразу приходит в норму. Что ни говори, драникотерапия – великая вещь. Особенно для людей с белорусскими корнями.

– А ты не могла бы заниматься самогипнозом исключительно в своей комнате? – с набитым ртом бормочу я. – Зачем ты эти транспаранты по всей квартире расклеила?

Мамин взгляд мгновенно леденеет. Она уже тридцать лет работает музыкальным педагогом в детском саду, и за это время научилась делать такой вид, от которого цепенеют даже самые наглые. Я поневоле отвожу глаза.

– Психологи рекомендуют вешать аффирмации там, где проводишь больше всего времени, – мама с любовью поглаживает стол. – А я на кухне в основном и торчу: у нас ведь некоторые почти без остановки трескают. Прям хоть от плиты не отходи.

Мои щеки предательски вспыхивают. Мама наливает себе сока, осушает стакан залпом:

– К тому же тебе самовнушение тоже полезно. В последнее время ты просто сосредоточие негатива.

– Да что ты говоришь? – Во мне снова подымается волна раздражения. – А с чего я, по-твоему, должна позитивом-то фонтанировать? Я, между прочим, второй месяц работу найти не могу. И личная жизнь у меня, кстати, тоже схлопнулась.

– По-моему, ты путаешь причину и следствие. – Мама забирает у Алёнки пустую тарелку и быстро ополаскивает ее под краном. – Может, дела у тебя не ладятся именно из-за того, что ты такая пессимистка? И мужчины, и работодатели любят жизнерадостных, тех, кто идет по жизни с улыбкой. – Выключив воду, она вытирает руки полотенцем. – А у тебя же постоянно такое лицо, будто ты только что любимую корову схоронила. Неудивительно, что люди шарахаются.

– Ну, спасибо. – Я до боли в пальцах сжимаю щетку, а глаза наливаются слезами. – Спасибо за поддержку.

Через секунду я пячусь обратно в ванную с твердым намерением включить воду и немного всплакнуть, но, споткнувшись о порог, растягиваюсь в коридоре.

Мать теребит ухо и задумчиво кивает своим мыслям.

– Нужен еще один плакат. Про внимательность.

– Ушиблась, да? Бедненькая… – Дочь с сочувственным видом бросается на меня, ее острые колени больно врезаются мне в живот, прямо в район мочевого пузыря.

Мгновенно забыв о ванной, я выбираюсь из-под Алёнки и стремительно отползаю в туалет.

Мама недавно купила новый освежитель воздуха, и в туалете у нас теперь пахнет шарлоткой с корицей. Ощутив запах печеных яблок, я как-то сразу успокаиваюсь и погружаюсь в мечты. Вот бы мне сейчас шарлотку. Или круассан. Или хотя бы кекс, а лучше все сразу.

С мечтательным видом я присаживаюсь на унитаз, а потом почти сразу подпрыгиваю: на двери туалета налеплена еще одна аффирмация. Да какая! «Я привлекаю в свою жизнь лучшего из мужчин». Ну, это уж слишком!

– С чего ты взяла, что мне нужен мужчина?! – выскочив в коридор, кричу я; мама и Алёнка уже в прихожей – обуваются. – Мне и одной неплохо. Я, чтоб ты знала, в ближайшие годы вообще не планирую заводить отношения!

– Ну и славно. – Мама застегивает молнию на Алёнкиных сапогах и выпрямляется. – А вот я хочу замуж. И выйду. Самогипноз – великая вещь.

* * *

Мама и Алёнка отправляются в садик, я возвращаюсь в ванную и трубкой от пылесоса вызволяю зубную пасту из-за машины. Тюбик облепился паутиной и напоминает кокон, на нем, словно брошка, восседает огромный паук. Меня передергивает. Я тычу в тюбик трубкой, надеясь, что паук свалит подобру-поздорову, но тот крепко вцепился в ошметки своих сетей и не шевелится. Может, дохлый?

Я решаю бросить «Парадонтакс» в ванну и смыть паутину водой. Набрав полную грудь воздуха, осторожно подцепляю тюбик пальцами, и паук, конечно, тут же оживает и начинает ползти в сторону моей руки. Мгновение, и крохотные лапки щекочут кожу.

– А-а-а! – Я пытаюсь стряхнуть насекомое с ладони, но цепкий паучище шустро заползает мне в рукав.

– Спасите! – Я молниеносно стягиваю кофту и оглядываю руку.

Паука не видно. Выворачиваю кофту наизнанку, трясу над ванной: ничего, восьмилапая зараза как сквозь землю провалилась.

Вымыв тюбик, выдавливаю розовую полоску «Парадонтакса» на щетку и поворачиваюсь к зеркалу. Блин, тут же эта бредовая надпись про легкую жизнь! Сунув щетку в рот, быстро отклеиваю буквы и складываю их на край ванны. Спасибо, мама, но я, пожалуй, обойдусь без твоих внушений.

Из зеркала на меня смотрит несчастная моська в ореоле наэлектризованных светлых волос. Я чищу зубы и мысленно протоколирую свои несовершенства.

Пункт первый – морщины. Пара волн на лбу, две параллельные линии на переносице и несчетное количество мелких, как паучьи ножки, черточек вокруг глаз. А ведь мне всего двадцать девять. Помнится, год назад кожа у меня казалась безупречно гладкой, и все вокруг давали мне не больше двадцати. И тут бац! – сразу полный набор начинающей клюшки.

Пункт второй – волосы. Несколько месяцев назад они стали тусклыми и ломкими, а так как я эталон мнительности, то сразу понеслась в поликлинику, к терапевту. Тот отправил меня к эндокринологу, эндокринолог – на анализы и УЗИ, и спустя каких-то пару недель паломничества по кабинетам, в карточке наконец появился диагноз – гипертиреоз. Он означает, что моя щитовидная железа впрыскивает в кровь слишком много гормонов. Того количества, которое она производит, хватит примерно на двух средних тетенек.

Эндокринолог выписала мне лекарство, и как только я начала принимать его, волосы прекратили ломаться. Да-да, сразу прекратили ломаться и стали вываливаться целиком. Пучками. Теперь по всей квартире перекати-поле из моих волос. Я, конечно, сразу постриглась до каре, но все равно, когда принимаю ванну, волоски-предатели сплетают на поверхности воды настоящий ковер.

Когда я пожаловалась на редеющую шевелюру эндокринологу, врач заявила, что выпадение волос – побочное действие моего лекарства.

– И как долго мне его пить? – спросила я, пытаясь понять, стоит ли подыскивать шиньон.

Врач сжала мое запястье, чтобы посчитать пульс.

– Обычно лечение занимает года полтора. Иногда дольше.

– Сколько-сколько? – У меня даже руки задрожали от ужаса. – Полтора года? Да за это время я стану абсолютно лысой.

– Не надо так волноваться, со временем вырастут новые волосы, – отводя глаза, пробубнила врач. – И вообще, шевелюра не самое важное в жизни. У вас, между прочим, сердце колотится как ненормальное, и тремор сильный. Без лекарств вам нельзя.

– Да, черт с ним, с тремором! – Я сбросила ее руку. – Не буду эти таблетки пить. Выписывайте мне что-нибудь другое или я к вам больше не приду.

Врачиха позеленела.

– Не будете лечиться – через несколько месяцев начнутся проблемы с иммунитетом, печенью, сердцем…

Я скрестила руки на груди, приготовившись стоять до последнего.

– К тому же глаза станут выпученными, как у лягушки, – брякнула доктор. – Вы погуглите дома картинки больных с вашим диагнозом, погуглите.

Мой боевой настрой мигом улетучился. Все-таки дефицит волос можно прикрыть париком, а как спрятать вытаращенные глаза? Перманентно носить солнечные очки? В нашем климате это не вариант. Взвесив все «за» и «против», решила пить таблетки. Только теперь стараюсь пореже касаться волос: каждый раз, когда ощущаю как мало их осталось, меня накрывает маленькая паническая атака.

Третий пункт в моем списке недостатков – грудь. Я всегда была худенькой, а из-за гипертиреоза еще похудела, теперь при росте сто семьдесят вешу сорок девять килограммов, и моя грудь напоминает два обвисших мешочка. «Срочно поправляться! – гаркнула на меня эндокринолог во время последнего приема. – Старайтесь меньше двигаться и больше есть». Я и рада стараться, только все равно ничего не откладывается.

Четвертый пункт в моем топе несовершенств – длинный нос. Вот от кого мне так прилетело? У обоих родителей, у всех моих бабушек и дедушек – миниатюрные носики, а я на Новый год запросто могу снеговиком наряжаться. Закрасила нос оранжевым фломастером – и готово. В детстве мама ласково звала меня Буратинка. Правда, когда мне исполнилось пятнадцать, она переименовала меня в Пьеро и объявила мой трезвый взгляд на жизнь пессимизмом.

Пятым пунктом сегодня у меня фигура. Она совершенно неженственная и напоминает перевернутую трапецию: попа худая, зато плечи широкие.

Чтобы лучше оценить масштабы бедствия, отхожу от зеркала и привстаю на цыпочки. Кажется, я стала еще худей. Только этого не хватало – одежда и так висит мешком, а на новую денег нет и не предвидится.

От того что чистка зубов продолжается дольше пяти минут, десны начинает щипать – через силу останавливаю подсчет ошибок природы и споласкиваю рот. Потом ноги сами несут меня на кухню.

Сделав огромный бутерброд с говяжьим языком, пытаюсь настроиться на очередное собеседование. Не хочу, чтобы меня опять колбасило, как в прошлый раз. На той неделе я договорилась о сотрудничестве с репетиторским агентством, но через пару дней его администратор перезвонила мне и сказала, что в моих услугах не нуждаются. А я только расслабилась, решила, что черная полоса наконец-то кончилась, даже пообещала Алёнке купить надувную ватрушку для горки. Что со мной творилось после неожиданного отказа – не передать. По-моему, когда на что-то надеешься, а потом обламываешься, у души отмирает кусок размером с оладью. Больше никаких надежд! Буду готовить себя исключительно к неприятностям.

С улицы доносятся женские крики – я кидаюсь к окну, надеясь разузнать из-за чего сыр-бор. Напротив палисадника машет руками оранжевогрудая стайка работниц ЖКХ, кажется, тетушки выясняют, кто из них ленивая скотина, а кто Золушка. Я почти сразу теряю к скандалу интерес, потому что замечаю у дома автомобиль Андрея. Сам Андрей стоит, опершись о капот, и сверлит взглядом мои окна. Наши глаза встречаются, и я точно ошпаренная отшатываюсь от окна, сердце мгновенно разгоняется так, как моему эндокринологу и не снилось.

Зачем он приехал? Мириться? Интересно, мне показалось, или взгляд у него слегка виноватый?

Я несусь в комнату и в считаные секунды переодеваюсь из пижамы в деловой костюм, подкрашиваю ресницы и губы. Руки, конечно, трясутся, но макияж выходит довольно сносным. Причесавшись, я сажусь на диван в гостиной и мучительно жду, когда заверещит дверной звонок; от волнения ломит затылок и потеют ладони – приходится то и дело вытирать их о плюшевый подлокотник.

Андрей Лаптев – мой бывший работодатель и бойфренд. В неполные тридцать он уже владеет одной из лучших школ иностранных языков в нашем городе и центром по подготовке к ЕГЭ. В последнем я отработала почти два года, ежемесячно получая от Андрея предложение сходить поужинать или в кино. Полтора года я отнекивалась, уверенная, что служебные романы до добра не доводят, но летом моя оборона рухнула.

В июне моя лучшая подруга вышла замуж и укатила жить в Ирландию – фото с ее медового месяца чуть не довели меня до истерики. Мне вдруг обрыдла жизнь матери-одиночки: работа – дом, дом – работа, в качестве единственного развлечения – походы в «Магнит» за продуктами. До дрожи в коленях захотелось романтики и приключений. Целыми выходными я смотрела мелодрамы, представляя себя на месте главных героинь. В конце концов передозировка мечтами сказалась на моей вменяемости, и на очередное шутливое приглашение Андрея на шашлыки я ответила: «А давай лучше к тебе?» Не ожидавший такого Лаптев даже айфон выронил. Хорошо, что мне на колени.

То, что случилось у нас потом, трудно назвать романом. Раза три в неделю после работы я отправлялась к Лаптеву, готовила что-нибудь вкусное, мы ужинали и занимались сексом. А потом я ехала домой. Иногда Андрей уговаривал меня остаться с ночевкой, но я отказывалась: не могу заснуть вне дома.

Никаких планов совместной жизни с Лаптевым я не строила: плыла по течению, наслаждалась моментом. Потому-то, когда Андрей предложил выйти за него замуж, меня будто током ударило.

– Вот уж не думала, что ты из тех, кто готов жениться на женщине с ребенком, – призналась я, натягивая колготки.

Брови Андрея взлетели вверх.

– У тебя есть ребенок?

– Дочь, – кивнула я. – Недавно ей исполнилось пять. Странно, что ты забыл. Я упоминала о ней и в резюме, и во время собеседования.

Мне показалось, что у Лаптева дернулся глаз. Он тут же потянулся за сигаретами, хотя пять минут назад пообещал не курить в постели.

– Наверное, твоя дочь – настоящий ангелочек, – с надеждой проговорил он, щелкая зажигалкой. – Такая же скромная и тихая, как ее мама.

Я непроизвольно вжала голову в плечи.

– О, временами она тише воды. – «Например, когда рисует на обоях или мастерит панно из штор» – мысленно добавила я, а вслух предложила: – Хочешь, я вас познакомлю?

– Ну, у меня как бы сейчас нет времени совсем, – Андрей заерзал. – Можно ведь и после свадьбы познакомиться, да?

Я одарила его взглядом, полным сомнений, а он тут же отвел глаза.

– Да не волнуйся ты! Свожу твою ляльку в парк аттракционов, куплю ей мороженое, и она будет от меня пищать.

«Боже ж мой, он даже не спросил, как зовут мою дочь!» – загудел здравый смысл. «Святые угодники, он готов на тебе жениться!» – разрыдалось от умиления наивное, как щенок, сердце.

Андрей стряхнул пепел в пепельницу и заложил свободную руку за голову – ни дать ни взять герой американской мелодрамы:

– Я так понимаю, ты согласна?

– Мне нужно подумать. – Я натянула водолазку и взялась за брюки. – Подобные решения с бухты-барахты не принимают.

– Чего тут думать-то? – надулся Андрей. – Ты учти: такие мужики, как я, на дороге не валяются.

Напрасно он переживал. Уже через неделю мое сердце нокаутировало здравый смысл, и в воскресенье вечером я решила, что хочу замуж. Телефон у Андрея не отвечал, а я боялась, что до понедельника могу и передумать, поэтому купила в магазине торт и отправилась к Лаптеву домой.

Обычно после девяти маршрутку в нашем городе не дождешься, но в тот вечер мне повезло: газелька подползла к остановке сразу, как я начала замерзать. Я посчитала это знаком свыше: «Долой сомнения! Впереди – счастливая семейная жизнь», – и воспряла духом.

Когда я вылезла из маршрутки напротив Андреевой девятиэтажки, энтузиазма стало еще больше. Окна спальни Лаптева мерцали слабым светом, и это значило, что Андрей дома, а не свалил куда-то с друзьями, как я боялась. Вот она – рука судьбы! С улыбкой до ушей я ринулась в подъезд. Там было темно, и я, кажется, наступила на кота, по крайней мере вопль, внезапно огласивший округу, походил на кошачий. Оправившись от шока, я нащупала кнопку лифта, и подъезд огласило равномерное гудение. Еще один добрый знак! Лифт у Лаптева работал не часто.

«Ну и пусть Андрей пока не интересуется моей дочерью, это легко исправить, – думала я, по пути наверх разглядывая себя в зеркальные стены лифта. – Я ведь не просто училка иностранного, у меня дополнительная специальность – психолог, правда школьный, но ничего, психология-то у всех одинаковая. Дайте мне две недели, и отношения у меня в семье будут – залюбуешься».

Как только я вышла из лифта на пятом этаже, до моих ушей донеслись отчетливые женские стоны. Кому-то плохо? Я огляделась, судорожно припоминая, как оказывать первую помощь при травмах. На площадке никого не было, а странные звуки вроде бы доносились из квартиры Андрея. Я подошла к двери Лаптева и прижалась ухом к ледяному металлу – сомнений не осталось: стонали именно у Андрея. Я несколько растерялась. На этаже пахло тушеной капустой и старыми носками, тускло мигала, потрескивала старая лампочка, а я переминалась с ноги на ногу и теребила ворот джинсовой куртки. А потом меня осенило: «Наверное, Андрей смотрит кино! Эротическое!»

Я сунула торт под мышку и дважды нажала на кнопку звонка. Ничего. Я постучала по косяку. Потом снова позвонила. Звуки за дверью стихли, но открывать Андрей не спешил. Я прижала звонок ладонью и одновременно стала пинать дверь ногой. Мне надо было немедленно узнать происхождение стонов, чтобы успокоиться.

Через полторы минуты непрекращающейся звуковой атаки в коридоре квартиры послышались шаги, и дверь распахнулась.

– Какого черта? – На пороге в одних трусах стоял Андрей и смотрел на меня удивленно. – Майя? А я тебя не ждал.

– Решила сделать тебе сюрприз. – Я помахала тортом и попыталась заглянуть в квартиру. – Чего делаешь?

– Я? – Андрей поспешно заслонил мне обзор плечом. – Телек смотрю, а что?

– Можно к тебе?

– Ой, у меня такой срач! – Глаза у него забегали. – Давай лучше сходим куда-нибудь? Подожди меня на улице, я оденусь и спущусь.

– Может, я хотя бы в прихожей подожду? На улице холодно.

Андрей налился зеленцой:

– Говорю же: у меня бардак…

– Ну, бардаком меня не удивишь, – я попыталась отодвинуть его в сторону.

– Андрюш, ты скоро? – пропел из глубины квартиры женский голос.

Мой начальник (тире бойфренд) аж подпрыгнул. Я встала на цыпочки и заглянула через его плечо в прихожую: в дверях спальни стояла и дула губки молоденькая блондинка, обернутая полотенцем.

– Это кто?

– Никто, – Лаптев смотрел на меня так, словно пытался загипнотизировать. – Я сейчас ее выпровожу.

– Не надо, я уже ухожу. – Я повернулась, чтобы идти к лифту.

– Майя, не надо истерить, – Андрей схватил меня за руку и втащил в квартиру. – Я сейчас от нее избавлюсь, ты даже воду вскипятить не успеешь.

– Чего?

Он впихнул меня в кухню.

– Ставь пока чайник и режь торт, а я сейчас приду.

– Но…

– Давай-давай! – Андрей повязал на меня фартук и, прикрыв за собой дверь, удалился.

Наверное, у меня было что-то вроде состояния шока, потому что я действительно налила в чайник воды и лишь потом, опомнившись, швырнула его на пол и выскочила из квартиры. Даже передник не сняла – так и плелась в нем до самого дома.

Ночь прошла ужасно. Я чувствовала себя последней идиоткой, насмотревшейся сериалов. Вот с чего я вдруг размечталась о счастливой семейной жизни? Как будто прошлый раз меня ничему не научил…

В понедельник, когда я пришла на работу, Андрей, словно ничего не случилось, полез целоваться. Я его оттолкнула, а он сделал вид, словно не понимает из-за чего я психую. От злости у меня снесло крышу, и я заявила, что ухожу не только от него, но и из его шарашки. Вот ведь дурында! Хоть бы объявления о работе почитала, прежде чем такие громкие заявления делать.

Андрей, конечно, уговаривал меня остаться, обещал золотые горы и пугал ужасами безработицы. Но я ведь человек слова. Отработала положенные две недели и отчалила. А теперь локти кусаю: обошла и обычные школы, и языковые – работы нет, и не предвидится.

Глава 2
Работа мечты. Собеседование

Я сижу на диване уже десять минут, и подлокотник от моих ладоней сырой, как губка. Звонок упорно молчит. Может, Андрей передумал мириться? Или вообще приезжал не ко мне? Наш городок так тесен, что не удивлюсь, если его новая пассия проживает в моем доме.

Спина начинает ныть – я встаю и несколько раз прохожусь вокруг дивана. Тут же вспоминается недоеденный бутерброд, а душа требует какао или шоколадку. Я отправляюсь на кухню, но по дороге сердце вдруг ёкает, а в голове рисуется такая картина: Андрей ждет меня на лестнице с букетом роз. Красных или розовых. Но лучше белых. Он протягивает мне цветы и говорит: «Майя, прости меня. Я понял, что, кроме тебя, мне никто больше не нужен. Обещаю: больше никаких измен». Воображение так красноречиво, что я не выдерживаю – на цыпочках крадусь к входной двери и выглядываю в глазок. Никого. Из груди вырывается тяжелый вздох. Вот, блин! А я ведь была готова простить.

На всякий случай отпираю дверь и, высунув голову на лестничную клетку, прислушиваюсь: на лестнице тихо, будто в склепе. Хотя нет, если напрячь уши, можно уловить, как булькает вода в батареях. Я собираюсь закрыть дверь, но что-то мягко трется о мою ногу, заставляя волосы по всему телу подняться дыбом. К счастью, за пару секунд до инфаркта успеваю понять, что это соседская кошка, она частенько пытается нанести нам визит.

Запихнув в рот остатки бутерброда и сделав горячего шоколада, начинаю поисковую операцию. Изредка прихлебывая из кружки, я исследую каждую комнату по два раза, но противная животинка как сквозь землю провалилась. А время уже половина девятого – еще немного, и я опоздаю на собеседование.

Внезапно меня осеняет. Подбежав к холодильнику, достаю из него пакет замороженного минтая и помахиваю им туда-сюда, чтобы шуршал.

– Кис-кис-кис, смотри, что у меня есть.

И в тот же миг чокнутая кошка прыгает мне на голову с посудного шкафчика. От неожиданности я визжу и опрокидываю на себя кружку с оставшимся шоколадом. Кошка соскакивает на пол и, бодро подпрыгивая, пытается лапами выбить у меня пакет с рыбой. У нее получается. Вот же наглое создание! Разъярившись, будто подрезанный «Окой» водитель маршрутки, я хватаю гостью за шкирку и тащу к двери, но, как только оказываюсь в прихожей, квартиру оглашает трель дверного звонка. Кошка вываливается у меня из рук и тут же убегает, а я несусь переодеваться, ведь пиджак и блузка теперь покрыты коричневыми пятнами.

Как назло, оба любимых платья в стирке. Я выкидываю на диван всю одежду, что есть в шкафу и чуть не плачу. Звонок стихает.

– Нет-нет, не вздумай уйти! – причитаю я, натягивая старые водолазку и джинсы.

Забыв причесаться, подлетаю к двери и торопливо отпираю замок. На площадке стоит дед в кепке «FBI», кажется, он наш сосед снизу, но точно сказать не могу: у меня ужасная память на лица.

– Маечка, как хорошо, что ты дома. Мы тут подписи собираем, чтобы нам перед домом каток залили. – Дед сует мне в руки мятые, исписанные разноцветными чернилами листы. – Поставишь свою закорючку?

Не глядя, я подписываю, где просят, и, забыв попрощаться, захлопываю дверь. Часы в прихожей показывают без двадцати девять. Наплевав на кошку, я обуваюсь, натягиваю пуховик и шапку и, подхватив папку с документами, выбегаю из квартиры. Мне предстоит собеседование на должность переводчика в крупной машиностроительной фирме – опоздать я не имею права.

Несясь по лестнице сломя голову, я одновременно пытаюсь сочинить убедительную ложь об уходе с последнего места работы. Вот только в голову совсем ничего не лезет. Ну почему, почему я не придумала красивую легенду заранее? Вечно оставляю все на потом. От волнения я перескакиваю через ступеньки, а сердце слегка сбивается с ритма.

Между вторым и первым этажами решаю сказать, что меня не устраивал график работы: звучит весомо и никак меня не компрометирует.

Выскочив из дома, я врезаюсь в Андрея.

– Ой!

– Ну наконец-то! – Мой бывший отлепляет меня от своей широкой груди и внимательно оглядывает. – Я уж думал не дождусь.

– Кого? – Я наивно хлопаю ресницами.

– Тебя, конечно, – Андрей хмурится, складывает руки на груди. – Куда собралась?

– На собеседование.

– Что, так и не нашла работу мечты?

– Пока нет. Но обязательно найду, – с достоинством парирую я.

На его лице проступает злорадство и самодовольство.

– Вот уж вряд ли.

Я вздергиваю подбородок.

– Это еще почему?

– Потому что я хочу, чтобы ты работала у меня. И я сделаю все, чтобы в другое место тебя не взяли.

– И каким же образом?

Он ухмыляется:

– А тебе не приходило в голову, что каждый, к кому ты относишь резюме, обязательно звонит мне и интересуется, что ты за человек? Мне достаточно пары слов, чтобы тебя навсегда вычеркнули из списка соискателей.

Мне становится нечем дышать, тело заливает липкая волна жара; пытаясь справиться с неприятными ощущениями, я расстегиваю пуховик.

– И что же ты рассказываешь обо мне потенциальным работодателям?

– Когда как. – Экс-бойфренд заботливо снимает перышко с моего рукава. – Иногда говорю, что ты косноязычна и не умеешь найти подход к детям. А иногда предупреждаю, что ты торгуешь собой за деньги и уходишь в запои.

– Что? Что? – Я обмахиваюсь папкой с документами, но воздуха отчаянно не хватает. – Ты шутишь, да?

Он делает грустный вид, точь-в-точь как у котят на популярных демотиваторах.

– Майя, я хочу, чтобы ты вернулась ко мне. В мой центр и в мою жизнь. Ради этого я готов на все, даже на подлость.

– Я не вернусь.

– Ну, это мы еще посмотрим. – Глаза у него сужаются, а в лице проступает что-то хищное. – Я привык добиваться всего, чего хочу.

Вот так: ни цветов, ни извинений, ни заискивающих интонаций. Только угрозы и шантаж.

– Извини, мне надо спешить, – поспешно бросаю я вместо прощания и двигаю прочь от дома.

К счастью, Андрей не пытается меня догнать: видимо, сказал все, что собирался. Я делаю пару глубоких вдохов и чувствую себя почти нормально: руки перестают трястись, сердце – метаться по грудной клетке.

Седьмое декабря, а на улице тепло и пахнет, как в колодце: щекотной сыростью, размокшим деревом. Спины сугробов переплавлены оттепелью в тонкий лед, а тот, ну точь-в-точь – сахарная корочка шарлотки: сияет, переливается, трескается на солнце. Нечаянная капель барабанит по козырькам балконов. Крыши, будто деревья листья, поспешно сбрасывают липкие сосульки.

Приятный сюрприз от погоды заставляет встрепенуться: расправив плечи, я иду к остановке, изображая походку уверенного, довольного жизнью человека. На меня даже засматривается мужчина с собачкой. На вид ему, правда, лет семьдесят, но ничего – любви все возрасты покорны. Я благодарно улыбаюсь потенциальному воздыхателю, и походка моя становится еще воздушней и радостней. Вот только через мгновение нога проваливается в присыпанную снегом лужу, сапог под завязку наполняется ледяной водой, и все: ростки хорошего настроения скукоживаются и чернеют. Хотя мне не привыкать, настроение у меня почти всегда где-то в районе плинтуса. Мой эндокринолог говорит, что это из-за гормонов. Гипертиреоз частенько вызывает стойкую депрессию, которую не перешибешь никакими антидепрессантами.

В маршрутке у меня жутко мерзнет промоченная нога и начинает течь из носа. «Только простуды сейчас не хватало!» – думаю я, и тут же женщина, сидящая справа, заходится истошным кашлем. Она даже не пытается прикрыть рот, и я почти вижу, как мой пуховик обрастает коконом заразной слюны. Фу! Наступив на горло врожденной тактичности, встаю со своего места и ухожу в другой конец маршрутки. Гриппозная тетка обиженно пыхтит и пытается спалить меня взглядом – я закрываю глаза и, чтобы скоротать время, устраиваю сеанс аутогенной тренировки. Представляю, как босиком шлепаю по нагретому солнцем песку у реки, и мысленно бормочу: «Моя ступня стремительно нагревается, пальцы ноги становятся все горячей и горячей».

Самовнушение, конечно, ни капли не действует, и из маршрутки я выхожу, стуча зубами. Офис фирмы, где у меня запланировано собеседование, находится прямо напротив остановки; я понимаю, что согреться по дороге к нему не удастся, поэтому, спрятавшись от прохожих за небольшой продуктовый павильон, энергично подпрыгиваю и машу руками. Минуты через две подобной зарядки зубы наконец перестают выдавать чечетку, а на щеках даже появляется румянец. Довольная собой спешу на встречу.

Менеджер по персоналу предупреждала, что собеседование будет проходить на втором этаже, поэтому, войдя в здание фирмы, я сразу топаю к лестнице. Наперерез мне с перекошенным лицом кидается охранник – лысый парень лет двадцати пяти в черной облегающей форме.

– Куда прешь?! – орет он так, что плафоны в огромной люстре холла подозрительно звякают.

Не то от неожиданности, не то от волнения у меня пропадает голос; застыв на месте, я таращусь на охранника, как олененок, ослепленный фарами.

– Думаешь, у нас тут бесплатный туалет? – Охранник с ненавистью оглядывает меня сверху вниз. – Задолбали уже – прутся, как к себе домой.

С огромным трудом мне удается выдавить что-то похожее на сиплый шепот:

– Я на собеседование.

– Сегодня у нас нет никаких собеседований, так что давай – топай отсюда. – Парень хватает меня за рукав и тянет к выходу. – Если тебе нужна работа, шли резюме на электронный ящик. Понадобишься – позовут.

– Э-э-э, но я правда на собеседование, – сиплю я, пытаясь высвободить пуховик из цепких мужских пальцев. – Мне назначено на девять двадцать.

– Если б тебя ждали, меня бы предупредили. – Охранник распахивает дверь и толкает меня на улицу.

Да что ж такое-то? Может, Лаптев не шутил, когда сказал, что распространяет обо мне грязные слухи? Может, меня именно поэтому на порог не пускают?

Я растопыриваюсь в дверном проеме, как кошка, которую пихают в таз с водой, и сдавленным шепотом ору:

– Мне надо на собеседование, я никуда отсюда не уйду!

Лысый парень обалдевает от моего упрямства и на мгновение ослабляет хватку. Я выворачиваюсь и бегу в сторону лестницы. Вообще-то я быстро бегаю и вполне могла бы влететь на второй этаж, пока охранник осмысливает сложившуюся ситуацию. Но через три метра от входа я спотыкаюсь о какой-то провод и растягиваюсь на полу. Охранник тут же нагоняет меня и прыгает сверху:

– Попалась!

От удара рухнувшей на меня туши я прикусываю губу, и во рту моментально появляется вкус крови.

– Вы с ума сошли! – кричу я, пытаясь выбраться из-под центнера живой массы, от стресса мои голосовые возможности моментально возвращаются. – Вы чего творите-то! Я, по-вашему, кто? Террористка? Я всего лишь пришла на собеседование и готова поспорить, вас предупреждали о моем приходе. Вы просто забыли.

Мужчина наконец встает и рывком ставит на ноги меня.

– Давайте, напрягите память, – умоляю я, безуспешно пытаясь очистить от грязи испачкавшийся пуховик. – Меня зовут Майя Пирожкова, я хочу устроиться на должность переводчика.

Парень несколько секунд разглядывает меня с головы до ног, а потом криво усмехается:

– Я никогда ничего не забываю. И переводчик у нас уже есть.

Я сразу же опускаю плечи: ну вот, как всегда, не успела к раздаче тепленьких местечек, остается только на рынок – продавать капусту и шпинат (хотя откуда в нашей глуши шпинат?).

Внезапно меня осеняет.

– А давайте я позвоню менеджеру по персоналу и спрошу, ждут меня на собеседование или нет?

На лице охранника отражается ожесточенная борьба лени и жалости.

– Может, менеджер заработалась и забыла предупредить вас о моем приходе? – добавляю я, решительно вытаскивая из кармана мобильный.

– Ладно, звони, – говорит охранник и отходит за стойку с ноутбуком.

