Только вернись бесплатное чтение

Глава 1

Каролина.

Его горячая ладонь смыкается на моем запястье. Глеб оборачивается. Бросает на меня короткий взгляд и шепчет хриплым шепотом:

– Идем, Кара… Сюда…

Просторный мраморный коридор вмиг становится тесным. В глазах темнеет, мышцы наполняются предательской слабостью, а кожа… Она печет там, где он меня касается. Судорожно вдыхаю горячий вязкий воздух, но это не помогает – грудь щемит от досады… Я проиграла… Наступила на горло своим наполеоновским планам и растеклась патокой в его руках…

– Кара… Погоди, сейчас найду ключи, – он отпускает мою ладонь и нетерпеливо шарит в кармане.

Отпирает дверь кабинета и освобождает проход. Обнимаю себя за плечи и медленно вхожу, окунаясь в объятия ночи. На первом этаже гремит музыка, а в окна врываются звуки празднества – пьяные голоса, визги, шаги и звон бокалов… Им не до нас. Стекла дребезжат и поблескивают от всполохов салюта.

Закрываю глаза, когда руки Глеба опускаются на мои плечи. Он порывисто спускает тоненькие лямки платья с моих плеч и касается шеи губами.

– Сдохну, если не получу тебя… Каролина… – его дыхание опаляет кожу, пробуждая колкие болезненные мурашки. Они поднимают голову и зло впиваются, кажется, добираясь до самого сердца. Словно издеваются надо мной…

– Глеб, я…

– Потом…

Он накрывает мои губы своими и легко подталкивает к широкому лаковому столу. Его наглый язык исследует мой рот, а дрожащие в нетерпении пальцы накрывают чашки лифчика. Стону ему в рот и зарываюсь пальцами в густые волосы. Не могу больше сопротивляться, не могу… Подаюсь вперед, чувствуя, как горит его тело и стучит сердце… Срываю его пиджак и дергаю петлю галстука. Глеб на миг отрывается от меня и остервенело расстёгивает пуговицы сорочки, бросает ее на пол, открывая взору широкие плечи и крепкую мускулистую грудь.

– Хочу тебя, Кара… Все нервы ты мне вытрепала, – сипит он, дергая застежку бюстгальтера. Я вскидываю ладони, пытаясь его удержать, но Глеб рывком отбрасывает белье в сторону, выпуская на свободу тяжелые налитые груди.

– Какая ты… У меня от тебя едет крыша, блять…

Он целует мои плечи, ласкает шею, оставляя на коже влажные дорожки, а потом сминает груди в ладонях, захватывая соски в рот. Посасывает их, перекатывая на языке, как спелые ягоды.

Во рту пересыхает от возбуждения и страха. Перед глазами мелькают разноцветные круги, когда я бессильно опускаюсь на гладкую поверхность стола. Задеваю рукой стаканчики для ручек и рычаг настольной лампы… Черт… Только не это… Теперь он меня узнает… Тянусь рукой, чтобы поскорее выключить проклятый светильник, но Глеб мягко меня останавливает. Урчит как кот и впивается взглядом в мое тело.

– Так лучше, Кара… Хочу тебя видеть. Хочу тебя…

Обхватываю его шею ладонями и припадаю к губам. Пью влажное дыхание, словно проваливаясь в прошлое, туда, где Глеб был наивным мальчишкой, а я простушкой с тоненькими косичками. Прошлое, что я похоронила… От него остались не воспоминания – тлеющий в груди черный пепел…

– Дай мне себя, – требовательно шепчет Глеб, стягивая с меня платье. Поддевает тонкое кружево трусиков и медленно их снимает.

– Ты создана для любви, Кара… Для ласк и поцелуев, ты… Охуенная.

– Глеб… – судорожно вздыхаю и тянусь к пряжке его ремня.

– Погоди, малыш, черт…

Он спускает брюки вместе с боксерами. Обхватывает мои бедра ладонями и со стоном притягивает к себе. Погружается в меня пальцами, а потом склоняется и накрывает лоно губами. Вздрагиваю от его неожиданной ласки и цепляюсь пальцами за края столешницы.

– Не бойся, детка… Ты такая вкусная… Сладкая, как мандаринка…

Мандаринка… Он ведь называл так меня… Вернее, не меня, а Леру, которой больше нет…

Встречаю его возбужденный, расфокусированный взгляд и хватаюсь за сильные предплечья. Не знаю, сколько проходит времени – целая вечность или всего минута? Я бессвязно стону и подкидываю бедра навстречу его умелому рту. Как я жила без него? И как теперь буду с ним? Как забуду о предательстве и прощу? Кажется, еще немного и я коснусь дна… Умру, взорвавшись на мелкие кусочки… И все утратит смысл – моя ненависть и желание отомстить, съедающая душу обида и… наша дочь.

Может, мне не стоит бояться этого… дна? Глеб жадно ласкает меня, подталкивая к самому краю. Еще шажок, движение навстречу и… Я отпускаю себя, словно срываясь в пропасть. Громко кричу от прострелившего тело наслаждения. Бьюсь в его руках и замираю, цепляясь за ускользающие волны блаженства. Лениво поднимаю голову, встречая странный, совершенно чужой взгляд.

Его губы блестят, а из глаз, напротив, улетучивается тепло, сменяясь мертвенным холодом.

– Что это такое? – Глеб отпускает мои бедра и тычет пальцем на тонкий, прорезающий голень шрам.

Черт… Я ведь боялась, что это случится… Сглатываю и поднимаюсь на предплечьях, пытаясь встать со стола.

– Лера, это ты? Ты никуда не уйдешь, пока не объяснишь мне, что это такое? – цедит он сквозь зубы.

– Это… Это в детстве. Я с качелей упала, я… – лепечу, прижимая к груди невесомый шелк платья.

– Ложь! Гнусная ложь! Ну-ка, развернись.

Без капли нежности он разворачивает меня и видит еще одно доказательство, что я Лера… Не Каролина, а простушка Лера, которой заплатила его мать. Впихнула в ладони мятые купюры и прогнала прочь, как приблудного котенка. На плече виднеется розовая родинка в виде капли…

– Как ты могла? – судорожно выдыхает он. – Ты же… Ты…

– А я и умерла, Глеб. В чем дело? Ты привел сюда не Леру, а меня – Каролину и…

– Хватит. Что тебе нужно? Зачем ты снова появилась? А я-то дурак, обхаживал тебя! Дрянь… Я же все понимаю, я…

– Ненавижу тебя, Вяземский! Слышишь? Я желаю тебе смерти! Я…

– Так ненавидишь, что легла под меня? Хороша твоя ненависть. Уходи, Лера… Убирайся, пока я не вызвал охрану.

Глава 2

Каролина.

Убирайся? Он сейчас серьезно? Стыдливо поднимаю взгляд, продолжая сидеть на холодном столе. Отчего-то он сейчас напоминает могильную плиту – такой же ледяной и тёмный. Клацаю зубами от обхватившего меня холода и судорожно одеваюсь. Лифчик, трусики, длинное шёлковое платье…

– Чё-е-рт…

Глеб остервенело натягивает нижнее белье и брюки. Поднимает с пола сорочку и пиджак. Набрасывает пиджак на плечи и торопливо выходит из кабинета, оставляя меня одну.

Вспомнили о том, что вы джентельмен, Глеб Андреевич? Спасибо, что не вышвырнули голую на улицу! Ноги дрожат от пережитых эмоций, в горле саднит от застывших, спящих до поры рыданий… Погоди, Кара… Держись. Ты выплачешь свои слёзы позже. А сейчас надо торопиться домой, к дочери, о которой он не знает…

Хотя уже знает, наверное… Закрываю глаза, представляя нахмуренного Вяземского. Наверняка сейчас он звонит своей шавке Брыкалову и просит узнать обо мне все, что можно.

Надеваю туфли, выключаю дурацкую лампу и спешно покидаю кабинет Глеба. Ничего у меня не вышло… Раздавить его, заставить страдать и молить о прощении – я и не того хотела, а что получила взамен?

«Так ненавидишь, что легла под меня?», – в память врезаются его обидные слова… Так и есть – я все провалила. Теперь мне остается бежать от него подальше…

От него и его проклятой семьи. Если отец Глеба узнает, что я осталась жива – убьет. Не станет терпеть возле себя бомбу замедленного действия – ту, что знает его грязную тайну… И ту, от которой им так и не удалось избавиться…

Зябко потираю плечи и торопливо иду к своей машине. Воздух трещит от звуков праздника – смеха, голосов, звона бокалов, залпов салюта… Глеб Андреевич не пожалел средств на торжество в честь объединения наших компаний. Только никакого объединения не случилось – мой юрист подделал документы. Но Вяземский узнал бы об этом завтра, если не мой поступок… А послезавтра бы к нему пришли люди в масках. Опечатали офис и вытрясли всю документацию… Все это случилось бы, если не я…

Открываю машину и торопливо сажусь за руль. Я не пила за ужином, заменяя шампанское лимонадом. Запускаю двигатель и выезжаю с парковки, озираясь по сторонам. Ничего подозрительного нет… Тогда почему сердце тревожно сжимается? Судорожно вынимаю айфон из лежащей на переднем сидении сумочки и звоню няне. Надо собирать вещи и уезжать отсюда. Куда угодно – в Москву, Питер или за границу!

– Ольга Павловна, я буду дома через двадцать минут. И… Нам надо будет уехать. Соберите Милане вещи на первое время и… Я поднимусь, чтобы переодеться. А потом мы уедем.

– Хорошо, Каролина Дмитриевна, ждем вас. Я тогда Милочку не буду укладывать.

– Д-да… Еду, – отвечаю, придав голосу твердость.

Сердце щемит от предчувствия чего-то ужасного, а глаза застилают слезы… Сколько же времени я их носила в себе… Целую вечность… Я ведь даже поговорить с Глебом не успела… Его родители сделали все, чтобы меня не стало. Прямо в тот же день, когда я услышала проклятое признание его отца. Он просто не мог допустить, чтобы я осталась жива. Слишком многое стояло на кону.

Дрожащими пальцами сжимаю руль и съезжаю с трассы в переулок. Еще немного, и я увижу дочурку. Обниму ее и зароюсь в мягкие пшеничные волосики. И никому не позволю ей навредить. Скорее всего, никто не поверит Глебу. Точно, не поверят! Ну какая я Лера? У меня другое лицо – скроенное после аварии талантливым пластическим хирургом, другое имя. Андрей Максимович Вяземский слишком умен, чтобы верить в такую чушь… Лера умерла – именно так ему и сообщили те, кто аварию подстроил…

Проезжаю два квартала и паркуюсь возле подъезда новой элитной многоэтажки. Валерия Веснина не может жить в такой. Она была глупенькой простушкой, случайно подслушавшей разговор, не предназначенный для нее. А здесь живет Каролина Чацкая – роскошная брюнетка, владелица собственного инвестиционного фонда, светская львица и объект фантазий многих мужчин.

Немного успокоившись, выхожу из машины и поднимаюсь по ступенькам крыльца в подъезд. Здороваюсь с консьержкой и окунаюсь в грубоватые объятия лифта. Сердце гремит, как двигатель, когда я замечаю, что дверь в квартиру открыта… Сглатываю и тянусь дрожащей ладонью к металлической ручке…

– Ольга… Павловна… Милана…

В прихожей разгром: повсюду валяются вещи, игрушки, перевернутые стулья. Но больше всего меня пугает не беспорядок, а звенящая, вязкая как болото тишина.

Он забрал моего ребенка… Вяземский меня опередил.

– Ми… Милана, девочка моя, как же так? – не в силах справиться с чувствами, оседаю на пол. Меня трясет. Выворачивает наизнанку от непролитых слез и поднявшей голову боли… Он. Меня. Опередил.

Как же я ненавижу Вяземского… Проклинаю тот день, когда мы познакомились…

Мне бы успокоиться и что-то сделать, но я даже встать не могу. Сижу, прислонившись к холодной стене и вою, как зверь. Вытираю горькие, похожие на яд слезы, и шарю в сумочке. Помада, зеркальце, расческа – все высыпается от хаотичных движений пальцев. Где же телефон? Шорохи разрывают тишину опустевшей квартиры, царапают воздух и, кажется, мою душу… Вяземскому удалось меня растоптать.

Прищуриваюсь, чтобы разглядеть экран и, наконец, что-то предпринять. Давай же, Кара, нажми всего две циферки – ноль два… Или сто двенадцать… По спине прокатывается дрожь, когда я слышу шаги в подъезде. Дверь с треском распахивается, открывая взгляду Глеба…

– Где… Где моя дочь? – хриплю бессвязно, меряя взглядом его высокую фигуру.

– Откуда я знаю, Кара? Что, черт возьми, здесь происходит?

Он склоняется надо мной, согревая теплом и обдавая своим ароматом – дорогого табака, лемонграсса, пряных специй и чего-то другого, такого же приятного… Сжимает мои ледяные плечи и пытается поднять.

– Ты можешь мне помочь? Кара, ты можешь идти?

– Н-нет… Мне… Меня тошнит, мне плохо… Это ты ее забрал, да? Ты отнял у меня дочь?

– Я приехал поговорить. И… У тебя есть дочь?

Глава 3

Каролина.

– Вяземский, верни мою дочь… Прошу тебя, – силуэт Глеба размывается от предательских, струящихся по лицу слез. – Ты хочешь так меня наказать, да? Считай, что наказал… Я раздавлена, уничтожена, я… Проси что хочешь, только верни…

– Я не знал о твоей дочери, Лера.

– Каролина! У меня теперь другое имя, а Лера… Она умерла… Шесть лет назад Лера попала в аварию и не выжила, а я… Я теперь другой человек, Вяземский, я…

– Вставай, Кара, – приказывает он мне. – Что толку впадать в ностальгию? Если ребенок пропал, надо что-то делать!

Вяземский протягивает мне руку и помогает подняться с пола – грубовато и спешно, словно я мешок с картошкой. Кажется, в его глазах мелькает что-то напоминающее брезгливость… Дрожащими руками расправляю складки на платье и оглядываюсь по сторонам: все те же перевернутые стулья, разбросанные вещи, игрушки Миланы на полу… Картинка намертво впивается в сознание, заставляя, наконец, осознать происшедшее – у меня похитили дочь… Кто-то украл моего ребенка. И это не Глеб…

– С кем ты связалась, Кара? – грозно произносит Глеб, возвышаясь надо мной. – Вспоминай, кто мог желать тебе вреда? И прекрати уже выть, раздражает.

Глеб прохаживается по моей разгромленной квартире, внимательно все осматривая. Неторопливо ступает из комнаты в комнату, включает и выключает свет, заглядывает в окна.

– Я думала это ты, Глеб, – блею я. – Так ненавидеть меня больше никто не может.

Вяземский оборачивается, словно вздрогнув от моих слов. Больно, да? Попала в точку или задела за живое? Сковырнула струп со старой гнойной раны? Мерзкой и зловонной? Или ты думал, что все забудешь, милый? Сунешь мне подачку и заживешь спокойно со своей женой Анечкой? Где, кстати, она? Конечно, я молчу, пряча мысли за панцирем благоразумия. Надо понимать, Вяземский единственный, кто может мне помочь. Придется терпеть и соглашаться на его условия, ведь так?

– Ты звонила няне или… С кем оставался ребенок, пока ты…

– Телефон няни недоступен. Сейчас я в полицию позвоню. Пусть осмотрят квартиру, снимут отпечатки пальцев и…

– Не вздумай, Кара! Разве ты не понимаешь, что навредишь себе этим? К нам и так приковано внимание всего города. Или ты хочешь, чтобы папарацци узнали, кто ты на самом деле? Следственный комитет будет копать и спрашивать о прошлом. Твоих врагах и…

– Мой враг только ты, Вяземский! Ты и твои родители! – выкрикиваю пылко.

– И в чем я провинился, Лера? В том, что предпочел тебе порядочную девушку из профессорской семьи? Ну извини, бывает! Я не из тех, кто прощает измену. Благодари бога, что я не начистил рыло твоему Харину, а просто… А просто отпустил вас на суд божий.

– Что?! Ты верно бредишь, Глеб? Какой Харин, о чем ты вообще…

Замолкаю, словно меня ударила молния… Так вот, что думает обо мне Вяземский… А я все эти годы гадала над причиной, по какой от меня избавились.

Зажмуриваюсь, словно проваливаясь в прошлое. Окунаюсь в колодец воспоминаний, заново переживая боль.

Под ногами шуршит гравий, когда я легко ступаю по дорожке. Заглядываю в маленький уютный пруд, любуясь японскими карпами, срываю веточку цветущего шиповника и иду дальше, услышав знакомые голоса из сада. Я специально не предупредила о визите – задумала сделать Нине Ильиничне сюрприз. Так и вижу ее распахнутые добрые глаза, устремленные на меня. И как наяву слышу голос:

«– Лерочка, ну зачем ты меня так пугаешь? Могла же ведь позвонить?». А потом она меня, конечно, обнимет и предложит чаю с печеньем. Обожаю печенье, что выпекает повар Вяземских. Дорожка сужается, открывая взору просторную каменную беседку. За столом сидят двое – Нина Ильнична и Глеб… Любимый мой, он тоже дома? Тогда почему не ответил на мой звонок? А в сообщении написал, что будет занят до вечера? Странно… Раскрываю губы, чтобы выпалить: «Сюрпри-и-из», но из горла вылетает лишь хриплый вздох… Я же словно врастаю в землю, сраженная жестокими словами Нины Ильиничны – они летят по воздуху, как невидимые иглы и вонзаются прямиком в сердце:

– Сынок, не нужна тебе эта провинциалка. Зачем портить себе репутацию и карьеру? Тебе нужно жениться на Ане Фоминой. А этой… Купи ей шмотки нормальные или сумку дорогую и… скатертью дорожка.

Кладу ладони на живот и глубоко дышу, усмиряя сердцебиение. И это говорит его мама? Милая женщина, охотно принимающая меня в доме? Точно обо мне? Может, я ослышалась? Пульс ревет в ушах, но я отчетливо слышу ответ «сыночка» – моего любимого Глеба:

– Ты права, мам. Лера весёлая, классная, но… Жена мне нужна такая, как Аня. Пригласи ее семью завтра на ужин. Я сделаю Ане предложение.

Закрываю рот ладонями, с трудом сдерживая крик… Судорожно сжимаю пальцы в кулаки, чувствуя, как шипы впиваются в нежную кожу, а белые лепестки шиповника становятся багрово-красными… Разворачиваюсь и на ватных ногах бреду к калитке. Мне бы вернуться и потребовать объяснений, но я не могу… Нет сил даже идти… Ноги волочатся по земле, а из груди вылетают бессвязные звуки. Металл холодит кожу, когда окровавленная ладонь сжимается вокруг ручки калитки. Толкаю дверь и оказываюсь на улице…

– А ты не думала позвонить Харину, Кара? Он отец твоей дочери, мало ли какие у него методы воздействия на тебя? Может, ты запрещаешь ему общаться с ней?

Молчи, Кара, не признавайся… Если Вяземский узнает, что Милана его дочь, он заберет ребенка.

– Я звонила, он не забирал Милану, – вру я. – Глеб, что ты предлагаешь делать?

– Собирай вещи. Ты едешь ко мне, – хрипловато произносит он. Воздух колышется от его твердого безэмоционального голоса. Нагревается и словно потрескивает от напряжения, исходящего от Глеба волнами… Хочется поежится или обнять себя за плечи… С ним невозможно по-другому, только так…

– У меня есть дом, ты же видишь. Я приберусь и переоденусь, а потом…

– У тебя пять минут, Кара. Я помогу тебе найти ребенка.

– Неужели бесплатно, Вяземский? Или заставишь меня отдать долю в фирме?

– Обсудим условия у меня дома, – Глеб наклоняется к моему лицу, обдавая висок горячим дыханием. – Жду тебя в машине. И не вздумай глупить.

Глава 4.

Каролина.

– Сколько у меня есть времени? – зябко потирая плечи, произношу я.

Не так я себе это представляла… Думала, размажу Вяземского, как мошку на ветровом стекле, заставлю страдать и хвататься за ускользающие возможности сохранить бизнес. Долгими ночами как наяву видела его перекошенное от гнева и бессилия лицо, а теперь стою посередине прихожей, потираю дрожащие плечи и глотаю слезы.

Жалкая, уничтоженная чьим-то вероломным вмешательством в мой план, ссутуленная…

– Пять минут, Кара… Пять минут и ни минутой больше. Я пришлю Брыкалова помочь тебе с сумками, – Глеб проходит мимо меня, как бы случайно задевая плечом.

– А мне нужно брать много вещей, Глеб? Я завтра же уеду домой и…

– Каролина… Дмитриевна, вероятно, вы не поняли с первого раза? – Глеб резко разворачивается и вскидывает ладонь. Сжимает пальцы на моем подбородке и прищуривается, словно пытаясь просверлить во мне дыру взглядом. – Теперь я командую парадом, Кара. Забудь о своих планах и фантазиях в отношении меня, поняла? Думаешь, я не знаю, что ты планировала? Не думай, что моя доброта безгранична. Я могу уничтожить тебя за одну минуту, Кара. Сделать пару звонков и… Ты лишишься всего, не только дочери. Всего-о-о… – Глеб наклоняется и шепчет мне в ухо. – Мои помощники уже собирают на тебя компромат. Один звонок и… Ты будешь сидеть за мошенничество и присвоение чужих документов. Советую поторопиться. Жду внизу.

Вяземский уходит, оставляя меня наедине с плотной, как пыльное облако тишиной. Он прав – у меня нет больше выхода… Никто не знает, кто такая Валерия Веснина, а вот Каролина Чацкая… Откуда Глеб узнал, что я присвоила чужое имя? И чужую судьбу… Я долгие годы ходила по краю обрыва, играла с судьбой, не ожидая возмездия… Оно, похоже, наступило…

На автомате переодеваюсь и бросаю в дорожную сумку одежду и нижнее белье. Собираю флакончики в косметичку, упаковываю несколько строгих костюмов в футляр. Вяземский не оставил времени, чтобы убрать квартиру. Переступаю через валяющиеся игрушки и выхожу из квартиры.

Толкаю дверь подъезда, чуть не столкнувшись нос к носу с Брыкаловым. Он молча кивает и забирает сумку из моих рук. Распахивает заднюю пассажирскую дверь, приглашая сесть.

Я помню, как пахнет в машине Вяземского… Кажется, все, что касается его, пахнет сексом… Даже воздухи в салоне… Вжимаюсь в мягкое кожаное сидение и тянусь в сумочку за телефоном. Мне ведь должны позвонить? Похитители всегда так делают, я точно знаю!

– Он не станет делать это сейчас, – произносит Глеб, будто угадывая мои мысли. – Он хочет заставить тебя страдать. И, поверь, Кара, ему ничего не нужно… У него и так все есть.

– Может, объяснишь, Вяземский? – взрываюсь я. – Какого черта ты говоришь? Ты его знаешь, да?

– Нет, поверь. Но его знаешь ты… Ты кому-то перешла дорогу, Кара. Кстати, если няню похитили, жди визита ее родственников. Ты знаешь ее адрес?

– Да, – сжимая айфон в руке, отвечаю я.

– Завтра съездим, попробуем уговорить их не писать заявления.

– Ты и няню будешь искать? Когда ты заделался Робин Гудом, Вяземский? – с ноткой раздражения в голосе произношу я.

– Кара, у меня есть меркантильный интерес, – ухмыляется он, лениво обернувшись. – Поговорим дома.

Я готова все ему отдать… Пусть подавится своими деньгами, только они и играли для него роль. С трудом сдерживаю эмоции и остаток пути пялюсь в окно, на поблескивающие в лунном свете верхушки сосен. Глеб живет за городом, в особняке из гладкого белого камня. Сколько раз он приглашал меня в гости, но я отказывалась… Всегда отказывалась… Отводила взгляд, боясь утонуть в темном омуте его глаз… Провалиться в него, как в пропасть…

– Приехали. Вот ты и у меня дома, Кара, – протяжно вздыхает Глеб. Помогает мне выбраться и забирает из рук Брыкалова сумку. – Проходи, есть разговор.

Разговор у него есть?! Даже если бы его не было, он есть у меня! Внутри все кипит от возмущения!

Ступаю вслед за Вяземским, погружаясь в атмосферу его жилища. Ступни согревает теплый пол, когда я сбрасываю в прихожей туфли. Ноздрей касается воздух… Его воздух – пахнущий лимоном и хвоей… Везде он нормальный, а тут… Кажется, я задыхаюсь или становлюсь управляемой им… Как наркоманка, зависящая от дозы…

– Глеб, я завтра оформлю необходимые документы. Ты говорил что-то про меркантильный интерес. Мне ничего не нужно, кроме дочери… Возможно, тебе не понять, но в мире есть другие чувства, кроме… – замираю посередине просторной гостиной. Здесь мало мебели – кожаный светло-серый диван, камин вдоль стены, стеклянный журнальный столик. Пустота… Такая же, как в душе у Вяземского.

– Кара, я помогу тебе отыскать дочь, – отрезает он. Расстегивает манжеты и закатывает рукава сорочки. – За это ты будешь меня благодарить. Долго и нежно. Когда я захочу. Неужели, ты наивно решила, что мне нужны твои деньги? – усмехается он. – У меня есть все. Все, что я пожелаю. Но сейчас я хочу тебя…

– Послушай, я правильно понимаю – ты хочешь провести со мной ночь или… Я буду твоей любовницей на постоянной основе?

Господи, ну и дура… Веду себя, как идиотка. С трудом выдавливаю слова, потому что подбородок дрожит. Я вся превращаюсь в дрожь… Обнимаю себя за плечи и смотрю на Вяземского, как побитая собачонка. Уверена, сейчас я, как никогда похожа на Леру…

– Я еще не решил. Возможно, я наиграюсь тобой через месяц. Может, раньше, – поджимая губы, отвечает Глеб. – Кара, я не собираюсь брать тебя сейчас. Душ на втором этаже, твоя комната тоже.

Глава 5

Каролина.

Мне плевать на Вяземского, но его слова обжигают сердце горькой обидой… Куда же делись его чувства к Каролине? Поднимаюсь по ледяным мраморным ступенькам на второй этаж, издали замечая льющийся из спальни свет. Острожно отворяю дверь, оказываясь в просторной светлой комнате с двумя панорамными окнами. На застеленной чистым бельём кровати лежит банный халат и сложенное вдвое полотенце. Ну не сам же Глеб это делал? Тогда кто?

«– Располагайся, Каролина. Комнату для тебя приготовила домработница. Но завтра ее не будет. Не хочу, чтобы нам кто-то мешал. Спокойной ночи», – тотчас приходит сообщение от Вяземского.

Вероятно, он обладает телепатией? Иначе, как все это объяснить? Я и вправду чертовски устала… Раздеваюсь и принимаю горячий, обжигающий душ. Вяземский обо всем позаботился – на полочке красуются флаконы с разными гелями для душа, шампунем, бальзамом для волос, новая зубная щетка и паста. Не понимаю, как можно держать столько мелочей в голове? Выходит, он все планировал?

Аккуратно ступаю по теплому кафельному пол и набрасываю на плечи халат. В другой ситуации я бы сказала, что у Вяземского хорошо… Уютно, чисто, светло и отделано со вкусом. Но сейчас я не хочу ничего замечать… Вспоминаю про Миланочку и душу проклятые слезы. Мне надо быть сильной… Сжать в кулак волю и довериться Глебу. Он сам предложил помощь, я не тянула его за язык. И, пускай плата за спасение дочери – мое унижение, я готова на все…

Высушив волосы, прыгаю в постель и накрываюсь ароматным невесомым одеялом. Смыкаю глаза и ворочаюсь, пытаясь прогнать воспоминания. Они впиваются в сердце, как пиранья, возвращая спящую боль… Интересно, это когда-то кончится? Мысли, обида, желание отомстить… Зажмуриваюсь, словно на машине времени возвращаясь в прошлое… Я снова во дворе дома Вяземских. Вдыхаю аромат шиповника и костра, ступая по хрустящему гравию.

Толкаю калитку, чуть не столкнувшись с Андреем Максимовичем. С трудом стою на ногах, хватаю воздух ртом, пытаясь прогнать из памяти жестокие слова Глеба:

«– Пригласи на ужин Аню Фомину, мама. Я сделаю ей предложение…».

– Лера? Что случилось? Тебе плохо? – он легко сжимает мое плечо и заглядывает в глаза.

– Д-да… Немного, не волнуйтесь. Сейчас все пройдет. Я… Я пойду, – пытаюсь улизнуть, но Андрей Максимович меня останавливает.

– Погоди-ка, тебя обидели?

– Нет, вы что? – лгу я. – Просто мне… Мне в институт надо, вот и бегу.

Боже, только бы он не узнал… Прячу взгляд, чувствуя, как сильно стучит в груди сердце. Я шла сюда, чтобы рассказать Глебу не только о беременности… Неужели, Андрей Максимович догадался, что я услышала их с Ниной Ильиничной разговор?

Я буду молчать… Никогда не признаюсь, что узнала его страшную правду…

– Лера, я знаю, что ты слышала наш с Ниной разговор. Ты все не так поняла… Давай мы вернемся в дом и поговорим.

Его взгляд режет, как сталь… Кажется, кожа сейчас лопнет, а я превращусь в горстку пепла. Он убил своего брата-близнеца, не станет церемониться и со мной…

– Я ничего не слышала, вы ошибаетесь. Пустите меня, мне домой надо…

Вырываюсь из тисков его пальцев и что есть мочи бегу. Подальше от этой семьи… Плевать на Глеба и его отца – пусть живут, как хочется…

К остановке подъезжает автобус. Оглядевшись по сторонам, прыгаю на подножку и прячусь на заднем сидении. Только когда автобус отъезжает, я облегченно вздыхаю… Вынимаю из сумочки старенький телефон и звоню папуле. Раскрываю губы, чтобы рассказать о случившемся, но папа меня опережает:

– Лерочка, случилась беда, дочка. У нас теперь нет дома… Ты сейчас у Глеба?

– Пап, нет больше нас. Мы… расстались. А что с домом, пап?

– Горит. Соседи позвонили, я на работе был. Не знаю, что могло произойти? Я же проводку поменял.

«– Это поджог! И я даже знаю, кем он организован. Наверное, Андрей Максимович просмотрел записи камер и увидел, как я бегу к калитке. Такой рациональный человек не станет оставлять свидетелей».

– Пап, я знаю, кто это организовал. Собирай вещи, нам надо уезжать.

– Дочка, что случилось? Ты куда-то вляпалась?

– Да. Стала невольным свидетелем важного разговора. Не хочу говорить по телефону.

– А как работа? И твоя учеба?

– Нам надо где-то переждать, пап. А потом я пойду в полицию. Никто не сможет заткнуть мне рот.

В тот момент, когда я завершаю вызов, на экране вспыхивает индикатор входящего сообщения.

«– Не вздумай идти в полицию, Лера».

«– А что мне будет, если пойду?», – отвечаю Андрею Максимовичу дерзко.

«– Тебе лучше не знать».

Глава 6

Каролина.

Ненавижу Вяземского… Воспоминания заполняют душу, как вода из горького колодца… Почему-то дома я так не думаю о нем. Хотя нет, вру… Думаю. Постоянно, бесперебойно, мучительно… Смотрю в глаза Миланочки и вижу его. Сколько слез я пролила, воспитывая дочь в одиночку. И сколько вопросов оставила без ответа…

«– Мамоська, а где мой папа? Костя в садике сказал, что папы есть у всех. А где мой?»

Я отворачивалась, пряча боль за выстроенной стеной цинизма и желания отомстить. Я жила этим… Мечтала вернуться в родной город и уничтожить Вяземского. Ради этого изменила внешность и стала другим человеком. А папа помог с фирмой… Он всем помог мне, пока сам не заболел и не скончался скоропостижно…

Усталость прогоняет мысли. Кажется, я глубже дышу и ненавижу Глеба чуть меньше… А потом засыпаю…

Утро врывается в комнату ярким светом, льющимся из окна. Торопливо вынимаю айфон из-под подушки и прищуриваюсь: всего-то семь утра! Я бы еще немного вздремнула, но нежиться в чужом доме… Как-то это неприлично… Тем более, в доме Глеба.

Быстро принимаю душ и переодеваюсь в домашний костюм из трикотажа. Плевать, что подумает хозяин дома. Я ни дня не собираюсь у него оставаться. Во всяком случае, пока не услышу дельных предложений по спасению моей дочери. Тихонько спускаюсь в просторную кухню-столовую. На цыпочках подхожу к мраморной столешнице и провожу по ней ладонью. Холодная… И полы ледяные, как и кухонные блестящие фасады. Все безжизненное, как и сам Глеб… Интересно, в нем сохранилось хоть что-то человеческое?

Вынимаю из шкафа турку и пачку с молотым кофе. Там же обнаруживаю коробку с пшенными хлопьями. Надо же… Милочка тоже очень любит «цыплячью» кашу. И почему они такие одинаковые? Черт бы побрал Вяземского…

Любуясь медленно поднимающимся над городом солнцем, варю кашу и пью горячий крепкий кофе. Словно смываю горечь, вновь заполняющую горло… Похититель так мне и не позвонил. И ничего не написал. Никаких требований и никаких известий. Жива ли Милана? Нет, я не могу больше ждать… Что бы ни говорил Вяземский, я обращусь в полицию… Порывисто вскакиваю и разворачиваюсь, завидев Глеба… Интересно, он долго смотрел на меня? Плевать… У меня почти истерика… От неизвестности, боли, чудовищных переживаний за своего ребенка. Ему не понять…

– Кара, что с тобой? – хмурится он, подойдя ближе. Забирает дрожащую чашку из моих судорожно сжатых пальцев и прижимает к груди. – Тебе плохо?

– Тебе не понять. Я… Прошли почти сутки, а он не позвонил. Он ничего не сказал о моей малышке… Ничего… Может, ее нет в живых? Может… Я сейчас же позвоню в полицию. Плевать, что ты хочешь. Ты ничего не делаешь, ты…

– Успокойся, Каролина. Я делаю все, не плачь. Скоро она будет с тобой. Нельзя сейчас обращаться в полицию.

Глеб зарывается пальцами в мои длинные, струящиеся по спине волосы. Часто дышит, опаляя кожу мятным дыханием. Накупался, приоделся… Ненавижу его. Проклинаю тот день, когда мы встретились. Конечно, ему некуда спешить, а моя дочь… Где она сейчас? Как с ней обращаются?

– Не плачь, – повторяет он, касаясь губами моей щеки. Слизывает слезинки и гладит мои плечи, груди, спину…

– Глеб, не надо… Не сейчас, прошу тебя. Я… Я просто не могу.

– Я хочу… И ты обещала отблагодарить меня, – сухо бормочет он. Чувствую, как тяжелеет его дыхание и вспыхивает кожа. И моя пылает как факел там, где он меня касается. И себя я тоже ненавижу за реакцию на него. Голова кружится от его настойчивых ласк, ноги словно подкашиваются. Куда же делась твоя ненависть, Кара? Остановись, одумайся, не лети в этот огонь. Сгоришь дотла и следа не останется…

– Нет, Глеб, пожалуйста, – мычу я, уворачиваясь от его губ. Он не целует – пожирает мой рот, присваивает, выпивает до дна мое дыхание, впитывает вкус губ… Подчиняет себе, словно наказывая за все годы, что я от него пряталась. Или просто наказывая… Унижая, указывая на место, как провинившегося щенка.

– Вчера ты молила, чтобы я продолжал, Кара.

– Вчера ты не знал, что я Лера.

– Тем лучше, – рычит он, запуская ладони под мою футболку. – Теперь я знаю. Но ты же знала, кто я? И все равно пошла со мной, так?

– Ненавижу… – хриплю, понимая, что не могу его оттолкнуть. Господи, дай мне сил устоять…

– И мне есть за что ненавидеть тебя, Каролина, – цедит Глеб, на миг оторвавшись от моих губ. – Не волнуйся, я не собираюсь пускать тебя дальше постели.

– Отвали, Вяземский! – отталкиваю его, замечая пляшущие в его взгляде огоньки. – Ты можешь купить себе сотню шлюх. Зачем тебе я? Предательница, изменщица и… Мошенница, интриганка и…

– Не продолжай, – ухмыляется он, облизывая припухшие губы. Запускает пятерню в густую длинную челку и добавляет язвительно. – Мне доставляет удовольствие делать то, что ты не хочешь. Считай это моей местью за… – он сжимает челюсти, с трудом сдерживая эмоции. Ступает к столешнице и наливает кофе в чашку. Выпивает его залпом и продолжает, скривив рот в издевательской усмешке. – Кара, ты попала в мою игру. Есть те, кто ненавидит меня гораздо сильнее, чем ты. Не понимаю, почему они решили похитить твою дочь? Возможно, посчитали, что нас связывает нечто большее, чем деловые отношения? Но ты ни при чем, Кара… Это сделали мои враги.

– Что?! И ты говоришь это сейчас? Мерзавец! Делай что-нибудь! – преодолеваю расстояние и что есть силы бью Вяземского по груди. – Придурок! Урод!

– Я все сделал уже. Собирайся, у тебя полчаса. Мы поедем к частному детективу.

– Так я не должна тебе… э… Ты же решаешь свои проблемы?

Вяземский вкидывает на меня тяжелый взгляд неудовлетворенного человека. Подходит ближе и выдыхает мне в ухо:

– Ты хочешь меня, Лера. Хочешь… И скоро ты будешь умолять трахнуть тебя. А я еще подумаю, снизойти до тебя или нет.

Глава 7

Глеб.

Я становлюсь другим человеком… Никогда бы не поверил, что за считаные часы можно так измениться. Так ненавидеть другого человека и… радоваться тому, что он жив. Именно это я и ощущаю – гребаное раздвоение личности, дезориентацию, беспомощность. Для такого, как я это равносильно смерти…

Каролина Чацкая появилась в моем офисе три месяца назад. Именно тогда тоненькие каблучки ее элегантных туфель застучали по блестящему полу моего коридора. И в мое сердце они вонзились тоже тогда… Не знаю, почему я так на ней зациклился? Красивая, да… Но в моей жизни тогда было бесчисленное количество женщин – умелых, доступных, богатых и не очень. Все они хотели быть со мной. Мечтали откусить от меня кусочек – моего влияния, денег, тела… Чего угодно. Липли, как жвачка к подошве ботинка. Все, но не она…

Сейчас я понимаю, что всколыхнулось в груди, когда я посмотрел в глаза Каролины – воспоминания о Лере… Той, кого так сильно любил и так и не сумел простить за предательство. На меня смотрели глаза Леры… А я дурак гадал, кого мне напоминает Кара? И почему меня к ней так безумно тянет? Ее запах, жесты, густые волосы, тонкие лодыжки и аппетитные сиськи – все напоминало мне о погибшей девчонке, но я до последнего не верил подозрениям, то и дело поднимающим голову.

Другое лицо – вот что меня останавливало. Никаких шрамов от пластики, другие, более пухлые губы и темные, а не светлые, как у Леры волосы… Долгие дни я считал себя обезумевшим от горя идиотом. Листал странички Кары в соцсетях и требовал от своих безопасников полного досье. Все крутили у виска и разводили руками – личность Каролины Чацкой была открытой и положительной. До тошноты правильной, чего не сказать о моей.

Однако, чем больше я подозревал ее в обмане, тем сильнее хотел. Стоило ей пройтись по коридорам офиса, пронзая тишину стуком каблучков, член поднимался, как радар и больно давил на молнию брюк. Я разрывался от желания ее поиметь. Мне хватило бы одного раза, чтобы охладеть.

Желание трахнуть Кару превратилось в наваждение. Я задаривал ее цветами и необычными подарками, приглашал на «деловые и суперважные переговоры» в ресторан, мы катались на лодке в городском парке и кормили лебедей. Я даже на пикник в лес ее приглашал, но маленькая строптивая сучка отказалась.

«– Все мечтают быть со мной, Каролина… Все, кроме тебя», – шептал я, сжимая ее хрупкие запястья. Смотрел в незнакомые и такие знакомые глаза, ища ответа. Кто она? Откуда взялась в нашем городе? И почему заинтересовалась именно моей фирмой? Верите, я даже провокационные вопросы ей задавал, чтобы посмотреть на реакцию, но Каролина лишь вскидывала холодный трезвый взгляд и никак не реагировала.

«– Меня не интересуют отношения, Глеб Андреевич. Вы не интересуете», – холодно отвечала она.

Я? Не интересую? Такого просто не могло быть… Она опускала взгляд и торопливо облизывала губы, мяла ткань платья в ладони и переводила тему. Я понимал, что тоже ей нравлюсь и не понимал, почему Кара шарахается от меня, как от прокаженного.

Неизвестность заводила меня куда большее ее сухих отказов. Казалось, прошлое кануло в Лету, растворилось в литрах выпитого мной алкоголя… После смерти Леры его в моей жизни стало неподобающе много… Я тонул в нем, искренне желая сдохнуть. Мучился от ненависти и обиды, но и любви тоже!

Сминал ее фотографии в ладонях и кричал в темноту, спрашивая Вселенную, за что она так поступила? За что Лера изменила мне с Виталиком Хариным – моим другом?

Порой я желал ей смерти, а через минуту страстно желал увидеть ее живую… Теплую, улыбающуюся, мою… Харин и все остальное уплывало куда-то на второй план, пробуждая в памяти воспоминания о моей Лере – верной и чистой.

И сейчас я вижу ее – живую… Но вместо радости я испытываю чудовищные обиду и ненависть. Я ведь оплакивал ее… Губил себя добровольно, пока она прикидывалась мертвой. Жила где-то, меняла внешность, отращивала волосы, рожала… Почему тогда Харина нет с ней рядом? Не выдержал общества ее строгого папаши? Понимаю. Одно мне непонятно – почему Лера скрыла, что жива? Почему поменяла имя и столько лет жила под маской другого человека?

– Мерзавец! Придурок! Делай что-нибудь, – кричит она в ответ на мои подозрения. Я не уверен до конца, что к похищению девочки причастен мой враг Федор Сахно, но все же высказываю мысли вслух.

