Чёрный лама бесплатное чтение

Часть первая. Особый агент

ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ

Наставничество1 Португалия, Лиссабон,

главная резиденция Ордена, 2014 г.

Могучие башни Замка словно парили над Лиссабоном, вприглядку возвышая Орден, приподнимая над городом, над земной суетой.

Бухта Мар-да-Палья, чьи воды подкрашивались мутной рекой Тежу, отливала на солнце прелой соломой. По ее волнам-«балеринам», нагоняемым ветром с Атлантики, скользили, распустив паруса, изящные яхты, ползли огромные черные пароходы, а уж в бесчисленных пирсах, да молах Замка, кланявшихся кранах, да качавшихся мачтах глаз просто терялся.

Порт был огромен, а с суши его подпирал разветвленный железнодорожный узел орденской цитадели – вереницы поездов, хитросплетения путей, нагромождения приземистых складов и депо терялись в полуденной дымке.

Зато Лиссабон, «прикрытый» от напора цивилизации твердыней Замка, утешал зрение патриархальной размеренностью бытия – там, внизу, пестрели красные черепичные крыши, неспешно катились взблескивающие лаком паромобили и коляски извозчиков, и даже бой колоколов на звонницах церквей чудился разморенным.

Владимир Зенонович Голицын выдавил слабую улыбку: похоже, скорость звука в городе не намного обгоняет пешехода…

Голицын разменял по весне седьмой десяток, но близость лет, зовомых преклонными, не вгоняла его в уныние – жизнь прожита не зря.

За плечами столько явных и тайных сражений, столько событий, заставлявших дух замирать, а сердце – чаще биться, что даже возведение в ранг сенешаль-маршала2 Владимир Зенонович воспринял как нечто, само собой разумеющееся. Он ли не достоин сей чести?

Постояв с минутку на террасе, Голицын коснулся рукою темени – не напекло ли? – и удалился в покои, окунаясь в прохладу и полумрак, приятный для глаз после яркого сияния дня.

Аккуратно прикрыв за собою высокие двери, сенешаль-маршал остановился, будто привыкая к темноте после света, ссутулился малость. Заведя руки за спину, глубоко вздохнул и выпрямился, словно вспомнив о высоком своем предназначении.

«Благородный потомок тамплиеров», – усмехнулся он. Не абы как…

Шагнув в ажурную кабину лифта, откованную из бронзы, Владимир Зенонович нажал кнопку «Ц», и спустился до цокольного этажа. Нижний коридор, имея мраморный пол из серых плит, был довольно широк и уходил в перспективу. По его гладким стенам тянулись стеклянные трубы пневмопочты – порою в коридор проникал мгновенный шипящий свист, и глаз едва успевал заметить промельк капсулы.

Потолок шел стрельчатыми розетками, лампы сияли за выгнутыми круглыми стеклами, отбрасывая блеск на оправу из красной меди. А прямо перед Голицыным стоял крошечный вагончик, выложенный темным орехом, с одним-единственным диванчиком, обитым тисненой кожей.

Сенешаль-маршал скупо улыбнулся: чудеса электричества заканчивались за стенами Замка. Даже в Лиссабоне горели газовые фонари, а богачи позволяли себе керосиновые лампы. Во многия знания – многия печали, а Орден не позволит человечеству грустить напрасно…

Со вздохом усевшись, Голицын нашарил на приборной доске белую костяную кнопку, утопил ее, а затем перебросил рычажок из верхнего положения в нижнее.

Вагончик бесшумно тронулся, разогнался и покатил. Мимо боковых ниш, мимо стен, полных крученых шнуров, тянувшихся по фарфоровым роликам-скрепам, мимо боковых пересекающих ходов, прямо к Хрустальному залу. Пешком по Замку не находишься.

Поднявшись в обширный, пустой и прохладный зал, Владимир Зенонович припомнил, как однажды, вот здесь, под взглядами стародавних магистров, устремленных на него с портретов, присягал на верность Ордену…

Сенешаль-маршал фыркнул недовольно: с чего бы ему, человеку действия, воспоминаниям предаваться? Возраст так влияет?

Голицын тут же рассердился на себя за хитрые, вернее, бесхитростные увертки – все-то он синонимы подбирает к слову «старость»! Старость…

Как она вкрадчиво и неприметно вторгается в твою жизнь!

Ждешь от тела прилива сил, как обычно, как привык… да договаривай уже – как в молодости! А чувствуешь отлив…

Упадок. Немощь.

Сенешаль-маршал вздохнул. Он очень любил осень. Не здесь, гораздо севернее. В береговых окрестностях Балтийска или под Петербургом. Шуршащие жёлтые листья, замедленно кружа, падают на пустынные аллеи, а небо такое чистое, пронзительно синее и дышит холодком. Всего тебя охватывает светлая печаль и умиротворение…

Но до чего ж несносна «унылая пора» жизни! Хотя – стоп. Чего это он? Рановато «брату Володимеру» на покой – плоть его крепка, дух тверд, а ум ясен! Голицын нетерпеливо посмотрел на часы – брат Парциваль опаздывать изволит…

Обойдя длинный монастырский стол, вдоль которого выстроились в два ряда тяжелые стулья с точеными ножками и прямыми спинками, Владимир Зенонович занял место во главе.

В то же мгновенье отворились створки высоченных дверей, отделанных черепаховой костью с угловатыми виларскими узорами. Лакей в белых чулках, синем фраке и открытом жилете поклонился и возгласил:

– Командор-консул3 Китайской империи, Парциваль де Краон!

В Хрустальный зал тут же вкатился небольшого росточку, кругленький, толстенький человечек с лицом румяным, брыластым и строгим. Строгость ему не шла.

Зато костюмчик сидел – брат Парциваль щеголял в белом френче с воротником-стойкой, на левом рукаве которого выделялся шеврон – щиток с красным «тамплиерским» крестом, а на груди слева – нашивка. Белые форменные брюки были заправлены в высокие сапоги из светло-коричневой кожи, под цвет портупеи. Фуражку-кепи де Краон держал на отлете.

– Брат мой! – воскликнул он, прикладывая ладонь к сердцу. – Прошу великодушно меня простить, задержали дела!

– Ходоки? – неприязненно спросил Голицын.

– Ходоки! – энергично кивнул командор-консул, из-за чего брыли колыхнулись.

Сенешаль-маршал сделал гостеприимный жест: присаживайся.

Рухнув на жалобно скрипнувшее сиденье, де Краон возложил полные, короткопалые руки на стол.

– Тревожные вести, брат мой, – заговорил он озабоченно. – Контрабанда в Китай резко усилилась.

– Мальвара?

– Армаферрит!

Владимир Зенонович крякнул. Если бы речь шла о мальварине, то можно было бы «провентилировать» сей щекотливый вопрос у тех же сирен, через цепкие ручки которых проходит каждый баллон с «супержижей».

Вполне возможно, что в каком-то из подводных поселков нашлись предприимчивые «пучеглазики», сообразившие, как им торговать напрямую, без посредничества сирен и командора-консула Акватии. А вот армаферрит…

Тут некому пенять: все производство суперстали, от выплавки до опта, сосредоточенно в руках Ордена. Выходит, кто-то из своих «шалит»?..

– А сенешаль-визитатор…4 – затянул Голицын. – Он, случайно, никому не повышал квоты, брат мой?

Парциваль прижал к груди обе пухлые ручки.

– Нет, нет! – с жаром воскликнул он. – Без общего решения, без подписи Великого магистра… Что ты, что ты!

Квоты строго ограничены – и России, и Франции, и… и всем! Правда, англичане второй год канючат, требуя добавки…

– Обойдутся! – отрезал сенешаль-маршал.

– И я того же мнения, – поспешно согласился де Краон.

Владимир Зенонович встал, и сделал нетерпеливый жест поднимавшемуся из-за стола Парцивалю – сиди, мол.

Командор-консул упал обратно на стул.

Голицын приблизился к окну, и сгорбился. Неужели случилось то, что виделось ему в самых страшных снах? Неужто зря он молился Господу, дабы Он, в неизреченной силе своей, отвел от Ордена погибель сию, имя которой – утрата единения? Если жажда наживы и преуспеяния овладеет братией, сплоченные ряды Ордена утратят строй – и мир погрязнет в дрязгах…

Владимир Зенонович зябко передернул плечами, поднимая лицо и представляя, как сейчас на щеки и лоб ложатся разноцветные отсветы витражей… Господи, до чего ж несвоевременные мысли!

Он отер лицо ладонями, словно магометанин, совершавший намаз, и мрачно задумался. Китай… Ох, уж этот Китай…

Чертова Поднебесная! Политику Пекина можно озвучить через испанскую пословицу: «Пускай кислое вино, но свое!» Китайцы даже ходоков игнорировали, не взирая на то, обладали ли «попаданцы» опасными знаниями Сопределья, или являлись обычными обывателями – всех «гостей с той стороны» равно высылали в лагеря, раскиданные по самым глухим уголкам Синьцзяна.

С Китаем у Ордена нет договоров, в эту закрытую империю не поставляется ни суперсталь, ни «супержижа» – тамошние паровозы пыхтят на угле. Вот косоглазые и нашли лазейку… С чего бы вдруг?

– А что говорит наш почетный консул5 в Пекине? – разлепил Голицын плотно сжатые губы. – Сунь Си-тао, кажется?

Парциваль поежился.

– Наш почетный консул… – замямлил он. – Его… выслали.

– Что-о?!

– Да, брат мой, – вздохнул командор-консул, огорченно разводя руками. – Этот «Сын Неба»,6 император Цзайфэн приказал Сунь Си-тао покинуть пределы империи в семьдесят два часа.

– Немыслимо… – пробормотал Владимир Зенонович, зажмуриваясь.

– Брат мой… – робко подал голос де Краон.

– Выкладывай все, – устало вздохнул Голицын.

Парциваль поерзал.

– Как я уже докладывал, – начал он официальным тоном, – российские Приморье и Приамурье постоянно наводняются китайскими шпионами… Нигде в России их не сыщешь, главное, разведка из-за Великой стены не показывается даже…

– Ты мне зубы-то не заговаривай, – пробурчал Голицын, чувствуя, как портится настроение. – Что ты мнешься, брат?

Парциваль решился.

– Эти «шпиёны»… – сказал он, криво усмехаясь. – В отрогах Сихотэ-Алиня они ищут обломок Большого астероида…

Сенешаль-маршал помертвел. Если китайцам повезет, они смогут черпать астероидное вещество – и выплавлять армаферрит… Сотнями, тысячами пудов! С ума сойти…

Воображению Владимира Зеноновича предстал миллион солдат Поднебесной, закованных в кирасы из суперстали, с дальнобойными паропушками и броневозами… Крестообразные тени от сотен паротурбинных бомбардировщиков7 лягут на земли Сибири, Индии, Туркестана… И грянет гром.

– Бож-же мой… – проговорил он дребезжащим голосом.

Де Краон, словно чуя настроение Голицына, продолжил тихо и глухо, словно извиняясь за недобрую весть:

– Брат мой, я уже отрядил верного человека разобраться на месте с этим делом – срочным, важным и тайным.

– Что за человек? – спросил сенешаль-маршал, малость успокоясь.

– Инженер-командор Корнелиус Грей, рыцарь 1-го класса. Умнейший специалист и опытнейший боец.

– Где служил?

– Отряд «Белые ангелы».8

– Хм. Ну, это само по себе неплохая рекомендация… – пробурчал Голицын.

– Именно, брат мой! – с воодушевлением произнес Парциваль, и прижал к груди обе ладони. – Поверь, мы делаем все, и даже больше, чтобы на Дальнем Востоке не затлела… как это ходоки говаривают… «горячая точка»! И Орден не один в этом своём стремлении! Лично я возлагаю большие надежды на русских – Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии работает очень… отчетливо, я бы сказал.

– Я бы тоже, – вздохнул Владимир Зенонович, грустно размышляя о том, что крепкого сна в эту ночь не предвидится. Тогда, быть может, крепкого вина?..

– А давай-ка, брат мой, выпьем! – бодро сказал Голицын.

– С удовольствием! – засуетился де Краон.

– Наливай! – махнул рукой сенешаль-маршал, вспоминая себя, послушника сорока годами моложе, любившего женщин, вино и ха-арошую компанию.

– Сию минуту, брат мой!

Рубиновое вино плеснулось в бокал, сверкнув на свету кровяными каплями…

БЛОК-СИТУАЦИЯ

1.Российская империя, Санкт-Петербург

– Барин, – пробился сквозь сон негромкий, но настойчивый голос ординарца, – вставайте! Пора уж.

Уваров тяжко вздохнул, протёр глаза, и с горчайшим укором посмотрел на «будильника».

– Ну, сегодня-то зачем, Ерема? Мне ж не на службу!

– Порядок должон быть, ваше сиятельство, – сказал Еремей Потапович назидательно, – а то переспите еще, замаетесь.

– Переспишь тут! – пробурчал Антон Иванович, поднимаясь, да потягиваясь.

Вскорости граф уже умывался во дворе, обливаясь холодной водою по пояс, кряхтя, да ухая, а верный Ерёма держал большой белый кувшин.

– Ух! – выдохнул Уваров, с легким поклоном принимая полотенце, поданное Марией Спиридоновной, кухаркой в статусе домоправительницы. – Хорошо!

И впрямь, утро занималось чудесное, истинно майское.

Птички щебетали, петух голосил, глухо поскрипывал ворот колодца. Буколика. Пастораль.

Усадьба графов Уваровых триста лет стояла близ Финского залива, на полдороги между Ревелем и Санкт-Петербургом.

Девки дворовые, да холопы, «под горшок» стриженные, давно уж вывелись, но сам дух «великолепного века» никуда не делся, витал между колонн.

– Барин… – заговорил Еремей. – Переезжаем, стало быть?

Антон принял у сердобольной Спиридоновны ломоть теплого хлеба, взял кружку с парным молоком. Откусил, отпил, и дал ответ с набитым ртом:

– Переезжаем!

– К манзам9 этим, косоглазым? – насупился ординарец.

Уваров рассмеялся.

– Ну тебя, подавлюсь еще… Потапыч, честное слово, во Владивостоке не одни китайцы проживают, наших там куда больше!

– Ишь ты их… – с сомнением протянул Еремей. Поглядим, мол.

– Паровик починили?

– В наилучшем виде, барин. Карлы всё, как есть, поправили.

– Карлы? – поднял бровь граф, немного удивляясь множественному числу.

– Да с нашим Тумуром еще соседский Цэрэн крутился.

– Ясненько… Вели тогда, чтоб подавал. Раз уж не дал ты мне поспать, съезжу в Питер, попрощаюсь хоть.

– Будьте благонадежны, барин, все устрою!

Тумур, всегда улыбавшийся карлик в синем халате с парой накладных карманов, покинул место водителя, шустро отворяя заднюю дверцу «Руссо-балта».

– Спасибо, Тумур, – сказал Уваров, оправляя на себе парадный китель, касаясь рукою то аксельбантов, то орденских планок, словно проверяя, на месте ли они. – Я, пожалуй, займу переднее.

– Как изволите, хозяин! – еще шире улыбнулся карлик.

Паромобиль,10 блестевший хромом и лаком, выпущен был в стиле «разухабистых 90-х», когда в моду вошли большие и мощные машины, но Антону он нравился именно таким.

– Поехали!

Тумур повернул ключ зажигания, и из-под капота донесся мощный вздох, тут же сменившийся приглушенным горловым рычанием. Полминуты спустя звук стих, и «Руссо-балт» тронулся совершенно бесшумно, словно под горку покатился.

Антон Иванович Уваров, следователь Шестой (Особой) Экспедиции III отделения СЕИВ канцелярии, штабс-капитан тридцати восьми лет от роду, был холост, а посему его непосредственное начальство в лице капитана лейб-гвардии Брюммера, заведовавшего Оперативным сектором, бессовестно использовало Антона Ивановича, раз за разом посылая его в служебные командировки.

Прошлый свой день рождения Уваров «отметил» в джунглях Лимпопо, на окраине Аксумского царства,11 где выслеживал ходоков, сбежавших с корабля, потерпевшего крушение, а новый 2014 год он встретил в гондоле дирижабля «Селигер», где-то над Средиземным морем, израненный и потерявший много крови.

Но Антон нисколько не обижался, и даже не думал расстраиваться – ему нравилась такая жизнь.

Он повидал мир, проникая даже на земли Халифата. Он охотился на ходоков, этих растленных пришельцев из сопредельного пространства, подчас выкрадывая их у англичан из бомбейской тюрьмы, или выкупая у бухарского эмира, лишь бы доставить в Россию – и передать Ордену.

Уваров относился к орденским магистрам, да консулам без особой приязни (да и кто их любил особо?), но уж лучше пусть они занимаются «нечистой силой» из Сопределья, чем британцы или арабы, ибо сколько смрадных, зловещих тайн скрывают ходоки, какой заряд безнравственности несут, уже одним своим соседством разлагая народ!

Антон до сих пор вспоминал с гадливостью, как выезжал прошлой весной на перехват в Черноморскую губернию – туда проник некий Бехоев, называвший себя то «полевым командиром», то «моджахедом».

Весь в черном, в маске с прорезями для глаз и рта, он походил на шкодливого беса. Положив при захвате шестерых казаков, «моджахед» сдался, не испытывая даже малейшего потрясения от содеянного.

Бывалых жандармов тошнило при виде окровавленных тел, барышни рыдали и падали в обморок при одном известии о ЧП, а Бехоев даже аппетита не утратил, в охотку хлебая тюремный борщ…

Уваров усмехнулся. Зато он тогда лишний раз убедился, что служба его – необходимейшая. Они в Шестой экспедиции, как те витязи в старину, охраняют рубежи земли русской от нелюдей из Сопределья, берегут мир и покой.

Войдя в курительную комнату, отделанную зеркалами, Антон достал папиросу, и щелкнул зажигалкой. Затянулся, щуря серые глаза, поглядел на свое отражение, на узкое, костистое лицо, посечённое шрамами, и выпустил дым, туманя образ в зеркале.

