Я тебя отвоюю у всех бесплатное чтение

ПРОЛОГ

Солнечные лучи назойливо пробивались в щель между неплотно задёрнутыми шторами и ощущались даже сквозь сомкнутые веки, словно намекая на то, что утро вступило в свои права. Впрочем, возможно, утро давно уже закончилось и за окном вовсю шпарил очередной душный день – лето в этом году выдалось на редкость знойным.

Галинка чувствовала себя абсолютно разбитой, словно не спала ни минуты. Голова казалась чугунной и неумолимо клонилась обратно к подушке, глаза отказывались открываться, а в безвольном вялом теле ныла буквально каждая косточка, каждая мышца. И лишь отчётливое понимание того, что если она немедленно не выпьет воды – то сию же минуту умрёт, вынуждало её снова и снова предпринимать неуклюжие попытки подняться с постели.

Таких “вертолётов” она не испытывала уже давно… если в принципе когда-нибудь испытывала. Разлепив веки, Галинка поняла, что всё плывёт и кружится у неё перед глазами, и тут же машинально ухватилась за край кровати, чтобы не упасть. Господи, да где же эта проклятая вода?!

Обычно на прикроватной тумбочке всегда стояла бутылка минералки. Однако то ли изнемогающая от жажды Галинка была сейчас несколько дезориентирована в пространстве, то ли в спальне что-то неуловимо изменилось – да только она никак не могла найти эту самую тумбочку.

Сжимая пальцами раскалывающиеся от боли виски, Галинка попыталась сфокусировать взгляд на каком-нибудь предмете и с ужасом поняла, что ничего не узнаёт. Наверное, вот так люди и сходят с ума? Но это абсолютно точно была посторонняя, совершенно чужая спальня, которую она видела впервые в жизни… кажется.

Галинка крепко зажмурилась и, выждав несколько секунд, вновь с опаской приоткрыла глаза. Ничегошеньки не изменилось: это было всё то же незнакомое место, незнакомая обстановка, незнакомая кровать и… о господи. Господи, боже мой! Нет, нет, нет!!!

На кровати с противоположной стороны обнаружилось голое мужское тело.

Тело, которое определённо принадлежало кому угодно, только не её законному супругу.

…Кстати, сама она тоже была абсолютно голой.

***

У подъезда Галинку уже поджидала могучая кучка бесцеремонных папарацци. Она нацепила солнцезащитные очки и попыталась скрыть лицо за распущенными волосами, но эти проныры, разумеется, сразу же её узнали.

Низко опустив голову, она попробовала как можно незаметнее прошмыгнуть мимо живого коридора, состоявшего из охочих до грязных сенсаций стервятников, но они моментально защёлкали затворами фотоаппаратов. Провокационные и беспардонные вопросы осыпали Галинку подобно граду камней, заставляя морщиться, будто от реальной физической боли, а ей в лицо всё швыряли и швыряли чудовищные обвинения – громко, стараясь перекричать друг друга:

– Как вы прокомментируете своё нахождение здесь?

– Ваш муж знает, где и с кем вы провели эту ночь?

– Так значит, ваш роман с Константином Мироновым – правда?

– Как давно вы встречаетесь?

– Вы планируете вступить в новый брак?

– С кем останется ваша дочь после развода?

– Без комментариев, – процедила Галинка сквозь сжатые зубы, стараясь не разрыдаться прямо на глазах у журналистов – нельзя было доставлять этим мразям такое удовольствие, это был бы слишком шикарный подарок.

Ещё пара метров, всего несколько шагов – и она окажется в безопасности салона такси. “Я в домике!”, – говорила маленькая Галинка в детстве, играя с друзьями. Хорошо бы и сейчас так: поднять руки домиком над головой – и ты в полной недосягаемости для врагов…

Рванув на себя дверцу машины, Галинка буквально рухнула на переднее сиденье, торопливо бросив водителю:

– Поехали скорее.

– Так это они вас ждали у подъезда? – офигевший таксист присвистнул, наблюдая, как репортёры снаружи продолжают снимать её поспешное бегство, и окинул лицо молодой женщины любопытным взглядом. – А вы у нас кто будете? Актриса? Телеведущая?

– Никто, – коротко и отрывисто отозвалась Галинка. – Я никто.

Именно никем она себя сейчас и ощущала. Жалким, отвратительным, мерзким, тошнотворным никем.

Слёзы, так долго сдерживаемые, всё-таки прорвались на волю и сейчас безостановочно текли по щекам. Мокрые ресницы моментально запачкали стёкла тёмных очков, отчего картинка перед глазами расплылась, будто в тумане. Господи, не видеть бы и вовсе этот белый свет… вообще ничего и никого больше не видеть. Никогда!

Однако Галинка знала, что впереди ждёт самое страшное.

Ей придётся взглянуть в Сашины глаза.

ЧАСТЬ I. ДО ОБЩАГИ…

Лека

Сложно было в это поверить, но Лека буквально ненавидела одну из самых главных достопримечательностей родного города.

Должно быть, не существовало в мире человека, который не знал бы о знаменитой надписи “Hollywood” на холмах Калифорнии. Лекина малая родина тоже могла похвастаться подобной фишечкой: громадные белые буквы “Геленджик” на южном склоне Маркотхского хребта были видны, как уверяли местные, даже из космоса.

– Шестьсот метров над уровнем моря! Одна из самых огромных надписей в мире, куда больше, чем в самом Голливуде! Каждая буква – высотой двадцать два метра! – эти факты все приезжие узнавали, как правило, ещё по дороге в гостиницу от не в меру общительных таксистов.

Предполагалось, что курортники обязаны тут же затрепетать от благоговения и дружно упасть ниц. Впрочем, большинство и трепетало, и благоговело, и падало – редко кто из отдыхающих покидал гостеприимный южный город без селфи или семейного портрета на фоне этой надписи, виднеющейся вдали.

Леку необъяснимо нервировал, даже злил подобный дутый ажиотаж. Почему-то казалось, что туристов ловко водят за нос, выдавая дешёвую кустарную подделку за оригинал. Увы, это был не настоящий Лос-Анджелес и не настоящий Голливуд…

– Чего тогда по-русски написали? – раздражённо, но привычно бурчала Лека себе под нос. – Можно было гордо и пафосно забабахать латиницей – “Hellendzhik”! Заокеанский конкурент тотчас удавился бы от зависти и осознания собственного ничтожества!

Она не испытывала должного пиетета к родному городу и терпеть не могла туристический сезон с его неизбежными толпами одинаково краснорожих курортников. Да что там говорить, Лека даже море не любила! Не со знаком “минус”, просто относилась к нему равнодушно-привычно – как к тому, что порядком наскучило и приелось. Если море каждый день с детства мелькает у тебя перед глазами, то постепенно просто перестаёшь его замечать. Ну, вода и вода… Чем тут восхищаться?

Всё это было одинаковым, повторяющимся день ото дня, набившим оскомину – и галечный пляж неподалёку от дома, и ржавый пирс, и крошечная баржа “Парус надежды”, и самолёты, время от времени взмывающие прямо из-за горы. Аэропорт находился в пятнадцати минутах езды от Лекиного дома, словно в насмешку – к чему это, если ей всё равно некуда и не к кому летать?..

Обычно Лека провожала самолёты долгими завистливыми взглядами, гадая, куда они направляются, куда несут своих счастливых пассажиров – в Москву?.. В Санкт-Петербург?.. Ей казалось, что там в любом случае куда интереснее и живее, чем в тутошнем затхлом болотце.

– Где родился – там и пригодился, – любил наставительно повторять отец, но Лека прямо-таки бесилась, слыша весьма сомнительную на её взгляд, хоть и прописную, истину.

Что хорошего было в том, чтобы всю жизнь провести в этой чёртовой дыре? Отец работал таксистом, мать – кассиром в супермаркете. Вместе с тремя детьми (Лекой и её младшими братьями-близнецами) они ютились в тесной “двушке”, не хватали звёзд с неба и довольствовались тем, что имеют, всячески порицая несерьёзность дочери и её вольнолюбивые порывы.

Лека же не хотела провести всю свою жизнь здесь, в этом дурацком недо-Голливуде среди “чурчхелки на грецком орехе”, домашней чачи, бесконечных песен Аллегровой и “Руки вверх!” из кафешек на набережной и зычных выкриков пляжных торговцев: “Раки живые и варёные! Кукуруза горячая! Копчёная рыбка! Кому, кому, кому?”

Симпатичный паренёк-москвич, который несколько лет назад отдыхал в Геленджике вместе со своими родителями и между делом научил шестнадцатилетнюю Леку целоваться, как-то раз сказал ей с искренней завистью:

– Клёво тебе! Живёшь прямо у моря, можешь круглый год на него любоваться…

Лека равнодушно пожала плечами, не разделяя его восторгов, и справедливо возразила:

– Зато ты живёшь в самой Москве, а это куда круче!

Паренёк искренне удивился:

– А чего там такого особенного?

Так они и разошлись, непонятые друг другом – Лека даже не запомнила его имени. Впрочем, целовался он и правда здорово…

Вообще-то по-настоящему её звали Ленкой, то есть Еленой Судаковой. Но прозвище “Лека”, приобретённое ещё в детском саду, прилепилось к ней намертво и, кстати, очень ей шло. Ле-ка… что-то лёгкое, озорное, летнее, летящее и игривое. Журчание горного ручья, утренний щебет птиц, свежесть росы, внезапный порыв ветра…

Весь город знал уличную танцовщицу Леку! Она была местной знаменитостью, гениальной самоучкой, которая блестяще овладела практически всеми современными танцевальными направлениями – без чьей-либо помощи, просто просматривая видеоуроки на YouTube. Она танцевала хип-хоп, брейк-данс, контемпорари, локинг, поппинг и так далее. Её даже показывали по местному телевидению, а туристы снимали Леку для своих инстаграмов и тиктоков. В сезон танцы на набережной приносили ей неплохой доход, и лет с тринадцати девчонка была избавлена от унизительного выпрашивания карманных денег у родителей. Но те всё равно были не слишком-то довольны её увлечением. “Хернёй занимаешься, – ворчал отец, – нет бы подумать о более серьёзных вещах, о достойной профессии…”

У Леки была своеобразная внешность – не кричащая броская красота, а трогательное и хрупкое, немного нескладное и дерзкое обаяние юности. Пышные кудрявые волосы, которые она убирала в небрежный хвост или прятала под бандану, огромные кошачьи глаза на подвижном личике с выразительной мимикой, по-кошачьи же острый подбородок, тонкая кость… Этакий ангелок, сошедший с небес на землю. Весь её облик словно кричал о некой воздушности, даже возвышенности, но на самом-то деле под обманчивой маской невинности скрывался маленький танк. Характер у Леки был – где сядешь, там и слезешь! Отстаивая свою точку зрения, она могла в буквальном смысле кинуться с кулаками даже на парней, будь то дворовые пацаны или ребята-одноклассники. Впрочем, те предпочитали её не провоцировать, наученные горьким опытом, а между собой называли девчонку абсолютно отмороженной.

Неудивительно, что с таким тяжёлым, практически диким нравом у Леки почти не было друзей. Единственная подруга с первого класса – Наташка Клюшина – продержалась рядом с этим дьяволёнком до самого выпускного лишь потому, что была слишком ленива для того, чтобы конфликтовать. Медлительная, флегматичная и спокойная Наташка умиротворяла свою подружку, мастерски гася в зародыше все вспышки Лекиного бешенства.

У родителей Наташки был свой бизнес: они держали маленький, всего-то на четыре номера, семейный отельчик. Для этого несколько лет назад им пришлось влезть в долги, набрать кредитов и построить двухэтажный коттедж в десяти минутах ходьбы от моря. Пустив рекламу в соцсетях, они стали принимать отдыхающих, и надо отметить, что дело тут же пошло. Отбоя от желающих не было, номера бронировали чуть ли не за полгода вперёд. Мать Наташки готовила постояльцам вкусные и разнообразные завтраки, отец баловал их шашлыками на заднем дворе… короче, в отельчике с непритязательным названием “Милый дом” царила по-настоящему домашняя, неформально-дружеская атмосфера семейного уюта.

В отличие от Леки, подруга связывала своё будущее с этим городом, что называется, добровольно и с песней. Она планировала поступить в институт курортного дела и туризма на заочку, параллельно продолжая помогать родителям вести дела в отеле, а чуть позже выйти замуж за давно влюблённого в неё одноклассника Серёжку и прожить с ним здесь же, в Геленджике, долгую счастливую жизнь в любви и согласии, нарожав кучу ребятишек.

– Тощища смертная, – всегда пренебрежительно фыркала в ответ Лека, делая вид, что её тошнит от подобных перспектив. – Нет, лично я свалю отсюда при первой же возможности…

И это не было пустым бахвальством или ничем не подкреплёнными мечтами – Лека всерьёз обдумывала план побега.

– Думаешь, в Москве тебя прямо-таки заждались? – рассудительно заметила Наташка, когда Лека поделилась с ней своим дерзким замыслом. – Не успеет нога Судаковой ступить на столичную землю, как все знаменитые хореографы, включая Аллу Духову и Егора Дружинина, окружат её плотным кольцом и начнут буквально выдирать друг у друга из рук! И вообще, не кажется ли тебе, что летом в Москве ловить абсолютно нечего? Все артисты разъезжаются по гастролям, а горожане по дачам. Кого ты собралась пленять своим талантом? Привокзальную публику? Таких же приезжих, как ты сама?

– Смейся, смейся, – Лека ничуть не обиделась на глупую Наташкину иронию – всё равно подружка ни черта не смыслила в танцах. – Тебе не понять. Я в Геленджике задыхаюсь, неужели ты не видишь? Мне тут тесно и душно, а я хочу дышать полной грудью! Хочу жить на полную катушку! В кайф! Взахлёб!

– Ты прямо как Белль из “Красавицы и чудовища”, – Наташка усмехнулась и ужасно фальшиво провыла, подражая пению диснеевской героини:

– “Ах, до чего такая жизнь скучна!”

Лека лишь выразительно закатила глаза, не удостоив её ответом. Подруга тем временем плюхнула перед ней на стол блюдо с домашними ватрушками и вазочку абрикосового варенья с грецким орехом, а затем налила свежезаваренного чая в огромную чашку, беззлобно прицокнув языком:

– Жри давай, скелетина… смотреть страшно.

– Танцор должен быть худым и вечно голодным, – промычала Лека, уже набив себе рот вкуснейшей выпечкой и щедро зачерпнув варенье столовой ложкой.

Её саму мать не баловала домашними разносолами, готовила кое-как, в основном из полуфабрикатов, а уж варенье и подавно не варила, хотя соседки и приятельницы дружно порицали её за этакую бесхозяйственность в их изобильном фруктово-ягодном краю.

– Господи, как же это вкусно… ты хочешь загубить мою несостоявшуюся карьеру, я догадалась! – Лека с наслаждением облизала ложку, чтобы не оставить ни капельки варенья, и откусила сразу половину ватрушки.

– Между прочим, летом в Москве не такое уж затишье, как принято думать… – пробубнила она в своё оправдание с набитым ртом. – Я нашла в инете информацию о кастингах в довольно интересные проекты. Пара мюзиклов, одно реалити-шоу, ну и так… по мелочи, типа танцевать в клубах.

Наташка поперхнулась чаем и закашлялась, страшно выпучив глаза и покраснев.

– В клубах?! – прохрипела она наконец. – Стриптизёршей?

– Совсем ку-ку? – Лека покрутила пальцем у виска. – Можно подумать, кроме стриптиза, никаких других клубных танцев не существует…

– Ага, – с сомнением протянула Наташка, торопливо делая большой глоток воды; с лица её до сих пор не сошла устрашающая краснота. – И все эти заведения тебя прямо ждут – не дождутся, им же своих танцовщиц не хватает! Да чтобы получить там место, тебя наверняка заставят сделать что-нибудь… непотребное. К примеру, переспать с владельцем клуба! Вон, Алиска из “Арабской ночи” трахается с женатым директором, а он лысый, жирный и старый, ему уже сорок! – с неподдельным ужасом и отвращением произнесла подруга.

– Ну, ты и сравнила, – неуверенно возразила Лека. – Убогая шашлычная, гордо именуемая рестораном восточной кухни – и настоящий ночной клуб в Москве! Да и танцовщица из Алиски, прямо скажем… ниже среднего уровня, фуфло полное. Или ты считаешь, что я такая же бездарность?

– Нет, – справедливая Наташка шмыгнула носом, – ты очень талантливая. Но… блин, я за тебя так волнуюсь!

– Я буду осторожна, – пообещала Лека. – Ты ведь желаешь мне счастья?

– Конечно желаю. Но, если всё получится, я буду так скучать по тебе, дура…

Поддавшись порыву девичьей сентиментальности, подруги неловко обнялись. Впрочем, с сантиментами было быстро покончено – Лека наконец перешла к делу, ради которого и заявилась сегодня к Наташке.

– Ты не одолжишь мне денег на эту поездку?

– Денег? – та немного смутилась от такого поворота. – А сколько конкретно тебе нужно?

– Если честно, и сама толком не знаю. На билет-то до Москвы я накопила, но надо ведь и жить где-то, питаться, ездить в метро… Наверное, тысяч двадцать-тридцать на первое время. У предков не хочу просить, они только разорутся и никуда меня, конечно же, не отпустят, – она помрачнела.

– Так ты что, – Наташкины глаза сделались совсем круглыми, как у совы, – вообще ничего им не скажешь? Вот прямо ничегошеньки? Просто так уедешь – и всё?

– Как ты предлагаешь донести до них эту информацию? – Лека ядовито усмехнулась. – Ты же знаешь моего батю, он меня скорее на цепь посадит, чем позволит уехать в Москву!

“И правильно сделает”, – явственно читалось на Наташкиной физиономии, хотя вслух у неё вырвалось лишь беспомощно-испуганное:

– Ой, мамочки-и…

– А я тебе всё-всё верну, до копеечки, как только заработаю! – горячо заверила Лека, подумав, что она волнуется из-за денег.

– Но у меня столько нет, – Наташка озабоченно нахмурилась. – Ты же знаешь, родители мне пока не платят, вкалываю на поприще семейного дела задаром… – однако, заметив, как сразу поскучнело лицо подруги, торопливо добавила:

– А я у Серёги возьму! Он мне не откажет. А если вздумает кобениться – пригрожу отлучением от тела, – и она игриво хихикнула, прикрыв рот пухлой ладошкой.

– Спасибо тебе, Натаха, – расчувствовавшись, Лека снова обняла её. – Даже не представляешь, как ты меня выручила.

Галинка

День рождения малышки Алиночки решено было отпраздновать на летней веранде одного из самых знаменитых столичных ресторанов.

Муж, не любивший светские тусовки и толпы полузнакомых людей, поначалу предлагал ограничиться узким кругом самых близких друзей и родственников. Но даже при таком раскладе без ресторана было не обойтись, компания всё равно вырисовывалась немаленькая. Можно было, конечно, позвать гостей на дачу, практически идеальный вариант – там и воздух, и приволье, и зелень, и ягоды с куста, но далеко не все сумели бы вырваться за город в будний день. Что касается московской квартиры, то хоть она и представляла собой просторные двухуровневые апартаменты, вместить всех приглашённых всё равно была не в состоянии. К тому же Галинка банально опасалась, что после нашествия разновозрастных детей на их жилище от последнего останутся одни руины.

Сама именинница пока мало что понимала, но Галинке хотелось устроить незабываемый праздник в том числе и для себя с мужем – такой, чтобы гости потом ещё долго о нём вспоминали. А когда дочка повзрослеет, мечтала Галинка, то будет с удовольствием пересматривать красочные фото и видео с праздника и несомненно порадуется тому, что родители всё это для неё организовали. Всё-таки, один год ребёнку – это очень важная дата…

Опыта проведения детских праздников у Галинки абсолютно не было, но в ресторане заверили, что этим у них занимается специально обученные люди. Нужно всего-то передать им свои пожелания – а уж они воплотят их в наилучшем виде!

Организатором оказалась хорошенькая блондиночка примерно одного с Галинкой возраста, представившаяся Сюзанной, “можно просто Сюзи”. Она пришла в восторг, когда узнала, чья именно дочь собирается отмечать день рождения в их ресторане. Галинка не была такой уж большой звездой, чтобы её узнавал каждый встречный-поперечный, хотя моменты “озарения”, конечно же, случались – а вот имя её мужа действительно было у всех на слуху.

Заслуженный артист России, исполнитель главных ролей в известных фильмах и культовых театральных постановках, о которых, бывало, гудела вся Москва, лауреат многочисленных премий… Короче говоря, Александра Белецкого знал каждый. И даже не было большим преувеличением сказать, что о нём мечтали женщины всех возрастов – от старшеклассниц до пенсионерок, потому что, помимо собственно актёрского таланта, бог наградил его яркой и выразительной аристократической внешностью.

Галинка давно уже привыкла к звёздному статусу и красоте своего мужа… и (как следствие) к толпам его фанаток. Привыкла она и к Сашиной работе, отнимающей практически всё его время, однако относилась к этому с пониманием, ничуть не завидуя популярности супруга. Сама же она предпочитала держаться чуть-чуть в тени, однако при этом тоже успевала заниматься карьерой и даже делала заметные успехи.

В настоящее время Галинка служила в Театре мюзикла, давала сольные концерты и участвовала в телевизионных шоу. Как раз на днях ей позвонили с очень интересным предложением по поводу судейства в одном вокально-танцевальном проекте, но Галинка пока ещё не дала окончательного согласия…

– Скажите, – мягкий и вкрадчивый голос Сюзи вернул её к реальности, – а ваш муж будет присутствовать на дне рождения?

– Ну разумеется, – Галинка улыбнулась. – Это же и его дочь тоже.

– Чудесно! – блондинка расцветала прямо на глазах. – Сам Александр Белецкий у нас в ресторане… Боже, это так волнительно!

Галинка едва заметно поморщилась: у неё начиналась натуральная аллергия, когда она слышала, что вместо “волнующе” говорят “волнительно”. К сожалению, это было распространено практически повсеместно, так что она справилась с желанием поправить молодую женщину.

– Только, пожалуйста… – Галинка с подозрением взглянула на собеседницу, – не надо это афишировать, хорошо? Мы не хотим шумихи и журналистов на нашем семейном празднике, Саша вообще не любит излишнего внимания. Вам можно доверять в этом плане?

– Разумеется! – горячо заверила Сюзи. – Всё будет организовано в атмосфере строжайшей секретности! Но… – она умильно взглянула на Галинку, – может, вы уговорите вашего мужа дать мне автограф?

– Без проблем, – она не смогла сдержать улыбку. – И всё же, давайте перейдём непосредственно к делу.

– Да-да, конечно! – спохватилась та. – Итак… Обычно мы начинаем с обсуждения идеи и тематики праздника. Какие герои популярны у вашей дочери? Малышарики, Свинка Пеппа, Маша, Эльза?..

– Она ещё слишком мала для этого, – Галинка пожала плечами. – Поэтому можно не слишком заморачиваться идеей. Главное, чтобы было вкусно, красиво и не скучно!

Блондинка задумчиво возвела глаза к потолку.

– Мы стараемся успевать за модой, новых крутых героев появляется очень много. Вот сейчас, к примеру, в тренде единороги и куколки Лол… Но если вы говорите, что никаких определённых пристрастий у вашей малышки нет, постараемся придумать что-нибудь универсальное. А теперь давайте обсудим фотозону праздника в нужной стилистике и цветовой гамме.

– Э-э-э… – озадаченно протянула Галинка, чувствуя себя полной дурой. – А это обязательно, да?

Сюзи в неподдельном изумлении округлила глаза и с укором всплеснула руками:

– А как же! Невероятно важно, чтобы наряды гостей и именинницы сочетались с цветами фотозоны и кэнди бара.

– Простите, какого бара? – вежливо, но с некоторым испугом уточнила Галинка.

– Candy bar – значит “сладкий бар”, – слегка снисходительно перевела блондинка, видимо, посчитав, что Галинка понаехала из какого-нибудь глухого села. – Там будут капкейки, пирожные, конфеты, сладости, фрукты, ягоды…

– А почему нарядам нужно сочетаться с кэнди баром? – всё ещё не до конца понимая, спросила Галинка.

– Праздник должен быть целостным и стильным, – Сюзи снова снисходительно улыбнулась. – О дресс-коде можно предупредить гостей в приглашениях…

Галинка подавила желание зябко поёжиться и обхватить себя за плечи. Однако, какой серьёзный подход!

– Кстати, будете ли вы заказывать бонбоньерки? – похоже, Сюзи и не думала её щадить.

– Бонбоньерки – это… – Галинка сделала выразительную паузу.

– Маленькие сладкие подарки, которые все дети унесут с собой домой после праздника, – уже не удивляясь неосведомлённости клиентки, подсказала блондинка. – Согласитесь, это очень грустно, когда на дне рождения подарки получает только именинник…

Галинка неопределённо поиграла бровями, что можно было истолковать и как “да”, и как “нет”. Сама она никогда не присутствовала на таких масштабных детских празднованиях, а в её собственном детстве всё проходило куда проще: домашний “наполеон” от мамы, свежие фрукты и ягоды из собственного сада, ледяная газировка и мороженое, а также несколько подружек-одноклассниц, которые дарили ей открытки, книги и ракушечные бусы. Именинница быстренько обедала вместе с гостями, а затем все они дружной толпой мчались на пляж…

Галинка выросла в Крыму, была влюблена в море и буквально пропитана им с рождения: муж уверял, что даже в Москве её волосы пахнут степными травами, солнцем и морской солью. Не было для неё лучшего места на земле, чем родная Ялта и Чёрное море, ни один океан в мире не мог с ним сравниться!

Заметив, что Сюзи всё ещё выжидающе смотрит на неё, так и не получив вразумительного ответа, Галинка заставила себя встряхнуться.

– Ах да – бонбоньерки… что ж, пусть будут бонбоньерки, – сдалась она.

– Чудесно! – просияв, кивнула собеседница. – А что насчёт фэмили лука? – и, не дожидаясь наводящих вопросов, тут же сама пояснила:

– Вы, ваш муж и ваша дочь должны быть одеты в едином стиле и одной цветовой гамме, хорошо бы с одинаковыми аксессуарами. Это не просто важно, а жизненно необходимо, поскольку визуально объединит всех членов семьи и покажет окружающим, что вы – единое целое.

– Не знаю, согласится ли Саша на “фэмили лук”, – сконфуженно пробормотала Галинка. – Он… несколько в стороне от всех этих трендов и модных тенденций.

– Да ну, бросьте, – недоверчиво хмыкнула Сюзи. – Любящий отец ради дочери по первому же свистку должен быть готов нарядиться даже в костюм хот-дога!

В целом, конечно, она была права: Саша души не чаял в дочке и достал бы для неё и луну с неба, если бы она попросила. Но фэмили лук…

– Хорошо, – Галинка с натужной улыбкой кивнула, – я с ним сама поговорю… и обещаю, что постараюсь уладить этот вопрос.

– Прекрасно! Значит, с этим более-менее определились. Теперь нужно обдумать развлекательную программу для детей постарше… ведь среди ваших гостей будут не только годовалые малыши?

В течение следующего получаса Галинка выслушивала идеи – одна другой краше: торт в виде замка Спящей красавицы, совместное разбивание пиньяты, аквагрим, крио-шоу с изготовлением азотного мороженого, квесты по мотивам любимых мультфильмов, детская дискотека с конфетти, неоновой подсветкой и мыльными пузырями, шоу с животными и аниматорами, химические опыты, мастер-классы с молекулярной кухней… Ей-богу, празднования взрослых дней рождения проходили куда скучнее. Словом, когда Галинка, наконец, вышла из ресторана, от переизбытка информации у неё слегка кружилась голова и подкашивались ноги.

Ознакомившись с планом грядущего празднества – несмотря на то, что Галинка постаралась изложить основные идеи весьма общо и преувеличенно жизнерадостно – муж иронично изогнул бровь.

– Мастер-класс по твистингу… – задумчиво повторил он один из тезисов. – Слушай, звучит как-то совсем порнографически, что это вообще такое? Мне кажется, я слишком стар для всего этого дерьма.

– Это когда из специальных длинных воздушных шаров создают всякие забавные фигуры, – пояснила Галинка, для пущей убедительности замысловато поводив в воздухе руками, точно скручивала что-то. – Алина так любит шарики, ей должно понравиться!

– Уф, а я-то думал… – Белецкий лукаво прищурился. – Галюша, делай как считаешь нужным, только не требуй от меня песен и плясок, это моё слабое звено, ты сама знаешь. Ну и… чтобы никаких журналистов, надеюсь, нам смогут это гарантировать?

– Да-да, конечно! – поспешно заверила Галинка. – Мне обещали, что информация не просочится в СМИ.

Однако своего обещания организаторы не сдержали. То ли Сюзи не утерпела и поделилась с кем-нибудь из знакомых, то ли проболтался кто-то ещё из сотрудников ресторана… В любом случае, когда родители с именинницей подъехали к месту празднования, они тут же заметили дежурящих у входа операторов, фотографов и журналистов.

– Сволочи… – процедил Белецкий сквозь зубы, с трудом сдерживая бешенство, и не совсем понятно было, кого он имеет в виду: репортёров или владельцев ресторана.

– Но не отменять же всё теперь, гости вот-вот начнут собираться, – Галинка беспомощно посмотрела на мужа. – Может, попробуем просочиться через служебный вход?

– Нет уж, пойдём, – нехорошо ухмыльнулся Белецкий и покрепче прижал дочку к себе. – Скажем им пару ласковых…

О “любви” знаменитого артиста к представителям журналистской братии не слышал только глухой, поэтому кислая физиономия звезды никого не удивила. Несмотря на то, что Белецкому удалось справиться с охватившим его раздражением, никто из представителей СМИ так и не рискнул сунуть микрофон ему под нос. Всё внимание собравшихся досталось Галинке.

– Скажите, – протараторила молоденькая журналисточка из какого-то издания о семье и детях, обращаясь к супруге артиста, – что вы чувствуете сейчас, спустя год материнства?

Помедлив секунду, Галинка с доброжелательной улыбкой отозвалась:

– Любовь. Гордость. Счастье, – и покосилась на нарядную Алину, чинно восседающую на руках у мужа.

– А вы… – девица стрельнула глазами в сторону Белецкого, но нарвалась на такой предупредительный взгляд, что предпочла сразу же малодушно отступить.

– Не планируете ещё детишек? – вновь обратилась она к молодой женщине.

Вопрос был удивительно бестактным, но Галинка усилием воли изобразила очаровательную улыбку, от которой у неё едва не свело скулы:

– Мы не загадываем. Если бог даст…

– Только не тяните с этим. Девочка уже есть, теперь нужен мальчик, – этак по-свойски, словно бабуся-соседка на лавочке у подъезда, посоветовала незадачливая интервьюерша.

– Кому нужен? – Белецкий буквально пробуравил её взглядом.

– Ну… – смутилась журналистка. – Как говорится, для полного комплекта.

– А сейчас, стало быть, недокомплект? – осведомился он крайне язвительно.

Вероятно, инстинкт самосохранения совершенно отказал этой особе, потому что она продолжала щебетать:

– А какие современные методы оплодотворения вы будете использовать?

– В смысле? – не поняла Галинка и почти испуганно оглянулась на мужа.

– Ну, там… ЭКО, суррогатное материнство, – беззаботно пояснила журналистка.

– Зачем это? – Галинка действительно не понимала.

– Ну… – кажется, “ну” было её любимым словом. – Ваш супруг уже не так молод, ему сорок шесть, – девица с опаской покосилась в сторону Белецкого.

– Так не девяносто шесть же! – опешила Галинка. – Он у меня молодее молодых! – она взяла мужа за руку и послала ему преисполненный искренней нежности взгляд, который одновременно служил и призывом к спокойствию.

“Не обращай внимания, – приказала она одними лишь глазами, – не реагируй”.

– Всем видам оплодотворения я предпочитаю естественное зачатие, – произнёс Белецкий ровным голосом, но Галинка поняла, что он в ярости. – Самый древний и простой способ сделать ребёнка – это потрахаться. Лучше всего делать это регулярно. Так и запишите.

Журналистка еле слышно охнула и залилась румянцем, а Галинка торопливо потащила мужа с дочкой к входу в ресторан, игнорируя остальных репортёров.

– Искусственное оплодотворение… ну надо же! – продолжал кипятиться Белецкий, уже оказавшись внутри. – Удивительно ещё, почему она не спросила, пью ли я пачками виагру и не скупаю ли ассортимент ближайших секс-шопов, чтобы регулярно удовлетворять свою молодую жену.

Выскочивший им навстречу администратор рассыпался в витиеватых извинениях за досадный недосмотр и пообещал немедленно очистить пространство от представителей СМИ.

– Мы сами не понимаем, откуда им стало известно о вашем появлении, – он виновато развёл руками. – Журналисты, что с них возьмёшь… Простите пожалуйста, больше они вас не побеспокоят.

– Всё в порядке, – отрывисто бросил Белецкий. – Проехали. Просто впредь будьте более внимательны.

– Саша, не обращай внимания, – Галинка умиротворяюще погладила его по плечу. – Эта девица просто дура. Юная дура, у которой отсутствуют и элементарное чувство такта, и жизненный опыт, и профессионализм.

– Мозги у неё отсутствуют! – психанул муж; всё-таки слова журналистки задели его куда сильнее, чем могло показаться на первый взгляд.

– Прости… – в раскаянии пробормотала не на шутку расстроенная жена. – Я… правда не хотела, чтобы всё так вышло.

– Да что ты всё извиняешься, – Белецкий раздражённо сверкнул глазами. – Не надо надо мной кудахтать и суетиться, как над тяжело больным. Как-нибудь переживу, никакой трагедии не произошло.

Впрочем, ему тут же стало стыдно за свою вспышку.

– Да нет, это ты меня прости, Галюша, – он вздохнул и отвёл взгляд. – Ты здесь ни при чём, не ты же притащила сюда эту свору. И не ты в ответе за то, что вузы пачками выпускают идиотов… Хотя, конечно, логика той журналистки вполне понятна, – он горько усмехнулся. – В глазах всех этих двадцатилетних “юных дур” я, вероятно, действительно выгляжу замшелым дедом.

– Так откровенно и бессовестно напрашиваться на комплимент? – Галинка покачала головой. – Ох, господин Белецкий, и как вам только не стыдно!

– А что, разве я не прав? – он нахмурился. – Как ни крути, а мне действительно уже сорок шесть.

– Нет, Саш, ну тебе ли говорить о замшелости! – непритворно возмутилась Галинка. – Я прекрасно вижу, какая публика ходит на твои спектакли. Там полно студенток – между прочим, очень симпатичных, – чуточку ревниво добавила она, – готовых отдаться тебе по первому же щелчку пальцев.

– В самом деле? – он изобразил искреннюю заинтересованность. – Надо будет внимательнее приглядеться к зрителям в следующий раз…

– Убью! – Галинка шутливо пихнула его в бок, а затем легонько шлёпнула по заду. – Нетушки, всё это богатство – моё, и только моё!

С неизменным обожанием вглядываясь в лицо мужа, знакомое ей до чёрточки, до самой крошечной морщинки, она поймала ответное обожание в его глазах. Синих-синих, как море в Крыму… Кажется, его всё-таки отпустило.

– Да я, собственно, и не возражаю, – Белецкий наклонился к жене и коротко поцеловал её в губы.

Галинка на мгновение снова почувствовала себя неопытной ялтинской девчонкой, по уши влюблённой в знаменитого артиста – растерянной, испуганной, невероятно счастливой – и неожиданно пылко ответила, вовлекаясь в поцелуй. В голове зашумело, колени ослабли и подогнулись, и удивлённый, хоть и явно обрадованный муж немедленно усилил напор. Если бы не Алиночка, всё ещё сидевшая у него на руках, они оба, наверное, помчались бы искать какой-нибудь укромный уголок, чтобы уединиться – точно захваченные страстью подростки.

– Боже мой, какие нежности, – послышался вдруг насмешливый голос.

Они невольно отпрянули друг от друга, словно и в самом деле были подростками, застигнутыми врасплох.

– Папенька, ты меня приятно удивляешь! Я-то думала, что в твоём возрасте уже не до всех этих глупостей…

Ну конечно же, это была Даша – дочь Белецкого от первого брака. Так бесстрашно язвить отцу могла только она, при этом они оба души не чаяли друг в друге.

– И ты туда же, – страдальчески вздохнул Белецкий, изобразив, что его сердце разбито. – Да что ж за день-то сегодня такой, а?!

– Между прочим, день рождения моей прекрасной сестры! – Даша перехватила у него Алину и звонко расцеловала её в круглые щёчки. – Поздравляю, принцесса! Ах, если бы ты знала, какой крутой подарок я тебе приготовила! Скоро ты его получишь. Эй вы, развратники, – бросила она через плечо супругам, – пока я отвлекаю вашего ребёнка, так уж и быть – можете быстренько пообжиматься и потискаться, только не затягивайте: скоро начнут собираться остальные гости.

Лека

В поезде ей почему-то снилась яблоня.

Та самая, что заглядывала прямо в окно комнаты, где обитали Лека и её братья. Она словно ласково и вкрадчиво вопрошала: не хотите ли яблочка? Яблоки были мелкими, кислыми, и Лека упорно отвергала дары природы. Зато братья распахивали окно и с неизменным удовольствием набивали рот этой кислятиной. Те же плоды, до которых мальчишки не могли дотянуться, дерево роняло на землю, и дворовые котята гоняли упавшие яблоки по земле, точно играли в мячики.

Наверное, со стороны и впрямь выглядело, будто Лека бесится с жиру. Она не раз слышала от отдыхающих, в каком райском местечке живёт, но лишь скептически кривила губы в ответ на все восторги приезжих: дескать, не надо путать туризм с эмиграцией!

По всему городу были развешаны плакаты: “Геленджик – место, где ты счастлив”. Иногда они довольно смешно и нелепо сочетались с социальной рекламой: “Заплати алименты! Геленджик – место, где ты счастлив”.

Лека отчётливо понимала: она не счастлива здесь. Не несчастна, это иное, а именно не счастлива. Ей хотелось большего… Она не замечала красоты вокруг, не ощущала умопомрачительных запахов моря, разнотравья и хвои, не слышала песен цикад.

Из дома она уезжала тайком, точно воришка. Дождалась, когда предки уйдут на работу, а братишки умчатся на пляж, быстренько выудила с антресолей дорожную сумку, неизвестно кому ранее принадлежавшую (насколько ей было известно, родители никогда не путешествовали), и покидала туда свои немудрёные пожитки. Оставив на кухонном столе невнятную записку о том, что она отправляется искать работу в столице, Лека схватила сумку и рванула на ближайшую остановку.

Путешествие вышло долгим: сначала на автобусе до Новороссийска, а затем – поездом до Москвы. Конечно, намного круче было бы прилететь в белокаменную на самолёте, так, как Лека всегда мечтала. Но пришлось рассуждать здраво: в плацкарте получалось куда дешевле, а она не собиралась бездумно сорить деньгами.

Впрочем, даже поездка в плацкартном вагоне, насквозь пропитанном дикой смесью устойчивых ароматов (от лапши быстрого приготовления и бутербродов с колбасой – до потных носков и винного перегара), стала для Леки настоящим приключением. Она никогда раньше не уезжала так далеко от дома, и всё ей сейчас казалось по-настоящему прекрасным: и задушевные разговоры не слишком трезвых попутчиков, и пейзажи, проплывающие за окном, и тётушки, нелегально торгующие на перронах копчёной рыбой, домашней выпечкой и сезонными фруктами. Несмотря на то, что за полтора суток пути Лека в целях экономии съела всего лишь два пирожка с капустой и выпила три стакана чая, это не испортило ей настроения – чудесного, приподнятого, наполненного радостно-нетерпеливым ожиданием.

Когда же она выскочила на широкий перрон Казанского вокзала, то и вовсе чуть не одурела от счастья: перед ней воочию предстала ожившая мечта…

Мечта манила людским гомоном и шумом поездов, привлекала всевозможными киосками и ларьками с чем только душа пожелает – сувенирами, прессой, необходимыми в дороге вещами типа расчёсок и зубных щёток – и, конечно же, многочисленными кафешками.

– Такси, девушка? – сунулся к ней какой-то проныра.

Лека покрепче сжала ремень дорожной сумки, перекинутый через плечо.

– До Останкино сколько будет стоить? – осведомилась она как можно небрежнее.

Не то чтобы Лека всерьёз планировала добираться до телецентра на машине – она ещё не сошла с ума. Но так приятно было прикинуться хотя бы перед собой этакой столичной штучкой, способной запросто взять такси…

Парень окинул её быстрым сканирующим взглядом, на глазок оценивая платежеспособность и степень дурости потенциальной клиентки.

– Три тысячи.

– Чего?! – обалдела Лека. – Да я за три тысячи обратно до Геленджика доеду!

– Ну-у, то у вас в Геленджике, а у нас в Москве свои цены, – снисходительно пояснил типчик.

– Да пошёл ты, – прошипела она себе под нос и быстро зашагала по направлению к метро.

– Две с половиной! Ну ладно, две двести, дешевле никто не поедет, клянусь! – закричал приставала ей в спину, но Лека, не оборачиваясь, быстро подняла вверх руку с выставленным средним пальцем.

Этот инцидент нисколько не испортил ей настроения, она действительно не собиралась тратить деньги налево и направо. В конце концов, если всё, что она запланировала для себя в Москве, сбудется и осуществится – поездок на машине в её жизни будет ещё немало!

Столица понравилась Леке с первого взгляда, первого звука, первого вздоха. Захватила своей бешеной энергетикой, заворожила сумасшедшим ритмом, ошеломила количеством народу.

В метро она озиралась по сторонам как детсадовец, которого впервые в жизни привели в зоопарк: с приоткрытым ртом и вытаращенными глазами. Когда Лека доехала до ВДНХ, людской поток вынес её на свежий воздух – и она вдохнула его полной грудью, восторженно глазея вокруг и радуясь тёплому июльскому вечеру.

Наслаждаясь каждым мгновением, буквально смакуя его, Лека зашагала вдоль улицы Академика Королёва. Ремень тяжёлой сумки немного натирал плечо, но это были мелочи, не заслуживающие внимания. Главное – то, что она находилась уже в паре шагов от цели!

Собственно, кастинг – один из тех, что она для себя отметила – был назначен лишь на завтрашнее утро, но это вовсе не означало, что Лека припёрлась сюда зря. Во-первых, она хотела осмотреться, изучить окрестности, чтобы хоть немного ориентироваться на местности и перед самым кастингом не метаться туда-сюда в поисках нужного входа в телецентр. Во-вторых, в телефоне у неё были сохранены адреса недорогих хостелов, где она планировала перекантоваться первые пару дней – Лека специально искала те, которые располагались поблизости от Останкино и стоили сущие копейки, что в её положении было немаловажно. Общий душ и туалет её не смущали, она могла и потерпеть немного.

Нынешним вечером возле Останкинского пруда было многолюдно и оживлённо – гоняли на самокатах и великах дошкольники, неторопливо прогуливались молодые матери с колясками, уютные опрятные старушки чинно восседали на скамейках, наблюдая за резвящимися внуками, а влюблённые парочки, растянувшись прямо на траве, нежно ворковали друг с другом. Лека медленно двинулась вокруг пруда, словно совершала некий ритуальный круг почёта. Её умиляло и радовало всё: и ковыляющие на кривоватых ножках карапузы, и голуби с утками, которые охотились за кусочками хлеба, что швыряли им прохожие, и шпиль телебашни, нацеленный в небо точно ракета.

Немного омрачали настроение пропущенные звонки от родителей – три от отца и восемь от матери. Лека со вчерашнего вечера малодушно не брала трубку и вообще отключила звук на телефоне, заранее зная, что ей скажут: сначала наорут, а затем в приказном порядке велят немедленно возвращаться первым же поездом или самолётом. Смешно, ей уже восемнадцать, а предки по-прежнему ведут себя с ней как с несмышлёнышем! Да у её братьев и то больше свободы…

Вскоре прилетело сообщение от Стёпки, старшего из близнецов:

“Лека ты дура приежай домой! Папка сказал что ты станеш в Москве праституткой”.

“Ну теперь непременно стану, раз он так в меня верит, – быстро отбила в ответ сестра. – Поцелуй маму и Серого”.

“Не буду я его целоваць. Мамка плачет и говорит что ты там пропадёш. А праститутки много зарабатывают?”

“Неприлично много”, – усмехнувшись, написала Лека.

“Купиш мне гироскутер?”

“Как только – так сразу. Ладно, Стёпыч, мне сейчас некогда, позже напишу. У меня всё хорошо, можете не волноваться!”

“Мы и не волнуемса”.

Убрав телефон в карман, Лека тихонько вздохнула. Собственно, трудно было ожидать иной реакции от родителей, особенно от отца, но в груди защемило, когда она вспомнила улочки родного города с их милыми и уютными названиями – Кипарисовая, Прохладная, Фисташковая, Розовая… Она как будто наяву услышала плеск моря и шум взмывающих из-за горы самолётов. Не то чтобы Лека уже успела соскучиться по Геленджику, но сам факт, что она впервые оказалась так далеко от дома – одна-одинёшенька, без поддержки родных и друзей – заставлял ощущать лёгкую тревожность где-то в районе солнечного сплетения. Справится ли она? Не зря ли затеяла эту дикую авантюру? А может, она вообще бездарь, и столичные хореографы только обидно поржут над ней и заявят что-то вроде: “Деточка, да кто вам в принципе внушил, что вы умеете танцевать?”

Впрочем, Леке не удалось долго предаваться самобичеванию, поскольку её внимание привлекли негромкие звуки гитары. Повертев головой, она обнаружила, что мелодия доносится со стороны одной из лавочек – и тут же увидела самого музыканта. Он сидел на скамейке и перебирал струны: расслабленно, почти лениво, словно нехотя, но с какой-то особой притягательной грацией. С виду обычный парнишка – примерно её ровесник, ну, быть может, постарше на несколько лет, одетый в простую футболку и рваные джинсы. Густые и чуть взлохмаченные тёмные волосы, смугловатая кожа, скуластое лицо… Она беззастенчиво пялилась на гитариста, пользуясь тем, что он не смотрит в её сторону, но как назло именно в этот самый миг парень поднял глаза и встретился взглядом с Лекой.

А она вдруг впервые почувствовала, каково это – когда земля буквально уходит у тебя из-под ног…

– Привет, кучеряшка, – оставив в покое струны, подмигнул ей парень. – Первый раз в Москве?

Лека вспыхнула и растерялась. Всё её знаменитое красноречие сдохло в мгновение ока – она действительно не знала, что ответить. Вернее, как бы ответить так, чтобы заинтересовать его и спровоцировать естественное продолжение беседы?

Вместо этого изо рта у неё вырвалось нечто полувнятное, нечленораздельное:

– Я… э-э-э… м-м-м…

Он продолжал смотреть на неё с весёлым доброжелательным любопытством, ничуть не смущаясь, а вот Лекино смущение, похоже, откровенно его забавляло. Глаза у парня оказались нереально красивыми – светло-зелёными, удивительно сочетающимися с гладкой загорелой кожей.

– С чего ты взял? – выпалила она наконец, решив, что обращаться к нему на “вы” будет как-то слишком пафосно и чересчур официально. – Может, я коренная москвичка!

– Ну да, конечно, – беззлобно усмехнулся он и кивнул на её дорожную сумку, – с таким-то баулом и таким неподдельным восторгом на лице… Не думаю, что жители столицы всякий раз подыхают от счастья при виде этого заурядного пруда.

Лека неловко потеребила ремень сумки и прищурилась.

– А ты, стало быть, москвич?

– Вовсе нет, – парень покачал головой и похлопал ладонью по скамейке возле себя. – Падай сюда, поболтаем!

Будь на его месте любой другой молодой человек, Лека фыркнула бы ему в лицо и гордо удалилась. Много чести – сидеть и трепаться с незнакомцами! Но сейчас, словно заворожённая, она послушно сделала несколько шагов по направлению к гитаристу и плюхнулась рядом.

Господи, вблизи он оказался ещё красивее! Глаза под тенью густющих ресниц выглядели потрясающе выразительными, а чувственные губы словно откровенно намекали о том, как бесстыдно и сладко они могут целовать… с ума можно было сойти от одного только взгляда на них. Чёрт возьми, Лека никогда в жизни не видела таких красивых парней! Откуда он взялся? Сбежал из Голливуда?

– Костя, – представился он.

– Лека… то есть Лена. Ну, вообще-то всё же лучше Лека, – пробормотала она, чувствуя себя ещё тупее, чем минуту назад, и отчаянно жалея, что не может придумать в ответ ничего лёгкого или остроумного.

– Лека… – повторил он медленно, словно оценивая её имя на вкус. – А что, очень даже в цвет!

– Чего? – переспросила она непонимающе.

– Идёт тебе, говорю. Классное имя!

Она покраснела и быстро спросила, забалтывая своё смущение:

– А ты откуда приехал?

– Из Владивостока, – отозвался он и вновь принялся перебирать струны своей гитары.

– В гости?

Он молча покачал головой, не углубляясь в подробности, и вдруг запел низким, бархатным, пробирающим до мурашек голосом:

– She’s like the wind through my tree

She rides the night next to me

She leads me through moonlight

Only to burn me with the sun

She’s taken my heart

But she doesn’t know what she’s done…

(Она подобна ветру, играющему с моей листвой

Она повелевает ночью рядом со мной

Она ведёт меня сквозь лунный свет

Лишь для того, чтобы спалить в рассветном солнце

Она пленила моё сердце

Но не подозревает об этом…) *

Лека замерла, боясь даже шевельнуться, чтобы не пропустить ни единой ноты. Она уставилась на его длинные стройные пальцы, ласково касающиеся струн, и понимала, что отчаянно мечтает сейчас стать музыкальным инструментом в этих руках.

Костя, покосившись, поймал её взгляд и резко прервал игру.

– Нравится? – спросил он, криво усмехнувшись.

– Потрясающе… – выдохнула Лека, отчаянно жалея, что он больше не поёт.

– Да ты хоть знаешь, что это за песня? – поинтересовался Костя с неким оттенком снисходительности.

Лека даже слегка обиделась.

– Конечно! Обожаю “Грязные танцы”.

Казалось, он не на шутку удивлён.

– Девушки твоего возраста редко интересуются подобным старьём, – объяснил он своё недоумение.

– Ну, просто… – она пожала плечами, подбирая слова. – В общем, я сама… немножко танцую. И поэтому мне в принципе интересны фильмы о танцах. Как классические, так и современные.

Его взгляд сделался заинтересованным.

– Танцуешь? Профессионально?

– Я любитель, – призналась она и тут же торопливо добавила:

– Впрочем… все говорят, что у меня неплохо получается.

Костя окинул её внимательным взглядом с головы до пят, словно увидел впервые.

– Станцуешь мне? – сказал он просто.

___________________________

* “She`s Like The Wind”/ “Она подобна ветру” – песня из фильма “Грязные танцы” (1987), написанная и исполненная Патриком Суэйзи.

Галинка

Несмотря на небольшое недоразумение, связанное с появлением журналистов возле ресторана, день рождения в целом прошёл чудесно – именно так, как Галинке и мечталось. А уж фотографии получились и вовсе загляденье: она не могла ими налюбоваться, вновь и вновь пересматривала и улыбалась как блаженная, воспроизводя в памяти отдельные – самые яркие – моменты праздника. Лучшие из снимков Галинка распечатала, чтобы отправить матери в Крым, поскольку та упорно отказывалась признавать цифровые фото и бережно хранила весь семейный архив в традиционных увесистых альбомах.

Мама вообще была довольно категоричным и упрямым человеком, что нередко служило причиной бурных стычек между ними. Впрочем, Галинка давно уже жила отдельно, и это позволяло им сохранять тёплые отношения. К тому же она действительно любила мать, да и Белецкий относился к своей строгой тёще с неподдельным почтением и симпатией. Его искренне расстроило, что тётя Ксана не прилетела в Москву на день рождения единственной внучки, но он выслушал её позицию и принял с должным уважением.

– Та не люблю я всі ці збіговиська, ляльки ті розфуфирені з надутими губами та цицьками! Не до душі воно мені, – разговаривая с зятем по телефону после празднования, вздохнула она. – Я краще би дома тортик спекла, вареників з вишнями наліпила, посиділи би всією родиною, по сімейному… *

– Обязательно посидим, – серьёзно заверил её Белецкий. – Вот закончится у меня сезон в театре, а Галюша отснимется в пилотных выпусках нового шоу – и дружно махнём к вам! Я и сам уже по Крыму соскучился, и дочь ваша, я же вижу, по морю тоскует, да и Алинке морской воздух очень полезен…

– Це добре, – благосклонно согласилась тётя Ксана. – Буду чекати. **

Галинка тоже не могла дождаться приезда домой. Даже шесть лет, прожитых ею в Москве, не позволяли думать о Крыме и Ялте иначе – это был дом, и точка. Место, куда возвращаешься в минуты счастья, тоски и тревоги, куда приползаешь зализывать душевные раны, где напитываешься энергией и силой на год вперёд. Но Галинка всерьёз опасалась, что упомянутое мужем новое шоу, в жюри которого её пригласили, станет отнимать у неё куда больше времени, чем можно было предположить изначально. И намного, намного больше, чем думал сам Саша… Просто она почему-то до сих пор не посвятила его в подробности своего участия.

Это было реалити-шоу – а значит, Галинкина роль не ограничивалась несколькими часами съёмок, после которых она могла бы с чистой совестью уезжать домой. Требовалось вовлечься в рабочий процесс, что называется, в режиме двадцать четыре на семь…

Об этом проекте она узнала от своего старого знакомого и доброго приятеля Тима Солнцева – популярного певца и композитора. Он же и позвал её туда. Его жена Лика, известный продюсер, задумала поставить молодёжный мюзикл “Закрытая школа”.

Всё по классической схеме: дерзкий мажор и не менее строптивая отличница, она же первая красавица класса; завистница-подружка и верный друг-хулиган, конфликты с учителями и родителями, предательство, первые робкие признания и неразделённая любовь, ревность… Фишка проекта была в том, что на главные роли в мюзикл планировалось набрать совершенно новых, не заезженных артистов – юных певцов и танцоров.

– Мне не нужны профессиональные актёры, я не хочу, чтобы они играли! – заявила жена Тима. – Бешеная энергетика молодости, кураж, драйв – вот что мне надо! Молодые люди должны жить на сцене, делиться своими реальными чувствами и эмоциями. Это будет творчество в самом чистом его виде!

Все этапы отбора и подготовку артистов к выходу на большую сцену должны были показать на главном телеканале страны, шоу так и называлось: “Отбор в закрытую школу”. Музыку и либретто написал сам Тим, хореографом же позвали знаменитого танцовщика Павла Калинина, с которым Галинка пока не была знакома лично, но видела в записи множество его выступлений и искренне восхищалась талантом молодого человека.

___________________________

* “Да не люблю я все эти сборища, этих кукол разряженных с надутыми губами и сиськами! Не по душе мне это. Лучше бы я дома тортик приготовила, вареников с вишней налепила, посидели бы своей семьёй, душевно…” – перевод с украинского.

** “Это хорошо, буду ждать” – перевод с украинского.

Муж пребывал в счастливом неведении относительно “Отбора”; Галинка и сама не знала, почему медлит и не рассказывает ему всё в деталях. Вернее, как раз знала: потому что была почти на сто процентов уверена в том, что он не одобрит.

Саша полагал, что вся роль жены в этом проекте – посидеть несколько дней в кресле жюри и отобрать особо голосистых мальчиков и девочек. Если бы!.. Ей предстояло не только выбрать ребят, но и подготовить с ними несколько номеров из будущего мюзикла – чтобы финальным зрительским голосованием определить лучших из лучших.

До самого финала участники должны были жить в звёздном доме под постоянным прицелом телекамер, покидая его лишь для отчётных концертов. В Галинкины обязанности входило давать своим подопечным ежедневные уроки вокала и вводить их в специфику работы артиста мюзикла. Ну и вишенкой на торте являлся тот факт, что сама Галинка тоже готовилась сыграть в “Закрытой школе” – правда, совсем небольшую роль, у неё был один-единственный сольный номер. Но даже один номер означал многочисленные репетиции и прогоны – уж ей ли, солистке Театра мюзикла, было не знать об этом! Ей предстояло выходить на сцену в образе учительницы, в которую влюбился старшеклассник.

Белецкий тоже знал Тима Солнцева и, откровенно говоря, не испытывал к нему большой симпатии. Ему почему-то казалось, что певец с каким-то излишним вниманием относится к Галинке. Она много раз пыталась убедить его в том, что у Тима к ней ничего нет и быть не может, он искренне и преданно любит жену Лику и вообще обожает свою семью, а Галинку ценит исключительно как профессионала, как вокалистку – но Саша, сохраняя внешний нейтралитет, в глубине души относился к Тиму настороженно. Галинка банально трусила признаться в том, что будет теперь проводить с Тимом очень много времени – как на отборах и съёмках, так и в звёздном доме во время встреч с молодыми артистами, во время занятий и репетиций.

Нет, конечно, Саша и не подумал бы ничего ей запрещать. В их семье принято было с уважением относиться к карьере друг друга, муж не посмел бы ограничивать её свободу, но…

Галинка стала замечать, что именно после празднования дня рождения дочки Белецкий нет-нет да и задумывался о чём-то своём. Несмотря на то, что в целом муж тоже остался доволен тем, как всё прошло, с того самого дня он выглядел так, словно… не погас, нет – но словно в нём приглушили основной свет, оставив гореть лишь пару тусклых запасных лампочек. Она боялась даже предполагать, что именно его тревожит – неужели действительно вопросы той идиотки-журналистки до сих пор не давали ему покоя? Его пугал собственный возраст?.. На первый взгляд эта версия выглядела смешно и даже глупо, а на второй – всё-таки очень походила на правду.

Чуть ли не с первого дня их знакомства Белецкий шутливо говорил Галинке: “И зачем тебе такой старый и больной человек, как я?” Она обижалась до слёз, до отчаяния на эти его подколки: как можно было задавать подобные идиотские вопросы, если она любила его так сильно, что буквально останавливалось дыхание? Она не могла на него наглядеться, а в первые месяцы их отношений даже боялась засыпать по ночам: вдруг проснётся и обнаружит, что это всего лишь сон?..

Несмотря на почти двадцатилетнюю разницу в возрасте, их отношения были полны настоящей любви, страсти и гармонии. В постели всё тоже складывалось прекрасно, хотя Белецкий оказался у неё первым мужчиной и ей банально не с кем было сравнивать… да Галинке и не хотелось. Её абсолютно всё устраивало! В мыслях, мечтах и даже снах был только Саша.

После родов она по-настоящему расцвела, превратившись из высокой и угловатой девчонки в изумительно красивую молодую женщину с великолепной фигурой. Саша сходил от неё с ума ещё больше, чем раньше, но в нём время от времени вдруг стал просыпаться ревнивец. Он не говорил этого вслух, но иногда в его взглядах Галинка ясно улавливала… растерянность? Страх её потерять? Слава первого ловеласа российского кинематографа давно уже была в прошлом, он стал примерным семьянином, хотя мало кто из коллег и журналистов верил в их брак, но Белецкий не мог не признавать очевидного: его жена с каждым годом делается всё краше, а вот сам он, к сожалению, не молодеет.

Также он не мог не замечать того, что Галинка постепенно становится всё более востребованной певицей и медийной персоной, что вокруг неё постоянно вьются привлекательные молодые люди – артисты, телеведущие, журналисты – и многие из них явно не прочь замутить более близкие отношения с красоткой, если она лишь намекнёт на то, что согласна.

Белецкий старался держать себя в форме, сохраняя внешнюю привлекательность, но… ещё несколько лет – и ему исполнится пятьдесят. Пятьдесят! Видно было, что эта цифра не на шутку его страшит, заставляя чувствовать неуверенность в себе и порождая дискомфорт и комплексы.

Впрочем, началось это гораздо раньше, чем на дне рождения малышки Алиночки. Саша вообще стал слишком много думать о возрасте и о скоротечности времени, Галинка не могла этого не отметить.

Минувшей зимой умерла от ковида его любимая гримёрша Хана Вайнштейн, с которой его связывали не только профессиональные отношения, но и многолетняя нежная дружба. Хана Львовна по-матерински любила и опекала Белецкого, а он всегда оставлял ей самый красивый букет после каждого своего спектакля. Они продолжали общаться даже после выхода Вайнштейн на пенсию: она регулярно появлялась в театре, навещая своих любимчиков, находилась в курсе всех закулисных интриг, была знакома с семьями артистов, помнила имена их детей и внуков. Многие недолюбливали её за острый язычок, прямолинейность и пошловатые шутки, но Белецкого стиль общения Ханы Львовны только забавлял. Он был по-настоящему к ней привязан… и вот в возрасте семидесяти восьми лет легендарной гримёрши не стало. Галинка знала, что это здорово подкосило мужа. Никто не вечен – он словно впервые по-настоящему прочувствовал и осознал эту расхожую житейскую мудрость.

Наверное, ещё и поэтому она старалась не поднимать лишний раз тему нового телешоу в разговорах с Сашей: ведь всё там вертелось вокруг идеи молодости, юношеской беззаботности, задора и уверенности в том, что самое лучшее – впереди! Ей предстояло работать в кругу совсем молоденьких парней и девушек, которые по возрасту были близки своим персонажам-старшеклассникам… наверное, мужу было бы нелегко думать об этом. Впрочем, возможно, что она просто дула на воду и вообще излишне перестраховывалась.

Встряхнув головой, Галинка очнулась от своих грёз и тут же поймала взгляд Белецкого, устремлённый на неё – внимательный, пристальный, немного печальный.

– Ты что-то сказал, Саш? – встрепенулась она. – Прости, я задумалась…

Он покачал головой, улыбнувшись одними глазами – так, как умел только он один в целом мире:

– Ничего. Ты такая красивая, Галюша.

Галинка улыбнулась в ответ – комплимент мужа был как всегда приятен, но почему в этих словах ей послышалась горечь?

– У тебя всё в порядке? – осторожно проверила она. – Может быть, в театре или…

– Всё прекрасно, – кивнул он. – Совершенно прекрасно.

– А у нас всё хорошо?

– У нас? – он перевёл взгляд на фотографию с дня рождения Алины, которую Галинка повесила на стену в рамочке – образцовая семья, картинка из глянцевого журнала: нарядные, счастливые, улыбающиеся… – Полагаю, у нас тоже всё замечательно. Или у тебя появились какие-то сомнения на этот счёт?

Галинка встала с кресла и пересела на диван, точнее – на колени к мужу, обвила руками его шею, заглянула в глаза, потёрлась своей щекой о его отросшую к вечеру щетину.

– Никаких сомнений, – заверила она. – Как насчёт того, чтобы перебраться в спальню?

Её ладонь скользнула за воротник его рубашки, нежно помассировала затылок, зарываясь пальцами в волосы… Муж расслабленно прикрыл глаза.

– Алина спит? – уточнил он.

Галинка мурлыкнула:

– Час назад её уложила… – и легонько куснула его за мочку уха.

– Искусительница, – заметил он, обхватывая жену за талию и крепче прижимая к себе. – А разве ты сама не собиралась сегодня лечь пораньше? Завтра ведь – первый день съёмок.

Он был прав: в десять утра в Останкино начинался первый этап прослушивания молодых артистов, Галинке полагалось быть свежей и отдохнувшей.

– А разве ты не знаешь, что хороший секс – это лучший косметолог и способ всегда быть в тонусе? – её пальцы проворно пробежались по пуговицам его рубашки, неумолимо расстёгивая их.

– Теперь знаю, – выдохнул он уже ей в губы. – Слушаю и повинуюсь!

Если и был в этом разговоре момент, чтобы поведать о своём реальном участии в проекте “Отбор в закрытую школу”, то теперь уже он был безнадёжно упущен.

Лека

Ещё накануне она даже представить себе не могла, в какой водоворот чувств и событий сразу же затянет её Москва.

Всё, что происходило сейчас, происходило будто бы не с ней, а с какой-то другой Лекой: той, которая существовала раньше лишь в её воображении и дерзких мечтах. Эта новая Лека выглядела бесстрашной и неуязвимой, живущей настоящим моментом, жадно берущей от жизни всё, ничего не стесняющейся и дышащей полной грудью. Но самое-то главное: похоже, эта Лека влюбилась. С первого взгляда, совершенно по-идиотски, что было абсолютно не в её стиле, но так сладко, так восхитительно!

Костя казался ей совершенно необыкновенным. Невероятным. Потрясающим! Когда он спросил, станцует ли для него Лека, она не колебалась ни секунды. Тут же сбросила дорожную сумку с плеча, мимолётным небрежным движением взбила свои пышные кудри и… с места в карьер выдала ему несколько своих любимых вариаций брейк-данса. Она прекрасно знала, что сочетание природной пластики и сложных, практически акробатических трюков всегда производит неизгладимое впечатление на публику. Ей хотелось именно поразить – и, кажется, её цель была достигнута.

Во время танца особо некогда было глазеть на Костю, но пару раз ей всё-таки удалось поймать выражение его лица – и оно говорило о многом. Например, о том, что парень искренне восхищён! Что ни говори, брейкинг сам по себе был весьма зрелищным танцем – плюс её личная гибкость, чувство ритма, великолепная координация, отчего каждое движение выглядело отточенным и безупречным, даром что импровизированным. Отсутствие музыкального сопровождения Леку не смущало – ритм громко и чётко звучал в её голове. Начав с эффектных верхних элементов – вейвинга и слоу-мо – она постепенно перешла к прыжкам на руках и вращению на спине. Можно было бы и хедспин Косте изобразить, но Лека была без специальной шапочки – не хотелось мести волосами по пыльному асфальту, да и ощущения при этом были не самые приятные. *

Лека то ли выплёскивала рвущиеся наружу эмоции, то ли пыталась усмирить бушующую в ней энергию, то ли признавалась Косте в любви – она и сама толком не знала. Но когда она остановилась, шумно и прерывисто дыша, глядя на него сияющими глазами, чувствуя, как возбуждённо колотится сердце и с привычной мышечной благодарностью отзывается тело, реально кайфующее от танцев – то, пожалуй, могла бы сейчас назвать себя безусловно счастливой.

Послышались редкие, но отчётливые хлопки. Опомнившись, Лека огляделась по сторонам и с долей смущения, смешанного с удовольствием, отметила, что её танец привлёк также внимание нескольких прохожих.

– Фигасе… – Костя смотрел на неё, не мигая; кажется, он даже присвистнул в искреннем изумлении, но в этом она уже не была стопроцентно уверена. – Вот это ты выдала!

Лека изобразила шутливый полупоклон.

– Девчонка, которая так круто танцует, пожалуй, могла бы стать мне другом, – серьёзно произнёс Костя.

Это звучало как предложение. Лека вопросительно вздёрнула бровь.

– Ты сейчас что, объясняешься мне в дружбе с первого взгляда?

– Ну, не то чтобы прям “я тебя дружу и буду дружить до тех пор, пока смерть не разлучит нас”, мы слишком мало знакомы для этого, – не растерялся Костя, усмехнувшись. – Но можно, по крайней мере, попробовать!

Какое там – “пробовать”… Лека была заранее согласна на любое его предложение. Некому было объяснить ей, что дружить с парнем, в которого влюблена как кошка – дохлый номер, ничего хорошего из этого всё равно не выйдет. Ей же, наоборот, наивно и оптимистично казалось, что это начало чего-то большего.

___________________________

* Элементы верхнего и нижнего брейк-данса: вейвинг (от англ. waving) – движения рук и тела, которые визуально напоминают волны; слоу-мо (slowmo) – стиль, похожий на замедленное воспроизведение видеосъёмки; хедспин (headspin) – вращения на голове.

Когда выяснилось, что Костя тоже приехал на кастинг (причём не как Лека, решившая попытать счастья сразу в нескольких проектах, а целенаправленно на один-единственный отбор – тот самый, который должен был проходить в Останкино), она не поверила своим ушам. Ну и чем ещё можно было назвать их встречу, если не судьбой?! Разумеется, она предпочла держать свои судьбоносные выводы при себе, однако его тоже позабавило подобное совпадение.

Оказалось, Костя был страстным фанатом мюзиклов. Он отчаянно жалел о том, что родился слишком поздно: ему уже никогда не суждено было попасть в такие известные проекты, как “Метро” или “Нотр-Дам де Пари”, которые пару десятков лет назад гремели на всю Москву и по праву считались культовыми. Музыкальный продюсер Лика Солнцева, “привозившая” многие бродвейские мюзиклы в Россию и ставившая их на столичной сцене, была Костиным кумиром. Он мечтал, чтобы его пригласили в любой из её проектов – и, узнав о кастинге в “Закрытую школу”, решил, что не имеет права упускать такой шанс.

– А если пролетишь? – с любопытством поинтересовалась Лека.

Они сидели рядышком на скамейке и с аппетитом уплетали один биг тейсти на двоих. Костя сам предложил ей “почифанить”, и когда недоумевающая Лека вытаращила глаза, он со смехом пояснил, что это словечко происходит от китайского “чифань”, что означает “принимать пищу”, и что во Владивостоке все так говорят.

Это был чудесный, тёплый и уютный вечер. Её первый вечер в столице… Биг тейсти казался Леке самым вкусным из всех, когда-либо съеденных ею, а Костя – самым лучшим и красивым парнем из тех, что она знала.

– Не пролечу, – он уверенно мотнул головой. – Во всяком случае, сделаю всё, чтобы влюбить их в себя и убедить в том, что без меня мюзикл невозможен.

Самоуверенности ему было не занимать. Но справедливости ради, такие парни, как Костя, были буквально созданы для того, чтобы влюблять! Вон Лека уже втюрилась – по самые помидоры…

– Когда ты так смотришь, у меня кусок застревает в горле, – спокойно заметил он, снова принимаясь за еду. – А ещё у тебя соус на носу.

Вспыхнув, Лека тут же отвела взгляд, торопливо промокнула нос салфеткой и снова впилась зубами в булочку с говяжьей котлетой.

– Так где ты остановилась в Москве? – полюбопытствовал Костя, словно продолжая начатый разговор, хотя вообще-то интересовался этим впервые.

– Пока нигде, – Лека пожала плечами, – но планирую поселиться в каком-нибудь хостеле. Их тут навалом!

– Хостелы – отстой, – он равнодушно закинул в рот брусочек картофеля фри. – Впрочем, если ты любительница общажной романтики…

– Почему это – общажной? – Лека даже слегка обиделась.

– А чем не общага? Всё вокруг колхозное, всё вокруг моё. Никакого личного пространства. Шумно, ни фига не высыпаешься. К тебе могут подселить кого угодно, иной раз по десять – пятнадцать человек в одну комнату набивается! Хорошо, если это твоя компания, твои друзья, а если тупо незнакомцы?

Лека заметно приуныла. На фото в интернете комнаты в хостелах выглядели весьма привлекательно – чистые, светлые, с обоями весёленьких расцветок и симпатичной мебелью.

– Если хочешь, живи пока у меня, – невозмутимо предложил тем временем Костя.

Она подняла голову, пытаясь разглядеть в мягком свете фонарей его глаза.

– Где это – у тебя? Во Владивостоке, что ли?

Он рассмеялся.

– Я однушку снимаю тут недалеко. Убитая, конечно, в хлам, но зато там я сам себе хозяин! От телецентра десять минут пешком. Завтра можем вместе на кастинг пойти.

– Да как-то неудобно… – замялась Лека.

На самом деле она готова была завизжать от восторга, закружиться, запрыгать и немедленно ответить согласием. Шутка ли – самый прекрасный в мире парень предложил ей жить с ним в одной квартире! Но, наверное, нужно было хотя бы для вида немного поломаться – разве хорошие и приличные девочки соглашаются вот так, с ходу, вселяться к первому встречному? Родители пришли бы в ужас, узнав об этом. Да что там родители, даже Наташка, скорее всего, покрутила бы пальцем у виска и заявила, что Костя вполне может оказаться каким-нибудь извращенцем или даже маньяком – ведь бывают же, наверное, молодые и красивые как боги маньяки?

Костя по-своему истолковал её заминку.

– Да не бойся ты! Приставать не буду. Просто искренне и бескорыстно хочу помочь. Без подвоха.

И лукаво подмигнул – так, что Лекино сердце немедленно превратилось в кусок сливочного масла, тающий в горячей каше:

– Мы же друзья?..

Когда Костя, уверенно закинувший её сумку себе на плечо и небрежным кивком пригласивший девчонку следовать за ним, свернул в плохо освещённый двор и направился к узкой тропинке между гаражами, сердечко у неё всё-таки ёкнуло.

Дремавший внутри страх вдруг проснулся и встревоженно приподнял голову. Лека замедлила шаг, словно раздумывая, стоит ли кидаться в этот омут, и впервые ужаснулась тому, что творит. Ведь, положа руку на сердце, что она по-настоящему знала о Косте? Даже тот якобы факт, что он приехал из Владивостока, мог быть им выдуман… как, собственно, и само имя “Костя”. Единственное, в чём она была абсолютно уверена – так это в том, что парень охрененно красив, а ещё потрясающе поёт и играет на гитаре.

– Ку-ку, ты где там застряла? – обернувшись, окликнул её Костя.

Лека заколебалась. Пожалуй, самым правильным решением было бы отказаться от его милого приглашения и дать дёру… Да только её сумка – у него в руках. Вот же дура, надо было так глупо подставиться!

Не дождавшись ответа, Костя с досадой вздохнул и подошёл к ней.

– И что у нас стряслось? – полюбопытствовал он. – Язык проглотила?

– Я… – невольно отступая на пару шагов, проблеяла Лека. – Мне… наверное, лучше всё-таки в хостел…

– Эй, ну чего ты? – вроде бы искренне удивился он и улыбнулся перепуганной девчонке так тепло и добродушно, что она снова почувствовала, как теряет волю. – Боишься меня, что ли?

Она пожала плечами, отчаянно пытаясь найти подходящие слова для объяснений.

– Не то чтобы боюсь, но… Когда парень с девушкой живут в одной квартире – это…

– Боже мой, – застонал Костя, – верно говорят, что русский человек задним умом крепок. Я же не замуж тебя зову, а всего лишь перекантоваться у меня пару дней, пока решается вопрос с мюзиклом! Так что не дрейфь, я не ем маленьких девчонок.

– Просто… всё как-то очень быстро получилось, – пробормотала она, готовая провалиться сквозь землю от смущения.

– А я вообще человек быстрый, можно даже сказать стремительный, – он снова обезоруживающе улыбнулся. – Не люблю всех этих реверансов… если мне что-то нравится или не нравится, если хочется или не хочется чего-то – говорю сразу, не хожу вокруг да около. Наверное, в этом и кроется корень всех моих проблем, – Костя усмехнулся, думая о чём-то своём. – Понимаю, что у тебя нет особых причин мне доверять, но… просто поверь – я не сделаю тебе ничего плохого. Хотя, – он лукаво прищурился, – на месте твоих родителей я бы точно тебя хорошенько выпорол! Разве они не учили тебя не разговаривать с незнакомцами?

Лека фыркнула, окончательно расслабившись.

– Учили, конечно. Боюсь только, я не самая примерная дочь…

– Это я уже понял. Мне по душе бунтарки, – Костя перекинул ремень её сумки с одного плеча на другое. – Ну так что, идёшь или передумала? Завтра вставать рано.

– Иду, – кивнула Лека.

Квартира оказалось не то чтобы “убитой”, как заявил Костя, но очень-очень старой, хоть и чистой. Подобную мебель Лека видела раньше лишь в старых советских фильмах. Даже ковёр на стене висел! Комод украшали выстроившиеся в цепочку мраморные слоники – мал мала меньше, а допотопный телевизор был аккуратно накрыт сверху кружевной салфеткой.

– Есть два спальных места на выбор, – сообщил Костя. – Либо вот тут, на диване, либо в кухне на тахте, но предупреждаю – она совсем короткая, почти детская. Будем монетку кидать?

– Не надо монетку, я могу лечь на тахте, – улыбнулась Лека. – И вообще я обычно сплю, поджав ноги…

– Договорились, – кивнул он. – Тогда ты располагайся, можешь чайник поставить, там у меня даже какие-то печеньки были, пошурши. Я первый в душ, не возражаешь?

Лека не возражала.

Галинка

На кастинг приехало более двух тысяч человек изо всех уголков России и стран ближнего зарубежья. И хотя определённая их часть отсеялась ещё на стадии предоставления результатов ПЦР-теста, всё равно прослушивания грозили растянуться минимум на неделю. *

Прямо у входа в съёмочный павильон расположились длинные столы, где перед выходом на сцену наскоро гримировали участников и помогали им уложить волосы, если того требовал образ.

Все декорации выглядели очень компактно. Галинка знала, что это особый телевизионный эффект: небольшая по размеру сцена на экране будет смотреться весьма внушительно.

Съёмочный день длился шесть часов. Номер каждого участника записывался по-честному: одним дублем без пересъёмок. Разумеется, в эфир должны были пойти далеко не все, а лишь самые яркие из выступлений… включая эффектные провалы для повышения градуса драматичности.

Поначалу Галинка думала, что танцоры и певцы будут проходить испытания по отдельности, но оказалось – все вместе. Члены жюри внимательно отсматривали выступление каждого кандидата и сообща решали, дать ему шанс или отсеять.

– Как я могу оценивать хореографический талант? – удивилась Галинка. – Я же ничего не смыслю в танцах.

Тим улыбнулся и ободряюще приобнял её за плечи:

– Поверь, я тоже! Но мы можем оценивать потенциал и энергетику того или иного исполнителя как обыкновенные зрители. То, как он будет смотреться со сцены. Будет ли интересно за ним наблюдать?

В особо спорных моментах решено было прибегать к судейскому голосованию, но решающее слово всё равно было за продюсером проекта – Ликой.

___________________________

* ПЦР-тест – наиболее точный анализ, позволяющий узнать, присутствует ли в организме человека вирус COVID-19. Для проведения исследования у пациента берут мазок из носа и ротоглотки.

Уже к концу первого съёмочного дня Галинка буквально валилась с ног. Эмоциональное напряжение, слёзы и обмороки выбывших участников (как притворные, так и настоящие), чувство огромной ответственности и страх ошибиться, боль в спине от долгого сидения на одном месте… В небольших перерывах Галинка вставала с судейского кресла и ходила по студии, разминая затёкшие ноги.

Хореограф Павел Калинин, один из членов жюри, в очередной перерыв просто уселся на поперечный шпагат и принялся заниматься растяжкой.

– У меня режим, – чуточку виновато улыбнулся он, поймав заинтересованный взгляд Галинки, и она, чтобы не смущать его, тут же извинилась и отошла.

Вообще Павел оказался очень милым и приятным молодым человеком. Галинка не особо разбиралась в балетном искусстве, зачастую мысля устойчивыми стереотипами: например, свято верила в то, что практически все парни в балете – представители нетрадиционной ориентации. Она с любопытством наблюдала за Павлом, но ведь это не было написано у него на лбу. Не спрашивать же прямо: “А скажи-ка мне как на духу, Паша, ты гей или натурал?” Да и какое ей, собственно, дело до его личной жизни…

Иногда в перерывах между съёмками девочки из зрительного зала подбегали к Павлу за автографом и совместным фото. К Тиму тоже подходили, правда, в основном женщины постарше. Ну и к Галинке несколько раз обратились с просьбой сделать селфи вместе – она никому не отказывала.

Тим с Ликой даже в перерывах сидели рядышком и оживлённо болтали, попивая кофе. Тим время от времени демонстрировал жене что-то забавное в своём телефоне, и оба громко смеялись. Галинка смотрела на эту пару и по-хорошему им завидовала – столько между ними было тепла, гармонии и неприкрытой любви… Впрочем, чего это она? Разве у них с Сашей всё хуже? Конечно же, нет.

А в третий съёмочный день на сцене появился он.

Костя Миронов.

Он возник после довольно напряжённого и острого момента отбора: члены жюри отчаянно спорили, что делать с явившимися на кастинг сёстрами-близнецами.

Обе были очень симпатичными, безусловно талантливыми – и танцевали, и пели, но, к сожалению, нужно было сделать выбор, оставив в проекте только одну из них. В результате долгих препирательств и колебаний судьи наконец определились – и отвергнутая близняшка, безутешно рыдая, убежала прочь. Та, которой повезло, осталась стоять на сцене; она растерянно улыбалась и моргала повлажневшими ресницами, явно испытывая двоякие чувства: безумную радость за саму себя и искреннее огорчение за сестру.

– Это шоу-бизнес, детка, – умиротворяюще произнесла Лика. – В мюзикле будет участвовать определённое количество артистов, каждый со своим амплуа, с конкретной ролью, нам не нужны клоны просто для массовки. Постарайся объяснить это своей сестре… и пусть она не обижается на нас.

– Тесленко нужно срочно поправить причёску, – вдруг “ожила” рация у команды технического персонала.

Галинка послушно поднялась с кресла и направилась к гримёрным столам. В этот момент – видимо, по недосмотру – в съёмочном павильоне без приглашения появился следующий участник кастинга, который явно не знал о спонтанном коротком перерыве.

Они едва не столкнулись в узком проходе, растерялись, замешкались. Вернее – растерялась и замешкалась одна лишь Галинка. Парень, завидев её, посторонился со спокойной почтительностью, освобождая дорогу. На плечо у него была закинута акустическая гитара, и он небрежно придерживал её одной рукой.

– Спасибо, – произнесла Галинка, машинально скользя взглядом от стройных длинных пальцев, сжимающих гриф гитары, выше – к красивому смуглому предплечью, и ещё выше – к мышцам, бугрящимся под рукавом футболки.

– Пожалуйста, – раздался в ответ очень приятный низкий голос.

Она наконец осмелилась поднять голову и встретилась взглядом с молодым человеком. Внешность оказалась под стать голосу, это лицо так и просилось на киноэкран или обложку модного журнала. Галинка невольно залюбовалась выразительными скулами, густыми ресницами и чувственными губами – парень был редкостным красавцем! Она не сразу сообразила, что откровенно рассматривает незнакомца; несмотря на то, что её интерес был исключительно эстетическим, а не женским, сам молодой человек мог истолковать её пристальный взгляд довольно двусмысленно. Вспыхнув, она сделала неловкий шаг вперёд, всё-таки намереваясь пройти.

– Вы в жизни ещё красивее, чем по телеку, – вдруг без тени улыбки сказал он, буквально впиваясь ей в глаза своими зрачками.

– Я… спасибо, – снова смущённо пролепетала Галинка, не зная, как тут следует правильно отреагировать.

Внезапный комплимент несколько обескуражил её, но, признаться, был очень даже приятен. Впрочем, искренне ли это было сказано? Может статься, что ушлый конкурсант всего лишь цинично пытается очаровать одного из членов жюри… На войне, как говорится, все средства хороши.

– Серьёзно. Очень женственная и… – он не договорил, к Галинке уже спешили гримёры.

– Увидимся, – невозмутимо бросил он ей напоследок, широко улыбнувшись и демонстрируя белоснежные зубы.

Галинка ничего не ответила, почему-то чувствуя, как предательски подрагивают колени и горит лицо. Она надеялась лишь, что гримёры, колдуя с её волосами, ничего не заметят.

Когда она вернулась на своё место, съёмка немедленно возобновилась.

Галинка старалась ничем не выдать своего странного волнения при виде парня с гитарой, поднявшегося на сцену. Волнения, которое она не могла объяснить даже самой себе. Чем же этот тип так её привлёк, чем зацепил? Не видела она раньше смазливых физиономий, что ли? Да глупости, она замужем за одним из самых красивых актёров российского кинематографа! При мысли о муже Галинка почувствовала укол совести, словно то незначительное, что произошло между ней и этим… незнакомцем… и впрямь имело какой-то тайный смысл.

“Дура”, – сердито обругала себя Галинка. Похоже, она просто устала. Переутомилась. Вот и мерещится ей… всякое. То, чего нет и в помине.

– Представьтесь, пожалуйста, – тем временем попросила гостя Лика. – Расскажите немного о себе.

– Всем привет, меня зовут Костя Миронов, мне двадцать четыре года, я приехал из Владивостока, – отрекомендовался тот.

– Краткость – сестра таланта, – улыбнулась Лика, откровенно любуясь видением, возникшим у них перед глазами – что ни говори, парень умел производить впечатление.

Костя взъерошил свои густые волнистые волосы совершенно очаровательным мальчишеским жестом.

– Просто не хочу занимать много времени в эфире, – пояснил он, пожав плечами.

– Поверьте, как бы долго вы ни говорили – в итоге нарежут ровно столько, сколько потребуется! – заверила его Лика, засмеявшись.

– Как шутят в индийских фильмах: “Я вам ничего не скажу! Я вам спою!” – ничуть не смущаясь, парень обвёл взглядом всех членов жюри и, встретившись глазами с Галинкой, подмигнул ей, словно предлагая разделить с ним веселье.

Она чуть было не сползла под своё судейское кресло от конфуза. К счастью, никто не заострил на этом моменте внимания.

– Ну что ж, – с удовольствием согласилась Лика, – пойте! Может быть, ещё и станцуете, раз уж упомянули индийское кино?

– “Я чувствую её дыхание на своём лице и её тело рядом с моим, – медленно и отчётливо проговорил вдруг Костя, становясь серьёзным, – но не могу посмотреть ей в глаза, потому что мы с ней из разных миров…”

Галинка первая догадалась, что он декламирует какие-то известные строки, а не произносит их от себя.

– “Я верил как дурак, что смогу дать ей хоть что-нибудь, – продолжил Костя, – но она подобна ветру”.

А затем практически без паузы заиграл на гитаре и запел в микрофон:

– I feel her breath on my face

Her body close to me

Can’t look in her eyes

She’s out of my league

Just a fool to believe

I have anything she needs

She’s like the wind…

Голос… Боже, что у него был за голос!

Галинке казалось, будто в холодный и пасмурный день её закутали в тёплое мягкое одеяло. Голос обволакивал, ласкал, убаюкивал и одновременно будоражил, заставляя полчища мурашек бегать по телу. Ей, как и всем остальным членам жюри, было совершенно очевидно, что перед ними – настоящий самородок. Та самая яркая звезда, которая станет центром будущего музыкального проекта.

И пусть Галинка не обладала продюсерским чутьём и деловой хваткой Лики Солнцевой, однако прекрасно понимала: артист на главную роль найден. Дальнейшее участие в шоу – формальность, он непременно победит. Это невозможно было объяснить словами, но она это чувствовала. Необыкновенно яркая внешность, сшибающая наповал харизма, энергия молодости, кураж, драйв… всё то, о чём говорила Лика, и самое-то главное – удивительный вокальный талант! Трудно было поверить, что всеми этими качествами обладает один-единственный человек, однако он – живой, самый настоящий – стоял сейчас перед ними на сцене и пел песню из фильма “Грязные танцы”.

Галинка слышала, как Тим наклонился к жене и негромко спросил:

– А не слишком ли смазливый?

Но Лика одарила его таким гневным взором, что Тим тут же поднял вверх руки в шутливом жесте, как бы демонстрируя, что сдаётся, и признавая за ней право решать.

Костя Миронов был единогласно принят в проект.

…Когда во время очередного перерыва Галинка выскользнула из съёмочного павильона, чтобы налить себе кофе, то увидела Костю, который кружил, сжимая в объятиях, какую-то кудрявую девчонку. Та повисла на нём, как обезьянка, обхватив руками и ногами, и восторженно визжала. Кажется – теперь Галинка вспомнила – эта девчонка тоже участвовала в кастинге, её выступление они смотрели ещё в первый день.

Заметив Галинку, Костя притормозил. Она добродушно улыбнулась, что должно было, вероятно, означать: “Развлекайтесь, развлекайтесь, деточки!” и с подчёркнутым спокойствием прошествовала мимо. Но даже лопатками ещё долго чувствовала обжигающий пронзительный взгляд, устремлёный ей в спину.

Лека

На кастинге они с Костей попали в разные группы. Леке повезло – ей удалось выступить в первый же съёмочный день, так что потом оставалось лишь болеть за своего нового друга.

Отбор пролетел стремительно, на одном дыхании: в памяти остались лишь яркие вспышки, какие-то характерные детали да отголоски собственного волнения. Лихорадило её просто жутко! Одно дело – танцевать перед аплодирующей публикой, пребывающей в благодушном настроении и просто наслаждающейся моментом. Другое – перед строгой комиссией, которая изначально настроена на поиск косяков и выявление слабых сторон артиста.

Некоторые из участников настолько терялись под обстрелом оценивающих взглядов, что даже при великолепных исходных данных выступали не очень удачно: зажимались или, напротив, вели себя просто неадекватно, демонстрируя неожиданно вылезшие скрытые комплексы. Из уст в уста шёпотом передавались подробности от тех, кто уже побывал там, в съёмочном павильоне: якобы больше всех лютует продюсерша Лика Солнцева, а самый добрый из всех членов жюри – хореограф Павел Калинин, практически всегда готовый дать юным артистам шанс.

Лека танцевала на отборе хип-хоп. Даже на собственный взгляд вышло у неё на четвёрочку, она умела гораздо лучше. Видимо, банально переволновалась.

– Знаете, – осторожно подбирая слова, сказала Лика, – для нашего проекта вы, пожалуй, двигаетесь несколько… грубовато, даже агрессивно.

Лека беспомощно опустила голову, не зная, как лучше поступить: защищать себя или молчать в тряпочку?

– К тому же, вы не поёте, – безжалостно “добила” её продюсерша, – а артист мюзикла – прежде всего певец. Да, в нашем проекте будут и просто танцоры, но… поверьте, каждый из них должен быть исключительным! Особенным! А вы и здесь не дотягиваете, уж извините.

– А по-моему, – вмешался Павел, – у неё просто неудачно подобран номер, я же вижу природную пластику. Возможно, в другом ритме и стиле она проявит себя гораздо лучше! Вы говорили, что любите уличные танцы, – обратился он непосредственно к Леке. – Должно быть, у вас всё в порядке с импровизацией?

– С импровизацией? Нормально, – пожала плечами она.

– Станцуете сейчас на заданную тему под нашу музыку?

– Попробую, – нерешительно отозвалась она, но заметив, как скептически поджала губы продюсерша, во взгляде которой явственно читалось нежелание тратить на эту посредственную участницу так много времени, распрямила плечи и гордо вскинула подбородок.

– Конечно, станцую!

– Тема – “Конец света”, – объявил Павел, – покажите нам, как вы себе это представляете, – и кивнул звукорежиссёру.

Леке даже не дали время на то, чтобы собраться и подготовиться. Впрочем, о какой подготовке могла идти речь, если это было чистейшей воды импровизацией?

Ей казалось, что мелодия на тему конца света должна быть громкой, практически оглушающей, мощной и жутковатой, однако вместо этого услышала плач скрипки и тоскующий голос флейты. Обхватив себя за плечи руками, Лека закрыла глаза и медленно крутанулась вокруг собственной оси, словно прислушиваясь к тому, как говорит с ней её сердце.

Ей вдруг представился кроваво пламенеющий закат. Шквалистый ветер. И берег моря…

Она сделала несколько невесомых, практически воздушных прыжков вперёд на цыпочках, словно легко пробежалась босиком по побережью. Внезапно остановилась, замерла… и резко обернулась, встряхнув кудрями.

Музыкальное напряжение всё нарастало, скрипка уже не просто плакала – она рыдала навзрыд. Лека представила, как оттуда, из глубины моря, на неё надвигается волна. Такая огромная, что сможет накрыть не только её саму, но и весь мир.

Она снова побежала, подпрыгнула, изогнулась, точно пытаясь вырваться из тисков стихии… Порывисто закрылась руками, затем взмахнула ими как птица – и беспомощно упала на сцену, будто поглощённая алчной волной. Несколько раз пыталась подняться, но снова и снова падала, всё более обессиленная. И, наконец, с последними затихающими звуками музыки окончательно замерла…

Зрители рукоплескали ей стоя. Калинин сиял и довольно улыбался, как будто блестящее выступление Леки было его личной заслугой. Лика Солнцева с уважением кивнула, как бы признавая собственное поражение, а затем с искренней радушностью провозгласила:

– Ну что ж, убедительно. Добро пожаловать в шоу!

После завершения первоначального отбора начиналось самое интересное (и самое трудное) – счастливчики должны были переехать в “общагу”, как условно называли создатели звёздный дом для артистов. Первые выпуски “Отбора в закрытую школу” должны были вот-вот показать по первому каналу, а дальше участников шоу ждали выступления в прямом эфире и жизнь под прицелом многочисленных телекамер.

В общей сложности из тысяч кандидатов было отобрано двадцать пять человек, а в сам мюзикл в итоге должно было попасть лишь трое. Начиналась борьба за место под солнцем – не на жизнь, а на смерть!

Проект широко рекламировался и ещё до старта вызвал небывалый интерес аудитории. Лика Солнцева позаботилась о том, чтобы у “Отбора” появился не только собственный официальный сайт, но и паблики во всех соцсетях, включая аккаунт в инстаграме и канал на YouTube.

– Офигеть, – выдохнула счастливая Лека, когда впервые увидела на сайте свою фотографию с кратким резюме: “Елена Судакова (Геленджик). Танцовщица. Возраст: 18 лет”. – Прикинь, у нас ведь и настоящие фанаты могут появиться, да?

Костя, как всегда добродушно посмеивающийся над её наивным восторгом, отозвался:

– Почему нет? Я, к примеру, уже твой самый страстный фанат.

Она вспыхнула от удовольствия, не сумев сдержать довольной улыбки. Разумеется, Костя не придавал этим словам особого значения, но для неё… что там говорить, для Леки это было почти равносильно признанию в любви.

У них даже взяли первое интервью для телевидения! Точнее, слова молодым артистам практически не давали: в основном о проекте рассказывала Лика Солнцева и её муж Тим, а также Павел Калинин и Галина Тесленко, а все остальные лишь сидели и вежливо улыбались в камеру. Но всё равно это был успех – их всех неоднократно показали крупным планом, а кое-кому посчастливилось даже ответить на пару вопросов: к примеру, Костя, обладающий яркой внешностью и мощной харизмой, удостоился персонального внимания журналистов.

На сборы участникам предоставили неделю: нужно было разгрести все свои долги “на воле”, попрощаться с родственниками, пройти медосмотр, а затем собрать вещи и поселиться в звёздном общежитии, фактически оборвав все связи с внешним миром – во всяком случае до тех пор, пока не состоится финал.

То, что у них отберут мобильные телефоны и отключат интернет, поначалу стало для всех шоком. Лика Солнцева разрешила ребятам созваниваться с родителями – но всего лишь раз в три дня, а вай-фай предоставлялся им по часу в день, перед сном.

“Как в тюрьме”, – недовольно бурчал кто-то себе под нос. Лека помалкивала, хотя тоже была не в восторге от подобных жёстких ограничений. Однако она готова была пойти практически на всё ради победы, поэтому и не видела смысла в том, чтобы роптать.

Перед самым заселением в “общагу” Лека решилась и набрала номер матери. Та пропустила всеобщий ажиотаж относительно старта нового шоу, но доброжелатели, конечно, уже донесли ей, что “видели Ленку по телевизору”.

– Поздравь меня, мама, – нерешительно проговорила Лека, до синевы в пальцах стискивая трубку. – Меня выбрали из тысяч участников! Им понравилось, как я танцую!

– Ну надо же, снизошла, позвонила! – язвительно и зло отозвалась мать. – Она там в столице на танцульках развлекается, а то, что мы тут с ума сходим, ей по барабану! У отца вон аж сердце заболело, так переживал…

– Правда заболело? – испугалась Лека; ни один из братьев ничего не писал ей об этом.

– А ты хотела бы, чтобы правда? – ехидно поинтересовалась мать. – Бессовестная ты, бессердечная! Только о себе и думаешь. Давай, давай, участвуй в своём реалити-шоу, строй любовь или как там это у вас называется…

– Ну я же не в “Дом-2” кастинг проходила, – Лека не знала, то ли плакать, то ли смеяться. – Это отбор в мюзикл. Участники поют и танцуют! Всё прилично.

– Да знаю я ваше “прилично”, ради рейтингов специально скандалы раздувают да грязным бельём на всю страну трясут! Ой, позор, позор… – запричитала мать. – Перед соседями неудобно, и на работе в глаза людям смотреть… Пальцем же теперь все тыкать будут!

– Не драматизируй, пожалуйста, – Лека устало вздохнула и поспешила закруглить разговор. – Ладно, я в следующий раз уже с проекта позвоню. Пожелай мне удачи!

– Да ну тебя! – всхлипнула мать. – Удачи ей пожелать… может, ещё и благословить?

– Пока, – Лека торопливо прервала звонок.

ЧАСТЬ II. В ОБЩАГЕ

Лека

Общий сбор перед отправлением был назначен на семь часов вечера возле телецентра, который уже стал для молодых артистов практически родным.

Дорога до места назначения заняла без малого полтора часа. Общежитие, где должны были жить участники шоу, располагалось почти на окраине. Как объяснили создатели проекта, отдалённость общаги от центра позволит юным звёздам избежать ненужного внимания СМИ и сталкинга поклонников.

– Очкуры какие-то, – метко определил данную точку географии Костя, выглядывая из окна автобуса, в котором их всех везли; Лека догадалась, что это очередное словечко из сленга владивостокской молодёжи.

На самом деле двухэтажное здание, в котором предстояло поселиться ребятам, переоборудовали для съёмок из бывшего торгового центра. На первом этаже находилась жилая зона, а второй этаж отвели под аппаратную, где работал технический персонал.

В общем-то, общага “закрытой школы” мало отличалась от звёздных домов других телевизионных проектов. Примерно так же всё было устроено в абсолютном большинстве подобных реалити-шоу, включая знаменитую “фабрику звёзд”.

Камеры установили везде, исключая лишь туалеты и душевые – какой-то остряк тут же окрестил их комнатами для медитаций. Впрочем, там тоже не полагалось слишком долго засиживаться.

– Не забывайте, что съёмка ведётся круглосуточно! – несколько раз настойчиво повторила Лика Солнцева. – Разумеется, в эфир пойдёт далеко не всё, но старайтесь вести себя прилично… чтобы потом не пришлось краснеть перед родными и близкими, когда они увидят вас по телевизору.

Лека поёжилась. Сложно вести себя естественно перед камерой, поневоле начнёшь наигрывать или творить какую-нибудь дичь. Разве это в принципе возможно – расслабиться по-настоящему, зная, что Большой Брат следит за тобой? *

Спален было две: мужская с десятью кроватями и женская – с пятнадцатью.

– Мечтала жить в хостеле? Радуйся, теперь наконец-то поживёшь, – шепнул Костя на ухо Леке, пока она с тоской оглядывала длинную и узкую девичью комнату.

– Как в казарме, – скривила губы Алиса, одна из самых ярких участниц проекта, небрежно бросив свою сумку на пол возле кровати.

Лека пока мало кого запомнила, но Алиса была одной из тех, кто врезается в память моментально и накрепко. Безусловная претендентка на главную роль! Стройная красивая блондинка – этакая снежная королева, принцесса Эльза из мультфильма “Холодное сердце” с ледяными глазами и великолепными вокальными данными.

Из тех, кто запоминается сразу, Лека выделила также Диану – жгучая брюнетка цыганского типа, полный внешний антипод Алисы, но тоже кандидатка на ведущую роль. Ну и, пожалуй, ещё Жанна – внешне ничем особо не примечательная, этакая толстушка-простушка, но с потрясающим голосом.

Ни с кем из парней Лека пока не успела толком познакомиться. Впрочем, её они особо и не интересовали – главное, что Костя был рядом, всегда готовый подставить дружеское плечо и подбодрить тёплой улыбкой.

___________________________

* “Большой Брат следит за тобой” – отсылка к роману “1984” Джорджа Оруэлла; Большой Брат (также Старший Брат) – таинственный диктатор и единоличный лидер государства “Океания”.

Первое общежитское утро началось с того, что в спальне автоматически вспыхнул яркий свет, а бодрый и жизнерадостный голос продюсера проекта объявил по громкой связи:

– Доброе утро! Пора вставать, нас ждут великие дела!

Это была записанная фраза, повторяющаяся изо дня в день, но в первый раз с непривычки Лека едва не скатилась кубарем с кровати, оглушённая и испуганная.

Впрочем, остальные обитательницы комнаты тоже выглядели слегка шокированными. Диана даже выматерилась в сердцах, но на неё тут же зашикали со всех сторон:

– Тише ты! Про камеры забыла?!

А ведь и правда – камеры… Лека тоже о них не сразу вспомнила. Она представила, как, должно быть, нелепо и смешно сейчас выглядят все участницы: по-утреннему помятые, неумытые и ненакрашенные, в пижамах, с всклокоченными волосами… Представила – и тихонько хихикнула, хотя смешного в этой ситуации, откровенно говоря, было мало.

Накануне вечером они допоздна разбирали вещи, осваивались на новом месте, сообща готовили немудрёный ужин, затем все вместе ели, исподтишка присматриваясь друг к другу и делая первые выводы… Так, Лека с неудовольствием отметила, что несколько девчонок, включая красотку Диану, напропалую кокетничали с Костей. С её Костей! Просто возмутительно!

