Сталинизм. Книга 1. Без царя в голове бесплатное чтение

Такая жизнь не сахар и не шелк

Здесь помнят лишь того кто храм поджёг…

«Сплин»

Моим учителям,

Возможно, научившим меня большему

Чем они сами того хотели…

Пролог

Сталинизм – лично для меня очень и очень непростая книга.

Начнем, наверное, вот с чего – это книга будет не про Сталина, как сейчас многие пишут – а про сталинизм, как явление вчерашнего и сегодняшнего дня. Много книг написано про Сталина, как личность, как политика – прилавки полны литературой про Сталина, его биографиями, про его соратников, литературой про ВОВ – все это есть в любом виде, в любом формате и на любой вкус. Но почему-то никто не пишет про сталинизм как систему. Но Сталин не действовал один, и даже не он один создавал систему, которая привела к страшным, неисчислимым бедствиям для СССР и его народов. Ошибаются и многие хулители Сталина. Если раньше все что происходило хорошего было заслугой Сталина –то теперь что, получается он один во всем виноват? Это тот же тоталитаризм, только вывернутый наизнанку. И допуская, что Сталин один во всем виноват – мы не просто обеляем других стукачей и палачей, мы еще и непозволительно упрощаем выводы из произошедшего с нами. Чтобы не допустить повторения, достаточно просто не допустить воцарения нового Сталина? Нет, все намного сложнее – запрос на наведение «порядка» был тогда и есть сейчас. И мы должны честно рассказать, как мы получили в итоге порядок, обернувшийся горами трупов.

Проблема еще и в том, что существует, по крайней мере, два разных Сталина. И сталинисты, которые сейчас очень активны – пользуются теми высказываниями и действиями, какие выгодны им, умалчивая о том, что в другие времена Сталин говорил и делал совсем другое. Сталин до 1945 года и Сталин после 1945 года – это во многом два разных Сталина, и совсем не случайны резкие изменения в политике еще во время войны. Ввести погоны, командиров заменить на офицеров, наркомов на министров, роспуск Коминтерна. Это все было не просто так, равно как признание Сталиным, что он русский человек. Тому были причины – до войны он ненавидел русских.

Не менее важна правда о репрессиях. Мы должны не спорить о количестве, а понять, как вообще такое стало возможно. Это важно для неповторения подобного. И главное – мы должны понять мотивацию тех, кто объявил охоту на собственный народ. Потому что она тоже была и была вполне весомой.

Чтобы не допустить повторения сталинизма, недостаточно просто назвать имена стукачей и палачей – это было бы эффективно в пятидесятые и шестидесятые, сейчас момент упущен. Множатся новые сторонники Сталина, среди них есть даже те, кто не жил в Советском союзе, а родился после 1991 года. Сказанная правда о репрессиях – ничего не дала. Появились просто невероятные феномены – автору например, лично известен бизнесмен-сталинист. Большое количество тайных и явных сталинистов есть в силовых структурах, это представляет серьезную опасность для страны и общества. Надо понять сталинизм как систему, понять, чем она питается, откуда черпает кадры и чего на самом деле хотят люди, которые сейчас идут на улицу с портретом вождя и учителя. Иначе мы обречены на повторение…

Глава 1. Исторические

истоки сталинизма в России. История борьбы со свободой.

Сталинизм намного старше самого Сталина – его история не ограничивается ни 1917, ни 1953 годом. Сталин дал свое имя явлению, точнее интеллектуальному и политическому течению в русской истории, которое старше и больше его самого. И оно не исчезло с его смертью, сталинизм жив и поныне и более того – он опасен. В нашем настоящем – существует много людей, готовых принять его и снова запустить кровавое колесо.

Сталинизм – это свойственная только России политика, антитеза современным бушевским неоконсерваторам. Если неоконы – это левые, вынужденные проводить правую политику, то сталинизм это левая политика правыми руками. Сталинизм имеет свою основу в кружках русской интеллигенции, как левой, так и правой, и ее глубокой враждебности к свободе.

Да, я считаю, что истинный генезис сталинизма намного отличается от ныне общепринятого, и исходит в равной степени из марксистских и консервативных кружков русской интеллигенции. Эти кружки расходились во многом, но в одном они сходились – они считали свободу врагом и тем против чего нужно бороться. Это делало русскую интеллигенцию уникальной – ни в одной другой стране против свободы интеллигенция не боролась…

Организация Международный «Мемориал» не так давно опубликовала ряд признаков, определяющий сталинизм и не изжитых и сегодня.

"И сейчас в стереотипах общественной жизни и государственной политики России… явственно различимо пагубное влияние как самой катастрофы 1937-1938 годов, так и всей той системы государственного насилия, символом и квинтэссенцией которого стали эти годы. Эта катастрофа вошла в массовое и индивидуальное подсознание, покалечила психологию людей, обострила застаревшие болезни нашего менталитета, унаследованные еще от Российской империи, породила новые опасные комплексы.

– Ощущение ничтожности человеческой жизни и свободы перед истуканом Власти;

– привычка к управляемому правосудию; имитация демократического процесса при одновременном выхолащивании основных демократических институций и открытом пренебрежении правами и свободами человека;

– попытки поставить независимую общественную активность под жесткий государственный контроль;

– воскрешение в современной российской политике старой концепции "враждебного окружения", истерический поиск "врагов" за рубежом и "пятой колонны" внутри страны в новом политическом контексте;

– легкость, с которой в нашем обществе возникают и расцветают национализм и ксенофобия;

– интеллектуальный конформизм и безудержный цинизм;

– катастрофическая разобщенность людей, острый дефицит человеческой солидарности

На мой взгляд, здесь не менее важна не только констатация факта, что часть наследия Сталина все еще с нами – но и то что констатируется, по крайней мере, частичная преемственность наследия Сталина с дореволюционным наследием и его влияние на политическую жизнь сегодняшнего дня. Сталин не появился из ниоткуда и не ушел в никуда, он по-прежнему с нами. Сталинизм вошел в нашу историю такой трагической страницей не потому что у людей была отобрана свобода (Россия никогда не была полностью свободной, и самое главное – никогда не училась пользоваться свободой) – а потому что Сталину впервые в российской истории удалось создать столь мощный аппарат насилия и принуждения, что впервые государство получило возможность дотянуться буквально до каждого. Свобод было немного и раньше – но пространство свободы фактически предоставлялось тем, что государственный аппарат был мал и слаб, он просто не мог определять жизнь и смерть каждого. Сталин создал такой аппарат, который – мог. Если бы такой аппарат имелся в распоряжении, например, Ленина – последствия могли бы быть еще более трагическим. И проблема даже не в том, что Сталин создал такой аппарат, а в том что в распоряжении общества не оказалось ничего – ни закона, ни конституционных гарантий, ни значимых общественных групп, ни силы традиции – способных Сталина остановить. Сталин с легкостью преодолел все гарантии и сделал, так как посчитал нужным – и никто, ни народ, ни правоохранительные органы, ни парламент, ни прокуратура – не посмели его остановить.

Глава 2. Русский консерватизм и его борьба со свободой

Русский консерватизм – тема вообще очень интересная, прежде всего если посмотреть происхождение русских консерваторов.

На Западе – консерваторы происходили в основном или из рядов церкви, или из рядов состоятельных сограждан, боявшихся потерять то что у них есть. В России – состоятельных граждан было вообще слишком мало для политической их представленности. Американский корреспондент, прибывший в Россию в 1910 году, отмечал что в России практически нет обычного для западных обществ того времени класса «мелкого буржуа», то есть человека который за счет службы или работы смог скопить и приобрести небольшую собственность. Это и есть средний класс – вот только наша интеллигенция боролась с мещанством и соответственно, со средним классом. В России оба течения – и консервативное и марксистское – породила русская интеллигенция, причем под обоими не было никакой социальной почвы, они висели в воздухе, оставаясь уделом немногих и скорее умственным упражнением, чем реальной политикой. А среди консерваторов – было много бывших разочарованных леваков, причем разочарование их часто имело в своей основе близкое знакомство с Западом…

Вероятно, впервые русские осознали себя как политическую нацию после 1812 года. Героическая победа в тяжелейшей войне, впервые снятые сословные барьеры – вместе с дворянами сражались и крестьяне, дубина народной войны сокрушила величайшую армию и величайшего полководца того времени – Наполеона. Впервые русские массово побывали в дальней загранице – Франции, да еще какой. Во Франции, наиболее политически активной стране своего времени, одной из двух стран – лидеров мира, с собственной философской школой, сильно перебудораженной десятилетиями революции. Понятно, что это дало свои итоги – декабристское движение.

Два факта

1. Николай I казнил пятерых декабристов, но их философские и законотворческие наработки приказал оформить в книжку, которую всегда носил с собой.

2. По сути, мы до сих пор наследуем декабристам: конституция СССР имела в своей основе конституцию Пестеля, а конституция современной России – имеет дальним предком конституцию Никиты Муравьева. Мы ничего нового не придумали с тех пор – конституция Пестеля это гарантии без прав, а Муравьева – права без гарантий…

Девятнадцатый век, его первая половина – это время, когда Россия вырвала у Наполеона статус сверхдержавы. При этом Россия не имела и десятой части французского или британского интеллектуального багажа, способного удерживать лидерство, захваченное военным путем. Но постепенно Россия начала его нарабатывать, ориентируясь, прежде всего на Германию. Германия, пережившая в девятнадцатом веке мучительный путь национального объединения, куда менее успешная и богатая чем Россия – тем не менее, стала интеллектуальным ментором России. Правые позаимствовали у немцев концепцию национального романтизма, а левые – социализма.

А поскольку иноземные интеллектуальные продукты проникали в страну слишком быстро, и с развитием массовой печати сдержать их было уже невозможно, в России началось теоретизирование, признанное обосновать и отстоять существующий порядок вещей. Теоретизирование часто натужное, вымученное и вторичное, не предлагающее что-то свое – а опровергающее аргументы критиков и хулителей власти. И это был уже проигрыш – игра в эту игру в обороне – уже проигрыш. Уже к концу 19 века – левые, социалисты захватили контроль над общественным мнением просто потому, что у них была пища, какую можно предложить уму – а у власти не было.

Да кстати. На мой взгляд, убогий философский уровень России в 19 веке, вторичность и провинциальность русских философов обуславливается тем, что в России власти никогда не надо было обосновывать свою легитимность иначе, чем силой.

В Европе – была бурная религиозная жизнь, религию отстаивали с оружием в руках, совершая геноцид за геноцидом. Над каждым европейским государем довлел Папа Римский, и нужно было иметь какую-то свою, особенную легитимность, чтобы собственный народ не поднял тебя на вилы, а заговорщики не осмелились пырнуть ножом и занять трон. Россия не зависела от Папы, церковь была своя, дворянство было, в общем-то, монолитно. Потому кстати в России происходили не слишком характерные для Европы вещи – посадить на престол женщину, незнатного, а порой даже и не дворянского происхождения – и ничего, все нормально.

Потому ко времени, когда слово стало значить больше чем пуля – Россия подошла не готовой совершенно.

Первые, достаточно серьезные идейно-теоретические публичные опыты консерваторов относятся к царству Александра III – статьи, прежде всего Константина Победоносцева. До этого сам Победоносцев, убежденный монархист считал, что даже публичная похвала Государя в газетной статье недопустима, так как простой человек не имеет права ни оценивать действия монарха, ни задумываться об их пользе или вреде для страны – он должен слепо подчиняться. Восстановивший политический и аппаратный вес при Александре III Победоносцев однако в своих статьях не предлагал что-то новое, а практически все время уделял критике и уничтожению того что было сделано в предыдущее царствование. В частности он открыто говорил, что распад сословности вызвал «смешение» и сейчас нужно не идти дальше – а восстановить разрушенные скрепы сословности.

Но при этом, Победоносцев сам был довольно прозорлив и в личных письмах писал совсем другое. Вот что он писал Николаю II в 1898 году:

… массы народные издавна коснели в бедности, нищете, невежестве и терпели от насилия сверху. Но они терпели, жили и умирали бессознательно.

… в последнее время бессознательность миновала, умножились средства сообщения, и вопиющая разница между нищетою одних в большинстве и богатством и роскошью других в меньшинстве стала еще разительнее…

… Все это легло на массу страшною тягостью, в иных местах невыносимою. Душа народная стала возмущаться. Стали подниматься всюду вопросы: для чего мы страдаем? а другие обогащаются нашим трудом, кровью и потом? И к чему служат власти, которые в течение тысячелетий, ничего не могли устроить для нашего облегчения? И к чему правительство, которое только гнетет нас податями, правителями, судами? И к чему, наконец, государство и всякая власть государственная?

Согласитесь, оценка ситуации и рассуждения очень здравые. Собственно, что-то подобное происходит сейчас – интернет и социальные сети дали возможность одним выставлять напоказ свой стиль потребления, глумясь над обществом – а другие все это видят и ощущают себя беднее, чем они есть и неизвестно, чем все это кончится. Другой вопрос, а что предлагали консерваторы?

Усилиями таких философов как Леонтьев, Катков, Пазухин, Тихомиров, Победоносцев – выработалась примерно такая концепция русского консерватизма.

1. Принципиальный отказ от свободы и равенства в пользу сословности. «Все истинно великое, и высокое, и прочное вырабатывается никак не благодаря повальной свободе и равенству, а благодаря разнообразию положений, воспитания, впечатлений и прав, в среде, объединенной какой-нибудь высшей и священной властью.», «Сами сословия или, точнее, сама неравноправность людей и классов важнее для государства, чем монархия» – К. Леонтьев

2. Пессимистическое отношение к техническому прогрессу, постоянное взвешивание нравственно-социальных последствий тех или иных технических нововведений (это характерно, скорее, для зеленых начала 21 века). Леонтьев утверждал, что оптимистическая вера в прогресс должна рано или поздно вытеснить веру в Бога. Кстати, благодаря этому отношению – был остановлен процесс преобразований на деревне и Россия потеряла двадцать лет – реформу завершил только Столыпин. Но это промедление в двадцать лет оказалось роковым – крестьяне успели разбогатеть, но не столько и не настолько, чтобы доминирующей силой на земле стали именно они, единоличники и кооператоры, а не нищая община. Революция 1917 года увенчалась «успехом» потому что те кому было что терять оказались слабее тех кому терять было нечего.

3. Негативное отношение к капитализму и буржуазии

4. Фобное отношение ко всему окружающему миру, явный антиамериканизм (кстати, именно русские консерваторы первыми перешли на позиции американофобии, когда США еще считались союзной страной). «Я когда думаю о России будущей, то я как непременное условие ставлю появление именно таких мыслителей и вождей, которые сумеют к делу приложить тот род ненависти к этой все-Америке, которою я теперь почти одиноко и в глубине сердца моего бессильно пылаю! Чувство мое пророчит мне, что славянский православный царь возьмет когда-нибудь в руки социалистическое движение (так, как Константин Византийский взял в руки движение религиозное) и с благословения Церкви учредит социалистическую форму жизни на место буржуазно-либеральной. И будет этот социализм новым и суровым трояким рабством: общинам, Церкви и Царю. И вся Америка эта… к черту!» – К. Леонтьев.

Тут немного надо остановиться.

Как Леонтьев, так и другой деятель русской консервативной мысли, Лев Тихомиров – на самом деле во многих вещах удивительно прозорливы (пессимистично), и опережают в этом своих современников. Тихомиров и Леонтьев находились в переписке, и Тихомиров, в молодости баловавшийся народничеством и марксизмом, а потом перешел на консервативные позиции. И он в своих письмах предлагает как рецепт выживания России связь самодержавия с социализмом и мистицизмом.

Вот несколько его мыслей:

– В случае практического воплощения в жизнь социалистической доктрины новое общество будет построено не на началах свободы и равенства – а на жестокой диктатуре, подавлении личности во имя государства. Важное место в новом обществе займут карательные органы, которые будут наблюдать за исполнением предписанных правил и сурово карать нарушителей. Тихомиров так же полагал вероятным развитие бюрократии, в которой наиболее видное место займут руководители и пропагандисты- идеологи, создающие обоснование действий власти. «Власть нового государства над личностью будет по необходимости огромна. Водворяется новый строй (если это случится) путем железной классовой диктатуры.

– Революционные учения есть реакция на либерализм, которому на экономической почве всегда соответствует бессовестное господство денег…»

– Русская революция, станет охранением, орудием строгого принуждения, дисциплиной, отчасти даже и рабством …

– Социализм есть феодализм будущего … в сущности, либерализм есть, несомненно, разрушение, а социализм может стать и созиданием.

– Торжество государственности… всегда неизбежно, и в конце концов, с какой бы теоретической анархии мы ни начали, а кончим всегда восстановлением государственности»

– Из письма А.С. Суворину: «Эти, что орут “долой” – первейшие монархисты в своей глупой башке, только не понимают этого. Не устроиться нам без царя».

Леонтьев во главе социалистического государства видел вождя, который сумеет восстановить утраченную дисциплину. Он считал, что будет создан «социалистический феодализм» с подчинением отдельных индивидуумов мелким и крупным организациям («общинам»), а самих «общин» государству. Предполагалась даже возможность «закрепощения» отдельных лиц в виде их «прикрепления» к различным учреждениям или же другим лицам, стоящим высоко по служебной лестнице…

Как мы видим, перед нами практически фотография первых сорока лет жизни СССР и сталинских практик тоталитаризма – причем это в основном писалось даже не в начале 20 века – а в конце века девятнадцатого, когда ничего не предвещало беды, и даже не было революции 1905 года. Ленин тогда учился праву в Казани. То есть, консерваторов можно назвать кем угодно, но только не глупцами. Наоборот, в своем пессимизме – они оказались провидцами.

Консерваторы негативно относились как к закону как источнику писанных правил (по крайней мере в области государственного устройства), так и к выборам как механизму народного плебисцита и комплектации власти. В их понимании, право могло действовать только подкрепленное силой религиозного догмата, равно как и должно ограничивать негативное поведение человека не только страхом перед наказанием по закону, но и страхом перед Богом. Они так же категорически отвергали западный постулат о том что «всякая власть исходит от народа и имеет основание в воле народной.» – в их понимании власть могла происходить только от Бога, а выборы в парламент – своего рода вызов самому Богу. При этом, кстати, консерваторы видели в России будущее и некоего представительного учреждения:

– обладающего только совещательным голосом, при этом при обсуждении любого закона Государю должно приноситься мнение, как большинства, так и меньшинства, а он должен принимать окончательное решение исходя из совести, но не связанный мнением большинства.

– депутатов в представительное учреждение – должны были делегировать, а не избирать общественные организации, при этом они же (sic!) должны были платить им жалование все время их депутатских полномочий (кстати, не такая плохая идея, если вдуматься). От государства депутаты не должны были получать никаких денег, и не должно было быть депутатской неприкосновенности.

В аргументации против выборов от консерваторов, кстати, есть и немало правды. Они полагали, что выборы это игра на эмоциях и чувствах толпы, в которой побеждает самый наглый, громкоголосый или больше пообещавший. Исходя из нашей политической реальности – ложью это никак не назовешь.

История свидетельствует, что существенные, плодотворные для народа и прочные меры и преобразования исходят от центральной воли государственных людей или от меньшинства, просветленного высокою идеей и глубоким знанием; напротив того, с расширением выборного начала происходило принижение государственной мысли и вульгаризация мнения в массе избирателей…

К. Победоносцев

И снова – никак нельзя сказать, что это ложь.

Консерваторы были категорически против уступок обществу под давлением – в чем они, кстати, сходились со Столыпиным.

Гуманность и великодушие царские, облеченные в мягкие законы, обыкновенно недостойными и невежественными подданными трактуются как слабость. Отсюда клич: “все позволено!” Отсюда неуважение законов, суда и властей, отсюда страшное увеличение преступности, потому что вместо справедливости и правды водворяется право всякого делать то, что ему вздумается. Наши гуманные законы породили и укоренили в народе полное беззаконие. Никто не уважает такого слабого закона и не страшится преступить его. … Недовольны положением дела решительно все: и рядовые обыватели, жаждущие единственно спокойствия и безопасности и их не находящие, и честолюбцы, неудовлетворенные пределами предоставленного участия в управлении Государством, и патриоты, опасающиеся крушения русских основ Государственного бытия, и многочисленные инородцы, не получившие ожидавшихся ими автономий и равноправий. Не оправдалась ни одна надежда и оправдались все опасения, а жизнь населения, не приобретя ровно ничего нового, хорошего, потеряла даже ту устойчивость, которую имела при старом порядке. А между тем нет и не может быть никакого сомнения в том, что правительство наше искренно стремилось предпринимаемыми реформами принести пользу и улучшить положение государства…

И.А. Родионов.

И снова – верно.

Консерватизм был такой же частью дореволюционного русского интеллектуального фона, как и марксизм, и он имел больше оснований считаться «народной гражданской религией», чем марксизм.

Сталин имел совсем другой, как сейчас говорится «бэкграунд», нежели другие революционеры. Он родился в захолустье, получил религиозное образование, вместо того чтобы ездить по Европам, сидел в тюрьмах и ссылках, где соприкасался с самым что ни на есть народом. Он просто не мог игнорировать существующий в обществе консервативный запрос, особенно после того, как мировая или европейская революция не состоялась и предыдущая политика оказалась полностью исчерпанной. Одно дело – делать революцию вместе с евреями, немцами, латышами и китайцами – и другое дело налаживать мирную жизнь и строить вертикаль власти. Сталин не мог не понимать, что постоянное присутствие чужого, причем на руководящих постах и проводящего политику, отнюдь не в интересах народа (в интересах мировой революции) – способно вызвать социальный взрыв такой силы, что его не удастся остановить никакими средствами. Наглое и грубое вторжение в социальную ткань, да еще и осуществляемое явными чужаками – способно поднять массы на освободительную войну как в Смутное время. Скорее всего – на сторону народа перейдет призывная армия, состоящая из крестьян – как это было в 1917 году. Одной из первых жертв такой войны – станет он, Сталин, плохо говорящий по-русски чужак из Грузии.

И потому – он, Сталин, просто не может игнорировать консервативный запрос масс на нормализацию и удаление чужих.

Потому Сталин практически полностью позаимствовал консервативные концепции общественного мироустройства, только добавив вместо обычной религии – гражданскую, коммунизм, на место царя он поставил самого себя, на место общин – колхозы. Ну и начал подспудно раздувать знакомый антисемитизм, чтобы было на кого свалить.

Итожим.

1. В России еще конца 19 века – развился стойкий идеологический концепт государства основанного на несвободе и отрицании свободы. И это не просто стремление законсервировать то что имеется – это именно желание построить тоталитарное государство, причем явленное в то время, когда еще понятия «тоталитаризм» не существовало.

2. Русские консерваторы были настоящими провидцами во всем том негативном, что реализовалось в первой половине 20 века в России – и не только не думали как все это предотвратить – но и приближали этот негативный исход.

3. Сталин не мог не быть знакомым с этими трудами и скорее всего не случайно реализовал консервативный проект «феодального социализма» с чисто правой имперской составляющей страны. В этом случае – позднего Сталина сложно назвать коммунистом и даже марксистом…

Глава 3. Русское народничество и его борьба со свободой. Народофилия. Тоталитаризм слева.

Интеллигенция как родоначальник тоталитарного сознания в России

В каждой стране – есть люди, которые являются своего рода поводырями общества. Элита, пассионарии… называйте их как угодно. Они могут не иметь ни политической, ни экономической власти в обществе – но именно они задают систему координат (моральных норм), в которой общество существует. Определяют, что есть хорошо и что – плохо. В нашем случае – это русская интеллигенция, и именно она несет большую долю ответственности за то что с нами произошло в двадцатом веке.

Конечно, можно сказать и по-другому. Большевики соблазнили святой в своей наивной простоте русский народ! На деньги немецкого Генштаба! Недоучившийся семинарист с уголовным прошлым создал одну из самых страшных тоталитарных государственных машин в истории! Но – полноте, господа! Никто в одиночку не смог бы такое создать, но главное – другое. В каждом обществе время от времени рождаются нездоровые люди с мегаломанскими идеями как всех осчастливить. Но в большинстве обществ это все так и остается идеями. Если наше общество приняло сначала Ленина, а потом Сталина – значит, в самом нашем обществе было что-то не так. Значит, оно было готов принять все это безумие. Конечно, надеясь на лучшее, а как иначе?

Весь 19 век – Россия провела под знаком французской революции. Нет слов, чтобы описать то воздействие, которое она оказала на русское образованное общество, которое еще и поголовно знало французский язык и могло читать подлинники из Франции. Общество левело и проникалось революцией – и в то же самое время в Россию стекались беженцы из Франции и других стран Европы, где стало неуютно – служить русскому Государю. При Николае I Россия стала едва ли не мировым оплотом консервативной реакции, пугалом для всей просвещенной части Европы – в немалой степени этим обусловлена Крымская война. В то время как образованное общество левело – государство и его слуги правели. Начинался великий раскол.