Скоро начнётся нечто новое в его жизни, в его службе, хотя оба этих понятия сливаются. Сам Леонтий Васильевич Дубельт, Свиты Его Величества генерал-майор, утвердил Уварова начальником региональной канцелярии III отделения в Приморской области.12

Несколько лет Антон прожил в Гонконге, Макао, Шанхае. Сносно говорил на китайском, а «преподавала» язык голытьба из Коулун-Сити, да монахи из Шаолиня. И кем, как не им, «укреплять регионалку»? Почет и слава, так сказать. За заслуги перед Отечеством. Но и скучно же будет, господа! Ох, и скучно…

«Регионалу» не подобает самому гоняться за врагами народа и престола, его задача – узреть проблему. Оценить ее, взвесить – и доложить в столицу. И лишь в чрезвычайных случаях позволительно хвататься за револьвер.

Вздохнув, Антон присел на один из кожаных диванов, обивку которых не мог прожечь пепел, и задумался. Ароматный дымок «Дуката» вился перед ним, вгоняя в молитвенный транс, как фимиам – монаха.

Тут в «курилку» ворвались двое – барон Дольет и Семен Леванда, оперативники, народ очень шумный, так что о медитации пришлось забыть.

– Здравствуйте, граф, – расплылся в улыбке Семен, – шоб вы были здоровы! Таки вы куда?

– На Дальний Восток, Сема.

– Капитан! – вскричал барон, по армейскому обычаю отбрасывая приставку «штабс», хотя звания не имел вовсе. – Мы вас поздравляем!

– С чем? – прищурился Уваров.

– С синекурой, дражайший Антон Иваныч! Уверяю вас, канцелярия во Владивостоке – настоящее хлебное место! И жалованье приличное, весьма приличное, и респект. Так что примите мои искренние поздравления!

– Присоединяюсь, граф! – сказал Леванда, падая на диван, жалобно взвизгнувший пружинами. – Клянусь своей жуткой красотой, таки желаю счастья в работе и успехов в личной жизни!

Антон вздохнул, терзаемый сомнениями, но неугомонный барон

по-своему разумел его душевные муки.

– Понимаю, – сказал он, прикладывая пятерню к сердцу. – Эта ваша последняя пассия – чудо, как хороша! Молодые молдаваночки кого угодно способны соблазнить, даже благонамеренного отца семейства, вроде нашего фон Бока, но Иляна – прелесть в превосходной степени!

Тут дверь в курительную отворилась, пропуская самого Николая Христиановича, начальника канцелярии.

На фон Боке, высоком и тощем, с вечно растрёпанной седой шевелюрой, отлично сидел длинный черный сюртук, а стоячий воротник белой рубашки, накрахмаленной до хруста, подпирал идеально выбритый подбородок. Стоило бы, пожалуй, и подраспустить галстук с родовым вензелем, но для Николая Христиановича это равнялось кощунству. Сложив обе руки на костяном набалдашнике трости, он ласково прожурчал:

– Душа моя, Дмитрий Иванович, потрудитесь-ка объяснить, для чего вы склоняете мою фамилию?

Барон, красный как рак, вскочил, начал неуклюже объясняться, но фон Бок, получив моральное удовлетворение, усадил его обратно мановением руки. Заняв свободный диванчик, начальник канцелярии достал из футляра дорогую сигару, аккуратно обрезал её и раскурил по всем правилам.

– Душа моя, Антон Иванович, – сказал он, обретая величественность патриарха, – вы нас покидаете?

– Увы, ваше высокородие, – завздыхал Уваров. – И хочу, и страшусь, и переживаю. Новое дело, новые люди…

Фон Бок покивал понятливо.

– Я начинал службу в Четвёртой экспедиции, – проговорил он, – занимался разведкой и контрразведкой. Господи, я даже представить себе не мог тогда, что перейду в Особую. Право, ходоки меня пугали! Однако втянулся. А какие там места, в Уссурийском крае! Море какое, сопки… А люди каковы? Крепкий народ!

Уваров незаметно глянул на часы, и Николай Христианович спросил участливо:

– Пора?

– Пора, – вздохнул «регионал», невесть в какой раз. – Честь имею, господа!

У выхода граф чуть не столкнулся с молодой темноволосой женщиной в очках, которая поздоровалась с ним коротким кивком. Машинально ответив, Антон проводил ее взглядом, самую малость удивленный – Анастасию Егоровну Агафьеву, сыщицу из Туркестанского отделения, повстречать в штабе было делом почти что немыслимым, ибо за границей она проводила больше времени, чем в России.

Тумур завёл мотор, ожидая с минутку, пока тот «раскочегарится».

– В Пулково, мастер, – велел Уваров, усаживаясь.

Лучше всего было лететь на рейсовом дирижабле до Хабаровска, а там пересесть на поезд, и – здравствуй, Владивосток! «Дикий Восток»…

Ерёма должен был уже ожидать в воздушном порту, со всем багажом. Уваров улыбнулся: небось, еще и выговор учинит «барину» за опоздание.

Еремей Потапович Гора – из солдат. Повоевать ему не пришлось, как дедам и прадедам, а вот сына потерял-таки. Гора-младший погиб при задержании ходока под Киевом – и безутешный отец мало-помалу перенес всю свою заботу и попечение на «его сиятельство», хоть и будучи всего-то на пяток лет старше…

…В воздушном порту Хабаровска, на бескрайнем зеленом поле, над которым висели, вытягиваясь по ветру, гигантские сигары дирижаблей, цепляясь носами за причальные мачты, Антона Ивановича уже ждали – двое офицеров вышли ему навстречу, покидая черный обтекаемый «Лесснер».

Молоденький поручик четко отдал честь, и протянул Уварову медный цилиндр пневмопочты.13

– Ваше благородие, – звонко доложил он, – срочное донесение из Владивостока! Мы задержали его отсылку в Питер, поскольку… – подпоручик замялся.

– Поскольку я плыл в небесах, – кивнул Антон, и отвернул крышку контейнера.

Послание было кратким, изложено грамотно, а выписано и вовсе каллиграфическим почерком – учитель словесности поставил бы пятёрку, не задумываясь.

В письме «младший оперативный сотрудник М.В.Облонская» докладывала о «…резком оживлении китайских агентурных сетей в Приморской области. Беспримерно усилились вербовка манз и подкуп русских чиновников, в том числе среди жандармерии. Неоднократно в соседствующей с нами области Маньчжурии, особенно в районе Гродеково, замечались по ночам странные вспышки, сопровождавшиеся глухим ревом. Часто наблюдались огни в небе, пролетавшие с большой скоростью и воем. Природа данных световых явлений пока невыяснена.

Особенно сложная обстановка сложилась в поселке Тетюхе, Ольгинского уезда. Именно отсюда начинается тайная тропа, по которой в Китай поступает контрабандный армаферрит (с Поста Св. Ольги и Тетюхе-Пристани, куда прибывают английские и немецкие суда).

В этих же местах неоднократно отмечались явления класса «портал». С весны полиция задержала в Тетюхинской волости семерых ходоков.

Объединёнными усилиями жандармов и казаков были схвачены пятеро – четыре охранника (бойцы осназа китайской Имперской Безопасности) и «несун» с грузом метеоритного вещества (около пуда весом, хотя места занимает совсем немного).

Владивостокская комтурия Ордена приняла груз, «убедительно попросив» строго засекретить все, что касается данной находки…»14

Дочитав донесение, Уваров медленно и аккуратно сложил его, коротко велев:

– На вокзал!

2. Российская империя, Приморская область, Тетюхе

Марине Облонской очень не повезло в жизни – она родилась красавицей. В свои двадцать пять Марина выглядела настолько вызывающе и женственно, что ей приходилось прятаться под «безразмерными» свитерами, носить уродливые кофты, натягивать длинные, балахонистые юбки. Не помогало!

Да и куда денешь юный овал прехорошенького личика? Чадру носить прикажете?

Нет, Марина была не против женских прелестей – сыскного агента15 Облонскую бесило, что мужчины, которым принадлежал мир, обращали внимание лишь на ее внешность, совершенно не замечая ума, не ценя способностей.

Всё в ней восставало против такого отношения, Марина жаждала признания своих заслуг, своего вклада в общее дело, а не восхищения, да ещё не самого платонического рода.

Вот тут-то и начинались терзания – девушка корила себя за недостаток интеллекта и убогий набор знаний, завидуя мужчинам, от природы «быстрых разумом». Натурально, не все особи мужеска полу обладали умственными способностями, но не равняться же на тупиц и неучей!

Иногда, в минуту слабости, Облонская раскаивалась в том, что выбрала службу в Третьем отделении, прибежище мужчин и умных женщин. Ей бы в театре блистать, в кино сниматься!

Там красота была бы к месту. Вот только не интересна ей сцена. Зато в региональной канцелярии она готова дни и ночи просиживать.

Марина шмыгнула носом. Вот именно, что просиживать. Ума-то нет…

– Ты чего? – спросил с заднего сиденья делопроизводитель Илья Паратов. Человек семейный и степенный, обожавший жену и детишек, к «сыскному агенту» он относился со снисхождением.

– Простыла, наверное, – пробурчала девушка.

– Включи «печку».

– Да отстань ты!

Облонская газанула, отчего к шелесту шин добавилось мерное сипение. «Руссо-балт», приписанный к региональной канцелярии, приближался к цели своего путешествия. За рулём, естественно, сидела Облонская. Хоть здесь она не ведомая…

Паромобиль следовал новым шоссе, сокращавшим путь. Старая-то дорога вилась серпантинами, взбираясь на перевалы, а эта, открытая прошлой осенью, шла напрямую, перекидываясь высоченными мостами через распадки, пробиваясь сквозь сопки туннелями.

Миновав последний – и самый высокий – перевал Сандагоу, машина покатилась неширокой долиной, зажатой сопками, высокими, и ершистыми от зарослей ели.

– Подъезжа-аем… – раззевался Илья.

– А то я не вижу…

Тетюхе вытягивался в одну улицу по левому берегу одноимённой речки, иногда расширяясь до двух, а то и до трех «городских артерий», хотя как раз на звание города не тянул – это был обычный поселок, возникший в романтичные годы покорения «Дикого Востока».

Стараниями Юлия Бринера, купца 1-й гильдии, в глухой тайге возник рудник. Даже два рудника – Верхний и Нижний. Первыми домами будущего Тетюхе стали каменные бараки для карликов, добывавших серебро, свинец и цинк. Богатую руду на подводах доставляли к морю, перегружая на пароходы.

На обживаемое место потянулись охотники, бродяги, торговцы, туземцы-гольды. Открывались трактиры – и церковь.

Городовые пытались сладить с криминалом, а когда наведывались шайки хунхузов, бывало, что блюстители закона отстреливались плечом к плечу со вчерашними арестантами – какие-никакие, а свои.

О тех весёлых временах снято множество фильмов-«истернов», один из которых – «Великолепная семерка» – прославил внука Бринера, тоже Юлия.

Оглядывая приземистые здания из темного кирпича, добротные «теремки», рубленные из брёвен, старинную деревянную церквушку, Марина подумала, что Тетюхе – готовая декорация. Приходи, и снимай.

Посёлок словно выпал из течения лет, задержался между прошлым и вечностью. Вон, около пивнушки чокаются бокалами карлики в серых и синих халатах, лущат креветки, смеются, кланяются городовому. Тот, кивая в ответ, промокает лоб огромным платком – жарко. Лавочник тут же суёт запотевший бокал. Полицейский и ему кивает – благодарствуем, мол.

Тонко свистя и распуская белые «усы», Главную улицу пересёк крошечный чёрный паровозик, таща по узкоколейке вереницу вагонеток. А вон чернеет полукруглая штольня в склоне сопки, похожая на пещеру – это Нижний рудник.

Лениво подымливает фабрика, задирая кирпичную трубу, сложенную восьмигранником. Пыхтит полупустой паробус – его водитель величав и строг, как генерал на параде. Редкие прохожие не шагают, а выступают, совершенно никуда не торопясь. Глубинка!

Высокая наблюдательная башня полицейской части уже маячила над крышами, и Марина остановила «Руссо-балт», не доезжая до места пару кварталов.

– «Светиться» не хочешь? – сказал Паратов понятливо.

Облонская только плечами пожала. Выйдя из машины, она прихватила с собою куртку: с конца мая по июнь в Приморье часто шли дожди, а летом и не пахло – муссон, однако. Обстоятельный Илья своего длиннополого пиджака и не снимал.

– Оделась бы, – проявил он заботу, – холодно.

Марина только отмахнулась – ее высокие ботинки со шнуровкой сохраняли ноги в тепле, а это главное.

Городская полиция расположилась на Центральной площади, в двухэтажном каменном строении, имевшем тяготение к модерну. Неподалеку, выходя фасадами на площадь, выстроились основные конторы Тетюхе.

Кирпичное здание с высокими стрельчатыми окнами заняла почта – с заднего двора доносились сдержанный гул и шипение станции подкачки; связки пневмопроводов разбегались в стороны, удерживаемые ажурными решетчатыми опорами.

Рядом сверкала зеркальными окнами гимназия: ученицы в длинных коричневых платьях и кокетливых белых фартучках чинно прохаживались в тени раскидистых деревьев, увертываясь от шкодливых мальчишек. Переменка!

Облонская с Паратовым шагали мимо земской управы к торговым рядам, сдерживая прыть, чтобы не выделяться. Навстречу двигался молодой мужчина приметной наружности: высокий, атлетически сложенный блондин с чеканным лицом римского принцепса, так и просившегося на монету.

Его чёрное кашемировое пальто было расстегнуто, выказывая дорогой синий костюм из альпаки – и простенькую фланелевую рубашку из тех, что любят покупать работяги-карлики, уж больно дёшевы.

Подметила Марина и другое несоответствие – обувь. Высокие сапоги с крагами выбивались из образа прожигателя жизни, скучающе фланировавшего по улицам провинциального городишки.

Рассеянный взгляд «прожигателя» упал на Марину, на короткое мгновенье стал цепким, настороженным… и скользнул в сторону.

Занятный тип…

Приметив, как Облонская проводила задумчивым взглядом мужчину в пальто, Илья хихикнул.

– Вы, барышня, с этим молодчиком в чем-то схожи. Вам обоим нельзя заниматься слежкой, уж больно выделяетесь из толпы!

Бросив на Паратова уничтожающий взгляд, Марина сухо промолвила:

– Будем считать это неудачным комплиментом.

– Будем, – покладисто сказал Илья.

Показав свой железный жетон, Облонская поднялась на второй этаж полицейского управления, где ее принял сам пристав – кряжистый широкоплечий дядька с пышными седыми усами, свисавшими по уголкам рта, словно моржовые клыки.

– Милости просим в наши пенаты, госпожа агент, – проговорил он сочным басом, мельком глянув на жетон. – Не закрывайте дверь, пусть открыто будет… Это я вам тогда, так сказать, доклад отсылал? По ходокам?

– Мне, – кивнула Марина. – Нового начальника назначили на днях, он ещё не прилетел из Питера.

– Ага, – удовлетворился пристав.

– Владимир Кириллович? Правильно?

– Не забыли! – заулыбался полицейский. – Так и я при памяти! Марина… э-э…

– Васильевна, – подсказала девушка.

– Во-во! Так вы… как? Уточнить чего хотите?

Облонская кивнула.

– Выяснили, с кем общался тот кули… ну, который «несуном» был?

Пристав пощипал ус.

– По кругу знакомств «несуна» мы прошлись, так сказать, – неохотно заговорил он, – да без толку. Двоих не нашли, соседи говорят – уехали, а третий… А третьего зарезали намедни.

– О, Господи…

Владимир Кириллович мрачно покивал.

– По всему видать, тайной здесь не то что, так сказать, пахнет – смердит!

– А откуда у «несуна» тот груз, ясности пока нет?

– Зацепок не осталось, Марина Васильевна! – вздохнул пристав, и сразу, без переходов, хитро прищурился. – А почто ж вы, извиняюсь спросить, сами-то прибыли? Я бы вам всё, как есть, отписал. Или… э-э… на место преступления, так сказать, потянуло?

– Потянуло, – коротко ответила девушка.

– Ага… Ну, на задержание казаки выезжали, так сказать. Есаула Исаева люди. Кстати, он здесь, у нас. Позвать?

– Ну-у… Если вам не трудно.

– Да чего там! – махнул рукою пристав, и трубно взревел: – Николай Ефремыч!

Эхо, погуляв по коридору, словно отклик донесло:

– А?..

– Зайди!

Вскоре на пороге нарисовался справный казак лет пятидесяти с гаком, в полевом камуфляже и в кубанке, лихо сдвинутой на затылок.

– Чего звал? – прогудел он.

Пристав в двух словах изложил ситуацию, и вежливо выпроводил гостей из кабинета – мол, разбирайтесь сами.

– Глянуть хочете на «окно»? – поинтересовался Исаев. – Понимаю. Сам первый раз видал. И штоб ходока живьем – тож впервые.

– Это далеко? – спросила Марина.

– Да не… На полдороги до Бринеровки, где дачи. Версты четыре будет, или пять.

– Покажете?

– А чего ж… Со всем нашим удовольствием.

Тут на лестнице раздался гул и топот. В коридор ввалился молодой казак и, зыркая на девушку, доложил:

– Господин есаул, еще один!

– Ходок? – воскликнула Облонская.

– Так точно!

– Где? – выпалили дуэтом Николай Ефремович и Марина.

– Да под Бринеровкой, за Вторым мостом!

Не возвращаясь к «Руссо-балту», Облонская с Паратовым сели в таксомобиль, и «погнались» за казачьим броневиком.

Очень скоро дома Тетюхе сошли на нет, за кладбищем Главная улица снова стала дорогой, ее обступили лиственницы вперемежку с берёзами.

Мелькнул поворот к селу Горбуша, в отдалении показалась и пропала газофабрика.

