Страна мурров бесплатное чтение

Ирина Скидневская Страна мурров

Моему доброму ангелу Галине Юрченко, с любовью

Глава 1. Меченый

1

Весенним утром, обещавшим синее небо и немного больше тепла, Джио сошёл с поезда на малолюдном вокзале в Браме. Перепрыгивая через лужи, чтобы не испортить единственные туфли, он по стрелкам-указателям направился к автомобильной стоянке. Здесь таксисты назойливо заманивали редких пассажиров, но внимание Джио привлёк грузовичок с надписью по борту:

ГРУЗОПЕРЕВОЗКИ ИЗ ДУБЪЮКА И ОБРАТНО

Джио встал возле него, озираясь по сторонам. Водитель, крупный мужчина лет пятидесяти, с тройным подбородком и в полукомбинезоне, с трудом сходившемся на внушительном животе, вышел из привокзального магазинчика, на ходу открывая бутылку минеральной воды. Широко улыбаясь, Джио шагнул ему навстречу и приподнял шляпу.

– Добрый день. Не подвезёте до Дубъюка, если нам по пути?

Водитель глотнул из бутылки и оглядел незнакомца. Молодой человек, в приличном костюме и с кожаным саквояжем… Вполне мог бы взять такси и доехать с большим комфортом.

– У меня особые причины, – поспешил объяснить Джио.

Заинтригованный, водитель кивнул на кабину, вероятно, приняв Джио за важную персону, путешествующую инкогнито. Истина же была неприглядной – в карманах у Джио оставалось несколько монет самого жалкого достоинства.

…Долина, ведущая к Дубъюку, сужалась, начался подъём, а потом с перевала открылся впечатляющий вид. К поблёскивающей на солнце реке огромными зелёными волнами сбегали холмы. Почти все они были застроены домиками, крытыми черепицей, между ними мелькала лента главной дороги с невысокой каменной оградой. Но будь он хоть трижды прекрасен, тот Дубъюк, что сверкал под лучами весеннего солнца, Джио не собирался в нём задерживаться. Он ехал не любоваться местными красотами, а провернуть своё дело и как можно скорее вернуться. Вернуться к Клотильде. Он решил это раз и навсегда.

На въезде в город возвышался гигантский чёрный клык, загибающийся острым концом по направлению к городу. И кому только в голову пришло соорудить в этом природном уголке на краю земли такой отталкивающий арт-объект?

– Стену начали строить, а потом бросили, – заметив удивление Джио, сказал водитель. – Со стороны города он прозрачный. В народе кличут Клыком.

– Я так и подумал. А почему не убрали?

– А кто их знает. Мы уже привыкли. Достопримечательность.

Детство и юность Джио прошли в одном из таких же богом забытых мест. С трудом дождавшись, когда ему стукнет восемнадцать, он при первой же возможности сбежал из дома, а потрясённым родителям написал, что вполне доволен работой в солидной компании, и что доходы позволяют ему жить безбедно. И то, и другое было чистым вымыслом. Жизнь его была трудна и нестабильна. Он редко звонил домой. Когда это случилось в последний раз, отец сказал, что умирает, и попросил адрес, по которому намеревался отправить письмо с важной информацией.

Джио ненавидел всё, связанное со смертью и ритуалами вокруг неё, и на похороны не поехал, хотя уход отца перенёс тяжело. Когда тебе за тридцать, начинаешь подводить первые итоги и многое видишь под другим углом. С разъедающей сердце грустью, Джио внезапно понял, насколько он похож и не похож на отца. Иногда он жалел, что не унаследовал от него любовь к размеренной жизни. И путь он выбрал иной, не тот, что прочил ему отец, посвятивший себя медицине и служению людям. Изо дня в день иметь дело с болячками и нытьём пациентов, многие из которых не в состоянии заплатить за визит? Нет, такая жизнь не для него.

В прощальном письме отец, в частности, сообщал, что как только болезнь его подкосила и

он слёг, мать Джио, спокойная и благоразумная женщина, типичная домохозяйка, словно стремясь наверстать упущенные за долгие годы брака возможности, ударилась во все тяжкие и в один день проиграла их семейные сбережения в подпольном казино, дорогу к которому указал её пробудившийся внутренний демон.

Отец просил у Джио прощения за то, что не сумел сохранить накопления и оставил его без наследства, сожалел, что они так и не попрощались, умолял беречь себя. Читая эти строки, Джио рыдал как ребёнок. Матери он больше не писал и не звонил, впрочем, как и она ему.

…Сразу за Клыком дорога расширялась до трёх полос. Их грузовичок остановили на блокпосту, и двое постовых тщательно проверили удостоверения личности, а также накладную, по которой водитель вёз груз в предместье. У Джио поинтересовались целью визита. Он объявил о посещении с познавательными целями. Смотрели с подозрением, документы изъяли для дальнейшей проверки. Пришлось подождать.

Водитель спокойно крутил ручку магнитолы, выискивая на музыкальных каналах мелодию по душе. Что касается Джио, то он нервничал.

Четыре дня назад, в Фесте, ему уже пришлось пережить странную проверку. На платформе, как только он предъявил проводнику билет до Брамы, к нему подошли двое в штатском и вежливо попросили пройти. Джио хорошо знал подобных типов с их скупыми жестами и железными пальцами, от которых потом на локтях оставались синяки. Только что в мужском туалете он вытащил у пьяного бумажник. За два дня у него крошки во рту не было, и он пошёл на эту крайнюю меру, довольно мерзкую. Джио решил, что попался, и едва не ляпнул, что денег-то в бумажнике оказалось всего ничего, но его провели в кабинет начальника вокзала, отделанный с бьющей в глаза роскошью: везде позолота и бархат, мраморный пол, зеркала. Там ждали четверо агентов рангом повыше. Удобно ли кресло и не желает ли он отужинать? С трудом скрыв удивление, Джио кивнул. Рассказывал ли когда-нибудь его отец о периоде жизни в Дубъюке? Нет… можно сказать, нет… Что ему известно о городе, который он собирается посетить? Ничего.

Снаружи, за плотно задёрнутыми портьерами шла обычная вокзальная суета. С шумом и пыхтеньем ходили поезда, расцвеченные огнями сумерки прорезал свисток уносившегося во тьму состава, и куда-то спешили люди, нагруженные дорожной кладью. А Джио, откушав нежнейших перепелов, под превосходный коньяк и кофе беседовал с незнакомыми людьми о том, разумны ли кошки. Поначалу он не поверил своим ушам – кошки? Но, похоже, они в самом деле жаждали услышать его мнение о кошках и надуманных проблемах вокруг них. Так что Джио пришлось рассуждать о предмете, который его абсолютно не интересовал.

– О чьём разуме мы тут толкуем? – недоумевал он. – Разумность животных имеет пределы. Определённо, все эти кошки-кошки-кошки получают удовольствие от общения с людьми, но разве, подобно нам, они задумываются об устройстве вселенной? Изменяют её?

– А должны?

– Обязаны, если разумны. Когда кошка дремлет, лениво на вас поглядывая, она не конструирует модель космического корабля и не помышляет лететь к звёздам. Её поведение задано природой, голыми инстинктами. Еда, тепло, враг, забравшийся на чужую территорию, спаривание и размножение – всё! Вне этого для кошек ничего нет. Только представьте, какие возникнут сложности, если человек вдруг обнаружит, что у этих тварей развитый интеллект. Такое начнётся… Ксенофобия и страх. Их всех перебьют. И друг друга заодно.

Ему возражали, но весьма благожелательно:

– Известны времена жестокого кошачьего геноцида.

– Из-за суеверий и религиозных убеждений, – парировал Джио. – Чёрные коты – прислужники тёмных сил, проводники в мир мёртвых, и прочее, в том же роде. Не более чем временное людское помешательство.

– Но с кошками не только воевали. В древности им приписывали сверхъестественные

способности, их обожествляли, ради их прославления строили храмы. И всё на пустом

месте?

– Ну, почему же? Грызуны пожирали запасённое людьми зерно, а кошки защищали амбары и тем самым помогали человеку выжить. За тысячи лет цивилизации мы привыкли к этим маленьким пушистым зверькам и теперь от нечего делать воображаем их небожителями. В немигающем кошачьем взгляде чудится тайна, которой нет. Кошка хуже собаки поддаётся дрессировке, что ясно указывает на ограниченность её ума, но даже это идёт ей в плюс – она, оказывается, вещь в себе, и могла бы многое нам рассказать. Если б захотела да если б могла говорить… Верх глупости. Зверь есть зверь, и его поведение предсказуемо.

– Нам же не кажутся разумными медведи? Или морские котики?

– Вы можете взять на руки медведя? Всё дело в этом, – объяснял, как мог, захмелевший Джио. – Кошки живут с нами бок о бок, спят в наших постелях, валяются на наших диванах. Они компактны и относительно безобидны, их можно тискать, расчёсывать, пичкать вкусностями и заодно фантазировать на их счёт. А этим попрошайкам только того и надо. Они никогда не вырастут и не перестанут нуждаться в нас. Забавность и недоразвитость – вот причина их успеха в мире людей. А вы говорите, разум. Я скорее поверю в собак и попугаев.

Тут они даже посмеялись, но в конце концов беседа им наскучила, или они в самом деле удовлетворили своё любопытство. Джио, терявшийся в догадках относительно их намерений, решил, что сейчас перед ним раскроют карты, но агенты поднялись все враз и, тихо переговариваясь, пошли к двери.

– Ах, да, – сказал один, обернувшись. – Вас проводят к поезду, мы задержали отправление.

Джио некрасиво икнул. На полтора часа?

– И вот что. Вы можете оказаться в самом центре исторических событий. Или даже послужить их катализатором. Не забывайте об этом, когда в следующий раз соберётесь промышлять по туалетам. Советуем вести себя в Дубъюке как можно тише и незаметнее, вы поняли?

Чёрта с два он что-нибудь понял. Да и вспомнил о разговоре только сейчас.

…Время шло. После короткой проверки машины беспрепятственно въезжали в город, а их грузовик основательно застрял.

– Почему они в разной форме? Один в синей, другой в зелёной? – спросил Джио водителя про постовых.

– Тот, что в зелёной, коп из Ассоциации «Защита».

– Кто?

– Кошачий полицейский, сокращённо коп. Видите, у него на кокарде кошачья морда?

Джио вперился в полицейского и хорошенько рассмотрел сверкающую нашлёпку на тёмно-зелёной форменной фуражке. Действительно, морда, усы… Что у них тут происходит?

– И чем занимаются копы?

– Защищают интересы кошек, – ответил водитель и широко зевнул.

– А у них есть интересы?

Водитель прервал зевок.

– Ага, вы ещё у копов спросите!

– Только кошек? Или других животных тоже?

– Ежей, птиц всяких, но в основном кошек. Собак у нас нет.

– Забавно. Что-то я никогда не слышал о кошачьей полиции…

– Наверное, много где бывали, – с завистью предположил водитель.

– По делам службы. – Джио всегда врал не моргнув глазом.

Ему дали подписать какую-то бумагу, потом заставили снять правую туфлю, носок и внимательно осмотрели ступню, и всё это без всяких объяснений.

Время тянулось медленно. За блокпостом со стороны города остановился дорогой чёрный

автомобиль. Водитель, полный краснощёкий мужчина в тёмном костюме, вылез и,

отойдя по трассе на довольно большое расстояние, принялся фотографировать Клык, так безобразивший пейзаж.

Через минуту дверца автомобиля распахнулась. Один из постовых бросился к автомобилю и, учтиво предложив руку, помог выйти высокой худой даме, в возрасте, одетой с большим вкусом. Прищурившись, Джио разглядел её украшения – ожерелье и серьги с огромными синими камнями. Неужели сапфиры? Невероятные, редкой красоты…

Женщина и постовой перекинулись парой слов. Женщина сдержанно улыбалась. Её горделивая осанка и благородный профиль притягивали взгляд, и Джио невольно следил за ней. Подойдя к самой границе на выезде, где на землю падала тень от Клыка, она остановилась, пристально глядя вдаль, на придорожные отели и магазинчики. Потом скользнула взглядом по Джио, наблюдавшему за ней из кабины грузовичка.

Водитель увлечённо копался в бардачке. Пока Джио раздумывал, не спросить ли у него о даме с сапфирами, постовые остановили движение, позволив чёрному автомобилю развернуться и уехать.

Наконец дело сдвинулось. Переговорив с кем-то по рации, тот, кого назвали копом, подошёл к ним и жестом велел Джио выйти из кабины. Водитель сразу убрал звук.

– Значит, так, – сказал коп, прожигая взглядом соскочившего с подножки Джио. – Попробуй украсть кошку или котёнка – чихнуть не успеешь, как окажешься в тюрьме. С учётом прежних судимостей, потянет на пожизненный.

– За кражу кошки? – не поверил Джио. – Я не ослышался?

– Не умничай тут. Ещё вопросы есть?

– Нет! – из кабины громко ответил за Джио водитель.

– Проезжайте!

Городок оказался красивым. Направляясь в предместья, они проехали по старинным узким улочкам, вымощенным стёртым булыжником. Основательные каменные дома сходились наверху, образуя арки и тоннели, от них умиротворяюще веяло спокойным величием древности.

Водитель, прежде сама любезность, демонстративно выключил музыку и надоедливо повторял: «Много где бывал… » В голове у него, определённо, заело.

Где я бывал, тебе и не снилось, угрюмо думал Джио, но был вынужден хранить молчание, чтобы его на полпути не вышвырнули из грузовика, к тому же, из головы не шёл разговор с агентами в Фесте.

Всё обретало смысл. Вот откуда их интерес к пребыванию отца в Дубъюке и странные вопросы. Кошки, всё дело в них. В этом городке, словно нарочно запрятанном на краю земли, существовала тайна гораздо более ценная, чем та, что стала ему известна после смерти отца. Жаль, они с отцом не были особо близки, тогда бы он знал больше.

– Много где бывал, – донеслось в сотый раз.

– Ну, бывал, – не выдержал Джио. – В чём проблема?

Водитель не скрывал враждебности.

– Воруешь, значит? А работать не пробовал? Баранку крутить по двенадцать часов?

– Никогда ничего не брал у бедных, не тянул последнее, – ответил Джио ровным голосом.

– Да ты герой!

Джио не хотелось ввязываться в перепалку, он промолчал, а потом увидел на вершине самого высокого холма белый дом, казавшийся огромным даже с такого расстояния, и был поражён его величественной красотой.

– Не подскажете, что там за строение?

– Спящая крепость, – нехотя сказал водитель. – Дом Монца.

– А мне как раз туда! – встрепенулся Джио.

– Ишь ты! И к кому?

– К Айлин Монца.

Водитель удивлённо хмыкнул.

– Тебя там ждут?

– Может, и ждут.

– Мы только что её видели.

– Госпожу Монца?

– Ну, да. Её водитель фотографировал стену. Но на верхние холмы ты без специального пропуска не проедешь.

– А как мне его добыть?

– Добытчик! Добыть не удастся, – сказал водитель и мстительно добавил: – Много где бывал, да, а туда не попадёшь.

Джио чертыхнулся. Ради этой встречи он пересёк полконтинента! Ведь что-то говорило… подталкивало! Лень было рот открыть?

Пошли предместья, унылые, грязноватые. Грузовичок усердно пылил по рабочему кварталу, неприглядность которого скрашивала кое-какая зелень: по обшарпанным фасадам двухэтажных домов расползся плющ с пёстрыми листьями, а меж редких чахлых деревьев пожилые женщины поливали клумбы с тюльпанами и нарциссами двух навязчивых цветов, красного и жёлтого. В одном из дворов ребятня с гомоном толпилась вокруг красившего качели мужчины.

– Первый цилиндр барахлит, – хмуро сказал      Джио. – Не выношу эти стуки.

Водитель покосился на него.

– Цельный год маюсь…

– Как лечили?

– Клапана в порядке, но как форсунку отключают, стук пропадает, а потом по новой. Все форсунки поменял – ноль! Деньги на ветер.

– А масло?

– Лью, как в прорву. Три литра на тыщу лиг.

Джио присвистнул.

– Износ маслосъёмного кольца и задир цилиндра.

– Точно?

– А может, шатунные вкладыши. Пусть стетоскопом послушают, откуда стучит. Слесаря надо поопытнее.

Неожиданно обретя в Джио родственную душу, водитель подобрел, заулыбался.

– А ты, похоже, кумекаешь? Научился-то где?

– В тюрьме.

– Понятно…

– Все дымите?

– Не. Легковые на электричестве. Других не разрешают. Тебя куда подбросить?

– Куда-нибудь.      Я сейчас не при деньгах, – был вынужден признаться Джио, – но надеюсь, что…

Водитель не дослушал.

– Довезу тебя до одного отеля, «Забытая легенда» называется. Место, прямо скажем, не очень, но перекантоваться можно. С баней! У меня там свояк заправляет – о такой свояк! – Водитель поднял вверх большой палец. – Полцены с тебя возьмёт за койку. И ещё уболтаю, чтоб вперёд не брал.

– Вот спасибо! А связь тут нормальная? Телефон смогу купить?

– Есть стационарные телефоны, обычные, а есть бесплатные ручники, где связь через вышки, но эти в любой момент могут прослушать.

– Понял… Ручники ненадёжны…

Уловив его сомнения, водитель сказал:

– Ещё по деревяшке можно звонить, по деревяшке никто не прослушает. Только это дорого.

– По какой деревяшке?

– Да ладно, не заморачивайся, – отмахнулся водитель. – Если ты к нам ненадолго, звони с

почты, меньше хлопот. Слышь? А где бывал-то? Чего видел? – В его голосе звучала тоска.

Джио считал себя обязанным этому незнакомому человеку, который его подвёз да ещё помог с жильём, отказать ему было бы… нечестно? Да, нечестно.

– Мы с приятелем однажды хорошо заработали… ну, и долго думали, чего бы нам такого учудить, чтоб было что вспомнить на старости лет.

– Так, так… – Водителя снедало любопытство. – Придумали?

– Купили тур на орбиту с выходом в открытый космос.

– Божечки мои…

– Метеорит чикнул по моему тросу, и трос порвался. Ну, я и улетел.

– Врёшь ведь?! – В полном восхищении, водитель выругался.

– Зачем мне врать? – улыбнулся Джио. – Кувыркался, пока не выловили.

– Страшно было?

– Понервничал, конечно.

Водитель отреагировал очень эмоционально, качал головой, восхищённо фыркал. Джио стало смешно, и он добавил, искоса наблюдая за ним:

– Потом выяснилось, что это мой приятель Томми заплатил за обрыв троса. Потратился на дополнительный эффект, чтоб я адреналину хватил по полной. Полгода от меня прятался, гад, боялся, что убью. И правильно делал, кстати.

Хорошая получилась точка в рассказе, водитель хохотал до слёз, а потом сказал с просветлённым лицом:

– Как устроишься, слетай до почты, космонавт, отправь письмо госпоже Монца. Может, ответит. Наскребёшь на конверт? – Джио кивнул. – Ну, лады. Надо бы познакомиться, на всякий случай, как думаешь? Я Кот Рыжий.

Джио воззрился на водителя и представился:

– Человек белокурый. – Но водитель невозмутимо глядел на дорогу. – Это у вас вроде клички, что ли?

– В Дубъюке Кот – самое распространённое мужское имя.

– Боюсь спрашивать, какое женское…

– Коша. А Рыжий – моя фамилия.

