Роза в пустыне бесплатное чтение

Пролог

Диана

Ночное небо бросает в меня ледяные иглы дождя. Они остужают пылающие щеки и бессовестно проникают под одежду, жаля кожу. Кончики пальцев болят, и я с трудом удерживаю пищащий крошечный свёрток. Мою доченьку. Арину.

Я напрягаю зрение, пытаясь разглядеть в клубах тумана своих преследователей. Они видятся мне в каждом темном предмете: качающихся на ветру листьях или убегающих вдаль дорожках аллеи. Тихо... Слышу, как малышка сопит, пригревшись на моей груди. А я... боюсь спугнуть мертвенную тишину неосторожным всхлипом или громким биением сердца.

— Оторвались, моя сладкая. — Шепчу нетвердо, крепче обнимая Арину. Голос бесследно тонет в шелесте дождя. Каблуки вязнут в липкой слякоти, я едва переставляю одеревеневшие от холода ноги. От страха и бессилия вдоль позвоночника прокатывается дрожь. Не дышу. Замираю на месте, зарываясь лицом в макушку моего ребенка. Я проиграла. Каждой клеточкой тела чувствую постороннее присутствие. Вижу отделившуюся от ствола дерева тень... Зажмуриваюсь от страха, но продолжаю идти. Я спасу дочку! Обязана спасти... Тень взмахивает крыльями и садится на соседнюю ветку, а затем пронзает ночную тишь громким вскриком. Всего лишь птица... Но Ариша просыпается и начинает плакать.

— Тише, золотко. Пожалуйста, помоги маме убежать. Я прошу тебя... — негнущимися пальцами вытаскиваю из халата грудь и даю ребёнку. Арина хватает губами сосок и жадно сосет. Останавливаюсь, чтобы покормить малышку. На мгновение перевожу дыхание. Такого бессилия я не испытывала никогда в жизни. Поднимаю голову к графитовому, затянутому тучами, небу и плачу вместе с ним. А оно обнимает меня в ответ... Опускается так низко, что, кажется, я могу взмахнуть рукой и тронуть его надутые, мрачные облака. Сквозь пелену я вижу огни встречных фар... Снова зажмуриваюсь и крепче прижимаю малышку. Не отдам! Буду бороться до последнего вздоха, но не отдам! Распахнуть глаза меня заставляет оглушительный удар по затылку...

— Отпустите нас! — хриплю что есть силы, жмурясь от разливающейся по телу боли. Но куда сильнее я чувствую ярость... Она разгоняет замёрзшую кровь и возвращает силу ослабевшим рукам. Выхватываю плачущую малышку из цепких рук незнакомца. — Что вам нужно? Отдайте дочку! Верните...Арина-а-а-а...

Бегу в темноте, не разбирая дороги и не огибая луж. Брызги грязи летят на лицо и одежду. Стираю слепящие ледяные струи, стараясь не потерять из виду мерцающую огнями трассу. Чувствую за спиной прерывистое, пропитанное ненавистью, дыхание и щелчки оружейных затворов. Тяжелые шаги приближаются, а потом чьи-то горячие пальцы клешнями впиваются в мое плечо...

— Не отдам! Арина-а-а-а!!!

— Заткнись, сука.

Сильные руки отбрасывают меня в сторону. Ударяюсь головой об угол бордюра. Чувствую соленый запах крови, хлынувшей из ссадины. Она заливает лицо, выедает глаза, но я ползу, цепляясь за влажные бугорки земли и торчащие из неё сухие корни. Разум мутится от бессилия и ярости, я слышу пронзительный крик Арины, твёрдые шаги, чужие мужские голоса... Двери машины хлопают, а серое небо, испещрённое искрами молнии, пронзает звук двигателя...

Глава 1

Диана

— М-м-м... Арина...

Разлепив глаза, встречаюсь со встревоженным взглядом Евдокии Андреевны. Ее сухие тёплые пальцы ласково гладят меня по щеке.

— Опять этот сон, Диаша? — собрав в голосе всю жалость мира, протягивает она.

— Который час, баба Дуня? — спрашиваю, прочистив горло. Мокрая футболка неприятно липнет к телу, и я резко сажусь и стягиваю ее через голову. — Черт...

— Возьми, дочка, — Евдокия Андреевна шаркает к тумбочке и выуживает чистую майку. — Пять утра. Вон... рассвет занимается. — Отвечает, тряхнув рукой в сторону большого, во всю стену, панорамного окна.

Море волнуется. Кажется, что небо щедро раскрасило беспокойные морские волны розово-оранжевой краской. Или случайно опрокинуло громадную кадку с апельсиновым соком. Нетерпеливо распахиваю балконную дверь. В лицо ударяет порыв насыщенного солью воздуха. Глубоко дышу, судорожно сжимая пальцами перила. Я готова расцеловать архитектора за удачную планировку дома, так как могу выйти к морю прямо из комнаты.

— Я пробегусь, баб Дунь. — Бросаю, слегка обернувшись. Но этой секунды хватает, чтобы заметить затаившееся волнение в глазах Евдокии Андреевны. Пожалуй, пожилая домработница — единственный человек, который меня искренне любит.

Застегиваю на груди молнию спортивной кофты, надеваю беговые кроссовки и спускаюсь к берегу. Мелкая галька шуршит под ногами. Шум прибоя походит на разговор невидимых призраков, притаившихся за валунами. А, может, они здороваются или успокаивают меня?

Пинаю носком кроссовка мелкие камешки и замираю, встречая морской рассвет. В Бахчисарае они особенно прекрасны. Небо сливается с морской гладью, а воздух тяжелеет от утренней росы. Папа построил поместье семь лет назад в надежде вернуть меня к жизни... Гребаные семь лет с тех пор как похитили мою дочь. Мою девочку, рождённую на рассвете...

Я бегу вдоль пустынного берега, слушая тихий всплеск пробуждающихся ото сна волн. Успокаиваюсь... Легкие пекут после бега, и я сгибаюсь, пытаясь отдышаться. Сбрасываю промокшую одежду и, голая, бросаюсь в шумные волны. Говори со мной, говори... Дай знак, что ты жива! Иначе я сойду с ума от навязчивой идеи тебя найти.

Вот так... Уже лучше. Переворачиваюсь на спину и принимаю позу морской звезды, щурясь от солнца. Прикладываю руку к беснующемуся в груди сердцу. Море возвращает мне силы и ясность мыслей. Ты сильная, Диана. Ты справишься сама... Плевать, что папа махнул рукой на мою бредовую идею возобновить поиски. Плевать, что никто не верит... Плевать, что никто не любит. Пожалуй, я давно не чувствовала себя такой разбалансированной и бессильной. Я чертова неудачница, и все, за что берусь, обречено на провал. Будь то материнство или профессия. Или любовь...

Вырываюсь из соленых объятий, остервенело натягиваю трусы, футболку и босиком шлепаю к дому...

— Баба Дуня, заваришь чайку? — обнимаю женщину, ступая босыми ногами по прохладной плитке. Она чопорно одергивает накрахмаленный фартук, стесняясь выплеснуть при мне эмоции, но от объятий не отстраняется. Я сбежала сюда в июне. Уволилась из областной больницы, где работала челюстно-лицевым хирургом, не в силах справиться со своей жизнью. Ну... вы поняли: неудачница, одним словом. Я люблю крымскую виллу — двухэтажный, построенный из белого камня, дом-шале. Люблю уютную светло-голубую кухню и женщину, заботящуюся о ней, тоже люблю.

— Садись, детка. Уже все готово, — баба Дуня суетится, раскладывая на тарелке ломтики сыра и свежеиспечённого хлеба. — Сейчас Пётр принесёт персики.

— Ох, стыдоба какая. Я и Петра Васильевича разбудила? — шепчу обречённо.

— Ничего ему не сделается. Вон урожай какой в этом году славный выдался: абрикосы, сливы, персики. Мммм... Не нам же с тобой на деревья лезть? — Евдокия Андреевна заправски устанавливает капсулу в кофемашину и тянется за чашкой.

Из окон кухни открывается завораживающий вид: тонкая полоска мелкой гальки, фруктовые деревья сада и... море, отражающее солнечные блики. Оранжевые лучики любопытно заглядывают в комнату, танцуя на поверхности большого овального стола.

Не отрывая взгляда от пейзажа, жадно отпиваю кофе со сливками. Я жаворонок. Не понимаю, как можно спать, когда за окном такая красота!

— А вот и персики подоспели! Доброе утро, Белоснежка. — В дверях вырастает садовник или как он сам себя называет, завхоз Петр Васильевич.

Важно поправив длинный ус, он водружает ведро с фруктами на стол. К слову, Белоснежкой дед Петя прозвал меня за высветленные волосы.

Я завтракаю, наблюдая за похожими на сладкую вату розовыми облаками. Старики возятся с плодами, ворчат друг на друга, а мне не терпится поговорить с Сэм...

Бесшумно взбираюсь на второй этаж и осторожно приоткрываю дверь ее спальни. Неужели, соня до сих пор нежится в кровати под мерный всплеск волн? Мой взгляд спотыкается об упругую попу, повисшую в пространстве. «Собака мордой вниз» — так называется эта поза.

— Шестак, ты не могла припереться на пять минут позже? — возвращая телу привычное состояние, бормочет Саманта. — Мое сознание практически дошло до истинного знания! А тут ты, Белоснежка, как снег на голову.

— Прости, Сэм, — отвечаю чуть слышно, наблюдая из окна за бегающими по двору курами.

Смуглая ладонь Саманты ложится на плечо и мягко его сжимает.

— Эй... Что с тобой, бро?

— Я хочу вернуться в город, Сэм, — собрав твёрдость в голосе, отвечаю я. — Отпуск затянулся, ты не находишь?

Она смотрит на меня так жалостливо, что хочется провалиться под землю. Как же надоело вызывать у людей чертово сострадание!

— Я не знаю, Ди. Ты уверена, что забыла о нем? А если ты их встретишь в парке? — Сэм расхаживает по комнате, деловито потирая руки. — Или на каком-нибудь медицинском форуме? Или... или приедешь в банк, а там ОНА?

Саманта избегает называть по имени мужчину, которого я любила. К слову, его зовут Мирослав.

— Прекрати, Саманта. Жизнь продолжается. И в ней есть вещи похуже безответной любви. Знаешь, о чем я жалею? — плюхаюсь на кровать подруги и обнимаю подушку.

— О чем же, Ди?

— Я навязывала себя. Продавала задёшево, как будто меня и полюбить не за что. Наверное, так и есть, — поднимаюсь с места, не в силах выдерживать сочувствующий взгляд Сэм. Определенно, в прошлой жизни она была сестрой милосердия или матерью Терезой!

— Я слишком хорошо тебя знаю, Шестак. Выкладывай, для чего тебе понадобилось возвращаться в город? — прищурившись, спрашивает Саманта. Ее кудрявые чёрные волосы беспорядочно лежат на плечах, полные губы решительно сомкнуты... С Невской шутки плохи!

— Значит, ты не переубедишь меня? Меня не за что любить, Сэм?

— К черту любовь! Выкладывай, что ты задумала? — Саманта упирает руки в бока, окончательно растеряв умиротворение.

— Я хочу найти Арину.

Глава 2

Диана

Саманта задумчиво сверлит взглядом экран ноутбука. Я пью третью чашку кофе и любуюсь утренним небом через кухонное окно. Баба Дуня месит тесто на сливовый пирог, а Пётр Васильевич перебирает фрукты для варенья.

— Ты сумасшедшая, Ди, — выковыривая из персиков и слив косточки, шепчет Саманта. — Ты сбрендила без мужской ласки, вот что я скажу! Когда ты в последний раз трахалась?

Когда... Очень давно. Так давно, что я успела позабыть, какого это — быть с мужчиной. Плавиться в его руках, вздрагивать от жалящих кожу поцелуев, стонать его имя, надрывая голос, чувствовать себя желанной. Нужной. Необходимой. Черт, воспоминания, как радиоактивная волна, отбрасывают меня в прошлое, возвращая иссушающую душу боль. Она, как раковая опухоль, выжгла мое сердце, превратив в пустыню. Бесчувствие. Безмолвие. Запустение. Вот кто я. Никто. Одно короткое слово. Глупые люди ищут любви, не подозревая, что она идёт в комплекте с болью. Но я не такая... Я слишком больно обожглась, чтобы наивным мотыльком лететь на этот огонь снова...

— Очень давно, Сэм, — отвечаю так, чтобы не услышала Евдокия Андреевна.

— Как ты объяснишь отцу своё решение? Он был против два года назад, не станет помогать и сейчас.

— Я выросла, Саманта. Обзавелась связями и уважением коллег. Мне не восемнадцать, Сэм. Я могу обойтись без папы. — Недовольно фыркаю, бросая персики в таз для варенья.

— Пора жить дальше, Ди. — Сэм мягко сжимает мои кисти. — Найди красавчика и оторвись по полной. Черт, семь лет прошло! Неужели, ты думаешь...

— Да, да, я верю! — отбрасываю плоды в сторону и торопливо выхожу на открытую террасу. Рыдания сковывают горло, как костлявая рука. Зачем я вообще завела этот разговор? Мне никто не верит, даже подруга. И вряд ли поверит частный детектив, к которому я намереваюсь идти. Всхлипывания тонут в размеренном плеске волн, подхватываются морским ветром и уносятся прочь, в царство призраков...

Сэм молчит и делает вид, что ничего не случилось. Правильная тактика, скажу я вам. Я сыта по горло пренебрежением и жалостью мужчины, которого искренне любила, и в жалости от подруги нуждаюсь меньше всего. Хотя... Разве он виноват, что не испытывал ответных чувств? Конечно, нет. А вот я виновата во многом... Если говорить словами Сэм: я боролась за свою любовь, как могла. Подло, грязно, неправильно. Да, черт возьми, это все про меня. Поверьте, я устала себя бичевать за неразумные поступки, но и просить прощение мне не перед кем.

— Я пойду поработаю, Саманта. — Обиженно поджав губы, произношу я.

— Постой, Шестак. Тебе не мешает позагорать. — Ухмыляется она, растягивая губы в хитрую улыбку и поглаживая свои шоколадные предплечья. Ей точно загорать не надо!

— Вот сучка, — усмехаюсь и пинаю ее в бок. Вот так мы и миримся. Пожалуй, знойную мулатку я тоже с чистой совестью могу причислить к любящим меня людям.

— Бери ноут и побежали к морю. Я поплаваю, пока ты будешь писать свою бурду.

Сэм высыпает сахар в медный таз со сливами и передаёт его Петру Васильевичу. Не успеваю я огрызнуться на ее язвительное замечание в отношении моего романа, Саманта убегает в комнату за пляжными полотенцами. Вы наверное подумали, что мне, измученной безответной любовью, впору писать любовный роман? Ха! Как бы не так. Я пишу остросюжетный триллер-боевик с закрученным детективным сюжетом. Главный герой моего романа — одинокий следователь Буковски. Правда, о своём увлечении писательством я не распространяюсь. Знает только Сэм.

День близится к полудню. Солнце щедро рассыпает золотую крупу по морской поверхности. В глазах рябит от ослепительного свечения похожих на самоцветы солнечных искр. Я надеваю «авиаторы», водружаю на плечи рюкзак с ноутбуком и бутылкой лимонада, и торопливо шагаю к небольшой крытой беседке на берегу.

Сэм плетётся следом, разговаривая по телефону с клиенткой ее клуба. Саманта Невская — не только острая на язык шикарная мулатка, она владелица клуба йоги и почетный тренер.

Слушать про дзен и самадхи (Прим. автора: самадхи — состояние просветления, дзен — погружение, глубокое созерцание) мне неинтересно, поэтому я ускоряю шаг и оказываюсь в беседке первой. Ставлю ноутбук на табурет, раздеваюсь, щедро обмазываю тело кремом от загара. Пока Сэм болтает по телефону, водя носком сандалии по гальке, я проверяю почту.

Счастливые клиентки клиники Шестак шлют мне фото своих носов и подбородков, виртуозно исправленных с помощью моего вмешательства. Разрез глаз, губы, лопоухость, второй подбородок...

Среди десятков благодарственных писем я обнаруживаю послание от незнакомого адресата. И, открыв его, теряю дар речи... Выпучив глаза, перечитываю снова и снова, боясь поверить.

— Ди, ты выглядишь, как пьяная обезьяна. Это ты так от порнушки своих клиентов ошалела? Эй, Диана? — Саманта мрачнеет, мгновенно угадав мое состояние. — Что случилось? Кто-то умер? Не молчи!

— Ваша дочь воспитывается в любящей семье. Пожалуйста, не ищите ее. Если вам небезразлична судьба девочки, прекратите вмешиваться в ее жизнь. Закон на нашей стороне, — дрогнувшим от переполняющих меня эмоций голосом, читаю я. — Вот такие дела, Сэм. Арина жива, слышишь? Мне никто не верил, а моя девочка жива!

Глаза Саманты наполняются слезами. Она обнимает меня и гладит по голове. Радуется со мной, задвинув подальше шуточки и скептицизм.

— Кто это пишет, Ди? Расскажи мне, ты что-то накопала? — сбивчиво шепчет Сэм.

Барашки волн бьются о скалы и шипят, словно от боли. Белой воздушной пеной покрывают мелкую прибрежную гальку и осыпают щедрой порцией соленых брызг старую лодку Петра Васильевича.

Ты не зря приснилась мне, Ариша... Черт, мне хочется плясать от нетерпения, малышка! Кончики пальцев приятно зудят от предвкушения объятий. Плевать, что ты растёшь в «любящей семье» и «закон на нашей стороне». Я хочу, чтобы ты знала, кто твоя мама. Мысли путаются, слова сплетаются в какую-то нечленораздельную кашу. Сэм ждёт ответа, а я мычу бессвязно и рыдаю, рыдаю...

— Белоснежка моя. Принцесса Ди. Ты у меня самая лучшая, самая сильная... Не плачь...

— Я писала во все близлежащие детские дома, Саманта. Думаю, директор учреждения проговорилась усыновителям и зачем-то дала мой электронный адрес. — Отвечаю, прочистив горло. Я нервно потираю плечи, ёжась, словно от холода.

Шезлонг скрипит под тяжестью тела Сэм. Она поднимается, сбрасывает сарафан и тянет меня за руку к морю.

— Пойдём купаться, Шестак. Ежу понятно, что ты не просидишь в Крыму и дня. Сейчас же начнёшь шариться по приложениям и искать билеты. Я права?

— Да. Да. Да!

Я счастлива, Господи! Взявшись за руки, мы бежим, утопая голыми стопами в раскалённой солнцем гальке. Я бросаюсь в морские объятия и слушаю тихий шелест волн — голос невидимых призраков, подбадривающих меня...

*** 

Саманта слишком хорошо меня знает, чтобы ошибиться. Едва мои ступни касаются прохладной мраморной плитки прихожей, я забываю обо всем... Такая, как есть: соленая после моря, разгоряченная, в мокром купальнике я сажусь во главе кухонного стола и распахиваю ноутбук. Мы улетаем сегодня же, и это не обсуждается.

— Ди, ты хотя бы душ прими, солнце. — Бросает Сэм, устало поднимаясь по лестнице на второй этаж. — Ты же не выгоняешь меня? А, Диана? — кричит уже из комнаты.

— Ну... Мне бы хотелось, чтобы ты поддержала меня, Сэм. Сюда вернуться ты можешь в любое время. — Кричу в пустоту, не отрываясь от экрана. — Я нашла билеты на ночной рейс! Ты меня слышишь, Сэм?

На секунду мне кажется, что мы с Самантой походим на истеричных сестричек из «Золушки» — Дризеллу и Анастасию. Те тоже постоянно ругались и перекрикивали друг друга.

— Ну что вы раскричались, как чайки? — разводит руками Евдокия Андреевна. Женщина прихрамывает, устало поправляя неизменный белоснежный фартук. По секрету, их у неё десяток. И меняет она их каждый час.

— Я нашла усыновителей Арины. — Выпаливаю, не удосужившись подготовить почву.

— Ох... — новость лишает бабу Дуню сил. Она беспомощно оседает на кресле, морщится и прижимает руки к груди. — Дианочка, как же так?

Только сердечного приступа сейчас не хватало! Вот я лапша! Бессердечная, эгоистичная дура.

— Сейчас, сейчас, баба Дунечка, сейчас, родная. — Бегло отсчитываю двадцать капель корвалола и укладываю женщину на диван. — Что же вы так меня пугаете? Вот как я теперь уеду?

— Все нормально, детка. Это все Петя со своими сливами. Глянь, сколько мы наварили варенья. — Евдокия Андреевна взмахивает слабой кистью в сторону тазов и вёдер, остывающих на столешнице. — С собой-то возьмёте? Виола любит сливовое. — Баба Дуня некстати вспоминает мою мать.

Я сжимаю сухие, морщинистые кисти женщины и согласно киваю. Пускай думает, что мы общаемся с Виолой, как мать и дочь, делимся женскими секретами, поддерживаем друг друга... Вы верно догадались — я и здесь потерпела фиаско. Зря Сэм называет меня принцессой Ди — я самая настоящая Мисс Неудача.

— Диана! Диана! — Саманта громко топает по ступенькам, спускаясь с лестницы. Ее милое личико искажает недовольная гримаса. — Тебе отец не может дозвониться, Ди. — Добавляет уже тише, протягивая свой айфон.

Сердце пропускает пару глухих ударов. Больно толкается о рёбра, как пойманная в силки маленькая птичка. Я боюсь отца. Опасаюсь рассказать ему о письме незнакомца и своём желании возобновить поиски. Тогда для чего он звонит именно сейчас? Мониторит мою почту, следит за мной?

— Да, пап... — выдавливаю хрипло, встречаясь с жалостливым взглядом Сэм. Сама знаю — выгляжу беспомощной, нашалившей маленькой девочкой.

— Диана, кончай валять дурака и возвращайся в город! Ты нужна мне здесь! — рычит в динамик отец.

— Что-то случилось?

Баба Дуня решительно поднимается с места и одёргивает фартук. Неуклюже шаркает к кастрюлям с вареньем, достаёт из шкафчиков банки... Суетится, желая успеть приготовить лакомство до нашего отъезда.

— В город приехал Тимур Багров, — в голосе отца сквозит неприкрытая тревога. — Я рассчитываю на долгосрочное сотрудничество, Ди. Если ты будешь умной девочкой, обзаведешься перспективным мужем. Ты слышишь меня?

Запускаю пятерню в спутанные от морской воды волосы и выхожу на террасу. Я не хочу демонстрировать злость и негодование, вмиг обуявшие меня, но выходит плохо — от моего напора дверь громко клацает.

— Слышу, папа. — Сухо отвечаю. Я не хочу ругаться по телефону, оперировать доводами или приводить доказательства его неправоты — отец не услышит меня.

— Твой рыжий красавчик скоро станет отцом, поняла? Так что забудь о нем. Выброси всяких сосунков из головы, Ди. Подбери сопли и приезжай домой.

— Хорошо, папуль. Ты купишь билеты? Саманта полетит со мной.

— Куплю, детка. Готовьтесь лететь ночным рейсом. И... приведи себя в порядок, Диана. Завтра ты должна блистать.

Я сбрасываю звонок и бессильно оседаю на плетёный стул: Господи, как же больно... Слова отца ранят, как острые, пропитанные ядом, стрелы..

Глава 3

Диана

Стюардесса предлагает пассажирам напитки, прохаживаясь между рядами. Улыбка не сходит с лица девушки, и я почему-то думаю, что к концу рабочего дня ее скуловые мышцы болят от напряжения. Черт, зачем я вообще думаю о всякой ерунде, когда на пороге моей жизни маячат изменения?

— Поверить не могу, сам Тимур Багров... Ммм... — Саманта закатывает глаза и растягивает губы в блаженную улыбку, словно речь идёт о посланнике небес, а не богатом и влиятельном партнере отца. Привлекательном, холостом, высоком, умном... партнере. Может, Сэм права, и мне, действительно, стоит переключить внимание на мужчин постарше? Хм...

— Саманта, он всего на пять лет моложе отца. Ему же сорок пять! — шиплю я, отдёрнув ладонь из рук подруги. Сэм любуется моим свежим, ярко-красным маникюром.

— Какая же ты дура, Шестак. Что такое для мужчины сорок пять? Это же, как баба ягодка опять... Тьфу! Не то сравнение, совсем не то. — Конфузится Сэм и потирает лоб.

Я довольно ухмыляюсь, едва сдерживая подступивший приступ хохота. Как бы теперь при встрече с Тимуром не вспоминать глупое сравнение подруги! Сэм хмурится и отворачивается в сторону иллюминатора, любуясь плывущими в небе взбитыми сливками облаков. Потирает небольшой шрамик на лбу, оставшийся от той ужасной аварии... Какая же она у меня красавица, моя Сэм. И я почти не помню ее изуродованного лица, над которым мне пришлось колдовать несколько часов. Я перекроила ее, сделала неузнаваемой, исправила поломанный в нескольких местах нос, раскрошенные скулы, зубы... Саманта каталась на роликах в парке, когда в неё на полной скорости въехал электросамокат. От удара лицо Сэм превратилось в кровавое месиво. Скорая привезла ее в отделение челюстно-лицевой хирургии областной больницы, где дежурила молодая и жизнелюбивая доктор Диана Шестак... Как же давно это было. Три года прошло... И как сильно изменилась я.

— Любуешься своей работой, Ди? — Саманта корчит рожицу и вытягивает губы в трубочку.

— Да, Невская. Ты у меня красавица. Не хочешь обольстить доктора Багрова? Вместо меня?

— А можно? Черт, Шестак, он реально крутой чел и как мужчина вполне себе... — Сэм краснеет так, что румянец проглядывает через смуглую кожу. — Только твой папа убьёт меня. Сама знаешь, как Руслан Александрович относится к тем, кто нарушает его планы.

Знаю. И заранее смиряюсь с неизбежностью. И дело не в опасении сделать папе больно, огорчить. Это не благородный, возвышенный страх за чувства близкого, а противная, расползающаяся внутри, как гадкая слизь, трусость. Малодушие, слабость... Вот что я чувствую. Злюсь на себя за бессилие перед авторитетом отца. Папа в прямом смысле слова вбил его в меня.

Я до сих пор содрогаюсь при воспоминании о том, как отец учил меня плавать или кататься на велосипеде. За каждую неудачу или оплошность я получала шлепки и пинки. Тычки, унижения...

— Крути педали, говорят тебе!

— Папа, я боюсь. — Рыдаю, сжимая влажными ладонями руль велосипеда.

— Едь, давай, балда! Намотай сопли на кулак и едь! Учись за себя постоять! — рычит отец, сопровождая слова внушительным подзатыльником.

— Диана, ты молчишь? — Саманта возвращает меня в реальность из бурлящего котла мерзких воспоминаний.

— Тебе не стоит там появляться, Сэм. Ты права насчёт папы. — Киваю в ответ.

Квартира встречает меня унылым безмолвием и затхлым запахом пластиковых чехлов. Вы правильно подумали — я и здесь облажалась. Хозяйка из меня никудышная. В новую квартиру возле Смоленского собора я въехала в марте. Папа ядовито фыркал, пугая меня пожизненным кредитным рабством, мама упрекала в неспособности найти «обеспеченного и перспективного мужа», а я... Не побоялась взять ипотеку, используя собственные накопления в качестве первоначального взноса. Отчего-то я решила, что финансовая независимость — первый шаг в освобождении от самодурства отца.

Квартира определенно мне нравится: стильный лофт с минимумом мебели и черно-белой кухней, бирюзовыми стенами и пушистым белым ковром посередине гостиной.

Отбрасываю носком туфельки запылённый пластиковый чехол от нового дивана и торопливо распахиваю окна, впуская свежий, августовский воздух. Рассматриваю придирчивым взглядом маникюр и грустно вздыхаю: вымыть полы и окна от строительной пыли я не успею. Отец назначил встречу с Багровым в ресторане через два часа. Не понимаю, зачем ему понадобилось умасливать Тимура? По-моему, тот всегда был открыт для сотрудничества.

Каблучки туфель эхом отдаются от пустых стен. Я слышу своё дыхание, пронзающее густую, затхлую тишину. И будто мерзкий надоедливый червячок, всплывают слова отца: «Мирослав скоро станет отцом...»

Мысли походят на пищащих назойливых комаров. Я инстинктивно взмахиваю руками, пытаясь их выгнать, и выхожу на балкон. На подоконнике одиноко стоит горшок с засохшим цветком. Ничего удивительного, это же я! Да, я! Такая, как есть: ранимая, взбалмошная, недолюбленная, мечтающая о любви... Умная, творческая, красивая. Ведь так? Замираю возле зеркала в прихожей и провожу пальцем по пыльной поверхности. Надо что-то делать со всем этим бардаком! Забыла добавить к списку: не слишком хозяйственная Диана. К сожалению, это так.

— Илона Васильевна? — звоню директору клининговой компании, не раз выручавшей меня. — Мне нужна генеральная уборка. Да, срочно. Да... Вы верно подумали. — Отвечаю на меткие замечания домоправительницы и, бросив взгляд на настенные часы, спешу в ванную. Отцу нужна красивая и уверенная в себе Диана, что же — он ее получит. Он привык к моей беспрекословной покорности, но скоро все изменится. Должно измениться.

Максим

Потолок кружится перед глазами, распадается на разноцветные квадратики, а потом сливается в огромную подвижную тучу. Крепко зажмуриваюсь, прогоняя застывшие перед глазами мушки. Челси скулит и лижет мою щеку, словно почуяв неладное. Головокружение бесследно исчезает, будто мираж. Я поднимаюсь с кровати и, потрепав собаку за ухом, бреду в душ. Прорвёмся, Челси! Умные чёрные глаза тревожно всматриваются в мое лицо, словно опасаясь, что неприятный симптом вернётся. А он частенько возвращается, если быть честным. Как говорит мама, глядя на меня: «От работы кони дохнут». И, черт возьми, она права. В новой должности начальника юридического отдела времени на отдых или личную жизнь не остаётся. Единственное увлечение, сохранившееся от прошлого — спортзал. Пожалуй, и там я загоняю себя, как пресловутую лошадь.

— Идём гулять, Челси? — натягиваю спортивный костюм и кроссовки. Собака виляет хвостом и часто дышит, перетаптываясь возле входной двери.

Программирую мультиварку на приготовление каши и отправляюсь на пробежку. В утреннем воздухе витают запахи влажных листьев и реки, августовское солнце робко касается поверхности водной глади, раскрашивая ее золотистыми бликами. С некоторых пор я живу на окраине города, в уютном спальном районе на берегу реки.

Я копил на новую квартиру несколько лет, ждал подходящего случая, чтобы купить ее, например, женитьбы на хорошей девушке или, на худой конец, отношений. Банальность, правда? Или, напротив, закономерность, принятая у нормальных людей. Спусковым механизмом, способствующим покупке, послужила смерть бабушки и оставленное мне наследство.

Теперь я знаю наверняка, что желания во Вселенную нужно транслировать подробно. Моя сестра Ольга — спец по картам желаний и прочей дребедени. Хочешь женитьбу, так уточняй, что в качестве жениха имеешь в виду себя, а не Мирослава Боголюбова — моего соперника! Аккурат после его женитьбы на МОЕЙ девушке Любе, я и купил квартиру. Я ни о чем не жалею. Возможно, кто-то посчитает меня слабаком и слюнтяем, но я убежден, что любовь нельзя завоевать или заслужить. Глупо винить человека за нелюбовь. Глупо бороться, ведь так? Или идти по чужому, не предназначенному тебе, пути.

Должность начальника юридического отдела досталась мне от Любы, променявшей ее на работу жены и мамы. Честное слово, я не держу на неё зла и искренне желаю ребятам счастья. Вот такая арифметика... Неудачник я или счастливчик, сложно сказать. У меня есть все для счастливой и спокойной жизни.

Сбавляю ритм бега и останавливаюсь возле моста через реку. Челси послушно садится рядом и вываливает розовый язык, вопросительно взирая на меня. Входящий от Федорцовой — вот что заставляет меня прервать тренировку. Оксана Сергеевна мой непосредственный начальник и добрый друг.

— Привет, Оксана Сергеевна, что-то случилось? — отвечаю, переводя дыхание.

— Макс, я оставила на твоём столе документацию по клинике Шестаков. У них новый член совета директоров — некий Тимур Багров.

— Не понимаю, зачем это Руслану Шестаку? Он хочет досрочно погасить кредит? Или намерен перепродать долговые обязательства третьему лицу? — почёсывая Челси за ухом, спрашиваю я. — Неужели, все так плохо? Я был убеждён, что клиника процветает.

— Пока не знаю. До отъезда я вряд ли успею это выяснить, у меня вылет через два часа. Оставляю все на тебя. Справишься?

— Постараюсь. На какое время Шестак назначил встречу?

— Руслан приедет в шесть вечера.

Сбрасываю звонок и тороплюсь вернуться домой. Опять Шестаки, черт бы их побрал! Услужливая память переносит меня к недавним событиям: несправедливое обвинение Мирослава в убийстве его бывшей любовницы — медсестры Марианны Лопухиной, и участие в этом деле Любы... Вы же понимаете, что я не мог не вмешаться? До последнего на что-то надеялся, дурак... Руслан Шестак, как и его дочь Диана, выступали свидетелями защиты. Руслан выхлопотал для «будущего зятя» модного адвоката, а Диана сочиняла небылицы про их с Боголюбовым любовь, совместную жизнь и мечты о будущем.

Смотря на красивую, уверенную в себе девушку, я задавался только одним вопросом: за что они все любят этого рыжего лиса? Добровольно идут на обман и унижения, выставляя ложные показания за правду. Хотя разве я сам лучше?

— Назовите своё имя, молодой человек. Кем вы приходитесь Перепелкиной? — Вопрос судьи предназначается мне.

— Невзоров Максим Сергеевич. Мы коллеги с Любовью Петровной. И живем... тоже вместе. — Отвечаю важно, крепко сжимая плечи Любы. — Уважаемый суд, разрешите нам вернуться на места. Моей невесте плохо.

Я защищал Любу, как мог. Хватался за ускользающую из рук надежду на совместное будущее, а она... уже носила под сердцем ЕГО ребёнка. Бизнес Шестака серьезно пострадал после скандала с обвинением Боголюбова: Мирослав продал долю в клинике Руслану. Знаменитый профессор гинекологии Марьев напрочь отказался от сотрудничества с Шестаками, переманив добрую половину пациенток на свою сторону. Вернее, на сторону Боголюбова, вернувшегося с почестями в гинекологическое отделение областной больницы в должности заведующего отделением.

Лишившись партнеров, Руслан Шестак терпел убытки. Отсутствие высококлассных специалистов сказывалось на доверии пациентов: они предпочитали обращаться к проверенным врачам, а не к молоденьким, только окончившим университет, гинекологам. Несмотря на статус многопрофильного центра, клиника Шестака имела узкую направленность: здесь все держалось на таланте Руслана, как репродуктолога. Несколько месяцев ему удавалось держаться на плаву за счёт других услуг, предоставляемых в клинике: УЗИ, консультации узких специалистов, но позже... Руслан не справился с налоговыми обязательствами, затратами на зарплаты специалистам, аренду дорогостоящего оборудования и явился к Федорцовой с заявкой на кредит. К тому же стало известно, что Шестак крепко повздорил с отцом Боголюбова — своим несостоявшимся родственником. Ни о каком совместном бизнесе в такой ситуации речь, конечно, не велась... К удивлению общественности, из города исчезла Диана. Чудесного воссоединения обманутой невесты и неудачливого папаши-бизнесмена не случилось. Если верить слухам (хотя я никогда им не верю), Диана не выдержала насмешек и перешёптываний коллег по поводу их с Боголюбовым разрыва. А его роскошная свадьба с Любашей подлила масла в огонь сплетен и обсуждений.

Глава 4

Максим

Ветер играет в окрашенных сиянием заката древесных кронах, подбрасывает кверху опавшие листья. С высоты четвёртого этажа они кажутся ничтожными чёрными мушками. Лето пронеслось со скоростью падающей звёзды, и как бы ярко ни светило августовское солнце, тёплым денькам грядёт скорый конец... Проветриваю кабинет, закрываю окно и, на ходу снимая пиджак, возвращаюсь к рабочему месту.

Закатываю рукава рубашки и высвобождаю шею из удавки галстука. Не думаю, что Руслана Шестака напугает мой непрезентабельный вид, хотя, если быть честным, мне плевать. Он опаздывает на полчаса, в очередной раз доказывая, что его интересует только собственная персона.

— Добрый вечер, можно? — вздрагиваю от пронзившего тишину кабинета голоса. Отрываю взгляд от монитора и перевожу его на застывшую в дверях девушку. Диана Шестак, собственной персоной. Ну, надо же? Выходит, слухи врали? Диана в городе. И выглядит она, к слову, сногсшибательно: белое короткое платье мягко облегает бёдра, открывая взору стройные загорелые ноги. Свожу брови к переносице, пытаясь скрыть заинтересованный, ошалевший от неожиданности, взгляд. О девушке ходили невероятные сплетни, от которых волосы поднимались дыбом: кто-то утверждал, что Диана покончила с собой, некоторые «доброжелатели» присваивали ей тяжелые болезни или зависимости.

Словно под гипнозом, я опускаю глаза ниже, к щиколоткам и обутым в замшевые туфли на шпильке, ступням.

— Так, можно? — повторяет она вопрос.

— Д-да, проходите. — Дёрнув пару пуговиц на воротнике, отвечаю я. — Честно признаться, я ожидал увидеть вашего отца.

— Разочарованы? — широко улыбается она. На фоне ярко-красных пухлых губ ее зубы кажутся жемчужно-белыми. Диана устало опускается на кресло и забрасывает ногу на ногу.

— Я рад, что с вами все в порядке. — Сухо бормочу я, уткнувшись немигающим взглядом в экран.

— А разве может быть по-другому? — хмурится она, слегка подаваясь вперёд.

Кажется, моя вытянутая рожа говорит красноречивее слов. Так и вижу светящиеся на лбу большие буквы: «Про тебя ходили дурные слухи!».

— Нет, конечно. По-другому быть не может, — выдавливая глупую улыбку, отвечаю. — Давайте перейдём к делу.

— Максим Сергеевич, введите меня в курс истинного положения дел моего отца. Я находилась в продолжительном отпуске и... упустила некоторые изменения, происшедшие в клинике. — Ее голос звучит надтреснуто, а щёки заливает румянец. И этот взгляд... Диана смотрит подозрительно, бесстрастно. Черта с два она краснеет от смущения — ее выворачивает наизнанку едва скрываемый гнев. Наверняка Руслан скрыл от дочери кредитные обязательства.

— Диана Руслановна, я подготовил отчеты о сумме для досрочного погашения кредита. Руководству банка стало известно, что Руслан Александрович намеревается погасить долг средствами от продажи доли в клинике. Это так?

Кровь отливает от ее щёк. Диана бессильно откидывается на спинку кресла, отточенным движением поправляя выбившуюся из прически блондинистую прядь. Сторонний наблюдатель вряд ли угадает в ее тягучих, плавных движениях беснующиеся в душе беспокойство и злость. А разве я не сторонний? Почему-то я убеждён в своей правоте, и сидящая передо мной девушка до глубины души шокирована известиями о банкротстве семейного бизнеса.

Мне хочется подойти ближе и встряхнуть ее за плечи, крикнуть что есть мочи: «Кричи, злись, выплесни свою чёртову ярость! Почему же ты молчишь? Зачем сдерживаешь себя?»

Но вместо этого я наблюдаю, как меняется цвет ее глаз: они темнеют от растекающейся внутри обреченности. Что же там случилось, а? Почему она не радуется выгодной сделке?

— Д-да. Именно так. — Выдавливает девушка, не отнимая взгляда от моего лица.

— Я распечатаю документы для ваших юристов, хорошо? — отрываюсь от компьютера и сталкиваюсь с ней взглядом. Глаза, глаза... Изумрудно-синий взор вызывает волну неприятной дрожи в теле.

У меня нет права утешать ее или расспрашивать. Любопытство обуревает мной, но я всего лишь банковский менеджер. Офисный планктон, или как там говорят?

Диана гипнотизирует меня длинную минуту, а потом на ее губах застывает немой вопрос. Она словно даёт себе секунду на то, чтобы передумать, а потом сбивчиво произносит:

— Приезжай вечером ко мне в гости.

— Что, прости? — переспрашиваю, не веря своим ушам.

— Извини... Извини, черт. У тебя, наверное, есть девушка или жена? — Диана опускает голову, устыдившись своего предложения, и громко вздыхает. Светлые пряди падают на ее лицо, скрывая вмиг покрасневшие щеки.

— Диана Руслановна, я правильно вас понял? — откладывая стопку распечатанных документов, спрашиваю я. «Долбанный идиот, чего тут непонятного? Она зовёт тебя не в карты играть!» — шепчет внутренний голос, но я считаю необходимым уточнить. В ушах шумит от волнения и неожиданности. Предвкушения... Черт, это же Диана Шестак! Недосягаемая холодная красавица с другой планеты, влюблённая в Боголюбова...

— Правильно. Так что, приедешь? — гордо вскидывая подбородок, отвечает она.

Не знаю, что движет ею. Отчаяние, желание, страх... Возможно, она хочет посмеяться надо мной. Что это, проверка? Провокация? У меня слишком мало времени на раздумья, но его хватает, чтобы пробудить в душе позабытую обиду.

На секунду хочется, чтобы о нашем свидании узнал Боголюбов. Согласен — повышать чувство собственного величия таким способом мелко, гадко и по-детски, но...

Я не нахожу причин для отказа и, прочистив горло, отвечаю:

— Приеду.

Глава 5

Диана

Отец одобрительно кивает, оглядывая меня с ног до головы, и нервно барабанит пальцами по столу.

— Хороша... Красавица моя, Ди. Молодец, детка. — Цокает он.

Чувствую себя породистой лошадью на ярмарке, которой заглядывают в рот. Черт, во что я ввязалась? Взгляд отца неуверенно бегает по холлу ресторана и замирает на входе. Багров задерживается. Двери хлопают, впуская незнакомых людей. Отец вздыхает, опускаясь на спинку кресла и опасливо произносит:

— Я банкрот, Ди... Если ты будешь умницей, то поможешь мне.

— Папа, что такое ты говоришь? Ты...ты... Как банкрот? Все же хорошо было?

— Все было хорошо, пока Боголюбов не переметнулся от тебя к рыжей банкирше! — острыми иглами ранят сердце слова отца. — Теперь никто... слышишь, Ди, никто не хочет обращаться к нам. Я ведь рассчитывал на лучший состав специалистов-гинекологов, Ди... — отец устремляет взгляд куда-то в пространство, будто там прячется ответ на его вопрос. — Но ты все испортила...

— Хватит нести чушь! — шиплю я. Отец выпучивает глаза, ошалев от такой моей наглости. — Может, ты не умеешь строить с людьми деловые отношения, а, папа? Не думал об этом? Ты же не даёшь врачам заработать. Кого удовлетворит установленный тобой мизерный процент от суммы за приём? А, папа? Или лучшие специалисты должны работать у тебя бесплатно?

— Заткнись, маленькая сучка! — взрывается отец. — Что ты знаешь о бизнесе? Ты же всю жизнь на всем готовом жила, как и твоя никчемная мать!

— Не заткнусь. Что, ударишь меня, как в детстве? — выпаливаю я. — С тобой не хотят работать не из-за меня, папа. И Боголюбов здесь ни при чём!

Я смогла. Высказала, дала отпор. Дыхание разрывает грудную клетку, сердце колотится так, что я чувствую его бешеный ритм в перепонках.

— Если бы Мирослав женился на тебе, все было по-другому. Он притянул бы в клинику профессора Марьева, организовал кафедру акушерства и гинекологии на базе нашей клиники. Это же... сотни пациенток, тысячи! Авторитет, лучшие специалисты! — глаза отца мечтательно блестят. — Марьев — главный гинеколог области. И что я имею теперь? Огромные счета за аренду оборудования! Ты знаешь, сколько стоит арендовать аппарат для компьютерной томографии или ЯМРТ?

— Так откажись от них, папа? Зачем ты винишь меня в разрыве с Миром, отец? Ты же знаешь, как мне было больно... — хрипло протягиваю я. Силуэт отца размывается от некстати выступивших слёз. Зачем же он так со мной? — Вместо того чтобы поддержать, ты добиваешь? За что? Я бросила работу, дом... уехала... Разве я виновата в том, что Боголюбов влюбился в Любу?

— Подбери сопли, Ди. Окрутить мужика — невеликая задача. А во все эти сказки про любовь я не верю. Ты не справилась, дочка. Просрала перспективного мужа и процветающий бизнес. Не думай, что ты хуже этой банкирши, Ди. Ты у меня красавица. — Неуклюже успокаивает меня папа, нервно поглядывая на входные двери. В его взгляде проскальзывает обреченность: что, если Багров передумал?

— Что ты хочешь от меня, папа?

— Мне придётся продать большую часть клиники Тимуру. Надеюсь, ты понимаешь, что после женитьбы сына, Михаил Боголюбов отказался работать со мной? — состроив кислую мину, протягивает отец.

— Так ищи других инвесторов. Шевелись, папа! Предложи узким специалистам хорошие условия, и врачи охотно согласятся сотрудничать. Тебе гораздо удобнее винить окружающих в своих неудачах. Ты же... пыхтишь от жадности! Каждую копейку считаешь. Права была мама, когда утверждала, что тебя ждёт провал без маркетингового плана и точных расчетов. — Решимость так и прет из меня.

Отец кривится и раскрывает рот, чтобы плюнуть в меня ответным словом, но замирает на полпути, заприметив в дверях высокую худощавую фигуру Багрова.

Саманта права, Тимур Эдуардович — видный сорокапятилетний мужчина, способный дать фору молодым.

Багров ослепляет белозубой улыбкой администратора, вытянувшегося в струнку при виде важного гостя, и приветливо машет нам рукой. Папаша вмиг стирает с лица злость от разговора со мной и натягивает дружелюбную маску. Как же я их всех ненавижу! И себя тоже... Такую же лицемерную сучку, всю жизнь пляшущую под отцовскую указку. Удивительно, как я набралась смелости перечить ему?

