Маленький волшебник бесплатное чтение

ЧАСТЬ 1

Пролог

Вы, наверное, думаете, что для того, чтобы родилось чудо, должно свершиться что-то совсем уж необычное. Солнечное или лунное затмение, к примеру. Или радуга во время снега. Но на самом деле существует одна большая тайна: чудеса рождаются из самых обычных вещей. Например, вчера, когда пасечник переливал ароматный мед в большие фляги, случилось самое настоящее чудо. В воздухе, сладком от медового нектара, зазвенел тонкий голосок. Это родился маленький добрый дух. Он уселся на край фляги, макая крошечные ладошки в мед, довольно улыбался и болтал ножками. Вы знаете, что мед никогда-никогда не может испортиться? Это единственный продукт в мире, который не может пропасть. А все почему? Потому что медовые духи, которых в разных странах называют по-разному – и феями, и сильфами – макают в него свои ладошки и улыбаются. После этого мед становится целебным, лечит маленьких детей от гриппа и простуды.

Добрые духи рождаются благодаря самым простым вещам и делают эти вещи совсем непростыми. Есть духи еловые, колючие и морозные, как утро Рождества. Есть духи сдобные – они рождаются в тот момент, когда тесто в духовке превращается в хрустящее печенье с шоколадной крошкой или в пирог с золотой корочкой. Есть духи лампочек – это они делают свет таким теплым и уютным. Есть даже духи новогодней мишуры – они появляются, когда ее радостное сияние вызывает улыбку на лице ребенка. Духи одуванчиков, духи холодного подземного родника, духи красных кленовых листьев… У всего, что может принести человеку радость, есть свой дух. И у каждого есть своя ответственность.

А еще иногда, очень редко, рождаются волшебники. Они умеют вызывать дождь, успокаивать испуганных животных, снимать боль, выращивать самые красивые цветы и готовить самое вкусное печенье. Они хорошо мастерят, рисуют, пишут песни и стихи. В их руках даже скомканная салфетка превращается в бумажного лебедя. Кажется, что стоит опустить его на воду – и он забьет крыльями и поплывет куда-нибудь по своим лебединым делам.

Вы наверняка встречали их, а если вам и не доводилось, то приглядитесь внимательнее. Настоящий волшебник всегда улыбнется вам и подмигнет. Кстати, настоящих волшебников можно определить и еще по одной особенности: один глаз у них голубой, а другой – зеленый. Взрослые называют такое чудо гетерохромией. Страшное слово, не правда ли? Все бы этим взрослым назвать сложными и страшными словами, чтобы было непонятно им самим. Зато как важно звучит: ге-те-ро-хро-ми-я! Такими названиями они оправдывают то, что не могут объяснить. Например, настоящее волшебство. Все знают, что радуга получается из дождя чудесным образом, а взрослые важно говорят: «Это цветовой спектр преломляется от водной взвеси». Звучит очень по-научному, не правда ли? И никакого волшебства в этих словах нет. Ничего-то взрослые не понимают.

Так вот. Настоящие волшебники рождаются так же, как и обычные люди. Поэтому если у вас один глаз голубой, а другой – зеленый, задумайтесь и приглядитесь. Вдруг вы увидите в цветущем ландыше или в деревенском пруде маленького доброго духа, который будет махать вам ладошками?

Волшебники очень важны. Благодаря им начинается цепочка добра, которая множится и множится, пересекается, разрастается во всю огромную планету. И многие большие хорошие дела получается благодаря им. Как так? А все просто.

Смастерит, к примеру, волшебник деревянную лошадку. Игрушку подарит соседскому мальчишке, который живет с одной только бабушкой. Ведь волшебник знает, что мальчика некому баловать подарками. Мальчик, от радости желая сделать тоже что-то хорошее, поможет бабушке прополоть огород. Бабушка отдохнет от прополки огорода и в освободившееся время пойдет проведать заболевшую соседку. Соседка, выздоровев, подкормит дворового кота, желая тоже сделать кому-то добро. Откормленного красивого кота заметит одинокий дедушка и заберет к себе, чтобы ему было кого любить, заботиться и ухаживать. Дедушка полюбит кота, и размягченной от добра душой простит своего сына, с которым поссорился много-много лет назад. Сын, давным-давно ставший важным человеком, от радости примет закон о том, что все бездомные животные отныне будут помещаться в специальные дома, где будут жить в довольстве и сытости, пока им не найдется хозяин. Много-много людей после этого закона обзаведутся пушистыми друзьями. А началось-то все с маленькой деревянной лошадки, которую волшебник смастерил у себя во дворе в свободную минутку. Кстати, опилки тоже пойдут на благое дело – волшебник посыплет ими клумбы с цветами, и вырастут в них такие огромные ирисы и лилии, что на сладкий запах будут слетаться шмели, пчелы и парфюмеры.

Вот такие они, волшебники.

Но… Во всех сказках есть это слово – «но». Сколько об него споткнулось добрых волшебников, сколько пострадало добрых духов! Есть такое «но» и в нашей истории, увы.

Это «но» – злые и вредные духи. Они рождаются из дурных помыслов, из помойных куч, из криков и ругани. Цепляются за злобу зубами, выбираются в наш мир, чтобы приносить горе и беду. Зачем? А зачем на свете существуют болезни и слезы? Почему есть блохи и комары? Потому что добрые и злые духи рождались одновременно, тогда же, когда и был сотворен весь мир. На что-то хорошее и светлое злые духи отвечали какой-нибудь пакостью, и их свершения множились с такой же частотой, с которой создавались и хорошие вещи.

