Прочитаем «Онегина» вместе бесплатное чтение

© Н. Г. Долинина, наследники текст, 2021

© С. В. Алексеев, оформление, 2021

© ООО «ГРИФ», макет, 2021

1

• Всегда я рад заметить разность
• Между Онегиным и мной.

Когда мне бывает трудно, я иду на Мойку, 12 – к Пушкину. Вхожу в его квартиру – последнюю квартиру, где он жил и где умер. Пробегаю через комнаты в кабинет, смотрю на его стол, на его книги. Потом иду обратно – в одной из комнат висит на стене под стеклом записка писателя Владимира Фёдоровича Одоевского: «Жуковскому, Плетнёву или Далю. Напиши одно слово: лучше или хуже. Несколько часов назад Арендт надеялся». Я знаю, мы все знаем: Арендт – врач, лечивший Пушкина, надеялся зря. И всё равно, всё равно эта записка чем-то помогает мне: я вижу за ней друзей, любящих Пушкина, вижу его – измученного, раненого, умирающего человека – и этого человека я люблю.

За что люблю? За веселье, и мудрость, и грусть, и благородство. За верность той мечте о свободе, которую он пронёс через нелёгкую свою жизнь. За умение чувствовать себя счастливым даже тогда, когда это очень трудно. За то, что он любил людей и умел дружить с ними…

Первая страница романа в стихах «Евгений Онегин» – посвящение:

Пушкин посвящает «Евгения Онегина» своему другу Плетнёву. Есть ли, может ли быть на свете лучший подарок, достойнейший «залог дружбы»? Для Пушкина так высока его дружба, что и этого подарка мало. А «Онегин» – вся его жизнь:

Всё вложено в эту книгу: ум, сердце, молодость, мудрая зрелость, минуты радости и горькие часы без сна – вся жизнь прекрасного, гениального и весёлого человека. Вот почему я каждый раз с трепетом открываю страницы, которые прошу вас прочесть вместе со мной.

Кто главный герой романа «Евгений Онегин»? Ответ на этот вопрос кажется вполне ясным: конечно, тот, чьим именем назвал Пушкин свою книгу; конечно, Евгений – кто же ещё? Даже Татьяна, даже Ленский играют в романе менее важную роль, а уж тем более Ольга, старики Ларины, соседи-помещики, светские денди, крестьяне… И в школьных учебниках мы читаем: главный герой романа – Евгений Онегин, типичный молодой дворянин начала XIX века. Это, разумеется, правильно: без Онегина и романа бы не было.

Но этот роман не совсем такой, как другие известные нам произведения того же жанра, и не только потому, что он – в стихах. Что-то ещё отличает его, скажем, от «Героя нашего времени», или «Рудина», или «Войны и мира». Это «что-то» – постоянное открытое присутствие автора. Он всё время здесь, на страницах своей книги. То выглянет из-за плеча героя и улыбнётся нам, то поделится своей печалью или радостью, то очень серьёзно расскажет о своих мыслях, о своей любви, дружбе, работе…

Вот поэтому для меня главный герой романа – всё-таки сам Пушкин. Как бы я ни сочувствовала Онегину, как бы ни любила Татьяну, как бы ни жалела Ленского, для меня самым близким и интересным из всех людей в романе остаётся автор. И можно попробовать, отвлёкшись от привычного школьного представления, прочесть этот роман как роман про Александра Пушкина.

Начало первой главы «Онегина» мы все знаем наизусть с детства: «Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог…» Речь идёт о Евгении: это его дядя заболел, его мыслями (даже заключёнными в кавычки) Пушкин начинает роман. И вся первая глава, казалось бы, рассказывает об Онегине: его детстве, юности, привычках, развлечениях, друзьях.

Эпиграф к этой главе: «И жить торопится и чувствовать спешит» (Кн. Вяземский) – тоже про Онегина, это он «жить торопится»…

Но если прочесть главу повнимательней, мы увидим, что в ней не один, а два героя: Онегин и Пушкин. Им не только уделено почти равное количество строф, мы узнаём об авторе почти столько же, сколько о герое. Они во многом похожи, недаром Пушкин сразу скажет об Онегине: «добрый мой приятель». Но много у них и разного. Трудно, конечно, сравнивать реально жившего великого человека с другим, созданным его фантазией, а мне всё-таки каждый раз, когда я читаю роман, думается: насколько же Пушкин ярче, умнее, значительней человека, которого мы называем «типичным представителем» его эпохи!