— Руслан Александрович, здравствуйте. — Тимур жмёт руку отцу, искоса поглядывая на меня. — Диана Руслановна, вы... обворожительны. Слов нет! — а это бросает мне. Нервно облизывает нижнюю губу, похотливо обласкивая взглядом мои пылающие щеки, шею, выпирающие из ворота платья ключицы...

— Рада вас видеть, Тимур Эдуардович. — Сглотнув, произношу я. Багров сощуривает раскосые, восточные глаза, отчего вокруг них разбегаются лучики морщин. В его чёрных, густых волосах, небрежно спадающих на лоб, блестит седина, однако старым или страшным его не назовёшь. Эх, права Сэм...

— Давайте уже сделаем заказ. Садитесь, садитесь... — папа хлопает Багрова по плечу и нарочито ласково смотрит на меня.

Время тянется медленно. Под тяжелым взглядом отца я не решаюсь изречь свои предложения о ведении бизнеса во второй раз: молчу, строю Тимуру глазки и глупо улыбаюсь. Возможно, Багров думает так же, как и я, но его мудрости хватает, чтобы выражаться более мягко. Отец слушает его, раскрыв рот, чем злит меня ещё больше. Чертов лицемер! Ведь Тимур не говорит ничего такого, чего не произнесла я.

— Тимур Эдуардович, я могу высказать предложение? — осенённая внезапной мыслью, спрашиваю я. Стыдливо отвожу взгляд, искоса наблюдая за физиономией папули: он походит на синьора Помидора из сказки про Чиполлино.

— Дианочка, ты совладелец клиники и можешь говорить все. — Хрипловато произносит Багров, словно речь идёт о совсем другом предложении...

— Я считаю, что можно сдать в аренду часть пространства на первом этаже. Под аптеку или сетевую лабораторию. Как вам идея?

— Не подходит. — Отрезает отец, нервно стирая пот со лба хрустящей сервировочной салфеткой. — Ты предлагаешь перестроить первый этаж, а это лишние траты. Дианушка, дочка, давай умные дяди сами решат, как поступить лучше? — скрывая дрожь в голосе, выдавливает он.

Густое, внезапно повисшее напряжение, разрывает входящий звонок на презентабельный Vertu Багрова. Он вежливо извиняется и отходит в сторону, чтобы продолжить разговор.

— Идиотка. — Шипит отец, провожая взглядом удаляющийся силуэт Тимура. Жестокие слова, как унизительные пощечины, бьют наотмашь. — Твоя задача — охмурить Багрова, а не блистать умом. Недавно он развёлся с третьей женой. Путь свободен, Ди! Я же вижу, как он смотрит на тебя. Как кот на сметану.

— А мое мнение тебе интересно?

— Нет! — рявкает папа. — Тебе нужен зрелый мужчина, а не смазливый сосунок. Выйдешь замуж, а потом... крути романы с такими, как Боголюбов, сколько хочешь!

Я задыхаюсь от мерзости. Сердце рвано стучит, дыхание сбивается. Не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть. Часто моргаю, замираю на месте, словно отравленная ядовитым укусом. Я даже возразить не могу...

— Эй, дочка. — На лице папы появляется беспокойство. — Я не желаю тебе зла, Ди. Тимур хороший мужик и грамотный бизнесмен. Ты мне ещё спасибо скажешь.

«Добрые» отцовские пожелания прерывает появление Багрова. Выглядит он возбужденным и взволнованным.

— Руслан, у меня появилась идея. Я все расскажу тебе, а пока... я могу кое-что поручить Диане Руслановне?

— Конечно! — выпучив глаза, восклицает отец.

Я готова выполнить любое поручение, только бы убежать отсюда!

— Мне нужна выписка из банка о сумме займа.

— Без проблем, Тимур. Я назначил встречу с начальником юридического отдела ещё утром. Думаю, Дианочка сможет договориться сама. — Бросив небрежный взгляд на часы, добавляет отец.

Пальцы покалывает от волнения и неприятных воспоминаний, когда я паркуюсь на стоянке злосчастного банка. На улице стоит жара, а я зябко ёжусь, возвращаясь мысленно к событиям того вечера... Когда же я забуду, черт?! Останавливаюсь перед высокими стеклянными дверями, не решаясь переступить порог учреждения, навсегда изменившего мою жизнь... Здесь Боголюбов встретил свою Любовь. Да, именно так, с большой буквы, потому что девушку зовут Люба... И привела его сюда я... Мда... Клиника «Шестак и Ко» только начинала работать, а мы верили в успех и горели любимым делом — медициной. Я была полна решимости завоевать любовь Мирослава и руководить семейным бизнесом. Вот же дура! Ладно, как говорит папа, пора «подобрать сопли» и идти вперёд.

Запускаю ладонь в разметавшиеся на ветру пряди, оглаживаю плечи, словно стирая воспоминания. Я запретила себе раскисать и жить прошлым.

— Добрый вечер, можно? — застываю в дверях кабинета начальника юридического отдела. А ведь я его знаю... Похоже, это тот самый мнимый жених Любы, рьяно защищавший ее в суде.

— Да, проходите. — Мягко произносит он. А у парня красивый голос! Не могу объяснить почему, но здесь, в прохладном казенном помещении, я чувствую себя гораздо уютнее, чем в компании отца.

Максим Сергеевич печатает документы, сосредоточенно смотря на монитор, а я борюсь со скукой, украдкой разглядывая его... Он хмурит лоб, небрежно смахивает непослушную русую челку, слегка прищуривает светлые, как зимнее озеро, глаза...

Макс что-то спрашивает, а я порывисто подаюсь вперёд, уловив его запах — морского бриза или утреннего луга. Мне становится плохо — от страшных, обрушившихся на меня чувств. Сердце просыпается, как уснувший каменный великан. Вот он расправляет плечи, тянется огромными лапами к небу, оглядывая свою территорию, и... несмело шагает, сминая все на пути. И под ногами великана безжалостно хрустят выстроенные ограды. Они лопаются, как жалкие щепки, выпуская на волю что-то дикое, запертое внутри. Страшное в своей одержимости. Дерзкое и примитивное. Он нравится мне... Нравится его голос, задумчивый голубой взгляд, запах чистоты и моря, загорелые руки, увитые тугими перекатывающими мышцами, длинные пальцы на кистях... Черт, черт! Что со мной такое? Сердце тарахтит, как старый дизельный двигатель, больно толкается в рёбра. Мне нравится он. Вот так, внезапно, молниеносно, безрассудно, глупо — нравится!

В бушующем водовороте чувств улавливаю некстати всплывшие злость на отца и неприязнь к Багрову. Значит, мое мнение ничего не стоит? Я никто? Не знаю, чего я хочу: утвердиться в собственной несостоятельности или глупости, доказать себе, что ничего не стою или, напротив, что-то да стою? Я зову его в гости. Не на свидание или ужин, а домой — для конкретной цели. Права была Саманта, я одичала без мужской ласки.

Я ожидала услышать вежливый отказ, но... парень соглашается.

Глава 6

Диана

Меня отрезвляет струя холодного воздуха в салоне автомобиля. Бессильно опускаю голову на руль, все ещё не веря в свой безумный поступок — безрассудный до чертиков.

Что я сделала? В очередной раз продала себя за бесценок, выставив дешевкой. Поэтому он и согласился. Ну и пусть! А разве мне нужно что-то другое? Я уже не прежняя Диана, верящая в любовь. Смотрю на себя в зеркало заднего вида и... мне хочется отвернуться.

Глубоко дышу, усмиряя рваный пульс, и бросаю взгляд на часы — мы условились встретиться в девять.

Закат мягко ложится над городом, раскрашивая золотом верхушки деревьев и крыши домов. Выключаю кондиционер и опускаю стёкла, подставляя лицо тёплым порывам.

«Я приеду в девять, Диана. Адрес... вот этот? — Макс ведёт кончиком карандаша по строчке с адресом прописки».

«Да... Тогда, пока?»

Ещё ничего не случилось, но я прокручиваю в голове возможный сценарий, наполняясь странной, теснящей грудь, горечью... Инстинкты... Вот что следует выпустить на свободу, а страхи задвинуть поглубже. Да, я боюсь их — таких непривычных, будоражащих кровь, желаний.

В квартире царит идеальная чистота. Команда нанятых мной хозяюшек заменила купюру на стеклянном столике открыткой с изображением цветущего ромашкового поля и лаконичной надписью «Спасибо».

Я сбрасываю туфли, оставляю сумочку в прихожей и бреду в душ. Долго стою под обжигающими струями, все ещё пытаясь осмыслить происшедшее. Втираю в кожу ароматный крем, брызгаю пульсирующую ямку на шее любимыми духами и... вздрагиваю от пронзившего тишину квартиры входящего звонка.

— Да. — Растерянно отвечаю абоненту с незнакомым номером, на ходу вытирая мокрые волосы полотенцем.

— Диана Руслановна, это Максим.

Боже, какой же у него голос... Уснувшие мурашки, как по команде, просыпаются и начинают хаотично бегать по коже. Внутри меня зарождается страшный коктейль, состоящий из ужаса и томительного желания слышать его всегда.

— Слушаю тебя... вас.

— Диана, я буду ждать тебя возле входа в Смоленский парк. Ты не против прогулки? — хрипло-завораживающе спрашивает он.

— Мы же не договаривались о свидании? Послушай, мне не нужно это все...

— Я понял, что тебе нужно. Считай это моим капризом, что ли... Вторая сторона договора может выставлять условия?

Мне кажется, что Макс улыбается. Прохаживается по своей квартире, прижимая трубку телефона к уху и теребит волнистые мягкие волосы. Или закатывает глаза, удивляясь капризу богатенькой взбалмошной дурочки.

— Хорошо, я приду.

Прохладный воздух забирается под джинсовую куртку, накинутую поверх длинного шёлкового платья на тонких бретелях. До Смоленского парка пять минут ходьбы, и я бреду по тротуару, сбитая с толку его предложением. Зачем Максу понадобилось свидание? То, что я посулила — мечта большинства парней, разве нет? Я спешно сушу волосы феном и пренебрегаю макияжем, желая тем самым продемонстрировать парню своё несогласие с его приглашением. Одолжение. Равнодушие. Как ещё можно обозвать ложь, которую мне придётся изображать? Да я бегу на встречу с ним! Ничего не произошло, но я точно знаю — Макс станет для меня проблемой.

Он ждёт меня возле входа, держа в руках рожки с мороженым. Высокий, стройный, как скульптура древнегреческого Аполлона, он выделяется из толпы ростом и внешностью, притягивает магнитом взгляды проходящих мимо девиц. Ветер играет его длинной волнистой челкой, мягко обласкивает лицо, а я ловлю себя на мысли, что завидую невидимому шалуну, без спроса касающемуся МОЕГО парня.

— Привет, — здороваюсь я, изо всех сил стараясь выглядеть непринуждённо. — Это мне? — протягиваю руку к вафельному рожку.

— Тебе. Прости, наверное, надо было спросить... Может, ты сидишь на диете или... — улыбается Макс, а я таю от его улыбки, как это чертово мороженое.

— Не сижу. Я ведьма. В смысле ем, что хочу и не поправляюсь. — Произношу таким тоном, будто это является моей заслугой.

— Идём? — Макс кивает в сторону тенистых аллей парка, тянущихся вдоль пруда.

Наши неторопливые шаги заглушаются визгом колёс, проносящихся мимо самокатов и велосипедов, топотом копыт пони, катающих детей, чужими голосами, смехом, музыкой, орущей из открытых кафешек...

Я облизываю мороженое, со скучающим видом посматривая на окружающую суету.

— Диана, давай свернём сюда. — Громко, перекрикивая разномастный гул, произносит Макс и тянет меня за руку. — Здесь нам никто не помешает.

Ого, вечер становится интереснее! «Чему не помешает?» — на моих губах застывает вопрос. Задать его прямо я не решаюсь.

Тропинка сворачивает в сторону ипподрома, оставляя позади посторонние шумы. Здесь и вправду так тихо, что я слышу, как ломаются ветки под подошвами туфель.

— Расскажи о себе, Диана. Чем ты занимаешься? — важно спрашивает Макс, смачно облизывая ванильное мороженое.

— Хм... А ты разве не знаешь? И вообще... какое это имеет значение? Тебе не все равно? — в моем голосе звучат нотки вины и неуверенности.

Ответ под стать вопросу. Он, правда, думает, что я разоткровенничаюсь перед ним? Считает, что обладает правом лезть мне в душу? Только за то, что из бесчисленного количества свободных самцов я выбрала его? Черт...

— А впрочем, все равно, ты права. — Сухо произносит он, вытягивая меня из потока уничижительных мыслей. — Пойдём, я хочу показать тебе кое-что.

Твёрдые, сухие пальцы парня сжимаются на моей холодной ладошке и легонько тянут к большому, огороженному низким заборчиком, полю.

Прохладный августовский ветер мягко обдувает разгоряченные щеки, пока Макс ведёт меня в сторону смотровой площадки, укрывающейся в тени дубов. Прикосновение его руки пробуждает дрожь и слабость. Они, как неразумные, встрепенувшиеся птенцы, жадно открывают клюв в надежде получить ещё немного ласки... Боже, кажется, Макс чувствует, как я трясусь.

— Смотри, какое сегодня звездное небо! — Максим взмахивает ладонью вверх. — Вот там Полярная звезда. Ты знала, что она находится в созвездии Малой Медведицы?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Нет. — В голосе сквозит неприкрытое удивление. Он привёл меня смотреть на звёзды?

— Малую Медведицу ещё называют хвостом собаки. И с ней связана легенда о рождении главного божества греков Зевса. Тебе интересно, Ди?

— Не знаю... Что же ты — звездочёт? — улыбнувшись, спрашиваю я. Пялюсь на парня в надежде, что он не заметит, как блестят мои глаза...

— Сестра шутливо называет меня Галилеем. — Ухмыляется он и любовно оглядывает раскинувшееся над нами фиолетовое небо. — Если мы погуляем подольше, я покажу тебе созвездие Ориона и звезду Бетельгейзе. Конечно, лучше их наблюдать в телескоп, но...

— Послушай, наверное, ты не так меня понял... — пересохшими губами шепчу я.

Страх — вот что я чувствую. В мозгу красной сигнальной лампой мигает предупреждение: «Не лезь! Убьёт!» Такой мужчина, как Макс мне не по зубам, он слишком хорош... И слишком нравится мне, чтобы отягощать его жизнь отношениями с такой проблемной девицей, как я. Что же за существо такое человек?

Мы переживаем любовь и предательство, а наши сердца превращают в хрупкие куски льда равнодушием или пренебрежением. Так почему же мы снова хотим испытать боль? Корчимся без неё, как беспомощные, ослабевшие наркоманы?

— О чем ты мечтаешь, Диана? — Макс игнорирует мою взволнованную реплику.

«Мои желания слишком простые и человечные: я хочу отыскать дочь. Хочу просыпаться утром, чувствуя затылком горячее дыхание и тепло мужской груди. Хочу любить и быть нужной. Если уместить мои желания в одно предложение — я мечтаю, чтобы в моем сердце снова расцвели розы...»

Максим заставляет меня задуматься и тронуть прикрытые свежими рубцами раны.

— Это слишком личное, чтобы делиться. — Чопорно отвечаю я и отворачиваюсь.

К черту допрос! Порой мне кажется, что мужчинам доставляет удовольствие видеть женскую слабость.

— В детстве я мечтал о путешествии на Луну, — улыбается Макс. Ветер мягко касается его волос, играет с ними, ощупывает лицо и, словно собрав запах в невидимое хранилище, старательно несёт его к моему носу. Аромат свежести и моря щекочет ноздри... Хочется вдохнуть его полной грудью, раствориться в нем. — Смотри, Диана, а вон там созвездие Кассиопеи. Его несложно разглядеть — всего-то нужно провести прямую линию от Полярной звезды к россыпи из пяти звёзд.

— Максим, мне кажется, мы говорим на разных языках. Я не понимаю...

— Ты странная, Ди...

Он разворачивается и сгребает меня в объятия. Его большие тёплые ладони ползут под джинсовую куртку и гладят спину, дыхание опаляет шею, а губы... Губы накрывают мой приоткрытый от удивления рот и нежно целуют. Из легких словно выкачивают весь воздух. Я слабею под напором парня и беспомощно впиваюсь пальцами в его плечи.

— Погоди... Что ты делаешь? — бормочу я, костеря себя на чем стоит свет за то, что согласилась на свидание.

— Ты же хочешь этого, Ди? Ведь так? Ты сама позвала меня... — отрываясь от меня, вздыхает Макс. Его грудь тяжело вздымается, а от тела исходит тепло.

— Я имела в виду секс, а не свидания или поцелуи.

Красивые губы Макса сжимаются в тонкую, напряжённую линию, он отстраняется, сверля меня сверкающими, как звезды, глазами. Я наклоняю голову, не в силах выдержать дуэль взглядов и повисшее в воздухе, тяжёлое, как желе, напряжение.

Тишину пронзает звук входящего сообщения на телефон Макса. Я облегченно вздыхаю, наблюдая за тем, как Максим меняется в лице. Он улыбается. Широко и искренне, радуясь посетившей его новости.

— Что случилось? — спрашиваю я. — Ты так улыбаешься, будто...

— Люба родила, — отвечает он. — Девочку. Назвали Надюша. Мне начальница написала.

Мое лицо вытягивается в скорбную маску. «Твой рыжий красавчик скоро станет отцом! Отцом...», — звучат эхом слова папы. Надо же, у Мирослава родилась дочка. Наденька. Надежда Мирославовна. И родила ее любимая жена...

— Ди, ты расстроилась? Прости, я подумал, что ты забыла о Боголюбове... Извини, я разбередил твою рану? — спохватывается Макс.

— Я забыла, — отрезаю я, беспомощно поглаживая свои плечи. — А ты почему так радуешься? Разве ты отец?

— Нет, — усмехаясь, отвечает Макс и запускает пальцы в непослушные волосы. — Ребёнок — это большое счастье, Диана. Наверное, ты не понимаешь этих чувств, потому что не мать. Тебе чуждо счастье родившей женщины. Знаешь, когда родилась моя племянница...

А вот это он зря... Внутри мгновенно все высыхает: ростки нежности, стебли привязанности, бутоны женской слабости. Наверное, оно к лучшему.

— Макс, пойдём ко мне? — сухо выдавливаю я.

Он кивает в ответ.

Глава 7 

Диана

Дрожащими пальцами я проворачиваю ключ в замочной скважине и распахиваю входную дверь.

— Проходи. — Включаю в прихожей свет, приглашая Максима в своё убежище. К слову, он первый мужчина, которого я привела домой.

— У тебя очень уютно, Ди, — произносит он, расстёгивая молнию ветровки и стаскивая обувь. — Любишь цветы?

«Какие ещё, к черту, цветы?» Взгляд Макса восхищённо замирает на стоящей в углу пузатой вазе с роскошным букетом: белые розы, лиловые орхидеи, мелкие темно-бордовые хризантемы... Как я могла не заметить ее днём?! Илона Васильевна частенько балует меня цветами или открытками, называя свои подарки комплиментом.

— Как видишь. — Вздыхаю я, сбрасывая с плеч джинсовую куртку.

— Ты хорошая хозяйка, Диана, — одобрительно кивает он, встречаясь со мной взглядом.

Похоже, в моем окружении выискался ещё один папочка! Мне хочется поспешно отвернуться, чтобы не выдать правду: она слишком неприглядная и позорная. И, отчего-то не хочется, чтобы о моих успехах, как хозяйки, знал Макс...

Я прохожу в кухню-гостиную и включаю напольную лампу. Комната озаряется приглушённым, голубоватым светом. Интимным — под стать случаю.

— Угостишь кофе? — спрашивает Макс, вскидывая бровь. Боже, ну какой же у него голос: бархатный, низкий, как перестук колёс по гравию...

— Почему нет? — от волнения мой голос звучит визгливо.

Макс опирается на подоконник и наблюдает за мной. Нетвердыми пальцами я пихаю капсулу в кофемашину, чувствуя его ползущий по мне, как лазерный луч, взгляд. Он словно облизывает глазами обнаженную спину, плечи, скрытые лишь тонкими полосками бретелей. Правильно, уцененный товар, предложенный на распродаже, нужно тщательно рассмотреть. Блин, ну и сравнение! Но почему-то именно так себя я и чувствую. Голой. Уязвлённой.

Кофемашина шумит, прогоняя повисшее между нами напряжение.

— Готово. Сахар нужен?

— Нет.

Макс подходит ближе и заключает меня в замок из своих рук. Я робко выставляю вперёд чашку эспрессо и поднимаю глаза, встречаясь с его взором: возбужденным, темным из-за расширившихся зрачков. Расплавляющим всю мою решимость к чертям...

Не отрывая взгляда, он забирает чашку из моих рук, торопливо делает глоток, со звоном отставляет ее на столик, и снова притягивает меня к себе. Господи, я, наверное, умру от сердечного приступа! Или от нежности, проснувшейся где-то в закоулках моей души. Он высокий, сильный, красивый... И обнимает меня, целует, передавая вкус кофе. Ласкает мои губы языком, обводит их контур, слегка втягивает нижнюю губу. Обжигающая волна возбуждения скапливается в одной точке, в низу живота... Между ног становится влажно. Нет, мы так не договаривались!

Проснувшийся в душе страх вмиг прогоняет нежность и страсть. Они трусливо убегают, поджав хвост, как гнусные шакалы, завидевшие на горизонте льва.

Я отстраняюсь и с силой отталкиваю парня...

— Послушай, мне не нужны прогулки под луной и поцелуи. Я не хочу больше... не смогу, я... мне просто нужна эта долбанная разрядка! И все! Ничего больше. Отношений мне хватило на две жизни. — Истерическим тоном произношу я. Мои слова моментально стирают уверенность с лица мужчины.

— Давай уже сделаем это, Диана... Руслановна. — Сглотнув, произносит Макс и заводит руку за спину, выуживая из заднего кармана джинсов квадратик из фольги. — Как ты хочешь?

В полумраке комнаты я вижу, как возбуждённо блестят его глаза. Я подхожу ближе и касаюсь непослушными пальцами его брючного ремня.

— Я сам, Ди. — Его влажное дыхание шевелит пряди у моего виска, пробуждая нестерпимый жар. Как же я хочу его... Он сделает мне больно, если останется до утра. Если поцелует меня ещё раз... Черт, мне уже больно только от мысли, что он не мой.

Я ошибалась! Ни черта я не циничная бесчувственная сука, которой нужен только секс. Так почему же я иду на это снова, как будто мне мало боли?

Макс спускает джинсы вместе с боксерами и садится на диван, а я... едва сдерживаю возглас восторга и удивления при виде его мужского достоинства.

— Справишься? — он завораживающе шепчет, вкладывая в мою ладонь презерватив. Максим откидывает голову назад и закрывает глаза, демонстрируя скуку. «Все, как ты хотела, Ди, ведь так?» — спрашиваю себя мысленно, споткнувшись взглядом о его застегнутую наглухо рубашку. Никаких поцелуев и ласк... Только разрядка.

Макс шумно вдыхает воздух, когда я опускаюсь на корточки и касаюсь его напряженного члена. Провожу кончиками пальцев по стволу, чувствуя, как пульсируют вздувшиеся вены... Он большой. Пальцы едва смыкаются, когда я обхватываю его ладонью и надеваю презерватив.

— Природа тебя не обидела, Невзоров. — Облизнув пересохшие губы, шепчу я. Всё-таки не сдержалась, не смогла промолчать...

— Что есть, то есть. — Отвечает он и привлекает меня к себе. Жадно задирает подол платья и стягивает трусики. Скользит горячими пальцами между ног, размазывая влагу. Я издаю позорный стон, когда его большие ладони сжимаются на моих ягодицах и притягивают ближе. Он часто дышит, гладит мою натянутую, как струна, спину, и, кажется, если приблизит лицо к груди, услышит, как сильно бьется сердце.

Какая же я дура! От чего я бегу, если уже отравлена им? Очарована и одурманена тем, кто забудет меня уже завтра. Его голос, запах, улыбка, горячие пальцы на моем теле — яд, стремительно приникающий в кровь. Мне остаётся только уменьшить дозировку, и я сбивчиво произношу:

— Пожалуйста, не трогай меня... И не шевелись.

— Как скажешь. — Хрипловато шепчет он и послушно опускает руки.

Я направляю его член в себя и насаживаюсь, до боли прикусывая губы. Опускаюсь до упора, чувствуя, как он целиком заполняет меня. Вверх-вниз... Вверх-вниз... В голове мутится от желания, искрами рассыпающегося по коже. Плевать на то, что будет завтра. Мне ни о чем не хочется думать, лишь чувствовать... Его налитую плоть в себе и рваное дыхание, касающееся изгиба шеи. Слышать... Бесстыдные, влажные шлёпки разгоряченных тел.

Бессовестно двигаюсь на парне, как знойная всадница, объезжающая коня.

Прежде чем закрыть глаза и отдаться втягивающему меня, словно в водоворот, наслаждению, я встречаюсь со взглядом Макса: остекленевшим, потухшим, утратившим живой блеск.

Я слишком далеко зашла, чтобы раздумывать над причиной. Меня захлёстывает блаженство: лёгкие, как утренний штиль, ручейки сливаются в разрушительное цунами. Оно наполняет меня до краев, а потом водопадом срывается в пропасть...

— А-ах! — кричу, впиваясь напряженными пальцами в плечи парня, и бессильно падаю на его грудь. Украдкой, как воришка, вдыхаю запах его мягких кудрявых волос, нарушая собственный запрет.

Покачиваюсь на волнах стихающего, сладостного удовольствия, беспомощно хватая воздух ртом. Мне хорошо... Так хорошо, что не хочется отпускать его, отлипать от твёрдой, тяжело вздымающейся груди, мягкой челки, щекочущей висок.

— Ты закончила, Ди?

Его резкий, металлический голос вырывает меня из забытья.

— Да... Теперь ты. — Переводя дыхание, бормочу я.

Макс обвивает мои бёдра руками и брезгливо стаскивает, как приставшую пиявку. Сладостный туман рассеивается, и на меня каменной плитой обрушивается понимание — Макс не сделал ни одного движения навстречу. Позволял мне бессовестно пользоваться его телом, беспрекословно выполняя приказ не шевелиться...

Меня сотрясает крупная дрожь, когда его жесткие пальцы сжимаются на моих плечах и небрежно отодвигают в сторону. Максим рвано дышит, стягивает презерватив с каменного члена и сжимает его в кулаке. Надевает боксёры, застегивает ремень... Я не понимаю, что происходит. Он пытается казаться невозмутимым, утирает пот со лба, словно стряхивает возбуждение...

— Чего уставилась, Ди? Разрядка была нужна тебе, обо мне речи не было! — взгляд его глаз полощет, как стальной клинок.

— А... ты... я же не против. Послушай, ведь... — потираю плечи, на секунду задержавшись взглядом на своём платье: оно мятое и липнет к спине. Чувствую себя такой же: мятой, потной, использованной, несмотря на то, что несколькими минутами ранее скакала на мужике, как умалишенная.

— А мне не хочется. Так. В следующий раз пригласи мальчика по вызову. Он выполнит любой каприз за твои деньги.

А вот это звучит слишком жестоко. Меня затапливает разочарование. Я раскрываю губы, чтобы ответить парню, но издаю лишь жалкий всхлип. Не думала, что боль может ТАК жечь... В груди печёт, в горле саднит, а в сердце... что-то умирает. Наверное, глупая симпатия к мужчине.

— Уходи. — Обняв себя за плечи, хриплю я.

Хочется кричать и рыдать в голос, сокрушаясь о собственной глупости, но я стойко держусь, отсчитывая минуты, пока Макс шнурует кроссовки в прихожей. Набрасывает ветровку, шумно дыша, а затем клацает входной дверью, навсегда отрезая меня от мира дурацких фантазий.

Устремляюсь в прихожую и запираю дверь на два оборота, по-детски желая защитить себя от невзгод внешнего мира. Приваливаюсь спиной к холодной поверхности и глубоко дышу, сдерживая слезы. Дура! Стягиваю проклятое платье и выбрасываю его в урну. Я выйду за Багрова и научусь жить, как циничная сука.

Глава 8

Диана

Дождь монотонно барабанил по крыше палатки судмедэкспертов. Побережье залива пряталось в клубах густого, светло-серого тумана.

Маркус Буковски стряхнул тяжелые капли с дождевика и склонился над телом утопленницы. Длинные чёрные волосы, спутанные водорослями, бледная, как мел кожа, лицо, изъеденное ракообразными. Руки и ноги связаны эластичной верёвкой. Он натянул предложенные напарником Левским перчатки и раскрыл чёрный пластиковый мешок, в который убийца спрятал девушку.

От представшей перед ними картины к горлу подступила тошнота...

Я застегиваю на груди куртку, поеживаясь от утренней прохлады и откладываю ноутбук в сторону. Почему я пишу? Если когда-нибудь писательнице Диане Шестак репортеры зададут такой вопрос, я отвечу: потому что, я не могу сказать вслух...

А мне есть что провозгласить этому миру. Да, и я не могу молчать! Да простит меня следователь Буковски — герой моего полицейского детектива, но на одном романе я не остановлюсь. Я оборудовала лоджию в оазис личного рая на земле. В моем распоряжении кресло-качалка из синтетического ротанга, шерстяной плед, стеклянный столик на изогнутых ножках и чашка дымящегося кофе... Ветер подхватывает сигаретный дым и вплетает его в струящийся пар из кофейной чашки. Я курю... А курю я только в одном случае: все плохо.

Глубоко затягиваюсь ментоловой сигаретой и тянусь к лежащему на столике телефону. Ещё разок посмотрю на него... Всего лишь раз. Захожу в воцап и, украдкой, как трусливый заяц, смотрю на фото Макса. Я должна ненавидеть его — парня, пополнившего ряды пренебрёгших мной мужчин, но я не чувствую ненависти... Меня гложет какой-то странный, удушливый стыд. Словно кто-то увидел неприглядную, тёмную сторону моей личности и указал на неё... Сунул носом в дерьмо, как нашкодившего котёнка.

Тушу окурок в хрустальной пепельнице и, отхлебнув горький кофе, наслаждаюсь рассветом. Скоро приедет Саманта и отвлечёт меня. На время украдёт из рабства навязчивых мыслей и грусти. Золотисто-розовые лучики занимающегося солнца играют на поверхности стеклянного столика, облака растворяются в небесной синеве уходящего лета. Рассвет заползает во все темные уголки, прогоняя прошлое и открывая двери новому дню. Сегодня будет жаркий день. И все будет хорошо...

Я забираю чашку и бреду в кухню, вздрагивая от пронзившего утреннюю тишину квартиры дверного звонка. Саманта.

— Привет, Шестак! Ты почему на звонки не отвечала?

Сэм всучивает мне пластиковый контейнер с горячими булочками и по-хозяйски надевает домашние тапочки.

— А ты разве звонила? — удивлённо вскидываю бровь. В мозгу красными всполохами мелькают воспоминания об ужасной ночи: Макс ушёл, я долго стояла под душем и плакала, плакала... А потом вырубилась прямо на диване, где мы занимались сексом.

— Ди, что с тобой? Ты бледная, как...

— Мел? — осторожно спрашиваю я.

— Нет. — Сэм недовольно качает головой. — Что-то прозрачное, голубоватое... Эти твои заплаканные глаза, темные тени на веках. Эврика! Личинка. Вот до чего ты довела себя.

— Ли-чин-ка. — Завороженно повторяю я. — Умница, Сэм! — прижимаю подругу к груди, как родную, и пулей бегу к ноутбуку. — Какой, нафиг мел или мука. Это банальщина. Личинка! Моя утопленница бледная, как личинка! Прозрачная, голубоватая... Наверное, тебе нужно писать книги, а не мне, Саманта. Твои сравнения всегда в точку.

— Ты определенно слетела с катушек, Шестак! — строго произносит Сэм, наблюдая за тем, как я вношу правки в описание утопленницы. Редакторы точно будут в восторге! — Если мне не изменяет память, ты вчера ходила на свидание.

— Не напоминай. — Морщусь я, сохраняя отредактированный текст и закрывая крышку ноутбука. — Сейчас позавтракаем и поедем к Виоле. То есть к маме...

Саманта включает электрический чайник, распахивает задернутые шторы и выходит через открытую дверь на лоджию. Вот же черт! Сигареты. Я оставила улику на месте преступления...

— Ди... — визгливо протягивает она. — Ничего не хочешь мне рассказать? — влетает в комнату Сэм.

— Нечего рассказывать. Встретились и разбежались как в море корабли. Папа прав: мне нужен надежный мужчина, который знает, что ему нужно... А не эти...

— Ещё один избалованный мажор? Расскажи мне, Ди, что случилось? — ее тонкие пальчики бережно поглаживают мою кисть, пробуждая задвинутые подальше эмоции.

— Ничего...

— Поэтому ты проплакала полночи, отключила телефон и уснула на диване? — Сэм бросает взгляд на валяющийся возле дивана плед.

— Он оттолкнул меня, ясно? Но это и неудивительно... Мне противно от самой себя.

Я не выдерживаю, вырываюсь из объятий Саманты и бегу в ванную. Подавляя проклятые слёзы, быстро принимаю душ и возвращаюсь в кухню. Я не имею права расклеиваться и опускать руки. Я должна быть сильной и найти дочь. Сэм обеспокоенно смотрит на меня, задержавшись взглядом на старенькой клетчатой рубашке и джинсовых шортах.

— Диана, ты собираешься ехать к маме в таком виде?

— Да, Сэм. Это всего лишь мама, а не королева Британии. — Снисходительно бормочу я.

— А как же визит к частному детективу? Или ты передумала? — голос Саманты звучит раздражающе спокойно.

— Завтра я встречаюсь с Багровым. Буду просить его помочь мне с поисками лучшего частного детектива области.

Я молча отпиваю глоток свежезаваренного чая, ощущая, как пространство наполняет чувство таинственной важности. Возвышенная, благородная тишина, которую не хочется спугнуть глупой шуткой или пустой болтовней. Саманта чувствует то же, что и я. Молча, почти бесшумно пьёт чай, откусывает маковые булочки...

Но через секунду повисший надо мной ореол благородной миссии пронзает звук входящего сообщения на электронную почту.

— Это он, Сэм. Неизвестный адресат, усыновитель Арины или... кто он там. — Дрожащим голосом шепчу я.

«Не вынуждайте нас скрываться и прятать дочь. По закону девочка наша. Подумайте о ребёнке», — читаю послание. 

— А зачем он пишет? Разве ты общалась с ним после приезда из Крыма?

— Да. Написала, что хочу решить вопрос по-хорошему. — Я поднимаюсь с места, не в силах справиться с охватившим меня волнением. — Сэм, поехали скорее к маме!

— Может, сразу к Багрову? Упадёшь на колени, пообещаешь ему... себя?

— Черт, Сэм! Я на все готова, чтобы ее найти. Но сейчас мы поедем к маме.

Загородный дом Виолы Шестак — то ещё пафосное местечко. Утопающий в зелени добротный одноэтажный дом из белого камня отличают изысканный дизайн и продуманная планировка. Чему удивляться? В этом вся маман. Виола — талантливый ландшафтный дизайнер. Хотя я убеждена, что мир потерял в ней драматическую актрису.

Автомобильные шины шуршат по гравию подъездной дорожки, когда я паркуюсь возле ворот. Сэм выскакивает, с наслаждением потягиваясь и разминая затёкшие ноги.

— Глянь-ка, Диан, похоже, Виола Вадимовна завела питомца? — улыбается Саманта, склоняясь над притаившимся возле калитки щенком. — Ну где ты там, Шестак?

Я водружаю на плечи рюкзак, забираю из багажника сумку с вареньем — подарком Евдокии Андреевны, и, наконец, обращаю внимание на сюсюкающуюся с малышом Сэм:

— Лучше бы помогла, Невская!

В этот момент калитка распахивается, открывая взору расплывшуюся в улыбке маму. Вечерний макияж, аккуратно повязанный вокруг головы тюрбан, длинное цветастое платье — в отличие от меня, она подготовилась к встрече.

— Доченька моя. Диша... — ласковые мамины пальцы сжимаются на моих плечах. — Давно не виделись, Белоснежка. — Произносит удушливо-заботливым шепотом.

— Ну... Да... — мямлю я, уткнувшись в ее пахнущее селективным парфюмом плечо.

— А это что такое? Опять ты! — мама резко разрывает объятия, заметив виляющего хвостиком щенка. — Убирайся! Вон! Вон!

Она скрывается в идеально спроектированном дворе — эдаком маленьком филиале рая на земле, и возвращается через минуту с метлой.

Мы с Сэм прирастаем к земле, ошеломлённые представшей взору неприглядной картиной.

— Брысь! — визжит маман, замахиваясь на скулящего пса. Маленький — от силы месяца три, с длинными, как у таксы, ушками и белым пятнышком на лбу, он прилипает к моим ногам в поисках защиты.

— Мама, остановись! Что ты делаешь? — я подхватываю кроху на руки и прижимаю к груди.

Тёплый, живой, дрожащий щенок с огромными и темными, как спелая вишня, глазами-бусинами...

— Дианочка, брось его, детка! Это приблудный пёс. Уже несколько дней здесь ошивается. — Перебрасывая рукоятку метлы с одной руки на другую, протягивает мама.

— Я... возьму его. Заберу себе. — Выдавливаю хрипло, столкнувшись, словно со льдиной, с осуждающим взглядом мамы. Сэм молчит. Из ее умных карих глаз струится понимание. Одобрение. Забота о ком-то — вот что поможет мне отвлечься.

— Жоржи-и-ик! Диана приехала! Выйди поздоровайся! — маман зовёт своего любовника, прерывая тягостное, неудобное молчание, и жестом увлекает нас за собой.

Прижимая щенка к груди, я захлопываю калитку и бреду вслед за Сэм по вымощенным натуральным камнем дорожкам. Жорик выскакивает из дома, едва не сбив нас с ног. Очевидно, Виола оторвала его от просмотра сериала, потому что выглядит мамин сожитель лохматым и потрепанным.

— Привет, девчата, — почёсывая заросшую шевелюру, протягивает он. — Фу, Диана! Зачем ты взяла на руки этого приблудного? — лениво ухмыляется Жора, запуская ладони в карманы широких домашних брюк.

— Ну тебя же мама приютила? А от тебя толку меньше, чем от этого щенка! — взрываюсь я.

— Ди, ты что себе позволяешь? — обиженно качает головой мама. Мы по-прежнему стоим на крыльце. Читаю в глазах матери снисхождение, какое бывает к больным, умалишенным родственникам. Она колеблется пригласить меня в дом с «приблудным».

— По-твоему, обижать животное это нормально? Сколько дней щенок живет под вашей калиткой?

— Дня четыре. — Жорик виновато почёсывает небритую щеку. Подозреваю, что он специально старается выглядеть постарше, под стать моей матери.

— Диана, ну что же мы стоим? Давай я поручу Ксении заняться щенком, если тебе так уж взбрело в голову поиграть в заботливую мамочку. — Виола раздраженно всплескивает руками и тут же осекается, заметив мой удручённый, потухший взгляд. Мама знает, как никто, сколько я страдала после исчезновения дочери. И это сравнение... Слишком больно. — Прости, прости, детка! Я погорячилась! Ксения! Ксения Филипповна!

Из кухни струится запах свежего салата, хлеба и апельсинов. Не отпуская песика из рук, я сбрасываю обувь и прохожу на кухню. Завидев меня, Ксения Филипповна — верная домоправительница Виолы, оборачивается и, вытирая руки о передник, подходит ко мне.

— Дианочка, детка... — она обнимает меня, обдавая уютным ароматом домашней еды. — Не волнуйся, я пёсика кормила втайне от хозяев. — Шепчет женщина, забирая его из моих напряженных рук. — Мойте руки и садитесь за стол. А я пойду искупаю щенка в гостевом душе.

Грузная фигура Ксении Филипповны скрывается в помпезных коридорах маминого дома, а мы с Самантой усаживаемся, наконец, за накрытый к нашему приезду стол.

— Девочки, я потушила брокколи и приготовила смузи из кокосового молока, орехов и проросших зёрен пшеницы. Будете?

Мы переглядываемся с Сэм, едва сдерживая улыбки. Маман сегодня в ударе. Скорбная, голодная физиономия Жорика выражает молчаливое согласие с нами. Сколько я помню Виолу, она безуспешно пытается привить молодому любовнику привычку правильно питаться.

— Мама, боюсь, моя приземлённая натура не оценит столь возвышенного вкуса. — Скрывая улыбку, говорю я.

— Эх, молодёжь! Вам бы все ерничать. Сейчас Ксения придёт и угостит вас своими вредными блюдами. Она, по-моему, испекла пирог с вишней. — Нараспев отвечает маман и уплывает в кабинет. Половицы дубового паркета тонко поскрипывают под ее шагами. — Если ты хотела поговорить, детка, жду тебя через пятнадцать минут. У мамы слишком мало времени на болтовню. — Бросает за спину и закрывает дверь.

Слишком мало... Именно поэтому Виола ничего не знает о моей жизни... Наше общение уже давно сводится к обмену новостями и просьбами. Сегодняшний мой визит не исключение. Мама поможет выйти на Глеба Ладожского — отца моего похищенного ребёнка...

Глава 9

Диана

— А вот и наша красавица! — нараспев произносит Ксения Филипповна, тяжело ступая по паркету. Она старательно прижимает к груди махровое полотенце, из которого выглядывает забавная чёрная мордочка. — Дианочка, держи, детка свою прелесть.

Я шумно отодвигаю стул и спешу забрать щенка. Очаровательная малышка — помесь таксы и дворняги, шевелит хвостиком и довольно поскуливает, оказавшись в моих руках.

— Она прелесть, Ди, — одобрительно кивает Саманта, косясь на Жорика. В отсутствии маман он уминает второй кусок вишневого пирога и прихлебывает из огромной чашки чай. — Правда, Жоржик?

— Ну...э-э-э... — озадаченный вопросом, бормочет он, подозрительно рассматривая щенка. — Как ты ее назовёшь, Ди?

Одно ушко чёрное, другое коричневое, белое пятнышко на лбу... Да моя красотка отличается яркой внешностью!

— Барби, — вздыхаю я, поглаживая кроху за ушком. — Так ее зовут.

Я допиваю чай, пока Ксения кормит Барби варёной куриной грудкой (недоеденным обедом Виолы). Бросаю взгляд на циферблат наручных часов, сверяясь с установленным мамой временем, а когда стрелка замирает на нужном делении, направляюсь в кабинет...

— Что стряслось, Диша? — не сводя глаз с экрана ноутбука, произносит мама. Ее длинные ярко-синие ногти цокают по клавиатуре, а губы что-то беззвучно шепчут. Маман работает над статьей в журнале «Дом и интерьер», — домысливаю я, глядя на образчик трудолюбия в ее лице.

— Мне нужна информация о Глебе Ладожском. — Отвечаю, придав голосу уверенности.

Виола тотчас отрывает пальцы от клавиатуры словно обжегшись. Бросает на меня взгляд, полный раздражения и жалости.

— Диана, зачем тебе Глеб? Отец давно прекратил партнёрские отношения с ним. Очень выгодные отношения, смею заметить. — Маман направляет указательный палец вверх, будто речь идёт о небожителе, а не бессовестном похотливом женатике, испугавшимся моей беременности. — Я слышала, что на Ладожского возбуждали уголовное дело по статье о мошенничестве... Но это было года три назад.

— Мама, я получаю письма от возможного усыновителя Арины, поэтому...

— Не бери в голову, детка! — Виола всплескивает руками, отмахиваясь от моих слов, как от надоедливых мух. — Это хейтеры. Конкуренты отца или недоброжелатели, каким-то образом пронюхавшие об этой неприятной истории. Диша, ты взрослый человек и должна понимать, что спустя семь лет...

Нет, не хватает Виоле актерского таланта, чтобы изобразить сочувствие или участие. Вот истерику, слёзы, болезнь — всегда пожалуйста! Зря я приехала...

— Мама, неужели ты думаешь, что я не справлюсь без вашей с папой поддержки? Я твёрдо решила найти дочь. Живую или мертвую. Не хочешь помогать — не надо! Просто я думала, Глебу не может быть все равно... Насколько мне известно, других детей у него нет.

— Ему все равно. — С нотками металла в голосе отвечает маман. — И всегда было все равно! Ему просто хотелось потрахаться, Диана. Прости меня, детка, за то, что называю вещи своими именами, но... Он тогда был женат, с тех пор ничего не изменилось. — Четко проговаривая каждое слово, выпаливает мама. Деловито складывает пальцы в замок, приосанивается... Только для чего? Показать, что разговор для неё важен?

— Значит, не дашь его контакты? Глеб мог бы...

— Извини, детка, я думаю тебе пора браться за голову и выходить замуж за приличного мужчину. Рожать детей... А эту историю забыть, как страшный сон. Присмотрись к Тимуру Багрову, например. — Воркует маман, снисходительно улыбаясь.

— Ах, вот оно что! Я смотрю, вы спелись с папой?

— Диша, мы давно не живем вместе с Русланом, но ты наша дочь. Твоё будущее небезразлично нам.

— А мое мнение интересно? Почему бы вам не спросить, что важно мне? О чем думаю я, засыпая и просыпаясь? — голос звучит надтреснуто. Ну вот... Я все-таки сдаюсь. Уверенность и спокойствие ломаются, как старые, гнилые опоры, и я лечу в пропасть отчаяния и одиночества. Силуэт Виолы размывается от жгучих, некстати проступивших, слез.

— Мне очень жаль, доченька. Если хочешь знать мое мнение: тебе не стоит ворошить прошлое и копаться в этом. Если малышку не нашли через трое суток после похищения, шансов, что ее обнаружат сейчас, спустя семь лет... Мне жаль, Диша, но ты занимаешься ерундой. — Мама перекладывает бумаги из одной стопки в другую, устремляет взгляд на висящие возле окна старинные часы и возвращается к работе. Повисшее безмолвие прерывают стук ее ногтей по клавишам и мои скупые всхлипывания.

— Я поеду, мама. Рада была повидаться.

— Пока, Дианочка. — Не глядя на меня, маман взмахивает рукой в сторону двери. — Будешь уезжать, хорошенько захлопни калитку.

Солнечные зайчики пытливо оглядывают стены опустевшей гостиной. Сэм играет с Барби и лопает яблоко. Щенок виляет хвостом и смешно скулит, когда великовозрастная девица прячется от него под большим обеденным столом.