Люди об этом и не подозревали. Ведь видеть духов может только волшебник. Только он никому об этом не рассказывает, потому что это страшная тайна. Да и если бы захотел рассказать, у него бы ничего не получилось – вместо слов о духах волшебник начал бы говорить о пирогах и мармеладе. Так тайна защищает себя сама.

С годами маленький волшебник становится взрослым волшебником, помогает людям и сеет вокруг себя добро. Правда, когда волшебник маленький, и волшебство его тоже маленькое, детское. Но потом, с годами, волшебник становится сильным, и его цепочки добра множатся по всей планете. Только сам он становится грустнее, потому что с годами перестает видеть волшебных существ.

И это тоже, кстати, происки злых духов, а в особенности самого главного злодея, первого и жутко коварного. Это он однажды злыми происками сделал так, что волшебник с возрастом утрачивает свое особое зрение. Духи болезней под его предводительством в своей жуткой лаборатории много лет создавали особые капли, которые должны были ослепить всех волшебников. К счастью, добрые духи смогли помочь, но полностью отменить действие капель у них не получилось. Самый злой и коварный злодей был рад и этому. Ведь взрослые волшебники больше не видели ни добрых духов, ни злых.

Так кто же этот главный злодей, который навредил волшебникам?

Его зовут господин Тьмище. Он – дух Подлости. Вы, наверное, подумаете, что подлость – не самое большое зло. Но на самом деле нет ничего страшнее подлости. Она просачивается в человека потихоньку, незаметно. Помогает ей в этом злой дух Обмана. Все начинается с одной невинной лжи, потом ложь становится больше, разрастается. Вы когда-нибудь видели, как растет плесень на кусочке забытого хлеба? Сначала маленькая пушистая точечка, потом пятно, и через день весь кусочек будет покрыт ею. Плесень очень опасна. Если человек съест такой хлеб даже с маленьким пятнышком плесени, он может сильно заболеть. Так же и ложь. Душа человека от нее болеет, и если он не перестать обманывать, то в конце концов душа вся будет испорчена. И тогда на сцену выходит господин Тьмище. Он завладевает человеческой душой, и человек становится подлым. Он может обидеть, солгать, ударить или предать. И даже не поймет, какое зло он творит. А если и поймет, то ему будет все равно. Вот откуда берутся все злые и плохие люди.

Волшебники уравновешивают силы зла, а иначе каждый человек стал бы тогда подлым. И добрые духи просто перестали бы существовать. Ведь чем больше зла, тем труднее маленьким духам дарить свет.

Они одним своим присутствием поднимали уровень Общей Атмосферы Доброжелательности. Из-за этой атмосферы злые духи не могли творить зло и прятались в своих грязных норах. Чем больше был уровень, тем сложнее было злу быть активным, и тем приятнее себя чувствовали духи добрые.

Кроме того, на происки господина Тьмище нужно было отвечать быстрой атакой, и взрослые волшебники справлялись очень хорошо, сильно поднимая своими цепочками добра уровень Общей Атмосферы Доброжелательности. До тех пор, пока не случилось кое-что ужасное.

Глава 1

Кое-что ужасное

Господин Тьмище сидел в своей подземной норе за столом собраний и пучил желтые и круглые глаза. Он был похож на толстую черную сову. Дух Обмана кружил рядом, подлизывался, постоянно болтал и лгал каждым словом. Он был юркий, худой, с кривым узким лицом и косыми глазами. Глаза у него были косые от постоянного вранья, в котором он вечно путался. За столом переговоров в подземной норе собрались самые злые и противные духи. Тут были духи Скарлатины и Ангины, вечно кашляющие и сморкающиеся. Духи помоек, воняющие на все жилище господина Тьмище селедочными головами. Старые духи Глупости и Невежества, которые, несмотря на свои преклонные годы, все еще были довольно бодры. Они умно пучили глаза и говорили такую несусветную чушь, что все старались их не слушать. Например, Дух Глупости утверждал, что земле всего триста лет, а дух Невежества ему поддакивал. И не смущало же их, что сами они живут на земле не первое тысячелетие и даже не второе.

Духи Непослушания, Капризов и Вредности терли покрасневшие глаза: они только что закончили ныть. Ныли они много и часто – такова уж была их природа. Много, очень много было духов зла в этой подземной норе. Все плохое, что только есть на свете, было сосредоточено в одном месте. Для чего? Это знал только господин Тьмище, который, противно хихикая и потирая маленькие потные ручки, готовился выступить перед своими подчиненными. Да-да, все эти зловредные духи подчинялись ему одному.

Что же задумал господин Тьмище? Ведь такие собрания не проводились уже несколько веков. На последнем таком собрании господин Тьмище задумал лишить волшебников особого зрения, когда они становятся старше, и ему это удалось. Значит, сейчас он придумал что-то столь же ужасное.

Злые духи замерли в ожидании.

– У меня есть идея, – прокашлявшись, гулко и значительно заговорил господин Тьмище.

