Ничего не бойся, я с тобой бесплатное чтение
Сергей и Анна
– Ты скучный! – Анна сердито сдвинула брови, между ними пролегла поперечная морщинка. – Мы давно вдвоём никуда не выбирались. Приходишь с работы уставший, а выходные на даче. Понятно, у тебя мастерская. А мне, скажи, что делать каждый раз? Погулять с детьми в парке я и в городе могу. Подругу хоть позову. А там?
Сергей сидел над остывшим кофе и слушал монолог жены. Опять. Возражать не было смысла. Пусть выговорится – станет легче. А пока он посидит подумает, что с циркуляркой делать. Встаёт, зараза такая, во время работы. Надо бы разобрать и проверить щётки…
– Серёж, ты вообще меня слушаешь? – голос жены вернул его из деревянной мастерской на кухню панельной высотки.
– Слушай, давай поговорим об этом вечером? На работу пора. – Сергей подошёл к раковине и вылил из чашки холодную жижу.
Вернулся в спальню, скинул футболку и потянулся в гардероб за рубашкой. Взглянул на отражение в зеркале: живот подтянут, широкая спина, на правом плече – красное на чёрном, татуировка двадцатилетней давности. Хмыкнул. Придвинулся вплотную к зеркалу, разглядывая чёткий край коротко стриженной бороды, так, что стекло запотело от горячего дыхания, и поднял бровь:
– Скучный, говоришь…
Вспомнил Максидром в 2001 году, как возвращались с концерта из Олимпийского. Одним из хедлайнеров была группа «Алиса», славящаяся своими буйными фанатами. Сергей крепко держал руку Ани, боялся потерять жену в толпе кожаных курток и красных шарфов.
Бежали домой ночью под дождём. Автобус отъехал от остановки под самым носом. Поднялись из метро и увидели с шипением закрывающиеся двери двести тринадцатого.
– Пошли так? – Аня потянула мужа из-под навеса.
Капли тут же намочили волосы, лицо. Покрыли мелким бисером стёкла очков. У жены порвалась застёжка на босоножке. Аня безуспешно попыталась закрепить ремешок. Встала, сбросила обувь, озорно посмотрев на Сергея. Он в игривом порыве подхватил её ладонь. Другой рукой коснулся её спины. Уверенно повёл в танце по тротуару. Крутанул, прижал к груди. Шепнул в мокрую макушку:
– Бежим!
К подъезду добрались мокрые насквозь. Одежда прилипала к телу. Специально завитые Анины кудряшки распались. Влажные волосы липли ко лбу и щекам. Сергей подхватил Аню на руки и донёс до лифта, чтоб не наступала на грязный пол. Мокрые лица, щека к щеке. У него горячие губы, у Ани – холодные. Языком Сергей прошёлся по гладким зубам жены и беспрепятственно проник глубже. Холодными были только губы. Поцелуй прервался лишь на их этаже.
Тогда Анне скучно не было…
Вечером после работы Сергея в квартире встретили непривычная тишина и записка на столе: «Я так больше не могу. Уехали к маме».
Вышел на лоджию и открыл окно. Внизу, мигая габаритками, в сумерках парковались машины. Редкие крупные капли дождя срывались с неба, звонко падали на металлические отливы. Порыв ветра принёс запах влажного асфальта.
Остро захотелось сигарету. Рука машинально поднялась к карману рубашки и опустилась. Сергей по просьбе Анны бросил курить, когда родилась Катюша.
Дождь усилился. С детской площадки донеслись крики – тусовка подростков побежала прятаться в подъезд. Сергей закрыл окно.
На лоджии было уютно. Сам утеплил и обшил вагонкой. Поставил маленький столик, чтобы сын мог делать уроки в тишине. В двушке было тесно вчетвером, но для одного Сергея она оказалась слишком большой и пустынной. Двинулся на кухню. В холодильнике должна была оставаться банка пива.
Антонина Павловна открыла дверь. Сергей устало поздоровался с тёщей. Но на лице сразу же появилась улыбка, как только в коридор выбежала Катюша. Протянула свои тонкие белые ручки и прижалась к отцу:
– Пап, а мамы нету.
– Подумаешь! – Сергей потрепал русую макушку первоклашки. – Я же к тебе пришёл.
– И к Алёше?
– И к нему. – Поискал глазами сына. – А почему он не встречает?
– За компьютером сидит.
– Пап, а теперь дядя Игорь будет нашим папой, а ты нет? – спросила Катюша, когда ехали домой из поликлиники.
Сергей даже обернулся от неожиданности.
– Какой дядя Игорь?
– Ну, он в гости к нам иногда вечером заходит. А в это воскресенье мы с ним в парке вместе гуляли. Он мне мороженое купил.
– Уу.
– А ещё у него есть мотоцикл. Такой огроменный! С блестящими ручками. Дядя Игорь меня и Лёшу катал на нем.
– Где?
– Да тут. Во дворе.
– А что мама?