Сердце наполняется щемящей нежностью, когда Барби, завидев меня, бежит что есть ног, чтобы поиграть.

— А где все? — спрашиваю, подхватив ее на руки. — Маленькая моя. Барби...

— Ксения пошла в сад что-то там подвязывать, Жорика вызвали на работу в журнал. Редакторша сказала, что нужно срочно снимать портфолио для свежего выпуска.

— Пускай поработает, ему полезно. — Чопорно бросаю. Не то, чтобы я плохо относилась к Жоре. Просто его инфантильность и мягкотелость... Бррр... Бесит.

— Диана, у меня есть предложение. — Саманта выбрасывает огрызок и насильно забирает Барби из моих рук. — Моя клиентка Настя Фоменко работает в клубе собаководов ветеринаром и кинологом. Она может дать дельные советы: как приучить малышку к пелёнке, чем кормить, когда купать и выгуливать... У-тю-тю, наша куколка! — нежничает Саманта. — Предлагаю туда заехать по пути домой.

— Хорошо, Сэм. — Напоследок оглядываю вычурную гостиную мамы. Надеваю на плечи рюкзак и забираю собаку. — Заодно сделаем Барби прививки.

— Повезло нашей Барби! — смеётся Сэм. — У неё в один день появились сразу две мамашки.

— Уверена, что и нам с ней повезло. — Многозначительно отвечаю я, покрепче захлопывая калитку...

Максим

Челси носится по огороженной площадке клуба «Аллен», пока я прячусь от полуденного зноя под раскидистым старым дубом. Мое ленивое уединение нарушает появление друга, а его предсказуемый вопрос вырывает из задумчивости.

— Как твоё свидание? — тяжело дыша, спрашивает Ванька Ивушкин. Он утирает пот со лба, отбрасывает челку отточенным щегольским жестом и опускается на корточки рядом со мной. — Фу, Тайсон! Отойди от Дункана! Настя, куда ты смотришь? Оттащи его! — встрепенувшись, кричит помощнице, пытающейся разнять сцепившихся молодых овчарок малинуа. От Ванькиного крика звенит в ушах и, поморщившись, я неуклюже поднимаюсь. Опираюсь о ствол дерева, пропустив вопрос Ивана мимо ушей. Наблюдаю за Челси, опасливо шагающей по буму, чувствуя боковым зрением направленный на меня пристальный взгляд.

(Прим. автора: Бум — снаряд для проведения ОКД — общего курса дрессировки. Препятствие состоит из бревна длиной пять метров с плоским верхом и двух трапов. Высота над землей -1м.)

Иван Ивушкин — мой друг и по совместительству — владелец клуба собаководов «Аллен». Заводчик элитной породы бельгийской овчарки малинуа, почетный кинолог, готовящий собак для защитно-караульной службы, дрессировщик, выпендрежник, красавчик... А ещё тот, кому я неосмотрительно проболтался о свидании с известной в области «светской львицей».

— Ну так что, она тебя отбрила, да? — стряхивая с джинсов прилипшие веточки и сухую траву, вздыхает он. — Не пришла, выдумав важную встречу в клинике или банкет... или внезапную поездку на Каймановые острова?

— Хватит, Вань. Она пришла.

— А почему тогда такой хмурый? Не дала? — ухмыляется он, а мне хочется дать ему в рожу. Почему-то... Сам не знаю почему.

— Отвали.

Запустив руки в карманы брюк, я разворачиваюсь и быстро иду к выходу. Если сердце может одновременно падать и возвращаться на место, то я чувствую именно это.

— Постой... — выпаливает Ванька, нагнав меня. Его клешня довольно ощутимо сжимает мое плечо. — Прости, Макс. Я резко высказался...

— Не смей больше, Ивушкин, слышишь? Никогда ничего подобного говорить о Диане. — Шиплю я, наблюдая за трансформацией Ванькиного лица: оно любопытно вытягивается, глаза округляются, рот становится похожим на букву «О».

— Ну нихрена себе! Так у вас все на мази?

— Мы просто погуляли вместе. Чего ты хочешь от меня?

— Как чего? Подробностей. Не каждый день богатенькая куколка снисходит с небес до таких земных ребят, как мы.

— Выдохни, Ивушкин. Подробностей не будет. Мы приятно провели вечер за беседой о звёздах. Диане было интересно. Она пообещала выкрасть для меня время в своём плотном рабочем графике. Ну теперь ты доволен? — монотонно отвечаю я.

Взгляд Ваньки устремляется в сторону. Он не слушает мое содержательное враньё, переключив внимание на что-то другое. Чувствует он, что ли? А, может, сканирует меня насквозь. Прослеживаю за взглядом Ивана и вздрагиваю от увиденного... Диана...

— Говоришь, хорошо погуляли? Именно поэтому леди Ди, завидев тебя на горизонте, буксует на месте? А какая-то экзотическая темнокожая кошечка уговаривает ее подойти? — протягивает он, вонзившись взглядом в мою офигевшую физиономию.

Я молчу, не в силах вымолвить и слова... Оторвать взгляд от Ди. Пошевелиться... Диана прижимает к груди щенка и что-то говорит подруге. Мулатка качает головой и, покосившись в нашу сторону, разводит руками. Черта с два они уйдут! Гордость не позволит Диане сломаться и потерять лицо. Показаться слабой или неравнодушной к тому, что произошло между нами.

Девушки улыбаются друг другу, очевидно, придя к соглашению. А потом происходит то, в чем я не сомневался: смеющиеся и уверенные в себе, они направляются прямиком к нам...

— Вау, какие красотки залетели к нам на огонёк! Ну, здравствуйте! Я Иван. А это мой друг Макс. — Ванькины губы растягиваются в приторную улыбочку. Странно, что девушки в ста процентах случаев не разделяют моего мужского взгляда на так называемое обаяние Ивушкина — они мгновенно поддаются ему.

— Добрый день. Нам нужна Настя, — небрежно пожимая протянутую руку Вани, отвечает мулатка. — Мы договаривались о встрече. Диана отмечает мое присутствие едва уловимым кивком и сразу же отворачивается, с интересом разглядывая площадку со снарядами. Ну, ну...

— О встрече? — тянет Ванька, деловито вскидывая бровь. — Можно мне, как хозяину клуба «Аллен» узнать имена наших будущих клиентов?

Ну вот, с козырей зашёл. Иногда мне хочется придушить Ивана за хвастливость.

— Саманта, — улыбается смуглая красотка. — Это правда все ваше? — восхищённо оглядывает аккуратные строения и площадку для тренировок. — Тяжело, наверное, всем руководить? И безумно интересно, я права? Собаки — они... это же просто космос! Разве есть что-то лучше мохнатого друга?

Ну все, клиент готов. Ивушкин расплывается в довольной улыбке, неотрывно следя за пухлыми губами девушки. Очевидно, дезориентированное состояние директора клуба «Аллен» замечает Диана. Слегка прокашлявшись, она возвращает Ваньку с небес на землю, отвечая на его вопрос:

— Меня зовут Диана.

«Эй, тут, вообще-то, я с щенком в руках, а не Саманта! Ау-у-у-у! Я ваш будущий клиент», — уверен, в обращении таится именно этот скрытый смысл.

Над головой шумит крона дуба. Я опираюсь на ствол и складываю руки на груди, запрокидываю голову кверху, любуясь пробирающимися сквозь листву солнечными лучами. Не хочу мешать Ваньке кадрить Саманту. Не хочу показывать Диане своё неравнодушие к ее появлению...

— Саманта, предлагаю вместе сходить и поторопить Настюшу, — Иван деловито подносит наручные часы к глазам. — Тренировка вот-вот закончится. А после, я приведу Настю сюда. Диана, вы не против?

— Нет. — Надтреснуто отвечает Ди, очевидно, смирившись с неизбежностью остаться наедине со мной. В ее голосе чувствуется неприкрытая досада. Ей хочется развернуться и убежать... Только гордость не позволит ей сделать это. Проклятая, отравляющая все живое и светлое, гордость!

— Привет, — шепчу я, когда силуэты Вани и Саманты скрываются за деревьями. Не думал, что когда-нибудь голос подведёт меня, но происходит именно это. — У меня тоже есть собака. Она сейчас там. — Жестом указываю на площадку, где носится, как угорелая, Челси.

— Понятно. — Равнодушно протягивает Диана.

— Как его зовут?

— Барби. Это девочка. — Отвечает Ди, ласково поглаживая щенка за ухом. Смотрит куда угодно, только не на меня: на Саманту, Ваньку, деревья, Барби, бегающих по округе собак... Против воли мой взгляд скользит по ее тонкой шее с голубой, бьющейся под кожей жилкой, ниже — к груди, обтянутой тканью простенькой клетчатой рубашки, джинсовым шортам, скрывающим ее аппетитную попку. В мозгу яркими вспышками мигают воспоминания: ее раскрасневшееся лицо, закрытые глаза, острые соски, врезающиеся в тончайший шёлк. Как хотел я прикусить их через платье! Ласкать девушку, дарить наслаждение ей и себе...

Сердце грохочет, как вертолетный винт или станок. Словно отсчитывает секунды до взрыва или падения в пропасть. Я вижу ее другую: добрую, нежную и ранимую. Одержимую в заботе, любящую. Она сейчас настоящая... И мои чувства — невесомые, робкие, как бьющийся в закрытое окно голубь, — тоже настоящие. Тянусь к забавному щенку и глажу его по голове, случайно дотронувшись до пальцев Дианы. Прикосновение выходит таким звенящим, пронзительным, что я вздрагиваю всем телом. Диана отдергивает руку, словно ошпарившись. Но я тут же накрываю ее снова... Сжимаю дрожащие пальчики, силой удерживая их в своей горячей ладони.

— Диана, прости меня.

— Ты о чем? — Ди вскидывает подбородок и встречается со мной взглядом. Вижу ее глаза: уставшие, покрасневшие, несчастные... Черт! Какая же я мразь! Не нахожу объяснение своему поступку. Мне зачем-то хотелось проучить Ди, залезть к ней в душу и выпотрошить наружу боль, заставившую ее пойти на эту авантюру. Девчонка вспыхивает и мгновенно опускает голову.

— Ты знаешь.

— Ах, ты об этом. Пустяки! Я уже забыла. Я, видишь ли, часто пользуюсь мужчинами. Трахаю их. — Отчеканивая каждое слово, произносит она. — А наутро забываю. Кровь отливает от ее лица и губ. Она пытается произвести на меня впечатление, шевеля бескровными, белыми губами. Думает, что я поверю? Глупо...

— Значит, тебе повезло, Диана Руслановна. Не каждый может похвастаться такой бесчувственностью.

Она вздрагивает и приоткрывает рот, чтобы ответить, но, завидев на горизонте Ваню и девушек, отметает идею отбрить меня очередной колкостью.

— А вот и мы! Заждались? Или вы без нас не скучали? — орет Ванька, ехидно улыбаясь. За ним быстрым шагом идут Саманта и Настя в окружении шикарных малинуа. А чуть поодаль бежит Челси. Обгоняет процессию и прыгает ко мне на грудь со всех ног, пытаясь лизнуть в лицо.

— Закончили, Макс. Можешь забирать свою красавицу. — Ласково произносит Настя.

— Нам, пожалуй, пора. До свидания всем и... рад знакомству. — Повязав на шею Челси поводок, я устремляюсь к выходу.

Глава 10

Диана

— Ну, Саманта! Говори уже, не молчи! Твоё молчание, как игра на моих, и без того, расшатанных нервах! — сжимаю руль так сильно, что белеют костяшки пальцев.

Сэм выглядит озадаченной. Ошарашенной и очарованной. Черт, мое писательское нутро с легкостью подберёт десятки синонимов, начинающихся на «о». Впрочем, и на любую другую букву.

— Ты выглядишь охреневшей. — Осторожно протягиваю я, косясь на Сэм.

— Так и есть, Шестак. У меня сложилось впечатление, что в клубе «Аллен» разводят не только бельгийских овчарок, но и элитных самцов человека. Иначе, как объяснить сосредоточение в одном месте сразу двух красавцев?

— Забей, Сэм. — Не отнимая взгляда от дороги, бросаю я. После полудня поднимается ветер. Его быстрые, резкие порывы взвивают пожелтевшие листья, закручивают их в тугую спираль и обрушивают под колёса и ноги прохожих. На лобовое стекло падает первая тяжёлая дождевая капля. Вот и осень... Черт, что же так быстро?

— Диана, я не верю, что Макс отказался от тебя. Все эти твои «он меня оттолкнул», «мне самой от себя тошно» — чистой воды блеф! — освободив руку от ласкового захвата Барби, Сэм щёлкает пальцами прямо перед моим носом. — Я попросила у Ваньки бинокль и наблюдала за вами.

— Что?! Что ты делала, наглая чертовка?

— Ди, он выглядел виноватым и подавленным, вот что я скажу.

— А я скажу, что это тебя не касается. И, да — тема закрыта.

— Но почему, Ди? Ты же всегда делилась со мной? — жалобно ноет Саманта.

— Просто не хочу обсуждать Макса. Вот и все. — Облизав пересохшие губы, выдавливаю я.

Воцарившееся между нами молчание походит на вязкое желе. Саманта мгновенно замерзает, оглушенная моим недоверием. Почему-то она воспринимает мое нежелание сплетничать, как личную обиду. А я... не хочу пускать слова по ветру, болтать, разбазаривать, назовите как хотите... Отчего-то я, с маниакальной жадностью стремлюсь сохранить нашу тайну. Как будто это что-то святое и ценное. Тьфу!

— Я понимаю, Ди. Значит, у вас все куда серьезнее, чем ты хочешь показать. — Смягчившись, произносит Саманта.

Ветер за окном рвано треплет древесные кроны, дождь хлещет по лобовому стеклу, словно дорвавшийся до власти царёк, наслаждается своим временным могуществом. Оттого на душе становится ещё тоскливее и муторнее.

— Я не хочу ввязывать Макса в свои проблемы, Сэм. Мне сможет помочь только Багров. Тимур — известный в области бизнесмен. Да что там в области — в стране! Как я и предполагала, родители не поддержали меня. Остаётся только Тимур... Он поможет, у него связи. — Киваю болванчиком, убеждая саму себя.

— А что взамен, Ди? — голос Саманты звучит раздражающе-обреченно. Как будто я сама не знаю, что за все придётся платить!

— Я... Мое тело, душа. Что угодно, Сэм, если он поможет найти дочь. Таинственный усыновитель Арины пишет мне с почтового робота. Как рассылка в интернет-магазинах, например. Мне необходимо его вычислить. — Холодно чеканю я, наполняясь злостью к неизвестному отправителю.

— Я понимаю тебя, Ди. И не осуждаю. На самом деле, Тимур, не самая плохая партия. Может, у вас все сложится...

Сложится, ага. В глазах Сэм сквозит такая неприкрытая грусть, что мне хочется поёжиться. Крепче сжимаю руль и на полную мощность включаю дворники. Их мерный скрип нарушает тишину, повисшую в салоне.

Мобильный звонит, когда я останавливаюсь на светофоре и равнодушно провожаю взглядом пешеходов, переходящих дорогу.

— Слушаю.

— Диана, здравствуй. — Звучит из динамика хрипловатый шёпот Багрова. В спешке я даже не посмотрела, кто звонит.

— Тимур Эдуардович, я как раз хотела вам звонить. — Покосившись на Сэм, произношу я.

— Чем же я удостоился такой чести? — усмехается он. Слышу, как чиркает зажигалка, а чувствительный динамик передаёт звук глубокого вдоха Тимура.

— Мне нужна твоя... ваша помощь.

— Ди, ты уж определись, кто я для тебя? Давай перейдём на «ты»?

— Давай. Я бы хотела встретиться.

По тротуару бегут насквозь промокшие люди с накинутыми на голову дождевиками. Они теснятся под козырьком автобусной остановки в ожидании маршрутки или автобуса. Красный сигнал светофора мигает и быстро переключается на зелёный. Пропустив общественный транспорт, я перестраиваюсь влево — по направлению к Смоленскому району. Отвезу домой Саманту, а там... видно будет.

— Ди, я согласен. Более того, я собирался тебе звонить. Похоже, я знаю, как помочь твоему отцу выбраться из кризиса. Сюда приехали очень влиятельные люди. Ты слышала о Мироне Хохлове?

— Да! Черт возьми, это тот, о ком я думаю? Фармкомпании, заводы по изготовлению медицинского оборудования и ещё...

Тимур смеётся в ответ на мою пылкую, взволнованную реплику.

— Да, это он. Его концерн хочет обосноваться в области. Сегодня мы встречались с губернатором, обговаривали возможность выделения земли под строительство завода.

— Тимур, по-моему, ты преувеличиваешь значение нашей клиники. Ну кто мы для Хохлова? Так, мелкая сошка. Если он захочет, он может сегодня же купить «Шестак и Ко» и моего папу с потрохами.

— Ты правильно сказала: если захочет. Надо заинтересовать его.

— А я тут при чём? Служба охраны Хохлова не позволит мне приблизиться к нему на километр.

— Стоп, стоп, Диша, помолчи и послушай меня. Ты талантливый врач. Тебе повезло, что Хохлов в прошлом челюстно-лицевой хирург. Я выписал тебе пропуск на международную медицинскую конференцию. Она состоится завтра в выставочном комплексе Филд-Молл. — Слова Тимура наполняют меня уверенностью: что, если я добьюсь расположения Хохлова? Уговорю его помочь папе, а, значит, и себе?

— Ты тоже там будешь? У меня есть личная просьба, Тимур. Она касается меня и... моего прошлого. Не хочу втягивать посторонних в мою личную жизнь.

— Вот как? Значит, я уже не посторонний. — В его голосе проскакивают отчётливые нотки превосходства.

— Мне не к кому больше обратиться.

— Ну хоть намекни. Возможно, я сумею найти ответ на просьбу уже завтра.

— Мне нужен частный детектив. Самый лучший.

— А как думаешь расплачиваться?

— Натурой. Как же ещё? — чуть помедлив, отвечаю я. — Послушай, Тимур, ты, главное, найди, а я... а мне...

— Натура устроит и меня, Ди. — Хрипловато шепчет он.

Вот это меня занесло! Все же шло хорошо, дёрнул же меня черт перевести беседу в горизонтальную плоскость!

— Обещай, что поможешь? — вздыхаю я, посматривая на Сэм. Она сжимает губы в тонкую, напряжённую линию и трёт шрам над бровью. Эдакое проявление стресса или страха.

— Обещаю, Ди. Все для тебя, детка. Я заеду за тобой завтра в восемь вечера. 

Петляю между коттеджей Смоленки и паркуюсь, наконец, возле старинной сталинской пятиэтажки, где живет Сэм. Забираю из ее рук Барби и сажаю тёплый комочек на колени.

— Я волнуюсь за тебя, Ди. Не хочу, чтобы ты расплачивалась натурой. Черт... Как-то это мерзко, что ли... Может, ты доверишься этому парню? — Саманта приосанивается и смотрит вдаль, на залитое дождевыми струями стекло. Словно возвращается мыслями в прошлое, подсмотренное через бинокль. Туда, где Макс держал меня за руку и нежно шептал: «Прости меня, Диана». — Я видела, как он держал тебя за руку и что-то говорил и... смотрел так проникновенно, что... Тебе же тоже он нравится?

— Хватит, Сэм. Прошу тебя, давай закроем эту тему. Не хочу впутывать Макса во все это дерьмо. А дерьмо вылезет, если я добьюсь возобновления расследования. И... да, он слишком хорош для меня. Я не заслуживаю такого парня.

Саманта обнимает меня на прощание и скрывается в объятиях влажного густого тумана...

*** 

Чувство потери выжигает внутри меня все живое и светлое. Ничего не чувствую, ничего не хочу... Пустота походит на сосущую жадную воронку, питающуюся моими виной и болью. Пустыня. Я искала ее... мою Арину. Только что может восемнадцатилетняя девчонка? А двадцатилетняя? Студентка, полностью зависящая от родителей? У меня не было связей и денег, но, главное, чего я была лишена — поддержки родителей. Все эти годы я вкладывала в своё образование, не оставляя надежды отыскать дочь. Выстраивала опору из профессионализма и деловых связей. Я много ездила, обрастала необходимыми знакомствами, училась, работала, копила деньги, чтобы в один момент решиться вскрыть этот ящик Пандоры...

— Диша, почему ты молчишь? Что-то случилось? — обольстительный шёпот Тимура вырывает меня из задумчивости. В салоне авто пахнет натуральной кожей и дорогим парфюмом. Лоском, деньгами, уверенностью в завтрашнем дне... Крепкое запястье Багрова украшают «ролексы», шикарный пиджак из мягкой телячьей кожи подчеркивает ширину его плеч. Мечта, а не мужик... Взгляд карих раскосых глаз скользит по моей груди, прожигая дыру. На мне вечернее чёрное платье из шифона с вышивкой бисером. Весьма скромное, по моим меркам.

— Задумалась. На самом деле, у меня есть деньги на частного детектива. — Зачем-то извещаю я.

— Диана, неужели ты решила, что я сказал всерьёз про натуру? Вот ерунда! — Тимур легонько ударяет по рулю, демонстрируя досаду. К моему удивлению, Багров не спросил для чего мне понадобился сыщик.

— Я считаю, что обязана уточнить... Это важно. Первый вопрос, который задаст уважающий себя сыщик — про деньги.

— Не будем гадать, Ди. Я думал, что смогу помочь тебе сам. Однако, моих связей в сфере уголовного розыска оказалось недостаточно. Тебе нужен самый лучший... Как правило, такие люди не светятся, работают неофициально. Конфиденциально. Дождемся, когда Хохлов повеселеет от спиртного и... тогда... Короче, я добьюсь от него имени.

Тимур паркуется возле роскошного блестящего здания Филд-Молл. Бросив на меня многозначительный взгляд, он выходит из машины и галантно открывает дверь. Его горячая ладонь согревает мои дрожащие, ледяные пальчики.

— Все будет хорошо, Ди. — Дыхание Тимура шевелит прядь у виска, а обещание ободряет.

Внутри ворочается приятный холодок, эдакое томление, ощущение причастности к медицинской элите. В центре большого мраморного холла красуется фонтан, с потолка свисают хрустальные сверкающие люстры, по залу прохаживаются одетые в чёрные костюмы секьюрити. Журчание воды и тихие, почти бесшумные шаги гостей, умиротворяют. Тимур молча протягивает приглашения охранникам на входе и, крепко сжав мою ладонь, проводит в распахнутые двери актового зала.

— Представляем двадцатую международную научно-практическую конференцию! — певучее приветствие ведущих заглушается прокатившимися по залу аплодисментами.

Щурюсь от скользящих по сцене и залу огней софитов. Каблучки тонут в ворсе ковровой дорожки, разделяющей помещение на две стороны. Наши места в первом ряду — с элитой, состоящей из политиков, медицинских светил и крупных предпринимателей в сфере фармбизнеса.

«Когда-то я была одной из них — молодым, талантливым врачом. А сейчас я за бортом профессии. Жизни...», — мимолетная мысль совершенно точно отражается в моих погрустневших глазах.

— Не хочешь восстановиться на работе, Диана? — угадав мое настроение, шепчет Багров на ухо. Подумаешь, капитан Очевидность!

— Размышляю об этом. — Бурчу, наблюдая за выступающими.

Цифровая медицина, новейшие технологии в сфере лечения, вакцины, современные препараты... Доклады сменяют друг друга, как карты в колоде шулера. Я озираюсь по сторонам, выглядывая Хохлова, только его, судя по всему, на конференции нет.

— Мирон придёт после перерыва.

Багров вновь угадывает мои мысли. Что же такое! Выходит, я абсолютно прозрачна для него? Как наивный ребёнок, у которого все на лице написано?

— А зачем тогда мы торчим тут столько времени? — по-старушечьи шиплю я.

— Слушаем доклады, Диша. Учимся. Совершенствуемся.

Голос Тимура тонет в обрушившихся на зал аплодисментах и громком объявлении ведущих о начале перерыва. Лицо Багрова изображает удовлетворение, из глаз струится возбужденный блеск. Прослеживаю за его взглядом и замечаю в дверях Хохлова. Высокий, сухопарый брюнет в безупречном костюме машет Багрову рукой... А потом шагает в окружении охраны прямиком к нам...

— Разрешите представить вам очаровательную Шестак Диану Руслановну, — лебезит перед важной шишкой Багров. — Диана перспективный челюстно-лицевой хирург и... просто очаровательная девушка.

Клянусь, голубые глаза Мирона мгновенно затапливает что-то неуловимое... Недоумение, ярость. Не понимаю...

— Приятно познакомится, Диана Руслановна. — Крепкая ладонь Мирона Хохлова сжимает кончики пальцев. — Слышал о вас только хорошее. Чем же вы сейчас занимаетесь? Хотелось бы услышать новости в сфере челюстно-лицевой хирургии от профессионала. Эскорт Хохлова — три разномастные высокие девушки брезгливо отворачиваются и блуждают глазками по мягко освещенному залу в поисках официанта с шампанским. Мирон отбрасывает их прилипшие к пиджаку «клешни» и с интересом взирает на меня.

«В настоящее время я не работаю. Уволилась из областной больницы из-за психологических проблем. Депрессии и одиночества. Такой ответ устроит?»

— Я хочу совершенствоваться в трансплантологии. — Уверенно произношу я. — Дарить людям новые лица, благодаря техникам микрохирургии, аутопсии собственными тканями и современными имплантами. Последнее научное исследование, которым я занималась — это верхнечелюстная дистракция с применением RED-техники при морфологическом дефиците средней зоны лицевого отдела черепа.

Тимур довольно кивает и восхищённо смотрит на меня, лицо же Хохлова сначала странно вытягивается, а потом искривляется в презрительной усмешке:

— И зачем тебе это нужно? Научись делать богатым тёлочкам сиськи и губы, и будешь в шоколаде. Ну... ещё можно подтяжку лица бабам предлагать, уменьшать веки. Пральна я говорю? А? — Хохлов хлопает по заднице одну из своих «гёрлфренд». Та довольно ржёт, вытягивая вперёд накачанные «сосиски».

Я не отвечаю. Замираю на месте, оглушенная столь явной демонстрацией презрения. Не понимаю, чем я вызвала его? Что я сделала Хохлову?

Глава 11

Диана

— Прости, Диша, — шепчет Тимур. Читаю в его глазах нескрываемую ярость. — Мирон, можно тебя на пару слов? — Багров касается ладонью локтя Хохлова.

Мужчины растворяются в толпе из разряженных гостей. Я не даю себе даже секунды на раздумья: срываюсь с места и незаметно следую за ними. Сердце пульсирует так сильно, что я слышу его стук в ушах, зрение концентрируется на одной точке: удаляющихся широких мужских спинах...

— Что за цирк, Мирон? — рычит Багров. Они скрываются в коридоре, ведущем в гримерки для артистов. Адреналин толчками выбрасывается в кровь, дыхание частит... Словно охотник, я крадусь за ними и прячусь в нише электрощитовой. Превращаюсь в чувствительный нерв, радар, всеми своими рецепторами обращённый к «жертве».

— Такой же вопрос могу задать я?! Почему ты скрыл, что Диана дочь Шестака? Я понимаю, ты хитрый человек. Восточный. Но сказать-то можно было? — парирует Хохлов.

— Ты что-то о нем знаешь, чего не знаю я? — шипит Тимур. Я не вижу его лица, однако почти убеждена, что глаза Багрова подозрительно сощуриваются, отчего к вискам разбегаются стрелы морщинок.

— Шестак скользкий, как пиявка. Необязательный. Неорганизованный, как бизнесмен. Неаккуратный в деньгах. Он вообще плохой администратор, если на то пошло! Ему бы передать клинику хорошему управленцу и, глядишь, дела пойдут в гору. Ходили слухи, что он кинул на огромные бабки своего делового партнёра — Глеба Ладожского. Слышал о таком?

При упоминании отца Арины я издаю немой крик. Чтобы не выдать себя, закрываю рот ладонью, прикусываю губу до боли... Как же так? Вот почему прекратилось, по словам Виолы, «весьма выгодное сотрудничество»? Выходит, инициатором разрыва деловых отношений был Глеб?

— Слышал что-то, — отвечает Багров. — Разве он не сидит?

— Мутная история. Семь лет назад Ладожский впервые привлекался по статье о мошенничестве, совершенном группой лиц. Суета из судов, допросов и прочего дерьма сыграла ему на руку — долг Шестака растворился, как сигаретный дым в воздухе. Шестак чём-то помог ему... Услуга Руслана оказалась стоящей целого состояния.

Горло сжимают тиски рыданий. Какая такая услуга? А, может, это мой ребёнок? Интересно, малолетние дети являются аргументом в суде? Только зачем ребёнка похищать?

— Продолжай. — Сухо бормочет Багров, когда Мирон замолкает.

— Я слышал, что у дочери Руслана был роман с Глебом. И ребёнок был... Там какая-то нехорошая история. Говорили, что Диана отказалась от дочери, или её похитили. Прости, Тимур, я понимаю, что она твоя протеже... Но, даже если ты ее трахаешь, я не могу рисковать деньгами и связями ради человека с сомнительным прошлым.

Что-о-о?! Отказалась? Мне хочется выскочить из укрытия и вцепиться Хохлову в морду! Как. Он. Смеет. Так думать обо мне? Составлять мнение, основываясь на сплетнях?

— Так вот для чего ей понадобился лучший частный сыщик в области? — голос Багрова дрожит от досады.

Сам виноват, что не спрашивал! Я, вообще-то, не скрывала!

— Ты меня об этом хотел просить? Одумалась кукушка? — ехидно тянет Хохлов. — Теперь ищет брошенного ребёнка, чтобы поиграть в мамашу? — слова Мирона ранят, как острое лезвие.

За что? Почему люди такие жестокие? Недалекие?

— Я не верю в это, Мирон. Прошу тебя оставить при себе нелепые домыслы о Диане. Мы ничего не знаем. Даже если это и так... Возможно, Диану вынудили обстоятельства отказаться от малыша. Так ты поможешь? Нужен опытный сыщик.

— Тимур, не сходи с ума! Если его похитили и не нашли в течение первых суток, надежды нет. Ребёнок давно мёртв! Тратить ресурс Якова Бессмертного на бессмысленные поиски я не собираюсь. Не хочу терять уважение человека такого ума и...

— Яков Бессмертный? Это имя частного детектива? — перебивает Багров. — Мирон, скажи, в каком он работает ведомстве? Или у него своя контора?

— Э-э-э, нет, брат! Я умываю руки. Держись от Шестака подальше, вот что я скажу. Скорее всего, он наворотил дел, если дошло до похищения внучки!

Слёзы выедают глаза. Глубоко дышу, пытаясь успокоиться, а потом отрываюсь от стены, снимаю туфли и бегу из своего укрытия обратно в зал. Оказывается, столько лет я жила в паутине из чудовищной лжи и предательства близких. Силуэты гостей сливаются в одно размытое пятно, а бешеное сердцебиение заглушает окружающие звуки.

— Шампанское! Прошу вас! — словно сквозь вату слышу звонкий голос мальчишки-официанта. — Угощайтесь, мадам! — а это уже мне.

В глазах парнишки сквозят сочувствие и недоумение: кто мог пустить босую чокнутую на конференцию? Пока он оглядывает меня, раздумывая, как поступить, я надеваю туфли и вымученно произношу:

— Виски есть?

— Д-да, в баре.

Пробираюсь сквозь толпу в указанном направлении и хватаю со стола целую бутылку. Уйти по-английски — вот что будет правильно. Не желаю видеть Тимура и слышать его лживые вежливые объяснения. Багров неплохой человек и не скажет правды о разговоре. Не сделает мне больно. Но куда больше я не хочу встречаться с Хохловым. «Ребёнок давно мёртв!» — его мерзкие слова молотом стучат в голове.

Выбегаю на улицу, глубоко вдыхая влажный ночной воздух. Глотаю жгучее пойло прямо из горла, подставляя разгоряченные щеки тяжелым дождевым каплям.

Кто я в этом огромном мире? Песчинка? Искорка в небе? Чёрное, затянутое дождевыми тучами, оно безжалостно колет меня хлёсткими каплями, придавливает к земле могуществом и силой. А я, стоящая в темноте, слабая и никчемная. Никто. Всего лишь человек.

Луна растворяет пушистые свинцовые облака, приоткрывая на мгновение кусочек ясного неба. Запрокидываю голову и вижу яркую звёздочку. 

«Смотри, Диана, а вон там созвездие Кассиопеи. Его несложно разглядеть — всего-то нужно провести прямую линию от Полярной звезды к россыпи из пяти звёзд».

Я вижу! Вижу Полярную звезду и, по-моему, Кассиопею. Вижу голубые глаза Макса, с теплом смотрящие на меня, слышу голос, шепчущий: «Прости меня, Диана...»

Хочу видеть. Прямо сейчас. Вдыхать его запах, касаться плотной, как атлас, кожи...

Хочу его, хочу... Я вся превращаюсь в желание — нестерпимое, острое, разрушительное в своей силе...

Шарю дрожащей от холода ладонью в сумке и достаю айфон. Я ведь удалила телефон Макса из контактов в надежде забыть... Крепко сжимаю холодное стекло бутылки, пронзая невидящим взглядом темноту. «Хочу» рвёт на части, свербит, как бегающий под кожей клещ. Плевать, что завтра подумает обо мне Федорцова — нахожу ее номер и делаю вызов.

— Оксана Сергеевна, мне срочно нужен домашний адрес Максима Невзорова. — Вздрагиваю от того, как звучит мой голос. Жалко и пьяно.

— В чем дело, Диана Руслановна? Он что-то натворил? Я могла бы разобраться.

— Нет, все в порядке, — перекрикиваю усиливающийся шум дождя. — Дайте мне его адрес. Пожалуйста.

— Пришлю в сообщении. — Сухо отвечает она и сбрасывает звонок.

Гипнотизирую экран, стоя под проливным дождём, а когда на нем загорается индикатор сообщения, вызываю такси...

Максим

Что служит приманкой для охотника? Слабость жертвы, страх, запах крови, будоражащий сознание и превращающий охотника в машину для убийств. Что есть охота? Подчинение, превосходство, погоня, борьба не на жизнь, а на смерть... Завоевание.

Тогда, чем, черт возьми, меня привлекает Диана? Отчего я чувствую к ней непреодолимое влечение? Разве она бегает от меня, соблазняет, играет? Нет!

Я всегда контролировал свои мысли и чувства. Раньше — до встречи с Ди. Думал о человеке, если сам хотел вспоминать о нем. Выкраивал время для мыслей о понравившейся девушке в своём плотном рабочем графике. Но, главное, выбирал подходящего для влюбленности человека. Конечно, на мой взгляд, подходящего. И, при чём здесь Диана — женщина, которая подходит мне меньше всего на свете? Она словно будит мою тёмную сторону, надежно спрятанную от людей, другого Макса — открытого, дерзкого, первобытного в желаниях. Смелого.

Минуты не проходит, чтобы я не думал о ней... О чертовой девчонке, трахнувшей меня и позабывшей на следующий день. И дело не в сексе, ведь она не дала мне распробовать себя. В ее словах и жестах столько нерастраченной нежности, а в сердце боли. Вот что заводит меня, подтачивает интерес — скрытая в девчонке тайна. Она плещется на дне ее синих глаз и молит: «Помоги мне... разгадай меня... мои мотивы...» Мигает, как проблесковый маячок или указывающая путь потерявшимся странникам Полярная звезда.

Мне хочется разгадать Ди, понять ее, помочь, осчастливить... Я злюсь на себя за дурацкие чувства, вышедшие из-под контроля. Чувства, разрушающие барьеры, выстроенные разумом и сердцем, дикие и примитивные, необузданные...

В воздухе пахнет влажной пылью, под ногами шуршат осенние листья, с неба срываются тяжелые ледяные капли. Челси бежит впереди меня, устремляясь в самую глушь приозерного парка. Надо же, у Дианы тоже есть собака — маленькая Барби. Возможно, теперь мы будем встречаться в клубе «Аллен». Хотя нет... Скорее всего, заприметив там меня, Диана выберет другой...

— Челси, фу! — зачарованный, погруженный в мысли, я не сразу замечаю, что собака катается по прилипшей к дорожке тухлятине. Трется спиной и боками об останки какого-то грызуна. — Черт! Пошли теперь домой!

Дождь припускает сильнее, когда я в компании «благоухающей» спутницы спешу домой. В квартиру мы заходим промокшие до нитки, что, впрочем, не спасает Челси от ужасного запаха.

Сбрасываю с себя одежду в коридоре и веду собаку прямиком в ванную. Намыливаю безобразницу собачьим шампунем, сушу феном. А после... раскладываю диван и включаю шпионский боевик. На экране спецагент под прикрытием устраивает драку в одном из тюремных блоков, Челси дремлет, пристроивших возле моих ног, на столике дымится горячий чай... Но в атмосферу домашнего уюта и покоя врывается оглушительный звук дверного звонка...

Челси рычит и бросается вперёд меня к двери. Принюхивается. А я... теряю подбородок, разглядев незваного гостя в дверной глазок. Диана... Спешно распахиваю дверь, придерживая собаку за ошейник.

— Диана? Что-то случилось?

Челси заливается лаем, однако Ди словно не слышит ее... Переступает через порог, закрывает за собой дверь и обессилено приваливается к ней. Насквозь промокшая, с чёрными потеками туши на лице, размазанной помадой... На полу мгновенно собирается лужа от стекающей с чёрного вечернего платья воды.

— Что у тебя случилось, Ди? — спрашиваю не своим голосом, с трудом перекрикивая собачий лай. — Заткнись, Челси! Марш в комнату!

— Я... я... — с усилием выдавливает она, когда Челси послушно уходит.

— Тебя обидели? Пожалуйста, скажи мне.

Мне хочется поёжиться от пристального взора Дианы. Она рассматривает мельчайшие детали моего лица, касается взглядом, скользит им по мне, словно кистью художника.

— Я, пожалуй, пойду. — Чуть слышно хрипит девушка, а я улавливаю запах алкоголя. Диана едва стоит на ногах, но при этом решительно шарит руками по двери в поисках ручки.

— Нет, я не пущу тебя никуда. Послушай... — хватаю ее за плечи, пытаясь удержать.

— Я не бесчувственная, ясно? Не бесчувственная... — слова бьют наотмашь.

— Диана, прости меня. Я не имел права говорить так. Прости, пожалуйста. Расскажи, что с тобой случилось?

Ди медлит, раздумывая над ответом, а потом выпаливает, прогоняя здравомыслие и подчиняясь чувствам:

— У меня была девочка... Арина. А сейчас ее нет... Я тоже мать, понятно? Я мать... Не только Люба, но и я... Я рожала ее. Мою девочку.

— Прости... Я не знал, когда произносил эти жестокие слова. Мне очень жаль.

Господи, неужели Диана говорит правду? Это не пьяный бред? Девушку сотрясает крупная дрожь. Мои пальцы мгновенно замерзают от соприкосновения с мокрой тканью ее платья.

— Я пойду. Извини... Так глупо вышло... — шепчет она бессвязно. И трясётся... От волнения и холода и чего-то ещё, неведомого мне.

— Я не отпущу тебя. На улице дождь, а ты пьяна. — Возражаю я и, оттеснив Диану в сторону, запираю дверь. — Тебе нужно согреться. Пойдём.

Глава 12

Максим

Вместо ответа Диана облегченно вздыхает. Интересно, о чем она подумала? О чае, тёплом одеяле или очередной порции чего-нибудь горячительного? Она опирается на мое плечо и бредёт туда, куда я веду ее. В ванную, если быть точным.

Можно было вызвать такси, усадить в него девчонку и отправить на все четыре стороны, избавив себя от проблем. Развалиться на диване, допить остывший чай и досмотреть боевик в обнимку с Челси. Только я не смог отпустить ее...

Челси поскуливает, сочувственно взирая на странную гостью, и любопытно провожает нас до дверей. Перехватив мой строгий взгляд, обиженно уходит и заваливается на лежак.

Черт, зачем же Диана так напилась? Пуговицы платья не поддаются ее блуждающим по ткани пальчикам. М-да... Мое наблюдение за горе-раздеванием прерывает ее взволнованная реплика.

— Не могу, — шепчет Ди и беспомощно опускает руки. — Помоги...

Ладно. Я помогу ей раздеться. Сниму это чертово платье, включу горячую воду... Даже гель для душа налью ей в ладошку, на случай, если она промахнется по пьяни!

— Помоги... — повторяет она.

Адреналин толчками выплёскивается в кровь, во рту пересыхает... Касаюсь шелковистой ткани и расстёгиваю крохотные пуговки на ее груди. Ди послушно поднимает руки, когда я тяну подол платья и снимаю его через голову. Я залипаю на ней... Даже такой — беспомощной и жалкой, с разноцветной, размазанной на лице палитрой вместо макияжа. Пялюсь на спрятанную в чёрное кружево бюстгальтера грудь — небольшую и упругую... Скольжу взглядом вниз, по выступающим рёбрам, плоскому животу, ниже, к чёрным бикини... Черт!

— Я пойду. Позови, как закончишь. — Всучиваю ей большое банное полотенце.

— Помоги. — Повторяет она и поворачивается ко мне спиной.

Ловец снов... Между лопаток у неё татуировка. Магический символ, ловушка для злых духов, тотем. Контроль, сила, стремление к добру, символ магического знания и глубокой осознанности. Кто же ты, Диана? Ты гораздо глубже, чем кажешься...

Диана стаскивает трусики и поворачивается ко мне лицом. Смотрит затуманенным взглядом и часто дышит. Бог мой, она прекрасна! Ее большие розовые соски призывно торчат. Так и манят взять их в рот, слегка прикусить, облизать вершинки... Мне хочется прибить себя за реакцию на неё.

— Обопрись об меня, — намеренно отводя взгляд от ее прелестей, произношу я.

Диана неловко переступает через бортик ванны и обессиленно приваливается к стене. Ее грудь тяжело вздымается, кожу покрывает мелкая испарина, лицо бледнеет. Только обморока мне не хватает!

— Помоги. Я не смогу сама... Мне плохо...

Молчаливо выражая согласие, я включаю воду и наливаю шампунь на мочалку. Не то, чтобы я никогда не мыл женщин... Но Ди — это совсем другая история. Ловлю себя на мысли, что впервые вижу ее голой, несмотря на то, что у нас уже был секс. Направляю струю воды на ее голову, намыливаю волосы шампунем, стираю с ее нежного лица краску. Веду мочалкой по плечам девчонки, груди, бёдрам... Боже, это выше моих сил. Реагирую на неё выплеснувшимся в кровь желанием, режущим кожу, как острый нож. Член больно упирается в молнию джинсов, и, кажется, Ди замечает это сквозь пьяный туман. Она выхватывает мочалку из моих рук и отбрасывает ее в сторону, берет мои ладони и тянет их к себе... Накрывает груди, ведёт ими по животу...

Раздвигает ноги и кладёт мою руку между ног...

— Ма-а-кс, пожалуйста... Возьми меня.

Я покрываюсь испариной от возбуждения и горячей воды. Силуэт Дианы распадается на мелкие частички из-за заполнившего пространство пара. Кажется, мозги тоже превращаются в пар или кисель, голова так кружится, что я с трудом удерживаю равновесие. Цепляясь за ускользающий контроль, я все же отталкиваю ее.

— Перестань, Диана, ты пьяна!

— Не хочешь меня, да? Слишком плохая для тебя? — истерически тянет она, отмахиваясь от направленных на неё струй.

— Прекрати, Ди.

— Ненавижу тебя, ясно! Весь из себя такой... хорошенький. — Пошатываясь, она взмахивает руками в презрительном жесте. — Ненавижу, презираю! Ты ничтожество... Ты не достоин стоять рядом со мной! Касаться меня своими грязными руками! Ты слышишь меня? Я... я пришла сказать тебе, как я ненавижу тебя. Ты... ты...

Ноги ее подкашиваются, Ди оседает, скукоживается, словно уменьшается в размерах. Бессвязно шевелит губами, выплескивая на меня всю свою боль. Подумать только я в очередной раз продинамил ее! Пусть думает обо мне, что хочет, но я знаю точно, кем буду считать себя, если воспользуюсь ее слабостью.

Я выключаю воду и вытираю Ди полотенцем. Просовываю ее безвольные руки в рукава чистого банного халата. Она обиженно смотрит на меня и... молчит, не в силах вымолвить и слова. У неё больше не осталось слов...

— Пойдём, Ди, я отнесу тебя в кровать. — Подхватываю Диану на руки и прижимаю к груди, как ребёнка.

— Ненавижу... — шипит она, обвивая мою шею руками. — Ты слышишь меня? Слышишь, что я говорю? Ненавижу...

— Ненавидишь. Я понял. — Сглотнув, отвечаю я. Даже через халат чувствую, какая она горячая.

Она сразу же засыпает. Складывает ладони под щекой и сворачивается калачиком. Комнату наполняет ее спокойное, глубокое дыхание. Я накрываю Диану тёплым одеялом и прогоняю из гостиной любопытную Челси. При взгляде на питомицу в голове всплывают тревожные воспоминания. Дома у Дианы осталась маленькая Барби... Нахожу брошенную в прихожей сумку Ди и достаю айфон. Ищу в контактах телефон ее подруги Саманты и без раздумий делаю вызов...

Диана

Просыпаюсь от странной вибрации. Как будто что-то назойливо жужжит возле уха. Муха? Или источник жутких звуков находится в моей голове? Разлепляю глаза и осматриваюсь... Я в чужой квартире. Смутно вспоминаю, как напилась и плакала под дождём, а потом... приперлась к Максу. Черт... Перевожу взгляд на тумбочку возле дивана: на ней жужжит мой телефон. Время 5.30 утра, а, значит, звонить мне может только Сэм. Приближаю экран к подслеповатым глазам и подпрыгиваю от удивления: Ярослав Михайлович! Что нужно заведующему отделения челюстно-лицевой хирургии от меня, уволенного сотрудника? Сбрасываю звонок и быстро пишу Золотарёву сообщение: мол, перезвоню через пять минут. Не хватало ещё будить Макса! Тонкие лучики света льются сквозь щели плотно зашторенных окон и касаются поверхности серого дивана. Рассматриваю в полумраке жилище того, кого... люблю: круглый красный ковёр, тумбочка, семейное фото на стене, в углу две здоровенные гири, смешные белые часы в виде домика... Я так и сказала — люблю? Да, я люблю его — безрассудно, страстно, ошалело... Разве его можно не любить?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Тру виски, вспоминая, сколько гадостей наговорила вчера Максу. Боже... Я чудовище! Потихоньку встаю с дивана и оглядываюсь в поисках одежды — платье висит на сушилке для белья вместе с лифчиком и трусами. Сбрасываю тёплый пушистый халат и надеваю чистую, пахнущую кондиционером для белья, одежду. Впору сдохнуть от умиления: Максим постирал мои вещи! И судя по тому, что платье не потеряло вид — в режиме деликатной стирки. Не мужик, а золото! Ну, вы поняли. А я... а мне... хочется провалиться под землю от стыда за обидные слова и своё поведение.