Тишина в его норе после этих слов стала такая, что было слышно, как жужжит случайно залетевшая муха. Она кружила рядом с духом Помоек, привлеченная стойким запахом пропавшей селедки. Тьмище недовольно заворочался. Его желтый круглый глаз злобно прищурился, и муха тут же упала на пол, беспомощно шевеля лапками. У нее, если говорить по-научному, случился от страха инфаркт.

– Так вот, – продолжал господин Тьмище, довольно глядя на несчастную муху, – у меня есть идея. Если все получится, то добра на свете станет намного меньше.

При слове «добро» господина Тьмище скрючило, как будто он целиком съел килограмм лимонов. Так же скрючило и остальных духов зла.

– Я предлагаю вам испортить всех волшебников! Этих пройдох с разными глазами! Они начнут врать, делать гадости и обижать других так же, как и все остальные.

Что за гул тут поднялся! Все духи возбужденно повскакивали со своих мест, закричали, замахали руками. Неслыханно! Невозможно!

– Нам не подобраться! Общая Атмосфера Доброжелательности рядом с волшебником всегда огромная! Мы не сможем! Нас распылит на кусочки! – закричала Паника, хватаясь на голову.

– Распылит! Не сможем! – визгливо вторила ей ее сестричка Истерика. Эти дамочки свои дело знали – в логове Тьмища началось невесть что. Все кричали, галдели, злились и ругались.

– Общая Атмосфера Доброжелательности будет понижена, даю вам слово! – сказал Тьмище, стараясь перекричать Панику и Истерику.

– Как же это у нас получится? – проскрипела старая Зловредность. – Ведь вокруг волшебников всегда много этих добрых духов, они нас не подпустят! Они будут охранять маленького волшебника днем и ночью, пока он не станет взрослым! И тогда он точно не сможет стать злым!

– Добрые духи будут охранять маленького волшебника днем и ночью? – обманчиво невинным голоском переспросил господин Тьмище.

В норе повисло озадаченное молчание.

– Дух Зловредного Любопытства, прошу вас, ваш выход!

Дух Зловредного Любопытства был стариком с таким длинным носом, что его постоянно прищемляли дверьми. На кончике нос был сплюснутый. Глазки у этого духа были быстрые, черные, как изюм. Он постоянно смотрел туда, куда смотреть не полагалось – в незапертые двери, в открытые окна, в чужие огороды. Он подначивал хозяюшек залезть за забор к соседке и посмотреть, как у той удалась в этом году редиска. Особо сильно он не вредил, но всегда ходил парой с госпожой Завистью – худой вредной теткой в заштопанной косынке. А вот Зависть как раз постоянно ныла и заставляла людей делать друг другу гадости.

Правда, сейчас Дух Зловредного Любопытства был без своей верной подруги.

– Расскажите нам о ваших наблюдениях, – подмигнул желтым глазом господин Тьмище, и старикашка, бегая глазами по гостям, откашлялся и принялся отчитываться.

– Ну, я это… Кхе… Смотрел в окошко и видел немножко, – хихикнул Дух Зловредного Любопытства и потер сухонькие маленькие ручки, – а уж я смотрел, смотрел… И в окно смотрел, и в двери, а у меня глаз меткий… Вокруг этого вашего волшебника постоянно эти светлые. Только вот…да… Ночью есть час, когда никого возле волшебника никого и нет…

– Как так!

– Не может быть! – выкрикнул кто-то из злых духов, скорее всего, дух Недоверия. Тьмище поторопился пояснить.

– Ночью не все эти противные добрые создания, да спустится на них мрак, спят. Но все они засыпают в самый темный час. Не спят только духи Пасхи и Нового года, но до этих, тьма их побери, праздников еще далеко. В полночь приходит Дух Нового дня, бродит, бедолага, по улице, пятнадцать минут, а потом спит, как подкошенный. И после того, как он уснет, есть целый час до прихода Духа Первой Ночной Росы. Целый час ночью, когда мы все в силе. Ночью люди расслабляются, видят сны… Да, сны.

На этих словах Тьмище загадочно примолк. Все жадно ловили каждое его слово, и сейчас в нетерпении замерли, пытаясь догадаться, к чему идет дело.

Тьмище хмыкнул и коварным голоском продолжил:

– Сны – это слабое место. И там-то мы и вступим в свои права. Для этого я пробудил ото сна самых жутких и древних духов, которые любезно согласились нам помочь. Мистер Кошмар, сэр Ужас, прошу вас.

Мистер Кошмар, высокий дух в черном капюшоне и в черном плаще, словно бы соткался из воздуха. Он был похож на темный дым, который в ясный день стоит столбом над горящим зданием. В широком черном рукаве его плаща мелькнула когтистая худая рука с длинными жуткими пальцами.

Рядом с ним появился сэр Ужас. Все духи, и даже сам господин Тьмище, опустили глаза. Даже им было жутко смотреть на его фигуру, которая принимала самые разные очертания. Он то становился ужасной птицей со сломанными крыльями и человеческим лицом, то превращался в покачивающийся скелет, то вытягивался в огромную черную сороконожку. Эти превращения были по-настоящему ужасными. Если бы духи зла были бы людьми, они бы давным-давно уже плакали от страха, забившись в самый надежный уголок.

