Эмпаты бесплатное чтение

Глава 1 Магия

– Да куда он только подевался! – огорченно-раздраженно приговаривала маленькая изящная эльфийка. На её прозрачных крыльях появились красноватые прожилки, выдавая сильное недовольство.

– Милая, пора бы уже привыкнуть. – Седовласый эльф равнодушно пожал плечами. На его лице не отражалось ни тени беспокойства, а в слове «милая» нежности было не больше, чем в звоне посуды, которая охала и стонала от резких движений взвинченной хозяйки.

– Гости вот-вот прибудут. Как можно опоздать на собственную помолвку!

Эльф благоразумно промолчал. По его мнению, супруга придавала слишком большое значение этому союзу, как и в принципе институту брака, но спорить с ней было опасно. Если ему, конечно, не хочется страдать от изжоги ближайшие несколько лет. О злопамятности его второй половины можно было слагать легенды…

Неловкую паузу прервал шмель, залетевший в открытое окно. Эльфийка испуганно вскрикнула, отчего насекомое шарахнулось в сторону и задело крылом шкаф с посудой. Бесценные бокалы из горного хрусталя жалобно звякнули.

Предотвращая неминуемые разрушения, хозяин дома плавно вскинул руку и направил в сторону шмеля искрящееся голубое облако. Фасеточные глаза остекленели, и незваный гость, повинуясь легким движениям пальцев, покинул помещение.

– Флора, тебе стоит меньше нервничать. Право, это даже хуже, чем опоздание сына. – Эльф стряхнул со своего роскошного бархатного камзола невидимые пылинки и удалился из кухни.

– Аметрин… спасибо! – тихо она сказала вслед мужу, но тот, кажется, не услышал. Флора вздохнула. Её супруг был равнодушен к похвалам и благодарностям. Как, впрочем, и ко всему остальному, для лесных эльфов было предметом гордости, а не недостатком. В такие моменты она остро чувствовала, что все чудачества сына – исключительно её наследие. Но признаться в этом она отказалась бы даже под пытками.

Она снова вздохнула. Прекрасные легкие крылышки постепенно стали совсем прозрачными, а их хозяйка зачерпнула щедрую горсть цветочной пыльцы и посыпала крохотные пирожные, которыми всегда так восхищались её гости. От прикосновений маленьких ручек пыльца засияла, придавая сладостям чрезвычайно изысканный вид.

***

Виновник дурного настроения матери расположился в кустах сирени. Соцветие, которое он выбрал, было настолько большим, что выдерживало его вес. Покачиваясь на легком ветру, он наслаждался прохладой и упругостью лепестков, восхитительным ароматом и теплом солнечных лучей на своём лице.

Его так разморило, что он не заметил, как к нему приближается огромная тень. И даже когда его накрыла плотная сеть сачка, он не испугался и не забился в панике, а лишь сложил аккуратно крылья, чтобы ненароком не повредились.

Поймавший его человек был слегка озадачен и, пересадив добычу в стеклянную банку, поднес её поближе к лицу, прикрыв горлышко ладонью. Всё ли в порядке с этим эльфом?

И замер, не в силах пошевелиться.

А крохотный эльф пристально рассматривал своего пленителя. От цепкого взгляда не ускользало ничего. Затаённые детские страхи, всё еще липкие и вонючие, хоть и забитые в самый дальний угол сознания. Обиды, большие и маленькие. Бардака добавляли осколки мечты, благо не слишком большой.

Во всем этом хламе было трудно ориентироваться, но он к такому привык.

О, вот же оно.

Крохотная вера в чудо. Робкая и полупрозрачная любовь к детям. Потускневшая и потрепанная – к супруге. Несколько простых радостей.

В принципе, достаточно.

Эльф вдруг исчез из банки. Появился среди того хаоса, который творился в голове у охотника, и принялся наводить порядок.

От его прикосновения заметно поизносившаяся супружеская любовь засияла. И к ней внезапно, откуда-то из-под обломков мечты, притянуло страсть и нежность. Отряхнув всё от пыли, эльф собрал осколки в кучу, огорченно отметив, что их уже не восстановишь.

Тогда он посыпал желтоватой пыльцой самые крупные, и они, пульсируя и меняя очертания, начали неохотно срастаться.

– Ну, на мечту всё еще не тянет, – критически осмотрел эльф свои усилия, – но на новую надежду уже похоже.

Наведя порядок в чувствах и желаниях, он побродил между стеллажей памяти. Без колебаний выбросил в Пустоту несколько черных, вонючих, застарелых сожалений и липких желеобразных разочарований. Легко пробежался пальцем по корешкам воспоминаний из детства и нечаянно уронил небольшой листок.

Со скромного рисунка на него смотрела обворожительная девушка. Молодая, задорная. Но в штрихах не было и намека на вожделение, это были очень давние воспоминания другого рода, что-то вроде сестры или…

Мамочки!

Поняв, что он забыл обо всём на свете и безнадежно опоздал, эльф спешно открыл портал в своё измерение и исчез, досадуя, что он пропустит свой любимый момент.

А охотник медленно приходил в себя. Посмотрел на облака и синее небо, вдохнул полной грудью аромат сирени. И заплакал.

В его душе пульсировало столько любви, забытой нежности, надежд на счастье и веры в будущее, что он просто не мог сдержаться.

Потом он встал на колени и помолился, уверенный, что всё, что он чувствует – благословение его Бога. И отправился домой, забыв и сачок, и банку у цветущего куста.

***

– Флора, твои профитроли восхитительны! А за крем-брюле можно и вовсе отдать пару сотен лет жизни.

Но хозяйка не могла насладиться комплиментом. И вовсе не потому, что была холодна, как положено быть благородному эльфу. Просто Авантюрин так и не появился, и Флора начала всерьёз опасаться, что он вообще не придёт.

Забеспокоился даже невозмутимый Аметрин. Со стороны это почти не было заметно, но после нескольких сотен лет совместной жизни Флора знала: если муж пользуется салфеткой чаще, чем обычно, – он на взводе.

Их гости, впрочем, ничуть не тревожились об отсутствии жениха. Луна и Гренадил не торопясь наслаждались трапезой, и даже потенциальная невеста, Агара, ничего не спрашивала.

После десерта гости перешли к делу. На удивление, вопрос открыл не глава семьи.

– На самом деле, хорошо, что Авантюрин ещё к нам не присоединился, – вкрадчиво начала Луна. – Я думаю, ему могло быть неприятно то, о чём мы хотим сказать.

Флора едва заметно сжалась. Если эльф побеспокоился о чувствах другого эльфа, значит, речь пойдёт о чем-то чрезвычайно оскорбительном.

– Мы с Гренадилом долго размышляли о союзе с вашей семьёй. Это очень почётно, породниться с представителем династии Самоцветов. Даже если наши внуки унаследуют всего лишь магию твоей, Флора, Цветочной ветви, мы будем рады. Но… Авантюрину уже тридцать, а у него так и не проявились магические способности. Я думаю, все присутствующие понимают, что это значит. Мы всё обсудили и готовы принять риски, связанные с передачей пустого гена, но выкуп за Агару должен быть увеличен. Пятикратно.

Флора едва не задохнулась от возмущения.

Да, отсутствие у её сына магических способностей к такому возрасту почти наверняка означало, что они уже и не проявятся в дальнейшем. Но он всё равно остаётся первенцем Аметрина, обладателя редчайшего гена заклинателя.

А Агара – третья и самая младшая дочь Луны и Гренадила. Ни для кого из эльфов не секрет, что чем младше отпрыск, тем менее он одарён и тем слабее его наследие.

Луна утверждает, что Агара – ловец снов. Очень удобно. Никому ведь не хочется проверять это, давая какой-то девчонке покопаться у себя в голове! Ловцы снов полезны только в военное время, а войны не случалось уже больше тысячи лет.

И эти Древесные наглецы хотят, чтобы их сын взял в жены сомнительный материал, да ещё и получить за это целое состояние!

Флора хотела было начать спор, но вовремя прикусила язык. Во-первых, её муж терпеть не мог разговоры на повышенных тонах. А во-вторых, увы, – отсутствие способностей у женщин серьёзным недостатком не считалось. Всё-таки магические гены в основном передаются по мужской линии, и даже если она выведет Агару на чистую воду, это вряд ли поможет.

– Думаю, вопрос решен, – нарушил затянувшуюся паузу Аметрин. К горлу Флоры подкатил горький комок – не слишком-то её муж верит в сына, раз даже не стал торговаться. Дело ведь не только в деньгах. Брачный договор будет зарегистрирован, и любой желающий сможет узнать, сколь низко был оценен Авантюрин как представитель династии.

Гости, не скрывая своего удовлетворения, в очередной раз наполнили изящные бокалы нектаром и продолжили разговор о магии.

– Скажу по секрету, я надеюсь, что у нас обязательно родится внучка с твоим геном, Флора. Конечно, бытовая магия не такая впечатляющая и редкая, как дар заклинателя, но, как по мне, за вечный уют и волшебно-вкусную еду можно и поступиться вопросами статуса, – сказал Гренадил, разглядывающий корзиночку с круассанами, но сомневающийся, влезет ли в него еще хоть крошка. – А уж то, что от твоих блюд не поправляешься, прямое свидетельство силы гена. Ты очень талантлива, надеюсь твой сын сможет передать этот дар своим потомкам.

Флора вздохнула. С одной стороны, ей нравилось вести хозяйство, а уж использование магии в ежедневных заботах и вовсе делало этот процесс воистину увлекательнейшим занятием. К тому же она любила похвалы, а за кулинарные таланты можно было получить комплимент даже от самых сдержанных эльфов.

Но, с другой стороны, о такой магии не слагали легенд. Да, она крайне полезна, но… обыденна.

– Жаль, что этот ген в последние триста лет почти не наследуется, – вступила в разговор Луна. – Надеюсь, он не станет таким же редким, как Заклинательство.

– Или как Эмпатия, – кивнул Аметрин и вдруг перехватил взгляд своей будущей невестки – непонимающий и озадаченный. – Ну, что я говорил. Милая, прости, я совсем упустил, что такое юное создание вообще может не знать об этом гене.

Луна чуть покраснела.

– Агара, не смущай меня своими пробелами в знаниях истории. Неужели ты и правда ничего не помнишь об Эмпатии?

– Дорогая, – вмешался Гренадил, – пустое. Зачем ребёнку забивать голову мёртвыми видами магии?

– А вот теперь мне стало по-настоящему интересно, – улыбнулась Агара. – Кто-нибудь всё же расскажет, о чём речь?

– Я расскажу, – внезапно даже для себя отозвалась Флора. – Ты наверняка помнишь из уроков истории, что это измерение не является родиной для всех местных эльфов. Изначально многие династии жили в мире людей и вполне сносно соседствовали с ними тысячи лет. Но постепенно людей становилось все больше. Они перестали ценить наши отношения, стали нарушать границы, вырубать священные леса. Дошло до того, что некоторые стали охотиться на нас ради наживы. На черных рынках эльфы уходили за большие деньги как экзотические диковинки, а уж одарённые магией шли втридорога.

Мы ничего не могли с этим сделать, люди слишком велики, и их было много. В те времена единственными, кто мог дать заметный отпор угрозе, были эльфы-эмпаты. Они умели управлять чужими эмоциями, даже человеческими. А самые талантливые были способны телепортироваться к источнику чувств.

Эмпаты заставляли охотников отпустить добычу и никогда больше не возвращаться. Но их было мало, и мы проигрывали войну.

В конечном итоге даже самые упёртые поняли, что надо бежать. Эмпаты-телепортаторы смогли отыскать это измерение, почувствовав эмоции здешних эльфов – приятные и ровные. И помогли переправиться всем, кто уцелел.

– Получается, они – герои? – недоверчиво спросила Агара. – Но почему тогда я о них ничего не знаю? И почему этот ген не считается почетным?

– Видишь ли… – голос Флоры неожиданно дрогнул, – Эмпатию вряд ли можно считать даром в здешней культуре. Эльфы-эмпаты были импульсивны и легкомысленны, им было тяжело жить в обществе, где отсутствие сильных эмоций – одно из самых положительных качеств. Их тянуло в мир людей, они часто открывали порталы, чтобы наведаться на родину. Это… было опасно, понимаешь?

Флора почувствовала, как к её глазам подступают слезы, и замолчала, постаравшись принять как можно более невозмутимое выражение лица и делая вид, что сказала все, что хотела.

– Их объявили вне закона, – ровным голосом продолжил историю Аметрин, – с ними было запрещено вступать в браки, им не разрешалось иметь детей. Открытие порталов каралось смертной казнью. Через несколько столетий ген эмпатов был искоренен.

– Жестоко, но… разумно, – заключила Агара и взяла очередное пирожное с серебряного подноса.

Беседа о войне с людьми продолжалась, но Флора сидела молча, хотя ей было о чем рассказать. Например, о том, что дети эмпатов скрывали свой дар, чтобы не быть отверженными обществом. И что её прабабушка не только была героем той войны, но и одной из немногих, кто смог приспособиться к новой жизни и оставить потомство. Она вовремя переехала подальше от тех мест, где её знали, и вышла замуж как носитель пустого гена. И ещё много чего могла рассказать Флора, но молчала, понимая, что тогда и пятикратный выкуп не спасет брак её сына.

В какой-то момент она почувствовала на себе взгляд Аметрина – спокойный, но изучающий. Ей всегда было интересно, догадывается ли её супруг об этой ветви её родословной. Но, право, любопытство не стоило того, чтобы поднимать этот вопрос.

***

Авантюрин уже добрые полчаса сидел в саду, прислушиваясь к беседе, но не решаясь войти в дом. Одна мысль о том, как посмотрит на него отец и что скажет ему мать, заставляла его втягивать голову в плечи.

Историческая сводка для него новостью не была. Как только он впервые понял, что сильно отличается от других эльфов, книги стали его единственным и любимым утешением. А уж когда он нашел трактаты о Великом переселении, его жизнь заиграла новыми красками.

Учиться по книгам, без наставника, да еще и держать все в тайне от родителей, было тяжело. Но он уже многого достиг. Свободно открывал порталы и неплохо справлялся с человеческими эмоциями.

Со своими было управляться куда сложнее. Вот и сейчас сердце колотилось как бешеное, будто он уже получил нагоняй за свое опоздание. А уж решение о помолвке и вовсе вызывало панику – он до последнего надеялся, что родители Агары всё же откажутся.

Вдох-пауза-выдох-пауза… вдох-пауза… Дело осложняли крылья, которые никак не хотели помочь ему скрыть его истинные чувства и мелко подрагивали.

С гостями он встретился уже практически в дверях. Будущие тесть с тещей одарили его лишь мимолетными снисходительными взглядами, а невеста и вовсе смотрела будто сквозь него.

Авантюрин попытался сосредоточиться на её чувствах. Ничего. В душе Агары было так пусто и холодно, что он поёжился.

Зато его отец был непривычно взбудоражен, хотя от долгих нравоучений воздержался.

– Твоя помолвка обошлась мне в целое состояние, – холодно сказал он, даже не дождавшись, пока они останутся наедине. – Будь любезен, не испорти всё.

Сразу после ухода гостей родители разошлись по своим спальням.

Авантюрину ничего не оставалось, как уйти в свою. Он долго не мог уснуть, вспоминая тёмные и безжизненные глаза невесты.

«Зато её не пугает и не расстраивает эта идиотская традиция договорных браков», – все же нашёл он себе пусть плохонькое, но утешение перед тем, как провалиться в беспокойный сон.

***

Через неделю стало совсем невыносимо.

Чем ближе был день свадьбы, тем мрачнее становился Авантюрин.

Его раздражало всё: полное отсутствие интереса к нему невесты, хлопоты матери, твёрдо вознамерившейся закатить пышное торжество, несмотря на чудовищно несправедливые условия этого брака. Отстранённость отца, который вёл себя так, будто вообще ничего необычного не происходит.

И несмотря на данное себе обещание не отлучаться никуда до свадьбы, Авантюрин всё же не выдержал и сбежал.

«Только один раз, всего один разочек», – твердил он, открывая портал.

Сирень уже почти отцвела, но и увядая, источала восхитительный аромат. Авантюрин не менял место отдыха, даже зная, что сюда частенько наведываются охотники: почему-то именно на эту поляну легче всего было попасть через портал.

Услышав шаги, Авантюрин встрепенулся. Не в силах навести порядок в собственных мыслях и чувствах, он был рад возможности поработать в чужой голове.

– Ты смотри, какой храбрый, – хрипло и насмешливо сказал охотник, неторопливо примеряясь к Авантюрину сачком.

Авантюрин по привычке сложил крылья, дожидаясь момента, когда охотник посмотрит ему в глаза, – во время зрительного контакта ввести в гипноз будет проще.

И всё же, как только его взгляд встретился со взглядом мужчины, Авантюрин вздрогнул.

Давно он не видел у человека таких черных глаз. Сказать по правде, никогда не видел. В зрачках охотника плескался такой холод, что эльф поежился.

Он, конечно, уже привык, что внутри у ловцов был бардак, а чистое и светлое приходилось искать долго, и, набравшись опыта, сначала находил среди тонн хлама хоть что-то подходящее для работы и только потом погружался в сознание человека.

Но сейчас он даже немного растерялся. Все эмоции охотника настолько отвердели, что нельзя было определить, чем же это было. На многих причудливых каменных образованиях была черная плесень – наверняка это что-то плохое. Но где скрывались хорошие чувства?