Я торопливо нахожу нужный номер в контактах, нажимаю кнопку вызова. Сердце опять разгоняется так, будто ему нужно пахать за двоих. Один гудок, второй, третий… Трубку никто не снимает.

Охранник поглаживает лысину и смотрит на меня как кот на мышонка:

– Ну?

– Не берет чего-то. – Я вытираю вспотевшие ладони о пуховик. – Можно я еще раз наберу?

Лысый вздыхает.

– Ладно, не дергайся, сейчас сам позвоню. – Он берет со стола огромную черную бандуру, больше похожую на ласту, чем на телефон, и неуклюже тыкает в кнопки.

Когда трубка оказывается у его уха, от волнения у меня начинает дергаться веко, чтобы замаскировать тик, я делаю вид, будто в глаз попала пылинка: тру веко рукой и чертыхаюсь.

– Даша, к вам тут девушка. – Охранник вальяжно откидывается на спинку стула и складывает ноги на стойку. – Какая-то Беляшова. Говорит, что хочет к нам переводчиком устроиться. – Несколько секунд он выслушивает ответ, а потом интонация его вдруг меняется – в голосе появляются заискивающие нотки: – Дашуль, а ты уже строила планы на пятницу? Нет? Как удачно! Знаешь, мне тут подогнали пару билетов на хороший фильм, а сходить не с кем. Не хочешь со мной? Пойдешь? О, класс! Давай я за тобой часиков в семь заеду.

– Кхе-кхе, – напоминаю о своем существовании я.

Охранник смотрит куда-то повыше моего плеча, наверное, в свое радужное будущее.

– Слушай, а может, после кино где-нибудь посидим? Мне брат такой крутой ресторанчик присоветовал, там шеф-повар из Франции, прикинь? С ним, кстати, после ужина сфотографироваться можно. – Лицо парня так и лучится обаянием. – Чего ты хихикаешь? Я серьезно, этот повар обязательно пару раз за вечер выходит в зал, чтобы пообщаться с гостями. У брательника с ним целая куча селфи. Хороший, говорят, мужик. Простой. Тока по-русски вообще ни фига не понимает.

Я подхожу к стойке и, чтобы привлечь внимание, легонько постукиваю по ней пальцами. Охранник отворачивается в сторону.

– Чего ты сказала, Даш? Не расслышал. Ты знаешь французский? В школе учила? Обалдеть! Слушай, так ты с этим поваром даже пообщаться можешь. – Серые глаза парня вспыхивают нездоровым энтузиазмом. – О, я придумал: давай, ты спросишь у него рецепт какого-нибудь салатика, и мы его на новогодний фуршет сготовим. А то каждый год оливье да селедка под шубой – надоело!

Набравшись наглости, похлопываю парня по плечу.

– Эй! Что там насчет собеседования?

Охранник нехотя отнимает трубку от уха и смотрит на меня так, словно забыл, кто я и откуда взялась.

– Меня ждут или нет? – Я показываю взглядом вверх.

Наконец к парню возвращается память, он кивает.

– Да-да, подымайся в двести десятый.

– Вот видите! – радостно кричу я, вприпрыжку несясь к лестнице. – Вас просто забыли обо мне предупредить.

Ко мне моментально возвращается хорошее расположение духа, и всё, что попадается на глаза по дороге к нужному кабинету, кажется чрезвычайно милым: и кованые перила, и белые вазоны с мандариновыми деревьями, и морские пейзажи на стенах. Не фирма, а санаторий какой-то! Даже сердце замирает от мысли, что я буду работать среди такой красоты.

За пару секунд очутившись на втором этаже, я вдруг вспоминаю, что суетливость не красит, сбавляю шаг, расправляю плечи и придаю лицу выражение степенности и деловитости. Вокруг тихо и пахнет виноградом, наверное, это освежитель воздуха – уж слишком приторный аромат. Плывя по коридору, я неожиданно ощущаю себя отличным профессионалом, способным осчастливить любого работодателя. У меня иногда бывают такие приступы ни чем не мотивированной уверенности в себе, к счастью, сейчас всплеск самоуважения мне только на руку.

Двести десятый кабинет обнаруживается в конце коридора. Легонько стучу и тут же толкаю дверь. Меня прямо распирает от энтузиазма: я так и вижу, как менеджер по персоналу сообщает мне, что я – именно та, кто им нужен. Ведь я ответственная. Умная. Готова работать сверхурочно.

– Добрый день, – говорю я, зайдя в кабинет, и даже голос звучит так гордо, словно мое фото недавно повесили на городскую Доску почета.

– А-а-апчхи! – раздается из-за монитора компьютера, скрывающего от меня хозяйку кабинета.

Я с трудом прячу улыбку.

– Будьте здоровы!

– Спасибо. – Из-за стола подымается миниатюрная куколка в кипенно-белой блузке. – Присаживайтесь, пожалуйста.

Я расстегиваю пуховик и, устроившись на стуле, мельком оглядываюсь, надеюсь по окружающей обстановке определить психотип менеджера и ее «слабые» места. Одну из стен кабинета полностью занимает огромный стеллаж с папками, аккуратно подписанными и пронумерованными. На столе у «куклы» идеальный порядок: ручки аккуратно сложены в карандашницу, документы – в стопку. Рядом с монитором стоит тарелка с диетическими хлебцами и кусочками яблока, а на подоконнике красуется фигурка лягушки с монеткой во рту. Я радостно выдыхаю: кажется, передо мной типичная педантка, одержимая порядком и правилами. Такие меня любят.

Девушка молчит, теребит кончик русой косы и о чем-то напряженно думает, ей это не идет: лоб перерезает целая вереница кошмарных морщин.

– Я Майя Пирожкова, – напоминаю я, слегка ерзая от нетерпения. – По поводу вакансии переводчика.

– Да-да… – Менеджер нехотя выходит из прострации и складывает руки на груди. – Я помню.

Я расстегиваю папку, выуживаю из нее красный диплом и трудовую книжку, торопливо припоминаю важные цифры моей профессиональной биографии. Менеджер смотрит на мои приготовления с неприязнью.

– Тут вот какое дело… – Ее кукольные губки еле шевелятся, и мне приходится напрячься, чтобы разобрать сказанное. – Вчера директор распорядился принять на должность переводчика другую девушку.

– Что?

– Для меня это тоже стало неожиданностью, – куколка делает большие глаза. – Когда я показывала директору лучшие резюме, он велел пригласить на собеседование только вас. Я думала ваше трудоустройство – вопрос решенный. – Она театрально вздыхает. – Даже не представляю, почему Сергей Аркадьевич так резко передумал. И поверьте, мне очень жаль, что я не успела отменить ваше собеседование.

– Понятно. – Я медленно собираю документы обратно в папку, встаю и с высоко поднятым подбородком иду к выходу. – Тогда до свидания.

– До свидания, – с нескрываемым облегчением говорит куколка и задорно хрустит кусочком яблока.

Закрыв за собой дверь, прислоняюсь к стене и медленно сползаю на корточки. Мне нечем дышать, грудь сдавливает, будто тисками. «Это все из-за Лаптева, – гудит внутренний голос. – Он действительно промывает мозги любому, кто думает взять меня на работу».

Я готова расплакаться от обиды и тоски. Некстати вспоминается, что меньше чем через месяц Новый год, а у меня нет денег на подарок Алёнке.

Через пару секунд гнев вытесняет печаль. Нет, нельзя это так оставлять. Я подскакиваю и несусь по коридору, внимательно читая позолоченные таблички на дверях.

Ага, вот и приемная директора. За столом сидит немолодая коротко стриженная брюнетка, видимо, секретарша, бодро стучит по клавиатуре компьютера.

– Директор у себя? – Я чувствую, как душа превращается в кипящий котел с подпрыгивающей от пара крышкой.

– Да, но к нему сейчас нельзя, – бормочет женщина, не поднимая головы. – У него совещание.

Хмыкнув, я толкаю дверь начальственного кабинета и вваливаюсь к директору. Там действительно какое-то собрание: длинный стол буквой «Т» плотно утыкан людьми, половина из которых истошно горланит, перебивая друг друга и яростно жестикулируя. Правда, с моим появлением спор моментально обрывается, все поворачиваются к пожилому бородатому мужчине во главе стола, наверное, ожидая, что он как-то объяснит мое внезапное появление.

– Кто вас сюда пустил? – спрашивает бородач, и его глаза цвета кофе наливаются гневом.

– Она сама ворвалась, я говорила, что нельзя, – испуганно пищит из-за моей спины секретарша. – Вызвать охрану?

– Не надо никого вызывать! – Я подхожу вплотную к столу и смело смотрю в глаза бородатому. – Просто ответьте на один вопрос, и я сразу уйду.

– Вы журналистка?

– Нет, я хотела устроиться к вам переводчиком, но вы отклонили мою кандидатуру, не дождавшись собеседования. Я хочу знать – почему? Вы звонили Лаптеву, да? Вы звонили, и он сказал, что я веду аморальный образ жизни, не так ли?

Все присутствующие таращатся на меня с нескрываемым любопытством, а лицо мужчины во главе стола напоминает непроницаемую маску.

– Это неправда! – восклицаю я, не дождавшись ответа. – Неправда! Я не пью и никогда не занималась проституцией. Лаптев распускает обо мне гнусные сплетни, потому что мы были любовниками, и я его бросила.

Бородач берет со стола стакан с водой, делает несколько глотков и только потом отвечает:

– Милая девушка, я не знаю никакого Лаптева.

Мой боевой задор моментально облетает, и я готова провалиться сквозь землю.

– Правда?

На лицах некоторых мужчин и почти всех женщин, сидящих за столом, проскакивают мерзкие улыбочки.

Бородач возвращает стакан на место и откидывается на спинку кресла.

– Я отклонил вашу кандидатуру, потому что мой заместитель уговорил взять на место переводчика свою племянницу.

– Очень хорошая девочка, – поддакивает слащавый задохлик, сидящий справа от директора. – Еще учится, но по-английски лопочет только так.

Мои щеки становятся пунцовыми, ехидные взгляды сотрудников фирмы прожигают насквозь.

– Извините, я всё не так поняла, – через силу бормочу я и вылетаю из кабинета.

Глава 3
В активном поиске работы

Выйдя из здания фирмы, я сажусь на первую попавшуюся скамейку с намерением немного всплакнуть. А что? У меня гормоны – мне можно. Нахмурившееся небо и промокшая нога замечательно настраивают на депрессивный лад.

«Я невезучая, – мысленно констатирую я, и внутри всё сжимается. – Моя жизнь катится в тартарары».

Хлюп! В носу противно пощипывает, и первые слезинки бодро сбегают по щекам и капают за воротник.

«Похоже, мне придется торговать семечками на остановках», – немного подумав, добавляю я, и в этот исполненный трагизма момент рядом со мной, прямо на папку с документами, приземляется проспиртовавшийся дядечка в засаленном женском пуховике. Правый глаз у незнакомца слегка заплыл, а левый обведен черным застарелым синяком. Впрочем, взгляд у господина бодрый и даже слегка радостный, наверное, потому что сейчас у него ланч: в одной руке джентльмен бережно держит бутылочку боярышниковой настойки, в другой – пирожок.

– Извините, но вы сели на мои документы! – с откровенным возмущением говорю я.

– Серьезно? – Мужчина слегка ёрзает, сосредоточенно прислушиваясь к ощущениям. – Действительно. – Он еще раз откусывает пирожок и только после этого, не вставая, вытягивает папку из-под себя. – Держи.

– Спасибо. – Я бережно прижимаю пластиковый конверт к себе. Кажется, от него теперь несет закисшими картофельными очистками. Я по-прежнему намерена дать волю слезам, ведь мне всегда становится легче, если удается выплакаться.

Так, и на чем я остановилась? Закусываю губу, пытаясь вспомнить свои грустные прогнозы. Ага, я думала, что работа по специальности мне не светит и придется торговать на остановке. Буду сидеть такая в платочке, в валенках, на старом деревянном ящике и голосить: «Семечки! Кому семечки!» А мимо меня на дорогих иномарках будут проноситься одноклассники, однокурсники, соседи всякие.

– Отличная погодка сегодня, да? – Дядечка с пирожком по-дружески пихает меня локтем. – Самое то, чтобы гулять, дышать свежим воздухом, кормить лебедей на пруду…

– У нас в городе нет пруда, – бурчу я и поспешно отодвигаюсь на самый край скамьи. – И лебедей тоже нет.

– А погода хорошая есть! – радостно восклицает мужчина и залпом осушает свою стекляшку.

Мне хочется ляпнуть что-нибудь грубое, но нос учуивает запах жареного теста, и раздражение тут же улетучивается. Живот многозначительно бурчит, а рот наливается слюной. Я ведь с детства без ума от покупных пирожков! Каждый раз, когда родители брали меня маленькую на базар, я обязательно клянчила у них беляш или пирожок с ливером. Правда, соглашался на мои уговоры только папа. Мама всегда потчевала меня страшилками, уверяла, что все продающееся на улице – с начинкой из бродячих кошек и собак. К тому же, о ужас, пожарено на старом масле. Для мамы это было во сто крат хуже фарша из дворняжек.

– Это у вас с ливером пирожок? – требовательно спрашиваю я у соседа по скамье.

– Ага.

– Где взяли?

– А вон за тем ларьком. – Мужчина доброжелательно тычет в сторону павильона «Евросети». – Их моя сестра продает. Скажи ей, что ты от Семена, она тебе скидку сделает.

Ноги сами несут меня в указанное место, и там я легко обнаруживаю пропахшую перегаром тетку в грязном фартуке поверх пальто. У нее красные обветренные руки и темно-зеленые кромки ногтей. Она то и дело шмыгает носом так, что в горле хлюпает и клокочет.

Кошмар! Готова поспорить, эта милая дама и слыхом не слыхивала ни о какой санкнижке. Но это, с одной стороны. А с другой – эндокринолог велела мне хорошо питаться. И у меня, кажется, уже голова кружится от голода. Так и до обморока недалеко…

Наплевав на чувство самосохранения, я покупаю у продавщицы сразу два пирожка и, едва отойдя в сторону, вгрызаюсь в первый золотистый комочек. Он восхитителен: горячее тесто так и тает во рту, а начинка сочная и остренькая, почти без хрящиков. Всего минута, и пирожки уже приятно греют меня изнутри.

«А теперь в аптеку – за таблетками от изжоги, боли в желудке и кишечной инфекции», – бубнит внутренний голос. Но душа настоятельно требует добавки. Немного подумав, набираю в кошельке мелочи на еще один пирожок и возвращаюсь к торговке.

– Подожди-ка, – бормочет обладательница чумазого фартука и, отойдя на шаг от бочонка с пирожками, сморкается прямо на землю. Пальцами.

«Все-таки, лучше не переедать, – решаю я и прячу деньги обратно в карман. – К тому же много жареного и правда вредно для здоровья». Я делаю вид, что у меня появились срочные дела и пячусь от бочонка прочь. Почти сразу налетаю на какого-то сурового дядечку.

– Такая рань, а она уже набралась, – ворчит он, отлепляя меня от своей серой куртёшки.

– Это для вас рань, – обиженно огрызаюсь я и отплевываюсь от выбившихся из-под шапки волос. – А кое-кто уже и на собеседовании был, и с охранником подрался.

Он закатывает глаза и поспешно удаляется. Подумаешь, какие важные! Ну, врезалась. Так нечего одеваться в маскировочные цвета. Сольются тут с окружающим миром, а потом ворчат на прохожих. Тьфу! Я гордо вскидываю подбородок и с независимым видом шагаю к остановке.

* * *

Я еду домой на маршрутке, мозг тарахтит так, что ломит в висках. Куда бы мне еще сходить в поисках работы? Куда? От дорожной тряски мысли все время перепутываются. Каждые пять минут кажется: вот оно! – я нащупала чудесную идею по собственной занятости, а потом – бум! Маршрутка подпрыгивает на какой-нибудь кочке, и идея улетучивается без следа. К концу поездки я совершенно без сил, и мне очень хочется позвонить Андрею и попросить взять меня обратно.

К счастью, когда я вылезаю в родном микрорайоне, свежий воздух приводит меня в чувства. Я зеброй прыгаю через лужи и каменею. Всё! Хватит таскаться по городу в поисках Эльдорадо, ну, то есть работы по специальности. Пойду в первое место, куда меня захотят взять. Например, в магазин «Магнит»; позавчера мама говорила, что видела на входе объявление о наборе продавцов. «Магнит», конечно, не предел мечтаний, но там вроде разрешают забирать себе просроченные творожки, а творожки – это очень полезно, особенно для тех, у кого из-за гипертиреоза из костей вымывается кальций. Кто знает, может, окрепну на творожках и через год-другой смогу найти себе что-нибудь действительно стоящее?

Я довольно энергично добираюсь до дома, но, когда подхожу к крыльцу, на меня вновь накатывает невыносимая слабость. Наверное, это гормоны, стресс и моральная неудовлетворенность. Юркнув в дом, я кое-как подымаюсь на третий этаж, после чего плюхаюсь прямо на ступеньки и расстегиваю пуховик. Мне опять не хватает воздуха, а сердце стучит так, что, того и гляди, разукрасит грудную клетку узором из художественных вмятин.

Очень кстати вспоминаю, как на днях мама уверяла меня, что самое безопасное лекарство от стресса – медитация. Закрываю глаза и пытаюсь представить какую-нибудь позитивную картинку. Психологи считают, что на психику лучше всего действуют морские берега, луга и леса. На море я ни разу не была, а лес – ну его, там клещи. Решаю представить луг.

Воображение и радо стараться: секунда – и я уже сижу не на грязной ступеньке, а посреди высокой изумрудной травы. Солнце светит в лицо, ветер гладит плечи, пташки и кузнечики услаждают слух. Слева от меня куст цикория с небесно-голубыми цветами. Справа сладкой булочкой благоухает тимьян. Я только наклоняюсь к нему, чтобы понюхать, как в кармане верещит телефон. По рингтону понимаю, что звонит мама.

– Тебя можно поздравить? – Ее голос полон сарказма.

– Нет.

– А я говорила! Кому нужен работник с такой душераздирающей физиономией, как у тебя?

– Дело не в физиономии. Просто на место переводчика взяли…

– Тебе надо активно заниматься самовнушением, – перебивает мать. – Как придешь домой, возьми лист бумаги и сто раз напиши на нем: «Я – оптимистка. Я излучаю жизнерадостность».

– Чего?

– Потом подойди к зеркалу и, глядя себе в глаза, повтори эту же фразу вслух. Раз двадцать. – Мама ненадолго задумывается. – Хотя нет, двадцать – мало, повторяй раз пятьдесят. В твоем случае чем больше, тем лучше. Только старайся, чтобы голос звучал уверенно.

Я в ужасе хватаюсь незанятой рукой за голову:

– Ты это серьезно?

– Так, всё. Хватит отвлекать меня от работы.

В трубке идут гудки. Я снова закрываю глаза, но всей энергии моего буйного воображения не хватает для регенерации кузнечиков и тимьяна. Делать нечего, собрав в кулак остатки силенок, плетусь на пятый этаж. Мысли только о диване.

– Разденусь и сразу лягу, – обещаю я себе, отпирая замок. – Мне, в конце концов, надо выполнять советы эндокринолога: меньше двигаться, больше лопать.

Я открываю дверь, и из квартиры, чуть не сбив меня с ног, вылетает соседская кошка. Хоть одной проблемой меньше!

Радость моя, впрочем, длится не долго: разувшись, я сразу наступаю в лужу кошачьей мочи. Теперь мокрые у меня обе ноги. Ох! Я быстро стягиваю джинсы и колготки и шлепаю в ванную за тряпкой.

Мытье полов дается мне с трудом: кружится голова, шумит в ушах, а правую ногу то и дело скручивает судорогой. Когда следы лужи наконец исчезают, я бросаю тряпку у двери и на четвереньках ползу в гостиную, надеясь растянуться на ковре: сил идти до дивана уже нет. Вот только в гостиной меня ожидает очередной сюрприз: выводок маминых алоэ сброшен с подоконника, а на ковре комья земли и куски минтая. Сразу видно: кошка замечательно порезвилась, пока меня не было дома.

Я утыкаюсь лицом в ковер и хнычу. Ну почему я такая тетеря? Почему пожалела пару минут на то, чтобы выгнать вредную животинку из квартиры?

* * *

О том, что собиралась поискать вакансии, я вспоминаю только после ужина. Озарение приходит одновременно с желанием вздремнуть. Я устраиваюсь на диване с ноутбуком и на пару минут прикрываю глаза, чтобы настроиться на рабочий лад. Через полчаса в комнату заглядывает мама:

– Ты не знаешь, что случилось с моими алоэ?

– А? – Я тру глаза и с трудом припоминаю, какой сегодня день. – В смысле?

– Их всех как будто перекосило, ты что, не видела?

– Нет.

– Ну так посмотри!

Я нехотя сползаю с дивана и шлепаю в гостиную, с показной тщательностью инспектирую подоконник.

– По-моему, нормальные алоэ…

– Да нет же! – Мама встревожено теребит листья и выражает лицом глубокое смятение. – Они все набекрень.

Я пожимаю плечами.

– Наверное, в водопровод попали какие-то едкие примеси. Лучше в ближайшие дни покупай воду в магазине, а то у нас тоже что-нибудь станет набекрень.

Мама испуганно таращит глаза, а я торопливо ретируюсь в свою комнату.

За несколько секунд моего отсутствия Алёнка успела соорудить на диване крепость из кубиков и заселила ее резиновыми мишками и хрюшками. Пытаюсь незаметно отодвинуть одну из крепостных стен, чтобы втиснуться рядом с ноутбуком…

– Мама! – тут же визжит дочь. – Не трогай ничего – сломаешь!

– Но мне надо…

– Какой милый диванчик, – Алёнка вмиг раскладывает на клавиатуре бука весь свой зверинец и укутывает его краем покрывала. – Тихий час. Все закрываем глазки.

– Компьютер не игрушка. – Я торопливо спихиваю зверят и сползаю с ноутбуком на пол, пока дочь и из меня не сделала мебель или дерево – она это любит.

Через пару секунд что-то больно врезается мне в затылок. Оглядываюсь и вижу рядом с собой резинового тигра. Подымаю глаза на дочь.

– Давай ты будешь играть за котика? – заискивающе улыбается она и наклоняет голову набок. – Говори: «Пустите переночевать».

– Мне некогда.

– «Пустите меня переночевать! – повышает тон Алёнка. – Замерзли ушки, намокли перышки».

– Мне надо искать работу.

– Пустите переночевать!!!

– Алёна, я тебе сказала: мне некогда!

– Тебе всегда некогда. – Дочь набирает полную грудь воздуха, чтобы от души зарыдать, но, к счастью, в комнату вновь врывается мама:

– Зачем ты отклеила аффирмацию от зеркала?

– Я ничего не отклеивала, – с оскорбленным видом парирую я. – Она сама отвалилась. От сырости.

Алёна забывает о своих обидах и с интересом следит за развитием событий. Мать складывает руки на груди и смотрит на меня как на двухвостку.

– Прямо-таки сама? Прямо каждая буковка взяла и отвалилась?

– А что ты хотела? – Мое недоумение звучит довольно искренне. – В ванной совсем не работает вытяжка. Еще немного, и там всё будет в плесени.

Мама подходит к Алёне и с каким-то остервенением подтягивает ей колготки.

– Я всё равно приклею аффирмацию обратно.

– Как хочешь. Главное, чтобы она снова не отвалилась.

– Я ей отвалюсь! Я ей так отвалюсь – мало не покажется!

Я демонстративно вздыхаю, а потом, сунув «напавшего» на меня тигра в карман маминой кофты, медовым голосом сообщаю:

– Алёнушка, бабуля с удовольствием с тобой поиграет.

Мама, как ошпаренная, кидается к выходу.

– Нет-нет, я не могу. У меня еще борщ не сваренный.

Алёна сигает с дивана и проворно семенит за любимой бабулей.

– Ну, баб! Ну, один разочек.

Я быстро проверяю аккаунты в соцсетях, после чего набираюсь смелости и открываю любимый городской портал, судорожно вчитываюсь в столбец объявлений о работе. Вакансий немного, и все какие-то однотипные. Большинство объявлений, если перевести с высокопарного языка на обычный, звучат примерно так:

«Где ты, победительница конкурса «Мисс Вселенная»? Айда ко мне в официантки. Сможешь сутками торчать на свежем воздухе, ведь моя забегаловка – шалаш из соломы, с туалетом на улице. Твои обязанности: непрестанно скалиться, маскировать прокисшие салаты укропчиком и воодушевлять упавших духом (под стол) посетителей».

Или так:

«В зоомагазин за три копейки требуется продавец-кассир-уборщица-сторож. Обязанности: намывать аквариумы и клетки, выводить на месте новые породы кроликов, развлекать хомячков, изредка забредающих в магазин, вязать на продажу варежки из шерсти морских свинок».

Каждое третье объявление – вербовка в проститутки, каждое четвертое – предложение вступить в секту какой-нибудь косметической фирмы.

В раздражении захлопываю ноутбук. Кажется, мне срочно нужны антидепрессанты. Печеньки подойдут.

Только подумала – глядь, я уже на кухне – вскрываю пачку курабье.

– Я тоже хочу печеньку, – требует Алёнка, не отрываясь от выкладываемого на столе панно из сахара и чайных ложек.

Перебарываю жадность и аккуратно прилаживаю к ее картине несколько курабьешек. Получается очень красиво.

– Майя, куда ты дела минтая? – голосом опытного следака интересуется мама, елозя по старой терке ярко-оранжевой морковью.

– Какого минтая?

– Мороженого. Которого мы два дня назад купили.

– Никуда не дела, – бормочу я. Не выкладывать же про кошку, уничтожившую пакет с минтаем почти полностью. – Я вообще не помню, чтобы мы рыбу покупали.

Мама отправляет «обмылок» морковки в рот и, бодро похрустывая, взглядом выжигает на мне затейливые узоры.

Я дергаю плечами.

– И чего ты так на меня смотришь? Куда бы я дела твоего минтая? В ванну выпустила? Или съела?

Мать пожимает плечами и с обиженным видом принимается за рубку лука.

«Дозу антидепрессантов надо повышать», – решаю я и запихиваю в рот еще несколько печенюшек. На душе заметно легчает, меня даже тянет на светские разговоры. Я несколько раз перекатываюсь с пяток на мыски и обратно и глубокомысленно констатирую:

– С работой тухляк.

С маминых ресниц срываются две симметричных слезинки, трогательно скользят по щекам. Я внутренне сжимаюсь.

– Мамочка, ты чего? Расстроилась? – Я подскакиваю к матери и осторожно глажу ее по спине. – Не переживай ты так, я обязательно что-нибудь найду.

Она шмыгает носом.

– Вот ведь зараза! Как глаза-то ест. Не лук, а какое-то химическое оружие. – Мама неуклюже утирается рукавом и поворачивается ко мне. – Чего ты там сейчас бормотала, я прослушала?

Молча забираю у нее нож и доску и быстро дорезаю остатки лука; на душе скребут кошки.

К девяти часам вечера, после еще одной вылазки в Интернет, на федеральные сайты поиска работы, чувствую себя совершенно вымотанной и мечтаю о спячке. Как у медведя. По закону подлости Алёна бодра и весела, перевоплотившись в ромашку, скачет на одной ноге и отказывается ложиться.

Я решаю «купить» себе сон. Чтобы родная мать не подвергла меня остракизму за педагогическую несостоятельность, закрываю дверь в комнату, после чего говорю:

– Алёна, зайка, если ты прямо сейчас угомонишься, я разрешу тебе лечь со мной.

Дочь аж пищит от радости. Она, в отличие от своей бабушки, не считает, что сон с мамой превратит ее в инфантильного заморыша. Мы быстро переодеваемся в пижамы и устраиваемся в обнимку под верблюжьим одеялом.

– Спокойной ночи, – приказным тоном говорю я и с восторгом закрываю глаза.

Минуту Алена честно пытается уснуть, потом начинает ерзать.

– Ты не спишь?

– Сплю.

Она складывает из пальцев ручки человечка и, хихикая, шагает им по мне.

– Смотри, по тебе кто-то ползет.

– Я сплю, – бурчу я, стряхивая с себя маленькую ручку.

Дочь вздыхает, несколько секунд лежит спокойно, потом начинает спихивать с себя одеяло:

– Фу! Мне что-то жарко…

Я старательно игнорирую ее брыкания, надеясь, что, сочтя меня спящей, Алена проявит сознательность и по-быстренькому уснет.

Но нет, дочь закидывает ноги на стенку и начинает пятками рисовать на обоях непонятные загогулины.

– Не балуйся, – не выдерживаю я и сталкиваю ее ноги со стены.

Дочь оживляется.

– А Настя с родителями на Новый год поедет в Сочи.

– Очень хорошо. Спи.

– А правда, что в Сочи зимой нет снега? И трава растет? И пальмы зеленые?

– Правда.

– А давай тоже на Новый год в Сочи поедем? – В Алёнином голосе слышится столько надежды, что мне становится больно.

Я разлепляю глаза и глажу дочь по спине.

– Котенок, у нас пока нет на это денег. Может, через год или два.

Обещаю, а сама не верю, что когда-то мы сможем позволить себе отдых на море.

Дочь переворачивается на спинку и поспешно задирает на себе кофту:

– Животик еще погладь.

Я глажу. Ее кожа покрывается забавными крохотными мурашками, и хочется расцеловать каждую.

– А летом? – чуть не подпрыгивает Алёнка. – Давай летом поедем в Сочи? Лиза и Матвей рассказывали, что там можно плавать с дельфинами.

Мое самоуважение обваливается до нуля: похоже, у моего ребенка самое обездоленное детство во всей садовской группе.

– А может, заведем котика? – не унимается дочь. – Соне бабушка подарила котика. А у Кати есть сумка в виде мишки. Может, ты купишь мне сумку в виде мишки?

Виш-лист обновляется еще минут десять, а потом дочь наконец засыпает. На меня же, как назло, обрушивается бессонница. Я таращусь в темноту и кусаю губы. В голове тяжелым молотом бухает вопрос: где? Где найти работу, на которой я смогу заработать хотя бы на сумку в виде мишки?

Глава 4
Козерог в шкурке Водолея

На следующий день ударил мороз: дворы, помятые оттепелью, застывают в один сплошной каток; поднимается ветрище, небо плюется мелким колючим снегом. Даже мама, для которой нет плохой погоды, глянув в окно, предлагает мне отложить поиски работы и посидеть пару дней дома.

– Ты у нас такая раззява – возле крыльца сразу и навернешься, – заботливо говорит она, попивая кофе. – Носись с тобой потом загипсованной.

Я торжественно обещаю не высовывать носа из квартиры. Мама на радостях выдает мне с десяток хозяйственных поручений, после чего утаскивает Алёнку в сад. Выжидаю минут пять после их ухода и начинаю одеваться. Сегодня я решила наведаться в центр занятости; надежд на него мало, но сидеть сложа руки выше моих сил.

По дороге к остановке начинаю подозревать, что я подкидыш: родители у меня русские, морозостойкие, а я как в теплице росла. Каждый порыв ледяного ветра для меня словно удар под дых: я задыхаюсь, слезятся глаза, а пальцы вмиг становятся деревянными.

На остановке толпа, значит, маршрутки ходят еле-еле. Вместе с другими ожидающими я прячусь в ссутуленную коробку из жести и, сунув руки в карманы, морально настраиваюсь на долгое ожидание.

– Ой, а я вас знаю, – радостно сообщает розовощекий молодец, притопывающий в углу, залепленном объявлениями. – Вы к нам вчера на фирму приходили.

Скучающие люди мгновенно поворачиваются в нашу сторону и с интересом следят за развитием событий.

– А вы точно не занимаетесь проституцией? – весело любопытствует розовощекий, поправляя засаленный кепарик. – А то я бы с вами не прочь. Но только если не дорого.

– Молодой человек, вы обознались, – промерзшими губами шепчу я и выскакиваю обратно на ветер – пусть уж меня лучше сдует к чертовой матери, чем еще секунда позора.

Шутник выходит следом и игриво толкает меня плечом так, что я чуть не наворачиваюсь в окаменелый сугроб.

– Эй, да не обижайся ты. Я же просто познакомиться хочу.

