Очерки по теории сексуальности бесплатное чтение

Зигмунд Фрейд
Очерки по теории сексуальности

© ООО «Издательство АСТ», 2022

Очерки по теории сексуальности^[1]

Предисловие ко второму изданию

Автор нисколько не обманывает себя относительно пробелов и неясностей этого небольшого сочинения; тем не менее он воспротивился искушению включить сюда результаты исследований последних пяти лет, поскольку это разрушило бы единство и документальность работы. Поэтому ниже воспроизводится дословно исходный текст с незначительными изменениями, автор же довольствуется добавлением нескольких примечаний, которые отличаются от более старых наличием особой пометки. Кроме того, заветная мечта автора состоит в том, чтобы эта книга побыстрее устарела, чтобы ее прежняя новизна сделалась общепринятым мнением, а те недостатки, которые имеются в работе, заменились более правильными суждениями.

Вена, декабрь 1909 года

Предисловие к третьему изданию

Более десяти лет наблюдая за тем, как принимают эту книгу и какое воздействие она оказывает, хочу воспользоваться возможностью и снабдить третье ее издание новым предисловием с несколькими замечаниями, призванными предотвратить неверное истолкование и неосуществимые пожелания. Прежде всего следует подчеркнуть, что нижеследующее изложение вытекает сугубо из повседневного врачебного опыта, который должны углубить и сделать научно значимым результаты психоаналитического исследования. Вряд ли эти «Очерки по теории сексуальности» могут содержать что-либо еще, кроме положений, которые навязывает или позволяет подтвердить психоанализ. Поэтому исключено, что их когда-либо удастся развернуть в полноценную «теорию сексуальности», и вполне естественно думать, что ряд важных проблем сексуальной жизни остался за пределами этой работы. Но не следует умозаключать отсюда, что эти пропущенные «ответвления» столь обширной темы неведомы автору или что он пренебрег ими как второстепенными.

Тот факт, что сей труд опирается на психоаналитический опыт, побудивший к его составлению, проявляется не только в выборе тем для обсуждения, но и в расположении материала. В тексте работы соблюдается определенный порядок следования; предпочтение отдается описанию случайных факторов, а более общие соображения отодвигаются на задний план, причем онтогенезу внимания уделяется куда больше, чем филогенезу^[2]. Именно случайные факторы играют важнейшую роль в анализе и почти полностью ему поддаются, а более общие соображения (диспозиционного порядка) проступают лишь следом, как нечто такое, что пробуждается вследствие пережитого; адекватное их рассмотрение выходит далеко за пределы области психоанализа.

Такая же зависимость господствует в отношениях между онто— и филогенезом. Онтогенез можно трактовать как воспроизведение филогенеза, при условии, что последний не изменяется под влиянием новых переживаний. Филогенетические диспозиции обнаруживают себя за онтогенетическим процессом. Но диспозиция, предрасположенность есть фактически осадок более ранних видовых переживаний, который пополняется новыми индивидуальными переживаниями – как сумма случайных факторов.

При этом необходимо подчеркнуть, что настоящая работа характеризуется не только полной зависимостью от психоаналитического исследования, но и преднамеренной независимостью от биологического исследования. Я старательно избегал привносить научные предположения, будь то из общей сексуальной биологии или из сексуальной биологии отдельных видов, в свое исследование, которое посвящено изучению сексуальной функции человеческих существ, каковое стало возможным благодаря методике психоанализа. Моя цель изначально заключалась скорее в том, чтобы выяснить, далеко ли можно продвинуться посредством психологического исследования в области биологии человеческой сексуальной жизни. Посему для меня было допустимо указывать на связи и совпадения, обнаружившиеся в ходе исследования, но у меня не возникало потребности уклоняться в стороны, если психоаналитический метод в некоторых важных пунктах приводил к выводам и результатам, которые существенно отличались от тех, что опирались исключительно на биологию.

В этом третьем издании я добавил много нового материала, но не стал как-то по-особому его обозначать, в отличие от предыдущих изданий. В настоящее время прогресс в нашей области научной деятельности замедлился, однако нельзя было обойтись без некоторых дополнений к этому сочинению, чтобы оно отражало достижения новейшей психоаналитической литературы.

Вена, октябрь 1914 года

Предисловие к четвертому изданию

После того как схлынули паводки военного времени, можно с удовлетворением отметить тот факт, что интерес к психоаналитическому исследованию в огромном мире нисколько не угас. Но не все части теории постигла одинаковая судьба. Чисто психологические изыскания и достижения психоанализа в областях бессознательного, вытеснения, конфликта как причины болезни, выгод от болезни, механизмов образования симптомов и пр. получают все большее признание и принимаются во внимание даже теми, кто в целом отвергает наши взгляды. А вот часть теории, граничащая с биологией (основы которой изложены в этом небольшом сочинении), продолжает вызывать ничуть не меньше возражений и даже побудила кое-кого, кто в течение какого-то времени живо интересовался психоанализом, отойти от него и встать на новую точку зрения, где опять ограничивается роль сексуального фактора в нормальной и патологической душевной жизни.

При этом мне трудно признать, что эта часть психоаналитической теории отдалена от действительности, которую требуется объяснить, намного сильнее, чем все остальное. Собственные воспоминания и постоянно повторяемые исследования уверяют меня в том, что данная часть теории опирается на столь же тщательные и непредвзятые наблюдения, причем не составляет никакого труда объяснить указанное расхождение с общественным признанием моих взглядов. Во-первых, описанные здесь начальные стадии сексуальной жизни человека могут быть подтверждены только исследователями, которые обладают достаточным терпением и техническим мастерством, чтобы довести анализ до детских лет пациента. Часто для этого отсутствует возможность, поскольку врачебная деятельность требует как можно более быстрого, хотя бы и показного, излечения больного. Именно врачи, применяющие психоанализ, вообще имеют доступ к этой области знаний и возможность выносить суждения, на которые не влияли бы их собственные антипатии и предубеждения. Умей род человеческий учиться по непосредственному наблюдению за детьми, то эти три очерка никогда, пожалуй, не были бы написаны.

Также следует помнить, что частично содержание данного сочинения – указание на важность сексуальной жизни для всех человеческих достижений и предпринятая здесь попытка расширить понятие сексуальности – исходно порождало сильнейшее сопротивление психоанализу. Испытывая потребность в полнозвучных лозунгах, люди стали даже рассуждать о «пансексуализме» психоанализа и выдвигать бессмысленный упрек, будто он старается объяснить сексуальностью «все на свете». Этому можно было бы удивляться, будь мы сами способны забыть воздействие аффективных факторов, которые путают и приводят в замешательство. Минуло немало времени с тех пор, как философ Артур Шопенгауэр показал людям, насколько их действия и желания обусловлены сексуальными устремлениями – в обычном смысле слова, – и обширный читательский мир попросту не смог полностью отринуть столь захватывающее представление. Что же касается «расширения» понятия сексуальности, которое стало необходимым вследствие анализа детских неврозов и поведения так называемых извращенцев, то всякому, кто, с высоты своей точки зрения, с презрением смотрит на психоанализ, следует напомнить, сколько тесно расширенная сексуальность психоанализа смыкается с Эросом божественного Платона.

Вена, май 1920 года

I. Сексуальные отклонения^[3]

Факт наличия половой потребности у человека и животного в биологии выражается допущением существования «полового влечения», по аналогии с влечением к принятию пищи, то есть с голодом. В повседневной речи обозначения, соответствующего слову «голод», не имеется, а наука в качестве такового употребляет слово «либидо»^[4].

Популярное мнение содержит вполне определенные представления о природе и свойствах этого полового влечения. Признается, что в детстве оно отсутствует, появляется в период пубертата в связи с процессами созревания, выражается в непреодолимой тяге одного пола к другому, а его цель, как предполагается, состоит в половом соединении – или, по крайней мере, в таких действиях, которые находятся на пути к нему. Но у нас имеются все основания усматривать здесь целиком и полностью неверное отображение действительности; если присмотреться пристальнее, то мы увидим длинный ряд заблуждений, неточностей и поспешных выводов.

Тут следует ввести два термина. Назовем человека, от которого исходит половое притяжение, «сексуальным объектом», а действие, к которому подталкивает влечение, «сексуальной целью». Тогда научно выполненное наблюдение покажет, что в отношении обоих – сексуального объекта и сексуальной цели – имеются многочисленные отклонения, а отношение между последними и условной сексуальной нормой требует всестороннего изучения.

1. Отклонения относительно сексуального объекта

Популярное мнение о половом влечении нагляднее всего выражается в поэтическом вымысле об исходном разделении человека на две половинки – мужчину и женщину, причем якобы эти две половинки вечно стремятся соединиться вновь в любви^[5]. Поэтому большой неожиданностью будет узнать, что есть мужчины, сексуальным объектом которых выступает не женщина, а мужчина, и есть женщины, для которых сексуальным объектом является не мужчина, а женщина. О таких людях говорят, что они «противоположно сексуальны» или, что точнее, инвертированы, а сам факт описывается как инверсия. Число таких людей довольно значительно, хотя точное установление их численности сопряжено с трудностями^[6].

(А) ИНВЕРСИЯ

Поведение инвертированных

Такие люди сильно различаются в своем поведении сразу в нескольких отношениях.

а) Они абсолютно инвертированы, то есть их сексуальный объект может быть только одного с ними пола, тогда как противоположный пол никогда не вызывает у них полового желания, оставляет их холодными или даже вызывает у них сексуальное отвращение. Вследствие указанного отвращения мужчины неспособны совершить нормальный половой акт или при его совершении не испытывают никакого наслаждения.

б) Они амфигенно^[7] инвертированы, то есть являются психосексуальными гермафродитами, а их сексуальный объект может принадлежать как к одному с ними, так и к противоположному полу; следовательно, у инверсии отсутствует свойство исключительности.

в) Они случайно инвертированы, то есть при некоторых внешних условиях, среди которых на первом месте стоят недоступность нормального полового объекта и подражание, могут избрать сексуальным объектом лицо одного с ними пола и в половом акте с ним получить удовлетворение.

Далее, инвертированные различаются суждениями об особенностях своего полового влечения. Некоторые из них принимают инверсию как нечто совершенно естественное, подобно тому, как нормальный человек принимает направленность своего либидо, и решительно отстаивают ее равноправие с нормальной направленностью. Другие же восстают против своей инверсии и ощущают ее как болезненную навязчивость^[8].

Прочие вариации касаются отношения ко времени. Характерное свойство инверсии либо существует с давних пор, насколько хватает воспоминаний индивидуума, либо обращает на себя внимание только в определенный момент до или после пубертата^[9]. Эта особенность либо сохраняется всю жизнь, либо временно исчезает и возвращается, либо представляет собой отдельный эпизод на пути нормального развития; более того, она может проявиться только в позднем возрасте по истечении длительного периода нормальной половой деятельности. Наблюдается также и периодическое колебание между нормальным и инвертированным сексуальным объектом. Особенно интересны случаи, когда либидо меняется и направляется на инвертированный сексуальный объект после какого-либо досадного опыта с нормальным объектом.

Как правило, эти разнообразные разновидности вариаций существуют независимо друг от друга. Однако относительно крайней формы обычно можно предполагать, что инверсия существует с очень раннего возраста и что данный человек свыкся с этой своей особенностью.

Многие авторы отказались бы объединять в одну группу перечисленные мною случаи и предпочли бы подчеркивать различия, а не сходства, согласно собственным предпочитаемым взглядам на инверсию. Но все же, при всей неоспоримости различий, нельзя не заметить, что существует множество переходных ступеней каждого типа, и поэтому мы вынуждены признать наличие связанных последовательностей.

Природа инверсии

Ранее инверсию трактовали как врожденный признак нервной дегенерации. Это представление согласовывалось с тем фактом, что врачи-наблюдатели впервые столкнулись с нею у тех, кто страдал – или производил впечатление страдающего – от душевных расстройств. В этой характеристике инверсии содержатся два указания, которые следует рассмотреть по отдельности, – врожденность и дегенерация.

Дегенерация

Определение дегенерации в данной связи предусматривает ряд возражений, которые касаются употребления этого слова в обыденной речи. Вошло в обычай трактовать как дегенерацию всякие болезненные проявления, которые не имеют непосредственно травматического или инфекционного происхождения. Предложенная Маньяном^[10] классификация дегенератов такова, что даже в самых совершенных формах нервной деятельности не исключается возможность использования этого понятия. При таких обстоятельствах позволительно спросить, какая польза и какое пополнение наших знаний содержатся в термине «дегенерация». Представляется более целесообразным говорить о дегенерации в случаях,

1) когда одновременно наблюдаются несколько серьезных отклонений от нормы;

2) когда работоспособность и жизнеспособность в целом как будто сильно страдают^[11].

Однако есть целый ряд обстоятельств, доказывающих, что в этом истинном смысле инвертированные не являются дегенератами.

1) Инверсия встречается у людей, которые не обнаруживают никаких иных серьезных отклонений от нормы.

2) Она также встречается у людей, работоспособность которых не нарушена; более того, эти люди отличаются особенно высоким интеллектуальным развитием и этической культурой^[12].

3) Если не принимать во внимание пациентов из своей врачебной практики и попытаться охватить более широкую область, то в двух направлениях наталкиваешься на факты, не позволяющие воспринимать инверсию как признак дегенерации.

а) Нужно иметь в виду, что инверсия встречается часто – у древних народов на вершине развития их культуры она была едва ли не институтом, наделенным важными функциями;

б) Она чрезвычайно распространена у многих диких и примитивных народов, тогда как само понятие дегенерации принято соотносить с высокой цивилизацией (Блох); даже среди цивилизованных народов Европы климат и раса оказывают существенное влияние на преобладание инверсии и на отношение к ней^[13].

Врожденность

Как нетрудно догадаться, врожденность приписывали только первому, самому крайнему классу инвертированных, причем основания для этого заключались лишь в утверждениях этих людей, будто никогда в их жизни половое влечение не проявляло иной направленности. Само существование двух других классов, в особенности третьего («случайного»), непросто примирить с гипотезой о врожденности инверсии. Этим объясняется стремление сторонников данного мнения отделять группу абсолютно инвертированных от всех других, тем самым отказываясь от общеупотребительного понимания инверсии. С точки зрения таких людей инверсия в ряде случаев будет врожденной для одной группы, а для прочих станет возникать иными способами.

Противоположное этому мнение гласит, что инверсия полового влечения приобретается человеком. Данный взгляд основывается на следующих соображениях:

1) у многих инвертированных, даже среди инвертированных абсолютно, можно выявить раннее сексуальное впечатление, оказавшее на них сильное влияние, и последствием этого впечатления оказывается склонность к гомосексуальности;

2) у многих других людей можно выявить внешние обстоятельства, равно благоприятствующего и сдерживающего характера, который в тот или иной период жизни приводят к фиксации инверсии (скажем, исключительное общение с лицами того же пола, товарищество в окопах, содержание в тюрьмах, опасности гетеросексуальных отношений, целибат, половая слабость и т. д.);

3) от инверсии можно избавиться при помощи гипнотического внушения, что было бы удивительным при ее врожденном характере.

Учитывая сказанное выше, можно вообще оспаривать существование врожденной инверсии. Нам могут возразить (см., например, работу Хэвлока Эллиса за 1915 г.^[14]), что при более тщательном изучении случаев предположительно врожденной инверсии удастся, пожалуй, тоже выявить некое событие раннего детства, определившее направленность либидо. Это событие просто-напросто выпало из сознательной памяти, но его можно восстановить при соответствующем воздействии. По мнению таких авторов, инверсию следует описывать только как частую разновидность полового влечения, которая предопределяется множеством внешних жизненных обстоятельств.

Очевидная достоверность этого вывода, впрочем, полностью опровергается тем соображением, что многие люди подвержены схожим сексуальным влияниям (в том числе соблазнению и взаимной мастурбации в ранней юности), однако они не становятся инвертированными или не остаются такими навсегда. Посему напрашивается предположение, что выбор между врожденным и приобретенным либо не является принципиальным, либо не охватывает всех условий, подразумеваемых инверсией.

Объяснение инверсии

Природу инверсии нельзя объяснить ни предположением, что она является врожденной, ни противоположным мнением, будто она приобретается. В первом случае необходимо выяснить, что именно врожденное, если не принимать простейшее объяснение – мол, человек рождается уже с половым влечением, нацеленным на определенный сексуальный объект. Во втором случае встает вопрос, достаточно ли разнообразных случайных влияний для объяснения факта приобретения инверсии без участия самого индивидуума. В соответствии с предыдущими нашими рассуждениями отрицание этого последнего фактора недопустимо.

Бисексуальность

Свежее возражение против популярного взгляда предложено в работах Лидстона (1889), Кьернана (1888) и Шевалье (1893)^[15], и все эти сочинения допускают возможность сексуальной инверсии. Принято считать, будто человеческое существо может быть либо мужчиной, либо женщиной. Но наука знает случаи, в которых половые особенности словно стираются, вследствие чего определение пола становится затруднительным. Прежде всего нужно вспомнить анатомию. Гениталии людей, подверженных таким особенностям, сочетают мужские и женские признаки (это явление известно как гермафродитизм). В редких случаях оказываются сформированными оба половых аппарата одновременно (истинный гермафродитизм), но куда чаще имеет место обоюдная недоразвитость^[16].

Важнейшее значение этих аномалий заключается в том неожиданном факте, что они способствуют нашему пониманию нормального анатомического развития. Известная степень анатомического гермафродитизма присуща и норме; у каждого нормального индивидуума мужского или женского пола имеются следы аппарата противоположного пола, которые либо продолжают существовать, не выполняя никакой функции, в качестве рудиментарных органов, либо изменяются и выполняют другие функции.

Эти хорошо известные анатомические факты побуждают допустить, что исходная бисексуальная предрасположенность в ходе развития человека превращается в моносексуальность – с незначительными рудиментарными остатками другого пола.

Велик соблазн перенести это допущение на психическую область и объяснять инверсию в различных ее проявлениях как выражение психического гермафродитизма. Чтобы решить вопрос окончательно, требуется лишь постоянное совпадение инверсии с душевными и соматическими признаками гермафродитизма.

Однако это ожидание не оправдалось. Попросту невозможно предъявить тесную связь между предполагаемым психическим и установленным анатомическим гермафродитизмом. У инвертированных часто встречается общее ослабление полового влечения в сочетании с легкой анатомической атрофией органов (см. указанную работу Хэвлока Эллиса). Так бывает зачастую, но отнюдь не всегда или хотя бы в большинстве случаев. Посему надлежит признать, что инверсия и соматический гермафродитизм в целом независимы друг от друга.

Кроме того, придается большое значение так называемым вторичным и третичным половым признакам и указывается частое их присутствие у инвертированных (см. работу Эллиса). Разумеется, здесь также многое верно, однако нельзя забывать, что вторичные и третичные половые признаки одного пола очень часто встречаются у противоположного пола. Они служат указанием на гермафродитизм, хотя их нисколько не затрагивает смена сексуального объекта применительно к инверсии.