Начать надо, наверное, с декабристов. Декабристы – это видимо была последняя возможность России совершить преобразования европейским путем. Что значит – европейский путь? То, что сначала политические права получает дворянство, и потом оно добровольно или силой – делится ими со всем обществом. Разница между этим путем и тем, что сделали мы, является то – что ко второму этапу мы уже имеем действующие институты. То есть, не надо придумывать парламент, он уже есть, надо просто создать палату Общин. Не надо писать закон о выборах – он есть, и опыт есть, надо просто допустить к выборам новые слои населения. Не надо придумывать политические партии – они тоже есть, просто у них появятся новые избиратели. В 1917 году у нас ничего этого не было, все пришлось придумывать с нуля. Не успели.

Вторая половина 19 века – это время Великих реформ и появление разночинцев – то есть образованного класса, который назвали «интеллигенция». Особенностью России было то, что это были не дети богатых, пошедшие в университеты – а дети бедноты в основном. В России – накопление общественного богатства и появление образованного класса – совпало по времени, что тоже сыграло свою негативную роль.

Девиз французской революции – Свобода, Равенство, Братство – но свобода там понимается исключительно как свобода от королевского (царского) режима, и после того как такая свобода достигнута – в дело вступают два других лозунга, равенство и братство. Французы сами не заметили, что в их схеме – просвещенная деспотия королевского режима заменяется деспотией наиболее агрессивной части общества. Не заметила этого и наша интеллигенция, с восторгом восприняв французскую революцию и борьбу французского общества за эмансипацию (а она продолжалась весь девятнадцатый век) как идеал.

При этом наша интеллигенция не поняла, что ей придется действовать в совершенно иной стране. Стране с куда более скудной прослойкой образованного, да и просто – городского населения. Стране с совершенно иными интеллектуальными традициями.

Другим вопросом было то, что власть в России в лице династии Романовых – была ничуть не хуже, а может даже и лучше Бурбонов. Еще Пушкин сказал – все Романовы революционеры. Отмечу – не все, а каждый второй. В 19 веке это выдерживается – прогрессивного Александра I сменяет консерватор Николай I, которого сменяет прогрессивный Александр II, которому наследует ретроград Александр III. Причем все прогрессивные монархи – были прогрессивными не по принуждению, они искренне верили в необходимость реформ. И лишь несчастный Николай II выпадает из этой цепи – он, по сути, махровый реакционер, дал России первый в ее истории конституционный акт, но дал вынужденно, и впоследствии не мог себе этого простить. И другие реформы он проводил в основном вынужденно – хотя технически он был прогрессистом. Если бы он был истинным реформатором – многое могло бы пойти иначе.

Реформы Александра II одновременно с ускоренным развитием русского общества, появлением первой массовой прослойки людей с высшим образованием породили трагедию русского революционерства. Власть была готова на ограниченные и постепенные реформы с расширением свобод. Образованное общество считало, что свободы должны быть все и сразу, но главное – их надо вырвать из рук власти, а не получить их добром. Кроме того, русские революционеры имели самые смутные и примитивные представления о том, как же должно быть устроено государство после их победы. Они считали, что достаточно свергнуть старую власть и предоставить народу права – и народ в силу своей природной доброты и прочих положительных качеств – сам определит, как ему дальше жить. До самого 1917 года интеллигенция не имела и не хотела иметь четкого образа желаемого государственного устройства. Все говорили о том, что необходима конституция, но никто не знал – какая. Конечно, частично в этом виновата и власть – интеллигенция рождалась в условиях отсутствия парламента и ограничения публичной политики – потому ей не приходилось ни предлагать что-то конкретное, что можно прописать в законе, ни отвечать за свои слова и действия результатами на выборах. Интеллигенция отличалась постоянной и безответственной говорильней. Интеллигентность – поза и готовность жертвовать, а не менять. Но и сама интеллигенция виновата.

Вина интеллигенции заключается как раз в ее максимализме и принципиальном отказе от принятия уступок властей. Вместо того чтобы совместно работать и расширять пространство свободы – интеллигенция взяла курс на конфронтацию. Что еще хуже – интеллигенция избрала врагом мещанство и обмещанивание (то есть буржуазное развитие общества), и тем самым вступила в конфликт с той частью общества, которая как раз и нуждалась в легальных политических правах и могла их переварить, применить себе и стране на благо. По сути, если власть своими реформами пыталась создать значимый имущий класс – то интеллигенция рьяно защищала нищету. Точнее даже не защищала, а требовала консервации нищеты, как части русского своеобразия и неотъемлемой черты русского народа. Русский – значит бедный.

Таким образом, интеллигенция взяла курс на оппозицию к парламентаризму и политическим свободам, потому что это мешало делать революцию. О враждебном отношении к свободе как таковой – упоминал например, Нечаев.

С этим мы подошли к 1905 году – революции, в которой власть одержала победу, а интеллигенция проиграла. О ней говорить большого смысла нет, потому что она мало что дала принципиально нового, только озлобила обе стороны общественного противостояния. Но появился и анализ того, «почему мы проиграли».

В 1909 году – появилась книга «Вехи» – первый столь подробный рассказ интеллигенции о самой себе, наполненный горькими прозрениями относительно того, о чем раньше не говорили вслух.

Это сборник статей, брошюра, в которой несколько авторов – делали своего рода прижизненное вскрытие русской интеллигенции и пытались предупредить всех – власть, общество, с чем они на самом деле имеют дело.

Вехи, несомненно, явились главным литературным событием 1909 года. Эта небольшая по объему книга вызвала настоящую бурю, шквал эмоций, социальный взрыв. По важности воздействия на общественное сознание до 1917 года – Вехи как минимум не уступают «Что делать» Чернышевского и даже «Капиталу» Маркса – только в отличие от этих книг они вызвали шквал отторжения и ненависти.

Ни до, ни после «Вех» не было в России книги, которая вызвала бы такую бурную общественную реакцию и в столь короткий срок (менее чем за год!) породила бы целую литературу, которая по объему в десятки, может быть, в сотни раз превосходит вызвавшее её к жизни произведение… Лекции о «Вехах» и публичные обсуждения книги собирали огромные аудитории. Лидер партии кадетов Милюков совершил даже лекционное турне по России с целью «опровергнуть» «Вехи», и недостатка в слушателях он, кажется, нигде не испытывал.

В. И. Ленин назвал «Вехи» «энциклопедией либерального ренегатства» и «сплошным потоком реакционных помоев, вылитых на демократию».

Официальная советская критика и современные представители коммунистических течений дали этому сборнику крайне негативную оценку:

…пресловутый сборник статей либерально-октябристской профессуры и интеллигенции, вышедший в эпоху реакции, в 1909 г… В этом сборнике оплёвывалась революционная деятельность интеллигенции в прошлом, революционеры третировались, как худшие враги страны и народа… В своё время «Вехи» встретили резкий отпор со стороны революционных кругов, в первую голову, разумеется, со стороны нашей партии.

Тем не менее, читая Вехи, понимаешь, почему наша история первой половины 20 века пошла именно по тому пути, по которому она пошла.

Итак, каковы были основные черты русской интеллигенции согласно Вехам?

1. Осознанная лживость как инструмент борьбы. Сознательное отторжение истины, пренебрежение истиной, если эта истина чем-то не устраивает…

С русской интеллигенцией в силу исторического ее положения случилось вот какого рода несчастье: любовь к уравнительной справедливости, к общественному добру, к народному благу парализовала любовь к истине, почти что уничтожила интерес к истине. А философия есть школа любви к истине, прежде всего к истине. Интеллигенция не могла бескорыстно отнестись к философии, потому что корыстно относилась к самой истине, требовала от истины, чтобы она стала орудием общественного переворота, народного благополучия, людского счастья. Она шла на соблазн великого инквизитора, который требовал отказа от истины во имя счастья людей. Основное моральное суждение интеллигенции укладывается в формулу: да сгинет истина, если от гибели ее народу будет лучше житься, если люди будут счастливее; долой истину, если она стоит на пути заветного клича "долой самодержавие".

…

Когда взрослый студент, идейный интеллигент, стремится при помощи обмана "проскочить" на экзамене, обмануть профессора, – казалось бы, это должно вызывать определенное отношение товарищей. Между тем в среде студенчества к таким подвигам относятся с удивительным благодушием. Никого не возмущают и факты подделки аттестатов зрелости. Вад. Левченко, об искренней статье которого мы уже говорили, подчеркивает широкое распространение лжи в студенческой среде. "Лгут, – пишет он, – в полемическом раздражении, лгут, чтобы побить рекорд левизны, лгут, чтобы не утратить популярности. Вчерашний революционер, произносивший с кафедры на сходке агитационную речь, гремевший и проклинавший, сегодня идет на экзамен и, чтобы "проскочить" без знаний, прибегает к жалким, обманным приемам; отвечая на экзамене, бледнеет и чуть не дрожит; "проскочив", он снова самонадеян и горд".

А. С. Изгоев. Об интеллигентной молодежи.

2. Приверженность агрессивной демагогии в сочетании со склонностью к популизму и радикальным решениям.

И к философии, как и к другим сферам жизни, у нас. преобладало демагогическое отношение: споры философских направлений в интеллигентских кружках носили демагогический характер и сопровождались недостойным поглядыванием по сторонам с целью узнать, кому что понравится и каким инстинктам что соответствует. Эта демагогия деморализует душу нашей интеллигенции и создает тяжелую атмосферу. Развивается моральная трусость, угасает любовь к истине и дерзновение мысли. Заложенная в душе русской интеллигенции жажда справедливости на земле, священная в своей основе жажда, искажается. Моральный пафос вырождается в мономанию. "Классовые" объяснения разных идеологий и философских учений превращаются у марксистов в какую-то болезненную навязчивую идею. И эта мономания заразила у нас большую часть "левых". Деление философии на "пролетарскую" и "буржуазную", на "левую" и "правую", утверждение двух истин, полезной и вредной,– все это признаки умственного, нравственного и общекультурного декаданса. Путь этот ведет к разложению общеобязательного универсального сознания, с которым связано достоинство человечества и рост его культуры.

Русская история создала интеллигенцию с таким душевным укладом, которому противен был объективизм и универсализм, при котором не могло быть настоящей любви к объективной, вселенской истине и ценности. К объективным идеям, к универсальным нормам русская интеллигенция относилась недоверчиво, так как предполагала, что подобные идеи и нормы помешают бороться с самодержавием и служить "народу", благо которого ставилось выше вселенской истины и добра. Это роковое свойство русской интеллигенции, выработанное ее печальной историей, свойство, за которое должна ответить и наша историческая власть, калечившая русскую жизнь и роковым образом толкавшая интеллигенцию исключительно на борьбу против политического и экономического гнета, привело к тому, что в сознании русской интеллигенции европейские философские учения воспринимались в искаженном виде, приспособлялись к специфически интеллигентским интересам, а значительнейшие явления философской мысли совсем игнорировались. Искажен и к домашним условиям приспособлен был у нас и научный позитивизм, и экономический материализм, и эмпириокритицизм, и неокантианство, и ницшеанство.

Н. А. Бердяев. Философская истина и интеллигентская правда.

3. Стойкая психология подполья, склонность к преступному и безответственному поведению, пренебрежение законными средствами в угоду более эффективным незаконным, пусть даже и насильственным.

Помимо прочего это сделало возможность прихода к политической власти людей, сидевших даже не по политическим, а по уголовным статьям. У общества не было, да и сейчас в общем то нет стойкого иммунитета к уголовникам и уголовщине. Можно сказать, что раз уголовник, раз сидел – может, за правду, за народ пострадал. И это примут – не все, но большинство. Российское общество вообще отличается нездоровой толерантностью ко всему уголовному, не отторжением, а принятием уголовщины как варианта нормы.

Изменились только статьи. До революции – героями общества были те кто сидел по террористическим статьям – но оправдывались и эксы (грабители, разбойники, бандиты). После Сталина – массовая посадка людей в ГУЛАГ по надуманным обвинениям обесценила отрицательную социальную ценность судимости вообще. Как можно делать изгоем сидевшего человека при таком количестве отсидевших явно невиновных?

Характер русской интеллигенции вообще складывался под влиянием двух основных факторов, внешнего и внутреннего. Первым было непрерывное и беспощадное давление полицейского пресса, способное расплющить, совершенно уничтожить более слабую духом группу, и то, что она сохранила жизнь и энергию и под этим прессом, свидетельствует, во всяком случае, о совершенно исключительном ее мужестве и жизнеспособности. Изолированность от жизни, в которую ставила интеллигенцию вся атмосфера старого режима, усиливала черты "подпольной" психологии, и без того свойственные ее духовному облику, замораживало ее духовно, поддерживай и до известной степени оправдывая ее политический моноидеизм ("Ганнибалову клятву" борьбы с самодержавием) и затрудняя для нее возможность нормального духовного развития. Более благоприятная, внешняя обстановка для этого развития создается только теперь, и в этом, во всяком случае, нельзя не видеть духовного приобретения освободительного движения. Вторым, внутренним фактором, определяющим характер нашей интеллигенции, является ее особое мировоззрение и связанный с ним ее духовный склад. Характеристике, и критике этого мировоззрения всецело и будет посвящен этот очерк.

С. Н. Булгаков. Героизм и подвижничество.

…

Русский интеллигент испытывает положительную любовь к упрощению, обеднению, сужению жизни; будучи социальным реформатором, он вместе с тем и прежде всего – монах, ненавидящий мирскую суету и мирские забавы, всякую роскошь, материальную и духовную, всякое богатство и прочность, всякую мощь и производительность. Он любит слабых, бедных, нищих телом и духом не только как несчастных, помочь которым – значит сделать из них сильных и богатых, т. е. уничтожить их как социальный или духовный тип,– он любит их именно как идеальный тип людей. Он хочет сделать народ богатым, но боится самого богатства как бремени и соблазна и верит, что все богатые – злы, а все бедные- хороши и добры; он стремится к "диктатуре пролетариата", мечтает доставить власть народу и боится прикоснуться к власти, считает власть – злом и всех властвующих – насильниками. Он хочет дать народу просвещение, духовные блага и духовную силу, но в глубине души считает и духовное богатство роскошью и верит, что Чистота помыслов может возместить и перевесить всякое знание и умение. Его влечет идеал простой, бесхитростной, убогой и невинной жизни; Иванушка-дурачок, "блаженненький", своей сердечной простотой и святой наивностью побеждающий всех сильных, богатых и умных, этот общерусский национальный герой есть и: герой русской интеллигенции. Именно потому она и ценит в материальной, как и в духовной области одно лишь распределение, а не производство и накопление, одно лишь равенство в пользовании благами, а не самое обилие благ; ее идеал – скорее невинная, чистая, хотя бы и бедная жизнь, чем жизнь действительно богатая, обильная и могущественная.

С. Л. Франк. Этика нигилизма.

…

4. Сочетание максимализма (отказ от любого компромисса) с глубокой аморальностью и действиями в стиле «все позволено». Дореволюционная интеллигенция отличалась особым мировоззрением – претензии к власти были в основном этического свойства, в то время как сама интеллигенция считала себя полностью свободной от каких-либо этических норм, кроме тех которые были посвящены необходимости борьбы. Фактически, власть была виновна в том что не позволяла себя победить, и эта претензия предъявлялась вполне серьезно.

С максимализмом целей связан и максимализм средств, так прискорбно проявившийся о последние годы. В этой неразборчивости средств, в этом героическом "все позволено" (предуказанном. Достоевским еще в "Преступлении и наказании" и в "Бесах") сказывается в наибольшей степени человекобожеская природа интеллигентского героизма, присущее ему самообожение, поставление себя вместо Бога, вместо Провидения, и это не только в целях и планах, но и путях и средствах осуществления. Я осуществляю свою идею и ради нее освобождаю себя от уз обычной морали, я разрешаю себе право не только на имущество, но и на жизнь и смерть других, если это нужно для моей идеи. В каждом максималисте сидит такой маленький Наполеон от социализма или анархизма. Аморализм или, по старому выражению, нигилизм есть необходимое последствие самообожения, здесь подстерегает его опасность саморазложения, ждет неизбежный провал. И те горькие разочарования, которые многие пережили в революции. та неизгладимая из памяти картина своеволия, экспроприаторства, массового террора, все это явилось не случайно, но было раскрытием тех духовных потенций, которые необходимо таятся в психологии самообожения…

С. Н. Булгаков. Героизм и подвижничество.

…

5. Героический пафос борьбы с режимом – доходящий до тоталитарной нетерпимости к тем кто с режимом не борется, а ищет иные пути – и одновременно с этим ханжество и поза. Действительная оппозиция в этом случае превращается как раз таки в оппозиционную позу, потому что за осуждением власти ничего нет. Оппозиция является оппозицией только тогда, когда она готова стать властью и делать правильно то что нынешняя власть делает неправильно. В нашем же случае борьба с режимом превратилась из средства в цель, и крах режима означал и крах борющихся с ним, потому что кроме этой борьбы – они больше ни к чему не были способны. Что и вышло в 1917 году. Равно, такая поза лишает возможности борцов нормально жить в обществе, которое получится после из победы, после того как бороться будет уже не нужно.

Подъем героизма в действительности доступен лишь избранным натурам и притом в исключительные моменты истории, между тем жизнь складывается из повседневности, а интеллигенция состоит не из одних только героических натур. Без действительного геройства или возможности его проявления героизм превращается в претензию, в вызывающую позу, вырабатывается особый дух героического ханжества и безответственного критиканства, всегдашней "принципиальной" оппозиции, преувеличенное чувство своих прав и ослабленное сознание обязанностей и вообще личной ответственности.

…

Оборотной стороной интеллигентского максимализма является историческая нетерпеливость, недостаток исторической трезвости, стремление вызвать социальное чудо, практическое отрицание теоретически исповедуемого эволюционизма. Напротив, дисциплина в послушаниях должна содействовать выработке исторической трезвости, самообладания, выдержки; она учит нести историческое тягло, ярем исторического послушания; она воспитывает чувство связи с прошлым и признательность этому прошлому, которое так легко теперь забывают ради будущего, восстановляет нравственную связь детей с отцами.

Напротив, гуманистический прогресс есть презрение к отцам, отвращение к своему прошлому и его полное осуждение, историческая и нередко даже просто личная неблагодарность, узаконение духовной распри отцов и детей. Герой творит историю по своему плану, он как бы начинает из себя историю, рассматривая существующее как материал или пассивный объект для воздействия. Разрыв исторической связи в чувстве и воле становится при этом неизбежен.

С. Н. Булгаков. Героизм и подвижничество.

6. Уже сформированное стойкое тоталитарное сознание, сознание агрессивного племени, стада, шпыняющего и изгоняющего любого, кто не только против, но и кто посмел сомневаться. Задолго до сталинизма – в интеллигентской среде отрабатывались основные модели группового поведения, которые так трагически проявят себя при Вожде. Группирование, публичные коллективные присяги «единственно верному», травля и остракизм «посмевших сомневаться», называние «врагами» тех, кто перешел в другой лагерь, выработка «единственно верных» доктрин и формулировок.

…

Русский интеллигент – это, прежде всего, человек, с юных лет живущий вне себя, в буквальном смысле слова, т. е. признающий единственно достойным объектом своего интереса и участия нечто лежащее вне его личности – народ, общество, государство. Нигде в мире общественное мнение не властвует так деспотически, как у нас, а наше общественное мнение уже три четверти века неподвижно зиждется на признании этого верховного принципа: думать о своей личности-эгоизм, непристойность; настоящий человек лишь тот, кто думает об общественном, интересуется вопросами общественности, работает на пользу общую.

…

Личностей не было – была однородная масса, потому что каждая личность духовно оскоплялась уже на школьной скамье. Откуда было взяться ярким индивидуальностям, когда единственное, что создает личное своеобразие и силу-сочетание свободно раскрывшейся чувственности с самосознанием,– отсутствовало? Формализм сознания – лучшее нивелирующее средство в мире. За все время господства у нас общественности яркие фигуры можно было встретить у нас только среди революционеров, и это потому, что активное революционерство было у нас подвижничеством, т. е. требовало от человека огромной домашней работы сознания над личностью, в виде внутреннего отречения от дорогих связей, от надежд на личное счастье, от самой жизни; неудивительно, что человек, одержавший внутри себя такую великую победу, был внешне ярок и силен. А масса интеллигенции была безлична, со всеми свойствами стада: тупой косностью своего радикализма и фанатической нетерпимостью.

…

До сих пор общепризнан был один путь хорошей жизни – жить для народа, для общества; действительно шли по этой дороге единицы, а все остальные не шли по ней, но не шли и по другим путям, потому что все другие пути считались недостойными; у большинства этот постулат общественного служения был в лучшем случае самообманом, в худшем – умственным блудом и во всех случаях – самооправданием полного нравственного застоя. Теперь принудительная монополия общественности свергнута. Она была удобна, об этом нет спора. Юношу на пороге жизни встречало строгое общественное мнение и сразу указывало ему высокую, простую и ясную цель. Смысл жизни был заранее установлен общий для всех, без всяких индивидуальных различий.

М. О. Гершензон. Творческое самосознание.

…

Наша студенческая толпа стадна и нетерпима; ее суждения упрощены и более опираются на страсть, чем на разум. Популярные ораторы студенческих сходок всегда поражают убожеством мыслей и скудостью, безобразностью своей речи. Они исходят из определенного канона, говорят афоризмами и догматическими положениями. Для образной речи необходимо общение с массой разнообразного люда, уменье наблюдать жизнь, понимать чужую мысль, чужое чувство. Наши студенты-радикалы ничем этим не отличаются. Они живут в своем тесном замкнутом кружке, вечно поглощенные его мелкими интересами, мелкими интригами. Высокомерие, наблюдающееся уже у развитых гимназистов старших классов, у студентов достигает огромных размеров. Все товарищи, не разделяющие воззрений их кружка, клеймятся ими не только как тупицы, но и как бесчестные люди. Когда на их стороне большинство, они обращаются с меньшинством, как с рабами, исключают представителей его изо всех студенческих предприятий, даже из тех, которые преследуют исключительно цели материальной взаимопомощи.

А. С. Изгоев. Об интеллигентной молодежи.

…

7. Глубоко враждебное отношение к праву и свободе, так как индивидуальные права подавляют коллективизм, порождают самосознание личности как самостоятельного и самоценного целого против агрессивной группы. Именно это отношение сделало возможным столь быстрое (20 лет – по историческим меркам это миг) прохождение от едва ли не самого демократичного в мире режима с всеобщим и прямым избирательным правом – до кровавых тоталитарных чисток 1937 года. СССР пронес до самого конца этот свой родовой признак – при равнодушии к индивидуальным правам (кстати, не всем, трудовые права, например, были отлично защищены) – в СССР защищались права группы и главное – народа. Во многом это сделало возможным его развал, так как борьба за индивидуальные права подменялась на уровне республик борьбой за самоопределение народа. И это же сделало уродливыми новообразованные государства – потому что и до сих пор в них недостаточно защищены права личности, но при этом рьяно защищаются права народа, что выражается в частности в пресловутых языковых законах, которые входят в противоречие с правами личности при полном равнодушии общества.

В общем – равнодушное и даже враждебное отношение интеллигенции к праву – во многом и стало причиной последующих событий. И того что в 1917 году у нас не оказалась ни готовых законопроектов, ни конституции, ни людей, способных быстро их создать. И того что с такой поразительной легкостью мы отказались от Учредительного собрания, позволили его разогнать. И того что в целом идеи внеправового правления большевиков – не встретили осуждения и отторжения, которое неминуемо было бы в Великобритании или скажем, Германии.

Здесь высказаны основные положения народнического мировоззрения, поскольку оно касалось правовых вопросов. Михайловский и его поколение отказывались от политической свободы и конституционного государства ввиду возможности непосредственного перехода России к социалистическому строю. Но все это социологическое построение было основано на полном непонимании природы конституционного государства. Как Кавелин возражал против конституционных проектов потому, что б его время народное представительство в России оказалось бы дворянским, так Михайловский отвергал конституционное государство как буржуазное. Вследствие присущей нашей интеллигенции слабости правового сознания тот и другой обращали внимание только на социальную природу конституционного государства и не замечали его правового характера, хотя сущность его именно в том, что оно прежде всего правовое государство. А правовой характер конституционного государства получает наиболее яркое свое выражение в ограждении личности, ее неприкосновенности и свободе.

При общем убожестве правового сознания русской интеллигенции и такие вожди ее, как Кавелин и Михайловский, не могли пытаться дать правовое выражение – первый для своего демократизма, а второй для социализма. Они отказывались даже отстаивать хотя бы минимум правового порядка, и Кавелин высказывался против конституции, а Михайловский скептически относился к политической свободе.