Я делаю вид, что не слышу, отворачиваюсь в сторону и мысленно призываю маршрутку, как медиум духов.

– Телефончик-то дашь? – Розовощекий изловчается и игриво щиплет меня за щеку. – Или так и будешь ломаться?

Люди в павильоне остановки вытягивают шеи, чтобы уловить мой ответ. Я набираю полную грудь воздуха и, скукожившись, шагаю прочь. Благо до центра занятости недалеко, пара остановок.

* * *

– Снегурка, паспорт! – тормозит меня в холле мекки безработных охранник.

Я растерянно хлопаю заиндевевшими ресницами и изо всех сил пытаюсь не дрожать.

– У меня нет с собой паспорта.

– Без документов не пущу. – Пожилой мужчина грозно сводит на переносице кустистые, тронутые сединой брови. – Требования безопасности.

Когда я понимаю, что через секунду мне опять придется нырнуть в буран, на глаза наворачиваются слезы:

– Ну, пожалуйста! Я ведь ненадолго. Мне только вакансии глянуть на доске объявлений.

– А из дома никак? – удивляется охранник. – Интернета нету?

Сразу понимаю, что я тупица. Ведь и правда: зачем я тащилась сюда в мороз, если все вакансии центра есть на его сайте?

Глядя на мое несчастное лицо, охранник вдруг смягчается:

– Ладно, иди, одна нога здесь, другая там.

Я прохожу в просторный зал, где сидят инспекторши и выставлены стенды с объявлениями, и первым делом кидаюсь к батарее. Одновременно со мной к ней подлетает молоденькая девушка в шапке с кошачьими ушками. С вежливой улыбкой уступаю незнакомке половину «гармошки».

– Ну и погода сегодня, правда? – говорит она, прижимаясь к батарее синеватыми ногами в тонком капроне.

Я вежливо киваю. Некоторое время мы молча отогреваем конечности, а потом девушка-кошка начинает плакаться мне на жизнь. Не знаю почему, но незнакомые люди частенько выбирают меня своей жилеткой. То ли вид у меня жалостливый, то ли глаза добрые. Девушка-кошка неторопливо рассказывает, что она – Рита, бухгалтер, что без опыта работы ее никуда не берут. Я делаю сочувствующее лицо и начинаю бормотать про то, что рано или поздно она найдет свое место под солнцем…

– А ты кто по профессии? – перебивает меня соседка по батарее.

– Учительница английского.

– Да уж, – скривившись, Рита поправляет цветастый шарф с бахромой. – Ты еще больший неликвид, чем я.

Мы солидарно вздыхаем от тяжести бытия, а потом я начинаю бродить вдоль стендов, внимательно вчитываясь в объявления.

– Да нет там ничего, – бурчит новая знакомая, доставая смартфон и вытягивая губки для селфи. – Я уже смотрела.

Но мне надо лично убедиться, что надежды напрасны. Только проглядев список вакансий раза три, я возвращаюсь к батарее – подкопить тепла на дорожку.

– Слушай, а администратором в доме культуры не хочешь поработать? – вдруг предлагает Рита, постя свежие фото в Инстаграм.

– В каком доме культуры?

– В «Салюте». Он негосударственный, так что платят нормально.

У меня екает сердце: после месячных мытарств без работы, вакансия администратора кажется мне манной небесной.

– А с чего ты решила, что в «Салюте» требуется администратор? – осипнув от нахлынувших надежд, интересуюсь я.

– Да у меня тетка там директор. Позавчера звонила, зазывала к себе. Но я не хочу. В этом «Салюте» одни пенсионеры кучкуются – скучища!

Чтобы не запрыгать от радости, мне приходится изрядно поднапрячь самообладание.

– Если ты не против, я прямо сейчас туда наведаюсь.

– Давай, – кивает Рита, не отрывая взгляда от телефона. – Тёть Оле от меня привет.

Несмотря на то что из документов с собой у меня только резюме, я сразу отправляюсь в дом культуры, он в десяти минутах езды от центра занятости. Мне кажется, что любое промедление приведет к тому, что вакансию уведут у меня из-под носа.

«Салют» – двухэтажный детеныш советского минимализма; у него панельные стены, огромные окна, крыльцо с квадратными колоннами. Сколько себя помню, здание напоминало чахнущую дворняжку: на стенах разрастались лишаи отколовшейся штукатурки, язвы-трещины и грязные потеки. А старая черепица по весне сходила вместе со снегом. Но не так давно у дома культуры сменился владелец – здание отремонтировали и выкрасили в белый цвет, над входом прилепили помпезную надпись. По ночам она подсвечивается красным.

На мое счастье, вместо охранника в доме культуры – жизнерадостная бабушка-гардеробщица в огромном, как одеяло, шерстяном платке. Я сдаю ей свой пуховик и спрашиваю, как найти директора.

– Ой, дочка, она где-то на втором этаже ходит. – Бабуля подает мне пластмассовый номерок и машет рукой в сторону лестницы. – Поднимись и поищи.

– А как я ее узнаю?

Бабуля весело подмигивает.

– У ней голосище командирский. Мимо не пройдешь.

И правда, еще ковыляя к лестнице, я слышу крик, сотрясающий стены:

– Зойка, курица ты неощипанная, ты почему до сих пор пятую аудиторию не вымыла?! Я еще позавчера просила, чтоб к утру все блестело!

Только не это! Мои ноги мгновенно деревенеют и отказываются идти дальше: у меня с детства фобия скандальных женщин, рядом с ними я впадаю в ступор и теряю способность соображать. «Сумка в виде мишки, – затравленно напоминает внутренний голос. – К Новому году нам нужна сумка в виде мишки». Я делаю несколько глубоких вдохов, и способность двигаться потихоньку возвращается. Спотыкаюсь, но тащусь наверх.

Вот и второй этаж. Посреди коридора, уперев руки в бока, стоит полная женщина в красном платье и с перекошенным лицом заглядывает в один из кабинетов.

– Сейчас сексолог приедет, куда его сажать? Куда мне его сажать, я спрашиваю?!

Из кабинета раздается вялое бормотание – обладательница командирского голоса и копны осветленных волос в придачу недовольно морщится.

– Так, Зоя, хватит блеять тут! Тряпку в руки – и в пятую. Если через полчаса там будет всё тот же срач, уволю к чертям!

Она поворачивается и с разъяренной физиономией прёт на меня. Я отпрыгиваю в сторону и вжимаюсь в стену, моля провидение сделать меня незаметной. Ко мне сразу приходит понимание, что работа администратора – не мое. Я человек мягкий, ранимый…

– Кто такая? – Женщина в красном останавливается рядом со мной и глядит так, будто я только что предала родину. – Из пожарки? Из санэпидемстанции? Вы заколебали уже своими проверками! – Она вырывает из моих рук прозрачную папку и внимательно вглядывается в содержимое. – Что это?

– Ре… Резюме. – Голос слушается меня с трудом. – Я по поводу работы. Мне Рита сказала, что вам требуется администратор.

Женщина достает из папки листок с моими данными, быстро-быстро пробегает его глазами, после чего холодно интересуется:

– А кто такая Рита?

– Ваша племянница.

– У меня нет племянниц. – Густо накрашенные серые глаза угрожающе сужаются.

– Простите, наверное, обозналась. – Я умираю от желания бежать из «Салюта», сверкая пятками. – Мне нужна Ольга Викторовна, директор.

– Это я и есть.

– Странно, – говорю я и пячусь к лестнице. – Я, наверное, лучше пойду.

– Стоять! – гаркает директорша и, схватив меня под руку, втаскивает в один из кабинетов.

Обстановка там напоминает школьный класс: ряды парт, доска, на стенах какие-то плакаты. Директорша толкает меня на один из стульев, возвращает мне папку и резюме.

– Администраторы мне не нужны, зато нужны руководители кружков. Я смотрю, ты английский преподавала. – Она садится на край стола, вытягивает ноги в проход, столешница угрожающе прогибается. – Могу предложить тебе кружок по языку. Только у нас тут исключительно взрослый контингент. Всякое там страноведение нам не надо. Нам надо, чтобы женщины после занятий могли анкету на сайте знакомств заполнить. Ну и письма иностранных ухажеров разобрать. Сможешь такому научить?

Я киваю. Внутренний голос подсказывает, что лучше не отказываться: расплата за непослушание будет горькой.

– Только у меня все по два кружка ведут, – поспешно предупреждает директриса. – Так что в нагрузку к английскому дам тебе клуб позитивного мышления. У тебя же дополнительная специальность – психолог?

Меня передергивает.

– Нет-нет, я не могу. Позитивное мышление – это не мое. Вы мне лучше кружок кройки и шитья дайте. Или там вязания.

– А ты что, хорошо шьешь?

– Нет, но могу научиться. Прямо сейчас приду домой – накачаю себе обучающих видеороликов…

Ольга Викторовна прерывает мою тираду оглушительным шлепком по столу.

– Слушай, мне тут с тобой некогда препираться. Если я сказала, что надо вести клуб позитивного мышления, значит, именно его ты и будешь вести.

– Ну не знаю, – нервно ерзаю я. – Не уверена, что у меня получится.

Директриса внимательно оглядывает меня с ног до головы и качает головой.

– Я что-то тоже уже не уверена. Мне в коллектив нужны люди энергичные, жизнерадостные… Ты кто по гороскопу?

– Козерог.

– Серьезно? – Женщина мрачнеет. – Ужас какой! Самый тяжелый знак. Я надеялась, ты хотя бы Дева.

Разочарованно вздохнув, она встает и, шагнув к зеркалу, висящему у дверей, начинает вертеться перед ним, оглядывая длинное, до пола, платье:

– Очень жаль, что ты Козерог. Мне ведь для этой работы нужен Водолей. Легкий, веселый человечек. Такой, чтобы людей тормошил и заряжал.

Я не верю своим ушам. Она что, не хочет меня брать? Из-за гороскопа? Обалдеть! Хорошо хоть не из-за цвета глаз. Уязвленное самолюбие заставляет меня воспрянуть духом. Из головы мгновенно выветривается то, что я ненавижу всевозможные тренинги позитивного мышления. Всё мое существо сосредоточивается на борьбе с дискриминацией. И на желании купить сумку в виде мишки. Я напускаю на себя уверенный вид: откидываюсь на спинку стула и кладу ногу на ногу.

– А вы знаете, что многие астрологи определяют знак зодиака не по дню рождения, а по дате зачатия?

Ольга Викторовна равнодушно пожимает плечами, покончив с досмотром платья, начинает взбивать волосы.

– Дело в том, что по дате зачатия, я как раз Водолей, – весело щебечу я, покачивая ногой. – У мамы из-за проблем с почками случились преждевременные роды. Вот и получилось, что день рождения у меня аккурат после Нового года. А так-то меня только в феврале ждали.

Щеки у меня наливаются огнем, все-таки не привыкла я с уверенным видом нести такую чушь.

Директриса наконец отворачивается от зеркала и, вернувшись к столу, несколько секунд буравит меня взглядом.

– Преждевременные роды, говоришь?

Я молчу, но изо всех сил излучаю легкость и веселье. И по-видимому, убедительно, потому что Ольга Викторовна бухает свою ручищу мне на плечо и проникновенно спрашивает:

– В понедельник сможешь приступить к работе?

Я улыбаюсь так, что скулы сводит:

– Легко!

Глава 5
Прокрастинация восьмидесятого уровня

Дома я, конечно, возвращаюсь во вменяемое состояние и, осознав, во что ввязалась, рву на себе остатки волос. О-хо-хо, мне придется вешать на уши людям какую-то лапшу. Внушать доверчивым тетенькам, что они изменят свою жизнь, если будут ходить по улице с улыбочками и писáть на стенах странные лозунги. Более того, мне самой придется постоянно скалиться, как в рекламе зубной пасты! От открывающихся перспектив меня начинает трясти. Чтобы хоть немного успокоиться, съедаю тарелку борща, миску жареной картошки, полбуханки черного хлеба с тмином и полбанки домашней кабачковой икры. От еды внутри немного теплеет.

А может, не всё так страшно? Ну, правда? Я ведь не БАДы пенсионерам втюхивать буду. Пару месяцев перекантуюсь в доме культуры, а потом найду работу поприличнее. Или буду так вести клуб позитива, чтобы участники быстрей разбежались.

Говорят, неприятные дела категорически нельзя откладывать на потом: чем больше времени они простаивают, тем тяжелей за них взяться. Я задумчиво стряхиваю коричневые крошки в пустую тарелку и торжественно клянусь приняться за программу тренинга позитивного мышления немедленно. В принципе разработать цикл занятий на какую угодно тему – мне раз плюнуть: у меня красный диплом и многолетний педагогический опыт. Я подымаюсь из-за кухонного стола с лицом, полным решимости. Быстрей, быстрей к ноутбуку!

Делаю пару шагов в сторону коридора и вспоминаю, что забыла выпить чаю. Нет, так дело не пойдет. Я выуживаю из холодильника банку с клубничным вареньем и наливаю себе огромную чашку «Дилмы». Незаметно пролетает минут сорок. В голове одна за другой рождаются десятки гениальных мыслей – не зря говорят, что сладкое полезно для мозгов. И вот я снова подскакиваю из-за стола и тороплюсь из кухни, чтобы записать все свои педагогические находки. Но взгляд натыкается на огромную гору грязной посуды на столе… Боже, откуда она здесь? Кастрюля с половником, сковородка с лопаткой, куча тарелок, банок. Если я немедленно всё не вымою, мать отправит меня в ссылку. Трагически вздыхаю и понуро перетаскиваю утварь в раковину.

Вообще-то, я терпеть не могу драить посуду. Еще в детстве предлагала родителям перейти на одноразовые тарелки, но эти ретрограды оказались категорически против. Еще и лентяйкой меня окрестили. Хотя дело не в лени, а в неудобной мойке. Когда я мою тарелки, приходится так сильно наклоняться вперед, что спина превращается в один комок боли.

Свалив посуду в раковину, я открываю кран и долго пялюсь на воду – обычно это хорошо помогает настроиться на предстоящую пытку. Примерно через минуту в голову приходит спасительная мысль: «Какая посуда? Мне же ужин готовить надо».

Нахожу в холодильнике фарш. Обжариваю его, делаю подливку со сметаной, варю макароны… Пахнет так вкусно, что снова хочется есть. Но я отважно пытаюсь побороть аппетит самоистязанием, ну, то есть мытьем посуды. Не помогает. Поясница отстегивается, а есть хочется даже сильней. Бросив намыленную кастрюлю, наливаю себе большую миску подливки и достаю из хлебницы оставшуюся половину буханки.

Наконец (уже смеркается) оказываюсь в своей комнате. На автомате заваливаюсь на диван и закрываю глаза. Какая-то смутная мысль не дает покоя. Внутренний голос уверяет, что я забыла о чем-то важном. А я человек ответственный, поэтому изо всех сил напрягаю память. И от перенапряжения мгновенно проваливаюсь в сон.

* * *

– Почему ты выросла такой эгоисткой? – будит меня рассерженный мамин голос. – Почему? Я ведь ночей не спала, сил не жалела, чтобы вырастить тебя приличным человеком.

Я не успеваю разлепить глаза, как на спину мне приземляется что-то тяжелое.

– Скачи-скачи, мой поник! – кричит дочь и весело подпрыгивает у меня на пояснице.

– Наверное, это всё гены, – подытоживает мать таким тоном, словно выступает на педагогическом консилиуме. – Ты вся в бабушку, та тоже только о себе и думала.

Я с огромным трудом сбрасываю с себя маленькую наездницу и, перевернувшись, сажусь.

– Мам, ты чего?

– Я «чего»? – еще сильней разъяряется маман. – Это я «чего»? Посмотрите, какая наглость!

Дочь обхватывает меня за шею руками, а ноги заплетает на моей талии.

– Покатай меня, большая черепаха! – орет она прямо мне в ухо.

– Что случилось-то? – Я отчаянно пытаюсь избежать удушения и одновременно разобраться в маминых претензиях.

– Зачем ты весь хлеб стрескала, хрюшенция?

– Так это ты из-за хлеба так причитаешь?

Мать качает головой и с несчастным лицом выходит из комнаты. Я скачу за ней с Алёнкой на спине:

– Мам, я случайно. Даже не заметила, как это получилось. Если хочешь, я прямо сейчас схожу за хлебом.

– Не надо. Перебьюсь. – Мать с треском захлопывает дверь в свою комнату.

А я вдруг вспоминаю, что должна готовить программы занятий для дома культуры. Вернувшись к себе, сбрасываю Алёнку на диван и сажусь к ноутбуку. Так… С кружком английского всё просто: достаточно только немного скорректировать свои старые поурочные планы, рассчитанные на детей. А вот что делать с клубом позитива?

Дочь пытается вскарабкаться мне на колени.

– Поиграй со мной. Давай я буду котик, а ты меня гладь.

Я прижимаю колени к груди и показываю «котейке» язык.

– Попозже, сейчас мне некогда.

– Поиграй. – Дочь притаскивает из угла комнаты коробку с настольными играми. – Хотя бы в ходилку, один разочек.

У нас много всякого добра, но она выбирает именно ту ходилку, которую я ненавижу – «Прогулку с динозаврами». В этой игре так много всяких ловушек, что играть нужно минимум час.

– Какую тебе дать фишку: красную или желтую? – заботливо спрашивает дочь, раскладывая на полу игровое поле.

– Алёна, мне некогда!

– Я же сказала: один раз поиграем и всё.

– Потом. Завтра. Или…

Дочь делает трогательные глаза.

– А в лото?

– Алёна, милая, пожалуйста, дай мне поработать.

Моя девочка в сердцах отшвыривает коробку и смотрит на меня с вызовом:

– Тогда я хочу кушать.

Я судорожно вздыхаю, но вытаскиваю себя из-за стола: кушать – это святое.

Пока миска с макаронами для дочери кружится в микроволновке, мой мозг продолжает размышлять над программой занятий.

Так! Мне следует немедленно раздобыть хотя бы пару книг об оптимизме. Но где? У мамы точно есть, но теперь, после ссоры, она не даст. Будет дуться и бойкотировать меня как раз до понедельника.

Микроволновка весело тренькает, и я выставляю миску на стол.

– Макароны не хочу. – Дочь увлеченно шкрябает край стола вилкой. – Хочу просто яблочко.

Внутри меня взрываются снаряды и свистят пули. В кухню заглядывает мать.

– Ну что? Ждешь, пока все магазины закроются?

– А?

– Ты же за хлебом собиралась. – Тяжелый родительский взгляд превращает меня в пепел.

– Но ты ведь сказала «не надо».

– Нет, это не ребенок, это какое-то наказание! – восклицает мать и с оскорбленным видом удаляется обратно в свои покои.

Считаю до пяти. Потом делаю пару глубоких вдохов. Потом старательно рисую в воображении зеленый листик – спортивные психологи уверяют, что это успокаивает. Рука сама находит вилку. Сажусь за стол и с остервенением накидываюсь на дочкины макароны. И пусть весь мир подождет.

Несколько секунд Алёна разглядывает мое лицо так, словно пытается опознать во мне контрабандиста, а потом резко выдергивает у меня миску и придвигает к себе.

Естественно, после ссоры с мамой никаких сил на педагогические подвиги у меня нет. Минут сорок я смотрю с дочерью мультики, после чего мы заваливаемся спать. Утро вечера мудренее! – уверяю я причитающую совесть. В конце концов, у меня еще два дня на то, чтобы создать что-нибудь шедевральное.

* * *

И вот суббота. Просыпаюсь в половине восьмого от того, что Алёнина пятка упорно ерзает по моей щеке. Спать хочется невероятно, но пятка острая, а я человек мнительный – страх за сохранность собственной челюсти упорно не пускает меня в объятия Морфея. Промаявшись минут десять, решаюсь на отчаянный шаг: сантиметр за сантиметром выползаю из-под «остроконечной» девочки, словно спецназовец из окружения. Я почти вывожу зубы из-под угрозы, как диван вдруг заканчивается, и онемевшее со сна тело шлепается на пол. Челюсть угрожающе лязгает, а душа замирает. О нет, пожалуйста, только не зубы! Мой список несовершенств и так трещит по швам.

Я торопливо ощупываю пальцами верхние и нижние резцы. Кажется, всё цело. И чего я так перепугалась? Паникерша. Секунд десять я таращусь в темноту и беззвучно хихикаю над собой, а потом снова пихаю пальцы в рот, чтобы перепроверить сохранность красоты.

Душа успокаивается только после четвертой инспекции. Я, конечно, пытаюсь влезть обратно на диван, но Алёна поспешно раскидывается поперек него звездочкой. Вздохнув, делаю марш-бросок к столу, а включив ноутбук, даже приободряюсь: возможно, столь раннее пробуждение – знак свыше. В кои-то веки у меня есть возможность поработать в тишине.

Я создаю новый документ и, открыв его, уверенно вбиваю заголовок: «Программа тренинга позитивного мышления». Внимательно перечитываю. Мне кажется или название звучит немного коряво? Тщательно взвесив все за и против, стираю слово «программа». После чего минут десять сосредоточенно ерзаю на стуле в поисках идей. Наконец меня осеняет. Я выделяю заголовок красным цветом и отодвигаюсь от монитора. Да! Так гораздо, гораздо лучше.

В ёрзаниях и созерцании проходит еще минут десять. Потом я записываю на листочке план работы. Пункт А – надергать из Интернета каких-нибудь упражнений по развитию оптимизма. Пункт Б – приписать к ним парочку маминых рассуждений о жизни. Я кликаю мышкой по ярлыку браузера, и в этот миг дом оглашает ужасный визг перфоратора.

– Мамочка! – чуть ли не до потолка подпрыгивает Алёнка. – Ты где?

Я кидаюсь к дивану и сгребаю малышку в объятия.

– Зайка моя, ты испугалась?

Алёнка раздражается:

– Я не зайка, я котик.

* * *

После пробуждения дочери мечта поработать тает, как утренний туман; я помогаю Алёне переодеться из пижамы в лосины и футболку, и мы перемещаемся на кухню. Я варю манную кашу, а Алёнка цепляет за край штанов поясок от платья и, виляя попой, дефилирует по коридору туда-сюда.

Дочь противно мяукает, дом то и дело сотрясают «трели» перфоратора, а из маминой комнаты почему-то не доносится ни звука. Из-за этого мне тревожно. Разложив кашу по тарелкам, подхожу к двери в мамину спальню и тихонько стучу:

– Мам, у тебя всё нормально?

Дверь моментально распахивается, и на пороге появляется пришелец, вооруженный пилочкой для ногтей. У него зеленое лицо, а на голове какие-то красно-желтые загогулины.

– Как у меня может быть всё нормально, если собственная дочь относится ко мне наплевательски? – с надрывом в голосе вопрошает инопланетянин, и я узнаю в нем свою мать.

Наверное, на днях она опять получила спам-рассылку с бьюти-сайта. А может, в садик заглянул член косметической секты с тюбиками масок и наборами инновационных бигуди.

– Хорошо папа не дожил до этого момента, – цедит мать, ожесточенно орудуя пилкой. – Он бы умер со стыда, увидев в какую дармоедку ты превратилась.

Я замечаю на дверном косяке парочку застывших капель обойного клея и старательно пытаюсь их отскоблить.

– Я манку сварила, – бубню я. – Будешь?

Мама аж подскакивает.

– Нет, вы только посмотрите на нее! Ни одного проблеска совести. Как будто и не в курсе, что на завтрак я всегда ограничиваюсь бутербродом.

Она захлопывает дверь, а я возвращаюсь на кухню. Усаживаю за стол дочь. Алёна ковыряет манку ложкой и тараторит о чем-то своем, а я старательно киваю, не вникая в смысл сказанного. Каша стоит у меня поперек горла. В конце концов отодвигаю тарелку и внимательно смотрю на дочь:

– Солнышко, мне надо в магазин.

– Я не солнышко! – оскорбляется малышка. – Я котик. Неужели трудно запомнить?

Поспешно киваю.

– Хорошо, доченька.

Алёна хлопает ладонью по столу так, что тарелки подпрыгивают.

– Я не доченька. Я котик. Котик!

Я скриплю зубами и добросовестно пытаюсь представить зеленый листок. Воображение подсовывает мне кленовую ладошку, усыпанную бисером росы. Внимательно разглядываю тонкие прожилки листа – и по мышцам прокатывается волна расслабления.

Да я просто гений саморегуляции! – приятно удивляюсь я, но потом на листе возникает гусеница и начинает хряпать его с молниеносной скоростью. Брр! Вздрагиваю и поспешно отвлекаюсь от фантазий: я терпеть не могу насекомых.

Алёна случайно залезает пальцами в кашу, после чего торопливо вытирает руку о футболку. Придвигаю к дочери стакан с салфетками.

– Нельзя вытирать руки об одежду.

– Я не вытираю, я чешусь, – огрызается дочь. – Может, у меня блохи?

Вздохнув, подымаюсь из-за стола.

– Так, котик, я пошла в магазин. Ты когда поешь, поставь тарелку в мойку и немного поиграй. Я скоро приду.

Алёна тут же вскакивает на ноги.

– Я пойду с тобой.

Окно сотрясает порыв ветра. Кошу глазом на улицу, и по коже бегут мурашки: во дворе что-то вроде метели, белые хлопья свивают воронки, а люди перемещаются перебежками.

– Нет, котик, ты останешься дома, – бормочу я и иду в свою комнату.

Алёна кидается за мной и легко обходит на финише. То есть на пороге. Вбежав в комнату, она сразу несется к шкафу и вываливает на пол все футболки и свитера со своей полки.

– Эй, ты чего творишь! – успеваю крикнуть я, как она уже находит то, что нужно и, плюхнувшись на ковер, начинает стягивать лосины.

– Я тоже хочу гулять, – приговаривает Алёна, раздраженно дергая ногами, запутавшимися в штанинах.

– Дочь… Тьфу, котик, – я пытаюсь сделать авторитетное лицо. – В такую погоду маленьким надо сидеть дома.

С возмущенным кряхтением Алена втискивается в колготки и берется за кофту. Я снова кидаюсь к родительской двери и, не дождавшись ответа на свой стук, просовываю нос в комнату. Мама сидит на кровати и навертывает на стопы какие-то водоросли.

– Мам, я иду за хлебом.

– Угу.

– Ты могла бы немного поиграть с Алёной, пока меня нет?

Она надевает на стопы целлофановые пакеты и только потом подымает на меня глаза:

– Может, хватит уже сваливать на меня свои родительские обязанности? Дай мне хотя бы в субботу уделить время самой себе.

Я затворяю дверь и возвращаюсь в свою комнату. Алёны и след простыл.

– Кот, ты где?

Я торопливо собираю разбросанные на ковре вещи и запихивают их в шкаф. Из прихожей доносится сосредоточенное сопение. Я выглядываю в коридор и обнаруживаю, что Алёна уже натянула синтепоновый комбинезон. В голове у меня тут же вспыхивает тревожная кнопка: если дочь сейчас вспотеет, ее легко продует. Чтобы не допустить этого, я натягиваю на себя пуховик – прямо поверх домашней футболки и лосин – и выскакиваю с малышкой на лестницу. «Магнит» через два дома – авось не замерзну.

На мое счастье у пуховика теплый капюшон, а в карманах находятся варежки.

Глава 6
Подножки судьбы

Пока мы спускаемся по лестнице, Алёна всё время бормочет какие-то стишки. Перед тем как выйти на улицу, я поворачиваю дочь к себе и проникновенно смотрю ей в глаза.

– Так, кот, давай договоримся: на улице рот должен быть заперт на замочек. Если будешь болтать на ветру, у тебя заболит горло. Ты же не хочешь в больницу?

В Алёниных глазах вспыхивает ужас.

– Нет.

– Вот и отлично. Тогда играем в молчанку. Если не услышу от тебя ни звука, куплю пирожное.

Выйдя на крыльцо, я замечаю на рекламном щите, прикрепленном слева от двери, ярко-розовый лист бумаги. Наверное, у работников ЖКХ опять важное сообщение.

– Постой немного спокойно, мне надо кое-что посмотреть, – говорю я дочери и сосредотачиваюсь на новом объявлении:

«Двенадцатого декабря, в связи с ремонтными работами, будет отключен газ. С восьми утра до девяти вечера».

Так, а двенадцатое у нас что? Среда?

Мое внимание вдруг привлекает странный звук, вроде хлопка. Я нехотя отрываюсь от подсчетов и оглядываюсь: мой ребенок словно сквозь землю провалился.

– Алёна, ты где?! – кричу я, отплевываясь от снега. – Доченька? Котик?!

В ответ ни звука. Душу сковывает ледяной ужас. Я выбегаю на дорогу, вплотную прилегающую к нашему дому, и, не помня себя, оглядываюсь по сторонам.

– Алёна!

За стеной метели почти ничего не видно. Куда бежать? Где искать?

– Алёнушка, котенька! – голосю я, бестолково озираясь и балансируя на грани обморока. Как это возможно? Куда может деться ребенок за пару секунд?

Наконец мой взгляд привлекает какое-то копошение справа от крыльца. Кидаюсь туда и обнаруживаю кремово-бежевое пятно, смахивающее на комбинезон дочери.

– Алёна, милая, что случилось? – Я проворно выуживаю малышку из сугроба и поворачиваю к себе. – Ты упала?

Дочь только ресницами хлопает.

Ушиб? Сотрясение? Перелом? Мой мозг отчаянно перелистывает заархивированный в памяти медицинский справочник.

– Ты сильно ударилась?

Алёна молчит.

– Больно где-нибудь?

Взгляд дочки рассеянно блуждает по моему лицу, а губы некрасиво кривятся.

– Доченька, ну скажи хоть что-нибудь, – умоляю я голосом заправской истерички. – Тебе больно? Почему ты молчишь?

Малышка чешет нос облепленной снегом варежкой и чуть не плачет.

– Ты что, забыла? У меня рот – на замке. Мне пирожное надо.

От радости, что к ребенку вернулся дар речи, я готова запрыгать, как ошалелый кузнечик в летний зной, торопливо отряхиваю с детского комбинезона снег и уточняю:

– А какое пирожное ты хочешь?

– Трубочку с кремом.

– Можешь не волноваться: мы обязательно купим тебе трубочку, – я беру дочь за руку и тащу в сторону магазина. – Обещаю, солнышко.

– Э! Я не солнышко, я котик, – напоминает Алёна и украдкой высовывает язык, чтобы поймать им снежинку – на язык тут же наметает небольшой сугробик.

Холод на улице жуткий. Ветер почти сбивает с ног. Нос у меня стремительно краснеет, а колени перестают гнуться: похоже, Северный полюс решил мигрировать в наши края. С большим трудом мы с Алёной достигаем «Магнита» и юркаем в тепло.

Магазин уже украсили к Новому году: с потолка свешиваются «дождинки», а кассы облеплены золотыми гирляндами. Я беру корзину и нарочно неторопливо иду к полкам с хлебом: коплю тепло перед обратной дорогой. Алёна семенит рядом и невозмутимо сгребает со стоек всё, что приглянется: апельсин, бутылку сока, пакет сушек, шоколадку. На шоколадке моя толерантность к детскому шопоголизму лопается. Я сдвигаю брови и пытаюсь придать голосу строгости. Получается, кстати, плохо, потому что губы замерзли и едва шевелятся.

– Немедленно отнеси всё на место. Мы договаривались только на пирожное.

– Ну, мам…

– Никаких «мам».

Алёна надувается, но послушно выгребает свои запасы из моей корзинки. А я застываю напротив хлебных полок: они девственно пусты. Смятение. Ужас. Отчаяние.

– На трассе заносы, – заметив выражение моего лица, комментирует продавец, тасуя баночки на полке с детским питанием. – Фуры с хлебом не могут проехать в наш район.

Я зажмуриваюсь, чтобы отогнать оцепенение. Ничего-ничего, можно ведь испечь хлеб самой. Я, кажется, умею. Да и что там уметь? Смешала ингредиенты – и в духовку. Я проворно нахожу муку, сухие дрожжи и плотно загружаю ими корзинку.

Алёна тянет меня к витрине с кондитеркой. Фух, хоть сюда не проникло запустение, пирожных столько, что глаза разбегаются: корзиночки с кремом, чизкейки, «птичье молоко» и «картошка», эклеры…

– А-а-а! – разражается слезами Алёна. – А-а-а!