– Приятно, – кашлянув, сказал Джио. – Я Джио… э-э… просто Джио.

2

Вселившись по протекции и в долг в самый дешёвый номер самой невзрачной в мире гостиницы, Джио оставил там саквояж, в котором лежали три рубашки, сменная пара белья и туалетные принадлежности, и отправился в ближайшее почтовое отделение. Остаток дня он провёл в шатаниях с познавательными целями по незнакомому городу, напомнившему ему родной Влаш. Дорогу он запоминал легко и не боялся заблудиться. С погодой повезло, день выдался солнечный, но Джио чувствовал себя неуютно: в маленьких городках каждый на виду, здесь трудно затеряться да и поживиться особо нечем. Но и забредать в глухие проулки он тоже не собирался, прекрасно зная, что как раз в них с одинокими чужаками случаются неприятные истории.

Общались в Дубъюке на двух языках, в основном на огастинском, а вывески иногда дублировались общим языком Содружества. Некоторые выражения выглядели архаичными, сильный акцент был непривычен, но это не мешало Джио понимать смысл.

Кошачья тематика не просочилась в местную рекламу, что было удивительно, учитывая специфику места. Никаких щитов и растяжек с изображениями кошек, с тошнотворными розовыми бантиками и в окружении нарисованных сердечек. Джио ожидал увидеть и даже намеренно высматривал каких-то особенных кошек, с необыкновенным окрасом или экстерьером, но встречались только самые обыкновенные – шныряли по подворотням, спали на подоконниках среди цветочных горшков или сидели на заборах, подставив весеннему солнцу усатые морды.

Обследовав без всякой пользы несколько пустынных и унылых улиц, Джио обнаружил, что жизнь предместий бурлит в специально отведенных местах. На улице Бытовиков

лавчонки с распахнутыми дверями предлагали самые разные услуги, от ремонта одежды и

обуви до найма кабриолетов; улица Окормления была битком набита пекарнями, закусочными, продуктовыми лавками и рядами, заваленными снедью. Несколько молодых людей, стайкой бродивших по улице Смелых, с торжественным видом вручили Джио мятую газету и несколько разноцветных листовок. Чтобы поскорее отвязаться, он, свернув, положил всё во внутренний карман костюма. На Явлении Прекрасных – ну, и название… – плотно сомкнувшись, стояли ветлечебницы, возле них профессиональные попрошайки совали в лицо прохожим довольно упитанных кошек и клянчили:

– Добрый господин, подайте на лечение сломанной лапы…

– Помогите несчастному котику, страдающему от камней в почках!

Они зорко посматривали по сторонам и при появлении кошачьих полицейских словно растворялись в воздухе. Джио видел, как под вывеской «Вылечи питомца, верни себе душевный покой» копы задержали одну бойкую девчонку. В её обязанности входил выгул на поводке жирного хозяйского кота, а она решила на нём подзаработать и как раз прятала за пазуху подачку, когда попалась на глаза копам. Кота отобрали, его чип просканировали, и громко возмущавшуюся служанку куда-то быстро увели.

– Мы тут просто гуляем! – пронзительным голосом кричала она.

Джио шёл быстрым шагом, но прямая как стрела улица не кончалась. Устав отбиваться от попрошаек, он свернул в узкий проулок, где сразу наткнулся на двоих парней. Один из них выхватил из-за пазухи котёнка, который яростно вырывался и мяукал.

– Подержите котабрика, господин хороший, а то руки затекли! – поблёскивая хитрющими глазами, выпалил парень и швырнул котёнка на грудь Джио.

Джио не забывал о бдительности и вовремя отпрянул, да и котёнок, по счастью, зацепился острыми коготками и повис на рукаве оборванца. Вышла короткая заминка. Краем глаза Джио заметил приближавшийся патруль в зелёной форме. Копы! Он поспешно выскочил из проулка и, бешено чертыхаясь, снова двинулся по Явлению Прекрасных. Чуть не попался! Его только что пытались развести на деньги, или чего похуже… Попробуй украсть кошку или котенка – окажешься в тюрьме…

На каждом перекрёстке стояла дощатая будка, в которой сидел полицейский в чёрной форме. Джио проходил мимо с нарочито безразличным видом, но сердце в груди начинало колотиться сильнее – будто он в этом городке уже успел что-то натворить. Из будок на него тоже смотрели равнодушно, но так притворяется спящим кот, стерегущий мышь.

Серебристой паутиной, развешанной на высоких столбах, холмы оплетали необычные фуникулёры с крошечными, почти игрушечными люльками. Какой-то прохожий с улыбкой объяснил заглядевшемуся Джио, что возки построены для мурров и их родственников, чтобы они могли сократить путь или сбежать при возникновении угрозы.

– Простая царапка тоже может проехаться, если захочет. Но этим они не увлекаются.

– Для чьих родственников, говорите? – переспросил Джио.

– Родственников мурров. Прекрасных.

– А-а… Значит, это мурры у вас зовутся Прекрасными?

– Вне всякого сомнения…

– А мурры, я так понимаю, – кошки?

Прохожий с подозрением взглянул на незнакомца и поспешил его обогнать. Вскоре к Джио привязался мальчишка лет пяти в латанной-перелатанной одежде. Пошёл рядом, задрав голову к фуникулёрам, будто впервые их увидел.

– Дяденька, хотите эту вещь недорого? – прошептал он и, не вынимая рук из карманов, показал краешек какой-то бумаги.

– Какую ещё вещь? – насторожился Джио.

– Эту! Хотите?

– Нет. Иди отсюда.

Малолетний продавец бежал за ним несколько кварталов, может, надеялся, что Джио передумает, и отстал, когда тот поднялся выше на холм. Улицы здесь были вымощены, каждый второй дом сложен из камня, хотя и лачуг встретилось предостаточно. Заинтересовавшись названием, Джио свернул на улицу Сомнений. Место оказалось премерзким: везде грязь и бесчисленные лавки с гадательными принадлежностями, возле которых прилипчивые ворожеи всех мастей зазывали клиентов. Одни, уговаривая раскошелиться, брали бешеным напором, хватали за руки, другие заманивали приторными, как патока, голосами:

– Ай, ты мой золотой, ай, красивый! Заходи, погадаю! Всю правду скажу, всех врагов отважу!

– Несчастье на тебе, мой хороший, сильный сглаз, мощный, давно такого не видела, стоять рядом страшно, быстро сниму, зайди ко мне, кредитка, наличные, золотые вещи, всё беру, на всё согласна, не обижу, мой родной, договоримся…

Длинная тощая гадалка, женщина-спица, повисла на Джио, вопя в ухо:

– Руки болять?! Ноги болять?! Деньги, как вода, сквозь пальцы уходють?!

– Всё чешется! – так же громко пожаловался Джио. – Руки! Ноги! Голова! Пять дней не мылся!

Вывески, по большей части, были намалёваны от руки:

ВЕРНЫЙ ГЛАЗ, ЧЕСТНЫЙ ЯЗЫК

БУБНОВАЯ ДАМОЧКА

ЛУЧШАЯ ВОРОЖБА В НАШИХ КРАЯХ

– А, меченый, – завидев Джио, с мрачным удовлетворением прошамкала какая-то старуха, по пояс закутанная в толстый чёрный платок.

Опираясь на зелёную клюку, она сидела на выставленном из лавки табурете под вывеской, которую трепал ветер. Над головой старухи болтался на цепочке медный таз, покрытый зеленоватой патиной. Она дважды стукнула по нему своей палкой – таз отозвался невыразительным протяжным гулом.

– Пустые карманы, ловкие пальцы… Уезжай, пока цел… – Из-за согбенной спины старухи выглянула чумазая девчонка с куклой в руках. – Спрячься, Тая! – Когда Джио поравнялся с ними, старуха сунула клюку ему под ноги, перегородив путь. – Не ходи дальше, дурная голова! Возвращайся в свои шумные города!

Отовсюду повысовывались любопытные лица, и теперь вся улица смотрела только на них. Джио взглянул на вывеску.

МЕДНОЕ ГАДАНИЕ.

Вокруг этой надписи вкривь и вкось были нацарапаны отзывы:

Весёлая гадалка, мех-перемех…

Один визит, и хоть вешайся…

Бегите!

Нервничая, Джио переступил через клюку и прибавил шагу, и до самого поворота слышал за спиной каркающий смех и крики старухи:

– Меченый, ты приехал к нам навсегда!

…Ближе к вечеру, когда усталость давала о себе знать и Джио решил вернуться в гостиницу, город сумел его приятно удивить. На ветхих, подпёртых бревном воротах дома с полуразрушенной трубой чья-то щедрая рука растянула огромную гирлянду из самых чудесных цветов, какие только доводилось видеть Джио. Похожие на белые, желтоватые и кремовые орхидеи, цветы сплетались в сложный узор; их необычный сладковатый аромат окутывал округу и каждого, кто ступал на эту узкую улочку. Накрыл он и Джио. Очарованный необычным запахом, он стоял и в блаженном забытьи рассматривал диковинные цветы.

Между тем город погружался в ранние сумерки. Сильный порыв ветра, пробравший до костей, навеял грустные воспоминания о тёплом и отлично сшитом пальто, которое Джио пришлось продать, чтобы добраться до Дубъюка. Скоро он узнает, окупится ли его путешествие за двенадцать тысяч лиг, поездом, да ещё в общем вагоне, стоило ли вообще его затевать…

Неожиданно с дальнего конца улочки, круто сбегавшей вниз, донеслись звуки колокола. Его подхватил колокол с перекрёстка, откуда Джио только что спустился, и вскоре по всей округе поплыл тревожный беспорядочный перезвон. На каждой улице Джио видел небольшие колокола, висевшие на каменных заборах; теперь он понял их назначение, они возвещали о близкой опасности. Улица вмиг опустела, исчезли игравшие дети и торчавшие на каждом углу торговки семечками, люди заперлись в домах.

Холодея, Джио услышал душераздирающие визги и завывания; нарастая, они стремительно приближались. Мгновение, и он увидел, как снизу вверх по улице на него несётся огромная стая кошек. Они с яростью кидались за запертые ворота, друг на друга, и сцепившись, кубарем катились по земле. Мелькали хвосты, лапы с выпущенными когтями, из оскаленных пастей текла слюна…

Джио прошиб пот, он стоял среди домов с наглухо закрытыми воротами, калитками и ставнями.

– Эй, парень! Сюда!

Кто-то махал ему рукой из распахнутого окна дома с цветочной гирляндой. Джио сиганул через хлипкую ограду палисадника, заросшего травой, с обезьяньим проворством запрыгнул в окно. Хозяин дома, старик в выпущенной поверх штанов тёмной рубахе, живо захлопнул обе створки, закрыл на шпингалеты и с тяжёлой скалкой в руках занял оборонительную позицию у окна.

– Я вам так благодарен… – задыхаясь, сказал Джио.

Старик не ответил.

Воя и беснуясь, пёстрая свора пронеслась мимо, оставляя на дороге длинный кровавый след и бьющихся в агонии кошек.

Следом появилась длинная вереница автомобилей с надписями:

АССОЦИАЦИЯ «ЗАЩИТА».

Люди в зелёной спецодежде и в шлемах с прозрачными щитками подбирали погибших кошек, ещё живых вылавливали сачками и уносили в реанимобили. Переговаривались они по рации. Замыкали кортеж чистящие и поливальные машины. Всё происходило быстро и слаженно. Через несколько минут на опустевшей улочке не осталось ни следа от разыгравшейся трагедии.

– Вот такие пирожки… – Прильнувший к стеклу старик проводил взглядом последнюю машину, а потом повернулся к бледному, ещё не отошедшему от потрясения Джио. – Ты кто такой?

Глава 2. Пента

1

Хозяина, когда-то, вероятно, статного, а теперь сгорбленного и худого, звали Пентой. Сидя на потёртом диване, Джио наблюдал, как он носит из кухни и выставляет на стол в гостиной чашки и нехитрую снедь: миску заветренной квашеной капусты, нарезанный крупными ломтями чёрный хлеб, варенье в помутневшей стеклянной вазочке.

– Может, мы на кухне? – Джио чувствовал себя неловко.

– Не-не, гостя нельзя принимать на кухне. Не положено.

– Так давайте я помогу?

– Да сам я, сиди! – Старик даже рассердился и, покряхтывая от усилий, притащил чугунную сковороду с жареной картошкой.

За весь день Джио съел только украденный крендель, облитый глазурью, и запил его водой из уличной колонки, и сейчас живот сводили мучительные голодные спазмы.

– Агент по недвижимости, значит? Работа хлебная? – Старик подмигнул. Глаза у него по-старчески слезились.

– То пусто, то густо, – проронил Джио.

– Давай к столу. Налил бы тебе стаканчик для сугрева, но, извини, у меня только чай. Всю

жизнь пил, а теперь решил – хватит, норму выполнил.

Ели прямо со сковороды. Картошка, без кусочка мяса, местами не прожаренная или подгоревшая, показалась оголодавшему Джио деликатесом. Старик рассказывал свою историю, а Джио слушал вполуха и налегал на угощение.

– Как жена померла, такая тоска заела, хоть в петлю лезь. Дочка хотела к себе забрать, сказала, будешь по дому помогать, а где ж здоровье взять, мне почти восемьдесят, мне самому уход нужен. Да и не любит она меня. Не поехал. Соседку прошу бельишко постирать, плачу ей за труды. Крыша протекает, а сын сказал, тазик подставь. Хорошо, Лиску купил.

– Лису?

– Кошку. С ней мне веселей. Эй, Лисонька, иди сюда! Вишь, схоронилась. После нынешнего побоища никак не отойдёт. С ней всегда так.

Джио снова ощутил пробежавшую по спине дрожь и, взглянув на окно, спросил с набитым ртом:

– А что это было?

– Генеральная уборка, вот как это называют наши местные злодеи. Кошки эти бродячие, в подземельях живут. Кроме них, там много разного народа водится – воры, бандиты, проходимцы всякие. Боятся они, что кошки их секреты подслушают и другим кошкам расскажут, а те – людям или муррам. Травят их газом, а они прямо бешеные делаются.

При всём трагизме ситуации, Джио едва сдержал улыбку, услышав про людские секреты, которые кошки пересказывают друг другу. Но хотя бы стало понятно, откуда что взялось в этот несчастливый вечер.

Из-за дивана выглянула пушистая рыжая кошка. Оглядев комнату, она на полусогнутых лапах быстро подбежала к старику и запрыгнула на колени. Он ласково погладил её, кошка расслабилась и замурлыкала.

Наевшийся до отвала Джио слегка осоловел и откинулся на спинку стула.

– Кто такие ваши прекрасные мурры, Пента?

– А кошки это, необычные. Семеро их. Раньше здесь были древние развалины, на них выстроили Дубъюк, мурров этих самых откуда-то привезли, ещё при Уго. А от Уго, считай, наша история пошла. С тех пор мы от кошек зависим. Мурры-то не умирают, им по четыре тыщи лет.

– Господи! – вырвалось у Джио, который не ожидал ничего подобного.

Старик усмехнулся.

– Ты вот что. Ночуй у меня. После побоища, бывает, какая-нибудь бешеная кошка затаится в закоулке и нападает на всё, что движется. У нас и в обычные дни по темноте редко кто отваживается ходить.

– Не стесню?

– Что ты! Места хватит. Я в спальне лягу, а ты здесь на диване.

– Спасибо, не откажусь, – поблагодарил Джио, и вспомнив разговор с агентами в Фесте, поинтересовался: – А где живут мурры?

– Во дворцах, конечно. Им там самое место. А главная хозяйка над ними – Айлин Монца. Она и в городе первая. Первая госпожа. Без её одобрения здесь, считай, жизнь не движется. Так вот, вслед за муррами прибыли чужестранцы, которые по-кошачьи понимали, телепаты, что ль, и стали у них тайны выведывать.

– У кошек? У них тоже есть секреты?

– А как же.

Джио морщился. Но уж лучше скоротать вечер за беседой, чем лечь спать засветло…

– Потомки тех телепатов в долине живут, зовутся нижними. Ну, а мы, стало быть, верхние, – продолжал Пента. – Ну, вот, наворовали нижние у кошек секретов, а верхним тоже кое-что перепало. И начали верхние ими пользоваться. В легендах говорится, страшные времена наступили. В людях ведь непременно что-то скотское просыпается, когда им власть дадена, редкий человек может себя в узде держать. Передел имущества начался. Это перво-наперво. Не воровство даже, а наглый грабёж. Сосед у соседа начал тянуть, свиньи, как птицы, через заборы летали, кастрюли со сковородками… горшки, подушки… и это самая малая беда. Даже говорить не хочется, – скривился Пента. – Много из-за кошек крови пролилось, а особенно – когда с ними воевать пробовали. Да, парень, в Дубъюке чего только не случалось. Когда-то давным-давно наш город две войны с кошками пережил, а если третья начнётся, говорят, уже ни людей, ни кошек не останется. Но, надеюсь, на моём веку такого не случится. А те секреты, что у кошек выманили, до сих пор сберегают, тайком, конечно, потому как по головке за это не погладят. А верхние ещё и презирают нижних, боятся их.

– Похоже, конфликт у вас между городскими и деревенскими.

– Вродь того. Больше по старой памяти, ещё с тех пор, как нижние умели с кошками разговаривать.

– А сами кошки кого любят?

– Они нижних на дух не переносят, считают их главным источником своих бед. Жили – не тужили, а тут приехали всякие и давай в их мозгах ковыряться.

Джио не поверил ни слову про кошачьи секреты, но задумался, прикидывая по привычке, нельзя ли и ему здесь чем-нибудь поживиться.

– Интересно, какие тайны могли хранить кошки? Я не совсем понял про летающих свиней.

– Интересно ему… – Пента словно угадал намерение гостя и смотрел с неодобрением. – Магия это. Волшебство здесь у нас.

– Ой!

– И не только у кошек. Заклинания на бумаге, в амулетах, в камнях.

– Ой… ой…

Старик не обращал внимания на эти стоны и продолжал довольно суровым тоном:

– Все заклинания разные. Какие-то из них на твои собственные мозги влияют, умения дают, в самом человеке что-то меняют. А какие на других действуют или на жизнь вокруг. Вот, пример тебе приведу. Жил когда-то в долине кузнец по имени Рейн. Дюже талантливый парень был этот Рейн, я тебе скажу. С помощью заклинаний смастерил он много необыкновенных вещиц. Коли ружьё, так от пули его не скроешься, а ляжешь спать на подушку Рейна – громом тебя не разбудишь. За ними раньше знаешь, как гонялись? Сейчас тоже ищут. Но поделки Рейна большая редкость, ни за какие деньги не купишь. А теперь предупреждение! Смотри, парень, станут тебе втюхивать что-нибудь из запрещённого, ну, ты поймёшь по намёкам, так ты уши-то не развешивай.

Джио вспомнился мальчишка со странным предложением.

– Эту вещь, например?

– Уже предлагали?! Беги от таких продавцов и не оглядывайся!

В голосе Пенты было столько убеждённости, что Джио, крайне чувствительный к интонациям, сразу насторожился.

– Серьёзно?

– Серьёзнее не бывает. Вот слушай. И верхние, и нижние недолго пользовались заклинаниями – Хранители объявились, навели порядок. Применил кто-то запрещённое заклинание – Хранитель тут как тут. А у него разговор короткий.

– Да?

Пента в ответ с мрачным видом чиркнул пальцем себе по горлу.

