О чем еще не смею рассказать… бесплатное чтение

Misha Collins

Some Things I Still Can’t Tell You

© 2021 by Misha Collins

© С. Г., перевод на русский язык, 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Love Poems. Стихи о любви

The Kiss

The longest kisses

Were some of the first.

In high school, we sat

on the east lawn hill

By the student center.

There’s a picture, me lying

on my back,

You straddling me, marking property

On that lawn, in your blazer,

With our friends sunning nearby.

I remember lying face-to-face

Breathing your breaths,

Mouths open, lips joined,

Breathing out as you breathed in.

Our stomachs pressed,

Mine rising as yours receded,

Inhaling to exhaling

Used air.

Did we deprive ourselves

of oxygen?

Did we kill brain cells?

Would we have scored higher

on the SATs

If we hadn’t been so in love?

Поцелуй

Первые поцелуи

Самые долгие.

Учась в старшей школе, мы раскинулись

на восточном газоне

Возле ученического центра[1].

Вот фотография:

я лежу на спине,

Ты оседлала меня, утверждая меня своей собственностью

Там, на газоне, в своем пиджаке,

В окруженье наших друзей, тоже разомлевших на этом солнце.

Помню, вот я лежу лицом к твоему лицу,

Дышу твоим воздухом,

Наши рты открыты, губы соединены,

Я выдыхаю, когда вдыхаешь – ты.

Мы прижались друг к другу животами,

Мой поднимается, когда отступает твой,

Для вдоха-выдоха

Использован общий воздух.

Мы остались

без кислорода?

Мы убили клетки мозга?

Мы набрали бы больше

баллов на ЕГЭ[2],

Не будь так влюблены?

This morning, decades later,

in our ultra-chic kitchen

You disappeared into the living room, saying:

“I’m going to leave you to work out your own bad mood.

I’m not going to wait around for you to take it out on me.”

When I couldn’t see you anymore,

I called out,

“Don’t leave me like that. Be nice before you go.”

And you came straight back and leaned down

And kissed me with still, pursed lips,

And we held our mouths together for the longest time

Before peeling back to start

our days.

Сегодня утром, спустя десятилетия,

покинув нашу супершикарную кухню,

Ты скрылась в гостиной со словами:

«Я ухожу от тебя, справляйся со скверным настроением сам,

Иначе того и гляди ты начнешь вымещать его на мне».

Когда я был больше не в силах тебя видеть,

Я крикнул:

«Не оставляй меня в таком состоянии! Утешь, прежде чем уйти!»

Ты тут же вернулась, склонилась

И поцеловала меня застывшими, обиженными губами,

И мы надолго так замерли, держа рот около рта,

А затем откинулись назад, чтобы начать наши дни вновь.

Leg Wrestlers

I remember getting to know you

As a body in my bed.

I don’t mean that way,

Or at least not just that way;

I mean learning to sleep

Next to someone else.

We used to spool the duvet

Around ourselves,

Leaving the other uncovered,

And you’d drool

On my shoulder,

On the pillows,

On anything you could

Get your sleeping lips on.

But the main thing I remember

From sleeping in the

Getting-to-know-you years

Was our war for

Vertical dominance,

Who’d flop their leg on top

And who’d be the

Pinned-down underdog.

In later years, we’d be content

Under or over,

As long as some

Leg-flopping was going on.

I remembered this last night in bed

When my knee crept up the hotel wall,

Looking for you as I tried to sleep.

«Армрестлинг» на ногах

Я помню, как познал твое тело

В постели

Но я не это имею в виду,

Или, по крайней мере, не только это;

Я хочу сказать: я научился

Спать рядом с кем-то.

Раньше

Мы заворачивались в пуховое одеяло,

Оставив другого неукрытым,

А теперь, касаясь всего сонными губами,

Ты можешь оставлять влажные следы

На моем плече,

На подушках,

На всем, что хочешь.

