Сингулярность 2.0. Биотех бесплатное чтение

Вадим Олерис. Пути к совершенству

Многие пути обещают привести к совершенству. Но молчат о том, что предстоит встретить по дороге, и о том, что именно ждет в конце. Поэтому, выбирая путь к совершенству, стоит думать не о пункте назначения, а о самом пути.

Парирование.

Удар.

Уворот.

Капли пота слетели с обнаженных плеч, когда воин крутанулся вокруг себя. Широким шагом он разорвал дистанцию, и противник плавно скользнул за ним.

Парирование.

Поворот.

Удар.

Клинок тальвара запел, столкнувшись со своим близнецом.

Воин повернул запястье, и два лезвия с визгом скользнули друг по другу.

Удар.

Парирование.

Удар.

Ничего лишнего. Каждое движение настолько эффективно, насколько позволяют мускулы. Никакой напыщенности и изящества. Только суть.

Мечник давно оставил в прошлом рисовку и театральность. Пусть воины Феникса позируют в бою и любуются собой и друг другом, если хотят. Пусть эти самовлюбленные герои в пурпуре и золоте сколько угодно кричат о том, что идут по пути совершенства.

Есугея не волнует совершенство.

Ни один из двух воинов, кружащих на площадке, не прибегал к финтам, не стремился запутать противника. Каждое движение клинка либо отводило угрозу, либо стремилось убить. Каждый шаг служил той же цели.

Нет нужды в обмане. Сокол не обманывает зайца, он падает на него стремительной неотвратимой смертью.

Тальвар солнечным лучом упал сверху, но вовремя подставленный клинок отвел удар в сторону и вниз, и тут же сам атакующей гадюкой устремился к чужому горлу, чтобы в свою очередь столкнуться со стальной защитой.

Скорость и точность. Нанеси быстрый безупречный удар в цель – и ничего больше не нужно. Пусть даже противник увидит тот удар, что повергнет его. Он все равно ничего не сможет сделать.

Удар.

Шаг.

Удар.

Нет нужды в совершенстве, если тебе не в чем себя упрекнуть. Достигни того предела, когда поймешь, что не можешь двигаться еще быстрее. Не можешь быть более точным. Достигни границы, у которой не увидишь, куда идти дальше. Достигни отсутствия целей. Достигни горизонта.

Удар и поворот.

Мокрые от пота волосы падали Есугею на лицо, закрывая глаза. Воину это не мешало. В его душе пел ветер великой степи и нес на своих крыльях сквозь схватку. Есугею незачем было вглядываться в движения противника, он слышал их в песне, чувствовал в мельчайших колебаниях воздуха. Во всем мире не было ничего, кроме схватки, и схватка была всем миром.

Парирование.

Поворот.

Удар.

Всполох пурпурной молнии сверкнул на краю зрения, разрывая концентрацию. Есугей на мгновение замешкался, и это не осталось безнаказанным. Противник отвел клинок воина в сторону, шагнул вперед и толкнул Есугея плечом в грудь. Одновременно чужая жесткая пятка зацепила лодыжку, и Есугей упал на спину.

Пинок выбил тальвар из руки, и воин замер, ощутив у своей шеи холод чужого клинка.

– Сдаюсь.

Стоявший над Есугеем мечник был стар. Его собранные в хвост волосы поседели, а лицо избороздили не только шрамы, но и морщины. Однако годы не отняли у воина ни силу, ни скорость. Такие, как он, не покорялись ни врагам, ни времени.

– Ты потерялся, юноша, – негромко произнес старик. Его дыхание было учащенным, но клинок, приставленный к горлу Есугея, нисколько не дрожал.

– Простите, мастер.

– Враг не простит.

Старый воин отвел оружие и отступил на несколько шагов. Есугей медленно поднялся на ноги. На потной спине налип песок арены. По груди стекала струйка крови из пореза на горле.

Воины поклонились друг другу. Есугей протиснулся между стоящих вокруг тренировочной арены воинов и заозирался в поисках привлекшего его внимание яркого цвета. На песок тем временем вышла другая пара бойцов, и окружающие зашумели, подбадривая их.

– Что ты здесь делаешь? – приблизился Есугей к воину, чей нагрудник сиял золотом и пурпуром.

Этот человек был не из Степного братства и стоял чуть в стороне, свысока поглядывая на спаррингующих мечников.

– И я рад тебя видеть, – широко улыбнулся чужак, продемонстрировав два ряда безупречных зубов. – Брат.

– Адонай. – Есугей выдохнул, сбрасывая напряжение схватки, и тоже улыбнулся. – Брат.

Два воина обнялись. Пот и кровь с груди Есугея оставили отпечаток на сияющем нагруднике другого воина.

Отстранившись, Адонай рассмотрел брата.

– Сколько времени прошло! Ты вырос. И как боец тоже. Я наблюдал за твоей схваткой, очень хорошо!

– Да, спасибо, наверное. – Степной воин был явно смущен. – Сам-то ты как?

– Что ж, надеюсь, и я не остался прежним, а стал лучше!

– Что это у тебя? – удивился Есугей, указав себе за ухо. – Похоже на жабры.

Адонай отвел длинные золотые локоны назад, открывая взгляду брата шею за ушами.

– Помнишь лизардменов с Калипсо? Те земноводные. У них были дыхательные мембраны, чтобы жить и в воде, и в воздухе. Наши мастера создали на их основе свои, подходящие к физиологии легионеров.

– Ты можешь этим дышать? – поразился Есугей.

Адонай кивнул.

– Через эти полупроницаемые мембраны в кровь поступает кислород из окружающей среды, и выводится углекислый газ. А обратно – нет. Теперь я не задохнусь под водой, в дыму или газе, если там есть сколько-то кислорода. Такие мембраны вживлены на шее, в подмышках и в паху, а еще на ногах, под коленями. Меня теперь непросто задушить!

– Эээ… Здорово.

– Тебя что-то смущает?

– Как-то это… – Есугей замялся. – Неестественно.

– Ха, – Адонай весело улыбнулся. – И это говорит мне мой собрат легионер, генетически модифицированный человек в каком, в пятом поколении?

– В седьмом.

– В седьмом… Напомни-ка, чем ты отличаешься от обычных людей?

Есугей промолчал, не желая повторять известное всем. Тогда воин Феникса продолжил сам, загибая пальцы:

– Увеличенная мышечная масса, повышенная физическая выносливость и устойчивость к отравляющим веществам и радиации. Улучшенные зрение, обоняние и слух. Усиленная регенерация, оптимизированные эндокринная и нервная системы. Ну и само собой – вычищены все генетические заболевания и дефекты. Братишка, хочу тебе сообщить, что с точки зрения «нормального» человека ты – мутант и извращение.

– Я по-прежнему человек, – возразил Есугей. – Мой генный код – человеческий, и модификации просто исправляют ошибки и усиливают имеющиеся возможности. Постепенно все люди станут такими. А вот вживление себе органов ксеносов…

– Да брось. – Адонай вновь улыбнулся. – Чем это отличается от кибер-импланта? Или даже ручного инструмента. Просто биологический, а не металлический, вот и все! Всю историю люди расширяли свои возможности внешними дополнениями. И не раз находили вдохновение для них в живой природе. Какая же разница, в земной природе или в инопланетной?

– Ну да. Наверное, ты прав.

– Конечно, прав! Как всегда. – Сияющая улыбка фениксийца скрашивала все его слова, смягчая то, что можно было принять за эгоистичное хвастовство. – Мне пора возвращаться к своим, но мы еще встретимся. Я слышал, нам предстоит совместная операция.

– Вот как? Где же понадобились силы двух легионных братств?

– Чего не знаю – того не знаю. Ходят слухи, что там будем не только мы, но и Железное братство. Ладно, мне правда пора. А тебе пора в душ!

– Да, точно. Так и сделаю. До встречи!

Воин в сияющей броне развернулся и стремительным шагом направился прочь. Есугей проводил брата взглядом и тоже повернулся, намереваясь последовать совету.

Однако по пути его остановил наставник, дождавшийся Есугея после спарринга, и поманил за собой. Молодой и старый воины зашли в пустующий тренажерный зал и сели друг напротив друга.

– Ты знаешь, почему проиграл? – спросил старый мечник.

– Я отвлекся, Хасар-гуай, – склонил голову Есугей. – Моя концентрация была нарушена. Моя внутренняя пустота разбилась, потому что внешний фактор отвлек от схватки.

Старик покачал головой.

– Воин не должен быть пуст. Ты отличный боец, Есугей, и зашел далеко в своем мастерстве, но ты идешь не туда. Чувства воина должны быть распахнуты широко, он должен видеть, принимать и ощущать все вокруг. И тогда никакая неожиданность не станет для него потрясением.

– Я не понимаю, наставник. Разве не дОлжно концентрироваться на битве и отбрасывать остальное?

– Воин живет ради наслаждения битвой, это верно, но это не значит, что для него должна существовать только битва. Ты слишком сфокусирован на себе и на противнике. Да, ты чувствуешь себя вольготно в бою, но при этом ты зажат в узком ущелье той схватки, что перед тобой, в то время как должен свободно парить над всем. Твоим полем боя должна быть бескрайняя степь, а не теснина. Твои чувства должны быть раскинуты широко, вбирая в себя все до горизонта.

Наставник помолчал. Есугей тоже не нарушал тишины.

– Если тебе будет так понятнее, битва – это не только противник перед тобой. Это и все остальное вокруг. Все! Другие воины, союзники и враги. Камни под ногами. Небо над головой. Гора на горизонте. Голос командира в наушнике. Наблюдающая за битвой белка на дереве в километре отсюда. Аромат пыли, пороха и растоптанных васильков. Воин ощущает не только течение собственной схватки, он чувствует течение жизни вокруг, дыхание мира, частью которого является. И тогда ничто не может выбить его равновесия и ничто не может ранить. Но сам воин может использовать течение для своей пользы, для победы в схватке и в битве.

Есугей молчал, задумавшись.

– Ты стараешься забыть о себе, отрешиться от бахвальства, страха, чувства превосходства. Это похвально, – кивнул старый мастер. – Но ты хочешь взрастить в себе пустоту, а это неверно. Тебе нужно наполнить себя. Только не собственным эго и не одной-единственной схваткой, а жизнью. Откройся миру, Есугей! Впусти его в себя. Полюби его. Почувствуй себя частью мира. Неотъемлемой, неуязвимой, вечной, как ветер степи. Полюби даже своего врага, ведь он тоже часть мира, часть тебя. Только нарушающая гармонию. И твоя задача – не уничтожить противника, а восстановить гармонию мира. Ты изжил в себе злобу, это замечательно. Но сейчас ты должен взрастить в себе любовь. Только так ты достигнешь своего предназначения. Если будешь сражаться пустым, однажды ты проиграешь. И после тебя не останется ничего. Пустота не порождает ничего. Любовь порождает все.

– Я солдат, – возразил молодой воин. – Солдаты убивают и разрушают.

– Мы воины. Мы сражаемся не ради убийств, мы сражаемся ради своей мечты. Своими битвами мы создаем будущий мир, в который верим.

– Я подумаю над этим, наставник, – пообещал Есугей.

Старый воин покачал головой.

– Ты не веришь мне. Считаешь мои слова стариковской чушью. Я надеюсь, у тебя хватит времени, чтобы передумать. Твое мастерство может защитить тебя и принести нам победы, но лишь до какого-то предела. Однажды обязательно найдется тот, кто сильнее. Стать непобедимым сможет только тот воин, чей дух сольется с мировым. И только тот, в ком пылает любовь, может считаться человеком. Иначе он просто биоинструмент. Оружие из плоти. Подумай об этом, Есугей. Мы люди, и наше главное оружие – это наш дух. Не мастерство владения мечом и винтовкой. Именно дух вывел нас из пещер и позволил подняться в космос. А духу нужна любовь, он живет ею.

– Любовь отвлекает от битв, – упрямо помотал головой Есугей. – Она заставляет бояться за себя.

– Она заставляет тебя биться. Сражаться за то, что ты любишь. Любовь устраняет страх. И дает тебе силы совершать невозможное.

Есугей открыл глаза. Попытался открыть. Он не мог понять, удалось ли ему поднять веки. Темнота.

Кажется, он лежал на спине.

Воин попробовал встать, но что-то удерживало его. Попробовал пошевелить руками – и не почувствовал их. Воин задергался, пытаясь вырваться из плена.

