Терновая Лилия бесплатное чтение

Глава 1

Тяжёлые капли падали на лицо, скатываясь к ушам и оставляя за собой липко холодящие дорожки. Грозовая свежесть и прелая земля смешались с не столь приятными обонянию навозом и лежалым мусором.

Я втянула ядреную смесь носом и закашлялась. В груди саднило, под спиной ощущались острые грани камней, а голова раскалывалась от невыносимого звона в ушах. Мысли разбегались, будто спугнутые странным, неестественным звуком.

Ресницы разлепились с трудом.

Приоткрыв глаза, я наткнулась взглядом на чей-то сапог. Вытертая кожаная подошва с небольшим каблуком, сбитым по краям до белых полос, высокое голенище до самого колена. Темные штаны, темная рубашка, матовый жилет из облезлой кожи. Он почти сливался в ночной тьме с брусчаткой, на которой лежал, больше напоминая груду отходов, чем человека.

Мужчина неестественно вывернулся, поджав ноги к животу и запрокинув лицо… И не подавал признаков жизни, уставившись широко распахнутыми глазами в низкие грозовые тучи. Дождь ему уже не мешал.

Приподняв голову, я огляделась. Узкий переулок заканчивался высокой стеной без окон, с острыми поблескивающими навершиями. Похоже на чей-то забор, только очень уж надежный. Я лежала примерно в той же позе, что и мужчина, только ткани на мне было намотано куда больше.

Самое странное в нашей позиции было то, что мы практически соприкасались ладонями. Может, даже держались друг за друга до тех пор, пока не потеряли сознание?.. Кто он? И почему мы в этом тупичке вдвоём?

Я приподнялась на дрожащих руках, попыталась встать и чуть не упала снова, запутавшись в юбках. Кроме того, голова кружилась по-прежнему. Ползком, подтягивая за собой стреноженные тканью ноги, как паралитик, подползла ближе к голове мужчины и приложила пальцы к шее. Он не шевельнулся и не дрогнул, к тому же кожа его была холодна как лёд. Умер, похоже, довольно давно, и уже успел окоченеть.

При взгляде на его лицо ничто во мне не отозвалось. Совершенно чужой, еще молодой парень с острой бородкой клинышком и пышными усами, призванными прибавить ему лет и солидности. Сейчас волосяная растительность печально поникла, размокшая под потоками воды. Нервно поведя плечами, я ладонью опустила бедолаге веки. Пусть мы не знакомы, но пристальный взгляд мертвеца меня порядком нервировал.

Откуда-то сбоку в переулок проникало немного света. Откинув в сторону тяжелую полу плаща, я осмотрела мужчину, без особого пиетета охлопывая его бока и живот в поисках как ран, которые могли бы объяснить его состояние, так и чего-то полезного. Сама не знаю, что именно я искала и какое мне дело до причин его смерти. Действовала на чистых инстинктах. Руки мои, впрочем, вполне умело обыскивали многочисленные внешние и потайные карманы кожаного жилета, вышитого царапучей металлической жесткой нитью.

К сожалению, ничего полезного там не оказалось. Зато ниже мне повезло.

На поясе звякнул мешочек. Чтобы отвязать его, пришлось повозиться: шелковые веревочки затянулись и распутываться отказывались, тем более под моими одеревеневшими пальцами. Но я справилась. Не тратя время на подробное разглядывание, сунула добычу в карман… и поняла, что в подоле его нет.

Теперь уже я охлопывала себя, пытаясь понять, куда спрятать приобретенное. Юбок обнаружилось аж целых три, и все в плане хранения вещей — бесполезные. Ткань была мокрая, жесткая и грубая, особенно та, что шла внешним слоем.

Верхняя моя часть оказалась более перспективной — у нее имелось декольте. Причём внушительное такое, хоть и полуприкрытое подмокшим под дождем платком. Вымокла, впрочем, я уже вся, где больше, где меньше. Обувь моя — кстати, куда проще, чем у мужчины, из грубой кожи, на деревянной подошве — тоже набрала воду и хлюпала при каждом движении.

Дождь уже лил практически стеной, не ограничивая себя отдельными, тактичными, каплями. Нужно бы поторопиться и найти убежище, пока меня не смыло.

Но для начала хотелось бы убраться подальше от трупа.

Держась за каменную кладку, я кое-как поднялась на ноги, поправила мешочек в ложбинке и еще раз окинула взглядом переулок, проверяя, не оставила ли чего нужного. Подумав, шагнула к мертвецу и, расстегнув, стащила с него плащ.

Ему он уже ни к чему, а мне пригодится.

Завернувшись в плотную, почему-то абсолютно сухую, несмотря на долгое лежание в луже, ткань, я двинулась, пошатываясь и придерживаясь одной рукой за стену, на свет. Фонарь висел высоко, чуть покачиваясь в креплении от бьющих в него увесистых дождевых капель.

Улица была немногим шире приютившего меня до того тупика. Камни мостовой лежали неровно, слегка выпукло, так что потоки воды стекали в специально, судя по всему, проложенные каналы у самых стен зданий. К тому, что бурлило под моими ногами, я старалась не присматриваться — мне вполне хватало запахов.

Натянув пропахший дымом и мужским потом капюшон по самые глаза, я побрела вслед за ручейками, потому что даже близко не представляла, где нахожусь и куда мне нужно. Просто шла, заплетаясь ногами, и покорно сворачивая вслед за извилистой улицей.

В какой-то момент дождь превратился в град, и я спряталась под узкий оконный карниз. Пришлось буквально вжаться в стену, балансируя на узком поребрике и стараясь не свалиться в ручей с нечистотами, зато я не рисковала получить по голове кусками льда размером с голубиное яйцо.

Воспользовавшись вынужденной передышкой, залезла себе в декольте и вытащила мешочек, чтобы осмотреть получше добычу. Очередной фонарь, чудом продолжавший светить даже в подобном светопреставлении, бросал неверные отблески на медные, чуть позеленевшие мелкие монетки. Я покопалась среди них пальцем, вытащила одну. Она неприятно пульсировала, так что у меня аж суставы свело. Ее я брезгливо, даже не задумавшись, выбросила в бурно текущую мимо грязь. Остальные такой реакции не вызывали, хотя я тщательно проверила все.

Снова затянув шнурок, спрятала деньги обратно. Потом пересчитаю.

Град поутих, снова превратившись в сравнительно безобидный ливень. На подмерзшем от насыпавшегося льда поребрике становилось небезопасно, поэтому я перебралась через канаву обратно на дорогу и снова побрела по пустой улице. Больше ни одного человека мне навстречу не попалось — ни мертвого, ни живого, будто город опустел. Скорее всего, все просто сидели по домам, пережидая буйство стихий.

Ан нет, не все.

Кроме журчащей воды и моих шагов, больше ничто не нарушало тишину затаившегося города, поэтому громкое пение и стук посуды я услышала издалека. Пахло тоже неплохо, специями и жареным мясом, поэтому я невольно замедлила шаг. В животе согласно заурчало. Кажется, я давно не ела, наверное, потому и общая слабость.

Что бы ни приключилось со мной в том тупике, чувствовала я себя неважно. Ноги отказывались слушаться, пальцы подрагивали. Да что там — я даже пряжку на плаще застегнула с трудом. Поэтому идея подкрепиться, укрывшись от поднадоевшего дождя, показалась заманчивой.

Подойдя к зданию поближе, я сдвинула капюшон на макушку, чтобы не мешал, и, приложив ладони по обеим сторонам от лица, прижалась лбом к давно не мытому стеклу.

Окна веселящегося дома были ярко освещены, но разглядеть ничего не получилось — они были занавешены чем-то кружевным. Просматривались столики и сидящие за ними люди, но ни лиц, ни еды видно не было. Я сглотнула набежавшую слюну, и, как по заказу, рядом со мной распахнулась дверь, обрисовав громадный широкоплечий силуэт на светящемся фоне.

— Какая красотуля! — протянул пьяный бас и неожиданно икнул.

Аппетит мой мигом испарился. От мужчины тянуло алкоголем в такой концентрации, будто он в нем купался, а не пил. Хотя, судя по тому, как у него дрожали руки, которые он ко мне протянул, большая часть выпивки попадала все-таки внутрь, а не на одежду. В лопатовидной бороде застряли куски чего-то неприглядного и вряд ли сегодняшнего, кустистые брови соперничали на лице за лидерство с багровым носом-картошкой.

Учитывая, что при этом он был выше меня ростом на две головы и раза в три шире в обхвате, мысль переждать дождь в этом чудесно пахнущем заведении тут же перестала казаться такой уж завлекательной.

— Иди к нам, согреешься. Дождище-то какой, бр-р-р, — гостеприимно пробормотал он, снова икнув посреди фразы, и попытался схватить меня за плащ. Я отступила на шаг, и загребущие пальцы-сосиски схватили пустоту. Мощные надбровные дуги сошлись на переносице. — Сюда иди, говорю, шалава!

Молниеносный бросок застал меня врасплох. Не думала, что пропойца способен на такие резкие движения. Он цепко ухватил меня за предплечье и потащил за собой, бормоча под нос:

— Вот ребята порадуются: как раз жаловались, что баб нет.

Я уперлась деревянной платформой обуви в торчащие из мостовой камни. Вот уж мне совершенно не нужно туда, где очень хотят баб. Тем более шалав.

Почему-то я уверена, что ко мне это нелестное определение не относится.

Бородач продолжал тянуть, искренне убежденный, что я жажду присоединиться к их обществу. Масса у нас была совершенно не сопоставима, поэтому, когда он, заметив, что жертва застряла, дернул посильнее, я полетела прямо на него, уткнувшись лицом в заляпанный чем-то липким кожаный колет.

— Ну-ну, не торопись так, — почти ласково пробормотал он, аккуратно придержав меня за плечи.

Удар угодил точно в цель. Даже юбки не помешали.

Колено заныло, но мужчине пришлось куда хуже. Согнувшись и хрипло застонав, он схватился за пострадавшую область обеими руками, вынужденно выпустив при этом меня.

Накинув капюшон обратно, я поспешила скрыться в переулках. Вслед мне неслась брань и проклятия, но соваться ради преследования чокнутой бабы под дождь бородач не стал.

Через пару кварталов я снова перешла на медленный шаг. Выплеск энергии после нападения иссяк, голову с новой силой повело, ноги подкашивались, но я упрямо брела вперед, стараясь уйти как можно дальше и от трупа в тупике, и от громилы в таверне.

В том, что меня будут искать, я не сомневалась ни секунды. Даже если меня никто там не видел, что вряд ли, наследить я успела порядочно. Кто бы ни был тот мертвец и какие бы нас ни связывали общие темы, отвечать за его странную смерть перед законом не хотелось. А кто обычно отвечает? Тот, кого поймали рядом с местом преступления.

Поэтому лучше мне к моменту, когда труп обнаружат, оказаться от него как можно дальше.

Дождь снова припустил, будто спохватившись, что не выполняет норму за год и спеша излить все накопленное разом. Я поспешно притулилась на очередной поребрик под удачно выступающим балкончиком. Под спиной деревянно брякнула ставня.

— Ты что тут забыла? — неожиданно гаркнули мне прямо над ухом. Я подскочила, чуть не свалившись в бурный поток нечистот, обернулась и встретилась взглядом с пожилой женщиной в чепце, державшей в одной руке свечу в смешном изогнутом подсвечнике, напоминавшем лампу с джинном. Судя по тонкой рубашке и небрежно накинутой поверх нее шерстяной шали, она собиралась спать. А тут я под окном. — Чуть не выплеснула прямо на тебя, дуреха.

Под беззлобное бормотание, воспользовавшись тем, что я отодвинулась в сторону и освободила оконный проем, она поставила свечу на подоконник со своей стороны и с размахом выплеснула прямо на улицу содержимое внушительного металлического ведра. Я тихо порадовалась, что женщина меня заметила вовремя. Не то быть бы мне мокрой окончательно, еще и не только от дождевой водички.

Недовольно покосившись на меня, она собиралась закрыть распахнутые ставни, но помедлила.

— Чего стоишь-то? Идти, что ли, некуда? — грубовато спросила она, но я услышала за напускной строгостью сочувствие и растерянно развела руками.

— Некуда.

— Понаедут тут из глубинки, потом ночевать негде. Не дал Пресветлый ума, так хоть везения отсыпал. Заходи давай, тут левее калитка, — она махнула рукой в нужную сторону. Я неуверенно сделала пару шагов. То, что я приняла за стену соседнего дома, оказалось густо увитой плющом решеткой с едва виднеющейся в густой листве дверкой. Через минуту та отворилась рывком как от пинка.

— Шевелись уже, и так вся из-за тебя промокла, — пробурчала женщина, подпихивая меня в спину к распахнутой настежь двери, за которой виднелся горящий очаг и пахло пряностями и травами. Я послушно шагнула через порог и замерла, глядя как с меня на утоптанную солому набегают лужи. Юбка, хоть и не доходила до земли, за время блужданий по переулкам успела набраться воды и теперь щедро ею делилась с окружением. С плаща все скатывалось и тоже текло в общую струю. — Проходи уже, не стой на пороге. Ноги только обтопчи, остальное высохнет к утру. Меня Клеменс зовут, хозяйка я тут. Домик маленький, но спальню мы тебе найдём…

Она осеклась, только сейчас, при свете огня, заметив, что именно на мне накинуто.

— Откуда у тебя жандармский плащ? — прищурившись, Клеменс внимательно, оценивающе оглядела меня с головы до ног. На что тут смотреть, понятно: я же не жандарм, сапог нет, да и пол не тот.

Я покосилась на чёрную ткань на своих плечах и пожала ими.

— Нашла.

Она не сводила с меня подозрительного взгляда.

— Где нашла? Такие вещи на дороге не валяются. Имей в виду, если ты замешана в какой-то темной истории, лучше сразу уходи, не накликивай на меня беду.

Темная история?

Ну, кроме того, что я понятия не имею, чей труп валялся в том тупике и как мы оба туда попали, больше никаких страшных тайн за мной не значится.

Покосившись на все еще льющий за окном дождь, — тот только разошёлся и прекращаться в ближайшее время не собирался — я отрицательно помотала головой. Клеменс еще немного побуравила меня испытующим взглядом, под которым я старательно делала честное лицо, потом махнула рукой.

— Пошли, покажу тебе комнату. Работу ищешь? — на всякий случай я кивнула. Работа она никогда не лишняя. А в комплекте с тёплой постелью и крышей над головой так и вообще вещь нужная. Если мне здесь не понравится, уйти я всегда успею, но что-то мне подсказывает, что подобные добросердечные женщины на каждом углу не встречаются. — Это хорошо. Помощница мне не помешает.

Уборка бы дому тоже не помешала, отметила я про себя, поднимаясь вслед за хозяйкой по скрипучим деревянным ступеням. На повороте пришлось пригнуться — потолочные балки проходили низковато. Хозяйка дома вжала голову в плечи машинально, я же едва успела уклониться от прямого попадания в лоб деревяшкой.

Последняя дверь из трёх, в конце небольшого коридорчика, открылась с трудом. То ли рассохлась, то ли петли заржавели. Комнатка была маленькая и довольно захламлённая. Такое чувство, что туда сносили в течение нескольких лет все не пригодившиеся в других местах предметы интерьера. Но там была кровать под тонким тюлевым балдахином, полная разномастных подушек, и шкаф с одной дверцей, в которую было вмонтировано небольшое овальное зеркало. А с обилием столиков, пуфиков и подставочек я как-нибудь примирюсь. Главное — есть где поспать.

Я оглядела помещение, сама не до конца не понимая, что ищу.

— Что не так? — уточнила Клеменс, недовольная затянувшимся молчанием. Еще бы, мне бы скакать до потолка, что обтекающей замарашке предложили сухую постель и не на сеновале, а в нормальном тёплом доме, а я стою с непонятным выражением лица, глазами хлопаю.

Она отошла в сторону и сняла стеклянный колпак с небольшой лампы, чтобы подпалить фитиль толстой свечи внутри. С двумя огоньками стало повеселее, в углах заиграли уже не зловещие, а весьма уютные тени. — Камина нет, это тебе не гостиница, зато за стеной труба от печи. Тепло и сухо.

— Все прекрасно, спасибо вам огромное! — опомнившись, рассыпалась в благодарностях я. — Просто мне подумалось, с дороги бы руки помыть… то есть просушить.

Я подняла и растопырила для наглядности пальцы — с них тут же закапало. Плащ спасал меня по дороге, но вымокнуть я успела задолго до того, как пришла в сознание.

— А, так это запросто, — просияла хозяйка, протискиваясь мимо меня правее и деловито вытаскивая из-под кровати поднос с кувшином и разномастными мисками. Водрузив его на ближайший столик, она открыла шкаф, покопалась в нем, отыскала полотенце и какую-то невнятную тряпочку. Сверху легла безразмерная белая хламида, похожая на ту, что сейчас красовалась на хозяйке дома.

— Вот! — гордо продемонстрировала она мне сей натюрморт. — И умыться, и обтереться, и вытереться потом. Воду сейчас принесу. И вот ещё.

Спохватившись, что упустила еще одну, самую главную деталь композиции, Клеменс встала на колени и снова залезла под кровать. Когда она мне торжествующе показала добычу, — объёмный горшок с ручкой и крышкой — я почувствовала, что на меня накатывает истерическое веселье.

Не так я представляла себе удобства. Смутно понимаю, правда, как именно, но точно не так.

Сдавленно поблагодарив любезную женщину, и дождавшись, пока она принесёт свежую колодезную воду в ведре, надеюсь, не приснопамятном, я не без труда закрыла за ней дверь. При помощи собственного плеча и доброго слова.

Под ногами хрустела все та же вездесущая солома. Я поворошила ее носком ботинка. Мне показалось, или кто-то в ней прошмыгнул?

Босыми ступнями тут, пожалуй, ходить не рискну.

Один из выставленных в натюрморт тазиков оказался достаточно большого размера. Разувшись и размотав размокшие в кашу портянки, я встала в него ногами и все остальные манипуляции проводила, не вылезая из него.

С юбками я разобралась достаточно быстро и, переступив, отправила в полет на ближайший стул. Точнее, башню из поставленных друг на друга сиденьями трёх стульев. Пусть сохнет. С верхом пришлось повозиться. Как оказалось, он зашнуровывался сзади — онемевшие от холодной воды пальцы соскальзывали, а узел набряк и отказывался развязываться. Но я справилась.

Не без доброго, опять же, сказанного сквозь зубы слова.

Нижнюю рубашку — такую же мокрую, как и все остальное, — отправила вслед за прочим ворохом одежды на импровизированную сушилку. Наскоро обтерев лицо, а затем и тело предложенной тряпочкой, я поспешно вытерлась полотенцем. К концу процедуры у меня уже зуб на зуб не попадал. Вода в кувшине оказалась не сильно далека по температуре от дождевой.

Натянув рубашку, я воспользовалась предложенными удобствами в виде горшка. Было неудобно и стыдно, будто я первый раз справляю надобности подобным образом. Прикрыв его крышкой, задвинула поглубже под кровать, словно таким образом можно сделать вид, что ничего не было.

К кровати я присматривалась с некоторой опаской. Учитывая живность на полу, почему бы ей не мигрировать и в простыни? Но, заметив металлические ведерки, в которых стояли ножки и откуда торчали сухие остовы лаванды, немного успокоилась. Сверху постель была полностью прикрыта кисеей, так что и с потолка никто не прилетит.

Забравшись в ворох подушек, я какое-то время возилась, устраивая себе гнездо, пока наконец не растянулась на спине и не уставилась в потолок.

Думать не хотелось, но надо бы.

Любезная хозяйка дома представилась мне и тактично не обратила внимания, что я не назвалась в ответ. И теперь мне предстояло срочно придумать, что именно я ей скажу поутру.

Потому что имени я своего не помнила.

Совсем.

Глава 2

Снилось мне что-то смутное, хотя вроде бы должен был сниться жених… Понятия не имею, есть он у меня или нет, но вертелась я ночью так, что чуть не упала с кровати. То ли убегала от кого, то ли догоняла.

Проснулась я, подскочив от оглушительного вопля петуха прямо под окном. В руках почему-то сжимала одну из подушек. Наверное, готовилась удушить орущего гада собственноручно. Бросив пухлое, с торчащими кое-где перьями оружие в ноги кровати, откинулась обратно и вперилась взглядом в складки кисеи.

Новых воспоминаний в голову за ночь не пришло. Казалось, моя жизнь началась в тот момент, когда я открыла глаза в вонючем тупике рядом с трупом, хотя, если рассуждать логически, быть такого не могло.

Опять же, откуда-то я знаю такие слова, как «логика» и «рассуждения». Что-то подсказывает, что мало какая простая горожанка с ними знакома. Одежда, однако, на мне не очень дорогая, скажем прямо. Я из обедневших дворян? От кого-то в бегах? Насколько хорошо мне нужно скрываться и не пора ли уезжать из города куда подальше?

Надо бы ненавязчиво поспрашивать у Клеменс, не пропадали ли какие леди в последнее время. Мало ли, а вдруг окажусь потерянной принцессой?

Хохотнув от бредовости подобной идеи, я спустила ноги с кровати и столкнулась с непредвиденной проблемой. Хотя, если подумать, проблема-то вполне ожидаемая, но вчера мне было не до заботы о гардеробе.

Обувь за ночь рассохлась и налезать на ступни отказалась.

Даже не знаю, как я ее вчера снять умудрилась. Шнурки, продетые спереди в две симметрично расположенные дырочки и завязанные кокетливым бантиком, после путешествия по сточным рекам превратились в бесформенный ком, в котором с трудом можно было различить где узел, а где хвостики.

Нащупав на одном из тазиков для умывания достаточно острый край, — все же они металлические и не особо качественные — я натянула шнурок у основания и пилила его, пока тот не лопнул. Выдернуть ошмёток из прошитых толстой нитью люверсов было уже проще простого.

Без завязок ботинок налез свободно, только вот свалиться норовил при первой же возможности. Попрошу у Клеменс какой-нибудь шнурок на замену. Раз уж села женщине на шею — не будем останавливаться, хмыкнула я мысленно.

Вид у обуви стал окончательно некондиционный. Юбки — особенно верхняя, принявшая на себя основной удар стихии, — больше походили на половые тряпки. Подумав, я нацепила только две нижние. Одна из них вполне сойдёт за скромную, достаточно плотную замену почившей смертью храбрых товарки. Вторая была совсем уж тоненькая, явно бельевая. Дабы сохранить общее количество слоев, надевала я их поверх рубашки-балахона, в которой спала.

Выбора у меня особого не было: постирать я вчера одежду не успела, а натягивать пусть и сухие, но заскорузлые от грязи тряпки на голое тело было выше моих сил. Верх даже не примеряла. Каким-то чудом я его умудрилась вчера снять, но зашнуровать заново так, чтобы он не выглядел косым мешком, точно не смогу. Так что побуду в непристойном виде — все же нахожусь в пределах дома.

Вот если меня хозяйка на улицу выкинет, тогда и заберу, и надену, и зашнурую. А пока так, налегке.

В зеркало я глянула машинально, чтобы убедиться, как ужасно выгляжу со стороны… да так и застыла.

Даже подошла поближе, чтобы убедиться, что мне не мерещится. Все же стекло маленькое, мутноватое — мало ли. Нет, темноволосая загорелая девушка лет восемнадцати по-прежнему повторяла каждое мое движение. Внутренне я ощущала себя куда старше, взрослее, поэтому увидеть в отражении юное курносое создание с полными, покусанными от нервов губами и наивным оленьим взглядом оказалось несколько неожиданно.

Практически уткнувшись носом в стекло и периодически протирая рукавом надышанное, я с интересом изучала себя заново. На носу обнаружились задорные веснушки — темно-коричневые на золотистой коже. Серо-стальные глаза при чёрных волосах смотрелись странновато, даже немного неестественно, придавая моей внешности легкую экзотичность.

Вчера я не разглядела приютившую меня женщину. Даже интересно, у меня обычный для этой местности вид, или все же я родом откуда-то еще?

И если да, то насколько далеко моя семья? И есть ли она вообще?

Вопросы, на которые у меня опять не было ответов.

И не уверена, что хотела бы их знать: любящие и любимые дочери из хороших семей не просыпаются по ночам рядом с трупами. Значит, счастливая сказка — это не про меня. Тут скорее ужастик какой представляется. С некромантами.

А тут они бывают?

Откуда-то пришло видение окровавленных мертвецов с оскаленными, частично уцелевшими зубами. Передернувшись, я отогнала страшные мысли и, шаркая ногами как старушка, чтобы не потерять обувь, двинулась на выход.

Снизу доносились голоса, в основном моя вчерашняя знакомая громко отдавала распоряжения и покрикивала.

— Давай! Быстрей! — слышалось чаще всего.

Уже сознательно пригнувшись, уворачиваясь от низкой притолоки, я спустилась на первый этаж и поняла, что Клеменс сейчас несколько не до меня.

В просторной прихожей, плавно переходившей благодаря распахнутым сдвоенным створкам в уютный внутренний дворик, царило суетливое оживление. Туда-сюда сновали девушки в похожих на мой почивший наряд костюмах: юбки до середины лодыжки с виднеющимися дополнительными подолами, изредка игриво отороченные кружевом, корсаж со шнуровкой на спине, зигзагом, а не крестом, как я ожидала, и нижняя рубашка с закрытым воротом, иногда разбавленная обёрнутым вокруг плеч тонким платком. Все нижние одежды были пастельных, натуральных оттенков бежевого и серого, в то время как верхние — контрастные, яркие. Особенно были популярны красные и оранжевые лифы в сочетании с зелёными юбками.

Наверное, так было больше похоже на те цветы, которыми они торговали.

Приютившая меня хозяйка дома, оказавшегося по совместительству еще и цветочной лавкой, умело руководила всей этой суматохой, покрикивая на особо нерасторопных барышень:

— Моник, не забудь фиалки! И макни их в ведро на полчаса, перед тем, как нести на продажу: эти идиоты опять их помяли! Софи, не клади так много в одну ленту — это бутоньерка, а не веник! Кто вчера не почистил корзины?

Мечущиеся девушки на мгновение замерли, переглянулись между собой и с удвоенным рвением занялись делами. Очевидно, убрать за собой забыли все.

Не замеченная в общей суете, я спустилась с последних ступенек и прошмыгнула на кухню. На столе благоухали свежей сдобой румяные булочки, в воздухе витал горьковатый аромат свежемолотого кофе.

— Завтракай, чувствуй себя как дома. Сейчас разберусь с этими бездельницами, и мы с тобой поболтаем, — Клеменс сунула голову на кухню и снова скрылась в холле. Не так уж и незаметно я прошмыгнула. Хотя, скрываться мне не от кого.

Точнее, понятия не имею, от кого именно нужно скрываться. И нужно ли вообще.

Осмотревшись на небольшой, но уютной кухне, заставленной горшками, глиняными банками с плотно притертыми крышками и вазами с цветами всех сортов и размеров, я наугад пооткрывала емкости, пока не наткнулась на характерный запах масла. Кажется, оливкового. Ложки нашлись в глиняном стакане посреди стола. Отмерив одну, но полную, я набрала масло в рот и принялась вдумчиво полоскать зубы. Щетки или еще чего-то, чем можно было их почистить, я в комнатке не нашла, а беспокоить по таким пустякам явно занятую хозяйку не хотелось. Потом, если я тут задержусь, разберёмся.

Пока шла пассивная чистка, я добралась до источника кофейного запаха, поставила на раскалённые угли остывающей печи небольшую, как раз на две чашки, металлическую кастрюльку на длинной ручке и закопалась в шкафы в поисках сахара.

Вот как так получается? Имени своего не помню, а запах кофе, как его варить и что молоко в нем я терпеть не могу, знаю. Воистину, неисповедимы вы, выверты человеческого подсознательного.

Пофилософствовав немного, я налила в закипающую коричневую гущу ложку мёда. Тот стоял на столе, рядом с булочками, в пузатом бочонке, из которого торчала странной формы лопаточка — круглая, с прорезанной на конце спиралью. Благодаря этой конструкции, он лился медленно и тягуче, позволив мне отмерить нужное количество, а после провернуть спираль, подсекая струю.

Руки работали самостоятельно, пока я не обращала внимания на происходящее. Но как только сконцентрировалась на своих действиях, задумавшись о том, как именно варится кофе и правильную ли я выбрала под него посуду, тут же схватилась за ручку кастрюльки голой рукой. Хорошо, хоть некрепко и только кончиками пальцев. Взялась бы основательнее — приварила кожу, а так отделалась только покраснением и парой волдырей.

Ругаясь, в основном на себя — за бестолковость, применила все еще остававшееся во рту масло по назначению: смазала ожог. Не самое лучшее средство, но в сочетании со слюной должно помочь. Убедившись, что слезать кожа не собирается, другой, целой рукой взяла висевшую тут же, на дверце, прихватку и разлила напиток по чашкам.

На удивление ловко, кстати, хоть и левой рукой.

Вовремя.

Суета в прихожей практически сошла на нет, и в дверном проеме появилась Клеменс, демонстративно утирающая одной рукой пот со лба, а другой прижимающая к боку громадную корзину, полную разносортных и разноцветных растений.

— Опять полно выбраковки, — пробурчала она, остервенело шваркая ее об пол. Плетенка накренилась, несколько цветков выкатились на пол, являя миру поломанные стебли и помятые соцветия. — Сколько раз говорила сборщицам: аккуратно, осторожно складывайте, их еще везти. Нет, бросают как попало, потом удивляются, что одни убытки.

Продолжая бухтеть, она присела за стол, отхлебнула из чашки и задумчиво покосилась на меня. Пожевала губами, прикидывая что-то про себя.

Я непроизвольно еще сильнее выпрямила спину, подобрав под себя ноги в распахнутых ботинках, чтобы их не было видно из-под складок ткани. Вид у меня и без того не очень — не будем усугублять производимое на потенциального работодателя впечатление.

— Ты где училась кофий варить? — строго вопросила Клеменс.

— Не знаю, — пожала я плечами и снова глотнула свою порцию. Нет, с мёдом все же не то. — Сахар бы сюда.

— Сахар! Скажешь тоже. Может, тебе еще сливок? Или суфле с королевской кухни? — фыркнула хозяйка дома, а я досадливо прикусила губу. Ну вот, снова что-то не то ляпнула. Неужели я все же из высокородных? Тогда почему в таком убогом виде? И умею готовить? Как-то одно другому противоречит.

— Ручки у тебя мозолистые и крепкие. Служанкой, что ли, была в богатом доме? — предположила в свою очередь Клеменс. Я уставилась на свои ладони. И правда, белоручкой меня никак не назвать. Мозоли, сильные пальцы, несколько старых белесых шрамов, но в то же время — ни заусенцев, ни чёрных следов под ногтями, и сами они аккуратно подрезаны и даже, кажется, подпилены. Ухоженные, хоть и рабочие руки.

Может, и правда я прислуга у каких-то вельмож? Меня разрывало от противоречивых желаний: попасться на глаза бывшему работодателю, чтобы узнать, кто я такая, или лучше скрыться ото всех и уехать из города от греха подальше? А потом куда? И кто даст гарантию, что в деревне будет безопаснее? А главное, что я там буду делать? Доить коров и таскать сено?

Я снова посмотрела на свои руки. Мозоли довольно характерные. Как будто я не метелку от пыли в руках держала, а, скажем, сковороду. Или вилы. Что-то увесистое и длинное, во всю ладонь.

Ничего не вспоминается, хоть ты тресни.

Хотелось плакать от бессилия, но при Клеменс приходилось держаться.

Не складывается у меня картина мира. Никак.

Так что вместо ответа я неопределенно пожала плечами. Женщину я знала меньше суток и выкладывать ей о полной потере памяти не спешила. Кто знает, как ко мне в таком случае отнесутся. Вдруг сочтут убогой и не способной работать?

Чтобы заполнить паузу, утащила с блюда пирожок и вгрызлась в него, брызнув жидковатой начинкой из сладкой вишни себе на грудь. Чертыхнулась неразборчиво сквозь зубы и щедрой щепотью сыпанула из солонки на пострадавшую блузку.

— Точно служанка, — удовлетворенно кивнула Клеменс, решив, что раскусила меня. — Сбежала, поди. Хозяин домогался?

Видя, что моя история дополняется деталями без малейшего моего участия, я согласно промычала нечто нечленораздельное, доедая божественно-кисловатую вишневую начинку и примеряясь к оставшейся на блюде горке.

— Пойдём, поможешь мне в курятнике. Приготовим обед, поболтаем, там решим, что делать дальше, — пресекла мои поползновения Клеменс, накрывая булочки салфеткой и убирая в буфет. Наверное, это девочкам после работы, догадалась я. — Кстати, зовут-то тебя как?

— Эмм… — подумать-то я вчера на эту тему подумала, только в голову лезли сплошь какие-то странные имена. Не похожие ни на Клеменс, ни на Моник. Маскируя растерянность, я глотнула из остывшей чашки. Вкус кофе оказался немного иным, чем тот, который я ожидала. Не хуже и не лучше — просто другим. Наверное, из-за мёда.

Взгляд мой упал на поруганные цветы в корзине. На самом верху грустно поникла огромная белая лилия, отломавшаяся от стебля у самого соцветия.

— Лили, — выпалила я и, прокатив на языке имя, поняла, что угадала. Оно как-то отозвалось во мне… внутренним принятием и узнаванием. — Меня зовут Лили.

— Ну, идём… Лили, — небольшая пауза перед моим именем ясно дала мне понять, что мне не до конца поверили, но настаивать не будут.

