Язва на полставки бесплатное чтение

Пролог

Безлюдный зал без окон и звенящая тишина. Насколько тихо, что слышно, как жужжат светодиодные подсветки под потолком. Стулья подняты на круглые столики и задраны ножками вверх. Подиумы с шестами пусты, а споты у барной зоны возле витрины с алкоголем окрашивают помещение в интимный полумрак.

Прикольно. Я в таких местах в принципе-то прежде не бывала, а уж во время закрытия…

– Ну а что? Всегда хотела попробовать, – убеждаю саму себя, и пока никто не видит запрыгиваю на узкую сценку.

Холодный металл вертикальной балки приветливо обжигает ладонь. И как стриптизёрши на нём крутятся? Да ещё так пластично и сексуально. Некоторые такое выделывают, что диву даёшься. Красиво преподать себя ведь уметь надо. Не каждой дано.

Мне так точно. По грациозности меня перещеголяет и беременная бегемотиха. Ржу сама с себя, заканчивая тупые попытки повыделываться.

– Не, это явно не моя т… – замолкаю, натыкаясь взглядом на не пойми откуда взявшегося Демьяна. Ой. Что-то он быстро вернулся. Стоит, таращится на меня. Н-неловкость. – А я тут это… ну, типа, плюшками балуюсь…

Молчит. Молчит и продолжает смотреть. Пристально, непонятно, безэмоционально. Чего ждать, фиг поймёшь. То ли опять стебать начнёт, то ли снова поцелует. С ним вообще не угадаешь на какую реакцию рассчитывать.

И это бесит.

Дорого бы я отдала за возможность хотя бы пять минут поковыряться в этой странной голове. Особенно в том отделе чертогов разума, на котором висит ярлычок с моим именем.

Вжимаюсь спиной в прохладную поверхность шеста, когда он резво запрыгивает на подиум и оказывается настолько близко, что мы сталкиваемся нос к носу. Почти. Всё же я сильно ниже.

Невольно задерживаю дыхание, заглядывая в потемневшие голубые глаза. Обычное светлые, в эту секунду они обещают разразиться грозовым фронтом.

Чувствую, как меня накрывает этот взгляд вместе с остаточным шлейфом сигарет. До слабости в коленках. Мы в прохладном помещении с работающим кондиционером, а я в летнем платье, однако мне становится жарко.

Невыносимо жарко.

Тут есть лёд? Даёшь ванную!

Исходящие от Демьяна импульсы передаются мне, пронзая электрическим разрядом. По телу пробегает табун мурашек стоит ему коснуться меня. Он всего лишь невинно убирает рассыпавшиеся по плечу волосы, а меня подкашивает окончательно.

Непременно бы грохнулась, не подхвати он меня.

– Ты ведь не интересуешься малолетками. Сам говорил, – шепчу я неуверенно то, что вертится столько дней на повороте в мыслях, безропотно позволяя его рукам скользить вдоль моего тела, тормозя на бёдрах. Удерживая и не только.

Чувствую, как пальцы жадно впиваются в кожу…

– Я интересуюсь тобой. Другие меня не волнуют.

И что это должно значить? Что я ему… нравлюсь? Или что он тупо меня хочет? Он же сам буквально несколько часов назад дал чётко понять, что не прочь меня трахнуть. Но и он же говорил ещё кое-что. Нечто куда более важное…

Блин. Вечно скажет так, что нихрена не понятно. Додумывай сама, называется, в меру своих испорченных фантазий. Подробностей всё равно не светит. Пояснительная бригада к таким немногословным персонажам не выезжает. Нервы бережёт и бензин.

– За совращение не боишься сесть? – за это до сих пор обидно, между прочим. Шесть лет – не такая уж большая разница в возрасте.

Ноздри Демьяна сердито раздуваются. Ой, батюшки. Сердится, вы только гляньте.

– Можешь хоть сейчас не язвить?

– Могу. Наверное… – его губы приближаются. Такие манящие, такие… Такие… Снова нервно сглатываю. – Не уверена, что нам стоит…

Не уверена? Да я знаю это! На сто процентов.

Мы не просто разные, мы из разных миров. Что из этого может получиться? Мне нужна постоянная движуха, он бы отгородился от людей титановым забором, будь у него возможность. Я – разбешайка, его спокойствию позавидуют Тибетские монахи. Я говорливый Какаду, он – молчаливый удав.

А удав может и сожрать птичку.

Если проголодается.

Или если она ему вдруг надоест своей трескотнёй.

– А ты не думай. Оставь это мне, – он без особого труда закидывает меня на себя и куда-то несёт. А я…

А я не сопротивляюсь, послушно разрешая себе не думать и ни в чём не сомневаться.

Глава первая. Ну здравствуй, Питер

POV Тома

Перрон Московского вокзала разрывает истошный вопль. Рядом с ним завывания сирены во время срочной эвакуации показались бы ласкающей слух сонатой.

Вылетаю из раскрывшихся дверей новенького, ещё пахнущего краской поезда, и мчу сквозь шарахающуюся в разные стороны толпу. Судя по непониманию, они всё ещё ищут бедного кота, которого переехало на рельсах.

А это не кот. Это я кричала. На радостях.

– Виу, виу, виу! – с визгом запрыгиваю на высокого парня с коротким ёжиком волос. Шанс быть красиво пойманной не оправдывается. Такое срабатывает только в постановочных фильмах. И не с первого дубля.

Едва не встречаюсь затылком с асфальтом, но меня успевают кое-как удержать.

– Куда копыта замахнула, кобылка? Тебе ж уже не шесть, – со смехом пыхтит брат, помогая подняться нерасторопной тушке имени меня. Его взгляд озадаченно тормозит на моём носу, в левой ноздре которой блестит цветная стразинка. – Это что, пирсинг?

– Нет, что ты. Гречку прилепила на жвачку, – хихикаю я, высовывая язык и хвастаясь металлическим шариком. – И тут, – заправляю крашенные чёрные волосы за ухо, показывая россыпь маленьких серёжек. – И тут.

– Ты из себя дуршлаг решила сделать? Зачем столько дырок? Стоять, а что за наскальная живопись? – он беспардонно задирает рукава лёгкого ажурного платья, выставляя бренчащие браслеты и мелкие татуировки, разбросанные по коже на обеих кистях. – Скажи, что это переводные!

– Ага, щас! Маму чуть инфаркт не хватил, когда она увидела.

– Да ещё бы! Ты за кой чёрт это сделала?

– Захотела и сделала, – сердито надуваю губы.

И чего ему не нравится? Вот эту розовую пироженку я хотела набить ещё в четырнадцать. Она смотрится смешной, но я тогда сама нарисовала эскиз, так что это, типа, ностальжи.

А птичье перо где-то в шестнадцать загорелась сделать, но родители встали в позу. Мол, до совершеннолетия не смей себя уродовать, наше слово главнее президента и, вообще, не спорь со старшими, не доросла ещё.

Ну ок. Я и не спорила.

До совершеннолетия так до совершеннолетия.

Так что в прошлом году, прямо в день рождения, была сделана первая. Через пару дней вторая. Дальше ещё парочка крупных, а остальные уже мелочёвка: молния, звёздочки, надписи, бантики. И мои любимые булавки. Их у меня три.

В общей сложности на мне насчитывается около тридцати татушек. Самая большая размером с ладонь, самая маленькая – с ноготь большого пальца. И нет, я не сумасшедшая. Мне нравится.

– Ты ещё ног не видел, – многозначительно играю бровями. И пока не увидит. Лёгкие вязанные сапожки прикрывают украшенную нарисованным браслетом лодыжку.

– У тебя с кукушкой всё в порядке? – братик в шоке. – Тебе ж с ними жить.

Ой, бли-и-а-ан. И он туда же. Я дома это слушала чуть ли не каждый день, а теперь что, повторение – мать учения?

– Да ладно? А я думала, что я как змея – полиняю и всё слезет. Отвянь, человече! Моё тело – моё дело. Что хочу, то и делаю, – тороплю его хлопком по сильному плечу. Ух ты, с прошлого раза возмужал. Качается? – Так и будем лясы точить? Погнали, шофёр! Я за четыре часа Сапсана успела проголодаться. Давай в Бургер Кинг зайдём? Я гуглила, он тут рядом.

– Потом бургерами травиться будешь. Мы на машине. Дёмыч ждёт у вокзала.

– Что за Дёмыч?

– Друг. Он нас подвезёт. Ему всё равно по пути.

– До тебя же идти минут пятнадцать. Или ты переехал?

– А зачем тащиться на солнцепёке, когда можно доеха… Стоп, – брат подозрительно оглядывает меня. – Ты что, пустая приехала? Где вещи?

Секундный ступор… и тут до меня доходит.

– ТВОЮ Ж… – со всех ног несусь обратно к нужному вагону, придерживая слетающую с головы шляпку-котелок и распихивая нерасторопных.

Это ж надо! Я так обрадовалась, когда увидела в окна Даню, что напрочь забыла про вещи. Странно, что рюкзак додумалась с бокового крючка прихватить. Моей везучести хватило бы оставить его в Москве. Вместе с паспортом и билетом.

Слава любимым кренделям с шоколадом, посыпанным сверху кокосовой стружкой, поезд ещё не уехал. Да и шмотки обнаруживаются на месте.

– Ну ты растеряша. Не так тебя назвали, совсем не так, – хмыкает братец, дожидаясь на платформе и забирая чемодан.

– Вот уж спасибо, мне и с моим хватает обзывашек.

За столько лет целый список набрался. «Тома сиди дома». «Тома-гнома». «У Томы не все дома». «Томка-котомка». «Тамарка-запарка». «Тампакс», чтоб его. Ну и, конечно же, короночка: «мы с Тамарой ходим парой».

И это ещё так, то, что с ходу вспомнила. А когда моё имя через «О» пишут, это уже вообще финиш! Я Тамара, блин, ТАМАРА. Тамара Радова. Приятно познакомиться.

Направляемся к выходу, маневрируя мимо недавно прибывших, растерянно задравших подбородки и изучающих табло. Я нечасто куда-то езжу, а потому для меня атмосфера вокзалов имеет особую ценность: запахи, звуки, механический голос в динамиках, всегдашняя суматоха.

Даже голуби под купольным потолком зала ожидания и то особенные! Откуда они там? Сидят себе на потрескавшейся от времени лепнине и с заговорщицким «курлык-курлык» раздумывают, на кого бы шмальнуть гранату счастья и богатства.

Спускаемся по лестнице и выходим через качающиеся дверцы с полустёршимся «ход». А где «вы»? Эй, я вас спрашиваю: куда девали «вы»?

Ай, да неважно! Я уже чувствую накрывающие меня мурашки при виде памятника городу-герою и красоту невысоких зданий. Просто до дрожи.

Обожаю Петербург. Всегда хотела здесь жить. И, наконец, скоро осуществлю мечту. Если поступлю в универ, я ж тут для этого. В понедельник начну кататься и подавать документы.

– Налево, – зависаю от восторга, так что Дане приходится требовательно утянуть меня за собой, чтобы я не создавала своими царскими формами тощей секильдявки (по версии мамы) пробку.

– И где твой друг?

А нужен ли он? Я бы пешком прогулялась. Хочу отходить каждую дорожку, каждый закоулок. Сегодня же и начну. Поем и пойду гулять. Пока пятки до крови не сотру.

– Вон стоит, – брат кивает в сторону припаркованной в не очень-то положенном месте тачки, мигающей аварийками, и тут моя обалдевшая варежка раззевается.

– Ни ху-у… хурма ж себе, – присвистываю я, когда мы направляемся к чёрному массивному Гелику1. Это что ж у Дани за друг такой, что разъезжает на подобных машинах? Прям интересно стало.

Ладно. Сейчас как раз и познакомимся.

– Дарованьки, – юрко проскакиваю назад, замечая сидящего впереди водителя. Пока могу рассмотреть его только в профиль. Густые тёмные вьющиеся волосы, серёжка в правом ухе, хаос мелких родинок на щеках и шее. И, наверное, дальше они тоже есть, но под чёрной футболкой не видно.

Тишина. На меня ноль реакции.

Сидит, чирикается в айфоне.

– Дарова, говорю, – смахивая со лба мешающуюся чёлку, успевшую отрасти за прямо-таки рекордный срок, протягиваю в щель между сиденьями руку. – Я Тома.

Вот её таки соизволяют заметить, без особого восторга разглядывая маленький вытатуированный бриллиантик на безымянном пальце под второй фалангой и крохотную звёздочку под большим.

– Давно откинулась? – спрашивает он. Какой мягкий, вкрадчивый голос.

– В смысле?

– Татухи на пальцах делают только зеки.

Моя конечность, не дождавшись рукопожатия, уязвлённо сжимается в кулак. Ошибочка. Нормальный у него голос. Самый обычный. Такой у всех засранцев.

– А я думала, серёжки только девочки носят, – парирую я. – Одолжить блеск для губ?

Вот теперь ко мне оборачиваются, удостаивая вниманием. Ух. Голубые глаза у парня – это удар ниже пояса. Полный нокаут, я бы сказала. А тут ещё и такие пронзительно чистые, без примесей серого…

Непослушные кудри падают на упрямый лоб. Губы плотно сжаты. Глаза прищурены, как у хищника. Прямо дикий кот. Красивый, дикий кот.

Нас отвлекает хлопок закрывшегося багажника и дальше обмен колкостями не продолжается.

– Уже познакомились? – Даня с беззаботной улыбкой усаживается на пассажирское сидение рядом с другом, не подозревая о том, что только что предотвратил бойню.

– Ага. Дружок у тебя само очарование, – поудобнее устраиваюсь в просторном салоне, отворачиваясь к окну. – Правда клептоман. Хотел заиграть мою помаду, – хмыкаю себе под нос, щекой ощущая непонимание. И злость. Непонимание у одного, злость у другого. Где чьё, полагаю, несложно догадаться.

Гелик трогается с места и, огибая Площадь Восстания, сворачивает на Невский проспект. Центральный район, откуда рукой подать на главные достопримечательности. Даня выбрал офигенное место, где осесть.

Я тоже хочу снять квартиру поблизости. Какой смысл переезжать в город мечты, чтобы жить на отшибе? Да, цена вопроса кусается, но тут-то ты знаешь, за что платишь и вообще… Мечта в деньгах не соизмеряется. Это слишком мелочно.

Открываю окно, чтобы вдохнуть прохладу, дующую с каналов, когда мы пересекаем Аничков мост. Чистый кайф. Магия. Высовываю голову, подобно собаке, пытаясь разом объять необъятное. Сколько прекрасного. Дух захватывает.

Немного не доезжаем до знаменитого  Зингера, сворачивая направо и оставляя за спиной величественный Казанский собор. Эти колонны, этот размах… А-а-а! Скорее бы там побродить. Сил уже нет, хочется выскочить на ходу. Чувствую себя маленькой девочкой в отделе игрушек. Рай.

Сворачиваем под арку между прилегающими стык в стык домами и тормозим в кривом внутреннем дворике жилого колодца. Мудрёная архитектура кажется мудрёной только на первый взгляд, ведь, наверное, каждый знает, что вся эта тесная застройка задумывалась исключительно в целях прибыли: минимум незанятого места – максимум дохода. Да и город развивался на тот момент семимильными шагами, а стремительный рост населения требовал ответных действий.

Гелик тормозит. Усё. Прибыли.

– Спасибо, – благодарит брат нашего провожатого. Дёмыча, так же он его вроде назвал. Полагаю, это сокращение от Демьяна.

– Не за что. На созвоне, – сухо кивает тот. – Позже скину адрес.

– Добро. Систр, выползай, – велит тот мне, и я с огромным удовольствием подчиняюсь. Тачка – класс, а вот с водителем вышла лажа. Если бы это было такси, я бы поставила ему… Ха, да я бы позвонила на горячую линию и потребовала уволить хамло.

Жду на улице, пока Даня наговорится и снова полезет в багажник. Так тихо и спокойно в этом закутке. Ни души. Только обшарпанные стены со старой краской, бесчисленное количество окон и два подъезда с просевшим от времени козырьком. Пардон, парадные, а не подъезды.

Парадные, поребрик, шаверма.

Парадные, поребрик, шаверма.

Я ж заучивала в дороге…

Вытянув губы, бездумно кусаю внутреннюю сторону щеки, наматывая на палец торчащую с рукава нитку, пока в какой-то момент на уровне интуиции не поднимаю глаза. Смотрит. Дёмыч-то. На меня. Через боковое зеркало.

И чего, спрашивается в задачнике, смотрит? На мне узоров нет… А, не. Как раз есть таки. Хех. Ну ладно. Тогда пущай смотрит. Разрешаю.

– Идём? – брат маячит на горизонте, направляясь к подъезду… Да ну блин! Сорри, парадной. Сложно будет переучиваться.

Нутро старого дома встречает нас запахом чеснока и жареной курицы за одной из дверей. Восхитительный аромат, аж слюнки текут. Мой желудок реагирует незамедлительно, вызывающе громко заурчав.

Поднимаемся на четвёртый этаж. Лифта нет, так что Даня прёт чемодан на себе, как истинный рыцарь… Как истинный рыцарь ордена свинот.

– Тры-ы-ындец… – озираю брезгливым взором свалку обуви в маленькой прихожей, которая стараниями невразумительной планировки переходит узким коридором в кухню. Где едва ли лучше. Натуральная холостяцкая берлога. Полки пустые, а на горизонтальных поверхностях завалы. Тюль задвинута в угол к батарее, открывая вид на окна напротив. Не люблю, когда так. Чувствуешь себя в аквариуме. – Признавайся честно, – первым делом зашториваю нас от посторонних. Да, тюль прозрачный, но хоть немного поможет. – Девушки спасаются отсюда бегством и до секса не доходит?

– Вот только с тобой я про секс и не разговаривал.

– А чего нет? Как будто я не палила дома, когда ты смотрел порнушку и копошился у себя под одеялом.

Брат брезгливо морщится.

– Какая гадость.

– Согласна. На тот момент меня не тошнило только потому что я была мелкой и не понимала, чем именно ты там занимался.

У нас с Даней разница в шесть лет. Вроде бы немного, но когда тебе десять, а ему шестнадцать – настоящая пропасть. У него в развлечениях дискотеки, компашки, гулянки и девчонки. У меня же самое большое счастье – кукольный дом для Барби и разрешение попозже лечь спать, ведь завтра не в школу.

Однако несмотря на очевидные расхожести в интересах я просто обожала его. И обожаю до сих пор. В детстве мы частенько дрались, причём дрались ого-го, до вывихнутых пальцев как-то дошло дело, но он всё равно оставался для меня образцом подражания.

Я вечно таскалась за ним по пятам, до истерики ревнуя к скоропортящимся подружкам и хвастаясь буквально каждому прохожему на то, что у меня есть такой вот защитник, который любого порвёт за свою маленькую принцессу. Растерзает, как Тузик грелку.

А как я этим пользовалась!

Ходила аки королева. Весь двор и вся школа знала – Томку Радову обижать нельзя. Иначе её брат натянет вам трусы на уши. А я, гадюка такая, шкодничала намеренно, в половине случаев являясь инициатором учинённых разборок. Знала же, что мне всё равно ничего не будет.

Несложно догадаться, что со мной было, когда в семнадцать Даня, разругавшись с отцом, уехал сюда на ПМЖ. Несколько месяцев ходила живым трупом и рыдала в подушку, заливая горе молочными коктейлями, но потом ничего… привыкла. Человек ко всему привыкает, такая уж у него особенность.

Копаюсь на обеденном столе среди груды коробочек и вскрытых упаковок в поисках съедобного. Печенье, чипсы, недоеденные пончики, пустая тара из-под магазинной лазаньи, банка с маринованными огурцами и… невскрытый пакет манки?

Чта-а-а? Манка то в этой компашке как затесалась? Она тут вроде местного заправилы?

– Так что там с девушками-то? – с хрустом надкусываю выуженный из шуршащей пачки хлебец. Завтрак чемпиона. Вернее, обед, если судить по времени.

– Что конкретно тебя интересует? Есть ли у меня кто-то? Или насколько активна моя половая жизнь?

– И то, и другое. Я ведь тут подзависну на какое-то время и мне не хочется причинять неудобства. Так что, если понадобится часок-другой личного пространства, только скажи. Улетучусь по щелчку.

– Успокойся. Не потребуется. У меня сейчас затишье. Довольно давно.

– О… – вот тут я удивлена. Красивый пацан под два метра ростом. Не урод, в хорошей физической форме. Не глупый. А ещё романтичный, я знаю. Он раньше девчонкам стихи сочинял. А тут и квартирка-то своя, не в съём! В центре. Не знаю, как он на неё умудрился за такое короткое время заработать, не признаётся, но факт остаётся фактом. Бабы – дуры. Чего не вешаются на завидного жениха? Что им не хватает? – Если успокоит, я точно никого не приведу. Все придурки остались в Москве.

– И слава богу… – брат подвисает. – В смысле все? И много у тебя их было?

– Что? – хихикаю я. – Теперь обсудим мою интимную жизнь?

– Нет уж, благодарю… Хм. А что, есть что обсуждать?

– Даня, я хочу есть, – напоминаю, милейше улыбаясь и давая понять, что разговор окончен.

Меньше знать – лучше спать. Не будем рушить мужскую психику циферками, которые ему, один фиг, не понравятся. Не сказать, что там прям ахтунг, но о некоторых вещах лучше не распространяться, дабы остаться лэ-э-эди.

– Тебе в душ надо? – тяжело вздыхая кивает тот на дверь, ведущую прямо из кухни. Дверь. Между холодильником и кухонным полками. Там ванная? Прямо вот так? Очуметь планировочка. Бывшие коммуналки – это нечто. – Делай свои женские дела и пошли в кафе. У меня кроме яиц ничего стоящего не наскребётся.

– Да уж заметила, – не, в натуре! Правда совмещённый санузел. Комнатушка два шага на два. Чтобы влезла стиральная машинка, пришлось ванну заменить на душевую кабинку. И бойлер повесить над унитазом, чтоб башкой долбиться вечно. – Пообедаем, а потом я уматываю.

– Куда?

– Гулять.

– Одна?

– Я ж не первый раз здесь.

– Всё равно. Где тебя потом искать? Ты симку новую купила?

– Когда? Вот сегодня и куплю. Кстати, отпишись маме, что я живая и приехала в полном укомплектовании, а не расфасованная по пакетам.

– Здесь вай-фай есть. Сама напиши.

– Не хочу. Я с ней поцапалась перед поездкой.

– Что на этот раз?

– Ничего нового, – практически уткнувшись в зеркало над раковиной с перекошенным лицом подтираю растёкшуюся стрелку и с негодованием замечаю вскочивший на подбородке прыщ. Ну очень вовремя. Вот же гадость гадкая. – Она не хочет понимать, что детки выросли и имеют свои планы на жизнь.

– И поэтому ты решила сделать тоже самое, что и я? Сбежала? Я на тебя дурно влияю.

Одариваю брата улыбкой хитровыделанной гиены.

– Ничего. Я тебя прощаю. Но ты будешь должен мне мороженое.

– Шоколадное, как обычно?

– И с варёной сгущёнкой.

Варёная сгущёнка – моя слабость. Могу есть её в бесчисленных количествах. Со всем. Даже с супом и со шпротами. Я вкусовая извращенка, ага.

– Будет тебе мороженое. Почапали. Может Киру с Тимой подберём по дороге. Помнишь же их?

Помню, конечно. И прогулка выходит очень даже ничего. Ровно до того момента, пока кое-кто прямым рейсом не летит в Неву. Причём, несмотря на всю свою неуклюжесть, это не я. И не Даня. И даже не выше упомянутые Кира с Тимой.

Но обо всём по порядку…

Глава вторая. Поплаваем?

POV Тома

Началось всё здравенько: обещанная мороженка, палящее июньское солнышко, уютные набережные, чарующие ароматы из кофеен, усиленные мегафоном зазывания промоутеров на речные прогулки по обводным каналам и чарующие виды исторических шедевров. Для меня во всяком случае.

Мы ненадолго зависаем в полуподвальной столовке времён СССР, после чего неспеша гуляем по Невскому проспекту, мимоходом заскакивая-таки в Зингер, где я урываю себе офигенный скетчбук с бархатной обложкой и специальные маркеры.

Проходим через Триумфальную арку, обогнув монументальную Александровскую колонну и минуя ворота Эрмитажа, увенчанные позолоченным двуглавым орлом. Заранее фоткаю график работы галереи.

Дойду туда обязательно, но одна. Без трескотни под ухом и расспросов о том, как там дела дома. Об этом можно поговорить после, времени предостаточно. К счастью, Даня мои гневно округлённые зеньки правильно истолковывает и больше не дёргает, позволяя кайфовать.

Еле сдерживаюсь, чтобы не прыгать от счастья. Меня прямо распирает от неконтролируемого буйнопомешательства и чрезмерной суетливости. Хочу всё и сразу. Хочу губкой впитывать каждую мелочь, каждую внешне неприметную деталь: будь то аромат варёной кукурузы из передвижного ларька, бабульку, торгующую клубникой на углу, или же разодетых в громоздкие аниматорские наряды Екатерину Великую, идущую по Дворцовой площади за ручку с Петром I.

Прикупив разливного пива в ларьке, мы уходим в сторону смотровой площадки Адмиралтейской набережной. Там, где ступени спускаются к кромке реки, а по бокам бдительно следят за порядком медные сторожевые львы, спины которых все уже затёрли штанами, пытаясь оседлать. Зато мыть не надо. Тоже удобно.

Нахожу свободное местечко в уголке, разуваюсь и сажусь так, чтобы капли накатывающих волн попадали на босые ноги. Холодненькое пенное в прозрачном стакане, свежесть Невы и новехонькие маркеры – полный экстаз. Сидела бы так всю жизнь, пока сама не превратилась бы в статую.

На следующий час, а может и больше, вылетаю из жизни. В такие моменты обычно почти не замечаю происходящего: так, краем уха слышу шум автомобилей на мосту да детские визги за спиной. Слышу, но не слушаю, слишком занятая попыткой набросать на оба разворота в скетчбуке панораму города, открывающуюся мне с этого ракурса.

Когда выныриваю обратно в реальность с удивлением понимаю, что солнце успевает прилично сместиться в зените. Это хорошо заметно по рисунку. Ничего себя меня засосало.

Непонимающе оборачиваюсь в поисках притихшего брата и с удивлением обнаруживаю целую компанию: Даню, рыжика Киру, её бородатого парня Тиму… и сегодняшнего чувака на Гелике.

Вобана вот те на. Вот это я проморгала вспышку.

Дёмыч, он же Демьян или как там его, стоит весь такой… вальяжный и брутальный, прям других определений не подобрать. С зажатой в зубах тлеющей сигаретой, в знакомой чёрной футболке, обтягивающей приличную, судя по всему, мускулатуру, потёртых джинсах и в берцах. На запястье сверкают массивные ча…

Берцах? Не жарко ему в них?

– Э-э… дарова, – машу всем зажатым между пальцев синим маркером, которым прорисовывала волны на бумажной реке. – Я вас не слышала.

– Да мы поняли, – смеется Кира. Красотка как есть. Естественная и очень милая с этой своей копной кудрей в хвосте и яркими веснушками. – Тебя трижды звали, а ты вообще ни алле.

Час?

– Оу… Сорян, – только и могу извиняюще скривиться.

– Да без «бэ», – рыжик с довольной улыбкой машет мне тыльной стороной ладони, демонстрируя обручальное колечко на безымянном пальце. – Можешь, кстати, нас поздравить.

– Оу… – я кто, заведенная обезьянка с грохочущими тарелками? – Круто, поздравляю. Когда свадьба?

– Мы пока думаем. Но, наверное, в сентябре. Хотели в августе, но не успеваем с приготовлениями. Ты приглашена, ты ж понимаешь?

– Спасибо. Будем надеяться, что осенью я ещё останусь здесь.

– А можешь не остаться?

– Если не наберу проходной балл. Так что со следующей недели буду бегать, высунув язык, и подавать документы во все институты, где есть кафедра «Искусствоведения». На всякий случай ещё на какого-нибудь парикмахера сдамся. Чтоб хоть как-то уцепиться. Вдруг место в общаге перепадёт.

– Брось. Будто я тебя выгоню, – хмурится брат. – Живи, сколько влезет. У меня всё равно две комнаты.

– Ну нет. Спасибо. Я хочу сама, – захлопываю скетчбук и убираю всё добро в рюкзак с бренчащими брелками.

А-а-о-у…

Пыхчу, пытаясь подняться на ноги. Капец жопа затекла. Вызывайте массажистов, надо размять тесто.

– Хочешь учиться на искусствоведа? – молчавший до сих пор водитель Гелика выпускает вопросительное облако табачного дыма.

– Да, – мне не нравится его тон. Слишком снисходительный. Типа: «Ты? Реально? Ты же только и годишься, что кричать «свободная касса»». – А что?

– Да ничего. Просто странно.

– Ничего странного, – вступается за меня Кира, от чего хочется её обнять. – Тома у нас знает абсолютно всё, что касается истории!

– Ну… далеко не всё, – делаю вид, что смущена, но мне приятно.

– Да всё-всё. Она как ходячая энциклопедия. Ей бы гидом по нашему городу работать, на любой заковыристый вопрос ответит.

– Прям так и любой? – криво усмехается Дёма.

– Не любой, – я здраво даю себе оценку, так что не хочу утверждать того, чего нет.

– Любой-любой! – не унимается Кира. – Она в прошлом году когда приезжала выдала столько инфы, о которой я и понятия не имела. Хотя живу здесь с рождения.

– Интересно, – прям вижу насмешливо блеснувшие в голубых глазах слова: «вызов принят». – И когда установлены эти львы? – пренебрежительно кивает он на медного царя зверей.

– Ну нельзя ж так. Что за допр… – начинает возмущаться Даня, но я его спокойно перебиваю. Уж на это мне известно.

– В первой половине девятнадцатого. В тридцать втором. Николай І велел их установить по всему городу.

Ликую, видя неподдельное удивление на лице собеседника.

– Я же говорила, – хихикает рыжик, словно самолично уела скептика.

– Принимаю, – тот снова выпускает облако дыма и тычет пальцем в сторону светло-зелёного здания с крышей цвета глины на той стороне берега. – А там что за задание?

– Отвечу, когда представишься. Я девочка воспитанная и с незнакомцами на улице не общаюсь.

– Но в машину к ним садишься.

– Только когда рядом брат. С ним маньяки не страшны.

Короткий кивок, видимо, даёт понять, что аргумент принят к сведению.

– Я Демьян, – представляется он. Ага! Так и знала. – Так лучше?

– Гораздо, – демонстративно скрещиваю руки на груди, как если бы он хотел обменяться рукопожатием. Вот только он не хочет, не планирует и даже не думает об этом. – Не кури, Демьян, будь любезен. Рядом дети. А то задние – дворец Петра II, хотя он не прожил в нём ни дня.

– Она тебя сделала, Игнатенко, – хмыкает Тимур, косясь на недовольных мамаш и стекающийся к ним кумар. – И правда. Сместись. А то прям на людей.

С демонстративной ленцой тот послушно спускается на несколько ступеней, занимая то место, где я только что сидела. Вот гад! Своими грязными подошвами да по идеальной вытертой моей попкой поверхности. Я ж старалась.

– Так лучше? – равнодушно интересуется он, недокуренной сигаретой показывая, что дым теперь уходит в сторону Невы.

– Лучше. Спасибо, – благодарю я.

– Если мозги всё-таки у тебя имеются, зачем себя изуродовала?

Офигеваю от наезда.

– Это каким образом?

– Превратила тело в раскраску, – кивок на мои татуировки. Сейчас, когда я босая, их прекрасно видно и на ногах. – Думаешь, это красиво? Это глупо.

Ну трындец.

– По счастью, твоё мнение меня мало интересует.

– Собственное психическое расстройство тоже? Ты своди её провериться, а то скоро вся забьётся, – с последним Демьян обращается уже к Дане, но хрен-то там я останусь молчать. Чую, как начинает пригорать.

– Это ты меня ненормальной сейчас назвал?

– Я никак не называл. Сама себя назвала, а я не отрицаю.

– Да нормально всё, чего ты прикопался? – не соглашается Кира. – Всё красиво и аккуратно.

– Что красиво? Эти каракули? Пусть ещё туннели вставит, кость в нос пропихнёт и юбочку из пальм сварганит. Будет не экскурсоводом, а клоуном.

Ну ребят, сорян, это перебор. Я от домашних такое слышать отказываюсь, а уж от чужого человека тем более! Состав трогается и лихо накручивает скорость, срываясь вниз на крутом спуске. В пару шагов подлетаю к нему, и на словах: «Минздрав заколебался предупреждать – курение вредит здоровью» доморощенный красавчик летит в Неву.

Уже во время толчка, когда мои ладони сталкиваются с каменной грудью, отдающей глухим стуком, понимаю, что что-то придурь меня занесла слишком далеко. Однако поздно пить боржоми, когда язва желудка облюбовала уголок.

Громкий плюх оповещает, что мне хана. Если тело всплывёт. Надеюсь, Демьян Игнатенко, ты не умеешь плавать.

Глава третья. Античный божок

POV Тома

Увы. Крейсер оказывается непотопляемым.

– Я ТЕБЯ УБЬЮ! – с головы до ног мокрый тот забирается обратно на сушу и опасно надвигается в мою сторону.

Ой, ей. Прям бешеный мишка, обнаруживший после спячки в своей уютной берлоге многодетную семейку с Ближнего Востока. Любящую переперчённый плов и беляши.

Делаю тоже, что и всю сознательную жизнь – с визгом прячусь за спину брата. Раньше работало безотказно, и сейчас не подводит.

Даня тормозит друга вытянутой рукой.

– Успокойся.

– КАКОЙ НАХРЕН УСПОКОЙСЯ! Я ЕЁ ЗАДУШУ! – орёт почем зря Игнатенко, от чего народ пугливо пятится от нас. Смотровая площадка быстро пустеет.

– Коснёшься её – сломаю что-нибудь. Честно говорю, – братец спокоен как античный бог. Натренирован годами. – Ты первый начал, пожинай плоды. И спасибо скажи, что я самолично не втащил тебе для полного комплекта.

Высовываю нос из-под его подмышки и довольно корчу моську, от чего по лицу красавчика проходит волна конвульсий. Прям слышу, как скрипят его зубы.

Ничего не поделаешь, роднуля. Смирись. Даня всегда на моей стороне. Даже если я от скуки подорву здешнюю местную достопримечательность (прости Господи, за кощунственные мысли), он всё равно встанет на мою защиту. Дома отпесочит так, что уши будут неделю гореть, конечно, но на людях не посмеет даже упрекнуть. Сказывается отцовское воспитание, а бывших военных, как говорится, не бывает.

– Ничего. Она не всегда будет под твоей опекой, – подобно отряхивающемуся псу мотает башкой Демьян, отлепляя от себя приклеившуюся футболку.

Ух, у него по ходу реально клёвое тело, если верить рельефам на ткани. Мяу, блин…

– Дёмыч, я не шучу. Только попробуй.

– Разберёмся, – он вынимает из заднего кармана утопленный айфон и проверяет на работоспособность. Увы. – Она мне телефон грохнула.

– Я куплю новый, – обещает Даня.

– Сам куплю, – бесполезный гаджет, описав живописную дугу, летит в Неву. Вслед за ним наручные часы, что я приметила ранее. Радикально.

– Пошли сушиться, – идёт на мировую мой брат. Уже очевидно, что убивать меня в ближайшее время никто не собирается, однако на всякий случай всё равно держусь поближе к нему. Мало ли.

– Дома посушусь.

– Туда ещё доехать надо. Хочешь затопить салон? До нас ближе. Пошли. Все пошли.

Хм. Не так, совсем не так я хотела провести первый день в Санкт-Петербурге. Я вообще-то планировала дождаться развода мостов, ну да делать нечего. Сама виновата. Причём мне даже совестно. Чуть-чуть.

– Ты не злись на Дёму, – несколько минут спустя миролюбиво подмигивает мне Кира, кивая на вышагивающую впереди широкую спину, по которой и после отжимания тряпок стекает вода. – Он всегда найдёт до чего прикопаться. Натура такая. У него к девушкам миллион придирок. Порой кажется, что они не интересуют его в принципе.

– А кто интересует? Мальчики?

Тот меня слышит, не сбавляя ходу оборачивается вполоборота и награждает презрительным взором.

Ути, какой су-у-урьёзный.

– Рот почисти с мылом.

– Свой почисти, – огрызаюсь я, демонстративно высовывая язык и сверкая металлическим шариком.

– Супер. У неё ещё и приёмный пункт железа, – удручённо вздыхает Игнатенко и, отвернувшись, больше уже на меня своих нервов не тратит.

Чья бы корова мычала! У самого-то что в ухе? Не спорю, там чистое золото, а не медицинская сталь, но ему ли вякать про пирсинги! Если у него пунктик на поиск идеальной девицы, случайно пропустившей конкурс красоты из-за экзаменов по этикету в Смольном, то ко мне точно не по адресу. Так что пущай отвянет и не трогает. Целее будет.

Возвращаемся домой, но не в полном составе. Будущие молодожёны откалываются ближе к концу маршрута, заворачивая в магаз за спиртным допингом и сладкими вкусняхами к чаю для непьющих. Мы же втроём поднимаемся обратно в сральник, который брат почему-то называет квартирой. Нет. В этой помойке я жить не смогу. Завтра же начну генералить.

Демьян утопывает в ванную, отправляя шмотки в стиралку на режим быстрой сушки, пока Даня суетится в гостиной, освобождая кресла от завала мужской одежды и горы макулатуры из почтовых ящиков. Он её что, специально копит? Типа, не троньте берёзки – берегите природу, мать вашу? Прикол.

Не мешаю ему, ковыряясь на кухне и поливая бедный кактус на подоконнике, который судя по каменной земле, видел воду в последний раз прошлой весной. Когда я его, собственно, и подарила брату на новоселье.

Мимоходом замечаю в окне третьего этажа напротив женский силуэт. Тёмные волосы по плечи, милое личико. Больше не успеваю разглядеть. Мы смотрим чётко друг друга, всего мгновение, после чего девушка поспешно исчезает за шторой. Словно перепугалась, что её застали с поличным.

Какая она… забавная. И немного странная.

Пока есть время собираю грязную посуду, которая обнаруживается даже на верхних шкафах и переношу всё в раковину, стоящую аккурат рядом с дверью ванной… Которая резко распахивается и шандарахает меня по плечу.

Тарелки с кружками эпично летят на пол.

– Ауч! Бляха… – хватаюсь за ушибленное место, но цепенею при виде обнажённого по пояс мужского торса. – …Муха.

Воу. Я, кажется, словила приход. Потому что зрелище реально… пушка. В меру накаченное, поджарое, сильное. Такое просто: уа-а-ау. А эти кубики, чтоб их!? Я впервые вижу их у реального человека, а не на отфотошопленной картинке. Боже, тащите кислородную маску. Мне нечем дышать.

Мозг торопливо пакует чемоданы. Только что слюной не капаю, цепенея как идиотка и блуждая взглядом в паутинке разбросанных по бледной коже родинок, в какой-то момент соединяющихся с тонкой дорожкой, идущей от пупка и уходящей под одолженные у хозяина квартиры спортивки.

Нечестно.

Вот вообще!

И чем я крыть такое должна?

Система явно подвисла, ибо даже не моргаю. Хм, надо бы вспомнить, как это делается. Вроде надо напрячь лицевые мышцы и сделать «хлоп-хлоп», а то глаза слезиться начинают.

Пытаюсь. Ну давай же…

Не а. Не получается. Вот же…

– Насмотрелась? Мне можно пройти? – спускает меня с небес на землю ехидный голос обладателя сего чуда. Бамц. Точно, у этого обалденного тела ещё ж и владелец есть. Вот же печаль вселенского масштаба. Жалко отдельно не продаётся, я бы себе подарок на минувший день рождения сделала.

Зато ментальный подзатыльник отрезвляет на раз-два-три. Быстренько вспоминаю и как моргать, и как дышать, и как сгорать от стыда. Бабская деградация, бессердечная ты сука, раньше не могла жахнуть по темечку, чтоб не пришлось позориться?

– Д-да…

Ну ваще-е. Ещё и заикаюсь. Комбо, блин. Кошмар. Надо срочно реабилитироваться. И не смотреть. Твою мать, Радова! НЕ СМОТРЕТЬ, кому сказала!

Не придумав ничего лучше, поспешно падаю на пол, собирая уцелевшую посуду. Одной тарелке больше не помочь, другая просто чуть сколота, а от кружки с непонятной рогатой тигрой с объёмными выпученными глазами почему-то в области жопы (хм, а может это вовсе и не глаза?) отлетела ручка в виде хвоста. Интересно, можно ли тару считать условно рабочей или не париться и нафиг сразу в помойку?

Собираю разлетевшиеся по кухне осколки, когда передо мной опускаются на корточки, чтобы помочь. Непроизвольно вскидываю подбородок и снова теряюсь, но теперь уже в глазах, смотрящих на меня в упор.

Зараза!

Глаза, тело, губы, ни единого прыщика на коже, красивые длинные пальцы. Внешность у него, конечно… Такая могла бы принадлежать манекенщику. И такому в пару реально нужна «мисс Вселенная», не меньше. Даже скромная «краса России» смотрелась бы рядом зачуханной замухрышкой из села.

Так что да, загоны Демьяна по поводу девушек очень даже обоснованы, однако это никаким образом не означает, что с неугодными надо вести себя говнюком.

Хотя… Может, он не со всеми такой? Даня же дружит с ним, а выбору брата я доверяю. Да и у той же Киры особого негатива я не заметила по отношению к Игнатенко. Наоборот, она общается с ним мягко, в шутливой форме, нисколько не обижаясь, если тот отвечает грубее, чем надо или же не отвечает вовсе.

Более того, в её сторону было даже произнесено «пожалуйста», когда он протянул рыжику деньги с просьбой купить сигарет, взамен тем, что кляклой кашей были вынуты из кармана. Пожалуйста! Это же что-то да значит?

