Зачем мы плаваем бесплатное чтение

Бонни Цуй
Зачем мы плаваем

В книге упоминаются социальные сети Instagram и/или Facebook, принадлежащие компании Meta Platforms Inc., деятельность которой по реализации соответствующих продуктов на территории Российской Федерации запрещена.

Переводчик Наталья Колпакова

Научный редактор Константин Новиков, канд. биол. наук

Редактор Сергей Захаров

Издатель П. Подкосов

Руководитель проекта И. Серёгина

Ассистент редакции М. Короченская

Корректоры О. Петрова, С. Чупахина

Компьютерная верстка А. Фоминов

Художественное оформление и макет Ю. Буга

Фото на обложке GettyImages

Excerpt from "Swimming" from Wild Is the Wind: Poems by Carl Phillips. Copyright ©2 018 by Carl Phillips. Reprinted by permission of Farrar, Straus & Giroux. "Morning Swim" copyright © 1965 by Maxine Kumin, from Selected Poems, 1960–1990 by Maxine Kumin. Used by permission of W.W. Norton & Co, Inc. Excerpt from "The Swimming Song" reprinted by permission of Loudon Wainwright III.

First published in the United States under the title: WHY WE SWIM

Published by arrangement with Algonquin Books of Chapel Hill, a division of Workman Publishing Co., Inc., New York (USA) via Alexander Korzhenevski Agency (Russia).

* * *

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Посвящается Феликсу и Тедди,

моим «детям воды»

Выживание

На старой карте местности времен начала ее заселения изображены чудовища – повсюду, начиная от самой кромки воды…

Карл Филлипс. Плавание

Как-то раз за ужином муж рассказал мне услышанную им однажды историю о судне в Северной Атлантике и о человеке, который должен был утонуть. Поздно вечером 11 марта 1984 года рыболовецкий траулер работал в спокойных водах в пяти километрах к востоку от острова Хэймаэй, входящего в архипелаг у южных берегов Исландии^[1]. Небо было ясное, воздух по-зимнему свеж – два градуса ниже нуля. На борту находились пять членов экипажа. Помощнику капитана Гудлаугуру Фридторссону было всего двадцать два года; он сдал вахту и спал в помещении под палубой. Его разбудил кок, сообщивший, что трал зацепился за морское дно. Поднявшись на палубу, Фридторссон увидел, что команда пытается поднять трал лебедкой. Один из боковых тросов туго натянулся, наклонив судно так сильно, что вода начала заливаться через борт. Заметив это, Фридторссон криком предупредил об опасности. Капитан Хьортур Йонссон отдал приказ ослабить трос, но лебедку заклинило. Вал накатил на судно, перевернув его, и моряков выбросило в ледяное море.

Двое утонули почти сразу, но оставшиеся, включая Фридторссона, сумели ухватиться за киль. Судно скоро стало тонуть, а отвязать спасательный плот не удавалось. В воде температурой 5 ℃ переохлаждение покончило бы с ними менее чем за полчаса^[2]. Трое мужчин поплыли к берегу. Через несколько минут на воде остались только двое, Йонссон и Фридторссон.

Плывя, они перекрикивались, чтобы подбодрить друг друга. Затем Йонссон перестал отвечать. Фридторссон, одетый в синие рабочие штаны, красную фланелевую рубашку и тонкий свитер, продолжал плыть и поймал себя на том, что разговаривает с морскими чайками, чтобы оставаться в сознании. В ста с лишним метрах от него появилось судно, Фридторссон кричал что было сил, но судно ушло. Он плыл на спине, его взгляд был прикован к маяку на южной оконечности острова. Наконец, услышав шум прибоя, он стал молиться, чтобы его не разбило о скалы. Он находился у подножия крутого утеса, обессиленный, мучаясь жаждой, не чувствуя ни рук, ни ног. Не имея возможности вскарабкаться на скалу, он вернулся в море, скорректировал курс и поплыл южнее, где вышел на берег и медленно побрел через заснеженное, покрытое острыми выступами лавовое поле. Он прошел почти два километра до города, остановившись, чтобы пробить двухсантиметровый слой льда в поилке для овец и напиться. Когда Фридторссон наконец добрался до города, тот показался ему сном наяву; он постучал в дверь первого же дома, в окнах которого увидел свет. Босой и покрытый коркой льда. По дорожке, ведущей к дому, за ним тянулась цепочка кровавых следов.

Это подлинная история. В общей сложности Фридторссон продержался в ледяном море шесть часов и проплыл больше пяти с половиной километров до берега. Когда его доставили в больницу, врачи не могли нащупать пульс. Тем не менее признаков переохлаждения не наблюдалось, только обезвоживание^[3].

Оказалось, что тело Фридторссона похоже на тело тюленя. Впоследствии исследователи установили, что его защищал слой жира толщиной в среднем 14 миллиметров – в два-три раза больше, чем бывает в норме у человека, и более плотный^[4]. Этот человек был скорее морским млекопитающим, чем сухопутным. Такая причуда биологии послужила спасению: она обеспечила ему тепло, плавучесть и способность продолжать двигаться. Многие называли Фридторссона воплощением шéлки – получеловека-полутюленя из исландских и шотландских мифов. Я же вижу в нем живое напоминание о том, что мы не так уж далеко ушли от моря.

Мы, люди, ходим по земле. Мы сухопутные существа с водным прошлым. Меня привлекают такие истории, как случай с Фридторссоном, потому что я хочу знать, что осталось от этого прошлого на сегодняшний день. В каком-то смысле все истории, связанные с плаванием, – от древнегреческого мифа о наядах до биографии пловчихи на дальние дистанции Дианы Найад, доплывшей в 2013 году от Кубы до Флориды, – попытки вновь приобщить к воде нашу приспособленную к суше природу. Мы, люди, не являемся прирожденными пловцами, но мы нашли способы восстановить способности, которыми обладали до того момента в своей эволюции, когда – сотни миллионов лет назад – расстались с морем ради земли.

Почему мы плаваем, если эволюция сформировала нас для процветания на суше, дав способность преследовать дичь, пока та не рухнет от изнеможения? Разумеется, это связано с выживанием: где-то на долгом пути умение плавать помогало нам перебираться с одного берега доисторического озера на другой и самим спасаться от преследователей-хищников; нырять туда, где находятся более крупные моллюски и добираться до новых источников пищи; пускаться в рискованные путешествия через океаны и осваивать новые земли; водить суда, избегая всевозможных морских опасностей, и видеть в плавании источник радости, удовольствия, достижений. Оно помогло нам благополучно добраться до сегодняшнего дня и поговорить о том, почему мы плаваем.

Эта книга – исследование соблазнов воды, несмотря на опасности, которые она таит, и причин, по которым мы снова и снова к ней возвращаемся. Для меня очевидно: если уж мы научились плавать, чтобы выжить, плавание может стать для нас чем-то бо́льшим, и намного. Процесс плавания может стать исцеляющим, а здоровье – путь к благополучию в жизни. Совместное плавание – это способ найти свой круг: в команде, в клубе или просто в группе любителей воды. Достаточно увидеть друг друга в воде, чтобы понять, что она создает пространство для игры. Если этот навык освоен на достаточно высоком уровне, плавание может послужить импульсом к состязательности – способом проверить свой характер, будь то в бассейне или на открытой воде. Плавание неотделимо и от нашего разума. Найти свой ритм в воде – значит открыть новый способ существования в мире – внутри потока. Это касается отношений нас, людей, с водой и того, как погружение в воду может раскрепостить наше воображение.

Более 70 % планеты покрыто водой; 40 % мирового населения живет менее чем в 100 километрах от побережья^[5]. Эта книга адресована пловцам и заинтересованным людям любого рода-племени и возраста независимо от того, что влечет вас к воде: скорость, бескрайность или ее недоступная для понимания загадочность. Она предназначена тем, кто внимает русалочьему зову воды. Она написана и для тех из нас, кто стремится познать самого себя, постичь утраченное, несуетное состояние просто бытия – без гаджетов, без писка уведомлений, – восходящее к водным истокам человечества.

Мы готовы окунуться в любую воду, будь то океан, озеро, река, ручей или бассейн. Мы даже немного влюблены в спасателей, хранителей этих мест. Именно так и началась история моей семьи, и не только потому, что мои мать и отец познакомились в плавательном бассейне в Гонконге.

Я научилась плавать в пятилетнем возрасте по той простой причине, что мои родители не хотели, чтобы я утонула: в ванне, в бассейне на соседском дворе или на морском побережье. Ребенком, выросшим в Джонс-Бич, я много времени проводила в воде на глубине метра с небольшим у кружевной кромки Атлантического побережья. Ясно вижу эту картину: мы с братом и кузенами прыгаем на мелководье, дожидаясь, когда накатит волна и наши ноги оторвутся от дна. Пользуясь руками как рулями, мы маневрируем вдоль волны, рассыпающейся и оставляющей нас на пенной границе, там, где вода встречается с песком. Мы встаем, хохочем, и все повторяется.

Нас, да и всех остальных завораживает эта колышущаяся масса воды. В знойный выходной день здесь, в Джонс-Бич, могут собраться сотни тысяч людей. Спасатели сидят на наблюдательных вышках, следя за толпами отдыхающих через зеркальные солнцезащитные очки.

Подобный день на берегу напоминает нечто первобытное – как будто животные устремляются к водопою. Вода – магнит для всей этой необъятной толпы. Я наблюдаю за тем, как люди окунаются. Одни приходят только освежиться: напряженное погружение – и сразу на выход. Другие задерживаются дольше, покачиваясь на воде, плескаясь и плавая. Всегда найдутся те, кто сторонится воды и вообще не заходит в нее. Тем не менее они приходят сюда, загипнотизированные пульсом океана, оживая среди шума прибоя и запаха соленого воздуха.

Я рано почувствовала притяжение воды: соскальзывание в радостное погружение, нарастающее чувство невесомости, привилегированный доступ в беззвучный подводный мир. Этот доступ был дарован мне там, в Джонс-Бич, где мы проводили долгие часы неподалеку от наших мам и их полотенец в голубой цветочек. Между купаниями мы возились и закапывали друг друга в песок. Мне нравилось, что океан как будто дышит, безмятежно-неподвижный в одно мгновение и вздымающийся в следующее, перемещая нас своей пульсирующей массой то к горизонту, то от него. Однажды накатила большая волна и шлепнула сзади. Меня неожиданно опрокинуло вверх тормашками – и вот я в жидкой зеленой комнате, где клубится песок. Изо всех сил плыву в никуда. Где верх? Метр двадцать – небольшая глубина, но этого хватит, чтобы утонуть.

Время замедлилось. Я гадала, сколько еще выдержат мои горящие, жаждущие воздуха легкие.

Время вновь пошло, когда что-то вдруг ударило меня по голове – это был кузен, плывущий в каком-то полуметре. Осчастливленная этим ориентиром, я выбралась на поверхность – волосы обвивали мое лицо, словно водоросли, – и, ошарашенная, глотая воздух, я огляделась. Поняв, что никто не заметил, что со мной случилось, я сделала вид, будто ничего и не было. И сразу же вернулась в море.

Что могло вызвать эту добровольную амнезию? Что было настолько привлекательным в воде, чтобы простить морю попытку убить меня, причем так быстро? Почти каждый год какое-то количество людей тонут на пляжах Лонг-Айленда. В то время я была всего лишь начинающей пловчихой, снова и снова возвращающейся за магией. За иллюзией, будто стихия, не являющаяся домом для людей, таких, как я, – моя родная среда.

Пережитое в тот день осталось со мной навсегда. Три десятилетия спустя я – взрослый человек, плавающий для удовольствия и тренирующийся почти ежедневно, – тем не менее задаюсь вопросами о глубинных, примитивных инстинктах, которые нами движут. Нас притягивает парадокс воды – источника жизни и смерти, и мы отыскали бесчисленное множество способов вести себя в ней. Не каждый человек – пловец, но у каждого есть история, приключившаяся с ним в воде. Столкнувшись с таким универсальным случаем, – а он универсален: независимо от того, есть ли у вас страх воды или нет, любите ли вы ее или избегаете, в какой-то момент жизни вы с ним столкнетесь, – мы напрягаем мышцы, что помогут нам выжить, с чувством тихого удовлетворения и радости: мы проявили стойкость в этой среде. Все мы прыгаем в бассейны, стремимся к оазисам, погружаемся в воду в поисках той приманки, что увлекает нас в глубину. Это исследование мира. Идемте плавать!

Давайте начнем с моллюска.

1
Пловцы каменного века

Морское ушко не хочет отрываться от скалы. На глубине пяти метров я подсовываю под раковину стальной нож, вводя его между жилистой ногой моллюска и камнем, к которому он крепится, и надеюсь услышать обещанный хлопок. Тишина.

Я делаю еще одну попытку, воздух начинает пузырьками выходить из носа из-за усилий удержаться на одном месте вопреки потокам, болтающим меня туда-сюда. По-прежнему тишина. Этот моллюск, очевидно ощущая мое присутствие, плотно присосался к своему месту. Я убеждаюсь, что после этого его практически невозможно оторвать.

Ныряние за морскими ушками (галиотисами) – увлекательный, но опасный спорт. В поисках неуловимого моллюска я погрузилась в воды Калифорнийского парка Солт-Пойнт у безлюдных холмистых берегов в округе Сонома в двух с половиной часах езды к северу от Сан-Франциско. Ловца ждут многочисленные опасности: холодная вода, сильные течения, скалы, сплетения водорослей, сильный прибой, акулы. Тем не менее почти каждый сезон, с апреля по ноябрь, тысячи полных надежд пловцов отправляются на побережье Северной Калифорнии, чтобы попробовать себя в добыче морского ушка^[6]. Дикий красный галиотис – крупнейший представитель этого рода в мире, обитающий лишь у Западного побережья Северной Америки. Именно здесь я могу сыграть роль доисторического охотника с нулевым опытом, ныряя за своим ужином.

Я – сертифицированный дайвер, но с годами все это снаряжение стало вызывать у меня клаустрофобию и обременять во время нахождения в воде. В этой части побережья использование акваланга запрещено, и ловцам морских ушек остается полагаться лишь на умение плавать и задерживать дыхание. Реальность подобного испытания, в котором человек, возвращаясь к истокам, бросает вызов природе, такова, что здесь каждая бухточка – потенциальная могила, предупреждают смотрители парка^[7]. Только за первые три недели сезона 2015 года четыре человека погибли, ныряя за галиотисом. Оказывается, даже опытные аквалангисты не могут надолго задерживать дыхание. Люди, привыкшие нырять с баллонами, наполненными воздухом, начинают паниковать, встретившись с этой проблемой. В мутной воде трудно сохранить ориентацию. Волны могут отбросить вас на скалы, а затем затянуть в открытое море.

Тем не менее я хочу попробовать. Я учусь замечать волнистую кромку черных тканей – мантию морского ушка – на фоне щербатого скалистого откоса. Силюсь отковырять одного моллюска, затем другого. Древняя, размером с горошину, часть моего мозга озаряется удовлетворением, когда я устремляюсь к морскому дну, не отрывая взгляда от своей награды, и наконец тащу к поверхности моллюска весом 2,5 килограмма. Мне приходится удерживать его обеими руками и работать ногами, чтобы вынырнуть; я чувствую, что мои губы растягиваются в торжествующей улыбке еще до того, как голова появляется над водой.

Я никогда не испытывала потребности подстрелить птицу на завтрак или загнать оленя на ужин. Однако властный зов – нырнуть за своим ланчем – очевиден для меня с того самого момента, как я высмотрела моллюска. Мне нужно кое-что понять о плавании как о чем-то более существенном, чем просто физические упражнения. В тот же вечер на заднем дворе своего дома я чищу, режу и отбиваю мясистую мякоть (да-да, камнем!), запекаю над огнем и кормлю семью из четырех человек пищей, которую целиком и полностью добыла с помощью собственных рук, дыхания и тела. Мы оторваны от источников своей пищи – это общепризнанная примета современной жизни. Плавание ради добычи позволяет мне на какое-то время устранить этот разрыв. Тем вечером, ополаскивая руки над раковиной и наблюдая, как утекает вода, я вспоминаю, как морская вода ритмично струилась в щелях между скалами вдоль береговой линии и что я чувствовала, глядя, как вся ее масса вновь откатывается к горизонту.

Первое известное упоминание о плавании находится посреди пустыни^[8]. Где-то в Египте, возле границы с Ливией, на отдаленном гористом плато Гильф-Кебир в Сахаре фигуры людей плывут брассом по стенам пещеры.

В Пещере Пловцов, открытой венгерским исследователем Ласло Алмаши в 1933 году, находится сокровище неолитической живописи – изображения людей в различных позах, плывущих под водой. По датировкам археологов, возраст рисунков около 10 000 лет. К моменту открытия Алмаши мысль о том, что Сахара не всегда являлась пустыней, была очень смелой. Теории изменения климата, способные объяснить превращение территории с умеренным климатом в бесплодную, крайне засушливую пустыню, были настолько новыми, что говорят, будто редактор изданной в 1934 году книги Алмаши «Неизвестная Сахара» (The Unknown Sahara) собирался добавить к тексту сноски с выражением несогласия с позицией автора. Но самого Алмаши рисунки убедили, что вода могла присутствовать здесь в качестве вполне естественной черты окружающего пещеру ландшафта, что сами пловцы и были художниками, а воды озера буквально лизали им пятки во время работы. Там, где сейчас простирается море песка, когда-то текла вода. Если есть среда обитания в форме жидкости, то другая может показаться ее иссушенной сыпучей противоположностью, думал исследователь, но, несомненно, они связаны друг с другом.

Конечно, Алмаши оказался прав. Десятилетия спустя археологи найдут недалеко от пещеры донные отложения пересохших озер, оставшиеся от тех времен, когда Сахара была зеленой^[9]. Его ответ на загадку изображения пловцов в пустыне в конце концов подтвердится потрясающим изобилием геологических свидетельств, рисующих эту местность когда-то испещренной древними озерами, а также поразительным обнаружением костей гиппопотамов и останков многих других водных животных, в том числе гигантских черепах, рыб и моллюсков. Этот влажный период получил название «Зеленая Сахара».

Недавно я прочитала в старом номере National Geographic о палеонтологе Поле Серено, нашедшем дополнительные подтверждения догадке Алмаши^[10]. Осенью 2000 года Серено искал кости динозавров в разных частях Сахары в ее южной оконечности – страдающем от частых конфликтов малоисследованном Нигере. Глубоко в пустыне, километрах в двухстах от крупнейшего города страны Агадеса, один из фотографов его экспедиции взобрался на отдаленную группу дюн – и наткнулся на скопище скелетов. На сей раз это были кости не динозавров или гиппопотамов.

Изъеденные эрозией, продуваемые ветрами песчаные дюны открыли, как оказалось, сотни человеческих останков вперемешку с доисторическими черепками возрастом до 10 000 лет. Некоторые фрагменты керамики были украшены волнистыми линиями или точками. Место погребения, названное учеными Гоберо (по названию живущего здесь племени туарегов), оказалось крупнейшим и старейшим на данный момент кладбищем каменного века. Оказывается, Зеленая Сахара была именно тем местом, где могли жить доисторические люди-пловцы.

Ледяным январским вечером я встречаюсь с Полом Серено в его лаборатории по изучению окаменелостей Чикагского университета, в котором он занимает профессорскую должность больше тридцати лет. Научных исследований в области плавания в каменном веке немного, и я надеюсь, что Пол поможет мне составить целостную картину этого доисторического мира. Самого Серено любителем плавания не назовешь, но он посвятил много времени размышлениям о способности плавать и динозавров, и людей (Серено – один из ученых, работа которого позволила доказать, что Spinosaurus aegyptiacus являлся первым известным науке плавающим динозавром^[11]). В нем есть что-то от Индианы Джонса – и кожаная куртка, и безудержная увлеченность, и даже звание одного из 50 самых красивых людей в мире по версии журнала People^[12].

Я прошу Серено воссоздать для меня древнюю среду обитания, пригодную для плавания. По его словам, в Зеленой Сахаре, в том виде, в котором она существовала 10 000 лет назад, Гоберо напоминало «Дейтону-Бич в пустыне». Это была обширная система взаимосвязанных мелких озер, многие около трех метров глубиной, с песчаными косами, по которым люди могли заходить в воду.

Ученые назвали эту водную систему палеоозером Гоберо. Одной из ее важнейших географических особенностей был разлом, обусловленный сдвигом пород по одной стороне, служивший двум задачам. Во-первых, он подпирал подземные воды глубокого залегания, благодаря чему озеро постоянно наполнялось водой, даже если долго не шли дожди. Во-вторых, когда осадки все же выпадали или грунтовые воды выходили на поверхность, обрывистый склон разлома служил естественной дамбой, обрамлявшей эту местность, а периодически происходившие разливы регулировали уровень водоема. Мелководная система возникала и исчезала, но оставалась стабильной достаточно долго, чтобы по ее берегам в течение многих тысячелетий могли жить люди. Нетронутое место захоронения содержало останки представителей двух разных человеческих популяций, живших здесь с разрывом в тысячу лет, в течение которых озеро исчезало и земля была брошена. Озеленение и иссушение Сахары, по словам Серено, являлись величайшим изменением климата с момента последнего ледникового периода, окончившегося около 12 000 лет назад.