– Сказала, что выйдет за него замуж и он станет нашим папой. Но я не хочу. Зачем мне второй папа?
– Катюш, я всегда буду твоим папой.
Анна вытерла руки и поставила таймер у духовки. Горшочки с мясом будут готовы через час, как раз к приходу ребят. Сергей заберёт их из школы. На обратном пути заедут за тортом. Игорь приедет позже. Звонил, что надо ещё по работе в одно место успеть. И хорошо. Пусть Сергей побудет пока с детьми один. В присутствии Игоря он до сих пор напрягался.
Анна достала из кухонного ящика купленные заранее праздничные свечи. Две розовые с блёстками цифры: один и ноль. Катюше сегодня десять лет.
Подумать только! В памяти сохранились такие подробности, словно то лето было ещё вчера.
Они тогда полетели вдвоём в Сочи. Алёшу оставили маме. Анна прижималась в самолёте к плечу мужа и радовалась, что наконец вырвалась из душной Москвы. Сергей держал её руку, и она водила пальцем по его ладони, обходя ссадину. Умудрился пораниться стамеской перед самым отъездом.
Руки у него были сухие и тёплые. Широкие загорелые ладони, крепкие пальцы. На указательном – два белых поперечных шрама.
Анна грустно улыбнулась воспоминаниям. Через месяц она поняла, что беременна. Больше вдвоём никуда не ездили. С двумя детьми стало столько забот!
Долго просидела в декрете. Катюша в садик пошла только в четыре года, часто болела. Сергей приходил с работы вымотанный, читал за столом книгу. Анне хотелось крикнуть ему:
– Посмотри на меня! Вот я, перед тобой. Спроси, как прошёл мой день!
Но оба молчали. Анна прикусывала губу, дрожащую от обиды.
Выходные проводили на даче. Сергей пропадал в мастерской, а Анна занималась детьми. Хотелось сломать привычный распорядок, взять бутерброды и поехать на велосипедах на речку, загорать и болтать, наблюдая, как носятся счастливые дети до самого вечера. Но с утра Анна обречённо вставала к плите варить суп. А Сергей брался за скрипучее крыльцо или отправлялся на крышу замазывать трубу.
Когда Анна снова вышла на работу, то как будто открыла мир заново. Оказывается, можно было прихорошиться и получать комплименты от коллег. Можно было похихикать с девушкой за соседним столом над новым галстуком директора. Или над пухлым парнем в очках из соседнего офиса, что часто приходил печатать документы. Говорил, что у него в кабинете принтер не работает. А сам пожирал глазами Анину коллегу.
И вроде работа сама по себе была неинтересная, но от общения с людьми у Анны поднималось настроение. А дома всё сделалось как-то тускло. Казалось, что муж разлюбил, на все вопросы отвечал сухо.
– Не видишь, я занят, – обрывал Сергей, не отрываясь от телефона. Аня понуро опускала голову.
– Давай вместе посмотрим фильм, когда уложу детей спать? – робкий вопрос.
– Я хотел посидеть за компьютером, купил новую игру.
– Ты отнесла мои брюки в химчистку?
– Ой, забыла, извини, завтра отнесу.
– Не надо, я сам, спасибо за заботу.
До вечера молчание, сжатые губы, хмурый лоб.
Ей мерещился в каждой фразе скрытый посыл: «ты не нужна», «ты – плохая». Возможно, придумывала. Но с каждым днём это чувство давило сильнее.
С Игорем познакомилась случайно. Зашла в обеденный перерыв в кафе. Стакан кофе и круассан с марципаном были ритуалом среди скучных будней. В сумочке ждала бутылка йогурта, но это для здоровья, не для настроения.
Анна отходила от кассы, как вдруг её толкнули. Кофе специально не закрыла крышкой, чтоб быстрее остыл.
– Ой! – Вытянула мокрую руку со стаканом подальше от себя, но было поздно.
Кофе выплеснулся на белую блузку и расползся бежевым пятном, несколько капель попало на брюки.
– Простите! – Сзади стоял молодой человек с мотошлемом в руке.
Анна в ужасе взглянула на часы: через сорок минут нужно быть в офисе. А сменной блузки нету.
– Не знаю, как теперь работать. – Кивнула на полупустой стакан.
– А вы далеко живете? Давайте, подвезу вас. Переоденетесь, и домчим обратно.
– Вы, наверное, спешите…
– Я виновник неприятностей, мне и спасать.
Ехать на мотоцикле и держаться за пояс незнакомого мужчины – это как прыгнуть на жаре в воду прямо в одежде. Классно и глупо одновременно. Ветер пронизывал тонкую блузку. Анна прижималась сильнее к широкой спине попутчика, пряталась от воздушного потока.
Дома быстро переоделась и накинула куртку. К офису вернулись всего на десять минут позже.
– Оставить телефон? – Широкая улыбка и лёгкий прищур голубых глаз. – Будете куда-то опаздывать, звоните. Я тут недалеко работаю. С удовольствием прокачу такую красивую девушку.