Авантюрин всё глубже и глубже погружался в темные холодные глубины, совсем сбитый с толку такой чудовищной обстановкой. Может, именно поэтому он не заметил, что охотник тоже смотрит на него.

Не как впавший в транс человек. А как кошка разглядывает мышку.

И когда мужчина вдруг пошевелился и начал отводить глаза, Авантюрин вскрикнул, не успел разорвать связующую нить и провалился в чёрную пустоту, потеряв сознание.

– Что за дьявол? – недоумённо и с досадой сказал охотник, разглядывая пустой сачок. – Сбежал, мелкий паршивец. Как он только это сделал?

***

«Я не хочу жениться, – думал Авантюрин, постепенно приходя в сознание. – Я слишком молод. И я не хочу, чтобы такой важный выбор делали за меня».

Но правда заключалась в том, что для эльфов такие браки были обычным делом. Мать-природа хоть и щедро одарила своих крохотных детей магией и долгой жизнью, в вопросах продолжения рода обошлась с ними весьма сурово.

На потомство могли рассчитывать лишь те эльфы, кто вступил в брак в первые тридцать-сорок лет жизни. И те – далеко не сразу, а в самом лучшем случае после пары веков.

У тех, кто не обзавёлся супругом в совсем юном, почти детском по эльфьим меркам возрасте, шансов на продолжение рода не было. Как и у тех, кто разошёлся со своим первым партнёром. С чисто технической точки зрения, по закону в брак можно было вступить в любом возрасте, как и развестись. Но по факту таких случаев почти не было. Потому что обязанность передачи магических генов обществом ценилась куда больше, чем отдельно взятое счастье конкретных эльфов.

От осознания безысходности ситуации внутри нарастало такое горькое отчаяние, что Авантюрин окончательно пришёл в себя и открыл глаза.

И понял, что матримониальный вопрос сейчас далеко не главная его проблема. Потому что вряд ли у него получится жениться, если он не поймёт, где находится.

Обстановка была похожа на сущность его охотника – холодно, темно, повсюду безобразные окаменевшие чувства. Но как он сюда попал? Авантюрин точно помнил, что не совершал действий, которые могли привести к его телепортации.

Молодой эльф поёжился, вспомнив свою первую телепортацию в сознание человека без привязки к светлым чувствам. Учиться без наставника всё-таки тяжело, и Авантюрин тогда не предугадал, как долго можно блуждать в потёмках чужой души без единого проблеска света. В тот, самый первый раз поиски искры надежды внутри охотника заняли у него несколько часов.

Несколько мучительных, страшных и неприятных часов. Он плутал в закоулках памяти, постоянно натыкаясь на старые обиды, запинаясь об осколки разбитых мечтаний, продираясь сквозь цепкие сомнения и постоянно завязая в комплексах.

Ему тогда очень повезло, что его мать уехала погостить к подруге, а отец был занят какими-то чрезвычайно важными исследованиями и не заметил, как долго сына не было дома и как поздно он вернулся.

Авантюрин сцепил пальцы задрожавших рук и сосредоточился на дыхании. Вдох-пауза-выдох-пауза. Вдох-пауза… Через пару минут он открыл глаза и начал осматриваться по сторонам более осмысленно.

Он – сильный маг-эмпат. Не важно, как он оказался внутри этого охотника, ведь, если бы всё пошло по плану, он всё равно бы попал сюда, верно? А значит, нет смысла зацикливаться на этом досадном недоразумении. Нужно сделать то, зачем он сюда пришёл.

Как только он найдёт здесь хоть что-то хорошее, дело пойдёт быстрее.

Авантюрин решительно двинулся вперед, почти не поморщившись, когда впервые наступил на чёрную плесень.

«Это как же нужно жить, чтобы внутри стало вот… так?» – подумал он, разглядывая очередное каменное уродство, предположительно когда-то давно бывшее удовольствием. Чувство настолько затвердело и так густо покрылось какой-то липкой дрянью, что распознать источник не представлялось возможным.

Но больше всего поражали не мёртвые мечты, надежды, привязанности или радости – это-то как раз было типичной картиной для взрослых охотников. Куда больше сбивали с толку безобразные скульптуры страхов, комплексов, вины…

Этот человек не просто давно не знал счастья. Похоже было на то, что он вообще ничего не чувствовал.

Авантюрин потерял счёт времени, но понимал, что блуждает здесь уже довольно долго. Руки сводило от холода, в горле начинало саднить. В очередной раз ударившись об острый край чего-то гадкого, эльф не выдержал.

«Чего ради я это делаю? В конце концов, у меня сейчас есть заботы поважнее», – подумал он и произнёс заклинание открытия портала, собравшись вернуться домой не закончив работу.

Портал не открылся.

Немного дрогнувший Авантюрин попытался телепортироваться обратно на поляну в мире людей. В начинающейся панике начал искать любой другой маяк, к которому можно было бы притянуться.

Ничего.

Тяжёлая и мрачная атмосфера души охотника будто поглощала все чувства как внутри, так и снаружи, не пропуская внутрь ни искорки живых эмоций.

«Нужно успокоиться. Ну же, ты сможешь! Вдох-пауза-выдох-пауза… Вдох-пауза…»

И вдруг, не выдержав напряжения, Авантюрин бросился бежать. Едва различая оплывшие контуры предметов, он мчался вперёд, надеясь хотя бы случайно наткнуться на что-то, что поможет ему. Уже почти выбившись из сил, эльф вдруг заметил вдалеке свет.

«Наконец-то! Возможно, это затаённая надежда. Или, если повезёт, любовь к чему-либо… Сейчас всё будет хорошо…»

Свет становился ярче и ярче. Глаза, находившиеся в последние несколько часов в густом мраке, слезились. Авантюрин, болезненно моргнув, сильно споткнулся обо что-то и со всего маху влетел в твёрдый стеклянный экран.

Источником света оказалось вовсе не чувство. Зато теперь Авантюрин видел мир глазами охотника, находясь на своеобразной смотровой площадке.

***

Ощущения были странные.

Авантюрин узнавал лес, по которому шёл охотник, – эльф и сам гулял там не раз. Вот только в воспоминаниях эльфа лес был восхитителен.

В глазах мужчины сочная зелень листьев и яркие краски цветов казались практически серыми. Отсутствие других ощущений Авантюрин поначалу списал на особенность места, в котором находился, но потом понял: охотник почти не чувствует запахов леса. Его сознание не трогал и теплый солнечный свет, а пение птиц сливалось в довольно неприятный шум.

Авантюрин в недоумении смотрел через стекло экрана. Он никогда бы не подумал, что лес может быть таким неприглядным и почти раздражающим местом.

Тропинка, по которой шёл охотник, становилась всё утоптанней. Очередной поворот вывел в небольшую деревню, и мужчина направился к ближайшему дому.

Авантюрин машинально оглянулся по сторонам: где-то рядом должно быть чувство-реакция охотника на его жильё. Что это будет? Радость? Печаль? Облегчение?

Но в плотном, тяжелом сумраке ничего не изменилось и не пошевелилось.

«Разве бывает так, чтобы родной дом не вызывал никакой реакции?»

Мужчина, обогнув строение, осторожно заглянул в окно.

Его восприятие комнаты было таким же равнодушно-серым. Через эту призму обстановка казалась особенно убогой: давно не беленная печь, кривоватая деревянная мебель, беспорядок.

На потёртых шкурах на полу расположились два человека: мужчина и женщина. Мужчина пытался одеваться, но женщина мешала ему, играючи отнимая вещи и прижимаясь обнажённой грудью то к руке, то к спине любовника.

– Драгана, прекрати! – почти строго сказал мужчина. – Ты же знаешь, Горан скоро вернётся.

Женщина отпрянула и капризно надула губы.

– Так рано он может вернуться только без добычи. А значит, так ему и надо! Пусть знает, что я всё ещё желанна для других. Может, хоть это заставит его больше стараться.

Мужчина в ответ лишь усмехнулся, продолжив одеваться.

Авантюрин стоял, замерев, с широко открытыми глазами. Среди эльфов адюльтер был делом совершенно неслыханным. И, пусть он ещё и не был женат, наверное в такой ситуации он бы почувствовал…

Боль!

Боль накатила так внезапно и сильно, что Авантюрин упал на колени. Собрав волю в кулак, он оглянулся в поисках источника, но вокруг было всё по-прежнему темно и безжизненно. Зато внутри эльфа кипела такая горючая смесь из злости, боли, обиды и ревности, что Авантюрин не выдержал и со спазмами исторг из себя всё, что ел за последние сутки.

Ему было так плохо, что он не видел, как Горан отошёл от окна и вернулся к окраине леса, дождавшись, пока любовник его жены отправится восвояси, и только после этого вернулся домой.

Драгана расчёсывала блестящие черные волосы. Вокруг неё царил всё тот же беспорядок, и было ясно, что горячим ужином встречать мужа она и не собиралась.

– Что, опять ничего не принёс? – В вопросе было столько яда и презрения, что Авантюрин содрогнулся. Горан невозмутимо подошёл к печи и разжёг огонь, собирая нехитрые припасы для приготовления постной похлёбки.

Жена следила за ним с нарастающим раздражением. Её злило, что он пришёл с пустыми руками и что не обращает на неё никакого внимания.

– Да чего же ты никчёмный, – процедила она, – уже вторую неделю ничего: ни эльфов, ни хотя бы мяса. И как меня только отдали за такого неудачника!

– Тебя отдали за того, кто единственный во всей округе не знал, сколько мужчин перебывало у тебя под юбками, – холодно отозвался Горан.

Драгана вспыхнула.

– Приблуда! Кто бы у меня ни был, они хотя бы знают, что можно сделать с женщиной. А ты ни на что не годишься и в этом смысле тоже!

– Просто меня не привлекают проторенные тропы. Не вижу смысла соваться туда, где до меня побывали толпы. И я уже не приблуда, а муж дочери старосты, верно? Уж поверь мне, если бы я мог, с удовольствием сдал бы тебя обратно, волоком за волосы бы к отцу притащил…

Перебранка продолжалась, а на холодном каменном полу от каждого пропитанного злостью слова корчился Авантюрин, не замечая, как его опутывает чёрная склизкая плесень.

***

На следующий день Горан добыл на охоте оленя. Обессиленный Авантюрин надеялся увидеть или хотя бы почувствовать радость от добычи, но ощутил лишь пепел горечи.

Чуть позже стало ясно почему. Драгана не обрадовалась мясу. Упрекнула в том, что Горан попортил шкуру, и заметила, что олень мелковат, «как и всё остальное у тебя».

– Хотя чему я удивляюсь? Ты ничего не можешь сделать нормально. «Неудачник», – сказала она и вышла из дома, отправившись к родне в гости, чтобы её вдруг не заставили помогать с разделкой туши.

А Авантюрин впервые в жизни испытал почти непреодолимое желание ударить женщину. Это было так гадко и отвратительно, что он со стоном обхватил себя руками.

Горан методично и не торопясь разобрался с добычей. Пообедал похлебкой, на этот раз с мясом, не получив, впрочем, никакого удовольствия от еды. Вышел во двор и долго смотрел на тусклое серое небо, усыпанное бесцветными звездами.

– Не знаю, как ты это сделал, но знаю, что ты ещё здесь, мелкий ублюдок. Я снова чувствую. Ты думаешь, сделал мне одолжение? Да будь проклят день, когда я тебя встретил. Посмотрим, надолго ли тебя хватит.

От холодного и злого голоса у Авантюрина на голове зашевелились волосы.

Честно говоря, он тоже не знал, надолго ли его хватит.

***

Через пару дней Авантюрин понял, что наблюдение за Гораном приносит только нестерпимые муки и ничего больше. И что ему нужно вернуться обратно во мрак и попытаться найти хоть что-то живое в душе охотника. Что-то, с чем можно начать работать.

Впрочем, от боли это не спасло. Даже когда он не видел, что происходило с охотником, его постоянно мучили злость, ревность, обида, отчаяние, страх.

Если бы всё было как раньше, эти чувства были бы не внутри эльфа, а рядом, на виду. И он без труда бы выкинул их в Пустоту. Но как раньше не было. Поэтому он не имел ни малейшего понятия, что ему делать. Оставалось лишь надеяться, что если он сможет навести порядок, то у него получится открыть портал и сбежать.

Авантюрин взял за правило блуждать по сознанию Горана по ночам. Потому что корчиться от боли во мраке, когда ты даже не понимаешь, что происходит, оказалось совсем невыносимо.

Через несколько дней Авантюрина посетила внезапная мысль: а почему он стал проводником только плохих эмоций? Почему ничто не приносит Горану радости?

Твердо решив найти ответы на эти вопросы, Авантюрин, уже начавший немного ориентироваться, быстро прошёл по сознанию охотника, не пытаясь разглядеть жизнь в окаменевших уродливых фигурах, а сразу направился в глубины памяти.

Здесь было немногим лучше.

Стеллажи, обыкновенно пыльные у других людей, у Горана были сплошь покрыты чёрной гнилью. Маслянистая мерзость густо растеклась по воспоминаниям, делая их одинаково противными.

Превозмогая брезгливость, Авантюрин наудачу сунул руку в первый попавшийся стеллаж. Гниль, жирно чавкнув, неохотно отдала маленький потёртый томик.

Сдержав рвотные позывы, эльф протёр книгу. Воспоминания оказались детскими. Картинки медленно оживали под умелыми пальцами мага, хоть и отказались стать цветными.

Маленький мальчик, едва начавший ходить, вперевалку ковыляет к красивой молодой женщине, держа в руках цветок. Он улыбается и неловко протягивает подарок, а женщина внезапно чихает.

По всей видимости, у неё аллергия.

– Что ты принёс, идиот! – внезапно кричит она, зло вытирая навернувшиеся на глаза слезы. – Брось это немедленно!

Мальчик ошеломлён и напуган. Напуган настолько, что не успевает разжать ладошку так быстро, как хотелось бы матери. За что немедленно получает оглушительную пощечину, от которой дергается голова, а на щеке загорается алое пятно.

«Цветы – это плохо» – таким выводом заканчивается воспоминание.

Содрогнувшись, Авантюрин отбросил томик, как ядовитую змею. Снова запустил руку в гниль и открыл новый эпизод, даже не протерев его.

Воспоминание начинается с чувства голода. И восхитительного аромата мясной похлебки, от которого сводит живот, а рот наполняется слюной.

Маленький Горан крутится вокруг стола, на котором стоит котёл с ужином. Мать куда-то вышла, но оставила на самом видном месте длинную деревянную ложку.

Ведь нет ничего страшного в том, что он немного попробует?

Дальше воспоминание становится сумбурным. В нем зафиксирован гневный окрик, сильный испуг, опрокинутый котёл, ожог, а затем и порка от отца за испорченный ужин.

«Быть невоздержанным в еде – большой грех» – огромными буквами выведено кровью в конце томика.

От неровного почерка и черных липких пятен на грязно-буром шрифте Авантюрина замутило. Его бы вывернуло, но он уже слишком давно ничего не ел и не пил.

Вдох. Пауза. Выдох…

Вернувшись на смотровую площадку, эльф застал очередную ссору супругов. Авантюрин зажал уши, чтобы не слышать перебранку, но это не спасало от пульсирующей боли.

«Я не могу это больше слышать. Я не хочу это больше чувствовать…» – стонал он, пытаясь отвлечься и думать о чём-то ещё – о чём угодно, лишь бы не слушать. Не замечая, как при каждой такой попытке его кожа покрывается каменной пылью.

Скандал закончился тем, что Драгана снова обвинила мужа в его мужской несостоятельности, добавив пару нелестных эпитетов о его «инструменте» и методах применения.

К боли добавилась ярость. Холодная, яркая. Авантюрин испугался, что Горан сейчас всё же ударит жену.

Но охотник вышел на улицу, громко хлопнув дверью. Надежды эльфа на прогулку в лесу не оправдались. Вместо этого Горан направился в трактир и, после короткого разговора, уединился с одной из продажных девок.

Авантюрин подпрыгнул, не веря своей удаче.

Такое событие просто не может не вызвать отклика в душе! Эльф кинулся во мрак, петляя по уже почти привычным коридорам и силясь разглядеть хоть какое-то движение.

***

Проститутка пыталась шутить и улыбаться, но, натолкнувшись на ледяной взгляд клиента, молча приступила к делу, надеясь только, что это не займёт много времени и что мужчина не будет груб.

Но Горан и не думал заканчивать побыстрее. Сказать по правде, удовольствия от процесса он почти не получал, а весь акт был скорее попыткой доказать себе, что обвинения жены – беспочвенны.

Он говорил Драгане, что не желает её тело, потому что у неё было слишком много любовников. Но он действительно не мог с ней спать. После всего, что она ему говорила, в её присутствии у него не получалось возбудиться, как бы он ни старался.

Мысль об этом злила его, и он двигался всё резче, схватив партнёршу за волосы и довольно больно их оттягивая.

А девка боялась пикнуть, опасаясь, что тогда он её точно ударит. Горан видел её страх, отчего весь процесс для него становился еще более бессмысленным…

***

Авантюрин понял, что это конец.