Злые духи притихли. Они, откровенно говоря, нечасто встречались с Ужасом и Кошмаром, потому что эти духи были самыми древними. Еще когда люди жили в пещерах, дух Ужаса селил в их сердцах страх. А дух Кошмаров насылал жуткие сны, от которых взрослые просыпались с криком, а дети плакали. Они родились самыми первыми и набирались сил с каждым днем, с каждым годом, пока из обычных духов не превратились во всесильных злых существ. Ни один человек не мог с ними справится, ни один добрый дух не мог с ними совладать. Да и как совладать с ночным кошмаром?

– Мистер Кошмар и сэр Ужас согласились. С их помощью дело останется за малым. И начнем мы вот с этого мальчишки. Чтобы маленького волшебника испортить, нужно что?

– Заставить его съесть тухлую селедочную голову! – крикнул глуповатый дух Помоек.

– Нет, дубина, – досадливо поморщился Тьмище. – Нужно сделать так, чтобы от волшебника отвернулись добрые духи. Нужно, чтобы они не летали вокруг него, чтобы они ему не доверяли. Когда Общая Атмосфера До..брожелательности понизится (при слове «добро» господина Тьмище опять передернуло), нужно погрузить волшебника во тьму. Нужно опутать его ложью, гневом, завистью, злобой, как коконом. А потом выпустить сэра Ужаса, чтобы ни один до..добрый дух не смог к нему пробиться и поделиться светом.

– А я думаю, голова все же надежнее, – проворчал дух Помоек, но его никто не слушал. Все знали, что голова у него набита пустыми молочными пакетами и картофельными очистками.

Господин Тьмище взмахнул рукой. Воздух перед ним пошел рябью и тут же превратился в большое черное зеркало. В нем, как на экране телевизора, медленно появлялась картинка.

Сначала – сад с маленькой лавочкой под разлапистым кленом. Дождь бил по большим листьям, от чего они дрожали и тряслись. Потом появился купол огромного красного зонта. Из-под него торчали две пары ног. Одна пара была в здоровенных черных мокрых калошах с налипшими комками грязи и пучками травы, а вторая – в розовых резиновых сапожках, очень чистых и с кокетливыми белыми бантиками на боках. И калоши, и сапожки весело болтались в разные стороны. Звук пришел с запозданием, и сразу же громко: в норе господина Тьмище раздался счастливый детский смех.

Дух Ужаса охнул и сгинул, духи болезней зажали уши и зажмурились, остальных же снесло волной смеха в сторону, словно бы от взрыва.

– Потише! – закричал Тьмище, махая короткими ручками.

Смех стих. Ему на смену пришло тихое шушуканье и какая-то возня. Зонт на мгновение приподнялся, и перед жадными и противными лицами духов предстал маленький волшебник. Мальчишка с разными глазами сидел на лавочке и бережно держал на ладони щелкуна – большого красивого жука с черной лаковой спинкой. Жук недовольно шевелил длиннющими усами, но с ладони слезать не торопился. Пригрелся на теплой руке.

– Да не бойся ты! Погладь по спинке! Это осенний жук, он не кусается! Он тебя саму боится! – уговаривал мальчишка девочку в дождевичке, которая сидела с ним рядом.

– Я н-не боюсь, – смеясь, сказала девочка. – Он п-просто очень бо-большой. Давай его от-отпустим?

Мальчишка кивнул. На его лоб упала светлая пушистая челка.

Он опустился на колени, путаясь в своих огромных, явно с чужой ноги, калошах, и осторожно опустил жука под лавку. Там не было мокро, и жук, бодро перебирая лапками, тут же уполз.

– Ну вот. А теперь пошли искать опята! У нас в саду растут. Промокнуть не боишься?

Девочка помотала головой. Тоненькая русая косичка перекинулась через ее плечо.

– Ну, тогда пошли! Я буду зонт держать!

Они вскочили с лавочки. Огромный красный зонт превратил детей в огромный странный гриб с четырьмя ножками. И этот гриб, запинаясь и тихо хихикая, отправился на поиски опят.

Черное зеркало медленно погасло.

– Его зовут Гриша. Живет он в Подмосковье со своей пожилой родственницей. Вы все, отправляйтесь туда и ждите! Если получится сделать зло, не мешкайте! – приказал господин Тьмище, вскидывая руки, как злодеи в диснеевских мультфильмах. Но тут же запутался в своем черном халате и едва не упал. Дух Нелепых Случайностей противно хихикнул и тут же застенчиво зашаркал ножкой, как будто бы он ничего не делал.

Господин Тьмище показал ему кулак и нехорошо прищурил желтые совиные глаза, отчего дух Нелепых Случайностей пискнул и сгинул.

В конце концов подземная нора господина Тьмище опустела. Он довольно развалился на своем стуле и приготовился было отдохнуть, когда из дальнего угла к нему шагнула тень. Тень была женской, очень изящной, с длинными черными кудрями и с тонкими красными губами, которые постоянно улыбались.

Только вот лицо ее, кажущееся на первый взгляд очень красивым, приобретало новые черты. Вроде глядишь на нее – красивая. А если посмотришь внимательнее, то заметишь острые зубки, разного размера глаза, один из которых – наивный и добрый, а второй – хитрый и узенький. Еще у нее был раздвоенный и длинный, как у змеи, язык, но его можно было увидеть только тогда, когда она говорила. Дух Коварства не всегда можно разглядеть. Нужно всегда смотреть внимательнее, чтобы заметить.