Надо сматываться отсюда, пока парень спит. Торопливо одеваюсь, застегиваю непослушные пуговки и тихонько бреду к выходу. Сую телефон в сумочку и замираю на месте при виде своих туфель: они вычищены и набиты газетой. Умиление — вот что я чувствую. Любовь и благодарность. Я обязательно поговорю с Максом, но не сейчас. Не сегодня, когда я в зеркало боюсь взглянуть от стыда...

Освобождаю туфли от газеты и оборачиваюсь, заслышав цоканье собачьих когтей по полу. Челси... Подходит ко мне и скулит, трется чёрной мордой о бок.

— Челси, моя хорошая. Ты кушать хочешь?

Собака радостно виляет хвостом, будто понимает вопрос. Что же, раз предложила, придётся выполнять обещание.

К моему счастью, корм стоит на видном месте: возле собачьей миски. Я насыпаю лакомство в миску Челси, наливаю ей водички. Осматриваюсь. У Макса хромированная бытовая техника и кухня в стиле хай-тек: гладкие белые поверхности фасадов, стеклянный обеденный стол на металлических ножках, пластиковые стулья. Чисто, функционально и уютно. Нет, надо поскорее уходить из его дома... Иначе я сдохну от идеальности парня и своей глупой любви. Сердечко заполошно бьется в груди, когда я, потрепав Челси за ухом, обуваюсь и покидаю квартиру...

Кажется, я забываю дышать, пока спускаюсь по ступенькам лестничного марша. Глубоко вздыхаю и расслабляюсь только на улице. Прячусь под козырьком подъезда и вызываю такси, зябко ёжась от утренней прохлады.

Пока машина едет, вспоминаю о звонке Золотарёва. Ярославу Михайловичу смело можно звонить утром, он, как и я, ранняя пташка.

— Дианочка Руслановна, привет! — голос талантливого хирурга льётся из динамика. — Не представляешь, как я рад твоему возвращению! Как только узнал, что ты вернулась в город, так и сразу...

— А откуда вы узнали? — недоумеваю я. Выходит, сплетни идут впереди меня! Вот неймется же людям! Болтают всякую ерунду.

— Не бери в голову, Диша. Ты нужна мне. Возвращайся.

— Ярослав Михайлович, это то, о чем я думаю? Ведь я... ведь люди...

Не верю своим ушам! Я только вчера допустила шальную мысль о возвращении в профессию и, вот! Вселенная исполнила мое желание!

— Диана, отделение потеряло прекрасного врача в твоём лице. Журавлева вышла замуж и уволилась, Манич ушла в декрет. Я зашиваюсь, Диана.

— Ах, дело в Журавлевой. — Недовольно протягиваю я. На самом же деле я ликую!

— Ты лучшая, Ди. И... да, я бы нашёл для тебя ставку при любом раскладе. Возвращайся. Кстати, у меня есть к тебе заманчивое предложение. Но об этом завтра. Приезжай с документами, оформишься в отделе кадров. Все, салют!

Золотарёв отбивает вызов, а мне хочется плясать от радости! Жизнь налаживается, ведь так? Завтра я приступлю к работе, а зимой поеду в Австрию на обучение. И, главное, теперь я знаю фамилию частного детектива — Яков Бессмертный. Я найду его. Из-под земли достану этого умника! Ну вот, подъехавший таксист странно косится на меня — пританцовывающую от радости. До дома мы доезжаем быстро. Мне хочется поскорее принять ванну и почистить зубы, избавиться от мерзкого привкуса перегара. Черт, это же надо было так нажраться! Бедный Макс. За что ему это все, такое счастье, как я...

Открываю дверь подъезда, с ужасом вспоминая, что в квартире осталась маленькая Барби... Вот какая после этого я мать?! Правильно Хохлов назвал меня кукушкой!

Выскакиваю из лифта, судорожно проворачиваю ключ в замочной скважине и, распахнув дверь, сталкиваюсь с Самантой. Ее лицо изображает порицание.

— Боже, Сэм. Как хорошо, что ты здесь.

Саманта пытается держать лицо, но быстро тает и обнимает меня. Щенок радостно бежит навстречу из кухни — здоровый и довольный.

— Барби! Куколка моя!

— Это все Макс, Ди. Он позвонил мне. Если ты упустишь такого парня, я собственноручно убью тебя. — Потирает ладони Саманта.

— Я влюбилась, Саманта, влюбилась! — всхлипываю я, прижимаясь мокрым лицом к мягонькой шерстке Барби.

Сэм подхватывает меня за руку и тянет на кухню, за накрытый к завтраку стол...

Глава 13

Максим 

Ей-богу, я вижу ее! Пробуждаюсь и, едва разлепив глаза, встречаюсь с синим, как вечернее небо, взглядом. У Дианы большие, слегка раскосые глаза, подвижная мимика. Ее губы трогает счастливая улыбка, а на щеках проступают обольстительные ямочки. Ди приближает ко мне лицо и касается губами щетинистой щеки. Ее поцелуй походит на шелест крыльев бабочки — такой же нежный, невесомый...

— Максим Сергеевич, вот здесь ещё распишитесь.

Из разноцветного мира фантазий меня вырывает голос Сидоренко. Галлюцинации. Вот что я вижу. А в сочетании с участившимися головными болями и головокружениями картинка вырисовывается безрадостная.

— Вы слышите меня? — въедливо повторяет он, отирая потную красную лысину.

Мы готовим исковые заявления на задолжавшие банку организации для подачи их в суды в соответствии с подведомственностью. Я что-то бурчу под нос и ставлю размашистую подпись в том месте, где толстый палец Сидоренко касается бумаги.

— Закончили, — деловито потирая руки, протягивает он. — Осталась ещё одна апелляция. Чертовы купленные судьи! Как они посмели удовлетворить прошение сраного заводика об уменьшении суммы возврата банковского долга?

Перехватываю подозрительный взгляд Сидоренко и согласно киваю: не хватает, чтобы о моих проблемах с головой кто-то узнал.

— Какой-то ты странный, Сергеич. Устал, что ли?

«Вот же пристал как банный лист!» Задыхаюсь от удушливого запаха парфюма Сидоренко, его голоса и присутствия в моем кабинете. Да, я устал... Мне душно, плохо и снова кружится голова. Ослабляю галстук и встаю, чтобы открыть окно.

— Да, устал. Ты верно заметил. — Прилепив улыбку к лицу, отвечаю я.

Когда коллега скрывается за дверью, я закрываю глаза, откидываюсь на спинку кресла и возвращаюсь мыслями к Диане. Прошло три дня с нашей последней встречи. С каждым днём я убеждаюсь в том, что она не позвонит. Оно и понятно — ее мучают стыд и вина. А что мучает меня? Желание увидеть ее снова, услышать голос. Неважно, что она будет говорить: может снова плевать ненавистью или просить о близости... Мне нравится она. Нравятся ее умные глаза, голос, походка. Нравится, как она смотрит на меня, как улыбается.

— А, черт... — хватаю телефон и набираю номер ее подруги. — Саманта? Добрый день, это Максим — знакомый Дианы.

— З-здрасьте. — Недоуменно отвечает Саманта на том конце провода. — Что-то случилось?

— Видишь ли, я хочу увидеть Диану. Боюсь, она не ответит на мой звонок. Мы не очень хорошо расстались. — Бормочу, как последний придурок. — Где я могу ее найти?

— Эх, ты правильно заметил! Обсуждать такое по телефону, это... Моветон. Тут без ста грамм не разберёшься. Диана восстановилась на работе — ты можешь найти ее в отделении челюстно-лицевой хирургии краевой больницы.

— Спасибо, Саманта!

— Можешь звать меня Сэм. — Смеётся она в динамик.

Я отбиваю вызов и подхожу к зеркалу. Что же со мной такое? Кажется, лицо осунулось, а под глазами залегли тени. А, может, все это мне кажется?

Конечно, кажется! Мне нужно больше здорового сна, прогулок и...секса. Кстати, об этом. Краевая больница, челюстно-лицевая хирургия — повторяю, как заговор, на ходу приводя в порядок рабочее место.

Осень растворяет яркие краски в своей серо-коричневой палитре. Поглощает их, как болото — алчущее и жадное. Я ненавижу осень и каждый год обещаю себе свалить подальше из этих мест в тёплые края. Может, в этом году получится? Было бы неплохо... Вместе с Ди. Рот наполняется слюной при мыслях о девушке, сердце колотится, как барабан. Я крепче сжимаю руль и заезжаю на парковку больницы.

— Здравствуйте, где я могу найти Шестак Диану Руслановну? — спрашиваю у постовой медсестры отделения. Она приподнимается на месте и смотрит прямиком на мои ноги. Проверяет наличие бахил, догадываюсь я. — Спросите вон у заведующего.

Высокий сухопарый мужчина с густой седой шевелюрой, идущий навстречу, представляется Золотарёвым Ярославом Михайловичем.

— Вы на лекцию, молодой человек? — добродушно рассмотрев меня, спрашивает он. Бросает взгляд на квадратный циферблат модных Apple Watch и шумно вздыхает. — Опоздали немного. Диана Руслановна уже начала. Я могу проводить вас, если хотите. Заведу через заднюю дверь в актовый зал. Диана Руслановна не пускает опоздавших, так-то! — бормочет Золотарёв, торопливо шагая по коридору. — Блестящий доклад! Просто блестящий! Грех будет пропустить.

— Д-да. Буду благодарен вам, если заведёте. — Улыбаюсь я, следуя за ним.

Подумать только, Диана ещё и лекции читает студентам. Поразительно! Кафедра челюстно-лицевой хирургии и стоматологии находится на седьмом этаже. Золотарёв открывает своим ключом одну из боковых дверей. Наклонный, как в театре, зал полон студентами-медиками в белых халатах. Пригнувшись, чтобы никому не мешать, я устремляюсь на галерку и сажусь в самый центр последнего ряда... И я слышу ее... Падаю в пропасть тягучего, сильного голоса, разносящегося по залу. Ничего не вижу, кроме Дианы. Ничего и никого. И я почти уверен, что меня не отвлечёт от Ди даже землетрясение...

Диана Руслановна грациозно, как породистая кошка двигается вдоль большого стола и демонстрирует указкой изображение на стене. Видя перед собой деловую, уверенную в себе красавицу в стильной юбке-миди и красных туфлях на высокой шпильке, язык не поворачивается назвать ее Ди. Обезображенные лица пациентов на фото заставляют зажмуриться, но я терпеливо смотрю на то, что представляет для Дианы важность. Ее тягучий, успокаивающий голос разносится по аудитории и тонет в дружном скрипе ручек о тетрадки. Диану слушают. А меня берет чертова гордость за девчонку, будто в этом есть моя заслуга!

— В настоящее время, помимо аутотрансплантации с использованием собственных тканей кожи и костных элементов, успешно проводятся операции на лице с установкой титановых эндопротезов. Для восстановления таких элементов, как ушные раковины и нос, применяются силиконовые эктопротезы. — Говорит Диана. — Прошу внимания на экран!

Черт, кажется, даже мне — человеку с двумя диаметрально противоположными образованиями — юридическим и экономическим, понятно ее объяснение. По залу прокатывается гул обсуждений, кто-то поднимает руку, чтобы задать вопрос. А я просто любуюсь Ди... Ее красотой, гармонично соседствующей с умом. Ее профессионализмом. И ее тайнами, таящимися на дне идеально подведённых синих глаз...

Диана играючи отвечает на вопросы мальцов о современных трансплантатах, а потом прощается с курсом и назначает дату и время следующей лекции. Какофония оживляет аудиторию: шаги, голоса, скрип сидений, мелодии телефонов — все разом становится невыносимо громким. А потом резко смолкает, оставив меня наедине со звуком собственных шагов...

Я медленно спускаюсь по ступенькам, наблюдая за тем, как стремительно ползут вверх брови Дианы, как округляются синие глаза, а лицо затапливает краска...

Она словно деревенеет, вмиг растеряв уверенность и спокойствие. Опускает голову и застывает на месте, неловко прижимая к груди распечатки.

— Черт... Вероятно, ты ждёшь объяснений или извинений, — судорожно облизав губы, произносит она. — Не то чтобы я не собиралась... Просто я... Просто мне... — не поднимая глаз, заправляет за ухо выбившуюся прядь.

— Диана, подожди. — Подхожу ближе и беру ее за руку. Диана громко вздыхает и сжимает мои пальцы в ответ.

— Мне так стыдно, Макс, — шепчет она. — Я столько наговорила тебе. Прости.

— Ди, помолчи, ладно? Посмотри на меня, — отпускаю горячую ладошку и касаюсь ее подбородка. — Мне не нужны твои извинения.

Мой голос эхом разносится по пустому залу. Кажется, заговори я чуть громче, и нашу беседу услышат сотрудники кафедры.

— Ну как же? Я ведь...

— Мы неправильно начали. Как считаешь, Ди? Я позволил тебе верховодить в наших отношениях, решать за меня. Теперь все будет по-другому.

— Разве у нас есть отношения? — хрипловато шепчет она. Уголки ее губ изгибаются в легкой улыбке, а в глазах пляшут чертики.

— Есть.

Я притягиваю девчонку к груди и впиваюсь в желанные губы. Ее тонкие пальчики зарываются в моих волосах на затылке, перебирают их, гладят, ласкают... Впервые Ди принимает мою нежность не с протестом, а с ответной страстью. И это, скажу я вам, крышесносно — чувствовать вкус ее сладких податливых губ, скольжение острого язычка, прерывистое дыхание, слышать биение сердца. Так близко...

— Диана... — выдыхаю я, оторвавшись от неё. — Какие у тебя планы на выходные?

— Никаких, — улыбается Ди и снова льнет к моей разгоряченной груди. Касается щеки губами. Черт... Если она поцелует меня ещё раз, боюсь, я превращу храм науки в вертеп.

— Значит, сегодня мы едем в Бурцево. До воскресенья. Я хочу познакомить тебя с моей семьей, — придав голосу твёрдость, произношу я. — Даже не спорь! Ты поедешь в качестве моей девушки. — Прикладываю палец к ее раскрытым пухлым губкам, предупреждая отказ.

— Хорошо, Макс. Только давай поедем вечером? У меня запланирована важная встреча.

— Мне пойти с тобой? — спрашиваю, замечая проступившую сквозь натянутую улыбку грусть.

— Нет. — Замешкавшись, отвечает она.

— Хорошо. Заеду за тобой в восемь. — Целую Диану в щеку и устремляюсь к выходу.

Ничего, Ди. Совсем скоро ты впустишь меня в свою жизнь...

Глава 14

Хохлов оказался прав в отношении Тимура: тот ни словом не обмолвился о неприятном разговоре, состоявшемся между ними. Багров проявил деликатность и не стал мучить меня расспросами о ребёнке или моем папе, он просто назвал фамилию частного детектива и пообещал выяснить, как связаться с ним.

— Тимур, ты точно ничего не перепутал? Как Бессмертный может обитать в библиотеке? — недоумевала я, когда Багров сообщил адрес.

— Это библиотека института МВД, Диша. А, главное, там архив. Яков Андреевич внештатный сотрудник главного управления МВД, независимый консультант следственного комитета и прокуратуры. Самые сложные, запутанные дела, непонятные или... вообще без подозреваемого — всё направляют к Бессмертному.

— Какая-то ерунда, не находишь? Что-то я не доверяю таким тайным внештатным сотрудникам! Вот почему он не в почёте? А сидит хрен знает где?

— Диана, какая ты все-таки непонятливая девчонка! — ухмылялся тогда Тимур. — Яков честный следователь, а не карьерист. Он неудобный для системы. Не выслуживается, не лижет толстые влиятельные задницы. Так ты поедешь к нему? Или будешь и дальше морочить мне голову, а, Дишка?

— Поеду. В пятницу вечером.

Петляю по загруженным улицам и блаженно улыбаюсь, вспоминая встречу с Максом. Его жгучие глаза, улыбку и наши поцелуи... В душе яркой звёздочкой разгорается счастье. Я его люблю... Как глупая сопливая девчонка. И я боюсь поверить своему чувству... Боюсь снова обжечься. Боюсь, но лечу на манящий огонёк. 

Кабинет Якова Бессмертного больше походит на каморку: в глубоких каталожных шкафах пылятся коробки, маленькое тусклое окно едва пропускает солнечный свет. И запах — концентрат пыли, герани и старых книг.

— Яков Андреевич, здравствуйте. Я звонила вам. — Робко застываю на входе, встречаясь взглядом с человеком, сидящим за огромным письменным столом.

Полный, лысоватый, с кустистыми бровями над карими небольшими глазами, он сидит в странной, немного неестественной позе, сложив пухлые пальцы в замок.

— Я же по телефону сказал вам, что я не частный сыщик. Я помогаю официальному следствию и не потакаю капризам каких-то... — отрезает он, а я не могу оторвать взгляд от его пальцев. Они странные...

— Я не какая-то, Яков Андреевич. — Чеканю, в несколько шагов преодолев расстояние до стола. Демонстративно выдвигаю потрёпанный стул и усаживаюсь напротив Бессмертного. — Дело о похищении моей дочери не закрыто. Им давно никто не занимается. Если быть точной — семь лет.

— Как вы сказали? Похищении?! — Яков протяжно вздыхает и резко поднимается с места. И тут же стремительно оседает, морщась от боли. — Похищении. Подумать только. Прошло столько лет...

— Вы о чем, Яков Андреевич? Вам что-то известно? Не молчите, черт бы вас побрал!

Бессмертный бессильно опадает на скрипучий стул и тяжко вздыхает. Его взгляд походит на разворошенный улей: в нем плещутся ярость, боль, страх, бессилие... Пожалуй, бессилия больше всего. Он определенно что-то знает.

— Пожалуйста, не молчите. Помогите мне.

Я готова стать на колени или станцевать перед ним за любую информацию о дочери.

— Вы пришли не по адресу, — бормочет он и мнёт свои мясистые, словно покусанные пчёлами, кисти. — Я не занимаюсь расследованием похищений.

— Неправда! — Взрываюсь я, окончательно теряя контроль. Черт бы побрал моего папашу! Неужто и тут отметился? Иначе, чем объяснить отказ Якова? — Это из-за моего папы, да? Вы знаете Руслана Шестака? Он обманул вас в прошлом, подставил или кинул?

Мой голос, пронзивший тишину каморки, звучит жалко и тихо. Да, мне не стыдно показать свои бессилие и отчаяние.

— Простите меня, Диана. Худшего следователя в делах о похищении вам не найти. Со мной вы потратите время и ничего не добьётесь. — Отирая лицо, бормочет Яков. Трёт виски и лоб, видимо пытаясь прогнать неприятные воспоминания. О чем он думает и что скрывает? — Уходите.

— Ее похитили из роддома. Арина была совсем крохой, когда ее у меня забрали, — всхлипываю я, пытаясь разжалобить Бессмертного. — Мне удалось выхватить ребёнка и убежать. Нас гнали, как добычу по ночной промозглой трассе. А потом... меня ударили и забрали девочку. Пожалуйста, Яков Андреевич! У вас есть дети?

После моего вопроса Бессмертный хватает линейку, лежащую строго параллельно к краю стола (чертов перфекционист!), и бросает ее в сторону.

— Я вам искренне сочувствую, но ничем помочь не могу. Уходите... Пожалуйста, оставьте меня одного.

— Я напишу свой номер. На случай... — дрожащими пальцами беру из стаканчика ручку и царапаю номер телефона на одном из листов. — До свидания.

— Прощайте. — Резко отвечает он, не глядя на меня.

Долбанные тайны! Я только приступила к поискам, а они облепили меня со всех сторон! Сначала папа и Глеб, теперь Бессмертный, побелевший, как пресловутый мел после слова «похищение».

На ватных ногах я спускаюсь по ступенькам старинного корпуса библиотеки и выхожу на улицу, растворяясь в сгустившихся сумерках. Я не плачу, нет... Теперь у меня есть Макс. Судьба оказалась ко мне благосклонна, подарив замечательного человека в награду за страдания. Непроизвольно касаюсь ладошкой груди — там, где бьется сердце, и сажусь в машину. Я думаю о нем, и Макс, очевидно, чувствуя это, звонит.

— Фея Динь-Динь, ты освободилась? Мне ехать за тобой?

Голос, голос. Обольстительный, терпкий, как крепкий кофе и завораживающий, как звездное небо...

— Да, — смеюсь я. — А кто это Динь-Динь?

— Лера тебе расскажет, когда приедем. Это моя племянница, ей семь лет.

Семь лет. И моей Арине было бы семь лет. Маскируя грусть в голосе, я спрашиваю:

— Макс, может мне купить твоим близким подарки? Как-то неудобно ехать с пустыми руками. Лере я могу выбрать куклу или... книгу, а твоей маме...

— Динь, я все купил, не волнуйся, — смеётся Макс. — Одевайся теплее и не забудь взять корм и пеленки для Барби.

— Слушаюсь, папочка! — манерничаю я и отбиваю вызов. 

Максим

Она мне так ничего и не сказала... Лишь улыбнулась, обнажив жемчужные зубки в ответ на мой вопрос о том, как прошёл вечер. Что-то пробормотала о «встрече с важным человеком» и отвела полный грусти взгляд. Ди не умеет играть. Может кто-то и воспринимает за чистую монету ее показную уверенность и подобие силы, но только не я... Она нежная, ранимая, мнительная, хрупкая и такая... моя. Моя. Да, я точно сказал это вслух?

Под сиденьем шумит двигатель, и в это уютное урчание вплетается звук дружного сопения девушки и двух собак. Я опустил спинки задних сидений моего старенького кроссовера и соорудил уютную постель. Динь-Динь сначала бурчала и решительно отказывалась опробовать мое изобретение, а потом уснула, едва коснувшись подушки, в обнимку с Челси и Барби.

Огни родного Бурцево мелькают на горизонте далеко заполночь. Диана просыпается, нарушив идиллическую картинку блаженного сна и, сладко потянувшись, спрашивает:

— Приехали? Так быстро...

От меня не скрывается промелькнувшее в ее голосе волнение. Дини-Динь боится не понравиться моим близким? Серьезно?

— Не дрейфь, Ди. Моя мама самый деликатный человек в мире.

— Я боюсь не понравиться им. Елене Борисовне и... Ольге. И Лере. Видишь ли, я считаю, что должна... Нет, просто обязана признаться тебе кое в чем.

Паркуюсь возле ворот дома и оборачиваюсь, встречаясь с ее блестящим, встревоженным взглядом.

— В чем же, Динь?

— Я плохая хозяйка. Не умею варить борщ и жарить котлеты, печь пироги, блины... — она конфузится, загибая пальчики, а мне хочется рассмеяться в ответ на эту глупость.

Заглушаю двигатель. Распахиваю заднюю дверь и протягиваю руку моей Диане. Ободряюще сжимаю тонкие дрожащие пальчики и привлекаю девчонку в своей груди.

— Борщ умею варить я. Если тебя это так беспокоит.

Динь смотрит с благодарностью и, подхватив на руки Барби, следует за мной.

После смерти папы прошёл всего год. Мама так и не смирилась с утратой, постарела, стала чаще болеть. Запустила хозяйство, себя, дом... Мне не хочется выставлять маму в дурном свете в глазах Дианы, но и умалчивать об истинном положении дел не хочется. Да, мне не стыдно на время превратиться в няньку для собственной матери.

— Максим. Сынок...

Мама встречает нас на пороге — уставшая, грустная, но в новом домашнем костюме и со свежей укладкой. Морщинок вокруг глаз стало больше...

— Меня зовут Елена Борисовна. А вы Дианочка. — Ласково говорит она, неловко касаясь плеча Ди. — Я очень рада, что мой сын наконец-то привёл в дом девушку. Вы знаете, Дианочка, он ведь никого сюда не приводил. Даже когда папа был жив... — ее голос звучит надломлено.

— Ну, мам... — сконфуженно отвечаю я, украдкой замечая, как повеселела и расслабилась Диша.

Домашние спят. В прихожей валяются испачканные в песке ведёрки и лопатки Леры, в гостиной — ее куколки и книги. На кресле возле камина покоится мамино вязание, а на журнальном столике — Ольгины любимые книги о саморазвитии.

В доме чисто (Ольгиными стараниями) и пахнет свежим компотом. Мама забирает из рук Дианы пакет с подарками и приглашает нас пройти в дом. Динь в моем доме... Растрепанная, не накрашенная, в простых джинсах, толстовке и со щенком в руках. От уместности картины сердце опаляет жаром.

— Максик, а стелить то вам как? Вместе или раздельно? Ты по телефону ничего не сказал... — разводит руками смущенная мама, поочередно переводя взгляд с меня на Диану. Динь густо краснеет и опускает голову, а я мешкаю с ответом, раздумывая, как поступить.

— Раздельно. — Киваю маме. Я безумно хочу Диану, но присутствие сестры и племянницы за стенкой не очень-то поспособствует нашему сближению.

Диана выглядит спокойной, однако я научился угадывать ее истинные чувства. Я снова ее прокатил — так она думает. Пожелав спокойной ночи, Динь скрывается за дверью одной из гостевых спален...

Глава 15

Диана

Меня будят золотистые лучи занимающегося рассвета и ощущение пристального взгляда на себе. Разлепляю глаза и сразу же тону в серой манящей глубине. Прямо передо мной стоит Лера, прижимая к груди куклу.

— Ты фея Динь-Динь? — спрашивает она, а я не могу отвести взгляда от пшеничных волос и огромных глаз. Воспоминания, как тонкое лезвие поддевают застарелые струпья, обнажая уснувшую боль. Черно-белой пленкой проносятся в мыслях, возрождая образ доченьки. Я ведь так и представляла ее: светловолосой очаровашкой со светлыми, как у Глеба, глазами. Воображала себе, как буду воспитывать дочку, секретничать с ней, танцевать. Да, она бы непременно занималась танцами или художественной гимнастикой, а ещё... Наверное, любила бы фей и куколок барби...

— Я Диана, а ты, наверное, Лера? — улыбаюсь, невольно касаясь девчоночьей щеки.

— Да. Можно его погладить? — тянется ручкой к пригревшейся Барби. Проказница спит со мной.

— Конечно. Это девочка, ее зовут Барби. А у тебя есть питомец?

— Есть. У нас дома живет кот Леопольд. Но я и собаку дяди Максима люблю. Ну так что, ты встаёшь? Или ты такая же соня, как моя мама? — поджимает губки Лера.

Я смеюсь ее прямолинейности и совсем не детской проницательности.

— Встаю, конечно. А что, разве все ещё спят? — бросаю взгляд на экран телефона. Шесть утра.

— Да. Дрыхнут. Выходной же. — С тяжким вздохом произносит Лера, поглаживая за ухом Барби. — Ты меня накормишь?

«Вот же черт! Надо срочно учиться готовить. Иначе я и будущего ребёнка накормить не смогу».

— Хм. Да. Наверное. А что ты привыкла есть по утрам? — «Господи, только не блины и пироги! И сырники, оладьи тоже!»

— Бабушка печёт мне оладьи или блинчики. Но ты можешь сделать бутерброд с сыром.

— Слава богу! — облегченно вздыхаю я, спуская ноги с кровати. — Ты дашь мне десять минут на душ?

— Включай тогда мультики на телефоне и плескайся сколько хочешь!

Не девчонка, а ходячее обаяние! Включаю заказанный мультик –«Моану». Я не в теме, но делаю вид, что без ума от мультфильма.

Мы завтракаем в тишине уютной деревянной кухни, наблюдая за тем, как яркое, совсем не осеннее солнце, растворяет туманную морось. Небо наливается чистейшими оттенками золотисто-голубого и нежно-розового. День обещает быть жарким.

— Доброе утро, Дианочка! — вздрагиваю от голоса Елены Борисовны за спиной.

Лера отрывается от рисования и бежит обниматься с бабулей. Я накормила девчонку бутербродами со сливочным маслом и сыром и чувствую себя почти героем.

— Доброе. Мы старались сидеть тихо, как мышки, чтобы вас не разбудить. Порисовали, почитали про Буратино, выгуляли Барби и Челси. — Улыбаюсь, нервно теребя шнурок от капюшона толстовки.

— Кто это у нас тут мышки?

Макс... Взъерошенный, в домашних спортивных штанах и застиранной майке. Растекаюсь лужицей от его голоса, нарушившего наше женское царство. Лера визжит и бросается в его объятия. За спиной Макса прячется хрупкая женщина — точная его копия, такая же кудрявая и голубоглазая.

— Я Оля, сестра Максима. Спасибо вам, Дианочка за заботу о Лере. Она у нас ранняя птичка, не даёт нам соням поспать. — Ольга подходит ближе и крепко жмёт мою руку.

Какие же они все милые! И чего я только боялась?

— Ничего страшного! Я сама такая же. И мне нетрудно. — Робко улыбаюсь я, столкнувшись с голубым взглядом Макса. Он смотрит так... нежно, пронзительно, пристально. Черт, я вмиг покрываюсь мурашками и не могу дышать.

— Привет. — Макс притягивает меня к горячей груди и целует в щеку. При всех.

— Привет. — Выдавливаю чуть слышно, чувствуя, как вспыхивают щеки.

— Народ, давайте завтракать. А потом мы с Дианой пойдём на речку. Покажу ей охотничий домик.

Ольга с Еленой Борисовной довольно переглядываются и проворно хлопочут возле стола. Раскладывают тарелки и чашки, звенят кастрюлями.

— Я с вами! — весело вскрикивает Лера.

— Нет, куколка. Мы с Динь-Динь пойдём вдвоём. А вечером погуляем все вместе, идёт?

Не верю своим ушам: вдвоём... Это, правда, то, о чем я думаю?

Мимо проносятся деревья с пожелтевшей листвой и опустевшие поля. Из-под колёс взвиваются клубы пыли. Наблюдаю за тем, как напрягаются руки Макса, сжимая руль на поворотах проселочной ухабистой дороги и тут же смущенно опускаю глаза.

— Держись, Динь. Это тебе не город. — Улыбается он, затягивая меня в бездну взгляда и голоса. — Скоро приедем.

— Это все принадлежит твоей семье? — облизав пересохшие губы, спрашиваю я и снова пялюсь на его руки — натренированные, с длинными мужскими пальцами.

— Перед смертью отец продлил аренду земли на два года, — погрустнев, отвечает Макс. — Не знаю, что теперь с этим делать. Я не фермер от слова совсем. Боюсь облажаться. Прогореть.

— Мне кажется, ты справишься. Я в тебя верю, — стараясь не смутить парня, отвечаю я.

— Спасибо, Ди. Приехали.

Машина спускается с холма к побережью реки. Солнце отражается серебристыми бликами от ее лазурной поверхности, листва подрагивает от дуновения ветра. Прямо на берегу, внутри высоких елей, прячется небольшой бревенчатый домик.

— Можно искупаться? — осторожно спрашиваю я. Отчего-то наше уединение меня пугает. Охладиться мне точно не помешает.

— Конечно. Здесь не заходи в воду, — Макс взмахивает рукой в сторону идеально ровного песчаного берега. — Вход в реку прямо за тем мостиком.

Что? Это какая-то шутка? Берег, которым предлагает воспользоваться Макс сплошь завален камнями, мусором и стволами срубленных деревьев.

Я раскрываю губы, чтобы возразить, но Макс разворачивается и шагает в сторону охотничьего домика.

— Пойду разожгу камин. — Бросает из-за спины. — Барби, Челси! Ко мне!

Ну и ладно. Между прочим, он многого себя лишает. Например, удовольствия лицезреть меня в купальнике на фоне журчащей реки. Я сбрасываю длинное вельветовое платье и без раздумий иду в сторону идеального берега.

Прохладная вода мягко ласкает разгоряченное тело, тихое журчание успокаивает разбушевавшихся мурашек. Стопы вязнут в прохладном влажном песке. Я заплываю глубже, чувствуя кончиками пальцев водоросли. Разве в реке они есть? Нога путается в веревке или леске. Я не могу пошевелиться и ныряю, чтобы освободить застрявшую ступню. Сети. Вот о чем говорил Макс... Находясь под водой, я открываю глаза и издаю немой крик: сети натянуты по всему периметру берега для лучшего захвата добычи... Я брыкаюсь, стараясь освободить ногу и застреваю другой... Воздуха не хватает, я стремлюсь всем телом наверх, пытаясь растянуть намертво сковавшую конечности леску. Вокруг горла сжимаются щупальца паники и отчаяния, я кричу, захлебываясь водой и слезами, а потом слабею... Опускаюсь в самое дно, теряя сознание. Макс... Моя доченька... Саманта... Мысли о дорогих мне людях, как светлячки вспыхивают в затуманенном мозгу. Жизнь проносится перед глазами вспышками — яркими и не очень, греет сердце радостью, обжигает болью потерь и отчаянием. Нельзя так... Я не имею права так бездарно погибнуть. И я борюсь — брыкаюсь что есть силы, разрывая леску зубами, цепляя ее одеревеневшими от холода пальцами.

Когда сил остаётся только на то, чтобы смириться и отдаться на волю смерти, я чувствую на себе крепкие ладони Макса...

Он разрезает перочинным ножом путы и вытаскивает меня наверх. Подхватывает на руки и несёт к берегу. Задыхаясь и кашляя, я дрожу и прижимаюсь к горячей груди Макса, как беспомощный котёнок.

— Чокнутая! Почему ты ослушалась меня? — вода капает с его волнистых прядей. Он так и бросился за мной в джинсах и расстёгнутой рубашке. Собаки встревоженно лают на берегу.

— Прости меня, Макс. Пожалуйста... — всхлипываю я.

— Дура! Ты могла утонуть! Как ты посмела, Ди? Почему ты такая... ты...

В его глазах целый океан из обиды и негодования. Губы плотно сжаты, на лбу змеится напряженная складка. Он зол. Так зол, что я боюсь и слово вымолвить. Как заправский охотник Макс заносит меня в домик и сажает на застеленный газетами дубовый стол. В камине потрескивают дрова, наполняя маленькую гостиную блаженным тёплом и запахом хвои.

— Ты сумасбродная, своевольная... — хрипло шепчет Макс, сдавливая ладонью мои щёки. Дрожь его пальцев вмиг передаётся мне — становится одновременно жарко и холодно.

— Прости меня. Прости, пожалуйста.

— Непокорная, непослушная, чокнутая...

— Прости, прости! — почти кричу я, не в силах выдержать сумасшедшего напряжения, искрящегося между нами. — Макс...

А потом он отпускает мое лицо и в этот же миг накрывает губы своими. Целует так жадно, что мне становится больно от его натиска. Больно и сладко. С тихим стоном я зарываюсь в волосы на его затылке и целую в ответ. Мы смешиваем дыхания, кусаем губы друг друга, сплетаемся языками. Кажется, я чувствую каждую трещинку его полных, солоноватых губ.

Макс развязывает верёвочки лифчика и отбрасывает его в сторону. Жадно лижет меня взглядом, любуется обнаженными грудями с заострившимися, набухшими сосками.

— Макс... — хнычу я и опускаюсь на предплечья.

Его голова склоняется к моей груди, он прикусывает ключицы, целует шею, щеки, облизывает соски, а потом вновь возвращается к моим губам.

— Диана...

Мое имя, произнесенное дрожащим шепотом врывается в затянутый страстью мозг. Я закрываю глаза, чувствуя, как его шершавые горячие ладони ложатся на мои бёдра, оглаживают их и стягивают трусики... И он входит в меня. Резко, грубо, словно выплёскивая обиду и боль в ответ на мое непослушание. В глазах темнеет от натиска Макса, я бессильно опадаю, касаясь голой кожей прохладной поверхности стола.

Черт, меня никто и никогда так не трахал. Грубо, яростно, ненасытно. Стол беспощадно скрипит подо мной. Макс крепко поддерживает мои ягодицы и берет своё. И мне это нравится... Подчиняться ему, чувствовать сильные руки на своём теле, горячие губы, неистово ласкающие кожу. Внутри поднимает голову что-то темное, первобытное, безумное... Оно нарастает, тяжелеет, закручивается, как смерч. Я подрагиваю, ощущая приближение этой ослепительной мощи.

— Посмотри на меня. — Горячее дыхание Макса опаляет висок, а его голос ласкает слух. — Посмотри же, Ди.

Смотрю, и то, что я вижу — нежность, дикое желание, заботу, преданность, одержимость — срывает меня на самое дно пропасти.

Я кончаю и кричу так громко, что с дерева вспархивает испуганная птица. Впиваюсь зубами в плечо парня, ерзая под ним и насаживаясь, продлевая удовольствие. Пот льётся с меня градом, в ушах пульсирует.

— Ммм... — Макс замирает на мгновенье, сдавив мои бёдра и выплескивается глубоко внутри.

— Впусти меня, Ди. — С трудом подняв голову, шепчет, прижимая мое мокрое, обессиленное тело к гладкой, почти безволосой груди.

— Ты во мне. — Устало улыбнувшись, бормочу я, опуская глаза к своим распахнутым бёдрам.

— Впусти меня в свою жизнь. 

Максим

Я не мыслил об этом в самых смелых мечтах: девушка, пылающий очаг и бегущая река рядом. Как гребаный охотник, терзаю добычу битый час, не в силах насытиться. Степан Алексеевич — верный помощник отца и по совместительству лесник воспринял просьбу подготовить домик к моему приезду со всей ответственностью: кровать застелена чистым постельным бельём, на кухне остывает заказанная из кафе еда. Старик даже успел починить подтекающие краны и смазал скрипучие петли дубовой входной двери.

«Все лучше, чем сидеть без дела! — воскликнул он, довольно кряхтя в динамик телефона. — Отец бы обрадовался, узнав, что ты везёшь домой девушку».

— Диана, прости, ты ничего не сказала о предохранении... Если получится ребёнок, я женюсь! — оторвавшись от ее припухших губ, бормочу я. Она невероятная... Соблазнительная, пылкая, нежная.

— Даже так? — смеётся Ди, зарываясь пальчиками в мои волосы. — Я пью гормональные таблетки. Так что жениться не придётся...

— Давно? — с нотками ревности в голосе интересуюсь я. Мне невыносима мысль, что у Дианы есть другие мужчины.

— Нет, совсем недавно. Когда поняла, что не смогу жить без тебя...

— Ты чудо, Динь. — Шепчу, утопая в синей бездне ее взгляда. — Чудо...

— Макс, я хочу сказать. Я...

Я боюсь ее признания. Боюсь поверить в то, что вижу в синих глазах. Живое, тёплое, плещущееся, как бурная горная река. Боюсь, потому что сам чувствую то же самое. И слишком хорошо помню, какого это — быть отвергнутым.

— Диана, не говори мне ничего. Пожалуйста. — Глажу нежную румяную щеку, замечая, как стремительно меняется выражение ее лица. — Я не хочу, чтобы ты потом пожалела.

— Дурак, — грустно улыбается она. — Макс, ты же... Я не знаю людей лучше тебя. Я...

— Динь-Динь, не надо. Давай не будем торопиться?

Диана обожглась в прошлом, как и я, однако хочет обещаний и пылких признаний в любви.

— У тебя давно был секс? — внезапно спрашивает она. — Ну, до меня?

— А это тут при чём? — приподнимаюсь на предплечьях, нависая над ней.

— Ты такой ненасытный.

Да, я испытываю невыразимый голод, но его вызывает только она...

— Я произвожу впечатление человека, у которого с этим проблемы?

Черт, вот зачем она спрашивает об этом? Определенно мне стоит солгать об истинном положении дел в моей личной жизни, но я говорю правду:

— Если тебе так интересно, с этим у меня никогда не было трудностей. Многие девушки предпочитают отношениям интрижки.

— И ты всех возишь сюда?

Нет, всё-таки женская логика — непостижимая для меня вершина. Она что-то надумала, обиделась и заставила меня чувствовать несуществующую вину.

— Диана, я хочу быть с тобой. Если бы я мог вырвать сердце и подарить тебе, то сделал бы. Пожалуй, мне легче сделать это, нежели забросать тебя обещаниями. Я боюсь облажаться. И я... не хочу недопонимания между нами.

— Прости, — ее напряженный пальчик прочерчивает линию на моем животе. — Я очень ревнивая. И вообще... не подарок.

— Перестань, Динь. Я не собираюсь больше ни с кем встречаться, если ты волнуешься об этом. Поговори со мной. Что тебя заботит? И расскажи уже о своей дочери.

Динь приободряется и садится возле меня на коленки. Боже, на это невозможно смотреть спокойно — простыня падает с ее плеч, открывая взору кремовую кожу и соблазнительные груди. — А потом мы продолжим. — Пересохшими губами шепчу я.

— Я родила в восемнадцать лет от делового партнера отца. Влюбилась, как дурочка. Глеб был такой... красивый, веселый. Он ухаживал за мной, как за принцессой: цветы, подарки, театры. Только я не сразу смекнула, что делал он это втайне от моих родителей. Да и мне запретил рассказывать о наших отношениях.

— Он был женат? — киваю, поглаживая ее нежные пальчики.

— Да. Говорил, что готовит бумаги для развода, вешал мне лапшу на уши... Его жена не могла родить.

— Значит, он был не против ребёнка?

— Нет, но до развода дело так и не дошло. Когда пузо стало лезть на лоб, отец устроил страшный скандал. Обзывал меня шлюхой, а Глеба выгнал. Разорвал сотрудничество с ним. Арину похитили прямо в день выписки из роддома неизвестные мне люди. Отец, как и Глеб, клялся, что непричастен к этому. Но это... официальная версия. Полиции не удалось выйти на след похитителей.

— А какая неофициальная?

— Это мне и предстоит выяснить. Вчера вечером я встречалась с частным детективом, но он, услышав о похищении, отказался возобновлять поиски. А я знаю, что Арина жива! Понимаешь, мне пишет ее возможный усыновитель. — Голос Дианы дрожит от волнения, радужки темнеют.

— Как это пишет? Кто дал тебе его адрес?

— Он сам написал. Только я не могу выяснить личность отправителя, он пишет с почтового робота. Видишь ли, я объездила все детские дома в трёх близлежащих областях. Вероятно, директор рассказала усыновителям девочки о том, что я ее ищу. Я оставляла каждому из них контакты — телефон, адрес электронной почты... Моя дочь жива, Макс!

Хрустальный замок надежды на счастье оглушительно рушится. Так громко, что хочется сдавить уши ладонями и зажмуриться. В горле вырастает огромный липкий ком. Диана ждёт слов поддержки и одобрения, эдакое «все будет хорошо, мы обязательно найдём твою малышку и накажем виновных». И ещё: «непременно найдём того, кто тебе пишет». А я молчу, монотонно поглаживая ее коленку. Кажется, скоро протру на ней дыру.

— Макс, ты молчишь. Что-то случилось?

Да, черт возьми! Я облажался. Возродил в ее израненной душе веру в несбыточное, заставил поверить. И за эту веру Диана возненавидит меня. За веру в то, чего нет...

Страшные догадки складываются в голове, как мозаика. Выходит, та, кому я писал — она? Пусть это будет чудовищной ошибкой, и электронный адрес незнакомой женщины не будет начинаться со слова belosnegka...

— Все в порядке, Динь. А он знает твоё имя? Этот человек?

Я глажу ее бёдра, талию, поднимаюсь ладонями к грудям. Мне срочно нужно отвлечься, переключить внимание.

— Макс, ты делаешь мне больно. — Испуганно шепчет она.

Я выкручиваю ее соски, как долбанный извращенец. «Молчи, пожалуйста, не говори, что это ты...». Оставляю в покое ее груди и перехожу на плечи — ласкаю их, едва касаясь кончиками дрожащих пальцев.

— Скорее всего, нет. В адресе моей личной почты нет имени и фамилии. Я создала ее давно, втайне от папы. Переписывалась с подружками и парнями. Макс, я снова тебя хочу... — Ди забирается на мои бёдра и тянется к губам.

— И как же он тебя называл? — хрипло шепчу я.

— Белоснежка.

Глава 16

Максим

Мозг разрывает на части чувство полного бессилия. Не представляю, как я признаюсь Диане в том, что сотворил. В голове звучит противный голос совести. Я слышу его протяжное: «Дерьмо… Какое же ты дерьмо. Циничное, жестокое дерьмо, посягнувшие на святое».

Превращаюсь в чувствительный нерв, остро реагирующий на окружающую действительность: счастье мамы, впервые за долгое время струящееся из ее глаз, умиротворение сестры, детскую непосредственность племянницы и любовь Ди… Я угадываю ее в каждом жесте, задумчивом бирюзовом взгляде и обеспокоенном вздохе.

— Макс, с тобой точно все в порядке? Ты просишь впустить тебя в мою жизнь, а сам закрываешься от меня. — Испуганно шепчет Ди, когда мы поднимаемся на второй этаж после ужина. — Только не говори, что дело во мне. Неужели ты до сих пор сердишься за озеро?

Диана обнимает меня со спины. Чувствую ее горячее, прерывистое дыхание между лопаток и с силой сжимаю зубы. Накрываю ее ладошки своими и кладу их на грудь — туда, где бьется сердце.

— Ты мне нужна, Диана. И... я боюсь тебя потерять. Очень боюсь.

— И я боюсь.

Людмила Соломатина — директор Воронежского детского дома, позвонила Ольге три месяца назад. По телефону она ничего не сказала, но Оля по ее тону поняла, что дело серьезное. Муж Ольги Антон закрутил роман на стороне и обзавёлся долгожданным ребёнком. Тем, кого не смогла родить моя сестра. Ольке хватало хлопот: бракоразводный процесс, потеря работы, забота о маме, замкнувшейся в себе и не справляющейся с домом и хозяйством.

