Формирователи бесплатное чтение

ГЛАВА 1.

Поезд плавно притормаживал вдоль платформы и, киоски и ларьки, часто расставленные на перроне, приветствовали приезжих своими сувенирами и товарами в дорогу. Там же, около арок выхода на привокзальную площадь, дежурили парные полицейские патрули, лениво и безразлично разглядывая подходящий состав. Бродили журнальные зазывалы, предлагая кроссворды, книги и разношерстные желтые газетенки. Ожидающие прибытия своего поезда, внимательно рыскали глазами по окнам вагонов в поисках номера и, наконец заприметив его, двигались по направлению движения еще катившегося пассажирского поезда Москва – Самара. На четвертой платформе было людно и скученно. Народ толпился, мешая своими большими челноками и чемоданами движению других людей. Те, в свою очередь, лавировали и задевали стоящих в очереди, на посадку, и все друг на друга возмущенно оглядывались с немым укором на лице. За год моего отсутствия ничего не изменилось. Я никуда не торопился – слишком уж долгожданным был этот момент.

Собрав задолго до прибытия поезда все свои вещи в спортивную сумку, я сидел у окна и разглядывал прохожих. Странное было ощущение, будто и не уезжал никуда. Будто бы и не было этого года на отдельном куске земли, именуемым островом, и не было всех тех переломных моментов, от которых губы расплывались в кривую улыбку разочарования. Разочарования от несбывшихся надежд и осознания всей той несправедливости и мерзости, что происходила не только в армии, но и в обществе, окружавшем меня в тот момент. Ощущалось чувство усталости и свободы одновременно. Свободой, в моем случае, можно было назвать, разве что, свободу от предрассудков и тех наивных утопичных мироощущений, которые я впитал в себя с самого детства, воспитанный на фильмах про войну, разведчиков – диверсантов и всех тех бравых вояк, которым все по плечу и которые, залитые кровью, своей и поверженных врагов, всегда одерживали победу. И правда торжествовала. И все были счастливы. Ха! Держи карман шире!

Дождавшись, когда мимо меня пройдет крайний человек с последнего купе вагона, я нарочито медленно встал и начал топать в сторону тамбура. Все жались в проходе друг к другу на столько, что если бы поезд вдруг тронулся, то все дружно бы перекликнулись носами в затылки или сумками по ногам. Неужели все они думают, что от этого движение как-то ускорится? Плелся я в метрах двух от крайнего пассажира, вальяжно переступая с ноги на ногу. На душе было чувство завершенности, исполненного долга. Наверное, самое умиротворяющее чувство на свете, которое я только мог испытать. Поэтому, даже если дома я появлюсь глубокой ночью или даже завтрашним утром, ничего страшного не произойдет. Ждали год – подождут и еще день.

Спрыгнув с самой высокой ступеньки вагона, я постоял несколько секунд и сделал пару глубоких вдохов аромата родного Поволжья. Пахло каучуковой смолой и жареной выпечкой. От аромата пирогов закрутило живот – последний прием пищи был вчера ночью в виде закуски «Дошираком» к выпитому. Уже перевалило за полдень, вот только организм, привыкший за год к часовому поясу Анивы, отказывался понимать, что сейчас еще только обед, а не время укладываться, и поэтому, моё бренное тело испытывало дикое желание где угодно принять горизонтальное положение и моргнуть на часок-другой. Перелет с Южно-Сахалинска до Москвы, с учетом часовых поясов, занял всего час, против девяти фактических, поэтому радостное столичное солнце светило также, как и при вылете, вот только измотаться ожиданием и перелетом я успел полноценно за все часы, проведенные на борту.

Сутки до вылета пьянствовали в казарме. В ночь перед увольнением наглаживали «гражданку», начищали или намывали обувь, собирали вещи и снова пили. Поголовно не спали: «старики» бодрили молодежь, молодежь запускала «дембельский поезд», кто-то из молодых пил с увольняемыми в запас земляками. Мы рассчитывали выспаться в самолете, но, не тут-то было. Возбуждение было такое, что хоть вагоны разгружай. Благо в «Боинге» были небольших габаритов телевизоры на потолке под углом к сидящим через каждые три пролета. В подлокотник были вмонтированы наушники и можно было, не мешая другим, смотреть то, что крутили на бортовом «Панасонике». Помню «Приключение итальянцев в России» и фильм про какую-то несносную здоровую собаку, «Мармадюк», кажется. Второсортные комедии для любителей абсурдного юмора. После третьего показа «Итальянцев» самолет пошел на посадку. Заложило уши и заломило в носу. Как выходил не помню. Помню, как «Бабай» отвел меня в сторону уже в аэропорту и на пальцах объяснил, что нужно продуть уши. Немного помогло. Через час уже и забыл, что болело. Далее шесть часов шатания по Москве в сторону Казанского. На привокзальной площади закупились провизией и водкой. Пока поезд не приехал, заливали в себя холодное разливное. Стояла невыносимая, по сравнению с Сахалином, жара для этого месяца. Загружались в поезд компанией из четырех. Двое вышли в Сызрани. Третьего, «Бабая», встречали, поэтому составлять ему компанию было «не вариант». Тут уже дело семейное. Никто ни на кого зла не держал, за то, что тот или иной не смог добраться всей компанией до самого конца. Всем хотелось домой. Он выходил из вагона один из первых. Я же никого о своем прибытии не уведомил. Точнее сказать, знали дату моего прибытия. Другую, более конкретную информацию, я не давал. Хотелось сделать сюрприз.