Г. В. Плеханов, который более кого бы то ни было способствовал разоблачению народнических иллюзий русской интеллигенции и за свою двадцатипятилетнюю разработку социал-демократических принципов справедливо признается наиболее видным теоретиком партии, выступил на съезде с проповедью относительности всех демократических принципов, равносильной отрицанию твердого и устойчивого правового порядка и самого конституционного государства. По его мнению, "каждый данный демократический принцип должен быть рассматриваем не сам по себе в своей отвлеченности, а в его отношении к тому принципу, который может быть назван основным принципом демократии, именно к принципу, гласящему, что salus populi suprerna lex. В переводе на язык революционера это значит, что успех революции – высший закон. И если бы ради успеха революции потребовалось временно ограничить действие того или другого демократического принципа, то перед таким ограничением преступно было бы остановиться. Как личное свое мнение, я скажу, что даже на принцип всеобщего избирательного права надо смотреть с точки зрения указанного мною основного принципа демократии. Гипотетически мыслим случай, когда мы, социал-демократы, высказались бы против всеобщего избирательного права. Буржуазия итальянских республик лишала когда то политических прав лиц, принадлежавших к дворянству. Революционный пролетариат мог бы ограничить политические права высших классов подобно тому, как высшие классы ограничивали когда то его политические права. О пригодности такой меры можно было бы судить лишь с точки зрения правила salus revolutiae suprerna lex. И на эту же точку зрения мы должны были бы стать и в вопросе о продолжительности парламентов. Если бы в порыве революционного энтузиазма народ выбрал очень хороший парламент – своего рода "chambre introuvable", – то нам следовало бы стремиться сделать его долгим парламентом; а если бы выборы оказались неудачными, то нам нужно было бы стараться разогнать его не через два года, а если можно, то через две недели"

Провозглашенная в этой речи идея господства силы и захватной власти вместо господства принципов права прямо чудовищна.

Как бы то ни было, вышеприведенная речь Плеханова, несомненно, является показателем не только крайне низкого уровня правового сознания нашей интеллигенции, но и наклонности к его извращению. Даже наиболее выдающиеся вожди ее готовы во имя временных выгод отказаться от непреложных принципов правового строя. Понятно, что с таким уровнем правосознания русская интеллигенция в освободительную эпоху не была в состоянии практически осуществить даже элементарные права личности – свободу слова и собраний. На наших митингах свободой слова пользовались только ораторы, угодные большинству; все несогласно мыслящие заглушались криками, свистками, возгласами "довольно", а иногда даже физическим воздействием.

Б. А. Кистяковский. В защиту права.

…

8. Одной из важнейших особенностей русской интеллектуальной и политической жизни до революции – было то, какое большое место в ней занимает ненависть. Интеллигенция, политики – жили ненавистью, местью, ожиданием расправы. Политизированные группы интеллигентов, группы образованных людей- сейчас, по нынешним меркам вполне подходили под определение «групп ненависти». В Думу шли как на бой, отношения трактовались военными терминами. В этом смысле просто невозможно представить себе дореволюционную Россию как государство с регулярной сменяемостью власти на основе результатов выборов. Это было невозможно, потому что отстранение соперника от власти требовало и его уничтожения, так как он был врагом. Проигрыш на выборах означал бы не просто временное политическое поражение – он означал предательство пройденного ранее пути, борьбы и пролитой в этой борьбе крови. Все политические силы в России были уверены, что их и только их политическая доктрина является единственно верной, а отступление от нее – предательство.

Психологическим побуждением и спутником разрушения всегда является ненависть, и в той мере, в какой разрушение заслоняет другие виды деятельности, ненависть занимает место других импульсов в психической жизни русского интеллигента. Мы уже упомянули в другой связи, что основным действенным аффектом народника-революционера служит ненависть к врагам народа. Мы говорим это совсем не с целью "опозорить" интеллигента или морально осуждать его за это. Русский интеллигент по натуре, в большинстве случаев, мягкий и любвеобильный человек, и если ненависть укрепилась в его душе, то виною тому не личные его недостатки, и это вообще есть не личная или эгоистическая ненависть. Вера русского интеллигента обязывает его ненавидеть; ненависть в его жизни играет роль глубочайшего и страстного этического импульса и, следовательно, субъективно не может быть вменена ему в вину.

С. Л. Франк. Этика нигилизма.

…

9. Оторванность от жизни, не знание реальной жизни, подмена понятий. Русская интеллигенция умудрилась поставить понятия добра и зла в прямую зависимость от бедности и богатства, провозгласить, что любой богатый человек априори зол, а любой бедный априори добр. Созданный таким образом культ бедности, по накалу своему частично заменявший религиозность, утверждал бедность как норму и осуждал накопление богатства не только у избранных, но и вообще. На этом базировалась борьба русской интеллигенции против мещанства, которая (борьба) сыграла в революции намного большую роль, чем это принято представлять. Удивительно, но мелкий собственник вызывал у революционной интеллигенции больше ненависти чем крупный, еще Троцкий писал, что нет ничего более мерзкого, чем накапливающий мелкий буржуа. После революции – это дало моральную санкцию создания общества равных в нищете, разграбление и «раскулачивание» общества в невиданных доселе масштабах, направление острия удара не против крупных (которые давно покинули страну), а именно против мелких и даже мельчайших собственников. При полном попустительстве и даже одобрении интеллигенции – государство создало систему полурабской, а где-то даже и рабской эксплуатации людей за вознаграждение, которое часто даже не покрывало необходимый для выживания минимум. Был во многом искусственно спровоцирован голод, чтобы забрать у людей последние скрываемые ими ценности (операции Торгсина). Было полностью девальвировано и до сих пор не восстановилось профсоюзное движение как инструмент самоорганизации рабочих против работодателя (в данном случае государства). Были введены уголовные наказания за трудовые проступки. При этом – интеллигенция за весь период жесточайшей эксплуатации людей – так и не подняла вопрос о справедливости платы за труд, и вообще – о качестве жизни при советском строе. Об обыденности тотальной нищеты, о том что власть заставляет работать все больше, а платит все меньше. Это поразительное равнодушие к скотским условиям существования людей – санкционировано именно тем принятием бедности как добра, которое сложилось еще до революции. При том что до революции благосостояние всех слоев общества росло и росло достаточно быстро.

Русский интеллигент не знает никаких абсолютных ценностей, никаких критериев, никакой ориентировки в жизни, кроме морального разграничения людей, поступков, состояний на хорошие и дурные, добрые и злые. У нас нужны особые, настойчивые указания, исключительно громкие призывы, которые для большинства звучат всегда несколько неестественно и аффектированно, чтобы вообще дать почувствовать, что в жизни существуют или, по крайней мере, мыслимы еще иные ценности и мерила, кроме нравственных, что наряду с добром душе доступны еще идеалы истины, красоты, Божества, которые также могут волновать сердца и вести их на подвиги. Ценности теоретические, эстетические, религиозные не имеют власти над сердцем русского интеллигента, ощущаются им смутно и неинтенсивно и, во всяком случае, всегда приносятся в жертву моральным ценностям. Теоретическая, научная истина, строгое и чистое знание ради знания, бескорыстное стремление к адекватному интеллектуальному отображению мира и овладению им никогда не могли укорениться в интеллигентском сознании. Вся история нашего умственного развития окрашена в яркий морально-утилитарный цвет.

С. Л. Франк. Этика нигилизма.

…

Теперь давайте примерим все это к сталинскому времени и поймем, что из этого было использовано как устойчивые практики тоталитарного сталинского общества.

С ужасом понимаем – всё. То есть, сталинское общество выросло из шинели русской народнической интеллигенции конца 19-начала 20 века. «Сталинский человек» появился уже тогда и его отрицательными чертами были:

1. Любовь к абстрактному народу при полной глухоте к страданиям конкретных людей сейчас и вера в то, что будет лучше, но не сегодня. Русская интеллигенция была вся устремлена в будущее, в то, что будет после свержения самодержавия – при полном непонимании того, а что же собственно будет. В СССР это реализовалось в полном непонимании даже среди ученых – а что такое коммунизм? Мы идем – а к чему? Что там будет? Как будет устроена жизнь? Понимание было самое примитивное, типа «денег не будет»

2. Пренебрежение к закону. Сталинский СССР характеризовался ежедневным и ежеминутным попиранием закона во имя политической необходимости. Не было такого закона, который нельзя было бы преступить или отменить, если это нужно сейчас. Ни один закон не давал твердой гарантии хоть каких-то прав.

При этом сталинская конституция действительно была демократичной. Просто она не работала, и никто не видел необходимости в том, чтобы она работала.

3. На удивление равнодушным отношением к бедности. Бедность и откровенная нищета считались вполне нормальными, скотские условия жизни людей никого не ужасали. Никто не требовал, скажем, поднять зарплату или улучшить условия труда. Интеллигенция не заступалась за рабочий класс как при царизме, сверхэксплуатация была нормой

4. Единомыслие в обществе, агрессивное отношение к любому инакомыслию, публичные экзальтированные клятвы верности тирану и строю.

5. Большое значение ненависти в общественной жизни. Сталинский СССР пропитан ненавистью. Газетные статьи то и дело исходят ненавистью к врагу, реальному и мнимому. Проводятся «собрания ненависти» на которых либо клеймят то что происходит, выражают готовность самим стать палачами, либо исключают из партии родственников разоблаченных врагов народа, а те должны публично покаяться и продемонстрировать ненависть и презрение к своим арестованным родственникам. Политики – люто ненавидели и уничтожали друг друга не политически – а самым что ни на есть физическим способом, то есть политика была смертельной в прямом смысле слова игрой.

Но до 1917 года – шансы «перевоспитать» сталинского человека все же были – общество в целом было другим, эти ценности разделяло меньшинство, причем меньшинство подавляющее. Но две революции, а потом и гражданская война сделали свое страшное дело. С одной стороны – они внесли в общественную жизнь опыт массового и повседневного насилия, опыт озверения и озлобления, полностью обесценили человеческую жизнь. С другой стороны – катастрофические последствия произошедшего, тот факт что революции и войны отбросили страну почти что в средневековье, гибель и массовая эмиграция и так небогатого инженерного и чиновничьего корпуса поставили перед утвердившейся властью большевиков жестокий вопрос. Либо они обеспечат стремительную и не считающуюся ни с чем модернизацию страны. Либо погибнут и они и страна. Но мероприятия по модернизации – как и во времена последних двух императоров не могли не привести – и привели – к расколу общества, к резкому нарастанию конфликтности всех без исключения социальных групп. В этом и следует искать причины сталинских репрессий.

Глава 4. Крестьяне. Государственное рабство

Давайте-ка, господа, поговорим о крестьянстве. И его роли в том, что произошло, его позиции, его правах и обязанностях.

Есть такой литсериал Евгении Некрасовой «Кожа» – о черной рабыне и русской крестьянке. Приведу отрывок не из него, а из рецензии на него.

https://theblueprint.ru/culture/paper/knigi-o-rabstve

В первых сериях «Кожи» истории идут параллельно. Сначала – об американской рабыне Хоуп, рано отнятой от матери и проданной в чужой дом, где она учится прислуживать и мечтает летать. Затем – о русской крепостной крестьянке Домне (гениальный выбор имени, Domina, госпожа, но еще и доменная печь, и это нам тоже пригодится в дальнейшем), проданной от матери в господский дом, теряющей свою душу, прислуживая хозяйской дочери. Понемногу их истории встретятся и станут чем-то третьим, не оммажем Тони Моррисон и Майе Анджелу, не повестью о русском крестьянстве, а историей борьбы за свободу и свои права, вне зависимости от цвета кожи и места действия.

Интересно, что в России никогда не было литературного переосмысления крепостничества. О страданиях крепостных девушек писали исключительно белые мужчины. Своих травм, конечно, хватало на каждый писательский век, да и школьный литературный курс не давал забыть про народные страдания. Но ведь это не какая-то забытая история из мифологического прошлого. И сегодня, особенно в больших городах, где прямо рядом с барбершопом и корнерами существуют подвалы с мигрантами, нас, невидимо только, обслуживают все те же женщины с усталыми лицами, разобщенные со своей семьей и страной, которых мы легко опознаем по цвету кожи. Здесь видится огромное поле умолчания, словесная дыра, простор для романиста. Литературный истеблишмент, однако, тянется скорее к господам.

…

В основе «Кожи» – коллективная русская травма, трагедия несвободы, в которой от перемены времен ничего не делается. Но, как и всегда, Евгения Некрасова показывает и возможность освобождения, хотя бы через мечту, через чудо и через единение опытов угнетения, настоящее равенство и братство народов.

Принципиальная ошибка здесь заключается вот в чем: судьбу крестьянства мы рассматриваем в дихотомии свобода/несвобода. Причем несвобода трактуется как порождение власти и государства, а свобода, наступившая после Манифеста – как личная свобода.

На самом деле все намного сложнее. Намного.

Сложно найти юридический документ, который бы формализовал состояние крепостничества. В России никогда не было закона «О крепостных крестьянах». Изначально смысл крепостничества был в чем? Крестьяне не были прикреплены к земле и торговались с владельцем земли о цене ее обработки, угрожая, что уйдут к соседу, который платит больше. Чтобы препятствовать этому – сначала приняли закон об ограничении переходов, потом о дне, в который можно перейти (Юрьев день), потом отменили и Юрьев день. Нельзя точно установить тот момент, когда у «крещеной собственности» появилась цена сама по себе, без земли. Однако, государство никогда не рассматривало продажу крестьян без земли как что-то желательное, и начиная как минимум с Александра I появилась серия указов, затрудняющая продажу крестьян без земли. Их обходили – например, стали «отдавать в ученичество» или «отдавать в услужение» – то есть факт купли-продажи человека скрывался и нигде не фиксировался. Проблема в 19 веке заключалась не в том, что в России было крепостничество по закону, юридическое состояние рабства, а скорее в том, что оно было в обход законов, и у государства не было на местах ни чиновников, ни следствия, ни суда, чтобы обеспечить действие выходящих антикрепостных законов. На местах государственные функции выполняли те же владельцы деревень и крепостных и они отнюдь не были заинтересованы в выявлении и наказании нарушителей законов – они и сами их нарушали.

В конечном итоге – грохнул манифест 1861 года, которым крестьянам предоставляясь отнюдь не свобода.

Принципиальная разница между американской отменой рабства и русским освобождением крестьян не только в том, что в США рабов освободили без земли. Но и в том, что в США рабов освободили лично и без какой-либо привязки и к земле и к его социальной группе. То есть ему присвоили английское имя, дали паспорт и сказали – иди куда хочешь. Русским крестьянам паспорта не дали, их прикрепили к общине. Потому это нельзя назвать освобождением. Рабство в общине – это тоже рабство.

Каковы были условия в общине? Да, в общем-то, те же что и у помещика, даже хуже

Крестьянин был прикреплен к общине, не мог без ее согласия получить паспорт и куда-то уйти.

Крестьянин был прикреплен к своему дому и не мог никуда уйти и ничего сделать без согласия отца. Голос на крестьянском сходе имел глава семьи, никакими законами выделение из семьи не определялось. Как отец мог запороть сына, так бывало что и сын убивал отца. Конфликт отцов и детей в такой семье – не описан вообще нигде и никак – а стоило бы. Возможно, именно из этого вызревала ненависть и готовность подрывать устои.

Крестьянин не имел права обращаться в суд. До 300 рублей дела разбирала община, без какого-либо закона, по обычаю. Стоит удивляться укоренившемуся неуважению к закону и суду?

До начала 20 века община имела право перераспределять налоговое бремя – то есть, если кто-то не платит, община могла возложить обязанность уплаты податей условно на тебя. Почему? Потому что ты богатый, а он бедный, не переломишься, заплатишь. Какие последствия имели такие перераспределения – надо говорить?

Община перераспределяла землю. Надо отметить – не всегда. До четверти общин не перераспределяли землю ни разу за все постреформенное время. Вообще, говоря про общины, надо понимать, что каждая община была индивидуальна, никакими законами происходящее в ней не регламентировалось. Где-то общины были и успешными – автор читал серьезные исследования по общинам – были например такие, где мужики вообще отказались сеять – пахать. Чем занимались? Выращиванием овощей, частично продавали свежими, но большую часть сушили. И зимой продавали в крупные города сушеные овощи (в те годы с Израиля зимой свежих не везли) и понятно, были богатыми людьми – а хлеб покупали сколько надо. Были общины, где была общественная мельница, где-то была своя маслобойка. А где-то и нищие были, потому что то и дело делили.

Община решала, кто пойдет рекрутом в армию. Надо сказать, так избавлялись от проблемных, у хорошего справного мужика сына в армию не ушлют. Надо ли говорить, что потом с такой армией начались очень большие проблемы. Кем были те бунтующие солдаты, которые весь Петроград заплевали семечками? А вот как раз эти самые – дети пьяниц и бузотеров.

Община до начала 20 века (вообще, после событий 1905 года административные права общины сильно урезали) имела право своей властью ссылать в Сибирь. Мы упоминаем бесправие крестьян и беспредел помещиков – а нет желания поговорить про вот это? Про коллективный беспредел самих крестьян, его корни и его последствия.

Общим местом в литературе, что документальной, что художественной стало связывание революций 1905 и 1917 года с бесправием крестьян и вековым угнетением помещиков. Но ведь крепостное право было отменено в 1861 году. И с того момента до революции 1917 года прошло более пятидесяти лет, сменилось поколение. А вот с общиной – государство начало бороться с 1906-1907 годов и до конца так и не доборолось. Не стоит ли предположить, что именно в недостатках общины кроются корни постигших нас потрясений?

Что произошло в 1861 году? Я бы сказал, чего не произошло. Не произошло освобождения крестьян. Им не предоставили личные экономические и политические права. Просто на смену помещику пришла община. Крестьяне теперь были в рабстве друг у друга.

Сталинский режим – имеет намного большее сходство с общинным рабством, чем это кто-то и когда-то признавал. В чем было это сходство?

Отсутствие права на перемещение и уход в город – крестьянин был прикреплен к колхозу, у него не было права получить паспорт и уйти в город

Барщина на государство, трудодни.

Общинный способ самоорганизации – колхоз, то есть что-то вроде артели. Из колхоза нельзя выйти и забрать имущество. Разница была в навязанной сверху фигуре председателя – но за него формально все же голосовали.

Фигура Сталина как «отца народа» – этот архетип очень понятен именно крестьянам, вышедшим из таких вот семей. Отец – царь и Бог в семье, его решения не обсуждаются, на него нельзя пожаловаться. В семье у тебя нет никакого личного имущества, все – семейное. Произведенный тобой продукт тоже принадлежит семье.

Самое главное – этика неравенства. В общине тебя тоже никто не угнетает, нет какого-то хозяина, помещика, с кем можно бороться. Но и прав – нет. Права у тебя отняли такие же крестьяне, как ты сам, ты одновременно и раб и хозяин.

Вот эта ситуация – невидимого «рабства без хозяина», саморабства, взаимного рабства – она намного сквернее, чем отношения классического крепостничества или феодализма и даже римского рабства. Против гнета феодалов можно и нужно бороться – но как бороться против гнета общества? Таких же, как ты? СССР в своем начальной итерации и был как раз общиной, чьи нормы и правила были перенесены на всю страну. Равно как и поздний СССР – был страной, где боролись не столько против государства, сколько против общества. У тех, кто боролся – появлялся специфический, нигде больше не проявлявшийся признак – ненависть к собственному народу. Значительная часть диссидентов ненавидели народ. Не диктатора, не партию – народ. И мы видим, почему. Страна рабов, страна господ – может, это определение станет понятнее, если увидеть что русский крестьянин был одновременно и рабом и господином. И это сказывается до сих пор – начиная от заборов по три метра и поиска «курортов без русских» и заканчивая провалами попыток построить гражданское общество. Каждая попытка ввести какой-то контроль со стороны общества – вызывает радикальное отторжение и недоверие очень у многих. Некоторым контроль со стороны государства кажется более приемлемым чем общественный…

Так что коллективная русская травма, сделавшая сталинизм возможным – она есть. Но не там где ее обычно ищут. Ее надо искать в последних пятидесяти годах существования общины.

Глава 5. Корни зла. Истинные источники чекистских институтов и практик сталинского времени

1915 год – год первого сталинского процесса. Нет, я не шучу и не передергиваю. Принято считать, что первым большим процессом сталинского типа было «Шахтинское дело» – я же считаю таковым дело Мясоедова – Сухомлинова 1915-1917 годов. Ниже я это докажу – но обо всем по порядку.

Почему то историки, изучая сталинизм как явление – неразрывно связывают его с личностью самого И.В. Сталина и резко отделяют время его правления от того что было до него и после него. И еще более резко отделяют действительность СССР от действительности Российской Империи. Как будто в 1937 году – всем жителям страны Советов было максимум по двадцать лет и они не имели никакого жизненного опыта, кроме того который получили в СССР. И как будто бы Сталину и Ежову было по двадцать лет, как будто они не родились и не выросли в Российской Империи и не получили в ней самый важный, детский и подростковый опыт.

В то же время мы, живя в наше время – видим своими глазами, что независимой демократической и капиталистической России двадцать пять лет – но у нас по-прежнему существует советский человек, живя и совершая поступки в соответствии со своим опытом. И этот советский человек проявляется в нас буквально на каждом шагу. При этом – нас от Советского Союза отделяет лихолетье девяностых – но оно нас не изменило. Точнее, изменило, конечно, но не всех и не кардинально.

Так почему же мы думаем, что в 1937 году было как то иначе? И не стоит ли нам поискать истоки этого страшного времени во временах молодости тех, кто в зрелости своей надел ежовые рукавицы и пошел искоренять контру? Не там ли – они набрались этого специфического сочетания наивной, нерассуждающей веры в самое страшное – с готовностью применять страшное, разнузданное насилие для массового искоренения этого страшного. А откуда взялось сталинское общество? Эти люди, которые искренне верили, что те, кто еще вчера стоял на Мавзолее – на самом деле агенты американской, немецкой, британской, польской, бурундийской разведок? Что существуют группы заговорщиков, которые опрыскивают кабинеты парами ртути, распространяют бациллы холеры, делают вредительские взрывы на шахтах и заводах, портят крупный рогатый скот вредительским образом.

Как то очень легко мы поверили, что один Сталин и его ближайшие соратники – способны ни с того ни с сего ввергнуть народ – богоносец в чернейшие времена охоты на ведьм. Что один Сталин – способен всего за несколько лет создать систему общенационального террора. Сделать морально здоровых людей Великими Инквизиторами.

Так вот.

Дело полковника Мясоедова – началось и закончилось в 1915 году. До этого – жандармский полковник Сергей Мясоедов вел интересную и насыщенную жизнь. Он долгое время был начальником пограничного пункта в Вержболово, через который потоком шла самая разная контрабанда. У него были дорогие ружья и автомобиль Даймлер-Бенц (по современным меркам Мерседес – 600). Но непонятно – то ли он это купил на взятки, то ли на приданое супруги – еврейки. Жениться на еврейках для жандарма тогда было предосудительно.

В мирные времена – Мясоедов был приглашен на охоту лично кайзером Вильгельмом. По мнению немецких контрразведчиков – он совмещал охоту со шпионством (в пользу России), а контрразведчики ничего не могли сделать с гостем Кайзера. Мясоедов был личным врагом Столыпина и Гучкова.

Уволенный со службы он занялся бизнесом – пристроили еврейские родственники. Гучков обвинил его в шпионаже еще в 1912 году – но это был «удар от борта», на самом деле Гучков атаковал военного министра Сухомлинова. Мясоедов был приближенным Сухомлинова, организовывал отдых 65-летнего министра с его 25-летней супругой в Германии. Наверняка и что-то имел от этого, не он так его еврейские родственники. Но был ли он шпионом?

С началом войны – Мясоедов попросился в строй – и Сухомлинов устроил ему это. Лично ходил в тыл с разведгруппами, по мнению многих был полезен – но не упускал и возможности прибрать в брошенных немецких домах что-то ценное для себя. Но был ли он шпионом?

Его судили наскоро, военным трибуналом, после серьезных поражений зимы-весны 1915 года, которые на кого-то надо было спихнуть. Главным доказательством против него было сомнительное утверждение бежавшего из плена лейтенанта Колпаковского, который утверждал, что немецкие разведчики дали ему задание убить главнокомандующего, вел. кн. Николая Николаевича и посулили за это миллион рублей – а в качестве связника назвали полковника Мясоедова. Дело в суде – даже военном суде – почти развалилось – по части обвинений Мясоедов был признан невиновным, за что потом наказаны были сами судьи. Но по оставшимся вынесен был смертный приговор. По закону – Мясоедов имел право на обжалование, но воспользоваться им ему не дали. Вел. кн. Николай Николаевич распорядился лично и письменно – все равно повесить, что и было сделано.

