Петр Великий и управление территориями Российского государства бесплатное чтение

© Дёмкин А. В., текст, 2021

© Издательство «Директ-Медиа», оформление, 2021

Введение

Рубеж XVI–XVII вв. ознаменовался для Русского государства Началом Нового времени. Переход от Средневековья к этому новому периоду истории пришелся на правление Ивана Грозного. Описываемые многими поколениями отечественных историков трагедии грозненского царствования связаны не столько с его характером, сколько определялись именно своим временем. Средневековье в лице своих представителей в рядах феодальной знати (вспомним, хотя бы, князя Андрея Курбского) яростно сопротивлялось. Кстати, подобные процессы происходили и в странах Европы, где новое пробивало дорогу тоже с большей или меньшей кровью.

В Средневековой Руси управление территориями поручалось князем-государем наместникам и волостелям, и называлось «кормлением». «Кормленщики» буквально «кормились» за счет местного тяглого населения, представляя, вместе со своей дружиной, военную, административную и судебную власть. С середины XVI в. «кормленщики» постепенно лишались своих прерогатив в связи с мерами верховной власти по перестройке принципов местного управления. Так борьба с разбойниками стала задачей выборных от местного дворянства «губных старост». Также выборные, но от горожан и крестьян «излюбленные головы и целовальники» теперь отвечали за поступление в казну налогов. Одновременно, вначале в порубежных городах, стали назначаться воеводы. Как и «кормленщики», они олицетворяли собой военную, административную и судебную власть. Однако отличие было принципиальным: «кормленщики» со своими людьми жили за счет местного населения, воеводы же являлись служилыми людьми, в перспективе – чиновниками. Их доходы с приданными им также служилыми людьми были строго определены и воеводы подчинялись формировавшимся центральным органам власти – приказам. В XVII столетии местное управление перешло к воеводам.

Представляемая вниманию читателя книга посвящена исследованию проблем местного управления в период правления Петра I. Петру в наследство от предшественников досталась воеводская власть со всеми накопившимися недостатками. Царь, круто реформировавший все сферы общественной и государственной жизни, не мог пройти мимо и нашего вопроса. Причем для него коренной стала проблема резкого пополнения казны. С 1699 г. начались поиски решения этой проблемы: вывод из воеводского подчинения посадских людей и проведение в этой связи первой (ратушской) и второй (магистратской) городских реформ. Одновременно на максимальное использование ряда доходных статей были брошены вновь образованные временные учреждения и пригодилась старая Оружейная палата. Но это еще не все: с 1706 г. воеводы стали фактически заменяться новыми должностными лицами (комендантами, ландратами). Однако, в конце своего правления Петр I все же вернулся к воеводскому управлению со всеми присущими ему ранее чертами, но уже на более высоком уровне: воевода с 1719 г. был уже поставлен во главе провинции и мог непосредственно обращаться к центральным органам власти.

Отечественная историография изучала проблему воеводского управления, а также проведение городских реформ в петровскую эпоху. Меньше повезло новым временным учреждениям. Автор впервые специально рассматривает проблему местного управления в петровскую эпоху в комплексе. Кроме того, ранее не был использован представительный объем документов, непосредственно раскрывающих особенности функционирования всех упомянутых выше институтов власти.

Классики отечественной историографии, С. М. Соловьев и В. О. Ключевский, в своих обобщающих трудах обратили внимание на проблему воеводского управления, начиная с XVI в., и рассматривали упомянутые нами вопросы местного управления в петровскую эпоху. М. М. Богословский специально разрабатывал тему Областной реформы 1719–1727 гг. и в том числе описал роль воевод как глав провинций[1]. Выводы этих авторов, в целом, были поддержаны советской и современной историографией.

Крупные специалисты по отечественной истории XVI в. А. А. Зимин и XVIII в. Н. И. Павленко и А. А. Преображенский в многотомной труде по Истории СССР рассматривали вопросы перехода к воеводскому управлению, его особенности в петровскую эпоху, равно как и новации Петра применительно к местному управлению[2].

А. Б. Каменский в работе, посвященной реформам в России в XVIII в., не мог пройти мимо петровской политики в сфере местного управления. В своем очерке, посвященном системе государственного управления в России XVIII столетия, Н. Б. Голикова и Л. Г. Кислягина смогли не только обратить внимание на известные решения власти по интересующим нас проблемам, но и представить свое видение, например, вопроса о временных учреждениях, занятых сбором казенных доходов. Новейшая работа Л. Ф. Писарьковой о государственном управлении в России в XVIII в. как бы подытоживает достижения предыдущей историографии по рассматриваемой нами проблеме[3].