Какой бы служанкой я ни была, но в курятниках не работала, это факт. Куриц я обходила по стеночке, с трудом ассоциируя агрессивное клюющееся создание с лоснящейся ощипанной тушкой, которая мне привиделась поначалу. В суп эти оголтелые стервы просто напрашивались, размахивая на меня крыльями и не давая близко подобраться к насестам. В итоге на фоне пяти яиц, извлечённых из недр соломы Клеменс, моя пустая корзина смотрелась особенно сиротливо.

Внутренних двориков в доме оказалось два. Один каменный мешок, отгороженный от основной улицы вечно запертыми, если судить по заржавевшему замку, воротами, и небольшой калиткой сбоку, другой — зелёный участок с курятником в углу шагов десять в поперечнике. Клеменс жила на окраине города, еще два квартала — и начнутся возделанные поля и фермы. Поэтому перевалочный пункт раздачи цветов организовали именно в этом здании.

Ну, и еще потому, что ее дочь была одним из основных поставщиков фиалок в Ровенсе.

Ирен удачно вышла замуж за крупного землевладельца, который с радостью принял ее фамилию. Для фермера зваться де Валье означало прежде всего частичное освобождение от налогов, за это он безропотно позволял жене выращивать цветы и отвозить их матери, хоть особого дохода лично ему это не приносило. Зато позволяло при случае гостить у тещи и попрекать ее куском хлеба.

Отец Клеменс в свое время занимал какой-то пост при дворе, за что его пожаловали дворянским титулом. То ли писарь, то ли секретарь — в общем, из наследства, кроме приставки «де» и дома на окраине города, ей не досталось больше ничего. Муж ее был из военных и сгинул в очередной бессмысленной кампании против соседей, когда она была беременна их дочерью. Ирен де Валье с детства помогала матери в саду — да-да, в том самом: крохотном пятачке, где мы с Клеменс сейчас собирали зелень в салат. Раньше именно здесь росли самые ароматные фиалки и кустистые пионы во всем Ровенсе.

От былого великолепия осталось несколько кустиков, которые женщина с гордостью продемонстрировала. Пахли они и впрямь потрясающе. Остальное переехало за город, как приданое Ирен.

Теперь Клеменс не нужно было гнуть спину в саду: у дочери на ферме было достаточно наемных работников, чтобы как выращивать, так и собирать цветы на продажу в течение всего сезона. И на улице стоять, дрожа под дождем и ветром, продавать свернутые лентой букетики, тоже не нужно — этим занимаются молодые девушки, которых я видела недавно.

Пока мы в четыре руки нарезали овощи для супа, Клеменс несколько раз попыталась перевести разговор на мою персону. Откуда я, надолго ли, и в каком районе жила в столице раньше. Я старательно переключала ее на другие темы — то соль просыпалась, то порезала что-то криво, то лук в глаза попал.

Сомнения, рассказывать ли Клеменс обо мне всю правду, терзали меня не на шутку, но как только я представляла себе выражение ее лица, когда она услышит про труп в переулке, все желание сознаться моментально испарялось.

Зато я с большой благодарностью приняла ее предложение остаться у нее в гостях. И с еще большей — поработать продавщицей цветов.

Сидеть у нее на шее я не хотела, а медяков в доставшемся мне кошеле было маловато. Наверное, погибший парень носил там мелочь на каждодневные нужды вроде обеда в трактире. Двадцать шесть денье как раз хватило бы от души подкрепиться два-три раза. Букетик фиалок с ленточкой стоил три денье, без нее — два.

На то, чтобы снять комнату на месяц, ушло бы три су или тридцать денье. Расставаться с последним капиталом не хотелось, а щедрая Клеменс пообещала мне не только кров и пищу, но и ежедневную оплату в размере десятой части от проданного.

Теперь понятно, почему девочки так старались, заворачивая лентами букетики. Чем больше бутоньерок уйдёт покупателям, тем лучше они сами заработают. А полоски ткани продавались крупными мотками и стоили не так уж дорого, к тому же, цветочницы чаще всего приобретали их вскладчину.

Жить мне предложили в той же комнате, в которой я ночевала. Раньше там жила ее дочь, пока не переехала за город, к мужу. С тех пор та пустовала.

Мое предложение убрать с пола сено встретили с открытым недоумением. Зачем? Тогда пол мыть придется часто, чуть ли не каждый день, а прислуги в доме нет. Я этим сама буду заниматься?

Мыть пол не хотелось, но и ступать босиком по сухим острым стеблям — тоже. Да и не дело это — в уличной обуви по дому ходить. Мне, по крайней мере, так казалось, Клеменс же не видела в этом ничего особенного. Все посыпают пол соломой и ходят по ней в грязных сапогах.

Спорить с хозяйкой я не собиралась, но всерьёз задумалась, как решать вопрос в будущем.

Глава 3

Выпустить меня в город в моем нынешнем скандальном виде Клеменс не решилась. Пришлось одалживать у нее корсаж и верхнюю юбку, благо иголку в руках я держать тоже умела, как оказалось.

Кто бы мог подумать… Может, я все же правда сбежавшая служанка?

Расщедрившись, хозяйка покопалась в огромном сундуке в своей комнате и выудила сразу две протертых по швам безрукавки с обработанными вручную мелкими дырочками на спинке распахнутого лифа, для шнуровки.

— Ты худенькая, тебе, если в швах убрать, как раз будет, — постановила Клеменс. Я не спорила. Несмотря на довольно приличную грудь, размера этак второго, все остальное и правда у меня было довольно тощим, поджарым, но скорее от активного образа жизни, чем от голодовки. Вместо костей рельефом прощупывались мышцы.

Кроме приталенных жилеток, мне выдали целый ворох нижних юбок и рубашек. На самом-то деле, по две-три каждой, но ткани-то сколько, ткани! Еще две юбки, малиновая и зелёная, будут составлять компанию синим безрукавкам. Мне сочетание не нравилось, но, пока дают, нужно брать. Привередничать потом буду, когда первые денье заработаю.

Собрав в охапку одежду, я отнесла ее в свою новую комнату. Туда же вслед за мной просочилась Клеменс, неся мотки ниток и иголки в шелковой подушечке на подставке. Теми, что похожи на гвоздики, без ушка, предполагалось закалывать ткань по фигуре, в другие — вдевать нить и, собственно, шить. Размер и разнообразие колющих изделий поражали. Тут не было только сапожного шила, и то, потому что нам с Клеменс не хватило бы сил дырявить им толстую кожу. Остальное было в наличии, всех форм и размеров — прямые, изогнутые, тупые и острые, для разных сортов ткани.

В выборе нити и иглы я положилась на хозяйку. Пусть руки помнили, какой стороной держать иглу, но больше знаний к этому не приложилось.

— Швеей ты не была, — постановила Клеменс, глядя, как я неуверенно распарываю боковой шов специальным крохотным изогнутым ножичком. Если бы не она, я бы долго гадала, для чего мне эта загогулина. Я в знак согласия отрицательно помотала головой. Нет, на такую кропотливую тонкую работу ежедневно, по несколько часов кряду, у меня бы точно не хватило терпения.

Похоже, хозяйке доставляло удовольствие играть в угадайку. Она поняла, что я недоговариваю, но списала это то ли на скрытность, то ли недоверие к ней, но не обиделась, а принялась предлагать свои варианты моего профессионального приложения, внимательно вглядываясь в мое лицо и ища подтверждение своим догадкам. Пару раз Клеменс ничтоже сумняшеся намекнула даже на веселый дом, но я посмотрела на нее в ответ так, что она быстро сделала вид, что ничего такого не говорила.

Сказать по правде, я понятия не имела, обслуживала ли я этим телом клиентов. Но вроде бы по внутренним ощущениям мужчин у меня еще не было. Хотя я прекрасно знала откуда-то, что с ними делать и как. Думать о себе ужасы не хотелось, поэтому я про себя решила, что невинна, и точка. Но вопрос, кто же я все-таки, оставался открытым.

Не швея, не птичница, и точно не горничная, потому что шнуровки, особенно на спине, меня выбешивали до невозможности. Утро начиналось с суматохи — мы с Клеменс попеременно затягивали друг другу корсажи. Раньше ей помогали приходившие раньше всех девочки: либо Моник, либо Софи. А до того они с дочерью шнуровали друг друга.

— Это же страшно неудобно! — посетовала я в сердцах. — Почему не спереди?

— Некрасиво же! — в ужасе от подобного святотатства воскликнула Клеменс. — Впереди шнуруют только совсем бедные и одинокие, которым даже помочь некому.

Эдакий показатель статуса. Понятно. У тех, кто побогаче — горничные, у остальных — дочери или помощницы. Да хоть бы муж.

Один комплект из жилетки и зеленой юбки я сшила по классическому образцу под чутким руководством Клеменс. За день или два я не управилась, застряла в помещении на целую неделю. То шов шёл криво, то стежки оказывались слишком широкими, то садилось не по фигуре и приходилось размечать выкройку булавками заново.

Зато у меня было время немного вникнуть в происходящее вокруг, познакомиться с приходящими работницами и освоиться с длиннющими юбками, которые почему-то все время неловко путались в ногах, будто я в жизни их не носила.

То, что работа у цветочниц тяжелая и неблагодарная, я поняла сразу, в первый же день.

Если посчитать чисто математически — полноценный обед в таверне стоил от пяти до десяти денье. От продажи десяти бутоньерок они получали на руки три денье. Только вот покупали цветы не очень охотно, особенно на улице. Почти все горожане выращивали самые необходимые травы на подоконниках и задних дворах, про богатых и говорить нечего, у них садовники. А цветочки, пусть даже и замечательно пахнущие, — все же роскошь, а не необходимость. Так что редко кому удавалось за день продать всю корзину, где умещалось около двадцати букетиков.

Соответственно, проведя весь день на ногах в любую погоду, они при хорошем стечении обстоятельств получали возможность один раз поесть. Понятно теперь, почему Клеменс их подкармливает: бедняжкам ведь и жить где-то надо, и еду покупать, а многие еще и семью содержали.

У Моник беспробудно пил отец, так что ее малолетние брат и сестра рассчитывали только на нее. И то, приходилось прятать хорошенько все деньги и еду, что девушка приносила в дом.

Софи кормила своих собственных детей и мать. Муж ее ушёл зарабатывать титул и деньги в жандармерию и совершенно глупым образом там сгинул в какой-то ночной облаве. Неудачно получил по голове бутылкой, оставив двоих малолетних погодок и супругу, едва справившую двадцатилетие, одних. Хорошо, мать Софи была еще жива и присматривала за внуками, пока дочь зарабатывала им на хлеб.

Розетта жила одна, так что позволяла себе иногда и модную кокетливую ленту на шею, и заколку в волосы. Впрочем, жадиной и задавакой она не была, и щедро разрешала подругам одалживать у нее украшения на праздники.

Вообще, работницы у Клеменс подобрались порядочные, дружелюбные и добрые.

Люди падки на необычное.

Поэтому теперь девушки просили меня научить их вязать сложные банты, а пока у них не очень получалось, укладывали мне на колени аккуратные кучки с заготовленными ленточками.

Так постепенно я вливалась в их дружный коллектив, вникала в жизненные перипетии и от души сочувствовала. Мне в душу никто не лез, за что я им была отдельно благодарна.

И вот наконец настал торжественный день, когда я вместе с остальными переступила порог скрипучей калитки и вышла в город.

Поджилки у меня порядком тряслись. Память о подворотне и трупе рядом была еще свежа, и натолкнуться на кого-то, кто меня узнает, я опасалась. Поэтому маскировалась как могла.

Темные волосы скрыл чепец. Старомодная бесформенная штука, которую Клеменс откопала на самом дне сундука, пришлась очень кстати. Среди бедноты подобный головной убор был не редкостью — сложные прически и украшения в них отнимали время и деньги, и позволить себе непокрытую голову могли немногие горожанки с окраин. Кроме Розетты, все остальные девушки щеголяли в похожих чепцах, разница была только в отделке и материале. Мне выделяться не хотелось, поэтому свой я так и оставила — простым сероватым чехлом.

Внешность моя не была особой редкостью, особенно на юге. Из-за постоянных стычек на границах и следующих за ними грабежей и прочего, генофонд двух наций, Морингии и Бискайи, постепенно смешался, так что среди розовощеких шатенов и блондинов то и дело мелькали темноволосые и смуглые южане.

Мы с девушками уже привычно завернули по паре десятков свежих букетиков. Почему-то в основном Клеменс привозили фиалки, хотя иногда попадались и хризантемы, и гиацинты, и лилии, и даже сирень. Но на улицах подобные букеты шли плохо, как мне объяснили, дороговато для спонтанной покупки. Поэтому их Клеменс чаще всего разносила сама в лавки, с которыми у нее были договоренности. Сильно пахнущие цветы помогали заглушить вонь, доносящуюся с улицы, а зачастую и царящую в самом помещении. Как я успела понять, по местным меркам у моей хозяйки царила практически идеальная чистота. Сено на полу было довольно свежим, и менялось каждый месяц, в то время как у других оно зачастую гнило годами, только сверху насыпали новые и новые слои.

Лаванда шла отдельной категорией, как и полынь с вербеной. Их Клеменс развешивала вдоль крыши на заднем дворе, на просушку. Для этих целей в выступающую доску были вбиты гвоздики на небольшом расстоянии друг от друга, и пучки трав, как односортных, так и смешанных в разных пропорциях, щедро распространяли аромат, постепенно превращаясь в сухостой. Позже их ставили в вазы или набивали специальные мешочки и клали в постель, чтобы отпугнуть живность.

То, что шевелилось в соломе, оказалось вездесущими тараканами. К сожалению, эту напасть простой травой не взять, поэтому я поклялась от сена в доме, или хотя бы в своей комнате, избавиться. Придумать бы только сначала, чем его заменить.

Роз почему-то не привозили вообще, хотя в моем представлении это был первый цветок для продажи. Когда я поинтересовалась на этот счет у Клеменс, она вытаращилась на меня в священном ужасе.

— Это же только для высшего дворянства! Простым людям их разводить и тем более продавать категорически запрещено!

Учитывая, что сама Клеменс была хоть и скромного, но дворянского звания, напрашивался вывод, что розы — исключительная привилегия королевского дворца. Даже на монетах изображалась именно роза в стилизованном виде.

Что ж, я приняла в копилку очередной факт окружающего мира, хоть он меня и царапнул неким несоответствием.

Сегодня моя корзина наполовину благоухала фиалками, другую половину заняли скромные, почти не пахнущие анютины глазки. Они тоже неплохо продавались, благодаря яркой расцветке, и стоили недорого. Люди здесь, как я заметила, очень любили яркие, броские цвета как в одежде, так и в быту.

Повесив плетенку на локоть за длинную ручку, как остальные девушки, я последовала за стайкой щебечущих цветочниц к городскому центру. Шли мы не торопясь, работая на публику. Именно за время нашего торжественного прохода распродавалось зачастую больше всего цветов. Девушки благосклонно, но ни в коем случае не зазывно, улыбались покупателям.

Мне стоило большого труда уловить эту разницу, потому что Клеменс настаивала на важности нюанса. Вроде мы не девушки лёгкого поведения и не завлекаем мужчин, поэтому улыбка должна быть едва уловимой, скромной, с потупленными глазками, но никаких покрасневших щёк, ни в коем случае! И не щериться во все зубы, как она выражалась.

Здесь с гигиеной рта было не очень. Мне повезло, или я раньше хорошо следила за зубами и все они были на месте, а вот Клеменс, как и девочки, не досчитывалась пары-тройки на самом видном участке верхней челюсти. Оттого и полноценная улыбка считалась неприличной — таким образом я демонстрировала свое превосходство, потому что услуги магов-целителей стоили непозволительно дорого, а у кузнецов лекарство было одно на все случаи — выдрать. Зачастую несколько. На всякий случай, с запасом.

Стиснув губы поплотнее, я старательно улыбалась прохожим. Получалось не очень, от меня отчетливо шарахались, хотя у остальных цветочниц за наши полчаса прогулки уже купили по два-три букетика.

Я не отчаивалась: сегодня выходной, центральная площадь будет полна народу — кто-нибудь и у меня купит.

Пользуясь случаем, я глазела по сторонам. Единственный раз, отложившийся в памяти, когда я ходила по этим улицам, с неба хлестал дождь и темнота была хоть глаз выколи, несмотря на все фонари. Сейчас же ярко светило солнце, и город предстал с совершенно другой стороны.

Никаких потоков нечистот в канавах. Попахивало, конечно, несмотря на корзину фиалок в моих руках, далеко не цветочками, но откровенной грязи видно не было. Изредка, правда, из окна раздавался вопль:

— Поберегись! — и прохожие резво разбегались в стороны, после чего из горшка щедро выплескивалось содержимое. Но брусчатка была уложена с такими зазорами, что все вылитое стыдливо скрывалось в расщелинах и не мозолило глаза. А со следующим дождем будет вымыто водой и стечёт по канавам куда-то за пределы города.

Горожане были одеты как на праздник. Выходной все же. Женщины выгуливали шляпки и супругов, холостые мужчины подмигивали цветочницам и покупали пару букетиков, прося в довесок целомудренный поцелуй в щечку. Эдакий незамысловатый флирт.

Девушки хихикали, краснели и стреляли глазками, вопреки всем предостережениям Клеменс.

Площадь еще только заполнялась гуляющими. Огромный фонтан рассыпался струями в самой середине мощеной брусчаткой окружности, рядом с ним на широком мраморном бордюре сидели воркующие парочки и почтенные матроны, наблюдавшие за носившимися за голубями детишками.

С одной из сторон к Фальгаррской площади примыкал дворцовый парк. Он уже давно отделился от основной королевской резиденции, став местом отдыха горожан. Да и сам король переехал в новый дворец, побольше и пороскошнее, оставив в старом здании только службы вроде налоговой и залы для заседания министров и совещаний.

Некоторые праздники тоже все еще проводились в старом помещении, например, ежегодные балы и другие массовые увеселительные мероприятия для высшей столичной знати.

Солейль, новое место жительства короля и его обширного двора, находилось за городом. Вокруг него разбили прекрасный парк, еще краше того, аллеи которого уходили вглубь зелени от Фальгаррской площади. По официальной версии, король захотел стать ближе к простым людям, потому переехал за пределы столицы, в деревню. Только вот злые языки утверждали, что во время постройки новой территории, длившейся ни много ни мало десять лет, были использованы самые роскошные материалы и наняты самые известные архитекторы. Так что о простоте не могло идти и речи.

Держась за спинами остальных цветочниц, я украдкой подглядывала на горожан.

Видно было, что живущие здесь люди зарабатывают больше, чем на окраине. Ткань на одежде казалась дороже, кроме того, то тут, то там ее украшала вышивка стеклярусом, золотыми и серебряными нитями и кружевом, да и крой был явно сложнее куска полотна, что заменяло мне юбку. Вместо комплектов с жилетками дамы одевались в платья, а прически были настолько сложны, что чудом не рассыпались под порывами лёгкого летнего ветерка. Возможно, именно поэтому в них втыкали столько шпилек с фигурными навершиями — не только для красоты, но и для функциональности.

Солнце только показалось из-за домов — до полудня еще несколько часов, зато самых продуктивных. Позже гуляющие разбредутся по тавернам и домам, обедать. Мы в этот момент, подменяя друг друга, сможем перехватить по захваченному из дома куску хлеба с сыром, чтобы не отвращать покупателей бурчанием голодного живота. И еще пару часов постоим на площади, возможно, пройдемся парами-тройками по близлежащим улицам. В это время влюблённые парочки выходят прогуляться в сопровождении дуэний, и многие молодые люди покупают дамам сердца цветы.

В одиночку Клеменс нам ходить категорически запрещала. И вскоре я поняла почему.

Полдень быстро приближался, люди постепенно разбредались кто куда. Некоторые присели на террасах здесь же, на площади, но далеко не всем гуляющим это было по карману. Большинство вернулось домой, сочтя моцион на сегодня выполненным.

Таверны и кабаки распахнули свои двери первым посетителям. Мы с девушками, не сговариваясь, проходя мимо, прибавляли шагу, чтобы не соблазняться ароматами свежезажаренного мяса и тушеных овощей. Изредка то одна из нас, то другая скрывалась в переулке, наскоро перекусывая незамысловатым полдником. Есть при всех, на ходу, считалось неприличным, так что приходилось укрываться от посторонних взглядов.

Когда Софи задержалась, я по неопытности не придала этому значения. Моник, на правах старшей над нами — кто-то же должен делиться с остальными премудростями жизни, пока Клеменс рядом нет, — послала меня проверить, как она там.

И не зря.

Стоило мне свернуть в узкий тупичок, куда десятью минутами ранее отлучилась цветочница, моим глазам открылась весьма неприглядная картина.

Трое плечистых мужчин в высоких сапогах из дорогой кожи и плащах зажали несчастную девушку в углу. Деваться ей было некуда — в какую сторону бы она ни сунулась, ее ждали жадные руки.

Софи вжалась всем телом в стену, вытирая не особо чистую кладку новеньким подолом юбки. Она только утром хвасталась, что нашла очень качественную ткань по дешевке из-за пары дырочек в рулоне. Из повреждённых мест она выкроила костюмчики и платья детям, а из оставшегося получилось аж по две юбки ей и матери. Из лоскутков бабушка собиралась делать детям покрывало на кровать.

Корзина валялась неподалёку, опрокинутая набок. Фиалки, которые мы с таким тщанием увязывали бантами пару часов назад, рассыпались в уличной грязи, некоторые уже успели затоптать сапогами троица молодчиков.

Значит, дохода у бедняжки Софи сегодня не будет.

Это меня почему-то выбесило больше всего.

— Оплатите ущерб, месье. — негромко потребовала я. Тот, что практически распластал Софи по каменной кладке, безо всякого стыда лапая ее за виднеющуюся в корсаже грудь, обернулся, но отстраниться и не подумал.

Глава 4

Внешностью нападающий напоминал ангела… Ну, в моем представлении. Кажется, это что-то из религии, хотя до этой темы мы с Клеменс еще не дошли. Слово, при взгляде на парня первым возникшее в сознании, было «херувим». Золотистые вьющиеся локоны спиралями спускались на плечи, а широко распахнутые невинные голубые глаза отрицали у него наличие каких-либо грехов.

Смущения во взгляде потенциального насильника не было. Наоборот, там жила искренняя радость от встречи со мной.

— О, подружка! Ребята, вам повезло! — обратился он к остальным. Те осклабились, обнажив качественную работу целителей. Все зубы были на месте и сверкали здоровьем. Я оценила.

Пожалуй, сейчас самое время для тактического отступления и вызова поддержки.

Только вот стоило мне набрать побольше воздуха в легкие, готовясь к сигнальному воплю, как молниеносно подскочивший второй мужчина зажал мне рот широкой ладонью и притиснул к себе, гася сопротивление.

Судя по запаху, он недавно ел густо смазанное чесноком мясо. У меня аж в глазах защипало.

— Не плачь, цыпочка. Мы не обидим. И, как ты сама предложила, компенсируем, — «ангел» небрежно кинул в отброшенную мною во время борьбы в сторону корзину несколько серебристых монеток. Кажется, су, а не денье. Наш заработок за два-три дня. Щедро.

Софи уставилась на меня расширенными от ужаса глазами. Бедняжка растерялась, не зная, что делать, от шока у нее, похоже, перехватило горло, потому что она даже не пыталась кричать.

Я хотела гордо объяснить, что не плачу, а негодую, но рука на моем лице перекрыла не только голос, но и кислород. Брыкнувшись, чтобы хоть чуть-чуть освободиться, я очень удачно попала по лодыжке державшего меня мужчины. Внешностью он на ангела не походил совершенно, скорее на южанина: темноволосый, кареглазый, со смуглой кожей. На кисти белели многочисленные порезы — видно, не раз хватался за оружие голыми руками.

Он зашипел от боли, но не выпустил меня, а наоборот, сдавил сильнее. Я почувствовала, что задыхаюсь.

Дальше тело действовало само по себе. Мозг мой практически отключился от недостатка кислорода, и я наблюдала происходящее будто со стороны.

Изо всех сил оттолкнувшись от земли ногами, я угодила макушкой удерживающему меня южанину четко в подбородок. Тот бессвязно заорал от боли — похоже, прикусил язык. Поджав ноги к животу, я впечатала тяжелую деревянную подошву починенной обуви точно в солнечное сплетение стоявшему напротив «ангелочку».

Третий, светлокожий зеленоглазый шатен, пока что держался в стороне, не спеша нападать ни на меня, ни на Софи. Я уж было решила, что обошлось, и бросилась к остолбеневшей цветочнице. Плевать на россыпь цветов из обеих корзин — нам бы ноги унести. Но утащить девушку за руку из тупика не успела.

С трудом выпрямившийся ангелоподобный выщерился на меня и сделал какое-то странное движение пальцами. Меня перехватили невидимые верёвки, спеленали по всему телу и подвесили в воздухе.

— Вот теперь я с тобой, сучка, разберусь как следует. Ты хоть понимаешь, тварь, на кого замахнулась? — шипя, как потревоженная кобра, он навис надо мной всей массой, упиваясь властью над беззащитной жертвой. Я судорожно дёргалась в путах, но невидимые петли держали крепко.

— Отпустите ее, мсье, она новенькая, не хотела ничего дурного! — заверещала рядом со мной Софи, внезапно обретя голос. Херувим даже бровью в ее сторону не повёл, сосредоточив все внимание на мне. В его руке блеснул кинжал.

Он меня вот так вот запросто порезать собирается? Среди бела дня?.. А может, и убить, судя по его настрою. Озверевшее лицо, потерявшее всю ангельскую привлекательность в приступе ярости, маячило прямо передо мной, и поскольку голова у меня была свободна от пут, я сделала то единственное, что могла.

Со всего размаху врезала собственным лбом в лицо херувиму и со злорадным удовлетворением отметила, как хрустнул, ломаясь, под моим ударом его нос.

Заверещали мы с ним на пару. Не знаю даже, кто громче. Я лично старалась изо всех сил: погибать во цвете лет мне категорически не хотелось. Рано мне еще на тот свет, я только жить начала!

Можно сказать, неделю как!

— Что здесь происходит? — раздался громовой голос над побоищем. Я едва удержалась на ногах, ухватившись за Софи и безуспешно пытаясь отдышаться. Неведомая сила, сковавшая тело, исчезла.

Судя по блеску алебард и алым перевязям под плащами, к нам подоспела жандармерия.

Как всегда, вовремя. В последний момент.

Спасибо, хоть вообще появились.

Арестовали нас всех. Связывать не стали, хотя нападавшие мужчины, особенно дважды обиженный мною херувим, на том сильно настаивали. Где логика, спрашивается: агрессоры они, а задерживать предполагалось только нас. Хорошо, что жандармы поступили по совести и забрали всех. Хотя нас могли бы и отпустить — мы, вообще-то, пострадавшие.

Повезло, что Софи жандармам оказалась знакома. Ее почивший муж начинал новобранцем вместе с начальником отряда, поэтому отнеслись к нам со всем возможным уважением.

Но в участок проводили все равно.

Мы с Софи шли в середине, с каждой стороны нас сопровождало по трое жандармов. Впереди гордо шествовали маги, будто это они нас всех поймали и ведут в участок. Глава отряда замыкал небольшое шествие. Редкие прохожие оборачивались и с любопытством смотрели нам вслед, стайка детей и пара собак даже увязались следом, добавляя колорита происходящему. Я чувствовала себя клоуном в цирке, только вот смешно мне не было. Было страшно.

Располагалась жандармерия неподалёку. В каждом районе имелся небольшое отделение, нам повезло попасть в самое многолюдное и крупное — центральное. Всех задержанных с почетом провели по просторному холлу, полному высоких мускулистых мужчин в однотипных кожаных колетах с алыми перевязями. Я засмотрелась, но не потому, что увлеклась их брутальной красотой. Очень уж их форма напоминала мне одежду трупа, рядом с которым я очнулась. В темноте цвета было не разглядеть, но шелковистую полосу мокрой ткани поперёк его живота я помню.

Получается, тот тоже был жандармом. Да и Клеменс упоминала принадлежность плаща, просто я тогда не сильно осознавала происходящее. А сейчас вот вспомнилось.

Прикусив губу, я завертела головой, пытаясь высмотреть доску разыскиваемых преступников и убедиться, что мой портрет не висит там на самом почетном месте. Ничего подобного не нашла, да и на меня никто внимания не обратил.

Возможно, это всего лишь случайность? Молодой жандарм зашёл вслед за девушкой в переулок и умер рядом с ней.

Конечно. Чистой воды совпадение.

Жандармы готовились к смене караула, собирались группами и, горласто смеясь, беззаботно переговаривались. Кто-то поправлял форму, несколько групп, как наши, разбирались с преступниками, прямо там, в общем зале, за длинным столом проводя допрос с пристрастием. Приглядываться я не стала, отвернулась сразу. Не люблю вид разбитых лиц, по крайней мере, если лично мне они ничего не сделали.

Нам ничего подписывать или заполнять не предложили, сразу проводив в подвал. Я почувствовала некоторое облегчение — раз не принялись избивать и допрашивать, значит, не все так плохо.

Забранные частыми решетками камеры в основном пустовали, так что нас разместили с комфортом. Меня и Софи заперли в одной, мужчин в другой, напротив. Глухо лязгнули замки, отгораживая от мира. Жандармы развернулись и, не говоря ни слова, ушли.

— Эй, а защитника? А сообщить кому-нибудь о нашем задержании? — крикнула я им вслед, но ответом мне стал глухой звук захлопнувшейся двери. Щелкнула, отодвигаясь, ставня на окошечке, то есть без наблюдения нас не оставили. Но больше — никакой реакции на мои вопли. Что ж, не буду тратить силы впустую.

Я отошла от решетки и огляделась. На полу лежали мешки, набитые соломой. На них я не рискнула бы даже присесть, не то что спать. В дальнем углу стоял глиняный выщербленный горшок, неплотно прикрытый побитой крышкой. Заглядывать я не стала, понадеялась только, что он хотя бы опорожнен, потому что мыт был вряд ли, судя по запаху. А еще хорошо бы, чтобы нас выпустили поскорее — ширмы или другой загородки не предусматривалось, а присаживаться под пристальными взглядами троих мужчин, должно быть, то еще удовольствие.

— Можешь горло не драть. Пока они сами не решат нас выпустить, никто не придёт, — хмуро буркнул херувим, потрогал свой нос и скривился. — Мерд! И магию заблокировали.

— Терпи, неженка, — фыркнул менее пострадавший брюнет. Ему хорошо говорить, у него хоть ничего не сломано. Проговаривал слова он, правда, довольно невнятно — язык, наверное, распух.

Но жалеть их обоих я не собиралась: прилетело им за дело.

— Что же теперь будет?! — всхлипнула Софи. Я обернулась к ней — в глазах бедняжки стояли слезы. Она бессильно сползла по влажной стене, не обращая внимания на окончательно испорченное платье, и, обхватив себя за плечи, принялась раскачиваться из стороны в сторону, как в трансе.

— Думаю, они скоро разберутся, что произошла ошибка, и нас выпустят, — с бодростью и оптимизмом, которых на самом деле не чувствовала, заявила я. Подумав, присела рядом с ней на корточки и приобняла за плечи, притягивая к себе. Пол все же холодный, а подруге сейчас нужна поддержка.

— Мама будет волноваться. А детям сегодня нечего есть вечером, я обещала принести, — забормотала девушка, сжавшись в комок и закопавшись мне под мышку. Ее начинало знобить — то ли от нервов, то ли от холода подземелья. В камерах было промозгло и сыро — пробирало до костей, несмотря на слои ткани.

— Не переживай, к вечеру точно будешь дома, — подбодрила ее я, клацая зубами.

— Я бы предложил плащ, но боюсь, не доброшу, — холодно предложил брюнет. Из всей троицы он производил наиболее благоприятное впечатление. Сам к Софи не приставал, ко мне полез, помогая подельнику, да и то, обращался достаточно осторожно. Мог бы и шею сразу свернуть, хотя с трупом, конечно, не позабавишься… И сопротивления почти не оказывал, и бить не пытался в ответ.

Иллюзий по поводу благородства местных мужчин я не питала. Мы с Софи — добыча легкая, искать или защищать нас некому. Что может та Клеменс? Разве что на могилки нам цветочки поднести. Не факт, что в больнице после всего помогли бы. Уровень медицины мне еще только предстояло оценить, но, глядя на уход за зубами, напрашивался вывод, что остальное тоже не очень.

Попользовались бы втроём и бросили умирать в переулке. Учитывая, что мы — расходный материал, его предложение просто верх галантности. Так что на общем фоне брюнет казался вполне приличным человеком.

— Благодарю, не стоит утруждаться, — ответила я вполне миролюбиво.

Брови его взметнулись вверх — видимо, не ожидал куртуазности от цветочницы. А у меня ноги сами собой дернулись, чтобы еще и в книксене присесть, еле удержалась — на корточках неудобно получится.

Память тела не подводит.

Первым все же не выдержал тот самый блондин, который предлагал мне не орать.

— Вы нас долго собираетесь тут держать? Я из-за вас обед пропустил! — рявкнул он во все горло — я аж подскочила от неожиданности.

Ноги слушались плохо, продрогла я вся, не помогало даже то, что мы жались с Софи друг к другу, как два птенца в гнезде. Брезгливость свою по отношению к мешкам я давно преодолела: не до нее, когда вот-вот околеешь от холода. Так что мы часть подложили под себя, а два прислонили к стене, образовав подобие дивана. Но сено внутри оказалось подгнившим и тоже влажным, так что помог манёвр мало.