– Что такое? – У меня внутри снова активизируется курица-наседка. – Ударилась обо что-то? Язык прикусила?

– Трубочек, трубочек нет! – на весь магазин страдает дочь.

Мой взгляд несколько секунд мечется между ее лицом и витриной, и в сердце разливается противный холодок: точно, трубочек и правда нет.

– Зайка…

– Не зайка.

– Котик, – мгновенно поправляюсь я. – Купим трубочку в следующий раз, а сейчас выбери что-нибудь другое.

– Не хочу я другое! – Для убедительности ребенок даже пару раз топает ногами. – Мне нужна трубочка.

– Ой, смотри, какие корзиночки симпатичные. – Мои свежемороженые губы старательно складываются в слащавую улыбку. – Давай купим тебе вон ту – с вишенкой?

– Нет. – Дочь всхлипывает и с гордым видом размазывает сопли по рукаву пуховика.

– Тогда, может, купить тебе шоколадку и сушки? Апельсинчик?

– Нет. Ненавижу сушки! Ненавижу апельсинчики! Я же сказала, что хочу трубочку!

На нас начинают оглядываться другие покупатели – мне сразу становится не по себе, прямо как на диктанте в пятом классе. Ноги наливаются тяжестью. Почему, ну почему я не умею утихомирить собственного ребенка?

– Хорошо, пойдем в другой магазин, – шиплю я, проклиная свои недоразвитые педагогические способности.

Расплатившись за авоську с мукой и дрожжами, мы вновь бухаемся в буран. На улице, кажется, стало еще холоднее, еще ветренее. Мимо нас с дочерью то и дело пролетают целлофановые пакеты, жестяные банки, куски шифера. Из-за снега видимость нулевая, потому одной рукой я держусь за заборчик палисадника, чтобы не сбиться с дороги.

Минут через пятнадцать методичного обветривания и обмерзания мы находим еще один продуктовый. И там даже есть пирожные. Корзиночки и эклеры.

– Может, все-таки купим вон ту корзиночку? – блею я, тыча одеревеневшим пальцем в стекло витрины. – Смотри, какой на ней милый цыпленок из крема. Ты же любишь цыплят.

– Не люблю, – угрюмо бухает Алёна. – И я хочу трубочку. Тру-боч-ку. Неужели так тяжело запомнить?

Мы снова блуждаем по улице минут пятнадцать, снова натыкаемся на продуктовый. Только и там одни корзиночки. С вишней, со сливками, с кусочками ананаса. Прямо заговор какой-то.

– Алёна, – я еле шевелю замерзшими губами, – ты же котик. Где ты видела котиков, поедающих трубочки с кремом? Давай я тебе лучше молока куплю? Все коты любят молоко.

Дочь на мгновение задумывается, а потом расцветает.

– Нет, коты любят сосиски. Я буду играть, как будто трубочка – это сосиска.

Продавщица, женщина лет пятидесяти, в два слоя обмотанная клетчатым пледом, смотрит на меня с сочувствием.

– В мясном отделе есть вкусные сосиски с сыром, – вкрадчиво сообщает она и показывает глазами путь к спасению.

В душе у меня рождается надежда.

– А что, может, правда, обычных сосисок возьмем? Сладкое вообще для зубов вредно.

В глазах Алёны мгновенно наливаются огромные, кинематографические слезищи.

– Мама, ты же обещала мне пирожное.

Я и дочь снова возвращаемся в объятия бурана. Неожиданно я понимаю, что не знаю, где мы и в какой стороне наш дом. Меня охватывает паника. Но Алёна упрямо тянет меня вперед. А может, назад. Или вбок. Совершенно невозможно разобрать. Закусив губу, я покоряюсь судьбе и дочери.

Спустя пару минут мы оказываемся на автобусной остановке. От нее как раз собирается тронуться колонна маршруток, возглавляемая красной снегоуборочной машиной. Алёна втаскивает меня в один из микроавтобусов и старательно вглядывается в лица пассажиров. Как на допросе. Какой-то парень не выдерживает давления и уступает ей свое место – дочь проворно забирается на сиденье и светится от счастья.

Через полчаса мы стоим у витрины с пирожными в самом большом гипермаркете нашего города. Да, тут есть трубочки. Целых три вида: с шоколадным кремом, со сливками и с вареной сгущенкой.

– Выбирай, – устало командую я и сама пугаюсь своего голоса: он осипший и скрипучий, да и в горле какие-то странные ощущения, будто наждачкой прошлись.

Алёна, не раздумывая, берет с полки пластиковый контейнер с корзиночкой.

– Это хочу. Оно похоже на миску со сметаной. Котики любят сметану.

* * *

Мы возвращаемся домой после полудня. Всё, о чем я мечтаю, – это чашка горячего чая и плед. Или два пледа. Да, два пледа, шерстяные носки и пуховый платок в придачу. Мой рабочий энтузиазм уже не подает признаков жизни, но я не паникую. Немного вареньица, вафель – и мы его реанимируем. Главное, все-таки усадить себя за ноутбук; минут сорок мозги будут скрипеть, а потом дело пойдет.

Я отпираю дверь в квартиру и сразу чувствую: что-то не так. Сначала в нос бьет какая-то ужасная вонь, а потом я замечаю, что из гостиной валит синий дым.

– Ух, ты! Пожар! – вопит Алёнка и почти подпрыгивает от счастья.

«Надо срочно хватать ценные вещи и эвакуироваться», – думаю я, но вместо того, чтобы развить бурную деятельность, прирастаю к полу. Синие клубы дыма словно гипнотизируют меня. Еще мгновение – и я бухнусь в обморок.

– Сейчас мы всё потушим, – уверенно обещает Алёнка и чешет на кухню. – Тили бом, тили бом…

– Куда в обуви-то? – Мое оцепенение мгновенно смывает волна раздражения. – Мало нам пожара – давайте еще ковры затопчем.

Я скидываю сапоги и тоже несусь на кухню. Из туалета раздается шум смываемого бочка.

– Мама, мы горим! – ору я, нагоняя дочь у плиты. – Немедленно покиньте квартиру!

Алёна стаскивает с плиты ковш и силится пробиться к мойке, к воде. Я пытаюсь забрать у нее ковш. Пара секунд борьбы, потом я хватаю дочь на руки и бегу в прихожую – в коридоре мы врезаемся в мою мать.

– Что вы топочете, как две кобылицы? – возмущенно вопрошает маман. – Внизу люди, между прочим, живут. У них там, наверное, люстра ходуном ходит.

– Мама, у нас пожар вообще-то, какие люстры?

– Пожар? Где? – В глазах мамы вспыхивает оживление. – На каком этаже?

– На нашем. У нас в квартире. Вон, из гостиной дым валит.

Мать оглядывается и понуро опускает плечи.

– А-а, вон ты про что… Это не пожар, это я ароматические палочки зажгла. Для фэн-шуя.

– Для чего? – Я заглядываю в гостиную и тут же захожусь кашлем: посреди комнаты в миске тлеет какой-то хворост.

– Я чищу ауру нашего дома. – Мама забирает у меня Алёнку и расторопно стаскивает с нее теплые одежки.

– Лучше бы ты картошки начистила. К обеду.

– Смейся-смейся. Потом еще мне спасибо скажешь. Хорошая энергетика дома, между прочим, благоприятно сказывается на энергетике жильцов. – Мама кидает Алёнины вещи в кресло и ворошит свой хворост рожком для обуви.

Я стягиваю пуховик и заматываюсь в шерстяной платок. Пальцы еще не гнутся, но колени уже пощипывает от тепла.

– Мам, а давай чайку выпьем, горячего?

– Давай, – кивает мать, – но только сначала нам надо переставить мебель. У нас зона любви просто ужасно захламлена. И не только она.

Я хватаюсь за голову. Мама опускается на корточки перед диваном, засовывает под днище руки.

– Чего стоишь? Помогай. Мне одной, что ли, на благо семьи горбатиться? Нет, это ж надо: посреди зоны карьеры диван. Неудивительно, что у тебя с работой не клеится, лежебока.

Естественно, после перестановки в гостиной мама решает подлатать энергетику и в моей комнате. Я пытаюсь возражать. Аргументированно. Говорю, что в фэн-шуй могут верить только совсем безголовые личности, что аура моего шкафа никак не может угрожать карьере, ведь шкаф достался от бабушки, а та плохого не завещает. Всё бесполезно.

– Ты просто лентяйка, да-да, – отбривает маман. – Не хочешь палец о палец ударить ради своего счастья. Иди, пей свой пакостный чай, порти цвет лица. Я сама всё переставлю. Одна.

В чем в чем, а в эмоциональном шантаже маме нет равных. Конечно, никуда я не иду, двигаю мебель, как миленькая. Мой диван воцаряется по диагонали, шкаф отодвигается от стены на полметра, шторы объявляются слишком мрачными и переезжают жить на антресоли.

Мама оглядывает преображенную комнату и в восторге размахивает руками.

– Даже дышать легче стало, верно?

Я горестно киваю, а мой живот издает пронзительный, похожий на крик гиены вой.

– Может, поужинаем уже? – запинаясь, предлагаю я.

Мама задумывается. Ее губы выделывают странные фигуры.

– Алёне надо соблюдать режим. – Я незаметно пытаюсь запихнуть под диван огромный клок пыли. Ох, как бы меня еще и убираться не запрягли!

Мама еще раз оглядывает дело рук своих и кивает.

– Ладно, сейчас воду поставлю – пельмени сварим.

От упоминания пельменей в моей душе разливается умиротворение: наконец-то, эта пытка фэн-шуем закончилась, и очень может быть, что после еды я смогу немного поработать.

– Только, чур, не обжираться, – добавляет мать и, пританцовывая, плывет в сторону кухни. – Нам еще мою спальню в порядок приводить, а там, в зоне денег, комод со всяким хламом. Надо обязательно его разобрать. Короче, работы еще непочатый край.

* * *

Воскресным утром я ощущаю себя старой развалиной. Точнее, старой развалиной с совестью-истеричкой. У меня адски болят плечи, шея, поясница и попа. Двигать мебель – это явно не мое и тем не менее мне хочется бегать по стенам. Потому что уже воскресенье! Воскресенье, елки зеленые! А у меня конь не валялся.

Из-за нервного напряжения я, как обычно, становлюсь немного рассеянной и в ванной вместо зубной пасты мажу на щетку мамин скраб для лица. К счастью, вовремя спохватываюсь: уж больно аппетитно пахнет тюбик – настоящим абрикосовым вареньем.

Мама, в отличие от меня, сегодня в хорошем настроении, должно быть, фэн-шуй и правда творит чудеса. На завтрак она великодушно жарит нам блинчики. А вот Алёнка подозрительно тихая, видимо, что-то замышляет. Ну да ладно, мне не до разгадывания ее замыслов: за завтраком я мысленно формулирую цели и задачи тренинга позитивного мышления, старательно стимулируя мозговые процессы цветочным медом.

– Ты помнишь, что к понедельнику вам с Алёной надо сделать поделку на конкурс? – как бы между делом спрашивает мать, незаметно придвигая вазочку с медом к себе.

– Какую еще поделку? – Я тут же возвращаю вазочку на место и с остервенением вкручиваю в нее очередной блин.

– А то ты не знаешь? Каждую зиму в саду перед Новым годом проводится конкурс поделок. В этом году он называется «Сказки зимнего леса». – Маман дожидается, пока я зазеваюсь, и опять придвигает мед к себе.

– Я не могу сейчас заниматься поделками. Я нашла работу, завтра у меня первый рабочий день, и мне надо подготовиться.

– Подготовишься. Но сначала выполнишь родительский долг и смастеришь поделку. – Мама сосредоточенно помешивает мед ложечкой. – Там работы на пятнадцать минут. Соорудишь рощицу из шишек, ватой припорошишь – и готово.

– Почему бы тебе самой не сделать с внучкой рощицу? – Я пытаюсь опять умыкнуть вазочку, но мама бьет меня ложкой по пальцам.

– Потому что я делала с ней поделки на Яблочный Спас и на праздник осени. Теперь твоя очередь.

Несколько секунд я тщательно облизываю испачканные медом пальцы, а потом делаю самый жалостный вид, на который способна.

– Ну, мам!

– Никаких «мам». Пакет с шишками – в гостиной, в верхнем ящике шкафа.

Проглотив еще пару блинов, я погружаюсь в муки творчества. Вообще-то, поделки – мое слабое место: с детства у меня огромные проблемы с мелкой моторикой, и в школьные годы чудесные задания по труду за меня делал папа. Он надеялся, что со временем я перерасту свою криворукость, но вышло по-другому: с возрастом к ней добавилась расшатанная нервная система, и теперь даже какая-нибудь простецкая аппликация доводит меня до белого каления.

Обещанные мамой пятнадцать минут работы оказываются рекламной уловкой. У меня не меньше часа уходит только на то, чтобы отыскать шишки. Само собой, в шкафу их нет, потому что мама в запарке убрала пакет в кладовку. Об этом она вспоминает, только когда я, вконец отчаявшись и устав от поисков, порываюсь отправиться в парк – выковыривать новые шишки из-под сугробов.

Еще минут сорок я шастаю по квартире в поисках картона и пластилина. Пластилин находится довольно быстро (в волосах моей любимой куклы), но только красного цвета. Сначала я гляжу на алую колбаску с сомнением, но, безрезультатно пошарив по шкафам еще минут пятнадцать, решаю: не стоит бояться ярких цветов. К тому же все равно я буду облеплять пластилин ватой.

С картоном, к сожалению, в доме напряженка. Мне приходится незаметно вырезать необходимый кусок из коробки для принтера. Мама в ней хранит пустые банки из-под солений, но это ничего, до февраля она прорехи не заметит, а там, гляди, мы еще какой-нибудь коробкой обзаведемся.

Наконец рабочее место организовано, материалы раздобыты, и я со спокойной совестью зависаю на диване минут на сорок – пытаюсь придумать что-нибудь гениальное. Гениальное, само собой, не придумывается, и, скрипя сердце (терпеть не могу воплощать чужие идеи), я начинаю ваять рощицу. Алёнка пытается помочь, но всё, что у нее получается, – это бегать вокруг и размахивать от воодушевления руками. Мне ужасно холодно от поднятого ею сквозняка, но я стараюсь игнорировать неприятные ощущения и сосредоточенно прилаживаю к картону собранные мамой дары леса (всякие там желуди, сучки и шишки). Вот только картон противно прогибается, а шишки всё время ломаются, падают и пачкаются в пластилине.

Мама бродит по гостиной с лейкой, поливает любимые растеньица и поглядывает на мои старания с ухмылкой.

– Майя, тема конкурса: «Сказки зимнего леса», а не «Кошмары глухой чащи». У тебя слишком много красного – складывается ощущение, что в твоем лесу кого-то прирезали.

Я отшвыриваю «рощицу» в сторону и иду на кухню. Блин. Еще блин. Две ложки меда… Раздражение потихоньку сходит на нет. Добавляем к блинам чашку горячего чая – и вот ноги сами несут меня обратно в гостиную, где я начинаю всё сначала: пластилин, шишки, вата.

Мой «урок труда» заканчивается лишь к обеду, а получившаяся рощица немного смахивает на лесоповал, но мне уже по барабану. Да и Алёнке нравится. Мы лопаем борщ, а потом я мою посуду, полушепотом бубня цели и задачи тренинга позитивного мышления. И в этот момент, конечно, раздается звонок в дверь. Я вздрагиваю: неужели Андрей? На всякий случай изображаю глубокую сосредоточенность на намыливании ложек, и открывать дверь идет мама.

– Ой, Мариночка, привет! – тут же голосит она из прихожей, звонко расцеловываясь с любимой подругой. – А я думала, ты про меня забыла.

– Нет, милая, я всё помню, – в ответ верещит гостья. – Твое счастье – для меня святое.

Я бросаю посуду и поспешно ретируюсь в свою комнату, пока мамина приятельница не устроила мне допрос по поводу житья-бытья. Дело в том, что у Марины Анатольевны весьма специфическое хобби – психоанализ. В свой прошлый визит она мучила меня часа полтора, заставляя пересказывать детские воспоминания. А потом нашла у меня комплекс неполноценности, проблемы слияния и инфантилизм. Кажется, я пока не готова к новым диагнозам.

Стоит мне включить ноутбук, как Алёна немедленно требует, чтобы я почитала ей книгу с вредными советами. Какие советы, доченька? Ты уже и так достаточно вредная. Впору самой мастер-классы давать. Немного подумав, я распечатываю найденные в Интернете раскраски с Винни-Пухом и вручаю их дочери вместе с пачкой карандашей. Она вроде проникается: отползает в уголок и остервенело шаркает карандашами по листочкам. А я наконец открываю заветный документ с программой тренинга.

– Майя, ты должна, просто обязана в этом поучаствовать! – врывается в комнату мама.

– В чем «в этом»?

– Мы с Мариной делаем фото для сайтов знакомств, и нам нужна твоя помощь: экранчик подержать, лампу…

– Мам, мне надо работать.

– Работа – не волк. Неужели ты не хочешь, чтобы твоя мать наконец обрела свое женское счастье?

Сказать по правде, меня совсем не греет мысль о том, что в нашей квартире может поселиться какой-то мужик – мамин бойфренд. Небось, будет тут командовать: заставит маму снять со стены папины фото, заклюет придирками Алёнку. Но признаваться в этом как-то неудобно. Я откашливаюсь.

– А зачем сразу лезть на сайты знакомств? Может, подождем, пока фэн-шуй подействует?

– Майя, чтобы достичь успеха нужно работать одновременно в разных направлениях. – Мама пытается стащить меня со стула. – Пойдем, тебе пару смазливых фото тоже не помешают.

– И я! И я хочу фотографироваться! – Алёнка, выуживает из шкафа мою коробку с украшениями и начинает последовательно нанизывать на себя все бусы, браслеты и кольца разом.

Я обеими руками цепляюсь за стол.

– Но я сейчас и правда не могу – давай сделаем фото в следующий выходной. Понимаешь, мне до завтра нужно подготовить программы сразу по двум направлениям.

– У тебя постоянно какие-то отмазки, – не отстает мать. – Разве ты забыла правило: ты – мне, я – тебе? Не станешь мне помогать – всю следующую неделю будешь сама собирать и водить Алёнку в сад.

Что? Собирать Алёнку? О нет! Это же мне каждый день придется вытерпеть минимум три истерики за утро: сначала из-за раннего подъема, потом из-за чистки зубов и колючей кофты. Моя нервная система еще ослаблена гипертиреозом и такого не перенесет. Я смотрю на часы: уже половина пятого. В принципе, кого я обманываю? Никакой программы до понедельника мне не написать, так зачем себя изводить?

Я медленно поднимаюсь из-за стола.

– Чего, ты там говорила, надо подержать?

Глава 7
Это еще цветочки (на навозной куче)

На следующее утро я чувствую себя подозрительно спокойно. Подумаешь, не написала программу занятий, точнее, две программы, с кем не бывает? Может, у меня все выходные электричества не было? Или живот болел? Даже идеальные работники не застрахованы от форс-мажорных обстоятельств.

Я уплетаю на завтрак тарелку борща с фрикадельками, и мир вокруг переливается красками. Ура! У меня теперь снова есть работа. Да еще и по специальности. Главное, с первых дней хорошо себя зарекомендовать и лучше прямо сейчас определиться, с чем у меня на выходных были проблемы – со светом или с пищеварением. В последний момент такие решения не принимаются.

Я чищу зубы в глубокой задумчивости: живот или свет, свет или живот? А может быть, компьютерный вирус, болезнь любимой кошки? Стоп, у меня же нет кошки. Хотя кто про это знает? Хм, какой трудный, однако, выбор. Хм…

Нет, все-таки лучше свалить на электричество. Только бы не накаркать. Я задираю голову и с подозрением смотрю на потемневшую у основания лампочку: проводка в квартире у нас старая, того и гляди, прикажет долго жить, а сбережений на ремонт нет. Впрочем, о чем это я? Мнительность – это симптом обсессивно-компульсивного расстройства личности, с ней надо бороться.

Я сплевываю пасту в раковину, а потом взгляд невольно цепляется за аффирмацию на зеркале. Мама приклеила ее обратно. «Моя жизнь – легка и радостна». Бр-р, так и хочется дописать: «Спасибо санитарам» или «Респект коньяку». Разве может вменяемый трезвый человек считать жизнь легкой? Да никогда. Тут даже, чтобы наряд для работы подобрать, сил надо немерено.

Я иду к сушилке и обнаруживаю очередную шпильку от жизни: мой любимый пуловер не просох после стирки, а на белом свитере образовалась отвратительная зацепка. Конечно, есть еще серая водолазка, но она мне совсем не к лицу. Я несколько раз перекапываю шкаф и от безысходности натягиваю красную толстовку с Микки-Маусом. Потом накидываю сверху палантин. А что? Очень даже ничего. Буду делать вид, что мерзну, и Мауса никто и не заметит.

Дополняю свой наряд чудной папкой малинового цвета, потому что идти на работу с пустыми руками как-то грустно. Чтобы папка выглядела весомей, запихиваю туда охапку детских рисунков и конспект по философии.

* * *

Дом культуры встречает меня необычайным оживлением: в холле играет музыка, пахнет беляшами, женщины всех возрастов и размеров лепят на стены гирлянды и веселенькие плакатики. Я торопливо сдаю пуховик в гардероб и поглядываю на громадную сосну, прислоненную к одной из стен. Наверное, ее только привезли: меж колючих ветвей еще не растаяли кусочки сугроба, и хвойный аромат необычайно силен.

– Пирожкова? А тебя-то чего сегодня принесло? – громыхает позади меня голос директорши.

Боже, как ее зовут? Совершенно вылетело из головы.

Я оборачиваюсь и старательно улыбаюсь.

– Доброе утро! Вы же просили подойти в понедельник, разве нет?

– Я? Просила? – не верит начальница. – С чего бы вдруг?

Она нависает надо мной, подобно туче, и, кажется, принюхивается. Интересно, зачем? Моя голова сама собой втягивается в плечи, а руки начинают дрожать. Проклятая фобия!

– Какая же ты у меня рассеянная! – внезапно добреет директорша и звонко хлопает себя по обтянутому легинсами бедру. – Настоящий Водолей! – Она по-матерински обхватывает меня за плечи и тащит к стендам у входа. – Вот, гляди, расписание! Занятия у тебя по вторникам, четвергам и в выходные. Лучше запиши себе куда-нибудь, чтобы опять не запутаться.

Я фотографирую расписание на телефон и заметно веселею.

– Хм… Ну, тогда я пойду, да? Мне как раз еще методические материалы не мешает доработать.

– Не-не-не! – вопит начальница, как оглашенная. – Чего туда-сюда ходить? Раз уж пришла, давай-ка проведи хоть одно занятие, я тебе его дополнительно оплачу.

– Занятие? – Я невольно ежусь. – А на какую тему? С кем?

– С нашим дружным коллективом, конечно! – Начальница кивает в сторону сотрудниц, украшающих холл.

Я слежу за ее взглядом и вижу, что увитые гирляндами женщины застыли, словно статуи, в самых причудливых позах и исподлобья глядят на меня.

– Нашему коллективу тоже не помешает поднабраться позитивного мышления, правда, девочки?

Мне кажется, или в ее голосе прорезываются угрожающие нотки? Сотрудницы бледнеют и переглядываются: встревоженно и обреченно.

– В общем, чтобы через десять минут все были в двести восьмом кабинете, – лицо начальницы озаряется улыбкой злого гения. – У нас будет тренинг! Тренинг!

Одно мгновение, и женщины торопливо расползаются из холла, будто тараканы. Музыка стихает, вокруг воцаряется угрожающая тишина.

– Пойдем, Пирожкова! Покажу тебе твою обитель. – Начальница так трескает меня по спине, что почти отбивает легкое.

– Ой, а можно я сначала в туалет забегу? – запинаясь, бормочу я и поплотнее укутываю «Мауса» на толстовке в палантин.

На лице начальницы вспыхивает мрачное подозрение.

– Беременная, что ли?

– Нет, просто чаю много выпила дома. – Я так смущаюсь, что, по-видимому, становлюсь такой же малиновой, как и моя папка.

– Смотри у меня! – Начальница грозит мне пальцем и с царственным видом удаляется по коридору.

В туалете тоже уже царит дух Нового года: на дверях кабинок приклеены вырезанные из бумаги снежинки, с потолка свешивается какая-то фиговина из фольги, а над раковинами висят флажки. Я кладу папку на подоконник и плещу в лицо водой. Без паники! Только без паники! И не из таких передряг выбирались. Подумаешь – тренинг! Неужели я не придумаю пару упражнений, развивающих оптимизм? Сейчас. Мигом. При желании любое задание можно объявить тренировкой позитивного мышления.

Горло чертовски пересохло и немного побаливает. Не найдя ничего лучшего, припадаю к крану.

– Нездоровится? – У соседней раковины словно из ниоткуда возникает молодой мужчина. – Выходные прошли на ура?

Тут же выпрямляюсь и смотрю на незнакомца через зеркало. Он такой симпатичный! Синие глаза, темные волосы, волевой подбородок – всё, прямо как я люблю. И смотрит, главное, так участливо. Почти с нежностью. На меня так уже сто лет никто не смотрел.

Я быстро проглатываю воду и пытаюсь поправить наэлектризовавшиеся после шапки волосы, пригладить отчего-то ужасно лохматые брови.

– С чего это я должна отчитываться перед вами, как прошли мои выходные?

– О! Не сочтите мой вопрос за нахальство. Просто меня всегда интересовало, чем живут девушки, которым чужды социальные условности. – Мужчина открывает воду и неторопливо споласкивает руки.

– С чего вы взяли, что мне чужды эти ваши условности? – Я невольно подбочениваюсь, обнажая Микки-Мауса.

Где-то далеко начинает играть ритмичная музыка. Наверное, это мои подопечные: уже собрались и жаждут позитива.

Незнакомец с интересом оглядывает мою кофту через зеркало и одобрительно вскидывает большой палец.

– Так что там насчет условностей? – не отстаю я.

Со стороны одной из кабинок доносится шум сливаемой воды. Щелкает замок, и из-за двери вываливается полный дядечка лет шестидесяти. Несколько секунд он косится на меня со странным недоумением, а потом деловито кивает:

– С наступающим!

– И вас! – отвечаем я и незнакомец почти одновременно.

Когда дядечка откланивается, меня наконец озаряет догадка:

– Это что, мужской туалет?

– Вроде того. – Незнакомец выключает воду и сует руки под сушилку, она тихо гудит.

– Я здесь в первый раз! – оправдываюсь я и нервно тереблю палантин.

Мужчина улыбается.

– Надеюсь, вам понравилось. Тут атмосферно, не правда ли?

– Я имею в виду, что первый раз в доме культуры, а не в этом туалете, – пытаюсь пояснить я, но получается еще глупее. – Впрочем, зачем я перед вами оправдываюсь?

Он кивает.

– Действительно! Вам не за что оправдываться. Ваше общество доставило мне огромное удовольствие.

Мы несколько секунд глядим друг на друга, как парочка влюбленных из какого-нибудь слезливого фильма, а потом я сгребаю папку с подоконника и тихо ретируюсь.

* * *

Двести восьмой встречает меня напряженным молчанием. В кабинете только два стола, и оба они плотно задвинуты к стене, все остальное место занимают стулья: часть из них стоит у окон, часть составлена в круг в центре.

– Ой, вы уже расселись! – нервно хихикаю я, с тяжелым сердцем оглядывая хмурые лица работниц дома культуры. – Как замечательно!

Группа отвечает мне тихим единодушным вздохом. Интересно, почему это они все такие напряженные?

Я тоже беру стул и втискиваю его в круг.

– Что же, начнем? Давайте сперва познакомимся. – Я изо всех сил стараюсь звучать бодро и весело, ведь моя начальница тоже тут, и не дай бог, она заподозрит во мне дефицит водолейских качеств. – Пусть каждый назовет свое имя и парочку своих положительных качеств. У нас с вами тренинг позитивного мышления – поучимся говорить о себе в позитивном ключе.

– Ой, как замечательно! – восклицает моя начальница, разваливаясь на стуле, словно в шезлонге. – Хорошее отношение к себе – самое важное в жизни.

– И не говорите, Ольга Викторовна, – гнусаво поддакивает одна из женщин и громко сморкается в платок.

Мне хочется приосаниться.

– Что ж, начнем с меня. Я – Майя Дмитриевна Пирожкова, мои яркие качества: жизнерадостность и энергичность. – Я с гордым видом поворачиваюсь к полноватой брюнетке, сидящей от меня по левую руку. – Вы следующая!

У нее становится такой вид, словно я предложила ей утопиться.

– Я? Почему я? – Она кладет руку на грудь и старательно прислушивается к ощущениям в области сердца.

– Будем отвечать по кругу, по часовой стрелке, – поясняю я. – Чтобы не запутаться.

– Ой, я не могу. Я не готова… Кажется, мне надо валерьянки. – Она, как ошпаренная, вскакивает со стула и пытается попятиться к двери.

– А ну села! – Начальница мгновенно багровеет. – Ты мне тут это брось, Маша! Шиш тебе, а не валерьянка. Пока не отчитаешься о своих положительных качествах, никуда не пойдешь.

Маша истошно хватает воздух ртом и чуть покачивается.

– Ну, хотя бы воды можно выпить? Глоточек?

Начальница непреклонна:

– Села на место, я сказала! Тебе, Маша, первой нужно учиться любить себя! Может, хоть после тренинга этого выгонишь своего Петьку наконец-то: всю кровь уже у тебя выпил.

Я чувствую, что краснею, а Маша неуверенной походкой возвращается на место. Кто-то скрипит стулом.

– А давайте против часовой стрелки отвечать? – поспешно предлагаю я и поворачиваюсь к соседке справа.

Та вытаращивает глаза, открывает рот и застывает: ни дать ни взять, привидение увидела. Я одергиваю палантин и жду. Проходит секунд пятнадцать, а дама так и сидит каменным изваянием, только ресницами хлопает.

– Ну? – против воли вырывается у меня.

– Что «ну»? – Соседка отводит глаза и пытается грызть ногти.

– Как вас зовут?

– Ира. То есть Света.

– Отлично! Светлана, за какие качества вы цените себя в первую очередь?

Света опять приоткрывает рот и нервно шарит взглядом по лицам коллег.

– За скромность! – подсказывает кто-то шепотом.

– За скромность! – вторит подсказчику Света. – Я ценю себя за скромность.

– А еще за что? – сияю я, радуясь, что дело пошло. – Какими еще качествами вы гордитесь?

Лицо Светы превращается в злую маску.

– Всеми. У меня все качества очень хорошие.

– Ладно, – вздыхаю я и перевожу взгляд на Светину соседку – сероглазую блондинку с нарисованными бровями. – Вы следующая!

– Ой, правда? – Блондинка, на вид ей лет сорок пять, счастливо улыбается. – Так приятно. Меня зовут Аделаида. А можно я больше двух качеств назову?

Я киваю. Женщина даже глаза закатывает от удовольствия.

– Ах, мне кажется, я такая разная. Веселая. Иногда серьезная. Добрая. Сексапильная. Еще я умная, у меня, кстати, два высших образования. И курсы выжигания по ткани. Иногда я бываю инициативной, а иногда нет. Ну, когда не высплюсь там, или простужусь…

Я торопливо потираю ладонью губы, чтобы замаскировать зевок. Так! Мне нельзя расслабляться. Нужно уже сейчас придумывать следующее упражнение. Чтобы такое замутить? Помнится, на практике в школе мы просили детей нарисовать сад своей души. Можно как-то это задание привязать к оптимизму или нет? Хотя о чем я? Где мои тети возьмут сейчас листочки и карандаши?

– Мужчины говорят, что я нежная и страстная, а мой старший сын считает меня смелой, – продолжает ворковать блондинка с двумя высшими. – Еще я очень ответственная и добросовестная…

– Вот про добросовестность тут не надо заливать, – сердито вмешивается начальница, покачивая ногой. – С добросовестностью у тебя тухляк полный.

Аделаида замолкает и делает обиженное лицо.

