От заката до рассвета бесплатное чтение

Цикл: Мороз по коже #4

Современный любовный роман

Романтическая эротика

Егор Кузнецов ведёт беспечную жизнь типичного мажора.

Он любит хороший алкоголь, дорогие автомобили и красивых женщин.

Но ни одна девушка не задерживается надолго ни в его голове, ни в его постели.

Всю жизнь Егор любил только одну-единственную, которая разбила ему сердце.

Парень уже смирился с тем, что никогда не сможет ее забыть, но однажды судьба свела его с загадочной француженкой.

В их распоряжении будет ночной Париж и всего 12 часов, после которых они должны будут расстаться навсегда.

В тексте есть: случайная встреча, незнакомцы, тяжелая судьба героини и её тайны

Ограничение: 18+

Пролог

POV Егор

Она вырывается вперед, пробегает метров десять и останавливается посередине небольшого мостика через Сену. Разворачивается ко мне и широко улыбается, но всего мгновение. Затем она отворачивается к реке, улыбка с ее лица постепенно сходит и появляется задумчивое выражение.

Легкий летний ветер слегка колышет ее короткие светлые волосы. Она такая простая и естественная, и неожиданно я ловлю себя на мысли, что мне нравится любоваться ею. Вот так просто, когда она о чем-то думает и не замечает, что я на нее смотрю.

Она подходит к бортику моста, опирается на него руками и смотрит на воду. Я приближаюсь к ней сзади и останавливаюсь. Ветер все еще дует, и сейчас ее волосы мягко касаются моего лица. Она резко ко мне оборачивается и смотрит ровно в глаза.

— У меня к тебе новый вопрос, мой прекрасный незнакомец, — хитро прищуривается и гладит меня ладонью по щеке.

— Очень внимательно слушаю, моя прекрасная незнакомка, — провожу пальцами по ее лицу в ответ. У нее нежная кожа. Не такая нежная, как после похода к косметологу или какого-нибудь нового дорогущего крема. А естественно нежная, от природы.

Она склоняет голову на бок и решает, что у меня спросить.

— Ты когда-нибудь изменял?

Немного неожиданный вопрос, хотя и не самый личный за этот вечер. Несколько часов назад она спросила, во сколько лет и при каких обстоятельствах я лишился девственности.

— Любимой девушке нет, — говорю спокойно, выдерживая ее взгляд.

— А не любимой?

— С не любимыми я не встречался, а просто спал с ними. Так что там некому было изменять.

Она слегка усмехается.

— Какой же ты скучный.

— Скучный, потому что не изменял, или потому что не встречался с не любимыми?

— Потому что не встречался с не любимыми. Знаешь, в отношениях с не любимыми есть что-то особенное. Вот когда ты смотришь на человека и понимаешь, что ты его не любишь, но он все равно твой. Как нелюбимое платье в шкафу. У тебя есть другое, которое ты любишь и готова носить каждый день, но по какой-то причине не можешь. И вот ты носишь другое платье. Ты его не любишь, но тем не менее, оно — твое. А потом ты ловишь себя на мысли, что оно все равно тебе дорого. Просто за то, что оно принадлежит только тебе и никому больше.

Она замолкает и смотрит на меня с видом великого философа.

— Бла-бла-бла. Женская логика.

Она игриво бьет меня в плечо и слегка смеется.

— У меня к тебе второй вопрос. Тебе когда-нибудь изменяли?

Я застываю с глупой улыбкой на лице и чувствую, как она медленно сползает. И ощущение, будто содрали едва зажившую болячку.

— Да.

Просто короткий ответ. И просто флэшбэк на много лет назад, где от невыносимой боли и предательства двух самых близких людей хотелось умереть.

Она тоже резко становится серьезной и достает из кармана своей легкой кожаной куртки пачку «Мальборо». Прикуривает толстую сигарету, выпуская дым мне прямо в лицо. Меня это не раздражает. Мне даже нравится, что она может вот так открыто курить толстые мужские сигареты, а не строить из себя пай-девочку и стараться произвести на меня впечатление.

— С кем?

Ее короткие вопросы попадают прямо в мишень. Я беру из ее рук сигарету и глубоко затягиваюсь, также выпуская дым ей в лицо.

— С лучшим другом.

Она округляет глаза и недоуменно ими хлопает. Сейчас при свете тусклого фонаря они кажутся черными, как ночь. Она возвращает себе сигарету и затягивается.

— И чем все закончилось?

— Тем, что я их простил, а они поженились.

Она резко делает шаг назад, но упирается в бортик. Смотрит на меня завороженно, будто не верит в то, что я только что ей сказал. Начинает очень быстро дышать, в панике вертит по сторонам головой. Засовывает в рот сигарету и очень глубоко втягивает никотин. Не успев выпустить дым, снова затягивается. Выбрасывает бычок через плечо в воду и спешит прикурить новую папиросу.

— Твою мать! — нервно восклицает, когда огонек то и дело тухнет из-за ветра. Я достаю из кармана свою зажигалку и помогаю ей прикурить. В этот момент я замечаю, что у нее дрожат руки.

Выпустив дым, она наконец смотрит мне ровно в лицо.

— Вот объясни мне, что движет человеком, который прощает такое предательство от близкого!? — она задает этот вопрос очень нервно, даже со злостью. И я понимаю, что она очень сильно осуждает меня за то, что я простил лучшего друга и девушку.

Замечаю на ее глазах слегка выступившие слезы. Неужели ее бурная реакция на мои слова говорит о том, что однажды она была в аналогичной ситуации?

— А ты когда-нибудь изменяла? — я игнорирую ее вопрос и задаю свой.

— Нет.

— А тебе когда-нибудь изменяли?

Вместе с дымом у нее вырывается короткий смешок.

— Нет. Если бы мой парень мне хоть раз изменил, я бы повесила его за яйца.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍О, да. Ни секунды не сомневаюсь в том, что она на это способна. Но раз ей не изменяли, почему у нее такая странная реакция на мое признание?

Я делаю к ней шаг и нависаю сверху. Нос тут же улавливает запах сигарет вперемешку с ее фруктовыми духами, и мне нравится это сочетание. Она снова выдыхает дым мне в лицо и смотрит с такой грустью, с такой тоской, с такой болью.

— Тогда почему тебя так задели мои слова? Как будто ты была в аналогичной ситуации.

— Была, — отвечает, помедлив, — но по другую сторону баррикад. Наши с тобой истории зеркальны. — Отворачивается в бок и глубоко затягивается. Затем возвращает взгляд на меня. — Я была той, с кем изменяют.

Неожиданно. А мне казалось, что она слишком горда для того, чтобы быть второй женщиной.

— Я хоть и знаю тебя всего несколько часов, но все равно могу сказать, что ты не похожа на девушку, которая согласится на позицию любовницы. Ты меня удивила.

Она нервно смеется и качает головой.

— Иногда на то бывают причины.

— А сколько их всего было — тех, кто изменял своим женщинам с тобой?

— Двое.

— И кто они были?

Она глубоко затягивается, выдыхает дым мне в лицо, а затем склоняется над моим ухом и шепчет:

— Один из них — жених моей сестры. Это случилось за пару месяцев до их свадьбы.

Затем она резко от меня отстраняется и смотрит мне ровно в лицо. А я стою ошарашенный услышанным. Мне не послышалось? Она переспала с парнем своей сестры? Черт возьми, вот это она сейчас будто ведро ледяной воды на меня вылила. Я даже в самом страшном сне не могу представить, чтобы я переспал с женами своих братьев.

Кажется, после ее признания я резко от нее отстранился. Наверняка на моем лице сейчас смятение и растерянность. Я от нее чего угодно ожидал, но только не такого.

Она замечает мое оцепенение и начинает смеяться.

— Ну давай, скажи мне, что я последняя потаскуха, дрянь и мне уготовано отдельное место в аду. Ты ведь об этом сейчас думаешь. — Она прикуривает уже третью сигарету и смотрит на меня глазами, полными слез. — Давай, хороший и правильный мальчик, который смог простить предательство, скажи мне, какая я тварь. Я жду от тебя этих слов. А чтобы тебе было легче их произнести, я добавлю, что не жалею о содеянном. Вернуть время обратно, и я бы сделала то же самое: переспала бы с женихом своей сестры и расстроила тем самым их свадьбу.

И она снова заливается истеричным смехом. Она лжет, когда говорит, что не жалеет о содеянном.

— Не жалей ты по-настоящему, не курила бы нервно и не смотрела на меня со слезами на глазах. И тебя бы не задел мой рассказ о том, что я простил лучшего друга и девушку.

— А с чего ты взял, что я жалею именно об этом случае? Мне плевать на сестру. И, к слову, она меня до сих пор не простила, хотя прошло уже десять лет.

Значит, она жалеет о втором случае. В котором ее простили. Вот только она себя, видимо, до сих пор нет.

— Ну так что? Ты скажешь мне, что я тварь, дрянь и вот это вот все? Я жду, — и снова нервно затягивается. На секунду мне кажется, что она искренне хочет услышать от меня эти слова. Наверное, потому, что сама так про себя думает.

Я делаю к ней шаг и склоняюсь над ухом.

— Я не скажу этих слов. Я лишь задам зеркальный вопрос, на который сам тебе не ответил. Что движет человеком, который совершает такое предательство по отношению к близкому?

Глава 1. Прости за нелюбовь

Два с половиной года назад

Я просыпаюсь, медленно размыкаю глаза, восстанавливаю в памяти события минувшей ночи и не могу поверить своему счастью. Я провел ночь с ней — с самой любимой девушкой. Как же долго я этого ждал…

Провожу ладонью по пустой половине кровати, на которой она спала, замечаю ее длинный темный волос и беру его в руки. А затем зарываюсь лицом в ее подушку и жадно вдыхаю такой любимый запах розы с примесью жасмина. Когда-то очень давно именно я подарил ей эти духи, и она так до сих пор только ими и пользуется. Интересно, ОН, когда вдыхал этот запах, знал, что однажды его выбрал для нее я?

Не думаю. Она бы не стала ему говорить.

Я встаю с постели, натягиваю на себя джинсы и иду на звуки, которые раздаются из кухни. Кристина стоит у плиты и варит кофе. На ее затылке виднеются капельки воды после душа, на лице ни грамма косметики. Она всегда мне больше нравилась без макияжа и без своей любимой красной помады. Жаль, что мне редко доводилось видеть ее естественной.

Я направляюсь ее обнять, но она тут же вырывается.

— Егор, давай договоримся, что это ничего не значило, — говорит строго.

Чего и стоило ожидать.

— Для кого не значило?

— Для нас обоих.

— Для меня значило.

Она ничего не отвечает, вместо этого отворачивается к плите, чтобы снять с нее турку. На ее профиле читается растерянность, смущение, а еще сожаление.

Сожаление, о том, что было между нами прошлой ночью. Сожаление о том, как она меня целовала, как она меня раздевала, как она лежала у меня на плече и шептала на ухо, что хочет еще и еще.

— Будешь кофе? — спрашивает, не глядя на меня.

— Буду.

— Какой ты пьёшь?

— А ты не помнишь?

Мои слова звучат с обидой. Ну, конечно, не помнит. Сколько лет назад мы с ней расстались? Восемь с половиной? Интересно, а какой ОН пьет кофе, она помнит?

Думаю, да. И это при том, что со мной она была почти два года, а с ним всего два месяца.

— Твои вкусы могли измениться за это время, — выкручивается из неловкой ситуации.

— Не изменились.

Она стоит в нерешительности с туркой в руке. Что и стоило доказать. А когда-то она знала, когда-то она варила для меня кофе. Не часто, мы тогда были школьниками и жили с родителями, но все же иногда случалось.

Я тяжело вздыхаю, сажусь на стул и говорю:

— Полторы ложки кофе и две сахара. В конце молоко.

— Хорошо.

Кристина крутится у плиты, а я наблюдаю за ней. Думаю, это последний кофе в моей жизни ее приготовления. Поэтому я хочу запомнить каждое движение девушки. Как она отмеряет ровно полторы ложки, как тянется за сахарницей, как наливает воду из фильтра, как снимает турку с плиты и наливает напиток в кружку…

Кристина ставит передо мной кофе, кладет на стол какие-то пирожные и садится напротив. Опускает глаза и выглядит так, будто готова провалиться сквозь землю от смущения за то, что вытворяла прошлой ночью.

Она великолепна в постели. Интересно, с НИМ научилась или с учителями после?

— Кристин, — я первый прерываю затянувшееся молчание, — ты ведь понимаешь, что он никогда не уйдёт из семьи?

— Понимаю.

— И ты собираешься похоронить себя заживо? Будешь всю жизнь страдать по женатому мужчине и одна воспитывать ребёнка?

— Нет. Но и к серьезным отношениям я сейчас не готова.

— Я подожду, сколько тебе нужно времени.

Говорю эту фразу, а сам чуть не смеюсь. Сколько раз я ее уже произносил за все годы знакомства с ней? Сначала я ждал, когда она согласится пойти со мной на свидание. Дождался через три года. Потом я ждал, когда она согласится провести со мной ночь. Дождался через десять лет. Теперь я собрался ждать, когда она снова будет готова к серьезным отношениям. Уверен, что никогда не дождусь.

— Егор, я не буду с тобой. Ни сейчас, ни потом.

Как я и думал.

— Но почему?

«Почему?» — это вопрос, который я готов задавать ей бесконечно. Почему он, а не я? Почему с ним, а не со мной?

Почему она любит моего лучшего друга, а не меня???

— Потому что ты не сделаешь меня счастливой. А я хочу быть счастлива. Давай прекратим все это. Не приезжай, пожалуйста, больше. И не звони. Так будет лучше и мне, и тебе.

— Мне точно лучше не будет.

— Егор, — она смотрит мне ровно в глаза, — если ты действительно меня любишь и желаешь мне счастья, то оставь меня. Просто оставь.

Смотрю ей в глаза и вижу непоколебимость. И я понимаю: что бы я ни сделал для нее, она не станет моей. Даже если я весь мир к ее ногам положу. Так и продолжит убиваться по женатому Максиму. Мазохистка.

Впрочем, как и я сам. Я ведь тоже мазохист, раз люблю ее безответно столько лет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Тяжело вздыхаю, киваю ей головой, встаю и иду одеваться в комнату. Кристина выходит в прихожую, чтобы меня проводить. Я бросаю на нее последний взгляд и теперь точно прощаюсь с ней навсегда.

— Прости за мою любовь, — говорю ей тихо.

— Прости за мою нелюбовь, — так же тихо отвечает и закрывает за мной дверь.

Глава 2. Грустный анекдот

Два с половиной года назад

Я спускаюсь в свою машину и еще долго просто сижу в салоне, закрыв глаза и откинувшись на спинку сиденья.

Вся наша история — это какой-то грустный анекдот…

Я полюбил ее в шестом классе сразу, как она пришла в нашу школу. Темноволосая девочка с большущими синими глазами. Отличница, всегда первая, всегда лидер, всегда победительница. Любимица всех учителей и нелюбимица всех девушек параллели. Еще бы! Ведь все пацаны моментально на нее запали.

Я носил ее портфель и дарил ей шоколадки. Она мне мило улыбалась и смущалась каждый раз, когда я хотел взять ее за руку. Была дружелюбна со мной, но все же всегда оставалась ко мне холодна. Ко всем была холодна кроме своей лучшей подруги Вики. О ней она заботилась, как о младшей сестре. А теперь заботится о ее ребенке.

Начиная с седьмого класса, я стал активно добиваться Кристины. Дарил ей цветы, подарки, валентинки и даже пел серенады под ее окном. Я отгонял от нее всех парней, которые решали проявить к ней внимание. Передрался с половиной пацанов параллели.

И вот в конце девятого класса крепость пала. Ну как в конце девятого класса. Тогда в апреле она согласилась пойти со мной на свидание через полгода в сентябре, в начале десятого класса. Мол, закончатся все ее важные дела, и она будет посвободнее. Так сказать, вписала меня в свой плотный график.

И вот я все эти полгода готовил наше первое свидание. Она мне сказала, что это будет вообще самое первое свидание в ее жизни, и эта мысль все полгода меня и грела. Первое свидание и первый поцелуй Кристины Морозовой будут со мной.

Как-то раз она обмолвилась, что мечтает покататься на лошадях. Поэтому я запланировал нам конную прогулку и сам перед этим взял несколько уроков, чтобы не свалиться с лошади при ней.

После конной прогулки мы поехали в другое место: летать в аэротрубе. А потом поужинали в ресторане средиземноморской кухни, потому что Кристина ее любит.

В тот же день я ее и поцеловал. Она очень смущалась и неумело отвечала на прикосновения моих губ. Но все-таки отвечала. А когда мы прервали поцелуй, она первая обвила руками мою шею и притянула к себе.

— Спасибо за это свидание. Мне все очень понравилось, — прошептала на ухо.

— Но это же наше не последнее свидание? — с надеждой спросил ее.

— Конечно, не последнее.

Я слегка от нее отстранился и посмотрел прямо в глаза.

— Ты теперь моя девушка?

Она смущенно заулыбалась.

— Да, Егор. Я теперь твоя девушка.

И я — счастливый, как никогда, — поспешил еще раз ее поцеловать.

Так мы начали встречаться. Я признался ей в любви уже через неделю. Она состроила строгое лицо и строго сказала, что невозможно испытывать такое серьезное чувство к человеку, с которым ты вместе всего лишь семь дней. Но я только посмеялся и продолжил говорить ей эти слова дальше.

Сначала она все время вторила, что я еще не могу ее любить, потому что мы мало времени вместе. Потом на мои признания она стала отвечать «Я знаю». А затем и вовсе перестала что-либо говорить мне на это. Просто начинала меня целовать.

Я всегда чувствовал, что она не любит меня, а просто позволяет мне любить ее. Но мне было достаточно этого. Моей любви было так много, что ее хватало нам обоим. И мы действительно были счастливы. Первые полгода так точно, а потом я стал чувствовать, что немного перегибаю с Кристиной. Я настолько сильно ее ко всем ревновал и боялся потерять, что не давал ей и дня без меня пробыть. Ведь помимо того, что мы учились в одном классе, мы еще и соседями были, так что каждый день виделись и после школы.

Где-то летом перед 11 классом я понял, что перегибаю палку и действительно могу ее потерять, но не от того, что она уйдет к кому-то другому, а от того, что душу ее своей ревностью. Мы на тот момент уже почти год были вместе.

Кристина собиралась в августе перед школой поехать в языковой лагерь для подростков в Америку, а я ее не отпускал. У нас случился сильный скандал, и она все равно уехала, наплевав на мои запреты. Так я понял, что нет смысла в чем-то ограничивать Кристину, потому что она все равно сделает по-своему, а я своими припадками ревности только посею в ее голове мысли о расставании. Ведь зачем ей человек, который ее только тяготит и все запрещает?

Именно поэтому я более-менее нормально воспринял появление у нее сводного брата нашего возраста. Отец Кристины завязал отношения с женщиной, у которой был ребенок от предыдущего брака. И вот эта женщина решила забрать к себе в Москву сына, который до этого жил в другом городе.

Когда Кристина объявила мне о том, что у нее в доме появится посторонний парень-ровесник я, конечно, напрягся. Но потом все-таки смог себя убедить в том, что между ними ничего не может быть. Во-первых, Кристину очень сложно добиться, у меня ушло три года. Во-вторых, не факт, что она сама понравится этому парню. Кристина, конечно, очень красивая, но были в нашей школе парни, которые на нее не особо смотрели. И, в-третьих, их родители вместе, что автоматически ставит запрет на отношения между Кристиной и этим парнем.

Я ошибся по всем трем пунктам.

А вишенкой на торте стал тот факт, что я сдружился с ее сводным братом. Я сам не знаю, как так вышло. Просто он оказался очень прикольным пацаном, вдобавок родом из города моей бабушки по маме. У нас с ним совпали вкусы в музыке, кино, а еще он профессионально занимался каратэ. Я тоже немного ходил на этот вид спорта в детстве, но быстро понял, что это не мое. Однако поддержать разговор о каратэ я все-таки мог.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Наверное, еще сыграл тот факт, что у меня по сути никогда не было друзей. У меня два старших брата Дима и Артем, которые всегда и были моими друзьями, и я даже как-то никогда не думал, что можно дружить с какими-то еще парнями. Нет, я нормально общался с пацанами в школе, но не могу сказать, что это была вот прямо дружба. Просто нормальные приятельские отношения.

Но с Максимом все как-то сложилось само собой. Я оглянуться не успел, как вдруг понял, что он действительно стал мне другом, которого у меня никогда не было. К тому же Кристина восприняла его в штыки, а ему самому было на нее по фиг. Поэтому я расслабился и просто был счастлив от того, что у меня есть любимая девушка, а теперь еще и появился друг.

Я получил нож в спину от них обоих, потому что они полюбили друг друга.

Я заметил перемены в их поведении после Нового года. Думаю, тогда между ними все и завязалось. Меня в тот Новый год предки заставили отмечать праздник с семьей, потому что, по их мнению, я стал слишком много пить. Мне пришлось ждать, когда они уснут, чтобы пойти к Кристине.

И вот, в два часа ночи, когда родители отправились на покой, я позвонил своей девушке, чтобы сказать, что я к ней иду. Но она ответила, что очень устала и уже легла спать. Однако я все равно оделся и пошел к ней. Возле ворот и во дворе их дома было полно гостей, а из гостиной на первом этаже доносилась музыка.

Я прошел двор, зашел на территорию сада, куда выходят окна Кристининой комнаты и обнаружил, что у нее горит свет. Хотя полчаса назад она мне сказала, что уже в кровати и засыпает. В саду горела всего пара тусклых фонарей, так что я оставался в темноте, и меня не было видно.

Кристина сидела на подоконнике и плакала.

Моим первым порывом было тут же подняться к ней и спросить, кто ее обидел, но я успел себя одернуть. Она умышленно солгала мне, что уже находится в кровати, потому что сейчас на подоконнике сидит не в пижаме или ночнушке, а в вечернем платье и даже с прической.

Я еще никогда не видел, чтобы она так рыдала. Будто кто-то умер. А я просто стоял в саду под ее окнами и наблюдал за этим. Моя любимая девушка плачет, но я не иду ее утешать, потому что понимаю: она не хочет меня видеть. И полчаса назад, когда я ей звонил, ни в какой кровати она не была.

Я равнодушно развернулся и пошел на выход с абсолютно гадким ощущением обмана на душе. Но во дворе я столкнулся с ее отцом.

— О, Егор, привет! С Новым годом!

— Здравствуйте, Игорь Петрович. Спасибо, и вас тоже с Новым годом.

— А где Максим с Кристиной? Они оба пропали куда-то час назад.

— Максима я не видел, а Кристина в своей комнате. — Я не стал добавлять, что она плачет.

— А ты уже уходишь?

— Да, я пошел. Спокойной ночи.

— Пока, Егор.

Мы пожали друг другу руки, и я отправился к себе.

Я не сказал Кристине, что видел ее плачущей, я также ничего не сказал и Максиму. Хотя слова Игоря Петровича о том, что «они оба пропали куда-то час назад» плотно засели в моей голове.

Но я отгонял от себя мысли о том, что между ними могло что-то быть. Да и вообще, мало ли из-за чего плакала Кристина? Может, из-за своей подруги Вики. У нее были проблемы со здоровьем, поэтому Кристина так о ней всегда пеклась. Ну а Максим просто, наверное, спать пошел. Он же спортсмен, ведет здоровый образ жизни и ложится в кровать в детское время, потому что у него правильный режим. К тому же сразу после новогодних каникул Максим стал встречаться с нашей одноклассницей Олей, и я окончательно выбросил этот эпизод из своей головы.

Но Кристина сильно изменилась после той новогодней ночи. Ее будто подменили. А в какой-то момент я все-таки заметил, как Максим и Кристина смотрят друг на друга: с тоской, с болью, с мучением. Как смотрят на что-то очень желанное, но запретное.

Я заметил, что при виде Максима с Олей, у Кристины глаза наливались слезами. Не каждый раз и не очень явно, но все же я обратил на это внимание, хоть и далеко не сразу. А потом я заметил, как у Максима дергаются желваки на щеках каждый раз, когда я при нем целую Кристину.

Но я отгонял от себя мысли о том, что между ними что-то может быть. Пока однажды у меня не случилось помешательство рассудка, и я не затащил Кристину в какую-то комнату и не стал срывать с нее платье.

Это было ее совершеннолетие. Кристина тогда поступила в Гарвард и собиралась уезжать учиться в Америку. Я понимал, что теряю ее, поэтому каждый день напивался, забивая на школу, подготовку к экзаменам и крики матери о том, что я малолетний алкоголик.

Я очень смутно помню события той ночи, все-таки слишком сильно я был пьян. Но как потом родители восстановили по камерам видеонаблюдения ночного клуба, в котором мы были, я схватил Кристину за руку и повел в отдельные комнаты на минус первом этаже заведения. Затащил ее туда, повалил на кровать и стал срывать с нее платье. К счастью, ничего плохого я с ней сделать не успел, потому что дверь комнаты выбил Максим, снял меня с Кристины и заехал мне кулаком по морде. Он хотел врезать мне еще, но Кристина его остановила.

Родители тогда сразу положили меня в больницу, опасались, что может быть сотрясение. Я не помнил, как и кто меня избил, поэтому родители собирались подавать в суд и запросили у ночного клуба записи с камер. А когда выяснилось, что, во-первых, я чуть не изнасиловал Кристину, а, во-вторых, по морде мне дал именно Максим, а не кто-то посторонний, предки передумали подавать в суд. К тому же на самом деле в той ситуации судить нужно было меня. Ведь я собирался причинить вред Кристине.

Я безумно благодарен Максу за то, что он остановил меня. Ведь если бы я сделал с Кристиной что-то плохое, то никогда бы себе не простил этого. Думаю, я бы просто перерезал себе вены.

Но когда я увидел по записям с камер, как после нашего с Кристиной исчезновения с танцпола, Максим метался по всему клубу в поисках нас, у меня не осталось сомнений в том, что он ее любит. С таким отчаянием могут разыскивать только любимого человека.

Ну а когда меня выписали из больницы, Кристина объявила мне о том, что мы расстаемся. И даже не стала скрывать, что из-за Максима. Так в один день я получил нож в спину от любимой девушки и лучшего друга. На выпускном Макс пытался мне все объяснить и извинялся, но тогда я не мог его простить.

А потом смог — когда она уехала учиться в Гарвард, бросив и Максима, а он попал в сильную аварию, потерял память и в прямом смысле слова забыл Кристину. Мы с Максимом снова стали общаться, потому что учились в одном универе, и в какой-то момент я понял, что Кристина больше не стоит между нами. Ее нет. Она исчезла. Эта девушка стала призраком.

Кристина никогда не приезжала, Максим ее не помнил, и я хотел, чтобы все так и оставалось, хоть и продолжал любить ее. Именно поэтому я не рассказал Максиму о Кристине.

Он снова стал встречаться с нашей одноклассницей Олей, потому что она тоже оказалась с нами в одном универе, и в какой-то момент жизнь наладилась. Никто никогда не говорил о Морозовой, и все были счастливы. И я действительно смог простить Макса. Не знаю, почему. Наверное, потому что она бросила и его, и не приезжала, несмотря на то, что Максим чудом остался жив. Я чувствовал, что мы с ним в одной лодке: оба полюбили одну девушку, и нас обоих она бросила. Лучшие друзья по несчастью.

Но, как потом выяснилось, Кристина не бросала Максима. Это он ставил ей ультиматум и требовал не уезжать. Гордая Кристина, всю жизнь мечтавшая об учебе в Гарварде, естественно, от своей мечты не отказалась и все равно села в самолет. Прилетев в Нью-Йорк, она стала звонить Максиму, но его телефон был выключен, потому что на тот момент смартфон уже сгорел в машине.

А Кристинин отец, знавший об их отношениях, сказал дочке, что Максим поменял номер телефона. Кристина решила, что он тем самым вычеркнул ее из своей жизни, и поэтому не приезжала восемь лет. А когда вернулась домой, узнала, что тогда случилось на самом деле, вот только было уже поздно. Макс и Оля через две недели женились, а сразу после свадьбы Оля забеременела.

И вот теперь женатый Максим ждет ребенка, а Кристина по нему страдает. Ведь выяснилось, что он на самом деле не бросал ее, а в прямом смысле слова забыл.

Чувствую ли я свою вину за то, что восемь лет не рассказывал другу о девушке и тем самым приложил руку к их разлуке? Не знаю. У меня нет ответа на этот вопрос. Но одно я могу сказать точно: моя дружба с Максом все эти восемь лет была искренней. Я действительно простил ему предательство.

Ведь мы не выбираем, кого нам любить. Я знаю, что он слишком долго сопротивлялся своим чувствам к ней именно из-за меня, но так и не смог себя пересилить. Я уверен, что если бы Макс мог себе приказать, то он бы не полюбил ее. Да и я бы не полюбил, если бы мог приказать. Но мы оба с ним не могли. И в итоге имеем то, что имеем: лучшие друзья, любящие одну девушку.

Я завожу мотор и еду в свою серую и безнадежную жизнь. Я знаю, что она будет такой, какой была все эти восемь с половиной лет без Кристины. Хотя нет. Теперь она будет даже хуже. Ведь сегодня я провел с ней ночь, чего в школе между нами не было. Ее первым мужчиной стал Максим, а не я.

Что меня теперь ждет? Да то же, что и всегда. Бутылка виски и одноразовые девушки. Те самые, что пачками тусуются в клубах в поисках кого-то, кто заплатит за их коктейль. Они всегда в коротких платьях, на шпильках, с отштукатуренным лицом и с шеллаком на ногтях. В них нет глубины, в них нет души. Они не цепляют. С ними даже не всегда интересно трахаться, я уже молчу о том, чтобы о чем-то с ними говорить.

Да пошло оно все в задницу. Хочу напиться и сдохнуть.

Глава 3. Безнадега

Пятничный рабочий день близится к концу, а значит, самое время подумать о том, как весело и беззаботно провести сегодняшний вечер. В последний месяц на работе большая загрузка, так что приходилось работать даже по выходным. В связи с этим московские бары очень сильно по мне соскучились.

— Егор Владимирович, — раздается из рабочего телефона сладкий голосок моей новой двадцатилетней секретарши. — Наталья Викторовна сказала, что на конференцию в Вене должны лететь вы.

Наталья Викторовна Слащева — вице-президент по маркетингу и коммуникациям в нашем дочернем подразделении австрийского банка. Она же моя начальница. Грозная, но справедливая, женщина без возраста. Если нормально выполнять свою работу, то проблем с ней не возникнет. У меня все четыре года работы в должности директора по маркетингу это получается.

— Хорошо, Катя. Когда?

— Ой, я забыла спросить. Сейчас свяжусь с ее секретарем. Извините.

Катя отключается от звонка, а я только закатываю глаза. Очередная малолетняя дура, мечтающая о карьере через постель, но не умеющая нормально выполнять свои обязанности. Это уже моя третья секретарша за год. После того, как моя нормальная помощница — 60-летняя Лидия Ивановна — ушла на пенсию, отдел кадров почему-то присылает мне именно таких молодых куриц. Я, конечно, люблю двадцатилетних симпатичных девушек, но не когда они мои подчиненные и не умеют выполнять свою работу.

Через десять минут блондинка снова на проводе.

— Егор Владимирович, конференция в следующую пятницу в 10 утра.

Отлично. Я люблю Вену, по этому городу можно гулять бесконечно. Я уже много раз там был за все время работы в российской «дочке» австрийского банка, но все равно каждый раз в столице Австрии — как первый.

— Катя, возьмите мне билет в Вену на следующий четверг на раннее утро, а назад на вечер воскресенья.

— Хорошо, Егор Владимирович.

— И сделайте мне, пожалуйста, кофе.

Через пять минут голубоглазая перегидрольная Катя заходит на огромных шпильках, в мини-юбке и блузке с глубоким декольте в мой кабинет. Ей явно тяжело идти в такой обуви, но она крепится. Кое-как доковыляв до моего стола, она ставит передо мной чашку кофе.

— Наслаждайтесь, Егор Владимирович, — говорит соблазнительным голоском и пониже склоняется над столом, чтобы я смог рассмотреть вырез на ее груди.

— Спасибо, — цежу сквозь зубы и смотрю в монитор компьютера.

Честное слово, она меня поражает. Вот на что она надеется? На то, что я ее повышу или увеличу ей зарплату, если она раздвинет передо мной ноги? Таких желающих оказаться в моей постели я вижу каждую пятницу и субботу во всех столичных барах и клубах. С чего она вдруг взяла, что я предпочту ее им? И неужели за четыре месяца работы моей секретаршей она до сих пор не поняла, что мне неинтересны романы в стенах банка?

При всей моей любви к красивых девушкам, если я работаю с ними в одной организации, то между нами ничего не может быть. А если учитывать, что наш банк — «дочка» крупного европейского с соответствующим менталитетом и отношением ко всяким там харассментам, то я лучше вообще без секса сидеть буду, чем трахну кого-то в нашей организации. Но до этих пигалиц не доходит.

И кофе, конечно же, отвратительный. Сначала бы научилась его делать, а потом рассчитывала на мое внимание.

Так, ладно. Рабочий день закончится через час, все дела на сегодня я завершил, так что можно уже начать расслабляться. Достаю из бара бутылку коньяка и плескаю немного в кофе. Может, хоть так его вкус будет не таким отвратительным. Беру телефон и звоню своему старому другу Косте. Мы с ним вместе учились в МГИМО на экономическом и в свое время зажигали во всех московских клубах. Но в последние месяцы он стал сливаться с тусовок. Пора это исправлять.

— Привет, Егор! — Раздается в трубке его бодрый голос.

— Здорова, чувак. Как жизнь?

— Нормально, на работе вот сижу.

— Я пока еще тоже на работе, но думаю уже отсюда уходить. Как насчет того, чтобы завалиться в какой-нибудь бар, как в былые времена?

— Не, Егор, сорри, я уже не могу. Два месяца назад Олеся переехала ко мне жить, а завтра к нам в гости приезжает ее мама.

Я закатываю глаза и делаю глоток кофе с коньяком.

— Ну и пусть ее мама приезжает, тебе то что? У тебя своя жизнь.

Костя смеется.

— Егор, как ты себе это представляешь? Я оставлю свою девушку одну дома, а сам пойду тусить на всю ночь и вернусь рано утром пьяный одновременно с приездом ее мамы? Не, чувак, я так уже не могу. У нас с Олесей семья.

Я вздыхаю.

— Ладно, все с тобой понятно. Семейный, блин.

— Да, представь себе, я уже семейный.

И на удивление Костя говорит это с радостью, а не с тоской.

— Ладно, давай, пока.

— Пока, Егор.

Я отключаю звонок и набираю другому своему приятелю.

— Алло. Привет, Егор!

— Привет, Глеб! Как жизнь?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Супер! Вчера с Аней ходили на узи, у нас будет мальчик!

— Поздравляю. Какие планы на этот вечер?

— Никаких, дома буду. А что?

— На насчет того, чтобы потусить сегодня? Как раньше.

— Не, чувак, извини, я уже не могу. У меня жена беременная.

— И что?

— Как это и что? — Не понимает моего вопроса.

— Ну это же она беременная, а не ты. Тебе-то можно тусить и пить.

— Егор, — Глеб резко становится серьезным. — Я уже женат и через несколько месяцев у меня родится ребенок. О каких тусовках ты мне сейчас говоришь?

Беспомощно откидываюсь на спинку своего кресла.

— Ладно, все с тобой ясно.

— Давай, Егор, пока.

Я отключаю звонок и набираю следующему приятелю. Он, к счастью, не женат и ни с кем не живет.

— Привет, Егор.

— Привет, Антоха! Как жизнь?

— Нормально. Твоя как?

— А моя как-то скучно. Я тут подумал, что давненько мы не заваливались ни в какой бар. Как насчет расслабиться сегодня?

— Не, сорри, чувак, не могу. У меня завтра свидание с девушкой. Сегодня я должен завершить последние приготовления.

Я морщу лоб.

— Какие еще приготовления к свиданию с девушкой? Билеты в кино купить что ли?

— Не, ты что! Я готовлю ей сюрприз. И мне нужно, чтобы все идеально прошло, чтобы ей понравилось.

— Ну так свидание-то завтра, — я уже теряю терпение. — А я предлагаю в бар сегодня.

— Не, все равно не могу, извини. У нас с Машей все серьезно, я не хочу так поступать по отношению к ней.

— Это как так? — язвлю.

— Ходить за ее спиной по ночным заведениям.

— Хорошо, я понял тебя. Удачи на свидании. Пока.

— Давай, Егор, пока.

Я со злостью швыряю телефон на стол.

— Кучка предателей!

Залпом допиваю алкогольный кофе и выхожу из кабинета.

— Егор Владимирович, — щебечет секретарша, — я купила вам билеты в Вену и забронировала гостиницу.

— Скиньте мне все на почту и занесите время вылета в мой календарь. — Бросаю, не глядя на нее, и выхожу из своей приемной.

Пока спускаюсь на лифте из многоэтажного здания, вызываю такси. Свою машину я сегодня специально не брал, потому что рассчитывал выпивать.

Такси привозит меня в «BQ бар» на Новокузнецкой. Начну тут, а потом поеду продолжать в какой-нибудь клуб. Заведение еще пустое. Оно и понятно, сейчас только 8 вечера. Сажусь за барную стойку и заказываю виски.

Я глушу любимый напиток и ковыряюсь в телефоне. Захожу в Инстаграм и безразлично листаю ленту, пока не натыкаюсь на одну фотографию.

Кристина сидит на диване и держит в руках новорожденного ребенка, завернутого в пеленку розового цвета. Она со счастливой улыбкой смотрит не в объектив камеры, а на маленький сверток. «Любимая жена и дочь», гласит подпись к фотографии.

Я блокирую экран телефона и бросаю его на барную стойку. Залпом допиваю виски, с шумом ставлю стакан на стол и тру уставшие глаза.

— Повторить? — тут же подлетает ко мне бармен.

— Да.

Максим и Кристина поженились в прошлом сентябре, а месяц назад в июне у них родилась девочка. От своей первой жены Макс ушел два года назад. Я снова его простил, и он по-прежнему мой лучший друг, вот только сердце все так же рвет на куски от осознавания того, что она с ним.

За эти два с половиной года я миллион раз прокручивал в голове нашу ночь с Кристиной. Вспоминал ее страстные поцелуи, прикосновения рук и сильное желание, которое читалось в ее глубоких синих глазах. Той ночью я поверил, что она может быть со мной. Наивный. Она не может быть ни с кем кроме Максима.

И вот снова и снова я задаюсь единственным вопросом: почему он, а не я?

На свадьбе Максима с первой женой она мне сказала, что встретила его раньше меня и полюбила. Оказалось, что Кристина и Макс встречались один раз в детстве, а потом снова нашли друг друга в 17 лет. Они не сразу узнали друг друга, но при этом все равно влюбились. Во второй раз.

Бармен ставит передо мной новый стакан виски, я смотрю на коричневую жидкость и понимаю, что моя жизнь — это какая-то одна сплошная безнадега. Один день сменяет другой, один месяц сменяет другой, один год сменяет другой… А я все так же люблю Кристину.

Я уже отчаялся ее забыть. Нет такой девушки, которая сможет завладеть моим сердцем и моими мыслями, вытеснив оттуда Морозову. Черт возьми, мне уже 30 лет, из которых 17 лет я люблю Кристину. Вокруг полно женщин, но ни одна за все эти годы не заинтересовала меня по-настоящему.

Господи, ну почему?????

Вот в чем я так провинился, что мне уготована судьба безответно любить одну-единственную женщину, которая никогда не будет моей??? Я уже сто раз проклял тот день, когда Кристина Морозова переступила порог нашей школы в 6 классе. Лучше бы я ее вообще никогда не встречал.

На соседний стул за барной стойкой опускается какая-то девушка, и меня тут же обдает шлейфом удушающе сладких духов. Скашиваю глаза влево. Брюнетка лет 23 с неестественно длинными волосами до пояса, в коротком платье, на шпильках и с красными ногтями заказывает у бармена апероль.

Тоже вот мода пошла среди московских телочек на этот коктейль. Еще несколько лет назад они все поголовно пили мохито, а теперь у них в тренде апероль. Но на самом деле так даже лучше. С апероля их быстрее уносит.

Девица замечает, что я прошелся по ней взглядом и тоже скашивает глаза в мою сторону. Мгновение изучает меня, а потом слегка улыбается.

— Одинокий вечер? — спрашиваю ее.

— Скорее просто скучный, — откидывает длинную прядь волос назад. — А у тебя одинокий?

— Да, представь себе, все друзья меня кинули из-за своих жен и девушек.

Она тихо смеется.

— А меня мои подруги из-за своих мужей и парней.

Хмыкаю и делаю глоток виски. Затем снова поворачиваюсь к ней.

— Егор, — протягиваю руку.

— Кристина, — отвечает на мое рукопожатие.

Улыбку с моего лица тут же сносит порывом ветра. Только этого мне еще не хватало. Резко от нее отворачиваюсь, достаю из кошелька несколько смятых купюр, бросаю на барную стойку, встаю и ухожу из заведения.

На лестнице по дороге на первый этаж меня догоняет цокот шпилек.

— Егор, я что-то сделала не так? — растерянно спрашивает отштукатуренная.

— Сорри, детка, но у меня аллергия на имя Кристина. — И больше ее не слушая, я выбегаю из бара.

Глава 4. Предатели

Прохладный московский вечер приятно освежает разгоряченное алкоголем лицо. Уже десять вечера, но еще не темно. На самом деле в Москве практически белые ночи в это время.

Я прикуриваю сигарету и иду вверх по Пятницкой улице, снова погрузившись в мысли о ней. Могло ли все сложиться иначе, если бы однажды на появился Максим? Была бы Кристина со мной? Или бы все равно меня бросила?

Хочется верить, что она была бы со мной. Я бы поехал вслед за ней в Америку. В Гарвард я бы вряд ли поступил, но в какой-нибудь универ попроще недалеко от Бостона вполне мог перевестись из МГИМО. Все могло бы сложиться иначе, не появись Максим. Не появись у меня единственный лучший друг в жизни.

Я ненавижу Макса за то, что Кристина выбрала его, так же сильно, как люблю его за нашу дружбу. Достаю из кармана телефон и зачем-то ему звоню.

— Алло, — раздается его бодрый голос после третьего гудка.

— Привет, Макс. Как жизнь?

— Привет, Егор. Все в порядке, весь в семейных хлопотах. — Слегка смеется. — Как твои дела? Давно не виделись с тобой, из-за Кристининых родов времени совсем ни на что не оставалось. Давай как-нибудь встретимся?

— Я в порядке, но вдруг осознал, что вы все меня кинули. Я звонил сегодня Косте, Глебу и Антохе с предложением покутить, как раньше, и все трое меня опрокинули из-за своих баб. Тебе я даже не стал набирать, ты ведь у нас дорогу в ночные заведения уже давно забыл.

Макс на том конце провода слегка смеется.

— Егор, нам уже всем по тридцатнику или около того.

— И что???

— Пора уже когда-нибудь завязывать и передавать эстафету более молодым.

— Фу, какие вы все скучные! Как пенсионеры.

Макс снова смеется.

— Как жизнь вообще у тебя? Мы ведь с моего дня рождения в конце апреля не виделись. Что нового?

— Да ничего нового, все такая же серая безнадега, как и обычно. В последнее время на работе был большой загруз, поэтому совсем никуда не выбирался. Сегодня вот первый раз за месяц.

— Где ты?

— Вышел сейчас из BQ на Новокузнецкой и иду вверх по Пятницкой. Там оказалось как-то скучновато. Поищу что-нибудь повеселее.

— Мда, BQ — это тема… — Макс протянул с ностальгией. Я даже чувствую, как он задумчиво улыбнулся. Еще бы! Когда-то Самойлов в этом баре не одну ночь отжигал.

— Ну вот сиди теперь и вспоминай с ностальгией, семейный ты наш.

— Егор, ты неисправим. Ладно, так мы встретимся с тобой? Я хоть и семейный, но пиво вечером с другом мне никто пить не запрещает.

— Давай через выходные. Я в следующий четверг в командировку в Вену улетаю, вернусь поздно в воскресенье.

— Отлично, давай тогда в «16 тонн» в субботу через выходные?

— Да, давай в «16 тонн». По времени тогда ближе к делу договоримся.

— Ага, хорошо. Давай, удачно тебе потусить.

Я хмыкаю.

— Ну спасибо за пожелание. Давай, пока.

Я кладу трубку и убираю телефон в карман. На душе сразу стало полегче. Разговор с лучшим другом — даже просто ни о чем — обладает каким-то целебным свойством. Даже если этот лучший друг женат на девушке, которую ты любишь.

Я дохожу до Балчуга, перехожу Чугунный мост и сворачиваю на Болотную улицу. Через 10 минут я захожу в один из моднейших столичных клубов Gipsy. Когда-то мы с Максом, Костей, Тохой и Глебом зависали тут все выходные подряд. Теперь я зависаю тут один.

Какие же они все предатели!

На танцполе уже дергается приличное количество людей. У барной стойки толпятся в очереди за коктейлями.

— Двойной виски, — склоняюсь к уху бармена. Он меня узнает, я его тоже, и мы жмем друг другу руки. Стас работает барменом в Gipsy уже лет пять и постоянных клиентов знает в лицо.

Любимый алкогольный напиток приятно греет горло и затуманивает сознание. После еще одной порции я иду на танцпол. Одна песня, вторая, третья и вот уже какая-то шатенка положила мне руки на плечи. Две песни мы танцуем с ней вместе, а потом идем к бару. Я беру себе еще виски, а ей апероль.

Мы ударяемся стеклом за знакомство, пытаемся назвать друг другу на ухо наши имена, но из-за музыки ни черта не слышно. Впрочем, мне глубоко наплевать, как ее зовут. Допив напитки, мы возвращаемся на танцпол. Еще несколько песен и вот мы уже целуемся. Потом еще три трека, и я увожу ее из этого клуба. В такси по дороге ко мне она совсем не возражает против того, чтобы я мял ее грудь. Ну а у меня дома она уже сама не стесняется. Люблю, когда девушка не ломается, не набивает себе зачем-то цену, а сразу приступает к тому, зачем ко мне приехала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 5. Мать

Утром я просыпаюсь от громкого хлопка входной двери моей квартиры-студии.

— Ой! — вскрикивает новая знакомая и смущенно натягивает на себя одеяло.

Я перевожу взгляд на дверь и вижу свою мать. Она стоит, скрестив руки, и вскинув бровь.

— А почему ты без предупреждения? — бурчу ей сонным голосом.

— С каких это пор я должна спрашивать разрешения у сына, чтобы навестить его?

— С тех пор, как твой сын стал совершеннолетним и имеет личную жизнь. — Я поворачиваюсь к смущенной девице из клуба. — Это моя мама Светлана Михайловна. — Затем оборачиваюсь к матери. — Мам, это… — И я запинаюсь. А как ее зовут-то???

— Алиса, — заканчивает за меня моя ночная подружка.

— Очень приятно, Алиса, — цедит мать, придирчиво ее осматривая и продолжая стоять со скрещенными руками.

— И мне, Светлана Михайловна, — пищит девушка.

Мать разворачивается и направляется к кухонной зоне. Открывает холодильник и смотрит содержимое.

— Егор, а ты питаешься чем-нибудь кроме алкоголя и сосисок?

— Дома нет.

— Все понятно, — она закрывает холодильник и разворачивается к нам. — Я в магазин за продуктами.

Мать уходит, и девушка, наконец, перестает дрожать. Я поворачиваю к ней голову.

— Детка, тебе пора. Ванная помнишь, где.

Она послушно кивает головой и встает с кровати, обмотавшись одеялом. Я только закатываю глаза. Ночью она продемонстрировала мне все свои прелести, а сейчас заматывается передо в одеяло. Телки такие телки.

Через 10 минут я вызываю Алисе такси и сам иду в ванную. Прохладный душ отрезвляет. Я не спешу из него выходить, хочу прочистить сознание получше. Когда я возвращаюсь из ванной, мама уже раскладывает продукты в холодильник.

— И кто это была? — недовольно спрашивает, даже не глядя на меня.

— Я же вас познакомил. Алиса. — Я застилаю кровать и ложусь сверху.

— Имя я запомнила. Это твоя девушка? У вас серьезные отношения? — с издевкой спрашивает.

— Нет. Я видел ее первый и последний раз в жизни.

Мать резко разворачивается.

— Егор! Тебе уже 30 лет! Сколько это может продолжаться?

— Мам, у меня от твоего крика голова сейчас разболится. Что ты от меня хочешь? Зачем ты вообще приехала?

Она игнорирует мой последний вопрос.

— Я хочу, чтобы ты уже нашел себе нормальную девушку и остепенился. Что ты как студент-переросток?

— Это не твое дело. Отстань от меня. А продолжишь вот так вламываться без предупреждения, я поменяю замки!

Да, это определенно было ошибкой — давать матери ключи от своей квартиры. Но на самом деле иногда от этого бывает польза. Например, она, как сейчас, может накупить продуктов и заполнить мне холодильник нормальной едой. Наверняка еще и сырники сделает на завтрак.

Да, я не ошибся. Разложив продукты, мать берет творог, яйца и муку и начинает готовить завтрак, периодически стреляя в меня гневными взглядами.

Часы показывают час дня, но я все равно еще сонный. Ночь была бурной. Алиса не подкачала, сделала все, как я люблю. Но и я тоже в долгу не остался. Стонала она много и громко.

Но все равно она не Кристина. Никто не Кристина.

Черт, ну вот зачем я сейчас ее вспомнил? Теперь снова целый день буду думать о нашей с ней ночи.

— Иди ешь, — оповещает мать через полчаса, вырывая из воспоминаний о Морозовой.

На барной стойке меня ждут сырники и кофе.

— Спасибо, мам, — искренне благодарю родительницу и отправляю в рот кусок, запивая его горячим напитком.

Мама садится на высокий барный стул напротив и тоже делает глоток из кружки.

— А что же тебе твоя Алиса не вызвалась завтрак приготовить? — язвит.

— Она хотела, но я сказал, что у нее не получится сделать это так же вкусно, как у тебя. Мам, никто не готовит так, как ты!

— Ой-ой-ой! Прибереги свою лесть для вот таких вот Алис, чтобы охотнее прыгали к тебе в койку!

— Мам, отстань от меня уже. Это моя личная жизнь. Я вообще не понимаю, почему ты в нее лезешь. Вон у Димы с Артемом уже жены и дети, командуй там у них.

— А у них не за чем командовать! У Димы и Артема все правильно и хорошо. Женились на нормальных девушках, родили мне уже внуков. Один ты у меня остался, как неприкаянный!

Моим старшим братьям 35 и 33 года, и они оба женаты довольно давно. У старшего Димы уже сын и дочь 7 и 3 лет. А у среднего Артема пока одна дочка 4 лет. И у матери теперь пунктик, что я тоже должен жениться на хорошей приличной девушке. Поэтому периодически она начинает читать мне нотации о том, что я веду неправильный образ жизни.

Моей маме 57 лет, но выглядит она гораздо моложе. Косметологи, стилисты, фитнес, а также отсутствие серьезных стрессов в жизни, помогли ей очень хорошо сохраниться. Акушер-гинеколог по образованию, она после того, как я родился, на работу больше не вышла. Мой отец сделал успешную карьеру банкира и избавил свою жену от работы в государственной больнице. А когда мне исполнилось 10 лет, родители из нашей и так довольно просторной квартиры в Москве перебрались в Подмосковье в большой особняк в поселке Золотой ручей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Но несмотря на успешного богатого мужа, Светлана Кузнецова в душе осталась простой женщиной. Она обожает свою многочисленную воронежскую родню, общается со всеми двоюродными и троюродными и помогает им по первому зову.

А еще моя мать и отец Максима были друзьями детства. Еще один неожиданный факт, который выяснился, когда Макс переехал жить в Золотой ручей, где встретился с Кристиной.

— Как у Максима дела? — мама будто читает мои мысли. — Встретила недавно в Золотом ручье Кристининого отца. Он сказал, что у них с Максимом дочка родилась.

— Да, месяц назад. Ирой назвали.

Мама жует сырник и молчит.

— Вот Максим молодец! — наконец изрекает. — Женился, ребенка родил…

Ну начинаются старые песни о главном. Макс всегда нравился моей матери.

— Ага, женился! — перебиваю ее. — На моей бывшей девушке, между прочим!

Мать скептически машет рукой.

— Когда ты там с ней встречался? В 10 классе в школе?

— Когда бы то ни было!

— Кристина никогда тебе не подходила.

— А Максиму подходит? — я не могу сдержать яда.

— Как ни странно, да. Они очень гармонично смотрятся вместе. Красивая пара. И любят друг друга, это видно.

Вот зря она сейчас это.

— Все, закрыли тему Самойловых. — Нервно бросаю ей. Аппетит сразу пропал.

Мама тяжело вздыхает.

— Сынок, — начинает тихим участливым голосом. Я поднимаю на нее глаза. — Я всего лишь хочу, чтобы ты встретил хорошую девушку и закончил с этим беспорядочным образом жизни, который ты ведешь, перестал пить. Ну неужели ты сам не понимаешь, что нельзя так жить? Я не понимаю, в чем проблема начать встречаться с порядочной девушкой.

Ты, мам, вообще ничего не понимаешь.

— Я не хочу об этом говорить. Когда у меня появится девушка, ты обязательно об этом узнаешь.

— Да поскорее бы уже!

Я больше ничего не отвечаю и возвращаюсь на кровать. Мать убирает со стола и собирается уходить. Я целую ее в щеку и закрываю за ней дверь.

Глава 6. Дура

Настроение остается гадким до конца дня. В итоге я решаю больше никуда не ходить и все выходные занимаюсь работой. В Вене пройдет конференция по развитию маркетинга, поэтому я решаю заранее написать себе речь и сделать презентацию. Буду рассказывать о перспективах банковского маркетинга в России.

Новая рабочая неделя начинается стандартно. Готовим новую программу лояльности для клиентов, слегка улучшаем условия по кэшбэкам, но при этом ухудшаем по накоплению миль. В последнее время почему-то копить мили клиенты хотят больше, чем получать кэшбэк по картам. Нужно выровнять спрос на эти услуги.

— Егор Владимирович, напоминаю, что у вас самолет в Вену завтра в 10 утра из «Шереметьево». — Раздается голос секретарши через громкую связь в телефоне в среду вечером.

— Хорошо. Вы скинули мне билеты и ваучеры на почту?

— Да, еще в пятницу. И я уже зарегистрировала вас на рейс.

— Спасибо.

В среду я ухожу с работы поздно, согласовываю с начальницей свою речь и презентацию. В четверг я встаю в 6 утра и собираюсь в поездку. В 7:30 я выезжаю из дома в аэропорт и наконец открываю на планшете билеты и ваучеры на гостиницу, чтобы посмотреть, какими рейсами я лечу, а также, где буду жить.

Но когда я вижу билеты в Вену, во мне взрывается злость на тупую пигалицу-секретаршу. Эта идиотка купила мне не прямые билеты в Вену и обратно, а с пересадкой в Париже!!!!!!!!!

— Катя! — реву в трубку настолько сильно, что аж таксист на меня оборачивается. — Какого хрена вы купили мне билеты в Вену с пересадкой в Париже???? Из Москвы полно прямых рейсов в Вену! На фига мне делать крюк в Париж???

— Ой, Егор Владимирович, а вы не говорили, что нужны прямые рейсы… — Заикается в трубку.

— А вы сами не догадались?????

— Просто с пересадкой стоили дешевле…

— Что??? Твою мать, идиотка! У нас что, закончился командировочный бюджет резко??

— Нет…

— Тогда я не понимаю, какого хрена мне покупаются билеты с пересадкой в Париже, потому что так дешевле!

— Ну там небольшая пересадка, всего лишь один час… — Пытается оправдаться.

— Катя, вы уволены, — цежу ей и бросаю трубку.

Звоню нашей начальнице отдела кадров.

— Приветик, — щебечет в трубку. — Чем обязана в такую рань?

— Маша, я хочу уволить свою секретаршу, потому что она беспросветная дура. И найди мне уже, пожалуйста, нормальную. Не моложе 40 лет и с опытом работы секретарем и личным помощником от 10 лет.

— Егорушка, — тянет в трубку. — Ну что ты их меняешь, как перчатки? Ну нормальная же девочка…

— Нормальная!? — я снова ору. — Эта дура купила мне билеты в Вену с пересадкой в Париже! Вот на фига, когда полно прямых рейсов??? Какого хрена я должен делать такой крюк!?

Маша прыснула от смеха.

— В общем, Маш, уволь эту дуру и найди мне, пожалуйста, новую секретаршу. Нормальную.

— Ладно, — нехотя соглашается. — Но уже когда ты вернешься из Вены.

— Хорошо.

Я кладу трубку и отворачиваюсь к окну. Настроение снова на нуле. Хотел же погулять нормально по Вене, но из-за этой идиотки я теперь и устану сильнее, и времени меньше будет.

В 10 утра я вылетаю в Париж. Туда лететь 4 часа, но местное время на 2 часа назад, поэтому я прилечу в 12. В час пересяду в самолет до Вены и ровно в три буду уже в столице Австрии. Пока получу багаж, пока доеду до гостиницы, пока заселюсь… Будет уже 6 вечера. День потерян.

Я точно уволю эту дуру.

Но когда я прилетаю в Париж, меня ждет новый сюрприз. Рейс до Вены задерживается до 15:00. Казалось бы, мое настроение уже не может быть хуже, но все-таки оно становится хуже. Плетусь в какое-то кафе в аэропорту и пью кофе, пялясь в телефон. В 14:30 иду к выходу на посадку. А там на экране меня ждет новая убийственная информация…

Рейс в Вену задерживается на 15 часов. Вылет завтра в 6 утра.

Недовольные пассажиры громко возмущаются и начинают ругаться с сотрудниками аэропорта и авикомпании. Я смотрю на все это и тихо ненавижу свою секретаршу.

Я уволю ее по статье. С занесением в трудовую книжку.

— Простите, по какой причине рейс в Вену так сильно задерживается? — обращаюсь на французском к сотруднице аэропорта, которая стоит у выхода на посадку. Я свободно говорю на этом языке, он был вторым у меня во время учебы в МГИМО.

— Неполадки с самолетом, месье. Нужно ждать, когда прилетит новый борт. Он будет только к этому времени.

— И вы предлагаете сидеть в аэропорту 15 часов???

— Вы можете погулять по Парижу, месье. Также авиакомпания предоставит вам номер в гостинице после 8 часов ожидания.

— Да пошли вы! — бросаю девушке и разворачиваюсь.

Отхожу подальше от ора возмущенных пассажиров и опускаюсь на сиденье. Если самолет снова не задержат, и он действительно вылетит в 6 утра, то в Вене я буду в 8. Конференция начинается в 10 утра, но мое выступление назначено на 11. Придется ехать на конференцию прямо из аэропорта и с чемоданом. Буду дико уставшим и невыспавшимся из-за бессонной ночи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Ненавижу Париж. Помойка, а не город. Вонь, грязь, бомжи, мигранты… Одним словом, тошниловка.

А еще я тут был вместе с Кристиной. В 10 классе, когда мы только начали с ней встречаться, на осенних каникулах школа повезла нас сюда на экскурсию. Каждую ночь мы с Кристиной сбегали из гостиницы и гуляли по ночному городу вдвоем. Ей тут понравилось. Мне тоже тогда понравилось, но только потому что я был тут счастлив с ней.

И вот мне снова придется бродить по Парижу и сдирать болячки с заживших ран. Ну что же, мне не привыкать. Я встаю с места, накидываю на плечо портфель с планшетом и документами и направляюсь на выход из аэропорта.

Я еще не знаю, что эта ночь перевернет мою жизнь.

Глава 7. Девушка из жизни

Я выхожу из аэропорта и подхожу к машинам такси, которые стоят тут в ряд. Залезаю на заднее сиденье белого авто с шашечками и встречаюсь в зеркале дальнего вида взглядом с водителем-афроамериканцем.

— Куда, месье? — спрашивает меня на ломаном французском.

— Куда-нибудь в центр.

— Эйфелева башня?

Я брезгливо морщусь.

— Нет, куда-нибудь в другое место.

— Триумфальная арка?

— Ну давайте туда.

Мы едем сначала по пригороду, в котором расположен аэропорт, а потом заезжаем в город. На окраинах Париж похож на самый настоящий бомжатник. Грязные здания серого цвета, заборы, разрисованные графити, и полные баки мусора. По тротуарам ходят арабы и афроамериканцы, в помойках ковыряются бездомные.

И за что все так любят этот город?

Другое дело — Вена. Там жир чуть ли не по стенам течет. Имперский город с великой историей. У Парижа вроде бы тоже есть какая-то история, но по сравнению с историей Вены — это пшик. И я бы уже мог гулять по прекрасной столице Австрии, если бы не эта двадцатилетняя идиотка, которую я через несколько дней уволю.

В центре Парижа поинтереснее. Тут уже высокие бежевые здания с лепниной, деревья на тротуарах, широкая Сена, по которой плавают речные трамвайчики. То и дело по набережной пробегают спортсмены. Но все равно мигрантов очень много. Я, конечно, не расист, но такое количество приезжих просто портит облик города. И ладно, если бы эти приезжие были нормального вида. Так нет. Они все почти, как бомжи.

Я не был в Париже с той школьной поездки. Когда Максим учился в Женеве, я иногда ездил к нему в гости, и он каждый раз предлагал мне наведаться в Париж. Между Женевой и столицей Франции очень развито железнодорожное сообщение. Несколько часов на поезде — и ты на месте.

Но я не мог. Этот город слишком напоминает о Кристине и о том, как я был счастлив здесь с ней. Максиму я, естественно, этого не говорил, просто находил каждый раз новые отмазки, почему я не хочу в Париж.

Таксист высаживает меня у Триумфальной арки и вот я стою на тротуаре и смотрю на нее. Ничего особенного в ней нет, не понимаю, почему ее все так превозносят. Может, из-за книги Ремарка? Я ее, правда, не читал, но лет десять назад все мои знакомые вокруг о ней много говорили. Тогда в Москве была какая-то мода на Ремарка, и все читали его книги.

Вообще, Триумфальная арка представляет из себя круговой перекресток. От него идут аж 10 улиц! Одна из них — знаменитые Елисейские поля. Ну пойду гулять по ним.

Елисейские поля — это что-то типа Нового Арбата в Москве. Или Тверской. Только тут в Париже эта улица более красочная, и тротуары засажены деревьями. Впрочем, тут все засажено деревьями.

Я иду мимо бежево-кремовых зданий, на первых этажах которых расположены брендовые магазины и бары. Сейчас почти 4 вечера, летнее солнце еще во всю палит, и жизнь в городе кипит. Повсюду снуют толпы местных жителей и туристов, а бары заполнены под завязку, хотя сегодня будний день и в 4 часа вроде как еще нужно быть на работе. Но это же французы! Они любят отдыхать и не особо любят работать.

Я довольно быстро прохожу Елисейские поля. Не такая уж и длинная улица. Она выводит меня в какой-то небольшой парк. Я иду по нему, затем перехожу уже в другой парк. Он больше, и я почти сразу его узнаю. Это сад Тюильри. Его легко распознать по колесу обозрения, которое тут крутится.

Когда-то мы с Кристиной катались на этом колесе. С него открывался замечательный вид на Париж. Сверху этот город не кажется таким уж грязным.

Я спешу уйти из этого сада. Снова полезли в голову мысли о Кристине.

Справа от него находится Сена, поэтому я иду в левую сторону. Когда парк заканчивается, сворачиваю в какую-то узкую улицу и направляюсь по ней. Я брожу небольшими переулками, пока не выхожу на более-менее широкую и оживленную улицу. Avenue de l'Opera, гласит название на табличке, прибитой к дому. Тут тоже симпатичные бежевые здания со множеством баров на первых этажах.

Столики со стульями выставлены на тротуар, и все они заняты обедающими французами. У меня аппетита совершенно нет, поэтому я бесцельно прохожу мимо них. Иду прямо, безразлично смотрю по сторонам и понятия не имею, что мне делать следующие 13 часов перед самолетом.

А, может, выпить?

Я останавливаюсь у какого-то бара. Столики на тротуаре все заняты, поэтому захожу внутрь. Там тоже много людей, но все же меньше, чем на улице.

— Месье, все столики заняты. Могу предложить вам место за барной стойкой, — обращается ко мне чернокожий официант.

— Давайте.

Он провожает меня до места, и я залезаю на высокий стул.

— Двойной виски, — говорю бармену, и он спешит налить мне напиток.

Слева от меня через стул сидит девушка. Смотрит в одну точку перед собой и пьет мартини в высоком бокале. Я слегка поворачиваю к ней голову и рассматриваю.

Это уже явно не первый ее мартини, судя по слегка затуманенному взгляду. Она безразлично вертит в руке за высокую ножку полупостой бокал. Я обращаю внимание, что у нее нет маникюра. Ногти аккуратно подпилены, но ничем не накрашены. Пытаюсь вспомнить, когда последний раз видел девушку без шеллака. Мне кажется, за последние несколько лет никогда. В Москве все бабы повернуты на маникюре.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я скольжу по ней глазами дальше. Она одета в простые синие джинсы, черные балетки и белую рубашку. Ее рукава закатаны до локтя, и на запястье правой руки я могу хорошо рассмотреть цветную татуировку какого-то экзотического цветка. Не знаю, что это за цветок. Мне кажется, такого на самом деле не существует. Ярко-розовые лепестки, зеленый стебель с листьями. Чем-то похож на розу, но не роза.

Ее короткие волнистые волосы до плеч мелированы в светлый блонд. Когда-то в Москве было модно мелирование среди девушек, но я уже очень давно никого не встречал с таким окрасом волос. В последние лет пять или даже семь московские телочки помешаны на омбре и всяком там шатуше, когда у корней волосы черные, а на концах белые.

На плече у нее висит маленькая коричневая сумочка на длинной цепочке. Я еще раз хорошо приглядываюсь к одежде. Не брендовая. Обычная Zara и H&M, или какие сейчас популярные марки в масс-маркете. Сумочка так вообще No Name. На свободном стуле между нами лежит ее легкая кожаная куртка. Явно тоже не брендовая.

Девушка из жизни.

Я поднимаю глаза на ее лицо. Она по-прежнему смотрит в одну точку напротив себя, продолжая вертеть бокал за длинную ножку. На ее лице задумчиво-грустное выражение, губы сомкнуты в нитку, глаза слегка прищурены, и из-за этого вокруг них собрались маленькие мимические морщинки. На ней минимум косметики. Глаза слегка накрашены тушью и светлыми бронзовыми тенями. Румян нет, помады тоже. Но весь ее вид говорит одно — «Да пошло оно все в задницу!».

Гордый профиль обиженной женщины.

И как же я ее сейчас понимаю! Мне тоже хочется напиться и послать всех в задницу.

— У меня что-то не так с лицом? — резко ко мне поворачивается и смотрит с вызовом.

У нее глубокие карие глаза. Лицо становится очень строгим и явно выражает негодование тем, что я так внимательно ее рассматривал.

— Наоборот. Очень красивое лицо. Вот сижу любуюсь, — и я слегка улыбаюсь.

Она фыркает и отворачивается от меня.

— Дешевый подкат.

— Я не подкатываю! — меня слегка задели ее слова. Я ведь правда не подкатываю к ней.

Она хмыкает и ничего мне не отвечает. Делает небольшой глоток мартини и ставит стакан на место.

— Меня Егор зовут. — Представляюсь ей, произнося свое имя на франузский лад. Оно звучит как «Йегоо» с проглатыванием последней «р» и растягиванием буквы «о». На самом деле ужасно мое имя звучит на французском.

— Мне плевать, как тебя зовут, — сухо бросает, даже не удостаивая меня взглядом.

А она с характером. Я довольно смеюсь. Давно я не встречал девушек с характером. Честное слово, если бы я сейчас сидел за барной стойкой в Москве, то девушка через стул от меня уже во всю бы строила мне глазки и посильнее спускала платье, чтобы мне лучше было видно декольте. А эта такая простая в джинсах, балетках и рубашке и такая… настоящая что ли. Давно я не видел настоящих девушек.

Я игнорирую ее колкий выпад.

— Позволь поинтересоваться, почему у тебя не задался этот день, раз ты сидишь в одиночестве, глушишь мартини и презираешь весь мир?

— Позволь поинтересоваться, почему у тебя не задался этот день, раз ты сидишь в одиночестве, глушишь виски и презираешь весь мир? — она задает мне аналогичный вопрос и резко ко мне поворачивается, уничтожая взглядом.

— Все очень просто. Я летел в Вену с пересадкой в Париже. Она должна была быть всего лишь один час, но в итоге вылет задерживается до 6 утра следующего дня. Вот вышел погулять по городу. И я правда презираю весь мир, начиная от своей секретарши, которая купила мне билеты с пересадкой, и заканчивая Парижем, который терпеть не могу.

Она снова от меня отворачивается и делает глоток мартини.

— Из Москвы летел? — вдруг спрашивает.

— Да. Как ты узнала?

— Егор — русское имя.

— Знаешь русские имена? — меня это удивляет.

— Немного.

— Откуда?

— Читала русскую литературу.

Надо же, француженка, которая читала русскую литературу. Неожиданно.

— Теперь твоя очередь отвечать, почему ты в одиночестве пьешь мартини и презираешь весь мир.

— У меня должно было быть свидание с парнем с сайта знакомств, но он не пришел.