Психический гермафродитизм обрел бы воплощение, происходи наряду с инверсией полового объекта, по меньшей мере, изменение прочих душевных свойств, влечений и черт характера в противоположные, направленные на другой пол. Но лишь у инвертированных женщин мы встречаем подобную инверсию характера с какой-либо регулярностью; у мужчин же с инверсией сочетается полнейшая душевная маскулинность. Если настаивать на существовании психического гермафродитизма, необходимо добавить, что его проявления в различных областях отмечены только незначительной взаимной обусловленностью. Впрочем, то же самое относится к соматическому гермафродитизму; согласно Хальбану (1903)^[17], случаи недоразвитости или атрофии органов и вторичные половые признаки встречаются во многом независимо друг от друга.

Теория бисексуальности в своей простейшей форме была сформулирована одним из представителей инвертированных мужчин: «женский мозг в мужском теле». Но мы не ведаем особенностей «женского мозга». У нас, следовательно, нет ни потребности, ни права подменять психологическую задачу анатомической. Объяснение, предложенное Краффт-Эбингом, видится более корректным, нежели объяснение Ульриха^[18], но они мало чем различаются по своей сути. Краффт-Эбинг (1895) считает, что у всякого индивидуума бисексуальная предрасположенность обеспечивает наличие мужского и женского мозговых центров наряду с соматическими половыми органами; эти центры развиваются только к пубертатному периоду, по большей части под влиянием независимых от них по своим задаткам половых желез. Но сказанное относительно мужского и женского мозга применимо для мужского и женского «центров»; кроме того, у нас нет ни малейших оснований допускать для половых функций существование отдельных участков мозга («центров») – как, например, для речи^[19].

Тем не менее из этих рассуждений можно сделать два вывода. Во-первых, бисексуальная предрасположенность так или иначе связана с инверсией, пусть мы не знаем, в чем, кроме анатомического строения, состоит эта предрасположенность. Во-вторых, нужно работать с нарушениями, которые воздействуют на половое влечение в ходе его развития.

Сексуальный объект инвертированных

Теория психического гермафродитизма предполагает, что сексуальный объект инвертированных противоположен сексуальному объекту нормальных людей. Инвертированный мужчина, утверждает она, схож с женщиной в том, что не может устоять перед очарованием маскулинных свойств, равно душевных и телесных; он ощущает себя женщиной в поисках мужчины.

Это верно в отношении целого ряда инвертированных, однако данное утверждение не открывает нам истинного общего свойства инверсии. Не подлежит сомнению, что значительное число инвертированных мужчин сохраняет психический характер мужественности, обладает сравнительно немногочисленными вторичными признаками противоположного пола и в своем половом объекте ищет, в сущности, женские психические черты. Будь по-другому, не представлялось бы возможным объяснить тот факт, почему проституированные мужчины, предлагающие себя инвертированным, – сегодня, как в древности – во всех внешних проявлениях копируют женщин в одежде и поведении; ведь такое подражание должно было бы оскорблять идеалы инвертированных. У греков, у которых среди инвертированных встречаются самые мужественные мужчины, вовсе не мужественный характер мальчика, а его телесное сходство с женщиной, а также женские душевные качества – робость, скромность, потребность в наставлении и посторонней помощи – разжигали любовь мужчины. Едва мальчик становился взрослым, он переставал быть сексуальным объектом для мужчины и сам становился, быть может, любителем мальчиков. Следовательно, сексуальным объектом в этом случае, как и во многих других, является не лицо того же пола, а тот, кто сочетает в себе качества обоих полов; наблюдается компромисс между позывом к мужчине и позывом к женщине при сохранении условия мужественности тела (гениталий). Таким образом, сексуальный объект выступает своего рода отражением собственной бисексуальной природы^[20].

Более определенными являются отношения у женщин, среди которых активно инвертированные особенно часто обладают соматическими и душевными маскулинными свойствами и ищут женских качеств в своем сексуальном объекте. Но и здесь, при более внимательном изучении, может проявиться большее разнообразие отношений.

Сексуальная цель инвертированных

Важно помнить о том, что невозможно установить некую сексуальную цель, единую для всех случаев инверсии. У мужчин половое сношение per anum^[21] отнюдь не всегда совпадает с инверсией; мастурбация столь же часто составляет исключительную цель, и можно полагать, что ограничения сексуальной цели – вплоть до простого излияния чувств – встречаются у них чаще, чем среди гетеросексуальных любовников. У женщин тоже сексуальные цели инвертированных разнообразны, причем особое предпочтение, по-видимому, отдается прикосновению слизистой оболочкой рта.

Выводы

Нетрудно заметить, что мы пока не в состоянии предложить удовлетворительное объяснение происхождения инверсии на основе имеющегося материала. Однако проведенное исследование предоставило нам сведения, которые могут оказаться важнее решения поставленной выше задачи. Мы теперь понимаем, что ранее рассматривали связь сексуального влечения с сексуальным объектом как слишком тесную. Опыт изучения случаев анормальности дает понять, что сексуальное влечение и сексуальный объект лишь соединены друг с другом – чего мы рискуем не заметить вследствие единообразия нормальных форм, в которых влечение и объект как будто неразрывно связаны. Поэтому мы вынуждены ослабить эти мысленные узы между влечением и объектом. По всей видимости, половое влечение сначала не зависит от объекта, возникает вовсе не под влиянием притягательности последнего.

(Б) НЕПОЛОВОЗРЕЛЫЕ И ЖИВОТНЫЕ КАК СЕКСУАЛЬНЫЕ ОБЪЕКТЫ

Люди, сексуальные объекты которых не принадлежат к полу, который считается нормально приемлемым, – то есть инвертированные, – предстают перед наблюдателем как совокупность индивидуумов, в остальных отношениях, не исключено, вполне здравых. С другой стороны, случаи, в которых сексуальными объектами избираются неполовозрелые лица (дети), исходно выглядят единичными отклонениями. Лишь в виде исключения дети становятся «эксклюзивными» сексуальными объектами; по большей части они оказываются в этой роли, когда какой-либо малодушный или утративший половую силу индивидуум принимает подобный суррогат или когда неотложное влечение (которое никак нельзя подавить) не может в конкретный момент времени отыскать более подходящий объект. Тем не менее становится ясно, что половое влечение допускает обилие вариаций объекта и обесценивание последнего; тот же голод, куда более настойчивый в отношении своего объекта, позволяет так поступать только в самом крайнем случае. То же самое приложимо к половому сношению с животными, каковое отнюдь не является редкостью, особенно среди сельского населения; здесь половая притягательность преодолевает видовые границы.

По эстетическим соображениям эти и прочие серьезные отклонения полового влечения хочется приписать душевнобольным, но подобное недопустимо. Опыт показывает, что нарушения полового влечения среди безумцев не отличаются от таких расстройств среди здоровых людей, вне зависимости от расы или сословия. Так, сексуальное насилие над детьми с неимоверной частотой встречается среди учителей и воспитателей просто потому, что они обладают наилучшими для этого возможностями. Душевнобольные же попросту проявляют соответствующие отклонения более ярко и наглядно – или же, что особенно важно, у них эти отклонения становятся преобладающими и вытесняют нормальное сексуальное удовлетворение.

Это удивительное отношение сексуальных вариаций к шкале состояний от здоровья до безумия снабжает нас обширным материалом для размышлений. Я склонен полагать, что объяснением здесь может служить следующий факт: позывы половой жизни относятся к таким, какие даже в пределах нормы хуже всего подчиняются высшим видам душевной деятельности. По своему опыту смею утверждать, что всякий безумец, будь то в социальном или этическом смысле, непременно оказывается ненормальным и в половой жизни. Однако многие из тех, кто аномален в сексуальных пристрастиях, зато во всем другом соответствует среднему человеку, принимают посильное участие в культурном развитии человечества – слабым звеном которого остается сексуальность.

Самый общий вывод из всех этих рассуждений может быть, как кажется, следующим: при огромном множестве условий и среди удивительно большого числа индивидуумов природа и ценность сексуального объекта отступают на задний план. Существенным и постоянным в сексуальном влечении является нечто иное^[22].

2. Отклонения относительно сексуальной цели

Нормальной сексуальной целью считается соприкосновение гениталий в акте, называемом совокуплением, который ведет к ослаблению сексуального напряжения и к временному угасанию сексуального влечения (это удовлетворение сходно с насыщением при голоде). Но даже в предельно нормальном сексуальном процессе можно обнаружить рудименты, которые при развитии способны приводить к отклонениям, обыкновенно именуемым перверсиями. Это известные промежуточные отношения к сексуальному объекту, наподобие ощупывания и подглядывания, признаваемые предварительными сексуальными целями и лежащие на пути к совокуплению. Такие действия, с одной стороны, сами вызывают удовольствие, а с другой стороны, усиливают возбуждение, которое должно продолжаться до достижения конечной сексуальной цели. Кроме того, одно подобное прикосновение – поцелуй (взаимный контакт слизистых оболочек губ) – у многих народов, в том числе высококультурных, приобрело важное сексуальное значение, хотя задействуемые части тела не относятся к половому аппарату, а образуют вход в пищеварительный тракт. Вот, следовательно, факторы, которые позволяют установить связь между нормальной сексуальной жизнью и перверсиями и которые также пригодны для классификации последних. Перверсии суть поведение, которое либо а) выходит за анатомические границы областей тела, предназначенных для полового соединения, либо б) задерживает внимание на промежуточных отношениях к сексуальному объекту, каковые в норме должны быстро преодолеваться на пути к конечной сексуальной цели.

(А) ВЫХОД ЗА АНАТОМИЧЕСКИЕ ГРАНИЦЫ

Переоценка сексуального объекта

Лишь в редчайших случаях психическая оценка, которую получает сексуальный объект в качестве желанной цели сексуального влечения, ограничивается гениталиями. Как правило, она распространяется на все тело и склонна охватывать все ощущения, исходящие от сексуального объекта. Такая же переоценка распространяется на психическую область и проявляется как логическое ослепление (слабость суждения) по отношению к душевным свойствам и совершенствам сексуального объекта: человек легковерно соглашается с любыми утверждениями своего кумира. В итоге доверчивость любви становится важным, если не основным источником авторитета^[23].

Такую сексуальную переоценку крайне затруднительно примирить с ограничением сексуальной цели, понимаемой как соединение гениталий; зато она помогает превращению других частей тела в сексуальные цели^[24].

Значимость фактора сексуальной переоценки лучше всего изучать у мужчин, любовная жизнь которых вполне доступна для исследований, тогда как любовная жизнь женщин – отчасти вследствие культурных условий, а отчасти вследствие обычной женской скрытности и неискренности – покрыта непроницаемым мраком^[25].

Сексуальное использование слизистой оболочки рта и губ

Использование рта как сексуального органа считается перверсией, если губы (язык) одного человека приходят в соприкосновение с гениталиями другого, но не в том случае, когда прикасаются друг к другу слизистые оболочки губ обоих. В последнем исключении и состоит присоединение к норме. Кто испытывает отвращение как к перверсиям к иным практикам, существующим в употреблении у человечества, несомненно, с доисторических времен, тот поддается явной брезгливости, которая защищает его от принятия таких сексуальных целей. Но граница этой брезгливости нередко сугубо условная: мужчина, страстно целующий губы красивой девушки, может с негодованием отвергнуть мысль воспользоваться ее зубной щеткой, хотя нет оснований предполагать, что полость его собственного рта, к которой он не испытывает отвращения, чище ротовой полости девушки. Здесь внимание сосредотачивается на факторе брезгливости, последняя мешает либидозной переоценке сексуального объекта, но может преодолеваться либидо. Отвращение видится одной из тех сил, которые ведут к ограничению сексуальной цели. Как правило, на гениталии их действие не распространяется. Однако нет сомнения в том, что гениталии противоположного пола сами по себе могут быть предметом отвращения и что такое поведение характерно для всех истеричных больных, в особенности для женщин. Силе сексуального влечения нравится преодолевать это отвращение.

Сексуальное использование заднего прохода

При использовании заднего прохода еще отчетливее ясно, что именно отвращение ставит на эту сексуальную цель клеймо перверсии. Но не следует истолковывать как пристрастность с моей стороны замечание, что люди, которые обосновывают свое отвращение тем, что эта часть тела служит для испражнения и соприкасается с тем, что отвратительно само по себе (с экскрементами), во многом схожи с истеричными девушками, которые обосновывают свое отвращение к мужским гениталиям тем, что последние служат для мочеиспускания.

Сексуальная роль слизистой оболочки заднего прохода отнюдь не ограничивается половым сношением между мужчинами, ее предпочтение не имеет ничего характерного для инвертированных чувств. Напротив, педерастия у мужчин, по-видимому, проистекает из сходства с половым актом между мужчиной и женщиной, тогда как взаимная мастурбация является чаще всего сексуальной целью при сношении инвертированных.

Значение других частей тела

Распространение сексуальной цели на другие части тела во всех своих вариациях не открывает нам ничего принципиально нового, ничего не добавляет к нашему знанию о половом влечении, которое проявляется здесь лишь как стремление овладеть сексуальным объектом во всех отношениях. Правда, при выходе за анатомические границы, помимо сексуальной переоценки, проявляется второй фактор, необычный для общепринятого взгляда. Определенные части тела, скажем, слизистая оболочка рта и заднего прохода, постоянно фигурируют в этих практиках и словно притязают на то, чтобы к ним относились как к гениталиям и соответствующим образом с ними обращались. Позднее будет показано, что это притязание оправдывается историей развития сексуального влечения и что оно реализуется в симптоматике ряда патологических состояний.

Непригодная замена сексуального объекта – фетишизм

Некоторые случаи особенно примечательны – речь о тех, когда нормальный сексуальный объект подменяется другим, имеющим к нему определенное отношение, но совершенно непригодным для того, чтобы служить нормальной сексуальной цели. Ради строгости классификации было бы, несомненно, правильнее упомянуть эту крайне любопытную группу отклонений полового влечения среди отклонений в отношении сексуального объекта, но мы отложили упоминание о ней до тех пор, пока не состоялось знакомство с фактором сексуальной переоценки, от которого зависят явления, связанные с отказом от сексуальной цели.

Заменой сексуального объекта становится, как правило, часть тела (например, нога или волосы), в целом совершенно непригодная для сексуальных целей – или некий неодушевленный предмет, имеющий прямое отношение к лицу, пробуждающему сексуальные чувства (одежда или белье). Такая подмена с известной долей обоснованности приравнивается к фетишам, в которых дикари видели своих божеств.

Переходными к случаям фетишизма, где сексуальная цель, нормальная или извращенная, полностью отрицается, выступают случаи, в которых от сексуального объекта требуется наличие фетишистского условия (определенный цвет волос, конкретная одежда или даже телесный недостаток). Никакие другие вариации сексуального влечения на грани патологии не вызывают у нас столь пристального интереса, как эта, учитывая необычность порождаемых ею явлений. Известное принижение стремления к нормальной сексуальной цели (функциональная слабость полового аппарата) служит, судя по всему, предпосылкой для таких случаев^[26]. Связь с нормой обеспечивается психологически необходимой переоценкой сексуального объекта, которая неизбежно переносится на все, что с ним ассоциируется. Поэтому толика фетишизма всегда присуща нормальной любви, особенно на тех стадиях влюбленности, когда нормальная сексуальная цель кажется недостижимой или ее осуществлению что- либо мешает.

Ситуация перерастает в патологию только тогда, когда стремление к фетишу выходит за пределы необходимой связи с сексуальным объектом и занимает место нормальной цели; далее фетиш отчуждается от конкретного индивидуума и становится единственным сексуальным объектом. Таковы вообще условия перехода, при которых обыденные вариации полового влечения превращаются в патологические отклонения.

Бине [1888]^[28] первым выдвинул утверждение (впоследствии подтвержденное многочисленными примерами), что выбор фетиша определяется некими сексуальными впечатлениями, чаще всего полученными в раннем детстве. (Это можно сопоставить с вошедшей в поговорку «прилипчивостью» первой любви у нормального человека: on revient toujours a ses premier amours^[29]). Такое развитие особенно очевидно в тех случаях, когда налицо фетишистская обусловленность сексуального объекта. Со значением ранних сексуальных впечатлений мы столкнемся позднее в другом месте^[30].

В других случаях замена объекта фетишем бывает вызвана символической связью мыслей, которая преимущественно не осознается человеком. Далеко не всегда возможно проследить пути таких ассоциаций. (Скажем, нога с древности выступала сексуальным символом, судя по мифам^[31], а мех обязан своей ролью фетиша ассоциации с волосяным покровом mons veneris^[32].) Тем не менее данная символика, по-видимому, не всегда оказывается независимой от сексуальных переживаний детства^[33].

(Б) ФИКСАЦИИ НА ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫХ СЕКСУАЛЬНЫХ ЦЕЛЯХ

Возникновение новых намерений

Все внешние и внутренние условия, которые затрудняют или отдаляют достижение нормальной сексуальной цели (импотенция, высокая цена сексуального объекта, опасность полового акта) очевидным образом поддерживают склонность задерживаться на подготовительных актах и образовывать из них новые сексуальные цели взамен нормальных. При тщательной проверке всегда оказывается, что даже самые странные из этих новых намерений уже обнаруживаются как намеки при нормальном сексуальном процессе.

Ощупывание и разглядывание

Известная толика ощупывания необходима – во всяком случае, человеку – перед достижением нормальной сексуальной цели. Общеизвестно, каким источником удовольствия, с одной стороны, является прикосновение к коже сексуального объекта – и какой приток возбуждения, с другой стороны, эти ощущения обеспечивают. Поэтому задержка на ощупывании, при условии, что половой акт вообще состоялся, вряд ли может быть причислена к перверсиям.

То же самое верно в отношении разглядывания – действия, производного, по сути, от ощупывания. Визуальное впечатление остается самым частым способом пробуждения либидозного возбуждения, а естественный отбор полагается на доступность такого способа – если, конечно, следовать подобному телеологическому подходу – и направлен на поиски красоты в сексуальном объекте. Прогрессирующее вместе с обществом сокрытие тела поощряет сексуальное любопытство, которое стремится как бы завершить облик сексуального объекта разоблачением скрытых частей. Впрочем, оно может отвлекаться («сублимироваться») на художественные цели, если удается перевести интерес с гениталий на форму тела в целом^[34]. Задержка на этой промежуточной сексуальной цели сексуально подчеркнутого разглядывания свойственна большинству нормальных людей; более того, она дает возможность направить известную часть своего либидо на высшие художественные цели. С другой стороны, страсть к разглядыванию^[35] становится перверсией, если а) она ограничивается исключительно гениталиями или б) связана с преодолением отвращения (как в случае вуайеристов, людей, подглядывающих за отправлением естественных потребностей); или же в) такая страсть вытесняет нормальную сексуальную цель, а не готовит человека к достижению последней. Третье условие особенно выражено у эксгибиционистов, которые, если доверять результатам ряда анализов, показывают свои гениталии для того, чтобы в качестве ответной услуги увидеть гениталии другого^[36].