– Ну и что ты надулась? – слегка досадует Ольга Викторовна. – Скажешь, я вру? А кто в пятницу два занятия отменил, а мне ничего не сказал?

– Так! – Я даже привстаю со своего места. – Давайте-ка оставим все разборки до конца тренинга. Кто следующий готов огласить свои достоинства?

Женщина с красивой гулькой на голове уверенно вскидывает руку и смотрит на меня умоляюще.

Я киваю.

– Давайте вы!

Она складывает руки на груди в почти молитвенном жесте.

– Можно я прям на минутку отлучусь? Просто там сметану должны привезти.

– Точно! – спохватывается начальница и начинает шумно рыться в сумке в поисках кошелька. – Кать, ты мне тоже баночку возьми.

– И мне! И мне! – вторят остальные члены коллектива.

– Раз так, давайте ненадолго прервемся, – великодушно бормочу я и отхожу к окну. – Закупайтесь сметаной и возвращайтесь.

Женщины разбегаются, а я мучительно ломаю голову над тем, какое упражнение провести следующим. Может, предложить всем разыграть сценки из сказок? Вот только как это привязать к позитивному мышлению?

В отчаянии набираю маму.

– Говори быстро, потому что у меня сейчас занятие, – тараторит она и одной рукой бренчит на пианино.

– Мамулечка, любимая, я всё осознала! Я поняла, что мне и правда нужно бороться с пессимизмом. Жизнь так легка и радостна, а я этого не замечаю. Это проходит мимо меня, – я так убедительна, что у самой – мурашки по коже. – Подскажи мне, пожалуйста, какое-нибудь упражнение, с помощью которого я смогу тренировать оптимизм. Мне прям очень надо.

– А до вечера это не может подождать?

– Нет, конечно, – почти обижаюсь я. – Я и так слишком долго откладывала работу над собой.

– Ладно, дай-ка немного подумать, – мама еще пару раз тренькает клавишами, а потом замолкает.

– Мама, ты где? – нетерпеливо окликаю я секунд через пятнадцать.

– Во! Вспомнила! В книге «Радость жизни для чайников» предлагают очень хорошее упражнение. Нужно составить список самых неприятных происшествий за последний год, а потом его переосмыслить: найти во всех событиях какое-то позитивное зерно.

– Позитивное зерно?

– Ага. Любая неприятность всегда содержит в себе какую-то удачу. К примеру, промахнулась с размером платья – получила отличный стимул похудеть. Не успела на последний автобус – вот тебе и возможность хорошенько размять мышцы по дороге домой. Всё в таком духе.

– Спасибо, мама, – с сомнением говорю я и нервно тереблю палантин.

– Всегда, пожалуйста. Не трогай кактус!

Я вздрагиваю:

– Какой еще кактус?

– Да это я не тебе! – говорит мама и бросает трубку.

Я задумчиво смотрю на улицу: за окном опять метет, а это значит, что я, как обычно, продрогну до костей, пока доберусь до дома. Бр-р!

После сметанного шопинга мои подопечные возвращаются в заметно лучшем настроении, чем были до этого. Некоторые даже улыбаются. Отлично!

– Сейчас мы сделаем с вами еще одно упражнение! – энергично вещаю я после того, как все рассаживаются. – Называется «Позитивное зерно». Оно тренирует нашу способность мыслить позитивно, видеть в жизни светлые стороны…

– Ой, как замечательно! – бесцеремонно перебивает начальница. – Умение видеть светлые стороны – самое важное в жизни. Ну, после любви к себе.

Я прикладываю массу усилий, чтобы улыбка случайно не сползла с лица, киваю и тут же тараторю дальше:

– За последний месяц с кем-нибудь из вас случались серьезные неприятности? Расскажите! Давайте вместе найдем в них светлую сторону.

Некоторое время мои дамы нерешительно переглядываются, а потом на меня обрушивается поток негатива.

– Я разругалась со свекровью: эта старая кошелка заявила, что я плохая хозяйка…

– Я поправилась на три килограмма. И это за две недели!..

– А я узнала, что, когда меня нет дома, муж смотрит порно с участием пожилых женщин.

– А у нас дача сгорела. Что в этом событии может быть хорошего? Вот что?..

Мне хочется зажмуриться. Они издеваются, да? Каким образом я сейчас найду светлую сторону во всех этих проблемах? Сгоревшая дача и муж-извращенец – какой ужас!

– Кхе-кхе, – неожиданно вмешивается моя начальница. – Лапоньки мои! Даже на навозной куче растут цветочки. И ваша задача – научиться смотреть на них, а не на говно. Вот у меня четыре года назад инфаркт случился. Так себе ситуация. Зато я наконец отважилась бросить ненавистную работу в банке. Долгие годы говорила себе: «Не сейчас, Оля! Не сейчас. Надо еще немного потерпеть, надо подождать до лучших времен». А в больнице я словно очнулась. Хватит терпеть. Время – жить, как нравится, прямо сейчас.

Мы некоторое время молчим, а потом Аделаида глубокомысленно выводит:

– По-моему, Кать, не стоит тебе из-за мужа заморачиваться. Ну, нравятся ему пожилые. Так это ж отлично! Ты ведь тоже не молодеешь, но теперь можешь быть спокойна, что тебя на студентку какую-нибудь не променяют.

– А я в принципе рада, что со свекровкой поцапалась, – подхватывает Маша. – Теперь новогоднюю ночь можно праздновать дома так, как мне нравится. До этого мы ведь всё время у свекрови отмечали. И из года в год один сценарий: умереть, но настрогать пару тазов оливье и корыто селедки под шубой.

– Ой, девочки, а я нашу дачу последние годы просто ненавидела, – признается дама с красивой гулькой. – Наконец-то смогу провести лето как белый человек: не на грядках, пятой точкой кверху, а на пляже. – Она кладет ногу на ногу и мечтательно прикрывает глаза. – Может, даже на море съезжу…

Глава 8
Дополнение к списку несовершенств

По дороге домой я мечтаю о чашечке горячего… Борща! И размышляю о том, что моя жизнь не так уж и тяжела, как может показаться на первый взгляд. У меня дурацкая работа, зато, как выяснилось, мне не придется оформлять кипы бумаг. После тренинга я посетовала начальнице на то, что еще не закончила (ха-ха) работу над методическими материалами, и Ольга Викторовна сказала: не парься! Да, прямо так: «Не парься, мне не нужны твои писульки». Какая все-таки хорошая женщина! А еще она похвалила меня за занятие, попросила продолжать в том же духе.

На радостях я пораньше забираю Алёнку из сада. Впрочем, минут через сорок ее пребывания дома, понимаю, что погорячилась. Моя голова просто не выдерживает такого количества новостей, которое дочь успела накопить за последние несколько часов.

– Алёна, ты можешь хотя бы полчаса посидеть молча? – умоляю я, включая ноутбук.

– Могу! – отвечает она и зачем-то начинает пересказывать мне энциклопедию о животных.

– Зайка, тс-с! У мамы болит голова.

– Ух, ты! – Алёнка прямо подскакивает от радости. – Давай я буду тебя лечить?

Несмотря на мои робкие возражения, она быстро повязывает мне на голову наволочку и сует под мышку игрушечный градусник:

– А теперь ложись в постельку – я расскажу тебе сказку.

– Доченька, мне надо работать.

– Нет, тебе надо поспать. И поесть кашу. Она специальная, лечебная, – Алёна притаскивает игрушечные кастрюлю и ложку и заставляет меня артистично пережевывать воображаемую гречку. – Если ты не хочешь сказку, я расскажу тебе стих.

– Не надо, пожалуйста.

– Надо-надо! – Дочь ободряюще похлопывает меня по плечу (где научилась?) и неторопливо пересказывает томик Барто.

Моя голова кипит. Я изо всех сил стараюсь абстрагироваться от детского голоса и найти в Интернете что-нибудь полезное для следующего тренинга.

– Мама, я красиво танцую?

– Красиво-красиво.

– Нет, ты хорошо посмотри, – Алёнка больно щипает меня за спину и топочет, как маленький слоненок.

Конец! Моему терпению конец!

– Алёна! Это же просто невыносимо. Оставь меня в покое.

У меня даже бровь слегка дергается от напряжения. Дочь несколько секунд смотрит на меня удивленно, а потом пускает слезу.

Я, конечно, смягчаюсь:

– Малыш, не плачь. Займись чем-нибудь интересным: порисуй, поиграй с куклами.

Алёна отходит к зеркалу и, не отводя глаз от своего отражения, начинает раскатисто завывать:

– А-а-а! Мне нужна другая мама! А-а-а!

Я вздыхаю, стягиваю с головы наволочку и включаю дочери «Пепу». На английском – дабы утешать себя, что ребенок не просто втыкается в монитор, а развивается.

Наконец домой возвращается мама. Мне кажется, или она постриглась? Да и этих бежевых теней на ее веках я еще не видела.

– Как твоя работа над собой? – спрашивает мама, разгружая пакет с продуктами.

– Какая работа?

– По взращиванию оптимизма.

– О! Взращивание идет полным ходом. Разве не заметно? – Я делаю максимально жизнерадостный вид и расправляю плечи. – Кстати, раз зашел разговор: одолжи мне парочку книг о позитивном мышлении.

– Не могу, я их все только на днях раздала.

– Раздала? Надолго?

– Кое-что на пару недель, а некоторые книги вообще подарила девочкам с работы.

Вот засада! Хотя чему я удивляюсь? Со мной всегда так: если что-то неприятное может случиться – оно случится.

– Положишь в хлебницу? – Мама подает мне батон, и я непроизвольно откусываю от него здоровый кусок.

– Так жаль, что ты всё раздала.

– Да я эти книги уже наизусть помню. Зачем они мне? К тому же следовало освободить зону любви.

– Я хотела подыскать для себя еще парочку упражнений, – мямлю я с набитым ртом.

Мамины глаза вспыхивают энтузиазмом.

– Так бы сразу и сказала. Я тебе прямо сейчас покажу свои любимые упражнения, только переоденусь.

* * *

– Самое главное занятие для человека, отращивающего оптимизм, – это медитация осознанности, – глубокомысленно заявляет мама, а я старательно записываю ее слова в блокнот. – Неприятные эмоции возникают из-за мыслей, от мыслей надо избавляться.

– Совсем?

– Категорически! Мы ведь постоянно изводим себя дурацкими размышлениями: а что будет в будущем? А не допустили ли мы ошибку в прошлом? Сравниваем себя с другими, подсчитываем потери. А нужно просто расслабиться и прислушаться к ощущениям, переместить свое внимание на «здесь и сейчас».

– Куда-куда переместить внимание?

– На «здесь и сейчас».

Я киваю.

– Угу. Записала.

– В обычной жизни все мы как зомби, двигаемся на автопилоте, витаем где-то далеко, игнорируем настоящее. А медитация осознанности – это такая остановка, пробуждение для жизни.

– Пробуждение для чего?

– Для жизни, блин! – Мама глядит на меня с недовольством, но тем не менее продолжает: – Медитация помогает нам отвлечься от себя любимых и заметить мир.

– Подожди-подожди! – бормочу я, пытаясь расписать вдруг пересохшую ручку.

– Дай сюда! – с перекошенным лицом мама отбирает у меня блокнот и закидывает его куда-то на шкаф. – Так ты ничего не поймешь. Это надо чувствовать! – Она больно хлопает меня по спине и командует: – Давай-ка выпрямись, что ты свернулась буквой зю? Или это у тебя поза эмбриона? Впрочем, неважно: выпрямись и закрой глаза.

Я невольно морщусь. Ох, как мне не нравятся эти практические занятия! Никогда не знаешь, чего от них ждать. Тяжело вздохнув, я исполняю неприятную команду и тут же получаю чем-то острым в бок.

– Ай!

– Алёна, не тыкай в маму книжкой, – строго требует моя «духовная учительница». – Она вообще-то медитирует. Ты уже взрослая девка: должна понимать.

– А можно я у нее пока на коленях посижу? – канючит дочь и тут же пытается на меня вскарабкаться.

Мои печень и почки почти одновременно получают пару чувствительных тычков.

– Ох, наказание ты мое! – Маман силой отрывает Алёну от меня, попутно прореживая мою и без того редкую шевелюру. – Детка, я же сказала: мама медитирует.

– И что мне тогда делать?

– Ну, не знаю. Можешь тоже немного помедитировать в уголке.

– Я не умею.

– Тогда поешь печеньки. Они в холодильнике. Сегодня я купила твои любимые – с джемом.

Дочь радостно взвизгивает и убегает на кухню.

– А можно мне тоже печеньку? – робко интересуюсь я, а мой живот одобрительно бурчит.

– Нет! – как-то слишком агрессивно рявкает мать. Интересно, чего это она? – Твоя задача сейчас слушать свои ощущения.

– Ладно, – сникаю я и снова закрываю глаза.

– Прислушайся к своему телу, пройдись по нему мысленным взором. Понаблюдай за дыханием. Позволь ему стать легким, спокойным и расслабленным.

Мама ненадолго затихает. В кухне что-то звякает, стукает, а потом оттуда доносятся шуршание бумажного пакета и веселый хруст. Интересно, Алёна успеет слопать все печеньки, пока мне тут приходится обшаривать себя мысленным взором? Уж больно энергично она чавкает. Как будто уже неделю не ела. А я ведь тоже очень, очень люблю сладости с клубничным джемом.

– Ну? – требовательно интересуется мама.

– Что «ну»?

– Что ты чувствуешь?

– М-м-м… Кажется, ухо чешется. Правое.

– А еще что?

– Больше ничего не чешется, только ухо.

– Да я не о том. Что ты еще чувствуешь?

Я открываю глаза и заискивающе улыбаюсь.

– Кушать хочется. Прям сильно-сильно. Может, прервемся на перекус?

– Нет, ты совершенно невыносима! – Мать делает страшные глаза и как будто даже бледнеет. – Оптимизм – это не твое. У тебя к нему совсем нет способностей.

Секунда – и она уже скрывается в своей комнате, а я остаюсь одна, удрученная и со стойкой неприязнью к медитациям. Минут пять я сижу в задумчивости, а потом в комнату вваливается Алена.

– Мам, а можно я на этой бумажке порисую?

– На какой?

Дочь достает из кармана платья тысячную купюру и делает просительное выражение лица.

Что? Я мгновенно выхватываю денежку у нее из рук и внимательно разглядываю. Кажется, не сувенир. Настоящая.

– Ты где это взяла?

– Она в твоей книжке лежала. В английской.

Мне хочется прыгать от радости. Ну, надо же! Вот так подарок! Теперь можно не ломать голову над тренингом. Завтра же пойду в книжный, напротив дома культуры как раз есть один, очень уютный, куплю какую-нибудь «Радость жизни для чайников» и буду проводить занятия по ней.

* * *

Во вторник мне ужасно везет (к чему бы это?): в книжном обнаруживается огромная распродажа. Я покупаю сразу два пособия по счастливой жизни, и у меня еще остается около двухсот рублей. Почти мгновенно приходит осознание, что их надо немедленно проесть. Но вот где? В кулинарии? Или у того ларька с шаурмой?

Кажется, вчера кто-то обронил, что в доме культуры – отличная столовая. Может быть, туда и наведаться? Закажу чего-нибудь горячего и прямо за обедом посмотрю купленные книги. Это же прелестно: постигать азы оптимизма за тарелочкой харчо.

Поворачивая к дому культуры, я улыбаюсь от предвкушения и надежды: авось, помимо харчо, мне и на плов хватит. Или хотя бы на компот с булочкой. До начала занятий еще два часа, так что я не тороплюсь: с удовольствием глазею на сугробы и наслаждаюсь пилингом из снежного крошева, щедро рассыпаемого небом. Погода сегодня, конечно, странная, зато я выспалась и ни разу не поскользнулась.

Шмяк! Я растягиваюсь прямо у крыльца и пару секунд не понимаю, что случилось. Снег торопится превратить меня в маленький сугроб. Какой-то рыжий кот, только что умывавшийся на ступенях, немедленно прекращает гигиенические мероприятия и поглядывает на меня с любопытством.

– И чего уставился? – огрызаюсь я, с отвращением отплевываюсь от белого крошева.

Кажется, нога как-то подозрительно завернулась. Мне только перелома не хватало в моей такой легкой и радостной жизни! Я нерешительно шевелю пальцами на ноге, чтобы проверить, всё ли цело.

Кота вдруг озаряет, что меня не мешает пометить, он бодро подскакивает к моему распластанному на снегу телу и дергает хвостом. Я взвизгиваю и в одно мгновение подскакиваю на ноги:

– Фу! Брысь! Я тебе что – дерево?

Кот нехотя отходит на пару шагов и замирает, как маленькая статуя. Вот ведь мерзавец! А с виду такой милый, воспитанный. Не зря говорят, что внешность обманчива.

Из груди вырывается тяжелый вздох. Хорошо хоть только на сапог брызнуло. Я засовываю ногу в ближайший сугроб и неторопливо еложу там, чтобы убрать кошачий дух. Редкие прохожие поглядывают на меня с недоумением – глупо улыбаюсь и делаю вид, будто я регулярно ковыряю ногой встречные сугробы.

Кот снова пытается сократить дистанцию.

– Да отстань ты от меня, – скрежещу я и, в конец разъярившись, скрываюсь в доме культуры.

Нет, что за денек? А так хорошо все начиналось…

Столовая встречает меня ароматом котлет с чесноком, уютным жаром и какофонией голосов. Народу очень много! Прям жуть. Я оглядываюсь в недоумении: мне что, стоя есть, что ли? Как жирафу? У меня так ничего не усвоится вообще-то.

Я неторопливо прогуливаюсь между столами туда-сюда и тихонько негодую. Нет, ты погляди: почти каждый понабрал себе по три тарелки, ну куда им столько? Они тут до вечера планируют трапезничать? Или что?

Взгляд падает на длинную витрину с блюдами, и под ложечкой сразу начинает посасывать. Голубцы, котлеты по-киевски, бефстроганов… Прямо глаза разбегаются. Я вздыхаю и еще раз прохожусь вдоль столов. Господи, как же медленно жуют все эти люди, невероятно просто! Может, у них тут соревнование по самому медленному жеванию?

Наконец у окна освобождается маленький, на одного, столик. Я со всех ног кидаюсь к нему – и вот удача! – на целую секунду успеваю опередить какого-то плотненького дядечку с подносом пирожков.

– Ах, ты ж… – Толстячок злобно щелкает челюстями, но я старательно делаю вид, что ничего не замечаю. Видимо, у меня неплохо получается: дядечка резко машет рукой и отступает. Вот и славно!

Чтобы мое место никто не занял, кладу на стол пакет с книгами, а на стул – палантин, и только потом отправляюсь делать заказ.

Как причудливо все-таки устроена моя психика: сто`ит харчо и плову оказаться у меня на подносе – мир перестает казаться несправедливым и серым. По всему телу разливаются приятное тепло и энергия, а голова свежеет. Хотя чего я удивляюсь: аромат у еды по-настоящему волшебный, а вид такой, что хоть сейчас пости в Инстаграм.

Я встаю в очередь к кассе и неторопливо оглядываю окружающих. Мой взгляд неожиданно выцарапывает из толпы темноволосого мужика, уверенно движущегося к выходу с моим пакетом из книжного. Что?

– Эй! – в ужасе кричу я. – Ты что творишь-то, морда бесстыжая! А ну, верни мои книги!

Мужик даже не оборачивается. Секунда – и он пропадает за дверью, унося с собой мои путеводители по счастливой жизни. Естественно, я бросаю поднос на произвол судьбы и бросаюсь за вором.

– Стоять! Отдай пакет, нелюдь! Отдай немедленно!

Почувствовав мою решимость, люди расступаются передо мной, как волны перед Моисеем. Я бегу по образовавшемуся живому коридору изо всех сил и от злости размахиваю руками.

– Стоять, я сказала! Стоять, изверг!

Наконец я настигаю воришку и выдергиваю свой пакет. Меня трясет от злости, а в ушах даже слегка шумит.

– Совсем ничего святого у людей не осталось, – задыхаясь, причитаю я и демонстрирую окружающим свою добычу. – Грабят среди бела дня. Покушаются на самое дорогое.

Окружающие понимающе кивают. Я поворачиваюсь к вору, чтобы пристыдить его от всей души, и замираю. Передо мной красавчик из туалета, с которым мы так мило беседовали день назад. Как же жесток мир!

– Женщина, вы о чем вообще? – сквозь зубы цедит красавчик, и глаза его чернеют от ярости. – Я вашего ничего не брал.

На мгновение у меня даже дар речи пропадает от такой наглости.

– А это что же? – Я помахиваю пакетом и еще раз обвожу взглядом окружающих, чтобы заручиться поддержкой.

– Это мое. Я только что купил пару книг в книжном через дорогу. На логотипе, кстати, название магазина.

– Да что ты говоришь? – Меня захлестывает очередная волна ярости. – Ты купил эти книги? Да ты вообще знаешь, что там внутри?

– Конечно, знаю! – не задумываясь, чеканит красавчик. – Два тома по истории Америки.

– Ха-ха! – Я даже подпрыгиваю от мрачного восторга. – А вот и нет! На самом деле, там «Азбука оптимиста» и «Позитивное мышление для чайников».

Я решительно выуживаю книги из пакета, и земля чуть не уходит у меня из-под ног.

– Ну? – довольным голосом интересуется «вор». – Убедились?

Я медленно киваю: в руках у меня действительно какая-то история Америки. Вот черт!

По толпе вокруг нас проносится разочарованный гул; мое сердце пару раз спотыкается, а потом начинает скакать и подпрыгивать.

– Извините, – говорю я и медленно пячусь назад. – Я подумала, что это мой пакет. Просто я тоже только что из книжного…

– Ничего, – отвечает красавчик и многозначительно подмигивает. – Бывает. Я не сержусь, только книги, пожалуйста, верните.

– Ах да, конечно! – опомнившись, бормочу я, но от пережитого только что потрясения не могу сдвинуться с места.

Красавчик выжидает несколько секунд, а потом сам подходит ко мне. Осторожно забирает книги и кладет их в пакет.

– А вы, значит, купили что-то про чайники?

Из толпы слышатся одобрительные смешки и ехидный шепот. Боже, я бы отдала всё на свете за то, чтобы немедленно оказаться в паре километров от этого места, от этих насмешливых взглядом.

– Еще раз извините, – говорю я еле слышно и опускаю глаза.

– Не стоит так переживать из-за досадного недоразумения. Вы вообще могли огреть меня чем-нибудь тяжелым, творя правосудие. Но удержались ведь. Меня, кстати, Артёмом зовут. А вас?

Я встречаюсь взглядом с красавчиком и слегка вздрагиваю. Все-таки он очень хорош собой. Осознание этого факта неожиданно возвращает мне способность двигаться.

– Извините, меня ждет харчо, – поспешно бормочу я и удаляюсь с самым гордым видом, на который способна.

Вот только следующий час просто ужасен: я медленно умираю со стыда и последними словами корю себя за паникерский характер. Приду домой – внесу его в список несовершенств. Лицо пылает, еда, столь аппетитная десять минут назад, вызывает отвращение, а еще мне беспрестанно кажется, что все вокруг шушукаются обо мне. Шушукаются и смеются.

Я пытаюсь сосредоточиться на книгах, но от этого становится только хуже. Разве кому-то могут помочь все эти нелепые советы, что льются на меня из пухлых томиков?

«Составь перед сном список удач, случившихся с тобою за день».

«Напиши благодарственное письмо кому-то из знакомых».

«Придумай для своей проблемы позитивное название».

Вот правда: ничего абсурднее не слышала! Неужели кто-то действительно верит, что упражнения с ручкой и бумагой помогут ему соскочить с черной полосы?

Я убираю книги в пакет и гляжу в окно: снег идет стеной, и на мгновение я чувствую себя отрезанной от всего мира. Отрезанной и ужасно одинокой.

Глава 9
Вдохновляя бабушек (и не только)

– Так, Пирожкова, я не поняла: что у тебя с лицом? – зычно вопрошает Ольга Викторовна, перехватив меня на подходе к двести восьмому.

– А? – не совсем понимаю я. – В смысле?

– В смысле: что это за постная рожа? У нас тут вроде не почта и не пенсионный фонд, чтобы расхаживать с подобным видом. Где улыбка? Где сияющие глаза?

Я изо всех сил стараюсь изобразить жизнерадостный оскал, но начальница почему-то остается недовольной.

– У тебя что, зуб болит? Или челюстно-лицевая невралгия развилась за ночь? Ты мне тут это брось, болеть некогда: надо срочно нести оптимизм в массы, ведь впереди Новый год.

Я закусываю губу. Вот подстава! Но ничего-ничего, сейчас я как-нибудь отвлеку начальницу от опасной темы натуральности моих улыбок. Что там Карнеги советовал в таких случаях? Комплименты?

Я заламываю руки и бормочу с довольно искренним придыханием:

– Боже, какое на вас сегодня чудесное платье! Вам очень идет.

Пухлые щеки начальницы стремительно розовеют от удовольствия.

– Да, мне самой оно тоже очень нравится, – она нежно оглаживает юбку в цветастый горох и чуть притопывает. – Я его с моря привезла – напоминает об отдыхе. Чудесно же?

Я киваю.

– Тебе бы тоже не мешало одеваться поярче. – Она критически оглядывает мои серые брюки и кофту и явно остается недовольной.

– С первой зарплаты обязательно обновлю гардероб, – почему-то смущаюсь я.

Ольга Викторовна задумывается.

– Если с одеждой совсем беда, могу принести тебе чего-нибудь из дочкиного. У нее куча классных вещей просто пылится на вешалках.

– Нет-нет, что вы, не надо! – с ужасом отзываюсь я.

– Да мне не трудно! И потом, когда же еще делать добрые дела, как не перед Новым годом? Думаю, я прямо сегодня вечером устрою рейд по шкафам, а через пару дней принесу всё отобранное на работу.

Я улыбаюсь из последних сил. Ох, мало мне неприятностей, так еще и принудительная благотворительность! И ведь не отвертишься.

– Так это… Я чего пришла-то? – Ольга Викторовна наконец вспоминает о деле. – Сейчас у тебя будут бабушки. Ты уж с ними не церемонься: встряхни старых кошелок как следует. Жизнерадостные бабули – это ведь основа основ хорошего микроклимата в поликлиниках. И продуктовых. Ну, сама понимаешь.

– Слушайте, – вдруг вспоминаю я странное, – а почему у меня в расписании сегодня исчезли все занятия по английскому и остались одни тренинги? Вчера еще всё было по-другому.

Мне кажется, или начальница слегка меняется в лице? Я начинаю волноваться:

– Мы же договаривались, что я буду вести два кружка: один по психологии, другой по языку.

Она несколько секунд напряженно о чем-то размышляет, а потом отводит глаза:

– Понимаешь, на язык народ пока записывается неохотно. Но ты не волнуйся: рано или поздно группы наберутся, и я сразу поставлю тебе занятия.

– А когда это примерно будет?

– О! Скоро, очень скоро. Ты, главное, не нервничай.

Это ее «не нервничай» только поднимает градус моего волнения.

– Быть может, мне самой расклеить где-нибудь объявления о занятиях? Добавить их на пару городских сайтов?

– Нет-нет, – заметно напрягается Ольга Викторовна. – У нас для этого есть специально обученный человек. А ты давай, иди, вдохновляй бабушек. Каждый должен заниматься тем, для чего рожден.

* * *

– Батареи чуть теплые вторую неделю! Совсем озверели, эти коммунальщики: за людей не считают, хотят, чтоб нас кондрашка хватила от холода!

– А у нас наоборот, как в бане! Форточки не закрываем, а потом счета приходят такие, что караул. Я уже два раза ходила в мэрию жаловаться и один раз в поликлинику, а дома всё равно дышать нечем.

Я деликатно кашляю.

– Милые дамы! Напоминаю: задание состоит в том, чтобы вспомнить пару радостей, случившихся за эту неделю. Радостей, а не проблем с отоплением.

Пенсионерки (а их у меня на занятии аж пятнадцать штук) несколько секунд угрюмо переглядываются.

– Да какие могут быть радости, когда в квартире дубак? – наконец брякает одна из женщин – та, что беспрестанно кутается в огромную пушистую «паутинку».

– Не примерзла к кровати – вот тебе и радость, – щедро подсказывает бабуля в тонком летнем платье, из-под которого торчат совершенно голые ноги. – Холод – это тебе не жара, от которой голова пухнет. Кстати, давайте откроем окошечко: тут один в один, как у меня дома, дышать нечем.

– Какое окно? – взвивается Миссис Паутинка. – На улице декабрь, между прочим. Хотите, чтобы мы тут все в ледышки превратились?

Миссис Летнее Платье глядит на нее с неожиданным любопытством.

– Слушай, какое-то у тебя лицо знакомое. Ты случайно не на Ялтинской живешь?

– На Ялтинской, – кивает Паутинка. – В восьмом доме.

– Так и я в восьмом! – почти подпрыгивает Летнее Платье. – И ты говоришь, у вас плохо топят? Странно.

– Надо нам квартирами поменяться, – с раздражением предлагает Паутинка и придвигается ближе к батарее. – Или ходить друг к другу в гости: я к тебе – греться, ты ко мне – остужаться.

Участницы тихонько хихикают.

– Давайте все-таки вернемся к нашим радостям, – нарочито весело напоминаю я. – Ведь у каждой из вас обязательно было на прошлой неделе что-нибудь хорошее.

– Не было, – бурчит Паутинка и злорадно посмеивается.

– Было, – настаиваю я.

– Не было!

Я невольно складываю руки на груди (проклятая закрытая поза!) и натянуто улыбаюсь:

– Было. Нужно только немного напрячь память, чтобы припомнить.

– Да нечего уже напрягать-то. Какая память в нашем возрасте? – сурово вклинивается Миссис Летнее Платье и энергично обмахивается ладонью. – К тому же в такой духоте, как здесь, голова вообще не соображает.

– А чаепитие когда будет? – внезапно интересуется самая старенькая из участниц, на вид ей лет восемьдесят, а еще она такая белая и пушистая, что похожа на облачко. – Скоро чаепитие?

– Господи, какое еще чаепитие? – искренне не понимаю я. – У нас просто тренинг.

– Ой, а я сушки принесла – думала, чаевничать будем. – Бабушка-Облачко делает жалостные глаза. – Может, все-таки попросим Оленьку самовар поставить? Она нас раньше, когда собирала, всегда чаем поила.

Я незаметно смотрю на часы. Караул! Еще целых десять минут этой экзекуции. А потом придет новая группа – и всё с начала. Из груди невольно вырывается легкий вздох.

– Понимаете, у Ольги Викторовны сейчас тоже мероприятие. Мы можем устроить чаепитие, но в следующий раз.

– А что, давайте и правда устроим! – неожиданно поддерживает Миссис Паутинка. – Я тоже очень чаепития люблю.

– И я! И я! – несется на меня со всех сторон.

– Решено, – киваю я и хлопаю себя по колену. – На следующее занятие закатим чаепитие. Будем создавать радости своими руками, раз у нас с ними такая напряженка.

* * *

Вслед за бабушками приходят подростки. Немного. Двенадцать человек. Но бесить начинают уже с порога.

Девочки быстро сколачивают шайку и единодушно перемывают мне кости:

– Почему у вас волосы такие прилизанные? Не хотите им придать немного объема? И ресницы вам тоже не мешало бы нарастить. Ведь это же ужас – ходить без ресниц.

Мальчишки (их только трое) держатся особняком. Номер один: «А можно просто тихо посидеть в уголке, полазать в смартфоне? Мне это ваш тренинг совсем не упал». Номер два: «Слушайте, я вам ща такой анекдот расскажу, закачаетесь. Тока он пошлый». Номер три: «А что вы думаете о философии иррационализма? А Ницше читали?»

От гомона, воцаряющегося в кабинете, у меня просто ум за разум заходит. Но мне приходится побороть раздражение: в конце концов, сумка в виде мишки сама на себя не заработает. Я прошу всех взять стулья и сесть в круг. Подростки, пусть и неохотно, но выполняют команду. Я тоже присаживаюсь с ними.