Но дело Мясоедова – не ограничилось одним Мясоедовым, по нему было арестовано несколько десятков человек, включая жену Мясоедова, его любовницу и всех его еврейских родственников. Обвинения некоторых были по меркам юриспруденции ужасны – например, одного человека обвинили в том, что он дал Мясоедову взаймы печатную машинку, на которой он мог печатать шпионские донесения (на самом деле он печатал на ней письма любовнице). Другого – в том, что он вместе с Мясоедовым ехал в одном купе (и, наверное, во время поездки говорили не о видах за окном, а о шпионаже). По этому делу было вынесено еще девять смертных приговоров, в том числе жене Мясоедова, Кларе (видимо, за потерю бдительности). Приведено в исполнение пять, многим осужденным смягчил наказание лично Николай II, например Кларе Мясоедовой заменил виселицу ссылкой в Томск (то есть расправы с родственниками были востребованы общественным мнением). Это стало одной из причин, почему в связях с врагом начали подозревать уже Высочайшую семью.

Однако, как и в 1912 году – следом за делом Мясоедова последовало дело Сухомлинова, военного министра. В 1916 году под сильнейшим давлением общественности, Думы и министров Николай II был вынужден снять его с поста военного министра. Вскоре он был арестован и обвинен в развале армии, шпионстве – в общем, во всех смертных грехах. Его назначили главным виновным в т.н. «снарядном кризисе», ставшем причиной великого отступления 1915 года. Современные историки, изучив материалы – считают, что Сухомлинов наоборот, довольно много сделал для армии, снарядный кризис имеет совсем другие причины, и не в последнюю очередь – деятельность Главного артиллерийского управления во главе с вел.кн. Сергеем Александровичем. Но козлом отпущения за все сделали Сухомлинова и его скандально известную молодую жену. Потому что так было проще и понятнее обществу.

Процесс над Сухомлиновым – прошел в сентябре 1917 года, уже при Временном правительстве, кроме него – на скамье подсудимых сидела его супруга. Процесс был политически мотивирован, на суд со стороны Керенского оказывалось сильное давление. Керенский считал, что этот процесс станет знаковым и внушит доверие к Временному правительству. Однако, произошло все в точности наоборот. Сухомлинов был признан виновным лишь частично, его супруга – оправдана. Обвинение на процессе выглядело жалко и одиозно, всплыли факты виновности совсем других людей, не привлеченных к суду. Процесс стал не триумфом, а очередным ударом по репутации Временного правительства и власти в целом – накануне Октября 1917 года.

Таковы факты, но более интересны не факты о самих процессах – а реакция общества на эти обвинения.

Сухомлинов виновен уже потому, что общество обвинило его и вынесло приговор, а суд – это формальность. Нет, это сказал не Андрей Януарьевич Вышинский, главный обвинитель на процессах 1937 года. Это сказал доктор наук, профессор Московского университета, основатель партии кадетов и один из отцов русского конституционализма Павел Милюков. И сказал он это тогда, когда за иное мнение не грозили ни ГУЛАГ, ни психушка. Если таков либеральный профессор – то какие же все остальные? Должны быть повешены даже те, кто стирал Мясоедову носки. А это сказал гофмейстер Двора, камергер, потомственный дворянин, председатель Государственной думы М.В. Родзянко. Над этими людьми не висела угроза оказаться в лагере за «мыслепреступление». Но они это сказали, причем публично. И никого, кроме может быть Николая II – это не покоробило. А потом мы сидим и думаем – а как это с нами мог случиться тридцать седьмой год…

Дело Мясоедова – Сухомлинова вызвало в стране настоящий шпионский психоз, подогреваемый с самых разных сторон. Вел. кн. Николай Николаевич, как и некоторые из его генералов Ставки – банально спасали свою шкуру, пытаясь списать на массовое шпионство собственную бездарность как командующих, грубые просчеты в организации боевых действий (например, ввели новый шифр, взамен уже раскрытого противником, передали им приказ, одна дивизия не поняла, ей повторяют уже старым, раскрытым шифром – надо ли сомневаться в том, что следующие приказы можно было передавать открытым текстом). Генерал Янушкевич, квартирмейстер Ставки (отвечавший за разведку) был по воспоминаниям современников оголтелым антисемитом (звучит, на фоне того что тогда антисемитами были все) – ему всюду мерещились еврейские шпионы, коллаборанты и поджигатели. Промышленно-торговые элиты, как я уже говорил – в то время планировали большой хапок с перераспределением имущества всех, у кого была немецкая или похожая на немецкую фамилия (в частности, готовилось перераспределение более 6,5 миллионов гектаров пахотной земли и отнюдь не в пользу крестьян) – им история с массовым немецким шпионажем была как раз на руку. Петроградские элиты – готовились подрывать устои и в крайнем случае даже свергать власть – им нужна была история со шпионажем Сухомлинова как повод потребовать введения Ответственного (перед Думой) правительства и ограничения полномочий Монарха. Все это вылилось в чудовищную шпионскую истерию, распространение самых невероятных слухов и домыслов, издание брошюр, немецкие погромы в Москве и самое главное – потере авторитета власти даже в армии, без чего был немыслим переворот февраля 1917 года. Никто не будет сражаться за власть, полную предателей и шпионов. Никто не будет защищать такую власть и стрелять ради нее в собственный народ.

Надо сказать, что психоз шпиономании – он не нов и это не изобретение России. До войны, еще до десятых годов двадцатого века некий Уильям Тафнелл Ле Ке, международный журналист – издал в Великобритании серию книг о массовом немецком шпионстве. Все это породило массовый шпионский психоз, шпионов искали даже в самых захудалых английских графствах. Под влиянием этого психоза – правительство вынуждено было создать аппарат контрразведки – до этого со шпионажем боролась полиция. Однако в Великобритании было то, чего, к сожалению, не хватило в России – профессиональная и устоявшаяся судебная система и уважение к правам отдельной личности. Случаи линчевания – были и в Великобритании, но в глухих местах. В России же – линчевание было публичным, массовым и поддержанным элитами российского общества. В травле участвовали Дума, газетчики, промышленники и предприниматели. Уважаемый всеми профессор Милюков – пошел дальше: в ноябре 1916 года взгромоздясь на трибуну Думы он произнес разгромную речь против власти, факты которой были почерпнуты в германских и французских желтых газетах – после каждого такого факта он гневно вопрошал: что это глупость или измена? И большая часть зала кричала – измена! Профессору права, как и депутатам – презумпция невиновности была неведома.

И – в этой атмосфере подозрительности, шпионского психоза, ожиданий массовых погромов то ли евреев, то ли немцев, бросаемых через газеты громогласных обвинений, в понимании того что страна гибнет из-за предателей – росла молодежь. Та самая, что станет взрослыми, самостоятельными мужиками уже при Сталине. Где-то в Петрограде – в это время доучивался и вставал к станку Коля Ежов. В Москве – практиковал присяжный поверенный (адвокат) Андрей Вышинский. Жили в то время и другие герои сталинских процессов – и жило в атмосфере шпиономании все общество.

Думаете, они ничего не видели, не слышали, не запоминали?

Отдельных слов заслуживает в этом деле контрразведка – ее возглавлял генерал Бонч-Бруевич, а его брат был профессиональным революционером, помогал Ленину. Помощником Бонч-Бруевича был полковник, затем генерал Батюшин, до войны начальник разведки Варшавского военного округа, по мнению многих самый талантливый русский контрразведчик того времени. Однако, затем он был отстранен от должности с весьма неприглядным обвинением в коррупции. Генерал Бонч-Бруевич стал предателем, пошел на службу к большевикам – скорее всего он был предателем и до 1917 года.

Контрразведка – не только не относилась к явно сумбурным и сомнительным обвинениям с должной степенью осмотрительности – но и наоборот, всемерно поддерживала эти психозы, предъявляла явно липовые обвинения. Генерал Бонч-Бруевич, как при Императоре, так и позже, при Керенском – отчетливо вел линию на расширение полномочий контрразведки, вывод ее за пределы закона, присвоение права вмешиваться в деятельность военных и гражданских властей, расширение штатов. То, что ему это не удалось – еще ни о чем не говорит. В деятельности Бонч-Бруевича и создаваемой им службы – отчетливо видны зачатки ягодинско-ежовского НКВД. В том числе и личная нечистоплотность палачей, двойная лояльность – у одного брат революционер, другой коррупционер.

Весь этот шпионский психоз – накладывался и на общую канву российской публичной политики, которой были свойственны стремление к борьбе с властью, психология подполья, агрессивность, радикальность, одержимость теориями, нетерпимость. На этом фоне – очень сладким соблазном было навсегда уничтожить политического или идейного противника, облыжно обвинив его в шпионаже и запустив машину общественного линчевания.

Процесс по делу Мясоедова-Сухомлинова уже в 1915 году имел все основные признаки публичного сталинского процесса против «врагов народа», а именно:

– основное обвинение в измене Родине

– старт процесса с оговора подсудимых каким-то сомнительным лицом.

– политическая обусловленность процесса.

– его публичная составляющая, выражающаяся в кампании шельмования подсудимых в газетах

– заинтересованность властей в исходе дела и серьезное, явно противозаконное давление на суд.

– привлечение к ответственности родственников подсудимых и тех, кто был рядом, но не распознал врага. И в случае Мясоедова и в случае Сухомлинова – к суду были привлечены их жены. Причем если жена Сухомлинова была скандально известна – то основная вина Клары Мясоедовой была видимо в том, что она была еврейкой.

– выстраивание цепочки процессов, при которых признание виновными одних – обуславливает привлечение к суду других и процесс уже над ними.

– использование механизмов чрезвычайного правосудия. И в случае Мясоедова и в случае Сухомлинова подсудимых судил военный трибунал с сомнительной юрисдикцией по этому делу, особенно в случае с Мясоедовым.

– использование процесса для создания атмосферы шпиономании и психоза в обществе, создания ощущения что «кругом враги».

– недостойное поведение элиты общества – политиков, журналистов, депутатов – которые не взывали к закону и разуму, а наоборот, стали одними из главных зачинщиков этого психоза. Главным локомотивом этих дел была не власть – а скорее общество. Власть подчинялась агрессивным общественным настроениям, поискам врага.

Этот процесс не стал началом системного террора против «врагов народа», что в немалой степени было связано с личностью последнего российского императора Николая II. Казнь Мясоедова стала одной из причин отставки вел. кн. Николая Николаевича – Государь поехал в Ставку сам. Государь отпустил под домашний арест Сухомлинова, найдя обвинения сомнительными – его повторно арестует уже Временное правительство. Если бы Николай II повел себя по иному – у него были бы все шансы остаться у власти, переключив агрессию общества с себя, на многочисленных «врагов народа», возглавив массовую охоту на ведьм, и под этим лозунгом расправившись с некоторыми своими политическими противниками. Возможно бы, тогда в народе остался бы миф не о суровом и справедливом товарище Сталине – а о суровом, но справедливом Николае II. И сейчас бабка бы несла его портрет на демонстрацию, суровый работяга на безобразия буркал бы «Николая II на вас нет», а самым популярным жанром отечественной фантастики было бы «как получить по башке, попасть в ставку к Николаю II и рассказать ему как быстро и почти без жертв выиграть Первую мировую войну». Но история сослагательного наклонения – увы, не имеет. Народ алкал большой крови и получил ее при Сталине, отце народов – а теперь потомки расстрелянных, забитых сапогами НКВДшников и сгноенных в ГУЛАГе придумывают «Отцу народов» оправдания…

Глава 6. Комиссия Батюшина как фактор дестабилизации обстановки в стране. Предтеча сталинского НКВД.

Эта заметка – про частный, но очень показательный случай. Точнее про институт – комиссию Батюшина. Человека, который сейчас считается едва ли не самым талантливым контрразведчиком предвоенного периода, да и войны, наверное.

Факты же говорят об обратном.

1. Комиссия генерала Н.С. Батюшина, организованная в июне 1916 года и действовавшая от имени Генерального штаба (то есть вне правового поля и по законам военного времени), обладала невиданными полномочиями и правами – правом контроля телефонных разговоров перлюстрации частной корреспонденции, правом обыска и выемок документов, право ареста любых лиц, причем по ордеру начальника штаба верховного главнокомандующего (даже не военного прокурора). Официально – комиссия называлась «Комиссия для борьбы со шпионажем и спекуляцией». Однако, весь результат деятельности комиссии Батюшина – скандальное, развалившееся в суде дело сахарозаводчиков, арест нескольких банкиров, которым так же не удалось предъявить обвинения – и обвинения сотрудников самой комиссии Батюшина – в вымогательстве и коррупции. Причем эти обвинения – доказать удалось.

2. Когда некий Манасевич-Мануйлов, сотрудник Батюшина – попался на крупной взятке (вымогательство 50000 рублей у графа Татищева за возврат документов, изъятых в ходе выемки документов в банке возглавляемом Татищевым), причем обвинение это было должным образом подкреплено доказательствами – Батюшин побежал не куда-нибудь, а во дворец, встречаться с Вырубовой, фрейлиной Императрицы. Ходатайствовал за Батюшина и Распутин. С другой стороны – около Батюшина и его комиссии мы постоянно видим эсеров и большевиков. Когда Батюшин был все же арестован (большинству его сотрудников уже были предъявлены обвинения в коррупции) – в суде его горячо защищал ни кто-нибудь, а В.Л. Бурцев. Да, да, тот самый, разоблачитель Азефа. Непосредственным начальником Батюшина – долгое время был генерал Бонч-Бруевич, брат которого – известный сторонник и друг В.И. Ленина. Люди с эсеровским прошлым – активно работали в комиссии Батюшина.

3. Практически все сотрудники комиссии Батюшина были, в конце концов, изобличены в злоупотреблении служебным положением, шантаже и рэкете. Спектр совершаемых ими преступлений – от ареста некоего Пеца за то, что у него с тем же Манасевичем-Мануйловым была общая любовница, и до открытого вымогательства денег у богатых людей, под угрозой неприятностей. Генерал Батюшин не мог не знать о деятельности своих сотрудников, но всячески покрывал их, в частности – он, умудрился измыслить бумагу, в которой провал наступления в Галиции связан со спекуляциями сахаром. Трудно поверить, что к системной коррупции не причастен сам Батюшин.

4. По причинам, о которых будет сказано ниже – Батюшин и его люди в своих «наездах» – очень ограниченно подбирал цели. Вся деятельность его комиссии – свелась к преследованиям петроградских банкиров и связанных с ними предприятий, в частности киевских сахароторговцев. Работая в Петрограде – Батюшин никогда не пытался вести расследования, скажем в сфере производства боеприпасов. Или пошива военной формы – при том, что пол Петербурга почему то ходили в гимнастерках или одежде, пошитой из казенной ткани.

5. Уже после 1917 года – Батюшин работал на посту начальника контрразведки у Деникина. И там он собрал под свое крыло свою старую варшавско-петроградскую Гвардию. И, по отзывам тех, кто наблюдал это своими глазами – взялся за старое: рвачество, вымогательство…

***

Чтобы далеко не ходить – сегодня прах генерала Батюшина перезахоронен в России с почестями и его принято считать отцом современного ФСБ! Ну, что ж, если так, то удивляться некоторым вещам, которые происходят сегодня не приходится… яблоко от яблони…

Комиссия Батюшина – должна была многому научить и о многом предупредить тех, кто собирался строить новую Россию – но не научила и не предупредила. О чем я?

1. Очень опасно, когда спецслужбы действуют вне пределов правового поля, «по законам военного времени», но еще опаснее, когда это сопровождается правом вмешательства в экономическую жизнь страны. Комиссия Батюшина практически сразу превратилась в инструмент сведения счетов, занялась отжимом бизнеса и рэкетом. Примеры хрестоматийные – схватили банкира Рубинштейна, привезли в военную тюрьму и говорят – перепиши банк на нашего человека, а то не выйдешь отсюда. Пришла комиссия в банк, провели выемку документов – а потом появляется Манасевич-Мануйлов и говорит: пятьдесят тысяч, а то так и будем дальше вас «кошмарить».

При Сталине конечно коррупционных возможностей было поменьше. Но они были. Мне кажется, коррупционный мотив перерождения органов, сделавший возможным 1937 год у нас сильно недооценен. Те кто расстреливал людей в 1937 – они же сначала имели дело с нэпманами в 1927 году, а потом обеспечивали индустриализацию в 1932 – просто грабили людей по приказу ЦК. Даром все это не прошло – в 1937 году в НКВД было полно морально разложившихся людей, готовых не только грабить, но и убивать чтобы выжить.

2. Дело Мясоедова, а потом и Сухомлинова – ясно показало заинтересованным людям о том, какое значение могут иметь публичные процессы с политической подоплекой, и как могут наэлектризовать общество публичные обвинения в предательстве. В условиях неразвитого правового сознания – общество не требовало правосудия, общество требовало публичной расправы, и лучшие люди страны вместо того чтобы ужаснуться и протестовать – разжигали этот огонь. Провал процессов, освобождение Рубинштейна, смягчение наказаний по делу Мясоедова, провал публичного обвинения по делу Сухомлинова уже при Временном правительстве – подсказали Сталину какими должны быть такие процессы. Из реального публичного состязания с участием реального обвинения, реальной защиты и независимого суда – Сталин создал зловещий спектакль с заранее прописанным сюжетом. Сталин лично создавал и правил сценарии таких процессов, писал реплики подсудимым, правил протоколы – а зловещий Ульрих воплощал это все в жизнь, при этом оправдание и милосердие полностью исключались. Я не исключаю, кстати, что по крайней мере часть подсудимых была действительно виновна – но это не делает процесс менее бутафорским, чем он был. Сталинское «высшее правосудие» было именно спектаклем, причем правила этого спектакля были почерпнуты именно в дореволюционной России. Равно как и понимание, что независимый суд, способный и оправдать подсудимого – угроза власти.

Глава 7. Развитие административно-командной системы при Николае

II

. Становление мафиозной бюрократии.

Из Википедии

Административно-командная (или командно-административная) система (АКС) – экономико-управленческий термин, обозначающий способ организации общественных отношений, для которого характерны: жесткий централизм хозяйственной жизни на базе государственной собственности; использование социалистических методов управления; господство партийно-государственной бюрократии при отсутствии экономической свободы.

Экономика СССР была административно-командной на протяжении всей его истории. В отдельные периоды (1921-1930, 1987-1991) она "разбавлялась" элементами капиталистической экономики, позволяя частным предпринимателям торговать результатами своего труда по рыночным ценам, однако в целом не меняла своей сути. Лишь в 1990 году была законодательно разрешена частная собственность на средства производства и начался обвальный переход к рыночной экономике западного типа. Однако такой важнейший элемент административно-командной системы, как регулирование цен в государственных магазинах, просуществовал до самого распада СССР.

Одним из наиболее существенных заблуждений относительно русской истории – является заблуждение о том, что в царской Империи была, несмотря на отсутствие политических свобод – развитая или развивающаяся рыночная экономика. Это не так. При последнем русском императоре, Николае II страна все настойчивее шла к огосударствлению экономики и последовательной ликвидации рыночных свобод. При попустительстве и даже поощрении Николая II, происходило огосударствление экономики, открытое и часто противозаконное вмешательство бюрократии в деятельность частных компаний, отъем частной собственности, ручное управление экономикой, политизация экономики. Страна все отчетливее шла к тому, что сейчас называют «азиатский путь развития» – мощные, связанные с государством банки на нерыночных условиях развивают промышленность, создавая так называемые «чеболи». Бизнес же поменьше существует из милости госчиновников. Зная это, не приходится удивляться, почему Морозов финансировал большевиков, и почему бизнес в конечном итоге вступил в смертельную схватку с властью, завершившуюся в феврале 1917 года промежуточной победой бизнеса. Но только промежуточной.

Чудес не бывает – в России проблемам с политическими правами соответствовали и проблемы с экономическими правами. В то время – бизнес можно было открыть только с разрешения власти, причем – не местной власти. Первые полноценные банки появились в России либо при Александре II либо если считать сберегательные кассы – то при Николае I. Россия того времени была экономически отсталой страной и это дало о себе знать во время Крымской войны, но главное. В России не было значимых внутренних капиталов которые можно было бы проинвестировать. России пришлось финансировать все инфраструктурные проекты и проекты развития за счет либо займов за рубежом, либо прямых иностранных инвестиций. Своих Ротшильдов у нас не было.

И именно тогда, в «послекрымское» время сформировались и основные проблемы экономики России, которые преследуют нас и поныне

– Принудительный способ модернизации вместо органического роста

– Отсутствие значимых внутренних ресурсов, которые можно превратить в инвестиции

– Нищета и неразвитость потребительского рынка – и как следствие все модернизации в России происходят с опорой на промышленный, инфраструктурный, часто государственный спрос – а не на частный конечный. Это создает целую цепь неблагоприятных последствий, главное из которых – отрыв бизнеса от общества, разность интересов бизнеса и общества. Русский бизнес имеет своим потребителем не богатого гражданина – а либо богатую компанию, либо богатое государство. Потому он не заинтересован ни в богатстве общества, ни даже в диалоге с ним – он заинтересован в диалоге с чиновником, и в поддержке власти, какой бы она не была. А общество в свою очередь не заинтересовано в диалоге с бизнесом, и в моральной легализации его богатства. Общество не видит ничего хорошего от бизнеса, а бизнес – от общества.

– Крайняя вовлеченность бюрократии в экономическую жизнь страны, и как следствие высокий и упорно не снижающийся уровень коррупции. С начала активных процессов модернизации в России, можно сказать, сложилась не одна, а две параллельные экономики. Экономика частно-государственная, основанная на удовлетворении, прежде всего государственного и инфраструктурного спроса. И частная. В этих двух экономиках слишком много разного – потребитель, бенефициары, модели успеха. И эти две экономики не только не усиливали, но и ослабляли друг друга, находясь в постоянном конфликте…

Первым «долгоиграюшим» проектом модернизации в России – было строительство железных дорог. Оно было необходимо, но в то же время оно до крайности обостряло противоречия в обществе. С самого начала – русский частный капитал, в основном старообрядческий – грубо оттолкнули от перспективных проектов. Строили в основном представители русской знати вкупе с любимцами бюрократии, распределяющими подряды на строительство. Вокруг железнодорожных строек и возник экономический каркас новой России – банки чтобы финансировать строительство, металлургия, строительные организации, предприятия по производству паровозов и подвижного состава. Условия заказов на строительство дорог были таковы, что позволяли много заработать – так возникли первые в России олигархи. И одновременно с этим процесс строительства, направления строительства были крайне непрозрачными. Купцы с разных мест вели подковерные битвы, и не только за то чтобы железка пришла к ним – но и за то чтобы она не пришла к конкурентам…

Одновременно с этим – власть, после катастрофы в Борках, где едва не погибла Царская семья – инициировала выкуп дорог в казну. Возглавил этот процесс Сергей Витте – министр финансов, потом премьер. Его можно назвать первым в стране современным «долбином» – должностным лицом с бизнес-интересами. Он и будучи чиновником – никогда полностью не порывал связей с бизнесом и оказывал протекцию там, где это необходимо. И, понятно, не бесплатно. Одновременно с этим – с переходом дорог под контроль государства – темпы строительства железных дорог в стране упали в несколько раз, а себестоимость километра пути стала неуклонно расти.

Выкуп дорог в казну – это первая государственная акция, продолжением которой станут массовые национализации, охота на ЮКОС и выкуп доли в ТНК-БП. Это первый случай, когда государство в итоге застолбило за собой перспективную отрасль, и создала механизм прямого управления ею. Для справки – в США и Великобритании железные дороги частные до сих пор, каждая линия кому-то принадлежит и часто отличается от других.

Еще до войны в 1914 году – после аппаратной борьбы получил отставку министр Коковцов, известный своей крайней жадностью. Эта отставка – стала победой А.В. Кривошеина, который сам отказался занять пост премьер-министра, но предложил программу, получившую название «Новый курс» и частично реализованную уже во время войны. Про эту программу мало что известно до сих пор, потому опишу ее кратко

https://rg.ru/2018/11/11/rodina-pervaia-mirovaia-vojna-ukradennaia-pobeda.html

– "Новый курс" предусматривал увеличение капиталовложений в народное хозяйство на осуществление крупных проектов.

Правительство одобрило обширную мелиоративную программу на 5 лет, 1915-1920 гг., предусматривающую строительство оросительных сооружений в Голодной степи Туркестана под хлопок, в Муганской и Мильской степях Закавказья, устройство лиманного орошения в Нижнем Поволжье, осушение земель в Верхнем Поволжье, в низовьях Днестра и Дуная, в Томской и Тобольской губерниях и на Дальнем Востоке, а также полевые изыскания в разных районах. В Европейской России предусматривалось осушение 200 тысяч десятин, меры по борьбе с песками и оврагами. Для поощрения мелиоративных работ было принято решение о создании в 1915 г. Банка краткосрочного кредита и о подключении Дворянского и Крестьянского банка к выдаче мелиоративных ссуд.

– Масштабный план строительства железных дорог, сети элеваторов и крупных гидроэлектростанций и электроэнергетических объектов. Российские инженеры подготовили проекты некоторых из них. Проект строительства гидроэлектростанции на реке Волхов разработал Г.О. Графтио. В 1917 г. начались подготовительные работы, но революция их остановила.