Вообще из соседок ей пока мало кто понравился. Все они казались высокомерными самовлюблёнными сучками, а уж на Леку негласные лидерши проекта и вовсе смотрели как на неодушевлённый предмет. Она была “всего лишь” танцовщицей и не умела петь, что, на их взгляд, автоматически делало её в этом шоу существом второго сорта.

Почти всю ночь Лека проворочалась на узкой кровати, пытаясь справиться с роем мыслей, разбушевавшихся в её голове, и уснула лишь за пару часов до рассвета. Само собой, сейчас она чувствовала себя разбитой и совершенно не отдохнувшей.

– Господи, только семь часов… – простонала пухляшка Жанна, через всю круглую щёку которой проходил красный след от подушки.

Вообще-то листки с распечатанным распорядком дня были развешаны по всему этажу, но мало кто воспринял всерьёз первую строчку “7:00 – подъём”.

– Поторопитесь! После водных процедур вас ждёт зарядка, не опаздывайте! – продолжала вещать по громкоговорителю Лика Солнцева.

– Блин, детский сад какой-то, – фыркнула Алиса. – Зарядка… А потом – манная каша с комочками на завтрак?

– А это уж что приготовишь, – спокойно заметила Лека, вынимая из тумбочки свои умывальные принадлежности – зубную пасту, щётку и полотенце. – Ты у нас, кажется, сегодня дежурная?..

Алиса скорчила недовольную гримасу, которая, впрочем, её не портила. Это лицо вообще невозможно было обезобразить ни утренней припухлостью, ни отсутствием косметики, ни недовольным выражением.

О том, что им самим придётся заниматься уборкой помещения (включая мытьё туалетов), стиркой, поливкой цветов и готовкой, обитателей общаги поставили в известность заранее. В конце концов, все они были совершеннолетними, никто не собирался нянчиться с ними, кормить с ложечки и утирать носы. График дежурств был составлен заранее, по алфавиту. Но одно дело – знать об этом в теории, и другое – когда оглушающая реальность буквально обрушивается на тебя… Не хочешь остаться голодным и подвести остальных – дуй на кухню и готовь; не желаешь разгуливать в грязной одежде и спать на несвежем постельном белье – регулярно запускай стиралку!

В отличие от душевых и туалетов, умывальная комната была общей для парней и девушек. Там стоял стойкий запах мятной зубной пасты. Войдя, Лека сразу же разглядела Костю – одетый в одни лишь пижамные штаны и полотенце, перекинутое через плечо, он чистил зубы и что-то напевал, точнее мычал.

– Привет, – поздоровалась она, деликатно отводя взгляд от его обнажённого торса.

Чёрт побери, он был просто великолепен! Костя весело помахал ей, не отрываясь от своего занятия.

– Как шпалошь? – поинтересовался он перед тем, как сплюнуть пасту и прополоскать рот.

Лека неопределённо пожала плечами, подставляя щётку под струю воды.

– Так себе. Пока не привыкла. Но в целом жить можно…

В умывальную, весело щебеча, ввалились Алиса с Дианой. “Заклятые подруженьки”, мысленно окрестила их Лека. Девчонки были явными конкурентками, соперницами в борьбе за главную роль – и, вероятно, именно поэтому сблизились, чтобы не упускать врага из виду.

– Здравствуй, Костик, – мурлыкнула Диана, источая голосом медовую сладость.

Лека аж зубами скрипнула и едва не подавилась зубной пастой. Кто бы мог подумать, что каких-то десять минут назад эта самая Диана с перекошенным от злобы лицом крыла матом создателей проекта за ранние подъёмы!

– Привет, – отозвался он, улыбнувшись одними уголками губ. – Чудесно выглядишь.

Брюнетка польщённо улыбнулась этому дежурному комплименту, а Лека насупилась. Ей-то он ничего не сказал о том, как она выглядит!

– А где будет зарядка, кто-нибудь знает? – спросила между тем Алиса.

– В танцевальном классе, – нехотя буркнула Лека. – Калинин будет вести.

– Ты закончила? – тем временем обратился к ней Костя. – Пойдём?

Лека торопливо плеснула в лицо пару пригоршней холодной воды, чтобы окончательно взбодриться. Костя позвал её с собой на зарядку! Её, а не кого-то из этих расфуфыренных гламурных дур!

– Иду, – улыбнулась она в ответ, ловя краем взгляда слегка недоумевающее лицо Алисы и перекошенное – Дианы.

Так и подмывало показать им язык, но это было бы совсем инфантильно. “Завидуйте, завидуйте, змеюки! – мысленно ликовала Лека. – А всё равно он – только мой!”

Галинка

Чем больше она погружалась в этот проект – тем больше он её захватывал.

Вероятно, мужу не слишком-то нравилось, что Галинка теперь пропадает в общежитии юных артистов с утра до вечера, но он не решался высказать своё недовольство вслух, видя её неподдельное воодушевление и сияющие, хоть и чуточку виноватые глаза всякий раз, когда она возвращалась домой.

Целуя мужа и дочку и понимая, как сильно соскучилась по ним за день, Галинка чувствовала в глубине души лёгкие угрызения совести. Но они тут же исчезали, едва она начинала с жаром рассказывать Саше о том, что интересного случилось сегодня на проекте, заражая его своим энтузиазмом.

Между тем муж завершил очередной сезон в театре и вечера теперь проводил преимущественно дома, с удовольствием нянчась с Алиночкой. Правда, иногда ему приходилось отлучаться на съёмки, в том числе и ночные, но всё равно у их официальной няни значительно поубавилось работёнки.

В Крым они, разумеется, так и не полетели, к величайшему огорчению матери. Отложили поездку на сентябрь – ну а что, на юге как раз самое чудесное время, бархатный сезон, уговаривала себя Галинка.

Саша предлагал хотя бы перебраться всей семьёй на дачу в качестве альтернативного варианта – кому охота сидеть летом в душной и пыльной Москве! Но Галинка после долгих колебаний отказалась: дорога до общаги стала бы занимать у неё в три раза больше времени, что было непозволительной роскошью. Она теперь постоянно была на связи с Ликой Солнцевой, готовая в любой момент по её звонку примчаться на внеплановую репетицию, съёмки или очередное интервью для телевидения. Они вообще здорово сдружились с начала проекта, и Галинка, у которой было не слишком-то много по-настоящему близких подруг, не могла не радоваться этому. Фанатично преданная своему делу, под влиянием минутного вдохновения Лика не стеснялась звонить Галинке и в час, и в два ночи, и они затем долго взахлёб обсуждали какую-нибудь новую грандиозную идею относительно “Закрытой школы”, готовые начать воплощать её вот прямо сейчас! Переехать за город при таком раскладе было бы неразумно. Опять же, это создало бы дополнительные трудности для няни, которая по возможности старалась уезжать домой на ночь, а не оставаться у Белецких.

Все эти доводы звучали доходчиво и справедливо, Саша и сам с ними согласился, внимательно выслушав жену, но отчего-то она продолжала чувствовать себя чуть ли не воровкой, крадущей бесценное время у членов собственной семьи и лишающей их свежего воздуха.

Одно радовало – муж, наконец-то, перестал ворчать по поводу Тима Солнцева, окончательно успокоившись на его счёт. Когда первые выпуски шоу, записанные ещё в Останкино, вышли в эфир, муж смотрел их с большим интересом и, очевидно, не нашёл в поведении Солнцева ничего криминального по отношению к Галинке.

Впрочем, по поводу Тима ему действительно не стоило волноваться. А вот по поводу Кости…

Когда то самое выступление показали по телевизору, Галинка изо всех сил старалась не выдать перед мужем своего смятения, невольно вспоминая, как лихорадило её тогда, на съёмках, после первой встречи с Костей Мироновым. Ей очень хотелось верить, что на экране не будет заметно ни смущения, ни горящих щёк, ни каких-то других признаков, которые могли бы показать, насколько она взволнована.

– Талантливый мальчик, – произнёс Белецкий, наблюдая за его выступлением, а затем, помолчав, ровным голосом добавил:

– И очень красивый.

– Да… – еле слышно отозвалась Галинка, не зная, что тут ещё можно сказать.

Иногда ей казалось, что она сама себе всё придумала.

Тому, что с ней происходило, не было внятного логического объяснения. Разве она не любит мужа? Очень даже любит, она просто не представляет своей жизни без него! Тогда почему, чёрт возьми, почему этот самый Костя так странно на неё действует? Что это – его природный магнетизм? Гипноз? Наваждение? Магия?

Формально к поведению парня нельзя было придраться, он вёл себя так же, как и все остальные участники проекта, не хуже и не лучше. Следовал установленным правилам, приходил вовремя на репетиции, охотно включался в творческий процесс…

Но в его присутствии Галинка абсолютно теряла себя. Она не понимала, что говорит и что делает. Не знала, куда прятать глаза, чтобы случайно не встретиться с ним взглядом. Но, даже не смотря в Костину сторону, она знала – чувствовала! – что он постоянно за ней наблюдает. Это было какое-то безумие…

Он не отпускал сальных шуточек или фривольных намёков, не делал комплиментов, он даже не раздевал и не пожирал её глазами – просто смотрел. Пристально, очень серьёзно, почти не мигая. У Галинки заплетался язык и подгибались колени под прицелом этих невозможно красивых зелёных глаз.

Но самое ужасное было не в этом…

Стыдно было признаться, но при всей неоднозначности ситуации она подсознательно сама ждала этих взглядов. Боялась их – и всё-таки ждала. Сходила с ума от того, что творит, и в то же время испытывала какое-то смутное удовольствие, смешанное со щемящим чувством вины. Она стала проводить намного больше времени перед зеркалом, колдуя над причёской и макияжем, и тщательнее, чем обычно, продумывала гардероб. А ещё ей казалось, что Костя всё про неё прекрасно понимает… Чувствует свою необъяснимую власть над ней, знает, что при его виде у неё всегда сбивается дыхание и частит пульс – и упивается этим знанием, исполненный самодовольства.

Она не могла поделиться тем, что с ней творилось, ни с одной живой душой. Не с мужем же откровенничать! И даже не с Ликой Солнцевой… они, конечно, здорово сблизились с ней в последнее время, но всё же не до такой степени, чтобы Галинка вываливала на неё откровения о том, как странно волнует её один из участников шоу.

Однажды во время репетиции номера, в котором старшеклассник признавался в любви учительнице, вышла небольшая заминка.

Роль учительницы исполняла Галинка, но она не должна была сейчас петь – просто стояла, изображая удивление и шок. В роли незадачливого ухажёра выступал Женя, студент Гнесинского училища, типичный парень-ботан, умненький, скромный и застенчивый как девочка. Пел он прекрасно, но всё-таки его голосу не хватало какой-то изюминки, чтобы стать по-настоящему узнаваемым. Его исполнению не хватало того огня, благодаря которому разжигается зрительский интерес. Всё было пристойно, добротно и… скучно.

– Не так, не так, Женя, – приглашённый педагог по актёрскому мастерству огорчённо покачал головой. – Я не верю, что ты действительно влюблён! И публика тебе не поверит. Когда ты смотришь на Галю, у тебя глаза должны гореть! Вот так, – и, встав в позу, преподаватель полыхнул в сторону Галинки страстным взглядом. – Ну-ка, изобрази мне нечто похожее! Ведь когда и влюбляться, как не в семнадцать-восемнадцать лет!

Женя попытался скопировать взгляд педагога.

– Жалкая китайская подделка, – захихикал кто-то из ребят, и парнишка, заслышав это, смутился и растерялся ещё больше.

– Неужели я прошу невозможного? – расстроился препод. – Вы молодые, горячие, пылкие… Это действительно так трудно – показать настоящую юношескую влюблённость?

– Ни капельки не трудно, – раздался расслабленный, даже чуть ленивый голос Кости.

Галинка вздрогнула, а педагог, напротив, оживился:

– Ну-ка, ну-ка, Константин… продемонстрируй Евгению класс!

Он поднялся с узкой длинной скамейки, на которой рядком, точно птицы на жёрдочке, сидели участники, и неторопливо приблизился к Галинке. Она судорожной хваткой вцепилась в папку с текстами песен, словно пыталась защититься от опасной близости Кости. “Хорошо бы огреть его этой папкой по башке, чтобы раз и навсегда избавиться от морока…” – промелькнула в голове шальная мысль.

– “Скрывайтесь, прячьтесь, трусьте – что же! А я в вас всё-таки влюблён”, – пропел он первую строчку из Жениной арии, уставившись Галинке в лицо и не разрывая зрительный контакт ни на секунду. – “Я знаю, что вам нравлюсь тоже…”

Галинка чувствовала, что тонет, захлёбывается в этих невозможно нахальных и манящих глазах. У неё вдруг зашумело в ушах – и дальше она практически ничего не слышала. Даже показалось на миг, что она вот-вот рухнет в обморок, но, торопливо сделав глубокий вдох, Галинка справилась с дурнотой.

Очнулась от довольных аплодисментов педагога, которые грянули для неё как выстрел. А дальше просто стояла и растерянно улыбалась, слушая, как рассыпается тот в комплиментах Костиному артистизму. Костя же, выслушав похвалу, невозмутимо вернулся обратно на своё место, точно ничего и не было.

Она не верила этому показному равнодушию. Не доверяла видимости хрупкого равновесия и нейтралитета между ними, неосознанно каждую секунду ожидая подвоха – и, к сожалению, оказалась права.

Однажды Костя заявил о своих намерениях открыто…

Иногда в перерывах между репетициями наставники устраивали совместные чаепития с молодыми артистами – общались с ребятами в более душевной и неформальной обстановке, чтобы те могли немного расслабиться и отдохнуть.

В последние дни подобные чаепития стали всё больше тяготить Галинку – потому что во время официальных занятий можно было сохранять хотя бы видимость нейтралитета и сугубо деловых отношений, а за общим столом неизменно приходилось улыбаться, смеяться чьим-то шуткам, поддерживать иллюзию заинтересованности и… старательно избегать Костиного взгляда.

После одной из таких посиделок Галинка поняла, что эмоционально выдохлась. Извинившись, она вышла из-за стола под каким-то благовидным предлогом – кажется, придумала, что ей необходимо помыть руки.

В умывальной она долго плескала себе в лицо ледяной водой, пытаясь успокоиться. На душе было тяжело, смутное чувство тревоги и тоски не отпускало. Она долго и бездумно смотрела на своё отражение в зеркале, словно не узнавая.

Внезапно со стороны душевой послышался странный шум. Галинка удивилась: все сейчас должны сидеть за столом, не самое подходящее время для водных процедур… Поддавшись порыву, она осторожно приоткрыла дверь, пытаясь определить источник звука.

В ту же секунду на неё словно налетел вихрь. Миг – и Галинка оказалась затянута внутрь одной из душевых кабинок, прижатая лопатками к гладкому кафелю. Прямо над ней нависло знакомое лицо. Такое опасное и такое притягательное…

Галинка задохнулась.

– Что ты делаешь? – прошептала она, обмирая от ужаса.

– Не пугайтесь, – выдохнул Костя. – Я просто хотел поговорить с вами наедине, без свидетелей, а это единственное место во всей общаге, где нет камер. Ну, почти единственное. Не в туалет же мне надо было вас тащить!

– А зачем вообще меня куда-то тащить? – возмутилась она. – Да и сюда тоже могут войти в любой момент.

– Просто я должен был сказать… – Костя словно собирался с духом. – Вы мне нравитесь.

– В каком… в каком смысле?

– В прямом. Нравитесь как женщина.

Галинка отчаянно замотала головой и упёрлась ему в грудь ладонями, пытаясь оттолкнуть. Он чуть отстранился, давая понять, что не станет применять силу, но и не позволяя ей освободиться из его захвата. Обе его руки пригвоздили стену позади Галинкиных плеч, лишая её возможности улизнуть.

Она ощущала его запах, чувствовала горячее дыхание, а в голове уже шумело, перед глазами стелился туман.

– Нет, нет… это неправильно, – торопливо забормотала она. – Ты не должен так говорить. Во-первых, я – твой наставник, а ты мой ученик. Во-вторых, я… я старше тебя! И в-третьих, я вообще замужем!

– Так значит, замужем только “в-третьих”? – его губы дрогнули в насмешливой многозначительной улыбке. – Это внушает надежду.

– Всё не так. Ты неправильно меня понял! – Галинка и сама не понимала, почему перечислила причины именно в этом порядке, и готова была разрыдаться от столь досадной оплошности. – Ты просто мне не нравишься. Я имею в виду, как мужчина, как парень. Не нравишься! И я люблю своего мужа!

– С которым у вас разница в двадцать лет, – докончил он невозмутимо.

– Девятнадцать! – запальчиво возразила она, сама понимая, как глупо и беспомощно звучит это оправдание.

– О, ну это, конечно, совершенно меняет дело, – его тон сделался абсолютно невыносимым, он словно откровенно издевался над ней.