– И не возразишь, Хранители невидимы.

– Невидимы?

– Да ты глухой? Не видим их и не знаем, откуда приходят. Но без причины не карают.

Джио задумался.

– Неужели без всяких исключений? Если есть запрещённые заклинания, значит, есть и разрешённые?

Старик пожевал губами.

– Заклинания стареют, как люди. Иногда они не срабатывают, а иногда, я слышал, самое

простенькое, на сто раз проверенное вдруг выстрелит, как пушка. Большой талант нужен, чтоб их правильно выговорить. Напутал, и белиберда вышла. А бывает, такое случится… Страх и ужас. Помню, мне лет восемь было. Один парнишка, Пряжик его звали, нашёл у себя во дворе чёрный камушек с нацарапанными знаками. Стал он этим камушком играть. Бросил в стену дома и дырку в ней пробил. Тихо так, плавно камушек прошёл, будто и нет никакой стены. Он в курицу бросил – и курицу продырявило. Смешно ему стало. Не знаю, кой чёрт его дёрнул… детская глупость… только он камушек метнул и в соседа, что повадился к ним через забор дохлых крыс перекидывать. Опасный оказался камушек. А может, их там много было, если во дворе хорошенько копнуть… – Пента вздохнул. – Часа не прошло, как Хранители две улицы спалили, люди из домов повыскакивали в чём были. Много таких сожжённых или брошенных деревень – у Янтарных отмелей, за Ведьминым оврагом, на пойменных лугах… и ещё дальше, за Коротким лесом… Ещё бывают заклинания невидимые, их пуще глаза берегут и применяют нечасто. В основном, у богатых припрятаны. Семейные секреты. И они кровь чуют. Различают кровь хозяина. Нельзя больше одного в семье хранить.

Джио внезапно пробрало – совсем как при встрече с кошачьей стаей. Несколько мгновений они с Пентой молча смотрели друг другу в глаза.

– Невидимые заклинания? – прохрипел Джио. – Это что ещё такое?

Пента понизил голос.

– Хранители их не видят и не чувствуют. То ли они слишком древние, то ли особенные, не знаю.

Джио перевёл дух.

– Значит, так и запомним: невидимые – значит, безопасные.

– Э, не спеши. Совсем безопасных заклинаний не бывает… только глупый не боится… Я тебе о чём толкую? Не связывайся! У нас тут время от времени слух пускают, дескать, ушли Хранители, совсем ушли! Радуйтесь, теперь всё можно! Сразу появляются какие-то ловкачи, затевают бойкую торговлю из-под полы… заклинания, амулеты – налетай! Совсем нет у людей совести. А потом беда за бедой. Осенью тут тако-ое было… Сколько потом доверчивых покупателей поумирало… на одной нашей улице четверых схоронили… Я же тебе не просто так рассказываю, предупредить хочу.

– Благодарю, – пробормотал Джио.

– И ещё Хранители следят, чтоб люди не вредили муррам и их деткам – мурчам и мурчатам. Какому-нибудь дураку взбредёт в голову поизгаляться, глядь, а руки-то нет.

– Ничего себе!

– Моя тоже мурча, четырёхпалая. Её мамка с мурром гуляла. – Пента наклонился и чмокнул в макушку сидящую у него на коленях кошку. – Я её за большие деньги купил, все сбережения потратил.

– Красивая, – похвалил Джио.

Старик никак не мог остановиться.

– Но не дай бог у какой-нибудь мурчи язык развяжется – за ними Дикий кот присматривает. Если кто полез к мурче с расспросами, а она начала много болтать, то теперь уже ей конец…

– Много болтать? Хотите сказать, ваша кошка унаследовала секреты мурра? Каким образом? Через гены?

– Может, и так, я не проверял.

Джио озадаченно смотрел на кошку Пенты.

– Если я правильно понял, свои секреты она не выдаст, потому что боится… этого…

– Дикого кота.

– Да. А если вы у неё что-нибудь выведаете, то сильно рискуете, применяя заклинание.

– Точно.

– Тогда зачем она вам нужна? За такие деньги?

Старик даже расстроился.

– Как зачем? А любоваться?! А гладить?! Мурчи шестьдесят, восемьдесят лет живут… и даже дольше. Их по наследству можно передавать. И не каждый может себе позволить мурчу.

– Кажется, я начинаю понимать, – сказал Джио. – Статус и долгосрочный вклад.

– Понимай, как хочешь. Котята от мурчи дорогие. У Лиски в трёх помётах только один мурчонок уродился, с руками оторвали. На что я, по-твоему, живу? Не на пенсию же. А коли конец света при моей жизни наступит, она мне как пропуск в рай будет, замолвит словечко перед своими.

– Вон оно что…

Прихлёбывая остывший чай, Джио думал о том, что в жизни не слышал такой витиеватой, неправдоподобной чуши. Его понемногу отпустило. Это же сказки. И чего он разволновался?

– Если верите в рай, стало быть, и в бога? Какой тут у вас бог?

– У нас свобода. Кто на мурров молится, кто на Мать-кошку, кто на деньги. Молись, на кого хошь.

Ещё и Мать-кошка… Ну, да. У Джио больше не было сил интересоваться очередным чудом, и он слегка раздражённо констатировал:

– Мурры ваши, уж извините, на полноценных богов не тянут – опасные и бесполезные. Формально, у богов можно что-нибудь выпросить, а у этих? Храмы в городе есть? Святилища?

– Что за храмы?

– Здания, где поклоняются и молятся богам.

– А-а. Нет. Возле каждого дома, даже если кошка в нём не живёт, ставят плоский камень с углублением в виде чаши. Для молока. Это древний обычай. Кошки попьют, а что останется, в запас идёт. В трудные времена в этих чашах молоко само появляется, для голодающих. Сколько сейчас нальёшь, столько потом получишь.

– Хороша придумка!

Старик терпеливо ждал, когда Джио просмеётся.

– У вас тоже есть такой камень, Пента?

– В огороде. Мясо в чашу класть запрещено – демонов привлекает.

– Злые, наверное, демоны? – пошутил Джио.

– Злющие, – согласился старик. – С такими длинными хвостами, что свиваются в кольца. Застанешь их у молочной чаши, хвостом задушат. А в разных местах в городе стоят Кошачьи камни… Погоди-ка… шесть али семь… забыл… В день Всех кошек к ним ходим.

– С цветами?

– С пальцами. Прикоснёшься к камню, и кольнёт, как иголкой. Скоро праздник, ты тоже можешь отметиться.

Местечко в раю забронировать… Джио с трудом удавалось сохранять серьёзный вид.

– А какой он, тот рай, Пента?

– Хороший. А бог есть, я не сомневаюсь… – Пента поднял слезящиеся глаза к засиженному мухами потолку. – Меня-то он сейчас точно видит – ко мне девчонки стали ходить. Как тебе мои цветы?

Гирлянда! Джио совсем забыл о ней, а ведь этот запущенный дом со старой мебелью и паутиной по углам насквозь пропитался их тонким ароматом.

– Откуда у вас такая красота?

– От них, – сказал старик, раздуваясь от гордости. – Их у нас цветочными девушками зовут. Они не каждому помогают. Сначала проводят экзамен. Повесили мне гирлянду на ворота, день прошёл, два… сколько уже? – Подсчитывая, Пента пошевелил губами. – Третья неделя, а цветы не вянут! Я тебе признаюсь, людей раньше не слишком жаловал, жена часто говорила, что я злой, за глаза всех тварями обзываю. А я думал – с чего мне их любить? Каждый норовит кусок получше урвать, все друг другу завидуют, только отвернись – тут же карманы обчистят. – Джио смотрел на старика немигающим взглядом. – А как один остался, мне из-за моего дурного характера тяжко пришлось. Никто в гости не зовёт, друзей нет, родные знаться не хотят. Хоть волком вой. Только Лиска моя меня любит. А тут цветы. Висят и пахнут. Поставлю возле них табуреточку и сижу весь день, любуюсь, надышаться не могу. Люди ко мне подходят, здороваются, спрашивают, что, мол, за чудесный запах такой? Разговоришься, и как-то легче. Думал, всё во мне давно заскорузло, ан нет, сердце, как кусок масла, стало таять. И началось… – Пента махнул рукой, по его морщинистым щекам побежали слёзы. – Покой потерял. Стал вспоминать всех, кого обижал в жизни. Жену-покойницу, Кошу мою, вспомнил… как она в огороде копошилась с помидорами, дурёха, как улыбалась, если я не сильно пьяный приходил… и как дети у нас родились, смешные, хорошие… Потом припомнил дружка своего из детства, был у меня один, погиб рано… Э, да я тебе о нём рассказывал, о Пряжике… И так мне его жалко стало… И жену жалко, и детей, и всех остальных… И ещё горько и стыдно. Сижу под гирляндой и плачу, а если кто спросит, что, мол, за беда у тебя, почему ты так горюешь, – начинаю, как дурак, рассказывать. И уйти с улицы нету сил, в пустом доме-то ещё тоскливее. Соседи сказали, мы не знали, дед, что у тебя есть сердце. Девоньки мои цветочные каждый день меня навещают. Говорят, хорошо это, дедушка, что плачешь, значит, не совсем пропащий. Плачь, мол, плачь, смой слезами раскаяния накопившуюся в душе грязь. О как! Не только душу – двор мой начали расчищать. А в выходной перед домом танцевали. Такой концерт для меня закатили – с соседних улиц публика набежала. Имена у них красивые: Колокольчик, Лантана, Белая Лилия, Киссаэнда… А моя – Пыльная Роза. Она ко мне прикреплена. Сегодня сказала: мы тебе на зубы зарабатываем, дедушка. Да зачем мне зубы, говорю, милая ты моя? Мне уж помирать скоро… Скоро, не скоро, отвечает, а человеком себя почувствуешь. Думаешь, я тебя раньше спас бы? Сидел бы дома, как гриб в земле, и плевать, что ты под окнами погибаешь. А теперь я не такой. Потому что чудо со мной произошло, истинное чудо, по-другому не скажешь. Они даже имя мне дали новое. Был я Растютюем, а стал Пентой. А что оно значит, не говорят. Но я не жду от них ничего плохого, ношу его с радостью.

Они поговорили ещё немного. Джио спросил, как звонить по деревяшке.

– Да зачем тебе? Ты у нас не задержишься.

– А вдруг?

– Ну, тогда запоминай. Связь по деревяшке – для важных и тайных звонков. Сперва регистрация в полицейском отделении. Потом вырежешь из дерева плашку и бросишь в контейнер на минутку, там же, в отделении. Можно купить готовую, но деру-у-ут… Лучше вырежи. За год управишься. Ну, и всё. Долго по деревяшке не болтай – вдруг загорится? Хлопот не оберёшься… – Старик подумал и счёл нужным пояснить: – За это и убить могут. За поджог.

– Ясно, – сказал Джио.

2

Спать он улёгся на разложенном диване, прямо в одежде, отказавшись от засаленного стёганого одеяла без пододеяльника, которое предложил Пента, – уж больно было грязно.

– У меня в спальне обогреватель, но дело к лету, уже не включаю, экономлю, а то не расплачусь. Как же ты без одеяла?

– Ничего, обойдусь.

Старик ушёл и унёс одеяло с собой. Уставший Джио сразу провалился в глубокий сон.

Проснулся он оттого, что страшно замёрз. Нос стал холодным, руки и ноги окоченели. К

лету…

Джио на цыпочках прокрался в прихожую, нашарил на вешалке, прикрытой от пыли куском ткани, овчинный полушубок. Блаженное тепло разлилось по телу, когда он съёжился под полушубком на диване. Ноги затекали, но вскоре Джио настолько согрелся, что смог их вытянуть.

Пришла кошка, легла к нему под бок и заурчала, включила внутренний моторчик. Шла бы

ты отсюда, боясь прикоснуться к ней, подумал Джио. Пожизненный срок за попытку украсть кошку или котёнка – нет, они серьёзно? Что тогда за кражу? Сон не шёл. Помимо воли, мысли Джио крутились вокруг сегодняшних событий.

Странно, что Пента верит во всякие чудеса. Сам Джио верил только в то, что можно увидеть собственными глазами, а ещё лучше – пощупать, потому что глаза могут обманывать. Сам он, например, за всю свою жизнь ни разу не видел воочию ни одного чуда. Хотя… Поднапрягшись, он кое-что вспомнил. Детство кончилось, и ему стали сниться голые женщины. Однажды днём, в самый разгар его мечтаний, соседка зашла за солью, развесёлая девица намного старше и навеселе, и совратила его. Вот это было настоящее чудо – чудо визит соседки. Правда, потом такие чудеса стали происходить довольно часто и утратили свой волшебный флёр. Но старик Пента, нагородивший до небес всякой чепухи о муррах, хранителях и диком коте, рассказывал о чудесах иного сорта. Его истории слишком похожи на волшебные сказки о бессмертных кошках, которые находятся под защитой неведомых сил и к которым ходят на поклон люди. Их вполне могла бы читать маленькому Джио мать, будь она с ним поласковее…

Усталость брала своё, Джио задремал, но кошка мяукнула, словно привлекая его внимание, и он вдруг подумал, что у него есть возможность прямо сейчас развеять фантазии старика и убедиться, что все в этом городишке всего-навсего помешались на любви к кошкам и никаких чудес здесь нет. В груди сразу заныло – сомнение трезвонило в звоночек.

– Ничего не случится. Мы всё сделаем как надо и разбогатеем, – сквозь дрёму прозвучал в голове его собственный голос.

– Ага, разбогатеем… Легко и быстро, – донёсся из глубин памяти недоверчивый голос Томми. – Я знаю, Джио, ты хитрый жук, мотаешься по свету, проворачиваешь разные делишки, но космос – это другой масштаб. Страховщики зверствуют. В их компаниях не дураки сидят, а натасканные спецы, умники, у каждого голова размером с ведро. А если мы попадёмся? Я не хочу в тюрьму со своим больным желудком. Вообще не хочу! Нам обязательно соваться в этот треклятый космос? Я даже в детстве не мечтал стать астронавтом…

– Ты-то чего боишься? Тебе всего лишь нужно добыть маленький кусочек, крошечный, как ноготь у младенца. Кто завёл разговор? Ты! И кто ты после этого?

– Лучше б я молчал…

– «Есть такой хитрый сплав, режет всё, кроме камней, вот бы им чего-нибудь перерезать…» Я нашёл, что перерезать, а твоя задача – принести его мне и молчать. Молчать, как рыба.

– Я читал, Джио, рыбы тоже разговаривают… пищат, что ли… только мы не слышим…

– Значит, молчать, как дохлая рыба! Я сам всё сделаю – пронесу с собой твой чудесный сплав и перережу страховочный трос.

– Пальцы ты себе перережешь, а не трос. А разгерметизация скафандра – мгновенная смерть…

– А ты сплав заправишь в камешек, как обещал, вот я и не порежусь.

– А вдруг сплав лопнет? Там же адский холод!

– Тогда просто полюбуюсь с орбиты нашим родным Огастином.

– Очень смешно. Я тебе не для этого отдаю все свои сбережения.

– Не бойсь, всё получится. Я тоже рискую финансами.

– Только это меня и успокаивает. Ты знаешь, что в открытом космосе даже простое сжатие перчатки требует сверхусилия?

– Мне не понадобится её сжимать, я приклею к ней сплав специальной липкой лентой с ограниченным сроком действия. Она отвалится через полчаса.

– А камеры?

– Улучу момент, когда меня не будет видно. Поверь мне, Томми, я смогу провернуть это

дельце. Заплатят! Куда они денутся? Метеорит перебил трос, и турист едва не погиб в открытом космосе…

– На тебе будет медицинский браслет, ты будешь волноваться, и они сразу заметят, что участился пульс. Сначала повысилось давление, а потом метеорит перебил трос?

– Да у меня уже сейчас бешеный пульс от одной только мысли, что я там окажусь! У остальных, думаешь, не так? За этим они туда и лезут – за адреналином, лекарством от скуки. Хватит ныть, Томми, расслабься. Говорю тебе, кое-кому придётся раскошелиться. Только представь, сколько мне отвалят по страховке. А за интервью? А потом ещё книгу напишем!

– Ага, в тюрьме! О том, что нельзя считать себя умнее страховой компании. Они нас уроют, Джио!

Томми… Столько лет прошло, с чего вдруг он вспомнил о Томми? Это всё водила, Кот Рыжий – где был да что видел… Разбередил.

– Да нет же, кретин, – возразил внутренний голос, – не из-за водителя твои мысли о Томми. Здесь опасно. Послушай, ты помнишь, где Томми? Или совсем ничего не соображаешь?

После того случая Джио больше никогда не работал в паре. Томми всего лишь нужно было ждать и держать рот на замке. Но страховая компания запугивала его, при этом обещала деньги и защиту, и он польстился, наплевав на их дружбу. Поверил тем, кому нельзя верить. Воспоминания о Томми были связаны не только с грустью, они вызывали злость.

– Отстань! Он сам виноват, твой Томми! Да ещё и меня за собой потянул… А сейчас я один, и меня никто не подведёт. Больше ни одной ошибки. Старик ослаб умом, заговаривается. Я, пока его слушал, сам чуть не рехнулся.

Но внутренний голос не замолкал:

– А агенты в Фесте? Помнишь, они задержали поезд только ради того, чтобы поговорить с тобой о кошках? О кошках Дубъюка, теперь это совершенно ясно. А предостережения кошачьей полиции? Нет-нет, не стоит так рисковать.

Но Джио подвёл под сомнениями жирную черту:

– Вот я и проверю. Разоблачу деда и крепко засну.

– Томми кормит червей! Он умер в тюрьме, в соседнем блоке! – заорал упрямый собеседник.

– Мне жаль, – не мог не признать Джио. – Но я-то до сих пор жив. Как думаешь, почему? Я редко ошибаюсь.

– Впереди много печальных лет, – успел прохрипеть задавленный внутренний голос, но Джио сдержал пробежавшую по телу лёгкую дрожь.

Он приподнялся на локте, взглянул на открытую дверь спальни, откуда доносился тихий храп, высвободил из-под полушубка руку и осторожно погладил кошку.

– Да ты красавица, – почти беззвучно сказал он. – Не кошка, а куколка.

Кошка села и выпрямила спинку. Её глаза сияли – казалось, что в щель между занавесками в тёмную комнату влетели вместе с лунным светом два больших светлячка; кончик пушистого хвоста лениво бил Джио по руке. Он снова погладил её и лукаво прошептал:

– Ни у кого не видел такой красивой рыжей шёрстки… Вы, кошки, прелестные создания, и вовсе не безмозглые, как считают некоторые. Может, расскажешь мне какой-нибудь секрет? Самый маленький? Наверняка лисичка припасла для друзей пару интересных историй…

Кошка потянулась, изогнувшись дугой. Ей нравилось, что Джио продолжает её ласкать и уговаривать, и она так громко замурлыкала, что у него от испуга сразу пересохло во рту.

– Тише, ты! – прошептал он.

К его удивлению, в громоподобном мурлыканье кошки улавливался определённый ритм.

Джио неудержимо потянуло в сон, веки смежились, и вдруг перед его внутренним взором замелькали, как зарницы на грозовом горизонте, многочисленные огненные знаки.

– Что тут происходит?! – раздался пронзительный возглас.

Джио подпрыгнул и открыл глаза. В дверях спальни стоял Пента, в пижаме, с всклокоченными волосами, и растерянно смотрел, как его кошка вдохновенно мурлычет, адресуясь к ночёвщику. Он дважды позвал её, но она дважды не обратила на него внимания.