В то время, когда он начал писать «Онегина», полагалось начинать большое поэтическое произведение торжественным вступлением, обращаясь к богам. Так, как начал Гомер свою «Илиаду»:

Или так, как начал Пушкин свою оду «Вольность»:

Так полагалось. А Пушкин начинает свой роман в стихах совсем иначе. Он берёт строчку из знакомой каждому его современнику басни Крылова «Осёл и мужик» «Осёл был самых честных правил…» и переделывает её по-своему. Сразу, с первой же строки, он смело, весело, молодо бросается в бой против того, что устарело, что мешает развитию литературы, что ему ненавистно: против сковывающих писателя правил и законов – за свободу мысли, свободу творчества. Никого он не боится: ни критиков, ни учёных знатоков, ни даже друзей-писателей, которые, конечно, рассердятся на него за подобное начало.

Итак, роман начинается без всякого вступления – мыслями героя, едущего к больному дяде, которого он не знает и не любит, чтобы

Одобряет Пушкин такое поведение Онегина? Пока мы ещё не можем ответить на этот вопрос. Но дальше, читая роман, мы всё узнаем: и что думает Пушкин об Онегине, и как он смотрит на принятые в свете родственные отношения, и какие люди ему по душе, кого он ненавидит и за что, над чем смеётся, что любит, с кем борется…

Уже во второй строфе, знакомя нас с Онегиным, Пушкин напоминает и о себе:

И дальше – по поводу того, что Онегин «родился на брегах Невы»:

Всего несколько строчек сказано о самом поэте, а узнаём мы из них очень многое: поэт жил в Петербурге, но теперь ему нельзя там жить; им написана поэма «Руслан и Людмила», у которой есть друзья, но есть и недруги, об этом известно читателю, знакомому с журналами: ведь вокруг «Руслана и Людмилы» разгорелся литературный бой.

Мы читаем следующие строфы – о воспитании Онегина, о том, что он знал и умел, – и невольно всё время сравниваем его с Пушкиным, представляем себе Пушкина. Автор и его герой – люди одного поколения и примерно одного типа воспитания; у обоих были французы-гувернёры; оба провели молодость в петербургском свете; у них общие знакомые, друзья. Даже родители их имеют сходство: Сергей Львович Пушкин, как и отец Онегина, «долгами жил… и промотался наконец». Но вот Пушкин сообщает читателю:

Мы ведь знаем, что Пушкин учился в Лицее – самом серьёзном и прогрессивном учебном заведении своего времени. Кто же – «все»? И неужели в слово «мы» Пушкин включает себя, Пущина, Кюхельбекера, Дельвига?

Понимать эти строки можно по-разному. Мне кажется, Пушкин имеет в виду не себя и своих друзей, а тех средних петербургских юношей, с которыми ему не раз приходилось общаться в свете. На их фоне Онегин, конечно, мог «воспитаньем… блеснуть». Сам же Пушкин – другой. С того и начинается отличие автора от героя, что уже в лицейские годы Пушкину было доступно многое, недоступное Онегину. «Высокая страсть» к поэзии, овладевшая Пушкиным и его друзьями ещё в детстве, чужда Евгению:

Лицейское братство, книги, стихи, вольнолюбивые мечты, прекрасная царскосельская природа, романтические увлечения милыми девушками – так прошла юность автора. А герой… В строфах X, XI, XII Пушкин рассказывает о «науке страсти нежной», которую Онегин знал «твёрже всех наук»:

(Разрядка моя. – Н. Д.)