То ли к блондину все же питали некое уважение, то ли к нам все равно собирались заглянуть, но дверь заскрежетала и распахнулась, явив жандарма в полном вооружении. Он настороженно косился на мужчин, явно неловко себя чувствуя от того, что их приходится держать в заточении.

— Приношу свои извинения за доставленные неудобства, господа маги, — кивнул он. — К сожалению, ситуация неоднозначная и просто отпустить мы вас не можем.

— А нас? — я все же встала и подошла к решетке, но на меня даже мимолетного взгляда не бросили. Все внимание жандарма занимали мужчины, будто нас в соседней камере и не было вовсе.

— Мы уже уведомили мсье де Бельгарда. Он скоро прибудет и сам решит, как поступить, — уважительно, но без подобострастия отчитался стражник и вернулся за дверь, не забыв ее тщательно запереть.

Блондин раздраженно саданул кулаком по решетке, отчего та даже не дрогнула, а он сам поморщился. По перекладинам пробежал едва заметной змейкой золотистый разряд.

— Мы точно пропали, — прошелестела Софи, и снова начала всхлипывать. — Они же маги! Да еще и ученики самого де Бельгарда! Нас четвертуют или колесуют, за то, что подняли на них руку.

— Скорее отрубят голову — злорадно дополнил список неприятных казней зловредный блондин. Брюнет покосился не него неодобрительно, но ничего не сказал.

— Ну, ты, положим, ничего на них не поднимала. Даже глаз, — степенно заметила я, неодобрительно зыркнув на херувима. Он осклабился и с оттягом провёл большим пальцем по горлу, изображая мою предполагаемую незавидную участь. Красноречиво закатив глаза, я отвернулась от клоуна и услышала в камере сдавленный смешки, а следом — ойканье. Брюнет, вопреки ситуации, нравился мне все больше. Кажется, он как-то зависит от блондина и вынужден ему подчиняться, иначе не вёл бы себя как свинья.

— А по поводу меня не переживай, у меня смягчающие обстоятельства. На кону стояла наша с тобой честь, что мне нужно было делать? Молча раздвинуть ноги?

— Вообще-то да, — подняла на меня красные от слез, злые глаза Софи. Я опешила. Вот тебе и благодарность за спасение. — Нужно было делать, что велят мессиры маги. Денег бы дали, не обидели. А теперь нас точно казня-а-ат! — и она с воем снова уткнулась в натянутую на коленях юбку.

Я аккуратно убрала руку, которой все еще обнимала ее за плечи.

Так вот и выясняется, что помогать людям, когда об этом не просят, себе же дороже.

Теперь фыркал уже херувим, но ему, к сожалению, подзатыльник выдать было некому.

Спустя еще два часа, когда я начала уже с тоской поглядывать в сторону глиняной посуды и примеряться, как именно растопыриться, чтобы не обнажить все подряд, дверь в подземелье снова заскрипела.

— На выход! — скомандовал жандарм, отпирая решетку троице. Ему прикосновение к ней не причиняло вреда.

— А мы? — я встала, с трудом переставляя негнущиеся ноги, и проковыляла поближе к решетке нашей камеры, которую никто не позаботился отпереть.

— За вами двумя сейчас вернусь, — бросил стражник, не глядя в мою сторону, и распахнул створку пошире, будто он швейцар при входе в элитный ресторан, а не охранник в тюрьме, выпускающий заключённых. Херувим выплыл с торжествующим видом, разве что язык не показал. Одурел мальчик от вседозволенности, похоже. Лет ему с виду не так чтобы много, вот и наслаждается властью, от большого ума.

В отсутствие мужчин мы с Софи быстро решили свои вопросы, старательно глядя в противоположные стороны. Я вообще старалась к ней не подходить, решив про себя, что обязательно поговорю с Клеменс по поводу всей этой истории.

Меня заинтересовали мои права. Как женщины, как жительницы столицы и как человека. Раньше я как-то не задумывалась над такой насущной проблемой — просто потому, что не сталкивалась с трудностями, сидя под боком у доброй хозяйки.

И в первый же выход в люди угодила в неприятности по незнанию.

Нас провожали далеко не так уважительно, как мужчин. Стражник покрикивал, понукая нас прибавить ходу на лестнице, хотя юбки отчаянно путались в ногах и несколько раз я чуть не упала. Отчасти виноват в этом был некстати полученный тычок в спину деревянной частью алебарды.

Даже без разговора с Клеменс мне потихоньку становилось ясно, что прав у меня немного. Запоздалый страх пробирался в душу, свиваясь ядовитым клубком и нашептывая пораженческие мысли.

А вдруг и правда отправят на казнь или в тюрьму за то, что подняла руку на высшее существо? Я же понятия не имею о законах. Хотя, если бы все было так однозначно, нас бы не арестовали всех вместе.

Пока я мучилась сомнениями, мы пришли. На втором этаже жандармерии располагался просторный зал для общих собраний и заседаний. За стоявшим на небольшом возвышении столом восседал молодой мужчина в длинном, из дорогой ткани с богатым золотым шитьем, темно-вишневом плаще. Его каштановые волосы были собраны в небрежный хвост, а ноги в высоких сапогах, видные под столом, притоптывали в нетерпении.

— Это они? — уточнил он у подобострастно склонившегося к нему пузатого усача. Судя по щедро расшитому колету из тонко выделанной кожи и властной ауре, это был начальник участка. Вместо него, впрочем, ответил херувим, совершенно по-детски показав на меня пальцем.

— Вот она, — и даже нижнюю губу обиженно выпятил.

Глава 5

Я укоризненно покосилась на указующий перст — его, интересно, не учили, что это неприлично? — и перевела взгляд на самого де Бельгарда. Тот в свою очередь с любопытством изучал меня, и тут до мозга с запозданием дошло, что Софи уже с минуту как присела в неудобном даже с виду реверансе, почти до пола… И того же ждут от второй девушки в помещении. То есть от меня.

Я поспешно согнула колени, придерживая кончиками пальцев юбки, и уставилась в пол. Вышло как-то само собой и вроде вполне достойно. Никто не засмеялся, по крайней мере.

Кроме нас, пятерых виновников происшествия, главы участка и де Бельгарда, в зале у стен переминались жандармы. Минимум десяток. Они думают, мы сейчас с Софи нападем на кого-нибудь и запинаем насмерть? Или зрелищ не хватает и хочется посмотреть, как наглых девиц, посмевших отказать в утехах магам, прямо тут казнить будут?

При этой мысли я передернула плечами. Напитавшаяся в подземелье влагой ткань неприятно липла к телу, а в носу уже начинало хлюпать. Если со мной не разделаются тут же, все равно придется полежать с простудой.

Маг за столом неопределенно помахал в воздухе пальцами, разрешая нам всем выпрямиться. Оказывается, троица тоже оказывала ему почтение дружным низким поклоном. Только сейчас я заметила, что одежда их чем-то схожа. Вышивка, темная ткань, характерный узор по краю — все для того, чтобы особо важных персон можно было отличить издалека и оказать им всяческое уважение. Только вот я этого не помнила, вот и вмешалась на свою голову.

Хотя, даже знай я, кто они, все равно заступилась бы за Софи. И за любую другую бедняжку, оказавшуюся в подобной ситуации. Занимаемый высокий пост совершенно не повод вести себя по-свински.

— Я слушаю, — веско уронил маг и уставился тяжёлым взглядом на блондина, безошибочно определив зачинщика всего.

— Я предлагал деньги. А она изображала недотрогу, — херувим снова ткнул пальцем, теперь в Софи, но, поскольку я стояла между ними, получилось, что опять в меня. Я на всякий случай сделала шаг назад, чтобы не плодить непонимание. Уголок рта де Бельгарда дернулся, будто он пытался подавить улыбку, но взгляд, направленный на блондина, суровости не утратил. — Потом вмешалась эта.

Палец, как стрелка качественного компаса, снова упёрся в меня.

Рот дернулся уже отчетливее. Де Бельгарда явно забавляло происходящее, чего нельзя было сказать обо мне. Я продрогла, оголодала и перенервничала.

— Блез? — перевёл испытующий взор маг на вменяемого брюнета. Короткое, рубленое имя вполне ему подходило. Он и сам был похож на топор: резкий, основательный и плечистый — от него веяло уверенностью в себе. Такому не было нужды зажимать девушку в темном углу — скорее, отбиваться от них приходилось.

— Себ выпил на площади и предложил развлечься. Я пытался отговорить. Не вышло, — коротко и четко отрапортовал Блез. Так я и думала. Главный в этой тройке херувим, но вовсе не из-за большого ума.

— Вас задержали сразу после полудня, — медленно, веско протянул де Бельгард, и мне захотелось отступить еще на шаг, хоть я ни в чем и не была виновата. Побелевший блондин мое мнение явно разделял. — Ты выпил так, что потерял контроль над собой и пошёл приставать к девицам с самого утра? Сколько раз я тебе говорил…

Маг оборвал сам себя, безнадежно махнув рукой: решил не трясти бельём на публике, но и так все было ясно. Херувим злоупотребляет давно, и инцидент с Софи далеко не первый. Думаю, остальные так легко не отделались.

Тут мне стало дурно окончательно. Если подобные происшествия скрывают, то пропажу двух цветочниц никто не заметит. Были — и нету. Вдруг выпивший маг — это угроза мирным жителям, а мы слишком много видели?

— Это еще не все, Тьер… мсье Верховный маг, — оговорка блондина тоже не прошла мимо меня. Значит, де Бельгард — большая шишка и с херувимом у них близкие отношения. Сейчас нас точно начнут закапывать. — Эта сумасшедшая вздумала нам сопротивляться!

И он снова ткнул в меня пальцем. Руки чесались его сломать, но я сдержалась. Не подозревала в себе такой кровожадности! Но в оправдание могу сказать: довели.

Верховный маг снова перевёл взгляд на меня. Я в ответ уставилась на него, не видя смысла отпираться. Все равно перевес не на нашей стороне, думаю, и Софи, если ее спросить, повесит всю вину на меня. Так что спасаться придется исключительно самостоятельно.

— Это была пьяная драка, мсье. Мы с подругой просто попались под руку, — честно глядя магу в глаза, выдала я свою версию. Ни слова неправды, всего лишь немного перевёрнуты и сдвинуты акценты.

— Хм, — прищурился де Бельгард, а херувим заголосил:

— Врет она все, она мне нос сломала, сучка безбашенная!

— Прикажете принести Камень Истины? — подобострастно склонился к уху Верховного мага начальник участка. Тот благосклонно кивнул.

— Хорошая идея, мсье Пинчон. Несите.

Конечно же, сам пузатый усач ничего ниоткуда не понёс. Он помахал тем жандармам, что бесцельно мялись у стены, внимая бесплатному зрелищу. От общей группы отделились двое, одетые чуть опрятнее и богаче остальных. Доверенные лица? Заместители?

Стянув с шеи огромный, в ладонь длиной, витой ключ на цепи, начальник участка протянул его одному из подошедших мужчин и что-то прошептал ему на ухо.

Двое уполномоченных быстро сбегали куда-то и через пару минут вернулись, благоговейно неся в четыре руки металлический поднос, на котором лежало нечто, укрытое плотной тканью.

Ношу водрузили на стол перед Верховным магом, и тот поманил меня к себе.

— Подойдите, мадемуазель…

— Лили, — пискнула я, не справившись с голосом, и закашлялась. Фамилию я себе так еще и не придумала, но меня о ней и не спрашивали.

Де Бельгард улыбнулся и жестом фокусника сорвал покрывало, открыв присутствующим неправильной формы камень. Он напоминал мутный хрусталь и чуть светился розовато-сиреневым.

— Прошу вас повторить свои показания, положив руку на Камень Истины, — голосом доброго дядюшки предложил мне Верховный маг. — Если вы солжете, он обожжет вашу ладонь, имейте в виду. Магические ожоги не лечатся, как вы знаете.

— Знаю, да, — пробормотала я, недоверчиво оглядывая мерцающую штуковину.

Трогать ее не хотелось. Все внутри меня сопротивлялось мысли, что придется прикоснуться к неизвестной светящейся гадости, но выбора особого не было.

До сегодняшнего дня мне лично сталкиваться с магией не приходилось. В этом я была абсолютно уверена. Мозг подсовывал дикие обоснования того, что камень светится, но ни один из них не подходил, кроме самого логичного и невероятного — это артефакт. Заряженный ментальной магией предмет, способный определить, лжёт человек или говорит правду.

— Ну же, смелее, или вам есть, что скрывать? — подбодрил меня де Бельгард.

Я решительно положила ладонь на светящийся камень.

— Клянусь, что этих идиотов пальцем не тронула.

Полупрозрачный детектор лжи мельком полыхнул зелёным и снова вернулся к своему обычному, едва светящемуся розоватому состоянию. Среди жандармов раздались редкие смешки. Они оценили формулировку: камень подтвердил не только мою непричастность к побоищу, но и то, что троица не одарена умом.

Рисковала я прилично. Кто знает, насколько точно настроена эта штуковина и как подробно улавливает нюансы произносимого. Повезло. Размытость и обтекаемость использованной фразы не прошла мимо Верховного мага. Он прищурился, но кивнул, и светящийся Камень унесли. Хорошо, что он не начал настаивать на более подробном допросе.

Кажется, кто-то за мой счет решил преподать урок зарвавшимся юнцам. Зря я так паниковала, а все Софи со своим упоенным перечислением возможных казней. Оказывается, де Бельгард совершенно вменяемый, даже с чувством юмора. Я немного расслабилась, понадеявшись, что основная опасность позади.

— Врет она! — взревел херувим совершенно не по-ангельски.

Подбоченившись, я повернулась в его сторону.

— Послушайте, мсье. Вы уже достаточно сделали из себя посмешище, советую прекратить. Зачем списывать обычную кабацкую драку между приятелями на слабую женщину вроде меня? Скажите, разве хрупкой мадмуазель под силу побить троих мужчин? — я обратила взгляд обиженной лани на Верховного мага.

Тот успел выйти из-за стола и спуститься с возвышения к нам. Жандармы расходились, посмеиваясь украдкой. Хохотать в открытую над магом все же не осмеливались. Пузатый начальник участка замер округлой тенью за плечом де Бельгарда, внимая каждому жесту и подхалимски готовясь предугадывать малейшие его желания.

Похоже, магов если не боготворили, то близко к тому. И я посмела на сие великолепие поднять руку! То есть ногу. И голову, не забываем про голову.

Карие глаза пробежались по моему порванному платью, оценили лихо сдвинутый набок чепец, не забыли и разбитую губу, и назревающий синяк на лбу.

— Нет, конечно. Вы же такая безобидная, — с едва уловимой насмешкой выдал вердикт маг, делая шаг вперед. Я не успела ни уклониться, ни увернуться, будто меня пригвоздили к месту, а его палец бережно и осторожно уткнулся мне прямо в середину лба. От места соприкосновения наших тел пробежали ледяные иголочки и быстро впитались куда-то под кожу.

— Вы что делаете? — почему-то шепотом уточнила я.

— Лечу вашу шишку, — так же тихо, заговорщически, ответил мсье де Бельгард и подмигнул мне. — Мадмуазель невиновна, это же очевидно. От этих троих за километр разит алкоголем.

Повернувшись к проштрафившимся ученикам, он скрестил на груди руки и уставился на них с таким суровым видом, что я на их месте покаялась бы во всех грехах, содеянных и только замышляемых.

— Подрались, обормоты? — насупившись, он смерил каждого отдельно пригвождающим к месту взглядом. Херувим попытался возразить, но Блез незаметно дернул его за рукав, призывая к молчанию. Раз Верховный маг решил, что они подрались между собой, то так тому и быть. Еще не хватало с ним спорить. — А вы задержитесь. Хочу с вами поговорить.

Фраза застала меня с занесённой над порогом ногой. Я обернулась и проверила — это точно мне? Маг на меня не смотрел, зато начальник участка, мсье Пинчон, строго погрозил мне пальцем. Я тяжело вздохнула и поставила ногу обратно.

— Ты иди, я задержусь немного, — подтолкнула я Софи в сторону выхода. Та двигалась неуверенно, медленно, будто все ждала, что ее позовут обратно. — Шевелись давай! Продолжения захотелось?

— Да я бы не против. Особенно с тем, черненьким, — выпалила девушка довольно громко. Блез, кажется, услышал и недовольно поморщился, а блондинистый Себ волком на него зыкнул. Да, кажется, не любят девушки херувима, а у того развиваются неслабые комплексы, побуждающие брать свое силой.

— Клеменс наверняка уже беспокоится, — нашла я благовидный повод вытолкать Софи взашей. Бередить тлеющие угли раздора и провоцировать троицу на очередную разборку я не хотела, а Софи, похоже, получала удовольствие от ситуации. Как же, за нее дрались три мага! Пусть на самом деле им всем напинала я, но официальная версия-то именно такая. Будет чем похвастаться подружкам.

Когда за последним жандармом закрылась дверь и мы остались в просторном гулком помещении впятером, — троица, Верховный маг и я — облегчения от наконец-то завершившейся в мою пользу разборки я не испытывала.

Непохоже, чтобы вообще что-то завершилось.

Кажется, все еще только начиналось.

Верховный маг выглядел непозволительно юно для столь высокого титула. Вряд ли он был намного старше своих учеников, или маги стареют как-то по-особенному? Список вопросов, которые я в срочном порядке задам Клеменс, рос в геометрической прогрессии.

Де Бельгард прошёлся мимо проштрафившейся троицы, смерив каждого уничижающим взглядом. Сначала в одну сторону, потом в другую. Когда он пошёл на третий заход, нервы херувима не выдержали:

— И ты ей поверил? Да она врет как дышит! — выпалил он, дёрнувшись, когда Блез уже ощутимее воткнул локоть ему под рёбра. — Ее прибить мало, у меня нос до сих пор кровоточит!

— В Ровенсе закрылись все веселые дома? — скучающим тоном протянул Верховный маг, не сбиваясь с ритма. Пять шагов вдоль строя, у стола разворот, и еще пять шагов, к двери. — Или ты забыл, какой откат бывает от принятия алкоголя? Даже не буду спрашивать, с чего ты решил напиться с утра пораньше.

— Выходной же, — пожал плечами Себ, явно успокоившись и снова обнаглев. Он сменил позу с вытянутой почти по-военному, в струнку, на более расслабленную и горделиво подбоченился. — Мы в отгуле, имеем полное право развлечься.

— Имеете, — все так же безразлично согласился маг, а Блез и оставшийся безымянным шатен подобрались, старательно изображая статуи. Я слилась со стеной у самого выхода, недоумевая, зачем меня позвали на этот показательный спектакль и какие лично для меня будут последствия. Свидетелей унижения не просто не любят — мне гарантировано не слишком любезное внимание со стороны блондина. Мсье Верховный маг настолько уверен в моих силах, что доверяет мне побить его еще раз? Или я вообще из этой комнаты больше не выйду?

— Как поступает ответственный маг, если он желает расслабиться и выпить? Блез? — де Бельгард внезапно остановился нос к носу с брюнетом.

— Запирается в магоустойчивом помещении, желательно в подвале борделя или в доме любовницы! — бодро отрапортовал он, а после виновато покосился на меня. Мол, прости за правду жизни. Я слабо улыбнулась и пожала плечами — мол, ничего страшного. Подоплека происходящего постепенно прояснялась. У магов, значит, есть взаимосвязь между выпивкой и девочками. Ничего особо оригинального, но одаренность, очевидно, усиливает силу влечения в разы. И раз Себ не особо ответственный, он вместо веселого дома полез к первой попавшейся девушке.

Хорошо, что я оказалась рядом.

— Дружно посмотрели на нее, — Верховный маг, не глядя, ткнул за свое плечо большим пальцем. Я вжалась в стену еще плотнее: устремлённые на меня взгляды обещали много чего интересного и неприятного. — Запомните эту девушку. И благодарите всех богов, что наткнулись на нее в том переулке.

А?

Мы уставились на де Бельгарда в одинаковом недоумении.

— Тебе повезло, идиот, что это была всего лишь цветочница, — терпеливо пояснил маг хлопающему глазами Себу. — Была бы горожанка или, не приведи боги, знатная дама — ты был бы либо женат уже, либо отвечал бы по закону перед ее мужем. Так что запомни этот урок и будь благодарен, что отделался сломанным носом, а не поломанной жизнью.

В глазах херувима читалось многое, но благодарности там точно не было. Я поежилась. Не самый лучший для меня способ воспитания подростков. Как бы они на мне не зациклились. Если начнут подстерегать и мстить — еще полбеды, отмашусь. А если ухаживать? Не надо мне такого счастья.

Решив, что разъяснительной работы на сегодня достаточно, маг удовлетворенно кивнул и повернулся ко мне. Оставленные в покое ученики выдохнули, Блез сразу поймал Себа за плечо, что-то ему горячо втолковывая. Блондин огрызался, но слушал. Надеюсь, хоть чьё-нибудь влияние на него будет достаточным, чтобы к нам с Софи он больше не полез.

Де Бельгард в два шага преодолел разделявшее нас расстояние и непринужденно устроился рядом со мной, как будто мы оба прислонились к стене отдохнуть после долгой прогулки.

— Скажите мне честно, — Верховный маг даже взял меня под локоток, склоняясь к моему уху. Я насторожилась. Ни один разговор, начатый с подобной фразы, ничем хорошим никогда не заканчивался. — Как вам эти оболтусы? Вижу, вы девушка правдивая, открытая. Мне интересно услышать мнение со стороны.

— В смысле, как? — осторожно уточнила я, поглядывая на оболтусов. Себ ругался с Блезом, третий, имени которого так и не прозвучало, будто его вообще не было ни здесь, ни в том переулке, отошёл к стене и безразлично прислонился к ней плечом, пережидая бурю.

— Не переживайте, не в матримониальном смысле. И я не предлагаю вам красоту их мужскую оценивать, — хмыкнул де Бельгард. — Как люди, личности, что вы можете сказать по поводу этих троих? Стали бы вы им доверять, и если да, то кому?

— Никому, — не задумываясь, выпалила я. Барьеры благоразумия, сдерживавшие меня до сих пор, смело волной откровенности. Верховному хотелось рассказать все, начиная с секретов детства, заканчивая тем, что у него над бровью очень кокетливая родинка и ему идет. Но меня об этом не спрашивали, поэтому приходилось ограничиваться ответами на поставленные прямо вопросы.

— А поконкретнее? — вкрадчиво прошептал маг.

— Я бы на вашем месте присмотрелась к нему, — я кивнула на тихо стоящего в стороне шатена. — И спиной ни в коем случае не поворачивалась.

— Да? — с нескрываемым любопытством глянул на меня Верховный маг. — Не соблаговолите ли пояснить, почему именно он?

Я немного помялась, слегка отрезвев. Выскажу сейчас своё честное мнение, а меня колесуют. Или чем там грозились? Кажется, я уже наговорила на пару гильотин. Интересно, кстати, что это? Наверное, какая-то экзотическая казнь. Странно, что Софи ее ни разу не упомянула, а расписывала она ожидающие нас ужасы в красках.

Глава 6

Чувствовала я себя странно. Будто немного выпила, но при этом мышление работало остро и четко как никогда. Только вот контролировать речь становилось все труднее — язык так норовил сболтнуть лишнее.

— Говорите смелее, как есть, — подбодрил меня де Бельгард. Я вздохнула и понизила голос. Хоть на это остатков моего благоразумия хватило. Стоит троице услышать, что именно я о них думаю, — мне конец.

— Беленький — агрессивный идиот. Такие быстро заканчивают в темной подворотне с ножом в печени от обиженного брата или мужа какой-то из обесчещенных им пассий, — четко выдала я характеристику. — Брюнет довольно умён и честен, но подчинён идиоту, поэтому судьба его незавидна. А этот — себе на уме. Подобные ему даже нож в спину сами не всадят, но отойдут в сторону и полюбуются, как это сделает кто-то еще.

— Вы же в курсе, что говорите о моем кузене и его друзьях, которые еще и неслабые маги? — с лукавой улыбкой уточнил де Бельгард, а у меня в груди похолодело.

Совсем я расслабилась. Не думаю, кому говорю и что. И вообще, что-то со мной творится непонятное. Никогда в жизни не была так откровенна с посторонними. Может, маг на меня как-то влияет?

— Простите меня, ваше магичество, — я поспешно присела в реверансе, невзначай выдергивая свой локоть из цепкого захвата. В голове тут же слегка прояснилось, а ужас удвоился: что же я натворила? — Сама я девушка простая, не местная, леплю что ни попадя.

— Да нет, вы как раз говорите очень занимательные вещи, — склонив голову набок, маг продолжал меня изучать с вниманием ученого-исследователя, а я чувствовала, как по спине ледяным ручейком стекает пот. — Я даже рад, что немного подтолкнул вас к откровенности. Нечасто женщина обладает таким поразительным аналитическим складом ума.

Подтолкнул… так вот оно что! А я-то дура, расслабилась, разоткровенничалась. А на меня тут воздействие идет на полную мощность! Что там Камень Истины! Верховный маг — это опасность пострашнее. Поджарит не руку, но сразу мозг.

Я отшагнула назад, инстинктивно увеличивая между нами расстояние. Де Бельгард снова сократил его, придвинувшись вплотную. Позади меня по-прежнему находилась стена, отступать мне больше было некуда — я и так уперлась в нее лопатками и затылком до боли.

— Вы крепкий орешек, мадемуазель Лили. Мне пришлось применить четвертую ступень, хотя обычно достаточно девятой. Так что вряд ли кто-то, кроме меня, сможет повторить этот опыт — можете быть спокойны.

Спокойна? Да я в истерике! Этот… этот маг копался в моей голове, как в своем сундуке, вытаскивая на поверхность эмоции и мысли, заставляя откровенничать с совершенно посторонним, к тому же смертельно опасным человеком! Да за то, что я наговорила только что, меня не только колесуют и четвертуют — специальную мучительную казнь придумают и в мою честь назовут!

— Не переживайте так. Мысли я не читаю, не умею, — хмыкнул маг, оценив мое окаменевшее от бешенства лицо. — А доверять маленьким лгуньям просто так, без доказательств, не имею обыкновения. Зато теперь… могу вам сказать откровенно: вы меня заинтриговали. Кто вы такая, мадемуазель Лили? И что забыли среди цветочниц? С вашим уровнем сопротивляемости магии вам место в жандармерии. Или в гильдии наемников.

— Они берут женщин на работу? — ляпнула я, не иначе от неожиданности. Де Бельгард усмехнулся, потревожив дыханием тонкие волоски на моей щеке, выбившиеся из-под практически дезертировавшего чепца.

— В жандармерию не берут, а в гильдию — еще как. Если хотите, я замолвлю за вас словечко, — шепнул он мне в самое ухо, и по моей шее побежали непрошеные мурашки. Кыш, предательницы! Я поспешно замотала головой, невзначай зацепив нос мага чепцом. Хоть на что-то он сгодился. Де Бельгард сморщился и отодвинулся от сероватой старой ткани — а заодно и меня — подальше.

— Не надо, спасибо. Мне и цветочницей хорошо, — добавила я для ясности. Не думаю, что Клеменс после сегодняшнего пассажа выпустит меня на улицу в ближайшее время, но в гильдии наемников точно делать нечего. Могу представить, какие задания могут давать там женщинам. Совратить, соблазнить, украсть. Спасибо, я лучше цветочки буду в букетики сворачивать.

— Как хотите, — к моему облегчению, маг выпрямился, отстранился от меня и повернулся к ученикам. — Портал открывать не буду, сами понимаете, так что ножками. Вперед!

Повинуясь его команде, троица понуро побрела на выход. Де Бельгард у самой двери задержался, смерил меня еще раз нечитаемым взглядом, кивнул каким-то своим мыслям и вышел.

Я немного постояла, приводя в порядок дыхание. Что-то у меня с сердцем и легкими не в порядке: там колет, здесь зажало… Неужели простая близость к мужчине на меня так повлияла?

К красивому, властному, наглому и беспринципному мужчине.

Да, пожалуй, мурашки были правы, когда разбежались. Нужно и мне последовать их примеру: уйти отсюда поскорее и никогда, ни при каких обстоятельствах больше с Верховным магом не пересекаться.

Подышав и поправив чепец, я осторожно выглянула в коридор. Никого. Перебежками добралась до лестницы и, осторожно перевесившись через балюстраду, глянула вниз. Все жандармы занимались своими делами: болтали, спорили и разбирались с задержанными. В основном кулаками.

Приняв непринуждённый вид, я спустилась вниз и, не сбавляя шага, направилась к двери. Никто ко мне не повернулся, только пара особо бдительных проводила безразличным взглядом, каким одаривают ползущего по потолку таракана: вреда никакого — главное, чтобы в суп не свалился.

Благополучно переступив порог и отойдя на квартал от жандармерии, я присела на корточки у сточной канавы, благо та была пуста и суха. Ноги меня не держали.

Только что меня миновало сразу несколько смертей. В переулке, в зале жандармерии и после — если бы состоялся суд, меня бы никто не помиловал. Мне страшно, безумно, дико повезло, что у Верховного мага обнаружилось извращенное чувство юмора и он меня использовал как воспитательное пособие для своих оболтусов. Вздумайся ему воспитывать не их, а общество — болталась бы я уже на виселице, чтоб другим неповадно было на магов руки распускать.

Или головой на колу сидела бы?

Не думать об этом, а то стошнит. Подавив горький ком, вставший в горле, и загнав его поглубже, я встала и побрела по переулкам практически наугад.

Дом Клеменс я нашла с трудом. Город при свете дня выглядел совершенно по-другому, нежели ночью, в дождь, а сейчас, в сумерках, и вовсе предстал в каком-то третьем варианте, и отыскать в лабиринте улиц нужную, учитывая, что подходить и спрашивать направление у мужчин я остерегалась, а женщины от меня шарахались сами, оказалось довольно сложно. Так что к моменту, когда я постучалась в знакомую калитку, практически стемнело.

— Лили, деточка, ты в порядке? Живая! — выдохнула Клеменс, стискивая меня в неожиданных и тёплых объятиях. Я обвила ее руками в ответ, чувствуя, как пережитый ужас постепенно покидает тело. Конечно, маги и их забавы никуда не делись, но хотя бы в пределах уютного домика на окраине столицы можно было сделать вид, что все в порядке.

— Вроде живая, — неловко пошутила я, осторожно высвобождаясь и поправляя на плечах Клеменс шерстяную шаль.

— Девочки домой идти не хотели, еле выпроводила. Софи такие страсти рассказала, мы не знали, что и думать. Из-за нее правда маги подрались? — сверкая от любопытства глазами, оживившись в предвкушении свежих пикантных сплетен, хозяйка даже помолодела. Спохватившись, что мы так и стоим на пороге, она за руку потащила меня в дом и сразу на кухню, к очагу.

Только оказавшись у огня и заметив, как от одежды повалил клубами пар, я поняла, до какой степени продрогла. Клеменс всплеснула руками и, потребовав, чтобы я немедленно раздевалась, убежала за сменной одеждой.

Кого стесняться-то? Окна в кухне под потолком, дверь закрыта. Недолго думая, я быстро избавилась от мокрых тряпок. Даже шнуровка поддалась без проблем, чувствуя мое настроение. Попробовала бы заартачиться, я бы просто надрезала ее и все. Не до сантиментов в моем состоянии.

Хозяйка вернулась, сгрузила аккуратно сложенную безразмерную рубашку и стопку одеял на стул рядом со мной, поставила на огонь котелок с водой, для чая, и вытащила с полки накрытое тканой салфеткой блюдо, на котором оставались еще два сиротливых пирожка с капустой.

— Девочки тебе оставили, — кивнула она, пока я, клацая зубами, переодевалась и заворачивалась в слои шерстяной ткани. Благодарно кивнув, я устроилась за столом и вгрызлась в пирожок. Со всеми происшествиями я пропустила не только обед, но и ужин, и молодой организм настоятельно требовал своего.

В замысловатый травяной сбор, который Клеменс охарактеризовала как «противопростудный», она щедрой рукой долила чуть ли не полчашки мёда. Для пущего эффекта. Глотнув приторной обжигающей жидкости, я залюбовалась игрой пламени в очаге. Все что угодно, только бы не смотреть в глаза хозяйке.

Она меня приютила, а я, получается, ей одни проблемы приношу. Как бы и до нее маги не добрались. Чисто из вредности.

— Ну, рассказывай, — подбодрила меня она. — Как так получилось, что ты полезла спасать Софи от магов? Я ведь не дура, понимаю, что из-за этой глупышки никто драться бы не стал, она бы всех осчастливила по очереди с большим удовольствием. А вот ты у нас со странностями.

— Да, я сама себе удивляюсь иногда, — призналась я, все еще глядя в огонь. — И вы правы, я полезла за нее заступаться. Нас арестовали и только чудом выпустили. Верховный маг оказался вменяемый мужик, с чувством юмора. Странноватым, правда, но хоть каким-то — уже хорошо.

Клеменс побледнела, сравнявшись цветом со своей рубашкой.

— Верховный маг? Вы наткнулись на самого де Бельгарда? — едва слышно пробормотала она. Я помотала головой.

— Его ученики наткнулись на Софи. А он нас вытащил из жандармерии.

Откинувшись на спинку стула, хозяйка замахала себе в лицо подолом передника.

— Уморишь ты меня, — пропыхтела она, отойдя немного от новостей. Я виновато потупилась в чашку и отпила еще отвара, пока тот не остыл. Меня все еще знобило, и тепло, прокатывающееся по горлу, было совершенно не лишним.