Проект строительства Днепрогэс принадлежал И.А. Розову, Л.В. Юргевичу и Б.А. Бахметьеву. В июне 1914 г. он был одобрен Государственной думой и передан на утверждение в Государственный Совет. Его реализацию остановила война, как и строительство Волго-Донского и Беломорско-Балтийского каналов, знаменитого Турксиба – главной стройки первой пятилетки – и других.

Проект Трансуральского глубоководного водного пути, соединявшего бассейн реки Волги через Каму и Чусовую с Обью и Енисеем, не реализован до сих пор.. Реализации этих проектов помешала мировая и Гражданская война.

В целом, этот проект предусматривал «СССРизацию» Российской Империи – то есть рост присутствия государства в экономике (конечно не до советских масштабов), крупные инфраструктурные вложения и – переориентация на доходы от добычи полезных ископаемых. То есть государство намерено было забрать так или иначе эту сферу себе, огосударствить ее.

Знакомо, верно?

В 1913 году – была начата борьба с монополиями в экономике, но заключалась она не в принудительном их разделении, как в США – а в ускоренном строительстве казенных заводов в самых разных ведомствах, и административных мерах, включая приняты законы, позволявшие «в виде крайней меры, принудительный выкуп предприятий в казну». 12 января и 22 октября 1916 г. были приняты законы о секвестре, под предлогом борьбы с немецким засильем шла ликвидация немецкой и австро-венгерской собственности. Принудительно был ликвидирован синдикат Продуголь, распадались другие синдикаты, стремительного росла казенная промышленность. Создавались госструктуры для централизованного управления отраслями промышленности, например ОСОТОП – особое совещание по топливу. Провалы в повседневной практике деятельности таких чрезвычайных структур – вызывали не осознание порочности пути, а желание надавить еще сильнее и обобществить еще больше.

Вот лишь некоторые примеры

– Совет министров 21 октября 1916 г. одобрил проект об устройстве казенных нефтепромыслов со 100 % госучастием, подготовленный Горным департаментом. При этом флагманы отрасли во главе с «Бранобель» отстаивали позицию, согласно которой правительство ограничивалось в участии в нефтепромыслах долей в 1/3. Эта точка зрения была отвергнута, еще ранее было прекращено выделение участков под бурение – они шли планируемой государственной нефтяной компании.

– Министерство путей сообщения решило развивать собственную производственную базу, для этого были отобраны заводы Выксунского горного округа и выданы госкредиты на их модернизацию. В Воткинске было запланировано строительство крупного государственного завода по производству паровозов. За счет МПС в 1917 г. планировалось строительство в Керчи нового казенного металлургического завода.

– Был в открытую, решением думской комиссии отжат у частных владельцев Путиловский завод. Свои заводы строили артиллерийское, морское, горное ведомства.

– 10 октября 1916 г. был принят закон «О расширении правительственного надзора над банками коммерческого кредита» значительно расширивший банковский надзор и усилив административные рычаги правительства по отношению к частным банкам. Этот закон был принят вопреки активным возражениям министра финансов Барка.

– С началом войны – бюрократия стала стремительно вводить запреты на рыночное распределение все большего количества продуктов, в частности была полностью запрещена свободная торговля зерном и мукой. Это одна из причин продовольственного кризиса зимы 1917 года, закончившегося известно чем.

Некоторые собственники, особенно банки сами продавали предприятия в казну, понимая, что частным лицам заказы больше распределяться не будут. Подвис громадный заказ на 8000 паровозов и 20000 вагонов на 18-22 годы – все понимали, что правительство ждет, пока модернизируются казенные заводы.

Все это происходило с ведома и одобрения императора.

Причины подобного состояния дел… их много. Конечно, здесь есть доля вины и самого бизнеса с его упорным объединением в картели и максимизацией прибыли. Тем не менее, та форма борьбы, которую выбрало правительство (напомню, что в США выбрали другую форму, расчленив империю Рокфеллера, но оставив ее частной) – говорит о многом и заставляет задуматься. Госчиновники, которые ранее занимались воплощением в жизнь проектов экономического роста (тот же Витте был ранее директором частной железной дороги) – придя во власть, остались активными экономическими агентами, но уже с новыми административными возможностями. И вместо того чтобы заниматься, собственно, governance, то есть управлением – они начали использовать административные возможности для вытеснения бизнеса с рынка. При этом – это далеко не всегда была коррупция – история сохранила и примеры того как частные компании с мощным админресурсом (например, Треповых) проигрывали и не получали заказов. Это было именно видение будущего России как административно-командной экономики с бюрократическим доминированием предприятий в государственной собственности. В чеболи – стали превращаться уже министерства

А теперь вопрос – так ли уж много изменили большевики? Не так много – Сталин просто довел эту систему до абсолюта. Если при Николае II бизнес боролся, то при Сталине всем кто боролся с государством – полагался расстрел.

А если подытожить – то становится видно, что совсем не на ровном месте в СССР установилась именно такая форма государства в экономике – административно-командная система с уголовным запретом на предпринимательство и лишением всех права собственности. Она проистекает как из хронического конфликта бизнеса и общества и готовности общества поддержать власть в ограничении прав бизнеса даже ценой ограничения и своих прав. Так и из особенностей русской экономики в целом, потребность модернизации которой была не органической, а навязывалась властью, а целые ее сегменты функционировали на нерыночных условиях под контролем бюрократов.

***

Давайте, теперь подытожим.

Корни сталинского режима – следует искать в Российской Империи ее последних пятидесяти лет существования, и сталинский режим, по сравнению с ленинским – представляет собой скорее возврат к корням, отказ от футуризма и революционаризма в угоду своей консервативной составляющей. Сталин был намного более консервативным, чем революционным политиком, и он проводи более правую, чем левую политику в трактовке именно русских правых консерваторов. В каком то смысле он был и обречен проводить такую политику – Ленин слишком оторвался от корней, от социальной опоры, а это всегда опасно. Сталин к ним возвращался.

Схожими чертами в политике Сталина и Николая II было.

– Стремление к огосударствлению и административно-командному управлению экономикой, неверие в ее естественное развитие, враждебное или скептическое отношение к бизнесу. Понятно, что оно у Сталина было во много раз усилено – но тем не менее. Экономическое развитие России виделось как научно обоснованный и контролируемый властью процесс роста. Экономическими агентами должны были выступать один или несколько административно управляемых конгломератов типа чеболей. Враждебность к бизнесу имела и политическую составляющую – режим не мог и не хотел предоставить обществу реальные рычаги контроля над властью и возможность смены власти через выборы. А бизнес имел то что было необходимо обществу для отправления им власти – финансовые ресурсы для финансирования независимой от государства политики.

– Отказ от парламентаризма, стремление к урезанию полномочий парламента до законосовещательного органа, стремление к чрезвычайному законотворчеству в обход парламента (Николай II постоянно принимал законы в обход парламента, приостанавливая его деятельность, что вызывало чрезвычайное раздражение общества)

– Скептическое отношение к свободе, понимание политической жизни как системы зависимостей и обязанностей, а не как системы свобод. Именно русские консерваторы, а не либералы – с фотографической точностью предсказали сталинский режим в СССР (хотя ГУЛАГ они вообразить не могли).

– Скептическая, а подчас и враждебная внешняя политика, стремление при наличии к тому возможностей к проведению насильственных внешнеполитических акций с целью занятия более выгодных позиций и упрочения своего геостратегического положения. Враждебное отношение к Западу и прежде всего – к Соединенным штатам Америки. Напомню, что именно при Николае II мы прошли путь от режима наибольшего благоприятствования в торговле до экономических санкций (1912 год). Стремление рассматривать Россию (СССР) как осажденную крепость, окруженную врагами.

– Опора в управлении страной на бюрократию.

– Ни власть Николая II ни власть Сталина не были военной или военно-полицейской диктатурой, опирающейся исключительно на насилие в своей легитимности. При Николае II это очень хорошо кстати понимали и проводили различия между монархией и автократией именно в моральной их составляющей. Каждый из этих режимов имел свой смысл и свои высокие цели, оправдывающие трудности и отсутствие прав на пути к ним. Ни один из этих режимов не мог и не хоте держаться исключительно силой и его ближайшие соратники отказали бы ему в легитимности, вздумай он опереться только на силу.

Тем не менее, в политике Сталина и Николая II было и много разного.

1. Тоталитарная политическая партия как инструмент организации общества и власти. Это придумал не Сталин, а Ленин – но Сталин взял рычаги управления именно через партию и он же сломал табу на физическое уничтожение членов партии. Партия как инструмент дисциплинирования, контроля, власти – это именно то, что не хватило Николаю II в его стремлении не только царствовать, но и править, создать систему реально подконтрольную его воле. Он вообще скептически относился к политике. Ленин же был политиком, создал политическую партию и привел ее к единоличному контролю страны. Сталин же завершил взятие личной власти в самой партии.

2. Различное идеологическое обеспечение власти. У Николая II это было христианство, у Сталина – марксизм. Но надо понимать, что Сталин сильно исказил марксизм, а христианство в России тоже было… довольно специфическим и было в немалой степени «испорчено» властью. Сталинская догматика, несмотря на ее оторванность от реальной жизни – отлично ложилась на то примитивное представление народа о «благе», смыкающееся и с таким же примитивным пониманием христианских ценностей. Почему примитивном? В русском христианстве так и не прижилась идея о личной ответственности перед Богом. Идея же коллективного спасения порождает греховность и безответственность.

3. И, конечно же, уровень насилия в стране. При Николае II не было и сотой доли того насилия, которое имело место при Сталине, при том что режим Николая II считали «кровавым». Несмотря на то, что существовали и внесудебные практики осуждения и ссылки, и чрезвычайное правосудие, и первые процессы «сталинского типа» – не было и намека на тот уровень насилия и агрессии, который станет нормой при Сталине. Более того. Одной из лучших черт Николая II, о которой почему то никто не говорит – я считаю, его христианский образ мысли и приверженность закону. Эта приверженность прослеживается в самых неожиданных ситуациях, например, когда он отказался следовать запросу общества на расправу над Сухомлиновым и родственниками Мясоедова, или когда в ответ на убийство Распутина сказал – князь или мужик, никто не имеет права убивать. Общество тогда, еще до 1917 года было уже больно сталинизмом и требовало не правосудия, не закона – а восстановления «справедливости» в непосредственной форме, будь то отнятие и раздел земли «по едокам» или публичной расправы над заподозренными в шпионаже. Николай II неизменно отказывался удовлетворять кровавые инстинкты общества, его потребность в восстановлении «справедливости», тем самым навлек на себя и свою семью подозрения в измене. Как точно сейчас установлено – совершенно необоснованные. Сталин же не просто всегда удовлетворял стремление общества к расправам – он сделал публичные расправы важнейшим инструментом собственной легитимизации, объяснением тому почему все так плохо (враги народа виноваты). Уровень репрессий при Сталине был таков, что можно говорить о системном терроре в отношении собственного народа. Но не один Сталин виноват в этом терроре. Виновато так же и русское общество с его упорным стремлением к справедливости при пренебрежении законом, полному отсутствию чувства закона и равнодушии к правам и гарантиям при условии наличия той самой справедливости. Вина народа огромна, и заключается она в том, что в дилемме «казнить десять невиновных или выпустить одного виновного» – наш народ неизменно избирал первое и требовал этого. Народ был преступно требовательным в своем требовании наведения справедливости силой. Это и стало причиной того страшного, через что нам пришлось пройти – сталинизма.

Глава 8. Сталин. Начало

Товарищ Сталин – человек крайне загадочный. Загадочно в нем все вплоть до даты рождения. Сам он признавал датой своего рождения 21 декабря, самый короткий день в году, день зимнего солнцестояния. В этой книге я не ставлю задачу рассматривать Сталина как личность, мне интересна система которую он создал – сталинизм. Но без личности – не бывает и культа…

Для начала – краткая биография Сталина из Википедии с моими замечаниями и комментариями

…

Прапрадед Сталина жил в Мтиулетии в конце XVIII века, когда в этой местности шла ожесточенная борьба между грузинами и осетинами. К какой из этнических групп принадлежал Джогисшвили, точно неизвестно.

Первый Джугашвили, чье имя – Заза, точно известно, до того, как осесть в Диди Лило, жил в селении Гери в северной части Горийского уезда, недалеко от села Мерети. Между 1812 и 1819 годами Заза Джугашвили (или его сын Иван) перебрался из селения Гери, принадлежавшего князьям, в другое, более крупное осетинское село – Диди Лило, также пожалованное роду Мачабели. Здесь в 1850 году у Ивана (Ванно) родился сын Виссарион – отец Сталина. Он занимался сапожным ремеслом. После того как отец умер, а брата Георгия, владельца харчевни, убили разбойники, Виссарион во второй половине 1860-х годов подался в Цинандали, а потом в Тифлис. По преданию, распространенному среди односельчан, Бесо бежал от долгов и налогов, душивших ремесленников. В начале 1870-х годов он приехал в Гори для работы на обувной фабрике местного армянского купца Иосифа Барамова (Барамянца). Для своих 20 лет Виссарион Джугашвили был довольно-таки образован, по сравнению с другими ремесленниками. Он не только был грамотным, каковых в Тифлисской губернии было только 16 % населения, но и, кроме родного грузинского, говорил еще на русском, армянском и тюркском (азербайджанском). Отец Сталина живо интересовался поэзией и на память цитировал обширные фрагменты «Витязя в тигровой шкуре».

Характерно, что Бесо уже, безусловно, считал себя грузином и лишь помнил о своем осетинском происхождении. Сосед Сталина Нико Тлашидзе так описал его отца: «Он был среднего роста, смуглый, с большими черными усами и длинными бровями, выражение лица у него было строгое, он всегда ходил мрачный… носил короткий карачогельский архалук и длинную карачогельскую черкеску, опоясывался узким кожаным поясом, надевал сапоги, заправляя шаровары в голенища, шапку носил с козырьком». Другой сосед, Давид Папиташвили, оставил такой портрет Бесо Джугашвили: «Был выше среднего роста и худощав. Волосы у него были черные, носил усы и бороду… У него не было ни одного седого волоса. В молодости наш вождь внешне очень походил на своего отца. Черты характера и внешность Иосиф, действительно, унаследовал у Бесо. И в юные годы носил и усы, и бороду, очевидно, для солидности, и лишь позднее сохранил одни усы.

Мать Сталина Екатерина (Кеке) была дочерью крепостных крестьян князей Амилахвари. В 1864 году она вместе с семьей переселилась в Гори. Родители вскоре умерли, и Екатерина вместе с другими детьми воспитывалась в семье брата матери, Петра Хомезурашвили. Там познакомилась с Виссарионом Джугашвили и в 1874 году вышла за него замуж. К тому времени отец Сталина уже успел открыть собственную мастерскую. Отец и мать сознавали себя грузинами, и грузинами сознавали себя и их дети, в том числе и Иосиф.

***

Здесь нужно запомнить вот что.

Во-первых – Сталин происходил из местности, где наличествовали свирепые этнические конфликты, в этом его происхождение схоже с происхождением Гитлера. И Гитлер и Сталин происходили из народа, который теоретически являлся доминирующим на этой местности, но при этом вынужден был вести ожесточенную борьбу. Грузинский народ длительное время подвергался гонениям и издевательствам со стороны турок, он рос в воспоминаниях о рабстве, набегах и плене. Не потому ли Сталин, как сын своего народа – отличался мстительностью, подозрительностью и постоянными вспышками злобы.

Во-вторых – отец Сталина по местным меркам был образованным человеком, он знал несколько языков, читал, при этом был вынужден заниматься самым примитивным физическим трудом и почти не имел денег. Что он мог передать сыну, кроме отчаяния маленького человека, постоянно сражающегося с судьбой и почти всегда проигрывающего?

Про Грузию и то какую роль она сыграла в русской революции и почему – мы еще поговорим.

Иосиф Джугашвили родился в грузинской семье (в ряде источников высказываются версии об осетинском происхождении предков Сталина) в городе Гори Тифлисской губернии и был выходцем из низшего сословия.

При жизни Сталина и долгое время после его смерти считалось, что он родился 9 (21) декабря 1879 года, однако позднее исследователи установили иную дату рождения Иосифа – 6 (18) декабря 1878 – и дату крещения 17 (29) декабря 1878.

Сталин имел телесные дефекты: сросшиеся второй и третий пальцы на левой ноге, лицо в оспинах. В 1885 году Иосифа сбил фаэтон, мальчик получил сильную травму руки и ноги; после этого на протяжении всей жизни его левая рука не разгибалась до конца в локте и поэтому казалась короче правой.

Отец – Виссарион (Бесо). Подверженный пьянству и приступам ярости, он жестоко избивал Екатерину и маленького Coco (Иосифа). Был случай, когда ребёнок попытался защитить мать от избиения. Он бросил в Виссариона нож и пустился наутёк. Согласно воспоминаниям сына полицейского в Гори, в другой раз Виссарион ворвался в дом, где находились Екатерина и маленький Coco, и набросился на них с побоями, нанеся ребёнку травму головы.

Мать – Екатерина Георгиевна. Была обременённой тяжёлым трудом женщиной-пуританкой, которая часто колотила своего единственного оставшегося в живых ребёнка, но была безгранично предана ему. Друг детства Сталина Давид Мачавариани говорил, что «Като окружала Иосифа чрезмерной материнской любовью и, подобно волчице, защищала его от всех и вся. Она изматывала себя работой до изнеможения, чтобы сделать счастливым своего баловня».

…

В детстве Сталин, которого близкие называли Сосо, был очень болезненным. «Он первым подхватывал любую болезнь», – писала в мемуарах его мать. У Иосифа был врожденный порок – синдактилия (сращивание пальцев) на левой ноге, ребенком он перенес корь и скарлатину, его сбила конная повозка, в результате чего он сломал руку. В 7 лет мальчик переболел оспой – оспины останутся у него на лице на всю жизнь. Рябое лицо, кривая походка и слухи о том, что он внебрачный сын, превратились в комплексы, которые преследовали Сталина всю жизнь.

Хотя вскоре из его жизни исчез отец, атмосфера насилия никуда не делась. Общественный уклад в Гори требовал, чтобы юный грузин постоянно участвовал в уличных драках. Мать частенько прибегала к физическим наказаниям. В результате «Сосо вырос драчливым и свирепым». Сталин совмещал блестящую учебу в семинарии с уличными драками со старшими соперниками. Это сочетание вскоре подтолкнуло его – молодого поэта и отличного певца – к чтению революционных книг.

***

Гори. Тифлисская губерния. Конец 19 века. Не просто провинция – а провинция азиатская. Нищая деревня и в ней нищая семья сапожника. Сапожник почти ничего не приносит в дом, он почти изгой даже в собственном круге общения. Бьет жену и детей, вымещая на них все зло и несправедливость этого мира. Вот в каких условиях родился вождь сверхдержавы.

Напомню происхождение других революционных вождей. Александр Керенский родился в семье директора мужской гимназии. Владимир Ленин – в семье директора Симбирских училищ, эта должность дает потомственное дворянство. Кстати, отец Керенского тоже потом выслужил дворянство. Лев Троцкий происходит из семьи довольно богатых еврейских арендаторов – колонистов, крещеных, в детстве он рос в русской среде, не выучил идиш, получил хорошее гимназическое образование, до революции он считался одним из самых талантливых журналистов Империи.

Да и другие революционеры – Зиновьев, Свердлов – происходят отнюдь не с самого дна. Молотов например – происходил по матери из крупной купеческой семьи. Свердлов – из семьи еврейского торговца ювелирными изделиями, вряд ли нищего. По сути, революцию делали не самые бедные и бесперспективные люди. Ленин, Троцкий, Молотов – у них у всех были перспективы в жизни. У Сталина не было. Он из самых низов. Если бы не революция, он так бы и был – либо провинциальным священником, либо каторжником. Скорее второе – до революции Сталин стал матерым уголовником. И остается вопрос – как такое могло произойти? Как самый примитивный и необразованный член советского руководства смог стать преемником Ленина? У него не было ни трудов, ни ума (как считалось), он слабо понимал марксизм, он почти не бывал в Европе…

Иосиф Сталин тем не менее, выделяется с детства. С одной стороны – несмотря на хилость и неприглядность, он с детства проявляет лидерские качества, является заводилой в драках, подчиняет себе более слабых волей мальчишек. Кстати, в воспоминаниях о детстве других крупных революционеров я не нашел упоминаний о лидерских качествах с детства. Их видимо и не было. Ленин по складу ума скорее ученый и манипулятор, при этом социопат, хотя он отличался выдающимся умом. Троцкий харизматик и народный трибун, но тоже одиночка. Сталин единственный из всей когорты прирожденный лидер с детства – то, что он не мог делать сам он заставлял делать других. С другой стороны – Сталин с детства отличается необъяснимой, патологической жестокостью. Он бросил нож в отца, ему нравится издеваться над животными, он получает удовольствие, убивая птичек из рогатки.

Придет время – и так же легко Иосиф будет убивать людей – как птичек из рогатки.

У Сталина в отличие от его соратников было одно ключевое преимущество – как раз то, что он не был образованным марксистом. Революция ведь только поверх была марксистской, она почти сразу вывернула не туда. Наверное, можно было бы посмеяться над такой сценой: лето 1917 года, Петроград. Маленький Чхеидзе, член Петросовета и перед ним громадный рабочий грозит кулаком. Бери, сукин сын власть пока дают! А Чхеидзе марксист, он знает, что сначала страна должна пройти через буржуазный этап развития, потому что так написал Карл Маркс. А рабочий Маркса не читал, он знает только то что социал-демократы ближе всего к тому, что он, рабочий считает благом – и не понимает, а почему это сейчас власть должны взять эксплуататоры – кровопийцы. Когда ее можем взять мы. Понятно, он сам не претендует, понимает, что ума не хватит. Но почему Чхеидзе не берет? Потому что какой-то бородатый дурак сказал, что сейчас нельзя? Сорок с лишним лет тому назад?

Революционная интеллигенция, взяв власть, долго пыталась натянуть сову на глобус и объявить революцию все же правильной, марксистской. Ленин видимо понимал, что это никакой не марксизм, но надеялся, что через какое-то время удастся на знакомый путь вывернуть – если переживем войну и прочие трудности. Сталин был единственным, который Марксу не поклонялся и не верил в него – а ловко использовал. Он позаимствовал из него немногое – например, диктатуру пролетариата. Соединил это с остатками ленинизма – а Ленин был гениальным менеджером и организатором. И приправил усталостью людей от разрухи и бардака и требованием порядка. Любого порядка, пусть самого жестокого. Вот это надо понимать – Сталин четко уловил тренд на наведение порядка и наказание тех, кто этот беспорядок допустил – своих бывших соратников. Вообще, русским революциям присущ свой, очень трагический рисунок. Революция делается некими верхушечными силами и бывает плохо подготовленной – сами революционеры, сбросив власть, не знают, что делать и куда дальше идти. Русская революция всегда радикальна и бескомпромиссна, она порождает долговременное и стойкое отчуждение каких-то социальных групп, она никогда не бывает «славной». Ну и в итоге, люди, несколько лет помучавшись и помыкавшись – начинают думать, что неплохо было бы вернуть все назад. При этом они готовы отказаться от тех прав, которые завоевали для них революционеры.

Сталин и возглавил этот откат.

***

Иосиф был третьим сыном в семье, первые двое умерли во младенчестве. Через некоторое время после рождения Иосифа дела у отца пошли неважно, и он запил. Семья часто меняла жильё. В конечном счёте Виссарион оставил жену, при этом попытался забрать сына, но Екатерина не отдала его.

Когда Coco было одиннадцать лет, Виссарион «погиб в пьяной драке – кто-то ударил его ножом». К тому времени сам Coco проводил много времени в уличной компании молодых хулиганов Гори. Ряд исследователей указывают, что Виссарион Иванович умер 25 августа 1909 года в тифлисской больнице от туберкулёза, колита и хронической пневмонии.

В 1886 году Екатерина Георгиевна хотела определить Иосифа на учёбу в Горийское православное духовное училище, однако, поскольку он совершенно не знал русского языка, поступить ему не удалось. В 1886—1888 годах по просьбе матери обучать Иосифа русскому языку взялись дети священника Христофора Чарквиани. В результате в 1888 году Сосо поступил не в первый подготовительный класс при училище, а сразу во второй подготовительный, в сентябре следующего года поступив в первый класс училища, которое окончил в июне 1894 года.

В сентябре 1894 года Иосиф сдал приёмные экзамены и был зачислен в православную Тифлисскую духовную семинарию. Там он впервые познакомился с марксизмом и к началу 1895 года вступил в контакты с подпольными группами революционных марксистов, высланных правительством в Закавказье. В 1931 году в интервью немецкому писателю Эмилю Людвигу на вопрос «Что вас толкнуло на оппозиционность? Быть может, плохое обращение со стороны родителей?» Сталин ответил: «Нет. Мои родители обращались со мной совсем неплохо. Другое дело – духовная семинария, где я учился тогда. Из протеста против издевательского режима и иезуитских методов, которые имелись в семинарии, я готов был стать и действительно стал революционером, сторонником марксизма…»

…

Почему Сталин пошел учиться в духовную семинарию (помимо того что не было денег на что-то другое).

Травма руки, полученная Сталиным в детстве и плохо залеченная – была причиной того что никаким физическим трудом он не мог зарабатывать на жизнь. Это первое. Второе – я подозреваю, что с детства для молодого Иосифа была очень важна такая категория как справедливость.

Почему? Потому что о справедливости, точнее о ее отсутствии говорил отец. Потому что о справедливости говорили не только отец, но и многие другие. Потому что это Кавказ, в конце концов, чувство справедливости там очень обостренное и до сих пор. Загуглите «Кавказ справедливость» и посмотрите что выйдет. Это мы перестали верить в справедливость после того как переселились в города и после того как пережили диктатуру некоего Сталина. А Иосиф Джугашвили в справедливость верил. И писал стихи.

Ходил он от дома к дому,

Стучась у чужих дверей,

Со старым дубовым пандури,

С нехитрою песней своей.

А в песне его, а в песне –

Как солнечный блеск чиста,

Звучала великая правда,

Возвышенная мечта.

Сердца, превращенные в камень,

Заставить биться сумел,

У многих будил он разум,

Дремавший в глубокой тьме.

Но люди, забывшие Бога,

Хранящие в сердце тьму,

Полную чашу отравы

Преподнесли ему.

Сказали ему: „Проклятый,

Пей, осуши до дна…

И песня твоя чужда нам,

И правда твоя не нужна!»

Эти стихи – лучше, чем что бы то ни было, передают настроение и образ мыслей юного Сосо, а так же показывают то, что он все-таки был «тонок душою», по крайней мере, тогда.

Для молодого человека, который верит в справедливость, тогда было два пути. Либо в семинарию, либо в революцию. Сосо пока выбрал первый…

Пока отвлечемся немного и поговорим о том, а что же творилось в те времена в Тифлисской губернии Российской Империи.

Кавказ, Закавказье и Тифлис

Начало двадцатого века. Закавказье.

Менее ста лет назад этот регион вошел в состав Российской Империи, но за это время тут изменилось больше, чем за предыдущие тысячу лет. Нашли нефть. Протянули железные дороги. Начали осваивать побережье, которое обещало быть курортом не худшим чем Крым. В Тифлисе талантливый администратор граф Воронцов приказал построить театр. Когда ему сказали, что это не выгодно, он сказал – вопросы цивилизации важнее прибыли. И театр построили. При следующем наместнике, графе Муравьеве закрыли в наказание что свидетельствует о небольшом уме Муравьева и о том что хватало к сожалению и держиморд. Потом театр опять открыли – но вместе с театром в Тифлисе обосновалась небольшая итальянская колония. Потомком этих итальянцев стал, например, легендарный советский уже генерал Николай Биязи.

Места эти странные. Нет никаких границ – нет ни Грузии, ни Армении, ни Азербайджана, единое пространство и Тифлис – экономический и политический центр региона. На юге – того и гляди будет война, но все уверены в победе русского оружия. Империя готовится к новому броску – в Персию, к побережью Персидского залива, к незамерзающим портам, к Константинополю. В Тегеране уже расквартирована казачья бригада, кто понимает, тот уверен, что лет через двадцать Тегеран, а не Тифлис станет новым фронтиром.

При этом – города и горы живут во многом своей, мало пересекающейся жизнью. В горах много разбойников

Народа в городах много и самого разного. Много англичан – там где нефть, там и англичане. Есть поляки – дело в том, что Тифлис считался захолустьем и туда сослали поляков, замешанных в рокошах. Поляки прижились, открыли польский клуб (он существует и поныне) и начали учить местных горцев тому, что сами знали – национализму и рокошам (мятежам). Евреев мало, роль евреев тут выполняют армяне. Армян кстати в Тифлисе не меньше чем грузин. И еще один нюанс – после того как Грузия стала частью Российской Империи, она во многом лишилась своей аристократии. Их выселили. Тогда это было цивилизованно, их организованно поселили на территории современной Винницкой области, предоставив земли, крепостных и дома. Грузинские аристократы были приняты при дворе, например, княжна Саломея Орбелиани, дочь как раз ссыльных – была фрейлиной последней императрицы. Но надо понимать, что к началу 20 века грузинское общество резко и искусственно сделали разночинным, хотя до того оно было аристократическим.

Трудоустроиться просто, но только если есть образование. Много требуется инженеров и квалифицированных рабочих – на прииски, на стройки, на дороги. А вот неквалифицированный труд дешев, потому что желающих много. Отсюда огромная разница в зарплате.

Уже работают приличные школы и университеты, в них учатся грузинские дети. Кто-то из них, только закончив школу переведет на грузинский Маркса – еще в девятнадцатом веке. Про марксизм услышали от ссыльных…

Чиновников тогда было мало, налогов тоже почти не было, простота нравов напоминала Дикий Запад. Главенствующими были две нации – армяне и грузины. Армяне, еще при Александре II создали Дашнакцутюн – явно как базовая структура для ослабления и будущего раздела Османской Империи. Армянские монастыри (и главный среди них Эчмиадзин) стали не духовными, а религиозно-политическими центрами, там раздавали оружие и указания на проведение террористических акций. Все это до определенного времени – с покровительства русской администрации, желавшей взорвать Османскую Империю изнутри. Затем процесс вышел из-под контроля – террористические организации армян быстро превратились в криминально-террористические: все более-менее богатые армяне были обложены данью, за отказ платить могли сжечь магазин или завод, подослать киллера, похитить кого-то из родных – причем платили даже те кто жил в Москве или Петрограде. Армянские боевики – стояли за массовыми беспорядками с кровопролитием в Баку (события в том же Карабахе имеют куда более глубокие корни, чем о том принято думать). Однако армянский беспредел не шел против русской администрации – армяне, даже самые радикальные считали русского Царя и в целом русский народ своим покровителем и старшим братом в борьбе за Большую Армению. Акции против русских – а они были – были скорее выражением обиды за недостаточную поддержку или отказ от таковой. Ну или банальным бандитизмом.

Грузины были единственным народом, имевшим длительный опыт самостоятельной государственности и к началу 20 века – у них у единственных была мощная политическая прослойка – настолько мощная, что в общероссийском революционном движении они занимают видное место (Чхеидзе и, конечно же, И.В. Джугашвили – Сталин). Но при этом – требования не выходят за пределы автономии, да и сами требующие понимают, что они стали тем, кем стали только благодаря русскому языку. На грузинском языке – ни Маркса, ни Бакунина – не почитаешь. Хотя уже кое-что перевели.

Первой социал-демократической организацией Грузии стала литературно-политическая группа «Месаме-даси» (Третья группа), основанная в 1892 году в Зестафони марганцепромышленником Иосифом Какабадзе, агрономом Евгением Вацадзе, беллетристом Эгнатэ Ингороква (Ниношвили), сыном священника Дмитрием Каландарашвили, бывшим воспитанником Тифлисской духовной семинарии Силибистро Джибладзе и бывшим студентом Харьковского ветеринарного института Николаем (Карло) Чхеидзе. Позднее группа превратилась в политическую организацию грузинских социалистов-марксистов. После создания Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП), объединившей многочисленные социал-демократические группы Российской империи в единую партию, «Месаме-даси» присоединилась к ней, сохранив при этом своё название и организационную самостоятельность. В 1903 году был образован Кавказский союз РСДРП и «Месаме-даси», подчинившись партийной дисциплине, влилась в его состав, прекратив своё существование как отдельная организация. Юридически это было оформлено на II съезде РСДРП в том же 1903 году. Потеряв организационную самостоятельность «Месаме-даси» сохранилась как литературная группа и как название грузинских социал-демократов.

***

После раскола российской социал-демократии на меньшевиков и большевиков, большая часть членов «Месаме-даси», в том числе Ной Жордания, Исидор Рамишвили, Силибистро Джибладзе, Николай Чхеидзе, Ираклий Церетели, постепенно примкнули к меньшевикам. Часть грузинских социал-демократов, среди которых были Иосиф Джугашвили (Сталин), Серго Орджоникидзе и Филипп Махарадзе, присоединились к большевикам.

Месаме-Даси была интересна тем, что это была первая политическая группа, к которой примкнул Сталин и тем, насколько далеко в итоге разошлись пути ее основателей.

Одним из основателей Месаме Даси, основоположником современной грузинской литературы – можно назвать Эгната Ниношвили. Вот что пишут про него в автобиографии, изданной в СССР

Его творчество положило начало новейшей грузинской литературе, отобразив социальную обстановку, которая сложилась в Грузии к концу прошлого века. Последователь великих начинаний И. Чавчавадзе и А. Церетели, Г. Церетели и А. Казбеги, он продолжил и развил лучшие демократические традиции грузинского реализма.

Быстро и бурно развивался капитализм. Обострялись противоречия, «освобожденное сверху» крестьянство осталось таким же безземельным и нищим, все увеличивалось число рабочих на фабриках и заводах. На арену общественной жизни выходили новые социальные силы, в городе и деревне обострялась классовая борьба.

Со времени своего возникновения грузинскому пролетариату приходилось жить и работать в гораздо более тяжелых условиях, чем рабочим центральных районов Российской империи.

Капитализм в Грузии развивался в. условиях колониальной политики самодержавия. Не случайно еще с начала семидесятых годов в промышленных городах возникло стачечно-забастовочное движение рабочих. Деревенская беднота, задавленная налогами и поборами, нередко с оружием в руках вынуждена была отстаивать свою жизнь и человеческое достоинство.

В такой сложной и острой общественной обстановке формировались мировоззрение, социально-политические убеждения и эстетические идеалы самого прогрессивного и революционного писателя своего времени – Эгнате Ниношвили.

Но по понятным причинам в СССР не упоминали, что в последних своих публицистических работах («Старый спор в новой оболочке» и "Незаменимое средство для обогащения Грузии") Ниношвили далеко ушел от идей классовой борьбы.

Идеалом позднего Ниношвили служил "политико-социально-экономический строй", при котором "каждая часть нации без исключения могла бы совершенствоваться физически, умственно и нравственно". Средством достижения такого строя Э.Ниношвили считал не борьбу классов и революцию, а "искреннюю и разумную" деятельность "всех образованных людей" для создания строя, при котором "все части нации будут иметь долю в общем успехе, все смогут развиваться физически, умственно и нравственно". Э.Ниношвили видел великие блага, которые предвещал нации буржуазный строй, но не мог, вместе с тем, не замечать и социальных противоречий, сопровождавших его утверждение. Пути и средства упорядочения социальных противоречий Э.Ниношвили находит в опыте европейских стран: "обратимся к той Европе, откуда идет промышленность, и узнаем, какие социально-экономические и политические изменения считают там необходимыми для улучшения быта и состояния "младших".

Продолжателем дела Ниношвили (он умер от болезни в 1894 году) стал Ной Жордания. Кстати, в самой Грузии – именно ориентирующиеся на идеи Ниношвили и Жордании социал-демократы одержали победу, и новорожденному СССР пришлось Грузию завоевывать. Видимо, по этой же причине не любил Грузию и И. Сталин.

Ной Жордания в период 1893-1897 годов жил в Европе, где основательно изучил социал-демократию. Его программной статьей на тот момент стала "Иверия и национальность" в которой он сделал следующие выводы:

Национальное развитие означает экономическое развитие.

Европеизация ни одного народа в умственном, политическом смысле не может произойти без европеизации его жизни, европеизации в экономическом смысле.

В передовых странах (Англии, Франции) инициатором такого изменения была буржуазия, в отсталых же странах – рабочий народ, но интеллигенция – никогда.

Изменить жизнь народа к лучшему может только народ, а не стоящая впереди него интеллигенция.

Эта новая эпоха строится на городской жизни. Это городская эпоха. Село превращается в город. Поэтому во всяком возрождении нации первую роль играет город, поскольку возглавляя любое национальное дело, он подготовлен и сознателен. Село следует за городом.

Наша страна уже вступила в пору городского развития. Это выражается в ломке патриархального строя и утверждении капиталистического. Жизнь грузинского народа европеизируется.

Европеизация производится на грузинской почве, на грузинской культуре. Родина и Зарубежье, Грузия и Eвpoпa, грузины и европейцы – вот что написано на новом знамени. Прочитать это и перенести в сознание народа – исторический вопрос нашего времени".

Как мы видим, выводы Жордании в корне противоречат сразу трем данностям русской революции.

Изменить жизнь народа к лучшему может только народ, а не интеллигенция.

Этот тезис спорный, по меньшей мере, в социал-демократии Европы его нет. Жорданию критиковали за него, но… так ли он не прав? Возможно, народ не способен сам изменить жизнь к лучшему, но… может, Жордания увидел уже тогда разрушительную и одновременно самоубийственную роль русской интеллигенции в революции, которая смогла разрушить старое, но не смогла построить ничего нового?

Эта новая эпоха строится на городской жизни. Это городская эпоха

Здесь сложно что-либо говорить. Вообще, сложно говорить на тему, в какой степени ход и течение русской революции обусловлен историческим процессом, а в какой – стечением злых обстоятельств. Смогла бы произойти революция, если бы миллионы крестьян не получили в руки оружие? В какой мере происходящее было революцией, а в каком – крестьянским бунтом? В мирное время – стал бы вопрос недостатка земли основным вопросом революции – ведь марксизм вовсе не предназначен для решения земельного вопроса. Как бы решился земельный вопрос, если бы миллионы крестьян уже не решили его, поставив любую власть в стране перед фактическим выбором – либо легализовать уже произошедшее беззаконие, либо вступать в бой с многомиллионной крестьянской массой?

Но почти неоспоримым является тот факт, что революция 1917 года в России стала крестьянской революцией, и это была революция вопреки марксизму.

И вот тут мы подходим к третьему…

Родина и Зарубежье, Грузия и Eвpoпa, грузины и европейцы – вот что написано на новом знамени. Прочитать это и перенести в сознание народа – исторический вопрос нашего времени".

Вот этот тезис интереснее первых двух. Ведь русские революционеры массово скрывались в Европе, Ленин провел в Европе больше времени, чем Жордания, он сам ощущал себя не вполне русским. Но заметьте – никто из русских революционеров не ставит вопрос европеизации России через марксизм, не говорит «Россия и Европа», не ставит вопрос о перенесении в сознание народа европейского самосознания.

Никто. Ни меньшевики. Ни большевики. Ни эсеры.

Никто.

При этом все читают одного и того же Маркса, сидят в одной и той же Европе, участвуют в одних и тех же спорах.

Почему?

Вот эта загадка – на самом деле является одной из ключевых, один из вопросов, которые никто не ставит, одна из тайн которые никто не разгадывает – и одна из причин, почему все пошло так, а не иначе. Почему русская интеллигенция, в отличие от части грузинской (хотя бы часть русской интеллигенции) не взяла за основу лозунг «Россия и Европа», не попыталась провести процесс модернизации, сверяясь с Европой, с ее течением жизни? Ругая русскую отсталость, сталкиваясь с «квасными патриотами» – и, тем не менее, не преодолели этой замкнутости?

Я ответа не знаю. Но думаю, если мы его найдем, то поймем многое…

Еще одной особенностью учения Жордании – был отказ от ненависти к империализму и отрицание страха малой нации перед большой. Проявилось это во время англо-бурской войны, когда Жордания писал:

…симпатия к бурам совсем не требует ненависти к англичанам. Бурам мы сочувствуем потому что они – маленькая нация и защищают свою родину и свою свободу. Англия? Англию нужно любить и сочувствовать ей во многих отношениях. Англия является колыбелью всего того, чем гордится сегодня цивилизованное человечество.

Пускай буры защищают свою маленькую нацию… но вместе с тем пусть Англия остается великой Англией, апостолом новой жизни, носительницей нового знамени. Да будет она руководительницей и знаменосцем цивилизации“

Н. Жордания, Буры, 1899 г.

Это еще одна интересная особенность Жордании – практически не встречающаяся у русских, да и европейских социал-демократов англофилия.

Довольно странная, надо сказать особенность. Великобритания тогда была гегемоном, возможно более сильным, чем сейчас США. Социал-демократы ее не любили по многим причинам – и русские, и немецкие, и много какие другие. На этом фоне – позиция Жордании уникальна…

***

Другим крылом грузинской социал-демократии были С. Джибладзе (одноклассник Ниношвили) и Ф.Махарадзе (позднее – И. Джугашвили). Они в своих работах проявляли явную симпатию к идее классовой борьбы и непримиримость к буржуазному строю. Хотя ни один из них в 1892-1897 годах не доходил до фетишизации идеи классовой борьбы и социальной революции, в то же время оба были далеки от идеи примирения классов, сотрудничества сословий.

С. Джибладзе, "Квали"

Развитие нашей нации, ее продвижение вперед означали в то же время развитие общественного антагонизма, классических противоречий. Каждый наш шаг на этом пути образует пропасть чепцу новыми крепостными и господами, между бедными и богатыми. Поэтому новое время более резкое и потрясающее для народа, нежели прошлые эпохи. Здесь человек оказывается позади, на смену патриархальным отношениям приходит новый господин – деньги, этот холодный и отвратительный нотабль.

…

Лет 25-30, как в нашей жизни началась новая эра. Ее характерное качество выражается в особых экономических отношениях, означающих куплю-продажу, торговлю. Здесь старый господин уступает свое место новому – деньгам. Деньги разрушают старое, строят новое. Они делят народ на две части, в жизни появляется два класса: богатые к бедные. Прежние сословные различия – фикция. Купля-продажа вызвана распределением труда, производством товара. Производство товара – это, в общем, тот же капитализм.

В развитии капитализма есть несколько моментов. Последняя ступень развития капитализма представляет "крупное производство". На эту ступень мы вскарабкались, но пока еще нетвердо держимся на ногах. Если у нас еще недостаточно определились пролетария и буржуазия, это не означает, что нет ни того, ни другого. Поскольку аристократия обогащается доходами от земли, они – буржуазия. К ним добавьте: заводчиков, ростовщиков, торговцев и других производителей. Наш пролетариат представляет собой запутанный организм. Здесь у большинства небольшие земли, дающие только пропитание владельцу, в действительности бедному одинокому крестьянину. Это рабочий народ, судьба которого зависит от рынка, как товаров, так и рабочей силы. Он встал на путь полной пролетаризации.

Джбладзе так определял цель деятельности "Месаме даси": "Научное исследование нового течения жизни и борьба не против его тенденций – это происходит без нас – а против тех его результатов, которые развращают человека".

С Джибладзе был согласен и Ф. Махарадзе.

В период с 1897 по 1903 годы – в грузинской социал-демократии оформляются два лагеря. Первый возглавляет Жордания – это европейцы. Второй – Ф. Махарадзе, А. Цулукидзе, И. Церетели, И Джугашвили – это «русские». Ключевой вопрос – должна или нет грузинская социал-демократия объединиться с российской в своей борьбе, или должна идти своим путем. А за ним стоит еще более судьбоносный – должен ли существовать грузинский народ и Грузия как нечто отдельное от большой российской общности в контексте марксизма. С учетом и специфического отношения основоположников к малым народам и их откровенной русофобии.

Национальный вопрос стал своего рода оселком, и не случайно – Сталин стал известен именно как специалист по национальному вопросу.

В 1904 году Жордания уже примыкает к меньшевикам и вместе с Мартовым и Аксельродом публикует статью о расколе. Но со своими соратниками – он расходится. По мнению Мартова и Аксельрода раскол, произошедший в социал-демократии России» носит показушный характер, т.е. они надеялись на примирение. А вот Жордания уже в 1904 году счел примирение меньшевизма и большевизма невозможным, а взгляда Ленина (большевизм) – пагубными для социал-демократии России.

Жордания считал, что

1. ленинизм, т.е. большевизм не был социалистической идеологией;

2. ленинизм (большевизм) не был идеологией освобождения пролетариата;

3. ленинизм (большевизм) был тоталитарной, антинародной, антипролетарской идеологией, организационные принципы ленинизма (большевизма) предусматривали создание не социал-демократической рабочей партии, а узкой организации заговорщиков, секты, где без слов исполнялись бы приказы руководителя (шефа);

4. за период, истекший после II съезда РСДРП, благодаря деятельности В.Ленина, сильно понизился теоретический, политический и моральный уровень партии.

Сегодня – мы понимаем, что Жордания в этой оценке был прав.

Давайте подытожим вот чем – почему среди всех социал-демократий российской Империи именно грузинская – оказала на общеимперское социал-демократическое движение такое влияние?

Думаю, причин несколько:

1. Его многочисленность. Жить в Грузии было тяжело, и это множило ряды социал-демократов

2. Его раскол. Ранний и принципиальный раскол грузинских левых – привел к тому, что оба их крыла имели богатую, проработанную в спорах политическую позицию и опыт дискуссионной борьбы. Это делало их «конкурентоспособными» уже на имперском уровне

3. Особенности грузинского характера, которые передались и их социал-демократам

По факту – мы должны признать, что грузины оказали огромное влияние на политическую ситуацию в стране и до и после 1917 года. Более того – откол Грузии от России – был вызван именно непримиримым расколом в стане грузинских социал-демократов, равно как и военная акция против Грузии новорожденного СССР – была вызвана стремлением завершить идеологический спор, а не попыткой вернуть утраченные территории.

Сталин в духовной семинарии. Вражда Сталина с Богом

Вся жизнь Сталина – это его вражда с Богом. Выросший напротив горийского храма – Иосиф возненавидел Бога и всю жизнь враждовал с ним, сотворив немало зла. То, что он перед смертью перекрестился на икону – нелепая выдумка, у Иосифа никогда не было икон. Богом – он числил только марксистское учение и немного Ленина. Не себя – считать, что Сталин числил Богом себя – большая ошибка.

Но чтобы понять, как получилось так, что выпускник духовной семинарии, маленький Сосо из Гори стал врагом Бога, надо понять, что представляла из себя в те годы русская православная церковь…

Надо признать, что за последние тридцать лет Российской Империи мало какая ее институция причинила столько вреда, сколько Синод и Русская православная церковь. Я сам православный – но это говорю, потому что это правда. Должен признать, что кое-где я был неправ, говоря, что церковь в России не приобрела политического измерения и не попыталась создать христианско-демократическую партию. Такая попытка как раз была предпринята Константином Победоносцевым, но вместо христианских демократов он попытался создать партию христианских консерваторов с замашками инквизиторов и явным ее использованием для агрессивного «охранительства». Чтобы вы понимали – после Александра II РПЦ стала явно и агрессивно использоваться в политических целях на стороне государства, в том числе с широким использованием норм уголовного законодательства, защищающего доминирующее положение РПЦ. Одновременно – церковь раздирали внутренние противоречия, если политическое ее крыло во главе с Синодом и обер-прокуратурой явно было нацелено на дальнейшую политизацию церковных дел, распространение практик массового уголовного преследования инакомыслящих и инаковерующих – то клир во главе с высшими клириками церкви – уже тайно перешел на сторону общества и где явно, а где тайно интриговал против государства и против Синода – а так же и против самого Императора.

Русская Православная Церковь сильно приложила руку к падению Помазанника Божьего. Тем более такого, как глубоко религиозный Николай II, способный часами простаивать в молитвенном бдении.

Во времена, когда Сосо ходил в семинарию, РПЦ была государственной церковью, а ее главой был монарх. Сектантство, переход в другую религию – считались уголовно наказуемыми деяниями. Государство – оказывало РПЦ значительную финансовую помощь из бюджета, чего она не делала для любой другой конфессии – а старообрядцы и католики прямо преследовались и церковью и государством. Но церковь оставалась в оппозиции.