– Ребята, наша с вами цель на сегодня – сформировать положительный образ самих себя. Но сначала поговорим о недостатках, с которыми вы не прочь распрощаться. Назовите по одному качеству, которое вам в себе не нравится, а потом решим, можно ли превратить его в достоинство. Начинай, – я поворачиваюсь к мальчику номер три, сидящему справа от меня, и ободряюще киваю.

– Если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя, – глубокомысленно заявляет он, красивым жестом отбрасывая со лба длинную челку.

– Чего? – переспрашивает кто-то из девочек. – Антон, ты хоть сам-то понял, что сказал?

– Я-то понял, а вот у тебя мозги уже в конец разжижались от сопливых сериальчиков, – огрызается мальчик. – Ницше читать надо, а не в «Дом-два» втыкать целыми днями!

Девчонка швыряет в Антона варежкой, он уклоняется, и та – влетает мне в лицо.

– Упс!

Я с отвращением отлепляю от губ налипшие пушинки:

– Господа, прекратите ругаться. У нас тренинг. Тренинг! Мы говорим сейчас о недостатках. Антон, что тебя больше всего бесит в себе?

Он нахохливается:

– Много говорить о себе – тоже способ себя скрывать.

– Чего? – На этот раз уже недоумеваю я. – Опять цитата?

Он с победоносным видом откидывается на спинку стула и закатывает глаза:

– Идешь к женщине – бери плетку.

– Какая женщина? Какая плетка? – Я чувствую, что по-настоящему закипаю. – Антон, мы говорим о недостатках. О твоих недостатках.

– О! Я еще один анекдот вспомнил, – вклинивается мальчик номер два. – Про патологоанатомов и гречку. Знаете такой?

Все поворачиваются к нему.

– Тока от этого анекдота может стошнить: он мерзкий, – сияя, предупреждает паренек номер два. – Короче, три патологоанатома пров

Глава 1. Недоброе утро (воспоминаний)

«Моя жизнь – легка и радостна» – такая надпись встречает меня утром в ванной. Желтые клеенчатые буквы налеплены прямо на зеркало и расположены так, что, если захочешь разглядеть собственное лицо, придется встать на цыпочки. Я невольно и резко отшатываюсь от лимонного слогана, но на автомате перечитываю его снова и снова.

Паста, соленый, как море, «Парадонтакс», валится из рук и по закону подлости улетает за стиральную машину. Но мне не до спасательных работ. Довольно сносное настроение, будто сорвавшийся с канатов лифт, ухает вниз.

– Мама! – кричу я, распахнув дверь ванной. – Что это за фигня на зеркале?

Неторопливо, словно облако, мама выплывает из кухни и, сняв фартук, поднимает на меня задумчивые глаза:

– Ты о чем, Майя?

– Об этом! – Я делаю страшное лицо и тычу зубной щеткой в клеенчатую надпись.

– А-а, это аффирмация, – моментально расцветает мама. – Не обращай на нее внимания. Она незаметно действует на подсознание и настраивает на позитивный лад.

– И зачем она здесь? – Мой голос обманчиво мягок.

– Я по всему дому такие расклеила. Чем чаще они попадаются на глаза, тем быстрей подействуют.

Отодвинув родительницу, я протискиваюсь на кухню и кручу головой. Ну, точно! Моя маман обклеила странными фразами всё вокруг.

«Жизнь любит меня!» – возвещает огромное сердце из цветной бумаги на холодильнике. «С каждым днем мои дела идут все лучше и лучше!» – заверяет растяжка над столом, за которым веселая Алёнка, обставив тарелку игрушками, жует драники. «Я излучаю оптимизм и радость» – убеждает плакат на шкафчике с посудой.

Видимо, мама опять начиталась в Интернете какой-то ерунды. Она у нас настоящая мечта спамера: не только внимательно изучает каждую рассылку, неизвестно как угодившую в почтовый ящик, но и добросовестно выполняет все бредовые советы сетевых гуру.

– Гав-гав, мы нашли домик, – Алёнка засовывает в кармашек моей пижамы сразу трех резиновых собачек.

Кармашек трещит по швам, но дочь не останавливается – пихает к собакам пластмассовую семью лисят и керамическую кошку.

– Ура! Теремок! Будем жить дружно.

Я отпрыгиваю и торопливо выковыриваю из кармана игрушечный зверинец. Да елки-палки! Карман теперь болтается на нитках. А ведь пижама почти новая: я ношу ее только второй год. В отчаянии отрываю карман совсем.

– О, одеялко! – радостно кричит Алёнка и тигром выхватывает получившийся лоскуток.

Я поворачиваюсь к маме.

– Ты что, правда, веришь, что всякие там аффирмации улучшат твое настроение?

– Верю, – с фанатичным видом кивает мать. – Самогипноз – великая вещь.

Я мысленно считаю до пяти, чмокаю Алёнку в щеку и незаметно стаскиваю с ее тарелки пару драников. Они такие вкусные, что настроение почти сразу приходит в норму. Что ни говори, дранико-терапия – великая вещь. Особенно для людей с белорусскими корнями.

– А ты не могла бы заниматься самогипнозом исключительно в своей комнате? – с набитым ртом бормочу я. – Зачем ты эти транспаранты по всей квартире расклеила?

Мамин взгляд мгновенно леденеет. Она уже тридцать лет работает музыкальным педагогом в детском саду, и за это время научилась делать такой вид, от которого цепенеют даже самые наглые. Я поневоле отвожу глаза.

– Психологи рекомендуют вешать аффирмации там, где проводишь больше всего времени, – мама с любовью поглаживает стол. – А я на кухне в основном и торчу: у нас ведь некоторые почти без остановки трескают. Прям хоть от плиты не отходи.

Мои щеки предательски вспыхивают. Мама наливает себе сока, осушает стакан залпом:

– К тому же тебе самовнушение тоже полезно. В последнее время ты просто сосредоточие негатива.

– Да что ты говоришь? – Во мне снова подымается волна раздражения. – А с чего я, по-твоему, должна позитивом-то фонтанировать? Я, между прочим, второй месяц работу найти не могу. И личная жизнь у меня, кстати, тоже схлопнулась.

– По-моему, ты путаешь причину и следствие. – Мама забирает у Алёнки пустую тарелку и быстро ополаскивает ее под краном. – Может, дела у тебя не ладятся именно из-за того, что ты такая пессимистка? И мужчины, и работодатели любят жизнерадостных, тех, кто идет по жизни с улыбкой. – Выключив воду, она вытирает руки полотенцем. – А у тебя же постоянно такое лицо, будто ты только что любимую корову схоронила. Неудивительно, что люди шарахаются.

– Ну, спасибо. – Я до боли в пальцах сжимаю щетку, а глаза наливаются слезами. – Спасибо за поддержку.

Через секунду я пячусь обратно в ванную с твердым намерением включить воду и немного всплакнуть, но, споткнувшись о порог, растягиваюсь в коридоре.

Мать теребит ухо и задумчиво кивает своим мыслям.

– Нужен еще один плакат. Про внимательность.

– Ушиблась, да? Бедненькая… – Дочь с сочувственным видом бросается на меня, ее острые колени больно врезаются мне в живот, прямо в район мочевого пузыря.

Мгновенно забыв о ванной, я выбираюсь из-под Алёнки и стремительно отползаю в туалет.

Мама недавно купила новый освежитель воздуха, и в туалете у нас теперь пахнет шарлоткой с корицей. Ощутив запах печеных яблок, я как-то сразу успокаиваюсь и погружаюсь в мечты. Вот бы мне сейчас шарлотку. Или круассан. Или хотя бы кекс, а лучше все сразу.

С мечтательным видом я присаживаюсь на унитаз, а потом почти сразу подпрыгиваю: на двери туалета налеплена еще одна аффирмация. Да какая! «Я привлекаю в свою жизнь лучшего из мужчин». Ну, это уж слишком!

– С чего ты взяла, что мне нужен мужчина?! – выскочив в коридор, кричу я; мама и Алёнка уже в прихожей – обуваются. – Мне и одной неплохо. Я, чтоб ты знала, в ближайшие годы вообще не планирую заводить отношения!

– Ну и славно. – Мама застегивает молнию на Алёнкиных сапогах и выпрямляется. – А вот я хочу замуж. И выйду. Самогипноз – великая вещь.

***

Мама и Алёнка отправляются в садик, я возвращаюсь в ванную и трубкой от пылесоса вызволяю зубную пасту из-за машины. Тюбик облепился паутиной и напоминает кокон, на нем, словно брошка, восседает огромный паук. Меня передергивает. Я тычу в тюбик трубкой, надеясь, что паук свалит подобру-поздорову, но тот крепко вцепился в ошметки своих сетей и не шевелится. Может, дохлый?

Я решаю бросить «Парадонтакс» в ванну и смыть паутину водой. Набрав полную грудь воздуха, осторожно подцепляю тюбик пальцами, и паук, конечно, тут же оживает и начинает ползти в сторону моей руки. Мгновение, и крохотные лапки щекочут кожу.

– А-а-а! – Я пытаюсь стряхнуть насекомое с ладони, но цепкий паучище шустро заползает мне в рукав.

– Спасите! – Я молниеносно стягиваю кофту и оглядываю руку.

Паука не видно. Выворачиваю кофту наизнанку, трясу над ванной: ничего, восьмилапая зараза как сквозь землю провалилась.

Вымыв тюбик, выдавливаю розовую полоску «Парадонтакса» на щетку и поворачиваюсь к зеркалу. Блин, тут же эта бредовая надпись про легкую жизнь! Сунув щетку в рот, быстро отклеиваю буквы и складываю их на край ванны. Спасибо, мама, но я, пожалуй, обойдусь без твоих внушений.

Из зеркала на меня смотрит несчастная моська в ореоле наэлектризованных светлых волос. Я чищу зубы и мысленно протоколирую свои несовершенства.

Пункт первый – морщины. Пара волн на лбу, две параллельные линии на переносице и несчетное количество мелких, как паучьи ножки, черточек вокруг глаз. А ведь мне всего двадцать девять. Помнится, год назад кожа у меня казалась безупречно гладкой, и все вокруг давали мне не больше двадцати. И тут бац! – сразу полный набор начинающей клюшки.

Пункт второй – волосы. Несколько месяцев назад они стали тусклыми и ломкими, а так как я эталон мнительности, то сразу понеслась в поликлинику, к терапевту. Тот отправил меня к эндокринологу, эндокринолог – на анализы и УЗИ, и спустя каких-то пару недель паломничества по кабинетам, в карточке наконец появился диагноз – гипертиреоз. Он означает, что моя щитовидная железа впрыскивает в кровь слишком много гормонов. Того количества, которое она производит, хватит примерно на двух средних тетенек.

Эндокринолог выписала мне лекарство, и как только я начала принимать его, волосы прекратили ломаться. Да-да, сразу прекратили ломаться и стали вываливаться целиком. Пучками. Теперь по всей квартире перекати-поле из моих волос. Я, конечно, сразу постриглась до каре, но все равно, когда принимаю ванну, волоски-предатели сплетают на поверхности воды настоящий ковер.

Когда я пожаловалась на редеющую шевелюру эндокринологу, врач заявила, что выпадение волос – побочное действие моего лекарства.

– И как долго мне его пить? – спросила я, пытаясь понять, стоит ли подыскивать шиньон.

Врач сжала мое запястье, чтобы посчитать пульс.

– Обычно лечение занимает года полтора. Иногда дольше.

– Сколько-сколько? – У меня даже руки задрожали от ужаса. – Полтора года? Да за это время я стану абсолютно лысой.

– Не надо так волноваться, со временем вырастут новые волосы, – отводя глаза, пробубнила врач. – И вообще, шевелюра не самое важное в жизни. У вас, между прочим, сердце колотится как ненормальное, и тремор сильный. Без лекарств вам нельзя.

– Да черт с ним, с тремором! – Я сбросила ее руку. – Не буду эти таблетки пить. Выписывайте мне что-нибудь другое или я к вам больше не приду.

Врачиха позеленела.

– Не будете лечиться – через несколько месяцев начнутся проблемы с иммунитетом, печенью, сердцем…

Я скрестила руки на груди, приготовившись стоять до последнего.

– К тому же глаза станут выпученными, как у лягушки, – брякнула доктор. – Вы погуглите дома картинки больных с вашим диагнозом, погуглите.

Мой боевой настрой мигом улетучился. Все-таки дефицит волос можно прикрыть париком, а как спрятать вытаращенные глаза? Перманентно носить солнечные очки? В нашем климате это не вариант. Взвесив все «за» и «против», решила пить таблетки. Только теперь стараюсь пореже касаться волос: каждый раз, когда ощущаю как мало их осталось, меня накрывает маленькая паническая атака.

Третий пункт в моем списке недостатков – грудь. Я всегда была худенькой, а из-за гипертиреоза еще похудела, теперь при росте сто семьдесят вешу сорок девять килограммов, и моя грудь напоминает два обвисших мешочка. «Срочно поправляться! – гаркнула на меня эндокринолог во время последнего приема. – Старайтесь меньше двигаться и больше есть». Я и рада стараться, только все равно ничего не откладывается.

Четвертый пункт в моем топе несовершенств – длинный нос. Вот от кого мне так прилетело? У обоих родителей, у всех моих бабушке и дедушек – миниатюрные носики, а я на Новый год запросто могу снеговиком наряжаться. Закрасила нос оранжевым фломастером – и готово. В детстве мама ласково звала меня Буратинка. Правда, когда мне исполнилось пятнадцать, она переименовала меня в Пьеро и объявила мой трезвый взгляд на жизнь пессимизмом.

Пятым пунктом сегодня у меня фигура. Она совершенно неженственная и напоминает перевернутую трапецию: попа худая, зато плечи широкие.

Чтобы лучше оценить масштабы бедствия, отхожу от зеркала и привстаю на цыпочки. Кажется, я стала еще худей. Только этого не хватало – одежда и так висит мешком, а на новую денег нет и не предвидится.

От того что чистка зубов продолжается дольше пяти минут, десны начинает щипать – через силу останавливаю подсчет ошибок природы и споласкиваю рот. Потом ноги сами несут меня на кухню.

Сделав огромный бутерброд с говяжьим языком, пытаюсь настроиться на очередное собеседование. Не хочу, чтобы меня опять колбасило, как в прошлый раз. На той неделе я договорилась о сотрудничестве с репетиторским агентством, но через пару дней его администратор перезвонила мне и сказала, что в моих услугах не нуждаются. А я только расслабилась, решила, что черная полоса наконец-то кончилась, даже пообещала Алёнке купить надувную ватрушку для горки. Что со мной творилось после неожиданного отказа – не передать. По-моему, когда на что-то надеешься, а потом обламываешься, у души отмирает кусок размером с оладью. Больше никаких надежд! Буду готовить себя исключительно к неприятностям.

С улицы доносятся женские крики – я кидаюсь к окну, надеясь разузнать из-за чего сыр-бор. Напротив палисадника машет руками оранжевогрудая стайка работниц ЖКХ, кажется, тетушки выясняют, кто из них ленивая скотина, а кто Золушка. Я почти сразу теряю к скандалу интерес, потому что замечаю у дома автомобиль Андрея. Сам Андрей стоит, опершись о капот, и сверлит взглядом мои окна. Наши глаза встречаются, и я точно ошпаренная отшатываюсь от окна, сердце мгновенно разгоняется так, как моему эндокринологу и не снилось.

Зачем он приехал? Мириться? Интересно, мне показалось, или взгляд у него слегка виноватый?

Я несусь в комнату и в считанные секунды переодеваюсь из пижамы в деловой костюм, подкрашиваю ресницы и губы. Руки, конечно, трясутся, но макияж выходит довольно сносным. Причесавшись, я сажусь на диван в гостиной и мучительно жду, когда заверещит дверной звонок; от волнения ломит затылок и потеют ладони – приходится то и дело вытирать их о плюшевый подлокотник.

Андрей Лаптев – мой бывший работодатель и бойфренд. В неполные тридцать он уже владеет одной из лучших школ иностранных языков в нашем городе и центром по подготовке к ЕГЭ. В последнем я отработала почти два года, ежемесячно получая от Андрея предложение сходить поужинать или в кино. Полтора года я отнекивалась, уверенная, что служебные романы до добра не доводят, но летом моя оборона рухнула.

В июне моя лучшая подруга вышла замуж и укатила жить в Ирландию – фото с ее медового месяца чуть не довели меня до истерики. Мне вдруг обрыдла жизнь матери-одиночки: работа – дом, дом – работа, в качестве единственного развлечения – походы в «Магнит» за продуктами. До дрожи в коленях захотелось романтики и приключений. Целыми выходными я смотрела мелодрамы, представляя себя на месте главных героинь. В конце концов, передозировка мечтами сказалась на моей вменяемости, и на очередное шутливое приглашение Андрея на шашлыки я ответила: «А давай лучше к тебе?» Не ожидавший такого Лаптев даже айфон выронил. Хорошо, что мне на колени.

То, что случилось у нас потом, трудно назвать романом. Раза три в неделю после работы я отправлялась к Лаптеву, готовила что-нибудь вкусное, мы ужинали и занимались сексом. А потом я ехала домой. Иногда Андрей уговаривал меня остаться с ночевкой, но я отказывалась: не могу заснуть вне дома.

Никаких планов совместной жизни с Лаптевом я не строила: плыла по течению, наслаждалась моментом. Потому-то, когда Андрей предложил выйти за него замуж, меня будто током ударило.

– Вот уж не думала, что ты из тех, кто готов жениться на женщине с ребенком, – призналась я, натягивая колготки.

Брови Андрея взлетели вверх.

– У тебя есть ребенок?

– Дочь, – кивнула я. – Недавно ей исполнилось пять. Странно, что ты забыл. Я упоминала о ней и в резюме, и во время собеседования.

Мне показалось, что у Лаптева дернулся глаз. Он тут же потянулся за сигаретами, хотя пять минут назад пообещал не курить в постели.

– Наверное, твоя дочь – настоящий ангелочек, – с надеждой проговорил он, щелкая зажигалкой. – Такая же скромная и тихая, как ее мама.

Я непроизвольно вжала голову в плечи.

– О, временами она тише воды. – «Например, когда рисует на обоях или мастерит панно из штор» мысленно добавила я, а вслух предложила: – Хочешь, я вас познакомлю?

– Ну, у меня как бы сейчас нет времени совсем, – Андрей заерзал. – Можно ведь и после свадьбы познакомиться, да?

Я одарила его взглядом полным сомнений, а он тут же отвел глаза.

– Да не волнуйся ты! Свожу твою ляльку в парк аттракционов, куплю ей мороженое, и она будет от меня пищать.

«Боже ж мой, он даже не спросил, как зовут мою дочь!» – загудел здравый смысл. «Святые угодники, он готов на тебе жениться!» – разрыдалось от умиления наивное, как щенок, сердце.

Андрей стряхнул пепел в пепельницу и заложил свободную руку за голову – ни дать ни взять герой американской мелодрамы:

– Я так понимаю, ты согласна?

– Мне нужно подумать. – Я натянула водолазку и взялась за брюки. – Подобные решения с бухты-барахты не принимают.

– Чего тут думать-то? – надулся Андрей. – Ты учти: такие мужики, как я, на дороге не валяются.

Напрасно он переживал. Уже через неделю мое сердце нокаутировало здравый смысл, и в воскресенье вечером я решила, что хочу замуж. Телефон у Андрея не отвечал, а я боялась, что до понедельника могу и передумать, поэтому купила в магазине торт и отправилась к Лаптеву домой.

Обычно после девяти маршрутку в нашем городе не дождешься, но в тот вечер мне повезло: газелька подползла к остановке сразу, как я начала замерзать. Я посчитала это знаком свыше: «Долой сомнения! Впереди – счастливая семейная жизнь», – и воспряла духом.

Когда я вылезла из маршрутки напротив Андреевой девятиэтажки, энтузиазма стало еще больше. Окна спальни Лаптева мерцали слабым светом, и это значило, что Андрей дома, а не свалил куда-то с друзьями, как я боялась. Вот она – рука судьбы! С улыбкой до ушей я ринулась в подъезд. Там было темно, и я, кажется, наступила на кота, по крайней мере, вопль, внезапно огласивший округу, походил на кошачий. Оправившись от шока я нащупала кнопку лифта, и подъезд огласило равномерное гудение. Еще один добрый знак! Лифт у Лаптева работал не часто.

«Ну и пусть Андрей пока не интересуется моей дочерью, это легко исправить, – думала я, по пути наверх разглядывая себя в зеркальные стены лифта. – Я ведь не просто училка иностранного, у меня дополнительная специальность – психолог, правда, школьный, но ничего, психология-то у всех одинаковая. Дайте мне две недели, и отношения у меня в семье будут – залюбуешься».

Как только я вышла из лифта на пятом этаже, до моих ушей донеслись отчетливые женские стоны. Кому-то плохо? Я огляделась, судорожно припоминая как оказывать первую помощь при травмах. На площадке никого не было, а странные звуки вроде бы доносились из квартиры Андрея. Я подошла к двери Лаптева и прижалась ухом к ледяному металлу – сомнений не осталось: стонали именно у Андрея. Я несколько растерялась. На этаже пахло тушеной капустой и старыми носками, тускло мигала, потрескивала старая лампочка, а я переминалась с ноги на ногу и теребила ворот джинсовой куртки. А потом меня осенило: «Наверное, Андрей смотрит кино! Эротическое!»

Я сунула торт под мышку и дважды нажала на кнопку звонка. Ничего. Я постучала по косяку. Потом снова позвонила. Звуки за дверью стихли, но открывать Андрей не спешил. Я прижала звонок ладонью, и одновременно стала пинать дверь ногой. Мне надо было немедленно узнать происхождение стонов, чтобы успокоиться.

Через полторы минуты непрекращающейся звуковой атаки в коридоре квартиры послышались шаги, и дверь распахнулась.

– Какого черта? – На пороге в одних трусах стоял Андрей и смотрел на меня удивленно. – Майя? А я тебя не ждал.

– Решила сделать тебе сюрприз. – Я помахала тортом и попыталась заглянуть в квартиру. – Чего делаешь?

– Я? – Андрей поспешно заслонил мне обзор плечом. – Телек смотрю, а что?

– Можно к тебе?

– Ой, у меня такой срач! – Глаза у него забегали. – Давай лучше сходим куда-нибудь? Подожди меня на улице, я оденусь и спущусь.

– Может, я хотя бы в прихожей подожду? На улице холодно.

Андрей налился зеленцой:

– Говорю же: у меня бардак…

– Ну, бардаком меня не удивишь, – я попыталась отодвинуть его в сторону.

– Андрюш, ты скоро? – пропел из глубины квартиры женский голос.

Мой начальник (тире бойфренд) аж подпрыгнул. Я встала на цыпочки и заглянула через его плечо в прихожую: в дверях спальни стояла и дула губки молоденькая блондинка, обернутая полотенцем.

– Это кто?

– Никто, – Лаптев смотрел на меня так, словно пытался загипнотизировать. – Я сейчас ее выпровожу.

– Не надо, я уже ухожу. – Я повернулась, чтобы идти к лифту.

– Майя, не надо истерить, – Андрей схватил меня за руку и втащил в квартиру. – Я сейчас от нее избавлюсь, ты даже воду вскипятить не успеешь.

– Чего?

Он впихнул меня в кухню.

– Ставь пока чайник и режь торт, а я сейчас приду.

– Но…

– Давай-давай! – Андрей повязал на меня фартук и, прикрыв за собой дверь, удалился.

Наверное, у меня было что-то вроде состояния шока, потому что я действительно налила в чайник воды и лишь потом, опомнившись, швырнула его на пол и выскочила из квартиры. Даже передник не сняла – так и плелась в нем до самого дома.

Ночь прошла ужасно. Я чувствовала себя последней идиоткой, насмотревшейся сериалов. Вот с чего я вдруг размечталась о счастливой семейной жизни? Как будто прошлый раз меня ничему не научил…

В понедельник, когда я пришла на работу, Андрей, словно ничего не случилось, полез целоваться. Я его оттолкнула, а он сделал вид словно не понимает из-за чего я психую. От злости у меня снесло крышу, и я заявила, что ухожу не только от него, но и из его шарашки. Вот ведь дурында! Хоть бы объявления о работе почитала, прежде чем такие громкие заявления делать.

Андрей, конечно, уговаривал меня остаться, обещал золотые горы и пугал ужасами безработицы. Но я ведь человек слова. Отработала положенные две недели и отчалила. А теперь локти кусаю: обошла и обычные школы, и языковые – работы нет, и не предвидится.

Глава 2. Работа мечты. Собеседование

Я сижу на диване уже десять минут, и подлокотник от моих ладоней сырой, как губка. Звонок упорно молчит. Может, Андрей передумал мириться? Или вообще приезжал не ко мне? Наш городок так тесен, что не удивлюсь, если его новая пассия проживает в моем доме.

Спина начинает ныть – я встаю и несколько раз прохожусь вокруг дивана. Тут же вспоминается недоеденный бутерброд, а душа требует какао или шоколадку. Я отправляюсь на кухню, но по дороге сердце вдруг екает, а в голове рисуется такая картина: Андрей ждет меня на лестнице с букетом роз. Красных или розовых. Но лучше белых. Он протягивает мне цветы и говорит: «Майя, прости меня. Я понял, что, кроме тебя, мне никто больше не нужен. Обещаю: больше никаких измен». Воображение так красноречиво, что я не выдерживаю – на цыпочках крадусь к входной двери и выглядываю в глазок. Никого. Из груди вырывается тяжелый вздох. Вот, блин! А я ведь была готова простить.

На всякий случай отпираю дверь и, высунув голову на лестничную клетку, прислушиваюсь: на лестнице тихо, будто в склепе. Хотя нет, если напрячь уши, можно уловить, как булькает вода в батареях. Я собираюсь закрыть дверь, но что-то мягко трется о мою ногу, заставляя волосы по всему телу подняться дыбом. К счастью за пару секунд до инфаркта успеваю понять, что это соседская кошка, она частенько пытается нанести нам визит.

Запихнув в рот остатки бутерброда и сделав горячего шоколада, начинаю поисковую операцию. Изредка прихлебывая из кружки, я исследую каждую комнату по два раза, но противная животинка как сквозь землю провалилась. А время уже половина девятого – еще немного, и я опоздаю на собеседование.

Внезапно меня осеняет. Подбежав к холодильнику, достаю из него пакет замороженного минтая и помахиваю им туда-сюда, чтобы шуршал.

– Кис-кис-кис, смотри, что у меня есть.

И в тот же миг чокнутая кошка прыгает мне на голову с посудного шкафчика. От неожиданности я визжу и опрокидываю на себя кружку с оставшимся шоколадом. Кошка соскакивает на пол и, бодро подпрыгивая, пытается лапами выбить у меня пакет с рыбой. У нее получается. Вот же наглое создание! Разъярившись, будто подрезанный «Окой» водитель маршрутки, я хватаю гостью за шкирку и тащу к двери, но как только оказываюсь в прихожей, квартиру оглашает трель дверного звонка. Кошка вываливается у меня из рук и тут же убегает, а я несусь переодеваться, ведь пиджак и блузка теперь покрыты коричневыми пятнами.

Как назло, оба любимых платья в стирке. Я выкидываю на диван всю одежду, что есть в шкафу и чуть не плачу. Звонок стихает.

– Нет-нет, не вздумай уйти! – причитаю я, натягивая старые водолазку и джинсы.

Забыв причесаться, подлетаю к двери и торопливо отпираю замок. На площадке стоит дед в кепке «FBI», кажется, он наш сосед снизу, но точно сказать не могу: у меня ужасная память на лица.

– Маечка, как хорошо, что ты дома. Мы тут подписи собираем, чтобы нам перед домом каток залили. – Дед сует мне в руки мятые, исписанные разноцветными чернилами листы. – Поставишь свою закорючку?

Не глядя, я подписываю, где просят, и, забыв попрощаться, захлопываю дверь. Часы в прихожей показывают без двадцати девять. Наплевав на кошку, я обуваюсь, натягиваю пуховик и шапку, и, подхватив папку с документами, выбегаю из квартиры. Мне предстоит собеседование на должность переводчика в крупной машиностроительной фирме – опоздать я не имею права.

Несясь по лестнице сломя голову, я одновременно пытаюсь сочинить убедительную ложь об уходе с последнего места работы. Вот только в голову совсем ничего не лезет. Ну почему, почему я не придумала красивую легенду заранее? Вечно оставляю все на потом. От волнения я перескакиваю через ступеньки, а сердце слегка сбивается с ритма.

Между вторым и первым этажом, решаю сказать, что меня не устраивал график работы: звучит весомо и никак меня не компрометирует.

Выскочив из дома, я врезаюсь в Андрея.

– Ой!

– Ну, наконец-то! – Мой бывший отлепляет меня от своей широкой груди и внимательно оглядывает. – Я уж думал не дождусь.

– Кого? – Я наивно хлопаю ресницами.

– Тебя, конечно, – Андрей хмурится, складывает руки на груди. – Куда собралась?

– На собеседование.

– Что, так и не нашла работу мечты?

– Пока нет. Но обязательно найду, – с достоинством парирую я.

На его лице проступает злорадство и самодовольство.

– Вот уж вряд ли.

Я вздергиваю подбородок.

– Это еще почему?

– Потому что я хочу, чтобы ты работала у меня. И я сделаю все, чтобы в другое место тебя не взяли.

– И каким же образом?

Он ухмыляется:

– А тебе не приходило в голову, что каждый, к кому ты относишь резюме, обязательно звонит мне и интересуется, что ты за человек? Мне достаточно пары слов, чтобы тебя навсегда вычеркнули из списка соискателей.

Мне становится нечем дышать, тело заливает липкая волна жара; пытаясь справиться с неприятными ощущениями, я расстегиваю пуховик.

– И что же ты рассказываешь обо мне потенциальным работодателям?

– Когда как. – Экс-бойфренд заботливо снимает перышко с моего рукава. – Иногда говорю, что ты косноязычна и не умеешь найти подход к детям. А иногда предупреждаю, что ты торгуешь собой за деньги и уходишь в запои.

– Что? Что? – Я обмахиваюсь папкой с документами, но воздуха отчаянно не хватает. – Ты шутишь, да?

Он делает грустный вид, точь-в-точь как у котят на популярных демотиваторах.

– Майя, я хочу, чтобы ты вернулась ко мне. В мой центр и в мою жизнь. Ради этого я готов на все, даже на подлость.

– Я не вернусь.

– Ну, это мы еще посмотрим. – Глаза у него сужаются, а в лице проступает что-то хищное. – Я привык добиваться всего, чего хочу.

Вот так: ни цветов, ни извинений, ни заискивающих интонаций. Только угрозы и шантаж.

– Извини, мне надо спешить, – поспешно бросаю я вместо прощания и двигаю прочь от дома.

К счастью, Андрей не пытается меня догнать: видимо, сказал все, что собирался. Я делаю пару глубоких вдохов и чувствую себя почти нормально: руки перестают трястись, сердце – метаться по грудной клетке.

Седьмое декабря, а на улице тепло и пахнет, как в колодце: щекотной сыростью, размокшим деревом. Спины сугробов переплавлены оттепелью в тонкий лед, а тот, ну точь-в-точь – сахарная корочка шарлотки: сияет, переливается, трескается на солнце. Нечаянная капель барабанит по козырькам балконов. Крыши, будто деревья листья, поспешно сбрасывают липкие сосульки.

Приятный сюрприз от погоды заставляет встрепенуться: расправив плечи, я иду к остановке, изображая походку уверенного, довольного жизнью человека. На меня даже засматривается мужчина с собачкой. На вид ему, правда, лет семьдесят, но ничего – любви все возрасты покорны. Я благодарно улыбаюсь потенциальному воздыхателю, и походка моя становится еще воздушней и радостней. Вот только через мгновение нога проваливается в присыпанную снегом лужу, сапог под завязку наполняется ледяной водой, и все: ростки хорошего настроения скукоживаются и чернеют. Хотя мне не привыкать, настроение у меня почти всегда где-то в районе плинтуса. Мой эндокринолог говорит, что это из-за гормонов. Гипертиреоз частенько вызывает стойкую депрессию, которую не перешибешь никакими антидепрессантами.