— Скажите, а маги владеют внушением? — мне все еще не верилось, что человека можно вот так запросто заставить выложить все свои мысли. Под выпивкой или наркотиком каким — еще понимаю, но я ничего не пила и не ела с завтрака, тем более в компании Верховного. — Я там, кажется, наговорила… всякого.

— Да что они только не могут, — отмахнулась Клеменс. — И думы все потаенные вытаскивают, и ложь чуют, и дождик могут вызвать с градом, и убить молнией. Только все от силы зависит. Верховный — он самый одаренный, другого такого ни в одном королевстве нету. Ты не смотри, что молодой он, такую должность при короле за знакомства не дают.

Она говорила с такой гордостью, будто достоинства де Бельгарда — ее личная заслуга, плод давней садовой селекции. Ну, патриотизм, наверное, в какой-то степени — у нас маги самые магические, завидуйте все.

Поджав ноги и уткнувшись подбородком в колени, я прихлебывала горячий отвар и думала.

Маг рассуждал о «каких-то там цветочницах», противопоставляя их даже простым горожанкам, будто мы не цветами торговали, а телом. Презренное племя, никому не нужное. Странно, вообще-то. Девочки из кожи вон лезут, целыми днями на ногах, в любую погоду, неужели они не заслуживают немного уважения? Тем более, кажется, торговля — дело вполне пристойное. Не для благородных, конечно: им презренный металл считать зазорно, они только тратить должны уметь и распоряжаться. Но уж точно купцы по положению стоят выше простых ремесленников.

— Я не понимаю, почему девочки вообще торгуют на улице. Неужели мы не можем все скинуться и открыть лавку? Хоть бы и здесь? Помещение подходящее, распахнуть пошире ворота… — натолкнувшись на серьезный, испытующий взгляд Клеменс, я резко закрыла рот, но было уже поздно.

— Откуда ты, что не знаешь элементарных вещей? — строго поинтересовалась она. Я пожала под одеялами плечами — ответить мне было нечего. — Совсем, наверное, глухая деревня была. Или отдаленное поместье.

Да, учитывая, что я по легенде горничная — удаленная от столицы резиденция вполне подходила, объясняя пробелы в моей приспособленности к жизни. Барышню одеть, барышню раздеть, прореху зашить — это все понятно, а выживать в городских лабиринтах меня не учили.

— Чтобы открыть лавку, ее нужно сначала зарегистрировать в реестре торговых пунктов, — загибая пальцы, деловито начала перечислять бюрократические шаги Клеменс. Кажется, я наступила, того не зная, на больную мозоль. Этот вопрос женщиной явно был изучен вдоль и поперёк. — Для того, чтобы заявление приняли, у тебя должна быть рекомендация от твоей гильдии. А у нас ее нет.

— От гильдии торговцев? — звучало знакомо. Что-то я о подобных организациях слышала. — Ну так нужно попросить и все. Пусть дадут ту рекомендацию. Или дорого очень?

Клеменс, не скрываясь, фыркнула, потом не выдержала и расхохоталась.

— Ты такая наивная, милая. Кто же нас возьмёт в гильдию?

— Так мы в ней не состоим? А как тогда торгуем? — удивилась я. Хозяйка пожала плечами.

— Да так же, как девицы в веселых домах — телом. Все знают, чем они зарабатывают, а поди докажи. Так и с цветочницами. А в гильдию нас не берут, потому что товар несерьезный и заработать с него так, чтобы приносить главе существенный доход, мы не можем. Один взнос за вступление — пять ливров. Мы не потянем, даже если все вместе скинемся.

— Так можно в другие гильдии вступить. Ремесленников, например. Или земледельцев, — предлагала я варианты, и на каждый хозяйка с сожалением качала головой. Пытались, пробовали, стучались в закрытые двери. С нынешней системы продаж цветов доход и правда невелик — пока довозят до города, пока рассортируют, пока завернут бутоньерки, да и раскупают далеко не все, а девочкам еще их долю выделить — самой Клеменс вряд ли достаётся много барыша.

— А за открытие гильдии какой взнос? — я подобралась на стуле, даже ноги спустила на пол, не замечая леденящего ступни холода камней.

— В каком смысле? — удивилась хозяйка. Ей такой вариант, похоже, и в голову не приходил.

— Если мы откроем гильдию цветочниц. Отдельную, свою. Во что это нам обойдется? — терпеливо повторила я. Тему такую, конечно, на ночь глядя в полупростуженном состоянии обсуждать не стоит, но уж очень я загорелась идеей. В частности, очень хотелось утереть нос неким магам, которые цветочниц и за людей-то не считают.

— Не знаю, — растерянно пробормотала хозяйка. — Новые гильдии давно не открывались. Надо уточнить.

— Вы уточните, — ласковой крокодилицей улыбнулась я. — Очень уж любопытно.

Мысленно я уже потирала руки. Если гильдии давно не открывали, то и взнос, скорее всего, не менялся. Надеюсь, он не совсем уж неподъемный. Даже в таком случае, если объединить усилия всех цветочниц, — а по Ровенсу, не говоря уже обо всей остальной стране, их разбросано немало, и если они все скинутся по одному су, насобираем несколько ливров минимум — то создать собственную гильдию становится не такой уж утопичной задачей.

Заглянув в чашку и с сожалением убедившись, что отвар в ней уже закончился, я поплотнее обернулась одеялами, нащупала ногами промокшую обувь и с омерзением влезла в нее. Нужно сшить что-то для дома, тряпичное и мягкое. А если в несколько слоев, то можно будет и солому убрать.

Хорошая идея, похвалила я сама себя. Завтра как раз и займусь.

Мытарства мои в темнице обошлись без осложнений: организм оказался закаленным, и простуда верх не взяла, хоть и чихала я весь следующий день безбожно. Никуда меня, понятно, Клеменс не пустила, и вовсе не из заботы о моем здоровье. Просто с моим талантом влипать в истории на пустом месте куда больше пользы я смогу принести, не выходя из дома.

Вреда точно будет гораздо меньше.

Когда девушки расселись рано утром с цветами, я специально выбрала место подальше от Софи. На нее никто не косился, зато на меня посматривали странно. Я понимала, что своим непонятным поведением спровоцировала нездоровый интерес, но извиняться за желание помочь ближнему не собиралась. Так что пусть воспринимают меня как чудачку не от мира сего, надеюсь, со временем таких, как я, неравнодушных к чужому несчастью, станет больше.

А готовых отдаться магам в подворотне за пару су — меньше.

Привычно свернув несколько десятков букетов, я помахала цветочницам вслед и вместе с Клеменс принялась собираться в дорогу. До вечера мы планировали съездить с подводой, привезшей цветы, на ферму к Ирен и вернуться.

Глава 7

Шитьё обуви для дома пришлось отложить на потом. Как и многое другое.

Заботливая Клеменс вчера, отправив меня спать, привела в порядок мой единственный костюм, вычистив подол юбки и высушив его на распорках, так что мне хоть было с утра, во что одеться. Обувь тоже за ночь подсохла, но кожа кое-где на ней потрескалась, а на левом ботинке подошва отстала от верха в районе пятки. Несильно, но еще один пережитый катаклизм — и будет заметно. Так что в список срочных дел пошёл визит к обувщику и ювелиру. Была у меня одна мысль, как заменить ненавистную шнуровку, но реализовать ее самой мне не под силу. Придется просить специалиста, надеюсь, я смогу понятно объяснить свое смутное видение.

Подождать придется еще по одной, достаточно прозаичной причине: у меня не было свободных денег. У меня их вообще практически не было. С одной вчерашней попытки заработать прибавились только расходы. Ни одного букетика я так и не продала, и все содержимое корзины было втоптано в грязь. Хорошо хоть сами плетенки остальные цветочницы подобрали и принесли Клеменс — меньше поводов краснеть перед доброй женщиной.

Подвода, на которой привезли цветы, дожидалась нас у ворот. Управляла понурой пегой лошадкой энергичная плотная селянка средних лет, в похожем на мой сероватом чепце и кокетливом цветастом платочке, обвивавшем округлые плечи и заправленным в обширное декольте. Она была одной из сборщиц цветов и помощниц мадам де Валье-младшей.

На козлах места больше не было, поэтому нам с Клеменс пришлось устроиться на мешках с сеном, которыми было выложено дно телеги. Сено было свежим, приятно пахло и похрустывало, а заодно немного компенсировало страшную тряску, которая началась, стоило нам двинуться с места. Боюсь представить, что с нами было бы без мягкой подстилки.

Пока мы добирались, — а ехать было около двух часов — Клеменс рассказывала мне с нескрываемой гордостью о деловой хватке дочери. Я дивилась и восхищалась, потому что девушка действительно многое смогла сделать.

Молодец и ее муж, что разрешил ей делать что заблагорассудится на приличном участке его земли, но и без этого она неплохо развернулась.

В результате недавно закончившейся войны с Бискайей и последовавшими за ней мелкими приграничными стычками, многие семьи остались без кормильцев. Особенно это касалось пригорода столицы: там чаще всего выдавали землю новоявленным дворянам, дослужившимся из простых солдат хотя бы до адъютантов. Чем дальше от Ровенса, тем обширнее становились земляные наделы, тем знатнее и родовитее их владельцы.

Женщинам, зачастую с детьми, нужно было как-то себя кормить. Вскапывать обширные поля вручную они не смогли бы, лошадей держать в каждом хозяйстве — затратно. Ирен постепенно объединила вокруг себя несколько десятков таких вот, потерявших кормильца семей, и помогла им на первое время семенами. Дальше они занимались выращиванием цветов сами. У кого-то лучше цвели пионы, у кого-то — лаванда. Последняя, как и вербена с полынью, пользовались особенным спросом из-за засилья насекомых в домах и одежде. Фиалки де Валье растила сама, себе в убыток, помогая тем самым городским женщинам зарабатывать себе на кусок хлеба.

Дочь Клеменс впечатлила меня даже по рассказам. Я ждала увидеть некую мощную, под стать нашей вознице, солидную даму, хотя следовало бы догадаться, что она пойдет в мать.

Обширные возделанные поля с пробивающимися ростками пшеницы и пышными кочанами ранней капусты сменили узкие полосы разноцветных цветочных ковров. Ровные ряды лаванды сменяли высаженные в шахматном порядке кусты пионов, между ними кучками проглядывали анютины глазки.

Огромный каменный дом в два с половиной этажа почти весь зарос виноградом, сливаясь с ландшафтом. Грозди еще не созрели, но уже завязались, обещая богатый урожай осенью.

На пороге, придерживая на бедре двухлетнего сорванца, нас ждала хрупкая, не выше моего плеча, юная девушка с небрежно убранными в растрепавшийся узел волосами. Никто бы не сказал, что это нежное создание железной рукой руководит несуществующей гильдией, а судя по тому, чего я наслушалась в дороге, нам не хватало только официальной регистрации: все роли уже были четко распределены, включая взносы и категории членства.

— Проходите, пожалуйста, пирог как раз поспел! Мама, ты так редко заезжаешь и только по делу, как можно! — радушно улыбнулась она, скользнув по мне цепким взглядом. Я поежилась, четко ощутив каждую потертость на одежде и выглядывающую из обуви пятку. Кажется, меня записали в приживалки и, к сожалению, были недалеки от истины. Но я стараюсь исправиться!

Так что я любезно растянула губы в ответ, не забывая не размыкать их, согласно правилам приличия, и ступила вслед за Клеменс в аппетитно пахнущий сдобой холл.

Ребёнка спустили на пол, и он радостно убежал вверх по скрипучей деревянной лестнице туда, где мелькнул удирающий в панике кошачий хвост. Судя по донесшемуся чуть позже жалобному мяву, догнал.

Нас проводили в уютную кухню, тщательно отмытую до блеска, и никакой соломы на полу! Вместо этого холодные камни закрывали плотно подогнанные доски, добавлявшие терпкие ноты свежей стружки в царившие вокруг сдобные ароматы. Источник гордо стоял посередине грубо сколоченного стола, истекая паром и ягодным соком.

— Клубника только поспела, — махнув рукой в сторону террасы, Ирен подхватила пирог и вынесла вслед за нами на свежий воздух. Вокруг нее сразу закружилась пара пчел, тоже оценивших упоительный дух выпечки.

Я поискала глазами, где бы вымыть руки, но не нашла. Клеменс, не сомневаясь, ухватила отрезанный для нее кусок прямо так, подставив горсть, чтобы не капать на юбку. Вздохнув, я присоединилась. Есть хотелось все время, а выделяться и просить Ирен показать дорогу до колодца — или где здесь принято умываться — было как-то неловко. Впрочем, пирог с лихвой компенсировал мои терзания, расплывшись по языку мелкими косточками молодой клубники и нежностью творога.

После недолгой вынужденной паузы, когда мы воздали должное кулинарным способностям хозяйки поместья и бурно выразили свой восторг, — особенно старалась я — Ирен устроилась поудобнее и попеременно смерила нас взглядом.

— Итак, я слушаю. Что вы затеяли?

Клеменс отпираться и утверждать, что мы заехали просто так, — два часа в телеге в одну сторону — не стала. Выложила как на духу и про вчерашний инцидент, как обоснование для всей затеи, и про мое оригинальное предложение.

Идея с собственной гильдией прочно засела в наших головах. Мы переглядывались и хихикали, как малолетние заговорщицы, нетерпеливо ожидая реакции Ирен на нашу инициативу.

— Присоединиться к существующим не получится, в этом вы правы, — степенно согласилась она. — Мы-то, может, и потянули бы взнос, только вот не примут нас. Я уже пробовала.

— Да? Я не знала, — растерянно пробормотала Клеменс, немного растеряв свой запал. — Так это еще один довод в пользу собственной гильдии!

— А разрешат ли нам остальные главы основать еще одну? — резонно заметила Ирен. — У них уже все сферы влияния поделены, доходы утверждены, жандармы подкуплены. И тут мы, такие красивые.

— Подавать заявление на новую вы тоже уже пробовали? — осторожно уточнила я. И ощутила некоторое облегчение, когда дочь Клеменс отрицательно покачала головой.

— Я не стала и пытаться, — честно призналась она. — Зачем? Все и так ясно. Мы с девочками вложим последние сбережения — и для чего? Чтобы нас завернули с порога с извинениями? Или, еще лучше, позорно спустили с лестницы?

— И много ли нужно вложить? — я уже не пыталась звучать бодро и радостно. Надежда, что я смогу хоть как-то помочь, отплатив Клеменс за доброту, таяла на глазах. Скорее похоже было, что я ее втягиваю в новые неприятности вместе со всей семьей и женщинами, которые рассчитывают на них. Я просто не имею права подвести их и подставить под удар от глав гильдий, а стоит нам высунуться — именно это и произойдёт.

— Десять ливров, — пожала плечами Ирен. Я сглотнула. Сумма немалая. Вдвое больше, чем взнос за вступление в уже существующую организацию. — Честно скажу, я была бы не против все же попробовать, но рисковать последним…

Она покачала головой, а моя угасшая было надежда затеплилась снова.

— То есть если я где-то найду деньги, вы согласны возглавить будущую гильдию? — обрадовалась я. Ирен от неожиданности расхохоталась.

— А почему же сама не берёшься руководить? С твоей-то хваткой, — прищурилась она, изучая меня со все возрастающим интересом. Конечно, по моему виду не скажешь, что у меня где-то вдруг завалялось с десяток ненужных ливров. Но ведь главное не то, что на тебе надето, а то, что у тебя в голове.

— Я не разбираюсь в цветочном деле, — покачала я головой. — Мне соваться в руководящие посты смысла нет. Разве что в теоретики-организаторы. У вас, я вижу, все уже налажено, роли распределены. Только оформить бы все как полагается. Значит, дело в финансах? А мести со стороны гильдейских не боитесь?

— Все мы под Пресветлым ходим, — женщины дружно покосились в небольшой каменный закуток, в котором, укрытые от ветра, горели свечи. — Если ты где-то раздобудешь взнос на открытие, мы с девочками не поскупимся, поделимся с кем надо. Примут, куда они денутся.

Да, похоже, все упиралось в ограниченность финансов. Наскрести на взнос-то возможно, из последних денег, но тогда нечем будет задобрить глав гильдий. Если же их не задобрить, то всю затею можно выбрасывать на помойку — толку не выйдет.

— Хорошо, — твёрдо заявила я. — Договорились. С вас тогда умасливание большого начальства, все равно я с ними незнакома, от меня они ничего не возьмут. А я раздобуду десять ливров на открытие.

— И как же? — Ирен смотрела на меня скептически, с легкой насмешкой умудрённой жизнью женщины. Мол, все я видала, везде бывала и ничем ты меня, деточка, не удивишь. — Цветами столько не заработать.

— Пока что нет, — протянула я, уже прикидывая про себя варианты. Букетиками на улицах и правда много не наживешь. Нужно выходить на большой рынок, поставлять что-то особое, с изюминкой, на что заевшаяся знать будет бежать, спотыкаясь, и просить еще. И нечего девочкам мёрзнуть на улицах — откроем лавки, пусть торгуют прямо из дома. Понадобится меньше продавщиц, конечно, но остальных работниц найдём куда пристроить. Это все планы далеко идущие, а прямо сейчас нужно заработать средства для реализации всех идей.

И у меня было несколько вариантов, как именно это сделать.

Все сразу я выкладывать не стала. Сама еще не была уверена, какой из способов заработка сработает. Сначала нужно было изучить мир как следует, и не из грязного переулка или окошка дома Клеменс.

Мы договорились с Ирен, что она начнёт составлять кодекс гильдии. Через неделю-другую, когда будет понятно, получилось ли у меня что-нибудь, мы с ее мамой снова приедем обсудить детали и уточнить подпункты. В знании местных реалий и законов я вполне полагалась на младшую де Валье, но что-то мне подсказывало, до некоторых тонкостей она сама не додумается. Просто потому, что для нее это незыблемая норма, я же относилась к окружающей среде как ребёнок, который только научился ходить и говорить. Задавала вопросы, искала ответы, поражалась происходящему и думала, как сделать все удобнее и проще — для меня.

Прогнуть под себя мир, так сказать.

Сколько бы ни расспрашивала меня Клеменс, пока мы тряслись на жестких досках телеги обратно, я молчала как кремень.

Нас подвозил хмурый детина, которого отправили на ночь глядя специально, чтобы проводить мать де Валье и ее спутницу до дому, проследить, что добрались мы благополучно. Бедняга из-за этого пропускал время ужина, а к моменту, когда он вернётся, все успеет окончательно остыть, и несправедливостью этой он был недоволен до крайности.

Стиснув зубы, чтобы не клацать и не раскрошить их на неровной дороге, — никто нам накидать мешков не удосужился, их клали под цветы, чтобы те не помялись, и Ирен немало нас пожурила за то, что мы развалились на них и утрамбовывали по пути к ней, так что теперь их придется набивать заново — я размышляла над способами быстрого заработка.

Обращаться нужно к высшему классу. У бедняков просто не найдётся столько денег разом. Если я хочу в кратчайшие сроки собрать десять ливров, стоить услуга или предмет должны весьма недёшево.

На тапочках, например, столько не заработаешь, хотя их я тоже хотела предложить, со временем. Только сначала нужно убедиться, что их уже не используют: обидно будет обнаружить, что их вовсю носят при королевском дворе. То же и с другими моими идеями.

— Когда будет рынок, Клеменс? — спросила я, когда мы были уже у нее дома и по устоявшейся привычке пили отвар на кухне перед отходом ко сну. Зубы конвульсивно стучать еще не перестали — организм за два часа вошёл в ритм колдобин и успокаиваться не спешил.

— Малые работают каждый день, речной — по четвергам, а главный — в выходные, — заученно отбарабанила хозяйка и прищурилась: — Тебе есть что продать?

Она оглядела меня еще раз, хотя прекрасно знала наперечет все мое имущество, крайне немудреное, надо заметить. У меня даже серёжек не имелось, хотя уши были проколоты. Я покачала головой.

— Не продать, но присмотреться. Для начала тогда схожу на малый, раз до главного ждать еще почти неделю.

Досадно получилось. Могла бы и сегодня зайти, если бы знала, что возникнет такая необходимость. Ничего, успеется еще.

— Вместе сходим, — решительно поправила меня Клеменс. Я удивлённо приподняла брови, глядя на нее поверх края чашки. — Ты же не думаешь, что я тебя куда-то одну отпущу? После всего…

После всего, что я натворила. На месте хозяйки я бы, пожалуй, вообще выкинула себя на улицу. Если еще и надежда на основание гильдии не оправдается, придется мне, кажется, искать себе новое жилье. Не смогу смотреть в глаза мадам де Валье.

Так что постараться мне предстоит изо всех сил. Не люблю подводить людей.

Малый рынок соответствовал своему названию в полной мере. Товары вполне уместились на пяти прилавках, мимо бродили сонные покупательницы, изредка замирая и вяло торгуясь. Пришли мы туда сразу после того, как выпроводили цветочниц с очередной партией букетов. После полудня рынок закрывался, а самое лучшее с него разбирали уже с рассветом, так что запоздалым клиенткам оставались одни попорченные продукты и залежавшиеся ткани.

Мы прошлись вдоль единственного ряда, я без особого интереса потыкала в рулоны пальцем, взбив облачко пыли. Решительно ничего занимательного.

— Может, пройдёмся по лавкам, раз уж вышли? — поинтересовалась я у Клеменс. При той бедности выбора, что была представлена, оценить ассортимент я не могла.

Хозяйка кивнула, и мы пошли по лавкам.

Сначала обувным. Я разглядывала однотипные башмаки, представлявшие собой колодки с отдельно висящим язычком и шнуровкой или пряжкой поверх. Сапоги были не лучше: просто голенище выше и шнуровка длиннее. Подошва у дешевых моделей была деревянной, у дорогих — кожаной.

Затем мы пошли к модисткам. К самым дорогим, придворным, и соваться не стали. Нас бы на порог не пустили. Так что наведались к тем, что попроще, где обычно заказывают униформы горничные и покупают платья горожанки позажиточнее. С порога к нам пристроилась молоденькая ассистентка, повинуясь движению головы владелицы ателье. Она ходила за нами, пока мы с Клеменс рассматривали предложенные ткани и фурнитуру, брезгливо морщила носик и следила, чтобы мы не засунули моток кружев в декольте. Или где мы там еще могли спрятать что-нибудь, учитывая отсутствие карманов.

— А пуговицы у вас продают? — повернулась я к ней лицом на очередном вираже и задала вопрос в лоб. Она отпрыгнула и оторопела, хлопая на меня глазами. — Круглые такие, с дырочками.

Мне доставило некое извращенное удовольствие поиздеваться над бедняжкой. А незачем было ходить за нами, у нас вполне приличный вид, пусть и не самый богатый, зато мы чистые и пахнет от нас цветами, в отличие от той же ассистентки. То ли она давно не мылась, то ли за одеждой не следила.

— Это мужские принадлежности, у нас такого не держат, — отрезала она наконец, придя в себя.

Так я и думала. Колеты застегивались на пряжки, рубашки представляли собой широкие куски ткани для обоих полов, но штаны-то должны были как-то держаться! Не на завязочках же.

Теперь оставалось каким-то образом попасть в ателье, которое шьёт платья для придворных дам, и внедрить новшество.

У меня потихоньку рождался план.

Глава 8

Последние денье я потратила на обновки. Не знаю, как чувствуют себя обычно женщины, спуская отложенные деньги вместо еды на красивый платочек, но мне было страшно до обморока. Если затея не удастся — придется мне ехать к Ирен и проситься на поля, окучивать грядки. В город, продавать цветы, я вряд ли сунусь. Небезопасно это. Лучше уж ручками поработаю на природе.

Раннее утро выходного дня, но для цветочниц подобного понятия не существует. Семь дней в неделю, в дождь и в град, они приходят точно с рассветом в дом Клеменс, разбирают букеты и идут с корзинами торговать.

Я выждала, пока девочки не скроются за дверями, и только потом вышла. Повертелась немного, давая хозяйке оценить вид.

— Ну как? — немного нервно поинтересовалась я. Может, переборщила? Не слишком ли броско? Хотя, вроде бы тут любят все яркое…

Судя по восторженно расширившимся глазам Клеменс, все было прекрасно.

— А это удобно? Не расстегнется? — она ткнула пальцем в ряд пуговиц на моей жилетке. К счастью, второй комплект я не успела перекроить — вишневая юбка и синяя жилетка еще дожидались меня в разобранном виде. И таки дождались. Пять дней я практически не выходила из комнаты, только один раз сбегала к сапожнику и кузнецу, а потом еще раз — забрала заказ. Ну и поесть спускалась. Благородство Клеменс не знает границ — боюсь, что я никогда не смогу толком отплатить ей за ее доброту. Все это время она кормила меня и давала крышу над головой, даже не намекая на оплату. В том числе поэтому — ну и потому что вдвоём не так страшно — я сшила похожий костюм и ей. Он дожидался хозяйку в ее комнате.

Я хихикнула.

— Они декоративные. Для красоты, — для наглядности я подергала себя за пуговицу. Ткань натянулась, но швы держались крепко. — Самое главное — тут!

Повернувшись спиной, я продемонстрировала отсутствие бесившей меня все это время шнуровки. Клеменс благоговейно пробежала кончиком пальца по стыку и отдернула его, нащупав легкие бугорки под тканью.

— Что это? — пробормотала она растерянно. — Магия?

— Нет, крючки! — торжествующе заявила я, снова поворачиваясь к ней лицом. — Пойдёмте, я вам помогу застегнуться и объясню, как они работают. Сами увидите, это куда быстрее и проще шнуровки!

Подхватив ее под руку, я увлекла женщину вверх по лестнице. Мы обе раскраснелись и сияли, предвкушая всеобщее внимание, ведь ничто так не радует и не украшает, как долгожданная обновка.

Которую, к тому же, удобно носить и надевать.

Как я намучилась, пока объяснила кузнецу, что именно от него хочу — не передать словами. Огромный мужчина с бородой и руками, похожими на лопаты, долго расспрашивал меня, зачем делать крючки такими мелкими да еще и в двух разных формах.

В итоге я плюнула и пошла к ювелиру.

Седой до прозрачности старик с цепким ясным взором понял меня чуть ли не с полуслова. Поцокав языком и посетовав на загруженность, хотя, кроме нас, в лавке не было с утра ни единого человека, он хитро покосился на меня и заломил за срочность и сложность пять су.

— Бесплатно, — твёрдо отрезала я. — И договор о разделе будущего дохода пополам.

Дедок поморщился и попытался выторговать семьдесят процентов себе под предлогом, что материал и работа-то — его. Недаром его бакенбарды так походили на пейсы — я сразу заподозрила неладное. Но его хваткость мне пригодится, чтобы продвигать товар в будущем. Не сама же я буду этим заниматься. И, памятуя о гильдии и десяти ливрах, я уперлась намертво, настаивая на разделении пятьдесят на пятьдесят и ни процентом меньше.

И, возможно, у меня еще найдутся какие-нибудь интересные идеи, которыми я могла бы с ним поделиться, но, понятно дело, что не за просто так…

Старый, опытный ювелир вздохнул и сдался. Первую партию из ста крючков в комплекте с креплением для другой стороны я получила на руки уже через двое суток. Дед утирал воображаемый пот и лоснился от самодовольства. В подсобке уже остывали еще несколько сотен, но уже из чистого серебра, в то время как мои были из бронзы. Дешевле была бы только медь, но она быстро окисляется и позеленила бы ткань.

Договор мы подписали тут же, в качестве свидетелей выступили хозяева соседних лавок, кожевенной и мебельной. К счастью, торговцы умели писать и читать, да и я тоже. Так что внимательно изучив документ, я размашисто и неразборчиво подписалась. Вышло само собой, только вот как я ни вглядывалась в каракули, имя Лили там не угадывалось ни с какой стороны. Рука вывела подпись сама, я даже не задумывалась, куда ее вести, так что вполне вероятно, что это мое настоящее имя, но очень уж витиевато написанное. Первая буква похожа на Л, это да. Но дальше, кажется, «О». Или «А»? Но точно не «И».

Мысленно пожав плечами, я решила не задумываться над тем, чего изменить не в состоянии. Память возвращаться отказывалась наотрез, даже обрывками не мелькая во сне. Зато знания оставались при мне, как и рефлексы тела, и это не могло не радовать.

Охая и ахая, Клеменс придирчиво оглядела себя в зеркало, выгибаясь в немыслимых позах, чтобы рассмотреть спину. Ей никак не верилось, что можно всего лишь зацепить эти мелкие крючочки друг за друга — и жакет сомкнётся, будто сшитый.

— Оно точно не развалится? — в который раз с опаской поинтересовалась она, а я снова хихикнула и покачала головой.

— Не переживайте, пришито надежно, и их много, так что даже если отвалится один — остальные-то никуда не денутся, — успокоила ее я.

Полюбовавшись на себя еще немного, Клеменс сама ухватила меня под локоть и потащила на центральную площадь.

Ей не терпелось покрасоваться, как, впрочем, и мне.

Надо сказать, что декоративными пуговицами и крючками я не ограничилась.

Пришлось пустить в ход вторую жилетку, потому что ткани того же цвета в доме больше не нашлось. Из нее я пошила рукава. Ну, не совсем рукава — от пройм отходили полосы ткани, сцепленные в нескольких местах и украшенные крошечными бантиками в тон юбке. В прорехи между полосами пышными буфами торчали рукава нижней рубашки. У локтя полосы заканчивались, и начинались воланы манжет, на которые ушла почти целая нижняя юбка из тонких и качественных кружев.

На спине, чтобы подчеркнуть отсутствие шнуровки и наверняка привлечь к этой области внимание, у самого основания жакета — назовём своими словами: над попой — я навертела гигантский цветок из обрезков материала. Он игриво колыхал лепестками при каждом движении. Не знаю, как модистки, а внимание мужчин мне точно обеспечено. Так что за локоть Клеменс я держалась очень крепко и в подворотни не заворачивала. Только широкими улицами, только в скоплениях народа.

А самое главное — каблуки.

Новую обувь выдумывать я не стала. Пока что. Просто не хватило денег. Зато в скромную пристойную модель с привычными шнурками высотой до щиколотки и на кожаной подошве, за которую я отдала последние десять денье, сапожник внёс некоторую коррективу.

Если сабо из цельного дерева и деревянные же подошвы едва слышно глухо бухали по камням мостовой, то кожаные ступали практически бесшумно. Мне не подходило ни одно, ни другое. Мне нужно было привлечь внимание к нарядам, но не идти же, покрикивая: «Новая модель — красиво, практично!»

Поэтому в кожаный каблук сапожник вбил несколько коротких крохотных гвоздиков. Теперь при каждом шаге раздавался звон, будто я ударяла миниатюрными молоточками по наковальне.

Головы прохожих невольно поворачивались в нашу сторону, ища источник звука. Клеменс сияла, как золотой ливр, одаривая всех проходящих мимо царственной загадочной полуулыбкой.

Главный рынок устраивался не на самой Фальгаррской площади, — ясно, что подобным низким мероприятием близкое к королевскому дворцу место не осквернят — но неподалёку. Два параллельно расположенных широких бульвара на выходные становились местом торжищ. Прилавки располагали прямо между вековыми деревьями, уверенно пробивавшимися сквозь брусчатку. Пахло свежей выпечкой, выделанной кожей и человеческим потом. Нас с Клеменс спасали пионы, воткнутые в прически: они хоть немного приглушали вонь, позволяя наслаждаться солнечным днем и поглядывать по сторонам с любопытством, а не зажав нос.

С моей стороны интерес был чисто теоретическим. Оставшиеся считанные денье я даже с собой не взяла, дабы и соблазна потратить не возникало, потому что мотки тончайших кружев и тонкая вязь серебряных украшений сбили бы с пути истинного и святую. Здесь уже были представлены не только мелкие торговцы, приехавшие из отдаленных областей сбыть излишки продукции, но и многие крупные лавки считали не зазорным поставить свой прилавок и порекламировать таким образом товары, а заодно избавиться от залежалой некондиции.

Уже на выходе с главного рынка дорогу нам заступила богато одетая женщина. За ней с корзинами, полными снеди, скромно опустив глаза, держались две служанки или же помощницы.

Потому что первая же фраза выдала ее личность сходу.

Волосы неожиданной собеседницы были уложены в сложную прическу и украшены жемчужной нитью. Густо расшитое золотом платье в пол мело подолом грязную брусчатку, но ее подобные мелочи не занимали. Те, кто может позволить себе нескольких служанок разом, не задумываются о том, как отчищать пыль — этим займутся другие.

Дама смерила меня с головы до ног цепким взглядом, отметив и пуговицы, и рукава. Могла бы — насквозь просверлила бы во мне дырку, чтобы узнать, как там сзади держится без шнуровки шов.

— Где пошили? — резко бросила она и, не дождавшись моментального ответа, недовольно нахмурилась. — Неужели Шаппель? Нигде нет покоя от этой выскочки. Только вот ткань какая-то убогая…

Безо всяких извинений и испрашивания разрешения она протянула руку и бесцеремонно пощупала сначала воланы на манжете, а затем и юбку. И снова скривила рот на сторону.

Я задрала подбородок повыше и стиснула локоть Клеменс.

Вот на нас и выскочил тот самый зверь, которого мы все это время загоняли.

— Этот костюм я сшила сама. А вы кто такая?

Глаза дамы почти вылезли из орбит. Одна из служанок закашлялась, безуспешно маскируя смешки.

— Это же великая Вивьен Леклер! — с пафосом возмутилась вторая помощница, и дама благосклонно кивнула ей, благодаря за сообразительность. И то верно: не дело первой представляться всяким простолюдинкам.