– Хватит, балаболка! – жалобно вскричал старик, поняв наконец, что дело плохо, и засеменил к дивану. – Остановись, глупая ты курица!

Длинные вереницы полыхающих знаков текли теперь по стенам и потолку, сплетаясь в узоры, и вызывали у Джио мучительную тошноту и головокружение. Боль в глазах была невыносимой, казалось, они вот-вот вылезут из орбит и полопаются.

– Помогите, – тяжело дыша, просипел Джио. – Я умираю…

– Ах, ты, подлец! Я тебя… – Старик одной рукой вцепился в плечо Джио и принялся его трясти, а другой замахнулся на очнувшуюся кошку.

Простенок рядом с диваном озарился ослепительным светом. Оттуда бесшумно и плавно высунулось по пояс громадное существо с гладкой, песочного цвета шкурой, очень похожее на львицу, только намного крупнее. Тумбочка, на которую наступили передние лапищи, с треском развалилась на части, и Джио охватил первобытный ужас, когда он увидел возле своего лица розовую пасть с огромными клыками и янтарно-жёлтые глаза, сиявшие так беспощадно, словно они вобрали в себя всю жестокость этого мира. Горячее дыхание зверя опалило Джио, как внезапно подувший ветер пустыни.

Кошка завизжала, шерсть у неё на загривке встала дыбом, а от короткого рыка существа в доме зазвенели стёкла. Подцепив кошку тяжёлой лапой, тот, кого называли Диким котом, ушёл обратно в стену. Раздался шлепок – для кошки стена оказалась неодолимым препятствием. Чудовищной величины когти прошли сквозь любимицу Пенты, разорвав её в клочья и размазав по стене. Брызнувшая во все стороны кровь залила Джио лицо и грудь.

Пента издал горестный вопль, сотрясший дом, и без чувств рухнул на пол, а Джио откинулся на спинку дивана и сидел в оцепенении, наблюдая, как огненные знаки и сияние постепенно бледнеют и исчезают. Вместе с наступившей темнотой на него напал ещё больший страх. Очнулся он от настойчивого стука в дверь и возбуждённых голосов:

– Пента, ты живой?!

– Что у тебя случилось? Открой дверь!

Старик на полу пошевелился и застонал. Трясясь от страха, Джио слез с дивана, кое-как обулся, натянул полушубок, на ватных ногах поплёлся к окну. Когда он вылез наружу, холодный ночной воздух немного отрезвил его, но мучительный страх не проходил. Джио выбрался из палисадника и, спотыкаясь, побежал вниз по пустынной улице, и ему всё время казалось, что старик бежит следом, оглашая криками спящие предместья.

Только когда ноги стали подкашиваться, а лёгкие готовы были разорваться в груди, Джио забился в тёмную подворотню, чтобы отдышаться, и как раз вовремя – трое возбуждённых мужчин прошли совсем рядом. Разговаривали они вполголоса и обильно сдабривали свою речь площадной бранью и угрозами. Джио помимо воли слышал каждое их слово про заезжего мерзавца, который никуда не денется, потому что завтра в Дубъюке каждый узнает, что он сгубил мурчу, и никто не захочет его укрывать…

Скорчившись, Джио сидел в подворотне, пока не начало светать. Он не помнил, как оказался на дороге, ведущей в долину. В свете нарождающегося дня она казалась единственным путём к спасению. Непонятно, откуда взялись силы после пережитого, но Джио бросился бежать по дороге вниз, неизвестно куда, лишь бы подальше от города.

Глава 3. Спящая крепость

1

Снова весна, уже шестидесятая… Годы мелькают, как каменные дома за окном

автомобиля, несущегося по сложному лабиринту узких, тесных улочек.

– Как ваша жена, Гордон? – спросила Айлин.

– Спасибо, госпожа Айлин, ей лучше, – ответил водитель. – Цвета любит составлять букеты и не может не совать в них нос. Говорит, цветочные ароматы – самое прекрасное из всех творений природы. А потом чихи, слёзы и одышка. Благодарим вас за заботу. От всего сердца.

– Это заслуга доктора.

Единственная хорошая новость за день. Да ещё эта быстрая езда, которая немного расслабляла…

Айлин не могла избавиться от ощущения, что всё летит в пропасть. На прошлой неделе полиция с ног сбилась, безуспешно разыскивая второго пропавшего ребёнка, а вчера новое ужасное преступление. Сколько бы она ни говорила себе, что не всесильна, иногда, после подобных происшествий, очень трудно собраться и заняться делами. Невозможно забыть всеобщую неловкость, лица прячущих глаза копов, когда ей доложили, что во время вчерашней операции были собраны – она не могла в это поверить – сто семь убитых кошек… Шестеро из них оказались мурчами. Они носили в себе гены мурров и погибли, и как это, вообще, назвать? А остальные, ни в чём не повинные создания? Их-то за что? Второе побоище за полгода! Катастрофа…

– Я приму меры, – сказала она скорбно. – Не сомневайтесь.

Все охотно поддержали её игру, закивали, кое-кто даже ободряюще улыбнулся. Потом сообщили о приезжем, из-за которого в предместье погибла ещё одна бедняжка. Айлин велела найти его и – ретировалась, чтобы не довести себя до прилюдной истерики.

По дороге домой она не могла не думать о Ричарде. Пока ей не стукнуло в голову начать строительство стены вокруг Дубъюка, брат охотнее помогал ей, как-то договаривался с подземщиками, и потравы случались гораздо реже, раз в три-четыре года. Но потом он вернулся после долгой отлучки и его чуть удар не хватил, когда он увидел на въезде в город некое сооружение, похожее на острый клык, – приглашённые строители только-только приступили к работе.

– Ты хотя бы знаешь, кто они такие, Айлин? – спросил Ричард, ввалившись в её кабинет и задыхаясь, как тяжелобольной. – Их зовут Шутниками, по доброй воле и при ясном уме их никто не зовёт… Где договор? Ты видела, что подписываешь?!

Договор, конечно, где-то лежал, но с момента его заключения сменился секретарь, а Кристофер – милый Кристофер – был непревзойдённым мастером всё усложнять и запутывать в канцелярии Айлин. Она вспомнила лишь, что договор был составлен в виде странных виршей, а заверяли его около двух сотен отпечатков большого пальца. Сейчас она понимала, что подписать такое могла только в состоянии стресса, в котором тогда находилась. Её запущенная пневмония и усиливавшееся бунтарство Фанни, её единственной внучки, направленное против мурров, наверное, могли бы послужить оправданием, но всё сказало лицо брата: она совершила нечто ужасное.

На следующий день к ней в офис заявились двое молодых людей. Они были обуты в мягкие замшевые сапоги и ходили неслышно, как кошки. Кожа их сияла, русые волосы, густые и волнистые, были связаны в хвосты на затылке, бороды заплетены в затейливую косичку. Облачение было простым: холщовые штаны и жилетки, открывающие мускулистые руки, никаких побрякушек, цепочек или украшений. Айлин впервые видела так близко Слуг стихий, что высвобождали, о Мать-кошка, энергию земли и воды и намеревались построить из этого материала Стену. Вот что её привлекло! Никакого шума, ям, бетона и металлических конструкций – кто бы не соблазнился?

– Чистых дорог, великая госпожа! – поприветствовал её один из Слуг, тот, что был пониже ростом. В прозрачной глубине его светло-зелёных глаз отражался весь кабинет.

– Не стоит называть меня великой.

– Согласен. – Он заметил, что его спутник нахмурился, и поспешил исправить ошибку: -

По Закону Теней, мы не смеем не признать тебя великой. Ты Хозяйка Прекрасных, и тень их величия накрывает тебя.

– А Прекрасные…

Зеленоглазый кивнул.

– В тени Вселенной. Как ты помнишь, великая госпожа, условия контракта позволяют нам прервать работу при наступлении противоречий. Вчера небесные светила сошлись в благополучной точке и открыли, что в этом городе, бросая на него зловещую тень, живёт один из миске, существо ненавистного нам древнего рода, проклятого нашими богами и нами презираемого. Великая благоразумная госпожа! Первое противоречие между нами может быть разрешено, если ты позволишь нам убить его посредством удушения и после окончания работ увезти с собой его высушенный труп.

Айлин поперхнулась.

– Как его имя?

– Мы отказываемся именовать эту тварь – не именуй и ты.

– Скажите, кто он!

Зеленоглазый был твёрд, но всё так же учтив.

– Мы хотели бы развеять твоё очевидное невежество, но боги не дают нам позволения. Так ты согласна, великая нерешительная госпожа?

– Со… согласна ли я удушить человека?

– Не человека. Тварь.

– Тварь! – как эхо, сказал второй, бывший в этой паре за главного.

Айлин прокляла час, когда на глаза ей попался рекламный листок от столь дикого сообщества.

– Я не согласна в любом случае, человек он или… кто… Задушить… Как только такое может прийти в голову?

Они переглянулись, внешне спокойные и сдержанные.

– Хорошо, мы готовы применить яд, великая мягкотелая госпожа, – с большой неохотой сказал зеленоглазый. – Но требуем, чтобы агония длилась не меньше двадцати шести минут.

Айлин встала из-за стола, её пошатывало.

– Вы меня не так поняли, господа… Ваше требование противоречит основам цивилизованного общества… Нельзя лишить человека свободы, а тем более, жизни, без решения суда…

Второй усмехнулся, зеленоглазый усмехнулся следом. Она теряла их уважение.

– Хранители так не считают, и ты им потворствуешь, великая лукавая госпожа. В городе постоянно происходят убийства. Убивают любого, кто затронет интересы Хранителей, не щадят ни кошек, ни стариков, ни женщин, ни детей.

Они вынудили её защищаться:

– А вы спорите со своими богами?

– Боги не потерпят возражений и покарают нас, великая глупая госпожа, – покачал головой зеленоглазый.

– Нас тоже, – прошептала Айлин.

Они тут же ушли.

– Ходи по грязи, – на прощание вежливо сказал ей второй.

…К её большому облегчению, Слуги стихий, или Шутники, ночью свернули лагерь и уплыли на плотах по Алофе – тем же путём, что пришли, по глубокой быстрой воде. Убрались, забрав с собой немало местных парней и девушек, соблазнённых вольной жизнью, и оставив после себя уходящий к небу уродливый зуб, чёрный снаружи и прозрачный, невидимый, если смотреть на него из города. После их отъезда земля вокруг него на много шагов спеклась и почернела. По требованию Ричарда, больше его не трогали, только фотографировали раз в месяц, чтобы следить, нет ли изменений в странной конструкции. Кто был тот таинственный миске, Айлин так и не узнала, да и не

стремилась узнать.

Отношения с братом пришлось восстанавливать долго и мучительно; Айлин ужом изворачивалась, чтобы вернуть его доверие, но некоторые прорехи не удалось залатать до сих пор. Вот и потравы участились, а Ричард с холодным спокойствием игнорировал её мольбы о помощи. Иногда раздражение против него достигало пика и она говорила себе, что он не Монца, а Горн, всего лишь брат по отцу, одинокий, пожилой владелец книжного магазинчика в предместье, и стыдилась этих мыслей. Она любила его и будет любить несмотря ни на что. Глупо себя обманывать: вина лежала на ней, это она ошиблась со стеной, так что придётся терпеть и пытаться минимизировать потери…

Ричард в привычной для него манере часто исчезал без предупреждения. У них ещё случались стычки, в основном, из-за её характера – она позволяла себе покрикивать на него, перебивать, даже капризничала, при этом прекрасно сознавая, что испытывает его нечеловеческое терпение. Перезванивались они изредка – чтобы вежливо поинтересоваться здоровьем друг друга. Что ж, теперь придётся снова сесть на телефон и попробовать залучить его к себе для разговора. Других механизмов воздействия на подземщиков у неё нет.

Автомобиль промчался по главной площади мимо магистрата, свернул в боковой проезд и через кованые ворота въехал во двор большой усадьбы. В глубине огромного парка с куртинками розовых кустов на газонах виднелась величественная белая крепость с башнями. Деревья облачались в нежно-зелёный наряд, пахло весной, свежестью, первыми распустившимися цветами.

Айлин поднялась на крыльцо, охраняемое каменными львицами, прошла через внутренний дворик мимо вазонов с цветами, мимо древних скульптур: семеро полуобнажённых девушек, и рядом с каждой из них кошка. В солнечные дни дворик пронизывали потоки льющегося света, сейчас же всё затянула предвечерняя серая дымка, навевавшая тоску.

– Фанни дома, Хейго? – спросила она охранника, сидевшего в вестибюле за столом с монитором.

– Да, госпожа Монца, – сказал тот, вставая.

Высокий, мускулистый Хейго обладал недюжинной силой и всё схватывал на лету. Айлин нашла его через кадровое агентство и ему одному из четырёх охранников, работающих непосредственно в доме, разрешила носить оружие, поскольку он вызывал у неё абсолютное доверие. Если его смена не выпадала на ночь, за ним нередко, с восторгом поглядывая на кобуру, ходил как хвостик Гонзарик, семилетний племянник садовника.

– Если нетрудно, попросите её заглянуть в гостиную.

– Хорошо, госпожа Монца.

Айлин любила свою просторную гостиную с её высокими окнами и светлыми портьерами. В зеркальной поверхности паркета отражались канделябры и парадные портреты в золочёных рамах, изображавшие предков Монца. Прошлой зимой Айлин решила проредить коллекцию, оставив изображения лишь самых значимых для рода и дорогих лично ей людей, а также осветлить потемневшие лики. Теперь, по мере реставрации, стена заполнялась.

На днях случился скандал, когда Фанни увидела портрет Стефании Пумы Монца, исполненный в классическом стиле. Пышное платье с отделкой из тонкого кружева, затейливая прическа, изящно сложенные ручки необыкновенной белизны – всё привело её в ярость. Портрет исчез со стены в неизвестном направлении, но сегодня, после долгих и измотавших Айлин переговоров с Фанни, должен был вернуться и действительно висел на прежнем месте, Айлин быстро нашла его. Вместе с пририсованными чёрными усиками.

Стянув перчатки и белую меховую накидку с драгоценной брошью вместо застёжки, она села в кресло.

На стене напротив, на почётном месте – портрет Сантэ, пушистой серой кошки, главенствующей над остальными муррами. Лёгкая, зеленоглазая, с кисточками на ушах, Сантэ была прелестна. Рядом супруг Сантэ, Господин Миш, в лохматой коричневой шубе, почти чёрной на боках, тяжеленный, вальяжный, вечно сонный и сытый. Чуть ниже и согласно рангу портреты остальных: Мягкая Кошка Югаев, коротколапая, круглая, как колобок, обыкновенного бурого цвета; Нежная Миу из дома Бастет, мраморная, с вытянутым гибким телом, изысканная и утончённая, как её нынешняя хозяйка; Рыжая Кучка из рода Дрём-Лисов, пресекавшая любую попытку её расчесать и из-за свалявшейся шерсти похожая на видавшую виды диванную подушку, и, наконец, лохматый Сердитый Ван из семейства Ванов, помельче, чем Господин Миш, и с нежно-бежевым окрасом, что смотрелся вычурно и придавал коту отнюдь не мужественный вид. Вану приходилось с этим жить и, по слухам, кочевавшим из века в век, именно потому на его плоской морде навсегда застыло выражение крайнего недовольства.

Детки мои, радость моя, подумала Айлин и лишь скользнула взглядом по последнему «портрету» – чёрному полю в строгой золотой раме. Что-то привлекло её внимание. Присмотревшись, она ахнула и поспешила к портрету. Так и есть – краска, вспучиваясь, хлопьями осыпалась с полотна.

– Безобразие! – прошептала Айлин. – Как же так? На прошлой неделе…в три слоя…

Она быстренько достала из-за рамы баллончик с чёрной краской и довольно нервно распылила её, густо закрасив жёлтые глаза, с ненавистью глядящие на неё из мрака.

Возвращаясь к креслу, Айлин прошла мимо изображения молодой женщины, затянутой в чёрный бархат, с талией, которую можно перехватить двумя пальцами. Красота её тонкая и нежная: красиво очерченные губы, каштановые волосы, приглаженные до зеркального блеска, и огромные глаза, такие тёмные, такие сияющие. Это она сама в былые дни, двадцатилетняя невеста, восходящая оперная звезда. Кажется, только вчера были цветы, поклонники, будущность и он, неотразимый, как бог, влюблённый, пылкий… И что потом? Плюс сорок, минус красота, здоровье, покой. Старость – никакая это не жизнь.

Усевшись, Айлин с кривой улыбкой взглянула на портрет мужа, отставного военного, шальным ветром занесённого в их края. У него горящий взгляд из-под длинных чёрных кудрей и плотно сжатые губы. Ни одна женщина не могла перед ним устоять, когда он был захвачен страстью, – что же говорить о ней самой? Юная и малоопытная в любовных сражениях Айлин сдалась без боя. Он требовал, и она оставила сцену, а через неделю после свадьбы объявил ей, что свобода есть высшее благо для мужчины и ему жаль, что он не понял этого раньше. И что ей теперь вспоминать, его измены с прислугой? Дикие кутежи? Грубость и пренебрежение? Когда через много лет одна из служанок вбежала в спальню с криком, что господин Буй сломал шею, неудачно скатившись с лестницы, Айлин у туалетного столика примеряла серьги. Ничто не дрогнуло в её лице, она переспросила: «Сломал шею, только сейчас?» Служанка, девушка простая, подтвердила, глотая слёзы: да, только что, прямо на её глазах… Она оказалась беременна от скатившегося господина Анчи Буя. Какой сюрприз.

По двойному портрету – единственной дочери Катрисс и зятя – Айлин лишь скользнула взглядом. Слишком больно. Зять напал на Сантэ, и его убил Хранитель, после этого дочь ушла из дома, оставив Фанни на её попечение.

– Бабушка, ты хотела меня видеть? – раздался звонкий голос. Фанни вошла в гостиную.

– Здравствуй, милая, – сдержанно поздоровалась Айлин, оглядев внучку, довольно высокую для своих четырнадцати лет, тонконогую, в чёрных обтягивающих брюках и короткой белой курточке. Слегка вьющиеся чёрные волосы накрывали её плечи. – Как школа?

– Стоит на месте, – с вызовом ответила Фанни, плюхаясь на стул напротив Айлин.

– Это радует. Поговорим о твоём портрете. Считаешь, усы тебе идут?

– Э-э… – растерялась Фанни.

– В принципе, я не возражаю, вот только немного жидковаты, кажется. Попрошу

художника сделать их пышнее. А может, как у Сантэ? – Айлин жестом указала на портрет главной мурры. – Одно время Дубъюк был помешан на кошачьих усах, все модницы их

наклеивали.

– Бабушка, это не смешно!

– Хотя бы выйдет оригинально.

Фанни задохнулась от возмущения, но не успела ничего сказать, Айлин её опередила:

– Давай так, дорогая. Усы сотрём, а портрет останется на месте. И мы закроем тему живописи.

– Нельзя меня переодеть в брюки?

– Извини, это парадный портрет.

– Ладно, – помолчав, буркнула Фанни. – Что ещё?

– Ты знаешь.

– Уже доложили? Бомбаст? Вечно шпионит!

– У меня просто… нет слов, – срывающимся голосом произнесла Айлин. – Как ты могла пнуть мурру? Мне в тысячный раз повторить, что это смертельно опасно? Для тебя это новость?

– Она сама напросилась! Больше не будет ко мне лезть.

– Могла бы её приласкать! Хотя бы иногда.

– Ни за что!

– Любой ребёнок в Дубъюке знает, что нельзя причинять кошкам боль. Даже непоседа Гонзарик с муррами сдержан и ласков.

– Просто он любит кошек, а я их ненавижу! Так и знала, что ты устроишь скандал из-за какой-то пнутой мурры…

Айлин смотрела на внучку расширенными от ужаса глазами.

– Ты понимаешь, что говоришь?

– Да не пинала я её, бабушка! Бомбаст, как всегда, преувеличивает. Ну, отодвинула легонько ногой…

– Видимо, одна нога у тебя лишняя, – скорбным голосом сказала Айлин. – Если бы не великодушие Сантэ, не призвавшей Хранителя… Скажи, ты в самом деле такая бессердечная или просто притворяешься? Не понимаешь, что ей было больно?

Фанни опустила глаза.

– Случайно, наверное, по сухожилию попала… прости, бабушка…

– Ты ей скажи, перед ней извинись!

– Да?! Чтобы она потом опять ко мне полезла?

– Фанни, прошу тебя, остановись, пока не случилось беды… Взываю к твоему разуму…

Айлин говорила громко и взволнованно, но семена её красноречия падали в бесплодную землю: Фанни замкнулась и демонстративно глядела мимо, наматывая на палец волнистую чёрную прядь. Вся в мать, такая же упрямая, расстроилась Айлин, и криком тут не поможешь…

– Знаешь, я не устаю им удивляться, – сказала она тихо.

В глазах Фанни мелькнул интерес.

– Кому?

– Мы живём рядом с удивительными созданиями. Проходят тысячи лет, рушатся города, цивилизации, а мурры всё ещё здесь, с нами. Только подумай, видеть их – всё равно что смотреть на солнце или на луну. Неужели тебе не хочется узнать их поближе?

– Дорогая бабушка, – иронично сказала Фанни, – всё, что мне нужно знать о кошках, я узнала давным-давно.

– Ты ошибаешься.

– Я прочла почти все книги в нашей библиотеке. И я сыта по горло личным общением с этими…

– Осторожнее, дорогая, – быстро вставила Айлин.

– …муррами. Утром я забежала на кухню, чтобы быстренько перекусить, а твой кот задрал

хвост и снова обрызгал мою школьную сумку, прямо у меня на глазах! Так что пусть он тоже держится от меня подальше! – Фанни кипела от негодования.

– Во-первых, не надо угроз. Во-вторых, Господин Миш не мой кот, а общественное достояние. И, наконец, к зову природы стоит относиться с пониманием.

– С пониманием? Он меня преследует, за что-то мстит! Мне весь день казалось… – Фанни поочерёдно понюхала обе ладони, осторожно втягивая воздух, – что от меня несёт на всю школу!

– Согласна, это неприятно… Я тебе сочувствую.

– Правда сочувствуешь? Искренне?

– Та-ак, – протянула Айлин. – Что ты ещё натворила?

– Ничего… Просто выбросила сумку в мусорное ведро.

– Третья сумка за месяц? Фанни! Но у нас же есть специальные средства… можно было замыть…

– Думай, что хочешь, – довольно враждебно сказала Фанни, – но я всё равно отсюда уеду. Я не собираюсь тратить свою жизнь на то, чтобы оберегать твоих выдающихся кошек. Она у меня не такая длинная, как у них.

Айлин досчитала про себя до пяти и твёрдым голосом сказала:

– Фанни, ты у меня одна. И, пока не нашлись другие претенденты, остаёшься официальной наследницей дома Монца.

– Да хоть бы уже кто-нибудь нашёлся! Когда-нибудь…

– Быть Хозяйкой мурров – это честь, а не только огромная ответственность, – будто не слыша, продолжала Айлин.

– По школе кто-то разбросал листовки с карикатурами от Детей свободы, и, как всегда, бабушка, ты там главное действующее лицо. Я должна мечтать о такой чести?

У Айлин вспыхнуло лицо.

– Продажные болтуны! Они понятия не имеют, как сложно управлять этим городом…

– Дай мне, пожалуйста, денег, – перебила Фанни, – я куплю новую сумку.

– Я в сотый раз прошу тебя не нарушать законы, и гражданские, и те, что связаны с табуированными вещами: с муррами и тайными знаниями. Иначе каждый решит…

– …что я сошла с ума, раз пришла на занятия с бумажным пакетом из булочной!

– … решит, что теперь ему всё дозволено.

– Стина, конечно же, сразу предложила скинуться мне на сумку! Пока у неё сердце не разорвалось от жалости – к нашей бедности.

– А ты? – заинтересовалась Айлин.

– Не объяснять же, что пакет попался мне под руку на кухне, когда я опаздывала. Сказала, что в моде всё экологичное…

– Ну, и прекрасно. Стина Дрём-Лис может говорить всё что угодно, но поверь мне, скоро все в школе будут ходить с бумажными пакетами. Помнишь, как ты вылила на себя пузырёк репейного масла, а потом не смогла его смыть и породила моду на эффект сальных волос?

Фанни прыснула со смеху.

– Мокрых!

– Но по сути – грязных. Никогда не забуду массовые протесты родителей.

– Бабушка, ты ведь помнишь Виляву? – неожиданно спросила Фанни.

– Это у неё проблемы с математикой?

– Ну, да. Ничего не соображает.

Вилява была новенькой, переведённой в конце года из другой школы. Надо же было так назвать ребёнка. Девочку! Мало того, что фамилия Выскоч… У Фанни никогда не было подружек, её друзьями были книги. Но уже дважды она приезжала из школы вместе с высокой крупной девочкой, очень раскованной. Говорила та без остановки, громко хвалила дом и выглядела как полная противоположность обычно немногословной и погружённой в меланхолию Фанни. Но Айлин была скорее рада их дружбе.

– Да, я помню Виляву.

– Ты же видела, как она… одета?

– Заметила, – ответила Айлин. Тонкое обтягивающее трико невыгодно обрисовывает полноватые формы, вязаная кофта слишком коротка… Всё удручающе ярких цветов. – Мы будем это обсуждать?

– Только чтобы всё исправить, – поспешила объяснить Фанни. – Понимаешь, родители Вилявы не бедные, но не горят желанием тратиться на её одежду, а сама она не слишком хорошо разбирается в моде, носит, гм, безвкусное старьё. Ты позволишь подарить ей новые вещи? Шотка согласилась сшить несколько нарядов, но велела сначала спросить у тебя.

Шотка была их домашним стилистом. Айлин удивилась.

– Прости, удобно ли это? Мне, конечно, не жалко, но что скажут родители?

– Отцу всё равно, а у матери Вилява ни о чём не спрашивает… – Фанни прикусила язык, увидев, как Айлин нахмурилась. – В смысле, она не будет возражать.

– Фанни…

– Бабушка, не надо! Всё будет нормально! Считай это благотворительностью, которой ты уделяешь столько внимания.

– Но они состоятельные люди. Как можно ни с того ни с сего делать подарки их дочери?

– Очень просто! Они даже не заметят. Отец всё время на работе, на стройке, дома почти не бывает.

А мнение матери никого не заботит… Поколебавшись, Айлин кивнула.

– Хорошо, дорогая. Полагаюсь на твоё благоразумие. Увидимся за ужином.

– Спасибо!

Фанни ушла с довольным видом. Внучка редко выглядела счастливой, и Айлин чуть-чуть полегчало. Она позвонила охраннику в холле.

– Хейго, пожалуйста, пригласите доктора Рица в гостиную, если он не занят.

2

Риц… Айлин взглянула на старинный портрет юноши с копной светлых кудрей и длинными, по моде тех лет, бакенбардами. Какой глубокий, проницательный взор… Это был предок их нынешнего семейного врача Эдама Рица, можно сказать, основатель династии. Историю его возвышения Айлин знала с детства.

Некогда один из Монца страдал сильным кашлем. Врач лечил его микстурой, в состав которой входила ртуть, и, как все тогда, увлекался кровопусканием. Благодаря такому лечению, стоившему к тому же немалых денег, больной неудержимо приближался к своему жизненному финалу: маялся от вздутия живота и чах на глазах. По счастливому стечению обстоятельств в доме оказался молодой врач, только что прибывший из-за морей, где он обучался лекарскому искусству. Он указал на истинную, как ему мнилось, причину кашля: нервное истощение, и рекомендовал больному пилюли из зелёного чая, красное вино и телячьи отбивные, приготовленные на решётке. И странная болезнь, и сам способ лечения были дубъюкцам в диковинку, но не прошло и двух недель, как умирающий воскрес к жизни и, конечно же, умолил чудо-лекаря поступить к нему на службу. С тех пор, на протяжении многих веков, семейство Монца вверяло жизнь и здоровье только врачам из династии Риц, а Айлин унаследовала от предков стойкое убеждение, что врачи в массе своей люди безнравственные и невежественные.

С папкой и медицинским чемоданчиком в руках, вошёл Эдам, светловолосый, высокий, тонкий в талии, с худощавым лицом, которое не портили наметившиеся залысины. Подойдя к Айлин, он с достоинством поклонился.

Ему было чуть за тридцать. Серый костюм в мелкую полоску сидел на нём как влитой; цвет лица был отменным, что говорило о правильной диете и самоконтроле. Доктор сторонился любых излишеств, оставлявших на лице припухлости. Это подкупало. И ещё он удивительно элегантно ходил по скользкому паркету. На памяти Айлин, ни одного падения.

– Прошу вас, Эдам, садитесь.

Он сел на краешек стула – с прямой спиной, несгибаемый, как циркуль. Излучает

уверенность, а это как раз то, что ей необходимо для поднятия духа. Многие в Спящей

крепости считали доктора надменным и заносчивым, но с Айлин он был неизменно любезен, к тому же его профессионализм никогда не подвергался сомнению. Так что доктор Риц продолжал усердно трудиться в доме Монца, и с годами его положение только упрочилось.

– Доктор, я не оригинальна в своих вопросах. Как здоровье Фанни?

Эдам смотрит в её высохшее лицо с благородными чертами, с провалами всё ещё красивых карих глаз. Её наряд, как всегда, безупречен, драгоценности восхитительны, а тёмные волосы – она ненавидит седину – уложены в высокую причёску. Тщательно скрываемое волнение выдаёт голос, он надтреснут, как отжившая фарфоровая чашка.

– Я провёл самое скрупулезное обследование, госпожа Айлин. Никаких оснований для беспокойства, девочка здорова. Если желаете, можете ознакомиться с результатами анализов. – Он аккуратно придвинул к ней папку.

– Ради бога, Эдам, я вам верю. Вы для меня больше, чем просто врач. Вы друг.

Он счёл необходимым встать и поклониться.

– Благодарю, госпожа Айлин, это для меня большая честь. Не могу удержаться от вопроса. Что вас тревожит?

– У меня бессонница. Я потеряла аппетит и делаю вид, что принимаю ваши порошки.

– Из-за Фанни? – помедлив, спросил Эдам.

В её бездонных глазах мелькнуло страдание.

– Она сторонится Сантэ, а к Господину Мишу не равнодушна до такой степени, что… В общем, я до смерти боюсь её импульсивных поступков… Да вы и сами всё знаете.

Эдам знал. Всё завертелось четыре года назад, когда Фанни было десять. Как наследница баснословного состояния древнейшего рода и будущая попечительница Прекрасных, Фанни была обречена стать заложницей ограниченного холмами и Алофой пространства – владельцы мурров никогда, ни при каких обстоятельствах не имели права покидать Дубъюк. Пролетевший в небе самолёт вызвал у Фанни паническую атаку, приступ клаустрофобии. Она кричала, что хочет улететь отсюда на самолёте, уплыть на корабле, на чём угодно, и слуги едва смогли удержать её на пороге, с двумя чемоданами в руках. Когда с заседания Ассоциации примчалась Айлин, Фанни уже лежала недвижно, как мёртвая. Больше суток Эдам боролся за то, чтобы вывести девочку из состояния каталепсии.

– Она, конечно, знала, что у наследницы есть обязательства, что такова плата за комфорт и положение в обществе, но, видимо, никогда не примеряла это к себе, – сказал Айлин расстроенный архивариус Ульпин, ставший невольным виновником приступа. – Мы говорили о быстротечности человеческого существования и о том, как важно заранее спланировать свою жизнь, чтобы однажды не обнаружить, что она прошла без особой цели и существенных успехов, и вдруг…

Старый книжник так любил Фанни, что у Айлин язык не повернулся его упрекнуть, к тому же она знала о невероятной тактичности, с какой он подходил к любому щепетильному вопросу.

– Уверена, господин Ульпин, вашей вины здесь нет, – сказала Айлин и, взяв в руки каминную кочергу, на глазах у потрясённого старика методично, одну за другой, разбила восемь драгоценных ваз, стоявших в кабинете на специальных подставках.

По её словам, это помогло ей обрести внутреннее равновесие. Когда же благодаря усилиям доктора Рица Фанни очнулась, Айлин спросила, что нужно сделать во избежание рецидива.

– Первейшая необходимость – устранить причину душевного беспокойства, – ответил Эдам. – Но боюсь, госпожа Айлин, даже вам это не под силу…

– Не под силу что, устранить кошек? – хладнокровно поинтересовалась Айлин, хищным

взглядом обводя кабинет. – Это так.

Эдам испугался, что ей захочется испробовать на прочность что-нибудь ещё, кроме

попавшихся под руку несчастных ваз, о которых скорбел весь дом, и быстро сказал:

– Хотя бы убрать из неба самолёты. Уж самолёты вы кочергой не достанете.

Айлин сухо рассмеялась и сняла телефонную трубку.

Через неделю небо над Дубъюком больше не тревожили воздушные суда, по Алофе не ходили корабли, увеличилось число блокпостов вокруг города, и началось строительство Стены, правда, вскоре замороженное. Город, включая долину, стал заповедной зоной. Ассоциация по защите прав животных, которую возглавляла госпожа Монца, была вполне удовлетворена таким решением, ведь кошек очень пугают резкие звуки в небе и гудки кораблей, а это недопустимо.

Фанни – младшая госпожа – и раньше терпеть не могла Господина Миша, но теперь у неё испортились отношения с самой Сантэ. В Спящей крепости словно случайно стали биться вазы и посуда с изображением кошек, портились семейные фотографии, исчезали статуэтки и фильмы о кошках. Айлин страдала и страшилась, потому что будущее внучки оказалось под угрозой. По городу поползли слухи. Чтобы пресечь их, пришлось подключить прессу и нанять целую армию агентов, полгода распространявших о семействе Монца всякие позитивные байки. Айлин серьёзно потратилась, но в конце концов доверие к семье было восстановлено. Доктор Риц по собственной инициативе провёл сеансы психокоррекции, на которых советовал Фанни тщательно скрывать нелюбовь к кошкам, даже почитая их за неискоренимое зло. Эти формулировки утаивались от Айлин, но только так, считал Эдам, можно примирить девочку с суровой реальностью здешних мест, где кошки всегда ставились выше людей.

Айлин достала из сумочки носовой платок и поднесла к глазам. Похоже, девчонка опять что-то натворила…

– Что случилось? – прямо спросил Эдам.

– Вчера Фанни пнула Сантэ. Кошка до сих пор хромает. Вы понимаете, чем это грозит?

– Хранители, – проронил Эдам, чувствуя, как по спине пробежал холодок.

Айлин кивнула.

– Все знают, я обожаю свою внучку, и не из-за родства, хотя одного этого было бы достаточно. За ум и доброе сердце. Она великодушна и способна на красивые поступки. И у неё много талантов. Мне приходится тренировать память, а у неё она феноменальная…

Эдам отвёл глаза. Никакой личной заслуги наследницы, лишь природный дар, хотя, приходится признать, удивительный.

– Она легко учится. В семь лет самостоятельно выучила язык глухонемых.

Из желания разведать, о чём разговаривают взрослые. Девочка тихо сидит с игрушками где-то в уголке, а сама исподтишка читает по губам…

– У неё сильные пальцы.

Настолько сильные, что учитель музыки отказался давать ей уроки – в её исполнении любое произведение превращалось в бравурный марш. Эдам, как мог, боролся с раздражением.

– Сила у неё от деда – мой покойный супруг Анчи гнул монеты пальцами. А память, конечно, от кого-то из Монца. Наверное, все эти умения могут ей очень даже пригодиться, но её безрассудство… Моя жизнь превратилась в кошмар. Я так за неё боюсь…

Айлин смотрела выжидающе, и Эдам был вынужден поведать ей очевидную банальность:

– Возраст. Отрицание и протест, авторитетов нет. Всё наладится.

– Когда? И как приблизить этот счастливый день? Не знаю, как её убедить, какие найти слова… Я приняла на себя заботу о кошках, а стало быть, и о городе, верчусь с утра до ночи, чтобы поддерживать в людях оптимизм в отношении кошек и, не хочу говорить «страх» перед ними, уместнее слово «уважение»… А в это время в моём собственном доме зреет катастрофа… Да ещё детки пропадают… Как тут не бояться за Фанни?

Эдам уже не раз слышал эти жалобы, и они ему порядком надоели. Всё труднее оставаться

вежливым, сохранять невозмутимый вид, кланяться. Но что поделаешь, служба есть служба…

Видимо, она всё прочла на его лице.

– Кажется, я выгляжу жалкой… вы правы, это ужасно. – Эдам протестующее поднял руку. – Нет, нет! Не нужно… Иногда трудно остановиться… говоришь, говоришь, как заведённая… Вы мне друг, я так сказала, но и друзей нечестно нагружать жалобами без меры. Вы можете идти. – Отвернувшись, она смахнула слезу.

– Чем я могу помочь, госпожа Айлин?

– Вы и так столько для нас делаете… даже не знаю, как вас благодарить…

– Нет, пожалуйста, прошу вас! – Эдам был искренен.

Помедлив, она достала колоду карт из сумочки, лежащей на столе.

– Нужно перетасовать не переворачивая и вытянуть одну карту. Всего одну. Подождите, я не стану смотреть. – Айлин встала и отошла к окну. Голова кружилась, и, чтобы не упасть, она ухватилась рукой за портьеру. – И в этот момент думайте о Фанни.

Эдам знал, что с недавних пор она балуется гаданием на старинных картах, с закруглёнными углами и странными рисунками. Но это никому не мешало жить. О Фанни. Хорошо. Он тщательно перетасовал тяжёлую колоду и вытянул из середины карту. С чёрных полукружий на него смотрели два лица, одно юное весёлое, другое застывшее, покрытое мертвенной бледностью.

Айлин заглянула через его плечо, и он почувствовал, что её колотит.

– Видите? – страдальческим шёпотом произнесла она. – Всегда одно и то же. Самое страшное сочетание. Девочка и смерть. О, моя бедная девочка…

– Разрешите измерить вам давление, – отрезвляющим тоном предложил Эдам, хотя случившееся его тоже неприятно поразило.

Глава 4. На кухне

Ночь прошла спокойно – невзирая на протесты Айлин, Эдам вкатил ей приличную дозу снотворного. Крепкий сон определённо пошёл на пользу. Утром хозяйка хорошо позавтракала, не забыв похвалить повариху, и прошлась по дому. Потом случилась ставшая почти обязательной перепалка между ней и Фанни, возмущённой тем, что всю последнюю неделю ей приходится ездить в школу в сопровождении охранника.

– Бабушка, ты меня позоришь! – чуть не плакала Фанни. – И шофёр, и охранник! Почему за мной присматривают, как за маленькой?! Вот увидишь, я перестану ходить в школу!

– Хорошо, – подумав, сказала Айлин. – Кто тебя сегодня забирает? Хейго? Я попрошу, чтобы он не провожал тебя до школьного крыльца.

– И всё?

– И чтобы встречал в машине.

– И всё?!

– Всё, – твёрдо сказала Айлин, села в свой шикарный чёрный автомобиль – Гордон целыми днями наводил блеск на его полированные бока – и умчалась в неизвестном направлении.

После завтрака у Эдама по плану был профилактический осмотр обслуживающего персонала, проще говоря, слуг. Госпожа Монца пеклась о здоровье всех окружавших её людей, считая это делом чрезвычайной важности. Нельзя сказать, что двадцать слуг, видя такую заботу, служили с утроенным рвением, напротив, кое-кто из них злоупотреблял добротой и щедростью хозяйки. Её стоило лишь попросить. Так, например, Эдам стал регулярно бывать у некоего Котая, с которым сожительствовала сестра кастелянши Бомбаст. Эдам уже не раз и не два спасал от неминуемой смерти этого пьяницу, употреблявшего неочищенный алкоголь, но причины быть недовольным десантами в предместье у него не было – Айлин щедро вознаграждала его за труды.

Во время осмотров слуг Эдам волей-неволей узнавал самые разные новости. Сегодня они были весьма мрачными, но именно такие возбуждают общественный интерес: вчера подземщики провели очередную газовую атаку, а предместьях порезвился Дикий кот. Это рассказал Эдаму Мартон, выполнявший в доме все технические работы, а горничная

Гриватта поделилась уже прокисшей новостью: Фанни пнула Сантэ.

К сожалению, красавица Гриватта была довольно высокомерной и язвительной особой, общение с ней не доставляло Эдаму никакого удовольствия – возможно, ещё и потому, что он ощущал некоторое родство их характеров.

После Гриватты вошла Лорна, приятная полноватая девушка, которая отвечала в доме за всё, что было связано с питанием. Она составляла меню, закупала продукты, следила за приготовлением пищи и сервировкой стола. В её подчинении находилась повариха Виктория и седовласый Барри Строжар, одряхлевший хранитель кулинарных традиций дома, да и всего дома, впрочем. Лорна была безответно влюблена в лощёного холостяка Эдама и мечтала когда-нибудь добиться его благосклонности. Впрочем, те же надежды питали и некоторые другие особы женского пола из обслуживающего персонала, за категорическим исключением кастелянши Бомбаст, чьим сердцем безраздельно владел гражданский муж её сестры, тот самый пьющий Котай.

Лорна сообщила Эдаму, что повариха очень занята, поскольку на несколько дней осталась без помощницы, но за Барри она сходила лично.

Старик был очень чистоплотен, жил в доме с незапамятных времён, целыми днями толкался на кухне или блуждал по коридорам. Ему уже не хватало ловкости прислуживать, как раньше, за столом, но в дни приёмов, обрядившись в лучшую свою ливрею из синего бархата, он по собственной инициативе надзирал за приглашёнными официантами. В каждом из них ему виделся законченный вор, и страх за господское благосостояние жестоко язвил его честную душу.

– Какие времена, госпожа! Какие дикие времена! – дребезжал он, выловив Айлин в коридоре после очередного приёма. – Дом нараспашку, как проходной двор… Раньше-то! – Он потрясал перед своим носом желтоватым пальцем (при этом глядел на палец) и напирал на прижатую к стенке Айлин, которая не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. – Раньше похлёбку господам приносили в миске, закрытой на замок! А сейчас напустят в дом целую армию вороватых негодников да ещё деньги им платят – за то, что украли всё, до чего смогли дотянуться!

Разошедшегося старика подхватывали под руки и мягкими уговорами, умоляя смириться со всеми несправедливостями бытия, уводили на кухню.

Сегодня Эдам обратил внимание на излишнюю суетливость Барри. Оказалось, в одном из залов ремонтировали окна, и старику не давала покоя мысль, что без его присмотра там может случиться что-то непоправимое вроде кражи гвоздей. Эдам не стал его долго задерживать, и Барри пулей вылетел из кабинета.

…Кухня в доме Монца, просторная и светлая, с тремя большими окнами во двор, использовалась, кроме всего прочего, и как столовая для персонала. По заведённому порядку, здесь обедали и ужинали – за необъятным деревянным столом, а для завтраков и чаепитий предназначалась чайная комната, сообщавшаяся с кухней специальным окошком с дверцей. Через него подавался чай и выпечка, по части которой Виктория была большая мастерица.

В стародавние времена еду готовили в большом очаге с вертелами, сейчас же посередине кухни дышала жаром электрическая плита с невообразимым количеством конфорок. Параллельно плите тянулся длинный кухонный остров, над ним сверкали на подвесах медные кастрюли и сковороды. Благодаря разумному расположению рабочих поверхностей, Виктория успевала готовить одновременно множество блюд, очень ловко нарезая, кроша продукты, бросая их в кастрюли, размешивая и, как в танце, продвигаясь по проходу.

Помощницей Виктории служила работящая и покладистая девушка Летка, которая недомогала и по этой причине отсутствовала третий день подряд. Повариха и слышать не хотела о временной замене, поэтому ей приходилось вертеться самой, вдвое сократить количество блюд, изменить график кормлений. Сегодня, например, обед слуг задержался на два часа.

За столом обедали четверо: две девушки-горничные, Гриватта и Фелиси, которую все

звали Лиси; немного в сторонке, как бы дистанцируясь от молодости и красоты, – прачка Тавала, низенькая, плотная, и сухопарая кастелянша Бомбаст, длинноносое существо с седыми кудельками вокруг вытянутого лица.

У плиты, где скворчало и булькало, в хрустком белоснежном фартуке хлопотала сама Виктория, королева кастрюль и подливок, женщина крупная, с большой грудью, круглым лицом и чёрными волосами, свитыми на затылке в блестящий крендель. Распоряжалась она на кухне с решимостью военачальника, поэтому, зная, что за неосторожно вырвавшееся ругательство можно получить по затылку половником, в столовой мужская половина персонала следила за речью особенно тщательно.

– Сантэ хромает… Что у неё с лапкой? – покончив с тарелкой супа, поинтересовалась Фелиси. Она была хорошенькой, с золотистыми локонами, выбивающимися из-под кружевной наколки.

Гриватта и Тавала молча переглянулись.

– Кое-кто не знает, обо что ему ноги почесать, – съязвила кастелянша.

Виктория грохнула кастрюлей и, повернув голову, громко сказала:

– А кое-кто чешет своим раздвоенным языком!

Бомбаст, поджав губы, принялась с излишним усердием собирать кусочком хлеба соус с тарелки. Её намерение между прочим упомянуть за обедом о том, что кое-кто слишком часто меняет фартуки, умерло в зародыше.

Фелиси вопросительно взглянула на Гриватту и произнесла одними губами: «Фанни?» Гриватта кивнула.

– И будет совсем хорошо, если никто не станет обсуждать вчерашнее побоище, – добавила Виктория. – У нас тут, вообще-то, обед.

– Всё понятно, – сказала разочарованная Гриватта низким хрипловатым голосом. – О хозяевах ни слова, о потраве молчим. Остаются новости из психбольницы. Тавала, – обратилась она к сосредоточенно жующей прачке, – что там твой зять рассказывает? Как его? Тмин?

– Твин! Ой… Такое рассказывает! Всякие страсти, – польщённая вниманием, зачастила Тавала. – Жуть! Не больница, а лес Ный! Оказывается, те пациенты, – она понизила голос, – в которых кошки вселились, а обратно не выселяются, совсем спятили… Весеннее обострение… Ходят, несчастные, на полусогнутых лапах… Тьфу ты, на ногах! И даже умываются, как кошки. А когда хотят спариться, то мяукают и катаются по полу.

– Ох, – выдохнула Фелиси, приложив ладони к горящим щекам. Её синие глаза сделались совсем круглыми.

– А едят как! Запрыгивают на стол и лакают из тарелки, – добавила Тавала, довольная произведённым эффектом. Она поманила рукой, все наклонились к ней, вытянув шеи. – Хозяйка там бывает, подолгу с ними о чём-то толкует, – шёпотом добавила Тавала.

– Я не глухая! – Виктория шумно разбила яйцо в чашу миксера.

– Вы не поверите, кого Твин там давеча видел… – продолжала Тавала, не в силах удержать в себе новость. – Жену нашего молочника! Наконец-то её туда отправили, злюку ненормальную!

– Тавала Ой! – рявкнула Виктория. Остальные дружно отпрянули и принялись за еду, а Тавала втянула голову в плечи. – Сейчас я кому-то такой ой устрою… язык отсохнет!

Тавала с виноватым видом склонилась над тарелкой, а Виктория включила миксер.

– Интересно, почему кошки в людей вселяются? – спросила Фелиси, когда миксер затих.

– Не в любого. Зять говорит, нужна какая-то ало… аломания, – выдавила из себя Тавала, косясь на повариху.

– Может, аномалия?

– Во-во, кажется, так.

Бомбаст нащупала и несильно сжала свой крошечный седой пучок на затылке. Так она привлекала к себе внимание, когда хотела сказать что-то важное.

– А вы верьте больше. Говорят, что аломалия, а потом окажется зараза. Позаразимся все и будем по полу кататься. Мяукать, п-ф-ф, спариваясь!

– Ну, тебе-то это не грозит, Анаболия, – лениво заметила Гриватта, принимаясь за лимонный кекс. – Катайся, не катайся…

Фелиси прыснула, а Виктория за спиной у Бомбаст замахала на Гриватту руками, но не смогла удержаться и вскоре уже тряслась у плиты от беззвучного смеха.

Побагровевшая Бомбаст вскочила и покинула кухню, бросая по сторонам испепеляющие взгляды. В доме эту старую деву не любили за подозрительность и откровенную неприязнь ко всем и всему и платили ей тем же.

Виктория вытерла краем фартука выступившие слёзы и вернулась к работе, а на кухню заглянула ловисса – главная над слугами, красивая женщина лет тридцати, белокожая, голубоглазая, с волнистыми тёмно-каштановыми волосами до плеч. На работе она носила узкую тёмную юбку до колен и мягкий пуловер или, как сейчас, светлую блузку, а из обуви предпочитала туфли-лодочки на низком каблуке. Звали её Длит. Она была правой рукой госпожи Монца и заправляла домом, обладая счастливой способностью ладить с людьми и в мгновение ока решать самые трудные проблемы.

Ловисса поинтересовалась, вовремя ли будет готов ужин, и, получив от Виктории подтверждение, удалилась.

– А помните, как госпожа ловисса пришла к нам осенью? – спросила Тавала. – Господин Куафюр, как её увидел утром, сразу увёл к себе, она села в кресло перед зеркалом, платок сняла, а у неё волосы так и сияют. Мы с Софией случайно это всё наблюдали, он же, господин Куафюр, дверь никогда плотно не закрывает, когда стрижёт…

– И что? – спросила Гриватта.

– Ну, он увидел её волосы, и его прямо перекосило. Стал перебирать прядь за прядью, медленно ощупывать, разглядывать, как он всегда делает, а потом клюнул носом в маковку и понюхал… А она и говорит: подрежь немного сзади, только не клади мои волосы, то есть пряди, в свой мешок…

– Быстрее, Тавала, – в нетерпении сказала Фелиси. – Умеешь ты закрутить интригу. Что дальше?

– Дальше лицо у него помертвело, и их взгляды встретились в зеркале, – зловещим тоном продолжала прачка. – Уставились друг на друга, как родные после долгой разлуки.

– Странно. Выходит, они знакомы?

Тавала пожала плечами.

– Закончила? – крикнула от плиты Виктория. – Или ещё про кого-то не доложила, за кем подглядывала? Предупреждаю, нервы у меня кончаются, подруга!

Тавала смущённо уткнулась в тарелку.

– Я вот подумала про больных, в которых кошки вселились, – преувеличенно-громко сказала Фелиси. – Может, они их… ели?

– Нет, ну как так можно, Лиси? За столом! – возмутилась повариха.

– А что такого, мада? Помните деда Тухана, который в прошлом году съел свою кошку? Ему ещё соседи дом сожгли. Так вот, он же весь шерстью покрылся, и хвост у него вырос. Хотел помолодеть, а вместо этого умер страшной смертью. Мартон ездил на похороны – госпожа Айлин велела от её имени плюнуть на могилу. Кощёнке-то лет двести было, я её видела, мы же на соседней улице живём. С виду невзрачная, сразу и не скажешь, что мурча, такая тощенькая, ледащая… – Голос у Фелиси делался всё более жалостным. – Как у него рука поднялась? Как он мог?

– Хватит, Лиси, – оборвала её Виктория, вынимая из духовки запечённую утку. – Как да как. Бесславно помер, семью опозорил, туда ему, негодяю, и дорога.

– А Хранители его не наказали! Почему?

– Покрылся шерстью и умер с хвостом. Куда ещё страшнее наказание?

В дверях показался заспанный Господин Миш, привлечённый упоительными ароматами, распространившимися по дому. Длинная холёная шерсть кота блестела, тугой животик

говорил о сытой жизни. Виктория руки в боки встала перед ним.

– Здравствуйте! Пробудились! Неужто покушать пришли? И совесть позволяет?

Ещё не вполне проснувшийся Господин Миш сел посреди кухни и издал вялый со сна мяв – неодобрительно глядя на повариху.

– Гриватта, переводи! У тебя здорово получается! – захлопала в ладоши Фелиси. – Ну, пожалуйста! Представление! Представление!

С надменной улыбкой, Гриватта пододвинула к себе вазочку с конфетами.

– За что вы его так, мада? Что ваш любимчик опять натворил?

– Какой ещё любимчик? – переспросила повариха, сердито глядя на кота сверху вниз. – Этот обормот…

– Ме, – сказал Господин Миш.

– Не знаю таких слов, – «перевела» Гриватта, жуя конфету.

– …сегодня ночью шатался по дому, – продолжала Виктория, – видать, проверял, все ли углы помечены…

– Мяф-мяф, мяф-мяф, мяф-мяф!

– Снова мимо. Мне всего лишь не спалось.

– … и не нашел ничего лучше, как взгромоздиться своей тушей мне на грудь…

– Я думал, мне будут рады!

– …чтобы почесать, где чешется.

Господин Миш надрывался, оправдываясь:

– Это необоримое желание меня самого застало врасплох!

Фелиси, ловившая каждое слово Гриватты, умирала со смеху. На кухню зашла Лорна, пристроилась с чашкой чая на конце стола и тоже посмеивалась, слушая перепалку Виктории с мурром.

– Вам смешно, а я чуть со страху не померла, – продолжала жаловаться Виктория. – Решила, что домовой завёлся, он-то любит придушить. Открываю глаза и вижу этого вредителя. Сидит на мне в три часа ночи и чешется! Я с тапком гналась за ним до самой лестницы…

– Вредитель, аааа… Вреди-и-и-тель…

Виктория взглянула на взъерошенного и расстроенного кота.

– Ишь, усы растопорщил. Чего разорался?

– Ой, Виктория, ты бы полегче, – сказала Тавала, оторвавшись от тарелки. – А то влетит за такие слова. Да ещё тапком намахиваешься на мурра… ужас! Как ты не боишься?

– Никак не боюсь.

– Ыыыыы, – тоненько завёл Господин Миш.

Повариха размякла.

– Кто так жалобно воет? Волк? А может, ветер? Ну, иди ко мне, поглажу.

Господин Миш оскалился, показав крепкие желтоватые резцы.

– Ни за что! Прощай!

– Ну, прости… прости, мой котик, мой хороший мальчик… Хочешь колбаски?

– Не подкупишь меня своей колбасой! – проорал разобиженный кот. – Лучше ветчины дай!

– Ой, забыла… а ветчина же есть! С вечера остался кусочек…

С гневным воплем Господин Миш бросился к поварихе и принялся довольно энергично покусывать её за ноги.

– Мы долго будем тут сидеть без ветчины?! – подытожила Гриватта, сгребая в кучу фантики от конфет.

– Отстань! – Виктория семенила к холодильнику и охала, отдёргивая ноги. – Иду, иду…

– Гриватта, ты просто чудо, – сказала от души насмеявшаяся Фелиси.

С мяуканьем на стол вскочила невесть откуда взявшаяся Сантэ и величественной

походкой пошла между тарелок, выбирая чистое местечко. Пушистый хвост ходил

ходуном, задевая то в вазочку с конфетами, то блюдце с недоеденным куском кекса.

Тавала поспешила уйти, бормоча слова благодарности за вкусный обед.

– Лапочка, – в умилении прошептала Фелиси, успев прикоснуться к чистой и лёгкой, как пух, серой шёрстке Сантэ, но та не откликнулась на ласку, проследовала мимо и развалилась на столе. – Смотрите, уже не хромает.

– Ну, началось! – в сердцах воскликнула Виктория, потрясённая поведением мурры.

– Что началось, мада? – сладко потянувшись, спросила Гриватта, без особого, впрочем, интереса.

– А сама не видишь? Примета такая: кошка на стол ложится – выживает кого-то из дома. Это она меня выживает! Господина своего ревнует. Я же его обожаю, а он, как свежих уток завезли, прямо поселился на кухне, вот она и злится…

– Никто никого не выживает! – пропела Гриватта мелодичным голосом и быстренько исчезла, не желая вникать ни в чьи проблемы.

Следом ушла Лорна, ей нужно было срочно созвониться с поставщиками.

…Сантэ со стола благосклонно поглядывала на Господина Миша, который с жадным чавканьем поедал у холодильника кусок ветчины, а Фелиси утешала расстроенную Викторию, на ходу сочинив историю про подругу, которая однажды пролила на столе пузырёк с валерьянкой и точно так же переживала, и совершенно напрасно, между прочим…

Глава 5. Подозрительное место

1

Фанни снова заявилась в школу с бумажным пакетом из булочной. Вчера, после шестого урока, он затрещал по швам. По счастью, Лорна разрешила забрать с кухни целую стопку чистых, использованных лишь раз пакетов, и Фанни предусмотрительно проклеила швы взятым у Барри рыбьим клеем.

Поглощённая мыслями о том, как ей попасть на улицу Сомнений по очень важному делу, она не обращала внимания на то, что в классе стоит резкий запах духов, а девчонки шушукаются по углам. Мало того, Стина с подружками дружно зажали носы, когда она прошла мимо.

На первой же перемене к Фанни подошла Вилява в своих любимых лосинах фиолетового цвета, оранжевой кофте и жарко прошептала, взяв её за руку:

– Ты, это, не обижайся на меня.

– За что?

– Котский ад, Монца! Ты спишь, что ли? Не видишь, что кругом творится? – Вилява возмущённо поджала губы.

– Говори уже.

– Я тут случайно ляпнула, что котяра пометил твою сумку и ты из-за этого с пакетом в школу пришла. А они и рады. Теперь Стина нахальничает.

Хороший для меня урок, надо меньше болтать, подумала Фанни. Прилипчивая и бесцеремонная Вилява навязывала ей свою дружбу, но была причина, по которой Фанни терпела её общество. Она остро нуждалась в одной вещи, которая имелась у Вилявы, а та обещала ею поделиться.

Фанни взглянула на стоявшую неподалёку компанию. Низкорослую, с аккуратным носиком и мелко вьющимися волосами, светлым облаком лежащими на плечах, Стину Дрём-Лис можно было бы назвать красивой, если бы не её скверный характер и привычка ежеминутно строить недовольную мину. Вокруг Стины постоянно толклись преданные подружки из числа тех, что не имеют собственного мнения и любят подчиняться капризным и высокомерным лидерам. Обожая быть в центре внимания, Стина ловко помыкала ими.

Заметив, что Фанни смотрит, Стина ухмыльнулась и что-то сказала, девчонки принялись

громко хохотать.

– Всем рассказывает, что от тебя несёт кошачьей мочой… – Вилява сделала почти

незаметный вдох через нос, намекая, что хочет или убедиться в справедливости этого утверждения, или его опровергнуть. Она впилась взглядом в лицо Фанни, наблюдая за её реакцией, и плохо маскировала своё жадное любопытство.

Фанни мило улыбнулась.

– А я подумала, у них из носа течёт.

– Э-э… – не сразу нашлась Вилява. – А ты чего опять с этим дурацким пакетом? Так и будешь с ним ходить?

– Да.

– Почему? – Вилява была сбита с толку.

– Потому что модно, – снисходительно ответила Фанни. – Посмотри, как красиво! – Она положила пакет на парту. – Натуральная бумага, а ручки из льняного шпагата. Пощупай. Чувствуешь, как хрустит? А как тебе узор? – Краем глаза Фанни видела, что компания Стины притихла и напряжённо прислушивается к их разговору.

Вилява склонилась над пакетом. Под крупной оригинальной надписью «БУЛОЧКА ОТ ПОРТИША – ВСЕГДА ЖЕЛАННА И СВЕЖА» красовался цветочный орнамент, на который Фанни убила целый вечер.

– Блёкло…

– Природные цвета!

– А чем ты выложила? Чего это? – спрашивала Вилява, тыча пальцем в узор.

– Семена льна! Погладь! – Фанни с деланным восторгом любовалась своей поделкой сомнительной красоты и качества. – По ним весь мир с ума сходит. И едят, и пьют, и на голову льют. Льняной бум!

– Отпа-ад… – сломалась Вилява. – По секрету, Монца: все уже закупились, но пока не решаются прийти с пакетами.

– Кстати… Бабушка разрешила сшить тебе одежду. Узнаю у Шотки, когда примерка.

– Адский кот! – обрадовалась Вилява.

В классе давно привыкли к выходкам Стины и её свиты, и кое-кто сразу догадался, что к чему в истории с пакетом.

– И долго ты собираешься их мучить, Фанни? – спросил Марин, высокий накачанный парень, обожавший тягать железо в спортзале.

– Чем дольше, тем лучше, – сказал всезнайка и отличник Лео Голова, презиравший Стину за чудовищные орфографические ошибки, а особенно за то, что однажды она написала в контрольной работе: «Детёныш волка называется волчец». – Только предупреди их, что молотым льняным семенем можно отравиться, если съесть много.

Две подружки, Влада Югай и Милена Бастет, спросили, не обидится ли она, если они не поддержат её шутку с бумажным пакетом.

– Вы меня легко раскусили, – улыбнулась Фанни.

– Поверить в такую глупость способна только Стина, – сказала Влада, а Милена добавила:

– Не дружи с этой противной Вилявой, Фанни.

2

Выходя из школы, Фанни столкнулась в дверях с бабушкиным водителем Гордоном.

– Вы? А где Хейго?

– Госпожа Монца разрешила возить вас без охранника, но…

– Ура! – возликовала Фанни.

– …но глаз с вас не спускать!

– А почему вы на крыльце? Мы же договорились с бабушкой! – обрушила Фанни на водителя яростный шёпот и поскакала по ступенькам вниз.

Гордон поспешил следом.

– Я беспокоился, госпожа Фанни… У школы несколько «скорых»… Что там случилось?

– Девчонки перестарались с духами, у половины класса аллергия, чихают, покрылись красными пятнами.

– Понятно… как у Цветы… – Гордон слегка задыхался. – А вы? С вами всё в порядке?

– Конечно, в порядке, вы же видите. Я стойкая.

Когда они сели в машину, Гордон, помявшись, спросил, не будет ли она возражать, если они сделают крюк до южных предместий и посетят ярмарку садоводов на Деревянной улице. Ему хотелось посмотреть новинки, приобрести кое-что и завезти покупки домой.

– А по пути заедем к моему родственнику! – оживилась Фанни.

– К господину Горну?

– Нет! К Миру Багорику.

– Кто это, извините?

– Его дальние предки – Монца, этот факт зафиксирован в нашей родословной. Для простоты, я считаю его троюродным братом.

– А как считает госпожа Айлин? – без энтузиазма спросил Гордон.

– Она о нём знает! Мы с Хейго уже не раз ездили в его лавку, пока вы болели! – Целых два раза, подумала Фанни. Но ведь это больше, чем один.

– И где он обретается?

– Совсем рядом с ярмаркой, в нескольких кварталах. Так удачно! – Фанни уклонилась от более точного ответа, опасаясь, что адрес улица Сомнений не найдёт отклика в душе бабушкиного водителя.

– Тогда после ярмарки заскочим к нему, а уж потом милости просим к нам… У Цветы сегодня пирожки с ревенём. Вы же любите пирожки?

– Обожаю!

– Вот и Кристофер тоже. Он к нам часто захаживает.

Да, этот любит поесть, подумала Фанни про бабушкиного секретаря.

По дороге на ярмарку Гордон рассказывал Фанни о болезнях и вредителях растений, о коварных возвратных заморозках, о луне – повелительнице вершков и корешков, но истинные его страдания были связаны с вакансией главного садовника в поместье Монца. Оказывается, тот человек, что занимал её раньше, не имел ни малейшего представления о тонкостях ландшафтного дизайна и способах компостирования, а единственный постоянный садовник, что сейчас копается в саду по протекции ловиссы – Лунг, кажется, – и граблей-то в руках никогда не держал, это ж сразу видно.

– И никого не волнует, что приходящая бригада работает в поместье без всякого надзора… Уж простите, госпожа Монца, но это такое безобразие!

– Чистый антракноз, – поддакивала Фанни.

– А с такой теплицей, как в Спящей крепости, мы могли бы сами выращивать зелень и овощи, а не покупать у нижних!

– Бабушке продукты из долины очень нравятся, – заметила Фанни.

– Выращенные на навозе?

– Это плохо?

– Сплошной навоз!

– А.

– Сам я, к сожалению, специального образования не имею, такая у меня беда, растратил молодость на пустяки… Но практический опыт гораздо важнее всяких там сомнительных курсов и фальшивых дипломов. Вы с этим согласны, госпожа Монца? – с пылом вопрошал Гордон.

Фанни была согласна со всем, лишь бы он довёз её до Мира Багорика.

…Они не меньше часа бродили по многолюдной ярмарке, где в хлопающих на ветру палатках торговали саженцами, цветами, садовым инструментом и прочими товарами для любителей покопаться в земле. Гордон сиял. Покупал он мало, зато поминутно раскланивался, весело перебрасываясь со знакомыми последними новостями с огорода, и Фанни наконец взбунтовалась, заподозрив, что привезена сюда в качестве важного гостя,

с которым их водителю лестно показаться на людях. Зато после этого Гордон повёз её на

улицу Сомнений без всяких препирательств. Только, услышав адрес, крякнул, как спугнутая утка.

…Они остановились у одноэтажного кирпичного дома с жестяной вывеской, на которой было выведено красным по чёрному:

АНТИКВАРНАЯ ЛАВКА БАГОРИКА.

– Проходите, не бойтесь, – сказала Фанни и первой вошла в тесное помещение со сводчатым потолком и истёртым каменным полом.

Гордон нехотя переступил через порог и прищурился, привыкая к полумраку. Сундуки вдоль стен, глиняные горшки, металлическая посуда, коробки, громоздившиеся на полках, – всё это он окинул крайне недовольным взглядом, но, поколебавшись, всё же снял шляпу.

Фанни подвела его к прилавку, за которым высокий рыжеволосый парень в клетчатой рубашке натирал ветошью медный чайник, покрытый зеленоватой патиной, и представила их друг другу.

– Вот что, Мир Багорик… – Гордон стряхнул невидимую пылинку с лацкана безупречного чёрного костюма, одёрнул рукава, из-под которых выглядывали ослепительно-белые манжеты. – Я правильно называю твоё имя?

– Правильно, господин Ломонос.

– Я не собираюсь задерживаться в этом подозрительном месте. Госпожа Фанни моя хозяйка, но, придя сюда, я делаю ей одолжение. Надеюсь, вы быстренько переговорите и мы отбудем по своим делам. – Гордон покосился на Фанни и вышел.

Мир принюхался.

– Чем пахнет?

– А на что похоже? – испугалась Фанни.

– Какие-то противные духи.

Фанни перевела дух.

– Уф… Да это в школе… Не обращай внимания. – Она уселась на высокий табурет у прилавка. – Как жизнь, брат Монца?

– Нормально. Только я Багорик, – отозвался Мир с дружелюбной улыбкой, которая часто озаряла его простецкое скуластое лицо.

– И Монца тоже. Люблю твои табуретки, у них такая удобная перекладина для ног. Чем занимаемся? Счищаем столетнюю грязь?

– Пытаюсь. Зачем приехала?

– В гости!

– Чаю хочешь? – Мир потряс чайником. Фанни сделала гримасу. – Согласен, шутка так себе.

– Ты думал над моим предложением?

– Представь себе, думал. И поспрашивал кое-кого про твоих родственников…

– Про наших родственников, уж извините!

– Ой, ну, ладно, про наших. И вот что я выяснил. – Голос Мира зазвучал торжественно. – В Дуке полно Монца!

– Большое спасибо. А то я не знала.

– Так в чём проблема? Ты только свистни, Монцы набегут со всех сторон. Уж у них-то кровь наверняка погуще, чем у меня.

– Свистну. Но сначала ты мне объяснишь, почему в Перевёрнутой книге линия Багориков выделена особо и отслеживается чуть ли не со времён Рейна.

– Опять! Кто это, вообще, сказал?

– Тебе книгу показать?

– Не надо, – буркнул Мир, – я верю. Ты ещё про мельника говорила, тоже, мол, наш родственник… Может, его позовёшь? – Мира внезапно разобрал смех.

– Что смешного? Вы с ним самые перспективные наследники. Многие мельники, между прочим, становились хозяевами мурров.

– Ну, дела… Мельники, но не Багорики.

– А ты будешь Багорик Первый.

Мир ещё больше развеселился.

– Нет уж, пусть лучше мельник. Пропущу вперёд.

– Мельник, к сожалению, не подойдёт… – Фанни загрустила. – Дело даже не в том, что он работает каменщиком и совсем не похож на Монца, светловолосый, с голубыми глазами…

– Правда? – Мир смешно набычился и взъерошил огненно-рыжие кудри. – То ли дело мы, брюнеты!

– Понимаешь, он совсем дикий. Как-то встретила его в дедушкином магазине, так он двух слов связать не мог. Дедушка приучает его к чтению, даёт ему книги и журналы, но не знаю, будет ли польза от нескольких прочитанных книг. Образование должно быть системным. И на это требуется время.

– Похоже, Питер-мельник произвёл на тебя странное впечатление.

– Ужасное! Глаза отводит, мычит… Я даже подумала, а вдруг он просто-напросто прикидывается дикарём? Не может цивилизованный человек быть таким… таким…

– Он же фигура. Мельник! А кто мельнику проговорится, умрёт в тот же день. Представь, как все на него пялятся. Боятся лишнего сболтнуть, шушукаются за спиной. Я бы сам нервничал. Он живёт в особой атмосфере.

– Ты не поверишь, но я легко могу представить, как все пялятся и шушукаются, – унылым голосом сказала Фанни.

Мир улыбнулся.

– Забыл, что ты тоже звезда. Кстати, о чём нельзя говорить мельнику?

– Никто не помнит. Слушай, я тут подумала… У нас скоро парадный обед для именинников из слуг. Придёшь?

– У меня день рождения зимой, и я вам не слуга.

– Не прикидывайся, будто не понял, что это просто повод. Ну, пожалуйста, Мир… Вот приглашение! Получи и распишись! – Фанни положила перед Миром красивую открытку с изображением роскошного натюрморта.

Продолжая энергично натирать чайник, Мир взглянул на натюрморт.

– Дыня, персики… Это меню?

Фанни прыснула. Готовя приглашение, она никак не могла решить, какая открытка подойдёт больше. С видом Спящей крепости – претенциозно, с гербом Монца, на котором изображён грозный меч Уго, – как-то глупо…

– Фрукты тоже будут, не беспокойся. Как тебе сама идея? – вкрадчиво спросила Фанни. – Думаешь, я позвала бы на семейный обед чужого, братец?

– Ох, подпустила лести… А как бабушка-то обрадуется родственнику. Ждёт меня с нетерпением.

– Да, представь себе, обрадуется! Она о тебе спрашивала.

– Ничего себе.

– Интересовалась, есть ли у тебя братья.

– Только две сестры.

– Я так и сказала. Ну, так что? Было бы здорово увидеть тебя среди гостей… – Фанни затаила дыхание.

Мир поднёс чайник к лицу, дохнул на заблестевший медный бок.

– Нет, Фанни. Извини. Не для меня ваши парадные обеды.

– Вот, значит, какие у тебя бескрылые мечты?! Всю жизнь просидеть в тёмной лавке, куда заходят одни старухи?!

– Допустим, не одни, – добродушно сказал Мир. – Как раз сегодня заглянула наследница древнейшего рода.

– Ну, и работу ты себе выбрал! Дай сюда, продавец чайников… – Фанни выхватила у Мира чайник. – Вцепился… Смотреть противно, как ты возишься со всяким замшелым старьём…

Но ничто не могло пробить спокойствие Мира.

– Как будто работать водолазом или, там, ветеринаром лучше. Трупы из реки поднимать – лучше? Кошек от лишая лечить, стричь им когти в то время как они пытаются выцарапать тебе глаза? Нет уж, спасибо. На свете много профессий и похуже, детка, чем торговать подержанными вещами. Иногда мне попадаются потрясающие экземпляры, я их спасаю – чищу, восстанавливаю. И они меня кормят. Чайник-то отдай? Вдруг он от Рейна?

– Как бы не так, от Рейна… Из него ещё пещерные люди чай пили, – проворчала Фанни, но чайник вернула.

Мир с удвоенной энергией принялся тереть его ветошью.

– Горлышко узкое, рука не пролазит, – пожаловался он. – Ты не поможешь?

– Ещё не хватало! – с возмущением сказала Фанни.

– А ведь я брат твой.

– Мне кажется, ты чего-то не понимаешь… – Фанни была в отчаянии. – Такого добра в Спящей крепости – горы! Ты же с ума сойдёшь от радости, как увидишь! Всё-всё твоё будет! И не надо ездить в брошенные деревни. А захочешь покопаться в пыли, перебирая всякий хлам, так у нас подвалы набиты под завязку. Только представь себе эту красоту, а?

Мир вздохнул.

– Не хочу я в вашу Спящую крепость, Фанни.

– Но почему?!

– По-настоящему меня радует только то, чего я добиваюсь сам. Получу всё сразу, и жизнь потеряет смысл.

– Новый найдёшь.

– Думаешь, это так просто – найти своё место в жизни? Или интересное занятие… или, например, свою половинку?

– Тысяча отговорок, причём, глупых, – сердито сказала Фанни. – Нет, я уеду отсюда, господин Багорик, точно уеду. А вы тут сами разбирайтесь, кто будет приглядывать за вашими муррами.

Мир отложил тряпку и упёрся руками в прилавок.

– Пока не уехала, может, займёшься чем-нибудь полезным? Слышала, что ещё один ребёнок пропал?

– Нет… Когда?

– Три дня назад. Там же, в частных домах недалеко от Розового Рая. Где старые бани.

– Я тот район совсем не знаю… Расскажи.

– Женщина проснулась среди ночи, видит, муж сжигает в печке детские вещи. Она его сначала даже не признала, так он поседел. Она спрашивает, что, мол, случилось, зачем жжёшь?! А он будто не слышит. Кинулась к детям, а кроватка годовалого мальца пустая. Побежала к соседям, вызвали полицию, все закоулки обшарили – не нашли пацана. Мужа забрали, но только, говорят, он всё равно ни гу-гу. Улыбается, как дурачок.

Фанни поёжилась.

– А что говорят в предместьях?

– Ничего не говорят, боятся, детей прячут. – Мир выдавил на ветошь пасту из тюбика и снова занялся чайником. – Да, я был бы не прав, подбивая тебя на такое рискованное дело…

– На какое?

– Забудь.

– Нет, скажи!

– Ну, я просто подумал…

– Прекрати мямлить, Мир Багорик! – вознегодовала Фанни. – Говори, раз начал!

– Ладно. – Мир взглянул ей в глаза. – Вместо того чтобы лепить из меня наследника, почему бы тебе не найти пропавших детей, живых или мёртвых?

Фанни растерялась.

– Ты рехнулся, что ли? Как ты это себе представляешь?

– У тебя же такие возможности! В Спящей хранятся заклинания и всякие магические предметы, среди них наверняка есть те, что помогут найти нужного человека. Ищут же металлы металлоискателем, почему бы не быть человекоискателю? И вообще, Фанни… Как подумаю, что ты имеешь доступ ко всем тайнам этого города, у меня аж дух захватывает.

– К каким ещё тайнам? Например?

– Мурры, «Книга Кошек» и всё такое…

– Бабушка меня от всего этого ограждает, говорит – чтоб не наломала дров. Так что не знаю я никаких тайн. И мне кажется, что рассказы о магии – сплошной вымысел. Нет, кое-какие заклинания есть, конечно, но, в основном, всё – сказки. Я их столько перечитала в нашей библиотеке…

Мир как-то странно на неё посмотрел.

– Не видела никаких чудес?

– Сантэ иногда плющит, когда психует.

– Как это – плющит?

– Вот так: чпок, и диван плоский.

Мир засмеялся.

– А людей не плющит?

– При мне нет.

– Ты вроде девушка взрослая, неужели в школе никто не рассказывал о чьих-то приключениях-злоключениях с заклинаниями?

– Мир! Люди, как всегда, врут и преувеличивают. Слушай, если честно, я и не хочу знать никаких тайн. Ты разве не понял? Я мечтаю побыстрее уехать отсюда.

– Ну, вот… – Мир расстроился. – Дурью маешься.

– Неужели? – огрызнулась Фанни.

– Как бы тебе подоходчивей объяснить? Родилась, где родилась, значит, судьба такая. Так сделай что-нибудь стоящее, хотя бы попробуй. Вдруг получится? Почувствуешь силу, войдёшь во вкус… И по-другому посмотришь на свою невыразимо тяжёлую жизнь.

– Не думала, что ты будешь иронизировать, – вспыхнула Фанни.

– Да я серьёзен! Я старше тебя на девять лет и на девять лет опытнее. Вижу ситуацию со стороны. Ты ждёшь, что в ответ на твои приглашения я скажу: «О, классно!» – и завалюсь к вам с драным чемоданом.

– Жду! И не понимаю, почему ты против.