Зелёный броневик с вытянутым передком, с пупырышками заклёпок, походил на рептилию. Фыркнув парком, он свернул на мост через бурливую речку, пенившуюся среди отвесных стен каньона, проехал ещё немного, а когда завиднелся Второй мост и домики Бринеровки вразброс, казаки съехали на грунтовку, углубляясь в тополиную рощу.

За нею открылись дома и огороды, узкие зелёные улочки, больше похожие на ухоженные аллеи. Броневик затормозил, пуская клуб пара,16 и Марина крикнула:

– Стой!

Таксомобиль резко затормозил. Оставив Паратова расплачиваться, Облонская рванула к казакам. Хорунжий как раз выходил навстречу гомонившей толпе, в которой местные жители перемешались с военными. Дачники сжимали в руках топоры, косы, лопаты даже, а казаки сдерживали их напор, ведя под руки мужичка средних лет в странных шароварах с надписью «Reebok», заправленных в блестящие синие сапоги, вроде как из каучука. Весьма объёмистое чрево ходока прикрывала растянутая грязноватая майка с большой семёркой и бледными буквами, складывавшихся то ли в имя, то ли в фамилию RONALDO.

На самого мужичка жалко было смотреть – бледное, перекошенное лицо, блуждающий взгляд, растрёпанные волосы.

Ноги его от ужаса, от оторопи подкашивались, но крепкие казацкие длани удерживали ходока.

– Просьба сохранять спокойствие! – покрикивал молоденький подхорунжий. – Не напирать!

Завидев старшего по чину, он подскочил, молодцевато бросая руку к лихо заломленной фуражке.

– Ваше высокоблагородие! – звонко отчеканил он. – Задержали ходока!

– Вижу, – проворчал есаул. Обернувшись к Марине, он ухмыльнулся: – Ну, што? Берете? Вроде как, ваш подопечный!

– Беру, – кивнула Облонская, обшаривая взглядом трясущегося мужичка. Губка ее дернулась, выдавая брезгливость. – Еще что-нибудь было при нем?

– А вота! – пробасил пожилой казак с окладистой бородой. Он вынес яркую сумку и осторожно положил на траву. В сумке звякнуло.

– Илья.

Паратов присел на корточки, мигом обыскав ручную кладь, но ничего, кроме пары пустых бутылок из-под пива со странным названием «Клинское», не нашел.

– Кто был свидетелем явления? – строго спросила Марина.

– Я! Я! – послышались взволнованные голоса. – Да мы все, почитай, свидетели!

Облонская указала на женщину в строгом синем платье с кружевами, и та затараторила:

– Рамка такая образовалась вдруг, прямо над огородом соседским! Голубая вся, и светится, а потом будто кто окошко отворил – прямо в воздухе висит, а за ним… Господи пресвятый! Машина такая, вроде паровика, желтая вся, костер горит, музыка откуда-то, а потом этот появился, – свидетельница указала на сжавшегося ходока. – Он спиной ко мне шел, Лёху какого-то окрикивал, да так и вывалился – прямо на клубнику! Помял всю, проклятый…

– Спасибо большое, – серьезно сказала Марина, и подала знак казакам, не отпускавшим ошалевшего мужичонку: – Проводите нас к речке поближе, приватности ради.

Оглядев взволнованную толпу, она вздрогнула, заметив давешнего «прожигателя». Мужчина в пальто перехватил ее взгляд, и отвел глаза.

– Марина Васильевна! – позвал Илья.

– Иду, иду, – недовольно сказала девушка.

Допрос ходока ничего особенного не дал. Зовут «Кот… то есть, Костик… Тьфу, ты! Константин. Константин Попов».

Отдыхал с друзьями на речке, выпивали вместе. Шашлыки еще были, а пиво кончилось. Бросили жребий: «Кто идет за «Клинским»?»

Переквалифицироваться в «гонца Золотые Пятки» выпало «Коту». Только, вот, сбегать за «пивасиком» не вышло – оказался здесь.

– Да где ж я? – скулил мужичок, терзая майку. – Где?! Или это всё глюки? Так я и не пил почти…

– Успокойтесь, – ворковала Марина. – Все будет хорошо. Вы не сошли с ума, вы живы-здоровы. Вам просто не повезло… Или – повезло.

Ходок, вроде бы, успокоился, понурился, и вдруг резво отскочил, едва не кувыркнувшись с бережка в речку, да и задал стрекача. До казаков не сразу дошло, а вот Илья не сплоховал – бросился «Коту» наперерез, повалил мужичка.

Тот заверещал, отбрыкиваясь и неумело тыча кулаками, а после вцепился зубами делопроизводителю в руку. Теперь уж Илье пришел черед орать.

Казаки будто опомнились – навалились, споро скрутили вырывавшегося ходока, трубно ревущего и матерно поносящего всех подряд. Паратов отвесил ему ха-арошую затрещину здоровой рукой, сказав с укоризной:

– Как же можно при дамах-то? Стыдно-с!

– Илья! Да он тебе до крови прокусил! Совсем с ума сошел…

– Так-то так…

– Николай Ефремыч! Будьте так добры, передайте аптечку!

Обработав рану, Облонская перевязала Паратова, после чего велела ему срочно связаться с командором Ордена во Владивостоке, и вызвать дирижабль – не с собой же тащить ходока?

Публика эта известная… Покусает еще.

Комтурия Ордена расположилась на острове Русском, через пролив от Владивостока.

Обнесенная по периметру высокими стенами, словно маленький Ватикан, комтурия не поражала скученностью, хотя орденские спецы много чего тут понастроили.

В большом ухоженном парке расположились школа и училище, склады, торговая фактория, мастерские и лаборатории, дома и гостиницы, были тут своя гавань и причальные мачты.

Когда орденский дирижабль пришвартовался, Марина вышла на решетчатый причальный пирс почти стофутовой высоты, гудевший под свежим ветром с моря.

Дважды она прилетала сюда, в комтурию, но ни разу не спускалась на землю: отношение к Ордену у нее было сложным и запутанным – в душе уживались почтение и враждебность.

Да, все они, эти командоры с магистрами, молодцы – мир берегут, за стабильностью и благополучием смотрят, за прогрессом следят, чтоб технологии не переросли дух и нравы.

Всё это славно и просто замечательно, но она – подданная Российской империи, и не желает, чтобы Орден водил её Родину на помочах, как дите неразумное!

Опять у меня эмоции на первом месте! – покривилась девушка, и громко позвала Паратова:

– Илья! Поехали.

– А ходок?

– Без нас разберутся!

Илья посмотрел на подъезжавшие паромобили, перевел взгляд на замотанную руку, и кивнул.

– Так-то так… Поехали!

3. Российская империя, Владивосток

Стремительный паровоз, обтекаемый, как дирижабль, несся по дуге, уводя за собою вереницу вагонов. Из окна купе Антону было хорошо видно, как бешено толкаются его рычаги.

Газ, сгоравший в топке, не давал дыма, и только отработанный пар расходился тающими вихрями, обмахивая зализанную будку и чуть выпиравшие полушария тендера. Это было красиво, но и говорило о плохом присмотре в депо – видать, прокладки в конденсаторе прохудились, раз уж пара столько выходит зазря…

– Красота-то какая, етить-колотить! – проговорил Еремей Потапович, заглядывая в окно. – Лепота!

– Во-от! – затянул Уваров. – А ты еще ехать не хотел.

– Дык, ёлы-палы… – смутно сказал ординарец.

За окном, словно караван добродушных исполинов, курчавых от зелени, проходили невысокие сопки. А вот и море блеснуло, выказывая самый кончик залива.

– Ишь ты его…

Поезд то прижимался к самому берегу, то отходил, повторяя изгибы Великого Сибирского пути.17

Перед Седанкой пошли дачи, а вот и окраины показались – старые здания из тёмно-красного кирпича смотрелись солидно, с подлинно купеческим степенством.

Вторая Речка открывалась широкими мощеными улицами, по которым катили машины и прогуливались пешие. Антон подумал с удовольствием, что его надежды сбылись – Владивосток представлялся экзотичным, немного даже заморским.

Среди обычных вывесок магазинов Елисеева, Тестова или Хлудова, то и дело ярчели полотнища, испещрённые иероглифами. А во-он на той сопочке, прямо со склона, вырастают сурового вида редуты морской крепости. Левее форта синеет луковичка церкви, а правее загибает углы крыши буддистский дацан. Азия-с.

Нырнув в туннель, поезд замедлил ход, и буквально подполз к вокзалу, выстроенному в стиле русских палат.

– Приехали! – сообщил Гора, подхватываясь.

– Похоже на то, – хмыкнул Уваров.

Открыв дверцу шкафа, он снял с вешалки мундир, и облачился. Глянул в зеркало, по уставу ли сидит фуражка. Фуражка сидела, как надо.

На привокзальной площади Антона Ивановича встречали двое – мужчина лет тридцати, простоватой внешности и в партикулярном платье, с повязкой на левой руке, а также девушка редкой красоты, прилагавшая массу усилий, чтобы скрыть всё то, чем её щедро наградила природа.

– Ишь ты ее… – буркнул Ерёма.

«Неужто феминистка? – подумал Уваров, любуясь девичьим личиком, не тронутым помадой, пудрой, да тушью. – Не дай Бог…»

– Потапыч, сними пока номер в ближайшей гостинице.

– Эт-можно. Я тут одну знаю, «Золотой Рог» прозывается… Ну, как знаю? Сказывали про неё…

Но граф уже не слушал верного ординарца, его вниманием завладела девушка.

Она подошла ближе, стараясь не покачивать бедрами.

– Антон Иванович? – уточнила красавица.

– Так точно, – поклонился Уваров. – А вы, надеюсь, та самая агентесса Облонская?

– Сыскной агент Облонская, – сухо представилась девушка.

– А имя у сыскного агента Облонской имеется? – кротко осведомился начальник Региональной канцелярии.

– Марина Васильевна, – вздернул сыскной агент свой чудный носик. – Пожалуйте в машину, господин Уваров.

– С удовольствием, госпожа Облонская, – мягко сказал Антон Иванович.

Марина посмотрела на непосредственное начальство с подозрением: насмешничает оно, что ли? Начальство ей мило улыбнулось.

Региональная канцелярия Третьего отделения размещалась на Светланской, занимая весь верх добротного особняка, выстроенного в два этажа на склоне, спускавшемся к главной улице. Впрочем, со Светланской к канцелярии следовало подниматься в гору. Таков уж был Владивосток – ни единого ровного места.

Зато кабинет начальника мог порадовать душу любого бюрократа – тут и большой стол, и кожаные кресла, и поясной портрет государя – художник изобразил Александра Четвертого в пол оборота. Затянутый в полковничий мундир, император был орёл.

Правда, усаживаться за стол Уваров не стал – пока ехали, Паратов выложил всё о тетюхинских приключениях (Марина молча вела машину).

Полученные известия немало встревожили Уварова. Уж сколько лет «недвижный Китай» был закрыт для мира, варился потихоньку «в собственном соку» – большая, густонаселённая, отсталая держава. И вдруг такая активность! С чего бы вдруг?

Выслушивая сыскного агента с делопроизводителем, уточняя детали, Антон расхаживал вдоль окон, за которыми виднелись крыши домов, а дальше поднимался лес мачт – то были корабли, стоявшие на рейде в Золотом Роге.

– Занятненько… – медленно проговорил он, останавливаясь, и рукою отдёргивая штору. – Илья Петрович, я вас попрошу составить донесение в Петербург. Во-от… Определенно ничего сказать пока нельзя, но предварительные выводы сделать мы обязаны.

– Слушаюсь, Антон Иванович, – поклонился делопроизводитель. – Я могу идти?

– Ступайте, Илья Петрович.

Оставшись вдвоем с Мариной, Уваров почувствовал вдруг знакомое волнение – и не знаемое дотоле стеснение. Эта девушка влекла его – и отталкивала. Он очень надеялся, что под резкостью «младшего оперативного сотрудника», под строптивостью ее и необузданностью, скрывается обычная барышня, скромная, милая и нежная. Мечтающая о том, о чем мечтают все барышни на свете, а не о продвижении по службе и прочих скучных вещах. Похоже, однако, что Облонская думает обратное…

«Сейчас я ей улыбнусь!», – подумал граф. Девице это страшно не понравится, вот потому-то и охота подразнить ее…

– Спасибо за письменное донесение и устный доклад, Марина Васильевна, – проговорил он бархатным голосом. – Вы потрясающая девушка!

Облонская выпрямилась стрункой.

– В смысле? – вопросила она.

«На меня гневаться изволят», – мелькнуло у Антона.

– Вы – самый красивый сыскной агент в Третьем отделении, – с чувством сказал Уваров, растягивая губы в обаятельнейшей из своих улыбок.

– Антон Иванович, – заговорила Марина, сдерживаясь, – следует ли понимать вас так, что в женщине вы цените, прежде всего,

внешние данные, а не ее способности?

Граф посмотрел внимательно и чуть насмешливо.

– Да, внешность для меня – главное в женщине, – честно признался он.

Тут терпение Марины оказалось на исходе. Резко развернувшись, она шагнула к двери, но ее догнал голос, в котором прорезались металлические нотки:

– А я вас не отпускал.

Девушка замерла, глубоко вдохнула, зажмуриваясь – и повернулась, словно по команде «кругом». Лицо у неё было холодным и бесстрастным, только голубые глаза метали убойные перуны.

Антон посмотрел на младшего оперативного сотрудника, откровенно любуясь, и мягко сказал:

– Марина Васильевна, потрудитесь завтра явиться на службу, одетой более прилично, как подобает молодой, красивой барышне, а не девочке, загримированной под Бабу-Ягу.

– Это просьба? – едва вымолвила «агентесса».

– Это приказ.

НАЧАЛО ОПЕРАЦИИ

1. Российская империя, Приморская область

На следующий день Облонская явилась в присутствие в полном блеске и цвете своей красоты.

Высокая грудь поднялась ещё выше, поддерживаемая корсажем из голубой ткани. Широкая и длинная – ниже колена – юбка, расшитая по серебряному полю голубыми цветами, подчеркивала узенькую талию, а туфельки на шпильке еще пуще удлиняли ноги, придавая изящество тонким щиколоткам.

Тяжёлый узел каштановых волос, высоко подобранных на затылке, открывал стройную шею.

– Ну, ничего себе… – растерянно пробормотал Паратов. – Мариша! Да ты ли это?!

Облонская надменно глянула на Илью, и продефелировала к Уварову.

– Я исполнила ваш приказ, Антон Иванович? – спросила она волнующим грудным голоском.

Громадным усилием воли Уваров справился с собой, и спокойно ответил:

– Вполне.

Глаза девушки, уловившей невысказанное, блеснули торжеством.

– Прошу садиться. Илья, составьте нам компанию.

Пока подчинённые устраивались, начальник смотрел в окно, не замечая пейзажей – перед ним витал волшебный силуэт девушки.

Ах, чертовка… «Сердечный укол», как французы говаривают, он сегодня точно заработал.

Не оборачиваясь, Антон сказал:

– Я навёл кой-какие справки, скоро мне должны ответить – из Четвёртой экспедиции, от местного войскового атамана, из Воздушного Адмиралтейства. Во-от… Ну, справки – справками, а три головы тоже чего-то стоят, верно? Думаю, более того, уверен, что нам всем придётся вернуться в Тетюхе – именно там каша заваривается. Вопрос: какая? – повернувшись кругом и сложив руки за спиной, он проговорил: – Марина Васильевна, вы уже побывали на месте ЧП, занимались «Тетюхинским делом» раньше – вон, доклад толковый составили… Скажите, а что главное вы углядели в тамошних странностях?

Порозовевшая от начальственной похвалы, Марина рассеянно поправила волосы.

– Слишком много ходоков, – сделала она вывод.

– Согласен, – поддакнул Илья.

Уваров кивнул.

– Спору нет, – сказал он, – ходоков там порядочно. Отчего так, не знаю. Во всем мире за год больше тысячи этих «попаданцев» задерживают. А в Тетюхе, похоже, некая аномалия присутствует – порталы чуть ли не каждый божий день открываются. Эту… э-э… флуктуацию надо исследовать, но мы-то с вами не ученые, мы оперативники. Знаете, что я вычленил во всей массе известий о событиях в Тетюхе? Самым главным мне представляется секретный груз – тот, что китайский «несун» хотел за границу переправить, да не вышло. Метеоритное вещество.

Девушка удивилась.

– Да что ж в нём особенного?

– Вот и я хотел бы знать, что! – подхватил Антон. – Я больше десяти лет кручусь в Шестой, но до сих пор не случалось такого, чтобы Орден требовал вдруг всё наглухо засекретить!

– Так-то так… – почесал в затылке Паратов. – Я ничего подобного не припомню.

– Орден с нами не делится никакими сведениями, – с досадой сказала Облонская, – вот мы и тычемся с завязанными глазами, будто в жмурки играем!

Ее реприманд пресекся коротким требовательным звоночком, потом раздалась пара сигналов вдогонку. Стеклянная труба пневмопочты, окованная медными обручами, словно выдох сделала – в приемный лоток скатилась цилиндрическая капсула. Чуть погодя звякнули еще две.

– Мило! – хмыкнул Илья.

– Да уж, – кивнул Уваров, живо откупоривая «посылки».

Внимательно прочитав и перечитав почту, он запалил крученые листки, дал посланиям разгореться и бросил их на жостовский поднос.

– Новости интересные, – медленно проговорил он, – хотя мало что нам дают. Того «несуна», что волок метеоритное вещество, дознаватели Ордена допросили со всем тщанием, однако, как и следовало предположить, он всего лишь курьер, а курьера не ставят в известность о сути тайны, в кою он вовлечен. Во-от… Но кое-что вызнать удалось-таки. «Несун» утверждает, что «больсой насяльника», которому все кланялись, сам его посылал. Стало быть, груз важный. Самое же интересное в том, что этот «насяльника» – белый, как мы, то бишь европейской наружности. Во всяком случае, с «несуном» он говорил по-русски.

– И правда, – хмыкнул Паратов, – интересные дела!