Как я уже говорил, поветрия свободы достигли и врат храма. Церковь считала себя узницей государства, считая, что должна «освободиться» путем созыва собора и выборов Патриарха, то есть отделения от государства. Что характерно – все высшие клирики считали, что и в этом случае государство должно продолжать оказывать церкви материальную помощь. Над церковью довлела обер-прокуратура, и клирики хотели освободиться от ее надзора. В том числе и потому, что монастыри и Церковь в целом накопили огромное богатство и клирики были бы рады бесконтрольно распоряжаться огромными богатствами. Для достижения этих целей – клирики были готовы идти на сотрудничество с общим освободительным движением и даже с террористами. И шли. Случаи, когда после 1905 года чины в ранге митрополита укрывали в доме разыскиваемых террористов – были знакомы. Один из таких митрополитов станет потом патриархом…

Но одновременно с этим – часть Церкви во главе с «великим инквизитором» Константином Победоносцевым – работала над приданием церкви публичного политического измерения…

Вообще, определение Победоносцева как мракобеса неверно в корне, во многом он опережал свое время. Победоносцев – это наш несостоявшийся аятолла Хомейни. Он видел проблемы общества, видел слом старого социума, видел, что старая мораль уже не работает, что «симфонии общества и власти» нет в помине. И он предлагал перебить марксизм, которым увлекалась интеллигенция – религиозным ражем, нагнетанием национальной и религиозной ненависти и на этом – строить новое общество и государство. Победоносцев предлагал создать ни много ни мало – православный Талибан. И я бы не сказал, что планы Победоносцева были утопией – шансы были. С одной стороны – таки называемые «охотнорядские» – городские деклассированные элементы, которые позже вошли в Черную сотню (а могли бы стать и стражами православной революции). С другой стороны – мощнейшие возможности Русской православной церкви того времени с ее монастырями, богатством и повсеместным присутствием. Победоносцеву немногого не хватило. Первого – разработанности теоретической базы: православие все же не предоставляет такой возможности контроля всех сторон жизни общества, как Коран и хадисы, Новый завет это все же не Коран, а старый – православие не использовало. Второе – Победоносцев не смог теоретически дойти до того, до чего дошел Хомейни – дать крестьянам землю, опираясь в качестве обоснования этого не на учение Маркса, а на религию. Хомейни смог победить во многом потому что совместил религию, ненависть к иностранцам и передел собственности, основанный на религиозной догматике, перехватил повестку дня иранских коммунистов (которых потом со звериной жестокостью уничтожил). Он (Хомейни) тоже ведь обещал крестьянам землю. Правда, получилось так, что теперь главный собственник земли в Иране – муллы и Корпус стражей исламской революции. И третье – Победоносцеву помешал конфликт между высшим клиром РПЦ и государством, конфликт, основанный на желании клира «освободиться», самим выбирать себе патриарха (и естественно самим контролировать денежные потоки). Клирики – на тот момент просто не восприняли идею захвата власти в стране, им важен был захват власти в церкви, и Победоносцев, глава Синода – представлялся им врагом. Ну и четвертое – Победоносцеву не хватило личных качеств лидера – он все же был осторожен и потрясаюше нехаризматичен.

Но если бы Победоносцев и РПЦ додумались публично осудить богатство и призвать богатых поделиться землей с бедными – произошло бы страшное. А у Ленина не было бы никаких шансов, что бы он не говорил – потому что православие было органически укоренено, а то, что говорил Ленин, было городским, чужим и непонятным. Его бы точно так же рано или поздно арестовали бы и запытали до смерти.

Но – и я прошу это отметить – Победоносцев одним из первых в мире подошел к осознанию возможности создания агрессивно-популистской теократической диктатуры, основанной на современных принципах манипулирования и политически укорененной. Намного раньше, чем Хасан аль-Банна или аятолла Хомейни или Осама бен Ладен.

Теперь возвращаемся к маленькому Сосо из Гори.

Во-первых – он был далеко не самым радикальным из семинаристов. История сохранила немало свидетельств того что семинарии были рассадником революции, а не благочинья. Так с началом революции 1905 года – по духовным семинариям прокатилась волна забастовок, открытых антиправительственных действий, а то и чего похуже. Так, в Архангельске, Костроме и Ярославле будущие священники участвовали в первомайской демонстрации, в Орле надругались над портретами Императора и Императрицы, вывешенными в семинарии, в Иркутске потребовали созыва Учредительного собрания и свержения самодержавия, в Пензе построили в семинарии баррикады и убили ректора, в Подольской водрузили над зданием семинарии красный флаг и пели Марсельезу, в Тифлисской расстреляли (!!!) инспектора обер-прокуратуры (видимо Иосиф был не самым радикальным из слушателей этой семинарии).

Учась в семинарии, Иосиф, как и другие семинаристы – не мог не думать о нищете и несправедливости за стенами этого духовного заведения. И так как Иосиф рано познакомился с марксизмом – он не мог не думать и сравнивать марксизм с православием с тем что говорит Библия. В каком-то смысле Иосиф выполнял ту же работу, что и Константин Победоносцев. Но если Победоносцев пытался создать политическое движение из религии для защиты от марксизма – то Сосо явно пытался (и часто небезуспешно) использовать религиозные приемы и практики для «обрусения» марксизма и приспособление его к местным условиям.

Первоначально – Иосиф видимо искренне поверил в религию. Записи свидетельствуют, что он был одним из лучших учеников, прекрасно пел в хоре. Тем не менее – уже с детства Сосо проявлял настораживающие качества, такие например, как жестокость по отношению к животным. В уличных играх он был хилым, но всегда – лидером, имел при себе подручных. Такой человек вряд ли примет христианскую доктрину о смирении плоти и духа. Но Сосо пошел именно в семинарию. Там он кстати тоже – создал себе шайку подручных, унижал и издевался над слабыми…

https://www.miloserdie.ru/article/v-boga-i-svyatyh-on-ne-veril-s-detstva-_1/

Позднее, в семинарии, склонный к садизму Иосиф закономерно увлекся издевательствами над людьми. Так, в одной из записей помощника инспектора семинарии за 1895 г. сказано, что Джугашвили был наказан стоянием в столовой. «…явившись в первый класс первого отделения на сильный крик, я увидел Лакерова, который в сильном раздражении кричал на Иремашвили и Джугашвили. Оказалось, что два последних ученика систематически насмехаются над Лакеровым, всячески дразнят его и издеваются над ним и приводят его в раздражение. Подобные проделки они позволяют себе часто…» По замечанию Иремашвили, близко знавшего юного Иосифа, для него «высшая радость состояла в том, чтобы одержать победу и внушить страх… С юности осуществление мстительных замыслов стало для него целью, которой подчинялись все его усилия». Рано в этом характере формировались властность, лицемерие, твердая воля, садизм, стремление к манипулированию людьми, смесь рационального ума и патологических черт.

…

Другое объяснение «антирелигиозного» обращения будущего Сталина дает еще один однокашник. «Первые годы учебы в училище он был очень верующим, аккуратно посещал все богослужения…. Но вот в третьем или четвертом классе… он неожиданно поразил меня чисто атеистическим заявлением: «А знаешь, Гриша, Он не несправедлив, его просто нет. Нас обманывают».

…

«Я слушал Сосо, и в моих взглядах все старое рухнуло. Изменились даже горы, которые я считал творением Бога, изменились вещи, и люди стали другими, я несся в далекое, неизвестное мне будущее». В победных тонах описывает Георгий свой «подвиг» на новом поприще, встретивший горячее одобрение юного Сталина. «Мы оба вошли в старую церковь и все хорошо осмотрели. Товарищ Сосо, увидев на стенке какую-то икону, видимо, кем-то повешенную, сказал: «Ого, смотри, и эта кляча (говорил о церкви и иконе) здесь. … Что сделать, Георгий?» Я сразу на трапезу, сорвал со стены икону, растоптал ногами и обрызгал «водой» /то есть обоссал/. Сосо спрашивает: «Слушай, не боишься Бога, что это с тобой?» Я засмеялся, а он похлопал (по плечу) и сказал: «Ты прав». Сцена в древней церкви разыгралась инфернальная – совершающий акт жуткого кощунства мочащийся на икону семинарист, сын священника Георгий и смеющийся провокатор Сосо – будущий Сталин, который после насмехался над ним. «Когда меня срезали на экзамене, Сосо подшучивал: «Не эта ли икона помешала тебе?» Наклонность к надругательству над святым была и для Сталина с юных лет способом растления его души, «первыми шагами» в его культурной и моральной деградации как личности.

…

И произведения русских классиков Иосиф использовал для целей пропаганды, как, например, «Отцы и дети» Тургенева. Он восторженно принял критику Л.Н. Толстым «Догматического богословия» митрополита Макария, носившую предельно антицерковный характер. Толкуя эту книгу, Иосиф говорил первокурсникам: «Какой там Бог, все это выдумано попами для того, чтобы держать народ в покорности»… Тот, кто его слушал, вспоминал: «Глубокая, убежденная антирелигиозная пропаганда тов. Сосо поразила меня». Любопытен и способ чтения запрещенных книг семинаристами. Листы запрещенной книжки часто закладывались между страницами церковных книг. Так обманывались надзирающие монахи. «Тайно, на занятиях, на молитве и во время богослужения мы читали «свои» книги. Библия лежала открытой на столе, а на коленях мы держали Дарвина, Маркса, Плеханова и Ленина». Так юный семинарист практически проходил школу двуличия и обмана.

…

Любопытная деталь – во время панихиды в семинарской церкви по Александру III в 1894 г. семинарист Воронин горько заплакал, что не осталось без внимания Сосо. «Характерно полуприщурив глаза, с полупрезрительной не то усмешкой, не то улыбкой: «Эх ты, бестолковый! – сказал он. – Что горюешь? Царя жаль? Таких людей нечего жалеть, умер один – будет другой». Представление, что есть люди, которых «нечего жалеть», утвердилось у Сталина с юности.

***

Мне кажется, что Иосиф Сталин мог бы пойти совсем по-другому пути, если бы у Русской православной церкви было бы одно из двух. Либо собственная политическая партия и политическое движение типа христианских демократов. Либо у России были бы колонии, куда могли бы отправляться священники, нести слово Божие не только крестом, но и мечом. Молодой Иосиф был прирожденным лидером с потребностью подчинять и вести за собой. Он просто не мог встроиться в ту систему, которая наоборот всех призывала к подчинению. Если бы, к примеру, победили идеи Победоносцева с его христианско-политической реакцией – то Иосиф мог бы стать этаким русским «аятоллой Хомейни» со временем, и насаждал бы «практическое христианство» с не меньшей жестокостью, чем марксизм.

Но этого не случилось. И в поисках не идеологии, но практики, с помощью которой можно было что-то изменить – юный Иосиф нашел марксизм.

Так Сосо стал врагом Бога.

Первые шаги Сталина – марксиста

Из Википедии

В 1898 году Джугашвили получает опыт пропагандиста на встрече с рабочими на квартире революционера Вано Стуруа и вскоре начинает руководить рабочим кружком из молодых железнодорожников, он начинает вести занятия в нескольких рабочих кружках и даже составляет для них марксистскую программу занятий. В августе того же года Иосиф вступает в грузинскую социал-демократическую организацию «Месаме-даси» («Третья группа»). Вместе с В. З. Кецховели и А. Г. Цулукидзе Джугашвили образует ядро революционного меньшинства этой организации, большинство которой стояло на позициях «легального марксизма» и склонялось к национализму.

29 мая 1899 года, на пятом году обучения, был исключён из семинарии «за неявку на экзамены по неизвестной причине» (вероятно, фактической причиной исключения была деятельность Иосифа Джугашвили по пропаганде марксизма среди семинаристов и рабочих железнодорожных мастерских). В выданном ему свидетельстве значилось, что он окончил четыре класса и может служить учителем начальных народных училищ.

23 апреля 1900 года Иосиф Джугашвили, Вано Стуруа и Закро Чодришвили организовали рабочую маёвку, на которую собралось 400—500 рабочих. На митинге среди прочих выступил сам Иосиф. Это выступление было первым появлением Сталина перед большим собранием людей. В августе того же года Джугашвили участвовал в подготовке и проведении крупного выступления рабочих Тифлиса – стачке в Главных железнодорожных мастерских. В организации протестов рабочих приняли участие рабочие-революционеры: М. И. Калинин (высланный из Петербурга на Кавказ), С. Я. Аллилуев, а также М. З. Бочоридзе, А. Г. Окуашвили, В. Ф. Стуруа. С 1 до 15 августа в забастовке приняло участие до четырёх тысяч человек. В результате более пятисот забастовщиков были арестованы.

21 марта 1901 года полиция произвела обыск в физической обсерватории, где жил и работал Джугашвили. Сам он, однако, избежал ареста и перешёл на нелегальное положение, став революционером-подпольщиком.

В сентябре 1901 года в типографии «Нина», организованной Ладо Кецховели в Баку, начала печататься нелегальная газета «Брдзола» («Борьба»). Передовая первого номера принадлежала двадцатидвухлетнему Иосифу Джугашвили. Эта статья является первой известной политической работой Сталина.

В ноябре 1901 года он введён в состав Тифлисского комитета РСДРП, по поручению которого в том же месяце он направлен в Батум, где участвует в создании эсдековской организации. Партийная кличка Ко́ба.

После раскола в 1903 году российских социал-демократов на большевиков и меньшевиков Сталин присоединился к большевикам.

В 1904 году организовывает грандиозную стачку рабочих нефтяных промыслов в Баку, которая закончилась заключением коллективного договора между бастующими и промышленниками.

В декабре 1905 года делегат от Кавказского союза РСДРП на I конференции РСДРП в Таммерфорсе, где впервые лично встретил В. И. Ленина.

В мае 1906 года делегат от Тифлиса на IV съезде РСДРП в Стокгольме, это была его первая заграничная поездка.

Исаак Дойчер

…Поразительна та эволюция, которая привела бывшего грузинского социалиста в положение, при котором его стали ассоциировать с «великорусским шовинизмом». Это было даже нечто большее, чем тот процесс, который превратил корсиканца Бонапарта в основателя французской империи, или процесс, в результате которого австриец Гитлер стал наиболее агрессивным лидером германского национализма…

…

Существуют две группы марксистов. Обе они работают под флагом марксизма, считают себя "подлинно" марксистскими. И все-таки они далеко не тождественны. Более того: между ними целая пропасть, ибо методы их работы диаметрально противоположны.

Первая группа обычно ограничивается внешним признанием марксизма, его торжественным провозглашением. Не умея, или не желая вникнуть в существо марксизма, не умея, или не желая претворить его в жизнь, она живые и революционные положения марксизма превращает в мертвые, ничего не говорящие формулы. Свою деятельность она основывает не на опыте, не на учете практической работы, а на цитатах из Маркса. Указания и директивы черпает она не из анализа живой действительности, а из аналогий и исторических параллелей. Расхождение слова с делом – такова основная болезнь этой группы. Отсюда разочарования и вечное недовольство судьбой, которая сплошь и рядом подводит ее, оставляет "с носом". Имя этой группы – меньшевизм (в России), оппортунизм (в Европе). Тов. Тышко (Йогихес) на Лондонском съезде довольно метко охарактеризовал эту группу, сказав, что она не стоит, а лежит на точке зрения марксизма.

Вторая группа, наоборот, переносит центр тяжести вопроса от внешнего признания марксизма на его проведение, на его претворение в жизнь. Намечение путей и средств осуществления марксизма, соответствующих обстановке, изменение этих путей и средств, когда обстановка меняется, вот на что, главным образом, обращает свое внимание эта группа. Директивы и указания черпает эта группа не из исторических аналогий и параллелей, а из изучения окружающих условий. В своей деятельности опирается она не на цитаты и изречения, а на практический опыт, проверяя каждый свой шаг на опыте, учась на своих ошибках и уча других строительству новой жизни. Этим собственно и объясняется, что в деятельности этой группы слово не расходится с делом, и учение Маркса сохраняет полностью свою живую революционную силу. К этой группе вполне подходят слова Маркса, в силу которых марксисты не могут останавливаться на том, чтобы объяснить мир, а должны идти дальше с тем, чтобы изменить его. Имя этой группы – большевизм, коммунизм. Организатором и вождем этой группы является В. И. Ленин.

И.В. Сталин

"Правда" N 86, апрель 1920 г.

…

Сталин никогда не был крупным теоретиком марксизма. У него нет ни одной действительно мирового значения работы в марксизме, он в этом бесконечно уступает Ленину и, к примеру, Плеханову. Тем не менее – Сталин в марксизм явно верил и верил искренне. Почему?

На этот вопрос можно ответить только субъективно. Я думаю, вся интеллектуальная вселенная, ноосфера того времени – была своего рода тупиком. Как и сейчас кстати.

С одной стороны – мир стремительно развивался. Вдумайтесь – одни и те же люди в молодости ездили на лошадях, а в старости застали полет человека в космос! Мир перешел к быстрому экономическому росту впервые за всю человеческую историю. С другой стороны – обществоведение находилось в подполье. Наука о человеке и об обществе не давала удовлетворительного ответа на злободневные вопросы группового самоопределения и перераспределения общественного богатства. От всех ждали, что они будут жить, как жили, от рождения до смерти исполнять предписанный им социальный ритуал и занимать положенное им положение в обществе, не стараясь его изменить. Это было не только в России, хотя в России социальный застой был сильнее, чем в Европе. В общем-то, все социальные катаклизмы первой половины 20 века этим и обусловлены – массовых нежеланием исполнять предписанные социальные роли и несогласием с определенной им долей. Первая мировая война взломала общественный порядок – но она стала катализатором, а не причиной пертурбаций. Миллионы, десятки миллионов молодых людей получили в руки оружие и опыт борьбы. И сдавать его – они не намеревались.

Так и молодой Иосиф – не смирился. А марксизм – это был самый доступный и понятый способ выступить против общественного порядка в надежде его поменять. Так и случилось.

Но в марксизме молодого Сталина бы один интересный нюанс – родившийся в зоне этнических конфликтов и сам представитель небольшого, но гордого народа – молодой Иосиф в партии большевиков взял себе направление «специалиста по национальному вопросу», с которого и не сходил до середины двадцатых. Многим – чеченцам, полякам, немцам, украинцам, евреям, крымским татарам – пришлось за это заплатить очень дорогую цену.

Сталин и национальный вопрос (до революции)

Как бы то ни было – к Сталину нужно относиться очень и очень серьезно.

Работа Сталина «Марксизм и национальный вопрос» – это единственная его крупная теоретическая дореволюционная работа, и видимо самая его крупная теоретическая работа в марксизме вообще. Она опровергает тот факт, что Сталин был только и исключительно бандитом (если и был, то в будущем он себя бандитом не видел), и именно по этой работе – Сталина узнал Ленин (чудесный грузин). О значимости самого этого вопроса говорит тот факт, что национализм стал самой главной проблемой практического марксизма. Ведь ленинцы брали власть, реально рассчитывая на революцию в Европе которой не случилось. В Польше захлебнулся поход Красной армии в Европу. В Венгрии – того факта что среди революционеров оказалось много евреев, оказалось достаточно для контрреволюции и кровавого побоища. В Испании – интернационал проиграл национализму. Наконец, нацистская Германия – ведь там большая часть населения сознательно пошла за нацистами, обещавшими долю в грабеже других наций и народов.

По сути, следует считать аномалией поведение как раз русских крестьян, которые приняли явно не свою, не национальную власть. Для польского крестьянина – свой помещик оказался ближе брата по классу. И для немецкого тоже. Более того – именно национальный вопрос разрушил и СССР. В Венесуэле ситуация сейчас намного хуже чем в СССР 1991 года – но страна почему то не разваливается.

Итак, «Марксизм и национальный вопрос»

I. Нация

Что такое нация?

Нация – это, прежде всего, общность, определенная общность людей.

Общность эта не расовая и не племенная. Нынешняя итальянская нация образовалась из римлян, германцев, этрусков, греков, арабов и т.д. Французская нация сложилась из галлов, римлян, бриттов, германцев и т.д. То же самое нужно сказать об англичанах, немцах и прочих, сложившихся в нации из людей различных рас и племен.

Итак, нация – не расовая и не племенная, а исторически сложившаяся общность людей.

С другой стороны, несомненно, что великие государства Кира или Александра не могли быть названы нациями, хотя и образовались они исторически, образовались из разных племен и рас. Это были не нации, а случайные и мало связанные конгломераты групп, распадавшиеся и объединявшиеся в зависимости от успехов или поражений того или иного завоевателя.

Итак, нация – не случайный и не эфемерный конгломерат, а устойчивая общность людей.

Но не всякая устойчивая общность создает нацию. Австрия и Россия – тоже устойчивые общности, однако, никто их не называет нациями. Чем отличается общность национальная от общности государственной? Между прочим, тем, что национальная общность немыслима без общего языка, в то время как для государства общий язык необязателен. Чешская нация в Австрии и польская в России были бы невозможны без общего для каждой из них языка, между тем как целости России и Австрии не мешает существование внутри них целого ряда языков. Речь идет, конечно, о народно-разговорных языках, а не об официально-канцелярских.

Итак – общность языка, как одна из характерных черт нации.

Это, конечно, не значит, что различные нации всегда и всюду говорят на разных языках или все, говорящие на одном и том же языке, обязательно составляют одну нацию. Общий язык для каждой нации, но не обязательно разные языки для различных наций! Нет нации, которая бы говорила сразу на разных языках, но это еще не значит, что не может быть двух наций, говорящих на одном языке! Англичане и северо-американцы говорят на одном языке, и все-таки они не составляют одной нации. То же самое нужно сказать о норвежцах и датчанах, англичанах и ирландцах,

Но почему, например, англичане и северо-американцы не составляют одной нации, несмотря на общий язык?

Прежде всего, потому, что они живут не совместно, а на разных территориях. Нация складывается только в результате длительных и регулярных общений, в результате совместной жизни людей из поколения в поколение. А длительная совместная жизнь невозможна без общей территории. Англичане и американцы раньше населяли одну территорию, Англию, и составляли одну нацию. Потом одна часть англичан выселилась из Англии на новую территорию, в Америку, и здесь, на новой территории, с течением времени, образовала новую северо-американскую нацию. Разные территории повели к образованию разных наций.

Итак, общность территории, как одна из характерных черт нации.

Но это еще не все. Общность территории сама по себе еще не дает нации. Для этого нужна, кроме того, внутренняя экономическая связь, объединяющая отдельные части нации в одно целое. Между Англией и Северной Америкой нет такой связи, и потому они составляют две различные нации. Но и сами северо-американцы не заслуживали бы названия нации, если бы отдельные уголки Северной Америки не были связаны между собой в экономическое целое благодаря разделению труда между ними, развитию путей сообщения и т.д.

Взять хотя бы грузин. Грузины дореформенных времен жили на общей территории и говорили на одном языке, тем не менее, они не составляли, строго говорят одной нации, ибо они, разбитые на целый ряд оторванных друг от друга княжеств, не могли жить общей экономической жизнью, веками вели между собой войны и разоряли друг друга, натравливая друг на друга персов и турок. Эфемерное и случайное объединение княжеств, которое иногда удавалось провести какому-нибудь удачнику-царю, в лучшем случае захватывало лишь поверхностно-административную сферу, быстро разбиваясь о капризы князей и равнодушие крестьян. Да иначе и не могло быть при экономической раздробленности Грузии… Грузия, как нация, появилась лишь во второй половине XIX века, когда падение крепостничества и рост экономической жизни страны, развитие путей сообщения и возникновение капитализма установили разделение труда между областями Грузии, вконец расшатали хозяйственную замкнутость княжеств и связали их в одно целое. То же самое нужно сказать о других нациях, прошедших стадию феодализма и развивших у себя капитализм.

Итак, общность экономической жизни, экономическая связность, как одна из характерных особенностей нации.

Но и это не все. Кроме всего сказанного, нужно принять еще во внимание особенности духовного облика людей, объединенных в нацию. Нации отличаются друг от друга не только по условиям их жизни, но и по духовному облику, выражающемуся в особенностях национальной культуры. Если говорящие на одном языке Англия, Северная Америка и Ирландия составляют тем не менее три различные нации, то в этом не малую роль играет тот своеобразный психический склад, который выработался у них ив поколения в поколение в результате неодинаковых условий существования.

Конечно, сам по себе психический склад, или – как его называют иначе – “национальный характер”, является для наблюдателя чем-то неуловимым, но поскольку он выражается в своеобразии культуры, общей нации, – он уловим, и не может быть игнорирован.

Нечего и говорить, что “национальный характер” не представляет нечто раз навсегда данное, а изменяется вместе с условиями жизни, но, поскольку он существует в каждый данный момент, – он накладывает на физиономию нации свою печать.

Итак, общность психического склада, сказывающаяся в общности культуры, как одна из характерных черт нации.

Таким образом, мы исчерпали все признаки нации.

Нация есть исторически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры.

При этом само собой понятно, что нация, как и всякое историческое явление, подлежит закону изменения, имеет свою историю, начало и конец.

Необходимо подчеркнуть, что ни один из указанных признаков, взятый в отдельности, недостаточен для определения нации. Более того: достаточно отсутствия хотя бы одного из этих признаков, чтобы нация перестала быть нацией.

Можно представить людей с общим “национальным характером” и все-таки нельзя сказать, что они составляют одну нацию, если они экономически разобщены, живут на разных территориях, говорят на разных языках и т.д. Таковы, например, русские, галицийские, американские, грузинские и горские евреи, не составляющие, по нашему мнению, единой нации.

Можно представить людей с общностью территории и экономической жизни, и все-таки они не составят одной нации без общности языка и “национального характера”. Таковы, например, немцы и латыши в Прибалтийском крае.

Наконец, норвежцы и датчане говорят на одном языке, но они не составляют одной нации в силу отсутствия других признаков.

Только наличие всех признаков, взятых вместе, дает вам нацию.