Если даже близость с женщиной не могла вызвать в душе охотника проблеска жизни, надеяться не на что. Эльф был уверен, что, покопайся он в мерзких стеллажах, обязательно бы нашёл какое-нибудь гадкое воспоминание, связанное с постелью. Вот только какой в этом смысл?

И какой вообще смысл в той жизни, которой живёт охотник? Когда ты окаменел настолько, что тебе даже не может быть больно без посторонней помощи, разве это – жизнь? Когда в душе обломки страха не отличить от останков удовольствия, когда повсюду расползается черная плесень…

Авантюрин встал и осмотрелся вокруг, будто впервые. Как он сразу этого не понял?

Здесь нечего искать. И уже нечего спасать.

Подобрав с пола длинный обломок, похожий на дубину, эльф нанёс первый удар. Он ничего не почувствовал и не видел, как побледнел Горан, как схватился за голову, оттолкнув вспотевшую и усталую девку.

Едва натянув штаны, охотник бросился прочь из трактира и скрылся в лесу.

Авантюрин наносил удар за ударом, методично круша уродливые статуи.

Что это было? Обломок радости? Жажда мести? В таком состоянии их просто не отличить.

Стеллажи оказались не такими хрупкими, как скульптуры. Черная гниль смазывала удары, полки стонали, но не поддавались.

«В чем смысл этих воспоминаний, если они несут только боль»? – с досадой думал эльф.

А охотник скорчился на поляне в лесу.

«Будь ты проклят! – шептал он, не в силах крикнуть. – Будь ты проклят! Это нельзя трогать, нельзя! Если я всё забуду, они снова сделают это со мной, слышишь? Я должен это помнить!»

Но Авантюрин его не слышал. Он был далеко от смотровой площадки, а каждый удар доставлял ему почти удовольствие, несмотря на то что руки уже были разодраны в кровь неудобным обломком.

Вот только никак не получалось справиться со стеллажами.

Авантюрин критически осмотрел бесконечные ряды воспоминаний. Подобрал с пола два небольших обломка и чиркнул ими друг о друга.

Гниль вспыхнула моментально. Горан кричал так громко, что его, наверное, можно было услышать и не подходя к экрану.

Но за гулом пламени больше ничего не было слышно.

***

На небольшой лесной поляне медленно приходил в себя мужчина. Он был наполовину обнажен, бос, но самое главное – совершенно не понимал, где находится. И вообще – кто он. Отчего-то его это не беспокоило. Внутри него было тепло и светло, как у младенца на руках матери.

Мужчина потер щеку, с удивлением ощутив на своем лице слёзы. А потом почему-то улыбнулся.

В нескольких метрах от него в траве лежала фигурка крохотного эльфа. Худого, невероятно грязного, с сединой в волосах. Фигурка была абсолютно неподвижна.

Но когда маленьким тельцем заинтересовались лесные муравьи, эльф вдруг вдохнул и открыл глаза.

Небо снова было синим, а не серым, в воздухе, перебивая друг друга, сплетались ароматы июньских цветов.

Глава 2 Тария

Влатко метнул нож, но дважды дал маху: не попал по крысе, а если бы и попал – ножик шлепнулся плашмя. Торопливо оглянувшись и убедившись, что свидетелей его позора нет, Влатко сел обратно на жесткую скамью.

«Дрянной ножик. Дрянная крыса, дрянная скамейка, и работа эта – дрянная. Какая разница, по какую ты сторону от решетки, если большую часть жизни всё равно торчать здесь, в холоде, сырости, в копании сотен крыс… Нет, не надо было мне соглашаться, ох, не надо…»

Будто в ответ на его внутренние сетования, в углу раздался сварливый писк крысиной драки. Свет масляной лампы туда не проникал, но и без этого Влатко хорошо мог представить всю мерзость этой картины: мыши и мелкие крысы не ввязывались в потасовки, дрались обычно откормленные, жирные особи, борясь за превосходство в стае. Таких боёв Влатко насмотрелся за последние дни предостаточно – наглые грызуны решали свои вопросы не только по ночам, в темных углах, но и прямо днем, устраивая разборки у всех на глазах. Порой распаляясь настолько, что визжащим мерзким клубком прокатывались практически по ногам.

«А всё гребаная гордость. Ну староват я уже в подмастерьях ходить… И что? У Антония я всегда был сыт, обут и одет, спал на чистой и сухой постели, а работал весь день в светлой мастерской, прямо у окна… Откуда мне было знать, что сидеть целыми днями в темноте так гадко?»

Влатко долго предавался унынию и корил себя и за ссору с мастером, и за то, что попросил протекции дядюшки и пошел в тюремщики…

«Работа как работа, – пожал тогда плечами дядюшка, – а через пару-тройку лет можешь подать ходатайство о переводе. Хоть в караульные, хоть в патрули… А хотя бы и в особого назначения! Служба есть служба. Надо где-то начать, зацепиться, а там уж и дело пойдёт… При короле никогда не останешься голодным, где бы ты ни трудился на его благо».

Во время этого разговора Влатко кивал и во всем соглашался с дядей. Однако теперь при мысли о том, что в этих подземельях придется провести не один год, живот сводило судорогой и всё время тянуло по малой нужде. Последнее – навряд ли от нервов. Скорей уж от вечно ледяного и мокрого пола…

Но вдруг все тягостные мысли разом вылетели из головы. Влатко вскочил на ноги, звякнув доспехами, и в ужасе начал озираться по сторонам.

Он уснул! Боги всемилостивые, уснул на службе!

Сердце колотилось, а ладони под перчатками стали липкими и противными. Влатко сильно тряхнул головой, но морок не рассеялся.

Кажется, он все-таки не спит. Но откуда тогда в его голове слышится музыка?

Влатко прошелся взад-вперед по коридору, стянул с себя одну перчатку и больно ущипнул руку, но ничего не помогало. Сладкая, обволакивающая, прекрасная песня не смолкала. Неуместная в подземелье, как куча навоза в бальном зале. Кому может прийти в голову петь в самом мерзком месте в мире? Да ещё и так красиво…

Через несколько минут Влатко оставил свой пост. Мысли о возможном наказании вяло плескались где-то на самом краешке сознания, заглушаемые непереносимым желанием найти источник звука.

Слова на незнакомом языке сливались в восхитительную мелодию. Но она раздавалась отовсюду и ниоткуда, и Влатко долго плутал в темных коридорах, напрочь позабыв, как в них ориентироваться. Наконец он нашел нужное направление.

Странно, ведь песня не становилась громче по мере приближения, но Влатко был твердо уверен, что идет правильно, ориентируясь не на слух, а на ощущения.

Спроси его, что именно он чувствовал, – и он бы затруднился с ответом. Как описать состояние, будто сотканное из разных фрагментов жизни? Умиротворение от объятий матери на ночь. Радость от первой стрелы, попавшей в цель. Азарт от галопа на резвой лошади по летнему полю и предвкушение первой женщины…

Когда Влатко добрался до нужной камеры, лицо его было мокрым от слёз. Он был готов стоять и слушать вечно, но пленница вдруг замолчала. Несколько секунд стражник смотрел на неё умоляющим взглядом, но воцарившуюся тишину нарушали теперь только звук падающих капель и извечная крысиная возня.

– Пожалуйста, – прокаркал Влатко, удивившись, насколько хриплым и чужим стал его собственный голос, – спой ещё…

Девушка внимательно посмотрела ему прямо в глаза. Она ничего не сказала, но и так всё было понятно.

«Как же я могу петь в таком гадком месте? Неужели ты не понимаешь, как это тяжело? Мои песни – не для неволи. Да тебе и самому не хочется здесь быть, ты тоже в клетке. Пойдем наружу. Под ярким солнцем я спою тебе снова, а легкий ветер подхватит мой голос. Мы живем, чтобы быть счастливыми. Зачем противиться этому? Зачем придумывать тюрьмы и подземелья? Счастье – это так просто. Идём со мной, я научу тебя…»

Влатко чуть не взвыл, когда понял, что у него нет нужного ключа и он не может открыть дверь. Он в ярости саданул кулаком по дубовым доскам возле замка, а затем вцепился в прутья решетки и неистово их затряс.

«Только я могу дать тебе настоящее счастье, – говорил взгляд девушки, – что ты готов сделать ради этого?»

– Влатко!

Грубый голос резанул слух. Влатко оторвал руки от решетки и прижал их к голове. Нет, нет, он не хочет больше слышать ничего, кроме прекрасной песни!

Увесистая пощечина смогла рассеять морок. Влатко с трудом сфокусировался на двух мужчинах в форме.

– А я-то думал – куда ты подевался? Знай бы, что тебе так хорошо в подземельях, пришел бы попозже. – Сава, его сменщик, как обычно, пытался острить, но взгляд у него был обеспокоенный, а лицо – бледное. Он старательно отводил глаза от камеры с девушкой и держался как можно дальше.

Борко, начальник смены, напротив, был красный, как перезрелый помидор. Он буквально выплевывал слова, и капли слюны разлетались во все стороны.

– Что ты тут делаешь, идиот?! Ты что, забыл, как наказывают за оставление поста? Ты что, не знаешь, что если тебя выгонят со службы, то потом даже нужники чистить не возьмут? И никакой дядя не поможет! А почему эта стерлядь тут одна? Где эти долбаные особисты?! То путаются везде, а как нужны – не дождешься… Что ты молчишь, придурок? Чего тебя сюда поперло?

– Она не стерлядь, – выдавил Влатко, – она… она…

Борко отвесил ему ещё две оплеухи. А Сава съязвил:

– Ты смотри, не иначе как влюбился. А не маловат размерчик-то у твоей избранницы? Треснет ведь в первую брачную, даже если натянуть сумеешь.

Борко для верности дал по шее незадачливому подчиненному, а потом крепко схватил за волосы и рывком повернул ему голову к камере.

– Смотри. Смотри, сукин ты сын, взаправду смотри!

Сморгнув навернувшиеся от боли и обиды слезы, Влатко вдруг обмяк в руках начальника. И, широко раскрыв глаза, уставился на пленницу.

Нет, она действительно была прекрасна. Но раньше Влатко не замечал прозрачных крыльев за её спиной, остреньких ушек.

Ещё удивительнее, как он мог не заметить, что она была крохотной, как птичка? Минуту назад Влатко бы на Первой книге поклялся, что девушка – человек. А сейчас настолько же очевидно стало ясно: она – эльф.

– Господа, а не слишком ли опасное место вы выбрали для экскурсии? Эта камера – под охраной Королевских войск особого назначения. Я, конечно, понимаю, что вы считаете подземелья вашей территорией, и в общем-то так оно и есть… Но всё же я бы настоятельно рекомендовал вам воздержаться ходить в эту часть.

Неприятный голос подошедшего мужчины заставил всех вздрогнуть. Сильнее всех – начальника смены.

– Так точно, господин Матей. Как раз объяснял новичку, как это опасно. Я бы спросил разрешения на визит всенепременно, но у камеры никого не было.

Особист скривился.

– Борко, вот только давайте без шпилек, у вас все равно не получается делать это достаточно тонко. Не лезьте в наши дела, и мы не полезем в ваши. Я достаточно понятно объясняю? И камера эта – не зверинец. Не успеете оглянуться, как будете втроем ползать вокруг неё на коленях и пускать слюни. А теперь прошу простить – у меня есть работа. Надеюсь, у вас тоже её достаточно.

Борко отвесил торопливый поклон и практически волоком потащил за собой Влатко. Сава – умница! – верно всё понял и прикрыл отход сзади, заслоняя широкой спиной безвольно переставляющего ноги сослуживца.

Они прошли не одну сотню шагов, но их всё же догнал отчаянный крик. Борко и Сава поморщились, а Влатко узнал этот голос. Наполненный страданием, из самого прекрасного он превратился в самый страшный в мире звук.

***

– Ну же, милая, ты же знаешь – это не доставляет мне никакого удовольствия, – почти промурлыкал Матей, подтягивая к себе цепочку с трепыхающейся эльфийкой. – Всего несколько ответов – и всё кончится. Ничего сложного.

Эльфийка смерила его презрительным взглядом, эффект которого заметно смазался из-за очередного рывка цепи. Сложно изображать надменную гордость, когда сидишь на привязи, как собака.

Да, её тюремщик действительно не испытывал удовольствия от допроса – уж в чем в чём, а в людских удовольствиях она разбиралась прекрасно.

Вот только говорил он об этом так, будто отсутствие удовольствия объяснялось сочувствием, коего не было и следа. Её мучитель вообще ничего не чувствовал… Впрочем, такое в своей жизни она уже успела повидать.

– Ты когда-нибудь думала о том, как сложно допрашивать вас, эльфов? С людьми всё гораздо проще. Боль развязывает языки даже самым упорным молчунам. Пара сломанных костей, горстка выбитых зубов – и допрос превращается в легкую беседу, только успевай записывать. Но вы… воробья и то было бы разговорить проще – у него не такие хрупкие кости, да и живучести побольше… Не один мой коллега был отправлен в отставку за то, что переусердствовал. А уж за тебя я поплачусь не только карьерой… Ты ценный экземпляр, сломай я такую – можно лишиться и погон, и головы.

Эльфийка недоверчиво покачала головой. С чего бы вдруг ему признаваться, что он не может её пытать?

Матей размял пальцы, будто собрался играть на орга́не.

– К счастью для тебя и меня, я никогда не совершу такой глупой оплошности. Оставим грубые методы дилетантам. Сейчас я познакомлю тебя с тем, что такое настоящий профессиональный подход. Но прежде дам тебе последний шанс. Вопрос будет очень простой: назови своё имя.

Глядя на упрямо вдернутый подбородок, Матей вздохнул. Достал из мешочка на поясе толстую иглу и покрепче перехватил цепочку.

– Всё-таки у людей и эльфов очень много общего. Например, и те и другие не умеют трезво оценивать события, чем создают немало проблем себе и окружающим…

Она не хотела кричать. Стискивала зубы до скрежета, сжимала кулаки. Но когда игла пробороздила очередную кровавую линию на тонкой, полупрозрачной, нежной коже, сдавленный стон просочился через плотно сомкнутые губы.

– А ты знала, что физическая боль ослабляет твои способности? Думаю, наша сегодняшняя беседа станет для тебя бесценным опытом. Вряд ли у тебя когда-то была возможность исследовать себя в таких условиях.

Прочертив последнюю полосу, Матей аккуратно вытер кровь с иглы и убрал её обратно в мешочек.

– Жаль только, что этим исследованиям ты не обрадуешься.

Эльфийка зажмурилась, так как знала, что ей нельзя устанавливать с ним связь. В лучшем случае это заведомо бесполезно, а скорее всего – очень опасно. Но немигающий взгляд прожигал её насквозь, даже с закрытыми глазами. Противиться получалось всё хуже, а как только она разомкнула веки, тьма расширенных зрачков Матея утянула её прямо в бездну.

Единственное, что она успела, – это громко закричать, хотя и заранее зная, что никто не придёт на помощь.

***

– Повторю свой вопрос: как твоё имя?

Эльфийка облизнула растрескавшиеся, в кровь искусанные губы.

– Тария.

Матей улыбнулся. Не знай она наверняка – ей бы показалось, что радостно. Но она знала: в этой душе не осталось вообще ничего живого. А все ухмылки, пожимания плечами, нахмуривание бровей – не более, чем жалкая попытка выдать себя за человека, коим эта оболочка не является уже давно.

– Повтори погромче, я не расслышал.

Прикушенный язык болел едва ли не больше порезов. Она сплюнула кровь, прочистила горло. Хотела посмотреть своему тюремщику прямо в глаза, но в последний миг всё же смалодушничала. Хватит с неё и того, что голос не дрогнул.

– Тария. Из Дома Благодати.

– Хорошо. Очень хорошо! Видишь, это же совсем не сложно. И на самом деле, у меня к тебе ещё всего один вопрос: как найти это место?

Не было смысла делать вид, что она не понимает, о чём речь. И не было ни единого шанса, что ей позволят не ответить. Тария вытерла слезы и начала объяснять.

***

– Для поклона приземлишься на пол, король не любит эти ваши воздушные ужимки. Не заговаривай, пока он не велит тебе, даже если покажется, что он закончил говорить. Будешь вести себя так же хорошо, как со мной, – и его величество может оказать тебе какую-нибудь милость. В противном случае… в противном случае даже я не знаю, что тебя ждет. Его светлость очень изобретателен и почти никогда не повторяется… И самое главное: если ты хоть на долю секунды попробуешь применить свои чары, я прихлопну тебя, как комара. Поняла?

Тария отрешенно кивнула. Поклоны на полу, молчание, смирение. Что тут не понять…

На секунду она вспомнила Ланнуэля: с небрежно перехваченными лентой волосами, с рассеянным взглядом, вечно чем-то занятый, он ни капли не походил на людских монархов. Как-то раз она осмелилась заявить ему об этом.

Ланнуэль не оскорбился и не рассердился. Немного подумал – как всегда перед ответом, а потом сказал: «Мне нет нужны подчеркивать моё положение драгоценностями или надменным видом. У меня есть почти целая вечность, чтобы доказать всем, что свой трон я занимаю по праву. Доказать делами, а не пуская пыль в глаза и попусту сотрясая воздух».

Этот разговор состоялся очень давно. И, признаться, тогда Тария была не вполне согласна со своим правителем. Ей нравились золото и драгоценности, и в глубине души очень хотелось, чтобы враги падали ниц от страха, едва завидев короля эльфов.

