Петр Великий и управление территориями Российского государства бесплатное чтение

Андрей Владимирович Дёмкин
Петр Великий и управление территориями Российского государства

© Дёмкин А. В., текст, 2021

© Издательство «Директ-Медиа», оформление, 2021

Введение

Рубеж XVI–XVII вв. ознаменовался для Русского государства Началом Нового времени. Переход от Средневековья к этому новому периоду истории пришелся на правление Ивана Грозного. Описываемые многими поколениями отечественных историков трагедии грозненского царствования связаны не столько с его характером, сколько определялись именно своим временем. Средневековье в лице своих представителей в рядах феодальной знати (вспомним, хотя бы, князя Андрея Курбского) яростно сопротивлялось. Кстати, подобные процессы происходили и в странах Европы, где новое пробивало дорогу тоже с большей или меньшей кровью.

В Средневековой Руси управление территориями поручалось князем-государем наместникам и волостелям, и называлось «кормлением». «Кормленщики» буквально «кормились» за счет местного тяглого населения, представляя, вместе со своей дружиной, военную, административную и судебную власть. С середины XVI в. «кормленщики» постепенно лишались своих прерогатив в связи с мерами верховной власти по перестройке принципов местного управления. Так борьба с разбойниками стала задачей выборных от местного дворянства «губных старост». Также выборные, но от горожан и крестьян «излюбленные головы и целовальники» теперь отвечали за поступление в казну налогов. Одновременно, вначале в порубежных городах, стали назначаться воеводы. Как и «кормленщики», они олицетворяли собой военную, административную и судебную власть. Однако отличие было принципиальным: «кормленщики» со своими людьми жили за счет местного населения, воеводы же являлись служилыми людьми, в перспективе – чиновниками. Их доходы с приданными им также служилыми людьми были строго определены и воеводы подчинялись формировавшимся центральным органам власти – приказам. В XVII столетии местное управление перешло к воеводам.

Представляемая вниманию читателя книга посвящена исследованию проблем местного управления в период правления Петра I. Петру в наследство от предшественников досталась воеводская власть со всеми накопившимися недостатками. Царь, круто реформировавший все сферы общественной и государственной жизни, не мог пройти мимо и нашего вопроса. Причем для него коренной стала проблема резкого пополнения казны. С 1699 г. начались поиски решения этой проблемы: вывод из воеводского подчинения посадских людей и проведение в этой связи первой (ратушской) и второй (магистратской) городских реформ. Одновременно на максимальное использование ряда доходных статей были брошены вновь образованные временные учреждения и пригодилась старая Оружейная палата. Но это еще не все: с 1706 г. воеводы стали фактически заменяться новыми должностными лицами (комендантами, ландратами). Однако, в конце своего правления Петр I все же вернулся к воеводскому управлению со всеми присущими ему ранее чертами, но уже на более высоком уровне: воевода с 1719 г. был уже поставлен во главе провинции и мог непосредственно обращаться к центральным органам власти.

Отечественная историография изучала проблему воеводского управления, а также проведение городских реформ в петровскую эпоху. Меньше повезло новым временным учреждениям. Автор впервые специально рассматривает проблему местного управления в петровскую эпоху в комплексе. Кроме того, ранее не был использован представительный объем документов, непосредственно раскрывающих особенности функционирования всех упомянутых выше институтов власти.

Классики отечественной историографии, С. М. Соловьев и В. О. Ключевский, в своих обобщающих трудах обратили внимание на проблему воеводского управления, начиная с XVI в., и рассматривали упомянутые нами вопросы местного управления в петровскую эпоху. М. М. Богословский специально разрабатывал тему Областной реформы 1719–1727 гг. и в том числе описал роль воевод как глав провинций^[1]. Выводы этих авторов, в целом, были поддержаны советской и современной историографией.

Крупные специалисты по отечественной истории XVI в. А. А. Зимин и XVIII в. Н. И. Павленко и А. А. Преображенский в многотомной труде по Истории СССР рассматривали вопросы перехода к воеводскому управлению, его особенности в петровскую эпоху, равно как и новации Петра применительно к местному управлению^[2].

А. Б. Каменский в работе, посвященной реформам в России в XVIII в., не мог пройти мимо петровской политики в сфере местного управления. В своем очерке, посвященном системе государственного управления в России XVIII столетия, Н. Б. Голикова и Л. Г. Кислягина смогли не только обратить внимание на известные решения власти по интересующим нас проблемам, но и представить свое видение, например, вопроса о временных учреждениях, занятых сбором казенных доходов. Новейшая работа Л. Ф. Писарьковой о государственном управлении в России в XVIII в. как бы подытоживает достижения предыдущей историографии по рассматриваемой нами проблеме^[3].

Применительно к петровскому царствованию о первой и второй городских реформах, назначениях, а затем выборах, ландратов, создании временных учреждений, Оружейной палате и иных примыкающих к ним проблемах писали: Е. В. Анисимов, М. М. Богословский, Я. Е. Водарский, автор этих строк, В. Н. Захаров, Н. В. Козлова, П. Н. Милюков и Д. О. Серов. Использованы также данные Путеводителя по фондам РГАДА (Т. 1)^[4].

Основной источник, задействованный в настоящей работе – это именные, сенатские, значительно реже – коллежские указы, а также Боярские приговоры, наказы и инструкции, опубликованные в 3–7 томах Полного Собрания Законов Российской империи. Всего использовано 532 подобных распоряжения верховной и центральной власти^[5].

Нужным подспорьем также стали свидетельства современников событий: И. А. Желябужского и имперского дипломата О. А. Плейера^[6].

Книга состоит из Введения, четырех глав (с первой по четвертую) о воеводском управлении в 1689–1725 гг., четырех глав (с пятой по восьмую) о новых учреждениях и Оружейной палате, а также Заключения, Списков имен, источников и литературы.

Глава первая. Воеводское управление. 1689–1698 гг

Формально, Петр I стал царем в 1682 г., после смерти старшего сводного брата, царя Федора Алексеевича, в десятилетнем, без одного месяца, возрасте. Понятно, что самостоятельно править он не мог. В результате стрелецкого восстания в Москве правительницей стала царевна Софья, представительница клана Милославских, оттеснившего от власти клан Нарышкиных. Лишь в 1689 г. семнадцатилетний Петр смог устранить Софью и стал править страной (его соправитель, сводный брат Иван V, до 1696 г. исполнял, практически, лишь представительские функции).

Вначале обратимся к истории воеводского управления. Оно берет свое начало с упразднения Иваном Грозным системы «кормлений» в середине XVI в. С. М. Соловьев так отзывался о феодальной системе «кормлений», близко к летописному тексту: «Бояре, князья и дети боярские сидели по кормлениям, по городам и волостям (назывались “наместники” и “волостели” – А. Д.) для расправы людям и всякого устроения земли, себе же для покоя и прокормления». Они оберегали свои «кормления» «от всякого лиха… а сами были довольны своими оброками и пошлинами указными, что им государь уложил». То есть в соответствие с феодальным порядком государь отдавал определенные территории своим приближенным, где они должны были представлять военную, административную и судебную власть, и «кормиться» со своими отрядами за счет населения. С. М. Соловьев продолжает: «И вошло в слух благочестивому государю, царю, что многие города и волости пусты учинили наместники и волостели… много злокозненных дел учинили, не были пастыри и учителя, но сделались гонителями и разорителями». Конечно, негативные стороны системы «кормлений» проявлялись и раньше, но к середине XVI в. процесс централизации государственного управления достиг такой стадии, когда Иван Грозный мог уже инициировать отказ от феодального принципа управления территориями государства и упоминание об этом негативе было очень кстати.

Еще раньше, где-то с 1539 г., началась «губная реформа» (от понятия «губа» – определенная территориальная единица). К 1556 г. она завершилась. В ходе нее у «кормленщиков» были отняты права судить население по тяжким уголовным преступлениям и вести розыск разбойников. Это стало прерогативой «губных старост», избираемых из местных дворян. С начала же 50 гг., постепенно, вместо «наместников» и «волостелей» суд и сбор податей передавался в руки «излюбленных голов» и «целовальников» при них, которых избирали из зажиточных горожан и крестьян. В. О. Ключевский назвал эти меры «Земской реформой», поскольку «наместников и волостелей (заменили – А. Д.) выборными и общественными властями, поручив самим земским мирам не только уголовную полицию, но и все местное земское управление вместе с гражданским судом». Важно отметить, что эта новая власть подчинялась создаваемым тогда же Приказам – центральным органам управления. Так по вопросу сбора податей – Четвертям, в которых они аккумулировались.

А. А. Зимин отметил, что «Земская реформа была проведена в полной мере только на черносошном Севере». В пограничных районах сохранялись «наместники», но постепенно их сменили воеводы, олицетворявшие собой объединение «военного и гражданского управления на местах». Известно, что воеводское управление приходило на смену земским органам власти. В. О. Ключевский заметил, что при царе Михаиле Федоровиче «воеводство… стало повсеместным учреждением», а это означало «решительный поворот от земского начала… к бюрократическому порядку местного управления». В отличие от «кормленщика», воевода «ведал уезд» не в своих интересах, а в пользу государя, поскольку подчинялся Приказам. Однако, автор полагал, что «для местного населения воеводство стало не только восстановлением, но и ухудшением наместнического управления». Очевидно, он имел в виду известные многочисленные злоупотребления воевод, о которых и мы ниже скажем. Все же, на наш взгляд, Василий Осипович увлекся: вряд ли населению при наместниках в Средневековье жилось легче, чем при воеводах в XVII в., в Начале Нового времени. При этом признаем, что воевода обладал военной, административной и судебной властью на территории вверенных его управлению города и уезда^[7].

Охарактеризуем обязанности воевод по выдаваемым им наказам: черниговскому 1696 г., нерчинскому 1696 и 1701 г., казанскому, терскому, тобольскому и верхотурскому 1697 г., ярославскому 1698 г., тюменскому и новгородскому 1699 г., астраханскому 1700 г. и владимирскому 1701 г. В наказах очень подробно перечисляются обязанности воеводы и предписывается его поведение применительно к различным категориям служилых людей, местного населения, как русского, так и не русского с самого приезда в соответствующий город, где предусматривалась его резиденция.

Вначале новый воевода принимает у прежнего все его воеводское хозяйство: городскую печать, городские ключи, крепостные сооружения, казенные постройки, артиллерию («наряд»), вооружение и припасы к нему (порох, свинец, фитили), а также запасы хлеба и соли, денежную и иную казну, документацию (приходорасходные книги, дела, присланные указы, списки служилых людей). Далее он служилых людей «пересматривает», «перевешивает и перемеряет» указанные выше запасы. Результаты этого осмотра «порознь, по статьям» записываются. Под этим ставятся подписи старого и нового воевод, местных приказных людей. Один экземпляр этих «тетрадей» отсылается в Москву, в соответствующий Приказ, а другой остается на месте, в Приказной (или Съезжей) избе, где вершат дела воевода и приказные. Если к старому воеводе претензий нет, он отпускается. В противном случае ему приходится остаться, чтобы покрыть, как правило, финансовую недостачу.

Тогда же новый воевода собирает служилых людей различных категорий и обращается к ним с «милостивым словом» от имени государя. Суть его сводится к тому, что воевода будет о них всячески заботиться, защищать их интересы, обеспечивать поступление положенного жалования, а те, в свою очередь, должны добросовестно нести службу, не притеснять местное население, не склоняться к измене, а, узнав о ней, выдавать изменников воеводе. Там, где имеется нерусское население, воевода отдельно приглашает его верхушку («князьцов», «улусных людей» и т. д.) Им также предназначается «милостивое слово» от имени государя, в котором новый воевода обещает собирать ясак по правилам и не допускать имевшиеся раньше злоупотребления, радеть об их интересах. Местную знать призывают по-прежнему «быть под высокой рукой» государя, жить «в покое и тишине», а «воров», кто «шатость обнаружит», выдавать воеводе. Власть же их будет оборонять от недругов. Затем следовало устроить для приглашенных пир: «Напоить и накормить довольно», а затем отпустить в свои дома. Однако воеводе обычно рекомендовалось брать у нерусской знати заложников («аманатов»), которые должны быть гарантией своевременного и полного поступления ясака и «поминок» (подношений).

Отметим, что требовалось от воеводы как начальника гарнизона, который мог насчитывать не одну тысячу служилых людей разных категорий. Воевода обязан следить за состоянием городских укреплений, организовать их починку и строить новые при необходимости. То же касалось и домов, где проживал гарнизон и его семьи. В городе он должен был проверять караулы, не допускать, чтобы служивые пьянствовали, дрались, играли в азартные игры, воровали и проматывали вооружение и снаряжение, а также пресекать столкновения с местным населением. В пограничных местах воевода должен был организовать службу на заставах с целью недопущения внезапного появления неприятельского войска. При вторжении врагов сообщать о них соседним воеводам и в Москву, и, естественно, организовать оборону города силами гарнизона и уездных жителей. Служилым людям положено выдавать определенное денежное и хлебное жалование, не разрешать командирам использовать рядовых в своих интересах. При убыли, пополнять гарнизон за счет родственников умерших и погибших, а при их отсутствии – подходящими «нетяглыми» людьми.

Об административных обязанностях воеводы. Денежную и иную казну воеводе «держать за своей печатью». Городские печать и ключи иметь при себе. По отношению к русскому и нерусскому населению проявлять «ласку», их лишними податями и повинностями не отягощать. Разыскивать про «измены», ловить изменников и «воровских людей», и чинить им «розыск» и наказание, а «будет дойдет до пытки – пытать». О «воровских письмах» и о выявленных «лазутчиках» (шпионах), расспрашивая их, писать в Москву. Обнаруженных беглых крестьян и людей на службу не принимать, их задерживать и отсылать в Москву, в соответствующий Приказ.

Местные жители должны подавать воеводе и приказным людям челобитные, если захотят ехать в Москву и другие города. Как кто-либо уедет «без отпуску» – того «сажать в тюрьму и чинить наказание смотря по человеку и по вине». Всех приехавших в город для проживания и каких-либо дел в Приказной избе записывать в книги, без чего проживать в городе нельзя.

Казенные здания, если населению «не в тягость» и «сметясь с доходами», строить кирпичными. Если нужны материалы, то писать в Приказ, в Москву. Необходимых мастеров привлекать из ближних мест, чтобы все обошлось «недорогой ценой».

В Приказной избе работающих подьячих без указа из Москвы «не переменять и вновь никого не принимать». Годовое жалование им выдавать на основание грамоты из Приказа. Присланным из Москвы лицам из разных Приказов без соответствующих грамот полномочий и людей не предоставлять.

Смотреть, чтобы никто казной «не корыстовался». О всех денежных доходах подьячие должны записывать в соответствующие книги. Их за нарушение порядка воевода мог наказывать вплоть до «разорения без всякой пощады».

Если обнаружится, что приезжие прибыли из мест, где имеет место быть эпидемия («моровое поветрие») за рубежом или в какой-нибудь части Русского государства, то воевода должен тут же писать об этом в Приказ, в Москву. Никуда не отпускать тех приезжих до распоряжения оттуда. При получении «вестей» об эпидемии, на выставленных на всех дорогах заставах расспрашивать приезжих и принимать письма «через огонь». Из зараженных мест и в зараженные места никого не пропускать. Далее составлялись «распросные речи» и посылались по назначению. Письменные сообщения переписывались «на новую бумагу дважды и трижды», а прежние на заставах следовало сжигать.

Ввиду причинения большого ущерба от пожаров воевода должен «учинить заказ крепкий», чтобы население жило «с великим бережением». Летом избы и бани, «опричь торговых бань», не топили и держали бы «кади с водой для пожарного береженья». Печи, на которых готовили пищу, делали бы «на полых местах». Кроме того, в городах чтобы ездили «объезжие головы» по улицам и переулкам, день и ночь, и смотрели бы, чтобы «от огня было береженье».

Воевода не имел права непосредственно вмешиваться в дела администрации таможен и кружечных дворов. Однако от него требовали контроля за нею. Пошлины и доходы головы и целовальники должны были собирать «с радением». За «воровство и нерадение» воевода мог их наказывать: «бить батоги» и даже кнутом за серьезные прегрешения. Воевода должен был всячески пресекать «корчемство», то есть незаконную продажу хмельного и табака. Населению разрешалось варить пиво и мед только для личного потребления к свадьбе, именинам, «родинам, крестинам» и поминкам. При этом воеводе следовало бить челом, а он разрешал «варить» определенное их количество и держать определенные дни. В казну с этого питья брали пошлины: с четверти (бутыли) пива по 2 к., а с пуда меда по 3 к. Вино «курить» запрещалось. Кто все же занимался «корчемством», тот должен был платить пени и нести наказание: в первый раз – 25 р., в с «питухов» по 1–2 р. с каждого, во второй раз – 50 р. и подвергнуться наказанию кнутом, а «с питухов» – по 4 р. с каждого, и в третий раз – 100 р. и отправиться в ссылку. За обнаруженный табак били кнутом «нещадно» и определяли на неделю в тюрьму. Во второй раз также описывали имущество в казну. «Корчемные» хмельное и табак шли в казенную продажу.

В целом, воевода должен был по административной линии исполнять все требования наказа, «посулов и поминков не брать», проявлять в службе «радение» интересам казны и «чинить» государю во всем прибыль. Если же он допустит нарушения порядка из оплошности или корысти – то ему «быть в опале и разорении».

Воевода был обязан чинить суд и расправу над виновными. Он должен соблюдать нормы Уложения 1649 г. и «новоуказных статей», брать судебные пошлины по установленным расценкам: с русских людей по 10 к. с 1 р., «с пересуду» (повторный суд) – 20 к. и «с первого десятка» (за пересмотр дела) – 2 к. С иноземцев пошлин не брать. «Лихомания» и «неправого суда» не допускать. «Смертные дела делать по указам» и писать о том в Приказ, в Москву. Оставшихся от прежнего воеводы «тюремных сидельцев» переписать и составить «статейный список»: по какому делу и сколько времени «сидят», «пытаны ли и что с пытки говорили». Прислать этот список в Приказ. Воевода должен разобраться с «тюремными сидельцами» по Уложению и «Новоуказным статьям», чтобы их в тюрьме «не множилось». «Татей» (воров), мошенников, «пропойцев», должников «в небольших деньгах» долго в тюрьме не держать. По кому решения принять не может – писать в Приказ.

Наказы запрещали воеводам, а также их родственникам, свойственникам и «знакомцам» торговать, «курить» вино, что необходимо покупать беспошлинно, строить или ремонтировать что-либо для своих нужд на казенные деньги.

Ввиду того, что наказы воеводам выдавались применительно к разным городам и территориям, обратимся к их особенностям.

Пограничный город и уезд. Много внимания в таком наказе уделялось роли воеводы в сношениях с сопредельными владетелями, в отношении к приехавшим из-за рубежа лицам, особенно купцам. Приехавших посланников и гонцов следовало расспрашивать, из каких государств они прибыли и «для каких дел». Пропускали их дальше, по пути в Москву, когда приходило оттуда соответствующее распоряжение. Воевода обязан был выяснить: не приехали ли из сопредельных стран «лазутчики» или для какого-нибудь «воровства». Если обнаружатся пришлые из-за рубежа «тайно» люди, их следовало задерживать и расспрашивать о цели их появления. То же относилось и к русским, пробиравшимся за рубеж «с вестями». Таких лиц следовало «имать и расспрашивать, а доведется до пытки – пытать». «Распросные» и «пыточные» речи – отсылать в Приказ, в Москву, а задержанных держать в тюрьме до указа.

Иностранные купцы из-за рубежа и русские за рубеж должны ехать по определенным дорогам, где есть таможни, чтобы таможенная пошлина «не терялась». У купцов-иностранцев требовать подорожные и проезжие грамоты. Если с ними «явятся» лишние иноземцы, то их не отпускать, пока не будет распоряжения из Приказа. Торговля русских с иноземцами должна вестись по указам, со взиманием пошлин. «Заповедные» (запретные) товары иностранцам не продавать. Воевода должен отъезжающих за рубеж русских купцов инструктировать, чтобы они там «проведывали про всякие вести тайным обычаем».

Терской воевода должен был регулировать отношения с «горцами». Так лошадей у них следовало покупать на Терском базаре, а отнюдь не в их «улусах», тем более – не красть. За это служилых людей наказывали «нещадно» кнутом и сажали в тюрьму до государева указа. Если служилые люди «в полках» захватят у неприятелей «ясырь» («женок, ребят и лошадей»), то воевода приказывал тот «погромный ясырь» «явить» в таможне и продать русским людям с уплатой пошлины. Астраханский воевода был обязан «велеть» «ногайским и едисанским мурзам» и их людям кочевать под городом на прежних кочевьях. При этом следовало обзавестись «аманатами».

От воевод могли требовать заниматься поисками полезных ископаемых и их разработкой. Так казанский воевода должен был отчитаться о разработке медной руды с 1653 г. Где-то она «вышла вся без остатка», а где-то есть «медная руды жила толщиной в бревно». Воеводе приказано «досматривать и сыскивать медную руду против прежнего» И где «сыщется… – заводить медные рудные заводы». Из Москвы «для рудокопного дела» послан «рудознатного и медного дела мастер» и с ним 500 р. Также казанский воевода должен организовать «варку» селитры и «зелье» (порох) делать. Тобольский воевода обязан узнать, кто из местных жителей «знает руду золотую или серебряную, и медную, и слюду» или разыщет их месторождения позже. На те места следовало посылать «для досмотра» людей «добрых». А им – составлять описания и руду для опытов привозить в Тобольск, а после писать в Москву. Также необходимо было разведать о возможностях «варки» селитры и о местах, где есть «сера горючая» – все для порохового дела. Воеводе в Нерчинске «со всяким радением осматривать, где слюда объявится». Место это «описать, а слюды наломать» и образцы прислать в Москву. Поскольку на слюду есть спрос в Китае, то послать туда ее и менять на золото, серебро и на другие товары, чтобы казне «было прибыльнее». Также от нерчинского воеводы требовалось искать места, где есть «корень ревень копытчатый… прямой, а не черенковый». Его нужно было «накопать и на солнце высушить кусками, а покласть в мешки, и в сундуки», и отправить в Москву 2–3 пуда. Если же «сыщется» такой ревень «добрый», то накопать его уже 20–30 пудов и послать туда же. В случае возможности купить его у бухарцев по 2–3 р. за пуд, то приобрести для казны 50 пудов.

В наказах воеводам тех мест, где имелось нерусское население, платившее «ясак», этому вопросу уделялось особое внимание. Для воевод сибирских городов вся процедура, начиная со сбора «ясака» и заканчивая его отправкой в Москву, в наказах представлена чрезвычайно подробно – она составляет большую часть всего текста. И это не случайно, ибо «ясак» из Сибири – это особо ценная пушнина, дававшая значительный доход.

В наказах из Сибирского приказа отмечено, что о злоупотреблениях при сборе «ясака» воевод, приказных и служилых людей известно. Поэтому везде звучит призыв этих злоупотреблений не допускать под угрозой жестокого наказания. Воевода должен был наказывать сборщиков «ясака», допускавших «насильства и грабежи» по отношению к «ясачным», вплоть до смертной казни. Сказано, чтобы он организовал «неоплошный» сбор «ясака». Причем его следовало брать с «ясачных» людей, мужчин не моложе 18 лет. «Ясак» состоял из самой ценной пушнины: соболей и лисиц «черных, черно-бурых и бурых добрых», ценой по 8–50 р. «и больше». Эти меха предназначались только в казну: никто, ни воевода, приказные и служилые люди не могли ими пользоваться, торговать ими было нельзя, и за рубеж их тоже вывозить запрещалось. Если эта ценная пушнина, по каким-то причинам не сдавалась, то «ясак» мог состоять и из других мехов.