– Я все сделал, Кара. Собирайся, у тебя полчаса. Мы едем к частному детективу, он один из лучших в городе. Заодно обдумай, хочешь ли рассказать ему правду о себе. О новой себе – красавице Каролине Чацкой, ну и о Лере немного… Не расскажешь, как ты жила? Была так занята, что забыла сказать, что жива? Или ты…

– Мне угрожала опасность, Глеб. И я с удовольствием расскажу частному детективу об этом! – пылко отвечает она. – А тебя я хочу попросить об одолжении – не рассказывай своим родителям, что я жива. Во-первых, тебе никто не поверит, а во-вторых… Если ты хоть слово кому-то скажешь, меня не будет в городе уже через час. Я сбегу и…

– Я не собираюсь кому-то говорить, успокойся, – подхожу ближе и кладу ладони на ее плечи.

Желание… Неутоленное, безумное, иссушающее – вот что держит меня возле нее.

Глава 8

Глеб.

Каролина решительно отступает. Одаривает меня полным негодования взглядом и направляется в комнату, пообещав вернуться через пять минут. Ну-ну… Никогда не поверю, что такой женщине хватит пяти минут, чтобы собраться… Выливаю в чашку остатки кофе и сажусь за стол, цепляя взглядом кастрюлю, стоящую на плите. Любопытно, она что-то готовила?

Рот заполняет слюна при виде каши с кусочком растопленного сливочного масла на поверхности. Мммм… Достаю ложку и ем кашу прямо из кастрюли. Надо же, она сварила ее для меня… Или нет? Конечно, нет. Между нами давно нет отношений.

– Хм… – вздрагиваю от ее голоса за спиной. Так и стою возле плиты, согнувшись над кастрюлей. – У тебя, вероятно, нет тарелок?

– Спасибо за кашу, – облизывая губы, отвечаю я.

– Не обольщайся. Я готовила для себя. Поехали?

На ней белый брючный костюм. Волосы стянуты в тугой хвост на затылке, на лице нет косметики. Вместо ответа я беззастенчиво пялюсь на нее… Густые длинные ресницы отбрасывают тени на ее нежные щеки. Как я мог не узнать ее глаза – карие, с зеленоватыми крапинками на радужке? Таких глаз ведь больше нет ни у кого… Наблюдаю за медленно ползущим по ее шее румянцем и хочу орать во все горло, приказывая времени повернуться вспять: «Вернись! Верни мне Леру… Верни чистую любовь, в которую я тогда поверил».

– Да… Ты хорошо себя чувствуешь? – спрашиваю для чего-то.

– Бледная, да? Неприметная моль или… – Кара поправляет выбившуюся из хвоста шоколадную прядь.

– Я не это имел в виду, Кара. Ты красивая женщина и знаешь об этом. Тебе не нужна медицинская или психологическая помощь?

– Вяземский, мне нужно вернуть дочь. Тогда все мои проблемы рассосутся сами собой. И все вернется… И румянец, и здоровая психика.

– Детектива зовут Всеволод Свирепый. Не пугайся, когда его увидишь. Он бывший мент, начинал в спецназе. Мужик умный и дотошный, – объясняю, выходя из дома и запирая за нами дверь. – Я успел немного посвятить его в курс дела.

– Ты рассказал ему, что у меня другое имя? – недоумевает она. Цокает своими тоненькими каблучками, обостряя мое напряжение до максимума. Единственное, что мне сейчас хочется – разложить ее на заднем сидении и трахать до черных мушек перед глазами. Вернее, не так – позволить ей меня оседлать… Хочу видеть ее лицо, пухлые от прилившей к ним крови губы, темные вытянутые соски, качающиеся перед моим лицом. Хочу… Как безумец или оголодавший нищий. Но, чтобы покорить добычу, мне нужно сначала потрудиться.

Незаметно поправляю брюки, вновь ставшими тесными, и сажусь за руль. Посмотрим, что Свирепому расскажет Кара… Мне и самому интересно послушать.

Офис Всеволода Ивановича находится на окраине города, вдали от заглушек сотовой связи и, очевидно, любопытных людей. Уж не знаю, какие методы он использует в работе, но Аркадий – мой близкий друг и партнер нахваливал его, как сваха невесту.

– Здравствуйте, я Глеб, а это Каролина, – жму руку мужику, встретившему нас на входе.

Свирепый выглядит, как блатной мужик из девяностых: бритый затылок, толстая золотая цепочка на шее, золотые огромные часы на левом запястье и бархатный, ярко-красный пиджак, облепляющий его широкие плечи. Каролина опасливо озирается, но быстро берет себя в руки. Улыбается в ответ на приветствие Свирепого и садится в красное кресло из кожзаменителя.

– Каролина Дмитриевна, я могу говорить откровенно? – начинает Всеволод, усаживаясь за стол.

– Да…

– Обычно похитители детей – бывшие супруги или партнеры. Вы точно знаете, что отец ребенка не похищал вашу дочь?

Она мнется… Кусает вмиг побледневшие губы и нервно вскидывает ладонь, растирая лоб.

– Глеб Андреевич обрисовал мне подробности дела и сказал, что отцом девочки является Виталий Харин. Вы с ним связывались?

– Он совершенно точно не похищал мою дочь, – теребя ручки сумки, произносит Кара. Бледная, испуганная, она выглядит так, словно боится Харина. – Мы расстались друзьями, и я никогда не чинила препятствий для их с Миланой общения.

– Не похищал, – победоносно выпаливает Свирепый. – У него нет причин ее похищать, потому что Виталий не отец девочки. Почему вы врете, Каролина? В ваших интересах говорить правду.

– А с чего вы взяли… Как это не отец? Он ведь… – сглатывает она и прилипает взглядом к носкам своих элегантных дорогущих туфелек.

– Мое дело расследовать. Мне за это платят. Утром я позвонил Виталию Харину. Он женат, а его супруга ждет малыша.

– Ну и что? У каждого из нас своя жизнь и…

– Виталий сказал, что у него никогда не было с вами интимных отношений. Его удивил мой звонок. Он сказал, что не видел вас шесть лет.

– А вот это ложь! – взрываюсь я. – Я сам видел фотографии, на которых они обнимались. От кого твоя дочь, Кара? Вспоминай своих многочисленных мужиков! Может, папаша запоздало вспомнил о дочери и…

– Я не помню, – бескровными губами шелестит Кара. – И… Я не знаю, от кого Милана. У меня было много мужчин. Я со многими спала, – добавляет, сверля меня уничтожающим взглядом. – Всех не упомнишь… Поэтому даже предположить не могу, от кого она. Но… Я никому не говорила, что родила. Никто из этих мужчин не знает о дочери.

– Но ведь кто-то из них мог узнать и отомстить вам? – наседает на Кару Свирепый.

Я же с трудом справляюсь с яростью… Хочется разнести к чертям собачьим кабинет и трясти ее плечи, пока не признается. Вот тебе чистая любовь – жри ее большой ложкой. Только смотри не подавись. Ложь, одна лишь ложь… Все ее слова тогда, признания и моя уверенность, что у нас будет по-другому, не так, как у всех…

– Хорошо. Давайте отложим эту версию. Но вам не помешает проверить всех потенциальных отцов девочки, вдруг они…

– Простите, Всеволод Иванович, мы можем поговорить наедине? – смахнув с щеки слезу, спрашивает Кара.

Глава 9

Каролина.

Не помню, чтобы когда-то чувствовала такое жгучее, иссушающее душу унижение. Как будто я и есть та женщина, что спала со многими и забеременела неизвестно от кого… Взгляд намертво прилипает к полу, руки дрожат, а щеки пылают от тяжелого, направленного прямо на меня взгляда Глеба… Он ждет моих откровений? Черта с два Вяземский их услышит!

– Простите, Всеволод Иванович, мы можем поговорить наедине? – выдавливаю хрипло. От волнения горло становится сухим, как будто в него насыпали песка.

– Конечно. Глеб Андреевич, я позову вас. В коридоре есть удобный диванчик и аппарат с кофе, – натянуто улыбается Свирепый, встречая перекошенный взгляд Глеба.

Тот недовольно кивает и поднимается с места. Когда шаги Вяземского стихают за дверью, поднимаю стыдливый взгляд и медленно, почти по слогам произношу:

– Отец моей дочери известен… Он…

– Он угрожает вам, преследует? Вы боитесь, поэтому…

– Это Глеб… Глеб Вяземский. Но он не должен ничего знать, понимаете? – всхлипываю, не в силах подавить волнение. – Он не поверил мне тогда… Его мама преподнесла доказательства моей измены с Хариным, его другом. Какие-то отфотошопленные фотографии. Глеб легко вычеркнул нас из жизни, женился на Анне Фоминой. Я узнала позже, что они развелись… Кстати, она мне может мстить Глебу за развод? И еще… Я ведь не Каролина Чацкая, я…

– Подождите, пожалуйста. Давайте разберемся сначала с одним вопросом, – деловито предлагает Свирепый. Потирает ладони и подается вперед. – Вы не хотите говорить Глебу, что у него есть дочь? Я правильно понимаю?

– Нет, не хочу! Ребенок ему не нужен, как и я… К тому же… Всеволод Иванович, давайте я вкратце расскажу вам историю наших отношений. Я вынуждена скрываться от семьи Вяземских и тем более молчать о дочери. У меня есть подозрения, что отец Глеба может быть причастен к похищению.

Всеволод кивает, а я коротко рассказываю про подслушанный разговор, обвинения Глеба в измене, прозвучавшие немногим позже, поджог нашего с папой дома, подстроенную кем-то аварию и мою трагическую гибель… Липовую гибель, столь необходимую тогда для сохранения наших с дочкой жизней.

– Как Глеб узнал, что вы Валерия? Он же узнал, насколько я понял? – внимательно меня выслушав, спрашивает Свирепый.

– Не заставляйте меня отвечать на этот вопрос, – краснею я. – Достаточно того, что он узнал. Ребенка похитил кто-то из его врагов, потому что у меня их нет. Никто меня не знает… Мы с отцом выжили в аварии. Экспертиза тогда доказала, что тормозная система была испорчена. Приехавший на место происшествия следователь убедил нас скрыться для собственной безопасности. Всем сказали, что мы погибли… Папа не стал менять документы, а я… В общем, мне, как свидетельнице разговора Вяземских, посоветовали изменить внешность и личность. Незадолго до этого отец вступил в наследство моего деда. Я его не знала – дедушка рано ушел из семьи и не воспитывал папу. Видимо, сыграло чувства вины, и он завещал папе все имущество и бизнес – инсайдерскую компанию.

– Инсайдерскую? Я правильно думаю, ваш дедушка знал скрытую информацию об имуществе многих людей? Занимался торговлей ценными бумагами и проводил крупные сделки? – уточняет Свирепый. – Выступал посредником между государством и частными лицами.

– Именно так. У него сохранилась база богатейших людей области или тех, кто прикидывался ими. По документам я могла вычислить платежеспособность человека и предложить лакомую сделку. За пять лет я сделала свою фирму одной из самых процветающих в области.

– У вас могут быть враги, Каролина. Те, о ком вы не знаете. Давайте позовем Глеба, не хочу вызывать лишних подозрений? Вы можете быть спокойной – ваша тайна останется при мне. Я еще много раз вам позвоню или приглашу сюда.

– Я могу войти? – опережает Свирепого Глеб. Распахивает дверь без стука и смеряет нас подозрительным взглядом. – Или еще не всем любовникам Каролины кости перемыли?

– Входите, Глеб. Всем перемыли, можете быть уверены, – подмигивает мне Всеволод.

– Вы что-то узнали, Всеволод Иванович? – нетерпеливо спрашивает Глеб. – Кто-то из этих мужчин может быть причастным?

– Мне нужно время, чтобы все проверить. Вынужден попрощаться с вами, сами понимаете – работа не ждет. Но я буду звонить. Каролина Дмитриевна, если преступник попытается связаться с вами, сразу сообщите мне.

Я с трудом поспеваю за Вяземским… Цокаю каблуками по прохладному длинному коридору, не понимая, что делать? Скрываться или выходить на работу? Съезжать в свою квартиру или…

– Кара, я могу спросить? – резко разворачивается Глеб. Возвышается надо мной, как гора… Кажется, вот-вот прихлопнет, как мушку… Во всяком случае его взгляд кричит о желании убивать.

– Спрашивай, – отвожу глаза, не в силах выдерживать его взгляд.

– Кара, поедем в гостиницу? – выдыхает он. – Я, как дурак тебя обхаживал, а ты охотно трахалась со всеми этими… Вы полчаса обсуждали со Свирепым твоих… Может, тебя устроит фиксированная цена? Скажем, тысяча долларов за раз? Как тебе?

– Даже элитные проститутки берут больше, Вяземский.

Хочется согнуться от режущей боли в груди, но я держусь… Надежда умирает вполне ощутимо. Разбивается на осколки, а те впиваются в сердце, смыкаются вокруг горла и тисками сдавливают грудь. В глазах темнеет от жгучей, смертельной обиды… Никогда его не прощу за эти слова. Но и виду не подам, что они меня задели… Он не видит моих слез – облизывает губы и прищуривается, нетерпеливо ерошит челку, ожидая моего ответа. Он хочет знать цену? Цену моей разрушенной жизни, мук после операции по пересадке кожи, да и просто мук… Какую цену мне назвать? Какого он ждет ответа?

– Хорошо, – сглатывает Глеб. – Назови свою цену. Что мы как маленькие? А я дурак… На лодке тебя катал, цветочки дарил. Надо было сразу…

– Твоя фирма, Вяземский. Ночь со мной будет стоить тебе фирмы.

– Это нечестно, Кара. Вчера ты готова была дать мне бесплатно, – плотоядно улыбнувшись, произносит Глеб.

– Глеб, у нас слишком часто меняются условия, ты не находишь? Может, мне послать тебя, Вяземский? Я сама найду дочь, без твоей помощи, слышишь? Оплатить услуги Свирепого мне под силу. И… Скажи водителю, пусть привезет домой мои вещи.

Глава 10

Каролина.

Не знаю, откуда во мне берется смелость? Она заполняет нутро, вытравливая неуверенность и кратковременную слабость. Я снова могу дышать… Жить без Вяземского и не поддаваться его чарам. Глеб ошеломленно раскрывает губы, чтобы ответить, но я его не слушаю – разворачиваюсь и скрываюсь из вида, обогнув здание с торца. Приваливаюсь к прохладной кирпичной стене и вызываю такси. Чертов Вяземский… Ему удалось на время выбить меня из седла, не спорю… Заставить краснеть и плавиться в его руках. Господи, столько лет прошло, а он еще жив в моем сердце – тот мальчик из прошлого… Не Глеб – другой, тот, в кого я влюбилась и отдала себя. Подарила не только тело, но и сердце, что он бросил под ноги и растоптал подошвами ботинок.

Такси паркуется на площадке возле второго входа в здание. Сажусь на заднее сидение и называю адрес своей квартиры. Хватит с меня гостеприимства Глеба, до добра оно не доведет…

Земля плавится от солнца, воздух рвется от ароматов цветов, пыли и фруктов, из палатки. Прошу водителя остановиться возле ларька «Овощи-фрукты» и покупаю груши. Бросаю нервный взгляд на экран айфона и спешно кладу его в сумку – я дома подумаю, как убедить родственников Ольги Павловны подождать, да и со Свирепым придется встречаться еще раз. Уже без Вяземского… И работу никто не отменял. Пожалуй, стоит после обеда заехать в офис и проконтролировать работу моей команды. Да и юристу сообщить, что никакого слияния не будет… Я найду Милану и уеду в Америку, подальше от всего этого… Пока папа был жив, он убеждал меня отказаться от мести. До последнего дня он умолял смириться с прошлым и отпустить его… Простить во что бы то ни стало, вычеркнуть Глеба из жизни и памяти, уехать заграницу… Но я чувствовала себя живой только из-за желания отомстить. Кровь бежала по моим венам, сердце билось в груди, питаясь лишь этим желанием… Кажется, я утратила другие стремления – быть счастливой, любить и быть любимой, я жила войной – безжалостной, беспощадной, разрушающей… Не жила – существовала, потому что жизнью это сложно назвать… И что? Мои чаяния рассыпались как карточный домик, стоило Вяземскому поцеловать меня.

Какая же ты идиотка, Кара! Нет, надо срочно уезжать… Искать дочь и валить из страны куда подальше.

Тягостные мысли рождают тревогу. Бреду к подъезду, чувствуя необъяснимый страх. Останавливаюсь. Глубоко вздыхаю и резко оглядываюсь. Ничего… Ленивая полуденная тишина, пустая детская площадка, припаркованные тесными рядами машины… Ничего особенного. Успокойся, Кара… Ты зря себя накрутила. Дрожащими пальцами прикладываю ключ домофона к замку и окунаюсь в прохладные объятия подъезда. Тишину нарушает шорох пакета в моих руках и… чье-то тяжелое дыхание за спиной. Я не успеваю обернуться или вскрикнуть – страх словно щупальцами сковывает горло, парализуя мышцы. На затылок обрушивается удар… Падаю на колени, роняя сумку. Груши рассыпаются под ногами, в глазах темнеет. Пытаюсь встать, но меня сражает еще один удар… Все… Наверное, я умру, а Глеб никогда не узнает о дочери. И искать он ее не будет – зачем ему ребенок от неизвестного папаши?

Сожалея о бесцельно прожитых годах, закрываю глаза… Слезы жгут кожу, а затылок ноет от боли. Ссадины на ладонях кровоточат, мышцы будто наполняются сталью… Не могу пошевелиться – хрипло постанываю, а потом проваливаюсь в омут бессознательности.

– Кара… Господи, я так и знал, что тебя нельзя отпускать.

Похоже, я в аду… Умерла, но моим наказанием стал голос Вяземского. Он и после смерти меня преследует. Или он тоже умер?

– М-м-м… – мычу, не в силах вымолвить и слово.

– Кара, как это случилось? Открой глаза, ты меня видишь? Как голова?

Я все-таки разлепляю глаза… Зажмуриваюсь от слепящего света, ворвавшегося через приоткрытые веки.

– Глеб? Где я?

– На тебя кто-то напал. Хорошо, что я поехал за тобой следом. Меня Свирепый убедил подстраховать тебя. Черт… Так и знал, что нельзя тебя отпускать.

Вяземский прижимает меня к груди и поднимает. Потолок кружится над головой, когда он несет меня к выходу. Руки болтаются, как плети, затылок нестерпимо ноет.

– Поживешь у меня. Врача я уже вызвал домой, а там решим… – сглатывает он, переводя на меня взгляд.

Так близко… Нестерпимо близко… Чувствую его дыхание, щекочущее висок. Тепло сильного тела, крепкие руки… Господи, Вяземский, когда ты исчезнешь из моей жизни?

– Глеб, я настаиваю на полиции. Мы не справимся сами, мы…

– Свирепый напал на след. Он приедет к нам чуть позже, когда ты отдохнешь.

– Что он узнал?

– Каролина, тебе надо отдохнуть. Все потом.

– Глеб, тебе не понять, каково это – переживать за ребенка. Сейчас же скажи, что он накопал! Или я встану и пешком пойду в полицию! Если не смогу идти, поползу…

– Похитители попали в камеры видеонаблюдения, ребята Свирепого работают с записью, пытаются увеличить кадры и разглядеть лица. Если они есть в судебной базе, мы легко на них выйдем. Пока это все, что я знаю.

– Хорошо.

– Брыкалов, застели заднее сидение и положи подушку, – командует Глеб, крепко прижимая меня к груди. – Ничего, Кара… Мы ее найдем.

Глава 11

Глеб.

Руки трясутся, как у обдолбанного наркомана, а сердце гулко ухает в груди. Наверное, она слышит его стук… Точно слышит, потому что ее щека плотно прижимается к моей тяжело вздымающейся груди. Каролина даже уйти не успела… Стоило ей скрыться за поворотом, душу скрутил вязкий страх. Тревога, подозрение, предчувствие – называйте это как угодно – я поверил своей интуиции и не прогадал. И Свирепый здесь ни при чем. Я сам решил следить за ней. И уговорил Брыкалова ехать за такси. Не понимаю, разве такое бывает? Эта маленькая лживая дрянь не отпускает меня… Тянет невидимыми нитями, не позволяя освободиться.

– Как ты себя чувствуешь? – шепчу хрипло, опуская на нее взгляд.

Кожу предплечья обжигает липкая кровь. Кажется, место, где голова Каролины меня касается, выжигают клеймом…

– У меня кровь на затылке… Может, правда, в больницу? Я не знаю, как лучше, Глеб. Давай спросим Свирепого, я так боюсь, что готова слушаться кого угодно, – вымученно протягивает она.

– Поживешь пока у меня, Кара. Свирепый скоро подъедет. Поделится своими находками. Одно мне понятно – тебе опасно оставаться одной. Будешь под моей защитой – никто не посмеет тебя тронуть.

– А… А тебя? Тебя они посмеют… – мнется она, пытаясь увернуться из моих рук.

Возвращаюсь в реальность, осознавая, что сижу на заднем сидении с ней в руках. Ловлю ее нежное, как дуновение летнего ветра дыхание. Жадно впитываю все – касания, запах, блеск глаз… Всю ее хочу сожрать, как желанную добычу. А Брыкалов делает вид, что не замечает этого. Молчит, хотя мог бы предложить мне просто уложить раненую на покрывало.

– А тебе что же, не все равно? Ты радоваться должна, если меня прихлопнут. Или ты изменила мнение, Каролина?

– Нет, не изменила. Если следовать твоей логике, с тобой мне тоже угрожает опасность. Ты сам опасность, Вяземский… Ходячая и… горячая…

Стоп! Разве она бы так сказала? Конечно, нет. Кара меня терпеть не может. Значит, ей гораздо хуже, чем она хочет показать.

– Боже мой, Кара… Голова кружится? – прикладываю ладонь к ее прохладному липкому лбу.

Предательница… Лживая и похотливая девка, перепробовавшая десяток мужиков и родившая неизвестно от кого – ярость совсем недавно кипела внутри, затмевая разум. А что сейчас? Я захлёбываюсь от волнения за эту… За некогда любимую девушку, странным образом вернувшуюся в мою жизнь…

– Нет, просто я устала. Хочу закрыть глаза, можно?

Каролина засыпает, пока Брыкалов везет нас домой. Звоню знакомому врачу и требую срочного приезда. Не знаю, что убеждает его выехать немедленно – тон моего голоса и обещанный гонорар? Скорее второе, потому что Семен Аркадьевич обещает приехать через десять минут.

– Шеф, вы ее разбудите, еще в кому впадет, прости господи… – бурчит Брыкалов, паркуясь перед воротами. – Не сносить вам тогда головы.

– Захлопни пасть, Брыкалов! Твое дело рулить, вот и рули.

– Простите, шеф, не хотел вас накручивать, случайно получилось.

– Случайно…

Остервенело толкаю дверь и осторожно выбираюсь из машины. Кара медленно разлепляет глаза и осматривается, пока я несу ее к входу в дом. Жмурится от ярких солнечных лучей и плотнее прижимается ко мне. Невесомая как пушинка… Ничего не изменилось за эти шесть лет – они и грамма не набрала, разве что в нужных местах «подросла» – грудь и попа стали аппетитнее… При мысли о ее прелестях перед глазами красными вспышками мелькают кадры со всеми ее мужиками. Представляю, как они трахали ее… Мяли груди, выкручивали соски, брали ее, толкаясь внутрь по самые яйца. Сука… Правильно тогда мать сказала – провинциальная голодная девчонка мне не пара. Она уже тогда легла под Харина… У того папаша богаче и влияния больше. Предпочла мне другого, наплевав на мои чувства и…

– Глеб, мне лучше. Я очень долго не спала нормально. Забыла, каково это – высыпаться, – грустно улыбается она, возвращая меня в реальность.

Я нехотя оставляю ревущих в душе демонов и отвечаю, тупо уставившись на нее:

– Так это был не обморок? Я вызывал врача, он приедет с минуты на минуту. Завтра мы съездим в клинику на обследование, – произношу, поймав ее благодарный взгляд. – Не думай, что ты так уж важна для меня. Я заинтересован в бизнесе. Не хочу отбиваться от твоих юристов, если ты помрешь.

– Понимаю, – бесцветно протягивает она. – Я и не жду другого отношения. Но все равно… спасибо. За ночлег и врача.

Укладываю Кару на постель и спускаюсь. Может, стоит отменить все визиты? Забить на Свирепого и просто лечь с ней рядом? Слушать дыхание, смотреть на подрагивающие веки и биться в агонии воспоминаний?

Семен Аркадьевич обнаруживает признаки черепно-мозговой травмы. Водит жирными лапами по ее голове, стучит молоточком по коленкам, заставляет достать пальцем до кончика носа. Проводит какие-то пробы, назначает лечение. Берет с меня обещание завтра же сделать компьютерную томографию головного мозга.

Неповоротливо ходит по комнате, монотонно рассказывая о последствиях нелеченной травмы. Каролина слезно обещает выполнить все необходимые процедуры и снова проваливается в короткий, болезненный сон.

– Успокоительное будет действовать пару часов, – шепчет Семен, облизывая губы в предвкушении гонорара.

– Спасибо. Я буду наблюдать за ней. Постараюсь не ложиться сегодня ночью.

Уже в дверях замечаю подъехавшую машину Свирепого. Он здоровается с врачом и нетерпеливо стаскивает с ног обувь. Проходит в гостиную, коротко поинтересовавшись самочувствием Кары – я успел рассказать ему о нападении – и раскладывает на журнальном столе бумаги.

– Мои ребятки увеличили морды похитителей девочки. Оба есть в судебной базе. Фамилии их я тоже выяснил, но вы должны понимать, что эти люди, исполнители. За похищением стоит кто-то другой.

– Я это понимаю. Вы можете узнать их местоположение?

– Сложно, но я постараюсь. Хочу дождаться, когда Каролина проснётся. Может, она кого-то из них знает или видела раньше?

– Она получила серьезную травму. Сейчас спит. Предлагаю перенести визит на завтра.

Глава 12

Глеб.

Свирепый недовольно качает головой. Вскидывает на меня пристальный взгляд и отвечает:

– Ситуация не терпит отлагательства, Глеб Андреевич. Родственники няни обратились в полицию. Уже завтра информация о похищении девочки просочится в прессу. Ваши с Каролиной имена будут полоскать везде, где только можно. Чацкая рассказала мне о своем прошлом, я уверен, ей бы не хотелось, чтобы все узнали…

– Что она Лера? И я уверен. Она меня водила за нос и не собиралась открываться.

Сжимаю челюсти так, что напрягаются желваки. Дрянь… Маленькая и лживая… Интересно, когда она собиралась обчистить меня? Или уже это сделала? Не удивлюсь, если завтра ее юристы выгонят меня из офиса, как постороннего.

– Это ее право, Глеб. Я понимаю ее. И вам советую отнестись с пониманием к ее поступку, – парирует Всеволод Иванович. – Я должен заниматься расследованием. Вынужден просить вас разбудить Каролину.

– Хорошо, – нехотя соглашаюсь и поднимаюсь в комнату.

Она безмятежно спит. Беззащитная, маленькая, знакомая незнакомка… Потираю руки и осторожно сажусь на край постели, пьянея от ощущения власти над ней. Приближаю лицо, жадно вдыхая ее частое тихое дыхание, наблюдая за подрагивающими веками в опушке длинных темных ресниц. Я сейчас все могу… Смотреть на нее, касаться пальцами гладкой тонкой кожи щек, гладить ее шею, плечи, трогать волосы… А могу и задушить эту лживую сучку… Исполнить давнее, спящее в душе желание отомстить за измену… Она ведь не дала мне возможности отомстить… Уехала, скрылась из виду, а потом погибла…

– Кара… – зову ее, изгоняя страшные мысли. Сейчас не время мстить.

– Ах… – вскакивает она, морщась от боли в затылке. – Что случилось?

– Свирепый приехал. Они раздобыли записи с камер возле твоего дома. Увеличили лица преступников и установили их личности.

– Так он знает, где моя малышка? – Каролина приподнимается на предплечьях. Спускает ноги, собираясь встать. Порывисто встает с постели и тотчас валится на нее, не в силах совладать со слабостью. – Ох…

– Иди сюда, Кара, – подхватываю ее на руки и прижимаю к груди. – Так и быть – поработаю сегодня твоим личным носильщиком.

– Спасибо, Глеб. Обещаю совсем скоро исчезнуть из твоей жизни. Я найду свою дочь и уеду… Подальше отсюда. Я давно хотела, только…

– Только сначала хотела обчистить меня? Думаешь, я бы сильно расстроился? Ты плохо меня знаешь, Кара. У человека можно забрать все – отнять деньги, бизнес, сжечь машину или дом, но невозможно отнять талант, – рассуждаю, неторопливо ступая по коридору.

– А ты, значит, талантлив? Считаешь, что способен все вернуть?

– Я могу считать твои слова признанием? Твои юристы уже успели все…

– Нет, конечно. Я слишком умна, чтобы действовать так мелко. Ты скоро будешь позади меня, Вяземский. Я лучше… И моя команда профессиональней.

– Ах так?

Вхожу в гостиную и кладу Кару на холодный кожаный диван. Она морщится и вжимается в подушку, ощущая неприкрытое стеснение.

– Простите, Каролина Дмитриевна. Как вы себя чувствуете? – интересуется Свирепый.

– Неважно, но это не имеет значения.

– Мне так жаль, что приходится вас беспокоить, но… Дело не терпит промедления. Взгляните на фотографии этих людей, – Свирепый протягивает Каре распечатанные на бумаге кадры. Мои ребята пробили этих мордоворотов. Они есть в судебной базе. Вот этого зовут Сергей Пупков, а этого Вадим Федоровский. Вспомните, может, вы знаете этих людей?

Кара прищуривается и внимательно смотрит на фотографии. Неуверенно качает головой и вздыхает:

– Нет, Всеволод Иванович. Я никого из них не знаю. Никогда не видела эти лица. Вы можете пробить их местоположение по номеру телефона?

– Конечно. Этим уже занимаются. Предположу, что заказчик преступления непрофессионал. Он нанял людей, пользующихся своими телефонными номерами. Не номерами, оформленными на кого-то другого или левыми симкартами, а своими! Это… на голову не оденешь!

– То есть они такие… тупые? – недоумевает Каролина. – Или самоуверенные?

– Скорее, второе. Пробить телефонный номер без судебного решения трудно, – вздыхает Свирепый. – Похитители случайно попали в камеры маленького магазинчика на углу улицы. Это сыграло нам на руку, позволив выяснить их личности.

– Они прописаны здесь? Есть их адреса? – спрашиваю я, поглядывая на Кару. Она выглядит измученной и бледной.

– Да, прописаны в городе, но по месту прописки не живут. Мои ребятки под видом сотрудников газовой службы постучались в их квартиры – Пупков и Федоровский сдают жилье. Где они фактически обитают, нам пока неизвестно. Простите, я должен ответить на звонок, – произносит Свирепый, нашаривая в кармане звонящий смартфон. – Да, Миша… Точно? Понял, принял.

– Всеволод Иванович, не молчите, – надломленно произносит Кара.

– Ребятки пробили местоположение похитителей. Не буду грузить вас подробностями, но было сложно… Сыграли роль мои давние связи и хорошая репутация у коллег по цеху. Похитители находятся на Старомарьевском шоссе, в трех километрах от выезда из города. Предположу, что они прячутся в одном из помещений производственной базы по этому адресу.

– Там еще есть старый пряничный завод, – дрожащим шепотом говорит Кара. – Значит, надо ехать прямо сейчас?

– Ты остаешься дома, Каролина, – решительно отрезаю я. – Или у твоей дочери есть вторая мать, кроме тебя? Врач ясно сказал, чтобы ты лежала…

– Мне плевать на него! Я сейчас же хочу поехать на чертов завод пряников и спасти Милану.

– А если случится кровоизлияние в мозг? Всеволод Иванович сделает это лучше, чем ты. Если позволишь, я поеду с ними. Буду все контролировать и…

– Я знаю, чего ты добиваешься, Вяземский! Хочешь получить свою плату, так? Я же обещала тебе за спасение моей девочки дать… – пылко бросает она.

– Помолчи, Кара… Или ты хочешь выяснить отношения? Ты серьезно?

– Ладно… Ты оставляешь меня одну?

– Погодите, не спорьте, – вмешивается Свирепый. Поправляет толстую золотую цепь на шее и чуть помедлив, добавляет, – Глеб поедет с нами, а Каролина остается. Простите, я не могу подвергать мать ребенка опасности.

Глава 13

Глеб.

Каролина мгновенно сникает. Сдувается, как шарик и потирает хрупкие плечи. Вскидывает на Свирепого страдальческий взгляд и покорно кивает, смирившись со своей участью. А я ни черта не понимаю своего порыва? Нахуя все это мне надо? Жертвовать жизнью, чтобы спасти ее дочь. Дочь от Харина…

Почему она считает, что может вот так возвращаться? Врываться вихрем в мою жизнь и ломать… все… И почему я так рьяно стремлюсь ей помочь?

Ненавижу и… дышу полной грудью, когда вижу ее. Ловлю себя на мысли, что с появлением Каролины в моей фирме, я начал забывать Леру… Меня даже ночные кошмары отпустили… Но теперь все вернулось… Кара манит меня, как маяк в море… И дело не в сексе, который она мне обещала. Я хочу ее понять… Узнать, что тогда случилось? Почему она была вынуждена прятаться? Почему не вышла за Харина? Почему предпочла его мне? Сотни вопросов, на которые я жажду получить ответ. И каждый раз, видя Каролину, я понимаю, что никаких ответов не будет… В ней только ненависть – неприкрытая, черная, непонятная. Самоедство, строгость к себе… Она все себе запрещает, ежу понятно! Не отпускает прошлое и винит меня в несуществующих грехах.

И ее слова о любви теперь кажутся мне иллюзией… Разве она говорила их мне? Шептала, когда я впервые сделал ее своей? Боже, я ведь у нее первый… Куда делась моя девочка – милая, светловолосая, нежная? Покорная, ласковая, преданная?

Она здесь… Истрепанная жизнью, другая… Каролина Чацкая – другой человек с душой моей Леры. Так стоит ли мне впрягаться во все это дерьмо?

Раскрываю губы, чтобы поддержать ее, потому что не могу по-другому… Раз уж все так вышло, я обязан помочь.

– Я привезу твою малышку, Кара. Обещаю. Ты можешь мне верить, ведь…

– Тебе я верю меньше всего, Вяземский. Я слишком хорошо тебя знаю… И твои мотивы мне тоже известны.

Сжимаю зубы так сильно, что сводит челюсть. Ну и сучка… И это вместо спасибо?

– Успокойтесь, Каролина. Я отвечаю за операцию, а Глеб поедет, как ваш представитель. Я хочу, чтобы он поехал, – включается в разговор Свирепый.

– Хорошо, я останусь здесь одна? – выдавливает она, с сомнением взирая на нас.

– Нет, Кара. Сейчас приедет врач, так что одна ты не останешься.

Набрасываю на плечи ветровку и выхожу на улицу, глубоко вдыхая ароматы ночных фиалок и костра. Свирепый плетется сзади, непрерывно командуя по телефону.

Нажимаю на брелок и открываю машину. Жестом приглашаю Всеволода сесть. Он неуклюже устраивается на переднем сидении и многозначительно вздыхает.

– Я сообщил полиции о похитителях. Но они… Они… Черт бы побрал их бюрократию! – негодует Свирепый.

– Не поверили? Или не захотели шевелиться без заявления потерпевшей матери? – запуская двигатель, спрашиваю я.

– Заявление есть от родственников похищенной няни. Следком не любит признавать чужие успехи, вот в чем дело. У них свой план и свое расследование, которого… Я больше чем уверен, что его нет.

– Значит, мы поедем на захват без оружия и помощи со стороны? – выруливаю на проспект, ведущий к нужной нам улице.

– Не беспокойтесь, Глеб Андреевич, – важно протягивает Свирепый. – Я вызвал ребят из СОБРа, у меня заключен с ними договор. И мои ребята хорошо владеют оружием и мастерством переговорщиков.

У нас есть точный адрес, команда тренированных парней, моя готовность порвать любого, кто встанет на пути… Не понимаю, откуда во мне берется это желание? Убивать, рвать, выплескивать ярость и накопившийся за все годы адреналин.

– Мы на месте, – произношу, тихонько паркуясь в ста метрах от заброшенного пряничного завода. Последние полкилометра я вел машину с выключенными фарами.

– Отлично. Наверное, вам стоит посидеть в машине? – неуверенно произносит Всеволод.

– Я пойду с вами. Вы же понимаете, что сидеть в машине я не стану? Есть бронежилет?

Свирепый кивает. Нос щекочут ароматы скошенной травы, а воздух полнится разными звуками. Взмах птичьих крыльев, шорох травы, скрип металлических ворот обостряют напряжение до предела.

– Девочку и няню содержат в крайнем бараке. Мы запросили план здания у владельца, свет есть только там. Как и вода, – шепчет Свирепый.

На подходе к зданию замечаю темную фигуру, прячущуюся в кустах. При виде нас он вынимает бронежилеты и на цыпочках подходит ближе.

– Через пять минут штурмуем, – произносит незнакомец. – Они ничего не заподозрили. Ребята приехали минуту назад.

– А СОБР на месте? – спрашиваю я.

– Нет, на подъезде. Мы застанем похитителей врасплох, – усмехается парнишка.

– Дай-то бог, – с сомнением в голосе отвечаю я.

Ну не идиоты же они? Неужели вокруг барака нет охраны, а внутри сидят только двое – Пупков и Федоровский? На что они в таком случае рассчитывают?

Надеваю жилет и отхожу в сторону, поближе к торцу барака. Вынимаю из кармана бинокль и пытаюсь разглядеть похитителей. Свирепый что-то бурчит мне в ухо, но я не слышу его – сосредоточенно наблюдаю за мелькающими в полумраке фигурами.

Оставляю Всеволода встречать СОБР, а сам осторожно, почти не дыша крадусь к другому концу здания, туда, где шаги слышатся лучше всего.

– Что будем делать с ребенком и теткой? – произносит один из преступников. Разжигает костер и гремит металлической посудой.

– Убьем, что же еще. Возвращать их команды не было, – отвечает другой, чиркая зажигалкой. Его лицо на миг озаряется. Лицо как лицо – обычное, непримечательное, таких мы видим каждый день сотнями…

Перевожу взгляд на Свирепого и подъехавших солдат. Они бегут к зданию и кидают в окно дымовую завесу. Только не в то окно, где сидят преступники… Они с другой стороны – жгут костер и курят. Рассуждают о судьбе маленькой девочки и пожилой женщины. Я кричу что есть силы, привлекая к себе внимание солдат. Свирепый хмурится и металлическим голосом приказывает сузить радиус захвата.

– Сюда! Они здесь! А там заложники.

Бегу в другую сторону, пробираясь сквозь дым. Под ногами хрустит битое стекло, ноздри забивает черная копоть. Откашливаюсь и прислушиваюсь к голосам, доносящимся из помещения. Плач, стенания, стоны… Господи, только бы успеть.

– Милана, где ты? Я друг твоей мамы, я…

– Мы здесь… – всхлипывает женщина. – На полу возле окна.

Различаю двигающиеся силуэты, шарю руками в темноте и, нащупав детское тельце, поднимаю малышку с пола. Прижимаю ее к груди и, не разбирая дороги, направляюсь к выходу.

– Следуйте за мной, ориентируйтесь по звуку моих шагов, – командую женщине, идущей следом.

Она плачет и охает, но послушно идет.

На улице гремят выстрелы, слышатся крики, рев, щелчки затворов, топот сапог…

– Все, уже все позади, – вздыхаю облегченно, возвращая мелкую на землю.

– А-ах! – неожиданно женщина вскрикивает и присаживается.

– Что случилось? – закрываю Милану своим телом, чувствуя, как плечо обжигает пуля…

Клонюсь к земле, укрывая девчушку собой. Держусь за ускользающее сознание, видя карусель событий словно сквозь грязное стекло – чужие ботинки, сапоги, дула ружей и слыша приказы подчиниться…

Глава 14

Глеб.

Усилием воли заставляю себя держаться. Стискиваю зубы что есть силы, намеренно доставляя себе боль. Нельзя терять сознание… Я как минимум придавлю своей тяжестью малышку, а максимум… Даже думать не хочется, что может случиться. Няня протяжно охает, а Милана беззвучно плачет. Сердце грохочет, как дизельный двигатель, а глаза застилают пот и слезы. Неужели, все затихло? Слышу лишь голосок девочки и женские всхлипывания.

– Федоровский, стоять! – мимо нас проносятся ребята, взвивая клубы пыли. Она забивается в ноздри и оседает горечью в горле, вызывая желание закашляться.

Замираю, прикрывая ребенка собой, а потом поднимаю голову, пытаясь что-нибудь разглядеть в темноте. По периметру территории бродят СОБРовцы, а в круге электрического света, льющегося из уличного фонаря, стоит Свирепый.

– Всеволод Ива… – пытаюсь крикнуть, но руку пронзает острая боль.

Да я, оказывается, мокрый… Рубашка насквозь пропиталась кровью, как и одежда девчушки. Она поднимает на меня испуганный взгляд и начинает громко плакать.

Господи, какая же она умница… Иначе нас никто бы не увидел. А у меня нет сил позвать на помощь, я все их растерял, пока пытался сохранять сознание.

Не понимаю, сколько проходит времени – минута или целая вечность? Или все же минута? Обнаруживаю себя лежащим на сидении небольшого микроавтобуса. Надо мной маячит лицо врача в смешных очечках, а справа сидит взволнованный Свирепый. В свете тусклой лампы толстая цепь на его шее переливается, как гребаный самоцвет.

– Где…я? – выдавливаю хрипло, облизав пересохшие губы.

– Тише, тише, Глеб Андреевич, вы потеряли много крови, хоть рана и прошла по касательной. Вас зацепила пуля. А Иван Васильевич наложил повязку. Жить будете, – мнется он. – Зря я разрешил вам самовольно гулять по территории, надо было оставить вас в машине и…

– Как это зря? Я увидел похитителей и вывел заложников из здания, пока ваши ребята кидали дымовые завесы черт те куда! И прикрывал девочку своим телом, пока вы ловили бандитов. Кстати, где они? Удалось поймать?

Боже, только не говори, что они убежали… Такого провала Каролина не потерпит. Она просто не простит… Да и я, заплативший Свирепому целое состояние, не потерплю такой халатности. Прищуриваюсь, чтобы разглядеть ответ в глазах Всеволода… Он может ничего не говорить, я уже знаю…

– Им удалось скрыться, – тягостно выдыхает он.