Но каждая встреча с человеческими монархами доказывала правоту Ланнуэля.

Жирные, напыщенные правители предавались лености и разврату, изредка отвлекаясь на дела, при этом не имея никакого понятия, как на самом деле живет их народ. Утверждали свой авторитет казнями и жестокостью, наживали себе врагов и один за другим умирали насильственной смертью от рук собственных подданных. И ни один не сумел научиться на ошибках предшественника…

Человеческий век до смешного короток, но короли жили и того меньше. При этом совершенно не сознавая, сколь они жалки в своей мимолетной власти и мнимом могуществе…

Сильный рывок цепочки выдернул Тарию из философских раздумий. Пусть люди и жалки, но огромны и плодятся как кролики… И на колени сейчас встанет именно она.

Сесил Восьмой не отреагировал на появление пленницы. Он не торопясь заканчивал трапезу, с наслаждением обгрызая хрящики с костей какой-то птицы. Когда король облизнул толстые, короткие, сально блестящие пальцы, Тарию замутило: как и многие эльфы, она не ела мяса, и от созерцания монаршего обеда её чуть не вывернуло.

Из угла донеслось недовольное ворчание. Придворные предусмотрительно отошли подальше, открыв взорам горного льва, сидящего на массивной цепи. Большая кошка не сводила желтых глаз с королевских объедков.

Закончив с едой, его величество ловко кинул скелет обглоданной тушки зверю. Даже Тария не успела заметить молниеносного движения лапой, а лев, недовольно сморщившись, хрустнул костями и в два счета проглотил подачку.

– Арчи недоволен. Уже несколько дней никто не попадал к нему на обед. Впрочем, если мне не понравится наша с тобой беседа, бедного котика это вряд ли спасёт. Больно уж ты мелкая, даже для эльфа.

Король выжидающе смотрел на Тарию, но она промолчала. Приземлилась, изобразила поклон. Ничего сложного…

– Хм. Смотрю, соседство с людьми всё же идёт вам на пользу. Хоть вы и живёте до сих пор в лесу, как дикари, но становитесь цивилизованнее. Это хорошо, что ты не безнадежна. Как только достаточно эльфов признают, что вам необходимо учиться у нас, война кончится. Ты же хочешь, чтобы она кончилась?

«Учиться чему? – подумала Тария. – Убивать всё, к чему прикасаешься? Отравлять ручьи нечистотами, жить в каменных клетках, лгать, унижать собственных собратьев? Оглянись, король болванов. Сколько стоящих здесь голодны прямо сейчас? Каково им было смотреть на то, как ты набиваешь брюхо, и каково ждать, пока ты наговоришься? Ждать, когда им тоже кинут кость уже после того, как поел плененный лев? И о какой войне ты мне говоришь? Когда у вас перемирие с эльфами, вы начинаете убивать друг друга…»

– Отвечай! Ты хочешь, чтобы кончилась война?

– Да, господин.

Сесил довольно кивнул.

– Можешь называть меня «ваша милость» или «ваше величество». Я ещё не твой господин. Хотя… всё может очень быстро измениться. Матей сказал мне, что ты выдала ему путь к Колыбели.

Тария кивнула.

– Всё, что смогла вспомнить. Методы господина Матея… очень убедительны.

Король хлопнул в ладоши и улыбнулся, будто услышал отличную шутку.

– Убедительны… Да, пожалуй, ты и впрямь не такая уж дикарка. Ты мне нравишься. Вот что… Матей, как там зовут этого, второго?

– Солин, ваша милость.

– Помести их в одну комнату. Я слышал, эльфы не переносят одиночества. И выбери камеру посуше…

Тария поклонилась на прощание. Но, прежде чем они с Матеем успели покинуть тронный зал, их нагнали слова короля:

– Если мы и вправду найдём Колыбель, ты станешь моей гостьей. И я подумаю, могу ли взять тебя на службу. Но если нет…

Без слов поняв своего хозяина, лев взревел.

Тария на секунду зажмурила глаза, почти физически ощутив зловоние огромной пасти.

Даже после этого она надеялась, что люди ничего не найдут.

***

Цепочка была слишком короткая, чтобы он смог к ней приблизиться. Только если бы она проделала свою половину пути. Но Тария сидела неподвижно, сложив крылья, спрятав лицо в коленях и обхватив себя руками.

Эльф молчал, чтя святое правило: не прерывай тишину чужого горя. Нуждающийся в утешении должен сам подать знак.

Солнце скрылось за горизонтом, им принесли ужин, но ни один не притронулся к пище. Наконец Тария всхлипнула последний раз и выпрямилась. Эльф перехватил её взгляд, и только когда она едва заметно кивнула, заговорил.

– Солин. Из Дома Первоцветов.

– Тария. Дом Благодати.

– Я слышу тебя, Тария из Дома Благодати. И… не кори себя. Здесь любой бы выдал что угодно.

– Но ты – нет, – вскинула голову Тария, не ответив на приветствие, – ты не рассказал им, где искать Колыбель.

Солин усмехнулся.

– Потому что сам не знаю, где она. Я не слышал зов и не настолько одарён, чтобы отследить связь после телепортации. На самом деле, они уже давно поняли, что я для них бесполезен. Держали только потому, что больше никого не было. А теперь…

Тария внимательно посмотрела на него.

– Ты приветствовал меня словом. Будто рад со мной познакомиться. Хотя и думаешь, что с моим признанием тебя убьют.

Солин встретил её взгляд не мигая:

– Вот именно.

***

– И всё-таки они ничего не смыслят в еде. Вообще, кто им сказал, что эльфы любят сладкое? Этот их ужасный сахар совершенно не то же самое, что нектар и пыльца… Неудивительно, что они толстые и злые. Если бы я ел такое каждый день всю жизнь, тоже бы озверел.

– Зато, может, вырос бы, – прищурилась Тария. – А вдруг всё дело только в питании? Представляешь, если бы мы сравнялись с ними в размерах… Кто бы тогда ещё кого боялся!

– Ой, нет! Даже ради окончания войны я не начну есть дохлятину. Есть принципы, которыми невозможно поступиться!

– А в доме Первоцветов готовят круассаны с медом?..

Тария поддалась искушению и растворилась в легкой болтовне. Было так приятно вспоминать о родине… Разговаривать с кем-то, чей глаз не больше всей твоей головы. Не чувствовать запахи чужого огромного тела.

Когда-то ей казалось, что мир с людьми возможен. Теперь за эти мысли ей хотелось дать пощёчину себе прежней.

– … а потом они подожгли Древо. Если бы не предчувствие Клариэля, мы были бы там, внутри. И всё же не все спрятались достаточно хорошо… И я – тоже. Я хотел быть ближе к Древу, хотел видеть их лица, запомнить и отомстить… Я не подумал, что дым будет таким едким и его будет так много. В общем, меня выкурили, как какую-то пчелу.

– Давно ты здесь? – Тария подвинулась ближе к Солину и положила ладонь ему на руку. Её глубокие царапины не зажили и некрасиво бугрились на гладкой полупрозрачной коже. Солин с трудом отвёл от них взгляд и сжал зубы.

– Не знаю. Меня долго держали на нижних ярусах, а там совсем теряешься во времени. Но думаю – долго. Слишком долго. Я… прошёл свой путь.

– Не говори так, – Тария отпрянула, – я не могу остаться здесь одна!

– Возможно, это тоже скоро кончится, – Солин посмотрел ей прямо в глаза, – если они не найдут то, что ищут. Ты уверена, что рассказала всё правильно?

Тария вздохнула.

– К сожалению, скорее всего, да. Я могла что-то немного напутать, но… я слишком хорошо помню Колыбель. А этот Матей… мне никогда ещё не доводилось иметь дело с таким, как он. И дело даже не в порезах, он…

– Тсс… – Солин прижал палец к губам, – не надо. Я понимаю. Но всё же рад, что не доживу до того дня, когда люди найдут Колыбель.

Тария ничего не успела ответить, даже если бы нашлась, что сказать. Но они оба уже слышали тяжелые шаги в коридоре. Она посмотрела на Солина, прикоснулась ладонью ко лбу, а затем – к сердцу.

– И я не забуду тебя, Тария из Дома Благодати.

***

Полуголый мужчина съежился на неудобном стуле, больше всего на свете желая исчезнуть из этого проклятого места. Но чуда не случилось, и приходилось слушать этот вкрадчивый, но холодный голос, от которого отчаянно знобило.

– А знаешь, зачем на допросах раздевают людей? Чтобы оценить масштаб работы. Не все пытки одинаково эффективны. Ты не поверишь, но есть люди, готовые перенести парочку переломов, и даже лишиться нескольких пальцев, но не сказать правду. У меня как-то был клиент, который, оставшись без глаза, всё равно мне наврал. Нет, друг мой. Допрос – это искусство. Нужно найти что-то, что будет слишком дорого для тебя, чтобы этого лишаться. У каждого есть свой предел, и моя задача – найти его ещё до того, как я приступлю. Отмывать кровь утомительно, как и долго возиться с тобой. Да и проверять твою ложь может оказаться накладно…

– Прошу, – проскулил мужчина, – я не предавал короля!

– Все так говорят. Но предательство – это не такое простое понятие, как принято считать. Повар мог бы предать короля, подсыпав ему отравы или приготовив несвежее, и тем самым помешать государственным делам. Казначей предает короля, когда ошибается при подсчете налогов. Крестьянин предает короля, когда ленится и губит свой урожай…

– Я ничего такого не делал! Прошу вас! Я ни в чем не виноват! – голос мужчины сорвался на визг.

– Грубо перебивать человека, который рассказывает тебе важные вещи. И неразумно перебивать того, кто собирается тебя пытать. – Матей назидательно поднял указательный палец вверх, а потом задумчиво посмотрел на него. – Пожалуй, в наказание я лишу тебя пальца. Чтобы ты помнил этот урок.

– Нет! Нет, прошу вас! Я ювелир! Я работаю руками! Не оставляйте меня без пропитания!

– И всё ещё слишком глуп… Поразительно, как некоторые люди не умеют воспринимать реальность. Тебе нужно беспокоиться о своей жизни, а не о работе. Но раз уж ты настаиваешь… И заметь, не я начал этот разговор! Наверное, тебе просто хочется облегчить душу. Не томи себя, расскажи о своем ремесле. И не забудь упомянуть об алмазах графа Дидье.

Пленник побледнел и перестал дергаться.

– Скажи, ведь ты сразу понял, что они не местные? И не надо отпираться, ты же профессионал. Увидев иностранную драгоценность, ты, конечно, как верноподданный своего короля, попросил у графа документы на камни. И что же он тебе ответил?

Ювелир открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба. И совсем по-рыбьи выпучил испуганные, почти бесцветные глаза.

– Вот видишь, ты опять молчишь… Ну кто после этого упрекнет меня в отсутствии терпения? Пожалуй, я приступлю. И поверь мне, в следующий раз ты замолчишь, только если я засуну твой отрезанный палец тебе прямо в глотку.

Истошный крик эхом отскочил от стен. Но Матей с ножом в руке прошёл мимо ювелира и открыл дверь камеры.

– Я уж думал, вы никогда не придёте. Учти, кровь бы сам отмывал. И стул, если бы этот слизняк обгадился. Возвращайся через час, за это время мы управимся.

Матей, отпустив подчиненного, вернулся на свое место, но уже не один.

– Ну же, хватит слёз. На твоё счастье, у нас появились более чистые и эффективные методы работы. – Матей повернулся к новоприбывшему. – Зафиксируй страх, который он испытывает, только пусть боится теперь не пыток, а предать короля, так же сильно. И всю любовь, какую найдешь, преврати в любовь к его величеству.

– Даю слово, – улыбнулся Солин, – после моей работы он при виде вашего короля будет писаться от восторга.

***

Ювелир широким легким росчерком подписал признание. Он улыбался, глаза его блестели.

– Я так рад, что всё рассказал! Это такое счастье – наконец облегчить душу. Меня так терзала вина перед нашим королем, и сейчас я готов принять любое наказание. Даже моей жизни не хватит, чтобы искупить мой грех!

– Ну что вы, – поморщился Матей, – хорошие мастера на дороге не валяются. Королю вы куда полезнее будете живым. За вашу провинность мы конфискуем часть вашего имущества, а также обязуем вас сделать несколько одолжений его величеству.

– Все что угодно!

– Угодно, угодно… Не успеешь оглянуться, как настанет пора осеннего бала. Королеве не помешают новые украшения. Изъятые у графа Дидье алмазы вполне подойдут… Кроме того, мы проверим все наводки из вашего признания. Если они подтвердятся, вы подпишете ещё несколько бумаг… Ну а сейчас вас проводят к выходу. Король милостив, и вам никогда не следует забывать его доброту.

Стражники под руки выволокли ювелира, который всё продолжал лепетать слова любви и верности короне.

– Я надеюсь, он успокоится потом? Или до конца жизни останется таким дегенератом?

– Обижаете, – вскинул брови Солин, – восторги улягутся за пару часов. Это так, побочный эффект и последствия пережитого страха.

– Что ж, в таком случае – благодарю за работу. И прошу прощения, что вам временно пришлось переехать в темницу. Как там наша гостья?

Солин помедлил с ответом.

– Всё ещё не готова к предложению его величества.

– И мы пока не готовы его сделать, – пожал плечами Матей, – сначала нужно убедиться, что она не наврала. Неужели мы действительно найдем эту гребаную Колыбель?

Солин немного нахмурился от пренебрежительного тона, но благоразумно решил не обострять диалог.

– Она будет либо там, либо где-то очень близко. Девчонка всё время ревёт из-за того, что выдала тайну.

Матей фыркнул.

– Тоже мне, тайна. Будь хотя бы у трети ваших соплеменников столько же ума, как у вас, никакая Колыбель не была бы нужна. Жаль, что не всем очевидно, что вы проиграли войну и надо искать сотрудничества, а не неприятностей.

– Тем лучше для меня, – пожал плечами Солин. И добавил: – Я бы хотел вернуться к Тарии. Может, смогу уговорить её присоединиться.

– Она же сейчас оплакивает вашу преждевременную кончину?

– Ну, значит, обрадуется сильнее… только давайте я сделаю всё сам, ладно? А то у меня мурашки от ваших садистских инструментов, да и корочки потом чешутся просто невыносимо.

Матей кивнул и ослабил кандалы. Выскользнув из оков, Солин набрал скорость и на полном ходу врезался в стену

Подняв стонущего эльфа, Матей скептически покачал головой:

– Не уверен, что это лучше порезов, но раз вам так больше нравится…

***

Последние отзвуки детской колыбельной растворились в сыром воздухе, но Тария продолжила гладить Солина по волосам. Затуманенные глаза застилали слёзы, а мысли её были далеко-далеко за пределами этой каменной клетки.

Солин пошевелился, охнул от боли в ребрах и зашипел.

– А ведь я ещё должен быть благодарен, что меня не убили, верно? Но пока что получается с трудом…

Тария помогла ему сесть и опереться на стену.

– Мы не говорили об этом. Не подумай, что я не рада, но… почему они это сделали?

– Они предложили мне работу.

– Работу? И чем, по их мнению, мы можем быть им полезны? Ты же рассказал, что эльфы не умеют шить сапоги?

Солин криво усмехнулся.

– Их интересуют мои таланты другого рода. Пусть я и недостаточно одарен, чтобы найти Колыбель, но я неплохо работаю с человеческими чувствами. Заставить кого-то чего-то бояться или, напротив, – любить, разоблачить лжеца, убедить в чем-либо… Люди – абсолютно примитивные создания. Среди эльфов я считался слабым эмпатом, но с этими двуногими обезьянами я бы справился легко.

– Тебя побили, когда ты отказался?

– Нет, еще до этого. Вообще-то… я сам подкинул им эту идею.

– Что? – Тария отпрянула, чуть не помяв крылья о холодную стену.

– Сама подумай… если я умру, я уже не принесу никакой пользы. А так – смогу отомстить. Пусть не всем, но буду делать то, что заложила в меня Природа: копаться в головах людей, подчинять их своей воле.

– Своей?! Да ты же будешь помогать тому, кто сжег ваше Древо! Какое тебе дело до людских склок, чтобы лезть в эту грязь?

– Это лучше, чем смерть. – Солин попытался подняться повыше и поморщился. – Всё что угодно лучше, чем смерть от человеческих рук. Блоха, которая живет не дольше, чем ты спишь, лишает тебя жизни… Просто смешно. Я переживу их жалкого короля. И всех его преемников. И даже через триста лет я найду возможность отсюда сбежать. Живым, целым, полным мести и знаний о людях.

Тария встала и подлетела к кувшину с водой. Зачерпнула её во что-то, подозрительно напоминающее наперсток, и вернулась к Солину. Он принял питье из её рук и благодарно кивнул.

Но едва он обхватил сосуд и сделал пару глотков, как Тария накинула свою цепь ему на горло и сильно сдавила.

– Нет, Солин. Есть вещи похуже, чем смерть. Например, предательство. Получать удовольствие от помощи врагу. Радоваться, что обманываешь соплеменницу. Лгать той, что была добра к тебе и пела колыбельные. Ты не слышал Зова не потому, что ты слабо одарен. А потому, что ты не достоин его. Не достоин дара, и жизни – не достоин. Ты думал, я не замечу, что, как только тебя ко мне подселили, нас перестали охранять? Или не почую, как от тебя разит спокойствием и радостью? Надеялся, что не увижу твоего вранья?