При перверсиях, направленных на разглядывание и показывание себя, проявляется крайне необычная особенность, которая будет занимать нас еще больше при описании следующего отклонения: в этих случаях сексуальная цель обретает две формы – активную и пассивную.

Силой, противостоящей скопофилии, но порой ею побеждаемой (сходно с тем, что мы наблюдали при отвращении), выступает стыд.

Садизм и мазохизм

Самая распространенная и значимая среди всех перверсий – склонность причинять боль сексуальному объекту и ее противоположность – удостоилась от Краффт-Эбинга названий, соответственно, «садизм» и «мазохизм», в своей активной и пассивной формах. Другие авторы (см., например, у Шренк-Нотцинга, 1899) предпочитают более узкое обозначение «алголагния»^[37], подчеркивающее удовольствие от боли и жестокость, тогда как в названиях, выбранных Краффт-Эбингом, на передний план выдвигается именно удовольствие от любых проявлений унижения и покорности.

Что касается активной алголагнии, или садизма, ее корни легко выявляются в нормальном поведении. Сексуальность большинства мужчин содержит элемент агрессии, стремления подчинять, биологическое значение которого, пожалуй, состоит в необходимости преодолевать сопротивление сексуального объекта иными способами, кроме как посредством ухаживания. В таком случае садизм будет соответствовать агрессивному элементу сексуального влечения, который обрел самостоятельность и занял главенствующее положение благодаря смещению.

В обычном словоупотреблении определение садизма применяется как к случаям, когда налицо активная или насильственная установка по отношению к сексуальному объекту, так и к случаям, когда удовлетворение достигается исключительно от унижения объекта и жестокого с ним обращения. Строго говоря, только последний крайний случай имеет право называться перверсией.

Сходным образом термин «мазохизм» охватывает все пассивные установки по отношению к сексуальной жизни и к сексуальному объекту, а крайним их выражением служит удовлетворение от восприятия сексуальным объектом физической или душевной боли. Мазохизм как перверсия, по-видимому, больше отдален от нормальной сексуальной цели, чем его противоположность; можно усомниться в том, возникает ли он исходно, – быть может, он проявляется, скорее, вследствие трансформации садизма^[38]. Нередко можно увидеть, что мазохизм представляет собой не что иное, как продолжение садизма, обращенного против собственной персоны, которая, отметим отдельно, занимает место сексуального объекта. Клинический анализ предельных случаев мазохистской перверсии показывает, что тут присутствует сочетание целого ряда факторов (например, кастрационного комплекса и чувства вины), которые преувеличивают и фиксируют первоначальную пассивную сексуальную установку.

Преодолеваемая в этих случаях боль оказывается в одном ряду с отвращением и стыдом в качестве сил, противопоставляемых либидо и ему сопротивляющихся.

Садизм и мазохизм занимают особое место среди перверсий, поскольку противоположность активности и пассивности, лежащая в их основе, принадлежит к общим характерным особенностям сексуальной жизни.

История человеческой культуры доказывает наличие теснейшей, вне всякого сомнения, взаимосвязи между жестокостью и половым влечением, однако до сих пор не предпринималось попыток при объяснении этой взаимосвязи пойти дальше подчеркивания агрессивного фактора в либидо. По мнению некоторых авторов, эта агрессивная сторона полового влечения есть, в сущности, остаток каннибальского вожделения, то бишь в ней сохраняется след стремления к овладению, связанного с удовлетворением иной, в онтогенетическом отношении более древней и важной потребности^[39]. Также утверждалось, что всякая боль содержит в себе возможность ощущения удовольствия. Мы здесь остановимся на том, что удовлетворительное объяснение этой перверсии на сегодняшний день отсутствует, и вполне возможно, что в ней соединяются несколько душевных устремлений, порождая совокупный аффект ^[40].

Самая же поразительная особенность этой перверсии заключается в том, что ее активная и пассивная формы постоянно встречаются вместе у одного и того же индивидуума. Кто испытывает удовольствие от того, причиняя боль другому в сексуальном сношении, тот также способен испытывать наслаждение от боли, которая может у него возникать от половых отношений. Садист – всегда одновременно и мазохист, хотя активная или пассивная сторона перверсии у него может быть выражена сильнее и воплощать преобладающую сексуальную деятельность^[41].

Мы выяснили, что некоторые извращенные наклонности регулярно проявляются как пары противоположностей, и данное обстоятельство, с учетом приводимого далее материала, имеет большое теоретическое значение^[42]. Кроме того, заставляет задуматься тот факт, что существование пары противоположностей, образуемой садизмом и мазохизмом, нельзя просто приписать упомянутому элементу агрессии. Напротив, следовало бы попытаться увязать такие одновременно существующие противоположности с объединенной в бисексуальности противоположностью мужского и женского, для которой в психоанализе часто вводится противопоставление активного и пассивного.

3. Перверсии в целом

Вариация и болезнь

Разумеется, врачи, первыми изучавшие перверсии на ярко выраженных примерах и при особых условиях, были склонны видеть в них, как и при инверсии, указания на дегенерацию или болезнь. Между тем здесь даже легче отвергнуть это мнение, нежели в случае инверсии. Повседневный опыт показывает, что большинство таких отклонений, по крайней мере наименее серьезные из них, образуют редко отсутствующую составную часть сексуальной жизни здоровых людей, которые воспринимают эти отклонения как норму наравне с другими интимностями. При благоприятных обстоятельствах и нормальный человек способен на какой-то срок подменить нормальную сексуальную цель перверсией или предоставить ей место наряду с первой. Никакого здорового человека, судя по всему, не затруднит дополнить нормальную сексуальную цель той или иной перверсией, и всеобщность этого правила сама по себе вполне достаточна для того, чтобы выявить нецелесообразность употребления уничижительного определения «перверсия». В области сексуальной жизни мы непрестанно сталкиваемся с особыми, в настоящее время неразрешимыми трудностями, когда пытаемся провести четкую границу между простыми вариациями в пределах физиологической нормы и патологическими симптомами.

При этом в ряде перверсий качество новой сексуальной цели таково, что оно требует особого изучения. Некоторые перверсии настолько отдаляются по своему содержанию от нормы, что мы не можем не объявить их «болезненными»; в особенности это верно там, где сексуальное влечение при преодолении сопротивления (стыда, отвращения, ужаса, боли) проявляется в вызывающих изумление действиях (например, лизание кала или глумление над трупами). Но и в этих случаях нельзя с уверенностью утверждать, будто деятелями всякий раз окажутся люди душевнобольные или страдающие тяжкими отклонениями. Также остается справедливым, что люди, которые в остальных отношениях ведут себя нормально, в области сексуальной жизни, находясь во власти самого безудержного из всех влечений, проявляют себя как больные. С другой стороны, за явной ненормальностью в иных жизненных отношениях на заднем плане неизменно обнаруживается аномальное сексуальное поведение.

В большинстве случаев патологический характер перверсии обнаруживается не в содержании новой сексуальной цели, а в ее отношении к норме. Если перверсия появляется не заодно с нормой (нормальными сексуальной целью и объектом), когда благоприятные условия содействуют нормальному, а неблагоприятные ему препятствуют, но в ситуациях, когда при любых условиях она вытесняет и замещает нормальное, то есть когда она приобретает свойства исключительности и фиксированности, то будет в целом правильно усматривать в ней патологический симптом.

Психический фактор перверсий

Возможно, именно в связи с наиболее отвратительными перверсиями следует говорить о психическом факторе как важнейшем элементе трансформации сексуального влечения. Нельзя отрицать, что здесь совершается определенная душевная работа, которая, несмотря на жуткие плоды, тождественна идеализации влечения. Всемогущество любви нигде, пожалуй, не проявляется так сильно, как в этих ее извращениях. Самое высокое и самое низкое ближе всего друг к другу в сексуальности («с небес [сквозь мир] в преисподнюю»^[43]).

Два вывода

Изучение перверсий показало, что сексуальное влечение вынуждено сопротивляться неким душевным силам, которые бросают ему вызов и среди которых громче всего заявляют о себе стыд и отвращение. Можно предположить, что эти силы задействованы в сдерживании влечения в пределах, принимаемых за норму; если они развиваются у индивидуума раньше, чем сексуальное влечение достигает своей полноты, то, очевидно, они и будут задавать определенное направление его развитию^[44].

Еще мы установили, что некоторые исследованные нами перверсии становятся понятными только при совпадении нескольких мотивов. Если они допускают анализ – если их можно разложить на части, – это значит, что по своей природе они являются составными. Тут можно усмотреть указание на то, что и само сексуальное влечение, по-видимому, состоит из ряда элементов, которые снова отделяются от него в перверсиях. В таком случае клинические наблюдения за аномалиями наверняка привлекут наше внимание к тем слияниям факторов, которые мы прежде не замечали за единообразным поведением нормальных людей^[45].

4. Сексуальное влечение у невротиков

Психоанализ

Важным дополнением к нашим знаниям о сексуальном влечении у людей, по крайней мере, очень близко стоящих к норме, может послужить источник, который доступен единственным способом. Существует лишь одно средство, позволяющее получить полные и не вводящие в заблуждение сведения о половой жизни так называемых психоневротиков (страдающих истерией, неврозом навязчивых состояний, так называемой неврастенией, а также, несомненно, dementia praecox^[46] и паранойей). Таких людей нужно подвергнуть психоаналитическому исследованию, на которое опирается предложенный Брейером^[47] и мною в 1893 году метод лечения, названный тогда «катартическим».

Прежде всего следует разъяснить, как я поступал в предыдущих публикациях, что, по моему опыту, эти психоневрозы проистекают из воздействия сил сексуального влечения. Я не просто имею в виду, что энергия сексуального влечения дополняет силы, поддерживающие болезненные явления (симптомы), а прямо утверждаю, что этот вклад является единственным постоянным и самым важным энергетическим источником невроза, посему половая жизнь указанных лиц выражается – исключительно, преимущественно либо частично – в этих симптомах. Как я указывал в другом месте^[48], данные симптомы отражают сексуальное поведение больных. Доказательством этого утверждения послужило мне возраставшее на протяжении двадцати пяти лет количество обследований истерических и других невротических пациентов; о результатах обследований я дал – и еще буду давать – подробный отчет в других работах^[49].

Устранение симптомов истерии посредством психоанализа производится на основании допущения о том, что эти симптомы являются заменой – так сказать, транскрипцией – ряда аффективно катектированных^[50] душевных состояний, желаний и устремлений, которым вследствие особого психического процесса (вытеснения) отказано в удовлетворении и воплощении в деятельности, подлежащей осознанию. Эти мыслительные состояния, удерживаемые в бессознательном, норовят обрести выражение, сообразное их эмоциональной ценности, достичь удовлетворения, и находят его при истерии (благодаря процессу «конверсии») в соматических феноменах, то есть в указанных истерических симптомах. Систематическое обращение этих симптомов (при помощи особых приемов) обратно в аффективно катектированные представления, уже теперь осознанные, позволяет получить самые точные сведения о природе и происхождении этих ранее бессознательных психических образований.

Открытия психоанализа

Благодаря психоанализу стало известно, что симптомы представляют собой замену побуждениям, которые заимствуют свою силу из сексуального влечения. Все, что мы знаем о характере истериков – их можно рассматривать в качестве образца всех психоневротиков как таковых – до их заболевания и о поводах к заболеванию, вполне соответствует такому выводу. В истерическом характере можно распознать толику сексуального вытеснения, выходящую за пределы нормы, усиление сопротивления сексуальному влечению (мы уже встречали различные его проявления – стыд, отвращение и мораль), а также инстинктивное, как видится, бегство от интеллектуального осмысления сексуальных тем; в результате наиболее яркие случаи свидетельствуют, что пациенты пребывают в полном сексуальном неведении вплоть до наступления половой зрелости^[51].

При беглом взгляде эта существенная для истерии черта характера нередко прячется за вторым конституирующим фактором истерии, то есть за сильно выраженным, преобладающим сексуальным влечением. Впрочем, психоанализ всякий раз позволяет выделять первый фактор и разрешать противоречивую загадочность истерии через выявление характерной пары противоположностей – чрезмерной сексуальной потребности и избыточного отрицания сексуальности.

Для предрасположенного к истерии человека повод к заболеванию возникает, когда, либо вследствие продолжающегося собственного созревания, либо под влиянием внешних жизненных условий, он всерьез соприкасается с потребностями конкретной сексуальной ситуации. В конфликте между натиском влечения и отрицанием сексуальности болезнь предлагает своего рода путь к спасению: она не улаживает конфликт, а пытается его избежать, преобразуя либидозные стремления в симптомы. Исключения крайне редки: так, истерик, пусть это будет мужчина, может заболеть от какого-то банального проявления эмоций, от конфликта, в центре которого нет сексуального интереса. Психоанализ, впрочем, и в таких случаях исправно доказывает, что именно сексуальный элемент конфликта сделал возможным заболевание, помешав психическим процессам протекать нормальным образом.

Невроз и перверсия

Не подлежит сомнению, что изрядная часть критики этих моих положений объясняется тем, что сексуальность, из которой я вывожу психоневротические симптомы, будто бы отождествляют с нормальным сексуальным влечением. Но психоанализ учит нас идти дальше. Он показывает, что не только за счет так называемого нормального сексуального влечения возникают симптомы – по крайней мере, не исключительно или преимущественно; они посредством конверсии дают выражение влечениям, которые можно обозначить как извращенные (в широком смысле слова), будь они проявлены непосредственно в воображаемых намерениях и в поступках, без отвлечения от сознания. То есть симптомы отчасти образуются за счет ненормальной сексуальности; невроз – это, так сказать, негатив перверсии^[52].

В сексуальном влечении психоневротиков проступают все отклонения, которые мы изучаем как вариации нормальной и выражения болезненной сексуальной жизни.

а) Бессознательная душевная жизнь всех невротиков (без исключения) отмечена инвертированными побуждениями и фиксацией либидо на лицах того же пола. Без подробного обсуждения невозможно должным образом оценить значение этого фактора для оценки формы, принимаемой симптомами болезни; могу только настаивать на том, что бессознательная склонность к инверсии всегда присутствует, что именно она во многом помогает объяснить, в частности, мужскую истерию^[53].

б) Возможно проследить в бессознательном психоневротиков стремление к выходу за анатомические пределы сексуальной деятельности и показать, что такие склонности играют немаловажную роль в образовании симптомов. Среди них с особой частотой встречаются те, при которых в гениталии «превращаются» слизистые оболочки рта и заднего прохода.

в) Совершенно особенное положение среди факторов, приводящих к образованию симптомов, при психоневрозах занимает парциальное влечение^[54], которое проявляет себя преимущественно в парах противоположностей и с которым мы уже сталкивались при обсуждении новых сексуальных целей, – вспомним влечение к разглядыванию и эксгибиционизм, а также активную и пассивную формы влечения к жестокости. Вклад последнего необходим для понимания того факта, что симптомы доставляют страдание, и почти всегда это влечение определяет некоторые особенности социального поведения больных. Благодаря связи жестокости с либидо осуществляется превращение любви в ненависть, нежных побуждений во враждебные, характерные для целого ряда невротических случаев и даже, как представляется, для паранойи.

Интерес к этим открытиям возрастает еще больше из-за некоторых дополнительных обстоятельств.

α) Там, где в бессознательном обнаруживается влечение такого рода, способное составлять пару со своей противоположностью, постоянно выявляется действие второго влечения. То есть любая «активная» перверсия сопровождается своим «пассивным» дополнением; кто в бессознательном эксгибиционист, тот одновременно и вуайерист, а кто страдает от последствий вытеснения садистских побуждений, у того находится другая детерминанта, обусловленная мазохистскими наклонностями. Полное соответствие с поведением выявленных нами «позитивных» перверсий, разумеется, поистине поразительно, однако в картине болезни доминирующую роль обыкновенно играет та или другая из противоположных наклонностей.

ß) В более выраженном случае психоневроза лишь изредка случается так, что развивается всего одно-единственное из этих извращенных влечений. Чаще обнаруживается большее их количество, а следы, как правило, оставляют все; но теперь развитие каждого влечения по отдельности не зависит от развития других. Отмечу, что и здесь изучение «позитивных» перверсий предъявляет точную их противоположность.

Парциальные влечения и эрогенные зоны

Если сопоставить то, что мы узнали из исследования позитивных и негативных перверсий, то будет обоснованным свести их к ряду «парциальных влечений», которые не представляют собой чего-то первичного, но допускают дальнейшее разложение. Под «влечением» здесь понимается психическая репрезентация непрерывно протекающих интрасоматических источников раздражения, в отличие от «раздражения», которое вызывается отдельными, поступающими извне возбуждениями. Тем самым понятие оказывается из разряда тех, что разграничивают душевное и телесное. Проще всего – это как бы напрашивается само собой – предположить применительно к природе влечений, что, взятые обособленно, влечения никакими свойствами не обладают, что они, когда речь заходит о психической жизни, должны рассматриваться только как мера рабочей нагрузки на разум. Друг от друга влечения отличает и наделяет их особыми свойствами их отношение к своим соматическим источникам и к своим целям. Источником влечения является возбуждающий процесс в некоем телесном органе, а ближайшая цель влечения состоит в устранении этого раздражения^[55].

Если множить предпосылки теории влечений, то следующая, от которой мы не можем уклониться, гласит, что от органов тела поступают двоякого рода возбуждения, обусловленные различием их химической природы. Один из этих видов возбуждения мы обозначаем как специфически сексуальный и говорим о затрагиваемом органе как об «эрогенной зоне» исходящего от него парциального сексуального влечения^[56].

Роль эрогенной зоны вполне очевидна в случае перверсий, при которых сексуальным значением наделяются ротовая полость и задний проход. Во всех отношениях эти органы выступают частью полового аппарата. При истерии эти части тела и исходящие от них тракты слизистой оболочки становятся источниками новых ощущений и изменений иннервации, а также источниками процессов, которые можно сравнить с эрекцией, – ровно так, как настоящие гениталии под влиянием возбуждения при нормальных половых процессах.