— А я простая цветочница Лили, очень приятно, — присела я в идеальном реверансе, которым положено приветствовать равных по положению. Не знаю, откуда во мне это сидело, но всплыло знание очень вовремя. Мадам Леклер подавилась ядом от моей наглости, а я потянула Клеменс за локоть и мы, обогнув живописно кашляющую группу, устремились обратно к дому.

— Погоди, — от взятого мною темпа хозяйка немного запыхалась и через квартал взмолилась о пощаде. — Не беги. И потом, ты разве не хотела с ней поговорить о твоих идеях?

Я отрицательно покачала головой.

— Точно не с ней. Вы ее видели? Сколько шитья, украшений и золота — и все, чтобы просто чтобы выйти на рынок за покупками? У нее нет ни вкуса, ни фантазии — все маскируется блеском драгоценностей. И побольше, побольше! Нам нужна не она, — я довольно усмехнулась. — Нам нужна ее конкурентка. Эта самая Шаппель.

— То есть мы идём к мадам Шаппель? Ты знаешь, где ее ателье? — уточнила запутавшаяся Клеменс. Я снова мотнула головой.

— Понятия не имею. Но уверена, что она скоро узнает, где живете вы.

Расчёт мой был прост и тонок, и, как и многие планы, зависел от многих факторов. Как то: разветвленность агентурной сети обеих модисток, их зацикленность на гонке за звание лучшей и интерес к новинкам.

По утрам я сидела с девочками не просто так — я собирала информацию. Пусть бедным цветочницам никогда будут не по карману шикарнейшие платья от элитных ателье, шьющих заказы исключительно для королевского двора, но знать они будут о них все. Начиная от расположения и заканчивая последними сплетнями кто, кого и куда уколол булавкой.

Вражда мадам Шаппель и мадам Леклер тянулась годами. Обозвав соперницу выскочкой, дама не покривила душой. Клэр Шаппель приехала в столицу из глубинки и пусть не пробилась на уровень Вивьен, уже давно обшивавшей лично вдовствующую королеву, но практически все богатые дамы, кроме личных фрейлин государыни и придворных, старавшихся во всем подражать Ее Величеству, заказывали наряды именно у провинциалки Шаппель. У нее был проще, лаконичнее и в то же время изысканнее стиль, демократичнее цены, а за качеством материала и отделки она следила как коршун, зачастую переделывая целое платье из-за одного неудачного стежка. Так что те дамы, которым не нужно было блистать при дворе, дружно бежали занимать очередь в ателье выскочки, чем Вивьен безумно раздражали.

Для моей задумки мадам Леклер не подходила. Она слишком увлечена отделкой, позолотой, и годами шьёт одно и то же в разных оттенках и вариациях, ориентируясь на пожилую королеву. Как и многие старики, та не жаловала перемены и прежде всего — в моде.

К счастью, недавно власть в какой-то степени сменилась. Не далее как три месяца назад наш король наконец-то справил совершеннолетие и принял престол от престарелой матушки. Не знаю, обрадовалась вдовствующее Величество избавлению от бремени или нет, но факт налицо. Двор замер в ожидании перемен.

Да еще и недавно приехавшая принцесса Бискайи, с которой у нашего монарха был запланирован династический брак. Ее прибытие примерно совпадало по времени с моим пробуждением в переулке, и я бы точно заподозрила самое невероятное, если бы она регулярно не выходила погулять в королевском парке. Конечно же в сопровождении фрейлин, гвардейцев и прочих положенных по статусу лиц, так что разглядеть ее саму было весьма проблематично, но вариант, что я — пропавшая без вести принцесса Констанс Серрано, пришлось отбросить сразу же. Никуда она не пропадала, жила себе во флигеле столичного королевского дворца и изредка наведываясь в резиденцию Солейль на свидания с будущим мужем.

Проживать на одной с ним территории не позволяли какие-то сложные монархические правила приличия.

Однако после церемонии официальной помолвки, которая была запланирована на день Солнцестояния, в середине лета, — по старинным приметам, для плодородия будущего союза — она будет иметь возможность переехать под одну крышу с женихом и видеться с ним чаще. По слухам, пара вполне поладила, и свидания проходили трогательно и нежно, что для династического брака практически равноценно любви до гроба.

Принцесса, в отличие от вдовствующей королевы, предпочитала прежде всего в одежде удобство и простоту, поэтому логично обратила внимание на ателье мадам Шаппель. Тут-то тихо тлеющая вражда и переросла в открытые столкновения. Драка шла за каждого клиента, в особенности приближенного ко двору, но всем было понятно, что в итоге победит молодость, поэтому мадам Леклер приходилось наступать на горло своей песне и перенимать некоторые приемы конкурентки. Только вот избавиться от наработанного годами стиля очень сложно, и на новые лаконичные силуэты она продолжала лепить вышивку и камни, утяжеляя конструкцию в разы.

Мадам Шаппель же постоянно экспериментировала. Она не утыкалась в один образ, продолжая штамповать его снова и снова. Вместо этого принцесса чуть ли не каждый день появлялась в новом платье, которое, пусть формально и отвечало всем требованиям этикета и приличий, в то же время могло считаться вызовом традициям. Чего стоит, например, отказ от нижней рубашки по самое горло? Раньше декольте прикрывали как могли, начиная с пышных воротников и заканчивая накинутыми платочками. Стареющей красавице не хотелось демонстрировать увядающую плоть. У юной же прелестницы с плотью все было в порядке, тем более по жаре, то и дело накрывающей город летом, хотелось вообще разоблачиться. Последнее, конечно, был бы несусветный моветон, но открыть ключицы, а то и ложбинку принцесса вполне осмелилась.

Так что появление мадам Шаппель на пороге дома де Валье удивило, пожалуй, только саму Клеменс.

Глава 9

Модистка скромно постучала в калитку рано утром, но не с рассветом. Цветочницы успели разойтись с корзинами, мы с Клеменс совершили традиционный обход сада и курятника, собрав полезные ингредиенты для будущего обеда, и этот самый обед уже приготовили, оставив пирог томиться в едва тёплом очаге.

Вообще, еда не отличалась особым разнообразием. Помимо отваров и кофе, на огне готовилось то, что могло вариться или запекаться. Мясом мы баловались редко, если только курица какая переставала нестись, тогда ее, в зависимости от жирности, отправляли в суп или на вертел. В остальное время мы питались преимущественно растительным меню: рагу, супы и всевозможные пироги с начинкой составляли весь наш рацион, помимо свежих овощей и фруктов, благо лето уже было в разгаре и пора созревания большинства из них наступила.

Зимой, по словам Клеменс, с едой дела обстояли куда хуже — если бы не запасы, которыми щедро делилась с нею дочь, вряд ли она смогла бы еще и подкармливать цветочниц.

Мы уже отмыли руки от муки и въедливого красноватого сока, — сегодня был ревеневый сладкий пирог, и я с нетерпением предвкушала приход девушек, чтобы можно было его достать из очага, разрезать и съесть — когда Клеменс услышала деликатное постукивание. Если бы оно раздалось часом раньше, за грохотом скалки мы бы его и не заметили.

Стоявшая на пороге женщина была одета довольно просто. Хоть ее одежда и была выполнена явно из дорогой ткани, покрой имела строгий и лаконичный — никаких золотых цветочков и россыпей жемчуга. Аккуратную головку мадам с низко уложенной рулоном косой украшала вычурная шляпка с пером — единственный, пожалуй, бросающийся в глаза аксессуар.

— Добрый день. Здесь ли живет мадам де Валье, цветочница? — уточнила она, глядя на нас по очереди. Очевидно, расспрашивая про нарядных дам, посетивших рынок, она не уточняла возраст и теперь раздумывала, к которой из нас обратиться.

— Де Валье — это я. Проходите, пожалуйста, — вспомнила о хороших манерах Клеменс. Она посторонилась, отодвинув заодно и меня, и пропустила гостью во внутренний дворик. Та переступила основание забора, мешавшееся под ногами, мельком огляделась и проследовала за нами в гостиную, где обычно собирали букеты. Прибрать после цветочной утренней суматохи мы еще не успели, и повсюду были рассыпаны лишние листья и облетевшие лепестки.

— Присаживайтесь. Кофию? — любезно предложила Клеменс, смахнув подолом с одного из плетёных диванчиков зелень и указывая на него даме. Она поджала губы, но присела, чем заработала дополнительные очки в моих глазах. Я уже догадывалась, о чем пойдет разговор, потому уселась поближе к ней.

— Меня зовут Клэр Шаппель. Прошу прощения за столь неожиданный визит, — начала гостья издалека. Клеменс с трудом подавила возглас изумления и метнула на меня испуганный взгляд — она до последнего не верила, что моя затея удастся, и сейчас, когда персона, лично общающаяся с принцессой, посетила ее дом, хозяйка его впала в панику. — До меня дошли слухи о необычных нарядах, в которых вы гуляли по рынку в эти выходные. Мне бы хотелось на них взглянуть.

Мои губы изогнула легкая пристойная полуулыбка, хотя внутри я скакала и ликовала. Сработало!

Вздумай мы с Клеменс, даже одевшись точно так же, ходить по ателье и предлагать модисткам образцы кроя, от нас бы отмахнулись в лучшем случае. В худшем — вызвали бы жандармов. В швеи и помощницы брали девиц, зарекомендовавших себя в шитье, по знакомству или по протекции мастерицы, их обучавшей. Да и ткань, как правильно заметила мадам Леклер, была из самых дешевых. Не производящей должного впечатления. С непривычки эффектно, конечно, но совершенно не то, что может получиться из роскошного бархата, к примеру.

— Мадам Леклер уже сшила первые образцы ваших рукавов для одной дамы. На вечернем приеме у королевы она произвела фурор, теперь все хотят такие же, — отвечая на мои мысли, поделилась с нами свежими новостями модистка. Так я и думала. Внешние атрибуты скопировать легко, тем более, в скреплении четырёх полос бантиками нет ничего особенного. Зато выглядит броско, что и требовалось. — Тем не менее я ещё слышала, что у вас на спине нет шнуровки и в то же время платье как-то держится. Вы зашивали его на себе?

— И распарывать каждый раз по вечерам? Нет уж, увольте, — хмыкнула я. — Предупрежу сразу: застежка уже запатентована у одного ювелира, и запас он произвёл приличный, так что хватит на несколько платьев сразу.

— Вы так уверены, что я заинтересуюсь вашим предложением? — склонила голову набок мадам Шаппель. Вместо ответа я встала со своего кресла, подошла к ней вплотную, по-прежнему ни слова не говоря, развернулась спиной и присела прямо на каменный пол. Благо многослойные юбки не дадут так уж сразу все отморозить.

Пальцы модистки благоговейно пробежались по стыку лифа между моих лопаток вниз.

— Пожалуй, ваша уверенность вполне обоснована, — вынуждена была признать она. Клэр не поленилась, раскрыла верхний крючок, предварительно спросив разрешения. Еще одно очко ей в пользу. — Итак, вы меня заинтриговали. Какие у вас еще есть новшества?

Клеменс выдохнула. Дальнейшие планы мы особо с ней не обсуждали: какой смысл, если она не верила даже в стадию появления у нас звездной швеи? Зато теперь происходящее стало для нее приятным сюрпризом.

— О, у меня целый список предложений, — вывернув руки под неестественным углом, я непринужденно застегнула крючок обратно и поднялась, присаживаясь рядом с модисткой на длинную плетёную лавку. — Начнём, пожалуй, с обуви…

Весть о том, что туфли можно делать не только из кожи, но и из той же ткани, что и сами платья, и отделывать не менее богато, оказалась шокирующей.

— Но ведь чтобы разглядеть их, придется залезть даме под юбку. Какой смысл? — растерянно пробормотала модистка. Хмыкнув, я покружилась перед ней.

— Зачем? — уточнила я, намекая на длину своего подола. Тот едва достигал середины лодыжки.

— Но это же для простолюдинок. Не сочтите за оскорбление, — поспешно поправилась Клэр. Она, кажется, периодически забывала, что мы всего лишь цветочницы, и разговаривала с нами на равных. Думаю, потому, что и сама не так давно выбилась наверх и еще не успела обрасти слоем пафоса, как урожденные аристократки. — Дамам не положено показывать щиколотки.

— Они у них чем-то отличаются от наших? — фыркнула я, покрутив для наглядности ступней. — Или от мужских? Декольте почему-то демонстрировать можно, а оно куда провокационнее.

И я скосила глаза в собственную ложбинку, едва прикрытую тонкой сорочкой.

Мадам Шаппель невольно глянула туда же, помотала головой, отгоняя навеянные мною крамольные мысли, и поджала губы.

— Не обязательно сразу обнажать все, — пошла я на компромисс. — Можно просто приподнять подол впереди, всего на пару сантиметров, а диаметр юбки сделать меньше.

— Тогда при каждом шаге будет виднеться край туфельки! Гениально! — восхитилась модистка и начала машинально шарить по скамейке — наверное, в поисках карандаша и бумаги. К сожалению, тут я помочь ей ничем не могла: подобного богатства у Клеменс не водилось. Если и было где-то, то я не видела.

— Что еще? — Клэр подалась вперед, готовая внимать моим откровениям. Глаза у нее горели, как у фанатика, узревшего чудо.

Я мило улыбнулась и села обратно на скамейку.

— Еще много чего, но только после того, как мы заключим официальный договор и еще несколько неофициальных соглашений.

Модистка сомкнула распахнувшиеся в предвкушении губы, поджала их и по моему примеру устроилась ровнее, выпрямив спину.

— Да вы непростая штучка. Какая гильдия? Торговая? Хотя вряд ли — они женщин не жалуют. Наемница? — Клэр, прищурившись, изучала мое лицо. Я распахнула глаза пошире, принимая максимально невинный вид.

— Берите выше, — посоветовала я. — Цветочница.

— Всего-то? — выпалила модистка и осеклась, наткнувшись на совершенно не ласковый взгляд Клеменс. — То есть я хочу сказать, хватка у вас деловая, как у ювелиров и ростовщиков.

— Благодарю за комплимент… наверное, — пожала я плечами. — Могу пообещать, что вмешиваться в ваши дела не стану, как и претендовать на долю в мастерской. Меня интересует только процент с заработка.

— Чистые деньги? Как аристократка? — Клэр не знала уже, что и думать.

— Вы правы. Мне нужны деньги, и чем скорее, тем лучше. В обмен на процент я готова поделиться с вами идеями, а их немало.

— Не думаю, что мы сможем внедрить сразу все, — задумчиво протянула модистка. — Некоторые очень уж новаторские.

Это она про щиколотки? Да уж, разврат века. Хотя у китайцев, кажется, тоже обнаженная ступня была куда неприличнее задницы. Но там дело было в бинтовании…

Я потрясла головой, которая почему-то начала ныть в висках. Народности под названием «китайцы» я до сих пор не видела, хотя прекрасно знала, как они должны выглядеть. Должно быть, я и правда приехала издалека. Или много путешествовала.

— Постараюсь ограничиться самыми пристойными, — пообещала я. Проблема была в том, что я не особо разбиралась в приличиях, и судить о пристойности могла только по собственному скудному опыту. А он за пределы кухни Клеменс далеко не простирался. — Если бы вы позволили мне глянуть на ваши изделия, — не обязательно все — я бы могла предложить что-то конкретнее…

Клэр глянула на меня искоса — наверное, все еще подозревает происки конкурентки, но все же кивнула. Я с трудом подавила победный вопль.

Все мне, конечно же, не показали. Да что там! Меня даже в мастерскую не пустили, где готовились новейшие туалеты для принцессы и ее дам. Но я и не настаивала, хорошо понимая, что у каждого мастера свои секреты. На наработки модистки я совершенно не претендовала, как и не собиралась в будущем составлять ей конкуренцию. Не с моими кривыми стежками. Нет, у меня была цель, и я к ней уверенно приближалась.

Мы с мадам Шаппель составили контракт, где мои услуги назывались «временным оказанием помощи при моделировании».

Я старалась не задумываться, откуда брались все те авангардные идеи по поводу одежды, которые сыпались из меня, как горох из дырявого мешка. В каких закромах недоступной мне памяти скрывались все эти непристойные сорочки из кружева и облегающие брюки, о которых я даже не смела заикнуться модистке? Приходилось отбрасывать чуть ли не каждую вторую идею, что приходила в голову, иначе меня выгнали бы из города с позором, обваляв в перьях. Кстати, происхождения этого экзотичного наказания я тоже не знала, потому что при мне никто ничего подобного не упоминал — я бы запомнила.

Теперь дни мои были заняты под завязку. Утром я по-прежнему помогала Клеменс и цветочницам, но уже без прежнего азарта. Мелькала у меня мысль предложить им посидеть недельку-другую дома, пока мы не зарегистрируем гильдию и не откроем полноценные лавки, но я ее отогнала. Жили же они как-то раньше без моего присмотра — и сейчас проживут. Взрослые все же дамы, куда опытнее меня — уж точно лучше разбираются в нюансах безопасности. Но на всякий случай я им с заботливостью тетушки каждый день напоминала повсюду, даже на перекус, ходить по двое-трое. Во избежание.

После того, как обед занимал свое место в очаге, я шла в ателье мадам Шаппель. Точнее, в ее квартирку над ателье. Жила она там же, где и работала, а от общей мастерской ее отделяла лестница и дверь чёрного хода. К моему приходу со стола старательно убирались все наброски и эскизы, расчищалось место на полу и в середине комнаты торжественно устанавливался тканевый манекен, плотно набитый пухом и обрезками ткани, на котором мы в четыре руки иногда выкладывали тканью особо непонятные элементы костюмов. Хоть я и представляла себе, как вещи должны выглядеть на фигуре, принцип кроя от меня ускользал, поэтому приходилось нам с Клэр додумывать на ходу.

Мысль о подкладках в бюстье — как и сама модель нижнего белья — привела модистку в полный восторг. По ее словам, юной принцессе именно в силу возраста несколько не хватало объёма в этой области. Пышные рюши отчасти решали эту проблему, но с подкладками все будет выглядеть куда взрослее и провокационнее.

А заимствования из мужского гардероба, начиная с пуговиц и заканчивая сапогами? На штаны мы так и не решились, хотя Клэр и осмелилась предложить нечто вроде шаровар под пышные юбки — для верховой езды. В седле принцесса Констанс держалась не очень уверенно и возможность сесть по-мужски оценила, отблагодарив находчивую модистку дорогой брошью.

Наградой со мной не поделились, зато выделили сразу три ливра. Дела у модистки пошли в гору: заказов становилось все больше, многие придворные дамы со стороны вдовствующей королевы тоже поспешили сменить лагерь.

Шитьё для дворцовых обитателей, как я и думала, было весьма прибыльным бизнесом, поэтому требуемая для открытия гильдии сумма набралась в течении нескольких недель.

В редкие дни, когда мадам Шаппель бывала слишком занята, чтобы записывать мой очередной приступ мудрости, я ездила в гости к Ирен. Иногда даже оставалась там ночевать, чтобы не тревожить возницу и коня зазря. Вытаскивать их на ночь глядя и трястись по кочковатой дороге два часа — а ведь им еще потом возвращаться! — виделось мне чистой воды садизмом.

Мы с младшей мадам де Валье составляли устав будущей гильдии. В законах я разбиралась слабо, но зато появился повод восполнить вопиющие пробелы в моем образовании. Так что, ночуя на чердаке загородной усадьбы, утопая в густо пахнущей лавандой перине, я старательно штудировала толстый, оправленный в кожаный переплёт свод королевских указов, который использовался судьями при вынесении приговоров. Законодательного сборника я не нашла, а на мой вопрос Ирен так вытаращила глаза, что я предпочла вопрос замять и больше его не поднимать.

Во мне все крепче зрела уверенность, что я все же иностранка. Может, из той же Бискайи? Кто знает, встреться мы с принцессой лично, возможно, нам нашлось бы, что обсудить. Уклад, быт и даже литература Морингии казалась мне чуждой и непривычной, хотя я прекрасно понимала написанное и могла свободно писать. Впрочем, когда мне случайно в библиотеке Ирен попался томик стихов на бискайском, его я тоже прочла без проблем, но об открытии своем решила не распространяться. На меня и так поглядывали с подозрением — не стоит плодить в людях лишние сомнения. Кто знает, не обвинят ли меня в шпионаже… Пусть между двумя странами сейчас мир и почти заключен династический брак, но всего десять лет назад набеги на приграничные территории были обычным делом.

Споры наши с Ирен слышны были издалека. Муж ее предпочитал в такие моменты ретироваться в поля, благо землевладельцу летом всегда найдётся чем заняться на свежем воздухе. Мудрый мужчина: сознает, что стоит ему влезть между нами — и огребет сразу с двух сторон.

Младшая де Валье не понимала, зачем вносить ограничения на количество лавок и экзамены на профпригодность цветочниц. Мол, хватит денег и опыта — открывай, не хватит — работай по найму. Но я выудила из памяти такое слово как конкуренция и факт, что два булочника на одной улице никогда не уживутся, а если и рискнут открыть вторую лавку поблизости, то быстро разорятся оба. Пример подействовал — Ирен призадумалась и следующие мои уточнения не воспринимала в штыки, хотя за срок отработки после вступления в наши гордые ряды нам пришлось немного поругаться. Ей казалось, что полугода вполне достаточно. У меня же на цветочный бизнес были далеко идущие планы, куда масштабнее, чем ваять букетики из фиалок пачками, и чтобы обучить новичка всем премудростям и позволить ей отправиться в свободное плавание, хватит разве что пары лет. Сторговались на одном годе, хотя Ирен недовольно фыркала, а я закатывала глаза в притворном припадке.

Ничего, после, когда поймёт, о чем я говорю, сама предложит увеличить срок ученичества.

Изменения в устав можно было вносить, но не чаще, чем раз в год, и не кардинального свойства, так что выверяли мы с ней в финальном варианте каждую букву.

И вот наконец настал знаменательный день, в который мы с Ирен и Клеменс, как главные представители будущей гильдии, пришли в управу подавать заявку на регистрацию.

Глава 10

Управа располагалась в одном из флигелей Королевского дворца. Как и мэрия, центральное отделение жандармерии, налоговая служба и многие другие бюрократические заведения. Никакой очереди, никакого длительного ожидания — конечно, не каждый же день открывают новые гильдии. Впрочем, управа занималась всеми вопросами, возникавшими у предпринимателей: патентные разрешения, споры и неурядицы между торговцами, годовые взносы, регистрация новых подмастерий и прочее.

У входа нас встретил молодой парень в ливрее и, узнав, по какому мы вопросу, любезно проводил в нужный кабинет. Пришлось поплутать: несмотря на то, что здание уже года три как отвели под администрацию, в некоторых покоях все еще жили придворные, кабинеты располагались хаотично, так что сами бы мы бродили по коридорам дворца до вечера.

Наконец провожатый любезно распахнул двустворчатые двери и пропустил нас в помещение, которое, скорее всего, раньше служило будуаром какой-нибудь придворной дамы. На окнах все еще висели тяжёлые бордовые шторы, радуя глаз пышными оборками и толстыми золотыми кистями, а выцветший прямоугольник на стене, стыдливо, но не до конца прикрытый стеллажом с кожаными папками, выдавал место, где раньше стояла кровать с балдахином.

Мужчина, сидевший за массивным дубовым столом около камина, на меня произвёл двоякое впечатление. Улыбался он нам любезно и оформил все довольно быстро, даже к уставу особо не цеплялся. Похмыкал на некоторых особо интересных и оригинальных местах, подергал кустистыми бровями, но править ничего не стал, хотя Ирен готовилась драться за каждый пункт. Я, в принципе, тоже готовила защитную речь. Так что отсутствие замечаний нас удивило, а меня еще и насторожило: сидела у меня в подсознании уверенность, что бюрократия — это больно и мучительно, не хуже родов. Так что легкость, с которой у нас приняли бумаги, удивляла и навевала смутные опасения.

— На этом все? — уточнила я на всякий случай, когда мсье, представившийся как де Маррон, дочитал последнюю строчку, уложил все в такую же кожаную папку, как строем возвышались на стеллаже, и завязал тесемочки. Дело наше он отложил в сторону, по его словам, для рассмотрения.

— Почти, — по-акульи улыбнулся чиновник, и Ирен понятливо шагнула вперед, вынимая из самого надежного хранилища мешочек с деньгами. Глаза де Маррона умаслились — то ли от зрелища приоткрывшейся ложбинки, то ли при виде россыпи золота.

— Ровно десять ливров, — удовлетворенно кивнул он, пересчитав монеты на всякий случай дважды. Хорошо хоть не по пальцам, целых десять-то! Чиновник довольно улыбнулся и благосклонно кивнул нам, отпуская с миром. — Вас уведомят о результатах в течение двух недель.

— Благодарю вас, мсье, — Ирен присела в грациозном книксене, мы с Клеменс повторили и, пятясь, как от монаршьей особы, быстро покинули помещение.

Я прикусила губу и терпеливо ждала, пока мы выйдем за пределы кабинета. Очень хотелось спросить у де Маррона напрямую, но я понимала, что мои слова вполне могут расценить как оскорбление, а нам очень нужны дружеские отношения с администрацией гильдий.

За дверями нас ждал все тот же парень в ливрее. Логично, конечно: обратный путь еще отыскать нужно — лабиринт-то никуда не делся.

Клеменс хихикнула первой, набросившись с объятиями сначала на дочь, а потом на меня.

— Неужели получилось?! Пресветлый, у нас будет своя гильдия! — и, напевая что-то боевое и победоносное, она танцующей походкой двинулась за лакеем, совершенно не стесняясь. В коридоре, кроме нас, никого не было, а счастье в цветочнице бурлило и требовало выхода. Дочь улыбнулась ей вслед и счастливо вздохнула.

— И правда не верится, — Ирен взяла меня за обе руки и сжала, с благодарностью глядя мне в лицо. — Спасибо тебе.

Сияя, как давешние золотые монеты, она устремилась вслед за Клеменс.

— Пока еще не за что, — пробормотала я, оглядываясь на захлопнувшиеся за нашими спинами двери. Счастливые женщины успели отойти на несколько метров, и я их еле догнала.

— Ты уверена, что это в порядке вещей — отдавать все и сразу? — прошипела я, пристроившись рядом с Ирен, подальше от нашего провожатого. — Хоть бы расписку взяла.

— Какую еще расписку? — удивлённо захлопала глазами женщина. — Я узнавала, когда отдаёшь заявку и все документы, тогда и платить нужно. Дальше чистая формальность, главное, что бумаги приняли! Значит, все в порядке, просто дождёмся уведомления о регистрации — и можно начинать! Завтра пойдём присматривать дома под цветочные лавки. Ты с нами?

— Конечно, — старательно улыбнувшись, поддержала ее я. Ирен поспешила догнать мать, подхватила ее под локоть, и они поплыли по коридору вслед за провожатым, наслаждаясь ощущением завершенности. Все же мы порядком попортили себе и друг другу нервы за эти недели, выискивая в сборнике указов все нюансы и составляя кодекс, так что чувство, что все наконец позади, было воистину пьянящим.

Я отстала от них совсем, позволив матери и дочери беспрепятственно радоваться нашей легкой победе. Не хотела портить им настроение, потому что сама совершенно не была уверена, что мы действительно победили.

Очень уж довольное было лицо у де Маррона, очень уж собственническим жестом он поглаживал мешочек с ливрами. Что-то здесь было не так, но я слишком мало знала реалии Ровенса, чтобы судить о правильности или неправильности его поведения.

Поэтому промолчала.

Следующую неделю я всего один раз смогла заглянуть к модистке. У нее, впрочем, уже обсуждённых и в подробностях зарисованных идей набралось уже столько, что я вполне могла позволить себе заслуженный отдых, и не на неделю, а на пару месяцев. Тем более, нужную сумму мы уже собрали, а пассивный доход с бельевых крючков капал ежедневно, нарастая как снежный ком.

Мсье Арье, ювелир, с которым у нас была договоренность, даже был вынужден открыть дополнительную мастерскую и нанять помощников, так как не справлялся с потоком заказов. Ведь теперь, когда новинка получила распространение, не одна мадам Шаппель обращалась к нему за поставками.

— Вы бы фабрику открыли, мсье Арье, — вздохнула я, когда он очередной раз, тряся пейс

Глава 1

Тяжёлые капли падали на лицо, скатываясь к ушам и оставляя за собой липко холодящие дорожки. Грозовая свежесть и прелая земля смешались с не столь приятными обонянию навозом и лежалым мусором.

Я втянула ядреную смесь носом и закашлялась. В груди саднило, под спиной ощущались острые грани камней, а голова раскалывалась от невыносимого звона в ушах. Мысли разбегались, будто спугнутые странным, неестественным звуком.

Ресницы разлепились с трудом.

Приоткрыв глаза, я наткнулась взглядом на чей-то сапог. Вытертая кожаная подошва с небольшим каблуком, сбитым по краям до белых полос, высокое голенище до самого колена. Темные штаны, темная рубашка, матовый жилет из облезлой кожи.

Он почти сливался в ночной тьме с брусчаткой, на которой лежал, больше напоминая груду отходов, нежели человека.

Мужчина неестественно изогнулся, поджав ноги к животу и запрокинув лицо… И не подавал признаков жизни, уставившись широко распахнутыми глазами в низкие грозовые тучи. Дождь ему уже не мешал.

Приподняв голову, я огляделась. Узкий переулок заканчивался высокой стеной без окон, с острыми поблескивающими навершиями. Похоже на чей-то забор, только очень уж надежный. Я лежала примерно в той же позе, что и мужчина, только ткани на мне было намотано куда больше.

Самое странное в нашей позиции было то, что мы практически соприкасались ладонями. Может, даже держались друг за друга до тех пор, пока не потеряли сознание?.. Кто он? И почему мы в этом тупичке вдвоём?

Я приподнялась на дрожащих руках, попыталась встать и чуть не упала снова, запутавшись в юбках. Кроме того, голова кружилась по-прежнему. Ползком, подтягивая за собой стреноженные тканью ноги, как паралитик, подползла ближе к голове мужчины и приложила пальцы к шее. Он не шевельнулся и не дрогнул, к тому же кожа его была холодна как лёд. Умер, похоже, довольно давно и уже успел окоченеть.

При взгляде на его лицо ничто во мне не отозвалось. Совершенно чужой, еще молодой парень с острой бородкой клинышком и пышными усами, призванными прибавить ему лет и солидности. Сейчас волосяная растительность печально поникла, размокшая под потоками воды. Нервно поведя плечами, я ладонью опустила бедолаге веки. Пусть мы не знакомы, но пристальный взгляд мертвеца порядком нервировал.

Откуда-то сбоку в переулок проникало немного света. Откинув в сторону тяжелую полу плаща, я осмотрела мужчину, без особого пиетета охлопывая его бока и живот в поисках как ран, которые могли бы объяснить его состояние, так и чего-то полезного. Сама не знаю, что именно я искала и какое мне дело до причин его смерти – действовала на чистых инстинктах. Руки мои, впрочем, вполне умело обыскивали многочисленные внешние и потайные карманы кожаного жилета, вышитого царапучей металлической жесткой нитью.

К сожалению, ничего полезного там не оказалось. Зато ниже мне повезло.

На поясе звякнул мешочек. Чтобы отвязать его, пришлось повозиться: шелковые веревочки затянулись и распутываться отказывались, тем более под моими одеревеневшими пальцами. Но я справилась. Не тратя время на подробное разглядывание, сунула добычу в карман… и поняла, что в подоле его нет.

Теперь уже я охлопывала себя, пытаясь понять, куда спрятать приобретенное. Юбок обнаружилось аж целых три и все в плане хранения вещей бесполезные. Ткань была мокрая, жесткая и грубая, особенно та, что шла внешним слоем.

Верхняя моя часть оказалась более перспективной – у нее имелось декольте. Причём внушительное такое, хоть и полуприкрытое подмокшим под дождем платком. Вымокла, впрочем, я уже вся, где больше, где меньше. Обувь моя – кстати, куда проще, чем у мужчины, из грубой кожи на деревянной подошве – тоже набрала воду и хлюпала при каждом движении.

Дождь уже лил практически стеной, не ограничивая себя отдельными, тактичными, каплями. Нужно бы поторопиться и найти убежище, пока меня не смыло.

Но для начала хотелось бы убраться подальше от трупа.

Держась за каменную кладку, я кое-как поднялась на ноги, поправила мешочек в ложбинке и еще раз окинула взглядом переулок, проверяя, не оставила ли чего нужного. Подумав, шагнула к мертвецу и, расстегнув, стащила с него плащ.

Ему он уже ни к чему, а мне пригодится.

Завернувшись в плотную, почему-то абсолютно сухую, несмотря на долгое лежание в луже, ткань, я двинулась, пошатываясь и придерживаясь одной рукой за стену, на свет. Фонарь висел высоко, чуть покачиваясь в креплении от бьющих в него увесистых дождевых капель.

Улица была немногим шире приютившего меня до того тупика. Камни мостовой лежали неровно, слегка выпукло, так что потоки воды стекали в специально, судя по всему, проложенные каналы у самых стен зданий. К тому, что бурлило под моими ногами, я старалась не присматриваться – мне вполне хватало запахов.

Натянув пропахший дымом и мужским потом капюшон по самые глаза, я побрела вслед за ручейками, потому что даже близко не представляла, где нахожусь и куда мне нужно. Просто шла, заплетаясь ногами, и покорно сворачивая вслед за извилистой улицей.

В какой-то момент дождь превратился в град, и я спряталась под узкий оконный карниз. Пришлось буквально вжаться в стену, балансируя на узком поребрике и стараясь не свалиться в ручей с нечистотами, зато я не рисковала получить по голове кусками льда размером с голубиное яйцо.