Здесь имелись необъятные кучи раковин моллюсков – такое множество, что, по мнению Серено, люди Гоберо точно ныряли за раковинами, а не только собирали их на берегу. Судя по обнаруженным свидетельствам, это был не единственный способ добыть пропитание. В числе находок – вырезанные рыболовные крючки и остро отточенные зазубренные наконечники гарпунов, изготовленные из челюстей крокодилов. Серено со своей командой даже нашли четыре гарпуна, заключенные в породе на дне самого озера. «Скорее всего, у них были лодки, – говорит Серено, – но мы не представляем, как они выглядели или из чего были сделаны. А учитывая, что остроги были найдены на дне ближе к середине озера, я бы предположил, что они ныряли со своих лодок».

Кроме того, команда Серено нашла тяжелые камни с плоской нижней частью – по их мнению, грузы для ловли сетью такой рыбы, как тиляпия и сом. В лабораторной мастерской, где ученые очищают находки и готовят их к экспозиции, он протягивает мне один из этих камней – гладкий, приятно-увесистый коричнево-крапчатый овал. В этом озере древние рыбаки гарпунили и вылавливали впечатляющее количество нильского окуня – пресноводного чудища, которое может достигать двухметровой длины и веса 180 килограммов^[13]. Этот вид, хотя его численность уменьшается, до сих пор является важным продуктом питания во многих частях Африки.

Я многому изумляюсь, обходя лабораторию знаменитого палеонтолога. Серено весьма беспечно относится к пробиркам с бесценным ДНК-материалом древних людей, упакованным и сваленным на его столе (их все никак не отправят на анализ), и к наполовину собранному скелету динозавра неизвестного вида в шкафу (ему еще не дали название). Если вы отличаетесь неугомонным любопытством, которое не дает вам присесть на минутку и разгрести бумаги, то и у вас, я полагаю, все это валялось бы повсюду.

«Видели когда-нибудь мумию динозавра? Я обожаю мумии!» – восклицает он, подводя меня к редкой окаменелости динозавра, на которой видна структура его фактурной шкуры. Я легко пробегаю пальцами по отпечатавшимся буграм и гребням. Моя первая мысль – кожа динозавра, и я не могу удержаться, чтобы не выпалить это вслух. Серено разрешает мне брать в руки все, что есть в лаборатории, – от острых наконечников стрел и хрупкой керамики до спинной пластины стегозавра и даже останков тираннозавра. Эта физическая близость к прошлому, дополненная увлеченными скорострельными комментариями Серено, – настоящее колдовство. Небольшая прогулка в доисторические времена.

Несмотря на все эти свидетельства, мы до сих пор не знаем, хорошо ли плавали люди, жившие у палеоозера Гоберо: разочаровывающая сторона в прослеживании водного прошлого человечества – то, что истоков по-прежнему не видно. Серено и исследователи, работающие под его началом, могут доказать, что обитатели Зеленой Сахары были охотниками-собирателями, при необходимости погружавшимися в водоемы, но по большей части пребывающими на берегах озер.

Мне нравится представлять, что эти древние люди ныряли за ракушками, из которых образовались настоящие башни, – так же, как я за галиотисом, – барахтаясь и задыхаясь, но и испытывая изумление и радость. Нетрудно нарисовать себе картину того, как это могло происходить. Я вспоминаю своих сыновей, для которых нет большего счастья, чем отлив в Болинас, прибрежной деревушке в часе езды к северу от Беркли, где мы живем. По утрам над серебристой лагуной часто стелется туман. Мальчишки носятся по илистым отмелям, оставленным отступившей водой, – перепрыгивают через темные песчаные промоины, бросаются к кромке неутомимого океана и отскакивают вновь и вновь. Они швыряют друг в друга водорослями, строят башню из песка, придумав подробную историю миниатюрного сооружения, которое воздвигли, а затем затапливают ее, устроив мощное наводнение. Я наблюдаю, как они запрыгивают в воду и вновь выскакивают, постоянно проверяя, насколько им комфортно на этой глубине. Оба любят море. Феликс, старший, уже научился плавать, а его младший брат Тедди пока побаивается воды, которая движется сама по себе.

Возможно, нечто подобное происходило так много тысяч лет назад. Вот девочка собирает моллюсков у кромки палеоозера. Это ее работа, сколько она себя помнит. Она видит раковины под водой – совсем рядом, там, где дно понижается. Возможно, они крупнее тех, что можно добыть у берега, бродя в воде. Однажды она задумывается: что, если задержать дыхание и достать их? Понемногу приходит смелость погружаться и выныривать, погружаться и выныривать, отталкиваясь стопами от песчаного дна, выпрыгивая на поверхность, по-лягушачьи дрыгая ногами, чтобы высвободить лицо из воды. Проходят недели, может, месяцы. Барахтанье и хватание воздуха ртом постепенно уступают место управляемому процессу. Она знает, как можно спокойно лежать в воде, сберегая энергию, как сгибаться и пикировать вниз, заметив многообещающего моллюска. Девочка обретает успех, откопав новый запас провианта. Другие начинают повторять ее метод – вверх-вниз, вверх-вниз.

Возможность взглянуть на материальные предметы ушедшей эпохи творит волшебство. Она дарит возможность сказать: «Взгляните-ка! Они были здесь, прямо здесь, где мы стоим». Указать на изогнутый браслет из кости гиппопотама и заметить: «Она носила его». Взять заостренный наконечник копья и представить себе водных охотников, ныряющих, копающихся в донных отложениях, плавающих. «Древний человек! Такой же, как и мы!»

Эти древние люди были достаточно ловкими, чтобы избегать гиппопотамов и крокодилов, деливших с ними эти воды, и имели достаточно времени, чтобы научиться хорошо плавать, потому что им не приходилось прочесывать земли вокруг в поисках воды или пищи. Озеро и его богатый животный мир позволили этим обществам тысячелетиями процветать на его берегах. Где-то еще в Зеленой Сахаре в тот влажный период создатели вышеупомянутых пещерных росписей, возможно, тоже были пловцами.

Хотя древнейшие свидетельства умения человека плавать насчитывают только 10 000 лет, мы почти наверняка освоили его намного раньше. Наш современный вид Homo sapiens начал эволюционировать почти 200 000 лет назад из других видов ныне вымерших предков человека^[14]. Имеются свидетельства того, что и эти предки людей заходили в море^[15]. В 2008 году на греческом острове Крит команда исследователей нашла топоры из кварца, возрастом в сотни тысяч лет, заключенные в каменную породу террас возле пещерных жилищ на южном берегу. Грубые орудия не были похожи ни на одну из прежних находок и напоминали инструменты, используемые видом Homo erectus, предком человека, обнаруженным в Африке и континентальной Европе. Поскольку Крит отделился от материка 5 млн лет назад, наши предки должны были переместиться на остров открытым морем. Это стало доказательством существования мореплавания в Средиземноморье на десятки тысяч лет раньше, чем прежде считали ученые. Путешествие в открытом море – очень трудное дело для тех, кто не умеет плавать или не чувствует себя спокойно и уверенно в воде.

Даже неандертальцы, вымершие близкие родичи людей, могли плавать, чтобы добыть себе пищу^[16]. Я консультируюсь у британского антрополога Криса Стрингера, изучающего неандертальцев и являющегося экспертом по вопросам происхождения человека Музея естественной истории в Лондоне. Находки его команды в пещерах на Гибралтаре свидетельствуют, что поздние неандертальцы, существовавшие одно время параллельно с людьми, кормились морем около 28 000 лет назад, прежде чем вымерли. Неандертальцы собирали моллюсков в речных эстуариях и били морских котиков и дельфинов, туши которых затаскивали в пещеры, чтобы готовить мясо на огне. Как неандертальцы ловили рыбу и морских млекопитающих? Нам неизвестно, умели ли они плавать и каким способом, но распространение останков морских животных в пещерных отложениях свидетельствует о давнем знакомстве неандертальцев с этими прибрежными ресурсами. Поведение, признаки которого редко удавалось обнаружить до появления современного человека.

Если ныряние за морским ушком чему-то меня и научило, так это тому, каким легким может казаться плавание – и каким неуловимо опасным оно бывает. Серено говорит мне, что самое поразительное открытие в Гоберо связано с плаванием – и утоплением. Это трогательное тройное погребение у кромки воды палеоозера, названное его командой «объятием каменного века».

Он описывает, что они почувствовали, обнаружив три тела: тридцатилетнюю женщину и двух маленьких детей, пяти и восьми лет, лежавших, тесно прижавшись друг к другу, с переплетенными руками.

«Когда три скелета выступили на поверхность, это было впечатляющее зрелище», – рассказывает Серено, вспоминая всю деликатность, потребовавшуюся при вытаскивании черепов из земли. Извлечение останков было сложным, команда продвигалась очень осторожно в процессе раскопок. Рассыпчатый песок течет, как вода: едва смахнешь его кистью, он сыплется обратно.

Пронзительная картина протянутых друг к другу рук и соединенных ладоней тронула всех участников экспедиции. По словам Серено, расположение тел выглядело явно обрядовым. Образец песка, взятый с места погребения, впоследствии показал, что в могилу положили цветы – из рода целозия семейства амарантовых, лепестки которого могут быть разного цвета. Под телами были найдены наконечники стрел, вырезанные из окаменевшего дерева. Их исследовали рентгеновским излучением и под электронным микроскопом: анализ показал, что ими ни разу не стреляли, скорее всего, их специально положили в погребение с символической целью. Исследование скелетов и зубов не обнаружило следов ранений или болезней.

Серено спрашивает, хочу ли я встретиться с людьми из Гоберо – прямо сейчас. Он ведет меня к экспозиции находок из тройного погребения, указывает на наконечники стрел, здоровые зубы, неслучайным образом расположенные тела. Несмотря на колоссальный эффект нахождения рядом со множеством материальных палеонтологических находок – динозавров, других древних водных животных, – зрелище человеческих останков оказывается еще более потрясающим. Я поняла, что особенно меня трогает сама их история, заключенная в земле вместе с ними. Объятие каменного века находится в центре сюжета, знакомого всем нам: три человека (мать и дети?) умерли вместе, неожиданно (утонули?), и кто-то (любящий муж и отец?) не пожалел времени на сложный погребальный ритуал.

Серено подтверждает по крайней мере часть моих домыслов. «Когда можно придать телу определенное положение? Только когда не надо справляться с трупным окоченением и разложением под лучами солнца, – объясняет он. – Так что это была внезапная смерть. У кромки воды. Думаю, они утонули в палеоозере Гоберо».

Этот вечный сюжет – самый страшный кошмар любого родителя. Я знаю, каково это, быть таким вот ребенком, играющим и исследующим мир на пляже. А еще теперь я знаю, что значит быть родителем, который следит за двумя маленькими сыновьями, когда они учатся плавать и экспериментируют в воде. Что тогда, что сейчас: плавание с риском утонуть – пугающе ненадежное занятие. И остается таким, как бы мастерски мы ни овладели навыком плавания.

Влажные периоды, прерываемые длительными сухими, позволили фрагментам того прошлого дойти до наших дней и быть обнаруженными нами. Те, что погибли и удостоились тройного погребения, – это начало всего; безусловно, история утонувшего мира – это еще один вечный сюжет. Циклические изменения орбиты Земли смещали к северу Африки сезоны дождей, делая возможным существование Зеленой Сахары. Гоберо – не имеющее аналогов свидетельство о людях, которые здесь жили. Их останки вызывают у нас особый отклик сегодня, во времена, когда уровень Мирового океана растет, а колебания температуры превосходят все, что мы когда-либо регистрировали.

Мы сами скоро можем быть уничтожены водой, и на сей раз наша собственная деятельность – причина драматических изменений на поверхности планеты. К 2030 году количество людей, страдающих от наводнений, предположительно, утроится^[17]. В Калифорнии, где я живу, подъем уровня моря к рубежу следующего столетия может превысить три метра, смыв больше 50 % пляжей Золотого штата^[18]. Подъем уровня Мирового океана грозит превратить в беженцев сотни миллионов человек^[19].

2
Вы – сухопутное животное

Большинство наземных млекопитающих от рождения обладают инстинктивной способностью плавать – но не люди^[20]. Слоны, собаки, кошки (хотя и неохотно) и даже летучие мыши умеют плавать (и очень неплохо). Людей и других крупных приматов, например шимпанзе, приходится этому учить^[21]. Некоторые ученые полагают, что анатомия человекообразных развивалась в сторону лучшего приспособления к лазанью по деревьям. В редких экспериментах по обучению человекообразных плаванию те совершали толчки, больше свойственные лягушкам, вместо того чтобы грести по-собачьи, как это принято у других млекопитающих.

«Вы эволюционировали из рыбы, – объясняет мне Пол Серено, – но теперь вы сухопутное животное, пытающееся плавать. Вы, что называется, вторичный пловец».

Не спешите слишком расстраиваться. Палеобиолог Нил Шубин объясняет, что строение человеческого тела является наследием древних рыб, рептилий, а также других приматов. В документальном фильме, снятом в 2014 году по его книге «Внутренняя рыба» (Your Inner Fish)^[22], Шубин говорит, что «быть ихтиологом-палеонтологом очень полезно, если хочешь преподавать анатомию человека, поскольку часто лучшие принципиальные схемы нашего собственного тела обнаруживаются в других существах». Наследие рыб: их плавники, наши конечности – и то и другое развивается из одной группы клеток.

Внутри нас имеются интригующие следы водоплавающего прошлого. Если же мы храним в своих телах следы других животных, то, следовательно, отголоски определенных функций остаются в нас и пробуждаются при погружении в воду. Опустите двухмесячного младенца в воду лицом вниз, он задержит дыхание на несколько секунд, и его сердечный ритм замедлится, сберегая кислород^[23]. Это не значит, что малыш благополучно поплывет, если бросить его в бассейн. По мере взросления младенцев и созревания их нервной системы эффект замедления частоты сердечных сокращений – элемент комплекса примитивных, или остаточных, рефлексов, включающего сосательный и хватательный, – слабеет.

Люди, однако, подобны копировальным устройствам. Мы учимся путем наблюдения всего – от схем движения до считывания эмоций людей, с которыми сталкиваемся, во всех областях, от изготовления инструментов и пищевых предпочтений до представлений о справедливости, спаривания и речи. «Ключом к пониманию того, как эволюционировали люди и почему мы сильно отличаемся от других животных, является осознание, что мы культурный вид», – пишет специалист по эволюционной биологии Джозеф Хенрик, влиятельная работа которого посвящена взаимодействию культурной и генетической эволюции. Кумулятивное социальное обучение – наша способность формировать широкомасштабный «коллективный мозг», в терминологии Хенрика, – наша уникальная особенность. Другие животные демонстрируют социальное обучение, но только люди делают это на совокупном культурном уровне, реально влияющем на генетическую эволюцию.

Хенрик иллюстрирует эту теорию кейсами из своих «Материалов о пропавших европейских исследователях» (дерзкое название!). Высадившись в новых, казалось бы необитаемых, местах (скажем, в Арктике или Австралии), европейские первопроходцы неизбежно умирали от голода, болезней или условий среды, кроме случаев, когда натыкались на аборигенов. Местные жители были крепкими и здоровыми, несмотря на так называемые суровые условия существования, и оставались такими тысячелетиями. Группы людей соединяются и создают массивы знаний, постичь которые не в состоянии ни один, даже самый умный, человек за время одной своей жизни: как изготовить острогу для рыбной ловли, из чего сделать костер, если нет древесины, как удалить токсины из ядовитого растения, чтобы оно стало съедобным. Палеонтологическая летопись свидетельствует, что культурная эволюция такого рода шла по меньшей мере 280 000 лет и что она бурно ускорилась в последние 10 000 из них.

Эта генно-культурная коэволюция помогает объяснить выдающийся эволюционный успех нашего вида на нашей планете. Каждый из нас в отдельности не обладает уникальными возможностями или умом, но способность приобретать, хранить, структурировать и передавать следующим поколениям постоянно возрастающий объем информации делает нас умнее любого отдельного человека или группы. Плавание и разные способы, которыми мы учим друг друга плавать, – часть этого коллективного культурного знания. Что касается плавания, критически значимыми являются не только формальные инструкции, – что делать! – но и способы передачи важности этого знания посредством историй, которые мы друг другу рассказываем.

Краткая история изобретений, помогающих нам плавать, созданных за последние два тысячелетия

Ок. 400 года до н. э., Древний Рим: пробковый спасательный жилет, описанный Плутархом, был надет на гонца, посланного римским полководцем Камиллом вплавь через Тибр, потому что мост захватили галлы^[24].

XIV век, Персия: полупрозрачный верхний слой панциря черепахи для защиты глаз ловцов жемчуга^[25].

XV век, Италия: пузырь из кожи животных, наполненный воздухом, для дыхания под водой, разработанный Леонардо да Винчи, который также оставил рисунки ласт, дыхательной трубки и других приспособлений для плавания^[26].

Дата неизвестна, Япония: привязанный к шкиву шнур, использовавшийся ама – ныряльщицами-японками, – чтобы поднять себя с глубины при проблемах с плаванием или дыханием^[27].

1702 год, Бостон: лопатки – овальные наручные приспособления для гребли, напоминающие палитру художника, предложенные изобретателем и опытным пловцом Бенджамином Франклином для ускорения плавания^[28].

1896 год, где-то в Массачусетсе: «плавательная машина» в металлической раме, поддерживающая ученика в безопасном положении в воде и имеющая механические ручные и ножные опоры, двигающие тело посредством правильных взмахов и толчков (запатентовано Джеймсом Эмерсоном)^[29].

1908 год, Лондон: комплект подмышечных поплавков в форме крылышек из хлопка плотного плетения, надувавшихся через клапан, – десятки тысяч были проданы публике под брендом Swimeesy Buoy^[30].

1930 год, Майами: деревянный костюм для плавания из тонких хвойных планок – эта новинка была призвана внушить уверенность и обеспечить плавучесть робким купальщицам^[31].

2017 год, Китай: небольшое ручное устройство с двумя винтами, WhiteShark Mix, обещает помочь любому начинающему «плавать, как чемпион, и стать непревзойденной "звездой" в воде».

Иногда нам нужна небольшая помощь. Если дополнением человеческой биологии является культура, то наша сила заключается в способности увидеть проблему и изобрести решение. Названия этих изобретений и их описания для меня звучат, как поэзия воды. Это аккомпанемент, под который наше человеческое воображение танцует с биологией, делая невозможное возможным.

3
Уроки морских кочевников

В прибрежных регионах Кораллового треугольника в Юго-Восточной Азии мы можем получить мимолетное впечатление от уроков плавания в исчезающем водном сообществе. Лучшие здешние подводные охотники способны погружаться на 60 метров и оставаться там, то плывя, то шагая по дну океана – на такой глубине человек имеет отрицательную плавучесть – с гарпунными ружьями в руках, десять минут за одно погружение, пока не выследят добычу^[32]. Они могут проводить под водой до пяти часов в день.

Тысячелетиями на территории современных Малайзии, Индонезии и Филиппин дети в морских племенах баджо знакомятся с морской жизнью раньше, чем учатся ходить. Родители молятся, чтобы дети обладали даром обращения с водой, необходимым им для жизни, неразрывно связанной с рифом. Даже двух-трехлетние дети легко ныряют, опускаясь на глубину с помощью мощных толчков ногами, для сбора мелких ракушек. С площадок плавучих домов дети постарше учат маленьких братьев и сестер держаться на воде, грести и выискивать рыбу.

Недавно было установлено, что селезенка у баджо на 50 % больше, чем у представителей родственной группы, ведущих сельский образ жизни на материковой части Индонезии. Когда мы ныряем, селезенка сокращается – это часть нырятельного рефлекса млекопитающих, – выбрасывая в кровоток дополнительный запас переносящих кислород красных кровяных телец. Сердечный ритм замедляется, кровеносные сосуды сжимаются, направляя кровь от конечностей к основным органам. Эти меры сохранения энергии позволяют нам более эффективно расходовать имеющийся кислород.

Морские млекопитающие, например морские котики, проводящие значительную часть жизни под водой, имеют непропорционально крупную селезенку по сравнению с наземными млекопитающими. Морские котики с самой большой селезенкой могут нырять глубже всех – можете считать ее дополнительным баллоном воздуха. Исследования свидетельствуют, что гипертрофированная селезенка у баджо – результат естественного отбора, а не ныряния как такового^[33]. Представители народности баджо, имеющие гены, кодирующие более крупную селезенку, чаще выживают и имеют больше потомков. Даже баджо, которые никогда не ныряли, имеют этот признак. Их тела эволюционировали так, чтобы они были более успешными фридайверами.