Поручить столь деликатное дело Оля могла только мне. Вооружившись генеральной доверенностью, я отправился разбираться с «маленькой» проблемой — именно таким глупым термином обозвала Соломатина появление на пороге детского дома потенциальной матери Леры. Со слов Людмилы Петровны Галину Снежину — биологическую мать Леры, досрочно освободили из тюрьмы. И теперь она обивает пороги органов опеки и других инстанций в надежде восстановиться в правах. Только при чем здесь Ди? Соломатина не говорила, что женщин было две и с полной уверенностью дала мне электронный адрес, начинающийся со слова belosnegka. Хотя… Чему я удивляюсь? На пыльном, заваленном стопками бумаг и старыми чайными пакетиками столе сам черт ногу сломит! Только теперь, анализируя прошлое, я убеждаюсь, как неосмотрительно поступил, приняв на веру представленные Соломатиной сведения. Небрежная, глуховатая, она могла запросто перепутать Диану с Галиной, потерять телефонный номер женщины, оставившей его. Дианы — теперь я уверен в этом. А уж эта параллель между Белоснежкой и Снежиной! Как я мог так ошибиться? Я именно тот человек, который заставил Ди поверить в чудо… И тот, кто столкнет ее с небес. Безжалостно и жестоко.

— Диана, я размышлял над твоими словами и… — разомкнув объятия, хрипло сообщаю я.

— Ты поможешь мне, Макс? Мне необходимо найти Арину и я хочу убедить Бессмертного помочь мне. Он отказался, потому что не знает: моя девочка жива. У него есть ресурсы, чтобы обнаружить этого никчемного отправителя! Будь он неладен.

Ее слова играют на моих оголенных нервах, обостряя до предела чувство вины. Сказать ей сейчас? Признаться во всем и потерять девчонку навсегда? Ну уж нет…

— Не думаю, что такого человека, как Бессмертный можно заставить, Динь. Но есть же другие частные детективы. Мы обязательно найдем того, кто займется нашим делом. — Произношу сдавленно, жадно вдыхая запах ее волос. Почему-то мне кажется, что скоро я лишусь Динь...

— Нашим? — блаженно протягивает она. — Ты чудо, Макс. Настоящее чудо.

«Ты исчадие ада, — шепчет проклятая совесть. — Лживое и никчемное».

*** 

— Похищение… Как же так?

Она давно ушла — эта странная особа, а ее слова продолжают бить под дых, как качающаяся боксерская груша. Бессмертный запирает дверь изнутри и достает ненавистную синюю папку. Потертая от времени, тонкая, она, как немой укор колет в самое сердце.

«Бессмертная Виктория Яковлевна, девятнадцать лет… Ушла 24.04.2012… Была одета в темно-синие джинсы и красную толстовку…»

— Местонахождение неизвестно. Неизвестно… — захлопнув папку, произносит Бессмертный вслух. Проводит кончиками пальцев по шершавой поверхности, гладит ее любовно, словно единственную память о пропавшей дочери. Она ошиблась — эта девочка, кажется, Диана. Если бы она только знала, как он облажался!

Яков нервно трет виски и пьет третью таблетку противовоспалительного препарата. Его пальцы… словно живут своей жизнью: зудят и подрагивают, возбужденно дрожат, как у наркомана перед употреблением дозы. Грудь распирает приятный холодок. Он расползается, охватывая все его существо, пожирает, как огонь бумагу. Безвольно опадая на стул, Яков Андреевич тихо стонет, все еще борясь с собственной зависимостью от работы. Быть может, судьба дарит ему второй шанс? Хотя… на что он надеется? И чем рискует? Нужно грамотно составить договор, избавив клиентку от преждевременных ожиданий. Он попытается… Лишь попытается помочь девчонке.

— Черт бы тебя побрал! — шипит Яков, шаря по столу в поисках оставленной блондинкой визитки. — Я делаю это только ради Вики…

Он вышагивает вдоль стены, тихо, почти на цыпочках, будто боится спугнуть собственную решимость. Уж слишком она кажется ему самоуверенной и ненадежной.

Бесшумно подходит к давно немытому окну и, глядя на синеющее за ним озеро, набирает телефонный номер.

Диана

— Макс, ты покажешь мне созвездие Ориона? — хитро прищурившись, протягиваю я.

У него невероятная комната. Прямо над кроватью — большое мансардное окно, через которое робко заглядывают звёзды, а посередине просторной спальни — телескоп.

— Сейчас все будет, Динь. — Суетится он, пряча во взгляде грусть и неуверенность. При мысли, что Макс сомневается в принятом насчёт меня решении, становится дурно. Я жуткая собственница. И все время хочу обнимать парня.

— Эй, вы тут не голые?

Дверь с треском распахивается и в проеме вырастает Лера.

— Что за разговорчики, котенок? — вскидывает бровь Макс и разжимает объятия. — Небось, мама с бабулей надоумили, а? Признавайся, хитрушка.

— Ну, да… Мама сказала сначала постучать, а я… забыла. Диана, тебе уже три раза кто-то звонил.

— А почему ты сразу не принесла телефон? И почему взяла его без разрешения? — хмурится Макс.

— Макс, это я разрешила ей. Закачала разные игры и мультики. Спасибо, котенок. А теперь давай телефон, посмотрим, кого там распирает? — треплю Леру за пухленькую щёчку.

Перезваниваю адресату с незнакомым номером, наблюдая за тем, как Макс показывает Лерочке звезды в телескоп. Как нежно поглаживает ее по голове и улыбается. Совершенно точно — он будет замечательным отцом. Самым лучшим.

— Слушаю вас. Это Диана Шестак, вы мне звонили.

— Простите за поздний звонок, Диана Руслановна. Это Яков Бессмертный. Вы можете приехать ко мне?

Яков? Бессмертный? Закрываю рот ладонью, чтобы не завопить в голос и оседаю в кресло.

— Прямо сейчас?

В динамике слышатся дыхание Якова Андреевича и шелест страниц. Неужели, он и ночью не покидает своей каморки? Быть может, он знакомится с материалами моего дела?

— Вы меня озадачили, Диана. Я хочу помочь вам. Если быть совсем откровенным: прямо сейчас я листаю дело о похищении вашей дочери. — Он подтверждает мою догадку. — Так вы приедете?

— Нет! То есть да… Я в Бурцево, Яков Андреевич. Приеду только завтра.

Сбрасываю звонок, тупо уставившись на лежащую возле моих ног Барби. Не могу поверить в происходящее. Это вообще реально? Кручу телефон до тех пор, пока Макс не забирает его из моих рук.

— Мы выезжаем сейчас, Динь. — Уверенно произносит он.

— Это совсем ни к чему, Макс. Я не пойду к Бессмертному в два часа ночи. Выезжаем утром, идет?

Я просыпаюсь раньше обычного. Высвобождаюсь из горячих объятий Макса и, набросив халатик, возвращаюсь в свою комнату. Умываюсь и принимаю душ, собираю вещи. Макс взял с меня обещание разбудить его в шесть утра, но я намереваюсь нарушить слово. Я слишком долго ждала, чтобы не подождать еще пару часов. Он заходит в мою комнату в восемь: взъерошенный, сонный и такой родной… Мы завтракаем на ходу и уезжаем, толком ничего не объяснив Елене Борисовне и Ольге.

«Диану срочно вызвали на работу! У пациента появилось осложнение после операции», — нагло врет Максим, обнимая близких на прощание. 

В каморку к Бессмертному я поднимаюсь аккурат после обеденного перерыва. Одна. Мне не хочется говорить об отце моего ребёнка при Максе, ворошить грязные подробности прошлой жизни, вспоминать взаимоотношения с родителями. Макс с пониманием принимает мой выбор и, прихватив Барби за компанию, уезжает домой.

— Добрый день, Яков Андреевич. — Задыхаясь, произношу я.

Помятый, со следами бессонной ночи на лице, Бессмертный кивает в ответ на мое приветствие и переводит взгляд на грифельную доску в другом конце комнаты. Открывшееся перед моим взором зрелище поражает: на доске аккуратным, забористым почерком выведены знакомые фамилии, соединенные между собой стрелками.

Руслан Шестак, Глеб Ладожский, Виола Шестак, исполнители… Даты, время, число людей, похитивших Арину.

— Присаживайтесь, Диана, — с тяжким вздохом Яков прерывает мое наблюдение. — Предвидя ваш вопрос, отвечу сразу: я забрал дело у следователя Блинова и получил одобрение руководства о возобновлении расследования. Теперь у меня есть необходимые ресурсы.

— Найдите того, кто мне пишет. Этот человек — возможный усыновитель Арины. Вычислим его, и, быть может, не придется прибегать в этим… ресурсам. — Добавляя голосу твердости, отвечаю я.

— Диана Руслановна, усыновить ребенка законно — не преступление.

— Вы правильно сказали — законно! — взрываюсь я. — Не понимаю, кому пришло в голову отдавать похищенного ребенка кому-то?

— Вы сами ответили на свой вопрос: версия более чем абсурдная.

— Моя мама считает так же. Говорит, что мне пишут хейтеры или охочие до сенсаций журналисты. — Сникая, произношу я.

Бессмертный трет свои неестественно пухлые пальцы, а потом встает из-за стола, на ходу подхватывая указку (лежит она, к слову, строго параллельно к краю).

— Мне не дает покоя одна вещь, — произносит он, тыча кончиком длинной палки в фамилию моего отца. — За какую услугу Глеб Ладожский простил Руслану долг? Он знал что-то… Совершенно точно знал о неких вещах, компрометирующих Ладожского.

— Не думаю, что вы правы. Отец был убит горем. Честное слово, я не верю, что родители причастны ко всему этому. Зря вы копаете там, где не нужно. — Небрежно взмахиваю рукой, столкнувшись со строгим и недоверчивым взглядом Бессмертного. — Или вы серьезно решили искать преступников среди моих близких?

— Я расследую похищение и буду копать там, где считаю нужным. Вы были ребенком, Диана. Восемнадцатилетней девчонкой, ни черта не смыслящей в бизнесе и разборках, случающихся между крутыми боссами! Девочку могли похитить из-за вашего отца. Вы были вообще ни при чем.

— Отец давал показания и поклялся, что это не так. И Глеб… Вы нашли его?

— Нашел. Ладожский живет в нашей области, в двухстах километрах от города. Занимается сельским хозяйством, разводит лошадей и коров… Женат, детей нет.

— Как? Вы ничего не путаете? Его же судили по статье о мошенничестве, совершенном группой лиц. — Сипло произношу я. Выходит, Глеб живет спокойно и не предпринимает попыток искать дочь? Свою единственную дочь.

— Ему удалось выкрутиться. А помогла ему в этом жена, ни сном, ни духом не знавшая о вас и ребенке Глеба. Я запросил материалы уголовного дела Ладожского: Зоя Ладожская выдвинула встречные иски на партнеров мужа. А на одного из них — заявление о сексуальном домогательстве. Глебу дали условный срок. Конечно, с конфискацией части имущества, но…

— Как не знала? — шевелю пересохшими губами, вперившись немигающим взглядом в написанные на доске буквы. — А вы не думаете, что это она организовала похищение? В мозгу яркими вспышками мелькают догадки: ревность, месть, страх остаться одной… А еще злость на молодую любовницу мужа, то есть на меня. Похоже, Бессмертный безошибочно угадывает мои мысли. Примирительно взмахнув руками, он кладет указку на место и грузно оседает на стул.

— Я проверю их, Диана. Всех тех, кто был в окружении вашего отца. Блинов уже позвонил им: Руслану, Глебу, Виоле… Зое. — Чуть помедлив, добавляет он. — Я подал запрос во все инстанции, контролирующие ведение бизнеса Шестака и Ладожского. Запросил сведения за последние десять лет.

— А вы не думаете, что давно забытые махинации всплывут? — осторожно спрашиваю.

— Не всплывут. На бумаге будет все чисто, уж поверьте мне. — Бессмертный недовольно поджимает губы. — Нам остаётся рассчитывать лишь на показания свидетелей. Работы предстоит много, Диана. Не рассчитывайте на быстрый результат.

— Я бы могла вам помочь. Например, как извозчик, — деловито складываю руки на груди. — Я жаворонок, работаю по свободному графику, к тому же у меня комфортная машина.

— Вам самой потребуется помощь, Диана. Почему-то мне кажется, близкие не разделяют вашего стремления возобновить расследование. Начнутся звонки, угрозы... Конечно, я могу ошибаться, но в большинстве случаев...

Пыльный воздух каморки разрывает звук входящего звонка. Папа! Лёгок на помине. Бессмертный удивительно точно угадывает поведение моей семьи. Что это — опыт или великолепное знание людской психологии?

— Диана, что ты устроила, маленькая сучка?

Я закрываю динамик ладонью, избавляя Якова от звука папиной брани. Вы знаете, а мне не стыдно. Он орет, обвиняя меня в предательстве семьи и глупости и повторяет несколько раз, что я «избалованная, недалекая дура, занимающаяся чепухой».

— Если это все, что ты хотел сказать, до свидания, папа.

Отбиваю вызов и заталкиваю телефон в сумочку. Случайно задеваю рукой предметы, лежащие на столе в установленном хозяином порядке. Стаканчик с ручками падает, линейка отклоняется от своего курса.

— Простите, — одеревеневшими пальцами возвращаю «трофеи» на стол. Прав был Бессмертный — мне совершенно точно нужна поддержка любимых людей.

— Да бросьте вы это, Диана. — Он улыбается и намеренно кладет указку криво. — Вы там… держитесь. А насчет вашего предложения помочь… Я тут подумал — не хотите отвезти старую ищейку к своему бывшему? Мне кажется, он легко отделался. Как-то не по-мужски взваливать проблемы на хрупкую девушку и прикидываться белой овечкой. Ну так как — готовы к очной ставке?

— С большим удовольствием! — рычу от предвкушения я.

Глава 17

Диана

Несмотря на внешнюю непритязательность, Бессмертный следовал трендам. Это проявлялось не в стремлении носить брендовые вещи или выражаться модными словечками, иметь крутой гаджет или разбираться в сортах селективного парфюма, вовсе нет. Яков следовал общеизвестному стереотипу: он стремился реализовать свои несостоявшиеся мечты в ребенке.

— Восточное направление — одно из самых перспективных. Китайский язык — вот за чем будущее. Устроим тебя, Викася, в Министерство иностранных дел, станешь послом в Китае.

А потом она пропала… Ушла после последней пары в Центр восточных языков, но так и не появилась там. Бессмертный облазил каждую квартиру и подворотню, встречающиеся на пути следования дочери, изучил до мельчайших подробностей записи с камер видеонаблюдения, но так и не отыскал Вику…

— Зашла в переулок Андреева в 17.24, прошла через арку по направлению к улице Вавилова в 17.28. Больше объект на камерах наружного наблюдения не появлялся.

— Больше не появлялась. Не появлялась. — Бессмертный повторяет, как мантру фразу, навсегда разделившую его с дочерью. Куда Вика могла деться? Разве что провалиться сквозь землю, но и там он все обыскал… Опьяненный потерей дочери, он заставил оперов облазить подземные люки и подвалы.

Яков откладывает папку в сторону и устало бредет к дальнему стеллажу. Тянется ноющей от боли рукой к верхней полке под аккомпанемент скрипа половиц и визга ветра, настойчиво рвущегося в рассохшиеся оконные щели. Одиночество в чистом виде. И безысходность. Он бегло читает до боли знакомые строчки, надеясь увидеть что-то новое для понимания, но так и не найдя ничего стоящего, звонит Диане. Яков немного приукрасил информацию про ресурс — следственный комитет выделил ему в помощники тощего стажера Горбунова, объяснив свой выбор нежеланием отрывать от работы «серьезных следователей».

— Диана, если вы не заняты, мы можем поехать к Ладожскому? — его настойчивый голос вмиг растворяет противный визг, скрип и прочие звуки, символизирующие уныние.

— Только закончила, Яков Андреевич. К счастью, сегодня у меня одна операция.

— Вы не против взять в попутчики моего стажера?

Диана.

Подумать только, сегодня я увижу своего бывшего! Я так волнуюсь, что приезжаю к Якову чуть раньше назначенного времени. В подстаканниках дымится ароматный кофе из Starbucks, в бумажном пакете остывают вкуснейшие медовые круассаны. Макс уговаривал взять его с собой, только я в очередной раз отказалась. Не хочу, чтобы он видел Глеба и воображал, как мы были вместе. Как чужой мужчина целовал и касался меня… К тому же я не уверена в достойном поведении Зои.

Бессмертный вываливается из входной двери старинной библиотеки в сопровождении высоченного тощего паренька с длинными волосами, заплетенными в хвост. Я сигналю мужчинам, и они спешно направляются к машине. Яков прижимает к груди пухлый потертый портфель. Материалы дела — догадываюсь я. Этот факт меня несказанно радует.

— Угощайтесь кофе и булочками, — улыбаюсь. — Меня зовут Диана. — Киваю молодому человеку.

— Влад, очень приятно. А что это у вас на руке?

На тыльной стороне левого предплечья у меня выбита татуировка — китайские иероглифы, обозначающие три слова: честная, добрая, справедливая. Бессмертный напрягается, наблюдая за тем, как ловко Влад расшифровывает буквы.

— Честная и добрая, — закончив изучение, Влад гордо вскидывает бровь. — А вот в последнем слове неуверен.

— Справедливая. — Добавляю я. — Вы молодец. Изучали восточные языки?

— Да. Даже ездил на стажировку в Японию.

Яков молча пьет кофе, но напряжение, исходящее от него, затапливает пространство. Его становится так много, что хочется опустить окно, иначе рванет. Что ему не нравится? То, что мы разговариваем или сам предмет беседы?

— Диана Руслановна, я хотел бы признаться: ресурсы у меня весьма скромные. Влад и вы — это все, что у меня есть. Ну и компьютерные гении, работающие на комитет. Куда же без них. — Произносит Бессмертный, слегка сдавливая пальцами стаканчик. — Я очень нуждаюсь в вашей помощи. — Он переводит на меня полный надежды взгляд.

— Спасибо за доверие. Тогда семь лет назад я мечтала помочь следствию, только это никому не было нужно. Выруливаю на Смоленскую трассу, украдкой бросив взгляд на загадочную папку. — В таком случае может, вы посвятите меня в материалы дела?

— Непременно. Восемь лет назад пропала моя дочь, — голос Якова дрожит натянутой тетивой. Он глубоко вздыхает, отирая лоб ладонью и отводит взгляд в сторону, на мелькающие за окном многоэтажки. — Ей было девятнадцать. Я не смог раскрыть дело. В 2012 в области орудовала преступная группировка Ванкувер. Ее идейный вдохновитель — Иван Куварзин специализировался на торговле людьми и киднеппинге.

— Вы думаете люди на черных машинах, похитившие Арину, могли быть членами Ванкувера?

— Признаюсь, я размышлял об этом. Долгое время Ивана крышевал продажный начальник областной полиции. Они похищали девушек и продавали их в гаремы, похищали мужчин, особенно социально незащищенных, и отдавали их в рабство царькам, живущим в горах или степях. Отбирали паспорта, сажали на цепь, били… Заставляли выполнять тяжелый труд за еду и воду. А уж исчезновения неудобных людей... Знаете, как бывает: нет человека, нет проблемы.

— Господи, — вдавливаю пальцы в руль, борясь с подступившей яростью. — Они были под защитой полиции, вот почему мою дочь не нашли.

— Неправда. Я разговаривал с Блиновым. На месте преступления остались протекторы шин и они не совпали с машинами из автопарка Куварзина.

— Что же это были за машины? А вы не думали, что Куварзин мог купить новые машины для совершения похищения? А потом избавиться от улик. Сжечь их или утопить, например.

— Нет. Ваша версия ошибочна. Ванкувер использовал бронированные инкассаторские машины. Пуленепробиваемые и оснащенные внутренней связью. А вашу дочь похитили люди на подержанных автомобилях российского автопрома.

Что? Воздух застревает в горле, я тянусь к стаканчику с остывшим кофе и делаю жадный глоток.

— Так почему вы все-таки не исключаете причастность Ванкувера к похищению моей дочери?

— Ванкуверцы похищали детей у богатеньких толстосумов по заказу обидчиков. Как правило, ими были обманутые деловые партнеры, обворованные владельцы заводов, банкиры или те, кто лично перешел дорогу Ивану. Похищая ребенка, Куварзин открыто указывал на себя, оставляя некий знак.

— И… при чем здесь я и Арина?

— Буква W. Он оставил ее тогда… Вернее, его шестёрки. Они написали надпись красной краской на стволе дерева в парке, где похитили вашу девочку.

— Как? — вскрикиваю я, слегка сбавляя скорость. В груди отбивает бешеный ритм взволнованное сердце. — Почему я узнаю об этом спустя семь лет? И, почему Ванкувера не поймали?

— У Ванкувера и его прихвостней было железное алиби. К тому же он категорически отрицал свою причастность к похищению.

— Ха. Ха. Ха. И вы поверили? Неужели, слово убийцы и похитителя что-то стоит? — трясу головой, как припадочная. — Почему семь лет назад полиция не обыскала его дома, машины…

— Диана, успокойтесь. Вот протокол обыска — раздобыл из архива. — Бессмертный примирительно взмахивает листком. — Ознакомитесь, когда доедем. Иван Куварзин утверждал, что заказа на похищение Арины не поступало.

— Значит, работали подражатели. Возможно, похищение вашей дочери — показательное выступление другой преступной группировки. Кто-то хотел неумело подставить Ванкувера.

Яков удивленно оборачивается на голос Влада. А ведь парень дело говорит! Тяжелый груз подозрений к родителям словно опадает с моих плеч. Я так и знала — они ни при чем. Однако Бессмертный одной фразой возвращает противный мешок на мои плечи:

— Похищение Арины — тщательно продуманная и запланированная операция. И, точка.

Мы угрюмо замолкаем. Я настраиваю радио и сворачиваю с трассы, следуя указанному на ржавом щите направлению. Хутор Красный. Серьезно? Глеб променял шикарную квартиру в центре на задрипанную деревню? Яков озирается по сторонам, с интересом наблюдая за пустыми полями, уборочной техникой, мелькающими в пожелтевшей траве овцами. Он ерзает на месте, а потом достает горсть таблеток и запивает их остатками кофе.

— У меня болезнь Бехтерева. Развилась сразу после исчезновения Вики. — Произносит он, пытаясь принять удобное положение. (Болезнь Бехтерева — хроническое заболевание суставов. Примечание автора).

— Сочувствую, Яков Андреевич. Если верить навигатору, мы почти приехали.

— Это все его? Сколько же здесь земли? — по-мальчишески удивляется Влад, вытягивая шею к окну. Я попадаю колесом в большую яму, отчего попутчики подпрыгивают и хватаются за поручни. Ну не разделяю я их восторга в отношении слизняка Ладожского!

— Девятнадцать гектаров, — Бессмертный деловито зачитывает выписку из росреестра. — Земля и построенная на ней недвижимость принадлежит Зое Ладожской. Имущество приобрели пять лет назад.

— Я правильно понимаю, вы все…запросили, подняли…

— Да, Дианочка. Я даже нашел нотариуса и юриста, работавших на вашего отца.

Имение Ладожского поражает масштабом. Въезжаю через деревянное ограждение на территорию ухоженного плодового сада и паркуюсь вблизи неказистых кирпичных построек.

— Диана, надеюсь, обойдемся без скандалов? — разминая затекшие мышцы, отрезает Бессмертный.

— Нужны они мне больно! — бурчу, заглушая двигатель под пристальным взглядом Якова.

Ладожский нас ждет. Фигура этого гребаного ковбоя в широкополой шляпе выплывает из-за стены и направляется прямиком к нам. Он не изменился — такой же сухопарый, высокий, улыбающийся. Только теперь его появление не вызывает во мне прежнего, сжигающего нутро, трепета.

— Принцесса Диана, мое почтение. — Воркует Глеб и тянет мою ладонь к губам. От его нарочито джентльменского жеста хочется закатить глаза. Я отдергиваю руку и ворчу под нос приветствие.

— Глеб Сергеевич, я запишу наш разговор на диктофон, — сообщает Бессмертный, легонько оттесняя меня в сторону. — И я не вижу вашей супруги.

Ладожский недовольно кривится при упоминании Зои. Не поверите, на мгновение мне становится его жалко.

— Пройдемте в дом. Зоя накрывает на стол. Вы же не откажетесь от чая?

— Давайте перейдем сразу к делу. — Обрывает Яков.

Какой же он умница, Яков Андреевич! Все правильно, нечего нам чаевничать с этими упырями.

Ладожский взмахивает рукой в направлении двухэтажного дома из красного кирпича и пропускает вперед Бессмертного и Влада. Пристраивается сбоку от меня и слегка наклоняет голову, походя на шепчущего гадости черта.

— Ты шикарная, Ди. Выглядишь, как довольная сытая кошка. Залюбленная. Заласканная.

— Так и есть, Глеб. Ты что-то хотел?

— И почему твой мужчина не здесь?

— Ему незачем видеть твою глупую рожу. Такой ответ устроит? — хмурюсь, наблюдая за пляшущим в глазах Глеба похотливым блеском.

— Может, встретимся как-нибудь? А, Диша? Нам ведь есть что вспомнить? Послушай, я бы никогда не бросил тебя. Чертовы суды, обвинения… Я не хотел впутывать тебя в это дерьмо. — Глеб виновато отирает лоб.

— Глеб, давай забудем прошлое. Я простила тебя. Все, что я хочу — найти дочь. Живую или мертвую.

— Простите, что прерываю ваш разговор, — вклинивается Яков. — Что означает вот эта надпись?

Бессмертный всплескивает рукой в сторону старого, заросшего мхом строения. На одной из стен краснеет надпись: иероглиф или что-то похожее. Как по мне — какие-то бессмысленные закорючки.

— Надпись? Где вы там увидели надпись? — Глеб удивлённо вскидывает бровь. — Скорее всего, строители чистили валики после покраски, только и всего. — Бросает он непринужденно и увлекает нас в дом.

Вдоль позвоночника прокатывается ледяная волна, когда на пороге мы встречаемся с Зоей. Красивая женщина, ничего не скажешь: эдакая Мирэй Матье в юности. Только вот сытой кошкой ее не назовешь. Вот правду говорят — лучшая женская косметика — любовь.

— Милости просим! — певуче произносит она, приглашая нас в свой мир: уютную гостиную со льняными занавесками на окнах и холщовыми ковриками. — Мы вас так ждали! К нам с Глебушкой гости редко захаживают. Сами понимаете, не каждый поедет в такую глушь…

«Переигрываешь, милая». На грубом дубовом столе дымятся чашки с чаем, в мраморном камине потрескивают дрова.

От моих глаз не скрывается резкая смена настроения Якова. За внешней непринужденностью опытный следователь прячет подозрительность и страх. Именно так — страх. Он сквозит в порывистых, неестественных жестах, частом, взволнованном дыхании. Бессмертный боится выдать страшную догадку? Боится реакции Глеба или самого Глеба? Черт, скорее бы все закончилось!

— Диана Руслановна, можете воспользоваться гостеприимством хозяйки и отведать чаю. А мы со стажером Горбуновым допросим свидетелей Ладожских. — Важно говорит Яков Андреевич.

— Хорошо. — Киваю я, на секунду столкнувшись с победоносным взглядом Зои.

Глава 18

Диана

Дверь кабинета закрывается, оставляя меня наедине с окружающими звуками: мерным потрескиванием камина, тиканьем настенных часов, лаем и тихими, едва слышными шагами белой кошки. Она прохаживается, одаривая меня пренебрежительным взглядом (манеру, очевидно, переняла у хозяйки) и запрыгивает на клетчатое продавленное кресло возле камина.

Чай, говорите? Осторожно, как преступница, я усаживаюсь на край стула, наливаю себе чашечку ароматного чая из большого фарфорового чайника и накладываю в вазочку клубничное варенье. Пью, наблюдая за обстановкой дома: отсутствием совместных фото, сувениров или ненужных вещей для уюта. Мда… Скучно и уныло. Во дворе хрипит старый пес. Оглядываю напоследок дом и выхожу в сад. Как на моем месте поступил бы следователь Бессмертный? А мой вымышленный Маркус Буковски? Они бы облазили все на земле и под ней в поисках улик. А что могу я? Достаю айфон и, настроив камеру, начинаю снимать роскошный сад моего бывшего.

В голове вспыхивают кадры недавно просмотренных криминальных триллеров и детективов, где следователь тщательно описывает предметы или место преступления, снимая окружающее на камеру.

— Сад Глеба Ладожского. — Произношу громко, стремясь перекричать собачий лай. Осторожно ступаю к кирпичной постройке, стоящей в ста метрах от дома. На деревянной двери висит большой амбарный замок. Я описываю все, что приходит на ум, до конца не понимая, пригодится ли мое дерзкое вмешательство следствию: количество построек, примерную площадь, материал, из которого сделаны стены, наличие или отсутствие окон… Фотографирую строения, уделив внимание надписи, похожей на иероглифы. Провожу по ней пальцами, пытаясь стереть пыль и коричневый мох. Что же это такое, и почему привлекло внимание Якова? Надпись сделали давно: краска поблекла и потрескалась, местами полностью стерлась. Углубляюсь в сторону темнеющего вдали озера, ступая по дорожке, вымощенной декоративной галькой. Превращаюсь в сухую губку, готовую впитывать окружающие звуки и запахи, отмечать малейшие, незначительные, на первый взгляд, детали. Так, от моего внимания не ускользает убегающая ввысь черная струйка дыма. Я нахожу тлеющий костёр прямо на границе садового участка.

— Граница сада проходит в трехстах тридцати метрах к югу от дома Глеба Ладожского. Расстояние установлено с помощью шагомера. — Продолжаю съемку, вслух комментируя свои наблюдения. — Судя по едкому запаху, исходящему от костра, его содержимое — пластик или резина.

На мгновение прерываю видеообзор, осматривая землю в поисках ветки. Да, вы верно догадались — я собираюсь разворошить костер и посмотреть, от чего так спешно избавляется Ладожский.

— Трава вокруг очага горения высокая. Это не привычное место, которое хозяева используют, чтобы жечь сухие листья или ветки. — Заключаю я. Под одиноко стоящей берёзой нахожу кривую длинную ветку и опускаюсь к смердящей черной массе.

— Изучаю содержимое костра. — Наклоняюсь поближе и тут же задыхаюсь подступившим к горлу ужасом. В черной вязкой куче сожженного пластика тонет кукольная ножка. Глаза щиплет от близости дыма, в ушах гулко отбивает ритм испуганное сердце. Я выключаю камеру и бью подошвой ботинка по остаткам игрушки, стараясь ее потушить. Может, мне привиделось? Мало ли предметов из розового пластика? Нет, все таки моя находка принадлежит детской кукле.

— В костре найден фрагмент куклы, — нетвердо произношу я, возобновляя съемку. — Попробую завернуть предмет в сухие листья и не оставить своих отпечатков.

Я не знаю, как это происходит, но мне удается отодвинуть эмоции на дальний план. Внутри я кричу от возмущения, страха и рвущихся наружу вопросов, а снаружи являю собой образец хладнокровия и силы. Открываю в телефоне заметки и рисую примерную схему участка Глеба, изображая все постройки, дорожки, теплицы…

— Диана Руслановна! Диана!

Слава богу, мое опасное расследование прерывается вмешательством Влада! Лицо бегущего по дорожке парня изображает крайнюю обеспокоенность.

— У тебя есть контейнер для сбора улик? — хриплым шепотом произношу я, как только он оказывается рядом.

Тяжело дыша от быстрого бега, стажер достает из рюкзака герметичный пакет и пластиковый пинцет. Прослеживает за моим взглядом и, деловито кивнув, прячет упакованную улику в карман. Через секунду в зоне видимости появляется чета Ладожских и Бессмертный. Мне хочется разодрать своему бывшему рожу и услышать объяснение: откуда у бездетной пары взялась кукла, но я держусь из последних сил, больно впиваясь напряженными ногтями в ладони.

— Срочно возвращаемся, Диана. — Ультимативно произносит Яков.

— Что-то случилось? Я хотела, чтобы мы закончили здесь, ведь я… в некотором роде…

— Едем обратно. Случилась беда. 

— Подпишите соглашение о неразглашении, — произносит Яков, как только мы садимся в машину. — Сами понимаете, Диана Руслановна, если комитет пронюхает об утечке, мне не снести головы.

— Все в порядке, Яков Андреевич. Можете не волноваться об этом. — Дрожащими от нетерпения пальцами подписываю протянутый листок. — Не томите, расскажите уже, что случилось? А потом и я порадую вас своими находками.

Кажется, взгляд Якова прожжет дыру на спинах Ладожских, неспешно прогуливающихся в свои владениях. Убогие лицемеры, строящие из себя черт знает кого! Из-под визжащих шин взмывает облако коричневой пыли, когда я разворачиваюсь и газую, стремясь поскорее покинуть это гиблое место.

— Понимаю ваше нетерпение, Дианочка. Итак… Несколько дней назад я связался с нотариусом Волгиным Федором Дмитриевичем. Он был личным помощником вашего отца и Глеба Ладожского. Доверенности, согласия, соглашения, завещания — Волгин приезжал в любое время дня и ночи, чтобы послужить Шестаку. Сотрудничество резко оборвалось семь лет назад…

— После исчезновения Ариночки. — Резюмирую я.

— Следственный комитет запросил копии всех документов, касающихся Шестака и Ладожского. Час назад нотариальную контору подожгли. Сработала сигнализация. Волгин погиб.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Как подожгли? Прямо с нотариусом и клиентами внутри? — Яков Андреевич вздрагивает от басистого голоса Влада, доносящегося с заднего сиденья. — Факт поджога подтвержден?

— Сегодня в нотариальной конторе выходной. Волгин оказался там совершенно случайно. Его так и нашли: лежащим на спине с бумагами на груди. Он пытался спасти документы…

— Черт… Выходит, поджог устроил мой папа или бывший. Больше некому! — хлопнув ладонями по рулю, выпаливаю я.

— Не факт, — отрезает Яков. — Мы пока не знаем всех подельников вашего… папы. Поджигателем может быть кто угодно. Дежурный следователь вызвал меня на место преступления. К нашему приезду у следственно-оперативной группы будет предварительная версия. А у горе-мстителя — обвинение в поджоге и непредумышленном убийстве. А сейчас мы слушаем вас, Дианочка.

— Вот, Яков Андреевич. Диана вытащила из костра остатки пластмассовой кукольной ножки, — Влад услужливо протягивает Бессмертному аккуратно упакованную улику.

— Кошмар. — Взирая на предмет немигающим взглядом, отвечает он.

— Яков Андреевич, предлагаю остановиться у придорожного кафе и обсудить мои находки. Я уверена, что Ладожский что-то скрывает. Нужен ордер на обыск. А еще… я бы там все перекопала.

Бессмертный переглядывается с Владом и они почти одновременно кивают. Я паркуюсь возле сувлачной. Мы садимся в отдельную кабинку, делаем заказ, и как только медлительный официант уплывает на кухню, я показываю Бессмертному видео.

Черт, не могу описать, что я чувствую, наблюдая за Яковом. Восторг, гордость, ощущение причастности, нужности… Как будто приятный холодок расползается в душе, усмиряя бешеный пульс и успокаивая мятежную душу. Яков внимательно смотрит видеозаписи, делает пометки в потрепанном блокноте, трет виски и… молчит. А я боюсь нарушить происходящий в его голове мыслительный процесс глупой или поспешной репликой.

— Давайте посмотрим вот эту запись еще раз. Ничего не замечаете?

Господи, у меня холодеет внутри от увиденного. Похоже, Горбунов разделяет мое негодование: его посуровевшая физиономия говорит красноречивее слов. Среди пожухлой, непримятой травы возле задней границы виднеется свежевскопанный участок земли. Что это, могила? И как я могла упустить и не описать подозрительное явление?

— Простите, Яков Андреевич. Я не заметила. Была поглощена костром и спасением улики. — Виновато опускаю глаза.

— Молодец, Диана. Откуда вы столько знаете? Я совсем не льстец, но вы провели профессиональный осмотр местности. Никогда бы не подумал, что работал не следователь.

Похвалу Якова прерывает явившийся с подносом официант. От аромата солянки и хачапури по-аджарски рот наполняется слюной. Бессмертный заканчивает хвалить меня пожеланием приятного аппетита.

— Я написала криминальный детектив, Яков Андреевич, — проглотив ложку аппетитного супа, отвечаю я. — И прибегала к помощи независимых консультантов в своей работе над романом. А насчет находки в доме Ладожского… Знаете, что еще показалось мне странным?

Две пары мужских умных глаз просверливают во мне дыру. Что же, я не хочу мучить их обладателей и, отложив салфетку в сторону, произношу:

— Возле строения с изображением иероглифа расположена выгребная яма. Похоже, внутри домика есть вода, а канализацией служит яма. Я слышала, что такие системы используют в селах.

— Что вам еще надо для получения ордера, черт возьми?! — взрывается Горбунов. — Может, Ладожский кого-то там держит, в домике? И кого он закопал, почему спешно сжигал детские игрушки?

— Это все наши домыслы, Влад, — тяжело вздыхает Яков. — Канализацию могли заложить прежние хозяева, иметь такую не преступление. Жечь игрушки и другие ненужные вещи тоже не противозаконно. Мало ли кто их там жег? Нам нужны неоспоримые улики против Ладожского. Знаете секрет успешного расследования? — шепчет Яков, взирая на наши раскрасневшиеся от волнения и возбуждения лица. — Холодная голова. Холодный расчет. И полное отсутствие чувств.

***

— Андреич, ты зачем гражданскую сюда привел?

Замерзаю от пристального взгляда невысокого взъерошенного мужчины в перчатках. Он демонстративно стягивает их, показывая, что осмотр места происшествия завершен. Да, мы приехали поздно, но что они хотели? Мы же не на вертолете преодолевали эти двести километров? Хочется недовольно фыркнуть, но на память тут же приходят наставления Бессмертного. Холодный ум, холодный расчет. Ну, ну…

— Это известная писательница, автор серии криминальных детективов Диана Шестак. Максименко, только не говори, что не читал романы Дианы Руслановны? — укоризненно вздыхает Яков Андреевич, косясь на меня. Ну и Бессмертный! Ай да льстец. — Консультировать Диану — честь для любого сотрудника комитета. Ты знал, что автор указывает в конце книги фамилии самых старательных помощников? Не хочешь быть знаменитым, Николай?

Мы с Владом давимся от смеха, наблюдая за оторопевшим Максименко. Недалеко от нас, в палатке, скрупулёзно работает криминалист. Он что-то сортирует, раскладывает по баночкам и пластиковым пакетам.

— Яков Андреевич, мы могли бы приступить? — улыбнувшись уголками губ, подыгрываю Бессмертному. Я сгораю от любопытства и желания быть полезной. — У меня плотный рабочий график, надо срочно дописывать новую главу…

— Конечно, конечно! Возьмите халатик, Диана Руслановна. — Лебезит Максименко, а меня посещает неожиданная и ясная мысль, зачем Бессмертному понадобился весь этот спектакль с «визитом писательницы». Он хочет сохранить в тайне связь давнего висяка с умышленным поджогом нотариальной конторы. Боковым зрением замечаю движение вблизи обгоревшей кирпичной стены: темные фигуры в натянутых на глаза капюшонах и с камерами в руках. Журналисты, не иначе. Если быть точной, желтая пресса, охочая до грязных сплетен.

— Скорее пройдемте внутрь, — уворачиваясь от стреляющих в нас вспышек фотоаппаратов, произносит Бессмертный. — Чертовы журналюги. Максименко, давай быстро и по делу.

— Факт умышленного поджога доказан: на подоконнике и обгоревших участках окна, выходящего на восток, найдены остатки горючей жидкости, предположительно дизельного топлива, — Николай зачитывает предварительный отчет. — На палисаднике под этим окном обнаружены следы ботинок. Подошва грубая, как сейчас говорят, тракторная. Сорок третий размер обуви.

— Значит, поджигатель мужчина. — Кивает Влад, деловито вырисовывая схему расположения окон и кабинетов в конторе. — Данные с камер запросили?

— Обижаешь! — хмурится Максименко. — Отпечатки взяли со всех поверхностей, которых предположительно мог касаться поджигатель. Нотариус задохнулся. Судебный медик не обнаружил признаков насильственной смерти во время предварительного осмотра.

— Что-то уцелело? — осторожно прохаживаясь по черному от копоти полу, спрашивает Бессмертный.

— Только бумаги, которые погибший прижимал к груди. Они сильно обуглились, но, по словам эксперта, восстановить их можно. Скорее всего, Волгин достал их из каталожного шкафа, чтобы сделать ксерокопию.

Боже, это ведь бумаги, относящиеся к делу! В мозгах словно крутятся шестеренки, выстраивая логическую цепочку происшедших событий. Заглянув в окно, преступник не обнаружил там Волгина — нотариус вышел из кабинета к находящемуся в холле ксероксу. Вот и он… стоит обгоревший на черном, покосившемся столе.

— Я заберу бумаги, Максименко. — Отрезает Яков.

— Не положено, Яков Андреевич. При всем уважении… Я лишь дежурный следователь и не могу знать, кому достанется дело. Я обязан передать все улики в целости…

— Я тот, кому передадут это дело. Со мной связался начальник отдела с поручением заняться расследованием поджога. — Звучит уверенный бас стажера Горбунова.

Похоже, известие удивляет даже Бессмертного: его брови ползут вверх, а рот становится похожим на букву «О».

— Ну… раз так, пускай начальник отдела позвонит мне и лично распорядится передать документы стажеру Горбунову. — «Стажеру» Максименко произносит таким тоном, как если бы речь шла о стриптизере или сантехнике.

— Сейчас Журавлев позвонит тебе, — Яков перехватывает испуганный взгляд Влада. Никакого поручения не было… Я права? Иначе, как объяснить победоносное выражение лица Максименко?

Шаги Бессмертного затихают, оставляя меня наедине с мужчинами, собственными страхами и гулким биением сердца. Только сейчас осознаю, как вымоталась. Мышцы дрожат от напряжения, глаза слезятся от усталости и витающей в воздухе гари, невысказанные слова теснят грудь и разрывают горло… Мне нужен Макс! Сегодня, сейчас, сию минуту! Его объятие и любимый запах, его поцелуи, голос и ласковый, как утреннее солнце, взгляд.

— Да, Семен Александрович. — Тяжко вздохнув, Максименко отвечает на вспоровший тишину звонок. — Слушаюсь. Да, да! Все понял.

Николай сухо предлагает выйти на улицу. В дверях нас встречает Яков. Обгоревшие бумаги в его руках упакованы в широкий герметичный контейнер. Бинго! Мы добились своего!

— Спасибо, Максименко. Владислав Викторович останется, чтобы принять дело, а мы с Дианой Руслановной, пожалуй, поедем.

Я не выдерживаю. Клокочущие внутри эмоции вырываются, наконец, наружу. Слёзы щиплют глаза, обжигают щёки. Как ни странно, Яков понимает мои чувства и, проводив взглядом Влада и Николая, по-отечески гладит меня по плечу:

— Поплачьте, Дианочка. Вот она наша работа... во всей красе. К ней не сразу привыкаешь, но вы молодец. А, знаете что?

— Что? — всхлипнув, спрашиваю я.

— Один из сохранившихся документов — завещание вашего отца.

— Кому? И зачем он его делал? — решительно вытираю нос платком. В голове крутится излюбленное выражение папы: «Подбери сопли, Ди!». Наверняка, родитель будет рад, узнав, что я его запомнила.

— Экспертизу проведут в ближайшее время, не волнуйтесь. Совсем скоро мы узнаем правду. А сейчас поезжайте домой и хорошенько выспитесь.

Я не хочу спать. Мне нужен Макс. Попрощавшись с Яковом, я плюхаюсь на сиденье машины, запускаю двигатель и звоню ему...

Глава 19

Максим

Состояние, в котором я нахожусь, можно описать одним словом — кипящий котел. Мне не помогают обезболивающие, и выпитая за вечер третья таблетка тому подтверждение. Пульсирующая в затылке боль походит на сидящего в голове дятла, он методично лупит в одну точку, заставляя меня морщиться от боли и задыхаться от расползающегося в груди болезненного жара. Определенно, со мной творится что-то серьезное, но мысли далеко… В будущем, там, где Диана презирает меня за вранье.

— Диана? — вздрагиваю от входящего звонка, пронзившего тишину. Нервно дергаю удавку галстука, встаю из-за стола и подхожу к окну кабинета. — Что-то случилось, Динь? Ты плачешь?

— Макс, я так сильно хочу тебя видеть. Ты знаешь, сколько всего сегодня случилось? Черт, я же подписала договор о неразглашении и ничего не могу рассказать. — Дрожащий от волнения голос Дианы не заглушают даже автомобильные гудки и шум дороги, звучащие фоном. — Можно я приеду?

— Давай лучше я. У меня в гостях Ольга. Она приехала на пару дней уладить некоторые дела, связанные с разводом. Ты же не против, Динь-Динь? — произношу нетвердо, наблюдая за несущимися по влажному асфальту машинами, падающими с неба каплями дождя, кружащимися красно-желтыми листьями. Оказывается, я дико скучал по ней… Голос предает меня, когда я в ярких красках представляю нашу встречу. — Я хочу тебя, Ди. Я безумно скучал. Может, ты заедешь ко мне в банк?

— Нет, Макс. Приезжай ко мне с ночевкой. — Бодро отвечает она.

Попрощавшись, я сбрасываю звонок и, взглянув на коробочку обезболивающего, пью еще одну таблетку…

Я вновь оказываюсь в ее прихожей, пахнущей цветами и кофе. Толкаю приоткрытую дверь, встречая на пороге малышку Барби. Она заливается громким лаем, но вскоре успокаивается, дружелюбно растянувшись на пороге и виляя черным хвостиком.

— Привет, — томно произносит Ди, обвивая мои плечи ладонями. — Ты мне нужен.

У меня сносит крышу от слетевшего с ее губ признания и поцелуя — вязкого, обжигающего, отчаянного, горького… Не знаю, чего в нем больше — желания или беспомощности. Я нужен ей, совершенно точно. Вернее, не я, а тот, кем я всегда считал себя до того, как… Диана дрожит в моих руках, целует так жадно, как если бы мы не целовались целый год, льнет всем телом, ища понимания и тепла.