Воспользовавшись вынужденной передышкой, залезла себе в декольте и вытащила мешочек, чтобы осмотреть получше добычу. Очередной фонарь, чудом продолжавший светить даже в подобном светопреставлении, бросал неверные отблески на медные, чуть позеленевшие мелкие монетки. Я покопалась среди них пальцем, вытащила одну. Она неприятно пульсировала, так что у меня аж суставы свело. Ее я брезгливо, даже не задумавшись, выбросила в бурно текущую мимо грязь. Остальные такой реакции не вызывали, хотя я тщательно проверила все.

Снова затянув шнурок, спрятала деньги обратно. Потом пересчитаю.

Град поутих, снова превратившись в сравнительно безобидный ливень. На подмерзшем от насыпавшегося льда поребрике становилось небезопасно, поэтому я перебралась через канаву обратно на дорогу и снова побрела по пустой улице. Больше ни одного человека мне навстречу не попалось – ни мертвого, ни живого, будто город опустел. Скорее всего, все просто сидели по домам, пережидая буйство стихий.

Ан нет, не все.

Кроме журчащей воды и моих шагов, больше ничто не нарушало тишину затаившегося города, поэтому громкое пение и стук посуды я услышала издалека. Пахло тоже неплохо, специями и жареным мясом, поэтому я невольно замедлила шаг. В животе согласно заурчало. Кажется, я давно не ела, наверное, потому и общая слабость.

Что бы ни приключилось со мной в том тупике, чувствовала я себя неважно. Ноги отказывались слушаться, пальцы подрагивали. Да что там, я даже пряжку на плаще застегнула с трудом. Поэтому идея подкрепиться, укрывшись от поднадоевшего дождя, показалась заманчивой.

Подойдя к зданию поближе, я сдвинула капюшон на макушку, чтобы не мешал, и, приложив ладони по обеим сторонам от лица, прижалась лбом к давно не мытому стеклу.

Окна веселящегося дома были ярко освещены, но разглядеть ничего не получилось – они были занавешены чем-то кружевным. Просматривались столики и сидящие за ними люди, но ни лиц, ни еды видно не было. Я сглотнула набежавшую слюну, и, как по заказу, рядом со мной распахнулась дверь, обрисовав громадный широкоплечий силуэт на светящемся фоне.

– Какая красотуля! – протянул пьяный бас и неожиданно икнул.

Аппетит мой мигом испарился. От мужчины тянуло алкоголем в такой концентрации, будто он в нем купался, а не пил. Хотя, судя по тому, как у него дрожали руки, которые он ко мне протянул, большая часть выпивки попадала все-таки внутрь, а не на одежду. В лопатовидной бороде застряли куски чего-то неприглядного и вряд ли сегодняшнего, кустистые брови соперничали на лице за лидерство с багровым носом-картошкой.

Учитывая, что при этом он был выше меня ростом на две головы и раза в три шире в обхвате, мысль переждать дождь в этом чудесно пахнущем заведении тут же перестала казаться такой уж завлекательной.

– Иди к нам, согреешься. Дождище-то какой, бр-р-р, – гостеприимно пробормотал он, снова икнув посреди фразы, и попытался схватить меня за плащ. Я отступила на шаг, и загребущие пальцы-сосиски схватили пустоту. Мощные надбровные дуги сошлись на переносице. – Сюда иди, говорю, шалава!

Молниеносный бросок застал меня врасплох. Не думала, что пропойца способен на такие резкие движения. Он цепко ухватил меня за предплечье и потащил за собой, бормоча под нос:

– Вот ребята порадуются: как раз жаловались, что баб нет.

Я уперлась деревянной платформой обуви в торчащие из мостовой камни. Вот уж мне совершенно не нужно туда, где очень хотят баб. Тем более шалав.

Почему-то я уверена, что ко мне это нелестное определение не относится.

Бородач продолжал тянуть, искренне убежденный, что я жажду присоединиться к их обществу. Масса у нас была совершенно не сопоставима, поэтому, когда он, заметив, что жертва застряла, дернул посильнее, я полетела прямо на него, уткнувшись лицом в заляпанный чем-то липким кожаный колет.

– Ну-ну, не торопись так, – почти ласково пробормотал он, аккуратно придержав меня за плечи.

Удар угодил точно в цель. Даже юбки не помешали.

Колено заныло, но мужчине пришлось куда хуже. Согнувшись и хрипло застонав, он схватился за пострадавшую область обеими руками, вынужденно выпустив при этом меня.

Накинув капюшон обратно, я поспешила скрыться в переулках. Вслед неслись брань и проклятия, но соваться ради преследования чокнутой бабы под дождь бородач не стал.

Через пару кварталов я снова перешла на медленный шаг. Выплеск энергии после нападения иссяк, голову с новой силой повело, ноги подкашивались, но я упрямо брела вперед, стараясь уйти как можно дальше и от трупа в тупике, и от громилы в таверне.

В том, что меня будут искать, я не сомневалась ни секунды. Даже если меня никто там не видел, что вряд ли, наследить я успела порядочно. Кто бы ни был тот мертвец и какие бы нас ни связывали общие темы, отвечать за его странную смерть перед законом не хотелось. А кто обычно отвечает? Тот, кого поймали рядом с местом преступления.

Поэтому лучше мне к моменту, когда труп обнаружат, оказаться от него как можно дальше.

Дождь снова припустил, будто спохватившись, что не выполняет норму за год, и спеша излить все накопленное разом. Я поспешно притулилась на очередной поребрик под удачно выступающим балкончиком. Под спиной деревянно брякнула ставня.

– Ты что тут забыла? – неожиданно гаркнули мне прямо над ухом. Я подскочила, чуть не свалившись в бурный поток нечистот, обернулась и встретилась взглядом с пожилой женщиной в чепце, державшей в одной руке свечу в смешном изогнутом подсвечнике, напоминавшем лампу с джинном. Судя по тонкой рубашке и небрежно накинутой поверх нее шерстяной шали, она собиралась спать. А тут я под окном. – Чуть не выплеснула прямо на тебя, дуреха.

Под беззлобное бормотание, воспользовавшись тем, что я отодвинулась в сторону и освободила оконный проем, она поставила свечу на подоконник со своей стороны и с размахом выплеснула прямо на улицу содержимое внушительного металлического ведра. Я тихо порадовалась, что женщина меня заметила вовремя. Не то быть бы мне мокрой окончательно, еще и не только от дождевой водички.

Недовольно покосившись на меня, она собиралась закрыть распахнутые ставни, но помедлила.

– Чего стоишь-то? Идти, что ли, некуда? – грубовато спросила она, но я услышала за напускной строгостью сочувствие и растерянно развела руками.

– Некуда.

– Понаедут тут из глубинки, потом ночевать негде. Не дал Пресветлый ума, так хоть везения отсыпал. Заходи давай, тут левее калитка, – она махнула рукой в нужную сторону. Я неуверенно сделала пару шагов. То, что я приняла за стену соседнего дома, оказалось густо увитой плющом решеткой с едва виднеющейся в густой листве дверкой. Через минуту та отворилась рывком, как от пинка.

– Шевелись уже, и так вся из-за тебя промокла, – пробурчала женщина, подпихивая меня в спину к распахнутой настежь двери, за которой виднелся горящий очаг и пахло пряностями и травами. Я послушно шагнула через порог и замерла, глядя, как с меня на утоптанную солому набегают лужи. Юбка, хоть и не доходила до земли, за время блужданий по переулкам успела набрать воды и теперь щедро ею делилась с окружением. С плаща все скатывалось и тоже текло в общую струю. – Проходи уже, не стой на пороге. Ноги только обтопчи, остальное высохнет к утру. Меня Клеменс зовут, хозяйка я тут. Домик маленький, но спальню мы тебе найдём…

Она осеклась, только сейчас, при свете огня, заметив, что именно на мне накинуто.

– Откуда у тебя жандармский плащ? – прищурившись, Клеменс внимательно, оценивающе оглядела меня с головы до ног. На что тут смотреть, понятно: я же не жандарм, сапог нет, да и пол не тот.

Я покосилась на чёрную ткань на своих плечах и пожала ими.

– Нашла.

Она не сводила с меня подозрительного взгляда.

– Где нашла? Такие вещи на дороге не валяются. Имей в виду, если ты замешана в какой-то темной истории, лучше сразу уходи, не накликивай на меня беду.

Темная история?

Ну, кроме того, что я понятия не имею, чей труп валялся в том тупике и как мы оба туда попали, больше никаких страшных тайн за мной не значится.

Покосившись на все еще льющий за окном дождь, – тот только разошёлся и прекращаться в ближайшее время не собирался – я отрицательно помотала головой. Клеменс еще немного побуравила меня испытующим взглядом, под которым я старательно делала честное лицо, потом махнула рукой.

– Пошли, покажу тебе комнату. Работу ищешь? – на всякий случай я кивнула. Работа она никогда не лишняя. А в комплекте с тёплой постелью и крышей над головой так и вообще вещь очень даже нужная. Если мне здесь не понравится, уйти я всегда успею, но что-то мне подсказывает, что подобные добросердечные женщины на каждом углу не встречаются. – Это хорошо. Помощница мне не помешает.

Уборка бы дому тоже не помешала, отметила я про себя, поднимаясь вслед за хозяйкой по скрипучим деревянным ступеням. На повороте пришлось пригнуться – потолочные балки проходили низковато. Хозяйка дома вжала голову в плечи машинально, я же едва успела уклониться от прямого попадания в лоб деревяшкой.

Последняя дверь из трёх, в конце небольшого коридорчика, открылась с трудом. То ли рассохлась, то ли петли заржавели. Комнатка была маленькая и довольно захламлённая. Такое чувство, что туда сносили в течение нескольких лет все не пригодившиеся в других местах предметы интерьера. Но там была кровать под тонким тюлевым балдахином, полная разномастных подушек, и шкаф с одной дверцей, в которую было вмонтировано небольшое овальное зеркало. А с обилием столиков, пуфиков и подставочек я как-нибудь примирюсь. Главное – есть где поспать.

Я оглядела помещение, сама не до конца не понимая, что ищу.

– Что не так? – уточнила Клеменс, недовольная затянувшимся молчанием. Еще бы, мне бы скакать до потолка, что обтекающей замарашке предложили сухую постель и не на сеновале, а в нормальном тёплом доме, а я стою с непонятным выражением лица, глазами хлопаю.

Она отошла в сторону и сняла стеклянный колпак с небольшой лампы, чтобы подпалить фитиль толстой свечи внутри. С двумя огоньками стало повеселее, в углах заиграли уже не зловещие, а весьма уютные тени. – Камина нет, это тебе не гостиница, зато за стеной труба от печи. Тепло и сухо.

– Все прекрасно, спасибо вам огромное! – опомнившись, рассыпалась в благодарностях я. – Просто мне подумалось, с дороги бы руки помыть… то есть просушить.

Я подняла и растопырила для наглядности пальцы – с них тут же закапало. Плащ спасал меня по дороге, но вымокнуть я успела задолго до того, как пришла в сознание.

– А, так это запросто, – просияла хозяйка, протискиваясь мимо меня правее и деловито вытаскивая из-под кровати поднос с кувшином и разномастными мисками. Водрузив его на ближайший столик, она открыла шкаф, покопалась в нем, отыскала полотенце и какую-то невнятную тряпочку. Сверху легла безразмерная белая хламида, похожая на ту, что сейчас красовалась на хозяйке дома.

– Вот! – гордо продемонстрировала она мне сей натюрморт. – И умыться, и обтереться, и вытереться потом. Воду сейчас принесу. И вот ещё.

Спохватившись, что упустила еще одну, самую главную деталь композиции, Клеменс встала на колени и снова залезла под кровать. Когда она мне торжествующе показала добычу, – объёмный горшок с ручкой и крышкой – я почувствовала, что на меня накатывает истерическое веселье.

Не так я представляла себе удобства. Смутно понимаю, правда, как именно, но точно не так.

Сдавленно поблагодарив любезную женщину и дождавшись, пока она принесёт свежую колодезную воду в ведре, надеюсь, не приснопамятном, я не без труда закрыла за ней дверь. При помощи собственного плеча и доброго слова.

Под ногами хрустела все та же вездесущая солома. Я поворошила ее носком ботинка. Мне показалось, или кто-то в ней прошмыгнул?

Босыми ступнями тут, пожалуй, ходить не рискну.

Один из выставленных в натюрморт тазиков оказался достаточно большого размера. Разувшись и размотав размокшие в кашу портянки, я встала туда ногами и все остальные манипуляции проводила, не вылезая из него.

С юбками я разобралась достаточно быстро и, переступив, отправила в полет на ближайший стул. Точнее, башню из поставленных друг на друга сиденьями трёх стульев. Пусть сохнет. С верхом пришлось повозиться. Как оказалось, он зашнуровывался сзади – онемевшие от холодной воды пальцы соскальзывали, а узел набряк и отказывался развязываться. Но я справилась.

Не без доброго, опять же, сказанного сквозь зубы слова.

Нижнюю рубашку – такую же мокрую, как и все остальное, – отправила вслед за прочим ворохом одежды на импровизированную сушилку. Наскоро обтерев лицо, а затем и тело предложенной тряпочкой, я поспешно вытерлась полотенцем. К концу процедуры у меня уже зуб на зуб не попадал. Вода в кувшине оказалась не сильно далека по температуре от дождевой.

Натянув рубашку, я воспользовалась предложенными удобствами в виде горшка. Было неудобно и стыдно, будто я первый раз справляю надобности подобным образом. Прикрыв его крышкой, задвинула поглубже под кровать, словно таким образом можно сделать вид, что ничего не было.

К кровати я присматривалась с некоторой опаской. Учитывая живность на полу, почему бы ей не мигрировать и в простыни? Но, заметив металлические ведерки, в которых стояли ножки и откуда торчали сухие остовы лаванды, немного успокоилась. Сверху постель была полностью прикрыта кисеей, так что и с потолка никто не прилетит.

Забравшись в ворох подушек, я какое-то время возилась, устраивая себе гнездо, пока наконец не растянулась на спине и не уставилась в потолок.

Думать не хотелось, но надо бы.

Любезная хозяйка дома представилась мне и тактично не обратила внимания, что я не назвалась в ответ. И теперь мне предстояло срочно придумать, что именно я ей скажу поутру.

Потому что имени я своего не помнила.

Совсем.

Глава 2

Снилось мне что-то смутное, хотя вроде бы должен был сниться жених… Понятия не имею, есть он у меня или нет, но вертелась я ночью так, что чуть не упала с кровати. То ли убегала от кого, то ли догоняла.

Проснулась я, подскочив от оглушительного вопля петуха прямо под окном. В руках почему-то сжимала одну из подушек. Наверное, готовилась удушить орущего гада собственноручно. Бросив пухлое, с торчащими кое-где перьями оружие в ноги кровати, откинулась обратно и вперилась взглядом в складки кисеи.

Новых воспоминаний в голову за ночь не пришло. Казалось, моя жизнь началась в тот момент, когда я открыла глаза в вонючем тупике рядом с трупом, хотя, если рассуждать логически, быть такого не могло.

Опять же, откуда-то я знаю такие слова, как «логика» и «рассуждения». Что-то подсказывает, что мало какая простая горожанка с ними знакома. Одежда, однако, на мне не очень дорогая, скажем прямо. Я из обедневших дворян? От кого-то в бегах? Насколько хорошо мне нужно скрываться и не пора ли уезжать из города куда подальше?

Надо бы ненавязчиво поспрашивать у Клеменс, не пропадали ли какие леди в последнее время. Мало ли, а вдруг окажусь потерянной принцессой?

Хохотнув от бредовости подобной идеи, я спустила ноги с кровати и столкнулась с непредвиденной проблемой. Хотя, если подумать, проблема-то вполне ожидаемая, но вчера мне было не до заботы о гардеробе.

Обувь за ночь рассохлась и налезать на ступни отказалась.

Даже не знаю, как я ее вчера снять умудрилась. Шнурки, продетые спереди в две симметрично расположенные дырочки и завязанные кокетливым бантиком, после путешествия по сточным рекам превратились в бесформенный ком, в котором с трудом можно было различить где узел, а где хвостики.

Нащупав на одном из тазиков для умывания достаточно острый край, – все же они металлические и не особо качественные – я натянула шнурок у основания и пилила его, пока тот не лопнул. Выдернуть ошмёток из прошитых толстой нитью люверсов было уже проще простого.

Без завязок ботинок налез свободно, только вот свалиться норовил при первой же возможности. Попрошу у Клеменс какой-нибудь шнурок на замену. Раз уж села женщине на шею – не будем останавливаться, хмыкнула я мысленно.

Вид у обуви стал окончательно некондиционный. Юбки – особенно верхняя, принявшая на себя основной удар стихии, – больше походили на половые тряпки. Подумав, я нацепила только две нижние. Одна из них вполне сойдёт за скромную, достаточно плотную замену почившей смертью храбрых товарки. Вторая была совсем уж тоненькая, явно бельевая. Дабы сохранить общее количество слоев, надевала я их поверх рубашки-балахона, в которой спала.

Выбора у меня особого не было: постирать я вчера одежду не успела, а натягивать пусть и сухие, но заскорузлые от грязи тряпки на голое тело было выше моих сил. Верх даже не примеряла. Каким-то чудом я его умудрилась вчера снять, но зашнуровать заново так, чтобы он не выглядел косым мешком, точно не смогу. Так что побуду в непристойном виде – все же нахожусь в пределах дома.

Вот если меня хозяйка на улицу выкинет, тогда и заберу, и надену, и зашнурую. А пока так, налегке.

В зеркало я глянула машинально, чтобы убедиться, как ужасно выгляжу со стороны… да так и застыла.

Даже подошла поближе, чтобы убедиться, что мне не мерещится. Все же стекло маленькое, мутноватое – мало ли. Нет, темноволосая загорелая девушка лет восемнадцати по-прежнему повторяла каждое мое движение. Внутренне я ощущала себя куда старше, взрослее, поэтому увидеть в отражении юное курносое создание с полными, покусанными от нервов губами и наивным оленьим взглядом оказалось несколько неожиданно.

Практически уткнувшись носом в стекло и периодически протирая рукавом надышанное, я с интересом изучала себя заново. На носу обнаружились задорные веснушки – темно-коричневые на золотистой коже. Серо-стальные глаза при чёрных волосах смотрелись странновато, даже немного неестественно, придавая моей внешности легкую экзотичность.

Вчера я не разглядела приютившую меня женщину. Даже интересно, у меня обычный для этой местности вид, или все же я родом откуда-то еще?

И если да, то насколько далеко моя семья? И есть ли она вообще?

Вопросы, на которые у меня опять не было ответов.

И не уверена, что хотела бы их знать: любящие и любимые дочери из хороших семей не просыпаются по ночам рядом с трупами. Значит, счастливая сказка – это не про меня. Тут скорее ужастик какой представляется. С некромантами.

А тут они бывают?

Откуда-то пришло видение окровавленных мертвецов с оскаленными, частично уцелевшими зубами. Передернувшись, я отогнала страшные мысли и, шаркая ногами как старушка, чтобы не потерять обувь, двинулась на выход.

Снизу доносились голоса, в основном моя вчерашняя знакомая громко отдавала распоряжения и покрикивала.

– Давай! Быстрей! – слышалось чаще всего.

Уже сознательно пригнувшись, уворачиваясь от низкой притолоки, я спустилась на первый этаж и поняла, что Клеменс сейчас несколько не до меня.

В просторной прихожей, плавно переходившей благодаря распахнутым сдвоенным створкам в уютный внутренний дворик, царило суетливое оживление. Туда-сюда сновали девушки в похожих на мой почивший наряд костюмах: юбки до середины лодыжки с виднеющимися дополнительными подолами, изредка игриво отороченные кружевом, корсаж со шнуровкой зигзагом на спине, а не крестом, как я ожидала, и нижняя рубашка с закрытым воротом, иногда разбавленная обёрнутым вокруг плеч тонким платком. Все нижние одежды были пастельных, натуральных оттенков бежевого и серого, в то время как верхние – контрастные, яркие. Особенно были популярны красные и оранжевые лифы в сочетании с зелёными юбками.

Наверное, так было больше похоже на те цветы, которыми они торговали.

Приютившая меня хозяйка дома, оказавшегося по совместительству еще и цветочной лавкой, умело руководила всей этой суматохой, покрикивая на особо нерасторопных барышень:

– Моник, не забудь фиалки! И макни их в ведро на полчаса перед тем, как нести на продажу: эти идиоты опять их помяли! Софи, не клади так много в одну ленту – это бутоньерка, а не веник! Кто вчера не почистил корзины?

Мечущиеся девушки на мгновение замерли, переглянулись между собой и с удвоенным рвением занялись делами. Очевидно, убрать за собой забыли все.

Не замеченная в общей суете, я спустилась с последних ступенек и прошмыгнула на кухню. На столе благоухали свежей сдобой румяные булочки, в воздухе витал горьковатый аромат свежемолотого кофе.

– Завтракай, чувствуй себя как дома. Сейчас разберусь с этими бездельницами, и мы с тобой поболтаем, – Клеменс сунула голову на кухню и снова скрылась в холле. Не так уж и незаметно я прошмыгнула. Хотя, скрываться мне не от кого.

Точнее, понятия не имею, от кого именно нужно скрываться. И нужно ли вообще.

Осмотревшись на небольшой, но уютной кухне, заставленной горшками, глиняными банками с плотно притертыми крышками и вазами с цветами всех сортов и размеров, я наугад пооткрывала емкости, пока не наткнулась на характерный запах масла. Кажется, оливкового. Ложки нашлись в глиняном стакане посреди стола. Отмерив одну, но полную, я набрала масло в рот и принялась вдумчиво полоскать зубы. Щетки или еще чего-то, чем можно было их почистить, я в комнатке не нашла, а беспокоить по таким пустякам явно занятую хозяйку не хотелось. Потом, если я тут задержусь, разберёмся.

Пока шла пассивная чистка, я добралась до источника кофейного запаха, поставила на раскалённые угли остывающей печи небольшую, как раз на две чашки, металлическую кастрюльку на длинной ручке и закопалась в шкафы в поисках сахара.

Вот как так получается? Имени своего не помню, а запах кофе, как его варить и что молоко в нем я терпеть не могу, знаю. Воистину, неисповедимы вы, выверты человеческого подсознательного.

Пофилософствовав немного, я налила в закипающую коричневую гущу ложку мёда. Тот стоял на столе, рядом с булочками, в пузатом бочонке, из которого торчала странной формы лопаточка – круглая, с прорезанной на конце спиралью. Благодаря этой конструкции, он лился медленно и тягуче, позволив мне отмерить нужное количество, а после провернуть спираль, подсекая струю.

Руки работали самостоятельно, пока я не обращала внимания на происходящее. Но как только сконцентрировалась на своих действиях, задумавшись о том, как именно варится кофе и правильную ли я выбрала под него посуду, тут же схватилась за ручку кастрюльки голой рукой. Хорошо, хоть некрепко и только кончиками пальцев. Взялась бы основательнее – приварила кожу, а так отделалась только покраснением и парой волдырей.

Ругаясь, в основном на себя – за бестолковость, применила все еще остававшееся во рту масло по назначению: смазала ожог. Не самое лучшее средство, но в сочетании со слюной должно помочь. Убедившись, что слезать кожа не собирается, другой, целой, рукой взяла висевшую тут же, на дверце, прихватку и разлила напиток по чашкам.

На удивление ловко, кстати, хоть и левой рукой.

Вовремя.

Суета в прихожей практически сошла на нет, и в дверном проеме появилась Клеменс, демонстративно утирающая одной рукой пот со лба, а другой прижимающая к боку громадную корзину, полную разносортных и разноцветных растений.

– Опять полно выбраковки, – пробурчала она, остервенело шваркая ее об пол. Плетенка накренилась, несколько цветков выкатились на пол, являя миру поломанные стебли и помятые соцветия. – Сколько раз говорила сборщицам: аккуратно, осторожно складывайте, их еще везти. Нет, бросают как попало, потом удивляются, что одни убытки.

Продолжая бухтеть, она присела за стол, отхлебнула из чашки и задумчиво покосилась на меня. Пожевала губами, прикидывая что-то про себя.

Я непроизвольно еще сильнее выпрямила спину, подобрав под себя ноги в распахнутых ботинках, чтобы их не было видно из-под складок ткани. Вид у меня и без того не очень – не будем усугублять производимое на потенциального работодателя впечатление.

– Ты где училась кофий варить? – строго вопросила Клеменс.

– Не знаю, – пожала я плечами и снова глотнула свою порцию. Нет, с мёдом все же не то. – Сахар бы сюда.

– Сахар! Скажешь тоже. Может, тебе еще сливок? Или суфле с королевской кухни? – фыркнула хозяйка дома, а я досадливо прикусила губу. Ну вот, снова что-то не то ляпнула. Неужели я все же из высокородных? Тогда почему в таком убогом виде? И умею готовить? Как-то одно другому противоречит.

– Ручки у тебя мозолистые и крепкие. Служанкой, что ли, была в богатом доме? – предположила в свою очередь Клеменс. Я уставилась на свои ладони. И правда, белоручкой меня никак не назвать. Мозоли, сильные пальцы, несколько старых белесых шрамов, но в то же время – ни заусенцев, ни чёрных следов под ногтями, а сами они аккуратно подрезаны и даже, кажется, подпилены. Ухоженные, хоть и рабочие руки.

Может, и правда я прислуга у каких-то вельмож? Меня разрывало от противоречивых желаний: попасться на глаза бывшему работодателю, чтобы узнать, кто я такая, или лучше скрыться ото всех и уехать из города от греха подальше? А потом куда? И кто даст гарантию, что в деревне будет безопаснее? А главное, что я там буду делать? Доить коров и таскать сено?

Я снова посмотрела на свои руки. Мозоли довольно характерные. Как будто я не метелку от пыли в руках держала, а, скажем, сковороду. Или вилы. Что-то увесистое и длинное, во всю ладонь.

Ничего не вспоминается, хоть ты тресни.

Хотелось плакать от бессилия, но при Клеменс приходилось держаться.

Не складывается у меня картина мира. Никак.

Так что вместо ответа я неопределенно пожала плечами. Женщину я знала меньше суток и выкладывать ей о полной потере памяти не спешила. Кто знает, как ко мне в таком случае отнесутся. Вдруг сочтут убогой и не способной работать?

Чтобы заполнить паузу, утащила с блюда пирожок и вгрызлась в него, брызнув жидковатой начинкой из сладкой вишни себе на грудь. Чертыхнулась неразборчиво сквозь зубы и щедрой щепотью сыпанула из солонки на пострадавшую блузку.

– Точно служанка, – удовлетворенно кивнула Клеменс, решив, что раскусила меня. – Сбежала, поди. Хозяин домогался?

Видя, что моя история дополняется деталями без малейшего моего участия, я согласно промычала нечто нечленораздельное, доедая божественно-кисловатую вишневую начинку и примеряясь к оставшейся на блюде горке.

– Пойдём, поможешь мне в курятнике. Приготовим обед, поболтаем, там решим, что делать дальше, – пресекла мои поползновения Клеменс, накрывая булочки салфеткой и убирая в буфет. Наверное, это девочкам после работы, догадалась я. – Кстати, зовут-то тебя как?

– Эмм… – подумать-то я вчера на эту тему подумала, только в голову лезли сплошь какие-то странные имена. Не похожие ни на Клеменс, ни на Моник. Маскируя растерянность, я глотнула из остывшей чашки. Вкус кофе оказался немного иным, чем тот, который я ожидала. Не хуже и не лучше – просто другим. Наверное, из-за мёда.

Взгляд мой упал на поруганные цветы в корзине. На самом верху грустно поникла огромная белая лилия, отломавшаяся от стебля у самого соцветия.

– Лили, – выпалила я и, прокатив на языке имя, поняла, что угадала. Оно как-то отозвалось во мне… внутренним принятием и узнаванием. – Меня зовут Лили.

– Ну, идём… Лили, – небольшая пауза перед моим именем ясно дала понять, что мне не до конца поверили, но настаивать не будут.

Какой бы служанкой я ни была, но в курятниках не работала, это факт. Куриц я обходила по стеночке, с трудом ассоциируя агрессивное клюющееся создание с лоснящейся ощипанной тушкой, которая мне привиделась поначалу. В суп эти оголтелые стервы просто напрашивались, размахивая на меня крыльями и не давая близко подобраться к насестам. В итоге на фоне пяти яиц, извлечённых из недр соломы Клеменс, моя пустая корзина смотрелась особенно сиротливо.

Внутренних двориков в доме оказалось два. Один – каменный мешок, отгороженный от основной улицы вечно запертыми, если судить по заржавевшему замку, воротами и небольшой калиткой сбоку, другой – зелёный участок с курятником в углу шагов десять в поперечнике. Клеменс жила на окраине города, еще два квартала – и начнутся возделанные поля и фермы. Поэтому перевалочный пункт раздачи цветов организовали именно в этом здании.

Ну, и еще потому, что ее дочь была одним из основных поставщиков фиалок в Ровенсе.

Ирен удачно вышла замуж за крупного землевладельца, который с радостью принял ее фамилию. Для фермера зваться де Валье означало прежде всего частичное освобождение от налогов, за это он безропотно позволял жене выращивать цветы и отвозить их матери, хоть особого дохода лично ему это не приносило. Зато позволяло при случае гостить у тещи и попрекать ее куском хлеба.

Отец Клеменс в свое время занимал какой-то пост при дворе, за что его пожаловали дворянским титулом. То ли писарь, то ли секретарь – в общем, из наследства, кроме приставки «де» и дома на окраине города, ей не досталось больше ничего. Муж ее был из военных и сгинул в очередной бессмысленной кампании против соседей, когда она была беременна их дочерью. Ирен де Валье с детства помогала матери в саду – да-да, в том самом: крохотном пятачке, где мы с Клеменс сейчас собирали зелень в салат. Раньше именно здесь росли самые ароматные фиалки и кустистые пионы во всем Ровенсе.

От былого великолепия осталось несколько кустиков, которые женщина с гордостью продемонстрировала. Пахли они и впрямь потрясающе. Остальное переехало за город как приданое Ирен.

Теперь Клеменс не нужно было гнуть спину в саду: у дочери на ферме было достаточно наемных работников, чтобы как выращивать, так и собирать цветы на продажу в течение всего сезона. И на улице стоять, дрожа под дождем и ветром, продавать свернутые лентой букетики, тоже не нужно – этим занимаются молодые девушки, которых я видела недавно.

Пока мы в четыре руки нарезали овощи для супа, Клеменс несколько раз попыталась перевести разговор на мою персону. Откуда я, надолго ли и в каком районе жила в столице раньше. Я старательно переключала ее на другие темы – то соль просыпалась, то порезала что-то криво, то лук в глаза попал.

Сомнения, рассказывать ли Клеменс обо мне всю правду, терзали меня не на шутку, но как только я представляла себе выражение ее лица, когда она услышит про труп в переулке, все желание сознаться моментально испарялось.

Зато я с большой благодарностью приняла ее предложение остаться у нее в гостях. И с еще большей – поработать продавщицей цветов.

Сидеть у нее на шее я не хотела, а медяков в доставшемся мне кошеле было маловато. Наверное, погибший парень носил там мелочь на каждодневные нужды вроде обеда в трактире. Двадцать шесть денье как раз хватило бы от души подкрепиться два-три раза. Букетик фиалок с ленточкой стоил три денье, без нее – два.

На то, чтобы снять комнату на месяц, ушло бы три су или тридцать денье. Расставаться с последним капиталом не хотелось, а щедрая Клеменс пообещала мне не только кров и пищу, но и ежедневную оплату в размере десятой части от проданного.

Теперь понятно, почему девочки так старались, заворачивая лентами букетики. Чем больше бутоньерок уйдёт покупателям, тем лучше они сами заработают. А полоски ткани продавались крупными мотками и стоили не так уж дорого, к тому же, цветочницы чаще всего приобретали их вскладчину.

Жить мне предложили в той же комнате, в которой я ночевала. Раньше там жила ее дочь, пока не переехала за город, к мужу. С тех пор та пустовала.

Мое предложение убрать с пола сено встретили с открытым недоумением. Зачем? Тогда пол мыть придется часто, чуть ли не каждый день, а прислуги в доме нет. Я этим сама буду заниматься?

Мыть пол не хотелось, но и ступать босиком по сухим острым стеблям – тоже. Да и не дело это – в уличной обуви по дому ходить. Мне, по крайней мере, так казалось, Клеменс же не видела в этом ничего особенного. Все посыпают пол соломой и ходят по ней в грязных сапогах.

Спорить с хозяйкой я не собиралась, но всерьёз задумалась, как решать вопрос в будущем.

Глава 3

Выпустить меня в город в моем нынешнем скандальном виде Клеменс не решилась. Пришлось одалживать у нее корсаж и верхнюю юбку, благо иголку в руках я держать тоже умела, как оказалось.

Кто бы мог подумать… Может, я все же правда сбежавшая служанка?

Расщедрившись, хозяйка покопалась в огромном сундуке в своей комнате и выудила сразу две протертых по швам безрукавки с обработанными вручную мелкими дырочками на спинке распахнутого лифа, для шнуровки.

– Ты худенькая, тебе, если в швах убрать, как раз будет, – постановила Клеменс. Я не спорила. Несмотря на довольно приличную грудь, размера этак второго, все остальное и правда у меня было довольно тощим, поджарым, но скорее от активного образа жизни, чем от голодовки. Вместо костей рельефом прощупывались мышцы.