Значение эрогенных зон как побочных «органов» и суррогатов гениталий наиболее отчетливо среди всех психоневрозов проявляется при истерии; но не нужно думать, будто ими можно пренебрегать при других формах заболевания. В них болезнь лишь менее заметна, поскольку при таких формах (невроз навязчивых состояний и паранойя) образование симптомов происходит в областях душевного аппарата, более удаленных от центров, которые отвечают за управление телом. При неврозе навязчивых состояний наиболее наглядной видится значимость тех позывов, которые создают новые сексуальные цели и кажутся независимыми от эрогенных зон. Но все же в скопофилии и эксгибиционизме глаз соответствует эрогенной зоне; когда речь идет о таких элементах сексуального влечения, как боль и жестокость, ту же роль играет кожа, которая на отдельных участках тела как бы превращается в органы чувств или преображается в слизистую оболочку в качестве эрогенной зоны par excellence^[57].

Объяснение кажущегося преобладания извращенной сексуальности при психоневрозах

Предшествующее обсуждение, похоже, представило сексуальность психоневротиков в ложном свете. Могло показаться, что из-за своих врожденных особенностей психоневротики в сексуальном поведении сильно приблизились к извращенным людям и настолько же отдалились от людей нормальных. При этом совсем не исключено, что конституциональная предрасположенность этих больных (помимо чрезмерной степени сексуального вытеснения и избыточной насыщенности сексуального влечения) заключает в себе также необычайную склонность к перверсии в самом широком смысле слова. Однако исследование более легких случаев показывает, что последнее допущение не обязательно справедливо, что, по крайней мере, при оценке патологических следствий необходимо учитывать противоположное воздействие хотя бы одного фактора. У большинства психоневротиков заболевание возникает только после наступления пубертата, под влиянием требований нормальной половой жизни. (Именно против этого прежде всего направляется вытеснение.) Или же заболевание такого рода возникает позднее, когда либидо отчаивается получить удовлетворение нормальным путем. В обоих случаях либидо ведет себя как поток, главное русло которого перегорожено: оно разливается вокруг, заполняя пустоты, остававшиеся прежде свободными. Тем самым и мнимо выраженная (пусть негативная) склонность психоневротиков к перверсиям может быть обусловлена подобным наличием «пустот» вокруг – во всяком случае, эти «побочные» течения должны усиливаться. Но мы должны поставить сексуальное вытеснение как внутренний фактор в один ряд с теми внешними факторами, каковые, подобно ограничению свободы, недоступности нормального сексуального объекта, опасности нормального полового акта и т. д., вызывают перверсии у индивидуумов, которые в противном случае могли бы остаться нормальными.

При различных неврозах дело может обстоять по-разному: где-то определяющей будет врожденная степень извращенной наклонности, где-то же – ее «побочное» возрастание вследствие оттеснения либидо от нормальной сексуальной цели и сексуального объекта. Было бы неправильно воображать противоположность там, где на самом деле имеет место кооперация. Наиболее яркие проявления невроза всегда случаются тогда, когда конституция и опыт действуют сообща. При преобладании конституции возможно, пожалуй, обойтись без поддержки со стороны жизненных впечатлений, а сильное потрясение в жизни способно обернуться неврозом и при средней конституции. (Впрочем, эти положения в той же мере касаются этиологического значения врожденного и случайно пережитого в других областях поведения).

Если все-таки предположить, что сильно выраженная склонность к перверсиям выступает особенностью психоневротической конституции, то становится возможным выделить – в зависимости от врожденного господства той или иной эрогенной зоны, того или иного парциального влечения – многообразие таких конституций. Соответствует ли врожденной предрасположенности к перверсиям особое отношение к выбору конкретной формы заболевания, – это, как и многое другое в данной области, пока еще не исследовано.

Рассуждения об инфантилизме сексуальности

Показав, что извращенные побуждения причастны к образованию симптомов при психоневрозах, мы значительно увеличили число людей, которых можно было бы причислить к извращенцам. Дело не только в том, что сами невротики представляют собой многочисленную группу; необходимо также учесть, что неврозы во всех своих формах сплошными рядами постепенно переходят в здоровье, и наоборот: недаром тот же Мебиус с полным основанием утверждал, что все мы немного истеричны. Тем самым, благодаря обширнейшему распространению перверсий, мы вынуждены допустить, что предрасположенность к перверсиям не является редкой особенностью, что она должна быть частью нормальной конституции.

Как мы видели, до сих пор дебатируется вопрос о том, сводятся ли перверсии к врожденным детерминантам или возникают благодаря случайным переживаниям, как предполагал Бине в отношении фетишизма. Но теперь мы можем предложить следующий вывод: нечто врожденное и вправду лежит в основе перверсий, но оно врождено каждому, хотя насыщенность этого свойства колеблется и может возрастать под влиянием повседневной жизни. Мы обсуждаем врожденные конституирующие корни сексуального влечения. В одном ряде случаев (перверсии) они развиваются до настоящих «вершителей» сексуальной деятельности, в других же подвергаются недостаточному подавлению (вытеснению), в результате чего могут обходным путем – в виде симптомов болезни – привлечь значительную часть сексуальной энергии. А в наиболее благоприятных случаях между двумя указанными крайностями они могут, посредством действенных ограничений и иных преобразований, обеспечить так называемую нормальную сексуальную жизнь.

Впрочем, нужно сделать следующий шаг в размышлениях. Предполагаемую конституцию, содержащую зачатки всех перверсий, можно выявить лишь у ребенка, хотя все влечения у него проявляются лишь с умеренной интенсивностью. Напрашивается формулировка, что невротики сохранили у себя инфантильное состояние сексуальности или к нему вернулись, и потому следует обратить внимание на сексуальную жизнь ребенка и проследить за игрой влияний, управляющих развитием детской сексуальности вплоть до его исхода в перверсию, невроз или нормальную половую жизнь.

II. Инфантильная сексуальность

Пренебрежение инфантильным

Одна из особенностей отношения общества к половому влечению состоит в том, что принято считать, будто в детстве это влечение отсутствует и пробуждается только в период жизни, именуемый пубертатным. Это не просто заблуждение, оно чревато серьезными последствиями, поскольку именно оно прежде всего повинно в нашем нынешнем неведении относительно основных условий сексуальной жизни. Обстоятельное исследование сексуальных проявлений в детстве, скорее всего, откроет нам существенные черты полового влечения, покажет его развитие и способ, каким оно складывается из различных источников.

Примечательно, что авторы, ставящие себе задачей объяснить свойства и реакции взрослого человека, уделяют гораздо больше внимания доисторическому времени и жизни наших древних предков, то есть приписывают изрядное влияние факторам наследственности, однако упускают из вида, как правило, другое «доисторическое» время – срок детства. Хотя, если задуматься, очевидно, что воздействие этого периода жизни легче понять и оно в целом важнее, чем фактор наследственности^[58]. Верно, что в литературе по данной теме встречаются редкие замечания о преждевременных проявлениях сексуальности у маленьких детей – об эрекции, мастурбации и даже о своего рода имитациях коитуса. Но такие случаи неизменно приводятся в пример как исключительные, как курьезы или же как отталкивающие образчики ранней испорченности. Насколько мне известно, ни один автор не признает прямо закономерностей сексуального влечения в детстве, а в многочисленных сочинениях о развитии ребенка глава «Сексуальное развитие» чаще всего отсутствует^[59].

Инфантильная амнезия

Причину этого удивительного пренебрежения следует усматривать, полагаю, частично в соображениях приличия, которых авторы придерживаются в силу собственного воспитания, частично же в психическом феномене, который пока не поддается внятному объяснению. Имеется в виду своеобразная амнезия, которая у большинства людей, но не у всех, распространяется на раннее детство – до шестого-восьмого года жизни. До сих пор нам не приходило в голову поражаться такой амнезии, при том, что налицо веские причины для изумления. Нам рассказывают, что в эти годы, о которых позднее ничего толком не вспомнить, кроме нескольких сумбурных и отрывочных воспоминаний, мы будто бы живо реагировали на впечатления, умели по-человечески – по-взрослому – выражать горе и радость, проявляли любовь, ревность и прочие страстные чувства, которые нас тогда сильно волновали; даже что мы произносили слова и фразы, которые воспринимались взрослыми как доказательства нашей проницательности и пробуждающейся способности суждения. Но обо всем этом, став взрослыми, сами мы ничего не помним. Почему же наша память настолько отстает от других душевных функций? Ведь у нас есть основания полагать, что ни в какой другой период жизни, нежели в годы детства, она не была более восприимчивой и способной к воспроизводству впечатлений^[60].

С другой стороны, мы должны признать – и можем убедить себя посредством психологического наблюдения за окружающими, – что те же самые впечатления, которые мы позабыли, оставляют глубочайшие следы в нашей душевной жизни и оказывают определяющее воздействие на наше дальнейшее развитие. Следовательно, нельзя всерьез рассуждать о подлинном уничтожении детских впечатлений; нет, речь идет об амнезии, сходной с той, какая отмечается у невротиков в отношении более поздних переживаний: сущность ее заключается в недопущении впечатлений в сознание, то есть в вытеснении. Но какие силы осуществляют это вытеснение детских впечатлений? Тот, кто разрешит эту загадку, объяснит, пожалуй, и истерическую амнезию.

Между тем необходимо еще отметить, что существование инфантильной амнезии обеспечивает новую точку соприкосновения между душевным состоянием ребенка и психоневротика. Выше уже описывалась иная точка соприкосновения, когда излагалась формулировка, гласящая, что сексуальность психоневротиков сохраняет детский характер или возвращается к нему. Не следует ли, в конце концов, и саму инфантильную амнезию сопоставить с сексуальными побуждениями детства?

Вдобавок связь инфантильной амнезии с истерической представляет собой нечто большее, чем простую игру разума. Истерическая амнезия, которая возникает благодаря вытеснению, объясняется только тем обстоятельством, что индивидуум уже обладает богатством воспоминаний, неподвластных сознательному распоряжению и притягивающих к себе, по ассоциативной связи, тот материал, каковой удаляют из сознания силы вытеснения^[61]. Можно утверждать, что без инфантильной амнезии не было бы истерической амнезии.

Итак, инфантильная амнезия, превращающая у каждого человека его детство, так сказать, в нечто наподобие доисторической эпохи и скрывающая от него начало его собственной половой жизни, несет ответственность за то, что детскому возрасту не придают значения с точки зрения развития сексуальной жизни. Единичный наблюдатель не в состоянии заполнить пробелы в нашем знании, возникающие таким образом. Еще в 1896 году я подчеркивал^[62] значение детских лет для возникновения некоторых важных явлений половой жизни – и с тех самых пор не переставал указывать на значимость инфантильного фактора в сексуальности.

Период сексуальной латентности в детстве и его прерывания

Чрезвычайно частые сообщения о явлениях, которые описываются как нерегулярные и исключительные сексуальные побуждения у детей, наряду с обращением к прежде неосознаваемым детским воспоминаниям невротиков, позволяют нам обрисовать приблизительную картину сексуального поведения в детском возрасте^[63].

Кажется несомненным, что зачатки сексуальных побуждений присутствуют уже у новорожденных и продолжают развиваться в течение какого-то времени, но затем все больше и больше подвергаются вытеснению – которое, в свою очередь, порой прерывается вследствие поступательного сексуального развития или может задерживаться из-за индивидуальных особенностей. О закономерностях и периодичности этого «прерывистого» развития нельзя ничего утверждать наверняка. Впрочем, представляется, что сексуальная жизнь детей в возрасте приблизительно трех или четырех лет уже обретает форму, доступную для наблюдения^[64].

Сексуальные задержки

В этот период полной или частичной латентности складываются те душевные силы, которые позднее начинают препятствовать сексуальному влечению и, подобно плотинам, обуздывать его поток, – отвращение, чувство стыда, эстетические и моральные идеалы. Из общения с воспитанными детьми создается впечатление, что сооружение этих плотин во многом происходит через образование, и нет сомнений в том, что оно и вправду во многом этому содействует. Однако на самом деле развитие обусловлено органически, зафиксировано наследственно и порой может протекать без всякого содействия воспитания. Образование и воспитание отнюдь не выходят за пределы отведенной им области и покорно следуют за органически предопределенным процессом, придавая тому более четкое и глубокое выражение.

Возникновение реакций и сублимация

Какими средствами создаются эти конструкции, столь важные для последующей жизни человека культурного и нормального? Возможно, они порождаются самими инфантильными сексуальными побуждениями, деятельность которых не затихает даже в этот латентный период (но их энергия, полностью или по большей части, отводится от сексуального назначения на другие цели). Историки общества склонны, по-видимому, считать, что благодаря такому отклонению сил полового влечения от сексуальных целей и направлению их на новые цели приобретаются важнейшие элементы всех культурных свершений; этот процесс заслуживает обозначения «сублимация». Здесь можно добавить, что сходный процесс разворачивается в развитии отдельного индивидуума, а его истоки нужно помещать в период сексуальной латентности в детстве^[65].

Далее можно высказать ряд соображений по поводу механизма такой сублимации. Сексуальные побуждения детских лет, с одной стороны, не могут, как кажется, найти себе применения, поскольку функция продолжения рода появляется позже (такова главная особенность латентного периода); с другой стороны, эти побуждения сами по себе выглядят перверсивными, то есть исходят от эрогенных зон и подчиняются влечениям, которые, с точки зрения развития индивидуума, способны лишь вызывать ощущения неудовольствия. Поэтому они пробуждают противоположные душевные силы (реактивные побуждения), «возводящие» те упомянутые выше психические плотины (отвращение, стыд и мораль) для действенного подавления этого неудовольствия^[66].

Прерывания латентного периода

Не нужно обманывать себя относительно гипотетической природы и недостаточной ясности нашего понимания процессов латентного периода в детстве (или периода задержки); но мы вступим на более твердую почву, если укажем, что такое толкование инфантильной сексуальности представляет собой идеал воспитания, от которого развитие индивидуума, как правило, где-то отступает, причем зачастую в значительной степени. Время от времени прорывается какая-то часть сексуальных проявлений, которая избежала сублимации, или же на протяжении всего латентного периода сохраняется некая сексуальная деятельность, а затем, в пубертате, сексуальное влечение возникает с новой силой. Воспитатели, если они вообще уделяют внимание инфантильной сексуальности, ведут себя в точности так, будто они разделяют наши взгляды на формирование моральных защитных сил за счет сексуальности и будто знают, что сексуальная деятельность делает ребенка «невоспитуемым»: они преследуют все детские сексуальные проявления как «пороки», будучи не в состоянии что-либо с ними поделать. Но имеются все основания направить свой интерес на эти внушающие воспитателям страх явления, поскольку мы ждем, что они помогут нам объяснить исходную конфигурацию полового влечения.

Проявления инфантильной сексуальности

Сосание пальца

По мотивам, которые станут понятны позднее, среди проявлений инфантильной сексуальности я возьму в качестве образца сосание пальца (или чувственное сосание). Превосходное описание этого явления дал венгерский педиатр Линднер (1879).

Сосание пальца, которому привержены младенцы и которое может продолжаться вплоть до зрелости, а то и сохраняться всю жизнь, подразумевает ритмическое повторение сосательных движений ртом (губами). Не подлежит сомнению, что речь не идет об имитации принятия пищи. Часть губы, язык, любой другой участок кожи, до которого можно достать, даже большой палец ноги – все это используется как объект сосания. Здесь же может возникнуть хватательное побуждение, которое проявляет себя в одновременном ритмическом подергивании за мочку уха или в контакте с телом другого человека (чаще всего ухом). Чувственное сосание сопровождается полным поглощением внимания и ведет либо к засыпанию, либо даже к моторной реакции, напоминающей оргазм^[67]. Нередко сосание сочетается с потиранием определенных чувствительных участков тела – груди или наружных гениталий. Таким путем многие дети приходят от сосания к мастурбации.

Сам Линднер ясно понимал и безоговорочно подчеркивал сексуальную природу этих действий. В детской сосание зачастую приравнивается к другим сексуальным «испорченностям» ребенка. Многие детские врачи и невропатологи решительно выступают против такого понимания, отчасти обусловленного смешением понятий «сексуального» и «генитального». Их возражения ставят вопрос, от ответа на который никак нельзя уклониться: по каким общим характеристикам мы намерены распознавать сексуальные проявления у ребенка? Полагаю, взаимосвязь явлений, которая нам стала понятной благодаря психоаналитическому исследованию, позволяет трактовать сосание пальца как выражение сексуальности; именно на этом примере мы можем изучать существенные свойства инфантильной сексуальной деятельности^[68].

Аутоэротизм

Мы обязаны тщательно разобрать этот пример, причем я настаиваю на том, что наиболее примечательной особенностью этого сексуального поведения выступает то обстоятельство, что влечение направлено не на других людей, что оно удовлетворяется за счет собственного тела. Это аутоэротическое влечение, если воспользоваться удачным определением Хэвлока Эллиса (1910)^[69].

Кроме того, очевидно, что поведение ребенка, увлеченно сосущего палец, определяется поисками некоторого удовольствия, уже пережитого и теперь всплывающего в памяти. В простейшем случае он заново находит это удовлетворение посредством ритмичного сосания участков кожи или слизистой оболочки. Нетрудно также догадаться, по каким поводам ребенок впервые обретает это удовольствие, которое он затем стремится испытать снова. Первая и самая важная для жизни ребенка деятельность – сосание материнской груди (или груди кормилицы) – открывает для него это удовольствие. Губы ребенка, как кажется, уподобляются эрогенной зоне, а ощущение теплой струи молока, несомненно, выступает причиной испытываемого удовольствия. Сначала удовлетворение от эрогенной зоны ассоциируется с удовлетворением потребности в пище. Сексуальная деятельность исходно опирается на функции, служащие самосохранению, и лишь позже становится от них независимой^[70]. Кто видел, как ребенок, насытившись, отпадает от груди с раскрасневшимися щеками и с блаженной улыбкой погружается в сон, тот должен признать, что эта картина в значительной степени сохраняется в последующей жизни в качестве выражения сексуального удовлетворения. Далее потребность в повторении сексуального удовлетворения отделяется от потребности в принятии пищи; это отделение становится неизбежным, когда появляются зубы, и пища уже не только всасывается, но и пережевывается. Ребенок не пользуется посторонним объектом для сосания, предпочитает участки собственной кожи, потому что так удобнее, потому что так он не зависит от окружающего мира, управлять которым пока не способен, и потому что подобным образом он, так сказать, создает себе вторую эрогенную зону, пусть и менее значимую. Неполноценность этой второй зоны позднее окажется среди причин, побуждающих к поиску аналогичной части тела – губ – другого человека. («Жаль, что я не могу поцеловать сам себя», – словно говорит младенец.)

Не все дети сосут. Можно предположить, что к этому занятию приходят те дети, у которых конституционально усилено эрогенное значение ротовой области. Если оно сохраняется, то эти дети, становясь взрослыми, делаются любителями поцелуев, склоняются к извращенным поцелуям или, будучи мужчинами, испытывают тягу к пьянству и курению. Если же вмешивается вытеснение, то они будут ощущать отвращение к еде и страдать истерической рвотой. В силу двойного назначения ротовой области вытеснение переносится на влечение к пище. Многие мои пациентки, страдающие расстройством пищеварения (globus hystericus^[71]), в котором симптомами являются ком в горле и рвота, в детстве охотно сосали палец.

