24/7. Поздний капитализм и цели сна бесплатное чтение
Сюзанне
Иначе пугало останется от дня,
Бессвязным хламом станет общий мир.
У. Г. Оден
Благодарности
Я особенно благодарен Себастиану Баджену за поддержку, оказанную им этому проекту, и за ценные замечания в процессе его подготовки.
Чрезвычайно полезной была для меня возможность апробировать отдельные части этой работы в виде лекций. Я хотел бы поблагодарить Хорхе Рибальту, Карлеса Герра и Музей современного искусства Барселоны за предоставление аудитории, в которой я впервые представил некоторые идеи этой книги. Я также благодарен Рону Кларку и участникам программы независимых исследований Музея Уитни за их вдумчивую реакцию на мои семинары. Среди других, кто великодушно предложили организовать выступления, были: Хэл Фостер, Стефан Андриопулос, Брайан Ларкин, Лоренц Энгелл, Бернхард Зигерт, Энн Бонни, Дэвид Леви-Строс и Серж Гильбо, а также студенты факультетов изящных искусств Университета Британской Колумбии.
Спасибо за разностороннюю помощь также Стефани О'Рурк, Сиддхартхе Локананди, Элис Атти, Кенту Джонсу, Молли Несбит, Гарольду Визеру, Чиа-Линг Ли, Джесперу Олссону, Сесилис Гренберг и покойному Льюису Коулу. Я в долгу перед своими сыновьями Крисом и Оуэном за все, чему они меня научили. Я посвящаю эту книгу моей жене Сюзанне.
Глава 1
Любой, кто жил на западном побережье Северной Америки, наверное, прекрасно знает, что каждый год сотни видов птиц совершают сезонные перелеты на юг и на север на различные расстояния вдоль континентального шельфа. Один из таких видов – белоголовая зонотрихия. Осенью путь этой птахи лежит от Аляски на север Мексики, весной – обратно. В отличие от большинства других птиц эта разновидность воробья обладает крайне необычной способностью обходиться без сна – до семи дней во время перелета. Такое сезонное поведение позволяет ему по ночам лететь и находить дорогу, а днем добывать пищу без перерывов на отдых. За последние пять лет Министерство обороны США потратило немалые деньги на исследование этого феномена. Ученые, финансируемые государством, в различных университетах, особенно в Мэдисоне (штат Висконсин), изучают мозговую активность птиц во время долгих бессонных периодов, надеясь получить знания, применимые к человеку. Они стремятся найти способ дать людям возможность не спать и при этом работать продуктивно и эффективно. Конечная цель – ни много ни мало – создание бессонного солдата; а сам проект по изучению белоголовой зонотрихии – лишь небольшая часть более широких усилий со стороны военных по достижению хотя бы ограниченной власти над человеческим сном. По инициативе подразделения перспективных исследований Пентагона (DARPA)[1] ученые в нескольких лабораториях проводят экспериментальные испытания методов отключения сна, в том числе применяя нейрохимические препараты, генную терапию и транскраниальную магнитную стимуляцию. Ближайшая цель – разработка методов, позволяющих комбатанту не спать в течение хотя бы семи суток, а в более долгосрочной перспективе, возможно, как минимум удвоить этот временной промежуток с сохранением высокого уровня умственной и физической работоспособности. Существующие способы вызвать бессонницу всегда связаны с каким-либо серьезным когнитивным и психологическим ущербом (например, снижением бдительности). Так обстоит дело с амфетаминами, широко использовавшимися в большинстве войн XX века, а в последнее время – с такими препаратами, как провигил. Вызов для научного сообщества состоит в данном случае не в том, чтобы найти способы стимулировать бодрствование, а в том, чтобы сократить саму потребность организма во сне.