– И еще один момент… Хм. Еще один груз на наши шеи, я бы сказал. Китайцы увели из Воздушного Адмиралтейства чертежи так называемого ПВРД – пульсирующего воздушно-реактивного двигателя, работающего на газе и воздухе… Или на газе и кислороде… В общем, как-то так. Главное, скорости тому же аэроплану ПВРД способен придать вдвое больше, чем обычный пропеллер, а то и втрое!

– Ого! – впечатлился Илья.

– Вот именно. Правда, тут уточняется, что китайским агентам удалось вынести не сами чертежи, а лишь наброски к ним, но это сути не меняет – умный спец додумает то, что упущено, исправит возможные ошибки, и…

– …И будет нам новая головная боль, – сумрачно заключил делопроизводитель.

Антон кивнул.

– Остальное, – он помахал рукой над сгоревшими письмами, разгоняя дым, – несущественно. Кое-какие выводы я сделал, но пока умолчу о них – рано гипотезы измышлять. Во-от…

Руководство я в известность поставил, но помощь нам обещают не раньше, чем пару суток спустя. Столько времени терять мы не вправе, а потому «обождем» опергруппу на месте. Может, и узнаем чего. Ну, что, дамы и господа? Собирайтесь!

– В Тетюхе? – деловито спросил Илья.

– В Тетюхе!

До поста Святой Ольги добрались на гидросамолете – флотские подкинули. За два часа полёта рёв паровых турбин и мелкая дрожь от пропеллеров изрядно приелись и графу Уварову, и троим членам его маленького отряда (в качестве подкрепления штабс-капитан и ординарца своего прихватил).

От Ольги до Тетюхе-Пристани прокатились на катере, обозревая скалистые, обрывистые берега, поросшие дубняком, а там сели в маленький пассажирский вагончик узкоколейки.

Марина продолжала пленять, хоть и переоделась в строгое дорожное платье. Илья был очень органичен в чёрной форме инженера-путейца, а Уваров с Горой изображали скучающего франта и его расторопного слугу.

Клубный пиджак с двумя рядами серебряных пуговиц, да нашейный платок Антону очень даже шли, а Еремей Потапович будто родился в ношенной солдатской гимнастерке, да жилетке.

Поезд торопливо стучал колесами, минуя Владимиро-Мономахово.18 Уваров лениво огляделся. Вагон почти пустовал, только две кумушки оживленно делились рецептами солений, а в дальнем углу дремал молодой мужчина в черном пальто.

– Слушайте сюда, – негромко сказал Антон, и достал из внутреннего кармана пару фотографий. Обе изображали одно и то же лицо – китайца средних лет с жидкими усиками, опущенными скобкой по уголкам жесткого рта. – Это тот самый «несун», по-китайски его звать Ван И, так что наши мигом перекрестили его в Ваню. Ваня Хунхуз – так его кличут. Обычный контрабандист… Был. Пока кто-то его не надоумил таскать в Поднебесную армаферрит. В Ордене уверены, что слитки подвозят морячки с английских судов, что заходят в Тетюхе-Пристань за свинцом и цинком. Ну, нас с вами это не должно касаться, мы преследуем иной интерес…

– …Метеоритное вещество, – подсказала Облонская.

– Именно. Нас четверо, поэтому разделимся. Вы, Марина Васильевна, с Ильей будете, сыграете молодоженов. Покрутитесь по городишке, загляните в ресторацию «Бон-тон». Его владелец держит еще три или четыре трактира, тем не менее, никакой выручки от питейных заведений не хватит, чтобы можно было нажить целое состояние. А оно у господина Вонга – так зовут ресторатора, Вонг Фэйхунь, – имеется. По косвенным данным, золотом этого пройдошливого ресторатора снабжает Имперская безопасность Китая. Во-от… Только будьте очень осторожны! Даже с полицией лучше не связываться, а то мало ли что…

– Ясное дело, – кивнул Паратов. – А вы куда?

– А мы с Потапычем опустимся «на дно». Потолкуем с местным паханом. Он – вор в законе, и должен хоть что-то знать о Хунхузе. На, Илья, это фото – вашей парочке.

Паратов хихикнул – роль жениха его забавляла, – а Марина поджала губы, и отвернулась. Лицо её тотчас застыло, а тихий голос выдал напряжение:

– Антон Иванович…

– Да-а? – рассеянно протянул Уваров, хотя взгляд его стал цепок.

– Тот мужчина в углу… В пальто который… Когда мы были здесь в прошлый раз, я постоянно натыкалась на него. Словно он следил за нами.

– Не смотрите на него, – безмятежно сказал граф. – Он не должен догадаться, что узнан. Мы с Потапычем в Бринеровке сойдем, а вы следуйте до конечной. И бдите!

История Бринеровки тянулась всего сотню лет – здесь, среди зелени и скал, поставил свою усадьбу сам Юлий Бринер, основатель и родоначальник. Потом рядом стал строиться сын его, Борис, и пошло-поехало. Вскоре целый дачный поселок вырос на берегу шумливой Тетюхе. Здесь люди отдыхали, возвращаясь с рудников или с фабрики, ухаживали за газонами и клумбами, хвастаясь перед соседями, какая у них картошка уродилась.

Сойдя на дощатый перрон, Антон огляделся неторопливо, и сразу увидел, куда идти – название «Серебряный рубль», намалёванное на фальш-фасаде трактира, молча зазывало всех любителей выпить и закусить. Ну, или просто выпить.

– Пошли, Ерёма, – сказал Уваров. – Тут, если возымеешь желание узнать чего, посетить следует питейное заведение.

– Знамо дело, восто-ок… – протянул Потапыч.

Трактир не пустовал, хотя и битком набит не был. В углу четверо горных инженеров, повесив кителя на спинки стульев, резались в вист. Хмельной пианист, жуя погасшую папиросу, наигрывал что-то джазовое на расстроенном инструменте. Величественный кабатчик, дородный, усатый, с мускулистыми руками кузнеца, протирал стаканы, время от времени посматривая через них на свет: а нет ли пятнышка?

Антон приблизился к стойке, и облокотился на нее, взывая утомлённым голосом:

– Любезный, плесни-ка коньячку.

Бармен сноровисто плеснул.

– Испробуйте! Двугривенный19 с вас.

Уваров расплатился, и отхлебнул. Хм… А ничего, так…

– Тихо тут у вас… – сказал Антон, жмурясь.

Трактирщик, привычный к пьяным разговорам «за жизнь», поддержал:

– А то! Исправник-то наш,20 «дядька Черномор», нраву крутого. Чуть что не по нему, мигом в каталажку законопатит. Тута все по струнке ходят, особо когда подопьют – дюже не любит Черномор алкашей. Жиганов21 Большого Ефима, и тех шугает. Зато порядок!

– Ну, и правильно, – кивнул Уваров, – нечего шпану распускать.

Допив, он кивнул бармену и неспешно двинулся прочь – всё, что ему было нужно, он узнал.

За порогом трактира вертелась пара мальчишек. Антон подозвал того, что был постарше, и спросил:

– Где Большого Ефима искать, не подскажешь?

Пацанёнок выпрямился, чтобы казаться повыше ростом, и ответил ломким баском:

– А он у себя, во-он в том домине!

– Благодарю-с, – церемонно сказал Уваров, и направился «во-он к тому домине» – особняку, первый этаж которого был сложен из дикого камня, а второй – из кругляка. И крепкий забор, и железная крыша – всё говорило о достатке, не выказывая истинных размеров богатства хозяина.

Калитка в монументальных воротах была открыта, подле неё «на часах» стоял молодой парень из карликов. В длинной куртке с парой карманов, он увлечённо следил за рыжим котом, подкрадывавшемуся к голубю.

Антон хотел было пройти во двор, но карлик заступил ему дорогу. Не глядя на Уварова, продолжая наблюдать за кошачьей охотой, он молвил:

– Не велено.

– Мастер, – сказал граф насмешливо, – я не на чай, а по делу. Большой Ефим тут проживает?

– Ну! – подтвердил карлик, несколько польщённый вежливым обращением.

– Передай ему, что тут двое видеть его хотят. Мы не из полиции.

– А откедова?

Уваров достал свой серебряный офицерский жетон, и продемонстрировал «охраннику».

– Я передам, – согласился карлик, – а там уж… Как сам решит!

С этими словами он исчез за калиткой, но скоро вернулся.

– Пожал-те! Я провожу. Только… это… С оружием нельзя.

Антон молча достал из плечевой кобуры табельный пистолет, и передал охраннику. Посопев, Ерёма расстался со здоровенным револьвером.

– Я провожу, – повторил карлик.

Хозяин отыскался на втором этаже, в просторной гостиной, заставленной тяжёлой и дорогой мебелью: стол, кресла, шкаф, горка, диван – всё было добротным и «богатым», как полагалось обстановке купеческого дома.

Когда Антон узрел самого Большого Ефима, то сразу понял, откуда у него такое прозвище – человечище это был огромный, «негабаритный», голову гнувший перед всякой притолокой, и не знавший, куда ему силушку девать.

– Ты, што-ли, видеть меня хотел? – прогудел он, шагнув навстречу.

– Я, – спокойно признал Уваров. – Ефим… э-э… Как вас по батюшке?

– Михалыч.

– Так вот, Ефим Михайлович… – начальник региональной канцелярии оглянулся, и отступил к креслу, непринуждённо плюхаясь на кожаную мякоть. – Да вы садитесь, в ногах правды нет.

На широком лице Большого Ефима мелькнуло удивление, сменившееся ухмылкой. Присев на жалобно заскрипевший диван, он пророкотал:

– Люблю наглых!

– Наглость – второе счастье, Ефим Михайлович.

Тот хмыкнул, и откинулся на спинку дивана.

– Чего хотел-то?

– Знаете такого человечка, манзу, прозванного Ваней Хунхузом?

– Китаёзу этого? – небрежно уточнил пахан. – Да кто ж его не знает! Гонору в нем всегда больше было, чем ума. Говорил я ему, чтоб с «армяком» не связывался, да куда там… Вот, тягал бы свой опиум, и горя б не знал! Так нет же…

– В последнюю свою ходку, – осторожно проговорил Уваров, – Ван И тягал иной груз…

Большой Ефим поднял обе ручищи.

– Я тут сторона, – твердо заявил он. – Врать не буду, контрабандой не брезговал и не побрезгую, но четко знаю, где кончается хабар и начинается политика.

– А я на вас и не думаю. Просто ищу тех, кто Ваньке этот самый хабар доставал… Или добывал, уж не знаю, как сказать.

– Ага… – Пахан задумался, после чего вздохнул. – Уважаю я вашу контору, потому и пустил к себе в дом. Полицмейстеру ход сюда заказан. Ага… А ты… Вдруг, да пригодишься? Правильно? Мало ли… Ты, вот что… Загляни-ка в один кабачок – это не здесь, а в Тетюхе, напротив фабрики. Называется то место «Ногуле» – так гольды с орочонами речку нашу прозывают. Бывает, что туда заглядывает один занятный туземец, гольд, вроде. Зовут Юнгани Сигдэ.22 Вроде как с ним Хунхуз дела имел. Гольд-то в тайге живёт, ею и кормится, он Ваньке таскал чего-то, а тот уже за границу передавал. Ну, как-то вот так.

– Премного благодарны, Ефим Михайлович, – улыбнулся Антон.

– Завсегда рады, – хмыкнул Большой Ефим.

Покинув дом и вернув оружие, Уваров с Горой поспешили к станции. Ждать паровозик не стоило, тот ходил три или четыре раза в сутки, а вот пара извозчиков маялась-таки, пассажиров дожидаючись. В крупных-то городах пролетки с колясками повывелись почти, а в глубинке «гужевой транспорт» не поддавался новым веяниям – копыта цокали по одной дороге с шуршащими шинами.

– Извозчик!

Бородатый мужик в широкополой шляпе мигом подогнал коляску с откидным верхом, и спросил радостно:

– Куда изволите?

– Подкинь до Тетюхе, любезный.

– Сей момент! Домчим! Но-о!

Застоявшаяся лошадь живо потянула повозку, выворачивая на дорогу ко Второму мосту.

Коляску остановили у Центральной площади, и Уваров расплатился парой двугривенных. Отсюда до фабрики было рукой подать, пять минут ходу.

– Вот не зря я этим манзам не доверял, – бурчал Ерёма. – Наверняка пакость какую готовят. Только уж больно тут всего понамешано! Винегрет какой-то, етить-колотить…

– Что да, то да… – вздохнул Антон, поглядывая на сопки, давно скрывшие солнце. Засинели сумерки.

«Ногуле» оказался обычным кабаком, да не из самых чистых. Похожий на приземистый каменный барак, он стоял в конце улицы-дороги, ведущей к Верхнему руднику, выделяясь на фоне фабричных труб, клепаных емкостей, решетчатых мачт, серых, закопченных стен цехов.

Оттуда наплывал ритмичный басистый гул, металлический лязг, то и дело переходивший в обвальный грохот, шипение и перестук.

За порогом заведения тоже было шумно. Душно и накурено – сизая пелена плавно струилась под потолком, размывая дальние фигуры за клубами табачного дыма и кухонного чада.

Туземцы, а было их человек пять или шесть, кучковались отдельно, заняв три столика, остальные места были оккупированы карликами со смены и парочкой подвыпивших личностей, ещё не окончательно потерявших человеческий облик.

Уваров в «Ногуле» выглядел чужаком, поэтому он даже пробовать не стал прикинуться своим, а сразу двинулся к сонному кабатчику. Незаметно показав свой жетон, Антон добился желаемого – хозяин заведения «проснулся».

– Мы ничего не нарушаем, – стал он сразу оправдываться, – и слухи о том, что мы-де снова открыли опиекурильню – клевета зловредная! Бог свидетель!

– Верю, верю, – поспешил его успокоить Уваров. – Вы мне лучше скажите, гольд по имени Юнгани Сигдэ не появлялся?

– Они как раз уходят, офицер! – проговорил трактирщик приглушенным голосом, и заговорщицки подмигнул.

Антон посмотрел в зеркало над стойкой, увидав, как пожилой туземец в засаленных штанах и сапогах, в длинной рубахе, как бы не кожаной, и с головной повязкой пробирается к выходу. Следом за ним поспешал еще один, одетый более привычно, на взгляд европейца – в ношенную суконную пару, имевшую когда-то отношение к светло-коричневому цвету, рубашку сомнительной белизны, да кирзачи. Кепка нагоняла тень на его лицо.

– Кто второй? – быстро спросил граф.

– Китаец местный, Фынчен.

– Ясненько…

Дождавшись, пока Юнгани с Фынченом удалятся, Уваров вышел за ними следом, и сразу отшагнул в сторону от освещенного проема двери.

– Потапыч.

– Иду.

Удалившаяся парочка поспешно шагала к фабрике. Антон двинулся следом. Когда он миновал П-образный компенсатор, похожий на ворота, и свернул в узкий проход между серой бетонной стеной и целой батареей громадных ржавых баков, он увидал спину одного Юнгани, китаец куда-то «свинтил».

– Потапыч!

– Я за Фынченом, барин!

– Добро!

Могучее шипение заглушало шаги, а струи пара, вырывавшиеся то сбоку, то сверху, делавшие расплывчатыми огни желтых фонарей, скрывали погоню.

Когда до Сигдэ оставалось не более пяти шагов, Уваров крикнул:

– Юнгани!

Гольд сильно вздрогнул, вжимая голову в плечи, и уже хотел было сорваться на бег, но резкий голос Антона пригвоздил его к месту:

– Стоять!

Сигдэ испуганно обернулся, и залопотал, поднимая руки:

– Моя ничего не делай, капитана! Моя – смирный гольд!

– Опусти руки, Юнгани, – миролюбиво сказал Уваров, качнув пистолетом. – Лучше скажи мне: ты знаешь Ваньку Хунхуза?

Глазки у гольда забегали.

– Тебе ничего не будет, – внушительно проговорил Антон, – это все Хунхуз затеял. Ты ему тяжелые камешки передавал, а нашел их где?

– В тайге, капитана! – с готовностью ответил Юнгани. – Там…

Больше он ничего не успел сказать – хлопнул винтовочный выстрел, и пуля пробила гольду грудь.

Прибежавший Гора подхватил Сигдэ, сокрушаясь:

– Не поспел я, барин!

Уваров крикнул, срываясь на бег:

– Стереги его!

Метнувшись в сторону резервуаров, откуда стреляли, и едва не загремев, споткнувшись о рельсу, он выскочил к складу шихты, где была навалена руда. Впереди мелькнуло светло-коричневое пятно, скрываясь за бункерами, а следом за Фынченом почесал мужчина в чёрном пальто, отмахивая рукой с пистолетом.

– Сто-ой! – закричал Антон. – Стрелять буду!

Крик на человека в чёрном не произвёл ровно никакого впечатления, он даже петлять не стал на бегу, а Фынчен и вовсе пропал. Плюнув с досады, Уваров повернул обратно – охоты попасть под перекрёстный огонь у него не было ни малейшей.

Возвращаясь, он прошел к тому месту, с какого должен был стрелять кто-то из убежавших двоих, и споткнулся о китайскую духовую винтовку. Это был тяжеленький агрегат с толстым пустотелым прикладом, куда закачивался воздух, и с ещё одним приставным баллоном. Лишенные армаферрита, китайские оружейники склепали баллончик из обычной, хоть и хорошей стали. Естественно, давление он держал не слишком высокое, поэтому и дальность, и убойная сила у пуль из Поднебесной, круглых, как дробины, была пониже, чем у русских пневматов.

Пнув винтовку, Антон выбрался к Потапычу, обихажившего Юнгани.

– Ну, что? – спросил он, приседая на корточки.

– Безнадёжен, етить-колотить, – хмуро сказал Еремей. – Говорит, только «капитане» скажет, что да как…

– Юнгани!

Гольд открыл глаза, облизал почерневшие губы.

– За что, капитана? – проскулил он. – За что… они меня… так?

– Кто – они?