На примере сосания пальца, оно же чувственное сосание, мы уже выявили три существенных признака инфантильной сексуальности. По своему происхождению это одна из важнейших телесных функций; она пока лишена сексуального объекта, то есть аутоэротична; его сексуальная цель подчиняется эрогенной зоне. Заранее укажем, что эти признаки сохраняют свое значение и для большинства других проявлений инфантильных сексуальных влечений.

Сексуальная цель инфантильной сексуальности

Характеристики эрогенных зон

Пример сосания пальца раскрывает нам дополнительные подробности относительно эрогенных зон. Такая зона представляет собой участок кожи или слизистой оболочки, на котором раздражения известного рода вызывают ощущения удовольствия определенного качества. Не подлежит сомнению, что раздражения, вызывающие удовольствие, подчиняются особым условиям, однако последние нам неизвестны. Возможно, некую роль среди них должен играть ритмический характер, и сама собой напрашивается аналогия с щекотанием. Менее понятно, следует ли называть «особенным» характер этого ощущения удовольствия, вызванного раздражением, если понимать под особенностью именно сексуальный фактор. В вопросах удовольствия и неудовольствия психология до сих пор плутает в потемках, и потому самое осторожное предположение будет, пожалуй, здесь наилучшим. Позднее, быть может, нам встретятся доводы, способные (или нет) подтвердить особое качество ощущения удовольствия.

Эрогенность – назовем ее так – может быть каким-то исключительным образом связана с отдельными частями тела. Как показывает пример сосания, существуют «врожденные» эрогенные зоны. Но из этого же примера явствует, что и любой другой участок кожи или слизистой оболочки может выступать в качестве эрогенной зоны, то есть может обладать предрасположенностью к этому. Следовательно, качество раздражителя имеет большее значение для возникновения ощущения удовольствия, нежели особенности участка тела. Ребенок, приверженный чувственному сосанию, ищет по всему своему телу и выбирает для сосания какое-либо место, которое впредь будет предпочитать благодаря привычке; если при этом он случайно наталкивается на какую-либо «врожденную» зону (грудной сосок, гениталии), то, разумеется, данная зона удостаивается преимущественного внимания. Ровно такая же способность к смещению обнаруживается в симптоматике истерии. При указанном неврозе вытеснение затрагивает прежде всего собственно генитальные зоны, которые передают свою уязвимость перед раздражением прочим эрогенным зонам (в зрелом возрасте таковыми обычно пренебрегают), а последние совершенно уподобляются гениталиям. Впрочем, в точности как при сосании, любая другая часть тела может наделяться возбудимостью, присущей гениталиям, и превратиться в эрогенную зону. Эрогенные и истериогенные зоны разделяют общие свойства^[72].

Инфантильная сексуальная цель

Сексуальная цель инфантильного влечения состоит в том, чтобы получить удовлетворение посредством соответствующего раздражения тем или иным способом выбранной эрогенной зоны. Это удовлетворение должно быть пережито ранее и оставить после себя потребность в его повторении; можно ожидать, что природа надежно устроила все так, чтобы это переживание удовлетворения не доставалось воле случая^[73]. Со способом, благодаря которому достигается эта цель в отношении ротовой области, мы уже познакомились: налицо единовременная связь этой части тела также с принятием пищи. Далее нам встретятся и другие подобные приспособления, выступающие источниками сексуальности. Состояние потребности в повторении удовлетворения выдает себя двояко – через своеобразное чувство напряжения, которое само по себе носит скорее характер неудовольствия, и через ощущение зуда или раздражения, проистекающее из центра и проецируемое на периферические эрогенные зоны. Поэтому сексуальную цель можно переформулировать следующим образом: это замена ощущения, спроецированного на эрогенные зоны, таким внешним раздражителем, который устраняет ощущение раздражения и вызывает ощущение удовлетворения. Указанный внешний раздражитель, как правило, подразумевает некие манипуляции, аналогичные сосанию.

В полном согласии с нашими познаниями в физиологии находится тот факт, что данная потребность может возникать и периферически, в результате действительного изменения эрогенной зоны. Удивительным это обстоятельство может показаться лишь потому, что для устранения одного раздражителя как будто необходимо обзавестись другим в том же месте.

Проявления сексуальности в виде мастурбации ^[74]

Мы можем только порадоваться, установив, что после постижения природы влечения, возникающего в одной-единственной эрогенной зоне, нам остается прояснить еще лишь некоторые подробности сексуального поведения ребенка. Наиболее отчетливые различия между зонами проявляются в видах действий, необходимых для удовлетворения влечения: применительно к ротовой области это сосание, а применительно к другим зонам и их свойствам это какие-то иные мышечные действия.

Деятельность анальной зоны

Подобно ротовой области, анальная зона по своему расположению вполне пригодна для того, чтобы служить средством придания сексуальной направленности иным соматическим функциям. Эрогенное значение этой части тела следует представлять себе изначально очень большим. При помощи психоанализа мы не без удивления узнаем, какие преобразования обычно случаются с исходящими из нее сексуальными возбуждениями и как часто у этой зоны остается на всю жизнь значительная доля генитальной раздражимости^[75]. Вследствие кишечных расстройств, столь частых в детские годы, эта зона подвержена интенсивным раздражениям. Такие расстройства в нежном возрасте делают детей, как принято выражаться, «нервными», а при более поздних невротических заболеваниях оказывают определяющее воздействие на симптоматическое выражение невроза, в распоряжение которого предоставляют все разнообразие кишечных расстройств. Принимая во внимание эрогенное значение зоны заднего прохода, каковое сохраняется, по крайней мере, в измененной форме на протяжении всей жизни, мы не должны упускать из виду также геморроидальные влияния, которым прежняя медицина приписывала такую значимость при объяснении невротических состояний.

Дети, которые используют эрогенную раздражимость анальной зоны, выдают себя тем, что задерживают испражнения до тех пор, пока они, скопившись в большом количестве, не вызывают сильных мышечных сокращений; покидая задний проход, они раздражают слизистую оболочку. Несомненно, при этом наряду с болезненными ощущениями возникают и сладострастные. Одним из вернейших признаков будущей «необычности» или «нервности» является упорное нежелание младенца опорожнять кишечник, когда его сажают на горшок (то есть когда это угодно сделать няне): он твердо намерен избавиться от накопленного «богатства» только по собственному усмотрению. Конечно, он ничуть не стесняется пачкать постель; его забота заключается лишь в том, чтобы не лишить себя удовольствия при дефекации. Воспитатели, опять-таки, обоснованно называют дурными детей, которые «берегут» эти отправления.

Содержимое кишечника, выступающее раздражителем сексуально чувствительной поверхности слизистой оболочки, становится этаким «предвестником» деятельности другого органа, которому предстоит вступить в действие только после стадии детства. Но оно для младенца имеет и другое значение, воспринимается как часть собственного тела, как первый «подарок», который он способен сделать и через который может выразить свое отношение к миру вокруг; удерживая содержимое кишечника в себе, младенец выказывает неповиновение. Вместо «подарка» оно впоследствии обретает значение «ребенка» – ведь дети, по одной из теорий инфантильной сексуальности, появляются, когда люди едят, и рождаются через кишечник.

Удержание фекальных масс, которое исходно является преднамеренным со стороны ребенка и служит своего рода мастурбационному, так сказать, раздражению зоны заднего прохода (или для выражения отношения к воспитателям), также оказывается одной из причин запоров, столь распространенных среди невропатов. Кроме того, значимость анальной зоны отражается в том факте, что лишь немногие невротики не склонны придерживаться каких-то копрологических практик, церемоний и т. п., тщательно скрываемых от посторонних^[76].

Фактическое же мастурбационное раздражение анальной зоны при помощи пальца, вызванное центрально обусловленным или периферически подкрепляемым зудом, достаточно часто встречается у детей старшего возраста.

Деятельность генитальной зоны

Среди эрогенных зон детского тела имеется одна, которая, вне сомнения, не привлекает внимания исходно и не может выступать носительницей самых ранних сексуальных побуждений, но которой уготована важная роль в будущем. У мальчика и у девочки она имеет отношение к мочеиспусканию (головка пениса, клитор); у мальчиков она покрыта слизистым мешочком и потому не испытывает недостатка в раздражениях секрециями, уже в раннем возрасте способными вызывать сексуальное возбуждение. Деятельность этой эрогенной зоны, относящейся к половым органам как таковым, кладет начало последующей «нормальной» половой жизни. Анатомическое расположение этой области, секреции, которые в ней выделяются, умывание и вытирание при уходе за телом, а также определенные случайные возбуждения (скажем, перемещение кишечных паразитов у девочек) делают неизбежным то обстоятельство, что ощущение удовольствия, поступающее от этих частей тела, обращает на себя внимание ребенка уже в младенческом возрасте и пробуждает потребность в его повторении. Если обозреть всю совокупность способов возбуждения и принять во внимание тот факт, что гигиенические меры воздействуют на ощущения в той же степени, что и загрязнение, едва ли возможно отрицать, что посредством младенческой мастурбации, которой вряд ли избегает хоть один индивидуум, устанавливается будущий приоритет этой эрогенной зоны в половой деятельности. Устранять раздражение и обеспечивать удовлетворение возможно за счет потирающего прикосновения рукой или за счет надавливания (очевидно, обусловленного рефлексами) – тоже рукой или сомкнутыми бедрами. Последний прием гораздо чаще применяется девочками, а у мальчика предпочтение, отдаваемое руке, само по себе указывает на важный вклад в мужскую сексуальную деятельность со стороны влечения к овладению^[77].

В интересах более полного понимания следует указать, что нужно различать три стадии инфантильной мастурбации. Первая относится к младенчеству, вторая охватывает кратковременный расцвет сексуальной деятельности в возрасте около четырех лет, но только третья стадия соответствует пубертатному онанизму, который зачастую воспринимается как единственно существующий.

Вторая стадия детской мастурбации

Младенческий онанизм, по-видимому, быстро проходит, однако эта привычка способна и непрерывно сохраняться вплоть до пубертата; это может быть первым существенным отклонением от развития, предусмотренного для человека культурного. В какой-то миг в детские годы, после периода младенчества и обычно до четвертого года жизни, сексуальное влечение, исходящее от генитальной зоны, вновь пробуждается – и наличествует до нового подавления или продолжается непрерывно. Эта вторая стадия сексуальной деятельности может приобретать разнообразные формы, которые возможно выяснить только посредством тщательного анализа конкретных случаев. Но все частности так или иначе оставляют по себе глубочайшие (бессознательные) следы впечатлений в памяти человека, определяют развитие его характера, если ему суждено оставаться здоровым, или симптоматику его невроза, если он заболевает после достижения половой зрелости^[78]. В последнем случае мы обнаруживаем, что этот сексуальный период забывается, а относящиеся к нему бессознательные воспоминания смещаются. (Я уже упоминал, что склонен связывать также с этой инфантильной сексуальной деятельностью нормальную инфантильную амнезию.) Благодаря психоаналитическому исследованию удается довести забытое до сознания и устранить тем самым давление, проистекающее из бессознательного психического материала.

Возвращение младенческой мастурбации

В детские годы, о которых идет речь, сексуальное возбуждение младенческого возраста возвращается – либо в виде центрально обусловленного раздражения-зуда, которое требует онанистического удовлетворения, либо в виде процесса, сходного с ночной поллюцией, который, подобно поллюциям в зрелом возрасте, приводит к удовлетворению без каких-либо действий самого человека. Последний случай чаще встречается у девочек и во второй половине детства; его обусловленность не совсем понятна, и, по-видимому, зачастую (но не всегда) предпосылкой служит период более раннего активного онанизма. Симптоматика этих сексуальных проявлений крайне скудная; они относятся, вследствие текущей неразвитости полового аппарата, к мочеиспускательному аппарату, каковой выступает, так сказать, в качестве опекуна первого. Большинство так называемых расстройств мочевого пузыря этого времени суть расстройства сексуальные; enuresis nocturna^[79], если он не выражает эпилептических припадков, соответствует поллюции.

Повторное появление сексуальной деятельности определяется внутренними причинами и внешними поводами, причем те и другие в случаях невротического заболевания можно установить по форме симптомов и полностью раскрыть посредством психоаналитического исследования. Тут следовало бы остановиться подробнее на внутренних причинах, но случайные внешние поводы приобретают к тому времени большое и неослабевающее значение. В первую очередь нужно отметить соблазнение, из-за которого ребенок преждевременно становится сексуальным объектом и при обстоятельствах, оставляющих глубокое впечатление, учится получать удовлетворение от генитальных зон, каковое чаще всего потом пытается воспроизводить при помощи онанизма. Такое влияние может исходить от взрослых или от других детей; не могу не признать, что в своей статье «Об этиологии истерии» (1896) я переоценил частоту и значение этого влияния. В ту пору я еще не знал, что индивидуумы, сохранившие нормальность, в детские годы могли иметь схожий опыт, и потому оценивал соблазнение выше факторов сексуальной конституции и развития^[80]. Разумеется, соблазнения не требуется для пробуждения сексуальной жизни ребенка; последняя может начинаться спонтанно по внутренним причинам.

Полиморфно извращенная предрасположенность

Поучительно, что под влиянием соблазнения ребенок может стать полиморфно извращенным и что его можно склонить ко всевозможным сексуальным извращениям. Это свидетельствует о том, что у детей существует некая внутренняя предрасположенность; совершение тех или иных действий потому встречает так мало сопротивления, что душевные плотины против сексуальных излишеств – стыд, отвращение и мораль – либо еще не возведены, в силу возраста ребенка, либо находятся в стадии возведения. В этом отношении ребенок ведет себя как заурядная невоспитанная женщина, у которой присутствуют такие же полиморфно извращенные наклонности. При обычных условиях такая женщина может оставаться сексуально нормальной, но под руководством умелого соблазнителя приобретает вкус ко всякого рода перверсиям и придерживается их в своей сексуальной деятельности. Сходную полиморфную, то есть инфантильную, предрасположенность выказывают проститутки в своем ремесле, а с учетом изрядного количества проституирующих женщин и тех, кого можно уличить в склонности к проституции без прямого обращения к ней, становится окончательно невозможным не признать в такой предрасположенности ко всем перверсиям нечто общечеловеческое и первоначальное.

Парциальные влечения

Кроме того, внимание к соблазнению нисколько не помогает выявить раннюю историю полового влечения; оно, скорее, запутывает наше понимание, преждевременно предъявляя ребенку сексуальный объект, в котором инфантильное сексуальное влечение пока не нуждается. Между тем мы должны признать, что детская сексуальная жизнь, несмотря на господство в ней эрогенных зон, обнажает элементы, для которых с самого начала в качестве сексуальных объектов служат другие люди. К таким элементам нужно причислять влечения к скопофилии, эксгибиционизму и жестокости, которые представляются в известной степени независимыми от эрогенных зон и долго не вступают в тесную связь с генитальной жизнью, однако уже в детские годы проявляют себя как самостоятельные устремления, обособленные от эрогенной сексуальной деятельности. Маленький ребенок вначале не ведает стыда и в ранние годы выказывает безошибочно опознаваемое удовольствие от обнажения своего тела, причем особо подчеркивая половые органы. Противоположность этой предположительно извращенной наклонности, то есть интерес к разглядыванию половых органов других людей, проявляется, похоже, несколько позже, когда препятствие, воздвигаемое чувством стыда, достигает некоторого развития. Под влиянием соблазнения скопофильская перверсия может приобретать особое значение для сексуальной жизни ребенка. Но все же изучение детского возраста здоровых людей и невротических больных побуждает меня сделать вывод, что скопофилия может также проявиться у ребенка как спонтанное выражение сексуальности. Маленькие дети, внимание которых направлено на собственные гениталии (обычно посредством мастурбации), чаще всего совершают следующий шаг без посторонней помощи и начинают проявлять живой интерес к гениталиям своих товарищей по играм. Поскольку возможность удовлетворить такое любопытство возникает лишь при удовлетворении обеих выделительных потребностей, эти дети со временем превращаются в вуайеристов и усердно подглядывают за мочеиспусканием и дефекацией других. Когда случается вытеснение этих наклонностей, интерес к разглядыванию гениталий других людей (своего или противоположного пола) сохраняется в виде мучительного навязчивого стремления, каковое в ряде невротических случаев оказывается важной побудительной силой, стоящей за образованием симптомов.

Элемент жестокости в сексуальном влечении развивается в детстве тем более независимо от обычной, связанной с эрогенными зонами сексуальной деятельности. Жестокость вообще свойственна детскому характеру, поскольку препятствие, заставляющее при реализации влечения к овладению воздержаться от причинения боли другому (то есть способность к состраданию), складывается сравнительно поздно. Исчерпывающий психологический анализ этого влечения, насколько нам известно, пока не проводился, но возможно допустить, что побуждение к жестокости проистекает из влечения к овладению и проявляется в сексуальной жизни в пору, когда гениталии еще не приобрели своего более позднего значения. Это побуждение властвует на той стадии сексуальной жизни, которую мы далее опишем как догенитальную организацию. Дети, которых отличает особая жестокость по отношению к животным и товарищам, как правило, справедливо вызывают обоснованное подозрение в интенсивной и преждевременной сексуальной деятельности эрогенных зон. Пускай все сексуальные влечения могут отражать преждевременную зрелость, эрогенная сексуальная деятельность, по-видимому, является все-таки первичной. Отсутствие ограничений в форме сострадания угрожает тем, что эта связь жестокости с эрогенными влечениями, возникшая в детстве, впоследствии окажется нерасторжимой. С самой публикации «Исповеди» Жана Жака Руссо хорошо известно, что болезненное раздражение кожи ягодиц является одной из эрогенных причин пассивного влечения к жестокости (мазохизма). Отсюда правильно делается вывод, что телесные наказания, обыкновенно применяемые к этой части тела, не должны распространяться на детей, либидо которых из-за требований культурного воспитания может позднее отклониться от нормы^[81].

Инфантильные сексуальные исследования

Влечение к знанию

Приблизительно тогда же, когда сексуальная жизнь ребенка достигает своего первого расцвета, в возрасте от трех до пяти лет, дети начинают проявлять зачатки той деятельности, которой приписывают влечение к знанию или исследованию. Влечение к знанию нельзя отнести к элементарным составляющим влечений или всецело обусловить сексуальностью. С одной стороны, перед нами некое соответствие сублимированному способу овладения, а с другой стороны, оно задействует энергию стремления к разглядыванию. Но отношение этого влечения к сексуальной жизни является особенно важным, ибо психоанализ доказывает, что влечение к знанию у детей непредвиденно рано и неожиданно сильно обращается на сексуальные вопросы – возможно, даже ими пробуждается.