На протяжении более чем двух десятилетий стратегическая логика военного планирования США направлена на устранение живого человека из многих звеньев аппарата управления, контроля и исполнения. Бесчисленные миллиарды долларов потрачены на разработку роботизированных и других дистанционно управляемых систем обнаружения и уничтожения цели, плачевные результаты чего можно было наблюдать в Пакистане, Афганистане и других странах. Однако, несмотря на экстравагантные заявления о новых парадигмах в области вооружений и постоянные жалобы военных аналитиков на человека как на аномальное «узкое место» в работе передовых систем, потребность военных в больших человеческих армиях в обозримом будущем не снизится. Исследование бессонницы следует понимать как элемент подготовки к созданию солдат, физические возможности которых будут ближе к функциональности неодушевленных устройств и сетей. В настоящий момент военно-научный комплекс прилагает огромные усилия для разработки форм «расширенного восприятия», усовершенствующих различные виды взаимодействия между человеком и машиной. Одновременно с этим военные финансируют и многие другие области исследований мозга, в том числе разработку лекарства против страха. Могут возникнуть ситуации, когда нельзя будет использовать, например, вооруженные ракетами беспилотники, и для выполнения миссий неопределенной продолжительности понадобятся эскадроны смерти, состоящие из не требующих сна, не знающих страха коммандос. В рамках этих усилий белоголовые зонотрихии были вырваны из сезонных ритмов природной среды тихоокеанского побережья, чтобы помочь подогнать человеческое тело к машинным стандартам долговечности и эффективности. Как показывает история, инновации, связанные с войной, неизбежно просачиваются в более широкую социальную сферу, и бессонный солдат окажется предшественником бессонного рабочего или потребителя. Препараты, предназначенные для того, чтобы не спать, когда их начнут активно продвигать фармацевтические компании, станут вначале удобным вариантом для некоторых, а в конечном счете необходимостью для многих.
Рынки, работающие в режиме 24/7, и глобальная инфраструктура, СОЗДАННЫЕ для непрерывной работы и потребления, уже существуют некоторое время, но в настоящий момент дело идет к созданию человеческого существа, которое будет гораздо лучше совмещаться с этим ритмом.
В конце 1990-х годов российско-европейский космический консорциум объявил о планах создания и запуска на орбиту спутников, которые должны отражать солнечный свет вниз, на Землю. Эта схема предусматривала вывод на синхронизированные с Солнцем орбиты высотой 1700 километров множества спутников, оснащенных складными параболическими рефлекторами из тонкого, как бумага, материала. После полного их раскрытия (до 200 метров в диаметре) каждый спутник-зеркало способен освещать на Земле территорию площадью в 10 квадратных миль с яркостью, почти в 100 раз превышающей яркость лунного света. Первоначальный импульс развития проекта – необходимость освещения промышленных предприятий по разработке природных ресурсов в отдаленных географических районах с долгими полярными ночами (в Сибири и на западе России) для проведения круглосуточных работ на открытом воздухе. Впоследствии, однако, компания расширила свои планы, включив в них возможность поставки ночного освещения для мегаполисов. Исходя из того, что реализация плана может снизить расход электроэнергии на электрическое освещение, компания рекламировала свои услуги как «дневной свет всю ночь напролет». Противодействие проекту возникло сразу и со многих сторон. Астрономов привели в ужас возможные негативные последствия для большей части наземных наблюдений космоса. Ученые и защитники окружающей среды заявили о пагубных физиологических последствиях как для животных, так и для людей, поскольку отсутствие регулярного чередования ночи и дня нарушит различные метаболические процессы, включая сон. Были также протесты со стороны культурных и гуманитарных групп, утверждавших, что ночное небо – это общее достояние, на доступ к которому имеет право все человечество, и что ночная темнота и звездное небо – одно из базовых прав человека, которое не может аннулировать никакая корпорация. Однако если это действительно право (или привилегия) в каком бы то ни было смысле, то его уже лишена более чем половина населения мира, живущая в городах, постоянно окутанных пеленой смога и яркого освещения. Тем не менее защитники проекта утверждали, что такая технология поможет снизить потребление электроэнергии в ночное время и что потеря ночного неба и его темноты – не такая уж большая плата за сокращение глобального потребления энергии. В любом случае эта в конечном счете оказавшаяся нежизнеспособной затея – лишь одно из проявлений современного воображаемого, для которого состояние постоянного освещения неотделимо от непрерывного потока глобальных обменов. В своем предпринимательском рвении проект гиперболически выражает институциональную нетерпимость ко всему, что создает помехи активно используемому и никогда не прекращающемуся состоянию всеобщей видимости.