— Я скучал, моя принцесса Ди. Безумно скучал по тебе. — Произношу хрипло, утопая в ее потемневшем от возбуждения взгляде, ловя сладкое, пахнущее шоколадным ликером, дыхание.

— Я приготовила ужин. — Шепчет она, лизнув меня по щеке. — Старалась, но получилось невкусно, прости…

— Хочу сразу перейти к десерту. Дианочка… Моя Ди…

Я едва произношу ее имя, как ненасытные губы Дианы касаются моих. Она царапает мои плечи напряженными ноготками, стягивает пиджак, высвобождает шею из галстука, и целует, целует… Внутри все бьется желанием, пульсирует, напрочь выжигая сомнения. Я скажу ей все. Признаюсь, попробую объяснить, добиться прощения. Она нужна мне, как никто и никогда раньше. Смелая, красивая, умная, успешная, страстная, хрупкая. Моя.

— Пошли в душ.

Мы вваливаемся в ванную, на ходу раздевая друг друга, на ощупь включая свет. На Диане одна лишь просторная, длинная футболка и я с особой жадностью глажу ее бедра, сжимаю обнаженные ягодицы, исследую шелк ее нежной, ароматной кожи.

— Макс…

— Диана. — Выдыхаю бесшумно, видя пылающее в ее глазах нетерпение.

Она торопливо стягивает футболку через голову, обнажаясь передо мной, предлагая, соблазняя, играя в древнюю, первобытную игру, изобретенную человечеством веками назад. И смотрит так, словно я самый лучший человек на земле, самый желанный и любимый.

— Я хочу, чтобы сегодня было все для тебя. — Шепот Динь касается моего слуха и тонет в шуме падающей из душа воды. Она опускается на колени, гладит мои напряженные бедра ладонями, сжимает ягодицы, облизывая пухлые, покрасневшие от поцелуев губы. Я запрокидываю голову и шумно втягиваю горячий влажный воздух, когда ее нежные губки обхватывают мой член. Желание — острое, тягучее и сладкое как мед, прокатывается по позвоночнику, концентрируясь в одном месте, в низу живота. А вместе с ним и чувство вины — такое же острое и пронзительное. Я не заслуживаю Динь. Не заслуживаю того, что она со мной делает.

— Иди ко мне, — вздыхаю чуть слышно и притягиваю ее к себе. — Я хочу быть в тебе, Динь. Прямо сейчас.

Диана послушно кивает, а я подхватываю ее за бедра и насаживаю на себя, не переставая целовать и говорить нежности, ласкать тугие розовые соски, прикусывать ключицы и шею. Динь безропотно подчиняется натиску, плавясь в моих руках, как пластилин, отдаваясь телом и, кажется, всем сердцем. Вероятно, теперь я понимаю, что значит обладать. Владеть, брать, чувствовать женщину каждой клеточкой тела, делать своей… Проникать не только в ее плоть, но и в самую душу.

В голове мутится от невероятного, мужского чувства собственного величия, которое, сама того не понимая, дарит Ди.

— Давай, Ди… Давай же, детка. — Я едва сдерживаюсь от подступающего оргазма. Глубоко дышу, замираю на секунду, растягивая сладкую муку и вновь толкаюсь, крепко сдавливая бёдра Ди, задыхаясь от ее нежности и податливости.

— Макс! Родной мой, мой хороший, мой… — стонет она, выгибаясь навстречу.

Ощущаю слабую, долгожданную пульсацию, сжимающую меня изнутри и накрываю ее губы поцелуем, не давая произнести то, что лишит меня чувств — любимый. И отпускаю себя, сплетая наше удовольствие в одно целое…

Диана засыпает, не дождавшись моего признания. Трогательно прижимается к моей груди и тихонько сопит, убежденная в том, что рядом с ней сейчас лучший человек на земле. Не знаю, почему я трушу… Раскрываю губы, набравшись смелости и молчу, не в силах выдавить ни слова. Слова, как острые спицы или иголки впиваются в глотку, не желая выходить наружу, отказываясь рождаться. Я испытываю невыразимую муку, понимая, что Ди скоро все узнает… Вижу доверчивые синие глаза, слышу признания, невольно слетающие с губ девчонки, когда я ласкаю ее, и представляю наше будущее… по отдельности. Свое будущее без нее.

Тихонько отбрасываю одеяло и бреду на кухню. Барби спрыгивает с кровати и бодро следует за мной. Я включаю свет и открываю крышку кастрюли с ужином, приготовленным Ди. Возможно, последней едой, которую я буду есть в ее доме. Она была неправа: мясо получилось мягким и вкусным, возможно, слегка пресным. Я ем его жадно, как оголодавший бродяга, не удосужившись посолить или приправить специями. Даже Барби отвлекается от игры с хвостиком и смотрит на меня, как на полоумного.

— Пошли-ка, малышка, спать.

Сполоснув посуду, подхватываю Барби на руки, выключаю свет и возвращаюсь в спальню.

Меня будит чудовищная боль в голове и легкие, едва ощутимые прикосновения Дианы. Она забирается на меня, лаская губами шею, грудь, оглаживая ладонями напрягшийся от боли и возбуждения пресс. Видит бог, мне приходится приложить усилие, чтобы удовлетворить свою женщину и не выдать себя. Я так торопился вчера к ней, что забыл о таблетках, незаметно проникнувших в мою жизнь и прочно там засевших.

— Переезжай ко мне, Макс, — ее дыхание опаляет шею. Ди, как сытая кошка нежится в моих объятиях и блаженно вздыхает. Перебирает волосы и, словно кистью, касается подушечками пальцев моего лица. И смотрит… Заглядывает в душу, освещая самые потаенные ее уголки.

— Я не хочу торопиться, Динь. Не хочу, чтобы ты потом пожалела о своем решении. — Слова звучат ломано, напряжённо, странно, и она это чувствует.

— А ты? Что думаешь ты, Макс? Ты неуверен во мне и… в своих чувствах?

И снова этот взгляд… Вспарывающий грудину, как лазерный луч и превращающий сердце в месиво.

— К тебе я не перееду, — ультимативно качаю головой. — Я же не какой-то там альфонс.

— Дурачок, ты обращаешь внимание на предрассудки? Боишься чужого мнения? Моя квартира больше и ближе к центру. Нам будет удобно добираться до работы, да и…

— Нет, Динь. Прости, милая, но я не так воспитан.

— Боишься моего папы? Слушай, мне плевать, что они подумают. Ты нужен мне, Макс, только ты… — ее голос дрожит, а взгляд натыкается на мою окаменевшую, как ледяная глыба, физиономию.

— Не торопись, Ди, прошу тебя. Мы обжигались в прошлом, и я не хочу испытать снова…

— Прости, Макс, мне кто-то звонит. Секунду. — Диана вскакивает с кровати и торопливо отвечает. — Да, Яков Андреевич!

Ну вот и сбывается моя страшная фантазия. Диана нервно кусает губы, бледнеет, расхаживает по комнате, внимая каждому слову следователя. А потом сбрасывает звонок и визжит от радости, бросаясь в мои объятия и порывисто целуя.

— Я счастлива, Макс! Я так счастлива! Родной, они нашли того, кто мне писал. Нашли возможного усыновителя моей девочки! Ты понимаешь, что это значит для меня? — Ди дрожит всем телом. Пожалуй, я никогда не видел ее такой счастливой и открытой для жизни, горящей, впитывающей ее блага всем своим существом…

— Кто же он, Ди? — облизав пересохшие губы, выдавливаю я.

— Я приеду к Якову после обеда и все узнаю. Утром плановая операция.

Значит, вот так. У меня есть несколько часов, чтобы признаться ей… Сегодня наша жизнь изменится. Изменится навсегда…

Диана

В груди что-то ломается и тисками сжимает горло. Наверное, так рушится мир. Стремительно, больно, беспощадно раздавливая все, что кажется важным. Не могу вдохнуть… Хриплю, вытаращив глаза на Бессмертного, и не верю его словам:

— Повторите.

— Невзоров Максим Сергеевич, начальник юридического отдела банка. Невзоров подтвердил, что писал вам с электронных роботов, используемых банком для рассылки.

— Зачем ему это понадобилось?

Дождь барабанит по пыльным стеклам каморки Якова. На негнущихся ногах подхожу к окну и упираюсь в потрескавшийся подоконник, как в единственную, способную меня удержать, опору. На улице блеклыми кадрами застывает картинка: лужи, прячущиеся под козырьками бродячие псы, медленно ползущие по асфальту машины…

— Дианочка, что случилось? — рука Якова тепло касается моего плеча. И как он так незаметно подошел? — Ты знаешь его?

— Да.

— Кто он?

— Никто. Теперь никто. Предатель. Выходит, Лера…

— Да. Там такая путаница вышла. Директор детского дома почему-то решила, что ты мать Леры. Фамилия биологической матери девочки Снежина, а ты дала электронный адрес с именем Белоснежка. Максим Сергеевич первое время был убежден, что пишет Галине Снежиной, только потом он…

— Понял, что это я, но так и не признался. — Брезгливо добавляю.

— Диана, мы узнаем правду, слышите! У меня кое-что есть для вас. Пройдемте к столу. — Произносит Яков, так и не решив, как ко мне обращаться — на «ты» или на «вы».

Тяжело дыша, Бессмертный усаживается на неудобное кресло и раскрывает лежащую на столе папку. Привычным жестом кладет в рот таблетку и запивает ее водой из стакана. Я вжимаюсь в сиденье и, кажется, не дышу, боясь, что Яков передумает делиться со мной материалами дела. Согласна, глупые страхи, но все же…Поверить не могу в свою причастность к расследованию.

— Мы копаем в нужном направлении, вот что я скажу. На вашу маму пытались совершить покушение.

— Как?! Почему вы говорите об этом только сейчас? — вскакиваю с места. — Нужно выезжать немедленно!

— Успокойся, Диана. Пострадала Ксения Филипповна, домработница Виолы Шестак. Следственно-оперативная группа уже на месте. С твоей мамой все в порядке, она цела и невредима. Злоумышленник подсыпал крысиный яд в кофе.

— А Ксения? Выходит, мама снова заработалась, и кофе остыл. — Нервно отирая лицо, произношу я. — Наверное, Ксении стало жалко выливать нетронутый напиток.

— Все именно так. Ксения Филипповна сейчас в реанимации поселковой больницы. Состояние тяжелое.

— Почему же мне не позвонили родители? — возмущаюсь, читая ответ в глазах Якова. Они считают меня виновной в том, что произошло, вот почему. Я разворошила осиный улей и добьюсь правды любой ценой.

— Вы сами понимаете, почему. Ваши родители отказываются сотрудничать со следствием. Я пытался вызвать на… беседу Руслана и Виолу, но они упорно отрицают свою причастность к делу.

— Посылают вас далеко и надолго, да, Яков Андреевич? — играя длинной линейкой, лежащей на столе (параллельно к краю!), спрашиваю я.

— Да. Я, знаете ли, привык. Сегодня будут готовы результаты экспертизы обгоревших документов. Хотя Руслан мог бы облегчить нам задачу и честно рассказать о них. Да и Виола что-то знает. Иначе, зачем от нее избавляться?

— А как же наш поджигатель?

— Отпечатки пальцев в базе не значатся. Эксперты работают с видеозаписями, запечатлевшими преступника. Не волнуйся, Диана, я держу все под контролем.

— Яков Андреевич, давайте поедем домой к маме. Что-то мне неспокойно.

— Мешать следственным действиям мы не будем. Дождемся Влада, он как раз на месте преступления. Вечером узнаем все из первых уст.

Прощаюсь с Яковом и выбегаю на улицу, шлепая по лужам к машине. Плюхаюсь на сиденье, борясь с желанием позвонить маме и Максу. Что я ему скажу? Пожалуй, говорить будет он или… не будет. Какой теперь в этом смысл, если я УЖЕ все знаю?

Маман не отвечает. Отбрасываю телефон на переднее сиденье и выключаю музыку. Почему-то именно сейчас она мешает мне думать. Повисшая в салоне тишина прерывается скрипом «дворников» по стеклу и барабанной дробью дождя. Чувствую такое тоскливое одиночество, что впору завыть.

— Сэм… — всхлипываю в трубку. — Ты мне нужна, Саманта.

— И ты мне, Ди. Столько произошло за эту неделю! Я так счастлива, Белоснежка! Так счастлива! А ты что же, плачешь? Подгребай ко мне, Ди. Можешь взять малышку Барби.

Отбиваю вызов. Айфон оживает в руке, вибрируя от входящего сообщения. На мгновение мной овладевает трусость. Стряхиваю ее, как приставучего комара, и открываю послание от Макса…

«Жду тебя возле входа в областную больницу».

Если вы попросите меня прямо сейчас показать двух несчастных людей, то я без колебаний укажу на нас. С волос Макса стекает дождевая вода, опадая на воротник куртки. А ведь я так их люблю — его волосы, волнистые и мягкие, пахнущие морем и летним лугом. Вернее, любила… Потому что простить можно все, кроме разрушенной надежды. Он лишил меня их — веры и надежды.

— Привет. — Стряхивая с лица воду, произносит Макс. Промокший, бледный, с внезапно обострившимися чертами, он больше походит на заплутавшее привидение, нежели на дерзкого красавца. — Ты уже все знаешь?

— Жаль, что не от тебя.

— Я не знал, что это ты, клянусь! Прости меня, Ди.

— Не могу… Простить такое… Я же верила тебе, Макс. Ты мог сказать все сразу, но тебе нравилось наблюдать за моей глупой надеждой. Черт, я же возобновила следствие из-за твоих писем. — С досадой утираю мокрое от дождя лицо. Мы так и стоим под открытым небом, не удосужившись зайти под козырек. — Не хочу видеть тебя, слышишь? Проклинаю день, когда я приехала в этот чертов банк!

— Прости меня, пожалуйста. Я не мог подобрать слов, Ди. Не знал, как объяснить тебе, что Лерочка не Арина. Твои глаза светились надеждой, когда ты говорила о дочери, Динь.

— А ты меня ее лишил. Я чувствую себя… такой дурой. Ненавижу тебя, слышишь? Никогда больше не подходи ко мне.

— Значит, все? И ты не дашь ни единого шанса все исправить?

— Разве ты можешь воскресить мою дочь? Я больше не верю тебе, Макс. И вторых шансов я не даю. Никому.

Я разворачиваюсь и спешно покидаю больничный двор, оставляя Макса наедине с застывшими на его приоткрытых губах словами. Не огибая холодных луж, я бреду к машине, воскрешая в памяти растерянное лицо некогда любимого парня…

Глава 20

Максим 

Ее подбородок дрожит, длинные ресницы трепещут, а из взгляда медленно утекает жизнь… Да, именно так, я не ошибся в сравнении, ведь человек, утративший надежду — мертвец. Я задыхаюсь от ненависти к самому себе и миллиона вопросов, лезущих в голову, как тараканы. Почему из множества людей, живущих на планете, ей написал именно я?! Почему судьба избрала меня орудием, заживо убивающим Ди? Невыносимо смотреть на нее — растерянную, прозрачную, словно обезличенную. Мне одновременно хочется отвернуться, спрятаться от ее боли и не отрывать взгляд, впитывая ее присутствие.

— Разве ты можешь воскресить мою дочь? Я больше не верю тебе, Макс. И вторых шансов не даю. Никому.

Я не могу воскресить Арину, Диана права. Но я бы мог разделить с ней тяготы… Радости и печали, проблемы и болезни. Да что там, саму жизнь! Потому что я люблю ее и не позволю уйти. Какой же я лжец! И олух, наивно считавший, что за любовь не стоит бороться. Сейчас во мне столько чувств, что, кажется, если я не остановлю ее, сердце взорвется к чертовой матери!

— Постой, — кричу я, но из горла вылетают бессвязные хрипы. — Ди…

В глазах резко темнеет, а боль, поселившаяся в моей голове несколько месяцев назад, выходит наружу. Я бессильно опадаю на грязную влажную землю, мыча и извиваясь, как червяк. А потом отключаюсь, поддавшись манящему черному мареву, вмиг окутавшему меня.

В полузабытье я слышу чужие голоса, чувствую крепкие руки, куда-то меня тянущие, вижу мужское лицо в медицинской маске. Меня тормошат, зовут по имени, возвращая из чёрного тоннеля бессознательности, по которому я стремительно несусь.

— Максим Сергеевич, вы меня слышите?

— Да. — Из горла вылетают булькающие, нечленораздельные звуки.

— Раиса, свяжись с реанимацией! У пациента локальный судорожный синдром, нарушение речи и зрения.

Врач светит фонариком в мои затянутые мраком глаза, стучит молоточком, проверяя рефлексы, а потом добавляет с тяжким вздохом:

— Горизонтальный нистагм. (Повторяющееся непроизвольное движение глаз из одной стороны в другую. Примечание автора).

— Что… со мной? — выдавливаю по слогам.

— Не говорите ничего. Дышите глубоко, Максим Сергеевич. Вам повезло оказаться на территории больницы. Сейчас мы вам поможем.

Закрываю глаза, позволяя Раисе сделать мне укол, слыша фразы, обрывки фраз, шорохи… А потом наступает темнота.

Пробуждаюсь от запаха лекарств и антисептиков. Преодолевая распирающую изнутри боль, оглядываюсь. Я в палате, лежу на кровати с привязанными руками. Из локтевых сгибов обеих рук торчат капельницы, к груди прилеплены какие-то датчики, на лице кислородная маска. Шевелюсь и раскрываю губы, чтобы позвать кого-то из персонала, но изо рта вылетают жалкие хрипы. Черт, что же со мной такое? Теперь я и говорить нормально не смогу? В голове яркой вспышкой рождается неожиданная мысль: как же вовремя судьба забрала у меня Диану… И кто будет присматривать за Челси? И как сказать родным о болезни? Известие совершенно точно убьет маму…

— Проснулись? — бодрый голос высокого, как гора, реаниматолога разрывает тоскливую тишину. — Как вы себя чувствуете?

— Не знаю… Что со мной, доктор? И куда делся другой мужчина и Раиса?

— Память не пострадала, уже хорошо. — Произносит врач, наблюдая за движением моих глаз. — Семен Васильевич и Раиса Михайловна работают в приемном отделении. Вы помните, как упали возле входа в больницу? Хорошо, что сердобольные прохожие позвали на помощь! Сейчас люди… сами знаете какие. Могли не подойти, и лежали бы вы…

— Какой у меня диагноз? Что-то с головой, так? Признаю, последние два месяца я ни дня не обходился без таблеток. И почему мои руки привязаны? — с силой дергаюсь, но получается жалко.

— Максим Сергеевич, симптомы указывают на опухоль головного мозга. — Выносит приговор врач, листая тощую медицинскую карту. — Руки привязали, чтобы вы не навредили себе.

— Сколько мне осталось?

— Давайте без драмы, хорошо? Сейчас поедем на компьютерную томографию, и все проясним, идет? Дай бог, чтобы я ошибался. Я хочу ошибиться, слышите?

Врач не ошибся. Я чувствую это по тому, как не могу встать и плохо вижу. Меня везут на каталке по длинным, пахнущим хлоркой, коридорам в отделение функциональной диагностики, погружают в аппарат. Подо мной двигается стол, датчики, потолок… Яркие цвета сливаются в грязно-бурую картинку, застилающую глаза. А потом меня увозят в палату, на каталке, как инвалида. Оставляют наедине с нервным, мучительным ожиданием диагноза, разделившего жизнь надвое…

— Диагноз подтвердился, Максим Сергеевич. — Влетает в палату человек-гора.

Из груди вырывается вздох облегчения: лучше узнать правду, какой бы тягостной она ни была, чем пребывать в неизвестности.

— Опухоль очень большая, — Антон Александрович, так зовут моего лечащего доктора, тычет кончиком ручки в большое белое пятно на снимке моего черепа. — Но есть и хорошая новость: скорее всего, она доброкачественная и растет из мозговых оболочек. Метастазов и прочих патологических образований в вашем организме не обнаружено. Мне нужно ваше согласие на проведение некоторых исследований: анализа спинномозговой жидкости и пункции самой опухоли. И…сообщите родственникам о болезни. Вы здесь надолго, Максим Сергеевич.

— Выходит, ее можно удалить? — приободрившись, спрашиваю я. От сравнительно хорошей новости даже голос прорезался.

— Опухоль очень большая. Более пяти сантиметров в диаметре. В нашей области вряд ли кто-то вам поможет. К тому же расположение опухоли неудачное — вблизи зрительной зоны мозга. Мне очень жаль… Нейрохирургические операции такого высокого уровня в нашей области не делают, это огромный риск.

— Как же мне быть?

— Давайте закончим обследование и решим. Через несколько дней я переведу вас в нейрохирургический центр, мы соберем консилиум. За границей такие операции спасли тысячи пациентов. — Как-то обреченно бормочет врач, захлопывая папку. — Сообщите близким и… ищите деньги, Максим Сергеевич.

Диана

Мне хочется поскорее согреться. Сбросить мокрую одежду и погрузиться в горячую ванну. Спрятаться в спасительную скорлупу дома и выплакаться всласть. Барби ждет в прихожей, тоскливо пригревшись возле моих домашних тапочек. Подхватываю ее на руки и прижимаюсь мокрым лицом к мягкой шёрстке. Как же мне плохо, господи… Бессильно опускаюсь на пуфик и вою. Издаю противные звуки, некрасиво скривив рот. Совсем не как инстаграмная телочка или известная «светская львица», какой меня считают. Реву, как простая несчастная баба. Снимаю насквозь промокшие кроссовки и шлепаю в ванную, оставляя на паркете следы. Я не смогла поехать к Сэм. Поняла, что не хочу делить свои переживания ни с кем. Все, связанное с Максом, я желаю оставить себе. Даже боль, кромсающую сердце на мелкие кусочки… Странно, правда?

Тишину жилища нарушают мои всхлипывания и плеск воды в ванне. А еще нервная вибрация внезапно ожившего телефона. Неужели, мама соизволила ответить? Или это папа звонит, чтобы снова обвинить меня во всех тяжких? Вытираю руки и хватаю телефон.

— Да, Яков Андреевич. — Вздыхаю облегченно.

— Диана, Влад возвращается с места происшествия. Ты можешь приехать? У меня есть некоторые вопросы, касающиеся твоей мамы.

— Буду через полчаса. — Выпаливаю, торопливо выключая кран.

Наскоро сушу волосы феном и, облачившись в джинсы и шерстяную водолазку, прыгаю в машину.

Бессмертный курит прямо в каморке. Стряхивает пепел в хрустальную пепельницу, сверля взглядом экран ноутбука. Погруженный в гениальные размышления, на меня он даже не смотрит.

— Я пришла, Яков Андреевич.

— Готова к подвигам, Диана? — сминая окурок, произносит он. Встает с места и идет к окну, распахивает скрипучую форточку, впуская пахнущий влажной пылью воздух.

— Вы же сами знаете, что да… Нагрузите меня заданиями. Чем больше, тем лучше. — Надломлено отвечаю я.

— Эх вы, молодёжь. Виделась с ним?

Я понуро киваю и усаживаюсь напротив Бессмертного. Не собираюсь откровенничать или выслушивать аргументы, оправдывающие Макса. Угадав мое настроение, Яков разворачивает экран ноутбука и переходит сразу к делу:

— Экспертиза доказала, что следы подошвы, найденные возле сгоревшей нотариальной конторы, совпадают со следами, обнаруженными на участке Виолы Шестак. На вашу маму покушался поджигатель.

— А где Влад? Он допрашивал маму? Мне она так и не перезвонила.

— Виола Вадимовна продолжает строить из себя оскорбленную невинность. Однако, Влад накопал на нее кое-что интересное. Он приедет с минуты на минуту.

По телу пробегает толпа проснувшихся мурашек. Я боюсь услышать из уст Бессмертного «Держитесь, Диана!» или нечто подобное.

— Помните Ванкувера — криминального авторитета Ивана Куварзина? Неумелую надпись, оставленную на дереве похитителем? — спрашивает Яков, перебирая лежащие на столе бумаги. — Вот, взгляните! — он протягивает мне распечатку телефонных номеров. Один из них, выделенный розовым маркером — номер моей мамы.

— Она звонила ему, так? Семь лет назад, когда пропал моя девочка.

— Задолго до этого. Я запросил у сотового оператора данные десятилетней давности.

— И как же мама объяснила это… — слова превращаются в лезвия, ранящие горло. Шарю глазами по столу в поисках чистого стакана или бутылки воды. В который раз угадав мои чувства, Яков достает из тумбочки бутылку и протягивает мне.

Делаю жадный глоток, смывая горечь шокирующей новости. И ярости, клокочущей внутри, как вулкан.

— Никак. Но я заставлю их говорить. Я долготерпеливый человек, Диана, но если мое терпение лопается, иду напролом, — сжимая пухлые пальцы в кулаки, произносит Яков. — Влад поехал к Ванкуверу в тюрьму… Посмотрим, чьи показания окажутся правдивыми. Слова вашей мамы против слов криминального авторитета.

— Вы думаете, маму пытались убрать люди Ванкувера? Они боятся, что она проболтается в чем-то? Яков Андреевич, может, стоит установить наблюдение за мамой? Что, если убийца попытается снова? — не в силах справиться с обуревающими чувствами, поднимаюсь с места и натыкаюсь взглядом на…родителей, испуганно застывших в дверях. Мастерство манипуляции Бессмертного в чистом виде, иначе эту картину не назовешь!

— Мама! С тобой все в порядке? — бросаюсь к Виоле, обнимая ее застывшую, словно одеревеневшую фигуру. Она снисходительно хлопает меня по плечу и отстраняется, как от назойливой, крутящейся под ногами собачонки.

— Все было бы в порядке, Диана. — Цедит отец, брезгливо оглядывая комнатку Якова.

— Присаживайтесь, Руслан Александрович, Виола Вадимовна, — Бессмертный шумно отодвигает стул, приподнимается и взмахом руки указывает родителям на стоящий вдоль стены вельветовый черный диванчик.

— Извините, а разве делиться материалами дела с посторонними законно? — устраиваясь на месте, небрежно бросает маман. Снимает промокший цветастый тюрбан, являя взору поредевшую взлохмаченную голову. — Или моя дочь платит вам за предоставление сведений? Вы вообще слышали о тайне следствия? Родители ведут себя так, будто мы незнакомые, «посторонние» друг другу люди.

— Я официально оформил Диану Руслановну, как моего внештатного помощника. — Терпеливо объясняет Яков. — Она подписала соглашение о неразглашении сведений, относящихся к делу. Но, понимая вашу неловкость, я попрошу Диану покинуть кабинет на время допроса. Дианочка, у нас кончился кофе и вода, и… я бы не отказался от горячих пирожков из кулинарии на углу.

— Будет сделано, Яков Андреевич!

Что же, придется исполнить приказ. Я все узнаю, когда они уйдут: грязные тайны и хитрости, которые родители так тщательно скрывают.

Торопливо застегиваю на груди молнию куртки и выбегаю под моросящий дождь, столкнувшись в дверях с Владом…

Глава 21

Диана

Пью третью чашку кофе в уютной кофейне на углу улицы и нервно поглядываю на часы. Что же там Бессмертный с ними делает? От скуки просматриваю новости в соцсетях и снова возвращаюсь в приложение воцап… Макс. Родной, любимый, но уже не мой. Пальцы неуверенно скользят по экрану и застывают над кнопкой «Удалить контакт». Наверное, я слабачка, потому что не могу этого сделать. Я смогла вычеркнуть парня из жизни, как и высказать все, что думаю. Как мазохистка, я не желаю расставаться с источником ноющей, разрушающей меня боли…

— Диана, возвращайся, мы закончили!

Слава богу, звонок Бессмертного приводит меня в чувства. Расплачиваюсь и выбегаю под затянутое серыми тучами небо, зябко кутаясь в куртку.

— Возьмите пирожки, Яков Андреевич. — Протягиваю аккуратно упакованную в контейнер выпечку. — Кофе, чай купила. — Вздыхаю облегченно, столкнувшись с удивленным взглядом Бессмертного. Ей-богу, не думала, что у него такие большие и круглые глаза!

— Я же пошутил, Дианочка. Зачем ты потратилась? Мы с Владом теперь будем чувствовать себя неудобно. — Яков косится на жующего с аппетитом Горбунова. — Мда… Проехали. Скорее садись.

— Поешьте, Яков Андреевич, — добавляю мягко. — Ничего со мной не случится, подожду еще десять минут. Давайте я вам чайку сделаю.

Яков виновато соглашается. Пока мужчины ужинают, я раскладываю покупки в буфете и проветриваю каморку, вытравливая из нее запах сладких духов мамы.

— Они давали показания по отдельности. — Произносит Яков. — Бывшие супруги, имеющие друг от друга море секретов. — Устало откинувшись на спинку кресла, добавляет он.

— Яков Андреевич, уверяю вас, сколько я себя помню, у родителей всегда были такие отношения. Вам удалось что-то выяснить?

— Диана Руслановна, вы знали, что незадолго до родов Руслан написал завещание?

«Опять он выкает!»

— Нет.

— Руслан Шестак завещал большую часть имеющегося бизнеса вашей дочери. После рождения Арины акции, активы, деньги со счетов — все перешло бы в собственность ребенка. А вам, как законному представителю девочки, принадлежало право управлять капиталом.

— Как?

— Показания Руслана достоверные, — вмешивается Влад, протягивая мне документы. — Экспертиза сгоревших бумаг подтвердила его слова. Руслан опасался расправы из-за сотрудничества с Ладожским. Глеб кинул троих поставщиков, а его участие в мошеннических схемах с бюджетными деньгами накладывало тень на Шестака.

— Отец был должен Глебу, помните? Почему Ладожский простил ему долг?

— Откуда у вас эти сведения? — Яков недоверчиво качает головой.

— Я подслушала разговор предпринимателей, имеющих дело с моим отцом в прошлом. — Сбивчиво произношу, решив сохранить имена Мирона Хохлова и Тимура Багрова в тайне.

— Диана, это ложь. Ладожский, как и ваш отец, не подтвердили эти слухи.

— А банковские выписки, расписки…

— Диана, Руслан завещал состояние вам и внучке! Для меня это веский аргумент, оправдывающий его. Не мог он подстроить похищение вашей девочки, а вот…

— Мама?

— Да, — кивает Бессмертный, складывая пальцы в замок. — Виола не призналась, если ты об этом.

— Бред! — обрываю я. Какое они имеют право обвинять маму бездоказательно? — Семь лет назад родители состояли в браке, и отец…

От внезапно озаривших меня догадок прикусываю язык. Черт, ведь мама теряла финансовую свободу с рождением внучки. Еще эти телефонные переговоры с Ванкувером… Что, если…

— Руслан вызвал нотариуса Федора Волгина за месяц до рождения Арины. Виола призналась, что подслушала их разговор, предметом которого был предстоящий развод. — Избавляя меня от мучительных размышлений, говорит Яков. — Руслан узнал об измене Виолы с Иваном Куварзиным, но не подавал вида, даря твоей матери ложную уверенность в собственной безнаказанности. Он консультировался с юристами, желая оставить Виолу, цитирую: «С голой жопой».

— Неудивительно, что они давали показания поодиночке. — Сглотнув ком в горле, отвечаю я. Влад услужливо тянется к остывшему чайнику и наливает мне теплой воды.

— Виола клялась, что не имела отношения к похищению ребенка. Все-таки это ее внучка, а ты — родная дочь.

— Кому было выгодно скрыть от нас завещание? Зачем устраивать поджог? Может, у нас не все документы? Возможно ли, что преступник унес что-то важное из нотариальной конторы? — вопросы сыплются из меня как из рога изобилия.

— В том то и дело, что скрыть завещание выгодно только Виоле. Нет завещания — нет подозрений против нее. Но меня смущает покушение… Не могла же она его инсценировать?

— Могла. Ксения Филипповна еще не пришла в себя, врачи держат ее в медикаментозной коме, но, как только пострадавшая проснется… — Влад решительно как перед боем, трет кулаки. — Я лично допрошу ее.

— Уймись, стажер. Вам бы только в бой. — Кряхтит Яков. — Я верю Ванкуверу, Диана. Он не похищал девочку, и Виола не просила его об этом. Семья уже была разрушена, для твоей матери похищение внучки ничего не поменяло бы.

— Логично. — Киваю я, устремив взгляд на качающиеся за окном ветки. Хорошо, что есть работа, полюбившаяся мне каморка и Бессмертный, за короткое время ставший родным. Есть Сэм, напросившаяся в гости, чтобы сообщить «сумасшедшую новость», малютка Барби и вымышленный следователь Буковски, которому, в отличие от меня, удалось распутать сложное дело.

— Хочешь, оставайся здесь, Диана. — Вздрагиваю от мягкого голоса Бессмертного, коснувшегося слуха. Поворачиваюсь и утопаю в льющейся из глаз старика отеческой заботе.

— Ко мне подруга приедет, Яков Андреевич, не волнуйтесь. Ну, я пойду…

*** 

— Ты сейчас серьезно, Саманта?

Поспешно запиваю новость большим глотком ароматного чая. Не хочу обидеть подругу неуместным или глупым высказыванием. Ванька Ивушкин — ее парень, подумать только!

— Да, Белоснежка. Не только же тебе влюбляться в будущих банкиров. Прости… — надтреснуто добавляет Сэм. Ее теплая ладонь ложится на мою руку. Ивушкин друг Макса, а, значит, Саманта обо всем знает.

Чего она от меня ждет? Слез или исповеди? Я отворачиваюсь, не выдержав пристального, сочувствующего взгляда подруги. Споласкиваю чашки, медленно вытираю их полотенцем, все так же медленно возвращаю в шкаф. Саманта продолжает высверливать взглядом дыру в моей спине, и я сдаюсь.

— Ну да, да, мы расстались! Что еще ты хочешь услышать?

К черту уговоры, убеждения и прочее дерьмо, на которое идут брошенные парни. Наверняка Макс проинструктировал Ивана, как вызвать у Саманты жалость и заставить поговорить со мной. К черту все! Я сыта по горло мужскими манипуляциями. Набираю в легкие побольше воздуха, чтобы дать Сэм достойный отпор, но она, вдруг облегченно выдыхает:

— Слава богу, Ди! Хорошо, что подлая натура Макса проявилась сейчас.

— Что?! Ты о чем, Сэм? Не будешь уговаривать меня понять и простить его?

— Ни за что! Не успела ты вымолвить Максу «адье», красавчик устроил вечеринку в клубе. Отметил, так сказать, разрыв. Мне Ванька признался, Ди… — Саманта поднимается с места и бесшумно, как кошечка, приближается ко мне. От прикосновений ее пальцев кожа горит, как от ожога. Мне одновременно хочется обнять Сэм покрепче и оттолкнуть, желая сохранить невозмутимое лицо. — Он развлекался с двумя девушками, Ди. Ванька забирал его из бара…

— Довольно. — Обрываю откровения Саманты и размыкаю объятия. Смотрю на отражение в окне: жалкую, осунувшуюся девушку, в которую я превратилась. Воительницу, посмевшую противостоять всему миру в одиночку. Неудачницу, идущую по головам родных, наплевав на их отношение. Влюбленную дурочку, о которой забыли на следующий день.

— Дианочка, хорошая моя, отомри, пожалуйста… — Сэм всхлипывает и складывает руки в молитвенном жесте, испугавшись моей одеревеневшей физиономии. — Он простой бабник, Ди! Кобель! Тебе не нужно этого, не нужно.

— Ну все, все… Перестань, Саманта, я в порядке. Просто задумалась, слышишь? У меня голова другим занята. Я помогаю следствию, Сэм, а о Максе и не думаю. — Бессовестно вру. — Давай уже сменим тему. Между прочим, на маму покушались.

— Да ты что? — Саманта решительно утирает слезы и тянется в шкафчик за бутылкой ликера. — Решено, Шестак. Сегодня я ночую у тебя. Мы выпьем, и ты мне все расскажешь…

Я помню о подписанном соглашении и делюсь с подругой лишь своими переживаниями за маму. Сэм что-то бормочет, делая вид, что ей интересно, а потом засыпает в обнимку с проказницей Барби.

Уютная тишина дома прерывается дыханием Саманты, моими беспокойными шагами и тиканьем настенных часов. Когда-то атмосфера моей квартиры, пахнущей цветами и кофе, вызывала умиротворение, а теперь я слоняюсь по ней, словно запертый в клетке зверь. Бессмертный заразил меня духом ищейки. Своим духом, харизмой, способностью думать так, как может только сыщик. И я не сплю… Не могу справиться с мыслями, взрывающимися в голове, как фейерверк, подозрениями, лишающими покоя.

— Яков Андреевич, простите, если разбудила, — шепчу в динамик, прикрыв его ладонью. — Дайте мне задание. Пожалуйста… Мне сегодня точно не уснуть.

— Добро пожаловать в профессию, Диана, — снисходительно вздыхает он. Слышу, как скрипит кресло и шуршат бумаги. Неужели, Бессмертный в каморке?

— Вы не дома?

— Меня там никто не ждет, Дианочка. Даже не знаю, что тебе поручить. Я жду результатов экспертизы иероглифа из дома Ладожского, выписку звонков, совершенных твоей мамой, ее банковскую выписку и… другие экспертизы, являющиеся неотъемлемой частью работы следователя. Мы команда, Диана. Я ничего не могу без криминалиста и судебного медика, без…

— …взгляда со стороны. Яков Андреевич, пришлите мне на почту дело об исчезновении вашей дочери. Вы помогаете мне, а я хочу сделать что-то для вас.

— Хорошо, детка. — Сдавленно отвечает он. — Отсканирую и пришлю. Посмотри, подумай, потренируй мозги.

Бессмертный выполняет мою просьбу в считаные минуты. Завариваю кофе и тихонько пристраиваюсь с ноутбуком на кухне. Открываю файл с делом пропавшей Виктории Бессмертной и начинаю читать, делая пометки на полях блокнота.

Зашла в переулок Андреева в 17.24, прошла через арку по направлению к улице Вавилова в 17.28. Больше объект на камерах наружного наблюдения не появлялся.

Перечитываю предложение второй, третий раз, чувствуя, как ускоряется ритм сердца. Кажется, я знаю, кто похитил Вику...

Без раздумий хватаю телефон и набираю номер Бессмертного. Он отвечает после первого гудка, так, словно ждал моего звонка.

— Слушаю, Диана.

Голос Якова бодрый и громкий. Работает, как и я… Не может справиться с мыслями об убийствах и похищениях. Ну что же… Подкину ему еще одну идею для размышления.

— Я знаю, кто похитил вашу дочь. Надеюсь, что не ошиблась, но проверить стоит.

— Диана, у нас еще один труп — Зоя Ладожская.

— Господи… Мне выезжать? Что произошло?

— Разбилась на машине. Врезалась в дерево. Предварительное заключение экспертов: отказали тормоза. На месте аварии сейчас работают криминалисты. Мы с Горбуновым тоже выезжаем, а ты… Диана, ты завтра оперируешь?

— Да, одна операция в одиннадцать часов, но могу…

— Нет, Диана. Сейчас ты ляжешь спать, а завтра добросовестно починишь доверившегося тебе человека. Ты меня поняла?

— Это Ладожский похитил Вику! Срочно обыщите его участок, переройте там все. Вы слышите, Яков Андреевич? Он снимал квартиру в переулке Андреева, мы там встречались. — Замолкаю на секунду, слушая напряженное дыхание Якова в трубке.

— Продолжай. — Сдавленно произносит он.

— По телефону? Давайте я приеду.

— Ты работаешь в больнице, черт бы тебя побрал! На что ты будешь жить, если тебя уволят?

— Яков Андреевич, я получаю доход от оборота частной клиники отца. В больнице я работаю на четверть ставки, лекции провожу раз в неделю. Я справляюсь со своими обязанностями на все сто!

— Ты говорила на полставки! — рычит Бессмертный. Не понимаю, чем вызвала его ярость и… опасения за меня. Так он что, боится за мою безопасность?

— Яков Андреевич, я ответственный врач. Не халтурю, оперирую на совесть. Скажите честно, вы волнуетесь за мою жизнь?

— Да! И как ты сразу не поняла, Диана? Сиди дома и не высовывайся. Съездишь в больницу, а после звони мне. Не волнуйся насчет Ладожского, я давно его подозреваю. Только мне нечего ему предъявить. Ты же понимаешь, что опытные адвокаты развалят обвинение без улик в два счета. Вам бы с Горбуновым только… Ай, без толку с вами разговаривать. Глеб сбежал. Опергруппа выезжает в дом Ладожских на рассвете.

— Я тоже хочу!

— Нет, Ди. Это опасно. Если он испортил тормоза в машине своей жены, тебя он жалеть не станет.

Яков отбивает вызов. Может он прав, и я заигралась в следователя? Позабыла о себе, близких, друзьях и работе? Выключаю ноутбук, на цыпочках бреду в душ, а после засыпаю в обнимку с Барби (пришлось силой вытянуть ее из объятий спящей Сэм).

Меня будит вибрация телефона. С трудом разлепив глаза, шарю рукой под подушкой и приближаю экран к лицу. Звонят из больницы. Похоже, у моей пациентки бронхит и высокая температура, значит, операцию придется отменить. Сбрасываю звонок, испытывая постыдную радость вместо переживаний за женщину. Я поеду к Ладожскому, что бы ни говорил Бессмертный!

Быстро умываюсь. Натягиваю джинсы, толстовку и теплую куртку, кожаные ботинки на грубой подошве. Я даже одеваться стала, как прирожденная ищейка.

— Шапку надень. — Слышу из кухни голос Сэм. — Давай за стол, Шестак. Съешь бутерброд и выпей кофе. Я не пущу тебя голодной.

Забота Саманты обнимает и наполняет уверенностью. Мне не нужно ничего говорить. Оправдываться, объяснять, рассказывать, просить… За окном 6.30 утра, а я уже мчу к дому Глеба, чувствуя во рту сладкий привкус кофе, приготовленного подругой.

Наплевав на камеры, выжимаю сто сорок, боясь не успеть… Въезд на участок Ладожского оцеплен. Среди пустых служебных машин замечаю старенький ниссан Горбунова. Черт, получается, они там, за ограждением?

— Покиньте территорию. — Звучит за спиной голос оперативника. — Посторонним вход запрещен.

— Бессмертный внутри?

— Вы кто?

— Внештатный помощник Якова Андреевича. У меня даже документ есть… — оправдываюсь.

— Пусти ее, Игорь. Это мой стажер, навязанный Школой Полиции. — За спиной звучит знакомый строгий голос. — Так и знал, что ты меня ослушаешься. — А это уже шипит мне, крепко сжав локоть. Яков приподнимает ленту ограждения и пропускает меня вперед.

— Пациентка заболела, пришлось отменить операцию. — Виновато бубню я.

— Надевай комбинезон, бахилы. Будешь работать, как все. Кстати, Ладожского пока не нашли.

— Что-то обнаружили? — обвожу взглядом рассредоточившихся по участку оперативников с собаками.

— Пока нет. Мы приехали десять минут назад. Горбунов обыскивает дом. Видишь этих собак? — Бессмертный взмахивает рукой в сторону роскошных овчарок малинуа. — Они обучены находить человеческие трупы. Пойдем.

Мы спешно облачаемся в комбинезон, бахилы поверх ботинок, надеваем перчатки. Считаю это бессмыслицей и озвучиваю вопрос:

— Тут же все до нас затоптали, Яков Андреевич?

— Осмотр места преступления должен проходить строго по протоколу, иначе он не имеет юридической силы. — Терпеливо отвечает Яков. — Пойдем в дом, Диана, я покажу тебе, как криминалисты ищут следы крови и отпечатки пальцев.

— Ладожского объявили в международный розыск? — осторожно спрашиваю.

Яков кивает. На ступеньках крыльца нас окрикивает один из оперативников. Бессмертный резко разворачивается и делает шаг навстречу молодому темноволосому парню в очках, бегущему к нам.

— Вызывайте старшего следователя, Яков Андреевич. Жаклин обнаружила человеческие останки.

— Горбунов, на участке обнаружен труп. Солнцев с тобой? — кричит Бессмертный в рацию.

Через минуту из дома выходит тот самый Солнцев. Вчетвером мы направляемся к месту костра, которое я засняла на камеру. Над небольшим холмиком под берёзой громко лает овчарка Жаклин. Двое мужчин по приказу Солнцева начинают копать подмерзшую землю. А я... Отхожу в сторону, не в силах справиться с дрожью в руках и давящим грудь волнением.

— Держись, Диана. Что бы там ни нашли, лучше знать правду, чем быть в неведении. Я грустно киваю. От правды меня отделяют минуты, наполненные скрипом лопат и собачьим лаем, монотонными комментариями судебного медика, склонившегося над могилой.

— Ребёнок. — Вздыхает медик, жестом подзывая судебного фотографа.

Слышу щелчок затвора фотоаппарата и обрывочные фразы судебного медика:

«Девочка... фрагменты платья... детская куртка розового цвета...». Слова сливаются в похожий на водопад гул, а потом и вовсе исчезают. От падения меня спасают сильные руки Якова...

Глава 22

Диана

— Открой глаза, Диана, — Яков хлопает меня по щекам. — Зачем ты приехала? Я же говорил, что здесь не школа благородных девиц…

— Я в порядке, — хриплю, отирая ладонью пылающий лоб. — Покажите девочку. Мне же надо опознать…

— Это не Арина, — помогая мне сесть на садовый пластиковый стул, произносит Яков. — На вид ребенку год, от силы два. Похоронена недавно.

— Ублюдок. — Шиплю я, сжимая пальцы в кулаки. — Какая же он мразь! Мразь! Вы найдете его, Яков Андреевич?

— Мы делаем все, что положено. Я давно ничего не обещаю…

Искоса наблюдаю за судебным медиком и фотографом, распластавшимся возле маленького тельца — чьей-то доченьки… Он все щелкает и щелкает, делая страшные кадры, а потом останки уносят в натянутую для работы криминалистов палатку.

— Еще труп. — Машет рукой Солнцев. — Жаклин что-то почуяла. С другой стороны участка, к западу. Судя по земле, могила давняя.

Боже, у меня трясутся поджилки от страха. Что же он за монстр, Ладожский? Как я могла не угадать его натуры, поверить лживым словам и обещаниям?