Поэт находит самые точные, самые убедительные слова, чтобы объяснить, как несчастливо воспитали Евгения: чувствовать, страдать, радоваться он не умеет. Зато умеет «лицемерить, казаться, являться»; зато, как многие светские люди, умеет скучать, томиться…

Вот как по-разному воспринимают Пушкин и Онегин, например, театр. Для Пушкина петербургский театр – «волшебный край», о котором он мечтает в ссылке:

А Онегин «входит, идет меж кресел по ногам, двойной лорнет, скосясь, наводит на ложи незнакомых дам…» А Онегин, едва взглянув на сцену «в большом рассеянье», уже «отворотился – и зевнул».

Почему так? Отчего Пушкин умеет радоваться тому, что наскучило, опостылело Онегину? Мы ещё придём к ответу на этот вопрос. Сейчас мы вместе с Евгением вернулись из театра и вошли в его кабинет.

Белинский назвал роман Пушкина «энциклопедией русской жизни и в высшей степени народным произведением». Что такое энциклопедия? Мы привыкли представлять себе при этом слове многотомное справочное издание – и вдруг: тоненькая книжка в стихах! А всё-таки Белинский прав: дело в том, что в пушкинском романе сказано так много, так всеобъемлюще о жизни России в начале XIX века, что если бы мы ничего не знали об этой эпохе и только читали «Евгения Онегина» – то мы бы всё-таки узнали многое.

На самом деле, прочтя только двадцать строф, мы уже узнали, как воспитывали молодых дворян, где они гуляли в детстве, куда ездили развлекаться, став взрослыми, что ели и что пили; какие пьесы шли в театре, кто была самая знаменитая балерина и кто самый знаменитый балетмейстер. Теперь вам хочется знать, что покупала за границей и что вывозила за границу Россия XIX века. Пожалуйста: «за лес и сало» ввозились предметы роскоши: «янтарь на трубках Цареграда, фарфор и бронза… духи в гранёном хрустале» и многое другое, необходимое «для забав… для неги модной». Хотим узнать, как одевались молодые люди, как шутили, о чём думали и беседовали?! Скоро узнаем: Пушкин подробно и точно расскажет обо всём.

Ещё один вопрос: почему так много иностранных слов в первой главе? Некоторые даже и написаны латинским шрифтом: Madame, Monsieur, l’Abbé, dandy, roast-beef, entrechat… И слова-то из разных языков: французские, английские, латинские, опять английские, французские… Может быть, Пушкину трудно обойтись без этих слов, он слишком привык к ним, всегда употреблял их? Вот в строфе XXVI он и сам пишет:

Когда мы начнём читать вторую, третью и другие главы, то убедимся: Пушкину вовсе не нужны «иноплеменные слова», он превосходно без них обходится. А вот Онегину – нужны. Пушкин умеет говорить по-русски блестяще, остроумно, богато – а герой его говорит светским мешаным языком, где переплетается английский с французским и где не поймёшь, какой родной язык у твоего собеседника. Более того, Пушкин сознательно, нарочно извиняется перед читателем – а вдруг читатель не заметит «иноплеменного» словесного окружения Онегина! Нужно обратить его внимание на эти слова – иначе читатель недостаточно поймёт героя.

Герой тем временем едет на бал.

Улица спит. Дома спят. Обычные, простые люди давно уснули. А Онегин и те, кто живёт, как он, только ещё начинают развлекаться:

Но ведь Пушкин тоже любит балы и сам признаётся в этом:

Пушкин – молодой, весёлый, жизнелюбивый человек. В строфах XXXII и XXXIII он делится с читателем своими чувствами и воспоминаниями:

Такое игривое и, в общем-то, несерьёзное восприятие женской красоты доступно и Пушкину, и Онегину – так относились к «милым дамам» в свете. Не случайно в строфе XXXII так много иностранных слов (а в следующей – только одно) – здесь и богиня охоты Диана, и богиня цветов Флора, и муза танцев Терпсихора, «ножка» которой вызывает такие воспоминания:

Это – мир светских обедов, подстриженных парков с «муравой», гостиных, балов; мир, где не любят, а играют в любовь, – мир Онегина. Пушкин тоже живёт в этом мире, но он знает и другое отношение к женщине, ему доступна настоящая страсть:

Светская «наука страсти нежной» выражается в мелких словах: «ножка Терпсихоры прелестней чем-то для меня» и т. д. Высокая страсть Пушкина не нуждается ни в перечислении античных богинь, ни в снисходительном «ножка»; она находит слова простые и торжественные: «С любовью лечь к её ногам!» И не случайно в этой строфе так много старин ных славянских слов: «чередою», «уста», «младость», «ланиты», «перси»…

Читаем дальше. Огромный город, столица Российской империи, просыпается на заре:

Поднимаются люди, у которых есть дело. Им нужно встать утром, чтобы работать, чтобы день не прошёл зря. А Онегину некуда торопиться, незачем вскакивать с постели.

И вот тут Пушкин задаёт самый главный вопрос – тот, на который и мы с вами ищем ответа, и после нас люди будут искать: «Но был ли счастлив мой Евгений?» (разрядка моя. – Н. Д.).

На первый взгляд, жизнь Онегина привлекательна: развлечения с утра до глубокой ночи, и такие яркие, богатые развлечения: прогулки, беседы с умными людьми, рестораны, театры, балы… Каждому захочется пожить немножко таким образом.

Немножко. Но – всю жизнь? Представьте себе: всегда, каждый день, каждый месяц, каждый год, много лет подряд – одно и то же: прогулки всё по тому же бульвару, беседы всё с теми же людьми, те же блюда в ресторанах, те же лица на балах – каждый день много лет подряд… Пушкин беспощадно точно определяет эту жизнь: «…однообразна и пестра. / И завтра то же, что вчера».

Читая первую главу «Онегина», я всегда вспоминаю начало другой гениальной книги, вижу другого литературного героя: «Ему, видимо, все бывшие в гостиной не только были знакомы, но уж надоели ему так, что и смотреть на них, и слушать их ему было очень скучно». На вопрос: «Ну, для чего вы идёте на войну?» – этот литературный герой отвечает: «Я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь – не по мне!»

Так говорит Андрей Болконский. А он ведь много старше Онегина: в 1805 году, когда начинается действие «Войны и мира», князю Андрею уже под тридцать лет, а девятилетний Онегин в это время ещё гуляет по Летнему саду… Так много изменится в жизни России за те пятнадцать лет, что пройдут между первыми страницами «Войны и мира» и «Евгения Онегина»: ведь Евгений едет к дяде весной 1820 года. Так много произойдёт в мире за пятнадцать лет: прогремит Отечественная война 1812 года, и пройдут русские войска по Европе, и выплывет зловещая фигура Аракчеева, и Александр I забудет свои либеральные настроения первых лет царствования, и вырастут новые люди: Рылеев, Пестель, Кюхельбекер, Пущин, Пушкин! – и возникнут новые, опасные для царя настроения – только свет петербургский останется тем же, по-прежнему «однообразна и пестра» будет его жизнь… И как Андрею Болконскому в 1805 году, так другому умному, незаурядному человеку – Евгению Онегину – тошно станет в этом свете в 1820 году, и он подумает про себя: «Эта жизнь – не по мне!» – и будет искать, мучиться, страдать: куда уйти, что делать, чем заполнить жизнь?!

Вот что, оказывается, привлекает Пушкина в Онегине: его неудовлетворённость той жизнью, которая удовлетворяет многих и многих людей света. Мы хорошо знаем этих людей по книгам. Скалозуб, Фамусов, всякие графини-внучки и княжны-дочки, Загорецкий, Репетилов, Наталья Дмитриевна… Берг и Борис Друбецкой, Ипполит Курагин и Анна Павловна Шерер… Все эти люди вполне довольны своим уделом, своей жизнью в свете, все они считают себя счастливыми.

Онегин не таков. Ведь не случайно Пушкин сразу, в самом начале романа, назвал его своим приятелем, не случайно свёл в ресторане с Кавериным, а потом сравнил с Чаадаевым – умнейшим человеком пушкинской поры! Правда, с Чаадаевым Онегина сближает только уменье модно и красиво одеваться – но всё равно: не стал бы Пушкин зря, просто так, вводить в роман имена своих друзей! Что же это значит?