Она подошла к Тьмищу, обняла его за плечи и что-то ласково зашептала ему на ухо. Дважды глаза господина Тьмище становились еще больше от удивления, и он кивал в такт словам Коварства.

– Я согласен. Это очень, очень хорошая идея. Ступай и поговори с Кошмаром! И начинай сразу же! – приказал Тьмище и сам, не дожидаясь, когда Коварство последует приказу, растаял в воздухе. У него появилось много новых дел.

Глава 2

Много новых дел

Гриша уплетал печеные рогалики с яблоками. Да не просто с яблоками, а с высушенными в сахаре и перекрученными в большой металлической мясорубке. Так получалось намного ароматнее. Это бабушка придумала – она была той еще затейницей. То вишню засушит в сладкой белой глазури, которая тает сахарным облачком на языке, то сливы замочит в густом медовом сиропе. Вкуснота!

Яблок в этом году уродилось столько, что Гриша уже чуть ли не лопался от компота и с тоской смотрел в сторону погреба, где стояли в темноте и прохладе заветные банки с вишней, малиной и красной смородиной.

Дух Яблоневых садов сидел на краешке хрустальной розетки с яблочным (снова!) вареньем и довольно хихикал. Ему было в радость, что цветущие сады удалось спасти от происков злющих духов Неурожая и Засухи. Каждое деревце в мае покрылось дымкой белых цветков, которые потом превратились в наливные, с розовыми бочками, яблочки.

– Ап-чхи! – тоненько чихнул Дух Яблоневых садов. Ему в нос попала рассыпанная корица.

– Будь здоров, – прошептал Гришка.

Дух Яблоневых садов смешно наморщил нос и благодарно кивнул.

– Гришака, ты с кем там говоришь? – крикнула из зала бабушка. У нее был отличный слух.

– С яблочным вареньем. Оно говорит, что хочет поменяться местами с вишневым!

Дух Яблоневых садов шутливо показал Гришке кулачок. Мол, яблочное варенье тоже очень даже ничего.

– Понятно! – невнимательно крикнула бабушка в ответ. Ей было не до взаимоотношений внука и варений.

Бабушка была занята у швейной машинки. Иголка быстро-быстро протыкала белую ткань и тянула по ней ровную цепочку ниток. Бабушка была швеей, работала в единственном в их поселке ателье и часто брала заказы на дом. Она и Гришу научила строчить на машинке. Он теперь сам мог вшить молнию, пристрочить заплатку или подровнять низ брюк. Все у него получалось аккуратно и красиво, отчего бабушка не могла нарадоваться.

– И в кого ты такой умелый? Даже и не знаю… В меня, наверное, – кокетничала бабушка, целуя внука в светлую макушку. Гриша и правда был немного похож на бабушку, но сильнее – на папу. Он видел его на фотографиях.

«У тебя нос такой же. И брови вы одинаково поднимаете», – говорила мама и всхлипывала, перебирая фотографии. Гриша и любил эти фотографии, и боялся, когда мама их доставала – она всегда начинала плакать. Ведь папа долго болел, а потом его не стало. Гриша не помнил этого – был совсем маленький.

Мама много работала в самолетах. Она часто была в других странах и привозила Грише всякие занятные подарки. У Гриши был толстопузый дяденька из Индии, гоночная машинка из Парижа, классный перочинный ножик из Швейцарии, красный, с белым крестом. И монетки в альбоме – из каждой страны по одной. Гриша очень этими подарками дорожил, особенно ножиком.

Только он бы и десять таких ножиков отдал, чтобы мама почаще бывала дома, а не в небе.

Летом Гриша гостил у бабушки в небольшом поселке. Тут было хорошо. «Воздух пить можно», – говорила мама, глубоко вздыхая, и Гриша вздыхал вслед за ней – он тоже хотел попить воздуха. Воздух тут и правда был хороший. Много сосновых лесов, речка с песчаными косами, поля все в желтеньких цветочках и луга с коровками.

И друзей хватает. Тут и Сонечка, которая в соседнем доме живет, и Пашка из дома с синей черепицей в начале улицы, и Оля, тоже городская, только она уже уехала.

Но больше всего Гриша дружил с Сонечкой. И у Сонечки, кроме Гришки, и друзей почти что не было.

Сонечка сильно болела. Так сильно, что очень много времени проводила в больницах. Мама однажды сказала, что у Сонечки ДЦП. Эти жесткие буквы Гришке совсем не понравились. Было в них что-то грубое, страшное. Хотя, наверное, болезни так и должны называться. «Грипп», «ветрянка» или «насморк» звучат хуже, чем «ванильное мороженое» или «сахарная вата».

Гриша почти и не замечал, что у Сонечки одна нога чуть короче правой, и что она заикается. Он считал это таким же незначительным, как и свои глаза разного цвета. А когда злые дети, вокруг которых ехидно вились духи Злорадства и Жестокости, дразнили Соню, Гриша вставал на ее защиту и не понимал, за что Соньку можно дразнить. Она умная, книжки читает прямо на глазах, много знает, и вообще она очень верный друг.

Соня же поначалу, когда Гришка только стал приезжать на лето к бабушке, от него пряталась. Правда, это у нее не очень получалось – между их участками даже забора не было. Только ряд яблоневых и сливовых деревьев создавал условную границу.