Загадка Сфинкса

Исследовательской деятельностью у ребенка движут вовсе не теоретические, а практические интересы. Угроза условиям его существования из-за открытия или подозрения, что в семье скоро появится новорожденный, страх потерять в результате заботу и любовь родителей заставляют ребенка задуматься и придают ему проницательности. Соответственно истории возникновения влечения первый вопрос, занимающий маленького исследователя, состоит отнюдь не в различии полов, а в загадке, откуда берутся дети^[82]. (В искаженной форме, из которой легко восстановить первоначальную, ту же загадку задавал Сфинкс в Фивах^[83].) Факт же существования двух полов ребенок поначалу принимает без сопротивления и раздумий. Для мальчиков вполне естественно считать, что такими же гениталиями, как их собственные, наделены все известные им люди, и они не в состоянии соотнести отсутствие таковых со своим представлением об этих других людях.

Кастрационный комплекс и зависть к пенису

Мальчики стойко придерживаются указанного убеждения и упорно его отстаивают, вопреки противоречиям, возникающим вследствие наблюдения; они отказывается от него только после тяжелой внутренней борьбы (комплекс кастрации). Замещение пениса, который будто бы отсутствует у женщин, играет значительную роль в возникновении различных перверсий^[84].

Предположение о наличии у всех людей одинаковых (мужских) гениталий есть первая из множества удивительных и чреватых последствиями инфантильных сексуальных теорий. Ребенку ничуть не интересно, что биологическая наука оправдывает его предрассудки и вынужденно признает женский клитор соответствующей заменой пениса.

Маленькая девочка не впадает в подобное отрицание, когда видит иначе устроенные гениталии мальчика. Она готова признать отличие, и у нее тут же просыпается зависть к пенису, достигающая кульминации в желании стать мальчиком, которое впоследствии имеет большое значение.

Теории рождения

Многие люди могут четко припомнить свой живой интерес в предпубертатный период к тому, откуда берутся дети. Анатомические ответы на этот вопрос, как правило, сильно разнятся – дескать, из маминой груди, или их вырезают из живота, или пупок открывается, чтобы их пропустить^[85]. Вне анализа крайне редко вспоминают о соответствующих исследованиях, предпринимавшихся в ранние детские годы; такие воспоминания давно подверглись вытеснению, но все открытия вели тогда к единообразному выводу: люди заводят детей, съедая определенную еду (как в сказке), а рождаются дети через кишечник, как при дефекации. Эти инфантильные теории напоминают об условиях животного мира, в частности, о клоаке у видов животных, стоящих ниже млекопитающих.

Садистское понимание полового акта

Если дети в столь нежном возрасте становятся свидетелями полового сношения между взрослыми (последние пребывают в убеждении, что маленький ребенок не может понять ничего сексуального), то они неизбежно истолковывают сексуальный акт только как дурного рода обращение или насилие, то есть в садистском смысле. Психоанализ также позволяет установить, что такое впечатление раннего детства во многом способствует предрасположенности к последующему садистскому смещению сексуальной цели. В дальнейшем дети много размышляют о том, в чем заключается половое сношение и как его понимать (что значит быть замужем или женатым); обыкновенно они ищут раскрытие этой тайны в повседневной деятельности, как-либо связанной с функциями мочеиспускания или испражнения.

Типичная неудача инфантильного сексуального исследования

В целом о детских сексуальных теориях можно сказать, что они отображают собственную сексуальную конституцию ребенка и, несмотря на причудливые заблуждения, свидетельствуют о большем, чем можно было бы предполагать у их создателей, понимании сексуальных процессов. Дети также воспринимают изменения в облике матери при беременности и умеют их правильно истолковывать; басня про аиста очень часто рассказывается слушателям, которые относятся к ней с глубоким недоверием, по большей части немым. Впрочем, поскольку детскому сексуальному исследованию остаются недоступными два элемента – роль оплодотворяющего семени и существование женского полового отверстия (именно те элементы, в которых инфантильная организация отстает), – то усилия маленьких исследователей зачастую остаются бесплодными и заканчиваются запретами, каковые нередко способствуют стойкому ослаблению тяги к знаниям. Сексуальное исследование в ранние детские годы всегда производится в одиночестве; оно является первым шагом к самостоятельному восприятию мира и подразумевает значительное отчуждение ребенка от окружающих его людей, хотя прежде те пользовались полным его доверием.

Стадии развития сексуальной организации

До сих пор в качестве характерных особенностей инфантильной сексуальной жизни мы подчеркивали факт аутоэротичности (она находит свой объект в собственном теле) и то обстоятельство, что отдельные парциальные влечения, в целом никак не связанные и не зависимые друг от друга, направлены на получение удовольствия. Итогом развития предстает так называемая нормальная сексуальная жизнь взрослого человека, в которой получение удовольствия подчиняется функции продолжения рода, а парциальные влечения, над коими властвует одна-единственная эрогенная зона, образуют строгую организацию для достижения сексуальной цели с внешним сексуальным объектом.

Догенитальные организации^[86]

Изучение с помощью психоанализа торможений и нарушений в этом процессе развития позволяет выявить зачатки и предварительные ступени такой организации парциальных влечений (эти предварительные ступени создают своего рода сексуальный режим). Стадии сексуальной организации обычно проживаются ровно и выдают себя разве что в виде намеков. Только в патологических случаях они становятся активными и заметными для поверхностного наблюдения.

Будем называть догенитальными те схемы сексуальной жизни, в которых генитальные зоны еще не начали играть главенствующую роль. До сих пор мы выявили всего две такие схемы, которые во многом заставляют говорить о своего рода возврате к раннему животному состоянию.

Первой догенитальной сексуальной схемой является оральная, или, если угодно, каннибальская. Сексуальная деятельность еще не отделена в ней от принятия пищи, противоположности внутри самой деятельности еще не дифференцированы. Объект обоих видов деятельности – один и тот же, сексуальная цель состоит в поглощении объекта; перед нами прототип процесса, который позднее будет играть столь значимую психическую роль в форме отождествления. Рудимент этой мнимой, навязанной нам патологией стадии можно усмотреть в сосании пальца, при котором сексуальная деятельность, отделенная от принятия пищи, нацелена не на посторонний, внешний объект, а на собственное тело^[87].

Вторая догенитальная стадия – это анально-садистская организация. Здесь уже налицо противоположность, которая пронизывает сексуальную жизнь, но еще нельзя говорить о мужском и женском – мы можем рассуждать только об активном и пассивном начале. Активность проявляется благодаря влечению к овладению, действующему преимущественно через телесную мускулатуру, а эрогенная слизистая оболочка кишечника оказывается органом с наиболее пассивной сексуальной целью. Для обоих стремлений имеются объекты, которые не тождественны между собой. А рядом с указанными действуют, в аутоэротической манере, другие парциальные влечения. Следовательно, на этой стадии сексуальная полярность и внешний объект уже доступны для наблюдения. Организация же и подчинение репродуктивной функции по-прежнему отсутствуют^[88].

Амбивалентность

Эта форма сексуальной организации может сохраняться на протяжении всей жизни и постоянно оттягивать на себя значительную часть сексуальных проявлений. Преобладание садизма и роль клоаки, исполняемая анальной зоной, придают этой схеме ярко выраженный архаичный характер. Кроме того, для нее характерно то, что пары противоположных влечений развиваются в ней до приблизительно схожей степени, и такое состояние дел, по удачному выражению Блейлера, мы называем амбивалентностью.

Предположение о существовании догенитальных схем сексуальной жизни опирается на анализ неврозов, его едва ли возможно понять без учета этого факта. Можно ожидать, что дальнейшие аналитические исследования предоставят нам еще больше сведений о строении и развитии нормальной сексуальной функции.

Чтобы дополнить картину инфантильной сексуальной жизни, необходимо признать, что зачастую или регулярно выбор объекта совершается уже в детские годы (сходно с событиями пубертатной фазы развития); иначе говоря, все сексуальные устремления направляются на единственного человека, с помощью которого хотят достичь целей. В таком случае это наибольшее приближение в детские годы к окончательной форме сексуальной жизни после пубертата. Отличие состоит лишь в том, что объединение парциальных влечений и подчинение их примату гениталий в детстве возможно лишь в предельно неполной мере – или невозможно вовсе. Постановка этого примата на службу продолжению рода оказывается тем самым последней стадией развития сексуальной организации^[89].

Двукратный выбор объекта

Можно считать типичным выбор объекта, осуществляемый двукратно, то есть в два приема. Первый выбор происходит в промежутке между двумя и пятью годами, а в латентный период процесс приостанавливается или даже регрессирует; этот промежуток отличается инфантильной природой своих сексуальных целей. Второй выбор совершается с наступлением пубертата и определяет окончательную форму сексуальной жизни.

Хотя двукратная суть выбора объекта на самом деле сводится к воздействию латентного периода, эта процедура чрезвычайно важна для изучения расстройств конечного состояния. Результаты инфантильного выбора объекта проявляются в более поздний период; они либо сохраняются в том же виде, либо обновляются ко времени пубертата. Однако вследствие развития вытеснения в срок между двумя этими стадиями ими невозможно воспользоваться. Их сексуальные цели слабеют, и теперь они представляют, если можно так выразиться, «аффективное» течение сексуальной жизни. Лишь психоаналитическое исследование способно показать, что за этой аффективностью, восхищением и уважением скрываются прежние сексуальные устремления инфантильных парциальных влечений, утратившие свою пригодность. Выбор объекта в пубертатный период предусматривает отказ от инфантильных объектов детства и возобновление в качестве «чувственного» течения. Несовпадение обоих течений довольно часто приводит к тому, что предстает недостижимым один из идеалов сексуальной жизни – объединение всех желаний в одном объекте.

Источники инфантильной сексуальности

Наше стремление проследить происхождение сексуального влечения показало, что сексуальное возбуждение возникает: а) как воспроизведение удовлетворения, пережитого ранее в связи с другими органическими процессами; б) посредством соответствующего раздражения периферических эрогенных зон; в) как выражение некоторых не совсем понятных нам по своему происхождению «влечений», будь то скопофилия или влечение к жестокости. Психоаналитическое исследование, возвращающее в детство из более позднего периода, и текущее наблюдение за детьми открывают нам и другие постоянные источники сексуального возбуждения. Прямое наблюдение за детьми имеет тот недостаток, что оно опирается на сведения, с легкостью допускающие неверное истолкование; психоанализ же затрудняется тем, что он приходит к объектам и выводам только долгими обходными путями. Однако во взаимодействии эти два метода обеспечивают достаточную степень надежности научных открытий.

При исследовании эрогенных зон мы обнаружили, что эти участки кожи просто-напросто обладают повышенной возбудимостью, которая в известной степени присуща всей поверхности кожи. Поэтому вряд ли удивит заявление, что некоторым видам общей раздражимости кожи следует приписать четко выраженные эрогенные воздействия. Среди них мы подчеркиваем прежде всего температурные раздражения, важность которых, не исключено, позволит нам заодно понять терапевтический эффект теплых ванн.

Механические возбуждения

Здесь нужно упомянуть о достижении сексуального возбуждения через ритмические механические сотрясения тела. Раздражители такого рода действуют тремя способами: они воздействуют на чувственный аппарат вестибулярных нервов, на кожу и на глубинные органы (то есть на мышцы и суставной аппарат). Наличие ощущений удовольствия – стоит отметить, что тут понятия «сексуальное возбуждение» и «удовлетворение» можно во многом употреблять взаимозаменяемо, чему позднее будет предложено содержательное объяснение, – итак, наличие ощущений удовольствия, вызываемого механическими сотрясениями тела, подтверждается тем фактом, что дети очень любят пассивные игры наподобие качания и подбрасывания и непрерывно требуют их повторения^[90]. Хорошо известно, что убаюкивание регулярно используется для того, чтобы усыпить беспокойных детей. Качка в повозках и – позднее – в поездах оказывает столь завораживающее воздействие на детей старшего возраста, что все мальчики, по крайней мере, хоть раз в жизн�

© ООО «Издательство АСТ», 2022

Очерки по теории сексуальности[1]

Предисловие ко второму изданию

Автор нисколько не обманывает себя относительно пробелов и неясностей этого небольшого сочинения; тем не менее он воспротивился искушению включить сюда результаты исследований последних пяти лет, поскольку это разрушило бы единство и документальность работы. Поэтому ниже воспроизводится дословно исходный текст с незначительными изменениями, автор же довольствуется добавлением нескольких примечаний, которые отличаются от более старых наличием особой пометки. Кроме того, заветная мечта автора состоит в том, чтобы эта книга побыстрее устарела, чтобы ее прежняя новизна сделалась общепринятым мнением, а те недостатки, которые имеются в работе, заменились более правильными суждениями.

Вена, декабрь 1909 года

Предисловие к третьему изданию

Более десяти лет наблюдая за тем, как принимают эту книгу и какое воздействие она оказывает, хочу воспользоваться возможностью и снабдить третье ее издание новым предисловием с несколькими замечаниями, призванными предотвратить неверное истолкование и неосуществимые пожелания. Прежде всего следует подчеркнуть, что нижеследующее изложение вытекает сугубо из повседневного врачебного опыта, который должны углубить и сделать научно значимым результаты психоаналитического исследования. Вряд ли эти «Очерки по теории сексуальности» могут содержать что-либо еще, кроме положений, которые навязывает или позволяет подтвердить психоанализ. Поэтому исключено, что их когда-либо удастся развернуть в полноценную «теорию сексуальности», и вполне естественно думать, что ряд важных проблем сексуальной жизни остался за пределами этой работы. Но не следует умозаключать отсюда, что эти пропущенные «ответвления» столь обширной темы неведомы автору или что он пренебрег ими как второстепенными.

Тот факт, что сей труд опирается на психоаналитический опыт, побудивший к его составлению, проявляется не только в выборе тем для обсуждения, но и в расположении материала. В тексте работы соблюдается определенный порядок следования; предпочтение отдается описанию случайных факторов, а более общие соображения отодвигаются на задний план, причем онтогенезу внимания уделяется куда больше, чем филогенезу[2]. Именно случайные факторы играют важнейшую роль в анализе и почти полностью ему поддаются, а более общие соображения (диспозиционного порядка) проступают лишь следом, как нечто такое, что пробуждается вследствие пережитого; адекватное их рассмотрение выходит далеко за пределы области психоанализа.

Такая же зависимость господствует в отношениях между онто— и филогенезом. Онтогенез можно трактовать как воспроизведение филогенеза, при условии, что последний не изменяется под влиянием новых переживаний. Филогенетические диспозиции обнаруживают себя за онтогенетическим процессом. Но диспозиция, предрасположенность есть фактически осадок более ранних видовых переживаний, который пополняется новыми индивидуальными переживаниями – как сумма случайных факторов.

При этом необходимо подчеркнуть, что настоящая работа характеризуется не только полной зависимостью от психоаналитического исследования, но и преднамеренной независимостью от биологического исследования. Я старательно избегал привносить научные предположения, будь то из общей сексуальной биологии или из сексуальной биологии отдельных видов, в свое исследование, которое посвящено изучению сексуальной функции человеческих существ, каковое стало возможным благодаря методике психоанализа. Моя цель изначально заключалась скорее в том, чтобы выяснить, далеко ли можно продвинуться посредством психологического исследования в области биологии человеческой сексуальной жизни. Посему для меня было допустимо указывать на связи и совпадения, обнаружившиеся в ходе исследования, но у меня не возникало потребности уклоняться в стороны, если психоаналитический метод в некоторых важных пунктах приводил к выводам и результатам, которые существенно отличались от тех, что опирались исключительно на биологию.

В этом третьем издании я добавил много нового материала, но не стал как-то по-особому его обозначать, в отличие от предыдущих изданий. В настоящее время прогресс в нашей области научной деятельности замедлился, однако нельзя было обойтись без некоторых дополнений к этому сочинению, чтобы оно отражало достижения новейшей психоаналитической литературы.

Вена, октябрь 1914 года

Предисловие к четвертому изданию

После того как схлынули паводки военного времени, можно с удовлетворением отметить тот факт, что интерес к психоаналитическому исследованию в огромном мире нисколько не угас. Но не все части теории постигла одинаковая судьба. Чисто психологические изыскания и достижения психоанализа в областях бессознательного, вытеснения, конфликта как причины болезни, выгод от болезни, механизмов образования симптомов и пр. получают все большее признание и принимаются во внимание даже теми, кто в целом отвергает наши взгляды. А вот часть теории, граничащая с биологией (основы которой изложены в этом небольшом сочинении), продолжает вызывать ничуть не меньше возражений и даже побудила кое-кого, кто в течение какого-то времени живо интересовался психоанализом, отойти от него и встать на новую точку зрения, где опять ограничивается роль сексуального фактора в нормальной и патологической душевной жизни.

При этом мне трудно признать, что эта часть психоаналитической теории отдалена от действительности, которую требуется объяснить, намного сильнее, чем все остальное. Собственные воспоминания и постоянно повторяемые исследования уверяют меня в том, что данная часть теории опирается на столь же тщательные и непредвзятые наблюдения, причем не составляет никакого труда объяснить указанное расхождение с общественным признанием моих взглядов. Во-первых, описанные здесь начальные стадии сексуальной жизни человека могут быть подтверждены только исследователями, которые обладают достаточным терпением и техническим мастерством, чтобы довести анализ до детских лет пациента. Часто для этого отсутствует возможность, поскольку врачебная деятельность требует как можно более быстрого, хотя бы и показного, излечения больного. Именно врачи, применяющие психоанализ, вообще имеют доступ к этой области знаний и возможность выносить суждения, на которые не влияли бы их собственные антипатии и предубеждения. Умей род человеческий учиться по непосредственному наблюдению за детьми, то эти три очерка никогда, пожалуй, не были бы написаны.

Также следует помнить, что частично содержание данного сочинения – указание на важность сексуальной жизни для всех человеческих достижений и предпринятая здесь попытка расширить понятие сексуальности – исходно порождало сильнейшее сопротивление психоанализу. Испытывая потребность в полнозвучных лозунгах, люди стали даже рассуждать о «пансексуализме» психоанализа и выдвигать бессмысленный упрек, будто он старается объяснить сексуальностью «все на свете». Этому можно было бы удивляться, будь мы сами способны забыть воздействие аффективных факторов, которые путают и приводят в замешательство. Минуло немало времени с тех пор, как философ Артур Шопенгауэр показал людям, насколько их действия и желания обусловлены сексуальными устремлениями – в обычном смысле слова, – и обширный читательский мир попросту не смог полностью отринуть столь захватывающее представление. Что же касается «расширения» понятия сексуальности, которое стало необходимым вследствие анализа детских неврозов и поведения так называемых извращенцев, то всякому, кто, с высоты своей точки зрения, с презрением смотрит на психоанализ, следует напомнить, сколько тесно расширенная сексуальность психоанализа смыкается с Эросом божественного Платона.