– Господи! Вас же была здесь целая куча! Как вы могли допустить это?! Знаете что, вы…

– Я верну часть гонорара, не беспокойтесь, – Свирепый поднимает ладони в примирительном жесте. – Мы недооценили преступников. В кустах их ждали еще двое неизвестных. В темноте мы не смогли разглядеть их приметы. Они замаскировали машину ветками, словно ожидая подходящего момента, чтобы свалить. Преступники готовились к отъезду.

– Я услышал обрывки разговора похитителей. Приказа оставлять девочку в живых не было. Думаю, они хотели убить заложников и вывести тела в лес.

– Возможно. Мне сразу показалось странным, что на территории не оказалось машины.

– Почему ваши парни не изучили местность до операции по захвату? Черт, о чем уже сожалеть? Где девочка? – приподнимаюсь на предплечьях, морщась от боли.

– В другой машине, с няней. Она тоже ранена, но не так серьезно, как вы. Отделалась легким испугом, если можно так сказать. Милана в порядке, я уже обрадовал Каролину хорошей новостью, – довольно потирает руки Свирепый.

– То есть вы не собираетесь их ловить?

– А как я это сделаю? Я могу лишь отдать папку с материалами дела следственному комитету. Заявление от родственников няни есть, за Каролиной дело не станет.

– Станет! Вот увидите, она ничего не будет писать. Каролина не в том положении, чтобы светиться. И не говорите мне, что не знаете об этом, – вспыхиваю я.

– Достаточно заявления похищенной женщины, чтобы следаки начали шевелиться. Глеб Андреевич, куда вас везти – домой или в больницу? В принципе, тугая повязка остановила…

– Домой, – бросаю сухо. – Я обещал Каролине доставить ребёнка в целости и сохранности. Родственникам няни сообщили, что она нашлась?

– Да, не волнуйтесь.

Крови больше нет. Вместо нее и оторванного мокрого рукава – чистая марлевая повязка. Пожалуй, о ране ничего не напоминает, кроме повязки и тупой ноющей боли. Теперь я могу предъявить права на эту строптивицу… Я спас ее малышку, как и обещал. А она обещала дать… Каре теперь не отвертеться. Я лишь отдохну немного, оклемаюсь от ранения и тогда…

Кажется, остаток пути я сплю, провалившись в поверхностный сон. Меня осторожно будит Свирепый, коснувшись плеча.

– Глеб, мне помочь вам? Вместе зайдем и расскажем Каролине о наших злоключениях?

– Нет, я сам. Завтра приезжайте к обеду, приготовьте отчет, – командую сухо. – Где малышка? С ней все хорошо?

– Да, они в соседней машине. Вы сможете взять ее на руки?

Ну что он разговаривает со мной, как с ребёнком? Смогу, черт бы его побрал. Потому что я до черта упертый… Свалюсь навзничь и истеку кровью, но я утру ей нос. Не верила в меня, сомневалась, но факт остаётся фактом – Милану освободил я. И своим телом закрывал тоже я… Рискуя жизнью ради этой… Ради памяти о нашем прошлом, наверное, так правильнее сказать?

Не могу точно описать свои чувства, когда мы входим в дом… Крепко держу девчоночье тельце и сжимаю зубы от боли в плече. Вдыхаю воздух, ставший горячим, почти расплавленным от напряжения… Жадно ловлю взглядом ее эмоции – сдавленный крик, всхлип, улыбку, раскрывшую ее губы. Слышу шорох легких шагов, почти летящих по лестнице… Каролина тоже слаба, но в этот момент она собирает все силы, на какие способна, в кулак… Несется к нам и бессильно падает в мои объятия, вырывая дочку из рук…

– Милана… Доченька моя, родная, сердце мое, моя жизнь…

Она щебечет, глотая слезы, а потом беззвучно произносит лишь одно слово: спасибо…

Глава 15

Глеб.

Я кажусь себе лишним в атмосфере вселенского счастья. Комната наполняется всхлипываниями, смехом, вздохами и причитаниями… Каролина крепко прижимает к груди малышку и беспрестанно ее целует.

– Милочка, крошка моя… Родная моя… Как же так? Тебя не били, детка?

– Нет, мамочка, даже кушать давали. Бананы и кефир, – тихонько плачет малышка.

На меня они даже не смотрят. Оно и понятно, я посторонний человек, «чужой дядя», спасший ее из рук похитителей. В глазах темнеет от боли в плече, а по спине течет липкий холодный пот. Сегодня я сотворил что-то… Наверное, стоящее.

– Спасибо тебе, Глеб. Мы надолго тебя не задержим, я… Я отпустила врача, он, конечно, хотел остаться и дождаться тебя, но после звонка Свирепого…

– Кара, ты слишком много не себя берешь. Во-первых, я тебя никуда не отпускаю, – цежу сквозь зубы, с трудом стоя на ногах. – А, во-вторых, похитителям удалось сбежать. Завтра Свирепый приедет с отчетом, расскажет, как они просрали все… Пока вам с дочкой угрожает опасность, будете находиться здесь. И это не обсуждается, тебе ясно?

– Боишься, что я забуду про плату, Вяземский? – брезгливо протягивает Кара, поглаживая голову дочери. – Я всегда держу слово. Можешь быть уверен, что…

– Вам лучше остаться у меня, – смягчившись, добавляю я. – Надеюсь, у тебя хватит благоразумия подумать о собственной безопасности и засунуть свою гордость в жопу? Никакой платы я требовать не стану. Пока… Ммм…

Все-таки не выдерживаю. Цепляюсь за край тумбы, чтобы не грохнуться в обморок при ней. Кровопотеря небольшая, но значимая для общего самочувствия. Сжимаю зубы, чтобы не стонать от боли и медленно шагаю по коридору к своей комнате. На ходу стаскиваю ботинки и расстегиваю пуговицы рваной рубашки.

– Глеб, ты ранен? – дрожащими шепотом произносит Кара.

Оставляет дочь сидеть на диване и подходит ближе. Касается локтя и резко меня разворачивает.

– Почему ты не сказал? Может, вернуть твоего врача? Он ведь…

– Каролина, там простая царапина. Я через пару дней буду как огурчик. Но мне приятно твое волнение.

– Да я не волнуюсь, просто… Спасибо тебе за Милану. Правда, я очень благодарна. Может, тебе сделать перевязку?

Ей и самой не лучше… Губы дрожат, под глазами лежат тени, из глаз струится болезненный возбужденный блеск. Нам все надо отдохнуть… Выспаться и прийти в себя. А лучше уехать…

– Не стоит, Кара. Мне сделали перевязку, – дергаю рукой в подтверждение своих слов. – Я в душ. Дом закрыл на сигнализацию. Утром никуда не выходить без моего ведома. Продукты сейчас закажу, все завтра привезут. Кара, я думаю, нам стоит уехать на пару дней. Как тебе идея? – спрашиваю ее неожиданно. Ловлю удивленный взгляд и забывают о боли…

– Нам?

– Да, нам. Свирепый не станет прекращать поиски похитителей. Это всего лишь исполнители, ты же понимаешь? Заказчик может повторить попытку. Раз уж я стал твоим рыцарем без страха и упрека, позволь мне еще некоторое время…

– Вяземский, вокруг полно баб… Неужели, все это ты делаешь из-за… Из-за…

– Позволь мне оставить мысли при себе. И не наглей, Кара. Я не вижу возле тебя толпы, жаждущей помочь.

– Ладно, Глеб… Я не против уехать на пару дней. Дождемся Свирепого и… Милане надо найти новую няню.

– Завтра, Кара… Все завтра. Я в душ. Ложитесь спать, не засиживайтесь. Чистое белье и полотенца в твоей комнате на верхней полке.

Она молча кивает и возвращается к дочери. Спрашивает, что она хочет поесть и, получив ответ, уходит в кухню. Гремит посудой, пока я ковыляю по лестнице в спальню.

Капли горячей воды притупляют боль и смывают частицы копоти и болезненный пот. Легко и просто… Жаль, что из воспоминаний нельзя ничего стереть. Ты не властен над памятью – забываешь ценное и доброе, а помнишь всякую хуйню… То, что стоит забыть, хранишь в памяти, как кучу сраного хлама…

Набрасываю на мокрое тело халат и падаю в кровать. Проваливаюсь в сон, как только голова касается подушки. Мне сегодня хорошо… Я не бесполезное дерьмо, как оказалось. Чего-то стою…

Утро врывается в дом ярким светом и ароматами чего-то печеного. Разлепляю глаза и потираю больную руку. Болит уже меньше, как я и думал…

Умываюсь и, натянув спортивные штаны и футболку, спускаюсь. Глаза режет от непривычной картинки из далекой несбыточной мечты: на моей кухне хозяйничает женщина, а за столом сидит ребенок…

– Доброе утро, как ты себя чувствуешь? Милана, поздоровайся с дядей и…

– Здравствуйте, – певуче произносит девочка, склонившись над тарелкой с кашей.

– Привет, малышка. Кара, спасибо, очень вкусно пахнет. Ты нашла продукты? – спрашиваю, потирая затылок. Конечно, ничего я вчера не смог заказать…

– Да, у тебя даже творог завалялся в морозилке. Я сырники испекла, правда, не спросила, ты их ешь?

У меня спортивный режим, она права… Ежедневные тренировки в спортзале, бег, подтягивания. Каролина вскидывает осторожный взгляд и скользит по моей мускулистой груди. И от моих сильных рук она добровольно отказалась.

– Ем, но нечасто. Спасибо за завтрак, – присаживаюсь к столу, впервые с любопытством взглянув на девочку.

Она темноволосая, красивая, большеглазая… Чем-то похожа на меня, но на Харина больше… Хотя, и на него не очень… Вспоминаю о многочисленных любовниках Кары и судорожно сжимаю вилку. Ем вкусный завтрак, ничего не чувствуя… Или заставляя себя не чувствовать.

– Глеб, ты не против, если мы поедем в Загорье? Там река, лес, бревенчатые домики, очень комфортные для жизни. Можно пойти в лес и собирать грибы и ягоды, и…

– Не против. Займись поиском няни.

– Я уже нашла. Позвонила няне, которая работала у меня год назад. Она восстановила здоровье, там был какой-то сложный перелом предплечья, операция, долгая реабилитация… – тараторит она. – Не буду тебя грузить, Глеб. Но няня у нас есть.

– Отлично. Ждем Свирепого и собираемся в дорогу. Брыкалов нас довезет. Ты забронировала домик?

– Еще нет, сейчас.

– Няня едет с нами.

Глава 16

Глеб.

Свирепый мнется и нервно постукивает пальцами по гладкой столешнице. Шелестит побелевшими от страха губами и украдкой поглядывает на меня… Правильно делает, что боится. Я сдерживаю себя только из-за девочки… Не хочу, чтобы малышка испугалась моего неадекватного поведения или громкого голоса. Едва сдерживаю порыв врезать «ребяткам» Свирепого или заставить его возвращать гонорар. Знала бы Каролина, как я стараюсь из-за нее… Забочусь о чувствах чужого ребенка вместо того, чтобы…

Жить в свое удовольствие, работать и ни о чем не думать… Беззаботная жизнь и пустая голова…

– Я прошу прощение за то, что подвел вас. Такого в моей практике еще не было.

– Так уж и не было, Всеволод Иванович? – не выдерживаю я. – Вы все сделали через жопу: территорию не осмотрели, предполагаемые пути отступления не укрепили. Они просто сбежали от вас – оравы СОБРовцев и профессионалов вашей шарашкиной конторы.

– Что нам делать сейчас? – звучит ручейком голос Кары. – Я планирую уехать с дочерью в Америку в ближайшем будущем. У нас действующая виза и… Меня ничего здесь не держит.

Ах, не держит… А зачем она тогда влезла в мою фирму? Хотела уничтожить меня за несуществующую вину, а теперь передумала? Теперь, когда я спас ее дочь? Успокоила душеньку и решила свалить, так? Не знаю, почему эта новость отзывается в сердце тянущей болью… Бесит… Реакция на нее, сама Кара, такая хрупкая и беззащитная, сидящая на краешке моего дивана… Бесит…

– Это замечательно, Каролина Дмитриевна, – поддакивает Свирепый. – Я верну большую часть гонорара и продолжу поиски преступников. У вас точно нет подозрений, кто это мог быть?

– Никаких, – вздыхает она, прижимая голову дочери к груди. Девчонка сидит у нее на бедре.

Это выглядит… больно… Она ведь могла поступить по-другому, Лера… Выбрать меня, а не Харина. Не наговаривать на моего отца… Ладно, пора забить болт на Кару и ее проблемы. Мы съездим в Загорье, я ее трахну и… Выброшу из своей жизни навсегда.

– Мы можем уехать в санаторий, Всеволод Иванович? Есть какие-то инструкции? Как нам жить? Могу ли я работать и… – снова подает голос Кара.

– От работы я посоветую вам воздержаться. И от прогулок по городу. Вы же понимаете, что похитители – всего лишь наемники? Заказчик преступления по-прежнему следит за вами. Он может сделать реванш.

– Поедем в Загорье, а потом вы… Всеволод Иванович, как вы считаете, Каролине стоит пожить какое-то время у меня? – неожиданно произношу я. Сам не понимаю, для чего предлагаю это? Смотрю на обтянутые лосинами бедра Каролины и понимаю, что не смогу так скоро насытиться… Не смогу отпустить вот так… Черта с два она отделается одним разом! Я сам решу, когда она поедет в Америку. Как и то, когда покинет мой дом и исчезнет из жизни.

– Конечно. Вы влиятельный мужчина, у вас защищенный дом. И мне будет спокойнее, зная, что моя клиентка находится в безопасном месте.

– Как ты на это смотришь, Каролина? – спрашиваю на всякий случай. Никто не будет рассматривать ее мнение, но я решаюсь соблюсти формальности.

– Я согласна. Мне очень, очень страшно… Я приму с благодарностью предложение Глеба Андреевича. Но через несколько недель мы улетим в Америку. Может, раньше.

Посмотрите на нее, прямо королева Англии… Черт бы побрал эту девку.

Свирепый уходит, оставляя нас одних. Правда, ненадолго – уже через полчаса в дом приезжает еще одна женщина.

– Знакомься, Глеб, это наша новая няня Юлия Алексеевна, – смущенно отводит взгляд Каролина. – Ты не против, если мы заедем ко мне? У Миланы совсем нет вещей и…

– Не против, – застегивая на груди трикотажную кофту, произношу я. – Поднимитесь в квартиру с Брыкаловым. Одной тебе не стоит ходить.

Юлия Алексеевна испуганно кивает и бросается к раковине, чтобы вымыть руки. Отвлекается на девчонку, пока мы бегаем по дому, как оглашенные. Кара кому-то звонит по телефону, дает указания юристам и домработнице… А я со скрипом распахиваю ящик тумбы и вынимаю презервативы. Она не отвертится… Просто не сможет мне отказать после всего. От предвкушения кружится голова и пересыхает во рту… Я скольжу взглядом по ее стройным ножкам, бегающим по дому, вздымающейся груди, пухлым губам, что она закусывает, когда говорит по телефону, и понимаю – сегодня это случится… Рана на плече отдает тупой болью, но я ничего не чувствую. Или не желаю чувствовать, осознавая, что все вытеснили другие чувства…

Солнце рассыпает на верхушки сосен золотую пыль и окрашивает облака розовой краской, когда Брыкалов паркуется возле бревенчатых ворот загородного дома «Загорье». Каролина выбирается из машины и осторожно высвобождает дочь из автокресла – мне пришлось его сегодня купить. Юлия Алексеевна неуклюже толкает переднюю пассажирскую дверь и ступает на гравийную дорожку, ведущую во двор.

– Как же красиво! Спасибо вам, Каролина Дмитриевна! И вам, Глеб Андреевич, – довольно улыбается она. – Сто лет не была на природе. А запахи какие, а? Ночные фиалки, нарциссы, ландыши.

Вдыхаю вечерний воздух полной грудью и помогаю Брыкалову вынуть из багажника вещи. Детская сумка, рюкзак с игрушками, пакет с раскрасками, чемодан Каролины…

– Я не стал говорить, что вещей многовато, Глеб Андреевич, – бухтит Брыкалов, закатывая глаза. – Женщины, что с них взять… Думал, она всю квартиру упакует.

– Согласен, лучше в это не вмешиваться, – отвечаю тихонько.

Голос Кары разливается по воздуху как колокольчик. Смешивается с птичьей трелью и шелестом камышей на застывшем озере. Она показывает дочке стрекозу и обещает погулять после ужина.

– Глеб, я совсем не подумала о питании. Здесь есть магазин или… – взволнованно протягивает она. Плотнее запахивает на груди вязаную кофту, словно это поможет ей от меня спрятаться.

– Здесь «все включено», Каролина. О питании можно не волноваться. Я хотел сказать, что сегодня приду в твою спальню, – взмахиваю рукой и впиваюсь в ее предплечье пальцами, словно клещами.

– А тебя уже не беспокоит рана? – сглатывает она.

– Ты же не думаешь, что это обстоятельство сможет мне помешать?

– Конечно, нет, Вяземский. Только у меня будет одно условие, – она вырывается из моего захвата.

– Слушаю тебя.

– Я уеду в Америку, Глеб. После всего, после…

– Свирепый может их долго ловить, Каролина. Твоя щедрость меня восхищает – ты готова дарить мне себя столько времени? Благодарить за спасенную дочь? Я жажду твоей благодарности, слышишь…

Приближаю лицо к ее уху, жадно вдыхая знакомый пряный аромат. Я знаю, что это не духи – она сама так пахнет…

– Нет, ты не понял. Мы уедем в Америку на следующей неделе, как только вернемся в город из Загорья. Пообещай, что отпустишь меня… Не станешь мешать и…

– А есть причина, по какой я должен тебе мешать? Ты не нужна мне, Кара. Ты и твоя лживая жизнь… Так что…

– Отлично, Вяземский. Мне нужно было это услышать.

Глава 17

Глеб.

– А теперь посчитай, сколько уточек? – пропевает Юлия Алексеевна, сидя на широком кожаном диване в гостиной. Камин потрескивает, наполняя дом ароматом костра и блаженным теплом. В приоткрытое окно крадется пахнущий хвоей воздух, а на черном небе повисает молодой месяц. – Давай покажем маме, как ты умеешь считать и пойдем спать?

– Пять! – девчонка растопыривает ладошку. – Идем спать, Юля, я устала.

– Кто у меня такой умненький? – Каролина благостно складывает на груди руки, но я один хрен вижу ее волнение – бледные губы, впалые щеки…

Чувствую себя похотливой сволочью, но и поделать ничего не могу… Да и стоит ли? Для нее же все игра. Она привыкла так жить – носить чужое имя, изображая из себя черт те кого, изменять, врать, прикидываться мертвой… Лживая, ненастоящая… Черт, если я не прекращу думать, крышу точно сорвет!

– Каролина, когда мы можем… хм… поговорить? – спрашиваю, подойдя ближе.

– Мне нужно полчаса, – шелестит она. – Жду тебя… вас… в своей спальне. Справа по коридору третья дверь и…

– Я понял, – отвечаю и поднимаюсь по лестнице.

Сбрасываю одежду и становлюсь под душ. Намыливаю волосы и тело, растирая себя мочалкой с небывалой тщательностью. Если бы и душу можно было отмыть – вывернуть наизнанку, вытрясти и пройтись спиртом, чтобы сверкала… Вытаскиваю пачку презервативов из сумки, оборачиваю бедра полотенцем и выхожу в коридор.

Взмахиваю ладонью, чтобы постучать, но она сама распахивает дверь, очевидно, заслышав мои шаги.

– Тихо, Милана только уснула, – шипит, почти заталкивая меня в комнату.

– Я смотрю, тебе не терпится, Чацкая? – сбрасываю с бедер полотенце и ловлю ее взгляд. Жру ее эмоции, застывшие на лице так правдоподобно – удивление, стыд, смущение, любопытство… Давай же, Кара, скажи, что у тебя таких, как я было… много.

– Ничего подобного. Бери… И уходи поскорее, – она нервно развязывает пояс белого махрового халата, являя взору свою красоту – большие груди с торчащими темными сосками, плоский живот, покатые упругие бедра…

Нервно сглатываю и подхожу ближе… Тяну носом наэлектризованный воздух и кладу ладони на ее бедра. Пряный аромат, гладкая, как бархат кожа, волосы, такие знакомые, хоть и выкрашенные в темный цвет – все обрушивается на меня болезненным узнаванием… Как я мог ее не узнать ее сразу? Мою Леру…

– Так не хочешь? – шепчу в самое ухо, пьянея от ее запаха. Ощущаю, как под моими пальцами дрожит ее кожа, как порхает взволнованное дыхание, близко, в ямке у меня на шее, как лихорадочно блестят глаза… Она не отвечает, поворачивает голову к расправленной кровати, покоящейся в темном углу комнаты. Нет, так дело не пойдет – хочу ее видеть… Всю.

Подхватываю Каролину на руки и сажаю на гладкий стол под светильником. Так-то лучше…

– Здесь есть кровать, Глеб, – сглатывает она, пытаясь прикрыть грудь.

– И до нее дойдем, Кара. Или ты думаешь, я ограничусь одним разом?

У меня стоит так, словно я не трахался лет сто. Кара послушно ложится на твердую поверхность и разводит ноги. В лучах приглушенного света ее кожа сияет, а в глазах пляшут искорки. Она облизывает губы и часто дышит. Молодец, девочка, так и надо… Это же я пришел «брать»? Так что же ты, Глеб, медлишь? Смотришь на нее, как на божество, любуешься прелестями?

– Ты не кормила ее грудью? – спрашиваю сипло, сжимая ее упругие девичьи груди. Играю с сосками, слегка их потягиваю, пытаясь уловить ее реакцию. Ничего… Частое дыхание, дрожащая ямка под ребрами, молчание… Она сдерживает омерзение, что я вызываю в ней, вот и все…

– Нет. Не кормила.

– Понятно, красота оказалась важнее, да, Кара? – нависаю над ней и захватываю сосок в рот. – Мужикам нравятся упругие сиськи, да. Это я тебе, как эксперт говорю. Да тебе и без меня говорили. Твои ебари…

– А это что? Ты и не рожала ее? – спускаюсь по плоскому животику к развилке между бедрами, замечая поперечный шрам над лобком. – Ее из тебя вытаскивали?

– Пошел ты, Вяземский, – цедит она. – Не рожала и не кормила, да! Бери, за чем пришел и проваливай.

Ну хоть какие-то эмоции, уже хлеб! Меня трясет, как наркомана. От горечи, возбуждения, разочарования… Никогда не считал себя сентиментальным, но Кара… Возле нее мне хочется убивать… И самому умирать, потому что я не могу видеть ее живой и не вспоминать прошлое.

– Нет уж, дорогая, ты будешь участвовать.

Рву упаковку от презерватива и раскатываю латекс по каменному стволу. Прижимаю ее бедра к себе, прохаживаюсь пальцами во розовым, по-девичьи пухлым складкам, понимая, что ни черта она не готова! Сухая и безжизненная, как моя душа.

Подхватываю ее под бедра и несу на чертову кровать. Будь, по-твоему, детка. Вспомни прошлое, Кара… Те времена, когда мы были счастливы… Когда любили друг друга и хотели так, что сносило крышу… Накрываю ее тело своим и ищу губы. Ловлю горячее дыхание и проваливаюсь в нее, как в бездну. Кусаю губы, играю с языком, целую так, словно прохожу конкурс на самого лучшего любовника.

– Ответь мне, дурочка… – шепчу хрипло.

– Глеб… Почему? – почти всхлипывает она.

– Не сейчас, ладно? И я не хочу о прошлом… Потом, когда-нибудь… А, может, никогда. Не хочу…

Разворачиваюсь на спину и сажаю Каролину на себя. Приподнимаюсь на предплечьях и ловлю соски губами. Ласкаю ее руками, ртом, глажу влажную от пота спину, играю с распущенными длинными волосами.

Забываюсь… Теряюсь в пространстве, не сразу замечая, что Каролина ерзает на мне и подается вперед. Уже хочет, отдавшись на поруки предательскому телу…

– Кара… Я так хочу… У меня сейчас, блять, инфаркт случится…

– Бери, – шелестит она, обвивая руками мои плечи.

Я вхожу в нее медленно, на хриплом вдохе… Крепко сжимаю аппетитные бедра и погружаюсь во влажную тесноту. Выскальзываю на секунду, чтобы увидеть разочарование в ее глазах… Пусть расскажет кому-то другому, что ей плохо со мной… Лгунья, змея, предательница… Я трахаю ее так, что кровать ходит под нами ходуном. Целую губы, шею, грудь, пока она объезжает меня, как норовистого жеребца. В свете луны, льющемся в окно, ее красивое лицо, искаженное страстью, кажется волшебным, почти фантастическим – приоткрытые губы, румяные щеки, спутанные пряди, прилипшие к влажному лбу. Пожалуй, возбужденная женщина – самое красивое зрелище на свете.

– Давай же, детка… Или я… сдохну… – отпускаю ее бедра и сжимаю пальцами острые вершинки сосков. Похоже, именно этого ей и не хватало – Каролина звонко кричит и валится на мою грудь. Отпускает себя и почти теряет сознание, когда я возвращаю подаренное удовольствие – смешиваю волны нашего наслаждения в неразрывный узел…

Глава 18

Каролина.

Утро врывается в дом тонкой полоской яркого света. Луч любопытно оглядывает стены, ползет по темному деревянному полу, рассыпает по мебели золотую пыль, отражается в большом зеркале трюмо… Разлепляю глаза и осторожно поворачиваю голову. Это не сон… Это… безумие… Сильная рука Глеба покоится на моем бедре, а мерное дыхание опаляет кожу на шее. Какой же Вяземский… Он совсем другой. Я ведь не знала его таким отчаянным, знающим себе цену взрослым мужчиной. В моих воспоминаниях он робкий мальчишка, неловкий, неуверенный в себе, беззаветно-влюбленный. Скольжу взглядом по спящему мужчине, чувствуя, как к лицу приливает кровь. Он отпустил меня на рассвете. Ласкал, дарил наслаждение, целовал и ничего не спрашивал… Да я и не сказала бы – уж слишком я боюсь расправы его отца… Высвобождаюсь из объятий и сажусь на коленки. Глеб спокойно спит. Солнечный луч крадется по его широкой мускулистой груди, задерживается на подбородке, покрытом аккуратной щетиной, путается в густых русых волосах и… ускользает, словно его и не было… Какой он стал… Красивый, широкоплечий, мужественный… Бежать тебе надо, Кара… Потому что Вяземский, как бешеное пламя – совсем не греет. Коснешься его – сгоришь целиком, и следа от тебя не останется…

Я после одной ночи с ним едва дышу… Кожа саднит от поцелуев и укусов, соски ноют от ласк, живот потягивает… Оголенный нерв, вот кем я стала с ним… Осторожно спускаю ступни с кровати и на цыпочках бреду к выходу. Подбираю с пола халат и выхожу в коридор, бросив прощальный взгляд на безмятежно спящего любовника.

В комнате спит Милана. Обнимает любимого вязаного мишку и сопит, уткнувшись в подушку. Время-то еще раннее… Мне бы спать до обеда, но поселившаяся в душе тревога не дает покоя. Хочу скорее уехать… Вычеркнуть Глеба из жизни, пока не стало поздно. Единственное, о чем напоминал мне Вяземский – о моих несуществующих любовниках. А я молчала… К чему оправдания, если он не желает слушать?

Сбрасываю с плеч халат и становлюсь под горячие струи. Плотно прикрываю дверь ванной комнаты и сушу волосы. Собираю их в высокую «гульку» на макушке. Надеваю широкие джинсы-бананы и трикотажную просторную кофту. В кухне царит покой и утренняя прохлада. Летний ветерок рвется через приоткрытое окно и колышет прозрачную занавеску. Обнаруживаю в шкафу молотый кофе, турку, комплект из шести чашек, кое-что из посуды. До завтрака целый час – есть время выпить кофе и узнать у юриста про билеты.

«– Каролина Дмитриевна, рейс в Лос-Анджелес забронирован. Вылет двадцать четвертого числа, успеете разобраться с делами?», – обнаруживаю его сообщение на почте.

«Успею. Мне хватит времени завершить дела в городе», – отвечаю без раздумий.

А что мне надо завершить? Продать квартиру? Я могу просто сдать ее, воспользовавшись услугами фирмы-посредника. А в фирму придется искать управляющего. Конечно, ни о каком слиянии с Вяземским и речи быть не может, но работать на рынке я смогу и без него. Справлялась же я как-то эти шесть лет – искала клиентов, сопровождала сделки, выкупала фирмы на грани банкротства, оформляла юридическую документацию. Зря Вяземский думает, что я без него не смогу… Я все смогу, только бы уехать…

– Проснулась? – вздрагиваю от его сиплого голоса за спиной. – Почему убежала?

Глеб подходит ближе, обжигая взглядом. Забирает чашку из моих рук и привлекает к груди. Зарывается носом в мою ямку на шее и скользит ладонями по животу. – Господи, Кара… Как же ты пахнешь… Дурею от этого запаха.

– Я не пользовалась духами, – отвечаю шепотом.

– Знаю.

Глеб находит мои губы и жадно целует. Словно не было ночи и нашего общего на двоих безумия… Играет с моим языком, гладит ладонями спину, очёркивает пальцами углы лопаток.

– Глеб, я так устала… Мне… ты дашь мне передышку? – спрашиваю, едва отдышавшись.

– Хочешь сказать, никто тебя так не трахал? Я только начал, детка. Пока мы в Загорье, не помышляй о передышке.

Никто… Он был моим первым… Отец Миланы и единственный в моей жизни мужчина. Что он хочет от меня услышать? Исповедь? Интимные подробности?

– Хорошо, я выполню свое обещание.

– Ты не ответила на вопрос, Каролина, – шепчет он, поглаживая мою щеку.

– Что ты хотел услышать? Прости, я упустила нить…

– Тебе было с кем-то так же хорошо? Мы неплохо ладим в постели, как ты считаешь? Может, взять тебя на постоянную основу? Подумай об этом, девочка, – лениво ухмыляется Глеб. Наглая морда, белые зубы и улыбка, нахальная и довольная, как у кота.

– Что значит взять? Я вещь, по-твоему, я…

– Вещь. Ты правильно сказала. Красивая дорогая вещь, за которую я готов платить. Кстати, почему на твоем теле нет шрамов? Ну, кроме шрама от кесарева. Ты говорила, что сильно пострадала в аварии.

– Были множественные переломы, но рваных ран не было. Еще нужны подробности?

– Так ты решила уезжать? Может, подумаешь? Я готов потратиться на Свирепого и платить тебе, сколько ты скажешь. Не ломайся, Кара. Таких щедрых предложений я не делал никому.

– Вынуждена отказаться от столь щедрого предложения, Глеб. Двадцать четвертого мы с Миланой улетаем в Америку.

Глава 19

Каролина.

Единственное, что я сейчас хочу – бить в грудь Вяземского и хлестать пощечины по его лицу… Кричать, выплескивая боль и обиду, и требовать объяснений… Почему он так легко поверил матери? Он ведь даже не усомнился в ее правоте! И не проверил подлинность липовых фотографий, на которых была я и Харин… Тотчас женился на Ане Фоминой, позабыв обо мне. Оборванка, нищенка, дешевка… У меня до сих пор звучат в голове слова его матери:

«– Дай этой провинциалке денег или сумку купи нормальную. Тебе нужна другая жена, такая, как Аня Фомина».

Другая, другая… И сейчас Глеб не устает напоминать мне о моем незавидном статусе, но вместо возмущения я сухо отвечаю:

– Вынуждена отказаться от столь щедрого предложения. Двадцать четвертого мы улетаем в Америку.

– Как? – оживляется он.

Отступает от меня на шаг, позволяя разглядеть его глаза – потухшие и вмиг потемневшие.

– А вот так. Я, кажется, предупреждала, Глеб. Мне так будет спокойнее, да и Милана… У меня очень умная дочь, а в Америке прекрасное образование. Помню, твоя мама была обо мне невысокого мнения, считая деревенщиной. А вот Милана, она… – все-таки не выдерживаю. Путаю слова, захлебываясь обидой. Ненавижу всю его гребную семейку лжецов с фальшивыми улыбками.

– Харин интеллектуал. Или твой другой… Отец ребенка. Наверное, девочка пошла в него, – язвительно замечает Глеб. – Я слышал, что ты получила наследство от покойного деда, это так?

– Да, и что? – окончательно сникнув, произношу я.

– Если бы не он, ты оставалась собой… Лерой – скромной и милой деревенщиной. А сейчас ты другая – матерая, богатенькая кукла. Тогда, почему ты ломаешься? Выпендриваешься и строишь из себя черт знает что?

Вяземский резко подается вперед и прижимает меня к себе. Вгрызается в мой рот и жадно целует, вымещая в поцелуе недовольство, отвращение или что-то еще, скрытое глубоко в нем… А я целую в ответ, отвечая тем же… Мы словно сплетаем в тугой узел наши чувства. Вяжем из нитей толстую и прочную плеть. Ударишь ей – останутся глубокие раны. Наверное, безопаснее эти нити порвать, но сделать это недостает мудрости или гордости…

– Мама…

Вздрагиваю от голоса Милочки. Интересно, давно они так стоят – с раскрытыми от удивления ртами и округлившимися глазами? Одергиваю кофту и вытираю опухшие от поцелуев губы.

– Привет, девочка, – опережает меня Глеб. – Ты хорошо спала? Комарики не кусали?

– Нет, очень хорошо, спасибо, – отвечает моя рассудительная куколка.

– На руки идешь? Боишься, что ли? – улыбается этот наглец.

– Вы меня спасли, и я… пойду.

А вот это новость… Милана доверчиво тянется к Вяземскому, а тот энергично подхватывает ее на руки.

– Ой, ну как папуля на дочь похож, – складывает руки на груди Юлия Алексеевна. – Нет, наоборот – дочурка на папу.

Ну вот кто ее тянул за язык? Я холодею от ужаса, чувствуя, как по спине ползет липкий пот. Бросаю взгляд на Глеба, пытаясь уловить его реакцию, однако, он не спешит высказываться.

– А на лодке пойдешь кататься? В Загорье красивая и широкая река, и лодки такие… Красные, синие…

– А розовые есть? Знаете, я люблю все розовое. Мне мама обещала купить посуду для кукол и книжки про принцесс.

– Розовая лодка? Хм…

Он болтает с моей дочерью, не обращая внимания на наши с Юлией удивленные лица. Спрашивает о любимых игрушках и не спускает ее с рук. Может, я не права и надо рассказать о малышке? Он так хорошо с ней ладит… И он ее отец.... Пульс ревет в висках, а глупое сердечко никак не может решить, как поступить правильно. Только Вяземский одной фразой стирает сомнения в моей душе:

– Ладно, поболтали и хватит. Идемте на завтрак. Кстати, вы ошиблись, Юлия Алексеевна. Я не отец Миланы, я просто… неважно. Если кратко – я помог Каролине освободить ребенка из беды. У меня нет детей и никогда не будет. Я, признаться честно, не люблю их. Наверное, поэтому мои родители так и не завели второго ребенка.

– Зачем же вы так категорично? – не унимается Юлия. – Вы такой молодой, еще встретите и полюбите…

– Эти вещи тоже у меня в прошлом. Не знаю, к счастью или сожалению, но в любовь я тоже не верю.

– А во что же вы верите, Глеб Андреевич? – хрипло добавляю я.

– В товарно-денежные отношения, Каролина Дмитриевна. Только в них. Ну все, хватит болтать. Позавтракаем и пойдем на реку.

Глава 20

Каролина.

– Давай ручку, помогу тебе пройти по мостику, – предлагает Глеб. Протягивает Милане руку, а та доверчиво вкладывает ладошку в его большую крепкую ладонь. Боже мой, какое же трудное решение мне предстоит… Только он сказал, что не хочет детей и тотчас опроверг собственные слова поступками. За время нашего маленького путешествия Глеб трижды предложил Милане помощь.

Юлия Алексеевна плетется сзади, крепко сжимая в руках корзинку с провиантом, оставшимся от завтрака – яблоками, бананами, печеньем и упакованным в пластиковые контейнеры виноградом. Восхищается ароматами леса, реки, хорошей погодой и едой в Загорье. А я ничего не слышу… Сердце ноет от тревоги, а душу рвут на части сомнения… Сказать или нет? Может, оно ему не надо? Отцовство, семья? Нет, я все-таки повременю с признанием. Ну не вижу я уважения со стороны Вяземского. Он относится ко мне, как к дорогой вещи, не более.

– О чем задумалась, красавица? – хрипло произносит он, поравнявшись со мной.

Воздух наполняется шорохом наших шагов и хрустом сухой травы под ногами. Застегиваю ветровку, инстинктивно пытаясь закрыться от Глеба. Слишком его много…

– О похитителях. Ума не приложу, кому я перешла дорогу?

– Может, это кто-то из врагов твоего отца? Или деда? Ты же не знала последнего? Чем он жил, как вел себя с людьми? – говорит Глеб.

– Ты прав, Глеб. Я обязательно скажу об этом Свирепому, он завтра приедет?

– Сюда? Зачем, Кара? Мы отдыхаем и находимся в безопасности. Пусть отрабатывает деньги, которые благополучно просрал.

– Мамуля! – прерывает наш напряженный разговор Милана. – Там на берегу дедушка с удочкой. Он ловит рыбку? А розовая лодка есть? Ты обещал меня покатать. И маму, и Юлю?

– Пойдем, малышка, – Глеб широко улыбается и подхватывает Милану на руки. Юлия права – они на одно лицо. И как Вяземский до сих пор не догадался? Глаз у него, что ли, нет?

Глеб подходит к мужчине и просит разрешения воспользоваться его удочкой. Обещает щедро отплатить, но старик смущается и отказывается от вознаграждения, вкладывая удочку в руки малышки.

– Держи, кукла. Папу попроси, пусть он тебе поможет, а то уронишь, и рыбка уплывет, – кряхтит мужчина, пристраиваясь возле Миланы на складной табуретке.

Река бросает мелкие волны на берег, солнце золотит водную гладь и путается в шуршащих камышах. Все словно ликует, радуется лету, живет и царствует, пользуясь моментом… Дышит, пахнет, жужжит и смеется… Лишь мое сердце уныло сжимается, а Глеб это видит. В очередной раз он бросает на меня пристальный взгляд, как будто заглядывая в душу. Я отворачиваюсь, не в силах его выдержать. Смотрю на водную синеву, глубоко дышу, стремясь заразиться настроением окружающей меня природы, пропитаться ее великолепием, ароматами, свежим воздухом, впитать соки…

– Юлия Алексеевна, побудете с Миланой? Мы с Каролиной отойдем на минутку, – Глеб подходит ближе и крепко хватает меня за локоть.

– Что-то случилось? – блею я, пока он ведет меня к виднеющемуся вдали охотничьему домику.

– Хочу тебя расслабить, на тебе лица нет. В чем дело, Кара? Неужели, ты так озабочена тем, что похитители не найдены?

– Именно так, – бессовестно обманываю я. – А как бы ты себя вел? Радовался природе и рыбачил?

Глеб не догадывается об истинной причине моего беспокойства, а я вздыхаю с облегчением, радуясь этому факту. Пусть все останется как есть… Я улечу в Америку, сниму квартиру в центре Лос-Анджелеса, устрою Милану в детский сад и…

– Глеб, что ты делаешь? – округляю глаза, когда он, заговорщицки улыбнувшись, толкает дверь в чужой домик. – Вдруг, там кто-то есть?

– Определенно. Но сейчас хозяина нет дома, а дверь открыта. Идем, Кара.

– Что ты задумал? – краснею, прекрасно понимая намерения Вяземского – они слишком явно написаны на его лице.

– Сказал же, что хочу тебя расслабить.

– Я не стану пользоваться чужой постелью. Глеб, за кого ты меня принимаешь, я…

– Заткнись, Чацкая.

Он втягивает меня в полутемное помещение и на ощупь находит громоздкий предмет мебели – стол или тумбу. Снимает с себя ветровку, застилает поверхность, а потом подхватывает меня и сажает на край. Урчит, как кот, зарываясь носом в мои волосы, осыпая поцелуями щеки и шею…

– Глеб, я боюсь. Вдруг хозяин придет и спустит на нас собак? Или… – поднимаю на него растерянный взгляд.

– Тогда в твоих интересах замолчать и… расслабиться.

Вяземский дергает пуговицу на моих джинсах и спускает их вместе с трусиками. Раскрывает мой рот языком и ворует дыхание. Кусает губы, гладит спину, перебирает пальцами волосы. Проникает в душу с каждым прикосновением… Господи, нам даже не нужно приноравливаться друг к другу – я помню каждую его родинку, шрам, впадину или выпуклость. Я так его любила… Горела в сильных руках, пока однажды его пламя не сожгло меня дотла…

Его сильные пальцы скользят под кружево моих трусиков, мгновенно орошаясь вязкой влагой. Я подаюсь вперед, навстречу ласке, целую его губы, крепко сжимаю широкие плечи. Бегу к краю пропасти, как одержимая бесами сумасшедшая. Чувствую, как по спине ползут капли пота, а низ живота тяжелеет от приближающегося цунами…

– А-ах…

– Да, моя девочка, вот так… – он держит мое обессиленное тело в руках, пока я качаюсь на волнах блаженства. – Теперь моя очередь, – хрипло добавляет он.

В этот момент входная дверь скрипит, а в коридоре слышатся тяжелые шаги и собачий лай…

Глава 21

Глеб.

Скорее надо все это заканчивать… Рвать, пока тонко, уничтожать, не оставляя следа, сжигать, а не строить… Я и не желаю ничего строить. Только не с ней… С Юлей да… С Машей – хозяйкой сети салонов красоты – тоже да… Но не с ней. Слишком опасно… Не помню, чтобы когда-либо так напрягался. Думал о ком-то, переживал, возбуждался… У меня все время стоит на нее… Чертова девка! Она умудряется быть сексуальной в широких джинсах и объемной кофте, с завязанными в узел волосами на макушке. И в ней нет ничего от Леры – моей Леры из прошлого… Иногда мне кажется, что улыбка осталась прежней, глаза, шея, линия подбородка… Но стоит ей прищуриться и что-то сказать, видение улетучивается. Передо мной предстает другая – Каролина Чацкая – ведьма воплоти. Циничная, бесчувственная, дерзкая, уверенная в себе стерва. В голове траурным маршем звучат ее слова:

«– Вынуждена отказаться от столь щедрого предложения. Я улетаю в Америку».