После того, как «ясак» собран, на месте воевода должен следить, чтобы пушнина была разобрана по сортам (в зависимости от цены). Причем оценка на месте должна быть «прямой», то есть цена не должна быть завышенной. Последнее как раз относилось к числу злоупотреблений: воеводы с приказными завышали цену, а поскольку они должны были отчитываться перед Москвой не только за шкурки, но и за определенную сумму по оценке «ясака», то имелась возможность утаивать часть шкурок. В Москве были реально обеспокоены тем, что шкурок привозили все меньше, а стоимость все время росла. С этим постоянно боролись. Тем более понятно, что цена шкурок в Москве была намного большей, чем в сибирских городах.

Кроме того, воеводам, приказным и служилым людям строго запрещалось вывозить пушнину из Сибири в Европейскую Россию. У нарушителей ее изымали, причем им полагалось суровое наказание кнутом и тюрьма «до указа». Воевода мог купить, «про себя», ограниченное количество шкурок на Гостином дворе, исключая ценные меха, упомянутые выше: «красных» лисиц, куниц, песцов, белку «себе на платье», по 2–3 шубы или сшитых меха, торговать которыми купцам разрешалось. Кроме того, воеводы, возвращавшиеся из Сибири, могли вести с собой: тобольские и томские по 500 р., из остальных городов, равно, как и дьяки, по 300 р. Все обнаруженное сверх того – отбиралось в казну. Вообще же официальными воротами в Сибирь был город Верхотурье. Из Европейской России в Сибирь и обратно можно было провозить товары и имущество, предъявляя в верхотурской таможне. Причем воеводы, приказные и служилые люди, назначенные служить в сибирских городах и острогах (крепостях), могли вести только определенные в соответствующих грамотах предметы и припасы. Особенно строго следили, чтобы количество хмельного для личного употребления не превышало установленную норму. Купцы, нарушавшие условия провоза товаров их лишались. Особо оговаривалось, чтобы они не покупали у местного населения пушнину, даже разрешенную к продаже, до того, как был собран весь положенный «ясак».

В Сибири могло случиться так, что «князьцы и улусные люди учнут изменять». Воевода должен тогда организовать против них военную экспедицию. Вначале изменивших следовало «уговаривать лаской». Если же они станут «биться», то над ними «промышлять всякими обычаями», а пойманных сажать в тюрьму и писать об этом в Москву. Когда потом «немирные» станут вновь проситься под государя «высокую руку» и платить «ясак», то им пленных «на откуп» отдавать. Крещеных нерусских можно было определять на «убылые казачьи места». Нерусским народам строго запрещалось продавать огнестрельное оружие и боеприпасы.

Воевода также должен был заботиться о расширении государевой власти. На те земли, «где ясак не платят», он обязан был посылать служилых людей и приводить тамошнее население «под государеву высокую руку», чтобы они платили «ясак». «Неясачные» инородцы могли сами приезжать к воеводе и проситься в подданство. Воевода должен «им показать всякий привет и ласку», и обещать, что никаких обид им не будет, а государь им покажет свою «милость». Если они будут платить «ясак», то их будут жаловать и от недругов защищать. Новых «ясачных» нельзя было чем-либо ожесточать, то есть не допускать злоупотреблений. За приращение подвластных территорий в Сибири государь своих служилых людей будет жаловать «деньгами, и сукнами, и камками, и тафтами». Но за присвоение «мягкой рухледи» их будут наказывать, бить батогами или кнутом.

Сибирь являлась местом ссылки как виновных по законодательству из простонародья, так и лиц из высшего сословия. Отмечена категория «опальных людей», которые жили в сибирских городах и острогах, и служили, получая денежное и хлебное жалование. Воеводы должны были за ними «смотреть, чтоб от них воровства не было», и проведывать: «Не знает ли кто какого дурна». Другие ссыльные должны заниматься каким-либо «рукоделием». Если кто не служит и не имеет какое-либо ремесло, то «чтоб они завели пашню не в тягость». Присланные в Верхотурье ссыльные, до отправки дальше в сибирские города и остроги, должны содержаться в тюрьме до указа. «Для прокормления» тех тюремных сидельцев предписано было отпускать в город «скованных» по 2–4 человека «за приставом» (то есть они должны были собирать милостыню).

С самого начала освоения Сибири снабжение служилых людей и населения хлебом относилось к острым проблемам. Рядом с городами и острогами были поселены «пашенные крестьяне», которые пахали «государеву десятинную пашню», а также «собинную» (на себя). Хлеб с «десятинной пашни» воевода должен был принимать «в приход», в амбары и давать «в расход» служилым людям. Однако часть городов и острогов относилась к «непашенным». Служилые люди из них приезжали в города, рядом с которыми была «десятинная пашня». Они могли покупать на свой обиход в год на человека не более 6 четвертей (40 пудов) овса, ржи и ячменя. Причем следовало писать к их воеводам, сколько они закупили. В некоторых городах служилым людям давалась пашня. И они служили с нее. Но если пашни у них было мало, то им выдавали определенное «хлебное жалование» (не более 4 четвертей в год на одного). Вообще воевод всячески призывали развивать сибирскую пашню, чтобы, в идеале, обеспечивать население своим хлебом. Хлебопашеством занимались крестьяне, служилые и посадские люди, а также церковнослужители. Последние две категории населения были обязаны платить оброк: четвертый – шестой «сноп» (в зависимости от их состоятельности). При этом наказы призывали воевод, чтобы пашня не являлась «большой тягостью» для разных категорий населения.

В наказах воеводам волжских городов, где в уездах компактно проживало нерусское население, ставился ряд необходимых условий. Так казанскому воеводе предписывалось смотреть, чтобы «татар, черемис (марийцев – А. Д.), чуваш и вотяков (удмуртов – А. Д.)» не только представители русской администрации, но и их «братья» из высокопоставленных «молодших людей… не обидели напрасно и продаж, и убытков не чинили». Также в Казанском уезде в поселения чувашей и черемисов купцы «панцирей, пищалей и никакого железа, что годно к войне, не продавали». (Ясно, что власти боялись восстаний, да еще с применением современного оружия). Далее: «Кузнечного и серебряного дела чуваши и черемисы не делали (бы – А. Д.), и кузнечной, и серебряной снасти ни у кого б в чуваше и в черемисах, и в вотяках не было». У кого это будет найдено, то отвозить в Казань. У нарушителей расспрашивать: у кого взяли? Их следовало предупреждать, что, в случае повторного нарушения, последует наказание «и смертная казнь». Представители этих народов должны были покупать топоры и косы, серпы и ножи в Казани. Причем местные торговцы должны были продавать им едва ли не поштучно, в одни руки, чтобы «лишнего» не запасали. С торговцев, нарушивших такой порядок, воевода и приказные брали пени по указам.

Воевода обязан был также следить, чтобы высокопоставленные русские, мурзы, татары, чуваши и черемисы у представителей этих же народов и у вотяков ни их земель, ни жен и детей «ни в каких долгах и закладах к себе не имали и ни в какие крепости не писали». Нарушителей ожидала смертная казнь, а «кабалы и крепости» силы не имели^[8].

Основные положения наказа воеводе привел еще С. М. Соловьев. Он же обозначил перечень «обыкновенных» мирских расходов на воеводу: по приезде нового ему собирали 120 р., «на хлеб» в месяц давали по 12 р., да до 20 пудов разного хлеба, с ямщиков он брал 30 р. и на сено лошадям 50 р. в год. Все это кроме регулярных подношений продуктами и пивом. А. А. Преображенский так оценивал воевод еще времен царя Алексея Михайловича, отца Петра I: «Воеводы правили как маленькие царьки… Будучи почти полновластным хозяином уезда, воевода имел большие возможности для наживы. Вымогательство и произвол стали обычной нормой повседневной административно-судебной практики воевод и их окружения». Следует отметить, что в крупные города воеводами назначались члены боярской Думы – бояре и окольничие – и у них имелись «товарищи», то есть младшие воеводы. В современной историографии воеводская служба представлена в таком же ракурсе^[9].

В рассматриваемый период больше всего указов касалось сибирских воевод. Особенно беспокоили власть их злоупотребления по поводу привоза в Сибирь и вывоза из Сибири запрещенных товаров. В 1692–1693, 1695–1696 гг. принимались наказы таможенным головам Верхотурья и указы в таможни, касавшиеся, помимо прочего, порядка пропуска воевод, дьяков и «письменных голов», их родственников, свойственников и «знакомцев» с различными товарами. Поскольку нас интересуют воеводы, постольку мы будем упоминать только их. Так вот, воеводы, когда ехали на службу в Сибирь, везли с собой много вина, медов, иных запасов и товаров для торговли, «для бездельных своих прибытков». И в сибирских городах, на службе, сами они и их дети, не соблюдая требования наказов, тем торговали, а иные меняли на «мягкую рухледь» в том числе на запрещенных к приобретению соболей и лисиц. Не брезговали воеводы и тем, что все это «емлют насильством» и вывозят сами, их дети, родственники и «знакомцы». Они же могли подряжать для подобных целей торговых и промышленных людей. А «ясачная» пушнина оказывается «худая» так, что в Сибирском приказе «доброй… не объявляется». Учреждались особые заставы, где товары, привозимые через Верхотурье в Сибирь и обратно, осматривались и все, что сверх указов, провозить не разрешалось. Также разных чинов людям, провозившим запрещенные воеводские товары и деньги, предлагалось объявлять их на заставах. За то, что будет обнаружено, у них конфискуют «животы», будут их бить кнутом, «водя по торгам нещадно и сажать в тюрьму до указа». Объявившим воеводскую «мягкую рухледь» и деньги положена их четвертая доля. Что будет найдено у самого воеводы и его родни – конфискуется в пользу казны.

Предусмотрено, что верхотурские воеводы и дьяки «учнут норовить» воеводам-нарушителям. Таможенный голова должен об этом писать в Москву. То же следовало делать и в случае их собственных злоупотреблений. Также сибирским воеводам не разрешалось брать с собой в Европейскую Россию «опальных», сосланных в Сибирь, а также представителей сибирских народов^[10].

Специально оценки мехов в сибирских городах (кроме Тобольска) касался данный из Сибирского приказа именной указ 18 декабря 1695 г. В нем развивалась тема, поднятая в наказах. В последнее время, в Москву «ясачная» пушнина приходит, оцененная в сибирских городах гораздо выше, а меха против прежних «плоше». В Москве гости их оценивают еще выше, а иногда приходится пушнину «уценять». В Сибирский приказ поступают «изветы» из разных сибирских городов от «ясачных людей», где сказано, что «многие воеводы воруют лучшие ясачные соболи и иным зверем берут себе, а вместо того кладут худых». Вместе с воеводами действуют и «ясачные сборщики» и взамен «доброй» пушнины тоже «кладут худую». Поэтому воеводы на месте, чтобы «цену исполнить, велят ценить ценой дорогой». Всем сибирским воеводам, кому послан этот указ, объявлено, что в случае, если в Москве из-за их завышенной оценки пушнины придется делать ее «уценку», то последняя будет «доправлена» на них и их оценщиках. Кроме того, воеводы и оценщики должны расписываться в «ценовных» отписках. (Та же тема поднята 22 марта 1697 г.)

Беспокойство по поводу того, что от частых перемен сибирских воевод в государственной казне «учали быть великие недоборы», выражал именной указ 24 апреля. Нормальными сроками их службы объявлены 4–6 лет. Воевод приходилось часто менять из-за их злоупотреблений, о которых сказано выше. Так даже «в малые годы» они наживают себе «великие пожитки и богатство», а челобитчиков по поводу их произвола в Москву не пускают. Из-за многих обид местное население служилых людей «на зимовьях побивает», а иные бегут в Китай. Да еще «изменники мунгалы» «побивают» и служилых и «ясачных» людей. Указ констатировал необходимость в воеводских наказах подробно прописать права и обязанности воевод, а тех из них, кто будет нарушать их положения, населению не слушать и подавать на них челобитные в Москву.

Такой же указ 26 декабря снова обличал злоупотребления бывших сибирских воевод. Здесь также отмечено, что воеводы и их подчиненные, несмотря на запрет, вино «курили» и продавали его, а также табак и игральные карты. Также без доклада в Москву «многих людей пытали и смертию казнили», соболей и другую пушнину забирали у «ясачных» «из-за муки». Снова сказано о бегстве их в Китай и «в разные дальние безвестные места». Не «стерпя мучений», в Якутии «ясачные иноземцы» «ясачных сборщиков» и служилых людей «на дорогах побивают до смерти». Также воеводы в таможенные дела «вступают», что им строжайше запрещено. Без государева указа и проезжих грамот посылают людей для торга в Китай беспошлинно.

Указ строжайшим образом запрещал всю незаконную практику. Пытать и казнить как русских, так и инородцев можно было только по государеву указу (пытки разрешалось применять самостоятельно только в случаях, описанных в Уложении 1649 г.) Сбор «ясака» следовало поручать только «добрым» людям. Вновь пренебрегшим запретами грозила смертная казнь и конфискация всех «животов». Специально воеводам, которые продолжат практику прежних нарушителей государевых указов и наказов, грозили «великим разорением» вплоть до смертной казни и конфискации вотчин, поместий, дворов и всех «животов». Воеводам же, которые будут добросовестно выполнять свои обязанности, обещали прибавку сроков их воеводства на 3–6 лет «перед прежними». Понятно, что сибирская служба, даже без вопиющих злоупотреблений, давала хороший доход.

Боярский приговор 8 января 1696 г. стал весьма полезным начинанием для воевод и дьяков, отправлявшихся на сибирскую службу: Верхотурская таможня не должна была проверять, сколько они брали с собой денег. Однако, именной указ 16 января вновь повторял обвинения воевод в махинациях с пушниной, в грабеже «ясачных» которые разбегаются. Здесь снова содержатся угрозы сурового наказания ослушникам. Показания с торговых людей на притеснявших их сибирских воевод должны были собрать по именному указу 23 января. Приведенный нами выше порядок размещения «колодников» в Верхотурье из соответствующего воеводского наказа прописан и в именном указе 21 января.

Боярский приговор 30 июля касался вмешательства сургутского воеводы М. Трусова в дела местной таможни. С него за это велено «доправить» 1,6 тыс. р., во что оценен ущерб казне. Таким же решением 31 августа бывший туринский воевода И. Морев, не отдавший новому воеводе казенные деньги и уехавший не дождавшись сменщика, должен был уплатить и долг казне, и пени за все прегрешения в размере около 1 тыс. р. Не случайно именной указ 30 сентября 1697 г. напоминал положения воеводского наказа о строгом исполнении порядка передачи должности от прежнего к новому воеводе.

Две грамоты в 1697 г. были направлены в Енисейск стольнику, воеводе Глебову. В первой, 28 октября, отмечено, что государю «ведомо учинилось», что в сибирских городах, особенно в Якутске, многие служилый люди делают себе, женам и детям одежду из дорогих «золотных и серебряных» шелковых тканей с дорогими же кружевами. «Иные» ходят в собольих и дорогих лисьих мехах, «чего им по чину своему носить не довелось». Такую роскошь они себе позволяют путем «кражи» государевой казны и «грабежа» «ясачных людей». Воеводы закрывают на это глаза, потому что и им справляют шубы лисьи и собольи «самые добрые». Служилые люди же, «что у них сверх обычных пожитков окажется», должны тратить на покупку себе «доброго» вооружения и «панцирей», чтобы к «боям с неприятелями» быть всегда готовы, или же строить себе хорошее жилище. Глебову предписано потребовать от своих служилых людей, чтобы они такого платья не носили. Если же подобное «объявится» – забирать в казну, а виновным чинить наказание «по вине смотря».

Другая грамота Глебову 26 ноября сообщала, что государю стало известно о бесчинствах «домовых детей боярских» Сибирского и Тобольского митрополита. Посланные в сибирские города взимать церковную десятину они разоряли местное население и брали «взятки великие». Глебов должен был учинить «розыск» в своем уезде и держать этих «десятильников» в Енисейске до указа из Москвы «скованными». Ему же 18 апреля 1698 г. был предназначен именной указ, который запрещал строить новые монастыри без государевых грамот, поскольку в Сибири и мужских, и женских монастырей уже «довольное число есть».

Именной указ 18 декабря 1696 г. направлял в Томск грека А. Левадиани «с товарищи» для розысков серебряной руды. Сколько серебра он найдет, грек должен привести в Томск к воеводе В. Ржевскому. Последний же обязан был переправить образцы руды в Москву, в Сибирский приказ. При этом у Левадиани воевода должен взять «сказку», где бы он определил: сколько надо людей, чтобы в год «накопать» руды, из которой 1 пуд серебра выйдет, и во сколько это станет казне. На расходы в Томск тогда было бы послано 500 р. О постройке заводов на месторождениях железной руды сказано в именном указе 10 июня 1697 г. Верхотурский воевода должен был осмотреть подходящие места нынешним летом и «учинить чертеж». Следовало отметить, где были у «мужиков» небольшие железные заводы и есть ли от них доход. Найденную руду проверить «опытами».

Ряд именных указов касался специально работы таможен. Так 3 декабря 1697 г. в Нерчинске таможенные пошлины указано брать только серебром и золотом. Если воевода задерживает торговых людей и тем причиняет им убытки, то с него брались пени. В таможнях по пути из Сибири к Москве 16 декабря велено внимательно осматривать сани с грузами, в том числе и воеводские, чтобы в них не везли «заповедные товары». Вновь о таможенных пошлинах в Нерчинске сказано в именной указе 22 января 1699 г.: вместо 5 к., велено брать по 10 к. с 1 р. оценки товаров.

Именной указ 28 марта 1698 г. инициировал посылку грамот к сибирским воеводам, чтобы они проконтролировали взимание с проживавших там «бухарцев» податей и оброков с их движимого и недвижимого имущества наравне с русскими людьми. Развитию в ряде сибирских городов: Енисейске, Иркутске, Илимске, Красном Яре, Нерчинске и Тюмени, – винокурения посвящен именной указ 7 ноября. Воеводы должны распорядиться купить там хлеб, когда на него низкая цена, и чтобы было достаточно для винного курения. В подходящих местах следовало построить дворы и найти винокуров. С того времени, чтобы вино продавалось только там, а по слободам, селам и деревням винокурни «со всякой жесточью искоренить». Выкуривать по 1–2 тыс. ведер, а ведро вина должно стоить не больше 50 к. 22 ноября было подтверждено, что воеводы в сибирских городах делами таможенных и кабацких администраций не ведали.

Подозрительное отношение к сибирским воеводам у московской власти сохранялось. Так 1 января 1699 г. по приговору думного дьяка «с товарищи» «знакомцев, свойственников и людей» сибирских воевод (кроме боярина, князя М. Я. и стольника, князя П. М. Черкасских) в Сибирь и обратно без государева указа и грамот из Сибирского приказа не пропускать. Если таковые все же через Верхотурье поедут, их велено «имать» и расспрашивать: по какому указу, куда и с чем едут. Что у них «явится» разных товаров и писем, все следовало переписать, «имать» и прислать в Москву, в Сибирский приказ. До указа тех лиц содержать на Верхотурье «с великим бережением, чтобы никуда не ушли». Черкасским же, которые воеводствовали в Тобольске, велено писать о посылках своих людей «отписки» с их именами, чтобы с ними не ездили посторонние. Привилегированное положение тобольских воевод объясняется тем, что старший их них был главой «Тобольского разряда», старшим над всеми сибирскими воеводами, которые по ряду вопросов должны были ему писать донесения^[11].

Ввиду ответственности воеводы за поступление в казну различных доходов мы встречаем указы, касающиеся этой сферы их деятельности. 23 ноября 1693 г, именной указ предписал печатные пошлины, которые брались на местах, посылать в Печатный приказ. Так воеводы отдавали на 1–2 года на откуп или оброк желающим различные угодья. И с больших откупов их было положено брать по ¹/₃₂ к. с 1 р. стоимости откупа, да с челобитной – 25 к. в год. Сообщить, взяты ли пошлины с судебных дел и израсходованы они или нет по именному указу 24 мая 1694 г. должны были воеводы в Московский судный приказ, а также прислать соответствующие приходо-расходные книги В связи с грамотой 5 апреля 1698 г. смоленский воевода должен был продолжать взимать с местных мещан оброки с «излишних волоков и моргов» (принятые там меры земельных участков), соответственно, по 40 к. и 4 к. в год. Сольвычегодскому воеводе и стольнику Украинцеву грамота 14 августа предписывала озаботиться раскладкой податей и повинностей жителей Усолья, Лальского погоста и других волостей. Он же по грамоте 11 ноября должен был взять с уездных крестьян «десятую деньгу» (чрезвычайный налог) «против» 1679 г. А что «наложили» на них «усольцы лишку» – «доправить» на последних в пользу уездных жителей^[12].

Воеводы по именному указу 29 мая 1691 г. должны были следить, чтобы на «почтовых письмах», доставляемых в город, в Приказной избе подьячие подписывали, когда они поступили («в каком числе и часе»), кто их послал и кому предназначены. Именной указ 8 июня 1693 г. учреждал почтовое сообщение от Москвы до Архангельска. «Гонять почту» по этому маршруту «с Великого государя грамотами и со всяких иноземных торговых людей грамотками, а от Архангельска к Москве с воеводскими и гостиными отписками и торговых людей грамотками же». Если письма в дороге будут потеряны, то ямщика должен расспрашивать воевода, и «распросные речи» прислать в Москву, в Посольский приказ, а ямщика до указа держать в Сьезжей избе. Из таможенных и кабацких доходов, по-прежнему, именным указом 16 октября 1694 г. велено было давать прогонные деньги брянским ямщикам «на ямские подводы по гетманским листам и по воеводским подорожным». Брянскому воеводе приказано прогоны по иным поводам не оплачивать^[13].

Собственно воеводской службы касались несколько указов. Так 20 марта 1689 г. в города Московского уезда посланы грамоты к воеводам, чтобы они «ездили сами» с «межевщиками», посланными для межевания «спорных земель». Воеводам и «сыщикам» именной указ 9 августа 1691 г. грозил пени и «жестоким наказанием, и разорением», а также «поместья их и вотчины будут на Великого государя отданы в раздачу бесповоротно», если они «в обыске» станут «обыскных людей» писать в одну «сказку», не по указу, семьями и «многолюдством, а не порознь всякого человека». Именной указ 9 июля 1692 г., формально, предназначался ярославскому воеводе, но касался всех воевод: он упразднял известных с XVI в. губных старост и поручал воеводе «всякие расправные и татинные, и разбойные, и убивственные дела» ведать. Воеводы должны были сами назначать себе помощников из числа отставных дворян и детей боярских. Такой же указ 13 сентября обязывал воевод «чинить жестокое наказание» «нарочным посыльщикам», которые сопровождали «колодников» к месту ссылки, если они по какой-то причине дадут своим подопечным бежать. За такой проступок «посыльщиков» велено бить кнутом и ссылать в ссылку вместо бежавших, вместе с их женами и детьми. Об этом сообщать в Москву. В городах воеводам следовало принимать челобитные от лиц, от которых бежали их холопы. На челобитных должны ставить подписи воеводы и приказные люди по именному указу 14 марта 1694 г.

В городах приказным людям и воеводам к посадским и торговым людям напрасно «не приметываться и разорения, и убытков им не чинить». – требовал именной указ 4 апреля 1695 г. О том, что в городах воеводы «корыстуются» взятыми у воров и разбойников «платьем и рухледью», частично возвращая их истцам, но не присылают в Москву, в Стрелецкий приказ, что следует по указу, отмечено 2 сентября. Вновь сказано, что пойманных воров и разбойников «с воровской разбойной рухледью и с платьем, и с ефимками (талерами – А. Д.), и золотыми, и с перстни» посылать в Москву, в Стрелецкий приказ. Именной указ 26 ноября 1696 г., в случае если помещики заявят, что местный воевода им «недруг», запрещал последнему назначать их крестьян на службы в целовальники и сторожа «к тюремным делам». Их можно было использовать в других городах. В соответствующем разделе мы будем подробнее касаться вопроса о разрешении торговли в государстве табаком. Именной указ 1 февраля 1697 г. отмечал, что до сих пор табак в городах и уездах продавали «тайно с ведома воевод и приказных людей». Теперь табак разрешено продавать легально с уплатой пошлин. О том же грамота вологодскому воеводе 15 апреля. В городах, в Приказных избах, воеводы, во время судебного разбирательства, чинили допросы истцу и ответчику. Именной указ 16 марта велел воеводам следить, чтобы обе стороны к соответствующим документам «прикладывали руки» и бралась бы по ответчику «поручная запись, что ему ставиться в приказе (в Москве – А. Д.) по вся дни, до вершения дела». Ввиду того, что воеводы на местах должны заниматься вопросами розыска беглых крестьян и людей, именной указ 14 марта 1698 г. напоминал им, чтобы они отдавали этих беглых их прежним владельцам. С тех помещиков, кто беглых принимал, велено брать «наддаточные» деньги: за крестьянина по 4 к., да «за жилые годы» по 20 р. за год. Приказчиков уличенных в этом помещиков – бить кнутом. Августовские статьи строго запрещали воеводам принимать беглых в какую-либо службу и писать их «в тягло». В случае нарушения с воевод и приказных брать пени и наказывать, «смотря по человеку». Если же воеводы и приказные сами станут принимать беглых к себе, то при их возвращении прежним владельцам взимались «зажилые деньги по указу»^[14].

Воеводы были обязаны обеспечивать сбор дворянства на государеву службу. Так 20 апреля 1693 г. к ним направлялись грамоты о посылке стольников, стряпчих, дворян московских и жильцов в Белгород и Севск «без всякого мотчания». Нарушителям распоряжения грозили «большой опалой», а воевод призывали дворянам «не норовить». На службу они должны были явиться со своими людьми и «с боем» (с оружием). «Нетчикам», написанным в 2–3 «нетях», (неявках на службу) «быть в большом разорении». Но государи их пожаловали «за прежние их службы, и за раны, и за походное терпенье», и за смерть родственников «велели те их вины им отдать», а быть им на той службе. Но если все же кто-то решится остаться «в нетях», то «поместья и вотчины отписаны будут на нас и розданы в раздачу челобитчикам бесповоротно, без всякого милосердия и пощады». На жалование ратным людям именной указ 18 февраля 1695 г. распорядился собрать со всех дворян, в том числе и с воевод, с их поместий и вотчин по 70 к. с каждого двора. 25 декабря уже приказано взять для тех же целей по 2 р., а 26 января 1697 г. – по 50 к. 15 марта 1695 г. воевод Лебедяни, Ельца, Козлова, Воронежа, Острогожска, Костянска и Коротояка обязали специальной грамотой, чтобы они не препятствовали приезжавшим к ним донским казакам покупать для своих нужд хлеб и всякие товары «против прежнего».

Именной указ 11 июля 1696 г. обязал воевод отдать на оброк «охочим людям» отписанные на государя у солдат поместья на территории Белгородского полка. Новгородским, псковским и великолукским воеводам 12 января 1698 г. напомнили статьи из их наказов, чтобы они строго следили за написанием «в листах» и челобитных из литовских и немецких городов «полного» государева титула и учреждали по дорогам заставы, «буде произойдет слух о моровом поветрии» за рубежом^[15].

После отмены «кормлений» в XVI столетии, к XVII в. местная военная, административная и судебная власть была сосредоточена в руках воевод. Они являлись полновластными хозяевами в своем городе и уезде. Основной их задачей было контролировать сбор доходов в казну, бороться с преступностью, антигосударственными выступлениями, на пограничных территориях предотвращать вторжения неприятельских отрядов и проникновение шпионов, судить местное население в соответствие с законодательством.

Мы видим, что воевод постоянно обвиняли в различных злоупотреблениях, в стремлении нажиться за счет местного населения и ущербе казенным интересам. Особенно вопиющие преступления вскрывались на территории Сибири. Воевода XVII в. – это уже не «кормленщик», поскольку он подчинялся московским Приказам и должен был исполнять государевы указы, вышедшие из них. Однако, воеводская власть была сродни «кормленщической». Понятно, что Петр I хорошо знал обо всех недостатках воеводского управления. Он не мог пройти мимо, по разным причинам, этого института местной власти, о чем будет сказано в следующей главе.

Глава вторая. Воеводское управление. 1699–1705 гг

Два именных указа 30 января 1699 г. вывели посадских людей в городах из-под власти московских Приказов и их агентов на местах – воевод. Первый указ отмечал, что посадские люди, «будучи ведомы в Приказах – им убытки и волокиты, и в торгах и промыслах разорения». Также «окладные доходы многие учинились в доимке и пошлинным сборам, и иным поборам большие недоборы. И ныне их в Приказах не ведать, а ведать их бурмистрам». Второй указ, объявленный из Разряда, повторял, что из-за обид посадским людям от воевод и приказных, «и поборов, и взятков» в городах воеводам и приказным людям «посадских и купецких, и промышленных, и уездных людей во всяких мирских и расправных, и челобитчиковых, и ни в каких делах не ведать, а ведать выборным людям в Земских избах». Именной указ 5 октября уточнял, что воеводы «на заставах, в разъездах, и в отпуске, и в досмотре ни в чем купецких людей не ведают, и ни для чего к ним не посылают, и нигде не задерживают, а ведают таможенные бурмистры» (повтор – 20 октября).

Из Сибирского приказа Бурмистерской палате (новому органу, ведавшему делами посадских людей) был объявлен 27 октября именной указ. Он прямо подчеркивал, что в сибирских городах «бурмистрам не быть», а быть по-прежнему у всяких сборов из русских и сибирских городов таможенным и кабацким головам и целовальникам, «добрым людям». Над ними надзирать местным воеводам по-прежнему. Другое «территориальное» уточнение дал именной указ 3 ноября: «В Поморских городах уездных государевых крестьян, опричь тех, которые ведомы во Дворце, нигде воеводам не ведать». (То есть государственных крестьян изъяли из воеводского управления)^[16].

С. М. Соловьев объяснял изъятие посадских людей из ведомства воевод, чтобы противодействовать их злоупотреблениям. Указы 30 января 1699 г. были посвящены, по В. О. Ключевскому, «восстановлению земских учреждений» (как мы помним, историк рассматривал передачу функций «кормленщиков» в XVI в. «излюбленным головам» и целовальникам как подобное явление). Кроме того, он также в качестве причины этой реформы говорил об «убытках» от воевод и приказных людей, которые терпели торгово-промышленные люди. Н. И. Павленко определял эти меры с одной стороны, как ответ на притеснения от воевод и приказных по отношению к торгово-промышленному населению, а с другой – как реакцию на сокращение казенных доходов. Н. Б. Голикова и Л. Г. Кислягина выдвигали на первый план «стремление правительства централизовать и повысить сбор основных налогов ввиду крайней нужды в деньгах». Также необходимо было «улучшить условия развития городов… путем изъятия посадского населения из-под власти воевод и замены этой власти посадским самоуправлением». О выводе посадского населения из-под власти воевод, «в чьем управлении находились уезды», писал А. Б. Каменский. Причина – горожане постоянно жаловались на них и «получили органы самоуправления». Л. Ф. Писарькова обобщила мнения своих предшественников. Указы 1699 г., создание Ратуши как органа управления посадскими людьми и государственными крестьянами на Севере должно было «обеспечить поступление сборов в казну… и оберечь купцов от волокиты в Приказах и злоупотреблений должностных лиц». Воеводы стали назначаться не во все города, в основном, в пограничные. В их ведении оставались «гарнизоны, казенное имущество, служилые люди… и частновладельческие крестьяне»^[17].

По нашему мнению, финансовый вопрос для Петра I являлся главным. Близилось начало войны со Швецией, расходы казны на армию росли. Только что побывавший в Европе царь решил воспользоваться ее опытом и передал городское население в управление нового центрального выборного органа (Бурмистерской палаты, переименованной в Ратушу, в Москве) и местных выборных органов – Земских изб, в которых стали заседать бурмистры. Воеводы лишились права управлять посадскими людьми и государственными крестьянами Севера России. На Сибирь эта новация не распространилась.

После 1699 г. серия указов напоминала об ограничениях прав воевод. Так 24 мая 1700 г. именной указ запрещал давать с посадов и уездов, «с тяглых людей» подводы под воевод. Тогда же такой же указ запрещал давать прогонные деньги по воеводским памятям. В наказе брянским бурмистрам 30 сентября сказано, что «корчемные выемки… воеводам ведать не велено» (речь идет о конфискации имущества «корчемников»). «Приговор» Ратуши 1 января 1703 г. сообщал о том же. Конкретное звучание имел именной указ 30 августа 1705 г. «Царь» Арчил Вахтангович получил в Нижегородском уезде «вместо кормов и питей» три волости во владение. Их население нижегородский воевода М. Павлов «за взятками и разорением» ведать не должен. Но он чинит крестьянам «пущее разорение», а «чиновных людей» «царя» в Нижнем Новгороде воевода «бранил и ругал всячески, и, держав их за вороты, хотел бить». Запрет Павлову самовольничать был повторен^[18].

На воевод поступали жалобы «в ослушании» государевых указов, которые ограничивали их власть. Так 16 февраля 1700 г. именной указ упомянул воевод путивльского К. Алымова и орловского Л. Шеншина. Бурмистры из этих городов обвиняли их во вмешательстве в дела посадских людей, во взятках, избиениях «и в сборах (денег – А. Д.)…помешательстве, и в земских делах остановке». Указ распорядился «взять» Алымова и Шеншина к Москве и допросить их в Ратуше. То же предписано делать и с другими воеводами-нарушителями указов^[19].

Некоторые указы обращены к воеводам и бурмистрам. В упомянутых делах они должны были работать совместно. Так 25 января 1704 г. объявленный из Семеновской приказной палаты именной указ, касавшийся «переоброчки» «бортных ухожаев» и пустых земель предписывал посылать об этом грамоты воеводам, а к бурмистрам «памяти». Из городов следовало присылать в Москву книги «окладным и неокладным статьям». 31 января последовали «Статьи о мельничном сборе». В города для этих целей посланы стольники и дворяне. И если воеводы и бурмистры «в переоброчке» его «и в иных делах, и в даче съезжих и постоялых дворов служилым людям будут ослушны или учнут бить челом на них в налогах, и во взятках», то на них «править пени, смотря по делам», и «имать езд и прогонные деньги». По этому же поводу именной указ 17 марта, в котором «велено о всяких мельничных делах в городах к воеводам и бурмистрам послать указы без печати».

К воеводам, бурмистрам, а также к полковникам и приказным людям обращен именной указ 3 сентября. Их призывали быть «послушными» распоряжениям Провиантского приказа «для высыпки хлебных запасов и работных людей, и подвод, и в строении судов» и проч. «Ослушникам» грозили смертной казнью «без всякого милосердия». Очередной именной указ 16 января 1705 г., касавшийся «бритья бород и усов всяких чинов людям», кроме священнослужителей, и взимания пошлин с отказавшихся в 30–100 р., и выдачи соответствующих «знаков», предупреждал: «Буде воеводы и бурмистры станут в том чинить кому понаровку, и им воеводам за то быть в опале, а бурмистрам в наказаниях, и в разорении без всякой пощады». Воеводы, бурмистры и приказные люди по именному указу 20 февраля отвечали за сбор «даточных» (рекрутов) по человеку с 20 дворов возраста 16–20 лет. Они должны были быть «во всем послушны» посланным для этой цели «начальным» людям. Причем воеводы и бурмистры обязаны «по ослушников посылать и по уездам для посылки ездить самим». Пойманных беглых, если «сборщиков» в то время не будет, отдавать воеводе, который уже должен о них писать в Поместный приказ, а до указа держать их в тюрьме «за крепким караулом»^[20].

Именные указы подтверждали права и обязанности воевод, известные нам по Наказам. В майском Наказе 1699 г. таможенным головам в Архангельске содержится напоминание, что местный воевода, боярин, князь М. И. Лыков, должен был следить за порядком приезда и ведения торговли иностранными купцами, предварительно узнав: нет ли где «морового поветрия» и войны. Также выяснить, нет ли на торговых кораблях «воинских людей». Воевода отвечал за осмотр торговых судов, чтобы не привезли контрабандные товары и все они были явлены в таможне. Кроме того, воеводы в Кевроле, Мезени, Кольском и Пустозерском острогах не должны были разрешать торговать иностранцам с русскими, а также там приставать иноземным кораблям. Рославльскому воеводе, князю А. Ю. Мещерскому, поручено отдать жителям «животинный выгон» на оброк за 0,5 р. в год, «как было при польском короле». Воеводы городов и уездов на территории Белгородского полка 7 октября должны были не забывать об обязанности контролировать приезжих, которые у них появлялись. Их следовало расспрашивать: откуда приехали и о целях их визита, и есть ли у них «проезжие памяти». Также необходимо контролировать, чтобы приезжие находились на их территории не более объявленного срока. «На городовое строение» в Смоленске, как и прежде, деньги следовало собирать в Приказную палату воеводам по именному указу 17 ноября. Собранную сумму уже необходимо было послать в Москву «к бурмистрам».

28 февраля 1700 г. из Ратуши самарским бурмистрам был объявлен указ, в котором самарскому воеводе, стольнику П. Баскакову, поручалось предотвращать перевозку торговыми людьми из Самары, «окроме указного числа», к яицким казакам вина, пороха, свинца, железа, «уклада», серы, смолы и «всякого заповедного товара», а также беглых людей. То же касалось и приезда яицких казаков в Самару с товаром. Воевода должен в этих целях устроить специальные заставы. Воеводы по-прежнему были обязаны по именному указу 22 марта в Съезжих избах допрашивать при свидетелях «про мену, поступку, продажу и заклад» помещиками и вотчинниками их имений. И «те допросы за их руками» присылать в Поместный приказ. Владимирскому воеводе Свиньину 23 мая предназначалась грамота, по которой он должен был стольников, стряпчих и жильцов, а также дворян, у которых имелось 40 и более крестьянских и бобыльских дворов, прислать на службу в Москву, «опричь дворян московских», к 15 июня. Для пополнения золота, серебра и медных руд именной указ 2 ноября велел воеводам и приказным людям послать грамоты, а бурмистрам «памяти». Где будут обнаружены месторождения, туда ехать воеводам и «досматривать». Брать там 2 пуда руды и, описав место, прислать в Москву, в приказ Рудных дел. 11 декабря именной указ напомнил воеводам, чтобы они подписывали вместе с дьяками и подьячими исходящие от них документы.

Такой же указ 20 января 1701 г. запретил отправлять на воеводство дворян, которые состоят на службе в армии. О том же указ 30 апреля, а 3 июля и 12 ноября 1702 г. прямо сказано, что на воеводство должны посылаться отставные военные и дворяне. На воеводах, которые дерзнут не исполнять трижды присланные им распоряжения, по именному указу 22 октября 1701 г. велено «править» по первому разу «печатные пошлины и истцу проезд и волокиту», по второму разу – 25 р., а по третьему – 50 р. пени. Если воевода не станет платить, то его поместья и вотчины следовало отписать в казну и раздавать челобитчикам «бесповоротно».

Именной указ 14 января 1702 г. предписывал воеводам прислать в Поместный приказ сведения о дворянских имениях с 1627 г.: на каком основании они принадлежат нынешним владельцам. «В городах губным старостам и сыщикам не быть, а ведать всякие дела с воеводой дворянам, тех городов помещикам и вотчинникам, добрым и знатным людям по выбору», по 2–4 человека – распорядился именной указ 10 марта. При этом воеводе в одиночку те дела не решать (об этом писал и В. О. Ключевский).

Воеводы и приказные люди в городах по именному указу, объявленному из Семеновской приказной палаты, 6 января 1704 г. должны прислать сведения о рыбных ловлях. Если кто-либо станет ловить рыбу «утайкой», не платя оброка, то их следовало приводить к воеводе. Отныне теми вопросами должна заниматься «Ижерская канцелярия дел рыбных ловель». Воеводы обязаны всячески помогать посланным из нее представителям. То же требовалось и от бурмистров. За нерадение с воевод будет «доправлена пеня большая», а также «учинено жестокое наказание». 11 октября именной указ потребовал от посланных стольников и местных воевод не взятые на откуп рыбные ловли отдавать владельцам на оброк (то же 1 июня 1705 г.). Снова 1 января 1705 г. «Статьи» об отдаче на откуп рыбных ловель предписывали воеводам присылать в Ингерманландскую канцелярию «сказки» Им же поручено собирать оброчные деньги с ловель. Где воевод нет – это делать земским бурмистрам. 25 февраля 1704 г. именной указ приказывал в городах воеводам следить за тем, чтобы лошадей, хозяева которых не объявятся, продавали, а деньги отправляли в Семеновскую канцелярию. То же требовалось от воевод, чтобы в их городах торговые люди предъявляли свои товары в таможнях по именному указу 1 марта. Помогать специально посланным в города стольникам и дворянам переписывать там постоялые дворы и строить новые, «и в иных делах» требовали от воевод «Статьи» 6 марта. Последним за ослушание грозила отписка в казну поместий и вотчин или пени в 50 и 100 р. Вновь об обычной практике, когда воевода должен был заниматься пойманными беглыми, расспрашивать их и поступать с ними по указам, говорил именной указ 30 апреля. 30 июня в городах только воеводы по именному указу должны были заботиться о «переоброчке» мельниц, если будет выявлена «утайка» с них доходов.

19 января 1705 г. объявленный боярином Т. Н. Стрешневым именной указ подтверждал прежнюю практику, когда в городах, «у челобитчиковых дел», вместе с воеводами были дворяне по выбору. Сказано, что им же быть и у всяких государевых дел, и «денежных всяких сборов». Если у воевод таких «товарищей» нет, то их выбирать из местных дворян, «добрых и заобычных» по 2 человека. Если же воевода со своими «товарищами» «учинят по грамотам и в денежных сборах замедление и понаровку, а в челобитчиковых делах какую неправду», то им за это «учинено будет жестокое наказание». Воеводы, а в каких городах их нет – бурмистры должны следить по именному указу 14 февраля за «записью» о найме подвод^[21].

В рассматриваемый период воеводы были причастны к определенным новациям, о которых подробнее мы упомянем в других главах. С появлением в ходу гербовой бумаги именной указ 12 октября 1699 г. предписывал в городах воеводам и приказным людям не принимать «крепости» (различные акты), написанные не на ней. Если сначала гербовую бумагу из Оружейной палаты посылали для продажи в города бурмистрам, то по именному указу 15 ноября это «отставили». Теперь бумагу посылали к воеводам. «Под жестоким штрафом» они должны были ее продавать, как было определено. Главное – не увеличивать установленные на нее цены. Вырученные деньги следовало отсылать в Оружейную палату. Кроме «штрафа» воеводам-нарушителям грозили и «жестоким наказанием» и «всеконечным разорением», конфискацией поместий и вотчин. Однако, уже 24 мая 1700 г. новый именной указ вновь передавал продажу в городах гербовой бумаги бурмистрам^[22].

Ввиду того, что «крепостные дела» (оформление различных актов) давали казне доход в виде пошлин, власти были заинтересованы в их упорядочении и правильном ведении. Боярский приговор 30 апреля 1701 г. велел направлять грамоты к воеводам, а где их нет – к бурмистрам, чтобы они выбирали «из всяких чинов» особых подьячих для ведения подобных дел, сколько «пристойно». Из них 1–2 человека должны «надсматривать» за остальными и от них требовали особой присяги «и свидетельства поручителей». «Для страху» за злоупотребления грозили смертной казнью. О подьячих сообщать в Оружейную палату. Для «крепостных дел» велено в городах отвести особые «избы», а в малых городах – особые «столы» в Приказных избах. В обычных городах «крепостей» на сумму свыше 100 р. писать не позволялось (это было разрешено в Москве и в «разрядных» городах, то есть в центрах особых военно-административных территорий – Разрядов). Если волости и погосты отстояли от города белее, чем на 10 верст, то и там следовало писать «крепости» местным земским и церковным дьячкам «в малых делах». Пошлины оттуда должны пересылать в города к воеводам или бурмистрам. Последние обязаны следить за правильным ведением дел и в городах, и в волостях и погостах. Не допускать взяток и волокиты и, само собой, нарушителей стращали жестокими карами. Собранные пошлины воеводы или бурмистры должны отсылать в Москву, в Оружейную палату, каждые три месяца. Именные указы 19 сентября 1702 г. и 1 марта 1703 г. напоминали воеводам о своевременной отсылке в Москву пошлинных денег и «записных книг».

Повторял положения предыдущих именной указ 22 июля 1704 г. Здесь же объявляется выговор «иным» воеводам, которые «ослушников» государевых указов в «крепостных делах» отпускают, «не доправя на них пени… отчего казне чинится немалая утрата». Отмечена роль «надсмотрщиков» (о них см. выше) в деле составления «крепостей». Они должны «писать без боязни» в Москву о взяточничестве воевод и бурмистров. А если сами «прилежания чинить не будут», то их станут наказывать как и проштрафившихся подьячих. Именной указ 8 января 1706 г. предписывал воеводам и приказным людям в городах «крепостных дел и подьячих, которые при тех делах, не ведать». Это перешло в ведение городовых Ратуш и бурмистров. Причиной такого решения стало «нерадение» воевод в этих делах^[23].

4 апреля 1705 г. объявленный из Ратуши именной указ предписывал воеводам, у кого в городах есть «выемной черкасский (малороссийский – А. Д.) табак», отдать его бурмистрам для продажи. Воеводам следовало предоставлять последним посыльных и служилых людей по их требованию^[24].

Ввиду того, что реформа 1699 г. не распространялась на Сибирь, рассмотрим указы к сибирским воеводам. Именной указ 11 июля 1699 г. напоминал тобольскому и верхотурскому воеводам о необходимости принимать меры «для унятия беспошлинного торгу и проезду». Меры эти, как известно, включали, прежде всего, рассылку по дорогам особых команд для перехвата тех, кто пытался обойти таможенные заставы. Для поощрения служилых им обещано по 1 к. с каждого рубля стоимости неявленных в таможнях товаров. Снова повторялся запрет на торговлю соболем, который лишь шел в казну в качестве ясака. Тобольским воеводам, князьям М. Я. и А. М. Черкасским 11 октября 1703 г. направлен «Приговор» Сибирского приказа, чтобы живущие в городе татары свои мечети строили вдали от православных церквей. Если разные иноземцы во время церковной службы станут кричать, смеяться и тому подобное, то им быть «в опале и в казни». Назначенному иркутским воеводой стольнику Л. Синявину именным указом 7 февраля 1704 г. поручено покупать в сибирских городах ежегодно в казну по 300 пудов ревеня. Для этого ему выданы 1 тыс. р. и на месте в сибирских городах он должен запасаться пушниной, разрешенной к торговле. С этими средствами он посылал людей для приобретения ревеня к Ямыш-озеру и в «бухарские города». Купленный ревень следовало отправлять в Москву. Иностранцам и русским, кто ревень станет продавать и везти «мимо» Синявина, не в казну, «за такое воровство» – смертная казнь. Объявленный из приказа Военных дел 14 декабря 1705 г. именной указ назначал новый набор рекрутов, по одному с 20 дворов, и озадачивал этим сибирских воевод^[25].

В 1699 г. Петр I изъял посадских людей и государственных крестьян Севера России из-под власти воевод, аргументируя это лихоимством последних и необходимостью увеличить сбор доходов в казну. Сибири реформа не затронула. Надежды царя возлагались на выборных от посадов бурмистров с московской Ратушей во главе. Помимо этого, содержащиеся в воеводских наказах права и обязанности за ними сохранили. В источниках сказано (подмечено и историографией), что в рассматриваемый период воеводы уже могли быть не во всех городах. Где их не было – власть обращалась к выборным бурмистрам, то есть эти города полностью перешли на самоуправление. Кроме того, в условиях острого дефицита армейских кадров в период Северной войны власть стремилась назначать на воеводство отставников.

Глава третья. Коменданты, воеводы, ландраты. 1706–1718 гг

Появление комендантов в местном управлении историография оценивает таким образом. Так В. О. Ключевский писал: «После неудачи воеводского управления с выборными товарищами из местных дворян (см. главу вторую – А. Д.) с 1711 г. вместе с введением губернских учреждений воеводы там, где они уцелели от реформы 1699 г., под названием комендантов являются с восстановленными полномочиями, сосредотачивая в своих руках власть финансовую и судебную не только над сельским, но и над посадским населением уезда». Автор трактовал это как «отмену городского самоуправления». То есть Ключевский полагал, что с губернской реформой произошел возврат к старой системе управления городом и уездом. Но теперь воевод сменили коменданты. Наряду с комендантами назначали и обер-комендантов. Н. Б. Голикова и Л. Г. Кислягина относили их к числу наиболее близких к губернатору лиц, «занимавшихся военными делами». Л. Ф. Писарькова считает, что в 1710–1715 гг. имелась в губернии «обер-комендантская провинция… которая формировалась путем приписки второстепенных городов к главному и подчинения их воевод (комендантов) воеводе главного города (обер-коменданту)». И далее: «В уездном управлении, являвшемся низшей ступенью губернского, в 1710 г. воевод заменили коменданты и обер-коменданты. Полномочия новых уездных начальников были шире, чем их предшественников, так как к ним перешла часть функций центральных учреждений». Они ведали в своих городах «судом и расправой и в прочем, в чем прежде сего ведомы были те города на Москве во всех приказах. Уездные правители объединяли в своих руках все отрасли власти, но по каждой из них подчинялись соответствующему губернскому начальнику»^[26]. Читатель видит, что Л. Ф. Писарькова вначале говорит об «обер-комендантской провинции», а затем причисляет обер-комендантов к уездным управленцам. Последнее – явная неточность.

Коменданты, в условиях Северной войны, появляются в первых занятых русской армией городах в Прибалтике. Петр I, конечно, мог называть их по-старинке воеводами (мы помним, что первые воеводы появились в XVI в. в пограничных городах, где имелись сильные гарнизоны) и, какое-то время, это название использовал. Но скоро царь решил перейти к европейскому термину, назвав комендантом начальника города, являющегося командиром местного гарнизона.

Вот, 12 марта 1706 г. А. Д. Меншиков объявил копорскому коменданту Я. Римскому-Корсакову именной указ. Последний сменил прежнего коменданта и ему по-прежнему поручено «ведать» Ямбургский уезд и Самерскую волость. Римскому-Корсакову вручены «Статьи» – основа его службы на комендантском посту. Вот они: 1. Принять у предшественника, Я. Челищева, «переписные, окладные и сборные книги» Ямбургского уезда и Самерской волости. 2. Там вновь провести перепись крестьянских и бобыльских дворов, и прислать результаты в Ингерманландскую канцелярию. 3 Ему «ведать» таможенных и кабацких бурмистров, и крестьян «судом и расправой, и в разбойных и убийственных делах, и во всяких денежных и хлебных, таможенных и кабацких, и в прочих сборах». Дела «управлять» по Уложению 1649 г. и «новоуказным» статьям, а также «применяясь» к наказам прежних воевод и по своему усмотрению. 4. Все подати собирать полностью и в срок. «Доимку» «выбирать по рассмотрению, чтоб людям не было большой тягости». 5. Собираемое ранее с Самерской волости «сверх настоящих окладов по воле воеводской и приказных людей, и бурмистров», возможно «искать и скласть в оклад». 6. Копорский, Ямбургский уезды и Самерскую волость «во всяких поборах равнять», чтобы одним перед другими «не было тягости или льготы». 7. Провиант с Самерской волости подряжать, «применяясь к прошлым годам». Его брать с крестьян в Копорье деньгами или хлебом. 8. С комендантами других городов Ингерманландии быть «в согласии» и взаимном «вспоможении». 9. «Быть послушным» только указам из Ингерманландской главной канцелярии и из Петербурга от обер-коменданта, генерал-майора Брюса. 10. Стараться «чинить» прибыль казне. Если она будет, то из нее в пользу коменданта пойдет ¹/₁₀ доля. Также население не обременять «излишней тягостью». Из этих статей видно, что обязанности коменданта совпадали с воеводскими по известным нам Наказам. Кроме того, комендантам предшествовали воеводы.

30 декабря Меншиков послал Римскому-Корсакову указ. Ему, продолжающему исполнять должность копорского коменданта, приказано ехать в города Ингерманландской губернии: Новгород и пригороды, Старую Руссу, Великие Луки, Торопец, Олонец, Белоозеро, Каргополь Пошехонье. Основанием послужил именной указ 1705 г. полковнику, князю Г. Волконскому, во всем государстве дьяков, подьячих, а также архиерейских домов судей, дьяков, подьячих и монастырских слуг, служебников, поповичей, дьячков, пономарей и иных церковных причетников, их детей и свойственников переписать и разобрать, «которые годны отмечать в солдаты, и вместо службы оных, также и негодных, старых и малолетних положить в годовой денежный платеж по своему рассмотрению». По тому указу в Заоцких и Украинских городах все они переписаны и обложены: дьяки по 20–40 р., подьячие по 1–25 р., прочие, годные в солдатскую службу по 1 р., старые, увечные, не годные ни в службу, ни в работу, и недоросли 10–20 лет по 80 к., а малолетние до 10 лет по 25 к. в год с человека. Сверх того окладного сбора на жалование послано с каждого рубля по 10 к. И на собранные таким образом деньги «положены» пехотный и два драгунских полка.

Такой же сбор Римский-Корсаков должен был организовать в Ингерманландской губернии: 1. Приехав в перечисленные города, людей из всех указанных категорий переписать и сделать именные списки. 2. Обложить их отмеченными окладами. 3. На будущий 1707 г. деньги собрать и послать их в Москву, в Ингерманландскую главную канцелярию. 4. Для сборов на следующие годы списки оставить у тамошних комендантов. 5. Последние для работы должны выделить дворян, подьячих и для караула и рассылки служилых людей. 6. «Как сборы устроены будут», послать «для ведома» списки «с переписных, окладных и сборных книг» Волконскому, а в Ингерманландскую канцелярию – «перечневую ведомость». 7. «В драгунскую службу» определенных из Новгородской епархии выбрать, «не откладывая». 8. «В сем деле иметь всякое усердие». Мы видим, что Римский-Корсаков – на хорошем счету у Меншикова. Он поручил ему важное дело – исполнить в Ингерманландии указ о привлечении на службу приказных и архиерейских служителей, а также сбор с них доходов в казну.

Дальше – больше! Меншиков 17 января 1707 г. именным указом назначил Римского-Корсакова, сохранявшего комендантскую должность, еще и «земским судьей» или ландрихтером (по-немецки) с полномочиями на всю Ингерманландскую губернию. А вот и новые «Статьи»: 1. Во всей губернии дворы посадские, крестьянские и бобыльские переписать. Если где коменданты в 1706 г. такую перепись провели, то взять у них списки. 2. Римскому-Корсакову ведать все города губернии «судом и расправой, и прочем, в чем прежде ведомы те города были на Москве во всех приказах» по действующему законодательству. 3. Всякие пошлины собирать в полном объеме. 4. Жителям чтобы «ни от кого налог, обид и разорения не было». Комендантам приказать, чтобы никому подвод не давали, кроме казенных курьеров и под «нужные припасы». 5. Различными делами, «кроме спорных», должны заниматься в городах коменданты. В случае споров их решает ландрихтер. 6. Пока в губернию не назначены обер-комиссар и обер-провиантмейстер – ландрихтер исполняет их обязанности и спрашивает о денежных и хлебных сборах с комендантов. 7. При сборе денег, хлеба подвод и работников, чтобы все города были «равны» в этих повинностях. 8. Определить комиссара для сбора окладных и неокладных денег. 9. Гарнизонным полкам губернии деньги и провиант отпускать из окладных доходов. 10. Ведомость об этом взять у обер-коменданта Брюса. 11. Устроить, «где пристойно», провиантские магазины. 12. Комендантам и приказным взяток не брать и население не изнурять. 13. После переписи дворов, если «явится сверх переписных книг лишку» – о том «перечневую ведомость» прислать в Ингерманландскую канцелярию. Выяснить, сколько с начала войны взято рекрутов, послано работников, подвод, «и каких было поборов». 14. Сообщить, в чем можно учинить прибыль «без народу излишней тягости». 15. Определить, какие ранее были «сборы на воевод и приказных людей». 16. Если коменданты какую прибыль учинили – о том прислать ведомость. А им сказать, что за то им будет государева милость. 17. Воинские дела ландрихтер не ведает. Это – прерогатива обер-коменданта Брюса^[27]. Пример Римского-Корсакова показывает, что в определенных условиях коменданту могло быть поручено не только управление судопроизводством всей губернии как ландрихтеру, но и вся полнота административной власти. Не даром Я. Римский-Корсаков с 1708 г. стал вице-губернатором Ингерманландской губернии при губернаторе Меншикове.

Копорский комендант, в качестве ландрихтера, отправил на имя государя донесение о привлеченных в Ингерманландской губернии работников с ее дворового числа. На донесение 12 ноября 1707 г. Петр I наложил резолюцию. В Новгороде – 19 070 дворов, из них на работы привлечены 504 человека. В Олонце и уезде – 12 749 дворов, их них привлекаются работники к железоделательным и медным заводам. Резолюция – с Олонца, когда понадобится, брать до 300 плотников, а кузнецов «на убылые только здешние (в Петербурге – А. Д.) места». Посадских и уездных дворов в Каргополе – 7474, в Белоозере – 13 300 и в Пошехонье – 11 082. Из них определены к работам, «к кораблестроению», в Петербург и на Олонецкую верфь. Резолюция – «И ныне быть тут же». Таких же дворов в Великих Луках – 4622 и Торопце – 3209. Привлекаются работники на «городовое строение» в Великих Луках и для постройки провиантского магазина. Из 2372 дворов Старой Руссы используются работники к соляному промыслу. Посадских и крестьянских дворов в Гдове – 1820, в Копорье – 2700, Ямбурге – 425, Самерской волости – 1215. Они выделяют работников в Петербург и Нарву.

12 марта 1708 г. царь наложил резолюцию уже на доклад губернатора Меншикова. По ведомости генерала фон Шемберга в драгунские полки «его команды» необходимо послать 1045 лошадей. В это число «велено взять» Ингерманландской губернии с комендантов, вице-комендантов, приказных людей, бурмистров и посадских людей – 215 и «прикупить из казны» – 470 лошадей. Меншиков спрашивает, «откуда взять» недостающих 360 лошадей? Резолюция – покупать, выяснив к тому же, вся ли 1 тыс. лошадей присланная в прошлом году в полки роздана. Меншиков – с кружечных дворов, в аптеку и в лабораторию, и на «солдатские дачи» по указу от комендантов берут вино и пиво бесплатно. Впредь отпускать, «и с кем о цене счет иметь?» Резолюция – комендантам платить деньги. Меншиков – во все города Ингерманландской губернии подтвердить, чтобы коменданты «для наилучшего в настоящих делах управления повелению канцелярии Земских дел были послушны». Как наказывать ослушников? Резолюция – «о послушании» указы будут посланы. Об ослушниках писать к обер-коменданту Брюсу, который будет над ними «чинить суд, обще с вами (с Меншиковым – А. Д.)»

Московскому коменданту, полковнику, князю Гагарину 25 января 1709 г. последовал именной указ. Царь отметил, что о дезертирах «или выходцах» он уже писал прежде и то ныне подтверждает. Далее Петр I приказал: рядовым «учинить оклад» по 12 р. в год. Да сверх того давать масло, хлеб и соль. Офицерам установить оклад «против иноземцев тех, которые родились в Москве, и учини их в гарнизоне ротами особливыми». Прочих (иностранце), которые не хотят служить, «отпусти» через Архангельск или Смоленск. 20 апреля 1710 г. государь одобрил предложение Гагарина строить после пожара «каменные» торговые ряды. Уже совсем о другом царь пишет к Гагарину 7 сентября. Он «уведомился», что «посланным за море в науку» дворянских детям их отцы и свойственники переводят векселями через иностранцев много денег «мимо Адмиралтейского приказа». По этой причине молодежь за границей «более гуляет, а ученья принимает мало». Гагарин должен был объявить в Москве запрет на подобный перевод денег через векселя под угрозой штрафа «мимо Адмиралтейского приказа». 17 сентября Петр I обязал Гагарина «нарядить в Сибирскую губернию провианта» 13,2 тыс. четвертей муки, а с губернии собрать 738 рекрутов, кроме тех, о которых «писано» раньше. Они нужны для рижского гарнизона и Гагарин обязан их привести сам. Очередной именной указ Гагарину 17 октября запрещал строить «каменные дома» в Белом и Земляном городе, но только в Китай городе. Богатые люди, живущие в Белом и Земляном городе и желающие обзавестись «каменным» строением, должны «брать себе места в Китае у убогих, которые не могут строить каменное строение», а свои места они бы отдавали «убогим», которые бы «не были обижены».

«Явившимся из бегов» солдатам сенатский указ 27 февраля 1711 г. предписывал губернаторам и комендантам в городах давать жалование по окладам гарнизонных полков. Такой же указ 11 апреля запрещал комендантам собирать различные доходы с крестьян имений Рязанского митрополита. Сенат 13 апреля напомнил, чтобы губернаторы, коменданты и «иных чинов люди» в губерниях, где они служат, не торговали. Это разрешено в других губерниях. Разыскивать офицеров, которые не явились на службу в Белгород, требовал сенатский указ 20 июня. Коменданты должны тех ослушников «держать за караулом» и писать о них в Москву, в Военный приказ, а их поместья и вотчины отписывать на государя. 12 октября Сенат обратил внимание ландрихтеров, обер-комендантов и комендантов на то, чтобы они писали в города других губерний, если находящиеся у них в тюрьмах разбойники и воры станут «оговаривать» кого-либо из находящихся там. А тех «оговорных людей имать без всякого удержания и мешкоты».

Именной указ 15 февраля 1712 г. предоставлял генерал-губернаторам и губернаторам право «выбирать» в города комендантов по своему усмотрению, годных и умных людей. О них следовало сообщать в канцелярию Сената. Если на этих комендантов будут жалобы или «в делах не исправление», то им самим, вместе с вице-губернаторами, обер-комендантами и ландрихтерами чинить над комендантами «кригс-рехт» (военный суд). О решении суда также сообщать в канцелярию Сената.

Конкретно, 27 февраля 1713 г. Сенат обратился к казанскому коменданту Н. Кудрявцеву. Он должен был, как и прежде, ежегодно «готовить» на строение трех кораблей «дубового лесу» и «с досками» отпускать до Твери. Все работы должны вестись наемными работниками, а деньги для этого брать с уездных людей Казанской губернии, которые раньше этим занимались. Приписанная на время к Казанской губернии Вязниковская слобода и при ней Новая слободка сенатским указом 22 апреля снова передана губернии Московской, что соответствовало желаниям жителей. Ее комендант Колтовский был против этого. Однако, если он «против» челобитной вязниковцев «в чем запрется», то ему с ними «дать очную ставку». Колтовского «за поруками к вершению дела» выслали в Москву.

Комендантам 1 июня Сенатом приказано дворян, не явившихся на указанные сроки на службу, держать в тюрьме. Каждому, кто таких уклонистов разыщет, приказано выдать по 10 р. за дворянина, взысканных с них. Комендантам же по сенатскому указу 15 июля велено «доправить» по 16 к. с каждого тяглого двора в Московском уезде, которые шли на обмундирование и жалование набранным там матросам, по одному с каждых 50 дворов. Коменданты также должны были обеспечить их подводами до Москвы из расчета по 6 человек на одну. Именной указ 25 августа вновь напомнил о своевременной уплате податей. «Ослушников» должны принудить к этому выбранные отставники-офицеры, дворяне и «иных чинов люди» с приданными им подьячими и солдатами. Кроме губернаторов и ландрихтеров подводами этих выборных должны снабдить обер-коменданты и коменданты. Книги, в которых записывалась информация о сборах, отдавались в городах последним. Из собранных денег выборным сборщикам коменданты должны давать жалование по 100 р. в год, а подьячим – по распоряжению губернаторов. Наряду с губернаторами, коменданты, по сенатскому указу 30 ноября отвечали за присылку работников на Котлин остров (Кронштадт). Из Сената 14 декабря объявлен именной указ, по которому в коменданты и в иные тыловые службы можно было определять лиц в 40 лет и старше, а также отставных «за ранами и увечьем». Молодежь должна была служить в действующей армии.

О «штрафовании» комендантов за «неисправности» по сборам напоминал именной указ 26 февраля 1714 г. Челобитные на государево имя такой же указ 21 марта предписывал подавать в городах комендантам. Если же последние по челобитной «кому указу не учинят или учинят указ неправедно», то на них бить челом уже губернаторам, а на последних в Сенат. Государю же бить челом лично можно лишь, если сенаторы «решение не учинят». Запрещал в Петербургской губернии «бить» лосей под угрозой жестокого наказания именной, объявленный из Сената, указ 22 апреля. Лосей разрешалось ловить и живыми привозить к обер-комендантам и комендантам, которые за каждого выдавали по 5 р. Животных содержали они и должны были писать в канцелярию Сената. Коменданты сибирских городов были обязаны по именному указу 6 декабря финансировать мероприятия по крещению «вогуличей, остяков, татар и якутов» в Православие. Объявленный из Сената именной указ 8 декабря вновь обращался к проблеме челобитных. Снова сказано, что в городах их следовало подавать вице-комендантам, комендантам и обер-комендантам (а также ландрихтерам, губернаторам и вице-губернаторам). Если дело в течение полугода «не вершат», то челом следовало бить уже «вышнему командиру над тем судьей», а затем уже губернатору. Если же последний в другие полгода решения не примет или «неправдой вершит», то на него жаловаться Сенату и т. д. Кто не будет учитывать описанную иерархию судей, а равно и «писцы», которые подобное допустят, то все они, «яко преступники», будут подвергнуты жестокому наказанию.

Именной указ 28 января 1715 г. объявлял, что «в губерниях, в тех городах, в которых гарнизонов нет, обер-комендантам и комендантам не быть». Вместо них назначались ландраты (о них – ниже). Также упомянуты города, которые «прилегли к украинным местам», где «для опасения от неприятельских набегов, в оных гарнизоны будут из ландмилиции (земского войска – А. Д.), и в тех быть комендантам в таком же жаловании, как и ландратам учинено» (120 р. и 120 четвертей хлеба в год). Уже к таким комендантам обращен 16 февраля именной указ. Они должны прислать сведения об артиллерийских припасах. Их следовало всячески беречь и, «когда нужда будет» в них – коменданты бы их «отпускали» по назначению^[28].

С 1715 г. комендантов оставили там, где они командовали местными гарнизонами. В дальнейшем к ним могли обращаться указы уже лишь в этом качестве.

При том, что с 1706 г. власть стала назначать в города комендантов, воеводы не исчезли в одночасье. К ним обращались указы еще несколько лет. Так 2 марта 1706 г. именной, объявленный из приказа Военных дел, указ по поводу очередного рекрутского набора по одному человеку «из людей боярских» с 300, а «с помещиков престарелых, увечных и отставных, с вдов, недорослей, девок и купецких людей» со 100 дворов. С мелкопоместных владельцев, у кого было менее 20 крестьянских дворов, по 7 к., а с таких же владельцев, перечисленных ранее, по 20 к. с двора. Для этого рекрутского набора приказано послать в города к воеводам грамоты. Если же они «за бездельной своей корыстью или понаровкой, оплошкой вскоре не вышлют даточных и денег не оберут», то к ним будут посланы «посыльщики». Нерадивые воеводы будут «взяты» к Москве и им последует жестокое наказание. Вновь напоминал воеводам, чтобы они «в письме всяких крепостей и иных надлежащих дел, и в собрании… казны» имели «усердное во усмотрении радение» по поводу оформления всяких актов на гербовой бумаге и «сборные за бумагу деньги высылали», а также сообщали о присылке ее дважды в году в Москву, объявленный из Оружейной палаты именной указ 7 мая. Для этого воеводам посылались грамоты, а бурмистрам – указы. Если же и те, и другие станут пренебрегать этими обязанностями – «с них пени брать немалые».

В города грамоты к воеводам распорядился посылать именной, объявленный в Разряде, указ 20 мая. Они должны были следить, чтобы дворянские недоросли, записанные в драгуны, не пристраивались на теплые места в Приказах, а крестьяне монастырей и священнослужителей не избегали подведомственности Монастырскому приказу.

Вновь воеводам приказано «для сыску беглых в уезды ездить самим» и привлекать для этих целей от 5 до 15 крестьян из деревень по объявленному из Разряда именному указу 5 апреля 1707 г. «Ведать» набранных рекрутов воеводам до посылки «наборщиков» предписал такой же указ 19 декабря.

Ратуша 20 августа 1708 г. сформулировала «Приговор». В Поморских городах, которые ей подведомственны: в Вятке, Архангельске, Холмогорах, Устюге Великом, Сольвычегодске, Чаронде, Кевроле, Мезени, Кольском и Пустозерском острогах, – на всех кружечных дворах, а также у частных лиц осмотреть и описать все принадлежности для винокурения. Воеводам посылались грамоты, а бурмистрам и приказным людям – указы, чтобы для истребления «корчемства» эти принадлежности отбирали у частных людей с уплатой по их цене. Если таким образом воеводы не добьются истребления там «корчемства», то им угрожали такими же карами, что и «корчемщикам». Новый, объявленный из Разряда 18 ноября, указ о наборе рекрутов по одному с 20 крестьянских дворов распорядился послать об этом грамоты к воеводам по городам.

Ввиду учреждения губерний, объявленный боярином Т. Н. Стрешневым 14 марта 1709 г. именной указ распорядился в городах книги различным денежным и хлебным сборам приготовить воеводам и бурмистрам. Из московских Приказов соответствующие книги следовало прислать губернаторам и воеводам на места, чтобы они могли с 1710 г. их использовать при взимании казенных доходов. 31 декабря объявленный из Разряда именной указ напоминал воеводам о посылке в Петербург работников и о сборе с оставшихся людей денег для их содержания. Причем собранных работников воеводам приказано «отводить» самим на определенные сроки. Где воевод не было – это ложилось на плечи бурмистров (о том же 28 июля и 24 августа 1710 г. и 7 ноября 1711 г.)

Во время «заразительной болезни» (эпидемии) похожий указ 29 сентября 1710 г. велел давать воеводам и «заставщикам» (находившимся на соответствующих заставах) почтовые и ямские подводы (по тому же вопросу указ 16 марта 1711 г.) 30 ноября вышел «Наказ сыщикам», которые посылались для «поимки» воров и разбойников», и расследования их преступлений в разные места. «Сыщики», приехав в город, должны забрать у воевод задержанных преступников. Воеводам оставляли дворян и служилых людей из отставников, а также крестьян местных помещиков и вотчинников, которые были мобилизованы для обнаружения «воровских станов». Кроме того, воеводы должны были обеспечить «сыщиков» приказными и для «рассылок» соответствующими людьми.

В феврале-марте 1711 г. Рязанскому митрополиту жаловались «старосты поповские» на воевод: ряжского А. Зиновьева, касимовского В. Аничкова, муромского В. Черникова, и на воевод «иных городов», – которые «не велят» собирать доходы в его «архиерейский дом». Сенатский указ 11 апреля распорядился, чтобы воеводы (а где есть – коменданты) этого не допускали и доходы шли «в архиерейский дом».

Еще в 1691 г. «учинилось ведомо» государю, что в Китай из русских и сибирских городов торговые и «всяких чинов люди» самовольно «ходят многие» и «тем китайский торг портят и многую чинят ссору». Грамота 28 января 1706 г. енисейскому воеводе, стольнику Глебову, подтверждала запрет ездить в Китай без указа. Грамота 5 февраля 1707 г. была послана пустозерскому воеводе Кушелеву. Касалась она не сибирской, а поморской территории, но ее содержание поднимало сходные вопросы. Подтверждалось, что с «пустозерской самояди» (кроме ижемской и усть-цылемской) «песцы собирать» пустозерцу, посадскому человеку Г. Худоварову: «с женатых и холостых самоядцев» по 3 песца с человека, но не больше. Из «тундры» их к Пустозерскому острогу «призывать лаской». Худоварова в Пустозерске приказано привести в Земскую избу и бурмистрам взять по нем «поручную запись», и привести его в церкви «к вере» (присяге), «чтоб самоядцам обид не чинил и не корыстовался». Далее отмечено, что воеводам и земским бурмистрам того сбора «не ведать», поскольку воеводы «брали с самоядцев многие песцы и корыстовались ими, а в казну платили только по одному песцу, и налогами своими самоядцев отогнали». Для охраны собранной пушнины Худоварову выделяли стрельцов, которые должны были сопровождать ее до Москвы. Также пустозерцам запретили торговать с «самоядцами» «в тундре», но только в остроге, иначе аборигены «исторговываются и ясак не платят». С «ижемской и устьцылемской самояди» ясак должны брать воеводы^[29].

Как видим, в указах о воеводах упоминается до 1711 г.

Вернемся к именному указу 28 января 1715 г. Мы уже отмечали, что он упразднял должности комендантов в тех городах, где не было гарнизонов (а таких было большинство). Далее сказано: «А быть вместо них ландратам (с нем. – земский советник – А. Д.) над каждой долей». «Доля» – это определенное количество тяглых дворов. Здесь указано – 5536 «или по сколько будет удобно по рассмотрению губернаторскому». Вместе с ландратом «для управления всяких сборов и земских дел в каждой доле быть по одному комиссару, четырем подьячим и двенадцати конным рассыльщикам». Указано и годовое жалование всех их: ландрат – 120 р. и 120 четвертей хлеба, комиссар – 60 р. и 60 четвертей хлеба, подьячие – по 15–30 р. и 15–30 четвертей хлеба, рассыльщики – по 12 р. и 12 четвертей хлеба (хлеб – рожь и овес пополам). Как видим, если раньше воеводы и коменданты управляли определенной территорией: городом и уездом, – теперь ландраты возглавляли территории, где имелось соответствующее количество дворов. Поскольку населенность уездов была разная, то подчиненная ландратам территория могла составлять часть уезда, а могла и охватывать не один уезд.

Однако, это еще не все. В указе отмечено, что при губернаторе всегда должны быть по два ландрата, которые будут меняться через месяц-два. В отсутствие ландрата его «долей» управлял комиссар. В конце каждого года ландраты должны приезжать в губернский город и представлять губернатору ведомости «к счету и для исправления дел всем вместе». Судить ландрата могли только губернатор вместе с вице-губернатором и другими ландратами. Подтверждено правило, что ландратам «посадских людей ни в чем не ведать и ни в какие дела не вступаться». Их по-прежнему ведали земские бурмистры. Посадские подают судебные иски на крестьян ландратам, а крестьяне на посадских – бурмистрам. На ландратов и земских бурмистров жаловаться можно было губернатору^[30].

В. О. Ключевский обратился к данному указу и заметил, что «в иной доле оказывалось 8 тыс. дворов, а в соседней же почти вдвое меньше». В этой связи число ландратов могло резко вырасти. Так в Московской губернии, вместо назначенных первоначально 13, понадобились 44 ландрата. Автор считал, что «указ 1715 г. расстроил ландратский совет при губернаторе, главное правительственное место в губернии». Далее: «Таким порядком создавалось двусмысленное отношение ландрата к губернатору: как правитель части губернии ландрат был подчинен губернатору, а как член ландратского совета был его товарищем».

Н. Б. Голикова и Л. Г. Кислягина отмечали, что «в 1715 г. вместо незавершенного и во многом случайного деления губернии на провинции решено было делить их на доли». Возглавлялись «доли ландратами. Но и эта реформа не была проведена последовательно и до конца». В основном, аргументацию В. О. Ключевского приводит Л. Ф. Писарькова. Она также отметила, что зависимость ландрата «от главного губернского начальника заметно возросла в 1716 г., когда эта должность окончательно утратила выборный характер и стала наградой за военную службу». Мы также писали о распоряжении царя в 1714 г. дворянам выбирать ландратов в качестве советников губернатора и о введении «долей» по числу тяглых дворов^[31].

Рассмотрим распоряжения властей. 7 апреля 1715 г. объявленный из Сената именной указ обращался к ландратам Петербургской губернии, чтобы они не допускали «приема» беглых солдат из Кронштадта и других гарнизонов. «За не смотрение» их ожидало «жестокое наказание». Такой же указ 28 января 1716 г. касался свободы винокурения для собственных нужд и по заключенным с казной подрядам. Губернаторы, вице-губернаторы и ландраты должны были сообщить, «кто во сколько кубов и казанов похочет вино курить». Эти принадлежности для винокурения занимающиеся им должны были привозить в уездах к ландратам. Последние обязаны их осматривать, измерить, чтобы они имели определенную емкость в ведрах, и «заклеймить». При этом взимался годовой сбор в казну с ведра по 25 к. Само собой, ландраты должны были следить, чтобы винокурение производилось в «заклейменных» «кубах и казанах», и вино использовалось либо на собственные нужды, либо поставлялось на казенные кружечные дворы по подрядам и самостоятельно не продавалось. За нарушение порядка полагались штрафы: за предоставление «кубов и казанов» кому-либо «в ссуду» – 5 р., а за незаконную продажу вина – 50 р. Снова подобный указ вышел 8 февраля. Он касался строгого соблюдения обязанности исповедаться в церкви хотя бы раз в год. На нарушителей священники подавали жалобы в уездах ландратам, которые должны были «класть штрафы против дохода… втрое». Такая же форма указа 22 марта предписывала офицеров, служивших в армии, «за старостью и за ранами отставленных», посылать на службу в гарнизоны или к делам в ландраты (об этом же писала Л. Ф. Писарькова).

Уже непосредственно ландратской работы касался сенатский указ 1 июня. Сенаторам стало «известно», что ландраты, «которые определены в доли, ездят по уездам и ставятся в селах и деревнях на крестьянских дворах». При этом они берут подводы, а также продукты и фураж для себя, своих людей и лошадей. Живут они там «по неделе и больше», отчего местным жителям «чинятся убытки великие». Сенат распорядился, чтобы ландраты, которых в одном городе может находиться 2–3 человека, не все сразу ездили по округе, но один из них бы постоянно находился «на комендантском дворе», а в уездах бы они проживали в специально для этих целей построенных дворах в дворцовых или монастырских селах, чтобы в «доле» было по одному такому двору. На их постройку в губернии с крестьян следовало собрать по 200 р. на каждый. Проживать на крестьянских дворах, брать подводы и деньги строго воспрещалось. Ландраты по сенатскому указу 27 июля были включены в число губернских должностных лиц, кому до исполнения губернией обязанностей по сбору казенных доходов, жалования не давали. О «ландратских взятках» и обидах архиерейским и монастырским крестьянам Московской губернии, по которым следовало «учинить» особый указ, сообщал Сенат 24 августа.

О неисполнении обязанностей губернских властей по сбору казенных доходов в 1714–1716 гг. сообщал сенатский указ 3 апреля 1717 г. При этом (вопреки вышеприведенному указу) губернским чинам, в том числе и ландратам, выдали их жалование. Сенат приказал взыскать его с крестьян губернаторов и вице-губернаторов, а с ландратов и приказных людей «доправить» «на самих». Кто из них находился в Петербурге – в канцелярию Сената, а кто на местах – ландрихтерам «без всякого мотчания и понаровки». Ландратов объединил с комендантами сенатский указ 29 апреля. Он касался донесений фискалов по поводу различных злоупотреблений. Как обычно, в случае волокиты, отговорок или неправедных решений фискалы должны жаловаться губернским властям, а на них – Сенату. Данный последнему именной указ 9 августа предписывал губернаторам, ландратам и комендантам объявить находившимся у них пленным шведской армии, чтобы они вступали в русскую гражданскую службу. Ландратам со своей «доли» собрать по 1 р. с каждого тяглого двора на дачу подрядчикам, поставляющим на 1718 г. провиант для армии, повелевал сенатский указ 1 ноября (о том же на 1719 г. указ 20 ноября 1718 г.) «Не вступатья» губернаторам, ландратам и ландрихтерам в выбор земскими бурмистрами в городах купцов и ремесленников для посылки на житье в Петербург, приказал объявленный из Сената именной указ 20 ноября.

Обращенная к генерал-губернатору, губернаторам, вице-губернаторам, обер-комендантам, комендантам, ландратам «и прочим управителям» Грамота 13 февраля 1718 г. призывала их «чинить всяческое вспоможение» уполномоченным по обращению «раскольников» Копорского, Ямбургского и Дерптского уездов в лоно Православной церкви. Временный запрет на пропуск каких-либо лиц по подорожным, не подписанным царем или Сенатом, до приезда государя, ландратов, комендантов, комиссаров и прочих чинов призывал к его исполнению объявленный из Сената именной указ 17 февраля. Такой же именной указ, объявленный сенатором, графом Мусиным-Пушкиным тогда же, повторял об обязанности реагировать на непосещение исповеди губернским властям, в том числе и ландратам. Здесь также объявлялся штраф. Штрафы от 5 до 15 р. налагались на священников за недонесение на нарушителей один-три раза. А после их «извергали» из «священства». Ландраты должны были сопровождать лекарей, посланных в Старооскольскую и Белгородскую провинции 24 октября по поводу «моровой язвы». Они же были ответственны за проведение в тех местах соответствующих противоэпидемических мероприятий. 20 ноября губернаторы, вицегубернаторы и ландраты названы ответственными за проведение очередного рекрутского набора по одному человеку с каждых 50 тяглых дворов. Для продолжения работ на Ладожском канале ландраты должны были по сенатскому указу 26 ноября обеспечить сбор по 70 к., а с купечества по 1 р. с двора (о том же указ 5 декабря)^[32].

Как мы отмечали, в ряде городов оставались коменданты. Так именной указ 13 февраля 1718 г. предписывал населению «приносить» в города к губернаторам и комендантам «родившихся уродов» и «найденных необыкновенных вещей». Предусмотрена плата: «За человеческую 10 р., за скотскую и звериную 5 р., а за птичью по 3 р. за мертвых». За живых: «за человеческую 100 р., за скотскую и звериную 15 р., за птичью 10 р.». «А ежели гораздо чуднее, то дадут и более». За утайку «уродов» и «необыкновенных вещей» объявлен штраф «в десятеро против платежа за оные». Он полагался в пользу «изветчиков». Далее сказано, что кто найдет в земле или воде «старые вещи»: кости, старые надписи на камнях, железе или меди, старое оружие, посуду и т. д., то их также приносить и за них «будет довольная дача, смотря по вещи». Показано и как сохранять органические останки: «уродов, как умрут, класть в спирты, в двойные или простое вино, и крепко закрывать». За вино будет отдельная плата. Тогда же вышел похожий именной указ, уточняющий предыдущий. Принесшему «монструм или урода человеческого» следовало сразу же уплатить деньги, «не спрашивая, чье под потерянием чина и жестокого штрафу». Если же принесут «животное какое или вещь», то следовало записать, чье, «а денег не давать прежде, пока то отослано будет в указанное место». Когда оттуда будет получена «отповедь», сколько заплатить, то сразу же произвести наличный расчет. А «монстры и вещи» отсылать в московскую и петербургскую аптеки ^[33]. Как видим, государь доверял сбор «уродов» и различных редкостей на местах губернаторам и комендантам.

В рассматриваемый период Петр I управление городами и уездами стал поручать комендантам. Причем началось это с Ингерманландии, где они командовали гарнизонами. По своим обязанностям коменданты походили на воевод до реформы 1699 г. Обер-коменданты как начальники в провинциальных и губернских городах являлись командирами для комендантов и вице-комендантов (назначение последних, по-видимому, было необходимостью для управления некоторыми городами). Со временем коменданты появились и там, где не было городских гарнизонов. При этом воеводы продолжали оставаться, и коменданты их меняли по мере истечения срока службы. С 1715 г. территориальной единицей стал не уезд, а «доля», в которую входило определенное количество тяглых дворов. «Долями» управляли ландраты, а коменданты были оставлены там, где в городах имелись гарнизоны. Ландраты походили на воевод периода реформы 1699 г., и посадские люди при них состояли в ведении земских бурмистров.

Глава четвертая. Воеводы во главе провинций. 1719–1725 гг

Для рассматриваемого периода, безусловно, важнейшим документом является принятая в январе 1719 г. «Инструкция или наказ воеводам». Вслед за ней были приняты инструкции иным должностным лицам, где, помимо их обязанностей, говорится об особенностях их взаимоотношений с воеводами. С рассмотрения этих документов мы и начнем настоящую главу.

Обратимся к инструкции воеводам. Она, как и прочие, весьма объемна и включает 46 пунктов. Как было принято, первый пункт инструкции требовал от воеводы быть «верным, справедливым и добрым слугой» государю и его семье, искать государственную пользу и «отвращать» любые поползновения на них. При этом воевода «письменно и словами» приносит присягу, где обязуется быть верным слугой, который ревностно исполняет свои обязанности, не жалея «живота своего». Во втором пункте сказано, что воевода действует в пределах порученной ему провинции, прежде всего предотвращая активность шпионов, не позволяя им возмущать население против государя и государства. Выявленных шпионов «брать за караул» и сообщать о них по команде.

Далее в последующих пунктах уже может не упоминаться, что воевода – глава провинции, но это подразумевается. Несколько пунктов посвящены общим обязанностям воеводы. Так сказано, что он должен следить, чтобы население твердо придерживалось православия и сообщать о покушениях на веру епископу «или духовных дел судьям», всех без исключения жителей «содержать» в соответствии с действующим законодательством, чтобы «насилия и грабежа чинено не было». Воров и разбойников наказывать «по достоинству», содержать в порядке города и уезды, исправлять дороги, «вехи на морском пути и в степных местах», следить, чтобы «чужие люди» во вверенной ему провинции «не обретались», «увечных» высылать на их место жительства, а здоровых определять на службу или в работу, «гулящих» без «проезжих писем» не пропускать, по дворам милостыню просить не допускать. Воеводе иметь пребывание «посреди провинции» (то есть в провинциальном городе), принимать челобитные «и на оные письменные резолюции чинить», чтобы волокиты не было, и без особого указа государя или Сената из провинции не отлучаться, писать в Сенат и коллегии «ясно и вразумительно», «под своим конвертом» чужих писем не отсылать, почтовые дела содержать «в добром порядке», своему преемнику «дворы и маетности» отдать в принятом им самим состоянии.

Затем следуют пункты, касающиеся крепостных сооружений и пребывания в провинции войск. Сказано, что города и крепости содержать в порядке, ремонтировать «и оные никому не сдавать». Если «приключится» внезапная осада, то воевода дает знать обретающимся в провинции полковникам и соседям-воеводам, когда будет определено расположение полков «на уезды» и командиры подадут сведения о комплекте солдат и о прочем, то воевода должен «понуждать» ставить части на постой в тех селах, где это определено, следить, чтобы не было бы «недовольства», а также расследовать ссоры между военнослужащими и местным населением., контролировать, чтобы солдаты и матросы получали положенное жалование и «мужикам» чтобы обиды «не чинились», также наблюдать за набором рекрутов, во время «маршей» войск по дорогам провинции воевода должен расписать места стоянок, чтобы местным обывателям обид не было.

О судопроизводстве сказано так: «Хотя воеводе не надлежит ссор тяжебного дела между подданными судить, и судьям в расправе их помешательства чинить», однако он должен «крепко смотреть»», чтобы земские судьи отправляли уездный суд по инструкции, «не утесняли» население волокитами и посылали бы протоколы от уездных судов в надворный (губернский) суд. Также указы и уставы по праздникам в церквах зачитывать по регламенту трижды в год. «Смертные дела» воевода должен отсылать «к надлежащему суду» и «производить в действо» решения судов, в конце года посылать ведомость в надворный суд «об экзекуциях по делам». Если по гражданским делам воевода «по своему разумению экзекуцию не учинит», то доложить об этом надворному суду, иметь «попечение», чтобы земская полиция не нарушала свои обязанности, при «каком сомнении» доносить государю или в Сенат. Отдельно сказано, что воевода должен надзирать за тем, чтобы фальшивые деньги, а также неверные меры веса и длины не использовались.

Вопросы торговли и промышленности также входили в круг обязанностей воевод: каждую четверть года «старательно смотреть» за работой казенных заводов и подавать ведомости, а по окончании года – роспись о результатах работы, особенно «пещись о селитренном варении», способствовать распространению торгов, «рукоделия» и мануфактур, следить, чтобы «прядильные и сиротские дворы» не были убыточны, но доходы бы «прибавливались», «рудокопные» и прочие заводы содержались бы «в добром состоянии» и при них было бы достаточно мастеров, работников и различных припасов, чтобы цены на хлеб и «харчи» не были слишком высоки, «выведывать» – нет ли где в провинции мест, где можно найти руды и минералы, и строить новые заводы, привлекать к этому людей «под обещанием вознаграждения» и сообщать об этом в Берг и Мануфактур коллегию, дубовые и прочие леса чтобы не были «весьма искоренены», иметь под своей командой «звероводцев и стрелков», и истреблять хищных «и вредительных» зверей.

Отдельно сказано о взаимоотношениях воеводы с городскими ратушами и бурмистрами: ратушские чины были бы «угодны и искусны», городские доходы бы прибавлялись и «маетности» не расхищались, «рукодельники» жили бы в городах и не расходились по «маетностям», друг другу бы не мешали и каждый бы занимался только своим ремеслом, вместе с бурмистрами и ратманами смотреть, чтобы в городах постоялые дворы, харчевни, всякие съестные припасы и фураж были бы в достатке и доступны для проезжих по ценам.

В инструкции перечислены чиновники, с которыми воевода взаимодействует. Земский писарь с начала года ведет книгу прихода казенных доходов. В конце года ее скрепляют подписями воевода и земский надзиратель сборов. Затем книга вручается земскому комиссару. Последний контролирует работу надзирателей сборов, сборщиков и подьячих, чтобы различные сборы поступали исправно и в срок. О «неисправностях» комиссар доносит в Камер и Штатс-контор коллегии. Земский надзиратель сборов получает помесячные ведомости о доходах уже от уездных земских комиссаров и следит за их добросовестной работой. Ни на каком уровне не следовало допускать «убавления в доходах». Упомянут и земский секретарь как помощник воеводы. Он должен заниматься делопроизводством и всякие дела содержать «в добром порядке».

По поводу казенных доходов сказано, что воевода в своей провинции «не чинит» никакой в них «перемены». Выдача денег из Земской конторы производилась бы по указам из Штатс-конторы и земский казначей ежемесячно подавал бы воеводе соответствующие счета. Также воевода должен смотреть, чтобы все положенные расходы были произведены. Причем, если не все деньги розданы, то без указа их не отпускать под угрозой штрафа в 15 р. с каждых ста рублей. Если в провинции «появится пустота от морового поветрия, неприятельского нападения» и прочего, отчего в сборах произойдет «доимка», то воеводе вместе с земским комиссаром об этом расследовать и писать в Камер коллегию, которая налагает свою резолюцию. Если в провинции имеются провиантские магазины, то воевода должен проследить, чтобы имеющийся там провиант в конце года был «перемерен». Если же «сыщется какая не полность», то о том сообщить в соответствующую коллегию.

Воеводам вменено в обязанность и контролировать и местных землевладельцев: «Понеже есть некоторые непотребные люди, которые своим деревням сами беспутные разорители суть, что ради пьянства или какого иного непостоянного житья вотчины свои не только снабдевают, но и защищают в чем, но и разоряют, налагают на крестьян всякие несносные тягости и в том их бьют и мучат», от чего крестьяне «бегают» и «чинится пустота», а в государственных податях «доимки». Воевода и земские комиссары должны смотреть «накрепко» и до подобных разорений не допускать. О подобных случаях сообщать Сенату. «Разорителей» своих имений отдавать на поруки родственникам, которые, до их «исправления», теми деревнями ведают. Далее упомянут известный указ 1714 г. «О единонаследии», по которому недвижимость переходит к одному наследнику. Воевода в своей провинции должен «накрепко» смотреть за его соблюдением. Также он обязан следить, чтобы пожалованные «публичные маетности» после смерти владельца возвращались казне в сохранности.

Инструкция также обязала воеводу следить за исполнением указа о начале «переписи» (то есть первой ревизии). Главное – чтобы сведения были правдивыми и «утайки» душ не было. О нарушениях он должен «разыскивать» и писать в Камер коллегию.

Заметим также, что принятый 24 января 1722 г. «Табель о рангах» предусматривал для воевод 8 ранг, что соответствовало армейскому майору. При этом сказано, что воевод «не надлежит за вечный чин почитать, но за уряд, ибо оные не суть чины. Того ради ранг иметь должны пока они действительно у своего дела обретаются. А когда переменятся или оставятся, тогда того ранга не имеют»^[34].

Выдавались не только общая инструкция, но и инструкции конкретным воеводам. Так 14 декабря 1720 г. подобный документ выдан белгородскому воеводе. Помимо повторенных общих положений, здесь обращено внимание на местные условия: у воеводы «в команде» состояли Слободские полки (Сумской, Ахтырский, Харьковский, Изюмский, Острогожский и «чугуевские калмыки и казаки»). О состоянии штатов, их амуниции, а также о средствах на их содержание воеводе должны были докладывать полковники. В Сенат, Военную и Иностранных дел коллегии воевода сообщал о турецких, крымских и запорожских делах. Он должен был пропускать великороссийских и малороссийских торговых людей в Крым с не заповедными товарами, чтобы они не заезжали к запорожцам. Крымским же торговцам «дать знать», чтобы они «изменников» запорожцев и казаков с собой не привозили. Запорожцев, приехавших на подведомственную воеводе территорию, задерживать и о них писать в коллегию Иностранных дел, а также киевскому губернатору. С взиманием таможенных пошлин пропускать греков и других иностранных торговцев. Основные товары русского экспорта, а также казенные товары торговцы могли привозить только «в российские пристани». Из Малороссии в города и уезды провинции, кроме Слободских полков, вино и табак на продажу не привозили бы и в розницу не продавали (исключение сделано для подрядчиков). Отъезжающих торговать на Дон отправлять «на срок с пропусками», чтобы возвращались в определенное время. Воеводе с гетманом и малороссийскими жителями «иметь доброе обхождение»^[35].

Обратимся к инструкциям другим местным чиновникам в той их части, где сказано об их взаимоотношениях с воеводами. Сразу же вслед инструкции им, в январе-феврале 1719 г., были приняты инструкции земским комиссарам, камерирам и рентмейстерам (или казначеям) «в губерниях и провинциях». Земский комиссар – «главнейшая должность, чтоб он в поверенном ему уезде в надлежащее указами время… доходы собирал», кроме пошлин. Отмечено, что он отвечает перед губернатором или воеводой в ведении «приходной книги», без их указа не может «собранные вещи» продать, с их распоряжения должен учинить «досмотр» в ходе переписи дворов и земель, доносит им о присвоении угодий «из государственных волостей», по распоряжению губернатора или воеводы должен «довольствовать» проходящих «воинских людей», учреждать постоялые или гостиные дворы, арестовывать «подозрительных» людей, чинить «экзекуции» по распоряжению суда, доносить им о всем, что касается государева «интереса». Хотя земские комиссары «принадлежат» к губернской или воеводской Земской конторы «ведению», однако государь запретил, чтобы комиссаров «безвинно бранью не бесчестить и побоями на них не дерзать».

Земский камерир, вместе с губернатором или воеводой должен «прилежное и крепкое надзирание иметь» над всеми доходами и сборами. О «похищениях» или «неправдах» доносить губернатору или воеводе. Последние, вместе с ним, скрепляют подписями приходную книгу. За отданные на откуп статьи все они должны «осмотрение иметь».

Земскому рентмейстеру губернатор, воевода и надзиратель сборов отдают «сметные и окладные книги, и ведомости окладных сборов» и всех иных доходов. Он должен доносить губернатору или воеводе по поводу сохранности казны. «У казенных денежных сундуков» должны быть три ключа, которые находятся у губернатора или воеводы, рентмейстера и надзирателя сборов. В случае болезни рентмейстера губернатор или воевода, по совету надзирателя сборов, назначает другое лицо. Только эти трое могут распорядиться, чтобы рентмейстер выдавал «даже малые суммы», они же в середине декабря назначают лиц, которые должны проверить, «счесть и перемерить» все, что есть под началом рентмейстера, его мнение должно выслушиваться. Кроме того, рентмейстер, даже по приказу губернатора или воеводы не должен поступать «против присяги, чина и против чести, верности и совести»^[36].

В конце 1719 г. приняты еще две инструкции. 24 декабря – «полевых и гарнизонных команд офицерам, отправленным для сыску беглых солдат, драгун, матросов и рекрутов, и для искоренения воров и разбойников, и пристаносодержателей их». Они должны сообщать о своих действиях в провинции властям (прежде всего, воеводам). Те же обязаны им предоставлять места для постоя, провиант и фураж, а также помогать. Если беглых и разбойников там нет, то губернатор или воевода должен дать офицеру «письменный реверс» соответствующего содержания.

Инструкция земским фискалам в губерниях и провинциях предусматривала, что они должны письменно сообщать о своих сведениях губернатору или воеводе (которые обязаны налагать штрафы на виновных) об обидах населению при проходе войск, плохих дорогах и казенных постройках, о беглых «гулящих» и подозрительных людях, а на пограничных территориях о шпионах и «иностранных злодеях», чтобы их поймали^[37].

Инструкции и наказы выходили и в последующие годы. Так, 20 апреля 1720 г. появился наказ земским дьякам «или секретарям». Сказано, что ему быть всегда при губернаторе или воеводе «дабы он мог по вся дни должность свою отправлять». Земский дьяк обязан, кроме воскресенья и «великих праздников», присутствовать в Земской канцелярии, а губернатор или воевода ее посещают дважды в неделю не менее, чем на пять часов. Без ведома губернатора или воеводы дьяк не может принимать челобитные, он же им напоминает о необходимости наложения резолюции на те или иные дела. Также дьяк должен следить, чтобы губернатор или воевода в своих резолюциях не нарушал законодательство. Он же обязан ставить свою подпись у всех выходящих от губернатора или воеводы писем, указов и резолюций, а также хранить все их черновики. Воевода или губернатор обязаны выслушивать мнение дьяка. В случае его болезни исполнять обязанности они назначают «искуснейшего писаря» и просят Сенат прислать замену.

В 1722 г., в инструкции от 6 апреля сенатору, работающему в Москве, сказано, чтобы он «взыскивал» с московского губернатора и воевод ближних провинций по поводу исполнения сенатских указов. Инструкция, данная 14 апреля Адмиралтейской коллегии лесным надзирателям, предписывала составить описи годным к корабельному делу лесам. С ними следовало ознакомить губернатором и воевод, которые сами должны «освидетельствовать» эти леса, что они «все в целости». Инструкция генерал-почт-директору от 13 августа отмечала, что на почтовые и ямские подводы в губерниях и провинциях подорожные даются за губернаторскими и воеводскими «руками», а в их отсутствие – кому они поручат. Поскольку государь желает, чтобы из Петербурга во все «главные города» провинций отправлялась бы «верховая почта» (то есть всадники на лошадях), то губернаторам и воеводам «чинить» в этом «вспоможение» генерал-почт-директору.

В самом конце 1723 г. была дана инструкция члену Коммерц-коллегии, которого назначали состоять при сенаторе, ревизующем губернии и провинции. Он должен проследить, чтобы в портах и пограничных местах губернаторы, воеводы и коменданты, равно как и служители таможен, все дела, касающиеся до коммерции, исправляли по указам. В случае нарушений чиновник должен взять у них «ведомости» с объяснением всех обстоятельств и, во всяком случае, требовать исправления оплошности и недостатков. Последний по времени стала инструкция полковнику от 26 июня 1724 г. В пункте, касающемся «приема денег», полковник должен комиссара, который будет задерживать выдачу денег, потребовать у губернатора или воеводы подвергнуть «земскому их суду» и назначить другого комиссара. Полковник должен принятые от комиссара деньги отвезти к губернатору или воеводе, где его полк расположен, и оставить, что положено, его полку. При этом прогонные деньги за подводы отдавать с распиской губернатору или воеводе^[38].

Имеющаяся литература так оценивает приведенные выше меры власти. В. О. Ключевский отмечал, что на поставленных во главе провинций воевод «возложены были дела финансовые, полицейские и народнохозяйственные. По этим делам воеводы сносились с центральными учреждениями помимо губернаторов, и сам губернатор становился в ряд провинциальных воевод губернии, как правитель провинции губернского города». Далее автор упомянул известных нам по источникам камерира, рентмейстера и провиантмейстера. По поводу судебных функций воевод Ключевский заметил, что «при введении надворных судов в 1719 г. в семь из одиннадцати председателями назначены были главы местной администрации, губернаторы, вице-губернаторы и воеводы; в 1721 г. это стало общим правилом, а в 1722 г. нижние суды были упразднены и судебная власть возвращена провинциальным правителям (воеводам – А. Д.) единолично или с асессорами». Посвятивший специальный труд «Областной реформе Петра Великого» 1719–1727 гг. М. М. Богословский приводит использованную нами инструкцию 1719 г. воеводе и упоминает о чиновниках, которых назвал В. О. Ключевский. Богословский подробно пишет о взаимодействии губернаторов и воевод. Провинциальные воеводы «не обнаруживали стремления» подчиняться губернатору и «упорно отстаивали свою независимость». Вообще же провинции сносились с центральными учреждениями (Сенатом, коллегиями) непосредственно. Богословский также отмечает, что в 1722 г. к воеводе переходит судебная власть. Суд вершит воевода «в особом присутствии совместно с назначенным тогда по провинциям судебными асессорами». Дистриктами, которые входили в провинции, управляли земские комиссары.

Н. И. Павленко пишет о второй областной реформе, осуществленной в 1719 г. Провинция при этом стала «основной областной единицей», непосредственно подчинявшейся коллегиям и Сенату. Власть губернатора распространялась теперь только на провинцию губернского города. «Лишь по военным и судебным делам провинциальные воеводы подчинялись губернаторам». Далее автор также идет за своими предшественниками, упоминая об обязанностях соответствующих чиновников. Провинции делились на дистрикты, управляемые земскими комиссарами, которые назначались воеводами и Камер-коллегией. Н. Б. Голикова и Л. Г. Кислягина отметили, что в 1719 г. было принято решение «о введении двухстепенного деления: на провинции и дистрикты». В ходе реформы было создано 50 провинций. «Во главе пограничных и крупных провинций стояли генерал-губернаторы, а в остальных – губернаторы или воеводы. Все они подчинялись Сенату и коллегиям. Управлением дистриктами ведали земские комиссары, подчиненные губернаторам». О разделении губерний на провинции, а их на дистрикты по реформе 1719 г. пишет и Л. Ф. Писарькова. «Созданные по шведским образцам провинции должны были в 1719 г. заменить губернии, а дистрикты (округа для сбора подушной подати на воинские части) – традиционные для Московского государства уезды. Но на практике осталось в силе деление как на губернии, так и на уезды». Автор отметила, что губернии и провинции теперь имели «одинаковый статус», о чем говорят законодательные акты, «не делавшие отличий между должностными обязанностями губернаторов и воевод». «В результате областной реформы 1719 г. провинциальный воевода стал таким же губернатором, но на меньшей по размерам территории». Писарькова заметила, что «воеводы возглавляли провинциальные канцелярии, повторявшие по своей структуре коллегии». Далее автор упомянула об уже приведенных историографией данных, почерпнутых из источников. При этом меры, принятые в 1722 г. в связи с восстановлением «воеводского суда», она связала «с началом пересмотра реформ»^[39].

Рассмотрим распоряжения власти по различным сторонам деятельности воевод. В основном, они касались, помимо воевод, еще и губернаторов, вице-губернаторов и реже еще и комендантов. Случались указы, рассчитанные на воевод и комендантов. (В первом случае мы их маркируем +). 29 мая 1719 г. Сенат упомянул инструкцию воеводам, которую государь «изволил слушать, но за отлучением в кампанию… собственной рукой не подписал». Однако ей «быть в той силе, как в оной инструкции написано». Он же 16 июня распорядился послать в коллегии копии с этой инструкции, а 14 октября указал коллегиям направить в губернии воеводам и иным управителям + копии «с инструкций своих»^[40].

Сенат специально обращался к воеводам с разъяснениями, в каких случаях они могли напрямую обращаться к нему, минуя коллегии. Вот 8 февраля 1720 г. он отметил, что губернаторам и воеводам следует посылать ему донесения по тем делам, которые «не принадлежат к коллегиям: начатие войны, мору или замешания, или каких припадков». Причем сквозит явное раздражение сенаторов, поскольку адресаты обращаются к ним по «посторонним» поводам, которые «надлежит в коллегиях решенными быть». О том же сенатский указ 27 сентября 1722 г. Теперь уже за неоправданное обращение к нему с воевод и прочих управителей + будет взиматься штраф в 30 р.^[41]

Чаще к воеводам обращались коллегии. Так 11 декабря 1719 г. в регламенте Камер коллегии сказано, чтобы губернаторы и воеводы исправляли свои обязанности «прилежно» в том, что касается земель, дворов, сохранения лесов, земледелия, скотоводства и рыболовства. 26 января 1720 г. она же констатировала, что «в сем году» она могла бы получить «известие и действо начать» с 1721 г. по регламенту, а в губерниях воеводам и иным управителям + быть ей во всем «послушным» в пределах ее компетенции. 1 февраля Сенат распорядился, чтобы Камер коллегия послала воеводам и иным управителям + инструкции. Юстиц коллегия 30 июня также напомнила губернаторам и воеводам об их обязанностях. 6 июля она потребовала, чтобы на местах на присланные из Сената и коллегий указы «исполнение было скорое под страхом разорения, наказания и ссылки, или лишения живота». Ей стало известно, что от воевод и иных управителей+ «не токмо слабое отправление идет, но и весьма многое ослушание чинится». Также коллегию раздражало вмешательство этих местных властей в судебные дела вопреки инструкции. По фискальским доносам по этим поводам воеводам и прочим придется держать ответ в надворных судах^[42].

Специально в распоряжениях власти затрагивалась проблема челобитных и «обид» местного населения. Так 3 октября 1720 г. Сенат требовал от воевод и прочих управителей +, чтобы они своевременно реагировали на челобитные «обидимых». По вопросам сбора податей в таких случаях разрешалось обращаться в Камер коллегию. О том же ее указ от 17 января 1721 г. В сентябре Сенат напомнил, что воеводам «в дела магистратские не вступать и купецким людям обид и разорения не чинить». Это была реакция на незаконные действия воеводы Шацкой провинции, а также по поводу вмешательства «юстиции судей» в магистратские дела Вязниковской слободы, о чем сообщил местный воевода. Фискалам сенатский указ 12 июля напомнил о необходимости доносить губернаторам и воеводам, чтобы они «по публичным указам» дела исполняли немедленно. Если же они этим пренебрегают, то следует сообщать обер-фискалу, который, как известно, доносит обо всем Сенату. Последний 13 января 1725 г. распорядился, что в городах, где живут воеводы и есть их дворы, тому быть по-прежнему^[43].

В том же 1719 г. началась перепись тяглого населения или первая ревизия. 21 декабря сенатский указ распорядился, в связи с установкой о взыскании «за неисправность» в ревизских сказках, «справляться» с губерниями и провинциями (то есть с воеводами). Из Сената 19 января 1720 г. был объявлен именной указ, который констатировал, что «многие в ревизских сказках пишут только своих крестьян, а людей дворовых не пишут». Сказки должно подавать «обо всех, без утайки» и за это ответственны губернаторы и воеводы. Через год, 16 января 1721 г., сенатский указ отметил, что «из многих городов» «пополнительные» сказки еще не присланы. Сенаторы приказали воевод, виновных в этом, «взять в Санкт-Петербург к розыску, а поместья и вотчины отписать на великого государя». В провинции, из которых подобные сказки еще не присланы, послать еще «подтвердительные указы», чтобы их скорее прислали под опасением такого же штрафа. Как видим, ситуация с недостатком правдивых ревизских сказок вызвала сильный гнев властей. Объявленный из Сената 28 февраля именной указ также требовал немедленно прислать сказки о посадских людях и разночинцах, и обращен он к воеводам и иным местным властям +.

15 марта такой же указ констатировал, что «утаенных» душ мужского пола оказалось 20 тыс. «Без всякого страха» и «самой сущей правдой» виновных призывали сообщать об этом губернаторам и воеводам, и в таком случае «вина за ту утайку всем отпущена будет без всякого истязания и штрафа». При этом дан срок до 1 сентября. Кто не исправится, у того деревни отпишут в казну, а ¼ часть отдадут доносчикам. Снова по поводу «свидетельствования» губернаторами и воеводами ревизских сказок высказался сенатский указ 11 мая. Явно ввиду жалобы синодальных властей Сенат 19 июня специальным указом к воеводам и прочим управителям + потребовал «обывателям» имений духовных лиц «обид, налогов и угодьям их шкоды никаким образом не чинить». В ходе ревизии в подобных местах брать не больше 10–20 подвод и «переменять» их от села к селу и от деревни к деревне. Провиант там брать только на содержание рассыльщиков, чтобы не озлобить население. За нарушение обещано жестокое наказание.

Посланным «для росписи полков» по территориям давались особые инструкции. Одна из них 5 февраля 1722 г. дана генерал-майору Чернышеву. В ней отмечено, что чинившие в сказках «утайку душ» и поныне о той «утайке» не объявившие, все же подавали бы об этом донесения губернаторам и воеводам. Тут же сказано, что с души мужского пола определена годовая подать (подушная) в 80 к. деньгами. Содержания за счет подушной подати касался сенатский указ 3 сентября 1723 г. Мешки с деньгами, «ерлыки и печати» надлежит осматривать воеводам и иным местным властям +. 20 сентября Сенат распорядился, чтобы губернаторы и воеводы, контролировавшие «отдачу» крестьян при ревизии «на прежние жилища», брали за это пошлины. Снова о проверке истинности ревизских сказок губернаторам и воеводам напоминал сенатский указ 2 июня 1724 г. На следующий день, 3 июня, в Сенате объявлен именной указ, который велел им же переписать во всех городах (кроме Сибири) «старых, больных и увечных, нищих и сирот» обоего пола, которые «были в богадельнях и госпиталях… и работами пропитать себя не могут… и в подушный оклад не положены»^[44].

Отмечена ответственность воевод за поступление различных окладных и неокладных сборов. Так 23 сентября 1720 г. Сенат заметил, что посланные в губернии гвардейские офицеры и солдаты, а также дворяне от Камер коллегии сообщали, что в Московской, Архангелогородской, Смоленской и Сибирской губерниях, и их провинциях воеводы и иные управители + соответствующих ведомостей «не сочинили». Прямо на воевод жалуются также камериры. «В неисправностях» гвардейцам поручено «чинить, как указы повелевают». А впредь за подобные проступки воевод и прочих+ приказано штрафовать Камер коллегии «по своему усмотрению, кто чего будет достоин». Вместо присылки «к городовому строению» Петербурга работных людей 31 марта 1721 г. Сенат приказал воеводам и иным + собрать 300 тыс. р. 17 июня 1723 г. сенаторы вопрошали их же: «Для чего… денежной казны не выслали и многие месяцы репортов о наличной казне не присылали?» Если же воеводы и прочие + кому в том «чинили понаровку», то виновных «держать за караулом и писать о том в Сенат».

Принятый 24 июня 1724 г. «Плакат» касался сбора подушных денег. Вначале вводилась система выборов земских комиссаров из местных помещиков, которые и занимались непосредственно сбором подушной подати. Теперь она определена в 74 к. с души мужского пола. Причем ее предложено взимать по третям года: в январе-феврале и марте-апреле по 25 к., а в октябре-ноябре – 24 к. Земских комиссаров контролируют полковники расквартированных там полков. В декабре местные помещики должны собраться на «полковой двор». Кто не приедет, за тем полковник и воевода посылают нарочных. Суть подобного сбора – выборы земских комиссаров на будущий год. Причем по итогам года, если на земского комиссара «будут в чем челобитчики», то его судят помещики, а где их нет – тамошние обыватели. И по вине – штрафовать. «Разве, кто смерти или публичного наказания подлежать будет» – того отсылать в надворный суд, а где его нет – к воеводе. Снова об ответственности губернаторов и воевод за промедление в присылке денег напоминал сенатский указ 27 января 1725 г.^[45]

Не менее важной обязанностью воевод было следить за сбором необходимых армии и флоту провианта и фуража. Так 30 октября 1719 г. объявленный из Сената именной указ обращал на это внимание воевод и полковников, когда подчиненные последних находились в пути. При этом не допускать обид местным обывателям. По поводу сбора денег на поставку в будущем году провианта в Петербург и Ригу, «и прочие завоеванные города», указ Камер коллегии 5 сентября 1720 г. нацеливал воевод и иные местные власти + собирать по 1 р. с тяглого двора. 5 октября такой же указ предусматривал для тех же должностных лиц организовать сбор провианта уже для предстоящей «морской кампании» по 41,5 к. с тяглого двора. За оплошности указанных должностных лиц могла взять «к суду» эта коллегия. О том же на 1722 г. сказано в камер-коллежских указах 28 сентября и 19 декабря 1721 г. Сенат 14 декабря 1722 г. уже сам решил обратиться к воеводам и иным местным властям +, стращая их штрафами за не исполнение сроков присылки денег за провиант. Причем воевод, камериров, комиссаров и иных сборщиков, если они «радетельно» собирать не будут или же станут собирать «лишнее», ожидала ссылка навечно на галеры, «вырезание ноздрей и лишение всего имения, или… смертная казнь». О жестоких штрафах воеводам и иным + за оплошности в сборе денег на провиант и фураж для расквартированных полков напоминал сенатский указ 25 сентября 1723 г.^[46]

Хотя Северная война уже заканчивалась, но впереди был еще Персидский поход 1722 г. Поэтому власть уделяла большое внимание вопросам рекрутского набора. Военная коллегия 29 октября 1719 г. нацеливала офицеров, посланных за рекрутами, чтобы они принимали их у губернаторов и воевод «самых добрых и к службе годных». 22 мая 1720 г. именной указ предписывал взимать штрафы по 100 р. за каждого негодного к службе рекрута с губернаторов, воевод, а также «наборщиков» и «приводцев». Суммы штрафов шли на содержание госпиталей. Сенатский указ, повторивший предыдущий, вышел 30 сентября 1723 г. Снимал с губернаторов и воевод обязанность участвовать в рекрутских наборах сенатский указ 18 января 1725 г. Он поручал это целиком земским комиссарам и полковникам, и офицерам расквартированных «на вечных квартирах» полков^[47].

Запись на службу недорослей не могла пройти мимо внимания воевод. Так 23 августа 1720 г. состоявшийся в Военной коллегии именной указ требовал от воевод переписать недорослей и с именными списками отсылать их в губернский город, где ими должно заниматься губернское начальство. Объявленный из Сената 6 июля 1721 г. именной указ сослался на распоряжение государя 17 июля 1720 г. всем недорослям, происходившим из всяких чинов служилых людей («кроме шляхетских детей») от 10 до 30 лет явиться к воеводам и прочим +. Те, в свою очередь, должны были их переписать и отослать к губернскому начальству. Недорослей же «из шляхетских детей» следовало тогда же отправить в Военную коллегию в Петербург. Однако часть этих недорослей на смотре была, но после «с дороги от наборщиков сбежали». Государь «изволил пожаловать прощение» всем им, если они уже в 1721 г. в Петербург явятся. Ослушникам грозили карами как беглым солдатам: «Без пощады будут биты кнутом и, вырезав ноздри, сосланы в вечную работу на каторги». Такое же наказание ожидало и их «укрывателей», а доносителям обещано их имение. По указу 6 июля 1721 г. срок добровольной явки установлен до 1 января 1722 г. Предусмотрены иные наказание и поощрение: укрывателям за каждого недоросля платить в год штраф по 100 р., а доносители получали при этом по 50 р. за человека. Если в каких-либо губерниях и провинциях явившихся на смотр недорослей окажется мало, то это будет расценено как следствие «нерадения» воевод и иных управителей +. И с них будет взят такой же штраф. Военная коллегия 21 августа 1722 г. обязала воевод и прочих + «сыскивать накрепко» не явившихся до 1 января недорослей^[48].

Именной указ 29 марта 1721 г. обращался к «больной» теме переселения разверстанных дворян в Петербург с предварительной постройкой ими там дворов. За ослушание им грозили конфискацией имений. В губернии и провинции были направлены специальные нарочные из гвардейских унтер-офицеров. Они должны «непрестанно понуждать» губернаторов и воевод, чтобы те имели «старание» к выполнению дворянами этого распоряжения. В противном случае воеводы и иные местные власти+ ожидал государев «жестокий гнев и разорение» Они же должны были по сенатскому указу 8 сентября понуждать царедворцев, дворян и офицеров ехать в декабре в Москву на смотр^[49].

Как обычно, власти должны были много времени уделять проблеме беглых. Военная коллегия 30 октября 1719 г. призывала приводить беглых воров и разбойников к губернаторам и воеводам. «Приводцам» за каждого обещано по 5 р. О явке беглых к ним же – сенатский указ 8 июня 1720 г. О том же – 6 октября при том, что за неявку угрожали смертной казнью, а «держателей» беглых ожидало лишение чина и имения. Возвращением на прежние места беглых крестьян и бобылей озабочен состоявшийся 19 февраля 1721 г. в Сенате именной указ. В провинциях это должны обеспечивать воеводы или судьи. Если в приеме беглых виноваты сами помещики, то из провинций воеводы должны были их собственноручные письма отсылать в Юстиц-коллегию. В случае доказательства подлинности тех писем – имение конфисковалось, а доносители получали свободу и ¼ часть конфискованного. Если же те письма окажутся подложными, то виновным «вырезать ноздри и ссылать на галерную работу навечно». Сенатский указ 27 ноября повторил приведенную в вышеназванной указе процедуру возвращения беглых крестьян на прежние места их жительства.