Остатки упреков утонули в судорожных всхлипах. Тария плакала, повернувшись спиной к остывающему телу. Но на этот раз её хотя бы не вырвало. Впрочем, ей сразу говорили, что будет нелегко. Знай она тогда насколько, никогда бы не согласилась стать тем, кем стала.

Когда слёзы высохли, а нос начал нормально дышать, Тария запела.

Она бы покончила с Солином сразу, как только всё поняла, но тогда ещё не чувствовала рядом нужного человека. А сейчас он снова был где-то недалеко…

***

Влатко перешагнул распростертое тело Матея, даже не удосужившись проверить, жив ли особист. Руки дрожали, и ключ получилось вставить только с третьей попытки.

– А теперь пой. Пожалуйста, спой мне ещё!

От обожающего, щенячьего взгляда Тария дрогнула. В такие моменты она считала свой дар проклятьем.

Почему раз за разом от её действий в конечном счёте страдают те, у кого ещё осталось что-то светлое в душе, а отъявленные мерзавцы остаются безнаказанными?

Но каждый раз она напоминала себе, что пришла сюда не вершить правосудие.

Война есть война. Невозможно одержать победу, не запачкав руки.

Глава 3 Старые знакомые

Чудовищно кружилась голова.

Авантюрин балансировал на грани между обмороком и явью, и чем сильнее прояснялось сознание, тем отчаяннее хотелось провалиться обратно в забытьё.

Во мраке его не тошнило. Тревожные мысли таились где-то в глубине, а теперь всё настойчивее зудели, хоть он и не смог толком вспомнить, что именно случилось. Но ощущение неотвратимой беды, чего-то непоправимого безжалостно разгоняло блаженную темноту.

Не выдержав, Авантюрин застонал и открыл глаза. Яркий свет усилил боль. Но зато оказалось, что голова у него кружится не просто так.

Он сам мотается вверх-вниз, в такт шагам человека. Авантюрин попробовал пошевелиться, но ничего не получилось: большая ладонь осторожно, но крепко сжимала его поперек тела. В панике трепыхнув крыльями, эльф обнаружил, что они предельно аккуратно сложены за его спиной.

– Не дёргайся, поломаешь.

От звука знакомого голоса Авантюрина кинуло в дрожь. Вспомнил! Теперь он всё вспомнил!

Но зачем охотник взял его? Ему же должно было начисто отбить желание связываться с эльфами!

Хотя… это раньше было так. Конкретно этому охотнику он сотворил в голове такое, что тот и мать родную должен был забыть. Но вместо того чтобы сидеть на поляне и вспоминать, кто он есть, Горан уверенно идёт прямо к дому. Как он это смог?

От попыток понять происходящее голова разболелась еще сильнее. Зажмурив глаза, Авантюрин обмяк.

Если ему очень повезёт, Горан споткнется, упадёт и раздавит его. Тогда хотя бы можно будет больше ни о чем не думать.

***

– Тебя что, медведи обокрали? – сощурилась Драгана. – Такого я еще не припомню. С пустыми руками ты приходил частенько, но чтоб в одних портках…

– Помолчи. Принеси лучше клетку.

Заметив наконец добычу мужа, Драгана просияла. И даже не стала пререкаться. Эльфы стоили немалых денег, и в ближайшее время с Гораном лучше не ссориться. Тогда она выпросит всё, что хочет!

– Дай ему воды, только подсласти немного. И на всякий случай не смотри ему в глаза. Это редкий эльф и не слишком-то безопасный.

Драгана кивала, не веря своей удаче.

Маг! Наконец-то!

Такие идут втридорога. Значит, будут у нее бусы, лучше, чем у Радойки, и новое платье, и шаль на осень! Да, в последнее время они особенно не ладили, но она умеет добиваться своего. Не лаской, так угрозами. Но вначале надо попробовать по-хорошему…

Драгана резво вскочила на ноги, споро исполняя приказы. Горан не оценил усердия, а молча вышел за дверь. Деревянный стакан с подслащенной водой полетел ему вслед, ударившись о косяк.

Вот же хам! Ну ничего. Всё равно будет по-её.

Горан вернулся довольно быстро, уже одетый. Драгана прикусила язык и смолчала. Всё это она припомнит муженьку потом.

– Я ужин приготовила… Ты голодный? Папа на прошлой неделе поделился брусничной настойкой. Налить для аппетита?

Горан смерил её долгим, пристальным взглядом. А потом откинул голову назад и расхохотался. Драгана отвела взгляд, потупилась, но всё же не выдержала и поморщилась.

Вечно он ведёт себя странно. С самого первого дня Драгана невзлюбила мужа. И даже не потому, что он был не из местных, и не потому, что отец спихнул её с нарушением всех обычаев, не сыграв толком свадьбу.

Горан не улыбался в ответ на её улыбки, не горел страстью в её постели. Был вечно хмур, но самое противное – молчалив. Никогда нельзя было предугадать, что у него на уме. Совершенно не похож на всех знакомых ей мужчин, и это сводило её с ума.

Перепробовав разные способы добиться внимания, теперь она гуляла от него почти в открытую. Вся деревня знала об этом, и Горан просто не мог не замечать. Но – ничего не делал. Будто она пустое место для него и не достойна даже ревности.

Только в последние дни он начал хоть как-то реагировать на неё, пусть даже это и выражалось в скандалах. А теперь вот хохочет. Над чем? За эти годы она вообще впервые видит, как он улыбается. Странно – раньше ее бесило вечно каменное лицо, но видеть его веселье оказалось еще более раздражающим.

Внезапный смех прекратился. Горан подошёл к ней вплотную, прищурил глаза.

– Завтра я уеду.

Драгана пожала плечами. Ну конечно, уедет – эльфа же надо продать. И чем ближе к столице отправится муж, тем больше денег получит.

– Я составлю список, что надо привезти с ярмарки.

– Ты не поняла. Завтра я уеду насовсем.

Драгана вспыхнула. Так вот, значит, как? Теперь, когда он наконец при деньгах, она ему больше не нужна?

Отец перестал возиться с ней, как только родился брат. Сречко бросил её ради Милки, хоть и обещал жениться. А уж сколько было других, уже после него! Все они клялись, что она, Драгана – лучшая. Самая красивая, самая желанная. И все её бросали.

А Горан?.. Приблуда без роду и племени. Такую обиду она стерпеть не могла.

– Не посмеешь! Я всё скажу отцу, и тебя приволокут обратно! Нет такого закона, чтобы мужу не заботиться о жене. Только смерть тому причина!

Горан схватил её за волосы чуть пониже затылка, слегка потянул назад и улыбнулся. Улыбка больше походила на оскал: глаза остались злыми, обнажились только ровные, крепкие белые зубы.

– А есть такой закон, чтобы жене пускать к себе под юбку половину деревни?

– А что мне оставалось делать, если тебе там совершенно не интересно?

Драгана не шевелилась, чтобы ненароком не дернуть головой. Муж держал её крепко, но не больно, пристально глядя. Вместо привычного равнодушно-рыбьего выражения сегодня его взгляд был твёрд и яростен. Внезапно Драгана почувствовала, что возбуждается. Будто поняв это, Горан усмехнулся.

– Так вот чего тебе не хватало все эти годы? Сказала бы, что любишь пожестче, это не сложно.

Он отпустил её волосы и слегка оттолкнул от себя. Драгана покачнулась и отвернулась. Отчего-то на щеках выступил яркий румянец.

– В твоих интересах будет доказать всем, что я умер. Быть вдовой не зазорно, но, если люди узнают, что я тебя оставил, никто тебя не пожалеет. Всем известно, что ты блудница, даже твой отец не станет позориться и пытаться привести меня назад. Если тебе повезет, когда-нибудь в деревне появится очередной дурачок и тебя снова выдадут замуж. Ты красива, и, если будешь разумна, всё у тебя сложится хорошо.

Почувствовав дрожь в коленях, Драгана опустилась на шкуры. Глаза стали мокрыми. Ненавидя себя за слабость, срывающимся голосом она спросила:

– Почему? Почему ты пришел тогда, и почему уходишь сейчас? Зачем было это всё?

Горан долго молчал перед ответом.

– Я запутался. Забыл, что значит – быть живым. А теперь… мне нужно взыскать несколько долгов кое с кого. Но тебе я больше ничего не должен.

Горан спокойно подошел к печи, положил себе еды. Драгана отвернулась, пряча слёзы.

Странно… она так долго ненавидела мужа, но сейчас мысли о том, что он навсегда исчезнет из её жизни, не вызывали облегчения.

Ей казалось, что всё в очередной раз разваливается на куски.

***

– Так и будешь молчать?!

Авантюрин, поддавшись досаде, ударил кулаком по прутьям клетки. Горан и бровью не повёл, а вот ушибленная рука отозвалась болью. Эльф зашипел.

Поначалу он принципиально не собирался разговаривать с охотником. Да и было не до того: временами ему казалось, что он вот-вот умрёт.

Но силы постепенно возвращались. Сначала его перестало тошнить от подслащенной воды. Заметив это, Горан начал делиться с Авантюрином своей едой. И хоть человеческая пища не шла ни в какое сравнение с кулинарными шедеврами Флоры, силы она восстанавливала не хуже.

Когда физическое недомогание отступило, Авантюрином овладели муки совсем другого рода.

Сколько уже прошло времени? Что думают его родные? Увидит ли он снова маму? Как отец выкрутится перед Советом и объяснит пропажу?

Эти и многие другие вопросы не давали Авантюрину покоя. Он стал очень плохо спать: вместо тяжелых, полуобморочных снов пришли другие, полные тревожных картинок.

Вот Совет догадывается, куда делся Авантюрин. Но наказывают почему-то не отца. Связанная мать плачет, а старейшины решают её казнить.

Хвала Природе, до сцены убийства Авантюрин всегда просыпался. Весь в поту, с мольбами о помиловании на устах и мокрым от слёз лицом.

В других снах ему удавалось вернуться домой, но отец с позором изгонял его из семьи. Неудавшаяся невеста Агара с хохотом смотрела, как Авантюрин уходит в лес, и желала ему там умереть, попав в сеть какому-нибудь пауку покрупнее.

Как бы то ни было, хоть кошмары происходили только в его голове, предельно ясно: прежняя жизнь кончена. Он не сможет просто так вернуться домой и сделать вид, что ничего не случилось.

От этого неопределенность и молчание Горана тяготили вдвойне.

– Куда ты несешь меня?

Авантюрин пытался сделать свой голос грозным и требовательным, но вышел только жалкий писк. Заданный уже в тысячный раз вопрос вдруг оказал эффект.

Клетка перестала раскачиваться в такт шагам. Горан тяжело вздохнул и спросил:

– Если я тебе отвечу, ты перестанешь буянить и донимать меня?

Не веря своим ушам, пленник осторожно кивнул.

– Мы идём в королевский дворец. Был бы ты обычным эльфом, я бы продал тебя на базаре. Но ты эмпат, и за тебя дорого дадут Особые королевские.

– И что потом?

– Потом ты расскажешь им, где находится Колыбель. И тогда война будет окончена.

– Какая война? И что такое Колыбель?

Горан усмехнулся.

– Хорошая попытка. Но я тебе очень не рекомендую прикидываться дурачком перед особистами – эти ребята не любят шутить. А методы их работы тебе сильно не понравятся. В сравнении с тем, что они будут делать, то, что ты пережил во время связи со мной, покажется тебе детским лепетом.

– Но я правда не знаю, что такое Колыбель!

– Ну да. А моя жена – святая невинность.

Устыдившись, что выдал что-то личное, Горан схватил клетку и пошёл дальше. Но даже его шаги выдавали, как он сердит. Авантюрину стало не по себе – ведь он стал невольным свидетелем очень многих унизительных сцен. Мало того что вряд ли их было приятно проживать – знать, что кто-то всё это видел, наверное, ещё хуже.

– Мне жаль.

Горан остановился и резко опустил свою ношу на землю. Авантюрин не успел сориентироваться, и его сильно приложило о прутья.

– Чего тебе жаль? Да ты и понятия не имеешь, через что мне пришлось пройти.

– Ну… кое-что в несчастливых браках я понимаю.

Горан громко хмыкнул.

– Ну да, конечно. Эльф, эмпат – и знаток неудачных отношений. Пытаешься вызвать у меня сочувствие? Не выйдет, я слишком много о вас знаю. Больше, чем ты можешь представить.

Авантюрин молчал. Эльфы ушли из этого мира почти тысячу лет назад. Неужели у людей бывает настолько долгая память? Сколько человеческих поколений сменилось с тех пор?

Да, иногда эмпаты заглядывают в этот мир, раз кто-то из людей занимается охотой. Но разве случайные встречи могут дать хоть сколько-то верное представление о культуре современных эльфов?

– Война с вами всегда была утомительна… Но, когда стало известно про Колыбель, все словно с ума посходили. Никаких перемирий, переговоров. Невозможно войти в лес и быть уверенным, что вернёшься обратно. Невозможно лечь спать и надеяться, что проснёшься в своем уме. Поступая на службу, я думал, что сделал правильный выбор. Думал, что идеально подхожу. Если бы я только знал, чем всё кончится… Но судьба – удивительная вещь. В каком-то смысле справедливо – ты исправил то, что сломали во мне из-за эльфов. Но не думай, что тебе это поможет. Я больше не хочу принимать участие в идиотском противостоянии. Слишком много у меня отняли, и самое время наверстать упущенное.

Горан говорил что-то ещё, но Авантюрин уже не слушал.

Теперь ему наконец-то всё стало понятно. И хоть проявилось это не так, как он ожидал, но факт остаётся фактом: Горан сошёл с ума.

Эльф сел на дно клетки и обхватил колени руками. Единственное, что оставалось, – ждать, пока охотник продаст его кому-то, и надеяться, что с этим кем-то получится договориться.

***

Звуки переплетались, сливались и рассыпались каскадами прекрасных голосов. Тария подошла к самому концу молитвы и не успела погрузиться в транс, но и у неё по коже пробегали мурашки, а на глаза наворачивались слёзы восторга.

Говорят, раньше молитвы могли длиться днями и даже неделями. После них присутствующие словно перерождались и, получив благословение Матери, находили в себе силы на новые свершения.

Охладевшие отношения восстанавливались. Мятежные дети мирились с родителями. Маги находили в себе скрытые резервы, прочие – получали вдохновение к своему ремеслу. Почти три четверти открытий, вошедших в историю, случались после таких молитв.

Но с приходом людей всё изменилось. Когда началась война, эльфы были вынуждены отказаться от привычного уклада и перейти на суматошный человеческий ритм жизни. Даже спать приходилось урывками, следуя не сезонам, а изменчивому солнечному циклу. Традиции, ритуалы и обычаи не выдерживали таких перемен.

Лучшие добродетели эльфов – терпение и внимание – оказались ненужным балластом. Наглость, безжалостность, поспешность – вот что приходило на смену.

И она – лучшее тому доказательство.

Соплеменники постепенно приходили в себя и возвращались к своим делам. Никто не оставил её без приветствия.

«Я вижу тебя, Тария», – говорили они жестами.

«Я слышу тебя», – отзывались те, к кому она обращалась вслух.

Лучше бы они просто кивали.

Неужели они не понимают, что она чувствует фальшь, закравшуюся в древние святые слова? Их ложь оскорбляет гораздо сильнее, чем если бы от неё отворачивались.

Ланнуэль стоял у лика Матери, рядом с алтарем.

Скульптор очень старался воссоздать лик божества традиционно: Природа едина и ценна каждым своим творением. Но, как ни старайся, общий вид всё равно получался женским. Природа-мать. Всепрощающая, дающая начало. Рядом с ней Тарии становилось особенно не по себе.

– Ты вернулась. Всё получилось?

Она кивнула, будто он мог её увидеть до того, как обернётся.

– Пойдём. Я должен тебе кое-что рассказать.

Кабинет Ланнуэля больше смахивал на убежище. Примыкающий к величественному тронному залу, он по убранству и размерам подходил бы для какого-нибудь помощника библиотекаря, а не для монаршей особы. Но Тария уже привыкла. И каждый раз втайне немного гордилась, когда король приводил её сюда, – очень узкий круг лиц был допущен в святая святых.

Диван в углу приобрел подозрительную форму ложа, на нем лежали подушка и плед. Тария вздохнула – значит, дела плохи. Когда случалось что-то неординарное, король эльфов считал излишним тратить время на перемещение по Дому и начинал спать и есть там же, где работал.

Будто услышав её мысли, Ланнуэль едва заметно провел пальцами. Ветви ложа зашевелились, и очертания кровати сменились на подобающий кабинету приличный плетёный диван. Тария слишком давно знала Ланнуэля и поняла – сегодня бесполезно начинать с ним разговор на тему пристойного поведения и заботы о своём здоровье.

Новое движение пальцами – и на стене показалась карта.

– Дом Ветров подвергся очередному нападению.

– Редколесье давно уже стало слишком опасным местом.

– Я знаю. И я много раз говорил об этом наместнику, но каждый раз получал один и тот же ответ.

– Что они слишком дорожат своим Древом? Больше, чем жизнью? Ланнуэль, почему ты просто не приказал им переехать? Они не посмели бы ослушаться короля.

Ланнуэль вздохнул.