Пушкин задал очень важный вопрос: «Но был ли счастлив мой Евгений?» Отвечает он твёрдо:

(Разрядка моя. – Н. Д.)

«Друзья и дружба надоели» – кто пишет эти слова? Неужели Пушкин? Тот Пушкин, который мальчиком ещё сказал:

Тот Пушкин, который Пущину писал: «Мой первый друг, мой друг бесценный», а Кюхельбекеру: «Мой брат родной по музе, по судьбам»? Тот Пушкин, чьи слова:

мы до сих пор повторяем с волнением и после нас будут повторять так же?

Чем чаще перечитываешь «Онегина», тем твёрже убеждаешься: целой жизни не хватит, чтобы передумать, понять, вобрать в себя всё, что вложено в эту тоненькую книжку. Вот, например, слова – наши обычные русские слова имеют очень много значений: смысл их зависит от того, кто их произносит, что в них вкладывается… Можно целую жизнь прожить – и так и не открыть для себя подлинного значения слова «дружба», так и считать своими друзьями просто приятных знакомых, с которыми, в общем-то, ничто серьёзное тебя не связывает и которые потому легко надоедают. Так вот и жил Онегин. Конечно, он умнее, глубже, честнее Молчалиных и Бергов – потому-то мир этих людей надоел ему. Но ведь Онегин встречал в свете Каверина, Чаадаева, Пушкина – что мешало ему сблизиться с этими людьми?

А мешало, оказывается, многое. То, что Онегин несчастлив, не вина его, а беда. Ему живётся трудно:

(Курсив Пушкина. – Н. Д.)

Евгений не сразу примирился с горьким своим разочарованием, с ощущением своей ненужности:

Не может и не умеет Онегин того, что умеет и может Пушкин: «задорный цех» поэтов – не для него, и дело не только в том, что у Пушкина есть талант, а у Онегина – нет. Ведь Евгений даже книги читать не способен:

Беда Онегина в том, что «труд упорный ему был тошен». В нём живы ум, совесть, мечтания, но нет у него способности действовать, быть активным, трудиться, верить людям – той самой способности, которой, наперекор своему веку, обладали Пушкин и его друзья.

Пушкин, Чаадаев, Онегин, Чацкий, Молчалин, Борис Друбецкой, Пьер Безухов, Рылеев, Кюхельбекер, Репетилов, Петя Ростов, Грибоедов – всё это люди примерно одного поколения. (Примерно – потому, что точный ровесник Онегина – один Петя Ростов; Пушкин и Кюхельбекер моложе, остальные – старше.) Но это именно и есть то поколение, которое сформировалось в первые годы царствования Александра I, – годы, наполненные либеральными обещаниями и относительной свободой после тирании Павла I. Это поколение приняло на свои плечи войну 1812 года и дало России декабристов. Почему же люди этого поколения – и реальные исторические лица, и литературные персонажи – почему они такие разные?

Мы и сейчас часто говорим о поколении в целом, совсем не учитывая того, что каждая возрастная группа людей вовсе не одинакова, что в каждом поколении есть свои борцы и мыслители, герои и философы, трусы и подлецы, карьеристы и стяжатели; есть свои яркие, выдающиеся личности – по ним-то мы чаще всего и судим обо всём поколении.

Но рядом с Чацким стоит Репетилов – пустой болтун, унижающий то дело, которому служит Чацкий. И Молчалин – сверстник Чацкого, а в то же время – враг его, может быть, опаснейший. И рядом с Пьером Безуховым живёт Николай Ростов – милый, добрый человек, средний помещик; он искренне любит Пьера и всё же, не колеблясь, обещает пойти против него с пушками, если Аракчеев пошлёт…

Это – полюсы поколения, крайние точки. Онегин не стоит ни на одном из полюсов. Он умён и честен настолько, чтобы не довольствоваться жизненными идеалами Берга или Бориса Друбецкого, чтобы не жить, как Молчалин; но у него нет того глубокого понимания жизни и людей, той силы личности, которая помогла бы ему выбрать свой путь. Так что же в таком случае привлекает Пушкина в Онегине? Только его неудовлетворённость светскими буднями? Или ещё что-то? Ответ на этот вопрос дан в строфе XLV:

Для меня главное в этом сжатом рассказе о характере – «мечтам невольная предáнность». Каким мечтам? О чём может мечтать человек, всё испробовавший и ничего для себя не нашедший?