Хотя данный признак у баджо наследуется, другие характеристики для водного образа жизни приобретаются. Аналогичные морские народы, занимающиеся фридайвингом, например обитающие на воде мокен, также проживающие в семейных лодках и прибрежных домах на сваях общинами, разбросанными по современным Таиланду и Мьянме, имеют особую способность фокусировать взгляд под водой^[34]. Было доказано, что дети народа мокен, которые растут, ныряя, имеют в два раза более острое подводное зрение, чем мы, сухопутные крысы. Там, где у нас все расплывается перед глазами, эти морские люди с легкостью собирают моллюсков и трепангов на океанском дне, не нуждаясь в очках или масках.

Большинство из нас очень плохо видят под водой, потому что коэффициент преломления света изогнутой роговицы, обеспечивающий нам прекрасное зрение на суше, приближается к коэффициенту преломления воды при погружении. Дети морских народов способны приспосабливаться к этому, когда оказываются под водой, сужая зрачки, что усиливает четкость мелких деталей того, что они видят. Сначала было неясно, является ли эта способность наследуемой или приобретенной, но исследователи установили, что раннее обучение погружениям может изменить всех нас. Менее чем за десяток уроков по различению определенных контрастных узоров под водой дети сухопутных народов смогли приобрести устойчивую повышенную способность фокусировать взгляд при нырянии.

Вода сформировала этих людей и в иных отношениях. Для выживания в таких местах нужны не только навыки плавания, но и понимание того, как функционирует водная среда. Эти культуры предпринимают особые шаги для подготовки к такой жизни. Двадцать шестого декабря 2004 года, когда в результате мощного цунами в Индийском океане погибло около 230 000 человек на побережьях Южной и Юго-Восточной Азии, люди народа мокен выжили, потому что смогли увидеть признаки скорого бедствия на воде^[35].

На отдаленных Суринских островах у берегов Таиланда жители деревень ушли на возвышенности после того, как кто-то заметил, что море отступает и берег обнажается. Они предупредили всех встречных и оказались далеко от берега задолго до удара первой волны. Деревня была уничтожена, но все ее жители спаслись. В Национальном парке Му Ко Сурин около двух десятков представителей народности мокен проводили для туристов экскурсии с подводными погружениями, когда заметили странности в направлении течений. Они увели свои лодки подальше от берега на глубокую воду и выжили. То же самое произошло с группой рыбаков мокен в территориальных водах Мьянмы. Заметив бешеные водовороты вокруг своих лодок, они сразу же устремились в океан. Другие находившиеся там же рыбаки были заняты ловлей кальмаров. Когда морские воды вздыбились со всей своей чудовищной мощью, их постигла смерть.

Повсюду в этом регионе слоны бросились на возвышенности. Цикады замолкли. Дельфины ушли в глубокие воды. Ни один из этих мокен лично не видел цунами, но старики рассказывали легенды о «семи катящихся волнах», которые приходят каждые два поколения. «Лабоон», так они называют самую большую из этих волн, – «очистительная волна», набрасывающая с яростью, чтобы все пожрать и уничтожить.

Похожие рассказы о внезапных морских наводнениях и массовых утоплениях существуют в устных традициях исконных народов и индейских племен Тихоокеанского северо-востока и подтверждаются японскими летописными свидетельствами о цунами за полтора тысячелетия^[36]. В этих историях закодировано знание. Легенды баджо о полурыбах-полулюдях и истории народа мокен о семи больших волнах – это реальные истории о том, как выжить в море. Тысячелетиями, не имея письменности, эти народы в устных преданиях успешно передавали из поколения в поколение навыки водного образа жизни, принципиальные для долголетия и выживания. Плавание, ныряние, рыбная ловля, управление лодкой – все это стало возможным благодаря внимательному наблюдению и непосредственному знанию морской среды.

Предания учат почтению к воде. Перед погружением баджо делает подношение духам океана – немного пищи в лодочке из скорлупы кокоса, сигарету в листе дерева, палочку благовоний, – потому что духи океана могут быть добрыми или жестокими. Они переменчивы, и вместе с их настроением меняется настроение пенного моря. Если проявлять смирение перед ними – осторожно обращаться с кораллом, относиться к рыбе с уважением и не брать больше, чем тебе нужно, – океан позаботится о тебе.

Сегодня последние представители этих исторически сложившихся кочевников-рыболовов пытаются адаптироваться к меняющемуся миру, в котором они, живущие вне государства, без гражданства, без документов и почти не имея возможностей работать, кажутся многим правительствам дрейфующими по течению в худшем смысле этих слов^[37]. И хотя сам образ жизни баджо и мокен разрушается – все меньше этих людей могут обеспечить себя натуральным рыболовством, – последние крупицы их культуры продолжают подсказывать им, как нужно плавать, чтобы выжить.

Мы – не амфибии, но мне нравится идея земноводности. Натуралист Лорен Эйсли писал, что огромным достижением современной науки стала способность путешествовать во времени – не только посредством конкретных наблюдений окружающего нас мира (прочитывая «пласты обнаженных слоев»), но и силой собственного воображения («я видел дрейфующие клетки в первых морях»)^[38]. «Соль этих древних морей – в нашей крови, их известь – в наших костях», – писал он. «Всякий раз, когда мы идем вдоль берега, какой-то древний зов тревожит нас, и вот мы сбрасываем обувь и одежду или копаемся в морских водорослях и побелевших обломках дерева, словно тоскующие по дому беженцы долгой войны». Мы результат физической эволюции, но нами движет наша интерпретация этой эволюционной истории.

Осознание, что уровень моря может подняться, встроено во многие современные общества, живущие у воды, например в голландское. Уроки плавания, которые мы можем у них взять, включают реальное обучение тому, как нужно плавать. Чтобы получить право бесплатно посещать общественные бассейны, все голландские дети берут уроки и получают диплом, подтверждающий умение плавать в одежде и обуви^[39].

Я поражена удивительным подводным фото полностью одетых голландских пятиклассников на одном из таких уроков по плаванию. В этом есть смысл – они ведь каждый день носят одежду. Следовательно, если придет вода, они будут готовы. Мне приходит в голову, что подобный образ мысли согласуется с традиционной адаптивностью морских кочевников – что мы должны учиться жить вместе с водой, а не держать ее «в узде».

«Это фундаментальный элемент нашей культуры, как и езда на велосипеде», – сказал голландский архитектор Рем Колхас в интервью The New York Times. Все построено и управляется с осознанием возможности наводнения; государственный центр водных ресурсов контролирует ежедневный приток воды, поступающий на территорию Нидерландов. Мэр Роттердама Ахмед Абуталеб объяснил, что его город находится в самой уязвимой части страны. В случае наводнения и если созданная ими система не справится «из-за рек или моря, мы сможем эвакуировать человек пятнадцать из каждых ста, – сказал он. – У нас нет выбора. Мы должны научиться уживаться с водой».

Мы должны учиться жить с водой – и это делает нас открытыми для новой возможности. Мы начинаем плавать, чтобы выжить в воде, – мы не можем воспринимать плавание никак иначе, пока это не случится. Однако, когда мы сумеем пережить этот опыт, вода может стать для нас чем-то бо́льшим. Мы сможем жить с ней, процветать с ней. Я вспоминаю стихотворение Чарльза Томлинсона «Купание в озере Ченанго», уловившее это состояние. Он описывает плавание как акт движения в объятиях воды – но осознанного движения. Двигаться так означает понимать, что ты делаешь, по словам Томлинсона, быть «свободным между навыком и его постижением».

4
Человек-тюлень

Гудлаугур Фридторссон учился плавать ребенком в общественном бассейне Исландии в 1960-х годах. Его остров Хэймаэй – что означает «родной остров» – является крупнейшим из архипелага Вестманнаэйяр и единственным обитаемым.

На первой из трех фотографий того времени, которые он мне показывает, дети резвятся с белыми пенопластовыми досками для плавания – еще одним оригинальным изобретением, упрощающим плавание, – под внимательным взглядом инструктора, стоящего на краю бассейна. На заднем плане за высокой стеной, окружающей бассейн, виден скалистый ландшафт вулканического острова, на котором находится город, также называющийся Вестманнаэйяр.

На втором фото зловещий черный дым клубится над бледно-голубым прямоугольником бассейна и окружающими его белыми зданиями под красными крышами. На последнем снимке, сделанном во время извержения вулкана в 1973 году, через город течет река раскаленной лавы. В конце концов община из 5000 человек была эвакуирована рыболовецким флотом острова, и эта часть родного города Гудлаугура – включая его старый бассейн – стала жертвой лавы. (В Исландии людей знают и обращаются к ним по имени – этой традиции я и буду следовать в данной главе, – фамилия же просто сообщает, чьим сыном или чьей дочерью человек является.) Новый плавательный комплекс, построенный на пожертвования после извержения, представляет собой несколько бассейнов, подогреваемых с помощью геотермальной энергии.

Извержение 1973 года примечательно тем, что Исландия решила бороться с лавой, пытаясь остановить яростный поток, поливая его холодной морской водой из огромных шлангов, чтобы спасти гавань. Хэймаэй – один из важнейших центров рыболовства в Исландии, самая значимая гавань которого находится на южном берегу. Сегодня на его рыболовецкие суда по-прежнему приходится 15 % объема улова всей страны^[40]. Хотя лава поглотила значительную часть города, это лишь улучшило гавань, от которой зависит жизнь острова и всей Исландии, сузив ее устье и сделав ее более защищенной от ветров. Она подарила острову миллионы тонн вулканического туфа, чтобы мостить улицы, геотермальное тепло, десять лет обогревавшее здания города, и новый конический вулкан в дополнение к тому, что уже имелся на острове. Лава также увеличила размер острова на 20 %, образовав новые крутые скалы высотой больше 30 метров. У основания этих негостеприимных утесов, где бьются волны, на восточной стороне острова, находится место, где Гудлаугур вышел на берег в предрассветные часы 11 марта 1984 года.

Самого Гудлаугура считают символом исландского национального характера^[41]. Писатель Джон Макфи обессмертил людей Исландии в статье в The New Yorker, сказав о них: «Какой бы безнадежной ни казалась ситуация, если имелась малейшая возможность нанести ответный удар, они это делали, и это, судя по всему, имело эволюционные последствия, проявившиеся в битве с лавой и во многом подтвердившиеся в последующей истории». Как вы, наверное, догадались, дальше Макфи рассказал историю Гудлаугура. Обратите внимание на выбор слов: эволюционные последствия. Под ними подразумевается, что исландцы – особые люди, что они обладают выдающейся стойкостью, что они считают Гудлаугура воплощением своих идеалов.

Это тяжелое бремя – быть исландским героическим символом выживания и стойкости. Друг, работающий в рыболовецкой промышленности, сказал мне, что его коллеги-исландцы прекрасно помнят тот день 1984 года, когда рыболовецкое судно Гудлаугура затонуло. Люди совершали паломничества, чтобы взглянуть на то место, где Гудлаугур коснулся земли, но был вынужден вернуться в воду, чтобы плыть туда, где сумел пробраться через поля с острыми как бритвы гребешками лавы и попасть в город. Временами ему приходилось ползти на четвереньках. Старая ванна, из которой он так отчаянно пил, стоит на прежнем месте, с табличкой на многих языках. Что из его истории до сих пор помнят исландцы? «Все», – говорят они.

Для людей, живущих на клочке земли посреди моря, Гудлаугур – герой, потому что напоминает им героев эпоса. В одной исландской саге, датируемой 1300 годом, действует разбойник Греттир Сильный, проплывший семь километров от острова Дрангей до Большой земли. Доплыв, он согрелся в горячем источнике, который до сих пор существует. История Исландии переполнена жизнями, потерянными в море, иногда буквально в нескольких метрах от берега. Продолжительное важное значение Хэймаэя как рыболовецкого порта означает, что его крохотное население внесло непропорционально большой вклад в этот скорбный список^[42]. Целая стена Исторического музея Вестманнаэйяра отдана хронике утоплений у берегов острова, восходящей к 1251 году. Вследствие этого остров стал первопроходцем в деле обучения плаванию и в разработке корабельного спасательного снаряжения: резиновых спасательных плотов, спасательных поясов и костюмов. Уроки плавания стали нормой жизни в гавани Вестманнаэйяра в 1891 году и проводились там до 1934 года, когда был построен городской бассейн. В 1943 году обучение плаванию стало обязательным во всех школах Исландии. Для Вестманнаэйяра 2003 год стал особенным – за этот год не утонул ни один человек.

Гудлаугур выжил в своем тяжелом испытании по двум основным причинам – благодаря своему уникальному телу и потому, что он хороший пловец. Только первой или только второй составляющей было бы недостаточно. В анналах экстраординарных заплывов в реальных жизненных обстоятельствах случай Гудлаугура стоит особняком. Я вижу в его истории уникальное переплетение человеческой биологии и культуры.

Научные эксперименты, осуществленные впоследствии Гудлаугуром с командой исландских и британских ученых, обнаруживших его необычную способность поддерживать почти нормальную температуру тела в экстремально холодной воде, что способствовало медицинскому пониманию гипотермии, сделали его мировой знаменитостью. Даже моя свекровь, в то время операционная медсестра в Массачусетсе, читала о его случае в медицинском журнале. Репортеры называли Гудлаугура «человеком-тюленем»^[43]. Через несколько месяцев после несчастного случая международные СМИ выследили его во время поездки к друзьям в Соединенные Штаты, и ему поступило приглашение от «Вечернего шоу Джонни Карсона». Тогда он сообщил друзьям, что ему пора возвращаться в Исландию.

Живая легенда Исландии – было время, когда в этой стране с населением 350 000 человек он был так же знаменит, как Бьорк, – Гудлаугур решительно избегает публичности. Сейчас ему хорошо за пятьдесят, он женат и по-прежнему живет на Хэймаэе. У него две дочери и пятеро внуков. На какое-то время он возвращался к рыбной ловле в море, но к настоящему моменту уже много лет проработал инженером на большом рыбоперерабатывающем заводе на острове. Как правило, он больше не общается с журналистами – ему было очень не по себе из-за внимания прессы в минувшие три десятилетия.

Наша переписка завязывается после того, как я все-таки решаюсь связаться с ним. Я отправляю заказное письмо и три недели отслеживаю его движение через Атлантику. Да уж, на честном слове и на одном крыле, думаю я. Однажды меня уведомляют, что письмо доставлено адресату в Вестманнаэйяр. На следующее утро я нахожу в папке «входящие» своей электронной почты ответ Гудлаугура.

В 2012 году исландский режиссер Бальтазар Кормакур, завоевавший мировую известность крупнобюджетными игровыми фильмами с такими звездами, как Марк Уолберг и Дензел Вашингтон, снял фильм о Гудлаугуре. Сам Бальтазар был подростком, когда затонуло рыболовецкое судно Гудлаугура, но, как и для остальных исландцев, память об этом событии для него не померкла. «Как и любой человек в нашей маленькой стране, я сочувствовал всем жителям островов Вестманнаэйяр, снова потерявшим в море своих мужчин, но был и зачарован новостями о единственном выжившем, – сообщил Бальтазар британской газете. – Кто этот человек? Из чего он был сделан?»

Гудлаугура не порадовал новый всплеск пристального интереса, вызванный фильмом. Он наконец стал привыкать к жизни не под прицелами камер, но фильм вернул его в центр внимания. «Снимайте фильмы после того, как умру», – сказал он обратившимся к нему киношникам. Я ценю его сдержанность и сопротивление славе. Но и понимаю всемирное восхищение. Нас захватывают истории выживания, потому что мы надеемся, что они откроют нам какие-то тайны о проявлениях человеческой природы в экстремальных ситуациях. Вспомните «Робинзона Крузо», одну из самых известных историй о выживании. Ее автор Даниэль Дефо писал о своем интересе к тому, что проявляется в характере человека под давлением обстоятельств: «Меня больше всего занимают действия, проливающие свет на природу человека».

Гудлаугур – человек немногословный, насколько я поняла по нашей электронной переписке. Однако в его письмах скользят проблески понимания сущности, интригующие меня в том смысле, о котором писал Дефо. Плавание спасает жизни, говорит мне Гудлаугур; в плавании есть свобода. Поэтому я лечу в Исландию, чтобы встретиться с ним лично.

Прозрачным, как алмаз, мартовским днем я прилетаю на Хэймаэй на крохотном красно-белом винтовом самолете. При приближении к острову мы пролетаем сквозь низкий туман над морем. Прижавшись к иллюминатору, я наблюдаю, как вырисовываются конические вершины вулканов-близнецов и впечатляющий холмистый пейзаж вдруг становится реальным и осязаемым. Из города видны группы бирюзовых построек в гавани, где работает Гудлаугур. Мифический пловец, с которым я переписывалась целый год и о котором думала намного дольше, живет здесь: это реальный человек, пользователь Facebook. (Мифические пловцы – такие же люди, как ты и я.) Мы договариваемся встретиться следующим вечером после работы.

Я запланировала свой визит на март, чтобы иметь возможность посетить так называемый Гудлаугссунд, или «Гудлаугуров заплыв». По традиции, начало которой положил местный мореходный колледж, этот шестикилометровый заплыв проводится в честь Гудлаугура и в память обо всех, пропавших в море. Год за годом после того несчастного случая граждане Вестманнаэйяра неукоснительно соблюдают эту традицию. В первые два десятилетия Гудлаугур присутствовал на заплыве и объявлял результаты, помогая довести до сведения общественности необходимость снабдить исландские рыболовецкие суда самораскрывающимися спасательными плотами.

Теперь я направляюсь в плавательный комплекс Вестманнаэйяра, построенный после того, как лава поглотила старый бассейн. Вьюжным снежным утром знаменитые зимние ветры острова пробирают до костей; на южной оконечности Хэймаэя зафиксирована самая быстрая скорость ветра в Европе. Я кое-что узнаю о глубоко укорененной исландской культуре плавания от словоохотливого антипода Гудлаугура, Алана Аллисона, в настоящее время одного из двух ответственных организаторов Гудлаугссунда. Алан двадцать лет работает в плавательном комплексе Вестманнаэйяра спасателем и менеджером.

Большую часть недели, предшествующей приезду на Хэймаэй, я посвятила посещениям общественных бассейнов на исландской Большой земле. Из этих визитов я вынесла понимание того, что даже зимой – особенно зимой! – все ходят в бассейн. Исландия – один из мировых лидеров по обеспеченности населения бассейнами^[44]. В Исландии даже есть для них специальный дорожный знак: голова, торчащая над двумя рядами голубых волн. Практически в каждом городке страны, даже крохотном, есть общественный бассейн – обычно под открытым небом, часто круглогодичный благодаря геотермальному подогреву, а во многих городах можно выбирать из нескольких бассейнов разной величины и с водой разной температуры. Из-за необычайно крепких ветров на Хэймаэе варианты, имеющиеся в Вестманнаэйяре, включают крытый бассейн. По словам Алана, каждый день в комплексе собираются исландцы всех возрастов и социальных слоев: взрослые забегают поплавать перед работой, у учеников начальных классов здесь проводятся уроки физкультуры, для пенсионеров это развлечение.

За несколько месяцев до моего приезда в Исландию я прочитала в исландских газетах о группе из тридцати океанских пловцов, готовящихся в Рейкьявике к экспедиции^[45]. Кто, как вы думаете, прибыл присоединиться к заплыву? Сам президент Исландии Гудни Йоханнессон. По сообщениям местных репортеров, президент Гудни объяснил свое неожиданное появление желанием поздравить пловцов и заявить о своей «уверенности, что погружение в холодную океанскую воду полезно для здоровья». По окончании заплыва пловцов пригласили в резиденцию президента согреться в его личном горячем бассейне.

По словам Алана, уникальной особенностью исландского плавания является повсеместное распространение горячих бассейнов по всей стране. Поплавав кругами под крышей комплекса Вестманнаэйяра, мы выходим на заснеженный двор, и я могу выбрать любой из трех горячих бассейнов, чтобы в нем поговорить (температура воды: горячая, очень горячая, чрезвычайно горячая). Свенни Гудмундссон, второй организатор Гудлаугссунда, спускается со спасательной вышки, чтобы присоединиться к разговору. Он сообщает мне, что в бассейне проводятся «дисковечера» для местных подростков, во время которых он крутит популярную музыку через уличные громкоговорители. (В этот момент звучит Rolling Stones, но «подростки не знают, кто такие Rolling Stones», замечает он, закатывая глаза.) Бассейн помогает исландцам пережить долгую темную зиму.

Мы обсуждаем развитие Гудлаугссунда, начавшегося следующим образом. В первую годовщину несчастного случая с траулером, в марте 1985 года, двадцать студентов островного мореходного колледжа проплыли шесть километров в бассейне полностью одетые под присмотром своего руководителя Фридрика Асмундссона, славившегося строгостью: никаких приспособлений для плавания, не держаться за бортик бассейна. В первые годы количество студентов, участвовавших в ежегодном мероприятии, не превышало семидесяти, по большей части составляя два-три десятка, и основной упор делался на безопасность.