– Если бы всё было так легко…

– Как Первоцветы перенесли последние новости?

– Скажем так: напряженно. Они не до конца оправились от утраты Древа, и новый удар подкосил их ещё сильнее. По счастью, Солин не пользовался особой популярностью, и нашлось мало сомневающихся в его предательстве. Поэтому набор претензий от них стандартный: несоблюдение традиций, отсутствие нормального правосудия.

Тария видела – он что-то недоговаривает. И едва сдержалась, чтобы не пихнуть правителя в бок кулаком. Собрав остатки самообладания, она твердо посмотрела Ланнуэлю в глаза и спросила:

– …Но? Первоцветы приняли известие, но?..

– Но Дома Восхода и Весны отреклись от своих обетов.

Тария хотела выругаться, но вместо этого как зачарованная смотрела на карту. Повинуясь магии друидов, территория Дома Ветров пожелтела, а земли отступников приобрели цвет сгнившей листвы.

Общая картина была удручающей. Из уроков истории Тария помнила, как должна выглядеть карта: сотни Домов, в которых живут миллионы эльфов, под началом единых Короля и Королевы.

После Раскола всё стало гораздо скромнее, но даже ещё в начале службы Тарии подконтрольные Ланнуэлю Дома образовывали мощный очаг сопротивления людям. Теперь же с каждым годом и количество, и единство эльфов таяло, как весенний снег под солнцем.

– Но почему?! Если даже Первоцветы признали, что решение было верным, почему другие этого не понимают?!

– Тария… То, что мы делаем, – это действительно единственный способ уберечь Колыбель. Но это не отменяет тот факт, что я впервые в истории ввёл смертную казнь. Никогда до этого один эльф не мог законно лишить другого дара Матери – жизни. Не всем это пришлось по нраву.

– Лучше сохранить жизнь одному, но дать погибнуть тысячам?

– Не забывай, что Колыбель – святыня. Многие до сих пор наивно верят, что она неприступна для человека. А тех, кто реально знает, как она выглядит, не считая Хранителей, – единицы. Если мы начнем направо и налево объяснять, что Колыбель уязвима, может наши действия против предателей и станут более популярны, но рано или поздно информация попадёт к людям. И тогда, боюсь, их уже ничто не удержит. Одно дело – охотиться за легендой, и совсем другое – искать остров с вполне конкретным описанием. Чего-чего, а настойчивости людям не занимать – они и безо всяких координат добьются своего. Нет, чем меньше людей и эльфов знают правдивой информации о Колыбели – тем лучше.

Ланнуэль замолчал. Но и не предлагал ей вернуться к своим делам. Это значило только одно: ему есть что ещё сказать, но он не уверен, что это стоит на неё вываливать.

– Ради всего святого, не тяни.

Король эльфов сцепил руки в замок. Тонкие красивые пальцы побелели от напряжения.

– На Болотах зреет мятеж. Появился некий проповедник, который призывает эльфов к миру с людьми.

– А под миром он имеет в виду…

– Капитуляцию. Он убеждает тех, кто готов слушать, что люди не сделают нам ничего плохого. Что стоит уступить им земли, которые они требуют, раскрыть секреты, которые их интересуют, и подумать о том, как мы можем быть полезны.

Тария хмыкнула.

– Я думала, только у людей бывает короткая память. А что, читать этот проповедник не умеет? Не знает, что после каждого перемирия людям становилось мало новых земель и они снова нарушали границы? Или он не знает, что пленных эльфов люди содержат, как канареек, в клетках, ради забавы?

– Одно дело – читать, другое – видеть самому. Тария, я правлю уже очень давно. За эти века родились эльфы, которые ни разу не видели, как люди нарушают свои обещания. К тому же проповедник утверждает, что с тех пор люди сильно изменились. И если прекратить войну, то мы снова будем в безопасности.

– И много нашлось идиотов, готовых его слушать?

– Больше, чем ты можешь представить. Все очень устали от постоянного страха и готовы поверить во что угодно, что даст им надежду.

Тария молчала. После всего, что она пережила, несколько раз побывав в плену у людей, у неё не осталось никаких иллюзий насчет человеческого милосердия или честности. Немного поколебавшись, она глухо сказала:

– Хочешь… я разберусь с этим?

– Ни в коем случае. Можно убить человека или эльфа, но нельзя убить идею. Тут же возникнут десятки фанатиков, объявят мертвого дурака святым, меня – тираном, начнут кричать из всех углов, что люди желают нам только добра и единственная причина, по которой мы ещё не живем в мире, – потому что я не хочу отдавать власть.

– Неужели ничего нельзя сделать?

– Что-то – наверняка можно. Завтра я подниму этот вопрос на Совете. И если к утру у тебя появятся идеи, я буду за них благодарен.

Тария сглотнула.

– Ланнуэль, я…

– Я знаю, что ты не любишь появляться на Совете. И никто из Новых Хранителей не любит. Но это ваше законное право, пусть оно и не всем нравится. Прятаться – тоже не выход. Чем меньше о вас знают, тем больше боятся.

Он был прав, как всегда.

Вот только собратья не называли Тарию и остальных «Новыми Хранителями», как того требовал Ланнуэль.

«Чистильщики» и «палачи» – самое приличное, что она слышала.

Тария кивнула и изобразила подобие поклона.

– Я приду. И обязательно подумаю, что можно сделать.

***

«Хочешь загубить дело – проведи совещание», – мрачно подумал Ланнуэль, наблюдая, как тронный зал наполняется эльфами.

Если бы кто-то спросил его, то он бы ответил: для решения большинства вопросов достаточно всего четыре-пять мнений, а порой и того меньше. Дискуссии же с десятком и более эльфов могли растягиваться на дни, недели, а в прошлом – и на месяцы.

Но есть традиции, с которыми ничего не может сделать даже король. И порядок обсуждения ключевых проблем – одна из них. Каждый Дом имеет право прислать своего представителя, и любая попытка сократить количество участников Совета воспринимается абсолютно однозначно: как оскорбление и диктаторские замашки.

Единственное, чего удалось добиться, – это уговорить традиционно дружественные друг другу Дома объединяться и присылать кого-то одного с единым мнением. Но даже в таких случаях Совет состоял более чем из двадцати эльфов, каждому из которых непременно нужно было велеречиво высказаться.

Вид пустых кресел Домов Восхода и Весны несколько умерил недовольство короля.

«Пусть спорят хоть до посинения, пока мы едины».

Он бы ни за что не признался, но больше всего Ланнуэль боялся однажды войти в тронный зал и не увидеть никого. А если он ничего не предпримет, то такой страх перейдёт из разряда ночных кошмаров во вполне вероятное будущее.

Он начал с традиционных приветствий, особенно выделяя часть про готовность слушать и слышать.

На прекрасных лицах застыли самые разные выражения.

Ланнуэль не был чистокровным эмпатом, но, как коронованный представитель древней монаршей династии, обладал отголосками всех талантов своего народа. И даже толики этих способностей хватило, чтобы разглядеть, сколько сегодня в его подданных тревоги и усталости. И, к сожалению, у него нет хороших новостей, чтобы поднять их настрой.

В дальнем углу заметался распорядитель. Теперь он тоже заметил лишние кресла, но унести их незаметно было уже невозможно.

– Как вы знаете, Дом Восхода и Дом Весны покинули нас. Они приняли решение, что будучи малочисленной, независимой группой им станет легче уберечься от нападений людей. Наместники теперь носят титулы князей и обладают суверенной властью. Я не одобряю это решение, так как твёрдо убеждён: только объединившись, мы сможем выстоять против врага, превосходящего нас и числом, и размерами. История Раскола показывает нам, к чему приводит разделение в долгосрочной перспективе. Но я не стану нарушать древнюю традицию. Единство нашего народа – в согласии, а не в принуждении. И перед тем, как мы продолжим, я спрошу: не желает ли кто-то последовать примеру и уйти?

Сердце забилось быстрее. Ланнуэль надеялся, что крылья не выдадут его волнения, и еле сдерживался, чтобы не спрятать их за спиной.

По залу пронесся легкий гул, но все остались на своих местах. Еле слышно выдохнув, король эльфов продолжил:

– Я надеюсь, все ознакомились с повесткой и отчетом о текущем положении дел. Сегодня мы среди прочего должны принять два особенно важных для меня решения: обсудить защиту Дома Ветров и действия с проповедником на Болотах. Первым пойдёт вопрос Редколесья. Виранэль, твоё слово.

Седовласый эльф поднялся со своего места. Ланнуэлю почудилось, что он услышал, как у старика скрипнули кости. Попытавшись быстро прикинуть, сколько веков наместнику Дома Ветров, король потерпел неудачу. И это при том, что сам Ланнуэль давным-давно не молод.

– Эльфы жили в Редколесье с начала времен. До возникновения большинства Домов, до создания королевства. До того, как пришли люди. Это не просто наш дом, это – исток нашей силы, наши корни. Моё сердце разрывается от горя, но я должен сказать: мы больше не можем оставаться там.

Старый наместник умолк. Присутствующие склонили головы, выражая сочувствие и показывая, что они разделяют скорбь.

«Не прерывай тишину чужого горя».

Проклиная себя, Ланнуэль заговорил. Традиции традициями, но если они не договорятся обо всем до заката, то может статься, что и переезжать уже будет некому.

– Из-за равнинного рельефа и прозрачности леса путь к Древу не удалось защитить достаточно хорошо. Единичная атака еще не повод для переезда, мы умеем путать следы. Но за последний месяц люди нападали дважды, с перерывом всего в неделю. А значит, им слишком хорошо известно направление поиска. Ресурсы Дома Ветров на исходе, и следующую битву они могут не пережить. Никто не хочет повторения истории Дома Первоцветов, поэтому эвакуация начнется немедленно, как только мы согласуем план действий. Потребуются вьючные птицы, иллюзионисты и эмпаты, чтобы прикрыть отход, и очень много друидов – все, кого только можно собрать. Прошу в первую очередь высказаться соседние Дома.

Всё необходимое нашлось на удивление быстро. Ланнуэля всегда поражал парадокс ситуации: в относительно спокойные времена эльфы крайне неохотно помогали друг другу, хотя откликнуться на запрос соседей не представляло особого труда. Но стоило запахнуть жареным, как все срочные дела откладывались, неразрешимые противоречия улаживались и чудесным образом находились компромиссы по вопросам, о которых спорили годами.

«В этом мы похожи на людей гораздо больше, чем нам хотелось бы признавать».

Отдав распоряжения, Ланнуэль вновь привлёк внимание собравшихся.

– Перед тем как мы перейдём к рассмотрению прошений, я бы хотел обсудить ситуацию на Болотах. Некий Эйвер, называющий себя проповедником и глашатаем истины, призывает эльфов к капитуляции под видом мирного соглашения. Обычно корона терпелива к инакомыслящим, но, учитывая непростую обстановку… Я считаю, что его действия могут подорвать моральный дух и – что хуже – смутить молодых эльфов, которые не видели, к чему приводят договоры с людьми. Я бы оставил без внимания этого безумца, но у него появляются последователи. На территории уже трех Домов начали проводиться подобные собрания. Я обращаюсь к вашей мудрости.

В зале повисла неловкая пауза. Ланнуэль едва сдержал усмешку.

«Насколько же быстро все высказываются, когда кто-то выдаёт готовое решение, и как все боятся предложить что-то своё. Все знают, как нельзя… Хоть кто-то бы сказал, как надо».

– По закону… мы не можем наказать его, – донесся первый робкий голос, – любой имеет право на Слово.

– Конечно, имеет, – немедленно отозвалась наместница Дома Пламени, – особенно когда эти слова говорят не у твоего очага. Я была на Болотах и своими глазами видела то, о чем говорит Ланнуэль. Этот Эйвер – настоящий фанатик! И не успела я порадоваться, что весь этот фарс происходит только там, как у меня под боком завёлся свой «миротворец»! В первый раз его чуть не избили. Честно, мне до ужаса хотелось запретить страже вмешиваться! Но уже через день нашлись наивные, которые слушали раскрыв рот. Моё Древо слишком близко к вулкану, люди редко заходят в наш лес. Добрая половина клана не знает, что такое бояться за свою жизнь каждый день, не видели, как горят их дома. Зато недовольны налогами, призывами в армию, нововведениями в занятиях по магии… Они и понятия не имеют, что это смешная цена по сравнению с тем, во что обойдется мир с людьми!

– Элла, успокойся. Все знают, где ты жила до замужества и что тебе пришлось перенести. Не в последнюю очередь именно поэтому после смерти твоего мужа наместницей назначили тебя, а не кого-то из местных. Твой клан любит тебя, твоё слово ценят. Разве пристало эльфике твоего круга обращать внимание на каких-то полоумных? Это просто недостойно!

Элла вернулась на место и нахмурилась. Ланнуэль покачал головой: у каждого есть свои болевые точки, и старание Эллы не уронить честь благородного, сдержанного, всеми уважаемого почившего мужа было её слабым местом. Стоило упомянуть, что она нарушает приличия, как запал наместницы Дома Пламени утихал до размеров искорки.

– Достойно или нет, это ещё не повод молчать. Мне тоже не нравится, что под моим носом кто-то поёт эти гнилые песни о людском милосердии. Это сказки для зеленых юнцов, но молодежь вечно пытается доказать, что старшее поколение не так умно, как о себе думает. А эти, как ты сказал, «полоумные», нашли прекрасный повод нас рассорить. Знаешь, что мне однажды заявили во время очередного призыва? Что приказы отдаю я, а воевать идут другие. Будто, когда был мой черед, защищать наш народ было проще…

Слова Браннэля, наместника Дома Крови, расшевелили зал. Возмущенное гудение доносилось по самым разным поводам: ворчали на обнаглевшую молодежь, сетовали на угасание былой славы, кляли бесконечную войну…

Ланнуэль почти успел начать призывать к порядку, как вдруг один негромкий, но твёрдый голос перекрыл шум:

– А вам не приходило в голову, что они могут быть правы?

Все замолчали мгновенно, быстрее, чем по требованию короля. А Исмаэль, наместник Дома Тумана, продолжил:

– Эйвер, может, и слишком молод, чтобы принимать такие решения, но это не значит, что над его словами нельзя подумать. Я выслушал несколько его проповедей и кое с чем согласен. Сколько лет прошло с последнего перемирия? Двести? Триста? Для нас это до смешного мало. Для людей – несколько поколений. Те, кто жёг ваши дома, истлели в могилах, а сверху сгнили останки их детей и детей их детей. Мы не можем отрицать, что люди меняются. Да, обычно все эти изменения оборачивались для нас к худшему, но это не повод быть уверенными, что так будет всегда. Если чего-то ещё не случалось, это не значит, что не случится никогда.

Кроме того, вы все упускаете из внимания одну вещь. Среди людей нет такого единства, как у нас. На территории присутствующих здесь Домов расположено больше десятка разных королевств, и эти короли терпеть друг друга не могут. А вот к эльфам относятся по-разному. И есть те, кто уже в третьем поколении не делал попыток изгнать нас или навредить Древам. Даже после того, как людям стало известно о Колыбели. Так не лучше ли попробовать объединиться с кем-то из них, пока к единовластию не пришёл другой – кто захочет выжечь нас дотла? Не обязательно заключать мир сразу со всеми. Можно с чего-то начать. Если не получится – Эйвера больше никто не послушает. А если да… Может, это то, чего нам не хватало так много лет?

Ланнуэль почувствовал, как у него пересохло во рту, а ладони стали влажными. Умение быстро парировать острые выпады никогда не входило в число его талантов, а ведь сейчас от его ответа зависит слишком много. Если он не сумеет убедить Совет в своей правоте – нового Раскола не избежать.

Но не успел он сказать и слова, как сзади, из-за спин и крыльев, появилась Тария. Она была бледна, но шла быстро. Оказавшись рядом, в самом центре внимания, эльфийка начала расшнуровывать платье.

Пальцы не слушались, завязки не поддавались, но никто не решился прервать наступившую тишину. Когда девушка распахнула одежды, по залу пронесся судорожный вздох.

Тария провела ладонью по покрытому свежими шрамами животу, поколебалась долю секунды и полностью сбросила платье к ногам. Повернулась обнаженной искалеченной спиной.

– Вот всё, что нужно знать о переменах. Сесил восьмой никогда не нападал на эльфов, не сжёг ни одного Древа. В твоём списке, Исмаэль, Сесил бы считался благонадежным. Но… он просто покупает эльфов, как скот, и с теми, кто не желает выполнять его приказы, поступает вот так. Рядом с его троном на цепи сидит горный лев. Его кормят объедками и… приговоренными к казни. Мне тоже обещали, что я стану обедом, если не расскажу, где найти Колыбель. А теперь ответьте: вы и правда надеетесь на мирную жизнь с такими, как он? Разве что желаете сидеть на цепи…

Ланнуэль поднял одежды Тарии и осторожно накинул на неё, на долю секунды благодарно сжав её плечи.

– Насколько знаю, не всем у Сесила жилось настолько плохо. Но нынче стало модно убивать тех, кто умеет договариваться, – процедил Исмаэль.