Одной из пыток, которые применялись к многочисленным жертвам «внесудебной выдачи» американским властям, а также к другим лицам, помещенным под стражу после событий 11 сентября 2001 года, было лишение сна. Факты, касающиеся одного из задержанных, стали широко известны, но с подобным обращением столкнулись сотни других людей, судьбы которых не так хорошо задокументированы. Мохаммеда аль-Кахтани пытали в соответствии с инструкцией, известной сегодня как «Первый особый план допроса» Пентагона и утвержденной Дональдом Рамсфелдом. Аль-Кахтани почти не давали спать в течение двух месяцев, когда его подвергали допросам, длившимся часто по 20 часов. Его держали в крошечных камерах, где невозможно было лежать, горели яркие лампы и играла громкая музыка. Среди военных разведчиков эти камеры известны как «темные места», хотя одна из локаций, в которые был заключен аль-Кахтани, носила кодовое название «Лагерь "Яркие огни"». Это, конечно, не первый случай, когда американцы или их марионетки использовали лишение сна. В некотором смысле ошибочно выделять именно его, потому что для Мохаммеда аль-Кахтани и многих других лишение сна было лишь частью более широкой программы избиений, унижений, длительного ограничения возможности двигаться и имитации утопления. Большинство из этих «программ» для заключенных без суда и следствия людей разрабатывались психологами из консультативных групп по поведенческой науке на индивидуальной основе, чтобы использовать обнаруженные ими эмоциональные и физические слабости.
Пытки лишением сна были известны много веков назад, но начало их систематического применения совпадает с появлением электрического освещения и средств продолжительного усиления звука. Они регулярно начали практиковаться сталинской полицией в 1930-х годах. Лишение сна – обычно первый этап того, что мучители из НКВД называли конвейером – организованной последовательностью жестокостей, бесполезного насилия, наносящих человеку непоправимый вред. Через относительно короткий промежуток времени оно вызывает психоз, а через несколько недель приводит к неврологическим нарушениям. В таких экспериментах крысы умирают после двух или трех недель. Бессонница приводит к состоянию крайней беспомощности и уступчивости, при котором невозможно извлечь из жертвы осмысленную информацию – человек признается в чем угодно. Лишение сна – это насильственное отчуждение человеческого «я» с помощью внешней силы, преднамеренное уничтожение человеческой личности.
Соединенные Штаты, конечно, уже давно применяют пытки как напрямую, так и через свои клиентские режимы. Однако примечательна легкость, с которой в период после 11 сентября применение пыток стало предметом общественного обсуждения в качестве всего лишь одной из спорных тем среди множества других. Многочисленные опросы показывают, что большинство американцев одобряют пытки при определенных обстоятельствах. Средства массовой информации последовательно отвергают утверждение о том, что лишение сна – это пытка. Оно классифицируется как психологический метод убеждения, для многих приемлемый наравне с принудительным кормлением заключенных, объявивших голодовку. Как сообщила Джейн Майер в своей книге «Темная сторона», лишение сна цинично оправдывается в документах Пентагона тем фактом, что американские «морские котики» выполняют тренировочные миссии без сна в течение двух дней[2]. Важно отметить, что обращение с так называемыми особо важными заключенными в Гуантанамо и в других местах сочетало в себе открытые пытки с полным контролем над сенсорно-перцептивной сферой. Людей держали в постоянно освещенных камерах без окон, а всякий раз, когда их выводили из камер, им завязывали глаза и затыкали уши, чтобы они не могли узнать время суток и получить какую бы то ни было информацию, указывающую на их местонахождение. Этот режим перцептивной депривации часто распространяется на рутинные ежедневные контакты между заключенными и охранниками, во время которых последние полностью скрыты броней, перчатками и шлемами с зеркальными щитками, так чтобы отсутствовала какая-либо визуальная связь с человеческим лицом или хотя бы дюймом открытой кожи. Данные методы и процедуры вызывают состояние унизительного подчинения. Один из уровней, на котором это происходит, – создание мира, полностью исключающего возможность заботы, защиты или утешения.