— Давай работать, Диана. Ищи подозрительные предметы, следы, надписи на стенах. Как ты тогда делала, помнишь? Могли появиться новые улики. Снимай на камеру и описывай. — Дает указания Бессмертный.

— А как же труп?

— Этим занимаются специально обученные люди. Мы лишь помешаем медику и экспертам.

— А что будете делать вы?

— Мне надо кое-что проверить. Хочу запросить нераскрытые дела о пропаже детей. Не волнуйся, я буду здесь. — Бессмертный кивает в сторону открытой деревянной беседки. В ней пылает камин, на столе стоят электрический чайник и чашки. Мы здесь надолго…

— Яков Андреевич, а почему нет собак, обученных искать живых? — взволнованно спрашиваю я вслед уходящему Бессмертному.

— Мы все здесь осмотрели. Погребы, чердаки, хозпостройки. Горбунов даже в канализационные люки лазил. — Яков категорично качает головой.

— А если… они без сознания?

— Давай проверим, — кивает Яков. — Травин! Иди сюда!

Темноволосый паренек в очках, ведущий Жаклин на поводке, спешно направляется к нам. Его очки запотели, челка выбилась из капюшона комбинезона, бахилы почернели от грязи.

— Все в порядке, Яков Андреевич, место, на которое указала Жаклин, обследуют.

— Я не об этом. Есть служебная собака, обученная находить живых?

— Да, Джерри сидит в машине. Вон там, за ограждением. — Гордо отвечает он, указывая на полицейский «бобик», припаркованный за воротами. — Я его оставил, чтобы не мешался под ногами Жаклин, не отвлекал ее от прямых обязанностей. Знаете, как это бывает, собаки начинают играть и…

— Веди Джерри сюда. Обследуйте с Дианой Руслановной участок. Погребы, люки, сараи.

— Опера же все обошли!

— Отставить! Это приказ. Сделай, как я прошу.

Травин согласно трясет головой и привязывает Жаклин к столбу беседки. Оглядываю участок Ладожского, зябко ежась на пронизывающем ветру. Ничего подозрительного. Безысходность, запустение, тишина. Ни одного постороннего звука, лишь тоскливое завывание ветра и лязг ржавых ведер, висящих на крючках под навесом. Откуда в моей голове появилась безумная идея проверить живых? Если на участке нашли уже два трупа, а, может, найдут больше? Стал бы Ладожский оставлять кого-то в живых и убегать?

— Мы пришли. Знакомьтесь, Джерри. — Улыбается Травин. — А меня Пашей зовут.

— Диана, очень приятно. Давай начнем по порядку, с первого строения от восточной границы.

Паша послушно кивает и тянет Джерри в указанном мной направлении. Взглянув на время, включаю камеру и начинаю осмотр. Мы проходим первое, второе, третье строение. Все без толку… Выключаю камеру, давая передышку псу и нам с Пашей.

— Знаете, Диана, собаки — последняя надежда для живых людей без сознания. Джерри научен угадывать три запаха, Жаклин — шесть. Собаки — удивительный мир! Они находят наркотики, взрывчатку, фальшивые деньги, мины, гранаты, радиоактивные вещества, трупы… Именно человеческие, потому что у трупов животных другой состав…

— Паша, посмотри на Джерри. Мне кажется, или он что-то учуял?

— Господи, да! Джерри, давай мальчик, нюхай маленький! Давай же, малыш!

Пес нюхает неказистое строение, на стене которого изображен иероглиф. За ним, с южной стороны, виднеется бороздка, наполненная грязной водой — канализация или самодельная система водоотведения.

— Я позову следователя. Нам не положено самим заходить.

Паша убегает, оставив Джерри мне. Пес отчаянно лает и царапает приоткрытую дверь. Странно, ведь Яков говорил, что все строения осмотрели? Что же Джерри там нашел? Возможно, тревога ложная, и пес учуял одежду или обувь рабочих.

— Тише, мальчик. Сейчас сюда придут, не бойся. Помолчи, хорошо? Помолчи, а я послушаю. — Успокаивающе глажу Джерри за ухом и нетерпеливо приоткрываю дверь. Включаю фонарик, оглядывая пустую прихожую. Что же Джерри учуял? Здесь же ничего нет? Бетонные стены и такой же пол. Джерри рвется с поводка и тянет меня в глубину помещения. Тонкий луч фонарика выхватывает из тьмы плоскую дверь в погреб, практически слившуюся с серым полом. На ней большой металлический закрытый замок.

— Отойди, Диана, — звучит за спиной голос Якова.

Сглатываю подступивший к горлу страх и отступаю, удерживая хрипло лающую собаку на поводке. Солнцев, Бессмертный и пара крепких ребят с ломами оттесняют меня от двери и заходят в комнату. Кажется, я не дышу. Превращаюсь в чувствительный нерв, остро реагирующий на звуки, шаги, шорохи, лязг распахивающейся дверцы и… громкий мужской голос.

— Врача сюда! Срочно! Обнаружены две живые женщины и ребенок. — Кричит Солнцев в рацию. Топот сапог, отрывистые команды, собачий лай сливаются с громким биением моего сердца в оглушительный, восторженный гул. Я плачу от счастья, обнимаю Пашку и хвалю Джерри. А потом ко мне подходит Яков. Сквозь пелену слез вижу, как он плачет. Громко, совсем не по-мужски скупо, а искренне, от души. Бессмертный опускается передо мной на колени…

— Спасибо, спасибо тебе… — всхлипывает он, прижимаясь лбом к моим коленям. — Если бы ты тогда не пришла… И сейчас. Там Вика, Дианочка. Там моя Викуся, моя дочь. Ты нашла ее, детка.

— Они выживут, Яков Андреевич! Слышите? — обнимаю Бессмертного и осторожно усаживаю его на облезшую лавочку. — Расступитесь! Я врач! Моя помощь нужна? — протискиваюсь через широкие спины санитаров и оперативников.

Сбрасываю с плеч эмоции, как теплую шаль, и фокусируюсь на жизнях пациентов. Превращаюсь в робота, исполняющего команды судебного медика. Капельницы, кислородные маски, теплые шерстяные одеяла…

— У мальчишки слабый пульс. Он крайне истощен. — Шепчет медик, искоса поглядывая на Якова. Сердце сжимается в твердый, болезненный комок при виде его беспомощности и дезориентированности. — Эта мразь не кормила их больше недели. В голове не укладывается. Солнцев вызвал санитарную авиацию. Должны прилететь в течение десяти минут.

— Слава Богу, — отвечаю, обтирая бледное лицо одной из девушек марлевым тампоном, смоченным горячей водой. — Потерпевшие смогли назвать свои имена?

— Только Виктория. Как увидела отца, так и… сумела лишь имя выдавить. Поверить не могу, она же пропала восемь лет назад. Диана, мне кажется мальчонка этот ее сын.

— Вики? Все может быть…

Щечки малыша розовеют, пухлые губки раскрываются и вытягиваются трубочкой. Он распахивает глаза и боязливо впивается взглядом в мое лицо. Качает головой, пытаясь освободиться от кислородной маски.

— Александр Дмитриевич, ребенок пришел в себя.

— Боже мой! Сколько же дитю пришлось вынести? Нам и покормить-то их нечем. Одни бутерброды с колбасой из туалетной бумаги.

— Попросите сделать сладкий чай. Потерпевших сейчас опасно кормить твердой пищей. — Продолжая массировать холодные ноги мальчика, предлагаю я. Малыш оглядывается и, заприметив Викторию, лежащую на носилках, начинает всхлипывать:

— Мама… Мамоська.

Детский плач пробуждает сидящего, как статуя Бессмертного. Он встает и спешно протискивается через оперативников, выстроившихся вокруг нас в живой щит.

— Покажи, кто твоя мама, маленький? — Яков забирает запеленутого в синее казённое одеяло мальчика. Малыш уверенно тычет пальчиком в Вику.

— У меня есть внук? Ты тоже это видишь, Диана? Вы все увидели, да? — беспомощный, заплаканный Яков озирается, ища в глазах ребят подтверждение своим словам. — Как тебя зовут, детка?

— Яся. — Тихонько произносит малыш.

Александр Дмитриевич энергично кивает, растирая спиртом одеревеневшие от холода ноги второй девушки.

— Поздравляю, Андреич. Парнишка на тебя похож. Ничего, откормим мальца, вырастет и… А вот и вертолет.

Наверное, я всю жизнь буду помнить этот миг. Счастье, к которому я приложила руку, бодрый звук вертолетного винта, смех сквозь слезы, благодарности, беспрерывно летящие из уст Якова и спасенных девушек. Ветер теребит мою челку, забирается под комбинезон и одежду, ледяными укусами жаля кожу, но я не чувствую холода. Врачи погружают девушек и ребенка в вертолет, подписывают какие-то бумаги и улетают… без Якова Андреевича. Бессмертный являет собой образец душевного равновесия и силы. Его расфокусированность и, что греха таить, слезливость растворяются в небе, словно звуки удаляющегося вертолета.

— Знаю, Ди. Ты хочешь спросить, почему я не уехал с дочерью и внуком? Читаю в твоих глазках возмущение. Так вот, отвечу — я вел дело и не имею права оставить это все… — Бессмертный облегченно выдыхает и порывисто отирает лицо.

— Яков Андреевич, вы не должны оправдываться. Жизни пленников вне опасности, а я… готова работать. Если хотите, вечером я отвезу вас в больницу, навестить Вику и маленького Яшу. Кто же вторая девушка? Она назвала себя Инной… Или мы с Александром Дмитриевичем неправильно расслышали?

— Инна Летова, двадцать восемь лет, вышла из здания сельскохозяйственного института четыре года назад. Аспирант кафедры ветеринарно-санитарной медицины. Больше ее никто не видел. — Чеканит Яков, наблюдая за моими стремительно расширяющимися глазами. — Горбунову только что пришел ответ на запрос о нераскрытых делах пятнадцатилетней давности. Делом о пропаже Инны занимался покойный следователь Васин.

— Второй труп выкопали?

— Да. Пойдем. Солнцев попросил помочь с руководством операцией. Почерк похищений совпадал только участком местности, где девушки пропадали. Переулок Андреева и близлежащие улицы — Покровская, Лесная.

— Я не успела рассказать… В доме Ладожского имелась пожарная лестница. Она вела на крышу дома, а оттуда можно было перебраться на крышу соседнего дома.

— Откуда ты об этом знаешь? — хмурится Бессмертный.

— Глеб водил меня туда. Показывал звезды, признавался в любви. Не понимаю, зачем ему все это было нужно? Он маньяк, убийца, насильник… — сжимаю кулаки и задыхаюсь от ярости. — Нелюдь, умело скрывающийся под маской обаяния.

— Ты могла стать одной из жертв, Диана. Он заигрался с тобой. Знакомство и сотрудничество с Русланом Шестаком послужили неким буфером для тебя. Подушкой безопасности. Все, пришли.

Под ногами шуршат желтые, опавшие листья, сухие ветки старой березы, хранящей покой двух неповинных людей: чьей-то малышки и молодой женщины, возможно, ее мамы… Судебный медик подтверждает, что найденный труп принадлежит женщине.

— Личность погибших установим в ближайшее время, — сдирая с рук грязные перчатки, устало произносит Александр Дмитриевич. — В базе пропавших без вести хранятся образцы ДНК, позволяющие установить сходство с найденными останками. — Терпеливо объясняет мне. — А девочка, скорее всего, дочь одной из пленниц.

Оперативники рассредоточиваются по территории, монотонно обследуя каждый сантиметр злополучного участка. Мимо нас с Яковом проносятся специалисты в противогазах с распылителями в руках. Поймав мой вопросительный взгляд, Бессмертный берет меня за локоть и ведет к бункеру.

— В распылителях находится вещество, из-за денатурации белка физическим способом выявляющее следы крови. Мы обследуем пол и стены бункера и других строений. Криминалисты используют разные методы, один из которых позволяет выявить застарелые следы.

— Люминол. Я читала. Мне нужно было для романа, Яков Андреевич. — Слегка улыбаюсь, не отрывая взгляда от нахмурившегося лица наставника.

— Не только. Люминесцирующий реагент Bluestar — в нашем случае его использование более эффективно. Скорее всего, мерзавец замывал и закрашивал следы крови. Если тебе интересно, попрошу криминалиста взять тебя в команду. Только сегодня. — Добавляет он, строго выставляя палец вверх. — Возможно, пленниц было больше. Идентифицируем кровь по группам, принадлежности к полу. В общем, проведем генотипическое исследование.

— С удовольствием! Яков Андреевич, это же Вика написала? Ну… на стене? Иероглиф.

Бессмертный застывает на месте, вонзившись взглядом в бурую надпись. Между нами повисает густое, как сироп, напряжение.

— Вика обучалась восточным языкам. А я не придал значения, Диана. Ни тогда, ни сейчас… Если бы не ты, Ди… В очередной раз убеждаюсь в своей никчемности. Я ведь мог арестовать его в наш первый приезд сюда. Мы явились искать информацию об Арине, а в ста метрах от меня сидела на цепи родная дочь. — Цедит сквозь зубы Яков.

— Перестаньте, пожалуйста. — Хрипло шепчу, неловко сжимая плечо Бессмертного.

— Прости этого мальчика, Дианочка. Ты так мучаешься. Думаешь, я не вижу? Жизнь слишком коротка, чтобы ждать лучшего момента. Максим не хотел ничего плохого, Ди. — Неожиданно меняет тему Яков.

Опускаю голову и даю волю скупым слезам. Яков прав: я безумно скучаю. Безумно люблю Макса и хочу быть рядом.

— Ну же, девочка. Успокойся и пригласи его на ужин, хорошо? Послушай старую ищейку.

Смеюсь сквозь слезы и вынимаю из кармана телефон.

Глава 23

Максим

— Ивушкин, ты точно передал все слово в слово? — шиплю в динамик, стараясь не разбудить Ольгу. От вида ее бледного, изможденного лица сердце болезненно сжимается.

— Да, Макс. Не понимаю, зачем тебе это понадобилось? Где ты, брат? И, что, черт возьми, случилось? Сомневаюсь, что Диана поверила во всю эту чушь. Ты и бар с девочками!

— Неважно что! — рычу я. — Спасибо, что выполнил просьбу.

Что случилось? Потираю пластиковые канюли, торчащие из носа, борясь с желанием вырвать их к чертовой матери. Я инвалид, вот что произошло. Немощный, больной, стоящий одной ногой в могиле, ходячий мертвец. И с этим надо что-то делать, потому что мне позвонила Ди… Возбужденная, уставшая после сумасшедшего, наполненного опасностями дня.

— Макс, давай поговорим? Приезжай на ужин. Я... хочу помириться.

— Да. Пожалуй, поговорить нам не помешает.

Мне во что бы то ни стало нужно объясниться с ней. Покончить с нашими отношениями раз и навсегда. Я ничего не знал о любви до встречи с ней. Какая она, эта самая любовь? Сладкая, нежная, страстная или приносящая нестерпимую боль и страдания? Любить — значит присваивать, брать, пользоваться доверием? Бред! И я понял это только сейчас… Любить — значит жертвовать своими желаниями ради другого человека. Наступать на горло собственному эгоизму. Я не могу позволить ей страдать вместе со мной. Не хочу доставлять ей боль и добавлять проблем. Я просто… тихо уйду из жизни.

— Макс, зачем ты встал? — Ольга устало отрывает голову от подушки. — Врач же сказал тебе больше лежать.

— Я все равно скоро умру, Оль. — Делаю то, что так давно хотел: вырываю канюли, поставляющие кислород. Больничный запах мгновенно врывается в легкие.

— Ну что ты говоришь такое? Дурак! Как ты смеешь? Ты обо мне не думаешь, мать пожалей! — взрывается она. А потом начинает тихонько всхлипывать. Ну вот, теперь я чувствую себя чудовищем. Смею заметить, это только начало вечера, впереди разговор с Ди.

— Прости, Олька. — Прижимаю сеструху к груди. — Мне нужно объясниться с Дианой. Поможешь мне?

— Ты так ей ничего не сказал? Почему, Макс? За что так наказываешь ее, дурак? Вы же любите друг друга… — Олька вскакивает с кровати, нервно потирая плечи.

— Ты права. И я не хочу, чтобы она страдала.

— Я довезу тебя. Мало ли… что может случиться за рулем. — Ее голос звучит так унизительно жалостливо, что я отворачиваюсь.

Ольга права: галлюцинации, потеря сознания, слабость и боль стали моими верными спутниками. Врачи продлевают мою никчемную жизнь препаратами. Симптоматическое лечение, мать его. Лечение, не имеющее никакого отношения к исцелению. А на исцеление у меня нет денег. Даже если я продам все имущество, отцовский дом и собственную почку.

Динь-Динь принарядилась — на ней короткое трикотажное платье, облегающее фигуру, как вторая кожа. Мне хочется запомнить ее такой… Отчеканить в памяти тонкую фигурку, сияющий любовью взгляд, пухлые маленькие губы, которые она взволнованно облизывает.

— Макс, я приготовила плов, — испуганно улыбается она, впуская меня на порог. — Конечно, не из баранины, а из магазинной индейки, но он получился вполне съедобный. Даже не так — вкусный.

— Привет, Ди. — Шевелю губами чуть слышно.

— Я еще яблоки запекла, — Диана складывает дрожащие пальчики в замок. — С грецкими орехами и медом. Ну… что же ты молчишь? Я молодец? Наверное, я даже Лерочку смогу накормить.

Мое сердце не сжимается в ком, не болит и не стучит. Оно воет. Страшно, по-звериному, рвется наружу из железной клетки, в которую я его заточил.

— Прости, Диана. Я ошибся. Ты мне не нужна. — Сжимаю пальцы в кулаки так сильно, что ногти врезаются в кожу. — Так бывает, это жизнь. Я встретил другую девушку. Мы живем вместе.

Барби виляет хвостом и по привычке крутится возле моих ног. Стук ее хвостика по полу разрывает тяжелое, как грозовая туча, молчание, воцарившееся после моих слов. Диана пытается держать лицо, но в ее глазах плещется коктейль из обиды и возмущения. Такого поворота она точно не ждала.

— Пожалуйста, не беспокой меня больше. Не звони и…

— Я все поняла, Макс. — Сглотнув, произносит она. Бессильно опирается о столешницу и опускает взгляд в пол. — Спасибо за честность.

— Ну, пока.

Чувствую себя идиотом. Пальцы не слушаются, когда я пытаюсь завязать шнурки. В глазах двоится, а в затылке нарастает тупая, давящая боль. Диана не замечает, с каким трудом я поднимаюсь с корточек и, пошатываясь, покидаю ее квартиру. Скорее в больницу… А еще лучше на тот свет — подальше от людей, которым я не желаю приносить боль.

Диана

Длинные, одинокие ночи сменяются такими же длинными, безысходными днями. Я работаю на износ — оперирую, читаю лекции, больше походя на робота, чем на живого человека. Не оставляю себе ни одной минуты на посторонние мысли, вытравливаю их из себя, как заразу. Не хочу… теперь точно нет. Больше никаких отношений. Их и не было бы… Не понимаю, зачем Максу понадобилось везти меня домой и знакомить с близкими? Отец прав, мне действительно нужен такой мужчина, как Тимур Багров — сильный, властный, взрослый. Последнее время в голову все чаще закрадывается мысль позвонить ему и пригласить на обед. Но я ее тут же отбрасываю… Мне хочется вновь вернуться в свое место силы — каморку Бессмертного. Только и этой возможности я теперь лишена: Яков не отходит от постели дочери, проводя все свободное время в больнице. Здоровью двухлетнего Яши ничего не угрожает — свежий воздух и здоровое питание делают свое дело. Иногда мне кажется, что Бессмертный чувствует передо мной вину за свое счастье. Но разве он надеялся его обрести? Старая ищейка, как Яков себя несправедливо называет, давно утратила надежду на благополучный исход поисков Виктории. Как побитая собака, я приезжаю к зданию библиотеки МВД, с надеждой смотря на темные окна… Знаете, однажды ощутив себя нужной, я не могу остановиться! Мне нестерпимо хочется вновь сделать добро, чтобы увидеть слезы радости на счастливых лицах, услышать людское «спасибо». Чужая радость — наркотик, не иначе. А справедливое воздаяние над убийцами и насильниками — еще больший наркотик. Я обязательно доведу поиски дочери до конца, а сейчас…

— Яков Андреевич, я хочу поработать в вашей камор… кабинете. Вы не против? Потренировать интуицию, разбирая висяки. Как вам идея? Я понимаю, вы сейчас заняты здоровьем Вики, вам не до меня, но… — голос сливается с шумом дождя о лобовое стекло, напоминая шелест.

— Диана, срочно дуй ко мне в каморку! — взволнованно произносит он в динамик телефона. — Мне нужно уточнить у тебя кое-что. И да, я про тебя не забыл. Мы найдем Арину, слышишь? — в ободряющем голосе Якова звучат виноватые нотки. Опять он за старое — стыдится выразить радость.

— Я рядом. Если честно, уже под дверями.

— Я буду капучино и пирожок с мясом, — шутя, произносит он.

— Ла-а-а-дно, так и быть, — нарочито вздыхаю. — Придется выходить под дождь из тепленькой машинки.

Яков приезжает на такси через пятнадцать минут. Его высокая, грузная фигура в сгущающихся сумерках походит на тень. Я глушу мотор и выскакиваю под моросящий дождь, зябко втягивая голову в плечи.

— Добрый вечер, Яков Андреевич, — нагоняю наставника, заставляя вздрогнуть от неожиданности.

— Ди, привет. Рад тебя видеть. Вика передала привет и…

— Опять благодарность, я знаю. — Отрезаю я. — Проехали. Как Яша? Кто с ним сейчас?

— Моя бывшая жена, мама Вики. Знаешь, как она преобразилась? Человек словно ожил… Она…она похорошела, даже как-то помолодела. — Яков тяжело дышит, поднимаясь по лестнице в любимую каморку.

— Психологов подключили? — интересуюсь важно, удерживая перед собой ценный груз — стаканчики с кофе и контейнер с выпечкой.

— Сейчас все обсудим. Дело еще не закрыто, преступник не пойман. В общем, работы предстоит много.

Бессмертный проворачивает ключ в замочной скважине. В нос ударяет затхлый запах пыли и высохшей герани. Яков неуклюже раздевается и торопливо ковыляет к окнам, распахивает их, впуская струю свежего воздуха.

— Диана, ты слышала, как влиятельный человек говорил об исчезнувшем долге Руслана Шестака перед Ладожским? — отхлебнув из стаканчика кофе, проговаривает он. — Кто этот человек?

— Об этом говорил Мирон Хохлов. Я подслушала его разговор с крупным бизнесменом в сфере медицины и фармбизнеса — Тимуром Багровым. А почему вы вспомнили об этом?

— Я допрашивал Вику и Инну. Виктория опознала Руслана Шестака по фото. Он приезжал в дом Глеба после ее похищения.

— Вы хотите сказать, отец знал о мерзких шалостях Глеба? Не могу в это поверить. — Цежу сквозь зубы, нервно теребя в руках ключ от машины. — И… разве в бункере есть окно?

— Было. Пока его не выбила Жанна Фоменко — девушка, чей труп мы обнаружили на участке Ладожского. Именно тогда, два года назад пленницам удалось выбраться. Вика написала на стене «спасите» по-китайски. Надеялась, что я что-то заподозрю, узнаю ее… — Яков отирает мгновенно вспотевший лоб дрожащими пальцами. — После неудавшегося побега Глеб посадил их на цепь.

— А что стало с Жанной? Он убил ее?

— Да. Нагнал и убил ударом тупого тяжелого предмета по голове. И закопал на своем участке, чтобы остальным неповадно было. — Вздыхает Яков, стирая с доски старые записи.

— А малышка? Чья она?

— Девочка — погибшая дочь Инны Летовой, — кивает Яков, царапая мелом какие-то стрелки и таблицы. — Ребенок умер от пневмонии. Инна умоляла Ладожского отвезти дочку в больницу, но он… остался непреклонен. — Сглатывая подступившую к горлу мерзость, бормочет Бессмертный. — Подонок. О чем ты задумалась, Диана?

Ума не приложу, где в бункере находилось окно? По протекции Бессмертного я участвовала в осмотре помещения, где содержались пленницы. Железные койки, грязный унитаз, ржавая вода из торчащей в стене трубы — ужасающая в своей жестокости картина навсегда отчеканилась в памяти.

— Окно. Куда оно выходило?

— К воротам. Это северная сторона. Потом Ладожский залил его бетоном, сравняв со стеной. Именно поэтому приезд гостей не оставался для пленниц незамеченным. Наблюдать за визитерами служило эдаким развлечением.

— А гости могли заметить живых людей, запертых в подвале? Вика не рассказывала? Они же наверняка звали о помощи.

— Могли. В этом уверена моя дочь. Однажды ей показалось, что Руслан Шестак услышал доносящиеся из подвала крики. Он склонился к закрашенному черной краской окну и прислушался.

— Господи… — зябко потираю плечи, несмотря на исправное отопление. — И… что потом?

— Вика утверждает, что Шестак отшатнулся от окна, как от чумы. Испугался. А потом его визиты к Глебу прекратились. У меня нет причин не доверять своей дочери.

— У меня тоже, — произношу твердо. — Вот и сложилась картинка, Яков Андреевич. Ладожский заплатил моему папе за молчание. Простил многомиллионный долг и прекратил сотрудничество. Думаю, в то время я носила под сердцем Арину… Вот почему, Глеб так резко пропал из наших жизней. Как он мог, а? — со слезами в голосе шиплю я.

— Мы не можем это доказать, Ди. Нет банковских переводов и накладных. Чтобы избежать налогов, многие бизнесмены прибегают к наличности. Остается надежда на свидетелей. Ты же понимаешь, что Руслану Шестаку грозит двести пятая? (Статья 205.6 УК РФ — несообщение о преступлении. Примечание автора) А это максимум год колонии.

— И пусть! — рычу я. — Пусть посидит и почувствует, что значит потерять свободу! Эти девочки мучились годами в тесном вонючем подвале без пищи и света… Жанна, Вика, Инна… Сколько их еще было?

— Спросим у Ладожского. Когда найдем. — Решительно качает головой Яков. — Экспертиза транспортного средства Зои Ладожской доказала, что тормоза были испорчены. Она все узнала, вот в чем дело…

— Знаю. — Обрываю Якова, не отрывая взгляда от доски с надписями. Фамилии похищенных, моих родителей, компаньонов отца и Глеба… Как Бессмертному удается держать столько информации в голове? — Отпечатки Зои нашли на замке в бункер. В самом помещении следов не оказалось. Выходит, женщина узнала о грязном секрете мужа и смолчала… Не позвонила в полицию, а обдумывала, как поступить?

— Я уверен, что Зоя догадывалась. Невозможно держать такое в тайне. — Бессмертный недоверчиво вскидывает бровь.

— Я готова идти до конца, Яков Андреевич. Что от меня требуется?

— Звони своему знакомому Багрову или Хохлову, или, как их там… Мне нужны показания. А потом… я официальным письмом вызову Руслана на допрос. Ему теперь не отвертеться.

Киваю и набираю телефонный номер Тимура. Мы давно не виделись, а не разговаривали еще дольше… Чувствую себя неблагодарной тварью, ведь Багров для меня столько сделал. Одно знакомство с Бессмертным чего стоит!

— Привет, Тимур… Эдуардович. Вы мне нужны.

— Я ждал этого, Дишка. Знал, что ты позвонишь мне сама. Можно сказать, мечтал об этом. — Звучит его бархатный тембр на том конце провода.

— Ха! Не смеши. Это всего лишь я.

— Ты тоже нужна мне, Ди. У меня есть к тебе заманчивое предложение.

— Да? Скажешь по телефону?

— Лично, Ди. Глядя в глаза.

— Встретимся через час в баре «Милан» на проспекте Фрунзе?

— Приеду. До встречи, принцесса Диана.

Отбиваю вызов и, деловито сощурив глаза, сообщаю Бессмертному:

— Ждите завтра новых свидетелей, Яков Андреевич.

Глава 24

Диана 

К ночи дождь усиливается. Петляю по улочкам, вгрызаясь взглядом в туманную морось. Неудивительно, что парковка перед баром почти пустая — идиотов, желающих выйти из дома в такую непогоду, находится немного.

Тимур пьет кофе и со скучающим видом листает меню. По его сосредоточенному лицу скользят разноцветные лучи подсветки.

— Ку-ку! — прерываю уединение Багрова и плюхаюсь на диванчик напротив. Снимаю куртку, ерошу влажные от дождя волосы.

— Принцесса Диана, собственной персоной. — Тимур вскидывает бровь и тянется к моим ладоням. Мягко сжимает холодные пальчики, не торопясь выпускать их из рук.

— Тимур, я…

— Говори, что тебе нужно. А потом я… озвучу свою просьбу.

— Расскажи свежие новости обо мне. Ты же общаешься с папой?

— А зачем мне слушать сплетни? — Тимур откидывается на спинку диванчика и разводит руками. — Я могу узнать обо всем из первых уст. Ведь так, Диша?

— Расскажи. Мне важно услышать версию отца.

— Тебе?

— Хорошо, для следствия важно.

— Руслан совершенно точно не имеет отношения к похищению твоей дочери. Вы же вроде поставили точку в этом вопросе?

— В этом да. Тимур, выслушай меня внимательно. Я подслушала ваш разговор с Мироном Хохловым. Ну, тогда… на медицинской конференции.

— Я догадывался, Ди. Ты быстро убежала и…

— Я не имею права показывать материалы дела, так что просто поверь мне на слово. Отец знал о чудовищном преступлении, совершенном Глебом Ладожским.

Багров ошеломленно молчит, пока я подробно рассказываю о живых и мертвых девушках, найденных в доме Глеба. О смерти Зои и трусливом побеге Ладожского.

— Нет слов… — выдавливает Тимур поморщившись. — У меня нет достоверных сведений, Диана. До меня доходили сплетни об исчезнувшем долге Шестака. Вы запросили банковские выписки? Может, кто-то из финансового отдела даст показания?

— По документам все чисто, — вздыхаю я. Официант приносит цезарь с креветками и черный чай с лимоном.

— Это я заказал, — кивает Тимур. — Голодная небось? Бегаешь целыми днями, как гончий пёс, я прав?

— Прав, Тимур. — Произношу, ковыряясь в тарелке под пристальным взглядом мужчины. — Поверить не могу, ведь я пришла к Бессмертному, чтобы найти Арину, а нашла его пропавшую дочь. Ты знаешь… Мне не жалко папу. Виктория Бессмертная опознала его, как гостя Ладожского.

— Я подумаю, что можно сделать. Придется поговорить с Мироном. Я обещаю, что приложу все усилия, чтобы помочь.

— Завтра, Тимур. Мне нужны свидетели завтра. Кто еще крутился с вами в то время? Семь — восемь лет назад?

— Черт, я не помню, Ди. Интуиция подсказывает, что лучшие «уши» — уборщицы и бухгалтерши, секретарши и…

— А это мысль, Багров. Ведь есть же отдел кадров, так? Ну… такая тетенька пятьдесят второго размера, сидящая где-нибудь в каморке и принимающая людей на работу? У Глеба же было развивающееся предприятие?

— Ничего себе! Ладожский производил пластиковые запчасти и сменные фильтры для медицинского оборудования. Странно, что Бессмертный не разобрал его фирму на кирпичики — фигурально выражаясь.

— Тимур, а зачем идти самыми сложными путями?

— Так вы его и выбрали! Подумай сама, бизнес-партнеры не будут сдавать «коллегу», с которым они, возможно, повязаны мошенническими схемами, а вот обслуга… Как правило, низший класс ненавидит начальство. Они будут только рады сдать Глеба с потрохами.

— Ты гений, Тимур! Спасибо… — я ободряюще сжимаю его сухую, горячую ладонь. В глазах Багрова вспыхивает неприкрытое желание, и мне становится неловко — наши отношения никогда не выходили за рамки дружеских. — Тимур, послушай…

— Выходи за меня, Диана? — порывисто шепчет он, слегка нависая над столом.

— Ты с ума сошел? Тимур, это шутка?

— Я не шучу. Ты красивая, умная, перспективная…

— Без вредных привычек еще скажи! Ты меня не любишь. Зачем, Тимур? Ты можешь сказать мне прямо?

— Мне нужна жена. Ты лучшая кандидатура.

— Так речь о фиктивном браке? — улыбнувшись, отмахиваюсь я. Тимур поднимает руку, подзывая официанта, и заказывает капучино.

— Я бы хотел, чтобы он был настоящим. Не буду утомлять тебя разговорами о том, что кандидат на перспективную федеральную должность должен быть женат. Да, ты верно догадалась — мы переезжаем в Москву.

— Я еще не дала согласие.

— Бросай своих… инфантильных мальчиков, Ди. Я сделаю тебя счастливой. — Голос Багрова возбужденно хрипит. Черт, еще этого мне не хватало для полного счастья!

— Я не отошла еще от прежних отношений, прости, Тимур. — Опускаю взгляд в чашку и грею пальцы о ее края. — Мне надо подумать.

— Подумай, принцесса. Я окружу тебя заботой, лаской, деньгами… У тебя будет все, что пожелаешь.

— До свидания, Багров. — Сгребаю куртку и сумку, вскакиваю с места. — Я подумаю. Честное слово.

Тимур недоверчиво качает головой и, тяжело вздохнув, провожает меня. Я чувствую спиной его обжигающий, словно рентгеновский луч, взгляд. Если бы только Сэм знала, что произошло! Сам Багров просит моей руки. Багров! Сердце ударяет ребра, как клюющий скорлупу яйца птенец — того и гляди, вывалится наружу. Мне ощутимо больно даже подумать о другом мужчине, том, чьи руки будут трогать меня, ласкать, брать. Заезжаю по пути в круглосуточный гастроном и покупаю большую банку Нутеллы. Можно было, конечно, купить вина… или коньяка, но… В это «но» входит бесчисленное количество причин и объяснений, почему мне не стоит пить. Паркуюсь возле подъезда и, накинув на голову капюшон, прыгаю через лужи, торопясь скорее попасть домой — под теплый бочок Барби.

— Диана! — женский голос взрывает громкими нотами тихую симфонию дождя.

Оборачиваюсь, заприметив в темноте Ольгу Невзорову и Челси.

***

«Доброкачественная опухоль головного мозга… первичная… оболочечная… размеры…» — слова сливаются в черные мушки. Взгляд Ольги поднимает в душе волну обжигающего стыда. Ты врач, Диана, и Ольга пришла к тебе за помощью, а не слезы лить. Хотя и это, конечно, тоже.

— Что скажешь, Диана? Он обречен? — ее голос дрожит, как электрический провод на ветру. — Ты не держи на него зла, Макс он… — Ольга нервно теребит насквозь промокший платок.

— Не будем об этом, Оль. Завтра я свяжусь со специалистами из НИИ нейрохирургии.

— Диана, я хотела тебя попросить… Ты не приезжай к нему. Пока не будет новостей от специалистов. Он итак… чувствует себя ущербным, я…

Киваю, тупо уставившись на собак, резвящихся на полу. Им все нипочём! Я знаю, кто мне поможет. И цену этой помощи тоже знаю. Успокаиваю Ольгу и сохраняю ее номер телефона в контактах. Дверь захлопывается, оставляя меня в квартире наедине с болью — злой, как оголодавший дикий зверь, возбуждающей, заставляющей думать и остро чувствовать. Она словно добавляет мне сил, так, что я не могу сидеть — брожу по квартире, как привидение, думая, думая, думая…

Я сплю всего пару часов, а утром звоню Тимуру. Багров отвечает на звонок сразу.

— Принцесса моя, ты звонишь порадовать меня ответом?

— Да, Тимур. Куда подъехать?

— В клинику, куда же еще? Ты разве забыла, что я полноправный владелец доли? — игриво протягивает он.

Такое забудешь. Мямлю в ответ что-то невразумительное и тороплюсь в душ. Я должна быть неотразимой сегодня и плевать на мечты. Вы знали, что несбыточные мечты превращаются в тоску и ночные кошмары? Втираю в кожу увлажняющий крем, наношу легкий макияж, надеваю самое лучшее белье, чулки... Можно, конечно, прикрыться одним лишь плащиком, но у меня кроме Багрова полно других дел, поэтому облачаюсь в элегантный темно-синий костюм из пиджака и юбки.

На двери кабинета Багрова красуется новенькая табличка. Стучусь и, не дожидаясь ответа, распахиваю ее. Тимур порывисто встает из-за стола и приближается ко мне.

— С чем пришла, Диша?

— Мне нужны твои связи и деньги, Тимур. — Скороговоркой произношу я. Пытаюсь казаться непринужденной, но получается неважно — в горле вырастает противный колючий ком. Хочется закашляться.

— Опять? Ты зачастила с просьбами, принцесса Ди. Что взамен? — Багров не скрывает раздражения.

А взамен осколки разбитых мечтаний… Пуговицы пиджака с трудом поддаются давлению моих одеревеневших пальцев. Наблюдаю за тем, как стремительно меняется выражение лица Багрова при виде моих прелестей, прикрытых тонким красным кружевом.

Тимур сдирает чашки бюстгальтера и обнажает мои груди. Чувствую его дыхание, ожигающее висок — частое, возбужденное, как у волка, загнавшего добычу. А я не дышу — пью унижение большими глотками, сжимаю зубы до хруста, пока он лапает меня, мнет груди, выкручивает соски и дышит, дышит…

Втягиваю воздух через напряженные ноздри и жалко всхлипываю. Какое же я ничтожество… Я даже поиметь мужика не могу по-человечески! Тимур отшатывается от меня, как от чумной… Отступает, уколовшись моим взглядом, как лезвием.

— Это слишком мелко, Ди… Слишком мелко. Что тебе нужно? — Тимур остервенело застёгивает пуговицы моего пиджака и отступает к окну, наблюдая за качающимися на ветру голыми ветвями клена.

— Посмотри документы, Тимур. Здесь заключения и выписки… одного больного. — Осторожно произношу я, вперившись взглядом в напряженную спину Багрова.

— И он очень тебе дорог, я прав? Так дорог, что ты… — Тимур разворачивается и, небрежно погрузив руки в карманы брюк, опирается о подоконник.

— Да. Очень дорог. — Шепчу, сглатывая ком горечи.

Вслушиваюсь в звук страниц, сгорбившись на краешке стула и потирая озябшие пальцы. Как преступник на эшафоте ожидаю приговор Багрова: помилован или виновен…

— Опухоль сложная, но операбельная. — Отложив бумаги, произносит он. Деловито складывает пальцы в замок. — Помнишь доктора Иосифа Циммермана? Он эмигрировал в Израиль пять лет назад. Сейчас возглавляет нейрохирургическое отделение в многопрофильном центре Тель-Авива.

— Помню. Я встречалась с ним однажды на конференции. Неужели, ты знаешь его? Это же звезда!

— Знаю, — кисло отвечает Тимур. — И оплачу операцию этому… Невзорову Максиму Сергеевичу.

— Спасибо тебе… огромное. — Предавшим голосом проговариваю я. — Я правильно понимаю, теперь я должна…

— … выйти за меня замуж. Юрист составит брачный договор к вечеру.

— Я могу увидеть его?

— Максима Сергеевича? Или договор?

— Пожалуйста, Тимур. — Смаргиваю с ресниц слезы, впиваясь ногтями в ладони. Не хватает еще разрыдаться перед ним! Много чести!

— Не торопись, принцесса Ди. Я дождусь счет от Циммермана, а вечером мы вместе поедем, навестим твоего Невзорова перед отъездом.

— Какие последствия операции, Тимур?

— Любишь его, да? Беспокоишься? Никаких. Невзоров получит несколько процедур облучения радиохирургическим аппаратом Кибер-нож. Точного количества не знаю, Циммерман разберется на месте. От их числа зависит, насколько опустеет мой карман.

— Слава Богу! Главное, чтобы он жил…

— Не надо, Ди. — Облизнув губы, произносит Тимур. — Не заставляй меня чувствовать себя чудовищем.

Глава 25

Диана

Величайшие мыслители древности Платон и Аристотель считали жадность худшим пороком. Позволю не согласиться с ними — мое маниакальное стремление завладеть деньгами Багрова имеет исключительно благородное происхождение. Я расхаживаю по его кабинету, как сытая тигрица — бесшумно, деловито, даже элегантно, скрывая внутренний пожар маской безразличия. Сверлю взглядом затянутую в модный твидовый пиджак спину Тимура (когда бы я еще заметила, во что он одет?), считая секунды до окончания этого кошмара. Наконец, юрист, похожий на нахохлившегося воробья, виртуозно нажимает кнопку мыши, приказывая принтеру явить миру свои черные мысли на бумаге. Ну ладно, не черные мысли, а, всего лишь, брачный договор.

— Все готово, моя будущая королева! Читать будешь? — мурлычет Тимур.

— Н-нет…

— Как? — вздрагивает «воробей».

— Тимур, надеюсь, в договоре не написано, что я должна рожать детей каждый год или отдавать тебе все свои деньги? — вскидываю бровь и складываю руки на груди.

— Конечно, нет, Ди. Этот стандартный договор.

— Укажите, что я не претендую на его имущество, деньги, машины, предприятия… Мне ничего не нужно. — Перевожу взгляд на юриста, небрежно загибая пальчики. — Покажи мне счет на оплату лечения, Тимур.

— Поехали в больницу, Ди. Вручишь сама этому… Невзорову полный пакет документов. — С нотой обиды в голосе протягивает Тимур. Он думает, я стану пресмыкаться перед ним? Лизать его ботинки, целовать следы или боготворить его? Да я… Да мне… Черт! Я отдала свободу. С жадным любопытством и детской непосредственностью я заглядываю в головы других людей, изучаю их поведение, роюсь в мотивах их поступков, как в мусорных баках. Но себя я не знаю. Смотрюсь в зеркало, с содроганием ожидая, что эта особа выкинет на этот раз? Никогда не думала, что смогу отказаться от любви. Еще год назад я бы остервенело добивалась мужского внимания, строила козни и играла людскими судьбами, как жонглер шариками. А сейчас… я готова стать чертовым шариком и отдаться в руки всемогущему жонглеру. Лишь бы он жил — человек, дороже которого нет никого в жизни. Тряпка, скажете вы?

— Я надеюсь, ты не забудешь сообщить Невзорову о свадьбе? — мои размышления прерывает вопрос Тимура. За окном проносятся суетливые картинки вечернего города. Нехотя отвлекаюсь от «завораживающего» пейзажа и перевожу глаза на Тимура — в его возбужденно-блестящем взгляде плещется страх. Его чистый, неразбавленный концентрат. Он правда боится, что я откажусь? Кину его?

— Тимур, я человек слова. Если подписала эти чертовы документы, значит, не подведу.

— Мы пойдем вместе, Ди. Мало ли что ты выкинешь.

— Пожалуйста, дай мне попрощаться с ним. Я стану твоей женой… Пожалуйста, Тимур.

Жалко, как же жалко звучит мой голос! Мышиный писк, и тот звучит увереннее.

— Хорошо. — Кивает Багров, тягостно вздыхая. — Даю тебе десять минут.

Тимур звонит нужному человеку, и меня беспрепятственно пропускают в отделение. Проворная медсестричка услужливо протягивает мне халат и провожает в палату. Макс спит. Затаив дыхание, сажусь на краешек скрипучей койки и смотрю на него: полные губы, круги под глазами, заострившиеся черты… Опускаю голову на грудь с выпуклыми мышцами, слушая биение молодого сердца. Оно не должно останавливаться — только не сейчас. От моих сдавленных всхлипываний Максим просыпается. Вздрагивает и, устало разлепив глаза, глубоко вздыхает.

— Ты пришла, Ди. — Шепчет Макс, поглаживая мои дрожащие плечи горячими ладонями. — Прости меня. Прости за… вранье.

— А я не поверила, Макс. Ни одному слову. — Улыбаюсь через силу, утирая ладонью слезы. Непослушные, они все катятся и катятся по лицу…

— Надо же. Почему?

— Макс… Помнишь, ты спросил меня, о чем я мечтаю? Мы тогда гуляли по Смоленскому парку, ты рассказывал о звездах. — Всхлипываю, уткнувшись в его грудь. — Я ведь мечтала об одном — чтобы в моем сердце выросла хоть какая-нибудь колючка или… что там растет в пустыне? А у меня в сердце расцвела роза. Целый розовый сад. И это все ты… Из-за тебя. Ты просто не мог.

— Не плачь, фея Динь-Динь. — Облизав пересохшие губы, произносит Макс. — Все будет хорошо.

— Обязательно будет. Отец помог получить квоту на операцию в Израиле. Я привезла документы. Тебя вылечат, слышишь?

Макс меняется в лице, очевидно, почувствовав сквозящую в моих словах ложь.

— Не нужно было, Диана.

— Нужно. Потому что… я люблю тебя. Люблю, Макс. Можешь прогонять меня или презирать, но ты — самое дорогое, что у меня есть.

— Я тоже тебя…

— Нет! — вскрикиваю, как безумная. — Молчи. Ты скажешь мне об этом, когда вернешься из клиники — целый и невредимый.

Я нарушаю данное себе обещание — прижимаюсь к горячей мужской груди и целую Макса в губы — теплые, нежные, податливые. Падаю в пропасть безумия и слабости, не в силах отказать себе в последнем поцелуе. Глажу его щетинистые скулы, зарываюсь пальцами в волнистые волосы, впиваюсь в него, как клещ, каждым прикосновением прощаясь… Стону от бессилия, жадно втягивая ноздрями запах его волос, и плачу, плачу… Макс отстраняется первым. Гладит меня по голове и тягостно дышит. Утирает слезы с моих щек и повторяет:

— Все будет хорошо, Ди. Все будет хорошо…

Смотрю на свое отражение в темном окне — заплаканную, но счастливую девушку. Счастье ведь тоже не всегда бывает сладким… Выстраданным — да, легким — едва ли.

— Диане пора. — Звучит за спиной голос Тимура. Он все-таки пошел за мной! Испугался, что я убегу или проболтаюсь Максу. Глупый… Неужели, он любит меня? Иначе, что в его глазах? Волнение, беспомощность, страх. Почему жизнь такая несправедливая, Господи?