– Это давно ли предательство стали называть «договоренностями»? – взорвалась Элла. – Даже эльфам не дозволено знать, где находится Колыбель. Только Хранители имеют туда доступ и избранные эмпаты. Так всегда было и будет. Это вопрос безопасности всего народа! Никому, кто не желает нам зла, не должно быть дела до этого места. Ты хотя бы отдаленно понимаешь, к чему может привести раскрытие этой тайны? Получишь власть над эмпатами – получишь власть над всеми эльфами. Это ты хочешь предложить людям? Или, может, тебе самому хотелось бы обладать такой властью?

Ланнуэль покачал головой. Он не торопился заступиться за покрасневшего наместника Дома Тумана, предоставив ему возможность сполна расплатиться за своё предложение и дерзость, увидеть, как к его словам относятся другие члены Совета. И пусть это собрание теперь затянется, дело того стоило.

Заметив у входа переминающегося с ноги на ногу гонца, Ланнуэль подозвал его к себе. Всё равно сейчас лучше дать всем вдоволь наговориться и выпустить пар. Быстро прочитав послание, король эльфов нахмурился и подошёл к Тарии, которая поодаль от всех возилась с последними завязками.

– Я не хотел бы отсылать тебя так скоро, но… Другие Хранители пока не вернулись, а дело срочное.

– Я хотя бы успею перехватить до темницы? – спросила Тария. Впрочем, без особой надежды. Ланнуэль покачал головой.

– Вряд ли. Они уже в городе. И вот ещё: разведчики его не узнали. Они уверены, что это эмпат, но не смогли сказать, из какого Дома. И никто не заявлял о пропаже.

– И давно ли у нас стало так много эмпатов, что их перестали узнавать и пересчитывать?

– Я уверен, что ты разберешься… Только… – Ланнуэль покраснел и отвёл глаза, – перед тем как отправишься, зайди к Осфу. Передай, что это мой личный приказ, и пусть не жалеет зелий. Чтобы и следа не осталось.

Тария кивнула. Ей очень хотелось верить, что король эльфов заботился о ней, а не о том, чтобы её не раскрыли на очередном задании.

***

Кто бы мог подумать, что люди так воняют?

Авантюрин забился в угол клетки и прижал обе ладони к лицу. Запах человеческого города почти довёл его до потери сознания.

Здесь было всё: смрад сточных ям перемешивался с благовониями, от напудренных дам несло дешевым парфюмом, от работяг – потом. Специи, десятки видов пищи, конский навоз, дым… И всё это сопровождается многоголосым, ни на миг не утихающим гулом.

И люди ЭТО называют своей цивилизацией?..

Какой-то громадный мужчина с мутными глазами врезался в Горана и разразился потоком таких слов, каких Авантюрин ещё не слышал в одном предложении. Все упоминаемые органы и их синонимы ему были знакомы из книг, но здесь употреблялись явно в каком-то другом значении… А вид у смутьяна был такой, будто он наелся неправильных грибов.

Впервые за весь долгий путь эльф искренне порадовался, что сидит в клетке. По-хорошему, в клетку надо было бы посадить добрую половину этих диких людей, но, за неимением такой возможности, и этот способ отгородиться от происходящего безумия вполне годился.

Постепенно толпа становилась реже, улицы – шире, запахи – почти сносными. На пути то и дело встречались патрули. Наконец каменные дома расступились, открыв огромную площадь, посреди которой, будто остров, возвышался каменный замок.

«Мрачновато, – подумал Авантюрин, – и довольно бесхитростно спроектировано». Он с удивлением разглядывал узкие бойницы и крохотные окошки на верхних этажах.

«Да там же, наверное, темно, как в пещере».

Внутри здание оказалось ещё хуже. Темнота, затхлость и сырость. Впрочем, справедливости ради стоило отметить, что, возможно, так было не везде; но в крыле, куда они направлялись, никто не удосужился побеспокоиться об уюте.

И всё же кабинет, в который они попали, явно пытались обжить. Уродливые стены завесили гобеленами, на полу расположились две вазы, в углу примостился книжный шкаф.

Но вазы были кривоватые, доски шкафа дурно обтёсаны, а гобелены Авантюрин бы назвал надругательством над искусством.

Всё это не отменяло того факта, что хозяин кабинета чувствовал себя уверенно, а Авантюрин – нет.

– Какие люди! А я было понадеялся, что ты уже сдох в какой-нибудь канаве.

Мужчина с поразительно холодными глазами ощерился в странной улыбке. Авантюрин до сих пор не ощущал в себе и крупицы магии, но и безо всяких способностей заметил, насколько мёртвое лицо у говорящего.

– Как видишь, нет. Хотел бы сказать, что надеялся на то же для тебя, но не стану – мне ли не знать, что тебя на любой помойке признают за своего.

– Всё так же любезен.

Горан изобразил поклон.

– К вашим услугам. Только без удовольствия и ненадолго.

Хозяин кабинета хмыкнул.

– А я уж и позабыл, каков ты. Неудивительно, что твоя карьера закончилась именно так.

– Василь, если ты вдруг не заметил – я пришёл сюда не болтать о прошлом. Давай покончим с делами, и я с радостью сделаю вид, что знать тебя не знаю. Я бы и вовсе сюда не заглядывал, но твои псы наперебой утверждают, что без тебя вопрос никак не решить. Видно, так и не научились считать до тысячи.

Василь присвистнул.

– Тысяча? Не многовато ли? Или ещё парочка эльфов у тебя припрятана в кармане?

– Он – эмпат. Сильный. Его немного потрепало, когда он полез ко мне в голову, но скоро должен восстановиться.

– Как удобно. Деньги сейчас, проверка – потом?

– Ты же знаешь, что я не вру.

Василь откинулся в кресле и заложил руки за голову.

– Ну… дураком, конечно, ты был ещё тем, но во вранье и правда тебя обвинить не за что. Однако то время давно прошло. О тебе ничего не слышали много лет. Откуда мне знать, что ты не изменился?

Горан встал и взялся за клетку.

– Не знаешь так не знаешь. Тогда продам его на базаре. И, пожалуй, не здесь. У тебя, видимо, не так много работы, можешь себе позволить искать его потом по всей стране. Хотя что там по стране… я не очень-то тороплюсь. Могу и к соседям прогуляться. Кто у них там в Особых королевских-то за старшего?

– Да пошёл ты. И впрямь ничуть не изменился. Но дело есть дело: я не могу выложить такую кучу денег из казны, не проведя проверку. Я заплачу половину суммы, и вторую – когда твой эмпат выдаст Колыбель.

– Когда он сумеет творить чары. Колыбель – уже не моя забота, и мне всё равно, как ты справишься с допросами.

– Какое непатриотичное высказывание, – сузил глаза Василь.

– Очень даже патриотичное. Колыбель мне не жаль. Я просто не уверен, что ты не угробишь эльфа при первом же разговоре. Твоё мастерство – слишком спорная инвестиция. И я не отдам мага, пока не получу расписку.

Авантюрин внимательно следил за своим будущим хозяином. На его месте практически любой бы уже пылал гневом, но лицо Василя оставалось каменным, а глаза – пустыми.

После того, как всё было улажено, а расписка перекочевала в карман Горана, особист наконец обратил внимание на своего пленника.

– Дороговато ты обошелся мне, парень. Но можешь не сомневаться: отработаешь каждую монетку.

Глава 4 Побег

– Назови своё имя. – Холодные, безжизненные глаза Василя заставляли Авантюрина ёжиться. Одни и те же вопросы задавались в разных вариациях десятый раз, будто особист надеялся, что эльф запутается в собственных словах. Но в чем было путаться, если Авантюрин говорил правду?

– Авантюрин, династия Самоцветов.

– Дом Самоцветов?

– Нет. Династия.

Василь откинул голову назад, побарабанил пальцами по ручке кресла.

– Допустим. Расскажи, что ты знаешь о Колыбели.

– Я не знаю, что такое Колыбель.

– Горан сказал, что ты эмпат.

– Я действительно эмпат. Но в моём мире эта магия под запретом, меня некому было учить.

– Что ты имеешь в виду, говоря «в моём мире»?

– Я из другого измерения. У нас нет войны, людей. Эмпатия считается запрещённым видом магии, ей нельзя обучиться, и нельзя ею пользоваться.

– Почему?

– Потому что таким способом можно перемещаться в мир людей, а это опасно.

– Ладно… расскажи об этом своём мире, где живут только эльфы.

Авантюрин рассказывал коротко, как только мог. Повторять всё снова его изрядно утомило, но отказать своему тюремщику он не решался: ещё в самом начале допроса тот раскрыл кожаный футляр с недобро блестящими инструментами. Авантюрина никогда в жизни не пытали, но всё же он догадывался, что вряд ли эти штучки нужны, чтобы Василь привел в порядок ногти.

Когда эльф замолчал, особист потер переносицу, будто у него болит голова, а потом коротко приказал стоящему в углу мужчине:

– Достаточно на сегодня. Уведи его и вернись потом ко мне.

Михайло молча кивнул, и пришёл через несколько минут. Василь, уже не сдерживаясь, массировал виски и лоб.

– Ты добавляешь ведьмин корень эльфу в еду?

– Максимальную дозу.

– И кристалл на него реагирует?

– Каждый раз.

– Ну тогда кто-то из нас точно сошёл с ума. Другие измерения, мир без людей… Бред какой-то. Но он несёт его так уверенно, будто сам верит в то, что говорит. Если бы он мог творить чары, я бы его уже на лоскуты пустил с такими ответами… Но пока единственное, что остается, – ждать, когда он восстановится, и только тогда пробовать вывести его на чистую воду через Связь и пытки. Подкинул мне Горан задачку, чтобы ему провалиться…

– Господин…

– Чего тебе?

– Разрешите спросить… а что за мужик этот Горан? Больно уж надменный, и говорил так, словно давно вас знает.

Василь помедлил. Он не поощрял любопытство у подчиненных, но почему-то сейчас ему захотелось ответить.

– Очень давно. Много лет назад мы служили вместе, далеко отсюда. Король Арон был первым, кто узнал о Колыбели и загорелся идеей её найти. Но очень быстро стало понятно, что даже среди эльфов хоть какой-то информацией о ней владеют только эмпаты. Как ты понимаешь, и ловить, и допрашивать их – задача непростая, а в те времена так и вовсе невозможная. Во главе его Особых тогда стоял Энур. Та ещё сволочь, но умён был очень. Он и разработал самую первую систему подготовки… Горан, я и ещё несколько человек… Досталось же нам тогда. Но факт остаётся фактом: после всего мы и правда смогли и ловить, и разговаривать с эмпатами, не давая задурить себе голову.

– А что это за система?

Взгляд Василя, обращенный куда-то глубоко в воспоминания, вдруг прояснился.

– Не твоего ума дело. Да и не важно это – больше так никто не работает. У системы оказался… один побочный эффект. Энура разжаловали, а мы разошлись служить по разным королевствам. Ну а как готовят к работе с эльфами сейчас – ты и сам помнишь.

Михайло кивнул, стараясь не обращать внимания на ползущий по спине холодок. Он помнил. Хотя и дорого бы отдал, чтобы не вспоминать никогда в жизни.

***

Над головой что-то грохнуло. Недовольный женский голос перекрыл мужской, выдавая такие обороты, каких Горан не слыхал и на службе.

«И почему самых шумных людей селят на верхних этажах?»

Рассвет делал первые робкие попытки разогнать сумрак ночи. Горан никуда не торопился, и вставать в такую рань нужды не было. Но соседи сверху устроили бурное примирение, скрипом, стуком и охами уничтожив последнюю надежду на сон.

Поймав себя на раздражении к беспокойной парочке, Горан внезапно улыбнулся.

Он уже и забыл, каково это – злиться по пустякам. Ещё недавно даже измена жены не могла вывести его из холодного равновесия, а теперь поглядите-ка – он сердится из-за шума.

Мысль о жене заставила нахмуриться. Горан до сих пор не был уверен, правильно ли поступил, оставив Драгану. Да, брак оказался огромной ошибкой и полным провалом с первой же минуты. Но имеет ли он право делать вид, что ничего не было?

Горан вздохнул. Самое неприятное в эмоциях – испытывать их не только от того, что происходит наяву. Всё-таки это довольно неудобно, когда случившееся годы назад способно досаждать здесь и сейчас.

Раньше он думал, что без эмоций он станет умнее. Но жизнь показала, что, утратив способность чувствовать, начинаешь совершать ошибки совсем другого рода…

Драгана была страстной и порывистой натурой. То, что она досталась ему не невинной, Горана на самом деле не беспокоило никогда. В местах, откуда он был родом, самым страшным считалось жениться на бесплодной или неласковой женщине. Поэтому не только отсутствие девственности не было недостатком, но и внебрачные дети. Родила – доказала свою женскую состоятельность. А уж если ребенок старше трех лет – то невеста считалась на редкость завидной. Плодовита, даёт крепкое потомство, умеет нянчить младенцев, готова к новым детям. И помощник по хозяйству почти вырос.

Очень практичный подход. Не так уж много всего Горан не переосмыслил из своей прошлой жизни после Перерождения, но брачные традиции его народа оказались как раз одной из таких вещей.

Вот только на родине не только плодовитость, красота и здоровье невесты играли решающую роль. Даже если жених и невеста были знакомы заранее, родня уделяла много внимания совместимости характеров будущих супругов. Не зря народная мудрость гласила: «Ругань и раздоры – к нищете и позору».

Горан помнил, с какой надеждой смотрела на него невеста. Помнил и её отчаяние, злость, попытки добиться его расположения. Тогда всё это его не трогало. Теперь же за некоторые эпизоды ему стало стыдно.

Да пропади оно всё пропадом!

Соседи сверху, утомившись, затихли. Но Горан вскочил с кровати и начал одеваться. Сна у него не осталось ни в одном глазу.

Радоваться лету, солнцу, вкусной еде, чему-то удивляться или на что-то надеяться после долгого душевного онемения оказалось на редкость приятно. А винить себя за то, что он делал или, точнее, не сделал когда-то, – это уже ни в какие ворота не лезет.

Просыпающиеся улицы были полны запахов и звуков. Но город – не лес, и прогулка не подарила желанного успокоения и облегчения.

Вот навстречу идёт молодой мужчина. По его блуждающей улыбке и царапине на шее ясно, что он возвращается с ночного свидания. Его походка, выражение лица, глаз выдают, насколько он счастлив и как желанна была его женщина.

В начале совместной жизни Горан сказал Драгане, что она красивая. И тогда он был совершенно искренне убежден, что этого достаточно и незачем повторять.

В окне дома справа показалась молодая мать. Младенец на её руках крепко спал. Лицо её светилось нежностью, той, которую можно испытать только к собственным детям.

Драгана хотела ребенка. Но быстро у них не получилось, а потом Горан решил, что она слишком импульсивна, чтобы стать хорошей матерью. Позже они и вовсе перестали делить постель.

Он не улыбался её нарядам и попыткам прихорошиться, не считал нужным усерднее работать, чтобы потратиться на безделушки для их дома. Не рассказывал ей, как прошёл его день, и не интересовался её делами. Не желал выслушивать её мечты о будущем. И чем больше он вспоминал, тем понятнее ему становилось, почему его жена искала утешения в чужих постелях.

Погрузившись в тягостные мысли, Горан едва не споткнулся. Поперек дороги лежал пьяный вусмерть старик. Остановившись у распростертого тела, Горан на долю секунды поддался зависти.

«Вот кто точно сейчас ничего не стыдится и ни о чем не жалеет».

С силой встряхнув головой, Горан перешагнул через старика. Глупости. Он рад, что чувства вернулись к нему. Просто, когда это происходит… так сразу, к этому тяжело привыкнуть. В лесу было легче. Меньше поводов для воспоминаний, да и эльф постоянно отвлекал. Если уж кого и надо пожалеть, то как раз эльфа, а не себя.

Может, не стоило его отдавать садисту Василю? Ведь, если подумать, без этих денег можно было легко обойтись.

Почувствовав очередной укол совести, Горан разозлился. Это уже слишком.

Но перед тем как раствориться в лабиринте городских улиц, он вернулся к пьянице и аккуратно перенёс его к стене, подальше от торопящихся людей и конных повозок.

***

Вдох-пауза, выдох-пауза… Вдох…

Не выдержав, Авантюрин вскочил с громадного лежака, застеленного дурно пахнущей соломой. Цепь тут же оттянула оковы на запястьях, растертых почти до крови. Но ни любимые дыхательные упражнения, ни боль уже не помогали отвлечься.

Авантюрин понял, что влип, как никогда в жизни.

Он читал о том, что люди иногда держат эльфов в плену, в клетках, ради забавы. Но никогда не думал, что это может произойти с ним. Он же эмпат! Господин людских страстей, всесильный маг.

А оказалось, что он просто глупый мальчишка. Видимо, старейшины всё же были правы, и эмпатию запретили не зря. Но раньше Авантюрин не мог и представить, что есть люди, которые не поддаются его силе. А уж местные и вовсе были какие-то сумасшедшие. Безо всякой магии ясно видно, что Василь не верит своему пленнику ни на грош. Чем это обернется для Авантюрина – пока не понятно. Но надеяться на хороший исход не получилось бы даже у законченного оптимиста.

Единственное, чем его нынешнее положение было лучше плена у Горана, – то, что он больше не сидит в птичьей клетке. Камера, явно рассчитанная на человека, для Авантюрина оказалась просторна, как дворец. Пахло здесь, правда, отнюдь не благовониями. Да и всё время приходилось опасаться наглых, жирных крыс.