В маршрутке у меня жутко мерзнет промоченная нога и начинает течь из носа. «Только простуды сейчас не хватало!» – думаю я, и тут же женщина, сидящая справа, заходится истошным кашлем. Она даже не пытается прикрыть рот, и я почти вижу, как мой пуховик обрастает коконом заразной слюны. Фу! Наступив на горло врожденной тактичности, встаю со своего места и ухожу в другой конец маршрутки. Гриппозная тетка обиженно пыхтит и пытается спалить меня взглядом – я закрываю глаза и, чтобы скоротать время, устраиваю сеанс аутогенной тренировки. Представляю, как босиком шлепаю по нагретому солнцем песку у реки, и мысленно бормочу: «Моя ступня стремительно нагревается, пальцы ноги становятся все горячей и горячей».

Самовнушение, конечно, ни капли не действует, и из маршрутки я выхожу, стуча зубами. Офис фирмы, где у меня запланировано собеседование, находится прямо напротив остановки; я понимаю, что согреться по дороге к нему не удастся, поэтому спрятавшись от прохожих за небольшой продуктовый павильон, энергично подпрыгиваю и машу руками. Минуты через две подобной зарядки зубы наконец перестают выдавать чечетку, а на щеках даже появляется румянец. Довольная собой спешу на встречу.

Менеджер по персоналу предупреждала, что собеседование будет проходить на втором этаже, поэтому, войдя в здание фирмы, я сразу топаю к лестнице. Наперерез мне с перекошенным лицом кидается охранник – лысый парень лет двадцати пяти в черной облегающей форме.

– Куда прешь?! – орет он так, что плафоны в огромной люстре холла подозрительно звякают.

Не то от неожиданности, не то от волнения у меня пропадает голос; застыв на месте, я таращусь на охранника, как олененок, ослепленный фарами.

– Думаешь, у нас тут бесплатный туалет? – Охранник с ненавистью оглядывает меня сверху вниз. – Задолбали уже – прутся, как к себе домой.

С огромным трудом мне удается выдавить что-то похожее на сиплый шепот:

– Я на собеседование.

– Сегодня у нас нет никаких собеседований, так что давай – топай отсюда. – Парень хватает меня за рукав и тянет к выходу. – Если тебе нужна работа, шли резюме на электронный ящик. Понадобишься – позовут.

– Э-э-э, но я правда на собеседование, – сиплю я, пытаясь высвободить пуховик из цепких мужских пальцев. – Мне назначено на девять двадцать.

– Если б тебя ждали, меня бы предупредили. – Охранник распахивает дверь и толкает меня на улицу.

Да что ж такое-то? Может, Лаптев не шутил, когда сказал, что распространяет обо мне грязные слухи? Может, меня именно поэтому на порог не пускают?

Я растопыриваюсь в дверном проеме, как кошка, которую пихают в таз с водой, и сдавленным шепотом ору:

– Мне надо на собеседование, я никуда отсюда не уйду!

Лысый парень обалдевает от моего упрямства и на мгновение ослабляет хватку. Я выворачиваюсь и бегу в сторону лестницы. Вообще-то я быстро бегаю и вполне могла бы влететь на второй этаж, пока охранник осмысливает сложившуюся ситуацию. Но через три метра от входа я спотыкаюсь о какой-то провод и растягиваюсь на полу. Охранник тут же нагоняет меня и прыгает сверху:

– Попалась!

От удара рухнувшей на меня туши я прикусываю губу, и во рту моментально появляется вкус крови.

– Вы с ума сошли! – кричу я, пытаясь выбраться из-под центнера живой массы, от стресса мои голосовые возможности моментально возвращаются. – Вы чего творите-то! Я, по-вашему, кто? Террористка? Я всего лишь пришла на собеседование и, готова поспорить, вас предупреждали о моем приходе. Вы просто забыли.

Мужчина наконец встает и рывком ставит на ноги меня.

– Давайте, напрягите память, – умоляю я, безуспешно пытаясь очистить от грязи испачкавшийся пуховик. – Меня зовут Майя Пирожкова, я хочу устроиться на должность переводчика.

Парень несколько секунд разглядывает меня с головы до ног, а потом криво усмехается:

– Я никогда ничего не забываю. И переводчик у нас уже есть.

Я сразу же опускаю плечи: ну вот, как всегда, не успела к раздаче тепленьких местечек, остается только на рынок – продавать капусту и шпинат (хотя откуда в нашей глуши шпинат?)

Внезапно меня осеняет.

– А давайте я позвоню менеджеру по персоналу и спрошу, ждут меня на собеседование или нет?

На лице охранника отражается ожесточенная борьба лени и жалости.

– Может, менеджер заработалась и забыла предупредить вас о моем приходе? – добавляю я, решительно вытаскивая из кармана мобильный.

– Ладно, звони, – говорит охранник и отходит за стойку с ноутбуком.

Я торопливо нахожу нужный номер в контактах, нажимаю кнопку вызова. Сердце опять разгоняется так, будто ему нужно пахать за двоих. Один гудок, второй, третий… Трубку никто не снимает.

Охранник поглаживает лысину и смотрит на меня как кот на мышонка:

– Ну?

– Не берет чего-то. – Я вытираю вспотевшие ладони о пуховик. – Можно я еще раз наберу?

Лысый вздыхает.

– Ладно, не дергайся, сейчас сам позвоню. – Он берет со стола огромную черную бандуру, больше похожую на ласту, чем на телефон, и неуклюже тыкает в кнопки.

Когда трубка оказывается у его уха, от волнения у меня начинает дергаться веко, чтобы замаскировать тик, я делаю вид, будто в глаз попала пылинка: тру веко рукой и чертыхаюсь.

– Даша, к вам тут девушка. – Охранник вальяжно откидывается на спинку стула и складывает ноги на стойку. – Какая-то Беляшова. Говорит, что хочет к нам переводчиком устроиться. – Несколько секунд он выслушивает ответ, а потом интонация его вдруг меняется – в голосе появляются заискивающие нотки: – Дашуль, а ты уже строила планы на пятницу? Нет? Как удачно! Знаешь, мне тут подогнали пару билетов на хороший фильм, а сходить не с кем. Не хочешь со мной? Пойдешь? О, класс! Давай я за тобой часиков в семь заеду.

– Кхе-кхе, – напоминаю о своем существовании я.

Охранник смотрит куда-то повыше моего плеча, наверное, в свое радужное будущее.

– Слушай, а может, после кино где-нибудь посидим? Мне брат такой крутой ресторанчик присоветовал, там шеф-повар из Франции, прикинь? С ним, кстати, после ужина сфотографироваться можно. – Лицо парня так и лучится обаянием. – Чего ты хихикаешь? Я серьезно, этот повар обязательно пару раз за вечер выходит в зал, чтобы пообщаться с гостями. У брательника с ним целая куча селфи. Хороший, говорят, мужик. Простой. Тока по-русски вообще ни фига не понимает.

Я подхожу к стойке и, чтобы привлечь внимание, легонько постукиваю по ней пальцами. Охранник отворачивается в сторону.

– Чего ты сказала, Даш? Не расслышал. Ты знаешь французский? В школе учила? Обалдеть! Слушай, так ты с этим поваром даже пообщаться можешь. – Серые глаза парня вспыхивают нездоровым энтузиазмом. – О, я придумал: давай, ты спросишь у него рецепт какого-нибудь салатика, и мы его на новогодний фуршет сготовим. А то каждый год оливье да селедка под шубой – надоело!

Набравшись наглости, похлопываю парня по плечу.

– Эй! Что там насчет собеседования?

Охранник нехотя отнимает трубку от уха и смотрит на меня так, словно забыл, кто я и откуда взялась.

– Меня ждут или нет? – Я показываю взглядом вверх.

Наконец к парню возвращается память, он кивает.

– Да-да, подымайся в двести десятый.

– Вот видите! – радостно кричу я, вприпрыжку несясь к лестнице. – Вас просто забыли обо мне предупредить.

Ко мне моментально возвращается хорошее расположение духа, и всё, что попадается на глаза по дороге к нужному кабинету, кажется чрезвычайно милым: и кованые перила, и белые вазоны с мандариновыми деревьями, и морские пейзажи на стенах. Не фирма, а санаторий какой-то! Даже сердце замирает от мысли, что я буду работать среди такой красоты.

За пару секунд очутившись на втором этаже, я вдруг вспоминаю, что суетливость не красит, сбавляю шаг, расправляю плечи и придаю лицу выражение степенности и деловитости. Вокруг тихо и пахнет виноградом, наверное, это освежитель воздуха – уж слишком приторный аромат. Плывя по коридору, я неожиданно ощущаю себя отличным профессионалом, способным осчастливить любого работодателя. У меня иногда бывают такие приступы ни чем не мотивированной уверенности в себе, к счастью, сейчас всплеск самоуважения мне только на руку.

Двести десятый кабинет обнаруживается в конце коридора. Легонько стучу и тут же толкаю дверь. Меня прямо распирает от энтузиазма: я так и вижу, как менеджер по персоналу сообщает мне, что я – именно та, кто им нужен. Ведь я ответственная. Умная. Готова работать сверхурочно.

– Добрый день, – говорю я, зайдя в кабинет, и даже голос звучит так гордо, словно мое фото недавно повесили на городскую Доску почета.

– А-а-апчхи! – раздается из-за монитора компьютера, скрывающего от меня хозяйку кабинета.

Я с трудом прячу улыбку.

– Будьте здоровы!

– Спасибо. – Из-за стола подымается миниатюрная куколка в кипенно-белой блузке. – Присаживайтесь, пожалуйста.

Я расстегиваю пуховик и, устроившись на стуле, мельком оглядываюсь, надеюсь по окружающей обстановке определить психотип менеджера и ее «слабые» места. Одну из стен кабинета полностью занимает огромный стеллаж с папками, аккуратно подписанными и пронумерованными. На столе у «куклы» идеальный порядок: ручки аккуратно сложены в карандашницу, документы – в стопку. Рядом с монитором стоит тарелка с диетическими хлебцами и кусочками яблока, а на подоконнике красуется фигурка лягушки с монеткой во рту. Я радостно выдыхаю: кажется, передо мной типичная педантка, одержимая порядком и правилами. Такие меня любят.

Девушка молчит, теребит кончик русой косы и о чем-то напряженно думает, ей это не идет: лоб перерезает целая вереница кошмарных морщин.

– Я Майя Пирожкова, – напоминаю я, слегка ерзая от нетерпения. – По поводу вакансии переводчика.

– Да-да… – Менеджер нехотя выходит из прострации и складывает руки на груди. – Я помню.

Я расстегиваю папку, выуживаю из нее красный диплом и трудовую книжку, торопливо припоминаю важные цифры моей профессиональной биографии. Менеджер смотрит на мои приготовления с неприязнью.

– Тут вот какое дело… – Ее кукольные губки еле шевелятся, и мне приходится напрячься, чтобы разобрать сказанное. – Вчера директор распорядился принять на должность переводчика другую девушку.

– Что?

– Для меня это тоже стало неожиданностью, – куколка делает большие глаза. – Когда я показывала директору лучшие резюме, он велел пригласить на собеседование только вас. Я думала ваше трудоустройство – вопрос решенный. – Она театрально вздыхает. – Даже не представляю, почему Сергей Аркадьевич так резко передумал. И поверьте, мне очень жаль, что я не успела отменить ваше собеседование.

– Понятно. – Я медленно собираю документы обратно в папку, встаю и с высоко поднятым подбородком иду к выходу. – Тогда до свидания.

– До свидания, – с нескрываемым облегчением говорит куколка и задорно хрустит кусочком яблока.

Закрыв за собой дверь, прислоняюсь к стене и медленно сползаю на корточки. Мне нечем дышать, грудь сдавливает будто тисками. «Это все из-за Лаптева, – гудит внутренний голос. – Он действительно промывает мозги любому, кто думает взять меня на работу».

Я готова расплакаться от обиды и тоски. Некстати вспоминается, что меньше чем через месяц Новый год, а у меня нет денег на подарок Алёнке.

Через пару секунд гнев вытесняет печаль. Нет, нельзя это так оставлять. Я подскакиваю и несусь по коридору, внимательно читая позолоченные таблички на дверях.

Ага, вот и приемная директора. За столом сидит немолодая коротко стриженная брюнетка, видимо, секретарша, бодро стучит по клавиатуре компьютера.

– Директор у себя? – Я чувствую, как душа превращается в кипящий котел с подпрыгивающей от пара крышкой.

– Да, но к нему сейчас нельзя, – бормочет женщина, не поднимая головы. – У него совещание.

Хмыкнув, я толкаю дверь начальственного кабинета и вваливаюсь к директору. Там действительно какое-то собрание: длинный стол буквой «Т» плотно утыкан людьми, половина из которых истошно горланит, перебивая друг друга и яростно жестикулируя. Правда, с моим появлением спор моментально обрывается, все поворачиваются к пожилому бородатому мужчине во главе стола, наверное, ожидая, что он как-то объяснит мое внезапное появление.

– Кто вас сюда пустил? – спрашивает бородач, и его глаза цвета кофе наливаются гневом.

– Она сама ворвалась, я говорила, что нельзя, – испуганно пищит из-за моей спины секретарша. – Вызвать охрану?

– Не надо никого вызывать! – Я подхожу вплотную к столу и смело смотрю в глаза бородатому. – Просто ответьте на один вопрос, и я сразу уйду.

– Вы журналистка?

– Нет, я хотела устроиться к вам переводчиком, но вы отклонили мою кандидатуру, не дождавшись собеседования. Я хочу знать – почему? Вы звонили Лаптеву, да? Вы звонили, и он сказал, что я веду аморальный образ жизни, не так ли?

Все присутствующие таращатся на меня с нескрываемым любопытством, а лицо мужчины во главе стола напоминает непроницаемую маску.

– Это неправда! – восклицаю я, не дождавшись ответа. – Неправда! Я не пью и никогда не занималась проституцией. Лаптев распускает обо мне гнусные сплетни, потому что мы были любовниками, и я его бросила.

Бородач берет со стола стакан с водой, делает несколько глотков и только потом отвечает:

– Милая девушка, я не знаю никакого Лаптева.

Мой боевой задор моментально облетает, и я готова провалиться сквозь землю.

– Правда?

На лицах некоторых мужчин и почти всех женщин, сидящих за столом, проскакивают мерзкие улыбочки.

Бородач возвращает стакан на место и откидывается на спинку кресла.

– Я отклонил вашу кандидатуру, потому что мой заместитель уговорил взять на место переводчика его племянницу.

– Очень хорошая девочка, – поддакивает слащавый задохлик, сидящий справа от директора. – Еще учится, но по-английски лопочет только так.

Мои щеки становятся пунцовыми, ехидные взгляды сотрудников фирмы прожигают насквозь.

– Извините, я всё не так поняла, – через силу бормочу я и вылетаю из кабинета.

Глава 3. В активном поиске работы

Выйдя из здания фирмы, я сажусь на первую попавшуюся скамейку с намерением немного всплакнуть. А что? У меня гормоны – мне можно. Нахмурившееся небо и промокшая нога замечательно настраивают на депрессивный лад.

«Я невезучая, – мысленно констатирую я, и внутри всё сжимается. – Моя жизнь катится в тартарары».

Хлюп! В носу противно пощипывает, и первые слезинки бодро сбегают по щекам и капают за воротник.

«Похоже, мне придется торговать семечками на остановках», – немного подумав, добавляю я, и в этот исполненный трагизма момент рядом со мной, прямо на папку с документами, приземляется проспиртовавшийся дядечка в засаленном женском пуховике. Правый глаз у незнакомца слегка заплыл, а левый обведен черным застарелым синяком. Впрочем, взгляд у господина бодрый и даже слегка радостный, наверное, потому что сейчас у него ланч: в одной руке джентльмен бережно держит бутылочку боярышниковой настойки, в другой – пирожок.

– Извините, но вы сели на мои документы! – с откровенным возмущением говорю я.

– Серьезно? – Мужчина слегка ёрзает, сосредоточенно прислушиваясь к ощущениям. – Действительно. – Он еще раз откусывает пирожок и только после этого, не вставая, вытягивает папку из-под себя. – Держи.

– Спасибо. – Я бережно прижимаю пластиковый конверт к себе. Кажется, от него теперь несет закисшими картофельными очистками. Я по-прежнему намерена дать волю слезам, ведь мне всегда становится легче, если удается выплакаться.

Так, и на чем я остановилась? Закусываю губу, пытаясь вспомнить свои грустные прогнозы. Ага, я думала, что работа по специальности мне не светит, и придется торговать на остановке. Буду сидеть такая в платочке, в валенках, на старом деревянном ящике и голосить: «Семечки! Кому семечки!» А мимо меня на дорогих иномарках будут проноситься одноклассники, однокурсники, соседи всякие.

– Отличная погодка сегодня, да? – Дядечка с пирожком по-дружески пихает меня локтем. – Самое то, чтобы гулять, дышать свежим воздухом, кормить лебедей на пруду…

– У нас в городе нет пруда, – бурчу я и поспешно отодвигаюсь на самый край скамьи. – И лебедей тоже нет.

– А погода хорошая есть! – радостно восклицает мужчина и залпом осушает свою стекляшку.

Мне хочется ляпнуть что-нибудь грубое, но нос учуивает запах жареного теста, и раздражение тут же улетучивается. Живот многозначительно бурчит, а рот наливается слюной. Я ведь с детства без ума от покупных пирожков! Каждый раз, когда родители брали меня маленькую на базар, я обязательно клянчила у них беляш или пирожок с ливером. Правда, соглашался на мои уговоры только папа. Мама всегда потчевала меня страшилками, уверяла, что все продающееся на улице – с начинкой из бродячих кошек и собак. К тому же, о ужас, пожарено на старом масле. Для мамы это было во стократ хуже фарша из дворняжек.

– Это у вас с ливером пирожок? – требовательно спрашиваю я у соседа по скамье.

– Ага.

– Где взяли?

– А вон за тем ларьком. – Мужчина доброжелательно тычет в сторону павильона «Евросети». – Их моя сестра продает. Скажи ей, что ты от Семена, она тебе скидку сделает.

Ноги сами несут меня в указанное место, и там я легко обнаруживаю пропахшую перегаром тетку в грязном фартуке поверх пальто. У нее красные обветренные руки и темно-зеленые кромки ногтей. Она то и дело шмыгает носом так, что в горле хлюпает и клокочет.

Кошмар! Готова поспорить, эта милая дама и слыхом не слыхивала ни о какой санкнижке. Но это с одной стороны. А с другой – эндокринолог велела мне хорошо питаться. И у меня, кажется, уже голова кружится от голода. Так и до обморока недалеко…

Наплевав на чувство самосохранения, я покупаю у продавщицы сразу два пирожка и, едва отойдя в сторону, вгрызаюсь в первый золотистый комочек. Он восхитителен: горячее тесто так и тает во рту, а начинка сочная и остренькая, почти без хрящиков. Всего минута, и пирожки уже приятно греют меня изнутри.

«А теперь в аптеку – за таблетками от изжоги, боли в желудке и кишечной инфекции», – бубнит внутренний голос. Но душа настоятельно требует добавки. Немного подумав, набираю в кошельке мелочи на еще один пирожок и возвращаюсь к торговке.

– Подожди-ка, – бормочет обладательница чумазого фартука и, отойдя на шаг от бочонка с пирожками, сморкается прямо на землю. Пальцами.

«Все-таки лучше не переедать, – решаю я и прячу деньги обратно в карман. – К тому же много жареного и правда вредно для здоровья». Я делаю вид, что у меня появились срочные дела и пячусь от бочонка прочь. Почти сразу налетаю на какого-то сурового дядечку.

– Такая рань, а она уже набралась, – ворчит он, отлепляя меня от своей серой куртёшки.

– Это для вас рань, – обиженно огрызаюсь я и отплевываюсь от выбившихся из-под шапки волос. – А кое-кто уже и на собеседовании был, и с охранником подрался.

Он закатывает глаза и поспешно удаляется. Подумаешь, какие важные! Ну, врезалась. Так нечего одеваться в маскировочные цвета. Сольются тут с окружающим миром, а потом ворчат на прохожих. Тьфу! Я гордо вскидываю подбородок и с независимым видом шагаю к остановке.

***

Я еду домой на маршрутке, мозг тарахтит так, что ломит в висках. Куда бы мне еще сходить в поисках работы? Куда? От дорожной тряски мысли все время перепутываются. Каждые пять минут кажется: вот оно! – я нащупала чудесную идею по собственной занятости, а потом – бум! Маршрутка подпрыгивает на какой-нибудь кочке, и идея улетучивается без следа. К концу поездки я совершенно без сил, и мне очень хочется позвонить Андрею и попросить взять меня обратно.

К счастью, когда я вылезаю в родном микрорайоне, свежий воздух приводит меня в чувства. Я зеброй прыгаю через лужи и каменею. Всё! Хватит таскаться по городу в поисках Эльдорадо, ну, то есть работы по специальности. Пойду в первое место, куда меня захотят взять. Например, в магазин «Магнит»; позавчера мама говорила, что видела на входе объявление о наборе продавцов. «Магнит», конечно, не предел мечтаний, но там, вроде, разрешают забирать себе просроченные творожки, а творожки – это очень полезно, особенно для тех, у кого из-за гипертиреоза из костей вымывается кальций. Кто знает, может, окрепну на творожках и через год-другой смогу найти себе что-нибудь действительно стоящее?

Я довольно энергично добираюсь до дома, но когда подхожу к крыльцу, на меня вновь накатывает невыносимая слабость. Наверное, это гормоны, стресс и моральная неудовлетворенность. Юркнув в дом, я кое-как подымаюсь на третий этаж, после чего плюхаюсь прямо на ступеньки и расстегиваю пуховик. Мне опять не хватает воздуха, а сердце стучит так, что, того и гляди, разукрасит грудную клетку узором из художественных вмятин.

Очень кстати вспоминаю, как на днях мама уверяла меня, что самое безопасное лекарство от стресса – медитация. Закрываю глаза и пытаюсь представить какую-нибудь позитивную картинку. Психологи считают, что на психику лучше всего действуют морские берега, луга и леса. На море я ни разу не была, а лес – ну его, там клещи. Решаю представить луг.

Воображение и радо стараться: секунда – и я уже сижу не на грязной ступеньке, а посреди высокой изумрудной травы. Солнце светит в лицо, ветер гладит плечи, пташки и кузнечики услаждают слух. Слева от меня куст цикория с небесно-голубыми цветами. Справа сладкой булочкой благоухает тимьян. Я только наклоняюсь к нему, чтобы понюхать, как в кармане верещит телефон. По рингтону понимаю, что звонит мама.

– Тебя можно поздравить? – Ее голос полон сарказма.

– Нет.

– А я говорила! Кому нужен работник с такой душераздирающей физиономией, как у тебя?

– Дело не в физиономии. Просто на место переводчика взяли…

– Тебе надо активно заниматься самовнушением, – перебивает мать. – Как придешь домой, возьми лист бумаги и сто раз напиши на нем: «Я – оптимистка. Я излучаю жизнерадостность».

– Чего?

– Потом подойди к зеркалу и, глядя себе в глаза, повтори эту же фразу вслух. Раз двадцать. – Мама ненадолго задумывается. – Хотя нет, двадцать – мало, повторяй раз пятьдесят. В твоем случае чем больше, тем лучше. Только старайся, чтобы голос звучал уверенно.

Я в ужасе хватаюсь незанятой рукой за голову:

– Ты это серьезно?

– Так, всё. Хватит отвлекать меня от работы.

В трубке идут гудки. Я снова закрываю глаза, но всей энергии моего буйного воображения не хватает для регенерации кузнечиков и тимьяна. Делать нечего, собрав в кулак остатки силенок, плетусь на пятый этаж. Мысли только о диване.

– Разденусь и сразу лягу, – обещаю я себе, отпирая замок. – Мне, в конце концов, надо выполнять советы эндокринолога: меньше двигаться, больше лопать.

Я открываю дверь, и из квартиры, чуть не сбив меня с ног, вылетает соседская кошка. Хоть одной проблемой меньше!

Радость моя, впрочем, длится не долго: разувшись, я сразу наступаю в лужу кошачьей мочи. Теперь мокрые у меня обе ноги. Ох! Я быстро стягиваю джинсы и колготки и шлепаю в ванную за тряпкой.

Мытье полов дается мне с трудом: кружится голова, шумит в ушах, а правую ногу то и дело скручивает судорогой. Когда следы лужи наконец исчезают, я бросаю тряпку у двери и на четвереньках ползу в гостиную, надеясь растянуться на ковре: сил идти до дивана уже нет. Вот только в гостиной меня ожидает очередной сюрприз: выводок маминых алоэ сброшен с подоконника, а на ковре комья земли и куски минтая. Сразу видно: кошка замечательно порезвилась, пока меня не было дома.

Я утыкаюсь лицом в ковер и хнычу. Ну почему я такая тетеря? Почему пожалела пару минут на то, чтобы выгнать вредную животинку из квартиры?

***

О том, что собиралась поискать вакансии, я вспоминаю только после ужина. Озарение приходит одновременно с желанием вздремнуть. Я устраиваюсь на диване с ноутбуком и на пару минут прикрываю глаза, чтобы настроиться на рабочий лад. Через полчаса в комнату заглядывает мама:

– Ты не знаешь, что случилось с моими алоэ?

– А? – Я тру глаза и с трудом припоминаю, какой сегодня день. – В смысле?

– Их всех как будто перекосило, ты что, не видела?

– Нет.

– Ну так посмотри!

Я нехотя сползаю с дивана и шлепаю в гостиную, с показной тщательностью инспектирую подоконник.

– По-моему, нормальные алоэ…

– Да нет же! – Мама встревожено теребит листья и выражает лицом глубокое смятение. – Они все набекрень.

Я пожимаю плечами.

– Наверное, в водопровод попали какие-то едкие примеси. Лучше ближайшие дни покупай воду в магазине, а то у нас тоже что-нибудь станет набекрень.

Мама испуганно таращит глаза, а я торопливо ретируюсь в свою комнату.

За несколько секунд моего отсутствия Алёнка успела соорудить на диване крепость из кубиков и заселила ее резиновыми мишками и хрюшками. Пытаюсь незаметно отодвинуть одну из крепостных стен, чтобы втиснуться рядом с ноутбуком…

– Мама! – тут же визжит дочь. – Не трогай ничего – сломаешь!

– Но мне надо…

– Какой милый диванчик, – Алёнка вмиг раскладывает на клавиатуре бука весь свой зверинец и укутывает его краем покрывала. – Тихий час. Все закрываем глазки.

– Компьютер не игрушка. – Я торопливо спихиваю зверят и сползаю с ноутбуком на пол, пока дочь и из меня не сделала мебель или дерево – она это любит.

Через пару секунд что-то больно врезается мне в затылок. Оглядываюсь и вижу рядом с собой резинового тигра. Подымаю глаза на дочь.

– Давай ты будешь играть за котика? – заискивающе улыбается она и наклоняет голову набок. – Говори: «Пустите переночевать».

– Мне некогда.

– «Пустите меня переночевать! – повышает тон Алёнка. – Замерзли ушки, намокли перышки».

– Мне надо искать работу.

– Пустите переночевать!!!

– Алёна, я тебе сказала: мне некогда!

– Тебе всегда некогда. – Дочь набирает полную грудь воздуха, чтобы от души зарыдать, но, к счастью, в комнату вновь врывается мама:

– Зачем ты отклеила аффирмацию от зеркала?

– Я ничего не отклеивала, – с оскорбленным видом парирую я. – Она сама отвалилась. От сырости.

Алёна забывает о своих обидах и с интересом следит за развитием событий. Мать складывает руки на груди и смотрит на меня как на двухвостку.

– Прямо-таки сама? Прямо каждая буковка взяла и отвалилась?

– А что ты хотела? – Мое недоумение звучит довольно искренне. – В ванной совсем не работает вытяжка. Еще немного, и там всё будет в плесени.

Мама подходит к Алёне и с каким-то остервенением подтягивает ей колготки.

– Я всё равно приклею аффирмацию обратно.

– Как хочешь. Главное, чтобы она снова не отвалилась.

– Я ей отвалюсь! Я ей так отвалюсь – мало не покажется!

Я демонстративно вздыхаю, а потом, сунув «напавшего» на меня тигра в карман маминой кофты, медовым голосом сообщаю:

– Алёнушка, бабуля с удовольствием с тобой поиграет.

Мама, как ошпаренная, кидается к выходу.

– Нет-нет, я не могу. У меня еще борщ не сваренный.

Алёна сигает с дивана и проворно семенит за любимой бабулей.

– Ну, баб! Ну, один разочек.

Я быстро проверяю аккаунты в соцсетях, после чего набираюсь смелости и открываю любимый городской портал, судорожно вчитываюсь в столбец объявлений о работе. Вакансий немного, и все какие-то однотипные. Большинство объявлений, если перевести с высокопарного языка на обычный, звучат примерно так:

«Где ты, победительница конкурса «Мисс Вселенная»? Айда ко мне в официантки. Сможешь сутками торчать на свежем воздухе, ведь моя забегаловка – шалаш из соломы, с туалетом на улице. Твои обязанности: непрестанно скалиться, маскировать прокисшие салаты укропчиком и воодушевлять упавших духом (под стол) посетителей».

Или так:

«В зоомагазин за три копейки требуется продавец-кассир-уборщица-сторож. Обязанности: намывать аквариумы и клетки, выводить на месте новые породы кроликов, развлекать хомячков, изредка забредающих в магазин, вязать на продажу варежки из шерсти морских свинок».

Каждое третье объявление – вербовка в проститутки, каждое четвертое – предложение вступить в секту какой-нибудь косметической фирмы.

В раздражении захлопываю ноутбук. Кажется, мне срочно нужны антидепрессанты. Печеньки подойдут.

Только подумала – глядь, я уже на кухне – вскрываю пачку курабье.

– Я тоже хочу печеньку, – требует Алёнка, не отрываясь от выкладываемого на столе панно из сахара и чайных ложек.

Перебарываю жадность и аккуратно прилаживаю к ее картине несколько курабьешек. Получается очень красиво.

– Майя, куда ты дела минтая? – голосом опытного следака интересуется мама, елозя по старой терке ярко-оранжевой морковью.

– Какого минтая?

– Мороженого. Которого мы два дня назад купили.

– Никуда не дела, – бормочу я. Не выкладывать же про кошку, уничтожившую пакет с минтаем почти полностью. – Я вообще не помню, чтобы мы рыбу покупали.

Мама отправляет «обмылок» морковки в рот и, бодро похрустывая, взглядом выжигает на мне затейливые узоры.

Я дергаю плечами.

– И чего ты так на меня смотришь? Куда бы я дела твоего минтая? В ванну выпустила? Или съела?

Мать пожимает плечами и с обиженным видом принимается за рубку лука.

«Дозу антидепрессантов надо повышать», – решаю я и запихиваю в рот еще несколько печенюшек. На душе заметно легчает, меня даже тянет на светские разговоры. Я несколько раз перекатываюсь с пяток на мыски и обратно и глубокомысленно констатирую:

– С работой тухляк.

С маминых ресниц срываются две симметричных слезинки, трогательно скользят по щекам. Я внутренне сжимаюсь.

– Мамочка, ты чего? Расстроилась? – Я подскакиваю к матери и осторожно глажу ее по спине. – Не переживай ты так, я обязательно что-нибудь найду.

Она шмыгает носом.

– Вот ведь зараза! Как глаза-то ест. Не лук, а какое-то химическое оружие. – Мама неуклюже утирается рукавом и поворачивается ко мне. – Чего ты там сейчас бормотала, я прослушала?

Молча забираю у нее нож и доску и быстро дорезаю остатки лука; на душе скребут кошки.

К девяти часам вечера, после еще одной вылазки в Интернет, на федеральные сайты поиска работы, чувствую себя совершенно вымотанной и мечтаю о спячке. Как у медведя. По закону подлости Алёна бодра и весела, перевоплотившись в ромашку, скачет на одной ноге и отказывается ложиться.

Я решаю «купить» себе сон. Чтобы родная мать не подвергла меня остракизму за педагогическую несостоятельность, закрываю дверь в комнату, после чего говорю:

– Алёна, зайка, если ты прямо сейчас угомонишься, я разрешу тебе лечь со мной.