Но главное, что сохранилось в памяти

Ото сна в течение этих

Лет узнаванья тебя, —

Это войны за

Лидерство по вертикали:

Кто взгромоздит ногу сверху,

А кто

Будет повержен как неудачник.

В дальнейшем мы будем довольны,

Оказавшись под или над,

Поскольку

Привычка взваливать ногу сверху осталась.

Я вспомнил это в постели прошлой ночью,

Когда мое колено подкралось к стене отеля,

Ища тебя, пока я пытался уснуть.

A Meal of Beets

Last night, we ate beets

Raw and warm, with rice and greens,

An avocado, and a broken head of garlic

In a wooden bowl between us,

Our faces lit by a drooping, half-melted candle.

You said eating like this reminded you of

Our summer in Washington:

All the vegetables, slow and nowhere to go.

Then from your office you brought a note

On one of those torn half-sheets

That you write to me on planes from time to time.

You dropped the folded page beside my plate,

Pinked with beet and a few grains of scattered rice.

I leaned in toward the candle across our table,

To your adoring eyes, and read these words,

Written while you were crying at a window seat.

Now – after seventeen years,

Four cities, shared partners, pregnancy scares,

And so many things that add up to two lives already lived,

Reading your note, at our table, in my voice,

I heard you were ready to accept my love,

Which, of course, changes everything.

Блюдо из свеклы

Вчера вечером мы ели свеклу,

Сырую и теплую, с рисом и зеленью,

С авокадо и разломленной головкой чеснока

Из деревянной миски, стоявшей меж нами.

Накренившаяся полуоплывшая свеча освещала наши лица.

Ты сказала, что эта еда напомнила тебе

Наше вашингтонское лето:

Все овощи да овощи, уныло и некуда идти.

Затем ты достала из секретера записку,

Одну из тех выдранных половинок листа,

На которых ты время от времени пишешь мне в самолете,

И уронила эту сложенную страничку рядом с моей тарелкой,

Розовой от свеклы, с крупинками рассыпчатого риса.

Я наклонился к свече на противоположном конце стола,

К твоим обожающим глазам и прочитал эти слова,

Написанные тобой, пока ты плакала, сидя у окна самолета.

Теперь, когда за спиной остались семнадцать лет,

Четыре города, наше супружество, страх беременности

И масса событий, которые составляют уже две прожитые жизни,

Читая твою записку, за нашим общим столом, своим голосом,

Я понял, что ты была готова принять мою любовь,

Что, конечно же, все меняет.

The Mother of Learning

“Paftarenya mat oocheniya”

Is Russian for:

«Repetition is the mother of learning.»

There are parts of your body

That I replay in my mind

Like a scratch on a vinyl record,

The needle of my memory

Returning again and again

To the same part of you,

Repeating and repeating

Until your contours are

What I know best,

What I love most.

Мать ученья

«Paftarenya mat oocheniya», —

Есть части твоего тела, —

Которые я проигрываю в уме, —

Они подобны царапине на виниловой пластинке:

Игла моей памяти

Возвращается вновь и вновь

К одной и той же части тебя,

Повторяя и повторяя,

Пока твои контуры не станут тем,

Что я знаю лучше всего,

Что я люблю больше всего.

Sun and Shadow

Last night, Saint Patrick’s Day out on a rainy street,

I got a call from you.

We complimented each other for having

Told the truth,

For having that to count on

All these years.

And then you explained how you’d discovered

That San Francisco streets always have a sunny side

And a shady side,

That back in LA the buildings were so spread

That both sides are sunny,

And in New York, the buildings are so tall

That it’s shade, shade, shade, except at high noon.

You said you hoped you would get a chance

To show me the one-side-sunny-other-side-shady thing;

You hoped I would come back with you and see the light,

And I told you you melted me.

Then in front of me, a woman with a shamrock hat yelled,

«Stop, you fucker!» to a passing cab,

And I said to you, «I’m freezing,» which I was,

And that I had to go inside.

«Inside where?»

«Just a café,» I lied,

As I opened the door to a tanning salon.

There are some things I still can’t tell you.

Солнце и тень

Вечера вечером, в День святого Патрика, с дождливой улицы

Мне позвонила ты.

Мы похвалили друг друга за то,

Что сказали правду

И что на нее можно было рассчитывать

Все эти годы.

А потом ты стала разъяснять, как обнаружила,

Что на улицах Сан-Франциско всегда есть солнечная сторона

И есть сторона тенистая,

А еще что в Лос-Анджелесе дома стоят так далеко друг от друга,

Что солнечными оказываются обе стороны,

А в Нью-Йорке здания такой высоты,

Что там тень, тень, тень – всегда, кроме полудня.

Сказала, что надеешься, что у тебя будет шанс

Показать мне одну сторону-солнечно-другую-тенистую;

Ты надеялась, что я вернусь с тобой и увижу свет,

И я ответил тебе, что ты растопила меня.

Затем передо мной закричала женщина в шляпе в виде трилистника:

«Стой, ублюдок!» – она обращалась к проезжающему такси.

И я сказал тебе: «Замерзаю», – и я мерз,

И добавил, что мне пришлось зайти внутрь.

«Внутрь чего?»

«Просто в кафе», – соврал я,

Отворяя дверь солярия.

Остается что-то, о чем еще не смею рассказать.

A Five Point Eight

At my desk the room sways,

And this is not a boat.

The blinds shouldn’t be swinging

With the windows shut.

I run reflexively out to the yard and

Looking in our shaking window

I see her in the sundress that I bought,

Standing in an inside doorway

In our first rocking California quake.

The lawn moves under me.

She’s still frozen in the door;

I just have time to think,

“Please, God, let me have

Built this home strong enough.”

When the ground steadies under me,

I find her barefoot in the kitchen.

She says she remembered «doorway»;

I tell her that now they say

To get outside but that I’m glad

I got to see her hips and

Shapely silhouette from behind.

Пять и восемь десятых

Рядом с моим столом трясется комната,

А это не корабль.

Жалюзи не должны качаться,

Ведь окна закрыты.

Машинально бегу во двор и,

Заглянув в дребезжащее окно,

Вижу ее в купленном мной сарафане

Стоящую внутри – в дверях комнаты

В час первого для нас сильного землетрясения в Калифорнии.

Газон ерзает подо мной.

А она так и застыла в дверях;

У меня было время взмолиться:

«Боже! молю, чтобы оказалось,

Что я построил этот дом достаточно прочно!»

Когда почва подо мной становится твердой,

Нахожу ее, босую, на кухне.

Она говорит, что вспомнила то «стоянье в дверях»;

Уверяю, что теперь, как неоднократно объявляли,

Нужно выйти на улицу, к тому же я рад

Увидеть сзади ее стройный силуэт

И бедра.

Devil in the Details

When I’m far from you,

I imagine the

Details of your existence,

What you had for breakfast,

Who you saw for lunch,

Whether you have on

Your white sweater

Or your red one

On this East Coast winter day,

As if painting in

Your waking hours

With textures, tastes,

And geographies

Will make you

More real to me

And close the space between us.

Дьявол в деталях

Когда я далеко от тебя,

Я представляю

Подробности твоего житья-бытья:

Что ты ела на завтрак,

С кем ты общалась за обедом,

Белый на тебе

Свитер

Или красный.

В этот зимний день на Восточном побережье,

Как на живописном полотне,

Часы твоего бодрствования,

С фактурой, с фактами,

С твоими координатами,

Сделают тебя

Более реальной

И сократят пространство между нами.

Lake of Life

Last night, in the bed in the dark

There were spells of quiet,

Long stretches when she’d say nothing,

And I knew that she was crying.

Her father died a year and a half ago.

Waves of mourning still come,

Along with some regret.

She said, “But I feel like I know him

Better now that he’s gone.”

When I fell asleep,

I dreamt the following poem:

When you were swimming in the lake of life,

You thrashed and kicked up your head,

Your arms slapped the surface waves and water foam.

But there’s a calm and glassy stillness

In the quiet of your death,

And I can see far down

To the depths of you

That I never knew to love.

Озеро жизни

Вчера вечером, уже в сумраке, в постели

Были моменты тишины,

Долгие минуты, когда она ничего не говорила,

И я знал: она плачет.

Полтора года назад умер ее отец.

А волны скорби вместе с раскаянием

Все еще накатывают.

Она сказала: «Кажется, я его по-настоящему узнала

Именно теперь, когда его уже нет».

Когда я заснул,

Мне приснилось такое стихотворение:

Пока ты купаешься в озере жизни,

Ты лупишь по воде и вскидываешь голову,

Твои руки с плеском погружаются в волны и пену.

Но в тишине твоей смерти

Лишь штиль и стеклянная гладь,

И я вижу там, далеко внизу,

В самой твоей глубине,

То, чего никогда не знал, чтобы любить.

June Second

This morning, we walked outside

And the street was covered in freshly fallen Jacaranda

petals:

A blanket of floppy purple snow.

I complained.

“We wait all year for these flowers,

And they’re gone in a week.”

“Hmm,” she said,

Crushing wilted purple blossoms with her shoes.

“Hmm what?”

“I haven’t been waiting for anything.”

But she has.

I know it.

Второе июня

Этим утром мы вышли из дома.

Улица была устлана свежеопавшими лепестками

джакаранды:

Одеялом из мягкого сиреневого снега.

Я пожаловался:

«Мы весь год ждем этих цветов,

И они осыпаются через неделю».

«Хм», – сказала она,

Топча туфлями увядшие сиреневые цветки.

«Хм, что?»

«Я ничего не жду».

Но она ждала.

Я знаю.

Am

Waking up,

There are always things

To be grateful for.

Obvious, easy things:

Like first sun climbing past

The petals of the bougainvillea

Through my bedroom window

And knocking

In patches

On my eyelids.

How could I not be thankful for that?

Or another thing,

Witnessing her sleeping cheeks

Stretch into her yawning,

I love you,

Good morning grin.

If you saw it, you’d know.

Anyone would feel lucky then.

Or the scratching of those little

Finch feet on the feeder.

I think when I hear that,

Thank God for that.

Утро

Просыпаясь,

Всегда нахожу вещи,

За которые хочется благодарить.

Простые и очевидные вещи:

Подобные первым лучам восходящего солнца;

Лепесткам бугенвиллеи

За окном моей спальни,

Стучащей

Пятнами

По моим векам.

Как я могу не благодарить за это?

Или что-то другое.

Созерцая твои щеки во сне,

Растянутые зевотой,

Я люблю тебя:

Доброе утро, зевака.

Если б вы видели это, вы бы все поняли.

И каждый из вас ощутил бы себя счастливым.

Или царапанье этих крошечных

Лапок зяблика по кормушке.

Когда я слышу их, то думаю:

«Слава Богу за них».

But this morning,

When I swung sitting sideways

On the edge of the bed

In that space before standing,

I found a big thing

I had been missing:

I have to remember to

Be grateful for me.

Но сегодня утром,

Все круто повернулось во мне, когда я сидел боком

На краешке кровати,

В тот самый миг, когда собирался встать,

Вдруг я осознал грандиозную вещь,

И был потрясен и растерян:

Я должен помнить,

Что нужно благодарить за то, что я есть.

Couch Camping

A morning exercise:

We’ve been

Saying, face-to-face,

What we love,

How we feel,

Appreciating

Me for her and

Her for me.

This morning, we put a

Knit blanket over our heads,

And on the couch,

In our cotton tent,

We stare eye to eye.

“I feel like we are an electromagnet.”

“I don’t know what that is.”

“I don’t either, but you make me feel like one.”