Ну и вали, сучка! Езжай в свою Америку. Я забуду о тебе на следующий день… А пока ты здесь – в моей власти, под моим контролем, в моей собственности. Моя, моя, моя… Маленькая дрянь с нежными розовыми губами и маленькими ступнями, большими грудями и хрупкими плечами. Моя… Во рту пересыхает от злости… Черт, меня бесит собственная реакция на нее. Что Кара возомнила о себе? Поверила, что похититель малышки так легко ее отпустит? Будет смотреть, как она улетает в Америку и махать платком? Черта с два! Конечно, я молчу, не желаю ее расстраивать. Я почти уверен, что эти люди осведомлены обо всем – ее перемещениях, телефонных переговорах, переписках в сети… Обо всем… И, уж конечно, предпримут все, чтобы не позволить ей свалить. Ума не приложу, что им надо? И Каролина молчит. Грустно вздыхает, отводит взгляд и замыкается в себе, пока мы гуляем в лесу.

Ветки и сухая трава шуршат под ногами, ноздри щекочут ароматы костра и речного ила, цветов, свежей листвы, шашлыка… Пробуждают не только аппетит, но и мечты о доме. Когда-то давно я думал, что построю его для семьи. Меня будет встречать с работы Лера, а несколько пар маленьких ножек побегут по лестнице навстречу папе… Но этого не случилось – ни с ней, ни с Аней Фоминой, на которой я женился по глупости. Я ничего не построил. Мечта о доме превратилась в прах. Единственное, что осталось неизменным – мое к ней сумасшедшее влечение.

– Глеб, куда ты меня тащишь? – испуганно шепчет она, когда я торопливо веду ее к охотничьему домику. Просто хочу и все… Прямо сейчас и неважно где. И от понимания того, что скоро потеряю ее, желание усиливается во сто крат. Хочу нажраться ей… Взять больше, чем смогу унести, брать ее, пока не станет тошно… Если, конечно, такое случится.

– Просто хочу тебя расслабить, – отвечаю хрипло.

И расслабиться самому… Я на ощупь отыскиваю тяжелый обеденный стол, накрываю его курткой и сажаю Кару. Отыскиваю губы и впиваюсь в ее рот, как вампир. Голова кружится от желания, перед глазами расплываются радужные круги, а член больно упирается в молнию джинсов. Еще немного, чуть-чуть, секунда и она станет моей. Пальцы дрожат от нетерпения, сердце тарахтит в груди, как старый ржавый мотор. Приспускаю джинсы, продолжая ласкать ее – нежно, грубо, остервенело, словно выплескивая накопившееся в душе дерьмо.

– Давай, моя девочка. Вот так, – сиплю, когда она отпускает себя, ослабев в моих руках.

Но мой феерический триумф прерывает чужое вмешательство. В прихожей слышится собачий лай и голос охотника:

– Кто здесь? Бобик, ну-ка проверь!

– Глеб, я ведь говорила, – пищит Каролина, заправляя футболку в джинсы. – Что теперь делать?

– Простите, мы заблудились! – кричу, разочарованно застегивая джинсы. – Идем, Каролина. Не бойся.

Оборачиваюсь, чуть не столкнувшись с охотником. Высоченный мужик с бородой-лопатой выглядит устрашающе. Но куда страшнее сморится его псина – огромная, с головой, как у медведя и красными глазами.

– Глеб, я боюсь… Он нас сейчас сожрет.

– Тише, тише… Мы уже уходим, – поднимаю руки в примирительном жесте. – Извините нас, что ворвались без приглашения.

– Никуда вы не пойдете, пока я дом не осмотрю, – хмурится мужик.

Каролина мгновенно сникает. Втягивает голову в плечи и бледнеет. Ее подбородок дрожит от страха, из глаз исчезает блеск. Вот тебе и расслабил, называется…

– Пожалуйста, отпустите нас. У меня маленькая дочка, она с няней на берегу. Мне просто… Мне стало плохо. От жары. Мы ничего не взяли, – бормочет она.

– Каролина, да чего ты оправдываешься? Мы не воры. Идем, – хватаю ее за руку, собираясь пройти, но огромный пес скалится и грозно рычит, заставляя замереть на месте. – Уберите пса, не то я…

– Что ты сделаешь, а? – хмыкает охотник, поправляя висящее на плече ружье.

– Мужик, отпусти по-хорошему. Мы ничего не трогали. Проверь – твое барахло на месте.

Он скользит взглядом по стенам дома, задерживается на полках, столе, посуде, а потом останавливает его на Каролине. Смотрит на нее пристально и облизывает мерзкие толстые губы.

– Красивая баба. Может, поделишься?

– А не пошел бы ты! Пропусти, мразь. Или я не посмотрю, что у тебя собака – порву и ее, и тебя. Сначала ее. А ты будешь смотреть.

– Может, оставишь ее на пять минут? Я быстро… Ко мне тут редко кто захаживает, я…

– Сука! Ты меня достал. Это моя женщина, тебе ясно? Моя.

– Я заплачу. Видно же, что не жена, а так… Потаскушка местного разлива.

Глаза затягивает черное марево. Не помню, как срываюсь с места, закрывая Каролину собой. Хватаю со стола деревянную разделочную доску и что есть силы бью мужика по плечу. Не решаюсь проделать этот прием с головой – он может не оклематься.

– Ах вы… – он валится на пол, издавая хриплый стон. Посуда и мебель дребезжат, воздух взрывается от собачьего лая.

Пес кидается к хозяину, а я, воспользовавшись заминкой, хватаю Кару за руку и бросаюсь вперед. Запираю дверь кухни, чтобы избежать погони, и вылетаю на улицу…

– Глеб… – шепчет Кара. – Мне плохо.

Она мгновенно бледнеет и падает в мои руки. Успеваю ее подхватить. Крепко сжимаю, унося подальше от проклятого дома.

Глава 22.

Глеб.

Внутри холодеет от страха. Интересно, с ней часто такое бывает? И что вообще значит это «плохо»?

– Каролина, ты меня слышишь? Что с тобой? – приближаю лицо, пытаясь уловить дыхание. – Дышит… Черт бы побрал это мудака! И его огромную собаку.

Кладу Кару на зеленую лужайку, прячущуюся в тени высоких деревьев, и растираю ее лицо. Сжимаю холодные, как ледышки ладони, целую ее щеки, как обезумевший от бессилия идиот. Зову ее беспрестанно, прогоняя проклятые видения. Что, если… Нет, это просто обморок… Если Каролина умрет, рассеется смысл моей жизни – ненависть, желание отомстить, сделать больно… Я уже отгоревал ее смерть, выплакал скупые слезы, тогда почему сейчас мне так страшно? Неужели, успел привыкнуть к ней живой?

– Каролина, очнись… Все уже позади, нам никто не угрожает. Очнись, дорогая… Тебе же есть зачем жить, ведь так? У тебя дочь… Она такая славная. Вы скоро уедете в Америку. Ты же так хочешь свалить от меня подальше, Кара? Неужели, ты позволишь себе умереть в моих руках?

Похоже, моя пламенная речь приносит результат: бледные губы Каролины раскрываются, она глубоко вздыхает и тихо произносит:

– Не дождешься, Вяземский. Больше всего на свете я мечтаю уехать подальше от тебя.

– Вот и уедешь. Я так испугался, ты не представляешь… Ты больна или…

– Просто обморок. Или паническая атака. На меня никогда не кричали родители, я не привыкла к подобному обращению, поэтому… Спасибо тебе, Глеб. Ты заступился за меня, хотя мог бы… – она смущенно опускает взгляд.

– Мог бы отдать тебя этому хрычу? Попользоваться? Ты с ума сошла, Кара. Неужели, ты видишь меня таким подонком?

– Я не знаю, какой ты. Раньше думала, что знаю – теперь нет, – отрезает она, поднимаясь и стряхивая с одежды сухую траву. – Идем? Скоро обед, не хочу, чтобы Милана волновалась. Нас долго не было.

Черта с два она здорова! Я видел, каким бледным было ее лицо, какие черные тени змеились под глазами. Каролина скрывает свои проблемы, вот и вся причина. Не подпускает меня близко, разрешая пользоваться телом. Хватит с тебя и этого, Вяземский. Трахай, сколько пожелаешь, пользуйся, только душу не трогай. Ты никогда не обладал ей раньше, не сможешь этого сделать и сейчас.

Ловлю себя на мысли, что не хило переживаю за Кару… И мне не плевать на ее здоровье. Завидев нас, Милана бежит навстречу. Обнимает сначала ее, а потом, к моему удивлению, меня.

– За вами, как будто собаки гнались, – сетует девчушка. – Мама бледная, да и ты… Все хорошо?

– Да, малышка. Просто от жары голова закружилась.

Няня Юля где-то раздобыла сачок для ловли бабочек. Милана убегает, оставляя нас позади, а ее смех ручейком разливается по лесу.

– Погоди, Кара. Давай пока не будем их догонять, – легко сжимаю ее локоть, встречая удивленный взгляд.

– Да отдам я тебе долг, Вяземский, – фыркает она. – Ты так переживаешь по поводу моего… Из-за того, что я…

– Мне не жалко, Каролина. И… мне нравится дарить женщинам удовольствие. Я говорил, что ты сладко кончаешь?

– Отвали, – на ее лицо наползает багровый румянец. Так-то лучше… Лучше, чем мертвенная бледность.

– Чем ты больна? Говори правду или я…

– Или что ты? Я не больна, Глеб. На мое счастье, авария не столь сильно отразилась на моем здоровье. Допрос окончен?

– Да. Я хотел предложить помощь.

– Прекрати играть в гребаное благородство. Ты сам сказал, что веришь в товарно-денежные отношения. У нас договор, и только…

Сглатываю язвительные слова, оставив возмущение при себе. Так, значит? Я все о тебе узнаю, Каролина-Лера!

Мы делаем вид, что ничего не случилось. Каролина улыбается и играет с дочкой, бегает по полю за бабочками и смеется, когда получается поймать насекомое. Милана смотрит на крылышки, а потом предлагает матери отпустить несчастную пленницу. Та соглашается, вскидывая на меня невольный взгляд. Что это? Намек на наши отношения?

Обедаю без удовольствия, наблюдая за девчонками. Милана ест суп, котлеты, пюре, пьет компот и трет глазки, объявляя, что хочет спать.

– Каролина, я отойду к реке, хочу поговорить по телефону, – сообщаю ей для чего-то.

– Хорошо. Я тогда отведу Милану в домик, уложу ее спать.

– Кара?

– Аюшки? – устало произносит она. Так говорила Лера… А моя мама терпеть не могла это «колхозное», по ее мнению, слово…

– Как ты себя чувствуешь? Я правда не хочу, чтобы ты умерла.

– О боже, Вяземский. Отстань от меня уже… Все со мной хорошо. Я посплю с Миланой, ночь была…

– И эта ночь будет такой же. Тебе не отвертеться, – улыбаюсь в ответ. – Спите, потом поедем кататься на розовой лодке.

Кара уходит, а я вместо коллег звоню Свирепому… Мне хочется верить, что у него получится найти преступников.

– Всеволод Иванович, есть новости? Нам стоит быть осторожными или… – присаживаюсь на корточки и срываю сухие стебли травы.

– Преступники затопили квартиру Каролины, Глеб. Не говорите ей пока, – вздыхает он. – Ей некуда вернуться, дома нет… Там все разгромлено, мебель плавает. Странно, что никто из соседей не позвонил ей.

– Она отключила телефон. Может, и звонили? Я поговорю с ней, попробую сообщить эту новость помягче. Значит, пока она будет жить у меня или…

– Решайте сами. Каролина Чацкая обеспеченная женщина. Она может купить или снять себе жилье, но она лишена мужской защиты.

– Понял. Значит, пока у меня.

Глава 23

Глеб.

Я точно сказал это вслух? Каролина с Миланой будут жить у меня? Это же временно? Конечно, да… Кара ведь собирается в Америку, так что мои слова, вежливость чистой воды. Перевожу взгляд на беспокойную водную рябь, гадая, как сообщить Каролине новость о потопе? Она уже перенесла обморок, так стоит ли беспокоить ее снова?

Разговор с заместителями занимает не более пяти минут. Не знаю, как у Кары, мои сотрудники могут спокойно работать без моего вездесущего контроля.

Походив по берегу в поисках розовой лодки, возвращаюсь в домик. К слову, я так ее не нашел. Зато обнаружил зеленую – обшарпанную, но чертовски просторную. Уверен, дочка Кары будет довольна. И я буду доволен… Не помню, чтобы когда-то так отдыхал. Я ведь приглашал ее на природу, пока не знал, кто скрывается за личиной Каролины Чацкой…

Ступаю в прихожую, стараясь не шуметь. Из кухни доносится тихий плеск воды – няня Юля споласкивает чашки и что-то напевает под нос. Поднимаюсь на второй этаж и на цыпочках вхожу в комнату. Они спят. Девчонка сопит и вытягивает губки трубочкой, обнимая мать маленькой ладонью. А Кара… Мне так и не удалось увидеть ее спящей. Она ускользнула из моей постели рано утром, лишив удовольствия от зрелища. Зато теперь я могу смотреть на нее… Длинные ресницы трепещут, а ямка на шее часто пульсирует. Из ворота просторной футболки торчат полупрозрачные ключицы, на запястьях проступают ниточки вен. Она… Я могу сломать ее, легко сдавить тонкую лживую шейку… Сжать выступающие позвонки и… И все. А могу весь мир сломать ради нее. Нет, сейчас я ничего подобного не чувствую, но раньше я думал именно так… Любил ее, почти боготворил… И чем чаще я вспоминаю прошлое, тем больнее себе делаю. Раню сердце об осколки надежд – наверное, они так и остались там лежать. Гнить в душе, как куча зловонного мусора… Гнить и отравлять мое настоящее и будущее…

Мне хочется уйти. Оставить их в покое на время дневного сна. Но тело словно наполнятся металлом, ноги становятся тяжелыми как гири. Я не могу отлипнуть от них… Так и сижу на краешке широкой кровати и почти не дышу – слушаю, как дышат они – чужие девочки – чужая женщина и такая же чужая дочь.

Осторожно поднимаюсь, усилием воли заставляя себя свалить к себе, но Кара вздрагивает и сонно протягивает:

– Глеб? Что-то случилось?

– Нет, Каролина. Я просто вернулся с улицы и заглянул вас проведать. Спите, для прогулок сейчас слишком жарко.

– И давно ты тут сидишь, Вяземский? – она отводит взгляд. – Пялишься на меня спящую. Наверное, я пузыри пускаю или храплю?

– Нет, Чацкая. Я недолго сижу, собирался уходить.

Разворачиваюсь, чтобы выйти из спальни, но Кара шепчет мне в спину:

– Значит, точно все в порядке, Вяземский?

– Точно.

– И мою квартиру не разнесли и не затопили?

– Черт… Ты уже знаешь? – снова сажусь на край кровати. – Тебе сегодня стало плохо. Я решил повременить с плохими новостями. Тем более, ничего уже не изменишь.

Кара приподнимается на предплечьях и слезает с кровати, стараясь не разбудить дочь. Запускает пятерню в волосы и шепчет надрывно:

– За мной охотятся преступники. А теперь у меня нет дома. Я ничего не понимаю, Глеб… Я… Куда нам с Милочкой возвращаться? Я…

Ее плечи сникают, глаза наполняются страхом, кожа бледнеет. Кара заламывает руки и вздыхает, с трудом справляясь с чувствами. А мне сейчас так хочется ее утешить… Сказать, что все наладится, успокоить. Но пустых обещаний я давать не привык, так что… Я просто подхожу ближе и притягиваю ее к груди.

– Каролина, я тебя не гоню. Поживете пока у меня.

– Это ненадолго, – она поднимает ресницы. – Я же говорила, что совсем скоро мы уедем в Америку. Билеты куплены, вещи… Ах, вещи? Наверное, они тоже испорчены. Мне придется оплатить ремонт соседям снизу, так что я еще и на деньги попала, – вздыхает она, складывая руки на моей груди.

– Свирепый считает тебя богатой и уверенной в себе женщиной, – шепчу, коснувшись губами ее лба.

– Деньги есть. Я грамотно управляю бизнесом, у меня хорошая команда, да и трачу я немного. Глеб, мне нужно вернуться домой, ты же понимаешь? – Каролина впивается в меня жалобным взглядом.

Что она хочет услышать? Что я готов досрочно завершить наш отпуск и добровольно лишиться ее тела? Договор был о другом. Но теперь…

– А как же наш договор? Мы собирались возвращаться только послезавтра.

– То есть ты считаешь, я смогу отдыхать, пока в моей квартире киснут в воде вещи?

– Да им уже не помочь, как ты не понимаешь?

– Но и оставаться здесь я не могу. Надо выбросить все, привести квартиру в порядок и выставить на продажу. Жить в ней я тоже не смогу. Вяземский, сколько дней я тебе должна? Эта ночь, так и быть, твоя… А завтра… Ты же предлагаешь нам пока поджить у тебя? До отъезда еще есть немного времени. Будешь пользоваться мной у себя дома.

Ее голос оседает до хрипа. Каролина поднимает на меня взгляд и замолкает. Это ведь я назвал ее дорогой игрушкой, так на что теперь пенять? Отнекиваться от своих слов и играть в благородного рыцаря?

– Да, Кара. Я буду пользоваться тобой у себя дома. Собирай вещи. Мила проснется и поедем домой.

– Как? Разве не завтра? Брыкалову нужно время, чтобы добраться до нас.

– Хорошо. Я его вызову, а уедем утром. Не забывай про свое обещание, Каролина.

– Какое из?

– Про ночь… Жду тебя в своей спальне после отбоя.

Глава 24

Каролина.

Жизнь словно остается за кадром… Где-то далеко наводнения и опасные преступники, голод и лишения, несчастья, а здесь, в нашем маленьком уютном домике радость, покой, умиротворение. Я хочу и одновременно боюсь возвращаться домой… Вернее, не домой, а к Вяземскому. Дома-то у меня теперь нет… Я полностью завишу от Глеба… Хотела растоптать его, уничтожить, разорить, увидеть боль в глазах, но вместо этого соглашаюсь на его помощь… Унижаю себя до роли безропотной игрушки, способной лишь удовлетворять его постельные «хотелки».

Брыкалов приезжает поздно. Мы успеваем покататься на лодке и измазаться глиной, посидеть возле костра и посмотреть на падающие звезды, посмеяться над историями Миланки и послушать народные песни в исполнении няни Юли.

Украдкой замечая взгляд Глеба, блестящий в сумерках, я ловлю себя на мысли, что буду тосковать по этому времени… Жить суетливой заграничной жизнью, мечтая когда-нибудь вернуться в наш бревенчатый дом… Но пока я здесь. И Вяземский тоже… А впереди еще одна ночь в его объятиях…

Обнимаю себя за плечи, глядя в зеркало на красивую темноволосую женщину в откровенном пеньюаре. Странно, прошло столько лет, а я так и не смогла вытравить из себя привычки Леры – я по-прежнему втягиваю голову в плечи, если боюсь или волнуюсь… Наверное, не стать мне другим человеком? Лучше оставаться собой – скромной, милой Лерой… Когда-нибудь и меня полюбят по-настоящему…

Бросаю взгляд на спящую малышку и на цыпочках выхожу из комнаты. Не хочу быть должной Глебу. Договор есть договор… Жаль, он не догадывается, что для меня значат ночи с ним? Мучение и наслаждение, воспоминания, разрывающие душу в клочья…

Взмахиваю ладонь и тихонько стучусь в его дверь. Тягостно дышу, чувствуя, как ускоряется пульс…

– Каролина? Пришла? Я уж подумал, ты уснула, – хрипло произносит Глеб. Подходит ближе и бесцеремонно тянется к поясу моего халата.

– Не люблю быть должной, Вяземский, – шепчу в ответ. Позволяю его нетерпеливым дрожащим пальцам снять с моих плеч халат. Он бесшумно опадает к ногам, открывая взору Глеба мою наготу.

– Жалко будет расставаться с такой красотой. Может, подумаешь над моим предложением? – его горячее дыхание касается шеи, пробуждая сотни мурашек. Они беспокойно бегают по коже, заставляя поежиться.

А какое его предложение? Быть содержанкой, готовой на все? Всегда и везде? Не иметь свободы и личной жизни? Быть просто бездушной куклой без цели и планов? Отдать красоту и молодость взамен проклятых грязных денег? Ну уж нет…

– Мне нужно другое, Глеб. Тебе не понять, – опускаю его ладони на свои груди, желая поскорее прекратить разговоры. Не для этого же он меня позвал? И пришла я не для этого…

– А что тебе нужно? Большая и чистая любовь? Не смеши меня, Кара. Ты циничная, лживая и очень красивая… кукла…

– Мне не нужно твое мнение, Глеб. И твоя оценка моих качества тоже. Бери меня и… покончим с этим.

– Бери? Значит, так ты хочешь? – Вяземский зло прищуривается и сжимает пальцами мое лицо.

Кажется, кожа горит там, где его пальцы меня касаются… Но еще больнее пылает сердце…

Глеб разворачивает меня спиной и наклоняет к столу в углу комнаты. Шуршит фольгой от презерватива и небрежно касается ладонями моих бедер. Из горла вырывается стон, а пальцы судорожно сжимают край столешницы, когда он резко входит в меня…

– Вот так я хочу, Кара. Похоже, я был с тобой слишком добрым до этого момента… Ты… Ты ничего не видишь, не понимаешь. Или делаешь вид, что не понимаешь, – цедит сквозь зубы Глеб.

Он наращивает темп, крепко сжимая мои бедра. Господи, скорее бы это закончилось… Сжимаю зубы, чувствуя, как тянет низ живота. Он ужасно большой… А в сочетании с резкими, полными невысказанной злобы движениями – невыносимый. Нет, мне не больно – мы всегда подходили друг к другу, но так паршиво на душе мне давно не было…

– Глеб, перестань, пожалуйста, – шепчу, стремясь прекратить эту муку.

– Прости, Кара… На меня нашло что-то…

Он разворачивает меня к себе и осыпает поцелуями шею. Гладит волосы, пробегает пальцами по выступающим позвонкам, оглаживает бедра… Не понимаю, что так сильно его разозлило? Его собственные слова, которые я повторила? Или отсутствие во мне рабской покорности?

– Я не сделал тебе больно? – он поднимает на меня полный непонимания взгляд.

Не иначе, Вяземский озабочен чем-то… Расстроен, подавлен, обескуражен, вот и срывает на мне зло…

– Нет, не сделал. Глеб, правда, я… Я пришла выполнить условие договора. И… все…

И все… Глеб притягивает меня к себе, впивается в губы и заканчивает, что начал. Целует так, словно не может насытиться моими губами. Посасывает их, кусает, сплетается с моим языком, пьет горячее порывистое дыхание, заставляя усомниться в его и своих словах. Лжецы, вот мы кто… Во всяком случае я… Он часто дышит, осыпает мои виски невесомыми поцелуями, прикусывает мочку и нехотя отпускает в комнату Миланы. Его руки еще греют мою талию, а губы произносят:

– Тебе надо отдохнуть, Кара. Иди спать. Так уж и быть, на сегодня ты свободна.

Молча сползаю со стола и подбираю лежащий на полу халат. Чувствую себя примерно так же – как брошенная под ноги тряпка…

Утро врывается в дом легким дождем и порывистым ветром. Брыкалов помогает няне Юле собрать вещи и грузит их в багажник. Бормочет под нос умные фразы про летние грозы и их влияние на водителя за рулем, а потом проверяет комнаты, бесцеремонно заглядывая в каждую.

Уже к вечеру мы с Милашей оказываемся в доме Вяземского. Он прощается с помощником и просит того доставить Юлию Алексеевну до дома. Забирает вещи из моих рук и отворяет калитку.

– Завтра съездим в твою квартиру, Кара. Сегодня утром туда наведались юристы моей фирмы.

– А зачем они туда ездили? – округляю глаза.

– Ты затопила соседей, я все уладил. Бабульке, живущей под тобой, мы сделаем ремонт. Там пострадал потолок в одной комнате, слава богу.

– Оказывается, ты можешь быть душкой, Вяземский, – улыбаюсь, сбрасывая обувь в прихожей.

– А ты сомневалась, Чацкая? Жаль, тебе не удастся насладиться этим зрелищем сполна – скоро четверг, а, значит, ты улетаешь…

– Да. Но я уверена, что ты быстро найдешь благодарного зрителя, способного оценить твои достоинства.

– К несчастью, или счастью, да, – улыбается он в ответ. – Я никогда не страдал от отсутствия женского внимания.

Глава 25

Каролина.

У меня никогда не было близких подруг, когда я была Лерой. Приятельницы, однокурсницы, соседки – девчонки сторонились меня из-за принципиального отношения к жизни и склонности к уединению. Я предпочитала провести вечер с книгой, а не плясать на дискотеке. Неудивительно, что меня возненавидели после появления Глеба… Он был слишком хорошим в их представлении – высокий, красивый, из хорошей семьи… Как только такой обратил внимание на странноватую простушку? И, действительно, как?

Его крутая машина подъехала к автобусной остановке. Глеб сидел за рулем, но это не помешало ему вылезти в окно с другой стороны и крикнуть:

– Срочно садитесь в машину! Эвакуация! Девочки на лавке, я к вам обращаюсь.

Моя приятельница Янка Пирогова широко распахнула глаза и потянула меня за рукав. Какая еще эвакуация? Мы слышали о беспорядках в центре города, может, это связано с этим? Не разбираясь, мы поплелись к машине красавчика. На заднем сидении сидела еще одна знакомая девчонка – Таня Аникина из параллельной группы. Отличница-зубрила, она никогда бы не села в непроверенный автомобиль.

– Я Глеб, – протянул красавчик, покосившись в мою сторону. – Учусь в вашем универе. Декан поручил развезти студенток и убедиться, что все попали домой в целости и сохранности.

В машине хорошо пахло – мягкой овечьей кожей и дорогим мужским парфюмом. Я напряглась и вжалась в кресло, стесняясь своего вида – простеньких джинсов, заношенной, еще маминой куртки, немодных кроссовок… Притянула к груди сумку, из которой торчал корешок книги.

– О! – воскликнул Глеб. – Обожаю английские детективы.

Конечно, он соврал… Попытался неудачно меня «склеить», но попытка не удалась – ни на один вопрос о сюжете романа он не ответил.

Танюшка Аникина тогда рассказывала, как Глеб на меня смотрел… Уж ей-то с заднего сидения было видно… С тех пор мы сблизились… Она наблюдала за нашими с Глебом отношениями и продолжала зубрить науку, шарахаясь от парней, как от чумных. И все остальное, случившееся со мной, Таня тоже знала…

Конечно, Вяземский не додумался пытать ее после моей «смерти» – скромная отличница не привлекала внимания. А когда Таня переехала в Москву и поступила в аспирантуру, о ней и вовсе забыли. Все, кроме меня – моей единственной подругой она оставалась в самое ужасное время. Неудивительно, что Танюшка появилась сейчас…

– Не понимаю, Кара, ты до сих пор молчишь? Завтра самолет в Лос-Анджелес, а Глеб ничего не знает? И даже не догадывается? Милашка же с ним одно лицо? – недоумевает Таня, помогая мне складывать в чемодан вещи.

– Я так и не решилась сказать, Тань. Эти последние дни в его доме… Черт, я его почти не вижу. Его сил хватает взять то, что причитается ему по договору. Глеб все дни и даже ночи проводит на работе. Бесконечные встречи, юристы, компании-банкроты, которые он собирается выкупать… Я стараюсь не лезть в это.

– Что за договор? – Танюшка поправляет аккуратные очки и густо краснеет. Она прилетела утром и, конечно, не догадывается о степени цинизма Вяземского. Я успела рассказать только о похищении Миланы.

– Он трахает меня взамен своей помощи.

– Боже, Кара… Ну и гадость, – ерзает на месте Танюшка. – Я думала, сейчас такого не встретишь. Тем более, Вяземский… Он же красавчик редкой породы, таким не нужно покупать женщин – они сами все дадут и еще и добавки попросят. К тому же, зачем ему помогать тебе? Ты самостоятельная обеспеченная женщина, да и…

– Он нашел детектива, Тань. И дает кров и свою поддержку, пока Свирепый ищет преступника. Моя квартира сейчас сохнет, а потом мне придется делать там ремонт – без него я и продать ее не смогу.

– Понимаю, – вздыхает Таня. – И все равно гадость.

– Ну тебя, Аникина. Сама, поди до сих пор в девственницах ходишь. Заметь, я не говорю, что это плохо. Просто я встретила своего единственного рано, все так закрутилось, что…

– Чацкая, ты думаешь, я тебя осуждаю? Каролина, милая, я на твоей стороне. Меня удивляет поведение Глеба – оно недалеко ушло от манер пещерного человека. Он хоть что-то приятное тебе говорит?

– Только, когда… Когда мы в постели. Он исполнен жгучей обиды, Тань… Я боюсь признаться в существовании дочки еще по одной причине – его папа… Андрей Максимович сотрет меня в порошок, если узнает, что я жива.

– Тогда лети, конечно. Если ничего не чувствуешь, уезжай, – с грустным вздохом произносит она.

Я чувствую… Прошлое невидимой стеной стоит между нами. Иногда приближает друг к другу, но чаще отдаляет, напоминая о прошлых обидах… Мы не можем быть вместе, есть слишком много «но» – его убийца-отец, мои невидимые преследователи, с кем еще предстоит разобраться.

В четверг я пакую чемоданы в такси, сажаю Милану в детское кресло и молча уезжаю. Я все сказала ему ночью – сухо поблагодарила за помощь, окинув прощальным взглядом, и вышла из комнаты. Слезы щипали глаза, а сердце билось, как барабан… Если бы он только пошел за мной… Взял за руку и прижал к груди… Пообещал, что все будет хорошо, погладил по голове. Его гордости хватило, чтобы безэмоционально попрощаться и пожелать удачи на новом месте. Вот и все… Так стоит ли рвать из-за него душу, если я так мало значу для него?

Танюшка встречает нас в аэропорту. Обнимает Милану и дарит ей куклу на прощание. Плачет, обещая приехать в скором будущем, и убегает, оставляя нас одних. Я стою в очереди на регистрацию, мысленно прощаясь с прошлой жизнью. Мечтаю о грядущих переменах и слышу… Нет, этого быть точно не может – Глеб не собирался нас провожать, мы все сказали друг другу ночью.

– Каролина! – ревет он, подходя ближе.

– Господи, Глеб, что-то случилось?

– Какого черта ты скрыла от меня дочь?

– А ты… Почему ты… – захлебываюсь словами. – Глеб, я улетаю. Регистрация скоро заканчивается, да и…

– Вот запрет на выезд, Кара, – он гневно сощуривает глаза и протягивает документ. – Я не даю согласие на вывоз моей дочери из страны. Вы никуда не летите, Кара.

– А где доказательства, что это твоя дочь? Она… Милана только моя, потому что ты вышвырнул меня, как котенка и женился на Ане Фоминой! – захлебываюсь слезами. – Никуда я не поеду, я хочу улететь от тебя подальше. Ненавижу…

– Это взаимно, Каролина. После всего, что ты сделала, но я… Бери ребенка, мы едем домой. Это мое последнее слово.

Глава 26

Глеб.

Убежден, секунда, проведенная в муках, кажется вечностью… А прожитый в страданиях день, годом… Именно так я сейчас ощущаю жизнь… Почти осязаемо чувствую, как бегут проклятые секунды, приближая день ее отъезда. Каролина как наркотик – разъедает душу воспоминаниями и дарит наслаждение. Улыбается, манит, влечет, как свет маяка, но стоит приблизиться – обжигает смертоносным огнем… А я не хочу лезть в ее душу. Требовать объяснений и расспрашивать, как она все эти годы жила. Думал, что не хочу… Поначалу мне казалось, что исполнения нашего договора будет достаточно. Признаюсь честно, Кара превзошла себя – она ни разу не пожаловалась и не попросила «отгул». Послушно приходила все эти дни в мою спальню, сбрасывала с плеч тонкий кружевной пеньюар или позволяла мне нетерпеливо его содрать, открывая взору тяжелые налитые груди, нежные тонкие плечи, подрагивающий животик… Ммм… Сжимаю зубы так, что хрустит челюсть. Мне будет тяжело без нее обходиться, без моей Леры – девчонки, у которой я был первым. Кого изучал с маниакальным постоянством, трогая, лаская и целуя каждую ее клеточку… Я любил ее… Хотел подарить наслаждение и нежность, отдавал ей всего себя без остатка, боясь облажаться или сделать больно… А сейчас с той же маниакальной страстью я хочу избавиться от наваждения. Мы не сможем быть вместе. Никогда. Пожалуй, твердое решение, принятое с таким трудом, облегчает муки. Становится легче дышать и… жить… Я даже нахожу в себе силы сухо с ней попрощаться и пожелать «всего наилучшего». После секса, разумеется. Я трахаю ее быстро и грубовато, не заботясь о ее удовольствии, словно наказывая за что-то… А за что, собственно? Наш договор подошёл к концу, так что Кара может катиться на все четыре стороны…

Утром я просто уезжаю на работу. Пора, наконец, встряхнуться и войти в нужное русло. А она… Пусть валит в свою Америку и оставит меня в покое. Сидя за рабочим столом, я думаю об этих волшебных днях – отдыхе в Загорье, лице ее улыбающейся дочери, нашем побеге из дома охотника-психопата… Перебираю в айфоне сделанные украдкой фотографии. На них Кара играет с Миланой в мяч, а няня томно отдыхает на берегу. Вздрагиваю от резкого, пронзившего тишину кабинета звонка.

– Да, Всеволод Иванович, – отвечаю Свирепому.

– Доброго дня, Глеб. Простите, что беспокою – наверное, вы провожаете Каролину Дмитриевну в аэропорт, а я…

– Я на работе. Могу подъехать, если нужен.

– Буду признателен.

Свирепый странно на меня посматривает. Как на идиота, который не видит ничего дальше своего носа. Его взгляд наводит на мысли, что я чего-то не знаю.

– Всеволод Иванович, почему вы так смотрите?

– Я просто удивился, что вы на работе, а не провожаете… Хм… Простите, это не мое дело. Я вас пригласил говорить о другом – наши преступники Пупков и Федоровский были задержаны по подозрению в краже. Если мы предъявим обвинение в похищении ребенка, им добавят к сроку. Каролина отказалась писать заявление и давать делу ход, что глупо, на мой взгляд. Ну, что же… Она решила бежать в Америку, это ее право, как и молчать о…

– Да о чем бы мне пытаетесь сказать, черт вас дери! – не выдерживаю я. – Я плачу вам деньги за работу! Я, а не Кара. Она попросила меня о помощи и крове, но ваш наниматель я. Почему вы позволяете себе играть в молчанку и не…

– Милана ваша дочь, – выдыхает он, выуживая из нагрудного кармана платок. – Черт, я ведь дал слово молчать. Вы сбили меня с толку, вы…

– Повторите, – выдавливаю хрипло. – А как же Харин?

– Вы отец девочки, а я идиот, раз не сдержал слово… Каролина перестанет мне доверять. Я никогда не подводил раньше своих клиентов, я…

– Вы должны были сразу сказать об этом мне! Это… Черт, сколько времени?

– Половина двенадцатого, – тараторит Свирепый. – Поезжайте скорее и верните свою семью, Глеб Андреевич. Надеюсь, Каролина поймет меня… Господи, как стыдно…

Срываюсь с места и лечу в аэропорт. Брыкалов мчится на большой скорости, лихачит на встречке и подрезает другие машины. Неужели, это правда? Мила моя дочь? А эта маленькая лживая дрянь молчала? Хотела просто уехать и забрать моего ребёнка… Не понимаю, а как же Харин? На тех фотографиях они мило целуются, а Кара… Она уже тогда была беременна? Может, Свирепый солгал? Или Каролина обманула его, пожелав оставить в тайне число своих любовников. Одно я знаю твердо – пока я все не выясню, никуда она не полетит.

Свирепый состряпал мне липовый запрет на выезд – у меня не было времени делать настоящий, но на Кару он производит неизгладимое впечатление. Ее губы дрожат, лицо покрывается красными пятнами, плечи сникают. Попалась, птичка? Никуда тебе не деться от меня, так и знай.

– Брыкалов, забирай чемоданы, – командую я. – Сейчас ты поедешь домой, Кара.

– А если я не хочу, Глеб? Я не твоя пленница, я ненавижу тебя, ты… – сглатывает слезы она. Заламывает руки и прижимает к боку головку Миланы.

– Я сделаю тест ДНК, чтобы удостовериться в том, что Мила моя дочь. А потом решу, как поступить с тобой.

– Кто тебе сказал, как ты узнал?

– Неважно. Накопал и все, – отвечаю, желая прикрыть жопу Свирепого. – Я не позволю девочке жить вдали от меня. Мила? – зову дочку. – Ты хочешь домой? А я… Я твой папа.

– А как же тест ДНК? Тебя обманули, Вяземский. Мила не твоя дочь. Кажется, ты торопишься играть в папочку! – шипит она.

Раскрасневшаяся, маленькая, с горящими глазами, она являет соблазнительное зрелище. Эдакая ведьмочка в деле.

– Разберемся.

– Милана не котенок и не игрушка, слышишь ты?! Сегодня «я твой папа», а завтра «прости, детка, тест показал другое». Оставь нас в покое, Глеб!

– Каролина, тебе не кажется, что мы привлекаем внимание всех посетителей аэропорта? Сейчас ты пойдешь за мной и молча сядешь в машину. А дома я решу, как мы будем жить дальше.

– Я не хочу с тобой жить, ты мне не нужен.

– Я тоже не в восторге от сложившейся ситуации. Кара, просто подумай о дочери и засунь свой норов в задницу.

Глава 27

Каролина.

Внутри поднимается волна гнева. Не помню, чтобы когда-то была такой неуравновешенной и злой. Даже в далеком прошлом, когда узнала, что любимый женится, я не испытывала ничего подобного… Мне хочется убить Вяземского и сбежать в Америку… Ненавижу его… Не хочу смотреть в наглую самодовольную рожу! Как он узнал? Прислушался к трескотне няни Юли и молча, не спросив моего разрешения, сделал тест ДНК? Я ведь запретила ей произносить вслух мысли о похожести моей дочери «на папу»!

Опускаю взгляд на испуганную Миланку, крепко сжимаю ее ладошку и послушно иду вслед за Вяземским. Глубоко дышу, решаясь довериться судьбе… Наверное, сейчас так будет правильно – плыть по течению и наблюдать за стремительно меняющимися обстоятельствами? Смириться и просто наблюдать… Нет, смирение и я – несовместимые вещи. А если Глеб захочет отобрать Милану? Он же когда-то насытится мной? Поиграется и вышвырнет, как использованную вещь? Что будет с моей дочерью? В груди щемит от горечи и безысходности. Они поглощают меня, как кипящая лава, вытравливают здравые мысли, оставляя лишь чувства… Что делать? Как вести себя с этим монстром?

– Садись, Кара. Я пристегну Милану в кресле, – спокойным тоном протягивает новоиспеченный папочка.

Мы едем в абсолютном молчании. От пережитого стресса малышка засыпает, а я наблюдаю за мелькающими в окнах городскими пейзажами. Кажется, моя жизнь проносится так же… Летит в черную воронку по имени Глеб Вяземский.

Брыкалов выгружает наши чемоданы и, сочувственно кивнув на прощание, уезжает.

– Распаковывай вещи, Каролина, – командует Глеб, затаскивая багаж в дом.

– Глеб, скажи, как ты намереваешься поступить со мной? – голос предательски ломается. – Мы можем заключить договор. Я не стану препятствовать твоему общению с Миланой, честное слово. Зачем тебе мы? Здесь зачем, в доме? Или ты вправду хочешь играть в семью? Глеб, я…

– Все сказала? – хмурится он.

– Отпусти меня домой, Глеб. Пожалуйста, – его силуэт размывает от выступивших слез. Они такие горькие… Судя по всему, на коже после них останутся шрамы…

– Паспорт давай, – не обращая на мои причитания никакого внимания, рычит Глеб.

– Глеб, я не сбегу. Обещаю! Я же не твоя пленница, Вяземский.

– Каролина, по-хорошему, отдай мне свой паспорт, – почти по слогам повторяет он.

Ладони дрожат, когда я нашариваю паспорт в сумочке. Протягиваю его, навсегда попрощавшись со свободой.

– Я отлучусь на час. Максимум на полтора, – цедит сквозь зубы Глеб, не сводя взгляда с Миланы. – Приготовь обед, Каролина. Сегодня в доме нет прислуги, так что… Прикинься примерной женой и хорошей хозяйкой. И не вздумай сбежать, а то…

– А то что! Я ведь могу позвонить в полицию, Вяземский. Закон на моей стороне! Я мать Миланы, а ты по документам никто. Так что не советую мне угрожать, – сжимая пальцы в кулаки, кричу я.

– Буду через час, – сухо отвечает он и уходит. – Если так поступишь, дочку больше не увидишь.

Тишина огромного дома ложится на плечи ощутимой тяжестью. Миланка подходит ко мне и ласково гладит по голове. Прижимается и тягостно вздыхает. Бедная малышка, почему она должна все это видеть?

– Мамуля, не плачь. Дядя Глеб хороший… Это он разозлился, что ты не сказала…

– Что не сказала, Милочка?

– Что он мой папа. А я рада, что у меня появился папа. У других есть, а меня не было… А теперь тоже есть.

– Ох, дочка. Идем обед готовить. Я очень голодная, а ты? Надеялась поесть в самолете, а тут такое…

В холодильнике Вяземского обнаруживаю замороженное мясо, овощи, яйца, сыр, молоко. Что я могу успеть за час? Да еще и мясо на поверку оказывается говядиной. Его тушить как минимум часа два надо. Признаться честно, особыми кулинарными способностями я не обладаю. Стараюсь готовить простую пищу и полезную, а для мужика уж точно не вкусную.