Авантюрин посмотрел в окно, решетка на котором без труда бы пропустила тело эльфа. От побега удерживали только две вещи: цепь, с которой пока не получилось сладить, и…

И некуда было идти.

Вернуться домой значило неминуемо опозорить родителей. Ведь сейчас все наверняка думают, что молодой эльф погиб где-то в лесу. Вернись он целый и невредимый, вопросов это вызовет гораздо больше, чем радости.

А здешний мир явно не так дружелюбен к эльфам, как его родина. За время, проведенное с Гораном, Авантюрин вдоволь насмотрелся и на громадных местных животных, и на незнакомые ему растения. Ещё он помнил, что здесь есть какая-то ужасная вещь, «зима», когда в лесах не остается ничего живого и становится нестерпимо холодно, даже для эльфа.

По полу камеры пробежала очередная крыса. Остановившись, она встала на задние лапы и долго нюхала воздух, поводя носом в сторону пленника. Безжалостные глазки-бусинки уставились на него безо всякого страха.

«Преступник, бездомный или крысиный обед. Очаровательные перспективы. Может, всё-таки женитьба на бесчувственном куске льда была не такой уж и плохой идеей?»

Какой-то звук в коридорах спугнул крысу. Она сбежала незадолго до того, как заостренные уши эльфа смогли различить, что это за шум.

Шаги. Кто-то идёт к его камере. Авантюрин не слишком беспокоился: Василь утомился однообразными беседами и намеревался продолжить допросы уже после того, как к пленнику вернутся магические силы, чего до сих пор не произошло. Обычно на проверки приходил не главный особист, а его подчиненный, Михайло. Он всегда нервничал, прятал от Авантюрина глаза, возился со странным кристаллом и старался уйти побыстрее, оставив остро пахнущую травами еду.

Но шаги в коридоре принадлежали не Михайло – их Авантюрин успел запомнить.

Через несколько мгновений дверь скрежетнула замком, скрипнула петлями и распахнулась. На пороге стоял Василь собственной персоной, и не один. В руках он держал цепочку, на другом конце которой трепыхалась маленькая, потрясающе красивая эльфийка.

– Это он! Он! – воскликнула она и рванулась к Авантюрину. Василь не натянул цепь, и длины хватило, чтобы эльфийка во мгновение ока оказалась возле пленника. Не успел Авантюрин ничего сказать или сделать, как она обняла его и прильнула в отчаянном поцелуе.

Время остановилось.

Авантюрин никогда и ни с кем ещё не целовался. Оказалось, что это целый процесс, в котором надо как-то участвовать, но не совсем понятно – как.

Губы эльфийки неуловимо отдавали какими-то сладкими ягодами. Её язык прикоснулся к его губам, чего-то требуя. Закрыв глаза, Авантюрин подчинился.

Сердце колотилось, как бешеное. Поддавшись порыву, он скользнул руками по чужому теплому телу, чувствуя, как изгибы и округлости сильнее прижимаются к нему.

Но вдруг всё кончилось. Внутри моментально поднялась волна разочарования. Разомкнув веки, потрясенный Авантюрин увидел, как Василь перебирает пальцами, подтягивая к себе упирающуюся эльфийку.

– Надо же, как повезло тебе с невестой, – усмехнулся особист, – не каждая готова пойти за избранником в пекло.

– Не каждая, – внезапно севшим голосом ответил Авантюрин, – но мне повезло. Она – удивительная.

– Так, может, скажешь хотя бы, как её зовут? – сощурился Василь.

Авантюрин поймал тревожный взгляд эльфийки. Но и без него было понятно, что от его ответа сейчас очень многое зависит.

– Я расскажу вам всё, что угодно. Только не троньте её. Меня можете резать по кусочкам, но, ради Матери-Природы, не трогайте её!

Девушка в очередной раз дернулась в руках мучителя.

– Майя! Майя из Дома Крови! Прошу вас, пожалуйста, не причиняйте ему вреда!

Василь несколько секунд о чем-то думал, после чего прошёл вглубь камеры и приковал эльфийку с другой стороны лежака

– Вот что. Это всё, конечно, очень трогательно, но вам лучше как можно быстрее договориться, кто из вас двоих выдаст Колыбель. В противном случае завтра я вырву одному из вас крылья прямо на глазах у другого. Два эльфа мне ни к чему. И, наверное, не надо объяснять, что вас ждет, если наврёте?

Шаги за дверью удалялись, но эльфийка молчала. На долю секунды прислушавшись к чему-то, она подлетела к Авантюрину и прижалась, заставив себя обнять. Ему вдруг очень захотелось повторить поцелуй, но сердитый взгляд девушки никак не вязался с её позой и ласковой ладошкой, гладившей его по груди.

Попытавшись подавить новые ощущения, Авантюрин закрыл глаза и сосредоточился. С трудом, но он различил за стеной чужое дыхание. И, судя по поведению нежданной гостьи, их не только подслушивают, но и наблюдают.

Эльф вздохнул, покрепче обнял новообретенную невесту и сказал:

– Я рад, что ты меня нашла.

Может, ему показалось, но взгляд больших изумрудно-зелёных глаз слегка потеплел.

***

Авантюрин задремал. Поначалу было непривычно делать это так близко к кому-то, но едва он попытался отодвинуться, как стало холодно и пусто. Тогда он повозился, устроился поуютнее и снова прижался к загадочной сокамернице. Почувствовал, что она недовольна, но всё равно быстро провалился в сон.

В реальность его вернул ощутимый толчок локтем в бок. Прислушавшись к дыханию наблюдателя за стеной и поняв, что тот спит, Авантюрин широко улыбнулся:

– Должен признаться, я совершенно не против нашей помолвки… но ты не могла бы сообщить мне дату свадьбы, чтобы я не опоздал?

Девушка закатила глаза:

– Я благодарна, что ты подыграл, но сейчас совсем не время для дурацких шуток.

–– Ну не знаю, – пожал плечами Авантюрин, – я вот никуда не тороплюсь. Но, если ты поделишься своими планами, может, и я передумаю. Меня зовут Авантюрин, династия Самоцветов. А ты – Майя, да?

Эльфийка нахмурилась.

– Династия Самоцветов?.. Где это? Насколько помню, ни один из Домов уже давно не ведёт учет родовых линий. Но ты вряд ли лжёшь – от тебя за версту разит ведьминым корнем.

Авантюрин тяжело вздохнул:

– Только не говори, пожалуйста, что ты тоже ничего не знаешь о перемещении между мирами. А если спросишь меня про Колыбель, я повешусь прямо на этой цепи. Я с трудом переношу, что все люди здесь сошли с ума, но на этом пределы моего терпения и заканчиваются.

– Так вот почему тебя не узнали разведчики! Ты не местный. Но тогда откуда ты?

– Из другого мира, – терпеливо, как маленькой, пояснил Авантюрин, – у нас нет людей. И войны нет. Эмпатии, правда, тоже официально нет, но здесь я отличился. И не могу сказать, что это было хорошим решением.

– Какая-то чушь, – поморщилась эльфийка. – Нет никаких других миров. По крайней мере известных нам.

– Но я же есть, правда? Или мне это только кажется? – усмехнулся Авантюрин.

– Если бы. Я оказалась здесь из-за тебя… и из-за охраны. Думала, получится по-тихому, но попалась.

– Рад, что у вас принято помогать сородичам в беде, – слегка поклонился Авантюрин. Эльфийка фыркнула.

– Не обольщайся. Если бы ты не был эмпатом, сидел бы тут до скончания веков. Но эмпатам нельзя оставаться в плену.

– Из-за вашей загадочной Колыбели?

– Из-за нашей загадочной Колыбели. – Девушка тряхнула головой. – Ладно. С этим всем мы разберемся потом, а пока надо выбираться. Если, конечно, ты не желаешь подольше погостить у столь радушных хозяев.

– Мои крылья мне пока ещё дороги. Что будем делать?

Эльфийка повозилась немного и сбросила оковы.

– Телепортироваться отсюда не получится, зато есть окно. Мы просто улетим.

– Прекрасная идея, – улыбнулся Авантюрин и протянул свои закованные руки.

***

Безучастные глаза сверлили двух туго связанных эльфов.

– Я уж было совсем собрался спать. Но тут пришло письмо от моего старого знакомого. Я ещё подумал: надо же, сколько совпадений для одного дня! Дай-ка почитаю на ночь глядя. А мой знакомый оказался настолько любезен, что разбавил скучные буквы картинками. Красиво, не находите?

На стол с тихим шелестом опустился листок бумаги. Рисунок был выполнен довольно безыскусно, но даже это не смогло испортить прекрасные черты изображенной девушки. Василь наклонил голову.

– Представляете, эта милая особа за пару лет успела побывать в нескольких королевствах. И везде грубо пренебрегала законами гостеприимства, уходила не прощаясь, но оставляя после себя трупы эльфов. И в последний раз досадила королю Сесилу настолько, что он в качестве жеста доброй воли распорядился поделиться портретом этой особы со всеми невраждебными к нему соседями. Что скажешь, Майя из Дома крови? А также Сонна из Дома Скорби, Листа из Дома Ветров, Тария из Дома Благодати…

Авантюрин переводил изумленный взгляд с рисунка на девушку. Это была она, безо всякого сомнения. Получается, что она пришла убить его? Но почему не сделала этого, когда появилась возможность? Может, надеялась на его помощь при побеге и потом бы уже завершила начатое?

– Так как же мне называть тебя? – продолжил Василь. – Нет-нет, не трудись. Дай я попробую угадать. Среди всех болванов, кто тебя допрашивал, был только один хоть на что-то пригодный – Матей. Держу пари, ему ты соврать не смогла. Так ведь, Тария из Дома Благодати?

Тария молчала. Да и что тут было сказать? Сегодня она провалила всё, что только могла. Попала в плен. Не выполнила задание. Не сумела сбежать. Жаль, она не погибла при побеге, толку было бы больше.

– Молчишь. Ну ничего, это скоро пройдёт. В любом случае, называть тебя я буду Тарией. Из всех твоих имён это понравилось мне больше всего. Признаться честно, я несколько обижен тем, как низко ты оценила меня. Неужели правда думала, что я позволю находиться двум эльфам в одном помещении и приставлю вам в охрану всего одного олуха, которого к тому же так легко усыпить? Впрочем, я тебя прощаю. По крайней мере, ты не убила моего гостя, пока я не знал, кто ты, и я тебе признателен за это. Уж больно он загадочен, и слишком долго я ждал подходящих условий для разговора с ним.

Авантюрин поморщился. Магия вернулась, как только он увидел бьющуюся в сети Тарию, и ему было омерзительно слушать это вранье. Он точно знал – никакой обиды или благодарности в душе особиста нет.

Василь дал знак Михайло увести пленницу.

– Как хорошо, что эти условия наконец-то наступили.

***

Авантюрин не сделал и попытки воспротивиться связи. Чем-то Василь напомнил ему Горана – в пустые глаза затягивало точно так же, как в бездну. Не успев испугаться, Авантюрин оказался в темноте, среди обломков старых чувств и вездесущей черной плесени.

«Интересно, как это должно помочь Василю допросить меня? – подумал Авантюрин. – После пары недель в голове Горана меня таким беспорядком не напугать. Да, неприятно, но пережить можно».

Он осмотрелся и пошёл туда, где, как ему казалось, находились стеллажи памяти. Искать здесь что-то живое и пытаться работать бесполезно – этот урок он запомнил хорошо. Но можно пока попробовать скрасить досуг чтением. Пусть там вряд ли найдётся что-то приятное, но узнать информацию о своём враге будет не лишним. Тем более что Авантюрин не был уверен, что переживёт ещё один пожар в чужой голове.

В случае с Гораном Авантюрин установил связь случайно, неожиданно и для себя, и для охотника, а действия Василя были рассчитаны заранее. Значит, он знает, как достать Авантюрина обратно, и о проблеме возвращения можно не беспокоиться.

Полы помещения оказались вязкими и жирными. Эльф то и дело поскальзывался на маслянистой гнили и пару раз чуть не врезался в острые обломки старых чувств. Попробовал взлететь, но в темноте уродливые статуи были едва различимы, и Авантюрин побоялся поранить крылья.

Стеллажи памяти показались внезапно. Возникли будто из ниоткуда, обступив эльфа со всех сторон, нависая книгами, густо покрытыми какой-то дрянью.

Авантюрин хмыкнул и без колебаний потянулся за первым томиком.

«Первый раз это страшно. Второй – противно. А третий… Видно, местные эльфы слишком изнежены, раз их выводят из себя такие мелочи».

Черно-белые картинки ожили. Высокий мужчина с неприятным лицом и проседью в волосах разглагольствовал о великой чести – служить своему королю:

«Вы станете героями. Теми, кто положит конец этой проклятой войне, выжжет эльфью нечисть из наших лесов. Вы должны с достоинством принять все тяготы обучения и полностью довериться мне, вашему командиру. Я не потерплю сомнений, проволочек и противодействия моим приказам. Если вы не готовы пойти за мной, вам нечего делать в этом отряде!»

«Надо же, – подумал Авантюрин, – и тут про какую-то войну. Такое ощущение, что я попал в прошлое, а не в другое измерение».

Эльф быстрее зашевелил пальцами. Ему наскучил длинный пафосный монолог. По предыдущему опыту, в конце воспоминания обязательно должно было случиться что-то плохое, и Авантюрин хотел узнать, что именно.

Но не успел он досмотреть до конца, как его сковал такой ужас, что книга выпала из рук. Плесень на полу проглотила томик, ничего не оставив на месте падения.

Авантюрин стоял неподвижно, борясь с приступом паники и тошноты. Он не мог даже обернуться и посмотреть, что происходит у него за спиной, отчего страх накатывал ещё сильнее.

Все кончилось внезапно. Отдышавшись и нервно оглядевшись по сторонам, эльф сердито тряхнул головой и потянулся за новым воспоминанием.

Поначалу ему показалось, что у него не получилось оживить картинку. Потом из мрака проявилась каменная стена и… пол? Потолок? Картинка немного покачивалась, не позволяя сориентироваться. Внезапно прямо перед лицом Авантюрина возникла огромная крыса. Он отпрянул и чуть было снова не выронил книгу. Впрочем, уже через минуту он именно так и сделал, отшвырнув томик и зажав рот рукой, с трудом сдерживая рвотные позывы.

Если он всё правильно понял, эта крыса пыталась объесть лицо связанному, подвешенному за ноги Василю.

Авантюрин вспомнил небольшие шрамы на щеке и подбородке особиста и согнулся пополам. Дыхание не помогало успокоиться – впускать в себя стоячий, душный воздух было почти так же противно, как погружаться в такое прошлое.

Перед следующей попыткой Авантюрин долго собирался с духом. Сделал пару кругов у стеллажа, почти ушёл в сторону, где хранились детские воспоминания. Но всё же взял себя в руки: детство тут ни при чем. Ему нужна свежая информация, что-то, что поможет сбежать.

Томик оказался полон откровенных сцен. Связанную, избитую молодую женщину насиловали шестеро солдат. Поначалу она кричала и плакала, а потом только всхлипывала и скулила, когда с ней обходились особенно жёстко. Воспоминание шло от лица Василя, эльф не видел самого особиста. Понятно было только, что он не принимал участия в оргии, но всё видел. Ближе к концу женщина из последних сил подняла голову, слизнула кровь с разбитой губы и просипела:

«Будь ты проклят, братишка. Ты и твоя служба».

«Чем дальше, тем меньше я понимаю, – подумал Авантюрин. Этот томик он сумел вернуть на место, хоть руки и сильно дрожали. – И как-то слишком быстрыми темпами идёт моё половое воспитание. Ещё пару месяцев назад я только догадывался, что происходит между мужчиной и женщиной, а теперь секретов уже не осталось. Может, к лучшему, что среди эльфов запрещены откровенные книги и изображения. Такого, как сегодня или тогда, с Гораном, я бы вовсе предпочёл никогда в жизни не видеть. Интересно, а та несчастная и вправду была сестра Василя? Или это какой-то речевой оборот?»

Следующая картинка перенесла Авантюрина в кабинет лекаря.

«Хвала Матери, – подумал эльф, – здесь, наверное, будет больно, но зато обойдётся без мерзостей».

Василь снял штаны, рубаху и в одном исподнем расположился на деревянной кушетке. Лекарь зафиксировал пациента, привязав руки и ноги крепкими кожаными ремнями.

Авантюрин поморщился. Кажется, сейчас он станет свидетелем болезненной операции. Ну да, эскулап пропал из поля зрения Василя – не иначе ушёл за инструментами.

Картинка задрожала и отчётливо запахла страхом. Фигура приближающегося лекаря размылась, четко Авантюрин видел только один предмет – странный гибрид молотка и топора.

Эльф закричал и отбросил книгу. Но правую ногу всё равно жгло огнем, а, схватившись за неё, Авантюрин влип в черную вязкую массу.

Пока он занимался воспоминаниями, от стопы до колена его окутала гниль. Она двигалась, словно живая, хлюпала и причиняла ужасную боль.

Неимоверным усилием дрянь удалось стряхнуть. Но, впитав в себя часть плесени с пола, гниль выросла и пошла в новую атаку. Авантюрин толкнул в наползающее нечто окаменевшее чувство. Статуя разбилась на несколько кусков, но гниль вобрала и её, ощерившись острыми обломками.