Вена, май 1920 года

I. Сексуальные отклонения[3]

Факт наличия половой потребности у человека и животного в биологии выражается допущением существования «полового влечения», по аналогии с влечением к принятию пищи, то есть с голодом. В повседневной речи обозначения, соответствующего слову «голод», не имеется, а наука в качестве такового употребляет слово «либидо»[4].

Популярное мнение содержит вполне определенные представления о природе и свойствах этого полового влечения. Признается, что в детстве оно отсутствует, появляется в период пубертата в связи с процессами созревания, выражается в непреодолимой тяге одного пола к другому, а его цель, как предполагается, состоит в половом соединении – или, по крайней мере, в таких действиях, которые находятся на пути к нему. Но у нас имеются все основания усматривать здесь целиком и полностью неверное отображение действительности; если присмотреться пристальнее, то мы увидим длинный ряд заблуждений, неточностей и поспешных выводов.

Тут следует ввести два термина. Назовем человека, от которого исходит половое притяжение, «сексуальным объектом», а действие, к которому подталкивает влечение, «сексуальной целью». Тогда научно выполненное наблюдение покажет, что в отношении обоих – сексуального объекта и сексуальной цели – имеются многочисленные отклонения, а отношение между последними и условной сексуальной нормой требует всестороннего изучения.

1. Отклонения относительно сексуального объекта

Популярное мнение о половом влечении нагляднее всего выражается в поэтическом вымысле об исходном разделении человека на две половинки – мужчину и женщину, причем якобы эти две половинки вечно стремятся соединиться вновь в любви[5]. Поэтому большой неожиданностью будет узнать, что есть мужчины, сексуальным объектом которых выступает не женщина, а мужчина, и есть женщины, для которых сексуальным объектом является не мужчина, а женщина. О таких людях говорят, что они «противоположно сексуальны» или, что точнее, инвертированы, а сам факт описывается как инверсия. Число таких людей довольно значительно, хотя точное установление их численности сопряжено с трудностями[6].

(А) ИНВЕРСИЯ

Поведение инвертированных

Такие люди сильно различаются в своем поведении сразу в нескольких отношениях.

а) Они абсолютно инвертированы, то есть их сексуальный объект может быть только одного с ними пола, тогда как противоположный пол никогда не вызывает у них полового желания, оставляет их холодными или даже вызывает у них сексуальное отвращение. Вследствие указанного отвращения мужчины неспособны совершить нормальный половой акт или при его совершении не испытывают никакого наслаждения.

б) Они амфигенно[7] инвертированы, то есть являются психосексуальными гермафродитами, а их сексуальный объект может принадлежать как к одному с ними, так и к противоположному полу; следовательно, у инверсии отсутствует свойство исключительности.

в) Они случайно инвертированы, то есть при некоторых внешних условиях, среди которых на первом месте стоят недоступность нормального полового объекта и подражание, могут избрать сексуальным объектом лицо одного с ними пола и в половом акте с ним получить удовлетворение.

Далее, инвертированные различаются суждениями об особенностях своего полового влечения. Некоторые из них принимают инверсию как нечто совершенно естественное, подобно тому, как нормальный человек принимает направленность своего либидо, и решительно отстаивают ее равноправие с нормальной направленностью. Другие же восстают против своей инверсии и ощущают ее как болезненную навязчивость[8].

Прочие вариации касаются отношения ко времени. Характерное свойство инверсии либо существует с давних пор, насколько хватает воспоминаний индивидуума, либо обращает на себя внимание только в определенный момент до или после пубертата[9]. Эта особенность либо сохраняется всю жизнь, либо временно исчезает и возвращается, либо представляет собой отдельный эпизод на пути нормального развития; более того, она может проявиться только в позднем возрасте по истечении длительного периода нормальной половой деятельности. Наблюдается также и периодическое колебание между нормальным и инвертированным сексуальным объектом. Особенно интересны случаи, когда либидо меняется и направляется на инвертированный сексуальный объект после какого-либо досадного опыта с нормальным объектом.

Как правило, эти разнообразные разновидности вариаций существуют независимо друг от друга. Однако относительно крайней формы обычно можно предполагать, что инверсия существует с очень раннего возраста и что данный человек свыкся с этой своей особенностью.

Многие авторы отказались бы объединять в одну группу перечисленные мною случаи и предпочли бы подчеркивать различия, а не сходства, согласно собственным предпочитаемым взглядам на инверсию. Но все же, при всей неоспоримости различий, нельзя не заметить, что существует множество переходных ступеней каждого типа, и поэтому мы вынуждены признать наличие связанных последовательностей.

Природа инверсии

Ранее инверсию трактовали как врожденный признак нервной дегенерации. Это представление согласовывалось с тем фактом, что врачи-наблюдатели впервые столкнулись с нею у тех, кто страдал – или производил впечатление страдающего – от душевных расстройств. В этой характеристике инверсии содержатся два указания, которые следует рассмотреть по отдельности, – врожденность и дегенерация.

Дегенерация

Определение дегенерации в данной связи предусматривает ряд возражений, которые касаются употребления этого слова в обыденной речи. Вошло в обычай трактовать как дегенерацию всякие болезненные проявления, которые не имеют непосредственно травматического или инфекционного происхождения. Предложенная Маньяном[10] классификация дегенератов такова, что даже в самых совершенных формах нервной деятельности не исключается возможность использования этого понятия. При таких обстоятельствах позволительно спросить, какая польза и какое пополнение наших знаний содержатся в термине «дегенерация». Представляется более целесообразным говорить о дегенерации в случаях,

1) когда одновременно наблюдаются несколько серьезных отклонений от нормы;

2) когда работоспособность и жизнеспособность в целом как будто сильно страдают[11].

Однако есть целый ряд обстоятельств, доказывающих, что в этом истинном смысле инвертированные не являются дегенератами.

1) Инверсия встречается у людей, которые не обнаруживают никаких иных серьезных отклонений от нормы.

2) Она также встречается у людей, работоспособность которых не нарушена; более того, эти люди отличаются особенно высоким интеллектуальным развитием и этической культурой[12].

3) Если не принимать во внимание пациентов из своей врачебной практики и попытаться охватить более широкую область, то в двух направлениях наталкиваешься на факты, не позволяющие воспринимать инверсию как признак дегенерации.

а) Нужно иметь в виду, что инверсия встречается часто – у древних народов на вершине развития их культуры она была едва ли не институтом, наделенным важными функциями;

б) Она чрезвычайно распространена у многих диких и примитивных народов, тогда как само понятие дегенерации принято соотносить с высокой цивилизацией (Блох); даже среди цивилизованных народов Европы климат и раса оказывают существенное влияние на преобладание инверсии и на отношение к ней[13].

Врожденность

Как нетрудно догадаться, врожденность приписывали только первому, самому крайнему классу инвертированных, причем основания для этого заключались лишь в утверждениях этих людей, будто никогда в их жизни половое влечение не проявляло иной направленности. Само существование двух других классов, в особенности третьего («случайного»), непросто примирить с гипотезой о врожденности инверсии. Этим объясняется стремление сторонников данного мнения отделять группу абсолютно инвертированных от всех других, тем самым отказываясь от общеупотребительного понимания инверсии. С точки зрения таких людей инверсия в ряде случаев будет врожденной для одной группы, а для прочих станет возникать иными способами.

Противоположное этому мнение гласит, что инверсия полового влечения приобретается человеком. Данный взгляд основывается на следующих соображениях:

1) у многих инвертированных, даже среди инвертированных абсолютно, можно выявить раннее сексуальное впечатление, оказавшее на них сильное влияние, и последствием этого впечатления оказывается склонность к гомосексуальности;

2) у многих других людей можно выявить внешние обстоятельства, равно благоприятствующего и сдерживающего характера, который в тот или иной период жизни приводят к фиксации инверсии (скажем, исключительное общение с лицами того же пола, товарищество в окопах, содержание в тюрьмах, опасности гетеросексуальных отношений, целибат, половая слабость и т. д.);

3) от инверсии можно избавиться при помощи гипнотического внушения, что было бы удивительным при ее врожденном характере.

Учитывая сказанное выше, можно вообще оспаривать существование врожденной инверсии. Нам могут возразить (см., например, работу Хэвлока Эллиса за 1915 г.[14]), что при более тщательном изучении случаев предположительно врожденной инверсии удастся, пожалуй, тоже выявить некое событие раннего детства, определившее направленность либидо. Это событие просто-напросто выпало из сознательной памяти, но его можно восстановить при соответствующем воздействии. По мнению таких авторов, инверсию следует описывать только как частую разновидность полового влечения, которая предопределяется множеством внешних жизненных обстоятельств.

Очевидная достоверность этого вывода, впрочем, полностью опровергается тем соображением, что многие люди подвержены схожим сексуальным влияниям (в том числе соблазнению и взаимной мастурбации в ранней юности), однако они не становятся инвертированными или не остаются такими навсегда. Посему напрашивается предположение, что выбор между врожденным и приобретенным либо не является принципиальным, либо не охватывает всех условий, подразумеваемых инверсией.

Объяснение инверсии

Природу инверсии нельзя объяснить ни предположением, что она является врожденной, ни противоположным мнением, будто она приобретается. В первом случае необходимо выяснить, что именно врожденное, если не принимать простейшее объяснение – мол, человек рождается уже с половым влечением, нацеленным на определенный сексуальный объект. Во втором случае встает вопрос, достаточно ли разнообразных случайных влияний для объяснения факта приобретения инверсии без участия самого индивидуума. В соответствии с предыдущими нашими рассуждениями отрицание этого последнего фактора недопустимо.

Бисексуальность

Свежее возражение против популярного взгляда предложено в работах Лидстона (1889), Кьернана (1888) и Шевалье (1893)[15], и все эти сочинения допускают возможность сексуальной инверсии. Принято считать, будто человеческое существо может быть либо мужчиной, либо женщиной. Но наука знает случаи, в которых половые особенности словно стираются, вследствие чего определение пола становится затруднительным. Прежде всего нужно вспомнить анатомию. Гениталии людей, подверженных таким особенностям, сочетают мужские и женские признаки (это явление известно как гермафродитизм). В редких случаях оказываются сформированными оба половых аппарата одновременно (истинный гермафродитизм), но куда чаще имеет место обоюдная недоразвитость[16].

Важнейшее значение этих аномалий заключается в том неожиданном факте, что они способствуют нашему пониманию нормального анатомического развития. Известная степень анатомического гермафродитизма присуща и норме; у каждого нормального индивидуума мужского или женского пола имеются следы аппарата противоположного пола, которые либо продолжают существовать, не выполняя никакой функции, в качестве рудиментарных органов, либо изменяются и выполняют другие функции.

Эти хорошо известные анатомические факты побуждают допустить, что исходная бисексуальная предрасположенность в ходе развития человека превращается в моносексуальность – с незначительными рудиментарными остатками другого пола.

Велик соблазн перенести это допущение на психическую область и объяснять инверсию в различных ее проявлениях как выражение психического гермафродитизма. Чтобы решить вопрос окончательно, требуется лишь постоянное совпадение инверсии с душевными и соматическими признаками гермафродитизма.

Однако это ожидание не оправдалось. Попросту невозможно предъявить тесную связь между предполагаемым психическим и установленным анатомическим гермафродитизмом. У инвертированных часто встречается общее ослабление полового влечения в сочетании с легкой анатомической атрофией органов (см. указанную работу Хэвлока Эллиса). Так бывает зачастую, но отнюдь не всегда или хотя бы в большинстве случаев. Посему надлежит признать, что инверсия и соматический гермафродитизм в целом независимы друг от друга.

Кроме того, придается большое значение так называемым вторичным и третичным половым признакам и указывается частое их присутствие у инвертированных (см. работу Эллиса). Разумеется, здесь также многое верно, однако нельзя забывать, что вторичные и третичные половые признаки одного пола очень часто встречаются у противоположного пола. Они служат указанием на гермафродитизм, хотя их нисколько не затрагивает смена сексуального объекта применительно к инверсии.

Психический гермафродитизм обрел бы воплощение, происходи наряду с инверсией полового объекта, по меньшей мере, изменение прочих душевных свойств, влечений и черт характера в противоположные, направленные на другой пол. Но лишь у инвертированных женщин мы встречаем подобную инверсию характера с какой-либо регулярностью; у мужчин же с инверсией сочетается полнейшая душевная маскулинность. Если настаивать на существовании психического гермафродитизма, необходимо добавить, что его проявления в различных областях отмечены только незначительной взаимной обусловленностью. Впрочем, то же самое относится к соматическому гермафродитизму; согласно Хальбану (1903)[17], случаи недоразвитости или атрофии органов и вторичные половые признаки встречаются во многом независимо друг от друга.

Теория бисексуальности в своей простейшей форме была сформулирована одним из представителей инвертированных мужчин: «женский мозг в мужском теле». Но мы не ведаем особенностей «женского мозга». У нас, следовательно, нет ни потребности, ни права подменять психологическую задачу анатомической. Объяснение, предложенное Краффт-Эбингом, видится более корректным, нежели объяснение Ульриха[18], но они мало чем различаются по своей сути. Краффт-Эбинг (1895) считает, что у всякого индивидуума бисексуальная предрасположенность обеспечивает наличие мужского и женского мозговых центров наряду с соматическими половыми органами; эти центры развиваются только к пубертатному периоду, по большей части под влиянием независимых от них по своим задаткам половых желез. Но сказанное относительно мужского и женского мозга применимо для мужского и женского «центров»; кроме того, у нас нет ни малейших оснований допускать для половых функций существование отдельных участков мозга («центров») – как, например, для речи[19].

Тем не менее из этих рассуждений можно сделать два вывода. Во-первых, бисексуальная предрасположенность так или иначе связана с инверсией, пусть мы не знаем, в чем, кроме анатомического строения, состоит эта предрасположенность. Во-вторых, нужно работать с нарушениями, которые воздействуют на половое влечение в ходе его развития.

Сексуальный объект инвертированных

Теория психического гермафродитизма предполагает, что сексуальный объект инвертированных противоположен сексуальному объекту нормальных людей. Инвертированный мужчина, утверждает она, схож с женщиной в том, что не может устоять перед очарованием маскулинных свойств, равно душевных и телесных; он ощущает себя женщиной в поисках мужчины.

Это верно в отношении целого ряда инвертированных, однако данное утверждение не открывает нам истинного общего свойства инверсии. Не подлежит сомнению, что значительное число инвертированных мужчин сохраняет психический характер мужественности, обладает сравнительно немногочисленными вторичными признаками противоположного пола и в своем половом объекте ищет, в сущности, женские психические черты. Будь по-другому, не представлялось бы возможным объяснить тот факт, почему проституированные мужчины, предлагающие себя инвертированным, – сегодня, как в древности – во всех внешних проявлениях копируют женщин в одежде и поведении; ведь такое подражание должно было бы оскорблять идеалы инвертированных. У греков, у которых среди инвертированных встречаются самые мужественные мужчины, вовсе не мужественный характер мальчика, а его телесное сходство с женщиной, а также женские душевные качества – робость, скромность, потребность в наставлении и посторонней помощи – разжигали любовь мужчины. Едва мальчик становился взрослым, он переставал быть сексуальным объектом для мужчины и сам становился, быть может, любителем мальчиков. Следовательно, сексуальным объектом в этом случае, как и во многих других, является не лицо того же пола, а тот, кто сочетает в себе качества обоих полов; наблюдается компромисс между позывом к мужчине и позывом к женщине при сохранении условия мужественности тела (гениталий). Таким образом, сексуальный объект выступает своего рода отражением собственной бисексуальной природы[20].

Более определенными являются отношения у женщин, среди которых активно инвертированные особенно часто обладают соматическими и душевными маскулинными свойствами и ищут женских качеств в своем сексуальном объекте. Но и здесь, при более внимательном изучении, может проявиться большее разнообразие отношений.

Сексуальная цель инвертированных

Важно помнить о том, что невозможно установить некую сексуальную цель, единую для всех случаев инверсии. У мужчин половое сношение per anum[21] отнюдь не всегда совпадает с инверсией; мастурбация столь же часто составляет исключительную цель, и можно полагать, что ограничения сексуальной цели – вплоть до простого излияния чувств – встречаются у них чаще, чем среди гетеросексуальных любовников. У женщин тоже сексуальные цели инвертированных разнообразны, причем особое предпочтение, по-видимому, отдается прикосновению слизистой оболочкой рта.

Выводы

Нетрудно заметить, что мы пока не в состоянии предложить удовлетворительное объяснение происхождения инверсии на основе имеющегося материала. Однако проведенное исследование предоставило нам сведения, которые могут оказаться важнее решения поставленной выше задачи. Мы теперь понимаем, что ранее рассматривали связь сексуального влечения с сексуальным объектом как слишком тесную. Опыт изучения случаев анормальности дает понять, что сексуальное влечение и сексуальный объект лишь соединены друг с другом – чего мы рискуем не заметить вследствие единообразия нормальных форм, в которых влечение и объект как будто неразрывно связаны. Поэтому мы вынуждены ослабить эти мысленные узы между влечением и объектом. По всей видимости, половое влечение сначала не зависит от объекта, возникает вовсе не под влиянием притягательности последнего.

(Б) НЕПОЛОВОЗРЕЛЫЕ И ЖИВОТНЫЕ КАК СЕКСУАЛЬНЫЕ ОБЪЕКТЫ

Люди, сексуальные объекты которых не принадлежат к полу, который считается нормально приемлемым, – то есть инвертированные, – предстают перед наблюдателем как совокупность индивидуумов, в остальных отношениях, не исключено, вполне здравых. С другой стороны, случаи, в которых сексуальными объектами избираются неполовозрелые лица (дети), исходно выглядят единичными отклонениями. Лишь в виде исключения дети становятся «эксклюзивными» сексуальными объектами; по большей части они оказываются в этой роли, когда какой-либо малодушный или утративший половую силу индивидуум принимает подобный суррогат или когда неотложное влечение (которое никак нельзя подавить) не может в конкретный момент времени отыскать более подходящий объект. Тем не менее становится ясно, что половое влечение допускает обилие вариаций объекта и обесценивание последнего; тот же голод, куда более настойчивый в отношении своего объекта, позволяет так поступать только в самом крайнем случае. То же самое приложимо к половому сношению с животными, каковое отнюдь не является редкостью, особенно среди сельского населения; здесь половая притягательность преодолевает видовые границы.

По эстетическим соображениям эти и прочие серьезные отклонения полового влечения хочется приписать душевнобольным, но подобное недопустимо. Опыт показывает, что нарушения полового влечения среди безумцев не отличаются от таких расстройств среди здоровых людей, вне зависимости от расы или сословия. Так, сексуальное насилие над детьми с неимоверной частотой встречается среди учителей и воспитателей просто потому, что они обладают наилучшими для этого возможностями. Душевнобольные же попросту проявляют соответствующие отклонения более ярко и наглядно – или же, что особенно важно, у них эти отклонения становятся преобладающими и вытесняют нормальное сексуальное удовлетворение.