Заслышав шум, Милана откладывает фломастеры и бежит в прихожую.

– Дочка, привет, что ты делала? – произносит Вяземский.

– Рисовала. А мама готовила.

– Ну, идем, поглядим, чем наша мама порадует.

Наши взгляды скрещиваются, как острые шпаги. По спине проносится неприятный холодок, когда Глеб подходит ближе. Споласкивает руки в раковине и садится за стол.

– Чем порадуешь, Кара? – язвительно произносит он.

– А не пошел бы ты, Глеб? Я тебе не прислуга. Это разовая акция, так и знай.

Я приготовила мясной салат. Тонко порезала мясо и пожарила его на сильном огне. Добавила овощи, соевый соус, специи, зелень. Остальное мясо поставила на плиту вариться.

– Салат? Ты серьезно, Кара? – Глеб поддевает мясо из тарелки и кладет его в рот. Кривится, энергично пережевывая жесткий кусок. – Похоже, ты ни на что не способна.

– Так отпусти меня, – бросаю я. – Раз я такая никудышная, ни на что не способная. Повторяю – я не против твоего общения с Милой, я…

– Уже не получится, Кара, – вальяжно расслабившись в кресле, мурлычет Глеб.

– Получится. Я сейчас же соберу вещи и сниму квартиру на время ремонта у меня. Или куплю квартиру – тут уж как получится, а потом…

– Взгляни на это, Каролина, – Глеб протягивает мой паспорт. – Полистай до страницы о семейном положении.

Я замужем за Вяземским Глебом Андреевичем… И замуж я вышла сегодня. Наверное, час назад или немногим меньше?

– Я… Не понимаю… А как без моего согласия? Я ведь… – сглатываю горечь, не в силах дышать.

– А вот так, Каролина. Ты родила без моего согласия, исчезла из моей жизни, не объяснившись, лишила меня дочери, изменила имя, умерла! Черт, и все это без моего согласия. Разбирай чемоданы, Кара. Свои вещи можешь положить в мой шкаф – теперь твоя комната там.

Глава 28

Каролина.

Напрасно я думала, что самое сильное и разрушительное чувство, которое может испытывать человек, боль… Сквозь боль всегда струится надежда на облегчение и вера в будущее. И сейчас я испытываю не боль… Мной овладевает безысходность. Она, как раковая опухоль, подчиняет все мои чувства… Не остается ничего – здравого смысла, надежды, веры и любви… Вяземский вытравливает все… Растрескавшаяся пустыня – вот кем я становлюсь! Безусловно, он прав – я так и сделала… Исчезла из его жизни, прикинувшись умершей, родила и жила, не сообщая ему о дочери… Он может меня ненавидеть, только Глебу мало ненависти, он хочет меня извести. Именно так! Иначе, зачем ему устраивать все это?

– И ты решил меня извести? – произношу свои мысли вслух. – Только не надо говорить о желании создать настоящую семью, – добавляю язвительно.

– Будет зависеть от тебя, Кара. Я вовсе не хочу тебя изводить. Мое желание одно – быть рядом с дочерью, заботиться о ней и…

– Тогда отпусти нас! Я буду привозить Милочку хоть каждый день.

– Нет, Каролина, будет так, как я решил. Поверь, я тоже не в восторге от такой жены, как ты. Не об этом я мечтал, – добавляет Вяземский. Выдавливает ленивую, презрительную улыбку, смотрит с нескрываемым снисхождением, как на истеричку или полоумную.

– Ах, не об этом! Тогда установим некие правила, Глеб. У нас будет фиктивный брак. Продолжай искать ту самую – единственную и неповторимую, а я… Так и быть, побуду твоей женой на бумаге. У каждого из нас будет своя… Ай, что ты делаешь?

Глеб резко поднимается с места и хватает меня за локоть. Хорошо, что Миланка убежала в другую комнату и не видит этого безобразия…

– Отпусти, ничтожество!

– Нет, Каролина, не думай, что я позволю тебе жить свободной жизнью. Ты не только хреновая хозяйка, ты ужасная мать. Если бы ты думала о дочери, то дала нам шанс. Смирилась и позволила мне стать ее отцом. Старалась, улыбалась мне, вила семейное гнездышко ради Миланы. Но ты… Тебя волнует другое… Я ограничил твою свободу, да? Теперь сложно будет бегать по мужикам? Тебя это волнует?

– Да ты с ума сошел, Вяземский! Ты мне противен! Отвратителен! О каком смирении и терпении ты говоришь? Я лишний раз смотреть на тебя не хочу…

Глеб не отводит взгляда… Смотрит на меня, злобно прищурившись, впитывает мои обидные слова, копит их в душе, превращая в яд… Что же мы делаем? Что я делаю? Зачем говорю ему все это? Ложь чистой воды…

– Придется смотреть, Каролина. Я твой муж и мне плевать, как ты ко мне относишься. Плевать, слышишь? Будешь улыбаться мне и вести себя, как примерная жена… За спиной можешь меня убивать, Кара…

Он глубоко вздыхает и отходит в сторону, освобождая проход. Срываюсь с места, задыхаясь от горечи и подступивших слез. Ну, что это за семья? Мы ненавидим друг друга… Неужели, Глеб позволит, чтобы Милана видела наши скандалы?

– Кара, я отъеду ненадолго, – сухо сообщает Глеб, войдя в гостиную.

Мы с Миланой собираем на полу пазлы.

– Можно не ставить меня в известность.

– Поеду в город, пообедаю нормально, раз уж… Неважно. Можете пойти погулять или пригласить в гости твою подругу, я не против.

– Точно! Приглашу Танюшку на чай. Спасибо, – приозношу, не глядя на него.

Танька слушает мои сбивчивые объяснения по телефону и тотчас выезжает. Пока она едет, сажусь за стол и ем свой салат в одиночестве. Не мясо, а резина… Салат невозможно испортить, но я, похоже, превзошла себя… Выбрасываю все в ведро и прибираюсь на кухне. Сколько же мы наговорили друг другу? Разве когда-нибудь эти слова можно забыть?

Танюшка шумно причитает, разуваясь в прихожей. Водружает на мои руки торт из кондитерской и опасливо озирается по сторонам.

– Проходи, не бойся, чудовище уехало, – бурчу, приглашая ее на кухню.

– Ты плакала, Лер, – взволнованно произносит она. – То есть Кара… Господи, он тебя обидел?

– И я хороша, Танюш. Наговорила ему всякого разного, очень обидного… Что видеть его не могу, ненавижу… Я ведь не вынесу этого второй раз, Тань. Я и первый-то еще помню… Его свадьба с Аней, газетные статьи про пышное празднество, да еще и…

– Сейчас все по-другому, Каролина. Давай выпьем чаю и ты мне все расскажешь. Он правда женился на тебе без твоего присутствия? Как он смог так?

– Это же Вяземский, Тань. Он многое может. Только наш брак… Мы сегодня успели поругаться, а что будет завтра? Милана теперь все это будет видеть? – шепчу, старясь, чтобы Милочка не услышала.

– А ты постарайся, Кара. Сделай шаг навстречу. Глеб по-своему прав – ты многие вещи решила за него. Поставь себя на его место. Он очень зол, Кара… И все равно женился и оставил тебя в своем доме, он ведь мог… Ох… – замолкает Танюшка.

– Отобрать у меня дочь, знаю. Мог бы раздобыть липовые справки о моей невменяемости или наркозависимости. Танюш, прошло столько времени… Я уже не знаю, как подобрать к нему ключик.

– Давай приготовим что-то, приберемся, цветы нарвем во дворе? Я пионы там видела! Ну хоть маленький шажок навстречу… Давай, Линочка? Глебу будет приятно видеть, что ты стараешься. И он постарается в ответ. Неужели, ты хочешь жить в вечной вражде?

– Не хочу. Только я ему не верю. Ни капельки.

– Уже случилось, Кара. Ты уже его жена. Надо приспособиться к ситуации и попробовать сотворить счастье из ничего.

– Танюшка, ты заслуживаешь большого счастья, дорогая… Пирог так пирог. Но я не умею ни черта. Вяземский уже успел сказать мне, что я плохая хозяйка и мать.

– Что варится на плите? – принюхивается Татьяна.

– Говядина. Может, суп? Или борщ?

– Давай. Ты варишь суп, а я пеку пирог. Встретишь мужа, как полагается. Пусть и без особенной любви, но со смирением.

– С очень маленьким смирением, – вздыхаю я. – Крошечным.

– Уже хлеб! – улыбается подруга.

Глава 29

Глеб.

Мне срочно нужно остыть… Ненадолго смыться из дома, чтобы не наломать дров. Воинственная, румяная, прекрасная – Каролина не сдается… Поражает смелостью, с трудом сдерживая обиду. Уж я то знаю, как дрожит ее подбородок, когда ей больно… Как меркнет блеск в глазах, а щеки, напротив, вспыхивают. Знаю… Все о ней знаю. И вижу плод своих «стараний». Похоже, я перегнул палку. Пальцы против воли сжимаются в кулаки, а сердце падает в пропасть. Ей плевать на свободу и мужиков, о которых я не преминул вспомнить. Ей да, а вот мне не очень… Вернее, мне совсем не плевать! Я хочу знать о них все, поименно! Кто трогал то, что теперь принадлежит мне? Восхитительные густые волосы, нежную, как персик кожу, гладкие губы… Кто еще? Ревность туманит разум и застилает глаза. Я ревную ее, черт возьми… К каждому чертовому столбу и любому, кто имеет в штанах яйца.

– Поеду в город, пообедаю…

Кажется, в ее глазах вспыхивают искорки облегчения. Им хорошо, когда меня нет… Без меня, одним. Все лучше, чем терпеть мои подколки. Сажусь в машину и еду в боксерский клуб. Вдыхаю терпкие запахи пыли и пота, переодеваюсь в форму и становлюсь в спарринг с моим давним другом Данилом Булатовым.

– Что ты такой кислый, Вяземский? Бабы не дают? – ухмыляется Даня. Давно же мы не сидели в баре за стопкой коньяка. – Сто лет тебя не было. Что-то случилось? Слышал, ты женился, это правда?

– Правда, – с силой бью его в лицо и тотчас получаю ответный удар.

Валюсь на пол, жмурюсь что есть силы, прогоняя вертящиеся перед глазами цветные искры. Медленно поднимаюсь, чувствуя, как по телу проносится ток. Именно этого мне и не хватало – такой встряски.

– Булатов, не жалей меня, давай еще!

– Не держишь оборону, Глеб! Совсем ослабел. Сколько тебя, братуха, не было? Недели две?

– Бей, говорю!

Данил не жалеет сил. Да и я, будто вкладываю в удары все чувства, что испытываю. Голова проясняется, кровь с силой ударяет в виски, становится легче дышать. Кажется, даже мысли упорядочиваются.

– Рассказывай, брат, что стряслось? – отдышавшись, произносит Данил. Он снимает перчатки и бросает их на лавку.

– Я женился на матери моего ребенка, такие вот дела.

– Зачем? Ребенка можно ведь навещать, дарить подарки и… – мнется Даня. – Или ты… Она тебе тоже нужна? Та дамочка?

– Нужна и не нужна… Черт бы ее побрал. Долгая история, Дань. Она моя любовь из прошлого, но теперь совсем другая – самостоятельная, успешная, свободная. Случайно залетела в мою жизнь и чуть было не упорхнула. Хотела свалить в Америку с моей дочерью, но добрый человек своевременно рассказал о малышке. Я чудом успел, – вздыхаю и вытираю вспотевший лоб.

– Теперь делай все, чтобы не сбежала. Надеюсь, ты прилагаешь усилия?

Прилагаю ли я? Да мы с Карой как кошка с собакой! И секунды не можем провести спокойно.

Оставляю Даню без ответа, многозначительно кивнув. Отчего-то его вопрос зарождает в душе тревогу. Черт, а ведь Каролина может сбежать! Легко! Мы сегодня столько наговорили друг другу… На автомате принимаю душ и прыгаю за руль. Мчусь по вечернему городу, в красках представляя страшную картину… Я вхожу в пустой дом, ступаю по деревянному полу и ничего… Совершенно ничего не слышу, кроме своих шагов и сбившегося в груди дыхания.

Паркуюсь возле ворот, облегченно вздыхая: в окнах горит свет и мелькает телевизор. Значит, не уехала. А Миланка смотрит мультики.

Бесшумно распахиваю входную дверь, стаскиваю обувь и направляюсь в кухню, учуяв потрясающий аромат. Ну ничего себе… Каролина смогла меня удивить – если это ужин, ей-богу, я отблагодарю ее аплодисментами. Она еще не видит меня – споласкивает в раковине чашку и суетливо прячет ее в шкаф. Застываю в проеме и почти не дышу, наблюдая за ее стараниями. Короткие трикотажные шорты облепляют ее аппетитную попку, а тяжелая грудь подрагивает от каждого движения…

– Привет, – хрипло произношу я, решаясь себя обнаружить. Не желаю ее пугать.

– Ох! Я и не слышала, как ты вошел. Господи, а это что? – она взмахивает ладонью, показывая на мою ссадину. – Ты подрался? Глеб, это связано с похищением Миланы? Где ты был?

В ее глазах плещется неприкрытое волнение. К лицу приливает кровь, а подбородок дрожит… А у меня, блять, сердце заходится от радости: я хочу, чтобы она волновалась обо мне… Хочу, чтобы ждала на ужин и старалась для меня… Хочу ее – лгунью и зазнобу, без которой меня сжирает черная тоска.

– Глеб, давай я обработаю. Боже ты мой, хорошо, что Милочка смотрит мультики, она бы испугалась, – тараторит она. Хлопает дверцами и вынимает с верхней полки вату, перекись и еще какую-то фигню. Раскладывает баночки на столе и льет щедрую порцию жидкости на ватный тампон. Ее тонкая ручка вспархивает и опускается на мое лицо. Кара складывает губы в трубочку и осторожно дует на дурацкую ссадину… – Сейчас будет легче. Сейчас все пройдет.

– Кара… – не выдерживаю ее заботы, взмахиваю руками и касаюсь плеч. Глажу нежную кожу, утопая в блестящем взволнованном взгляде. – Спасибо тебе, но это ерунда.

– Где ты был, Глеб? – шепчет она, продолжая осторожно промакивать ссадину.

– Чем это так вкусно пахнет?

– Супом и пирогом. Я, наконец, довела мясо до нужной кондиции. Уж не знаю, сколько было лет бедной корове, но оно варилось три часа. А пирог… там очень простой рецепт, его любой сможет приготовить, а еще цветы…

– Какие цветы? – обнимая ее за плечи, сиплю я.

– Я нарвала пионов в саду и поставила вазы во всех комнатах. В доме хорошо пахнет.

– Кара, прости меня, – вдыхаю аромат ее волос – ванили и пионов. – Я наговорил лишнего, извини. Я буду стараться стать для тебя пусть не любимым, но приемлемым мужем. Да мне и не нужна любовь, я не сопливая девочка. Тебе, наверное, тоже…

– Ладно, Глеб. Садись ужинать, – сухо произносит она и высвобождается из моих объятий…

Глава 30

Каролина.

Совсем недавно я хотела уехать и никогда больше его не видеть, а сейчас смотрю, как он с аппетитом ест мой ужин. Прячу улыбку, пытаясь себя чем-то занять: убираю посуду в шкаф, протираю столешницу. И когда я успела стать хозяюшкой? Обо всем на свете забыла – работе, встречах с клиентами, фирме… Свирепый настоятельно советовал воздержаться от походов в общественные места, значит, придется какое-то время стать для Глеба Золушкой… Ничего не поделаешь – безопасность превыше всего.

– Спасибо, Каролина, суп очень вкусный. Я его не так чтобы люблю, но… – Глеб поднимается с места и протягивает тарелку.

– Вяземский, ты не можешь без «но», – улыбаюсь я. – Чем займемся? – странный вопрос срывается с губ, заставляя покраснеть.

Глеб прищуривается и заключает меня в кольцо своих рук. Зарывается носом в мои растрепанные волосы и шепчет в самое ухо:

– Сегодня я был готов тебя отпустить, Каролина. Был уверен, что эта ночь станет похожей на мои ночи без тебя. Я ведь…

– Глеб, ты же сам мне сказал, что не обижен женским вниманием? О чем тогда ты говоришь? Не я, так другая согрела бы твою постель. И недавно ты сказал, что не нуждаешься в чувствах, а мне… – задыхаюсь дурацкими словами, наблюдая за его взглядом – разочарованным и сбитым с толку.

Глеб раскрывает губы, чтобы ответить, но в последний момент отказывается от возможности поговорить начистоту. Не нужна ему любовь? И семья не нужна? Тогда кто я? Случайно залетевшая на огонек Золушка? Или домработница, готовящая обеды и ужины? Кто? Ему жалко для меня нескольких слов…

– Лера…

– Прости, что изменила твою жизнь… Я не хотела, честное слово. Думала, улечу в Америку, и все станет прежним – упорядоченная жизнь, бизнес, забота о дочери. Зачем ты узнал, Вяземский? Не вздумай винить меня в этом, я ни при чем… Я не хотела.

– Знаю. Ты не хотела впускать меня в свою жизнь, Кара, я сам приперся. Ты не оставила мне шанса. Пусть не сразу, но я хотел попробовать, но ты… Я настолько жалок в твоих глазах, Каролина, что не заслуживаю правды. Но теперь я знаю, что Мила моя дочь. Знаю правду, Кара… Только прощу ли тебя?

– Не прощай, Вяземский. Тебе меня не понять. Как и я никогда не пойму, за что ты меня тогда предал? Женился на посторонней девушке, а мне сунул какие-то подарки и деньги взамен? Я тоже тебя не прощу, Глеб. Так и будем жить в непрощении. Зачем мы вообще завели этот разговор?

Высвобождаюсь из его объятий и иду к гостиную. Миланка спит на диване, укрывшись мягким пледом и свернувшись в калачик. Котенок мой, доченька… На глаза наползают предательские слезы, а сердце сжимается от боли – как же нам теперь жить? Враждовать или поговорить начистоту? Сколько можно бегать от реальности, вспоминая прошлое? Раз уж так вышло, что мы женаты, нам придется как-то уживаться.

Разворачиваюсь и на цыпочках иду обратно в кухню. Глеб стоит возле окна, запустив ладони в карманы брюк.

Подхожу ближе и обнимаю его со спины… Чувствую, как под моими ладонями его мышцы наполняются сталью. Напряженный, злой, скованный – Вяземскому не нравится то, что происходит между нами, но и говорить прямо он не желает.

– Глеб, раз уж так вышло… Мне тоже идея нашего брака не по душе, но ты… Ты сам так решил.

– Да, Кара, я так решил.

Он разворачивается и прижимает меня к себе. Дергает заколку, выпуская на свободу тяжелые длинные волосы. С тихим стоном зарывается в них пальцами и нервно сглатывает. Облизывает губы и шепчет:

– Тебе идет этот цвет, Каролина. Раньше ты была блондинкой, а теперь… ты другая, совсем другая женщина, не Лера. И ты моя жена…

– Да, так уж вышло. Ты уже говорил, что мечтал о другой, но твоя жена я… К сожалению… – произношу хрипло, чувствуя, как дрожит подбородок. Как же обидно… А Вяземскому хоть бы что, из него доброго слова не вытянешь.

– Мила заснула? – лишь шепчет он, подталкивая меня к столу. Выключает верхний свет, оставляя мягкий полумрак.

– Да, а ты больше ничего сказать не хочешь?

Глеб дергает шнурок на поясе моих шортов и спускает их вместе с трусиками. Подхватывает меня на руки и сажает на прохладную столешницу. Господи, у Вяземского на все один ответ…

– Глеб, что ты делаешь? – шепчу, встречаясь с его взглядом, блестящим в сумраке.

– Собираюсь насладиться несомненным преимуществом брака, Кара. Теперь это все мое.

Глеб щелкает пряжкой ремня и стягивает джинсы. Берет мою ладошку и накрывает ею крепкий член. Слегка сжимаю пальцы, ощущая, как кожа под ними бугрится и пульсирует…

– Теперь у тебя будет только он, Кара. Забудь обо всех. Обо всех своих…

– У меня не было никого, Глеб… – отвечаю дрожащим шепотом. Сжимаю его, глажу, ласкаю, утопая в темном, ошалелом взгляде и улавливая сбившееся теплое дыхание…

– Не ври, Кара. Милочке скоро шесть лет, а ты…

– У меня не было ни одного мужчины, кроме тебя, Глеб. Вот, я сказала, ты доволен? Можешь мне не верить, я не настаиваю.

– Не верю! Этого не может быть, – сипит он, устраиваясь между моих ног. – Мимо тебя не может пройти ни один мужчина… Ты же яд, Кара… Горький мед и сладкий яд… Мммм…

Он входит в меня на хриплом вдохе, крепко сжимает бедра и толкается, словно выплескивая собственные выдумки и страхи. Его ласка вбирает в себя все – нежность, триумф, облегчение от бремени собственного заблуждения, так его терзавшего…

– Не верь, мне плевать…

– Не могу поверить, что так бывает… Очень хочу поверить, Кара…

– Да, Вяземский, в следующий раз не суди людей по себе… Ах…

Наша перепалка, смешанная с ласками и поцелуями, дурманит, как молодое вино. Чувства выворачивают мою душу наизнанку… Мне хочется плакать и смеяться, целовать его, высказывать обиды и шептать нежности… Но вместо этого я отвечаю на его отчаянные поцелуи… В них куда больше смысла, чем в словах… И сейчас они меня воскрешают… Признаются в любви вместо Глеба, успокаивают, возбуждают, дарят облегчение… Возрождают, потому что, оказывается, поцелуй бывает гораздо красноречивее слов.

– Глеб… А как же… Ты забыл о презервативе, – задыхаюсь, чувствуя приближение оглушительной мощи.

– Не будет их больше, Кара. Будешь мне рожать. Ты лишила меня этого времени, так что…

– А ты меня спросил? Я не хочу!

– Зато хочу я!

Вяземский накрывает мои губы в жадном поцелуе и сминает в ладонях груди. Доводит до пика, напрасно надеясь, что я забуду о его промахе… Наши стоны сливаются с тишиной ночи, как и наши жизни…

– Вот так, Каролина. Теперь будет только так, – рычит он, выплескиваясь глубоко во мне.

– Ты даже не обсудил это со мной, ты не спросил… – шепчу, касаясь пальцами влажных бедер.

– Я твой муж. И я тебя не оставлю, если ты об этом…

Не об этом… Он не знает, что рожать мне категорически нельзя…

Глава 31

Каролина.

Глеб отпускает меня спать в комнату дочери. Мне бы затронуть тему собственного здоровья, но я легкомысленно молчу… Я устала. Вымотана быстро сменяющимися событиями, мыслями о будущем, карьере, воспитании дочери… Кажется, жизнь достигает критической точки кипения. В ней нестерпимо много действий. Однако, интуиция подсказывает, что все только начинается… Глебу многое предстоит узнать… И речь не только о моем бегстве.

Быстро смываю с себя поцелуи Вяземского и прыгаю к дочурке под одеяло. Проваливаюсь в сон, а утром с трудом разлепляю глаза. Прищуриваюсь, стремясь прогнать видение… Глеб сидит на краю постели и смотрит на нас с нескрываемой нежностью… И от его взгляда хочется поежиться…

– Просыпайтесь, куколки, у меня сюрприз, – шепчет он, касаясь взглядом моих открытых плеч, пылающих щек, спутанных волос…

– Что за сюрприз? Вяземский, разве ты не помнишь советы Свирепого? Нам нельзя показываться в общественных местах.

– Это не общественное место. Доверься мне, Кара. Форма одежды… Хм… Нарядная. А впрочем, как вам будет удобно.

– Сколько у нас времени на сборы? Еще же завтрак готовить, – вздыхаю, словно мне предстоит тяжкая повинность.

– Не будем завтракать. Я сварю кофе, а поедим на месте.

Миланка наряжается в розовое платье принцессы, я выбираю для загадочной встречи скромное прямое платье цвета морской волны с широкими бретелями. Укладываю волосы и наношу макияж. Пренебрегаю туфлями на высоких каблуках, обувшись в удобные кожаные балетки.

Вяземский встречает нас в прихожей. Окидывает благосклонным взглядом и приглашает в машину. Выпиваю кофе, приготовленное мужем, а Милане вручаю яблоко.

Глеб мчится по оживленному городу. Мимо проносятся дома, скверы с цветущими тополями, фонтаны, блестящие супермаркеты, люди… И с каждым пройденным метром душу заполняет тревога. Она пропитывает меня, словно яд… Вытравливает ощущение безопасности, что я таким трудом вернула… Я слишком хорошо знаю эту улицу… И дом Глеба мне тоже знаком…

– Что ты делаешь, Глеб? Зачем? – пальцы судорожно сжимают его плечо. – Я не пойду к твоим родителям, ни за что… Ты хочешь от меня избавиться, да? Я же говорила, что твой папа…

– Кара, прекрати молоть чушь. Посмотри на себя, – он разворачивает зеркало заднего вида, заставляя меня взглянуть в отражение. Красивая темноволосая женщина испуганно взирает на меня… Хлопает длинными ресницами и прикусывает губы.

– Да, я изменилась, но…

– Ты Каролина Чацкая, а не Лера. И я ничего не хочу больше слышать о папе. Ты явно что-то напутала. Выходите. Приклей к лицу улыбку и постарайся не снимать ее до конца мероприятия. Мама пригласила уважаемых гостей.

– А разве сегодня праздник? – поднимаю бровь.

– Моим родителям не нужен повод для торжества.

Грудь сдавливает обруч страха и неуверенности. Глеб прав – у меня другое лицо, другое имя… И я должна блистать, а не выглядеть неуверенной клушей… Мой муж Глеб Вяземский – желанный мужчина для большинства женщин.

– Глебушка, сыночек, – воркует Нина Ильнична, завидев нас. – Хорошо, что вы приехали. Для нас с папой ваша женитьбы стала таким сюрпризом, – нараспев добавляет она.

Свекровь почти не изменилась – светлые волосы уложены в аккуратное каре, неизменная помада карамельного оттенка на губах, блузка с воротником-жабо… Разве что морщинок вокруг глаз стало больше. И пожалуй, она немного прибавила в весе.

– Какая милая… женщина, – пристально всматриваясь в мое лицо, произносит она. – Вы Каролина, Глебушка говорил.

– Очень приятно, а это Милана.

– Ваша дочь, – протягивает она с ноткой грусти.

– Наша с Глебом дочь, – поправляю ее я.

– Мам, я потом тебе все объясню, – тушуется Вяземский.

Вот же трус! Он постеснялся сказать, что Мила его ребенок? Побоялся материнского осуждения? Нина Ильинична легко сопоставит даты и поймет, что Милана родилась, когда ее обожаемый Глебушка был женат на Ане.

– Ну… Идемте к гостям. Папа пока занят, разговаривает с Базаровым, – закатывает глаза Нина Ильинична.

Базаров здесь? Какое отношение мой врач имеет к этой семье? Боже мой, только бы он меня не заметил…

– Кара, идем к папе. Поздороваемся, а потом я покажу Милочке пруд и сад. У нас растет потрясающий шиповник.

Знаю я, какой здесь шиповник… Воспоминания обрушиваются на меня лавиной, а вместе с ними и видения – я помню все слова, сказанные в тот день… И кроваво-красные следы на белых лепестках тоже… Слова его мамы, пренебрежительные фразы Глеба… Обида оседает в горле, как горькое зелье…

– Хорошо, – хриплю я.

Медленно ступаю за мужем, наблюдая за эмоциями Андрея Максимовича и Матвея Базарова. Недоверие, смешанное с сомнением, сквозит на лице первого. Радость от встречи и восхищение на лице второго…

– Папа, знакомься, это моя жена Каролина. И дочь Милана, – безэмоционально произносит Глеб. Таким тоном зачитывают доклад или приговор суда…

– Очень приятно.

– Каролина, это ты? – вскрикивает Матвей, бесцеремонно прижимая меня к груди.

– А… Вы знакомы? – прищуривается Глеб.

– Ну еще бы! Она нас здорово напугала.

– А можно подробнее? – бледнеет Вяземский. – Пап, прости, мы отойдем на минутку.

Глеб тянет меня за локоть и отводит в сторону. Не обращая внимания на одураченного отца, впивается взглядом в Матвея, надеясь услышать страшную правду… Не хотела я, чтобы он узнал о моем диагнозе так…

– Странно, что вы не знаете, Глеб Андреевич. У Каролины дважды останавливалось сердце во время родов.

– Матвей Иванович, не надо, прошу вас, – сиплю я.

– Помолчи! – рявкает Глеб. – Почему, какая причина?

– У нее стеноз аортального клапана, приобретенный порок сердца, компенсированный. Но авария в самом начале беременности, а потом и роды спровоцировали осложнение. Пришлось делать кесарево сечение. Каролина Дмитриевна два месяца находилась под нашим наблюдением. Кстати, вы давно проходили осмотр?

– Да… Нет…

– Ну-ка, отойдем на минуту, Кара, – мертвенно-бледный Глеб демонстративно хватает меня за плечо и тянет в сторону летнего домика…

Глава 32

Каролина.

Я успела отвыкнуть от такого Вяземского… Его глаза сверкают огнем ярости и удивления, подбородок подрагивает, а с лица словно смываются все краски – оно походит на бледное полотно…

– Глеб, отпусти, мне больно… – шепчу хрипло, опасливо озираясь по сторонам. Гости продолжают выпивать и пробовать заморские закуски Нины Ильиничны, но  я-то знаю – внимание всех устремляется на нас.

– Больно? Почему ты скрыла от меня такую важную информацию? Чего еще я не знаю? – цедит он сквозь зубы.

– А ты хотел узнать, Глеб? Не слишком ли много чести для простой подстилки? Как ты тогда сказал: «Ты не рожала ее, Кара? И не кормила грудью?» А потом ты назвал меня дорогой игрушкой для постельных утех. Так было или я ошибаюсь? В какой момент твоей пламенной речи я должна была высказать информацию о моем здоровье? Даже если я сдохну, что в твоей жизни изменится? Ты… – захлебываюсь словами и подступившей горечью. Силуэт Глеба расплывается от выступивших, предательских слез…

Не позволю никому меня жалеть! Краем глаза замечаю пристальный взгляд молодой пары, стоящей возле вычурного газона. Нина Ильнична что-то шепчет на ухо мужу, Базаров смущенно чешет затылок… И все, все без исключения косятся на нас… Еще плакать при них? Много чести! Выпрямляю плечи и вскидываю подбородок, смотря Глебу прямо в глаза.

– Мое здоровье – мое дело. Тебя не касается. И, вообще…

– Черта с два это меня не касается, – шипит Вяземский. Хватает меня за локоть и уводит к открытой террасе, увитой густым плющом. Нина Ильинична любит там читать, сидя в кресле-качалке…

– Ты никто мне, ясно! Я вышла за тебя против воли. Я уехать хотела, а ты…

– Быстро говори, Кара, как это можно исправить? Я вчера… Вчера мы с тобой…

– Ты поступил как свинья, Глеб – называй вещи своими именами. И меня не спросил, хочу ли я рожать от тебя. И… Могу ли? Потому что я…

– Кара, почему ты меня не послала к черту? Почему? – сдавленно шепчет Вяземский, касаясь моих плеч.

– Потому что ты был прав, Глеб. Я ни черта не справилась… Тяжело вынашивала Миланку, но очень хотела родить ее самостоятельно. И кормить хотела, только… Сердечные препараты оказались несовместимыми с грудным кормлением, – меня разрывает изнутри. Слезы щиплют глаза и струятся по щекам.

– Прости меня, Каролина, – шепчет Вяземский. Тяжело, надтреснуто… Понимаю, такие слова не каждый сумеет сказать, а уж Глеб…

– Я не знаю…

– Я очень тебя обидел и прошу прощения, – сухо добавляет он. – Я судил о том, в чем ни черта не смыслю… Каролина, можно что-нибудь сделать? Ну… Я не хочу больше детей.

– Почему, Глеб? Ты вчера был очень убедителен.

– А ты не остановила меня…

– Я пыталась… Я очень боюсь, что ты отнимешь у меня Милану… А я очень люблю дочку. Не рожала, не кормила… Ближе нее у меня никого нет. Ты не оставил мне выбора, Глеб. Я должна молчать и подстраиваться под тебя – другого не дано.

– Разве я такой невыносимый, Кара? Пожалуйста, извини. Теперь я знаю все… О родах и твоем здоровье. Может, ты расскажешь, какие тайны скрываешь? Что еще я должен знать?

– Ничего, Глеб. Тебе не удастся залезть в мою душу, так и знай… – обида во мне так и плещется. Мне бы простить Вяземского, но я продолжаю хлестать обвинения.

– Каролина, ты моя жена, – сглатывает он. Сжимает мои дрожащие пальцы в своих горячих ладонях и касается лбом моего лба. – Прости меня… Давай попробуем начать сначала? Я хочу этого.

– А я не знаю, Глеб… Наверное, этого не желаю я. Слишком больно… Всего слишком… Непрощения, непонимания, обиды… Ты не веришь мне, к чему тогда это все? А я тебе… Ты и тогда легко поверил в нашу с Хариным связь. Тебе показали фотографии, слепленные в фотошопе, и ты вычеркнул меня из жизни, не удосужившись поговорить. Кто знает, что будет теперь? Ты поставил мне диагноз Глеб – я игрушка, вещь, я…

– Я никогда так не думал, Каролина. Никогда не считал тебя вещью. Пожалуйста, дай мне шанс показать, каким я могу быть? Кара, я…

За нами слышатся легкие шаги. Глеб напрягается и спешно прижимает меня к себе, бледнеет и тотчас расслабляется, увидев знакомое лицо, выглядывающее из-за кустов. Ну, конечно, Аня Фомина, собственной персоной… Уверена, Нина Ильинична специально пригласила ее на мероприятие. Захотела столкнуть нас лбами и проверить слухи о тайне рождения внучки.

– Ба, какие люди! – нарочито весело произносит она. – Любимый бывший муженек и его… Очередная…

– Уходи, Аня, – рычит Глеб, продолжая меня обнимать.

– А я не поверила, когда мама сказала, что ты женился. Ты еще меня обвинял, Глебушка… А сам… Спал с этой курицей сразу же после нашей женитьбы! Ты хоть тест ДНК додумался сделать? Или эта смазливая охотница за капиталами…

– Заткнись, Аня. И не смей разговаривать с моей женой в таком тоне.

Знала бы Аня, кто перед ней стоит… Лера Веснина – студентка из параллельной группы. Она меня прекрасно знает, но не узнает… Отец Ани – профессор Фомин читал нам когда-то лекции, а Аня была завидной невестой.

– Женой, – протягивает она манерно. – Он будет и тебе изменять, детка. Надоешь ему в постели и… Пойдет по бабам. И года не проживете, так будет. Вспомнишь еще мои слова.

Аня уходит, демонстративно виляя бедрами, а я наблюдаю за ее удаляющейся фигурой… Сердце заходится в бешеном ритме, в глазах темнеет… Успеваю крепко вцепиться в плечо Вяземского и прошептать чуть слышно:

– Мне плохо, Глеб…

Глава 33

Глеб.

Знала бы Каролина, какую чудовищную вину я испытываю… Каждое ее слово, как острое лезвие – поддевает ненужную шелуху, обнажая чувства. Кара права – я намеренно обижал ее и втаптывал в грязь… Произносил вслух свои дурацкие домыслы и сам же в них верил… Злился, ревновал, ненавидел и не мог и дня без нее прожить. Я упорно не отпускал прошлое, виня себя за проявленное малодушие. Каролина права – я поверил дурацким фотографиям и женился на малознакомой девушке, послушался мать и откупился от Кары деньгами и подарками. Она тогда ничего не взяла – демонстративно выбросила купюры в банковской упаковке в мусорное ведро. Ушла, бросив мне на прощание презрительный взгляд. Мне бы остановить ее и потребовать объяснений, проверить достоверность информации, но… Я не сделал этого… Оглушенный обидой от ее мнимого предательства, я предпочел разрушить свою жизнь женитьбой на другой.

Каролина уже тогда знала, что носит моего ребенка… Уходила, испытывая оглушительную боль… Так разве я могу ее винить? Только себя… Поверхностного глупца, мальчишку, которого мать сумела обвести вокруг пальца… И чем больше я об этом думаю, тем сильнее обижаю Каролину… Знаю, что поступаю подло и малодушно, но ничего не могу с собой поделать… Все у нас через жопу – свадьба, совместная жизнь, разговоры. Не клеится, не ладится, не складывается…

Она хлещет меня словами, как пощечинами. Выплескивает боль, которая мучает ее столько лет… Но я и теперь молчу, так и не сумев распрощаться со своей гордостью. Прошлое является к нам в образе Ани и будто подливает масла в огонь…

Ее гадкие слова лишают Каролину последних сил…

– Мне плохо, Глеб, – успевает сказать она, судорожно вцепившись в мое предплечье.

Озираюсь по сторонам в надежде увидеть Базарова, но его нигде нет. Каролина обмякает в моих руках. Краски на ее лице будто растворяются в воздухе, оно становится похожим на чистый холст. Глаза западают, веки мелко-мелко подрагивают, губы синеют, а кожа покрывается испариной. Бессильно опускаюсь на землю, пытаясь привести ее в чувства.

– Каролина, очнись, родная… – шепчу хрипло, похлопывая ее по щекам. – Ну, давай же, приди в себя…

Осознание приближающейся потери кружится над головой, как воронье… Я не переживу ее смерти еще раз… Просто не смогу… Сдохну от тоски и ненависти к самому себе.

– Кара, пожалуйста, не умирай, – склоняюсь над ней, утопая коленями в траве газона. Озираюсь по сторонам, но никого не вижу. Зато слышу аплодисменты гостей и возгласы тамады. Все на представлении и никому нет до нас дела. Шарю в карманах, запоздало вспоминая, что оставил пиджак с телефоном в беседке.

– Пожалуйста, не умирай…

Отчаяние опутывает меня, как рыболовная сеть. Я задыхаюсь болью и бессилием, слабею, не могу встать и позвать на помощь… Сижу на земле, продолжая теребить ее волосы, плечи, гладить лицо.

– Кара, я не переживу этого второй раз… Лучше пусть я умру… Во мне нет ничего хорошего – одна злоба и ненависть к себе. Я тебя не заслуживаю…

Совсем рядом другая жизнь – смех, веселье, лицемерные улыбки и такая же любовь, вежливые аплодисменты и осуждение за спиной… И я мог быть там – среди этих мертвых душ, благоухающих дорогими ароматами, но гнилых внутри… А теперь я почти лежу на траве, обезумевший от чувства потери, сраженный наповал жестокой реальностью. Неужели, это конец? И моя жалкая обида теперь не имеет смысла? Все не имеет смысла без нее…

– Каролина, вернись ко мне, родная, – целую ее в щеки, улавливая поверхностное дыхание. – Я прошу тебя… Я все исправлю, ты только вернись. Лера, Каролина… Называйся как хочешь, будь, кем хочешь, только вернись… Я люблю тебя, Кара. Ты нужна мне, правда… Очень нужна, поэтому я делаю все эти глупости. Прошу тебя, милая… Очнись…

– Ммм… – стонет она, наконец.

– Я люблю тебя, слышишь? И всегда любил… Ревновал, злился, хотел ранить побольнее, но… Девочка, ты меня здорово напугала.

По моему лицу тоже текут слезы… Кара распахивает глаза и опасливо осматривается по сторонам. Кажется, она ничего не слышала из моей пламенной речи… Возможно, так даже лучше.

– Вяземский, не дождешься. Ты, наверное, уже жалеешь, что наговорил мне этой ерунды из сказок про розовых единорогов? – шепчет она.

– Боже, как я рад, что ты жива. Мы сейчас же поедем в больницу, поняла? – обнимаю ее и зарываюсь пальцами в длинные шелковистые волосы. – А тебе не понравилось? Никогда не поверю…

– Еще вчера ты сказал, что не в восторге от идеи нашего брака.

– Я нагло врал. Кара, я без ума от тебя… Все мои мысли о тебе… Я чуть не сдох, когда ты сказала про Америку. Честное слово, даже если бы ты улетела, я отправился следом. Как ты сейчас? Сможешь встать? Хотя нет, я понесу тебя. Держись за мои плечи.

Выпрямляюсь, крепко прижимая жену к груди. Первым нас замечает Брыкалов. Хмурит лоб и подходит ближе, ожидая указаний.

– Быстро найди Базарова и Милану.

– Милана с вашей мамой, босс. Они пускают кораблики в пруду. Что-то случилось? Каролине Дмитриевне плохо?

– Да. Базаров где?

– С Андреем Максимовичем, сейчас позову. Готовить машину?

– Да, сейчас же едем в больницу. Базарова затолкай тоже, поедет с нами.

Глава 34

Глеб.

– Глеб, куда ты меня несешь? – шепчет Каролина слабым голосом. – Там Милочка, ее надо забрать. Я переживаю, что она испугается и…

– Не волнуйтесь, Каролина, – учтиво произносит моя мама. Брыкалов и ее догадался позвать. Правильно сделал, шельмец. Может думать, когда надо…

– Ой, Нина Ильинична, вы тоже здесь? Простите, что испортила ваш праздник… Я не специально, просто…

– Мы с Андрюшей присмотрим за Миланочкой. Кажется, она уже ко мне привыкла. Я ее не обижу, честное слово. Доверьтесь мне… – мама нервно поглаживает Милану по голове.

Мама смотрит на Каролину с нескрываемым сожалением. И очень хочет наладить с внучкой контакт. Не сомневаюсь, что они с папой воспользуются случаем и проверят наше с Миланой родство. Это их право, пусть делают что хотят, лишь бы не мешали нам жить… Каролина напрасно думает, что ее обвинения против отца я пропустил мимо ушей. В отличие от нее я более осторожен. Жизнь преподала мне горький урок… Однажды я поторопился и разрушил все, что было мне дорого. Потерял Леру… Утратил право называться отцом и мужем… Разрушил, растоптал, уничтожил своими необдуманными, торопливыми поступками… И сейчас я не имею права на ошибку. Я все проверю. Сделаю все, чтобы доказать вину отца. Но, после…

– Каролина, хочешь, я вечером заберу Милочку домой? Ты мне доверяешь? – крепко прижимаю невесомое тело жены к груди и смотрю ей прямо в глаза. – Могу вызвать няню. Как ты скажешь, так и будет.