Применительно к петровскому царствованию о первой и второй городских реформах, назначениях, а затем выборах, ландратов, создании временных учреждений, Оружейной палате и иных примыкающих к ним проблемах писали: Е. В. Анисимов, М. М. Богословский, Я. Е. Водарский, автор этих строк, В. Н. Захаров, Н. В. Козлова, П. Н. Милюков и Д. О. Серов. Использованы также данные Путеводителя по фондам РГАДА (Т. 1)[4].

Основной источник, задействованный в настоящей работе – это именные, сенатские, значительно реже – коллежские указы, а также Боярские приговоры, наказы и инструкции, опубликованные в 3–7 томах Полного Собрания Законов Российской империи. Всего использовано 532 подобных распоряжения верховной и центральной власти[5].

Нужным подспорьем также стали свидетельства современников событий: И. А. Желябужского и имперского дипломата О. А. Плейера[6].

Книга состоит из Введения, четырех глав (с первой по четвертую) о воеводском управлении в 1689–1725 гг., четырех глав (с пятой по восьмую) о новых учреждениях и Оружейной палате, а также Заключения, Списков имен, источников и литературы.

Глава первая. Воеводское управление. 1689–1698 гг

Формально, Петр I стал царем в 1682 г., после смерти старшего сводного брата, царя Федора Алексеевича, в десятилетнем, без одного месяца, возрасте. Понятно, что самостоятельно править он не мог. В результате стрелецкого восстания в Москве правительницей стала царевна Софья, представительница клана Милославских, оттеснившего от власти клан Нарышкиных. Лишь в 1689 г. семнадцатилетний Петр смог устранить Софью и стал править страной (его соправитель, сводный брат Иван V, до 1696 г. исполнял, практически, лишь представительские функции).

Вначале обратимся к истории воеводского управления. Оно берет свое начало с упразднения Иваном Грозным системы «кормлений» в середине XVI в. С. М. Соловьев так отзывался о феодальной системе «кормлений», близко к летописному тексту: «Бояре, князья и дети боярские сидели по кормлениям, по городам и волостям (назывались “наместники” и “волостели” – А. Д.) для расправы людям и всякого устроения земли, себе же для покоя и прокормления». Они оберегали свои «кормления» «от всякого лиха… а сами были довольны своими оброками и пошлинами указными, что им государь уложил». То есть в соответствие с феодальным порядком государь отдавал определенные территории своим приближенным, где они должны были представлять военную, административную и судебную власть, и «кормиться» со своими отрядами за счет населения. С. М. Соловьев продолжает: «И вошло в слух благочестивому государю, царю, что многие города и волости пусты учинили наместники и волостели… много злокозненных дел учинили, не были пастыри и учителя, но сделались гонителями и разорителями». Конечно, негативные стороны системы «кормлений» проявлялись и раньше, но к середине XVI в. процесс централизации государственного управления достиг такой стадии, когда Иван Грозный мог уже инициировать отказ от феодального принципа управления территориями государства и упоминание об этом негативе было очень кстати.

Еще раньше, где-то с 1539 г., началась «губная реформа» (от понятия «губа» – определенная территориальная единица). К 1556 г. она завершилась. В ходе нее у «кормленщиков» были отняты права судить население по тяжким уголовным преступлениям и вести розыск разбойников. Это стало прерогативой «губных старост», избираемых из местных дворян. С начала же 50 гг., постепенно, вместо «наместников» и «волостелей» суд и сбор податей передавался в руки «излюбленных голов» и «целовальников» при них, которых избирали из зажиточных горожан и крестьян. В. О. Ключевский назвал эти меры «Земской реформой», поскольку «наместников и волостелей (заменили – А. Д.) выборными и общественными властями, поручив самим земским мирам не только уголовную полицию, но и все местное земское управление вместе с гражданским судом». Важно отметить, что эта новая власть подчинялась создаваемым тогда же Приказам – центральным органам управления. Так по вопросу сбора податей – Четвертям, в которых они аккумулировались.