– Фынчен этот… Он… Как это… Резьден…

– Резидент?

– Да… На китайцев он… работает. А те… камни с неба… я в тайге нашел… Зимовьё у меня на Ахобэ… за вторым бродом к востоку… в урочище Кимонко… Ручей у зимовья… вверх по нему… Там…

Заклекотав, Сигдэ выгнулся, и умер.

2.

Ресторан «Бон-тон» числился в разряде «приличных», по каковой причине за обед, обходившийся посетителю трактира в гривенник, в заведении господина Фэйхуня следовало выложить целковый, а то и все полтора.

Правда, сам зал ресторации блистал исключительным порядком и даже был изыскан, украшенный в восточных мотивах – тут тебе и бумажные перегородки, и свитки с образчиками изречений, расписанных умельцами-каллиграфами, и ненавязчивая мелодия однострунного инструмента, спрятанного вместе с исполнителем за ширмой.

Официантки в длинных халатах неслышно семенили, подавая блюда, подливая вонючей рисовой водки и постоянно кланяясь.

– И что будем делать? – негромко поинтересовался Паратов.

– Ужинать, – хмуро ответствовала Облонская. – Ничего конкретного у нас на Вонга нет, сплошные подозрения.

– Так-то так… Уверен: ресторатор – центральная фигура. Ферзь. Ванька Хунхуз – рабочая лошадка, осназ – сторожевые псы. А кто их укрывал? Кто все проплачивал? Вонг! Все ниточки сходятся к нему!

– Не умничай, – буркнула девушка. – Скажи лучше, на чём его поймать!

– Я что придумал… Попробую незаметно пройтись по ресторану. Вроде как захмелевший посетитель ищет туалет. Может, и увижу чего…

Тут столик по соседству занял неопрятный толстяк, носивший великолепную тройку, с золотой цепочкой от часов (волкодава на такую цепь сажать можно!), и парочка сменила тему.

– Рыба у них хороша, – с видом знатока вывел Илья.

– Это была рыба? – с сомнением сказала Марина. – Хм…

– Чтоб вы, барышня, понимали в азиатской кухне!

Сосед «молодоженов» живо повернулся к ним, и вставил своё слово:

– Азиаты, они, знаете, те ещё умельцы! Все шиворот-навыворот делают. Личинок шелкопряда так сготовят, что от эклеров с кремом не отличишь!

– А вы сюда часто захаживаете? – вежливо поддержала разговор Облонская.

– Каждый божий день! – гордо сказал толстяк. – Позвольте представиться: Юрий Тарасович Ивернев.

– Марина Васильевна, – церемонно сказала девушка.

– А меня по-простому можно, – добродушно сказал Паратов, – Ильёй.

– Очень приятно! – проурчал Ивернев, плотоядно взглядывая на Марину. – В гости к кому? Или проездом?

– С Сахалина мы, – стал излагать «легенду» Илья, – из Дуэ. Хотели было на цеппелине лететь, а тут, как назло, тайфун. Все рейсы отменили, вот мы и пароходом…

– Да, – кивнул толстяк, тут же закидывая удочку, – от нас до Хабаровска ближе всего.

– Вот-вот, – подхватил Паратов, – и я того же мнения. Только жена моя всё на погоду злится…

Марина фыркнула негодующе. Толстяк ей активно не нравился – эти масляные поросячьи глазки… Фу! И вообще, какой-то он скользкий…

– Нам в Бринеровке сказывали, у вас тут чудеса творятся, – с невинным выражением лица проговорила Облонская. – Пришельцы какие-то толпами ходят…

Юрий Тарасович затрясся от сдавленного хохота, отчего по его жирному телу волны пошли.

– Ещё какими! – жизнерадостно воскликнул он, отсмеявшись. – О-ох… Все люди, как люди, на лис охотятся или, там, на медведя, а мы – на ходоков! Смешно, право.

Взяв салфетку, Ивернев вытер жирные губы.

– Как салатик, Марина Васильевна? – невинно поинтересовался он.

Облонская чуть не подавилась.

– Вы меня ни с кем не путаете? – спросила девушка, справляясь с собою.

Юрий Тарасович закудахтал от сдерживаемого смеха.

– Ну, разве вас спутаешь! Вы когда еще приезжали-то? Вот, и засветились. А нынче, что же? Платье переодели, так и все? Дохлый номер, барышня!

– Вы кто такой? – спросила Марина, холодея и чуя провал.

– У-у… – затянул Ивернев. – Какая вы скучная!

– Отвечайте! – потребовала Облонская, и со стуком выложила на стол свой железный жетон.

С Иверневым произошло удивительное превращение – немного эксцентричный посетитель ресторана, глуповатый жизнелюб обратился в развязного и опасного типа.

– Шикарный жест, барышня! – глумливо усмехнулся он. – А то мы не знали, из какой вы конторы! Фэйхунь, хитрый лис, мигом вас раскусил. А я ещё с ним спорил… Стало быть, в прошлый приезд ничего не разнюхали, решили по второму разу пройтись? А в пустой след!

Паратов подобрался, чувствуя, что ситуация выходит из-под контроля. «Дурака включить», что ли?

– Так вы что же, – сделал он удивленное лицо, – не завсегдатай? Вы с Вонгом заодно?

Ивернев усмехнулся, достал папиросу и щелкнул громадной настольной зажигалкой. Закурил, выпустил струю дыма, и лишь потом произнес:

– Ну, «заодно» – это как-то не звучит. Будто подельника какого ловите… Вот, чего вам не сиделось во Владивостоке? Мало нам было неприятностей, так еще вы тут! Ходите, вынюхиваете… Мешаете честным негоциантам. Ай-яй-яй…

– А не слишком ли вы откровенны, господин Ивернев? – холодно спросила Марина.

Толстяк лениво покачал головой.

– Нисколько, барышня, – округлив полные губы, он выпустил дым колечками.

– Вы арестованы, – резко объявила Облонская, вставая из-за стола.

– Сядьте! – резко скомандовал Юрий Тарасович, опрощаясь. – И не выпендривайтесь! Что, не дошло еще? Это мы вашу парочку под арест берем!

Марина побледнела, и медленно опустилась на стул.

– Парочка… – хмыкнул толстяк, успокаиваясь. – Пастух да отарочка…

– Значит, мы отсюда уже не выйдем? – полюбопытствовал Паратов, соображая, успеет ли он дотянуться до револьвера, что сунут за пояс сзади. На улице-то подходяще, под пиджаком не выделяется, а как выхватить оружие, сидя за столом?..

Ивернев покосился на него, пыхая папиросой.

– Звучит как-то уж очень мелодраматично, – проговорил он, – вы не находите?

– Вонг работает на Китай? – прямо спросил Илья.

Подельник ресторатора заколыхался от тихого, булькающего хохота.

– Ну, вы даёте! Как в глупой фильме, прямо. Знаете, где благородный герой попадает в плен, а главный негодяй выкладывает ему все секреты – все равно ж убивать! Вот только я трепать языком не люблю.

Марина, незаметно сунувшая руку в сумочку, сжала дамский пистолет, и вскочила, опрокидывая стул.

Она совсем не обращала внимания на официанточек, скользивших за её спиной, не замечая будто этих робких созданий. А создания с неожиданной быстротой и силой кинулись к Облонской, мигом разоружая сыскного агента, и скручивая руки.

Марина согнулась, но нашла в себе силы глянуть в глаза Иверневу, продолжавшему спокойно сидеть и курить.

– Вы ещё поплатитесь за это, грязный боров! – выговорила она, вздрагивая от боли в скрученных суставах.

– Отведите ее в подвал, – велел Юрий Тарасович, – и этого не забудьте.

– Если позволите, я сам, – сказал Илья с подчеркнутой любезностью.

«Официантки» живо обыскали его, отобрали оружие, и повели вниз.

«Не всегда же должно везти, – подумал Паратов философически, – иногда фарт иссякает. Но живы ведь, а остальное приложится…»

3.

Гостиница «Тютихэ» (ее владелец придерживался старого написания) располагалась на Центральной площади, напротив гимназии, поэтому Уваров с Горой добрались до нее быстро.

Было уже очень поздно – полночь близилась, однако седенький, сухонький портье принял новых постояльцев с энтузиазмом, и поселил в хорошем номере с видом на парк и речку.

Антон был доволен и раздосадован одновременно. Досаду вызывало то, что убийца и его таинственный помощник в черном пальто сбежали-таки, но была и радость – Уваров получил точные координаты места, откуда «камешки с неба» начинали потаённый путь в Китай.

Взбудораженный, граф первым делом залез в ванную и хорошенько отмылся. Выйдя в банном халате и мягких тапках, Антон остановился причесаться перед большим овальным зеркалом.

Ерёма, чистивший его костюм, сказал ворчливо:

– Видать, цены немалой те камушки, раз уж за них живую душу губят просто так, за здорово живёшь.

– Вида-ать… – протянул Уваров, предвкушая радости спанья. Хотя бы до шести утра.

Увы, этим мечтам не суждено было сбыться. В дверь коротко постучали.

– Кто там?

Молчок. Вооружившись пистолетом, Антон приблизился к двери, и обнаружил на полу сложенную вчетверо бумажку. Развернув «письмо», он вчитался в поспешно нацарапанные строчки:

«Господин Уваров! Не в моих правилах вмешиваться, однако должен сообщить, что небезызвестные Вам М.Облонская и И.Паратов схвачены боевиками г-на Вонга и заперты в подвале ресторана «Бон-тон». Предупреждаю, что управляющий Вонга Фэйхуаня, некто Ивернев (он же «Туз», он же «Юран») командует отрядом из двух десятков хорошо обученных бойцов, половина из которых китаянки – эти самые жестокие и беспощадные. Если нападут, не окажитесь джентльменом – сразу стреляйте на поражение. И ещё.

Не доверяйте городскому приставу, он подкуплен Вонгом и работает на Фынчена, китайского резидента.

К.Г.»

– Поспали, – мрачно сказал Антон, хватая одежду. – Поели и отдохнули!

– Серьезное чего? – Еремей первым делом вооружился.

– Да как тебе сказать… – быстро проговорил Уваров, облачаясь. – Марину с Ильей схватили местные полубандиты-полушпионы.

– Ах, ты… На выручку пойдем?

– А как же! Мы своих не бросаем.

– Эт-правильно…

Потихоньку покинув гостиницу через черный ход, оба вышли на тёмную улицу. Газовые фонари, горевшие через один, а то и реже, не рассеивали мрак, а лишь пуще сгущали его.

– А ежели записка – для отвода глаз, и мы как раз в ловушку-то и угодим? – проговорил Потапыч.

– Всё может быть, – вздохнул Антон. – А ежели все правда? Как жить после такого-то сраму? Могли спасти, да не стали!

– Эт-точно…

Массивное здание ресторана стояло угловатой глыбой, молчаливое и тёмное. Ан нет, жизнь в «Бон-тоне» теплилась – вон, кое-где свет пробивается сквозь плотно задёрнутые шторы.

Позади ресторации был разбит небольшой садик, окружённый высоким забором. Ерёма, первым перелезший через ограду, вернулся вскоре, и сообщил, что сторож дремлет в беседке.

– Вяжи! – коротко велел Уваров, выходя из полосатой тени забора.

– Эт-можно…

Вскоре верный страж Фэйхуня мычал и извивался на травке.

– Ш-ш-ш… – ласково сказал Антон. – Жить хочешь?

Связанный истово закивал, ворочая белками выпученных глаз.

– Тогда будешь кивать, если я правильно угадаю ответы на вопросы. Или мотать головой, если окажусь не прав. Извини, но кляп лучше оставить на месте. Итак, ты готов?

Кивок.

– Мужчина и женщина, схваченные Иверневым, ещё тут?

Кивок.

– Первый этаж?

Страж помотал головой.

– Подвал?

Тут Уваров угадал верно.

– Лестница вниз? Повернуть налево? Дверь слева? Справа? Первая? Вторая? Охрана есть? Один? Двое?

Быстро получив ответы, Антон молвил напоследок всё с той же морозящей ласковостью:

– Если ты наврал, и я попадусь, то мой помощник первым делом всадит в тебя ножичек, по самую рукояточку. Понял?

Сторож отчаянно замычал, нечленораздельно заверяя Уварова в своей исключительной преданности. Тронув Еремея за рукав, Антон позвал того за собой.

Подвал занимал весь цоколь здания. Пара коридоров освещалась старинными газовыми рожками, оставлявшими тёмными углы. В правом коридоре, вдоль всей стены были уложены мешки с крупой, а уже на них почивать изволил здоровенный лоб-полукровка. Винтовка его стояла рядом, приткнутая к стене.

Гора, покачав в руке длинненький мешочек, набитый песком, крепко приложил лба этой идеальной дубинкой. Тот дёрнулся, и расслабился, пачкая штаны и бакалею.

Отворить заветную дверь было несложно, из неё пахнуло холодом и запахом сырой земли.

Марина с Ильей сидели на деревянной лавке, и таращили глаза на нечаянных освободителей. Ерёма живо разрезал путы на Паратове, оставляя «барину» заботу о девушке.

– Простите, – пролепетала она, едва кожаные ремешки, туго стянувшие её руки, упали на пол.

– Марина, – усмехнулся Уваров, приседая на корточки, чтобы освободить ноги Облонской, – если бы нам все всегда удавалось, это была бы не работа, а сплошной парад! Пойдемте…

Девушка с трудом поднялась, сделала шаг, и чуть не упала.

– Простите, – повторила «агентесса», морщась, – они так туго связали… Я ног не чую.

– Пустяки, – бодро сказал Антон, – держите мой пистолет.

Марина взяла увесистый шестизарядник, и граф подхватил «сыскного агента» на руки. Повернись она лицом к нему, мелькнуло у Антона, губки ее оказались бы совсем близко…

Долго предаваться мечтам Уварову не позволили суровые обстоятельства – со двора в полуподвал ворвались трое девиц в каком-то подобии шаровар и в свободных китайских блузах. Да и сами плосколицые и раскосые «прелестницы» явно были с левого берега Уссури. Кричать, визжать они не стали – деловито выхватив кривые кинжалы, воительницы бросились резать русских.

Хлопок выстрела был не громче звука, издаваемого шампанским при откупоривании. Пуля угодила китаянке в область ключицы, разворачивая амазонку – Потапыч тут же приголубил её своею дубинкой.

Марина, держа оружие двумя руками, выстрелила снова, поражая «следующую в очереди». Третья из «боевых подруг» швырнула нож, не попала, и выхватила пару револьверов, оттягивавших карманы. Маленькой заминки хватило, чтобы и её вывести из строя.

– Запри!

Илья метнулся к тяжелой двери, захлопывая ее, и с лязгом задвинул засов. Пуля, выпущенная снаружи, тут же с треском вышибла щепку в левом верхнем углу.

– Уходим!

– Спустите меня, – простонала Марина, роняя пистолет, – а то я вас испачкаю…

Уваров бережно опустил девушку на пол, и ту стошнило.

– О, Господи… Извините…

– Бежим, Мариночка, и спасибо тебе!

– Пригодится в хозяйстве… – прокряхтел Гора, собирая с пола брошенные китаянкой револьверы.

Придерживая Облонскую под локоток, Антон бросился к короткой лестнице на первый этаж, где располагалась кухня и прочие службы. Перестук роняемых стульев и топот на лестнице «подсказали», откуда ждать атаки.

– Барин! Тут у них гараж!

– Где?

– А вот!

– Сюда! Живо!

В невысоком, но довольно обширном помещении стояло две машины – грузовичок «Фрезе» с фургоном, и черный лимузин марки «Лесснер».

Выбрав легковую, Уваров бросился к ней, распахивая дверцу. Завести паровик было делом минутным.

– Потапыч!

– Уже, барин! – прокряхтел Ерёма, толкая широкую дверь.

Илья подскочил к выходу, готовясь дать отпор, но врагов снаружи не наблюдалось. Зато поднялась стрельба изнутри. Запертая дверь глушила крики, но вскоре она затрещала под напором разгорячённых тел.

– Садимся! Быстро, быстро!

«Лесснер» бодро выкатился на улицу. Пара выстрелов грянула вдогонку, но без последствий, только крышу паромобилю оцарапало.

Выворачивая на главную улицу, Антон бросил взгляд на одинокий фонарь, горевший слева, и заметил уже знакомую фигуру в пальто. Неизвестный молча проследил за их отъездом, после чего развернулся и канул в тень.

КОНЕЦ ОПЕРАЦИИ

1. Российская империя, Приморская область, Ахобэ

«Лесснер» мчался по дороге, мягко покачиваясь и прокладывая путь лучами фар. Погони не наблюдалось, но, вполне возможно, уже мчались посыльные во все концы с приказом остановить беглецов или попросту перебить.

Уваров старался успокоиться, крутя баранку, но это у него плохо получалось – раздражение на себя было сильнее доводов рассудка. Вроде бы, он все сделал правильно, но ведь известно – раз уж стрельба поднялась, да погоня затеялась, стало быть, провал. Тайная операция должна вестись тихо и незаметно, без единого выстрела, на одном умении.

А ему как раз этого самого умения и не хватило. Вывод: хреновый он профессионал. Бегать, да прыгать научился, а вот умишком работать – увы…

С другой стороны, не его вина в том, что спецы из Питера задерживаются. Разве в данном случае его инициатива не заслуживает похвалы? Разве можно было терять время, целых двое суток, дожидаясь подкрепления из столицы? А если за это время китайская агентура заляжет, ничем себя не выдавая? Плюс «несуны» уволокут все «небесные камушки»? И что тогда делать прикажете? Что «сомам»23сказать? Пардон, ребята, зря приплыли?

Антон вздохнул. Нет, выводы он сделал верные, вот только меры принял не слишком профессионально. Ну, это уже на самооговор тянет…

А всё проще – эмоциональное в нём возобладало над рациональным, он буквально вторгся в Тетюхе, не соблюдая простейших законов конспирации. Да, Марина с Ильёй тоже успели напортачить, но он-то начальник, и должен был учесть тот «шлейф», что оставили по себе его подчинённые.