– Зачем это тебе, Костя? – она уже была на грани плача. – Зачем тебе я? Неужели нельзя обратить внимание на кого-нибудь другого? Мне не нравится, что ты меня преследуешь. И это… это глупо, в конце концов! У таких, как ты, не должно быть проблем с девушками. Любыми!

– Но я хочу именно вас, – произнёс он совершенно серьёзно.

Галинка встрепенулась, снова помотала головой, будто отказываясь верить в услышанное, зажмурилась от стыда и отчаяния…

Внезапно её осенила идея.

– Хочешь закрепить свой успех на проекте? – выпалила она, веря и не веря. – Думаешь, близкая связь с педагогом поможет тебе победить?

Костя побледнел. Скулы выступили резче, глаза полыхнули негодованием – кажется, совершенно искренним. Господи, даже в гневе он был красив как бог!

– Ну вы и дура, – выдохнул он разочарованно и зло.

Отстранился, несколько секунд вглядывался ей в лицо, собираясь что-то сказать, но передумал.

Молча развернулся и вышел из кабинки, хлопнув дверью.

Она не помнила, как добралась домой. Должно быть, в аварию не попала только чудом. Галинка вообще не так давно села за руль, поэтому, конечно, случиться могло что угодно.

Её колотило будто в лихорадке, а на глаза наворачивались слёзы, и Галинка торопливо смаргивала их, чтобы смотреть на дорогу. А перед глазами всё ещё стояло Костино лицо… и его губы, презрительно скривившиеся, и тон его голоса, когда он сказал ей, что она дура… и его глаза в этот момент. Он действительно выглядел рассерженным. Выходит, то, что она ему нравится – правда?

Галинка до сих пор ощущала запах Костиного парфюма и боялась, что пропиталась им насквозь, что привезёт его в дом. Было противно, и стыдно, и больно, и… в то же время сладко. Да что с ней происходит, чёрт её побери?

В конце концов, почему она хотя бы не влепила ему пощёчину? Так должна была поступить любая порядочная – да что там порядочная, просто нормальная – женщина, которая дорожит душевным покоем своей семьи и не сомневается в чувствах к мужу. Так ведь и Галинка тоже не сомневается. Она просто не понимает, что для неё значит Костя! Именно он совершенно не вписывается в идеальную картину её уютного и гармоничного мира.

Подъезжая к дому, Галинка твёрдо решила, что немедленно поговорит с мужем. Честно признается ему во всём, пока это не зашло слишком далеко. Она была уверена, что после разговора ей непременно станет легче, Саша её поймёт. Должен понять! Она ещё раз убедится в том, что безумно любит мужа, и докажет, что у неё нет от него никаких секретов.

Полная решимости, Галинка открыла дверь… и застала Белецкого за сбором чемодана.

– Саша… – выдохнула она, холодея, почему-то сразу предполагая самое худшее.

В груди защемило, сердце остановилось, от нахлынувшей на неё паники затряслись руки, а губы задрожали.

– Что ты делаешь? – пролепетала она. – Куда собираешься?

– Галюша, – он обернулся и улыбнулся ей, демонстрируя добрые усталые морщинки в уголках глаз.

Галинку ошпарило чувством вины, словно кипятком. Господи, и как она только могла вообразить, что есть в мире глаза – более родные, более красивые, более любимые, чем эти?!

– Я звонил тебе, – сказал он, продолжая складывать свои вещи. – Ты не отвечала.

– Я… – она наморщила лоб, вспоминая. – Боже, я ведь отключила звук перед репетицией, а потом забыла снова включить. Так что происходит?

– Срочно вызвали на съёмки в Калининград. Один из артистов заболел. Чтобы не терять время, отснимем сейчас мои сцены, а его – потом, когда поправится. Самолёт через три часа.

– Ты надолго? – всё опустилось у неё внутри.

– На неделю.

– А где Алина?

– Недавно заснула. Няне я позвонил, она приедет завтра с утра, не беспокойся. С тобой всё в порядке? – он наконец заметил, в каком она находится смятении.

– Саша, я… – Галинка сцепила пальцы в замок так, что они хрустнули.

Муж подошёл, приложил ладонь к её щеке, нежно провёл пальцем по Галинкиным губам, вглядываясь в глаза.

– Что с тобой, моя девочка? – спросил он спокойно и ласково. – Ты что-то хочешь мне сказать?

Она покачала головой, понимая, что запутывается и ещё больше вязнет в этом болоте умалчивания. Трусиха! Лживая подлая трусиха! Но разве можно вываливать ему правду прямо сейчас, перед дорогой? С каким тяжёлым сердцем он тогда улетит, как будет сниматься?!

– Ни… ничего, – выдавила она из себя, удерживая его чуть шершавую ладонь у себя на щеке и наслаждаясь этим знакомым прикосновением. – Просто буду очень скучать по тебе.

Лека

Как известно, рано или поздно человек привыкает практически ко всему. Уже через несколько дней правила, установленные организаторами, больше не казались Леке ни глупыми, ни чрезмерно строгими, а к жёсткому режиму и распорядку дня, оказывается, вполне можно было притерпеться. Надо – значит надо…

Кое-кто, конечно, до сих пор недовольно бурчал, проклиная подъёмы спозаранку, изнуряющие репетиции, спортивные тренировки, нудные, по мнению некоторых, занятия вокалом и хореографией, а также унизительное мытьё туалетов. Но по большому счёту это нытьё было всего лишь позёрством. Все они пришли на проект с одной-единственной целью: получить роль в мюзикле “Закрытая школа”, все были в курсе, что им предстоит долгая борьба не только с соперниками, но и с самими собой – а значит, глупо было хныкать и жаловаться.

Единственное, что немного омрачало Лекино существование – это постоянное чувство лёгкого голода. Все артисты должны были сохранять прекрасную форму и соблюдать специальную диету. Холодильник буквально ломился от свежих овощей, фруктов, зелени и мяса, в кухне обнаружились также огромные запасы всевозможных круп и бобов, но… там не было абсолютно ничего “вредного”, такого вкусного и желанного! Практически никакой выпечки, кроме чёрного хлеба, никаких полуфабрикатов или, упаси боже, бургеров, чипсов, шоколадных конфет и газированных напитков.

Готовили они по очереди, и не у всех это получалось одинаково хорошо. Постоянно что-то пригорало, убегало, недоваривалось или, наоборот, разваривалось в кисель. Многие девушки не выносили критики, и если кто-то заикался о том, что жрать это дерьмо, простите, невозможно, тут же ударялись в слёзы. Лека не была таким уж великим кулинаром, но всё же кое-как справлялась. А вот Костя превосходно готовил – из набора самых простых продуктов он мог сварганить настоящий кулинарный шедевр!

Впрочем, раз в неделю – как правило, после воскресного концерта – Лика Солнцева позволяла своим подопечным расслабиться. Ребята составляли список продуктов – из тех, которыми не кормили на проекте – и их пожелания немедленно исполнялись. Разумеется, тут тоже действовали определённые ограничения: каждый участник мог попросить для себя только одну вещь – к примеру, пирожное, шоколадку или пиццу. Алкоголь, естественно, был под строгим запретом. Девчонки обычно заказывали себе что-нибудь сладенькое, а парни налегали на шаурму, копчёные колбаски или острые куриные крылышки.

Пухляшке Жанне приходилось в общежитии тяжелее всех. Она привыкла заедать стресс чем-нибудь вкусненьким, но была вынуждена грызть морковку. А уж как бедняга страдала во время танцевальных классов с Калининым! Наблюдая её мучения у хореографического станка, Алиса с Дианой давились от хохота, хотя сами, откровенно говоря, далеко не блистали.

Зато Лека, без сомнения, была настоящей звездой танцкласса! Сам Калинин неоднократно и с видимым удовольствием хвалил её – чего уж лукавить, ей это было безумно приятно. Вдвойне приятно ещё и потому, что она видела краем глаза, как злобно переглядываются и шушукаются эти змеюки.

В общем, всё было хорошо, практически прекрасно. Только вот Костя… с Костей с некоторых пор стало твориться что-то совершенно непонятное.

Конечно, ей грех было жаловаться – отношения у них складывались тёплые, доверительные, по-настоящему дружеские. Дружеские, но… Леке упрямо хотелось большего. Она искренне верила в то, что способна завоевать Костино сердце. Тем более, не похоже было на то, что ему нравится кто-то другой на проекте. Девчонки из кожи вон лезли, чтобы обратить на себя его внимание, Диана так и вовсе не давала ему прохода, а Костя неизменно очаровательно отшучивался в ответ на все намёки, безобидно флиртуя, но… Лека готова была поклясться – у него ни с кем ничего не было!

Иногда её посещали тревожные мысли и странные догадки: а что, если Костя вообще… по мальчикам? Он никогда не рассказывал о своих прошлых отношениях и симпатиях, так что категорически отвергать эту вероятность было нельзя.

А потом Лека заметила странное…

Впервые она обратила на это внимание во время чаепития с наставниками. Они все сидели за столом, оживлённо болтали и громко самозабвенно ржали, позабыв о камерах (впрочем, о том, что их постоянно снимают, Лека и сама благополучно забыла уже на второй или третий день), и она вдруг заметила, что Костя далёк от всеобщего веселья. Он явно не улавливал нить беседы, не понимал сути рассказанных шуток, вообще ни во что не вникал – просто формально присутствовал на чаепитии, а мыслями был где-то далеко. Впрочем… впрочем, не так уж и далеко.

Проследив за направлением Костиного взгляда, Лека с изумлением обнаружила, что он пялится на Галину Тесленко. Это было так неожиданно, необъяснимо и нелепо, что поначалу Лека даже не поверила собственным глазам, решив, что ошиблась, что это просто нечто мимолётно-преходящее. Однако чем дольше она наблюдала за Костей, тем больше убеждалась, что он смотрит в сторону своей наставницы целенаправленно и пристально, буквально буравит её тяжёлым взглядом.

Лека отказывалась понимать и анализировать увиденное. Да ну, это была просто какая-то хрень. Костя – и Тесленко? Эта двадцатисемилетняя старуха?! Бред, вздор, глупость несусветная…

Справедливости ради, выглядела она, конечно, неплохо. Её даже можно было назвать красивой, нехотя признала Лека. Но всё равно – если Костя запал на Галину, это невозможно глупо!

Лека ревностно впилась взглядом в лицо певицы. Да, между этими двоими явно что-то происходило: она заметила, что Тесленко напряжена, как натянутая струна. Полуопущенные ресницы чуть-чуть подрагивали, она нервно покусывала губы и машинально крутила в руках чашку, словно это движение её успокаивало. На Костю Галина не смотрела так подчёркнуто и старательно, что становилось совершенно очевидно – она в курсе того, что он сам сейчас за ней наблюдает.

Лека почувствовала себя так, словно её с большой высоты швырнули мордой о землю. Воровато оглядевшись по сторонам, она убедилась, что никто, кроме неё, не обращает на Костю и Галину внимания, и слегка перевела дух. И всё-таки в груди начало болезненно ныть: неужели Костя умудрился влюбиться в собственную наставницу?!

Внезапно Тесленко встала, резко отодвинув табуретку.

– Я сейчас вернусь, только руки помою… – пробормотала она, ни к кому конкретно не обращаясь и по-прежнему старательно избегая Костиного взгляда.

Лека заметила, что тот проводил Галину глазами, и вид у него при этом был такой, словно он едва сдерживался, чтобы не вскочить и не побежать за ней следом. Это было плохо, совсем плохо!

Через несколько минут, произнеся в качестве извинений нечто полуразборчивое, Костя тоже встал и покинул кухню. Лека занервничала и заёрзала на стуле. Неужели они условились заранее? У них что, тайное свидание?

Пребывать в неизвестности и терзаться догадками – одна другой краше – было не очень-то весело. Леке хотелось увидеть то, что между ними происходит, собственными глазами. Убедиться в собственных подозрениях или с облегчением посмеяться над ними. В конце концов, может же она тоже отлучиться из-за стола? К примеру, в туалет…

И, выждав из последних сил ещё минут пять, она решительно поднялась.

Лека понятия не имела, где искать эту сладкую парочку, но догадывалась, что если Костя с Галиной и впрямь в сговоре, то они, скорее всего, постараются держаться подальше от вездесущих камер.

Вариантов на самом деле оставалось не так уж и много. Лека интуитивно двинулась в сторону душевой – и не прогадала…

В одной из кабинок слышалась какая-то приглушённая возня и сдавленный шёпот. Трахаются они там, что ли?! Лека стиснула кулаки так, что ногти впились в ладони, и подошла ближе, намереваясь выяснить всё до конца. Впрочем, прислушавшись повнимательнее, она сообразила, что происходящее внутри напоминает скорее спор или даже ссору, чем любовное свидание. Слов было почти не разобрать, но интонации Тесленко говорили сами за себя.

– Ты просто мне не нравишься!.. – донеслось до Леки отрывистое, а секундой позже:

– …и я люблю своего мужа!

Как бы Лека ни отказывалась верить в то, что там, в кабинке, находится Костя – а всё-таки это был именно он, она вмиг узнала тембр его голоса. Он периодически отвечал Галине что-то неразборчивое, но явно ироничное, а та продолжала отчаянно с ним спорить.

Похоже, ситуация складывалась не так, как изначально представлялось Леке. Неужели Костя преследует эту дамочку? Она не знала, легче ей от этого открытия или тяжелее; в любом случае – не слишком-то приятно знать, что парню, в которого ты отчаянно влюблена, нравится другая. Точнее говоря, это очень больно. Просто невыносимо…

Между тем ссора набирала обороты. Поколебавшись, Лека бесшумно юркнула в соседнюю кабинку, чтобы не быть ненароком замеченной этой парочкой или кем-нибудь из мимо проходящих, и ещё больше навострила ушки.

– …связь с педагогом поможет тебе победить? – донёсся до неё голос Тесленко – отчаянный, какой-то надломленный.

На пару мгновений в душевой повисла тягостная пауза. Можно было услышать в полной тишине, как капает из плохо закрытого крана вода. Лека замерла, боясь, что выдаст своё близкое присутствие; кажется, она даже дышать перестала.

– Ну вы и дура! – раздалось наконец, и Лека поразилась, сколько разочарования и одновременно беспомощности было в Костином голосе, словно его ударили по самому больному.

А ещё через секунду глухо стукнула дверь, и Лека различила звук торопливо удаляющихся шагов.

Тесленко ещё некоторое время оставалась в кабинке; Лека слышала, как она тихонько и прерывисто всхлипывает. Плачет?! Ну надо же… Даже стало немного жаль наставницу, хотя при всём желании Лека не могла поставить себя на её место.

Но всё равно – больше всех на свете ей сейчас было жаль саму себя. Жаль своих рухнувших надежд и разбитых вдребезги иллюзий. Как бы ни называлось то, что происходило между этими двоими, одно было ясно как день: Костя признался Галине в… симпатии? любви? страсти?.. – а она его отвергла. Вот почему, почему всё лучшее достаётся тем, кто этого даже не желает? Судя по всему, Костя этой Тесленко на фиг не сдался – вон, говорит, что мужа любит…

Лека напрягла память, пытаясь вспомнить, за кем она замужем. Знала только, что за каким-то популярным актёром, но фамилия совершенно вылетела у неё из головы.

Наконец Галина перестала плакать. Лека услышала, как открылась дверь, а затем по полу душевой звонко застучали каблуки. Уходит, слава богу…

Оставшись в полном одиночестве, Лека медленно сползла по стеночке на пол, пытаясь справиться с охватившей её дрожью. Ну и что ей теперь делать со своим неприятным открытием? Притвориться, что ничего не слышала и не видела? Вряд ли у неё получится так искусно лгать, она просто не сможет смотреть Косте в глаза так же прямо и свободно, как раньше. А самое-то главное – она не знала, что ей делать с кусочками своего собственного сердца, которые уже не получится склеить обратно… Разве что составить из них слово “жопа” как символ того, что сейчас происходит в её жизни?

Впору было тоже зареветь, но Лека, шмыгнув носом, решила отложить рыдания на потом. Для начала нужно было поговорить с Костей.

Вернувшись в кухню, Лека обнаружила, что его нет за столом.

А вот Тесленко была на месте: сидела как ни в чём не бывало и вполголоса разговаривала о чём-то с Ликой Солнцевой. Правда, глаза у неё были совершенно несчастные, а улыбка приклеенная, но, пожалуй, этого не замечал никто, кроме Леки. Кинув на наставницу неприязненный взгляд (хотя, откровенно говоря, та не была перед ней виновата абсолютно ни в чём), Лека плюхнулась на свою табуретку. Машинально сделав из чашки глоток чая, она даже не почувствовала, что он давным-давно остыл.

– А куда Миронов пропал? – поинтересовалась у неё Диана.

– Я что – его телохранитель? Откуда мне знать? – огрызнулась Лека, не в силах дежурно любезничать.

– Ну, ты же обычно за ним хвостиком повсюду таскаешься, – не преминула красотка поддеть её в ответ.

– Я?! – вознегодовала Лека. – Ты с собой, случайно, не перепутала?