А. А. Зимин отметил, что «Земская реформа была проведена в полной мере только на черносошном Севере». В пограничных районах сохранялись «наместники», но постепенно их сменили воеводы, олицетворявшие собой объединение «военного и гражданского управления на местах». Известно, что воеводское управление приходило на смену земским органам власти. В. О. Ключевский заметил, что при царе Михаиле Федоровиче «воеводство… стало повсеместным учреждением», а это означало «решительный поворот от земского начала… к бюрократическому порядку местного управления». В отличие от «кормленщика», воевода «ведал уезд» не в своих интересах, а в пользу государя, поскольку подчинялся Приказам. Однако, автор полагал, что «для местного населения воеводство стало не только восстановлением, но и ухудшением наместнического управления». Очевидно, он имел в виду известные многочисленные злоупотребления воевод, о которых и мы ниже скажем. Все же, на наш взгляд, Василий Осипович увлекся: вряд ли населению при наместниках в Средневековье жилось легче, чем при воеводах в XVII в., в Начале Нового времени. При этом признаем, что воевода обладал военной, административной и судебной властью на территории вверенных его управлению города и уезда[7].

Охарактеризуем обязанности воевод по выдаваемым им наказам: черниговскому 1696 г., нерчинскому 1696 и 1701 г., казанскому, терскому, тобольскому и верхотурскому 1697 г., ярославскому 1698 г., тюменскому и новгородскому 1699 г., астраханскому 1700 г. и владимирскому 1701 г. В наказах очень подробно перечисляются обязанности воеводы и предписывается его поведение применительно к различным категориям служилых людей, местного населения, как русского, так и не русского с самого приезда в соответствующий город, где предусматривалась его резиденция.

Вначале новый воевода принимает у прежнего все его воеводское хозяйство: городскую печать, городские ключи, крепостные сооружения, казенные постройки, артиллерию («наряд»), вооружение и припасы к нему (порох, свинец, фитили), а также запасы хлеба и соли, денежную и иную казну, документацию (приходорасходные книги, дела, присланные указы, списки служилых людей). Далее он служилых людей «пересматривает», «перевешивает и перемеряет» указанные выше запасы. Результаты этого осмотра «порознь, по статьям» записываются. Под этим ставятся подписи старого и нового воевод, местных приказных людей. Один экземпляр этих «тетрадей» отсылается в Москву, в соответствующий Приказ, а другой остается на месте, в Приказной (или Съезжей) избе, где вершат дела воевода и приказные. Если к старому воеводе претензий нет, он отпускается. В противном случае ему приходится остаться, чтобы покрыть, как правило, финансовую недостачу.

Тогда же новый воевода собирает служилых людей различных категорий и обращается к ним с «милостивым словом» от имени государя. Суть его сводится к тому, что воевода будет о них всячески заботиться, защищать их интересы, обеспечивать поступление положенного жалования, а те, в свою очередь, должны добросовестно нести службу, не притеснять местное население, не склоняться к измене, а, узнав о ней, выдавать изменников воеводе. Там, где имеется нерусское население, воевода отдельно приглашает его верхушку («князьцов», «улусных людей» и т. д.) Им также предназначается «милостивое слово» от имени государя, в котором новый воевода обещает собирать ясак по правилам и не допускать имевшиеся раньше злоупотребления, радеть об их интересах. Местную знать призывают по-прежнему «быть под высокой рукой» государя, жить «в покое и тишине», а «воров», кто «шатость обнаружит», выдавать воеводе. Власть же их будет оборонять от недругов. Затем следовало устроить для приглашенных пир: «Напоить и накормить довольно», а затем отпустить в свои дома. Однако воеводе обычно рекомендовалось брать у нерусской знати заложников («аманатов»), которые должны быть гарантией своевременного и полного поступления ясака и «поминок» (подношений).

Отметим, что требовалось от воеводы как начальника гарнизона, который мог насчитывать не одну тысячу служилых людей разных категорий. Воевода обязан следить за состоянием городских укреплений, организовать их починку и строить новые при необходимости. То же касалось и домов, где проживал гарнизон и его семьи. В городе он должен был проверять караулы, не допускать, чтобы служивые пьянствовали, дрались, играли в азартные игры, воровали и проматывали вооружение и снаряжение, а также пресекать столкновения с местным населением. В пограничных местах воевода должен был организовать службу на заставах с целью недопущения внезапного появления неприятельского войска. При вторжении врагов сообщать о них соседним воеводам и в Москву, и, естественно, организовать оборону города силами гарнизона и уездных жителей. Служилым людям положено выдавать определенное денежное и хлебное жалование, не разрешать командирам использовать рядовых в своих интересах. При убыли, пополнять гарнизон за счет родственников умерших и погибших, а при их отсутствии – подходящими «нетяглыми» людьми.