Анна машинально кивнула, находясь под впечатлением от поездки. Но тут из офиса выглянула напарница:
– Ань, быстрее в офис! Игнатов тебя ищет.
Телефон записать не успела, но на следующий день в обеденный перерыв мотоциклист ждал в кафе. Так Игорь неожиданно вошёл в её жизнь. Закружил и увлёк. С ним Анна снова почувствовала себя молодой и свободной. Нужной и интересной.
Таймер в духовке зазвенел. Анна наклонилась проверить жаркое. Из-под крышки пошёл густой пар и аромат томлёного мяса. Выключила плиту, но вынимать на стол не стала, ещё остынут раньше времени.
Зазвонил мобильный телефон. Незнакомый номер. Опять, наверное, реклама.
– Слушаю.
– Анна Николаевна?
– Да.
– Вы являетесь женой Игоря Петровича?
– Да, что случилось?
Бесстрастный голос ответил, и у Анны подкосились ноги. Она осела на пол с зажатым телефоном в руке. Даже звук ключа и детские голоса в прихожей не заставили обернуться.
– Мам, ты где?
– Аня, что с тобой? – Сергей подбежал и схватил её запястье, меряя пульс. – Тебе плохо? Скорую вызвать?
Покачала головой.
– Игорь разбился, – прошептала сухими губами.
Вбежавшая на кухню Катюша остановилась. Притихла. Сергей усадил Анну на табурет и протянул стакан с водой.
– Когда? Откуда ты знаешь?
– Только что позвонили. Сказали, завтра можно будет приехать в морг.
Сергей смотрел на Аню. Два затравленных карих глаза, как у зверька, попавшего в западню. Не плакала, не кричала. Просто молча сидела, сжимая до белизны костяшек в кулаке телефон. Морщинка на лбу сделалась глубже.
Сергей вынул из духовки ужин, положил детям на тарелки. Торт убрал в холодильник. Катюша отказалась его пробовать и спрятала свечи в шкаф.
Анна сидела в углу кухни и молча наблюдала. Сергей старался её не беспокоить, спрашивал дочь, что где. Потом отправил ребят умываться и ложиться спать.
– Ты останешься с нами? – Катюша прильнула к руке.
– Как мама захочет. – Сергей повернулся к Анне.
– Мамочка, давай папа поспит сегодня у нас?
Анна кивнула головой, губы шевельнулись:
– Хорошо.
Когда Катюша уснула, Сергей встал и тихо прошёл на кухню. Анна все ещё сидела в углу. В стакане была уже не вода.
– Я налью?
Кивнула головой. Виски полилось в стакан.
– Тебе надо лечь. Завтра будет тяжёлый день.
Подняла лицо: влажные глаза с красными прожилками. Всё-таки заплакала:
– Он торопился вернуться домой…
Сергей поставил стакан и обнял Анну за плечи:
– Никто не виноват. Не кори себя.
Он гладил по русой стриженой голове. Аня давно перестала отращивать. Девчонкой мечтала о длинных волнистых волосах. Накручивала на щипцы. Новую жизнь начала со смены причёски. Короткое каре подчёркивало скулы и безвозвратность прошлых отношений. Так казалось Сергею. Гладил мягкие пряди, смотрел на полную луну в тёмном окне и вспоминал мокрые Анины волосы, тёплый летний дождь и пустой ночной город, где были только он и его Аня.
Господи, почему же всё так получилось?!
Ниночка
– Привет Красавитца! Твоя улыбка поразила моя серце. Буду рад знакомится.
Касим нажал на самолётик широким пальцем с обломанным ногтем и замер.
Статус «доставлено».
Синее небо с малиновыми фонарными пятнами крошило мелким снегом на грязные сугробы. Во дворах то и дело взрывался салют. С экрана телефона на Касима смотрела улыбчивая фотография.
Прочитано. Ответа нет.
Новогодний вечер в панельной двушке собрал две семьи в полном составе. Сидели на коврах у стола с горячим узбекским пловом. Тёплые клубы пара вплетались узорами в зыбкий полумрак комнаты. С потолка свисала только одна лампочка.
Женщины переговаривались, уберегая блюдо со сладостями от проворной малышни. Касим боком протиснулся между ними и вышел в коридор за подарками.
Гироскутер – мечта мальчишек. Герой двора, кто лихо проносится на мигающих колёсах и снисходительно разрешает попробовать другим. Сын расширил глаза и в восторге прыгнул к отцу. Долгожданный подарок. Немного поцарапанный ярко-синий гироскутер вынырнул из пакета.
Жена Касима вскрикнула, прикрыла рот узкой ладошкой. Покачала головой.
Ссора назревала постепенно, как осенний дождь. Сначала Алтынгуль стреляла недовольными чёрными глазами через стол на мужа. Потом обнесла его добавкой плова. На кухне громко звенела тарелками. Новый шелковый сиреневый платок смягчил, но ненадолго.