Начиная с 2000 года заплыв стал общедоступным. Старшеклассники плыли эстафету, местные фирмы спонсировали своих сотрудников, а островная команда пловцов всегда выставляла сильных участников. Активно участвовали капитаны рыболовецких судов и другие моряки. Некоторые пловцы просили разрешения участвовать в мероприятии удаленно, из таких мест, как близкий Рейкьявик и далекие Тибет и Вьетнам. Почти каждый был связан с островом или с Исландией.

Отец Свенни – капитан рыболовецкого траулера, проведший в море пять зим. Он говорит мне, что плавает «как в честь Гудлаугура, который это сделал, так и в память обо всех ребятах, которые не смогли доплыть»: «Мы до сих пор видим в этом заплыве напоминание каждому, что нужно заботиться о безопасности, иметь нужное оборудование, а также хорошо плавать». Они с Аланом совершали заплыв много раз, как индивидуально, так и в составе эстафетной команды спортивного центра.

Алан неизменно оптимистичен в своей поддержке пловцов любого возраста и кондиции, участвующих в мероприятии впервые. Сегодня цель заплыва, объясняет он, – помочь людям достичь результата, на который они сами считали себя неспособными. За несколько месяцев до мероприятия во время моего первого телефонного разговора с Аланом о Гудлаугссунде я, сама не знаю как, согласилась участвовать в заплыве. «Если вы не сумеете проплыть все шесть километров, – жизнерадостно сказал он мне тогда, – я доплыву дистанцию за вас».

Позже в плавательном центре я вижу, как молодой мужчина минует горячие бассейны, чтобы нырнуть в холодный – единственный уличный – бассейн без подогрева. Температура воздуха ниже трех градусов, на земле – лед. Вода температурой 7 ℃ такая холодная, что трудно себе представить; чтобы испытать ее на себе, я осторожно спускаюсь по обледенелому пандусу, ругаясь себе под нос при каждом шаге. И какие же от нее ощущения? Пронизывающий холод – и срочная потребность это прекратить. Клетки моего тела кричат: «Выбирайся!» И хотя впоследствии я проплыву все шесть километров на Гудлаугссунде, мне приходит в голову: именно в этот раз я, пожалуй, ближе всего подошла к ощущению того, что чувствовал Гудлаугур, когда плыл.

Как любой добрый исландец, Гудлаугур в детстве часто плавал в море. Они с другом носились с одного края острова на другой, плавая то в гавани, то у маяка. Двум десятилетним мальчишкам нужно было меньше часа, чтобы дойти от города до широкого пляжа в форме полумесяца с черным песком на южном берегу Хэймаэя. Они считали это самым обычным делом, пока отец его друга не прознал об этом и не положил конец их прогулкам к океану в отсутствие взрослых.

Мы с Гудлаугуром едем в его темно-бордовом пикапе «форд» на юг мимо того самого пляжа-полумесяца, направляясь к островному маяку. В ночь, когда он плыл, в чернильной тьме и вздымающихся волнах, маяк вел его домой. Этим вечером еще не стемнело; солнце низко стоит на небе, окрашивая розоватым золотом все вокруг, включая большую серебристую бороду Гудлаугура. Я спрашиваю его, получает ли он до сих пор удовольствие от плавания. Вместо ответа он рассказывает о временах, когда они с женой ездили в исландский район Вест-фьорд, где останавливались в местечке с маленьким природным лавовым бассейном на морском берегу. Находиться в этом бассейне, говорит он, было все равно что находиться в море. И это было здорово.

Мы выходим из внедорожника возле маяка и направляемся короткой дорогой через поле засохшей травы, покрытой снегом. На вершине утеса установлен мемориал в форме круга высотой по пояс; на его поверхности укреплен потемневший от непогоды медный диск с выгравированной картой острова, на которой указаны место, где мы сейчас находимся, место, где перевернулось судно, и расстояние от него до берега. Злой пронизывающий ветер швыряет мне волосы в лицо. Гудлаугур поднимает руку и указывает на северо-восток в море.

«Чаще всего, если на рыболовецком судне что-то случается, все тонут, – говорит он. – Поэтому некому рассказать, что произошло. Но той ночью, когда мы уцепились за киль, то договорились, что если один из нас выберется, то расскажет людям». Помолчав, он продолжает: «Рассказывать выпало мне». Он честно сдержал обещание – первыми десятилетиями Гудлаугссунда и активным продвижением оснащения всего исландского флота самораскрывающимися спасательными плотами.

За мое недолгое пребывание на острове мы несколько раз отправляемся в длительные поездки, колеся по пустым дорогам, повторяющим контуры ландшафта с острыми красными скалами. Количество народа на острове резко увеличивается летом, когда одна пятая часть мировой популяции тупиков возвращается на гнездовье на архипелаг Вестманнаэйяр и тысячи туристов съезжаются посмотреть на птиц^[46]. В зимние месяцы туризм практически замирает, и население острова снова ограничивается постоянными жителями. В этом маленьком местечке, объясняет Гудлаугур, самый простой способ поговорить, чтобы беседу не прервал никто из знакомых, – это уехать на машине.

Гудлаугура узнают повсюду в Исландии. «Да уж, мне сложно смешаться с толпой», – криво усмехается он. Гудлаугур – осанистый, внушительный человек ростом метр девяносто с кудрявыми седыми волосами до плеч и широкой белой бородой, окаймленной темным. Если погуглить «Хемингуэй» или «рыбак», ожидаешь увидеть похожее изображение. Мы обнаруживаем в море судно с командой французских кинематографистов, снимающих фильм о нем. Гудлаугур не общается с ними, но знает об их присутствии. Ему звонят на мобильный японские журналисты. Когда он навещает своих детей и внуков в Рейкьявике, люди часто подходят к нему в общественных местах, чтобы пожать руку и спросить, как дела.

Во время одной вечерней поездки мы видим огни двух возвращающихся в гавань судов для ловли трески. Я настаиваю, чтобы мы заехали в рыбный ресторан и я угостила его ужином. Когда мы выходим, к нам приближается улыбающаяся женщина с элегантной стрижкой и в стильных черных ботинках, и я думаю, что это очередная обожательница. «Моя сестра», – стеснительно говорит Гудлаугур, знакомя нас.

Я узнаю́, что он живет на той же улице, где вырос; на той же улице выросла его жена Мария. Они живут в ее родном доме. Однажды утром пара приглашает меня на бранч, и Мария показывает мне овощные грядки в их аккуратном саду за домом. Позади сада Гудлаугур строит разные штуки вроде высокой дровяной печи, собранной им из частей рыболовецкого траулера. Он занят работой, семьей, друзьями, путешествиями. На следующий год после несчастного случая Гудлаугур ездил плавать на озеро Джордж на севере штата Нью-Йорк, которое мы с мужем переплыли наутро после свадьбы. Почему-то, узнав об этом, мы испытываем нечто вроде родственной близости.

На одной из стен в доме на почетном месте висит вставленный в рамку рисунок, который сделал его внук Даниэль, когда ходил в детский сад. Картинка из ярко окрашенного песка изображает синий океан, на фоне которого краснеет рыбацкая лодка, а рядом с ней видна темная фигурка плывущего человека. Когда Гудлаугур и Мария показывают мне картинку, я с удивлением чувствую, что на глазах у меня выступают слезы.

Что Гудлаугур может нам рассказать? Вот вопрос, которым я задаюсь в этой главе. Хотя, возможно, еще важнее другой – скажет ли нам Гудлаугур то, что мы хотим знать? Я начала понимать: то, что рассказывали о Гудлаугуре другие пловцы, раскрывало тайны человеческой природы не меньше, чем может сказать мне он сам. И я пришла к пониманию, что должна была побывать на Хэймаэе, чтобы лично услышать обе версии этой истории.

Алан Аллисон знакомит меня с Сигрун Халлдорсдоттир, молодой учительницей, которая переехала из Вестманнаэйяра в Рейкьявик и теперь работает тренером по плаванию. Три года назад она начала привозить своих подопечных на заплыв Гудлаугссунд. Сама Сигрун участвует в этом мероприятии с двенадцати лет. Сейчас ей тридцать. «Даже уйдя из команды по плаванию, я продолжаю участвовать каждый год сама, чтобы поддержать инициативу, – говорит мне Сигрун, когда я звоню ей. – То, что он сделал, очень важно». Она рассказывает ученикам в своей команде о достижении Гудлаугура. Когда дети совершают заплыв, Алан отправляет им по почте подписанные сертификаты из Вестманнаэйяра. Это известие освещает ту часть этой саги, что адресована обычному человеку: история Гудлаугура говорит нам, что мы плаваем не только чтобы выжить, но и для того, чтобы помнить.

После несчастного случая, на больничной кровати, Гудлаугур рассказал о пережитом телерепортеру. На той съемке он молод и похож на херувима, только со светлыми тонкими усиками и в белой больничной пижаме. Опустив глаза, моряк рассказывает о чайках, круживших над его головой, когда он плыл. Гудлаугур говорил с ними и просил их позвать на помощь, если смогут. Чайки держались над ним всю ночь.

Врач-исландец, проводивший медицинское исследование, стал его близким другом. Несколько лет назад они встретились за кофе. Врач сказал Гудлаугуру, что только что побывал на медицинской конференции по гипотермии. Многие врачи задавали один и тот же вопрос о его самом знаменитом пациенте: «У него все в порядке с головой?» Пройдя через такое испытание, человек может немного свихнуться. Гудлаугур сказал врачу, что с ним все хорошо, и пошутил, что не мог бы стать еще безумнее, чем уже был.

Гудлаугур объясняет мне, что, пока он восстанавливался, отец сидел возле его кровати в больнице, не отлучаясь целый месяц. Гудлаугур испытывал потребность говорить. Он снова и снова пересказывал трагические события, а отец слушал. «Думаю, поэтому я сейчас в норме, – замечает он. – Мой отец очень хорошо умел слушать». Поразительно красивым почерком его отца заполнены страницы учетного журнала Гудлаугссунда, в котором тщательно описаны события той ночи, а также хроники заплывов с перечислением участников, год за годом, для потомков.

В Историческом музее Вестманнаэйяра хранится в стеклянной витрине одежда, в которой Гудлаугур был в ночь своего заплыва. Его мать сберегла ее и аккуратно хранила; в конце концов его жена подарила эти вещи музею.

«Мы все хотим выжить. У всех нас есть для этого воля, – говорит Хельга Халлбергсдоттир, директор музея и друг Гудлаугура. – Я, однако, думаю, что тот разговор у перевернутого судна перед тем, как оно затонуло, когда они пообещали друг другу, что если кто-нибудь выживет, то будет добиваться, чтобы ситуация стала безопаснее и лучше, чтобы спасти других людей, – вот что заставляло его продолжать плыть».

Плыть, чтобы выжить, – Гудлаугуру выбирать не пришлось. Однако если в случившемся есть какой-то смысл, то, пожалуй, он состоит в том, что его выживание, обеспеченное плаванием, побуждает других учиться плавать. Я спрашиваю Хельгу, почему, по ее мнению, островитяне продолжают с прежним пылом участвовать в Гудлаугссунде год за годом почти через тридцать пять лет после события. Она отвечает, что достижение Гудлаугура напоминает обо всех тех, кто не выжил, и о нашей неизбежной смертности. «Мы не должны забывать о том, что он сумел сделать, – говорит она, – и глубоко уважаем его за это». Акцент на обучение плаванию, впервые сделанный на этом острове, распространившись, стал частью культурной ДНК всей Исландии.

«Бассейн – это наш паб», – с улыбкой говорит Хельга.

Почему Гудлаугур все-таки согласился поговорить со мной по прошествии стольких лет и всех своих зароков ни с кем по этому поводу не общаться? За несколько дней, проведенных вместе, становится ясно: причина в том, что культурная ДНК, присутствующая в его соплеменниках-исландцах, есть и в нем.

Он считает очень важным рассказать мне следующее. Три недели назад во время поездки в хозяйственный магазин, выезжая с парковки, он заметил знакомую женщину, которой в те выходные исполнилось девяносто лет, и пожелал ей доброго дня. Та взглянула на него, как на постороннего: «Разве мы знакомы?» Он ответил: «Вы что же, не помните меня?» Женщина была его тренером по плаванию и научила его плавать в старом бассейне пятьдесят лет назад. Ему не свойственно стараться напоминать людям о себе, но тут вдруг очень захотелось, чтобы она вспомнила, что учила его плавать. «Я сказал: "Знаете, мне ведь это очень пригодилось!", – Гудлаугур делает паузу и улыбается. – И тогда она меня вспомнила».

Я просыпаюсь рано утром в день Гудлаугссунда. На земле лежит свежевыпавший снег, хрустящий под ногами, когда в шесть утра в сумерках я иду к бассейну.

Пятеро пловцов, четверо мужчин и одна женщина, уже находятся в воде, бросив вызов предрассветному холоду в полпятого утра, чтобы успеть проплыть дистанцию перед работой. Алан и Свенни ведут официальный учет; они знакомят меня с партнерами, друзьями и сослуживцами, сидящими у бассейна. Одни считают круги, другие пришли поддержать участников. Появляются и другие пловцы, готовые начать заплыв. Босыми ногами я чувствую ослизлый влажный пол, выложенный красной плиткой. Ожидая, когда откроется дорожка, я думаю о том, что все мы собрались здесь с одной целью.

Эта устоявшаяся традиция заставляет меня вспомнить о полумарафонах в День благодарения и открытых забегах Четвертого июля. Утром в среду на второй неделе марта в бассейне этого маленького исландского городка мы воздаем честь человеку, а также истории страны в форме ее традиционного времяпрепровождения. Это не очень похоже на национальный праздник. Вместо хот-догов и фейерверков – горячий кофе и двести сорок кругов в бассейне. Все очень скромно, обыденно – способ единения общины, но в нашем упрямстве заключено нечто более значительное и прекрасное, чем просто движение тридцати человек по кругу в бассейне.

Оказавшись в воде, я обнаруживаю, что процесс плавания по большей части протекает у меня в голове. Я приноравливаюсь и постепенно начинаю многое замечать. После двух километров я вижу, как директор начальной школы на соседней дорожке выбирается из бассейна и устремляется на работу. Через три километра я чувствую запах рыбы, когда Свенни открывает дверь наружу. Рыбоперерабатывающий завод открылся, начался рабочий день. Через четыре – солнце, великолепное лимонно-желтое солнце конца зимы, стоит достаточно высоко, чтобы его свет просачивался через стеклянную крышу и боковые окна. Лучи играют на дорожках в воде, где я плыву.

Через пять километров у меня начинает кружиться голова. Вспоминается предупреждение, распространяемое в горячих бассейнах: «Осторожно! Слишком длительное нахождение в горячей воде может вызвать чувство тревоги». Когда остается восемь кругов, я приподнимаю голову и начинаю плыть брассом, сверяя свою дистанцию с Аланом, считающим мои круги. Последние круги я проплываю баттерфляем, на спине, брассом и вольным стилем, просто чтобы показать, что по-прежнему свежа. Через час и пятьдесят минут после старта дистанция пройдена. Я пишу сообщение Гудлаугуру, что завершила заплыв в его честь. Мне очень приятно, что я могу ему это написать. Он звонит с работы, чтобы добродушно призвать меня к осторожности и убедить немного отдохнуть. В конце концов, это был длинный заплыв. То, что это говорит мне он, кажется мне сюрреалистичным. Затем я возвращаюсь сквозь снега в отель и ложусь вздремнуть.

Посещение исландского побережья, созерцание моря с вышки бассейна – это плавание как литургия. Обряд плавания позволяет нам пережить многое благодаря совместному в нашем сообществе переосмыслению вопросов-ответов как в истории, так и на практике. Я верю в действенность передачи нами этой традиции.

Во многих отношениях плавание и семья с самого начала были для меня неразрывны. Это история моего происхождения. Летом 1968 года мои родители познакомились в плавательном бассейне в Гонконге. На недолгий знойный период они стали воплощением клише: он – бронзовотелый спасатель, она – красотка в бикини с длинными черными волосами и серьезным взглядом больших глаз. Когда я просматриваю фотографии того времени, их красота кажется мне почти невыносимой: длинноногие тела, устремленные друг на друга обожающие взгляды.

Конечно, такое обожание редко длится долго. То, что они оставались женатыми столько лет (до тех пор, пока мы со старшим братом благополучно не поступили в колледж), осложнялось периодами раздельного проживания, яростными ссорами, враждебным молчанием. Казалось, единственное, что у них было общего, – это моложавость, дети и плавание.

Люди, знакомые с братом и со мной, смеются, когда мы рассказываем им, что наши родители познакомились в бассейне. Мы начали плавать в шесть и пять лет в досуговом центре под открытым небом возле нашего дома на Лонг-Айленде. Предвестником, что наша жизнь будет связана с водой, – суммарная дистанция еще не подсчитана – стало лето, когда по утрам мы с Энди посещали там уроки, пока мама наматывала круги на соседней дорожке. Ее любимым стилем был брасс. Барахтаясь рядом, мы видели, как ее голова через равные промежутки времени показывается над водой для вдоха, а ноги мощно отталкиваются по-лягушачьи под гладкой поверхностью воды.

После обеда к нам иногда присоединялся отец, и мы отправлялись на Джонс-Бич. Мы ехали почти тринадцать километров вдоль дамбы, проскакивая маленькие островки в заливе, отделяющем Лонг-Айленд, напоминающий огромную рыбу, от узкой барьерной косы-пляжа. По другую сторону косы лежала бескрайняя сине-зеленая ширь Атлантического океана. Мы опускали окна, чтобы морской ветер продувал насквозь наш «вольво»-универсал 1978 года цвета яичной скорлупы. Во время отлива приходилось зажимать носы из-за вони обнажившихся илистых отмелей.

Большинство вылазок на пляж мои родители начинали с совместной пробежки по кромке воды. В конце пробежки они прыгали в океан, и отец завершал разминку одиночным заплывом за мол. Это была его зона комфорта: каждый гребок относил его дальше от нас, возвращая в те времена, когда он занимался фридайвингом и подводной охотой со своими отцом и братом у субтропических пляжей острова Гонконг. Мать возвращалась и садилась на полотенце, а мы то и дело вглядывались вдаль, заслоняя глаза от солнца, высматривая отцовскую фигуру в волнах. Заплывать туда было взрослым делом. Каждый год я с надеждой подбиралась все ближе к этому.

Мои родители казались такими счастливыми в воде! В реальной жизни, на суше, они часто ссорились. Она была жестким ответственным родителем, который ведет дом и оплачивает счета. Он предпочитал быть родителем веселым, художником, творившим в своей студии на первом этаже и бодрствующим до четырех утра. Они никогда не говорили ни о чем важном: почему он чувствует себя одиноко в Америке или что она упустила в жизни, воспитывая детей. Чудо, что они сходились хотя бы во взглядах на плавание, но в особые мгновения, когда они были на пляже или в бассейне вместе с нами, я верила, что они все еще любят друг друга. В воде однозначные роли, жестко определенные дома, исчезали. Притяжение плавания, само по себе мощное, усиливалось ассоциацией с той непрочной нитью, что продолжала удерживать моих родителей вместе.

Мы были семьей – а потом перестали ею быть. Никто из нас четверых, кроме меня, не продолжил плавать. Я плавала, пока они разводились. Плавала, пока училась в колледже. На спор плыла от Алькатраса. Я плавала, восстанавливаясь после операции на колене. Я переплыла озеро на собственной свадьбе. Я сплавала в итальянский монастырь и обратно, чтобы помочь выиграть чужое пари. Я плавала, чтобы пережить выкидыш, плавала, пока носила в себе обоих моих сыновей. Три десятилетия плавания, погони за равновесием помогали мне уверенно держать голову над водой. Порой плавание позволяет выжить не только в физическом смысле.

Истории выживания, например Гудлаугура и древних пловцов вроде народа мокен, касаются и меня как пловчихи. Чтение работ австралийского философа Дэймона Янга помогает мне понять важность возвышенного в нашем опыте плавания^[47]. Философы XVIII века раскрыли понятие возвышенного и его власть в столкновении противоборствующих природных сил и идей: боли и удовольствия, ужаса и благоговения, страха и душевного подъема, жизни и смерти. Когда мы плаваем сегодня, пишет Янг, эйфория «рождается из страстей выживания в отсутствии отчаянной нужды выжить». Мы приближаемся к обостренному переживанию жизни как таковой.

Мы эволюционируем. Причины, по которым мы плаваем, эволюционируют тоже.

Полнота жизни

Как прекрасно было бы умереть, плывя к солнцу.

Ле Корбюзье

Одна из лучших современных пловчих на длинные дистанции занялась плаванием уже взрослой в 2009 году, чтобы восстановить повреждение ноги, грозившее ампутацией. Виной всему были туфли на высоком каблуке, рассказывает мне Ким Чемберс. Они стали причиной опасного падения с лестницы ее апартаментов в Сан-Франциско. Она вспоминает слова врачей: «Мы спасли вашу ногу, но не знаем, насколько хорошо она будет функционировать – если вообще будет». Ей пришлось два года учиться снова ходить. Значительно меньше времени потребовалось, чтобы открыть в себе удивительный дар марафонского пловца.