А дружный коллектив региональной канцелярии попёр, не таясь. Спору нет, узнали они многое, но и всполошили местную шушеру изрядно. И шушера нанесла ответный удар…

– А куда мы едем? – спросила Марина с несвойственной ей робостью.

– Посетим Горбушу, – отрывисто сказал граф, – и заглянем на почту. Засветились мы знатно, но отступать никак нельзя. Вывод какой? Вывод простой – продолжаем наступление!

– Особый режим?

– Именно!

Закон позволял Антону ввести по всей Тетюхинской волости особый режим, тем самым возлагая на себя чрезвычайные полномочия. В этом случае, уездные власти обязаны будут следовать инструкции за номером 2475, литера «А», от 12-го мая 1829-го года, утвержденной к исполнению Собственной Его Императорского Величества канцелярией.

В его распоряжение предоставят и флотских с базы в Ольге, и летчиков из Владимиро-Мономахова, и казаков, а он сам получит статус особого агента.

Уваров усмехнулся. Статус! Да он его так нагрузит, такую ответственность взвалит, что ни вздохнуть, ни охнуть! А что делать? Позволять Вонгу, Фынчену и прочим приставам творить непотребства на земле российской? Ну, уж нет!

Горбуша была невелика – аккуратные домишки выстраивались вдоль четырёх параллельных улиц, утопая в зелени. Зданий в два-три этажа было совсем мало, и одно из них занимала почта.

Огней по Горбуше горело мало, на почте светильники тоже были пригашены. Подъехав с заднего двора, Антон вышел из машины и решительно постучал в обитую металлическим листом дверь. Немного погодя глухой голос вопросил:

– Кто там?

– Третье отделение! – ответствовал Уваров. – Открывайте!

Заскрежетал ключ, и из-за створки выглянула встрёпанная голова. Увидев перед собой жетон, она тут же скрылась, а двери распахнулись пошире.

– Вы дежурный?

– Я…

– Пройдёмте, мне нужно срочно отправить почту.

Минут двадцать спустя Антон вышел на улицу, разминая пальцы. Депеши, разосланные им, очень скоро поднимут на ноги многих. Он усмехнулся: не ему же одному маяться без сна, без отдыха… Отдельное послание было адресовано есаулу: в нем особый агент приказывал задержать пристава до выяснения обстоятельств.

– Всё тихо? – спросил Уваров Потапыча.

– Как в погребе.

– Едем!

– Куда теперь?

– К зимовью Юнгани. До самого места на колесах мы вряд ли доберемся, так что часть пути придется ножками одолеть, но это пустяки, ходьба полезна. Надо добраться туда первыми, и продержаться до подхода наших. Нельзя «небесные камушки» всяким манзам отдавать! Обойдутся. Во-от… Так, чего стоим?

Все быстро сели, паровик тронулся с места, и нырнул в темноту, как в воду.

Угнанный «Лесснер» обладал неплохой проходимостью – дороги и даже тропы кончились, паромобиль продирался сквозь таёжные дебри, и все никак не застревал.

Но вот деревья сошлись настолько густо, что и велосипедисту не проехать. Тут и заночевали. Поспать удалось часика три, а на рассвете – «марш вперед, труба зовет».

Повёл всех Гора – ему, охотнику, рыболову, грибнику, было проще не заплутать. Тайга напомнила Уварову африканские джунгли – так же сыро было и душно. И зудело доставучее комарьё.

Лес поражал смешением несовместимого: вот кряжистый краснокорый кедр обвивала мощная лиана – то ли дикого винограда, то ли душистого лимонника. А вот колючий, будто кактус, ствол аралии. В парном воздухе порхали огромные бабочки – махаоны с ладонь величиной, бархатисто-чёрные с зелёным. Даже местная сорока не трещала, а издавала странные трели, не лишенные благозвучия.

Вскоре, однако, Антону стало не до любования видами – дорога умотала. Вверх-вниз, со склона в низину. Бережком холодного ручья, обходя выветрившиеся скалы, в мрачноватый сырой распадок, что почти весь день в тени.

Березы да дубы, перемежавшиеся с соснами, все больше уступали место елкам. Их темная зелень, отдававшая то в черноту, то в синь, покрывала склоны сопок, как тень. А тут и солнышко стало пригревать, и началась парилка. Шли чуть ли не до полудня, пока Еремей Потапыч не вывел своих спутников к потемневшему от времени срубу с толстой земляной крышей, поросшей мхом.

Отворив дверь, подвешенную на кожаных петлях, Уваров ввалился внутрь, и рухнул на тяжёлую лавку. Ф-фу-у…

А Горе хоть бы что!

Живо запалив огонь в печурке, Ерёма поставил греться воду в котелке, сыскав и припасы, которые Юнгани прятал не от людей, а от зверья – крупу, соль, да полоски вяленого мяса, крепости деревянной, ещё и пованивавшие.

– Эт-ничего, – бодро тараторил Ерёма, – вона лучок дикий, запашок перебьет!

Антон сидел, привалившись к стене, да переживал: надо было встать и идти, а ему дико не хотелось даже шевелиться. Вскоре он нашёл хороший способ «отсидеться», и не чувствовать за собою вины. Вытащив свой поршневой пневмопистолет, он разобрал его, и принялся чистить.

Протянул тряпицу через ствол, протер все тщательно, капнул масла на механизм, с клацаньем вставил обратно обойму с продолговатыми, заостренными пульками, присобачил баллончик высокого давления из армаферрита.

Паратов поглядел на него – и стал ухаживать за трофейной винтовкой.

Сунув пистолет в кобуру, Уваров вздохнул. Посидел, и будя.

Закряхтев, он поднялся, и, согнувшись почти пополам, выбрался в низкую дверь.

– А ты… А вы куда? – встрепенулась Марина.

– А мы, – улыбнулся Антон, – пройдёмся по тропе, поищем, где там урочище заветное, что так китаёз влечёт.

– А мне можно?

– Можно, – мягко сказал Уваров. – Ерёма, дай Марине револьвер.

– Пожал-те!

– Закрепимся в урочище Кимонко, «сомам» я указал, куда «плыть». Только учтите: если китаезы решат пострелять, то начнут отсюда. Боя не принимать, отступайте к урочищу.

– Есть! – молодцевато ответил Паратов.

Коротко бросив: «Бдите тут», Антон пошагал по набитой тропе. Рядом с ним шуршала платьем Облонская, и это было приятно.

Не сдержавшись, Уваров оглянулся. Марина шла, опустив очи долу, но, уловив его взгляд, посмотрела ему в глаза – и как-то очень хорошо улыбнулась. Робко, неуверенно, с надеждой, верой…

Ага, сейчас договоришься, довыдумываешь…

Антон протянул руку, и девушка вложила в неё свою узкую ладошку. Уваров сбавил шаг – чувство долга уступало место иным душевным наваждениям. И сил прибавилось, и хотения жить – так бы и топал, покуда хватит суши.

А тропа под ногами вилась, вилась, да и вывела обоих к урочищу Кимонко – невысокому кольцевому валу. Это был кратер.

Невесть когда поперек него прошёл разлом, да так, что южная половинка вала сместилась ниже северной, а между ними протекла речка. Вода быстренько смыла и унесла осадочные породы, но вот тяжеленное метеоритное вещество даже с места не стронула.

Антон увидал округлые оплавленные глыбы – их трещиноватую поверхность словно синий глянец покрывал. Было тех «небесных камней» совсем немного, они бы и половину грузовика не заняли.

На пробу Уваров поднял одну из каменюк, и тут же выронил – она весила, как гиря.

– Ничего себе… – пробормотал он, выпрямляясь.

Отряхивая руки, граф заговорил:

– Марина, это то самое вещество, что нашли у «несуна»…

И смолк – девушка стояла совсем рядом. Она потянулась к нему губами, опуская вздрагивавшие ресницы. Антон ответил на поцелуй.

– Ты самая замечательная, – негромко заговорил он, – красавица и умница…

– Не обманывай… Я как та дурочка из переулочка… Больше всего на свете я хочу поумнеть, но у меня это не получается…

– Не надо обзывать Мариночку, – мягко сказал граф. – Ты слишком молода, чтобы накопить опыт, вот и всё. Уверяю тебя, ни одна истинная дура не признает, что она глупа. Эх, видела бы ты меня в твоём возрасте! Вот кто был полнейшим балбесом! Столько всего напортачил, дурака кусок…

– Ну, ты хоть кусок… – улыбнулась девушка.

Уваров сначала увидал неожиданный блеск на дальнем склоне, и моментально схватил Марину, опрокидывая в траву.

– Да как ты… – охнула она в полнейшем ошеломлении.

Антон быстро приставил палец к ее губам.

– Ти-хо!

Но неизвестный вражина уже успел разглядеть две «мишени», и открыл стрельбу. Вот и ещё одна винтовка захлопала – пули так и зудели, сбривая сухие злаки.

Уваров вытащил пистолет, тщательно прицелился, и выстрелил, снимая длинного как жердь манзу с его китайской поделкой.

– Отползаем! Марина!

– Я ползу!

Оказавшись рядом с девушкой, Антон тронул ее за локоть, и показал на пару валунов левее.

– Укройся за ними, и держи под прицелом весь тот фланг! А я их отсюда прижучу!

– Я поняла!

Вскоре с занятой Облонской позиции донеслись характерные хлопки. Китайцев Уваров насчитал с полдесятка, но это тех, кто был виден на фоне ельника, кто показывался на глаза. А сколько их ещё засело в лесу?

И тут китайцы пошли в атаку – группами по двое, по трое они ринулись, ожесточенно стреляя, и вопя нечто воинственное.

Антон едва поспевал целиться, но в это время захлопали выстрелы с правого фланга, из-за наклонной скалы.

«Подкрепление!» – обрадовался Уваров.

Словно доказывая его правоту, невидимый за «падающим» утёсом, прокричал Гора:

– Барин, здеся мы!

– Слышу! – отозвался Антон.

Манзы, потеряв двоих убитыми, поспешно отступили, и Уваров воспользовался краткой передышкой, чтобы перезарядить пистолет. Эх, винтовочку бы сюда…

– Марина, как ты?

– Живая!

– Ерёма! Илья! Готовьтесь, скоро эти пойдут на штурм!

– Завсегда, барин!

Однако добрых полчаса ничего не происходило, только из ельника постреливали время от времени. А потом Уваров уразумел причину промедления с атакой – из-за высоких елей выплывал громадный китайский бомбовоз-биплан.

Серо-синий ребристый фюзеляж нес на себе несколько разлапистых иероглифов, намалеванных светло-зеленым.

Глухо выли моторы, вращая шесть пропеллеров.

– О, черт… – послышалось справа. – Антон Иваныч! Это «Летающий дракон», «Лун Фэй Синг»!

– И что? – крикнул Уваров в ответ. – В этом месте я должен побледнеть?

– Этот самолет закреплен за «чжань-шоу», «обезглавливающими»!24 Ребятки эти очень серьезные!

– Ишь ты! – донесся голос Еремея Потаповича. – Мы тож не пальцем деланные!

«Лун Фэй Синг», нескладный и весьма неторопливый, величественно описал круг. Из крошечных дверец полезли, как мураши, осназовцы, валясь вниз и раскрывая куполки парашютов.

– Вот только десанта нам и не хватало!

Стрельбы с бомбовоза не открывали, боясь задеть своих, но подкрепление вдохновило манз на атаку. Поперли все, и было их не менее десятка.

Четвёрка русских отстреливались до последнего, хотя предчувствие близкого поражения занимало все больше места в сознании. И это рождало боевую ярость.

Нескольким китаезам удалось вклиниться между «лёжками» Уварова и Паратова, поэтому Антон отступил на «девичью позицию».

Манз было двое, Потапыч подстрелил одного, но тут воздвигся третий, редкой для китайцев могутности. Он орудовал парой огромных чёрных пистолетов, и первой своей целью избрал Марину.

Девушка только-только оглянулась, оценила опасность, но шестой уже вскидывал свой пистоль.

С гортанным криком Уваров кинулся наперерез. Ранее он всегда насмехался над «героями», прикрывавшими собой кого-то, но сейчас мысли его были об ином – отвлечь врагов от Марины.

Круглая китайская пуля пробила Антону грудь навылет, он рухнул наземь, и перевернулся, наблюдая будто вчуже, как Облонская жмёт на спусковой крючок. Шестого отбросило на шершавый бок скалы, и он сполз по ней, раскрашивая камень своей кровью.

А картинка в небесах стала быстро меняться, переходя в батальную сцену. Откуда ни возьмись, появились остроносые истребители с российскими розетками на крыльях.

Без шума, как призраки, загребая воздух пропеллерами, они набросились на «Летающего дракона», расстреливая чудовище в упор.

Очень скоро в небе стало тесно – продавливая тучи своим необъятным туловом, прибыл дирижабль «Байкал». Его паропушки, не медля, выдали залп, куроча и мочаля «Лун Фэй Синга». Длинные струи пара, вырывавшиеся из стволов главного калибра, словно стремились дотянуться до вражеского аэроплана.

Летающему гиганту хватило и одного попадания шестидюймовки – «Лун Фэй Сингу» напрочь оторвало этажерчатый хвост, и самолёт, уподобляясь титаническому семени клена, вошел в штопор. Грохнуло. Из-за ельника всплыло в небо огненное облако.

«Отлетался…», – подумал Антон отстраненно.

– Антон! Антошечка! – Марина упала рядом с Уваровым на колени, плача и суетливо касаясь его лица дрожащими пальцами. – Ты только не умирай! Антошечка-а! Слышишь?

– Ладно… – просипел граф, пуская розовые пузыри.

Гаснущим сознанием он уловил появление рыкающих броневозов, с которых спрыгивали «сомы». А вот и кто-то знакомый подбежал, говорит чего-то, зовёт на помощь…

Кажется, это поручик Никитин… Господи, больно-то как…

На этой мысли милосердная тьма поглотила Уварова.

2. Российская империя, Владивосток

…Провалявшись добрых две недели в госпитале, Уваров помаленьку-полегоньку шел на поправку. Пациента пичкали лекарствами, меняли повязки, седой профессор говорил ему «батенька», и уверял, что до свадьбы заживет.

Верный ординарец Ерёма потчевал Антона бульонами собственного приготовления, а сослуживцы снабжали новостями.

В Тетюхе повязали всех агентов Поднебесной, а с Фынченом, китайским резидентом, застрелившим гольда Сигдэ, чикаться не стали – повесили. А ты не убий!

Юнгани Сигдэ, себе же на беду, открыл в тайге место падения странного метеорита – и прижимистые китайцы платили любые деньги за вещество из космоса. Что к чему?

Уварова представили к ордену, возводя в капитанское звание, но Антон дожидался иной награды…

Марина являлась каждый божий день, в одно и то же время, хоть часы по ней сверяй. Вот и сейчас скрипнула дверь, и показалось очаровательное девичье личико.

– Здравствуй!

– Здравствуй, – сказал Уваров, чувствуя, как губы невольно растягиваются в глуповатую улыбку.

Девушка присела к нему на кровать, чмокнула болезного в нос.

– А в губы? – капризно сказал болезный, морща свой орган обоняния.

– Обойдётесь, ваше сиятельство, – проворчала Марина. – Я тебя и так уже зацеловала, вон, даже губы припухли.

Антон улыбнулся, а девичьи глазки подозрительно заблестели.

– Ты опять плачешь, – с укором сказал он.

– Не буду больше, – хлюпнула носиком Облонская. – Просто… как вспомню всё, как представлю… Ты же мог умереть!

– И ты тоже, – серьезно сказал Уваров. – И кто тогда украшал бы мир?

Марина поцеловала его в губы, пожаловалась, что Ерёма не пропускает вкусности для раненого, а потом засобиралась.

– Так мало? – огорчился Антон.

– Там к тебе ещё один гость, – загадочно улыбнулась Облонская. – А завтра я задержусь подольше, обещаю. Пока!

– Пока…

Дверь за девушкой закрылась, и тут же отворилась снова, пропуская в палату того самого модника, что преследовал группу Уварова в Тетюхе, только уже без черного пальто. «Модник» был в белом, со всеми регалиями и причиндалами Ордена.

– Здравствуйте, Антон Иванович.

Говорил он с заметным акцентом.

– Здравствуйте, здравствуйте… – протянул граф.

– Меня звать Корнелиус Грей, – представился человек-загадка. – Я инженер-командор Ордена.

– Вы сильно рисковали, сударь, – сухо сказал Антон. – Я уже подумывал разобраться с этим подозрительным типом в пальто.

– О, простите, что вызвать подозрения. Я был послан наблюдателем в Тетюхе. Каюсь, нарушил правила, послав вам записку…

– Спасибо за нарушение, – серьезно молвил Уваров.

– О, не за что. На другой день я получил… как это… депешу. Теперь мне не только позволили вмешиваться, но и прямо приказали помогать вам и вашей группе, Антон Иванович. Вы оказались очень вовремя и в самом нужном месте. Хочу… как это… «обрадовать» – меня прикрепили к вам. Правда, не знаю, в каком качестве. То ли советника, то ли соратника.

– Никогда бы не подумал, – пробормотал Уваров, прикрывая глаза, – что стану столь популярным в Ордене…

– Очень уж серьёзные дела затеваются, Антон Иванович, – построжел Корнелий.

– В Китае?

– О, да. То, что я вам расскажу, должно остаться… как это… в секрете…

– Слово офицера.

Грей кивнул.

– Гуд. В древности на континенте Терра Нова, – начал он, – произошла грандиозная катастрофа. Огромный астероид, расколовшись на куски… как это по-русски… стирать с лица земли всё живое между Атлантикой и Тихим. Но было и благо – то самое метеоритное вещество, которое вы и сами держали в руках, сотворяет чудеса. Мы не знаем в точности, почему обычная сталь делается сверхтвердой и сверхпрочной, стоит только добавить в нее кристаллы, занесенные на Терра Нову из космоса. В Братстве Науки полагают породы… э-э… полагают, что в породах Большого астероида присутствуют сверхтяжелые элементы – с «острова стабильности». Это они превращать заурядный сплав железа в монокристаллический металл – в армаферрит.