Думаю обо всём этом и снова подвисаю, залипая на привлекательные черты. Влажные волосы не успели высохнуть и сейчас красиво спадают на лоб. Так и хочется поправить, но я пока ещё себя контролирую.

Эх, Томка, Томка. Дура ты. Хочешь пялиться на голых мужиков – купи календарь с Австралийскими пожарными и пускай на него слюни. А не вот это всё…

– Синяк будет, – замечает Игнатенко.

Мне требуется несколько секунд, прежде чем обработать информацию и выдать самый гениальный в такой ситуации ответ.

– Что?

– Синяк, говорю, будет.

– Где?

Один ответ шедевральней другого. Да я в ударе.

– Туда, куда прилетело.

А, да. Плечо. Оно до сих пор пульсирует, но я про него и думать забыла.

– Ничего. Будем считать, это карма. Слушай… – изо всех сил стараюсь больше не таращиться на него, поэтому смотрю вообще мимо. На пожелтевшее пятно на светлом ламинате. Словно горячей сковородкой оставили след. – Прости, что столкнула. Но ты сам виноват. Не надо было меня оскорблять.

– Я не оскорблял. Я высказал свою точку зрения.

– О которой тебя никто не спрашивал, – поднимаюсь на ноги, ставлю остатки посуды на столешницу и лезу под мойку за веником.

– Ты права. Прости.

От изумления влетаю затылком по так некстати выскочившему откуда ни возьмись металлическому выступу. В глазах пляшут звёздочки хронического невезения, но всё это ерунда, потому что…

Он что, реально только что извинился?

Однако!

Сначала пожалуйста. Теперь прости. К такому жизнь меня не готовила.

– Чего грохотало? Вы опять решили подраться? – на кухне нарисовывается Даня, лицезрея керамические руины, полуголого друга и меня на карачках… С метёлкой. – И что тут творится?

– Посуду хреначим. На счастье, – сгребаю всё в совок.

– На чьё счастье?

– Чьё-нибудь. Моё. Твоё, – киваю на Демьяна. – Его. Его в приоритете. А то он злюка. Наверное, это потому что его никто не любит.

Шутку не оценили.

– Много болтаешь, – холодно бросает тот мне. – Тебе никто не говорил?

– Бывало, да. И что шило в одном месте потерялось тоже частенько отмечают.

– Причём там оно не одно, – хихикает братец. – Их там штук пять заныкано.

Дверная трель прерывает этот безумно интересный разговор.

– Иди гостей встречай, а то сейчас тебе что-нибудь куда-нибудь засуну, – хмуро морщу носом. – Подумаешь, чуть-чуть гиперактивная. Мне ещё в детстве это поставили.

– Да уж помню. По восемь раз за день из луж доставали и переодевали. И зелёнку скупали упаковками, потому что вечно кое-кто башкой вперёд с деревьев и гаражей сигал. Кто ногу пропорол арматурой на слабо? Кровища хлещет, всю туфлю залила, та лужей растекается, а она умоляет родакам ничего не говорить. Иначе гулять больше не отпустят, – Даня продолжает вещать уже на полпути в коридор.

– Кто кого куда не отпустит? – у Киры ушки на макушке. Издалека всё слышит.

– Да есть тут одна… гиперактивная, – хмыкает тот в ответ, забирая бренчащие дутые пакеты у Тимура. – Я тут подумал, может пиццу заказать?

О, пиццу брат любит. Обожает. У него на холодильнике висит целая коллекция магнитов и буклетов с номерами телефонов итальянской кухни российского разлива. Причём ни один не повторяется. Кто бы знал, что из роддома родители двадцать пять лет назад привезут черепашку-ниндзя.

В общем, пицца, разумеется, заказана, причём в трёх вариантах. А к ней в компанию и суши-сет. Следующие пару часов опустошаем купленную тару, общаемся и играем в настольные игры. «Уно», «Взрывные котята». Миленько, забавно, но на «Дженго» моему терпению приходит конец.

За окном разливаются Белые ночи, а я тут тухну. Не могу! Ребята привыкли к Питерскому ритму, для них он обыден, как для москвичей прогулки вдоль вечерней Тверской, но для меня-то всё в новинку! Я ещё не успела насыться этим городом!

А потому под предлогом очистить стол для Монополии по «Игре престолов», торопливо собираю пустые бутылки и опустевшие пакеты из-под чипсов, тихонько выскальзывая из гостиной.

Вышедший следом Демьян ловит меня с ключом в руке, телефоном в зубах и в одном сапоге.

– Далеко собралась? – интересуется он, прикрывая за собой дверь, чтобы остальные не видели.

Хм, может не всё пропало? Может сможем договориться полюбовно?

– М-м… – строю невинную улыбочку, но с учётом сжатой челюсти получается не особо. – Не очень.

– А конкретнее?

К моему огромному облегчению, на Игнатенко снова надето максимум одежды, выпаренной и высушенной электрическим помощником, так что ко мне возвращается способность связано излагаться.

– Прогуляться хочу. Не могу сидеть в четырёх стенах!

– У тебя и правда шило в заднице.

– Попробуешь достать? – ляпаю прежде чем мозг понимает, что такую чушь нормальные люди вслух не произносят.

– Нет, оставлю всё как есть. Жди внизу. Отпрошу тебя у брата.

Э-э…

– Зачем?

Да у меня сегодня прямо день тупых вопросов!

– Чтобы за тобой с поводком не явились. Согласись, смотреться будет не очень.

– Даня хуже родителей, у которых пунктик на комендантский час и неукоснительное подчинение. Он же меня одну не отпустит.

– Именно поэтому я иду с тобой. Если не будешь снова меня топить, даю слово, постараюсь не раздражать.

Вата фак?

– А как же купля-продажа Винтерфелла и Железных островов?

Игнатенко кривится. Ну да, нужна ему эта ерундистика. Он в настолках вообще участия не принимал. И пить почти не пил. Всё это время без особого интереса залипал на телек и каждый полчаса ходил курить на балкон.

Меня накрывает нерешительность. Идти с ним вдвоём? Куда-либо? После сегодняшнего-то неудачного знакомства? Это точно хорошая затея?

Глава четвёртая. Мойка

POV Тома

Ночью Петербург становится ещё прекраснее, а Невский проспект и вовсе словно сходит со страниц сказки. Улица переливается в бликах фонарных столбов, здания подсвечиваются прожекторами, мигают вывески кафе, а по дороге проносятся смазанными пятнами автомобили, играя фарами в слепящих зайчиков.

Город только просыпается. На улице, подобно грибам после дождя, вырастают уличные музыканты. Едва ли не каждый участок от светофора до светофора занят под своё представление.

На зелёном мосту паренёк нереально круто играет на скрипке, а через дюжину шагов на смену заступает квинтет, вживую исполняющий «Группа крови на рукаве». Очень круто исполняющий, кстати. Ребята таланты.

Народу много, но местных от туристов отличить проще простого. Туристы то и дело озираются по сторонам, пытаясь объять необъятное. Местные же целенаправленно идут по проспекту, уже ничему не удивляюсь. Однако некоторые «красоты» мимо тоже не пропускают.

Какие-то девчонки с хихиканьем проходят мимо, заинтересованно поглядывая на Демьяна. Тот и бровью не ведёт. Едва ли их замечает. Такой неприступный, вы посмотрите. Молча вышагивает рядом со мной с видом языческого божка. Руки в карманах, в зубах сигарета.

– Так и будешь молчать? – не выдерживаю.

Уже минут пятнадцать прошло, как мы вышли из подъезда, а он не проронил ни слова.

– А разве плохо?

– Раздражает. Зачем со мной увязался, если тебе это без интереса?

– Оставаться в квартире и заниматься херней интереса ещё меньше. Лучше уж свежим воздухом подышать.

О. То есть я тут ни причём? Это он просто телек не хотел смотреть?

– Мне не нужны охранники. Ты можешь идти.

– С радостью, но я вроде как дал слово твоему брату, что прослежу за тобой. Раз дал, значит надо выполнять.

А ему не шибко это и в радость, да? Выискался, блин, благородный рыцарь.

– И ты туда же? – психованно взвываю я. – Да вы достали! Чего вы делаете из меня несамостоятельную? Ну вот что со мной может слу… – он рывком тянет меня к себе, не давая договорить. В следующую секунду мимо проносится на скейте парень с бокалом вина. Подмигивает мне, салютуя напитком, и заворачивает за угол. Питер, культурная столица, все дела.

– И правда. Что может случиться, – ехидно передразнивает меня Демьян, выпуская. – По сторонам смотри, самостоятельная.

– Подумаешь, – обиженно бурчу я, гордо задрав подбородок. – Это случайно… – не договариваю, влетая в какого-то мужика. Тьфу, блин.

– Дура. Слепая что ли? – шикает тот, расплёскивая пиво из обёрнутой в крафтовый бумажный пакет баклажки.

Собираюсь извиниться, всё-таки я реально виновата, но Игнатенко требовательно пихает меня в спину, заставляя ускориться.

– Бухать надо меньше. А то ослепнет кто-то другой, – сухо бросает он мужику, дальше уже не считая достойным слушать его вяканья. О-о… Это что, он за меня только что заступился? Круто.

Бродим без чётких ориентиров. Питерские улочки умеют плутать, но заблудиться на них сложно, всё равно выходишь к каналам. Вот и мы, заскочив в ближайший продуктовый, в какой-то момент оказываемся недалеко от Тройного моста. Здесь, на набережной, разглядывая протекающую под нами Мойку, и задерживаемся.

Так волшебно. Луна только начинает прибывать, окрашивая всё в мягкий оттенок жёлтого. Демьян стоит рядом, облокотившись на металлическое ограждение. На меня не смотрит, а куда смотрит непонятно. То ли на накатывающие на каменную кладку волны, то ли на ту сторону берега, то ли вообще куда-то внутрь себя.

Не могу отделаться от возникшего вдруг желания зарисовать его профиль в скетчбук… Чтобы потом выдрать страницу, повесить на стену и пускать в неё дротики, да-да. Или нет.

Это ж надо быть таким привлекательным и, одновременно, отталкивающим. Хотя, может, я предвзята? Не знаю… просто пока не понимаю его. Другой вопрос: а хочу ли понять?

– Ты говорила про комендантский час. Росла в строгости? – спрашивает вдруг он и до меня доходит, что мои «игры в гляделки» не остаются незамеченными.

Ой. Кто куда, а я опять впросак…

– Постоянных запретах, – признаюсь я, смущённо ковыряя ногти. – Дома будь в одиннадцать и ни минутой позже. Опоздание – неделя домашнего ареста. Про ночёвки у подружки, разумеется, и речи не идёт. Про клубы тем более. У Дани было проще, но тоже под давлением. Папа хотел, чтобы он пошёл по его стопам контрактником, брат отказался. Дошло до скандала. Вот он психанул и уехал. Меня хотели отправить учиться на юриста, а меня от одного этого слова тошнит, так что я спецом завалила вступительные и год работала в цветочном, копя на переезд. Уезжала с тем же скандалом.

Нет, не скажу, что у нас паршивая семья. Нормальная. Обычная. Просто в некоторых вещах мы упорно друг друга не понимаем и не слышим. Надеюсь, это изменится. Потому что если нет, то… Ну, печалька.

– Понятно, – кивает Игнатенко. – То есть все эти твои разукрашки – выплеск бунтарства. Я приблизительно так и думал. Но почему сюда? Почему Питер?

– Потому что я люблю Питер.

– Почему?

– А почему нет? Разве его можно не любить? Он ведь дышит историей, а я питаю к ней слабость, – жестом указываю на возвышающий впереди храм. С нашей позиции вся его многогранность как никогда хорошо рассматривается. Как и строительные леса, окольцовывающие центральную башню. – Спас на Крови, выстроенный на месте, где убили Александра II, – киваю правее, где раскинулась низкая, но длинная по протяжённости кирпичная постройка. – Бывшие императорские конюшни, – тыкаю пальцем влево, где за деревьями тонкой иглой высится шпиль. – Михайловский замок. А эти доходные дома, – оборачиваюсь назад, к разноцветным зданиям. – Ты хоть представляешь, сколько им лет?

– Представляю, – заверяет меня Демьян с какой-то непоколебимой уверенностью. И я ему верю.

– Ты местный? Родился здесь?

– Вроде того.

«Вроде того». Крайне аргументировано. Впрочем, на откровения я и не рассчитывала, так как уже успела перекинуться парочкой слов с Кирой. Мол, ху из ху и с чем едят этого персонажа.

Из существенного выяснилось мало. Практически ничего. «Ты особой болтливости от Дёмыча не жди. Он на сегодня и так перевыполнил план по речевой активности. Обычно из него слова не вытащишь лишнего».

Миленько. Интересно, мне должно быть лестно от того, что скромная персона имени меня смогла его разговорить? Или стоит обидеться, что именно я встала ему как кость в горле?

Что ж, в любом случае секрет расшатанной нервной системы красавчиков раскрыт. Завтра как набью себе татушку на лбу и устрою ему ещё один эмоциональный всплеск!

– Мне сказали, ты рос в детском доме…

– Сказали ей… – мрачнеет собеседник, догадываясь откуда растут ноги. – У одной рыжей слишком длинный язык.

– Это такая тайна?

Ну вот, мне уже совестно, что я сдала человека.

– Нет. Но это не твоё дело.

Не моё дело. Ладно. Пусть так. Он прав.

Стоим дальше, наблюдая за проплывающим по каналу экскурсионным теплоходом, спешащим присоединиться к сородичам на Неве, где уже общим кортежем выводок пройдётся под разводящимся Александровским мостом.

– Хочу попасть на крыши, – говорю я ради того, чтобы что-то сказать. Потому что мне неловко. Не могу стоять и молчать. Внутренний моторчик требует работы либо конечностей, либо речевого аппарата. – Ты не знаешь, где-нибудь есть незапертые чердаки? Чтоб с красивым видом.

– Знаю.

– Дай адрес.

Демьян отстраняется от железного заборчика, растирая след ржавчины, оставшийся на коже.

– Дай воды, – то ли просит, то ли требует он. Швыряю не глядя. И попадаю. – Мать твою! Ты что творишь?

Зажимаю рот ладонями, чтобы не заржать.

– Прости. Но ты ж сам просил!

– Я просил: «передай, пожалуйста, воду», а не «заряди мне бутылкой по роже и разбей нос!»

Эм…

– А где пожалуйста-то было? Я его пропустила.

– Это подразумевалось, – огрызается тот, сердито протирая ушибленную переносицу. И чего он гонит? Ничего не сломано. Неженка какая.

– Ах, – саркастично фыркаю я. – Ну тогда я, типа, извиняюсь. Мысленно. А-а-а! – пронзительно взвизгиваю, чувствуя, как ноги отрываются от асфальта, и я опасно накреняюсь через ограждение, нависая над водой. Если он сейчас меня отпустит…

– Как думаешь, отомстить тебе или быть выше этого? – насмешливо интересуется голос Демьяна где-то в районе моей пятой точки, светящей задранной юбкой.

– Я не очень хорошо плаваю, – пищу на панике.

Мало того, что плохо плаваю, так мне ещё и абсолютно не хочется барахтаться в грязной застоявшейся воде. Правда, подразумеваю, Игнатенко тоже этого не хотелось делать.

– Ничего. Я брошу, я же и вытащу. Захлебнуться не успеешь. Ну так что, выдерга? Каковы наши дальнейшие действия?

Глава пятая. Куриный супчик, пирсинг и другие приятности

POV Тома

Волосы застилают лицо, кровь приливает к вискам, в ушах начинает шуметь. Демьян смеётся, наслаждаясь моментом, а мне вот нифига не смешно.

– Ты там решаешь или оставляем на моё усмотрение? А то я начинаю уставать, – слышу приглушённо, из-за пульсации в голове.

Сволочь.

Сволочь, сволочь, сволочь!

Почти уверена, что он глумится. Процентов на семьдесят уверена, что не бросит. Иначе Даня потом его по стенке размажет. Однако остаются ведь незадействованные тридцать…

А, может, он маньяк? Может, у него справка есть о невем… невмем… тьфу, невменяемости?

– Не надо, – прошу я.

– Что не надо?

– Не бросай.

– Тогда извинись, – молчу, за что хватка на моей талии чуть ослабевает, и я ещё на пару сантиметров ныряю вниз головой. Внутри всё холодеет.

Чёрт с тобой, золотая рыбка. Плавай дальше, пока в аквариум серной кислоты не добавили. Живая мышка лучше дохлой собаки.

– А-а-а! Прости!

– Что-что? – стебётся, кодла. У кого-то чувство юмора, оказывается, есть. – Я не расслышал.

– ПРОСТИ-И-И!

– Ну, раз просишь. Так и быть, – он возвращает меня на грешную землю, и я часто-часто промаргиваюсь, пытаясь убедить мир не крутиться. С моего лица заботливо смахивают рассыпавшиеся пряди, попутно одёргивая кружева платья. Бережно так, по-братски. – Ты как? Порядок? – киваю. Нерешительно, но всё же киваю. – А ты молодец. Не орёшь и не пытаешься пустить когти в ход.

– Мне нечем, – растопыриваю пальцы, показывая короткие ногти без лака.

Вообще, ещё с утра на них был прозрачный, но он уже соскоблен. Дурацкая привычка. Я поэтому никогда не делаю дорогого маникюра, всё равно деньги на ветер.

Поразительно, но снова зарабатываю в ответ смех. Уже другой. Без ехидства. Мягче.

– Ну что, один-один? Дальше мир-дружба-жвачка? – Игнатенко протягивает мне ладонь.

– Прям дружба? – сомнительно поджимаю губы.

– Ну не враждовать же. Ты ж Данькина.

«Ты ж Данькина».

Ну да, нам ещё долго предстоит вместе куковать, так что собачиться ни к чему. Хотя, наверняка, придётся. И не раз. Тем не менее моя маленькая рука утопает в его огромной лапе.

– Пошли, мелкая, – Демьян тянет её на себя и собственнически обхватывает меня за шею, разворачивая в сторону дороги. – Выгуляю тебя перед сном и поеду домой. В мокрых бутсах не очень кайфово киснуть.

Опускаю глаза на его берцы и…

ТОЧНО! Одежду то высушили, но обувь за такой короткий срок просохнуть бы не успела. Ему, наверное, реально не прикольно ходить и хлюпать.

– Заболеешь, – замечаю я, пытаясь понять, как отношусь к новому уровню наших отношений: приятно ли мне находиться под «его крылом» или не очень. Подумав, прихожу к выводу, что приятно.

А вот обращение «мелкая» больно шкрябает. Понимаю, для него шесть лет, вероятно, разница значительная, но всё же я не пятилетняя девочка. Я девушка.

– Не заболею. Моим иммунитетом гвозди забивать можно. А вот тебе, московскому цветочку, скоро отобьёт всю твою Питерскую романтику. Это летом здесь хорошо: дождь и солнце. Посмотрим, как запоёшь по осени.

– Я приезжала сюда в ноябре. Знаю, какие тут сквозняки.

– Надеюсь, ты запаслась шерстяным платком и валенками? Они тебе пригодятся, – в подтверждение громко и смешно чихаю. Игнатенко согласно кивает, будто заранее запланировал сговор с моим организмом. – Возможно даже раньше, чем можно подумать.

Ничего не отвечаю. Лишь чихаю повторно, особо не акцентируя на этом внимания.

Зря. Очень зря.

Надо было уже в этот момент бежать и накачиваться противовирусными, потому что на следующее утро просыпаюсь и понимаю, что… внимание, барабанная дробь, да-да… я ЗАБОЛЕЛА!

В июне месяце.

Анекдот.

Причём даже знаю, как и когда. Будь неладен кондей в поезде, который хреначил за шиворот всю дорогу!

Приплыла, Радова. Башка чугунная, в носу сдавленность, в горле горчит и больно глотать. Превосходно. Просто офигеть, блин, как превосходно.

И дома никого.

Даня укатил по делам. Что-то по своей старушке Хонде, которую он собирается перепродавать. Так что в квартире я одна и даже представления не имею, есть ли здесь градусник. Не говоря уж о жаропонижающем, а оно мне нужно. Лицо всё горит.

Делать нечего. В состоянии контуженного зомби одеваюсь и выползаю на улицу. Аптека обнаруживается дальше чем хотелось бы, на первом этаже жилого строения, рядом с супермаркетом.

Супермаркет.

Точно, в холодильнике же шаром покати. Даже пиццы вчерашней не осталось. А я есть хочу. Горячего чего-нибудь. Бульончика, например. Он бы сейчас пришёлся невероятно кстати.

Грозя эпично грохнуться в обморок возле яиц и подсолнечного масла, закупаюсь. На четыре, блин, пакета. С которым тащусь обратно как сгорбленная кляча на смертном одре. Давненько так паршиво не было. Я болею редко, но если болею, то звоните в морг и заказывайте хрустальный гробик на колёсиках.

Слабость, ломка, правая ноздря забилась начисто, а кашель сдавливает изнутри, рвясь наружу, но если начну дохать, народ на улице решит, что из меня выходит бес и вызовет экзорцистов.

Двигаюсь заторможено. Настолько, что чёрный Гелендваген едва не отдавливает мне ноги, резко тормозя на пешеходном переходе. Из тачки выпрыгивает Демьян. Он меня преследует? Или у меня галюны на фоне недомогания? После вчерашнего я не рассчитывала увидеть его настолько скоро.

Прохожие, которым он перекрыл зебру, шипят и плюются. Громко плюются. Ядовито. Правда непонятно чего ради: чтобы получить моральное удовлетворение или пристыдить нарушителя. Если последнее, то мимо. Игнатенко, это я уже заценила, гордый обладатель способности не слышать то, чего слышать ему просто-напросто не интересно.

Что ж, и мне снова, видимо, должно быть приятно, что я в радиус его «интересов» всё же вхожу. Хотя бы на правах шибанутой родственницы друга.

– И куда тебя несёт нелёгкая? – он требовательно отбирает у меня ношу. – Больше некому переть?

Меня отчитываюсь за количество покупок? Дожила.

– Я ж не знала, что столько наберётся. Того по чуть-чуть, того, того…

Не добившаяся правосудия сердитая толпа на светофоре торопливо рассасывается, гудя возмущённым роем. Новые потихоньку собираются за спиной, понимая, что не успевают. Начинают нервно сигналить машины, которым Гелик перегородил возможность повернуть. Самые нетерпеливые на низком старте и готовы выскочить разбираться.

– Садись, – Демьян небрежно закидывает пакеты на заднее сидение, кивком веля мне проделать с собой тоже самое.

На самом деле идти остаётся каких-то пару минут, но с учётом того, что я еле передвигаю ластами – с радостью ныряю на пассажирское место рядом с водителем. И ловлю эффект дежавю. Вчера, после прогулки, он точно так же завозил меня домой, когда кругами мы вышли к Исаакиевскому собору, где и обнаружился припаркованный джип.

Заезжаем во внутренний дворик колодца быстрее, чем хотелось бы, но и этого хватает, чтобы мозг дал установку телу расслабиться. Отяжелевшие веки прибалдели и теперь слипаются, поэтому поднимаюсь вслед за широкой спиной на четвёртый этаж чуть ли не по стеночке.

Кое-как вставляю ключ в замочную скважину.

– Пускай брат сам ходит в магазин. Или доставку заказывай. Или не набирай столько, – ругает меня Игнатенко, проходя в обуви на кухне и ставя всё на пол. – Тебе только тяжести таскать. Сломаешься.

Мне, несомненно, приятна такая забота, но в полной мере не могу её сейчас оценить. Не до этого. Так что вместо благодарностей лезу в пакет с эмблемой аптеки и среди тампонов, ватных дисков, жидкости для снятия макияжа и кучи коробочек с лекарствами нахожу быстрорастворимый порошок с жаропонижающим.

Мой лоб накрывает тяжёлая ладонь.

– Да ты же горишь, – присвистывает Демьян.

Он только-только заметил, что рядом с ним шатается ходячий труп? Какой внимательный.

– Это от страсти. Ты ж у нас мальчик-огонь, – фыркаю я, зубами надрывая пакетик и выискивая рядом с раковиной условно чистую чашку.

Тот отбирает у меня лекарство и властным тычком в спину отправляет в гостиную.

– Иди ложись.

– Чайник надо вскипятить.

– Поставлю. Иди.

– Ща, пельмени хоть в морозилку уберу. А то растают.

– ЛЕГЛА, КОМУ СКАЗАЛ!

От повышенных тонов башка ещё больше начинает ныть.

– Не ори на меня, не имей такой привычки.

– Не моя вина, что ты с первого раза не понимаешь. Попёрлась она с температурой! За пельменями. Иди. Я всё сделаю.

– Ой, да и пожалуйста, – давясь новой порцией кашля и на этот раз уже не сдерживая его, уползаю в свою, типа, комнату. Вызывать сатану.

Плашмя падаю на разобранный диван, утыкаясь лицом в подушку и зычно прокашливаюсь. Надо переодеться в домашнее, но у меня нет сил. Потому что это надо снова встать, взять шмотки с кресла, сесть, снять, надеть…

Нет. Не могу. Всё, на что меня хватает – стащить с себя джинсы и с пинка отшвырнуть на пол.

В таком виде меня и находят, а мне… А мне фиолетово. Сил нет двигаться. Но надо. Неохотно принимаю сидящее положение, накидывая на коленки одеяло.

– Держи, – Игнатенко протягивает мне дымящуюся кружку с приятным лимонным ароматом. И горсть противовирусных.

– Я всё брату расскажу, – хмыкаю я, шмыгая заложенной ноздрей.

– Что?

– Что ты меня в кровать уложил и колёсами накачиваешь.

– Это такое «спасибо»? – хмурит брови он, поднимая мои джинсы и вешая их на подлокотник.

Эм… Ладно, уел.

– Пельмени убрал?

– Убрал. Всё убрал. Кости ты зачем брала? Грызть? Это такая диета?

– Это суповой набор. Бульона хотела намутить. Я не завтракала.

Тот долго и тяжело на меня смотрит. Вздыхает. Достаёт из кармана новехонький айфон, на корпусе которого даже плёнка ещё не снята. Набирает кого-то.

– Лысый, – выдаёт он в трубку. – Я не могу сейчас подъехать. Есть возможность перенести стрелку на обед? Или сам его дожмёшь? Годится… Лежи и только попробуй встать, поняла? – а вот это уже адресовано мне и, развернувшись на мысках, Демьян уходит обратно на кухню, продолжая разговаривать с собеседником на том конце. – Это не тебе. Чего? Лысый, отвали…

«Лысый»? «Стрелка»? «Дожмёшь»? Я прошу прощения, но какого…

Сижу озадаченная, тихонько посасываю горячий напиток, приятно согревающий внутренности, и прислушиваюсь к звукам через стенку. Кастрюли стучат, вода из крана течет…

Ёженьки-боженьки, он там что, в натуре суп готовит? Ну знаете ли! Я должна это видеть!

– Куда выперлась? Я кому велел лежать? – тут же встречает меня его сердитое.

– Отвечаю, харе приказывать. Могу ж и поварешкой по морде съездить, – не люблю я властных интонаций. Дома от отца хватило.

– Потом съезжу я. Кому-то ремнём по заднице.

Фи, какая пошлость. Демонстративно высовываю язык, давая понять, что угроза меня нисколько не задела, и тут мой подбородок вдруг оказывается в цепких мужских пальцах. Рот вынужденно остаётся открытым, а голубые глаза с прищуром разглядывают блеснувший в нём металлический шарик.

– И зачем? – спрашивает Игнатенко. – Тоже дух бунтарства?

– Нравится, – бурчу неразборчиво я. Не очень удобно разговаривать, когда тебя так стискивают.

– Считаешь, это красиво?

– А ты у нас консерватор? Женщина в парандже, до свадьбы ни-ни?

– Просто не понимаю.

Смотрит. Уже не на язык. Теперь на меня. Вроде бы обычно смотрит, а меня на липкий пот пробивает. И температура тут совершенно не причём.

– А ты целовался когда-нибудь с девушкой, у которой есть пирсинг? – спрашиваю зачем-то.

Дура, Радова! Вот какого…

– Нет.

– Ну так попробуй. Говорят, очень даже. И речь не только про поцелуи.

Ха. Твоя очередь офигевать, лапуля. Теперь уже от моей прямолинейности. Не ты один умеешь бить ею наповал. И вообще, я болею, имею право пороть чушь.

– Ты ещё такое дитё, – сражает меня его ответ. Нет, не на него я рассчитывала.

– Это плохо?

– Я не связываюсь с малолетками.

Ну знаете ли…

– Как будто тебе кто-то предлагает… – собираюсь вырваться и гордо свалить обратно в комнату, но не успеваю. В замке проворачивается ключ и прямо перед нами в узком коридорчике вырастает Даня.

– Я идиот. Забыл документы на страховку. Пришлось возвращ… – он замолкает, замечая меня, прижатую к стенке в трусах и нависшего надо мной Демьяна.

Глава шестая. Исаакиевский сквер

POV Тома

М-да. Неловко как-то вышло.

Все же слышали крылатое выражение: «картина Репина. Приплыли»? Многие знают, что на ней изображены монахи, заплывшие на своей лодочке в женскую купальню. И лишь единицам известно, что этот самый художник Репин никаким боком не связан с данным полотном.

На самом деле картина под названием: «Монахи. Не туда заехали» принадлежит кисти Льва Соловьёва, но из-за того, что оно много лет провисело в галерее рядом с другими работами Репина, а их стиль весьма похож, память решила поиграть в «куча-малу». Фраза же «Приплыли» приклеилась исключительно благодаря аналогии с репинским полотном «Не ждали». С ним уж точно все знакомы.

К чему я всё это? Да ни к чему. Это я мысли пытаюсь отвлечь, пока топчусь на месте и сгораю от стыда. Зато мой подбородок перестают стискивать. Тоже плюс.

– Тома, иди в комнату, – просит брат.

Просит спокойно, голоса не повышает, но я ведь росла с ним и прекрасно знаю, что уж лучше бы он кричал. Типа поорёт, успокоится, а там и полегчает. Но если тот разговаривает вежливо, то всё… сушите вёсла. Так же вежливо тебя могут и прибить. Моим обидчикам во дворе всегда прилетало из тишины. Без долгих демагогий.

Прекрасно знакомая с этой чертой, послушно ныряю в гостиную, отгорождаясь дверью, но прижимаюсь к ней ухом так, чтобы не пропустить ни слова. Мальчики большие, сами как-нибудь разберутся. Лезть не хочу. А вот подслушать – дело святое.

Несколько секунд царит гробовое молчание. Потом слабый шлепок, как если бы кто-то приложился лопатками об препятствие.

– Это. Моя. Сестра.

Ух, понеслось.

– Расслабься, Дань. Ты вообще не так всё понял!

Смешно, но это действительно так.

– Так же как с Леськой?

Та-а-ак. Что за Леся?

– Эй, вот её только давай не будем приплетать. Мы вроде давно всё выяснили.

О, как.

– А на этот раз что? Моя сестра тоже сама на тебя полезла?

– Так, умерь гонор, окей? Не распыляйся.

– А тебя чтоб я близко больше не видел с Тамарой. Сорвался он вчера прогуляться! Теперь понятно, для чего.

Ой, Даня. Ерунду говоришь.

– Понятно, – слышу я спокойный голос Демьяна. – Сейчас бессмысленно разговаривать. Закончим, когда остынешь. Курицу не перевари. Больной ребёнок супа хочет, – снова наступает тишина, следом хлопок. Ушёл. Кто-то явно не любитель оправдываться.

Стою, не шелохнувшись. «Больной ребёнок» царапает не хуже, чем «малолетка». Даже больнее. Да. Для него я ребёнок. Ни разу не девушка. Хоть в трусах перед ним прыгай, хоть голышом. Обидно.

С ватной головой и лёгким ознобом натягиваю на себя шорты и выхожу к брату, неуверенно застывшему возле разделочной доски с нарезанной морковкой.

Даня слышит меня, но не оборачивается.

– Тебе следует перед ним извиниться, – застываю позади.

– В самом деле?

– Ты правда всё не так понял. Я сама к нему выперлась. Он лишь помог довезти продукты.

– Ну да. Оно и видно.

– Брось. Ты сам слышал, я для него ребёнок.

Тот хмуро оборачивается ко мне.

– А ты бы хотела, чтоб было иначе?

– Ну… – теряюсь. Заметно теряюсь.

С одной стороны, такое равнодушие действительно уязвляет. С другой… у меня ведь нет видов на Игнатенко. Его типаж в принципе мне не импонирует.

Да, красавчик, но красавчик закрытый, холодный и не понимающий шуток. А его интонации? Сразу папу вспоминаю, рядом с которым чувствуешь себя вечно виноватой.

Однако мою заминку брат воспринимает по-своему.

– Том, держись от него подальше.

– Почему? Потому что он твой друг?

– Потому что ты его не знаешь. Он… не такой, как ты думаешь. С ним… не безопасно.

Оу.

– Пролёт, Радов. Если хотел напугать, затея провалилась. Только интриги нагнал.

– Какая к чёрту интрига? – психует Даня. – Прямым текстом говорю: он не для тебя. Он из другого мира, в который тебе соваться не стоит.

Ну… Я, конечно, догадываюсь, что чувак, разъезжающий на Гелике, добряшкой-миссионером вряд ли окажется, однако что-то он совсем уж нагнал на его персону таинственности.

– А тебе можно? – резонно замечаю я. – Вы же кореша. Когда спелись правда непонятно, ведь я про него узнала-то только вчера. Как вы познакомились? И что за Леся?

Моя осведомлённость брату не нравится.

– Подслушиваем, да?

– А то не знаешь, что я это делаю лет с тринадцати. Так что за девица?

– Неважно.

Ага. Кто-то стыдливо глазки прячет. Есть от чего краснеть?

– Это ласковое: не суй нос не в своё дело?

– Это вежливое: не задавай лишних вопросов.

– Прекрасно. Тебе очень повезло, что я сейчас не ахти соображаю. Так что живи. Пока что. Но допрос не окончен. Помни про это.

Мой потный лоб накрывает тёплая ладонь. Ого. Меня сегодня прям все жаждут полапать.

– Ты ж температуришь, – доходит до братика.

– Что, правда? Офигеть. Инфа прям на соточку.

– Язва.

– Тызва.  Мызва. Больше скажу, ты только что запорол мне халявный куриный бульон, сделанный заботливыми мужскими руками. Так что марш к плите и чтоб без горячей тарелки передо мной не появлялся. А я пошла валяться. А то ща в обморок грохнусь.

***

Три дня.

Меня запирают дома на три дня, приговорив к лечению через скуку и антибиотики. Все планы по одному месту, не говоря о том, что запасные ключи Даня у меня временно забирает. Типа, чтобы вирусная бактерия не шаталась по городу, пока окончательно не оклемается.

Обижаться нет смысла. Просто я ещё в тот же день лыжи успела навострить в сторону Петропавловской крепости, когда жар спал к вечеру, но сбежать не получилось. Нянька поймала на лестничной клетке. А на следующий день свалила на работу, посадив меня под арест.

Зашкаливающее веселье, блин.

Не имея другой возможности развлекаться, дорываюсь до генеральной уборки. Масштабной. Брат, когда вечером возвращается, едва не оказывается погребённым под баррикадой мусорных мешков, возвышающейся опасно накренившейся Пизанской башней.

Зато квартиру теперь не узнать. В комнатах даже светлее стало после того, как я выдраиваю до блеска старые двухкамерные окна, едва не сигая ласточкой вниз, вслед за уроненной тряпкой.

Под перестиранной, выглаженной и убранной в шкафы одеждой проявляется новая мебель. А под завалами многочисленных коробок со строительным мусором, оставшихся со времен ремонта, свежий паркет. Видно, что после покупки в хату нехило вложились на марафет. Где только такие деньги взялись?

За время «изоляции» дважды натыкаюсь на загадочную девушку напротив, но оба раза она ускользает быстрее, чем я успеваю среагировать. Шустрая. Но ничего, я уже загорелась. Поэтому караулю её весь следующий день, сидя на подоконнике и делая зарисовку противоположной жилой стены дома в скетчбуке. Со всеми деталями: котом на втором этаже, свесившим лапки в открытую форточку и умирающим от нехватки солнца фикусом в синем горшке на третьем.

Старания себя окупают. Замечаю знакомый силуэт и резво подскакиваю на месте, размахивая руками, как ветряная мельница. Замечает. И замирает в нерешительности. Жестом прошу её подождать и лечу в комнату, к рабочему столу брата. Где там я у него бумагу А4 для принтера видела?

«Я ЕГО СЕСТРА», – приклеиваю к стеклу надпись, выведенную большими чёрными буквами.

Девушка смеётся. Делает ответный жест, типа, «ван сек» и через минуту мне приходит сообщение тем же способом:

«ПРИВЕТ», – и улыбающийся смайлик.

«Я ТОМА», – пишу на обратной стороне.

«КСЕНИЯ».

Начинаю писать новое сообщение, но листа не хватает. Да, это вам не текстовой файл. Ладно. Тыкаю ей вниз, во дворик, делаю пальцами "топ-топ" и изображаю, будто пью чай. По-моему, всё предельно доходчиво. Девушка ребус тоже разгадывает, согласно кивает и скрывается из виду.

Наскоро одеваюсь, закидываю в рюкзак кошелёк и… вспоминаю, что запасных ключей у меня по-прежнему нет. Блин. Так… окей, пойдём по сложному пути. Я его тут обнаружила, когда окна вылизывала.

Распахиваю настежь скрипучую створку на кухне, без особого воодушевления гляжу на укатанный внизу асфальт и, перекинув ноги через раму, хватаюсь за старую скрипучую лестницу, пролегающую по внешней стороне. Ей не пользовались, наверное, со времён строительства. Надеюсь, ржавый метал выдержит.

Ну да, я чеканутая шизойдная бестолочь, мечтающая стать красивой кляксой у парадной ради стаканчика кофе с незнакомкой. Могу, умею, практикую.

– Ты сумасшедшая, – Ксения встречает меня внизу с ошалевшим взглядом.

– Как сказал самый известный пират в мире: «да и слава богу! Нормальному не пришло бы такое в голову», – последние полметра спрыгиваю в пустоту и отряхиваю покрасневшие от натуги ладони.

Уф, не сорвалась! Выдержала лесенка. Хорошая лесенка. Замечательная лесенка. Один раз опасно просела, конечно, но ничего. Всякое бывает. Зато какой адреналин. Ни с каким парашютом прыгать не надо.

– А почему не по нормальному?

– Потому что мой брат домашний абьюзер, – насмешливо подмигиваю удивлённой девчонке.

Ха, девчонке. Ну так-то она старше меня. Наверное, ровесница Дани. И вблизи ещё миловидней. Лицо такое симметричное, женственное, а глазки добрые-добрые. Причёска красивая. Цвет переливается в двух палитрах тёмного шоколада, а кончики каре завиваются, озорно играя по обнажённым плечам.

На Ксюше надета тонкая маечка. Без нижнего белья. Тот случай, когда оно и не нужно. Всё целомудренно, без вульгарности. Везёт же куколкам с мини-формами. С моими размерами, причём не такими уж внушительными, я даже дома не могу позволить себе ходить и трясти чреслами. Папа и брат – это мужчины, в первую очередь. Только потом родственники. Так что у нас такое было не заведено и сколько себя помню приходится пережиматься натирающими лифчиками.

Поправляю убежавшую на локоть лямку джинсового укороченного комбинезона под которым прячется кисло-зелёный топ. В тон шапке. Тонкой, лёгкой, машинной вязки. Люблю шапки. Можно сказать, у меня на них фетиш. Моя скромная коллекция насчитывает штук тридцать различных кепок, шляпок, бандан и вот таких «гондончиков с мешком сзади».

С детства питала к ним слабость, словно они дарят какую-то защиту. Ну как шапочки из фольги, не дающие телепатам пробраться в голову. Но это тогда, сейчас же всё куда прозаичнее. Волосы у меня длинные, корни пачкаются быстро, мыть замучаешься, а так нацепил шапку и можно не париться. Отличная отмазка когда лень с феном прыгать.

– Ну что, Ксюха, – хитро играю бровями, беря её под ручку и увлекая к арочному проёму, ведущему в цивилизацию. – Пошли сдаваться. Давно живёшь тут?

– Месяца четыре.

– И сколько из этого времени ты влюблена в моего брата? – ловлю сконфуженный взгляд. Кто-то готов под землю провалиться.

– Что, так заметно?

– Что ты вуайеристка, подглядывающая за мужиками в окна? – хихикаю я, дружелюбно пихая её бедром. Если от стыда можно воспламениться, то кое-кто уже на подходе. Несите огнетушитель. – Да расслабься. Я б за красивым парнем тоже подглядывала б. Ещё и с биноклем. Да я б к нему на балкон залезла, чего уж. По соседки соли одолжить. Вдруг прокатила бы большая светлая любовь с первого взгляда.

Выходим на оживлённую улицу, мгновенно теряясь в шумном ритме города. Машины едут, промоутеры завывают в рупоры, с экскурсионных теплоходов играет музыка, народ галдит, солнце слепит, тучки то набегают, то суматошно разбегаются по углам, а от каналов тянет тиной и прохладой – всё, как и положено Санкт-Петербургу в конце первого летнего месяца. Отпад!

Увлекаю Ксюшу к Каменному мосту, а через него по Гороховой улице к Красному, но переходить его не переходим. Сворачиваем налево и дальше идём по набережной.

– Я не специально, правда, – оправдывается Ксюша, когда «Магазинъ у красного моста» с возвышающейся остроконечной башней остается позади. – Просто у него всегда шторы раскрыты и мне хорошо видно по вечерам, как он готовит на кухне… Всегда один.

Готовит? Заварить «Ролтон» – это ещё не готовка.

– А почему не пробовала познакомиться?

– Не знаю. У меня работа, ординатура, дома редко бываю. Он на мои окна в жизни не смотрел, а караулить… ну…

– Поняла. Караулить парня у подъезда с цветами – это только я могу, – хмыкаю я, в очередной раз ловя на себе её удивление. – Да там парень был как девочка. Ноющая и жалкая. Вот я с ним и расставалась соответствующе. Постебать хотела.