Можно сказать, что Ким – лучшая в мире пловчиха, о которой вы не знаете. Через семь месяцев после того, как несчастный случай заставил ее прийти в бассейн, она доплыла от Алькатраса до Сан-Франциско через неспокойные воды и бурные течения залива Сан-Франциско. Сейчас она является обладательницей многих мировых рекордов в плавании на длинные дистанции, в том числе установленный в 2015 году, когда она стала первой женщиной, в одиночку проплывшей от островов Фараллон до моста Золотые Ворота. Это путешествие в 48 километров началось с того, что Ким скользнула в черные как смоль воды перед самой полуночью в Красном треугольнике^[48], печально знаменитом большими белыми акулами. Ей понадобилось чуть больше 17 часов; под внимательным присмотром своей команды, находившейся в лодке, она перенесла тошноту, сильные ветры и постоянную угрозу со стороны акул. Неизменно предусмотрительная, накануне Ким перестирала и тщательно сложила все свои вещи, не желая оставлять беспорядок, если она не вернется. Она стала всего лишь шестым человеком в истории, кому покорилась «Океанская Семерка» – аналог «Семи Вершин» в плавании на открытой воде. Это марафонские заплывы через Английский канал, Гибралтарский пролив, канал Молокаи, канал Каталина, пролив Кука в Новой Зеландии, пролив Цугару в Японии и Северный пролив, отделяющий Ирландию от Шотландии, покорив который она впала в токсический шок из-за сотен жалящих прикосновений медуз.

Серым промозглым декабрьским утром я присоединяюсь к Ким для заплыва в заливе Сан-Франциско. Я хочу прочувствовать ее образ жизни – ежедневное плавание – и понять, почему это произошло. Температура воды – леденящие 11,6 ℃, воздуха – меньше плюс девяти. «В те дни, когда я не плаваю, мне не по себе», – говорит она, пока мы созерцаем залив с песчаного пляжа в районе Аквапарка позади Dolphin Club, одного из лучших в мире плавательных и гребных клубов. Он был основан в 1877 году. Его сосед South End Rowing Club еще старше, существует с 1873 года. Оба являются официальными организациями, и в их полуторавековых членских списках перечислено множество олимпийских чемпионов. Два клуба яростно, хотя и дружески, конкурируют друг с другом, и Ким состоит в обоих. «Я средний ребенок в семье», – застенчиво говорит она в порядке объяснения.

Для многих пловцов процесс плавания является тоником в традиционном смысле этого слова – восстановитель сил, стимулятор, принимаемый для того, чтобы почувствовать бодрость и полноту жизни. Слово «тоник» происходит от греческого τονικός, «напряженный». Около десятка людей уже в воде и плавают на непривычном фоне кораблей, промышленных доков и яхт с высокими мачтами. Капли дождя бьют по поверхности воды, похожей на жидкую ртуть, того же стального оттенка, что и небо над ней. Все здесь мощно и широко. Нетрудно представить себе плавание такого рода как «напряжение» ума и тела.

Ким останавливается поздороваться со Стеллой, мокрой насквозь собакой кого-то из знакомых по Dolphin Club. Собака визжит и подпрыгивает, восторженно облизывая лицо и руки Ким. У меня зуб на зуб не попадает, несмотря на четырехмиллиметровый неопреновый гидрокостюм. Ким невозмутима. Ростом метр семьдесят пять, гибкая, с ослепительной улыбкой, она потряхивает кистями – но больше ни одного признака того, что ей холодно, только щенячье нетерпение скорее оказаться в воде. Остальные, здесь присутствующие, настроены так же. Восьмидесятилетняя Мими, состоящая в клубе и плавающая здесь каждое утро, улыбается нам, целенаправленно спеша по деревянным ступеням к воде. Как и на Ким, на ней только кепка, защитные очки и тонкий закрытый купальник из лайкры. На гидрокостюмы здесь особо никто не косится – клуб приветствует всех новичков, – но пловцов мягко поощряют обходиться без них.

Ким не перестает восхищаться тем, что ей удалось найти одну из лучших в мире тренировочных площадок в ее сфере. Однако в то время, когда она начала плавать в клубе, ею двигало только желание выжить. Лечение повреждения ноги – травмы, вызвавшей катастрофическое повышения давления внутри одного из ее отделов, – включало многократные операции для снижения давления, а также пересадку кожи, гипербарические процедуры и пребывание в ожоговом отделении больницы Святого Франциска в Сан-Франциско. Два года спустя Ким наконец вернулась к работе. «Больше всего меня беспокоили шрамы, – рассказывает она. – От моей походки ничего не осталось. Я не могла отправиться на пробежку. Я саму себя не узнавала». Она прятала шрамы под длинными брючинами и носила темные туфли, чтобы замаскировать толстые ортопедические стельки, без которых не могла ходить.

Ким вспомнила, какую свободу чувствовала, плавая ребенком в Новой Зеландии, и, набравшись смелости, начала ходить в местный бассейн – по вечерам, поскольку не хотела, чтобы люди глазели на ее шрамы. Первой целью стало проплыть милю^[49]. Сначала ее движения были ужасными. Наставник Ким, предприниматель и инвестор Вито Бьялла, сам выдающийся пловец на открытой воде, позднее скажет, что на момент их знакомства она не смогла бы и метра проплыть, даже в ластах. Однажды два пловца в бассейне спросили, не хотела бы та поплавать в заливе. Изумлению не было предела: «Поплавать в заливе?» Ким жила в Сан-Франциско с 1995 года, но даже не слышала, чтобы кто-то плавал в заливе.

В очень прохладный (12 ℃) день в конце 2009 года Ким впервые попробовала плавать в Аквапарке. Несмотря на холод, улыбка не сходила с ее лица. В следующем месяце она вступила в Dolphin Club. Это тайное общество авантюристов, в котором состоят люди любых возрастов и доходов. Иногда она не сразу узнает соклубника на улице. «Это потому, что они в одежде, а не как обычно», – поясняет Ким. На момент нашего знакомства ей почти сорок лет, и она уже не стесняется говорить о своих шрамах. Ким показывает мне левую ногу, тонкие швы вокруг лоскута пересаженной кожи, взятой с верхней части бедра для восстановления разрушенной кожи на икре. «Вода стала моим учителем. Это мое святилище. Даже если выдалась поганая неделя, приходишь к воде и чувствуешь себя очищенной. Ты обнажена – все искусственное отброшено». Я начинаю понимать, что шрамы – линии на карте, с которой она пришла к восстановлению своей жизни.

В утро нашего первого совместного заплыва Ким хлопает ладонями, ухает – своего рода бессловесное благословение – и спрашивает: «Готова?» Мы ныряем и начинаем прокладывать свой путь к Алькатрасу.

5
Исцеление водой

В 1750-х годах, находясь на службе в Лондоне, Бенджамин Франклин ежедневно плавал в Темзе^[50]. Холодные ванны считались тогда весьма модной терапией, а этот ученый, изобретатель, во всех отношениях человек Ренессанса, большую часть своей долгой жизни был большим любителем окунуться голышом. Британцы в то время страдали, по выражению одного писателя, «всевозможными болезнями… лихорадки, проблемы с пищеварением, меланхолия, нервные тики, треморы и даже тупость носили эпидемический характер»^[51]. Какое же новое чудодейственное лекарство рекомендовалось от ужасного влияния городской жизни на здоровье? Холодная морская вода. Так появился английский морской курорт – место не для забав или поклонения солнцу, а для погружения в чудотворный исцеляющий холод океана. Страна получила коллективное крещение.

По другую сторону океана, в Америке XIX века водолечение стало серьезным бизнесом^[52]. Недоверие общественности к официальной медицине привело к пылкому принятию водолечения как средства от любых болезней, от переломов до тифа. Существовала даже медицинская школа гидропатии, открывшаяся в Нью-Йорке в 1851 году. К началу Гражданской войны в стране действовало свыше двухсот водолечебниц, а журнал, посвященный этой теме, имел десятки тысяч подписчиков^[53].

«Пациенты водолечебниц сидят в воде, погружаются в воду, стоят под водой, льющейся на них, принимают влажные компрессы, заворачиваются в мокрые простыни и питаются скудным рационом, запиваемым, разумеется, водой», – пишет об этой практике один историк. Вода, вода, кругом одна вода – главным образом для погружений, иногда и для питья. (Предписание выпивать восемь стаканов воды в день является пережитком того времени.) Холодная вода была объявлена полноценным лекарством от любого недомогания^[54]. Погружайте в нее голову при лихорадке! Вдыхайте ее при носовом кровотечении! Полощите рот холодной водой, чтобы избавиться от дурной привычки жевать табак и восстановить нормальное слюноотделение!

Важнейшую роль в водолечении играло плавание. В восьмитомнике «Энциклопедия водолечения» (Hydropathic Encyclopedia), опубликованном около 1851 года, «плавательная ванна» рекомендуется как «сохраняющее здоровье» и «гигиеническое» средство для любого человека, а также как «оказывающее чрезвычайно выраженное терапевтическое воздействие при некоторых формах хронических заболеваний»^[55]. Пролистывая пятьсот с лишним страниц этой энциклопедии, я нахожу подробнейшие дискуссии о том, насколько скучными либо, наоборот, увлекательными являются речные и морские ванны или обтирания мокрой губкой. Слабы ли у вас легкие вследствие туберкулеза, или мучает хронический запор, вам поможет плавание – оно укрепит и очистит легкие, оно заставит вялые брюшные мышцы работать и, как бы это сказать, выводить наружу все лишнее. На головы публики дождем лились буклеты, рекомендующие заплывы в соленой воде для долголетия.

Наша вера в воду как панацею восходит к древним^[56]. Цари Египта принимали ванны с эфирными маслами, а в китайской и японской традициях превозносились лечебные воздействия термальных источников. Греки глубоко погрузились в исследование всех разновидностей водолечения. Еврипид писал, что «море восстанавливает здоровье мужей» – с огромной личной признательностью, поскольку якобы излечился от бешенства, едва не утонув в океане. Cочетание воды и асфиксии – так называемый «метод моряков» – являлось хваленым древним средством лечения этой болезни^[57]. Одним из симптомов бешенства является водобоязнь, и считалось, что своевременное применение воды излечит его. (Что бы ни говорил Еврипид, эффективность этого метода не была подтверждена.) Гиппократ и Аристотель были большими поклонниками морских купаний. Римляне отмокали в горячих бассейнах, после чего ныряли в фригидарий – ванну с бодрящей холодной водой, чтобы закрыть поры и уйти из купален освеженными по окончании процедур.

На протяжении большей части истории погружения наших тел в воду ради оздоровления сторонники данной практики не знали, чем именно объясняется ее эффект. Они просто знали, что от этого хорошо себя чувствуешь.

Ким Чемберс почти ничего не знала о туманной истории водолечения, она всего лишь отчаянно хотела восстановиться после травмы. Упав с лестницы в 2007 году, она ударилась головой о землю, а ногой – о большой керамический горшок, стоящий у основания лестницы. «У меня очень высокий болевой порог, – рассказывает она, – поэтому мне показалось, что будет огромный синяк, только и всего». Ким сумела доехать до работы, причем нога раздулась, став почти вдвое толще нормального размера. А в офисе потеряла сознание. В больнице хирурги вскрыли ее ногу в двух местах, чтобы устранить отек, разрушавший нервы. Очнувшись после операции, Ким выслушала мрачные новости врачей, что, возможно, она больше не сможет ходить.

На что похоже отчаяние, как оно ощущается? Оно похоже на огненно-красные шрамы. Оно ощущается как стыд, как настоятельная потребность скрыть хромоту. Оно ощущается как безнадежность. Таким образом, оно противоположно бескорыстной радости ребенка, купающегося на пляже.

За этой радостью и гналась Ким, когда заставила себя пойти в бассейн. Рано или поздно быть пациентом приедается – два года врачебных назначений, болезненных процедур, физиотерапия продолжительностью в полный рабочий день. В то утро, когда Чемберс впервые поплыла в заливе Сан-Франциско, она наконец уловила проблеск альтернативной реальности. «Не у всех людей есть видеозапись их второго рождения, – говорит Ким. – У меня есть. Парни, с которыми я плавала, засняли меня, эту дрожащую, костлявую, сломленную женщину – сорок восемь промокших насквозь килограммов. Но такой широченной улыбки, как у меня тогда, они в жизни не видели». Мне приходит в голову, что у религиозных людей, которые обретают Бога, конечно, есть видео второго рождения. Они рождаются снова – часто в воде, принимая обряд крещения.

Начав плавать в холодных водах залива, Ким заметила изменения в правой ноге, нервы которой были очень серьезно повреждены: чувствительность стала восстанавливаться. У нее появилась теория, которую она изложила своим врачам в те давние дни. «Вся кровь отливает от конечностей, чтобы защитить внутренние органы, когда ты оказываешься в холодной воде», – объясняет Ким с мелодичным новозеландским акцентом во время одного из наших «марафонских» телефонных созвонов после работы. (Во время, свободное от тренировок и поездок по миру, чтобы плавать, Ким до недавних пор работала директором по взаимодействию с общественностью в компании Adobe.) «Разве невозможно, что, когда кровь устремляется обратно в конечности, по мере согревания, вы получаете нечто вроде кислородной терапии? Что тело омывает обогащенная кислородом кровь?» Врачи сказали, что в этом есть рациональное зерно: кислород циркулирует гораздо быстрее, чем если бы Ким находилась в покое или даже упражнялась на суше. Результат: ее нервы регенерировали намного быстрее, чем в предыдущие два года.

Чтобы разорвать тугой узел правды и мифов о воде, я обращаюсь к доктору Хирофуми Танаке, директору Лаборатории по изучению старения сердечно-сосудистой системы и профессору кинезиологии Техасского университета. Он изучает то, как движется, исцеляется и стареет наше тело. В силу своей работы, а также воспитания – он вырос в Японии, представляющей собой цепь островов, где обучение плаванию обязательно для всех школьников, – Танака является деятельным, увлеченным сторонником оздоровительного плавания.

Лаборатория Танаки стала первой в новаторском исследовании влияния плавания на две важнейшие отличительные черты старения – высокое артериальное давление и артрит^[58]. «За последние четыре или пять лет случилось нечто потрясающее. Мы осознали, что плавание, оказывается, превосходит пешую ходьбу и езду на велосипеде выраженностью своего эффекта, – говорит он. – Никто из нас прежде этого не знал». Тренировка на суше снижает артериальное давление в среднем на пять-семь пунктов, а плавание, как он установил, – на девять пунктов. В том, что касается давления, это существенная разница. Плавание также уменьшает жесткость сосудов, из-за которой стенки ваших артерий становятся менее эластичными, что увеличивает нагрузку на сердечную мышцу.

Давление самой воды на ваше тело вносит вклад в пользу плавания для здоровья. Когда вы погружаетесь в воду, оно выталкивает кровь из конечностей к сердцу и легким; это на время повышает артериальное давление и заставляет сердце и легкие работать интенсивнее. Этот процесс повышает эффективность и выносливость сердечно-сосудистой системы, что со временем приводит к снижению кровяного давления. Кроме того, когда вы плаваете, вода оказывает мягкое всестороннее сопротивление, которое приходится преодолевать мышцам.

Плавание как бы неподвластно времени, говорит Танака: на это способны большинство людей, причем они могут плыть достаточно длительное время. В Японии, стране престарелых, оно невероятно популярно. В японских комиксах манга есть даже особый жанр – графические романы, посвященные плаванию. Танака любит иногда подниматься на Skytree в Токио – самую высокую телебашню в мире высотой 634 метра, потому что в ясный день можно увидеть внизу все плавательные бассейны, поблескивающие на городских крышах.

Плавание всегда считалось эффективным средством лечения артрита, но научные объяснения этого отсутствовали. В 2016 году Танака с коллегами по исследованию опубликовали статью, сказавшую решительное «да» плаванию с этой целью^[59]. «Если опросить пациентов с артритом, то главными жалобами будут боль и функциональная недостаточность, – говорит Танака. – Их преследует ежедневная хроническая боль. После занятий по плаванию боли существенно слабеют. Хотя пациенты находились в воде, значительно улучшились функции, которые мы оценивали на суше: ходьба, вставание со стула. Плавание – лучшее физическое упражнение, которое мы можем им прописать, поскольку оно стимулирует мобильность – без боли – и кровообращение». Исследования проводились в бассейнах с прохладной водой, то есть в самых обычных плавательных бассейнах, вода в которых обычно имеет температуру 26 ℃ и ниже.

Таким образом, догадка Ким Чемберс оказалась верна: ежедневное плавание в прохладной воде улучшило работу ее сосудистой системы – полноценную циркуляцию крови по всему телу, в том числе в его поврежденных частях, где она была необходима, – даже больше, чем улучшили бы бег или езда на велосипеде. Причем, что, пожалуй, самое важное, без боли.

«Если я не плаваю, боль усиливается. Если она станет сильнее, во что превратится моя жизнь?»^[60] В очерке о жизни с хронической болью писательница Мелисса Ханг описывает плавание как ежедневное проявление стойкости. За годы с тех пор, как головная боль навсегда поселилась внутри ее черепа, бассейн стал местом, где боль уходит со сцены, пусть и ненадолго. Только здесь она обретает краткий отдых от «тела, которое ведет себя нехорошо». Плавать больно, но не плавать еще больнее.

Президент Франклин Делано Рузвельт страдал от последствий полиомиелита. Пока он занимал президентский пост, в Белом доме был устроен бассейн, и он плавал в терапевтических целях несколько раз в день^[61]. Президент Джон Кеннеди, терпевший почти постоянную боль в спине и всю жизнь испытывавший сокрушительные проблемы со здоровьем, так любил бассейн, что плавал перед обедом и ужином. Бассейн Рузвельта существует и сейчас, он находится под помещением для журналистских брифингов.

Плавучесть, парение, невесомость. Свобода. Этими словами мы описываем плавание. Случайность ли, что этими же словами мы говорим о легкости бытия, о полноте бытия, к которым страстно стремимся в этом телесном мире?

Внизу в Dolphin Club между эллингом и лестницей главного входа можно увидеть на стене цитату из «Уолдена» Генри Дэвида Торо: «Полностью обновляйся каждый день; делай это снова, и снова, и снова – всегда».

«Ты действительно обновляешься каждый раз, как оказываешься здесь», – говорит мне однажды Ким, когда мы смотрим на залив из окна второго этажа эллинга. Всю зиму и весну мы продолжаем периодически встречаться, чтобы поплавать. В то утро начинается шторм и вода неспокойна. «У каждого из нас бывают плохие дни, головная боль и камень на сердце. Но ты погружаешься в воду, и это все равно что нажать кнопку "сброс". Это дарило мне невероятную ясность». Всякий раз, как она заходит в море, вода словно бы отражает ее чувства и, соответственно, откликается. «Поэтому я должна делать это каждый день».

Заплыв от островов Фараллон, находящихся в 48 километрах от берега в Тихом океане, стал для Ким крайним проявлением того, что нахождение в глубоких водах может научить своего рода смирению. Как она любит говорить, окружность радиусом в восемь километров вокруг островов – это гостиная больших белых акул, где она всего лишь гость. После своих рекордных заплывов от Фараллоновых островов сначала в составе первой женской эстафеты, затем в качестве первой пловчихи-одиночки, несмотря на опасность, она плавала бы здесь каждый день, если бы могла. Иногда она выбирается на острова в выходные, просто чтобы поплавать.

«Все мои чувства обострены, – говорит она. – Я чувствую запах морской жизни. Непередаваемое ощущение – что находишься в воде глубиной два или три километра, что ты всего лишь крохотный человечек, плывущий по поверхности». Предприниматель Вито Бьялла описал плавание у Фараллоновых островов как пребывание на небесах и одновременно разговор с дьяволом. По словам Ким, ее захватывает неугомонность морского пейзажа. «Никогда не знаешь, что проплывает под тобой. Повсюду вокруг морские котики и птицы. Понимаешь, что тебя не должно было бы здесь быть, и акула может появиться из ниоткуда. Это так будоражит – находиться на этой грани, чувствовать свою связь со всем этим».

До нечастного случая Ким была, по ее словам, помешана на контроле – над своим телом, внешностью, весом. Ее высокооплачиваемая работа в Кремниевой долине отнимала много времени. «Я была поверхностным человеком, – говорит она. – В классических традициях я обучалась балету, и все в моей картине мира подчинялось строжайшей дисциплине». Заниматься плаванием – значит научить себя отказываться от контроля, благоденствовать в пространстве неопределенности.

Она упорно трудится, готовясь к каждому большому заплыву, но теперь не знает большего восторга, чем прыгнуть в воду, не зная, что за этим последует. «Мы живем на земле и думаем, будто знаем, что случится дальше, – замечает она. – Но нет, мы этого не знаем. И я научилась смиряться. Это так освобождает и так страшит, но ты ощущаешь себя современным первопроходцем. Немногие люди входили в воды у Фараллоновых островов. Ты там как астронавт». В 2016 году Ким была принята в Клуб первооткрывателей, членами которого являются астронавты и исследователи, в том числе сэр Эдмунд Хиллари, Тенцинг Норгей, Сильвия Эрл, Нил Армстронг, Салли Райд, Тур Хейердал и Джейн Гудолл.