– Понятно теперь, – протянул Уваров, – почему китайцы так оживились. Позвольте… Вы же говорили, что астероид выпал над Терра Новой? А вы к берегам «погибшего континента» никого не подпускаете?

– О, какая неприятность, – развел руками Грей. – Один из обломков долетел до Азии. Братство Науки меня подтвердит.

Антон прищурился.

– А зачем вы мне выдаете этот секрет? Ведь, я уверен, ваш Орден уже подобрал все до крошки!

– О, не все. Обломок, упавший в Приморье, лишь малая часть… как это… осколок. Основная же масса выпала в Китае.

– Ах, вот оно что… И где же?

– Тибет.

– Китайцы знают об этом?

– О, нет! – Грей закинул ногу за ногу, и сплел пальцы на колене. – Пока – нет. Китайцы вежливо, но непреклонно отринули опеку и помощь Ордена. Они выбрали путь развития самобытного, но бесконтрольного, а сие… как это… чревато опасными последствиями. О, у Ордена достаточно сил, чтобы устроить блокаду Китаю и навести там порядок. Но это будет стоить сотен тысяч жертв, что совершенно нельзя. Тем более так своими… деяниями мы лишь возбудим в китайцах ненависть. И желание снова двинуться запретным путем.

– Правда ваша, как мой Ерёма говаривает… Ну, а я-то тут причём?

– О, Антон Иванович! Изо всех сотрудников Шестой экспедиции только вы один… как это… хаживали в Тибет. Целых три раза! В Ло-Мантанг, Амдо… и еще куда-то.

– В Лхасу, – сказал Уваров, и подытожил: – Иными словами, надо тихо и незаметно прокрасться в Тибет, и вывезти оттуда все «небесные камушки». Так?

– Так, – кивнул Грей. – Миссия назначена на июль.

– Стало быть, успею оклематься…

– О, да, – улыбнулся инженер-командор, вставая. – Выздоравливайте.

– Постараюсь, – вздохнул Антон…

3. Российская империя, Приморская область, Гродековский станичный округ

Марина подумала, что продолжается давняя история. Не так давно она переполошила Шестую Особую, сообщая о тетюхинских делах, а ныне снова дала себе самостоятельное задание: разобраться, что китайцы творят с ПВРД, «заимствованным» в КБ Воздушного Адмиралтейства.

Так, а что делать? Антона всего неделю, как выписали, он пока не годится в оперативники, а тут непонятно что творится. Облонская снова приникла к окулярам бинокля. Ни зги не видать… И что это за зга такая, чтоб на нее пялиться?

Девушка горько улыбнулась: достойная мысль для безмозглой куклы… Ну, кукла, не кукла, скромно подумала она, а связать похищенные чертежи ПВРД со «странными световыми явлениями» ей удалось.

Битый час они с Ильей (прихваченным, чтоб не так страшно было) сидели на вершине сопки, устроив тут наблюдательный пункт.

Стояла глухая ночь, и сейчас только по памяти можно было указать – вон там речка Суйфун протекает…

Гродеково отсюда видно не было даже днем, зато «5-я станция» КВЖД прямо перед наблюдательным пунктом.

Как раз на станции и замечалось шевеление – там перебегали удивительные, слепящие лучи света, испускаемые застеклёнными дисками на опорах. Лучи рассекали тьму, выхватывая бронепоезд, окутанный клубами пара, и суетившихся китайцев.

Громадную, угловатую тушу не пойми чего, полуприкрытую брезентом, снимали с платформы очень осторожно, как ценную вазу эпохи Тан. Медленно проволокли до круглой бетонированной площадки, еще медленней поставили на попа. Вот жесткая парусина сползла, и…

– Ого! – воскликнул Илья.

– Тише, ты! – зашипела Облонская.

– Нет, ты видела?! – не унимался Паратов.

– Видела…

Посреди площадки возвышалось обтекаемое тело, похожее на гигантскую пулю с большими крылышками-стабилизаторами.

Что за снаряд диковинный?

Китайцы забегали вокруг, потянули к снаряду шланги. Запарило.

– Ага… – медленно проговорил Илья. – Кислород, небось…

– Смотри, смотри! – всполошилась Марина. – Там белый!

– Какой еще белый?

– Ну, европеец, как мы! Вон, сбоку!

– А, вижу… Хм. Как я, так «тихо»! А сама чего шумишь?

– Нишкни…

Облонская внимательно изучала в бинокль высокого мужчину европейской наружности, с узким, породистым лицом и властными, хотя и несколько манерными движениями.

Было похоже, что «белому» нравится его мундир с парой многолучевых звезд – китайских наград, и вся эта маета доставляет ему огромное, бескорыстное удовольствие. Он тут главный!

– Этого не может быть… – раздельно проговорила Марина.

– Чего?

– Того! Ты что, не видишь? Это же Антон Иванович!

– Что за бред! Хотя… Похож. Нет, вправду похож! Ничего не понимаю…

Китайцы, хлопотавшие вокруг удивительного рыбообразного снаряда, стали разбегаться. Взвыла сирена.

С оглушительным грохотом, вскручивая огонь и дым, погнав круговую волну пыли, обтекаемое тело вынырнуло из клубящегося облака. Оторвавшись от земли, вытягивая хвост пламени, снаряд медленно возносился вверх.

– Вот, куда они ПВРД засунули! – прокричал Паратов. – Это реактивный прибор!

– Да я поняла уже!

И тут, как назло, у Облонской зверски зачесался глаз! Это ее и спасло.

Снаряд вдруг стал раскачиваться в опасной прецессии, опрокинулся, полетел кувырком, разбрызгивая пламя, и врезался в гудевшую коробчатую установку, над которой поднимались диски осветителей.

Ослепительная бледно-фиолетовая вспышка залила все вокруг мерцающим светом, разбрасывая снопы искр. Рыча от боли, зажимая ладонью пораженные глаза, Илья упал лицом в сухую траву.

– Илюшка! Ах, ты… Сейчас я!

– Сволочи желтопузые… – простонал Паратов.

– Вот, держи! Нет, дай, лучше я сама!

– Что, что? – с испугом бормотал Илья. – Не вижу! Пятна одни…

– Не бойся, это ожог сетчатки, пройдет, – деловито говорила девушка, унимая дрожь в руках. – Дай-ка, закапаю…

– Щиплет!

– Пощиплет, и перестанет, – отрезала Облонская. – Бегом отсюда! Хватит нам подглядывать, да таиться. Пора снова Третье отделение поднимать!

Рванувшее топливо залило все озером огня, захлестывая пламенем броневагоны. Знать, имелась разница между чертежами ПВРД и набросками к ним!

– Так вам и надо! – простонал Паратов.

– Пошли скорее, пока боевая часть не взорвалась!

Спускаясь по тропке, Марина оглянулась в тот самый момент, когда за сопкой сработала БЧ, пуская дрожь по земле – макушка, поросшая дубняком, вспыхнула.

И грянул гром…

Часть вторая. Операция «Чёрный лама»

ПОСТАНОВКА ЗАДАЧИ

1. Российская империя, Иркутская губерния. 2014 г.

Байкал проезжали затемно, за окном вагона не различить было самого озера, лишь угадывалась великая масса влаги, волновавшаяся в тесных берегах, зато умопомрачительный запах копченого омуля полнил весь поезд «Императорская Гавань – Москва».

Лобсын Очирович Шагдаров пьяно улыбался своему отражению на стекле, разгородившем теплое купе и Кругобайкальскую железную дорогу.

Он редко ездил на поезде, а уж так далеко, как сейчас, и подавно. Оттого и оплатил первый класс. Гулять, так гулять!

Купе было просторным, в три окна. По простенкам блестели зеркала, а чуть выше висели фигурные бра, изливавшие мягкий свет. Весь пол был застелен мягким ковром, Лобсыну даже неудобно было ходить по нему в обуви.

Пара стильных диванов, стол, буфет и платяной шкаф обставляли купе, только что камина не хватало для полного уюта, а рядом с дверью в душевую уходили наверх, с разворотом, ступени лестницы – спальня располагалась на втором этаже. Правильно, там укачивает сильнее…

Шагдаров счастливо вздохнул: за окном налетал свежий баргузин, да проплывали смутные тени елок, а тут тепло, светло – и славно.

Хватало причин для счастья: его, скромного делопроизводителя региональной канцелярии Третьего отделения, что в Чите, послали на стажировку аж в Петербург, в штаб-квартиру Особой экспедиции! И в чинах повысили, и луноликая Дарима согласна стать его невестой… За это, за все, да не выпить?!

– Наливай! – бодро скомандовал Айдархан Бадмаев, случайный попутчик и собутыльник. Сильный и кряжистый, он походил на смирного медведя – ходил валко, и чуток косолапя.

Намхай, плотный и круглолицый хитрован, хихикнул, наполняя стаканы «Смирновской».

– Ну, за тебя, Лобсын!

Сойдясь, дружно звякнули подстаканники. Шагдаров, никогда особо не «употреблявший», чувствовал, что изрядно захмелел.

Однако, как отказать этим милым людям, его новым – и верным! – друзьям? Хэкнув, Лобсын Очирович выдул «огненную воду», и тут же запихал в рот шматик сала. Откусил хлебца, да утер выступившие слезы. Ух… Хорошо пошла!

– А чего это мы все всухомятку? – встрепенулся Айдархан. – Это не дело. Такой челове-ек, а мы будто на троих соображаем!

– Ч-то ты пр-р… длагаешь? – еле выговорил Шагдаров.

– В ресторан! – сделал широкий жест Бадмаев, и веско добавил: – Я плачу.

– Еще чего! – возмутился делопроизводитель, привставая и плюхаясь обратно. С третьей попытки покинув диван, он гордо провозгласил: – Пров… прос-с-ставляюсь! За мной!

Айдархан живо вскочил, услужливо поддерживая Лобсына, незаметно, случайно вроде лапая пиджак, правую полу.

– В р-ресторан! – воскликнул Шагдаров. – Пить будем! Гулять будем!

В холодном тамбуре, куда лязг сцепок и стук колес доносились весьма явственно, глуша прочие звуки, а наверх уходила винтовая лестница, курил еще один представитель желтой расы – худой и бледный, словно из него выжали все соки. Он кивнул Айдархану, и тот, мгновенно перестав изображать пьяного, сказал Намхаю:

– Давай!

Круглолицый хихикнул, вынимая нож-финку, и тут же всадил ее Лобсыну под сердце, ладонью упираясь в рукоятку для верности, а то вдруг по ребру скользнет.

Худой быстренько распахнул дверь, впуская в тамбур гул поезда и свежий ветерок.

– Рано! – крикнул Бадмаев, обшаривая правый карман убитого.

Дождавшись, пока доплывет верстовой столб, он кивнул – тот самый километр! – и сбросил тело Шагдарова с поезда. Делопроизводитель из Читы покатился вниз, нелепо болтая руками, и разбрасывая ноги.

– Закрывай! – велел Айдархан. Глянув на худого, он сказал: – Мангут, занимаешь место… хм… нашего клиента. Пошли.

Заперев дверь купе, Бадмаев рассмотрел бумаги, снятые с трупа, и довольно улыбнулся.

Внешне он с дурачком-читинцем схож, только прическу надо малость изменить. Да, кой-какие мелкие приметы разнятся, но русскому что китаец, что монгол – все на одно лицо.

– Порядок, – обронил Айдархан. Отворив дверь шкафа, он снял с плечиков синий мундир Шагдарова, и примерил. Повернувшись к зеркалу боком, спросил: – Ну, как я вам?

– Вылитый жандарм, – просипел Мангут.

Намхай критически осмотрел Бадмаева в прикиде, и сказал:

– Чуток ушить бы кителек, а так – нормально.

– В воздушном порту ушью, – решил Айдархан. – А пока… Так, мертвяком займутся люди Косого, а ты, Намхай, чтоб избавился от вещей… м-м… невинно убиенного.

Круглолицый хихикнул.

– Будет сделано, Ван-шифу.25

– Без имен! – резко сказал тот, кто называл себя Бадмаевым.

Звавшийся Намхаем смиренно сложил ладони, признавая оплошность…

…Привести Лобсына Очировича в чувство смогла боль.

Слабо отплевываясь от травы, лезущей в рот и ноздри, он приподнял голову, снова роняя ее в мятый бурьян.

Господи, в грудь словно колышек осиновый вбили, как тому вампиру, голова гудит, будто колокол, и нога… Вроде как прутом раскаленным в нее тычут. Перелом, наверное… Мутит-то как… М-м-м…

Неожиданно Лобсын Очирович припомнил разговор его «закадычных друзей». Эта сволочь, которая Бадмаев, сказал: «Рано!» Рано для чего? Что, в том месте склон был крутой? И что?

Мертвому-то какая разница? Или Айдархан места определенного дожидался? Зачем? Чтобы его нашли? Кто? Подельники этих душегубов? Те грабят и убивают, эти прячут мертвое тело… Глупости какие…

Тогда для чего такая морока, да еще с точным расчетом: избавиться от тела на таком-то километре?

Пить за знакомство они начали, как Верхнеудинск проехали, а скинули его где-то в районе Слюдянки. Целая тайная операция! Чего для?

Поелозив рукой по пиджачку, мокрому от крови, Шагдаров ощупал боковой карман. Странно… Тугая пачка денег на месте.

Стало быть…

Наихудшие опасения делопроизводителя оправдались – правый внутренний карман был пуст. Исчезли все документы – направление его, паспорт и прочие важные бумаги. Просто так выпасть они не могли, там же на пуговку застегнуто – и еще булавкой…

Застонав, Лобсын перевернулся набок, и пополз, одной рукой подтягивая грузное, непослушное тело, а здоровою ногой отталкиваясь.

Стало быть, в поезде ему повстречались не простые грабители. Очень даже не простые… Ежели «эти» найдут делопроизводителя-недобитка, то добьют. Уползать надо…

Спасло Шагдарова незримое уродство – сердце у него не было смещено влево, как у большинства людей, а располагалось точно посередине грудной клетки. Нож убийцы, конечно, наделал делов, но не задел сам «моторчик».

Делопроизводитель был едва жив – и абсолютно трезв. Хмель выветрился из него, как по волшебству. Вытек с кровью…

…Во второй раз он пришел в сознание, расслышав цокот топыт и гортанные голоса.

– Ищи, Федька, ищи! – крикнул кто-то зычным басом. – Где-то тута он должон быть! Та самая верста!

– Вона, и трава помята, – поддакнули басовитому.

– А ты не болтай! Тоже ищи, давай!

– Да ищу я…

В это самое время из леса донесся волчий вой – тоскуя, голодный зверь взывал к восходившей луне.

– Косой! Вона, кто его прибрал-то! Волчары!

– А сама тушка-то где?

– Да что тут, по темноте-то, разглядишь?

Тут издалека крикнули испуганно:

– Атас! Казаки!

Гулко хлопнула винтовка, ему ответил выстрел посуше – револьверный или пистолетный. Взвился крик, заржали лошади.

– Ходу, Федька!

Кони понеслись галопом. Только топот их стал стихать, как снова послышался, но уже с другой стороны. Казачий разъезд!

Мыча от резучей боли, Лобсын пополз навстречу «своим». Один из забайкальцев осадил коня…

…Очнувшись в третий раз за ночь, Шагдаров увидал над собой высокие белые своды, куда еле доходил слабый свет ночника.

За высокими окнами перебегали лучи прожекторов, изредка накатывал тяжелый гул и паровозные гудки. Иногда строй газовых фонарей заволакивало паром, и тогда их огни отдавали в розовый.

Это что, вокзал? Последний полустанок, так сказать. Следующая станция – вечность…

Шагдаров прикрыл глаза. Все тело ныло, а в груди почти не замирала слабая, но не уходившая боль. Ничего, терпеть можно.

Жив, и ладно. Оклемаешься, Лобсын Очирович…

Почему-то, именно в положении лежа приходят на ум главные мысли в жизни. А куда деваться?

Сразит тебя пуля, или нож, или разрыв сердца – и свалишься. Будешь лежать, лупать глазами в небо, и соображать: конец настает или это только пауза?

Лобсын вздохнул осторожно, чтобы не вызвать новый болезненный ответ израненного организма. Углядев рядом с койкой, на которой он лежал, сиделку, дремавшую на стареньком венском стуле, делопроизводитель из Читы разлепил губы:

– Где я?

Сиделка вздрогнула, и суетливо поправила шапочку на голове, одернула халат.

– Ожил, никак? Ну, во-от, я ж говорила – крепкий мужик, сдюжит! В Слюдянке ты, милый. Прям на вокзале уложили, в медпункте. Доктор запретил тебя до Иркутска везти, уж очень ты плох был.

– Казаки… меня?

– Они, милый, они.

– А где те казаки?

– Ой, да спал бы ты лучше! А то казаков ему… Утром хорунжего застанешь. Доктор сказал, покой тебе нужен.

Шагдаров собрался с силами, и выговорил:

– Вести важные мне передать надо, важные и секретные. Офицеру из Третьего отделения… хотя бы из Иркутской… региональной… канцелярии. Срочно…

– Ох, ты, Господи!

Торопливо шаркая тапочками, сиделка скрылась за дверями, и вскоре в палату вошел казак-забайкалец в темно-зеленом мундире с канареечными лампасами. На желтых погонах – по две звездочки.

– Хорунжий Ермаков, – представился казак, молодцевато кинув руку к фуражке. – По какой такой надобности Третье отделение?

– Я не могу вам этого сказать, господин хорунжий… – прошелестело в ответ.

Казак построжел, соображая, что человек при смерти вряд ли станет капризничать. Выходит, что и впрямь – тайна.

– Ждите, – буркнул он, выходя, и поморщился: а что этому бедолаге еще остается, как не ждать? То ли конца, то ли спасенья. То ли офицера из Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии.

2.