Кроме приталенных жилеток, мне выдали целый ворох нижних юбок и рубашек. На самом-то деле, по две-три каждой, но ткани-то сколько, ткани! Еще две юбки, малиновая и зелёная, будут составлять компанию синим безрукавкам. Мне сочетание не нравилось, но, пока дают, нужно брать. Привередничать потом буду, когда первые денье заработаю.

Собрав в охапку одежду, я отнесла ее в свою новую комнату. Туда же вслед за мной просочилась Клеменс, неся мотки ниток и иголки в шелковой подушечке на подставке. Теми, что похожи на гвоздики, без ушка, предполагалось закалывать ткань по фигуре, в другие – вдевать нить и, собственно, шить. Размер и разнообразие колющих изделий поражали. Тут не было только сапожного шила, и то, потому что нам с Клеменс не хватило бы сил дырявить им толстую кожу. Остальное было в наличии, всех форм и размеров – прямые, изогнутые, тупые и острые, для разных сортов ткани.

В выборе нити и иглы я положилась на хозяйку. Пусть руки помнили, какой стороной держать иглу, но больше знаний к этому не приложилось.

– Швеей ты не была, – постановила Клеменс, глядя, как я неуверенно распарываю боковой шов специальным крохотным изогнутым ножичком. Если бы не она, я бы долго гадала, для чего мне эта загогулина. Я в знак согласия отрицательно помотала головой. Нет, на такую кропотливую тонкую работу ежедневно, по несколько часов кряду, у меня бы точно не хватило терпения.

Похоже, хозяйке доставляло удовольствие играть в угадайку. Она поняла, что я недоговариваю, но списала это то ли на скрытность, то ли недоверие к ней, однако не обиделась, а принялась предлагать свои варианты моего профессионального приложения, внимательно вглядываясь в мое лицо и ища подтверждение своим догадкам. Пару раз Клеменс ничтоже сумняшеся намекнула даже на веселый дом, но я посмотрела на нее в ответ так, что она быстро сделала вид, что ничего такого не говорила.

Сказать по правде, я понятия не имела, обслуживала ли я этим телом клиентов. Но вроде бы по внутренним ощущениям мужчин у меня еще не было. Хотя я прекрасно знала откуда-то, что с ними делать и как. Думать о себе ужасы не хотелось, поэтому я про себя решила, что невинна и точка. Но вопрос, кто же я все-таки, оставался открытым.

Не швея, не птичница и точно не горничная, потому что шнуровки, особенно на спине, меня выбешивали до невозможности. Утро начиналось с суматохи – мы с Клеменс попеременно затягивали друг другу корсажи. Раньше ей помогали приходившие раньше всех девочки: либо Моник, либо Софи. А до того они с дочерью шнуровали друг друга.

– Это же страшно неудобно! – посетовала я в сердцах. – Почему не спереди?

– Некрасиво же! – в ужасе от подобного святотатства воскликнула Клеменс. – Впереди шнуруют только совсем бедные и одинокие, которым даже помочь некому.

Эдакий показатель статуса. Понятно. У тех, кто побогаче – горничные, у остальных – дочери или помощницы. Да хоть бы муж.

Один комплект из жилетки и зеленой юбки я сшила по классическому образцу под чутким руководством Клеменс. За день или два я не управилась, застряла в помещении на целую неделю. То шов шёл криво, то стежки оказывались слишком широкими, то садилось не по фигуре и приходилось размечать выкройку булавками заново.

Зато у меня было время немного вникнуть в происходящее вокруг, познакомиться с приходящими работницами и освоиться с длиннющими юбками, которые почему-то все время неловко путались в ногах, будто я в жизни их не носила.

То, что работа у цветочниц тяжелая и неблагодарная, я поняла сразу, в первый же день.

Если посчитать чисто математически – полноценный обед в таверне стоил от пяти до десяти денье. От продажи десяти бутоньерок они получали на руки три денье. Только вот покупали цветы не очень охотно, особенно на улице. Почти все горожане выращивали самые необходимые травы на подоконниках и задних дворах, про богатых и говорить нечего, у них садовники. А цветочки, пусть даже и замечательно пахнущие, – все же роскошь, а не необходимость. Так что редко кому удавалось за день продать всю корзину, где умещалось около двадцати букетиков.

Соответственно, проведя весь день на ногах в любую погоду, они при хорошем стечении обстоятельств получали возможность один раз поесть. Понятно теперь, почему Клеменс их подкармливает: бедняжкам ведь и жить где-то надо, и еду покупать, а многие еще и семью содержали.

У Моник беспробудно пил отец, так что ее малолетние брат и сестра рассчитывали только на нее. И то, приходилось прятать хорошенько все деньги и еду, что девушка приносила в дом.

Софи кормила своих собственных детей и мать. Муж ее ушёл зарабатывать титул и деньги в жандармерию и совершенно глупым образом там сгинул в какой-то ночной облаве. Неудачно получил по голове бутылкой, оставив двоих малолетних погодок и супругу, едва справившую двадцатилетие, одних. Хорошо, мать Софи была еще жива и присматривала за внуками, пока дочь зарабатывала им на хлеб.

Розетта жила одна, так что позволяла себе иногда и модную кокетливую ленту на шею, и заколку в волосы. Впрочем, жадиной и задавакой она не была, и щедро разрешала подругам одалживать у нее украшения на праздники.

Вообще, работницы у Клеменс подобрались порядочные, дружелюбные и добрые.

Первые два дня, пока мои будущие одежды лежали в разобранном виде, ожидая перешивки и подгонки, я помогала девушкам сворачивать букеты. Оказалось, у меня довольно ловкие пальцы, которые умеют не только шить, но и вязать замысловатые банты. Цветочницы радостно подсовывали мне наперебой цветы, утверждая, что у меня легкая рука. Оказалось, в первый день, когда я на пробу экзотично навязала несколько бутоньерок, они продались моментально.

Люди падки на необычное.

Поэтому теперь девушки просили меня научить их вязать сложные банты, а пока у них не очень получалось, укладывали мне на колени аккуратные кучки с заготовленными ленточками.

Так постепенно я вливалась в их дружный коллектив, вникала в жизненные перипетии и от души сочувствовала. Мне в душу никто не лез, за что я им была отдельно благодарна.

И вот наконец настал торжественный день, когда я вместе с остальными переступила порог скрипучей калитки и вышла в город.

Поджилки у меня порядком тряслись. Память о подворотне и трупе рядом была еще свежа, и натолкнуться на кого-то, кто меня узнает, я опасалась. Поэтому маскировалась как могла.

Темные волосы скрыл чепец. Старомодная бесформенная штука, которую Клеменс откопала на самом дне сундука, пришлась очень кстати. Среди бедноты подобный головной убор был не редкостью – сложные прически и украшения в них отнимали время и деньги, и позволить себе непокрытую голову могли немногие горожанки с окраин. Кроме Розетты, все остальные девушки щеголяли в похожих чепцах, разница была только в отделке и материале. Мне выделяться не хотелось, поэтому свой я так и оставила простым сероватым чехлом.

Внешность моя не была особой редкостью, особенно на юге. Из-за постоянных стычек на границах и следующих за ними грабежей и прочего, генофонд двух наций, Морингии и Бискайи, постепенно смешался, так что среди розовощеких шатенов и блондинов то и дело мелькали темноволосые и смуглые южане.

Мы с девушками уже привычно завернули по паре десятков свежих букетиков. Почему-то в основном Клеменс привозили фиалки, хотя иногда попадались и хризантемы, и гиацинты, и лилии, и даже сирень. Но на улицах подобные букеты шли плохо, как мне объяснили, дороговато для спонтанной покупки. Поэтому их Клеменс чаще всего разносила сама в лавки, с которыми у нее были договоренности. Сильно пахнущие цветы помогали заглушить вонь, доносящуюся с улицы, а зачастую и царящую в самом помещении. Как я успела понять, по местным меркам у моей хозяйки царила практически идеальная чистота. Сено на полу было довольно свежим и менялось каждый месяц, в то время как у других оно зачастую гнило годами, только сверху насыпали новые и новые слои.

Лаванда шла отдельной категорией, как и полынь с вербеной. Их Клеменс развешивала вдоль крыши на заднем дворе на просушку. Для этих целей в выступающую доску были вбиты гвоздики на небольшом расстоянии друг от друга, и пучки трав, как односортных, так и смешанных в разных пропорциях, щедро распространяли аромат, постепенно превращаясь в сухостой. Позже их ставили в вазы или набивали специальные мешочки и клали в постель, чтобы отпугнуть живность.

То, что шевелилось в соломе, оказалось вездесущими тараканами. К сожалению, эту напасть простой травой не взять, поэтому я поклялась от сена в доме – или хотя бы в своей комнате – избавиться. Придумать бы только сначала, чем его заменить.

Роз почему-то не привозили вообще, хотя в моем представлении это был первый цветок для продажи. Когда я поинтересовалась на этот счет у Клеменс, она вытаращилась на меня в священном ужасе.

– Это же только для высшего дворянства! Простым людям их разводить и тем более продавать категорически запрещено!

Учитывая, что сама Клеменс была хоть и скромного, но дворянского звания, напрашивался вывод, что розы – исключительная привилегия королевского дворца. Даже на монетах изображалась именно роза в стилизованном виде.

Что ж, я приняла в копилку очередной факт окружающего мира, хоть он меня и царапнул неким несоответствием.

Сегодня моя корзина наполовину благоухала фиалками, другую половину заняли скромные, почти не пахнущие анютины глазки. Они тоже неплохо продавались, благодаря яркой расцветке, и стоили недорого. Люди здесь, как я заметила, очень любили яркие, броские цвета как в одежде, так и в быту.

Повесив плетенку на локоть за длинную ручку, как остальные девушки, я последовала за стайкой щебечущих цветочниц к городскому центру. Шли мы не торопясь, работая на публику. Именно за время нашего торжественного прохода распродавалось зачастую больше всего цветов. Девушки благосклонно, но ни в коем случае не зазывно, улыбались покупателям.

Мне стоило большого труда уловить эту разницу, потому что Клеменс настаивала на важности нюанса. Вроде мы не девушки лёгкого поведения и не завлекаем мужчин, поэтому улыбка должна быть едва уловимой, скромной, с потупленными глазками, но никаких покрасневших щёк, ни в коем случае! И не щериться во все зубы, как она выражалась.

Здесь с гигиеной рта было не очень. Мне повезло, или я раньше хорошо следила за зубами и все они были на месте, а вот Клеменс, как и девочки, не досчитывалась пары-тройки на самом видном участке верхней челюсти. Оттого и полноценная улыбка считалась неприличной – таким образом я демонстрировала свое превосходство, потому что услуги магов-целителей стоили непозволительно дорого, а у кузнецов лекарство было одно на все случаи – выдрать. Зачастую несколько. На всякий случай, с запасом.

Стиснув губы поплотнее, я старательно улыбалась прохожим. Получалось не очень, от меня отчетливо шарахались, хотя у остальных цветочниц за наши полчаса прогулки уже купили по два-три букетика.

Я не отчаивалась: сегодня выходной, центральная площадь будет полна народу – кто-нибудь и у меня купит.

Пользуясь случаем, я глазела по сторонам. Единственный раз, отложившийся в памяти, когда я ходила по этим улицам, с неба хлестал дождь и темнота была хоть глаз выколи, несмотря на все фонари. Сейчас же ярко светило солнце, и город предстал с совершенно другой стороны.

Никаких потоков нечистот в канавах. Попахивало, конечно, несмотря на корзину фиалок в моих руках, далеко не цветочками, но откровенной грязи видно не было. Изредка, правда, из окна раздавался вопль:

– Поберегись! – и прохожие резво разбегались в стороны, после чего из горшка щедро выплескивалось содержимое. Но брусчатка была уложена с такими зазорами, что все вылитое стыдливо скрывалось в расщелинах и не мозолило глаза. А со следующим дождем будет вымыто водой и стечёт по канавам куда-то за пределы города.

Горожане были одеты как на праздник. Выходной все же. Женщины выгуливали шляпки и супругов, холостые мужчины подмигивали цветочницам и покупали пару букетиков, прося в довесок целомудренный поцелуй в щечку. Эдакий незамысловатый флирт.

Девушки хихикали, краснели и стреляли глазками, вопреки всем предостережениям Клеменс.

Площадь еще только заполнялась гуляющими. Огромный фонтан рассыпался струями в самой середине мощеной брусчаткой окружности, рядом с ним на широком мраморном бордюре сидели воркующие парочки и почтенные матроны, наблюдавшие за носившимися за голубями детишками.

С одной из сторон к Фальгаррской площади примыкал дворцовый парк. Он уже давно отделился от основной королевской резиденции, став местом отдыха горожан. Да и сам король переехал в новый дворец, побольше и пороскошнее, оставив в старом здании только службы вроде налоговой и залы для заседания министров и совещаний.

Некоторые праздники тоже все еще проводились в старом помещении, например ежегодные балы и другие массовые увеселительные мероприятия для высшей столичной знати.

Солейль, новое место жительства короля и его обширного двора, находилось за городом. Вокруг него разбили прекрасный парк, еще краше того, аллеи которого уходили вглубь зелени от Фальгаррской площади. По официальной версии, король захотел стать ближе к простым людям, потому переехал за пределы столицы, в деревню. Только вот злые языки утверждали, что во время постройки новой территории, длившейся ни много ни мало десять лет, были использованы самые роскошные материалы и наняты самые известные архитекторы. Так что о простоте не могло идти и речи.

Держась за спинами остальных цветочниц, я украдкой подглядывала на горожан.

Видно было, что живущие здесь люди зарабатывают больше, чем на окраине. Ткань на одежде казалась дороже, кроме того, то тут, то там ее украшала вышивка стеклярусом, золотыми и серебряными нитями и кружевом, да и крой был явно сложнее куска полотна, что заменяло мне юбку. Вместо комплектов с жилетками дамы одевались в платья, а прически были настолько сложны, что чудом не рассыпались под порывами лёгкого летнего ветерка. Возможно, именно поэтому в них втыкали столько шпилек с фигурными навершиями – не только для красоты, но и для функциональности.

Солнце только показалось из-за домов – до полудня еще несколько часов, зато самых продуктивных. Позже гуляющие разбредутся по тавернам и домам, обедать. Мы в этот момент, подменяя друг друга, сможем перехватить по захваченному из дома куску хлеба с сыром, чтобы не отвращать покупателей бурчанием голодного живота. И еще пару часов постоим на площади, возможно, пройдемся парами-тройками по близлежащим улицам. В это время влюблённые парочки выходят прогуляться в сопровождении дуэний, и многие молодые люди покупают дамам сердца цветы.

В одиночку Клеменс нам ходить категорически запрещала. И вскоре я поняла почему.

Полдень быстро приближался, люди постепенно разбредались кто куда. Некоторые присели на террасах здесь же, на площади, но далеко не всем гуляющим это было по карману. Большинство вернулось домой, сочтя моцион на сегодня выполненным.

Таверны и кабаки распахнули свои двери первым посетителям. Мы с девушками, не сговариваясь, проходя мимо, прибавляли шагу, чтобы не соблазняться ароматами свежезажаренного мяса и тушеных овощей. Изредка то одна из нас, то другая скрывалась в переулке, наскоро перекусывая незамысловатым полдником. Есть при всех, на ходу, считалось неприличным, так что приходилось укрываться от посторонних взглядов.

Когда Софи задержалась, я по неопытности не придала этому значения. Моник, на правах старшей над нами – кто-то же должен делиться с остальными премудростями жизни, пока Клеменс рядом нет, – послала меня проверить, как она там.

И не зря.

Стоило мне свернуть в узкий тупичок, куда десятью минутами ранее отлучилась цветочница, моим глазам открылась весьма неприглядная картина.

Трое плечистых мужчин в плащах и в высоких сапогах из дорогой кожи зажали несчастную девушку в углу. Деваться ей было некуда – в какую сторону бы она ни сунулась, ее ждали жадные руки.

Софи вжалась всем телом в стену, вытирая не особо чистую кладку новеньким подолом юбки. Она только утром хвасталась, что нашла очень качественную ткань по дешевке из-за пары дырочек в рулоне. Из повреждённых мест она выкроила костюмчики и платья детям, а из оставшегося получилось аж по две юбки ей и матери. Из лоскутков бабушка собиралась делать детям покрывало на кровать.

Корзина валялась неподалёку, опрокинутая набок. Фиалки, которые мы с таким тщанием увязывали бантами пару часов назад, рассыпались в уличной грязи, некоторые уже успели затоптать сапогами троица молодчиков.

Значит, дохода у бедняжки Софи сегодня не будет.

Это меня почему-то выбесило больше всего.

– Оплатите ущерб, месье, – негромко потребовала я. Тот, что практически распластал Софи по каменной кладке, безо всякого стыда лапая ее за виднеющуюся в корсаже грудь, обернулся, но отстраниться и не подумал.

Глава 4

Внешностью нападающий напоминал ангела… Ну, в моем представлении. Кажется, это что-то из религии, хотя до этой темы мы с Клеменс еще не дошли. Слово, при взгляде на парня первым возникшее в сознании, было «херувим». Золотистые вьющиеся локоны спиралями спускались на плечи, а широко распахнутые невинные голубые глаза отрицали у него наличие каких-либо грехов.

Смущения во взгляде потенциального насильника не было. Наоборот, там жила искренняя радость от встречи со мной.

– О, подружка! Ребята, вам повезло! – обратился он к остальным. Те осклабились, обнажив качественную работу целителей. Все зубы были на месте и сверкали здоровьем. Я оценила.

Пожалуй, сейчас самое время для тактического отступления и вызова поддержки.

Только вот стоило мне набрать побольше воздуха в легкие, готовясь к сигнальному воплю, как молниеносно подскочивший второй мужчина зажал мне рот широкой ладонью и притиснул к себе, гася сопротивление.

Судя по запаху, он недавно ел густо смазанное чесноком мясо. У меня аж в глазах защипало.

– Не плачь, цыпочка. Мы не обидим. И, как ты сама предложила, компенсируем, – «ангел» небрежно кинул в отброшенную мною во время борьбы в сторону корзину несколько серебристых монеток. Кажется, су, а не денье. Наш заработок за два-три дня. Щедро.

Софи уставилась на меня расширенными от ужаса глазами. Бедняжка растерялась, не зная, что делать; от шока у нее, похоже, перехватило горло, потому что она даже не пыталась кричать.

Я хотела гордо объяснить, что не плачу, а негодую, но рука на моем лице перекрыла не только голос, но и кислород. Брыкнувшись, чтобы хоть чуть-чуть освободиться, я очень удачно попала по лодыжке державшего меня мужчины. Внешностью он на ангела не походил совершенно, скорее на южанина: темноволосый, кареглазый, со смуглой кожей. На кисти белели многочисленные порезы – видно, не раз хватался за оружие голыми руками.

Он зашипел от боли, но не выпустил меня, а наоборот, сдавил сильнее. Я почувствовала, что задыхаюсь.

Дальше тело действовало само по себе. Мозг мой практически отключился от недостатка кислорода, и я наблюдала происходящее будто со стороны.

Изо всех сил оттолкнувшись от земли ногами, я угодила макушкой удерживающему меня южанину четко в подбородок. Тот бессвязно заорал от боли – похоже, прикусил язык. Поджав ноги к животу, я впечатала тяжелую деревянную подошву починенной обуви точно в солнечное сплетение стоявшему напротив «ангелочку».

Третий, светлокожий зеленоглазый шатен, пока что держался в стороне, не спеша нападать ни на меня, ни на Софи. Я уж было решила, что обошлось, и бросилась к остолбеневшей цветочнице. Плевать на россыпь цветов из обеих корзин – нам бы ноги унести. Но утащить девушку за руку из тупика не успела.

С трудом выпрямившийся ангелоподобный выщерился на меня и сделал какое-то странное движение пальцами. Меня перехватили невидимые верёвки, спеленали по всему телу и подвесили в воздухе.

– Вот теперь я с тобой, сучка, разберусь как следует. Ты хоть понимаешь, тварь, на кого замахнулась? – шипя, как потревоженная кобра, он навис надо мной всей массой, упиваясь властью над беззащитной жертвой. Я судорожно дёргалась в путах, но невидимые петли держали крепко.

– Отпустите ее, мсье, она новенькая, не хотела ничего дурного! – заверещала рядом со мной Софи, внезапно обретя голос. Херувим даже бровью в ее сторону не повёл, сосредоточив все внимание на мне. В его руке блеснул кинжал.

Он меня вот так вот запросто порезать собирается? Среди бела дня?.. А может, и убить, судя по его настрою. Озверевшее лицо, потерявшее всю ангельскую привлекательность в приступе ярости, маячило прямо передо мной, и, поскольку голова у меня была свободна от пут, я сделала то единственное, что могла.

Со всего размаху врезала собственным лбом в лицо херувиму и со злорадным удовлетворением отметила, как хрустнул, ломаясь, под моим ударом его нос.

Заверещали мы с ним на пару. Не знаю даже, кто громче. Я лично старалась изо всех сил: погибать во цвете лет мне категорически не хотелось. Рано мне еще на тот свет, я только жить начала!

Можно сказать, неделю как!

– Что здесь происходит? – раздался громовой голос над побоищем. Я едва удержалась на ногах, ухватившись за Софи и безуспешно пытаясь отдышаться. Неведомая сила, сковавшая тело, исчезла.

Судя по блеску алебард и алым перевязям под плащами, к нам подоспела жандармерия.

Как всегда, вовремя. В последний момент.

Спасибо, хоть вообще появились.

Арестовали нас всех. Связывать не стали, хотя нападавшие мужчины, особенно дважды обиженный мною херувим, на том сильно настаивали. Где логика, спрашивается: агрессоры они, а задерживать предполагалось только нас. Хорошо, что жандармы поступили по совести и забрали всех. Хотя нас могли бы и отпустить – мы, вообще-то, пострадавшие.

Повезло, что Софи жандармам оказалась знакома. Ее почивший муж начинал новобранцем вместе с начальником отряда, поэтому отнеслись к нам со всем возможным уважением.

Но в участок проводили все равно.

Мы с Софи шли в середине, с каждой стороны нас сопровождало по трое жандармов. Впереди гордо шествовали маги, будто это они нас всех поймали и ведут в участок. Глава отряда замыкал небольшое шествие. Редкие прохожие оборачивались и с любопытством смотрели нам вслед, стайка детей и пара собак даже увязались следом, добавляя колорита происходящему. Я чувствовала себя клоуном в цирке, только вот смешно мне не было. Было страшно.

Располагалась жандармерия неподалёку. В каждом районе имелся небольшое отделение, нам повезло попасть в самое многолюдное и крупное – центральное. Всех задержанных с почетом провели по просторному холлу, полному высоких мускулистых мужчин в однотипных кожаных колетах с алыми перевязями. Я засмотрелась, но не потому, что увлеклась их брутальной красотой. Очень уж их форма напоминала мне одежду трупа, рядом с которым я очнулась. В темноте цвета было не разглядеть, но шелковистую полосу мокрой ткани поперёк его живота я помню.

Получается, тот тоже был жандармом. Да и Клеменс упоминала принадлежность плаща, просто я тогда не сильно осознавала происходящее. А сейчас вот вспомнилось.

Прикусив губу, я завертела головой, пытаясь высмотреть доску разыскиваемых преступников и убедиться, что мой портрет не висит там на самом почетном месте. Ничего подобного не нашла, да и на меня никто внимания не обратил.

Возможно, это всего лишь случайность? Молодой жандарм зашёл вслед за девушкой в переулок и умер рядом с ней.

Конечно. Чистой воды совпадение.

Жандармы готовились к смене караула, собирались группами и, горласто смеясь, беззаботно переговаривались. Кто-то поправлял форму, несколько групп, как наши, разбирались с преступниками прямо там, в общем зале, за длинным столом проводя допрос с пристрастием. Приглядываться я не стала, отвернулась сразу. Не люблю вид разбитых лиц, по крайней мере, если лично мне они ничего не сделали.

Нам ничего подписывать или заполнять не предложили, сразу проводив в подвал. Я почувствовала некоторое облегчение – раз не принялись избивать и допрашивать, значит, не все так плохо.

Забранные частыми решетками камеры в основном пустовали, так что нас разместили с комфортом. Меня и Софи заперли в одной, мужчин – в другой, напротив. Глухо лязгнули замки, отгораживая от мира. Жандармы развернулись и, не говоря ни слова, ушли.

– Эй, а защитника? А сообщить кому-нибудь о нашем задержании? – крикнула я им вслед, но ответом мне стал глухой звук захлопнувшейся двери. Щелкнула, отодвигаясь, ставня на окошечке, то есть без наблюдения нас не оставили. Но больше никакой реакции на мои вопли. Что ж, не буду тратить силы впустую.

Я отошла от решетки и огляделась. На полу лежали мешки, набитые соломой. На них я не рискнула бы даже присесть, не то что спать. В дальнем углу стоял глиняный выщербленный горшок, неплотно прикрытый побитой крышкой. Заглядывать я не стала, понадеялась только, что он хотя бы опорожнен, потому что мыт был вряд ли, судя по запаху. А еще хорошо бы, чтобы нас выпустили поскорее – ширмы или другой загородки не предусматривалось, а присаживаться под пристальными взглядами троих мужчин, должно быть, то еще удовольствие.

– Можешь горло не драть. Пока они сами не решат нас выпустить, никто не придёт, – хмуро буркнул херувим, потрогал свой нос и скривился. – Мерд! И магию заблокировали.

– Терпи, неженка, – фыркнул менее пострадавший брюнет. Ему хорошо говорить, у него хоть ничего не сломано. Проговаривал слова он, правда, довольно невнятно – язык, наверное, распух.

Но жалеть их обоих я не собиралась: прилетело им за дело.

– Что же теперь будет?! – всхлипнула Софи. Я обернулась к ней – в глазах бедняжки стояли слезы. Она бессильно сползла по влажной стене, не обращая внимания на окончательно испорченное платье, и, обхватив себя за плечи, принялась раскачиваться из стороны в сторону, как в трансе.

– Думаю, они скоро разберутся, что произошла ошибка, и нас выпустят, – с бодростью и оптимизмом, которых на самом деле не чувствовала, заявила я. Подумав, присела рядом с ней на корточки и приобняла за плечи, притягивая к себе. Пол все же холодный, а подруге сейчас нужна поддержка.

– Мама будет волноваться. А детям сегодня нечего есть вечером, я обещала принести, – забормотала девушка, сжавшись в комок и закопавшись мне под мышку. Ее начинало знобить – то ли от нервов, то ли от холода подземелья. В камерах было промозгло и сыро – пробирало до костей, несмотря на слои ткани.

– Не переживай, к вечеру точно будешь дома, – подбодрила ее я, клацая зубами.

– Я бы предложил плащ, но боюсь, не доброшу, – холодно предложил брюнет. Из всей троицы он производил наиболее благоприятное впечатление. Сам к Софи не приставал, ко мне полез, помогая подельнику, да и то, обращался достаточно осторожно. Мог бы и шею сразу свернуть, хотя с трупом, конечно, не позабавишься… И сопротивления почти не оказывал, и бить не пытался в ответ.

Иллюзий по поводу благородства местных мужчин я не питала. Мы с Софи – добыча легкая, искать или защищать нас некому. Что может та Клеменс? Разве что на могилки нам цветочки поднести. Не факт, что в больнице после всего помогли бы. Уровень медицины мне еще только предстояло оценить, но, глядя на уход за зубами, напрашивался вывод, что остальное тоже не очень.

Попользовались бы втроём и бросили умирать в переулке. Учитывая, что мы – расходный материал, его предложение просто верх галантности. Так что на общем фоне брюнет казался вполне приличным человеком.

– Благодарю, не стоит утруждаться, – ответила я вполне миролюбиво.

Брови его взметнулись вверх – видимо, не ожидал куртуазности от цветочницы. А у меня ноги сами собой дернулись, чтобы еще и в книксене присесть, еле удержалась – на корточках неудобно получится.

Память тела не подводит.

Первым все же не выдержал тот самый блондин, который предлагал мне не орать.

– Вы нас долго собираетесь тут держать? Я из-за вас обед пропустил! – рявкнул он во все горло – я аж подскочила от неожиданности.

Ноги слушались плохо, продрогла я вся, не помогало даже то, что мы жались с Софи друг к другу, как два птенца в гнезде. Брезгливость свою по отношению к мешкам я давно преодолела: не до нее, когда вот-вот околеешь от холода. Так что мы часть подложили под себя, а два прислонили к стене, образовав подобие дивана. Но сено внутри оказалось подгнившим и тоже влажным, так что помог манёвр мало.

То ли к блондину все же питали некое уважение, то ли к нам все равно собирались заглянуть, но дверь заскрежетала и распахнулась, явив жандарма в полном вооружении. Он настороженно косился на мужчин, явно неловко себя чувствуя от того, что их приходится держать в заточении.

– Приношу свои извинения за доставленные неудобства, господа маги, – кивнул он. – К сожалению, ситуация неоднозначная и просто отпустить мы вас не можем.

– А нас? – я все же встала и подошла к решетке, но на меня даже мимолетного взгляда не бросили. Все внимание жандарма занимали мужчины, будто нас в соседней камере и не было вовсе.

– Мы уже уведомили мсье де Бельгарда. Он скоро прибудет и сам решит, как поступить, – уважительно, но без подобострастия отчитался стражник и вернулся за дверь, не забыв ее тщательно запереть.

Блондин раздраженно саданул кулаком по решетке, отчего та даже не дрогнула, а он сам поморщился. По перекладинам пробежал едва заметной змейкой золотистый разряд.

– Мы точно пропали, – прошелестела Софи, и снова начала всхлипывать. – Они же маги! Да еще и ученики самого де Бельгарда! Нас четвертуют или колесуют за то, что подняли на них руку.

– Скорее отрубят голову, – злорадно дополнил список неприятных казней зловредный блондин. Брюнет покосился не него неодобрительно, но ничего не сказал.

– Ну, ты, положим, ничего на них не поднимала. Даже глаз, – степенно заметила я, неодобрительно зыркнув на херувима. Он осклабился и с оттягом провёл большим пальцем по горлу, изображая мою предполагаемую незавидную участь. Красноречиво закатив глаза, я отвернулась от клоуна и услышала в камере сдавленный смешки, а следом ойканье. Брюнет, вопреки ситуации, нравился мне все больше. Кажется, он как-то зависит от блондина и вынужден ему подчиняться, иначе не вёл бы себя как свинья.

– А по поводу меня не переживай, у меня смягчающие обстоятельства. На кону стояла наша с тобой честь, что мне нужно было делать? Молча раздвинуть ноги?

– Вообще-то да, – подняла на меня красные от слез, злые глаза Софи. Я опешила. Вот тебе и благодарность за спасение. – Нужно было делать, что велят мессиры маги. Денег бы дали, не обидели. А теперь нас точно казня-а-ат! – и она с воем снова уткнулась в натянутую на коленях юбку.

Я аккуратно убрала руку, которой все еще обнимала ее за плечи.

Так вот и выясняется, что помогать людям, когда об этом не просят, себе же дороже.

Теперь фыркал уже херувим, но ему, к сожалению, подзатыльник выдать было некому.

Спустя еще два часа, когда я начала уже с тоской поглядывать в сторону глиняной посуды и примеряться, как именно растопыриться, чтобы не обнажить все подряд, дверь в подземелье снова заскрипела.

– На выход! – скомандовал жандарм, отпирая решетку троице. Ему прикосновение к ней не причиняло вреда.

– А мы? – я встала, с трудом переставляя негнущиеся ноги, и проковыляла поближе к решетке нашей камеры, которую никто не позаботился отпереть.

– За вами двумя сейчас вернусь, – бросил стражник, не глядя в мою сторону, и распахнул створку пошире, будто он швейцар при входе в элитный ресторан, а не охранник в тюрьме, выпускающий заключённых. Херувим выплыл с торжествующим видом, разве что язык не показал. Одурел мальчик от вседозволенности, похоже. Лет ему с виду не так чтобы много, вот и наслаждается властью, от большого ума.

В отсутствие мужчин мы с Софи быстро решили свои вопросы, старательно глядя в противоположные стороны. Я вообще старалась к ней не подходить, решив про себя, что обязательно поговорю с Клеменс по поводу всей этой истории.

Меня заинтересовали мои права. Как женщины, как жительницы столицы и как человека. Раньше я как-то не задумывалась над такой насущной проблемой – просто потому, что не сталкивалась с трудностями, сидя под боком у доброй хозяйки.

И в первый же выход в люди угодила в неприятности по незнанию.

Нас провожали далеко не так уважительно, как мужчин. Стражник покрикивал, понукая нас прибавить ходу на лестнице, хотя юбки отчаянно путались в ногах и несколько раз я чуть не упала. Отчасти виноват в этом был некстати полученный тычок в спину деревянной частью алебарды.

Даже без разговора с Клеменс мне потихоньку становилось ясно, что прав у меня немного. Запоздалый страх пробирался в душу, свиваясь ядовитым клубком и нашептывая пораженческие мысли.

А вдруг и правда отправят на казнь или в тюрьму за то, что подняла руку на высшее существо? Я же понятия не имею о законах. Хотя, если бы все было так однозначно, нас бы не арестовали всех вместе.

Пока я мучилась сомнениями, мы пришли. На втором этаже жандармерии располагался просторный зал для общих собраний и заседаний. За стоявшим на небольшом возвышении столом восседал молодой мужчина в длинном, из дорогой ткани с богатым золотым шитьем темно-вишневом плаще. Его каштановые волосы были собраны в небрежный хвост, а ноги в высоких сапогах, видные под столом, притоптывали в нетерпении.