Об административных обязанностях воеводы. Денежную и иную казну воеводе «держать за своей печатью». Городские печать и ключи иметь при себе. По отношению к русскому и нерусскому населению проявлять «ласку», их лишними податями и повинностями не отягощать. Разыскивать про «измены», ловить изменников и «воровских людей», и чинить им «розыск» и наказание, а «будет дойдет до пытки – пытать». О «воровских письмах» и о выявленных «лазутчиках» (шпионах), расспрашивая их, писать в Москву. Обнаруженных беглых крестьян и людей на службу не принимать, их задерживать и отсылать в Москву, в соответствующий Приказ.

Местные жители должны подавать воеводе и приказным людям челобитные, если захотят ехать в Москву и другие города. Как кто-либо уедет «без отпуску» – того «сажать в тюрьму и чинить наказание смотря по человеку и по вине». Всех приехавших в город для проживания и каких-либо дел в Приказной избе записывать в книги, без чего проживать в городе нельзя.

Казенные здания, если населению «не в тягость» и «сметясь с доходами», строить кирпичными. Если нужны материалы, то писать в Приказ, в Москву. Необходимых мастеров привлекать из ближних мест, чтобы все обошлось «недорогой ценой».

В Приказной избе работающих подьячих без указа из Москвы «не переменять и вновь никого не принимать». Годовое жалование им выдавать на основание грамоты из Приказа. Присланным из Москвы лицам из разных Приказов без соответствующих грамот полномочий и людей не предоставлять.

Смотреть, чтобы никто казной «не корыстовался». О всех денежных доходах подьячие должны записывать в соответствующие книги. Их за нарушение порядка воевода мог наказывать вплоть до «разорения без всякой пощады».

Если обнаружится, что приезжие прибыли из мест, где имеет место быть эпидемия («моровое поветрие») за рубежом или в какой-нибудь части Русского государства, то воевода должен тут же писать об этом в Приказ, в Москву. Никуда не отпускать тех приезжих до распоряжения оттуда. При получении «вестей» об эпидемии, на выставленных на всех дорогах заставах расспрашивать приезжих и принимать письма «через огонь». Из зараженных мест и в зараженные места никого не пропускать. Далее составлялись «распросные речи» и посылались по назначению. Письменные сообщения переписывались «на новую бумагу дважды и трижды», а прежние на заставах следовало сжигать.

Ввиду причинения большого ущерба от пожаров воевода должен «учинить заказ крепкий», чтобы население жило «с великим бережением». Летом избы и бани, «опричь торговых бань», не топили и держали бы «кади с водой для пожарного береженья». Печи, на которых готовили пищу, делали бы «на полых местах». Кроме того, в городах чтобы ездили «объезжие головы» по улицам и переулкам, день и ночь, и смотрели бы, чтобы «от огня было береженье».

Воевода не имел права непосредственно вмешиваться в дела администрации таможен и кружечных дворов. Однако от него требовали контроля за нею. Пошлины и доходы головы и целовальники должны были собирать «с радением». За «воровство и нерадение» воевода мог их наказывать: «бить батоги» и даже кнутом за серьезные прегрешения. Воевода должен был всячески пресекать «корчемство», то есть незаконную продажу хмельного и табака. Населению разрешалось варить пиво и мед только для личного потребления к свадьбе, именинам, «родинам, крестинам» и поминкам. При этом воеводе следовало бить челом, а он разрешал «варить» определенное их количество и держать определенные дни. В казну с этого питья брали пошлины: с четверти (бутыли) пива по 2 к., а с пуда меда по 3 к. Вино «курить» запрещалось. Кто все же занимался «корчемством», тот должен был платить пени и нести наказание: в первый раз – 25 р., в с «питухов» по 1–2 р. с каждого, во второй раз – 50 р. и подвергнуться наказанию кнутом, а «с питухов» – по 4 р. с каждого, и в третий раз – 100 р. и отправиться в ссылку. За обнаруженный табак били кнутом «нещадно» и определяли на неделю в тюрьму. Во второй раз также описывали имущество в казну. «Корчемные» хмельное и табак шли в казенную продажу.

В целом, воевода должен был по административной линии исполнять все требования наказа, «посулов и поминков не брать», проявлять в службе «радение» интересам казны и «чинить» государю во всем прибыль. Если же он допустит нарушения порядка из оплошности или корысти – то ему «быть в опале и разорении».