– Потому что так не бывает, детка. Чтоб простой парень ни с того ни с сего стал самым важным лицом в городе? Мечтать об этом – только людей смешить. Прости, Фанни, ты отличная девчонка, но я устал слушать про благородную кровь в своих жилах. Мои предки жили не во дворцах, а в лесу, кормились тем, что заготовили; дед рассказывал, что в суровые зимы часто спасала вяленая рыба и даже белки. Я не Монца, я Багорик и не собираюсь маскироваться под кого-то значительного. Не обижайся, ладно? Говорю, что думаю.

Покраснев до слёз, Фанни отвернулась.

– Эй… ну, ты чего? – Мир потянулся через прилавок и взял её за руку. – Взгляни-ка на меня, сестрёнка!

– Неужели я выгляжу такой… глупой?

– Нет-нет! Не ты, а некоторые наши затеи! Я ведь тоже не мудрец.

– Точно?

– Гарантирую!

– Тогда другое дело, – сказала Фанни, вытирая глаза. – В подходящей компании я чувствую себя гораздо увереннее.

– Значит, уже не сердишься?

– Нет.

– Вот и отлично! – обрадовался Мир. – Некоторые дурёхи из-за всякого пустяка по полдня дуются, а ты молодец.

– Не подлизывайся.

– Даже и не думал. Но, знаешь, я таких красавиц, как ты, в жизни не встречал, клянусь!

– Да ну тебя.

Мир улыбнулся.

– Но это правда. Иногда мне кажется, что ты ненастоящая, с такой-то красотой.

– Бабушка считает, я похожа на Агнеш…

– Что значит, похожа? Ты вылитая она!

В глазах Фанни заплясали смешинки.

– Ты хотя бы знаешь, кто такая Агнеш, жалкий льстец? Видел её портрет?

– Допустим, не знаю и не видел, но уверен, что в хорошем настроении ты в сто раз её красивее!

И они рассмеялись. Потом Мир снова взялся за ветошь, а Фанни обвела взглядом лавку. Тут пыль, там конфетный фантик на полу валяется, да и самому Миру давно пора подстричься…

– Сразу чувствуется, когда парень живёт один. Надо тебе жениться, братец.

– На ком? Девчонкам теперь всё сразу подавай, и дом, и машину, в мой тёмный съёмный угол никто не пойдёт.

– А вот в Спящую крепость…

– Перестань. Мне такая – чтоб со мной только из-за денег – не нужна.

– А я верю, что не все девушки корыстные. Что есть чувства, любовь… и это главнее всего.

– Детка моя, до чего ты хороша, – с грустной нежностью сказал Мир и решительно отставил чайник в сторону. – Надоела эта посудина. Слушай, Фанни, у меня неожиданный вопрос. Есть знакомый садовод? Нужен не знаю как.

– И ты туда же!

– А что?

– Раньше я думала, что в этом несчастном городишке все помешаны на кошках, а сегодня случайно побывала в параллельном мире, где поклоняются гумусу, борются с фитофторой и мучнистой росой. И знаешь, я испытала настоящее потрясение. Даже не подозревала, сколько всяких разных гадов ползает по растениям, чтобы их сожрать…

– И с кем окунулась в настоящую реальность наша принцесса?

Фанни кивнула на входную дверь.

– Сады и огороды – стихия Гордона.

– А сразу и не скажешь. – Мир помрачнел. – Я бы не назвал его доброжелательным. Как ты думаешь, он согласится дать мне консультацию?

– Сейчас спрошу, – пообещала Фанни, ушла и вскоре вернулась вместе с водителем.

– Ну, что, парень? Ты звал меня, и я пришёл, – с каменным лицом сказал тот. – Держи руки на виду и предупреждай о своих действиях. Я не хочу, чтоб ты сунул мне в лицо что-нибудь неожиданное.

Мир залился краской.

– Например?

– Например, не вздумай мне навяливать сушёные жабьи лапы. Или заговорённый помёт летучих мышей, собранный в безлунную ночь на кладбище… или что там у вас в ходу.

– Господин Ломонос, я никогда…

– К делу, приятель.

– Что ж… сейчас я кое-что достану…

На прилавок легла деревянная коробка с закруглёнными углами и необычной волнистой крышкой. Лучи света, попадавшие в лавку через вытянутые узкие окна под потолком, сразу нашли её, и потемневшее золотистое дерево отозвалось мягким сиянием.

– Бов, – вырвалось у Гордона, едва он взглянул на вещь.

– Да, похоже на дарильную коробку, – согласилась Фанни. – Очень красивая. Видите, как отполировалась? Прошла через множество рук. Думаю, ей лет пятьсот.

Мир неподвижно стоял рядом, давая им возможность разглядеть бов, источавший, как все скоро почувствовали, приятный запах орехового масла.

Гордон сел на табурет и положил шляпу на прилавок.

– Ты в него уже заглядывал?

– Конечно, господин Ломонос. Я должен знать свой товар и…

– Мне не нужны подробности.

– Извините. Сейчас я подниму крышку.

Тихо щелкнув, бов открылся, и их коснулось лёгкое благоухание сухоцветов. Гордон склонился над ним. В двенадцати отделениях лежали изящно собранные букетики, перевязанные атласными ленточками, и сплетённые из травинок венки.

– Что ты хотел услышать?

– Здесь есть что-то ценное? Грубо говоря, дорогостоящее?

– Это тягун-трава… полынь… ромашка… – Гордон расслабился, голос у него потеплел. На минуту он забыл обо всём, недовольство вытеснила радость от созерцания и узнавания цветов и трав. – Ржаная лоскутница, уйдиболь… Ну, надо же! Чернушка! Для чего она здесь?

– Вот эта? – Фанни потянулась, чтобы потрогать горстку мелких чёрных шариков, но Гордон успел схватить её за запястье.       – Осторожно, госпожа Монца! Дрянные ягоды, пачкаются. От этой грязи ввек не отмоешься.

– Но это же прекрасный повод не ходить в школу, – задумчиво произнесла Фанни. – Особенно если измазать лицо.

– Отодвиньтесь-ка подальше, – насторожился Гордон.

Фанни фыркнула.

– Я просто пошутила! Что мне делать дома?

– Зелёнка… Мяун… М-м-м, сон-трава, а я подумал… Тихушка болотная? Да! И осталось… ага… ага… – Гордон выпрямился. – Заготовлено с умом, экземпляры взяты в нужную пору созревания. На этом плюсы кончились. За чернушкой кому-то пришлось полазать по лесам да подлескам, но, если захотеть, её можно найти, я сам в прошлом году видел кустик чернушки в лесу Ный. Но все остальные травы самые распространённые. И ассортимент странный. Для лечебного бова его подбирают с учётом болезни: роженицам, при упадке сил, от простуды, ну, и так далее. А тут взяли и накидали всё, что под руку попалось. В общем, парень, в твоём подарочном наборе ничего стоящего нет.

– Понятно… – Мир выглядел озадаченным. – Большое спасибо, господин Ломонос… Если вам когда-нибудь понадобится моя помощь…

Прихватив шляпу, Гордон уже направлялся к выходу.

– Вы идёте, госпожа Фанни?

– Задержусь на пару слов.

Неодобрительно покачав головой, водитель вышел. Мир проводил его сердитым взглядом.

– Полон достоинства, а мы тут, значит, в дерьмо зарылись.

– Не заводись, ладно? Он же не знает, что на самом деле ты нормальный. И не торгуешь жабьими конечностями. – Фанни еле сдержала улыбку.

– Ну… это вообще! – Мир рассвирепел. – Жабы какие-то… С чего он взял? Я специализируюсь на антиквариате! Вывески читать надо!

– Не обращай внимания. Но, знаешь, я по глазам вижу, когда нормальный человек темнит. – Фанни потянулась и схватила с прилавка бов. – Что тут у нас? – Захлопнув крышку, она вертела коробкой так и сяк.

– Не тряси, Фанни! Пожалуйста! А то всё превратится в пыль, – взмолился Мир.

– Буду, пока не скажешь, зачем звал Гордона!

– Ну, хорошо, хорошо! Только перестань… – Мир сделался мрачнее тучи. – Когда этот бов у меня появился, – один человек попросил продать – в тот же день нашёлся покупатель, прислал записку. Вещь красивая, старинная, я решил не торопиться с продажей, подержать её у себя. А покупатель сразу поднял цену. И поднимает каждый день.

– А кто хочет купить?

– Не могу сказать, извини… Но деньги для меня просто бешеные. Вроде радоваться надо,

что сами в руки идут, а мне страшно…

– Ты не понимаешь, за что их дают.

– Именно!

– Простая задачка.

– Ты… серьёзно?

– Жил бы в Спящей крепости, знал бы, – с упрёком сказала Фанни. – У нас под бовы отведена целая комната, я ещё в детстве с ними наигралась. У тебя покупают то, что спрятано в секретном ящике.

Мир посмотрел на Фанни с восхищением.

– Что бы я без тебя делал?

Фанни оглаживала дарильную коробку со всех сторон, каждый её изгиб, ловко ощупывала самые крошечные углубления.

– Где-то должна быть кнопка. Главное, не давить сильно, чтобы не сломать.

…В прошлый раз они поспорили на интересную тему – о пределах человеческих возможностей. Фанни с невинным видом предложила:

– Хочешь, я голыми руками вытащу гвоздь из твоего прилавка?

Мир любовно провёл рукой по шляпкам крепко вколоченных в прилавок гвоздей.

– На что спорим?

– На щелбан, конечно! – Фанни забавляла его самоуверенность.

– Заметь, ты сама предложила. Но зверствовать не стану.

Фанни засмеялась и треснула по прилавку кулаком. Несколько гвоздей слегка выскочили из досок, и она без видимых усилий вытащила один. Проигравший Мир получил чувствительный щелчок по лбу.

– Глазам не верю, – удивлялся он, молотком забивая гвозди обратно. Ни один из них он так и не смог вытащить пальцами. – Ты же можешь в цирке работать, гири тягать.

– Или канат перетягивать, – подхватила Фанни. – Прямо вижу, как я стою одна на арене против добровольцев из зрителей. Бабушке понравится.

– Сумасшедшие деньги поднимешь!

– Я подумаю, – давясь смехом, ответила Фанни.

– И откуда в тебе такая силища?

– Дед был сильным.

– Эй, не рассказывай мне сказки. Тут без магии не обошлось, – проворчал Мир.

– Госпожа Монца! – раздался снаружи голос. Гордон явно беспокоился. – Нам пора ехать!

– Иду! – громко крикнула Фанни. Она подняла крышку и нагнулась, рассматривая сухие букетики. – Ой, кажется, меня озарило… Посмотри внимательно, Мир Багорик. Помнишь, Гордон удивился, что в это отделение положили чернушку? Сам как думаешь, зачем?

– Подожди-ка… – Мир разволновался. – Чтоб никто не лез туда пальцами?

– Точно! Надо убрать ягоды, и тогда мы узнаем, что тебя озолотит. Только быстрее, Мир, пока у Гордона не сдали нервы.

– Я же говорил, что ты самая классная девчонка на свете…

С помощью пинцета Мир выложил чёрные горошины в баночку с завинчивающейся крышкой и осторожно постучал ногтем по стенкам отделения. Снизу выдвинулся плоский ящичек размером в пол-ладони. Фанни с Миром одновременно резко склонились над ним и больно стукнулись головами.

– Ай!

– Извини!

– И ты…

Внутри лежал недавно выкопанный корешок, похожий на человечка.

– Что это? – спросила Фанни, потирая ушибленный лоб.

Взяв корешок двумя пальцами, Мир положил его на прилавок, а потом пинцетом достал из отделения крошечный бумажный квадратик.

– Смотри, тут что-то написано. Язык незнакомый… Стихи, что ли?

– Ну-ка… – Фанни тщательно рассмотрела четыре строчки, выписанные каллиграфическим почерком. Буковки были такими мелкими, что ей пришлось щуриться. – Я тоже не понимаю… Интересно, что ценного в этом корешке?

– Да мало ли, – протянул Мир с выражением отвращения на лице. – Какое-нибудь

новомодное мужское средство от… ну, это… в общем, ну их всех.

– И что ты будешь делать с этим бовом?

– Продам, наверное.

– Не надо, Мир! – всполошилась Фанни. – Плохая идея продавать неизвестно что! На твоём месте, я бы вернула его обратно.

Тыльной стороной ладони Мир смахнул капли с мгновенно вспотевшего лба.

– Знал ведь, на что иду. Не бывает ничего бесплатного…

– Ты о чём, вообще? Во что впутался?

– Фанни, не говори никому про бов, прошу тебя.

– Пообещай, что вернёшь!

Мир опустил глаза.

– Может быть…

– Госпожа Монца! – завопил за дверью Гордон.

Фанни заторопилась.

– Хорошо, что он не вспомнил про секретное отделение, – сказала она, слезая с табурета. – Может, не знал? Мир, приходи к нам просто так, в гости? В любой день. С бабушкой познакомишься. Слушай… – Фанни остановилась на пороге. – А ты бы рискнул, попадись тебе вещь, которая реально могла бы кому-то помочь?

– Не скажу, что я большой храбрец, но я бы точно попробовал. Эй! Я про себя. А ты там, если что найдёшь, не геройствуй. Поняла?

– То геройствуй, то не геройствуй… Хватит меня путать, Мир Багорик! – вспылила Фанни. – В общем, я приготовлю для тебя пропуск, и приезжай. Только позвони заранее. Пока!

Когда Фанни ушла, Мир окинул взглядом свою мрачную обитель.

– Повремени с пропуском, детка. А то ещё приглянется мне ваш антиквариат, и не захочу возвращаться в это подозрительное место…

…Фанни уселась на переднее сиденье рядом с Гордоном.

– По-моему, вам не очень понравилось у Мира.

– Для меня всё живое и цветущее выгодно контрастирует со старьём и хламом, – уклончиво ответил Гордон, заводя мотор.

– У нас дома много старинных предметов – книги, мебель, портреты… Некоторым – тысячи лет.

– Никакого сравнения. Спящая крепость – фамильное гнездо, этим вещам там быть положено. Ну, не люблю я, госпожа Фанни, когда люди покупают и тащат в дом старые вещи. Как по мне, они несут на себе отпечаток чужой жизни… да ещё тянут меня в прошлое. Из-за этого я и музеи не люблю. И антикварная лавка, буду с вами честен, кажется мне странным местом для молодого парня.

Хотя Фанни была полностью согласна с Гордоном, ей хотелось защитить Мира.

– Он должен зарабатывать на жизнь.

– И много он заработает на старых горшках?

– Вообще-то… – начала Фанни, но вовремя прикусила язык.

– Нет-нет. Парень сделал плохой выбор, занявшись подобной торговлей. В подобной лавке на подобной улице.

– Он должен помогать сёстрам.

– Они что, маленькие?

– Да вроде нет. Обе замужем.

– Тогда ничего он не должен.

– Знаете, я тоже хочу жить своей, а не навязанной мне, жизнью, – вдруг сказала Фанни. –

Мечтаю освободиться от обязательств, которые на меня навешивают. Я прямо физически ощущаю, как эти гири не дают мне двигаться вперёд, тянут в прошлое, как вы выразились.

– Ну, вот! Я так и знал, что все эти визиты ни к чему хорошему не приведут! – тихо взбеленился Гордон и с силой дал по газам. – Я только усилил ваши сомнения. А всё этот Багорик с его барахлом! Если госпожа Айлин узнает, я лишусь работы. Нет, нет… больше я вас сюда не повезу, хоть убейте…

– Не говорите плохого про Мира, – рассердилась Фанни. – Он ни в чём не виноват. И он мой брат!

– Седьмая вода на киселе…

– Да хоть восьмая! Знаете, как мне тяжело одной, без братьев и сестёр? И без… – У Фанни в горле встал ком.

– Ох, простите… я не подумал, – спохватился Гордон. – Да, конечно… Простите великодушно.

Глава 6. Подвальщик

1

Поставив на прикроватную тумбочку поднос с кофе и булочками, Лорна поспешила исчезнуть. Ну, почему, почему у неё всегда такой виноватый вид?

По причине, ей самой не понятной, Айлин недолюбливала эту ответственную, толковую девушку, и, понимая несправедливость такого отношения, пыталась разгадать тайну своей неприязни. Часто волнуется по пустякам, краснеет, если смотреть ей прямо в глаза, излишне суетится, стараясь угодить, – всё это ерунда и не повод при виде неё поджимать губы… Увы, кажется, только слепой не заметил бы, что Айлин делает над собой усилие, стараясь быть любезной с распорядительницей по кухне.

После завтрака Айлин отправилась в кабинет, находившийся рядом с её апартаментами.

– Доброе утро. Звонки были? – спросила она у Кристофера, сидевшего в приёмной за компьютером.

Непыльную должность секретаря в доме Монца этот двадцатилетний парень получил благодаря добросердечию Айлин: из-за худобы и сутулости он выглядел болезненным, и это вызвало у неё приступ сострадания. Треснувшее стекло в очках тоже поспособствовало. Расплата наступила мгновенно, в бумагах завёлся беспорядок, вдобавок Айлин отныне приходилось самой составлять заявления для прессы.

– Ага… Доброе… Мэр звонил… четыре раза, – сказал Кристофер с набитым ртом. На столе валялись раскрошенные вафли и засохшая апельсиновая кожура.

– Не сказал зачем?

– Кричал о справедливщиках и всё время повторял: коротышка павлина, коротышка павлина… Вообще не понял… самка павлина, что ли?

– Справедливщики? – удивилась Айлин. Так в Дубъюке называли членов инициативных групп, время от времени выдвигавших определённые требования к властям. – На всякий случай запомни, что самку павлина называют павой. И не коротышка, а Крошка Павлина.

– Ну, ладно, я запомню, – произнёс Кристофер без всякого выражения. – Окрошка из павлина. Такая бывает? Всё понятно.

Айлин вздохнула, посмотрела на замусоренный стол.

– Приберись у себя, пожалуйста. Тебя же не затруднит?

– Наверное… Просто у меня столько работы… – Кристофер выглядел недовольным.

– Вот и начни с уборки на рабочем месте.

Мусорная корзина стояла за шкафом, в кофейном уголке. Чтобы её взять, Кристоферу пришлось подняться и сделать несколько шагов, заметно припадая на сломанную когда-то ногу. Хромал он обычно только после распоряжений Айлин.

Айлин прошла в кабинет и набрала номер мэра Парда, легко представив его себе, краснолицего, с седым пёрышком на лысине и большим животом, выпирающим из-под мятого костюма. Родственников нынешнего мэра во всех учреждениях Дубъюка было как грибов в лесу после хорошего дождя, и чудилось Айлин, что продержался он на своём посту больше шестнадцати лет во многом благодаря этим грибам.

Услышав в трубке её голос, мэр издал страдальческий вопль.

– Госпожа Монца! Сначала я не мог войти в здание мэрии, теперь не могу выйти! Ну, что ж вы? Где вы?

– Я? – оторопела Айлин. – А я-то чем помогу? Вызывайте службу спасения или полицию.

– Да полиция и так здесь! Но они всё равно просачиваются и мешают работать! Вы не представляете, как они меня мучают! Как кошка мышку!

– Неудачное выражение, господин Пард, – сухо сказала Айлин. – Объясните уже, что случилось.

Пард перевёл дух и заговорил спокойнее:

– Конец света у нас случился. Или он близок. И всё из-за пророчеств, которые собрала ваша покойная тётушка Павлина. Так вот, неравнодушные граждане утверждают, что в пророчествах говорится о пропавших детях, и, по их мнению, это событие якобы предшествует, или может повлечь за собой конец света.