Между тем, наступил 1722 г. и снова объявленный из Военной коллегии 4 апреля именной указ призывал воевод и иных управителей + «сыскивать накрепко» беглых. Прибавлено: «Как армия расположится на квартирах», то в этом должны участвовать полковые командиры в своих дистриктах. Состоявшийся в Сенате 6 апреля именной указ предписывал приводить к воеводам беглых, которые «не сказываются», где они прежде жили. Кто все же признается – тех отдавать помещикам. Кто не признается – тех с женами, детьми и имуществом присылать в Петербург для поселения на дворцовых землях, «где повелено будет».

Для поимки беглых в пограничных городах Сенат 8 марта 1723 г. велел «учинить» заставы. Их следовало расспрашивать: откуда они, чьи крестьяне и кто их «подговорил» уйти за рубеж? «По тем расспросам» им учинить наказание: «Бив кнутом», отсылать в провинции, из которых они бежали, и отдавать воеводам, которые уже должны возвращать их помещикам «с расписками». Губернаторов и воевод сенатский указ 22 ноября обязывал присылать в Сенат ведомости о тех беглых, которые будут водворены к их прежним помещикам, но в прошедшую ревизию за ними не записаны. «Пожилые деньги» за тех беглецов велено брать по прежним указам. Полковникам расквартированных полков именной указ 26 июня 1724 г. предписывал смотреть, чтобы солдаты беглых не принимали и чтобы в дистрикте, где его полк расположен, беглых бы не было. Пойманных беглых велено отсылать к воеводе. Вообще полковник, а в его отсутствие – офицеры, должны наблюдать за своевременным и точным исполнением присылаемых из центра указов воеводой и прочими управителями +, и писать о том в Сенат или коллегии. Самим никаких действий не осуществлять, «разве о том из тех мест, откуда указ послан, им повелено будет»^[50]. То есть у воевод и прочих местных властей появился надсмотрщик в лице командования состоящих у них «на вечных квартирах» полков.

Сенат 17 октября 1720 г. подтвердил указ Камер-коллегии к губернаторам и воеводам «О сборе с раскольников всяких податей против настоящих вдвое». 26 июля объявленный из Военной коллегии именной указ обязал всех чинов людей, у кого есть шведские пленные, «немедленно объявить» о них на местах губернаторам и воеводам. О том же состоявшийся в Сенате 21 октября 1721 г. именной указ. Тех, кто «в скорых числех» «сказок» о них не подаст, того ожидал штраф. Самим «утаенным» разрешено приходить к губернаторам и воеводам. Последние, допросив пришедших, «от тех вотчинников за ту утайку чинить (пленных – А. Д.) свободными и велеть им жить, где похотят» у русских или иностранцев. Однако практика удержания бывших пленных продолжалась. И вот 6 марта 1723 г. Сенат вновь поднял этот вопрос. Хозяева, все еще продолжавшие этим заниматься, должны были платить двойные «кормовые деньги», положенные на содержание удерживаемых. Если же будет доказано, что губернаторы и воеводы об этом знают, то те деньги будут «доправлены» уже и на них. В случае, если подобные действия осуществляются против бывших пленных, перешедших в православие, то со всех указанных выше виновных лиц будут взяты еще и «пристойные штрафы»^[51].

Поскольку воеводы на местах обладали полицейскими функциями, постольку в их ведении там находились «колодники» (арестанты). 16 февраля 1721 г. Сенат обратился к воеводам и иным местным властям + по такому вопросу. Они присылали в сенатскую контору «колодников», «которые сказывают за собой и других людей государево слово и дело, и тем чинят в исправлении генеральных дел помешательство». Сенаторы приказали отсылать их прямо в Преображенский приказ, расследовавший политические преступления. Они же 14 декабря 1722 г. определили, что воеводы и иные управители + должны предоставлять съезжие и постоялые дворы вальдмейстерам (лесникам) и под их «колодников» везде, кроме городов, где этим занимались местные магистраты^[52].

Читатель помнит, что по инструкции воеводам они не должны были вмешиваться в судебные дела. Однако сразу же отмечены исключения из этого правила. Так 16 ноября 1719 г. Юстиц-коллегия своим указом велела судебные дела «с великой прилежностью рассматривать… и решать» не только в надворных судах в губерниях, но и в «нижних судах», «а где таких судов нет за малолюдством царедворцев», – губернаторам и воеводам. И вот сенатский указ Юстиц-коллегии 12 марта 1722 г. прямо заявил (о чем отмечено историографией), что во всех городах судьям, определенным из Юстиц-коллегии, не быть. «А судить те суды в провинциях воеводам и для скорого управления, и чтоб в делах челобитчикам волокиты не было, придать ко управлению тех дел, а в каждую провинцию асессоров из отставных офицеров или из дворян по два человека к тому делу заобычных». Там, где города и уезды отстают от города, где воевода живет, 200 верст, чтобы обывателям от дальних поездок «лишних убытков не было», определить еще и «меньший нижний суд в пристойном городе по рассмотрению воеводы». И в тот суд он определяет одного асессора и 2–3 подьячих. Однако в компетенции этого суда дела на иски до 10–20 р. Если же иски выше этой суммы, то их рассматривать в провинциальном суде, то есть воеводе. При этом сохранялись надворные суды, но они относились к губернскому уровню и инструкции им давала Юстиц-коллегия. О том же состоявшийся в Сенате 4 апреля именной указ. В нем только прибавлено, что где нет надворных судов, там суд осуществляют губернатор и вице-губернатор. Также внесено изменение в разъяснение по поводу работы «нижних судов» в провинции. Там теперь суд осуществляет не асессор, а особый «судебный комиссар» и в его компетенции теперь уже дела на суммы до 50 р. Апелляционная инстанция как и раньше – воевода. Также прибавлено, что надворный суд (в губернском городе) исполняет обязанности и провинциального суда этой провинции^[53].

Внимательно власть рассматривала проблемы почтового сообщения. Так в сенатской указе 30 апреля 1719 г. предписано «устроить» от Петербурга «до всех знатных городов обыкновенную почту». Имелись в виду резиденции губернаторов и воевод. О том, что на почтовые и ямские подводы подорожные должны выдаваться «за руками» губернаторов и воевод, сообщал такой же указ 16 января 1720 г. То же повторил объявленный из Сената 24 мая именной указ. Там, где почта еще не организована, сенатский указ 15 мая 1723 г. предписал губернаторам и воеводам отправлять в столицы корреспонденцию от «полевых команд и порубежных крепостей» вместе со своею^[54].

Сенат 4 сентября 1722 г. отменил свой июльский указ, где требовал от воевод отослать подьячих в свою канцелярию на смотр. Вследствие этого распоряжения воеводы стали жаловаться Сенату на «послабление», очевидно, в делах. При этом воеводы из Астраханской, Сибирской губерний и из «новозавоеванных городов», «без всякого мотчания», должны были представить списки своих подьячих. Специально воеводского управления в Сибирской губернии касались отдельные указы. Так 29 мая 1719 г. именной указ разделил эту губернию на три провинции, но в них должны были править вице-губернаторы. Однако в этих провинциях нашлось место и воеводам. Сенат 4 декабря приказал объявившуюся в провинциях «пустоту» освидетельствовать именно им. Также воеводы и иные местные власти + по сенатскому указу 1 сентября 1720 г., который был инициирован докладом сибирского губернатора, князя Черкасского, должны выдавать «проезжие письма» купцам, которые поедут в Сибирь по торговым делам^[55].

Очередное напоминание губернаторам и воеводам, чтобы они заранее писали в Оружейную канцелярию о присылке гербовой бумаги, содержал указ из Юстиц-коллегии 21 декабря 1719 г. Именной указ 30 апреля 1720 г. «Об учении всякого чина детей, кроме дворян», в соответствующих школах предусматривал для добровольного обучения 10–15 летних мальчиков послать «из школы Адмиралтейской» по два учителя в губернию. Школы предписано размещать в архиерейских домах или в монастырях, а на содержание учеников выделять по 10 к. в день из губернских доходов. С учеников, прошедших курс обучения, приказано взимать по 1 р. за выдачу «свидетельских писем», чтобы они могли претендовать на получение чина. Воевод и иных управителей + обязали «за учителями смотреть накрепко, чтоб они учили прилежно». Из Сената 14 августа 1721 г. был объявлен именной указ об учреждении в городах аптек. Воеводам и иным местным властям + приказано помогать служителям Медицинской коллегии «в прииске» «лекарственных вещей» на местах. Обязывал губернаторов и воевод присылать в Камер-коллегию рапорты об урожайности хлебов и о ценах на них сенатский указ 23 июля 1723 г. Очередной такой же указ 23 октября затрагивал проблему определения в богадельни слепых, дряхлых, престарелых, увечных, которые не могут работать и не помнят, «чьи они были». Туда же следовало определять и «малолетних» до 10 лет. По достижении ими десятилетнего возраста губернаторы и воеводы должны были определять их в матросы и присылать в Петербург, а в подушный оклад их «не писать». Наконец, переславским (Переславля Залесского) воеводам именным указом 7 февраля 1722 г. приказано охранять исторические объекты: «Надлежит вам беречь» остатки кораблей, яхт и галер. «А буде отпустите, то взыск будет на вас и на потомках ваших, яко пренебрегли сей указ»^[56].

В поле зрения воеводы постоянно находились различные обстоятельства, связанные с промыслами, производством, торговлей и инфраструктурой. Именной указ 16 января 1720 г. предписывал губернским и провинциальным «командирам» присылать в Берг-коллегию ведомости о состоянии заводов, в том числе казенных. Когда коллегия распорядится дать деньги на поддержание старых или постройку новых предприятий, то губернаторам и воеводам в том «быть послушным». 14 мая Берг-коллегия направила указ, конкретно касающийся «рудных заводов», принадлежащих частным лицам. Тем последним положено вносить в казну десятую долю от своих доходов. Губернаторы и воеводы должны определить из «царедворцев нарочных добрых людей», которые из Сената посланы туда «к делам». Если же губернаторы и воеводы скорое поступление денег в Берг-коллегию не обеспечат и казне «учинится» убыток, то он будет взыскан с них в виде штрафа.

Из Берг-коллегии 8 июня 1721 г. пришел специальный указ «О жемчужной ловле» в Торопецком и пятинах Новгородского уездов. Воеводы должны были «проведать», в каких местных реках «такой жемчуг сыскивается». Следовало описать «их долготу с мерой и по урочищам описать, откуда вышли и куда впали, где уже оной жемчужной ловле быть не можно». «Чтобы никто без указа там жемчуг не ловил», следует речки «расписать на некоторые части и к ним приставить доброй совести людей из офицеров или дворян, и привести их к присяге, и придать им приказных и крестьян». Жемчуг заготавливать из раковин в июле-сентябре. Для этого нанимать работников из тех, кто и раньше этим делом занимался. За ними смотреть, а тех, кто ловит самовольно – отсылать к воеводе и там штрафовать. Воевода принимает заготовленный жемчуг и его оценивают купецкие люди «настоящей ценой». Жемчуг продавать в пользу казны, поскольку теперь он не в свободной добыче. «О ловле жемчуга» завести особую книгу и отсылать ее в Берг-коллегию.

В целях недопущения «напрасных» порубок заповедных лесов, 11 сентября 1721 г. Сенат приказал воеводам и иным местным властям + выбрать надзирателей за этими лесами и составить им «описные книги», которые следует отправить в Адмиралтейство. За нарушение – «штраф немалой».

На местах губернаторы, воеводы и камериры по сенатскому указу 28 июля 1719 г. должны были принимать винных подрядчиков и устраивать торги на получение винного откупа.

Камер-коллегия 7 октября 1720 г. обратилась к воеводам провинций, входивших в Астраханскую, Казанскую и Воронежскую губернии, а также к губернским властям + и саратовскому коменданту. Они должны были предотвращать продажу соли донскими казаками в великороссийских городах, где есть ее казенная продажа. И из этих городов в «донские и черкасские городки» для покупки соли никто бы не ездил. Нарушителей следовало ловить и приводить к воеводам и иным управителям +, соль брать в казну, а «корчемников» штрафовать. Именной указ 11 мая 1722 г. напоминал воеводам и иным местным властям +, чтобы соль продавалась всем желающим, и следовало пресекать при этом «воровство» и взяточничество.

Ввиду жалобы «канальных подрядчиков», организовывавших работы по строительству Ладожского канала, на то, что воеводы и приказные люди «охочим людям», собирающимся на работу, «пропускных писем не даю

© Дёмкин А. В., текст, 2021

© Издательство «Директ-Медиа», оформление, 2021

Введение

Рубеж XVI–XVII вв. ознаменовался для Русского государства Началом Нового времени. Переход от Средневековья к этому новому периоду истории пришелся на правление Ивана Грозного. Описываемые многими поколениями отечественных историков трагедии грозненского царствования связаны не столько с его характером, сколько определялись именно своим временем. Средневековье в лице своих представителей в рядах феодальной знати (вспомним, хотя бы, князя Андрея Курбского) яростно сопротивлялось. Кстати, подобные процессы происходили и в странах Европы, где новое пробивало дорогу тоже с большей или меньшей кровью.

В Средневековой Руси управление территориями поручалось князем-государем наместникам и волостелям, и называлось «кормлением». «Кормленщики» буквально «кормились» за счет местного тяглого населения, представляя, вместе со своей дружиной, военную, административную и судебную власть. С середины XVI в. «кормленщики» постепенно лишались своих прерогатив в связи с мерами верховной власти по перестройке принципов местного управления. Так борьба с разбойниками стала задачей выборных от местного дворянства «губных старост». Также выборные, но от горожан и крестьян «излюбленные головы и целовальники» теперь отвечали за поступление в казну налогов. Одновременно, вначале в порубежных городах, стали назначаться воеводы. Как и «кормленщики», они олицетворяли собой военную, административную и судебную власть. Однако отличие было принципиальным: «кормленщики» со своими людьми жили за счет местного населения, воеводы же являлись служилыми людьми, в перспективе – чиновниками. Их доходы с приданными им также служилыми людьми были строго определены и воеводы подчинялись формировавшимся центральным органам власти – приказам. В XVII столетии местное управление перешло к воеводам.

Представляемая вниманию читателя книга посвящена исследованию проблем местного управления в период правления Петра I. Петру в наследство от предшественников досталась воеводская власть со всеми накопившимися недостатками. Царь, круто реформировавший все сферы общественной и государственной жизни, не мог пройти мимо и нашего вопроса. Причем для него коренной стала проблема резкого пополнения казны. С 1699 г. начались поиски решения этой проблемы: вывод из воеводского подчинения посадских людей и проведение в этой связи первой (ратушской) и второй (магистратской) городских реформ. Одновременно на максимальное использование ряда доходных статей были брошены вновь образованные временные учреждения и пригодилась старая Оружейная палата. Но это еще не все: с 1706 г. воеводы стали фактически заменяться новыми должностными лицами (комендантами, ландратами). Однако, в конце своего правления Петр I все же вернулся к воеводскому управлению со всеми присущими ему ранее чертами, но уже на более высоком уровне: воевода с 1719 г. был уже поставлен во главе провинции и мог непосредственно обращаться к центральным органам власти.

Отечественная историография изучала проблему воеводского управления, а также проведение городских реформ в петровскую эпоху. Меньше повезло новым временным учреждениям. Автор впервые специально рассматривает проблему местного управления в петровскую эпоху в комплексе. Кроме того, ранее не был использован представительный объем документов, непосредственно раскрывающих особенности функционирования всех упомянутых выше институтов власти.

Классики отечественной историографии, С. М. Соловьев и В. О. Ключевский, в своих обобщающих трудах обратили внимание на проблему воеводского управления, начиная с XVI в., и рассматривали упомянутые нами вопросы местного управления в петровскую эпоху. М. М. Богословский специально разрабатывал тему Областной реформы 1719–1727 гг. и в том числе описал роль воевод как глав провинций[1]. Выводы этих авторов, в целом, были поддержаны советской и современной историографией.

Крупные специалисты по отечественной истории XVI в. А. А. Зимин и XVIII в. Н. И. Павленко и А. А. Преображенский в многотомной труде по Истории СССР рассматривали вопросы перехода к воеводскому управлению, его особенности в петровскую эпоху, равно как и новации Петра применительно к местному управлению[2].

А. Б. Каменский в работе, посвященной реформам в России в XVIII в., не мог пройти мимо петровской политики в сфере местного управления. В своем очерке, посвященном системе государственного управления в России XVIII столетия, Н. Б. Голикова и Л. Г. Кислягина смогли не только обратить внимание на известные решения власти по интересующим нас проблемам, но и представить свое видение, например, вопроса о временных учреждениях, занятых сбором казенных доходов. Новейшая работа Л. Ф. Писарьковой о государственном управлении в России в XVIII в. как бы подытоживает достижения предыдущей историографии по рассматриваемой нами проблеме[3].

Применительно к петровскому царствованию о первой и второй городских реформах, назначениях, а затем выборах, ландратов, создании временных учреждений, Оружейной палате и иных примыкающих к ним проблемах писали: Е. В. Анисимов, М. М. Богословский, Я. Е. Водарский, автор этих строк, В. Н. Захаров, Н. В. Козлова, П. Н. Милюков и Д. О. Серов. Использованы также данные Путеводителя по фондам РГАДА (Т. 1)[4].

Основной источник, задействованный в настоящей работе – это именные, сенатские, значительно реже – коллежские указы, а также Боярские приговоры, наказы и инструкции, опубликованные в 3–7 томах Полного Собрания Законов Российской империи. Всего использовано 532 подобных распоряжения верховной и центральной власти[5].

Нужным подспорьем также стали свидетельства современников событий: И. А. Желябужского и имперского дипломата О. А. Плейера[6].

Книга состоит из Введения, четырех глав (с первой по четвертую) о воеводском управлении в 1689–1725 гг., четырех глав (с пятой по восьмую) о новых учреждениях и Оружейной палате, а также Заключения, Списков имен, источников и литературы.

Глава первая. Воеводское управление. 1689–1698 гг

Формально, Петр I стал царем в 1682 г., после смерти старшего сводного брата, царя Федора Алексеевича, в десятилетнем, без одного месяца, возрасте. Понятно, что самостоятельно править он не мог. В результате стрелецкого восстания в Москве правительницей стала царевна Софья, представительница клана Милославских, оттеснившего от власти клан Нарышкиных. Лишь в 1689 г. семнадцатилетний Петр смог устранить Софью и стал править страной (его соправитель, сводный брат Иван V, до 1696 г. исполнял, практически, лишь представительские функции).

Вначале обратимся к истории воеводского управления. Оно берет свое начало с упразднения Иваном Грозным системы «кормлений» в середине XVI в. С. М. Соловьев так отзывался о феодальной системе «кормлений», близко к летописному тексту: «Бояре, князья и дети боярские сидели по кормлениям, по городам и волостям (назывались “наместники” и “волостели” – А. Д.) для расправы людям и всякого устроения земли, себе же для покоя и прокормления». Они оберегали свои «кормления» «от всякого лиха… а сами были довольны своими оброками и пошлинами указными, что им государь уложил». То есть в соответствие с феодальным порядком государь отдавал определенные территории своим приближенным, где они должны были представлять военную, административную и судебную власть, и «кормиться» со своими отрядами за счет населения. С. М. Соловьев продолжает: «И вошло в слух благочестивому государю, царю, что многие города и волости пусты учинили наместники и волостели… много злокозненных дел учинили, не были пастыри и учителя, но сделались гонителями и разорителями». Конечно, негативные стороны системы «кормлений» проявлялись и раньше, но к середине XVI в. процесс централизации государственного управления достиг такой стадии, когда Иван Грозный мог уже инициировать отказ от феодального принципа управления территориями государства и упоминание об этом негативе было очень кстати.

Еще раньше, где-то с 1539 г., началась «губная реформа» (от понятия «губа» – определенная территориальная единица). К 1556 г. она завершилась. В ходе нее у «кормленщиков» были отняты права судить население по тяжким уголовным преступлениям и вести розыск разбойников. Это стало прерогативой «губных старост», избираемых из местных дворян. С начала же 50 гг., постепенно, вместо «наместников» и «волостелей» суд и сбор податей передавался в руки «излюбленных голов» и «целовальников» при них, которых избирали из зажиточных горожан и крестьян. В. О. Ключевский назвал эти меры «Земской реформой», поскольку «наместников и волостелей (заменили – А. Д.) выборными и общественными властями, поручив самим земским мирам не только уголовную полицию, но и все местное земское управление вместе с гражданским судом». Важно отметить, что эта новая власть подчинялась создаваемым тогда же Приказам – центральным органам управления. Так по вопросу сбора податей – Четвертям, в которых они аккумулировались.

А. А. Зимин отметил, что «Земская реформа была проведена в полной мере только на черносошном Севере». В пограничных районах сохранялись «наместники», но постепенно их сменили воеводы, олицетворявшие собой объединение «военного и гражданского управления на местах». Известно, что воеводское управление приходило на смену земским органам власти. В. О. Ключевский заметил, что при царе Михаиле Федоровиче «воеводство… стало повсеместным учреждением», а это означало «решительный поворот от земского начала… к бюрократическому порядку местного управления». В отличие от «кормленщика», воевода «ведал уезд» не в своих интересах, а в пользу государя, поскольку подчинялся Приказам. Однако, автор полагал, что «для местного населения воеводство стало не только восстановлением, но и ухудшением наместнического управления». Очевидно, он имел в виду известные многочисленные злоупотребления воевод, о которых и мы ниже скажем. Все же, на наш взгляд, Василий Осипович увлекся: вряд ли населению при наместниках в Средневековье жилось легче, чем при воеводах в XVII в., в Начале Нового времени. При этом признаем, что воевода обладал военной, административной и судебной властью на территории вверенных его управлению города и уезда[7].

Охарактеризуем обязанности воевод по выдаваемым им наказам: черниговскому 1696 г., нерчинскому 1696 и 1701 г., казанскому, терскому, тобольскому и верхотурскому 1697 г., ярославскому 1698 г., тюменскому и новгородскому 1699 г., астраханскому 1700 г. и владимирскому 1701 г. В наказах очень подробно перечисляются обязанности воеводы и предписывается его поведение применительно к различным категориям служилых людей, местного населения, как русского, так и не русского с самого приезда в соответствующий город, где предусматривалась его резиденция.

Вначале новый воевода принимает у прежнего все его воеводское хозяйство: городскую печать, городские ключи, крепостные сооружения, казенные постройки, артиллерию («наряд»), вооружение и припасы к нему (порох, свинец, фитили), а также запасы хлеба и соли, денежную и иную казну, документацию (приходорасходные книги, дела, присланные указы, списки служилых людей). Далее он служилых людей «пересматривает», «перевешивает и перемеряет» указанные выше запасы. Результаты этого осмотра «порознь, по статьям» записываются. Под этим ставятся подписи старого и нового воевод, местных приказных людей. Один экземпляр этих «тетрадей» отсылается в Москву, в соответствующий Приказ, а другой остается на месте, в Приказной (или Съезжей) избе, где вершат дела воевода и приказные. Если к старому воеводе претензий нет, он отпускается. В противном случае ему приходится остаться, чтобы покрыть, как правило, финансовую недостачу.