– Зачем же няню? Кара, дочка, нам теперь надо отношения налаживать, – не унимается мама. – Пожалуйста, оставьте девочку у нас.

В голосе мамы звучит искреннее волнение. Оно словно царапает воздух и, кажется, наши души… Кара смягчается и кивает, выражая согласие. Делает вид, что забыла о скандале с Анной, коротая никогда бы не пришла на мамин праздник без приглашения.

– Мама, если с головы моей дочери упадет хоть один волосок, я… Мы с тобой потом поговорим, ладно? И ты мне расскажешь, как здесь оказалась Аня? Это ведь ты ее пригласила?

– Друзья, потом поругаетесь, – певуче произносит Базаров. – Нам надо ехать. Миланка обнимает Кару и охотно подает ладошку в руку мамы. Неужели, вправду поладили? Во всяком случае я отпускаю их со спокойной душой.

Базаров слушает сердце Каролины, пока мы едем в клинику. Считает пульс, прислушивается к дыханию и, вообще, проявляет недюжинный интерес к здоровью моей жены. Чем, безусловно, вызывает во мне жгучую ревность…

– Каролина, все будет хорошо. Я… ты мне очень дорога, я люблю тебя, – повторяю с облегчением.

– Вяземский, ты уже говорил, я запомнила, – улыбается она. – Я очень переживаю за Милочку. Как бы ничего не вышло… Дом твоих родителей под охраной?

– Конечно. Папа очень осторожен. Не волнуйся, я распоряжусь, чтобы Брыкалов организовал дополнительную охрану. Кара, а ты мне совсем не веришь? Моим словам? Понимаю, в последнее время мое поведение не соответствовало…

– Я не знаю, Глеб. Не скажу, что испытала облегчение от твоего признания. И… Да, пока не верю. Наверное, мне стоит подождать поступков.

На ее замечание я лишь многозначительно молчу…

Базаров командует персоналу подготовить кабинет для осмотра. Моет руки, набрасывает халат и просит меня уложить Каролину на кушетку. Отрываю от себя драгоценный груз, успевая уловить страх в ее глазах.

– Клапан необходимо менять в ближайшее время, – проговаривает Базаров, прикипев взглядом к черно-белому экрану. – Не могу сказать, что он полностью изношен, но… Считаю, что рисковать опасно для жизни. Аортальный клапан подлежит замене. Такие операции благополучно делают в нашем центре.

– Я согласен, если мое мнение кому-то интересно, – произношу, сжимая ее прохладную кисть.

– Я… Я тоже, – кивает она. – А сейчас мне можно домой? Матвей Иванович, пожалуйста… Когда вы сможете меня прооперировать?

– Когда ваш супруг будет готов оплатить операцию. Счет я пришлю вам на почту, если позволите. Домой вам можно после капельницы. Сейчас Людочка ее сделает. Глеб Андреевич может посидеть рядом с вами.

– Спасибо вам, доктор, – протягиваю кисть для рукопожатия. – Можно я провожу вас до кабинета?

– Да, – кивает он, вручая назначения медсестре.

Когда мы выходим в коридор, Матвей Иванович снимает маску учтивости и набрасывается на меня с обвинениями.

– Как вы могли так с ней поступить? Ее же нельзя волновать? Можете думать что угодно, но я не знаю людей, более чистых душой, чем она. Такие, как Кара не должны умирать. Я не знаю, что у нее случилось в прошлом, но Каролина пережила это достойно… Вынашивала Милочку, делала все, чтобы кормить ее грудным молоком, занималась йогой, правильно питалась… Она никогда не пожаловалась на обстоятельства. Поднималась с колен и ползла навстречу жизни… А потом наши пути разошлись… Она встретила вас и…

– А вам жалко, что меня? Наверное, вы тоже влюблены в нее, так?

– Это неважно. Она молчит, пытается быть гордой, но любит она вас, Глеб Андреевич. Я желаю Каролине счастья, берегите жену, она этого достойна. Будьте рядом и докажите свою любовь не на словах.

Он уходит, оставляя меня наедине с мечущимися, как пчелиный рой мыслями. Как жестоко я ее обижал… Ранил каждый день – искусно, методично, целенаправленно… И сейчас я хочу с тем же маниакальным стремлением исцелять ее раны… Почти вбегаю в палату и сажусь рядом. Глажу ее лицо, перебираю пальцами волосы, сжимаю тонкие пальчики…

– Вяземский, я вроде не умерла, – улыбается она.

– Теперь все будет по-другому, если позволишь.

Глава 35

Каролина.

Знал бы Вяземский, сколько мне приходится прилагать усилий, чтобы казаться неприступной… Я не ждала его слов любви… Хотя нет, вру… Я мечтала, что он когда-нибудь встанет на одно колено и признается в любви, а я его равнодушно отвергну и уеду в Америку, например. Даже не знаю, верить Глебу или принять его слова за помешательство? Сердцу хочется верить и надеяться на счастье. Но стоит мне допустить мысль о любви, перед глазами против воли всплывает лицо Андрея Максимовича… А следом за ним мелькает Нина Ильинична и Аня Фомина… Но кульминацией моих страшных видений является лицо неведомого призрака. Того, кто затаился до времени и наблюдает за мной… Как тут расслабишься?

– Каролина, ты мне нужна. Я никогда больше тебя не обижу, – шепчет Глеб, нежно поглаживая мою щеку. – Я оплатил операцию, Базаров завтра же закажет клапан из Европы. Будешь у меня как новенькая.

Я прекрасно знаю, сколько Вяземский вывалил денег. Но я молчу и улыбаюсь своему мужчине. Позволяю ему стать для меня рыцарем, а себе, наконец, быть принцессой.

– Спасибо тебе.

– Кара, я хоть немного тебе нужен? – не унимается он.

– Глеб, дай мне время подумать. Поверить твоим поступкам, привыкнуть… Я не сбегу никуда, обещаю…

– Я пока к тебе не притронусь, Каролина. У меня была мысль съехать, но в последний момент я от нее отказался. Тебе может стать плохо, и вообще…

– Пожалуй, я не буду отпускать няню Юлю до твоего возвращения с работы.

– Может, тебе будет спокойнее без меня? Как ты скажешь, так я и сделаю.

– Наверное, нет. И Милана будет о тебе спрашивать. Единственное, чего я хочу – покоя. Не желаю выяснять отношения, спорить, обвинять и…

– Этого не будет, обещаю, – пылко произносит он. – Мне тебя не в чем обвинять, как оказалось. Это я кругом виноват. Так что… Наверное, мне стоит взять отпуск? Хотя нет – я не смогу ходить рядом с тобой и делать вид, что я монах. Ох, Кара… У меня сейчас душа разорвется и сердце… Меня распирают чувства. Я хочу позволить себе быть счастливым. С тобой…

– Я могу быть уверена, что ты снова не поверишь в какую-то чушь? Если завтра тебе принесут фотографии, ты не будешь…

– Нет, я верю тебе. С родителями предстоит серьёзный разговор. Информацию, что ты рассказала о папе, я проверю с помощью Свирепого. Не хочу рубить сплеча и обвинять отца бездоказательно.

– Наверное, ты прав. Это я слишком порывистая.

– Будь здоровой, Кара. С остальным разберемся.

Базаров отпускает нас домой. Объявляет дату операции и расписывает лечение на время моего пребывания дома. Брыкалов привозит Миланочку от родителей Глеба. К моему удивлению, дочурка уже зовет их дедушкой и бабушкой и с интересом рассказывает о прочитанных книгах и лакомствах, которыми ее угощала «баба Нина».

– Поедешь еще к бабуле? – счастливо проносит Глеб, когда мы входим в дом.

– Да! Оно хорошие, пап. А давай и мы их пригласим к нам?

– Как наша мама скажет. Кара, ты как, не против? – поднимает он на меня взгляд.

– Я боюсь, Глеб. Что будет, когда Нина Ильинична узнает, кто я? А Андрей Максимович, он… Я уверена, что авария была неслучайной. Экспертиза доказала, что тормозная система была испорчена. Кто это сделал, Глеб? О признаниях твоего папы слышала только я. И он узнал об этом. Потом и твоя мама решила подыграть и придумала историю с моей изменой. Они целенаправленно хотели от меня избавиться, такие вот дела… Какова будет их реакция, когда они узнают, что Лера Веснина жива?

Глеб мрачнеет от моих слов… Таких откровений от меня он еще не слышал. Он растирает лоб и шумно вздыхает, прохаживаясь по комнате. Опирается о подоконник и замолкает, словно обдумывая, что со всем этим делать?

– Я проверю твои обвинения, Кара. Свирепый уже приступил к делу. Если надо – я добьюсь эксгумации трупа моего дяди или отца… Теперь уже неизвестно, умер ли он сам или к этому приложил руку отец? Все будет хорошо, Каролина. Никто из моих близких не посмеет тебя тронуть, я обещаю.

– Глеб, я понимаю твою маму. Наверное, ею двигало желание сохранить семью? Она боялась потерять мужа и пригреть на груди змею, то есть меня. В борьбе за собственную безопасность все средства хороши, а она…

– Не все, Кара. Мама должна была все проверить, а не безоговорочно подчиняться отцу. Я почти уверен, что она все это время жила в страхе и сомнениях. Это та еще мука…

– Согласна. И она уверена, что Лера мертва. Может, ее гложет чувство вины за содеянное?

– Давай пока повременим с гостями, ты права, сейчас не время раскрывать карты, – Глеб отрывается от подоконника и подходит ближе. Мягко сжимает мои плечи и ищет взгляда.

– Тебе не о чем беспокоиться, Каролина. Я никому не позволю вас обидеть. Ты моя семья… Я люблю тебя и Милочку. Я хочу стать другим и…

– Кхе-кхе, – прерывает нашу милую беседу Брыкалов. – К воротам подбросили письмо, адресованное Каролине Дмитриевне. Держите, – вздыхает он и протягивает конверт.

– Автор не указан, – поддеваю конверт дрожащими пальцами и вынимаю листок. – Мне страшно, Глеб.

– Дай мне, – он отбрасывает конверт на пол и разворачивает листок.

«Я наблюдаю за тобой. Сегодня мое сердце, наконец, возрадовалось – судьба тебя наказала. Ты живешь моей жизнью, но тебе не суждено прожить свою. Это так грустно, Лера… Я была уверена, что ты сегодня сдохнешь, но нет – бог дает тебе еще один шанс все исправить. Ты забрала у меня все – жизнь, судьбу, имя. Все! Берегись, я пришла, чтобы забрать твое».

– Кара, кажется, я догадываюсь, кто она.

– Настоящая Каролина Чацкая? Я не виновата, Глеб. Я не знала, что она жива… Отец и его юрист убедили меня, что девушка мертва.

– Срочно едем к Свирепому. Нет, ты не едешь. Я вызову няню, а ты будешь отдыхать. Брыкалов останется с вами.

Глава 36

Глеб.

Я хочу поверить в любовь… И снова, как и в прошлом, хочу ее любви. Желаю видеть счастливые смеющиеся глаза Каролины, слышать ее смех и ласковые слова, торопиться домой, чтобы попробовать ее ужин. И, плевать, каким он будет… Каким же я был идиотом… Черт бы побрал мои недальновидность и юношеский максимализм. Все это время я купаюсь в сожалении о своих поступках, вспоминаю прошлое и без устали ищу причину, по которой поверил матери. Возможно, Кара права – мама испугалась и пыталась всеми силами сохранить тайну отца. А легче всего это было сделать, избавившись от Леры…

Они наняли людей и испортили тормоза на ее машине, сожгли дом ее отца… Сделали все, чтобы утаить от меня правду. Ладно я… Отец до смерти боялся, что правду узнают следователи. Он боялся попасть за решетку. И, если Каролина окажется права – это сделаю я. Я посажу отца и вычеркну мать из жизни. Это они заставили меня поверить во все эти сказки… Они украли у нас шесть лет. Нет, не они… Я сам. Ответственность лежит на мне. Я не проверил, не поговорил, поторопился.

Крепко сжимаю руль и съезжаю с трассы во двор офиса Свирепого. Паркуюсь возле входа, отвлекшись на входящее сообщение – я поручил Брыкалову отсчитываться каждые полчаса. Дома все в порядке… Что они, интересно, делают? Мои девчонки. Каролина наверняка вышивает крестиком, сидя перед телевизором в гостиной, а Миланочка собирает пазлы, развалившись на шерстяном коврике возле камина.

Как я хочу влюбить ее в себя заново… Никогда не думал, что Кара сможет разрушить во мне… меня. Растоптать ужасного грубого циника и возродить прежнего Глеба, кем я был всегда…

– Добрый вечер, Всеволод Иванович, – жму Свирепому руку.

– Вы похудели, Глеб Андреевич. Семейная жизнь оказалась не такой уж сладкой? Как вам живется? Каролина Дмитриевна…

– Я очень хочу сделать ее счастливой. Вы правы – у нас как-то… Не очень ладится. Каролина серьезно больна, я окружил ее охраной, заказал клапан из Европы, скоро ее прооперируют. Она мне не верит и…

– А вы дайте ей свободу, Глеб Андреевич. Отпустите ее.

– Как я могу? Она моя жена и…

– Вы принудили ее к женитьбе. Держите в своем доме, как пленницу. Позвольте Каролине самой принять решение относительно вас. Пусть она захочет возобновить отношения. Ухаживайте за ней, навещайте дочь, дарите цветы. Без давления и принуждения, без угроз и манипуляций.

– А как же ее здоровье и безопасность? – недоумеваю я. Как я могу отпустить Кару? Свирепый точно сошел с ума! Она моя… Принадлежит мне… Господи, он ведь прав – я ревнивый маньяк-собственник.

– Операцию проведут скоро, ведь так?

– Да.

– Что вам известно по нашему делу? В телефонном разговоре вы упомянули настоящую Каролину Чацкую. Думаете, это она?

– Уверен. Девушка пишет, что Каролина украла ее жизнь. Кара утверждает, что юристы проверяли личность девушки – она числилась погибшей. Не понимаю, зачем ей было примерять на себя чужую личность в полном смысле слова? Кара переделала все документы – места учебы в школе и университете, сведения о родственниках, и близких… Она просто стала ею… А могла оставаться собой – достаточно было просто поменять имя и фамилию.

– Нет, вы неправы. Места учебы и работы легко бы ее выдали. Любой приличный сыщик обнаружил бы, кто скрывается за новым именем. А так… Каролина – реальный человек, а Лера другой, уже погибший. Она поступила правильно… Выходит, боялась чего-то или кого-то…

– Моего отца. Я хочу, чтобы вы плотнее занялись этим делом. Если Андрей Максимович не мой отец, а убийца – я его посажу.

– Прошел срок давности, Глеб, – вздыхает Свирепый, поправляя яркий платок, торчащий из нагрудного кармана. – Закон есть закон. Больше двадцати пяти лет прошло со смерти брата Андрея Максимовича. Вы были ребенком и могли не заметить разницы… Папа или дядя… Они же близнецы. Глеб, может, вы что-то помните? Как умер ваш дядя? Или отец? Нам это предстоит выяснить…

– Умер от удара током. Несчастный случай.

– Это случилось у вас дома? Там, где сейчас живут ваши родители? Простите, что снова уточняю… Я прочитал об этом в деле, но хочу услышать от вас.

– Нет. Дома у Мирона, моего дяди. Возможно, тот, кто сейчас живет с мамой – Мирон? Он легко мог выдавать себя за брата и, наоборот. Я был мальчиком, меня не посвятили в подробности.

– А что-то изменилось в ваших отношениях с отцом после гибели дяди? Вспомните, может, у вас был тайный язык? Секрет, который знал только отец?

Напрягаюсь, что есть силы, пытаясь вспомнить… Точно! У нас был секрет… Незадолго до гибели дяди Мирона мы с папой купили маме книгу Джудит Макнот «Благословение небес». А вот что случилось потом? Мама так сильно убивалась по дяде Мирону, с чего бы это? И почему она пошла на столь чудовищную ложь? Может, ей угрожали?

– Секрет был, я только что вспомнил.

– Отлично. В непринужденной беседе вам стоит рассказать об этом отцу и посмотреть на его реакцию. Сделайте вид, что вы поддались ностальгии, только и всего.

– А что потом? Если отец побледнеет и проколется? Мне нужны доказательства, Всеволод Иванович. Делайте все, вплоть до эксгумации трупа.

– Пока я лишь запросил материалы дела из архива. Но скажу сразу – дело тонкое… Смерть от несчастного случая, вот, что там пишут.

– Но при этом Лера слышала разговор отца и мамы. В нем он признается, что убил брата. Что-то не сходится… Зачем Мирону становиться моим отцом? Выдавать себя за другого человека? Он ведь мог спокойно жить дальше, если невиноват?

– А вы не помните, чем занимался ваш папа перед смертью? – прищуривается Свирепый.

– Они с дядей работали над открытием. Мирон и Андрей в молодости серьезно занимались наукой. Это потом, спустя некоторое время, отец адаптировался к реальной жизни и стал бизнесменом.

– А как они им стал? Интересно…

– Что-то продал… Слушайте, он точно продал патент за границу. Получил приличный стартовый капитал и… Может, хотели убить Мирона? И перепутали с моим папой? Черт… Как бы это теперь выяснить?

– Поговорить, Глеб. Для начала просто поговорить с отцом начистоту.

Глава 37

Глеб.

Надо поговорить с папой… Свирепый прав – без откровенной беседы никуда… Я спешно прощаюсь с Всеволодом и прыгаю за руль. Сердце сжимается от мыслей о Каролине… Так хочу домой, аж зубы сводит. И да… Я услышал совет Свирепого и собираюсь к нему прислушаться. Я ее отпущу… Пусть поживет свободной жизнью, вдохнёт аромат независимости, заскучает… Кто знает, может, она сама меня позовёт? Поймет, как ей без меня плохо? Мда… А если ей понравится жить без меня? Или ее окружат другие ухажеры? Налетят как коршуны, чтобы растрепать мою Кару на кусочки. Ревность тлеет внутри, норовя разгореться в пылающий факел и сжечь все к чертям собачьим… И меня заодно. Набираю номер Брыкалова – его брат отвечает за ремонт в квартире Кары. Может, не стоит жену отпускать сейчас, когда ей предстоит операция? Глупость какая-то… Не знаю, как поступить правильно?

– Брыкалов, как дома?

– Все в порядке, босс. Каролина Дмитриевна попросила меня собрать вишню.

– А ты что? – улыбаюсь, сворачивая к оживленному перекрестку.

– Собрал половину ведра. Сижу косточки из неё выковыриваю, – вздыхает он. – Ваша супруга тесто замесила на пирог. И не думает отдыхать, а я волнуюсь, между прочим. Ей отдыхать надо, с ее-то сердечком…

– Поеду к родителям. Ты там не теряй бдительности, смотри, чтобы дом был под надежной охраной.

– Четыре наших парня на улице, все "тип топ", босс.

– Скажи, а как обстоит дело с ремонтом квартиры Каролины? – спрашиваю, надеясь, что с ремонтом беда – подрядчики подвели или соседи затопили…

– Так дня три, как закончили все. Вы что, шеф? Совсем вы, Глеб Андреевич заработались. Вчера мебель новую собрали и квартирку вымыли. Все готово к возвращению… хм… Извините, шеф.

– Да, я хотел ее перевезти. Так что не извиняйся.

– Не глупите, Глеб Андреевич. Ваша жена больна, а вы должны рядом быть. Потом разберётесь… Извините, я снова не в своё дело лезу. Пошёл я, вишню отнесу. Приезжайте на пирог.

– Скоро буду.

Пирог, семья, любящая жена… Я мечтал об этом раньше, а потом запретил себе думать о счастье… Оказывается, мечты во мне жили… Спали в душе, как сильные здоровые семена в погребе. И сейчас они растут и укрепляются в моём сердце, избрав его своим домом… Я ее люблю… Потому и смогу отпустить…

Тягостно вздыхаю, крепче сжимая руль. Покупаю в цветочном салоне букет для мамы и сообщаю родителям о визите.

Что принесет разговор? Даст ли ответы на вопросы или закроет сердца родителей навсегда? Знаю лишь одно – поговорить я обязан…

– Глебушка, сынок, а чего ты приехал? – всплескивает руками мама, а потом забирает букет из моих рук. – Как Каролина? Все ли в порядке? Какие цветы красивые, сынок. А как пахнут…

– Мам, есть разговор… Я не хотел его поднимать, но…

– Проходи, родной. Папу позвать? – поникшим голосом произносит она.

– Да. Сначала с ним.

Отец смотрит исподлобья… Растирает переносицу и часто моргает, с трудом скрывая волнение. Он жил с этим много лет… А сейчас словно понимает, для чего я пришел. Проходит в кабинет и опускается в старое кресло.

– Садись, сынок, – сглатывая, произносит он. Стакан подрагивает в его руке, когда папа наливает воду из кувшина. – Что-то с твоей женой? Малышка у тебя чудесная, просто прелесть, она…

– Пап, ее могло не быть.

– Что это значит, Глеб?

За окном жужжит газонокосилка, и ее противный звук в повисшем между нами молчании кажется оглушительным…

– Пап, расскажи правду. Как умер дядя Мирон? Или Мирон это ты?

– Чушь какая, Глеб… Я Андрей, твой папа, – постукивая кончиком карандаша по столешнице, произносит отец.

– Тогда скажи, какую книгу перед смертью дяди Мирона мы с тобой купили маме в подарок?

Отец бледнеет и опускает взгляд. Вытирает вспотевший лоб платком и откидывается на спинку кресла.

– Не помню. Давно это было…

– Такое не забывают. Никогда. Ты помнил мамины любимые книги и наизусть знал имена ее любимых авторов. Мирон это ты? Скажи мне, как все случилось? Я спрашиваю не для того, чтобы тебя осудить. Просто…

– Почему ты вдруг вспомнил об этом?

– Твое признание маме слышала моя любимая девушка Лера Веснина. Давно это было, да пап?

– Послушай, сынок, – ерзает на кресле отец. – Мы с мамой ничего не делали Лере. Авария произошла случайно. Я клянусь тебе.

– Не верю! Экспертиза показала, что тормоза были испорчены.

– Это не я! Значит, кто-то хотел убрать ее отца. Возможно, конкуренты ее деда – он был влиятельным человеком, состоятельным… Мы с мамой ничего плохого ей не делали. Признаю, те фотографии… В общем, это мама придумала выставить Леру в дурном свете. Она испугалась, что наша тайна откроется. Тогда было нельзя… Тогда… Ой…

Отец хватается за сердце и морщится. Часто дышит, хватая воздух ртом, и бледнеет. Обмякает в кресле, судорожно сжимая пальцами деревянные ручки.

– Папа, есть лекарства? – подскакиваю с места я. – Где корвалол? Или…

– Все уже, сын. Я валидол нашел в кармане. Все… Поживу еще. Эта Каролина и есть наша Лера, да? Я как увидел ее, не поверил своим глазам. Она вроде изменилась, но глаза… Рост, походка, жесты… Я думал, что сошел с ума на старости лет, оказывается… жива. Я очень рад, Глеб. Рад, что ей удалось выжить.

Отец рассасывает таблетку и смотрит с нескрываемой теплотой. Я сажусь ближе и беру его сухую руку в свою – теплую и дрожащую.

– Пап, ты Мирон? И да… Каролина это моя Лера. Я и сам узнал об этом случайно. Узнал и уже не смог ее отпустить.

– Да, сынок. Я твой дядя Мирон. Убить хотели меня, но в мой дом не вовремя пришел Андрюша. Он хотел вернуть тетрадь с разработками. Преступники перепутали нас и убили его, приняв за меня. Я очень любил твою маму… Всегда любил, но уступил брату. Это было моей идеей притвориться Андреем. Если бы злоумышленники узнали, что Мирон жив, они повторили попытку. Я не мог позволить Нине остаться одной… Не мог и все.

– Ужас… А за что тебя хотели убить?

– Я сделал научное открытие и отказался от щедрого предложения его продать. Конечно, я продал его позже, но… за другую цену, в сотни раз превышающую ту, что мне предлагали. Их предложение было… Как бы сейчас сказали – "на лоха".

– Понятно. Так что тогда услышала Лера?

– Я сказал маме, что убил Андрея. Но я ведь выразился образно, не в прямом смысле… Я хотел поговорить с ней, сынок. Я и сейчас считаю, что подверг брата опасности. Я недооценил их и не защитил брата… Я живу с чувством вины всю жизнь. Разве есть бОльшая мука?

Глава 38

Глеб.

Голова словно разрывается от мыслей. Выходит, отец не убивал брата? Вернее, дядя Мирон не убивал моего родного отца? И, да… Он поступил разумно и взвешенно – на его месте так поступил бы любой любящий человек. Господи, я ведь ничего не понимал… Верил глазам, но упрямо не верил сердцу… А оно подсказывало, что папа сильно изменился после смерти брата. Мой родной отец любил крепкий кофе без сахара, а папа, что пришёл в наш дом после происшествия, не пил его вовсе… Привычки в еде, одежде, манера говорить, увлечения, поведение и жесты… Он и тогда мало походил на моего папу Андрея, но я смотрел на него детскими глазами и отбрасывал мысли о подмене… Люблю ли я отца? Несомненно, да. Он меня воспитал и пожертвовал своей жизнью ради мамы. Остается вопрос, кто устроил аварию Леры? Отчего-то, я верю словам папы – он не стал бы убивать мою любимую девушку. Да, они сделали все, чтобы мы расстались, подсунули мне эти дурацкие фотографии, женили на Ане Фоминой, но убивать? Вопросы роятся в голове, как пчелы. Кажется, я даже слышу их настойчивый гул.

Сажусь за руль и звоню Свирепому, чтобы поделиться своими открытиями. Тайн больше нет – надо жить дальше и разобраться, наконец, откуда взялась эта Каролина Чацкая-настоящая? Что хочет от моей Кары и почему так ее ненавидит? Такой лютой ненавистью, что стремится убить?

– Я рад, что разговор с отцом принес результат, – живо отвечает Всеволод Иванович. – Он не виноват, ваши отношения только укрепились, ведь так?

– Да, – отвечаю, вспоминая заплаканное виноватое лицо мамы и строгое отца.

Они же столько лет жили с этим проклятым грузом! А надо было все рассказать! Еще, когда Лера услышала и испугалась расправы, неверно поняв слова папы…

– Мы столько лет потеряли, Всеволод Иванович… И мне надо было тогда разобраться, а не верить фотографиям, поговорить с Лерой, а не… Неважно.

– Я подал официальный запрос о Каролине Чацкой. Постараюсь в ближайшее время узнать, откуда она взялась? Почему ненавидит нашу Каролину? И какое отношение имеет к семье Весниных – отцу и деду Каролины. Мне кажется, не может она быть случайным человеком из картотеки… Хм… – Согласен с вами, не может. Старик Веснин не из тех, кто будет разбрасываться случайными документами, да еще и липовыми. Спасибо вам, Всеволод Иванович. Спасибо, что заставили меня пойти на разговор. Видит бог, я его очень боялся… Если бы все оказалось не таким, то…

– Уже все, Глеб. Надо жить дальше, налаживать отношения с женой и распутывать клубок из прошлого. Всего вам хорошего, – прощается он.

Завершаю вызов и бросаю телефон на переднее сиденье. Выруливаю на оживленную трассу, стремясь поскорее попасть домой. Город сверкает огнями, гудит голосами и музыкой, как и мое сердце, полное невысказанных слов… Оно почти ощутимо щемит, а слова внутри меня теснятся, как малыши на линейке, ждут своей очереди, чтобы вырваться на волю из оков молчания…

Паркуюсь на площадке возле ворот и звоню в домофон. У меня есть ключ, но я не могу отказать себе в удовольствии услышать ее короткое протяжное «да» в динамике.

Шагаю по дорожке, вскакиваю по ступенькам крыльца, как нетерпеливый мальчишка, и распахиваю входную дверь, чувствуя аромат пирога уже в прихожей.

– Привет, папочка, – улыбается Кара, заправляя волнистую прядь за ухо. Румяная, разгоряченная от духовки и моего пристального испепеляющего взгляда, она являет собой ослепительное зрелище. Разве в такую женщину можно не влюбиться? Не утонуть в ней, как в омуте и не подчиниться, стать рабом за право обладать ею?

– А я хотел поговорить с тобой, Каролина, – вмещаю в голос всю твердость, на какую способен. Я должен ее отпустить… Хотя бы предложить ей это… Пусть думает, что свободна.

– Что-то случилось? Давай я сначала тебя покормлю? Ты, наверное, уже поужинал? Я знаю твое отношения к моим способностям и помню тот салат… И говядину… Черт, неважно… – опускает взгляд Кара.

– Господи, Кара, ты что? Запах стоит потрясающий. И я поужинаю. И я… – прижимаю ее к груди и вдыхаю аромат ванили, пропитавший ее волосы. – Я люблю тебя. Я скучал… И совсем забыл про тот салат, а суп был вкусный. Зачем ты опять, а?

– Да просто накрутила себя, вот и все. Я переживала о тебе, Глеб. Ты отец Милочки, не хочу, чтобы с тобой случилась беда… Идем пить чай? Я испекла вишневый пирог, Брыкалов его уже попробовал, представляешь? Он мне вишню помогал собирать.

– Ах, Брыкалов? Он сидел в нашей кухне и ел, смотря на мою жену? – хмурюсь я, наблюдая за ползущим по ее щекам румянцем.

– Нет, он поел с ребятами в комнате охраны. Глеб, ты опять? Мой руки и садись, – Кара поворачивается к плите, демонстрируя соблазнительную попку, обтянутую трикотажными легинсами. Черт, вот как мне от нее отказаться? – Ты переживала лишь потому, что я ее отец? Каролина, а сам я…

– Пожалуйста, не надо, Глеб. Я еще не разобралась толком…

– Ладно, забыли. Каролина, я разговаривал с папой. Садись, я расскажу тебе все. Где Милочка?

– На улице. С Юлей играют в классики. Охрана с ними. Трое ребят по периметру и…

– Кара, папа не убивал моего отца. Он виновен в его смерти лишь косвенно.

Каролина садится рядом, а я рассказываю все, что услышал, стараясь сохранить необходимые детали. Разработки, научные открытия, таинственные преступники, которые охотились за секретными формулами… Наблюдаю, как стремительно округляются ее глаза и бледнеют щеки…

– Тебе не плохо? Как сердце? В глазах не темнеет?

– Глеб, то есть тормоза нашей с папой машины испортил кто-то другой? Возможно, враги папы или дедушки? А я всю жизнь винила твоих родителей… Теперь я понимаю, почему они нас разлучили? Боялись, что я начну копаться в этой истории и настрою тебя против них, так? – Кара запивает горькие слова чаем из чашки. – Кошмар какой-то… Значит, Андрей Максимович – не убийца, а благородный спаситель, пожертвовавший жизнью ради твоей мамы? И он… Он тебя растил, воспитывал, отказавшись от своей личности. Подумать только…

– Да, я рад, что набрался смелости и поговорил с ними. Кара, и я сказал, что ты Лера… Прости, не хотелось недомолвок между нами.

– Уже неважно, раз между нами нет конфликта, – бесцветно произносит она. – Ты ничего не поел, Глеб. Ты еще что-то хочешь мне сказать? – поднимает она взгляд.

– Кара, я хочу тебя отпустить… Ты больше не пленница… Можешь считать наш брак аннулированным. Я подумал, что это важно.

– Не понимаю… – вздыхает она. – Ты… Ты предлагаешь развод?

– Я хочу, чтобы ты сама захотела быть со мной. А не оставалась здесь из-за моего принуждения… Я… Я очень тебя люблю, Кара.

– Пошел ты к черту, Вяземский! Я устала от твоих игр. Моя квартира в порядке? Я могу туда переехать? – надломленно произносит она.

– Да. Так ты не хочешь быть со мной? – поднимаюсь с места и приближаюсь к ней почти вплотную… Скажи мне, Кара… Скажи, что я тебе нужен…

Глава 39

Каролина.

Вяземский самый непостоянный человек на свете! Не понимаю, что ему нужно? Совсем недавно он требовал моего полного подчинения, а теперь дает свободу… Видел во мне куклу для любовных утех, а теперь с его губ срываются слова любви… Ему вправду так важно подарить мне свободу? В его глазах мерцает нетерпение и немного волнения. Он боится услышать мой отказ… Глеб сам не знает чего хочет… Ох, как же поступить правильно?

– Ты не хочешь быть со мной? – его теплые ладони мягко опускаются на мои плечи. Что он хочет услышать? Что я заставила Брыкалова лазать по деревьям и собирать вишню? Пекла дурацкий пирог и убиралась в доме, ждала его?

– Я хочу покоя, Глеб. И, да… Спасибо тебе за возможность выбирать, для меня это очень важно.

– Ты можешь выбрать прямо сейчас, – шепчет он, обжигая дыханием щеку. – Останься, если хочешь быть со мной. Кара, я…

– Глеб, мне нужно подумать. И разве ты лишь меня удовольствия почувствовать себя свободной?

В глазах Вяземского сквозит неприкрытое разочарование. Так ему и надо! Если бы он не поднял эту дурацкую тему, я осталась, а так… Он хочет силой вырвать из меня слова любви, что я еще не готова сказать. Одно я знаю точно – мне нужен покой. На следующей неделе предстоит операция, к которой я совсем не готова… Я боюсь умереть и оставить Милу сиротой… И мне сейчас нужна поддержка близких, а не нервотрепка.

– Кара, я буду ухаживать за тобой, – протягивает Глеб, не торопясь убирать руки с моих плеч. – Дарить цветы, приглашать на прогулки и…

– Глеб, у меня скоро операция. Пообещай, что с Милочкой ничего не случится, если я…

– Ты с ума сошла? Не смей говорить такие глупости! Зачем я вообще так не вовремя завел этот разговор? – цедит сквозь зубы он. – Забираю свои слова обратно. Ты остаешься дома.

– Ну уж нет, Вяземский! Я хочу уехать и побыть с дочерью, вернуть хоть ненадолго свою прежнюю жизнь. Я согласна принимать твои ухаживания, так и быть…

– Так и быть? Кара, мы взрослые люди, а не школьники. У нас дочь! Я не рассчитывал, что ты согласишься уйти. Признаться честно, я… Неважно.

Поторопился, не думал… Если Вяземский был готов так легко меня отпустить, то пусть пожинает плоды своей неосторожности!

– Попрошу Брыкалова приготовить машину для моего переезда. Вызови завтра домработницу, я не успела убрать второй этаж, – произношу, собираясь подняться в свою комнату.

– Каролина, прошу тебя, родная… Останься, я погорячился.

Вяземский прижимает меня к груди и зарывается носом в волосы. Не понимаю я его… Ну что за человек? Дает свободу и тотчас забирает. Как собака на сене.

– Глеб, нам пойдет на пользу перерыв. Мне нужен покой. И от постели тоже… Сам понимаешь, операция на сердце и…

– Я и не думал тебя трогать, – спешит он меня успокоить. – Кара, а если тебе станет плохо? Я никогда не прощу себя, если с тобой что-нибудь случится.

– Я поеду с Юлей, не волнуйся. Она поживет со мной.

– Я могу пригласить тебя завтра к моим родителям? Мама очень переживает, хочет наладить контакт. Кара, я не хочу развода, поняла? Я не это имел в виду, когда предлагал тебе съехать. Я лишь хочу, чтобы ты не чувствовала себя пленницей. И выбрала меня добровольно…

– Я тебя поняла, Глеб. И ценю твое решение… Мы поедем, ладно?

Вяземский выглядит, как побитая собака. Прощается с Милочкой, помогает помыть ей ручки после песочницы, складывает ее игрушки в рюкзак и провожает к машине. Чувствую себя идиоткой… Другая бы осталась и приняла предложение мужа, а я покидаю его дом. Что я хочу ему доказать? Продемонстрировать равнодушие, которого нет, или позволить ему почувствовать себя добрым? Наверное, второе. Я хочу, чтобы Глеб ощутил себя благородным дарителем, а не тираном. Он же предоставил мне выбор? Так пусть теперь ждет, когда я добровольно вернусь. Наверное, так будет правильно? Любой мужчина хочет чувствовать себя возле любимой женщины благородным рыцарем, а не мучителем. Пусть и Вяземский почувствует…

– Большое тебе спасибо. Мне очень важно выбрать самой. Спасибо за такую возможность, – повторяю, когда мы подходим к машине. – Я немного отдохну, сделаю операцию и…

– И все равно я дурак, Кара… Идиот, который не предусмотрел риски. Юлия Алексеевна, сообщайте о самочувствии Каролины каждый час. И присматривайте за ней, – командует он, пристально глядя на Юлю.

– Х-хорошо… – лепечет она.

– Глеб, я завтра поговорю с доктором. Возможно, безопаснее будет ждать операцию в больнице. А Милочку может взять к себе твоя мама. Как тебе такой вариант? Мне кажется, она будет рада познакомиться с внучкой поближе?

– Конечно, не сомневаюсь в этом. До встречи, Кара. Запомни – развода не будет, что бы ты ни решила… Понимаю, что это абсурдно звучит, зато честно… Я буду звонить.

Брыкалов грустно вздыхает, когда я усаживаюсь на переднем сидении. Молчит, не высказывая своего мнения, мастерски ведет машину, старательно объезжает кочки и ямки. В общем, делает все, чтобы я чувствовала себя комфортно.

Он помогает поднять вещи в квартиру и, коротко простившись, уходит. Дома пахнет обойным клеем и штукатуркой. Миланка радуется красивому ремонту и новой розовой мебели для девчонок. Глеб обо всем позаботился… Об игрушках, картинах на стенах, телевизоре и удобной кровати… У Милки в комнате нахожу огромную корзину, заполненную игрушками. На стеллажах стоят детские книги и настольные игры, на полу – глиняные горшки с цветами. Ну и Вяземский…

– Как же тут красиво! – восхищенно протягивает Юля. – Каролина Дмитриевна, здесь письмо…

– Где? О боже… Где оно было? Как Брыкалов его не заметил?

– Вот… Лежало на столе. Выходит, человек, что его принес, может вот так просто к нам прийти? Зря вы уехали из дома Глеба Андреевича, ох зря… – причитает она.

– Я разберусь, Юля. Иди к Милане, ее надо покормить.

Дрожащими пальцами распечатываю конверт и читаю написанные от руки строчки:

«Пожалуй, я дам тебе шанс сохранить жизнь. Встретимся вечером возле входа парк имени Ермолова. Приходи одна».

Глава 40

Каролина.

Во сколько это, вечером? Она мне сообщит точное время или будет мучить неизвестностью? Что мне делать сейчас? Расхаживаю по квартире, сжимая листок ослабевшими пальцами…

– Каролина Дмитриевна, мне ужин готовить? Там полный холодильник продуктов, и в шкафчиках крупы и макароны. Наверное, Глеб Андреевич планировал ваш отъезд и обо всем подумал? Ой…

– Юля, готовьте, конечно, – выдыхаю устало. – Милана супчик будет, а я… Наверное, я есть не буду, поужинаю в городе.

– Вы собираетесь уезжать? Это связано с письмом? Я…

– Юля, давайте договоримся – мои дела остаются в секрете от остальных… хм… людей.

– И даже Глебу Андреевичу говорить не нужно?

– Не нужно.

– Я же переживаю за вас, Каролиночка… Дмитриевна. Что делать, если… У меня и инструкции никаких нет,  –Юля вскидывает на меня испуганный взгляд. – Куда отвезти Милану, если…

– Юля, послушай… Ничего со мной не случится. Я не настолько глупа, чтобы идти на встречу с преступницей в одиночку. Я сейчас же позвоню Свирепому и… Глебу тоже.

Присутствие Юлии обостряет мой страх до предела. Мне и так страшно, а ее вопросы про «что делать, если вас убьют» сводят с ума…

Тихонько ухожу в ванную и прыгаю под горячий душ. Мою голову и долго стою под водой, пытаясь принять правильное решение. Снова звонить Вяземскому? Мы решили пожить отдельно, так пусть он наслаждается одиночеством!

Сушу волосы, делаю легкую укладку, наношу макияж… Глупые мысли не покидают: что, если меня убьют? Так хоть умру красивая.

– Глупая Каролина! О чем ты только думаешь? Этого не случится… Никогда… Бог дал тебе шанс на новую жизнь – как бы банально это ни звучало. Так живи…

Любуюсь своим отражением в зеркале и прогоняю плохие мысли. Надеваю брючный костюм из легкого хлопка и прикрываю дверь спальни – не хочу, чтобы Юля слышала мои разговоры. Подхожу к окну, наблюдая за детками, бегающими вокруг песочницы, и набираю телефонный номер Свирепого.

– Я получила письмо, Всеволод Иванович. Преступница приглашает меня на встречу, сегодня вечером в парке Ермолова.

– Плохое место. Толпа, никто ни на кого не обращает внимания, много мест, не оснащенных камерами видеонаблюдения… Она может пырнуть вас ножом, так, что никто и не заметит вас… Остыть успеете, пока… Черт, что же делать?

– И вы туда же? Кстати, Глеб предложил мне свободу. Так что… В общем, я в своей квартире, а он остался у себя.

– Молодец Глеб, интересно, кто его надоумил? – шутливо протягивает Свирепый. – Она знала точно, что письмо попадает в ваши руки. Не побоялась его принести и оставить. Значит, дамочка следит за вами, Кара. Очевидно, ее программисты подключились к вашему смартфону через спутник и следят за всеми перемещениями. Не знаю, как по-другому объяснить?

– Наверное, так и есть?

Сердце бешено колотится от ощущения беззащитности… Именно сейчас, когда я подвергаюсь опасности, я одна… И это не вина Глеба – я же сама сделала выбор? Так на что тогда пенять?

– Вы хотите сохранить наше дело в тайне от Глеба? – осторожно произносит Свирепый.

– Да. Я хочу немного побыть самостоятельной, раз уж он дал мне такую возможность. Звонить ему и просить помощи, это… Как-то несерьезно, вы не находите?

– Нет, не нахожу. Вы его жена и мать дочери. Я настаиваю на том, чтобы сообщить Глебу Андреевичу, – строго произносит Свирепый.