— Конечно. — Отстраняется Макс. Кажется, у него даже руки становятся холоднее, а уж взгляд… Надо быть глупцом, чтобы не понять, что происходит. — Спасибо, Диана.

— С вами все будет хорошо. Желаю здоровья. — Бросает через спину Тимур и уводит меня, крепко сжимая пальчики вспотевшей ладонью. Мы возвращаемся к машине в полном молчании.

Тимур распахивает дверь и усаживает меня, как самый ценный в мире груз. Ей-богу, если бы у него был плед, он и ноги мне закутал!

— Сейчас мы поедем ко мне. — Ультимативно звучит его голос. — А завтра перевезешь в мою квартиру свои вещи. — Цедит сквозь зубы, сведя брови к переносице.

— И собаку. — Хриплю я, отвернувшись к окну. Не хочу, чтобы Багров видел мои слезы.

— Хорошо. Как скажешь, королева Ди.

Тимур настраивает радио. Я закутываюсь в вязаный шарф и немигающим взглядом смотрю на огни вывесок и яркие гирлянды, оплетающие деревья. В повисшей тишине слышится звук включенного указателя поворота: тик-так, тик-так… И дыхание Багрова — частое и, пожалуй, обреченное.

Он сворачивает за угол и останавливается так резко, что я едва удерживаюсь от удара головой о стекло. Цепляюсь за сиденье одеревеневшими пальцами и вопросительно взираю на Багрова.

— Что происходит?

— Уходи, Ди.

— Я не понимаю… Почему?

— Потому что я человек. Уходи и не попадайся мне на глаза.

— А как же операция? Я же должна тебе...

— Операция оплачена, с Максимом все будет хорошо. Разберемся… потом. — Тимур бессильно опускает голову на руль.

— А свадьба? Ты… хочешь сказать, что передумал, я ведь… — лепечу бессвязно.

— Уходи, черт бы тебя побрал! Вон!

Ледяной воздух разрывает легкие, когда я бегу по лужам подальше от Тимура. Ноги мокнут, а носки неприятно липнут к коже. Убегаю, понимая, наконец, какое оно — счастье. Головокружительное.

Знаете, что частенько приводит пациентов в кабинет челюстно-лицевого хирурга? Влюбленность. Или безответная любовь. Я второй час колдую над лицом Марины, искренне веря в способность двухчелюстной моделирующей остеотомии повлиять на сердце некоего Сергея. По мнению девушки, неправильный прикус — корень всех ее бед, и мне, как врачу следует подчиниться желанию пациента.

— Операция закончена, шьем. — Удовлетворенно вздыхаю, любуясь своей работой. Марину перекладывают на носилки и транспортируют в отделение реанимации и интенсивной терапии.

Я возвращаюсь в ординаторскую, мечтая поскорее скинуть медицинскую пижаму, «украшенную» солеными от пота кругами. Здороваюсь с коллегами и торопливо распахиваю шкафчик, в недрах которого покоятся комплекты сменной одежды.

— Диана Руслановна, наконец-то! — вздрагиваю от голоса дежурной медсестры Ниночки за спиной. Разве можно так пугать? Она заламывает руки и чуть не плачет.

— В чем дело, Лесковой плохо?

— Нет! С ней все в порядке. Звонила ваша мама. Семь раз. — Вымученно произносит Нина, протягивая мой телефон.

— Ты сказала, что у меня операция? — рассеянно бормочу, разглядывая зловещий аппарат. Коллеги наслышаны о непростом характере Виолы Вадимовны. Очевидно, она измучила Ниночку расспросами, жалобами на судьбу или рассказами о неблагодарной дочери.

— Да, только без толку…

— Спасибо, Нина. И… извини. — Сглатываю внезапно выросший тугой ком в горле.

Ниночка грустно кивает и возвращается в сестринскую. Не проходит и минуты, «бомба замедленного действия» оживает, пронзая больничную тишину тревожной мелодией.

— Да, мама, что случилось? — концентрирую спокойствие в голосе.

— Ты можешь приехать, Диша?

— Мама, если ты звонишь, тебе что-то нужно. Говори что.

— Дианочка, ты несправедлива, дочка. Нехорошо это все… Мы с папой хотим помириться с тобой. Ты наша единственная девочка, и я понимаю тебя, как мать. Расследование, и все, что вскрылось о Глебе, это так ужасно! Когда мы узнали, то… — Голос Виолы пестрит многообразием оттенков: любопытство, страх, беспокойство… Нет в нем только раскаяния.

— С этого момента поподробнее! Откуда вы узнали?

— Твой Бессмертный вызвал Руслана на допрос официальной повесткой. — Всхлипывает мама.

Повестка, звонок мамы, ее манерные всхлипывания… В голове рисуется четкая картинка: Виола хочет расспросить о подробностях дела. Интуиция подсказывает, что я должна поехать.

— Я приеду через час, мамуль.

Отбиваю вызов и иду в душ. Когда все закончится, я возобновлю работу на полную ставку, а пока… Даю распоряжения Ниночке и предупреждаю Золотарёва об уходе.

Джинсы и хлопковая толстовка липнут к влажному телу. Выбегаю на улицу как есть — с мокрыми волосами. Ничего, согреюсь по дороге горячим капучино и вишневым пирожком из Макдака. Выруливаю на Фрунзенскую набережную и еду к заветному «королю фастфуда», ощущая в кармане вибрацию телефона. Делаю заказ и, отъехав от окна оплаты, отвечаю.

— Диана, послушай меня внимательно, — на том конце провода звучит взволнованный голос Бессмертного. — Где ты находишься?

— В городе, но собираюсь к маме. Что случилось?

— На Ксению Филипповну совершили покушение в больнице.

— Черт! Значит, убить пытались ее, а не маму? Она что-то знала? Рассказывайте, что вам известно.

— Преступник оставил следы обуви — такие же, как возле нотариальной конторы. Диана, это один и тот же человек. Ксению спас случай: дежурная медсестра забыла телефон в ее палате и вернулась, спугнув убийцу.

— Яков Андреевич, вы думаете, это… Жорик?

— Не уверен. У меня нет прямых улик. В день пожара алиби Георгия Вольского подтвердила ваша мама.

— Она и сейчас его подтвердит. Подумайте сами, Яков Андреевич, кому выгодна смерть Ксении? И кто имел доступ к дому Виолы? Насколько мне известно, следов взлома при осмотре не было, как и чужих отпечатков пальцев.

— Диана, я давно думаю об этом.

— Только думаете? Хотите повторения истории с Ладожским? Простите...

— Оснований для его задержания нет. — Проглотив обиду, произносит Яков. — Диана, будь осторожна, прошу тебя.

— Думаете, мама позвала меня в дом, чтобы убить?

— Нет, она хочет выудить подробности расследования.

— Что мне им сказать, босс? Надо же дезинформировать их и заставить думать, что им ничего не грозит, так?

— Молодец, мыслишь, как настоящий коп. Скажи, что нотариальную контору поджег человек Ладожского.

— А кто пытался отравить маму? Надеюсь, про покушение на Ксению надо молчать? — отпиваю кофе и выруливаю к юго-западному выезду из города. Слова Бессмертного пробуждают в теле мелкую противную дрожь. Черт, а если Жорик убийца? Что тогда? Виола рассказывает любовнику все до мельчайших подробностей. Если они причастны к пожару и покушению на Ксению, то приложат максимум усилий, чтобы сохранить свободу. А кто им мешает больше всего? Кто разворотил болото и выпустил на свободу злых духов? Я! Это все я — та, кто мешает всем спокойно жить.

— Не бойся, Диана. Я понимаю, почему ты молчишь. Не думай о плохом. Все-таки Виола твоя мать. Они не посмеют тебе навредить. Я хочу, чтобы ты сейчас меня внимательно выслушала. Готова?

— Да, шеф.

— Ты хорошо знаешь дом матери? Кладовки, подвалы, тайники?

— Я хирург, Яков Андреевич. Если я в состоянии запомнить расположение сосудов и нервов в человеческом теле, то…

— Понял, Ди. Не задерживайся в гостях у матери. Мне нужна аудиозапись разговора, который произойдет между Виолой и Георгием после твоего ухода. Попрощайся, хлопни дверью и незаметно вернись. Спрячься там, где тебя не будет видно.

— Почему нельзя приехать к ним с ордером на обыск, Яков Андреевич?

— Я не хочу тебя мучить, Ди! Неужели, непонятно? — взрывается Бессмертный. — Они удалили улики, вымыли дом, выбросили чертовы ботинки… А тянуть признание можно годами. Твоя мама промолчала семь лет назад, промолчит и сейчас.

— А если они меня вычислят?

— Я сейчас предупрежу Горбунова, он подстрахует тебя. Выедет с кем-нибудь из ребят. Неофициально.

— Понятное дело, — бурчу я. — Въезжаю в поселок. Пока мы тут с вами болтали, я доехала до дома предполагаемых преступников.

Прощаюсь с Бессмертным и паркуюсь перед воротами. На палисаднике перед домом красуются дубки и кустарники туи, на дорожке перед деревянной лавочкой валяются лопата и бечёвка для подвязывания. Ничего подозрительного и непривычного. Только сердце тревожно щемит в груди, сжимаясь до размеров маленького, болезненного комка.

Глава 26

Диана 

— Не стой на пороге, Диша, заходи скорее. — Мурлычет маман, на ходу поправляя ярко-красный тюрбан. Виола изящно взмахивает рукой и элегантно, как по подиуму, шествует в направлении гостиной. — Угощайся, дочка. Жорж приготовил салат с креветками и руколой.

— Привет, дочурка. — Язвительно улыбается Жорик, снимая смешной клетчатый фартук. — Давно тебя не было. Садись давай за стол.

— Привет… всем. — Рассеянно бормочу, тупо уставившись на маму и Жорика. Вроде бы все, как обычно: утонченно-модная Виола и пускающий восхищенные пузыри «Жоржик», но мое чутье не обманешь — что-то не то…

— Мам, давай ближе к делу — вы же меня не салат есть позвали? — хмурюсь, снимая куртку и бросая ее на подлокотник дивана.

— Дианочка, ну что за глупости? Ты из мамы прямо монстра сделала! — Виола всплескивает руками и остервенело раскладывает салат по тарелкам. — Жорж, принеси из кухни белое вино.

— Я за рулем, мам. Не суетись. Давайте поедим?

Жорик протяжно выдыхает и откидывается на спинку стула. Мы молча едим и улыбаемся друг другу, но в воздухе повисает тяжелое, как липкая сахарная вата, напряжение. Листья салата во рту Жорика оглушительно хрустят.

— Сейчас папа приедет. — Отложив вилку, произносит мама.

— Я так и знала, что это все неспроста. Говори, что вам нужно?

— Ничего, детка. Папа в недоумении… — манерно вздыхает Виола. — Он же не виноват ни в чем. — К вздоху добавляется скупое всхлипывание.

— Ну сколько можно, а? — взрываюсь и со звоном отбрасываю вилку. — Что вы хотите услышать?

Из прихожей раздаются шаги и шуршание: а вот и папуля пожаловал. Слегка прокашлявшись, он стягивает куртку и проходит в гостиную. Сухо здоровается, не удостоив Жорика рукопожатием.

— Что за шум, а драки нет?

— Папа, тебе есть что сказать? — свожу брови к переносице и складываю на груди руки. — Учти, что Бессмертный…

— Заладила со своим Бессмертным. Я же сказал, что ничего не знаю. — Папа опускает руки в карманы брюк и отходит к окну, из которого открывается вид на подъездную аллею к дому. — Что за черт! Диана, это ты их вызвала? Мерзавка. Ты… Ты… — Вмиг утратив напыщенность, цедит папа.

Под окнами слышатся шаги и звуки закрываемых дверей, скрежет калитки, щелчки оружейных затворов… Господи, неужели все так серьезно? На пороге вырастают три знакомые мужские фигуры: Влад Горбунов, Яков Бессмертный и Блинов. На улице замечаю фигуры спецназовцев в черных камуфляжах.

— Извини, Диана, что не предупредил. — Произносит Бессмертный. — Работай, Влад. — Он переводит взгляд на Горбунова. Все время забываю, что ответственным за операцию назначили стажера.

— Вольский Георгий Валерьевич, вы арестованы по обвинению в покушении на убийство Волобуевой Ксении Филлиповны и умышленном уничтожении чужого имущества, статьи 105, 167, 30 УК РФ. — Бодро грохочет Влад, зачитывая протокол.

— Что вы себе позволяете? — маман стряхивает оцепенение. — Убирайтесь из моего дома! Покушались на меня, а не на Ксюшу! Олухи! Вместо того чтобы работать, вы обвиняете человека… — ломает руки и надевает на лицо скорбную мину.

— Я не виноват. С чего вы взяли? Она же умирает… Ксения… Она же не могла сказать… Вы же сами позвонили? — мямлит Жорик.

— Заткнись, олух! — театрально вздыхает маман.

Ах, вот в чем дело? Родители позвали меня, чтобы выяснить состояние Ксении? Выходит, Бессмертный и меня обвел вокруг пальца? Скрыл подробности дела и использовал, как живца?

— Ксения Филипповна утром пришла в себя и любезно согласилась помочь следствию. Она подслушала ваш разговор с Виолой Вадимовной, в котором вы договаривались об уничтожении документов нотариуса Волгина. Ваши отпечатки пальцев обнаружены на банке с крысиным ядом, которую вы неосмотрительно оставили в подвале.

— Как оставил?! Идиот, тебе ничего нельзя поручить! — орет маман, а мне хочется сгореть от стыда. Как они посмели? Неужели, это все только из-за завещания отца? Нет, слишком мелкая причина, и Бессмертному это известно. Ксения услышала что-то еще… Яков молчит — бережет козырь, желая спровоцировать моего папу. И его хитрый взгляд, украдкой брошенный, убеждает в моей правоте. Игра неслучайна, роли расписаны, а моя — молча наблюдать и изображать изумление.

— Вы хотите дать признательные показания? — Горбунов деловито протягивает побледневшему Жорику бумаги.

— Я ничего не делал. — Блеет Георгий, поглядывая на Виолу.

— Надевай наручники, и везите его в СИЗО. — Равнодушно бросает Яков. — Не хочет говорить, не надо. Повесьте на него еще что-нибудь. Блинов, у тебя сколько висяков? И, кстати, хорошо, что вы заглянули. — С тем же непробиваемым лицом обращается к папе.

— Позвольте, я никакого отношения к Ксении не имею… — Испуганно протягивает папа. — И к этому дому тоже.

— Руслан Александрович, именно так… Никакого отношения. Однажды ваше равнодушие сыграло с вами дурную шутку. И ваша алчность… — добавляет Яков.

— Виола, Виолочка… — скулит Жорик, вытягивая вперед закованные в наручниках руки. — Ты поможешь мне?

— Виола Вадимовна не сможет вам помочь, — Яков произносит следующую по выверенному плану реплику. — Она пойдет под суд, как организатор. Господа, вам есть, что сказать или так и будете молчать, усугубляя свое положение?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Тюрбан с головы мамы сползает набок, тушь растворяется в искренних (бесспорно!) слезах. С ее лица словно стирают маску, открывая взгляду неприметную правду. Виола хватает воздух ртом, заламывает руки и с сожалением смотрит на меня. Кажется, того и гляди, ее хватит удар.

— Простите, я могу быть свободен? — нетерпеливо потирая руки, произносит папа. — Я приехал увидеться с дочерью, а не смотреть, как мою бывшую и ее любовника загребает полиция. — Отец делает пару шагов в сторону выхода и замирает, как вкапанный от громогласного баса Бессмертного:

— Задержитесь, Руслан Александрович. Я обещал найти доказательства вашей причастности к преступлению Ладожского? Так вот, я их нашел.

Ай да Бессмертный! Куда мне до него?

— Что?!

— Диана, я благодарю тебя за помощь в поимке соучастника преступления. Твой Багров утром привел в комитет некоего Мирона Хохлова. Руслан Александрович, вы знаете такого?

–Д-да… А причём…

— Помните Нелли Ивановну Черненко? Вы уволили ее восемь лет назад, обвинив в краже. А Ладожский принял опытного бухгалтера и доверил ей руководство экономическим отделом своего, тогда еще развивающегося, предприятия. Так вот, последние годы Нелли работает у Мирона Хохлова. Утром она дала показания, в которых подтвердила…

— Да что эта шлюха могла подтвердить? — плюет ядом папа. — Так и знал, что она что-нибудь выкинет! Овца эта…

— Глеб лично приказал Черненко составить липовый договор, по которому вы якобы вернули долг. На самом деле, Ладожский купил ваше молчание. Вы позорно скрыли от правосудия факт чудовищного преступления, вы… — не выдерживает Яков. Господи, наверное, я перестаю дышать, наблюдая за этим спектаклем.

— Она все придумала! Черненко эта… Наговорила из зависти и злости. Это мелкая месть… — голос папы становится тише. И весь он будто сдувается, как проколотый шарик.

— Может и так, но Нелли нашла в архиве тот договор. — С ловкостью циркача Яков достает из папки документ и потряхивает им над головой. — К тому же одна из похищенных Глебом девушек подтвердила, что вы видели ее через окно подвала. А она видела вас…

— Черт! Ненавижу суку…

Некрасиво. Мерзко. Гадко. В моем словарном запасе не хватает слов, чтобы описать чувства… Стыд… Пожалуй, его среди них больше.

— Руслан Александрович, вы задержаны по статье 205.6 УК РФ — несообщение о преступлении. К сожалению, максимум, что вам грозит — год колонии. В большинстве случаев виновникам назначают штраф или условный срок. Вот такие несовершенства закона…

— Черта с два ему условка! — взрывается маман. — Чистеньким хочешь из воды выйти?

А вот то, чего ждал Бессмертный. Ему даже ничего не пришлось говорить… Похоже, провокация его конек. А еще умение загнать подозреваемых в угол, лишить надежды, опутать их паутиной страха. Да он паук, Яков Андреевич…

— Заткнись, Виола, не ухудшай свое положение. И этого идиота, если он тебе так дорог. — Шипит папа, бросив снисходительный взгляд на Жорика. — Молчи, а я помогу вам выйти с минимальными потерями.

Молчи? Опять? Как же они достали! Не позволю... Вырываюсь вперед и встаю прямо перед папой. Мы смотрим друг на друга длинную минуту, целую вечность, отделяющую меня от правды. Глаза застилают предательские слезы, но я больше не боюсь… Как клещ, впиваюсь в лацканы пиджака родителя…

— Говори, папа. Хватит молчать! Хватит меня мучить! — безуспешно трясу папу. Верите, он продолжает неподвижно стоять. Как гора, которую пытается сдвинуть с места ветер. — Прошу тебя… Неужели, тебе совсем меня не жалко? — голос срывается на плач. Я всхлипываю, а потом оседаю на пол, к его ногам. Валяюсь, как нищенка, просящая милостыню. — Пожалуйста, умоляю… Умоляю тебя, скажи…

— Диана, хватит, детка. — Плеча касается горячая ладонь Якова. — Успокойся. Вставай, Дианочка, поднимайся.

— Скажи!!! — истерично вскрикиваю, продолжая трясти папу за штанины. — Хватит издеваться надо мной! Говори!

— Да скажи ты ей, Руслан, все равно они не отвяжутся! — сдувая выбившуюся из тюрбана прядь, выкрикивает маман.

— Ты неродная нам, Диана.

Глава 27

Диана 

Влажные ладони ползут по толстому стеклу, разделяющему меня с папой. Я вижу его, а он меня нет… Фокус, придуманный в 1953 году калифорнийским ученым и называемый зеркалом-шпионом (Прим.автора — Зеркало Гезелла). И в жизни было так: я видела папу, чувствовала, знала, а он… Они так и не смогли меня полюбить, всю жизнь отгораживались от меня чертовой тайной. Папа сидит за пластиковым столом, непринужденно сложив руки перед собой. Спокойный, уверенный в себе — прямо памятник правосудию и стойкости.

— Когда вы удочерили Диану Шестак? — деловито произносит Горбунов. Шуршит бумагами, нервно перебирает их, скрывая волнение. Вот почему Бессмертный отказался довести до конца дело?

— Он справится, Ди. — Читает мои мысли Яков, нависающий, как гора.

— Мы не удочеряли ее. — Мнется папа, меняя положение. Шумно выдыхает и откидывается на спинку стула. На его лице гуляют желваки, ноздри раздуваются — похоже, каменная маска, которую папуля надел, стремительно рушится. — Я тогда работал простым акушером-гинекологом в городском роддоме.

— Это седьмой роддом? Который снесли десять лет назад? — уточняет Влад.

— Совершенно верно. Здание было построено после войны, поэтому…

— Ближе к делу. — Отрезает Влад.

— Мы с Виолой не могли иметь детей. Начинающая актриса, восходящая звезда она не хотела усыновлять ребенка легально. Слишком темное пятно на ее биографии. — Сквозь зубы цедит отец. Сжимает пальцы в кулаки и тяжко вздыхает. — Если бы я только знал, что актерская карьера Виолы пойдет коту под хвост! Мою пациентку звали Мария Дробышева — восемнадцатилетняя детдомовка, направленная из районной поликлиники на сохранение. Я все рассчитал — русоволосая голубоглазая девушка внешне походила на Виолу. Вы не поверите, у нее даже группа крови совпадала с моей — вторая, резус-положительная. — Криво ухмыляется папа и облегченно вздыхает — освобождается от мучащей душу вины, вскрывает застарелый гнойник, выпуская на свободу ядовитую тайну.

А я… не могу дышать — хриплю, вцепившись пятерней в горло, отравленная ядом… Тяжело дыша, Яков бросается к стоящему в углу кабинета кулеру и наливает воды в стакан. С шумом распахивает створку шкафа, достает какие-то таблетки…

— Держи, Диана. Пей, детка, пей… — Яков неуклюже подносит таблетку к моим губам. — Все будет хорошо, слышишь? Поверь старой ищейке.

— …к тому же сирота, которой некому помочь. — Монотонно продолжает папа. — Я звонил Маше, справлялся о ее здоровье, а потом предложил вести ее беременность до самого конца. После рождения здоровой девочки я забрал ребенка, а Маше показал детский труп из секционной. Выдал чужого ребенка за ее…

— Господи! — вскрикиваю и машу руками в поисках опоры. Бессмертный обнимает меня, поддерживает за локти, пытается увести от гребаного окна и усадить на диван.

— Нет! Я должна услышать правду! — вырываюсь, брызжа слюной.

Яков молча отходит к столу и набирает телефонный номер. Борюсь с желанием разделиться надвое, но все же выбираю папу…

— Как Мария Дробышева восприняла рождение мертвого ребенка? Она не потребовала от больницы расследования или компенсации? — Влад записывает показания папы на диктофон и дублирует их на бумагу — в допросный протокол.

— Компенсацию ей выплатил я. Попросил не устраивать шумиху, успокоил тем, что девка она молодая, родит еще… Отцом ребенка был паренек — такой же детдомовец, как и Маша. Они даже зарегистрированы не были.

— И что потом? Она не догадалась об обмане?

— Я был уверен, что нет. Виола с Дианочкой уехали в Крым, к моим родственникам. Жили какое-то время, пока все не улеглось. — Вздыхает папа, нервно оглаживая лицо. — Но однажды я получил записку. Диана тогда была на последних неделях беременности.

— Вспомните, что было написано в ней? Вы не сохранили записку? — оживляется Влад. Его глаза округляются от любопытства, рот приоткрывается. Ну нельзя же так палиться? Следователь должен быть беспристрастным — это знаю даже я. Поэтому и сижу здесь, по другую сторону стекла, пытаясь справиться со рвущими душу эмоциями.

— Не сохранил, конечно. Испугался… Но я помню все слово в слово…

Однажды вы украли мою мечту, а я украду вашу. Вы украли жизнь, которая могла быть у меня, и я заставлю вас страдать.

— Почему вы не сообщили в полицию после похищения внучки? — разводит руками Влад.

— И что бы я им сказал? Я похитил ребенка, и его мамаша мне мстит? Диана была сопливой девчонкой, беременной от женатого мужика — моего партнера Глеба Ладожского. Мне было больно, неприятно, признаюсь, я свыкся с мыслью о внучке. Но… собственная свобода была важнее. Мы с Виолой приложили максимум усилий, чтобы замять дело.

Вот так, значит? Замять дело? Сжимаю пальцы в напряженные кулаки, борясь с желанием разбить зеркало-шпион на мелкие осколки, орать и все крушить, а еще… вцепиться в лицо папе…

— Иди сюда, Диана. Не слушай его, Руслан сказал все, что было нужно… — вздрагиваю от тяжелой ладони Якова, опустившейся на плечо.

— А если бы он не сказал? А, Яков Андреевич? Мы так и не узнали ничего? — утираю с щеки колючую слезу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Мы знаем, где твоя девочка, Ди. И нашел ее Влад Горбунов, а не я. Он подсказал гениальную идею — поднять базу найденных без документов детей. Просто признание Руслана сократило время.

— Слушаю. — Сажусь на диван и покорно опускаю ладони на дрожащие колени.

— Арину похитили четвертого октября, так?

— Да.

— Мария Владимировна Дробышева погибла в автомобильной аварии пятого октября. Я только сейчас получил сведения из единой всероссийской базы МВД. Ее сгоревший труп вместе с телами сообщников — судимых Романа Платонова и Вячеслава Кудрявцева обнаружили на сто пятидесятом километре трассы Тула — Москва. Судя по маршруту, похитители двигались в Москву.

— А ребенок… тоже был обнаружен в машине? — сглатывая подступающие слезы, произношу я.

— Девочка найдена в ста метрах от места аварии — на автобусной остановке.

— Как?! — взрываюсь я. — Почему эти сведения нельзя было запросить семь лет назад?

— Ты же слышала? Во-первых, Руслан замял дело, подкупив продажных следователей. А, во-вторых, как прикажешь связать Дробышеву и похищение? В день происходит сотни аварий. Тысячи! Надо было проверять всех?

— Да, надо было! — кричу я. Вскакиваю в места и нависаю над сидящим за столом Яковом. — Или возле каждой машины обнаруживают грудного ребенка?

— Диана, да услышь ты себя, дуреха! Твоя дочь жива. Очевидно, Мария Дробышева вытащила ребенка из горящей машины и отнесла на безопасное расстояние. Затем вернулась, чтобы помочь раненым мужчинам выбраться. Но не успела… Случился взрыв, они погибли на месте. Вот сводка за эту дату, пришла пять минут назад… — Бессмертный протягивает мне бумаги.

— А девочка… Когда они нашли ее? Она… она с кем живет? — тупо уставившись на Якова, бормочу я. На меня опускается озарение — в ушах закладывает, в глазах рябит, руки дрожат, как у припадочной… Правда — это сладкая боль. Как хирургическая операция, без которой никак не жить. Она рвет на части, выпуская твою кровь, кромсает тебя, превращая в фарш. И ты рождаешься заново… Возвращаешься с того света — обновленный, новый, другой. Живой.

— Рано утром ее нашла Валентина Аристова — доярка на местной ферме. Она искала мать девочки, но материалы дела о похищении исчезли из базы… стараниями твоего папаши. В ином случае, по заявлению о пропаже, ребенка бы тебе вернули. Это Влад догадался проверить найденных в тот год детей, иными словами, подкидышей. Сделал запрос во все базы, обозначив требования к ребенку по полу, возрасту, национальности и цвету кожи. Искали среди всех малышей без документов, рожденных от проституток, преступниц, бомжих, родивших и выбросивших младенца. Мы неделю ждали ответ, который получили утром. И уже утром знали, что девочка из многочисленного списка — твоя похищенная дочь. Оставалось найти доказательства. Она жива, Ди, ты слышишь меня?

Мне кажется, что не слышу. Растираю лицо, размазывая по лицу обжигающие слезы. Сквозь пелену вижу Бессмертного, медленно поднимающегося с места и направляющегося ко мне.

— Твою доченьку зовут Аврора. — Яков прижимает меня к груди, неуклюже достает из кармана бумажную салфетку и промакивает слезы на моих щеках — неуклюже, но до чертиков искренне.

— Аврора — рожденная на рассвете, — всхлипываю я. — Спасибо… Спасибо, Яков Андреевич.

— Взгляни на свою малышку, Ди. — Бессмертный разворачивает экран ноутбука, показывая мне фото белокурой девочки. — Аврора Аристова, семь лет. Я помогу восстановить твои родительские права, Диана.

— Аврора… — бормочу я, оглаживая подушечками пальцев ее личико на фото. — Моя девочка, я знала, что ты жива.

Что вы знаете об ожидании? Теперь я знаю о нем все. Его грани — разные, не похожие друг на друга, но все же это части одного целого — томление, нетерпение, грусть, радость скорой встречи, сладкая боль… А еще страх, заполняющий неприятным холодком грудь. Не глушу мотор — так и сижу под окнами каморки Якова, потягивая обжигающий кофе. Я боюсь… Боюсь подняться и услышать то, что перевернет жизнь навсегда. А вдруг Аврора не моя дочь? И Яков ошибся, выдавая желаемое за действительное?

— Диана, я вижу тебя. Поднимайся, детка. — Слышится строгий голос в динамике. Яков стоит возле окна и смотрит прямо на меня — девчонку, не побоявшуюся пойти против целого мира, а сейчас трусливо испугавшуюся результатов чертова теста.

Да пошло оно все! Будь что будет! Выхожу из машины и со всей дури хлопаю дверью, запирая страхи в салоне машины.

— Не хочу тебя мучить, Ди. Я прекрасно понимаю,как ты волнуешься, поэтому… открыл конверт, пока ты ехала. Аврора твоя дочь, Дианочка!

— Господи… — прижимаю ладони в пылающим щекам. — Слава богу! И… я могу забрать ее? То есть…

— Диана, ты звонила Валентине Николаевне Аристовой? — прищуривает глаза Яков.

— Нет… Так и не решилась. Я ведь понимаю, что она не отдаст девочку добровольно. Да и Аврора меня не знает. Я совсем не подумала об этом, Яков Андреевич. Выходит, я разрушила жизни стольких людей ради…

— Каких людей? Их людьми назвать можно с большой натяжкой. Разве что Руслана… Все-таки он поступил достойно, оплатив операцию твоему молодому человеку, как его…

— Максим. — Киваю в ответ. — Да, папа переписал свою долю в клинике Тимуру Багрову, покрыв его расходы на операцию для Макса. Признаться честно, я удивлена. Теперь владельцев клиники двое — я и Тимур.

— Ничего удивительного. Руслан получил грязные деньги от Ладожского, а теперь вернул их… таким способом. Обелился перед обществом. Знаешь, Ди, я не хотел реального срока для него — он и так пребывал в страхе, всю жизнь мучился виной, но, ей-богу, я видел в его глазах облегчение, когда судья назначил год колонии.

— Мне их не жалко, — сухо проговариваю я. — Особенно маму…вернее Виолу. И ее мерзкого Жорика тоже! Бедная Ксения Филипповна! Разве она виновата, что услышала, как Виола рассказывала Жоре историю моего появления в их семье. Вот, чего они так боялись — что я узнаю правду. Запутали следствие, совершив поджог, из-за которого погиб невинный человек. Очевидно, Виола окончательно растеряла мозги, раз доверилась своему Жоржу! Он даже ботинки не удосужился выбросить — спрятал их на заднем дворе, под железным корытом. Смешно!

— Все позади, Ди. — Вздыхает Яков, захлопывая папку с делом Виктории Бессмертной. И папку с моим делом… — И с Авророй ты найдешь общий язык, вот увидишь! И не расстраивайся, что твоя… Виола отделалась малой кровью. Да и Жорику могли дать не три года, а все восемь. Пусть теперь целуют ноги Руслану за такой подарок судьбы — он мог бы и не помогать с адвокатами.

— Яков Андреевич, а Ладожскому не удастся избежать пожизненного? — осторожно спрашиваю, опуская взгляд. Бессмертный, как никто другой, знает, что я пережила, пока Ладожского искали по всей стране, не спала ночами, воображая, как Глеб заявится в мой дом или найдет нашу дочь.

— Шутишь? Знаешь, сколько почестей получил комитет за поимку маньяка? Подумать только, Глеб даже из области не выезжал, так был уверен в своей безнаказанности. Все-таки хорошо работает наша система оповещения — молодцы ребята ДПС-ники, узнали его по ориентировкам. И старой ищейке перепало. Хотя… плевать мне на их звездочки. — Хитро прищуривается Яков. — Кстати, Ди, не хочешь к нам в комитет? Если получишь юридическое образование, можешь стать экспертом-криминалистом. Будете с Горбуновым в паре работать.

— Спасибо, Яков Андреевич, — отвечаю со слезами в голосе. — Вы столько для меня сделали… Я всю жизнь буду благодарна вам, но, пожалуй, откажусь — хочу быть мамой. Воспитывать дочь и писать детективы. Мне, кстати, одно маленькое издательство предложило договор на издание серии книг о следователе Буковски.

— Ты умница, Ди. Я не сомневался, что тебя ждет успех. А обо мне напишешь? — Яков неловко усаживается за столом. Достает из тумбочки коробку конфет.

— Да. Если вы не против, напишу об истории Вики. Изменю имена, добавлю любовную линию… — мечтательно закатываю глаза. — Сделаю вас красивым и стройным героем-любовником. А? Как вам идея?

— Отличная идея! Имя героя можешь оставить. Так и вижу рекламные заголовки: серия романов популярной писательницы Дианы Шестак — «Новое дело комиссара Бессмертного»! — смеется Яков, разливая кипяток в чашки. — Давай попьем чай, Ди. А потом ты позвонишь Валентине и договоришься о встрече. Суд восстановит тебя в правах на следующем заседании. Ей придется смириться…

— Я позвоню, обещаю. А поехать к дочери я хочу с Максом, он послезавтра летит домой.

— С ума сойти, месяц прошел. — Яков отпивает чай и со звоном возвращает чашку на блюдце.

— Месяц и десять дней. — Уточняю я. Да, я считаю дни. Потому что безумно люблю Макса… Боюсь нашей встречи и его нелюбви. Реакции дочери на мой приезд. Эх, как же я накрутила себя.

— Все наладится, девочка. Вот увидишь. Ты приезжай ко мне, Ди. Захаживай в гости, не забывай, хорошо? — Яков встает из-за стола, чтобы меня проводить. К его бодрому голосу приплетаются нотки грусти и сожаления. Знаю — старик привязался ко мне, а уж работать со мной, похоже, истинное для него удовольствие.

— Я приеду к вам с Авророй. Вы так легко не отвяжетесь от меня. Вон та коробка, — тычу пальцем в стеллаж, — полна нераскрытых дел. Вам же нужен внештатный помощник?

Вместо ответа, Бессмертный крепко обнимает меня.

Эпилог

Максим 

Профессор Циммерман хвалит меня за старания, а я усмехаюсь в ответ — ведь это его нужно славить и кланяться в ноги за мастерство и профессионализм, благодаря которым удалось избавиться от опухоли. Конечно, я еще испытываю слабость, недомогание, небольшое снижение аппетита, но все это ерунда в сравнении с чудовищными болями. (Прим. Автора: Практически у всех пациентов наблюдаются такие последствия облучения, как повышенная утомляемость, сонливость, слабость, потеря аппетита. Это связано с тем, что лучевая терапия приводит к гибели клеток, вследствие чего они распадаются и попадают в кровь, оказывая тем самым токсическое воздействие на организм. Данные симптомы обычно длятся около двух недель и проходят самостоятельно.)

А еще мне звонит фея Динь-Динь. Вот так запросто, растворяя неловкость, с которой мы расстались, в искренности. Ей важно делиться со мной новостями о поисках, болтать о всякой ерунде — собаках, друзьях и погоде в Израиле. Мы намеренно обходим стороной разговоры о чувствах — моя принцесса не заслуживает признаний по телефону.

— Ты не представляешь, как я жду твоего возвращения! — тараторит Ди на том конце провода, не догадываясь о моем сюрпризе. — Я позвонила той женщине… Валентине Аристовой. В общем, она готова отдать мне Аврору.

— Серьезно? Как такое возможно, Динь? Она же любит ее, как дочь. — Закрываю ладонью динамик, скрывая от Дианы звуки аэропорта. Да, я сбежал к ней! Пришлось поменять билет и долго уговаривать брюзжащего доктора Циммермана отпустить меня пораньше.

— У Валентины Николаевны проблемы с сердцем. — С тяжким вздохом отвечает Ди. — Она перенесла один инфаркт и, если случится второй, о девочке некому будет заботиться. Ее муж умер в прошлом году, и она теперь совсем одна…

— А что ты сейчас делаешь, Ди? — хрипловато шепчу в динамик, садясь в такси. — Ты дома?

— Не поверишь, Макс. Пеку печенье. Вернее, собираюсь печь… Теперь мне придется готовить, как это делают все нормальные матери. — Смеется она, заставляя меня согнуться от приступа щемящей нежности. — А ты? Что делаешь?

«А я еду на такси к тебе домой!»

— Да так… Ничего особенного. Читаю книги, хожу на процедуры, пью таблетки.

Такси пронзает повисшую серо-черную тьму слабым светом оранжевых фар. В душе поднимается теплая волна предвкушения от скорой встречи. Кажется, она захлестывает все вокруг, рвется наружу глупо-счастливой улыбкой, блеском в глазах и нервным покалыванием кончиков пальцев. Что ты со мной делаешь, моя девочка? Ты подчинила меня, как раба, ищущего поощрения хозяина, фаната, следящего за каждым шагом «звезды». Ты моя. Моя, Ди — безвозвратно и необратимо…

— Динь, это я… — прощаюсь с водителем и выхожу из такси, прижимая телефон к уху. Запрокидываю голову вверх — к ее ярко-освещенному окну, манящему в темноте, как маяк. Ноябрьская морось тает, соприкасаясь с моими пылающими щеками.

— Соскучился? — протягивает Диана. На заднем фоне слышу грохот упавших противней или кастрюль.

— Да, Динь. Открывай. — Звоню в домофон, заставляя девчонку впасть в кратковременный ступор. Так и вижу ее удивленное личико с приоткрывшимся пухлым ртом и бегающим взглядом.

— Ма-акс, ты серьезно? — вскрикивает она в домофон и нажимает кнопку. Я распахиваю тяжелую подъездную дверь, а Диана все жмет и жмет, опасаясь, что я могу остаться на улице. Глупышка.

Лифт дребезжит и покачивается, поднимая меня к Ди. Двери со скрежетом распахиваются, и я встречаюсь с ее взглядом — синим, встревоженным, ласковым до дрожи в коленях. Очевидно, нетерпение, бегающее под кожей, как чесоточный клещ, выгнало мою девочку на лестничную площадку. Такую, как есть — в домашней футболке, коротких шортах и черно-белом фартуке, испачканном мукой. Со звонко скулящей при виде меня Барби.

— Макс… Ты почему не предупредил? Ты… — по воздуху проносится шелест ее голоса.

— Пошли, Динь-Динь, — киваю в сторону распахнутой настежь двери. — Пошли домой.

— Макс… — Диана стаскивает с моих плеч куртку, а я вдыхаю ванильно-сливочный аромат выпечки, пропитавший ее волосы. Смахиваю муку с нежной горячей щеки, утопая в бездне ее расширившихся зрачков.

— Как твои печенья? — притягиваю Ди ближе, лаская влажным шепотом висок.

— Невкусные. Я забыла добавить соду, и тесто получилось, как камень. Вторая партия подгорела.

Наши голоса сливаются в тихую музыку — почти медитацию. Она терзает грудь сладким томлением, заводит, возбуждает каждый нерв в теле, заставляя обнажиться друг перед другом.

— Плевать на них, Ди. Я так торопился к тебе…

— Макс… — баюкает она, хаотично оглаживая мои плечи. — Ты остриг волосы. Похудел… Но я… я так тебя ждала…

— Я задолжал тебе признание, Диана. — Беру ее лицо в ладони и нежно трогаю скулы. — Я люблю тебя. Люблю, Ди…

— И я тебя люблю. Господи, Макс, мне кажется, я сейчас упаду в обморок. — Улыбается она, увернувшись от поцелуя.

А потом целует сама — жадно, торопливо, нежно, смакуя мои губы, пробуя их, как лакомый десерт. Я стаскиваю с нее фартук и футболку. С тихим стоном Диана тянет меня в полутемную гостиную. Не разрывая поцелуя, мы остервенело раздеваем друг друга, избавляясь от единственной преграды, разделяющей нас. Нет больше ничего — непонимания, недосказанности, лжи, сомнений… Все растворяется в признаниях, украдкой срывающихся с губ.

— Моя девочка… Люблю тебя… — подталкиваю Диану к дивану и накрываю своим телом. Наша нужда друг в друге, невыразимо острая — как глоток свежего воздуха или воды, луч света в хмурый ноябрьский день или снег в новогоднюю ночь, делает нас неистовыми.

— Макс… — Ди стонет, царапая мою спину, спускается ладонями к ягодицам и подталкивает меня скорее погрузиться в нее. — Мой, ты мой… родной, любимый, любимый…

Мы сплетаем наши тела, дыхания и жизни в одно — большое, новое, общее. И моя душа теперь ее… Я это точно знаю, потому что какая-то ее часть выбрала Диану из тысячи девушек, подчинив мою жизнь ей и заполнив недостающий пазл удивительной картинки под названием судьба.

Голова Динь-Динь покоится на моей груди, а ее тонкий пальчик вырисовывает на коже сердечки. До сих пор я не знал, что удовольствие может быть таким острым и болезненно сладким, не замутненным преградами.

— Ты хихикаешь? — притягиваю ее к себе и целую в щеку.

— Саманта выходит замуж за Ивушкина. — Смеется Диана, показывая сообщение на мерцающем экране айфона. Приподнимается на коленках, обнажая передо мной груди, хрупкие плечи и тонкую талию. Честное слово, я вспыхиваю, как сухая трава от вида ее прелестей. Кажется, мой голод не утихает, а становится только сильнее.

— Вот же… козел! — Шиплю сквозь зубы. — Я же попросил его повременить, подождать, пока я…

— Что — ты? — ее шаловливые пальчики ползут по моему напряженному животу, ниже…

— Пока я сделаю тебе предложение. Пойдешь за меня, Ди? — подхватываю ее за талию и сажаю на себя. — Так что, Диана? Я хотел сделать красивое предложение, подарить кольцо…

— Дурачок… — Динь приподнимает бедра и насаживается на мой член. Часто дышит, впиваясь напряженными ноготками в плечи.

— Скажи «да», Ди…

— Завтра скажу… Обещаю.

Тихое урчание двигателя нарушает сонную утреннюю тишину. Свет фар рассеивает молочный туман, освещая долгожданную дорогу, полную ожидания, надежды и боли. Путь длиной семь лет… Диана завозит Барби в мою квартиру, оставляя проказницу на попечение Ольги. «Все потом, сестренка» — читает она в моих глазах и понимающе молчит. Целует меня крепко, трет похудевшие щеки, гладит плечи и тихонько плачет. А потом отпускает туда, где во мне больше всего нуждаются.

— Макс, я хочу найти папу. Моего родного папу, — тихо произносит Диана, когда мы выезжаем из области. Переводит на меня робкий взгляд, опасаясь осуждения или несогласия.

— Это правильно, Ди… Я поддерживаю твое решение. Скажи… А зачем Марии Дробышевой понадобилось подставлять Ванкувера? — Диана вчера все подробно рассказала, поэтому я спрашиваю со знанием дела.

— Чтобы не подумали на нее. Куварзин был известным бандитом в то время, о его методах знали все, а пресса не гнушалась делиться тайнами следствия во всеуслышание. Только вот получилось это у Марии неловко — если бы следствие не прекратилось… — Ди нервно сжимает руль и сглатывает. — Они обязательно вернули бы мою девочку…

— Хочешь, я поведу? — касаюсь ее руки.

— Нет, Макс. Отдыхай. Я знаю, что тебе назначили курс восстановительного лечения. А мы… бессовестно его нарушали всю ночь. — Диана хитро улыбается.

Мы болтаем обо всем на свете. Целуемся, останавливаемся на заправках, обедаем в придорожных кафе. Она счастлива! Довольна, любима и счастлива.

Но, чем ближе становится расстояние до Авроры, тем сильнее растет ее страх: он заполняет салон машины, как вязкая слизь или грозовая туча. Так ощутимо, что становится тяжело дышать. Диана мрачнеет, закрывается от меня, замолкает и нервно всматривается в опускающиеся на город сумерки.

— Я с тобой, родная. Все будет хорошо, слышишь.

Если бы можно было взять ее боль на себя, я забрал ее всю, до последней капли. Отравился ею, только бы она была счастлива…

Ди лишь неловко прячет страх за улыбкой и как ребенок, прижимается ко мне.

— Надо идти.

— Я боюсь, Макс. А вдруг она…

— Не накручивай, Ди. Пошли.

Валентина Аристова встречает нас на пороге маленького деревянного домика. Она плачет, кутаясь в темно-коричневую пуховую шаль и утирает слезы детским носовым платочком.

— Диана… — женщина изучающе смотрит на Ди, а потом раскрывает объятия. — Я так боялась, что вы будете… Вы же одно лицо с Авророчкой!

— Правда? Макс, ты слышишь?

На ее глаза наползают предательские слезы. Я стою немного поодаль, боясь спугнуть повисшее в воздухе волшебство. Замираю как истукан, наблюдая за стремительно распахнувшейся дверью и… белокурой малышкой с забавными хвостиками, смущенно застывшей на пороге.

— Ты моя мама? — бодро спрашивает она, подходя к Диане.

Ди опускается на колени и прижимает Аврору к груди. Гладит ее слегка вьющиеся пшеничные волосики, торчащие из-под шапки, касается розовых щек, смотрит на дочь, не в силах вымолвить и слово… Кивает, глядя на нее, а потом глубоко вздыхает, прогоняя проклятый страх и придавая голосу уверенность.

— Да, я твоя мама, Аврора. Меня зовут Диана.

— А кто этот дядя? — малышка окидывает меня строгим взглядом.

Валентина смеется, а Ди взмахивает рукой и подзывает меня к ним. Недолго думая, я подхватываю Аврору на руки и твердо произношу:

— А я теперь твой папа. — Строгость на личике Авроры сменяется удивлением. — Ди, что ты ответишь на мое предложение?

— Да! — всхлипывает моя девочка, делая в этот момент меня самым счастливым на планете…

Конец!