Воевода был обязан чинить суд и расправу над виновными. Он должен соблюдать нормы Уложения 1649 г. и «новоуказных статей», брать судебные пошлины по установленным расценкам: с русских людей по 10 к. с 1 р., «с пересуду» (повторный суд) – 20 к. и «с первого десятка» (за пересмотр дела) – 2 к. С иноземцев пошлин не брать. «Лихомания» и «неправого суда» не допускать. «Смертные дела делать по указам» и писать о том в Приказ, в Москву. Оставшихся от прежнего воеводы «тюремных сидельцев» переписать и составить «статейный список»: по какому делу и сколько времени «сидят», «пытаны ли и что с пытки говорили». Прислать этот список в Приказ. Воевода должен разобраться с «тюремными сидельцами» по Уложению и «Новоуказным статьям», чтобы их в тюрьме «не множилось». «Татей» (воров), мошенников, «пропойцев», должников «в небольших деньгах» долго в тюрьме не держать. По кому решения принять не может – писать в Приказ.

Наказы запрещали воеводам, а также их родственникам, свойственникам и «знакомцам» торговать, «курить» вино, что необходимо покупать беспошлинно, строить или ремонтировать что-либо для своих нужд на казенные деньги.

Ввиду того, что наказы воеводам выдавались применительно к разным городам и территориям, обратимся к их особенностям.

Пограничный город и уезд. Много внимания в таком наказе уделялось роли воеводы в сношениях с сопредельными владетелями, в отношении к приехавшим из-за рубежа лицам, особенно купцам. Приехавших посланников и гонцов следовало расспрашивать, из каких государств они прибыли и «для каких дел». Пропускали их дальше, по пути в Москву, когда приходило оттуда соответствующее распоряжение. Воевода обязан был выяснить: не приехали ли из сопредельных стран «лазутчики» или для какого-нибудь «воровства». Если обнаружатся пришлые из-за рубежа «тайно» люди, их следовало задерживать и расспрашивать о цели их появления. То же относилось и к русским, пробиравшимся за рубеж «с вестями». Таких лиц следовало «имать и расспрашивать, а доведется до пытки – пытать». «Распросные» и «пыточные» речи – отсылать в Приказ, в Москву, а задержанных держать в тюрьме до указа.

Иностранные купцы из-за рубежа и русские за рубеж должны ехать по определенным дорогам, где есть таможни, чтобы таможенная пошлина «не терялась». У купцов-иностранцев требовать подорожные и проезжие грамоты. Если с ними «явятся» лишние иноземцы, то их не отпускать, пока не будет распоряжения из Приказа. Торговля русских с иноземцами должна вестись по указам, со взиманием пошлин. «Заповедные» (запретные) товары иностранцам не продавать. Воевода должен отъезжающих за рубеж русских купцов инструктировать, чтобы они там «проведывали про всякие вести тайным обычаем».

Терской воевода должен был регулировать отношения с «горцами». Так лошадей у них следовало покупать на Терском базаре, а отнюдь не в их «улусах», тем более – не красть. За это служилых людей наказывали «нещадно» кнутом и сажали в тюрьму до государева указа. Если служилые люди «в полках» захватят у неприятелей «ясырь» («женок, ребят и лошадей»), то воевода приказывал тот «погромный ясырь» «явить» в таможне и продать русским людям с уплатой пошлины. Астраханский воевода был обязан «велеть» «ногайским и едисанским мурзам» и их людям кочевать под городом на прежних кочевьях. При этом следовало обзавестись «аманатами».

От воевод могли требовать заниматься поисками полезных ископаемых и их разработкой. Так казанский воевода должен был отчитаться о разработке медной руды с 1653 г. Где-то она «вышла вся без остатка», а где-то есть «медная руды жила толщиной в бревно». Воеводе приказано «досматривать и сыскивать медную руду против прежнего» И где «сыщется… – заводить медные рудные заводы». Из Москвы «для рудокопного дела» послан «рудознатного и медного дела мастер» и с ним 500 р. Также казанский воевода должен организовать «варку» селитры и «зелье» (порох) делать. Тобольский воевода обязан узнать, кто из местных жителей «знает руду золотую или серебряную, и медную, и слюду» или разыщет их месторождения позже. На те места следовало посылать «для досмотра» людей «добрых». А им – составлять описания и руду для опытов привозить в Тобольск, а после писать в Москву. Также необходимо было разведать о возможностях «варки» селитры и о местах, где есть «сера горючая» – все для порохового дела. Воеводе в Нерчинске «со всяким радением осматривать, где слюда объявится». Место это «описать, а слюды наломать» и образцы прислать в Москву. Поскольку на слюду есть спрос в Китае, то послать туда ее и менять на золото, серебро и на другие товары, чтобы казне «было прибыльнее». Также от нерчинского воеводы требовалось искать места, где есть «корень ревень копытчатый… прямой, а не черенковый». Его нужно было «накопать и на солнце высушить кусками, а покласть в мешки, и в сундуки», и отправить в Москву 2–3 пуда. Если же «сыщется» такой ревень «добрый», то накопать его уже 20–30 пудов и послать туда же. В случае возможности купить его у бухарцев по 2–3 р. за пуд, то приобрести для казны 50 пудов.