Гришка постоянно возился перед домом, что-то сажал, поливал какие-то цветы, мастерил что-то из брусочков или сидел под деревом с книгой о приключениях Тома Сойера. Иногда играл с Пашкой, который жил в начале улицы. И каждый раз, видя Соню, улыбался и махал ей руками. Соня краснела, и, чуть прихрамывая, поспешно уходила домой.

Гришка так и махал бы руками, а Сонечка так же бы сбегала домой, если бы не случай.

Соня тогда шла из булочной, которая находилась совсем рядом, на соседней улице. Она шла медленно, прихрамывала, но видно было, что она очень довольна. Она впервые сама пошла в магазин. В кулачке были зажаты горячие монетки сдачи, а пакет с теплым еще хлебом вкусно-вкусно пах. Одуванчиковый пух оседал на Сонином платье, светило июньское бодрое солнце, и все было так хорошо…

Старшие мальчишки в самом начале Сониной улицы стояли у дома с синей черепицей. В этом доме жил их друг, Пашка. Они за ним на великах заехали и теперь ждали, и от нетерпения трещали велосипедными звонками и плевали в траву. У них было такое соревнование – кто дальше плюнет. Проигравших не было, потому что сила плевка у всех была примерно одинаковой.

– О, глянь! Сонька-кривоножка пошла!

Вся вспыхнувшая от обиды и красная, как пожар, Соня шла по краю дороги. У нее дрожали губы, но она не плакала. Держалась, стараясь побыстрее уйти домой, но быстро идти у нее не получалось, и это этого она еще сильнее прихрамывала.

– Сонька-кривоножка! Сонька-криворожка! – засмеялся кто-то. Велосипедные трещотки зазвенели издевательски громко.

Из калитки Пашкиного дома выскочил Гриша – он заходил к нему на минутку, чтобы отдать прочитанную книгу, и все слышал. Он сейчас тоже был весь красный, как Соня, и его лицо тоже горело огнем.

– А ну, извинись, – тихо сказал он задирале – мальчишке лет тринадцати чуть ли не в два раза больше его самого.

– Чта? – переспросил мальчишка и презрительно плюнул в кусты. Извиняться он совсем не собирался.

Гриша это видел, как и видел и пакостных духов Задиристости и Вредности. Они кружили над мальчишками, шептали им что-то в уши толстыми губами и сеяли зло. Вот бы их прогнать!

Дух Задиристости, поняв, что Гришка – волшебник, издевательски высунул язык и запищал, совсем не собираясь исчезать. Уровень Общей Доброжелательности из-за Гришиного гнева упал и позволил вредному духу не сгинуть в первые секунды рядом с волшебником.

– А ну, пошел! – крикнул Гришка и размахнулся. Удар получился отменный – дух впечатался в Гришкин кулак, злобно запищал и сгинул.

– Ты чё! Ты чё! – закричал испуганный мальчишка на велосипеде. Он был уверен, что бить собираются его. – Ну, ты сейчас получишь!

Но запала в нем больше не было. Плюнув еще раз в кусты, он отъехал на своем велосипеде подальше. Злые духи перестали питать его злобу, и ему стало даже немного стыдно.

Гриша же, больше не глядя на него, поспешил к Соне.

– Ты его не слушай, – сказал он и улыбнулся. – Пошли лучше к нам. Бабушка утром вафли делала, там еще много осталось!

И Соня, глядя в улыбающееся Гришкино лицо, несмело кивнула.

Так и началась их дружба, которая длилась уже третий год.

..Сегодня после завтрака Гриша с Соней планировали собрать с одной яблони особые плоды. Эта яблоня была старая, и никто не знал, что это за сорт такой, но была у нее одна особенность. Мелкие зеленые яблочки на самой верхушке были горькими и кислыми, но если их собрать и положить в ящик в погреб, к Новому году это будут самые вкусные яблоки на свете. В темноте и прохладе они дозревали и становились слаще сахара.

Гришка приезжал к бабушке на Новый год и всегда с Соней ел эти яблоки. Они пахли холодом, морозом и праздником.

– Зимний сорт, – говорила бабушка, тоже с удовольствием угощаясь яблочком.

Дремлющий дух Яблоневых садов тогда просыпался и горделиво выпячивал грудь. Вот примерно как сейчас.

– Я на улицу! – крикнул Гриша бабушке, доедая рогалик. – В огороде нужно чего сделать?

– Паданку собери! И Соне рогаликов принеси! – крикнула бабушка в ответ, и притихшая было швейная машинка застучала снова.

…О гулкие бока эмалированного ведра стучали полусгнившими боками испорченные плоды. Пчелы и осы сердито жужжали – их отрывали от пищеварения, и Гриша старался аккуратно их отогнать. Пахло концом лета – той особой порой, когда деревья вроде бы еще зеленые, но уже заметна в листве предательская желтизна. На огороде лежали, краснея боками, здоровенные тыквы и кабачки, похожие на откормленных поросят. Кочаны капусты, немного погрызенные гусеницами, напоминали футбольные мячи. Сады наливались кисло-сладким соком, а в воздухе пахло разросшейся травой и влажной землей.

Гриша в этом году сам возделывал огород. «Ну прирожденный садовод!» – восхищалась бабушка, вырывая здоровенные чесночные головки и нюхая огромадные георгины.

Духи урожая – и чесночные, и тыквенные, и георгиновые – хихикали и спешили отогнать духов Гниения и Порчи. Гриша, благодарно угощая их молоком (молоко для хороших духов – лучшее угощение, а вот злые любят всякую гадость и плесень), хвалил добрых духов и баловал.