Эта конкретная комбинация недавних событий дает удобный угол обзора некоторых из многочисленных последствий неолиберальной глобализации и более длительных процессов западной модернизации. Я не собираюсь придавать данной группе событий какое-либо привилегированное объяснительное значение; скорее, они позволяют бросить первый взгляд на отдельные парадоксы расширяющегося, постоянно движущегося жизненного мира капитализма XXI века – парадоксы, неотделимые от меняющихся конфигураций сна и бодрствования, света и тьмы, справедливости и страха, а также от разных форм незащищенности и уязвимости. Мне могут возразить, что я выделил исключительные или экстремальные явления, но если это так, то они неотъемлемы от уже ставших нормативными траекториями и условиями в других местах. Одно из этих условий можно охарактеризовать как укладывание человеческой жизни в одну бесконечную длительность, определяемую принципом непрерывности функционирования. Это время, которое никогда не проходит, время, лежащее за пределами стрелок часов.
За пустотой стандартной формулы – «24/7» – скрывается статическая избыточность, отрицающая ее связь с ритмическими и периодическими структурами человеческой жизни и подразумевающая произвольную, негибкую схему недели, оторванную от любого варианта развертывания текущего или совокупного опыта. Скажем, например, «24/365» будет уже значить не то же самое, поскольку эта формула вводит громоздкое предположение о расширенной темпоральности, в которой по факту что-то может измениться, в которой могут произойти непредвиденные события. Как я упоминал вначале, многие учреждения в развитом мире уже несколько десятилетий работают в режиме 24/7. Но лишь недавно формирование, моделирование индивидуальной и социальной идентичности было реорганизовано так, чтобы соответствовать непрерывному функционированию рынков, информационных сетей и других систем. Окружающая среда 24/7 имеет подобие социального мира, но на самом деле это асоциальная модель машинной деятельности и приостановки жизни, не раскрывающая человеческие затраты, необходимые для поддержания ее эффективности. Ее следует отличать от того, что Лукач и другие в начале XX века определили как пустое, однородное время модерна, метрическое или календарное время наций, финансов или промышленности, из которого исключены надежды или планы отдельного человека. Новым является полный отказ от притязаний на связь времени с какими-либо долгосрочными проектами или хотя бы фантазиями о «прогрессе» или развитии. Освещенный 24/7 мир без теней – это последний капиталистический мираж постистории, изгнания инаковости, двигателя исторических изменений.
Вселенная 24/7 – это время безразличия, перед лицом которого хрупкая человеческая жизнь становится чем-то все более неадекватным и внутри которого сон не является чем-то необходимым или неизбежным. Что касается труда, то оно делает правдоподобной, даже нормальной, идею работы без пауз, без пределов. Это время равняется на неодушевленное, инертное, нестареющее. Как рекламный призыв оно устанавливает абсолютность доступности и, следовательно, неудержимость потребностей и их разжигания, а с ними и вечную невозможность их удовлетворения. Отсутствие ограничений на потребление имеет не только временное измерение. Давно миновала та эпоха, когда накапливались в основном вещи. Теперь наши тела и личности ассимилируют постоянно растущий наплыв услуг, изображений, процедур, химикатов, превышая токсичный, а часто и фатальный порог. Долгосрочным выживанием индивида всегда можно пожертвовать, если появляется даже косвенная возможность перерывов, когда он не совершает покупок и не видит рекламу. Сходным образом, режим 24/7, неотделимый от экологической катастрофы, настаивает на постоянных тратах, на бесконечной расточительности, необходимых для его поддержания, и смертоносно нарушает циклы и сезоны, от которых зависит целостность природной среды.
Сон в своей глубокой бесполезности и неизбежной пассивности, с неисчислимыми потерями рабочего времени, обращения и потребления, которые он несет с собой, всегда будет противоречить требованиям вселенной 24/7. Огромная часть нашей жизни, которую мы проводим во сне, свободная от трясины симулированных потребностей, – одно из величайших оскорблений, наносимых человеком ненасытности современного капитализма. Сон – это бескомпромиссное вмешательство в кражу нашего времени капитализмом. Большая часть, казалось бы, фундаментальных потребностей человеческой жизни – голод, жажда, сексуальное желание, а теперь и потребность в дружбе – уже преобразована в товарную или приносящую доход форму. Сон задает собой идею человеческой потребности и промежутка времени, которые нельзя колонизировать и использовать для массового получения прибыли, и поэтому остается несообразной аномалией и местом кризиса в глобальном настоящем. Несмотря на научные исследования в этой области, сон нарушает и запутывает все стратегии по его использованию или изменению. Невероятная, немыслимая реальность состоит в том, что из него невозможно извлечь ничего, что имело бы какую-то цену.