Капитана Антона Ивановича Уварова, графа и сотрудника Особой экспедиции, совсем недавно назначенного руководить региональной канцелярией во Владивостоке, вызвали в Петербург – намечалась крайне опасная и щекотливая операция.

Разумеется, тайная. Ну, не настолько тайная, чтобы не привлечь к ней обоих его подчиненных – и делопроизводителя Паратова, и младшего агента Облонскую, замешанных в тетюхинской истории.

Начальство сочло за лучшее не расширять круг посвященных в секреты Ордена. Да и не только Ордена…

Антон вздохнул. И выходили его, подлечили, и в звании повысили, и Бронзовым крестом уважили, и трудное, опасное дело «светит» впереди, а вот рвения прежнего, желания – как не бывало. Это все Облонская виновата…

Господи, он уже и подружился с нею, а когда лежал в госпитале, Марина каждый день навещала его. Они целовались…

Антон помнил вкус ее мягоньких, припухших, жадных губ…

А накануне отъезда вышла у них размолвка. Наверное, он сам виноват, что все испортил. Может, просто чересчур волю дал рукам, или не учел перемены в настроении девушки, непостоянном, как владивостокская погода. Уваров поморщился.

…Облонская стояла у окна, сквознячок игриво задевал подол ее легкого платья. Он приблизился к девушке, и обнял за талию, такую восхитительно тонкую и гибкую, перевел ладони выше, дотронулся до груди…

А Марина развернулась, и отвесила ему пощечину. Вот так вот.

Признаться, первое время Антона жгла обида. За что, мол?

А потом, наблюдая холодное, отстраненное выражение на прекрасном лице, он испытал горькое чувство потери.

Навалилась тоска.

Хорошо, хоть в Санкт-Петербург отправились не вместе – Паратов с Облонской вылетели в Питер на дирижабле, а они с Корнелиусом по железной дороге двинули. Это Грей так решил.

Хочу, дескать, увидеть Россию, а то, как ни приеду, Москва или Петербург. Хороши столицы, спору нет, да только русским духом в них не пахнет, все Европой отдает. А тут, как махнешь по Великому Сибирскому пути,26 «Расею» в подробностях и разглядишь.

В общем, Илья с Мариной, наверное, прибыли уже, а они с Греем едва до Байкала дотащились. Это опять инженер-командор27 удружил – взял билеты не на скорый, а на обычный пассажирский, «Владивосток – Новониколаевск». Паровоз тянет вагоны споро, зато на каждой станции простаивает минут по десять, по пятнадцать. А Корнелиусу такое в радость – он везде «выходит в народ»…

Антон тихонько вздохнул, незаметно от Грея.

– К Слюдянке подъезжаем, – авторитетно заявил инженер-командор.

– Опять стоять будем, – пробурчал Уваров.

– О, да-а…

Ответ Корнелиуса плавно перетек в зевок. Откинувшись на спинку дивана, Грей внимательно посмотрел на товарища.

– Переживать не надо, – мягко сказал он. – Это сейчас нельзя.

Уваров скривился.

– Что, так заметно?

– О, да…

Подавив вздох, Антон быстренько перевел разговор на другую тему.

– Одно меня смущает, достойный брат. Уж больно велик Тибет! Надо бы нам как-то сузить область поисков, а то, боюсь, мы даже об иголке в стоге сена вздыхать будем мечтательно.

– О, да! Командор-консул Парциваль де Краон, что курировать Китай,28 все наше Братство Науки бросил на поиски Тибетского кратера.

– Де Краон? Не слыхал-с.

– Это командор-консул нашел легендарный Тяньцюань – Небесный меч, который разрубал стальные и бронзовые доспехи. Неудивительно – древние китайские кузнецы сделали его из армаферрита. Де Краон убежден: Восточный Тибет можно исключить из района поисков. Необходимо сосредоточиться на том районе, что находится между Трансгималаями и границами Непала, Сиккима, Бутана, Британской Индии.

– Ну, и то хлеб…

– И еще. Де Краон вышел на одного вилара… как это… знающего толк в древней тибетской бронзе. Вилар категорически отказался разговаривать с Орденом. Придется вам с ним… как это… потолковать.

– С виларом? – поднял бровь Уваров. – С каких это пор «тощаки» в науку ударились?

– Этот вилар не ученый вовсе, он коллекционер и скульптор. Реехани его зовут.

– Реехани?! – граф задрал брови. – Это не тот ли, кто ваял «Северную Венеру»?

– О, да, это он.

– Подумать только… Кстати… Хотя, может и не кстати… М-м-м… Мне просто интересно, кто вы, уважаемый брат. А то несправедливо получается: моя-то скромная биография вам известна, а вот ваша…

Инженер-командор растянул губы в улыбке.

– Гуд. Мой отец – лорд Грей, 3-й граф Лестер. Родился я в Англии, но бабушка у меня русская. Я мог бы учиться в Итоне, пользоваться «титулом учтивости», как виконт, и даже стать пэром, но избрал иной путь – ушел в послушники Ордена. И мне это нравится.

– Ну, по крайней мере, звание инженера-командора вы заслужили сами, а не получили по наследству.

– О, да! Послушайте… – Корнелиус поерзал. – Может, нам пора перейти на «ты»? Куртуазность… Это сейчас нельзя.

– Да я только «за»! – фыркнул Уваров. – А то, окажись мы под пулями, расшаркиваться особо некогда будет. Пока докричишь: «Извольте пригнуться, ваше сиятельство!», уже и обращаться не к кому – убили-с. А вот, нет, чтобы сразу скомандовать: «Падай!»

– О, да! – рассмеялся инженер-командор.

Тут двери купе разъехались, и внутрь заглянул Еремей Потапович Гора.

– Слюдянка, барин, – объявил он, ревниво поглядывая на Грея. – Пятнадцать минут стоим.

– Ясненько… – вздохнул Антон.

Корнелиус довольно потер руки – этот никуда не спешил.

– Они там паровоз менять будут, – пояснил Еремей Потапыч. – Так-то вот.

Поезд заметно сбавил ход, подтягиваясь к станции. За окнами мелькали первые фонари, резкие тени мешались со светом.

Протяжный скрип. Толчок. Прибыли.

Уваров отсиживаться не стал – накинув китель на плечи, вышел подышать свежим воздухом.

На перроне было малолюдно, лишь пара пассажиров с объемистыми чемоданами предъявляла билеты толстенькому проводнику.

Уютно светили окна двухэтажных вагонов, ярко горел газ под плафонами фонарей. Суетливые лучи прожекторов подсвечивали ребристое брюхо грузового дирижабля, зависшего над путями – огромные вязанки брёвен, охваченные тросами, плавно спускались с небес прямо на железнодорожные платформы. Внизу суетились карлики – семафорили фонарями, тягали гайдропы, свисавшие с брюха цеппелина. Широкие воронки труб-звучателей доносили гулкие голоса:

– Нара, на ту сторону! Оттягивай, Ганба, оттягивай!

– Вирай помалу! Майнай!

– Инженеров-путейцев срочно к диспетчеру!

– Поезд «Владивосток – Новониколаевск» прибыл на первую платформу…

Окинув взглядом вокзал из белого мрамора, Антон поднял голову, высматривая знакомые созвездия, но зарево огней земных затмевало светила небесные.

Из задумчивого созерцания его вывел хрипловатый голос:

– Господин офицер, вы не из Третьего отделения будете?

Опустив глаза, Уваров увидал перед собой усатого казака.

– Буду, – сказал он, поправляя на себе синий китель.

– Хорунжий Ермаков, – откозырял забайкалец. – Тута, в больничке, один потерпевший лежит. Ножом его пырнули, да с поезда сбросили. А мы подобрали. Так он что-то важное хочет сообщить, и непременно, чтоб офицеру из вашего ведомства.

– Вот как? Ну, что ж, ведите.

Обеспокоенный Гора двинулся следом. В полутемной палате Антон рассмотрел «потерпевшего» – в меру упитанного инородца, монгола или бурята, если судить по внешности. М-да, досталось же ему, однако…

– Капитан Уваров, – отрекомендовался он, предъявляя свой жетон, – сотрудник Шестой экспедиции Третьего отделения. Честь имею.

– Ой, как хорошо-то! – заволновался раненый, косясь на хорунжего. Тот, бурча в усы, покинул палату.

– Меня зовут Лобсын Очирович Шагдаров, ваше высокоблагородие… – начал свой рассказ лежачий визави Антона, – четыре года назад я закончил курсы спецподготовки… и был принят делопроизводителем в региональную канцелярию… Третьего отделения в Чите. А нынче… меня на стажировку в Питер направили, в Шестую экспедицию! – перешел он на громкий шепот. – В поезде ко мне двое подсели… представились Айдарханом и Намхаем. Разговорились, решили выпить за знакомство… Срамота, конечно, а только я перебрал. Бадмаев – это, который Айдархан, зазвал всех в вагон-ресторан… Ну, мы и пошли, а в тамбуре он и скомандовал Намхаю, чтобы тот меня… ножом. Ловко так засадил, собака, да просчитался – сердечко у меня ровно посередке, бывает так… Потому и жив… пока. Главное, бумаги они мои выкрали! Деньги не взяли, а у меня с собой пятьсот рублей было… зато паспорт, удостоверение, направление – все у них теперь…

– Понятненько… – протянул Уваров. – Выходит, что некто под видом Шагдарова может свободно проникнуть в штаб-квартиру Шестой, и выведать то, что не для чужих глаз и ушей?

– Именно, именно! И ведь как все продумали, сволочи! Сбросили-то меня, не где придется, а в определенном месте… ох… а там банда какого-то Косого дожидалась, чтобы тело мое… того, с глаз долой. Спасибо казакам, прогнали. Айдархан с Намхаем – люди лихие, но не уголовники, не-ет. Разведчики то были, ваше высокоблагородие, не иначе! И не англичане какие, не арабы – китайцы! – Шагдаров скупо улыбнулся. – Это только вы, русские, не различаете азиатов, а мы-то своих видим… Эх! И я видел, кой-какие мелочи примечал… а вот, не дал себе труда задуматься! Понимаете, ваше высокоблагородие… уж очень правильно они по-русски гутарили. Мы-то так не говорим, в речи нашей полно кривоватостей. Вон, кто из Малороссии, «шо» говорит заместо «что»… а у нас тут, за Байкалом, «чё» звучит постоянно. А эти… чесали, как по-писаному, да с выражением.

– Ясненько…

Оглянувшись, Уваров заметил Ерему.

– Потапыч, – быстро заговорил он, – забирай наши вещи, мы остаемся. И Грея предупреди!

Ординарец, ничуть не удивленный, кивнул и скрылся в дверях.

– Вот что, – продолжил Антон, поворачиваясь к Шагдарову, – о том, что вы живы-здоровы, Лобсын Очирович, никто не должен знать. Иначе вы получите лишний шанс отправиться в мир иной, а ваши «друзья» улизнут. Во-от… Хорунжий!

Двумя часами позже, организовав охрану Шагдарова, подняв на ноги региональную канцелярию в Иркутске и отправив пневмопочтой доклады в Питер, Уваров малость успокоился. Повеселел даже, ощущая, как потихоньку возвращается к нему былой азарт.

Он никому не признавался, что порою завидует тем самым ходокам, коих вылавливает по всему свету. И чему, спрашивается, завидовать? Тому, что у них там, на той стороне, весь двадцатый век шла сплошная, не прекращавшаяся война, порой затухавшая до «локальных конфликтов» между африканскими дикарями, а дважды разгоравшаяся до мировых пожаров? Да, именно!

А чему удивляться? Он – офицер, всегда на страже Родины, вот только от кого сторожить прикажете, коли повсюду мир, да благодать? Нет, конечно, потому и мир, что есть такие, как он. Стоит хоть не намного ослабить обоих «союзников России – ее армию и флот», как сразу зашевелятся, заерзают «партнеры», вроде Англии или даже Германии. Пускай Берлин числится в лучших друзьях Санкт-Петербурга, но это до поры, до времени.

Не бывает дружбы между сильным и слабым, между богатым и бедным. Дружат только равные.

Малейший дисбаланс, самая ничтожная сдача позиций – и в германском Генштабе тут же начнут разрабатывать план блицкрига. Так, просто, на всякий случай. И надо сделать все, чтобы план этот не был задействован. Чтобы ему, капитану, не стать боевым офицером – не киснуть в окопах, не слать на смерть солдат, не уничтожать живую силу противника. Не воевать.

Прекрасно, замечательно, превосходно, вот только как же ему тогда проявить себя, как использовать воинские таланты? А вона, ходоков лови – и оттаскивай орденским…

Антон вздохнул уныло, пристраиваясь на жестком диванчике в зале ожидания – подремать. Машина запущена, колесики ее завертелись, цепляясь одно за другое. Скоро в высоких питерских кабинетах зазвякают звоночки, свидетельствуя о прибытии почты, умные головы задумаются, умелые руки черканут начальственные строки, и – ждите ответа…

…Ночью в Слюдянку прибыл оперативник из «регионалов», доложив, что «Лобсын Очирович Шагдаров» сошел с поезда в Иркутске, проследовал в воздушный порт, где зарегистрировался на рейс до Санкт-Петербурга. Ему позволили беспрепятственно улететь.

А утром курьер доставил сразу три пневмокапсулы с ЦУ от Брюммера, начальника оперативного отдела, от фон Бока, заведовавшего канцелярией, и даже от самого генерал-лейтенанта Столбина, начальника Шестой экспедиции.

В общем и целом, начальство милостиво отнеслось к предложениям Уварова – не мешать Лжешагдарову внедриться в канцелярию Шестой экспедиции, дабы через него выйти на резидента, а пока использовать Айдархана для слива информации.

Подняв тонус и запретив себе страдать из-за взбалмошных барышень, граф с инженером-командором и ординарцем в тот же день выехал в Иркутск, а уже к вечеру все трое отсыпались в комфортабельной каюте новенького цеппелина «Экваториана», всего месяц, как покинувшего эллинг воздуховерфи в Архангельске.

Проснувшись по естественной надобности, Антон не сразу понял, где он. Было тихо, и не качало. Потом граф разглядел наклонную стену с огромным иллюминатором. За бортом стыла ночь, а внизу словно уголья костра мерцали, да переливались – дирижабль пролетал над крупным городом.

Улицы, проспекты… Чеканные кружева мостов, переброшенных через большую реку… Красноярск, что ли? Это Енисей там, внизу? Или уже до Новониколаевска добрались? Тогда это Обь – словно лента серебряная вьется…

Посетив тесноватую каморку с «удобствами», Уваров скинул тапки, и живо завернулся в одеяло. Обь там или Енисей, не важно. Разбудите над Невой…

В Пулкове сделали пересадку, сели в вагон подвесной воздушной дороги и вышли на первом ярусе Николаевского вокзала.

Стальные аркады сквозили во всех направлениях, вздымаясь над перронами решетчатыми кружевами, поддерживая виадуки второго яруса и огромные металло-стеклянные дебаркадеры, перекрывавшие пути.

Могучий паровоз, с трехэтажный дом величиной, с тяжким гулом прокатил поверху, пуская дрожь через клепаные арки, полня дымом и паром огромное пространство, охваченное ячеями сводов.

Озабоченные пассажиры и носильщики-карлики сновали по многочисленным платформам, карабкались по лестницам, спешили по переходам и висячим мостам. Гудки и накат колес, гомон толпы и жестяные голоса дикторов – все полнило мирок вокзала под сетчатыми перекрытиями.

Выйдя на Знаменскую, Антон с Корнелием разошлись. Грей уехал в питерский консулат Ордена, докладывать об успехах и начинаниях, а Уваров, на пару с Еремой отправились на Невский.

Был самый разгар рабочего дня, поэтому особой сутолоки не чувствовалось. Студенты-прогульщики неуклюже заигрывали с девушками, вчерашними гимназистками, но эти прехорошенькие создания были надменны и горды, в упор не замечая ухажеров.

Молодые дамы в модных платьях прогуливались не спеша, расточая легчайшие улыбки. Отцы семейств, ведомые под ручку своими благоверными, каменели лицами, всеми силами изображая полнейшее равнодушие к прелестям модниц.

Старушка в строгом черном платье и шляпке того же цвета, улыбалась печально и понимающе, не в укор, поелику помнила, как оно бывало …дцать лет назад.

По Невскому катили сплошным потоком машины – белые, черные, серебристые, обтекаемые и угловатые; позвякивали паровые трамваи, красные с желтым; пару раз проехали бортовые грузовики, перевозя в открытых кузовах строительных рабочих – карлики смеялись и даже пели, сами себе дирижируя.

Из вентиляционных решеток метро не слабо дуло теплым воздухом. Лет сто назад, когда по туннелям сновали паровозы, сжигавшие уголь, то и дымом тянуло из-под земли, и копоти хватало, а вот газ даже не пахнет. И чисто.

Зато частокол труб на питерских окраинах извергал в синие, ясные небеса целые облака дыма и пара – белого, серого и даже с каким-то сиреневым отливом. В небесах шла своя жизнь.

С востока на запад, следуя к Кронштадту, величаво проплывали два колоссальных военных дирижабля – рангом уж никак не менее воздушных крейсеров.

Они мало походили на однообразные сигары, да веретена гражданских цеппелинов, больше всего смахивая на морские корабли позапрошлого века – этакие броненосцы с таранами-шпиронами, – неожиданно утратившие вес, да и воспарившие над землею.

Клиновидные, словно обрубленные, носы их точно имели сходство с форштевнями (из-за формы этот тип авиакрейсеров прозывали «зубилами»), правда, в хвостовых частях наличествовали воздушные рули. А вот главный калибр словно поплавился на солнце, да и стек с выпуклого верха – полусферические башни орудий сместились на выпуклые бока дирижаблей, да в самый низ, к гондолам, где и зависли грузными «каплями».

Блестя лопастями пропеллеров, слившимися в круги, описал дугу гидросамолет, бесстыдно сверкая поплавками. На фоне цеппелинов аэроплан выглядел мелким и суетливым насекомым.