Это удивительное отношение сексуальных вариаций к шкале состояний от здоровья до безумия снабжает нас обширным материалом для размышлений. Я склонен полагать, что объяснением здесь может служить следующий факт: позывы половой жизни относятся к таким, какие даже в пределах нормы хуже всего подчиняются высшим видам душевной деятельности. По своему опыту смею утверждать, что всякий безумец, будь то в социальном или этическом смысле, непременно оказывается ненормальным и в половой жизни. Однако многие из тех, кто аномален в сексуальных пристрастиях, зато во всем другом соответствует среднему человеку, принимают посильное участие в культурном развитии человечества – слабым звеном которого остается сексуальность.

Самый общий вывод из всех этих рассуждений может быть, как кажется, следующим: при огромном множестве условий и среди удивительно большого числа индивидуумов природа и ценность сексуального объекта отступают на задний план. Существенным и постоянным в сексуальном влечении является нечто иное[22].

2. Отклонения относительно сексуальной цели

Нормальной сексуальной целью считается соприкосновение гениталий в акте, называемом совокуплением, который ведет к ослаблению сексуального напряжения и к временному угасанию сексуального влечения (это удовлетворение сходно с насыщением при голоде). Но даже в предельно нормальном сексуальном процессе можно обнаружить рудименты, которые при развитии способны приводить к отклонениям, обыкновенно именуемым перверсиями. Это известные промежуточные отношения к сексуальному объекту, наподобие ощупывания и подглядывания, признаваемые предварительными сексуальными целями и лежащие на пути к совокуплению. Такие действия, с одной стороны, сами вызывают удовольствие, а с другой стороны, усиливают возбуждение, которое должно продолжаться до достижения конечной сексуальной цели. Кроме того, одно подобное прикосновение – поцелуй (взаимный контакт слизистых оболочек губ) – у многих народов, в том числе высококультурных, приобрело важное сексуальное значение, хотя задействуемые части тела не относятся к половому аппарату, а образуют вход в пищеварительный тракт. Вот, следовательно, факторы, которые позволяют установить связь между нормальной сексуальной жизнью и перверсиями и которые также пригодны для классификации последних. Перверсии суть поведение, которое либо а) выходит за анатомические границы областей тела, предназначенных для полового соединения, либо б) задерживает внимание на промежуточных отношениях к сексуальному объекту, каковые в норме должны быстро преодолеваться на пути к конечной сексуальной цели.

(А) ВЫХОД ЗА АНАТОМИЧЕСКИЕ ГРАНИЦЫ

Переоценка сексуального объекта

Лишь в редчайших случаях психическая оценка, которую получает сексуальный объект в качестве желанной цели сексуального влечения, ограничивается гениталиями. Как правило, она распространяется на все тело и склонна охватывать все ощущения, исходящие от сексуального объекта. Такая же переоценка распространяется на психическую область и проявляется как логическое ослепление (слабость суждения) по отношению к душевным свойствам и совершенствам сексуального объекта: человек легковерно соглашается с любыми утверждениями своего кумира. В итоге доверчивость любви становится важным, если не основным источником авторитета[23].

Такую сексуальную переоценку крайне затруднительно примирить с ограничением сексуальной цели, понимаемой как соединение гениталий; зато она помогает превращению других частей тела в сексуальные цели[24].

Значимость фактора сексуальной переоценки лучше всего изучать у мужчин, любовная жизнь которых вполне доступна для исследований, тогда как любовная жизнь женщин – отчасти вследствие культурных условий, а отчасти вследствие обычной женской скрытности и неискренности – покрыта непроницаемым мраком[25].

Сексуальное использование слизистой оболочки рта и губ

Использование рта как сексуального органа считается перверсией, если губы (язык) одного человека приходят в соприкосновение с гениталиями другого, но не в том случае, когда прикасаются друг к другу слизистые оболочки губ обоих. В последнем исключении и состоит присоединение к норме. Кто испытывает отвращение как к перверсиям к иным практикам, существующим в употреблении у человечества, несомненно, с доисторических времен, тот поддается явной брезгливости, которая защищает его от принятия таких сексуальных целей. Но граница этой брезгливости нередко сугубо условная: мужчина, страстно целующий губы красивой девушки, может с негодованием отвергнуть мысль воспользоваться ее зубной щеткой, хотя нет оснований предполагать, что полость его собственного рта, к которой он не испытывает отвращения, чище ротовой полости девушки. Здесь внимание сосредотачивается на факторе брезгливости, последняя мешает либидозной переоценке сексуального объекта, но может преодолеваться либидо. Отвращение видится одной из тех сил, которые ведут к ограничению сексуальной цели. Как правило, на гениталии их действие не распространяется. Однако нет сомнения в том, что гениталии противоположного пола сами по себе могут быть предметом отвращения и что такое поведение характерно для всех истеричных больных, в особенности для женщин. Силе сексуального влечения нравится преодолевать это отвращение.

Сексуальное использование заднего прохода

При использовании заднего прохода еще отчетливее ясно, что именно отвращение ставит на эту сексуальную цель клеймо перверсии. Но не следует истолковывать как пристрастность с моей стороны замечание, что люди, которые обосновывают свое отвращение тем, что эта часть тела служит для испражнения и соприкасается с тем, что отвратительно само по себе (с экскрементами), во многом схожи с истеричными девушками, которые обосновывают свое отвращение к мужским гениталиям тем, что последние служат для мочеиспускания.

Сексуальная роль слизистой оболочки заднего прохода отнюдь не ограничивается половым сношением между мужчинами, ее предпочтение не имеет ничего характерного для инвертированных чувств. Напротив, педерастия у мужчин, по-видимому, проистекает из сходства с половым актом между мужчиной и женщиной, тогда как взаимная мастурбация является чаще всего сексуальной целью при сношении инвертированных.

Значение других частей тела

Распространение сексуальной цели на другие части тела во всех своих вариациях не открывает нам ничего принципиально нового, ничего не добавляет к нашему знанию о половом влечении, которое проявляется здесь лишь как стремление овладеть сексуальным объектом во всех отношениях. Правда, при выходе за анатомические границы, помимо сексуальной переоценки, проявляется второй фактор, необычный для общепринятого взгляда. Определенные части тела, скажем, слизистая оболочка рта и заднего прохода, постоянно фигурируют в этих практиках и словно притязают на то, чтобы к ним относились как к гениталиям и соответствующим образом с ними обращались. Позднее будет показано, что это притязание оправдывается историей развития сексуального влечения и что оно реализуется в симптоматике ряда патологических состояний.

Непригодная замена сексуального объекта – фетишизм

Некоторые случаи особенно примечательны – речь о тех, когда нормальный сексуальный объект подменяется другим, имеющим к нему определенное отношение, но совершенно непригодным для того, чтобы служить нормальной сексуальной цели. Ради строгости классификации было бы, несомненно, правильнее упомянуть эту крайне любопытную группу отклонений полового влечения среди отклонений в отношении сексуального объекта, но мы отложили упоминание о ней до тех пор, пока не состоялось знакомство с фактором сексуальной переоценки, от которого зависят явления, связанные с отказом от сексуальной цели.

Заменой сексуального объекта становится, как правило, часть тела (например, нога или волосы), в целом совершенно непригодная для сексуальных целей – или некий неодушевленный предмет, имеющий прямое отношение к лицу, пробуждающему сексуальные чувства (одежда или белье). Такая подмена с известной долей обоснованности приравнивается к фетишам, в которых дикари видели своих божеств.

Переходными к случаям фетишизма, где сексуальная цель, нормальная или извращенная, полностью отрицается, выступают случаи, в которых от сексуального объекта требуется наличие фетишистского условия (определенный цвет волос, конкретная одежда или даже телесный недостаток). Никакие другие вариации сексуального влечения на грани патологии не вызывают у нас столь пристального интереса, как эта, учитывая необычность порождаемых ею явлений. Известное принижение стремления к нормальной сексуальной цели (функциональная слабость полового аппарата) служит, судя по всему, предпосылкой для таких случаев[26]. Связь с нормой обеспечивается психологически необходимой переоценкой сексуального объекта, которая неизбежно переносится на все, что с ним ассоциируется. Поэтому толика фетишизма всегда присуща нормальной любви, особенно на тех стадиях влюбленности, когда нормальная сексуальная цель кажется недостижимой или ее осуществлению что- либо мешает.

• Достань платочек мне с ее груди,
• Подвязку хоть на память мне найди![27]

Ситуация перерастает в патологию только тогда, когда стремление к фетишу выходит за пределы необходимой связи с сексуальным объектом и занимает место нормальной цели; далее фетиш отчуждается от конкретного индивидуума и становится единственным сексуальным объектом. Таковы вообще условия перехода, при которых обыденные вариации полового влечения превращаются в патологические отклонения.

Бине [1888][28] первым выдвинул утверждение (впоследствии подтвержденное многочисленными примерами), что выбор фетиша определяется некими сексуальными впечатлениями, чаще всего полученными в раннем детстве. (Это можно сопоставить с вошедшей в поговорку «прилипчивостью» первой любви у нормального человека: on revient toujours a ses premier amours[29]). Такое развитие особенно очевидно в тех случаях, когда налицо фетишистская обусловленность сексуального объекта. Со значением ранних сексуальных впечатлений мы столкнемся позднее в другом месте[30].

В других случаях замена объекта фетишем бывает вызвана символической связью мыслей, которая преимущественно не осознается человеком. Далеко не всегда возможно проследить пути таких ассоциаций. (Скажем, нога с древности выступала сексуальным символом, судя по мифам[31], а мех обязан своей ролью фетиша ассоциации с волосяным покровом mons veneris[32].) Тем не менее данная символика, по-видимому, не всегда оказывается независимой от сексуальных переживаний детства[33].

(Б) ФИКСАЦИИ НА ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫХ СЕКСУАЛЬНЫХ ЦЕЛЯХ

Возникновение новых намерений

Все внешние и внутренние условия, которые затрудняют или отдаляют достижение нормальной сексуальной цели (импотенция, высокая цена сексуального объекта, опасность полового акта) очевидным образом поддерживают склонность задерживаться на подготовительных актах и образовывать из них новые сексуальные цели взамен нормальных. При тщательной проверке всегда оказывается, что даже самые странные из этих новых намерений уже обнаруживаются как намеки при нормальном сексуальном процессе.

Ощупывание и разглядывание

Известная толика ощупывания необходима – во всяком случае, человеку – перед достижением нормальной сексуальной цели. Общеизвестно, каким источником удовольствия, с одной стороны, является прикосновение к коже сексуального объекта – и какой приток возбуждения, с другой стороны, эти ощущения обеспечивают. Поэтому задержка на ощупывании, при условии, что половой акт вообще состоялся, вряд ли может быть причислена к перверсиям.

То же самое верно в отношении разглядывания – действия, производного, по сути, от ощупывания. Визуальное впечатление остается самым частым способом пробуждения либидозного возбуждения, а естественный отбор полагается на доступность такого способа – если, конечно, следовать подобному телеологическому подходу – и направлен на поиски красоты в сексуальном объекте. Прогрессирующее вместе с обществом сокрытие тела поощряет сексуальное любопытство, которое стремится как бы завершить облик сексуального объекта разоблачением скрытых частей. Впрочем, оно может отвлекаться («сублимироваться») на художественные цели, если удается перевести интерес с гениталий на форму тела в целом[34]. Задержка на этой промежуточной сексуальной цели сексуально подчеркнутого разглядывания свойственна большинству нормальных людей; более того, она дает возможность направить известную часть своего либидо на высшие художественные цели. С другой стороны, страсть к разглядыванию[35] становится перверсией, если а) она ограничивается исключительно гениталиями или б) связана с преодолением отвращения (как в случае вуайеристов, людей, подглядывающих за отправлением естественных потребностей); или же в) такая страсть вытесняет нормальную сексуальную цель, а не готовит человека к достижению последней. Третье условие особенно выражено у эксгибиционистов, которые, если доверять результатам ряда анализов, показывают свои гениталии для того, чтобы в качестве ответной услуги увидеть гениталии другого[36].

При перверсиях, направленных на разглядывание и показывание себя, проявляется крайне необычная особенность, которая будет занимать нас еще больше при описании следующего отклонения: в этих случаях сексуальная цель обретает две формы – активную и пассивную.

Силой, противостоящей скопофилии, но порой ею побеждаемой (сходно с тем, что мы наблюдали при отвращении), выступает стыд.

Садизм и мазохизм

Самая распространенная и значимая среди всех перверсий – склонность причинять боль сексуальному объекту и ее противоположность – удостоилась от Краффт-Эбинга названий, соответственно, «садизм» и «мазохизм», в своей активной и пассивной формах. Другие авторы (см., например, у Шренк-Нотцинга, 1899) предпочитают более узкое обозначение «алголагния»[37], подчеркивающее удовольствие от боли и жестокость, тогда как в названиях, выбранных Краффт-Эбингом, на передний план выдвигается именно удовольствие от любых проявлений унижения и покорности.

Что касается активной алголагнии, или садизма, ее корни легко выявляются в нормальном поведении. Сексуальность большинства мужчин содержит элемент агрессии, стремления подчинять, биологическое значение которого, пожалуй, состоит в необходимости преодолевать сопротивление сексуального объекта иными способами, кроме как посредством ухаживания. В таком случае садизм будет соответствовать агрессивному элементу сексуального влечения, который обрел самостоятельность и занял главенствующее положение благодаря смещению.

В обычном словоупотреблении определение садизма применяется как к случаям, когда налицо активная или насильственная установка по отношению к сексуальному объекту, так и к случаям, когда удовлетворение достигается исключительно от унижения объекта и жестокого с ним обращения. Строго говоря, только последний крайний случай имеет право называться перверсией.

Сходным образом термин «мазохизм» охватывает все пассивные установки по отношению к сексуальной жизни и к сексуальному объекту, а крайним их выражением служит удовлетворение от восприятия сексуальным объектом физической или душевной боли. Мазохизм как перверсия, по-видимому, больше отдален от нормальной сексуальной цели, чем его противоположность; можно усомниться в том, возникает ли он исходно, – быть может, он проявляется, скорее, вследствие трансформации садизма[38]. Нередко можно увидеть, что мазохизм представляет собой не что иное, как продолжение садизма, обращенного против собственной персоны, которая, отметим отдельно, занимает место сексуального объекта. Клинический анализ предельных случаев мазохистской перверсии показывает, что тут присутствует сочетание целого ряда факторов (например, кастрационного комплекса и чувства вины), которые преувеличивают и фиксируют первоначальную пассивную сексуальную установку.

Преодолеваемая в этих случаях боль оказывается в одном ряду с отвращением и стыдом в качестве сил, противопоставляемых либидо и ему сопротивляющихся.

Садизм и мазохизм занимают особое место среди перверсий, поскольку противоположность активности и пассивности, лежащая в их основе, принадлежит к общим характерным особенностям сексуальной жизни.

История человеческой культуры доказывает наличие теснейшей, вне всякого сомнения, взаимосвязи между жестокостью и половым влечением, однако до сих пор не предпринималось попыток при объяснении этой взаимосвязи пойти дальше подчеркивания агрессивного фактора в либидо. По мнению некоторых авторов, эта агрессивная сторона полового влечения есть, в сущности, остаток каннибальского вожделения, то бишь в ней сохраняется след стремления к овладению, связанного с удовлетворением иной, в онтогенетическом отношении более древней и важной потребности[39]. Также утверждалось, что всякая боль содержит в себе возможность ощущения удовольствия. Мы здесь остановимся на том, что удовлетворительное объяснение этой перверсии на сегодняшний день отсутствует, и вполне возможно, что в ней соединяются несколько душевных устремлений, порождая совокупный аффект [40].

Самая же поразительная особенность этой перверсии заключается в том, что ее активная и пассивная формы постоянно встречаются вместе у одного и того же индивидуума. Кто испытывает удовольствие от того, причиняя боль другому в сексуальном сношении, тот также способен испытывать наслаждение от боли, которая может у него возникать от половых отношений. Садист – всегда одновременно и мазохист, хотя активная или пассивная сторона перверсии у него может быть выражена сильнее и воплощать преобладающую сексуальную деятельность[41].

Мы выяснили, что некоторые извращенные наклонности регулярно проявляются как пары противоположностей, и данное обстоятельство, с учетом приводимого далее материала, имеет большое теоретическое значение[42]. Кроме того, заставляет задуматься тот факт, что существование пары противоположностей, образуемой садизмом и мазохизмом, нельзя просто приписать упомянутому элементу агрессии. Напротив, следовало бы попытаться увязать такие одновременно существующие противоположности с объединенной в бисексуальности противоположностью мужского и женского, для которой в психоанализе часто вводится противопоставление активного и пассивного.

3. Перверсии в целом

Вариация и болезнь

Разумеется, врачи, первыми изучавшие перверсии на ярко выраженных примерах и при особых условиях, были склонны видеть в них, как и при инверсии, указания на дегенерацию или болезнь. Между тем здесь даже легче отвергнуть это мнение, нежели в случае инверсии. Повседневный опыт показывает, что большинство таких отклонений, по крайней мере наименее серьезные из них, образуют редко отсутствующую составную часть сексуальной жизни здоровых людей, которые воспринимают эти отклонения как норму наравне с другими интимностями. При благоприятных обстоятельствах и нормальный человек способен на какой-то срок подменить нормальную сексуальную цель перверсией или предоставить ей место наряду с первой. Никакого здорового человека, судя по всему, не затруднит дополнить нормальную сексуальную цель той или иной перверсией, и всеобщность этого правила сама по себе вполне достаточна для того, чтобы выявить нецелесообразность употребления уничижительного определения «перверсия». В области сексуальной жизни мы непрестанно сталкиваемся с особыми, в настоящее время неразрешимыми трудностями, когда пытаемся провести четкую границу между простыми вариациями в пределах физиологической нормы и патологическими симптомами.

При этом в ряде перверсий качество новой сексуальной цели таково, что оно требует особого изучения. Некоторые перверсии настолько отдаляются по своему содержанию от нормы, что мы не можем не объявить их «болезненными»; в особенности это верно там, где сексуальное влечение при преодолении сопротивления (стыда, отвращения, ужаса, боли) проявляется в вызывающих изумление действиях (например, лизание кала или глумление над трупами). Но и в этих случаях нельзя с уверенностью утверждать, будто деятелями всякий раз окажутся люди душевнобольные или страдающие тяжкими отклонениями. Также остается справедливым, что люди, которые в остальных отношениях ведут себя нормально, в области сексуальной жизни, находясь во власти самого безудержного из всех влечений, проявляют себя как больные. С другой стороны, за явной ненормальностью в иных жизненных отношениях на заднем плане неизменно обнаруживается аномальное сексуальное поведение.