– Тихо, тихо, – прозвучал совсем рядом мягкий женский голос.

Нежная теплая ладонь легла на обнаженную кожу бицепса Есугея, и это прикосновение заставило воина непроизвольно вздрогнуть.

– Все хорошо, ты у своих, – успокаивающе звучал голос. – Ты дома. Ты живой.

– Я ничего не вижу, – произнес Есугей и сам удивился тонкости и слабости своего голоса.

– Ты ранен. На твоих глазах повязка.

– Я… ослеп?

– Нет. Но ты потерял один глаз, и мы заменили его кибернетическим. Все хорошо, операция прошла успешно, имплант прижился. Скоро мы снимем повязку, и ты сможешь видеть.

– Где я?

– Среди своих. Отдыхай. Все хорошо.

Нежные пальцы незнакомки сдвинулись, и Есугей осознал, что под ее ладонью в его вену вставлена игла капельницы. Оттуда разлилось синтетическое тепло, и забытье поглотило воина.

Первым, что увидел Есугей, когда вновь пришел в себя и открыл глаза, был яркий белый свет.

Кроме света не было ничего.

Воин зажмурился. Тьма.

Поднял веки. Свет.

– Очень хорошо, молодой человек. – На этот раз голос был мужским, старым, интеллигентным. – Надо полагать, вы видите только свет, но это сейчас пройдет.

– Что со мной?

– Вы были серьезно ранены в бою, молодой человек. Повезло, что вы смогли выжить.

– Вы доктор?

– Кхе-кхе, не апостол Петр, не волнуйтесь.

Обещание доктора начало сбываться, Есугей уже мог различить в свету какие-то образы. Зрение обретало четкость, словно загружающаяся картинка.

Белый потолок. Хромированные блестящие дуги больничной кровати. Большое окно, за которым колышется зелень листвы. Узкое лицо с бородкой клинышком. Человек склонился над воином. Серые глаза за стеклами очков глядели с профессиональным вниманием.

– Это не легионный лазарет.

– Нет. Ваши эскулапы не смогли бы сделать то, что сделали мы. Хорошо, что им удалось вас стабилизировать и доставить к нам.

– Я не вижу… Слева, – произнес Есугей.

– Неудивительно, ваш глазной имплант пока выключен.

– Включите, – попросил воин.

– Ладно, – не стал спорить врач, протягивая руку куда-то к затылку Есугея. – Будет немного… странно.

Изображение возникло рывком. Даже генетически модифицированного воина, чье зрение было безупречным с рождения, поразила резкость и глубина картинки. На краю видимости маячили какие-то разноцветные пятна. Они превратились в иконки, когда Есугей обратил на них внимание. Тепловое зрение, ультрафиолетовое, настройка, боевой ассистент… Воин задержал взгляд на первой иконке, и через мгновение больничная палата окрасилась в синие и желтые цвета разных температур. Желто-красная тепловая картинка лица доктора, видимая левым глазом, совмещалась с человеческим взглядом правого, создавая сюрреалистичный образ.

Есугей поднял было руку, желая коснуться импланта. Но его движение остановили те самые хромированные дуги. Обе руки воина ниже локтей были закреплены на поддерживающих ложах и висели приподнятыми над койкой. Воин посмотрел на свои кисти.

– Что вы сделали?..

Старый доктор перевел свой взор туда же.

– Мы спасли вас, молодой человек. Вы поступили к нам в ужасающем состоянии, просто ужасающем. Как мне сказали, это последствия ближнего боя с мегаарахнидом. Жуткие, должно быть, твари.

– Да. Я помню. Арахниды.

Та планета носила поэтичное имя Паллада и была бы райским местом, если бы не местная форма жизни. К сожалению, первооткрыватели не заметили живущих в подземных пещерах арахнидов, и с ними пришлось столкнуться уже колонистам. Потревоженные строительными работами ночные кошмары вышли на поверхность и нашли там новую добычу, которая пришлась им по вкусу.

И почему монстры любят нападать именно по ночам?..

Пустой вопрос. Ответ человечества мог быть только один – опасную живность надо уничтожить. И это было работой для легионеров.

Мегаарахниды жили в огромных пещерах, которые преобразовывали в неимоверно запутанные лабиринты из склеенной до каменной прочности паутины. Разбомбить эти пещеры оказалось невозможно, не уничтожив попутно большую часть поверхности планеты. Выкурить арахнидов из их убежищ тоже не получилось – в лабиринтах оказалась толковая система вентиляции. А достаточно сильные ядовитые вещества грозили отравить и всю прочую биосферу, включая колонистов.

Поэтому оставалась только зачистка. Ближний бой в узких клаустрофобных лабиринтах, в темноте, в дергающемся свете фонарей и зареве огнеметов.

Есугей не любил подобные поля боя. Он предпочитал большие открытые пространства. Но воина не спрашивают, что он любит. Дело воина – сражаться. И Есугей сражался.

У неподготовленного человека один вид арахнида вызвал бы панику. Люди боятся даже маленьких пауков, это инстинктивное. Что же говорить об особи размером с овчарку. Со множеством глаз. Подергивающимся брюшком, полным паутины. Острыми хелицерами с ядовитыми железами. Тонкими ногами, которыми паук перебирает с умопомрачительной быстротой.

Благодаря подготовке легионеры не испытывали ужаса, но арахниды были серьезным противником даже для генетически модифицированных солдат.

– Мои руки… – Голос Есугея не дрожал, но казался чужим и слабым. – Где они?

– Теперь это – ваши руки. Это моя лучшая работа, молодой человек. Они будут крепче прежних.

Руки даже не пытались изображать из себя биологические. Они были подчеркнуто искусственными. Черный металл, скелетный облик.

– Они… не настоящие. Они будут… медленными. Грубыми.

– А вот это зависит только от вас, – покачал головой доктор. – Механика совершенна настолько, насколько может быть совершенно что-то в этом подлунном мире. Эти руки могут больше, чем человеческие. Они сильнее, они точнее, у них больше диапазон движений. Они не устают, не мерзнут и не обжигаются. Но чувствуют. А вот управление зависит только от вас. Полный нейроинтерфейс, как у живых. Все возможности этих рук зависят только от того, как ваш мозг сможет принять их. Нервы срослись с проводами, контакт обеспечен, но у вас должны образоваться соответствующие нейронные пути вот здесь.

Доктор аккуратно постучал костяшкой указательного пальца по лбу Есугея.

– Вы должны принять их сердцем, всей душой, если выражаться ненаучно. Примите эти руки. Полюбите их. И мой вам совет, молодой человек – не называйте их ненастоящими.

– Как можно полюбить… металл?

– Любовь не знает границ, молодой человек. А сейчас будет немного больно, я отключу наладчик импланта.

Старый врач вновь склонился над головой Есугея, и затем макушку воина пронзила быстрая холодная вспышка боли. Когда доктор поднялся, в его руках был букет тонких острых щупов, соединенных с электронным блоком.

– Теперь вы сами по себе, молодой человек. Обживайтесь в новом теле.

– Подождите, – прошептал Есугей. – Не только руки?

– Левый глаз. Обе руки с локтевыми суставами. Левое легкое. Часть кишечника. Вся левая нога с тазобедренным суставом. Правая нога от коленного сустава включительно. Вам еще повезло. Скажите спасибо своей улучшенной физиологии. Обычный человек умер бы от потери крови и болевого шока. А вы даже сможете вновь сражаться. Если, конечно, справитесь с тем, что у вас в голове.

– Наверное, я должен… поблагодарить вас? Но я не могу, – признался Есугей. – Не сейчас.

– Я понимаю, – кивнул доктор. – Ничего страшного. Вам еще представится возможность, какое-то время я буду помогать вам с освоением.

– Доктор, – голос Есугея остановил того у дверей. – Где мы?

– Дома. Это Земля.

Доктор Таллеб пришел снова на следующий день.

И на следующий. И потом.

Через пять дней Есугей смог сжимать и разжимать кулаки. Через десять – встал с кровати, чтобы тут же рухнуть на пол. Через три недели воин мог ходить, пусть медленно и по стеночке, и совершать простые операции руками. Доктор радовался успехам и хвалил своего подопечного.

Но затем прогресс остановился. Есугей оставался инвалидом. Он ходил медленно и неуверенно, а металлические руки дрожали и периодически содрогались в неконтролируемых спазмах. Доктор качал головой, но приходил каждый день и раз за разом требовал от воина выполнять упражнения. Воин покорно выполнял.

Через месяц после киборгизации Есугей сидел за столом и ел суп. Ложка в его руке дрожала, отчего обед был не быстрым и сопровождался периодическим лязгом металла о зубы. Старый врач сидел напротив и наблюдал.

– Вы знаете, Есугей, я считал, что легионеров с детства приучают сражаться, – наконец произнес Таллеб, когда бульон воина в очередной раз вылился обратно в тарелку.

– Так и есть.

– Тогда почему же мне кажется, что вы предпочли покориться ранениям, а не сражаться?

– Даже легионеры не неуязвимы.

– Импланты и их соединение с мозгом в полном порядке. Физического отторжения нет. Остается только психологическое. Вы просто не хотите их принять.

– Вам виднее, – не стал спорить Есугей.

Доктор помолчал.

– Да, кстати, вами интересовалась девушка. Лика, кажется. Спрашивала, можно ли вас навестить. Ваша знакомая?

– Да. Знакомая.

– Тогда я распоряжусь о пропуске. Встреча со знакомыми людьми пойдет вам на пользу. Тем более, кхе-кхе, со знакомой девушкой.

– Зачем… – Голос Есугея был плоским и невыразительным. – Зачем это… теперь.

– Ну же, с физиологической точки зрения вы и теперь более чем способны интересоваться девушками. – Глаза доктора лукаво блеснули за стеклами очков.

– Нет. Зачем ей. Смотреть на инвалида.

– А вот это бросьте, – тон старого профессора стал строгим. – Вы не инвалид. Вы балбес, который не может взять себя в руки.

– Потому что у меня их нет.

– У вас лучшие руки в галактике! – Теперь доктор уже не смог сдержать негодование, и его тон утратил спокойствие. – Эти руки созданы для великих дел. Они позволят сделать то, на что раньше ни у кого не хватало сил. Удержать то, что не мог удержать никто. А сейчас постарайтесь удержать хотя бы столовый прибор.

Волна судорог прокатилась по рукам Есугея, стальные пальцы скрючились, сминая ложку.

Лика рассмеялась, чуть не расплескав содержимое ложки.

– Что смешного? – проворчал Есугей.

– Ничего, – девушка вновь хихикнула. – Просто не каждая может похвастать тем, что кормила с ложечки легионера.

– Да, действительно. – Есугей непроизвольно тоже улыбнулся.

– А ты уже видел Адоная? – внезапно спросила Лика.

– Нет. – Настроение Есугея вновь испортилось. – Я знаю, что их братство тоже было на Палладе, но в другом регионе. А потом случилось это, и я… Ты скучаешь по нему?

– Я слышала, они тоже на Земле. Для перегруппировки. Подумала, может, он к тебе заходил.

– Ты хочешь с ним встретиться?

– Не знаю. – Всегда смеющиеся зеленые глаза Лики внезапно стали серьезными. – Я теперь… боюсь его. Он стал другим.

– Другим? Каким?

– Чужим. Эти его модификации… И ты знаешь, мне кажется, он стал ко мне равнодушным. Я ему больше не интересна.

– Да брось! – Есугей рассмеялся. – Он же по тебе столько лет сох! И вся его тяга к совершенству – это же ради тебя.

– Может быть, раньше. – Лика тряхнула рыжими кудрями. – Ладно! Жуй давай, а то остынет!

Сам Адонай пришел через неделю. Есугей и воин Феникса встретились в больничном саду, среди цветущих пионов.

– Экий ты стал, братец! – присвистнул Адонай. – Ну-ка поворотись, дай на тебя посмотреть.

Есугей, неловко переступая, повернулся вокруг себя, стараясь не упасть.

– А что, неплохо, неплохо. Я бы даже сказал – стильно. Эти руки терминатора, этот имплант, целиком закрывающий глазницу, словно модные очки… Не хочешь и второй глаз заменить, для симметрии?

– Ты тоже изменился. Где твои волосы?