Может показаться, что “национальный характер” является не одним из признаков, а единственно существенным признаком нации, причем все остальные признаки составляют, собственно, условия развития нации, а не ее признаки. На такой точке зрения стоят, например, известные в Австрии с.-д. теоретики национального вопроса Р. Шпрингер и, особенно, О. Бауэр.

Рассмотрим их теорию нации.

По Шпрингеру, “нация – это союз одинаково мыслящих и одинаково говорящих людей”. Это – “культурная общность группы современных людей, не связанная с “землей””

Итак – “союз” одинаково мыслящих и говорящих людей, как бы они ни были разобщены друг от друга, где бы они ни жили.

Бауэр идет еще дальше.

“Что такое нация? – спрашивает он. – Есть ли это общность языка, которая объединяет людей в нацию? Но англичане и ирландцы… говорят на одном языке, не представляя собой, однако, единого народа; евреи вовсе не имеют общего языка и составляют, тем не менее, нацию”

Так что же такое нация?

“Нация – это относительная общность характера”

Но что такое характер, в данном случае – национальный характер?

Национальный характер – это “сумма признаков, отличающих людей одной от людей другой национальности, комплекс физических и духовных качеств, который отличает одну нацию от другой”

Бауэр, конечно, знает, что национальный характер не падает с неба, и потому он прибавляет:

“Характер людей ничем иным не определяется, как их судьбой”, что… “нация есть не что иное, как общность судьбы”, в свою очередь определяемая “условиями, в которых люди производят средства к своей жизни и распределяют продукты своего труда”

Таким образом, мы пришли к наиболее “полному”, как выражается Бауэр, определению нации.

“Нация – это вся совокупность людей, связанных в общность характера на почве общности судьбы”

Итак, общность национального характера на почве общности судьбы, взятая вне обязательной связи с общностью территории, языка и экономической жизни.

Но что же остается в таком случае от нации? О какой национальной общности может, быть речь у людей, экономически разобщенных друг от друга, живущих на разных территориях и из поколения в поколение говорящих на разных языках?

Бауэр говорит об евреях, как о нации, хотя и “вовсе не имеют они общего языка”, но о какой “общности судьбы” и национальной связности может быть речь, например, у грузинских, дагестанских, русских и американских евреев, совершенно оторванных друг от друга, живущих на разных территориях и говорящих на разных языках?

Упомянутые евреи, без сомнения, живут общей экономической и политической жизнью с грузинами, дагестанцами, русскими и американцами, в общей с ними культурной атмосфере; это не может не накладывать на их национальный характер своей печати; если что и осталось у них общего, так это религия, общее происхождение и некоторые остатки национального характера. Все это несомненно. Но как можно серьезно говорить, что окостенелые религиозные обряды и выветривающиеся психологические остатки влияют на “судьбу” упомянутых евреев сильнее, чем окружающая их живая социально-экономическая и культурная среда? А ведь только при таком предположении можно говорить об евреях вообще как об единой нации.

Чем же отличается тогда нация Бауэра от мистического и самодовлеющего “национального духа” спиритуалистов?

Бауэр проводит непроходимую грань между “отличительной чертой” нации (национальный характер) и “условиями” их жизни, отрывая их друг от друга. Но что такое национальный характер, как не отражение условий жизни, как не сгусток впечатлений, полученных от окружающей среды? Как можно ограничиваться одним лишь национальным характером, обособляя и отрывая его от породившей его почвы?

Затем, чем, собственно, отличалась английская нация от северо-американской в конце XVIII и в начале XIX века, когда Северная Америка называлась еще “Новой Англией”? Уж, конечно, не национальным характером: ибо северо-американцы были выходцами из Англии, они взяли с собой в Америку, кроме английского языка, еще английский национальный характер и, конечно, не могли его так быстро утратить, хотя под влиянием новых условий у них, должно быть, вырабатывался свой особый характер. И все-таки, несмотря на большую или меньшую общность характера, они уже составляли тогда особую от Англии нацию! Очевидно, “Новая Англия”, как нация, отличалась тогда от Англии, как нации, не особым национальным характером, или не столько национальным характером, сколько особой от Англии средой, условиями жизни.

Таким образом, ясно, что в действительности не существует никакого единственно отличительного признака нации. Существует только сумма признаков, из которых при сопоставлении наций выделяется более рельефно то один признак (национальный характер), то другой (язык), то третий (территория, экономические условия). Нация представляет сочетание всех признаков, взятых вместе.

Точка зрения Бауэра, отождествляющая нацию с национальным характером, отрывает нацию от почвы и превращает ее в какую-то незримую, самодовлеющую силу. Получается не нация, живая и действующая, а нечто мистическое, неуловимое и загробное. Ибо, повторяю, что это, например, за еврейская нация, состоящая из грузинских, дагестанских, русских, американских и прочих евреев, члены которой не понимают друг друга (говорят на разных языках), живут в разных частях земного шара, никогда друг друга не увидят, никогда не выступят совместно, ни в мирное, ни в военное время?!

Нет, не для таких бумажных “наций” составляет социал-демократия свою национальную программу. Она может считаться только с действительными нациями, действующими и двигающимися, и потому заставляющими считаться с собой.

Бауэр, очевидно, смешивает нацию, являющуюся исторической категорией, с племенем, являющимся категорией этнографической.

Впрочем, Бауэр сам, по-видимому, чувствует слабость своей позиции. Решительно заявляя в начале своей книги об евреях как о нации, Бауэр в конце книги поправляется, утверждая, что “капиталистическое общество вообще не дает им (евреям) сохраниться как нации”, ассимилируя их с другими нациями. Причина, оказывается, в том, что “евреи не имеют замкнутой колонизационной области”, в то время как такая область имеется, например, у чехов, которые должны сохраниться, по Бауэру, как нация. Короче: причина – в отсутствии территории.

Рассуждая так, Бауэр хотел доказать, что национальная автономия не может быть требованием еврейских рабочих, но он тем самым нечаянно опрокинул свою собственную теорию, отрицающую общность территории, как один из признаков нации.

Но Бауэр идет дальше. В начале своей книги он решительно заявляет, что “евреи вовсе не имеют общего языка и составляют, тем не менее, нацию”. Но не успел он добраться до сто тридцатой страницы, как уже переменил фронт, заявляя так же решительно: “несомненно, что никакая нация невозможна без общего языка” .

Бауэр тут хотел доказать, что “язык – это важнейшее орудие человеческого общения”, но он вместе с тем нечаянно доказал и то, чего он не собирался доказывать, а именно: несостоятельность своей собственной теории нации) отрицающей значение общности языка.

Так сама себя опровергает сшитая идеалистическими нитками теория.

II. Национальное движение

Нация является не просто исторической категорией, а исторической категорией определенной эпохи, эпохи подымающегося капитализма. Процесс ликвидации феодализма и развития капитализма является в то же время процессом складывания людей в нации. Так происходит дело, например, в Западной Европе. Англичане, французы, германцы) итальянцы и прочие сложились в нации при победоносном шествии торжествующего над феодальной раздробленностью капитализма.

Но образование наций означало там вместе с тем превращение их в самостоятельные национальные государства. Английская, французская и прочие нации являются в то же время английским и пр. государствами. Ирландия, оставшаяся вне этого процесса, не меняет общей картины.

Несколько иначе происходит дело в Восточной Европе. В то время как на Западе нации развились в государства, на Востоке сложились междунациональные государства, государства, состоящие из нескольких национальностей. Таковы Австро-Венгрия, Россия. В Австрии наиболее развитыми в политическом отношении оказались немцы – они и взяли на себя дело объединения австрийских национальностей в государство. В Венгрии наиболее приспособленными к государственной организованности оказались мадьяры – ядро венгерских национальностей, они же объединители Венгрии. В России роль объединителя национальностей взяли на себя великороссы, имевшие во главе исторически сложившуюся сильную и организованную дворянскую военную бюрократию.

Так происходило дело на Востоке.

Этот своеобразный способ образования государств мог иметь место лишь в условиях не ликвидированного еще феодализма, в условиях слабо развитого капитализма, когда оттертые на задний план национальности не успели еще консолидироваться экономически в целостные нации.

Но капитализм начинает развиваться и в восточных государствах. Развиваются торговля и пути сообщения. Возникают крупные города. Нации экономически консолидируются. Ворвавшийся в спокойную жизнь оттесненных национальностей капитализм взбудораживает последние и приводит их в движение, Развитие прессы и театра, деятельность рейхсрата (в Австрии) и Думы (в России) способствуют усилению “национальных чувств”. Народившаяся интеллигенция проникается “национальной идеей” и действует в атом же направлении…

Но проснувшиеся к самостоятельной жизни оттесненные нации уже не складываются в независимые национальные государства: они встречают на своем пути сильнейшее противодействие со стороны руководящих слоев командующих наций, давно уже ставших во главе государства. Опоздали!..

Так складываются в нации чехи, поляки и т.д. в Австрии; хорваты и пр. в Венгрии; латыши, литовцы, украинцы, грузины, армяне и пр. в России. То, что было исключением в Западной Европе (Ирландия), на Востоке стало правилом.

На Западе Ирландия ответила на исключительное положение национальным движением. На Востоке проснувшиеся нации должны были ответить тем же.

Так складывались обстоятельства, толкавшие молодые нации востока Европы на борьбу.

Борьба началась и разгорелась, собственно, не между нациями в целом, а между господствующими классами командующих и оттесненных наций. Борьбу ведут обыкновенно или городская мелкая буржуазия угнетенной нации против крупной буржуазии командующей нации (чехи и немцы), или сельская буржуазия угнетенной нации против помещиков господствующей нации (украинцы в Польше), или вся “национальная” буржуазия угнетенных наций против правящего дворянства командующей нации (Польша, Литва, Украина в России).

Буржуазия – главное действующее лицо.

Основной вопрос для молодой буржуазии – рынок. Сбыть свои товары и выйти победителем в конкуренции с буржуазией иной национальности – такова ее цель. Отсюда ее желание обеспечить себе “свой”, “родной” рынок. Рынок – первая школа, где буржуазия учится национализму.

Но дело, обыкновенно, не ограничивается рынком. В борьбу вмешивается полуфеодальная – полубуржуазная. бюрократия господствующей нации со своими методами “тащить и не пущать”. Буржуазия командующей нации – все равно, является ли она мелкой или крупной – получает возможность “быстрее” и “решительнее” расправиться со своим конкурентом. “Силы” объединяются, и – начинается целый ряд ограничительных мер против “инородческой” буржуазии, переходящих в репрессии. Борьба из хозяйственной сферы переносится в политическую, Ограничение свободы передвижения, стеснение языка, ограничение избирательных прав, сокращение школ, религиозные стеснения и т.п. так и сыплются на голову “конкурента”. Конечно, такие меры преследуют не только интересы буржуазных классов командующей нации, но и специфически, так сказать, кастовые цели правящей бюрократии. Но с точки зрения результатов это совершенно безразлично: буржуазные классы и бюрократия идут в данном случае рука об руку – все равно, идет ли речь об Австро-Венгрии или о России.

Стесненная со всех сторон буржуазия угнетенной нации естественно приходит в движение. Она апеллирует к “родным низам” и начинает кричать об “отечестве”, выдавая свое собственное дело за дело общенародное. Она вербует себе армию из “соотечественников” в интересах… “родины”. И “низы” не всегда остаются безучастными к призывам, собираясь вокруг ее знамени: репрессии сверху задевают и их, вызывая в них недовольство.

Так начинается национальное движение.

Сила национального движения определяется степенью участия в нем широких слоев нации, пролетариата и крестьянства.

Станет ли пролетариат под знамя буржуазного национализма – это зависит от степени развития классовых противоречий, от сознательности и организованности пролетариата. У сознательного пролетариата есть свое собственное испытанное знамя, и ему незачем становиться под знамя буржуазии.

Что касается крестьян, то их участие в национальном движении зависит, прежде всего от характера репрессий. Если репрессии затрагивают интересы “земли”, как это имело место в Ирландии, то широкие массы крестьян немедленно становятся под знамя национального движения.

С другой стороны, если, например, в Грузии нет сколько-нибудь серьезного антирусского национализма, то это, прежде всего, потому, что там нет русских помещиков или русской крупной буржуазии, которые могли бы дать пищу для такого национализма в массах. В Грузии есть антиармянский национализм, но это потому, что там есть еще армянская крупная буржуазия, которая, побивая мелкую, еще не окрепшую грузинскую буржуазию, толкает последнюю к антиармянскому национализму.

В зависимости от этих факторов национальное движение принимает или массовый характер, все более и более разрастаясь (Ирландия, Галиция), или оно превращается в цепь мелких стычек, вырождаясь в скандалы и “борьбу” за вывески (некоторые городки в Богемии).

Содержание национального движения, конечно, не может быть везде одинаковым: оно всецело определяется разнообразными требованиями, выставляемыми движением. В Ирландии движение имеет аграрный характер, в Богемии – “языковый”, здесь требуют гражданского равноправия и свободы вероисповедания, там – “своих” чиновников или своего сейма. В разнообразных требованиях нередко просвечивают разнообразные черты, характеризующие нацию вообще (язык, территория и пр.). Достойно внимания, что нигде не встречаешь требования о бауэровском всеобъемлющем “национальном характере”. Оно и понятно: “национальный характер”, взятый сам по себе, неуловим и, как правильно заметил И. Штрассер, “с ним политику нечего делать”.

Таковы в общем формы и характер национального движения.

Из сказанного ясно, что национальная борьба в условиях подымающегося капитализма является борьбой буржуазных классов между собой. Иногда буржуазии удается вовлечь в национальное движение пролетариат, и тогда национальная борьба по внешности принимает “общенародный”” характер, но это только по внешности. В существе своем она всегда остается буржуазной, выгодной и угодной главным образом буржуазии.

Но из этого вовсе не следует, что пролетариат не должен бороться против политики угнетения национальностей.

Ограничение свободного передвижения, лишение избирательных прав, стеснение языка, сокращение школ и прочие репрессии задевают рабочих не в меньшей степени, если не в большей, чем буржуазию. Такое положение может лишь затормозить дело свободного развития духовных сил пролетариата подчиненных наций. Нельзя серьезно говорить о полном развитии духовных дарований татарского или еврейского рабочего, когда им не дают пользоваться родным языком на собраниях и лекциях, когда им закрывают школы.

Но политика националистических репрессий опасна для дела пролетариата и с другой стороны. Она отвлекает внимание широких слоев от вопросов социальных, вопросов классовой борьбы – в сторону вопросов национальных, вопросов, “общих” для пролетариата и буржуазии. А это создает благоприятную почву для лживой проповеди о “гармонии интересов”, для затушёвывания классовых интересов пролетариата, для духовного закабаления рабочих. Тем самым ставится серьезная преграда делу объединения рабочих всех национальностей. Если значительная часть польских рабочих до сих пор остается в духовной кабале у буржуазных националистов, если она до сих пор остается в стороне от интернационального рабочего движения, – то это, главным образом, потому, что исконная антипольская политика “власть имущих” дает почву для такой кабалы, затрудняет освобождение рабочих от такой кабалы.

Но политика репрессий на этом не останавливается. От “системы” угнетения она нередко переходит к “системе” натравливания наций, к “системе” резни и погромов. Конечно, последняя не везде и не всегда возможна, но там, где она возможна, – в условиях отсутствия элементарных свобод, – там она нередко принимает ужасающие размеры, грозя потопить дело сплочения рабочих в крови и слезах. Кавказ и юг России дают не мало примеров. “Разделяй и властвуй” – такова цель политики натравливания. И поскольку такая политика удается, она представляет величайшее зло для пролетариата, серьезнейшую преграду делу сплочения рабочих всех национальностей государства.

Но рабочие заинтересованы в полном слиянии всех своих товарищей в единую интернациональную армию, в скором и окончательном их освобождении от духовной кабалы буржуазии, в полном и свободном развитии духовных сил своих собратьев, к какой бы нации они ни принадлежали.

Поэтому рабочие борются и будут бороться против политики угнетения наций во всех ее видах, от самых тонких до самых грубых, как и против политики натравливания во всех ее видах.

Поэтому социал-демократия всех стран провозглашает право наций на самоопределение.

Право на самоопределение, т.е.: только сама нация имеет право определить свою судьбу, никто не имеет права насильственно вмешиваться в жизнь нации, разрушать ее школы и прочие учреждения, ломать ее нравы и обычаи, стеснять ее язык, урезывать права.

Это, конечно, не значит, что социал-демократия будет поддерживать все и всякие обычаи и учреждения нации. Борясь против насилий над нацией, она будет отстаивать лишь право нации самой определить свою судьбу, ведя в то же время агитацию против вредных обычаев и учреждений этой нации с тем, чтобы дать возможность трудящимся слоям данной нации освободиться от них.

Право на самоопределение, т.е. – нация может устроиться по своему желанию. Она имеет право устроить свою жизнь на началах автономии. Она имеет право вступить с другими нациями в федеративные отношения. Она имеет право совершенно отделиться. Нация суверенна, и все нации равноправны.

Это, конечно, не значит, что социал-демократия будет отстаивать любое требование нации. Нация имеет право вернуться даже к старым порядкам, но это еще не значит, что социал-демократия подпишется под таким постановлением того или иного учреждения данной нации. Обязанности социал-демократии, защищающей интересы пролетариата, и права нации, состоящей из различных классов, – две вещи разные.

Борясь за право наций на самоопределение, социал-демократия ставит себе целью положить конец политике угнетения нации, сделать ее невозможной, и тем подорвать борьбу наций, притупить ее, довести ее до минимума.

Этим существенно отличается политика сознательного пролетариата от политики буржуазии, старающейся углубить и раздуть национальную борьбу, продолжить и обострить национальное движение.

Именно поэтому не может стать сознательный пролетариат под “национальное” знамя буржуазии.

Именно поэтому так называемая “эволюционно-национальная” политика, предлагаемая Бауэром, не может сделаться политикой пролетариата. Попытка Бауэра отождествить свою “эволюционно-национальную” политику с политикой “современного рабочего класса” является попыткой приспособить классовую борьбу рабочих к борьбе наций.

Судьбы национального движения, в существе своем буржуазного, естественно связаны с судьбой буржуазии. Окончательное падение национального движения возможно лишь с падением буржуазии. Только в царстве социализма может быть установлен полный мир. Но довести национальную борьбу до минимума, подорвать ее в корне, сделать ее максимально безвредной для пролетариата – возможно и в рамках капитализма. Об этом свидетельствуют хотя бы примеры Швейцарии и Америки. Для этого нужно демократизировать страну и дать нациям возможность свободного развития.

III. Постановка вопроса

Нация имеет право свободно определить свою судьбу. Она имеет право устроиться так, как ей угодно, не попирая, конечно, прав других наций. Это бесспорно.

Но как именно она должна устроиться, какие формы должна принять ее будущая конституция, если принять во внимание интересы большинства нации и прежде всего пролетариата?

Нация имеет право устроиться автономно. Она имеет право даже отделиться. Но это еще не значит, что она должна делать это при всяких условиях, что автономия или сепарация везде и всегда будут выгодны для нации, т.е. для ее большинства, т.е. для трудящихся слоев. Закавказские татары, как нация, могут собраться, скажем, на своем сейме и, подчинившись влиянию своих беков и мулл, восстановить у себя старые порядки, решить отделиться от государства. По смыслу пункта о самоопределении они имеют на это полное право. Но будет ли это в интересах трудящихся слоев татарской нации? Может ли социал-демократия равнодушно смотреть на то, как боки и муллы ведут за собой массы в деле решения национального вопроса? Не должна ли социал-демократия вмешаться в дело и определенным образом повлиять на волю нации? Не должна ли она выступить с конкретным планом решения вопроса, наиболее выгодным для татарских масс?

Но какое решение более всего совместимо с интересами трудящихся масс? Автономия, федерация или сепарация?

Все это – вопросы, решение которых зависит от конкретных исторических условий, окружающих данную нацию.

Более того. Условия, как и все, меняются, и решение, правильное для данного момента, может оказаться совершенно неприемлемым для другого момента.

В половине XIX века Маркс был сторонником отделения русской Польши, и он был прав, ибо тогда вопрос стоял об освобождении высшей культуры от разрушавшей ее низшей. И вопрос стоял тогда не в теории только, не академически, а на практике, в самой жизни…

В конце XIX века польские марксисты высказываются уже против отделения Польши, и они также правы, ибо за последние 50 лет произошли глубокие изменения в сторону экономического и культурного сближения России и Польши. Кроме того, за это время вопрос об отделении из предмета практики превратился в предмет академических споров, волнующих разве только заграничных интеллигентов.

Это не исключает, конечно, возможности появления известных внутренних и внешних конъюнктур, при которых вопрос об отделении Польши снова может стать на очередь.

Из этого следует, что решение национального вопроса возможно лишь в связи с историческими условиями, взятыми в их развитии.

Экономические, политические и культурные условия, окружающие данную нацию, – таков единственный ключ к решению вопроса о том, как именно должна устроиться та или иная нация, какие формы должна принять ее будущая конституция. При этом возможно, что для каждой нации потребуется особое решение вопроса. Если где и необходима диалектическая постановка вопроса, то именно здесь, в национальном вопросе.

Ввиду этого мы должны решительно высказаться против одного очень распространенного, но и очень огульного способа “решения” национального вопроса, ведущего свое начало от Бунда. Мы говорим о легком методе ссылки на австрийскую и южно-славянскую социал-демократию, которая-де уже решила национальный вопрос и у которой русские социал-демократы должны просто позаимствовать решение. При этом предполагается, что все, что, скажем, правильно для Австрии, правильно и для России. Упускается из виду самое важное и решающее в данном случае: конкретные исторические условия в России вообще и в жизни каждой отдельной нации в пределах России в частности.

Послушайте, например, известного бундовца В. Коссовского:

“Когда на IV съезде Бунда обсуждалась принципиальная сторона вопроса (речь идет о национальном вопросе. И. Ст.), то предложенное одним из членов съезда решение вопроса в духе революции южно-славянской социал-демократической партии вызвало всеобщее одобрение”.

В результате “съезд единогласно принял”… национальную автономию.

И – только! Ни анализа русской действительности, ни выяснения условий жизни евреев в России: сначала позаимствовали решение у южно-славянской с.-д. партии, потом “одобрили”, а потом “единогласно приняли”! Так ставят и “решают” бундовцы национальный вопрос в России…

Между тем, Австрия и Россия представляют совершенно различные условия. Этим и объясняется, что социал-демократия в Австрии, принявшая национальную программу в Брюнне (1899 г.) в духе резолюции южно-славянской с.-д. партии (правда, с некоторыми незначительными поправками), совершенно, так сказать, не по-русски подходит к вопросу и, конечно, не по-русски его решает.

Прежде всего постановка вопроса. Как ставят вопрос австрийские теоретики культурно-национальной автономии, толкователи брюннской национальной программы и резолюции южно-славянской социал-демократической партии, Шпрингер и Бауэр?

“Мы оставляем здесь, – говорит Шпрингер, – без ответа вопрос о том, возможно ли вообще государство национальностей и вынуждены ли, в частности, австрийские национальности образовать одно политическое целое, эти вопросы мы будем считать решенными. Для того, кто не согласен с упомянутой возможностью и необходимостью, наше исследование будет, конечно, беспочвенным. Наша тема гласит: данные нации вынуждены вести совместное существование; какие правовые формы дадут им возможность жить лучше всего?”

Итак, государственная целость Австрии, как исходный пункт.

То же самое говорит Бауэр:

“Мы исходим из того предположения, что австрийские нации останутся в том же государственном союзе, в котором они теперь живут, и спрашиваем, каковы в рамках этого союза будут отношения наций между собой и всех их к государству”.

Опять-таки: целость Австрии первым долгом. Может ли так ставить вопрос российская социал-демократия? Нет, не может. И не может она потому, что с самого начала стоит на точке зрения самоопределения наций, в силу которой нация имеет право на отделение.

Даже бундовец Гольдблат признал на втором съезде российской социал-демократии, что последняя не может отказаться от точки зрения самоопределения. Вот что говорил тогда Гольдблат:

“Против права на самоопределение ничего возражать нельзя. В случае, если какая-нибудь нация борется за самостоятельность, то противиться этому нельзя. Если Польша не захочет вступить в “законный брак” с Россией, то не нам ей мешать”.

Все это так. Но отсюда следует, что исходные пункты у австрийских и русских с.-д. не только не одинаковы, а, наоборот, прямо противоположны. Можно ли после этого говорить о возможности позаимствования национальной программы у австрийцев?

Далее. Австрийцы думают осуществить “свободу национальностей” путем мелких реформ, медленным шагом. Предлагал культурно-национальную автономию, как практическую меру, они вовсе не рассчитывают на коренное изменение, на демократически-освободительное движение, которого у них не имеется в перспективе. Между тем, русские марксисты связывают вопрос о “свободе национальностей” с вероятным коренным изменением, с демократически-освободительным движением, не имея основания рассчитывать на реформы. А это существенно меняет дело в смысле вероятной судьбы наций в России.