Дочь аж пищит от радости. Она, в отличие от своей бабушки, не считает, что сон с мамой превратит ее в инфантильного заморыша. Мы быстро переодеваемся в пижамы и устраиваемся в обнимку под верблюжьим одеялом.

– Спокойной ночи, – приказным тоном говорю я и с восторгом закрываю глаза.

Минуту Алена честно пытается уснуть, потом начинает ерзать.

– Ты не спишь?

– Сплю.

Она складывает из пальцев ручки человечка и, хихикая, шагает им по мне.

– Смотри, по тебе кто-то ползет.

– Я сплю, – бурчу я, стряхивая с себя маленькую ручку.

Дочь вздыхает, несколько секунд лежит спокойно, потом начинает спихивать с себя одеяло:

– Фу! Мне что-то жарко…

Я старательно игнорирую ее брыкания, надеясь, что, сочтя меня спящей, Алена проявит сознательность и по-быстренькому уснет.

Но нет, дочь закидывает ноги на стенку и начинает пятками рисовать на обоях непонятные загогулины.

– Не балуйся, – не выдерживаю я и сталкиваю ее ноги со стены.

Дочь оживляется.

– А Настя с родителями на Новый год поедет в Сочи.

– Очень хорошо. Спи.

– А правда, что в Сочи зимой нет снега? И трава растет? И пальмы зеленые?

– Правда.

– А давай тоже на Новый год в Сочи поедем? – В Алёнином голосе слышится столько надежды, что мне становится больно.

Я разлепляю глаза и глажу дочь по спине.

– Котенок, у нас пока нет на это денег. Может, через год или два.

Обещаю, а сама не верю, что когда-то мы сможем позволить себе отдых на море.

Дочь переворачивается на спинку и поспешно задирает на себе кофту:

– Животик еще погладь.

Я глажу. Ее кожа покрывается забавными крохотными мурашками, и хочется расцеловать каждую.

– А летом? – чуть не подпрыгивает Алёнка. – Давай летом поедем в Сочи? Лиза и Матвей рассказывали, что там можно плавать с дельфинами.

Мое самоуважение обваливается до нуля: похоже, у моего ребенка самое обездоленное детство во всей садовской группе.

– А может, заведем котика? – не унимается дочь. – Соне бабушка подарила котика. А у Кати есть сумка в виде мишки. Может, ты купишь мне сумку в виде мишки?

Виш-лист обновляется еще минут десять, а потом дочь наконец засыпает. На меня же, как назло, обрушивается бессонница. Я таращусь в темноту и кусаю губы. В голове тяжелым молотом бухает вопрос: где? Где найти работу, на которой я смогу заработать хотя бы на сумку в виде мишки?

Глава 4. Козерог в шкурке Водолея

На следующий день ударил мороз: дворы, помятые оттепелью, застывают в один сплошной каток; поднимается ветрище, небо плюется мелким колючим снегом. Даже мама, для которой нет плохой погоды, глянув в окно, предлагает мне отложить поиски работы и посидеть пару дней дома.

– Ты у нас такая раззява – возле крыльца сразу и навернешься, – заботливо говорит она, попивая кофе. – Носись с тобой потом загипсованной.

Я торжественно обещаю не высовывать носа из квартиры. Мама на радостях выдает мне с десяток хозяйственных поручений, после чего утаскивает Алёнку в сад. Выжидаю минут пять после их ухода и начинаю одеваться. Сегодня я решила наведаться в центр занятости; надежд на него мало, но сидеть сложа руки выше моих сил.

По дороге к остановке начинаю подозревать, что я подкидыш: родители у меня русские, морозостойкие, а я как в теплице росла. Каждый порыв ледяного ветра для меня словно удар под дых: я задыхаюсь, слезятся глаза, а пальцы вмиг становятся деревянными.

На остановке толпа, значит, маршрутки ходят еле-еле. Вместе с другими ожидающими я прячусь в ссутуленную коробку из жести, и, сунув руки в карманы, морально настраиваюсь на долгое ожидание.

– Ой, а я вас знаю, – радостно сообщает розовощекий молодец, притопывающий в углу, залепленном объявлениями. – Вы к нам вчера на фирму приходили.

Скучающие люди мгновенно поворачиваются в нашу сторону и с интересом следят за развитием событий.

– А вы точно не занимаетесь проституцией? – весело любопытствует розовощекий, поправляя засаленный кепарик. – А то я бы с вами не прочь. Но только если не дорого.

– Молодой человек, вы обознались, – промерзшими губами шепчу я и выскакиваю обратно на ветер – пусть уж меня лучше сдует к чертовой матери, чем еще секунда позора.

Шутник выходит следом и игриво толкает меня плечом так, что я чуть не наворачиваюсь в окаменелый сугроб.

– Эй, да не обижайся ты. Я же просто познакомиться хочу.

Я делаю вид, что не слышу, отворачиваюсь в сторону и мысленно призываю маршрутку, как медиум духов.

– Телефончик-то дашь? – Розовощекий изловчается и игриво щиплет меня за щеку. – Или так и будешь ломаться?

Люди в павильоне остановки вытягивают шеи, чтобы уловить мой ответ. Я набираю полную грудь воздуха и, скукожившись, шагаю прочь. Благо до центра занятости недалеко, пара остановок.

***

– Снегурка, паспорт! – тормозит меня в холле мекки безработных охранник.

Я растерянно хлопаю заиндевевшими ресницами и изо всех сил пытаюсь не дрожать.

– У меня нет с собой паспорта.

– Без документов не пущу. – Пожилой мужчина грозно сводит на переносице кустистые, тронутые сединой брови. – Требования безопасности.

Когда я понимаю, что через секунду мне опять придется нырнуть в буран, на глаза наворачиваются слезы:

– Ну, пожалуйста! Я ведь ненадолго. Мне только вакансии глянуть на доске объявлений.

– А из дома никак? – удивляется охранник. – Интернета нету?

Сразу понимаю, что я тупица. Ведь и правда: зачем я тащилась сюда в мороз, если все вакансии центра есть на его сайте?

Глядя на мое несчастное лицо, охранник вдруг смягчается:

– Ладно, иди, одна нога здесь, другая там.

Я прохожу в просторный зал, где сидят инспекторши и выставлены стенды с объявлениями, и первым делом кидаюсь к батарее. Одновременно со мной к ней подлетает молоденькая девушка в шапке с кошачьими ушками. С вежливой улыбкой уступаю незнакомке половину «гармошки».

– Ну и погода сегодня, правда? – говорит она, прижимаясь к батарее синеватыми ногами в тонком капроне.

Я вежливо киваю. Некоторое время мы молча отогреваем конечности, а потом девушка-кошка начинает плакаться мне на жизнь. Не знаю почему, но незнакомые люди частенько выбирают меня своей жилеткой. То ли вид у меня жалостливый, то ли глаза добрые. Девушка-кошка неторопливо рассказывает, что она – Рита, бухгалтер, что без опыта работы ее никуда не берут. Я делаю сочувствующее лицо и начинаю бормотать про то, что рано или поздно она найдет свое место под солнцем…

– А ты кто по профессии? – перебивает меня соседка по батарее.

– Учительница английского.

– Да уж, – скривившись, Рита поправляет цветастый шарф с бахромой. – Ты еще больший неликвид, чем я.

Мы солидарно вздыхаем от тяжести бытия, а потом я начинаю бродить вдоль стендов, внимательно вчитываясь в объявления.

– Да нет там ничего, – бурчит новая знакомая, доставая смартфон и вытягивая губки для селфи. – Я уже смотрела.

Но мне надо лично убедиться, что надежды напрасны. Только проглядев список вакансий раза три, я возвращаюсь к батарее – подкопить тепла на дорожку.

– Слушай, а администратором в доме культуры не хочешь поработать? – вдруг предлагает Рита, постя свежие фото в Телеграм.

– В каком доме культуры?

– В «Салюте». Он негосударственный, так что платят нормально.

У меня екает сердце: после месячных мытарств без работы, вакансия администратора кажется мне манной небесной.

– А с чего ты решила, что в «Салюте» требуется администратор? – осипнув от нахлынувших надежд, интересуюсь я.

– Да у меня тетка там директор. Позавчера звонила, зазывала к себе. Но я не хочу. В этом «Салюте» одни пенсионеры кучкуются – скучища!

Чтобы не запрыгать от радости, мне приходится изрядно поднапрячь самообладание.

– Если ты не против, я прямо сейчас туда наведаюсь.

– Давай, – кивает Рита, не отрывая взгляда от телефона. – Тёть Оле от меня привет.

Несмотря на то что из документов с собой у меня только резюме, я сразу отправляюсь в дом культуры, он в десяти минутах езды от центра занятости. Мне кажется, что любое промедление приведет к тому, что вакансию уведут у меня из-под носа.

«Салют» – двухэтажный детеныш советского минимализма; у него панельные стены, огромные окна, крыльцо с квадратными колоннами. Сколько себя помню, здание напоминало чахнущую дворняжку: на стенах разрастались лишаи отколовшейся штукатурки, язвы-трещины и грязные потеки. А старая черепица по весне сходила вместе со снегом. Но не так давно у дома культуры сменился владелец – здание отремонтировали и выкрасили в белый цвет, над входом прилепили помпезную надпись. По ночам она подсвечивается красным.

На мое счастье, вместо охранника в доме культуры – жизнерадостная бабушка-гардеробщица в огромном, как одеяло, шерстяном платке. Я сдаю ей свой пуховик и спрашиваю, как найти директора.

– Ой, дочка, она где-то на втором этаже ходит. – Бабуля подает мне пластмассовый номерок и машет рукой в сторону лестницы. – Поднимись и поищи.

– А как я ее узнаю?

Бабуля весело подмигивает.

– У ней голосище командирский. Мимо не пройдешь.

И правда, еще ковыляя к лестнице, я слышу крик, сотрясающий стены:

– Зойка, курица ты неощипанная, ты почему до сих пор пятую аудиторию не вымыла?! Я еще позавчера просила, чтоб к утру все блестело!

Только не это! Мои ноги мгновенно деревенеют и отказываются идти дальше: у меня с детства фобия скандальных женщин, рядом с ними я впадаю в ступор и теряю способность соображать. «Сумка в виде мишки, – затравлено напоминает внутренний голос. – К Новому году нам нужна сумка в виде мишки». Я делаю несколько глубоких вдохов, и способность двигаться потихоньку возвращается. Спотыкаюсь, но тащусь наверх.

Вот и второй этаж. Посреди коридора, уперев руки в бока, стоит полная женщина в красном платье и с перекошенным лицом заглядывает в один из кабинетов.

– Сейчас сексолог приедет, куда его сажать? Куда мне его сажать, я спрашиваю?!

Из кабинета раздается вялое бормотание – обладательница командирского голоса и копны осветленных волос в придачу недовольно морщится.

– Так, Зоя, хватит блеять тут! Тряпку в руки – и в пятую. Если через полчаса там будет всё тот же срач, уволю к чертям!

Она поворачивается и с разъяренной физиономией прёт на меня. Я отпрыгиваю в сторону и вжимаюсь в стену, моля провидение сделать меня незаметной. Ко мне сразу приходит понимание, что работа администратора – не мое. Я человек мягкий, ранимый…

– Кто такая? – Женщина в красном останавливается рядом со мной и глядит так, будто я только что предала родину. – Из пожарки? Из санэпидемстанции? Вы заколебали уже своими проверками! – Она вырывает из моих рук прозрачную папку и внимательно вглядывается в содержимое. – Что это?

– Ре… Резюме. – Голос слушается меня с трудом. – Я по поводу работы. Мне Рита сказала, что вам требуется администратор.

Женщина достает из папки листок с моими данными, быстро-быстро пробегает его глазами, после чего холодно интересуется:

– А кто такая Рита?

– Ваша племянница.

– У меня нет племянниц. – Густо накрашенные серые глаза угрожающе сужаются.

– Простите, наверное, обозналась. – Я умираю от желания бежать из «Салюта», сверкая пятками. – Мне нужна Ольга Викторовна, директор.

– Это я и есть.

– Странно, – говорю я и пячусь к лестнице. – Я, наверное, лучше пойду.

– Стоять! – гаркает директорша и, схватив меня под руку, втаскивает в один из кабинетов.

Обстановка там напоминает школьный класс: ряды парт, доска, на стенах какие-то плакаты. Директорша толкает меня на один из стульев, возвращает мне папку и резюме.

– Администраторы мне не нужны, зато нужны руководители кружков. Я смотрю, ты английский преподавала. – Она садится на край стола, вытягивает ноги в проход, столешница угрожающе прогибается. – Могу предложить тебе кружок по языку. Только у нас тут исключительно взрослый контингент. Всякое там страноведение нам не надо. Нам надо, чтобы женщины после занятий могли анкету на сайте знакомств заполнить. Ну и письма иностранных ухажеров разобрать. Сможешь такому научить?

Я киваю. Внутренний голос подсказывает, что лучше не отказываться: расплата за непослушание будет горькой.

– Только у меня все по два кружка ведут, – поспешно предупреждает директриса. – Так что в нагрузку к английскому дам тебе клуб позитивного мышления. У тебя же дополнительная специальность – психолог?

Меня передергивает.

– Нет-нет, я не могу. Позитивное мышление – это не мое. Вы мне лучше кружок кройки и шитья дайте. Или там вязания.

– А ты что, хорошо шьешь?

– Нет, но могу научиться. Прямо сейчас приду домой – накачаю себе обучающих видеороликов…

Ольга Викторовна прерывает мою тираду оглушительным шлепком по столу.

– Слушай, мне тут с тобой некогда препираться. Если я сказала, что надо вести клуб позитивного мышления, значит, именно его ты и будешь вести.

– Ну не знаю, – нервно ерзаю я. – Не уверена, что у меня получится.

Директриса внимательно оглядывает меня с ног до головы и качает головой.

– Я что-то тоже уже не уверена. Мне в коллектив нужны люди энергичные, жизнерадостные… Ты кто по гороскопу?

– Козерог.

– Серьезно? – Женщина мрачнеет. – Ужас какой! Самый тяжелый знак. Я надеялась, ты хотя бы Дева.

Разочарованно вздохнув, она встает и, шагнув к зеркалу, висящему у дверей, начинает вертеться перед ним, оглядывая длинное, до пола, платье:

– Очень жаль, что ты Козерог. Мне ведь для этой работы нужен Водолей. Легкий, веселый человечек. Такой, чтобы людей тормошил и заряжал.

Я не верю своим ушам. Она что, не хочет меня брать? Из-за гороскопа? Обалдеть! Хорошо хоть не из-за цвета глаз. Уязвленное самолюбие заставляет меня воспрянуть духом. Из головы мгновенно выветривается то, что я ненавижу всевозможные тренинги позитивного мышления. Всё мое существо сосредоточивается на борьбе с дискриминацией. И на желании купить сумку в виде мишки. Я напускаю на себя уверенный вид: откидываюсь на спинку стула и кладу ногу на ногу.

– А вы знаете, что многие астрологи определяют знак зодиака не по дню рождения, а по дате зачатия?

Ольга Викторовна равнодушно пожимает плечами, покончив с досмотром платья, начинает взбивать волосы.

– Дело в том, что по дате зачатия, я как раз Водолей, – весело щебечу я, покачивая ногой. – У мамы из-за проблем с почками случились преждевременные роды. Вот и получилось, что день рождения у меня аккурат после Нового года. А так-то меня только в феврале ждали.

Щеки у меня наливаются огнем, все-таки не привыкла я с уверенным видом нести такую чушь.

Директриса наконец отворачивается от зеркала и, вернувшись к столу, несколько секунд буравит меня взглядом.

– Преждевременные роды, говоришь?

Я молчу, но изо всех сил излучаю легкость и веселье. И по-видимому, убедительно, потому что Ольга Викторовна бухает свою ручищу мне на плечо и проникновенно спрашивает:

– В понедельник сможешь приступить к работе?

Я улыбаюсь так, что скулы сводит:

– Легко!

Глава 5. Прокрастинация восьмидесятого уровня

Дома я, конечно, возвращаюсь во вменяемое состояние и, осознав, во что ввязалась, рву на себе остатки волос. О-хо-хо, мне придется вешать на уши людям какую-то лапшу. Внушать доверчивым тетенькам, что они изменят свою жизнь, если будут ходить по улице с улыбочками и писáть на стенах странные лозунги. Более того, мне самой придется постоянно скалиться, как в рекламе зубной пасты! От открывающихся перспектив меня начинает трясти. Чтобы хоть немного успокоиться съедаю тарелку борща, миску жареной картошки, полбуханки черного хлеба с тмином и полбанки домашней кабачковой икры. От еды внутри немного теплеет.

А может, не всё так страшно? Ну, правда? Я ведь не БАДы пенсионерам втюхивать буду. Пару месяцев перекантуюсь в доме культуры, а потом найду работу поприличнее. Или буду так вести клуб позитива, чтобы участники быстрей разбежались.

Говорят, неприятные дела категорически нельзя откладывать на потом: чем больше времени они простаивают, тем тяжелей за них взяться. Я задумчиво стряхиваю коричневые крошки в пустую тарелку и торжественно клянусь приняться за программу тренинга позитивного мышления немедленно. В принципе, разработать цикл занятий на какую угодно тему – мне раз плюнуть: у меня красный диплом и многолетний педагогический опыт. Я подымаюсь из-за кухонного стола с лицом полным решимости. Быстрей, быстрей к ноутбуку!

Делаю пару шагов в сторону коридора и вспоминаю, что забыла выпить чаю. Нет, так дело не пойдет. Я выуживаю из холодильника банку с клубничным вареньем и наливаю себе огромную чашку «Дилмы». Незаметно пролетает минут сорок. В голове одна за другой рождаются десятки гениальных мыслей – не зря говорят, что сладкое полезно для мозгов. И вот я снова подскакиваю из-за стола и тороплюсь из кухни, чтобы записать все свои педагогические находки. Но взгляд натыкается на огромную гору грязной посуды на столе… Боже, откуда она здесь? Кастрюля с половником, сковородка с лопаткой, куча тарелок, банок. Если я немедленно всё не вымою, мать отправит меня в ссылку. Трагически вздыхаю и понуро перетаскиваю утварь в раковину.

Вообще-то, я терпеть не могу драить посуду. Еще в детстве предлагала родителям перейти на одноразовые тарелки, но эти ретрограды оказались категорически против. Еще и лентяйкой меня окрестили. Хотя дело не в лени, а в неудобной мойке. Когда я мою тарелки, приходится так сильно наклоняться вперед, что спина превращается в один комок боли.

Свалив посуду в раковину, я открываю кран и долго пялюсь на воду – обычно это хорошо помогает настроиться на предстоящую пытку. Примерно через минуту в голову приходит спасительная мысль: «Какая посуда? Мне же ужин готовить надо».

Нахожу в холодильнике фарш. Обжариваю его, делаю подливку со сметаной, варю макароны… Пахнет так вкусно, что снова хочется есть. Но я отважно пытаюсь побороть аппетит самоистязанием, ну, то есть мытьем посуды. Не помогает. Поясница отстегивается, а есть хочется даже сильней. Бросив намыленную кастрюлю, наливаю себе большую миску подливки и достаю из хлебницы оставшуюся половину буханки.

Наконец (уже смеркается) оказываюсь в своей комнате. На автомате заваливаюсь на диван и закрываю глаза. Какая-то смутная мысль не дает покоя. Внутренний голос уверяет, что я забыла о чем-то важном. А я человек ответственный, поэтому изо всех сил напрягаю память. И от перенапряжения мгновенно проваливаюсь в сон.

***

– Почему ты выросла такой эгоисткой? – будит меня рассерженный мамин голос. – Почему? Я ведь ночей не спала, сил не жалела, чтобы вырастить тебя приличным человеком.

Я не успеваю разлепить глаза, как на спину мне приземляется что-то тяжелое.

– Скачи-скачи, мой поник! – кричит дочь и весело подпрыгивает у меня на пояснице.

– Наверное, это всё гены, – подытоживает мать таким тоном, словно выступает на педагогическом консилиуме. – Ты вся в бабушку, та тоже только о себе и думала.

Я с огромным трудом сбрасываю с себя маленькую наездницу и, перевернувшись, сажусь.

– Мам, ты чего?

– Я «чего»? – еще сильней разъяряется маман. – Это я «чего»? Посмотрите, какая наглость!

Дочь обхватывает меня за шею руками, а ноги заплетает на моей талии.

– Покатай меня, большая черепаха! – орет она прямо мне в ухо.

– Что случилось-то? – Я отчаянно пытаюсь избежать удушения и одновременно разобраться в маминых претензиях.

– Зачем ты весь хлеб стрескала, хрюшенция?

– Так это ты из-за хлеба так причитаешь?

Мать качает головой и с несчастным лицом выходит из комнаты. Я скачу за ней с Алёнкой на спине:

– Мам, я случайно. Даже не заметила, как это получилось. Если хочешь, я прямо сейчас схожу за хлебом.

– Не надо. Перебьюсь. – Мать с треском захлопывает дверь в свою комнату.

А я вдруг вспоминаю, что должна готовить программы занятий для дома культуры. Вернувшись к себе, сбрасываю Алёнку на диван и сажусь к ноутбуку. Так… С кружком английского всё просто: достаточно только немного скорректировать свои старые поурочные планы, рассчитанные на детей. А вот что делать с клубом позитива?

Дочь пытается вскарабкаться мне на колени.

– Поиграй со мной. Давай я буду котик, а ты меня гладь.

Я прижимаю колени к груди и показываю «котейке» язык.

– Попозже, сейчас мне некогда.

– Поиграй. – Дочь притаскивает из угла комнаты коробку с настольными играми. – Хотя бы в ходилку, один разочек.

У нас много всякого добра, но она выбирает именно ту ходилку, которую я ненавижу – «Прогулку с динозаврами». В этой игре так много всяких ловушек, что играть нужно минимум час.

– Какую тебе дать фишку: красную или желтую? – заботливо спрашивает дочь, раскладывая на полу игровое поле.

– Алёна, мне некогда!

– Я же сказала: один раз поиграем и всё.

– Потом. Завтра. Или…

Дочь делает трогательные глаза.

– А в лото?

– Алёна, милая, пожалуйста, дай мне поработать.

Моя девочка в сердцах отшвыривает коробку и смотрит на меня с вызовом:

– Тогда я хочу кушать.

Я судорожно вздыхаю, но вытаскиваю себя из-за стола: кушать – это святое.

Пока миска с макаронами для дочери кружится в микроволновке, мой мозг продолжает размышлять над программой занятий.

Так! Мне следует немедленно раздобыть хотя бы пару книг об оптимизме. Но где? У мамы точно есть, но теперь, после ссоры, она не даст. Будет дуться и бойкотировать меня как раз до понедельника.

Микроволновка весело тренькает, и я выставляю миску на стол.

– Макароны не хочу. – Дочь увлеченно шкрябает край стола вилкой. – Хочу просто яблочко.

Внутри меня взрываются снаряды и свистят пули. В кухню заглядывает мать.

– Ну что? Ждешь, пока все магазины закроются?

– А?

– Ты же за хлебом собиралась. – Тяжелый родительский взгляд превращает меня в пепел.

– Но ты ведь сказала «не надо».

– Нет, это не ребенок, это какое-то наказание! – восклицает мать и с оскорбленным видом удаляется обратно в свои покои.

Считаю до пяти. Потом делаю пару глубоких вдохов. Потом старательно рисую в воображении зеленый листик – спортивные психологи уверяют, что это успокаивает. Рука сама находит вилку. Сажусь за стол и с остервенением накидываюсь на дочкины макароны. И пусть весь мир подождет.

Несколько секунд Алёна разглядывает мое лицо так, словно пытается опознать во мне контрабандиста, а потом резко выдергивает у меня миску и придвигает к себе.

Естественно, после ссоры с мамой никаких сил на педагогические подвиги у меня нет. Минут сорок я смотрю с дочерью мультики, после чего мы заваливаемся спать. Утро вечера мудренее! – уверяю я причитающую совесть. В конце концов, у меня еще два дня на то, чтобы создать что-нибудь шедевральное.

***

И вот суббота. Просыпаюсь в половине восьмого от того, что Алёнина пятка упорно ерзает по моей щеке. Спать хочется невероятно, но пятка острая, а я человек мнительный – страх за сохранность собственной челюсти упорно не пускает меня в объятия Морфея. Промаявшись минут десять, решаюсь на отчаянный шаг: сантиметр за сантиметром выползаю из-под «остроконечной» девочки, словно спецназовец из окружения. Я почти вывожу зубы из-под угрозы, как диван вдруг заканчивается, и онемевшее со сна тело шлепается на пол. Челюсть угрожающе лязгает, а душа замирает. О нет, пожалуйста, только не зубы! Мой список несовершенств и так трещит по швам.

Я торопливо ощупываю пальцами верхние и нижние резцы. Кажется, всё цело. И чего я так перепугалась? Паникерша. Секунд десять я таращусь в темноту и беззвучно хихикаю над собой, а потом снова пихаю пальцы в рот, чтобы перепроверить сохранность красоты.

Душа успокаивается только после четвертой инспекции. Я, конечно, пытаюсь влезть обратно на диван, но Алёна поспешно раскидывается поперек него звездочкой. Вздохнув, делаю марш-бросок к столу, а включив ноутбук, даже приободряюсь: возможно, столь раннее пробуждение – знак свыше. В кои-то веки у меня есть возможность поработать в тишине.

Я создаю новый документ и, открыв его, уверенно вбиваю заголовок: «Программа тренинга позитивного мышления». Внимательно перечитываю. Мне кажется, или название звучит немного коряво? Тщательно взвесив все за и против, стираю слово «программа». После чего минут десять сосредоточенно ерзаю на стуле в поисках идей. Наконец меня осеняет. Я выделяю заголовок красным цветом и отодвигаюсь от монитора. Да! Так гораздо, гораздо лучше.

В ёрзаниях и созерцании проходит еще минут десять. Потом я записываю на листочке план работы. Пункт А – надергать из Интернета каких-нибудь упражнений по развитию оптимизма. Пункт Б – приписать к ним парочку маминых рассуждений о жизни. Я кликаю мышкой по ярлыку браузера, и в этот миг дом оглашает ужасный визг перфоратора.

– Мамочка! – чуть ли не до потолка подпрыгивает Алёнка. – Ты где?

Я кидаюсь к дивану и сгребаю малышку в объятья.

– Зайка моя, ты испугалась?

Алёнка раздражается:

– Я не зайка, я котик.

***

После пробуждения дочери мечта поработать тает, как утренний туман; я помогаю Алёне переодеться из пижамы в лосины и футболку, и мы перемещаемся на кухню. Я варю манную кашу, а Алёнка цепляет за край штанов поясок от платья и, виляя попой, дефилирует по коридору туда-сюда.

Дочь противно мяукает, дом то и дело сотрясают «трели» перфоратора, а из маминой комнаты почему-то не доносится ни звука. Из-за этого мне тревожно. Разложив кашу по тарелкам, подхожу к двери в мамину спальню и тихонько стучу:

– Мам, у тебя всё нормально?

Дверь моментально распахивается, и на пороге появляется пришелец, вооруженный пилочкой для ногтей. У него зеленое лицо, а на голове какие-то красно-желтые загогулины.

– Как у меня может быть всё нормально, если собственная дочь относится ко мне наплевательски? – с надрывом в голосе вопрошает инопланетянин, и я узнаю в нем свою мать.

Наверное, на днях она опять получила спам-рассылку с бьюти-сайта. А может, в садик заглянул член косметической секты с тюбиками масок и наборами инновационных бигуди.

– Хорошо, папа не дожил до этого момента, – цедит мать, ожесточенно орудуя пилкой. – Он бы умер со стыда, увидев в какую дармоедку ты превратилась.

Я замечаю на дверном косяке парочку застывших капель обойного клея и старательно пытаюсь их отскоблить.

– Я манку сварила, – бубню я. – Будешь?

Мама аж подпрыгивает.

– Нет, вы только посмотрите на нее! Ни одного проблеска совести. Как будто и не в курсе, что на завтрак я всегда ограничиваюсь бутербродом.

Она захлопывает дверь, а я возвращаюсь на кухню. Усаживаю за стол дочь. Алёна ковыряет манку ложкой и тараторит о чем-то своем, а я старательно киваю, не вникая в смысл сказанного. Каша стоит у меня поперек горла. В конце концов, отодвигаю тарелку и внимательно смотрю на дочь:

– Солнышко, мне надо в магазин.

– Я не солнышко! – оскорбляется малышка. – Я котик. Неужели трудно запомнить?

Поспешно киваю.

– Хорошо, доченька.

Алёна хлопает ладонью по столу так, что тарелки подпрыгивают.

– Я не доченька. Я котик. Котик!

Я скриплю зубами и добросовестно пытаюсь представить зеленый листок. Воображение подсовывает мне кленовую ладошку, усыпанную бисером росы. Внимательно разглядываю тонкие прожилки листа – и по мышцам прокатывается волна расслабления.

Да я просто гений саморегуляции! – приятно удивляюсь я, но потом на листе возникает гусеница и начинает хряпать его с молниеносной скоростью. Брр! Вздрагиваю и поспешно отвлекаюсь от фантазий: я терпеть не могу насекомых.

Алёна случайно залезает пальцами в кашу, после чего торопливо вытирает руку о футболку. Придвигаю к дочери стакан с салфетками.

– Нельзя вытирать руки об одежду.

– Я не вытираю, я чешусь, – огрызается дочь. – Может, у меня блохи?

Вздохнув, подымаюсь из-за стола.

– Так, котик, я пошла в магазин. Ты когда поешь, поставь тарелку в мойку и немного поиграй. Я скоро приду.

Алёна тут же вскакивает на ноги.

– Я пойду с тобой.

Окно сотрясает порыв ветра. Кошу глазом на улицу, и по коже бегут мурашки: во дворе что-то вроде метели, белые хлопья свивают воронки, а люди перемещаются перебежками.

– Нет, котик, ты останешься дома, – бормочу я и иду в свою комнату.

Алёна кидается за мной и легко обходит на финише. То есть на пороге. Вбежав в комнату, она сразу несется к шкафу и вываливает на пол все футболки и свитера со своей полки.

– Эй, ты чего творишь! – успеваю крикнуть я, как она уже находит то, что нужно и, плюхнувшись на ковер, начинает стягивать лосины.

– Я тоже хочу гулять, – приговаривает Алёна, раздраженно дергая ногами, запутавшимися в штанинах.

– Дочь… Тьфу, котик, – я пытаюсь сделать авторитетное лицо. – В такую погоду маленьким надо сидеть дома.

С возмущенным кряхтением Алена втискивается в колготки и берется за кофту. Я снова кидаюсь к родительской двери и, не дождавшись ответа на свой стук, просовываю нос в комнату. Мама сидит на кровати и навертывает на стопы какие-то водоросли.

– Мам, я иду за хлебом.

– Угу.

– Ты могла бы немного поиграть с Алёной, пока меня нет?

Она надевает на стопы целлофановые пакеты и только потом подымает на меня глаза:

– Может, хватит уже сваливать на меня свои родительские обязанности? Дай мне хотя бы в субботу уделить время самой себе.

Я затворяю дверь и возвращаюсь в свою комнату. Алёны и след простыл.

– Кот, ты где?

Я торопливо собираю разбросанные на ковре вещи и запихиваю их в шкаф. Из прихожей доносится сосредоточенное сопение. Я выглядываю в коридор и обнаруживаю, что Алёна уже натянула синтепоновый комбинезон. В голове у меня тут же вспыхивает тревожная кнопка: если дочь сейчас вспотеет, ее легко продует. Чтобы не допустить этого, я натягиваю на себя пуховик – прямо поверх домашней футболки и лосин – и выскакиваю с малышкой на лестницу. «Магнит» через два дома – авось не замерзну.

На мое счастье у пуховика теплый капюшон, а в карманах находятся варежки.

Глава 6. Подножки судьбы

Пока мы спускаемся по лестнице, Алёна всё время бормочет какие-то стишки. Перед тем как выйти на улицу, я поворачиваю дочь к себе и проникновенно смотрю ей в глаза.

– Так, кот, давай договоримся: на улице рот должен быть заперт на замочек. Если будешь болтать на ветру, у тебя заболит горло. Ты же не хочешь в больницу?