Может быть, именно из-за этой предáнности мечтам Онегин «застрелиться, слава Богу, попробовать не захотел». Он всё-таки надеялся, всё-таки верил, что есть какая-то другая жизнь – не та, которой живут Друбецкие и Скалозубы, – пусть ещё недоступная ему, но должна же она быть! Эту веру, эту надежду и ценит в нём Пушкин, а к разочарованности своего героя поэт относится сочувственно, но в то же время с иронией.

Строфа XLVI кажется, на первый взгляд, очень понятной:

Всё это написано без кавычек, очень серьёзно, и неискушённый читатель совсем уж начинает думать, что сам Пушкин «не может в душе не презирать людей», но вдруг видит следующие строки:

Мы ещё много раз увидим: «Онегина» нельзя читать бездумно – запутаешься. Пушкин многое говорит не прямо, не в лоб; он верит уму и догадливости читателя, ждёт серьёзного отношения к своим стихам. Вот и здесь вся первая половина строфы – это слова Онегина, привычные, уже стёршиеся слова, много раз им повторявшиеся, о презрении к людям, о том, что «нет очарований», – а Пушкин тонко и мудро иронизирует над этими фразами Онегина: «Всё это часто придаёт / Большую прелесть разговору» – и только! Все эти мрачные речи Онегина несерьёзны для Пушкина, он-то знает другое: и люди бывают разные, и очарования в жизни есть всегда, надо уметь их найти – вот в чём задача!

Пушкину ведь очень нелегко жить – гораздо труднее, чем Онегину. Вот они бродят вдвоём по набережной – один разочарован в жизни, нет у него ни друзей, ни любви, ни творчества, ни радости; у другого есть всё это, но нет свободы – его высылают из Петербурга, он себе не принадлежит… Онегин свободен, но зачем ему свобода? Он томится и с ней, как без неё, он несчастлив, потому что не умеет жить той жизнью, какой живёт Пушкин. А Пушкин счастлив всё равно, даже лишённый свободы, даже высланный из Петербурга: он умеет так много – и мечтать, и любить, и работать!

Онегину ничего не надо – и в этом его трагедия. Вот он получил наследство от отца – и предоставил его заимодавцам, «большой потери в том не видя». Вот он приезжает в доставшееся ему после смерти дяди имение:

Это Пушкин так видит: «уединённые поля, прохлада сумрачной дубровы, журчанье тихого ручья…». Это для Пушкина «роща, холм и поле» – ценности громадные, а Онегину всё равно, он ясно видит, «что и в деревне скука та же»…

Мы приближаемся к концу первой главы. Состоялось наше знакомство с автором романа и с его героем. По возрасту Пушкин моложе Онегина. Но поэт – незаурядная личность, человек яркий, талантливый, и естественно, что он более мудр, чем Евгений, что внутренний мир его более глубок. Духовные поиски, метания и потери Онегина знакомы Пушкину, он прошёл через разочарование, хандру, опустошённость – и преодолел эти «болезни века». При всей симпатии автора к герою, при общем воспитании, общем для обоих недовольстве миром, в котором они живут, между Пушкиным и Онегиным есть громадная разница: они по-разному воспринимают жизнь и людей. Читая роман дальше, мы увидим, как много бед принесли Евгению его холодность, его равнодушие к людям, его тоска и опустошённость…

Конечно, когда мы говорим об Онегине, мы не можем не учитывать и не обвинять сформировавшую его среду, его век, его окружение – они отняли у Евгения умение любить жизнь и наслаждаться ею. Но, читая Пушкина, я, сегодняшний читатель, думаю о сегодняшнем дне. И вижу людей, которые скучают сегодня, когда никто не отнимает у них радостей жизни, просто они не хотят научиться ценить эти радости – научиться тому, что так великолепно умел Пушкин: