Трактир бесплатное чтение

Пролог

Случалось ли вам в дальних поездках или уже по дороге домой где-то на середине пути замечать указатель со скромной надписью «Трактир»? Нет? Значит, вы были не очень-то голодны, не слишком утомлены и в целом довольны жизнью. А если да, то можно с большой долей вероятности утверждать, что вы и есть тот человек, о котором дальше пойдет речь. Или можете им стать, что в принципе одно и то же.

И как же реагирует наш путник, то есть вы, на сей указатель? Практический опыт предупреждает: не будь дураком, там обычный придорожный общепит, в лучшем случае мотель типа Bed&Breakfast. Однако ранг заведения – трактир, на минуточку! – сулит нечто большее, мутно-историческое, и вы, не устояв перед соблазном, сворачиваете на узкую грунтовку… чтобы минуту спустя оказаться посреди густой чащи. Странно: с шоссе не видно не то что леса – захудалой рощицы, и вдруг вековые ели мрачной стеной! Может все же вернуться назад, на скоростную магистраль, прямую и понятную, с обзором от горизонта до горизонта? Поздно: гравийка уже подкатывает к ажурным воротам, распахнутым настежь.

Миновав клумбу с пышно цветущими (или укрытыми на зиму) розами, вы останавливаетесь перед большим домом. Симпатичный особнячок, однако ничего особенного: каменный первый этаж, деревянный второй, черепичная крыша. Примечателен лишь эркер в центре фасада: он сияет, будто огромный фонарь. Под эркером – парадная дверь, широкая, стеклянная, убранная в мелкие соты переплета. Над дверью вывеска «ТРАКТИР», внизу витиеватая надпись помельче: «Liberaliter tracto». Бронзовые буквы чинно поблескивают на темном дереве. Не кичливо, не зазывно, а именно так, как надо. Респектабельно. Радушно. Обнадеживающе… Смотря что путнику, то есть вам, нужно.

Во дворе сгущаются сумерки, и сквозь стекло видно, что происходит на ярко освещенном нижнем этаже.

Справа от входа – обеденный зал, четыре квадратных столика, которые при желании можно сдвинуть в один большой стол. Слева – уютная гостиная с диванами и креслами напротив пылающего камина. Посередине барная стойка. За ней маячит статный мужчина в клетчатой рубашке и вязаном жилете. На вид ему около пятидесяти, темные волосы и борода припорошены сединой, но взор стальных глаз под густыми бровями на удивление чист и ясен. Орлиный нос, упрямый рот, четкие скупые движения – словом, герой! Ему бы боевое облачение да меч в руки, а он увлеченно возится с древней, раритетной уже кофемашиной.

У парня, который подкладывает дрова в камин, такие же серые глаза и вьющиеся темные волосы. А еще гибкий стан, блуждающая на губах улыбка и строгий греческий профиль – ну прямо-таки юный Гермес. За каждым его движением следит неопределенной породы пес, что лежит рядом на ковре.

А еще девчушка лет десяти – ее отражение маячит в большом зеркале слева от бара. Каштановые локоны перехвачены голубой лентой, бант пошире служит поясом для платьица, белого с голубыми незабудками, на ножках лаковые туфельки, на руках мохнатый рыжий кот – точь-в-точь маленькая барышня на портретах давно ушедшей эпохи. Только глаза девочки, вишнево-карие, опушенные густыми кукольными ресницами, смотрят не по-детски серьезно…

Внезапно открывается дверь в глубине бара, и выходит женщина в длинном домашнем платье, в полосатом фартуке и с подносом в руках. Красивая женщина. Должно быть, ей уже за сорок – судя по тому, что парень у камина явно приходится ей сыном – однако выглядит она моложе. Стройная, но не лишенная округлостей фигура, хорошая осанка, плавные движения. Густые светлые волосы собраны в узел, лишь несколько прядей выбиваются у висков. Поставив поднос на барную стойку, она машинально убирает волосы со лба, улыбаясь мужчине одними глазами, большими и темными, как у девочки. На подносе чашки. Маленькие кофейные и большие чайные, а может, бокалы для какао или кружечки для горячего шоколада. В зависимости от того, что вам нужно.

Тут хозяйка поднимает взгляд и смотрит прямо на вас – смотрит так, словно давно вас ждет. И вы открываете дверь…

Глава 1. Месть богини Бастет

Странно! Человек возмущается злом, исходящим от других – тем, что устранить не может, а не борется со своим собственным злом, хотя это в его власти. (Марк Аврелий)

Бронзовая вывеска «Трактир» вкупе с мудреной надписью на латыни подействовали безотказно. Он вошел твердым размашистым шагом, стуча тяжелой тростью, будто впечатывал свое главенство в экспозицию – вот! вот! вот! – и властно огляделся. Однако оспаривать его статус никто не собирался. Обеденный зал был пуст, кресла у камина тоже, даже за стойкой никого. Посетитель еще раз окинул взглядом просторное помещение, теперь уже пристально, выхватывая из интерьера различные штучки, явно антикварные: картины, светильники, вазы. Ничего так, стильненько. Третий раз он привычно обшарил пространство особым зрением, выискивая энергетические ловушки и сгустки тьмы. Хм, на удивление чисто!

Человек, наконец появившийся из кухни, ничего особенного из себя не представлял: добродушного вида мужчина средних лет, в теплом жилете поверх клетчатой фланелевой рубашки. Однако посетитель без труда угадал в нем хозяина заведения – обычный служащий вряд ли мог позволить себе столь затрапезный вид.

– Добрый день, – с должной почтительностью поздоровался трактирщик. – Чем могу служить?

– У вас тут не слишком многолюдно, как погляжу, – вместо приветствия заметил посетитель.

– Скоро подъедет группа туристов, – невозмутимо пояснил хозяин. – Где-то через час. Вы успеете пообедать в тишине.

– Вот именно, пообедать. Могу я увидеть меню? – посетитель поводил туда-сюда длинным пальцем, указывая на отсутствие табло с перечнем блюд.

– Безусловно, – трактирщик уже протягивал гостю элегантно оформленную папку. – Меня зовут Марк. Как я могу к вам обращаться?

Посетитель поморщился: с каких пор в придорожных кабаках просят представиться? Вот тебе на, заведение-то всерьез претендует на гостиницу! Ну да ладно… И он снисходительно фыркнул:

– Прист.

Фамилия как фамилия… для тех, кто не знает английского. Трактирщик наверняка знал, поскольку уважительно кивнул. Мало того, в прищуренных серых глазах мелькнул особый огонек – похоже, первичный смысл слова «священник» ему тоже был известен.

«А мужик не так прост, каким кажется!» – мысленно отметил посетитель. Если этот Марк сумел разглядеть тонкую духовную суть за респектабельным внешним обликом, значит, он неплохой психолог, что при его профессии весьма нелишне…

– Позвольте полюбопытствовать, милейший, что написано у вас над входом? – миролюбиво спросил господин Прист, вспомнив загадочный девиз под вывеской. – Учил латынь в молодости, да признаюсь, подзабыл уже…

– «Liberaliter tracto», – с готовностью ответил трактирщик. – В данном значении «Оказываю гостеприимство».

– Ну да, ну да… А как быстро будет готов обед? – уже почти благосклонно осведомился посетитель, когда хозяин провел его в обеденный зал и предложил выбрать столик.

– Вы не успеете испытать тягость ожидания, – отделался Марк замысловатой фразой. И добавил, принимая черную шляпу, черные перчатки и черный плащ гостя: – Туалетная комната для джентльменов – слева.

Господин Прист пробежал глазами меню: удивительно, в этом захолустье подавали все, что он любил! Оставалось надеяться, что и готовили сносно. Заказав желаемое, он отправился мыть руки. А когда вернулся, на столике уже стояли тарелки с зеленым салатом и свежим, еще теплым хлебом, а в хрустальном бокале сверкала чистейшая вода. Хозяина снова не оказалось за стойкой, видимо, пошел на кухню. Господин Прист с аппетитом принялся за еду.

– Любезный, – обратился он к Марку, когда тот подал горячее, – отнесите пожалуйста кофе и пару сэндвичей моему водителю.

– Всенепременно, – кивнул трактирщик и опять скрылся за кухонной дверью.

Не прошло и двух минут, как стройный молодой человек прошмыгнул к автомобилю, неся перекус оставшемуся на рабочем месте шоферу.

«Отлично вышколенный персонал», – отметил господин Прист, не отрываясь от поглощения главного блюда – фрикасе с белыми грибами. Готовили здесь, как выяснилось, тоже отменно.

Он вкушал не спеша. Да, он любил хорошо поесть. А также окружать себя красивыми вещами, носить дорогую одежду и ездить в роскошных автомобилях. И что? Разве духовному человеку следует чураться земных радостей? Наоборот, он волен брать от жизни всё! Познавший гармонию Бытия способен материализовать желаемое в любом количестве… Люди охотно несли дары в обмен на его услуги, окрыленные уже тем, что попали на прием, которого ждали полгода. Разумеется, без пошлых прейскурантов вроде «снятие порчи – столько-то, открытие третьего глаза – столько-то». Подобными глупостями пусть занимаются меркантильные «потомственные ведьмы», самоучки-астрологи и сельские знахари.

Прист же работал с клиентом комплексно и основательно: он обнулял карму. Что толку откупоривать каналы животворящей ци, чистить ауру, снимать наговоры и сглазы, если человек, не изменившийся в сути своей, тут же снова обрастет энергетической грязью? Это все равно, что удалять симптомы вместо причины заболевания. А он исцелял, в первую очередь, душу человека: когда душа становится невинной, как у младенца в первом воплощении, всякая нечисть сама отваливается.

Безусловно, техника обнуления кармы крайне сложна и не всякому подвластна. Прист шел к вершинам мастерства не один год. И даже не одну жизнь. Чтобы стать Мастером, то есть обладателем первой степени Духа, нужно хотя бы два воплощения подряд посвящать себя служению Высшей Силе. Неважно, как звался твой бог: Ра, Ахурамазда, Аполлон, Вишну, Митра, Яхве или Аллах – это всё имена единого Творца Мира. Что давно известно просветленным. Тем более Присту, священнику в третьем воплощении! О да, ему даровано сакральное знание: в прошлой инкарнации он был католическим миссионером, за выдающиеся заслуги перед церковью посвященным в епископы; а еще раньше – верховным жрецом древнеегипетского бога Пта, демиурга, властителя мира мертвых, блюстителя правды и порядка. Богатейший опыт души позволил и в этой жизни осознать свое высокое предначертание…

Вот о чем размышлял посетитель, ловко орудуя серебряными приборами за столиком с накрахмаленной белой скатертью. И сервировка, и все три заказанные им блюда были выше всяких похвал – не в каждом столичном ресторане так кормят. В общем, господин Прист остался доволен. И когда хозяин трактира предложил ему пересесть поближе к огню, чтобы в комфорте насладиться чашкой кофе с коньяком, он так и поступил.

Расположившись в удобном кресле, гость благодушно огляделся… и замер, вперившись в статуэтку над камином. Черная кошка с золотым ошейником царственно восседала на белом мраморе полки. Тело Приста под батистовой рубашкой и английским костюмом-тройкой покрылось гусиной кожей, горло словно железом сдавило. Однако ему хватило несколько секунд, чтобы совладать с собой.

– Любезный, – обратился он к хозяину, когда тот принес бокал с благородным французским напитком и миниатюрную чашечку ристретто, – меня заинтересовала вон та египетская штучка. Небось старинная?

– Что вы, господин Прист! Современная реплика. Хотя весьма удачная, конечно, – Марк уважительно кивнул статуэтке. – С какой стати мне хранить дома реликварий с мумией древней кошки? К тому же у нас свой кот имеется, живее всех живых, – и он показал на соседнее кресло, где, почти сливаясь с золотистой обивкой, свернулся калачиком крупный рыжий кот.

– Действительно, а я и не заметил! – господин Прист опасливо покосился на пушистого зверя, однако тот продолжал спать, не обращая на посетителя никакого внимания. – Все же э-э… Марк, будьте любезны, позвольте мне поближе рассмотреть вещицу. Я, знаете ли, питаю некоторую слабость к разным культовым принадлежностям – таким, как эта кошечка, например…

Прист старательно изображал этакого любителя мистики, совершенного профана. А мысленно хвалил себя за проницательность: он снова оказался прав! Трактирщик, на вид простак простаком, явно разбирался в древних артефактах: о реликвариях, как называли вместилища бесценных святынь, рассуждал будто о ценах на картофель, налогах на недвижимость или в чем там еще надлежит разбираться трактирщикам.

– Пожалуйста, господин Прист, смотрите, – Марк взял с каминной полки фигурку черной кошки и протянул гостю. – Думаю, премудрая Бастет не будет против.

Статуэтка высотой менее локтя оказалась неожиданно тяжелой. Неужто эбеновое дерево? Дорогая, стало быть, вещь! В глаза кошки были вставлены прозрачные оранжево-желтые камешки. На груди красовалось широкое ожерелье с Уаджет, левым оком Гора, символом Луны, на лбу скарабей, символ Солнца – всё из качественной золотой фольги. Недолго думая, господин Прист перевернул фигурку и не сдержал возглас изумления:

– Так вот же вместилище! А вы говорите, не реликварий…

– Я сказал, что это удачная реплика, то есть точная копия древней статуэтки богини Бастет. Естественно, с отверстием – моя жена регулярно насыпает в него свежую порцию ладана… Но давайте поставим кошечку обратно: Бастет, как известно, олицетворяет собой женственность… со всей ее непредсказуемостью!

Гость нехотя вернул статуэтку, и Марк бережно водрузил ее на прежнее место.

– Не буду мешать вам наслаждаться напитками, господин Прист, – сказал он и вернулся за стойку. А вскоре и вовсе ушел на кухню.

Посетитель остался сидеть, глядя на сверкающую позолотой фигурку. Ему даже взгрустнулось немного, точно приступ ностальгии накатил. Именно так и бывает, когда соприкасаешься с кем-то или чем-то, знакомым из прошлых жизней.

О да, взбалмошный характер Бастет ему был известен и без подсказки трактирщика: то она весела и ласкова, как Хатхор-Луна, богиня плодородия, то агрессивна, как богиня-львица Сехмет. А уж о статуэтках в виде кошки, глиняных, деревянных, бронзовых и даже золотых, господин Прист знал всё. В Древнем Египте – или на Чёрной Земле, как называли свою страну ее жители, имея в виду плодородную почву долины Нила – ни один дом, богатый или бедный, не обходился без Бастет. Ее изображали как женщину с кошачьей головой, как кошку, кормящую четырех котят, или просто сидящую кошку. Ее почитали как богиню плодородия, любви, веселья, врачевания и, конечно же, как покровительницу женщин – египтянки даже глаза подводили так, чтобы они походили на кошачьи, и подражали кошачьей походке. Обычно статуэтки Бастет стояли на домашних алтарях и в большинстве своем были полыми. Но далеко не в каждой такой фигурке хранились мумифицированные останки кошки-пророчицы или кошки-целительницы. Зачастую в них помещали целебные травы или благовония, запах которых оберегал обитателей дома от злых духов и заразных болезней.

Однако душа господина Приста откликнулась именно на этот облик Бастет – изящную черную кошку с золотым ожерельем на шее, со знаком Солнца на лбу и знаком Луны на груди. Помнит душа, помнит, что было для нее свято!

Господин Прист растерянно глянул на пустой бокал в руке: надо же, и не заметил, как все выпил. Отставив бокал, он откинулся на спинку кресла и сомкнул веки: в голове было легко и ясно, а тело, наоборот, налилось приятной тяжестью. Ничего, у него нет необходимости куда-то торопиться. Достигшему гармонии чужда суета. Сейчас посидит чуток, отдохнет и поедет дальше…

… Пустой стакан вновь до краев наполнился виски – настоящим виски, ирландским, тройной перегонки. Отец Салливан уже и не помнил, когда в последний раз пробовал сей эликсир. Семь лет, семь бесконечно долгих лет он торчит в адской дыре, именуемой Египтом! Но ничего, недолго терпеть осталось…

Капитан Джилрой щедро плеснул и себе в стакан, затем снова обратился к понурому священнику, до того загоревшему под беспощадным местным солнцем, что от бедуина не отличить:

– Что ж, святой отец, за вашу миссию мы уже выпили, теперь выпьем же за мою! Благосклонность фортуны, знаете ли, мне сейчас не помешает. Скоро домой возвращаться, а в моих трюмах пусто, не считая прорвы полудохлых крыс, дьявол бы их побрал!

– Не произносите в доме Божьем имя врага человеческого, сын мой! – миссионер погрозил костлявым пальцем красному от виски и злости ирландцу, капитану и владельцу небольшого торгового судна. – Так говорите, ничего не удалось откопать?

Капитан вздохнул так тяжело, что чуть не погасил ржавую масляную лампу, единственную в лачуге, именуемой католической миссией.

– Ничего, кроме огромного каменного погреба, битком набитого кошачьими мумиями, чтоб им пусто стало… Хотя они и так пустые – одна шкура да кости! – с омерзением сплюнул мореход. – Если в проклятом языческом храме и были какие-то ценности, то их давно растащили местные грабители. А в мумиях какой прок? Никакого…

– Я бы не стал утверждать столь категорично, – изрек святой отец, хитро прищурив глазки, и без того маленькие, особенно в сравнении с носом-клювом. Из-за столь выдающегося носа местные уважали отца Салливана больше других миссионеров: уж больно он походил на их древнего бога Ра, того, что с головой сокола. – Забыли, дорогой мой соотечественник, что у нас на родине делают из костей на скотобойнях?

– Мыло варят, что ли? – озадаченно поскреб рыжую макушку капитан Джилрой.

– И мыло тоже. Но в основном перемалывают на удобрения: если почву не подкармливать, ни ячмень, ни картофель не уродятся. Это здесь Нил, разливаясь, каждый год обильно покрывает землю жирным слоем ила. А наша многострадальная родина, увы, не богата плодородными почвами.

– Зато народ наш куда смекалистее! – капитан стукнул кулаком по столу, аж стаканы задребезжали. – Ишь что придумали – кости на удобрение!

– Вот и я говорю, – многозначительно протянул отец Салливан, – кости перемалывают, останки, значит…

Тут до капитана наконец дошло. Он выпучил блеклые водянистые глаза, икнул и вдруг выпалил, захлебываясь от восторга:

– То есть мумии можно пустить на удобрение?! Ну точно, чего добру пропадать? Там их тысячи тысяч, бери не хочу…

– Ну-ну, сын мой, так просто их не возьмешь, – осадил морехода священник. – Местные, хоть и приняли веру в Бога Единого – кто христианство, кто ислам, в душе остались язычниками. Уж поверьте мне, сэр, я знаю, о чем говорю! Они почитают своих предков и не позволят осквернить святыню…

– Это сушеные-то кошки – святыня? – пьяно ухмыльнулся капитан Джилрой. – Мои матросы живо набьют чучелами мешки – столько, сколько влезет в трюмы. Эх, жаль, нельзя на месте перемолоть всю эту гадость в муку – больше бы вместилось!

– Вы не о том сейчас думаете, капитан. Даже бравым ирландским матросам несдобровать, если аборигены поднимут шум. Поймите же, они фанатики! Чего доброго, еще корабль ваш подожгут.

– И что же мне делать? Посоветуйте, святой отец, раз уж вы так хорошо изучили нравы этих дикарей.

Священник сделал вид, что задумался. Затем сказал, понизив голос до шепота, хотя в убогой глинобитной хижине некому было их подслушать:

– Предлагаю действовать так. Я отвлеку местных: устрою шествие с хоругвями – народ непременно сбежится, поскольку жаден до зрелищ. А вы со своими молодцами тем временем быстренько погрузите мешки в… Так, а повозки? Вы же не можете арендовать повозки и вьючных животных у здешних жителей – тогда они всё поймут… Ладно, дам вам кое-кого в помощь. У этих ребят свои верблюды имеются.

– Вы о ком? – насторожился капитан Джилрой.

– Так, археологи… Нет-нет, не беспокойтесь – они не из наших, ученых. Зато куда более опытные.

– Я понял! – капитан хлопнул себя по лбу широкой ладонью. – Черные копатели!

– Тише! – цыкнул на него отец Салливан. – Кроме этих прохиндеев, никто из местных вам не поможет. Только имейте в виду: не пытайтесь их надуть. Заплатите сколько потребуют, не торгуясь, иначе, сэр, я и полпенса не дам за вашу голову.

– Ладно-ладно, святой отец, я понял. Ну а сколько вы сами-то хотите за дельный совет да за посредничество, так сказать?

– Господь с вами, капитан! Зачем мне, священнослужителю, деньги? – отец Салливан закатил глаза к потолку: сквозь прохудившуюся камышовую крышу просвечивали яркие южные звезды. – Ну разве что для миссии – сами видите, как мы тут бедствуем.

– Десять процентов! – предложил мореход, поражаясь собственной щедрости. Хотя следовало признать, идея-то целиком принадлежала святому отцу.

Святой отец наверняка подумал о том же, поскольку в недоумении воззрился на собеседника глазами-бусинами:

– Помилуйте, сэр! Мы школу для местных детишек хотим построить…

– Школу, говорите? – мореход понимающе усмехнулся. – Ну-ну… Ладно, для благого дела не жалко: пятнадцать процентов!

На том и порешили. Пропустили еще по стаканчику за успех предприятия, которое следовало провернуть завтра же вечером: зачем откладывать благое дело? Однако уходя, капитан все же спросил священника:

– Я-то загружусь и отчалю, а вам здесь оставаться. Не боитесь мести древних богов, а, святой отец?

– Со мной Господь Истинный! – священник привычно возвел взор к небу. – Так говорил мой дед, тогда еще молодой батрак, опустошая могилы кельтских вождей. Его тоже предупреждали, что древние друиды будут мстить. Но дед купил землю, построил дом, ферму и жил безбедно до глубокой старости. Так что, сэр, вам меня не запугать!

Когда капитан, пошатываясь, удалился по спящей улочке в сторону портовой гостиницы, отец Салливан запер дверь лачуги на засов. Затем приподнял циновку, закрывающую узкий лаз, и нырнул в подполье, не забыв прихватить с собой лампу.

Мигающий язычок пламени многократно отразился на гладких металлических поверхностях, бронзовых, серебряных и золотых, украшенных инкрустацией и резьбой. Кругом на земляном полу и на грубо сколоченных полках стояли кубки, вазы, треноги, светильники, статуэтки – всё из захоронений древних египтян. Отец Салливан скупал награбленное черными копателями, чтобы затем продать в Европе, только в сто раз дороже. Богатые аристократы совсем помешались от любви к древности и платили огромные деньги даже за глиняные черепки, не говоря уже о золоте и слоновой кости. А тут добра хватит, чтобы купить себе сан епископа, причем в цивилизованной стране с умеренным климатом!

Он высветил на верхней полке любимую вещицу – статуэтку кошки из черного дерева, с золотым ожерельем на шее и редчайшими огненными опалами в глазницах. То была не просто кошка – сама богиня Бастет! И нашли ее как раз в том храме, подземелья которого собирался опустошить предприимчивый капитан Джилрой.

– Ну и что ты мне сделаешь, киска? А ни-че-го! Пожалуй, я не буду тебя продавать – оставлю себе на память…

***

Когда Марк вернулся в зал, посетителя, назвавшегося Пристом, там уже не было. Лишь на столике рядом с пустым бокалом лежали несколько мятых купюр.

– Рекса можно выпускать, Герман, – сказал он вошедшему следом сыну. – Гость уехал, даже не попрощавшись. А казался таким порядочным человеком…

– Ой ли! Я видел, отец, как он драпал – как… как не знаю кто!

– Как черт, окропленный святой водой, – подсказал Марк, невозмутимо убирая со стола.

– Может, нам стоит почистить пространство – от остатков темной энергии? – Герман помахал руками, изображая магические пассы.

– Зачем? Рыжий уже всё собрал. Теперь два-три дня дома не появится, – Марк указал на пустующее кресло: кот исчез вслед за посетителем.

– Неужели тебе было совсем не интересно взглянуть ему в лицо? – не унимался Герман.

– Зачем? Этот Прист достаточно сведущ в принципах реинкарнации, чтобы сделать верные выводы. Полагаю, промышлять чисткой кармы он больше не будет… – Марк повернулся к изящной черной кошке на каминной полке. – Ты довольна, премудрая Бастет?

Огненные опалы в глазах статуэтки торжествующе вспыхнули.

Глава 2. Переходный возраст мечты

Мечтайте о великом. Лишь великие мечты в силах затронуть людские души.

(Марк Аврелий)

Вероника последний раз провела мягкой тряпицей по вывеске, удовлетворенно хмыкнула и соскочила со стремянки. Оправив подол длинной юбки, взяла ведерко с мыльной водой, легонько толкнула створку входной двери и проскользнула внутрь.

– Я закончила, можешь убрать стремянку, – бросила она на ходу, направляясь к барной стойке. – С тебя верхние окна… Сын, ты меня слышишь?

Герман нехотя захлопнул книгу, не забыв заложить страницу карандашом.

– Вот так всегда, Рекс – на самом интересном месте! – пожаловался он псу, который лежал рядом на ковре, пристроив голову меж передних лап.

Пес сочувственно вильнул хвостом, но глаза не открыл.

– Начни с Зеленой комнаты, – сказала Вероника и принялась натирать массивную деревянную столешницу, и без того блестящую как зеркало.

– С Зеленой – это хорошо! – обрадовался Герман и потянулся с ленивой грацией молодого леопарда. – Пусть Алиса потрудится в кои-то веки, а то все я да я…

– Пролетарий ты наш угнетенный! – Вероника с улыбкой глянула на сына. – А кто всю прошлую неделю дурака валял?

– Я был в экспедиции, мам, ты же знаешь!

– Теперь это так называется? – из коридора донесся насмешливый бас, а мгновенье спустя показалось бородатое лицо Марка. – Ну-ну, исследователь! «Уж полночь близится, а Германа все нет…»

– Ну вот, еще и Пушкина приплели! – Герман схватил со стойки стеклоочиститель и взбежал по лестнице на второй этаж, ловко жонглируя флаконом и двумя губками. – Кстати, я снова уезжаю на пару дней, – сообщил уже сверху, перегнувшись через перила. – Мишель зовет.

– Когда?

– Сегодня же.

– Ну ладно, езжай, раз надо, – кивнул Марк. Затем повернулся к жене: – Я возьму стремянку, надо яблони обрезать. Потом буду в мастерской. Зови, если что.

– Думаю, мы справимся… хрупкими женскими силами, – улыбнулась Вероника.

– Ой-ой, не прибедняйся!

Едва Марк скрылся в коридоре, ведущем к задней двери дома, затренькал колокольчик над парадной. Пес поднял голову и негромко гавкнул, однако по-прежнему не сдвинулся с места.

Вероника окинула взглядом полку с плотно закупоренными банками из белого фаянса; на сверкающем боку каждой имелась этикетка в виде овальной виньетки. Рука хозяйки привычно потянулась к первой банке справа, но замерла в воздухе.

– Нет-нет, не кофе. Тут потребуется нечто особенное…

***

Послеполуденное солнце било в лобовое стекло. И будет бить беспощадно, пока не закатится за горизонт. Или пока Ида не свернет в сторону, что абсолютно исключено. Хотя смотреть на дорогу было больно. До слез. Даже темные очки не защищали от лицезрения безобразных разводов, что оставил наглый юнец на заправке, якобы протирая стекло. Сколько ни трудились «дворники», жирные полосы не отмывались. Может, все же свернуть на обочину и самой помыть? Однако от мысли, что придется остановиться и выйти из машины, ее чуть не стошнило. Значит, будет мучиться до следующей АЗС…

Ида терпеть не могла останавливаться в пути. Во всех смыслах. С детства, насколько себя помнила, она все делала быстро: ходила стремглав, читала взахлеб, гимназию окончила в шестнадцать, училась в двух вузах одновременно, автомобиль всегда вела на максимально допустимой скорости. Даже спала стремительно: засыпала в полночь, едва голова касалась подушки, а с рассветом вскакивала на ноги, спеша воплощать идеи, пришедшие во сне. В агентстве, где она за год из рядового сотрудника вырвалась в арт-директоры, некоторые острословы уверяли: ураган «Ида», обрушившийся на Мексиканский залив с такой силой, что повернул вспять вальяжную Миссисипи, назван именно в ее честь… И только кофе Ида пила медленно – на чашку уходило четверть часа, а то и больше. Это были единственные, драгоценные минуты отдыха. «Ураган взял паузу», – говорили тогда сотрудники. С уважением, однако. Потому что Ида никогда ни с кого не требовала больше, чем с себя.

И вдруг нашелся смельчак, который попытался ее остановить. Обуздать тайфун! Глупая, бессмысленная, заведомо провальная затея. Ему, наверное, будет больно… Но и ей тоже! Ей уже больно, так больно, что впервые в жизни она не выдержала, убежала. Типа сорвалась в срочную командировку. На работе поверят – Ида часто так делала. А он пусть думает, что хочет. Ей все равно. Она его уже забыла. Ну почти…

Дорога расплывалась, будто в тумане. Ида рукавом протерла слезящиеся глаза. Чертовы разводы, ничего не видно! И вдруг тренированное периферийное зрение дизайнера выхватило указатель на обочине. «Трактир». Надо же, без твердого знака в конце, пресловутой «ер», столь модной сейчас стилизации под старину. И никого не волнует, что старина старине рознь: чинные трактиры петровских времен разительно отличались от кабаков, где кутили сослуживцы Печорина, не говоря уж о более поздних харчевнях, под дверьми которых валялась пьяная чернь…

А в нынешних трактирах кофе подают? Иде отчаянно захотелось эспрессо. Может, в глазах прояснится наконец. И лобовое стекло заодно протрет. И сразу помчится дальше – вперед, всегда только вперед!

Она резко дала задний ход и свернула на гравийку. А через сто метров неожиданно оказалась в дремучем лесу. Но Ида не привыкла менять свои решения, поэтому продолжала ехать. И оказалась права, как всегда. Дорога еще раз вильнула и уперлась в особняк.

Дом выглядел на удивление правильно. Если бы ей заказали проект трактира, этакого постоялого двора в стороне от большой дороги, она наверняка изобразила бы нечто подобное. Только без эркера. Однако тут, надо признать, эркер был к месту – отлично гармонировал с широкой остекленной дверью. А что это за надпись под вывеской? Похоже, на латыни. Опять никакого а-ля рюс!

Ида с силой толкнула дверь и буквально ввалилась внутрь, с трудом удержавшись на высоких каблуках: массивная с виду створка поддалась неожиданно легко. Резная ширма частично отгораживала от зала маленькую прихожую с двумя рядами вешалок и стойкой для зонтов.

– Добрый день! – шагнула навстречу хозяйка.

В том, что миловидная, еще довольно молодая женщина и есть хозяйка заведения, можно было не сомневаться. Она была вся такая домашняя-предомашняя: на лице ни следа косметики, роскошные волосы убраны в узел на затылке, свободное платье до пят наверняка очень удобное, не сковывает движений, но увы, скрывает фигуру. Ида же предпочитала наряды, которые подчеркивали длину и стройность ее ног: зачем прятать красоту, если природа сама тебя ею одарила?

– Здравствуйте! – бойко поздоровалась она. – У вас можно получить чашку эспрессо?

– Разумеется, – улыбнулась хозяйка. – Сейчас приготовлю. Располагайтесь! – она жестом пригласила гостью пройти налево, где стоял светло-оранжевый кожаный диван и пара глубоких кресел.

Ида огляделась с некоторой долей растерянности – не ожидала столь уютной обстановки. И выбрала кресло, стоявшее ближе к камину, где манко горел огонь. Как же она озябла в своей шелковой блузе и узкой юбке до колен…

– Желаете что-нибудь еще? – осведомилась хозяйка, подкатив к ее креслу изящный сервировочный столик.