Плавая с Ким по утрам, я узнаю от нее, что именно во время ежедневных заплывов в заливе она сражается со своими демонами. А потом они пожимают друг другу руки. Десять лет назад Чемберс была человеком, которому не суждено снова начать ходить. Однако вот она здесь, многократная мировая рекордсменка в спорте, о существовании которого в те времена и не подозревала. Человеку свойственно избегать того, что ему некомфортно, но Ким находит нечто экстраординарное, преодолевая это неудобство, чтобы узнать, что находится по другую его сторону.

Однажды осенью я решила доплыть от Алькатраса до Сан-Франциско. Я сделала это на спор. Из ночной экскурсии по этой островной тюрьме, которую я однажды посетила, мне больше всего запомнилось, что из-за близости Алькатраса к центру Сан-Франциско заключенных часто зачаровывали звуки жизни, разносящиеся над водой. Когда жители города встречали Новый год и звуки их веселья доносились через холодные бурные воды залива, берег казался заключенным до безумия близким. Эта близость была худшей пыткой.

Бесплодный скалистый остров Алькатрас имеет площадь меньше одной сотой квадратного километра. Здесь отовсюду простираются ошеломляющие виды Сан-Франциско, широкий залив и ржавого оттенка мост Золотые Ворота. Согласно устным преданиям индейцев олони, Алькатрас использовался аборигенами как место изоляции для наказания нарушителей законов племени^[62]. Это легко представить, находясь здесь, особенно ночью. Кажется вполне правдоподобным, что ты чувствуешь себя ничтожным, запертым в этом бескрайнем просторе.

В течение почти трех десятилетий, когда Алькатрас, иначе Скала, являлся федеральной тюрьмой (с 1934 по 1963 год, когда ее закрыли из-за непомерно возросшей стоимости доставки лодками всего, вплоть до пресной воды), здесь содержались особо опасные преступники, в том числе Аль Капоне, Роберт Страуд (он же Птицелов из Алькатраса, прозванный так потому, что во время своего предшествующего заключения в исправительном учреждении Ливенуорта стал уважаемым орнитологом) и Рой Гарднер, знаменитый американский грабитель поездов и самый печально известный мастер побегов своего времени. Переведенный в Алькатрас в 1934 году, Гарднер обратился с просьбой о помиловании и был освобожден в июле 1938 года. На следующий год он опубликовал сенсационную автобиографию, названную им «Ад-Катрас»^[63] – в честь места, которое оставило на нем свою отметину^[64]. Еще через год он покончит жизнь самоубийством.

Скала – это место, где можно сойти с ума. А как тюрьма, это ад для преступников, обросший легендами. Все здесь было устроено так, чтобы сломить вас и принудить к подчинению. В общей сложности задокументировано четырнадцать разных попыток побега отсюда с участием тридцати шести заключенных. Самой печально знаменитой и скрупулезно подготовленной стала попытка побега Фрэнка Морриса и братьев Энглин в июне 1962 года. Они прорыли туннель из своих камер заостренными ложками, на койки положили одеяла и фальшивые головы из мыла, туалетной бумаги и собственных волос. На исходе ночи они спустили на воду надувной плот, сделанный из пятидесяти украденных дождевиков. Всех троих так и не нашли, но недавнее исследование с использованием компьютерного моделирования и информации о приливах в тот день оставляет слабый шанс тому, что их могло не утащить в море^[65]. Вероятно, они сумели выбраться из воды среди скалистых мысов к северу от моста Золотые Ворота – следы этой высадки, скорее всего, принесло бы последующим приливом на остров Энджел. Действительно, именно там ФБР нашло весло и личные вещи, которые можно связать с беглецами. Тем не менее самым вероятным результатом стали гипотермия и утопление.

Одному заключенному, Джону Полу Скотту, удалось в декабре 1962 года доплыть от острова до Форт-Пойнта на южной стороне моста Золотые Ворота. Это единственный подтвержденный случай, когда заключенный добрался до берега вплавь. Считалось, что из-за температуры воды (обычно ниже 15 ℃), бурных течений (нередко имеющих скорость 11 км/ч или более), острых скал (способных изрезать вас на кусочки) и акул (пожалуй, достаточно) нечего и пытаться. Скотт доказал, что это не так.

Скотт с другим заключенным изготовили спасательные нарукавники из украденных резиновых перчаток (оба работали на кухне; сообщник Скотта сломал лодыжку во время побега и был схвачен через считаные минуты). Скотт в конце концов выбрался на берег в Форт-Пойнте во время отлива и был найден четырьмя подростками – без сознания, в состоянии переохлаждения. После краткого пребывания в больнице Пресидио его вернули в Алькатрас.

Безусловно, это кое-что говорит о наших коллективных верованиях, если мы выбираем для самой охраняемой федеральной тюрьмы клочок земли, находящийся едва ли в паре километров от Сан-Франциско. Мы строим такие тюрьмы, как Райкерс-Айленд (зажатую между Бронксом и Куинс вплотную к взлетно-посадочным полосам нью-йоркского аэропорта Ла-Гуардиа), и такие, как Алькатрас, вызывающе близко к нашим городам, и полагаем, что они надежны, поскольку окружены водой.

Между тем пловцы по эту сторону тюремных стен испытывали воды вокруг Алькатраса по крайней мере с 1920-х годов. До превращения в федеральную тюрьму Алькатрас использовался военными как укрепление и как следственный изолятор (в начале Гражданской войны в Америке здесь содержались военнопленные конфедератов). В 1933 году, за год до открытия Алькатраса как федерального пенитенциарного учреждения, семнадцатилетняя Энэстейша Скотт (не имеющая родственных уз с заключенным Джоном Полом), отец которой был сержантом, размещенным на острове, доплыла до Алькатраса от Сан-Франциско за сорок три минуты в сопровождении гребной лодки^[66]. Она стала первой женщиной, официально совершившей этот заплыв. Вскоре ее примеру последовали еще две пловчихи из Сан-Франциско, Дорис Маклауд и Глория Шильяно, в качестве протеста против решения превратить остров в федеральную тюрьму. Маклауд совершила заплыв туда и обратно за два часа. Все три женщины были блестящими пловчихами, прекрасно знающими здешние приливы. Принципиально важным для их успеха, конечно, было и то, что им не нужно было бежать под покровом темноты или выживать на тюремном рационе почти или совершенно без физических упражнений.

Для нашего заплыва от Скалы мы с моим другом Стивом тренировались в водах вокруг Аквапарка, конечной точке большинства алькатрасских заплывов. Отсюда можно отправиться в открытый залив и ощутить силу течений. Когда мы поплыли туда в первый раз, я испытала тошнотворный дискомфорт – он начался с тяжести в груди и неподдельной тревоги, подобной которой я не чувствовала за все годы занятий плаванием. Мне было трудно дышать. Я не знала, что тому причиной: холод, оказавшийся неожиданно жестоким, или гидрокостюм, неожиданно сковывающий движения. Стив широко улыбался мне, когда мы сделали передышку, чтобы проверить, как дела идут друг у друга. «Расслабься, – сказал он, увидев мое лицо. – И дыши».

В утро самого заплыва я попыталась подготовиться к холоду и была уже знакома с тем, как течения в проливе с пугающей скоростью тащат тебя в открытый океан вместе с отливом. Я знала, что контейнеровозы кажутся очень далекими, но подойдут к тебе за считаные секунды. Нашей лодкой управлял Гэри Эмич – легенда плавания на открытой воде, который впоследствии побьет мировой рекорд своим тысячным заплывом из Алькатраса в Сан-Франциско. Я приготовила себя к тому, чтобы последовать совету Стива: расслабиться и дышать.

В тот день мы плыли вшестером. Температура воды была ниже 14 ℃, на поверхности рябь от легкого ветра. Мы прибыли в Алькатрас до девяти утра и бросились в приливную волну. Студеная вода укусила так сильно, что у меня перехватило дыхание. Мы перегруппировались, чтобы напоследок помахать нашей лодке и ее водителю. На фотографиях, сделанных тем утром, я улыбаюсь. Кажется, что мне теплее, чем было, солнце отблескивает серебром на моих зеркальных очках. Мы развернулись в сторону города и поплыли.

Рассекая воду, я поймала ритм, и внезапно процесс перестал ощущаться как борьба. В нем была легкость, успокаивающая размеренность – в каждом цикле вдоха, гребка, толчка, вдоха. Мы были к этому готовы. Тугой обод, сдавивший мою грудь при входе в воду, ослаб, и я стала встречать периодически накатывающие волны с гордой уверенностью, а не с тревогой, пронзая каждый пенный гребень энергичным и тщательно рассчитанным по времени лягушачьим толчком ног.

За исключением попадающихся временами на пути хитросплетений морских водорослей, нам удалось избежать всех нежелательных или опасных встреч с морской живностью. (К сожалению, в последнее время здесь стали проблемой укусы морских львов.) Непривычный «выпуклый» ракурс моста Золотые Ворота и Алькатраса напоминал о клубе для избранных, в члены которого мы пытались попасть. Сорок пять минут пролетели быстро, и мы вдруг оказались в Аквапарке. Эмич объявил, что это идеальное время.

6
Морская вода в наших венах

Входите в океан каждый день, и ваше тело подстроится под настроения, ритмы, температуру этой среды. При 12 ℃ у вас начнется холодовая мигрень, или «заморозка мозга», как при поедании мороженого. При 10 ℃ начнет ломить запястья. В любой день Ким и ее собратья по клубам Dolphin и South End могут определить температуру воды с точностью до градуса просто по своим ощущениям. «Сколько, по-твоему, было сегодня? Пятнадцать?» – громко спрашивает она меня однажды, когда мы находимся в воде. Когда я задаю вопрос, почему она так думает, она говорит: потому, что ощущения чудесные. «Да, я бы поставила на это крупную сумму. Шестнадцати градусов нет… Давай сплаваем и посмотрим, сколько на термометре». (Конечно, она права.)

Человеческий плод в утробе вдыхает и выдыхает амниотическую жидкость, что способствует формированию легких. У нас есть так называемые жаберные щели, ставшие верхней и нижней челюстями и некоторыми хрящами дыхательного тракта, – это эволюционный реликт водных, дышащих жабрами позвоночных^[67]. Морская вода настолько близка по минеральному составу плазме человеческой крови, что наши белые кровяные тельца могут какое-то время жить и функционировать в ней^[68]. Меня восхищает мысленная картина этого, идея, что в наших венах циркулирует морская вода, не такая уж и фантастичная.

С того момента, когда Гудлаугур поневоле погрузился в море больше тридцати лет назад, наука познакомилась и с другими людьми с необычайными способностями адаптации к экстремально холодной воде. Одна из них – Линн Кокс, легендарная пловчиха в открытой воде, первой переплывшая Берингов пролив^[69]. В 1987 году она доплыла до Аляски из Советского Союза в воде, температура которой опускалась до 3,33 ℃. (Заголовок в The New York Times гласил: «Длинный холодный заплыв». Ее встреча описывалась так: «Это был просто пикник на морском берегу, чинное чаепитие на пляже, но, чтобы там оказаться, почетной гостье пришлось потрудиться».) На следующий год имена Гудлаугура и Кокс появились на страницах одного и того же академического журнала в научной сводке о потенциале превращения арктических заплывов в вид спорта^[70].

В 2002 году Кокс проплыла больше 1,6 километра в воде Антарктики температурой 0 ℃ – она стала первым человеком, кому это удалось. В 2007 году она плавала в заливе Диско в Гренландии в воде холоднее –2,78 ℃. Содержание жира в теле средней американки составляет 22–25 %. По оценкам, в теле Кокс доля жира достигает 35 %; что более существенно, он очень равномерно распределен по всему телу^[71]. Этот «внутренний гидрокостюм» не только сохраняет ее тепло, но и обеспечивает ей нейтральную плавучесть в морской воде, что означает, что она может тратить очень мало энергии на поддержание оптимального для плавания в океане положения тела. Как и Гудлаугур, Кокс участвовала в медицинских исследованиях, подсказавших ученым новые способы лечения рассеянного склероза (плавание в холодной воде способно сильно уменьшать спастичность на многие часы после погружения) и совершенствования больничных процедур для восстановления после повреждений сердца, позвоночника и головного мозга (охлаждение тела может уменьшить отек и травму)^[72].

Например, изучая специфику кровотока в кисти руки Кокс при погружении в холодную воду, врачи научились лучше планировать хирургическое вмешательство. Ученые также обнаружили, что при погружении в холодную воду температура корпуса Кокс в действительности повышается. Вот что она может проделать, оказавшись в джакузи с ледяной водой: через две минуты тепло ее тела нагревает воду на два градуса. (Гудлаугур не проходил этот тест.)

Есть также британо-южноафриканский пловец Льюис Пью, прозванный «сэром Эдмундом Хиллари плавания». Он плавал в Арктике, в талом озере на Эвересте и в антарктическом море Росса. Ученые, изучавшие Пью, установили, что температура его тела поднимается еще до того, как он коснется воды, достигая подчас 38,33 ℃. Профессор Тим Нокс, спортивный врач из Кейптаунского университета в Южной Африке, первым заметил эту реакцию. В журнале Lancet он назвал ее «опережающим термогенезом» – созданием тепла до того, как оно понадобится^[73]. Это специфический для Пью рефлекс Павлова, выработанный годами приспособления к холодной воде.

Что же происходит в холодной воде с телами нас, обычных людей? Я спрашиваю Хирофуми Танаку, исследователя долгожительства, существуют ли долгосрочные исследования влияния плавания в холодной воде на здоровье. «Нам известна реакция, нырятельный рефлекс, наблюдающийся, если погрузить лицо в холодную воду, – кровеносные сосуды в коже сужаются, а сердечный ритм стремительно падает, – отвечает он. – Однако у нас недостаточно исследований постоянного воздействия упражнений в условиях холода». После этого он рассказывает мне об ама.

Года два назад Танака вернулся в Японию изучать ама, легендарных женщин-ныряльщиц Японии и Кореи^[74]. Слово «ама» в японском языке означает «женщины моря». Продолжая существующую в этом регионе более 2000 лет традицию добычи моллюсков, женщины начинают нырять в тринадцать или четырнадцать лет. Группа, которую изучал Танака, состояла из женщин в среднем 65-летнего возраста. Подобно морским кочевникам мокен в Юго-Восточной Азии, ама сохраняют свои навыки и знания о важности моря в рассказах, передаваемых из поколения в поколение. Как и в случае детей мокен, практика ныряния за моллюсками физически меняет их тела. Они ныряют до двухсот раз за день, каждый день, круглый год. Что касается функции сосудов, то, по словам Танаки, она «зашкаливает».

Ама подвергаются действию нырятельного рефлекса ежедневно, сотни раз в день. Танака задался вопросом, адаптировались ли структура и функция их артерий по аналогии с другими ныряющими млекопитающими. Он обнаружил, что у этих женщин значительно более медленный сердечный ритм и менее жесткие артерии, чем у других взрослых, живущих в той же рыболовецкой деревне. Однако они страдают потерей слуха – пятьдесят лет контакта с холодной водой имеют и побочные следствия.

Научная картина далеко не полна, но существует растущий объем исследований терапевтических преимуществ нашего погружения в воду^[75]. Теплая вода имеет свои плюсы. Исследования показывают, что часовое погружение по шею в воду температурой 32 ℃ снижает частоту сердечных сокращений и артериальное давление, способствуя расслаблению^[76]. Однако пребывание той же продолжительности в воде при 14 ℃ подстегивает скорость обмена веществ на 350 %, а выработку дофамина – на 250 %. Что же касается реального моржевания, то, судя по другому исследованию, регулярное зимнее плавание в холодной воде существенно снижает у участников напряжение, слабость и боль, а также повышает ощущение довольства жизнью в целом^[77].

Чтобы увидеть фотографии, убедительно подтверждающие пользу плавания для здоровья, мне достаточно заглянуть в архивы Dolphine Club. Еще в 1974 году Джек Лалэйн – тот самый основатель знаменитой империи фитнеса! – проплыл, буксируя весельную лодку, от Алькатраса до клуба меньше чем за девяносто минут, причем все это время его руки и ноги были скованы. На черно-белом фото, сделанном в тот день, потрясающе мощный Лалэйн триумфально вскидывает над головой скованные мускулистые руки, приближаясь к Аквапарку. Ему было шестьдесят лет. В семьдесят он, опять-таки в ножных кандалах и наручниках, проплыл 2,4 километра в гавани Лонг-Бич, таща за собой семьдесят лодок с семьюдесятью пассажирами.

Лалэйн плавал каждый день. Неудивительно, что он был провозглашен почетным пожизненным членом Dolphin Club. Лалэйн умер в 2011 году в 96 лет.

В более близкое к современности утро в Аквапарке, пока холодная вода плещется вокруг наших плеч, я спрашиваю Ким, считает ли она, что тела некоторых людей лучше приспособлены к плаванию в заливе. Новые исследования физических достижений человека свидетельствуют, что элитные пловцы, в отличие от элитных бегунов, могут достичь совершенства на любых дистанциях, независимо от типа телосложения^[78]. Судя по анализу данных бегунов, участвовавших в Олимпийских играх в Лондоне в 2012 году, спринтеры, бегуны на 200 метров, были существенно крупнее марафонцев, тогда как участники аналогичных спринтерских заплывов на 50 метров вольным стилем имели ту же массу тела, что и марафонцы, плавающие 10 000 метров на открытой воде, независимо от роста или пола. Похоже, любые тела могут отлично проявлять себя в воде. Но что, если вода холодная? «Теоретически ты набираешь больше бурого жира от пребывания в холодной воде, – объясняет Ким, когда мы останавливаемся – поболтаться в воде и поговорить. – Бурый жир сжигает энергию и создает тепло, а белый – нет». Она смеется и пожимает плечами: «По крайней мере мне так сказали».

Вскоре после того заплыва я проезжаю восемь километров на юг, пересекаю мост и направляюсь к футуристическому зданию с садом на крыше, словно парящему над парком у Золотых Ворот. Здесь находится кабинет доктора Синго Кадзимуры, у которого я собираюсь узнать о возможной связи между жиром, холодной водой и здоровьем^[79]. Он премированный биохимик Калифорнийского университета в Сан-Франциско, возглавляющий лабораторию, где пытается научить жировые клетки бороться с ожирением и нарушениями обмена веществ. Мальчишеского вида, естественный и улыбчивый, Кадзимура восхищен способностью животных адаптироваться к окружающей среде. Когда он рос в пригороде Токио, его обязанностью было ловить к ужину рыбу: сардину или камбалу. Он говорит, что если бы не стал ученым, то был бы рыбаком и шеф-поваром суши-ресторана в Сан-Франциско.

Он рано заинтересовался адаптивными способностями рыб: например, лосось может заплывать из пресной воды в соленую, а сом прекрасно себя чувствует в грязной воде. Это вылилось в интерес к вопросу о том, как млекопитающие могли бы приспособиться к холоду. «Я тогда жил в Мичигане и все время думал о холоде», – признается он. Однако это оказалось к лучшему, поскольку заставило его заинтересоваться актуальной сферой исследования жира в организме.

Кадзимура рассказывает мне о двух видах жира. Люди, как и все остальные млекопитающие, при рождении имеют жир обоих типов. Белый жир запасает энергию. Бурый сжигает ее, вырабатывая тепло. Плавание в холодной воде – это сочетание постоянного воздействия холода и физических нагрузок; и то и другое, как известно, оказывает «обуряющее» действие на белый жир, превращая его в так называемый бежевый жир – и подстегивая метаболизм.

Разумеется, метаболизм – горячая тема. Кадзимуре постоянно звонят из тренажерных залов Лос-Анджелеса и Нью-Йорка. «Меня спрашивают: "Мы хотим организовать занятия йогой на холоде – это хорошая мысль?" – смеясь, рассказывает он. – Я отвечаю: "Это от многого зависит". Тренировки на холоде одним людям полезны, другим вредны». Он знает, что это не тот ответ, который от него хотят услышать, но против науки не попрешь.

Клетки белого жира почти на 90 % являются липидными – в них хранится наш запас энергии, объясняет Кадзимура. Напротив, клетки бурого жира являются одними из самых богатых митохондриями клеток человеческого организма – это наши электростанции. В лабораторных опытах на мышах физические тренировки заставляли белый жир буреть, что еще более усиливалось низкой температурой. Этот бурый жир защищал мышей от ожирения и диабета, и они оставались поджарыми и здоровыми даже на рационе с высоким содержанием жиров. Однако, поскольку это очень молодая область исследования (существование бурого жира в организме взрослого человека было доказано только в 2009 году), протекание этих процессов на молекулярном уровне пока не вполне понятно.

Младенцы рождаются с большим количеством бурого жира. «Поскольку у младенцев недостаточно мышц, чтобы дрожать, когда им холодно, чтобы вырабатывать тепло, бурый жир очень важен для регуляции температуры их тела», – объясняет Кадзимура. Он показывает мне научную иллюстрацию: на изображении новорожденного выделены коричневым цветом зоны спины и шеи, где имеются большие запасы бурого жира. Основная область его расположения больше всего похожа на теплый шарф, обмотанный вокруг шеи.