Что? Я начинаю смеяться. Она ко мне поворачивается и гневно стреляет глазами. И по ее виду я понимаю, что она сейчас не шутила.

— Ладно, извини, — я спешу унять смех и делаю глоток виски. — А почему он не пришел? — осторожно интересуюсь.

— Понятия не имею. Думаю, он умер.

— Эээм. С чего ты взяла, что он умер?

— Мне нравится так думать. Это была бы уважительная причина, чтобы продинамить меня.

— А ты не можешь спросить, почему он не пришел?

— У меня нет его телефона. Мы только переписывались на сайте знакомств. Но в любом случае я не буду ему писать.

Я смотрю на часы на своем запястье. 16:30.

— Ну, сегодня будний день и только половина пятого. Может, он на работе еще.

— Он сам назначил мне свидание в этом месте в четверг в 15:30. Я ради него ехала из Плезира. Это город в пригороде Парижа. Я там живу.

Так интересно. Французы ходят на свидания в будние дни в рабочее время.

— А почему ты сама не на работе?

— Я работаю учительницей в школе. У нас летние каникулы.

Учительница в школе? Серьезно?

Еще раз прохожусь по ней глазами. Стройная худощавая фигура. Грудь не большая, но ей так даже лучше. Большая бы ей не пошла. Она слишком интересная и симпатичная для того, чтобы быть школьной учительницей.

Когда я вообще встречал симпатичных учительниц? Да никогда. В моей школе работали одни тетки и бабки. А тут молодая девушка лет 25–27 и вдруг школьная учительница. Удивительно.

— Что-то не так? — Она замечает, что я снова ее внимательно рассматриваю и поворачивается ко мне. Гневно стреляет своими шоколадными глазами.

— Подумал, что никогда не встречал молодых и симпатичных учительниц. У нас в России эта профессия для взрослых женщин и бабушек. Какой предмет ты преподаешь?

На словах про взрослых женщин и бабушек она недовольно скривила лицо, и на лбу у нее выступила небольшая морщинка.

— Французский язык и литературу. Я филолог.

Теперь понятно, почему она читала русскую классику. Филолог, видите ли.

Она начинает придирчиво рассматривать меня в ответ. Проходится глазами по моим туфлям от Sergio Rossi, джинсам от Brioni и футболке от Ralph Lauren. Затем внимательно разглядывает мои часы Rolex. Потом поднимает взгляд на мое лицо и смотрит ровно в глаза, слегка разводя губы в ехидной ухмылке.

И на секунду я зависаю, смотря на ямочки на ее щеках. Такие милые.

— Русский олигарх, — презрительно бросает и отворачивается. И мне вдруг стало грустно от того, что я больше не могу видеть ямочки на ее щеках. До меня даже не сразу дошли ее слова. Но когда все-таки дошли, я возмутился.

— С чего ты взяла? — громко спрашиваю ее.

В общем-то так оно и есть, но ей-то об этом неизвестно. Настоящие брендовые вещи от подделок отличаются тем, что на них не написаны лейблы большими буквами, чтобы все знали, что это фирменные шмотки. Так что она не может знать, что на мне очень дорогая одежда.

— Туфли Sergio Rossi, джинсы Brioni, футболка Ralph Lauren, часы Rolex, — точно называет бренды моих вещей.

— Эээм, да… — мямлю ей. — Откуда простая учительница французского языка может так точно угадывать марки?

— А, по-твоему, школьная учительница не может знать таких марок? — снова резко ко мне поворачивается и от злости прищуривает глаза. Оскорбилась.

— Да нет… Просто не ожидал, что ты угадаешь… Тут же нигде на видном месте лейбл не написан.

— А лейбл и не должен быть написан на видном месте, если это настоящие брендовые вещи.

— Да…

Удивительная учительница. Может, раньше она работала в каком-нибудь доме моды? Или моделью была? Она сидит, и поэтому ее рост не угадать. Но все-таки, думаю, она ниже 170 см, так что вряд ли была когда-то моделью.

— А как тебя зовут? — решаю сменить тему.

— Кнопка, — бросает и отворачивается.

— Как-как?

— Кнопка. — Нетерпеливо повторяет.

— Это типа прозвище?

— Да. Но меня все так называют всю мою жизнь.

— Ну а все-таки какое у тебя имя?

Она снова начинает злиться. Опять поворачивается и гневно стреляет взглядом.

— Меня зовут Кнопка. Меня так все называют с самого детства и большиснтво моих знакомых даже не знают моего имени. Почему ты думаешь, что у тебя может быть какая-то особенная привилегия знать его?

Я ничего не отвечаю, потому что снова зависаю, разглядывая ее разъяренное лицо. Она очень сексуальная в гневе.

Очень.

Так, ладно. Успокойся, Кузнецов. Ты не в Москве и перед тобой не податливая телочка, мечтающая, чтобы ты заплатил за ее коктейль. Тут перед тобой эмансипированная европейка.

Я снова бросаю взгляд на часы. Стрелка приближается к пяти. Потом поднимаю взгляд на девушку. Она все еще продолжает со злостью на меня смотреть.

— Какие у тебя планы на эту ночь? — спрашиваю ее, сам удивляясь своему вопросу.

Она фыркает и отворачивается.

— Какие бы они ни были, ты в них точно не входишь.

Опять характер показывает. Мне нравится. Самое прикольное в ней, что она этим характером не пытается набить себе цену. Она не устраивает дешевую комедию, она не ломается. Она такая на самом деле: колючая, острая на язык, воинственная. Горячая.

— А представь, мы могли бы с тобой гулять по ночному городу и разговаривать о разном. Два незнакомца, случайно встретившихся в Париже. У меня задержали рейс, к тебе не пришел на свидание парень, потому что он умер. Романтично! Как в тех книжках, которые ты наверняка читала в большом количестве, раз ты филолог.

Она начинается скептически смеяться, но резко прекращает. Тяжело сглатывает, смотрит в одну точку на столе и напряженно о чем-то думает. Затем берет свой бокал мартини и залпом допивает напиток.

У нее сейчас очень резкий перепад настроения, и меня это немного пугает. Она вцепляется пальцами в барную стойку и надрывно дышит. Затем поворачивается ко мне и тихо спрашивает:

— Повтори, что ты сейчас сказал?

— Эээм, я предложил тебе погулять по Парижу.

— Вдвоем, как два незнакомца, которые случайно встретились?

— Да…

Она громко вздыхает и слегка отстраняется назад. Смотрит мне ровно в лицо, и я замечаю, как ее глаза слегка наливаются слезами. Затем она тяжело сглатывает, облизывает пересохшие губы, достает из сумочки пару купюр и бросает их на стол за свой мартини. Затем спрыгивает с высокого стула и подходит ко мне вплотную.

— Пойдем, — говорит севшим голосом. — И меня зовут Селеста.

Глава 8. Семья

POV Кнопка

21 год назад

Есть такие очень богатые семьи, которые с виду кажутся идеальными, но на самом деле в них каждый предоставлен сам себе. В таких семьях нет счастья, любви, взаимопонимания. Эти люди просто по какой-то причине живут под одной крышей, но по сути их ничего друг с другом не связывает кроме общей фамилии.

Вот я из такой семьи.

Когда мне исполнится 16 лет, я прочитаю «Анну Каренину» русского писателя Льва Толстого. И меня поразит, насколько начало этого романа — про мою семью.

Толстой писал:

«Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.

Все смешалось в доме Облонских. Жена узнала, что муж был в связи с бывшею в их доме француженкою-гувернанткой, и объявила мужу, что не может жить с ним в одном доме. Положение это продолжалось уже третий день и мучительно чувствовалось и самими супругами, и всеми членами семьи, и домочадцами. Все члены семьи и домочадцы чувствовали, что нет смысла в их сожительстве и что на каждом постоялом дворе случайно сошедшиеся люди более связаны между собой, чем они, члены семьи и домочадцы Облонских. Жена не выходила из своих комнат, мужа третий день не было дома. Дети бегали по всему дому, как потерянные; англичанка поссорилась с экономкой и написала записку приятельнице, прося приискать ей новое место; повар ушел вчера со двора, во время самого обеда; черная кухарка и кучер просили расчета».

Примерно это всегда и происходило в моем доме. Вот только разница между выдуманной семьей Облонских и реально существующей семьей Готье в том, что Облонские все-таки любили друг друга. В моей семье друг друга не любил никто.

Мой отец Пьер Готье — известный французский архитектор. Он спроектировал очень много новых зданий в Париже и не только тут. Папу знают по всей Европе. Моя мать Мадлен Готье не работала ни одного дня в своей жизни. Вроде бы у нее есть какое-то образование, но я даже не знаю, какое именно.

Всё, чем моя мать всегда занималась — это уход за собой любимой. Она всегда была гостьей № 1 на всех светских раутах, на которые приглашали отца. Он на них никогда не ходил, потому что предпочитал проводить это время с многочисленными любовницами. А вот мать ходила. Ей нравилось называться мадам Готье и ловить на себе восхищенные взгляды.

— Мой муж сейчас так занят новым проектом, который он реализует по заказу самого премьер-министра. Поэтому я пришла почтить вас от его лица, — расплывалась в приторно-сладкой улыбке моя мать, целуя в щеки хозяев раута. Она прекрасно знала, что ни над каким проектом отец сейчас не работает. Он проводит время с любовницей, забыв о том, что его куда-то пригласили.

Еще у меня есть старшая сестра Элайза. У нас с ней разница четыре года. Вроде бы не такая уж и большая, но между нами всегда была пропасть. Нас никогда не воспитывали, как сестер, поэтому между нами с самого детства не сложилась дружба. У нас даже няни были разные.

А еще я втайне всегда завидовала Элайзе. Потому что в нашей абсолютно безразличной друг к другу семье, мать все-таки любила ее. А меня нет. Ее любовь к Элайзе проявлялась не явно, она не зацеловывала ее в щеки и не спешила приласкать после долгой разлуки, как это бывает в нормальных семьях. Но тем не менее я всегда чувствовала, что мама Элайзу любит, а меня нет.

Элайза тоже всегда это понимала, поэтому при каждой нашей ссоре спешила мне сказать: «А меня зато мама любит!». И высовывала язык. Я в таких случаях обычно в слезах убегала к себе в комнату под сопровождение громкого смеха сестры.

С самого детства меня дома все называли Кнопкой. Уж не знаю, кто придумал мне это прозвище и зачем, но по имени меня называли крайне редко. Я, в общем-то, не возражала. Почему-то мне всегда казалось, что Кнопка звучит ласково. Так мне хотелось думать, что меня все-таки любят.

Когда наступило время идти в школу, мать решила отдать меня не туда же, где училась Элайза. Сестра посещала учебное заведение недалеко от нашей трехэтажной квартиры на Елисейских полях. Меня же отдали в закрытую школу-интернат, которая называлась «Большой дуб». Территория школы огораживалась забором, за которым был густой лес. В том числе росли и дубы.

Это очень элитное учебное заведение для детей из самых богатых семей Франции. Школа находится в пригороде Парижа. Дети живут там и учатся с понедельника по пятницу. По выходным родители могут забирать их домой. Но при этом можно оставаться и в школе, если семьи живут далеко и ездить за детьми неудобно. Обязательным было только забирать детей домой на каникулы. Тогда школа закрывалась полностью и в ней проводились небольшие ремонтные работы.

Во Франции в первый класс идут в шесть лет. Мне должно было исполниться шесть в конце октября, поэтому в сентябре меня еще пятилетнюю родители привезли к интернату, уже одетую в школьную форму с символикой учебного заведения. На мне были черные туфли, синие гольфы, клетчатая юбка до колена и белая рубашка, поверх которой можно было надеть синий джемпер.

Мне не нравилось, что я буду совсем одна в чужой незнакомой школе. Но мне обучение там преподносили, как большой подарок. Ведь учиться в таком месте — престижно и очень дорого. Намного круче, чем в обычной школе возле дома, в которую ходит Элайза.

Много лет спустя я узнаю, что меня отдали в интернат не потому, что он действительно престижный, а просто потому что мать хотела избавиться от меня. А так как отцу всегда было наплевать на семью и детей, он согласился.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Учителя в этой школе обращались ко всем детям исключительно с приставками к фамилии «месье» или «мадемуазель» независимо от того, сколько им лет. Меня все учителя называли мадемуазель Готье, а друзья просто Кнопкой.

— Мадемуазель Готье, вот ваша комната, — учительница заводит меня в спальню. — Вы будете жить вместе с мадемуазель Жеффруа.

Женщина вкатывает в спальню мой чемодан и уходит, притворив за собой дверь. Я смотрю на девочку, которая сидит на кровати и смущенно смотрит на меня. Она тоже в школьной форме, но за спиной у нее маленький рюкзачок в цветочек. Я перевожу взгляд на небольшой письменный стол, который уже заставлен ее вещами и отмечаю, что все тетрадки, пенал и ручки у нее тоже в цветочек. Потом еще раз смотрю на нее. Ее светло-коричневые волосы заплетены в косички и завязаны резинками опять же в цветочек. И дрожит она от страха, как цветок в нашей загородной резиденции во время дождя.

Меня почему-то это начинает забавлять.

— Привет! — говорю ей с улыбкой. — Меня зовут Кнопка.

— Это настоящее имя? — подает тихий голосок.

— Нет. Но меня все так называют. И ты тоже меня так называй.

— Хорошо, — пищит, все еще боясь меня.

— А тебя я буду называть Флёр*.

— Почему? — удивляется.

— Потому что у тебя все в цветочек. Да и сама ты дрожишь, как цветочек под дождем и ветром. Так что ты теперь Флёр.

И я довольная своей придумкой расстегиваю чемодан и достаю из него свои вещи. Кладу на свободный стол, который, я так понимаю, теперь мой, тетрадки, ручки и книжки.

— Ты уже повесила свои вещи в шкаф?

— Нет, — она все еще дрожит и боится меня.

Честное слово, как будто я ее съем.

Я подхожу к девочке и протягиваю ей руку.

— Не бойся меня. Давай дружить?

— Давай, — тихо пищит и несмело пожимает мою руку.

— Давай вместе разложим наши вещи?

— Хорошо.

И она слезает со своей кровати. Мы вместе развешиваем одежду, раскладываем ее в комод, параллельно знакомясь друг с другом получше. В этой школе в униформе ходят только на уроки и в самый первый учебный день. В остальное время разрешено одеваться в свободную форму.

Флёр оказалась из обычной семьи рабочего класса. Она единственная дочь, и ее родители каким-то образом смогли получить грант у муниципальных властей на обучение их ребенка в этой закрытой элитной школе. Флёр никогда не была в Париже и из своего маленького городка Ле Нёбур выезжала только в Плезир, где живет ее бабушка.

На следующий день начались уроки, и мы с Флёр сели за одну парту. Учительница разделила весь класс на команды по четыре человека и устроила игру на знание алфавита. В команде со мной и Флёр оказались два мальчика: Себастиан Видаль и Андре Дюбуа. Мы выиграли эту викторину, потому что Флёр уже прекрасно знала весь алфавит и умела читать.

Дети из других команд злостно стреляли в нас взглядами, пока мы давали друг другу «пять» за нашу победу.

Так началась моя жизнь и учеба в закрытой школе «Большой дуб». Нас всегда было четверо, и мы всегда были одной бандой: Кнопка, Флёр, Себастиан и Андре. Уже попозже мы выяснили, что за красивой обложкой элитной школы скрывается самая настоящая гниль. Учителям на самом деле наплевать на детей, они пекутся только о престиже школы. А еще педагоги очень боятся богатеньких родителей своих учеников, поэтому позволяют детям абсолютно все: прогуливать, перелезать через забор и уходить в лес, хамить на уроках, не делать домашнее задание… Все, что угодно, лишь бы чада не жаловались родителям, и те продолжали платить за «престижное» образование своих детей.

Поэтому в этой школе всегда царил закон джунглей, где каждый был сам за себя и каждый сам боролся за свое место под солнцем. Боролись и мы с Флёр, Себасом и Андре. После нескольких сильных драк с одноклассниками и ребятами постарше наша компания заработала нужный авторитет, и нас перестали задирать.

Нежная Флёр очень тяжело это все переносила, но боялась жаловаться родителям. Они были счастливы, что их дочка учится в таком элитном заведении. Но со временем у нас действительно все наладилось, и нашу четверку даже стали побаиваться.

Отличница Флёр давала нам списывать у нее уроки и помогала на контрольных, спортсмен Себас заезжал кулаком по морде любому, кто пытался хоть как-то обидеть меня или Флёр, хитрый Андре мог все обставить так, что мы всегда выходили сухими из воды, даже если на самом деле были виноваты. Ну а моя роль заключалась в том, чтобы защищать Флёр от девочек в женской раздевалке, а также доставать деньги, потому что в этой школе продавалось и покупалось абсолютно все: жвачки, конфеты, сигареты, пиво, косметика, порножурналы, презервативы…

Иными словами, купить можно было абсолютно все, что может интересовать детей и подростков. Тут царил целый подпольный бизнес среди учеников, и администрация школы делала вид, что не знает о нем. Даже некоторые учителя кое-чем приторговывали.

Флёр из очень бедной семьи, поэтому ей деньги не давали. Родители Себаса и Андре богаты, но они были искренне уверены в том, что оплаты обучения за их детей достаточно, и больше им денег в закрытой школе не требуется. Магазинов ведь тут нет. И только мой отец переводил мне на карту средства по первой моей просьбе, даже не задаваясь вопросом, зачем они мне. Он думал, что деньгами он показывает мне свою любовь.

Я снимала наличные в единственном банкомате, который находился в холле школы под лестницей, и этими деньгами мы с Флёр, Себасом и Андре обеспечивали себе существование. Когда мы стали постарше, сами стали кое-чем торговать, зарабатывая себе дополнительный кэш.

Дети, которые не могли за себя постоять или которые так и не прибились ни к одной компании, платили за то, чтобы их не трогали. На этом попозже стал зарабатывать Себас. Он крышевал нескольких отщепенцев, которые не могли дать сдачи. Флёр же со временем стала делать деньги на том, что давала списывать другим нашим одноклассникам. Все наличные мы складывали в наш общий котел, которым заведывала я.

В нашей компании у каждого была своя четкая роль, но тем не менее мы были друзьями, а не партнерами, хотя со стороны могло показаться скорее второе. С 6 до 18 лет мы были вместе, мы были неразлучны. Вчетвером мы прошли огонь, воду и медные трубы, все время друг другу помогая и все время друг друга поддерживая.

Флёр, Себас и Андре стали моей семьей.

Fleur (Флёр) по-французски означает «цветок»

Глава 9. Дерзкая француженка

POV Егор

Наши дни

Мы выходим из бара и идем прямо по Avenue de l'Opera. Между мной и Селестой чувствуется неловкое молчание. Девушка очень глубоко погружена в свои мысли, а меня до сих пор коробит ее резкий перепад настроения. Вот она мне дерзит и показывает характер, а через пять минут уже замкнулась глубоко в себе и вытирает украдкой слезы.

Странная она.

Селеста идет на шаг впереди, поэтому я решаю воспользоваться случаем и хорошо ее рассмотреть в полный рост. Она мне чуть выше, чем по плечо, а у меня рост где-то 188 см. Значит, она едва не дотягивает до 170 см. Худенькая, стройненькая. Хотя, как по мне, думаю, ей можно было бы поправиться на пару кило.

— Куда мы идем? — она резко ко мне оборачивается.

— Если честно, я иду за тобой. Это ты у нас местная.

— Я уже давно не живу в Париже.

— Но в любом случае город-то ты знаешь.

Она останавливается на тротуаре в задумчивости.

— Ну, если мы продолжим идти прямо, то выйдем к Лувру. За ним Сена.

— Окей, давай к реке.

— Хорошо.

И она снова устремляется вперед быстрым шагом. Я иду рядом и думаю, как начать разговор.

— Ты сказала, что давно не живешь в Париже. А где ты живешь?

— Я же говорила тебе в баре, что я из Плезира. Это в пригороде.

— Извини, не запомнил название городка. Давай чуть помедленнее? Мы ведь все-таки гуляем. — И я слегка притормаживаю ее за руку.

Она явно не ожидала от меня физического контакта, потому что резко остановилась и уставилась мне прямо в глаза. При этом свою руку из моей не убирает.

— Да, конечно, — говорит через несколько секунд зрительного контакта и разводит губы в легкой улыбке. Снова у нее на щеках появляются милые ямочки.

Селеста аккуратно высвобождает свою ладонь из моей и начинает идти размеренным шагом. Так-то лучше.

— А раньше ты жила в Париже? — продолжаю тему.

— Да, я тут родилась и училась в университете.

— В каком?

— В Сорбонне.

— Ого! — я искренне удивлён. — Это же лучший университет Франции и один из лучших в Европе и мире.

Она морщится.

— Ну, я бы не сказала, что он один из лучших в мире. Скорее, один из старейших в мире. Но в Европе Сорбонна ценится, это правда.

— На каком факультете ты училась?

— На филологическом.

— Ах, да, логично. Ты же филолог.

— А ты чем занимаешься? — она смотрит на меня и слегка улыбается.

— Я маркетолог, работаю в банке.

Ее слегка удивляет мой ответ.

— Хорошая профессия. Модная и перспективная.

— Ну… В целом, наверное, да.

— И учился ты тоже на маркетолога?

— Только в магистратуре. Бакалавриат у меня по международной экономике. Но еще студентом на практику попал в отдел маркетинга, и мне понравилось. Поэтому в магистратуру решил идти по этому профилю.

— Понятно. А зачем ты летишь в Вену?

— В командировку. Я выступаю завтра на конференции по маркетингу. Буду рассказывать про банковский маркетинг в России.

— Прикольно, — она снова улыбается. И почему-то меня греет ее улыбка. Такая тёплая. Да и вообще вся она, несмотря на свою дерзость и характер, кажется очень тёплой девушкой. Как этот летний день. — Часто ездишь в командировки?

— Раз в несколько месяцев, но всегда только в Вену. Я работаю в «дочке» австрийского банка в России. Иногда бывает нужно съездить в центральный аппарат для обсуждения каких-то глобальных задач, которые мы в России не можем внедрить без разрешения материнского офиса.

— Ты из Москвы, да?

— Да.

Она кивает головой.

— Мне так и не довелось побывать в Москве, когда я была в России. Хотя очень хотела заехать.

— Ты была в России? — меня удивляют ее слова. В целом, туристы в нашу страну ездят, но скорее из Китая, а не из Европы.

— Да, я была в Санкт-Петербурге.

Еще удивительнее.

— И что ты там делала?

— Была на каникулах, когда училась на третьем курсе Сорбонны. Мы тогда по зарубежной литературе усиленно проходили русскую классику, и на весенних каникулах деканат организовал для всех желающих туристическую поездку в Санкт-Петербург, так как чаще всего события всех книг русской литературы проходили именно в этом городе. Ведь он был столицей России в 19 веке.

— Ты меня поразила, — я улыбаюсь. — Редко можно встретить европейца, который был в России. Ты, наверное, первая в списке моих знакомых. Тебе там понравилось?

— Город очень понравился, а вот климат и погода нет. Я ездила в апреле, и у нас тут в Париже уже было очень тепло. А там в апреле снег шёл.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я слегка смеюсь.

— Да, это Россия.

В этот момент мы выходим к Лувру, вокруг которого снуют толпы туристов.

— Будешь тут осматривать? Фотографироваться? — спрашивает Селеста. — Ты вообще раньше был в Париже?

— Был один раз очень давно. Не, фоткаться не буду. Пойдём лучше сразу к реке.

Мы пересекаем площадь, на которой находится Лувр, и выходим к набережной. Здесь красиво. По Сене плавают речные трамвайчики. Тут их даже больше, чем в Москве. Мы подходим к борту набережной и смотрим на воду.

— Ты не возражаешь, если я закурю? — вдруг спрашивает Селеста.

— Нет, я сам курю.

И одновременно с тем, как она лезет в сумочку за сигаретами, я достаю из кармана свою пачку. Меня немного удивляет, что она курит. Не подумал бы. В Москве у девушек уже давно вышло из моды курить. Максимум «Айкос» или аналогичные системы нагревания табака.

Селеста же достаёт пачку красных «Мальборо», берет толстую сигарету и поджигает ее зажигалкой. Надо же, она курит крепкие мужские папиросы. В Москве же если все-таки какая-то девушка и курит обычные сигареты, то обязательно тонкие и с ментолом.

— Что-то не так? — она улавливает мой пристальный взгляд.

— Нет, все в порядке, — спешу оправдаться, поджигая свой «Винстон» и отводя взгляд к реке.

— Почему ты все время на меня смотришь, будто я какая-то странная чудачка?

Меня немного смешат ее слова.

— Нет, ты нормальная. Это я странный чудак, раз меня в тебе все удивляет.

— Что именно тебя во мне удивляет?

— Абсолютно все. Начиная от отсутствия лака на ногтях и заканчивая тем, что ты школьная учительница.

Она резко переводит взгляд на свои руки.

— У меня что-то не так с ногтями?

— Нет, у тебя с ними как раз полный порядок. Да вообще с тобой — полный порядок во всем. Девушки и должны быть такими, как ты: настоящими, естественными. Девушки должны не стесняться быть собой, такими, какие они есть на самом деле. Но в Москве с этим большая проблема.

Она смущенно улыбается и отводит взгляд от моего лица к реке. А вот я продолжаю смотреть на нее, позабыв о сигарете. Ловлю взглядом, как она глубоко затягивается, как выдыхает дым, слегка согнув губы трубочкой, как стряхивает пепел.

— Ты меня смущаешь, когда смотришь так на меня, — говорит тихо, продолжая смотреть прямо перед собой. Сейчас она не дерзит, а говорит спокойно и искренне.

— Извини. — Это все, что я могу сейчас ответить, но при этом голову не отворачиваю, а продолжаю ею любоваться.

Она слегка закатывает глаза и качает головой.

— Настырный русский.

— Дерзкая француженка.

И мы вместе смеёмся. Селеста бросает окурок в воду и поворачивает голову на меня. Наши взгляды встречаются. Сейчас она смотрит на меня по-доброму. У нее очень красивые карие глаза. Как горячий шоколад. И от них исходит тепло, которое, если ее разозлить, превращается в огонь.

Пока я смотрел на нее, даже забыл курить. Сигарета полностью стлела в моих пальцах, поэтому я бросаю бычок в воду.

— У тебя есть девушка? — неожиданно спрашивает, продолжая внимательно меня рассматривать.

— Нет, я свободен.

— А сколько тебе лет?

— Через месяц 30. А тебе?

— А мне в конце октября 27. Давно ты расстался со своей девушкой?

— Очень давно. А ты со своим парнем?

Она отворачивается от меня к Сене, и улыбка ее слегка меркнет.

— Три года назад.

Я хочу спросить, почему они расстались, но не решаюсь. Тогда наверняка она в ответ спросит, почему я расстался со своей девушкой, а я сейчас не готов говорить о Кристине. Не в этот момент. И не с ней.

Почему-то с ней мне хочется говорить о ней.

— Давай прокатимся по Сене? — вдруг предлагает.

— С удовольствием.

Мы переходим через мост и спускаемся к «парковке» речных трамваев. Когда подходим к кассе, я опережаю Селесту, чтобы взять билеты, но она останавливает меня за руку.

— Я провожу с тобой в Париже эту ночь при одном условии. Я плачу за себя сама. Везде.

Меня это смешит.

— Феминистка?

— Нет, но не люблю быть что-то должной мужчине.

— Ты ничего не будешь мне должна.

— Все равно. Или я везде плачу за себя сама, или я прямо сейчас разворачиваюсь и ухожу.

Она говорит это на полном серьезе и снова принимает воинственный настрой.

— Ладно-ладно, — спешу ее успокоить, хотя мне по-прежнему смешно. Честное слово, вот где бы я еще встретил девушку, мечтающую платить за себя самостоятельно? Да нигде.

Мы подходим к кассе и покупаем билетик каждый сам себе.

И все-таки она поразительна.

Глава 10. Никого ближе тебя

POV Кнопка

13 лет и 8 месяцев назад. Ноябрь

Водитель отца привозит меня в школу в понедельник в 6 утра. Мне пришлось уехать домой на эти выходные, потому что у папы был юбилей, и собиралось очень много гостей. Было бы странно, если бы не было его младшей дочери.

Это были первые выходные за несколько лет, которые я провела дома. И я лишний раз убедилась, что оставаться на субботу и воскресенье в интернате — лучший вариант в моем случае. Элайза притащила в дом своих подружек, и сначала они громко и демонстративно смеялись, явно давая понять, что я не вхожа в их компанию, а потом, пока я выходила на улицу, чтобы мои уши отдохнули от их смеха, они пробрались в мою комнату, нашли мой дневник и стали читать его вслух, потешаясь над моими мыслями.

А ведь в дневник пишут самое сокровенное. То, что никогда никому не расскажут.

— Ночью мы с Себастианом и Андре сбежали в лес, чтобы покурить. Себ отобрал сигареты у какого-то отщепенца. Флёр с нами не пошла, потому что ей снова нездоровилось. Да она и не курит, а просто так с нами стоять за деревьями ей неинтересно. Мы курили втроём, Андре все время что-то говорил, а мне так хотелось, чтобы он ушёл и я осталась только с Себасом. Больше всего ненавижу, что нам с ним редко удаётся быть вдвоём…

Я возвращаюсь в квартиру и застываю на пороге, когда слышу это. До меня не сразу доходит, что Элайза с нарочитым выражением читает вслух мой дневник. Наверное, я это осознаю, только когда слышу громкий смех ее подружек.

Я залетаю в комнату Элайзы и застаю ее с очень довольным выражением лица и с моим дневником в руках.

— Ой, а вот и наша несчастно влюблённая. — Заливается смехом. — Судя по твоему дневнику, этому Себасу до тебя вообще нет дела.

— Как ты посмела!? — я подбегаю к ней и силой вырываю дневник. Но Элайза очень крепко его держит и не хочет отпускать. Мы тянем красивую тетрадь в твёрдом переплете в разные стороны, и в итоге она рвётся.

Сестра и ее подружки заливаются смехом, а у меня по всему лицу текут слезы. Этот дневник Себас подарил мне на мой прошлый день рождения. И даже подписал его:

«Кнопочка, с днем варенья!

Ты — лучшая! Обожаю тебя.

Знаю, что ты любишь делать записи в красивых тетрадках. Надеюсь, эта тебе понравится. Я все выходные выбирал ее в книжном магазине для тебя.

Себас»

Естественно, я понимаю, что «обожает» меня Себ только как подругу. Но все же эта подпись меня грела. К тому же он выбирал тетрадку все выходные… Я сразу решила, что она станет моим дневником.

И вот эта тварь, которая по какой-то причине является моей сестрой, не просто прочитала мой дневник, но еще и порвала его. Я быстро подбираю с пола разлетевшиеся листки и выбегаю в слезах из ее комнаты. Закрываюсь на ключ в своей и падаю на подушку лицом вниз, захлебываясь в рыданиях. И через закрытую дверь до меня все еще доносится смех Элайзы и ее подруг.

А уже через час мне нужно предстать во всей красе перед гостями. И перед Элайзой с ее подругами, которые продолжают на меня смотреть, шептаться и хихикать. Не трудно догадаться, что именно они обсуждают.

Я вылезаю из автомобиля отца с небольшой сумкой вещей и захожу в интернат. Он кишит приехавшими с выходных детьми. Наша школа трехэтажная. На первом этаже находятся столовая, кухня, прачечная, спортзал, библиотека и игровые комнаты для маленьких детей. На втором этаже спальни: мужские в правом крыле, а женские в левом. С 22:00 и до 7 утра в коридорчике между ними дежурит охранник, который следит за тем, чтобы девочки не ходили в мужское крыло, а мальчики — в женское. Но за 20 евро он может сделать вид, что не видел, как кто-то к кому-то проскочил. На третьем этаже расположены классы. Также на каждом этаже находятся общие туалеты, но в каждой комнате есть и своя ванная.

Я открываю дверь своей спальни и вхожу. Флёр уже приехала и как раз вышла из нашего душа, облачённая в свой любимый плюшевый халатик розового цвета.

— Приветики, — щебечет мне с милой улыбкой. — Как прошли выходные?

— Ужасно, — я бросаю сумку на пол и валюсь прямо в джинсах и куртке на кровать.

— Что случилось?

— Моя сучка-сестра прочитала мой дневник вместе со своими подружками.

Флёр округляет глаза в удивлении.

— Зачем она это сделала???

— Затем, что она тварь.

У подруги тут же глаза наливаются слезами.

— Там очень личное было написано…?

— Ну как тебе сказать… Ну, вообще да.

— Кнопочка, не расстраивайся. Какое тебе дело до неё и до ее подружек? Ты теперь не скоро их увидишь. Ты же поедешь на новогодние каникулы ко мне домой? Мама сказала, что испечёт яблочный штрудель и сделает глинтвейн.

— Конечно, поеду. К себе я больше ни ногой.

Я скидываю с себя одежду, чтобы переодеться в школьную форму. Флёр тоже снимает халат и тянется за своей белой рубашкой. Я замечаю у неё на лопатке большой синяк.

— Флёр, откуда у тебя это??? — я тут же подлетаю к ней и не даю накинуть на тело рубашку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Ой, я ударилась случайно. — Она спешит скинуть с себя мою руку и быстро натягивает блузку.

Я разворачиваю подругу к себе лицом.

— Флёр, кто это сделал? — спрашиваю очень строго.

— Никто. Я же говорю, что ударилась. — И быстро отводит взгляд в сторону. Она всегда так делает, когда врет.

Я беру ее лицо в ладони.

— Кто. Это. Сделал? — цежу каждое слово.

Она молчит, потупив взгляд.

— Флёр, отвечай немедленно. Иначе я сейчас позову Себаса, и он уже будет вытягивать из тебя ответ.

— Нет, не надо Себа!

Подруга знает, что Себастиан живого места не оставит от человека, который тронул меня или Флёр.

— Тогда говори, кто это сделал.

— Сюзанна, — шепчет.

Я отпускаю лицо Флёр и отхожу в сторону. Сюзанна — отличница из параллельного класса, которая даёт списывать за деньги. Когда Флёр тоже начала это делать, она сильно перебила малину Сюзанне, уведя у неё половину клиентов.

Я снова натягиваю на себя джинсы и свитер, в которых приехала.

— Кнопа, ты куда? — только и успевает крикнуть мне вслед подруга, когда я выбегаю из нашей спальни.

Я прохожу пять дверей и врываюсь в шестую. Рыжая Сюзанна стоит со своей соседкой по комнате и о чем-то увлечённо разговаривает.

— Эй, стучаться не учили? — кричит на меня ее соседка.

Я подхожу к ним вплотную.

— Проваливай, — грубо беру за локоть соседку Сюзанны и силой вышвыриваю из спальни в коридор. Захлопываю дверь и поворачиваю в замке ключ. Она начинает калашматить в дверь, но мне плевать.

Я разворачиваюсь к рыжей стерве. Она сильно изменилась в лице. Догадалась, почему я пришла. Приближаюсь к ней.

— Ничего не хочешь мне сказать, рыжая дрянь?

Она нервно смеётся.

— Что, твоя подруженька уже нажаловалась тебе? Мало я ей дала…

Она не успевает закончить, потому что я со всей силы бью ее по лицу. Затем хватаю ее за рыжие волосы и тащу в ванную.

— Ээээй, отпусти меня!!!! — кричит и пытается вырваться.

Я силой сажаю ее на колени возле унитаза, опускаю в него лицом и нажимаю смыв. Когда вода заканчивается, я за волосы поднимаю ее и цежу в ухо:

— Ещё раз, тварь, ты тронешь Флёр и будешь иметь дело уже с Себастианом. С сегодняшнего дня половину своего дохода от списываний ты отдаёшь мне. И только попробуй скрыть от меня хоть один евро. Ты меня поняла?

— Да, — выдавливает из себя, пытаясь откашляться.

— А это, чтобы ты получше усвоила урок. — Я снова опускаю ее лицом в унитаз и нажимаю смыв. Затем за волосы оттаскиваю от унитаза и бросаю на пол.

Я вылетаю из их комнаты с по локоть мокрой рукой. Захожу в нашу спальню и закрываюсь на ключ. Флёр тут же ко мне подскакивает.

— Кнопка, что ты сделала с ней???

— Умыла ее. В унитазе. — Затем я резко хватаю подругу за руку. — Флёр, еще хоть раз ты попробуешь скрыть от меня что-то подобное и, клянусь, я сама лично заеду тебе. Ты меня поняла!?

— Да, — дрожит со слезами на глазах.

Я притягиваю ее к себе и крепко обнимаю. Она утыкается в мое плечо и начинает всхлипывать.

— Флёр, у меня нет никого ближе тебя, — скулю ей в шею. — Я никому не позволю обижать тебя.

— Я не хочу, чтобы у тебя были из-за меня проблемы. Ты ведь знаешь, что Сюзанна тоже не одна, за не стоит Аптекарь…

Аптекарь — Он же Лукас Гранде — один из самых авторитетных учеников нашей школы. Он на два года старше. Своё положение и кличку «Аптекарь» он заработал за счёт того, что торгует лекарствами. Его семья владеет сетью аптек по всей Франции, поэтому Лукас может достать абсолютно любой препарат. Даже рецептурный. Даже который имеет наркотические свойства. Именно последние и пользуются особым спросом в нашем интернате.

В этой элитной закрытой школе настоящая проблема с лекарствами. Медсестра работает только два дня в неделю с 12:00 до 16:00. Школа окружена лесом, а ближайший населенный пункт в 40 километрах. Поэтому если ночью у тебя поднимается температура, а своих лекарств нет, то помочь тебе может только Аптекарь. У него всегда есть жаропонижающие, градусники, капли в нос, спреи для горла и прочие препараты, которые помогают от простуды.

— Аптекарь не тронет меня, не переживай, — глажу Флёр по спине.

Конечно, я знаю, кто стоит за Сюзанной. И, конечно, я понимала весь риск, когда шла опускать ее головой в унитаз. Но у меня есть небольшое преимущество: Аптекарь искренне запал на меня и всерьёз хочет со мной встречаться.

Я иду в ванную, тщательно мою руку после чужого унитаза и быстро переодеваюсь в школьную форму. Сюзанны на завтраке нет. Мы, как обычно, сидим за столом вчетвером: я, Флёр, Себас и Андре. Мальчики напротив девочек.

Я украдкой смотрю на Себаса, пока он вяло ковыряет кашу. Сильные руки, сильная грудная клетка. Себ — полузащитник нашей школьной команды по футболу. У него чёрные волосы и темно-карие, почти чёрные, глаза. Намного темнее моих. Мои, как молочный шоколад, а его — как смоль.

— Кнопка, как выходные дома? — Участливо спрашивает Андре, отвлекая от рассматривания Себастиана.

— Как всегда, ужасно. Больше не буду ездить туда.

— Снова с сестрой цапалась?

— Ага.

— Вот же стерва она у тебя…

— И не говори.

— Я буду в Париже на следующих выходных. Дашь мне ваш адресок и ее фотку? Пообщаюсь с ней.

— Не надо, Андре, — я отмахиваюсь от него. Он хоть и не такой сильный, как спортсмен Себас, но тоже может ощутимо надавать по башке. Андре светловолосый парень с то ли серыми, то ли голубыми глазами.

— Почему?

— Потому что она не стоит того, чтобы ты тратил на неё своё время.

В этот момент звенит первый звонок на урок, и мы встаём, чтобы пойти в класс.

Глава 11. Ужин и желание

POV Егор

Наши дни

— Поплывем в сторону Эйфелевой башни и там выйдем, — говорит Селеста, когда мы занимаем свободные места.

— Когда ты последний раз так каталась по Сене?

— Ой, очень давно. Уже даже не помню, когда именно.

— А в каком городе ты родилась?

— В Париже.

— И почему ты переехала жить в пригород?

— Так сложились обстоятельства, — отвечает расплывчато и отворачивается к реке. Явно не хочет развивать эту тему.

— Ты любишь Париж?

— Не знаю… Я мало тут жила. По сути только, когда училась в Сорбонне. Это всего шесть лет.

— А где ты жила все остальное время, если ты родом отсюда?

— Я училась в закрытой школе-интернате. Она находится в 70 километрах от Парижа. Домой можно было ездить на выходных и на каникулах. Но я приезжала только на каникулах и то не на всех и лишь в раннем детстве. Когда стала постарше, я проводила почти все каникулы у своей лучшей подруги в ее деревне и с ее семьей.

Рассказ Селесты меня удивляет и заставляет посмотреть на нее.

— А почему ты училась в интернате?

— Моя мать думала, что это престижно, — на этих словах она горько хмыкает и отворачивается к реке.

— А почему ты не ездила домой на каникулах?

— Потому что у меня были сложные отношения с моей семьей. Я ездила домой только на летние каникулы. Осенние, зимние и весенние я проводила чаще всего с лучшей подругой, а иногда с другими двумя друзьями. Еще, бывало, мы все вчетвером проводили каникулы у кого-нибудь из них. Ну а на выходных я всегда оставалась в интернате, хотя практически все дети разъезжались по домам.

— Звучит тоскливо…

Селеста безразлично пожимает плечами.

— Поверь, лучше выходные в пустом интернате, чем с моей семьей. К тому же в школе была огромная библиотека. И ты даже представить себе не можешь, какое это наслаждение — читать книги в одиночестве, когда тебе никто не мешает.

Да, я точно не могу себе этого представить. Я-то особо никогда не любил читать.

— Знаешь, а я тоже один год проучился в закрытой школе в Лондоне. Моя мама так же думала, что это престижно. Меня туда в семь лет отправили. Но родители больше года без меня не смогли. Как только начались летние каникулы, сразу забрали меня домой и отдали в русскую школу. Но оказалось, что я не умею читать и писать на русском, поэтому пришлось снова идти в первый класс. Я в своём классе был самым старшим.

Она поворачивается ко мне и тепло улыбается.

— Значит, ты меня немножко понимаешь. Тебе нравилось в той школе?

— Я очень плохо ее помню. Но вроде нормально было, по семье скучал только.

— У тебя большая семья?

— Родители и два старших брата. А у тебя?

— Родители и старшая сестра.

Мне интересно спросить, почему у нее плохие отношения с семьей, но я не решаюсь. Все-таки это слишком личный вопрос, который не задают при первой встрече. Селеста дарит мне еще одну улыбку и отворачивается к реке. Я тоже решаю рассмотреть пейзаж.

А он очень даже ничего. Мы сейчас как раз проплываем Эйфелеву башню. Чего греха таить, она красивая. Да и Париж в целом норм, если бы тут было почище. Не Вена, конечно, но тоже сойдёт. Разок в отпуск можно съездить.

На этой мысли я сам себя одергиваю. С чего это вдруг я так заговорил?

Так, Кузнецов, не изменяй себе. Ты всегда считал Париж помойкой, вот и продолжай так считать. И вообще — тут все напоминает о Кристине. Хотя с момента знакомства с Селестой я, кажется, ее особо не вспоминал. Даже когда мы были у Лувра, куда я ходил вместе с Морозовой смотреть на «Мона Лизу».

— Мне никогда в Париже не нравилось, что он очень шумный, — вдруг говорит Селеста и снова поворачивается ко мне.

Я хмыкаю.

— Ты в Москве не была.

— В Плезире, где я живу, очень тихо. Но по закону подлости моя квартира находится ровно напротив детской музыкальной школы, поэтому после работы я вынуждена слушать то пианино, то гитару, то игру на барабанах. Сначала мне это казалось милым, а сейчас просто убивает. Дети в школе и так все силы высасывают, а тут еще эти концерты после работы.

Я не успеваю ничего ответить, потому что в этот момент наш трамвайчик подплывает к берегу и останавливается.

— Пойдём, — Селеста слегка касается моей руки, но тут же поспешно убирает ее, будто опомнившись. И я едва сдерживаюсь, чтобы не сказать ей «Не убирай». Почему-то ее легкие прикосновения мне очень даже приятны.

Мы выходим на берег где-то за Эйфелевой башней и осматриваемся по сторонам.

— Ты не голодна? Я бы поел.

— Я бы тоже поужинала, — Селеста задумчиво чешет затылок. — Мы можем дойти до одного очень хорошего ресторанчика, где ты сможешь попробовать настоящую французскую кухню нормального приготовления.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Пойдём.

Если честно, пробовать настоящую французскую кухню у меня особого желания нет. Потому что французская кухня — это лягушки, луковый суп и улитки. Ничего из этого отправлять себе в рот я не планирую.

Но Селесте я об этом не говорю. Не хочу ее обижать. Просто закажу себе стейк мяса, когда придём, да и все.

Минут через двадцать мы заходим в очень приличный ресторанчик.

— Кнопка!? Ты!? — К ней навстречу несётся мужчина лет около 35, одетый в униформу персонала ресторана. Я приглядываюсь к его бейджику. На нем написано «директор».

— Жан!? Привет! — она спешит поцеловаться с ним в обе щеки.

— Какими судьбами в нашем ресторане? Я слышал, ты переехала из Парижа несколько лет назад.

— Да, я тут больше не живу… — В этот момент мужчина замечает меня и останавливает на мне взгляд. Затем поворачивается с немым вопросом к Селесте. Она теряется, явно не знает, как меня представить.

— Жан, познакомься. Это мой друг из России, его зовут Егор. Он проездом в Париже, я показываю ему город. — Затем она поворачивается ко мне. — Егор, это мой старый знакомый Жан.

Мужчина проходится по мне придирчивым взглядом и пожимает протянутую мною руку. Затем возвращает своё внимание Селесте.

— Как твои дела, моя дорогая? Не собираешься снова замуж?

Селеста нервно смеется.

— Нет, не собираюсь. Проводишь нас к свободному столику?

— Да, конечно, пойдёмте.

Я иду за Селестой и этим Жаном и понимаю, что меня почему-то зацепило слово «снова» в его вопросе.

«Не собираешься снова замуж?».

Значит, она планировала замужество? Интересно.

Пока мы садимся за столик, и я оглядываюсь вокруг, в голове уже рождается миллион вопросов.

За кого она собиралась замуж? Когда? Почему не вышла? Что произошло? Она планировала замуж за того парня, с которым рассталась три года назад или за кого-то другого? А почему она рассталась с ним? А сколько у нее вообще парней было?

— С тобой все в порядке? — ее вопрос возвращает меня реальность.

— А? Да, извини, задумался.

— У тебя было такое суровое выражение лица. Точно все в порядке?

— Да, все отлично. А кто это был?

— Старый знакомый, — отвечает расплывчато.

— Откуда ты его знаешь? — я внимательно на нее смотрю. Мне плевать, что она не хочет отвечать. Я дожму ее.

Чёрт возьми, я требую ответа! Не знаю, зачем он мне нужен и что он мне даст, но я хочу знать, кто этот мужик, спрашивавший ее про замужество с приставкой «снова».

— Его отец работал поваром в моей семье одно время. Это было давно.

Она берет в руки меню и начинает усердно его читать. А я вот продолжаю смотреть на нее. И даже не знаю, что меня удивляет больше: что у ее семьи был личный повар или что она поддерживает связь с сыном человека, который уже давно не работает на ее семью.

Кузнецов, а какое вообще твоё дело????? Ты видишь ее первый и последний раз в своей жизни!

Я следую примеру Селесты и беру в руки меню. Вот только все равно не получается сконцентрироваться на блюдах. К нам подходит официантка.

— Нам, пожалуйста, раздельные счета, — тут же просит ее Селеста, а меня это только еще больше выводит из себя.

Почему она не хочет, чтобы я за нее заплатил? Что за дебильный принцип? Я, может быть, искренне хочу за нее платить! Почему она все решает за меня?

— Да, конечно. — Соглашается официантка.

— Я буду лягушачьи лапки, луковый суп и бокал красного вина.

Ее заказ повергает меня в шок. Она серьезно будет есть лягушку?

— Что для вас, месье? — обращается ко мне девушка.

— Стейк средней прожарки и картофель фри.

— Хорошо, что будете пить?

— Виски.

Девушка уходит, и я бросаю взгляд на часы. 7 часов. Из того бара мы ушли в 5.

До возвращения официантки с едой мы с Селестой молчим. Отчего-то вдруг мне резко перехотелось с ней разговаривать. Как будто я на нее обиделся. Хотя за что я могу обижаться на незнакомку, которую знаю всего пару часов?

Селеста тоже сидит задумчивая и нервно кусает губу, периодически бросаясь в меня взглядами.

Какая-то она очень загадочная. Училась в престижном интернате, у ее семьи был личный повар, высшее образование получила в Сорбонне, но при этом живет в каком-то маленьком городишке, работает в школе учительницей и одевается в масс-маркете.

Она явно где-то в своей жизни свернула не туда.

Официантка ставит перед нами напитки, а Селесте также подаёт луковый суп. Мой стейк еще не готов.

— За знакомство? — она поднимает вверх бокал и улыбается мне.

— За знакомство, — сухо отвечаю, и мы ударяемся стеклом.

Я делаю глоток, ставлю виски на стол и молча смотрю, с каким удовольствием Селеста ест эту мешанину из вареного лука.

— Что-то не так? — она отрывается от тарелки и подозрительно на меня смотрит.

— Это точно вкусно?

— Да, очень. Хочешь попробовать? — и слегка придвигает ко мне свою тарелку.

— Нет, спасибо. Не люблю вареный лук.

Она пожимает плечами и снова уходит в еду. Когда она доедает суп, мне приносят стейк с картошкой, а Селесте лягушачьи лапки. Признаться честно, выглядят ее лапки вполне аппетитно.

Правда, если не знать, что они — лягушачьи.

Я пытаюсь отвлечься на мясо в своей тарелке, но то и дело возвращаюсь глазами к Селесте, которая ест лягушку. В итоге ей уже надоедают мои скептические взгляды, и она отбрасывает приборы в сторону.

— Что ты пялишься на меня весь ужин? — со злостью выплевывает. — Я француженка, и я люблю нашу кухню! Понял?

Сейчас она такая же злая, как в том баре, в котором мы познакомились. И я невольно начинаю улыбаться, забывая все свои обиды на нее, которые вдруг возникли с того момента, как мы переступили порог этого ресторана.

— Так я ничего не говорю против вашей кухни! — спешу оправдаться.

— Ничего не говоришь, но я вижу, как ты смотришь!

— Прости, но я не понимаю, как можно есть лягушек.

— А ты хоть раз пробовал?

— Нет и не собираюсь.

Она закатывает глаза.

— Ты еще не попробовал, но уже сдался. — Селеста придвигает ко мне тарелку. — Пробуй.

— Ни за что! — я откидываюсь на спинку стула подальше от этой лягушки.

— Я не отстану от тебя, пока ты не попробуешь! Поверь, это не так страшно, как ты думаешь. Даже вкусно. Но чтобы это понять, нужно попробовать. — и она решительно на меня смотрит. — Я не отстану от тебя, — грозно повторяет.

Я снова смотрю на лягушку. Половину одной лапки она уже съела. Блюдо полито сливочным соусом, а сбоку на тарелке лежит гарнир из овощей.

Я поднимаю взгляд от тарелки на Селесту.

— Попробую при одном условии. — Иду ва-банк.

— Каком?

— Ты исполнишь одно мое желание.

Она недоверчиво хмурится.

— Какое?

— Не скажу пока.

— Нет, я так не согласна, — категорично заявляет. — А вдруг ты загадываешь мне что-то непристойное? Раздеться перед тобой, например. Или заняться с тобой сексом.

— Нет, обещаю, что мое желание будет не 18+. И даже не 16+.

Она все еще хмурится.

— Ну ладно, — наконец сдаётся. — Но только если точно не 16+ и уж тем более не 18+.

— Идёт.

Я тянусь своими приборами к лягушке и отрезаю маленький кусочек. Мысленно перекрестившись, отправляю его в рот. Селеста пристально за мной наблюдает.

Начинаю жевать, смакую на языке и понимаю, что, черт возьми, это вкусно.

Правда, если не вспомнить о том, что это лягушка.

— Ну как? — нетерпеливо спрашивает.

Вот скажу ей сейчас, что вкусно, и она начнёт тыкать меня носом.

— Ну… Похоже курицу.

— Да, но нежнее. Намного нежнее курицы. — Она придвигает тарелку обратно к себе.

— Твоя лягушка нежная, как первый поцелуй, — тяну, стараясь сделать интонацию голоса романтичной.

Селеста резко замирает. Медленно поднимает на меня голову и смотрит широко округлёнными глазами.

— Что-то не так? — теперь уже я задаю этот вопрос.

— Расскажи мне о своём первом поцелуе.

Неожиданно.

— Эээм, я если честно не особо помню его.

— Сколько тебе было лет?

— Не знаю. Может, 12 или 13.

— И тебе он понравился?

— Ну, вроде да. Ну, скорее, я тащился от мысли о том, что я поцеловался.

— А с кем у тебя был первый поцелуй?

— С какой-то девчонкой в летнем лагере. Не помню, как ее звали.

Меня ее допрос про первый поцелуй немного удивляет. С чего это вдруг?

— А у тебя во сколько лет был первый поцелуй? — спрашиваю и смотрю на нее с любопытством.

— В 13.

— С кем?

— С мальчиком из моей школы.

— Тебе понравилось?

— Нет.

И она возвращает своё внимание лягушке. Начинает ее резать с каким-то особым остервенением. Кажется, я задел ей больную мозоль.

— Какое у тебя желание? — сухо бросает, не глядя на меня.

— Очень легкое. Ты позволяешь мне заплатить за этот ужин.

Глава 12. Первый поцелуй

POV Кнопка

13 лет и 8 месяцев назад. Ноябрь

Мне все-таки приходится ответить перед Аптекарем через три недели после того, как я опустила Сюзанну головой в унитаз. Флёр снова заболела. Уже третий раз за два месяца. Градусник показывает почти 39, а свои лекарства у нас закончились. Андре должен был купить, когда ездил на выходные домой, но забыл. И вот я сижу у постели Флёр, прикладывая ей к голове холодный компресс.

Вообще, в таких случаях, когда кто-то сильно болеет, нужно идти будить директора школы, мадам Люмьер. Она вместе с учителями спит в соседнем от школы здании. Но ради Флёр, которая из бедной семьи и учится здесь по гранту, корыстная директриса и пальцем не ударит. Вот если бы я заболела, или Себас с Андре, то она бы прямо сейчас ночью поехала в ближайший город за лекарствами.

Я пишу Себасу:

«У Флёр сильная температура, лекарств нет. Нужно покупать у Аптекаря»

«Сейчас приду, дай двадцатку охраннику»

Я встаю с кровати Флёр, достаю из нашего тайника под половицей 20 евро и иду к мужчине в коридоре.

— Пропустите Себастиана Видаля в мою комнату. — И кладу ему на стол деньги. Он накрывает их газетой и кивает головой.

Через пять минут появляется Себас. Он тут же спешит к кровати Флёр. Трогает ее лоб и тяжело вздыхает.

— Что нужно купить?

— Жаропонижающее и спрей для горла.

Себ бросает взгляд на часы на стене.

— Час ночи. В это время Аптекарь берет двойную цену. Сколько у нас сейчас денег?

— Сто евро.

Друг тяжело вздыхает.

— Давай их все.

Да, Аптекарь может сейчас начать выделываться, поэтому я протягиваю деньги Себасу.

— Утром попрошу отца, чтобы прислал.

— Через два дня лошки отстегнут мне таксу за крышу, так что, думаю, продержимся эти дни.

Я киваю, и Себ уходит. Через десять минут он возвращается, что меня удивляет. Он должен был написать мне сообщение возле охранника, чтобы я вышла к нему, и мы не тратили деньги на его повторный проход.

— Зачем ты снова платил охраннику? — я налетаю на него.

— Его не было. Наверное, отошёл в туалет.

— А где лекарства? — я обращаю внимание, что Себ с пустыми руками.

Он тяжело вздыхает, и я замечаю, как дёргаются желваки на его щеках.

— Аптекарь сказал, что будет договариваться только с тобой. — Себ подходит ко мне вплотную. — Что у тебя с ним, Кнопка? Я слышал сплетни о том, что он подбивает к тебе клинья. Это правда?

— Да, я ему нравлюсь. Он предлагал мне встречаться.

Себ удивляется.

— И ты согласилась?

— Нет.

— Но он тебе нравится?

— Не очень.

Я бы хотела, чтобы Себастиан задавал мне эти вопросы, потому что ревнует меня. Но он спрашивает, только потому что мы друзья, и он за меня переживает.

— Ладно, Себ, давай деньги. Я пойду договариваться.

Я выхватываю из его рук сто евро и пытаюсь пройти, но он задерживает меня за локоть.

— Если через 15 минут ты не вернёшься, я пойду тебя искать. И если мне не понравится тот способ, которым ты будешь договариваться с Аптекарем, я сверну ему шею.

— Хорошо. Присмотри пока за Флёр.

В этот момент подруга стала стонать, и Себ отпустил мою руку и поспешил к ней. Я выхожу из спальни и иду в мужское крыло. Охранник уже там, поэтому я кладу перед ним двадцатку и прохожу. Осталось уломать Аптекаря отдать мне лекарства за 80 евро.

Лукас сидит на кровати и явно ждёт меня. Дверь в его комнату открыта, соседа нет.

— Кнопка! — расплывается в противной улыбке. — Я тебя жду.

— А где твой сосед? — закрываю за собой дверь.

— Я попросил его прогуляться. Вернётся, когда я ему напишу.

Я подхожу к Аптекарю, и он встаёт со своей кровати.

— Чем могу быть полезен, красотка?

— Мне нужно жаропонижающее и спрей для горла.

Он кивает головой и достаёт из тумбочки у своей кровати нужные мне лекарства. Затем подходит ко мне и кладёт их на свой письменный стол.

— Вот то, что очень поможет твоей бедной подружке.

— Сколько с меня?

— А сколько у тебя есть?

— 80 евро.

И я кладу ему на стол деньги. Аптекарь задумчиво чешет затылок.

— Видишь ли, Кнопа, мне не нужны деньги.

— А что тебе нужно?

— Ты.

И он пристально на меня смотрит, а от его взгляда сердце чуть ли не в пятки уходит. Аптекарь худощавый, долговязый парень с ужасными кривыми зубами.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— В каком смысле? — стараюсь уточнить максимально невозмутимо, чтобы не выдать своего страха.

Он склоняется к моему уху и зловеще шепчет:

— Возьму с тебя натурой.

Я резко от него отстраняюсь.

— Если я через 15 минут не вернусь, то Себас пойдет меня искать. И знаешь, что он с тобой сделает, если увидит твою руку в моих трусах?

Аптекарь кидает взгляд на настенные часы.

— Через 15 минут, говоришь? Нам с тобой хватит десяти. Давай, Кнопка. Ты ведь хочешь помочь своей вечно болеющей подружке? Десять минут твоё тело в моей власти, и ты уходишь от меня с лекарствами, которые тебе нужны.

Я тяжело сглатываю и ничего ему не отвечаю.

— Ну же, Кнопка, часики тикают. Меньше 10 минут ты мне неинтересна. Тогда ты вообще уйдёшь без лекарств, и пусть твой Цветочек сгорит, всем будет по фиг. К тому же Сюзанна мне все рассказала. Я запретил ей давать списывать за деньги. Она теперь это делает бесплатно. Здорово она вам перебила кассу, да? Теперь все могут списывать бесплатно у Сюзанны, так что не за чем платить Флёр.

Это правда. Рыжая тварь стала давать списывать бесплатно. Так что она теперь не только не отдаёт мне половину своего дохода, но и лишила этой прибыли нас, потому что к Флёр теперь никто не обращается.

Я делаю глубокий вдох и крепко зажмуриваю глаза. Я сделаю это. Ради Флёр.

— Я ставлю секундомер. У тебя ровно 10 минут. Ты делаешь с моим телом, что хочешь, кроме одного — ты не суёшь в меня свой член.

Аптекарь заливается противным смехом.

— Для этого мне нужно больше, чем 10 минут, я же не скорострел. Я обязательно засуну в тебя своей член, Кнопка. Но в другой раз.

И он противно мне подмигивает, подходя вплотную. А у меня от его слов сердце забилось в страхе где-то в районе глотки.

Я пытаюсь унять сердцебиение, включаю на телефоне функцию обратного отсчета времени и засекаю ровно 10 минут. Нажимаю play.

Аптекарь притягивает меня к себе за талию и накрывает своими губами мои. Я крепко зажмуриваю глаза и пытаюсь представить вместо него Себастиана.

Это Себас сейчас засовывает мне в рот свой язык. Это рука Себаса скользит по моей спине вниз и сжимает ягодицу. Это Себас кладёт вторую ладонь мне на грудь и мнёт ее. Это Себас спускается губами вниз по моей шее, параллельно запуская руки мне под кофту.

— Расслабься, — это шёпот не противного Аптекаря, а Себастиана.

Секундомер орет, и я отталкиваю от себя Лукаса со всей силы. Он довольно смеётся и потирает руки, пока я быстро пытаюсь застегнуть лифчик.

Я хватаю со стола свой телефон, лекарства и оставшиеся там лежать 80 евро.

— Если хоть кто-то в школе узнает, Себас живого места от тебя не оставит.

— Я — могила.

Я больше ничего ему не говорю, а пулей вылетаю из его комнаты и направляюсь в свою. Но меня резко начинает мутить, и я забегаю в общий женский туалет на этаже. Склоняюсь над унитазом, придерживая волосы и опустошаю желудок.

Через пять минут нажимаю смыв и подхожу к раковинам. Полоскаю рот, горло и хлопаю себя по щекам. Нельзя, чтобы Себас что-то заподозрил, иначе он действительно что-нибудь сломает Аптекарю, и тогда против нас ополчится вся школа. У Себастиана большой авторитет, но у Аптекаря еще больше.

Тихой кошкой выхожу из женского туалета и крадусь в свою комнату. Я не захлопывала дверь, а оставила ее слегка приоткрытой, поэтому сейчас я ее только аккуратно толкаю.

Себас сидит на кровати Флёр и одной рукой крепко держит ее ладонь, а второй гладит по лицу и волосам. Он делает это так нежно и так чутко. Меня он никогда так не касался.

А затем Себ и вовсе склоняется над Флёр и мягко целует ее в висок и в щеку. Меня он никогда так не целовал.

— Кхм, — я подаю голос, и Себас резко отстраняется от подруги. — Вот лекарства.

Себ быстро подскакивает и берет у меня из рук таблетки. Достаёт две из пластинки и засовывает их в рот Флёр. Затем приподнимает ее за голову и даёт запить водой.

— Ты можешь идти, Себ. Это очень сильное лекарство. Через десять минут температура спадёт. Я присмотрю за Флёр.

Он кивает головой и ставит стакан на тумбочку у кровати подруги. Затем резко хватает меня за руку и тащит в коридор. Там он прижимает меня к стене и нависает сверху.

— Что он попросил у тебя? — Стреляет в меня молниями. Переживает. Но только, как друг.

— Поцелуй.

Себас округляет глаза.

— Все в порядке, Себ. Просто поцеловалась с ним и все. Не он первый, не он последний.

— Он точно попросил у тебя только поцелуй?

Его лицо сейчас очень близко к моему и дыхание с привкусом мятной жвачки опаляет меня.

— Да, Себ. Только поцелуй. Не переживай.

Он тяжело сглатывает и резко притягивает меня к себе.

— Кнопка, если я узнаю, что он попросил у тебя что-то больше поцелуя, я сломаю ему руки.

Я про себя хмыкаю. Если бы пять минут назад я не увидела, как Себас нежно целует Флёр, то подумала бы, что нравлюсь ему как девушка.

— Себ, все хорошо. Иди.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Себастиан отпускает меня и уходит в мужское крыло. Я захожу в свою комнату и закрываю дверь на ключ. А затем резко бегу в ванную, включаю воду в раковине и начинаю остервенело чистить зубы.

Я деру десны щеткой, что есть сил. Изо рта в раковину падает пена, но не белого цвета, а красного. Когда кровь наполняет рот, я отшвыриваю щетку в сторону и сгибаюсь от рыданий. Падаю у раковины на колени и прижимаю ко рту белоснежное полотенце, которое тут же становится красным. Десны полыхают пламенем, весь рот в крови, но я не чувствую этого.

Сегодня был мой первый поцелуй.

Глава 13. Самый красивый закат

POV Егор

Наши дни

Мы выходим из ресторана в 20:00. Селеста на прощанье еще долго о чем-то беседовала со своим знакомым Жаном, который тут работает. Они отошли в сторону и шептались минут 15. На самом деле по отношению ко мне это было даже неприлично, но я не стал ничего говорить Селесте.

В конце концов, кто я ей такой?

От этой мысли в сердце появляется неприятное чувство. Но это правда. Я ей никто. Незнакомец. Случайный прохожий. Мы проведём вместе эту ночь и расстанемся навсегда.

— Куда сейчас? — спрашиваю ее.

— Уже восемь часов, скоро закат.

— Угу.

Она становится напротив меня и смотрит мне ровно в глаза. Мгновение мнётся с ноги на ногу, будто не решаясь, говорить или нет.

— Хочешь встретить закат в красивом месте? — все-таки произносит.

— Конечно.

— Тогда поехали.

Она хватает меня за руку и тянет за собой. Это неожиданно, и на секунду ее прикосновение обжигает. Но я не убираю свою ладонь из ее. Мы идём по тротуару, держась за руки, и со стороны, наверное, можно подумать, что мы пара. И мне почему-то нравится эта мысль.

Селеста тянет нас в подземку.

— Подожди-подожди, — останавливаю ее. — Мы поедем на метро?

— Да. А что?

— А, может, возьмём такси?

— Зачем? — смотрит на меня с искренним недоумением.

Действительно, зачем? На самом деле за тем, что я вообще не помню, когда последний раз ездил на метро. Своя машина у меня с 18 лет. До этого в школу меня возил личный водитель.

И тут я понимаю, что я никогда не был в подземке…

Селеста продолжает смотреть на меня с немым вопросом.

— Ладно, давай на метро, — осторожно отвечаю, а сам мысленно перекрещиваюсь.

Господи, мне через месяц 30 лет, а я первый раз в жизни спускаюсь в метро…

Ну ты и мажор, Кузнецов… Вон перед тобой девушка, которая тоже явно из очень богатой семьи, раз училась в закрытой школе и имела личного повара, но тем не менее она спокойно ездит на общественном транспорте. И одевается в масс-маркете. И работает в школе учительницей. И вообще, она — филолог, читала много книжек.

А что ты? Маркетолог хренов. В банке, видите ли, работаешь. Начиная с 18 лет, меняешь машины каждый год. Сейчас вот ездишь на «Кайене». А художественную книгу последний раз держал в руках…

Никогда? Кажется, никогда.

Стыдно должно быть.

Занимаясь самобичеванием, я спускаюсь в парижское метро, все еще держа за руку Селесту. Меня удивляет подземка. Уж не знаю, какая она в Москве, никогда не был, но тут как-то не очень гигиенично. И снова толпы мигрантов.

Но в целом прикольно. Мы сначала едем по одной ветке, потом выходим из поезда и пересаживаемся на другую. Селеста тут, как рыба в воде. Знает все выходы, все переходы и уверенно ведёт меня за руку. Мы их так и не разомкнули.

Мне нравится держать ее ладонь. Она у нее очень тёплая и нежная.

Через полчаса скитаний по метро, мы выходим на улицу. Вокруг нас какой-то рынок, который уже явно закрывается, потому что продавцы убирают все с прилавков. Селеста уверенно ведёт меня вглубь улицы мимо рынка.

— Куда мы идём? — решаю наконец-то спросить ее.

— Встречать закат в красивом месте. Там, правда, много людей сейчас будет, но ничего страшного.

— Так а что это за место?

— Ты узнаешь его скоро. Оно очень популярное среди туристов. Если ты был в Париже, то наверняка посещал его.

— Я в свою первую поездку сюда из центра никуда не выбирался, так что вряд ли был тут.

— Ну если не был, то в любом случае слышал о нем.

И она упрямо не хочет называть мне место. Ну ладно.

Мы идём и идём куда-то по улице. Потом начинаем подниматься в гору. Потом еще по каким-то ступенькам. В итоге мы выходим на высокий холм с церковью. Отсюда открывается панорамный вид на Париж. Очень красиво.

— Добро пожаловать на Монмартр! — торжественно произносит Селеста и смотрит на меня с улыбкой.

— Я тут не был. И, кажется, даже не слышал об этом месте, — завороженно ей отвечаю и подхожу к бортику смотровой.

Париж будто на ладони. Мы на самой вершине, а вниз можно спуститься по длинным широким ступенькам. По бокам от них зеленые газоны, на которых сидят люди и любуются этим прекрасным видом.

— Это мое любимое место в Париже, — Селеста подходит ко мне и становится рядом. — Я часто приходила сюда, когда училась в Сорбонне. Садилась на ступеньки и думала о своей жизни.

— Здесь очень красиво, спасибо, что привела меня сюда, — я поворачиваю к ней голову.

Селеста смотрит на меня с тёплой улыбкой. И снова у нее эти ямочки на щеках, от которых я прихожу в восторг каждый раз, когда вижу. От этой девушки веет теплом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Как насчёт того, чтобы лечь на газон и подождать закат?

— Отличная идея.

Мы спускаемся вниз по ступенькам и ищем свободное место на траве. Тут людей намного меньше, чем на ступеньках. Селеста надевает поверх белой рубашки чёрную кожаную куртку и ложится, подложив под голову руку.

— Положи голову на мой портфель, — предлагаю ей.

— Не, не надо. Мне так нормально.

— Не нормально. — И не дожидаясь ее протеста, я сам приподнимаю ее и подкладываю ей под голову портфель.

— Я тебе тут ничего не раздавлю? — смеётся.

— Нет, все в порядке.

Я ложусь рядом с ней, подкладывая одну руку под голову, а второй беру ладонь Селесты. Она сжимает мою в ответ, и я чувствую, как ее губы расплываются в улыбке, хотя и не вижу сейчас ее лица, потому что смотрю на небо. Скоро уже закат.

— Егор, у тебя есть хобби?

— Да, автомобили и гитара.

— Ты играешь на гитаре? — удивляется.

— Да, и пою даже иногда.

— Прикольно. У меня никогда не было способностей к музыке. Ни слуха, ни голоса. Медведь на ухо наступил.

— А у тебя какое хобби?

— Сейчас уже никакого, — говорит разочарованно.

— Почему?

— Раньше я в свободное время читала книги и писала прозу. Но все интересные книги мною уже давно прочитаны. Так что нечего больше читать.

— А что с прозой?

— Я перестала писать несколько лет назад. Хотя для этого и поступала в Сорбонну на филологический. Я хотела стать писательницей.

Меня интригует ее ответ, и я поворачиваю к ней голову, оторвав взгляд от розового неба.

— Звучит очень необычно. Расскажи подробнее.

Селеста тяжело вздыхает.

— Я с самого детства что-то писала. То дневник вела, то просто какие-то сказки и рассказы сочиняла. Я любила покупать красивые тетрадки и что-нибудь в них записывать цветными ручками. Но лет в 15 я всерьёз начала писать прозу. Сначала рассказы, потом короткие романы. В итоге я написала несколько книг «в стол» в последние школьные годы и во время учебы в Сорбонне.

— Почему ты перестала?

— Рука больше не поворачивается писать. Не могу.

— Этому что-то предшествовало?

— Да, ряд событий в моей жизни.

Она плотно смыкает челюсть, и я понимаю, что ей неприятно это вспоминать. Мне до жути интересно узнать, что там у нее случилось, но я решаю не совать свой нос в чужое дело.

Селеста размыкает наше рукопожатие и достаёт из сумочки пачку сигарет. Я тоже тянусь в карман за своими. Мы одновременно прикуриваем и, выпуская колечки дыма, смотрим на закат.

Этот момент прекрасен. Идеален.

Наверное, это самый романтичный момент в моей жизни. С Кристиной у меня таких никогда не было.

Селеста тушит бычок о землю, а затем засовывает его в пачку, чтобы не мусорить тут. Я следую ее примеру. После этого она снова тянется своей ладонью к моей. Мы лежим так какое-то время, держась за руки, а потом я отрываюсь от прекрасного розово-фиолетового неба и поворачиваю голову к ней.

Она задумчиво смотрит на уходящее солнце. Ее губ едва касается грустная улыбка. Мне кажется, Селеста сейчас вспоминает что-то очень важное для нее. Интересно, что именно?

Она медленно поворачивает голову ко мне и смотрит ровно в глаза. Расстояние между нашими лицами минимальное. Сантиметров 20, не больше. Я не отодвигаюсь от нее и не отвожу взгляд, она тоже. Так и лежим очень близко друг к другу.

Селеста смотрит на мои губы. А я смотрю на ее. Сейчас они не сомкнуты в нитку, как при нашей встрече в баре, а пухлые и слегка приоткрыты. Она аккуратно подаётся вперед к моему лицу, но, когда между нами остается всего несколько сантиметров, вдруг замирает и отрывает взгляд от моих губ. Смотрит мне ровно в глаза.

Я не даю ей сомневаться, преодолеваю оставшиеся сантиметры и аккуратно целую ее в губы. Она отвечает мне. Наш поцелуй очень мягкий, почти невесомый, но при этом руки мы сжали еще сильнее. Она пахнет сигаретами и чем-то фруктовым. И мне нравится ее запах.

Мы целуемся недолго, меньше минуты. Прикосновения наших губ очень нежные. Селеста первая отстраняется от меня. Я сам этот поцелуй не прервал бы никогда. Она возвращает голову на мой портфель и поворачивает лицо к небу. Я следую ее примеру.

И пока солнце совсем не скрывается за горизонтом, мы так и лежим молча, все еще крепко держась за руки.

Глава 14. Больше не друзья

POV Кнопка

12 лет и 7 месяцев назад. Декабрь

Нам всем уже по 14 лет, и мы в 8 классе. Наступают рождественские каникулы, на которые я, как и почти на все предыдущие, уезжаю к Флёр в ее очень маленький городишко Ле Нёбур. У ее родителей небольшой двухэтажный домик. На первом этаже гостиная и кухня, а на втором две спальни и ванная. У Флёр в комнате одна широкая кровать, поэтому мы спим вместе.

Ее родители — месье Фабиан Жеффруа и мадам Аврора Жеффруа — работают на небольшой кондитерской фабрике. Отец Флёр водит очень старенький «Пежо» и печёт по выходным хлеб. Ее мама делает вкусные десерты и домашнее мороженое, а в свободное время вяжет или шьёт.

Это очень бедная, но очень дружная и любящая семья. И меня они приняли, как родную. Они не спрашивают, почему я не езжу на каникулы к себе домой и всегда рады видеть меня у них.

Вот и сейчас, в первый день новогодних каникул, когда месье Жеффруа привёз нас домой, мадам Жеффруа уже запекла к нашему приезду гуся и сделала своё фирменное ванильное мороженое.

— Девочки мои дорогие и любимые, — мадам Жеффруа спешит расцеловать нас с Флёр в щеки. — Ну наконец-то! Проходите скорее домой, не мёрзнете на снегу.

Мы заходим в помещение, в котором пахнет уютом, домом и Рождеством и снимаем верхнюю одежду. Идём вместе с Флёр в ванную, моем руки и спускаемся к столу. Мадам Жеффруа уже положила нам в тарелки гуся с тыквой и картофелем. Мы ужинаем вчетвером, и у меня даже не возникает мысли, что я в гостях.

Нет, я не в гостях, я дома. Флёр — моя сестра, а месье и мадам Жеффруа — мои родители.

По крайней мере мне очень хочется думать, что это так.

— Девочки, после Рождества нужно будет съездить в Плезир, навестить бабушку. — Говорит месье Жеффруа.

— Да!

— Конечно!

В один голос говорим мы с Флёр. Старенькая мадам Жеффруа, мать отца Флёр, тоже и моя бабушка. После ужина мы все вместе наряжаем елку под песню Фрэнка Синатры Let it snow, а потом отправляемся спать.

— Кнопочка, — шепчет Флёр, когда я уже засыпаю.

— Что? — так же шепчу ей сквозь сон.

— Себас написал мне. Сказал, что они с Андре хотят приехать к нам.

— Когда?

— На следующий день после Рождества. Но я ответила ему, что мы можем в этот день отправиться в Плезир к бабушке. Он сказал, что они приедут туда.

— Хорошо.

Я поворачиваюсь на бок и пытаюсь уснуть. Но не могу. И когда Флёр уже сопит, я думаю о том, что Себас написал именно ей, а не мне. И даже готов приехать в Плезир, хотя туда ему дальше. Это город в пригороде Парижа, но Себ на каникулы уезжает в их семейную резиденцию в Лизьё. От Ле Нёбура это не так далеко, а вот до Плезира ехать очень прилично. Андре же до Плезира близко. Он праздники проводит в Париже.

Родители Себаса — известные адвокаты, а у Андре — чиновники.

Рождество мы встречаем также вчетвером. Флёр дарит мне новый дневник, потому что предыдущий чуть больше года назад порвала моя сестра, а я ей дарю брендовый шарфик. Она стреляет в меня осуждающими взглядами, но я только отмахиваюсь. Отец перевёл мне очень много денег в качестве подарка на Рождество, а Флёр всегда хотела шарфик от «Шанель». Мама Флёр связала нам шапки, а отец подарил по книге. Я для мадам Жеффруа приготовила кашемировую шаль, а для месье Жеффруа несколько форм для выпечки хлеба.

На следующий день после Рождества мы все вместе едем в Плезир навестить старенькую мадам Жеффруа. Ей хоть и почти 80 лет, но двигается она очень шустро. Вот и сейчас к нашему приезду напекла пирогов.

— Себ написал, что через полчаса они с Андре уже будут тут, — шепчет мне на ухо Флёр, когда мы все вместе сидим в гостиной и смотрим телевизор. — Надо будет придумать отмазку, чтобы улизнуть.

Через 20 минут мы с Флёр объявляем, что хотим перед сном немного подышать свежим воздухом.

— Не уходите далеко от дома! — предупреждает мама подруги.

— Да, мы тут рядом, — отвечает она ей.

Мы с Флёр одеваемся в тёплую одежду и выходим. Себастиан и Андре уже стоят на углу. Завидя нас, они тут же устремляются заключить нас в объятия. Себ первой обнимает Флёр и слегка приподнимает ее над землей. Андре крепко притягивает меня к себе. Затем я обнимаюсь с Себастианом, а подруга с Андре.

— На чем вы добрались? — спрашиваю их.

— Меня привёз кузен, он стоит тут за углом. — Отвечает Себастиан.

У Себа очень хороший кузен, который всегда может его вот так выручить. Родных братьев и сестёр у Себаса нет.

— Я на такси из Парижа, — говорит Андре.

Мы стоим за углом дома Флёр где-то полчаса. Болтаем с мальчиками, смеёмся. Андре замечает, что я без перчаток и спешит согреть мои руки своими ладонями. Себас участливо поправляет Флёр шарфик, а она ему смущенно улыбается.

И вдруг я понимаю, что мы четверо — лучшие друзья, которые взрослеют и перестают быть друзьями. И от этой мысли мне становится так грустно…

Мы прощаемся с ребятами и возвращаемся в дом. Поднимаемся в комнату Флёр и готовимся ко сну. Подруга продолжает довольно улыбаться и витать в облаках. На прощанье, когда Себас ее обнимал, он что-то шепнул Флёр на ухо, что заставило ее покрыться краской и отвести взгляд в сторону.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Меня же Андре поцеловал в щеку. Не так, как обычно мы целуемся в щечки при встрече, а настойчивее и с чувством.

— Кнопа, почему ты грустишь? — спрашивает счастливая Флёр.

— Мне грустно от того, что мы все четверо растём и перестаём быть друзьями.

— Что? Почему? — Флёр ошарашено на меня смотрит.

— Ну а ты разве сама не замечаешь? Что тебе сказал Себас на прощанье?

Подруга снова заливается краской и отводит взгляд в сторону.

— Он сказал, что очень скучает по мне и поскорее ждёт начала школы, чтобы снова встретиться.

Я горько хмыкаю.

— Ну вот видишь.

Флёр закусывает губу и садится на кровать.

— Знаешь, Кнопа, я подумала, что как было бы здорово, если бы ты встречалась с Андре. Ты ведь понимаешь, что очень ему нравишься? — и она многозначительно на меня смотрит.

— Понимаю. Вот только Андре не нравится мне.

— Почему? — удивляется.

Потому что я влюблена в Себастиана.

— Не знаю, Флёр. Просто не нравится. Ну а что насчёт тебя? Тебе нравится Себас? — и я внимательно смотрю на ее лицо.

Подруга снова отводит глаза в сторону и тихо выдыхает:

— Да. Очень.

И это мой смертный приговор.

Глава 15. Романтика на кладбище

POV Егор

Наши дни

Мы еще долго лежим с Селестой на газоне после захода солнца. Все так же крепко держимся за руки и находимся очень близко друг к другу. Но мы больше не целуемся и даже не разговариваем. Просто молчим, смотря в темное небо. Наверное, это тот самый момент, когда не нужны слова.

Люди вокруг нас постепенно расходятся, но мы никуда не торопимся. Нам некуда и не за чем спешить. Честное слово, я бы лежал так вечно.

— Тебе не холодно? — Селеста поворачивает ко мне голову и первой прерывает наше затянувшееся молчание. — Уже стемнело и дует лёгкий ветер, а ты только в футболке.

Я тоже поворачиваюсь к ней.

— Нет, мне не холодно, — слегка улыбаюсь.

Сейчас в темноте ее шоколадные глаза кажутся чёрными, как ночь.

— Думаю, пора двигаться дальше. Ты еще многого не видел в Париже.

— Куда теперь?

Она хитро прищуривается и закусывает губу.

— Ты боишься кладбищ?

Ее вопрос повергает меня в ступор.

— Эээм, ну не то чтобы… — слегка прочищаю горло. — Нет, не боюсь.

Она довольно улыбается.

— Тогда пойдём. Ночь — лучшее время для посещения кладбища.

Я в изумлении округляю глаза, но она этого уже не видит, потому что села на газоне и достала из сумочки телефон. Я сажусь рядом с ней и заглядываю в экран. Она пишет кому-то сообщение. Мне интересно прочитать его, но я решаю не делать этого. Неприлично заглядывать к чужому человеку в телефон, когда он пишет смску.

Так проходят несколько минут, она с кем-то увлечённо переписывается, а потом поворачиваете ко мне голову и говорит:

— Пойдём. Я договорилась, нас пропустят.

— Куда пропустят?

— На кладбище.

Она поднимается на ноги и отряхивает свои джинсы. Я встаю следом за ней.

— Ты это серьезно?

— Абсолютно.

— А зачем нам идти ночью на кладбище?

— Во-первых, это романтично, — я снова округляю глаза, а она заливается смехом. — Да шучу я, шучу, — спешит меня успокоить. — Это ни фига не романтично, но просто мы посетим необычное кладбище. Там похоронен Оскар Уайлд.

— Кто-кто?

— Оскар Уйлд, — повторяет, удивляясь моему вопросу. — Ты не читал его? — и внимательно смотрит на меня в ожидании ответа.

Я мнусь в замешательстве. Это какой-то писатель? Если я ей сейчас честно отвечу, что не читал, она будет считать меня тупым?

— Читал… Давно… — мямлю.

— А что именно ты у него читал?

— Да так… Ну, то произведение, которое самое известное у него…

— «Портрет Дориана Грея»?

— Ага…

— Это один из моих самых любимых романов, — мечтательно говорит. — Я прочитала его за пару вечеров в школе.

— Ясно… У вас тут в Париже есть «Убер»? Давай закажу такси до этого кладбища? — я спешу перевести разговор на другую тему.

— Зачем нам такси? Давай на метро. — И она хватает меня за руку и тянет за собой. Мне ничего не остаётся кроме как повиноваться.

Почему рядом с ней я чувствую себя таким тупым и… неправильным что ли? Как будто всю свою жизнь я занимался вообще не тем, чем надо было. Почему я никогда не читал книги? На фига я целые вечера спускал в клубах и барах, когда можно было потратить это время на чтение?

— Егор, нам нужно торопиться. Уже десять часов, а пустить нас могут только до 12 ночи. — Вырывает меня из самобичевания настойчивый голос Селесты, и я ускоряю шаг вслед за ней.

Мы спускаемся в подземку и снова едем с пересадками. Селеста передвигается по метро очень быстро, видно, что торопится. Я везде поспеваю за ней, не выпуская ее руку из своей.

— Там не только Уйлд похоронен. — Говорит мне почему-то шепотом, когда мы уже подходим к кладбищу. — Там еще лежат Фредерик Шопен, Исадора Дункан, Джим Моррисон…

— Подожди-подожди. — Я не даю ей договорить. — Джим Моррисон? Солист рок-группы The Doors??

— Да.

— Обалдеть! Это же моя самая любимая группа! Я хочу на его могилу!

— Ну вот сейчас сходим.

В этот момент мы приближаемся к центральному входу, и нам навстречу выходит пожилой мужчина с фонариком.

— Здравствуйте. Я Кнопка. Вас должны были предупредить насчёт меня.

— Да, проходите. У вас времени до 12 ночи. Потом у меня пересменка.

— Хорошо.

Мы проходим на территорию кладбища, и мне сразу становится не по себе. Не то чтобы я боюсь, но просто оно такое жуткое… Селеста включает фонарик на телефоне, и я следую ее примеру. Она уверенно ведёт меня вдоль могил с большими памятниками и статуями в готическом стиле. Вообще, все это кладбище — слишком готическое.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Это какое-то знаменитое кладбище? — спрашиваю ее после осмотра довольно большого количества готических статуй, которые явно тут не просто так.

— Да. Оно называется «Пер-Лашез». Тут похоронены известные люди.

Понятно. Типа нашего Новодевичьего в Москве, где лежат всякие актеры, певцы и политики.

— Вот могила Оскара Уйлда, — подводит меня к высокому памятнику.

Это бетонная плита с меня ростом. На ней высечен человек, который то ли летит, то ли лежит. В общем, ничего особенного. Мы проходили тут могилы и статуи поинтереснее.

— Угу, хорошо. Пойдём теперь к Джиму Моррисону.

Селеста слегка смеётся, берет меня за руку и уводит. Меня удивляет, как хорошо она тут ориентируется.

— Ты часто здесь бывала? Это кладбище очень большое, а ты тут все знаешь.

— Я была здесь несколько раз. На самом деле тут всего несколько очень известных могил, и все посещают только их, поэтому не сложно запомнить.

Мы идём размеренным шагом и продолжаем освещать себе путь фонариками от телефонов. Мне по-прежнему не по себе. К тому же мы с Селестой почему-то говорим шепотом, хотя находимся здесь совсем одни.

— А кто этот мужчина, который нас сюда пропустил?

— Знакомый моего знакомого. Я попросила своего приятеля, чтобы он попросил охранника нас пропустить.

— Понятно.

Дальше мы идём молча. Меня это гнетущая тишина, прерываемая только карканьем ворон, немного напрягает. Тут и так жутко, а еще и мы не разговариваем.

— А ты вообще часто ходишь на кладбища? — нарушаю гробовую тишину в прямом смысле этого слова.

— Периодически хожу. А ты?

— Раньше ходил раз в год. Больше не хожу.

— Почему?

— Дочь этой женщины вернулась и теперь может навещать могилу своей матери сама.

Когда-то я каждый год ходил на могилу к Кристининой маме в годовщину ее смерти в середине декабря. Сам не знаю, зачем я это делал. Просто знал, что Кристина не приезжает из Америки, и наверняка очень грустит из-за того, что не может посетить могилу матери. Вот и делал это в память о ней.

— Дочь этой женщины просила тебя навещать могилу ее матери? — Селеста будто читает мои мысли.

— Нет.

— Значит, ты ходил, просто потому что тебе была близка ее дочь?

— Да.

Селеста молчит мгновение.

— Ты так сильно ее любил? — вопросы француженки бьют прямо в мишень.

— Да. — Выдавливаю из себя.

— Но вы все-таки расстались. — Не спрашивает, а констатирует факт.

— Да.

— А ты делал ей предложение замуж?

Я застываю, будто проглотил язык. И, если честно, я даже не знаю, как ответить на этот вопрос.

— Я могу трактовать твоё молчание как «Да»?

— Можешь.

— Ты сделал ей предложение красиво и с кольцом? — Селеста поворачивает на меня голову и внимательно смотрит в лицо. Надеюсь, в темноте его не видно.

— Нет. Я сделал ей предложение ужасно.

— Как?

Мне хочется провалиться сквозь землю, но я все-таки отвечаю.

— Ты не поверишь, но я сделал ей предложение на кладбище в день годовщины смерти ее мамы.

Селеста резко останавливается и разворачивается ко мне всем корпусом.

— Ты шутишь???

— К сожалению, нет.

— И что она тебе ответила?

— Отказала.

Селеста смотрит на меня с широко распахнутыми глазами, а потом начинает звонко смеяться. Я сначала стою с каменным лицом, но потом ее смех начинает передаваться и мне. И вот я уже смеюсь вместе с француженкой.

— Егор, ты удивителен. — Говорит, пытаясь унять смех.

— Ну, я не то чтобы специально сделал ей предложение таким образом. — Тоже пытаюсь успокоиться. — И вообще, место и день не важен. Если девушка хочет замуж за мужчину, она согласится, где бы он ни сделал ей предложение. Даже на кладбище.

— Возможно, ты прав.

Мы возобновляем движение к могиле Джима Моррисона. Мне интересно спросить у Селесты про то, как ей делали предложение. В моей памяти еще свеж вопрос того парня из ресторана: «Не собираешься снова замуж?».

Но почему-то мне совсем не хочется слушать про то, как какой-то парень делал ей предложение, а она соглашалась и готовилась к свадьбе. Главное, что сейчас она не замужем, а тут, со мной, идёт ночью по кладбищу.

Ну а что? Романтично же.

— Мы пришли. — Оповещает Селеста и останавливается возле каменного бюста.

Я приглядываюсь к нему и узнаю солиста любимой группы. Да, это он. Джим Моррисон. Его бюст разукрашен цветными красками, за ним также раскрашена бетонная плита.

— Вау! — восторженно произношу. — Он — легенда. Ты слушала их музыку?

— Выборочно отдельные песни. Поклонницей не была.

— А я был… — задумчиво тяну.

Мы стоим у могилы Моррисона еще какое-то время молча. Я вспоминаю, как в 11 классе мы с Максимом ездили в школу вдвоём на моей машине и по дороге слушали «Рок FM». Там часто крутили песни The Doors, и мы с другом подпевали им. Знали бы мы с ним тогда, как все сложится в нашей жизни…

Я бы постоял на могиле любимого певца еще, но заметил, что Селеста справа от меня стала нервно переминаться с ноги на ногу. Ей явно уже наскучило рассматривать разукрашенный бюст солиста The Doors.

— Ладно, пойдём отсюда? — предлагаю ей.

— Да, пойдём. Что-то мне стало не по себе.

— Да что ты говоришь? — спрашиваю с издевкой. — А я думал, ходить по ночам на кладбища — твоё любимое времяпровождение.

— Совсем нет. Я первый раз в жизни на кладбище ночью.

— К слову, я тоже.

В этот момент где-то над нами громко закаркала ворона, и Селеста вскрикнула.

— Тише-тише, это просто птица. — Я механически привлекаю ее к себе и обнимаю.

— Егор, мне страшно, — тянет со слезливыми нотками и обвивает меня руками в ответ.

— Пойдём отсюда.

Я крепко обнимаю ее за плечи, и мы направляемся к выходу. На удивление Селеста отнюдь не возражает, а тоже обнимает меня за талию. Мы идём очень быстрым шагом и через пять минут уже выходим из кладбища.

— Спасибо, — бросает Селеста охраннику, слегка сбавляя шаг.

— Не за что. — Кричит ей.

Мы уже вышли на оживленную улицу с множеством фонарей, автомобилей и прохожих, но при этом продолжаем идти, крепко обнимая друг друга. Я не хочу выпускать ее из объятий, и мне хотелось бы думать, что она тоже не желает выпускать меня.

Минут через 10 мы выходим к Сене и останавливаемся на набережной.

— Куда ты хочешь теперь? — поворачивается ко мне всем корпусом и смотрит прямо. Она убрала руку с моей талии, и мне вдруг стало так холодно.

— Не важно, куда. — Я смотрю ей ровно в глаза, а потом резко притягиваю к себе и целую.

Она отвечает мне. Обвивает меня обеими руками и прижимается к моему телу еще плотнее. Сейчас наш поцелуй намного более страстный, чем тогда на Монмартре, когда мы едва касались губ друг друга. Сейчас же мы играем языками, я веду свою ладонь по ее спине, запускаю в мягкие волосы до плеч…

Когда мы прерываем поцелуй, то еще долго стоим, соприкоснувшись лбами. Я так много хочу сейчас ей сказать, но в то же время совсем не нахожу слов. Она первая отстраняется от меня. Смотрит с улыбкой, берет меня за руку и тянет вперёд по набережной.

— У меня к тебе новый вопрос, — говорит, доставая сигареты. Засовывает в рот папиросу, поджигает ее, затягивается и выпускает дым. — Во сколько лет ты лишился девственности и при каких обстоятельствах это было?

Меня от этого вопроса разбирает смех. Я тоже прикуриваю.

— Не ожидал от тебя такое услышать.

— Люблю быть непредсказуемой.

— Я уже заметил. В 14 лет в летнем лагере с девушкой, которая работала в нем вожатой нашего отряда. Ей было 19 лет.

Селеста резко останавливается и в ужасе на меня смотрит.

— Что??? Это же изнасилование несовершеннолетнего! Харассмент!

— Эй-эй, спокойнее. Там не было изнасилования. Я не возражал. Наоборот, даже настаивал.

— Это не имеет значения! Это все равно что я сейчас пересплю с кем-нибудь из своих учеников в школе!

— Уверен, что твои ученики мечтают об этом. — Я не могу сдержать смеха.

А вот Селесте совсем не смешно. Она стреляет в меня гневным взглядом. Я спешу успокоиться.

— Ладно-ладно. Я пошутил насчёт твоих учеников.

— Твои родители должны были подать в суд на ту девушку!

— Они о ней не знали. И не знают до сих пор. Ну а с той девушкой у меня все было по обоюдному согласию. Мою детскую психику никто не травмировал.

Селеста осуждающе качает головой и возобновляет движение.

— А во сколько лет ты лишилась девственности? — решаю тоже поинтересоваться. Ну, такая правильная и начитанная девочка, как она, не могла лишиться девственности раньше совершеннолетия.

— Тоже в 14.

— Что??? — тТеперь пришла моя очередь удивляться и резко останавливаться на тротуаре. — И ты еще осуждаешь меня??

— Ну я же не с учителем девственности лишилась!

— Какая разница? Тебе было 14 лет! Это очень рано для девочки!

— Да что ты говоришь? — возмущается. — Это кто сказал, что девочкам рано?

— А не нужно, чтобы это кто-то говорил! Это очевидно! В 14 лет девочка не должна этим заниматься.

— Значит, мальчикам можно в 14 лет, а девочкам — нет?? Что-то запахло сексизмом! — она упёрла руки в боки, а ее лицо приняло воинственный вид.

— Я не сексист, но блин. Я бы не хотел, чтобы моя дочь лишилась девственности в 14 лет.

— У тебя есть дочь?? — вытягивает лицо в удивлении.

— Нет-нет! Но если вдруг когда-нибудь будет, то я бы не хотел, чтобы у нее это произошло в 14 лет.

— Уверена, что если твоя дочь это сделает, ты даже не узнаешь. Как и твои родители о той вожатой из лагеря.

Я закатываю глаза. Черт возьми, она права. Такие события ведь всегда проходят мимо родителей.

— И с кем ты лишилась девственности?

— С соседским мальчишкой, которому я всегда нравилась. Он был на год старше.

— Ты с ним встречалась?

— После этого начали, да. Но не долго.

Она отворачивается от меня и идёт вперёд, давая понять, что не хочет больше продолжать эту тему.

Глава 16. Первые

POV Кнопка

12 лет и 3 месяца назад. Апрель

Я лежу на кровати в нашей с Флёр комнате и читаю «Портрет Дориана Грея». Подруга ушла куда-то час назад, а я настолько увлеклась книгой, что даже не спросила, куда именно.

Вдруг дверь комнаты резко распахивается, и Флёр влетает с горящими глазами и красными щеками.

— Кнопочка, Кнопочка! — быстро тараторит, закрывая дверь и приваливаясь к ней спиной. Потом она сильно зажмуривает глаза и трясёт головой.

— Флёр, что случилось!? — я тут же подскакиваю с кровати и подбегаю к подруге.

Я хочу спросить, не обидел ли ее кто, но по счастливым глазам понимаю, что нет, ее точно никто не обижал. Просто у нее сейчас состояние эмоционального подъема.

— Кнопка, ты не поверишь, — она подпрыгивает на месте и расплывается в широкой улыбке. — Себастиан меня поцеловал! И сказал, что хочет со мной встречаться! По-настоящему!

Я делаю резкий шаг назад от подруги, будто меня ошпарили кипятком.

— И что ты ему ответила? — стараюсь скрыть дрожь в голосе и спросить максимально невозмутимо. Но можно даже не стараться. Флёр сейчас в таком состоянии, что ничего не заметит.

— Я согласилась! Мы с Себасом теперь встречаемся! И мы с ним целовались в губы!

Я тяжело сглатываю.

— Понятно, — выдавливаю из себя. — Я рада за вас.

Делаю шаг к подруге и крепко ее обнимаю.

— Кнопочка, я так счастлива! Ты не представляешь даже!

— Если ты счастлива, то и я счастлива, Флёр, — говорю, даже не пытаясь унять выступившие слезы. Подруга, если увидит, все равно подумает, что они от радости.

Этой ночью я долго не могу уснуть. Флёр уже во всю сопит, когда я тихо встаю с кровати, одеваюсь, достаю из тумбочки пачку сигарет, ключ и выхожу из комнаты. Я тихо спускаюсь на первый этаж школы, прохожу холл и открываю дверь прачечной. Пересекаю помещение и открываю дверь, которая выходит на задний двор школы. Андре как-то раз выкрал ключ от нее у охранника и сделал нам несколько дубликатов, чтобы мы могли выходить из школы по ночам.

Я иду через весь задний двор, дохожу до забора и перелезаю через него. Отхожу метров на 50 и приваливаюсь к дереву. Хочу закурить, но почему-то не делаю этого, а просто верчу в пальцах сигарету.

Неожиданно я слышу приближающиеся шаги, но они не пугают меня и не заставляют тут же бежать прятаться. Эти шаги я узнаю из тысячи.

— Не спится? — Себас, смеясь, подходит ко мне.

— Неа, — безразлично отвечаю, не отрывая глаз от неба.

— Я вот тоже не могу уснуть.

— Ну, у тебя сегодня был очень важный день.

Друг опускается на землю рядом со мной.

— Флёр тебе уже все рассказала?

— Да. Поздравляю. Вы красивая пара.

— Спасибо, Кнопа.

Он достаёт сигарету из моей пачки, но тоже не прикуривает.

— А что насчёт вас с Андре? — поворачивает ко мне голову и внимательно смотрит.

— Ничего.

— Какой-то он нерешительный…

— И слава Богу.

Себ смотрит перед собой.

— Он тебе не нравится?

— Нет. И я не хочу портить нашу дружбу.

— Понимаю…

Я про себя хмыкаю. Что ты понимаешь? Да ни черта ты не понимаешь.

— Ты классная, Кнопка. Твоему парню очень с тобой повезет.

— Угу.

Мне хочется просто разрыдаться сейчас.

— В тебе есть то, что не оставит равнодушным ни одного парня: сила, характер, стержень, огонь. Твой характер — это твоя фишка.

Вот зачем он мне это говорит? И что значит «не оставит равнодушным ни одного парня»? Хочется спросить: «А ты входишь в этот список, Себ?».

Но я, конечно, не спрашиваю.

— Спасибо за комплименты. Уверена, что ты прав. Вот мой сосед Антуан до сих пор обрывает мне телефон после летних каникул. Все спрашивает, когда я снова приеду домой. Пожалуй, съезжу на весенних каникулах через неделю.

Себас резко поворачивает ко мне голову.

— Что еще за Антуан? Ты не рассказывала никогда.

— Сосед мой. Живет прямо под нашей квартирой в Париже. Я с детства его знаю, но никогда особо с ним не общалась. А на летних каникулах, когда была дома, мы как-то сдружились, и вот он все пишет и пишет мне, спрашивает, когда я снова приеду.

— Он тебе нравится?

— Ну так, симпатичный.

Друг пристально на меня смотрит, почти что прожигает взглядом.

— Ладно, Себ, я пойду спать. Еще раз поздравляю вас с Флёр.

Я встаю с земли и отряхиваю джинсы. Себастиан ничего мне не отвечает, но я чувствую спиной его тяжелый взгляд, пока не скрываюсь за деревьями у забора школы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Флёр и Себ действительно начали встречаться по-настоящему. Они не скрывают своих отношений, ходят по школе, держась за руки, и целуются на переменах. Мне ничего не остаётся кроме как радоваться за них. Флёр искренне влюблена в Себа, а он в нее. А счастье подруги для меня важнее моего собственного.

Вот только Андре с началом отношений Флёр и Себа стал еще более настойчив ко мне, но я упорно делаю вид, что не понимаю истинного значения его знаков внимания. И я объявляю Флёр о том, что на весенних каникулах поеду к себе домой, а не к ней. Параллельно с этим пишу соседу Антуану о том, что прибуду через несколько дней на каникулы.

Отец при встрече слегка приобнимает меня за плечи и чмокает в щеку, мать просто кивает мне, даже не встав со своего стула, а Элайза не считает нужным даже и кивнуть. Так и читает какой-то журнал, не отрывая от него взгляда.

Я ужинаю с родителями, мама и Элайза сидят с кислыми лицами, отец как-то пытается шутить и разрядить обстановку, но выходит у него очень слабо. Затем папа и вовсе уходит из-за стола, потому что у него важный звонок. Мама и Элайза, как только он удаляется, тут же начинают обсуждать какие-то свои дела, даже не обращая на меня внимания. Будто они остались за столом вдвоём, и меня тут нет.

Я смотрю на них и задаюсь только одним-единственным вопросом: что я им сделала? Почему родная мать и родная сестра так меня ненавидят с самого детства?

В итоге я просто достаю из кармана джинс телефон и пишу Антуану:

«Привет! Я дома»

Ответ приходит моментально.

«Ура! Я тоже»

«Ты один или с родителями?»

«Один. Они еще на работе»

«Я могу зайти к тебе в гости?»

«Конечно»

Я встаю из-за стола и ухожу. Мама и Элайза, кажется, даже не заметили этого. Выхожу из квартиры, спускаюсь на три этажа ниже и звоню в дверь. Антуан открывает моментально.

— Кнопка! Как я рад тебя видеть!

Тут же заключает меня в крепкие объятия. Я обнимаю его в ответ и целую в щеку.

Антуану 15 лет, и он довольно высокий крепкий парень. У него темно-русые волосы и серые глаза. В целом, симпатичный.

Мы идём в его комнату, он о чем-то мне увлечённо рассказывает, но я даже не слушаю его. Мой разум как будто находится в тумане. Я замечаю, как он стреляет в меня глазами, рассматривает украдкой.

— Ты видела их? — спрашивает о чем-то, а я даже не понимаю, о чем, потому что не слушаю его.

Он смотрит на меня в ожидании ответа, а я не знаю, что ему ответить. В итоге я просто делаю к нему шаг и целую в губы.

Антуан явно такого от меня не ожидал, потому что замер в нерешительности. Но я не даю ему опомниться, а продолжаю настойчиво целовать. В итоге через несколько секунд он целует меня в ответ.

Я не знаю, что двигает мною в этот момент. Обида на мать и сестру? Горечь от взаимной любви Флёр и Себаса? Желание кому-то что-то доказать? Желание кого-то наказать?

Пока получается наказывать только саму себя.

Я полностью беру инициативу в этом поцелуе в свои руки. Валю его на кровать, засовываю руки ему под футболку. Он явно в шоке, но не отталкивает меня. Потом я снимаю майку и с себя.

— Кнопка, что ты делаешь? — ошарашенно разглядывает меня.

— Давай сделаем это? — смотрю ему прямо в глаза.

— Ты хочешь…?

— Да.

— Эээм… У меня еще не было ни с кем…

— У меня тоже. Станем друг у друга первыми? — и не дожидаясь его ответа, я расстегиваю свои джинсы.

Я благодарна Антуану за то, что он был аккуратен и искренне переживал за меня. Он хороший добрый парень, который хоть, как и я, ничего не умел, но по крайней мере очень старался и думал обо мне.

Когда все закончилось, он лёг рядом со мной и тоже уставился в потолок.

— Кнопка, мы теперь с тобой встречаемся? — спрашивает и поворачивает голову ко мне.

— Не знаю. А ты хочешь?

— Да, ты мне очень нравишься.

Я вздыхаю.

— Но я же не живу тут. Через неделю каникулы закончатся, и я уеду в школу. И приеду только на летних каникулах.

— Я буду тебя ждать.

Я не могу сдержать смеха.

— Все равно это не отношения.

— А почему ты не приезжаешь на выходных?

— Потому что моя семья не очень мне рада.

Антуан молчит какое-то время, а потом говорит:

— Сейчас уже тепло и каждые выходные родители уезжают за город. Я с братом остаюсь один в Париже. Ты могла бы проводить выходные у меня. Мой брат ничего предкам не расскажет. Он у меня хороший.

Я сомневаюсь какое-то время.

— Ну давай попробуем, — говорю в итоге.

И мы с Антуаном начинаем встречаться. Я ничего не рассказываю своей семье, но каждые выходные я приезжаю в Париж и живу у своего парня прямо под нашей квартирой. Каким-то образом мне везёт ни разу не встретить в подъезде ни мать, ни отца, ни сестру. Меня подбрасывают в город то Себас, то Андре со своими водителями. Они оба знают, что у меня появились отношения, но не знают, что я живу у парня, а не у себя дома.

Андре из-за этого стал очень грустным. Смотрит на меня с тоской в глазах и вздыхает. Себас и Флёр счастливо встречаются, он все время ее обнимает и целует. Мне мучительно больно это наблюдать, но я креплюсь и не подаю вида, что мне неприятно. Но каждый раз, когда мы с Себом остаёмся вдвоём — или курим в лесу, или едем в Париж на выходные с его водителем — он с каким-то особым остервенением расспрашивает меня про Антуана и каждый раз старается сказать про него что-нибудь плохое. Я бы подумала, что он ревнует, если бы не видела каждый день его отношения с Флёр.

Так я живу до летних каникул. Когда они наступают, я приезжаю со школы к себе домой. Моя семья мне, как всегда, не рада. Отец переминается с ноги на ногу и продолжает откупаться от меня деньгами. Мать делает вид, что не замечает меня. Сестра то и дело таскает в квартиру своих подружек и потешается с ними надо мной. То кофта моя кажется им смешной, то причёска у меня не такая.

В итоге каждый раз, когда Элайза набивает квартиру своими дурочками, я ухожу к Антуану. Вот уж кто мне всегда рад! Он дарит мне конфеты и шоколадки, покупает мороженое и водит в кино. Он знакомит меня со своими школьными друзьями, все время держит за руку и называет своей девушкой.

Антуан очень хороший, но я не люблю его. Он как нелюбимое платье в шкафу. Любимое — Себас — я носить не могу, потому что в нем ходит Флёр. А нелюбимое — Антуан — я надеваю каждый день. Оно хорошее и удобное. Люди говорят, что оно мне очень идёт. И в какой-то момент я в этом убеждаю саму себя.

Но наступает сентябрь, я возвращаюсь в школу, родители Антуана перестают ездить на выходные за город, и мы с ним перестаём видеться. А потом и вовсе расстаёмся. Антуан верит в отношения на расстоянии, но в них не верю я. К тому же я так и не смогла его полюбить.

Я снова провожу все выходные одна в интернате, проглатывая книгу за книгой, а в какой-то момент начинаю писать сама. И это так меня захватывает!

Я пишу рассказ за рассказом, сказку за сказкой. У меня будто открылся третий глаз, из которого бьет фонтан из историй. И я уже знаю, кем я хочу стать, когда вырасту. Я хочу стать писательницей.

Глава 17. Веселись, как русский

POV Егор

Наши дни

Мы идём по набережной Сены, затем переходим через мост на другую сторону и сворачиваем на какую-то улицу.

— Куда мы направляемся? — спрашиваю ее. После того нашего разговора о потере девственности мы не проронили больше ни слова.

— Да просто гуляем по улицам. Если честно, надоел один и тот же центр. Давай походим по улочкам.

— Давай.

Мы направляемся по оживленному проспекту. Бары и рестораны битком, несмотря на то, что завтра пятница. Я бросаю взгляд на свои часы: 23:50.

— А у вас тут в порядке вещей так тусоваться в будние дни, да? Как будто завтра никому на работу не надо.

— Да, мы, французы, любим отдыхать. И любим наслаждаться.

— И часто ты так отдыхаешь в клубах и барах?

— Я не часто.

— Почему же? Ты ведь француженка. — Мне не удаётся избежать издевки в своём голосе.

— Мне не с кем туда ходить. В Плезире у меня нет друзей, а в Париже я бываю очень редко. А у тебя много друзей?

— Не очень много, но есть. Правда, они уже все семейные, и мы из-за этого редко встречаемся.

Я достаю сигареты и закуриваю. Селеста следует моему примеру.

— У меня к тебе еще один вопрос, мой прекрасный незнакомец, — она медленно выпускает дым.

— С нетерпением его жду, моя прекрасная незнакомка.

— Я ведь правильно понимаю, что ты русский олигарх?

Я охренел от этого вопроса и подавился дымом.

— Нет! — восклицаю, откашлявшись. — С чего ты вообще взяла?

— Ну я же вижу, как ты одет. Ты очень богат, я правильно понимаю?

— Мало ли как я одет? — возмущение так и прет из меня. — И вообще, это у тебя личный повар!

— Не у меня, а у моих родителей. И да, мои родители очень богаты. Моего отца знают по всей Европе. И в детстве я одевалась только в брендовые вещи, поэтому твои фирменные шмотки сразу распознала. Но я сама не богата. И ты в 30 лет вряд ли живешь на деньги родителей. А раз так одеваешься, значит, сам зарабатываешь, — она поворачивает ко мне голову и внимательно смотрит.

— Да, я зарабатываю. Я директор по маркетингу. Квартиру и машину сам себе купил. Но я не олигарх. И личного повара у меня нет.

— Какая у тебя машина?

Я мнусь и медлю. Впервые мне стыдно признаться, что у меня «Порше Кайен».

— «Мазда», — вру и не краснею.

Она недоверчиво хмурится.

— Что-то мне не верится, что человек, который так одевается, ездит на «Мазде». Я уверена, что шмотки в твоём гардеробе стоят дороже любой «Мазды».

Черт, она, как всегда, права.

— А почему ты одеваешься в масс-маркете, раз твои родители такие богатые? — решаю атаковать ее встречными вопросами.

— Потому что я больше не беру деньги у своих родителей, а сама я на зарплату учительницы не могу позволить себе туфли Chanel и сумочку Dior.

— С чего вдруг такая гордость?

— Я выбрала для себя такой путь. Я в любой момент могу позвонить отцу, и он переведёт мне любую сумму, какую я попрошу. Но я не хочу больше так жить. Я выбрала для себя другую жизнь.

— Жизнь школьной учительницы в маленьком городке?

Я говорю это и прикусываю язык. Мои слова могли прозвучать насмешливо и обидеть ее. Но Селеста либо не замечает моей интонации, либо она ее не оскорбляет, потому что девушка вполне спокойно отвечает:

— Да, я решила жить в маленьком Плезире и стать школьной учительницей, отказавшись от денег и богатств. Это был мой осознанный выбор, который я сделала для себя три года назад. В моем шкафу до сих пор висят дорогие брендовые шмотки, но я не надеваю их.

Я больше не задаю вопросы. Она сказала, что выбрала для себя такой путь три года назад. И до этого она мне говорила, что рассталась со своим парнем три года назад. Это как-то связано? Она после расставания с ним решила переехать в маленький пригород столицы и устроиться работать в школу? Похоже на то. Видимо, это было очень тяжелое расставание для Селесты, раз она решила так кардинально изменить свою жизнь.

Мы сворачиваем на другую улицу, не менее оживленную, чем была до этого. Тут еще больше баров и клубов, возле которых люди курят толпами. Мне вдруг становится интересно, какая у них тут ночная жизнь.

— Селеста, давай зайдём в какой-нибудь бар?

Она резко останавливается и недоуменно на меня смотрит.

— Зачем?

— Ну, выпьем, потанцуем. Не хочешь?

Она мгновение на меня смотрит, потом оглядывается по сторонам на заведения.

— Ну давай зайдём куда-нибудь. Я все равно хочу в туалет.

Мне еле удаётся подавить смех. Она так легко и просто говорит «Я хочу в туалет», что это даже удивляет. В Москве ни одна девушка на первой встрече с парнем так не скажет. Максимум «Мне надо в дамскую комнату». А тут так просто и по-человечески — «в туалет». Ее естественность меня удивляет все больше и больше.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Мы проходим по тротуару еще немного вперёд и заходим в какой-то бар. Оглушающая музыка тут же ударяет в уши, а танцующая толпа так и норовит пнуть локтем. Я беру Селесту за руку, чтобы не потерять в этой толкучке.

— Будешь что-нибудь пить? — кричу ей в ухо.

— Нет.

— Я возьму себе пива.

— Где ты будешь? Я отойду в туалет.

— У бара.

— Хорошо.

Селеста отпускает мою руку и уходит в толпу. Я стою возле широкой барной стойки, на которой танцуют посетительницы заведения. Среди них мало кто в платьях. В основном в шортах или джинсах. Еще одно отличие от Москвы. У нас в такие заведения девушки ходят только на шпильках и в платьях покороче.

Я беру у бармена пиво и неспешно попиваю, рассматривая танцующую толпу. Играет какой-то поп-рок, посетители уже сильно пьяны и явно не переживают о том, что завтра будний день. Минут через пять появляется Селеста. Сначала она просто становится рядом со мной, но неожиданно даже для самого себя я ее обнимаю за плечи и облокачиваю себе на грудь.

Селеста не возражает. Она вполне расслаблена, а затем и вовсе берет из моих рук пиво и делает глоток. Почему-то мне это нравится. Я набираюсь еще большей смелости и целую ее в макушку, а потом и вовсе зарываюсь лицом в волосы на затылке. Ее кудри очень мягкие и пахнут фруктами с легкой примесью сигарет.

Давно мне так не было уютно и хорошо с девушкой. Мы с ней знакомы всего семь часов, а такое ощущение, что всю жизнь. И хоть я совсем ничего не знаю о Селесте и о ее жизни, мне с ней так душевно и спокойно. Она очень тёплая.

Девушка-Лето.

— Дорогие посетители, — громкий голос в микрофон прерывает музыку, — напоминаем вам, что вы можете заказывать любые песни у нашего диджея! А девушки могут подниматься на барную стойку и танцевать!

Пьяная толпа ревет, диджей включает следующую песню и все начинают дергаться еще сильнее.

Селеста поворачивается ко мне и смотрит с хитрым прищуром. Что-то задумала.

— Я хочу заказать песню про тебя.

Я округляю глаза в удивлении, но не успеваю ответить, потому что она быстро чмокает меня в губы и со словами «Стой тут» убегает в сторону диджея.

Я вижу, как она говорит ему что-то на ухо, потом достаёт из сумочки кошелёк и передаёт ему бумажную купюру. Затем Селеста пересекает танцпол и поднимается по лестнице на барную стойку.

Она серьезно будет сейчас тут танцевать???

— Дорогие посетители! — все тот же громкий голос в микрофон перекрывает играющую сейчас музыку. — Наша гостья Селеста заказывает песню про своего друга из России! Веселимся дальше!

Голос замолкает, а диджей включает трек. И как только я слышу первые ноты песни, я резко меняюсь в лице и смотрю на Селесту с дичайшей злостью. Она ловит мой разъяренный взгляд и заливается смехом. В ее глазах играют озорные огонёчки, и она явно довольна своей задумкой.

Селеста заказала песню британского певца Робби Уильямса «Party like a Russian». Это песня про русских олигархов. Голос Робби Уильямса льётся из колонок, и Селеста, смотря мне ровно в глаза и улыбаясь, начинает соблазниельно извиваться и качать бёдрами. А потом еще и подпевать песне.

It takes a certain kinda man with a certain reputation

Нужно быть особым человеком с определённой репутацией,

To alleviate the cash from a whole entire nation

Чтобы лишить денег целую нацию.

Take my loose change and build my own space station

На сдачу строишь собственную космическую станцию

Just because you can, man

Потому что ты можешь, мужик!

Ain't no refutin' or disputin' I'm a modern Rasputin

Ни опровергнуть, ни оспорить, я — нынешний Распутин,

Subcontract disputes to some brutes in Louboutin

Перепоручаю полемику плебеям в Лабутенах.

Act highfalutin while my boys put the boots in

Я держусь с достоинством, пока мои парни мочат ногами

They do the can-can

В стиле канкан

(Spasiba)

(СПАСИБО!)

Party like a Russian

Веселись, как русский!

End of discussion

И конец дискуссии.

Dance like you've got concussion oh

Танцуй, будто ты в припадке, да,

Put a doll inside a doll

Собирай матрёшку!

Party like a Russian

Веселись, как русский.

Disco seduction

Соблазнитель вечеринок!

Party like a Russian oh

Веселись, как русский, да,

Have it like an oligarch

Живи, как олигарх!

I've got Stoli and Bolly and molly, so I'm jolly

У меня под рукой и водка, и шампанское, и наркота, так что я навеселе.

And I'm always off my trolley, so I never say sorry

Я слетел с катушек и никогда не приношу извинений.

There's a doll inside a doll inside a doll inside a dolly

В матрешке — матрешка, а в ней — матрешка, а в ней — ещё матрешка

Hello, Dolly

(Привет, Куколка!)

I put a bank inside a car inside a plane inside a boat

У меня банк в машине, а машина в самолете, а самолёт на яхте

It takes half the Western world just to keep my ship afloat

Я едва держусь на плаву c расходами половины жителей Запада.

And I never ever smile unless I've something to promote

И я никогда не улыбаюсь (если только мне это не выгодно).

I just won't emote

К чему лишние эмоции?

(Spasiba)

(СПАСИБО!)

Party like a Russian

Веселись, как русский!

End of discussion

И конец дискуссии.

Dance like you've got concussion oh

Танцуй, будто в припадке, да!

We've got soul and we've got gold

У нас есть духовность, у нас есть золото.

Party like a Russian

Веселись, как русский,

Disco seduction

Соблазнитель вечеринок!

Party like a Russian oh

Веселись, как русский, да!

Have it like an oligarch

Живи, как олигарх.

Raz, dva, tri, chetyre

(Раз, два, три, четыре!)

Cause the Russian boys, we're everywhere

Русские парни — они повсюду.

There's revolution in the air

В воздухе есть привкус революции…

Oh oh oh, oh oh oh

Да! Да!

Party like a Russian

Веселись, как русский!

End of discussion

И конец дискуссии.

Dance like you've got concussion oh

Танцуй, будто в припадке, да,

Put a doll inside a doll

Собирай матрёшку!

Party like a Russian

Веселись, как русский,

Have it like an oligarch

Живи, как олигарх!

Песня заканчивается, и Селеста, раскрасневшаяся и безумно довольная собой, спускается с барной стойки и с широченной улыбкой направляется ко мне. А я по-прежнему зол на нее. Ну что тут сказать? Простебала она меня конкретно.

Француженка подходит ко мне вплотную, берет из моих рук бутылку пива, к которой я на протяжении всего ее танца даже не притронулся, и делает глоток.

— Ну и что это было? — сурово спрашиваю ее.

— Я посвятила тебе песню и танец, — улыбается во все тридцать два. — Пойдём отсюда? — хватает меня за руку и тащит из бара.

Когда мы выходим на улицу и отходим от заведения на более спокойный участок тротуара, я резко останавливаю ее за руку.

— Это расизм! — возмущённо восклицаю.

А она только смеётся.

— Хочешь сказать, что ты так не живешь?

— Конечно, нет! У меня нет банка в машине, а машины в самолете, а самолета на яхте! — цитирую строчку из песни.

— Слушай, по тебе видно, что ты клубный мальчик. Хочешь сказать, что ты не завсегдатай ночных заведений?

Она зажала меня в угол. Вот что ей ответить? Она снова права. Да, я завсегдатай ночных заведений. И почему-то сейчас впервые в жизни мне становится стыдно за это. Лучше бы книги читал вместо того, чтобы по клубам шататься.

— Это уже в прошлом! — говорю ей твёрдо, а на самом деле говорю это себе. Всё. Максим прав. Пора завязывать с такой жизнью.

— Ты мой прекрасный русский незнакомец, — обвивает мою шею руками, встаёт на носочки и целует меня в губы. Я не хочу отвечать на ее поцелуй, но в итоге все-таки сдаюсь и обнимаю ее в ответ, крепко целуя.

Пока ласкаю ее губы, вспоминаю, как она двигалась под музыку. Селеста замечательно танцует. И почему она на Монмартре сказала, что у нее нет слуха? Она очень даже попадала в такт музыке.

— Ты занималась раньше танцами? — спрашиваю, когда мы прерываем поцелуй.

— Нет, никогда.

— Ты очень хорошо танцуешь.

Селеста резко меняется в лице.

— Нет, я ужасно танцую. Танцы — это не мое.

— Я не мог оторвать от тебя глаз. И половина мужчин в этом баре тоже.

Она тяжело сглатывает. Снова у нее какой-то резкий перепад настроения. Я к ней наклоняюсь и целую. Хочу целовать ее все время. Ее губы такие мягкие, такие податливые. Я отпускаю их и покрываю поцелуями ее лицо, потом шею, зарываюсь в волосы и очень крепко к себе прижимаю.

Я не понимаю, что со мной происходит. Эта девушка что-то во мне перевернула. Она не такая, как все. Она не похожа ни на кого.

— Егор, ты меня раздавишь сейчас, — тихо смеётся, и я нехотя выпускаю ее из своих объятий.

Мы берёмся за руки и медленно идём по улице.

— И часто ты танцуешь на барных стойках, моя прекрасная незнакомка? — я поворачиваюсь к ней и внимательно смотрю на лицо.

— Это был второй раз в моей жизни.

— А когда был первый?

— В 15 лет. На дне рождения моего друга.

Глава 18. Одна такая

POV Кнопка

11 лет и 2 месяца назад

— Народ, мне через две недели 16 лет, я хочу нормально отметить. Давайте мы все поедем на выходные ко мне в Лизье? — предлагает нам на ужине Себастиан.

Конечно, мы помним, что у него через две недели день рождения. Флёр уже вовсю готовит своему парню подарок. Я заказала Себу серебряный медальон с гравировкой, на которой четыре человека стоят в кругу и крепко держатся за руки. Символ нашей дружбы.

— Я, конечно, поеду, — тут же соглашается Флёр и улыбается Себу. Они вместе уже больше года.

— Думаю, я тоже смогу, — говорит Андре.

— И я, — вторю друзьям.

— Отлично! Повеселимся! — Себас довольно потирает руки.

И ровно через две недели в пятницу после уроков мы все вчетвером уезжаем в дом семьи Видаль в городе Лизье. У родителей Себа там довольно большой особняк. Мы с Флёр селимся в одну гостевую комнату. Андре живет у Себа. В интернате они тоже, как и мы с Флёр, делят спальню.

У Себастиана день рождения на следующий день в субботу. Его родители забронировали нам столик в местном баре. Сразу с утра мы поздравляем Себа. Потом его родители устраивают праздничный обед, на который приходят друзья их семьи со своими детьми. Ну а вечером мы, дети, отправляемся танцевать в бар. Помимо нас четверых будут еще пятеро парней и девушек. Это дети друзей родителей Себастиана. Они примерно нашего возраста, и мы с Флёр и Андре сразу нашли с ними общий язык. Себ знает их давно.

И вот мы вдевятером сидим за столиком в баре, пьём коктейли и смотрим на танцующих вокруг людей. Многие девушки забрались на барную стойку и танцуют прямо там.

Я никогда не была раньше в подобных заведениях и сейчас чувствую, как музыка меня захватывает. Я очень люблю танцевать. Наверное, так же сильно, как и читать. Часто, когда я остаюсь одна в школе на выходные, я включаю в своей комнате музыку и танцую.

Вот и сейчас я смотрю на дергающихся на танцполе людей и страсть как хочу присоединиться к ним. Но в нашей компании никто не танцует, все сидят, пьют и разговаривают. Себас обнимает Флёр и что-то шепчет ей на ухо. Ко мне справа лезет с разговорами Андре, а слева Николас — сын друзей родителей Себаса.

Ни Андре, ни Николас мне не нравятся, но я отдаю предпочтение второму, чтобы лишний раз показать Андре, что мы с ним только друзья. В итоге к моему счастью Николас говорит:

— Пойдём потанцуем?

Я тут же соглашаюсь и под сопровождающие нас взгляды друзей иду с Ником на танцпол. Играет быстрая дискотечная музыка, по моей крови уже давно разливается коктейль, и я полностью отдаюсь этому моменту: прикрываю глаза и танцую. Ник кладёт руки мне на талию, и я не возражаю.

Одна песня, вторая, третья. Когда я наконец-то открываю глаза и смотрю в сторону друзей, замечаю, с каким тяжелым взглядом за мной сейчас наблюдает Себастиан. Кажется, он даже перестал обнимать Флёр. Наши взгляды встречаются, и он не отворачивается, не делает вид, что мне показалось, будто он на меня смотрит.

И в этот момент во мне просыпается азарт. Коктейль все еще приятно затуманивает разум, поэтому я скидываю со своей талии руки Николаса, разворачиваюсь и иду по направлению к барной стойке. Взбираюсь на нее и начинаю танцевать с несколькими другими девушками, которые сейчас на ней. Я одета просто: в джинсы и майку. Но я знаю, что и то, и другое подчеркивает мои уже округлившиеся девичьи формы.

Диджей включает старую песню группы Blondie «One way or another», и я, смотря Себасу ровно в глаза, начинаю танцевать. С нашего столика кроме Себастиана на меня никто не смотрит. Флёр о чем-то увлечённо разговаривает с парой девушек, которые сюда с нами пришли. Андре так вообще отсутствует. Другие ребята тоже общаются между собой. Никто из нашей компании, кроме Себастиана, не заметил, что я забралась на барную стойку.

Себ взял в руки стакан со своим коктейлем, откинулся на спинку диванчика и не сводит с меня глаз. И, черт возьми, я сейчас танцую так, как еще никогда не танцевала. Потому что я делаю это только для него.

Да еще и слова песни такие…

One way or another I'm gonna find ya

Так или иначе, я найду тебя.

I'm gonna getcha getcha getcha getcha

Я заполучу, заполучу, заполучу, заполучу тебя!

One way or another I'm gonna win ya

Так или иначе, я завоюю тебя.

I'm gonna getcha getcha getcha getcha

Я заполучу, заполучу, заполучу, заполучу тебя!

One way or another I'm gonna see ya

Так или иначе, я увижусь с тобой.

I'm gonna meetcha meetcha meetcha meetcha

Я встречу, встречу, встречу, встречу тебя!

Я тону в глазах Себастиана и полностью отдаюсь песне. Я двигаю бёдрами, сажусь на колени, потом резко поднимаюсь с них снова на ноги, верчу в разные стороны головой… Когда песня заканчивается, я спрыгиваю с барной стойки и спешу на выход из бара. Мне срочно нужно подышать воздухом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я отхожу от входа метров 20, приваливаюсь к зданию, достаю из сумочки пачку сигарет и прикуриваю, смотря в темное майское небо. Мне не нужно отрывать от него глаз, чтобы заметить приближение Себастиана. Я всегда шестым чувством ощущаю, когда он ко мне подходит.

Себ опирается одной рукой на стену возле моего лица и нависает надо мной сбоку.

— И что это было? — спрашивает, забирая другой рукой мою сигарету и затягиваясь ею. Выпускает дым мне прямо в лицо.

Я отрываю взгляд от неба и поворачиваю голову на него.

— Просто решила потанцевать. А что? — возвращаю себе сигарету и затягиваюсь.

— На тебя пялились все парни в баре. И знаешь, о чем они думали?

— О чем же?

— О том, что хотят тебя трахнуть.

Я удивленно вскидываю бровь.

— Неужели? — снова затягиваюсь сигаретой.

— Да. И тебе не стоило этого делать.

— Ты вроде как тоже на меня внимательно смотрел. И о чем же думал ты, Себ? — я выпускаю дым ему в лицо. При обычных обстоятельствах никогда в жизни бы не сказала ему эти слова. Но сейчас все по-другому.

Себастиан кладёт на стену вторую руку сбоку от моего лица и теперь нависает прямо надо мной, взяв меня в захват. Он сверлит меня злым взглядом своих черных, как смоль, глаз. Между нашими лицами сантиметров 20, не больше. Я начинаю тихо смеяться.

— Неужели ты думал о том же самом?

— Не провоцируй меня, Кнопка. — Со злостью выплевывает.

— Не провоцировать тебя на что? — я снова вскидываю бровь.

— На то, чтобы запретить тебе пить алкоголь, курить и вытворять то, что ты вытворяла на барной стойке.

— Ты не можешь ничего мне запрещать, Себастиан. Ты мне никто.

— Я твой друг.

— И что? Друзья не могут ничего запрещать друг другу.

Себас ложится на меня всем корпусом и зло шепчет в ухо.

— Остановись, Кнопка. Тебя заносит. И чтобы я больше не видел на тебе руки этого придурка Николаса. Вообще, чтобы ничьи руки я на тебе не видел.

Его слова приятно греют и злят одновременно. В итоге последнее берет верх.

— Кажется, ты перепутал меня с Флёр. — Отвечаю ему со всей строгостью, с какой только могу.

— Нет, я ни с кем тебя не перепутал. Тебя невозможно перепутать. Ты одна такая.

Он резко от меня отстраняется, стреляет последним злым взглядом и направляется ко входу в бар. А я так и остаюсь стоять, пытаясь унять бешенное сердце.

Что это сейчас было?

Глава 19. Тепло

POV Егор

Наши дни

— Сколько у нас еще времени до твоего самолета?

Я смотрю на часы.

— Сейчас без пятнадцати час ночи. У меня самолет в шесть утра. До аэропорта ехать полчаса. У нас еще где-то три с половиной часа.

Говорю это и понимаю, что меня охватывает тоска. Совсем скоро мне придется попрощаться с Селестой и лететь в Вену, а потом в Москву.

— Можем сейчас дойти до церкви Сен-Сюльпис. Она была одним из центральных мест действия книги Дэна Брауна «Код да Винчи».

Если бы я еще читал эту книгу…

— Давай дойдем.

— Эта церковь не такая знаменитая, как Нотр-Дам, но тем не менее является очень значимым местом в Париже. Сейчас она уже закрыта, но снаружи можем посмотреть ее.

— Хорошо, мне интересно глянуть. Я не видел ее во время своей первой поездки в Париж.

А куда нас тогда вообще учителя водили-то? На Эйфелеву башню, в Лувр, в Нотр-Дам. И все. По ночам, когда мы с Кристиной сбегали из отеля, гуляли в тех же окрестностях. И тут я понимаю, что вообще ничего не знаю о Париже. Хотя раньше думал, что видел в этом городе все. А оказалось, что ни черта я тут не видел.

Париж мне сейчас открылся с другой стороны. Наверное, со стороны местных жителей. Ведь там на Монмартре закат встречали далеко не туристы. В барах сейчас битком набиты тоже местные жители. Ну а то кладбище — вообще отдельная тема. Не думаю, что туристы ходят туда толпами. Даже чтобы посмотреть на могилы Оскара Уйлда и Джима Моррисона.

— Егор, все хочу у тебя спросить и забываю, — Селеста вырывает меня из размышлений. — А откуда ты так хорошо знаешь французский язык?

— Я учил его в университете.

— Круто. Ты говоришь идеально. Я не заметила у тебя ни одной речевой ошибки.

— Приму это за комплимент от филолога. — Я расплываюсь в улыбке. Мне правда приятно слышать это от нее. — А какие ты знаешь иностранные языки?

— Только английский. Но после окончания Сорбонны у меня совсем нет практики. Боюсь, что скоро начну его забывать.

— Смотри сериалы на английском.

— Смотрю. Они помогают поддерживать восприятие на слух, но не разговорную речь, увы.

— Если хочешь, можем перейти сейчас на английский.

— Ой нет! — кажется, мое предложение напугало ее. — Давай останемся на французском.

— Как скажешь.

Мы идем по тротуару, держась за руки. Сейчас мы на тихой улице без баров и тут кажется, что город уже спит. Прохожих очень мало, машин тоже. Тротуар вымощен старой кирпичной плиткой. Хмыкаю про себя. Когда-то в Москве тоже такие были в центре, но новый мэр сразу, как вступил в должность, принялся перекладывать плитку и бордюры.

— Давай немножко посидим на лавке? — Селеста тянет меня к ближайшей скамейке на тротуаре. — У меня устали ноги.

— Давай.

Я опускаюсь на нее первым и усаживаю Селесту к себе на колени. Я облокачиваюсь на спинку лавочки, Селеста поудобнее устраивается на моих ногах и обвивает меня рукам за шею. Смотрит с хитренькой улыбочкой.

— Как ты оказался в том баре?

— В котором мы с тобой познакомились?

— Да.

— У меня задержали рейс, и я решил погулять по Парижу. Не сидеть же всю ночь в аэропорту. Таксист привез меня к Триумфальной арке. От нее я пошел гулять по Елисейским полям, потом зашел в сад Тюильри. От него решил идти в левую сторону. Улочками вышел на Rue de l'Opera, увидел много баров и захотел выпить. Зашел в тот, в котором сидела ты. Официант сказал, что свободных столиков нет, и он может предложить мне только место за барной стойкой. Так я оказался возле тебя, моя прекрасная незнакомка.

— Что ты обо мне подумал, когда только увидел меня? И зачем ты так пристально меня рассматривал?

— Меня удивило, какая ты простая и непохожая на всех девушек из Москвы, которых мне довелось встречать в барах.

Она вскидывает бровь.

— И чем же я от них отличаюсь?

— Всем. Тем, что ты не пыталась познакомиться со мной первая, тем, что ты обычно одета, и тем, что ты показывала мне свой характер с самой первой минуты. Мне нравится, как ты дерзишь и каждый раз готова вступить со мной в войну, если тебя что-то не устраивает.

Я не могу удержаться и провожу ладонью по ее лицу, заправляю за ухо кудрявую прядь. Сердце в груди отчего-то быстро колотится и кажется, что мало воздуха. Она сейчас так близко, что дух захватывает. Какая же она…

У меня даже нет слов, чтобы описать ее.

— Ты очень красивая, Селеста. И с тобой очень тепло. Мне никогда не было ни с кем так тепло, как с тобой.

Она смущенно улыбается и отводит глаза от моего лица в сторону.

— Спасибо, Егор.

— Но тебе, наверное, часто мужчины говорят эти слова? — мне не удается удержаться от горечи в своем вопросе. Уверен, что у нее отбоя нет от поклонников. И очень странно, что она три года одна.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— На самом деле нет. Я не могу сказать, что слышала много комплиментов в своей жизни.

— Почему? — меня очень удивляет ее ответ.

Селеста пожимает плечами.

— На самом деле у меня не много мужчин было. Так что особо некому было делать мне комплименты. Толп поклонников и десятков свиданий в неделю у меня никогда не было.

И мне почему-то нравится ее ответ. Почему-то я рад тому, что у нее было не много мужчин, и она не много комплиментов слышала. Я хочу делать ей эти комплименты. Я хочу быть тем мужчиной, от которого она будет слышать красивые слова.

Вот только через три с половиной часа мне надо ехать в аэропорт.

Проклятье!

Я притягиваю ее к себе для поцелуя. Аккуратно касаюсь ее губ своими, запускаю ладонь в мягкие волосы.

— Ты очень красивая, — повторяю ей, целуя лицо. — И с чего ты взяла, что ты не умеешь танцевать? Никогда не видел никого, кто танцевал бы лучше тебя. Я не мог оторвать от тебя глаз.

Я говорю эти слова и чувствую, как ее расслабленное тело резко напрягается и становится чуть ли не каменным.

— Танцы — это не про меня. У меня нет ничего общего с танцами. И я этой ночью танцевала впервые за 10 лет. Не знаю, что ты со мной сделал, Егор, что я решилась на этот шаг ради тебя. До сих пор не могу поверить, что сделала это. Просто… — она запинается. — Когда я соглашалась идти с тобой гулять, я не думала, что вот так все обернётся. Что я станцую, спустя 10 лет после того, как зареклась это делать.

Селеста говорит это с сильным напряжением в голосе. Такая интонация заставляет меня оторваться от ее шеи, которую я покрываю поцелуями, и заглянуть ей в лицо. Она смотрит на меня стеклянными глазами.

— Почему ты так реагируешь на мои слова? И почему ты не танцевала 10 лет?

Селеста быстро отворачивает голову, и я догадываюсь, что она пытается скрыть выступившие слезы. А затем и вовсе говорит с сильной горечью и сумасшедшей болью в голосе:

— Потому что 10 лет назад я узнала, что моя родная мать была танцовщицей «Мулен Руж».

Глава 20. Танцовщица кабаре

POV Кнопка

10 лет и 3 месяца назад

На этих весенних каникулах мне нужно ехать домой. Элайза в августе выходит замуж, и нашей семье предстоит знакомство с семьей ее жениха. У меня нет ни малейшего желания сидеть за одним столом с этой стервой и ее парнем, но отец сказал, что я обязательно должна быть. Иначе родственники жениха будут задавать вопросы.

Действительно, ведь посторонние люди не знают о том, что происходит в семье известного на всю Европу архитектора Пьера Готье на самом деле. С виду ведь наша семья — пример для подражания.

— Кнопка, ты уже решила, куда будешь поступать после школы? — Спрашивает меня Флёр за день до каникул, когда мы сидим в нашей комнате. Я дописываю мой новый рассказ, а она сидит, уткнувшись в телефон. Наверняка переписывается с Себастианом. Недавно они отметили 2 года вместе.

— В Сорбонну на филологический. Хочу стать писательницей. А ты куда? — я отрываюсь от тетради и поворачиваю к ней голову.

— Да вот думаю. Я бы хотела, чтобы мы остались с тобой вместе. Себас будет поступать в Сорбонну на юридический факультет. Андре на экономический.

— А ты кем хочешь стать по профессии?

— Я бы, наверное, хотела работать с детьми. Может, учителем?

Я закатываю глаза. Только Флёр может любить мелких засранцев и хотеть ими заниматься.

— Флёр, это самая дурацкая профессия, которую только можно придумать.

— Почему? — искренне удивляется и даже немного обижается. — Я люблю детей. И это так интересно — наблюдать за тем, как маленький человек растет и становится личностью. И ты ему в этом помогаешь, напутствуешь.

Меня сейчас стошнит.

— И учителем какого предмета ты хочешь быть?

— Не важно, какого. Мне одинаково хорошо даются все дисциплины. Но я бы хотела и дальше быть с тобой вместе, поэтому, наверное, пойду с тобой на филологический. Что скажешь?

— Ты же знаешь, что я буду только счастлива, если мы с тобой и дальше останемся вместе.

Насколько мучительно мне видеть Флёр вместе с Себасом, настолько же сильно я люблю подругу. У меня нет никого ближе, чем она. И ее счастье для меня важнее моего. Поэтому я готова сколько угодно наблюдать их вместе, лишь бы у Флёр все было хорошо. Меня только ее здоровье сильно пугает. Она за зиму болела пять раз. Малейший ветер — и все, Флёр тут же простудилась. Совсем иммунитета нет.

Ночью я долго не могу уснуть. Меня одолевает тревога из-за поездки домой. Я привыкла наведываться туда только летом, к тому же мама с Элайзой часто летние месяцы проводят в нашей загородной резиденции, и я остаюсь в Париже одна. Или же я еду за город со всей семьей, но общаюсь там с соседскими детьми. А резиденция очень большая, и я там с мамой и сестрой не пересекаюсь. А тут мне придется целую неделю быть в одной квартире с ними. Она хоть и трехэтажная, но все равно.

Я тупо смотрю в темноту за окном, когда чувствую, как вибрирует телефон под подушкой. Достаю его и читаю сообщение от Себастиана:

"Спишь?"

Тот случай на его дне рождения мы вообще никак не обсуждали. Скорее всего, нам обоим просто ударил алкоголь в голову, вот я и полезла танцевать на барную стойку, а он наехал на меня за это. Себас же переживает за меня по-дружески, а тогда я действительно вела себя вызывающе. На следующий день мы с Себом слегка избегали друг друга, нам обоим было неловко. Но уже в понедельник в школе все наладилось, и мы стали общаться, как раньше. И мы ни разу не вспоминали ту ситуацию, хотя прошел уже почти год.

"Нет"

"Покурим?"

"Давай"

"Встречаемся в прачечной"

"Ок"

"Захвати ключ. Свой не могу найти"

"Хорошо"

Я тихо встаю с кровати и одеваюсь. Достаю из тумбочки пачку сигарет, ключ и иду вниз. Когда я захожу в прачечную, Себас уже ждет меня там. Мы тихо открываем дверь и выходим на задний двор. Затем перелезаем через забор и идем к дереву, у которого мы обычно курим.

— Андре спит? — спрашиваю его.

Глупый вопрос. Понятно, что спит, раз Себас пришел курить со мной один.

— Да, вырубился.

Мы поджигаем сигареты и садимся под дерево.

— Чем будешь дома заниматься? — Спрашивает Себ и поворачивает ко мне голову.

Я смотрю в темное небо, затянутое тучами. Хоть и апрель, но почему-то холодно. Надо было накинуть куртку, а я только в кофте вышла.

— Знакомиться с семьей жениха сестры.

— Что у него за семья?

— Понятия не имею. И мне абсолютно неинтересно. А ты чем будешь заниматься? — я тоже поворачиваю к нему голову.

— Несколько дней проведу в Париже с семьей, потом поедем в Лизье.

— С Флёр не планируете ничего совместного?

Я знаю, что не планируют. Но хочу услышать это от него.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Нет. Она будет в Плезире у своей бабушки.

— Не так уж далеко от Парижа.

— Знаю, но у меня особо не будет времени. Я давно не виделся со своими кузенами.

Я тушу сигарету о землю и отбрасываю в сторону бычок. Снова поднимаю голову к небу.

— Тебе не холодно? — участливо спрашивает Себас. — Почему ты не надела что-нибудь теплое?

— Не думала, что будет так прохладно.

Себ снимает с себя куртку и набрасывает мне на плечи. Немного неожиданно. Раньше он никогда не передавал мне свою верхнюю одежду. Если мы бывали где-то нашей компанией, то он всегда согревал Флёр.

— Спасибо. — Я надеваю куртку Себаса и буквально тону в его запахе. Мята с примесью сигарет. Лучший аромат на свете. — Ты сам не замерзнешь?

— Нет, мне нормально.

Мы закуриваем с ним еще по одной. На самом деле нам с Себом как-то особо не о чем говорить наедине. Я давно это заметила, а сейчас ощущаю особо остро. Вот мы с ним сидим под деревом, курим, а тем для разговоров нет. И я даже не заметила момент, когда вдруг так все между нами стало. Раньше мы с Себом могли болтать часами без умолку.

— Думала уже чем будешь заниматься после школы? — он прерывает затянувшееся молчание.

— Сорбонна, филологический. А ты?

Спрашиваю, чтобы поддержать разговор. Флёр-то сегодня вечером мне уже сказала, куда он пойдет.

— Сорбонна, юридический. Ну а глобально у тебя какие планы после школы? Где будешь жить?

— Не знаю, не думала об этом. Но с семьей не хочу. Возможно, попрошу отца купить мне отдельную квартиру. — Я мгновение медлю, но все же задаю интересующий меня вопрос. — А вы с Флёр, что планируете? Будете вместе жить после школы?

— Мы еще не обсуждали это, но я пока не готов жить с девушкой. Думаю, буду с родителями.

— Ну, до конца школы еще больше года. Может, вы с Флёр созреете к тому моменту.

— Посмотрим.

Я знаю, что отношения Флёр и Себастиана дальше поцелуев еще не заходили. Себ, естественно, не против открыть новые горизонты их любви, но нежная и романтичная Флёр к этому не готова. Она много раз расспрашивала меня про мой первый раз с Антуаном и про то, как вообще это все происходит между мужчиной и женщиной. Я честно отвечала на ее вопросы, что в общем и целом в сексе нет ничего страшного, а иногда даже приятно. Но Флёр все равно боится и не готова переступать эту грань с Себастианом.

— Ладно, Себ, давай спать?

— Пойдем.

Мы поднимаемся с земли и возвращаемся в школу. На втором этаже Себ обнимает меня на прощанье и целует в щеку. Вроде обычный дружеский жест, но все равно это цепляет меня. Очень давно Себастиан вот так просто не целовал меня в щеку. Даже уже не помню, когда был последний раз.

— Пока, Кнопка, хорошо тебе провести кнаикулы.

— Спасибо, Себ, и тебе. — Целую его в щеку в ответ.

На следующий день я приезжаю домой и окунаюсь в привычную атмосферу неприязни ко мне со стороны матери и сестры. Отец при встрече сдержанно меня обнимает, дежурно интересуется моими успехами в школе и спешит вернуться в свой кабинет. У него, как всегда, новый проект, который нельзя откладывать.

На следующий день мы вчетвером едем в гости к семье жениха Элайзы. Его зовут Поль, ему 23 года, и он единственный сын. А его родители какие-то чиновники.

Это обычный скучный ужин, где звучат тосты в честь Элайзы и Поля, а также пожелания им счастливой семейной жизни. Родители обсуждают свадебные детали, прикидывают количество гостей и место свадьбы. Планируется под 200 человек. Еще бы! Дочь известного архитектора выходит замуж за сына французских чиновников. Торжество должно быть с соответствующим размахом.

Элайза весь вечер держит своего Поля под руку и то и дело стреляет в меня победоносным взглядом. Вот что она пытается мне этим сказать? Что она крутая, раз выходит замуж в 20 лет, а я в 16 — нет? Ну так, наверное, было бы странно, если бы я в 16 лет собиралась замуж. Я бы даже сказала, что странно собираться замуж в 20 лет, но ладно. Это ее дело. В любом случае Элайза кроме как для удачного замужества больше ни на что не годится. Она учится в каком-то институте на экономическом, но, честное слово, даже я — абсолютный гуманитарий — считаю лучше, чем она.

В итоге меня окончательно одолевает тоска, и я ухожу из-за стола на кухне на большой балкон в гостиной. Страсть, как хочется курить, но тут этого делать нельзя. Я же вроде как приличная девочка. Дочь самих Пьера и Мадлен Готье!

Минут через пять на балкон рядом со мной выходит Поль. Он достает из пачки сигарету и прикуривает.

— Тоска, правда? — спрашивает, выдыхая дым. А я становлюсь к нему поближе, чтобы вдохнуть. Умираю, как хочу курить.

— Если честно, да.

Он слегка смеется.

— Меня все эти свадебные хлопоты скоро доконают.

— Ну а ты как хотел? Свадьба — дело такое.

— Почему нельзя просто расписаться и все? Зачем устраивать балаган и звать 200 человек? Я и половины из них знать не буду.

— Ну так скажи родителям, что тебе это не нужно.

— Элайза хочет пышную свадьбу.

Я хмыкаю.

— Почему-то меня это не удивляет.

— Чем ты занимаешься? Элайза не рассказывала о тебе никогда. Я даже не знал, что у нее есть сестра до недавнего времени.

— Да я в школе еще учусь. Мне 16.

— Понятно. Чем увлекаешься?

— Книгами и писательством.

Поль вскидывает бровь.

— Интересно. Что пишешь?

— Прозу. Рассказы всякие. Вот думаю взяться за роман.

— Прикольно. А я стихи пишу с детства. Но это просто хобби всегда было. Никогда не относился серьезно. Покажешь мне свои рассказы? Мне правда интересно.

— Эээм, — я немного теряюсь. — Если честно, я как-то стесняюсь. Еще никогда никому не показывала свои работы.

Он мне мягко улыбается.

— У меня со стихами тоже так было. Писал «в стол» и стеснялся показывать кому-то. А потом дал почитать двоюродной сестре, ей понравилось, она похвалила. Ну и самооценка как-то поднялась, и я перестал стесняться. Тебе тоже нужно попробовать преодолеть этот барьер. Иначе так всю жизнь и продолжишь писать «в стол». Разве этого ты хочешь?

И в этот момент я вдруг чувствую в нем родственную душу. Первый раз в жизни я говорю с кем-то о своем увлечении.

— На самом деле нет. Я бы хотела стать писательницей и публиковать свои работы.

— Тем более! Запиши мой номер. Позвони, когда будешь готова достать свои работы «из-под стола», и я с удовольствием их почитаю.

Я достаю из кармана телефон и записываю цифры, которые он диктует. Когда он называет последнюю у нас за спиной раздается недовольный голос Элайзы.

— Кхм. А что это вы тут делаете?

Я сохраняю номер Поля и оборачиваюсь к ней. Она стоит, скрестив руки на груди, и метает молнии.

— Я вышла просто подышать. — Говорю ей.

— А я вышел просто покурить. — Отвечает Поль.

Элайза сверлит меня ненавидящим взглядом, поэтому я спешу свалить с этого балкона от греха подальше. Мне ее Поль на фиг не упал нигде. И звонить ему я, естественно, не собираюсь. Если я захочу показать кому-то свои работы, то это будет Флёр, а не жених моей стервы-сестры.

Через час мы уезжаем домой. Я на заднем сиденье авто то и дело чувствую на себе ненавидящий взгляд сестры. Как только дома я захожу в свою комнату, ее дверь снова тут же распахивается и влетает разъяренная Элайза.

— Ты, мелкая потаскуха, что ты делала с Полем на балконе?

Меня ее тон ошарашивает.

— Эй, остынь. Вообще-то это твой женишок пришел ко мне на балкон, когда я уже там была. Ты же видела, что я встала из-за стола раньше него.

— Все равно! Я видела, как ты на него пялилась!

— Что??? Мне твой Поль на хрен нигде не упал вместе с тобой. Успокойся уже, дура.

Она явно не ожидала услышать от меня оскорбление, потому что распахнула широко глаза.

— Выбирай выражения, мелкая потаскуха! Думаешь, я не знаю, что ты таскалась с соседом Антуаном?

— Я с ним встречалась вообще-то и не скрывала этого. И давай-ка ты меня тоже не обзывай. Я тебе не потаскуха.

Элайза заливается истеричным смехом.

— Ты самая настоящая потаскуха. А знаешь, почему? — Она делает ко мне шаг, и ее глаза от злости сужаются в маленькие щелочки. — Потому что в тебе течет кровь потаскухи! Самой настоящей проститутки!

— Это ты нашу маму сейчас так называешь??? — я в полном афиге смотрю на нее.

— Твою, а не мою! Неужели ты до сих пор не поняла, что Мадлен Готье — не твоя мать? Ты правда такая тупая, что не замечаешь эту очевидную вещь?

Я стою, будто на меня вылили ведро ледяной воды. Быстро моргаю глазами и вообще ничего не понимаю. А Элайза тем временем продолжает:

— Мне было всего четыре года, когда отец принес тебя домой и сказал, что ты будешь жить с нами. Я очень хорошо помню этот день, как будто он был вчера. Мама тогда так сильно плакала, что у меня до сих пор стоит в ушах ее крик. Никогда его не забуду. Тебя родила одна из шалав, с которыми отец изменял моей маме. Так что ты мне не сестра!

Элайза говорит мне что-то еще. Выплевывает каждое слово со злостью и лютой ненавистью, но я больше не слышу ее. Потому что теперь в моей голове сложился полный пазл, теперь я получила ответ на вопрос, за что меня так ненавидит родная мать.

Все очень просто. Она мне не мать.

Я срываюсь с места и выбегаю из своей комнаты. Я буквально лечу на третий этаж в кабинет отца. Слезы застилают глаза, текут ручьем по лицу и я даже не пытаюсь их унять.

Врываюсь к папе без стука и громко хлопаю дверью. Он в этот момент смотрит какие-то чертежи.

— Кнопка, что случилось? — удивленно смотрит поверх очков.

— Элайза мне все рассказала. — Я приближаюсь к нему.

— Что она тебе рассказала?

— Что меня родила одна из твоих любовниц. Это правда?

Отец замер с карандашом в руках. Мгновение смотрит на меня тяжелым взглядом, а потом грустно вздыхает и бросает его на письменный стол. Разворачивается и отходит к окну.

— Она не должна была этого делать. Я поговорю с ней.

— Значит, это правда? — я срываюсь на крик. — Теперь понятно, почему вы все так меня ненавидите.

— Я тебя не ненавижу! — отец разворачивается ко мне лицом. — Я делаю для тебя все, что могу.

— Что ты для меня делаешь? Деньги мне даешь? А мне, может быть, не нужны деньги! Мне, может быть, родители нужны! И семья, где меня будут любить!

Я закрываю лицо ладонями и громко рыдаю. Отец подходит ко мне и обнимает, прижимая к себе.

— Ну тише ты, тише. Я не хотел, чтобы все так вышло. Ты моя дочь, и я тебя люблю. Я не всегда могу проявлять свою любовь, но это не означет, что ее нет.

Я отстраняюсь от него.

— Кто моя мать? — спрашиваю дрожащим от слез голосом.

— Это не важно.

— Я хочу знать. Кто она?

— Кнопка, это не важно…

— КТО ОНА??? — я буквально ору на него.

Отец тяжело сглатывает и делает шаг назад. Видно, что ему тяжело говорить.

— Она танцевала в «Мулен Руж». Там я ее и встретил. Мы не долго были вместе. Однажды она мне позвонила и сказала, что родила от меня ребенка и не может его воспитывать. Ну я и забрал тебя к нам.

Кажется, что это все какой-то страшный сон. Но, к сожалению, это моя реальность.

— Где она сейчас? — спрашиваю сиплым голосом.

— Насколько я знаю, она теперь то ли администратор, то ли директор этого кабаре. Сделала карьеру, так сказать.

Последние слова он говорит с насмешкой, и она больно режет меня.

— Как ее зовут?

Папа тут же меняется в лице.

— Тебе не за чем знать ее имя.

— Я все равно его узнаю. Ты мне только что назвал ее место работы. Как ее зовут, еще раз спрашиваю?

Он загнан в угол и понимает это. Опускает голову и смотрит в пол.

— Ее зовут Мэриэн Дюжарден, — шепчет.

А я резко делаю шаг назад, будто меня еще раз облили ледяной водой. В ногах появилась предательская слабость и резко закружилась голова.

— Ты сказал, Мэриэн? — едва нахожу в себе силы. — Как меня?

— Она назвала так тебя. Когда я забрал тебя у нее, тебя уже звали Мэриэн. Я не знаю, зачем она дала тебе свое имя.

Я не помню, что было дальше. Когда я открываю глаза, я лежу в своей комнате, и у меня сильно болит голова. Видимо, я потеряла сознание и упала. Минувшие события тут же восстанавливаются в памяти, и меня одолевает новая истерика. Я рыдаю в подушку всю ночь, а где-то под утро все-таки засыпаю.

Я встаю в обед и обнаруживаю, что в квартире никого нет. Тем лучше, я не хочу видеть никого из них. И я знаю, что буду делать дальше.

Я быстро одеваюсь, наношу легкий макияж, чтобы замазать следы вчерашних слез, и ухожу из дома. Но когда я приезжаю к этому кабаре в районе Монмартра, моя решительность тут же куда-то улетучивается. И вот я просто стою на аллее, смотрю на красную мельницу, которая по какой-то невероятной причине является самым знаменитым кабаре в мире, и боюсь переступить ее порог.

Но я все-таки решаюсь. Я все-таки делаю это. Я перехожу дорогу и открываю дверь «Мулен Руж».

— Чем могу помочь? — тут же останавливает меня молодой человек, у которого на бейджике написано «хостес».

— Я ищу Мэриэн Дюжарден. Она тут?

Он окидывает меня придирчивым взглядом.

— Вы на собеседование?

— Да, — быстро вру.

Он смотрит в какой-то журнал.

— Мадемуазель Арно?

— Да, — снова вру.

— Ваше собеседование через сорок минут. Вы слишком рано пришли. Давайте я спрошу у мадемуазель Дюжарден, может ли она вас принять пораньше.

— Спросите, пожалуйста.

Парень уходит куда-то вглубь помещения, оставляя меня одну. Через несколько минут он возвращается.

— Мадемуазель Дюжарден примет вас, пойдемте со мной.

Я иду вслед за ним по каким-то коридорам на подкашивающихся ногах. Сердце колотится, как бешеное, когда парень распахивает передо мной дверь, и я прохожу в небольшой кабинет. За столом прямо напротив двери сидит молодая женщина.

— Присаживайся, милочка, — кивает мне на стул напротив своего стола, даже не поднимая на меня глаз. Она что-то смотрит в телефоне.

Я послушно сажусь и крепко сжимаю в кулаки дрожащие руки. Ногти больно вонзаются в ладони, но даже это не отрезвляет. В горле сильно пересохло, воздуха не хватает. Женщина, наконец, отрывается от телефона и поднимает на меня глаза.

— Итак, дорогая, — начинает снисходительным тоном. — Скажу тебе честно. Твое резюме очень средненькое. Бальные танцы — это, конечно, хорошо, но не то, что нам тут нужно. — Она тихо смеется. — Наши девочки танцуют канкан, стриптиз и раздеваются перед гостями полностью. А за отдельную плату танцуют еще и приватные танцы для состоятельных клиентов. Но нам очень срочно нужна новая танцовщица, поэтому мы готовы тебя взять пока на испытательный срок. Посмотрим, как ты будешь схватывать. Ты готова в очень короткие сроки обучиться канкану и стриптизу?

И она внимательно на меня смотрит. Ей лет 35 или 36. Но выглядит очень потрепанной жизнью.

— Я люблю танцевать, — медленно говорю ей. — Но все-таки душа у меня больше лежит к чтению и писательству. Я хочу поступать в Сорбонну на филологический факультет и развиваться в этом направлении. А танцы у меня факультативно, по выходным, когда глаза болят от книг, и я решаю развеяться.

Женщина недоуменно на меня смотрит и быстро моргает.

— Подожди, что значит «поступать в Сорбонну»? Ты несовершеннолетняя что ли?

— Да. Мне 16 лет. В конце октября будет 17.

— Но в твоем резюме написано, что тебе 21!

— Нет, мне 16.

— Зачем ты тогда сюда пришла и отнимаешь мое время??? — она повышает тон и злится.

— Я пришла посмотреть тебе в глаза, — говорю ей железным голосом и сама удивляюсь, как у меня так вышло.

Она в недоумении прищуривается и начинает меня пристально разглядывать. Сначала проходится взглядом по моим кудрям.

Как у нее.

Затем смотрит в мои шоколадные глаза.

Как у нее.

После скользит по моему вздернутому носику и пухлым губам.

Как у нее.

Она откидывается на спинку кресла, и я замечаю, что у нее начинает дрожать верхняя губа. Как у меня, когда я очень нервничаю.

— Как тебя зовут? — выдавливает из себя севшим голосом.

— Меня зовут Мэриэн Готье.

Она делает тяжелый вздох и шумно сглатывает. Я смотрю ей ровно в лицо и вижу, как дергается правое веко.

— Этот день однажды должен был наступить, — говорит с горечью и достает сигарету из пачки, что лежит на столе рядом с ней.

Я тоже достаю из сумочки сигарету. Чего стесняться? С ней я могу быть самой собой, с ней мне не надо строить из себя приличную дочь четы Готье. Я такая же, как и она: шалава, потаскуха и вот это все, как сказала Элайза.

— Полагаю, у тебя ко мне много вопросов? — спрашивает, выпуская дым.

— Да.

— Я забеременела тобой в 19 лет. Меня тогда только-только взяли в «Мулен Руж». Я очень испугалась, что потеряю работу, поэтому собиралась сделать аборт. Но как-то так вышло, что я затянула с ним. То одно, то другое. То с репетиций не отпускали, то нужно было подменить уволившуюся напарницу, то врач, который должен был делать мне аборт, вдруг заболел. В общем, все время что-то мешало, и в итоге я пропустила допустимый срок, когда можно избавиться от плода. Пришлось рожать тебя. Еле-еле договорилась с тогдашним директором кабаре, чтобы отпустили меня на полгода. Мне повезло, что у меня тогда получалось танцевать лучше всех, и клиенты меня любили. Поэтому директор отпустил меня в этот незапланированный отпуск. Но воспитывать тебя у меня не было ни сил, ни времени, ни возможностей. Поэтому я просто позвонила Пьеру и сказала, что у него родилась дочь и чтобы он ее забрал. Он сделал анализ ДНК, который показал, что я действительно родила тебя от него, и я отдала ему тебя. Вот и вся история. Я ответила на твои вопросы?

Я затягиваюсь и выпускаю дым.

— Остался еще один. Зачем ты назвала меня, как себя?

— Я не знала, какое имя тебе дать, поэтому дала свое. А что? Оно тебе не нравится?

И в этот момент мне становится так противно. И не только от того, что в моих венах течет кровь этой падшей женщины, но еще и от того, что я ношу ее имя.

Мэриэн.

Сейчас я, как никогда, рада тому, что меня все вокруг зовут Кнопкой. Лучше прозвище, чем такое же имя, как у нее.

Я ничего ей не отвечаю. Молча встаю со стула и направляюсь к выходу, чувствуя спиной ее взгляд. Когда я берусь за ручку, напоследок оборачиваюсь к ней. Секунду мнусь в нерешительности, но все же произношу:

— Очень жаль, что у тебя не получилось сделать аборт.

Когда я выхожу за дверь, я уже точно знаю, что больше не буду танцевать никогда в жизни. Ни ради кого.

Глава 21. Мой грех

POV Егор

Наши дни

— Почему ты так реагируешь на мои слова? И почему ты не танцевала 10 лет?

Селеста быстро отворачивает голову, и я догадываюсь, что она пытается скрыть выступившие слезы. А затем и вовсе говорит с сильной горечью и сумасшедшей болью в голосе:

— Потому что 10 лет назад я узнала, что моя родная мать была танцовщицей «Мулен Руж».

— И что в этом такого?

Она поворачивается ко мне, вытирая слезы, бегущие по ее лицу ручейками.

— Как это и что? Она была падшей женщиной, любовницей моего отца. Родила меня, потому что не успела сделать аборт, и отдала меня на воспитание в семью папы, у которого на тот момент уже была жена и дочка.

Я тянусь ладонями к ее лицу и помогаю Селесте вытереть слезы.

— Не плачь, — тихо говорю, а затем притягиваю ее к себе на плечо и мягко целую в макушку. — Мы не в ответе за наших родителей. И какая разница, кто твои родители? Ведь главное, кто ты.

— Я такая же, как и моя мать.

— Селеста, я не знаю, какая у тебя мать, но ты — просто замечательная девушка.

— Ты не знаешь меня.

— Я не знаю твою биографию. Но тебя я знаю. Ты прекрасная, волшебная, замечательная… — я аккуратно вожу ладонью по ее волосам и спине. — Ты невероятная. Ты просто мечта, Селеста.

— Она собиралась сделать аборт. Меня не должно было быть.

Я вздыхаю. Вот зачем она умышленно занимается самобичеванием?

— Знаешь, меня тоже не должно было быть. Мои родители не планировали третьего ребёнка, насколько мне известно. Но когда мать забеременела, она решила оставить меня в надежде, что будет девочка. Два сына у них с отцом уже были. Но родился третий сын. И, знаешь, я из-за этого как-то не страдаю.

Она отстраняется от моего плеча и недоуменно смотрит.

— Тебе не обидно, что ты нежеланный ребёнок?

— Мне вообще по фиг!

— Почему?

— А почему я должен из-за этого переживать? Любили меня не меньше моих братьев. Даже, может быть, больше, потому что я был самым младшим.

— А меня не любили, — говорит с горечью.

Я уже теряю терпение, но стараюсь держать себя в руках. Вот зачем она занимается ковырянием в прошлом?

— Селеста, если тебя не очень любили в твоей семье, это не значит, что тебя вообще никто не любил и не любит до сих пор. У миллионов людей на земле плохие отношения с родителями. У кого-то они с детства плохие, а у кого-то они по ходу жизни портятся. Но все равно есть люди, которые любят и принимают тебя такой, какая ты есть. У меня вот с моей мамой отношения в последнее время стали хуже, потому что она слишком сильно лезет в мою личную жизнь, и меня это раздражает.

Селеста шумно вздыхает и снова укладывает голову на мое плечо.

— Не замыкайся на этом, — шепчу ей, целуя волосы. — Мы не в ответе за наших родителей и мы не можем выбирать, в какой семье нам родиться. Но мы можем выбирать, кем быть нам и какую семью создавать нам. А ты замечательная, Селеста. — Я беру ее лицо в ладони и смотрю прямо в глаза. — Ты меня слышишь? Ты прекрасная девушка. Ты умная, красивая, интересная, с чувством юмора… Я целый час могу перечислять твои достоинства.

Она разводит губы в едва заметной грустной улыбке.

— Спасибо тебе, мой прекрасный незнакомец. Давно у меня не было чувства, что меня понимают. А с тобой оно у меня снова появилось. Впервые за много лет. — Селеста проводит ладонью по моему лицу. — Пойдём?

— Ты отдохнула?

— Да, все в порядке.

Мы поднимаемся на ноги, берёмся за руки и идём дальше. Минут через 15 быстрым шагом мы доходим до собора. Он довольно большой и бежевого цвета, как и большинство зданий в центре Парижа. Перед ним стоит фонтан со статуями.

— В этом соборе проходила часть действий книги «Код да Винчи». Ты читал ее?

— Не читал, — решаю все-таки уже не врать.

— Прочитай обязательно. Это одно из немногих стоящих современных произведений.

— Прочитаю. — И я снова говорю правду.

Я действительно теперь прочитаю, раз Селеста советует эту книгу. И «Портрет Дориана Грея» прочитаю, раз это ее любимый роман. Хочу проникнуться тем же, чем и она.

— Ты веришь в Бога? — спрашиваю ее, рассматривая этот католический собор.

— Не очень. А ты?

— Когда в самолете лечу, верю. А так в целом тоже не очень.

На моих словах про самолёт Селеста слегка смеётся.

— А ты никогда не исповедовался?

— Нет. А ты?

— Тоже нет. Хотя грехов у меня не мало.

— И у меня.

— Какой свой грех ты считаешь самым большим?

Я тяжело вздыхаю. До сих пор хочу убить себя, когда вспоминаю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Я один раз напился и чуть не изнасиловал свою любимую девушку.

— ЧТОООО???? — Селеста отскакивает от меня, как ошпаренная.

— Спокойно-спокойно! — я выставляю руки вперёд. — Я не насильник! И не маньяк! Просто у меня тогда что-то перемкнуло в голове… Но ничего страшного не случилось! Я не причинил ей вреда в итоге.

Блин, вот зачем я ей сказал? Теперь она будет меня бояться. Наверняка сейчас развернётся и уйдёт. И будет права.

Черт!

— Как это вообще могло произойти??? — она буквально кричит на меня. — Кошмар, Егор! Я была о тебе лучшего мнения!

— Я тоже до этого случая был о себе лучшего мнения… Если честно, я не помню, как это произошло. Я был очень пьян. Просто посмотрел потом по камерам видеонаблюдения и увидел, что тащу ее в какую-то комнату и пытаюсь снять платье. Но, к счастью, я ничего страшного с ней не сделал, потому что мой друг меня от нее оттащил и врезал мне по морде. И я безумно благодарен ему за это. Иначе я бы потом что-нибудь с собой сделал.

Она все еще смотрит на меня с опаской. Боится и не доверяет.

— Селеста, клянусь тебе, я не насильник. Я ни разу в жизни не обидел ни одну девушку. Не просто никогда не ударил, даже слова обидного никогда не сказал. И та девушка, к слову, на меня зла не держит и простила очень быстро, потому что знает, что на самом деле я не плохой человек. И я общаюсь с ней до сих пор. И она никогда не вспоминает тот случай и ни в чем меня не винит.

— Если ты ее в итоге не изнасиловал, это еще не значит, что ты не нанёс ей травму! После таких случаев девушка может начать бояться мужчин!

— Поверь, у нее никакой травмы не было и нет до сих пор. Скорее, у меня была моральная травма из-за того, что я так себя повёл. Я до сих пор не могу себе это простить.

Я набираюсь смелости и делаю к ней шаг. Она не отстраняется. Тогда я делаю еще один и становлюсь к ней вплотную.

— Селеста, клянусь тебе, я никогда не обижал женщин. — Аккуратно беру ее за руку. — Пожалуйста, поверь мне.

Она осуждающе качает головой. Но свою ладонь из моей не убирает. И это радует.

— Знаешь, — говорит, помедлив. — А я один раз изнасиловала парня.

Что???

— Эээм, как? — говорю ошарашено. — Мужчину вообще-то нельзя изнасиловать. У него, кхм, либо стоит на девушку, либо не стоит. И если стоит, то потому что она ему нравится.

— Это понятно. Но просто я так сильно к нему навязывалась, что это было сродни изнасилованию. Хотя, конечно, в процессе он вошёл во вкус и был совсем не против. Но потом очень и очень сильно пожалел.

Она смотрит мне прямо в лицо. Ее вид абсолютно невозмутим, а меня начинает разбирать смех, когда я представляю Селесту, которая навязывается к парню и раскручивает его на секс.

Хотел бы я быть на месте того парня…

Глава 22. Месть

POV Кнопка

10 лет назад

Я приезжаю домой на летние каникулы. Ноги меня туда не несут, но больше мне негде быть эти несколько месяцев. К Флёр я так надолго заявиться не могу. Ее семья меня хоть и любит, но все же это будет слишком бестактно с моей стороны.

При встрече отец по традиции слегка обнимает меня за плечи, целует быстро в щеку и дежурно интересуется моими успехами в школе. Мать тоже слегка меня приобнимает, что сильно меня удивляет. И только Элайза не считает нужным со мной здороваться.

Я продолжаю называть Мадлен Готье своей матерью. Она не просила меня звать ее как-то иначе, и, если честно, я благодарна ей за это. Хоть эта женщина всегда меня ненавидела, я все же не могу винить ее в этом. Однажды ее муж принёс в дом девочку, рождённую от любовницы, и поставил перед фактом, что она будет жить с ними. Более того — заставил Мадлен удочерить меня, зваться моей матерью и запретил рассказывать правду.

Я не знаю, что в итоге было Элайзе от отца за то, что она рассказала мне правду, но, судя по тому, что к ее свадьбе по-прежнему идёт масштабная подготовка, а сама она невозмутимо рассматривает свой новый маникюр, никакого особого наказания она не получила. Ну или эффект от этого наказания уже улетучился.

Когда я тогда вернулась в школу, я сразу рассказала все Флёр. У меня нет от нее секретов, кроме одного — моих чувств к Себастиану. И как только я ей высказалась, сразу так легко на душе стало. Никто не понимает меня так, как Флёр.

По моему приезду на каникулы у нас традиционно проходит семейный обед, где мы изображаем из себя счастливую семью. Отец старается шутить, а мать и Элайза сидят с кислыми лицами. Мое лицо наверняка такое же. Потом мы расходимся по своим делам.

Я сижу в своей комнате и печатаю на ноутбуке свой первый роман, когда слышу за дверью возню и посторонние женские голоса. Элайза снова притащила в дом своих куриц-подружек. Ее комната не далеко от моей, поэтому мне хорошо слышно, о чем они говорят. Обсуждают свадьбу и планируют девичник. Их курятник мешает мне сосредоточиться на книге, поэтому я выключаю ноутбук. Через полчаса лежания на кровати у меня появляется небольшой аппетит, поэтому я иду на кухню.

Ставлю чайник, делаю себе сэндвич, сажусь за стол и ем, когда на кухне появляется сестрица со своими подружками.

— Кнопка, свали отсюда. Мы с девочками хотим выпить вина, — обращается ко мне Элайза.

— И не подумаю. — Я продолжаю есть свой сэндвич и пить чай, даже не думая куда-то уходить.

— Тебе лучше мне не дерзить.

— А то что?

— А то пожалеешь.

— Да ладно? — я поворачиваю к ней голову. — И что ты мне сделаешь? Обзовёшь меня? Ударишь? Прочитаешь мой дневник? Можешь приступать прямо сейчас. А мой дневник лежит у меня в комнате на столе. Розовая тетрадь.

Элайза уперла руки в боки и тяжело дышит. Кажется, у нее из ноздрей сейчас повалит дым.

— Ты мелкая дрянь, — цедит.

— Ага.

— Мелкая сучка.

— Ага.

— Тварь!

— Ага.

Мне ее оскорбления абсолютно параллельны, и, кажется, это злит ее еще сильнее.

— Шалава, как твоя мать! — кричит во все горло. — Потаскуха! Проститутка!

А вот это она зря… Я замираю с поднесённым ко рту сэндвичем, и от Элайзы не ускользает моя реакция. Довольная тем, что смогла меня задеть, она поворачивается к своим подружкам.

— Девочки, а я вам не рассказывала, что эта мелкая дрянь не член нашей семьи на самом деле? Ее родила какая-то танцовщица «Мулен Руж». Шалава, одним словом. Папа притащил ее в дом из жалости, потому что ее мамаша собиралась отдать ее в детский дом. — Затем Элайза поворачивается ко мне. — Ты такая же шлюха, как твоя мать.

Сэндвич падает у меня из рук прямо на стол. Я медленно встаю со стула и смотрю Элайзе в лицо. Ее охреневшие подружки уставились на меня и перешёптываются. Я делаю шаг к сестре и медленно говорю.

— Да. Ты права, Элайза. Я такая же шлюха, как моя родная мать. — Затем я склоняюсь к ней и шепчу на ухо. — И очень скоро ты почувствуешь это на себе.

— Что ты имеешь в виду? — кричит мне в спину, когда я выхожу из кухни.

Я уже точно знаю, что буду делать. Захожу в свою комнату, беру телефон и пишу сообщение ее парню.

«Поль, привет! Это Мэриэн, сестра Элайзы. Я долго думала и решила, что готова показать тебе свои работы. Когда ты мог бы их посмотреть?»

Ответ мне приходит моментально.

«Привет! Очень рад, что ты решилась на этот серьезный шаг))) Как насчёт сегодня вечером? Я работаю до шести, потом свободен»

Я бросаю взгляд на часы на стене. 16:30.

«Да, отлично. Куда мне приехать?»

«Приезжай ко мне домой. Ты ведь говорила, что еще читать любишь? Тогда тебя впечатлит моя библиотека»

«Супер. Кидай адрес. Буду у тебя в 19:00»

Поль тут же присылает мне улицу и номер дома.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я иду в душ и очень тщательно моюсь. Затем мажусь различными лосьонами, сушу волосы и укладываю свои кудри красивыми локонами. Надеваю кожаную мини-юбку, лифчик с пушапом и майку с глубоким декольте, из которого слегка выступают чашечки. Я броско крашу глаза, делаю стрелки, наношу на скулы румяна и крашу губы красной помадой. Затем обуваю каблуки, покрываю себя парфюмом, беру маленькую сумочку и выхожу из квартиры.

В 19:15 я стою у подъезда и звоню ему.

— Поль, я внизу.

— Открываю. Поднимайся на шестой этаж.

Я захожу в подъезд и поднимаюсь на лифте. Он уже ждёт меня у открытой двери в квартиру.

— Привет, Мэриэн, — окидывает меня слегка недоуменным взглядом.

— Привет, Поль, — я целую его в щеку и обнимаю за талию. — Зови меня Кнопкой. Меня так все с детства называют.

— Хорошо, проходи, Кнопка. — Он закрывает дверь. — Будешь что-нибудь пить?

— А что у тебя есть?

— Чай, кофе, соки…

— Ой, Поль, я так нервничаю. Есть что-нибудь покрепче?

— Эээм, — он все еще продолжает недоуменно рассматривать мой внешний вид. — Ну, есть вино, шампанское. Вроде даже еще виски оставался. Ты проходи в библиотеку, — он ведёт меня по квартире коридорами. — А я сбегаю на кухню и посмотрю.

— Спасибо, — улыбаюсь ему.

Поль удаляется, а я остаюсь рассматривать библиотеку. Но я сейчас так нервничаю, что мне не до книг. Хотя библиотека у него приличная. Большие шкафы с книгами, а посередине огромный коричневый стол. Я сажусь на него и закидываю ногу на ногу.

Через пять минут Поль возвращается с бутылкой шампанского и двумя бокалами.

— Вина и виски все-таки нет. Осталось только шампанское.

При виде меня сидящей на столе и с закинутой ногой на ногу, он слегка смущается и отворачивается в сторону.

— Прекрасно. Люблю шампанское. Разольёшь?

— Да, конечно. — Поль старается на меня не смотреть.

Мы берём в руки бокалы, ударяемся ими, и я, смотря ровно на парня, стараюсь как можно более соблазнительно сделать глоток.

— Ну так что у тебя? — торопится приступить к делу.

— Знаешь, Поль, я все-таки еще немного стесняюсь. Может, сначала ты прочитаешь мне свои стихи?

— Эээм, ну хорошо, давай. Сейчас принесу тетрадь.

И он снова уходит. Через несколько минут возвращается, берет стул и садится напротив меня.

Я ложусь на стол, облокотившись на локти и слегка раздвигаю ноги. Сердце колотится, как бешенное, ладони потеют, но я сделаю это. Я отомщу этой стерве, чего бы мне это ни стоило и как бы тяжело мне сейчас ни было.

Поль читает стихи, и, надо сказать, в целом они неплохие. Но я слушаю в пол-уха. Не за стихами я к нему пришла. Где-то минут через 20 он отрывается от тетради и смотрит на меня.

— Ну вот как-то так, — отводит взгляд в сторону.

— Очень красиво. Мне понравилось. Особенно про незнакомку.

— Спасибо, — краснеет.

— Поль, не мог бы ты, пожалуйста, налить мне еще шампанского.

— Угу.

Он встаёт со стула, и я замечаю, как набухла его ширинка. Отлично.

Поль передаёт мне бокал, стараясь на меня не смотреть. Я поднимаюсь с локтей и слегка касаюсь его руки.

— А какое стихотворение ты бы написал про меня?

— Эээм, не знаю… Наверное, что-нибудь про твой запах…

— Запах? — я вскидываю бровь.

— Да… Ты вкусно пахнешь…

— Спасибо, мне очень приятно, — улыбаюсь ему. — Хочешь понюхать меня получше?

И я кладу ладонь ему на затылок и пытаюсь склонить к своей шее. Но Поль не даётся.

— Спасибо, не надо, я и так чувствую.

— Нет, понюхай меня получше.

Я сильнее давлю на его затылок, и Поль все-таки склоняет голову к моей шее.

— Вкусно. Фруктами. — Мямлит и старается отстраниться.

— А можно теперь я понюхаю тебя? — соблазнительно облизываю губы.

Господи, что я творю???

Хочется вскочить с этого стола и бежать отсюда, что есть сил. И только дикое желание отомстить Элайзе за ее слова заставляет меня делать то, что я сейчас делаю.

— Эээм… ты уверена, что хочешь этого..?

— Да, Поль. Я мечтаю об этом.

Я снова притягиваю его к себе за затылок и утыкаюсь в его шею.

— Ммм, что-то терпкое и кофейное. — Веду носом по его шее и чувствую, как она покрывается мурашками. — А можно я попробую тебя на вкус?

И не дожидаясь ответа, я целую его шею. Я чувствую, как Поль напрягается и шумно выдыхает. Я целую еще, а потом еще. Иду губами к его лицу, затем провожу носом по щеке. Поль медленно поворачивает лицо на меня и тяжело дышит. Я не даю ему опомниться и целую в губы.

Я чувствую, как он хочет отстраниться, но не даю ему это сделать, продолжая крепко держать за затылок. Он сопротивляется, но я обвиваю ногами его спину, беря в захват.

И в итоге Поль сдаётся.

Он целует меня так же глубоко, как я его. Слегка толкает мое тело на стол и ложится сверху. А затем подхватывает под ягодицы и несет в свою комнату. Все происходит очень быстро и очень страстно.

Я открываю глаза с первыми лучами солнца. Тихо встаю с кровати, достаю из сумочки телефон, включаю фронтальную камеру и делаю селфи со спящим Полем. Затем я аккуратно скидываю с него одеяло и фотографирую его обнаженным. Затем снова делаю селфи себя, голой по грудь, вместе с ним.

Поль крепко спит, поэтому ничего этого не слышит и не чувствует. Я тихо встаю с кровати, одеваюсь и ухожу. По дороге домой я отправляю все фотографии Элайзе с подписью «Ты права, я такая же шалава, как моя мать».

Сейчас 7 утра, и я не жду, что Элайза прочитает мое сообщение быстро. Она любит спать до обеда. Но то ли она не отключила на ночь звук на телефоне, то ли просто по какой-то причине уже бодрствовала, но она открывает мое сообщение моментально.

И когда я переступаю порог квартиры, меня ждёт эффект разорвавшейся бомбы…

— Ты… Ты… — Красная Элайза в самой настоящей истерике налетает на меня сходу. За ней стоит мать. Тоже вся в слезах.

— Я. — Смотрю ей прямо в лицо.

— Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ, ДРЯНЬ!!!!!

И в своём неадекватном припадке она со всей силы даёт мне пощечину. Ее удар очень сильный, и мне едва удаётся устоять на ногах. Боль резко прожигает лицо, оно полыхает ярким пламенем, но я нахожу в себе силы выпрямиться и снова посмотреть на сестру.

Как там говорил Иисус Христос? Если тебя бьют по одной щеке, то подставь и другую?

И я подставляю ей вторую щеку.

Глава 23. Остановись

POV Егор

Наши дни

Стрелка на моих «Ролексах» стремительно приближается к двум часам ночи. И, наверное, это первый раз в моей жизни, когда я хочу, чтобы время остановилось. Вот чтобы просто оно замерло.

Был в моем детстве один дурацкий женский сериал, «Зачарованные» назывался. Кажется, его по СТС показывали. Этот сериал смотрели все девочки в нашей школе, а на переменах каждый день обсуждали, так что мальчики волей-неволей тоже оказывались в курсе того, что происходило в этом «мыле». Там была одна ведьма, которая могла останавливать время.

Так вот я это все к чему. Я сейчас все готов отдать за то, чтобы появилась такая ведьма, которая остановит время для меня и Селесты. Я готов проститься со своим «Кайеном» и пересесть на метро. Я готов навсегда завязать с клубами и барами и начать читать книги. Я готов бросить пить и курить.

Я готов продать почку!

Только бы появилась та ведьма из сериала и заморозила время.

Но это невозможно, поэтому я просто наслаждаюсь каждой секундой, проведенной с Селестой. Крепко держу ее за руку, переплетя наши пальцы, и украдкой на нее смотрю, пока мы снова куда-то идём. Мне не важно, куда. Главное, что с ней. Главное, что ее рука в моей руке.

Она невероятная. До сих пор не верю, что встретил ее. Как это вообще могло произойти? Зашёл в первый попавшийся бар, а там она — сидит и пьёт мартини. Как будто меня ждёт.

И ведь с первого взгляда меня зацепила. Девушка из жизни. Без лака на ногтях, почти без косметики на лице, в простой одежде и с простыми волнистыми волосами. Но все равно самая красивая.

А еще она очень тёплая. Вот как от Кристины за километр веет холодом, так от Селесты за километр веет теплом.

Кристина… Пытаюсь воссоздать в памяти ее лицо. Почему-то первым делом всплывает красная помада и только потом уже большие синие глаза.

Что я сейчас чувствую к Кристине? Вот прямо в данную секунду. Не знаю. Мне кажется, что ничего.

Абсолютно ничего.

Скашиваю взгляд на Селесту. Что я чувствую в данную секунду к ней? Всё. Я чувствую к ней всё, что мужчина может чувствовать к женщине. Это и желание ее обнимать, и желание ее целовать, и желание ее раздевать…

Хочу ее до безумия.

Хочу покрыть поцелуями все ее тело. Хочу положить ее голову себе на грудь и перебирать пальцами кудряшки. Хочу уснуть с ней в обнимку и также в обнимку проснуться.

Хочу ее.

Резко останавливаюсь на тротуаре и притягиваю француженку к себе. Она и опомниться не успевает, как я уже накрываю ее поцелуем. Жадным, страстным. Как будто это последний поцелуй в моей жизни.

Она отвечает. Целует меня с такой же силой, с такой же страстью. Прижимается ко мне всем телом, водит руками по спине.

Я целую ее лицо, ее волосы, ее шею. Снова возвращаюсь к губам. Они такие тёплые, такие податливые. И так отзываются на прикосновения моих. Вечно бы ее целовал.

— Ты невероятная, — шепчу ей, когда мы разрываем поцелуй и соприкасаемся лбами. — Как я тебя встретил?

Она улыбается. Я не вижу, но чувствую, что на ее щеках появились ямочки. Мои любимые.

— В баре, — тоже шепчет.

— Я владельцу того бара в качестве благодарности переведу свою зарплату. И кто тот парень, что не пришёл к тебе на свидание? Его я тоже должен отблагодарить.

Селеста смеётся.

— Мы же договорились, что он умер.

— А, точно. Тогда я должен возложить цветы на его могилу. — Шумно выдыхаю. — Селеста, я ненавижу свой самолёт, я ненавижу, что мне нужно уезжать, я ненавижу, что мы живем в разных странах…

— Тссс, — перебивает меня. — Ты слишком торопишься. У нас еще куча времени.

— Всего лишь два с половиной часа. Может, чуть больше.

Она проводит ладонью по моим волосам, затем мягко пальцами по лицу.

— Селеста, поехали со мной.

— Куда?

— В Россию.

Она смеётся.

— И что я буду там делать?

— Не знаю… Все, что захочешь. Книги читать будешь. Французский преподавать. По музеям ходить… Но главное, что ты будешь со мной. Я так долго ждал нашей встречи. И я не готов потерять тебя.

— Егор, подожди. Ты слишком рано начал со мной прощаться. Два с половиной часа — это еще много.

— Селеста, поцелуй меня.

И она меня целует. Ласкает своими губами мои, играет нашими языками, снова проводит ладонью по моим волосам. Затем она целует мое лицо, мою шею. Ее губы обжигают. Еще никогда ничьи поцелуи не пробуждали во мне то, что пробуждают поцелуи Селесты. У меня сейчас такое ощущение, что я ждал ее губ всю свою жизнь.

Черт возьми, я был рождён для этого момента, для этого поцелуя.

— Мы сходим с ума, — она резко отстраняется от меня и делает шаг назад. Красная, растрепанная, пытается отдышаться. — Остановись, Егор.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Я не хочу останавливаться, — делаю к ней шаг.

Я сейчас дышу так же тяжело, как она. И мои глаза сейчас наверняка такие же безумные, как у нее.

Селеста, зажмурившись, быстро трясет головой.

— Все, Егор. Пора остановиться. Больше никаких поцелуев.

— Но почему!? Нас ведь тянет друг к другу.

— Вот именно поэтому, Егор. — Она разворачивается и устремляется прямо по тротуару. — Пойдём. — Кричит. — У нас еще два с половиной часа.

Глава 24. Мы хотим этого

POV Кнопка

9 лет и 8 месяцев назад

Последний учебный год в школе. Выпускной класс. Неделю назад мне исполнилось 17. Я самая младшая из нас четверых. Старше всех Андре, у него день рождения в апреле. Потом идёт Себастиан, у него в мае. Затем Флёр, у нее в сентябре. И только потом уже я — в конце октября.

Я все эти годы с такой силой ненавидела школу, а сейчас понимаю, что она стала моим домом. И мне больно думать о том, что придётся ее покидать. Я уже сказала отцу, что хочу поступать в Сорбонну и дома жить не намерена. Так что он пообещал купить мне квартиру в Париже.

Хотя после той моей выходки с женихом Элайзы я дома стала неприкосновенной королевой. Сестра боялась в мою сторону даже смотреть косо. Мать тоже. А свадьба была отменена. Элайза даже не пыталась скрыть от меня свои слезы. До меня каждую ночь доносились рыдания из ее комнаты.

Самое удивительное, что отец не сказал мне тогда ни слова. Он между нами, как меж двух огней. Мы обе его дочери, и он обеих нас любит. Только отмена свадьбы стала для него лишней головной болью, ведь все уже было забронировано и предоплачено. Но ничего. Я уверена, что папа переживет эту головную боль.

Я пишу на ноутбуке уже второй свой роман, Флёр сидит рядом и делает уроки.

— Флёр, — отрываю глаза от экрана и поднимаю голову на подругу. — Помоги мне.

Она смотрит на меня.

— Что такое?

— Мне нужно придумать какую-нибудь романтичную сцену между моими героями. А ты же знаешь, у меня с романтикой беда.

— А что они там у тебя делают?

— Они не виделись 15 лет, и у них первое свидание.

— Ну пускай поцелуются под луной.

— Свидание днем.

— Ну сделай его вечером.

Я хмурюсь.

— Это мне тогда последние страниц пять переписать надо будет. У них тут все происходит днем.

Флёр закатывает глаза и возвращается к урокам. А я в ступоре смотрю на экран и не знаю, что придумать для своих Алекса и Люси. Они дружили в детстве, но Алекс со своей семьей переехал в другой город, и они с Люси потеряли друг друга. А потом спустя 15 лет встретились и вот у них первое свидание.

— Флёр, — снова зову подругу.

— Чего? — она уже даже не отрывает голову от тетради.

Я откидываюсь на спинку стула.

— А что ты считаешь самым романтичным в жизни? Так сказать, романтичный момент твоей мечты?

Подруга все-таки поднимает на меня голову. Мгновение думает и тихо говорит:

— Есть, но я тебе не скажу, потому что это очень личное.

Теперь моя очередь закатывать глаза.

— А Себастиану ты бы сказала? — язвлю.

— И ему тоже нет.

Меня очень удивляет ее ответ.

— Почему?

— Потому что он не связан с ним.

— Чтооо? Самый романтичный момент твоей мечты не связан с Себастианом?

— Нет.

— А с кем он связан? — ошарашено спрашиваю.

— Не скажу, Кнопка.

— Тебе разонравилось Себ? Тебе нравится кто-то другой? — хочется верить, что надежда, которая сейчас звучит в моем голосе, не сильно заметна подруге.

— Кнопка, я тебе ничего не скажу, — раздражается. — Пожалуйста, не спрашивай меня.

— Но почему?

— А почему ты не даёшь мне читать свои романы? — прищуривается, отбрасывая в сторону ручку.

— Потому что я пока не готова их кому-то показать.

— Вот и я не готова рассказать кому-то о романтичном моменте, о котором я мечтаю.

Ну прямо чудеса. Флёр, оказывается, мечтает о неком романтике, который должен быть не с Себастианом.

На мгновение лучик надежды загорается в моем сердце. Что если подруге стал нравиться кто-то другой..? Но у них с Себом все хорошо. Они уже два с половиной года вместе. И даже почти не ругаются.

Чего не скажешь обо мне и Себастиане. Я рассказала друзьям, что переспала с парнем Элайзы, чтобы отомстить ей. Они все, конечно, были в шоке, но даже самая праведная и порядочная Флёр сказала, что я правильно сделала. Андре стиснул зубы и промолчал. Черт возьми, он до сих пор на что-то надеется со мной.

А Себас, как услышал мой рассказ, сразу стал плеваться в меня ядом. Потом не разговаривал со мной две недели. Затем все-таки начал со мной говорить, но каждый раз со злостью и раздражением. Сейчас он держится со мной очень отстранённо. Даже на день рождения мне ничего не подарил. Сказал, что забыл про него, что меня очень сильно обидело. Впервые за все годы нашей дружбы Себас забыл про мой день рождения.

И мы совсем перестали ходить в лес вместе. Я теперь по ночам выбираюсь из школы одна. Одеваюсь тепло, беру телефон с наушниками и сижу под деревом, слушая музыку. Но уже сильно похолодало, поэтому долго так не просидишь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Флёр спит, поэтому я очень тихо одеваюсь, беру сигареты, ключ, телефон, наушники и выхожу из комнаты. Открываю дверь прачечной, пересекаю задний двор, перелезаю через забор, нахожу наше дерево и сажусь под него на сырую землю, покрытую желтой листвой.

В ушах Бейонсе, в небе полная Луна… Этот момент почти идеален. «Почти», потому что все-таки холодно.

Вдруг рядом со мной под дерево кто-то опускается, что заставляет меня вскрикнуть от страха.

— Тише-тише, это я.

Облегченно закрываю глаза и выдыхаю.

— Себ, ты придурок. Нельзя так пугать. — Выключаю музыку и убираю наушники.

— Я не знал, что ты тут. Почему не позвала с собой?

— А почему ты не позвал меня с собой?

Себас хмыкает, поудобнее устраиваясь на жёлтой листве. Поджигает сигарету, затягивается и задумчиво смотрит в небо, выдыхая дым.

Мы молчим и курим. Общих тем для разговоров у нас уже давно нет. Как-то неожиданно Себастиан из моего друга превратился для меня лишь в парня моей подруги. А я для него в подругу его девушки.

Мне невыносимо больно терять его. Я уже давно смирилась с тем, что моим мужчиной он никогда не станет. Но как смириться с тем, что он перестаёт быть моим другом? Как смириться с тем, что мы отдаляемся все сильнее и сильнее? Как смириться с тем, что мы сидим с ним плечом к плечу, а поговорить нам не о чем?

— Как мы до этого докатились, Себ? — вопрос с большой горечью в голосе сам вырывается, а на глазах выступают слезы.

Он выбрасывает бычок и поворачивает ко мне голову.

— До чего?

— До того, что мы сидим с тобой вдвоём плечом к плечу, и нам даже не о чем поговорить.

Я набираюсь смелости и тоже поворачиваю к нему голову. Наши взгляды встречаются. В моих глазах стоят слезы, и я не знаю, видит ли он их в темноте. Но даже если и видит, мне все равно.

— Я не знаю, Кнопка, — он тяжело вздыхает. — Что-то сломалось между нами.

— И это не починить?

— Не знаю… — секунду медлит, будто сомневается, говорить ли, но все же решается. — А для чего чинить?

— Для того, чтобы все было, как раньше. Чтобы мы снова были лучшими друзьями.

Себас хмыкает.

— Ты хочешь, чтобы ты и я были лучшими друзьями?

— Конечно.

— А я не хочу.

— Почему?

Себ молчит, смотря мне ровно в глаза. Его тяжёлый взгляд пробирает до костей, и мне становится неуютно. Хочется поежиться. А еще лучше вскочить с места и убежать.

Что я и решаю сделать.

— Ладно, Себ, извини. Я пошла спать. Спокойной ночи.

Быстро поднимаюсь на ноги и бегу к забору.

— Кнопка, подожди! — доносится мне в спину, но я не останавливаюсь.

Буквально перепрыгиваю через забор и несусь со всех ног в школу. Я слышу, как Себ поспевает за мной. У двери прачечной он меня нагоняет, и внутрь мы заходим вместе.

— Закрой дверь, — бросаю ему и направляюсь на выход из прачечной.

Я слышу, как Себ торопится засунуть ключ и повернуть замок, а затем снова бежит за мной. Он догоняет меня у лестницы на второй этаж и останавливает за руку, как вдруг мы слышим приближающиеся голоса.

Себас реагирует быстрее. Хватает меня за запястье и оттаскивает под лестницу. Прижимает к углу и накрывает мой рот ладонью.

Это голоса нашего физрука и алгебрички. Что они делают в школе в это время? Учителя спят в соседнем от школы здании. Преподы спускаются на первый этаж и останавливаются прямо у лестницы. Обсуждают успеваемость седьмого класса, а также какие-то новые поручения директрисы.

Когда адреналин проходит, я осознаю, что Себ все так же вжимает меня в угол, нависая сверху, и держит мой рот зажатым. Я аккуратно убираю его ладонь. Он же не думает, что я сейчас вдруг начну громко говорить и выдам нас? Себас не сопротивляется и опускает руку.

Учителя все еще стоят и болтают. По всей видимости, они никуда не торопятся. Я набираюсь смелости и медленно поднимаю голову. Лицо Себа в нескольких сантиметрах от моего. Мы смотрим друг другу прямо в глаза и дышим одним воздухом. Я чувствую его дыхание: мята с сигаретами. Он наверняка чувствует мое: фрукты с сигаретами.

И теперь адреналин разливается по крови повторно. Намного сильнее, чем первый раз из-за того, что нас чуть было не поймали учителя. Себ так близко, что у меня начинает кружиться голова, а сердце, кажется, выпрыгнет из груди.

Я отвожу голову назад, но упираюсь затылком в стену. Почему он не отступит на шаг? Он ведь может сейчас тихонечко сдвинуться. Учителя говорят довольно громко, так что не услышат одного шага.

Боже, я сейчас задохнусь от его близости…

Себ аккуратно поднимает руку и проводит пальцами по моему лицу, смотря мне ровно в глаза. А меня от его едва ощутимых прикосновений прошибает мощнейший разряд тока.

Что он делает?

Вот сейчас он поднимает вторую руку и мягко фиксирует мое лицо пальцами.

Пульс резко учащается. Дыхание тоже. Воздух накаляется до предела. И я уже вижу, как в этих нескольких сантиметрах между нами сверкают искры, когда Себ едва слышно выдыхает мое имя:

— Мэриэн…

А затем преодолевает эти ничтожные три сантиметра между нами и касается своими губами моих.

Он целует меня. Сначала едва ощутимо, потом сильнее. Одну руку фиксирует на моем затылке, вторую опускает мне на талию.

Боже, я сейчас потеряю сознание…

Учителя уходят, и Себ начинает целовать меня еще сильнее. А я…

А что я?

А я отвечаю ему.

Я не понимаю толком, что происходит, но просто целую его в ответ. Так же сильно, так же страстно. Обвиваю его шею, запускаю ладонь в короткие волосы. Он так вжал меня в этот угол и так впился в мои губы, что я уже не могу дышать.

Я первая прерываю поцелуй. Мне самой отстраняться некуда, поэтому я слегка отталкиваю его.

— Что ты делаешь, Себ? Остановись. — Шепчу и в панике смотрю на него.

Господи боже мой, это мы сейчас с ним целовались, да? Я и Себас? Я и парень моей лучшей подруги?

Он снова подходит ко мне вплотную. Берет мое лицо в ладони и жадно всматривается в глаза.

— Я делаю то, чего хотим мы оба, и уже давно. — Он надрывно дышит. — Кнопка, я с ума по тебе схожу.

— Что ты несёшь, Себ? — только и успеваю сказать прежде, чем он снова накрывает меня поцелуем.

И я снова ему отвечаю…

И это самый сладкий поцелуй в моей жизни… Он обнимает меня, он прижимает меня к себе. Отрывается от моих губ и жадно целует лицо, волосы, потом снова находит губы.

— Мы должны остановиться, Себ, — пытаюсь сопротивляться, но он меня не слушает. Наоборот, целует еще сильнее. — Да стой же ты, — я все-таки нахожу в себе силы оттолкнуть его.

Пока он пытается отдышаться, быстро выставляю руки вперёд.

— Стой там и не приближайся ко мне.

Но разве он меня послушает?

Делает решительный шаг, опуская мои руки. Снова вжимает меня в стену и снова нависает сверху. Но не целует. Просто смотрит прямо в глаза. Снова между нами всего несколько сантиметров. И снова мы дышим одним воздухом.

— Я хочу расстаться с Флёр и быть с тобой, — его слова, как гром среди ясного неба.

— Что? Ты с ума сошёл? Нет!

Он берет мои лицо в руки.

— Но мы ведь оба хотим этого. Кнопка, я с ума по тебе схожу. Думаю о тебе постоянно. И это уже давно. Уже очень-очень давно. — Себ быстро сглатывает и продолжает. — Я совершил чудовищную ошибку, когда начал встречаться с Флёр. Она нравилась мне в детстве. Но только в детстве. Мои чувства к ней так и остались детской симпатией. Но ты… — Он снова берет мое лицо в ладони. А я стою, замерев, и боюсь пошевелиться. — Кнопка, ты просто не представляешь, какая ты…

— Себ, немедленно замолчи и отойди от меня, — мой голос сел. Я нахожусь в каком-то кошмаре.

— Нет.

— Этому не бывать, Себ. — Я качаю головой. Насколько это возможно в захвате его рук.

— Но ведь мы оба хотим этого. Я завтра же расстанусь с Флёр, она ничего для меня не значит. Я не люблю ее. И мы с тобой будем вместе. Ты и я.

И он снова меня целует. Но в этот раз я нахожу в себе силы не отвечать ему. Отталкиваю парня от себя, даю пощечину и убегаю в свою комнату.

Нет. Нет. Нет.

Флёр моя лучшая подруга, и нам с Себастианом никогда не быть вместе.

Глава 25. Strangers in the night

POV Егор

Наши дни

Мы продолжаем наш путь по какому-то тротуару. Селеста даже не даёт мне взять ее за руку. А мне это просто разбивает сердце. Но умом я понимаю, что она права. Через два с половиной часа я уеду в аэропорт, пробуду несколько дней в Вене, а потом вернусь домой. В свою серую и безнадежную жизнь.

Мы снова направляемся в сторону Сены и выходим на оживленную улицу с работающими ночными заведениями. Толпы курят на выходе и увлечённо разговаривают. Из баров доносится музыка.

— Селеста, давай посидим где-нибудь тут?

Она поворачивается ко мне.

— Ты устал?

— Если честно, да. Я встал сегодня в 6 утра на рейс, а уже 2 ночи. Я бы выпил кофе, потому что начинаю хотеть спать.

— Давай зайдём куда-нибудь.

Свободный столик нам смогли предложить только в третьем по счету заведении. Это оказался небольшой джаз-бар с живой музыкой. Мы садимся напротив сцены, на которой выступает группа джазовых музыкантов. Я заказываю кофе, Селеста тоже.

— Я в туалет, — оповещаю ее и ухожу.

В кабинке я долго смотрю на своё отражение в зеркале. Освежаю лицо холодной водой, промокаю его бумажными салфетками и вглядываюсь в красные от усталости глаза. Сильнее чем просто уснуть, я хочу уснуть именно с Селестой. Но это так и останется моей мечтой.

Возвращаюсь за наш столик, когда кофе уже подан. Довольно быстро выпиваю не крепкий американо и заказываю двойной эспрессо. Мне нужна лошадиная доза кофеина, чтобы дотерпеть до самолета.

Музыканты играют средне. Я не силён в джазе, но точно могу сказать, что саксофонист фальшивит. И гитарист не особо старается.

— Егор, — Селеста склоняется к моему уху, и ее горячее дыхание тут же его обжигает. — А ты на гитаре играешь, да?

— Да.

— И хорошо играешь?

— Ходил немного в музыкальную школу в детстве, но бросил. После нее занимался гитарой сам. В целом, нормально играю. На тусовках друзья меня часто просили что-нибудь спеть под гитару.

— Как интересно… У меня нет ни одного знакомого, который бы умел играть на гитаре.

Я удивленно вскидываю бровь.

— Это же самый распространенный музыкальный инструмент.

— Да, но я выросла в школе-интернате, где дети жили с понедельника по пятницу. В музыкальную школу ни у кого не было возможности ходить. Хотела бы я послушать, как ты играешь. Мне правда интересно.

Я улыбаюсь. Ее слова приятно греют. Да я готов играть ей сутки напролёт!

Делаю глоток своего крепкого эспрессо и смотрю на музыкантов на сцене. Видок у них будто они тут уже неделю без выходных и сна. Наверное, поэтому и не особо стараются.

Неожиданно меня осеняет идея.

— Я сейчас, никуда не уходи, — бросаю Селесте и подскакиваю со стула.

Подхожу к бару и спрашиваю:

— Извините, я могу поговорить с менеджером этого заведения?

Чернокожий парень-официант тут же становится серьезным.

— Какие-то проблемы, месье? Вы чем-то недовольны?

— Нет, все в порядке. Просто хотел задать один вопрос менеджеру или администратору, если он есть.

— У нас нет ни менеджера, ни администратора. У нас тут только владелец, и он очень строгий… Может, мы могли бы уладить вашу проблему, не прибегая к его помощи…?

И он смотрит на меня глазами, как у кота из «Шрека». Я ему улыбаюсь и спешу успокоить.

— Никаких проблем нет, в вашем заведении все замечательно. Просто мне нужно кое-что узнать. Позовите, пожалуйста, владельца.

Парнишка еще мнётся с ноги на ногу, но все-таки уходит звать хозяина. Через пять минут он возвращается вместе с тучным мужчиной низкого роста.

— Чем могу быть полезен, месье?

— Я хотел спросить, могу ли я сыграть на гитаре у вас на сцене. Готов заплатить.

Его глаза округляются в удивлении.

— У нас нет такой услуги, месье. Наши музыканты — большие профессионалы. Люди приходят к нам специально, чтобы послушать их. Мы не можем позволять играть всем, кто захочет. Мы дорожим нашей репутацией…

— Месье Гризпан, — обращаюсь к нему, прочитав фамилию на бейджике. — Ваши музыканты играют «на отвали». Саксофонист сильно фальшивит, у гитариста плохо настроена гитара. Поверьте, таким составом вы намного быстрее потеряете своих постоянных посетителей. Я готов заплатить вам любые деньги прямо сейчас. Дайте мне только сыграть одну песню.

Мужчина проходится по мне придирчивым взглядом. Явно размышляет, сколько с меня содрать.

— У нас можно играть только джаз, — наконец, говорит.

— У меня будет джазовая песня. Фрэнк Синатра.

— Фрэнк Синатра? Но только не рождественская! Сейчас лето!

— Не рождественская, не переживайте. Я прекрасно понимаю, что сейчас не время для Jingle Bells или Let it snow.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Он снова меня пристально изучает, а я уже теряю терпение, потому что замечаю боковым зрением, как Селеста не сводит с меня недоуменного взгляда.

— Две тысячи евро, — наконец, изрекает.

У меня глаза на лоб лезут от такого ценника.

— Идёт, — говорю ему и достаю карточку из бумажника.

Мужчина быстро переглядывается с тем парнем, который его ко мне привёл, и торопится подать мне терминал для оплаты. Видимо, боится, что я передумаю.

Как только из аппарата вылезает чек, мужчина жестом прогоняет со сцены музыкантов, взбирается туда сам и объявляет в микрофон:

— Дорогие дамы и господа, минуточку внимания! Сейчас для вас сыграет и споёт наш гость!

Посетители начинают хлопать, я поднимаюсь на сцену, подмигиваю шокированной Селесте, беру гитару, настраиваю ее, как надо, ставлю стул у микрофона, сажусь и говорю:

— Всем доброй ночи! Я хочу посвятить эту песню одной прекрасной девушке, которую случайно встретил примерно 10 часов назад и которая покорила меня с первой минуты знакомства. Селеста, ты необыкновенная, и эта песня для тебя.

Она смотрит на меня, широко распахнув глаза и слегка приоткрыв рот от удивления. Гости в зале хлопают и свистят, а я улыбаюсь ей и начинаю петь очень старую песню Фрэнка Синатры, как будто про нас с Селестой написанную — Strangers in the night.

Strangers in the night exchanging glances

Незнакомцы в ночи обмениваются взглядами,

Wond'ring in the night what were the chances

Гадая в ночи, каковы шансы

We'd be sharing love

Найти свою любовь,

Before the night was through.

Пока ночь в разгаре.

Something in your eyes was so inviting,

Что-то в твоих глазах было так маняще,

Something in your smile was so exciting,

Что-то в твоей улыбке было так волнующе,

Something in my heart,

Что-то в моём сердце

Told me I must have you.

Сказало мне, что у меня должна быть ты.

Strangers in the night, two lonely people

Незнакомцы в ночи, два одиноких человека,

We were strangers in the night up to the moment

Мы были незнакомцами в ночи до того момента,

When we said our first hello.

Пока не сказали наше первое "Привет"!

Little did we know

Мы не знали,

Love was just a glance away,

Что наша любовь — в шаге от нас,

A warm embracing dance away and -

Тепло танца окутало нас, и

Ever since that night we've been together.

Начиная с этой ночи мы всегда будем вместе.

Lovers at first sight, in love forever.

Любовь с первого взгляда, любовь на века

It turned out so right,

Стала правдой

For strangers in the night.

Для незнакомцев в ночи.

…love was just a glance away,

…любовь была в шаге от нас,

A warm embracing dance away and -

Тепло танца окутало нас, и

Ever since that night we've been together.

Начиная с этой ночи мы всегда будем вместе.

Lovers at first sight, in love forever.

Любовь с первого взгляда, любовь на века

It turned out so right,

Стала правдой

For strangers in the night.

Для незнакомцев в ночи.

Когда я заканчиваю петь, зал мне рукоплещет и свистит намного громче и сильнее, чем музыкантам, которые были на сцене до меня. Я в течение всей песни не сводил глаз с Селесты. Сначала она смотрела на меня ошарашено, потом постепенно расслабилась и уже в самом конце стала улыбаться, демонстрируя мне свои прекрасные ямочки на щеках.

Я спускаюсь со сцены и иду к нашему столику. Сажусь на стул и смотрю на нее.

— Ты сумасшедший, мой прекрасный незнакомец, — улыбается, качая головой, а потом тянется ко мне и целует в губы.

Я обнимаю ее и с удовольствием отвечаю. Я чувствую сквозь поцелуй ее улыбку. Когда Селеста прерывается, я обнимаю ее еще крепче, прижимая к себе и зарываюсь лицом в ее волосы.

— Егор, ты прекрасно поешь и играешь, — говорит мне на ухо. — Ты очень талантлив. И ты просто замечательный парень и человек. Я никогда не встречала таких, как ты.

— Это я никогда не встречал таких, как ты. И ты тоже очень талантлива! Ты превосходно танцуешь и ты пишешь прозу.

— Нет, Егор, — говорит строго. — Танцы — это не про меня. А что касается писательства, то оно давно в прошлом.

Селеста высвобождается из моих объятий и смотрит мне прямо в лицо. Затем аккуратно гладит его ладонями. В ее глазах стоят слезы.

— Встреча с тобой — лучшее, что случалось со мной за очень много лет. Ты мой князь Андрей, — тихо говорит, и одинокая слеза скатывается по ее щеке.

— Кто-кто?

— Князь Андрей Болконский.

— Кто это? — удивленно спрашиваю и вытираю слезу на ее щеке.

— Герой романа «Война и мир».

Я лишь вздыхаю. Естественно, я не читал «Войну и мир».

— Селеста, у меня такое ощущение, что я ждал встречи с тобой всю свою жизнь. Это лучшая ночь в моей жизни.

Она начинает плакать еще сильнее, и я привлекаю ее к себе.

— Ну чего ты, тише-тише.

Снова целую ее волосы, ее лицо, ее губы, и она постепенно успокаивается. Но Селеста так крепко меня сейчас обнимает, так крепко прижимается ко мне… Я теряю рассудок.

— Селеста, ты, как солнце, появилась в моей серой жизни и все озарила. — Она довольно улыбается. — Моя солнечная девочка, — шепчу ей в губы и целую.

— Егор, пойдём дальше. Сколько у нас еще времени?

Я бросаю взгляд на часы.

— Полтора часа, — говорю со всей болью, с какой могу.

Глава 26. Лучшая ночь в жизни

POV Кнопка

9 лет и 8 месяцев назад

После того поцелуя я старалась избегать Себастиана. На людях виду я, конечно, не подавала и держалась с ним, как обычно, но вот наедине я старалась с ним не оставаться. Даже перестала ходить в лес по ночам. Но Себ ко мне и не навязывался. Не пытался меня выцепить, не писал сообщения. Тоже вёл себя, как ни в чем не бывало, чему я была очень рада. Флёр я, естественно, ничего не рассказала.

И вот я сижу в пятницу поздно вечером в своей комнате и пишу роман. Почти вся школа по традиции разъехалась на выходные домой, и я осталась одна. Сейчас допишу главу и лягу на кровать с книгой. Примерно год назад я увлеклась русской литературой. Сейчас читаю «Войну и мир», уже третий том. Он мне нравится намного меньше второго и первого. Слишком много про войну и слишком мало про любовь. А я так жду сцен между Наташей Ростовой и князем Андреем Болконским!

Неожиданно дверь комнаты резко распахивается и в нее влетает Себастиан. Громко захлопывает и поворачивает ключ в замке.

— Себ? Ты же уехал домой.

— Не уехал.

Я встаю со стула и недоуменно смотрю, как он направляется ко мне. Руки уже предательски задрожали. Друг становится ко мне вплотную и тяжело дышит.

— Кнопка, нам надо поговорить.

— Да, ты прав. Я считаю, что мы должны забыть тот поцелуй и жить так, будто его не было.

— А я так не считаю. Я считаю, что я должен расстаться с Флёр и быть с тобой. И плевать на всех.

— Нет, Себ, — я быстро трясу головой. — Этому не бывать.

Он на секунду зажмуривается и крепко сжимает кулаки. Потом открывает глаза и аккуратно кладёт свои ладони мне на талию. Она тут же начинает гореть, и я хочу сделать шаг назад, но Себас усиливает захват, не давая мне сдвинуться.

— Ты нужна мне, — тихо говорит. — Я все время думаю о тебе, с ума по тебе схожу.

— Себ, мы не можем, — почему-то перехожу на шёпот. Дрожащий шёпот. — У меня нет никого ближе Флёр! А она любит тебя. Я не могу так, Себ.

— Но нас ведь тянет друг к другу! Мы оба хотим этого!

Себ резко притягивает меня к себе и крепко обнимает, зарываясь лицом в мои волосы.

— Кнопка, ты мне уже даже снишься.

От такого признания на глаза навернулись слезы.

— Она моя лучшая подруга, Себ. Ты сам ее выбрал. Ты сам проявил к ней инициативу. Зачем ты это сделал, если тебя тянуло ко мне?

Он от меня отстраняется и смотрит ровно в лицо. В его глазах столько боли, что сердце сжимается. В моих наверняка ее не меньше.

— Флёр нравилась мне в детстве. Но это так и осталось детской симпатией. А в какой-то момент я посмотрел другими глазами на тебя. Но было уже поздно, потому что я начал встречаться с ней.

Я лишь горько хмыкаю.

— И когда ты посмотрел на меня другими глазами?

— Думаю, все началось, когда ты стала встречаться с тем Антуаном, но тогда я еще не отдавал себе отчета в своих чувствах к тебе. Просто меня раздражал факт наличия у тебя парня, но я сам не понимал, почему именно. Тогда я был уверен, что влюблён в Флёр. Я понял, что мне нужна только ты, когда увидел, как ты танцуешь на тот мой день рождения в баре в Лизье. Просто смотрел на тебя и медленно терял голову. И с того дня только о тебе и думаю постоянно.

Я уже не могу сдержать слез, они градом текут по моему лицу. Себас снова притягивает меня к себе и собирает поцелуями каждую слезинку.

— Себ, остановись, — шепчу ему.

— Нет. Никогда не остановлюсь.

Он доходит до моих губ и мягко их касается. Потом усиливает поцелуй, я не хочу отвечать ему, но мои губы живут своей жизнью и не слушаются меня. А потом и мои руки как-то сами обвивают спину Себа. Он спускается поцелуями к шее, я запрокидываю голову и издаю лёгкий стон. Затем мы соприкасаемся лбами и снова дышим одним воздухом.

— Мы нужны друг другу, Кнопка, — шепчет, — мы хотим быть вместе. Какое нам дело до всех остальных? Флёр, Андре… Они для меня уже давно не важны. Для меня важна только ты.

— А для меня они важны. Особенно Флёр. У меня нет никого ближе нее.

— У тебя есть я.

Я ничего на это не отвечаю. Сердце так колотится от его признаний, что слова застревают в горле.

— Кнопка, я люблю тебя.

И в эту секунду я перестала дышать… Время остановилось, жизнь вокруг остановилась. Сейчас есть только я, Себастиан и его слова.

«Кнопка, я люблю тебя», — пульсирует в висках.

— И я люблю тебя, Себ, — признание само срывается с губ дрожащим шепотом.

Он шумно выдыхает и снова меня целует. Сильно, страстно.

Разве поцелуй может быть ТАКИМ?

Когда каждое прикосновение губ током расходится по всему телу, когда дыхание сбивается, когда сердце пропускает удары… Когда разум отключается и не думает ни о чем кроме этого момента — самого божественного, самого прекрасного, самого сладкого.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Себастиан не уходит из моей комнаты. Мы до глубокой ночи лежим на кровати и целуем друг друга. И я больше ни о чем и ни о ком не думаю: ни о Флёр, ни об Андре, ни об обстоятельствах между нами. Мы даже почти не говорим.

И так мы с Себастианом и засыпаем на моей кровати: в одежде и поверх покрывала. Себ не предпринимал попыток меня раздеть, за что я благодарна ему.

Я просыпаюсь утром раньше Себа и просто смотрю на него спящего. За всю ночь он ни разу не выпустил меня из своих рук. Я аккуратно провожу ладонью по его чёрным, как смоль, волосам.

Я люблю его.

Но я не знаю, как мне быть дальше. Я не могу так поступить с Флёр. Это будет означать конец нашей дружбы. Флёр очень нежная и ранимая, для нее такое предательство будет большим потрясением. К тому же у подруги слабый иммунитет и все время какие-то проблемы со здоровьем. Я боюсь, что она может не перенести такую трагедию. Как минимум, нервный срыв у нее точно будет.

Себ как будто чувствует, что я проснулась, потому что тоже открывает глаза. Видит меня и расплывается в улыбке.

— Доброе утро, моя любимая, — тихо говорит и притягивает к себе.

А у меня от его «моя любимая» уже по всему телу заплясали мурашки, а в животе запорхали бабочки.

Я лежу на плече Себа, он перебирает пальцами мои волосы. Потом поднимает мое лицо и целует.

— Кнопка, сегодня была лучшая ночь в моей жизни, — шепчет, покрывая меня поцелуями.

— И моя, — так же шепчу ему.

— У нас теперь много таких ночей будет. Я в понедельник же расстанусь с Флёр. Предвижу, что Андре тоже не простит мне отношения с тобой. Так что потерпим их неприязнь и обиды до конца школы, всего полгода осталось. Ну а потом нам с тобой уже никто не будет мешать. Я люблю тебя, Кнопка.

У меня в горле уже образовался ком. Стараюсь быстро его сглотнуть.

— Я как раз хотела обсудить это с тобой, Себ. Я не хочу, чтобы ты расставался с Флёр, и она про нас знала.

Он удивленно на меня смотрит.

— Но я не хочу быть с ней. Я хочу быть с тобой, а ты хочешь быть со мной.

— Да, но в то же время я не могу поступить так с Флёр. Пойми меня, Себ, она моя лучшая подруга.

— А Андре мой лучший друг, но я все равно буду с тобой, несмотря на его чувства к тебе. Более того, если он еще хоть одну попытку предпримет тебя закадрить, я бошку ему сверну. Я устал уже смотреть, как он возле тебя крутится. — Последние слова Себ говорит с большой злостью, почти выплевывает. — Кнопка, мы хотим быть вместе и будем. И плевать на них всех.

Я перевожу дыхание и стараюсь сказать, как можно более убедительно.

— Себ, я запрещаю тебе расставаться с Флёр. И уж тем более публично объявлять о наших отношениях.

— Я не понимаю тебя. А как мы тогда будем вместе? Только не говори мне, что ты уже передумала! Я никогда не поверю, что ты не хочешь быть со мной.

— Я не передумала, и я хочу быть с тобой. Но в то же время я не могу поступить так с Флёр.

— И как мы тогда будем?

— Так и будем, Себ. Как сейчас. Ее нет, и мы вместе. Но в понедельник утром она вернется, и мы снова будем изображать из себя друзей.

Он отстраняется и удивленно смотрит.

— Я правильно понимаю, что ты предлагаешь мне продолжать встречаться с ней, а с тобой быть тайно? По выходным, когда ее нет.

— Да, — с трудом выдавливаю из себя.

— То есть, ты типа будешь моей любовницей???

— Давай не будем вешать ярлыки…

Себ переворачивается на спину и беспомощно накрывает лицо ладонями.

— Потерпим так до конца школы, а там решим. Ты ведь сам сказал, что всего полгода осталось, не так уж и много…

Он резко ко мне поворачивается.

— И тебе будет нормально наблюдать меня с ней, да? — плюется ядом. — Как я ее обнимаю и целую?

— Я уже привыкла к этой боли. Так что на полгода больше, на полгода меньше — значения не имеет.

— А для меня имеет! Я не хочу быть с ней!

— Себ, всего полгода.

— А что потом? Все равно я с ней расстанусь, все равно она про нас узнает. Я не собираюсь всегда держать наши отношения в тайне. Я хочу, чтобы весь мир знал, что Мэриэн Готье — моя девушка!

— Поверь, я тоже хочу, чтобы весь мир знал, что Себастиан Видаль — мой парень. Но давай не сейчас будем это объявлять?

Он тяжело вздыхает и качает головой. Я придвигаюсь к Себасу и обнимаю его, а потом начинаю целовать лицо.

— Я люблю тебя, Себ. И больше всего на свете я хочу быть с тобой. Но, пожалуйста, давай пока так? Мне нужно морально подготовиться к тому, чтобы сказать об этом Флёр. Лучше всего это сделать после школы.

Он лежит, не двигаясь. Даже не отвечает на мои поцелуи.

— Только полгода, Кнопка, — наконец, говорит. — Только до конца школы. Потом я с ней расстанусь, и мы не будем с тобой прятаться.

— Да, хорошо, — облегченно выдыхаю.

— Но у меня есть одно условие.

— Какое?

Я от него слегка отстраняюсь, а Себ поворачивает голову в мою сторону.

— Ты ни с кем не встречаешься. Даже не флиртуешь ни с кем. Я тебя делить не намерен. Ты только моя, Мэриэн.

Глава 27. Худшая ночь в жизни

POV Егор

Наши дни

Мы выходим из джаз-бара и идём по тротуару в сторону Сены. Сейчас Селеста позволяет мне держать ее за руку, и я безумно этому рад.

— До сих пор не могу поверить, что ты поднялся на сцену и спел! Зачем ты это сделал?

— Ты же сказала, что хочешь послушать, как я играю и пою.

— Да, но я не думала, что ты сделаешь это тут же! — она смеётся. — Спасибо, Егор. Я правда тронута. Еще ни один мужчина не пел для меня.

Это признание заставляет меня повернуть к ней голову.

— Правда?

— Да. — Она хитро прищуривается и заговорщицки шепчет. — Ты стал у меня первым.

Я смеюсь. Эти слова с двойным смыслом почему-то греют душу. Селесте 26 лет, и вряд ли я могу хоть в чем-то стать у нее первым мужчиной. Но если мне это все-таки удалось, я рад. Безумно рад.

— И часто ты раньше пел девушкам?

— Не часто.

— Но все-таки кому-то пел? — выгибает бровь.

— Пел.

— Кому?

— Любимой девушке.

— И что ты ей пел? — не унимается. И задаёт этот вопрос резче предыдущих.

— Разное пел. В том числе серенады под окном.

Она резко останавливается на тротуаре и выдергивает свою руку из моей.

— Ты серьезно пел девушке серенады под ее окном??

— Да.

Смотрит на меня недоуменно, потом сцепляет челюсть и, не говоря ни слова, идёт вперёд.

— И что же ты на ней тогда не женился, раз так ее любил, что серенады под окном пел? — говорит со злостью.

Мне ее реакция на мои слова кажется странной. Ревнует? Но с чего вдруг, если я для нее просто незнакомец?

— Я хотел, но она отказалась выходить за меня.

— Это та самая, которой ты делал предложение на кладбище в годовщину смерти ее мамы?

— Да.

— Ну тогда понятно, — фыркает. — И чем ты ей не угодил? Плохо пел?

— Наверное. — Я смеюсь.

Мы продолжаем путь молча. Селеста скрестила руки на груди, так что больше я не могу взять ее ладонь. А мне без ее руки вдруг так холодно стало. Я скашиваю взгляд на девушку: она о чем-то напряжённо думает. Аж на лбу выступила маленькая морщинка. Интересно, что у нее сейчас в голове?

— В баре ты сказал, что это лучшая ночь в твоей жизни, — прерывает затянувшееся молчание.

— Да.

— А какая была худшей?

Хороший вопрос. Долго думать мне не нужно.

— Мой школьный выпускной.

Именно в эту ночь Максим сказал мне в глаза, что любит Кристину. А потом взял ее за руку и ушёл с ней из ресторана, в котором мы отмечали окончание школы. Одно дело знать, что твоя девушка и твой лучший друг любят друг друга, а другое дело — видеть, как они уходят вдвоём, держась за руки.

Это особенная боль, ни с чем не сравнимая.

— В этом мы с тобой похожи. У меня мой школьный выпускной тоже был худшей ночью.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 28. Выпускной

POV Кнопка

9 лет назад

Я мечтала о том, чтобы эти полгода прошли и Себ расстался с Флёр, но в то же время я безумно боялась этого. Себастиан и Флёр не прекращали отношения друг с другом формально, но отношения между ними изменились кардинально. Себ был с ней просто «для галочки», просто потому что я его об этом попросила. Подруга уже через два месяца стала мне жаловаться.

— Мне кажется, Себастиан отдалился от меня в последнее время, — сказала она мне однажды, когда мы уже легли спать.

— С чего ты это взяла? — аккуратно интересуюсь.

— Он больше не тянется ко мне за поцелуем первый, а если это делаю я, то целует очень быстро. Постоянно отказывается проводить вместе время. То он устал после тренировки, то он хочет посмотреть фильм, то он хочет почитать книгу. Каждый раз новые причины придумывает.

— Может, правда устал или занят, — осторожно выдвигаю версию.

— Не знаю, Кнопа. Но что-то изменилось между нами. Я уже даже готова к близости с ним и сказала об этом.

От этих слов мое сердце затрепетало.

— А он что? — спрашиваю, стараясь не выдать своей дрожи.

— Сказал, что теперь он не готов. Кнопа, это просто невероятно! Когда он хотел секса, была не готова я. Когда секса захотела я, не готов он! Вот как это понимать?

С души упал камень. Я прекрасно осознаю свою роль любовницы, я сама на ней настояла, но если у Себаса с Флёр будет что-то больше поцелуя в губы, я это не перенесу.

— Дай ему немного времени, Флёр. Мне кажется, Себ слишком переживает из-за скорого поступления в университет.

— Возможно, ты права…

Мы с подругой замолкаем, и я жду, когда она уснёт, чтобы пойти в лес с Себастианом. Мы с ним сбегаем почти каждую ночь. Выходные, когда все разъезжаются, мы проводим полностью вместе. Спим в его или в моей комнате.

Я никогда не думала, что спать в одной кровати с мужчиной может быть так сладко. Я спала с Антуаном и с Полем, но это и близко не сравнится с ощущениями, которые я испытываю, когда засыпаю вместе с Себом.

По будням, когда друзья в школе, мы с Себастианом ведём себя, как и обычно. Но тем не менее каждый день он присылает мне сообщение «Доброе утро, любимая». Иногда пишет смски в течение дня и по вечерам, когда мы с Флёр сидим в своей комнате и делаем уроки. Мы можем обсуждать с подругой какие-то наши дела, когда вдруг мне падает сообщение от Себа: «Люблю тебя безумно». И мне стоит больших усилий, чтобы не расплыться в счастливой улыбке перед Флёр и тем самым не выдать себя.

Все у нас с Себом хорошо, кроме одного: он очень сильно меня ревнует. То ему кажется, что я заигрываю с Андре, то ему кажется, что ко мне проявляет внимание кто-то из параллельного класса. Успокаивать Себастиана становится все сложнее и сложнее. Он уверен, что если бы мы с ним не прятались, то никто бы ко мне не подкатывал. А так все думают, что я свободна, вот и проявляют инициативу.

Флёр уснула, поэтому я тихо встаю с кровати, одеваюсь, беру ключ и выхожу из комнаты. Себ сидит на стиральной машинке в прачечной и ждёт меня.

— Наконец-то! Я уже заждался тебя. Почему так долго?

— Флёр решила поболтать перед сном.

Себ спрыгивает на пол и целует меня.

— Я соскучился по тебе, — шепчет в губы.

— И я по тебе.

Мы выходим из школы, перелезаем через забор и идём к нашему дереву. Там Себ не спешит прикурить сигарету, а прижимает к этому дереву меня и страстно целует.

— Моя любимая, — он крепко обнимает. Потом вдруг резко от меня отстраняется и с подозрением смотрит. — А о чем ты сегодня на физкультуре говорила с Алексом из параллельного класса? Ты долго с ним стояла.

— Он что-то спрашивал меня про экзамен по литературе, который будет на следующей неделе.

— А почему он решил спросить именно у тебя, а не у Флёр? Это она ведь отличница.

— Но по литературе же я лучше всех, — я стараюсь разрядить обстановку легкой улыбкой.

Себ хмурится.

— Несколько дней назад он тоже подходил к тебе. О чем ты с ним тогда говорила?

— Не помню. — Я уже начинаю терять терпение. Эти допросы мне надоели. — Себ, в чем ты меня подозреваешь? Я люблю только тебя.

Он вздыхает и проводит по моему лицу ладонью.

— Извини. Я просто все время боюсь, что тебя кто-то может увести у меня.

— Ну что ты такое говоришь? — я целую его в губы. — Разве это возможно?

— Мне хочется верить, что нет.

— Конечно, нет. Себастиан, я только твоя.

— Правда?

— Да.

— Но ведь никто не знает, что ты моя, все думают, что ты свободная девушка…

Я закатываю глаза.

— Себ, успокойся. Ко мне никто не подкатывает. Алекс просто спросил у меня про предстоящий экзамен и все.

— Ладно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И он снова меня целует. Сейчас идёт снег и довольно холодно, но нас с Себом греет наша любовь. На самом деле мы с ним можем целоваться ночью на холоде часами.

— Кнопа, а мы будем с тобой вместе жить после школы? — спрашивает, когда мы прерываем поцелуй.

Я в удивлении на него смотрю.

— Ты же говорил мне как-то раз, что не готов жить с девушкой.

— С какой-то девушкой не готов, а с тобой готов.

Я смотрю на него в недоумении. А Себ тем временем очень даже серьёзен.

— Ты действительно хочешь, чтобы мы жили вместе?

— Да, очень. Представь, как будет здорово. Мы каждый день будем вместе засыпать и просыпаться, будем планировать выходные, будем готовиться к экзаменам, смотреть фильмы по вечерам, заказывать пиццу…

Я не могу сдержать улыбки.

— Я была бы счастлива, — тихо говорю ему.

— И я.

Мы берёмся за руки и возвращаемся в школу.

Выпускной стремительно приближается. Себас намерен расстаться с Флёр на следующий же день после него. Более того — он собирается объявить ей, что мы с ним вместе. Последнее меня пугает больше всего.

За несколько дней до выпускного я решаю аккуратно поднять эту тему.

— Себ, — зову его.

Сейчас суббота, все разъехались, мы с ним лежим на лужайке в лесу и греемся на солнышке.

— Что? — он медленно перебирает пальцами мои локоны.

— Я хотела тебя попросить не говорить Флёр о нас с тобой, когда ты будешь расставаться с ней. Я потом сама ей скажу. Просто расстанься и все, не рассказывая про нас.

— И когда ты ей скажешь? Я же знаю, что ничего ты ей не скажешь. А прятаться после выпускного я больше не намерен.

Я тяжело вздыхаю.

— Пожалуйста, Себ, это важно для меня. Она моя лучшая подруга, я не могу так с ней поступить.

— А Андре мой лучший друг. Но я же начал отношения с девушкой, в которую он влюблён с шести лет. Кстати, что-то он зачастил тебе звонить по выходным. Мне это не нравится. И я правильно понял, что позавчера он звал тебя к себе в гости на выходные? Мне не послышалось?

Я молчу. Андре действительно перед окончанием школы решил предпринять еще одну попытку завоевать меня. Он теперь приглашает меня на выходные к себе домой и постоянно звонит. Мне приходится прятаться от Себаса в ванной и включать воду в раковине, чтобы поговорить с Андре.

— Ну, он всех нас приглашал… — мямлю.

— Меня не приглашал. Я потом отдельно у него спросил, он сказал, что гостей у себя на выходных не ждёт. Значит, он звал только тебя. — Себ говорит это раздраженно.

Я спешу перевести разговор на ту тему, которую я начала.

— Так как насчёт Флёр? Я бы сама хотела сказать ей про нас с тобой.

— Когда ты хочешь сказать ей про нас?

— Попозже. Я посмотрю, куда она поступит. Флёр ведь тоже на филологический в Сорбонну собирается.

— А если она поступит вместе с тобой? Ты будешь учиться с ней на одном курсе и продолжать скрывать наши отношения?

— Нет-нет, — тороплюсь его успокоить. — Конечно, уже не буду скрывать, мы ведь с тобой будем вместе жить.

Себас снимает меня со своего плеча и поднимается на покрывале.

— Нет, мы с тобой уже давно все решили, Кнопка. Мне не нравится, что за несколько дней ты вдруг решила поменять наш план.

В этот момент у меня звонит телефон. Мы с Себом одновременно бросаем взгляд на экран. Это Андре.

Мысленно чертыхаясь, я беру трубку.

— Кнопа, привет! — доносится его звонкий голос. Звук в телефоне включён на полную, а вокруг нас с Себом в лесу тишина, поэтому я спешу убавить громкость.

— Привет, Андре!

— Как дела?

— Нормально, книгу вот читаю. Ты что-то хотел?

— Да, я подумал, как насчёт того, чтобы нам с тобой на выпускном подать заявку на звание короля и королевы бала?

— Ой, нет, Андре, извини, я не готова к такому.

Выбор короля и королевы бала — это традиция на нашем выпускном. Ученики сами подают заявку на это звание, потом во время выпускного их имена загораются на экране и другие ученики голосуют. Большинством голосов выбирается пара, которая коронуется.

— Кнопа, ну ты же знаешь, что ты главная королева нашей школы, — он слегка смеётся. А мне вот не до смеха, потому что Себ стремительно меняется в лице. — В общем, на самом деле я уже подал нас с тобой. Не обижайся.

Я нервно смеюсь.

Твою ж мать.

— Ладно, Андре. Давай обсудим в понедельник?

— Хорошо. До встречи, Кнопа.

— До встречи.

Я отключаю звонок и смотрю на Себастиана. У него уже задергались желваки.

— Что он хотел? — метает своими чёрными глазами молнии.

— Да так… Ничего особенного… — я нервно накручиваю на палец прядь волос. — Любимый, поцелуй меня.

— Только после того, как ты мне ответишь, что он хотел.

Ясно. Тогда я сама тянусь к нему за поцелуем. Себ перехватывает меня за руки и валит на покрывало, держа мои запястья в захвате над головой. Он склоняет своё лицо надо моим и надрывно дышит.

— Себ, я хочу тебя, — предпринимаю еще одну попытку смягчить его.

— Мэриэн, ответь мне, зачем он звонил.

Проклятье. Я молчу.

— Мэриэн, я сейчас сам ему позвоню и все про нас расскажу. Что он хотел?

— Он сказал, что подал меня и себя в заявки на короля и королеву бала. — Я вижу, как Себ стремительно меняется в лице и становится чернее тучи. — Но мы все равно с ним не выиграем! Наверняка победят Люис и Одри из параллельного. Они ведь самая популярная парочка.

Себастиан резко отстраняется и садится на покрывале ко мне спиной.

— Я скажу и Флёр, и Андре на следующий же день после выпускного. И это не обсуждается.

Себ встаёт и уходит по направлению к школе, оставляя меня одну на покрывале. Слезы градом текут по лицу.

Я не готова потерять Флёр. Я не могу…

В день выпускного мы с Флёр собираемся и красимся в нашей комнате. Скоро торжественная часть, на которую прибудут родители. После нее они уедут, а ученики останутся праздновать в актовом зале и встречать рассвет. Это будет наша последняя ночь в школе. Завтра утром мы покинем ее навсегда.

На Флёр пышное платье до колен цвета пыльной розы. На мне длинное прямое в пол серебристого цвета. Мы сами делаем себе макияж и крутим друг другу волосы. Я вся, как на иголках. Завтра утром, когда мы будем покидать школу, Себ все расскажет Флёр и Андре.

Подруга чувствует неладное, поэтому последние пару недель я то и дело ловлю ее с красными опухшими глазами. Она говорит, что это из-за того, что она не хочет прощаться со школой, но я-то знаю правду. Последние пару месяцев Себастиан открыто стал на нее забивать.

Я докручиваю ей последний локон, сбрызгиваю его лаком, и Флёр поднимается посмотреть на себя в зеркале.

— Ты очень красивая, — говорю ей с грустной улыбкой.

— Спасибо, Кнопа. Ты тоже.

Я поворачиваю ее к себе за руку.

— Флёр, я хочу тебе кое-что сказать, — произношу с дрожью в голосе и чувствую, как на глаза наворачиваются слезы.

— Да, что такое?

— Я хочу чтобы ты всегда знала: я люблю тебя. И ты моя самая лучшая подруга. Помни, пожалуйста, об этом всегда, что бы ни случилось.

— Кнопа, я знаю это, — Флёр расплывается в улыбке. — И я тебя очень сильно люблю.

Мы крепко обнимаем друг друга.

— Пообещай мне, что всегда будешь помнить, что я тебя люблю, Флёр, — шепчу ей. — Что бы ни произошло.

— Конечно, буду помнить.

Мы размыкаем объятия, берём наши клатчи и спускаемся в актовый зал. Андре и Себас уже ждут нас.

— Кнопка, ты просто красотка! — Андре делает ко мне резкий шаг и торопится поцеловать в щеку.

Я поспешно от него отстраняюсь, стараясь не смотреть в этот момент на Себастиана. Через какое-то время приезжают и родители. Моя мать на удивление тоже тут. Я не была дома и не общалась с ней с прошлых летних каникул, когда переспала с Полем и расстроила тем самым свадьбу Элайзы.

Папа при встрече обнимает меня и целует в обе щеки. Мать тоже слегка приобнимает меня за плечи. Затем мы проходим к своим местам и слушаем торжественную часть. Она длится часа три. Сначала все учителя двигают напутственную речь, потом нам вручают аттестаты, потом мы слушаем небольшой концерт.

В итоге в 9 вечера все заканчивается и родители уезжают.

— Еще раз с окончанием школы, дочка, — отец меня крепко обнимает. — Ждём тебя завтра дома.

— Хорошо, папа.

После него меня обнимает мать.

— Поздравляю, Мэриэн. До завтра.

— До завтра, мама.

В 9 вечера в актовом зале начинается фуршет с вечеринкой. Мне не сказать, что весело. Все танцуют кроме меня. Я зареклась не танцевать, когда познакомилась со своей биологической матерью. Поэтому я просто сижу за столом и потягиваю сок, пока все одноклассники и ребята из параллельного класса отрываются на танцполе.

Рядом со мной сидят все мои друзья. Флёр из солидарности, Себ якобы потому что не танцует Флёр, а на самом деле тоже из-за меня, и Андре. Не танцую я — поэтому не танцуют и они трое.

Я нахожу под столом ладонь Флёр и крепко ее сжимаю. Она поворачивается ко мне и широко улыбается. Я хочу почувствовать ее рядом, пока у меня есть такая возможность.

— Все будет хорошо, Кнопа. Не переживай. Мы с тобой поступим на филологический в Сорбонну. Я даже не сомневаюсь в этом.

— Я тоже, — сглатываю ком в горле.

Неожиданно глохнет музыка и на сцену выходит директриса.

— Дорогие выпускники! А сейчас пришло время выбирать короля и королеву сегодняшнего вечера! Возьмите, пожалуйста свои пульты для голосования.

Народ расходится с танцпола к своим местам за столом и берет пульты. На большом экране загораются фамилии пяти пар, среди которых я и Андре. Я снова стараюсь в этот момент не смотреть на Себастиана.

— Голосуем! — объявляет директор и включает обратный отсчёт 30 секунд.

Я жму за Люиса и Одри из параллельного класса. Это же прошу сделать и Флёр.

Обратный отсчёт заканчивается, а затем еще 30 секунд идёт автоматический подсчёт голосов.

— Королем и королевой бала становятся… — Директриса делает драматичную паузу, а затем на большом экране высвечиваются наши с Андре имена.

Господи, только не это…

— Андре Дюбуа и Мэриэн Готье! — торжественно объявляет в микрофон директриса.

Мне не нужно оборачиваться на Себастиана, чтобы почувствовать, в какой ярости он сейчас находится. Счастливый Андре тут же подскакивает со своего места и берет меня за руку, чтобы вместе подняться на сцену.

Я хочу просто провалиться сквозь землю. Мельком со сцены бросаю взгляд на Себа. Он прожигает нас с Андре взглядом. Директриса что-то говорит в микрофон, потом надевает нам на головы импровизированные короны, а затем включает какую-то музыку для танца короля и королевы.

— Андре, я не танцую, — заявляю ему довольно категорично, когда он кладёт мне руки на талию.

— Всего один танец, Кнопа. Мы же с тобой король и королева.

— Я не танцую, — бросаю ему, разворачиваюсь и спускаюсь со сцены.

Недоуменная директриса провожает меня взглядом. Андре бежит следом за мной. Хватает за руку на танцполе и разворачивает резко к себе.

— Кнопка, всего один танец, черт возьми!

— Нет, Андре, отпусти меня, — я стараюсь вырвать руку, но он не отпускает. Затем второй рукой он хватает меня за талию и рывком притягивает к себе.

— Что я еще должен сделать для тебя, Мэриэн? — его лицо слишком близко к моему.

Видимо, это и становится последней каплей у Себастиана, потому что он тут же к нам подлетает и пытается оттащить Андре от меня.

— Себ, не вмешивайся! — рычит на него Андре.

— Отпусти ее, — цедит Себастиан.

Господи, на нас сейчас смотрят абсолютно все: от директрисы на сцене до Гектора — самого последнего лоха нашей параллели, над которым всегда все потешались.

— Себас, это не твоё дело, уйди, — Андре усиливает захват на моей талии.

— Андре, отпусти ее немедленно.

— Не вмешивайся!

Себастиан больше не говорит ему ни слова, а рывком хватает Андре и разворачивает к себе.

— Какого черта, Себ!? — Андре толкает его в грудь.

А Себастиан не толкает его. Себастиан сразу бьет его кулаком в лицо.

Все ахают, я в ужасе отскакиваю на шаг назад и неожиданно оказываюсь в руках Флёр. Музыка тут же выключается и со сцены бежит директриса.

— Месье Видаль! Что вы себе позволяете!?

Себ разворачивается ко мне, хватает за руку, резко притягивает к себе и громко объявляет:

— Мэриэн Готье — моя девушка. Это всем понятно?

Я успеваю заметить полный слез и боли взгляд Флёр, когда Себ притягивает меня к себе за затылок и целует в губы на глазах у всех.

Глава 29. Зеркальные истории

POV Егор

Наши дни

Она вырывается вперед, пробегает метров десять и останавливается посередине небольшого мостика через Сену. Разворачивается ко мне и широко улыбается, но всего мгновение. Затем она отворачивается к реке, улыбка с ее лица постепенно сходит и появляется задумчивое выражение.

Легкий летний ветер слегка колышет ее короткие светлые волосы. Она такая простая и естественная, и неожиданно я ловлю себя на мысли, что мне нравится любоваться ею. Вот так просто, когда она о чем-то думает и не замечает, что я на нее смотрю.

Она подходит к бортику моста, опирается на него руками и смотрит на воду. Я приближаюсь к ней сзади и останавливаюсь. Ветер все еще дует, и сейчас ее волосы мягко касаются моего лица. Она резко ко мне оборачивается и смотрит ровно в глаза.

— У меня к тебе новый вопрос, мой прекрасный незнакомец, — хитро прищуривается и гладит меня ладонью по щеке.

— Очень внимательно слушаю, моя прекрасная незнакомка, — провожу пальцами по ее лицу в ответ. У нее нежная кожа. Не такая нежная, как после похода к косметологу или какого-нибудь нового дорогущего крема. А естественно нежная, от природы.

Она склоняет голову на бок и решает, что у меня спросить.

— Ты когда-нибудь изменял?

Немного неожиданный вопрос, хотя и не самый личный за этот вечер. Несколько часов назад она спросила, во сколько лет и при каких обстоятельствах я лишился девственности.

— Любимой девушке нет, — говорю спокойно, выдерживая ее взгляд.

— А не любимой?

— С не любимыми я не встречался, а просто спал с ними. Так что там некому было изменять.

Она слегка усмехается.

— Какой же ты скучный.

— Скучный, потому что не изменял, или потому что не встречался с не любимыми?

— Потому что не встречался с не любимыми. Знаешь, в отношениях с не любимыми есть что-то особенное. Вот когда ты смотришь на человека и понимаешь, что ты его не любишь, но он все равно твой. Как нелюбимое платье в шкафу. У тебя есть другое, которое ты любишь и готова носить каждый день, но по какой-то причине не можешь. И вот ты носишь другое платье. Ты его не любишь, но тем не менее, оно — твое. А потом ты ловишь себя на мысли, что оно все равно тебе дорого. Просто за то, что оно принадлежит только тебе и никому больше.

Она замолкает и смотрит на меня с видом великого философа.

— Бла-бла-бла. Женская логика.

Она игриво бьет меня в плечо и слегка смеется.

— У меня к тебе второй вопрос. Тебе когда-нибудь изменяли?

Я застываю с глупой улыбкой на лице и чувствую, как она медленно сползает. И ощущение, будто содрали едва зажившую болячку.

— Да.

Просто короткий ответ. И просто флэшбэк на много лет назад, где от невыносимой боли и предательства двух самых близких людей хотелось умереть.

Она тоже резко становится серьезной и достает из кармана своей легкой кожаной куртки пачку «Мальборо». Прикуривает толстую сигарету, выпуская дым мне прямо в лицо. Меня это не раздражает. Мне даже нравится, что она может вот так открыто курить толстые мужские сигареты, а не строить из себя пай-девочку и стараться произвести на меня впечатление.

— С кем?

Ее короткие вопросы попадают прямо в мишень. Я беру из ее рук сигарету и глубоко затягиваюсь, также выпуская дым ей в лицо.

— С лучшим другом.

Она округляет глаза и недоуменно ими хлопает. Сейчас при свете тусклого фонаря они кажутся черными, как ночь. Она возвращает себе сигарету и затягивается.

— И чем все закончилось?

— Тем, что я их простил, а они поженились.

Она резко делает шаг назад, но упирается в бортик. Смотрит на меня завороженно, будто не верит в то, что я только что ей сказал. Начинает очень быстро дышать, в панике вертит по сторонам головой. Засовывает в рот сигарету и очень глубоко втягивает никотин. Не успев выпустить дым, снова затягивается. Выбрасывает бычок через плечо в воду и спешит прикурить новую папиросу.

— Твою мать! — нервно восклицает, когда огонек то и дело тухнет из-за ветра. Я достаю из кармана свою зажигалку и помогаю ей прикурить. В этот момент я замечаю, что у нее дрожат руки.

Выпустив дым, она наконец смотрит мне ровно в лицо.

— Вот объясни мне, что движет человеком, который прощает такое предательство от близкого!? — она задает этот вопрос очень нервно, даже со злостью. И я понимаю, что она очень сильно осуждает меня за то, что я простил лучшего друга и девушку.

Замечаю на ее глазах слегка выступившие слезы. Неужели ее бурная реакция на мои слова говорит о том, что однажды она была в аналогичной ситуации?

— А ты когда-нибудь изменяла? — я игнорирую ее вопрос и задаю свой.

— Нет.

— А тебе когда-нибудь изменяли?

Вместе с дымом у нее вырывается короткий смешок.

— Нет. Если бы мой парень мне хоть раз изменил, я бы повесила его за яйца.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍О, да. Ни секунды не сомневаюсь в том, что она на это способна. Но раз ей не изменяли, почему у нее такая странная реакция на мое признание?

Я делаю к ней шаг и нависаю сверху. Нос тут же улавливает запах сигарет вперемешку с ее фруктовыми духами, и мне нравится это сочетание. Она снова выдыхает дым мне в лицо и смотрит с такой грустью, с такой тоской, с такой болью.

— Тогда почему тебя так задели мои слова? Как будто ты была в аналогичной ситуации.

— Была, — отвечает, помедлив, — но по другую сторону баррикад. Наши с тобой истории зеркальны. — Отворачивается в бок и глубоко затягивается. Затем возвращает взгляд на меня. — Я была той, с кем изменяют.

Неожиданно. А мне казалось, что она слишком горда для того, чтобы быть второй женщиной.

— Я хоть и знаю тебя всего несколько часов, но все равно могу сказать, что ты не похожа на девушку, которая согласится на позицию любовницы. Ты меня удивила.

Она нервно смеется и качает головой.

— Иногда на то бывают причины.

— А сколько их всего было — тех, кто изменял своим женщинам с тобой?

— Двое.

— И кто они были?

Она глубоко затягивается, выдыхает дым мне в лицо, а затем склоняется над моим ухом и шепчет:

— Один из них — жених моей сестры. Это случилось за пару месяцев до их свадьбы.

Затем она резко от меня отстраняется и смотрит мне ровно в лицо. А я стою ошарашенный услышанным. Мне не послышалось? Она переспала с парнем своей сестры? Черт возьми, вот это она сейчас будто ведро ледяной воды на меня вылила. Я даже в самом страшном сне не могу представить, чтобы я переспал с женами своих братьев.

Кажется, после ее признания я резко от нее отстранился. Наверняка на моем лице сейчас смятение и растерянность. Я от нее чего угодно ожидал, но только не такого.

Она замечает мое оцепенение и начинает смеяться.

— Ну давай, скажи мне, что я последняя потаскуха, дрянь и мне уготовано отдельное место в аду. Ты ведь об этом сейчас думаешь. — Она прикуривает уже третью сигарету и смотрит на меня глазами, полными слез. — Давай, хороший и правильный мальчик, который смог простить предательство, скажи мне, какая я тварь. Я жду от тебя этих слов. А чтобы тебе было легче их произнести, я добавлю, что не жалею о содеянном. Вернуть время обратно, и я бы сделала то же самое: переспала бы с женихом своей сестры и расстроила тем самым их свадьбу. Кстати, знаешь, сколько мне тогда было лет? Шестнадцать.

И она снова заливается истеричным смехом. Она лжет, когда говорит, что не жалеет о содеянном.

— Не жалей ты по-настоящему, не курила бы нервно и не смотрела на меня со слезами на глазах. И тебя бы не задел мой рассказ о том, что я простил лучшего друга и девушку.

— А с чего ты взял, что я жалею именно об этом случае? Мне плевать на сестру. И, к слову, она меня до сих пор не простила, хотя прошло уже десять лет.

Значит, она жалеет о втором случае. В котором ее простили. Вот только она себя, видимо, до сих пор нет.

— Ну так что? Ты скажешь мне, что я тварь, дрянь и вот это вот все? Я жду, — и снова нервно затягивается. На секунду мне кажется, что она искренне хочет услышать от меня эти слова. Наверное, потому, что сама так про себя думает.

Я делаю к ней шаг и склоняюсь над ухом.

— Я не скажу этих слов. Я лишь задам зеркальный вопрос, на который сам тебе не ответил. Что движет человеком, который совершает такое предательство по отношению к близкому?

Она медлит с ответом. А я все так же склоняюсь над ней. Вдыхаю ее фруктовый аромат и забываю обо всем на свете.

— В одном случае мною двигала месть. В другом — любовь, — наконец, произносит.

Я все же отстраняюсь от нее.

— И кому ты мстила?

— Сестре.

— За что?

— Да за все. За испорченное детство, за обидные слова, за сравнение меня в моей биологической матерью… Мы с сестрой никогда не были близки. Она так до сих пор и не вышла замуж и винит в этом меня. Мы не общаемся. Впрочем, мы никогда не общались. И мне искренне наплевать на нее.

Есть миллион способов отомстить человеку, но Селеста выбрала самый больной, самый изящный — уложить в постель жениха сестры.

— И эта месть принесла тебе удовлетворение?

— В целом, да. Сестра перестала задирать меня, перестала строить мне пакости. Даже в какой-то мере побаивалась меня. Так что я ни о чем не жалею.

Я мгновение медлю, но все же спрашиваю.

— А о чем ты жалеешь, Селеста? О втором случае, где тобой двигала любовь? И где, вероятно, тебя простили? Вот только ты не простила себя.

Она отводит взгляд в сторону, и я замечаю, как у нее дрожит верхняя губа.

— Да, — едва слышно выдыхает.

— И кто был этот мужчина? — кажется, я сейчас слишком на нее давлю. Селеста сжалась вся, как комочек. Но я не готов отступить. Я хочу знать ответы на свои вопросы.

— Парень моей лучшей подруги.

Мне едва удаётся сдержать себя, чтобы не засмеяться. Да уж. Наши истории действительно зеркальны. Селеста в роли Максима, я в роли ее лучшей подруги, а тот парень в роли Кристины.

— Так твоя подруга же простила тебя. В чем тогда проблема?

Селеста горько хмыкает, и слеза стекает по ее щеке.

— Простила. Вот только было уже слишком, слишком поздно.

Она тянется вытереть слезу, рукав ее куртки слегка задирается, и я снова вижу на запястье цветную татуировку красивого цветка.

Глава 30. Шесть лет без нее

POV Кнопка

9 лет назад

На свой первый учебный день в Сорбонне я собираюсь с большой тревогой. Я видела Флёр в списке поступивших на филологический факультет. А это означает, что мне предстоит с ней встретиться.

— Ты замечательно выглядишь, — Себастиан подходит ко мне сзади и обнимает за плечи, когда я смотрюсь в зеркало. Несколько раз целует шею.

Мы стали вместе жить сразу после выпускного. Сразу после того кошмара, который он устроил. Флёр тогда убежала в слезах и больше я ее с тех пор не видела. В нашу комнату она не пришла, на мои звонки не отвечала. Андре тоже ушёл, и его я тоже больше не видела.

— Спасибо, Себ, — выдавливаю из себя улыбку.

Я надела новое платье синего цвета и сделала лёгкий макияж. Себастиан разворачивает меня к себе и целует в губы.

— Я люблю тебя, — тихо говорит.

— И я тебя люблю, — так же тихо отвечаю.

— Все будет хорошо, Кнопа. Не переживай. Мы вместе, и мы со всем справимся.

— Да, ты прав. Все будет в порядке.

Себу легче, чем мне. Андре пошёл на экономический факультет, который находится в другом корпусе, так что Себастиан, учась на юридическом, не будет с ним видеться.

Когда я захожу в аудиторию на самую первую лекцию, я тут же судорожно оглядываюсь по сторонам в поисках Флёр. Помещение набивается студентами, кто-то садится и рядом со мной. Мы знакомимся, непринужденно разговариваем, но я продолжаю искать глазами Флёр.

Она не приходит. Ни на эту лекцию, ни на другую. Ее нет в университете ни сегодня, ни завтра, ни через месяц, ни через год, ни через два, ни через три…

Так проходят мои шесть лет без Флёр.

Мы живем вместе с Себастианом в квартире, которая досталась ему от бабушки. Мне отец тоже купил квартиру, как я его и просила, но мы с Себом решили жить в его, а мою сдавать, чтобы у нас был дополнительный доход к тем деньгам, которые нам и так дают мои и его родители.

Мы счастливы. Каждую ночь мы засыпаем в обнимку после бурных занятий любовью, каждое утро мы так же в обнимку просыпаемся. Мы вместе готовим ужины на кухне, мы вместе смотрим фильмы по вечерам, мы вместе готовимся к экзаменам, мы вместе планирует наше свободное время.

Мы два беззаботных студента, которые безумно сильно любят друг друга и которые хотят быть вместе навсегда. У нас появляются новые друзья: его и мои однокурсники. Мы довольно часто устраиваем в своей квартире тусовки и ходим на такие же вечеринки к кому-то из наших друзей. Мы большой компанией ездим летом на море, а на Рождество кататься на лыжах в Альпы. Мы ходим в ночные клубы. Но их я не люблю, потому что там мне приходится сидеть за столиком и скучать. Я по-прежнему не танцую.

Я продолжаю писать романы. Сейчас времени на писательство чуть поменьше, чем было в школе, так как нагрузка в университете значительно сильнее. К тому же семейные хлопоты тоже отнимают время. К нам приходит раз в неделю домработница, но все же я слежу за наличием всех необходимых продуктов в холодильнике, я занимаюсь стиркой и глажкой одежды.

Но я по-прежнему не могу переступить барьер и показать кому-то свои работы. Не могу даже анонимно в интернете их опубликовать. Себастиан все время обижается на меня за то, что я не даю ему прочитать свои романы. А я не могу. Как будто что-то не даёт. Как будто он не тот человек, которому я могла бы показать их.

Себастиан постоянно радует меня сюрпризами, устраивает нам интересные свидания и исполняет мои детские мечты наподобие коробки киндеров или поездки в Диснейленд. Хоть он и находится под Парижем, я в нем никогда не была, хотя всегда мечтала.

— Я люблю тебя, Кнопа, — шепчет мне каждый день на ухо.

— И я люблю тебя, Себ, — так же шепчу ему и целую.

Каждое прикосновение Себастиана к моей обнаженной коже тут же вызывает целое стадо мурашек. Я люблю его так сильно, что иногда захватывает дыхание. А наши ночи — самые сладкие, самые страстные — не сравнятся ни с чем. Мы даже не ругаемся почти. По крайней мере я не могу вспомнить за шесть лет ни одного крупного скандала.

Но иногда во время наших ночей с Себастианом, во время наших жарких поцелуев, во время наших семейных ужинов, во время наших походов в кино или поездок куда-то с друзьями, я думаю:

Как она?

Где она?

Что с ней?

В каждый день рождения Флёр я хватаюсь за телефон и порываюсь ей позвонить, но в итоге все же сдерживаю себя.

Что я ей скажу? «Привет. Как дела? С днем рождения!»?

Мне нечего ей сказать.

Иногда после занятий в университете я прихожу на Монмартр, смотрю с холма на Париж и думаю о своей жизни.

Я безумно счастлива с Себастианом. И так же безумно несчастна без Флёр.

И ни одна новая подруга, ни один новый друг, ни одна шумная компания не может заменить мне наши с ней посиделки в комнате по вечерам и разговоры по душам. И ни одно Рождество с Себастианом и его семьей не может заменить мне Рождество с родителями Флёр.

Мы с Себом не говорим о Флёр и Андре. Я лишь сказала ему, что ее нет на филфаке, на что он мне ответил «Ну и хорошо». С Андре мы тоже не общаемся и тоже его ни разу не видели с той ночи на выпускном. Я не знаю, думает ли о друзьях Себастиан. Мне кажется, что нет. Он слишком счастлив со мной и в Сорбонне, чтобы вспоминать школу и наших друзей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍А я думаю о них каждой бессонной ночью. На каждой скучной лекции в университете я вспоминаю, как на таких же скучных уроках в школе мы с Флёр открывали последнюю страницу тетради и переписывались друг с другом. Я вспоминаю, как Андре спасал наши задницы, когда мы во что-то вляпывались. Я вспоминаю, как однажды Андре взял на себя вину за разбитую мною вазу в приемной у директрисы, чтобы из школы на две недели исключили его, а не меня, и мне не пришлось ехать домой к ненавистной семье.

Конечно, со временем воспоминания меркнут, а счастье и любовь с Себастианом заполняют мою жизнь. Но все же я думаю о них. Все же я тоскую по Флёр. Все же я задаю себе вопрос:

А правильно ли я поступила, выбрав Себастиана, а не ее?

За полгода до окончания магистратуры Себ сделал мне предложение. Это было в один из дней дома, когда мы с ним валялись на кровати и о чем-то говорили. Он вдруг резко стал серьезным, привстал на локте и посмотрел мне ровно в глаза.

— Кнопа, ты счастлива со мной?

— Конечно, — отвечаю ему и улыбаюсь.

— А как сильно ты меня любишь?

— Бесконечно люблю. Ты же знаешь это.

— И ты будешь любить меня всю жизнь, пока смерть не разлучит нас?

— Да, Себ, безусловно. Я никогда не полюблю никого кроме тебя.

Он слезает с кровати, берет мою ладонь в свою, становится на одно колено и на полном серьёзе говорит:

— Мэриэн Готье, я люблю тебя больше всех в жизни и хочу, чтобы ты стала моей женой. Ты согласна?

От неожиданности и удивления я распахнула рот.

— Себ, ты серьезно??? — подскакиваю на кровати.

— Абсолютно. Я хочу, чтобы ты стала мадам Мэриэн Видаль. Так ты согласна? — и смотрит на меня такими глазами, что сердце сжимается.

— Конечно, Себ. Конечно, я согласна, — шепчу со слезами и сползаю с кровати на пол к нему.

Себастиан крепко меня обнимает и покрывает поцелуями.

— Я люблю тебя, моя будущая жена.

— И я люблю тебя, мой будущий муж.

Мадам Мэриэн Видаль… У меня теперь будет такое имя. Самое красивое имя на свете.

На следующий день мы с Себом идем в ювелирный магазин и выбираем мне кольцо. Затем мы сообщаем о помолвке нашим семьям и постепенно начинаем готовиться к торжеству. Мы планируем не пышную свадьбу, будут только самые близкие. Но все же это будет свадьба, как полагается. Ведь женятся не кто-то, а сын известных адвокатов и дочь известного архитектора.

Мы назначаем торжество на сентябрь. От подготовки к свадьбе сильно отвлекает завершение учебы в магистратуре и написание диссертаций. Мы покончим с учебой в конце июня и два последних месяца лета будем усиленно готовиться к свадьбе.

Но постепенно подготовка идёт и сейчас. Мы выбрали место, ведущего, декораторов и даже повара. Им станет Жан, владелец и директор одного из ресторанов в Париже. Когда-то его отец работал поваром в моей семье.

— Я люблю тебя, будущая мадам Видаль, — шепчет мне теперь каждую ночь Себастиан и покрывает поцелуями мою шею.

— И я люблю тебя, мой будущий муж, — тихо выдыхаю вместе со стоном.

Я покупаю себе свадебное платье. Длинное со шлейфом и кружевом. Я выбираю это платье в магазине одна. У меня нет подруги, которую мне бы захотелось взять в салон с собой.

Больше нет такой подруги.

Глава 31. Письмо

POV Кнопка

Три года назад

Это был солнечный июльский день. Я шла куда-то по улице и решила зайти в первую попавшуюся аптеку, потому что мне натерли ноги новые босоножки, а пластырей с собой не было.

— Пластыри, пожалуйста, — говорю продавцу у стойки.

Женщина удаляется за ними, а я вдруг слышу откуда-то сбоку до боли знакомый голос.

— Кнопка! Это ты!?

Я резко оборачиваюсь и вижу… Лукаса Гранде. Он же Аптекарь. Мальчик из моей школы, который варварским методом украл мой первый поцелуй.

Господи, я что, зашла в его аптеку???

— Привет, Лукас, — выдавливаю из себя скупую улыбку.

Как я могла зайти и не посмотреть название аптеки?

Лукас подходит ко мне вплотную и обнимает.

— Очень рад тебя видеть, Кнопка! Сколько мы не виделись? С тех пор как я школу окончил? Я вроде на два года был старше тебя.

— Ага…

— Как твои дела? Как жизнь?

— Да все нормально, магистратуру вот заканчиваю… А ты как?

— Я тоже потихоньку. Доучиваюсь в медицинской академии и уже во всю вливаюсь в семейное дело. Отец поручил мне курировать аптеки в Париже, вот заехал в эту, чтобы проверить, все ли лекарства есть в наличии. — Он делает паузу и начинает переминаться с ноги на ногу. — Слушай, Кнопка, прости меня, а? За то, что в школе было. Знаешь, я сейчас вспоминаю и даже поверить не могу, что все мы были такими злыми и жестокими. Дети не должны быть такими…

Мне не послышалось? Главное зло «Большого дуба» Лукас Гранде по кличке Аптекарь извиняется передо мной?

— Да все в порядке, Лукас… — мямлю и смущенно улыбаюсь.

— Нет, не в порядке. Я никогда в жизни не отправлю своих детей учиться в такой интернат. Это же просто обитель зла и разврата. Так не должно быть. Прости меня, Кнопка, за тот ужасный поцелуй. Я не должен был так с тобой поступать. Ты ведь согласилась на это ради Флёр. Только сейчас я понимаю, как сильно она тебе дорога…

Упоминание Флёр резко резануло по сердцу и обнажило все мои затянувшиеся раны. Я стою, застыв, а Аптекарь тем временем продолжает:

— Знаешь, моя семья сейчас помогает ей с лекарствами. Родители Флёр обратились к моим, оказывается, они были знакомы, когда мы учились в школе. Правда, они слишком поздно обратились…

— Что? — я недоуменно перебиваю его. — О чем ты говоришь?

— О Флёр. Мы помогаем ей с лекарствами.

— С какими лекарствами? Она чем-то болеет? — выдавливаю из себя и чувствую, как резко пересохло в горле.

Лукас вытягивает лицо в удивлении.

— А ты разве не знаешь???

— Нет… Мы потеряли связь после школы…

Аптекарь нервно прочищает горло.

— Я не знал… Прости…

— Так а что с ней?

— Лейкемия последней стадии. И уже очень давно. Они поздно попросили нас о помощи, к сожалению. Если бы на несколько лет раньше, то было бы больше шансов. А так… Я не берусь прогнозировать ее болезнь.

В аптеке на полную мощность работает кондиционер, но я чувствую, как спина под блузкой покрывается липким потом. Перед глазами все начинает кружиться и, видимо, я не могу удержаться на ногах, раз Лукас стремительно подхватывает меня под руку.

— Кнопка, тебе плохо? Ты побледнела.

— А давно она болеет? — выдавливаю из себя, игнорируя его вопрос.

— Сразу после школы это выявилось.

Я опускаю веки, все еще держась за руку Лукаса. Так вот, почему Флёр не пришла на учебу…

— Где она сейчас? — говорю сиплым голосом.

— Лежит в онкологическом центре.

— Ты знаешь, где именно?

— Знаю. Ты хочешь ее навестить?

— Да.

— Сейчас напишу тебе, как ее найти.

Я облокачиваюсь на прилавок, пока Лукас уходит за бумажкой и ручкой. В ушах шумит, ноги еле держат меня.

— Вот адрес и номер палаты.

Я забираю листок, слегка приобнимаю его за плечи и выбегаю из аптеки, так и не купив пластыри. Ловлю такси, диктую водителю адрес и еду. Больница в Париже, и мы приезжаем через 15 минут. На негнущихся ногах я захожу внутрь, что-то пытаюсь объяснить охраннику, который спрашивает цель моего визита, затем иду к лифту, поднимаюсь на шестой этаж и ищу палату № 615.

Когда я нахожу нужную дверь, я еще долго стою возле нее, не решаясь постучать. Сердце колотится, потные ладони дрожат, в глазах стоят слезы. Тяжело сглотнув, я все же стучу. Почти сразу мне открывает мама Флёр.

— Ты!? — восклицает она при виде меня и отскакивает на шаг назад, будто перед ней привидение.

— Здравствуйте, мадам Жеффруа, — я прочищаю горло. — Я могу увидеть Флёр?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Женщина тут же меняется в лице.

— Почему ты продолжаешь так называть мою дочь? Она…

Мадам Жеффруа не успевает договорить, потому что я слышу слабенький голосок подруги.

— Кто там, мама?

— Никто, милая, ошиблись палатой.

Какая-то внутренняя сила после этих слов толкает меня вперед. Я оттесняю от двери мадам Жеффруа и влетаю в палату. За белой ширмой на кушетке лежит Флёр.

А вернее будет сказать — то, что от нее осталось.

Это не почти 24-летняя красивая девушка с густыми темными волосами, какие у нее всегда были. Это худенький 12-летний ребёнок. На голове у нее легкая косынка, под которой нет волос. Так же, как нет бровей и ресниц. Кожа бледная-бледная, глаза потухшие.

— Флёр… — только и успеваю вымолвить я, когда падаю на колени у ее кушетки, не сдерживая рыданий, и беру за тонкую ладошку.

— Кнопа…? — она разводит губы в едва заметной улыбке.

Второй рукой я обнимаю ее худенькое щупленькое тельце и утыкаюсь лицом в кушетку, пытаясь заглушить громкий плач.

— Прости меня, Флёр…

Слезы заглушают мои слова. Да и что эти слова дадут? Ничего. Мне нет прощения.

— Кнопа, не плачь, — Флёр свободной рукой проводит по моим волосам. — Я рада, что ты пришла. Я ждала тебя…

От этих слов я начинаю рыдать еще сильнее.

Флёр ждала меня…

— Прости меня, Флёр. Я ничего не знала, мне никто не сказал… Почему? Почему мне не сказали? — я оборачиваюсь к мадам Жеффруа, которая стоит у меня за спиной с каменным лицом.

— А мы ждали, что ты сама хоть раз позвонишь своей лучшей подруге и спросишь, как у нее дела. Но ты за шесть лет ни разу не позвонила, — сухо отвечает мне ее мать.

Я поворачиваюсь к Флёр и тянусь ладонью к ее лицу.

— Прости меня. За все прости. Я не должна была так поступать с тобой. Я не должна была выбирать Себа…

— Тссс, — говорит Флёр и гладит меня по щеке. По ее лицу тоже уже потекли слезы. — Прошло много лет, Кнопа. Я уже не держу на тебя зла. Ну разве что только чуть-чуть за то, что ты мне не звонила никогда. Я ждала от тебя первого шага. Но ничего страшного. — Она слегка улыбается. — Вот ты сейчас пришла, и я тебе все прощаю. Я люблю тебя, Кнопочка.

Я хочу умереть. Вот прямо сейчас в эту секунду, когда стою на коленях у ее кушетки и держу за тонкую худую руку, когда обнимаю ее щупленькое тельце.

Я не заслуживаю того, чтобы жить.

Я продолжаю просить у нее прощения и дальше. Флёр уже смеётся и в сотый раз повторяет, что прощает меня.

Но я не прощаю себя.

Через полчаса мадам Жеффруа оттаскивает меня от Флёр, раскладывает инвалидное кресло, пересаживает в него подругу и объявляет, что им нужно ехать на процедуры. Я смотрю им вслед и остаюсь ждать в палате. Через 10 минут мать Флёр возвращается одна, оставив подругу с врачами.

— Мадам Жеффруа, — говорю ей дрожащим от слез голосом. — Мой телефон не изменился, но все равно возьмите листок с номером и моим новым адресом в Париже.

Я протягиваю ей бумажку, а она нехотя берет ее.

— Мы не ожидали от тебя такого, Мэриэн, — говорит с упреком и качает головой. — После всего, что наша семья сделала для тебя.

— Простите меня, пожалуйста… — шепчу ей.

— Простить тебя? — хмыкает. — Где ты была, когда моя дочь проходила одну химиотерапию за другой? Где ты была, когда она плакала от боли? Где ты была, когда врачи выносили ей один смертельный вердикт за другим? А, Мэриэн? Где ты была!? — мадам Жеффруа уже перешла на крик и слезы.

Где я была?

Я была в Альпах с Себастианом. Я была на Лазурном берегу с Себастианом. Я была в ресторанах и барах с Себастианом. Я была на седьмом небе от любви с Себастианом.

Я не помню, как я выхожу из больницы и еду домой. Когда я захожу в квартиру, Себа еще нет. Тут же иду в ванную и долго стою под горячим душем. На улице сумасшедшая жара, но меня знобит, мне очень холодно.

— Любимая, я дома! — кричит Себ и хлопает дверью.

Я не встаю его встречать, как обычно. Сижу на кухне, закутавшись в халат и пью горячий чай, чтобы согреться.

Он заходит и бросает на меня встревоженный взгляд.

— Что такое, Кнопа? Почему ты грустишь?

— Сядь. — Показываю ему глазами на стул напротив.

Он повинуется и смотрит на меня с большим беспокойством.

— Что-то случилось?

Я нахожу в себе силы посмотреть ему прямо в лицо.

— Я видела Флёр.

Себ тут же меняется в лице.

— И как она? — сухо спрашивает.

— Она умирает.

Он резко отстраняется назад в изумлении.

— В смысле умирает?

— У нее лейкемия последней стадии.

Себас смотрит на меня с широко распахнутыми глазами. Порывается что-то сказать, но слова застревают у него в горле.

— Мы можем как-то помочь ей…? — наконец произносит и тянется к бутылке с водой на столе.

— Я не знаю, Себ…

Слезы снова текут по моему лицу градом, и Себастиан придвигается ко мне, чтобы обнять. Я утыкаюсь ему в шею и горько рыдаю.

— Кнопка, ну мы же не знали… Если бы мы знали раньше… — он явно не находит, что сказать. И я тоже не знаю, что сказать.

Этим вечером мы с Себом почти не говорим и рано ложимся спать.

— Я люблю тебя, Мэриэн, — шепчет мне он.

Я не отвечаю.

А дальше один день сменяет другой. Себастиан работает в адвокатской фирме родителей, а вот я безвылазно сижу в квартире, кутаясь в шерстяную кофту. В жару мне холодно. Мне каждый день звонит наш свадебный распорядитель, но я не беру трубку. Навещать Флёр я больше не иду. Мадам Жеффруа взяла мой листок с телефоном и адресом, но настойчиво просила больше не приходить.

Она права. Мне нет прощения.

Ровно через месяц раздаётся звонок в дверь. На ватных ногах я иду открывать и вижу на пороге мать Флёр. Она одета во все чёрное, и у меня сердце опускается в пятки.

— Моя дочь умерла, — говорит с дрожью, а я со всей силы вцепляюсь в дверь. — Перед смертью она написала тебе письмо.

Она протягивает мне белый конверт, на котором написано одно слово: «Кнопке».

— Когда? Где она похоронена? — хриплю севшим голосом.

— 10 дней назад. Похоронена в Плезире рядом с бабушкой. — Мадам Жеффруа разворачивается и уходит.

Я захлопываю дверь и сползаю по ее обратной стороне. Трясущимися руками открываю конверт и достаю из него большой лист, исписанный почерком Флёр.

«Моя дорогая и любимая Кнопочка!

Я безумно рада, что ты пришла навестить меня. Я ждала тебя все эти годы. Сейчас понимаю, что сама должна была тебе позвонить, но я была уверена, что ты не хочешь меня больше знать. Хотя, конечно же, я всегда помнила твои слова, сказанные мне в день выпускного, о том, что ты меня любишь. Ты тогда просила меня всегда их помнить. И я помнила. Все эти годы помнила.

Тогда на нашем выпускном мне было очень горько и обидно. Но спустя время, я смогла простить вас с Себастианом. Если вы полюбили друг друга и счастливы вместе, то я только рада за вас. Люди должны быть с теми, кого они любят.

Мне поставили диагноз перед самым началом учебы, поэтому я так и не пришла в университет. Но все эти годы я представляла, как мы с тобой снова сидим за одной партой, только уже не в школе, а в Сорбонне. Я представляла, как мы с тобой станем филологами, и ты начнёшь выпускать романы, а я пойду работать в школу учительницей французского.

Но, к сожалению, у Бога другие планы на нас.

Я помню, как мы с тобой однажды сидели в нашей комнате, ты писала роман, а я делала уроки, и ты вдруг попросила меня придумать какой-нибудь романтичный момент для твоих героев. А потом ты спросила, что является самым романтичным в жизни для меня. Я тогда тебе не ответила, засмущалась. К тому же я тогда была с Себастианом, и моя мечта казалась мне нечестной по отношению к нему.

А сейчас я хочу тебе рассказать.

Мне кажется самым романтичным в жизни случайно встретить прекрасного незнакомца и всю ночь гулять с ним по городу. Встретить с ним закат в красивом месте, целоваться под луной и звёздами, разговаривать обо всем на свете, смеяться, плакать… А утром на рассвете расстаться с ним навсегда и больше никогда его не встречать. Не обмениваться с ним телефонами, адресами, почтой… Просто жить дальше, навсегда в своём сердце сохранив тёплые воспоминания о прекрасном незнакомце, с которым однажды случайно свела судьба. Выйти потом замуж, родить детей и жить своей жизнью, изредка вспоминая, как была счастлива однажды ночью от заката до рассвета.

Я уже представляю твоё лицо сейчас, когда ты это читаешь. Представляю, как ты закатываешь глаза и говоришь мне:

«Флёр, ну что за бред? Какой еще прекрасный незнакомец?».

Возможно, это и наивный бред, но почему-то именно это — самый романтичный момент моей мечты. И я бы очень хотела однажды прожить такую ночь с незнакомцем: от заката и до рассвета.

Больше у меня нет от тебя никаких секретов, Кнопа. Это был единственный, о котором я стеснялась сказать даже тебе.

Я прощаю тебя. И я очень сильно тебя люблю».

Когда я дочитываю до конца, я уже лежу на полу у двери, свернувшись от рыданий. Я прижимаю письмо к груди и кричу от боли, которая переполняет меня.

Я не знаю, сколько времени проходит прежде, чем я нахожу в себе силы подняться с пола. Я иду в свою комнату, одеваюсь, вешаю на плечо сумку, выхожу из квартиры, ловлю такси и еду на кладбище в Плезире. Всю дорогу до него я перечитываю письмо Флёр снова и снова. Таксист бросает на меня недоуменные взгляды в зеркало дальнего вида, но он везёт меня на кладбище, поэтому не задаёт вопросов.

Там я довольно быстро нахожу могилу Флёр и опускаюсь возле нее на колени, обняв памятник. Я уже захлебываюсь слезами, но они все не заканчиваются и не заканчиваются.

Это несправедливо. Этого не должно было быть. Не добрая, нежная, чуткая Флёр должна лежать в этой сырой земле, а я — жестокая, злая, мстительная. Это я должна была умереть в 23 года, а не она. Это я должна быть тут погребена, а не она. Это я заслуживаю смерти, а не она.

Флёр заслуживает того, чтобы жить и радоваться. Флёр заслуживает того, чтобы стать учительницей и работать в школе с детьми. Флёр заслуживает того, чтобы однажды ее детская наивная мечта о встрече с прекрасным незнакомцем, с которым бы она всю ночь гуляла, разговаривала и целовалась под луной и звёздами, сбылась.

Но нет. Это не я лежу в этой сырой земле, а Флёр. Потому что на надгробном камне написано ее имя.

«Селеста Жеффруа»

Глава 32. Нас не должно было быть

POV Егор

Наши дни

— Не плачь, — я провожу ладонью по ее щеке. — Никакая ты не тварь, как ты сама про себя думаешь.

Она издаёт горький смешок.

— Ты ничего не знаешь обо мне, Егор.

— Мне не так важна твоя биография. Мне важна ты.

Селеста качает головой.

— Ты не ответил на мой вопрос. Что движет человеком, который прощает предательство близкому?

Хороший вопрос. Иногда я сам себе его задаю.

— Я не знаю, Селеста. Я не сразу простил друга и девушку, а спустя время. В моем случае сыграл тот факт, что друг попал в очень сильную аварию, в которой чудом остался жив. Но из-за нее он частично потерял память и забыл ту девушку. А она уехала учиться в другую страну и не приезжала. Друг забыл и меня, мы с ним знакомились заново. Мне как-то жалко его стало из-за того, что он совсем ничего не помнил, и я снова стал с ним постепенно общаться, рассказывал ему про нас и про школу. Про девушку я умолчал, а сам он ее не вспомнил. Так мы снова стали с ним лучшими друзьями.

— Но в итоге он каким-то образом женился на ней?

— Да. Она вернулась, спустя восемь лет, и обнаружила, что он ее забыл в прямом смысле этого слова. Чувства снова разгорелись между ними, в итоге они поженились.

— А он так и не вспомнил?

— Вспомнил и тоже трагическим образом. В него стреляли из пистолета, и он снова чудом остался жив. В результате нападения в мозгу, видимо, сработали какие-то процессы и память разблокировалась. Я не врач, я не знаю, как это работает. Но он вспомнил, когда его чуть не убили.

— И он не обиделся на тебя из-за того, что ты умолчал ему о девушке?

— О том, что я ему о ней умолчал, он узнал задолго до нападения, когда еще ничего не помнил. Тогда обиделся, и мы с ним где-то полгода не общались. Но когда я узнал о том, что в него стреляли, я пришёл навестить его в больнице, и мы помирились. Мы с ним все друг другу простили: я ему — что он увёл у меня девушку, он мне — что я ему о ней восемь лет не рассказывал.

Селеста как-то скептически ухмыляется.

— Ну надо же, какие вы с ним рыцари.

Я пожимаю плечами.

— Мы не можем выбирать, кого нам любить, увы. Если бы могли, то я бы ни за что не полюбил ту девушку.

Селеста задумчиво смотрит на меня.

— Расскажи мне о ней, — тихо просит. — Какая она — единственная девушка, которую ты любил?

Я ухмыляюсь.

— Ты удивишься, но я до сих пор не знаю, какая она на самом деле. Я знаю ее оболочку, но вот что кроется под ней, пожалуй, известно только одному человеку.

— Твоему другу?

— Да.

— И все же. Какая она? По крайней мере, какой ты знаешь ее?

— Я знаю ее очень холодной и закрытой, безразличной абсолютно ко всем, — я задумываюсь, смотря на реку. — Я знаю ее очень гордой и надменной. Я знаю ее уж слишком целеустремленной. Она из тех людей, которые пойдут по трупам ради достижения своей цели. И я знаю ее очень сильной, очень независимой, очень самодостаточной. — Я перевожу взгляд на Селесту. — Но я уверен, что мой друг знает ее с совершенно другой стороны.

— Не хочу никого обидеть, но твоё описание звучит уж как-то слишком устрашающе… И ты любил такого человека?

— Да.

Просто короткий ответ. Я знал ее такой и я любил ее такой.

«Любил» — в прошедшем времени. Потому что сейчас я смотрю на Селесту и понимаю, что не нужна мне больше Кристина. И это такая странная и неожиданная мысль в моей голове.

Я резко притягиваю Селесту в свои объятия. Она обвивает руками мою спину и укладывает голову у меня на груди. Я несколько раз целую ее макушку.

Мне с ней тепло и уютно. Моя солнечная девочка. И это настоящий подарок судьбы, что я ее встретил, что она вдруг неожиданно согласилась провести со мной эту ночь в Париже. С абсолютно незнакомым парнем, с которым случайно познакомилась в каком-то баре. Водит меня всю ночь по городу, показывает разные интересные места. А могла бы сейчас уже лежать в кровати и видеть десятый сон.

Но мой проклятый самолёт все ближе и ближе.

Бросаю взгляд на часы. 40 минут до моего отъезда в аэропорт.

— Селеста, — зову ее.

— Что? — отрывает голову от моей груди и смотрит на меня.

— А мы с тобой еще увидимся?

Она застывает и смотрит на меня немигающе взглядом.

— Может быть, — отвечает туманно.

— Поехали со мной в Москву?

Она смеётся.

— Что я буду там делать?

— Книги писать.

После моих слов улыбка как-то очень быстро сходит с ее лица.

— Я уже три года ничего не пишу.

— Почему?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Ряд событий в моей жизни произошёл. Больше не могу писать.

— Это были трагические события? — осторожно интересуюсь.

— Да…

— Не расскажешь мне?

Ее лицо моментально искажается болью. Такой сильной, что я тут же начинаю жалеть о своей просьбе.

— Моя лучшая подруга умерла, — говорит, наконец. — И я разорвала помолвку со своим женихом за два месяца до свадьбы. А затем и вовсе кардинально изменила свою жизнь.

— Кем был твой жених?

Этот вопрос мучает меня с того момента, как я услышал от парня в ресторане «Не собираешься снова замуж?». Всю ночь подавлял в себе любопытство и внушал, что это не мое дело. Но больше не могу. Хочу знать.

— Мой друг детства. Мы были одноклассниками, учились вместе в интернате. Он начал встречаться с моей лучшей подругой, она его любила. Ему она тоже нравилась, но его чувства к ней так и остались симпатией. А в меня он со временем влюбился.

— И ты увела его у подруги? — догадываюсь.

Селеста тяжело вздыхает.

— Не совсем увела. Он сам хотел уйти, хотя я просила его не делать этого. Но в итоге мне все-таки пришлось выбирать между ним и подругой. И я выбрала его. А за пару месяцев до нашей свадьбы моя подруга умерла, и я поняла, что не могу быть с ним. Все мои чувства к нему будто испарились в один момент. Просто нас с ним не должно было быть изначально.

Я ничего ей не отвечаю.

«Нас с ним не должно было быть изначально».

Пожалуй, нас с Кристиной тоже не должно было быть изначально.

Глава 33. Другая жизнь

POV Кнопка

Три года назад

Я возвращаюсь с кладбища домой очень поздно. Себас звонил мне несколько раз, но я выключила телефон. У меня не было ни малейшего желания говорить с ним.

— Черт возьми, Кнопка, где ты пропадала? — налетает на меня сходу, когда я переступаю порог квартиры. Затем он бросает на меня взгляд, замечает мое состояние и спрашивает обеспокоенно. — Дорогая, что-то случилось?

Я смотрю на него будто через какую-то пелену. Себ подходит ко мне вплотную, берет в ладони мое лицо и всматривается в глаза.

— Любимая, что произошло? Где ты была?

Я внимательно рассматриваю его лицо. За столько лет я выучила каждую его черточку, каждую ямочку, каждую родинку. Я знаю Себастиана всю свою жизнь. И люблю его тоже всю свою жизнь.

Но вот сейчас я смотрю ему ровно в глаза и чувствую внутри лишь пустоту. Как будто у меня вырвали сердце, и я больше не способна испытывать эмоции.

— Я была на кладбище, — наконец-то говорю ему. — Флёр умерла.

Себ резко от меня отстраняется и начинает жадно хватать ртом воздух.

— Господи… Как же так? Ей ведь всего 23…

Себ беспомощно запускает ладонь в волосы и трясёт головой с зажмуренными глазами. Затем оборачивается ко мне и крепко обнимает.

— Кнопочка, мне так жаль. Если бы мы только знали раньше…

Я прижимаюсь к нему в ответ, но тело мое не реагирует на прикосновения Себа. Я стала словно камень.

— Мы можем как-то помочь ее родителям?

— Не думаю, — отвечаю ему, помедлив.

Себастиан целует мои волосы и сильнее сжимает меня в своих руках.

— Это так ужасно. Почему ты мне не позвонила? Вместе бы съездили на кладбище…

Я высвобождаюсь из его рук.

— Давай ложиться спать?

— Давай…

В кровати Себ по привычке прижимает меня к себе, но меня его объятия сейчас только тяготят. Когда он засыпает, я осторожно высвобождаюсь из его рук и отстраняюсь на другой конец кровати. Такое ощущение, что часть меня умерла вместе с Флёр.

Я смотрю на полную Луну в окне и не имею ни малейшей идеи, как мне жить дальше, зная, что ее больше нет — этой чистой, доброй, романтичной девушки, которая всегда верила только в добро. В интернате я была готова убить любого, кто смел ее обидеть. И только ее мягкие и нежные объятия успокаивали меня, когда я возвращалась в школу с каникул у своей семьи. Не отец, мать и Элайза были моей настоящей семьей, а она, Флёр. Она была моей сестрой, которую я жестоко предала.

Я тихо переворачиваюсь лицом к Себу и внимательно смотрю на него спящего. Человек, которого я предпочла ей. Человек, из-за которого я лишилась ее. Он за все эти шесть лет даже ни разу не вспомнил Флёр. А когда ее вспоминала я, он только отмахивался.

— Флёр нет в универе, — сказала я ему, спустя месяц после начала учебы.

— Ну и хорошо, — ответил мне. — Давай закажем пиццу на ужин?

— У Флёр завтра день рождения… Я хочу ее поздравить, — говорю я Себу несколько лет назад.

Он скептически морщится.

— Зачем?

— Мне сегодня снилась Флёр, — тихо начинаю за завтраком года три назад.

— Ты до сих пор ее вспоминаешь? Выкини из головы.

Утром Себ уходит на работу, а я одеваюсь и снова еду на кладбище. Опускаюсь на землю у ее могилы, обнимаю памятник и сижу так полдня.

Разве Флёр заслужила того, чтобы ее жизнь оборвалась в 23 года? Разве Флёр заслужила того, чтобы так страдать на протяжении шести лет? Разве Флёр заслужила того, чтобы ее мечты так и остались неисполненными?

Мой телефон в сумке разрывается целый день. Звонит наш свадебный распорядитель. Но я не беру трубку. Я не хочу больше думать о свадьбе с Себастианом. Я вообще больше ни о чем не хочу думать.

— Мне звонил наш свадебный распорядитель, — начинает Себ сходу, как только переступает порог квартиры. — Почему ты не отвечаешь на его звонки? У нас проблема с рестораном. Он не прошёл противопожарную проверку, и его закрывают. Нужно срочно искать новый.

Я смотрю на него немигающим взглядом и вообще не понимаю, о чем он говорит. Себ смотрит на мое лицо и тут же осекается. Садится рядом со мной на диван и берет мою холодную руку в свою.

— Дорогая, я все понимаю. Это очень неожиданное потрясение. Но у нас через два месяца свадьба…

— Она не нужна мне, — говорю хриплым и севшим голосом.

Себас еще крепче сжимает мою руку.

— Давай откажемся от торжества? Просто распишемся. Или давай перенесём свадьбу на год? Выждем положенное трауром время… А хочешь, перенесём на год и не будем делать торжество? Просто распишемся следующим летом и все.

Он смотрит на меня с такой любовью и заботой. Но я больше не могу ответить ему тем же взглядом. Я всматриваюсь в лицо человека, которого люблю с шести лет, и чувствую лишь пустоту. Выжженное поле.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Я ухожу от тебя, — говорю спокойно, ровно. И ни один нерв во мне сейчас не шелохнулся.

Себас округляет глаза и начинает быстро дышать.

— Что ты несёшь??? Ты не в себе!

Я аккуратно вытаскиваю свою руку из его.

— Прости, Себ. Все кончено.

Я встаю с дивана и иду в нашу спальню. Достаю чемодан и кидаю в него вещи. Себас врывается в комнату и хватает меня за руку.

— Какого черта ты творишь? Мы не виноваты в том, что она умерла! — кричит на меня.

— Отпусти, — говорю спокойно, указывая глазами на его сильный захват у моего локтя.

— И не подумаю. Ты никуда не уйдёшь.

Себас хватает чемодан и отшвыривает его в сторону. Затем берет меня за плечи и резко притягивает к себе.

— Хватит уже думать о ней, — цедит жестко. — Подумай хоть раз в жизни о себе. О нас. Меня уже достало, что тень Флёр все время стоит между нами. Меня уже достало, что в нашей постели вечно третий человек! Ты думаешь, я не слышал никогда твои слезы по ночам? Ты ведь из-за нее все эти годы рыдала в подушку? Не могла себе простить? А что ты не могла себе простить, Мэриэн? Желание быть счастливой?

Он в ярости, а вот во мне ни одной эмоции. Как будто я разучилась что-либо чувствовать.

— Не могла себе простить, что выбрала тебя, а не ее. Это была главная ошибка в моей жизни, Себ. Я любила тебя. Но Флёр я любила больше. А теперь отпусти меня и не мешай. Я ухожу от тебя, и ты меня не удержишь.

Его лицо искажается болью. Но я не жалею о сказанном. Я приняла твёрдое решение и не намерена отступать.

— Да… — говорит и делает шаг назад. — Ее ты всегда любила больше, чем меня. Я всегда был для тебя на втором месте. После нее. И знаешь что? Я больше не намерен мириться с ролью второго плана.

Он разворачивается и выходит из комнаты. А через минуту я слышу, как громко хлопает входная дверь. Словно робот, я возвращаю на место чемодан и складываю в него вещи. Затем беру второй, а потом и третий.

У меня очень много вещей. Половину я складываю в пакеты и выношу к мусорным бакам. Другую половину забираю с собой. Я занимаюсь этим до глубокой ночи. Себ так и не вернулся. Я звоню отцу и коротко излагаю ему ситуацию, он вздыхает и причитает, но все же присылает ко мне своего водителя. Мужчина грузит мои вещи в багаж, я окидываю последним взглядом квартиру Себастиана, в которой прожила шесть лет, оставляю ключи на тумбочке в прихожей и пишут записку:

«Нас не должно было быть изначально. Будь счастлив, Себ. Я уверена, что ты встретишь девушку, для которой будешь на первом месте.

Мэриэн»

Я оставляю ее рядом с ключами и захлопываю за собой дверь.

На моем лице ни слезинки. Я не чувствую сожаления, я не испытываю сомнений. Наоборот, мне кажется, что я только что приняла самое верное решение в своей жизни. Еще никогда я не была так уверена в том, что делаю, как сейчас.

Я приезжаю к себе домой глубокой ночью. Отец тут же накидывается на меня с вопросами и укорами, мать молчит, но неодобрительно качает головой. А потом наконец изрекает в сердцах:

— Да что же это такое! Ни одной нашей дочери не судьба выйти замуж что ли?

Ее слова меня цепляют.

«Ни одной нашей дочери»…

Она все-таки считает меня своей дочкой?

Я ухожу в свою комнату и еще долго не могу уснуть. Достаю из сумки письмо Флёр и перечитываю его снова и снова. Кажется, я уже выучила его наизусть. Когда я все-таки засыпаю, я уже знаю, что буду делать дальше.

На следующий день Элайза не может сдержать победоносного взгляда. Какая же она жалкая. Больше всего на свете мечтает выйти замуж и винит в своей неудаче меня. Вот человек, у которого нет другой мечты кроме кольца на пальце.

А у Флёр были мечты. Много. И я их исполню.

— Пап, спасибо за все. Но дальше я сама, — говорю отцу в его кабинете.

— В смысле «дальше сама»? — недоуменно смотрит на меня поверх очков.

— Не надо больше давать мне деньги. И квартиру, которую ты мне купил, забери обратно. Я не буду в ней жить. Там сейчас квартиранты, я дам им номер твоей карты, чтобы переводили теперь на нее деньги.

— Кнопка, что ты удумала?

— Я выбираю для себя другую жизнь.

— Какую другую!? Ты же не работаешь нигде! Ты отправила свой роман в издательство, с которым я договорился?

— Я не буду писательницей.

— А кем ты будешь?

— Учительницей в школе.

— Кем???? — очки сползают с носа и падают на стол.

Я больше ничего не отвечаю папе. Встаю со стула, склоняюсь над ним, целую в щеку и ухожу.

Флёр очень любила Плезир. Я сниму там квартиру и перееду туда. И буду работать в школе учительницей французского, как она всегда хотела. А еще Флёр была из очень простой семьи и одевалась всегда тоже просто. Даже от меня она отказывалась принимать брендовые вещи. А мой шкаф всегда ломился от них. Зачем это дорогое шмотье? Разве оно сделало кого-то счастливым?

В течение пары недель я завершаю переезд в Плезир. Я хорошо знаю этот городок, часто бывала тут с Флёр у ее бабушки. К тому же так я смогу чаще ходить на ее могилу.

— Вы окончили Сорбонну? — восхищенно спрашивает директор школы, в которую я пришла устраиваться. — У нас нет ни одного учителя из Сорбонны… Конечно, мы вас берём. Сразу с сентября приступайте.

Сентябрь через неделю.

Я завершаю обустройство своей маленькой съемной квартирки и выхожу на работу. Мне достаются старшеклассники, так что не так уж и сложно. Они уже более-менее адекватные и слушаются на уроках. Есть несколько талантливых детей, которые искренне интересуются литературой. Одна девочка пишет просто замечательные сочинения.

В один из дней я прохожу мимо тату-салона. Бросаю на него взгляд и мнусь у входа в нерешительности. Но все же в итоге захожу.

— Здравствуйте, — говорю девушке на ресепшене. — Я хочу сделать татуировку.

— Здравствуйте. Если подождёте минут 15, то мастер сможет сегодня.

— Хорошо.

Я сажусь на диванчик и послушно жду.

— Что будем делать? — спрашивает меня молодой парень с машинкой в руке.

— Цветок на запястье.

— Какой именно?

— Самый красивый, какой только сможете, — слегка улыбаюсь.

Через пару часов я выхожу из салона с перевязанным запястьем.

Флёр не умерла. Она живет во мне.

Глава 34. Рассвет

POV Егор

Наши дни

У меня дурацкое предчувствие, что я очень долго ее не увижу. Через полчаса я поймаю на дороге такси, сяду в него, поеду в аэропорт и это будет конец. Поэтому сейчас, когда мы снова идем где-то по центру, я крепко держу ее ладонь и смотрю на нее боковым зрением.

Хочу запомнить ее профиль. Хочу запомнить эту едва заметную родинку на щеке. Хочу запомнить, как она поджимает губу, когда усердно о чем-то думает. Хочу запомнить, как у нее на лбу образовывается небольшая складка, когда она погружена в мысли. Хочу запомнить, как она небрежно заправляет за ухо короткую кудрявую прядь.

— Давай встретим рассвет на Марсовом поле? — говорит тихо и поворачивается ко мне с едва заметной улыбкой.

— Давай.

Мне все равно, где встречать рассвет. На самом деле я мечтаю вообще его не встречать. Я хочу, чтобы время остановилось.

Селеста ускоряет шаг и через 10 минут мы выходим на Марсово поле, с которого открывается прекрасный вид на Эйфелеву башню. Еще темно, и она светится огнями. Красивая.

Париж поразил меня. Я никогда даже не думал, что этот город настолько прекрасен. Какая же тут архитектура, какой воздух. Тут на каждом шагу — история. Одно кладбище с готическими статуями чего стоит.

Не то что эта австрийская Вена, в которой разве что жир по стенам не течет.

Мы садимся с Селестой на влажную от росы траву. Я обнимаю ее за плечи и облокачиваю себе на грудь. Мы смотрим на светящуюся Эйфелеву башню и молчим каждый о своем. Я несколько раз целую ее волосы и вдыхаю их фруктовый запах. Хочу его запомнить.

— Моя летняя девочка, — шепчу ей.

Селеста тяжело вздыхает и еще крепче хватается за мои руки, которые обнимают ее плечи. А через минуту она их убирает, чтобы вытереть слезы.

— Почему ты плачешь? — тихо спрашиваю и разворачиваю ее лицо к себе.

Мгновение она смотрит мне в глаза, а потом проводит по моей скуле кончиками пальцев.

— Это самая необычная ночь в моей жизни, — говорит, продолжая выводить узоры на моих щеках и скулах. — И эта ночь действительно стоит того, чтобы мечтать о ней всю жизнь. А я думала, что это глупости. Я была не права.

Я немного не понял, что она имела ввиду, но ладно. Общий посыл таков, что ей понравилась наша ночь, и это главное.

— И часто ты так ходишь гулять с незнакомцами?

Селеста едва заметно качает головой.

— Ты первый. И последний.

— И чем же я удостоился такой чести? — я не могу сдержать довольного смешка.

Селеста медлит с ответом. Затем вытирает слезинку, которая скатывается по ее щеке, и тихо просит:

— Поцелуй меня.

Я тут же склоняюсь над ее лицом и целую в губы. Еще крепче сжимаю Селесту в своих руках, играю с ее языком, затем отрываюсь от рта и покрываю поцелуями лицо, шею, ключицы. Она зажмуривает глаза, запрокидывает голову и издает легкий, едва слышный стон.

А я уже готов наплевать на свой самолет, конференцию в Вене, работу в Москве… Да на все на свете готов наплевать, лишь бы продолжать целовать ее шею и чувствовать, как ее тело откликается на прикосновения моих губ, слышать ее стоны.

Селеста запускает ладонь в мои волосы на затылке, другой рукой проводит по спине. Кажется, я уже повалил ее на землю и лег сверху. Я возвращаюсь к губам Селесты и снова жадно их целую.

Я не знаю, сколько длится этот поцелуй. Наверное, очень долго. Потому что когда мы наконец отрываемся друг от друга, нас озаряют первые лучи солнца, падающие на нас с тепло-оранжевого неба.

— Вот и рассвет, — говорит мне тихо, и снова слеза скатывается по ее щеке.

Я переворачиваюсь на спину и ложусь рядом с Селестой. Смотрю в прекрасное утреннее небо и переплетаю наши пальцы.

Мы лежим так в полном молчании, и я отчаянно борюсь с необходимостью бросить взгляд на часы. Наверное, с минуты на минуту мне нужно уезжать.

— Когда тебе в аэропорт? — она будто читает мои мысли.

Вопрос Селесты все-таки вынуждает меня оторвать взгляд от рассветного неба и посмотреть на часы.

— Через 10 минут. Максимум 15.

— Пойдем, — она поднимается с земли. Я нехотя следую ее примеру.

Селеста берет меня за руку и ведет с Марсова поля в сторону широкой улицы, по которой ездят машины.

Мы останавливаемся на тротуаре, поворачиваемся друг к другу и долго смотрим в нерешительности.

— Оставь мне свой номер телефона, — говорю ей.

— Зачем? — переминается с ноги на ногу.

— Чтобы мы общались. Я хочу снова тебя увидеть. Я могу прилететь на следующих выходных. Я вообще каждые выходные могу к тебе летать…

— Егор, лови такси. — Перебивает меня.

— А номер ты мне свой оставишь?

Она смотрит на меня какое-то время, а потом отворачивается и сама протягивает над дорогой руку. Белый автомобиль с шашечками тут же останавливается. Водитель опускает стекло.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Этого месье нужно отвезти в аэропорт, — говорит ему Селеста и указывает на меня.

— Без проблем, — отвечает ей мужик и включает аварийку. Тут нельзя парковаться.

Я резко хватаю ее за руку и притягиваю к себе.

— Только не говори мне, что мы сейчас прощаемся навсегда, — кажется во мне поднимается паника. — Селеста, оставь мне свой номер.

Ее глаза наливаются слезами. Она берет мое лицо в ладони.

— Я бы хотела этого больше всего на свете, Егор. — Шепчет срывающимся голосом. — Эта ночь… Да, я действительно никогда ее не забуду. Она была права, когда мечтала о ней… Такая ночь стоит того, чтобы мечтать о ней.

— О чем ты говоришь? Я не понимаю тебя…

— Я бы очень хотела быть с тобой. Но я не могу. — Она встает на носочки, целует меня в губы и порывается уйти, но я снова хватаю ее за руку.

— Селеста, черт возьми, оставь мне свой номер телефона! — я уже кричу.

В этот момент водитель такси нетерпеливо сигналит, подгоняя меня.

Пока я машинально оборачиваюсь к мужчине за рулем, она вырывает руку и спешит уйти.

— Я не Селеста, — кричит мне. — Меня зовут Мэриэн. Я просто прожила эту ночь за нее. Прощай, Егор. Я действительно никогда не забуду тебя.

Я хочу ей что-то ответить, но мой голос перекрывает повторный сигнал клаксона таксиста.

— Месье, едем или нет? Тут запрещено останавливаться!

— Минуту, — бросаю ему и бегу за ней. — Стой, — кричу и снова хватаю ее за руку, когда догоняю.

— Егор, отпусти меня, — судорожно пытается освободиться от моего захвата. Все ее лицо в слезах.

— О чем ты говорила? Я ничего не понял.

Она все-таки вырывается и отскакивает от меня на несколько шагов.

— Я сказала, что меня зовут Мэриэн. Это мое настоящее имя. Я не Селеста. Я просто прожила эту ночь за нее. Это она мечтала о такой ночи с незнакомцем! Не я.

— Кто такая Селеста? — я вообще ничего не понимаю.

— Моя лучшая подруга, которая умерла. Это была ее мечта — гулять всю ночь с незнакомцем, а на рассвете расстаться с ним навсегда. Только поэтому я согласилась пойти с тобой, когда ты предложил мне в баре. Я просто исполнила ее мечту, назвалась ее именем, чтобы дать Селесте жизнь хотя бы на эту ночь. Глупо, правда? — она судорожно вытирает лицо от слез, а я замер и пытаюсь переварить услышанное. — Но я до сих пор не могу смириться с ее смертью. Мне очень жаль, Егор, но мы должны расстаться на рассвете. Больше всего на свете я бы хотела остаться с тобой. Но я не могу. Прощай.

И она перебегает дорогу. Я хочу кинуться за ней, но мне преграждают путь несколько автомобилей, которые вывернули откуда-то из-за угла.

— Проклятье! — кричу беспомощно.

Когда дорога освобождается, я собираюсь догнать ее, но теперь мне преграждает путь мой таксист.

— Так мы едем, месье, или нет? — со злостью спрашивает, подъезжая и останавливаясь прямо у меня под носом.

Всего лишь на мгновение я отвлекаюсь на него, а когда возвращаюсь взглядом к спине Селесты на том конце дороги, то уже не вижу ее. А затем снова череда машин преграждает мне путь, когда я хочу бросить своего таксиста и побежать за ней.

— Черт! Черт! Черт!

Я хватаюсь за голову. Верчу беспомощно по сторонам. Снова хочу побежать, но снова череда машин не дает мне это сделать. Таксист опять сигналит. И мне ничего больше не остается кроме как сесть в машину, чтобы поехать в аэропорт.

И я до сих пор не могу поверить, что потерял ее навсегда.

Глава 35. Ее глазами

POV Кнопка

16 часов назад

Электричка мчит меня из Плезира в Париж. Я смотрю в окно на пролетающие мимо пейзажи, закинув ноги на свободное сиденье напротив.

И зачем я это делаю? Зачем прусь на свидание непонятно к кому? Решила год назад, что пора выбираться из ямы, в которую сама себя и засунула. Зарегистрировалась на каком-то сайте знакомств, но дальше переписок так и не решилась ни с кем зайти. Все мужчины такие скучные, неинтересные и однообразные.

После расставания с Себастианом меня не покидает ощущение, что в этом мире нет человека, созданного для меня. На меня обращают внимание мужчины-учителя в школе, мужчины в барах и ресторанах, в которые я иногда хожу на обед или на ужин. Да даже вон тот парень через ряд от меня то и дело бросается взглядами.

Но они все не те. Они все не для меня.

И этот Жерар с сайта знакомств тоже, я чувствую, не для меня. Но уже месяц летних каникул, а я за все это время даже не разговаривала ни с кем вживую. Продавцы в магазинах не в счет. За три года жизни в Плезире я не обзавелась друзьями. А парижские однокурсники рассосались кто куда. Изредка переписываюсь с парой девчонок, на том и все.

Иногда мне снится Себ. Я просыпаюсь ночью в холодном поту и долго думаю, а правильно ли я поступила. Он предпринимал пару попыток меня вернуть, даже обращался за помощью к моему отцу. Но я не могу. Сейчас я четко ощущаю, что Себас тоже не для меня.

Это так странно — знать человека всю жизнь, любить его, а потом в один момент понять, что вы с ним не созданы друг для друга. Просто провели вместе определенный отрезок жизни, а теперь пора каждому идти своей дорогой.

Иногда я смотрю на кольцо, которое мы с Себом выбрали мне в ювелирном магазине после того, как он сделал мне предложение. Я так и не вернула ему его. И чем дольше я смотрю на кольцо в коробочке, тем лучше понимаю: это кольцо не для меня. Оно не мне предназначено.

Я очень часто вспоминаю школу и нас четверых. Я и подумать тогда не могла, что со временем от нашей дружбы останутся руины. Мы настолько крепко дружили, мы настолько сильно дорожили друг другом, а теперь от нашей дружбы осталось лишь пепелище. Флёр умерла, Андре я не видела с выпускного, мы с Себом расстались.

Наша с Себастианом любовь воистину оказалась разрушающей. И все для чего? Для того, чтобы в итоге понять, что мы с ним не созданы друг для друга?

Слишком высокой оказалась цена ошибки быть с ним.

Я захожу в назначенный бар на улице Rue de l'Opera ровно в 15:30. Как мы и договаривались с Жераром.

— Вас ожидают? — тут же подлетает ко мне официант.

— Должен быть столик на имя Жерар.

Парень смотрит в тетрадь.

— Извините, такой брони нет. Могу предложить вам место за барной стойкой.

Меня это слегка удивляет. Он ведь говорил, что будет столик.

— Хорошо, давайте, — соглашаюсь с официантом и иду за ним.

Я сажусь на высокий стул за деревянной стойкой и оглядываюсь по сторонам. Много людей, но Жерара нет. У него много фотографий на сайте знакомств, так что я хорошо запомнила его лицо.

Так проходит час. Я пью уже третий мартини. Жерар не пришел и ничего не пишет.

Только я могу быть такой неудачницей. Впервые за три года после расставания с Себом решила сходить с кем-то на свидание, а парень не пришел. И даже не написал ничего, не предупредил.

Может, он умер? Я на это надеюсь. Это была бы уважительная причина, чтобы не прийти на свидание без предупреждения.

Я стараюсь держаться спокойно, но внутри закипает злость. Даже не знаю, на кого больше: на этого Жерара за то, что так сделал, или на саму себя за то, что поперлась сюда.

За барную стойку через стул от меня опускается какой-то парень. Заказывает виски и тут же приступает внимательно меня рассматривать. Он пялится на меня, как на товар на рынке! Я стараюсь не смотреть в его сторону, но чувствую этот придирчивый, оценивающий взгляд. От него исходит дерзость и уверенность в себе. Как будто я прямо сейчас паду к его ногам, стоит ему только поманить меня пальцем.

Наглый и самоуверенный тип.

Все-таки не выдерживаю и огрызаюсь ему. Слово за слово… Русский турист. Невольно вспоминаю поездку в Санкт-Петербург на третьем курсе Сорбонны. Красивый город. И русская кухня мне понравилась. Этот их борщ… Но погода — дрянь. Вот как в апреле может идти снег???

Внимательно рассматриваю его в ответ. Да он не просто какой-то русский турист. Одет в очень дорогие и модные шмотки. Когда-то я тоже в такие одевалась, вот только потом поняла, что счастья эти тряпки не приносят. Но он явно не понимает этого. Видимо, не было у него в жизни больших потрясений, чтобы дошло: лучше всего жить, как простой человек. Одеваться в обычных магазинах, ездить на общественном транспорте и не выпендриваться.

Как там называют богатых русских? Олигархами? У Робби Уильямса даже песня такая есть. Невольно вспоминаю ее и еле сдерживаюсь, чтобы не засмеяться. Хорошая песня. Прямо про этого типа через стул от меня.

Спрашивает, как меня зовут. Ответ «Кнопка» его не устраивает. Подавайте ему настоящее имя, видите ли! А я до сих пор ненавижу свое настоящее имя. Мэриэн. Как моя биологическая мать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Какие у тебя планы на эту ночь? — спрашивает.

Ну наглый. Уже в открытую меня клеит.

— Какие бы они ни были, ты в них точно не входишь.

Он ухмыляется.

— А представь, мы могли бы с тобой гулять по ночному городу и разговаривать о разном. Два незнакомца, случайно встретившихся в Париже. У меня задержали рейс, к тебе не пришел на свидание парень, потому что он умер. Романтично! Как в тех книжках, которые ты наверняка читала в большом количестве, раз ты филолог.

Его речь достойна Оскара. Это очень смешно, поэтому я начинаю в голос смеяться, пока в мозгу не срабатывает триггер.

«Два незнакомца, случайно встретившихся в Париже»

Сердце начинает колотиться с бешеной силой. В горле резко пересохло, поэтому я тянусь к бокалу мартини на столе и залпом его выпиваю.

«Два незнакомца, случайно встретившихся в Париже»

— Повтори, что ты сейчас сказал? — поворачиваю к нему голову.

— Эээм, я предложил тебе погулять по Парижу.

— Вдвоем, как два незнакомца, которые случайно встретились?

— Да…

Он явно не понимает, что со мной сейчас происходит. Я смотрю в его лицо и чувствую, как мои глаза наливаются слезами.

Мечта Флёр…

Я должна исполнить ее. Я должна прожить эту ночь за нее.

Достаю из сумочки пару купюр и бросаю их бармену за свой мартини.

— Пойдем, — говорю русскому севшим голосом. — И меня зовут Селеста.

Этой ночью я стану ею. Эту ночь я проживу за нее.

Когда мы выходим из бара, мне стоит больших усилий взять себя в руки. Слезы так и текут по щекам, и русский их видит. Но, к счастью, не лезет с вопросами.

Если честно, у меня ни идеи, что с ним делать этой ночью и куда с ним идти. Он вроде легок в общении, с юмором и даже симпатичный. Ладно, буду импровизировать. И очень надеюсь, что он не попытается меня трахнуть в туалете какого-нибудь бара. Сразу получит от меня по морде.

Мы плывем на кораблике по Сене, рассказывая друг другу о себе. Надо же, он тоже учился в таком интернате, как я. Всего год, правда, но все же. Значит, он из очень богатой семьи. Этим мы с ним похожи.

На самом деле мне почему-то кажется, что мы с ним во многом похожи, хоть на первый взгляд очень разные. Нет, даже не так. Мы с ним очень разные, но при этом у нас есть что-то общее. Пока не понимаю, что именно. Но обязательно пойму.

Он джентльмен. Надо же, за маской наглого типа, который привык к тому, что девушки вешаются ему на шею, на самом деле скрывается очень галантный мужчина. Подает мне руку, пропускает меня вперед. Даже собирался купить мне билет на этот речной трамвай. Но к последнему я пока не готова. Не хочу, чтобы он думал, что у него есть хоть какое-то право на меня.

Он продолжает украдкой рассматривать меня. И я борюсь с диким желанием смотреть на него в ответ. Почему-то на него хочется смотреть. Высокий, складный, кареглазый блондин. От него пахнет виски, сигаретами и чем-то хвойным. Мне нравится это сочетание.

Я веду его в ресторан Жана, который должен был быть поваром на нашей с Себастианом свадьбе. За кухню этого человека я могу поручиться лично.

На самом деле мы с Жаном отнюдь не друзья. Просто он хороший повар, вот мы с Себом и решили его нанять на нашу свадьбу. Но после того, как я изменила свою жизнь, я не общалась с Жаном. Сменила номер телефона и даже не сказала ему новый. Но при встрече мы с ним рады друг другу.

Его покойный отец работал в нашей семье, когда мне было лет 12. Я плохо его помню, я ведь не жила дома. Но там вроде произошла какая-то не очень хорошая история, в результате которой его отец уволился. А через несколько лет он умер. Жана в качестве повара нам с Себом порекомендовал наш свадебный распорядитель. А когда мы с ним встретились для дегустации блюд и разговорились, выяснили, что его отец у нас работал. Но Жан не знает мою семью, а моя семья не знает его. Вот такая случайная встреча.

— Как твои дела, моя дорогая? Не собираешься снова замуж? — Жан произносит это, как что-то обыденное. А мне почему-то сразу хочется провалиться сквозь землю. Ведь Егор это слышит. Надеюсь, он не обратит внимание на слово «снова».

За столом он хмур и напряжен. Интересно, а у него были очень серьезные отношения? Такие, чтобы до свадьбы. Он сказал, что через месяц ему 30 лет. Наверняка были.

Эта мысль вдруг уколола мне сердце. Не сильно, только слегка, но все же. Вдруг захотелось хорошо узнать его. Как он живет? Чем занимается? Чем увлекается? Как проводит свободное время?

Судя по его внешнему виду, он проводит его в ночных заведениях. К виски у него явно иммунитет: пьет и не пьянеет. Значит, часто им балуется.

Мое любопытство к его жизни сменяется злостью и раздражением, когда я замечаю эти осуждающие взгляды в сторону блюд, которые я ем. Да, я люблю лягушачьи лапки! А в ресторане Жана их готовят просто отменно.

Заставляю его попробовать кусочек. Хитрый, соглашается только в обмен на желание.

— Какое у тебя желание?

— Очень легкое. Ты позволяешь мне заплатить за этот ужин.

Просто поразительно. Он мог попросить все, что угодно. Но попросил позволить ему заплатить за ужин. Джентльмен до мозга костей.

И именно сейчас, в этот момент, у меня пропадает ощущение скованности с ним. Я больше не жду от него подвоха, как его обычно ждут от первого встречного. Почему-то именно сейчас у меня появляется стопроцентная уверенность в том, что с ним безопасно и надежно. Он никогда не причинит зла и не обидит. За этими дорогими шмотками скрывается очень добрый человек.

Когда мы уходим из ресторана, Жан задерживает меня минут на 15. Я отхожу с ним в сторону, оставляя Егора ждать одного. Некрасиво, но я не хочу, чтобы он слышал вопросы Жана про мою жизнь. Серую и никчемную.

— Как ты, дорогая? — в этом вопросе очень много смысла.

— Не знаю, Жан. Нормально в целом. Три года уже прошло. Приспосабливаюсь к жизни.

— Почему ты решила переехать из Парижа?

— Мне всегда нравился Плезир. Я часто бывала там в детстве.

— Я недавно видел Себастиана… — осторожно говорит Жан. А у меня это имя оголяет все нервы.

— И как он? — сухо интересуюсь.

— С виду нормально, а на самом деле кто знает. Спрашивал про тебя. Я сказал, что давно с тобой не виделся.

— Он рассказывал что-нибудь о себе? — не знаю, зачем мне эта информация. Но вопрос сам вырывается.

— Не особо. Но жениться не собирается. Это я у него в лоб спросил, и он прямо ответил. А что у тебя с этим? — Жан указывает глазами на Егора.

— Да ничего. Просто турист. Вожу его по городу.

— Вы с ним очень хорошо смотритесь, — и Жан мне подмигивает.

— Спасибо. — Я слегка смеюсь. — Ладно, поведу его дальше. Он еще многого в Париже не видел.

— Давай, Кнопка. И я все еще надеюсь побывать поваром на твоей свадьбе.

— Если она когда-нибудь состоится, то обязательно.

Мы с Егором выходим из ресторана, и я думаю, куда теперь с ним отправиться. Скоро закат. А Флёр мечтала встретить его в красивом месте.

Я не знаю более красивых закатов, чем на Монмартре.

Русский олигарх ожидаемо порывается взять такси. Когда-то я тоже передвигалась по Парижу только на автомобилях. Ничего, пусть золотой мальчик побывает в нашей подземке. Ему пойдет на пользу. Уверена, он никогда не ездил на метро.

Как-то неожиданно для самой себя я беру его за руку. Все тело тут же пронизывает очень странное и давно забытое ощущение — держаться с кем-то за руку. Три года ничья ладонь не была в моей.

Его рука теплая и сильная. Снова меня окутывает чувство надежности и защищенности. Вдруг ловлю себя на мысли, что не хочу отпускать его ладонь. И за ним так забавно наблюдать в подземке. Он с таким любопытством смотрит по сторонам. Ну точно никогда не ездил на метро.

Мне нравится разговаривать с ним. Он умеет слушать. И умеет понимать собеседника. Я и сама не замечаю, как понемногу рассказываю ему о себе. Я ни разу за три года не обмолвилась никому о том, что хотела стать писательницей. А ему на Монмартре сказала. Почему-то мне захотелось поделиться с ним этим, очень для меня личным.

Мы с ним лежим на газоне, курим и смотрим на прекрасное небо розово-фиолетового цвета. И мне так хорошо сейчас. Так спокойно. Ощущение — будто я всю жизнь ждала этого момента.

Вспоминаю Флёр. Ее улыбку, ее задумчиво-мечтательное выражение лица. Ей бы очень понравился этот момент. У нее была прекрасная мечта — провести одну романтичную ночь с незнакомцем, встретить с ним закат, а потом и рассвет.

Я чувствую, как Егор поворачивает на меня голову и внимательно смотрит. Невольно отрываюсь от неба и смотрю на него в ответ. У него очень красивые глаза орехового цвета. Теплые. Да и от него самого исходит тепло. И мне вдруг до ужаса хочется его поцеловать.

Не отдавая себе отчета в том, что я делаю, тянусь к нему. Когда между нами остается всего несколько сантиметров, я резко торможу. Сердце вдруг так быстро забилось.

Но Егор тут же преодолевает оставшиеся между нами сантиметры и касается моих губ. Они у него мягкие. Он целует меня очень аккуратно, будто боится спугнуть. И я благодарна ему. Это мой первый поцелуй за последние три года. И впервые за 10 лет я целую не Себастиана. Мне нужно привыкнуть к этой мысли.

Наш поцелуй совсем невесомый, но при этом руки мы сжали очень крепко. Я первая отстраняюсь от него. Хотя ловлю себя на мысли, что мне не хочется этого делать. С Егором хорошо и спокойно. А еще он меня понимает. Как Флёр.

Да, это именно то, что я чувствую рядом с ним: спокойствие, надежность, понимание, родство душ. Последнее очень для меня неожиданно. У меня это было только с Флёр.

Он забавно смущается, когда я вдруг начинаю говорить о книгах. Явно не читал, но не хочет в этом признаваться. Ладно, не буду его смущать и сделаю вид, что верю, что он читал «Портрет Дориана Грея» и знает, кто такой Оскар Уйлд.

Идти на кладбище ночью было опрометчивой идеей. Я не думала, что это окажется, настолько страшно. Но Егор крепко держит мою руку, и это помогает. Его сила окутывает меня, и я отгоняю прочь жуткие мысли.

Я спрашиваю его, как часто он ходит на кладбища и тут же жалею об этом. Потому что слышу рассказ о девушке и о том, как он делал ей предложение. На самом деле я не удивлена, что он додумался сделать предложение руки и сердца на кладбище. Вполне в его стиле. Не заморачивается.

Но почему мне вдруг стало скорее неприятно, чем смешно, когда я представила Егора, делающего предложение какой-то девушке на кладбище?

Несколько раз трясу головой, чтобы отогнать эту картину. Не хочу представлять, как он произносит эти слова другой.

Когда мы собираемся уйти с могилы солиста его любимой группы, над нами неожиданно раздается карканье вороны. Я вскрикиваю, и Егор резко притягивает меня в свои объятия.

— Тише-тише, это просто птица, — спешит меня успокоить.

И именно в эту секунду внутри меня что-то щелкает. У меня вдруг появляется четкое ощущение, что он тот мужчина, который для меня. Как будто этих объятий, этого запаха сигарет и хвои, этих теплых сильных рук я ждала всю свою жизнь.

Он моя гавань, к которой я должна прибиться, спустя столько лет скитаний.

Я не хочу, чтобы он отпускал меня. Поэтому я безумно счастлива, что он продолжает держать меня за плечи, когда мы идем на выход. А на набережной Сены он снова меня целует. На этот раз сильнее, чем на Монмартре. Я откликаюсь на прикосновения его губ всем своим телом. А когда я уже начинаю буквально дрожать от желания целовать его еще и еще, я все же нахожу в себе силы прервать это безумие и отстраниться.

И именно сейчас я понимаю, что не хочу, чтобы он продолжал звать меня Селестой. Я хочу быть для него собой, Мэриэн. В конце концов Кнопкой.

Но я не могу. Эта ночь для нее. Эта ночь для Селесты. И каждый раз слышать ее имя из его уст — это значит давать ей жизнь.

— Я бы не хотел, чтобы моя дочь лишилась девственности в 14 лет! — возмущенно восклицает.

А меня отчего-то пронизывает сумасшедшая боль.

— У тебя есть дочь??

— Нет-нет! Но если вдруг когда-нибудь будет, то я бы не хотел, чтобы у нее это произошло в 14 лет.

И с души сразу упал камень. Хотя мне-то что, даже если у него и есть ребенок? Я ведь все равно больше не увижу его после рассвета. И эта мысль вдруг отравляет все внутри, но я стараюсь отогнать ее прочь. Я с ним только до рассвета. И это все ради Флёр. Нужно держать себя в руках. Но почему-то становится все сложнее и сложнее.

С ним мне хочется совершать безумные поступки. С ним мне хочется делать то, чего я никогда не делала. Или зареклась не делать.

С ним я хочу танцевать.

Я ни секунды не сомневаюсь, когда заказываю диджею песню про русских олигархов и поднимаюсь на барную стойку. Я хочу этого. С ним хочу. Для него хочу.

Я танцую. И с каждым движением моего тела, с каждым поворотом головы меня наполняет эйфория. Именно в эту секунду, стоя на барной стойке и ловя его злые взгляды из-за моего выбора песни, я отчетливо понимаю, как долго ждала этого момента — когда снова буду танцевать. 10 лет никто не мог заставить меня сделать это: ни друзья, ни Себастиан. А Егору даже не пришлось меня заставлять. Ему вообще ничего не пришлось мне говорить. Рядом с ним я сама захотела этого.

Он мне нравится даже в гневе. Пожалуй, нет, не так. В гневе он мне нравится особенно сильно.

Вот сейчас на тротуаре, когда он возмущается песней и обвиняет меня в расизме, я смотрю на него и понимаю, что хочу его целовать. Злого, обиженного, но моего мужчину. Этой ночью он мой. Только мой. И я целую его, растворяясь в моменте.

Я рассказываю ему про свою биологическую мать. Я никогда не говорила о ней посторонним. Про нее знали только Флёр, Себ и Андре. Когда меня одолевали вопросами, почему я отказываюсь танцевать, я всегда что-то придумывала на ходу. Я готова признаться, в каком угодно своем грехе, я всегда легко говорила, что переспала с женихом сестры, но вот про свою родную мать никому не могла рассказать.

И это так странно, что я рассказываю ему. Потому что ему я могу довериться. Незнакомец, чужой человек, первый встречный… А доверяю. Потому что на него можно положиться. Он поддержит.

Чем ближе время его отъезда, тем жарче наши поцелуи. Нужно остановиться, иначе мы просто потеряем голову. Нас безумно тянет друг к другу. И я уже даже сама готова затащить его в туалет какого-нибудь бара и сорвать одежду.

Резко бью по тормозам.

— Мы сходим с ума, — отстраняюсь от него. Сердце колотится с невероятной силой. Мы обезумели. — Остановись, Егор.

— Я не хочу останавливаться, — делает шаг ко мне.

Я тоже.

— Все, Егор. Пора остановиться. Больше никаких поцелуев.

— Но почему!? Нас ведь тянет друг к другу.

— Вот именно поэтому, Егор. — Заставляю себя сказать эти слова.

Но надолго меня не хватает. Когда он поет для меня своим бархатным голосом, а я смотрю на него, как завороженная, меня снова охватывает мысль, что это мой мужчина. И песню он выбрал про нас с ним — Strangers in the night Синатры.

Мой князь Андрей. Да, именно так. Мой Андрей Болконский, а я его Наташа Ростова. Правда, она предала князя Андрея, собиралась бежать с Анатолем Курагиным, а потом Болконский и вовсе умер, но я сейчас об этом думать не хочу. Никогда не прощу Льву Толстому смерть князя Андрея и женитьбу Наташи и Пьера. Наташа Ростова и Андрей Болконский должны были остаться вместе.

Я не могу удержаться и снова его целую. К черту тормоза. Зачем сдерживать себя? Я хочу его целовать. Безумно хочу.

Но мой запал разбивается о его признание в том, что он пел раньше для другой. Для той, которую любил и на которой хотел жениться. Хочется дать ему пощечину и накричать. Как будто это измена. Как будто он мне что-то должен. Как будто он мне больше, чем случайный незнакомец, с которым я должна расстаться на рассвете.

Возьми себя в руки, Кнопка. Ты исполняешь мечту Флёр. Скоро ты с ним навсегда расстанешься. Он вернется в Россию и продолжит жить своей жизнью русского олигарха. А ты вернешься в Плезир и продолжишь волочить свое жалкое существование.

На мосту через Сену я наконец-то понимаю, что у нас общего. Это чувство не покидало меня с момента знакомства с ним. Наши истории зеркальны. Он на месте Флёр: его предали, и он это простил. А ведь он действительно похож чем-то на Селесту. Такой же романтик. И я так же, как и Флёр, могу ему довериться.

Я могла довериться и Себастиану, но с ним у меня не было ощущения стопроцентного взаимопонимания и гармонии. Хоть мы с Себом вообще никогда не ругались, но все же он меня не понимал. Например, ему всегда был непонятен тот факт, что я скучаю по Флёр и Андре. Он-то по ним не скучал. А для Егора важна дружба. Он простил лучшему другу предательство и до сих пор с ним общается.

Я нервно курю одну за одной, снова думая о том, какая я тварь, снова возвращаясь мыслями к самой главной ошибке в своей жизни. А он стоит и смотрит на меня. Весь такой правильный. Как Флёр.

Черт возьми, почему он так на нее похож?

Все-таки не выдерживаю и прошу его рассказать про ту единственную девушку, которую он любил. И он рассказывает. До ужаса неприятное чувство ревности поглощает меня, но я не подаю виду. Слушаю, как он говорит о ней и все больше и больше удивляюсь. Мы с ней явно очень разные. Прямая моя противоположность.

Мы идем встречать рассвет на Марсово поле. Меня всю трясет от мысли о том, что мы должны расстаться. Но так надо. Так хотела Селеста.

— Моя летняя девочка, — шепчет мне на ухо, и мое сердце пропускает удар. А потом по моему лицу начинают течь слезы.

Наш последний поцелуй я не забуду никогда.

«Если бы я знал, когда в последний раз тебя целовал, что это — последний раз, я бы никогда не остановился»

Такая фраза была в моем любимом американском сериале «Друзья». И сейчас я понимаю весь ее смысл. Я не хочу останавливаться. Сердце разрывается на куски от того, что эта ночь закончилась. Рассвет. Мы должны расстаться. Таков был мой план изначально. Прожить эту ночь вместо Флёр и уйти. Это все было ради нее. Я исполнила ее мечту. Теперь надо уходить.

— Меня зовут Мэриэн. Это мое настоящее имя. Я не Селеста. Я просто прожила эту ночь за нее. Это она мечтала о такой ночи с незнакомцем! Не я.

— Кто такая Селеста?

— Моя лучшая подруга, которая умерла. Это была ее мечта — гулять всю ночь с незнакомцем, а на рассвете расстаться с ним навсегда. Только поэтому я согласилась пойти с тобой, когда ты предложил мне в баре. Я просто исполнила ее мечту, назвалась ее именем, чтобы дать Селесте жизнь хотя бы на эту ночь. Глупо, правда? — я судорожно вытираю лицо от слез. — Но я до сих пор не могу смириться с ее смертью. Мне очень жаль, Егор, но мы должны расстаться на рассвете. Больше всего на свете я бы хотела остаться с тобой. Но я не могу. Прощай.

И я заставляю себя убежать. Я бегу очень долго, пока силы не покидают меня окончательно, и я не падаю на тротуаре, закрыв лицо руками.

Я потеряла его навсегда.

Глава 36. Без нее

POV Егор

Наши дни

Как только я сажусь на свое место в самолете, тут же вырубаюсь. Мне снится она. Я перебираю пальцами ее кудри, веду носом по шее, целую за ухом, вдыхаю ее запах, прижимаю к себе…

— Я люблю тебя, — шепчу.

— И я тебя, — слышу ее голос.

Я целую ее шею, она запрокидывает голову…

— Мистер, — кто-то меня трясет, и она растворяется. Открываю глаза и через пелену вижу лицо какой-то девушки. — Добро пожаловать в Вену. Вы должны покинуть самолет.

Я быстро тру глаза и недоуменно вращаю головой по сторонам. Салон самолета уже пуст. Я так крепко уснул, что не почувствовал ни взлета, ни посадки.

Пожалуй, мое состояние сейчас похуже любого похмелья. Не спал всю ночь, потерял ее, должен сейчас ехать куда-то выступать…

Остановите землю, я сойду.

Умываюсь в туалете аэропорта, заливаю в себя две порции двойного эспрессо, беру такси и еду с чемоданом на конференцию. Больше всего на свете я сейчас хочу почистить зубы, принять душ и уснуть мертвым сном. С ней в обнимку. Но вместо этого я должен что-то рассказывать про банковский маркетинг в России.

В отеле, в котором проходит конференция, я иду в туалет, достаю из чемодана сильно помятый костюм, переодеваюсь и направляюсь на свою сессию. Показываю подготовленную презентацию, говорю речь, отвечаю на вопросы…

Что я вообще тут делаю? Кто все эти люди? Какой вообще смысл во всей этой болтовне?

Пристрелите меня.

Еле дожидаюсь конца сессии. Даже ни с кем не поговорив после и не обменявшись контактами, ловлю такси и еду в свой отель. Конечно же, моя секретарша не додумалась забронировать мне номер там же, где проходит конференция. Мне надо куда-то тащиться.

Я сплю целый день и всю ночь. На самом деле я мечтаю вообще не просыпаться. Потому что мне снова снится она. Ее теплые карие глаза, ее теплые руки, ее кудри. Пробуждение ото сна для меня подобно смерти, потому что в памяти восстанавливаются события нашей ночи, и мне хочется сдохнуть.

Я ее потерял… Навсегда…

Я провожу в Вене абсолютно тупую субботу. Сижу целый день в каком-то кафе и смотрю в окно. И мне нравился этот город? До чего же он помпезный и выпендрежный. Тут разве что за воздух с туристов деньги не сдирают. Выпячивают свою династию Габсбургов на каждом углу.

Вот французы своих королей и императоров не выпячивают. А эти же… Их принцесса Сиси (или кто она там была) на каждом магните, на каждой открытке, на каждом плакате… Честное слово, бедная девушка в гробу, наверное, перевернулась уже сто раз.

И на хрена я просил себе билет в Москву на вечер воскресенья? В итоге добираюсь домой к 2 ночи, а утром надо на работу. Пересадка в Париже на протяжении часа по боли, которую я испытываю, наверное, сопоставима с тем, что чувствует человек, когда с него сдирают кожу. Или скальп. Или иголки под ногти суют.

Больше всего на свете хотел сбежать из аэропорта и поехать на ее поиски. Вот только куда ехать-то? В Плезир? В Википедии написано, что там население — 30 тысяч человек. Не много, вот только где мне ее там искать? Я ведь не знаю, ни в какой школе она работает, ни где живет. Ни адреса, ни телефона… Я даже не додумался спросить ее фамилию.

В понедельник утром я все же беру себя в руки и еду на работу. Но стоя в пробке за рулем своего «Кайена», я вдруг задумываюсь: а на фига мне эта тачка? Я уже полчаса еду три километра, потому что где-то там впереди два придурка врезались в друг друга. И так каждое утро. А если на дороге не авария, то сломался светофор и все время горит красный.

Поворачиваю голову вправо. По свободной выделенной полосе проносится автобус. У общественного транспорта все привилегии. Скачиваю себе на телефон карту метро Москвы. От моего дома до банка всего 4 остановки по прямой… А на машине я еду час.

В лифт в офисе я захожу вместе с Машкой, нашей начальницей отдела кадров.

— Егорушка, — широко улыбается. — Я подобрала тебе новую секретаршу. Все, как ты просил. 40 лет, опыт работы личным помощником больше 10 лет. Твою нынешнюю сегодня вызову и скажу, чтобы писала заявление по собственному, иначе…

— Нет, — резко перебиваю.

— Что нет?

— Я хочу выписать премию своей секретарше.

Машка недоуменно смотрит на меня.

— Так ты же мне в четверг звонил ни свет ни заря и орал, что она беспросветная дура и ты хочешь ее уволить…

— Я передумал. Теперь я хочу начислить ей премию.

— Но у нас нет премиального бюджета для секретарей…

— С моей зарплаты, Маш. Пусть бухгалтерия у меня вычтет премиальную часть и перечислит ей.

Я выхожу из лифта на своем этаже, оставляя кадровичку недоумевать дальше.

Когда я переступаю порог своей приемной, моя секретарша от страха вжимается в кресло и боится поднять на меня взгляд.

— Доброе утро, Егор Владимирович, — выдавливает дрожащим от страха голосом и смотрит в пол.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Катя, вы будете премированы по итогам этого месяца. Вы очень хороший сотрудник. Сделайте мне сейчас, пожалуйста, кофе. Только очень вас прошу, уменьшите у кофе-машины крепость. А то американо вашего приготовления больше похож на эспрессо. А когда делаете капуччино, держите молоко под порывом пара секунд на 20 дольше. А то вместо капуччино вы мне приносите американо с молоком и небольшой пенкой. Спасибо.

И под ошарашенный взгляд своей помощницы я прохожу в кабинет.

А дальше один будний день сменяет другой. Я делаю, что обычно, занимаюсь чем обычно, общаюсь с кем обычно, но все это на автомате. Мысли мои не здесь. Они в Париже. С ней.

Мэриэн. По-русски Марианна. Надо же, какое красивое имя. Сочетает в себе Марию и Анну. Оба этих имени вроде очень простые и привычные, а вот вместе создают удивительное сочетание.

А я всю ночь звал ее Селестой. Зачем она это сделала? Неужели все то наше время было для нее лишь исполнением мечты умершей подруги? Неужели у нее не дрогнуло сердце?

Дрогнуло. Я знаю. Ее поцелуи были не менее безумными, чем мои. А как она кинулась мне в руки на кладбище, когда над нами закаркала ворона. Как она танцевала для меня на барной стойке. Как она смотрела на меня, когда я ей пел. И, кажется, она даже приревновала меня к Кристине.

Кристина… Сколько раз я ее вспомнил с тех пор, как расстался с Мэриэн? Ноль. Я вспомнил Кристину ровно ноль раз.

Не могу удержаться и смеюсь. Смех нарастает все сильнее и сильнее, и вот он уже истеричный. Больше всего на свете я мечтал разлюбить Кристину. Разлюбил. Вот только теперь меня наизнанку выворачивает еще сильнее. Меня никогда так не штырило в тоске по Кристине, как меня штырит сейчас в тоске по Мэриэн.

Будто читая мои мысли, мне пишет Максим.

«Ну что, чувак? Наши планы встретиться завтра в «16 тонн» еще в силе?»

Черт, мы же собирались встретиться в субботу. Я и забыл совсем. Обо всем на свете забыл.

«Здорова. Да, конечно»

«Отлично. Можем даже припоздниться. Кристина в Золотом ручье с детьми на выходных будет, я в Москве один остаюсь»

«Чего это они тебя с собой не берут?))»

«Кристине там надо что-то с отцом обсудить по семейному бизнесу. Ну а я хочу немного отдохнуть от Человека-паука))) А то скоро уже сам на стену полезу, как он)) Дети — это лучшее, что может произойти с тобой в жизни, но иногда от них хочется спрятаться))»

«Ясно)))) Во сколько тогда завтра встречаемся?»

«Давай в 6?»

«Давай»

«Ну все, до завтра, дружище»

«До завтра)»

На встречу с Максимом я еду на метро. Впервые в жизни я спустился в московскую подземку. А ничо так вроде. Люди нормальные тут, не бомжи. И вроде наше метро даже поинтереснее парижского. Правда, мне еще предстоит в нем разобраться, куча веток, куча станций… Переходы эти запутанные. Но в целом тут забавно. Большинство слушают музыку в наушниках и пялятся в телефоны. Но есть и такие, кто читает книги.

Книги…

А ведь можно читать книги вместо того, чтобы шататься по барам. Ладно, сейчас я встречаюсь с лучшим другом, но а вообще потом буду это время тратить на чтение. Почему я не читал книги раньше?

Когда я захожу в «16 тонн», Макс уже ждет меня за высоким круглым столом. Когда-то мы в этом заведении начинали разогреваться, а потом двигали дальше.

— Здорова!

— Здорова!

Мы жмем руки и хлопаем друг друга по спине.

— Как жизнь? Как Вена? — спрашивает Макс, делая глоток «Гиннеса». Он, видимо, значительно раньше меня пришел, раз уже успел заказать.

— Мне тоже «Гиннес», — говорю подошедшему официанту и сажусь напротив Макса. — Отстой. Отстой. Это ответы на оба твоих вопроса.

Макс смеется.

— Ответ на первый вопрос меня не удивляет. А вот на второй удивляет. Ты же фанат Вены.

— Был. До того, как не рассмотрел нормально Париж.

— Ты ездил в Париж? — удивляется.

— Летел в Вену с пересадкой. Рейс задержали, кажется, на 15 или 16 часов, и я пошел на всю ночь гулять по городу.

— Жесть! Где ты там ходил всю ночь?

— Везде. И это офигенный город.

— А когда я учился в Женеве, и ты ко мне приезжал в гости, я тебе предлагал сгонять в Париж, но ты вечно поливал его грязью.

Я делаю глоток пива.

— Да, тогда у меня было другое мнение об этом городе.

— И что же тебя заставило его изменить?

Макс всегда знает, какие вопросы нужно задавать, чтобы попасть в яблочко. То ли потому что он юрист-адвокат, то ли потому что мы настолько близкие друзья, что он уже видит меня насквозь. Не знаю. Но он умеет спросить так, чтобы попасть в нужное место.

Я смотрю в одну точку на столе и не отвечаю. Снова вспоминаю ее. Снова вспоминаю ее глаза и ее кудри. Ее губы, ее руки.

— Егор, с тобой все в порядке? — вырывает меня из воспоминаний голос друга.

— Нет, Макс, не в порядке, — говорю, продолжая смотреть в ту же точку.

— В чем дело? — спрашивает очень серьезно и обеспокоенно.

— Макс, я встретил в Париже девушку. Провел с ней счастливейшие 12 часов, а потом потерял. Навсегда, — поднимаю на него глаза. — Макс, вот почему мне так не везет с девушками? Почему я вечно выбираю не тех?

Он прекрасно понимает, что под «не тех» я в первую очередь подразумеваю его жену. Но ни один мускул не дергается на его лице. А вот в глазах я читаю облегчение. От того, что я наконец-то встретил девушку. До слова «потерял» он, по всей видимости, не дослушал, потому что обрадовался слову «встретил».

— Что за девушка? — спрашивает с довольной улыбкой.

Я устало откидываюсь на спинку высокого стула.

— У меня даже нет слов, чтобы описать ее… Она необыкновенная. Ни на кого не похожа. Мы гуляли с ней всю ночь по Парижу и говорили обо всем на свете. Ее зовут Мэриэн, ей 26 лет, и она работает в школе в пригороде Парижа учительницей французского. А училась она в Сорбонне на филологическом факультете. Это все, что я о ней знаю.

Макс уже улыбается во все 32.

— Егор, это лучшая новость, которую ты мог мне сказать! Это же замечательно!

— Что замечательно, Макс? Она не оставила мне ни свой телефон, ни свой адрес. На самом деле она мне даже именем другим представилась. Настоящее сказала, только когда я уже садился в такси. Я потерял ее. Где мне теперь ее искать?

Я от злости швыряю на стол салфетку, которую яростно сжимал во время своего монолога.

Улыбка на лице друга померкла. Но счастливый огонек в глазах остался. Он наконец-то дождался того дня, когда я разлюбил его жену.

— Так, ну подожди, — Макс начинает серьезным голосом. — Ты довольно много о ней знаешь. Ее зовут Мэриэн, и ей 26 лет. Она окончила Сорбонну. В каком именно городе в пригороде Парижа она живет?

— Плезир.

Макс лезет в Яндекс на телефоне. Забивает название города и читает.

— Так, там население 30 тысяч. Это очень мало.

— Ага, вот только все равно, где мне там ее искать?

— А фамилия у нее какая?

— Я не знаю.

Макс задумывается.

— Ну пробей ее по соцсетям.

— Уже пробивал. Искал Мэриэн, окончившую филологический факультет Сорбонны и живущую в Плезире. Ничего не нашел.

— А на сайте самой Сорбонны смотрел? Может, там есть списки выпускников…

— Смотрел. Нет списков.

— Но обычно вузы вешают списки поступивших абитуриентов. Может, где-то есть на сайте списки прошлых лет?

— Искал. Есть только списки поступивших в этом году. Предыдущих лет нет.

Макс делает глоток и задумчиво чешет затылок.

— А что еще ты о ней знаешь?

— Родилась она в Париже, но почти в нем не жила. Выросла в закрытой школе-интернате. Три года назад собиралась замуж, но отменила помолвку и рассталась со своим парнем. Больше ничего о ней не знаю.

— Как называлась закрытая школа, в которой она училась?

— Не знаю.

— А в Париже она где жила?

— Не знаю.

Максим тяжело вздыхает. А я просто хочу сдохнуть.

— Мда… Тяжелый случай, — грустно тянет друг.

— Ладно, давай сменим тему. У тебя что нового?

— Да ничего особо, — Макс отхлебывает из стакана. — Весь в семейных делах. Ирочка капризничает по ночам, мы с Кристиной почти не высыпаемся сейчас. Миша с утра до вечера стоит на ушах. Энергии хоть отбавляй. В садик ходить наотрез отказывается и устраивает нам скандалы из-за этого. Но хоть на каратэ с удовольствием ходит, и на том спасибо. Лизочка тоже растет. Оля вышла на работу из декрета, и мы с ней сейчас делим выходные, когда она их с дочкой проводит, а когда я. Днем Лиза с няней или с Олиными родителями. Но скоро, наверное, в садик ее отдадим. Оля считает, что еще рано, боится, что Лиза будет болеть часто. А мне кажется, что надо все-таки ребенку общаться со сверстниками. Но посмотрим еще. Может, Оля и права, и лучше Лизе пока с бабушкой и няней побыть, а в садик попозже.

Я слушаю спич друга и медленно охреневаю. Вот как надо жить. Семья, дети… А не клубы эти беспонтовые, по которым я продолжал слоняться до встречи с Мэриэн.

Лиза — дочка Максима от первого брака с Ольгой, нашей одноклассницей. Ира их общая с Кристиной дочь, которая родилась месяц назад. Миша был сыном лучшей подруги Кристины, которая прыгнула с крыши на наших с Кристиной глазах. А Кристина усыновила ее ребенка. А когда они с Максимом поженились, Мишу усыновил и он.

— На работе как дела?

У Максима своя юридическая компания и, надо сказать, довольно успешная. Ему повезло во время учебы в Женеве устроиться в хороший швейцарский банк и заработать там не мало денег. Когда Макс вернулся в Москву, он еще год поработал в одной крутой адвокатской фирме, где зарплатой его также не обделили. К накопленной сумме Самойлов взял кредит в банке и открыл свою компанию.

— Хорошо. Несколько крупных новых клиентов недавно пришли. И снова мои знакомые из Швейцарии обратились ко мне за юридической поддержкой. Открывают филиал своего банка в России.

Максим в Женеве не только кучу денег заработал, но еще и связи.

— А расскажи мне про вашу с Кристиной встречу в детстве, а потом про повторную, — неожиданно выпаливаю я и замечаю, как Макс напрягается.

— Откуда ты знаешь, что мы с Кристиной встречались в детстве? Я же тебе не говорил это никогда.

— Мне Кристина сказала это на твоей свадьбе с Олей. Но без подробностей.

Максим смотрит на меня с подозрением.

— Да успокойся ты! — нетерпеливо бросаю. — Просто я подумал, что если вы с Кристиной снова встретились, то, может, и мне повезет снова встретиться с Мэриэн? Несмотря на то, что мы живем в разных странах. Бывают же, наверное, такие совпадения. Вот у вас с Кристиной, например.

Максим расслабляется и допивает пиво.