Золотые локоны брата исчезли. Теперь его голова была чисто выбрита и украшена причудливыми татуировками. Неуютно биологические яркие узоры переплетались на черепе, напоминая то ли чешую змеи, то ли крылья бабочки. По внезапному наитию Есугей активировал ультрафиолетовое зрение. Так и есть. Помимо видимых, на голове брата был еще слой вьющихся линий, засверкавший в темном свете. Скрытые символы казались беспричинно омерзительными.

– Решил избавиться, – легко ответил фениксиец, будто речь шла не о предмете прошлой гордости. – За них может схватить враг. Или они зацепятся за что-то. Вроде липкой паутины арахнидов, например. Паллада многому нас научила, брат.

– Неужели ты позволил бы какому-то врагу подойти к себе так близко, чтобы тебя смогли схватить за волосы? – хмыкнул Есугей. – Не говорю уж о существовании такой штуки, как шлем, ибо известно, что не пристало сияющим воинам Феникса скрывать голову!

Лысый воин расхохотался.

– Что с твоими зубами? – спросил Есугей.

Адонай оскалился, демонстрируя ряды острых металлических клыков, пришедших на смену безупречным зубам.

– В ближнем бою кусаются. Такими сподручнее.

– Да уж. Ко мне заходила Лика.

– Вот как? Чего-то хотела?

– Да нет, просто навестила раненого. Ничего серьезного. Спрашивала о тебе.

– Признаюсь, я и забыл про нее. Она теперь кажется таким далеким прошлым. Увлечение наивной юности.

– Только ей так не говори, – попросил Есугей, улыбаясь. – Это разобьет ей сердце.

– Люди такие хрупкие! – вновь расхохотался Адонай. – Даже не верится, что мы один биологический вид. Они бы никогда не смогли пройти через то, через что проходят легионеры. Ни душой, ни телом.

– Ты молодец, – похвалила Есугея Лика. – Мы сегодня прошли дальше, чем когда-либо! Хочешь отдохнуть?

– Нет. Давай еще пройдемся? Мне… нравится гулять с тобой, – признался воин.

– Мне с тобой тоже! – засмеялась девушка.

– Разве? – Есугей помрачнел и уставился на тропинку под ногами. – Что тут может нравиться.

– Ты снова начинаешь? – укорила легионера Лика и, привстав на цыпочки, ткнула указательным пальцем ему в лоб. – Мне нравится личность, живущая вот тут! Мне нравится человек, с которым я гуляю. Что непонятного?

– Раньше я был лучше.

– Ты остался тем же, кем и был. Тот же юноша, которого я знаю с детства. Все, что изменилось, – материал твоих рук и ног. Ты из-за этого так переживаешь? Может, ты и, сменив одежду, мучаешься, а? Я слышала, Железные вообще по собственной воле ставят себе кибернетические импланты.

– Они считают, что железо лучше плоти. Но я не они. Мне тяжело воспринимать металл как часть себя.

– Ты делаешь успехи. Доктор Таллеб сказал мне, что за неделю со мной ты принял импланты лучше, чем за месяц с ним.

– Доктор преувеличивает, – усмехнулся Есугей.

– Однако когда я пришла в первый раз, ты едва ходил и не мог держать ложку, – напомнила девушка. – А сейчас мы гуляем по горам, а за обедом ты вполне ловко управляешься даже с ножом и вилкой.

– Я просто пытаюсь произвести на тебя впечатление, – продолжил улыбаться воин.

– Ну, у тебя получается, – подмигнула Лика.

– Правда?

Девушка не ответила, лишь бросила лукавый смеющийся взгляд на друга и пошла дальше по горной тропке.

– Догоняй!

Адонай рассмеялся, держа свой клинок вертикально. Черное с золотом зазубренное лезвие нечеловеческой ковки не отражало свет и, казалось, слегка плыло маревом, будто было создано не из твердого металла, а из жара и дыма.

– Это так возбуждает, не правда ли, брат? – в голосе фениксийца слышался порочный восторг. – Настоящее испытание силы, встреча с единственным достойным противником, смертельная битва со своей копией!

– Нет, это печалит. И я не твоя копия.

– Ты такой скучный, – капризно пожаловался Адонай и внезапно плюнул Есугею в лицо с трех метров.

Воин увернулся, подставив плечо. Густая розовая слюна зашипела на броне, растворяя краску.

– Кем ты стал, брат, – прошептал Есугей, глядя в изменившееся лицо брата, на котором вместо мечтательных голубых глаз теперь привлекали внимание сплошь черные маслянистые сферы навыкате.

– Я стал совершенством! – Театральный каприз Адоная сменился яростью. – Я вобрал в себя все лучшее, что могла предложить нам галактика! Тысячи эволюционных линий с сотен планет сошлись во мне! Я – апофеоз жизни! Венец эволюции! Альфа-хищник! А ты… ты просто неуклюжее железо. Пожалуй, я поспешил назвать тебя испытанием. Ты не чета мне, заводная кукла.

– Я человек, – проговорил медленно Есугей. – А ты – монстр. Худший из них. Предатель нашего рода. Мы десятилетиями истребляли чудовищ, а теперь ты сам стал чудовищем. Ты и твои собратья-фениксийцы. В своем эгоистичном самолюбовании вы забыли о своей цели, забыли о нашей мечте, променяв их на… на вот это. Совершенство? Если это – совершенство, то мне оно не нужно.

– Много слов, – прошипел Адонай, рывком сократив дистанцию.

Изменившийся воин был быстрым, умопомрачительно быстрым. Даже улучшенная физиология легионеров не позволяла бы двигаться так. Адонай перемещался и атаковал словно экзотический богомол, его движения размывались даже для дважды улучшенного зрения Есугея и переходили одно в другое неразрывным вихрем атак и защит. Становилось понятно, как фениксийцы повергали превосходящих их числом лояльных легионеров.

Но сейчас бунтовщику противостоял не обычный противник. Есугей тоже не был скован ограничениями тела, хотя и по другой причине. Его руки не знали усталости, его суставы вращались вне человеческих пределов. Его ноги не знали неуверенности и неустойчивости. Клинок Есугея, удерживаемый железной хваткой, расплылся в воздухе словно лопасти пропеллера.

В отличие от чужацкого меча Адоная, неестественного формой и материалом, в руках Есугея был классический тальвар, лишь изготовленный из современных сплавов. Холодное оружие, наследие давно минувших эпох, по-прежнему оставалось на полях сражений, вновь и вновь пригождаясь, когда дело доходило до ближнего боя. А это, несмотря ни на что, случалось нередко.

Да и если честно, клинки лучше всего подходили для выяснения отношений между бывшими братьями. Они позволяли взглянуть непосредственно в глаза тому, кто раньше сражался вместе с тобой. Взглянуть и попытаться понять, как же все вышло именно так.

Адонай обрушил свой клинок сверху. Когтистые стопы Есугея впились в каменистую почву, когда воин вскинул тальвар, сдерживая чудовищный удар. В этот краткий миг сцепившихся клинков фениксиец успел снова плюнуть в противника, сместиться в сторону, пнуть противника в лодыжку и атаковал вновь.

Есугей отражал все атаки. Для него падший брат двигался… соответствующе. Разумом степной воин понимал, что схватка идет на скоростях, невиданных доселе. Но теперь он и сам был быстр. Мышцы и приводы работали в идеальной гармонии. Металл и плоть сливались во что-то единое, более совершенное, чем они были по отдельности. Боевой ассистент искусственного глаза анализировал движения противника и подсвечивал его удары, настоящие и потенциальные. Теперь совмещенное изображение не выглядело химерой, неуклюжей попыткой скрестить человеческое и компьютерное зрение. Ныне искусственное видение дополняло и расширяло восприятие реальности, создавая образ мира столь же естественный, как это было всегда, но более богатый.

Дух Есугея безмятежно парил над схваткой, пока его тело противостояло натиску противника. Все, что чувствовал воин, было грустью о потерянном брате. Адонай. Старший брат, всегда стремившийся к совершенству во всем. Всегда быть первым. Всегда быть лучшим. Естественно, его любили, им восхищались, ему завидовали. Кем же он стал сейчас…

Трудно было узнать того красавца в чудовище, что сейчас бесновалось перед Есугеем. Фениксийцы, как оказалось, не просто уничтожали противостоящих людям инопланетных хищников, они изучали их, и гораздо тщательнее, чем из простого любопытства. И примеряли найденные клыки и когти на себя, становясь химерами, вбирая в себя плоды множества линий естественного отбора.

На стороне Есугея же был прогресс развития науки продолжительностью в сотни и даже тысячи лет. Начиная с бронзовых автоматонов Герона Александрийского и Леонардо да Винчи – и до продвинутых самообучающихся роботов, изготовленных из композитных материалов. От блоков и шестерен до сервоприводов и мышечных волокон. От клинописных записей до квантовых вычислительных машин.

Люди всегда уступали хищникам по длине клыков и остроте когтей, по скорости и силе. Но именно человек стал сверххищником, уничтожив или сократив численность всех прочих. И сделал это благодаря своему уму, который позволял хитрить и создавать инструменты и оружие, придающие дополнительные силы. Металл всяко прочнее когтей.

– А ты неплох, – выдохнул Адонай, когда противники вновь сошлись в мимолетном клинче. – Но тебе это не поможет. Я убью тебя. Как мои братья прямо сейчас убивают всех лоялистов. А знаешь, что будет потом?

Изо рта Адоная вырвался длинный язык в лицо Есугея, вынудив того отшатнуться. Воины вновь разошлись. Проклятый клинок фениксийца успел чиркнуть по ноге Есугея, оставив глубокую прорезь в металле. Степной воин, казалось, и не заметил этого.

– А потом я найду Лику, – пообещал Адонай. – И убью ее. Медленно. Ее и твое отродье, которое она носит в своем чреве. Вытащу его и проглочу целиком.

Дух Есугея обрушился с небес в его тело. Жизнь стремительным потоком окутала чувства воина, а из глубин естества поднялся яростный огонь, наполняющий мышцы новыми силами. Схватка приобрела значимость. Теперь бой с Адонаем был не просто правильным делом. Теперь дело стало предельно личным.

Когда-то Есугей боялся привязанностей, считая, что они открывают дорогу страху. Страху за себя и за других. Однако сейчас, при угрозе близким людям, страха не было. Была лишь страстная решимость защитить их любой ценой. Решимость более глубокая, чем просто намерение. Хитрость и инструменты помогали человеку справляться с опасными хищниками, но было кое-что еще. Дух. Вера в нечто более высокое и ценное, чем сама жизнь. Крылья души, позволяющие человеку вознестись над звериными инстинктами и низменными желаниями и прикоснуться к чему-то высокому, божественному. Чтобы совершить то, что называется подвигом.

– Этого не будет, – отрезал воин.

Есугей вскинул левую руку, поймав чужацкий клинок пальцами. Металл зашипел и начал плавиться от контакта с проклятым мечом. Есугей быстрой мыслью отключил ощущения от руки. Одновременно его ступня обрушилась на ногу брата, прижимая ее к земле, а тальвар быстрым взмахом снизу вверх рассек броню и плоть фениксийца от бедра до ключицы.

Еще пару секунд оба воина стояли неподвижно, глядя друг другу в глаза. Потом Есугей шагнул назад. Адонай выронил свой меч, опустил взгляд вниз и рухнул на колени. Затем медленно завалился на спину.

Есугей подошел к поверженному брату и опустился на колени рядом с ним.

– Я… ненавижу тебя… за то… что так… вышло, – прошептал Адонай. Слова были едва различимы сквозь пузырение розовой слюны на губах умирающего воина.

– Мне жаль, что так вышло, – столь же тихо ответил Есугей. – Ведь я… все еще люблю тебя, брат.

– Ду…ра…ахх… – Адонай затих. Его тело обмякло, сферы глаз поблекли, голова склонилась набок, и ниточка слюны протянулась до земли, зашипев в пыли.

Есугей тяжело поднялся, опираясь на тальвар. Вокруг продолжалась битва. Верные солдаты медленно оттесняли бывших соратников к реке. Дым и поднятая взрывами пыль заволакивали воздух, но не были преградой для искусственного глаза.

Воин бросил последний взгляд на тело падшего брата и зашагал прочь. Его ждали другие сражения. Его ждали те, ради кого он сражался.

Алексей Ведин. Ген валькирии

Игорь Вереснев. О дивный новый свет

День 1634. Виктория

Первым женщину заметил сержант Ковалев.

– Смотри-ка, это что за зомби погулять вышла?

На взгляд Дубич ничего от зомби в незнакомке не было. Скорее, та смахивала на ниндзя – черные кроссовки, черные мягкие штаны, черная худи. Капюшон был откинут, не скрывал коротко стриженные рыжие волосы. И двигалась женщина соответственно, – мягко и упруго одновременно, хоть никуда не спешила при этом. Разве что лицо ее казалось слишком бледным. Но в мертвенном свете фонарей, редких здесь на окраине, любой бледным покажется.

Впрочем, внешний вид незнакомки никакого значения не имел. А вот то, что гуляла она в комендантский час, явно нарушало правопорядок. Дубич повернула руль, направляя машину к тротуару, по которому шла «ниндзя». Женщина на подъехавший патрульный автомобиль глянула равнодушно. Остановилась, только когда полицейские направились к ней.

– Младший лейтенант Дубич! – представилась командир патруля. – Предъявите ваши документы, пожалуйста.

Лицо женщины в самом деле было чересчур бледным, охряно-рыжие волосы это подчеркивали. Что-то знакомое было и в лице, и в волосах. Она улыбнулась уголками губ, отрицательно покачала головой. Повернулась, пошла прочь. Быстрее, быстрее, – побежала!

– Стой! – Сержант Ковалев кинулся следом.

Дубич хватило десяти секунд, чтобы понять – уйдет! Бросилась в машину, рванула вдогонку. Что-что, а водить младший лейтенант умела. Резко вывернула на тротуар, подрезала беглянку, перегораживая путь буквально в двух метрах. Уклониться та не успевала. Сейчас наскочит на преграду, тут ее Ковалев и примет.

Уклоняться, останавливаться незнакомка не собиралась. С разбегу прыгнула через машину, словно через козла в спортзале. Дубич охнула, подобные трюки она видела лишь в кино. И правда – ниндзя! Скомандовала подоспевшему сержанту:

– За ней! Постарайся не упустить из виду!

Тягаться в скорости с автомобилем бегунья не стала, свернула в арку под домом. Дубич знала свой район превосходно. Двор проходной, но сразу за ним – пустырь, где «ниндзя» будет как на ладони. Она погнала машину к ближайшему проезду между домами. Сирену не включала, – незачем людей будить посреди ночи.

Ковалева она нашла уже по ту сторону квартала. Сержант стоял, привалившись спиной к стене заброшенной газораспределительной станции на краю пустыря, дышал тяжело, с надрывом. Так быстро бегать стометровку ему прежде не доводилось.

– Где она? – рявкнула младший лейтенант.

Вместо ответа сержант махнул рукой вверх. Рыжеволосая ниндзя сидела на плоской крыше станции, по-турецки скрестив ноги. Ни тени румянца на щеках, дыхание ровное.

Дубич вышла из машины, оглядела строение. Метра четыре высотой, не меньше. И лестницы нет.

– Как она туда попала? – спросила.

– По стене забежала. Ну, запрыгнула. Что будем делать?

Дубич нахмурилась, приказала беглянке строго:

– Немедленно спускайтесь! Вы оказываете сопротивление представителям власти!

Та снова улыбнулась, покачала головой.

– Может, ну ее? – предложил Ковалев.

Но младший лейтенант сдаваться не собиралась.

– Подними меня. Я стану тебе на плечи и…

Рвануло так громко и неожиданно, что она язык прикусила на полуслове. Близко – земля под ногами дрогнула. Ковалев отпрянул от стены, схватился за кобуру. Рыжеволосая тоже вскочила, уставилась куда-то.

– Это что было? – ошарашенно спросил сержант.

– Третья больница! Быстро туда! – Слова принадлежали незнакомке. Она уже стояла рядом с ними. Когда и как спустилась, не заметил никто. – Младший лейтенант, ты кого ждешь? Взрыв в детской больнице! За руль, быстро!

Оттолкнула сержанта, запрыгнула на переднее пассажирское место. Ковалев открыл было рот, но Дубич уже вспомнила, почему лицо нарушительницы показалось ей знакомым. Скомандовала:

– В машину!

Лишь когда они понеслись к месту взрыва, рассекая ночь воплями сирены, она сказала сидевшей рядом женщине:

– Я вас узнала, я проходила стажировку у вас в отряде четыре года назад. Вы – капитан Быстрякова.

– Подполковник, – уточнила та. – Но это не важно. И фамилия не важна. Если необходимо, называйте меня Виктория.

День 157. Александр

Дивный свет пронизывал тело насквозь. Излучение на краю оптического диапазона, оттого порой казалось, что окружает тебя кромешная тьма, и багровый оттенок ее – плод воображения. Иногда красноты становилось больше, иногда – меньше. Время от времени свет начинал пульсировать, но и это можно было списать на иллюзию.

Через полчаса, час, два после того, как ты покидаешь «душевую» – так они называли между собой камеру оптической пушки, – приходили ощущения. Иногда покалывание, зуд, но чаще всего – тепло, переходящее в жжение. Похоже на то, как бывает, когда слишком долго полежишь на пляже под палящим солнцем. Только здесь припекало не кожу, свет добирался до каждой клетки тела. И это иллюзией не было, суть экспериментов им объяснили в первую же неделю Проекта. Как и задачу, ради которой он начат. Осознание, что ты стал частью великого замысла, с лихвой компенсировало неприятные ощущения.

Световые ванны добровольцы принимали раз в три дня строго по расписанию. Вечером, на пустой желудок, – ужин в такие дни не полагался. Полчаса процедур, и в постель, клеточная перестройка легче переносится во сне. Александр уже привык к такому распорядку. Пожалуй, ему даже нравилось. Когда волна эпигенного отклика откатывала, приходило чувство добросовестно выполненной работы, и он засыпал под мерное перемигивание индикаторов системы биоконтроля.

В этот раз свет был краснее обычного и пульсировал неприятно, как мигание стробоскопа. Александр зажмурился, хотя понимал – бесполезно. Для излучения, способного пронизать тело, веки не помеха. Оставалось терпеть и ждать окончания, гадая, какими будут ощущения. Получилось едва уловимое электрическое покалывание. Он заснул раньше, чем волна схлынула.

А проснулся от сумасшедшего писка над изголовьем, – он и не подозревал, что компьютерная «сиделка» способна издавать такое. Индикаторы пылали зловеще алым. Что случилось? Александр попытался вскочить и не смог. Тело было слабым, словно из него выкачали энергию. Теплая липкая жидкость пропитала его белье, простынь, пододеяльник. В тусклом свете ночника она казалась черной. Александр с трудом придвинул руку, лизнул. Собственно, он и так понял, что это. Кровь. Очень много крови.

Как распахнулась дверь и палату заполнили лазоревые комбинезоны медиков, он уже не увидел.

День 293. Диана

Диане завидовали все девчонки Проекта. Не удивительно! Ей одной позволили выносить ребенка. Вернее, поручили. Но это была не обязанность – счастье! Разумеется, они все участвовали в экспериментах с оплодотворением, – клеточная перестройка не должна сказаться на репродуктивных функциях организма. Но другим беременность прерывали, ей – нет, малыш рос в ее лоне шестой месяц. К Диане приставили врача-перинатолога, и к привычным процедурам добавились новые. Но и это не тяготило. Ощущение зародившейся в ней и с каждым днем все отчетливее проявляющей себя жизни возмещало неудобства.

Сегодня в кабинете перинатолога ее ждала неожиданность. Вместо молодой врачицы за столом сидел начальник научного отдела. Диана застыла в дверях.

– Аркадий Ионович…

– Проходи, проходи, присаживайся. – Академик поднялся навстречу. – Нам нужно с тобой поговорить.

– Что-то с ребенком? – Мгновенный ужас сделал ноги ватными.

– Нет-нет, как раз с ребенком все хорошо. – Он заставил ее присесть на диванчик у стены, сел рядом. – Ты как себя чувствуешь? Новые неприятные ощущения не появились?

Диана хотела заявить, что чувствует себя превосходно, но опомнилась. Она не имеет права скрывать недомогания. И так третий день откладывает. Призналась:

– Мне кажется, грудь увеличилась и стала тверже. И неприятный привкус во рту. Но так и должно быть? При беременности…

Она замолчала под взглядом ученого. Тот взял ее руки, сжал в своих больших мягких ладонях. Ответил:

– Девочка моя, скажу прямо – твои последние анализы весьма скверные. Началось взрывное деление клеток. Процесс затронул не только молочные железы, почти все органы. Понимаешь, о чем я?

– У меня рак, – прошептала Диана. – Но это ведь можно вылечить светом?

– Да. Мы на девяносто девять процентов уверены, что на твоей стадии можем взять под контроль клеточную пролиферацию. Однако…

– …это повредит ребенку?

– Да нет же! – Академик вскочил. Принялся выхаживать по кабинету взад-вперед. – Понимаешь, в чем дело: онкогенез, поразивший твой организм, никак не задел плод. Мы не знаем причину. Возможно, это пока действует плацентарный барьер. Но что, если нам удалось индуцировать стабильный пространственный контакт в хроматине клеток плода? Понять это можно, только продолжив наблюдение за онкогенезом. Разумеется, при малейших признаках опасности для ребенка мы проведем искусственные роды и начнем лечение. Но…

Он запнулся, и Диане пришлось закончить фразу:

– …для меня это может оказаться слишком поздно. Аркадий Ионович, как долго мне надо потерпеть?

Академик остановился, посмотрел на нее. Глаза его за толстыми стеклами очков были грустными.

– Боюсь, до конца, девочка моя.

Диана облизнула вмиг пересохшие губы.

– Я согласна.

День 1634. Виктория

Это в самом деле была детская больница. Взрыв выбил стекла, в правом крыле обвалилась часть фасада между вторым и третьим этажом. Из пролома, из ближайших к нему окон с гулом и треском вырывались языки пламени. Против ожидания, паники не было. И зевак пока не было, – жители близлежащих домов, за семь лет карантина приученные к комендантскому часу, не спешили выбегать на улицу.

Медики быстро, но без сутолоки, выводили детей из здания. Одна из женщин бросилась к полицейским.

– Хорошо, что вы приехали! – закричала на бегу. – Я дежурный врач! Помогите с эвакуацией, у нас лежачих много!

– Что у вас случилось? – поспешила к ней Дубич. – Пожарных вызвали?

– Конечно вызвали! Может, кислородные баллоны взорвались? Главврач…

– Там дети есть? – перебила ее Виктория, указав на третий этаж горящего крыла.

– Да. Там отделение интенсивной терапии, все тяжелые. Я пыталась дозвониться до дежурной сестры, но она не отвечает.

– Младший лейтенант, сержант, за мной!

– Туда не пройти, коридор обвалился и горит все, – возразила врач. – Пожарные…

– Пока они приедут, спасать некого будет, – отмахнулась от нее Виктория. Повернулась к патрульным. – Растяните простынь и держите под окнами. Я буду сбрасывать детей сверху, вы – ловить.

– Но там же высоко, они покалечатся… – снова попыталась спорить врачица и запнулась. Поняла – для маленьких пациентов интенсивки это единственная надежда.

День 762. Кирилл

Звонок интеркома разбудил майора Быстрякову, командира отряда добровольцев после смерти Андрея. «ЧП» – она поняла это сразу, едва веки разлепила. Не существует иной причины, чтобы руководитель Проекта вызывал ее к себе среди ночи. Быстро оделась, поспешила на второй, командно-административный ярус.

– Товарищ генерал-лейтенант, разрешите? – спросила, открыв дверь.

Хозяин кабинета молча кивнул. Кроме него здесь были начальник научного отдела и зам по безопасности. Это окончательно убедило Викторию, что догадка верна.

– Майор, у нас чрезвычайная ситуация, – объявил безопасник без прелюдий. – Доброволец Панкратьев пытался самовольно покинуть объект. Вступил в поединок с охраной. Троих убил, еще двое тяжело ранены. Остановить его удалось, только врубив дневной свет на верхних ярусах. Тогда он спустился вниз и заперся в помещении «213».

Новость ошарашила. Несколько секунд понадобилось Быстряковой, чтобы вернуть способность к логическому мышлению.

– Что такое «помещение 213»?

Безопасник быстро глянул на генерала, уловил короткий кивок, объяснил:

– На объектах, подобных нашему, в обязательном порядке устанавливается термоядерный заряд. Так сказать, самоликвидатор, «кнопка последней надежды» в кризисной ситуации.

Брови Виктории поползли вверх.

– Самоликвидатор? То есть, начиная эксперименты, вы опасались, что свет превратит каждого из нас не в «человека совершенного», а в монстра? Вы нас боялись?

Безопасник отвернулся. Ответил генерал, коротко и честно:

– Да. Мы вас и сейчас боимся.

– Вчера Кирилл взломал сервер научного отдела, – вступил в разговор академик. На Быстрякову он не смотрел, не поднимал взгляд от пола. – Какую информацию он получил, неизвестно. Служба безопасности обнаружила несанкционированное проникновение слишком поздно. Я думаю, именно это послужило толчком.

Безопасник укоризненно посмотрел на ученого. Продолжил:

– Панкратьев заявил, что взорвет объект. Никаких требований не выдвигает, от переговоров с руководством отказался. Единственное исключение сделал для тебя, майор.

– Я могу поговорить с ним отсюда?

– Он же не дурак, предусмотрел возможность удаленного отключения самоликвидатора. С помещением «213» связи нет, тебе придется идти туда лично. Надеюсь, ты оправдаешь оказанное доверие?

Виктория позволила себе презрительно скривить губы, отвечая на взгляд.

Казалось, спуск на последний, седьмой ярус длится бесконечно. В голове пульсировала единственная мысль: Кирилл, самый умный, самый талантливый из них, сошел с ума. Свет убивал всех по-разному, теперь добрался до мозга. Или все дело в информации, о которой сказал академик?

Панкратьев впустил ее, не требуя гарантий. Виктория вошла, и тяжелая дверь захлопнулась за ее спиной. Помещение «213» походило на внутренности поставленного на попа металлического пенала. Противоположную стену занимала консоль самоликвидатора.

– Кирилл, что случилось?

– Тебе сказали, что я добрался до их гребаных секретных файлов? В какое же дерьмо мы вляпались! Боже, какое дерьмо!

– Ты о чем?

– Помнишь Диану? Нам сказали, что она умерла при родах. Вранье! Они убили ее ради эксперимента. Она заболела раком, но они не захотели ее лечить. На последнем месяце отключили ей мозг, чтобы не умерла от болевого шока. Превратили в овощ, в живой инкубатор, подонки!

– Ребенок родился здоровым…

– И что с ним случилось дальше? Что они делают с нашими детьми?

– Какими детьми? – опешила Быстрякова. – После смерти Дианы никто…

Кирилл зло засмеялся.

– Сколько раз ты беременела? И «естественным» путем, и искусственным? А остальные девчонки? Ты задавала руководству вопрос, почему беременность прерывают не сразу, а только когда плод оформится? Они отвечают: «Так нужно», верно? Так нужно, чтобы потом донашивать детей в искусственных матках! На третьем ярусе, куда нам нет доступа, находятся инкубаторий, родильня и ясли. «Неучтенные дети» им нужны для экспериментов. Мрази!

– Мы знали, на что идем.

– Разве? Да, мы согласились рисковать жизнями и здоровьем ради благородной цели. Но младенцы не подписывались на то, чтобы стать лабораторными мышатами! Никакая цель не оправдает такие средства! Я покончу…

– …со всеми разом, младенцами в том числе? – жестко оборвала его Быстрякова.

– Нельзя экспериментировать над детьми! Уверен, наверху, в большом мире, ничего не знают…

– А ты знаешь, сколько тысяч детей в «большом мире» умирают от инфекций, от вирусов, от рака – ежедневно? Идет война, самая жестокая за всю историю человечества – война на выживание. Мы с тобой солдаты, рядовые этой войны. Мы стоим на самом ее «передке», – что это означает, ты понимаешь не хуже меня. Если рядовой начнет раздумывать, какой приказ командира выполнять, а какой – нет, сражение будет проиграно, не начавшись.

Панкратьев застыл с открытым ртом. Потом плечи его поникли.

– И что теперь делать?

– Ты потребовал привести меня сюда, чтобы это спросить? Чтобы я решила за тебя?

Кирилл отвернулся. Помедлив, кивнул.

– Так не будет. Каждый решает сам, – твердо произнесла Быстрякова. – Для себя я решила. В своем окопе я останусь до конца. И выполню любой приказ. Если прикажут подняться на третий ярус и… – голос дрогнул, но она с этим справилась, – и зачистить все, что там есть, я и это сделаю.

Он медленно опустился на пол.

– Ты можешь с этим жить. Я – нет, я слабак.

Сунул руку за спину, вынул пистолет из-за пояса. Ответил на немой вопрос:

– Забрал у охранника. Кажется, я убил нескольких… Они первые на меня напали!

Скривился болезненно. Приставил дуло к виску. Виктория наверняка успела бы помешать, обезоружить. Она ничего не сделала. Потому что этот солдат уже был мертв. Их осталось семнадцать. Из тридцати.

Грохнул выстрел.

День 1634. Виктория

Младший лейтенант Дубич не верила, что в отделение интенсивной терапии можно попасть. Но превратившаяся в ниндзя офицер полиции это сделала, по обвалившимся перекрытиям вскарабкалась на третий этаж, – жутко становилось от одной мысли, какая температура у этих камней. Минуту спустя выглянула из окна, не обращая внимания на языки пламени вокруг. Крикнула:

– Ловите первого!

Они поймали. Потом второго, третьего. Потом Дубич потеряла счет. Кто-то из детей плакал, кто-то тихонько скулил или кричал в голос. Некоторые были без сознания. Внезапно она испугалась – это ведь тяжелые, на кислородной поддержке, как долго они протянут?! Но тут же услышала приближающиеся сирены неотложек. Упавших на простынь детей забирали медсестры, оглянуться, посмотреть, что делается за спиной, времени не было. Оставалось верить, что детям помогут.

Вопли неотложек заглушил басовитый вой пожарных машин, – наконец-то! Когда подполковник в очередной раз показалась в окне, Дубич закричала:

– Прыгай, сгоришь! Пожарные подъезжают!

Черная худи, прожженная насквозь в нескольких местах, дымилась, но женщина отрицательно качнула головой, крикнула в ответ:

– Еще не все! Лови!

День 1453. Кира

Офицер охраны сопел от возбуждения, но все же спросил:

– Почему здесь? Мы можем пойти к тебе в палату, вам же не запрещают…

Вместо ответа она мягко зажала его губы пальцами. Затем пальцы сменил язык, а рукам нашлась другая работа – стягивать штаны с себя и офицера. Заниматься сексом в узкой туалетной кабинке было неудобно и неприятно, но Кира не только терпела, а и старалась быстрее довести партнера до оргазма. В конце концов она же не изверг лишать парня удовольствия! Только когда тот заурчал по-звериному, заскрежетал зубами и выплеснул в нее горячую сперму, Кира вывернулась, коротко и точно ударила ребром ладони по шее. Упасть она ему не позволила, аккуратно усадила на унитаз. Минут двадцать в отключке наверняка пробудет, а больше и не требуется. Быстро натянула его форму, покосилась на рукоять пистолета, высунувшуюся из кобуры. Нет, это лишнее. Проверила карман куртки. Электронный ключ на месте. «Почему здесь?» Ответ на этот вопрос был очевиден: туалеты – единственные не оборудованные следящими камерами помещения на шестом ярусе, обиталище «подземных монстров».

Кира глубже надвинула форменное кепи, чтобы козырек закрыл лицо, вышла в коридор. Будем надеяться, дежурный на посту наблюдения не очень внимательно вглядывается в экраны. До самого лифта она не встретила никого. Год назад подобное было бы невозможно, но теперь жилой ярус превратился в мемориальное кладбище. Это палата Дмитрия, напротив – Олега, дальше – Анастасии… Она заставила себя не вспоминать ушедших друзей. Если священник из старой церквушки, куда в детстве водила ее бабушка, все же был прав, скоро они встретятся.

Кабина лифта не стала ловушкой, и двери тамбура третьего яруса послушно открылись, подчинившись ключу. Яркий дневной свет ударил в лицо, заставил зажмурить отвыкшие за годы в красноватом полумраке глаза. Едва не заставил бежать обратно в первобытном, инстинктивном ужасе.

Кира перевела дыхание, пошла по незнакомому коридору. Номера на дверях ни о чем не говорили, оставалось полагаться на интуицию. Интуиция не подвела. За дверью, которую Кира открыла, была игровая комната старшей группы. Восемь детей двух – двух с половиной лет, мальчики и девочки, ползали по мягкому толстому ковру, катали машинки, перекладывали кубики. Нормальные, здоровые дети. Настолько здоровые, насколько еще не был ни один человек на Земле. Первые люди, которых дивный свет не убил, а сделал совершенными.

Рядом с детьми на полу сидела, поджав ноги, молодая воспитательница. Не в темно-серой форме охраны, не в лазоревом комбинезоне научного персонала, в обычной одежде: босая, в коротких клетчатых штанишках и оранжевой футболке. На коленях она держала большую книжку с картинками. Вопросительно улыбнулась, посмотрев на Киру. И – узнала.

Улыбка застыла, борясь с гримасой ужаса. Женщина быстро встала, желания бежать прочь и броситься на защиту подопечных боролись в ней. Не обращая внимания на воспитательницу, Кира шагнула на середину комнаты.

– Здравствуйте, дети! Чем вы занимаетесь?

Дети не испугались незнакомой тети. Кажется, они обрадовались новому лицу, загалдели наперебой. Кира опустилась на колени, пытаясь услышать и понять каждого. Потом сдалась, предложила:

– А давайте построим город? Все вместе. Большой-большой!

Кира слышала, как воспитательница вполголоса докладывает по телефону руководству, но ее это мало волновало. Куда важнее было то, чем она занималась с детьми. Они построили город, затем водили вокруг него хоровод, затем она рассказывала им сказки, а они – ей. Помешать, остановить никто не пытался. Когда девочка с розовыми круглыми щечками и охряно-рыжими волосами спросила вдруг: «Когда мы будем кушать?», воспитательница встрепенулась. Объявила:

– Дети, пора обедать! Давайте дружно скажем тете: «До свиданья!» и пойдем в столовую.

– До свиданья! – хором прокричали малыши.

Некоторые с явным сожалением, что игра закончилась. Но они были послушными детьми, гуськом потянулись вслед за воспитательницей к выходу. Уже в дверях крупный мальчик с вьющимися каштановыми волосами оглянулся, потребовал:

– Ты жди. Иля покушает и кажет казку.

Сердце тенькнуло. Она не могла знать этого наверняка, но почему-то решила: это ее сын.

Дверь закрылась. Кира осталась сидеть на изумрудно-зеленом ковре рядом с игрушечным городом. Спину нещадно жгло, не кожу – глубже. Во рту было солоно. Она то и дело сглатывала, но помогало ненадолго.

Минуты через две после ухода детей в комнату вошли взрослые – медики во главе с ее куратором. Кира грустно улыбнулась ему.

– Со мной – все? – спросила, и кровь выплеснулась изо рта, струйкой побежала по подбородку.

– Мы попытаемся стабилизировать твое состояние.

Что еще он мог ответить? Кира постаралась его успокоить:

– Оно того стоило.

День 1625. Инга

Система биоконтроля мертвой глыбой возвышалась у изголовья кровати. Ее отключили неделю назад, но Инга еще была жива. И каждое утро, закончив обязательные процедуры, Быстрякова заходила в ее палату со страхом, что не застанет подругу.

– Привет! Как ты? – Она пододвинула стул к кровати.

– Нормально. Какие новости? Их привезли?

– Ага. Барташова с Крамской вводный инструктаж начинают. – Внезапно Виктория уловила невысказанное желание подруги, вскочила. – Хочешь посмотреть? Я сейчас устрою!

Опрометью выбежала из палаты, спустя минуту вернулась с планшетом. Села, повернув его так, чтобы полулежащей на подушках парализованной Инге было хорошо видно. Подключилась к внутренней трансляции. На экране появился конференц-зал верхнего, публичного яруса. В зале сидели тридцать человек, – второй отряд добровольцев, в этот раз исключительно женщины. И за столом перед ними сидели женщины: моложавая, с первой сединой в волосах генерал-майор медицинской службы, возглавившая Проект полгода назад после смерти предшественника, и строгая профессор-генетик, ученица и преемница Аркадия Ионовича. Проект становился вотчиной женщин, и это правильно. Этап смертей и трагедий остался позади. И Виктория, и Инга на это надеялись.

Жизнь на Земле возникла и миллиарды лет существует под непрерывным ливнем солнечной радиации. Но Солнце не только источник энергии, оно регулятор развития каждого организма. Даже существа, родившиеся с одинаковой ДНК, не останутся идентичными. В эпигеноме, совокупности молекулярных меток, управляющих активностью генов, прописан личный код жизни. И код смерти. Потому что вечность, бессмертие – враг эволюции. Только в смене поколений залог устойчивости и разнообразия биосферы, залог ее победы над энтропией.

Как все эукариоты, человек – заложник круговорота жизни и смерти. Чем активнее техносфера заполняет планету, чем значимее антропогенный фактор, тем сильнее обратный прессинг. Просыпаются встроившиеся в геном миллионы лет назад ретровирусы, чужое ДНК преодолевает межвидовой барьер и запускает пандемии, необходимое для хромосомной стабильности метилирование генов отключает онкосупрессоры. Вариантов много, итог один. Код смерти – это оружие эволюции, защита биоценоза планеты от видов, явно доминирующих, угрожающих нарушить равновесие. Надежное, отточенное за миллиарды лет оружие. Ортоконы, артродиры, трилобиты, круротарзы, динозавры – кто следующий в этом ряду? Человек? Как избежать уготованной участи, разорвать цепи биологических законов?

Ответ подсказали биоценозы «черных курильщиков», голый землекоп, – существа, обитающие глубоко под землей и на дне океанических разломов. Может быть, изолировав организм от солнечного света, воздействуя на него лишь волнами определенного узкого диапазона, удастся перекодировать хранящуюся в эпигеноме информацию?

Лабораторные опыты над культурами клеток дали положительный результат. Но с переходом к экспериментам над целостными организмами исследователей ждал неприятный сюрприз. Кодирующая последовательность световых импульсов, эффективная для одного вида, была бесполезной, а то и смертельной для других. Потратив годы, ученые смогли бы создать популяцию супермышей или невосприимчивых к вирусным инфекциям морских свинок, но к выживанию человечества это не имело никакого отношения. И тогда родилась идея Проекта.

То, на что согласились добровольцы, больше всего походило на поиск тропинки через минное поле с завязанными глазами. Один неверный расчет, ошибочная интерпретация полученных данных, и дивный новый свет разрушит структуру хроматина, энхансеры активируют промоторы чужих доменов, гипометилирование запустит взрывную транскрипцию спавших генов. А когда минное поле было пройдено, впереди их ждала стена. Можно составить сколь угодно эффективный код, но если прекратить воздействие, «память Солнца» вернет эпигеном к исходному паттерну. Память света, заложенная в клетки организма еще до рождения.

Способ, как преодолеть эту стену, они нашли. Но займутся этим уже другие. Те, кто сидит сейчас в конференц-зале. Когда-нибудь оптическая пушка станет по-настоящему эффективной, безопасной и экономически целесообразной, появится ее прототип для промышленного производства, пойдет на конвейер. Когда-нибудь кодирующие эпигеном облучатели будут стоять в каждом перинатальном центре, в каждом акушерском пункте. И тогда человечество выиграет войну с Солнцем.

– Какие они красивые, – прошептала Инга.

– Мы тоже не были дурнушками, – возразила Быстрякова. – Просто мы были первыми. Мы должны были это сделать.

– Я об одном жалею. Напоследок не увижу рассвет. Я раньше любила встречать рассвет. Теперь поздно…

– Почему поздно?! Я сегодня же пойду к Барташовой, добьюсь для тебя разрешения. Я…

Виктория запнулась. Поняла, что серые глаза подруги смотрят в вечность.

День 1633. Виктория

Генерал-майор ходила по кабинету, нервно покусывая губы.

– Товарищ подполковник, с первых дней моего руководства Проектом я старалась выполнить все ваши пожелания. Убрать самоликвидатор – с удовольствием, предоставить неограниченный доступ к информации – пожалуйста, организовать встречи с детьми – ради бога! Но то, что вы просите… Ладно, давай отставим субординацию. Виктория, твой организм стабилен, здесь тебе ничего не угрожает. Но подниматься на поверхность для тебя пока что опасно.

– «Пока что»? И как долго это «пока» продлится?

Виктория не хотела, чтобы в вопросе прозвучали нотки сарказма, но избежать этого не удалось. Генерал-майор отвернулась. Они обе знают ответ. Ей повезло пройти минное поле. Десятки, а то и сотни лет она проживет, не зная болезней. Может, она и вовсе обрела бессмертие? Во всяком случае, старение ей точно не грозит… в подземельях объекта, в багряных лучах дивного нового света.

– Ты можешь объяснить, зачем тебе понадобилась эта «прогулка при луне»? – попробовала зайти с другого края руководитель.

– Вы правы, это именно прогулка. Я же теперь что-то вроде почетного пенсионера? Вот мне и надо себя как-то развлекать. Что мне остается? В графиках экспериментов моей фамилии нет, и это правильно. Зачем исследовать существо с искореженным эпигеномом, если требуется отладить процедуру эмбрионального оптокодирования для нормальных женщин? – Руководитель Проекта хотела возразить, но Виктория не дала ей такой возможности. – Я видела ваш рапорт о награждении и прошу заменить это одной-единственной ночной прогулкой. Настоятельно прошу, товарищ генерал-майор. Иначе вам придется меня запереть. Некрасиво это будет выглядеть: держать героя под замком.

Генерал-майор куснула губу, помедлила, разглядывая подчиненную. Кивнула.

– Хорошо, вы получите свою прогулку. Надеюсь, вы не собираетесь выкинуть какую-нибудь глупость? Встречать рассвет, например?

– Я же не сумасшедшая. Обязуюсь вернуться в целости и сохранности.

Подполковник Быстрякова соврала командиру первый раз в жизни.

День 1634. Виктория

Худшие опасения подтвердились, – когда пожарные прорвались на пылающий третий этаж, спасать там было некого. Из огня вынесли пять тел: три детских и двух взрослых женщин. В одной сразу опознали убитую осколками медсестру, со второй могли возникнуть сложности, если бы младший лейтенант Дубич не назвала фамилию. От одежды погибшей не уцелело почти ничего. Как и от ее кожи.

Пожар потушили, когда солнце выглянуло из-за горизонта. Скорые давно развезли детей по больницам, затем, сделав свою работу, уехали пожарные. Комендантский час заканчивался, вот-вот заработает общественный транспорт, подтянутся зеваки. Но пока что в больничном парке был всего один человек. Сержанта Ковалева поставили охранять накрытые простынями тела. Неприятное задание, но служба есть служба. Зато можно спокойно перекурить после сумасшедшей ночки. Он сел на лавку, вынул из пачки сигарету, сунул в рот. Полез в карман за зажигалкой. И замер.

Простынь над одним из тел дрогнула, отодвинулась. Сигарета выпала у сержанта изо рта, волосы на затылке поднялись дыбом. Подполковница-зомби сдирала спекшуюся корку у себя с лица. Под черными хлопьями была не сукровица, – белая полупрозрачная кожа.

Женщина открыла глаза, их взгляды встретились.

– Рассвет? – спросила она.

– Д…да.

– Это хорошо. Помоги.

Ощущая теперь самого себя зомби, сержант Ковалев встал, подошел, наклонился, помог обгоревшей как головешка «покойнице» сесть.

– В…вы живы? – задал он самый разумный вопрос, какой пришел в голову.

– Уже нет. Но это не важно.

Солнце поднималось над городом.

Мария Соловьева. Когда принцесса очнется

Оранжево-белый курьерский коптер с трудом преодолел горный хребет и вылетел на гигантское плато, почти лишенное растительности. Сияющую под солнцем полусферу биостанции было видно издалека, будто исполинская черепаха хотела зарыть тут свое яйцо, но передумала и лишь прикопала в гранитной крошке на берегу озера.

Ким залюбовался видом и спохватился уже почти над куполом. Он бодро сказал в микрофон:

– База пять-семьсот, это компания «Орбитал Экспресс», ваш заказ прибыл!

Эфир молчал. Политика компании предписывала уважать личное пространство заказчика и не парковаться без согласования. Ким пошел на второй круг. Ни вездеходов, ни трайклов на площадке перед куполом он не заметил. Только свежая колея убегала за край плато.

– База пять-семьсот, это курьер службы доставки, ответьте! База пять-семьсот!

Коптер описал третий круг над базой. Температура двигателя еще во время перелета через хребет поднялась до критической красной черточки на панели управления, и Ким начал уже подумывать о несогласованной посадке, но тут динамик отозвался детским голосом:

– «Орбитал Экспресс», это база пять-семьсот, здравствуйте!

– Эм… а взрослые дома есть?

– Нет, они поехали на реперную точку шесть-пять-восемь, но я вас встречу.

– Хорошо, захожу на посадку.

Пока автопилот производил поправку на ветер, Ким успел рассмотреть, как из купола вышла желтая фигурка. Длинные волосы девочки бились на ветру черным вымпелом, а походка казалась механической. Ким не сразу понял, что она облачена в серебристый экзоскелет, похожий на легкие рыцарские доспехи из далекого прошлого.

Девочка стояла на приличном расстоянии от посадочной площадки. Издалека можно было подумать, что ей лет десять. Она упрямо наклонила голову, но не отворачивалась от ветра. Пока винты вращались по инерции, сбрасывая обороты, Ким сверился с накладной. Обычный набор грузов для удаленных научных станций. Из списка выбивалась только одна позиция: «Экзоскелет микролаттисовый, модель ПД-2099, рост 140–150, цвет апельсин».

Прохладный воздух буйно завихрился внутрь кабины. Ким сделал глубокий вдох и задержал в груди свежесть высокогорья, которая растеклась по всему телу до кончиков пальцев. Последняя доставка на сегодня, день выдался просто отличным. Загрузив автотележку заказами, Ким пошел навстречу девочке.

Она улыбалась, то и дело смахивая волосы с лица.

– Вы привезли мне новые ноги?

– Ну… – Ким замялся, не готовый к подобной формулировке, – я много чего привез.

– Пойдемте внутрь, тут ветер.

Девочка приложила палец к сканеру и шагнула в разъехавшиеся двери, за ней вкатилась тележка с коробками, а Ким на секунду остановился. Толстые стены аэрогелевого купола были похожи на непрозрачный лед, и курьер не удержался, приложил к нему ладонь. Он знал, что руке будет тепло, но каждый раз удивлялся этому контрасту. Аэрогель мало использовался в городах, удешевить его производство до сих пор не получалось. Но в экстремальных условиях высокогорья или полярных областей только он гарантировал людям комфорт и безопасность. Всемирная Академия не скупилась на обеспечение своих баз.

Ким никогда не был в подобных строениях, но читал, что они сконструированы по принципу улитки. Огромный холл, заставленный оборудованием, сужался в сторону одной-единственной двери, ведущей, по идее, в спиралевидный коридор. Свет проникал сюда через своды купола, которые казались изнутри бледно-голубыми. Девочка шагала неслышно по слегка пружинящему полу, и только поскрипывание автотележки нарушало музейную тишину. Неожиданный слабый запах апельсинов вызвал у Кима ощущение загадочного аттракциона.

Девочка по-взрослому придирчиво рассмотрела надписи на каждой коробке и попросила Кима оставить в холле все, кроме одной, самой большой. Потом жестом пригласила его следовать дальше.

Узкий светлый коридор привел их в комнату, похожую на классическую гостиную. Несколько мягких диванов казались излишеством в диких горах, пока Ким не понял, что они надувные. Но мебель он рассмотрел позже. Огромный тубус аквариума с невзрачными рыбами занимал почти половину помещения и казался тут еще менее уместным, чем диваны. Девочка проследила его взгляд:

– Это часть эксперимента. Обычная рыба из горных рек. Тут удобно проводить исследования по реакции на смену химического состава и все такое прочее.

Ким кивнул и последовал приглашению присесть. Диван пружинил и уютно колыхался каждый раз, когда курьер менял позу.

– Хотите чаю? Или апельсинового сока? У нас свои апельсины, представляете? Мама выращивает в оранжерее.

Ким поблагодарил и попросил сок. Девочка казалась ему ненастоящей. Таких не бывает внизу, в городе. Он вообще в жизни не встречал человека с подобным физическим изъяном.

Она вернулась через пару минут и вручила ему высокий бокал, благоухающий апельсиновой цедрой.

– Как вас зовут?

– Ким.

– Приятно познакомиться, Ким. А меня Рина. Скажите, вы модл?

– Конечно. Почему ты спрашиваешь?

– Мама говорит, модлы все ужасные, они неестественные.

Ким постарался спрятать удивление за улыбкой:

– Сколько тебе лет, Рина?

– Двенадцать исполнилось позавчера.

– А маме?

– Пятьдесят.

– Она ученый?

– Еще бы!

– Странно, откуда такая уверенность про модлов. Я очень даже естественный.

– Вот и я удивляюсь. Может, вы не совсем модл?

– Так не бывает. Модификация или есть, или нет.

– Но чем вы отличаетесь от нормалов?

Ким задумался. Людей, отказывающихся от модификации, осталось так мало, что понятие «норма» к ним уже давно не применяли. Про них вообще как-то забыли. Внимательные голубые глаза девочки требовали ответа, а ему на ум шли только рекламные лозунги компании «НейроДжет» многолетней давности.

– Рина, мы и есть люди. Просто скорость передачи нервных импульсов превышает исходную в десятки раз. Модлы быстрее, сильнее, умнее, не испытывают разрушающего действия негативных эмоций и обладают ускоренным обменом веществ, что улучшает регенерацию. Вот это сейчас норма.

– Почему ж вы такой сильный весь этот груз не сами несли, а тележку использовали?

– Это удобнее.

Рина некоторое время молча рассматривала рыб в аквариуме, а потом спросила, не глядя на Кима:

– А что взамен?

– Взамен чего?

– Мама говорит, ничего не дается просто так. Есть цена вашему совершенству?

– Ну, никто не совершенен. Компания «НейроДжет» постоянно ведет исследования новых возможностей препарата, и последняя версия не всем по карману.

– Я не про деньги. На что вы готовы пойти, чтобы получить свою ежегодную дозу?

Ким снова замешкался. Он не мог быстро ответить, и это было непривычно. Умение поддержать оживленный разговор с собеседником любого уровня – необходимое качество курьера лучшей в мире почтовой компании, иначе не видать бонусов. Долгий глоток сока отчасти замаскировал его смущение.

– Во-первых, корректирующую дозу эмрапида сейчас получают все модлы раз в пять лет, наука не стоит на месте. А во-вторых, право на получение бесплатной базовой поддержки закреплено за людьми в Конституции.

– То есть вы совсем не переживаете, что однажды это вещество кончится в организме и вам неоткуда будет его взять?

– Нет.

Рина открыла рот для следующего вопроса, и Ким уже напрягся в ожидании нового конфуза, но девочка вдруг встала и взяла у него из рук пустой бокал.

– Ким, а ваших способностей хватит, чтобы помочь мне подключиться к новому костюму? Не хочу ждать родителей.

– Разве это делают не специалисты по нейроуправлению?

– Ну что вы! Кто ж сюда полетит? Родители сами всегда меня подключают. Прочтут инструкцию и вперед. Как видите, я в порядке. Правда, они все же ученые… – Рина замялась. – Зато вы модл!

Ким решил не показывать, что разглядел хитринку во взгляде девочки. Он даже немного расслабился, увидев перед собой наконец ребенка, а не взрослого, заточенного в детском теле.

– Давай почитаем инструкцию.

Процесс затянулся. Ким с Риной долго освобождали экзоскелет от упаковочной пленки. Потом Рина с нежностью гладила ярко-оранжевые дуги и пластины, а Ким читал инструкцию. Специальные знания все же потребовались, и Киму пришлось потратить еще десять минут на усвоение базового курса нейрофизиологии, предложенного «Миропедией».

Новый экзоскелет почти ничего не весил, датчики крепились легко и удобно, и когда Ким кликнул последним замком на запястье девочки, она сразу же подпрыгнула на месте.

– Круто! Как же круто! Спасибо!

Рина пропрыгала на одной ноге вокруг аквариума, потом несколько раз присела, сделала наклоны в разные стороны и даже несильно пнула гору пластин и крепежей своего старого экзоскелета.

– Тебе идет оранжевый, – улыбнулся Ким.

– Это мой любимый цвет! Я вам сейчас еще сока принесу! – донеслось до него уже из коридора.

Ким был доволен собой. Он мог рассчитывать на отличный отзыв от заказчика. Хотя несовершеннолетним нужно подтверждение подлинности, но родители Рины, несомненно, ее поддержат. Одно не давало ему покоя. Во время чтения инструкции и материалов «Миропедии» Ким так и не понял, чем больна Рина. Но спрашивать о недугах – верх неприличия.

Вернулась Рина с большим подносом, на котором кроме кувшина с соком возвышалась гора печенья.

– Я подумала, что вы уже голодны, если у вас ускоренный обмен веществ.

Это было очень кстати. Ким не заметил, как прошел час, и действительно слегка проголодался. Пока он хрустел печеньем, Рина веселилась, используя новый костюм, чтобы схватить рыбу в аквариуме. С третьей попытки это ей удалось. Она хитро посмотрела на Кима:

– А вы?

– Что я?

– Сможете поймать рыбу?

– Не пробовал.

– Давайте попробуем!

В следующие десять минут ошалевшая рыба металась по аквариуму, а мокрые с головы до ног рыбаки соревновались в меткости и цепкости. Вернее, Ким делал вид, что соревнуется. Рина упивалась своими новыми возможностями, и ему не хотелось ее расстраивать. Поэтому рекордом Кима было всего три рыбины, пойманные одновременно за хвост одной рукой. Девочка после тренировочных попыток смогла схватить только двух.

Оставив в покое взбаламученный аквариум, они перешли в кухню, где сушились у конвектора и пили горячий чай. Ким поймал себя на мысли, что давно уже не делал ничего настолько нерационального и настолько веселого. Ему не хотелось улетать. Он был рад, что именно в его смену потребовалось везти заказ на край света.

Вдруг Рина отставила чашку и серьезно спросила:

– Ким, ведь вы могли больше рыбы поймать, с вашими возможностями?

– Наверное, но это было бы нечестно.

– А вы родились модлом?

– Нет, ускорение работы нейронов не передается по наследству.

– Вот, значит, это противоестественно, и вы чудовища.

Она улыбнулась и добавила:

– Хоть и добрые.

Ким пожал плечами. Он слышал раньше подобный довод противников модификации, но это никого уже не волновало.

– А вы помните то время, когда стали модлом?

– Нет. Я был слишком мал.

– Разве детям не дают право выбора в сознательном возрасте? Вдруг кто-то не хочет, чтобы его меняли?

– Это не перемены, это улучшение.

– Пусть так. Но все же?

– Мои родители решили, что так будет лучше, и оказались правы.

– Но вам же не с чем было сравнить!

– А я и не задумывался об этом. Просто радовался жизни среди счастливых людей.

– И вы не ругались с родителями?

– Не особенно… погоди, ты поругалась со своими?

Рина так рьяно замотала головой, что Ким решил не уточнять и попросил еще чаю. Она в задумчивости чуть не перелила пахнущий травами напиток через край, но вовремя спохватилась. Ким стал лихорадочно искать какую-нибудь нейтральную тему для не по годам умного ребенка, но Рина его опередила:

– Ким, а вы в курсе, благодаря кому люди превратились в модлов?

– Все это знают.

– Допустим, я знаю не то, что знают все. Расскажите.

Ким слишком глубоко вдохнул травяной запах от чашки и закашлялся, прежде чем ответить:

– Дарья Калинова, русский биохимик, изобретатель препарата «Эмрапид», основоположник теории химической модификации личности. Благодаря ей мир людей сейчас такой, какой он есть. Выдающийся ученый и самоотверженная мать. Пример для всех. Ее именем назван город, в котором расположен главный завод компании «НейроДжет».

– Ну, это вы мне статью из «Миропедии» пересказываете. А как она изобрела этот препарат, знаете?

– Она искала лекарство для тяжело больного сына. Изучала ноотропные вещества. Синтезировала принципиально новый нейромедиатор. Всех тонкостей не знаю, я простой курьер. Сплетни ходят про всех знаменитых людей, и Калинова не исключение.

– Она. Ставила. Опыты. На своем. Ребенке, – припечатывая каждое слово, сообщила Рина. Подождала реакции Кима, и, не дождавшись, продолжила:

– И на себе, конечно. Но сначала на мальчике, который не осознавал, что с ним происходит. Моя мама училась у Калиновой. И читала ее дневники. Разумеется, это нехорошо – читать чужие секреты. Но уж как есть. Калинова была первым модлом, да. Она за несколько лет стала умнее, чем совет Всемирной Академии, она могла сутками работать без сна, она прокачала свой мозг и нервную систему так, что ни один искин не мог с ней соперничать. Но сначала, сначала все пробовала на сыне. Самоотверженная мать, правда?

Ким никак не мог сопоставить эту речь с детским симпатичным личиком. Он не знал, что сказать, и вдруг поймал себя на необъяснимом желании оказаться подальше отсюда.

Похоже, он загостился.

Рина улыбалась. Она ждала ответа, перебирая пальцами соломинку в бокале, и с видимым удовольствием проверяла, как отзывается апельсиновая перчатка экзоскелета. И от естественной детской улыбки Киму становилось еще холоднее.

Наконец, он решился:

– Рина, слушай, с тобой хорошо, но я ведь на работе. Ты не обидишься, если я уже полечу?

– Нет, что вы. Я все понимаю. Просто мне очень скучно. И родители задерживаются. Простите, что заболтала вас. Думала, вам интересно.

Печально улыбнувшись, маленькая хозяйка биостанции по-взрослому попыталась скрыть разочарование. Киму стало неловко.

– Ну, пусть двигатель отдохнет минут десять. У тебя тут очень интересно, правда. Может, покажешь еще что-нибудь?

Рина радостно вскочила.

– Конечно, оранжерею, пойдемте!

Зеркальные стены небольшой оранжереи делали ее безграничной. Тут было влажно и душно, как в джунглях. Но в отличие от дождевых лесов Амазонии в оранжерее на биостанции «Высота-5700» росли только полезные человеку экземпляры. Высоченная шпалера с веселыми шариками томатов соседствовала с виноградной лозой, карликовые яблони и апельсиновые деревья выглядели декорацией в детском театре, но запах развеивал все сомнения. Ни один декоратор не сумеет создать запах мокрой почвы, апельсиновой корочки и потревоженной томатной ботвы.

Рина сорвала полупрозрачную золотисто-розовую виноградину размером с голубиное яйцо и протянула Киму:

– Угощайтесь!

Ягода лопнула во рту, и чуть приторный ароматный сок озадачил Кима, такого вкуса он не знал. На его поднятые брови Рина ответила довольным смешком:

– Ага, не ожидали? Это гибрид. Мама недавно вывела.

– Твоя мама селекционер?

– Нет, просто развлекается. Она биолог-адаптолог, а еще биохимик, я же говорила вам.

Задорная гримаса исчезла с лица Рины, будто задули свечу. Автоматически сунув в руку Кима еще одну ягоду, Рина продолжила:

– Мама решила развить дальше успех Калиновой. Модлы – это всего лишь накачанные препаратами обычные люди. А у мамы возникла идея сверхличности. Когда сознание уже не будет зависеть от химического воздействия на мозг. Ну, на первых порах без биохимии тут не обойтись, конечно. Только препарат, который разработала мама, должен воздействовать на уже подготовленную нервную систему.

– Как это?

– Тренировки. Тренировки – это великое дело. Даже вы, модлы, тренируете свои новые способности, правда?

– Да.

– Ну вот, а кроме тела и памяти, например, можно тренировать силу воли, устойчивость к стрессам, много чего. Например, стремление вырваться из увечного тела. И чем беднее твои возможности, тем сильнее ты хочешь стать всемогущим. Мама так говорила. Говорит.

Кима резанула эта поправка с прошедшего времени на настоящее. Он огляделся. Уход за оранжереей полностью автоматизирован, присутствие человека требовалось, только чтобы сорвать парочку солнечных апельсинов.

– Рина, а тебе не страшно тут, пока родителей нет?

– Вы шутите? Кого мне бояться? Людей здесь не бывает, а волков мы давно приручили, они к нам только зимой приходят, когда с охотой сложности.

– Ну а если родители задержатся?

– И что? Станция способна год меня кормить. А может, и дольше.

– А какая связь у тебя с родителями?

– Спутниковая. Но она ненадежная. Сейчас, например, ее нет. Еще старые рации, они работают в пределах видимости. То есть, когда родители до края плато доберутся, тогда я их услышу.