Учитывая безмерность того, что поставлено на карту с экономической точки зрения, неудивительно, что сегодня повсюду происходит эрозия сна. В течение XX столетия предпринимались постоянные попытки сократить время сна – сегодня средний взрослый в Северной Америке спит примерно шесть с половиной часов в сутки, в сравнении с восемью часами всего поколение назад, и (как ни трудно в это поверить) с десятью часами в начале XX века. В середине XX века популярная присказка о том, что «треть нашей жизни мы спим», казалась аксиоматической несомненностью – несомненностью, продолжающей утрачивать свою силу. Сон – повсеместное, но невидимое напоминание о так и не изжитой до конца досовременности, об аграрной вселенной, которая начала исчезать 400 лет назад. Скандальность сна состоит в укорененности в нашей жизни ритмических колебаний солнечного света и тьмы, активности и отдыха, работы и восстановления сил, выкорчеванных или обезвреженных во всем остальном. Конечно, как и все, что считается естественным, сон имеет богатую историю изучения. Он никогда не воспринимался чем-то монолитным или одинаковым, и на протяжении многих веков и тысячелетий он принимал множество разнообразных форм и паттернов. В 1930-е годы Марсель Мосс включил вопросы сна и бодрствования в свое исследование «Техники тела», в котором показал, что многие аспекты, казалось бы, инстинктивного поведения на самом деле приобретаются тысячами разных способов через подражание или обучение. Тем не менее все же можно предположить, что в огромном разнообразии до-современных аграрных обществ представления о сне имели некоторые ключевые общие черты.
К середине XVII века сон утратил стабильное положение, которое он занимал в ставших устаревшими концепциях Аристотеля и мыслителей эпохи Возрождения. В это время обнаружилась несовместимость его природы с новейшими представлениями о производительности и рациональности. Декарт, Юм и Локк – лишь некоторые из философов, которые клеймили сон за его ненужность для работы ума или поиска знаний. Он стал обесцениваться перед лицом привилегий, даваемых сознанию и воле, понятиям полезности, объективности и движимого личными интересами действия. Для Локка сон был прискорбным, пусть и неизбежным нарушением предначертанных Богом для людей приоритетов: быть трудолюбивыми и рациональными. Юм в первом же абзаце «Трактата о человеческой природе» перечисляет сон наряду с лихорадкой и безумием в качестве примеров препятствий, стоящих на пути к познанию. К середине XIX века асимметричная взаимосвязь между сном и бодрствованием стала концептуализироваться в иерархических моделях, в рамках которых сон понимался как регресс к низшему и более примитивному образу существования, сопряженному с «подавлением» предположительно высшей и более сложной мозговой деятельности. Шопенгауэр – один из немногих мыслителей, которые обернули эту иерархию против самой себя и предположили, что только во сне мы можем обнаружить «истинное ядро» человеческого существования.
Во многих отношениях неопределенный статус сна следует понимать в связи с конкретной динамикой модерна, которая больше не позволяет организовывать реальность бинарным образом. Гомогенизирующая сила капитализма несовместима с какой-либо внутренней структурной дифференциацией: священное – профанное, карнавальное – будничное, природа – культура, машина – организм и т. д. Тем самым любые сохраняющиеся представления о сне как о чем-то естественном становятся неприемлемыми. Конечно, люди будут продолжать спать, и даже огромным мегаполисам по-прежнему будут знакомы ночные промежутки относительного покоя. Тем не менее сегодня сон – это опыт, отрезанный от представлений о необходимости или природе. Теперь он, вслед за многим другим, концептуализируется как изменчивая, но управляемая функция, определяемая только инструментально и физиологически. Недавние исследования показали, что количество людей, которые один или несколько раз за ночь просыпаются, чтобы проверить свои сообщения или данные, растет в геометрической прогрессии. Одна на первый взгляд несущественная, но распространенная фигура речи – это пришедшее из «машинного мира» обозначение спящего режима. Представление об устройстве, находящемся в состоянии готовности, но почти не потребляющем энергии, способствует превращению привычного сна в простое состояние отложенного или ограниченного доступа и обеспечения работоспособности. Оно приходит на смену логике включения/выключения; таким образом, ничто никогда не бывает принципиально «выключено», не существует состояния настоящего покоя.