Доходим до широкого Синего моста и, минуя Мариинский дворец, сворачиваем к памятнику Николая I, окруженному двуярусными автобусами возле которых толпятся галдящие китайцы с профессиональными фотиками на шее.

Делаем кружок, ненадолго тормозя возле мемориального столба с отметками уровня воды и дальше идём к скверу возле Исаакиевского собора. Закупаюсь у бабульки-торгашки обжаренными семечками. Чуть дальше у дедка – клубникой и черешней в пластиковых стаканах. Всегда покупаю у стариков, даже если в магазине стоит дешевле. Совесть не позволяет пройти мимо. А вот милостыню никогда не даю. Двойные стандарты.

Финальной закуской становится пакет маринованных огурцов. Не спрашивайте, зачем. Просто купила. И это я от квашенной капусты отказалась. Решила, что руками есть не очень будет. Я ж не хрюня.

Зависаем в цветущем сквере, в стороне от лавочек. Народ часто устраивает себе привалы на газоне, тоже самое делаем и мы. Чистый кайф. Не передать как это круто: валяться на свежее подкошенной траве и поедать условно помытую заботливыми стариковскими руками клубнику, заедая всё малосолёными огурцами.

Разговор с новой подружкой у нас клеится складно. Без неловких пауз. В этом деле я мастер, любую брешь заткну словесным поносом, но не скажу, что прям часто использую суперсилу. Ксюша оказывается нормальной девчонкой. Своей, так сказать. Без дешёвых понтов.

И скромняшкой. Практически запихиваю ей в рот черешню, а то сама она брать, видите ли, стесняется. А смеётся красиво. В отличие от меня. Я если ржу, то все ослы разбегаются, а у неё утончённо получается, как у благовоспитанной барышни.

Узнаю, что Ксюша из Ростова. Приехала сюда в прошлом году, продолжает учиться. Работает стоматологом в госклинике где-то неподалёку, потому и квартиру выбирала так, чтобы пешком можно было дойти.

Зубодёриха, жесть.

Кто бы мог подумать, что такое хрупкое нежное создание на самом деле монстр со сверлом? Я только представила этот звук, а у меня уже две мои дырки с отковырянными пломбами заныли. Привет последствия любимой сгущёнки.

Мы сидим так часа два, не меньше, наслаждаясь погодой, видами и теплом. И купленным в передвижном фургончике на колёсиках кофе. Солнце потихоньку начинает уходить за собор, чьи монолитные колонны и сверкающий золотом купол вызывают прямо-таки неподдельный трепет. Будь я одна, зарисовала бы этот ракурс, но ничего. В следующий раз.

Про телефон вспоминаю случайно, когда лезу за семечками. И обалдеваю. Восемнадцать пропущенных с двух разных номеров. Один узнаю сразу – Данин, помню его наизусть, но на новую симку пока не занесла в контакты. А вот второй неизвестный. Он же начинает бесшумно звонить прямо у меня в руках. Эй, а звуки где? По ходу опять напортачила с громкостью, пока видосики в туалете смотрела.

Осторожно нажимаю зелёную кнопку. Вдруг рванёт.

Рвануло.

– Сподобилась, наконец! Ты, блин, где? – орут на меня. Голос знакомый.

– Э-э… Я, блин, здесь. А ты, блин, кто?

– Конь в пальто. Не слышу ответа!

Всё. Вкурила. Уж эти властные ноты-то спутает? Тут я, конечно, дала маху. Кто ж Демьянушку-то не узнает и его командорские замашки?

– И не услышишь. Я же уже говорила, харе орать. Я тебе кто, собачонка?

– Ты заноза в заднице, – в динамиках раздаются характерные помехи, как если бы трубку отобрали, после чего мне отвечает совсем другой голос. Вот его узнаю сразу. – Радова, где ты?

– По жизни или по геолокации?

– РАДОВА, ТВОЮ ЗА НОГУ!

Чуть отстраняю телефон от уха, чтоб не оглохнуть.

– У Исаакиевского я. В парке.

– Сиди там и жди. Только попробуй рыпнуться, урою… У Исаакиевского она, – приглушённо бросает брат кому-то, догадываюсь кому, после чего звонок обрывается. Успеваю напоследок услышать рёв мотора и злобное водительское: «Куда ты прёшь, мудила? Видишь, я еду?».

Удручённо присвистываю, встречаясь взглядом с растерянной Ксюшей.

– Принц твой мчит на всех парах со сварливым скакуном в комплекте, – коварно скалюсь я. – Сейчас знакомиться будешь. Учти, слов обратно не берём и заднюю не сдаём. Он мирный, хоть и с придурью. Весь в меня. А рядом со мной, если что, даже попугайчик Кеша страшный в гневе пеликан.

Глава седьмая. Попробуешь?

POV Тома

– О, а вот и обещанный конь в пальто. А верхом на нём бурёнка в латах, – лежу на спине, растопырив ноги и разглядывая почти безоблачно небо, когда надо мной нависают два мужских силуэта. – Солнышко-то не закрывайте, загорать мешае… А-а-а! Хелп, сос, караул, ахтунг! Убивают! – в следующую секунду спасаюсь бегством.

– А ну иди сюда, егоза! – шикает Даня, надвигаясь в мою сторону. – Как тебе мозгов хватило в окно сигать? Ты представляешь сколько лет этой лестнице? Ты понимаешь, что могла сорваться? – Это… это… – он стискивает воздух скрюченными пальцами, подыскивая нужное определение.

– Безответственно и глупо, – подсказывает Демьян, даже не удосуживаясь поднять в мою сторону головы: стоит и ковыряется в телефоне. Весь такой небрежный: рука в кармане, на моське солнцезащитные очки, хаос на башке. Типа: я тут случайно оказался, сам не понял как.

Ну нормально вообще, а? Вот чего он лезет? Ну тыркается и тыркается. Нет же, в каждой бочке затычка. И где его хвалённая молчаливость? Я у него типа речевого криптонина? Вызываю неутолимый зуд полялякать?

– Именно! – согласно кивает Даня, устав душить невидимку и намереваясь теперь добраться до хрупкой сестринской шеи. Ой, ей. Опасность. На меня наступают, я же резвым зайчиком отпрыгиваю назад, вырисовывая по полянке круги. Прыг-скок, прыг-скок. – Ну и куда ты драпаешь? А ну иди сюда! Уши надеру, мелюзга! Так надеру, на Дамбо будешь похожа!

– Не пойду. Мне они и такими нравятся!

– А я тебя не спрашиваю! Быстро подошла!

– А вот фигу! Не поймаешь, не поймаешь, не поймаешь! – за неимением вариантов прячусь за сидящую Ксюшу, растерянно наблюдающую за нами с поднесённой к губам, но так и не надкушенной клубникой. – Три-четыре, я на перерыве! – делаю стойку «я в домике». – На перерыве, говорю! Значит, трогать нельзя. Ты лучше женской красотой полюбуйся! А то ж так мимо и пройдёшь.

– Чё? – озадаченно моргает тот.

– Ничё через плечо, и через колено сальто. Говорю, Ксения это! – тычу в неё пальцами, как сигнальными стрелочками, чтоб наверняка заметил. А то слепошарый брат у меня какой-то оказался. Дальше носа своего не видит. – Ксюх, а эта бесчувственная чурбашка – Даня. Скажи чурбашке «при-и-ивет», – поднимаю её руку, изображая за неё приветственное махание.

– П-привет, – робко отзывается она. У-у-у, тихоня. Ну да ладно. За миловидное личико можно простить.

– Привет, – во, вот теперь непутёвый родственничек рассматривает куколку уже внимательней. И от меня отвлекается. Славненько. Значит уши мои останутся прежними: миниатюрными и хорошенькими.

– А вы, мальчики, смотрю, уже помирились?

Вопрос предназначается скорее брату, но Игнатенко сподобляется-таки отвлечься от своего увлекательного занятия и обратить внимание на меня. Какие почести, право.

– А мы ругались? – умеете одной надменно вскинутой бровью закапывать людей? Он умеет.

– Не знаю. Вам виднее.

– Ты права. Нам виднее, – отрезает тот и больше в дискуссию не вступает. Вот так, да? Зашибись. Когда звонил, орал, значит, а теперь: я не я, и хата не моя? Не видел, ничего не знаю, мимо не пробегал? Ну да, не барское это дело, с плебеями якшаться. Прям бесить начинает.

В воздухе свистит румяная черешенка. Описывает кривую дугу и прилетает Демьяну чётко в правое затемнённое стёклышко.

– Воу, да я снайпер! – недоверчиво моргаю, поражаясь собственной меткости. Всю жизнь жвачки мимо урны летают с расстояния трёх шагов, а тут на те, попала. Ну вот чем не закон подлости?

Айфон медленно убирается в задний карман, а очки стаскиваются с каменной морды. Зубы сжаты, подбородок подрагивает, на виске венка пульсирует. Ну пипяу…

– Это что … было? – каждое слово как молотком по кривому гвоздику.

Отлипаю от Ксении, озадаченно почёсывая лоб и поправляя уползшую на затылок шапку.

– Виновата. Шальная пуля.

– Шальная п… Слушай, – Игнатенко смотрит на Даню с надеждой. – Можно я ей руку сломаю? Я легонечко. Она ж сама нарывается.

– Нельзя.

– Ну тогда всыплю чуть-чуть.

– Сам всыплю. Когда домой вернёмся, – обещает брат.

– Тю, – мне только и остаётся, что обиженно губы надувать. – А девочек, между прочим, бить нельзя. Девочка может и дать сдачи. Лучше вон, – кивок на Ксюшу. – Развлеки девушку. А я ща быстренько. Туда и обратно. Как хоббит.

– Куда: туда и обратно? – не понял Даня.

– Куда-нибудь, где есть буква «Ж». Кофе дошёл. За шмотками следите только. Чай казённое, – перескакиваю брошенный на траве рюкзак и решительно подгоняю Демьяна в спину, увлекая за собой. – И ты пошли.

– Эй, он там зачем? – по строгому возгласу брата очевидно, что мальчики хоть и помирились, да только всё не так просто в Датском королевстве.

– Как зачем? А если меня украдут? Расслабься. Никаких сюсюканий в грязной кабинке, – успокаиваю его я. И хитро добавляю, помятуя недавний разговор про «держись подальше». – Дикий животный секс. Не более.

– Радова, твою мать! – догоняет меня сердитый окрик.

– Шучу! – увожу Игнатенко в тень густой цветущей аллеи на границе сквера. Хорошее место, чтобы притаиться.

Осторожно выглядываю из-за широкого древесного ствола, высматривая оставшиеся на газоне точки. Секунда, десять, двадцать… Вижу, как Даня присаживается рядом с Ксюшей.

Хорошо. Очень-очень хорошо.

Довольно улыбаюсь самой себе, но моментом серьёзнею, встречаясь с ледяными свёрлами, пронизывающими меня насквозь. В попытках спрятаться только сейчас понимаю, что стою, буквально вжавшись в Демьяна.

Ой-ёй-ёшеньки ё-ё…

Мы так близко. Чувствую грудью его размеренное сердцебиение. А вот моё сбивается. Терпкий запах одеколона окутывает в дурманящий саван, щекоча ноздри и заставляя думать совсем не о том…

– Ну и что за цирк? – разносится холодное над ухом.

Смотрю на его губы, вижу, как они двигаются, но не слышу ни слова. Э-э-э… Он что-то спросил, да?

– М-м? – мычащая дура, блин. Пора включать мозг. Давай, заводись моторчик, не подводи хозяйку!

– Говорю, цирк на кой устроила?

– Свахой на полставки подрабатываю. Хочу людям личную жизнь наладить.

– А себе помочь не хочешь? – тот вопросительно отстукивает по моему лбу барабанную бровь. – Брат уже больницы начал обзванивать. Думал, переломанную всю найдём. Исчезла: окно нараспашку, двери заперты. Записки нет, на телефон не отвечает, ищи – сыщи. О себе не думаешь, о других подумай. Он же отвечает за тебя. Волнуется.

– А ты?

Вопрос вылетает, и мозг такой тут же: «ЧТО ЗА…».

Я реально что это сказала? Офигеть от собственной глупости не успеваю. Мы рывком меняемся местами. Теперь вжата в дерево я. Судорожно сглатываю, переставая дышать, когда Демьян опасно близко склоняется к моему лицу…

Щеку опаляет обжигающее дыхание с привкусом сигаретного послевкусия. Дезориентация полнейшая. Прикрываю глаза, буквально дурея от накатившей волны мужского тестостерона, готовой снести меня с ног.

Вау. Это реально мощно.

– Что я? – шепчет он так вкрадчиво, что внутри всё цепенеет. Просто это… слишком горячо. Слишком.

Молчу. Не потому что нечего ответить, а потому что не могу. Алфавит помню, а в каком порядке буквы складывать забыла. Стою и потею, незаметно вытирая мокрые ладошки об комбинезон.

– Волновался ли я? За тебя? – Демьян продолжает издеваться. Именно, что издевается. Играет, как кошка с мышкой. Нависает, опираясь согнутой рукой об древесный ствол и жмётся всё ближе, ближе, ближе… А я от этого потею все сильнее, сильнее, сильнее. – А должен? – ухмыляется он, блуждая кончиком носа по моей коже и вызывая что-то нереальное из нутра. То ли хрип, то ли всхлип, то ли скуление.

Нет. Не пойдёт так. Не хочу быть мышкой.

Пытаюсь отпихнуть Игнатенко, но тот без особого труда перехватывают меня за запястье, сложным взглядом разглядывая татуировки: молнии, звёздочки, надписи, крестик, булавку. Кристально чистые голубые глаза скользят выше, какое-то время рассматривают сизо-жёлтый расплывшийся на плече синяк (собственно, его же подарок), после чего встречаются с моими.

Сердце сдувается как воздушный шарик, но глаза в глаза длятся недолго. В какой-то момент его внимание переключается ниже. Теперь он разглядывает мои губы. Не так, как я. Я на его пялилась оловянно и в прострации. Демьян же смотрит на них задумчиво, словно взвешивая «за» и «против».

В приглашающем жесте чуть приоткрываю рот, обнажая влажную дорожку зубов.

– Попробуй. Вдруг понравится, – предлагаю я, поражаясь собственной смелости.