— Перед первым классом родители на месяц отправили меня в детский лагерь на Волгу. Там была и Кристина. Я сразу ее заметил, но решился подойти познакомиться только через две недели. Она стояла одна на пирсе. Когда я к ней подошел, три каких-то придурка хотели скинуть ее в воду, а она не умела плавать. Я на тот момент уже пару лет, как занимался каратэ, поэтому легко уложил их. Так мы с ней познакомились. Но из-за драки меня из лагеря выперли, и мы с Кристиной потеряли друг друга. А через 10 лет после этого я переехал в Москву, потому что у моей матери появились первые серьезные отношения после развода с отцом. И человек, с которым у нее завязались отношения, оказался отцом Кристины. Я зашел в дом в Золотом ручье и увидел Кристину. Вот так мы с ней снова нашли друг друга.

— Офигеть, — я правда поражен. — И вы сразу узнали друг друга?

— Нет. Но Кристина узнала меня где-то через месяц после моего приезда. Я узнал ее только на выпускном, когда мы с ней ушли из ресторана. И то, потому что она мне помогла вспомнить.

— А как она тебя вспомнила?

Макс мнется. Явно сомневается, говорить мне или нет.

— Ну, если помнишь, когда я приехал, мы с Кристиной занимались у одного репетитора по английскому. — Я киваю. Кристина долго мне жаловалась, что отец заставил ее вместе с Максимом ходить к одному репетитору. Это был еще тот период, когда она ненавидела своего сводного брата. — И вот однажды после занятия к ней пристали какие-то уроды, а я уложил их. В момент того, как я их вырубал, Кристина меня вспомнила. Но ни словом мне не обмолвилась до нашего выпускного.

— Почему?

— Хотела, чтобы я сам ее вспомнил. А я так и не вспомнил без ее помощи, — последние слова Максим говорит с чувством вины.

— Ясно…

Я тру уставшие глаза и залпом допиваю оставшееся в стакане пиво. Мы с Максимом просим официанта повторить напитки.

— Как думаешь, какова вероятность того, что у меня с Мэриэн случится такое же чудо, как и у вас с Кристиной? Какова вероятность того, что мы с ней снова случайно встретимся, живя в разных странах?

— Не знаю, Егор. Если судьба, то встретитесь обязательно.

Мы еще сидим с другом какое-то время в баре, разговариваем на отвлеченные темы, вспоминаем знакомых, но внутри у меня черная дыра. Мы выходим из «16 тонн», и Макс достает из кармана телефон, чтобы вызвать себе такси.

— Ладно, дружище, спасибо, что выслушал. До встречи, пойду я, — тянусь пожать ему руку.

— Куда пойдешь? — Макс недоуменно смотрит на меня.

— К метро.

Лицо Самойлова вытягивается в изумлении.

— Егор, ты? На метро? Да не может быть! Что с тобой случилось!?

— Любовь случилась. Представляешь, она всю ночь дразнила меня русским олигархом. В баре заказала песню Робби Уильямса Party like a Russian. — Макс в голос смеется. — В общем, я понял, что надо быть проще.

— Слушай, а мне нравится то, что она с тобой сотворила. Ты же на метро никогда не ездил, так ведь?

— Нет. В Париже с ней первый раз спустился в подземку.

В этот момент подъезжает такси Самойлова. Он, смеясь, хлопает меня по плечу и залезает в машину. А я плетусь к метро.

На следующий день я еду в «Библио-глобус» на Лубянке — самый большой книжный магазин в Москве — и покупаю там книги. Достоевский, Толстой, Пушкин, Лермонтов, Уйлд, Диккенс, Бальзак, Гюго… Первым делом приступаю читать «Портрет Дориана Грея».

Пью виски и читаю. Читаю и пью виски.

Так проходит неделя, потом вторая, потом третья… Я каждый вечер возвращаюсь с работы и сажусь за книги. Я никогда даже подумать не мог, что читать — это так интересно. И насколько гениальными были писатели того времени, как они видели жизнь… И многие произведения актуальны до сих пор.

Взять хотя бы «Дубровского» у Пушкина. На первый взгляд, кажется, что это романтическая история между Дубровским и Машей. А на самом деле это роман о том, как один помещик подкупил суд и с помощью рейдерского захвата отжал землю у другого. И пострадавший так и не смог доказать свою правоту.

И у нас в 21 веке такие вещи продолжают происходить. Прошло 200 лет, а в России ничего не изменилось.

Наступает мой день рождения. Мне стукает тридцатник. Отмечать нет ни малейшего желания, но вроде как круглая дата обязывает. Собираю дома в Золотом ручье друзей с их семьями, принимаю поздравления, а сам хочу лезть на стену от тоски.

— Сынок, — мама подходит ко мне. — А что ты невеселый такой?

— Нет, тебе кажется. Все в порядке.

— Вид у тебя как будто влюбился и страдаешь, — мама смеется. А вот мне не смешно. — Я до твоей свадьбы хоть доживу? — с укором смотрит.

— Мам, отстань от меня, — отмахиваюсь от родительницы и ухожу к приятелям.

Смотрю на своих братьев с женами и детьми, смотрю на всех своих друзей с девушками и супругами. Максим пришел с Кристиной и Мишей.

Я смотрю на Кристину и не чувствую к ней ровным счетом ничего. А когда-то я обожал эту девушку. Когда-то моей единственной мечтой было быть с ней. Теперь же Морозова мне не нужна, даже если она сама уйдет от Максима, признается мне в любви и скажет, что хочет за меня замуж.

— Как ты, Егор? — Кристина ловит мой взгляд и подходит с улыбкой.

— Хреново, — честно отвечаю.

— Максим сказал мне, что ты встретил девушку… — осторожно начинает. Ну конечно, Макс поспешил рассказать своей жене эту радостную новость, чтобы поскорее снять с нее груз чувства вины за то, что я ее люблю, а она меня нет.

— Ага. Встретил и тут же потерял. Все по классике. Это, видимо, судьба у меня такая.

Кристина явно хочет сказать какие-то утешающие слова, но не находит их.

— Может, все-таки еще встретишь ее… Мы вот с Максимом встретились через 10 лет…

— Угу. Буду надеяться, что и я ее встречу через 10 лет.

Глава 37. Поиски

После дня рождения я все-таки беру себя в руки и начинаю анализировать все, что я знаю о Мэриэн. Неожиданно меня осеняет.

Жан. Директор того ресторана. Ее знакомый.

Охранник на кладбище, который нас пропускал.

Я буквально подпрыгиваю от радости на кровати. Тут же несусь к ноутбуку и дрожащими руками покупаю билеты в Париж на поздний вечер ближайшей пятницы и бронирую гостиницу. Сердце колотится.

Я знаю, как ее найти!

С работы сразу еду в аэропорт, а из него в отель. С утра в субботу я направляюсь в тот ресторан. Вот только я ни черта не помню, где он. У меня уходит несколько часов на то, чтобы найти его. Когда мне все-таки это удается, я на входе тут же прошу официанта о возможности увидеть директора. Жан почти сразу меня узнает.

— Здравствуйте, месье, — широко улыбается. — Чем могу помочь?

— Мне нужно найти Мэриэн. Помните, я был тут с ней месяц назад?

— Да, помню. Но, к сожалению, никак не могу вам помочь. У меня нет телефона Кнопки.

— Но вы ведь с ней друзья! Ваш отец был поваром в ее семье.

— Да, но мы отнюдь не друзья. Я должен был быть поваром на свадьбе Кнопки. Но после разрыва помолвки она сменила номер телефона и уехала из Парижа. У меня нет ни ее нового номера, ни ее нового адреса, — он разводит руками. — Так что не могу ничем вам помочь, месье.

— А ее семья? Вы знаете ее семью? — я не теряю надежды, хотя паника разрастается.

— Увы, нет. Я был ребенком, когда мой отец работал у них.

— Но вы знаете хоть кого-нибудь из ее знакомых?

— Только ее бывшего жениха. Но его контактов у меня тоже нет, потому что организацией свадьбы занималась Кнопка, а не он. Его я видел только пару раз.

— То есть, мне совсем никак ее не найти??? — я кричу от паники.

— Не знаю… Но я вам в этом вряд ли помогу.

Я разворачиваюсь и ухожу из ресторана. Хочется биться головой о стену. Хочется все крушить и уничтожать. Но все-таки у меня еще остается последняя надежда.

Я еду на кладбище. Там я сразу направляюсь к охраннику.

— Здравствуйте, — аккуратно начинаю. — Я месяц назад был с подругой ночью на этом кладбище. Нас пропустил охранник. Я, правда, не запомнил его лица и не знаю его имени, но все-таки очень рассчитываю его найти, потому что…

Я не успеваю договорить, потому что мужчина резко меня перебивает.

— Вы хотите сказать, что кто-то из наших охранников пропускает на кладбище посетителей после 18:00????

Я осекаюсь.

— Эээм, ну, мы смогли пройти…

— Месье, срочно покиньте территорию, иначе я вызову полицию, — строго на меня смотрит и совсем не шутит. — Это невозможно, чтобы наши охранники пропускали по ночам посетителей. Это запрещено. Кладбище работает до 18:00 и точка.

Вот теперь у меня нет и последней надежды…

Я хочу утопиться в Сене. Я хочу броситься под машину. Я хочу прыгнуть с крыши.

Потому что я потерял ее навсегда… И я не такой везучий, чтобы вдруг случайно ее где-то встретить.

Я еду в тот бар, в котором мы познакомились. Сажусь на тот же стул за той же деревянной стойкой и смотрю на стул через один от меня. Вспоминаю, как она тут сидела и пила мартини, смотря ровно перед собой. А потом огрызалась мне.

Она сразу меня зацепила. Девушка из жизни. Такая простая, такая обычная… Но при этом самая необыкновенная. По крайней мере для меня.

Я долго сижу в этом баре и вспоминаю нашу ночь. Потом ухожу и бреду в те же места, в которых мы с ней гуляли. Еду на Монмартр и встречаю там закат. Даже ложусь на газоне на то же место.

Но сердце разрывается от того, что ее нет рядом.

На следующий день рано с утра я еду в Плезир. Самолет у меня очень поздно, так что я предприму еще одну попытку все-таки ее найти. Я, правда, так и не понял, сколько в Плезире школ. Один сайт показывает, что 37, другой — 9. Ну, вряд ли их все-таки 37, если население Плезира составляет 30 тысяч, но все же я выписал все 37 адресов.

По первому адресу находится детский сад. Я делаю такой вывод по тому, что здание маленькое, двухэтажное и разукрашено цветами и радугой. Во дворе детские качели. Детей нет, но зато есть охранник.

— Здравствуйте, — подхожу к нему, — подскажите, пожалуйста, это детский сад?

— Да.

— Не школа?

— Нет, месье, детский сад.

— Спасибо.

Разворачиваюсь и еду по второму адресу. Это здание уже больше похоже на школу. Прохожу во внутренний двор, дергаю дверь. Закрыто.

— Вы что-то ищите? — раздается у меня за спиной.

Я оборачиваюсь и снова вижу охранника.

— Здравствуйте. Подскажите, это школа?

— Да, месье.

— Я ищу учительницу французского языка по имени Мэриэн. У вас работает такая?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Он хмурится.

— Я не знаю по именам всех учителей. Но, вообще, мы не раскрываем информацию посторонним. С какой целью вы интересуетесь, работает ли у нас женщина с таким именем? — и он смотрит на меня с недовольным прищуром.

— Ладно, извините. А не подскажите, сколько всего в Плезире школ?

— Каких именно? Начальных, средних или старших?

— Эээм, а это разве не все вместе в одном здании…?

— Нет, во Франции это разные школы. Бывает, конечно, что одна школа объединяет в себе все три, но в Плезире таких нет.

Теперь понятно, почему интернет выдал мне 37 адресов.

— Ладно, извините.

Шансы найти Мэриэн тают на глазах. У меня еще есть в запасе несколько часов, поэтому я еду по другим адресам. Но везде или такой учительницы нет, или на меня смотрят с подозрением и угрожают вызвать полицию.

Идя по улице, я всматриваюсь в лица всех прохожих женщин. Заглядываю в каждый бар и в каждый магазин. Но ее нигде нет. Каждая встречная девушка — не она.

В итоге я сажусь в электричку и еду в Париж. А оттуда в аэропорт. Сажусь в самолет и возвращаюсь в Москву. В понедельник я иду на работу и продолжаю жить своей серой жизнью. По вечерам я пью и читаю книги, по Москве передвигаюсь только на общественном транспорте, а новую куртку на осень покупаю себе в «Заре».

Летят дни, недели, месяцы, а Мэриэн я вижу только во снах. Там мы вместе.

Глава 38. Лучший друг

Апрель

Моя жизнь превратилась в день сурка. На самом деле больше всего мне хочется сдохнуть. Абсолютно все в этой жизни потеряло для меня всякий смысл. И совсем ничего не приносится мне удовольствия: ни некогда любимая работа, ни любимый виски, ни любимые сигареты, ни самая вкусная еда. Я полностью ушел в себя и совсем перестал хоть с кем-то общаться за пределами офиса и рабочих отношений.

Каждый вечер я напиваюсь с книгой в руке. Не отвечаю ни на звоники родителей, ни на звонки братьев, ни на звонки друзей. Не хочу никого видеть и ни с кем разговаривать. Я поменял замки в своей квартире, чтобы мама больше не приходила. Хочется просто исчезнуть из этого мира. Зачем он мне без нее?

Она снится мне каждую ночь. Я специально много думаю о ней перед сном, чтобы она приснилась. А если вдруг не снится, то я просыпаюсь злым и срываюсь на работе на всех подряд.

Меня еще никогда так не выворачивало наизнанку. Как будто душу вырвали, сердце растоптали.

На телефон снова падает сообщение от Максима.

«Ты там жив вообще?»

Читаю и сразу закрываю. Таких сообщений в диалоге с Максом уже десяток. Нет, не жив. Я давно сдох. В тот день на рассвете, когда она убежала, не оставив своего номера.

Приезжаю домой и падаю на кровать. Лежу так не знаю, сколько. Просто смотрю в потолок и вспоминаю ее. Потом тянусь к книге на тумбочке. Сейчас я читаю «Войну и мир». Она говорила, что я похож на Андрея Болконского.

Дочитываю главу, откупориваю новую бутылку виски, наливаю в стакан и продолжаю читать, потягивая напиток. И так и засыпаю: в одежде, с книгой и с пустым стаканом в руке.

Мне снится она. Мы лежим на Монмартре и смотрим на закат.

Но какая-то противная трель бьет по ушам, и Мэриэн растворяется. Я не сразу понимаю, что это звонок в мою дверь.

Кого принесло ко мне в субботу утром?

Трель продолжает звонить дальше и дальше. Отдираю себя от кровати и иду открывать. Я даже не смотрю в глазок.

На пороге стоит обеспокоенный Максим.

— Блин, Егор! Ты куда пропал!?

Друг отталкивает меня от входа и залетает ко мне в квартиру.

— Никуда, — тяну сонным голосом и тру глаза. — Что-то случилось?

— Случилось! — Макс внимательно осматривает мою квартиру. На полу у кровати несколько пустых бутылок виски и книги. На барной стойке в кухонной зоне гора грязной посуды. В раковине такая же картина.

— Что случилось?

— Ты сквозь землю провалился — вот что случилось! Почему на звонки и сообщения не отвечаешь?

Максим проходит к окну и открывает его. В комнату тут же ударяет порыв свежего воздуха.

Я снова падаю на кровать.

— Макс, оставь меня в покое. Я не хочу ни с кем разговаривать.

— Егор, что с тобой происходит?

Друг становится напротив кровати, скрестив на груди руки, и строго смотрит.

— Максим, просто уйди, а?

— Я никуда не уйду. Что ты тут похоронил себя заживо?

— Ты не понимаешь.

— Чего я не понимаю?

— Того, что я ее потерял…

Макс закатывает глаза.

— Это не повод себя хоронить.

— Ага, посмотрю я на тебя, если ты потеряешь Кристину.

— Уже терял.

— Тебе было легче. Ты ее не помнил.

— Поверь, мне было не легче. Ее не помнил мой мозг. Но любить Кристину я продолжал. Знаешь, какого это — любить человека, которого ты не помнишь? Искать его везде и не находить?

— Ну в итоге же ты ее нашел, — я переворачиваюсь на бок, давая понять Максиму, что не желаю дальше разговаривать.

— Нашел. За две недели до своей свадьбы с другой девушкой. А потом моя жена забеременела. А знаешь, какого это — смотреть на растущий живот жены и понимать, что любишь другую?

— В итоге у вас все хорошо закончилось. Иди радуйся. Кристине привет. Детям тоже.

До меня доносится тяжелый вздох друга.

— Егор, давай вставай. Ты что ли как с работы пришел, даже не переоделся? Так и уснул в костюме?

— Макс, просто уйди. — Я тянусь рукой к пледу и накрываю себя им.

Самойлов подходит ко мне вплотную и рывком стаскивает с меня плед.

— Я сказал, вставай.

Я поворачиваюсь к нему лицом и недовольно на него смотрю.

— Что ты пристал ко мне?

— Егор, я тебя сейчас силой с этой кровати подниму и так же силой отправлю в душ. У меня черный пояс по каратэ, не забывай.

— Что ты от меня хочешь?

— Во-первых, я хочу вернуть тебя к жизни. Во-вторых, у меня сегодня день рождения, и я хочу его отметить. А без тебя мой день рождения не будет полноценным. Поэтому вставай и собирайся.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Черт, сегодня 25 апреля?? Я совсем забыл про день рождения Макса.

— Прости, чувак. Я забыл. Тебе сегодня тридцатник?

— Именно.

— Поздравляю. Но отмечать у меня желания нет. И подарка для тебя тоже нет.

Максим тяжело вздыхает.

— Отрывай уже давай свою задницу от этой кровати. И поехали.

— Куда?

— Сначала в Золотой ручей. Там отметим по-семейному. Потом в ночной клуб.

— Куда??? — я не верю своим ушам.

— В Gipsy.

— У тебя трое детей! Какой еще на хрен ночной клуб? И тебя Кристина отпустила??

— Кристина будет со мной. А что такого? Да, у нас с Кристиной трое детей. Вернее, у меня трое, а у нее двое. Но сегодня дети с бабушками и дедушками, а мы идем в клуб. Поэтому отрывай свою задницу и вперед в ванную, пока я тебя туда силой не затолкал.

И сам не знаю, почему, но я повинуюсь приказному тону друга и плетусь в душ. Теплые струи освежают и приводят мысли в порядок. Когда я выхожу, застаю Макса в кухонной зоне за складыванием грязной посуды в посудомойку. На барной стойке над кружкой с кофе поднимается пар.

— Спасибо, — говорю от чистого сердца и отхлебываю напиток. Вот что значит лучший друг! Макс даже знает, какой кофе я люблю. Сварил ровно по моему вкусу.

— Егор, твое тело, конечно, прекрасно, но надень что-нибудь поверх трусов.

— Ага.

Я иду к шкафу, достаю чистые джинсы и джемпер, одеваюсь, допиваю кофе, и мы с Максом выдвигаемся.

В Золотом ручье действительно только узкий семейный круг: Кристинин отец и мать Максима, родной отец Максима и его жена, а также трое детей. Ира еще совсем маленькая, ей нет и годика. Лизе вроде через несколько дней 3 года будет, Мише не знаю, сколько, но выглядит лет на шесть-семь. Мишу и Лизу рассадили по разным концам стола, потому что если они рядом, то постоянно дерутся. Забавно на это смотреть.

На дне рождения Максима я немного отвлекаюсь. И сейчас я даже благодарен другу за то, что он вытащил меня из дома. Немного общения с кем-то помимо работы, оказывается, идет мне на пользу. Часа через три застолья приходит моя мама. Они с отцом Макса были друзьями детства.

— Рада видеть тебя трезвым, — мать не может удержаться от яда.

— И я тебя люблю, мам.

В 9 вечера Кристина укладывает детей спать, переодевается в клубное платье и где-то часов в 10 мы берем такси и едем в Gipsy. Этот клуб находится на Болотной улице, что, кстати, очень близко к их с Максом московской квартире.

А вот в клубе уже собрались все наши. Костян и Тоха со своими девушками и Глеб с женой. У них тоже недавно ребенок родился, которого на эту ночь они оставили с бабушкой.

А еще тут неожиданно Илья. Это друг Кристины, с которым она училась в Америке. Я его плохо знаю, но в целом могу сказать, что парень он нормальный. Помню, как мы с ним накатили, когда Кристинина подруга погибла на наших глазах, а сама Кристина уснула после снотворного. Максим остался с ней в комнате оберегать ее сон, а мы с Ильей и Кристининым папой открыли бутылку водки, неизвестно откуда взявшуюся, и без закуски залпом выпили по стакану.

Вообще, я видел его несколько раз и всегда он выглядел нормально. А вот сейчас он скорее похож на меня. Синяки под глазами, трехдневная щетина и полное отсутствие интереса к жизни.

— Как дела? — здороваюсь с ним за руку и кричу в ухо.

— Никак.

Он берет со столика стакан виски и выпивает его в пару глотков. Я следую его примеру. У меня тоже дела никак.

Илья опускается на диванчик и трет уставшие глаза. Вроде на прошлом дне рождения Максима он был с девушкой. Я сажусь с ним рядом, и мы снова тянемся к алкоголю.

В этом клубе весело всем, кроме нас с Ильей. Из-за оглушающей музыки мы с ним не разговариваем, но каким-то образом понимаем друг друга без слов. Ударяемся стаканами и заливаем в себя виски. Мы с ним сейчас на одной волне.

Девушки пошли танцевать. Кристина во всю отрывается, вертя головой в разные стороны. Так даже и не скажешь, что у нее двое детей и через месяц ей самой тридцатник. Выглядит максимум на 25. К ней подходит Максим и вот они уже танцуют в обнимку. А через минуту страстно целуются взасос. Еще через пять минут вдвоем уходят куда-то в сторону туалетов. Возвращаются минут через 20, красные, растрепанные, но счастливые.

Как студенты, ей-богу.

Илья тоже это все замечает и подмигивает Кристине с хитренькой улыбочкой. Она подмигивает ему в ответ, и они смеются.

В какой-то момент я и сам решаю выйти на танцпол. Но как только мне на плечи кладет руки какая-то блондинка, меня тут же передергивает. Мне даже противны прикосновения других женщин. Быстро скидываю с себя ее руки и возвращаюсь за столик.

Мы расходимся в пять утра. Максим и Кристина идут домой пешком, а все остальные на такси.

После дня рождения Макса я твердо решил вернуться к жизни и меньше пить. А то так и алкоголиком стать не долго. На майских праздниках Самойлов предложил собраться в баре нашей компанией. Я решил пить там чай. Друзья, потягивающие пиво, меня всячески подкалывают, но пошли они на фиг. Не нормально заливать в себя столько алкоголя, сколько после расставания с Мэриэн заливал его в себя я.

— Мы с Кристиной и детьми сейчас временно в Золотой ручей переезжаем, — рассказывает Максим.

— Зачем? — спрашивает его Глеб.

— Меняем окна в квартире. Ставим тройные стеклопакеты. Ужасный шум идет с улицы, у нас же еще окна на Патриарший мост выходят, а там каждое лето свадьбы и гуляния. Невозможно спать.

— Да, в Москве ужасно шумно, — жалуется Антон. — У нас окна на трассу выходят. Не помогают и тройные стеклопакеты.

Что-то в разговоре друзей меня неожиданно цепляет. Но я никак не могу понять, что именно. Крутится на языке, а вспомнить не могу.

— А в Золотом ручье божественная тишина. Я иногда хочу туда переехать насовсем, но Кристина не хочет жить с родителями.

Я со всей силы вцепляюсь руками в стол, когда меня озаряет воспоминание. Сердце пропускает удар, потом второй. Кажется, оно уже рухнуло в пятки.

— Егор, с тобой все хорошо? — Макс трясет меня за плечо.

Я поднимаю на него невидящий взгляд.

— Максим, ты мой самый лучший друг, — хриплю ему.

— Эээм, ты мой тоже…

— Я твой должник, Макс.

— Почему?

— Потому что ты только что помог мне найти ее.

Я со всей силы обнимаю друга до хруста костей, подскакиваю с места и под недоуменные взгляды друзей вылетаю из бара.

Я бегу к метро, что есть сил. А в голове у меня крутится диалог с Мэриэн во время нашей прогулки на речном трамвае по Сене.

— Мне никогда в Париже не нравилось то, что он очень шумный, — говорит она.

Я хмыкаю.

— Ты в Москве не была.

— В Плезире, где я живу, очень тихо. Но по закону подлости моя квартира находится ровно напротив детской музыкальной школы, поэтому после работы я вынуждена слушать то пианино, то гитару, то игру на барабанах.

Я пулей влетаю в метро и несусь вниз по эскалатору, перепрыгивая через ступеньки и расталкивая всех локтями.

Она живет в Плезире напротив детской музыкальной школы…

Глава 39. Привет! Как дела?

Я не хочу думать о том, что в Плезире может быть несколько детских музыкальных школ. Интернет выдаёт мне только один адрес, и я хочу ему верить. Но даже если их и несколько, я посмотрю на каждую. А вернее, на дом напротив каждой. Времени у меня для этого достаточно, потому что я беру на работе отпуск на две недели.

В Плезире даже есть какие-то гостиницы, поэтому я бронирую себе номер в одной из них. Прямо с утра я еду по адресу из интернета и действительно обнаруживаю детскую музыкальную школу, а через дорогу от нее пятиэтажный дом с одним подъездом. Я захожу в школу.

— Здравствуйте, — обращаюсь к чернокожему мужчине у входа. — Подскажите, это единственная детская музыкальная школа в Плезире или есть еще?

— Здравствуйте, месье. Да, единственная детская. Есть еще взрослая, но она в другом месте.

— То есть, все дети Плезира занимаются музыкой только тут? — спрашиваю, чтобы уж наверняка.

— Абсолютно точно, месье. Вы хотите записать к нам своего ребёнка?

— Думаю об этом. Спасибо. Я к вам вернусь, если будет решение.

— Будем ждать, месье. До свидания.

Я перехожу двухполосную дорогу и смотрю на входную дверь подъезда. Сбоку на стене висит домофон с кнопками вызова в квартиры. Напротив каждой кнопки в ячейку вставлена бумажка с первой буквой имени и фамилией жильца. На букву «М» тут аж четыре человека.

M. Cadault

M. Lambert

M. Gautier

M. Leroy

Кадо, Ламбер, Готье, Леруа… Кто из них Мэриэн? А вдруг ее имени вообще тут нет? Может, она снимает квартиру и напротив ее кнопки домофона висит имя хозяина?

А вдруг она вообще переехала????

Нет, об этом я думать не хочу.

Я нажимаю на каждую кнопку, но ни по одной из них никто не отвечает. Это настораживает. Но с другой стороны, сейчас 12 часов дня понедельника. Может, все на работах. Мэриэн так точно должна быть в школе.

Мне больше ничего не остается, кроме как привалиться плечом к столбу по диагонали от подъезда и просто на него смотреть.

Проходит час, второй, третий… Периодически дверь подъезда открывается и кто-то заходит или выходит. Я дико хочу есть, пить и в туалет, но никуда не ухожу. Вдруг она появится именно в этот момент?

Майское солнце во Франции нещадно палит. Кажется, я уже обгорел. Но ближайшая тень далеко от подъезда, и я опять-таки не могу отойти, потому что вдруг пропущу ее.

Проходит еще час, потом второй.

И мое сердце пропускает удар, когда я вижу ее.

Она идет в солнечных очках и смотрит себе под ноги. На ней темно-синие классические брюки, голубая рубашка и черные туфли на небольшом каблуке. На плече висит большая черная сумка, явно заполненная тетрадями учеников.

Она не видит меня. Подходит к подъезду и останавливается, чтобы достать из сумки ключи. А у меня так колотится сердце, что, кажется, я прямо сейчас грохнусь в обморок.

— Мэриэн, — зову ее громко и отрываюсь от столба.

Услышав свое имя, она замирает с поднесенным к замку ключом. На негнущихся ногах я подхожу к ней вплотную и становлюсь сзади. И я снова чувствую запах фруктов вперемешку с сигаретами. Она не оборачивается. Так и стоит, замерев, и я замечаю, как трясется ее рука с ключом в пальцах.

Она узнала мой голос.

А дальше я просто сгребаю ее в охапку и прижимаю к себе. Целую затылок, потом висок, щеку. Она послушно стоит в моих объятиях, не говорит ни слова, а только дрожит.

— Я нашел тебя, — шепчу ей и еще крепче обнимаю.

— Ты не должен был, — выдавливает из себя хриплым голосом и все-таки поворачивается ко мне.

Она смотрит на меня через солнечные очки, поэтому я не могу понять по глазам, о чем она думает. Но восторга от нашей встречи явно не испытывает. Не торопится меня обнимать, целовать и говорить, что скучала. Просто стоит ко мне вплотную и смотрит. И только дрожащая верхняя губа выдает ее волнение.

— Знаешь, я жду тут тебя на жаре с 12 часов. Пригласишь в гости? Я бы не отказался от стакана воды. А еще в туалет хочу. Можно воспользоваться твоей ванной?

Мне неприятна ее реакция. Даже, скорее, обидна. Я почему-то наивно полагал, что она от радости повиснет у меня на шее. А она просто стоит и смотрит. И явно сомневается, пускать ли меня к себе в квартиру.

— Не бойся, я не маньяк, — добавляю. — Обычно я не занимаюсь выслеживанием девушек и не поджидаю их на пекле пять часов подряд. Знаешь ли, обычно у меня есть дела поважнее.

— Но в этот раз не было? — она включает свой дерзкий язвительный тон, и у меня с души падает камень. Потому что теперь я узнаю ее. Это та самая девушка, с которой я познакомился в баре, а не чужая незнакомка, которая две минуты назад была в моих руках бесчувственным камнем.

— На самом деле были, но я вот тут в командировку летел и снова с пересадкой в Париже. И снова мой рейс задержали на 15 часов. Ну я и решил, чтобы в аэропорту не торчать, съездить в Плезир к одной своей старой знакомой. Привет, Мэриэн! Как дела? Что нового? Давно не виделись.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Она просто смотрит на меня и ничего не говорит. А внутри меня уже снова нарастает паника.

Она не ждала нашей встречи? Она не скучала по мне? Она не рада, что я ее нашел?

Я так долго мечтал снова ее увидеть, что даже подумать не мог, что ей наша встреча будет не нужна…

Мэриэн поворачивается к двери, открывает ее и впускает нас в подъезд. Мы поднимаемся пешком на четвертый этаж, и она открывает дверь посередине. Я прохожу в ее квартиру и оглядываюсь. Не очень большая гостиная с диваном, круглым столом, телевизором и большим книжным шкафом. Отсюда есть выход на балкон.

Мы снимаем обувь, Мэриэн кладет на тумбочку солнечные очки, и теперь я наконец-то могу видеть ее глаза. Они очень уставшие. И потухшие. А под ними синяки будто от бессонницы.

— Прямо по коридору будет ванная, — говорит мне и отходит к круглому столу, чтобы поставить на него свою сумку.

Я иду в указанном направлении. Первой по коридору мне встречается небольшая кухня, затем спальня, а прямо по центру уже ванная. Когда я из нее выхожу, застаю Мэриэн на кухне. Она наливает мне стакан воды и ставит его на стол. Я залпом выпиваю и возвращаю ей пустой стакан.

— Знаешь, я бы еще не отказался перекусить, — скрещиваю на груди руки и смотрю на нее.

— У меня из еды только лягушки и луковый суп. Будешь? — и смотрит с вызовом, уперев руки в боки.

Я выдерживаю ее взгляд.

— Буду.

Она фыркает.

— С чего это вдруг?

— Французские лягушачьи лапки нежные, как поцелуй во время заката на Монмартре.

Она тяжело сглатывает, когда я это говорю, и напрягается, как струна. Смотрит ровно на меня, и я снова замечаю, как у нее дрожит верхняя губа. Я не могу больше себя сдерживать. Я преодолеваю расстояние в два шага между нами и притягиваю ее к себе. Зарываюсь лицом в ее кудри и жадно вдыхаю, сжимая в своих руках все крепче и крепче.

И неожиданно она обнимает меня в ответ. А через минуту я чувствую на своем плече ее слезы.

— Неужели ты даже не думала обо мне? — тихо спрашиваю ее в самое ухо и зажмуриваю глаза от боли.

— Каждый день думала, — так же тихо отвечает и еще сильнее ко мне прижимается.

— Тогда почему ты мне не рада?

— Рада… — и я чувствую невероятное облегчение, когда слышу это слово. — Просто… Я так запуталась, Егор… Я не знаю, как мне жить…

И она начинает плакать еще сильнее.

— Не плачь, — я глажу ее по голове и волосам. — Мы вместе со всем разберемся.

Мэриэн отрывается от моего плеча и смотрит заплаканными глазами. Тянется ладонью к моему лицу и нежно проводит по щеке.

— Как ты меня нашел?

— Я вспомнил, как во время нашей прогулки на речном трамвае по Сене ты сказала, что живешь в Плезире напротив детской музыкальной школы.

Она широко улыбается сквозь слезы, и я снова вижу на ее щеках ямочки. Наверное, в них я и влюбился тогда в баре.

Я притягиваю ее за затылок и целую в губы. Она мне тут же отвечает, и мы растворяемся в этом поцелуе. Ее губы теплые, мягкие и податливые, как в том июле. Я узнаю ее поцелуи. Это она. Моя прекрасная незнакомка, с которой я провел лучшую ночь в своей жизни.

Мы прерываем поцелуй и соприкасаемся лбами.

— Я больше тебя не отпущу, — шепчу ей.

Она не отвечает, а я целую ее лицо. Я все еще не верю, что нашел ее. Хочется ущипнуть себя за руку, чтобы проверить, не сон ли это. Мэриэн запрокидывает назад голову, и я спускаюсь губами по ее шее по направлению к ключицам. Когда она глубоко вдыхает, а потом издает едва слышный стон, мне сносит крышу.

Я снова накрываю ее губы своими и в этот раз целую намного жарче, чем в первый. Она отвечает с такой же страстью, а потом засовывает руку мне под футболку и ведет ее по животу вверх. А затем она и вовсе толкает меня к выходу из кухни.

Не разрывая поцелуя, мы заходим в спальню и падаем на кровать. Я расстегиваю пуговицы на ее рубашке, она снимает с меня футболку. Как только они летят на пол, я расстегиваю ее лифчик, а она тянется к ремню на моих джинсах.

Я покрываю поцелуями ее красивую упругую грудь, ласкаю языком соски и просто теряю голову, когда слышу ее тихие стоны. Спускаюсь губами ниже по животу, цепляю зубами тонкие трусики и снимаю их с нее. Она мокрая и горячая: хочет меня так же сильно, как я ее. Я ласкаю Мэриэн между ног пальцами и просто наслаждаюсь тем, как она стонет и извивается. А затем я вхожу в нее глубоко и просто тону в тех неземных ощущениях, которые разливаются по всему телу.

У меня никогда и ни с кем не было такого секса, как с Мэриэн. Я не перестаю целовать ее, когда двигаюсь. Она прикрывает глаза и делает толчки бедрами мне навстречу. Боже, это просто нереальные ощущения.

У меня чувство, что я ждал именной этой женщины и именно этого тела всю свою жизнь. Раньше у меня никогда не было такого ощущения во время секса. Когда она губами спускается вниз от моей шеи к груди, когда она проводит ладонью по моей спине и запускает ее в волосы на затылке, когда она тихо стонет мне в губы, когда она прикрывает глаза от удовольствия, я четко понимаю, что эта женщина создана для меня, а я создан для нее.

Я шел к ней 30 лет. Страдал по Кристине, менял девушек, как перчатки, занимался одноразовым сексом, даже не спрашивая имен, и все это был мой путь к ней. Чтобы сейчас сжимать в руках ее тело, целовать ее грудь и шептать ее имя. А она все эти годы моих скитаний жила в совсем другой стране и говорила на совсем другом языке.

Я надеялся полюбить кого-то в Москве. Наивный. Моя любовь ждала меня за много тысяч километров от меня.

Глава 40. Расскажи о себе

Мы лежим на кровати обнаженные и в обнимку. Я продолжаю целовать ее, мягко касаюсь губами лица, волос. Не могу не целовать эту девушку. Слишком долго я мечтал найти ее. Слишком сильно я тосковал по ней.

Периодически у нее из глаз текут слезы, которые я вытираю своими пальцами. Мы сейчас не говорим. Нам не нужны слова. Мы оба испытываем одно и то же. И она рада мне. Она тоже скучала и тосковала. Я чувствую это по тому, как крепко она ко мне прижимается. Будто боится снова потерять.

— Я до сих пор не могу поверить, что нашел тебя. Я думал, что больше никогда тебя не увижу. Зачем ты это сделала? Зачем ты убежала?

Она размыкает прикрытые веки и долго смотрит мне в глаза. Они снова наливаются у нее слезами.

— Это была мечта Селесты. — Говорит едва слышно. — Она была такой романтичной… И это была ее мечта — вот так гулять по городу с незнакомцем, а потом расстаться с ним навсегда. И я решила исполнить ее мечту. А еще она мечтала быть учительницей и работать с детьми. Она очень любила детей.

— Поэтому ты решила стать учительницей? Сделать это за нее?

— Да…

— Зачем, Мэриэн? Ты — не она.

Слеза срывается с ее ресниц и катится крупной каплей по щеке.

— Она не заслужила того, чтобы умереть в 23 года.

Я прижимаю ее крепче к своей груди. Что бы она ни вбила себе сейчас в голову, я точно знаю, что больше не отпущу ее. Сейчас она пойдет в душ, а я проберусь в гостиную, достану из сумки ее ID-карту и сфотографирую. Чтобы знать ее полное имя, дату рождения и другую информацию, которая поможет мне найти Мэриэн, если она вдруг снова удумает, что ей надо исполнить чью-то мечту, и исчезнет.

Через 10 минут тишины, прерываемой только нашими поцелуями, она действительно идет в душ. Как только вода начинает шуметь, я залезаю в ее сумку, нахожу кошелек, открываю его и действительно вижу ID-карту.

Marian Gautier

А день рождения у нее 29 октября.

Делаю фотографию и возвращаюсь в кровать. Теперь она точно от меня никуда не денется. Частного детектива найму искать ее, если снова понадобится. Она возвращается из душа с завязанными в пучок волосами. На ней легкие летние шорты и майка. На шее остались капли воды, лицо абсолютно без косметики. Я могу любоваться ею вечно.

— Иди в душ, а я пока еду приготовлю. — Она приваливается к дверному косяку и смотрит на меня с улыбкой.

— Лягушек?

— Именно.

— Ура! Все это время о них мечтал.

Она смеется и уходит в сторону кухни. Я поднимаю с пола свои вещи и иду в ванную. Когда я возвращаюсь из душа, застаю Мэриэн у плиты. Она бросает на меня взгляд поверх плеча и возвращается к сковородке. Что-то там помешивает и посыпает какой-то приправой. Я подхожу к ней сзади и обвиваю руками.

На сковороде макароны спагетти с фаршем, томатной пастой и зеленью.

— Ты ешь болоньезе?

— Ем. — Мычу ей в шею.

— Отлично.

— А где лягушки?

— Я решила все-таки не травмировать тебя ими. Твоя тонкая русская душа может не выдержать этого.

Я смеюсь и целую ее в шею.

— Мы, русские, еще и не такое проходили. Знаешь ли, мы войну выиграли. Нас лягушками не испугаешь.

Мэриэн бьет меня кулачком по ноге и смеется.

Затем она выключает плиту, ставит на стол тарелки и раскладывает еду. Мы едим, говоря о чем-то совсем отвлеченном. Но все же я чувствую, как напряжение неизвестности и недосказанности нарастает между нами.

— Ты очень вкусно готовишь, — говорю ей чистую правда. Мне правда понравилась паста болоньезе ее приготовления. Не хуже, чем в московских ресторанах.

— Спасибо, — отвечает с улыбкой.

После ужина мы идем в гостиную. Пока Мэриэн отвлекается на сообщение в телефоне, я еще раз обвожу комнату глазами. Мой взгляд цепляется за несколько фотографий в рамках на книжном шкафу. Я подхожу ближе, чтобы рассмотреть их.

На одной из них Мэриэн сидит на зеленой лужайке в обнимку с какой-то девушкой. Им обеим лет по 14–15. У Мэриэн волосы на фотографии намного длиннее, чем сейчас. Где-то до локтя и темно-русого цвета без мелирования, с которым она ходит сейчас. У второй девушки густые темные волосы по пояс. Они счастливо улыбаются. На второй фотографии эта девушка уже одна. Это портретная съемка. Она тут старше, лет примерно 17. И на третьей фотографии Мэриэн с этой же девушкой и еще двумя парнями. Один брюнет, второй блондин. Они стоят на фоне большой деревянной лестницы, и им всем лет по 16.

— Это Селеста и мои друзья, — я и не услышал, как она подошла сзади. — Мы все называли ее Флёр, как цветок. Селестой ее редко кто звал.

Она говорит это, и голос ее дрожит. Я не оборачиваюсь к ней, продолжаю рассматривать фотографии, но затылком чувствую, как на ее глазах снова выступили слезы.

— Поэтому ты сделала татуировку цветка на запястье?

— Да. Это как символ того, что она во мне. А здесь, в Плезире, жила ее бабушка, и мы с Флёр часто к ней приезжали. Флёр очень любила Плезир, и она тут похоронена. Поэтому я тоже решила сюда переехать и пойти работать тут в школу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я молчу, продолжая всматриваться в лицо Селесты на фотографии. Теперь мне все понятно. Мэриэн не может ее отпустить, не может смириться с ее смертью. Она живет наедине со своим горем и отчаянно пытается цепляться хоть за что-то, что может продлить жизнь ее подруге. Живет там, где нравилось Селесте. Работает там, где хотела работать Селеста. Всю ночь гуляла с незнакомцем, как о том мечтала Селеста. Сделала себе татуировку цветка, чтобы жить за них обеих, а не за одну себя.

Я медленно к ней поворачиваюсь.

— Расскажи мне все. — Тихо прошу. — О ней, о себе… Обо всем, что с тобой было до встречи со мной.

Я тянусь ладонью к ее лицу и заправляю за ухо прядку. А потом беру ее за руку и веду к дивану. Мы садимся, я притягиваю ее к себе и целую в макушку. Она медлит, не говорит.

— Расскажи мне о себе все, — шепчу на ухо.

— Ты правда этого хочешь? — поднимает на меня голову и смотрит в глаза.

— Да, очень. Расскажи все с самого начала. С того момента, с которого ты себя помнишь.

Мэриэн шумно выдыхает, укладывает голову у меня на груди и тихо начинает, изредка отвлекаясь на сигареты.

Она рассказывает мне абсолютно все. О том, как с самого детства ее не любили в семье и поэтому отдали в интернат. О том, как она нашла там лучших друзей: Флёр, Себастиана и Андре. О том, как они трое стали ее семьей. Она рассказывает весь тот ужас через, который ей пришлось пройти в школе. Она рассказывает, как сама плохо и подло поступала, чтобы отвоевать в интернате свое место под солнцем и авторитет. Она вспоминает Рождество с семьей Флёр в их маленькой деревне. Она говорит, что ездила домой только на летние каникулы, а все остальные проводила у Флёр дома. Она рассказывает, как оставалась совсем одна в пустой школе на все выходные и читала взахлеб книги. Она рассказывает во всех подробностях про своего отца, мать и сестру. Она рассказывает мне о встрече со своей биологической матерью.

Мэриэн рассказывает, как Селеста начала встречаться с Себастианом, а к ней стал проявлять чувства Андре. Она рассказывает, как каждую ночь сбегала через прачечную курить в лес. Сначала с Андре и Себастианом, а потом только с Себастианом. Она рассказывает, как тихо любила его со стороны, наблюдая его отношения с Флёр. Потом она рассказывает, как Себастиан ее поцеловал, как они стали тайно встречаться, как она боялась говорить об этом Флёр, а он настаивал.

Мэриэн во всех подробностях рассказывает про свой выпускной и про то, что там произошло. А потом она говорит, как жила с Себастианом во время учебы, как по ночам плакала в подушку в тоске по друзьям, как Себастиан всегда был к ним безразличен. Даже рассказывает, как он сделал ей предложение и они стали готовиться к свадьбе.

А потом она мне говорит о случайной встрече с Аптекарем, его рассказе о болезни Флёр, ее встрече с подругой, спустя шесть лет, и о ее смерти.

Она показывает мне письмо Флёр. Когда я читаю его, у меня сжимается сердце. Мэриэн уже во всю плачет, но я не пытаюсь ее успокоить. Ей нужно выплакать это. Когда я дочитываю, снова привлекаю ее к себе и сжимаю в своих руках.

Дальше Мэриэн рассказывает мне про расставание с Себастианом и решение жить за себя и за Флёр. А потом и о встрече со мной в том баре и о том, как она решила представиться мне ее именем, чтобы прожить ту ночь за Селесту.

Когда она заканчивает рассказ, моя футболка на груди и на плечах уже полностью промокла от ее слез. Я сжимаю ее еще крепче, давая понять и почувствовать, что я рядом, что я с ней, что я ее поддерживаю и что я ее понимаю.

Я думаю, все дело в том, что Флёр была для нее больше, чем подругой. Даже намного больше, чем лучшей подругой. Она была для нее, как младшая сестра, которую бесконечно любят и о которой бесконечно заботятся. И зачастую жизнь любимой младшей сестры важнее собственной.

Так было и у Мэриэн: жизнь и счастье Флёр для нее были важнее своей жизни и своего счастья. Но она еще любила Себастиана и под его давлением сделала выбор не в пользу подруги. И не смогла себе этого простить. Потому что Флёр так и осталась для нее любимой младшей сестрой, которой отдают последнюю конфету, даже когда самому очень хочется ее съесть.

Видимо, Себастиан этого не понимал. Если бы понимал, то все бы у них с Мэриэн сложилось иначе. Наверное, корни всего этого идут из семьи Мэриэн и, в частности, из ее отношений с сестрой. Она нуждалась в семье и в сестре, но не нашла их у себя дома. А в школе нашла. Вот только у Себастиана была своя нормальная семья, поэтому школьные друзья остались для него лишь друзьями, с которыми он провел определенный период времени, а потом забыл.

— Ты теперь не одна, — тихо говорю ей. — У тебя теперь есть я. Мы вместе со всем справимся. Посмотри на меня. — Я беру ее лицо в ладони. — Мэриэн, люди живы, пока о них помнят. Для того, чтобы продлить жизнь тем, кого уже нет, необязательно выполнять то, что они хотели. Просто о них нужно помнить, говорить, ходить к ним на могилу. А жить нужно за себя.

— Но как я могу жить только за себя, когда ее нет…? Она тоже должна жить.

— Мэриэн, разве Флёр хотела бы этого для тебя? Разве она хотела бы, чтобы ты бросила писать книги и работала на нелюбимой работе? Разве она хотела бы, чтобы ты была несчастна?

Она отводит взгляд в сторону и закусывает губу.

— Или Флёр хотела бы, чтобы ты занималась любимым делом, радовалась каждому дню, а раз в какое-то время навещала ее могилу, смотрела периодически на ее фотографию в рамке и рассказывала своим детям о том, что у тебя была такая замечательная подруга? Как ты думаешь, Мэриэн, что именно хотела бы для тебя Флёр: первое или второе?

Она молчит, и я чувствую, как ее тело задрожало в моих руках.

— Мэриэн, чего именно Флёр хотела бы для тебя? — я спрашиваю с нажимом.

— Второе, — говорит едва слышно и всхлипывает.

— Тогда ты должна исполнить именно эту мечту Флёр, а не какую-то другую. Ты должна жить так, как Флёр хотела бы, чтобы ты жила, а не так, как Флёр хотела жить сама.

— Но а как же она?

— А ее мы будем всегда помнить. И мы будем о ней говорить. Мы будем отмечать ее день рождения, ездить к ней на могилу. Но жить мы будем за себя.

Она не отвечает, а я целую ее в макушку и глажу по волосам. Мэриэн поднимает ко мне голову и тянется к моим губам. Я касаюсь их аккуратно, нежно, как на Монмартре. Сейчас не время для страсти. Мне сейчас нужно ее успокоить и мягко объяснить, что дальше так жить нельзя.

Она первая отстраняется от меня.

— Останешься сегодня со мной? — в ее голосе звучит надежда.

Боже, она еще спрашивает?

— Конечно.

— А где ты остановился?

— В какой-то гостинице тут в Плезире.

— А на сколько ты приехал?

— На две недели. У меня отпуск.

— Я работаю. Мне завтра утром надо будет уйти.

— Я провожу тебя до твоей школы, а потом встречу. А днем буду тебя ждать.

— Я могу уходить с работы раньше, чем сегодня. Сразу после уроков. Я задерживаюсь, потому что мне обычно некуда спешить.

— Хорошо, — я провожу ладонью по ее лицу.

Мы встаем с дивана и идем в кровать. Я тут же беру ее в свои руки и засыпаю так, как мечтал все это время: с ней в обнимку.

Глава 41. Там, где ты

В 7 утра у Мэриэн звенит будильник, и мы просыпаемся. Я так за всю ночь и не выпустил ее из своих рук. Она потягивается на кровати с зажмуренными глазами. Я целую ее несколько раз в висок.

— Доброе утро, моя солнечная девочка, — бормочу сонным голосом.

Она расплывается в улыбке.

— Я в постели с незнакомцем? Как я до этого докатилась? — качает головой и смеется.

Я накрываю ее собой и целую шею.

— Моя прекрасная незнакомка, ты знаешь, что свела меня с ума?

Она заливается смехом, а я веду ладонью по ее ноге вверх. Просовываю руку под ночную сорочку и направляюсь к трусикам, но Мэриэн неожиданно резко хватает меня за ладонь и останавливает мой порыв.

— Егор, мне пора собираться на работу. Иначе я опоздаю на первый урок.

— Уверен, твои ученики будут счастливы, если ты опоздаешь. — Я продолжаю посыпать ее шею поцелуями.

— Но у меня первым уроком диктант…

— Тогда тем более будут счастливы. Будь хорошей учительницей, порадуй своих учеников опозданием.

Она снова смеется, ее захват на моей руке ослабевает, и я все-таки пробираюсь туда, куда направлялся. Просовываю ладонь под ее трусики и глажу промежность. Мэриэн трется об мои пальцы, и я чувствую, как ее влаги становится все больше и больше.

С утра она такая мягкая и податливая. Еще сонная, и поэтому ее тело словно пластилин в моих руках.

Ее сорочка летит на пол, и Мэриэн остается полностью обнаженной в моих руках. А я покрываю поцелуями все ее тело. Спускаюсь ниже и ниже, ласкаю губами и языком клитор, доводя ее до исступления. Потом она отрывается от кровати и тянется снять с меня боксеры. Сжимает ладонью мой член и водит по нему рукой.

Я сажусь на кровати, подхватываю Мэриэн на руки и опускаю на член. Она начинает медленно двигаться, а я целую ее грудь и шею. Я люблю ее. И на все ради нее готов. Вот сейчас, когда она ведет ладонью по моей спине и запускает ее в волосы на затылке, когда прикрывает глаза от удовольствия и закусывает губу, а потом все же не выдерживает и издает громкий стон, я понимаю, что просто безумно сильно люблю ее.

Я понимал это и раньше, в Москве, когда умирал без нее, но сейчас эта мысль заиграла новыми красками. Сейчас я счастлив от того, что люблю ее. Тогда же эта любовь приносила мне только боль.

Когда мы валимся на кровать без сил, Мэриэн переводит дыхание и тут же подскакивает в душ. Мне тоже нужно в душ, а если мы будем мыться по очереди, то она точно опоздает на работу, поэтому, недолго думая, я иду к ней.

— Егор! Мне надо на работу! — возмущается, когда я отодвигаю штору и залезаю в ванну.

— Именно поэтому я к тебе и пришел. Чтобы сэкономить время.

— Не прикасайся ко мне! — грозит пальцем и отворачивается.

— Что, и даже спинку тебе не потереть?

— Нет! — она быстро намыливает голову шампунем и тут же смывает его.

— Дерзкая француженка, — смеюсь и тянусь к гелю для душа.

— Настырный русский, — недовольно бурчит себе под нос.

Она передает мне душ и вылезает из ванны. Через несколько минут выхожу и я. Мэриэн, обернутая в полотенце, в спальне сушит волосы феном.

— Давай я приготовлю что-нибудь на завтрак, пока ты одеваешься? Что ты ешь? — пытаюсь перекричать ее фен.

— Не надо. Я не успеваю позавтракать.

— Ну хотя бы кофе?

— Не надо.

Она выключает фен, быстро проходится по кудрям расческой и открывает шкаф.

— Через сколько нам надо выходить? — спрашиваю ее.

— Через 10 минут. Одевайся.

Я тяжело вздыхаю, но делаю, что она сказала. Мэриэн носится по квартире со скоростью света, у нее постоянно что-то падает из рук, но ровно через 10 минут мы выходим. Ее школа совсем рядом. Минут семь пешком. И я узнаю это здание. Я наведывался в него, но, кажется, мне тут пригрозили полицией, когда я настойчиво стал интересоваться, работает ли у них учительница французского по имени Мэриэн.

Она смотрит время на телефоне.

— У меня пять минут до урока.

— Во сколько ты освободишься?

— В час.

— Хорошо, я тебя встречу тут.

Она неуверенно переминается с ноги на ноги. Как будто хочет что-то сказать, но не решается.

— Говори, — произношу с улыбкой.

Мэриэн смущенно закусывает губу.

— Давай я оставлю тебе ключи от своей квартиры? — тихо начинает. — Пока я буду на работе, перенесешь свои вещи из отеля ко мне?

Я стою ошарашенный. И она боялась попросить меня об этом???

— Мэриэн, ты поразительна. — Я качаю головой. — Конечно! Ты думала, я буду две недели жить в отеле?

— Ну, вдруг тебе не понравилось у меня…

Я закатываю глаза. Удивительная девушка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Давай ключи. — Я протягиваю руку. — И иди на урок.

Она лезет в сумку, достает связку и кидает ее в мою протянутую ладонь. Я убираю ключи в карман и тянусь к ней за поцелуем, но Мэриэн неожиданно отскакивает от меня и судорожно вертит по сторонам головой.

— Егор, нас видят мои ученики!

— Ой, я не подумал, извини.

Ровно в этот момент мимо нас проходит какая-то девочка с портфелем и говорит:

— Доброе утро, мадемуазель Готье.

— Доброе утро, Сесиль, — кидает ей Мэриэн и показывает мне глазами, чтобы я уходил.

— Прежде, чем я уйду, оставь мне свой номер телефона. Только ключей от твоей квартиры мне недостаточно.

Я смотрю ей в глаза, давая понять, что не отпущу на урок, пока она не продиктует мне цифры. И она мне их называет. И почему-то именно этому я безумно рад. Даже не тому, что знаю ее место работы, ее место жительства, полное имя и биографию. А тому, что она называет мне свой номер телефона. Наверное, потому что тогда в июле она мне его не сказала.

Я сбрасываю ей звонок, не столько для того, чтобы оставить ей свой номер, сколько для того, чтобы проверить подлинность ее, и только после этого ухожу.

Я завтракаю в каком-то баре, затем направляюсь в свою гостиницу, забираю сумку с вещами и иду к Мэриэн. Часы показывают 10 утра. Через три часа я ее снова увижу. И хоть это не долго, для меня каждая минута без нее подобна пытке.

Я открываю дверь на балкон и ложусь на диван в гостиной. Из детской музыкальной школы напротив доносится игра на пианино, и я невольно начинаю смеяться. Найти Мэриэн оказалось так просто. И почему я раньше не вспомнил, что она говорила, где живет?

С балкона дует легкий ветерок, и я прикрываю глаза. Мое счастье от встречи с ней начинает медленно таять, когда я задаю себе вопрос: что дальше? Мы ведь живем в разных странах. Я могу летать к ней каждые выходные, она может прилететь ко мне на все летние каникулы. Но все же — что дальше?

Я во Францию точно переехать не смогу. Хоть я и знаю французский в совершенстве, меня тут никто не ждет. В Москве у меня отличная работа, в подчинении весь департамент маркетинга, у австрийцев в центральном офисе я тоже на хорошем счету. Начальница моя рано или поздно свалит на пенсию, и я вполне смогу занять ее место вице-президента по маркетингу и коммуникациям.

А что меня ждет тут? Ничего.

Конечно, Мэриэн намного проще переехать ко мне в Россию, чем мне к ней во Францию. Вот только захочет ли она? В Москве ей скорее всего не понравится климат, шум и суета. К тому же она не знает русский язык. А рано или поздно у нее встанет вопрос какого-нибудь занятия. Вряд ли она захочет быть домохозяйкой и каждый день в одиночестве ждать меня с работы.

Мда, нам с ней предстоит тяжелый разговор. И это все еще при условии, что она готова к настоящим серьезным отношениям и жизни за себя, а не за умершую подругу. А то у меня пока нет уверенности в том, что мне удалось ее вчера переубедить.

В 12:50 я выхожу из квартиры и иду встречать Мэриэн. Она выходит из школы со счастливой улыбкой и направляется ко мне. Я снова тянусь ее поцеловать и снова она тут же от меня отскакивает.

— Егор, нас видят!

— Ну дай ты своим ученикам повод посплетничать.

— Ага! Они же и сфотографировать могут. И будет потом фото нас целующихся гулять по всей школе. Ну уж нет.

Я смеюсь, и мы направляемся в сторону дома.

— Давай пообедаем? — предлагаю ей, когда мы проходим мимо ресторана.

Она бросает на него взгляд.

— Давай где-нибудь подальше от школы.

Я закатываю глаза, но соглашаюсь. Раньше я даже не задумывался о том, что учителя могут страдать от детей не меньше, чем дети от учителей.

Мы находим ресторан в 15 минутах от школы и садимся на диванчик за самый дальний столик. Я тут же спешу обнять и поцеловать Мэриэн.

— Я соскучился, — тихо говорю ей, когда мы прерываем поцелуй.

— И я. На всех уроках о тебе думала.

Ее слова тепло греют. Я выпускаю Мэриэн из рук, только когда нам приносят еду. Я плачу за обед, и она не возражает. Меня это радует. Она со мной расслаблена, не ждет от меня подвоха и, кажется, полностью мне доверяет.

Дома мы сначала валяемся на диване в обнимку, а потом я подминаю ее под себя и медленно спускаюсь поцелуями ниже и ниже, параллельно снимая с нее одежду. Сейчас мы занимаемся любовью не так, как предыдущие два раза. Не могу объяснить словами разницу, но сейчас все между нами как-то нежнее и интимнее. А в какой-то момент Мэриэн перехватывает у меня инициативу и жадно целует мое тело. Целует так, будто действительно очень сильно скучала и тосковала по мне. Как будто ждала меня.

Она продолжает целовать меня, даже когда мы уже закончили. Гладит меня по лицу, по волосам и мягко касается губами моей шеи. А потом крепко прижимается к моей груди и закрывает глаза. Ее губ касается легкая улыбка, а на лице читаются спокойствие и умиротворение. Моя любимая. Никогда больше не отпущу ее.

Вечером Мэриэн садится за круглый стол в гостиной проверять сочинения, а я просто лежу на диване и смотрю на нее. Она полностью погружена в работу. Вот сейчас ей явно не нравится то, что она читает. Хмурит лоб, черкает в тетради красной ручкой, качает головой и убирает тетрадь в сторону.

Берет другую и чем больше читает, тем больше расслабляется. Начинает кивать головой, а потом разводит губы в улыбке. Сейчас она явно довольна работой ученика. А я смотрю на эти ямочки на ее щеках и вспоминаю, как увидел их в баре, когда она первый раз улыбнулась мне.

Да, именно в тот момент я и влюбился в нее. Сейчас я понимаю это. Зацепила она меня сразу, с первого взгляда, но влюбился я в момент, когда она улыбнулась своей теплой солнечной улыбкой.

Она мое солнце.

— Мэриэн, я люблю тебя, — эти слова вырываются очень неожиданно даже для меня самого.

Она замирает над тетрадью, а потом медленно поднимает на меня голову. Долго и пристально смотрит. Откладывает в сторону ручку, встает со стула и подходит ко мне. Садится на пол у дивана и тянется ладонью к моему лицу, гладит меня несколько раз по щеке.

— И я тебя люблю, — тихо говорит.

Я сползаю с дивана к ней на пол и крепко обнимаю.

— Но как же нам быть дальше? — задаю наболевший вопрос. — Я бы так хотел, чтобы ты переехала ко мне в Москву. Тебе там понравится. Да, холодно, шумно, суета… Но зато музеев много, исторических зданий всяких, парков. А зимой знаешь, как красиво Москву к Новому году украшают? А если тебе надоест городской шум, то у меня еще загородный дом есть. Очень большой коттедж. Там, правда, мои родители живут, но они будут тебе рады. Маме с отцом вдвоем сейчас очень скучно, потому что братья живут со своими семьями, я тоже в Москве. И далеко не каждые выходные их кто-то навещает. Я познакомлю тебя со всеми своими друзьями, со своей семьей, с братьями и их женами. Они все говорят на английском. А кто-то даже французский знает. Мой лучший друг, например. Тебе не будет скучно. А еще ты сможешь снова писать книги.

Я замолкаю и со всей силы зажмуриваю глаза. Больше всего на свете я боюсь услышать от нее отказ.

Она молчит, медлит с ответом. Периодически тяжело вздыхает. И чем дольше она не отвечает, тем сильнее я прижимаю ее к себе.

Я не могу снова потерять ее. Я не могу…

— Давай попробуем, — тихо говорит.

А я просто не верю своим ушам. Отрываюсь от нее, беру лицо в ладони и жадно всматриваюсь.

— Ты поедешь со мной? В Москву?

— Меня совсем ничего не держит во Франции. У меня никого тут нет, кроме отца, с которым я общаюсь раз в месяц по телефону. Но у меня есть ты. И я хочу быть там, где ты.

По ее щеке скатывается слеза, а я спешу зацеловать ее всю. Мэриэн заливается звонким смехом, а я все еще не верю своему счастью.

Она согласилась! Она переедет ко мне в Москву!

— Только не сразу, Егор, — говорит серьезно, остужая мой радостный запал.

Я внимательно смотрю на нее.

— Мне, во-первых, нужно закончить этот учебный год. К тому же мне нужно заранее предупредить владельца квартиры о том, что я съезжаю. Это прописано в договоре аренды. — Она обводит глазами гостиную. — И надо что-то придумать с вещами. У меня их так много… Особенно книг.

— Ну уж книги можно выкинуть. В Москве я куплю тебе новые.

Она резко вздергивает на меня голову.

— Чтооо??? Выкинуть книги??? Егор, это преступление — выкидывать книги!

Весь ее вид полон возмущения. Я тут же прикусываю язык. Черт, как я мог такое ляпнуть ей, фанатке литературы?

— Тогда посылками в Москву вышли их. — Быстро нахожусь.

Она медленно расслабляется в моих руках.

— Хорошо, — тихо смеется.

Глава 42. Счастье

Я провожу у Мэриэн лучшие в моей жизни две недели, а потом возвращаюсь в Москву. Ей нужно доработать в школе до конца июня. Есть и еще одна сложность — российская виза. Мы решили, что Мэриэн приедет по туристической, а когда она закончится, улетит назад, чтобы получить новую. И первое время, наверно, нам так и придется делать.

Я готов жениться на ней хоть прямо сейчас, чтобы она получила российское гражданство, но пока не делаю ей предложение. Боюсь, что это может немного напугать ее. Она едет в чужую страну по сути к незнакомому парню. У нас с ней не было долгого периода свиданий прежде, чем начать вместе жить.

Мы каждый день с ней переписываемся и разговариваем по телефону, а каждые выходные я к ней прилетаю. В пятницу я еду с работы в аэропорт и лечу в Париж, а в ночь на понедельник возвращаюсь в Москву.

Мэриэн приедет в Россию в начале июля. И это даже хорошо, что она не сразу ко мне переезжает. Мне тоже нужно подготовиться к ее приезду.

Во-первых, я покупаю нам просторную четырехкомнатную квартиру, а свою студию выставляю на продажу. В ней хорошо жить одному и то, когда ты не сидишь целыми днями дома. А Мэриэн по крайней мере первое время придется сидеть дома в ожидании меня с работы. И если каждый день у нее кухня и комната будут в одном месте, она медленно сойдет с ума.

А в новой квартире у нас будет отдельная большая спальня, гостиная, кабинет и еще одна свободная комната. Думаю, в перспективе она станет детской.

Во-вторых, я еду в Золотой ручей и провожу серьезный разговор с мамой. Хоть я и сказал Мэриэн, что в моей семье ей будут рады, я немного слукавил. Маме наверняка не понравится, что она иностранка и курит. Второе ей не понравится больше всего.

— Мама, я женюсь, — объявляю ей с порога.

Мать роняет из рук телефон. Он со всей силы падает на кафель и разбивается. Мама смотрит на меня и быстро моргает глазами.

— Когда!? На ком!? — приходит в себя. — Почему ты скрывал, что с кем-то встречаешься!!!???

— Еще не знаю, когда. Мы только начинаем жить вместе. Но я планирую на ней жениться.

— И кто эта девушка? — глаза матери загораются восторгом и любопытством. — Когда ты нас познакомишь?

— Сразу, как только она приедет в Россию. Мама, она француженка и не говорит по-русски. Так что, думаю, тебе пора возобновить свои уроки английского, — улыбка с материного лица ожидаемо сползает. — Но это еще не все. Она курит, и я знаю, что тебе это не понравится. Но мне все равно. Уж извини, но твое мнение в этом вопросе волнует меня в самую последнюю очередь. Я люблю эту девушку, планирую создавать с ней семью и требую от тебя хорошо к ней относиться и уважать ее.

Мать стоит с каменным лицом и поджатыми губами.

— А в Москве ты не мог найти себе девушку? — метает глазами молнии. — Русскую и некурящую. И каких детей она тебе родит, если курит? И ты хочешь сказать, что мои внуки будут наполовину французами?

— Мама, — повышаю тон. — Или ты принимаешь мой выбор, или забудь про своего третьего сына.

Она хватает ртом воздух и явно не находится, что сказать.

— Все, мне пора, я поехал. Перевари услышанную информацию и прими ее. Тебе самой же будет лучше, если ты не будешь сопротивляться моему выбору. Ты хотела, чтобы я женился, вот я женюсь. Просто порадуйся за меня.

Я разворачиваюсь и выхожу из дома. Сажусь в машину и еду в мебельный магазин покупать диван и кровать для новой квартиры. Сейчас я взял на работе еще неделю отпуска, чтобы подготовиться к приезду Мэриэн. Я нанял англоговорящего дизайнера, варианты интерьеров с которым Мэриэн обсуждала по видеосвязи. Мне, если честно, совсем некогда этим заниматься, так что я безумно рад, что Мэриэн вопросы ремонта взяла полностью на себя.

Когда я стою на светофоре, на телефон падает сообщение от Мэриэн. Захожу в мессенджер и открываю.

«Как думаешь, какие светильники для нашей спальни лучше?»

И дальше идут три фотографии.

Я не могу сдержать счастливой улыбки, когда печатаю ей ответ.

«Мне больше нравятся вторые»

«И мне. Я передам дизайнеру, что мы выбрали эти»

«Хорошо»

«Я люблю тебя и очень скучаю»

«Я тоже тебя люблю. И очень сильно жду»

Я убираю телефон в сторону и с чувством невероятного счастья еду за мебелью для нашей с ней квартиры. Через 10 дней Мэриэн прилетит в Москву.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 43. Прекрасные будни

Как только Мэриэн выходит из зоны прилета, мы тут же кидаемся навстречу друг другу. Я отрываю ее от земли и кружу в воздухе. Мы не виделись аж целых две недели! Я завершал дела с ремонтом и занимался покупкой мебели, поэтому не мог ездить к ней на выходных.

— Я так соскучилась по тебе, — она прижимается ко мне всем телом.

— И я по тебе, моя любимая. Наконец-то ты приехала.

Я беру два ее чемодана, и мы идем к парковке. Помимо ремонта я еще занимался тем, что почти каждый день ходил на почту и забирал посылки с ее вещами. У Мэриэн действительно очень много вещей. И книг. Для них я купил несколько больших шкафов, которые мы решили поставить в кабинет.

Когда мы подходим к моей машине, Мэриэн прищуривается и сверкает в меня молнией во взгляде.

— Ты же говорил, у тебя «Мазда»!

Я осматриваю свой «Кайен».

— Я пошутил.

— Русский олигарх, — бурчит себе под нос.

Я резко притягиваю ее к себе и шепчу на ухо:

— А вот за это ты будешь наказана.

Мэриэн обвивает мою шею руками.

— Ммм, я уже в предвкушении.

Я не могу удержаться и целую ее. Обожаю эту девушку. Со всей ее дерзостью и подколами.

По дороге домой Мэриэн внимательно смотрит в окно.

— Мда, Москва и близко не похожа на Париж. Такие высокие дома и широкие улицы.

— Давай сейчас дома ты немного отдохнешь и поедем в центр погулять.

— Давай. Хочу увидеть Красную площадь. И Арбат. И что у вас тут еще есть? Я так была занята просмотром в интернете кроватей, диванов и шкафов для квартиры, что совсем не посмотрела, куда пойти в Москве.

— У нас тут чего только нет. Я и сам не везде был. Так что буду открывать для себя Москву вместе с тобой.

Как только мы переступаем порог нашей квартиры, тут же набрасываемся друг на друга. Я беру Мэриэн на руки и несу в нашу спальню. Ее мы должны опробовать первой.

— Егор, я люблю тебя, — шепчет и покрывает мое лицо поцелуями.

