Плохие девочки живут за стеной бесплатное чтение

«Бульк», – раздается где-то за гранью досягаемости, и снова монотонный гул поглощает всё, перемежаясь только глухими ударами в груди.

Липкая склизкая пленка ядовитым плющом подползает со всех сторон, взбирается по коже.

Аглая тянется к звуку, но эта мерзость не позволяет пошевелиться, обволакивает конечности, заворачиваясь, спутывая, сковывая по рукам и ногам.

Темно. Кто-то склеил веки. Освободить бы руки и разлепить их, но не выходит…

Только нарочитое бульканье не дает успокоиться. Он рядом.

Аглая снова чувствует запах мускуса, хмеля и мятной жвачки. Она хочет вдохнуть поглубже, напитаться этим ароматом, но легкие сводит судорогой. Душит. Теплая жидкость стекает по гортани и заставляет закашляться. И чем больше ее скапливается, тем сильнее хочется пить.

Путы становятся жестче и плотнее, стягивают шею, скручивают конечности, сжимают желудок, утаскивают куда-то вглубь… В ответ кожа покрывается уколами по всей поверхности, и тело слабеет, поддаваясь непреодолимой силе.

Но бульканье становится еще громче. Звук упорствует, вытягивая из обволакивающей пучины обратно. Что-то резко шлепает по лицу.

Аглая распахивает глаза, разом разодрав склеенные веки, и упирается взглядом в пелену, сквозь которую пробивается свет. Волна тревоги поднимается изнутри. Тряхнув головой без особой надежды, она смахивает с лица упавшее с вешалки над кроватью полотенце и успокаивается. Пульс медленно сбавляет темп.

Она все еще в этом доме, в своей постели. Невыносимо жарко, пружины врезаются в спину, а руки и ноги запутались в вымокшей от пота простыне.

Он должен быть там, за дверью. Силы возвращаются. Аглая расцветает, наконец выпутываясь из душного, тесного плена и собирается встать, но…

Из соседней комнаты доносятся чужеродные размеренные стуки и тихие всхлипывания. Что это?

Взгляд скользит вниз по двери из посеревшей древесины. Там, из щели под ней, растекается большая кровавая лужа.

Со зловещим скрипом узкий дверной проход медленно открывается полумраком.

В слабом желтом свете видна какая-то непонятная возня. Аглая приглядывается. Сгорбленный силуэт мужчины навис над… то ли кушеткой, то ли невысоким столом. Он стоит спиной к двери и спокойными, но тяжелыми движениями то и дело поднимает поблескивающий металлическим обухом топор и опускает с приглушенным ударом перед собой. Скрытое за его силуэтом существо, судя по всему, не может сопротивляться, только обессиленно хнычет.

Аглаю охватывает паника, она зажимает рот рукой, но все же не сдерживает короткий вскрик. Он слышал?

Оцепеневшая от ужаса, она так и продолжает сидеть на кровати, когда мужчина прерывает свое занятие и начинает оборачиваться.

Аглая видит его затененный профиль. Вполоборота он замирает и отворачивается снова, движение зацикливается и ускоряется. Ее кошмар то поворачивает, то отворачивает голову. Все быстрее, быстрее, еще быстрее… но она не может разглядеть лица в этом жутком мельтешении. Дверь с грохотом захлопывается.

***

– У них были хорошие отношения?

– Хорошие? Берите выше. Прекрасные. Даже друзья ревновали, вдруг ставшие ненужными в этой идиллии. Я, признаться, одна из них. Они и из дома-то почти не выходили, так были заняты друг другом.

– С кем еще я могу поговорить? Нет предположений? Кто может знать больше?

Беременная женщина лишь пожала плечами.

– Извините, мне правда срочно нужно домой.

Феликс смущенно кашлянул и отступил от входа, пропуская собеседницу, когда заметил, что та неуютно переминается с ноги на ногу. Да уж, разузнать что-то будет непросто…

***

Снова светло. Дверь в соседнюю комнату закрыта. Стука больше нет. Аглая с настороженностью осматривает пол. Лужа крови исчезла, не осталось ни капли.

Она опасливо осматривается. Желтые цветочные обои с большими жирными пятнами, отклеившиеся по углам, старенький темно-коричневый комод, хромающий на одну ногу, с кусочком картона под ней, стул с потертым сидением из красного велюра и… решетки на окнах.

На потолке возле тяжеловесного шкафа у противоположной стены кипит работа – пузатый паук вьет кокон вокруг своей не менее упитанной жертвы. От этого зрелища Аглаю передергивает, и она отворачивается к круглоглазым музыкальным колонкам на столике перед кроватью, которые совершенно не вписываются в интерьер этой обители дряхлости, затхлости, безысходности. Они, как отголосок внешнего мира, помогают забывать, как омерзительно здесь пахнет смертью. Колонки смотрят невидящими глазами сквозь пространство, они не отсюда.

Аглая пытается представить, что они видят там, за глухими стенами, через сотню поселков и одиноких домиков, минуя лес, поле и длинное шоссе, казавшееся дорогой в блаженство по пути сюда. Шоссе, сложившееся в колючую проволоку при мысли о побеге.

Можно ли ей еще будет вернуться?

Музыка включалась через эти колонки раз в три дня ровно в пять.

Она тихонько встает с неудобной кровати и недоверчиво делает пару шагов по направлению к двери. Вздувшаяся половица скрипит под ногой, а из колонки вдруг вырывается отрывистое «есть только ми-и-иг» и тут же затихает.

Стоп. Что это? Да. Снова булькает. За дверью. Несколько раз подряд.

Аглая продвигается чуть смелее и слышит знакомый вздох.

На ней белая ночная сорочка с оборкой над расцарапанными коленками. Исхудавшая рука, вся в синяках, трет гудящее противоположное плечо.

Но, заслышав этот вздох, она резво пробегает оставшееся расстояние и хватается за ручку. Гладкую и прохладную, тонкую, изящной формы, точно как на дверце шкафа в ее квартире, и тянет, оказываясь в собственной ванной…

– Тим. С тобой все в порядке?

Парень сидит на полу с горстью каштанов в руках и по очереди бросает их в ведро, не поднимая на нее глаз. Они бултыхаются в воду, забрызгивая все вокруг. Его синие джинсы покрыты множеством темных бесформенных пятнышек.

– Я так рада.

Тим поднимает голову и укоряюще смотрит. В груди больно дергает, когда она понимает, что в его глазах стоят слезы, а уголки губ ползут вниз по вытянутому подбородку.

– Чему именно? Ты ведь знала, что я не люблю, когда меня не слушаешь.

– Я не понимаю… Что случилось?

– Я видел из окна, как ты опять говорила с соседом. Хихикала, миловалась.

– Ох, Тим… Опять? Ты же знаешь, что он оказал огромную помощь маме, когда у нас были проблемы. Я обязана быть с ним мила. Ты же знаешь…

– Обязана? Ты обязана слушать только меня. Разве я недостаточно понятно объяснял? – напряжение в голосе доходит до пика в последней фразе, но она не может вместить весь гнев.

Рука с силой швыряет оставшиеся каштаны в кафельную плитку на стене, и один рикошетит Аглае в лоб.

– Ай! – Она трет место попадания ладонью. – Прости. Я буду, буду тебя слушать. Правда.

Тим вскакивает, ногой переворачивая таз, и пол покрывается слоем влаги.

Сырость тут же пропитывает носки, и Аглая испуганно отступает назад, пока не ударяется в стену затылком.

– Не надо. Пожалуйста.

Поправив ворот футболки, он выпрямляется, вырастает до огромных размеров, а сама Аглая уменьшается в росте, сжимается в крошечный комок и становится почти прозрачной, почти переставая ощущать саму себя. Тим молча подходит и очень осторожно проводит пальцами, холодными и мокрыми, по покрасневшему пятну на коже. Это даже приятно.

Пальцы спускаются по щеке, проходятся по венке на шее и обхватывают, надавливая, а когда Аглая громко сглатывает слюну, его губы вздрагивают и растягиваются в улыбке.

– Неужели испугалась? Я ведь так тебя люблю. Думаешь, могу причинить тебе вред?

Думала, может… Только что. Что за глупость? Ведь и вправду он никогда не переходил грань настоящей опасности. Эта грань еще далеко.

Он спускает лямки с ее поникших плеч и дергает подол вниз.

Аглая зажмуривает глаза. Эти прикосновения необычные, они ожогами остаются на теле. Тысячный, тысяча первый… тысяча пятый. Старые уже не болят, но она помнит их все, и поэтому каждый раз продолжает счет с того момента, на котором остановилась.