В наказах воеводам тех мест, где имелось нерусское население, платившее «ясак», этому вопросу уделялось особое внимание. Для воевод сибирских городов вся процедура, начиная со сбора «ясака» и заканчивая его отправкой в Москву, в наказах представлена чрезвычайно подробно – она составляет большую часть всего текста. И это не случайно, ибо «ясак» из Сибири – это особо ценная пушнина, дававшая значительный доход.

В наказах из Сибирского приказа отмечено, что о злоупотреблениях при сборе «ясака» воевод, приказных и служилых людей известно. Поэтому везде звучит призыв этих злоупотреблений не допускать под угрозой жестокого наказания. Воевода должен был наказывать сборщиков «ясака», допускавших «насильства и грабежи» по отношению к «ясачным», вплоть до смертной казни. Сказано, чтобы он организовал «неоплошный» сбор «ясака». Причем его следовало брать с «ясачных» людей, мужчин не моложе 18 лет. «Ясак» состоял из самой ценной пушнины: соболей и лисиц «черных, черно-бурых и бурых добрых», ценой по 8–50 р. «и больше». Эти меха предназначались только в казну: никто, ни воевода, приказные и служилые люди не могли ими пользоваться, торговать ими было нельзя, и за рубеж их тоже вывозить запрещалось. Если эта ценная пушнина, по каким-то причинам не сдавалась, то «ясак» мог состоять и из других мехов.

После того, как «ясак» собран, на месте воевода должен следить, чтобы пушнина была разобрана по сортам (в зависимости от цены). Причем оценка на месте должна быть «прямой», то есть цена не должна быть завышенной. Последнее как раз относилось к числу злоупотреблений: воеводы с приказными завышали цену, а поскольку они должны были отчитываться перед Москвой не только за шкурки, но и за определенную сумму по оценке «ясака», то имелась возможность утаивать часть шкурок. В Москве были реально обеспокоены тем, что шкурок привозили все меньше, а стоимость все время росла. С этим постоянно боролись. Тем более понятно, что цена шкурок в Москве была намного большей, чем в сибирских городах.

Кроме того, воеводам, приказным и служилым людям строго запрещалось вывозить пушнину из Сибири в Европейскую Россию. У нарушителей ее изымали, причем им полагалось суровое наказание кнутом и тюрьма «до указа». Воевода мог купить, «про себя», ограниченное количество шкурок на Гостином дворе, исключая ценные меха, упомянутые выше: «красных» лисиц, куниц, песцов, белку «себе на платье», по 2–3 шубы или сшитых меха, торговать которыми купцам разрешалось. Кроме того, воеводы, возвращавшиеся из Сибири, могли вести с собой: тобольские и томские по 500 р., из остальных городов, равно, как и дьяки, по 300 р. Все обнаруженное сверх того – отбиралось в казну. Вообще же официальными воротами в Сибирь был город Верхотурье. Из Европейской России в Сибирь и обратно можно было провозить товары и имущество, предъявляя в верхотурской таможне. Причем воеводы, приказные и служилые люди, назначенные служить в сибирских городах и острогах (крепостях), могли вести только определенные в соответствующих грамотах предметы и припасы. Особенно строго следили, чтобы количество хмельного для личного употребления не превышало установленную норму. Купцы, нарушавшие условия провоза товаров их лишались. Особо оговаривалось, чтобы они не покупали у местного населения пушнину, даже разрешенную к продаже, до того, как был собран весь положенный «ясак».

В Сибири могло случиться так, что «князьцы и улусные люди учнут изменять». Воевода должен тогда организовать против них военную экспедицию. Вначале изменивших следовало «уговаривать лаской». Если же они станут «биться», то над ними «промышлять всякими обычаями», а пойманных сажать в тюрьму и писать об этом в Москву. Когда потом «немирные» станут вновь проситься под государя «высокую руку» и платить «ясак», то им пленных «на откуп» отдавать. Крещеных нерусских можно было определять на «убылые казачьи места». Нерусским народам строго запрещалось продавать огнестрельное оружие и боеприпасы.