Однако содержание бурого жира резко сокращается по достижении пятидесяти-шестидесяти лет, что очень хорошо коррелирует с возрастным ожирением. «Большинство людей в это время набирают вес и не потому, что начинают больше есть, – говорит Кадзимура. – Это нас очень занимает. Вы набираете вес, потому что снижается расходование энергии. Мы не вполне понимаем, почему это происходит, но рассуждаем, что в этом участвует потеря бурого жира. Какие факторы этому способствуют? Можно ли обратить процесс вспять, создав новые типы сжигающего энергию бурого жира даже после того, как вы его лишились?»

Воздействие холода вызывает стрессовую реакцию организма. Когда вам холодно, ваше тело компенсирует это за счет кровотока, а также строения кровеносных сосудов и циркуляции крови. Однако хотя холод является одним из самых эффективных сжигателей энергии – даже в большей степени, чем физические упражнения, – он вреден для сердца, поскольку стимулирует сужение сосудов и артериальное давление поднимается. «Инфаркты у стариков происходят рано утром в зимнее время, – отмечает Кадзимура. – Воздействие холода полезно для здоровых людей, но не для сердечников. То же самое относится и к физическим упражнениям – подъем тяжестей или интенсивные тренировки не полезны, если у вас имеется риск со стороны сердечно-сосудистой системы. Это нельзя применять или рекомендовать как терапевтическое средство для всех и каждого. Все зависит от вашего возраста, состояния здоровья и наследственности».

Тем не менее идея оздоровительного синергетического объединения плавания и холодной воды вызывает у Кадзимуры огромный энтузиазм. «Когда я в детстве жил в Японии, бабушка отправляла меня играть на улицу зимой», – вспоминает он. Это ее наказ: дети непременно должны играть на холоде. Снимай рубашку, говорила она, и врачи тебе будут не нужны.

«Я общался с сибиряками из России – они постоянно ныряют в холодную воду, – с некоторым изумлением рассказывает Кадзимура. – Это ужасная нагрузка на сердечно-сосудистую систему, но люди понимают, что в этом есть нечто полезное – иммунитет, сопротивляемость вирусам. Мы, однако, не вполне понимаем, почему это так». Конкретные механизмы пока не до конца изучены, но накоплено уже много фактических данных.

В 2012 году в России впервые прошел турнир по зимнему плаванию. Заплывы проходили посреди скованного льдом озера в Тюмени, городе в бескрайней Сибири. Организаторы вырезали во льду четыре 25-метровые дорожки. Пловцы съехались со всего мира – в том числе израильский мастер зимнего плавания Рэм Баркай, живущий в Южной Африке и основавший в 2009 году Международную ассоциацию плавания в ледяных водах (International Ice Swimming Association) с целью стандартизации плавания в холодной открытой воде.

Столкнувшись с ошеломляющим холодом в первый день соревнований, Баркай и его сотоварищи-пловцы подавили «сильнейшее желание упиться вдрызг», как заметил он в своем описании того дня. На второй день температура воздуха была –30 ℃ – влажные полотенца, оставленные на открытом воздухе после вчерашних заплывов, замерзли и стояли сами по себе, привлекая всеобщее внимание. Температура воды была около точки замерзания, 0 ℃. Перед тем как Баркая вызвали на километровый заплыв, он наблюдал, как русская женщина завершает свою длинную дистанцию, плывя брассом, держа голову над водой, без очков.

«Ее ресницы так обмерзли, что она не могла открыть глаза, – пишет Баркай. – Фактически ее уволокли в сауну, чтобы медленно разморозить глаза. Влага в носу превратилась в лед. Дышать было все равно что медленно втягивать ноздрями васаби. Все волоски на лице или длинные волосы, оказавшиеся на ледяном воздухе, мгновенно обмерзали»^[80]. Тем не менее, отмечает он, вода выглядела на удивление притягательной.

По воспоминаниям Баркая, наградой за совершенный заплыв, из которого он вышел красным, как вареный рак, с неконтролируемой дрожью всего тела, стало невероятное, мощнейшее чувство жизнеспособности: «Холод и плавание дарят такую остроту ощущений жизненной силы, что это трудно описать, нужно испытать самому».

Когда я звоню ему домой в Южную Африку, чтобы расспросить о плавании в ледяной воде для здоровья и полноты жизни, Баркай смеется. «Многие могут утверждать, что это крайне нездоровое занятие, – говорит он. – Множество врачей твердили мне, что я давно уже должен был умереть». Однако он продолжает гоняться за льдом по всему миру, занимаясь своим «безумным спортом» ради восхитительных переживаний, которые описывает в своем рассказе о том дне в Сибири. Недавно он вернулся с еще одного заплыва в том же самом месте и хочет донести до меня, что десятилетие ледяного плавания лишь подарило ему чувство большей физической крепости.

К началу 2018 года более двухсот пятидесяти человек заслужили сертификат покорителей «ледяной мили» – заплыва на одну милю или более в воде температурой 5 ℃ или меньше.

В кабинете Кадзимуры мы изумляемся идее плавания в бассейне, вырезанном в сибирском льду. «Думаю, то, что не убивает, делает нас сильнее, – глубокомысленно замечает Кадзимура. – Я привык воспринимать эту мудрость сугубо в философском ключе, но, возможно, она верна и с клинической точки зрения».

Словарь типичных (и редких) проблем со здоровьем, связанных с плаванием

«Ухо пловца»: бактериальная или грибковая инфекция наружного слухового прохода, вызываемая водой, которая остается в ухе после плавания (лечится закапыванием лекарств, уменьшающих воспаление и борющихся с инфекцией).

Экзостоз: аномальные костные образования в наружном слуховом проходе вследствие частого воздействия холодной воды и ветра; заболевание распространено среди серферов и дайверов (если разрастание перекрывает слуховой канал, требуется хирургическое вмешательство).

Криптоспоридиоз: заболевание желудочно-кишечного и дыхательного трактов, вызываемое выносливым, устойчивым к хлору паразитом, самая распространенная инфекция в бассейнах и аквапарках (большинство людей со здоровой иммунной системой выздоравливают без лечения).

Морские вши: жалящие микроскопические личинки медуз, которые часто попадают в пространство между кожей и купальным костюмом, вызывая болезненную сыпь и волдыри (тяжесть симптомов снижают кортикостероидные или антигистаминные препараты).

Стригущий лишай ноги, или «стопа атлета»: распространенная грибковая инфекция во влажных раздевалках и бассейнах всего мира, провоцирующая чешуйчатую красную сыпь (лечится противогрибковыми средствами).

Болезнь легионеров: тяжелая форма пневмонии, вызываемая бактерией Legionella, если она заражает плавательные бассейны, гидромассажные и вихревые ванны и другие водные системы (жизненно необходимо правильное лечение антибиотиками).

Тендинит, или «плечо пловца»: часто встречающееся воспаление волокон, крепящих мышцу к кости вокруг плечевого сустава, из-за повторяющихся движений (рекомендуются совмещенные тренировки, растяжка, силовые тренировки и отдых).

Вызванный плаванием отек легких: внезапное поступление избыточной жидкости в легкие, приводящее к затрудненному дыханию, которое может быть связано с интенсивным плаванием и погружением в холодную воду (лечение включает кислородотерапию и мониторинг состояния).

Зеленые волосы (это нечто!): проблема возникает из-за реакции хлора с медью и другими тяжелыми металлами, присутствующими в воде бассейна; имеющие зеленый оттенок оксиды металлов поглощаются волосами (поможет пищевая сода).

Церкариоз, или «зуд купальщика»: сыпь вследствие аллергической реакции на паразитов, которыми часто заражены утки и другие птицы, обитающие в пресноводных озерах и прудах (каламин и антигистамины могут уменьшить раздражение, но, поверьте мне, несильно).

Можете называть меня Невестой в волдырях – так зовет меня муж. На фотографиях этого не видно, но десять лет назад в тот самый момент, когда мы обменялись клятвами верности перед сотней ближайших друзей и родственников, вся моя кожа была покрыта первосортной сыпью. С головы до (отчаянно чешущихся) кончиков пальцев.

Ярким летним днем мы сочетались браком на клочке земли с видом на озеро Джордж в горах Адирондак возле границы штатов Нью-Йорк и Вермонт. Это озеро славится своей девственно-чистой водой – такой чистой, что штат Нью-Йорк относит ее к категории питьевой. Волдыри были аллергической реакцией на микроскопических паразитов, в норме живущих на водоплавающих птицах, часто посещающих это озеро. Этот кожный ужас называется зудом купальщика.

Чего только я не перенесла ради любимого занятия – плавание в Австралии, серфинг в Мексике, ныряние с аквалангом в Панаме. Я посещала осаждаемые мошкой летние пляжи Арктики и зараженные песчаной мухой пляжи Гавайев. И всегда возвращалась с чешущимися красными знаками моей храбрости. Зуд купальщика. Я стараюсь жить с этим: на первом месте плавание, страдание – на втором. Тем не менее эти отметины каким-то образом меня определяют. Когда мы приносили клятвы у алтаря, мой муж заявил при свидетелях, что не может обещать защитить меня от «кусающих, жалящих существ на земле и на море». Однако он пообещал, что попытается.

Диана Наяд доплыла от Кубы до Флориды и вышла на берег в неузнаваемом виде, потому что медузы изжалили ее лицо. Линн Кокс была первой, кто плавал во множестве мест, в том числе у мыса Доброй Надежды, где барражируют акулы и морские змеи. Мартин Стрел, «герой в плавках» из Словении, проплыл кишащую пираньями Амазонку – все ее 5280 километров, – рискуя умереть ужаснейшей смертью из-за паразитов, скатов и бычьих акул.

Большинство вышеупомянутых несчастий характерны для теплой воды, что я считаю своего рода удачей, потому что я, по крайней мере, могу ограничиться другими, более холодными водами, например залива Сан-Франциско, – спасительными как раз для такого пловца, как я.

После всех этих разговоров о пользе плавания в холодной воде я решаю, что готова расстаться с гидрокостюмом. Если без него обходится восьмидесятилетняя Мими, да еще с таким апломбом, я должна хотя бы попробовать!

Очередное раннее утро в Dolphin Club, на сей раз в середине марта. В разгар мощного ливня температура воды в заливе дошла до почти приятных 13,3 ℃. Создается впечатление, что всякий раз, как я отправляюсь поплавать в открытой воде, идет дождь, из-за чего старт и финиш омрачены промозглой погодой. Когда я добираюсь до Аквапарка, чтобы оценить условия, в воде нет ни души. Я думаю, не сводки ли о грозах заставили пловцов остаться дома. Однако тут приезжает Ким, в восторге выскакивает из своего черного «лендровера» и издает крик радости. По ее совету я припрятываю в своем шкафчике термос горячего имбирного чая, чтобы выпить его в сауне после заплыва. «Это поможет тебе согреться, – говорит она, – но не волнуйся, у тебя все получится!»

Непрерывный поток людей в гидрокостюмах выплескивается вместе с нами из дверей раздевалок на песок. Члены South End и Dolphin Club дружески смешиваются – все обсуждают погоду, стоя по колено в плещущей воде. (Когда я прошу одну пловчиху, женщину средних лет по имени Кейт, охарактеризовать оба клуба, она признает, что состоять в Dolphin Club – «все равно что жить вместе с родителями; мы более консервативны». South End похож на дом студенческого братства. Народ там более рисковый. Стоящая рядом подруга Кейт, член South End, одобрительно смеется при этих словах.)

Ким гордо оповещает о моем «девственном» заплыве всех, до кого может донестись ее голос: «Это Бонни. Сегодня она впервые плывет без гидрокостюма!» Я вяло машу. После многоголосых приветствий, советов и подкалываний все отправляются в воду, один за другим. Теперь моя очередь. Я еще раз напоследок протираю подушечками больших пальцев внутренние поверхности своих очков, напрягаю мышцы и делаю решительный шаг.

Сразу, едва я проплываю первые 100 метров, поверхность моей кожи начинает вырабатывать необычный колючий жар – словно ледяной огонь распространяется по всему телу. Это длится около шестидесяти секунд, а затем – о, я чувствую себя прекрасно. Мы плывем вокруг пирса Гайд-парка и поворачиваем параллельно к берегу, следуя за линией буйков на запад через бухту в направлении пирса Аквапарка. Наше плавание то и дело оглашается характерными уханьями Ким – каждый десяток вдохов, или около того, – выражающими ее восторг от этого приключения.

Ким не раз говорила мне, какой это кайф – находиться в бодряще-холодной воде «в чем мать родила плюс немного лайкры». Это правда – я чувствую себя более чем хорошо, одетая лишь в собственную кожу. Я чувствую себя великолепно, восхитительно – чувствую себя живой. Небо расчищается. Мы останавливаемся у буйка на дальней стороне, оснащенного флагом и термометром, чтобы убедиться, что каждая в порядке. Другие пловцы присоединяются к нам у флага, и мы болтаем, словно за чайным столом. К этому моменту я совершенно не чувствую холода. «Не будем усердствовать, ведь для тебя это первый раз, – призывает к осторожности Ким. – Я знаю, что ты можешь плыть дольше, но потом у тебя будет вторичное охлаждение^[81]. Температура твоего тела продолжит понижаться, когда ты выйдешь из воды, и тогда тебе станет по-настоящему холодно». Оказывается, в том, что касается холода, главной опасностью является не само плавание, а следующий за ним afterdrop.

Возвращаясь вдоль буйков в клуб, я чередую вольный стиль и брасс, наслаждаясь видом песчаного пляжа и пловцов. Тем не менее где-то на краешке сознания таится беспокойство. Я не могу не думать о Гудлаугуре в леденящей Северной Атлантике и о Джоне Олдридже, ловце омаров с моего родного Лонг-Айленда: в 2013 году Олдридж упал за борт посреди ночи у берегов Монтока и следующие двенадцать часов боролся за жизнь в воде температурой 22 ℃, используя в качестве плавсредства свои зеленые резиновые сапоги^[82]. Что они испытывали, находясь так долго там, в холодных водах? Они поневоле приняли это испытание, а мы здесь занимаемся этим для удовольствия. Мое 25-минутное приключение заканчивается именно удовольствием, приливом адреналина. Однако, когда мы ступаем на пляж, мизинец моей левой руки оттопыривается, принимая форму когтя, словно в жесте предупреждения.

В душевой у меня наступает вторичное охлаждение. Я яростно выкручиваю кран горячей воды, но не могу согреться или перестать дрожать даже на ее максимуме. Зубы выбивают дробь. Пока я растираю руки и ноги, начинает клацать челюсть.

Оказывается, именно в Dolphin Club его пожизненный член Томас Нактон, реаниматолог, сделал своим дополнительным видом деятельности изучение гипотермии и вторичного охлаждения у своих товарищей-пловцов^[83]. Принятые в настоящее время Береговой охраной США инструкции и компьютерные программы по выживанию при падении в воду ссылаются на одно из исследований Нактона, где приводятся количественные оценки биофизических показателей людей, переживших кораблекрушение, полученные с помощью методов, разработанных на материале исследования пловцов из Dolphin Club. Его работа за последние два десятилетия иллюстрирует феномен вторичного охлаждения: температура тела продолжает снижаться даже после того, как пловец выходит из воды, и легкая гипотермия, на пару градусов ниже нормы, является весьма распространенным явлением. Вывод: пловцам на открытой воде, особенно начинающим, очень полезно не усердствовать и внимательно следить за реакцией своего тела, особенно по окончании заплыва. В исследовании 2015 года с участием опытных пловцов – обладателей «ледяной мили» швейцарские последователи Нактона обнаружили, что гипотермия не возникала, пока участники не заканчивали плыть^[84].

Наконец, примерно через десять минут, в сауне, ублаготворенная приятным разговором и царящей здесь дружеской атмосферой, я начинаю вновь обретать контроль над своими конечностями. По мере того как мой день идет своим чередом – сначала в кафе, где мы завтракаем с Ким, затем на встрече с собратом-писателем, – я втайне горжусь своим достижением. Позднее я прогуливаюсь вдоль кромки воды, созерцаю угрюмый залив с его влажным туманом и мерцающими огнями и думаю: «Сегодня я плавала здесь без гидрокостюма». Я улыбаюсь про себя, по-новому чутко воспринимая пульс залива как эхо своего собственного.

Зачем я это сделала? Я понимаю, что причина – в моем желании постучать в двери небес, заодно поболтав с дьяволом.

Я боюсь смерти с самого раннего возраста. Помню, как мы посещали могилу моего прадедушки в Бруклине во время весеннего праздника Цинмин, когда даосы почитают своих мертвых, прибираясь на могилах предков. Мы жгли благовония и ритуальные деньги^[85] чтобы мой бок-гун мог тратить призрачные деньги на небесах. Для меня, однако, определяющим в этих посещениях была не история того, что мы делаем и зачем, а страх. Страх темного, неизъяснимого неведомого; страх небытия. Эта глубокая тревога из-за умирания накрепко засела во мне. Даже сейчас, хотя я давно выросла, она мешает мне спать по ночам.

Плавание в открытой воде является одним из маленьких шагов к тому, чтобы бросить вызов этому страху: подойти ближе к огню желания оставаться живой, отогнать смерть, не испытывая ужаса, связанного с необходимостью делать это в реальности. Возможно, это своего рода генеральная репетиция. Море – это глубокое и чуждое место. В нем есть своя энергия, элемент опасности, требующий преодоления себя, что превращает плавание в бурных водах в нечто вроде священнодействия. Это подходящая обстановка для встречи с глубочайшим своеобразием человеческого ума и с его страхами. На глубине наши ноги лишаются опоры; внизу простирается непостижимая бездна. В этом есть элементы ужаса. Чувство безопасности возвращается, когда мы снова ступаем на землю в Сан-Франциско. Хотя я дрожу после погружения в воду, это достижение приносит мощное и устойчивое чувство полноты сил, физической мощи. А также благодарности – уже за то, что я могу все это почувствовать.

Теперь каждый раз, когда я еду по мосту в Окленд, вдоль берега или по мосту Золотые Ворота, я останавливаюсь, чтобы вглядеться в залив. На несколько минут каждое утро по дороге в свой офис в Сан-Франциско я забываюсь, созерцая пейзаж, или смотрю на вечерние воды, окрашенные розовым, и размышляю о том, как чувствовала себя в них сегодня утром. Они были скованы холодом или солнце достаточно их прогрело, чтобы ласкать входящего в них, словно бархат?

7
С благоговением к открытой воде

Мы любим погружаться в воду в естественных условиях, потому что мир природы умеет вызывать у нас благоговейный трепет. Ежедневно в семь утра в австралийском Сиднее сотни пловцов собираются на знаменитом городском пляже Мэнли-Бич, чтобы поплавать в открытом море^[86]. Они проплывают около восьмисот метров через залив до пляжа Шелли-Бич, разворачиваются и плывут обратно. Местные жители называют это своего рода «будильником».

На головах пловцов ярко-розовые шапочки. Начало традиции положили женщины средних лет, желавшие заряжаться смелостью друг от друга, чтобы проплыть такое расстояние в открытой воде. В эссе о своих ежедневных заплывах с этой группой австралийская писательница и тележурналистка Джулия Бэрд подмечает, как они, плывя, наблюдают разворачивающиеся вокруг сцены: «В большинство из дней на какой-то точке маршрута длиной в милю головы сближаются, руки указывают вниз под воду на огромных синих груперов, белых дельфинов, меняющих цвет каракатиц, ковровых акул… даже крохотных черепах и морских коньков». О стаях темных китовых акул Бэрд замечает: «Неслучайно собирательное название акул – shiver^[87]».

Иногда пловцам достается от медуз, течений и мощного прибоя. (Когда я училась в колледже за границей, как раз в Сиднее, то часто плавала на Мэнли и могу подтвердить, как неприятны встречи с медузами.) Иногда приходят киты. Это вызывает чувства сродни религиозным.

«Пока ваши руки описывают круги, взмахивают и гребут на краю огромного океана, разум блуждает», – пишет Бэрд. По мере перемещения на глубокую воду приходят свобода и тот сдвиг восприятия, который мы называем священным трепетом. «Благоговение, – продолжает она, – ощущаемое, когда становишься свидетелем чего-то ошеломляющего, непостижимого или большего, чем ты сам, освежает и расширяет наше понимание времени».

Зависая, мы чувствуем свет. Время замедляется в лучшем смысле, и мы ощущаем, что у нас его становится больше. Психологи Стэнфордского и Миннесотского университетов во главе с исследовательницей Мелани Радд доказали, что, испытав благоговение, мы охотнее помогаем другим, более расслаблены и довольны жизнью^[88]. Когда я спрашиваю Радд об этих результатах, она объясняет, что переживание благоговения обостряет наше сосредоточение на настоящем. «Это захватывает внимание людей тем, что происходит сейчас с ними и вокруг них», – говорит она. Последствия пережитого благоговения поразительны, даже когда сам момент уже позади, – оно заставляет нас чувствовать себя более щедро наделенными временем, менее нетерпеливыми, более великодушными. Оно помогает нам обрести свое лучшее «я». Кто этого не хочет?