– Мы сами справимся. Вы же знаете Глеба – он поднимет панику и спугнет женщину.

– Вы правы. Я пришлю к входу в парк двух парней из своих сотрудников. Они у меня специализируются на супружеских изменах и следят за провинившимися мужьями. Так что… Могут быть незаметными. И, конечно, они будут вооружены.

– Может, не стоит так? – отвечаю дрогнувшим голосом. – Если бы она хотела убить, то…

– Она умна и хитра. Не стоит верить всем ее словам. Во сколько вы поедете туда?

– Она не написала точного времени.

Стоит мне произнести эти слова, поступает входящее сообщение. Похоже, дамочка не только следит за моей геопозицией, но и прослушивает разговоры.

– Она написала мне, Всеволод Иванович. В восемнадцать тридцать, возле юго-восточного входа. Рядом с палаткой тира.

– Ужасное место. Но… Ладно, не будем болтать. Хотя… Никакого смысла в этом нет – все ваши разговоры она слушает. Давайте я вызову дежурную бригаду скорой помощи? На случай если вам станет плохо?

– Не знаю… Я таблетки выпила и с собой все необходимое взяла.

Вызываю такси и еду в парк. Что мне делать дальше? Ждать ее указаний или войти и слиться с толпой. Краем глаза замечаю парней Свирепого. Они делают вид, что рассматривают воздушные шары в торговой лавочке, ведут себя свободно и непринужденно. Наверное, так и надо? Я же дрожу, как трусливый заяц. Потираю плечи и смотрю на экран смартфона.

«– Входи в парк. Справа от батута есть кафе «Бабушкины грабли». Садись на столик возле окна. Я скоро к тебе подойду».

Она пишет мне каждый раз с нового номера… Хочет открыться, но продолжает заметать следы. Сердце грохочет, как двигатель старого грузовика… Мне волнительно и страшно не за свою жизнь, а за будущее Милочки. Что этой женщине нужно?

Аккуратно выполняю ее приказы. Сажусь за столик и жду нежеланную гостью. Она подходит почти незаметно – мягко ступает по мраморному полу кафе и плюхается на цветастый диванчик, словно мы близкие подруги.

– Ну, привет, Лера. Или тебе больше нравится мое имя? – хищно прищуривается она.

Красивая, даже слишком… Ее лицо кажется мне до боли знакомым – совершенно точно, мы раньше встречались, но где?

– Ты… Вы…

– Мы слишком близки, чтобы на вы, – хмыкает она. – Я Каролина Дмитриевна Чацкая, настоящая. Та, которую стерли с лица земли в угоду тебе.

– Я ничего не знала, клянусь дочерью.

– Никогда не клянись, Кара. Это неприлично.

– Чего ты хочешь? Просто скажи…

– Вернуть свое имя. И свое наследство, которого меня лишил твой мерзавец-дед.

– Прости, я ничего не знала о тебе… – лепечу хрипло. – Ты его дочь?

– Да, внебрачная и позорная, как выяснилось. Он без причин лишил меня наследства и насильно закрыл в специальном учреждении. Я жила там почти семь лет.

– Значит, он принял такое решение, когда я сбежала из города? Странно… Я ничего не знала. И не понимаю причин такого поступка. Может, ты мне объяснишь?

– Некогда. И нет желания. Завтра ты вернешь мне все, Кара. Так и быть – оставайся мной… Но без моих денег.

Глава 41

Каролина.

– Без твоих денег? – удивленно вскидываю бровь. – Я почти семь лет горбатилась, чтобы стать кем-то… Доказать себе и окружающему миру, что я не грязь под ногтями, не ничтожество, которое можно взять и… стереть с лица земли! Я училась, Каролина, много училась… Ни одной копейки, что оставил мне дед, я не потратила на развлечения. Моей целью было…

– Знаю, Кара, знаю… – снисходительно вздыхает она. – Ты хотела наказать этого ублюдка, из-за кого тебе пришлось бежать… Ну и что, как месть? – прищуривается она. Нависает над столом, полная готовности слушать мои откровения.

А нет никакой мести… Есть я и моя дочь… Но, отчего-то вопрос Каролины заставляет сердце мучительно сжаться… Есть еще Глеб – отец моей дочери и мой муж. Мужчина, при мыслях о ком, душа наполняется горечью и сладостью одновременно… Сладкий яд… Горький мед… Что угодно, только не равнодушие… И мне до чертиков неприятно, что она смеет задевать близких мне людей… Говорить о них, скривив в пренебрежении губы, сощурив глаза или изобразив на лице брезгливую мину.

– А нет никакой мести, Каролина, – выдыхаю я. – Есть моя семья – Глеб и Милана.

– И ты не хочешь стереть его в порошок? Так нравится быть под ним? – ее подбородок странно подрагивает, глаза сверкают недобрым огнем. Складывается впечатление, что не я пострадала от семьи Вяземских, а она…

– А тебе какое дело до моих отношений с ним? Не понимаю… Может, объяснишь? Или у меня сложится впечатление, что ты любишь воевать. И наблюдать за теми, кто воюет. Кара, я повзрослела. Оставила прошлое и хочу жить дальше. Послушай, мы ведь не чужие друг другу, так? Кто я тебе? Наверное, единственная родственница во всем белом свете? Но ты упорно хочешь причинить мне боль. Каролина…

Протягиваю руку и неловко касаюсь ее сжатой в кулак руки. Каролина одергивает ее, как от паутины или чего-то липкого…

– Не смей играть со мной, – шипит она. – Я давно не верю всем этим разговорчикам про семью, любовь и прочее. Я наблюдала за тобой, Кара… Хотела ошибиться и отыскать в тебе что-то родственное – воинственность, смелость, стремление к справедливости. Но ты растеклась перед этим красавчиком лужицей и раздвинула ножки. Да, он хорош, даже очень, но… Ты не должна была его прощать!

Рот Каролины искривляется, превращая ее миловидное личико в капризную маску. Она наказала меня за Глеба! Вот оно что… Следила за нашими отношениями, а когда поняла, что мое сердце оттаяло, похитила Милу… Она куда безумнее, чем я думала. И куда опаснее…

– Я не должна делать то, что хотят другие. И ты не должна… Давай каждый будет жить как хочет? По совести и…

– Я живу по совести. Справедливым было тебя убить, даже не знаю, почему дала слабину? – недрогнувшим голосом произносит она.

– Потому что в тебе есть человечность. Кара, я не виновата перед тобой. И я искренне хочу стать тебе близким человеком, родственницей, сестрой, если захочешь. Прекрати войну.

В ее взгляде что-то меняется – она словно раздумывает над моими словами… Но наваждение быстро рассеивается, сменяясь прежней воинственностью.

– И не подумаю. Делай операцию, Каролина. А потом я решу, как поступить с фирмой. Ты должна вернуть мне наследство.

– Фирма – это мое детище, Кара. Я могу дать тебе стартовый капитал, но отдавать фирму – безумие… Я много лет поднимала ее и…

– Плевать! Будем считать это моральной компенсацией за мои страдания.

Каролина швыряет на стол купюру, спешно поднимается с места и покидает кафе. Жду, пока ее силуэт скроется из виду и встаю из-за стола… И как это понимать? Война продолжается или моя тетушка объявила перемирие? Оглядевшись по сторонам, иду к выходу из парка. Свирепый, к моему большому удивлению, ждет меня на лавочке.

– Добрый вечер, Каролина Дмитриевна. Я решил самолично убедиться, что с вами все в порядке, – он вынимает из кармана платок и стирает со лба пот. Прячет его обратно, в карман ярко-красного хлопкового пиджака.

– Плохой из вас коспиратор, – улыбаюсь я. – Видели ее?

– Нет, но ребята сделали ваше совместное фото. Я займусь ее личностью. Хочу узнать, что тогда все же произошло?

– Каролина сказала, что мой дед упрятал ее в закрытое учреждение, я не уточнила какого рода… Может, она страдает психическим расстройством?

– Ну а вам, как показалось? – осторожно интересуется Свирепый. – Как она… в общении?

– Неадекватная. Настроена на войну, но решила благосклонно отложить дела на потом.

– Каролина, ложитесь в больницу и занимайтесь здоровьем, – вздыхает Свирепый. – Она пошла на контакт, значит, не будет топить ваш дом или похищать малышку. Будет просто ждать.

– Так и сделаю.

Следую совету Всеволода Ивановича и занимаюсь собой – собираю необходимые для госпитализации документы, расписываю инструкции для Юли, много ем и сплю… Вяземский деликатно справляется о моем здоровье и разговаривает с дочкой по видеосвязи. Улыбается ей с экрана и смущенно отводит взгляд, встречаясь с моим… Мы как школьники, ей-богу. Глупые подростки, совершившие неловкий или поспешный поступок и не смеющие его исправить… Глеб молчит о чувствах, не терзает меня разговорами о нашем совместном будущем, говорит о чем угодно, но не о нас…

Наверное, мы постепенно превращаемся в добрых друзей или бывших, сохранивших отношения. Или мне кажется? Утром он приезжает к нам с Милочкой, чтобы проводить меня в больницу. Забирает из рук сумку, целует Милу в щечку и молча садится за руль, не доверяя столько деликатное дело Брыкалову.

Осторожно довозит меня до места и помогает выйти. Разговаривает с врачом, помогает разместиться в комфортабельной палате, даже постельное белье гладит ладонями, расправляя складки… Делает всякую ерунду, не находя смелости заговорить…

– Ну… пока… Завтра меня прооперируют, – выдавливаю надтреснутым шепотом. Отворачиваюсь в окно, любуясь ярко-оранжевыми бархатцами, затопившими палисадник. Не знаю, что еще говорить? Что, вообще, говорят в таких случаях? Прощаются или дают наказ, как жить, если операция закончится летально?

– К черту все, Кара, – Глеб разворачивает меня к себе и крепко прижимает к груди. – Из больницы поедешь домой.

– Куда домой, Глеб? – улыбаюсь, наблюдая за его пылающими волнением глазами.

– Ко мне, к нам… Возвращайся, любимая, делай со мной, что хочешь, я весь твой, с потрохами, душой и телом, что хочешь… Подыхаю без тебя, слышишь? Что хочешь… Только вернись.

Глава 42

Каролина.

Он порывисто притягивает меня к груди, обжигая висок горячим дыханием, целует веки, лоб, подбородок… Медлит, не решаясь поцеловать в губы. Зарывается пальцами в волосы и стягивает резинку с хвоста, вдыхает аромат, гладит меня, обнимает…

Чувствую исходящий от него жар, плавлюсь в сильных руках, понимая, что чувствую то же самое… Он нужен мне – несмотря на прошлое и наши ошибки…

Поднимаю глаза, встречаясь с его взглядом – по-мальчишески искренним, любящим, глубоким, как омут… Раскрываю губы, чтобы ответить, но проглатываю слова, боясь все испортить… Давно я не говорила мужчине таких слов… У меня-то и не было никого.

Понимаю, Вяземскому сложно в это поверить – я красивая, обеспеченная женщина. Интересная, образованная, сексуальная… Все, при мне, кроме некоторых особенностей характера. Мне тяжело подпускать к себе посторонних людей. Особенно мужчин. А уж открываться перед ними душой и телом…

– Пока, любимая, – Глеб вырывает меня из задумчивости. Нехотя снимает с моих плеч ладони и отступает на шаг. – Я приеду завтра, буду сидеть возле операционной. Кара, я… Ладно, неважно.

Важно, черт возьми! Я не могу позволить ему уйти вот так… Глеб разворачивается и ступает к дверям палаты. Какие у него широкие плечи – надежные, сильные, они смогут защитить меня от целого мира… Он для меня этот мир. Единственный, тот, кого я впустила в сердце и так и не смогла забыть. Злилась, ненавидела, боялась, хотела уничтожить его, растоптать, унизить… Расквитаться с его отцом, семьей, сделать всем им больно… Я всего этого хотела и томилась от неостывших чувств… Украдкой искала статьи о нем в интернете, чтобы посмотреть, каким он стал. Смотрела на Глеба, чувствуя, как внутри растет желание увидеть его… Снова увидеть…

– Глеб, постой, – хрипло выдавливаю я, боясь, что он уйдет.

– Каролина, детка, ты что? – резко разворачивается он. Опускает ладони на мои плечи и заглядывает в глаза. – Ты боишься, верно? Хочешь, я попрошу у доктора разрешения остаться? Я…

– Глеб, я люблю тебя, – произношу на выдохе. – Ты мне нужен и… Я хочу, чтобы у нас была счастливая семья, если это тебе, конечно, надо.

Его улыбающийся силуэт размывается от выступивших слез. Сказала, наконец…

– Аминь, – тихонько произносит он.

Накрывает мои губы своими и жарко целует. У меня кружится голова, пульс ревет в висках, в глазах темнеет от нахлынувших эмоций… Запускаю пальцы в волосы мужа и отвечаю на поцелуй.

– Кара, нам нельзя, любимая, – он отрывается от моих губ. – Я очень счастлив и очень ждал этих слов, но… Завтра операция. Когда я заберу тебя домой, обещаю не выпускать из постели неделю, – порывисто произносит Глеб.

– Неделю? Я же не смогу сидеть, – отвечаю, смахивая слезинки.

– Я буду носить тебя на руках.

Отпускаю на волю страхи и сомнения. Когда Глеб уходит, я ложусь на койку и погружаюсь в чтение женского романа. Сюжет отвлекает меня от волнения и дурных мыслей. Врач навещает меня поздним вечером. Назначает капельницу с успокоительным препаратом и рассказывает о ходе операции. А утром все происходит…

Меня укладывают на кушетку и везут в операционную. Порывисто тянусь к золотому крестику на груди и молюсь о своей жизни… Наверное, перед лицом опасности так ведут себя все люди? И у меня срываются с губ лишь просьбы о прощении…

– Кара! – Глеб встречает меня в коридоре.

– Лерочка, детка.

Удивленно поворачиваюсь, заслышав голос Нины Ильиничны.

– Дорогая моя, прости нас с Андреем. Мы очень виноваты перед тобой. Я уверена, что все пройдет хорошо. Мы тебя очень ждем, я присмотрю за Милочкой, не волнуйся, – произносит она со вздохом. – Она сейчас с Юленькой у нас дома. Играет, бегает. Андрюша песок заказал, завтра привезут и песочницу установят.

– Спасибо вам большое. Хорошо, что вы ее не взяли. Миланка бы испугалась и плакала.

Нина Ильинична протягивает ко мне руки и гладит по лицу. Смотрит с нескрываемыми волнением и нежностью. Вскидываю ладонь и слегка пожимаю руку свекрови в ответ. К черту месть и прошлое… Не хочу больше так… Не желаю просить у бога прощение за ужасные мысли, поступки и бояться, что он не простит. Кто я? Просто человек, женщина… Он столько всего мне дал для радости и счастья, а я размениваю его блага на месть и злобу… Не хочу так и не буду…

Присутствие близких притупляет страх. Глеб ободряет меня, как и Нина Ильинична. Они пытаются отвлечь меня разговорами или вопросами о всякой ерунде. Врач тактично прерывает нашу беседу коротким «пора». Вот и все…

Считаю до десяти и отключаюсь, а когда просыпаюсь, вижу яркий свет над головой. Слезы выедают глаза и щиплют кожу.

– Каролина, ты как? Давай-ка, детка, приходи в себя. Ты меня видишь?

– Д-да… Холодно. И ярко…

– Это от наркоза. Спать нельзя, моя хорошая. Давай-ка, открывай глазки. Сейчас в реанимацию поедем. У тебя теперь новый клапан, все прошло хорошо.

– Мне теперь все… можно? – шепчу прерывисто.

– Да. Заниматься спортом, нырять, бегать… Все, что хочешь. На клапан дается пожизненная гарантия. Будь здорова, красавица.

– С-спасибо вам… Спасибо. Я пить хочу.

– Пока нельзя. Потерпи полчасика. Там тебя родные ждут, так что время пролетит незаметно.

Меня везут в палату. Над головой кружится мозаика из потолочных светильников, дверных проемов, коридоров, смазанных лиц медицинского персонала. В палате я вижу счастливые лица близких и понимаю, что несмотря на жгучую боль в груди и саднящую в месте разреза, головокружение, слабость, желание закрыть глаза – мне хорошо!

– Кара! Родная моя, любимая, – бросается ко мне Глеб. – Тебя совсем скоро выпишут. Денька три полежишь, и я тебя заберу.

– Лерочка моя, дочка. Я останусь ухаживать, – оживляется Нина Ильинична.

Они садятся возле меня и не дают уснуть – гладят, задают вопросы или, напротив, что-то рассказывают. А потом в двери врывается маленький вихрь по имени Милана… За ней сдержанно ступает Андрей Максимович. Наверное, это и есть счастье, когда вся семья в сборе?

Глава 43

Каролина.

Я чувствую себя крайне неловко – тело опутывают какие-то провода, из разрезанной грудины виднеется дренаж. Горло саднит от дыхательной трубки, которую медсестра уже успела из меня вытащить. Цепляю край простыни и натягиваю ее почти до шеи – меня знобит, да и не хочется, чтобы близкие заметили мочевой катетер…

– Лерочка или… Каролина, как тебя теперь называть, дочка? – Андрей Максимович неловко выуживает из-под стола табуретку и садится рядом.

– Наверное, Каролина… Я уже привыкла к этому имени. Но с этим тоже… есть проблема.

– Пап, может, не будем ее мучить разговорами? Кара, ты как? Когда можно садиться? – обеспокоенно протягивает Глеб, присаживаясь рядом.

– Через два дня. А через неделю меня выпишут. Я… Месяца два я буду принимать препараты, избегать физических нагрузок, а потом… Врач сказал, что я смогу прожить с новым клапаном триста лет.

Голос звучит хрипло и слабо, но чувствую я себя неплохо. Спокойно и счастливо, несмотря на временные трудности. – Это же замечательно! – в унисон произносит семья.

– Милочка моя, родная. Тебе не страшно? – переключаю внимание на дочь.

– Мамуля, нет. А тебе? Тебе не было больно? – малышка решительно отодвигает от меня папу и дедушку, а потом плюхается рядом.

– Мила, так нельзя, у мамы там шов, – спешит ее остановить Нина Ильинична. – Глебушка, ты оставайся, а я потом подъеду, покормлю семью обедом и Милу оставлю няне. Лера, что ты хочешь на обед? Я привезу, детка.

– Нина, давай уже остановимся на настоящем имени нашей невестки, – предлагает Андрей Максимович. – Каролина она теперь.

– Ну хорошо, – тушуется свекровь. – Каролина мне тоже нравится. Тогда буду тебя звать Линочкой.

Я не позволяю Глебу видеть меня такой беззащитной и непривлекательной. Договариваюсь с врачом, а он, понимая мое поведение, находит сиделку на время пребывания в больнице. Дни тянутся медленно. Мне скучно все время лежать или сидеть, но гулять по больничному парку пока нельзя. Глеб уговаривает врача разрешить прогулки, пользуясь инвалидным креслом. В один из августовских дней – немного прохладных, пахнущих приближающейся осенью, он бойко катит меня по асфальтированной дорожке. Отводит глаза, словно что-то скрывает.

– Глеб, с Миланой все хорошо? – хмурюсь я, сжимая рукоятки коляски. – Если ты не скажешь, я поднимусь. Ей-богу, поднимусь.

– Ладно, ладно, Кара, – Глеб присаживается возле меня на корточки. – Свирепый запрашивал сведения о твоей… В общем, о Каролине Чацкой. Странно, что она две недели молчала. Она же не беспокоила тебя? – прищуривается он.

– Нет. Я даже забыла о ней. А что Всеволод раскопал?

– Кара, не хочу об этом… Раз она успокоилась, незачем тебе волноваться. Помнишь, что врач сказал? Избегать эмоциональных и физических нагрузок. Кстати, секс к ним не относится, так что… Жду не дождусь, когда тебя выпишут! Врач обещал это сделать еще на прошлой неделе.

– Я отработаю, Вяземский, – приподнимая брови, произношу я.

– Еще бы, жена. Не забывай о процентах.

Глеб остается со мной еще немного времени. Отвечает на бесконечные звонки своих и моих юристов – на время моей болезни Вяземский взял руководство фирмой на себя. Когда-то я хотела обчистить его, оставить ни с чем, воспользовавшись помощью адвокатов. Я сумела бы признать сделку недействительной и не возвращать ему деньги. От дурных воспоминаний горло наполняется горечью. Глаза увлажняются, когда я представляю, что могло быть? Война – не на жизнь, а на смерть, ненависть, борьба за дочь… Сглатываю и приподнимаюсь на локтях, чтобы налить себе воды. Глеб только что ушел, а я отпустила сиделку до утра. Мне уже можно все – ходить, работать, жить обычной жизнью. Но мнительность мужа слегка замедлила возвращение в привычное русло.

– Помочь?

Вздрагиваю от женского голоса. Роняю бутылку на пол, медленно переводя взгляд на гостью.

– Каролина? Как ты узнала, что я здесь? – округляю глаза, встречаясь с ее хищным взором.

– Шутишь? По-моему, мы решили, что я знаю о тебе все. На меня работают хорошие хакеры. Ну и… другие люди тоже. Кстати, я же не Каролина. По документам у меня другое имя.

– Зачем ты пришла? – тянусь к телефону, гадая, кому звонить и что вообще делать? Мы совсем не подумали об опасности, что она представляет.

– Как ты себя чувствуешь, роднуля? – манерно протягивает она.

– Хорошо. Завтра выписывают. Все прошло хорошо. Ты бы хотела познакомиться с моей семьей? Кстати, как тебя зовут?

– Думаешь, я скажу? Зови меня Каролиной, это мое имя при рождении. Миленько тут у тебя, – она обводит ленивым взглядом палату. – А трубки эти зачем?

– Одна связывает меня с врачом, другая…

«Другая – с комнатой охраны», – произношу про себя. Глеб оказался самым предусмотрительным из нас – он настоял на круглосуточной связи с охранниками больницы. Одно нажатие и…

– Другая, с реанимацией, – вру ей. – Вдруг, мне станет очень плохо.

– Не станет, мы крепкие. Меня вон… – ее голос садится до сиплого шепота. Каролина касается манжета свободной блузки и тянет рукав, обнажая предплечье. Кожу прорезают красновато-белые застарелые шрамы…

– Тебя били? Расскажи о себе, мне правда важно знать о тебе все. Я не желаю тебе зла и хочу подружиться. Садись со мной.

Кара с опаской смотрит на меня и подходит ближе. Под ее тяжестью кровать издает тонкий писк. Господи, дай мне сил общаться с ней правильно… С одной стороны меня к ней тянет, как к родной, с другой же – отталкивает. Я ее боюсь.

– Вот, полюбуйся, племяшка или кто ты там мне? Меня били, накачивали препаратами, не кормили нормально. Меня… насиловали.

Она задирает блузку и демонстрирует шрамы на спине, плечах, шее. Что же ей пришлось перенести? И почему она упорно продолжает винить меня?

– Мне очень жаль. Я тебе очень сочувствую, слышишь. Я ничего не знала.

– Когда тебе было знать? Ты училась и охотно распоряжалась капиталами деда, моего никчемного папаши.

– Если бы я только знала, Кара… Все могло сложиться по другому, – тянусь рукой и мягко сжимаю ее дрожащую холодную кисть.

– Не трогай меня, – отдергивает она руку. Вскакивает с кровати и подходит к окну. Заламывает руки и шелестит надломленно:

– Ненавижу… Я живу только ненавистью, не умею по другому.

Пользуясь ее замешательством, пишу сообщение Свирепому, требуя немедленного отчета о Каролине. Решаюсь приписать, что прямо сейчас она находится в моей палате.

«– Немедленно уходите! Она опасная психопатка. У нее маниакально-депрессивный психоз, вспышки агрессии, неконтролируемое поведение. Она может вам навредить. Я немедленно звоню Глебу. Отключайтесь и постарайтесь вызвать врача».

Глава 44

Каролина.

Руки трясутся, а грудь сжимается обручем страха… Что мне сейчас делать? Я, как никогда перед ней уязвима – одна, да еще и с раной в груди… Врач настоятельно запретил мне волноваться. Так что я должна сейчас предпринять? Как обезопасить себя?

– Каролина, услышь меня, – кажется, я вкладываю в голос все твердость и решительность, на какие способна. – Я тебе верю. И очень хочу помочь. Я помогу тебе найти людей, виновных в твоем заточении.

– Ненавижу, – шипит она, наступая на меня. – Ты заменила мое место. Если бы ты не появилась… Откуда ты только взялась? Жила в своем городе, водила шашни с красавчиком благородного происхождения. Что заставило тебя все бросить?

Ее подбородок дрожит, но в глазах я вижу что-то похожее на неуверенность. Она словно боится поверить и предать гадкую мечту о мести.

– Я расскажу тебе все. Садись рядом, – киваю я. – Но сначала ты расскажи мне, как ты очутилась в этом… В закрытой лечебнице.

Каролина шумно выдыхает и с опаской подходит ко мне. Вытирает вспотевшие ладони о брюки, нервно заправляет длинную прядь за ухо и садится на краешек постели. Сглатывает ком в горле и сверлит меня нечитаемым взглядом. Гадает, довериться или продолжать битву?

– Расскажи мне о себе. Мама у тебя есть? – на свой страх и риск беру ее ладошку в свою и слегка сжимаю.

– Есть, но… Когда я попала в клинику, она прекратила меня навещать. Я уверена, что дело в надуманном диагнозе. Дед платил медицинскому персоналу, чтобы те… – она порывисто вскидывает руки и растирает виски. Морщится, окунаясь в ледяной колодец воспоминаний. – Меня держали в бессознательном состоянии. Кололи всякой дрянью, а когда я приходила в себя, не могла назвать день недели или время года. Я… Я ходила под себя и пускала слюни… Господи, не понимаю, что я ему сделала? – ее громкое всхлипывание эхом прокатывается по стенам палаты.

– Так ты родилась здоровым ребёнком? Не наблюдалась у невролога или психиатра? Тогда это более чем странно… А как ты впервые оказалась на приеме?

– Мама сказала, что отец оплатил мне отдых в одном из самых лучших санаториев страны. Минеральные источники, прогулки на свежем воздухе, питание… Я тогда вернулась из Москвы и с удовольствием приняла предложение матери. Вернее, папы… Он долгое время не принимал меня. Мать не скрывала, что родила ребенка, но твой дед… Он делал вид, что меня нет. Откупался от мамы какими-то подачками и строил из себя благочестивого человека – фотографировался и давал интервью журналистам, где рассказывал, как он дорожит семейными ценностями.

– Он и с моим папой долго не общался, – вздыхаю я. – Я узнала, что у меня есть дед, когда пришлось отсюда бежать. Оказывается, он знал, что я есть… И завещал свое состояние папе и мне. Но папа умер, поэтому весь его бизнес перешел ко мне. В документах не было ни одного слова о тебе… Клянусь.

– Не клянись, Кара, я же тебя предупреждала, – горько улыбается она. – Зачем ему понадобилось избавляться от меня таким жестоким способом? Не понимаю… – качает она головой. – Что я ему сделала? Я жила своей жизнью, прожила бы без него и дальше… Зачем?

– Хочешь, я позвоню своему частному детективу? Он все выяснит.

– Шутишь? Я далеко не глупа, Кара. Ты хочешь узнать мое имя по паспорту и подать заявление в полицию? Ну… за похищение ребенка.

– Всеволод Иванович не спросит твоего имени. Он поинтересуется, как зовут твою маму? Свяжется с ней и расспросит, как все это случилось? Это его работа – копать. Твоя мама живет в России?

Каролина будто каменеет. Втягивает голову в плечи и зябко потирает предплечья. У нее аллергия на маму? Или как еще назвать ее реакцию?

– Я не видела ее почти семь лет, – сухо бормочет она. – Зачем навещать в больнице умалишенную дочь? Я никого не узнавала, Кара… Пускала пузыри и мычала, как скотина. Она перестала ко мне ходить и…

– Вот именно! Что «и»? Она не боролась, не ходила к твоему отцу и не требовала разъяснений? Это надо выяснить. Как тебе удалось сбежать? Или…

– Меня отпустили, – искренне произносит Каролина. – Сделали детоксикацию и… Сказали, что я теперь не больна… Выпустили. Я вернулась домой и узнала, что меня больше нет – мою личность присвоила некая Валерия Веснина, то есть ты. А я… Я – человек без имени и лица. Кара, я весила сорок килограмм… Я не могла есть обычную пищу – желудок отвык от еды, я ходить не могла… Ноги заплетались, спина болела… Мне понадобилось полгода, чтобы стать похожей на живого человека.

– Господи, какой ужас… Иди ко мне, – тянусь к ней и крепко обнимаю. – Мне очень жаль. И я хочу тебе помочь. Врачи не могли по своей воле тебя выпустить, ведь так? Им кто-то платил за твое пребывание в клинике. А потом у благотворителя кончились деньги.

– Видимо, когда отец умер, они и кончились, – кривится Кара.

– Нет, он умер гораздо раньше. Тебя заключил под стражу кто-то другой. Сама подумай – ты вышла не так давно, а дед умер семь лет назад. Ну… или почти семь лет.

– Точно. Ты права. Кто это может быть? Кому я помешала и…

– Ты пыталась связаться с матерью?

– Да, но… Она давно живет за границей, у нее есть мужчина. Не хочу позорить ее и мешать ее близким.

– Матери так себя не ведут! Короче, как хочешь, а я звоню Свирепому – это мой детектив. Пусть разбирается. Ты помнишь, где находилась клиника?

– Примерно помню. Адреса не знаю, но показать смогу. Думаешь, твой Свирепый согласится мне помочь? Вы же… Он же… – Каролина стыдливо опускает взгляд.

– Я тебе верю. Интуиция мне подсказывает, что ты стала пешкой в чьей-то грязной игре. И вела себя так не по своей воле. Я правда тебе верю, – повторяю, пристально всматриваясь в ее лицо. – Тебе сейчас нужно какое-то лечение? Помощь?

– Нет, Кара. У меня все хорошо. Когда я вернулась, обнаружила открытый банковский счет – наследство матери. Я приумножила состояние. Потом расскажу тебе, чем занимаюсь. Как-нибудь…

– Конечно, буду рада услышать. Приходи завтра. Придешь?

– Да. Что принести? – неловко спрашивает Кара.

– Компот, – улыбаюсь я.

Глава 45

Каролина.

Впервые за долгое время я не чувствую страха. Обнимаю Кару или… Странное дело, я ведь даже ее имени не знаю, но в сердце растет привязанность к несчастной девчонке. Одному богу известно, что она пережила? Ее унижали, били, возможно, насиловали подонки, которым кто-то щедро платил. Но кто? Точно не мой дед…

– Я так рада, что ты есть, – шепчу, гладя ее по волосам.

Мы похожи – Каролина русая и темноглазая девушка, очень красивая, невысокая. Со стороны мы смахиваем на сестер.

– Прости… меня. Я… У меня внутри словно поселилась буря. Она сейчас переворачивает все, во что я верила – мои планы, чувства, ожидания. Все куда-то делось, а я… Я впервые за все эти годы хочу по-настоящему разобраться. И найти злоумышленника.

– Я поговорю со Свирепым, обещаю, – вздыхаю я, продолжая ее обнимать.

– Меня зовут Таня, – хрипло произносит она. – Татьяна Ильичева. Не знаю, откуда взялось это имя… Возможно, ее убили или держат где-то, но… Я ей стала, как только вернулась из клиники домой. Банковский счет и новые документы были готовы к моему возвращению. Так что…

Мы обе вздрагиваем от шума резко открываемой двери. Сначала в дверном проеме появляется нахмуренная физиономия Глеба, а за ним спешит Всеволод Иванович. Пыхтит и стирает пот со лба своим любимым клетчатым платком.

– Ну-ка, отойди от моей жены! – приказывает Глеб. – Каролина, родная, с тобой все хорошо? Она ничего тебе…

– Прекрати немедленно, Вяземский! Таня, не бойся, я не позволю тебя обидеть, – обнимаю ее и прижимаю к груди как родную.

Ну и лица у них! Словно привидение увидели, ей-богу. Свирепый отмирает первым. Деликатно покашливает, убирает платок в карман и выуживает из-под стола табуретку.

– Я так полагаю, вам есть, что нам рассказать?

– Вы должны помочь моей…

– Я твоя тетя, наверное, так? – улыбается Таня. – Мне вправду нужна помощь.

– Да, психиатрическая, – закатывает глаза Глеб. – Нормальный человек не способен провернуть все те подлости, что сделали вы!

– Мне очень жаль, я уже попросила у Каролины прощение, мне… – нервно сглатывает она. Теребит длинную прядь, заламывает руки. Вяземский заставляет ее снова переживать стыд. Возвращает в недалекое прошлое, не позволяя и слова вставить.

– Всеволод Иванович, давайте я расскажу, – беру инициативу в свои руки и быстро пересказываю то, что услышала от Тани. – Теперь вы понимаете, почему она обозлилась на меня? Я… Я украла ее жизнь. Чужими руками, но все же…

– Я займусь вашим делом, – важно протягивает Свирепый. – На самом деле случай весьма занятный.

– Занятный? – вспыхивает Таня. – Меня многие годы держали в плену, а вы считаете это занятным?

– Простите меня, я не то имел в виду. Вот моя визитка, жду вас завтра.

Таня навещает меня почти каждый день. Порой она тараторит без умолку и выглядит довольной, в другой раз – молчит и дуется за придуманные обиды. Понимаю, что ее состояние – следствие длительного отравления психотропными и прочими препаратами, но и сидеть без дела не могу. Я почти уверена, что можно достать из ее подсознания спящие воспоминания. Только кому я могу доверить родственницу? Не навредить ей, а помочь?

– Кара, добрая ты моя душа, ну чего ты вцепилась в нее? – не унимается Вяземский.

Я уже неделю нахожусь дома и не перестаю думать о судьбе Тани. – Ты бы лучше подумала, как нам вернуть в отношения секс…

– Глеб, я боюсь, – вскидываю на него виноватый взгляд. – Может, мне еще рано?

– Ничего не рано, Кара, врач не запрещал интимные отношения. Я безумно тебя хочу…

И я хочу… Головой и сердцем, но телом… Я очень боюсь, что сердце не выдержит нагрузки. Предрассудки, понимаю, но и как с ними справиться, не знаю. Может, мне тоже нужен психолог?

– Во мне сейчас один страх, Глеб, – качаю головой, ища в его глазах понимания. – Я боюсь умереть.

– Господи, из-за оргазма? Кара, я не знаю даже… Врач сказал, что ты проживешь триста лет. Сама же говорила. Так что изменилось сейчас?

– Наверное, я до конца не могу его принять. Клапан… Он словно чужой. Дай мне время, Вяземский.

– Хорошо, родная. Делай, что хочешь. Только не сели свою чокнутую родственницу в нашем доме.

Глеб не может или не хочет понять Таню. А я жду новостей от Свирепого. Он каждый день отсчитывается о проделанной работе, но толку от его поисков пока маловато.

Дни летят стремительно, как стая перелетных птиц или сорвавшиеся с деревьев пожелтевшие листья. В воздухе витает осенняя прохлада, а ночи становятся длиннее. Совсем скоро к моей меланхолии добавится тоска об уходящем летнем солнце… Кажется, я и сама барахтаюсь в вязком болоте страха за жизнь и неуверенности в завтрашнем дне – не только Таня.

Почему я не поверила врачу? Он говорил обо всем этом – депрессии, страхах, неуверенности… Но поначалу я отбрасывала дурные мысли и купалась в улыбках родных. Теперь же вижу только раздражение мужа – Глеб ревнует меня к Тане, не понимает, добавляя переживаний.

– Кара, есть новости! – Таня почти влетает в нашу прихожую.

Меня и саму потряхивает от нетерпения. Две недели! Целые две недели Всеволод искал нужные ниточки.

– Садись и рассказывай.

Таня сажает Милочку на руки, гладит ее по голове и начинает сбивчивым шепотом:

– Свирепый считает, что во всем виновата моя мама…

– Как?!

– Отец, то есть твой дед завещал мне почти все состояние, а маму наследства лишил. Она завязала отношения с молодым барменом, поэтому он… В общем, мама смогла бы претендовать на наследство лишь в случае моей невменяемости. Свирепый нашел доказательства, что это сделала именно она. Он послал своих помощников в больницу, где меня держали, и шантажом добился у врача признания. Тот подтвердил, что получал ежемесячную сумму на мое так называемое лечение… Господи, Кара, я поверить не могу, что так можно… А я еще отношения с ней стеснялась наладить, дура!

– У меня и самой голова кругом. Не понимаю, как можно так любить деньги? И ненавидеть родное дитя?

– Все дело в этом жиголо. Он моложе мамы на пятнадцать лет, вот и тянул из нее деньги. А она – дура влюбленная, плясала под его дудку. Что мне теперь с этим делать? Как дальше жить?

– Найдем психотерапевта, Таня. Тебе нужно восстанавливать свою разрушенную душу…

Глава 46

Глеб.

Я не понимал, как открыть глаза Каролине. Она с каждым днем отстранялась от меня, помогая своей сумасшедшей родственнице. Ее увлекло расследование Свирепого, тайны прошлого этой Татьяны, забота о ней. Она позабыла обо всех, не только обо мне… Проводила с Милой дежурные два часа и убегала к Тане или Всеволоду Ивановичу. Я не понимал ее поведения… С одной стороны, меня ранило ее равнодушие, с другой же – беспокоила ее мягкотелость и самопожертвование ради почти посторонней девчонки.

И, да… Я интуитивно не верил Татьяне. Она питалась добродушием Кары, нагружала ее все большими подробностями своей несчастной жизни, тянула ее время, внимание… Таня казалась мне пиявкой, прячущей истинное лицо за маской вселенской скорби.

Она приходила в наш дом и забирала у меня жену. Мы не спали вместе, ограничивая наши отношения короткими поцелуями и пожеланиями спокойной ночи. Я не понимал, что делать. Пытался поговорить со Свирепым, но получал в ответ укоризненный взгляд и осуждающий вздох. Он поверил Каролине, поверил Татьяне. Бросился раскапывать тайны ее болезни, не понимая, что умелая манипуляторша именно этого и хочет. Она напускала на лицо маску кота из Шрека, ее хотелось пожалеть всем, кроме меня. Я угадывал ее истинные мотивы, прекрасно понимая, чего она добивается. Устранить Кару, заменить ее… Стать ею, вернуть свое имя – вот, что она хотела. И выбрала правильную тактику – стала для Каролины милой и виноватой родственницей.

«– Прости меня…за Милочку. Я так виновата, что подвергла ее такому стрессу».

«– Я очень хочу стать для Миланы настоящей тетей».

Возможно, мама Татьяны видела сумасшествие дочери и намеренно упрятала ее в психушку? Не понимаю, почему Свирепый не соизволил поехать к ней и поговорить? Он поперся в больницу и выудил из врача признание. Выслушал одну сторону конфликта и безоговорочно поверил «пострадавшей» стороне.

Все эти дни я не мог спать… Думал о дальнейшей судьбе нашего брака и безопасности Каролины. Я желал найти доказательства своей правоты, и в один из дней это произошло…

Каролина укладывала Милану спать, а я сидел в кабинете, пытаясь разобраться с ворохом скопившихся бумаг. Отчеты, накладные, договоры, расторжения договоров… Я взял на себя контроль за ведением дел в фирме Кары. Вникал в цифры, стараясь не подвести ее доверие. Сейчас, в атмосфере поселившейся между нами холодности, я придавал своим стараниям особое значение.

Я устало откинулся на спинку кожаного кресла, когда услышал тихий стук в дверь.

– Можно? – в проеме появилась Татьяна.

– Да, чего тебе? – вздохнул я устало.

– Я… Я хочу помочь, – пробормотала она, потянувшись к пуговицам шелковой блузки.

Нарочито невинный взгляд, приоткрытые в порывистом вздохе губки, распущенные волосы. Таня распахнула полы блузки и опустила кружево бюстгальтера, демонстрируя груди. На нее я тогда и внимания не обратил, залип взглядом на выверенных движениях ее рук. Она прекрасно знала, что делает.

– Чего ты хочешь? – спросил я лениво. На мгновение мне стало жаль, что кабинет не оснащен камерами – тогда бы я смог вывести эту дрянь на чистую воду.

– Помочь тебе. Я… Каролина ведь не спит с тобой по причине болезни. А я здоровая и красивая, посмотри. Я могла бы тебя расслабить.

– Какая же ты дрянь, Таня. Как ты можешь? После всего, что Кара для тебя сделала.

– Не понимаю, в чем моя вина? Я хочу помочь вам.

– Тем, что предлагаешь себя? Думаешь, Кара скажет тебе спасибо за такую благотворительность?

– Она не узнает. Давай я закрою дверь и… Посмотри, какая я красивая?

Она погладила груди ладонями и сжала соски пальцами в надежде, что я заведусь. Я же ничего, кроме злости и возмущения не испытывал.

– Завтра я покажу Каролине записи с камер видеонаблюдения. Занятное будет зрелище, да, Таня? Мне очень хочется, чтобы она увидела, наконец-то, твое истинное лицо. Не понимаю, чего ты добиваешься? И застегни уже чертову блузку!

– Не скажешь. И ничего не покажешь ей. Во-первых, камер здесь нет, а, во-вторых, я расскажу Каролине свою версию событий и мне она поверит больше, чем тебе, Глебушка.

– Убирайся отсюда. Не то я…

– Уже ухожу. Но ты дурак. К тебе пришла потрясающая девушка, а ты гонишь. Мы могли бы хорошо провести время вместе. Подумай, у тебя есть еще минута. Можешь спустить штаны и сесть в кресло – я все сделаю сама, я…

– Пошла вон, Таня. Не заставляй меня применять силу.

Она ушла, тихонько притворив двери. Я не мог успокоиться, расхаживал по кабинету, думая, как ее приструнить и не потерять доверие Кары. От Татьяны можно было ожидать чего угодно – любой подлости, хитрости, лжи… Откуда эта змея только взялась?

Недолго сомневаясь, я звоню Свирепому и рассказываю о случившемся.

– Вы теперь понимаете, что Таня – опасная психопатка? Она переменила тактику, не оставляя желания поквитаться с Каролиной. Отчего-то, она выбрала ее виновницей своих бед. И она… хочет занять ее место. Сначала в постели, потом в жизни. Не удивлюсь, если Таня что-то подсыпает Каролине или заменяет ее лекарства на пустышки.