– П-привет! – крикнула Сонечка, хлопая дверьми дома и радостно подбегая к Гришке. – Мне т-тоже сказали паданку собирать! То-только у м-меня антоновка…

Соня тяжко вздохнула. Антоновка очень и очень хорошо плодоносила из года в год. А это значило, что яблок под ней целая куча.

– Я помогу! – сказал Гришка, снимая с руки полосатую, как конфету, осу.

– Ой! Ай! Б-брось! Ужалит же! – испугалась Соня.

Но оса не жалила. Она взлетела, недовольно жужжа.

– Ну ты и с-смелый!

Гришка улыбнулся. Соне очень нравилась Гришина улыбка. Сначала на его щеках появлялись ямочки. Потом уголки губ тянулись вверх, а в разного цвета глазах так и сияло веселье. Еще светлый, задорно торчащий чуб очень к этой улыбке подходил.

Соня тоже улыбалась в ответ, только ямочек у нее не было, и глаза были обычные, серые. Правда, тут же Соня вспомнила про горы антоновки в саду и улыбаться перестала.

– Мы паданку знаешь куда понесем? – спросил Гриша.

– К-Куда? – с предвкушением спросила Соня.

– К Евгению Петровичу! Он все съест. Только давай ему в отдельное ведро будем красивые складывать, не гнилые? И тачка нужна, а то тяжело.

– Ура! – закричала Соня и пошла за ведром и тачкой.

…Паданку Гриша носил в особое место. Внизу улицы, совсем рядом с лесом и большим пастбищем, жил Иван Сергеевич, сельский учитель, со своей женой тёть Мариной. У них водились всякие животные: три кошки, две собачки, стадо козочек, две свинки и одна корова. А в отдельном деннике жил конь. Седой коротконогий жеребец по имени Евгений Петрович. Именно так официально и называл коня Иван Сергеевич. Утром, надевая на коня сбрую, уздечку он говорил: «Ну что, Евгений Петрович, поскакали?» Евгений Петрович, фырча и добродушно кося глазом, переминался с одной короткой ноги на ногу. Он был не прочь.

Евгений Петрович был конем старым, своенравным, но грустным. Иван Сергеевич совсем недавно, как слышал Гриша, выкупил его у мясокомбината. «Ну как такого красавца – на колбасу?» – спрашивал Иван Сергеевич и гладил круглый лошадиный бок. Евгений Петрович согласно фыркал, да, мол, нельзя меня, такого красавца, ни на какую колбасу.

И Евгений Петрович с Иваном Сергеевичем скакали в поле, радуясь лету и солнышку.

Лошади очень любят яблоки. И корова Зинаида Степановна (раньше ее звали просто Зинкой, но после того, как появился конь с отчеством, тёть Марине тоже захотелось по-официальному) тоже любит.

И свинки – Биба и Боба – тоже не прочь полакомиться яблочком.

…Сонька с восторгом глядела, как аккуратно Евгений Анатольевич берет с Гришкиной ладони яблоки.

– Н-ну у нн-него и зу-зубы! Кушай, к-кушай, – говорила она. Она поражалась, радовалась и немножечко боялась. Евгений Анатольевич, будто чувствуя это, вел себя деликатно. И очень вежливо попрошайничал. Он поворачивал лохматую гривастую голову чуть набок, смотрел в глаза и тяжко вздыхал. Видел, хитрец, что в тележке яблок целая куча.

– Ты залюбленный и заласканный наглец, – сказала тёть Марина, выплескивая воду в кусты давно отцветшей сирени. Она была шустрая, смешливая и красивая в своем ярком платке. Когда дети пришли, она домывала уличное крыльцо.

– А, с дарами пришли? – спрашивала она, и темная челка, выбившаяся из ее платка, торчала так же задорно, как грива Евгения Анатольевича.

Пока Гриша и Соня наглаживали коня и скармливали ему яблоки, тёть Марина налила детям по стакану молока и дала по творожному рогалику.

– От Зинаиды Степановны привет, – сказала она, белозубо улыбаясь. – А как выпьете, яблоки вывалите во-он туда, за сарай. Биба и Боба съедят.

За сараем кудахтали курицы. Они топтались на небольшом пятачке, на котором не было ни травинки. Гриша, проходя мимо, сунул руку в карман и сыпнул курам пшена. Они, квохча, кинулись со всех ног к угощению, наступая друг другу на нетерпеливые лапы.

Соня хихикнула. Она, конечно, жила в селе, но мама не заводила зверей. Все потому, что Соня с мамой половину года проводили в городе, потому что там хорошая медицина, а половину года тут, потому что здесь хороший воздух и природа.

– З-здорово, когда т-так мы-много животных, – сказала Соня, когда они шли обратно. Пустая тележка задорно громыхала по дороге. Где-то там, за спинами детей, доносилось довольное ржание Евгения Петровича, который от души наелся антоновки.

– Да, здорово, – согласился Гришка. Бабушка тоже не заводила животных, потому что боялась не справиться. У нее всегда было очень много заказов из ателье.

– Нужно теперь выкинуть гнилые яблоки. Я тоже знаю, куда. Идем? Только придется пройтись.