– Ты же знал, что я против, – тихо прошипела она, чтоб не услышал сын.
– Жасур давно просил.
– Да он в школе учится с тройки на двойку, к директору я хожу, не ты. От этой штуки не поумнеет, с уроков будет сбегать.
– Етар, хватит. Я так решил.
Причитания про нерадивых детей и тяжкую женскую долю слушать стало невыносимо. Касим накинул пуховик прямо на обтягивающую мускулистое тело футболку и вышел во двор. Включил телефон и прокрутил контакты. Палец замер у фотографии улыбчивой девушки. @ironman набрал приветствие. Замер. Ответа не было. Через полчаса стёр сообщение и зашагал домой.
Субботнее утро в хрущёвке было тёмным и тесным.
– Вставай, келинг. Пора на тренировку.
Касим потряс плечо заспанного сына и потянул мохрушку. Тот, сопротивляясь, попытался укрыться с головой.
– Ота, дай поспать. В школу не надо.
– Будешь заниматься, как я сильным будешь. Работы много будет.
Желание походить на широкоплечего отца пересилило сонливость. Жасур опустил смуглые ноги на ковёр и в одних трусах поплёлся в ванну. Спортивные награды тускло поблёскивали на тумбе в коридоре.
Субботнее утро в сталинке началось с шахтёрских подвигов. Ниночка застыла с рулоном плёнки под медной люстрой. Вслушивалась. Эхом отдавались звуки в пустом пространстве, между высокими стенами с гипсовой лепниной.
Тонкая костью, как птичка, с очками на остром носике. Длинные пальцы пианистки и мечтательная улыбка на припухших губах. Нет. Не для неё такая работа. Слава богу, сын помогает. Пыхтит от напряжения, ворочая двухметровые доски, но держится. Лоб у пятнадцатилетнего подростка в капельках пота.
– Видишь, Алексей, как тяжело? Учись, чтоб в университет поступить, а то прямая колея в грузчики. Только спину быстро сорвёшь.
– Ну, маам, понял я всё. Хватит уже.
К обеду удалось упаковать разобранный шкаф в плёнку. Книги распихали по пакетам и свалили на пол. Тяжёлые синие энциклопедии с укоризной выглядывали позолоченными корешками из хозяйственных сумок. «Нельзя так с нами обращаться!» – молчаливый упрёк.
Ниночка пролистнула контакты в телефоне. Палец замер над фото узбека в широкой меховой шапке. Нажала звонок:
– Касим, здравствуйте! Можете помочь завтра с переездом? Вы у меня уже были. Помните, холодильник отвозили на дачу?
Касим замер на пороге, увидев хозяйку. Широкие скулы покрылись предательским румянцем. Так это он ей писал, поссорившись с Алтынгуль. Узнает ли она или нет?
Ниночка вежливо кивнула, пригласила войти. С трудом преодолев смущение, прошёл в длинный коридор. Не узнала или не подала виду.
Работали быстро. Хозяйка пыталась помогать, но Касим остановил:
– Мы все сделаем как нада. Быстро и харашо. А Вам нада отдыхать.
Закончив погрузку, сели в кабину. Колено Касима на поворотах касалось ноги Ниночки. «Йомон, – крутилось в его голове, – плохо». Отодвигался, старался не касаться даже одежды.
Ниночке тоже было неловко в кабине с двумя мужчинами. Она никогда одна не ездила даже на такси. А уж останавливать попутку казалось безрассудством. Тёплое широкое бедро Касима случайно касалось ноги. Тогда она ниже опускала взгляд, поворачивалась к окну. Ощущение чужого мужчины рядом приводило в смятение. Казалось, стыдливый румянец завладел каждым сантиметром тела от мочек ушей до мизинцев. Но в боковом зеркале отражалось испуганное бледное лицо.
На очередном повороте, когда Ниночка почувствовала чужое прикосновение, в голове вдруг всплыло воспоминание.
Лестничная площадка, широкий подоконник с цветами. Маленькая школьница остановилась рассмотреть игру в мяч дворовой ребятни и замечталась. Очнулась от звука ключа на пролёт выше. Глаза медленно поднялись в ожидании увидеть маму. Из двери, её двери, вышел незнакомый мужчина, застёгивая верхнюю пуговицу на рубашке. Девочка каким-то чутьём поняла: нельзя сразу заходить в квартиру. Ещё полчаса просидела на облупленном подоконнике. Потом поднялась и отперла дверь.
– Мам, здравствуй! Я немного задержалась в школе. Извини. – Виновато уставилась в пол.
Ниночка подняла взгляд и посмотрела на смуглого Касима. Чужой мужчина тогда был у матери. Чужой мужчина сидел теперь рядом в грузовике. По телу пробежала дрожь. Скорей бы доехать до дома.
Квартира встретила густым мясным духом. Пустой живот заурчал. Касим бросил сумку на пол. Прошёл на кухню. Чёрная коса прыгала по спине жены в такт скалке джуа. Алтынгуль хмуро обернулась.