“I loved when you kissed me

When I gave you pineapple.”

That makes her cry.

When we lean in to nuzzle,

Blinded in collapsing cotton folds

Of blue knit tent,

We bump foreheads

Before finding lips.

Походная постель

Утренняя зарядка:

Мы разговаривали

Лицом к лицу

О том, что мы любим,

Как себя чувствуем,

Становясь все ценней друг для друга,

Я – для нее,

Она – для меня.

Этим утром мы натянули на голову

Шерстяное одеяло

И остались в постели,

В нашей палатке из хлопка,

Мы смотрим друг другу в глаза.

– Я чувствую, что каждый из нас словно электромагнит.

– Я не знаю, что это такое.

– Я тоже, но благодаря тебе чувствую себя им.

– Мне понравилось, как ты целовала меня,

Когда я преподнес тебе ананас.

Она плачет в ответ.

Тогда, склонившись и столкнувшись носами,

Ослепленные упавшей на нас хлопковой полой

Голубой трикотажной палатки,

Мы ударяемся лбами,

Прежде чем найти губы.

Clasped

I keep walking between two buildings at work today.

This February-dark day can’t decide if it wants to rain

Or sleet or snow, so it’s settled somewhere between

And a cold, steady, wet white lands as droplets on my sleeve.

I look up and the backlit flakes disappear

Against a wilderness of gray.

The sky is perfectly painted the color of cold.

Looking up, my open eyes are pelted from above,

And when I stop to blink and close my lids,

I suddenly see you.

Your cold and rosy rain-chapped cheeks

Reflected in the window of a city shop,

But your winter storm is in another place.

My left grabs my clenched right fist,

Yearning for your distant hands to be in mine.

Объятье

На работе весь день меж двух зданий хожу и хожу.

В мрачный день февраля, что не может решить: быть дождю,

Или снегу с дождем, просто ль снегу, вот среднее что-то: седая,

Холодная пелена на рукав непрерывно дождем оседает.

Поднимаю глаза, и, подсвеченные, исчезают

Хлопья на фоне серой пустыни.

Небо наше идеально окрашено в тона холода.

Поднял глаза, и они, открытые, запорошены,

И когда я перестаю моргать и опускаю веки,

То вдруг вижу тебя.

Твои, со следами дождя, замерзшие, раскрасневшиеся щеки,

Отраженные в витрине городского магазина.

Но зимняя непогода разыгралась для тебя в ином месте.

Моя левая рука обхватывает мой же правый кулак,

Страстно желаю, чтобы твои далекие руки были в моих.

Brown Hens

My wife reads to me from the guidebook

About the cheesemakers

On the island where you can see the cheese made.

We follow the map off the coast highway.

“There! Old Shelburne Road,” she reads from a sign,

Her eager finger pointing.

On the farm’s long gravel drive,

Her back floats just off the seat.

They have goats to pet

And windows to look through.

We can see women dressed as maids making cheese.

Tasting every sample twice,

She reads how many eggs per chicken per year.

She asks if brown hens lay brown ones.

“I don’t think so,” I offer.

Winding back to the coast, belly full,

She confesses:

“The book said it was for children.”

Коричневые куры

Жена читает мне строки путеводителя

О сыроделах

С острова, на котором можно увидеть, как делают сыр.

Ориентируясь по карте, мы едем по шоссе возле моря.

«Вон там! Олд Шелбурн-роуд!» – прочла она на указателе,

На который направлен ее нетерпеливый палец.

На длинной гравийной дорожке к ферме

Ее попа подлетает над сиденьем.

У них есть козы, чтобы гладить,

И окна, чтоб из них смотреть.

Мы видим женщин в традиционных костюмах сыроделов.

Продегустировав каждый сорт дважды,

Она читает о том, сколько яиц откладывает курица в год.

И спрашивает, не коричневые ли яйца несут коричневые куры.

Делюсь с ней догадкой: «Думаю, что нет».