– Нет, спасибо… Скажите, а что означает надпись над входом? – Ида терпеть не могла непонятностей.

– «Оказываю гостеприимство». Этот девиз характеризует наше заведение вот уже несколько веков.

Несколько веков? Ого! Традиции Ида уважала.

Тем временем хозяйка вернулась за стойку и тихонько зазвенела посудой. Не успела гостья откинуться в кресле, как ее ноздрей коснулся неожиданный запах.

– Что это вы готовите? – спросила она, повернувшись к хозяйке через плечо.

– Я варила шоколад, – отозвалась та, хлопоча у маленькой электроплитки. – Но вам сейчас сделаю кофе…

– Не надо! – поспешно перебила ее Ида. – В смысле, не надо кофе. Сто лет не пила горячий шоколад! – она старалась быть вежливой и непринужденной. Но в меру. Не стоит слишком откровенничать с персоналом.

– Буду только рада, если отведаете нашего! – весело сказала хозяйка, ставя на серебряный поднос две белые фарфоровые кружки, высокие и узкие.

Ида наблюдала, как густая тягучая жидкость тонкой струйкой лилась из сотейника сначала в одну кружку, потом во вторую. А потом обе кружки оказались перед ней на столике. Вместе с вазочкой, наполненной маленькими розовыми зефиринками.

– Это наш фирменный зефир, мы всегда подаем его с горячим шоколадом, – пояснила хозяйка. – Не возражаете, если я составлю вам компанию?

Ида не возражала. Ей вдруг стало не до церемоний. Она сосредоточенно вдыхала горьковато-сладкую смесь запахов: шоколада, ванили, сливок, лесных ягод и чего-то еще, столь же аппетитного. А вкус этого чуда вообще не поддавался определению…

Какое-то время Ида молча смаковала почти забытое лакомство. Хозяйка тоже безмолвствовала: пила свой шоколад, мечтательно глядя на мерцающие в камине угли.

– Восхитительно! – наконец выдохнула Ида. – Вы просто волшебница…

– Вероника, – сказала хозяйка. – Так меня зовут.

– Ида, – представилась гостья, хотя вполне могла бы не делать этого. И добавила, тоже непонятно почему: – Вообще-то я хотела кофе – мне еще три часа ехать… Но не смогла устоять перед таким соблазнительным ароматом!

Наверное, ей просто захотелось сказать хозяйке что-то приятное. Всегда полезно говорить приятное людям, даже малознакомым и вовсе не знакомым. Нехитрое действие, но повышает уверенность в себе, причем в равной мере как в говорящем, так и в слушающем. Кажется, в психологии отношений эта закономерность называется «зеркалом»…

Но Вероника никак не отреагировала на похвалу, как будто не услышала. Только посмотрела на гостью глазами цвета шоколада и неспешно изрекла:

– Иногда очень полезно изменять. Не людям – привычкам.

Не зная, что на это сказать, Ида допила последний глоток, не без сожаления повертела в руках необычной формы кружку и поставила ее на стол.

– Спасибо. Сколько я вам…

И вдруг осеклась: из-за кресла хозяйки высунулась бородатая мордочка с блестящими глазами-пуговицами. Затем показался и ее обладатель – жесткошерстный фокстерьер классического окраса, белый с рыжими и черными пятнами.

Вероника тоже удивилась, по крайней мере, ее брови слегка дернулись вверх.

– Ах, вот ты где, лентяй этакий? – сказала она собаке. – Полдня тебя ищу, а ты дрыхнешь?

Фокстерьер покосился на хозяйку с явным недоумением и снова уставился на посетительницу, умильно склонив голову набок.

– Какой славный песик! – воскликнула Ида, вмиг забыв о правилах этикета. – Как его зовут?

– Рекс.

– Рекс! – по-детски восторженно повторила гостья. – Рекс!

Пес навострил уши, вильнул хвостом и приблизился к ней.

– Можно его погладить? – не дожидаясь ответа хозяйки, Ида запустила обе руки в курчавую шерсть собаки. – Я в детстве мечтала о таком… И тоже хотела назвать Рексом!

– Родители не позволили? – с пониманием спросила Вероника.

– Ну да… Но я их не виню! У меня и вправду не было ни минуты свободного времени: средняя школа, музыкальная школа, потом художественная, английский, французский… А фоксик, он ведь такой активный, с ним гулять надо подолгу, общаться постоянно… – не переставая говорить, Ида сползла с кресла на ковер и уже вовсю обнималась с собакой.

– А сейчас? Почему бы вам сейчас не воплотить свою мечту?

– Ох нет, сейчас еще хуже! Я либо в офисе до позднего вечера, либо в командировках.

– «Иногда надо бежать, чтобы остаться на месте, и бежать вдвое быстрее, чтобы хоть немного сдвинуться», – процитировала Вероника.

– Это из «Алисы»! – тотчас узнала гостья. – Как будто про меня…. – и замолкла на полуслове. Еще пару секунд машинально продолжала гладить фокстерьера, потом решительно отстранилась и поднялась с пола, нервно поправляя перекосившуюся юбку. – Мне пора. Иначе до ночи не доберусь.

– Быть может, переночуете у нас? – предложила хозяйка, тоже вставая. – Погода портится, будет ливень.

Ида повернула голову к окну: небо над остриями елей, еще недавно совершенно ясное, наливалось фиолетовой тяжестью. Сколько же прошло времени? Она глянула на свои наручные часы, очень модные и дорогие – подарок от фирмы ко дню рождения.

– Начало восьмого?! – изумилась она. Получается, она три часа пила шоколад? Как такое возможно?

– Вы можете переночевать у нас, – повторила Вероника.

– У меня номер в гостинице забронирован, – запротестовала Ида, затем представила, каково ночью вести машину под проливным дождем, и неожиданно сдалась: – У вас действительно есть номера для постояльцев? Как в настоящем трактире?

Вопрос прозвучал откровенно глупо. И невежливо. Но хозяйка ответила с терпеливой улыбкой:

– А мы и есть трактир, самый настоящий. Пойдемте, я провожу вас в комнату, – и, не оборачиваясь, стала подниматься по лестнице.

Ида послушно поплелась следом, с трудом переставляя ноги: любимые туфли вдруг стали ужасно тесны. А еще накатила сонливость. Неужели шоколад так подействовал?

На втором этаже было несколько комнат, справа и слева от лестницы. Вероника открыла крайнюю дверь слева.

– Проходите. Ванная в номере. Принести ваш багаж из машины?

– Спасибо, не нужно! – У Иды не было багажа: сбежала в чем была, не прихватив с собой даже зубной щетки.

– Вам приготовить легкий ужин?

– Нет-нет, спасибо… Очень спать хочется.

– Отдыхайте. Если что-то понадобится, скажите Алисе – так зовут нашу дочь. Она сейчас принесет вам стакан теплого молока, чтобы лучше спалось.

И хозяйка удалилась, оставив гостью осматривать комнату.

Двустворчатый шкаф, кровать, комод с зеркалом, в углу маленькое дамское бюро, на полу мягкий зеленый ковер, окна искусно задрапированы шторами. На стенах, обитых светло-зеленым шелком, несколько поблекших, но не утративших очарования акварелей: река, холмы, развалины замка вдалеке. Очень милая женская спальня. Ида не была новичком в мире интерьеров, поэтому определила в два счета: здесь все было аутентичным. И безумно дорогим, несмотря на кажущуюся простоту. Натуральный дуб, натуральные ткани, подлинные картины – не Тернер, безусловно, но точно кто-то из его многочисленных подражателей. Она откинула покрывало: постельное белье из тонкого льна, наволочки украшены вышивкой «ришелье».

Ида опустилась на кровать и какое-то время сидела, зачарованно оглядываясь по сторонам. Обстановка разительно отличалось от ультрасовременной квартиры-студии, которой она по праву гордилась – столько творчества, сил и средств вложено! И все же Ида здесь чувствовала себя почти как дома. Эта старомодная комната была ей знакома… Бред, конечно. Наверное, видела что-то подобное в кино. Или на картинках. В детстве она любила читать книжки для девочек, с иллюстрациями: барышни с тугими локонами, в кружевных платьях и шляпках, украшенных бантами и цветами. Обитали прелестные барышни в таких вот точно комнатах с массивными платяными шкафами, изящными туалетными столиками и высокими кроватями с расшитыми покрывалами. Маленькой Иде безумно нравилось представлять себя героиней тех милых, добрых, сентиментальных историй…

Тихий стук в дверь прервал поток воспоминаний.

– Войдите!

В дверном проеме стояла девочка: светлые локоны, воздушное платье с бантом на талии, белые чулочки, лаковые туфельки. Она старательно держала перед собой круглый поднос со стаканом молока, а под мышкой сжимала большую куклу.

– Добрый вечер! – девочка сделала смешной книксен, но глядела при этом очень серьезно. – Меня мама прислала.

Ну конечно, Алиса, дочь хозяйки… Но до чего же похожа на свою знаменитую тезку!

Пока Ида в недоумении пялилась на девочку, та просеменила в комнату и поставила поднос на комод.

– Что-то еще? – деловито спросила.

Ида молча помотала головой.

– Хочешь, оставлю тебе свою куклу? – неожиданно предложила Алиса, не сводя с гостьи пристального взгляда. – Чтобы не было одиноко.

Ида так же молча кивнула. Проще было согласиться, нежели объяснить ребенку, что она, Ида, уже давно взрослая. А взрослых женщин от одиночества не спасают куклы, вернее, спасают вовсе не куклы…

Пристроив игрушку на комоде, Алиса направилась к выходу, все так же чинно, мелкими шажками. В дверях снова повернулась к гостье:

– Если заблудишься, зови меня. Удачных снов! – после чего присела в коротком реверансе и вышла, бесшумно затворив за собой дверь. Так ни разу и не улыбнувшись.

«Самый странный ребенок, какого я когда-либо видела», – подумала Ида. Она не то чтобы не любила детей, просто побаивалась их. Как, впрочем, и многодетных мамаш. В ее окружении большинство были чайлдфри. То есть свободны.

Приняв горячий душ, она облачилась в мягкий махровый халат и юркнула в постель. Тут вспомнила про молоко, присланное заботливой хозяйкой, и решила хотя бы попробовать – отдать дань традиции, так сказать. Молоко было еще теплое, сдобренное медом и специями. Детский сад, ей богу! Может, еще и куклу взять с собой в постель?

Ида повернула голову к комоду и оторопела. Кукла таращилась на нее голубыми глазищами, призывно улыбаясь пухлыми губками. Темно-розовое атласное платьице, светлые кудряшки под белым кружевным чепчиком, такие же кружева на многослойной нижней юбке, миниатюрные сафьяновые башмачки… Она определенно знала эту куклу!

Мурашки побежали по спине. На миг перехватило дыхание, сердце больно сжалось. Ида силой воли заставила себя дышать медленно и глубоко. Сердцебиение постепенно выровнялось. Глупости все это! Она никогда не играла в куклы. Она терпеть не могла кукол, с раннего детства. Зато у нее была целая коллекция собак. Игрушечных, разумеется. Наверняка до сих пор пылятся где-нибудь на антресолях в родительской квартире…

Ида решительно повернулась на другой бок, крепко зажмурилась, вдобавок еще одеяло на голову натянула. Постельное белье пахло весной: порывистым ветром, солнечными бликами на свежевымытых окнах, гиацинтами на круглых столиках кафе, впервые после зимы вынесенных на улицу…

***

Кто рискнул так рано открыть сезон? Вон, в узком переулке за углом еще бугрятся остатки почерневших сугробов. Она поискала глазами вывеску. Нашла. Оказалось, это вовсе не кафе. Магазин игрушек. Маленький магазинчик с одной витриной. А в центре витрины, в окружении разноцветных мячиков, кубиков, лошадок, солдатиков и корабликов, большая кукла. Та самая, синеглазая и белокурая, в блестящем розовом платье и красных сафьяновых башмачках.

Ида дернулась точно током ударенная и беспомощно оглянулась. А где же белые столики с гиацинтами? В обе стороны тянулась мостовая без намека на тротуар, сплошь грязные лужи да мокрая солома. По булыжникам катилась, скрипя колесами, старая телега, запряженная рыжей клячей. По другой стороне улицы спешил какой-то человек в просторном сером плаще и нелепой шляпе, надвинутой на лицо так глубоко, что видны были лишь лохматые седые бакенбарды. Ему навстречу устало плелась женщина в длинной коричневой юбке, плотной шерстяной пелерине и таком же капоре, в каждой руке неся по корзине с овощами… Не успела Ида опомниться, как раздался предостерегающий окрик, женщина и старик с бакенбардами вплотную прижались к стене дома, и по улице прогрохотала двуколка. Брызги из-под колес обдали Иду…

Вернее, Нинет. Теперь ее звали Нинет, то есть Антуанетта, но так к ней обращался только старик-священник, когда обходил рабочие кварталы перед Пасхой и Рождеством. Подол ее юбки, и без того мокрый и грязный, стал еще мокрее и грязнее. Как и стоптанные башмаки, которые были ей настолько велики, что приходилось обматывать шнурки вокруг щиколоток, дабы не спадали на ходу. Нинет оглянулась, испуганно и растерянно. Взгляд снова упал на куклу в витрине магазина. На серо-буром фоне улицы фарфоровая барышня в блестящих шелках казалась сказочно прекрасной. Она была чудом! Частицей небесного царства, выставленной напоказ, чтобы люди помнили: рай существует. Не для всех, конечно, но все же…

– Опять глазеешь, дуреха?

От толчка в спину Нинет чуть не врезалась головой в стекло витрины. Брат был младше ее на год, но выше и плечистее. Он уже работал на бумажной фабрике, там же, где и отец, а в ночь на субботу разгружал на рынке повозки с рыбой, зерном и овощами. На дополнительно заработанные су покупал себе всякую вкуснятину: кусок белого пирога с патокой или кружку жирных сладких сливок. Иногда приносил младшим братьям яблок, побитых или червивых, и мальчишки прямо дрались за угощение. Нинет тоже пошла бы работать куда-нибудь, судомойкой, например, как соседская Рози, ее ровесница; однако приходилось смотреть за малышней, пока мать разносила клиентам выстиранное белье. Вот если бы она хоть чуток подросла и стала сильнее, могла бы сама разносить, вместо матери, а не сидеть с вечно орущими детьми – двумя братьями и сестрой, которой едва исполнился год. Увы, пока заплечная корзина была тяжелее самой Нинет. Лишь однажды она относила выстиранные покрывала в дом аптекаря и через открытую дверь кухни разглядела часть комнаты напротив: красивый зеленый ковер, комод и угол кровати с резными столбиками. Господи, какое счастье, должно быть, жить в такой комнате…

– Дуй домой, глупая гусыня, мать тебя обыскалась! – прохрипел брат навеки осипшим голосом: разбавленную ледяной водой бумажную массу вычерпывали вручную. – И нечего пялиться на то, чего у тебя никогда не будет, даже и не мечтай! – добавил он со злой обреченностью и пошел дальше широкими шагами, понурив голову и сутулясь, как старик. Смена через четверть часа, хорошо еще, сразу догадался, где искать дуреху-сестру.

А Нинет и не мечтала. Даже если бы случилось чудо и кто-то, ангел, например, подарил бы ей такую куклу… О нет! Несносные младшие братья тотчас сломали бы ее, перепачкали, разодрали бы в клочья, как разодрали книжку про Деву Марию и младенца Иисуса, ее единственную книжку, подаренную старым священником в прошлый сочельник; Нинет не умела читать, но там были такие красивые картинки! А сестренка, даром что еще не ходила, добралась-таки до глиняной свистульки, которую отец давным-давно принес Нинет с ярмарки – добралась и разбила о каменную ступеньку…

Поэтому Нинет послушно развернулась и поплелась в другую сторону, домой. Но не успела дойти до угла здания, как новехонький, блестящий свежим лаком экипаж подъехал к магазину. Лакей отворил дверцу с вензелем, откинул подножку. Из бархатных недр кареты выпорхнули две девочки примерно возраста Нинет, в сопровождении строгой пожилой дамы. Юные барышни в накидках, отороченных пушистым белым мехом, резво взбежали на крыльцо, и неприступная дверь вдруг распахнулась перед ними, мелодично тренькнув колокольчиком.

«Сейчас они купят мою куклу», – поняла Нинет.

И заплакала.

Все кончено! Она больше не сможет приходить сюда и смотреть на свою куклу! Смотреть и воображать себя в таком же платье с кружевами и атласным бантом, в красных башмачках, белоснежном чепчике и обязательно с длинными, туго завитыми локонами. Никогда больше…

И тут внутри нее что-то взорвалось.

«Я хочу такую куклу! Хочу такие наряды! Хочу иметь много-много красивых вещей и никогда не иметь детей, которые всё портят!»

Это была мечта – отчаянная, безнадежная, но от этого не менее прекрасная. В голове у нее вихрем кружили образы прелестных вещей, дорогих нарядов и чудесных игрушек. А жгучие слезы застилали глаза. Нинет не заметила, как из широкой арки подъезда вылетел еще один экипаж, запряженный горячими вороными, и понесся ей навстречу. Крик, грохот, ржание, удар…

Иду отшвырнуло обратно к витрине магазина игрушек. Она стояла лицом к стеклу, однако точно знала: если сейчас обернется, увидит безжизненное тело маленькой Нинет, распростертое на мокрой мостовой. Откуда-то взялись люди, они толпились слева и справа, перекрывая улицу. Она оказалась в западне. И куда теперь? Только обратно, под копыта испуганных лошадей, под тяжелые, облепленные грязной соломой колеса!

Лишь ужас, леденящий ужас не давал ей пошевелиться. И вдруг за стеклом впереди мелькнуло движение. Она присмотрелась: в центре витрины, среди разноцветных мячей и башен из кубиков, вместо белокурой куклы в розовом стояла живая девочка в платье с незабудками. И пристально, выжидающе смотрела на нее.

«Если заблудишься, зови меня…»

– Алиса! – выдохнула Ида.

Девочка протянула ей руку прямо сквозь стекло. Ида отчаянно ухватилась за маленькую ладошку и полетела…

***

Комнату заливал мягкий утренний свет, приглушенный складками полупрозрачных штор. Однако шумная возня птиц в кустах под окном была слышна даже сквозь стекло. Неугомонный жизнеутверждающий щебет – разве это не самый прекрасный звук на свете?

Она привычно резко села в постели, но голова закружилась, замутило, пришлось снова опуститься на подушки. Отголоски сна все еще цепко держали ее. Она помнила каждую деталь своего кошмара. Приснится же такое! И ведь как реалистично – цвета, звуки, даже запахи. Ужасно реалистично. И все из-за дурацкой куклы!

Ида повернула голову, ища глазами виновницу страшного сна, но той на комоде не оказалось. Пустой стакан из-под молока был, а куклы не было. Наверняка Алиса прокралась в комнату, пока она спала, и забрала свою игрушку. Только странно, что она не проснулась, ведь всегда спала очень чутко. Может, и вправду молоко подействовало как снотворное?

Ну все, хватит забивать голову всякими глупостями! Пора вставать, время не ждет.

Преодолевая слабость и боль во всем теле, как если бы она вчера перекачалась на тренажерах, Ида отправилась в ванную. После контрастного душа стало легче. Она тщательно привела себя в порядок и спустилась вниз, стараясь держаться легко и непринужденно.

Сквозь приоткрытую дверь кухни струились аппетитные запахи. Сама же хозяйка расправляла свежие скатерти на столиках в правой части зала, куда Ида вчера даже не заглянула.

– Доброе утро.

– Доброе утро! – отозвалась Вероника. – Что предпочитаете на завтрак?

Обычно с утра перед выходом на работу Ида пила зеленый коктейль, а по выходным – фруктовый смузи. Однако сегодня решила изменить привычке: голова гудела, желудок ныл, а ей еще полдня ехать.

– Кофе. Со сливками.

– Пончики? Штрудель? Горячие бутерброды?

– Спасибо, не нужно… Ну, может, один пончик.

– Присаживайтесь, я мигом! – Вероника усадила гостью за один из квадратных столиков.

– А где ваша дочь… Алиса, кажется? И тот славный фоксик?

– В саду, наверное, или в лесу. Выгуливают друг друга.

Ида слегка огорчилась. Не столько из-за отсутствия собаки, сколько из-за невозможности еще раз увидеть Алису. Почему-то ей очень хотелось до отъезда увидеть девочку. Увы.

Она устроилась на удобном стуле с подлокотниками и огляделась. Уютный зальчик: яркие осенние цветы в пузатых вазах, зеркала, подсвечники, картины – в общем, классика жанра. Взгляд естественным образом остановился на портрете напротив… и замер. С холста на Иду смотрели две маленькие барышни в бархатных капорах и отороченных белым мехом накидках, обе курносые, с румянцем во всю щеку. Позади них сверкала витрина магазина игрушек: разноцветные мячики и башни из кубиков, лошадки и оловянные солдатики… Девочки радостно улыбались, держа перед собой большую нарядную куклу – розовое шелковое платье, белоснежный чепчик на белокурой головке, из-под кружевных юбок выглядывают миниатюрные красные башмачки…

– Нравится?

Ида вздрогнула. Она и не заметила, как подошла хозяйка с чашкой кофе и пончиками.

– Если честно, не очень. А… откуда у вас эта картина?

Вероника пожала плечами:

– Висит здесь, сколько себя помню. Наверное, первый хозяин трактира приобрел на каком-нибудь аукционе: он был большим любителем портретной живописи. А мой муж коллекционирует исключительно пейзажи…

Ида ее уже почти не слушала. Ей снова стало дурно, в горле пересохло. В два глотка осушив чашку горячего кофе, она извинилась перед хозяйкой – мол, надо спешить, у нее назначена встреча – и попросила счет.

– Не торопитесь, никуда он не денется, – неожиданно сказала Вероника, приняв у нее плату.

– Кто? – опешила Ида.

– Тот, кто вам нужен.

Это прозвучало так хорошо, так веско… так успокаивающе. Вот только в действительности Ида никому встречу не назначала.

– Еще не поздно, – словно прочитав ее мысли, добавила хозяйка. – Всего вам доброго.

Невнятно пробормотав что-то в ответ, Ида устремилась к выходу. И только теперь увидела надпись над дверью на внутренней стороне: «Certum credere». На сей раз в переводе она не нуждалась. «Исправленному верить» – стандартная пометка, которую делают на документах, когда вносят какие-либо изменения.

Ида торопливо прошла к машине, села за руль и только тут вспомнила, что собиралась помыть лобовое стекло. Однако нужды в этом больше не было: стекло сияло первозданной чистотой. Ничего не скажешь, отличный сервис для старомодного трактира на отшибе.

Ноги ее больше не будет в этом чертовом заведении!

Злости хватило всего на четверть часа. Столько же продержалась на жалости к себе. Обида на всех и вся улетучилась еще быстрее. К счастью, вовремя попалась заправка. Ида разрыдалась, едва зарулив на стоянку. И не сразу услышала, как в сумочке надрывается мобильный.

– Алло… – выдохнула она, подавляя всхлипы.

– Ты где?

– В машине.

– Где? – с нажимом повторил он.

– Заправка… на шестидесятом километре.

– Что с тобой?

– Мне плохо.

– Жди там. Скоро приеду.

Она осталась ждать. Скоро приедет тот, кто ей нужен, и увезет ее к себе, в большой дом для большой семьи. Там не будет снежно-белых ковров и воздушно-хрупких икебан, не будет дизайнерских светильников и отдельного гардероба для ее деловых костюмов. Зато точно будет собака: они сегодня же возьмут из приюта веселого песика, хорошо бы фокстерьера. А в конце весны родится девочка, которую назовут Алисой… И конечно же, Ида никогда никому не расскажет, что ехала в соседний город, чтобы втайне избавиться от ребенка, но на полпути внезапно опомнилась. Она просто забудет об этом, как забывают плохой сон… Потом один за другим появятся еще дети – трое шумных, неугомонных мальчишек. И все они, вся большая семья, непременно будут счастливы.

Почему? Потому что маленькая девочка повзрослела. И мечта ее тоже подросла.

Глава 3. Долг платежом красен

Несправедливость не всегда связана с каким-нибудь действием; часто она состоит именно в бездействии. (Марк Аврелий)

Проводив посетительницу, Вероника вернулась на кухню. Не прошло и десяти минут, как она выглянула оттуда, сильно встревоженная.

– Рекс! Рекс, где ты?

Пес выскочил из-за кресла: уши веером, морда длиннющая и улыбается во всю пасть. Кот, увязавшийся было за хозяйкой, презрительно фыркнул и шмыгнул обратно на кухню.

– Вот как, значит, – проговорила Вероника, глядя на гарцующего перед ней сеттера, такого ослепительно рыжего, что огонь в камине тускнел рядом с ним. Затем повернулась в сторону коридорчика, уходящего вглубь дома, и позвала: – Марк! Намечается серьезная мужская игра!

– Иду! – отозвался густой бас, а минуту спустя показался и его обладатель. Он шел, вытирая руки тряпкой. – Эх, снова вымазался морилкой…

– Я положила тебе перчатки, но ты…

– Но я всегда о них забываю, да. Зато какой красивый цвет получился! Потом зайди глянь – не комод, а сказка.

– Обязательно полюбуюсь, пока ты с гостями будешь разбираться, – Вероника со значением кивнула на пса, который снова растянулся перед камином, выжидающе глядя на хозяина.

– Однако! – Марк подошел к сеттеру и запустил пальцы в блестящую красноватую шерсть. – Давненько мы с тобой на охоту не ходили, дружище…

– Ладно, у меня там овощи на гриле, скажешь, когда подавать, – чмокнув мужа в курчавую бороду, Вероника снова скрылась на кухне.

Тренькнул колокольчик над парадной дверью. Марк еще минуту постоял, засунув руки в карманы брюк, затем не спеша вышел во двор.

Изумрудно-зеленый «бентли» затормозил у самого входа. Стекло водительской дверцы опустилось, и молодой человек приветливо осведомился:

– День добрый! Нам бы перекусить. Тут как, неплохо кормят?

– Пока никто не жаловался, – ответил Марк. – Наоборот, то и дело норовят переманить к себе нашего повара.

– Нам повар ни к чему, – весело сказал водитель, выходя из машины и разминая плечи. На нем были светлые джинсы и короткая кожаная куртка поверх пестрой футболки. – Нам нужен только обед, желательно быстро.

– Как скажете. Добро пожаловать!

Последнюю фразу Марк адресовал второму мужчине, одетому в темный деловой костюм. Недовольно хмурясь, он выбрался следом за водителем.

Хотя нет, вряд ли парень в косухе был его служащим. Во-первых, шоферы солидных людей одеваются по-другому, во-вторых, они были слишком похожи, водитель и пассажир, даже при значительной разнице в возрасте. Не отец и сын, но… родные братья, не иначе.

Марк открыл перед ними дверь. Внезапно младший брат перегородил вход старшему, пальцем указывая на девиз под вывеской:

– Глянь, падре! Оказывается, не ты один обожаешь латынь!

Старший поморщился.

– Я же просил тебя, Родион… – процедил он с досадой и первым шагнул внутрь, обойдя брата.

Тот лишь хмыкнул в ответ и проскользнул следом.

– Это наш обеденный зал, – Марк показал вправо. – Вот меню, ознакомьтесь, пожалуйста.

Он взял папочку с барной стойки и протянул ее старшему посетителю, но тот молча качнул головой. Младший с готовностью перевел:

– На ваше усмотрение, лишь бы побыстрее. У нас очень мало времени.

– Хорошо, я сейчас спрошу на кухне, что уже готово. А вы пока присядьте у камина.

Гости направились было в левую часть зала, но застыли на полушаге: грациозно переставляя длиннющие мохнатые лапы, им навстречу шествовал Рекс.

– Ирландец! – первым опомнился Родион. – Ущипни меня, падре – я, кажется, сплю! Красный ирландский сеттер, мечта всей моей жизни!

– Еще и сеттер? – старший криво усмехнулся. – Я думал, «харлей» – твоя мечта. Ты уж определись, пожалуйста…

– Не бухти, падре! – парень не сводил восхищенного взгляда с пса, а тот гарцевал перед ним, дружелюбно помахивая хвостом. – Ты только посмотри, какая красота!

Но старший брат равнодушно прошел мимо сеттера и уселся в кресло у камина.

– Рекс, иди отсюда, не мешай гостям, – сказал Марк, вернувшись из кухни.

– Что вы, он нисколько нам не мешает! – заверил хозяина Родион и похлопал ирландца по холке. – Рекс! Отличное имя для такого красавца…

Марк сообщил гостям, что обед будет подан через десять минут, и предложил напитки. Пока младший возился с собакой, старший вертел в руках стакан, неодобрительно косясь на брата. В конце концов не выдержал.

– Сядь пожалуйста, Родион. Нам надо серьезно поговорить.

– Зачем, Глеб? – младший даже головы не повернул. – Я знаю, что ты собираешься мне сказать.

– И? – Глеб раздраженно барабанил пальцами по подлокотнику. – Каков будет твой ответ?

– Все тот же: я не вернусь в университет.

– С ума сошел? Всего ничего доучиться осталось, полтора миллиона вложено…

– Но я не хочу быть юристом! – морщась, словно от зубной боли, перебил брата Родион.

– Хочу, не хочу! – передразнил его тот. – Ты ведешь себя как ребенок!

– Я был ребенком, когда на юрфак согласился.

– А что изменилось? – Глеб всем корпусом подался вперед. – Хочешь сказать, ты повзрослел?

Родион наконец повернулся к брату лицом.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду: деньги. Будешь попрекать меня квартирой, машиной, платой за учебу. Напомнишь, что ты начинал с нуля, а я живу на готовом… Всё так, не спорю. Но разве это повод предавать себя?

– Это ты про бренчание на гитаре?

Родион предпочел пропустить усмешку мимо ушей.

– Я собираюсь учиться, – твердо сказал он. – Буду поступать в консерваторию.

– Да ты музыкальную школу с трудом окончил!

– Дурак был. Но я подтяну гармонию и сольфеджио, подготовлюсь к экзамену – до него еще целых полгода…

– Надеешься, что я буду оплачивать репетиторов?

Младший набычился, но не успел ответить – хозяин трактира пригласил их за стол.

Яства, расставленные на белоснежной скатерти, благоухали так, что братьям стало не до споров. Едва покончив с чечевичным супом, они принялись за печеные овощи под сырной коркой. Когда же трактирщик предложил десерт, Глеб снова помотал головой:

– Нет, спасибо, мы очень спешим.

– Всё настоящее – лишь мгновение вечности!– не удержался Марк.

– Марк Аврелий… – по усталому лицу Глеба скользнула улыбка. – Ладно, тогда кофе, пожалуйста.

– Жена сейчас принесет вам кофе. А я пойду погуляю с Рексом – волчком вертится у двери, непоседа!

– А можно мне с вами? – выскочил из-за стола Родион.

– Почему бы нет…

– Ты куда? – старший брат попытался остановить младшего.

– Погуляю десять минут, пока ты будешь пить свой кофе, – бросил тот через плечо, удаляясь вслед за трактирщиком и псом.

Выйдя за ворота, сразу повернули в лес. Счастливый Рекс носился взад-вперед по широкой тропе, не менее счастливый молодой человек сначала бегал с сеттером наперегонки, а когда выдохся, пошел рядом с Марком.

– Уф, наелся до отвала, не до бега… Ваш повар и вправду отлично готовит! – сказал он.

– Моя жена, – с гордостью уточнил Марк.

– Невеста Глеба тоже старается, даже на кулинарные курсы записалась, но получается пока так себе.

– Дело в опыте.

– Позвольте не согласиться! – молодой бунтарь оказался на редкость хорошо воспитанным. И ему очень хотелось выговориться. – Нужен еще и талант… Зато моя будущая невестка – кажется, так называется жена брата? – обладает другим ценным качеством, в нашем случае куда более важным.

– И каким же? – участливо поинтересовался Марк.

– Терпимостью. В частности, по отношению ко мне… – Родион ласково потрепал за уши подбежавшего к нему сеттера, и тот, развернувшись, снова исчез в густом подлеске. А парень продолжил не без горечи: – Если б не святая Маня, мы с падре давно бы разругались вдрызг!

Марк с любопытством глянул на собеседника:

– Если не секрет, почему вы так называете брата? Я сначала решил было, что он католический священник, пока не заметил, как он реагирует…

– Ага, просто бесится! – кивнул Родион. – Я придумал ему это прозвище еще в детстве. Понимаете, наши родители погибли, когда мне было всего десять. Меня вырастил Глеб. Учился, работал – и воспитывал меня, оболтуса. Он обожает воспитывать, вы наверняка заметили. О женитьбе задумался, только когда я школу окончил. Отсюда и «падре»… Я прекрасно понимаю, чем обязан брату. Но разве это означает, что я всю свою жизнь должен прожить так, как он считает нужным?

Марк не стал отвечать – вопрос был риторическим. Лишь отметил про себя, что молодой человек действительно очень смахивает на сеттера: общительный, горячий, непокорный, но жизнерадостный и добродушный. А парень продолжал рассказывать, эмоционально жестикулируя:

– Меня всегда тянуло к музыке. Брат был не против: где-то вычитал, что игра на музыкальных инструментах развивает интеллект, и купил мне скрипку. Но когда я захотел сменить скрипку на гитару, разразился скандал! И пошло-поехало: Глеб попеременно махал то кнутом, то пряником, я регулярно бунтовал, но в итоге всегда сдавался… Поступил на юрфак, первый год даже пытался учиться, потом забил, чудом протянул еще несколько семестров…Но больше не могу, честное слово, тошнит уже! Другое дело – музыка. Это… как дышать!

– Понимаю, – сочувственно покивал Марк. – Однако ваш брат считает это занятие малоперспективным, верно?

– Блажь, которую я должен выкинуть из головы – так он считает, – Родион обреченно пожал плечами. – Не хочу с ним ругаться. Тем более, что действительно полностью завишу от него. Пока. Видимо, придется становиться самостоятельным… prestissimo!

– Рано или поздно это должно произойти, – рассудительно заметил Марк. – Главное, не рубить с плеча, чтобы не испортить отношения.

– Думаете, я этого хочу – испортить отношения?

Так они беседовали, бредя по лесной тропе. Десять минут давно уже прошли. Парень, как это свойственно молодым, напрочь забыл о своем обещании. А Марк не стал напоминать. Знал, что старшему брату время еще нужнее.

***

Глеб созерцал язычки пламени в камине, неторопливо попивая кофе. Принесла его хозяйка трактира, миловидная кареглазая блондинка. Представилась Вероникой. Держалась она просто, но в этой простоте не было ни капли фамильярности – скорее, заведомое уважение к каждому человеку и к себе в том числе. Она всего лишь поздоровалась с Глебом и спросила, чем может быть ему полезна, однако этого оказалось достаточно, чтобы он почувствовал неожиданный прилив уверенности в себе. Плечи сами собой расправились, разгладились даже вечные морщины на лбу.

Жаль, что таких женщин нечасто встретишь. Таких вот, способных вдохновлять одним своим присутствием. Зато снова вошел в моду аристократизм, ему даже учат на курсах. Глеб как-то видел объявление: «Мы сделаем из тебя леди всего за десять занятий!» Пигмалионы!.. Хотя пусть, хорошим манерам можно научиться. Только благородству, увы, никак – оно либо есть в человеке, либо его нет.

Он слышал, как Вероника прибирается за стойкой: звон посуды, шуршание полотенца – такие уютные, домашние звуки. Вероника… Хозяйке трактира удивительно шло ее имя: если верить этимологам, это анаграмма от «icona vera», то есть «истинный образ». Да и первоначальная форма, «Ференике» – «приносящая победу», ей бы тоже подошла: такую женщину легко вообразить рядом с царем-воином, мудро правящую дворцом и столицей, пока муж защищает рубежи государства. Недаром его так любили Птолемеи: у них что ни царица, то Береника, на македонский манер…

Глеб сидел, погрузившись в раздумья. Кофе он допил, однако не спешил отставлять в сторону опустевшую чашку – любовался акантовым орнаментом, довольно редким в современном дизайне, хотя в античные времена акант считался символом триумфа и преодоления жизненных испытаний. Посему было очень приятно увидеть его заостренные лепестки в таком неожиданном месте – на кофейной чашке в придорожной гостинице. Глеб не был любителем кофе, пил его редко, лишь по необходимости. Зато любил античность – историю, культуру, сам эллинский дух, такой разумный и одновременно наивный. Лет с двенадцати он стал заучивать наизусть сентенции античных мудрецов. И частенько развлекался тем, что мысленно сравнивал знакомых людей с известными мифическими персонажами. Маня ассоциировалась у него с верной Пенелопой, которая двадцать лет ждала своего Одиссея. А брат виделся юным Икаром, страстно мечтавшем летать. Глеб даже крыльями его снабдил – пусть порадуется дитя. Сам он, считай, так и не вкусил прелестей юности: кто-то должен был кормить их маленькую семью. И не только кормить. Родиона следовало обеспечить всем необходимым, чтобы строгие тетки из опеки не сдали его в детдом…

Лишенный родителей, малой рос, ни в чем другом не зная нужды. И, как часто бывает в таких случаях, особо не задумываясь, откуда вообще берутся деньги. Одиннадцать лет Глеб возился с братом, лишив себя личной жизни, – если бы Маня сама не проявила инициативу, до сих пор ходил бы бобылем, – а в результате воспитал безответственного лодыря. Ну какой из Родьки композитор? Блажь, да и только! Как говорил Платон, не прибавляй огонь к огню. Хватит тащить парня на себе. Денег не жалко, теперь он потянул бы целый полк юных оболтусов, но брату действительно пора становиться взрослым…

Глеб с трудом подавил зевок, потом второй. Странный кофе у этой царственной Вероники: вместо ожидаемой бодрости вдруг потянуло в сон. Да еще Родька, балбес, пропал куда-то, пошел чужого пса выгуливать, а ты тут сиди, жди!

Хотя в последнее время так редко выпадают минуты передышки! Как там говаривал Цицерон? «Я никогда не бываю так занят, как в часы своего досуга» – да, именно так. Глубоко вздохнув, Глеб устроился в кресле поудобнее и закрыл глаза…

***

Его разбудил запах – терпкий, резкий, с примесью ароматов сырой земли, палой листвы и еще чего-то горького. Он открыл глаза. Оказалось, это запах дыма. Сизый дымок лениво вился над костерком из полусырого валежника, уходя в низкое, уже совсем зимнее небо. Последняя листва трепыхалась на ветках вяза над головой, почти не заслоняя солнце: блеклое светило еще радовало, но уже не грело. Глеб, вернее, Джейкоб – ха, теперь его звали Джейкоб Блум! – полулежал, привалившись спиной к шершавому стволу дерева, глядел на унылую вересковую пустошь впереди и думал о том, что через неделю-две выпадет первый снег, а значит, утки наконец покинут свое излюбленное болото и улетят далеко-далеко. И это очень хорошо, потому что нет в мире ничего глупее охоты, в особенности на уток. И плевать, что об этом думает Эдвард Стэнхоуп!

Костер хищно затрещал: это Эд подкинул сухого хвороста, не поленился-таки поискать. Роща, отделявшая болотистое озерцо от пустоши, была совсем реденькой. Хороший строительный лес вырубил еще дед Эдварда, отец же распродал плодородные земли, так что молодой Стэнхоуп ничего не получит в наследство, кроме старого дома, утиного болота да титула. Баронет, разумеется, тоже неплохо. Но не для Милтонов: ведь другие претенденты на руку и сердце мисс Глэдис куда более знатны и состоятельны!

Джейкоб знал о терзаниях влюбленного друга, в меру сочувствовал, однако ничем помочь не мог. До сего дня. Эд только что поведал ему свой план, специально ради этого выманив на охоту. Как будто нельзя было все рассказать в тепле и сухости Экворт-холла! Джейкоб приехал сюда по приглашению школьного товарища, надеясь воспользоваться богатой библиотекой его предков. Без пяти минут баронету наука была ни к чему, он грезил лишь о прелестной дочери владельца соседнего поместья, тогда как его приятель Блум мечтал получить место профессора античной литературы в Оксфорде.

– Итак, что скажешь, друг? – Эдвард опустился на жухлую траву. Собаки – два спаниеля и красный ирландский сеттер, любимчик всего Экворт-холла – тотчас пристроились рядом, готовые в любую минуту вскочить и нестись во весь дух, куда прикажет хозяин.

– Скажу, что твоя затея весьма рискованна…

– Не рискуя, мы рискуем в сто раз больше! Разве не так говорил твой любимый Марк Аврелий?

– Говорил, не спорю. Но ты уверен, что вы с мисс Милтон успеете добраться до Шотландии и обвенчаться прежде, чем ее отец и братья вас догонят? Ты представляешь, что вас ждет в противном случае? Допустим, непослушную красотку наказывать не станут, просто по-быстрому выдадут замуж за достойного кандидата… – тут Эдвард презрительно фыркнул, но Джейкоб продолжал, не обращая внимания на его гримасы: – А что они сделают с тобой, ты подумал? Братья Милтоны – горячие парни. Вполне могут и пристрелить!

– Пусть! Мне без Глэдис все равно не жить! – пылко заявил влюбленный, затем добавил уже спокойнее: – Чтобы этого не произошло, я и прошу тебя отвлечь Милтонов.

– И каким же образом, скажи на милость?

– Ты явишься к ним поздно вечером и скажешь, что только что видел на пустоши двух волков, терзающих остатки овцы. Все поверят: эта серая парочка с лета орудует в округе, уже с полдюжины овец зарезала. Милтоны со своими людьми помчатся, куда ты укажешь, и будут рыскать по окрестностям до первых петухов. А когда вернутся, уставшие и злые, завалятся спать. И до полудня, ручаюсь, никто в доме не хватится мисс Глэдис. А мы с ней к тому времени будем уже на половине пути к Гретна-Грин! У меня все готово для побега: лошади, кучер, экипаж. Нужен только помощник…

– Соучастник, ты хочешь сказать? Ладно-ладно, шучу! – быстро поправился Джейкоб, увидев, как вытянулось лицо друга. – Конечно, я помогу. Хотя, если честно, считаю твою идею с женитьбой крайне неразумной…

– Это еще почему? – ощетинился Эдвард.

– На что вы жить будете, если Милтоны вдруг возьмут и отрекутся от своей непокорной дочери?

– Отрекутся от Глэдис? Брось! Они души в ней не чают.

– Ну или просто лишат ее приданого…

– Пусть! Проживем как-нибудь. Главное обвенчаться, а там видно будет.

Джейкоб с сомнением покачал головой, но переубеждать приятеля было бессмысленно.

– Ладно. Когда?

– Этой ночью.

– Уже сегодня?!

– А чего ждать? – горячность молодого Стэнхоупа могла сравниться только с его упрямством.

– Тогда пора возвращаться: я планировал поработать над переводом одного малоизвестного трактата Цицерона. Ты в курсе, что в вашей семейной библиотеке собраны все его труды?

– В том шкафу, где самый толстый слой пыли? – смеясь, вскочил на ноги будущий владелец сокровищ, к которым не испытывал и десятой доли той страсти, что питал к лошадям и собакам.

Джейкоб тоже поднялся с травы, кряхтя и пыхтя – он был раза в два тяжелее товарища, да еще ноги, непривычные к высоким охотничьим сапогам, нещадно ныли. Эдвард свистнул собак, и охотники отправились назад в поместье обедать. Правда, не дичью – до нее дело так и не дошло. Разочарованные псы уныло поплелись следом.

После трапезы приятели разошлись: Эдвард в наемном ландо покатил к Милтонам, в объезд, чтобы его никто не заметил, а Джейкоб остался в библиотеке ждать назначенного часа, когда, согласно плану, должен был скакать во весь опор туда же, но по прямой.

Речь великого римского оратора была настолько искусной и убедительной, а предыдущий перевод настолько дрянным, что время летело незаметно. И пролетело. Когда Джейкоб опомнился, было уже далеко за полночь. Сгорая со стыда, он тешил себя мыслью, что Эдвард, не дождавшись переполоха, вернется домой, и они провернут намеченное завтра. Однако утром в Экворт-холл доставили записку с сообщением, что молодой Стэнхоуп пойман при попытке похитить дочь соседей. И старый больной баронет был вынужден ехать к Милтонам вызволять сына.

Как сложилась дальнейшая судьба приятеля, теперь уже бывшего – надо ли говорить, что Эдвард его не простил? – Джейкоб узнал уже в Оксфорде из письма одного общего знакомого. Как он и предвидел, прелестная Глэдис Милтон стала супругой знатного дворянина, третьей по счету. Старый баронет скончался вскоре после того, как его единственный сын отправился в Китай на «опиумную» войну, дабы доблестью смыть позор со своего имени. И смыл, надо полагать. Однако унаследованный титул носил недолго: не прошло и полгода, как Эдвард Стэнхоуп погиб в Шанхае. Как потом выяснилось, в тот же день скончалась и Глэдис – скоропостижно, от внезапно проявившегося сердечного недуга.

Джейкоб Блум всю жизнь прожил один. Он стал самым молодым профессором в Оксфорде, однако его молодость никого не смущала, поскольку в тридцать с небольшим он был уже совершенно сед. Его уважали за бесспорный вклад в науку, но не любили – ни коллеги, ни студенты. А за что было его любить, если он живых людей ценил куда меньше, чем давно умерших, а то и вообще не существовавших…

***

Он очнулся от того, что кто-то тряс его за плечо. С трудом открыл глаза. Лицо молодого Стэнхоупа маячило перед затуманенным взором.

– Эдвард…?

– Ты что, Глеб? Очнись, это я! – прозвучал взволнованный голос брата.

– Родион? Черт-те что… – Глеб помотал головой, прогоняя остатки сна. – Нечаянно задремал – и такой ужас приснился!

– Прости, брат, я не заметил, сколько времени прошло…

– Да ладно тебе! – прервал Глеб его извинения. – Но нам действительно пора ехать: негоже опаздывать на собственную свадьбу.

– И зачем надо было устраивать ее где-то в провинции? Почему не у нас?

– У Мани там полно родни, а нас с тобой всего двое…

– Целых двое!

– К тому же это весьма приятно – исполнять мечты тех, кого любишь, – назидательно продолжил Глеб. – Повзрослеешь, поймешь.

– А кто-то всего полчаса назад твердил, что я уже взрослый…

Глеб нарочито выпучил глаза:

– Ты – взрослый? Чушь собачья! Не-е, пока не женишься, ты еще пацан. Или пока не выучишься на кого ты там хочешь.

– Как скажешь, падре… – Родион не верил своим ушам. – Ой, прости, вырвалось!

– Да ладно, мне даже лестно, – неожиданно улыбнулся Глеб. И сразу стало видно, что он сам еще очень молод – лет тридцать, не больше. – Родька, давай ты снова сядешь за руль, а? У меня что-то голова тяжелая.

– Конечно! Ты отдыхай, а то явишься к невесте выжатый как лимон…

Глеб подошел к стойке, чтобы расплатиться с хозяевами.

– Береника, Марк, благодарю за всё! – он слегка поклонился

обоим и направился к выходу. Цепкий взгляд дельца скользнул по надписи над дверью, на губах мелькнула улыбка.

Младший брат вышел следом, ничего не заметив.

Когда ровный гул отъезжающего автомобиля затих вдалеке, Марк повернулся к жене:

– Береника?! Ну надо же…

– Ты тоже чуть не спалился… Аврелий! – невозмутимо парировала хозяйка, заправляя за ухо прядь светло-пепельных волос.

– И то верно – что-то я засуетился… Может, прогуляемся до озера?

– С непоседой сеттером? – усомнилась Вероника. – Чтобы он там всех уток перепугал до смерти?

Она повернулась к двери на кухню, где оставался Рекс, и ахнула: массивный черный лабрадор смотрел на хозяев с легкой укоризной.

Глава 4. Барышни-спортсменки

«Начинай уже сейчас жить той жизнью, какой ты хотел бы видеть ее в конце.»

Марк Аврелий

Когда четверо девиц, гогоча и топоча, словно рота солдат, ворвались в трактир, Вероника была уже на позиции – за барной стойкой. Встречал посетительниц Марк. Но даже внушительная стать трактирщика меркла перед общей массой девчат, мгновенно заполнивших собой пространство холла. Хотя были они не сказать чтобы сильно рослые, да и молоденькие совсем, лет по четырнадцать-пятнадцать.

– Четыре кока-колы! – запыхавшись от быстрой ходьбы, выпалила та, что ввалилась первой. Ее короткие густые волосы были выкрашены во все цвета радуги, начиная с красной пряди над левым ухом и заканчивая фиолетовой над правым.

Вероника успела подумать, что для полноты образа можно было бы прицепить еще серьгу в виде фазана. Но ответила гостье с обычной любезностью:

– Добрый день. У нас нет кока-колы.

– Нет?! – девица изумилась так, словно ей сообщили о наступлении конца света. – А пепси?

– Тоже нет. Как и прочих подобных напитков.

– Жесть! – возмутилась радужная. – На фига тогда мы вообще сюда перлись?

– Реально надо было оставаться на трассе, – поддакнула вторая, невысокая, но фигуристая не по годам, с пышной каштановой копной на голове. – Я же вам говорила, давайте голосовать!

– Ты че, Светка, батяня сказал дожидаться другой машины!

– Так ведь целых два часа ждать! – перешла на крик фигуристая Светка. – Так и подохнуть можно…

– А что у вас есть? Ну, попить? Соки там или минералка? – догадалась спросить третья девица, весьма строгого, даже сурового вида. Возможно, она и не была такой по натуре, просто широкие, будто сажей нарисованные брови придавали тонкому бледноватому лицу устрашающе воинственный вид.

– Могу предложить свежевыжатый сок, – сказала Вероника. – Или домашний лимонад.

– Домашний – это как? – удивилась Светка.

Но радужная не нуждалась в объяснениях.

– Давайте уже ваш лимонад! – решила она за всех и повернулась к бровастой: – Лилька, суточные у тебя? Заплати.

– Присядьте, пожалуйста, за столик, – перенял эстафету Марк, пока жена доставала кувшин из холодильника. – Я принесу ваш заказ.

Девчонки направились к ближайшему столику и шумно задвигали стульями.

– Позвольте, я возьму ваши куртки, – предложил Марк.

– Да ладно, у вас тут не больно-то и жарко, – отмахнулась радужная. Затем все же повернулась к хозяину и пояснила: – Наш бусик сломался. Можно, мы у вас подождем, пока другой пришлют?

– Разумеется. Желаете перекусить? Горячие бутерброды, салаты, сырный пирог?

– Сырный? Это типа хачапури?

– Вроде того.

– О, класс! Всем по хачапури? – радужная окинула взглядом компанию. Никто не возражал. – Да, давайте четыре.

– А мороженое у вас есть? – спросила фигуристая.

– Разумеется, – кивнул Марк. – Фруктовое, карамельное, шоколадное…

– Мне шоколадное!

– Светка, хорош лопать сладкое! Наберешь лишнего – батяня вмиг выгонит из команды, – вмешалась строгая Лилька.

– Да и цены здесь наверняка до небес! – поддакнула радужная.

– Наши цены вас вполне устроят, барышни, – пообещал Марк. – Желаете что-нибудь еще?

Пожеланий больше не было, и он вернулся к стойке, где Вероника уже ставила тарелки на поднос.

– Слышали – «барышни»! – прыснула фигуристая Светка, едва Марк отошел от столика.

– А что, приятно… – впервые подала голос высокая, худая девчонка, до сих пор не проронившая ни слова.

– Ага, мы тут все прям такие леди-миледи! – съязвила радужная. – Может, ты, Мышка, еще и туфли на шпильках напялишь? И айда десять кругов вокруг стадиона! – она захохотала, остальные вторили.

Только та, которую подруги называли Мышкой, не засмеялась, а снова замкнулась в себе. Она и вправду была похожа на мышь: неопределенного цвета волосы, собранные в тощий хвостик, острый нос, плотно сжатые бесцветные губы. Живыми казались только глаза – большие, темные, блестящие. Девочка с безучастным видом потягивала через трубочку лимонад, однако пристальный взгляд из-под ресниц говорил, что она не теряет бдительности.

Она первая заметила сквозь стекло приближение еще одной гостьи и подала знак подругам, вовсю уплетавшим горячие хачапури. Когда дверь, тихонько звякнув, отворилась, уже вся четверка дружно глазела на вошедшую.

Посмотреть было на что. Девушка лет двадцати с небольшим будто сошла с рекламного щита – чего-то вроде дорогого парфюма или автомобилей класса люкс. На ней было длинное платье, подчеркивающее идеальную фигуру, сизо-синее, под цвет глаз, жемчужно-серый палантин, небрежно перекинутый через плечо, и лаковые туфли-лодочки. Золотистые прямые волосы были собраны на затылке в длинный хвост, лишь тонкие прядки у висков обрамляли выразительное лицо с неброским романтическим макияжем.

Она направилась через холл прямо к стойке, улыбаясь хозяевам, однако не забыла кивнуть и девчонкам в обеденном зале. Те, засмущавшись, тут же опустили глаза. Но ненадолго. Как только новая посетительница повернулась к ним спиной, юные спортсменки опять уставились на нее.

– Ну ни фига себе! – пронзительный шепот девицы с радужной челкой прервал тишину, воцарившуюся за столиком. – Вот вам и леди-миледи…

– Ага, зарулила за тыквенным латте по дороге в Париж! – добавила Светка.

– В Милан, – поправила ее Лилька. – Теперь они туда за шмотками гоняют.

Однако девушка, с ходу причисленная спортсменками к неким полумифическим им, попросила лишь стакан воды с каплей вишневого сиропа. Четверка слышала, как в ответ на предложение хозяина пообедать или хотя бы выпить кофе, она сказала тихим четким голосом:

– Благодарю, я всего на пару минут… – и грациозно присела на край высокого табурета у стойки.

А в следующее мгновенье наблюдательницы дружно ахнули: откуда-то слева вдруг появился гигантский черный пес, неторопливо подошел к гостье и замер, преданно глядя ей в глаза. Девушка улыбнулась, протянула руку, и зверюга тут же пристроил огромную голову ей на колени, явно ожидая ласки. Одной рукой поглаживая собаку, девушка приняла поданный хозяйкой стакан, кивком поблагодарила и сделала несколько глотков. Затем повернулась к широкому окну, словно высматривая во дворе кого-то, вздохнула, рассеянно обвела глазами зал и остановила взгляд на пианино в дальнем углу.

– Можно? – кивнув на инструмент, спросила она Марка.

– Нужно! – хмыкнул тот.

Девушка встала, не спеша пересекла зал и снова села, теперь уже за пианино. Гигантский пес последовал за ней, даже не обратив внимания на девчонок, которые испуганно съежились, когда он шествовал мимо. Тихонько клацнула блестящая черная крышка, тонкие пальцы приветственно пробежались по желтоватым от времени клавишам и тотчас, почти без перехода, зазвучала нежная мелодия.

– Ну разумеется, Шопен… – вздохнула Вероника, опустилась на свой стульчик за стойкой и прикрыла глаза, вслушиваясь в переливы ноктюрна.

Марк с довольным видом поглаживал короткую курчавую бороду, однако бдительности не терял, то и дело поглядывал на четверых посетительниц в зале. Те тоже слушали музыку, каждая по-своему. Строгая Лилька облокотилась на столик и недоуменно хмурила боевые брови. Фигуристая Светка не переставала жевать; она даже не заметила, как доела свою порцию и принялась за стоявшую рядом. Девица с радужной челкой откровенно скучала, вздыхала, ерзала на стуле, но шуметь не смела. А молчаливая Мышка, казалось, и вовсе уснула: сомкнутые ресницы, неожиданно длинные и густые, смягчили острые черты лица, голова чуть склонилась набок, плечи расслабленно опустились.

Нет, она не спала. Она смотрела живую картину, которая разворачивалась перед ее закрытыми глазами, следуя чарующей мелодии ноктюрна №20.

***

Поначалу кино кажется вполне романтичным: парень и девушка, молодые, красивые, влюбленные. Эдна и Шон – нередкие имена в Ирландии середины девятнадцатого века. Они помолвлены, собираются поженится, как только Шон достроит домик на задах отцовского участка. Их семьи небогаты, выращивают овощи на арендованных землях, в основном, конечно же, картофель: им засажена, считай, половина Изумрудного острова.

Однако в то лето от заразы гибнет весь урожай картофеля. По всей стране.

– Эдна, давай по-быстрому обвенчаемся и уплывем в Америку! – упрашивает Шон невесту. – Маккензи уже отбыли, всей семьей, О’Конноры тоже собираются, с ними молодой Джеллет. Его старшие братья уже год как обосновались на восточном побережье, ты же знаешь; пишут, что непросто там, конечно, но жить можно!

– А как же свадьба, Шон? – растерянно моргает Эдна. – Мать уже материю на платье купила…

– Какая свадьба, милая! – парень старается сдерживать негодование: неужто она не видит, что вокруг творится? – В газетах пишут, что в центральных графствах люди уже мрут от голода. Надо уезжать, пока не поздно, пока есть возможность!

– Америка… Это же другой край света, никого из родных! – Эдна никогда не ездила дальше соседнего городка, она ужасно боится чужих людей, чужих обычаев.

– Но я же буду с тобой, моя маленькая трусишка! И вообще, говорят, ирландцев там уже больше, чем негров!

Все уговоры напрасны. Родители Эдны поддерживают страхи дочери, уповая на милость Всевышнего: даст бог, жизнь скоро наладится. Увы, небывалые морозы лишь усугубляют положение. Эпидемия тифа косит обессилевших от голода людей. Шон снова настаивает на эмиграции в Штаты. Эдна снова отказывается: после смерти матери младшие сестры остались у нее на руках. Шон уплывает один, пообещав вернуться за ними, как только устроится.

Проходит еще один страшный год «картофельного голода» – An Gorta Mor, Великого Голода, в итоге унесшего миллион человеческих жизней. Отец и сестры умирают от холеры – очередной кары божьей. Эдна выживает лишь благодаря надежде, что Шон вот-вот заберет ее к себе. Увы, от него давно нет вестей. Как и от других знакомых, уехавших следом. Старые посудины, битком набитые эмигрантами, не зря называют «плавучими гробами»: далеко не всем пассажирам удается живыми пересечь океан. Но это не останавливает бегущих от голодной смерти. За четыре года Ирландию покидает более миллиона человек.

Маленькая трусишка Эдна уходит из жизни в самом начале второй волны холеры, почти обезумев от горя, страха и постоянного чувства голода. А Шон, пройдя полосу тяжелых испытаний, встает на ноги, начинает свое дело. Правда, он так и не женится, остается бездетным. Зато усердно помогает семье своего друга Уильяма, с которым познакомился на «гробовозе», что доставил обоих в Америку. Теперь у Уилла своя ферма в окрестностях Детройта. Генри, сын того ирландского фермера-иммигранта, позже станет изобретателем и промышленником, основателем «Ford Motor Company»…

***

…Какое грустное кино! Еще печальнее осознавать, что трусишка Эдна – это она сама, Мышка. Эта история приключилась именно с ней. Откуда она это знает? Да ниоткуда, просто знает, и все. А еще знает, что несчастная Эдна твердо-натвердо заучила урок: нужно быть сильной, целеустремленной, не бояться риска и самой прокладывать свой путь, ни на кого не полагаясь – ни на родителей, ни на мужа! И поэтому теперь, в следующей жизни, она активно занимается спортом, превозмогая собственную хилую природу, и борется со своими слабостями, воспитывая в себе решительность и силу воли…

Тогда почему ей это все не в радость? Почему не хочется вставать по утрам, порой даже видеть никого не хочется?.. Может быть, смысл урока был в чем-то другом? Ведь если бы Эдна сразу доверилась своему жениху и уехала с ним еще до начала катастрофы, их жизнь наверняка сложилась бы счастливо?..

Музыка плавно смолкла. Мышка открыла глаза – и увидела Шона: он стоял в нескольких шагах от нее, прислонившись спиной к стене, сложив руки на груди – тоже слушал Шопена. Тут парень выпрямился, повернулся к ней лицом, и чувство разочарования больно стиснуло сердце: нет, не Шон! Это был совсем другой парень, ну может, чуточку похож на Шона из ее странного видения: такой же гордый взгляд, волевое лицо, сильное тело. И одет он был по-другому, элегантно, словно танцор или музыкант: брюки, жилет, белая сорочка. Вот только рукава сорочки были закатаны по локоть, а верхние пуговицы расстегнуты.

Едва красавица убрала руки с клавиш, молодой человек быстро пересек обеденный зал и протянул ей руку:

– Я поменял колесо. Можем ехать, Полина.

Девушка встала, опираясь на его руку, и вдруг рассмеялась:

– Герман, ты похож на трубочиста!

В руке Полины откуда ни возьмись оказался белоснежный носовой платочек – из рукава, наверное, как у фокусника. Привстав на цыпочки, она вытерла почти незаметное пятнышко у парня на виске. А парень поймал ее руку и на мгновенье нежно сжал.

Трепетно-интимная сцена, хоть и мимолетная, не осталась незамеченной: теперь юные спортсменки пялились на парочку с удвоенным любопытством. И не без зависти.

Провожаемые четырьмя парами блестящих глаз, Герман и Полина вернулись к барной стойке и о чем-то заговорили с хозяевами. О чем, девчонки не расслышали, так как в этот момент запиликал телефон строгой Лильки.

– Да? Что? Уже?.. Ага, идем… – бормотала она. – Выбегаем, говорю!

– Батяня, что ли? – радужная вскочила с места. – Так быстро?

– Другой бусик подъехал. Велено через две минуты быть на шоссе!

Лилька направилась к стойке, чтобы расплатиться за всю команду – шаг решительный, нелепые брови недовольно сдвинуты к переносице. Заметив на полу белый платочек, оброненный Полиной, она молниеносно нагнулась, схватила его и спрятала в карман спортивных штанов. Невесомая кружевная тряпица источала тонкий цветочный аромат. Остальные вроде ничего не заметили.

– Что ж, велено, так велено… – фигуристая Светка поднялась из-за стола вслед за подругами, однако не забыла прихватить с собой кусок сырного пирога, к которому так и не притронулась молчаливая соседка. – Мышка, ты че расселась? Бегом марш!

Но Мышка продолжала сидеть, устремив затуманенный взгляд на старинное пианино, которое так и стояло с открытой крышкой, маня и соблазняя всеми пятью октавами: ну же, сыграй!

– Жека, ты уснула, что ли? – Светка толкнула подругу в плечо.

– Давай быстрее, Мышь! –нетерпеливо обернулась радужная. – Опоздаем из-за тебя – всем влетит!

– Я не Мышь, – большие темные глаза на бледном заостренном личике горделиво вспыхнули. – И не Жека.

– А кто? – опешили подруги.

– Меня зовут Евгения. И я не поеду на сборы.

– Ты че, совсем рехнулась? – цветная челка колыхнулась и встала дыбом. – Тебя же попрут из команды!

– Я сама ухожу. Совсем!

Прошло минут десять после того, как три девчонки с мерным топотом умчались в сторону шоссе, а Евгения, которую прежде звали Мышью, все продолжала сидеть за столиком и смотреть на пианино. Она очнулась, лишь когда Полина легонько тронула ее за плечо.

– Поехали, Евгения. Мы тебя подвезем.

Девочка не стала отказываться. Просто встала и пошла к выходу вслед за Полиной. Герман придержал для них створку двери. Уже с порога Евгения вдруг обернулась – хозяева провожали ее одинаково теплыми взглядами.

– Спасибо, – сказала она.

– В добрый путь! – прозвучал ответ в два голоса.

Позже, уже сидя в машине рядом с Полиной, укутанная в ее благоухающий палантин, Евгения доверчиво поведала незнакомой красавице о своем решении снова заняться музыкой. Ведь до того как удариться в спорт, она успела окончить пять классов музыкальной школы. Мама только обрадуется, она ведь сама преподаватель сольфеджио. Папа тоже не будет против – спортсменов в доме и так хватает, братья-то без ума от футбола.

– Музыка – это хорошо, – одобрила Полина. – А чего ты еще хочешь? От жизни?

– Стать такой, как вы, – зардевшись, призналась девочка. – Такой… красивой.

Полина тихонько рассмеялась. Даже Герман за рулем на миг обернулся через плечо:

– А чем тебя собственная красота не устраивает?..

***

Вероника и Марк сидели в своей маленькой уютной кухне, недоступной для посетителей, и пили чай. Рыжий кот довольно урчал на коленях у хозяйки, а пес снова отправился за кресло у камина – бдеть.

– Хороший был день, правда? – Марк первый прервал задумчивое молчание. – С братьями вроде все получилось. А с девчонками… Думаю, одна из четырех – тоже неплохо.

– Две, – поправила его жена. – Лилия уйдет из спорта сразу после сборов.

– Та, что с ужасными бровями?

– В ее понимании это модно, – снисходительно пожала плечами Вероника. – Девочка давно мечтает стать моделью и сегодня окончательно определилась.

– Из огня да в полымя…

– Не так все плохо, милый. Она начнет заниматься пластикой, учить языки. Только ее не возьмут в модели. А вот в стюардессы – возьмут. Лилия практически спасет жизнь двум сердечникам. И примет роды у итальянки, которой приспичит произвести на свет сына в небе над Альпами… и вскоре выйдет замуж за брата этой женщины!

– Уже лучше, – согласился Марк. – Надо полагать, девочка проживает свою первую жизнь, ей хочется всего и сразу.

– Все так начинают. А потом исправляют ошибки… – Вероника встала из-за стола, согнав кота на пол. – Поздно уже, пойдем искать Алису. А Герман, надо полагать, вернется только под утро?

– Да, наверняка захочет проводить Полину.

Вероника протяжно вздохнула:

– Я так скучаю по ней…

Марк тоже встал, обнял жену, успокаивающе погладил по плечу:

– Она там, где должна быть. Хорошо еще, что находит возможность нам помогать – сегодня она была неотразима!

– А все же удивительно, что никто не распознает в них брата и сестру! – сквозь слезы улыбнулась Вероника. – Они ведь так похожи, если присмотреться.

– Каждый видит то, что хочет видеть, – усмехнулся в ус Марк. – Тебе ли не знать этого, о лучшая из жен?

Глава 5. Треск в конце тоннеля

Не смерти должен бояться человек; он должен бояться никогда не начать жить. (Марк Аврелий)

Колокольчик над дверью затренькал в начале пятого. На дворе было еще совсем темно – осень, как-никак. Тихонько поднявшись, Марк включил свет на обоих этажах. Теперь дом будет сиять издалека. А в холле лампы и так никогда не выключались, ведь гости могли нагрянуть в любую минуту. Вот как этот.

Жену будить он не стал, нутром чуял: снова его очередь. Спустившись в зал, первым делом подкинул сухих поленьев на подернутые золой угли в камине. Рекс, зевая, вылез из своего укрытия за креслом и ткнул массивной головой ему под дых. Пес по-прежнему был размером с теленка, но уже не лабрадором – догом. Причем довольно редкого для догов окраса: серого с голубым отливом. Стальные мускулы играли под лоснящейся шкурой, белая отметина на груди смахивала на манишку в вырезе фрака.

– Ну ты и расфрантился, приятель! – Марк погладил пса. – Что, нравится быть большим и сильным? Понимаю. Рекс, то бишь король, а приходится тявкать в облике шпица или таксы. Что поделать, работа у нас такая – под каждого подстраиваться!

Пес мотнул головой, то ли соглашаясь с хозяином, то ли вежливо возражая: дескать, благородную суть в любой оболочке видно. И вдруг застыл, резко повернувшись в сторону входа.

Дверь распахнулась. Увидев вошедшего, Марк полностью одобрил выбор своего пса.

Новый гость и сам напоминал крупную служебную собаку: высокий, под два метра, поджарый, широкоплечий. Бледно-голубые глаза, воспаленные от нехватки сна, ярко выделялись на уставшем загорелом лице. Темный бобрик волос был влажным от дождя. Держался парень очень прямо и уверенно. Одет был просто: черные джинсы, такая же куртка, под ней водолазка. Офицер, хоть и в штатском, сходу определил Марк. Боевой офицер.

– Здравствуйте, к вам можно? – проговорил гость хрипловатым усталым голосом. – Я подумал, раз трактир, значит, круглосуточно…

– Так и есть. Добро пожаловать. Меня зовут Марк.

– Константин.

Марк шагнул навстречу посетителю, Рекс тоже.

– Ого, серьезная у вас охрана! – Константин ни капли не испугался, наоборот, улыбнулся. – Высший класс!

– У нас здесь всё по высшему разряду… – жестом велев собаке вернуться на место, Марк прошел за барную стойку и осведомился тоном заправского трактирщика: – Чего желаете, сударь?

– Кофе, да покрепче – чуть не уснул за рулем. Сделаете?

– Всенепременно, – кивнул Марк. – Хотя я бы посоветовал сначала вздремнуть хотя бы полчасика, затем душ, горячий завтрак, а тогда уже кофе.

– Ха! И сколько мне будет стоить такое благолепие? – гость огляделся, слегка прищурившись. – Больно уж фешенебельное у вас заведение…

– А я сделаю вам скидку как первому сегодняшнему клиенту, хотите?

Посетитель сразу напрягся:

– Я в состоянии заплатить за себя!

– Ничуть не сомневаюсь, – примирительно развел руками Марк и потянулся к ящику стола. – Вот вам ключ от комнаты. Но сначала присядьте туда, ближе к камину, а я сделаю вам стакан грога: отлично способствует расслаблению.

– А давайте, – легко согласился Константин. – И вправду надо хоть немного поспать, иначе могу и не доехать…

Развернувшись, он прошел в левую часть зала и опустился в глубокое кресло перед камином.

– Уф, хорошо, когда в доме живой огонь… Правда, охранник? – Константин подмигнул псу, который последовал за ним и уселся напротив.

Рекс коротко гавкнул в ответ.

– Тише, приятель, всех постояльцев перебудишь… Много у вас постояльцев, хозяин? – поинтересовался гость, когда Марк подошел к нему со стаканом горячего золотистого напитка, в котором плавала долька лимона. Запах гвоздики приятно щекотал ноздри.

– Достаточно, – кивнул Марк. – Только успевай крутиться.

Было видно, что Константину с трудом дается вежливая беседа, настолько он был измотан. Опустошив стакан, он тяжело поднялся.

– Благодарствую. Теперь бы еще до постели дойти…

– Наверх и налево, вторая дверь, – Марк кивнул в сторону лестницы. – Отдыхайте. Душ в номере.

– Разбудите меня в семь… нет, в половине седьмого, ладно? Ух ты, а это что за зверь?

На нижнем столбике перил сидел рыжий кот. Соизволил-таки явиться, бродяга. И даже разрешил гостю себя погладить, мало того, громко заурчал, что в принципе с ним случалось нечасто.

– Уйду в отставку, заведу себе такого же, – проговорил Константин, почесывая кота за ухом.

– А что сейчас мешает? – поинтересовался Марк.

– Так у меня пока что и дома нет: месяц там, два – сям…

– Могу одолжить нашего на пару часиков, если хотите.

– Хочу! – Константин потянулся к коту. – А ты хочешь?

Рыжий не колеблясь запрыгнул гостю на руки и дал себя унести.

Дождавшись, пока захлопнулась дверь наверху, Марк опустился в кресло, где только что сидел посетитель. Полтора часа пробегут быстро. А что дальше? Трудно сказать. Пока всё идет гладко. Слишком гладко для столь непростого клиента…

В начале седьмого явилась Вероника, свежая и жизнерадостная, сварила кофе. Марк поведал жене о новом госте.

– Приготовлю-ка завтрак поплотнее, – сказала она, повязывая фартук и скручивая в узел длинные волосы.

– Давай. А я пойду разбужу нашего вояку, уже половина седьмого.

Однако гостя в комнате не оказалось. Марк осмотрелся: постель едва примята, куртка аккуратно висит на спинке стула. В ванной тоже пусто, полотенца не тронуты. Пропал человек. Испарился. Сбежал. Да еще кота с собой прихватил! Хотя кот, пожалуй, мог и сам за ним увязаться…

– Так и знал, что с этим парнем будут проблемы, – сказал он жене, снова спустившись на кухню. – Пойду искать. Управишься без нас? Рекса беру с собой, разумеется.

– Герман вот-вот вернется, поможет, – успокоила мужа Вероника. – Иди, за нас не волнуйся.

Пес вертелся вокруг хозяина в предвкушении долгой прогулки. В том, что прогулка будет долгой, Марк не сомневался. Невозможно предугадать, в которой из своих предыдущих жизней застрял Константин, а значит, придется заглянуть в каждую, в обратном порядке. Но сначала они поднялись на второй этаж, в комнату гостя.

– Ищи, Рекс! Ищи!

***

Больше всего это смахивало на документальный фильм о крупнейших военных конфликтах двадцатого века – фильм предельно объективный и безжалостно реалистичный. Апрель 1985 года, Афганистан, провинция Кунар, рядовой в составе бригады спецназа; март 1965 года, Вьетнам, район Дананга, безусый лейтенант морской пехоты США; 1939 год, Испания, Арагон, подросток, после расстрела отца франкистами затесавшийся в партизанский отряд; февраль 1916-ого, Западный фронт, французский летчик, сбитый в самом начале «Верденской мясорубки»… Каждый раз – ужасная, бессмысленная гибель. И каждый раз парню не больше двадцати. Он будто сам лез под пули…

– Похоже, наш добрый молодец совсем не дорожит жизнью, – ворчал Марк, глядя с вершины скалистого утеса на догорающую крепость Макдэлы, где только что покончил с собой эфиопский император Теодорос II, не желая сдаваться в плен британцам.

Рекс лежал рядом, устало опустив голову на вытянутые передние лапы. Он только что снова учуял след: среди двух десятков погибших солдат англо-индийских войск лежал и неугомонный Константин, или как там он звался в эпоху правления королевы Виктории. И снова они явились слишком поздно: всякий раз, когда они выходили на беглеца, тот был уже мертв. Да, именно беглеца. Чутье подсказывало Марку, что странный гость не случайно застрял где-то в собственных прошлых воплощениях: он намеренно вернулся туда.

– Он просто не хочет жить, вот и прет, где погорячее, – вслух рассуждал Марк, поглаживая няпряженную спину пса. – Найдем причину этого нежелания – найдем и нашего неугомонного вояку. Хорошо бы живым… Ну что, немного отдохнул, дружище? Тогда вперед! То есть назад…

…Ландшафт почти не изменился: высокогорье, субтропики. Внизу по узкой долине бурной реки двигалась армия Симона Боливара. Он вернулся, чтобы вслед за Венесуэлой освободить от испанского господства всю Южную Америку. Среди отчаянных пастухов-льянерос, перешедших на сторону Боливара, был и тот, кого они искали. И снова упорно двигался к смерти. А та была уже недалеко: за перевалом повстанцев поджидали колониальные войска. Будет бой, Боливар прорвется, правда, не без потерь…

– Хорошо хоть, в девятнадцатом веке он воплощался всего дважды, – заметил Марк, обращаясь к верному псу. Тот согласно кивнул массивной головой. – Что ж, давай проверим восемнадцатый. Полагаю, наш драчун никак не мог пропустить Семилетнюю войну…

Чутье и в этот раз его не обмануло. Бесстрашный воитель нашелся в штабе генерала Тотлебена. Молоденький адъютант отличился отчаянной храбростью, лез во все стычки союзников с войсками Фридриха и погиб доблестно, своим телом прикрыв командира при взрыве пушечного ядра.

– Значит, причина кроется еще глубже, – вслух размышлял Марк, издалека наблюдая за торжественным погребением павших: трубы, флаги, аксельбанты, эполеты… – До сих пор наш герой ни разу не жил мирной жизнью крестьянина или торговца, ученого, ремесленника или хотя бы бездельника-аристократа. Такое впечатление, что он воплощается лишь для того, чтобы записаться в ближайшую армию, едва молоко на губах обсохнет, и тут же погибнуть. Но что-то же затянуло его в эту бесконечную бойню! Давай, Рекс, ищи… Стой! – он схватил пса за ошейник. – Вот я дурак, сразу не подумал! Надо искать не храброго вояку, а нашего кота! Понял, Рекс?

Пес гулко гавкнул – что же тут непонятного? – принюхался и резко рванул вперед… вернее, почти на сто лет назад.

Даже страна была та же – Австрийская империя, только называлась она тогда Священной Римской империей, поскольку ненасытные Габсбурги вознамерились захапать всю Европу. Османы желали того же – вот вам и конфликт интересов. Почти полтора века назад турки уже осаждали австрийскую столицу. Теперь же, крепко засев на Балканах и заручившись поддержкой мятежных венгров, они снова нацелились на Вену. Готовясь к неизбежной войне, император Леопольд срочно наращивал численность своей армии. А жители многонационального государства не знали, чего им больше бояться – войны или чумы. «Черная смерть», бушевавшая в Европе пять лет назад, унесла около миллиона жизней. Теперь, по слухам, со стороны Турции катилась новая волна эпидемии…

Эту и другие новости возбужденно обсуждали посетители кабачка на окраине селения в центральной части Богемии. Ремесленники, крестьяне, мелкие торговцы тесно облепили черные от времени и пролитого пива столы. Марк же сидел в гордом одиночестве. Только сам хозяин, краснолицый рыжебородый здоровяк, осмелился подойти к нему – остальных пугал грозный вид огромного пса, лежавшего у ног незнакомца.

– У нашего герцога почти такие же песики, – сказал хозяин, ставя перед гостем кружку пива и деревянную тарелку с жареными колбасками. – Их еще называют кабаньими собаками.

– Значит, герцог любит охоту? – полюбопытствовал Марк.

– Больше всего на свете!

– Это хорошо. Поскольку я намерен устроиться к нему на службу. Егерем, например.

– Можешь попытаться, конечно, – рассудительно заметил здоровяк-кабатчик. – Да только у его сиятельства достаточно егерей. К тому же Иржи недавно вернулся, а он наш лес знает как свои пять пальцев.

– Откуда вернулся?

– Так говорили, он в Баварию подался, в императорскую армию. Однако вернулся, когда узнал о смерти старого лесника.

– А что так?

– Ну так Элишка, дочь старика – вроде как невеста Иржи. Вот девка обрадовалась, поди! Ведь одна-одинешенька осталась…

– А где бы мне найти этого Иржи? – осведомился Марк.

– А тебе зачем?

– Если здесь не удастся устроиться, быть может, тоже в армию запишусь. Хотелось бы разузнать, что там да как.

– Эх, не пойму я вас, служивых – какая вам выгода за Леопольда помирать? – покачал головой здоровяк. – Но мое дело маленькое: пиво варить да колбасы шпиговать… А Иржи найдешь в доме Элишки, где ж ему еще быть?

Разъяснив иноземному гостю, как добраться до избушки лесника, и получив за это двойную плату, хозяин поспешил к новым посетителям: день был воскресный, народу хоть отбавляй. А Марк скормил Рексу знаменитые чешские колбаски, и четверть часа спустя они уже шагали по наезженной лесной дороге. В густой листве пели птицы, скакали по веткам белки, разок даже пятнистая косуля перемахнула через тропу – только сверкнул в кустах белый зад.

Марк не любил путешествия в прошлое. Никто из трактирщиков не любил – слишком много горя. В истории человечества крайне редко выпадали периоды мирного созидания. Такие места и эпохи, где Марк с удовольствием гостил, можно было на пальцах пересчитать: глянул на Фра Филиппо за работой, послушал фугу Баха, не дошедшую до потомков, поболтал с Хайямом о радостях жизни…

Увы, по долгу службы иногда приходилось погружаться, обычно в поисках пропавших постояльцев. Как правило, в не самые благополучные места и времена. Чаще всего люди застревали в прошлом с перепугу: поддавшись панике, забывали дорогу назад. В таких случаях достаточно было просто разбудить потерявшегося: ведь в предыдущем воплощении пребывало лишь сознание клиента, тело же продолжало спать в уютной комнате трактира.

Однако случались и такие казусы, как с бравым воякой Константином: человек самостоятельно отправлялся в путешествие по своему прошлому, осознанно или неосознанно воспользовавшись порталом трактирщиков. Заведомо разглядеть в постояльце задатки темпорального путешественника было практически невозможно, приходилось разыскивать его уже постфактум. Для этой цели и держали собак вроде Рекса – регресс-ищеек. Правда, иногда мало было найти пропавшего: некоторые наотрез отказывались возвращаться. В таких случаях приходилось звать на помощь курьеров. Михаил, старший сын Марка и Вероники, как раз и был проводником-курьером, большую часть времени пропадал на заданиях и домой наведывался редко. Полина работала в Италии экспертом по Позднему Средневековью и Возрождению. Герман пока учился и не спешил покидать отчий дом, ну а младшенькая, Алиса, была еще ребенком, хоть и самостоятельным не по годам. Они и помогали родителям в работе с постояльцами.

На поиски Константина Марк отправился лично: нутром чуял – гость грамотно затаился. Вот только не догадывался удалец о некоторых особенностях рыжего хозяйского кота, увязавшегося за ним…

Именно его, своего кота, Марк узрел в первую очередь, едва приблизившись к жилищу лесника – аккуратной избушке с крышей из тростника. Рыжий грелся на солнышке, свернувшись клубком на дощатом крыльце. Во дворе, в тени навеса, девушка в крестьянской одежде сосредоточенно чистила ножичком крепкие белые грузди. Элишка заметила чужака, лишь когда скрипнула калитка, и поспешно встала, вытирая руки о передник. Раз или два она тревожно оглянулась на своего мохнатого волкодава: тот, как ни странно, даже звука не издал, продолжал лежать у будки, не обращая на незнакомцев никакого внимания. Породистая собака гостя, впрочем, тоже не реагировала на местного сторожа – застыла как вкопанная у ноги хозяина. Только кот встал, потянулся и принялся деловито вылизывать лапы.

– День добрый, пани, – Марк намеренно обратился к хозяйке как к замужней женщине, со всей возможной почтительностью. – Я приятель Иржи. Мне сказали, что найду его здесь.

Не работало – Элишка все равно перепугалась. Милое веснушчатое личико побледнело, даже руки дрожали, когда она торопливо поправляла светлые волосы, выбившиеся из-под косынки.

– Добрый день, пане… А-а… зачем вам Иржи? – она нервно переминалась с ноги на ногу, поскрипывая новенькими башмачками, с пряжкой да на каблучке, как у настоящей городской барышни – жених подарил, ясное дело.

– Не волнуйтесь, пани, мне просто необходимо кое-что узнать у него…

Марк без труда читал ее мысли: бедняжка опасалась, что чужеземец снова отберет у нее жениха. Трудно обмануть любящее женское сердце… Хотя спрашивать ее уже не было нужды: из леса за избушкой доносился стук топора. Однако Марк не простил бы себе такой грубости. К тому же здесь, в Центральной Европе, к женщинам всегда относились уважительнее, чем во многих других странах, по крайней мере, они не считались бесправными рабынями собственных отцов и мужей.

Элишка тоже поняла, что пришелец уже догадался, где искать Иржи, и нехотя махнула рукой:

– Обойдите дом слева, пане, там тропинка к просеке…

Рыжий кот тем временем закончил умываться и наконец подошел к хозяину. Не обращая внимания на изумленный взгляд девушки, Марк взял кота на руки и неспешно направился по указанной тропинке вглубь леса. Рекс трусил следом.

Размеренный стук топора звучал все громче. Вскоре они вышли на поляну, поперек которой лежало несколько срубленных деревьев – корявых старых сосен, практически высохших на корню. Крепкий парень в одной холщовой рубахе, засучив рукава, обрубал сучья. Он выглядел моложе, чем Константин в трактире, и не носил бороды, но Марк узнал бы его под любой личиной.

Да и сам беглец не стал скрывать, кто он на самом деле. Заметив приближающихся, Иржи-Константин отложил в сторону топор, выпрямился во весь свой немалый рост и скрестил руки на груди.

– Здорово, служивый, – мирно поздоровался Марк и кивнул на соседнее бревно. – Я присяду?

– Садись, не жалко. Нашел, значит… – хмурый взгляд скользнул по собаке, затем уперся в кота, восседавшего на руках у хозяина. – Кот сдал? Сигналы, что ли, подавал, вроде трекера?

– Что-то в этом роде.

– А я, дурак, обрадовался, что по душе кошачьей пришелся!

– Мы бы все равно тебя нашли, – Марк устроился верхом на бревне. – Рекс – лучший в своем деле. Однако без помощи кота пришлось бы попотеть. И так, знаешь ли, насмотрелись досыта.

– Ага, сплошные боевики! – согласился Константин с невеселой усмешкой. – У кого свет в конце тоннеля, а у кого – только мрак, треск и грохот… – он внезапно посерьезнел. – Будешь меня арестовывать? Учти, без боя не сдамся!

– Я что, похож на жандарма? – парировал Марк. – Не волнуйся, я обычный трактирщик. Давай просто поговорим.

– Ну давай, коль не шутишь, – беглец уселся на ствол второго поваленного дерева лицом к собеседнику.

– Рассказывай, зачем сюда вернулся. Неужто из-за девушки? – Марк кивнул в сторону избушки лесника.

– Я слово дал, что ее не брошу! Но это долгая история…

– Ничего, я не спешу.

– Ну ладно… Лесник, отец Элишки, приютил меня, сироту, вырастил, выкормил, своему делу обучил. А когда мне взбрело в голову мир посмотреть, отпустил с Богом. Только просил дочь не оставлять на произвол судьбы – матушка ее к тому времени скончалась уже. Да и полюбили мы с Элишкой друг друга по-настоящему, даром что росли под одной крышей как брат и сестра… Но затянула меня жизнь вольная! А тут еще приятель подговорил вступить в имперскую армию: Леопольд как раз издал указ удвоить численность пехоты и кавалерии, поскольку турки явно готовят наступление. Меня, такого рослого, хотели взять в личную гвардию императора. И тут пришло известие с родины, что помер старый лесник. Элишка, значит, одна осталась… – Константин умолк, опустив голову на руки.

– Я так понимаю, тогда, в первый раз, ты к ней не вернулся? – спросил Марк, когда молчание затянулось.

– Думал, годик-два послужу, затем уволюсь и вернусь. Написал Элишке, чтобы пожила пока у тетки в соседнем селении, ну и чтобы ждала меня, конечно… Только она не дождалась.

– Что, замуж за другого вышла?

– Умерла. От чумы.

Константин снова замолчал. Но Марку больше объяснений и не требовалось. Чувство вины – самый крепкий якорь! Вдобавок нарушенное обещание… Вот и бросался парень в самые горячие точки столетий, гонимый необъяснимой душевной мукой – словно Орест, преследуемый эриниями…

– А когда ты вернулся, воспользовавшись услугой нашего трактира, – продолжил Марк за беглеца, – то решил переиграть историю заново. Вполне логично. Но ты ведь понимаешь, что судьбу девушки этим не изменишь? Ее все равно унесет чума…

– Понимаю! – Константин резко поднял голову: в глазах, потемневших от боли, читалась стальная решимость. – Зато умрет она не в полном одиночестве, проклиная весь род мужской – вероломный, подлый, недостойный доверия! Я мог бы подарить ей хоть недолгое, но настоящее счастье…

Марк задумался. Желание беглеца было понятно и по-своему резонно. Таким образом он действительно мог исправить если не нынешнюю, то хотя бы будущую судьбу девушки. Обиженным женщинам, ушедшим из жизни с ненавистью и недоверием к мужчинам, в следующих воплощениях приходится ох как непросто!

Не дождавшись его ответа, Константин нетерпеливо продолжил:

– Возможность исправиться – она ведь существует, не так ли? Недаром же у тебя над дверью написано: «Исправленному верить»?

Марк не смог скрыть удивления, и беглец иронично усмехнулся:

– Что, не думал, что такой солдафон, как я, знает латынь? Так ведь я честно пытался вырваться из заколдованного круга, получить мирную профессию, завести семью. И все равно в итоге оказался в армии… Пожалуйста, брат, мне нужны всего три месяца!

– Так… мало? – невольно поежился Марк.

– Эпидемия уже перекинулась на Балканы. Скоро волна смертей достигнет и нашей Богемии. Когда все… будет кончено, я вступлю в армию императора…

– Нет.

– Нет?

– В армию уйдет Иржи. И дальше проживет свою жизнь так, как в первый раз – бравым солдатом, – твердо сказал Марк. – А ты, Константин, как освободишься, возвращайся к нам, в трактир. Для людей с твоими способностями всегда найдется работа.

Он встал. Тотчас вскочил и Рекс, лежавший рядом. Константин тоже поднялся на ноги:

– Я подумаю над твоим предложением.

– Подумай.

Они пожали друг другу руки, и Марк пошел обратно. Бессмысленно было говорить что-то еще, тем более желать удачи или всего доброго. Они оба знали, что ничего хорошего Иржи-Константину здесь уже не светит.

Конечно, можно считать удачей то, что чума его не тронет – ни в Богемии, ни в Австрии, куда он отправится, похоронив молодую жену. Как и того уличного музыканта Августина, любимца жителей Вены, который, будучи сильно нетрезв, однажды свалится в яму с телами жертв «черной смерти», где проспит до утра, однако останется жив-здоров; правда, счастливчик Августин все равно вскоре умрет, но уже после эпидемии, после знаменитой Венской битвы – от пьянства… Возможно, богатырь Иржи и весельчак Августин наравне с другими горожанами будут разбирать дома на окраинах австрийской столицы, чтобы турки остались без укрытия. Будут вместе сражаться на стенах осажденного города, два месяца терпеть голод и лишения, пока не подоспеют войска короля Речи Посполитой и не разгромят полки султана. Битва под Веной станет переломным событием в трехвековой войне государств Центральной Европы против Османской империи. А после снятия осады Иржи передумает вступать в личную гвардию императора, который бросил свою столицу на произвол судьбы, присоединится к войскам, гонящим турок из Европы, и погибнет в боях за Трансильванию…

Марк прошествовал мимо избушки лесника, где с замиранием сердца ждала жениха кроткая Элишка, и удалился в сторону тракта, насвистывая не сочиненную еще в народе мелодию – анахронизм, конечно, но ничто другое в голову не шло:

«Ах, мой милый Августин,

Августин, Августин,

Ах, мой милый Августин,

Всё прошло, всё!»

***

Константин появился в трактире почти месяц спустя. Стояла солнечная погода, редкая для поздней осени, и Марк трудился в саду. Следовало порубить гору сухих сучьев, спиленных со старых деревьев – зимой пригодятся для растопки. Разогнувшись, чтобы стереть пот со лба, он увидел гостя, шагающего к нему со стороны дома.

– День добрый! – зычно поздоровался Константин. – Хозяйка сказала, ты тут…

Оба невольно вздрогнули – надо же, какое совпадение.

– Второй топор найдется? – спросил Константин.

Марк кивнул в сторону сарайчика:

– Выбирай на свой вкус.

Вдвоем быстро управились. Когда вся растопка перекочевала в дровяник, на столе в садовой беседке уже ждал вместительный кофейник, две кружки и корзинка с горячими булочками.

– Сто лет не пробовал домашней еды, – признался гость, с аппетитом уплетая угощение. – Или все триста? Кстати, как трактирщики считают личное время жизни? Вот тебе, к примеру, сколько лет?

– Да никак. И нисколько. С момента поступления на службу этот вопрос в принципе перестает нас беспокоить. Живем себе и живем. Как бы вне времени.

– А ваши дети? Я видел девчушку на кухне… Они ведь взрослеют?

– Ну разумеется. Насколько им самим этого хочется.

– Чудеса! – подивился гость.

– Можно и так сказать. У трактьеров своеобразные отношения с материальным миром.

– Трактьер – это от слова «тракт»?

– Верно. Трактом мы называем путь перевоплощений: он и вправду похож на почтовую дорогу – от станции к станции… А трактир, трактирщик – ну, просто так удачно совпало в данном регионе! – Марк усмехнулся в ус. – В других странах наши заведения называют соответственно местным традициям: караван-сарай, таверна, постоялый двор, просто гостиница.

– Понятно… Ты говорил, есть работа? – голос Константина заметно напрягся.

– Что, надоело воевать?

– Сыт по горло.

Марк с пониманием кивнул:

– Работы полно. В последние десятилетия количество желающих исправить ошибки прошлого возросло до небес! Причина в принципе ясна: рамки человеческого сознания значительно раздвинулись. Сейчас уже никого не удивишь таким понятием, как «опыт прошлых воплощений». Да и сама идея реинкарнации перестала быть частью экзотической религии индусов или мистического учения теософов… Так вот, трактьеры трудятся в нескольких направлениях. Молодежь больше тянется к курьерской службе, оно и понятно – постоянное движение, приключения и все такое. А вот трактирщиков сильно не хватает. В Новой Зеландии, к примеру, нет ни одного… Поедешь туда?

– В Новую Зеландию? – опешил Константин. – Хотя… почему бы нет? Слышал, прекрасная страна – и люди, и природа. Вот только…

– Да? – подбодрил его Марк. – Что тебя беспокоит?

– Английский у меня слабоват, не говоря уже о немецком или французском. А там наверняка будут туристы со всего света!

– Насчет этого не беспокойся. Вспомни, я ведь общался с Элишкой на чешском, причем на средневековом чешском, да и одет был соответственно месту и эпохе. Разве тебе это не показалось странным?

– Я как-то не обратил внимания, – признался Константин. – Не до того было… Это какая-то особенность трактьеров, полагаю?

– Темпоральная мимикрия – так мы это называем. Как она работает, не спрашивай, сам не знаю. Но работает безотказно. Внешность, язык, манеры – всё приходит само собой, как хамелеон желтеет на желтом фоне и зеленеет на зеленом.

– А ваши ищейки тоже мимикрируют? – поинтересовался гость, глядя на деловито трусящего к беседке Рекса. Пес, снова в обличии серого немецкого дога, поприветствовал Константина как старого знакомого: ткнулся головой ему в колено и дружелюбно повилял хвостом.

– Тоже. Они меняют породу, подстраиваясь под психотип посетителя.

– Шутишь, что ли? – не поверил Константин.

– Нисколько. Пару часов назад Рекс был забавным белоснежным пуделем, причем карликовым. Состоятельная, но одинокая пожилая дама за завтраком вспоминала, что точно такой был у нее в детстве – а заодно вспомнила о своей племяннице и ее детях. Так что оставшиеся годы старушка проживет в окружении шумных, но заботливых родственников.

– Здорово! Вроде как: «Скажи мне, кто твоя собака, и я скажу, кто ты»?

– Схватываешь на лету.

– А если человек в принципе равнодушен к собакам?