— И я люблю тебя. Ты мое солнце.

Потом мы с Мэриэн идем вместе в душ и там снова не можем оторваться друг от друга.

— Егор, я уже два часа, как приехала, а еще квартиру не видела даже, — смеется.

— Нашу спальню ты видела, а это самое главное место.

Она заливается смехом, а я прижимаю ее собой к кафелю, подхватываю под ягодицы и вхожу. Вечно бы занимался с ней любовью.

Еще через час мы все же отрываемся друг от друга. Мэриэн осматривает квартиру с особой тщательностью. Она переживала, что из-за того, что не может контролировать процесс ремонта лично на месте, все сделают не так, как она хотела.

— Да, все хорошо. Ровно, как я и обсуждала с дизайнером.

— У тебя замечательный вкус. Мне очень нравится интерьер, который ты выбрала.

Дизайн нашей квартиры в скандинавском стиле. Но не слишком белый и бесцветный, а с использованием синих и голубых цветов.

Первым делом мы едем гулять на Красную площадь. Если честно, даже не помню, когда я сам был тут последний раз. Потом мы гуляем по ГУМу, Никольской улице, доходим до Китай-Города и парка «Зарядье». Затем возвращаемся назад и идем в Александровский сад.

Мэриэн нравится Москва, и у меня с души падает камень. Хотя это еще ни о чем не говорит. Ее мнение может резко измениться, когда зимой ударят морозы под минус 20.

Днем, пока я на работе, Мэриэн занимается раскладыванием своих вещей и наведением уюта. Новая квартира сразу после ремонта еще не пахнет «живым», и Мэриэн продолжает обустраивать ее. Она ставит в гостиной на комоде те фотографии, что я видел у нее в Плезире. На первой она с Селестой, на второй только Селеста и на третьей они вчетвером. Я знаю, что один из этих двух парней — Себастиан, но не спрашиваю у Мэриэн, кто именно: блондин или брюнет.

С одной стороны, мне неприятно, что фотография ее бывшего стоит в нашей квартире. Но с другой, я понимаю, что ревность — это тупиковое чувство. К тому же для Мэриэн была очень важна дружба их четверых. Поэтому в итоге я ничего ей не говорю и в какой-то момент вообще забываю про эту фотографию.

С тех пор, как мы стали вместе жить, я стараюсь сильно не задерживаться на работе и, как только часы показывают конец рабочего дня, тут же мчусь домой. Ведь там меня ждет моя самая любимая девушка на земле.

Однажды, когда я переступаю порог квартиры, мне в нос ударяет очень знакомый кулинарный запах. Борщ? Мэриэн выходит меня встречать и загадочно улыбается.

— Чем так вкусно пахнет? — целую ее и снимаю обувь.

— Я посмотрела в интернете рецепт борща и сварила его! — торжественно мне объявляет.

— Ну ты даешь! Сейчас оценю.

Я иду в ванную, мою руки и захожу на кухню. Действительно пахнет борщом. Просто поразительно. Мэриэн достает две тарелки.

— А на каком мясе ты сварила?

— На лягушачьих лапках, — говорит очень спокойно и безмятежно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— ЧТООО????

— Я нашла в интернете несколько мест в Москве, где продают лягушачьи лапки, съездила и купила. Я подумала, что это будет хорошим сочетанием русской и французской кухонь. У нас же с тобой русско-французская семья, — и глазками блым-блым.

— Мэриэн, это осквернение великого русского блюда!!!!

Я стою в полном шоке. Она спокойно смотрит прямо на меня, а потом в какой-то момент взрывается от смеха. Мне не смешно. Это у нас так с ней всю жизнь будет? Она будет этих лягушек везде совать? На Новый год у нас вместо селедки под шубой будут лягушки под шубой?

— Егор, и ты поверил?? — спрашивает, когда заканчивает смеяться. — Я же пошутила! — Она подходит ко мне и обнимает. — Расслабься, борщ с говядиной.

Я все еще нахожусь в шоке, но обнимаю ее в ответ. А она снова смеется.

— У тебя такой вид, как будто тебя сейчас инфаркт хватит. Я пошутила, — и она тянется меня поцеловать.

Я все еще не верю, что борщ действительно без лягушек, поэтому подхожу к кастрюле и мешаю содержимое половником. Вроде на самом деле говядина.

— Тут точно нет лягушек? — с подозрением переспрашиваю.

— Точно, точно! Не бойся. — И опять смеется.

Мда, меня действительно чуть кондратий не хватил.

А ее борщ оказался очень даже вкусным, особенно если учитывать, что она первый раз в жизни его готовила. Мэриэн вообще в принципе вкусно готовит. У нее любое блюдо хорошо получается.

Когда мы заканчиваем обустройство квартиры, то решаем сделать новоселье. Я приглашаю всех друзей с их семьями и своих братьев. Супруги моих старших братьев — Юля и Катя — между собой очень дружат. И я бы очень хотел, чтобы они подружились и с Мэриэн, поэтому попросил их приехать на час раньше остальных гостей, чтобы познакомиться с Мэриэн без посторонних.

Дима с Юлей и Артем с Катей свободно говорят на английском, а Юля даже знает немного французский. Он у нее был вторым предметом в школе. У нас действительно завязывается непринужденный разговор, а когда Мэриэн выходит на балкон, чтобы покурить, Юля и Катя идут с ней. И я неожиданно вижу, что жены моих братьев тоже достают по сигарете.

— А Юля и Катя курят что ли?? — удивленно спрашиваю у братьев.

— Ага, — отвечает Дима. — Ты только маме нашей не говори.

Я не могу сдержать смеха. Мы с братьями выходим на балкон к нашим девчонкам и тоже закуриваем.

Постепенно подтягиваются мои друзья. Приезжают и Максим с Кристиной.

— Мэриэн, это мой лучший друг Максим и его жена Кристина, — представляю ей их. — Ребят, это моя девушка Мэриэн.

Они оба расплываются в широченных улыбках. Максим жмет Мэриэн руку, а Кристина и вовсе тянется поцеловать ее в щеку. Невиданный жест от нее. Никогда не видел, чтобы Кристина целовала кого-то в щеку при встрече или при знакомстве.

Я замечаю, как Мэриэн напрягается при знакомстве с Кристиной. Она тоже целует ее в щеку, улыбается, но все же натягивается, как струна. Мы все садимся за большой стол в гостиной, алкоголь и смех льются рекой. Но Мэриэн продолжает сидеть слишком напряженной. Кристина не перестает с улыбкой ее рассматривать. А потом и вовсе Морозова подсаживается к Мэриэн, когда возле нее освобождается место, и начинает с ней непринужденную беседу.

Я, конечно, понимаю, что Кристина хочет, как лучше. Она безумно счастлива, что я смог кого-то полюбить, вот только Мэриэн ее общество явно неприятно. Когда она идет курить на балкон, я выхожу следом. Обнимаю ее сзади за плечи и целую в макушку.

— Она жена моего лучшего друга. Я не могу не общаться с ней, — тихо говорю.

— Давай я посажу тебя за один стол с Себастианом и скажу, что ты должен с ним любезничать?

Я тяжело вздыхаю.

— Извини. Но я не мог пригласить Максима без нее.

Мэриэн молча курит, но в моих объятиях она сейчас, как камень.

— Мэриэн, бывает первая любовь, а еще бывает настоящая любовь. Ты моя настоящая любовь. — Говорю ей на ухо. — Я люблю тебя безумно. Только тебя одну. Вот прямо в том баре влюбился в тебя, когда ты мне первый раз улыбнулась.

Я целую ее несколько раз в щеку и в висок. Она выкидывает бычок от сигареты и поднимает на меня голову. Смотрит своими шоколадными глазами.

— Ты хотел на ней жениться, — говорит с обидой.

— А ты хотела выйти замуж за Себастиана.

— Но не вышла же.

— Ну и я не женился.

— Только потому что она тебе отказала! А так бы женился.

— И ты бы вышла замуж, если бы по чистой случайности не встретила того Аптекаря и не узнала про Флёр. А представь, ты бы не зашла в ту аптеку? Была бы сейчас замужем за Себастианом, и мы бы с тобой никогда не встретились. Может, уже и ребенка бы родила.

Она тяжело вздыхает, поворачивается в моих объятиях ко мне и обвивает мою спину руками, укладывая голову у меня на груди.

— Скажи еще раз, что ты меня любишь, — тихо просит.

— Мэриэн, ты настоящая любовь всей моей жизни. И встреча с тобой — лучшее, что случалось со мной за почти 31 год моей жизни. Меня бесит моя тупая секретарша, но у меня рука не поворачивается ее уволить. Потому что благодаря ее тупости я нашел тебя. Я люблю тебя и все сделаю для того, чтобы ты не разочаровалась в своем решении переехать в Россию.

Она разводит губы в довольной улыбке, я ее целую и мы возвращаемся к гостям. Кристина сидит на том же стуле возле Мэриэн и, как только мы возвращаемся, начинает одолевать ее новым разговором. Честное слово, я первый раз в жизни вижу, чтобы Кристина так жаждала с кем-то подружиться. Просто удивительно.

— Мы несколько лет назад купили две французские строительные компании и объединили их под нашим российским брендом, — тараторит Кристина. — Я часто бываю в Париже по работе. Сейчас, правда, я в декрете, но скоро выйду из него и сразу полечу в Париж. Недавно я даже начала учить французский, все-таки взаимодействие с нашим парижским офисом у меня очень плотное, а там у нас работают преимущественно французы.

— Как называется ваша компания? — спрашивает Мэриэн.

— «Капитал-Строй».

— Может быть, я даже вскользь слышала это название. Мой папа любит поговорить о строительстве за семейными обедами.

— Твой отец тоже занимается строительством? — удивляется Кристина.

— Он архитектор.

— Да? Как зовут?

— Пьер Готье.

Лицо Кристины вытягивается в изумлении. Она округляет глаза и даже открывает рот.

— Ты — дочь великого Пьера Готье??? — Кристина говорит это так громко, что половина друзей на нас оборачивается.

Мэриэн совсем не смущается. Явно привыкла к славе своего отца.

— Да, — отвечает ей коротко.

— Вот это да!!! — Кристина продолжает удивляться. — Я фанатка твоего отца! Обалдеть просто! — Кристина переводит взгляд на меня. — Егор, где ты познакомился с дочерью Пьера Готье?

— В каком-то баре в Париже.

— Обалдеть просто! Твой отец же такие здания проектирует… Никто так, как он, сейчас не умеет. Пьер Готье же просто величайший архитектор! Лучший в 21 веке!

Мэриэн, когда рассказывала мне о своей жизни, говорила, что ее отец очень знаменитый архитектор. Но я далек от строительной тусовки, поэтому как-то не придал значения словам Мэриэн. А вот реакция Кристины заставила меня посмотреть на это с другой стороны.

Моя любимая девушка — дочь великого архитектора нашего времени.

Хм…

Так, стоп, и это еще меня Мэриэн олигархом называет???

— А ты можешь, пожалуйста, дать мне контакты своего отца? Я бы написала ему письмо с предложением о сотрудничестве. — Не унимается Кристина.

— Да, конечно, я могу дать его почту и телефон.

Кристина тянется за своим смартфоном и записывает электронный адрес и номер отца Мэриэн. Когда моя девушка куда-то отходит, а я иду покурить на балкон, ко мне выходит Кристина.

— Егор, — тихо начинает. — Я так рада за тебя…

— Спасибо, Кристин, — я улыбаюсь ей.

— Вы очень красивая пара. Я уверена, что у вас все сложится хорошо.

— Надеюсь. Мэриэн пока месяц, как переехала. Но вроде ей Москва нравится.

К нам выходит Максим.

— О чем толкуете? — спрашивает с улыбкой.

— Я говорю Егору, что они с Мэриэн очень красивая пара. — Кристина берет Максима под руку.

— А ты знаешь, что она сподвигла Егора ездить на метро?

Кристина заливается смехом.

— Егор, ты правда стал ездить на метро?

— Да, но только туда, куда на нем добраться проще, чем на машине.

Мы возвращаемся в гостиную, я сажусь на свое место рядом с Мэриэн, обнимаю ее за плечи и с радостью отмечаю, что она наконец-то расслабилась и со всеми подружилась. И я безумно благодарен всем своим друзьям за то, что они упорно продолжают говорить на английском даже между собой. Я боялся, что кто-нибудь из них автоматически перейдет на русский, и Мэриэн будет чувствовать себя неуютно.

Гости разъезжаются глубокой ночью. Кое-кто из них пригласил нас в ближайшем времени к себе. Мы с Мэриэн ложимся спать, и она спешит меня обнять.

— Спасибо, Егор. Замечательно все прошло. У тебя отличные друзья. И, кажется, жены твоих братьев приняли меня в свой клуб. — Мэриэн смеется. — Они поделились со мной несколькими секретами общения с твоей мамой. В частности, сказали ни в коем случае не курить при ней.

— Можешь курить. Я сказал своей маме, что ты куришь.

— Знаешь, а я думаю, что пора бросать.

Я в удивлении на нее смотрю.

— Со скольки лет ты куришь, дорогая?

— С 13.

— И ты думаешь, у тебя получится бросить? После 14 лет зависимости?

— Не знаю… Но надо хотя бы сократить потребление никотина раза в два.

— Да кури, если ты хочешь курить. Мне все равно. Я сам курю.

Мэриэн мне ничего не отвечает, и мы засыпаем.

Через неделю мы едем в Золотой ручей отмечать в узком семейном кругу мой день рождения. Я не приглашал никого из друзей. Будут только родители и братья со своими семьями. Мэриэн еще, кстати, нужно познакомиться с моими племянниками. На новоселье к нам все приезжали без детей.

Отец встречает мою девушку с распростертыми объятиями. Но на самом деле это все видимость. Папе вообще по фиг на девушек своих сыновей. Он всегда говорил нам с братьями: «Да женитесь вы на ком хотите. Мне вообще без разницы, кто будет пить из вас кровь и выкачивать деньги. Но только если женитесь, делайте это один раз».

Мама тоже встречает Мэриэн хорошо, и у меня с души падает камень. Кажется, родительница действительно приняла мой выбор. Снова все говорят по-английски, и по маминой болтовне я понимаю, что она действительно возобновила уроки с репетитором. Она со скуки начала учить английский лет пять назад, но где-то год назад бросила. Папа же всегда английский хорошо знал, работа в банке обязывает.

Мы остаемся на ночь в Золотом ручье, я показываю Мэриэн дом и свою комнату, а также веду ее на крышу. В школе да и в студенчестве тоже, когда я жил с родителями, я часто выбирался на крышу дома через окно на чердаке. Летом, если небо ясное, то видно звезды.

Вот и сейчас все легли спать, а мы расстелили на крыше плед, взяли бутылку вина, фрукты и устроили романтик.

— Егор, я хочу пойти учить русский язык. — Говорит Мэриэн, сидя у меня на коленях и прижимаясь головой к моей груди. — А еще мне нужно чем-то начать заниматься. Может, преподавать французский по скайпу? А то я чувствую, что превращаюсь в свою мать.

— В смысле превращаешься в свою мать?

— Сижу дома и трачу деньги мужа.

Я расплываюсь в довольной улыбке, когда она произносит слово «муж». Мы еще не говорили о свадьбе, слишком рано. Не хочу на нее давить, не хочу наспех жениться и чтобы она потом жалела об этом.

— А что с книгами? Ты будешь снова писать?

Мэриэн тяжело вздыхает.

— Да кому они нужны, Егор? Кто их читать будет?

— Я буду твоим читателем номер один!

Она смеется.

— Отец договаривался с одним издательством во Франции, это давно еще было. Но я так и не отправила им свои работы. Не смогла переступить этот барьер — показать кому-то свои романы. К тому же сразу после этого я узнала про Флёр, ушла от Себа и не смогла больше взяться за перо.

— Ну так, может, ты снова начнешь?

— Не знаю… Может быть…

На следующий день мы возвращаемся к себе домой, и Мэриэн тут же приступает к поискам репетитора по русскому языку. А потом три раза в неделю к ней начинает ходить женщина в возрасте из МГУ.

Мэриэн подошла к изучению русского языка очень серьезно. По всей квартире у нас теперь развешены стикеры-шпаргалки со словами. А когда я каждый день прихожу с работы, застаю ее за тренировкой произношения. Я не могу сдержать улыбки, когда слышу, как она пытается произносить букву «Р». А в какой-то момент Мэриэн начинает требовать от меня, чтобы я разговаривал с ней на русском. Вечерами мы садимся на диван в гостиной, Мэриэн включает телевизор и тщательно вслушивается в каждое слово.

— Ваш язык просто ужасен! — выдала мне однажды, когда в очередной раз перепутала падежи.

— Ты слишком заморачиваешься. Расслабься.

— Я выучу его чего бы мне это ни стоило! И перечитаю «Войну и мир» на русском!

Я не могу сдержать смеха, когда она вслух начинает мечтать о том, как будет перечитывать русскую литературу в оригинале. Сам я книги, если честно, забросил. Все свое свободное время я хочу проводить с ней, ни на что не отвлекаясь.

Мэриэн показала мне свои романы. Перед этим она очень нервничала и боялась. А когда я начал читать, от страха уткнулась лицом в подушку.

А чем больше я читал, тем больше поражался. У нее настоящий талант… Она настолько тонко описывает чувства и героев, настолько глубоко погружает читателя в переживания персонажей… Я как будто находился там с ними.

Я проглотил ее первую книгу за два вечера.

— Мэриэн, у тебя талант. Почему ты боишься публиковать это?

Она нервно курит на балконе.

— Ты думаешь, это кто-то купит?

— Конечно! Еще и экранизируют! Блин, да я чуть не разревелся в конце, когда они все-таки расстались. Почему ты не сделала счастливый конец?

— Не знаю… В жизни мало счастливых концов бывает. Три моих других романа тоже без хэппи-энда.

Я встаю с дивана и иду к ней на балкон. Сгребаю ее в свои объятия.

— Ты первый человек, которому я решилась показать свои работы, — тихо говорит.

Я довольно улыбаюсь. В Плезире, когда Мэриэн рассказывала мне о своей жизни, она говорила, что никому не давала читать свои книги из-за внутреннего барьера. Даже Флёр и Себастиану.

— Мэриэн, ты невероятно талантлива. О твоих книгах должен узнать весь мир. И я говорю тебе это не потому что я тебя люблю, а потому что это так и есть. Я как будто прожил жизнь с твоими героями. Я как будто там с ними находился. Как ты научилась так описывать эмоции?

— Не знаю… Это идет у меня изнутри.

— Я хочу прочитать остальные твои книги тоже. И давай договариваться с издательствами. Ты должна писать. Мэриэн, ты рождена для этого.

— Надо снова просить папу. Без помощи начинающему автору в издательства не пробиться.

Мне не нравится, что Мэриэн собирается просить о чем-то своего отца в то время, как у нее есть я. Но в этом деле я ей точно не помощник, к сожалению. Где писательство, а где я. К тому же ее романы на французском, поэтому логично сначала публиковать их во Франции.

После этого Мэриэн дает мне прочитать и остальные свои книги тоже. А у меня просто нет слов. Одна книга берет за душу сильнее другой. Это просто невероятно. Она рождена, чтобы стать писательницей. О ее книгах действительно должен узнать весь мир.

Вот только говорить с отцом Мэриэн не спешит. По-прежнему боится. Она и когда мне давала читать, тряслась от страха. Но тот факт, что я первый человек, кому она решилась показать свои работы, мне невероятно приятен.

Время летит, наступает уже ноябрь. Мы живем в невероятном счастье. Я каждый день лечу с работы домой будто на крыльях. Мэриэн целыми днями занимается русским языком, готовит, следит за порядком в квартире. Просыпается вместе со мной и делает завтрак, по вечерам встречает меня с ужинами. На выходных мы ходим гулять. Мы обошли почти все московские музеи, все парки, все выставки. Даже съездили в Питер как-то раз на выходных. Иногда мы ездим в гости к моим братьям или к кому-то из друзей. Бывает, кто-то приезжает к нам.

Мэриэн светится счастьем, и я чувствую невероятное облегчение. Она ни разу даже не заикнулась о том, что хочет назад во Францию. Она ездит туда периодически, когда у нее истекает виза, чтобы получить новую, но ни разу не сказала, что не хочет возвращаться в Москву.

Мы собираемся во Францию на новогодние праздники. Я должен познакомиться с ее отцом. К тому же у Мэриэн к тому моменту снова истечет виза, и ей нужно будет делать новую.

Но обстоятельства вынуждают нас ехать в Париж раньше.

В обычный субботний вечер в конце ноября мы возвращаемся домой из торгового центра, где покупали новогодние украшения для квартиры. Я несу пакеты в гостиную, как слышу, что у Мэриэн звонит телефон.

Она начинает разговор очень бодро, я так понимаю, это ее отец. Но потом неожиданно она быстро скрывается в нашей спальне и закрывает туда дверь. Меня это очень удивляет. Она никогда раньше не закрывалась от меня, чтобы с кем-то поговорить. Тем более с отцом.

Я мою руки в ванной возле нашей комнаты и решаю заглянуть в спальню. Мэриэн сидит на кровати, крепко сжимая телефон в руках, и смотрит в одну точку на полу. У нее трясется верхняя губа, а лицо побледнело.

— Что-то случилось? — аккуратно интересуюсь.

Она медленно поднимает на меня голову и смотрит стеклянными глазами.

— Да. Моя сестра погибла.

Глава 44. Место встречи — похороны

Я сразу же звоню своей начальнице и говорю, что мне требуется, как минимум, одна неделя за свой счет по семейным обстоятельствам. К счастью, она не докапывается и отпускает меня спокойно. Мы с Мэриэн покупаем билеты в Париж на следующее же утро и начинаем собирать вещи.

Я держусь спокойно, но, если честно, на самом деле я в панике. А вдруг Мэриэн снова перемкнет, и она решит жить за сестру? Исполнять какие-то ее мечты? Мэриэн хоть и была после разговора с отцом в шоковом состоянии, сейчас абсолютно невозмутима. Как будто не сестра погибла в автокатастрофе, а просто какая-то плохознакомая девушка, посетить похороны которой обязывают приличия.

Ночью я так крепко ее обнимаю и в самолете так крепко держу ее руку, что Мэриэн уже не выдерживает:

— Егор, со мной все в порядке. Мы с Элайзой никогда не были близки. Я не видела ее больше четырех лет. Она абсолютно чужой для меня человек. И на похороны мы летим только лишь потому, что будет странно, если меня там не будет.

— Я переживаю за тебя, — говорю честно.

— Не надо, — она широко улыбается. — Все в порядке, правда. Мы с ней друг другу никто.

После этих слов я сжимаю ее руку еще крепче.

«Мы с ней друг другу никто».

Хочу я посмотреть в глаза ее родителям, которые так воспитали своих дочерей. И, признаться честно, уважения к отцу Мэриэн я не испытываю. Как бы Кристина его ни нахваливала, я не считаю его достойным человеком. Сослать свою дочь в интернат, по сути лишить ее семьи, откупаться от нее только деньгами… Нет, у меня нет уважения к этому мужчине.

Из аэропорта мы едем домой к Мэриэн. У ее родителей огромная трехэтажная квартира на Елисейских полях. Такая стоит минимум несколько миллионов евро.

— Мне очень жаль, что мы знакомимся при таких печальных событиях, — осунувшийся и бледный Пьер Готье протягивает мне руку.

— Примите мои соболезнования. — Я отвечаю на его рукопожатие.

Он кивает и уходит куда-то вглубь квартиры, откуда доносится тихий женский плач. Мы идем следом за ним. Женщина вся в черном сидит за длинным деревянным столом и вытирает слезы белым платком.

— Мама, — зовет ее Мэриэн.

Она поворачивает к нам голову.

— Кнопочка, ты приехала. — Женщина медленно встает со стула, подходит и обнимается с Мэриэн.

Затем смотрит на меня.

— Примите мои соболезнования, мадам Готье, — я тоже приобнимаю ее за плечи.

Приходит домработница, наливает в прозрачный стакан какие-то капли, разбавляет их водой и дает выпить родителям Мэриэн. После этого мы идем в гостиную, где уже накрыт обед к нашему приезду. Едим мы в гробовой тишине. И слово «гробовая» сейчас имеет особый смысл.

Элайза погибла в автокатастрофе. Села пьяной за руль и не справилась с управлением. Похороны завтра.

— Егор, можно тебя на пару слов? — обращается ко мне отец Мэриэн, когда мы встаем из-за стола.

— Да, конечно.

— Буду ждать тебя в своей комнате, — говорит мне Мэриэн и уходит.

Мы с месье Готье направляемся куда-то на третий этаж. Когда заходим в помещение, по интерьеру я понимаю, что это его кабинет. Он садится за рабочий стол, я сажусь на стул напротив.

Мужчина тяжело вздыхает, смыкает руки в замок и долго смотрит в одну точку на красном дереве.

— Я вчера потерял дочь, — тихо начинает и наконец-то поднимает на меня глаза. — И, к сожалению, вынужден признать, что это моя вторая дочь, которую я потерял. Потому что другую свою дочь — Мэриэн — я потерял очень много лет назад.

Я молча на него смотрю. Пока мне не очень понятно, что он хочет этим сказать.

— Видишь ли, — продолжает, спустя несколько секунд. — Тот факт, что Мэриэн ради тебя все бросила и уехала, о многом говорит. Она тебя любит. Мэриэн никогда бы так не сделала, если бы не испытывала к тебе самых сильных чувств. И все, о чем я хочу тебя сейчас попросить, — это беречь ее, любить и поддерживать. Мы с Мадлен уже давно для нее чужие люди, но вот ты — единственный, кто у нее теперь есть по-настоящему близкий. Я бы все на свете отдал, чтобы вернуть время обратно и выстроить отношения в семье по-другому, но это уже невозможно. Поэтому просто береги ее и дай ей ту семью, которой у нее никогда не было, но она всегда очень хотела.

Он замолкает, тянется к графину с водой, наливает в стакан и отпивает.

— Месье Готье, вам не о чем беспокоиться. Я люблю вашу дочь и я готов ради нее на все. И в скором времени я планирую на ней жениться.

Я говорю с ним спокойно, но на самом деле внутри меня все кипит от злости. Видите ли, он вдруг прозрел, что потерял дочь и что у Мэриэн не было семьи. И просит меня теперь о том, что сам не смог ей дать.

— Хорошо, Егор. — Он кивает головой. — Есть еще два момента. Мэриэн теперь моя единственная наследница. Уж не знаю, сколько я проживу, но в любом случае после моей смерти все достанется Мэриэн. Состояние большое. Мэриэн к деньгам безразлична и обращаться с ними не умеет. Я надеюсь, ты умеешь управлять деньгами?

— Я работаю в банке. И мой отец тоже банкир.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Месье Готье снова кивает.

— Вот и хорошо.

Он замолкает и снова напряженно смотрит в одну точку на столе.

— Вы говорили, что еще два момента. Вы назвали только один. — Подталкиваю его.

— Да, — он тяжело вздыхает и поднимает на меня глаза. — Объявилась родная мать Мэриэн. Спустя 28 лет, вдруг вспомнила, что у нее есть дочь и жаждет теперь с ней общаться. Она просила у меня телефон Мэриэн, но я ей не дал. Реши сам, нужно ли ставить Мэриэн в известность о том, что ее родная мать ищет ее. Это все, что я хотел тебе сказать. Можешь идти.

Я встаю со стула, жму ему руку и ухожу в комнату к Мэриэн. По дороге я стараюсь сделать, как можно более невозмутимое лицо. Чувства во мне сейчас бушуют противоречивые.

— О чем вы говорили? — Мэриэн лежит на кровати, свернувшись калачиком.

Я падаю рядом с ней и тру лицо ладонями.

— Он взял с меня обещание, что я буду тебя любить и беречь и что наследство, которое ты получишь после его смерти, не будет разбазарено. — Я поворачиваю к ней голову и прищуриваюсь. — И кто из нас теперь олигарх?

Она смеется и бьет меня кулачком в плечо. Потом придвигается ко мне и кладет голову на грудь. Я перебираю пальцами ее кудри, а сам думаю, говорить ли Мэриэн про ее биологическую мать. С одной стороны, я сейчас очень зол на ее отца. Он просто тупо переложил на меня ответственность за этот вопрос. Но с другой стороны, только я могу точно знать, нужно ли это Мэриэн.

Я в тупике. У Мэриэн есть две очень больные темы: ее биологическая мать и Флёр. Ну вот просто очень больные. Каждое упоминание о ком-то из них для Мэриэн слово кинжал в сердце. Но и скрывать от нее эту информацию тоже неправильно.

Ладно, потом решу, что с этим делать.

— Я люблю тебя, моя солнечная девочка, — тихо говорю.

Она привстает на локте и целует меня в щеку.

— И я тебя очень люблю.

На следующий день прощание с Элайзой и похороны. Прощание проходит в какой-то церкви. Девушка лежит в гробу в окружении цветов, и все желающие к ней подходят. Родители Мэриэн сидят на стульях рядом с гробом.

Церковь очень большая, и в ней сейчас собрался весь парижский бомонд. В какой-то момент мне начинает казаться, что люди пришли сюда не для того, чтобы проститься с погибшей девушкой, а чтобы продемонстрировать свои бриллианты. А отдельные группы людей вообще забыли, по какому поводу тут собрались, потому что периодически начинают весело смеяться.

Я думал, что такой цирк бывает только в России. Но оказалось, что нет. Европейцы любят мишуру не меньше наших.

Мы с Мэриэн стоим в самом дальнем углу церкви. Я в черном костюме, она в черном платье и черном пальто. Мы крепко держимся за руки и стараемся не привлекать к себе внимания. Но это оказывается очень сложно. Многие люди узнают Мэриэн и подходят к ней выразить соболезнования. Ее это явно тяготит, но уйти отсюда нельзя.

В какой-то момент я чувствую, что Мэриэн буквально вцепилась в мою руку. Я перевожу на нее взгляд и вижу, что она побледнела и смотрит прямо перед собой на какого-то парня, стоящего под руку с беременной девушкой. Он вертит по сторонам головом, явно кого-то выискивая.

— Андре! — зовет его Мэриэн дрожащим голосом и отпускает мою руку.

Парень поворачивает голову на голос.

— Кнопка! — восклицает он, и они бросаются друг другу в объятия.

Они хватают друг друга так крепко, как действительно могут обниматься только самые лучшие друзья, которые не виделись очень много лет. Я встречаюсь взглядом с беременной девушкой, которая стояла под руку с этим Андре. Она смущенно разводит губы в едва заметной улыбке.

По трясущейся спине Мэриэн я понимаю, что она плачет в плечо парня. Он все так же крепко продолжает ее держать, и мне, если честно, это уже начинает не нравиться. Его беременной спутнице, видимо, тоже, потому что мы снова встречаемся с ней взглядами и, не сговариваясь, решаем к ним подойти.

Заметив нас, они друг от друга отстраняются. Мэриэн вытирает глаза от слез.

— Андре… Боже, я не могу поверить, — Мэриэн все еще всхлипывает.

— Прими наши соболезнования, Кнопа. Я знаю, что Элайза не была тебе близка, но все же.

В этот момент он переводит взгляд на меня. В нем читается немой вопрос.

— Андре, познакомься, это мой парень Егор. — Она поворачивается ко мне. — Егор, это мой лучший друг детства Андре. Я много тебе о нем рассказывала.

Мы с ним жмем друг другу руки.

— Кнопка, а это моя жена Жюли, — представляет он нам свою спутницу. — Жюли, это Мэриэн, но мы всегда называли ее Кнопкой. Я тебе тоже рассказывал про нее.

Девушка слегка улыбается, насколько это позволяют приличия на похоронах, и приобнимает Мэриэн за плечи.

— Андре, как ты? Где ты? — Мэриэн бросает взгляд на его беременную жену. — Ты скоро станешь отцом? Поздравляю!

— Да, — он слегка смеется. — Все нормально, Кнопа. Отучился в Сорбонне на экономическом факультете. Работаю сейчас в министерстве финансов. Там же познакомился с Жюли. Два года назад мы поженились, через месяц ждем сына. А ты как? Как сложилась твоя жизнь за эти годы?

— Я окончила филологический факультет Сорбонны. Писательницей так и не стала. А в июле я переехала жить в Россию к Егору. Он у меня русский. — Она оборачивается ко мне с улыбкой и берет меня под руку.

— Ого! Неожиданно!

— Да…

Повисает неловкая пауза. Я уверен на сто процентов, что у Андре в голове вопрос про Себастиана, но он не решается задать его при мне.

— Мы с Себом расстались, — будто читая его мысли, говорит Мэриэн. — Больше четырех лет назад.

— Из-за смерти Флёр? — Угадывает он.

— Да… Ты знал, что она болела?

— Да, конечно. Я общался с ней все эти годы, навещал в больнице все время, на похоронах тоже был. Сейчас я поддерживаю связь с ее родителями. Мы с Жюли иногда ездим к ним в гости. Смерть единственной дочери сильно их подкосила, и мы помогаем, как можем.

Мэриэн снова со всей силы вцепилась в мою руку, а по ее лицу уже потекли слезы.

— Я думаю, тебе тоже стоит их навестить, Кнопа, — продолжает Андре. — Они будут тебе рады.

— Нет, — говорит хриплым голосом. — Они не будут мне рады.

Андре качает головой.

— Ты ошибаешься. Будут очень рады. Съездий к ним как-нибудь. Если переживаешь, можем все вместе съездить, — и он смотрит на меня.

— Мы всю неделю будем в Париже, — отвечаю ему. — Можем съездить. Оставь нам свой телефон.

Я понимаю, что должен взять это дело в свои руки. Мэриэн сейчас снова начнет заниматься самобичиванием, винить себя во всех грехах и страдать. И телефон этого парня мне нужен не только для того, чтобы съездить с ним навестить родителей Флёр, но и чтобы Мэриэн поддерживала с ним отношения в будущем. Ей нужен ее друг, которого она потеряла много лет назад и по которому всегда скучала.

Андре диктует мне свои цифры, я их сохраняю и диктую ему свой телефон и телефон Мэриэн. Даже оба ее номера: российский и французский.

— Жюли тяжело долго стоять на ногах, поэтому мы пойдем присядем. Звони, Кнопа, в любое время, когда захочешь. Я буду рад снова с тобой общаться. И приезжайте к нам с Жюли как-нибудь в гости.

— Конечно, — отвечаю ему. — Обязательно будем общаться.

— Спасибо тебе, Андре, — шепчет ему. — Что поддерживал Флёр, когда она болела.

Он снова ее обнимает и уводит свою жену к скамейкам.

Мы с Мэриэн возвращаемся в наш угол. Она теперь выглядит потерянной и задумчивой. Я обнимаю ее за плечи и тихо говорю:

— Дорогая, не переживай. Ты нашла своего друга, мы будем общаться с ним и с его женой. Съездим к ним в гости, пригласим их к нам в Москву. Ты будешь с ним созваниваться, переписываться… Все будет хорошо.

Она молчит, и я чувствую, как ее спина в моих руках медленно расслабляется.

— Да, ты прав, — говорит через какое-то время. — Теперь все будет по-другому.

Она аккуратно высвобождается из моих объятий и снова берет меня за руку.

К нам продолжают подходить люди, чтобы выразить Мэриэн соболезнования. В какой-то момент я замечаю, что ее это уже тяготит, но ничего не поделать. Уйти нельзя. Я лениво скольжу глазами по толпе людей и встречаюсь взглядом с ним…

Брюнет с фотографии, на которой они вчетвером стоят у лестницы в школе. И если блондином оказался Андре, значит, этот брюнет — Себастиан. Думаю, он заметил нас намного раньше, чем я его. Может, даже еще когда я крепко обнимал Мэриэн.

Он смотрит ровно на меня, и его лицо не выражает ни одной эмоции.

— Мэриэн, — я слегка склоняю к ней голову. — Думаю, тебе еще кое с кем нужно поговорить.

Она вскидывает на меня голову.

— С кем?

— С Себастианом. Он тут. — И я слегка указываю ей глазами в его сторону.

Я замечаю, как Мэриэн тяжело сглатывает. Затем выпускает мою ладонь и медленно поворачивает голову туда, куда я ей указал. Смотрит на него несколько секунд, а затем отрывается и направляется в его сторону.

Глава 45. Ретт и Скарлетт

POV Мэриэн

Он не изменился. Прошло больше четырех лет, а он такой же. Черные, как смоль, волосы, черные, как угли, глаза. Гладко выбритое лицо, широкие плечи, выдающие в нем футболиста в прошлом. Он смотрит немигающим взглядом, как я к нему приближаюсь, и дышит очень ровно.

Я знаю, что, когда Себастиан нервничает, он начинает быстро дышать. Сейчас он спокоен.

— Здравствуй, Себ, — говорю ему тихо, когда подхожу вплотную.

— Здравствуй, Кнопа, — он улыбается мне уголками губ. — Прими мои соболезнования, хоть вы с сестрой всегда и ненавидели друг друга.

— Спасибо. Как твои дела?

Он безразлично пожимает плечами.

— Нормально, в целом. Ты как?

— Я хорошо.

— Вышла замуж? — и он слегка кивает головой в сторону Егора.

— Еще нет, но планирую. Пока только переехала к нему в Россию.

Себ удивленно вскидывает бровь.

— Он русский, — поясняю, — живет в Москве. В июле я к нему переехала.

— Ого, Кнопа. Вот это да! Дай угадаю. Ты сейчас учишь русский язык, чтобы прочитать в оригинале всю русскую литературу. Я прав?

Я не могу сдержать улыбки. Себас знает меня, как никто другой.

— Да, ты абсолютно прав. Ну а как твои дела, Себ? Планируешь жениться?

— У меня все нормально. Работаю адвокатом в семейной фирме. Встречаюсь полтора года с девушкой. Пока все хорошо, а дальше видно будет.

— Я рада за тебя. Надеюсь, у вас все сложится.

Он ухмыляется. Медлит пару мгновений. Он всегда так делает, когда собирается с мыслями, чтобы сказать что-то важное.

— Знаешь, я сейчас уже отошел от нашего разрыва и поэтому могу мыслить и анализировать ситуацию трезво. У нас не было шансов изначально. Не Элайза, — он машет головой в сторону гроба, — была твоей сестрой, а Флёр. Я не понимал этого. Наш с тобой союз был обречен ровно с того момента, как я первый раз поцеловал Селесту. Если бы я еще тогда в 14 лет разобрался в своих чувствах и понял, что на самом деле мне нужна ты, то у нас бы все было по-другому. Но все случилось так, как случилось. Значит, не судьба. Я надеюсь, ты будешь счастлива, Кнопа.

Он говорит это так искренне, что у меня невольно выступают слезы. Я смотрю в лицо человека, которого когда-то очень сильно любила, и совершенно ничего к нему не чувствую, кроме уважения и благодарности за когда-то подаренное счастье. Да, мы были счастливы, но просто не судьба.

— Себ, спасибо тебе за все. И прости меня, что так поступила с тобой.

— Тебе не за что извиняться. Просто мы с тобой не созданы друг для друга.

— Наверное… Знаешь, я так иногда скучаю по нашей школьной дружбе. Жаль, что все так между нами обернулось. Тут, кстати, Андре. Ты видел его?

— Да, только что с ним поговорил, обменялся телефонами. Никогда не поздно возобновить общение с людьми, которые были тебе дороги.

— Думаю, ты прав…

Мы крепко обнимаем друг друга на прощанье. Вряд ли мы с ним еще когда-нибудь увидимся. Я безумно скучаю по нашей школьной дружбе, но сейчас ее между мной и Себом быть не может. Наши пути разошлись навсегда. Егор прав. Бывает первая любовь, а бывает настоящая.

— Не вини себя в том, что случилось с Флёр, — говорит мне на ухо. — Ты ни в чем не виновата. Никто из нас не виноват.

— Я знаю, Себ.

Я прощаюсь с ним и иду к своему самому любимому мужчине.

— Все хорошо? — спрашивает меня Егор, когда я подхожу к нему.

— Да, все в порядке. Мы попрощались друг с другом. Не думаю, что мы с ним еще когда-то увидимся.

— Ты можешь общаться с ним, если хочешь… — осторожно говорит. — Он был твоим другом. Я знаю, как это важно для тебя…

Я качаю головой.

— Нет, Егор. Это лишнее. Давай выйдем подышать воздухом? Тут стало очень душно.

— Да, конечно.

Мы беремся за руки и идем на выход из церкви. Отходим от нее метров на 50 и останавливаемся под деревом. Конец ноября, а сегодня выдался солнечный день. Я прикрываю глаза и вдыхаю осенний воздух полной грудью. Почему-то теперь я чувствую невероятное облегчение. Я попрощалась с Себом и я нашла Андре.

Егор привлекает меня к себе в объятия. Я обвиваю его спину руками и поудобнее устраиваю голову у него на груди. Как же я люблю этого мужчину! Да я за ним не только в Россию поеду, но и на северный полюс, если потребуется. Он мой помощник, мой друг, мой любовник, мой защитник… Он — моё всё.

— Мэриэн, выходи за меня замуж? — тихо говорит мне на ухо.

Я сначала цепенею, а потом в ужасе смотрю на него.

— Егор, ты хоть понимаешь, что делаешь мне предложение на похоронах моей сестры???

Он резко осекается и бьет себя по голове.

— Черт, вот я придурок. Прости, любимая, — смотрит на меня с мольбой в глазах.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Егор, ты совершенно не умеешь делать девушкам предложения! — у меня вырывается смешок.

— Давай сделаем вид, что я тебе этого не говорил? И я сделаю тебе предложение в другой день и красиво? Давай поедем завтра на Монмартр, и я сделаю тебе предложение там? На закате.

И он делает глаза, как у кота из «Шрека».

Я не могу сдержать улыбки. Тянусь ладонью к его щеке и мягко глажу.

— Знаешь, если девушка любит своего мужчину, то она согласится выйти за него замуж, где бы он ни сделал ей предложение. Ретт сделал Скарлетт предложение в день похорон ее второго мужа, а потом поцеловал так, как никто никогда не целовал ее до него.

Егор хмурится.

— Кто такие Ретт и Скарлетт? Это какие-то твои друзья?

В этот момент я смотрю на Егора, едва сдерживая смех, и понимаю, что люблю его больше жизни.

— Да, Егор. Это мои друзья. — слегка язвлю. — Пригласим их на нашу свадьбу?

— Конечно! — затем осекается. — Подожди. Ты сказала «Пригласим их на нашу свадьбу?». То есть, ты согласна..?

— Конечно, я согласна. Ведь я люблю тебя, и мне совсем не важно, когда, где и при каких обстоятельствах ты делаешь мне предложение.

Он облегченно выдыхает и целует меня так же сладко, как Ретт Батлер целовал Скарлетт О'Хара.

Эпилог

В ближайшую субботу после похорон Элайзы мы с Мэриэн, Андре и его женой едем к родителям Флёр. И хоть Андре и звонил им заранее и предупреждал, что приедет вместе с Мэриэн, она все равно сидит со мной на заднем сидении автомобиля своего друга, крепко вцепившись в мою ладонь. Мне кажется, что я даже слышу, как быстро бьется ее сердце.

Я закидываю руку на плечи Мэриэн и притягиваю ее поближе к себе.

— Дорогая, не бойся. Они предупреждены о тебе, и они не возражают, чтобы ты приехала. Все будет хорошо.

— Я не знаю, как мне смотреть им в глаза…

— Мэриэн, ты сама себя накручиваешь. Если бы эти люди в чем-то тебя винили, они бы ни за что в жизни не пригласили тебя к себе.

— Кнопка, да перестань ты уже дрожать! — весело говорит с водительского сиденья Андре и смотрит на нас в зеркало дальнего вида. — Никто тебя там не съест.

— Легко тебе говорить, Андре! — довольно резко отвечает она ему.

— Поверь, тебе не о чем переживать. Родители Флёр хорошо к тебе относятся и ни в чем тебя не винят. Ты сама себя винишь и страдаешь от этого.

Я уже обнимаю ее обеими руками и укладываю себе на грудь.

Через сорок минут мы подъезжаем к маленькому домику во французской деревне. Стоит отметить, что европейские деревни разительно отличаются от российских. У нас в деревнях нет дорог, а по улицам гуляют коровы. Тут же все заасфальтировано, чисто и аккуратно. И, конечно, никакого домашнего скота на улицах.

Андре паркует автомобиль, а из дома уже выходят нас встречать пожилые мужчина и женщина. Я внимательно смотрю на них через окно машины, и почему-то мне кажется, что на самом деле они моложе, чем выглядят. Наверное, именно так выглядят люди, потерявшие единственного ребенка.

Мы выходим из автомобиля. Родители Флёр спешат крепко обнять Андре и его жену.

— Ну как мы поживаем? — мадам Жеффруа гладит Жюли по животу.

— Все хорошо, спасибо. Через месяц в канун Нового года появимся на свет.

— Замечательная новость! — месье Жеффруа счастливо улыбается.

Родители Флёр отрываются от Андре с Жюли и поворачивают головы к нам с Мэриэн. Она снова со всей силы вцепилась в мою руку и быстро задышала. Секундная встреча взглядами, и мадам Жеффруа разводит губы в доброй улыбке.

— Здравствуй, Мэриэн, — она подходит к нам и тянется обнять ее.

Мэриэн отпускает мою руку и крепко обвивает руками мать Флёр, а через секунду уже плачет ей в плечо.

— Простите меня… — шепчет ей, а у меня уже сердце кровью обливается из-за страданий моей девочки.

— Тише-тише, — мадам Жеффруа гладит ее по спине. — Все хорошо, не плачь.

Пока женщины все еще держат друг друга в объятиях, ко мне подходит отец Флёр.

— Фабиан Жеффруа, — протягивает мне руку.

— Егор, — произношу свое имя на французский лад и отвечаю на рукопожатие. — Жених Мэриэн.

— Очень приятно, — он мне улыбается.

Мама Флёр отрывается от моей невесты и подходит ко мне.

— Аврора Жеффруа, — она тоже протягивает мне руку. — Очень приятно.

— И мне, мадам Жеффруа. Меня зовут Егор. — Жму ее ладонь.

Мы все вместе заходим в дом и садимся за уже накрытый стол. Мэриэн медленно скользит заплаканными глазами по интерьеру, и я замечаю, что ее глаза снова наливаются слезами. Я знаю, что она провела в этом доме очень много счастливых дней. Все свои каникулы, кроме летних, и Рождество. А этот праздник — главный у европейцев.

— Мэриэн, расскажи о себе, — обращается к ней мадам Жеффруа после того, как наполнила нам тарелки едой.

— Я полгода назад переехала жить в Россию, потому что Егор русский.

Мадам и месье Жеффруа удивленно переглядываются, а потом смотрят во все глаза на нас с Мэриэн.

— Учу сейчас русский язык, — продолжает Мэриэн. — А в Париж мы приехали, потому что погибла моя сестра Элайза. Три дня назад были похороны.

— Матерь Божья, — мадам Жеффруа перекрещивается.

— Соболезнуем, Кнопочка, — говорит отец Флёр.

— Спасибо. А в остальном я сейчас осваиваюсь в Москве. До переезда я жила в Плезире и работала учительницей в школе.

— А как вы познакомились? — мадам Жеффруа продолжает недоумевать над переездом Мэриэн.

— Совершенно случайно в каком-то баре в Париже полтора года назад, — отвечаю ей.

— А чем ты занимаешься?

— Я маркетолог. Работаю в одном банке.

— Какая модная профессия! — она расплывается в улыбке.

Я слегка смеюсь.

— Да, есть такое.

Дальше они еще немного пытают Мэриэн про Москву и переезд, а потом плавно разговор переходит на предстоящие роды Жюли. Начинают обсуждать имена для ребенка, Андре говорит, что они с Жюли выбирают между Габриэлем и Даниэлем, но никак не могут определиться точно, поэтому примут решение, когда ребенок уже родится, и они его увидят.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— А когда вы увидите мальчика, вам вообще другое имя может в голову прийти. — Говорит мадам Жеффруа. — Я Селесту хотела назвать Эмилией. Всю свою беременность так ее называла, а когда она родилась, и я первый раз взяла ее в руки и посмотрела в ее личико, я поняла, что никакая она не Эмилия. Она Селеста.

Стоило ожидать, что так или иначе за столом зайдет разговор о Флёр. Но Мэриэн все равно при ее упоминании напряглась, как струна. Это не скрылось от глаз мадам Жеффруа. Она смотрит на нее с теплой улыбкой и говорит:

— Все хорошо, Мэриэн. Много лет уже прошло. Всем нам нужно жить дальше. А вы не планируете ребенка? — и смотрит на нас обоих.

— Планируем, — отвечаю. — Но сначала поженимся.

— Когда у вас свадьба?

— Еще не знаем, предметно не обсуждали. Но в скором времени.

После обеда Мэриэн спрашивает разрешения подняться в комнату Флёр.

— Да, конечно, — с улыбкой говорит ей мама Селесты.

Мэриэн направляется к лестнице, я следую за ней. Возможно, ей хочется побыть там одной, но я не хочу этого. Я должен проконтролировать, чтобы у нее не случилась истерика.

Это небольшая комната, где-то метров 15. Кровать, на которой можно поместиться вдвоем, письменный стол со стулом, шкаф, комод и несколько книжных полок, прибитых к стене. Мэриэн обводит спальню глазами, а затем подходит к письменному столу. На нем лежит стопка тетрадей и школьных учебников, пенал с ручками, калькулятор и циркуль.

Мэриэн проводит кончиками пальцев по всем этим предметам, берет в руки тетрадь и открывает ее. Я подхожу сзади и смотрю через ее плечо. Это тетрадь по алгебре, исписанная синусами и косинусами. Затем Мэриэн открывает последнюю страницу. А там уже нет примеров по алгебре, там переписка двумя разными ручками: синей и зеленой.

«Кнопа, давай после уроков в лес? Хорошая погода сегодня. Не хочу торчать в комнате»

«Давай. У Андре осталась бутылка вина)))»

«Круто. Можем купить шоколада у Одри. Она вроде много из дома привезла, я слышала, что продает сейчас. У нас ведь есть деньги?»

«Неа. Себ спустил их все на сигареты. На перемене напишу отцу, чтобы прислал»

Мэриэн закрывает тетрадь и кладет ее на место. Проходит мимо меня к комоду и смотрит, что на нем. Косметика, туалетная вода, расческа и две фотографии в рамках. На одной Селеста с Мэриэн в обнимку у фонтана в Плезире. Я его запомнил, мы ходили с Мэриэн мимо него. А на второй фотографии они вчетвером явно в чьей-то комнате. Флёр и Мэриэн сидят на кровати, а Андре и Себастиан на полу. Им лет по 14–15.

Мэриэн подходит к шкафу, открывает его и снимает с вешалки первое попавшееся платье. Подносит его к лицу и вдыхает запах. И в этот момент ее плечи снова начинают трястись. За секунду я преодолеваю расстояние между нами и привлекаю Мэриэн к себе.

— Любимая, хватит, — глажу ее по спине и волосам. — Пожалуйста, не плачь.

Я целую ее волосы, затем отрываю лицо от своего плеча и целую его.

— Хватит, пожалуйста. Я прошу тебя.

Она мне молча кивает и вытирает слезы. Я забираю из ее рук платье, вешаю его на вешалку и засовываю обратно в шкаф.

— Пойдем, умоешься холодной водой.

Я отвожу Мэриэн в ванную тут же на втором этаже и поддерживаю ее за талию, пока она умывается. Когда она промокает лицо полотенцем, я снова притягиваю ее к себе.

— Любимая, отпусти ее. Ее нет уже четыре с половиной года. Мы все должны жить дальше. Ради нее. Ты теперь будешь общаться с родителями Флёр, с Андре. Посмотри, как они все тебе рады. Андре уже несколько раз пригласил нас к себе в гости и пообещал приехать к нам, когда у них родится ребенок.

Она кивает головой.

— Да, ты прав. Просто… Я никогда нигде не была так счастлива, как в этом доме.

— Мы теперь часто будем гостить в этом доме. Каждый раз, когда будем приезжать в Париж, мы будем навещать родителей Флёр.

Мы спускаемся вниз, прощаемся с мадам и месье Жеффруа и уезжаем. Андре берет с нас твердое обещание, что в следующий раз, когда мы будем в Париже, обязательно приедем к ним с женой в гости. Мы тоже снова пригласили их в Москву, и они снова пообещали приехать, как только будет такая возможность после родов.

Мы не стали объявлять родителям Мэриэн о том, что я сделал ей предложение. Они сейчас в трауре, и эта новость для них будет некстати.

— Приезжайте почаще, Кнопочка, — Мадлен Готье целует Мэриэн в щеку и обнимает на прощанье.

— И вы к нам в Москву тоже приезжайте, — говорю я родителям Мэриэн, когда прощаюсь с ними.

— Мы бы хотели, — отвечает месье Готье. — Может быть, летом.

— Летом было бы отлично.

Мы спускаемся в автомобиль с водителем Пьера Готье и уезжаем в аэропорт. За эту неделю мне показалось, что мать Мэриэн хочет наладить с ней отношения. Даже вот сейчас при прощании крепко ее обняла и попросила приезжать почаще. Да и в предыдущие дни я замечал, что ее мать могла подойти к Мэриэн и, например, просто так ее обнять.

— Твоя биологическая мать ищет тебя, — выпаливаю ей.

Мэриэн в удивлении поворачивает ко мне голову.

— С чего ты взял?

— Твой отец сказал мне. Она обращалась к нему, чтобы он дал ей твой номер телефона, но он отказал. Но если ты хочешь с ней общаться…

— Нет! — Мэриэн перебивает меня. — Я лучше дам второй шанс Мадлен.

Теперь моя очередь удивляться.

— Она сослала тебя в интернат. И ладно если бы ты там была только с понедельника по пятницу. Но ты там жила круглый год до летних каникул. Ты не приезжала на выходные, а осенние, зимние и весенние каникулы проводила у чужих людей. И все из-за той атмосферы в семье, которую создала твоя мать.

Мэриэн нервно закусывает губу.

— Знаешь, — говорит, помедлив, — однажды ее муж принес в дом ребенка от другой женщины. Просто поставил перед фактом, что этот ребенок теперь всегда будет жить с ними. Отец заставил Мадлен удочерить меня и называться моей мамой. И как бы Мадлен меня ни ненавидела, она ни разу и словом не обмолвилась о том, что я не ее дочь. Если бы не Элайза, я так бы и не знала правды до сих пор. Но даже когда я ее узнала, я продолжила называть Мадлен мамой, а она не возражала. Хотя я была уверена, что она попросит меня называть ее как-то иначе. — Мэриэн переводит дыхание. — Я не знаю, как я отреагирую, если однажды ты принесешь в нашу семью ребенка от другой женщины, Егор.

— Я никогда так не сделаю! Я никогда тебя не предам! — меня даже оскорбили ее последние слова. Она думает, что я на такое способен?

— Я знаю, — Мэриэн улыбается и берет меня под руку. — Но все же, когда твой муж приносит в дом ребенка от любовницы, это очень больно.

Мэриэн действительно дала второй шанс своей матери. Да и не только матери, но и отцу тоже. Если раньше она разговаривала по телефону только с папой и где-то раз в две недели, то теперь она общается с ним через день. И не только с ним. Пьер теперь каждый раз передает трубку жене.

Разговоры Мэриэн с матерью короткие. Видно, что у них нет общих тем, хоть они обе и очень пытаются. Но со временем эти темы у них как-то находятся, и вот я уже замечаю, что она говорит с мамой даже дольше, чем с отцом.

Мы сказали ее родителям о нашей помолвке, и теперь они собираются приехать в Россию. Мы решаем сделать свадьбу в июле ровно в тот день, когда мы познакомились. Это как раз будет суббота. Торжество совсем небольшое. Только родственники и ближайшие друзья. Из Франции помимо родителей Мэриэн приедут Андре с женой и ребенком, которого они в итоге решили назвать Даниэлем. Мы пригласили еще и родителей Флёр, но они не смогли из-за слабого здоровья.

Наша свадьба проходит в одном из популярных московских ресторанов. Абсолютно все на русском, ведущий тоже говорит на русском. Поначалу я переживал, что гости из Франции будут чувствовать себя неуютно, но нет. Родители Мэриэн и Андре с Жюли сидят за одним и весело болтают. А потом к отцу Мэриэн подсаживается Кристина и на своем ломаном французском начинает брать его в оборот для участия в каком-то их строительном проекте. Семейство Самойловых пришло на нашу свадьбу полным составом со всеми своими детьми.

Мэриэн уже очень хорошо продвинулась в изучении русского языка, поэтому все тосты, которые нам произносят, она понимает. А я просто не могу поверить, что сегодня моя свадьба, что я, черт возьми, женился! Мы с Мэриэн танцуем наш свадебный танец под песню Фрэнка Синатры Strangers in the night. Это наша с ней песня.

Да, Мэриэн снова стала танцевать.

— Моя прекрасная незнакомка, могла ли ты ровно два года назад в том баре подумать, что выйдешь замуж именно за меня? Помнишь, как я тебе представился, а ты ответила «Мне плевать, как тебя зовут»?

Мэриэн смеется и тянется поцеловать меня в губы.

— Ты показался мне таким наглым и самоуверенным. У тебя на лбу было написано, что ты привык к женскому вниманию, поэтому я решила остудить твой пыл.

— Я влюбился в тебя прямо там. И кто все-таки тот парень, что не пришел к тебе на свидание, потому что умер?

— Ой, я же тебе так и не рассказала! — восклицает она. — Я перепутала день нашего свидания. Оно должно было быть в другой четверг, в следующий. Представляешь, я не пришла, а он мне пишет: «Ты где?». А я ему отвечаю: «Вообще-то ты меня продинамил в прошлый четверг». А он мне: «Мы должны были в этот четверг встречаться, а не в прошлый. Посмотри переписку». И я посмотрела и действительно, я перепутала четверги.

Я сильнее сжал ее в своих руках.

— Значит, ты все-таки потом поехала к нему на свидание, да? После нашего с тобой? — говорю с обидой.

Мэриэн качает головой и улыбается.

— Нет, мой прекрасный незнакомец. После тебя я уже не могла даже представить, что я разговариваю с каким-то другим мужчиной. А уж о свидании с кем-то другим точно и речи быть не могло. Так что я перед ним извинилась и удалила свою страницу с того сайта знакомств.

Я не могу сдержать довольной улыбки. Мы соприкасаемся лбами и медленно крутимся под бархатный голос Фрэнка Синатры, под нашу с Мэриэн песню. Незнакомцы в ночи. Да, это мы с ней.

— Я люблю тебя, моя дерзкая француженка.

— А я люблю тебя, мой настырный русский.

Я крепко ее обнимаю, отрываю от земли и кружу в воздухе. А потом мы сливаемся в самом сладком поцелуе. Моя солнечная девочка. Только она смогла озарить мою серую жизнь и сделать меня счастливым. И никто мне кроме нее больше не нужен. Люблю ее больше жизни.

В свадебное путешествие мы едем в Италию. Валяемся целыми днями на пляже, иногда ездим на экскурсии. Но лето — не самое хорошее время года для экскурсий по Италии. Жара просто убийственная.

Мэриэн бросает курить. Несколько месяцев назад она для этого накупила в аптеке кучу каких-то препаратов, пластырей, специальных жвачек… И, надо сказать, прогресс есть. Сейчас она курит ровно в два раза меньше, чем раньше.

— Дорогая, а как насчет того, чтобы вернуться сейчас в номер и сделать ребенка? — мурлычу ей на ушко во время нашей вечерней прогулки по набережной.

Она отрицательно качает головой.

— Только когда я брошу курить.

Мне ничего не остается кроме, как согласиться. А когда мы возвращаемся в Москву, Мэриэн обращается в специальную клинику, в которой помогают бороться с никотиновой зависимостью. И еще через два месяца Мэриэн бросает курить окончательно.

— Ну у тебя и сила воли! — я искренне восхищен ею.

— Вот теперь можем делать ребенка, — она смеется и тянется снять с меня одежду.

А ровно через месяц Мэриэн показывает мне положительный тест на беременность. В день нашей свадьбы я думал, что я не могу быть еще счастливее. Но оказалось, что могу. Оказалось, что, гладя Мэриэн по животу и осознавая, что мы станем родителями, счастье просто переполняет меня.

— Мы с Мэриэн ждем ребенка, — говорю как-то раз Максиму за стаканом пива в баре.

— Круто! Мы с Кристиной тоже.

Я не могу сдержать удивления.

— Четвертый ребенок?

— У меня да, а у Кристины третий.

Я хлопаю Макса по плечу.

— Ну ты даешь!

— Дети — это круто. У вас когда срок рожать?

— В июне. А у вас?

— В мае. Узи уже показало мальчика. А у вас кто будет?

— Еще не знаем, на последнем узи врач не смогла увидеть пол.

Нам через месяц узи показывает девочку. И сразу после этого моему безмерному счастью приходит конец. Дальше меня начинает одолевать тревога.

А как воспитывать девочку? Вот мальчику в 14 лет я могу сказать: «Сын, из-за нарушения техники безопасности человек может не только умереть, но и родиться. Поэтому вот тебе презервативы. Не забывай ими пользоваться».

А как быть с девочкой в этом вопросе?

И вообще. Я не умею плести косички, я не умею выбирать платья, я не разбираюсь в куклах… У меня никогда даже сестры не было!

Как я буду воспитывать дочь?

— Мэриэн, я боюсь девочку… — говорю ей как-то раз перед сном, когда глажу ее живот. — Что я могу дать дочке? Чему я могу ее научить?

Она смеется.

— Все будет хорошо, не переживай. Вон у твоих братьев есть дочери, у Максима две. И ты тоже справишься.

— Я не умею плести косички…

— Ты и не должен уметь. Главное, что я умею их плести.

— А как мы ее назовем? — не унимаюсь. Я никогда раньше не задумывался о женских именах.

— Мне нравится Дженнифер.

Кузнецова Дженнифер Егоровна???

Только через мой труп.

— В России нет такого имени. И не сочетается с русской фамилией и русским отчеством. Очень комично звучит. В школе дразнить будут.

— Кстати, я хотела обсудить с тобой фамилию нашего ребенка, — Мэриэн серьезно на меня смотрит. — Я против того, чтобы наша дочь была только Кузнецовой.

— А кем она должна быть? Готье? Нет. У ребенка будет моя фамилия, и это не обсуждается.

Мэриэн после свадьбы мою фамилию не взяла. Видите ли, Мэриэн Кузнецова ей не нравится, как звучит. В целом, я согласен, что Мэриэн Кузнецова не на много лучше, чем Дженнифер Кузнецова, но все же осадочек у меня остался.

— Двойная фамилия. Кузнецова-Готье.

— Нет! Только Кузнецова.

Она склоняется над моим ухом и шепчет с хитрой интонацией:

— А если я тоже возьму себе двойную фамилию? Мэриэн Готье-Кузнецова?

— Это шантаж и провокация!

— Это равноправие, — поднимает вверх указательный палец.

Я тяжело вздыхаю. Да, я женился на европейке.

— Мэриэн Кузнецова-Готье, — говорю ей, немного подумав. — Не Готье-Кузнецова, а именно Кузнецова-Готье. Моя фамилия первой.

Она цмыкает и закатывает глаза.

— Хорошо. Но и у дочки тоже двойная фамилия.

— Ладно, — нехотя соглашаюсь. — Но имя точно русское должно быть. Или такое, которое есть и в России, и во Франции. Например, Наталья. В России она будет Наташей Кузнецовой, а во Франции Натали Готье.

— Имя тоже можно двойное! Мне еще всегда нравилось имя Ванесса. В России она будет Натальей Кузнецовой, а во Франции Ванессой Готье.

— А в паспорте она будет Кузнецова-Готье Наталья-Ванесса Егоровна??? Ты хоть понимаешь, как над нашим ребенком будут издеваться в школе?

Я уже теряю терпение. Честное слово, мы все это время живем душа в душу, а вот сейчас не можем поделить имя для нашей дочери.

— Мэриэн, я согласен на двойную фамилию, но имя будет одно и точка. Или русское, или интернациональное. Если тебе не нравится Наталья, выбери другое. София, Виктория… Такое, чтобы существовало и в России, и в других странах. Есть куча интернациональных имен.

Я отворачиваюсь от нее на бок.

Бесит.

Через минуту Мэриэн прижимается ко мне и обвивает меня рукой. Целует несколько раз в спину.

— Не злись. Пускай будет Наталья. Красивое имя. В России Наташа Кузнецова, а во Франции Натали Готье. Когда вырастет, сама решит, в какой стране захочет жить.

Я облегченно выдыхаю.

Мы начинаем обустраивать детскую, покупаем кроватку, коляску, вещи… Несколько раз ездили по магазинам с Максимом и Кристиной. Они подбирают все в синих тонах для мальчика, а мы в розовых для девочки.

— Максим, а Миша в какую школу ходит? — спрашиваю его во время одного такого похода за детскими товарами.

— В нашу.

— Нормальная она?

— Ну да, мы же сами там учились.

— С тех пор, как мы учились, уже много времени прошло. Может, она изменилась.

— Не, директриса та же и почти все учителя тоже.

— Ну хорошо.

— Можно будет нашего Лешу с вашей Наташей в один класс отдать. — Макс смеется. — Прикольно, да? Мы были одноклассниками и наши дети тоже будут одноклассниками.

— А еще твой папа и моя мама были друзьями детства. Ну прямо династия.

Наши дети еще не родились, но мы с Максимом уже договорились отдать их в один класс. Ну а что? Правда ведь забавно получится. Мы учились в одном классе, и наши дети тоже будут учиться в одном классе. Причем в той же самой школе.

Возвращаясь с работы, я стал замечать, что Мэриэн все время что-то печатает на ноутбуке с загадочным выражением лица.

— Что ты там все печатаешь? — спрашиваю как-то раз.

— Я стала писать книгу, — расплывается в улыбке.

— Да ладно!? И о чем она будет?

— Пока не скажу. — Встает со стула и садится ко мне на диван.

— Но там хоть будет хэппи-энд? Или, как и в тех твоих книгах, в конце все или умрут, или расстанутся?

— Нет, в этой будет счастливый конец.

— Дашь почитать?

— Только когда закончу.

— А ты ее снова «в стол» отправишь? Или все-таки попробуешь опубликовать?

Она закусывает губу.

— Я попросила папу поговорить с издательством. Недавно они со мной связались, и я отправила им те мои романы. Они сказали, что им понравился мой стиль написания, и один из романов они даже хотели опубликовать, но я не дала согласие. Не хочу публиковать те свои работы. Но я им кратко изложила идею этого романа, и предварительно они ее одобрили.

Я смотрю на нее в шоке.

— И ты мне ничего не сказала????

— Я не хотела торопить события…

— Мэриэн, это же прекрасно! Ты наконец-то станешь писательницей, как ты всегда и мечтала!

Я обнимаю ее и целую в макушку.

А через месяц у нас рождается дочь. Наша маленькая принцесса Натали. По этому случаю родители Мэриэн тут же вылетают в Москву, и мы устраиваем в Золотом ручье с моей семьей большой праздник. Андре и Жюли поздравляют нас по видеосвязи и приглашают к себе с ребенком. Родители Флёр тоже звонят с поздравлениями и говорят, что ждут в гости. Мэриэн часто общается с Андре и родителями Селесты, но не виделись мы давно. Во время беременности врачи рекомендовали Мэриэн не летать на самолетах.

Это тихое семейное счастье захватывает меня с головой. Я никогда даже не думал, насколько это прекрасно — иметь собственную семью: любимую жену и любимого ребенка. Когда тебе есть, к кому спешить домой, когда тебе есть, ради кого стараться, когда тебе есть, ради кого жить… Я просто безумно-безумно люблю своих девочек.

Мэриэн замечательная мать. У нее были опасения, что она не сможет, не справится… Все-таки первый ребенок, к тому же у нее самой по сути матери не было. И хоть сейчас она хорошо общается со своими родителями, все же я не могу простить им испорченное детство моей жены.

Но у Мэриэн получается справляться с ребенком. Она почти не выпускает дочь из рук, постоянно целует ее щечки, поет ей колыбельные на русском (!) языке. Да, кстати, Мэриэн уже прекрасно говорит на русском. С акцентом, но почти без ошибок. И дома мы сейчас тоже говорим по-русски.

— Как там твой роман? — спрашиваю и беру у нее из рук дочь.

— Закончила и отправила в издательство. Они его приняли.

— И когда опубликуют?

— Скорее всего, после Нового года.

— А когда я его прочитаю?

Мэриэн загадочно улыбается.

— Ну… Если хочешь, то можешь сейчас.

— Хорошо, давай Наташу спать уложим, и я сяду читать. Там точно счастливый конец?

— Точно. Тебе понравится.

Когда дочь засыпает в своей кроватке, мы идем в гостиную, Мэриэн включает ноутбук и передает его мне. Загадочная улыбка не перестает ее покидать.

Я читаю первую страницу.

Название: От заката до рассвета

Аннотация: Егор Кузнецов ведёт беспечную жизнь типичного мажора. Он любит хороший алкоголь, дорогие автомобили и красивых женщин. Но ни одна девушка не задерживается надолго ни в его голове, ни в его постели. Всю жизнь Егор любил только одну единственную, которая разбила ему сердце. Парень уже смирился с тем, что никогда не сможет ее забыть, но однажды судьба свела его с загадочной француженкой. В их распоряжении будет ночной Париж и всего 12 часов, после которых они должны будут расстаться навсегда.

Я перечитываю аннотацию несколько раз и не могу сдержать счастливой улыбки.

Она написала книгу про нас.