Воевода также должен был заботиться о расширении государевой власти. На те земли, «где ясак не платят», он обязан был посылать служилых людей и приводить тамошнее население «под государеву высокую руку», чтобы они платили «ясак». «Неясачные» инородцы могли сами приезжать к воеводе и проситься в подданство. Воевода должен «им показать всякий привет и ласку», и обещать, что никаких обид им не будет, а государь им покажет свою «милость». Если они будут платить «ясак», то их будут жаловать и от недругов защищать. Новых «ясачных» нельзя было чем-либо ожесточать, то есть не допускать злоупотреблений. За приращение подвластных территорий в Сибири государь своих служилых людей будет жаловать «деньгами, и сукнами, и камками, и тафтами». Но за присвоение «мягкой рухледи» их будут наказывать, бить батогами или кнутом.

Сибирь являлась местом ссылки как виновных по законодательству из простонародья, так и лиц из высшего сословия. Отмечена категория «опальных людей», которые жили в сибирских городах и острогах, и служили, получая денежное и хлебное жалование. Воеводы должны были за ними «смотреть, чтоб от них воровства не было», и проведывать: «Не знает ли кто какого дурна». Другие ссыльные должны заниматься каким-либо «рукоделием». Если кто не служит и не имеет какое-либо ремесло, то «чтоб они завели пашню не в тягость». Присланные в Верхотурье ссыльные, до отправки дальше в сибирские города и остроги, должны содержаться в тюрьме до указа. «Для прокормления» тех тюремных сидельцев предписано было отпускать в город «скованных» по 2–4 человека «за приставом» (то есть они должны были собирать милостыню).

С самого начала освоения Сибири снабжение служилых людей и населения хлебом относилось к острым проблемам. Рядом с городами и острогами были поселены «пашенные крестьяне», которые пахали «государеву десятинную пашню», а также «собинную» (на себя). Хлеб с «десятинной пашни» воевода должен был принимать «в приход», в амбары и давать «в расход» служилым людям. Однако часть городов и острогов относилась к «непашенным». Служилые люди из них приезжали в города, рядом с которыми была «десятинная пашня». Они могли покупать на свой обиход в год на человека не более 6 четвертей (40 пудов) овса, ржи и ячменя. Причем следовало писать к их воеводам, сколько они закупили. В некоторых городах служилым людям давалась пашня. И они служили с нее. Но если пашни у них было мало, то им выдавали определенное «хлебное жалование» (не более 4 четвертей в год на одного). Вообще воевод всячески призывали развивать сибирскую пашню, чтобы, в идеале, обеспечивать население своим хлебом. Хлебопашеством занимались крестьяне, служилые и посадские люди, а также церковнослужители. Последние две категории населения были обязаны платить оброк: четвертый – шестой «сноп» (в зависимости от их состоятельности). При этом наказы призывали воевод, чтобы пашня не являлась «большой тягостью» для разных категорий населения.

В наказах воеводам волжских городов, где в уездах компактно проживало нерусское население, ставился ряд необходимых условий. Так казанскому воеводе предписывалось смотреть, чтобы «татар, черемис (марийцев – А. Д.), чуваш и вотяков (удмуртов – А. Д.)» не только представители русской администрации, но и их «братья» из высокопоставленных «молодших людей… не обидели напрасно и продаж, и убытков не чинили». Также в Казанском уезде в поселения чувашей и черемисов купцы «панцирей, пищалей и никакого железа, что годно к войне, не продавали». (Ясно, что власти боялись восстаний, да еще с применением современного оружия). Далее: «Кузнечного и серебряного дела чуваши и черемисы не делали (бы – А. Д.), и кузнечной, и серебряной снасти ни у кого б в чуваше и в черемисах, и в вотяках не было». У кого это будет найдено, то отвозить в Казань. У нарушителей расспрашивать: у кого взяли? Их следовало предупреждать, что, в случае повторного нарушения, последует наказание «и смертная казнь». Представители этих народов должны были покупать топоры и косы, серпы и ножи в Казани. Причем местные торговцы должны были продавать им едва ли не поштучно, в одни руки, чтобы «лишнего» не запасали. С торговцев, нарушивших такой порядок, воевода и приказные брали пени по указам.