П�

Переводчик Наталья Колпакова

Научный редактор Константин Новиков, канд. биол. наук

Редактор Сергей Захаров

Издатель П. Подкосов

Руководитель проекта И. Серёгина

Ассистент редакции М. Короченская

Корректоры О. Петрова, С. Чупахина

Компьютерная верстка А. Фоминов

Художественное оформление и макет Ю. Буга

Фото на обложке GettyImages

First published in the United States under the h2: WHY WE SWIM

Published by arrangement with Algonquin Books of Chapel Hill, a division of Workman Publishing Co., Inc., New York (USA) via Alexander Korzhenevski Agency (Russia).

* * *

Посвящается Феликсу и Тедди,
моим «детям воды»

Выживание

На старой карте местности времен начала ее заселения изображены чудовища – повсюду, начиная от самой кромки воды…
Карл Филлипс. Плавание

Как-то раз за ужином муж рассказал мне услышанную им однажды историю о судне в Северной Атлантике и о человеке, который должен был утонуть. Поздно вечером 11 марта 1984 года рыболовецкий траулер работал в спокойных водах в пяти километрах к востоку от острова Хэймаэй, входящего в архипелаг у южных берегов Исландии[1]. Небо было ясное, воздух по-зимнему свеж – два градуса ниже нуля. На борту находились пять членов экипажа. Помощнику капитана Гудлаугуру Фридторссону было всего двадцать два года; он сдал вахту и спал в помещении под палубой. Его разбудил кок, сообщивший, что трал зацепился за морское дно. Поднявшись на палубу, Фридторссон увидел, что команда пытается поднять трал лебедкой. Один из боковых тросов туго натянулся, наклонив судно так сильно, что вода начала заливаться через борт. Заметив это, Фридторссон криком предупредил об опасности. Капитан Хьортур Йонссон отдал приказ ослабить трос, но лебедку заклинило. Вал накатил на судно, перевернув его, и моряков выбросило в ледяное море.

Двое утонули почти сразу, но оставшиеся, включая Фридторссона, сумели ухватиться за киль. Судно скоро стало тонуть, а отвязать спасательный плот не удавалось. В воде температурой 5 ℃ переохлаждение покончило бы с ними менее чем за полчаса[2]. Трое мужчин поплыли к берегу. Через несколько минут на воде остались только двое, Йонссон и Фридторссон.

Оказалось, что тело Фридторссона похоже на тело тюленя. Впоследствии исследователи установили, что его защищал слой жира толщиной в среднем 14 миллиметров – в два-три раза больше, чем бывает в норме у человека, и более плотный[4]. Этот человек был скорее морским млекопитающим, чем сухопутным. Такая причуда биологии послужила спасению: она обеспечила ему тепло, плавучесть и способность продолжать двигаться. Многие называли Фридторссона воплощением шéлки – получеловека-полутюленя из исландских и шотландских мифов. Я же вижу в нем живое напоминание о том, что мы не так уж далеко ушли от моря.

Более 70 % планеты покрыто водой; 40 % мирового населения живет менее чем в 100 километрах от побережья[5]. Эта книга адресована пловцам и заинтересованным людям любого рода-племени и возраста независимо от того, что влечет вас к воде: скорость, бескрайность или ее недоступная для понимания загадочность. Она предназначена тем, кто внимает русалочьему зову воды. Она написана и для тех из нас, кто стремится познать самого себя, постичь утраченное, несуетное состояние просто бытия – без гаджетов, без писка уведомлений, – восходящее к водным истокам человечества.

Время замедлилось. Я гадала, сколько еще выдержат мои горящие, жаждущие воздуха легкие.

Давайте начнем с моллюска.

1
Пловцы каменного века

Ныряние за морскими ушками (галиотисами) – увлекательный, но опасный спорт. В поисках неуловимого моллюска я погрузилась в воды Калифорнийского парка Солт-Пойнт у безлюдных холмистых берегов в округе Сонома в двух с половиной часах езды к северу от Сан-Франциско. Ловца ждут многочисленные опасности: холодная вода, сильные течения, скалы, сплетения водорослей, сильный прибой, акулы. Тем не менее почти каждый сезон, с апреля по ноябрь, тысячи полных надежд пловцов отправляются на побережье Северной Калифорнии, чтобы попробовать себя в добыче морского ушка[6]. Дикий красный галиотис – крупнейший представитель этого рода в мире, обитающий лишь у Западного побережья Северной Америки. Именно здесь я могу сыграть роль доисторического охотника с нулевым опытом, ныряя за своим ужином.

Я – сертифицированный дайвер, но с годами все это снаряжение стало вызывать у меня клаустрофобию и обременять во время нахождения в воде. В этой части побережья использование акваланга запрещено, и ловцам морских ушек остается полагаться лишь на умение плавать и задерживать дыхание. Реальность подобного испытания, в котором человек, возвращаясь к истокам, бросает вызов природе, такова, что здесь каждая бухточка – потенциальная могила, предупреждают смотрители парка[7]. Только за первые три недели сезона 2015 года четыре человека погибли, ныряя за галиотисом. Оказывается, даже опытные аквалангисты не могут надолго задерживать дыхание. Люди, привыкшие нырять с баллонами, наполненными воздухом, начинают паниковать, встретившись с этой проблемой. В мутной воде трудно сохранить ориентацию. Волны могут отбросить вас на скалы, а затем затянуть в открытое море.

Первое известное упоминание о плавании находится посреди пустыни[8]. Где-то в Египте, возле границы с Ливией, на отдаленном гористом плато Гильф-Кебир в Сахаре фигуры людей плывут брассом по стенам пещеры.

Конечно, Алмаши оказался прав. Десятилетия спустя археологи найдут недалеко от пещеры донные отложения пересохших озер, оставшиеся от тех времен, когда Сахара была зеленой[9]. Его ответ на загадку изображения пловцов в пустыне в конце концов подтвердится потрясающим изобилием геологических свидетельств, рисующих эту местность когда-то испещренной древними озерами, а также поразительным обнаружением костей гиппопотамов и останков многих других водных животных, в том числе гигантских черепах, рыб и моллюсков. Этот влажный период получил название «Зеленая Сахара».

Недавно я прочитала в старом номере National Geographic о палеонтологе Поле Серено, нашедшем дополнительные подтверждения догадке Алмаши[10]. Осенью 2000 года Серено искал кости динозавров в разных частях Сахары в ее южной оконечности – страдающем от частых конфликтов малоисследованном Нигере. Глубоко в пустыне, километрах в двухстах от крупнейшего города страны Агадеса, один из фотографов его экспедиции взобрался на отдаленную группу дюн – и наткнулся на скопище скелетов. На сей раз это были кости не динозавров или гиппопотамов.

Ледяным январским вечером я встречаюсь с Полом Серено в его лаборатории по изучению окаменелостей Чикагского университета, в котором он занимает профессорскую должность больше тридцати лет. Научных исследований в области плавания в каменном веке немного, и я надеюсь, что Пол поможет мне составить целостную картину этого доисторического мира. Самого Серено любителем плавания не назовешь, но он посвятил много времени размышлениям о способности плавать и динозавров, и людей (Серено – один из ученых, работа которого позволила доказать, что Spinosaurus aegyptiacus являлся первым известным науке плавающим динозавром[11]). В нем есть что-то от Индианы Джонса – и кожаная куртка, и безудержная увлеченность, и даже звание одного из 50 самых красивых людей в мире по версии журнала People[12].

Кроме того, команда Серено нашла тяжелые камни с плоской нижней частью – по их мнению, грузы для ловли сетью такой рыбы, как тиляпия и сом. В лабораторной мастерской, где ученые очищают находки и готовят их к экспозиции, он протягивает мне один из этих камней – гладкий, приятно-увесистый коричнево-крапчатый овал. В этом озере древние рыбаки гарпунили и вылавливали впечатляющее количество нильского окуня – пресноводного чудища, которое может достигать двухметровой длины и веса 180 килограммов[13]. Этот вид, хотя его численность уменьшается, до сих пор является важным продуктом питания во многих частях Африки.

Хотя древнейшие свидетельства умения человека плавать насчитывают только 10 000 лет, мы почти наверняка освоили его намного раньше. Наш современный вид Homo sapiens начал эволюционировать почти 200 000 лет назад из других видов ныне вымерших предков человека[14]. Имеются свидетельства того, что и эти предки людей заходили в море[15]. В 2008 году на греческом острове Крит команда исследователей нашла топоры из кварца, возрастом в сотни тысяч лет, заключенные в каменную породу террас возле пещерных жилищ на южном берегу. Грубые орудия не были похожи ни на одну из прежних находок и напоминали инструменты, используемые видом Homo erectus, предком человека, обнаруженным в Африке и континентальной Европе. Поскольку Крит отделился от материка 5 млн лет назад, наши предки должны были переместиться на остров открытым морем. Это стало доказательством существования мореплавания в Средиземноморье на десятки тысяч лет раньше, чем прежде считали ученые. Путешествие в открытом море – очень трудное дело для тех, кто не умеет плавать или не чувствует себя спокойно и уверенно в воде.

Даже неандертальцы, вымершие близкие родичи людей, могли плавать, чтобы добыть себе пищу[16]. Я консультируюсь у британского антрополога Криса Стрингера, изучающего неандертальцев и являющегося экспертом по вопросам происхождения человека Музея естественной истории в Лондоне. Находки его команды в пещерах на Гибралтаре свидетельствуют, что поздние неандертальцы, существовавшие одно время параллельно с людьми, кормились морем около 28 000 лет назад, прежде чем вымерли. Неандертальцы собирали моллюсков в речных эстуариях и били морских котиков и дельфинов, туши которых затаскивали в пещеры, чтобы готовить мясо на огне. Как неандертальцы ловили рыбу и морских млекопитающих? Нам неизвестно, умели ли они плавать и каким способом, но распространение останков морских животных в пещерных отложениях свидетельствует о давнем знакомстве неандертальцев с этими прибрежными ресурсами. Поведение, признаки которого редко удавалось обнаружить до появления современного человека.

Мы сами скоро можем быть уничтожены водой, и на сей раз наша собственная деятельность – причина драматических изменений на поверхности планеты. К 2030 году количество людей, страдающих от наводнений, предположительно, утроится[17]. В Калифорнии, где я живу, подъем уровня моря к рубежу следующего столетия может превысить три метра, смыв больше 50 % пляжей Золотого штата[18]. Подъем уровня Мирового океана грозит превратить в беженцев сотни миллионов человек[19].

2
Вы – сухопутное животное

Большинство наземных млекопитающих от рождения обладают инстинктивной способностью плавать – но не люди[20]. Слоны, собаки, кошки (хотя и неохотно) и даже летучие мыши умеют плавать (и очень неплохо). Людей и других крупных приматов, например шимпанзе, приходится этому учить[21]. Некоторые ученые полагают, что анатомия человекообразных развивалась в сторону лучшего приспособления к лазанью по деревьям. В редких экспериментах по обучению человекообразных плаванию те совершали толчки, больше свойственные лягушкам, вместо того чтобы грести по-собачьи, как это принято у других млекопитающих.

Не спешите слишком расстраиваться. Палеобиолог Нил Шубин объясняет, что строение человеческого тела является наследием древних рыб, рептилий, а также других приматов. В документальном фильме, снятом в 2014 году по его книге «Внутренняя рыба» (Your Inner Fish)[22], Шубин говорит, что «быть ихтиологом-палеонтологом очень полезно, если хочешь преподавать анатомию человека, поскольку часто лучшие принципиальные схемы нашего собственного тела обнаруживаются в других существах». Наследие рыб: их плавники, наши конечности – и то и другое развивается из одной группы клеток.

Внутри нас имеются интригующие следы водоплавающего прошлого. Если же мы храним в своих телах следы других животных, то, следовательно, отголоски определенных функций остаются в нас и пробуждаются при погружении в воду. Опустите двухмесячного младенца в воду лицом вниз, он задержит дыхание на несколько секунд, и его сердечный ритм замедлится, сберегая кислород[23]. Это не значит, что малыш благополучно поплывет, если бросить его в бассейн. По мере взросления младенцев и созревания их нервной системы эффект замедления частоты сердечных сокращений – элемент комплекса примитивных, или остаточных, рефлексов, включающего сосательный и хватательный, – слабеет.

Краткая история изобретений, помогающих нам плавать, созданных за последние два тысячелетия
Ок. 400 года до н. э., Древний Рим: пробковый спасательный жилет, описанный Плутархом, был надет на гонца, посланного римским полководцем Камиллом вплавь через Тибр, потому что мост захватили галлы[24].
XIV век, Персия: полупрозрачный верхний слой панциря черепахи для защиты глаз ловцов жемчуга[25].
XV век, Италия: пузырь из кожи животных, наполненный воздухом, для дыхания под водой, разработанный Леонардо да Винчи, который также оставил рисунки ласт, дыхательной трубки и других приспособлений для плавания[26].
Дата неизвестна, Япония: привязанный к шкиву шнур, использовавшийся ама – ныряльщицами-японками, – чтобы поднять себя с глубины при проблемах с плаванием или дыханием[27].
1702 год, Бостон: лопатки – овальные наручные приспособления для гребли, напоминающие палитру художника, предложенные изобретателем и опытным пловцом Бенджамином Франклином для ускорения плавания[28].
1896 год, где-то в Массачусетсе: «плавательная машина» в металлической раме, поддерживающая ученика в безопасном положении в воде и имеющая механические ручные и ножные опоры, двигающие тело посредством правильных взмахов и толчков (запатентовано Джеймсом Эмерсоном)[29].
1908 год, Лондон: комплект подмышечных поплавков в форме крылышек из хлопка плотного плетения, надувавшихся через клапан, – десятки тысяч были проданы публике под брендом Swimeesy Buoy[30].
1930 год, Майами: деревянный костюм для плавания из тонких хвойных планок – эта новинка была призвана внушить уверенность и обеспечить плавучесть робким купальщицам[31].
2017 год, Китай: небольшое ручное устройство с двумя винтами, WhiteShark Mix, обещает помочь любому начинающему «плавать, как чемпион, и стать непревзойденной "звездой" в воде».

1 Я лично разговаривала с Гудлаугуром Фридторссоном о том, что он пережил, и его история широко освещалась в газетах на исландском и английском языках и в других СМИ. "The Light in the Islands Were His Guiding Light," Morgunblaрiр, March 12, 2004.

2 Coco Ballantyne, "Hypothermia: How Long Can Someone Survive in Frigid Water?" Scientific American, January 16, 2009.

3 "Why the Fat Icelander Survived His Arctic Swim," New Scientist, January 23, 1986.

4 "Exceptional Case of Survival in Cold Water," British Medical Journal 292 (January 18, 1986).

5 United Nations, "Factsheet: People and Oceans," Oceans Conference, June 2017, https://www.un.org/sustainabledevelopment/wp-content/uploads/2017/05/Ocean-fact-sheet-package.pdf. Глава 1. Пловцы каменного века

6 Tara Duggan, "California Abalone Season Sunk until 2021 to Give Stressed Population Time to Rebuild," San Francisco Chronicle, December 13, 2018.

7 John Branch, "Prized but Perilous Catch," New York Times, July 27, 2014.

8 "Cave of Swimmers, Egypt," The British Museum, https://africanrockart.britishmuseum.org/country/egypt/cave-of-swimmers/ (accessed April 13, 2019); "Exploring the Rock Art of Gilf Kebir," Bradshaw Foundation, http://www.bradshawfoundation.com/africa/gilf_kebir_cave_of_swimmers/index.php (accessed April 13, 2019); Stathis Avramidis, "World Art on Swimming," International Journal of Aquatic Research and Education 5 (2011).

9 Peter deMenocal and Jessica Tierney, "Green Sahara: African Humid Periods Paced by Earth's Orbital Changes," Nature Education Knowledge 3, no. 10.

10 Peter Gwin, "Lost Tribes of the Green Sahara," National Geographic, September 2008; National Geographic Society, "Stone Age Graveyard Reveals Lifestyles of a 'Green Sahara,'" Science Daily, August 15, 2008, https://www.sciencedaily.com/releases/2008/08/080815101317.htm.

11 Helen Thompson, "Meet the Mighty Spinosaurus, the First Dinosaur Adapted for Swimming," Smithsonian, September 11, 2014.

12 . People, "50 Most Beautiful People of 1997," May 12, 1997.

13 Jennifer Blake, "Introduced Species Summary: Nile Perch (Lates niloticus)," Columbia University, http://www.columbia.edu/itc/cerc/danoff-burg/invasion_bio/inv_spp_summ/Lates_niloticus.htm (accessed April 13, 2019).

14 "Human Origins," Smithsonian National Museum of Natural History, http://www.humanorigins.si.edu (accessed April 13, 2019).

15 Andrew Lawler, "Neandertals, Stone Age People May Have Voyaged the Mediterranean," Science, April 24, 2018.

16 Chris Stringer, "Neanderthal Exploitation of Marine Mammals in Gibraltar," PNAS 105 (September 22, 2008).

17 Claire Marshall, "Global Flood Toll to Triple by 2030," BBC, March 5, 2015.

18 G. Griggs et al. (California Ocean Protection Council Science Advisory Team Working Group), Rising Seas in California: An Update on Sea-Level Rise Science, California Ocean Science Trust, April 2017, http://www.opc.ca.gov/webmaster/ftp/pdf/docs/rising-seas-in-california-anupdate-on-sea-level-rise-science.pdf; Kurtis Alexander, "Climate Change Report: California to See 77 Percent More Land Burned," San Francisco Chronicle, August 27, 2018.

19 Jennifer Senior, "Not if the Seas Rise, but When and How High," New York Times, November 22, 2017. Глава 2. Вы – сухопутное животное

20 Josh Gabbatiss, "The Strange Experiments That Revealed Most Mammals Can Swim," BBC Earth, March 21, 2017.

21 Renato Bender and Nicole Bender, "Swimming and Diving Behavior in Apes," American Journal of Physical Anthropology 152 (2013).

22 Шубин Н. Внутренняя рыба. – М.: Corpus, 2021.

23 E. Goksor et al., "Bradycardic Response during Submersion in Infant Swimming," Acta Pediatrica 91, no. 3 (March 2002); Kate Gammon, "Born to Swim?" Popular Science, March 6, 2014.

24 Plutarch, "The Life of Camillus," in The Parallel Lives, vol. 2, Loeb Classical Library (Cambridge, MA: Harvard University Press, 1914).

25 "The History of Goggles," The International Swimming Hall of Fame, http://www.ishof.org/assets/the-history-of-swimming-goggles.pdf (accessed April 13, 2019).

26 "Diving Apparatus," Online Gallery: Leonardo da Vinci, The British Library, http://www.bl.uk/onlinegallery/features/leonardo/diving.html (accessed April 13, 2019).

27 National Research Council, Physiology of Breath-Hold Diving and the Ama of Japan: Papers (Washington, DC: The National Academies Press, 1965), https://doi.org/10.17226/18843.

28 Benjamin Franklin, "The Art of Swimming," quoted in "Ben Franklin's Inventions," The Franklin Institute, http://www.fi.edu/benjamin-franklin/inventions (accessed April 13, 2019).

29 J. Emerson, Device for Teaching Swimming, US Patent 563,578, granted July 7, 1896, https://patents.google.com/patent/US563578.

30 . The Publisher: The Journal of the Publishing Industry 89 (1908); "Deans, 'Miller Collection' rare 'Swimeesy Buoys,' original showcard 1908–1920," Vectis Auctions LTD, https://www.vectis.co.uk/deans-inch-miller-collection-inch-rare-swimeesy-buoys-originalshowcard-1908-1920_24498 (accessed April 13, 2019).

31 "New Ideas and Inventions," Popular Science, May 1930; Chop Yourself a Piece of Bathing Suit – Wooden Swimming Outfits Make Their Appearance at Miami – Ruth and Ruby Nolan Getting Dressed in Their New Spruce Swimming Suits, Made of Thin Strips of Wood [photograph], ca. 1930, Library of Congress, Prints and Photographs Division, Washington, DC, https://lccn.loc.gov/96524801. Глава 3. Уроки морских кочевников

Продолжение книги

Зачем мы плаваем бесплатное чтение

Бонни Цуй Зачем мы плаваем

* * *

Выживание

1 Пловцы каменного века

2 Вы – сухопутное животное

3 Уроки морских кочевников

4 Человек-тюлень

Полнота жизни

5 Исцеление водой

6 Морская вода в наших венах

7 С благоговением к открытой воде

Выживание

1Пловцы каменного века

2Вы – сухопутное животное

Бонни Цуй
Зачем мы плаваем

1
Пловцы каменного века

2
Вы – сухопутное животное

3
Уроки морских кочевников

4
Человек-тюлень

5
Исцеление водой

6
Морская вода в наших венах

7
С благоговением к открытой воде

1
Пловцы каменного века

2
Вы – сухопутное животное