Дух Плодородных Почв благодарно кивнул Грише, а потом, поднимаясь на маленьких черных крыльях, поспешил вперед – показывать дорогу к месту, где земля истощилась. Там, под грудой переспевших яблок, земля обновится, взяв из них влагу, перепреет, согреется. Если посадить потом на такую землю плодовое дерево или малиновый куст, урожай будет – любо-дорого. А если туда упадет желудь, то вырастет такой огромный дуб, что и десять человек его не обхватят. И дух Плодородных Почв будет радоваться, и его чумазая мордашка будет довольной и счастливой.

…Яблочный день продолжался. С особой яблоньки, самой старой, снимались бережно зеленые яблочки и аккуратно укладывались в ящик. Сонечка оборачивала каждое листом коричневой бумаги – так они лучше сохранялись. Дух Яблоневых Садов летал над детьми и помогал снять очередное яблочко, которое маскировалось в листьях.

– Вот и собрали… Красота!

Дух Яблоневых Садов согласно кивнул. Он специально не разговаривал с Гришей, когда кто-то был рядом, чтобы тот не попадал в разные неприятные ситуации. Только показывал большой палец, улыбался или мотал головой, когда Гриша делал что-то не то.

Налетавшись и напомогавшись, дух Яблоневых Садов устало вздохнул. Уселся на ящик со свежесобранными яблоками, еще раз зевнул.

В этом году он очень хорошо поработал и поэтому устал раньше срока. Махнув Грише ручкой, он кувыркнулся назад и провалился в ящик. Сладко причмокнул, уютно устроился между яблок, укутался листком и уснул. Теперь уже до весны.

Позже вечером бабушка аккуратно поставит ящик в погреб, накроет его чистой тряпицей и оставит до Нового года.

А еще позже Гриша спросит:

– Ба, а что у нас на ужин?

– Шарлотка с яблоками, – ответит бабушка, и Гришка, тяжко вздохнув, пойдет в гости к Соне, на макароны с сосисками. Потому что яблоки, конечно, хорошо, но и он не конь Евгений Петрович, который может за раз слопать половину тележки антоновки.

Глава 3

Самый страшный сон

Обычно Гриша засыпает быстро. Духи Добрых Снов до полуночи обычно заканчивали свои дела и тоже спешили поспать. Ночью им было неуютно – это не время добрых духов.

В одиннадцать часов вечера, когда на небо высыпали звезды, в домах начали гаснуть теплые светлые окна, духи Добрых Снов дарили покой тем, кто еще не спал. С синими и сверкающими, как ночное небо, крыльями они были похожи на быстрых стрекоз. Они залетали в дома сквозь стекла, всегда очень торопились и порой пропускали кого-то – ведь таких духов было очень мало, всего-то несколько сотен на весь огромный мир. Тогда тот, кого не поцеловали духи Добрых Снов, долго ворочался в кровати и ждал, когда сон придет сам.

Сон, неповоротливый, неуклюжий и медлительный дух, не был добрым или злым. Он был как огонь или как вода. Костер может согреть, а может и сжечь дом. Вода может утолить жажду, а может уничтожить прибрежный город. Так же и Сон: он приходит, вальяжно ступает по улицам, задевает людей, погружает в себя, а уж что им снится – это не его ответственность.

Духи Добрых Снов всегда навещали Гришу рано. В этот раз они тоже не заставили себя ждать. Один из них с синими стрекозиными крыльями быстро коснулся Гришиного лба и улетел дальше – сеять сны. Он делал это в прямом смысле: у духов Добрых Снов были особые семена. Крошечные, прозрачные, как одуванчиковый пух, легкие, они растворялись над спящим, и из этих семян вырастали настоящие сны, смешиваясь с желаниями, с фантазиями, с радостными и хорошими воспоминаниями. Увы, семян тоже не всегда хватало, и тогда тем, кто оказался обделен, не снилось ничего. Ну или маленькие пакостные духи Дурных Снов сеяли свои гадкие семена, похожие на черную пыль, от которой хочется чихать.

Гришиной бабушке сегодня духа Добрых Снов не досталось, и она ждала, когда придет сон. Наконец и она уснула.

В Гришиной комнате покачивались в темноте белые шторы. Дух Летнего Ветра, который присматривал за Гришей, порой залетая к нему в комнату на огонек, крепко спал. Спал на стене наевшийся комар – залетел, потому что форточка была открыта. Спала в своей комнате бабушка. Спала на крылечке общественная серая кошка Мадонна, которую Гриша и бабушка частенько подкармливали. Спал маленький дух на яблоках в подвале. Спала в соседнем доме Сонечка и ее мама. Спали в стойле Евгений Петрович и Зинаида Степановна.

Духи Добрых Снов тоже уснули, завернувшись на ночь в опавшие дубовые листья. Им там было тепло.

В Гришином доме царствует сон. Тишина. Темнота. Только белая луна тускло подсвечивает белые занавески.

Вдруг щелкнула бабушкина швейная машинка. Упала на пол кружевная лента, которую бабушка пришивала к платью. Свалились ножницы, звонко щелкнув по полу металлическим тяжелым боком.

По комнатам пронесся стремительный ветер, но он был не свежим августовским ветром от сквозняка. Этот ветер пах женскими сладкими духами, прокисшими и перестоявшими в воде цветами и вазелиновой просроченной помадой. Это же мадам Коварство собственной персоной! Но что ей надо?