Тогда же новый воевода собирает служилых людей различных категорий и обращается к ним с «милостивым словом» от имени государя. Суть его сводится к тому, что воевода будет о них всячески заботиться, защищать их интересы, обеспечивать поступление положенного жалования, а те, в свою очередь, должны добросовестно нести службу, не притеснять местное население, не склоняться к измене, а, узнав о ней, выдавать изменников воеводе. Там, где имеется нерусское население, воевода отдельно приглашает его верхушку («князьцов», «улусных людей» и т. д.) Им также предназначается «милостивое слово» от имени государя, в котором новый воевода обещает собирать ясак по правилам и не допускать имевшиеся раньше злоупотребления, радеть об их интересах. Местную знать призывают по-прежнему «быть под высокой рукой» государя, жить «в покое и тишине», а «воров», кто «шатость обнаружит», выдавать воеводе. Власть же их будет оборонять от недругов. Затем следовало устроить для приглашенных пир: «Напоить и накормить довольно», а затем отпустить в свои дома. Однако воеводе обычно рекомендовалось брать у нерусской знати заложников («аманатов»), которые должны быть гарантией своевременного и полного поступления ясака и «поминок» (подношений).

Отметим, что требовалось от воеводы как начальника гарнизона, который мог насчитывать не одну тысячу служилых людей разных категорий. Воевода обязан следить за состоянием городских укреплений, организовать их починку и строить новые при необходимости. То же касалось и домов, где проживал гарнизон и его семьи. В городе он должен был проверять караулы, не допускать, чтобы служивые пьянствовали, дрались, играли в азартные игры, воровали и проматывали вооружение и снаряжение, а также пресекать столкновения с местным населением. В пограничных местах воевода должен был организовать службу на заставах с целью недопущения внезапного появления неприятельского войска. При вторжении врагов сообщать о них соседним воеводам и в Москву, и, естественно, организовать оборону города силами гарнизона и уездных жителей. Служилым людям положено выдавать определенное денежное и хлебное жалование, не разрешать командирам использовать рядовых в своих интересах. При убыли, пополнять гарнизон за счет родственников умерших и погибших, а при их отсутствии – подходящими «нетяглыми» людьми.

Об административных обязанностях воеводы. Денежную и иную казну воеводе «держать за своей печатью». Городские печать и ключи иметь при себе. По отношению к русскому и нерусскому населению проявлять «ласку», их лишними податями и повинностями не отягощать. Разыскивать про «измены», ловить изменников и «воровских людей», и чинить им «розыск» и наказание, а «будет дойдет до пытки – пытать». О «воровских письмах» и о выявленных «лазутчиках» (шпионах), расспрашивая их, писать в Москву. Обнаруженных беглых крестьян и людей на службу не принимать, их задерживать и отсылать в Москву, в соответствующий Приказ.

Местные жители должны подавать воеводе и приказным людям челобитные, если захотят ехать в Москву и другие города. Как кто-либо уедет «без отпуску» – того «сажать в тюрьму и чинить наказание смотря по человеку и по вине». Всех приехавших в город для проживания и каких-либо дел в Приказной избе записывать в книги, без чего проживать в городе нельзя.

Казенные здания, если населению «не в тягость» и «сметясь с доходами», строить кирпичными. Если нужны материалы, то писать в Приказ, в Москву. Необходимых мастеров привлекать из ближних мест, чтобы все обошлось «недорогой ценой».

В Приказной избе работающих подьячих без указа из Москвы «не переменять и вновь никого не принимать». Годовое жалование им выдавать на основание грамоты из Приказа. Присланным из Москвы лицам из разных Приказов без соответствующих грамот полномочий и людей не предоставлять.

Смотреть, чтобы никто казной «не корыстовался». О всех денежных доходах подьячие должны записывать в соответствующие книги. Их за нарушение порядка воевода мог наказывать вплоть до «разорения без всякой пощады».

Если обнаружится, что приезжие прибыли из мест, где имеет место быть эпидемия («моровое поветрие») за рубежом или в какой-нибудь части Русского государства, то воевода должен тут же писать об этом в Приказ, в Москву. Никуда не отпускать тех приезжих до распоряжения оттуда. При получении «вестей» об эпидемии, на выставленных на всех дорогах заставах расспрашивать приезжих и принимать письма «через огонь». Из зараженных мест и в зараженные места никого не пропускать. Далее составлялись «распросные речи» и посылались по назначению. Письменные сообщения переписывались «на новую бумагу дважды и трижды», а прежние на заставах следовало сжигать.

Ввиду причинения большого ущерба от пожаров воевода должен «учинить заказ крепкий», чтобы население жило «с великим бережением». Летом избы и бани, «опричь торговых бань», не топили и держали бы «кади с водой для пожарного береженья». Печи, на которых готовили пищу, делали бы «на полых местах». Кроме того, в городах чтобы ездили «объезжие головы» по улицам и переулкам, день и ночь, и смотрели бы, чтобы «от огня было береженье».

Воевода не имел права непосредственно вмешиваться в дела администрации таможен и кружечных дворов. Однако от него требовали контроля за нею. Пошлины и доходы головы и целовальники должны были собирать «с радением». За «воровство и нерадение» воевода мог их наказывать: «бить батоги» и даже кнутом за серьезные прегрешения. Воевода должен был всячески пресекать «корчемство», то есть незаконную продажу хмельного и табака. Населению разрешалось варить пиво и мед только для личного потребления к свадьбе, именинам, «родинам, крестинам» и поминкам. При этом воеводе следовало бить челом, а он разрешал «варить» определенное их количество и держать определенные дни. В казну с этого питья брали пошлины: с четверти (бутыли) пива по 2 к., а с пуда меда по 3 к. Вино «курить» запрещалось. Кто все же занимался «корчемством», тот должен был платить пени и нести наказание: в первый раз – 25 р., в с «питухов» по 1–2 р. с каждого, во второй раз – 50 р. и подвергнуться наказанию кнутом, а «с питухов» – по 4 р. с каждого, и в третий раз – 100 р. и отправиться в ссылку. За обнаруженный табак били кнутом «нещадно» и определяли на неделю в тюрьму. Во второй раз также описывали имущество в казну. «Корчемные» хмельное и табак шли в казенную продажу.

В целом, воевода должен был по административной линии исполнять все требования наказа, «посулов и поминков не брать», проявлять в службе «радение» интересам казны и «чинить» государю во всем прибыль. Если же он допустит нарушения порядка из оплошности или корысти – то ему «быть в опале и разорении».

Воевода был обязан чинить суд и расправу над виновными. Он должен соблюдать нормы Уложения 1649 г. и «новоуказных статей», брать судебные пошлины по установленным расценкам: с русских людей по 10 к. с 1 р., «с пересуду» (повторный суд) – 20 к. и «с первого десятка» (за пересмотр дела) – 2 к. С иноземцев пошлин не брать. «Лихомания» и «неправого суда» не допускать. «Смертные дела делать по указам» и писать о том в Приказ, в Москву. Оставшихся от прежнего воеводы «тюремных сидельцев» переписать и составить «статейный список»: по какому делу и сколько времени «сидят», «пытаны ли и что с пытки говорили». Прислать этот список в Приказ. Воевода должен разобраться с «тюремными сидельцами» по Уложению и «Новоуказным статьям», чтобы их в тюрьме «не множилось». «Татей» (воров), мошенников, «пропойцев», должников «в небольших деньгах» долго в тюрьме не держать. По кому решения принять не может – писать в Приказ.

Наказы запрещали воеводам, а также их родственникам, свойственникам и «знакомцам» торговать, «курить» вино, что необходимо покупать беспошлинно, строить или ремонтировать что-либо для своих нужд на казенные деньги.

Ввиду того, что наказы воеводам выдавались применительно к разным городам и территориям, обратимся к их особенностям.

Пограничный город и уезд. Много внимания в таком наказе уделялось роли воеводы в сношениях с сопредельными владетелями, в отношении к приехавшим из-за рубежа лицам, особенно купцам. Приехавших посланников и гонцов следовало расспрашивать, из каких государств они прибыли и «для каких дел». Пропускали их дальше, по пути в Москву, когда приходило оттуда соответствующее распоряжение. Воевода обязан был выяснить: не приехали ли из сопредельных стран «лазутчики» или для какого-нибудь «воровства». Если обнаружатся пришлые из-за рубежа «тайно» люди, их следовало задерживать и расспрашивать о цели их появления. То же относилось и к русским, пробиравшимся за рубеж «с вестями». Таких лиц следовало «имать и расспрашивать, а доведется до пытки – пытать». «Распросные» и «пыточные» речи – отсылать в Приказ, в Москву, а задержанных держать в тюрьме до указа.

Иностранные купцы из-за рубежа и русские за рубеж должны ехать по определенным дорогам, где есть таможни, чтобы таможенная пошлина «не терялась». У купцов-иностранцев требовать подорожные и проезжие грамоты. Если с ними «явятся» лишние иноземцы, то их не отпускать, пока не будет распоряжения из Приказа. Торговля русских с иноземцами должна вестись по указам, со взиманием пошлин. «Заповедные» (запретные) товары иностранцам не продавать. Воевода должен отъезжающих за рубеж русских купцов инструктировать, чтобы они там «проведывали про всякие вести тайным обычаем».

Терской воевода должен был регулировать отношения с «горцами». Так лошадей у них следовало покупать на Терском базаре, а отнюдь не в их «улусах», тем более – не красть. За это служилых людей наказывали «нещадно» кнутом и сажали в тюрьму до государева указа. Если служилые люди «в полках» захватят у неприятелей «ясырь» («женок, ребят и лошадей»), то воевода приказывал тот «погромный ясырь» «явить» в таможне и продать русским людям с уплатой пошлины. Астраханский воевода был обязан «велеть» «ногайским и едисанским мурзам» и их людям кочевать под городом на прежних кочевьях. При этом следовало обзавестись «аманатами».

От воевод могли требовать заниматься поисками полезных ископаемых и их разработкой. Так казанский воевода должен был отчитаться о разработке медной руды с 1653 г. Где-то она «вышла вся без остатка», а где-то есть «медная руды жила толщиной в бревно». Воеводе приказано «досматривать и сыскивать медную руду против прежнего» И где «сыщется… – заводить медные рудные заводы». Из Москвы «для рудокопного дела» послан «рудознатного и медного дела мастер» и с ним 500 р. Также казанский воевода должен организовать «варку» селитры и «зелье» (порох) делать. Тобольский воевода обязан узнать, кто из местных жителей «знает руду золотую или серебряную, и медную, и слюду» или разыщет их месторождения позже. На те места следовало посылать «для досмотра» людей «добрых». А им – составлять описания и руду для опытов привозить в Тобольск, а после писать в Москву. Также необходимо было разведать о возможностях «варки» селитры и о местах, где есть «сера горючая» – все для порохового дела. Воеводе в Нерчинске «со всяким радением осматривать, где слюда объявится». Место это «описать, а слюды наломать» и образцы прислать в Москву. Поскольку на слюду есть спрос в Китае, то послать туда ее и менять на золото, серебро и на другие товары, чтобы казне «было прибыльнее». Также от нерчинского воеводы требовалось искать места, где есть «корень ревень копытчатый… прямой, а не черенковый». Его нужно было «накопать и на солнце высушить кусками, а покласть в мешки, и в сундуки», и отправить в Москву 2–3 пуда. Если же «сыщется» такой ревень «добрый», то накопать его уже 20–30 пудов и послать туда же. В случае возможности купить его у бухарцев по 2–3 р. за пуд, то приобрести для казны 50 пудов.

В наказах воеводам тех мест, где имелось нерусское население, платившее «ясак», этому вопросу уделялось особое внимание. Для воевод сибирских городов вся процедура, начиная со сбора «ясака» и заканчивая его отправкой в Москву, в наказах представлена чрезвычайно подробно – она составляет большую часть всего текста. И это не случайно, ибо «ясак» из Сибири – это особо ценная пушнина, дававшая значительный доход.

В наказах из Сибирского приказа отмечено, что о злоупотреблениях при сборе «ясака» воевод, приказных и служилых людей известно. Поэтому везде звучит призыв этих злоупотреблений не допускать под угрозой жестокого наказания. Воевода должен был наказывать сборщиков «ясака», допускавших «насильства и грабежи» по отношению к «ясачным», вплоть до смертной казни. Сказано, чтобы он организовал «неоплошный» сбор «ясака». Причем его следовало брать с «ясачных» людей, мужчин не моложе 18 лет. «Ясак» состоял из самой ценной пушнины: соболей и лисиц «черных, черно-бурых и бурых добрых», ценой по 8–50 р. «и больше». Эти меха предназначались только в казну: никто, ни воевода, приказные и служилые люди не могли ими пользоваться, торговать ими было нельзя, и за рубеж их тоже вывозить запрещалось. Если эта ценная пушнина, по каким-то причинам не сдавалась, то «ясак» мог состоять и из других мехов.

После того, как «ясак» собран, на месте воевода должен следить, чтобы пушнина была разобрана по сортам (в зависимости от цены). Причем оценка на месте должна быть «прямой», то есть цена не должна быть завышенной. Последнее как раз относилось к числу злоупотреблений: воеводы с приказными завышали цену, а поскольку они должны были отчитываться перед Москвой не только за шкурки, но и за определенную сумму по оценке «ясака», то имелась возможность утаивать часть шкурок. В Москве были реально обеспокоены тем, что шкурок привозили все меньше, а стоимость все время росла. С этим постоянно боролись. Тем более понятно, что цена шкурок в Москве была намного большей, чем в сибирских городах.

Кроме того, воеводам, приказным и служилым людям строго запрещалось вывозить пушнину из Сибири в Европейскую Россию. У нарушителей ее изымали, причем им полагалось суровое наказание кнутом и тюрьма «до указа». Воевода мог купить, «про себя», ограниченное количество шкурок на Гостином дворе, исключая ценные меха, упомянутые выше: «красных» лисиц, куниц, песцов, белку «себе на платье», по 2–3 шубы или сшитых меха, торговать которыми купцам разрешалось. Кроме того, воеводы, возвращавшиеся из Сибири, могли вести с собой: тобольские и томские по 500 р., из остальных городов, равно, как и дьяки, по 300 р. Все обнаруженное сверх того – отбиралось в казну. Вообще же официальными воротами в Сибирь был город Верхотурье. Из Европейской России в Сибирь и обратно можно было провозить товары и имущество, предъявляя в верхотурской таможне. Причем воеводы, приказные и служилые люди, назначенные служить в сибирских городах и острогах (крепостях), могли вести только определенные в соответствующих грамотах предметы и припасы. Особенно строго следили, чтобы количество хмельного для личного употребления не превышало установленную норму. Купцы, нарушавшие условия провоза товаров их лишались. Особо оговаривалось, чтобы они не покупали у местного населения пушнину, даже разрешенную к продаже, до того, как был собран весь положенный «ясак».

В Сибири могло случиться так, что «князьцы и улусные люди учнут изменять». Воевода должен тогда организовать против них военную экспедицию. Вначале изменивших следовало «уговаривать лаской». Если же они станут «биться», то над ними «промышлять всякими обычаями», а пойманных сажать в тюрьму и писать об этом в Москву. Когда потом «немирные» станут вновь проситься под государя «высокую руку» и платить «ясак», то им пленных «на откуп» отдавать. Крещеных нерусских можно было определять на «убылые казачьи места». Нерусским народам строго запрещалось продавать огнестрельное оружие и боеприпасы.

Воевода также должен был заботиться о расширении государевой власти. На те земли, «где ясак не платят», он обязан был посылать служилых людей и приводить тамошнее население «под государеву высокую руку», чтобы они платили «ясак». «Неясачные» инородцы могли сами приезжать к воеводе и проситься в подданство. Воевода должен «им показать всякий привет и ласку», и обещать, что никаких обид им не будет, а государь им покажет свою «милость». Если они будут платить «ясак», то их будут жаловать и от недругов защищать. Новых «ясачных» нельзя было чем-либо ожесточать, то есть не допускать злоупотреблений. За приращение подвластных территорий в Сибири государь своих служилых людей будет жаловать «деньгами, и сукнами, и камками, и тафтами». Но за присвоение «мягкой рухледи» их будут наказывать, бить батогами или кнутом.

Сибирь являлась местом ссылки как виновных по законодательству из простонародья, так и лиц из высшего сословия. Отмечена категория «опальных людей», которые жили в сибирских городах и острогах, и служили, получая денежное и хлебное жалование. Воеводы должны были за ними «смотреть, чтоб от них воровства не было», и проведывать: «Не знает ли кто какого дурна». Другие ссыльные должны заниматься каким-либо «рукоделием». Если кто не служит и не имеет какое-либо ремесло, то «чтоб они завели пашню не в тягость». Присланные в Верхотурье ссыльные, до отправки дальше в сибирские города и остроги, должны содержаться в тюрьме до указа. «Для прокормления» тех тюремных сидельцев предписано было отпускать в город «скованных» по 2–4 человека «за приставом» (то есть они должны были собирать милостыню).

С самого начала освоения Сибири снабжение служилых людей и населения хлебом относилось к острым проблемам. Рядом с городами и острогами были поселены «пашенные крестьяне», которые пахали «государеву десятинную пашню», а также «собинную» (на себя). Хлеб с «десятинной пашни» воевода должен был принимать «в приход», в амбары и давать «в расход» служилым людям. Однако часть городов и острогов относилась к «непашенным». Служилые люди из них приезжали в города, рядом с которыми была «десятинная пашня». Они могли покупать на свой обиход в год на человека не более 6 четвертей (40 пудов) овса, ржи и ячменя. Причем следовало писать к их воеводам, сколько они закупили. В некоторых городах служилым людям давалась пашня. И они служили с нее. Но если пашни у них было мало, то им выдавали определенное «хлебное жалование» (не более 4 четвертей в год на одного). Вообще воевод всячески призывали развивать сибирскую пашню, чтобы, в идеале, обеспечивать население своим хлебом. Хлебопашеством занимались крестьяне, служилые и посадские люди, а также церковнослужители. Последние две категории населения были обязаны платить оброк: четвертый – шестой «сноп» (в зависимости от их состоятельности). При этом наказы призывали воевод, чтобы пашня не являлась «большой тягостью» для разных категорий населения.

В наказах воеводам волжских городов, где в уездах компактно проживало нерусское население, ставился ряд необходимых условий. Так казанскому воеводе предписывалось смотреть, чтобы «татар, черемис (марийцев – А. Д.), чуваш и вотяков (удмуртов – А. Д.)» не только представители русской администрации, но и их «братья» из высокопоставленных «молодших людей… не обидели напрасно и продаж, и убытков не чинили». Также в Казанском уезде в поселения чувашей и черемисов купцы «панцирей, пищалей и никакого железа, что годно к войне, не продавали». (Ясно, что власти боялись восстаний, да еще с применением современного оружия). Далее: «Кузнечного и серебряного дела чуваши и черемисы не делали (бы – А. Д.), и кузнечной, и серебряной снасти ни у кого б в чуваше и в черемисах, и в вотяках не было». У кого это будет найдено, то отвозить в Казань. У нарушителей расспрашивать: у кого взяли? Их следовало предупреждать, что, в случае повторного нарушения, последует наказание «и смертная казнь». Представители этих народов должны были покупать топоры и косы, серпы и ножи в Казани. Причем местные торговцы должны были продавать им едва ли не поштучно, в одни руки, чтобы «лишнего» не запасали. С торговцев, нарушивших такой порядок, воевода и приказные брали пени по указам.

Воевода обязан был также следить, чтобы высокопоставленные русские, мурзы, татары, чуваши и черемисы у представителей этих же народов и у вотяков ни их земель, ни жен и детей «ни в каких долгах и закладах к себе не имали и ни в какие крепости не писали». Нарушителей ожидала смертная казнь, а «кабалы и крепости» силы не имели[8].

Основные положения наказа воеводе привел еще С. М. Соловьев. Он же обозначил перечень «обыкновенных» мирских расходов на воеводу: по приезде нового ему собирали 120 р., «на хлеб» в месяц давали по 12 р., да до 20 пудов разного хлеба, с ямщиков он брал 30 р. и на сено лошадям 50 р. в год. Все это кроме регулярных подношений продуктами и пивом. А. А. Преображенский так оценивал воевод еще времен царя Алексея Михайловича, отца Петра I: «Воеводы правили как маленькие царьки… Будучи почти полновластным хозяином уезда, воевода имел большие возможности для наживы. Вымогательство и произвол стали обычной нормой повседневной административно-судебной практики воевод и их окружения». Следует отметить, что в крупные города воеводами назначались члены боярской Думы – бояре и окольничие – и у них имелись «товарищи», то есть младшие воеводы. В современной историографии воеводская служба представлена в таком же ракурсе[9].

В рассматриваемый период больше всего указов касалось сибирских воевод. Особенно беспокоили власть их злоупотребления по поводу привоза в Сибирь и вывоза из Сибири запрещенных товаров. В 1692–1693, 1695–1696 гг. принимались наказы таможенным головам Верхотурья и указы в таможни, касавшиеся, помимо прочего, порядка пропуска воевод, дьяков и «письменных голов», их родственников, свойственников и «знакомцев» с различными товарами. Поскольку нас интересуют воеводы, постольку мы будем упоминать только их. Так вот, воеводы, когда ехали на службу в Сибирь, везли с собой много вина, медов, иных запасов и товаров для торговли, «для бездельных своих прибытков». И в сибирских городах, на службе, сами они и их дети, не соблюдая требования наказов, тем торговали, а иные меняли на «мягкую рухледь» в том числе на запрещенных к приобретению соболей и лисиц. Не брезговали воеводы и тем, что все это «емлют насильством» и вывозят сами, их дети, родственники и «знакомцы». Они же могли подряжать для подобных целей торговых и промышленных людей. А «ясачная» пушнина оказывается «худая» так, что в Сибирском приказе «доброй… не объявляется». Учреждались особые заставы, где товары, привозимые через Верхотурье в Сибирь и обратно, осматривались и все, что сверх указов, провозить не разрешалось. Также разных чинов людям, провозившим запрещенные воеводские товары и деньги, предлагалось объявлять их на заставах. За то, что будет обнаружено, у них конфискуют «животы», будут их бить кнутом, «водя по торгам нещадно и сажать в тюрьму до указа». Объявившим воеводскую «мягкую рухледь» и деньги положена их четвертая доля. Что будет найдено у самого воеводы и его родни – конфискуется в пользу казны.

Предусмотрено, что верхотурские воеводы и дьяки «учнут норовить» воеводам-нарушителям. Таможенный голова должен об этом писать в Москву. То же следовало делать и в случае их собственных злоупотреблений. Также сибирским воеводам не разрешалось брать с собой в Европейскую Россию «опальных», сосланных в Сибирь, а также представителей сибирских народов[10].

Специально оценки мехов в сибирских городах (кроме Тобольска) касался данный из Сибирского приказа именной указ 18 декабря 1695 г. В нем развивалась тема, поднятая в наказах. В последнее время, в Москву «ясачная» пушнина приходит, оцененная в сибирских городах гораздо выше, а меха против прежних «плоше». В Москве гости их оценивают еще выше, а иногда приходится пушнину «уценять». В Сибирский приказ поступают «изветы» из разных сибирских городов от «ясачных людей», где сказано, что «многие воеводы воруют лучшие ясачные соболи и иным зверем берут себе, а вместо того кладут худых». Вместе с воеводами действуют и «ясачные сборщики» и взамен «доброй» пушнины тоже «кладут худую». Поэтому воеводы на месте, чтобы «цену исполнить, велят ценить ценой дорогой». Всем сибирским воеводам, кому послан этот указ, объявлено, что в случае, если в Москве из-за их завышенной оценки пушнины придется делать ее «уценку», то последняя будет «доправлена» на них и их оценщиках. Кроме того, воеводы и оценщики должны расписываться в «ценовных» отписках. (Та же тема поднята 22 марта 1697 г.)