– Ты не волнуешься за них?

– Нет.

Ненадежная спутниковая связь – это было что-то из ряда вон в понимании Кима. Как и непостижимое спокойствие девочки-калеки, которая находилась одна в диких горах.

– Знаешь, подожду-ка я твоих родителей.

– А как же ваша работа?

– Этот заказ был последним на сегодня. К тому же компания выделяет дополнительное время на доставку в труднодоступных районах.

– Только не надо оставаться со мной из жалости.

– Это не жалость, а человеческое отношение. Да и если честно, – он подмигнул, – тут у тебя очень интересно.

Рина недоверчиво улыбнулась.

– Здорово! Чем мы с вами займемся?

– Ну а во что ты любишь играть?

– Играть? Я не маленькая.

– Хорошо, чем ты любишь заниматься, когда есть свободное время?

– У меня его нет. Я все время готовлюсь.

– К чему?

– К становлению Вселичности.

– Это что еще такое?

– Я же вам говорила. Это следующий этап в развитии человечества. После вас, модлов. Проект мамы. Сознание, способное управлять материальным пространством без помощи тела.

– И когда ты будешь готова?

– Я уже готова. Но мне нужна ваша помощь.

– Именно моя? А как же мама?

– Она не поможет. Идите за мной.

Рина сорвала апельсин и вышла из оранжереи. Киму ничего не оставалось, как последовать за ней. Интуитивно ему идея не нравилась, но целеустремленность искалеченной девочки вызывала желание помочь. Шли они долго, закручивая вместе с коридором тугую спираль. Наконец Рина остановилась перед последней дверью в самом сердце станции.

– Вот. Мамина лаборатория. Обычно мне сюда нельзя. Но сейчас особый случай.

Не успел Ким ответить, как она содрала пломбу с красного рычага и повернула его. Огонек в окошке сканера судорожно моргнул и погас.

– Теперь вы, я не достану. Верхний рычаг на себя, боковые в стороны. Открывайте.

– Нет, погоди, это проникновение в отсутствие владельца.

– Я владелец, и я вам разрешаю.

– Я не буду этого делать. Давай дождемся твоих родителей.

Рина посмотрела ему в глаза и прошептала:

– Ким, вы еще не поняли? Они не приедут. Там, – она кивнула на дверь, – важные лекарства. Подошло время очередной инъекции. И только вы можете меня спасти. Пожалуйста, открывайте. Я потом все объясню.

Ким замер на середине вдоха и некоторое время смотрел почему-то не на Рину, а на безжизненный сканер. Потом, как в тумане, взялся за белый металл и потянул рычаг на себя.

Герметичная дверь выпустила в коридор прохладный воздух с запахом ментола. Ким остановился на пороге. Он с детства испытывал бескрайнее почтение ко всякого рода лабораториям, а эта была самой необычной из всех, виденных им прежде. В небольшом помещении с трудом разместилось два стола, холодильник, шкаф, вытяжка, сейф и медицинская автоматизированная кушетка. И все было нежно-голубого цвета, с серебром, будто не рабочее место, а комната в отеле высшего класса. Глухую аэрогелевую стену закрывала фальшь-штора, и создавалась иллюзия огромного окна. Рина протиснулась между Кимом и дверным косяком.

– Чего вы застыли?

– Очень… необычная лаборатория.

– Ага. Мама проводила тут большую часть своего времени и не хотела, чтобы было занудно. Любимый цвет, любимый запах. Ненавижу ментол.

При слове «ненавижу» Ким вздрогнул.

– Рина, почему твои родители не приедут?

– Полагаю, они упали с обрыва. Там, на дальнем краю плато, – она методично перебирала пробирки в шкафу с препаратами.

– И ты так спокойно об этом говоришь?!

– А у меня уже нет сил говорить неспокойно. Я устала, Ким. Я так устала, что если бы была солнышком, как папа раньше меня называл, то просто потухла бы.

– Откуда ты знаешь, что они упали с обрыва?

– Ну, во-первых, у нашего вездехода удивительным образом отказали тормоза и датчик перепада высот. А во-вторых, папа вызывал станцию по рации, кричал что-то про падение, переломы и все такое, было плохо слышно.

– А ты?! – прохрипел Ким, леденея от того, что приблизительно знал ответ.

– А я маленькая калека в старом экзоскелете, которая не умеет водить спецтехнику и пользоваться системами дальней связи.

– Когда это случилось?! – Ким схватил коммуникатор, нажал кнопку экстренного вызова диспетчера.

– Здесь не работает связь, нужно выйти в холл, а еще лучше наружу. Но вы зря потратите время. Ночи на высокогорье холодные. Одну пережить можно, но не пять. К тому же, с повреждениями тела. А еще хищники.

Ким смотрел на бледного худого ребенка и перебирал в уме инструкции и предписания курьерам «Орбитал Экспресс», попавшим во внештатную ситуацию. Аналога не было. Действовать нужно согласно политике компании, преумножая одобрения клиентов, но не забывая о приоритете общепланетарных законов.

– Рина, я сделаю облет плато по мере возможности и в любом случае вызову спасателей. Но ты должна рассказать мне, что за чертовщина здесь творится.

– Да, самое время. Вы знаете, что такое остеомаляция?

– Болезнь костей?

– Ага. Когда они и не кости вовсе, а так, губка.

– Ты этим заболела?

– Скажем, меня этим заболели.

– Не понял.

Рина села перед ним прямо на голубой мягкий пол, скрестив ноги по-турецки. В руках у нее был непонятно откуда взявшийся синий карандаш. Она посмотрела на Кима, будто собираясь с духом, а потом быстро заговорила:

– Это нечестно – размягчать кости и разрушать сухожилия собственному ребенку, чтобы он через страдания стал сверхчеловеком! Это больно, это ужасно неудобно, вам в кошмарах такое не приснится! Сын Калиновой был умственно-отсталым, он не понимал, что с ним происходит, но я ведь понимаю! Если бы она мне сказала, хотя бы попыталась объяснить! Но нет. Она с добрым и любящим лицом колола меня препаратами, которые только калечили! Организм-то пытался справиться, я же родилась здоровой! Она брала для меня экзоскелеты старых моделей, плохо управляемые силой мысли, специально, чтобы я напрягалась, как голодающая обезьяна, которая лезет за едой на неприступную стену. Вы ведь уже поняли, что это, – Рина протянула к нему руки, запакованные в оранжевый микролаттис, – не ее заказ?

– Рина, милая, погоди. Откуда тебе все это известно? – Ким забыл, что собирался вызвать диспетчера.

– Дневник. Я выкрала его. Как она когда-то у Калиновой. Наследственность, – девочка криво улыбнулась.

– Может, ты не так поняла?

– Надо быть полной дурой, чтобы этого не понять.

– А твой папа? Ты вообще ничего не говоришь про него.

– А что папа? Он мамин бывший студент, младше почти на пятнадцать лет. Ему не очень нравилась мамина идея, но он никогда бы не пошел против нее. Тем более, она его заразила этой службой науке.

– Ты можешь показать мне мамин дневник?

– Нет, она его перепрятала. Я так и не смогла найти его за эти дни. Может, он у нее с собой. Не знаю.

Ким широко и сильно потер свое лицо, как человек, которому трудно проснуться.

– Рина, давай так. Мы оставим поиски родителей спасателям, а с тобой полетим в наш офис, оттуда вызовем каких-нибудь твоих родных. Эта болезнь лечится, я уверен. Без маминых экспериментов ты быстро придешь в норму.

– Нет. Не хочу я к вам. Я хочу стать Вселичностью. Зря, что ли, вот это все? – Она обвела рукой лабораторию. – Я ненавижу то, что мама со мной творила, но верю в успех. В последний раз я сдвинула карандаш без рук. Вот этот.

– Так зачем же ты тогда их… – Ким не смог продолжить фразу.

– А это не я. Несчастный случай. Сами подумайте, как инвалид может все это провернуть?

– Ты намного умнее, чем хочешь показаться. Говори, иначе я сейчас просто вызову инспекторов опеки.

Рина несколько раз сжала и разжала кулаки, будто считала про себя.

– Мама сообщила, что мне нужно еще два года. Два года, Ким! Семьсот тридцать дней. Семнадцать тысяч пятьсот двадцать часов. У меня чуть голова не взорвалась! А когда я закричала, что все знаю и отказываюсь терпеть всю эту дрянь еще два года, она сказала, что я воровка и ничтожество, и не ценю нашего общего с ней вклада в науку. Потом, правда, она извинилась и обещала, что я стану Вселичностью и смогу управлять миром, но я должна беспрекословно подчиняться и даже папе ничего не говорить.

Она перевела дух и добавила на тон ниже:

– К слову о цене, которую нужно платить за все. Вы, модлы, получили готовенькое счастье, ничего для этого не совершив.

Ким был слишком впечатлен рассказом Рины, чтобы обратить внимание на фразу о готовом счастье.

– А ты сказала папе?

– Ага. И он ответил, что надо терпеть, что мама лучше знает и что большая наука всегда требует больших жертв. И маме доложил о нашем разговоре. И с меня на три дня сняли экзоскелет, так что я даже сходить в туалет сама не могла. Вот такие у меня родители.

Жесткая спина апельсинового экзоскелета не помешала Рине тоскливо ссутулиться. Девочка бросила карандаш на пол и держала над ним ладонь, будто укрывая от чего-то. Ким опустошенно следил за ней и вдруг вздрогнул. Карандаш вибрировал. Почти незаметно, но он дрожал и по миллиметру двигался против часовой стрелки. Ким подобрался и шепотом, будто не хотел напугать карандаш, позвал:

– Рина!

– Видите? – Девочка подняла на Кима загоревшиеся глаза, и карандаш тут же замер.

– Вижу. Как ты это делаешь?

– Сама не знаю толком. Мама говорила, это связано с биоэлектричеством и ритмами мозга. Альфа, тэта, мю, еще какими-то. В отличие от вашего эмрапида мамин препарат их усиливает по возрастающей. Теперь-то вы мне верите?

– Я не говорил, что не верю.

– Вы поможете мне? Пожалуйста!

– Что нужно сделать?

Рина вскочила, и карандаш отлетел под стол.

– Смотрите, вот четыре пробирки. Это последовательные инъекции. Внутривенно. Я сама заряжу инжекторы, вы просто приставите их к нужному месту. Надо будет подготовить аппарат искусственной вентиляции легких, ну, на всякий случай.

Она заметалась по лаборатории, хлопая дверцами шкафов. Потом вручила ему электронный ридер.

– Это инструкции к оборудованию, вы быстро разберетесь, вы же модл. Вникайте, я сейчас.

Пока Ким читал, Рина куда-то сбегала и вернулась, хихикнув:

– На всякий случай. А то я много сока выпила. Вникли?

– Да.

– Супер.

Она забралась на кушетку и стала ослаблять крепления экзоскелета на ступнях.

– Рина, что ты делаешь?

– Вены от постоянных уколов совсем спрятались. Только периферийные доступны.

Ким вздохнул, пытаясь притушить негодование. Он не мог понять мотивацию матери Рины. Как, а главное, ради чего можно было так довести ребенка, чтоб тот радостно ждал инъекций и рассуждал о непригодности крупных вен?

– Это больно?

– Не знаю, – Рина снова хихикнула, – первый так себе, а следующие я не помню.

– Как – не помнишь?

– Я после первого теряю сознание примерно на пять минут. Это нормально, не переживайте. Если бы не первый укол, я сама давно бы уже все сделала. Но сложно колоть себя, если ты в отключке. Готовы?

– Ну… наверное. А ты?

– Давно. Давайте.

Ким разложил четыре инжектора на столике рядом с кушеткой и взял Рину за руку. Она крепко сжала его пальцы.

– Ты уверена?

– Еще как!

– Ну, надеюсь, я правильно прочитал все инструкции.

– Ким? – Рина повернула к нему лицо.

– Да?

– У вас есть дети?

– Нет.

– Зря. Вы были бы классным папой.

– Спасибо.

– Это вам спасибо, – прошептала она и закрыла глаза.

Ким аккуратно высвободил свою руку и, согласно инструкции, сделал все четыре укола через обозначенные интервалы времени. Рина, как и предупреждала, после первой инъекции потеряла сознание. Ким засек пять минут и сел рядом с кушеткой, без помех разглядывая каждую черточку бледного лица. Рина вырастет красавицей, подумалось ему. И это была последняя его спокойная мысль.