Воевода обязан был также следить, чтобы высокопоставленные русские, мурзы, татары, чуваши и черемисы у представителей этих же народов и у вотяков ни их земель, ни жен и детей «ни в каких долгах и закладах к себе не имали и ни в какие крепости не писали». Нарушителей ожидала смертная казнь, а «кабалы и крепости» силы не имели[8].

Основные положения наказа воеводе привел еще С. М. Соловьев. Он же обозначил перечень «обыкновенных» мирских расходов на воеводу: по приезде нового ему собирали 120 р., «на хлеб» в месяц давали по 12 р., да до 20 пудов разного хлеба, с ямщиков он брал 30 р. и на сено лошадям 50 р. в год. Все это кроме регулярных подношений продуктами и пивом. А. А. Преображенский так оценивал воевод еще времен царя Алексея Михайловича, отца Петра I: «Воеводы правили как маленькие царьки… Будучи почти полновластным хозяином уезда, воевода имел большие возможности для наживы. Вымогательство и произвол стали обычной нормой повседневной административно-судебной практики воевод и их окружения». Следует отметить, что в крупные города воеводами назначались члены боярской Думы – бояре и окольничие – и у них имелись «товарищи», то есть младшие воеводы. В современной историографии воеводская служба представлена в таком же ракурсе[9].

В рассматриваемый период больше всего указов касалось сибирских воевод. Особенно беспокоили власть их злоупотребления по поводу привоза в Сибирь и вывоза из Сибири запрещенных товаров. В 1692–1693, 1695–1696 гг. принимались наказы таможенным головам Верхотурья и указы в таможни, касавшиеся, помимо прочего, порядка пропуска воевод, дьяков и «письменных голов», их родственников, свойственников и «знакомцев» с различными товарами. Поскольку нас интересуют воеводы, постольку мы будем упоминать только их. Так вот, воеводы, когда ехали на службу в Сибирь, везли с собой много вина, медов, иных запасов и товаров для торговли, «для бездельных своих прибытков». И в сибирских городах, на службе, сами они и их дети, не соблюдая требования наказов, тем торговали, а иные меняли на «мягкую рухледь» в том числе на запрещенных к приобретению соболей и лисиц. Не брезговали воеводы и тем, что все это «емлют насильством» и вывозят сами, их дети, родственники и «знакомцы». Они же могли подряжать для подобных целей торговых и промышленных людей. А «ясачная» пушнина оказывается «худая» так, что в Сибирском приказе «доброй… не объявляется». Учреждались особые заставы, где товары, привозимые через Верхотурье в Сибирь и обратно, осматривались и все, что сверх указов, провозить не разрешалось. Также разных чинов людям, провозившим запрещенные воеводские товары и деньги, предлагалось объявлять их на заставах. За то, что будет обнаружено, у них конфискуют «животы», будут их бить кнутом, «водя по торгам нещадно и сажать в тюрьму до указа». Объявившим воеводскую «мягкую рухледь» и деньги положена их четвертая доля. Что будет найдено у самого воеводы и его родни – конфискуется в пользу казны.

Предусмотрено, что верхотурские воеводы и дьяки «учнут норовить» воеводам-нарушителям. Таможенный голова должен об этом писать в Москву. То же следовало делать и в случае их собственных злоупотреблений. Также сибирским воеводам не разрешалось брать с собой в Европейскую Россию «опальных», сосланных в Сибирь, а также представителей сибирских народов[10].

Специально оценки мехов в сибирских городах (кроме Тобольска) касался данный из Сибирского приказа именной указ 18 декабря 1695 г. В нем развивалась тема, поднятая в наказах. В последнее время, в Москву «ясачная» пушнина приходит, оцененная в сибирских городах гораздо выше, а меха против прежних «плоше». В Москве гости их оценивают еще выше, а иногда приходится пушнину «уценять». В Сибирский приказ поступают «изветы» из разных сибирских городов от «ясачных людей», где сказано, что «многие воеводы воруют лучшие ясачные соболи и иным зверем берут себе, а вместо того кладут худых». Вместе с воеводами действуют и «ясачные сборщики» и взамен «доброй» пушнины тоже «кладут худую». Поэтому воеводы на месте, чтобы «цену исполнить, велят ценить ценой дорогой». Всем сибирским воеводам, кому послан этот указ, объявлено, что в случае, если в Москве из-за их завышенной оценки пушнины придется делать ее «уценку», то последняя будет «доправлена» на них и их оценщиках. Кроме того, воеводы и оценщики должны расписываться в «ценовных» отписках. (Та же тема поднята 22 марта 1697 г.)