– А вот это вполне возможно. Как тогда объяснить поведение Каролины? Она стала чрезмерно тревожной и… Какой-то не такой. Я тоже это заметил. Страх, подозрительность, волнение о будущем и себе… Она же вышла из больницы совсем другим человеком!

– Зря вы не поговорили с мамой Татьяны. Давайте поедем к ней вместе?

– А как же Кара? Она останется совсем одна, рядом с этой…

– Черт, я не знаю, что делать? Надо ее увезти, обезопасить, но без доказательства Кара и слушать меня не станет.

– Наймите помощницу, прикажите не допускать посторонних людей к продуктам питания.

– Я до утра дам ответ, – вздыхаю, растирая лоб. – Оставлять это так я не намерен.

Глава 47

Глеб.

Но утром меня ждет новое потрясение… Лживая сучка продумала все наперед. Каждую мелочь, время, когда я бываю в кабинете, свои слова.  И мой отказ она предвидела и подстраховалась. Не помню, как я уснул. Крутился на постели, боясь разбудить Кару, поднимался и подходил к окну, смотрел на проезжающие по трассе ночные такси, разглядывал знакомые до боли силуэты деревьев, крыш и зданий. Она не на шутку меня разозлила, маленькая дрянь… Одного я не предвидел – степени ее подлости.

– Глеб, просыпайся, у нас полиция.

Взволнованный голос Каролины заставляет вздрогнуть. Сажусь на край кровати и энергично растираю лоб, словно это действие поможет соображать быстрее.

– А что случилось?

– Не знаю. Пойду выясню.

Кара завязывает на талии пояс атласного халата и торопливо направляется к выходу. Сердце сжимается от странного предчувствия неотвратимого горя… Я знаю, что пришли за мной. Наверняка, Татьяна подсунула следователям липовые документы о преступной деятельности, которую я веду или…

– Глеб Андреевич, вы задержаны по подозрению в изнасиловании Татьяны Ильичевой, – голос дежурного следователя эхом прокатывается по стенам.

Сглатываю новость и медленно поворачиваю голову, ища взгляда Каролины. В ее глазах вспыхивает неподдельный ужас.

– Это же бред! Вы… Вы с ума сошли?

Похоже, у меня истерика. Я хохочу, как идиот, наблюдая за каменными кислыми лицами следователя и его помощника. Разве можно такое придумать?

– Где эта чокнутая? Я и пальцем ее не трогал. Кто вас сюда вызвал? Где, черт возьми, охрана? Где Брыкалов? Кто вас пустил?

– Глеб, успокойся, пожалуйста, – шелестит Кара. – Сейчас мы во всем разберемся. Я поднимусь к Тане, она подтвердит, что все это чья-то дурная шутка и…

– Не подтвердит, – металлическим голосом произносит Таня. Она небрежно сбрасывает с плеч пиджак, кладет сумочку на пуф, аккуратно снимает обувь, проявляя больший трепет к вещам, нежели к живущим в доме людям. – Твой муж меня изнасиловал. Вот так, значит? Наша пташка трудится с раннего утра. Ездит по разным конторам и оговаривает меня.

– Каролина, послушай меня, – подхожу к жене, нежно сжимая ее плечи. – Посмотри мне в глаза, верь мне, прошу…

– Ты не спишь со своим мужем, сестрёнка, вот он и оголодал. Видела бы ты, как он меня вчера трахал! Я думала стол развалится. Я не хотела его, ты не подумай. Он пригрозил, что выгонит меня. Снова запрет в психушке, а я не могу этого выдержать. Я там просто умру.

– Лживая… мерзкая дрянь, – шиплю сквозь зубы. – Убирайся из нашего дома. Я пальцем тебя не трогал. Я… Кара, она пришла вчера в мой кабинет и предлагала себя. Но я ее выгнал, клянусь нашей дочерью. Должны же быть какие-то доказательства? Чего вы стоите, как истуканы? – рычу, повернувшись к следователям.

– Судебный медик осмотрел Татьяну. И она…

– А вот доказательства, Глебушка, – певуче произносит она.

Стягивает платье через голову, оставаясь в нижнем белье. Ее тело покрывают красновато-бурые синяки, на внутренней поверхности бедер темнеют ссадины, груди искусаны… Господи, кто мог такое сотворить? И какое отношение ко всему этому имею я?

– Я не делал этого. Я никогда пальцем ни одну женщину не тронул, я… Кара, пожалуйста, скажи, что ты веришь мне, – впиваюсь в жену беспомощным взглядом. – Скажи…

– Я уже не знаю, Глеб, – сухо бормочет она. – В доме никого не было, кроме тебя. Ни одного постороннего мужчины, иначе охранники сообщили бы нам. Но ведь они… Не сообщили, – надтреснуто продолжает она.

В ней прямо сейчас рушится вера в меня. Ломается, придавливая к земле обломками. И Каролина с трудом ворочает языком, ощутимо чувствуя тяжесть… Я прекрасно знаю, что это так, потому что чувствую то же самое…

– Я люблю тебя. И только тебя… Я не делал этого. Таня хочет подставить меня, сделать тебя несчастной, уничтожить. Она мерзавка и дрянь. Никакая она не бедная и несчастная родственница.

– Глеб Андреевич, наш криминалист возьмёт у вас анализы, – испытывая невыразимую скуку, произносит следак.

– Да, возьмите их! И вы не найдете ничего!

– Акт совершался в презервативе, – хрипло добавляет Таня. – Образцы смазки можно сравнить с теми, что лежат у вас в спальне.

– Это не доказательство. Она могла просто взять их.

– Глеб, и избила она тоже себя сама? – недоверчиво качает головой Кара.

– То есть ты мне… Ты хочешь оставить ее в нашем доме? Ты ей веришь, Кара? Да очнись ты! Она хочет быть на твоем месте. Она…

– У меня голова кругом, Глеб… – всхлипывает Кара. – Звони Свирепому, пусть приезжает и разбирается. А пока… Я не позволю Тане покидать дом в таком состоянии.

Глава 48

Глеб.

Происходящее походит на параллельную реальность. Кажется, жизнь осталась за кадром или стеклом, а меня куда-то выбросило… Может, Таня с Каролиной все подстроили? И через минуту будут громко смеяться и щебетать, как весело им было наблюдать за моей вытянутой рожей. Я медленно перевожу взгляд с Тани на Каролину. И не вижу ничего похожего на шутку… Ничего, что могло бы спасти меня от заключения под стражу. Синяки настоящие, обвинение тоже…

И неверие жены настоящее… Взгляд, направленный на меня, режущий, как лазерный луч, настоящий…

– Я оставляю Таню в доме, – повторяет Кара надломленным шепотом.

– Это очень опасно. Кара, да послушай ты меня, детка, – опускаю ладони на ее плечи и слегка сжимаю. – Она сумасшедшая психопатка. Все, что ей нужно – отомстить тебе, испортить жизнь. Почему ты не веришь мне, родная?

– Тогда зачем Таня просила у меня прощение, Глеб? Она… Она ведь могла и дальше вести себя, как прежде? Но она покаялась и…

– Глеб Андреевич, у нас нет времени слушать ваши оправдания. Прощайтесь с женой и… поедем уже.

Следователь не скрывает омерзения, что я у него вызываю… Шумно вздыхает и переминается с ноги на ногу. Ему скучно… Хочется поскорее закрыть меня в камере СИЗО и уйти на обед. А лучше – закрыть дело и получить очередную звездочку. Надо же – крупный предприниматель изнасиловал и избил родственницу жены. Сенсация, не иначе!

– Я невиновен, Кара. И я это докажу.

Клюю жену поцелуем в щеку и разворачиваюсь, не взглянув на Татьяну. Я ничего не успел… Безопасность Каролины под угрозой, а Таня сделала все, чтобы устранить меня. Тянусь в карман за телефоном, но мерзкий голос следака меня останавливает:

– Не положено! Цветков, забери у подозреваемого телефон, – а это бросает стажеру.

– Мне еще не выдвинули обвинение, капитан. И я имею право связаться с адвокатом. Или мне напомнить вам статьи закона? – прищуриваюсь я.

Капитан кряхтит и распахивает передо мной заднюю дверь полицейского «бобика». Бросает ненавидящий взгляд и цедит сквозь зубы:

– Звоните. Но вам не отвертеться. Терпеть не могу вашего брата – богатеньких молодых извращенцев, думающих, что за деньги можно купить свободу. Я сделаю все, чтобы ты сел, ублюдок.

– Сел, даже если невиновен?

– Она себя сама избила, по-твоему?

– Она больна. Шесть лет Татьяна находилась в закрытой психиатрической клинике. Я дам показания, но в присутствии своего адвоката – так будет правильно.

– Хорошо, у тебя пять минут. Ну… десять. Звони и отдавай телефон.

Свирепый выслушивает мой рассказ без особого удивления. Складывается впечатление, что он предвидел поведение Татьяны. Он лишь вздыхает и, помолчав немного, произносит:

– Так и быть, Глеб Андреич, тряхну стариной. Я давно никого не защищал, пора стряхнуть пыль с лицензии, позволяющей защищать клиентов в суде.

– Спасибо вам. Меня везут в Октябрьский отдел, потом будет допрос. Я очень на вас надеюсь.

– Выезжаю, Глеб. Плохо, что Каролина осталась с ней дома одна. Поверила Тане… У меня на ум ничего не приходит – кого нам отправить туда? Вашу маму? Слишком опасно? Брыкалов? Он не обладает нужной чуткостью, Таня легко его облапошит.

– Тогда кого? У меня нет доверенного человека. Дом оснащен камерами видеонаблюдения?

– Не везде. Только прихожая, гостиная, периметр дома. Какой же я идиот, что не позаботился о безопасности раньше! – сетую, с силой растирая лоб.

Следак забирает из моих рук телефон и прячет его в карман. С собой ничего – ни вещей, ни туалетных принадлежностей. Я успел позвонить маме и сбивчиво объяснить ситуацию. Она мало что поняла, но обещала выполнить мою просьбу.

Меня грубо выталкивают на площадку перед СИЗО. На обшарпанных лавочках возле железной двери – убитые горем женщины с клетчатыми сумками, нервно курящие мужчины, хныкающие дети. Следак бесцеремонно толкает меня в спину. Дергаю плечом, стремясь избавиться от его прикосновений, и вхожу в коридор. В нос мгновенно ударяют запахи казенщины – пыли, сигаретного дыма, обувного крема, канализации, пота… Я словно в казарме, только здесь не армия, а тюрьма… Как ей удалось так быстро обвести всех вокруг пальца? Методично избавиться от меня, чтобы подобраться к Каролине.

– Михалыч, этого в пятую. Адвокат приедет, позови. Допрашивать будем.

В камере три мужика разного возраста. Я здороваюсь и прохожу к свободной койке. Осторожно сажусь на край, не желая касаться воняющего сыростью матраса, а потом ложусь, не выдержав чудовищного напряжения, сковавшего мышцы. Плевать на мягкость подушки и чистоту белья. На все плевать… Куда больше меня ранит ее неверие… Каролина мне не верит… Столько лет меня знает и думает, что я способен на такое!

– Вяземский, на выход! Руки за спину, ноги на ширине плеч.

Запястья сковывают наручники. Меня ведут по уже знакомому коридору. Конвойный толкает неприметную дверь без вывески. Свирепый уже тут, слава богу!

– Присаживайтесь, Глеб Андреевич. Меня зовут Олег Ломов, я буду вести ваше дело.

– Слава богу, что не этот… как его…

– А, Светлов? Он просто вас доставил.

– Меня незаконно доставили, товарищ лейтенант. Доказательства моей вины нет, – произношу твердо.

– Мы во всем разберемся. Потерпевшая не могла причинить себе такие увечья. Судебный медик подтвердил, что удары и ссадины ей нанес другой человек. Кто это мог быть?

– Дом оснащен камерами и…

– Камеры были отключены с двадцати двух часов ночи. Светлов уже доложил об этом.

– Как? Я их не отключал.

– Пока у вас нет алиби, Глеб Андреевич. Свидетелей нет, подтвердить ваши слова никто не может.

– Я долго молчал, надеясь на ваше благоразумие, – включается в разговор Свирепый. – У нас есть свидетель, который поможет следствию. Я договорился с матерью Татьяны, она завтра приедет и расскажет о дочери все. И врач из закрытой психиатрической лечебницы тоже. Так что… Я настоятельно рекомендую вам отпустить моего подзащитного под подписку о невыезде.

– Психическое состояние потерпевшей к делу не относится. Если девушка больна, ее можно насиловать, по-вашему? – хмурится Ломов.

– Относится, товарищ лейтенант. Девушка могла оговорить Вяземского. Татьяна Ильичева – опасная психопатка.

– Глеб Андреевич остается здесь, и точка. Еще вопросы есть или мы продолжим допрос?

Глава 49

Глеб.

Меня не трогают вонь и ругань соседей по камере, твердость постели и помои вместо еды… Единственное, что беспокоит – безопасность Каролины и Миланы. Свирепый передал Брыкалову мой приказ о круглосуточной охране, но… Всегда есть пресловутое «но», отбирающее уверенность. Брыкалов для этой мегеры, как хлеб с маслом… Один ее несчастный взгляд, и он расплывется слизнем. Беспомощность сковывает по рукам и ногам, а душу травит боль от неверия Каролины… Выходит, так и не простила… Не верит мне, считает мерзавцем, способным на любую подлость. Я ведь и был таким… Разве делал что-то для нее? Пытался понять и заглянуть в душу? Нет… Я вел себя как придурок, самодовольный мудак, которого волнует только собственное «я»… Теперь получай, Глебушка. Жри большими ложками.

Расхаживаю по камере, стремясь изгнать из воображения гадкие картинки. На них Татьяна травит мою жену. Подмешивает что-то в еду или растворяет в напитках. А Кара послушно принимает все из ее рук… Смотрит благоговейно, улыбается и гладит страдалицу по голове. Жалеет ту, что держит за спиной нож…

Сдавливаю виски, словно без этого действия голова развалится и упадет к ногам. Быстрее бы Свирепый что-то раскопал, а с меня сняли обвинение.

– Вяземский, на выход! – как по волшебству звучит голос конвойного.

– Допрос или…

Конечно, он молчит. Отворачивает и хмурит брови. Застегивает на моих запястьях наручники и ведет в безымянный кабинет.

– Глеб Андреевич, присаживайтесь.

Олег Ломов выглядит растерянным и сбитым с толку. Наверное, есть новости?

– Говорите же скорее, есть новости?

– Да. Свирепый приводил свидетелей. Я допрашивал их в главном корпусе следственного комитета, сами понимаете…

– Понимаю, конечно. В СИЗО им путь заказан. Жаль… Я хотел бы посмотреть на них. Ну что, меня выпустят?

– Пока нет, – мнется он. – Мать Татьяны подтвердила, что девушка страдает тяжелым психическим расстройством. Она склонна к насилию, выдумкам. К тому же она виртуозная притворщица и…

– Моя жена в опасности, товарищ следователь. Татьяна хочет отомстить ей. Она винит в своих бедах Каролину. Прямо сейчас она может ее травить или…

– Без «или», Глеб Андреевич. Я понимаю с первого раза. И показания свидетелей принял к сведению. Кого Татьяна могла попросить о помощи? Кто-то же ее избил? Порвал белье, помог отключить камеры видеонаблюдения?

– Черт! Как я сразу не догадался? Ей же помогали два отморозка, как их… Пупков и Федоровский. Они выкрали нашу дочь и удерживали в заброшенном производственном цехе. Во время операции по задержанию, преступникам удалось скрыться.

– Я читал материалы дела. Если Татьяна могла так поступить с ребёнком, вас она жалеть не станет. Я хочу вам верить, Вяземский.

– Отпустите меня, я прошу вас. Никто не сможет защитить мою семью. Татьяна понимает, что рано или поздно вы докопаетесь до правды, она не будет жевать сопли и ждать, пока вы меня отпустите.

– Я кое-что сделал. Некую хитрость, – спешит меня успокоить Ломов. – Я же и Татьяну допрашиваю, не только ее мать. Я уверил ее, что вы отсюда не выйдете. Убедил, что других свидетелей у нас нет, и единственным подозреваемым являетесь вы. Она не станет торопиться.

– Она не так глупа, как вам кажется. Скажите, а Каролина приходила к вам? – выдыхаю, чувствуя, как внутри расползается знакомая мне боль.

– Да. Она не хочет обвинять вас бездоказательно, но и родственнице верит. Странно это все… Человек словно под гипнозом находится. Когда Татьяна успела ее околдовать?

– Сам не знаю. Я прошу вас поговорить с Каролиной. Расскажите ей о показаниях матери Татьяны, заставьте уехать из дома куда подальше. Она не верит мне, но вам-то должна поверить.

– Так и сделаю. Не сомневайтесь, я выведу ее на чистую воду. Федоровский, говорите? – протягивает Ломов, перебирая пальцами клавиатуру. – Он в федеральном розыске. Почему вы вспомнили о нем только сейчас? Такой, как Федоровский вполне мог помочь бывшей хозяйке. Если Татьяна им платила, то… – рассуждает вслух Ломов.

– И Пупков был с ним.

– Как же я сразу не догадался проверить камеры видеонаблюдения на въезде в коттеджный посёлок! Ей кто-то помогал, если этот кто-то был… Простите за мои сомнения, я привык доверять фактам. Улик никаких, свидетелей тоже… И это настораживает куда больше, чем ее обвинения. Очень уж все гладко вышло – словно жертва заранее все планировала.

– Да хватит вам! Поверьте мне уже раз и навсегда.

– Хорошо. Данные запрошу. Очень надеюсь увидеть на записях что-то стоящее.

Ломов жмет на конопку. Дверь со скрипом распахивается, являя взору хмурого конвоира. Он молча вынимает наручники, не глядя на меня. Привык, понимаю… Он только таких и видит каждый день – преступников, убийц и мерзавцев, тупую биомассу, способную лишь разрушать. Окрыленный забрезжившей на горизонте свободой, я ему даже сочувствую…  – Задержанного в камеру, – приказывает Ломов.

– Погодите, а как же Каролина? Вы ее не проведаете? Ее надо уговорить съехать. Ильичева не станет ждать, пока вы…

– Не волнуйтесь, Глеб Андреевич. Я понимаю с первого раза. Попрошу Свирепого съездить со мной, думаю, так у нее не останется сомнений. Одна проблема – Таня может заподозрить в нашем визите что-то неладное. – Пригласите Каролину в офис Свирепого. Или парк развлечений.

– Правильно. Спасибо за подсказку.

Глава 50

Каролина.

Наверное, теперь я знаю, что такое жить в аду… Притворяться, чтобы спастись. Изображать ненависть к мужу и доверие к мошеннице. Это все, чтобы остаться в живых… Не знаю, простит ли меня Глеб, я делаю то, что должна… Не верю Тане, но старательно демонстрирую ей веру.

– Так ты… разведешься с этим ничтожеством? – манерно скулит она, когда мы остаемся одни. – Ты правда мне веришь, Кара? Мне так важно, чтобы ты верила! Я ведь не могла избить себя сама?

– Верю. А Глеб… Он ведь хотел отнять у меня ребенка в аэропорту. Считал меня падшей женщиной, способной лишь на секс. Он… за свою помощь он требовал плату. Я была его постельной игрушкой какое-то время. Таня, порой мне кажется, он меня не любит, а просто жалеет.

И всхлипываю так горько… Станиславский бы точно прослезился, увидев эту сцену. Внутри меня кипит гремучий коктейль из ненависти, разочарования и боли… Я ведь ей верила. Поверила, распахнула перед ней сердце, впустила ее, искренне желая излечить раны. Признаюсь честно – я допустила сомнение в отношении мужа, но лишь на миг. Увидела его глаза, полные ужаса и непонимания, и все поняла… Меня подтолкнули к пониманию – интуиция, сердце, бог… Я просто решила, что Глеб неспособен на такой поступок и все. Поняла без доказательств и его слов… И ради нас продолжила строить из себя оскорбленную невинность. Договорилась с Ниной Ильиничной о помощи. Встретилась с ней на нейтральной территории и все объяснила – рассказала о своих страхах и игре, которую вынужденно веду.

Все эти безумные дни я боялась представить, что обо мне думает Глеб. Как страдает, принимая мое поведение за чистую монету. Я строго-настрого запретила раскрывать карты Нине Ильиничне. Она молча передавала ему посылки и уходила, не проронив ни слова. Да он, как оказалось, и не спрашивал обо мне… Поверил своим глазам, не допустив мысли, что я способна на игру. Что я люблю его так же сильно, как и он меня…

– Кара, разве тебе надо на работу? Давай я посижу с Миланочкой, а ты отпустишь няню Юлю? – томно вздыхает Таня.

– Нет, солнышко, отдыхай. У тебя такие синяки! Врагу не пожелаешь… Бедная моя… Надеюсь, этого мерзавца посадят. И надолго! Я все расскажу в суде, так и знай, Таня. Защищу тебя. Я не сомневаюсь в твоих словах. Отдыхай… А няня Юля съездит с Милочкой на гимнастику.

Я обнимаю ее и тотчас отстраняюсь – не хочу, чтобы мерзавка раскрыла меня. Плечи дрожат, пульс грохочет где-то в горле. Я безумно боюсь ее… И очень хочу поскорее увидеть Свирепого и следователя, что ведет дело – Олега Ломова.

– И следователь… не сомневается, – оживляется она. – Сказал, что Глеба надолго посадят. Подозреваемых у них нет, так что… Я ведь сказала правду, зачем мне врать?

Уж не знаю зачем, но твой спектакль слишком отрепетированный, дорогуша.

– Видишь, как повернулось все? – протягиваю со вздохом. – Камеры были отключены, а так… Подонок бы уже сидел. Надо в понедельник заняться безопасностью и их починить.

– А они сейчас не работают? Вдруг он сюда явится и опять… Меня…

Переигрываешь, крошка. Но я терплю – поглаживаю ее плечи и успокаиваю:

– Он в СИЗО, Тань. А после суда пойдет по этапу. Мы теперь с тобой одни – женский батальон. Поеду я в офис, немного поработаю. А камеры да, пока неисправны. Но я займусь ими, не волнуйся.

Все с камерами в порядке. Мало того, что они исправны – я еще подключила их к своему смартфону. Могу теперь видеть все, что происходит в моем доме из любой точки мира.

Приезжаю к назначенному времени, издали заприметив высокую фигуру Свирепого и худощавую Ломова. Слава богу, что нам попался такой понимающий и мудрый следак. Он тоже мне поверил… Согласился вызвать на допрос маму Тани и ее лечащего врача. Они-то и зародили в нем сомнение.

– Показывайте, Каролина Дмитриевна, – без прелюдий произносит Ломов.

– Возле вашего дома машинка странная крутилась, – говорит Свирепый, кивая в знак приветствия. – Мой человечек поездит за ней пару дней, понаблюдает.

– Вот, смотрите, – оживляю экран и открываю приложение. – Она с кем-то говорит по телефону.

– Слушаем. Записать можно это видео? Если что – пойдет доказательством в суде, – произносит Ломов.

– Да, все сохраняется, пока я сама не удалю.

«– Она мне верит. И следак тоже. Дождемся, когда Вяземского переведут из СИЗО в камеру и… У меня все готово».

Голос Тани звучит так отчетливо, словно она находится рядом. У меня сердце сжимается при мысли, на что я иду… Рискую жизнью, оставаясь с ней в одном доме, подвергаю себя необоснованному стрессу…

«– Ты найдешь мне препарат, понял? Она после операции на сердце, дозировка будет минимальной. Она такая забавная, как котенок. Обнимает меня все время, жалеет. Мне ее даже жаль стало, на миг… Такие твари не должны жить. Их убивать надо».

– Так, все… Этого достаточно, я вызываю дежурного следователя для задержания Татьяны Ильичевой. Посмотрим, кому она звонила, и выйдем на сообщника, – Ломов рывком забирает смартфон из моих рук. – Не понимаю, неужели Таня не проверила исправность камер сама? Не такая же она дура, чтобы все, сказанное вами, принимать на веру.

– Старые камеры действительно отключены. Пока мы гуляли с Таней по берегу озера, Брыкалов поставил мобильные, китайские. Их легко и быстро установить.

– Ай да Каролина, – улыбается Свирепый.

– Санька, выезжайте по адресу, сейчас скину вам все в сообщении. Преступница – психопатка, возьмите врача и криминалиста, в доме могут быть психотропные препараты или яды. Собаку? Да, точно! Собака быстро препарат найдет. Берите тогда Барсика, – командует он в динамик. – Все, Каролина. Не думал, что будет так легко, – а это уже говорит мне.

Глава 51

Каролина.

Мне теперь все равно… Пусть Ломов задерживает Таню, допрашивает ее, сажает в тюрьму. Ищет ее подельников, получает звездочки на погоны, закрывает дело… Все равно… Единственное, чего я отчаянно желаю – увидеть мужа. Попросить прощение за неверие и зерно сомнения, что я невольно посеяла в душе. Только это меня беспокоит.

– Каролина, вы поедете с нами. Нужна очная ставка, – голос Ломова вырывает меня из задумчивости.

– А Глеба отпустят? Как думаете, он поверил в то, что я на стороне Тани? – отвечаю задушенным шепотом. Чувство вины оседает в горле несмываемой горечью. Меня тошнит от самой себя. Я же виновата во всем, только я… Я привела Таню в дом и поверила ее лживым словам раскаяния. И отмахивалась от предостережений Свирепого тоже я…

– Он поверил. Вы сделали так, чтобы он поверил. И на тот момент ваше поведение было мудрым, правильным. Благодаря вашей смекалке, преступница потеряла бдительность и раскрыла себя. Если бы Татьяна хоть что-то заподозрила… Боюсь представить, что могло случиться. Вы молодец, Каролина. И сейчас должны поехать со мной.

– Едем, Каролина Дмитриевна, – вымученно вздыхает Свирепый. – Вы должны посмотреть ей в глаза. Послушать ее оправдания.

– Вряд ли в них будет какой-либо смысл, – вздыхаю протяжно и направляюсь к машине.

Все происходит быстро, но я успеваю запечатлеть в памяти неприятные подробности ее задержания. Возле ворот теснятся дежурные полицейские машины. На ватных ногах ступаю по дорожке, дергаю калитку, чувствуя, как больно щемит в груди доверчивое сердце. Как я могла так обмануться? Хорошо, что няня Юля вовремя уехала и спрятала Миланку в гостях у дедушки и бабушки.

– Не трогайте меня!

Голос Тани слышится даже на улице. Вхожу в прихожую и замираю, не понимая, что должна делать. Следом входит Ломов и Свирепый.

– Ах ты ж…

На лице Тани появляется безобразная гримаса. Ноздри ее раздуваются, из приоткрытого рта вырывается шумное, тяжелое дыхание. Она не в себе… Вернее, в себе – истинное лицо с наслаждением вылезло наружу, разрушив фальшивую маску.

– Да, Таня, я – та, кого ты так хотела уничтожить. Но я жива, к счастью. А тебя ждет жизнь в клетке. Не той, что в тюрьме. Тебя ждет заключение в оковах безумия. Видит бог, я хотела тебе помочь… Поверила тебе и впустила в сердце.

– Я ничего не делала, Карочка, – елейным голосом протягивает она. – У них нет доказательств. Ничего нет.

– Все есть, гражданка Ильичева, – твердо произносит Ломов. – Записи с камер видеонаблюдения – прекрасное доказательство в суде. И на ваших подельников мы уже вышли. Это же они отключили камеры в доме? А один из парней ударил вас. Да так, чтобы наверняка. Да, Татьяна? Чистосердечное признание существенно снизит срок вашего пребывания в… хм…

– Ненавижу! Я не вернусь в психушку-у-у-у!!! Лучше смерть! А-а-а!

Татьяна истошно орет. Падает на пол, бьется головой о пол и мебель, пытаясь нанести себе травмы. Не могу смотреть на это безумие – отворачиваюсь, нервно потираю плечи, мечтая, чтобы все это поскорее закончилось. Скорее бы Глеб вернулся…

– Забирайте ее, – устало протягивает Ломов. – Каролина Дмитриевна, вам бы сюда домработницу вызвать. Вон кровищи сколько!

– Я… сама все уберу. Скажите, когда я могу встретить мужа? Вы же его отпускаете?

– Да. Придется немного подождать, Каролина. Бюрократия она такая, мать ее…

– Вы предупредите меня? Я хочу приехать за ним сама, – произношу взволнованно.

– Конечно.

В моем доме шумно и грязно. Пахнет обувным кремом, потом и кровью Татьяны. Хочется выгнать всех и открыть окна. Впустить домой свежий воздух и отрепетировать речь для мужа… Не представляю, как буду оправдываться. Что придумаю в качестве извинений? Нервно растираю плечи и переминаюсь с ноги на ногу, мечтая, чтобы все поскорее ушли… Наконец, Ломов прощается. Его парни уводят Татьяну, а криминалист упаковывает инструменты в металлический чемоданчик. Глупо было надеяться, что Татьяна оставит препараты в моем доме. Не такая она недальновидная, чтобы так подставляться. Значит, Ломову придется попотеть, чтобы доказать ее вину. Одних телефонных переговоров мало, нужны улики…

Когда все уходят, торопливо подхожу к окну и распахиваю створки. Вдыхаю свежий воздух, стремясь надышаться им впрок и успокоиться, но получаю обратный эффект – горло сжимает спазм, глаза щиплют от слез. Я бессильно опускаюсь на пол, закрываю лицо ладонями и плачу… Кажется, проходит целая вечность… Я выплескиваю боль и разъедающую сердце вину. Спохватываюсь, взглянув на часы, и принимаюсь за уборку.

Стираю кровь Татьяны с пола и мебели, а ее – из своих мыслей… Я заставлю себя ее забыть. Не думать и не жалеть ее. Не искать встреч с ее мамой или лечащим врачом. Я даже на заседание суда не приду – отправлю туда Свирепого. Работа в моих руках спорится. Мою полы и сантехнику, проветриваю комнаты. То и дело поглядываю на экран смартфона, ожидая звонка Ломова. Но он не звонит… Наверное, допрашивает Татьяну? Или бегает по городу в поисках Пупкова и Федоровского? Ничего, я подожду… Я слишком долго ждала счастья.

– Вот и все. Везде чистота и порядок, – произношу, оглядывая дом.

За окном шевелятся тени. Крепко зажмуриваюсь, пытаясь изгнать видение, но оно не исчезает. За воротами кто-то есть. Включаю свет во дворе и прилипаю к окну в прихожей, наблюдая, как ручка калитки опускается, а потом… А потом в проеме вырастает Глеб. Похудевший, уставший, но такой счастливый… Он еще не видит никого, но уже улыбается. Небрежно придерживает рюкзак, висящий на плече и торопливо шагает по тропинке к дому.

– Глеб!

Бегу со всех ног и открываю двери, едва не столкнувшись с Вяземским нос к носу.

– Глеб, я… Господи, как ты здесь оказался? Ломов пообещал, что предупредит меня, когда можно…

– Я приехал на дежурной машине, Ломов подсобил.

Тараторю, маскируя за словами подступившее волнение. Обнимаю его, зарываюсь пальцами в волосы, вдыхаю родной запах, который не сумела вытравить тюрьма и… молчу. Слова сейчас не нужны. Они неспособны вместить все то, что я чувствую. В горле разливается несмываемая вязкая горечь, слезы щиплют глаза и лицо, а руки… Они хаотично трогают и гладят Глеба, помогая поверить, что он настоящий. И он здесь, со мной…

Слова рассыпаются в горле, раня как битое стекло… Хотя нет, это не они ранят, а сожаление, вина.

– Глеб, прости меня… Прости, если сможешь.

– Кара, милая, за что я должен тебя простить? Ломов рассказал, что ты мужественно изображала согласие с Таней. Или ты вправду подумала, что я…

– Нет! Ни секунды не сомневалась, но из-за страха перед ней решила подыграть. Я очень боялась, что ты примешь мое поведение за чистую монету. Глеб, как я соскучилась, милый. Я…

– Потом, Каролина.

Мы так и стоим в прихожей. Рюкзак Глеба небрежно валяется на полу, а его руки гладят мои волосы. Губы коротко целуют веки, шею, подбородок…

– Ты голодный? Я убирала дом, успела запечь в духовке индейку с овощами. Но вышло… пресновато. Есть компот, чай и…

– Кара, я хочу тебя. Если ты снова мне откажешь, попрошу Ломова отправить меня обратно в СИЗО.

– Нет, ты что! Не стану.

Оглаживаю его широкие плечи и запускаю ладони под толстовку, встречая сопротивление Вяземского. Его пальцы сжимаются вокруг моих запястий, а мышцы пресса судорожно напрягаются.

– Кара, я до чертиков грязный. Вонючий как бомж. Погоди, милая.

– А вот и нет, Глеб. Но я согласна тебя помыть. Кстати, мне тоже душ не помешает, я убирала дом, пока тебя ждала.

– Моя пчелка. Идем…

Глеб наступает на задники кроссовок и торопливо их стаскивает. Подхватывает меня на руки и несет в душ. Опускает на мягкий сиреневый коврик и рывком стягивает одежду.

– Любимая моя, Кара… Лера… Я уже привык к твоему новому имени, но не откажусь, если ты вернешь свое.

– И я привыкла… Подумаю над тем, чтобы его вернусь.

Глеб включает тропический душ и помогает мне забраться в кабину. Льет щедрую порцию геля для душа на мочалку и вкладывает ее в мои руки.

– Кажется, кто-то рвался меня помыть.

Его голос садится до хриплого шепота, когда я касаюсь разгоряченной кожи. Веду мочалкой по животу, сильным плечам, груди. Обхватываю ладонью его возбужденный член и поднимаюсь на носочках, чтобы поцеловать мужа в губы. Глеб не целует – жадно пьет мое дыхание, впитывает вкус губ, покусывает их, мнет мои бедра, пробуждая спящее желание.

Кажется, я умру от переполняющих меня чувств… Но о такой смерти можно мечтать – она сладкая и очень счастливая.

– Глеб, я сейчас умру… Мне так хорошо… Я люблю тебя.

– Не пугай меня так, жена. Точно все в порядке?

Точно. Сердце надежно трепещет в груди, позволяя мне жить дальше… Касаюсь кожи на внутренней стороне запястья, ощущая гулкую пульсацию.

– Я же смогу прожить триста лет, ты забыл?

– Не забыл, родная. А я проживу меньше, поэтому хочу наслаждаться тобой, пока могу. Хочу тебя съесть. Прямо сейчас.

Глеб опускается на колени и раскрывает меня для своей ласки. Запрокидывает мое бедро себе на плечо и касается губами самого сокровенного. В носу щиплет от нежности, а на глаза набегают противоестественные слезы. Пальца Глеба дрожат от нетерпения, а мои вжимаются в его предплечья. Как же я ждала этого… Мечтала увидеть его любовь ко мне, задушенную прошлым, увядшую от обид и непрощения.

Подаюсь навстречу его ласке, чувствуя себя свечным воском в его руках. Из груди вырываются стоны и всхлипы, мышцы сводит спазмом. Я будто проваливаюсь в темноту. Шепчу что-то бессвязно, а потом ничего не слышу – все тонет в шуме льющейся воды и гулком биении пульса в барабанных перепонках.

– Пожалуйста… Еще, Глеб, еще!

Мои мольбы и требования растворяются в подступившем оргазме. Удовольствие обрушивается как цунами, бежит по венам, словно кипяток, и несет меня в бездонный колодец… А я добровольно в нем тону, краем глаза замечая, как Глеб поднимается и сгибает мою ногу в колене. Соединяюсь с ним, запоздало понимая смысл его слов… «Вернись, Кара… Только вернись». Кажется, до меня только сейчас доходит их истинное значение. Я возвращаюсь – телом, душой, помыслами… Любить невыгодно. Порой любовь не сулит ничего хорошего, а жертв требует немалых. Но кто на это смотрит, когда она вселяется в сердце? И кто сумел ее прогнать? Или, напротив, позвать, когда она не спешит прийти?

– Люблю тебя. Хочу сделать счастливой, Кара. Хочу как раньше…

– И я. У нас вся жизнь впереди, Вяземский.

Эпилог

Прошло полтора года…

Глеб.

– Кара, ты хорошо спрятала подарки? Миланка точно не найдет? Она подговорит Юлю и залезет на антресоли.

– Хорошо, Глеб, – взволнованно произносит Кара. – Думаю, наш подарок станет для Милочки особенным. А если она его не примет? Черт, я так боюсь… Надо было раньше рассказать ей о малыше. Но я послушала твою маму.

Каролина оставила свое имя. Не решилась менять его на Валерию. Миланка ведь знает ее как Каролину, так к чему устраивать путаницу? Моя жена Каролина Вяземская, и точка. Достаточно, что она носит мою фамилию.

Крепко сжимаю руль, любуясь заснеженными улицами. Гирлянды опутывают деревья и украшают крыши домов, а рекламные щиты пестрят картинками новогодних подарков. Кара права – в этом году у Милочки будет особенный подарок. Им станет маленький Матвей. Да-да, мы решились взять на воспитание ребенка из детского дома. Даже не знаю, как так вышло? Наверное, Матвей сам выбрал нас в качестве родителей. Каролина нашла его возле входа в офис фирмы. Он кряхтел и сосал палец, лежа в грязной, видавшей виды переноске. И никто, абсолютно никто не обращал на мальца внимание, представляете? Кара принесла кулек с трехмесячным мальчиком в полицию, но… Так и не смогла отпустить его. Навещала в доме малютки, покупала игрушки и одежду, кормила. После тяжелых родов и операции на сердце о рождении второго ребенка можно было забыть, но Каролина грезила стать матерью еще раз… А мне было больно видеть ее такой несчастной. Ее нерастраченная нежность искала выхода, а моя к ней любовь – вариантов осуществить мечту… Я сам предложил усыновить Матвея. Его непутевые родители – шестнадцатилетняя девчонка и такой же юный папаша отказались от сына, оставив его на произвол судьбы. Как ни странно, юный возраст родителей не отразился на здоровье Матвея – он рос здоровым крепким мальчуганом. Надо ли говорить, как Кара восприняла мое предложение? Она плакала, смеялась, прыгала, обнимала меня, а потом снова плакала… Я себя тогда волшебником почувствовал.

Мы записались на курсы усыновителей и старательно ходили на занятия, навещали мальчика, гуляли с ним, не решаясь рассказать о новом члене семьи Миле. Глупый поступок, знаю, но… Так уж вышло. Кара до последнего сомневалась, что суд позволит нам усыновить ребенка, боялась, что история с моим пребыванием в СИЗО где-то всплывет. Но этого, к счастью, не случилось… Таню заперли в психиатрической лечебнице до конца жизни, ее подельников посадили лет на десять – по совокупности статей.

А мы теперь полноправные родители. И сейчас, в тихий декабрьский день едем забирать сына. Теперь уже насовсем.

– Так боюсь, Глеб… – Кара сжимает мою ладонь, вмиг передавая дрожь.

– Я сам боюсь, но мы справимся. Все будет хорошо. Мама поговорит с Милочкой. Дураки мы, Каролина, надо было раньше их познакомить. Мне кажется, они с Матвеем даже похожи. Что думаешь?

– И мне так кажется. Ну что, заходим?

Директор детского дома передает нам сына. Высказывает напутствия и всучивает мне пакет с документами. Матвейка расплывается в улыбке и неуверенно топает ножками, завидев нас. Падает в объятия Каролины, встречая счастливый материнский всхлип.

– Солнышко мое, теперь мы всегда с тобой будем вместе. Мой сынок, Матюша…

– Иди к папе, малыш, – обнимаю родных, не стесняясь проявлять чувства.

Матвей теряется в окружении столького числа взрослых. Воспитательница плачет, няня тоже… Он переводит взгляд с меня на Кару и выбирает ее. Прижимается пухлой щечкой к ее шее и шумно вздыхает. Вот и все, пора ехать.

Снег хрустит под ногами, когда мы идем по тропинке к дому. Я держу на руках сына, а Каролина – пакеты с гирляндами и разноцветной мишурой.

– Есть кто дома? – протяжно спрашивает она, торопливо разматывая шарф.

– Мамуля! Вы приехали? А я с бабушкой Ниной как раз письмо деду Морозу написала, – кричит Миланка, выбегая навстречу. – А дедушка следит за уткой. Говорит, что в гости приедет какой-то… Ой забыла как его – Злобный. И он ваш с папой друг.

– Не Злобный, а Свирепый, – улыбается Кара. – Его зовут дядя Сева. Он хороший. Милочка, у нас с папой для тебя сюрприз. Ты что у дедушки Мороза попросила?

Прячусь в предбаннике, ожидая команды от жены. Конспираторы из нас с Матюшкой никакие – он начинает ерзать у меня на руках и нетерпеливо покряхтывать.

– Все равно не сбудется, мамуль. В садике сказали, что братика может мама родить, он из животика получается. Так что… Толку просить его у деда Мороза? Он такого не сотворит, это уж точно.

На лицо дочурки наползает тень разочарования, а Кара, напротив, расплывается в улыбке.

– А вот и нет, дочка. Посмотри, кто у меня на руках? – выхожу из укрытия, держа раскрасневшегося от мороза Матвея на руках.

– Мама, папа! Вы не шутите? Это что – братик?! – кричит Миланка, хлопая в ладони.

– Да, твой братик. Его зовут Матвей.

– С ним можно играть? И кормить, и воспитывать? Ох я… Буду его учить всякому.

Из гостиной выходит плачущая мама и взволнованный папа. Отец хлопает меня по плечу, а потом не выдерживает – забирает внука из моих рук и с любопытством его рассматривает.

– Так на Милочку похож, одно лицо. Хороший мальчишка, Глеб. Поздравляю, сын.

– Ну, хватит плакать, взрослые! Давайте я с братика куртку сниму. И сапожки. И пойдемте уже елку наряжать? Скоро прилетит Дед Мороз и другие подарки положит – из магазина, – деловито предлагает Милана.

– Ох, внучка, идем.

– Идемте, – надломленно шепчет Кара, обувая домашние тапочки.

А я сдержанно молчу, понимая, что самый ценный для меня подарок – это она… Сегодня, завтра и всегда…