По дороге, петляющей вспять к побережью, наевшаяся до отвала,

Она признается:

«В книге сказано, что все это для детей».

Tug of Woman

Last night, I shared a woman with a bed.

We wrestled her back and forth for hours,

The bed and I.

I started with the upper hand;

My calves wrapped her shins,

My nose pressed her neck

(inhaling scents of suckling infancy).

“You smell like a baby,” I said,

And she smiled with her shoulders.

Then our furnace of body heat

Bolstered the bed’s advance,

And the sheets peeled her

From my sweating chest

And gripped her

In their damp half nelson.

And so went the night,

Tug of woman

Between a bed and me.

Борьба женщины

Прошлой ночью я делил с постелью женщину.

Мы часами желали побороть ее в рестлинге, катая взад и

вперед,

Моя кровать и я.

Превосходство изначально было на моей стороне.

Мои икры обхватили ее голени,

Мой нос расплющился о ее шею,

(Вдыхая ароматы грудного младенца).

Я заметил: «Ты пахнешь как дети»,

И она рассмеялась плечами.

Затем и у нее, и у меня печь тела раскалилась,

Кровать сильней загромыхала по полу,

И с женщины сползли простыни, —

Этого хотела моя вспотевшая грудь, —

И вновь сделали влажный захват ее шеи сзади —

Удержание полунельсона.

И так прошла вся ночь,

В борьбе женщины

Между кроватью и мной.

Zen Morning

We sat outside to meditate on our new used couch

By the turtle pond I made off our back porch.

Still in your underwear, you brought us blankets,

And we sat with the trickles of the fountain sounds,

Morning warming with the rising sun.

Bobbing between asleep and awake,

You lay your head on my lap.

Then, that screaming, clanging, weekly revving truck:

“Shit!” I said, “It’s garbage day.”

I ran flushed to the alley,

Furious at my forgetfulness.

Утро в стиле «дзен»

Мы медитировали, сидя на нашей новой кушетке,

Возле черепашьего пруда, куда сбежал я с заднего крыльца.

Ты, оставаясь в нижнем белье, принесла одеяла,

И мы сидели под журчание струек фонтана,

От лучей восходящего солнца утро становилось теплей.

Балансируя между явью и сном,

Ты положила голову мне на колени.

И вдруг – визжащий, лязгающий, приезжающий раз в неделю грузовик:

«Дрянь! – завопил я, – Сегодня день мусора!»

И, вспыхнув, метнулся к аллее,

В ярости от своей забывчивости.

Fall Back

It’s the first cold rain of late fall,

And for the first time, I turn on

My apartment’s fireplace.

The smell of summer’s dust is burning off.

My landlord says he can’t find

A lightbulb that fits this room’s lamp.

The clouds out the small window

And the sound of rain running down the glass,

Along with the fire,

Could add up to autumn coziness,

But in this nest, there is no you,

So all I see is damp and dark today.

Снова осень

Первый холодный дождь позднего листопада

В комнатах первый раз

Затопил камин.

Запах летней пыли сгорает.

Владелец гостиницы уверяет, что ему никак не найти

Лампочку для светильника в моей комнате.

Облака за маленьким окном,

Звук дождя, стекающего по стеклу,

И огонь

Могли бы привнести осенний уют,

Но в гнезде нет тебя,

Поэтому все, что я вижу сегодня, – это сырость и тьма.

These Hours

I want more time,

More of you.

I want more youth,

More good years

With un-sore hips

And late-night lips.

I want to travel

Back to our beginning

So I can re-learn you

And re-earn you,

This time better.

This time, I’ll savor and

Remember everything.

This time, time will

Slow down in

All the right places

And fly by when

You fly away.

This time, I’ll make

Einstein’s relativity

Bend to my will.

This time,

These hours will be

Our hours.

Эти часы

Больше б мне времени,

Больше тебя,

Юности больше,

Добрых лет,

Будь боль не с нами,

Будь ночь с губами.

Хочу отправиться