– Опять в школу вызывали за драку. Уже уши надрала. В следующий раз сам пойдёшь.
– Зачем?
– С тебя пример берёт, вот отвечай. Надоело краснеть перед завучем.
– Не мужское это дело. Моё – деньги приносить, твоё – дети и дом.
– Но…
– Етарли. Есть давай.
Вечером Касим обнял жену. Погладил круглый мягкий живот. Алтынгуль дёрнулась, откатилась.
– О’рнингдан тур. Отстань.
Спустил босые ноги на ковёр. Прошёл на кухню. Обиделась. Маленькая, но, ух, вредная. Открыл социальную сеть. Знакомая фотография. Онлайн. Добрые лучисто-жёлтые глаза, улыбка.
– Здравствуйте. Вы очень милая.
– Здравствуйте! Приятно слышать.
– Как зовут? Могу знакомиться, нет?
– Уже знакомы. Мебель перевозили. Лучше не пишите. Я замужем.
– Вы, Нина?
– Да.
– Эх. Опять не получилось, извините.
Потушил телефон и на ощупь вернулся в спальню к своей Алтынгуль.
Ночной кошмар
Он пришёл в обличье её мужа.
Светлана проснулась среди ночи. Было немного зябко, хоть она и спала под тёплым пледом. Надо было с вечера включить обогреватель. Открыла глаза и увидела в постели Алекса. Он тоже не спал и смотрел на неё. Не раздумывая, Светлана прильнула к мужу. Что может согреть лучше объятий любимого? Он ответил на ласку, тёплые ладони медленно заскользили по её коже, и Светлана поплыла в тёплой неге, снова проваливаясь в сон.
Но вдруг в голове что-то прояснилось, и Светлана резко отодвинулась от Алекса на край кровати. Откуда он тут взялся? Муж уехал в город по делам, и в доме она была одна. Ключ оставила в замке – снаружи дверь не отопрёшь. Какое-то наваждение.
– Господи, помилуй… – прошептал почти беззвучно. – Огради меня, Господи, силой Честнаго и Животворящего Твоего Креста…
Опять вгляделась в угол кровати, но там было лишь одеяло и подушки. Алекс исчез. Примерещилось. Светлана встала и щёлкнула кнопкой обогревателя. Когда нырнула в постель и повернулась на правый бок, то опять увидела мужа. Его пристальный взгляд.
– Огради меня, Господи, – зашептала Светлана, пытаясь молитвой спугнуть наваждение.
Но Алекс не исчезал. Придвинулся и взял её за плечи. В движениях не было прежней ласки. Жёсткие ладони больно сжали тонкую кожу на руке будто клещами. Светлана судорожно вспоминала и твердила слова молитвы. Это не помогало, лишь больше сердило того, кто находился рядом в темноте. В голове мелькнула мысль, что её молитва слаба по неверию. Не от сердца идёт, а по заученному. Поэтому не охраняет, не причиняет вреда злому духу. Лишь дразнит и раздражает нечистую силу.
Плечо пронзила острая боль. Злые, абсолютно чёрные глаза смотрели в упор. Почему забыла полную молитву Кресту?! Сколько раз читала и до сих пор не может без запинок прочесть по памяти!
– Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от Лица Его, ненавидящие Его! Яко исчезает дым… – Дальше слова путались. Светлана опять начала молитву сначала. – Господи, да что же это со мной? Спаси и помилуй, Господи!!
Светлана дёрнулась и проснулась. Очень ныла правая рука. Она всё ещё чувствовала боль от цепких пальцев на своём плече. В ужасе окинула взглядом кровать, но никого не было. Только одеяло и подушки.
Пусто.
– Слава Тебе, Господи!
В комнате царили темнота и холод. Обогреватель не работал. Дрожа не столько от холода, сколько от волнения, Светлана выползла из-под одеяла и опустила ноги на стылые половицы. Нащупала провод и воткнула в розетку. Все действия проделала быстро и резко обернулась, боясь долго оставаться спиной к кровати.
Постель была пуста. Лишь груда скомканных одеял и подушек. Светлана с опаской легла. Глаза держала открытыми. Нельзя засыпать сразу, иначе унесёт обратно, откуда чудом вынырнула. Прочла про себя краткие молитвы ко сну, что помнила наизусть. Давно уже пренебрегала вечерним правилом. Решила, что помолилась без внимания, повторила ещё раз, затем ещё. Осенила себя и подушку крестным знамением.
Начинало светать. Надо сходить в храм, подумала Светлана, засыпая, давно пора сходить…
Плюсики
Бип-бип. Бип. Роюсь в рюкзаке: учебники, папка с тетрадями, розовый дневник с замочком.
Бип-бип. Нашла. Вытаскиваю голубую коробочку с таймером по центру. Отключаю сигнал, на ладонь вытряхиваю белую капсулу. Поднимаю руку. Учительница труда кивает. Встаю, подхожу к кулеру и наполняю стаканчик. Глотаю таблетку. Сажусь обратно за парту к спицам и пряже, представляя, как в соседнем классе Ваня так же выключает бипер и идёт за водой. Только у него не вязание, а робототехника. Всегда мальчикам самое интересное достаётся.
На завтрак в столовке запеканка. Мама говорит, что нам надо хорошо кушать, поэтому ковыряю вилкой жёлто-серый квадрат, выискивая изюм. От творога у меня почти всегда болит живот. Сегодня не исключение. Отпрашиваюсь с русского и иду в медпункт. Спускаюсь аккуратно по широкой лестнице на первый этаж. Не тороплюсь. В прошлом году один мальчик сломал ногу, прыгая по ступенькам. Мне нельзя попадать в травму. Мама будет очень волноваться.
Тут паркет старый, и я выбираю квадраты, которые меньше скрипят. Наступаю ровно в середину, на стыки нельзя, иначе проиграю. Пока идёт урок, в коридоре тишина. Иногда из классов раздаётся стук мела по доске или голос учителя. В медпункт дверь приоткрыта. Медсестра с кем-то разговаривает. Я замираю, прислушиваясь.
– Вот, Лен, раздашь бланки на прививки. Пусть дети дома родителям на подпись отдадут.
– Всем написала? – Узнаю голос классной.
– Найдёновы без бланка. У них свой график прививок.
– Так всё равно отказ нужен.
– А вдруг согласятся? А я их колоть не хочу. Мало ли что. Пусть в поликлинику идут. Не хватало мне тут с вичами работать. Морока одна с этими детдомовцами.
– Не говори. Стерилизовать надо некоторых, чтоб не размножались. А то понарожают на нашу голову, откажутся, а мы расхлёбывай.
– Давай иди скорее бумаги раздавать, скоро звонок, не соберёшь их потом по коридору.
На цыпочках спешу в туалет. К счастью, он сразу за углом. Прячусь среди белого кафеля, пока не стихнут шаги в коридоре. Потом мою на всякий случай руки и бреду обратно в класс. Живот вроде не болит. Так, немножко. Потерплю. Не пойду к медсестре. Злая она.
Дома отпираю замок на блокноте. Перечитываю записи на первой странице:
«Мы, Маша и Ваня Найдёновы, двойняшки из пятого “В”. Мама называет нас плюсиками. Не знаю, что это значит, но мы единственные пьём таблетки по будильнику. Это неудобно, а ещё повод для насмешек. Хотя было бы хуже, если бы я носила очки. Вот Таню Митрошину дразнят четырехглазой или слепой курицей. Мы с Ваней ходим к окулисту каждые три месяца, и я каждый раз загадываю, чтоб не было ухудшений…»
Перелистываю заполненные страницы. Круглый почерк, наклейки и рисунки цветными гелевыми ручками. Пишу на новом листе:
«Дорогой дневник! Сегодня у меня болел живот, поэтому я пропустила половину урока. Ещё всем раздавали бланки на прививки, кроме нас.
Мама говорит, что мы плюсики, но медсестра назвала вичами. Какая-то она противная. Придём с подружкой: то палец на труде порезали, то голова болит или живот. А медсестра подружке пластырь прилепит, рукой лоб потрогает, подует на царапину, чтоб йод сильно не щипал. А мне по столу подвинет, чтоб сама наклеила. Или электронный градусник направит издалека и скажет, что таблетки давать не имеет права. Чтоб я звонила маме, и та забирала. Или скорую помощь предложит вызвать. Сразу видно, что я ей противна.
Интересно, вичи – это что-то типа вшей?»
Накануне Пасхи
В этот день я совершила непоправимое. До сих пор с ужасом думаю, как одно неверное движение превращает обычного человека в убийцу. Так получилось, что села за руль в состоянии, к которому есть множество художественных определений и эпитетов, но буду честна и прямолинейна до конца: пьяной. С трудом держалась дорожной разметки. Машина норовила выпрыгнуть из-под моих рук и угодить на встречку или обочину.
Нет. Никогда ещё в таком состоянии не садилась за руль. Утром поездка не входила в планы. Я долго стояла в душе, подставляя то спину, то грудь под горячие струи. Наслаждалась тишиной, возможностью никуда не торопиться. Второй завтрак мороженым с вареньем под красочную ленту соцсети. Долгожданное одиночество помутило рассудок. Гулять так гулять, решила я, залезая в холодильник, где прятались остатки красного сухого.
Солнечные лучи квадратами на стеклянном столе. Свист вскипевшего чайника. Кофе с молоком в большой белой кружке. Две ложки растворимого, пока никто не видит. Запах, манящий, обещающий рекламное наслаждение, но оставляющий почему-то горечь и разочарование на языке. Надо было сварить настоящего, молотого.
Звонок мужа толкнул на безрассудство. Шкафчик для ванной прибыл в магазин. Муж попросил съездить за заказом и потом встретить его с детьми после прогулки. Бодро ответила согласием, а в животе похолодело. Не могла же я признаться, что уже с утра не утерпела и хлебнула из бутылки.
И вот на Шараповском проезде под мостом я сбила человека. Не увидела пешехода. Была погружена в борьбу с рулём и педалями. В последний момент попыталась вильнуть вбок, краем глаза заметив, как скатывается тело с капота на асфальт.
Страусы не прячут голову в песок. Можно прочесть об этом в Википедии. Но я в минуту опасности, когда ничего уже нельзя сделать, прячу. Зажмуриваю глаза, надеясь избежать аварии. Бегу прочь, чтобы не видеть того, что натворила.
Не остановилась. Вдавила газ в пол и вылетела на прямую дорогу. Если нельзя вернуть всё обратно, то хотя бы забыть. Хотелось, чтобы этого не было. Не со мной. Я не такая!
Муж гулял с детьми в парке. Мы прошлись молча по дорожке, усыпанной мелкой каменной крошкой. Дети с весёлыми криками бегали от качелей к тренажёрам. Молодая листва, только-только пробившаяся из липких почек, окутывала всё зелёной дымкой. Прозрачной, не скрыть ничего от глаз. Так и мой день обнажено топорщился перед совестью. Заноза.
– Слушай. – Я теребила в руках молнию на жилете, боялась поднять взгляд. – Я только что сбила человека.
– Что ты несёшь? – Муж с силой сжал моё плечо.
– Да, сбила. Наверное, насмерть. Я… Я не остановилась проверить. Испугалась, – мой голос беспомощно затих.
Муж впал в оцепенение. Я представила, что происходит у него в голове. Прокручивает варианты, возможные ходы. Вдруг что-то придумает? Всегда такой надёжный, сильный, защитник. Но он молчал. Я сбросила с себя его руку, всё ещё цепляющуюся за мой рукав.
– Пойду. – Глазами нашла детей, понимая, что увижу их не скоро. Сколько присудят: пять, семь лет?
– Куда? – Я только сейчас поняла, какую боль испытывал муж. Не злость на меня, а боль оттого, что вся жизнь в одно мгновенье рассыпалась и потекла сквозь пальцы.
– Надо сдаться, может, это смягчит наказание. Можно, конечно, сбежать, чтоб меня не нашли. Но я-то знаю, что я убийца. И Бог знает. Как мне теперь с этим жить?
– Я с тобой. – Муж коснулся холодными пальцами моей руки. – Посмотрим, может, не насмерть.
Детей оставили в парке играть на площадке. Муж потом за ними вернётся. Пошли к месту трагедии. Ещё издали увидела мигание сирен скорой помощи и полиции. Тела на земле уже не было, но дорогу перекрыли. Несколько зевак стояло рядом с патрульной машиной. Снимали на телефон.
У меня закружилась голова. Перед глазами поплыли мутные пятна. Вот сейчас всё кончится. Арестуют. Последние шаги… Господи, прости. Как бы мне хотелось, чтоб этого ничего не было. Я мысленно начала молиться:
– Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав! Христос воскресе…
Свет меркнет, машины с людьми отдаляются. Открываю глаза. Темно. Тихо. Лежу на узком диване и читаю тропарь. Держусь за него, как за спасательный плот, боюсь отпустить. Кружится: то ли я, то ли стены.
– Живот даровав! Сегодня же Пасха! Что я делаю? Христос воскрес, а я пьяная. Напилась по-свински вчера и легла спать. Люди в храме, а я тут лежу… и сущим во гробех живот даровав…
Боюсь закрыть глаза и провалиться опять в ту реальность, из которой только что вытянуло. Страшно. Лежу в постели и шепчу молитву. Одна надежда на неё, несёт над бездной, не даёт упасть.
Холодные отсветы уличных фонарей серебрят занавеску. Слышу торжественный, но далёкий колокольный звон. Или это мерещится? В храм бы пошла, а не шампанское в гостях пила. Попустил Господь такой сон. Или не сон?
А ведь, оказывается, я могу убить человека. Для этого не нужно быть злобной, жадной, сумасшедшей. Всего-навсего сесть за руль собственной машины. Даже пить алкоголь не обязательно. Просто отвлечься на что-то, и всё… Каждый день езжу с детьми.
Господи, спаси и сохрани!
Мама-кошка
– Ваша дочь опасна для класса. Её нужно изолировать! – голос Вики переходит на визг.
– Если мы виноваты в происшествии, то готовы финансово компенсировать лечение зуба.
– Не в деньгах дело, она агрессивна.
Двумя часами ранее мне на работу позвонила классная руководительница дочери. Я как раз собиралась пойти на обед, но её тревожный тон разрушил все мои планы:
– Ольга Николаевна, только не волнуйтесь, Даша столкнулась в коридоре с одноклассницей и упала. Сейчас с ней всё в порядке, только красные пятна на лице.
– Как вторая девочка?
– Тоже нормально, но откололся кусок зуба. Вам вызывать скорую?
– Нет, я приеду сама, – быстро проговорила в трубку. Не хватало ещё врачей, Даша их так боится.
Отпросилась с работы, накинула пальто и побежала на трамвай. Надо же так столкнуться, чтобы повредить зубы. В родительском чате уже обсуждали происшествие.
Дочь сидит на банкетке рядом со стеклянными дверями учительской. Пятен на лице нет, но на белых колготках, под коленками, грязь. Пальцы рук порхают словно крылья бабочки – нервничает.
– Мы с Женей бежали, я споткнулась и упала, – голос дрожит, взгляд в сторону.
– Больно?
– Уже нет. Заберёшь меня домой?
Вечером с мужем проговариваем ситуацию. Он переживает за вторую девочку, просит:
– Позвони, узнай, как она, ты же дружишь с её мамой. Её Вика зовут?
– Завтра позвоню, сегодня уже писала в чате, не буду беспокоить.
Утро начинается с вызова к директору. По дороге гадаю зачем. Наверняка расписаться, что претензий к школе из-за вчерашнего не имею.
В кабинете директора сидят родители Жени. На моё приветствие не отвечают. Холодный взгляд, сжатые губы. Наташа теребит в руках берет. Опускает глаза в пол. Сажусь на кожаный стул у двери, чувствую себя как в суде. Директор подаётся вперёд:
– Ольга Николаевна, мы просмотрели видеозапись. Виктория Владимировна утверждает, что ваша дочь специально толкнула Женю.
А я-то, наивная! Думала, за подписью. На меня ответственность свалить решили.
– Если моя дочь виновата, примите мои извинения. Но ещё вчера речь шла о случайном столкновении.
– Позвольте, какая случайность! На видео видно, как Даша бежит за Женей и машет руками. – Вика толкает мужа, тот встаёт:
– Мы требуем изолировать Дашу от класса. Она не должна находиться с нашими детьми без присмотра. Пусть Ольга Николаевна сидит на уроках, или переводите на домашнее обучение.
Слова застревают в горле. По лицу ползёт глупая беспомощная улыбка. Был бы рядом муж, заступился бы. Децибелы бьют по ушам. Вика продолжает упорствовать:
– Даша уроки срывает, мяукает, трогает детей, пытается их погладить. Мы напишем в министерство образования.
Чувствую, как начинают гореть уши и щёки. Хочется оправдаться, закричать, что это мою дочь в школе дразнят. Это её называют крысой из-за больших зубов и узкого лица. Её имя рифмуют с туалетной темой. Её трогают и щекочут. Но молчу. Молчу.
Вечером сижу рядом с Дашей на краю кровати. Дочь обернулась одеялом и следит, чтоб я не отдавила одеялу лапки.
– Ты почему в школе мяукаешь? – спрашиваю тихо, чтоб не напугать.
Горячий шёпот в ответ:
– Потому что все любят кисок. Вот я и играю, как кошечка. Чтоб меня не дразнили, а гладили.
– Если хочешь, сменим школу? – Сердце щемит от беспомощности. Не могу защитить собственного ребёнка.
– Нет, у нас учительница такая хорошая, что я её ни за что не променяю. Буду терпеть.
– Спокойной ночи, котёнок. – Всхлипываю, не могу сдержаться.
Детская ладошка на моей влажной щеке:
– Спокойной ночи, мама-кошка.
Когда взрослых нет дома
Из соседней комнаты раздались звуки. Как будто двигали стул. Ника схватила брата за руку:
– Тсс… Там кто-то есть.
Они сидели в детской и вслушивались в тишину дома. Иногда за стеной начинал гудеть лифт. Это успокаивало. Пусть одни в квартире, но можно выскочить на лестничную площадку и закричать. Хватит ли смелости выйти из комнаты?
Ника и Пека остались дома одни. Все собрались на вечернюю службу, а у Ники заболел живот. Мама решила не брать дочку и оставить с ней четырёхлетнего Пеку. Пусть нянчится.
Ника сначала почитала младшему брату букварь. Потом достали кубики и стали строить. Правда, Пека больше рушил, чем строил, так что Ника строгим голосом сказала сидеть и смотреть, пока домик не будет готов.
За окном быстро стемнело. Ника щёлкнула выключателем. В стёклах отразилась плоская тарелка люстры. Кубики были разбросаны по полу. Пека попросил построить ещё домик для своих человечков, но Нике играть не хотелось. Дети притихли.
– Хочу пи-пи, – жалобно хныкнул Пека и стал переминаться с одной ноги на другую.
– Я не пойду по коридору, терпи. – Ника вслушивалась в скрипы, раздающиеся в соседней комнате.
Девочка подумала, что не так уж у неё болел живот. Лучше бы пошла со всеми. Сидели бы в храме на приступке, водили пальцем по замасленной витой ноге подсвечника. Гасили бы маленькие свечки и ставили новые. Она любила полумрак храма, тихие коленопреклонённые молитвы на истёртых плитах, огни лампад перед большими тёмными иконами.