– Это они? – уточнил он у подобострастно склонившегося к нему пузатого усача. Судя по щедро расшитому колету из тонко выделанной кожи и властной ауре, это был начальник участка. Вместо него, впрочем, ответил херувим, совершенно по-детски показав на меня пальцем.

– Вот она, – и даже нижнюю губу обиженно выпятил.

Глава 5

Я укоризненно покосилась на указующий перст – его, интересно, не учили, что это неприлично? – и перевела взгляд на самого де Бельгарда. Тот в свою очередь с любопытством изучал меня, и тут до мозга с запозданием дошло, что Софи уже с минуту как присела в неудобном даже с виду реверансе, почти до пола… И того же ждут от второй девушки в помещении. То есть от меня.

Я поспешно согнула колени, придерживая кончиками пальцев юбки, и уставилась в пол. Вышло как-то само собой и вроде вполне достойно. Никто не засмеялся, по крайней мере.

Кроме нас, пятерых виновников происшествия, главы участка и де Бельгарда, в зале у стен переминались жандармы. Минимум десяток. Они думают, мы сейчас с Софи нападем на кого-нибудь и запинаем насмерть? Или зрелищ не хватает и хочется посмотреть, как наглых девиц, посмевших отказать в утехах магам, прямо тут казнить будут?

При этой мысли я передернула плечами. Напитавшаяся в подземелье влагой ткань неприятно липла к телу, а в носу уже начинало хлюпать. Если со мной не разделаются тут же, все равно придется полежать с простудой.

Маг за столом неопределенно помахал в воздухе пальцами, разрешая нам всем выпрямиться. Оказывается, троица тоже оказывала ему почтение дружным низким поклоном. Только сейчас я заметила, что одежда их чем-то схожа. Вышивка, темная ткань, характерный узор по краю – все для того, чтобы особо важных персон можно было отличить издалека и оказать им всяческое уважение. Только вот я этого не помнила, вот и вмешалась на свою голову.

Хотя, даже знай я, кто они, все равно заступилась бы за Софи. И за любую другую бедняжку, оказавшуюся в подобной ситуации. Занимаемый высокий пост совершенно не повод вести себя по-свински.

– Я слушаю, – веско уронил маг и уставился тяжёлым взглядом на блондина, безошибочно определив зачинщика всего.

– Я предлагал деньги. А она изображала недотрогу, – херувим снова ткнул пальцем, теперь в Софи, но, поскольку я стояла между ними, получилось, что опять в меня. Я на всякий случай сделала шаг назад, чтобы не плодить непонимание. Уголок рта де Бельгарда дернулся, будто он пытался подавить улыбку, но взгляд, направленный на блондина, суровости не утратил. – Потом вмешалась эта.

Палец, как стрелка качественного компаса, снова упёрся в меня.

Рот дернулся уже отчетливее. Де Бельгарда явно забавляло происходящее, чего нельзя было сказать обо мне. Я продрогла, оголодала и перенервничала.

– Блез? – перевёл испытующий взор маг на вменяемого брюнета. Короткое, рубленое имя вполне ему подходило. Он и сам был похож на топор: резкий, основательный и плечистый – от него веяло уверенностью в себе. Такому не было нужды зажимать девушку в темном углу – скорее отбиваться от них приходилось.

– Себ выпил на площади и предложил развлечься. Я пытался отговорить. Не вышло, – коротко и четко отрапортовал Блез. Так я и думала. Главный в этой тройке херувим, но вовсе не из-за большого ума.

– Вас задержали сразу после полудня, – медленно, веско протянул де Бельгард, и мне захотелось отступить еще на шаг, хоть я ни в чем и не была виновата. Побелевший блондин мое мнение явно разделял. – Ты выпил так, что потерял контроль над собой и пошёл приставать к девицам с самого утра? Сколько раз я тебе говорил…

Маг оборвал сам себя, безнадежно махнув рукой: решил не трясти бельём на публике, но и так все было ясно. Херувим злоупотребляет давно, и инцидент с Софи далеко не первый. Думаю, остальные так легко не отделались.

Тут мне стало дурно окончательно. Если подобные происшествия скрывают, то пропажу двух цветочниц никто не заметит. Были – и нету. Вдруг выпивший маг – это угроза мирным жителям, а мы слишком много видели?

– Это еще не все, Тьер… мсье Верховный маг, – оговорка блондина тоже не прошла мимо меня. Значит, де Бельгард – большая шишка и с херувимом у них близкие отношения. Сейчас нас точно начнут закапывать. – Эта сумасшедшая вздумала нам сопротивляться!

И он снова ткнул в меня пальцем. Руки чесались его сломать, но я сдержалась. Не подозревала в себе такой кровожадности! Но в оправдание могу сказать: довели.

Верховный маг снова перевёл взгляд на меня. Я в ответ уставилась на него, не видя смысла отпираться. Все равно перевес не на нашей стороне, думаю, и Софи, если ее спросить, повесит всю вину на меня. Так что спасаться придется исключительно самостоятельно.

– Это была пьяная драка, мсье. Мы с подругой просто попались под руку, – честно глядя магу в глаза, выдала я свою версию. Ни слова неправды, всего лишь немного перевёрнуты и сдвинуты акценты.

– Хм, – прищурился де Бельгард, а херувим заголосил:

– Врет она все, она мне нос сломала, сучка безбашенная!

– Прикажете принести Камень Истины? – подобострастно склонился к уху Верховного мага начальник участка. Тот благосклонно кивнул.

– Хорошая идея, мсье Пинчон. Несите.

Конечно же, сам пузатый усач ничего ниоткуда не понёс. Он помахал тем жандармам, что бесцельно мялись у стены, внимая бесплатному зрелищу. От общей группы отделились двое, одетые чуть опрятнее и богаче остальных. Доверенные лица? Заместители?

Стянув с шеи огромный, в ладонь длиной, витой ключ на цепи, начальник участка протянул его одному из подошедших мужчин и что-то прошептал ему на ухо.

Двое уполномоченных быстро сбегали куда-то и через пару минут вернулись, благоговейно неся в четыре руки металлический поднос, на котором лежало нечто, укрытое плотной тканью.

Ношу водрузили на стол перед Верховным магом, и тот поманил меня к себе.

– Подойдите, мадемуазель…

– Лили, – пискнула я, не справившись с голосом, и закашлялась. Фамилию я себе так еще и не придумала, но меня о ней и не спрашивали.

Де Бельгард улыбнулся и жестом фокусника сорвал покрывало, открыв присутствующим неправильной формы камень. Он напоминал мутный хрусталь и чуть светился розовато-сиреневым.

– Прошу вас повторить свои показания, положив руку на Камень Истины, – голосом доброго дядюшки предложил мне Верховный маг. – Если вы солжете, он обожжет вашу ладонь, имейте в виду. Магические ожоги не лечатся, как вы знаете.

– Знаю, да, – пробормотала я, недоверчиво оглядывая мерцающую штуковину.

Трогать ее не хотелось. Все внутри меня сопротивлялось мысли, что придется прикоснуться к неизвестной светящейся гадости, но выбора особого не было.

До сегодняшнего дня мне лично сталкиваться с магией не приходилось. В этом я была абсолютно уверена. Мозг подсовывал дикие обоснования того, что камень светится, но ни один из них не подходил, кроме самого логичного и невероятного – это артефакт. Заряженный ментальной магией предмет, способный определить, лжёт человек или говорит правду.

– Ну же, смелее, или вам есть что скрывать? – подбодрил меня де Бельгард.

Я решительно положила ладонь на светящийся камень.

– Клянусь, что этих идиотов и пальцем не тронула.

Полупрозрачный детектор лжи мельком полыхнул зелёным и снова вернулся к своему обычному, едва светящемуся розоватому состоянию. Среди жандармов раздались редкие смешки. Они оценили формулировку: камень подтвердил не только мою непричастность к побоищу, но и то, что троица не одарена умом.

Рисковала я прилично. Кто знает, насколько точно настроена эта штуковина и как подробно улавливает нюансы произносимого. Повезло. Размытость и обтекаемость использованной фразы не прошла мимо Верховного мага. Он прищурился, но кивнул, и светящийся Камень унесли. Хорошо, что он не начал настаивать на более подробном допросе.

Кажется, кто-то за мой счет решил преподать урок зарвавшимся юнцам. Зря я так паниковала, а все Софи со своим упоенным перечислением возможных казней. Оказывается, де Бельгард совершенно вменяемый, даже с чувством юмора. Я немного расслабилась, понадеявшись, что основная опасность позади.

– Врет она! – взревел херувим совершенно не по-ангельски.

Подбоченившись, я повернулась в его сторону.

– Послушайте, мсье. Вы уже достаточно сделали из себя посмешище, советую прекратить. Зачем списывать обычную кабацкую драку между приятелями на слабую женщину вроде меня? Скажите, разве хрупкой мадмуазель под силу побить троих мужчин? – я обратила взгляд обиженной лани на Верховного мага.

Тот успел выйти из-за стола и спуститься с возвышения к нам. Жандармы расходились, посмеиваясь украдкой. Хохотать в открытую над магом все же не осмеливались. Пузатый начальник участка замер округлой тенью за плечом де Бельгарда, внимая каждому жесту и подхалимски готовясь предугадывать малейшие его желания.

Похоже, магов если не боготворили, то близко к тому. И я посмела на сие великолепие поднять руку! То есть ногу. И голову, не забываем про голову.

Карие глаза пробежались по моему порванному платью, оценили лихо сдвинутый набок чепец, не забыли и разбитую губу, и назревающий синяк на лбу.

– Нет, конечно. Вы же такая безобидная, – с едва уловимой насмешкой выдал вердикт маг, делая шаг вперед. Я не успела ни уклониться, ни увернуться, будто меня пригвоздили к месту, а его палец бережно и осторожно уткнулся мне прямо в середину лба. От места соприкосновения наших тел пробежали ледяные иголочки и быстро впитались куда-то под кожу.

– Вы что делаете? – почему-то шепотом уточнила я.

– Лечу вашу шишку, – так же тихо, заговорщически, ответил мсье де Бельгард и подмигнул мне. – Мадмуазель невиновна, это же очевидно. От этих троих за километр разит алкоголем.

Повернувшись к проштрафившимся ученикам, он скрестил на груди руки и уставился на них с таким суровым видом, что я на их месте покаялась бы во всех грехах, содеянных и только замышляемых.

– Подрались, обормоты? – насупившись, он смерил каждого отдельно пригвождающим к месту взглядом. Херувим попытался возразить, но Блез незаметно дернул его за рукав, призывая к молчанию. Раз Верховный маг решил, что они подрались между собой, то так тому и быть. Еще не хватало с ним спорить. – А вы задержитесь. Хочу с вами поговорить.

Фраза застала меня с занесённой над порогом ногой. Я обернулась и проверила – это точно мне? Маг на меня не смотрел, зато начальник участка, мсье Пинчон, строго погрозил мне пальцем. Я тяжело вздохнула и поставила ногу обратно.

– Ты иди, я задержусь немного, – подтолкнула я Софи в сторону выхода. Та двигалась неуверенно, медленно, будто все ждала, что ее позовут обратно. – Шевелись давай! Продолжения захотелось?

– Да я бы не против. Особенно с тем, черненьким, – выпалила девушка довольно громко. Блез, кажется, услышал и недовольно поморщился, а блондинистый Себ волком на него зыкнул. Да, кажется, не любят девушки херувима, а у того развиваются неслабые комплексы, побуждающие брать свое силой.

– Клеменс наверняка уже беспокоится, – нашла я благовидный повод вытолкать Софи взашей. Бередить тлеющие угли раздора и провоцировать троицу на очередную разборку я не хотела, а Софи, похоже, получала удовольствие от ситуации. Как же, за нее дрались три мага! Пусть на самом деле им всем напинала я, но официальная версия-то именно такая. Будет чем похвастаться подружкам.

Когда за последним жандармом закрылась дверь и мы остались в просторном гулком помещении впятером, – троица, Верховный маг и я – облегчения от наконец-то завершившейся в мою пользу разборки я не испытывала.

Непохоже, чтобы вообще что-то завершилось.

Кажется, все еще только начиналось.

Верховный маг выглядел непозволительно юно для столь высокого титула. Вряд ли он был намного старше своих учеников, или маги стареют как-то по-особенному? Список вопросов, которые я в срочном порядке задам Клеменс, рос в геометрической прогрессии.

Де Бельгард прошёлся мимо проштрафившейся троицы, смерив каждого уничижающим взглядом. Сначала в одну сторону, потом в другую. Когда он пошёл на третий заход, нервы херувима не выдержали:

– И ты ей поверил? Да она врет как дышит! – выпалил он, дёрнувшись, когда Блез уже ощутимее воткнул локоть ему под рёбра. – Ее прибить мало, у меня нос до сих пор кровоточит!

– В Ровенсе закрылись все веселые дома? – скучающим тоном протянул Верховный маг, не сбиваясь с ритма. Пять шагов вдоль строя, у стола разворот, и еще пять шагов, к двери. – Или ты забыл, какой откат бывает от принятия алкоголя? Даже не буду спрашивать, с чего ты решил напиться с утра пораньше.

– Выходной же, – пожал плечами Себ, явно успокоившись и снова обнаглев. Он сменил позу с вытянутой почти по-военному, в струнку, на более расслабленную и горделиво подбоченился. – Мы в отгуле, имеем полное право развлечься.

– Имеете, – все так же безразлично согласился маг, а Блез и оставшийся безымянным шатен подобрались, старательно изображая статуи. Я слилась со стеной у самого выхода, недоумевая, зачем меня позвали на этот показательный спектакль и какие лично для меня будут последствия. Свидетелей унижения не просто не любят – мне гарантировано не слишком любезное внимание со стороны блондина. Мсье Верховный маг настолько уверен в моих силах, что доверяет мне побить его еще раз? Или я вообще из этой комнаты больше не выйду?

– Как поступает ответственный маг, если он желает расслабиться и выпить? Блез? – де Бельгард внезапно остановился нос к носу с брюнетом.

– Запирается в магоустойчивом помещении, желательно в подвале борделя или в доме любовницы! – бодро отрапортовал он, а после виновато покосился на меня. Мол, прости за правду жизни. Я слабо улыбнулась и пожала плечами – мол, ничего страшного. Подоплека происходящего постепенно прояснялась. У магов, значит, есть взаимосвязь между выпивкой и девочками. Ничего особо оригинального, но одаренность, очевидно, усиливает силу влечения в разы. И раз Себ не особо ответственный, он вместо веселого дома полез к первой попавшейся девушке.

Хорошо, что я оказалась рядом.

– Дружно посмотрели на нее, – Верховный маг, не глядя, ткнул за свое плечо большим пальцем. Я вжалась в стену еще плотнее: устремлённые на меня взгляды обещали много чего интересного и неприятного. – Запомните эту девушку. И благодарите всех богов, что наткнулись на нее в том переулке.

А?

Мы уставились на де Бельгарда в одинаковом недоумении.

– Тебе повезло, идиот, что это была всего лишь цветочница, – терпеливо пояснил маг хлопающему глазами Себу. – Была бы горожанка или, не приведи боги, знатная дама – ты был бы либо женат уже, либо отвечал бы по закону перед ее мужем. Так что запомни этот урок и будь благодарен, что отделался сломанным носом, а не поломанной жизнью.

В глазах херувима читалось многое, но благодарности там точно не было. Я поежилась. Не самый лучший для меня способ воспитания подростков. Как бы они на мне не зациклились. Если начнут подстерегать и мстить – еще полбеды, отмашусь. А если ухаживать? Вот не надо мне такого счастья.

Решив, что разъяснительной работы на сегодня достаточно, маг удовлетворенно кивнул и повернулся ко мне. Оставленные в покое ученики выдохнули, Блез сразу поймал Себа за плечо, что-то ему горячо втолковывая. Блондин огрызался, но слушал. Надеюсь, хоть чьё-нибудь влияние на него будет достаточным, чтобы к нам с Софи он больше не полез.

Де Бельгард в два шага преодолел разделявшее нас расстояние и непринужденно устроился рядом со мной, как будто мы оба прислонились к стене отдохнуть после долгой прогулки.

– Скажите мне честно, – Верховный маг даже взял меня под локоток, склоняясь к моему уху. Я насторожилась. Ни один разговор, начатый с подобной фразы, ничем хорошим никогда не заканчивался. – Как вам эти оболтусы? Вижу, вы девушка правдивая, открытая. Мне интересно услышать мнение со стороны.

– В смысле, как? – осторожно уточнила я, поглядывая на оболтусов. Себ ругался с Блезом, третий, имени которого так и не прозвучало, будто его вообще не было ни здесь, ни в том переулке, отошёл к стене и безразлично прислонился к ней плечом, пережидая бурю.

– Не переживайте, не в матримониальном смысле. И я не предлагаю вам красоту их мужскую оценивать, – хмыкнул де Бельгард. – Как люди, личности, что вы можете сказать по поводу этих троих? Стали бы вы им доверять, и если да, то кому?

– Никому, – не задумываясь, выпалила я. Барьеры благоразумия, сдерживавшие меня до сих пор, смело волной откровенности. Верховному хотелось рассказать все, начиная с секретов детства, заканчивая тем, что у него над бровью очень кокетливая родинка и ему идет. Но меня об этом не спрашивали, поэтому приходилось ограничиваться ответами на поставленные прямо вопросы.

– А поконкретнее? – вкрадчиво прошептал маг.

– Я бы на вашем месте присмотрелась к нему, – я кивнула на тихо стоящего в стороне шатена. – И спиной ни в коем случае не поворачивалась.

– Да? – с нескрываемым любопытством глянул на меня Верховный маг. – Не соблаговолите ли пояснить, почему именно он?

Я немного помялась, слегка отрезвев. Выскажу сейчас своё честное мнение, а меня колесуют. Или чем там грозились? Кажется, я уже наговорила на пару гильотин. Интересно, кстати, что это? Наверное, какая-то экзотическая казнь. Странно, что Софи ее ни разу не упомянула, а расписывала она ожидающие нас ужасы в красках.

Глава 6

Чувствовала я себя странно. Будто немного выпила, но при этом мышление работало остро и четко как никогда. Только вот контролировать речь становилось все труднее – язык так норовил сболтнуть лишнее.

– Говорите смелее, как есть, – подбодрил меня де Бельгард. Я вздохнула и понизила голос. Хоть на это остатков моего благоразумия хватило. Стоит троице услышать, что именно я о них думаю – мне конец.

– Беленький – агрессивный идиот. Такие быстро заканчивают в темной подворотне с ножом в печени от обиженного брата или мужа какой-то из обесчещенных им пассий, – четко выдала я характеристику. – Брюнет довольно умён и честен, но подчинён идиоту, поэтому судьба его незавидна. А этот – себе на уме. Подобные ему даже нож в спину сами не всадят, но отойдут в сторону и полюбуются, как это сделает кто-то еще.

– Вы же в курсе, что говорите о моем кузене и его друзьях, которые еще и неслабые маги? – с лукавой улыбкой уточнил де Бельгард, а у меня в груди похолодело.

Совсем я расслабилась. Не думаю, кому говорю и что. И вообще, что-то со мной творится непонятное. Никогда в жизни не была так откровенна с посторонними. Может, маг на меня как-то влияет?

– Простите меня, ваше магичество, – я поспешно присела в реверансе, невзначай выдергивая свой локоть из цепкого захвата. В голове тут же слегка прояснилось, а ужас удвоился: что же я натворила? – Сама я девушка простая, не местная, леплю что ни попадя.

– Да нет, вы как раз говорите очень занимательные вещи, – склонив голову набок, маг продолжал меня изучать с вниманием ученого-исследователя, а я чувствовала, как по спине ледяным ручейком стекает пот. – Я даже рад, что немного подтолкнул вас к откровенности. Нечасто женщина обладает таким поразительным аналитическим складом ума.

Подтолкнул… так вот оно что! А я-то дура, расслабилась, разоткровенничалась. А на меня тут воздействие идет на полную мощность! Что там Камень Истины! Верховный маг – это опасность пострашнее. Поджарит не руку, но сразу мозг.

Я отшагнула назад, инстинктивно увеличивая между нами расстояние. Де Бельгард снова сократил его, придвинувшись вплотную. Позади меня по-прежнему находилась стена, отступать мне больше было некуда – я и так уперлась в нее лопатками и затылком до боли.

– Вы крепкий орешек, мадемуазель Лили. Мне пришлось применить четвертую ступень, хотя обычно достаточно девятой. Так что вряд ли кто-то, кроме меня, сможет повторить этот опыт – можете быть спокойны.

Спокойна? Да я в истерике! Этот… этот маг копался в моей голове, как в своем сундуке, вытаскивая на поверхность эмоции и мысли, заставляя откровенничать с совершенно посторонним, к тому же смертельно опасным человеком! Да за то, что я наговорила только что, меня не только колесуют и четвертуют – специальную мучительную казнь придумают и в мою честь назовут!

– Не переживайте так. Мысли я не читаю, не умею, – хмыкнул маг, оценив мое окаменевшее от бешенства лицо. – А доверять маленьким лгуньям просто так, без доказательств, не имею обыкновения. Зато теперь… могу вам сказать откровенно: вы меня заинтриговали. Кто вы такая, мадемуазель Лили? И что забыли среди цветочниц? С вашим уровнем сопротивляемости магии вам место в жандармерии. Или в гильдии наемников.

– Они берут женщин на работу? – ляпнула я не иначе от неожиданности. Де Бельгард усмехнулся, потревожив дыханием тонкие волоски на моей щеке, выбившиеся из-под практически дезертировавшего чепца.

– В жандармерию не берут, а в гильдию – еще как. Если хотите, я замолвлю за вас словечко, – шепнул он мне в самое ухо, и по моей шее побежали непрошеные мурашки. Кыш, предательницы! Я поспешно замотала головой, невзначай зацепив нос мага чепцом. Хоть на что-то он сгодился. Де Бельгард сморщился и отодвинулся от сероватой старой ткани – а заодно и меня – подальше.

– Не надо, спасибо. Мне и цветочницей хорошо, – добавила я для ясности. Не думаю, что Клеменс после сегодняшнего пассажа выпустит меня на улицу в ближайшее время, но в гильдии наемников точно делать нечего. Могу представить, какие задания могут давать там женщинам. Совратить, соблазнить, украсть. Спасибо, я лучше цветочки буду в букетики сворачивать.

– Как хотите, – к моему облегчению, маг выпрямился, отстранился от меня и повернулся к ученикам. – Портал открывать не буду, сами понимаете, так что ножками. Вперед!

Повинуясь его команде, троица понуро побрела на выход. Де Бельгард у самой двери задержался, смерил меня еще раз непонятным взглядом, кивнул каким-то своим мыслям и вышел.

Я немного постояла, приводя в порядок дыхание. Что-то у меня с сердцем и легкими не в порядке: там колет, здесь зажало… Неужели простая близость к мужчине на меня так повлияла?

К красивому, властному, наглому и беспринципному мужчине.

Да, пожалуй, мурашки были правы, когда разбежались. Нужно и мне последовать их примеру: уйти отсюда поскорее и никогда, ни при каких обстоятельствах больше с Верховным магом не пересекаться.

Подышав и поправив чепец, я осторожно выглянула в коридор. Никого. Перебежками добралась до лестницы и, осторожно перевесившись через балюстраду, глянула вниз. Все жандармы занимались своими делами: болтали, спорили и разбирались с задержанными. В основном кулаками.

Приняв непринуждённый вид, я спустилась вниз и, не сбавляя шага, направилась к двери. Никто ко мне не повернулся, только пара особо бдительных проводила безразличным взглядом, каким одаривают ползущего по потолку таракана: вреда никакого – главное, чтобы в суп не свалился.

Благополучно переступив порог и отойдя на квартал от жандармерии, я присела на корточки у сточной канавы, благо та была пуста и суха. Ноги меня не держали.

Только что меня миновало сразу несколько смертей. В переулке, в зале жандармерии и после – если бы состоялся суд, меня бы никто не помиловал. Мне страшно, безумно, дико повезло, что у Верховного мага обнаружилось извращенное чувство юмора и он меня использовал как воспитательное пособие для своих оболтусов. Вздумайся ему воспитывать не их, а общество – болталась бы я уже на виселице, чтоб другим неповадно было на магов руки распускать.

Или головой на колу сидела бы?

Не думать об этом, а то стошнит. Подавив горький ком, вставший в горле, и загнав его поглубже, я встала и побрела по переулкам практически наугад.

Дом Клеменс я нашла с трудом. Город при свете дня выглядел совершенно по-другому, нежели ночью, в дождь, а сейчас, в сумерках, и вовсе предстал в каком-то третьем варианте, и отыскать в лабиринте улиц нужную, учитывая, что подходить и спрашивать направление у мужчин я остерегалась, а женщины от меня шарахались сами, оказалось довольно сложно. Так что к моменту, когда я постучалась в знакомую калитку, практически стемнело.

– Лили, деточка, ты в порядке? Живая! – выдохнула Клеменс, стискивая меня в неожиданных и тёплых объятиях. Я обвила ее руками в ответ, чувствуя, как пережитый ужас постепенно покидает тело. Конечно, маги и их забавы никуда не делись, но хотя бы в пределах уютного домика на окраине столицы можно было сделать вид, что все в порядке.

– Вроде живая, – неловко пошутила я, осторожно высвобождаясь и поправляя на плечах Клеменс шерстяную шаль.

– Девочки домой идти не хотели, еле выпроводила. Софи такие страсти рассказала, мы не знали, что и думать. Из-за нее правда маги подрались? – сверкая от любопытства глазами, оживившись в предвкушении свежих пикантных сплетен, хозяйка даже помолодела. Спохватившись, что мы так и стоим на пороге, она за руку потащила меня в дом и сразу на кухню, к очагу.

Только оказавшись у огня и заметив, как от одежды повалил клубами пар, я поняла, до какой степени продрогла. Клеменс всплеснула руками и, потребовав, чтобы я немедленно раздевалась, убежала за сменной одеждой.

Кого стесняться-то? Окна в кухне под потолком, дверь закрыта. Недолго думая, я быстро избавилась от мокрых тряпок. Даже шнуровка поддалась без проблем, чувствуя мое настроение. Попробовала бы заартачиться, я бы просто надрезала ее и все. Не до сантиментов в моем состоянии.

Хозяйка вернулась, сгрузила аккуратно сложенную безразмерную рубашку и стопку одеял на стул рядом со мной, поставила на огонь котелок с водой, для чая, и вытащила с полки накрытое тканой салфеткой блюдо, на котором оставались еще два сиротливых пирожка с капустой.

– Девочки тебе оставили, – кивнула она, пока я, клацая зубами, переодевалась и заворачивалась в слои шерстяной ткани. Благодарно кивнув, я устроилась за столом и вгрызлась в пирожок. Со всеми происшествиями я пропустила не только обед, но и ужин, и молодой организм настоятельно требовал своего.

В замысловатый травяной сбор, который Клеменс охарактеризовала как «противопростудный», она щедрой рукой долила чуть ли не полчашки мёда. Для пущего эффекта. Глотнув приторной обжигающей жидкости, я залюбовалась игрой пламени в очаге. Все что угодно, только бы не смотреть в глаза хозяйке.

Она меня приютила, а я, получается, ей одни проблемы приношу. Как бы и до нее маги не добрались. Чисто из вредности.

– Ну, рассказывай, – подбодрила меня она. – Как так получилось, что ты полезла спасать Софи от магов? Я ведь не дура, понимаю, что из-за этой глупышки никто драться бы не стал, она бы всех осчастливила по очереди с большим удовольствием. А вот ты у нас со странностями.

– Да, я сама себе удивляюсь иногда, – призналась я, все еще глядя в огонь. – И вы правы, я полезла за нее заступаться. Нас арестовали и только чудом выпустили. Верховный маг оказался вменяемый мужик, с чувством юмора. Странноватым, правда, но хоть каким-то – уже хорошо.

Клеменс побледнела, сравнявшись цветом со своей рубашкой.

– Верховный маг? Вы наткнулись на самого де Бельгарда? – едва слышно пробормотала она. Я помотала головой.

– Его ученики наткнулись на Софи. А он нас вытащил из жандармерии.

Откинувшись на спинку стула, хозяйка замахала себе в лицо подолом передника.

– Уморишь ты меня, – пропыхтела она, отойдя немного от новостей. Я виновато потупилась в чашку и отпила еще отвара, пока тот не остыл. Меня все еще знобило, и тепло, прокатывающееся по горлу, было совершенно не лишним.

– Скажите, а маги владеют внушением? – мне все еще не верилось, что человека можно вот так запросто заставить выложить все свои мысли. Под выпивкой или наркотиком каким – еще понимаю, но я ничего не пила и не ела с завтрака, тем более в компании Верховного. – Я там, кажется, наговорила… всякого.

– Да что они только не могут, – отмахнулась Клеменс. – И думы все потаенные вытаскивают, и ложь чуют, и дождик могут вызвать с градом, и убить молнией. Только все от силы зависит. Верховный – он самый одаренный, другого такого ни в одном королевстве нету. Ты не смотри, что молодой он, такую должность при короле за знакомства не дают.

Она говорила с такой гордостью, будто достоинства де Бельгарда – ее личная заслуга, плод давней садовой селекции. Ну, патриотизм, наверное, в какой-то степени – у нас маги самые магические, завидуйте все.

Поджав ноги и уткнувшись подбородком в колени, я прихлебывала горячий отвар и думала.

Маг рассуждал о «каких-то там цветочницах», противопоставляя их даже простым горожанкам, будто мы не цветами торговали, а телом. Презренное племя, никому не нужное. Странно вообще-то. Девочки из кожи вон лезут, целыми днями на ногах, в любую погоду, неужели они не заслуживают немного уважения? Тем более, кажется, торговля – дело вполне пристойное. Не для благородных, конечно: им презренный металл считать зазорно, они только тратить должны уметь и распоряжаться. Но уж точно купцы по положению стоят выше простых ремесленников.

– Я не понимаю, почему девочки вообще торгуют на улице. Неужели мы не можем все скинуться и открыть лавку? Хоть бы и здесь? Помещение подходящее, распахнуть пошире ворота… – натолкнувшись на серьезный, испытующий взгляд Клеменс, я резко закрыла рот, но было уже поздно.

– Откуда ты, что не знаешь элементарных вещей? – строго поинтересовалась она. Я пожала под одеялами плечами – ответить мне было нечего. – Совсем, наверное, глухая деревня была. Или отдаленное поместье.

Да, учитывая, что я по легенде горничная – удаленная от столицы резиденция вполне подходила, объясняя пробелы в моей приспособленности к жизни. Барышню одеть, барышню раздеть, прореху зашить – это все понятно, а выживать в городских лабиринтах меня не учили.

– Чтобы открыть лавку, ее нужно сначала зарегистрировать в реестре торговых пунктов, – загибая пальцы, деловито начала перечислять бюрократические шаги Клеменс. Кажется, я наступила, того не зная, на больную мозоль. Этот вопрос женщиной явно был изучен вдоль и поперёк. – Для того, чтобы заявление приняли, у тебя должна быть рекомендация от твоей гильдии. А у нас ее нет.

– От гильдии торговцев? – звучало знакомо. Что-то я о подобных организациях слышала. – Ну так нужно попросить и все. Пусть дадут ту рекомендацию. Или дорого очень?

Клеменс, не скрываясь, фыркнула, потом не выдержала и расхохоталась.

– Ты такая наивная, милая. Кто же нас возьмёт в гильдию?

– Так мы в ней не состоим? А как тогда торгуем? – удивилась я. Хозяйка пожала плечами.

– Да так же, как девицы в веселых домах – телом. Все знают, чем они зарабатывают, а поди докажи. Так и с цветочницами. А в гильдию нас не берут, потому что товар несерьезный и заработать с него так, чтобы приносить главе существенный доход, мы не можем. Один взнос за вступление – пять ливров. Мы не потянем, даже если все вместе скинемся.

– Так можно в другие гильдии вступить. Ремесленников, например. Или земледельцев, – предлагала я варианты, и на каждый хозяйка с сожалением качала головой. Пытались, пробовали, стучались в закрытые двери. С нынешней системы продаж цветов доход и правда невелик – пока довозят до города, пока рассортируют, пока завернут бутоньерки, да и раскупают далеко не все, а девочкам еще их долю выделить – самой Клеменс вряд ли достаётся много барыша.

– А за открытие гильдии какой взнос? – я подобралась на стуле, даже ноги спустила на пол, не замечая леденящего ступни холода камней.

– В каком смысле? – удивилась хозяйка. Ей такой вариант, похоже, и в голову не приходил.

– Если мы откроем гильдию цветочниц. Отдельную, свою. Во что это нам обойдется? – терпеливо повторила я. Тему такую, конечно, на ночь глядя в полупростуженном состоянии обсуждать не стоит, но уж очень я загорелась идеей. В частности, очень хотелось утереть нос неким магам, которые цветочниц и за людей-то не считают.

– Не знаю, – растерянно пробормотала хозяйка. – Новые гильдии давно не открывались. Надо уточнить.

– Вы уточните, – ласковой крокодилицей улыбнулась я. – Очень уж любопытно.

Мысленно я уже потирала руки. Если гильдии давно не открывали, то и взнос, скорее всего, не менялся. Надеюсь, он не совсем уж неподъемный. Даже в таком случае, если объединить усилия всех цветочниц, – а по Ровенсу, не говоря уже обо всей остальной стране, их разбросано немало, и если они все скинутся по одному су, насобираем несколько ливров минимум – то создать собственную гильдию становится не такой уж утопичной задачей.