Нет, я не из робкого десятка, и с ровесниками никогда не трусила, если дело касалось всяких там лямур-тужуров, но с ним всё иначе. Он другой. Взрослее, взыскательней, требовательней, однако…

Однако я бы хотела, чтоб он меня поцеловал.

Сейчас…

– Ты даже не представляешь, о чём просишь.

– Поэтому и хочу попробовать, – в горле пересохло, так что говорить удаётся с трудом. Дышу рвано и часто, присвистывая через раздувающиеся ноздри. Грудная клетка вообще ходуном ходит. И не поймёшь, от чего так колбасит: от страха или в надежде.

– Я просто так не целуюсь. Уверена, что готова идти до конца?

Глава восьмая. Приёмная комиссия

POV Тома

Идти до конца?

До конца – это… я правильно поняла, да?

Нет. Разумеется, нет. Перебьётся. И не потому что не хочу, а потому что лучше он пускай думает, что офигеть как много потеряет, чем обнаружится, что всё до печального уныло. Потому что мой опыт в соблазнениях прочно обосновался в зоне низких температур. Он не скромный – он никакой. Резиновая Зоя в магазине для взрослых лучше флиртует, чем я. Да и не только флиртует.

С вечными запретами отца было не так много возможностей прокачивать свою сексуальность, от чего та теперь болтается лишним прицепом: пыльная и незадействованная. Короче, запомниться мне особо нечем. А раз нечем, то лучше сидеть на жопке ровно и делать вид, мол: «ты упустил шанс на лучший секс в своей жизни, а второго я не даю, так что катись рулетиком».

Снова молчу. На этот раз хочу и могу много всего наговорить, чтоб прям шлефануло хорошенько по его харизме наждачкой фирмы «накусь-выкусь», но молчу. Ходячий мем к приколу: ёжики кололись, но продолжали жрать кактус.

Тишину воспринимают по-своему.

– Я так и думал, – чувствую, как Игнатенко отступает назад, запах сигарет и одеколона практически исчезает, уносимый ветром. – Но это к лучшему. Нам не стоит начинать то, чему всё равно нет продолжения.

– Потому что я не в твоём вкусе?

– Потому что ты сестра моего друга, а я вроде как дал ему слово. Ну и да, от моего вкуса ты далека. Уж извини.

– Извиняю.

Ауч. Как больно кусает за пятку уязвлённое самолюбие. Да он просто мастер на невербальные оплеухи. «Малолетка». «Ребёнок». «Не в моём вкусе». Так чего ж тогда только что жался ко мне со своей эрекцией? Будто я не чувствовала.

– И куда ты пошла? – окликает меня Демьян, когда я без предупреждения стартую к проезжей дороге. Не бегом, но быстрым шагом. Пешеходный переход неблизко, так что пробираюсь через ряд припаркованных машин и быстренько перескакиваю на другую сторону, отказываясь возле высоких окон «Англетера» – той самой гостиницы-ресторана, в номере которого нашли повесившегося Есенина. Романтика. – Тома! Тамара! – он нагоняет меня, хватая под локоть. – Я вопрос задал, куда тебя несёт?

Округляю глаза, всем видом намекая, что он дебил.

– В туалет, – развожу руками, словно это подразумевается само собой. – Забыл? Я не шутила. Мой мочевой пузырь требует релаксации.

Опять смотрит. Не верит? И правильно делает. Это отговорка. Мой мочевой пузырь вполне может подождать, а вот желание кусать локти от обиды хлещет через край.

Не сразу, но получаю согласный кивок.

– Пошли. В Александровском саду был.

И мы идём. Правда идём. Будто сама я до сортира дойти не способна. Так и хочется поинтересоваться: будут ли мне туалетную бумагу под дверцу просовывать с таким же рвением?

Уходим с Вознесенского проспекта на Адмиралтейский, дожидаемся зелёного светофора и попадаем в большой парк. Уютный, цветущий, разукрашенный яркими клумбами и усыпанный множеством песчаных дорожек.

Одноэтажное строение общественного заведения находится без проблем. Поразительно, но внутрь мне благодушно разрешают отправиться одной. Хоть в чем-то доверяют. Демьян остаётся на улице, тормознув в паре шагов от палатки, торгующей магнитами, брелками и прочей сувенирной ерундой. Идеальная точка для бизнеса, потому что туристов в этом месте уйма. В одной только очереди в туалете передо мной оказываются четыре японки и три европейки. Стоят, щебечут на своём. Так прикольно их слушать.

В женской уборной на два работающих унитаза зависаю дольше, чем планировала. Особенно после того, как пропускаю вперед двух мелких девочек, вцепившихся матери в юбку. Эти уже наши, руссиш. К тому моменту, когда выхожу из ароматного ада со слезящимися от рези глазами, обнаруживаю свою свиту в полном составе.

Ксюша с мягкой улыбкой протягивает мне рюкзак. Даню замечаю у киоска с мороженым. Игнатенко, усевшись на низкий заборчик, окружил себя ореолом табачного дыма и опять ковыряется в телефоне. Блин, да что у него там такого важного? Тиндер? Порнушка? Персонажи в Симс вечно голодные?

– А где цветы? Где вспышки камер? Красная ковровая дорожка? – насмешливо интересуюсь я. – Я на меньшее не согласна. Хочу фанфар. Я выжила и не провалилась в толчок. Разве это не сенсация? Иначе причин такой делегации не понимаю.

– «Лакомка» сгодится? – вернувшийся брат протягивает нам с Ксюшей по мороженому. – Со сгущёнкой не было.

– Сгодится, – выбор одобряю. Лучшее средство от депрессии – шоколад. Депрессией пока, конечно, не пахнет, но профилактику никто не отменял. – Вы тут что забыли? Не могли на травке подождать?

– На травке скоро мокро будет, – тот кивает на затянутое тучами небо. О, и правда. Пока я отжигала с японками, погодка начала портиться. Судя по всему, общается дождь. Да и ветер усилился. Прикольно. Чисто Питерская погода. – Пошли в сторону дома. Ща ливанёт.

– Не хочу. Я три дня торчала в четырёх стенах. Хочу прогуляться.

– Под дождём?

– А чего бы и нет? Надолго не зарядит. А я хочу остаться на развод мостов.

– Систр, мне завтра на работу.

– Ну так иди! Ксюшу, вон, проводи. Вам как раз по пути.

– А тебя потом где искать?

– На товарняке, переправляющем рабынь через Финский залив. Ну хорош уже, правда, – на эмоциях повышаю голос, привлекая лишнее внимание. – Долго это будет продолжаться? Я в понедельник поеду документы подавать, к приёмной комиссии ты тоже меня за ручку поведёшь? Я совершеннолетняя, хватит обращаться со мной, как с младенцем!

Замолкаю, громко выдыхаю и понимаю, что полегчало. Я люблю Даню, понимаю, что для него я навсегда останусь мелюзгой с бантиками и зелёнкой на носу, но я жутко устала от гиперопеки. Устала, что меня не воспринимают всерьёз. Что для всех я неспособное отвечать за свои поступки дитё. Дома постоянно тыкали носом и тут продолжается.

На-до-ело.

Ожидаю очередную лекцию, но вместо этого брат лезет в карман и протягивает мне ключи.

– Только осторожно, ладно? И не допоздна. Если что, сразу звони. И звуки на телефоне включи. Дождь начнётся, спрячься где-нибудь. Ты ещё не до конца выздоровела.

Ого! В туалете распылялся какой-то газ? Я чем-то накачалась? Что за галюнчики такие пошли? Братик готов принять поражение? А может, хи-хи, он просто хочет побыть подольше наедине с новой знакомой?

– Так точно, – салютую ему ребром ладони ото лба. – Разрешите выполнять?

Разрешает. Может и не разрешает, но отпускает с богом. Ура-а! Должен же был и на моей улице, в конце концов, перевернуться грузовик с ништяками. А раз я дорвалась – держитесь! Бродить босиком под тёплыми дождями я обожаю, но в этот раз, когда непогода накрывает-таки город, сдерживаю слово и ныряю под своды здания Адмиралтейства. Там и пережидаю короткое наступление тучек.

Кому как, а мне круто одной. Пускай не посидишь толком нигде теперь, мокро, это не мешает наблюдать за суетливостью собирающейся на берегу Невы толпы и слушать уличных музыкантов, которые едва на небе забрезжил просвет, с готовностью расчехлили инструменты.

Самое волшебное – движуха в саду Зимнего Дворца, там собирается в основном местная молодёжь. Народ отдыхает, и я отдыхаю вместе с ними, заряжаясь той лёгкостью, что от них исходит. Такие простые, раскрепощённые. Без загонов. И практически все друг друга знают. Так что я тут вроде белой вороны, но вставленные в уши наушники с выключенной музыкой без труда превращают человека из «ты никому тут не сдалась» в «это вы мне нафиг не упёрлись, у меня своё тынц-тынц».

Сижу воробышком на спинке скамейки возле работающего фонтана, наблюдая за жизнью вокруг, когда мне приходит сообщение с неопределённого номера:

«В понедельник во сколько тебе надо?»

Так. Меня терзают смутные сомнения. Уж больно циферки на конце знакомы: 3355. Залезаю в список входящих. Точно. Номер Демьяна.

Офигеть.

Он ушёл вместе с остальными: только Даня с Ксюшей в сторону Невского, а Игнатенко на парковку обратно к Исаакиевскому. Даже "пока" не сказал. А теперь вдруг сообщение?

«Сначала по этой линии пройдусь. Потом поеду на Спортивную»,

– отсылаю я с взявшейся не пойми откуда робостью.

«Я не спрашивал, куда. Я спросил: во сколько»

Опять командует?

«Не знаю я. Как встану, так поеду.

Часов в девять где-то»

Зачем он интересуется? Уж не хочет ли…

Подсознательно догадываюсь, что будет дальше, и всё равно удивлённо ойкаю, когда приходит ответ.

«В девять жду в машине у парадной»

И всё. Тишина. Беседа окончена.

Я не задаю вопросов, но садясь в назначенное время в дожидающийся у подъезда, тьфу, блин, парадной, Гелик, не могу отделаться от мысли, что мне не по себе. Тачка шикарная, чувствуешь себя в ней королевой, водитель – красавчик, по радио играет Би2, что тоже круто, но… к чему всё это?

Я не понимаю.

Едем в тишине, не считая того, что называю нужный адрес. Доезжаем быстро. Первый университет на Большой Морской находится совсем рядом, я бы и пешком без проблем дошла. Демьян тормозит за территорией, сообщая, что ждёт меня тут, я забираю с заднего сидения подготовленные документы в сто-пятьсот копий и кипу матовых фотографий 3×4 со своей серьёзной моськой, выпрыгиваю из машины и иду сдаваться.

В зале с приёмной комиссией зависаю чуть ли не на час, процесс оказывается небыстрым: пока проверят аттестат, пока все бланки заявлений заполнятся, пока с расписанием вступительных экзаменов разберусь, сфоткаю и запишу напоминалкой в телефоне, чтоб точно не забыть, а то ж с меня останется, пока с другими абитуриентами пообщаюсь…

Всё это время меня реально дожидаются, точнее мирно дремлют, откинувшись на подголовник. Так мирно, что будить не хочется. Залезаю тихонько в салон, но всё равно Игнатенко моментально просыпается. Озвучиваю вслух новый адрес, и мы снова едем в тишине. Теперь уже до Дворцовой площади. Тоже расстояние ерунда. Дольше там нахожусь, чем петляем на поворотах.

И охота ему день терять? Зачем он вызвался в сопровождение? Хочу спросить, но не уверена, что готова услышать ответ. Что-то в духе: «брат попросил, чтоб ты не заблудилась ненароком» только настроение испортит, а на другое после нашей последней беседы рассчитывать явно не приходится, так что лучше и не пытаться. Ну решил и решил, бог с той, Фунтик, крути баранку дальше.

Следующая точка чуть дальше, но ненамного. Пешком я, конечно, потратила бы не меньше получаса, на четырёх колёсах же укладываемся в десять минут. Пересекаем Дворцовый мост, оказываясь на той стороне и сворачиваем к Стрелке Васильевского Острова с массивными Ростральными колоннами.

– Ты был в Зоологическом? – можно сказать, я первый раз подаю голос за всё утро.

– Конечно.

– А я нет, – признаюсь, разглядывая массивные электронные часы на расслабленно лежащей на руле мужской руке. Родинки даже на ней есть. Интересно, сколько их всего? Я бы пересчитала… Стоп, не то, вот вообще не то. Я что-то про музей вещала. – Три раза тут бывала и все три раза мимо. В первый они по понедельникам закрыты были, во второй я попала в санитарный день, а на третий… не помню уже. А, кажется, не успела по времени. Короче непруха – моё второе имя.

Тормозим на светофоре недалеко от Биржевой площади. Сколько людей. И снова экскурсионные автобусы, натыканные как попало. И туристы. Галдят, кучкуются, такие прикольные. Как утята на выгуле.

– Сегодня должны быть открыты, – замечает Демьян. – Хочешь сходить?

Вопрос приводит в ступор. Не вижу его глаз за солнечными очками. Чёрт, почему я не вижу его глаз?! Еле сдерживаюсь, чтобы не содрать их с переносицы.

– С тобой?

– Можно и со мной. Но если моя компания не в радость, то ради бога.

Незаметно ковыряю ногтем чёрную сетку колготок, надетых под джинсовые шорты. Нервоз.

– А ты сам хочешь со мной?

– Хочу.

– З-зачем? – аж заикаться начинаю. – У тебя разве своих дел нет? Тебе не надо, не знаю… на работу?

– Я работаю преимущественно ночью.

– Где? Или это тайна?

Вообще не жду, что он ответит. Но отвечает.

– В… клубе.

– Судя по машине, не барменом.

– Не барменом, – согласно кивает Игнатенко и дальше в подробности не вдаётся.

Не барменом. Точка. Беседа окончена. Боже, какой же общительный у меня компаньон.

Сворачиваем с набережной Макарова на Тифлисскую улицу и через пару минут тормозим у красно-белого здания СПБГУ. Архитектура старого времени, аж дух захватывает. Ей не меньше трёх сотен лет, невероятно. Раньше всё делалось на века и с душой. Учиться в таком было бы очень круто.