Шагая по подземному переходу, с любопытством разглядывая стены и людей, мысленно отметил, как за этот год сильно изменился я и как мало изменилось все вокруг. Выйдя на привокзальную площадь со стороны пекарен, увидел новые вывески, рекламные баннеры. Появился какой-то вагончик быстрого питания. Облицовка и цвет стен и зданий не изменились. Вот они, потребительские ценности. По такого рода изменениям легко судить, на что делает акцент наше общественное ядро, так сказать, основная его, общества, составляющая. Закурил. Торопиться не хотелось. Пока курил, прикинул в уме маршрут до дома: на маршрутке до автовокзала, там на автобус и полтора часа без остановок до города, дальше снова на маршрутку, на любимый 93-й, и до «Портпоселка». Можно было и на такси, но финансовое положение позволяло раскошелиться лишь на чебурек с чаем помимо дорожных расходов. Да уж, кутеж в поезде удался. «Ну ничего, ДМБ бывает раз в жизни» – прогонял я в голове эту мысль каждый раз, когда оправдывал себя и выдавал пьяные растраты за крайнюю и весьма обоснованную необходимость «выкинуть деньги на ветер».

На Автовокзале в проходах поставили рамки-металлоискатели по обоим направлениям. Пожалуй, это то немногое, что изменилось, на мой взгляд. Раньше, еще в старших классах, а это было пару лет назад, я часто тут бывал по амурным делам и поэтому, во время ожидания отправления автобуса, бродил и разглядывал содержимое витрин вокзальных киосков. Посему, отметил для себя, что все они стоят на своих местах и ассортимент в них практически не изменился. Да и продавцы были те же. Надо же, сколько всего произошло у меня за эти пятьдесят две недели, от событий до людей, а эти, поменяв разве что прическу и одежду, сидели на своих местах и преспокойно занимались своими делами в ожидании окончания рабочего дня. С какими разными ритмами живут люди. Или существуют. С такой работой я бы согласился, разве что, от безысходности или какой-нибудь травмы, которая бы привела меня к сидячему образу жизни, так как по натуре своей являлся я человеком очень деятельным и активным. В армии ощущалось что-то похожее – от командиров до солдат, все руководствовались неписанной истиной- «лучше плохо ехать, чем хорошо идти». И поэтому, задавать вопросы в стиле «А когда уже мы будем стрелять?» или «когда с нами проведут уже хоть какие-нибудь занятия?», а эти вопросы я по началу задавал частенько, являлось среди солдатской общины не просто дурным тоном, а чем-то вроде «выпендрежа». Мол, перед присягой выпустил свои три патрона и радуйся, что вообще стрелял. И это касалось не только стрельбы. Любого рода деятельности, кроме бездеятельности. Для меня, с моим складом ума и представлением об армии, как о большой школе для подготовки защитников Родины, это было не просто дико, это было до ужаса непонятно. И я с этим не смирился, но вопросы задавать пришлось перестать.

Еще за долго до призыва, я четко сформировал для себя представление о том, кем я хочу быть в армии и кем точно быть не хочу. Ради достижения этой цели, а Бог мне судья, что это была самая настоящая моя цель, я усердно занимался спортом, устраивал себе сборы, составлял режим дня, старался правильно питаться и все эдакое в ритме армейской жизни. Той жизни, о которой читал в романах про удалых парней специального назначения и о той, что видел в фильмах. Так сказать, довоспитывал сам себя, хотя, как я считал, с самодисциплиной у меня проблем никогда не было. Для меня стыдно было быть слабым. Слабым во всех отношениях. И, ради того, чтобы достойно отдать долг своей стране, я забрал документы из института уже после первого полугодия обучения и начал готовиться к призыву. Хотя, если честно, не только тяга к военной службе повлияла на мое отчисление. С вымоленной тройкой по математике в аттестате за одиннадцатый класс и этой же несчастной тройкой по физике, чудом полученной на ЕГЭ, поступать на факультет «Электрики и электротехники» в не «абы какой» университет было не самой удачной из идей моих родителей. При своем положении на тот момент я не имел право голоса, так как моя мать полностью всецело обеспечивала меня и честно выполнила свой долг, долг родителя – определила меня в ВУЗ на бюджет после школы, не оставив на волю судьбы.

При обоюдной зарплате моих мамы и папы рассчитывать на платное обучение в институте, а не колледже, было бы бессмысленно. Поэтому, поступить на техническую специальность всем, кроме меня, показалось вполне себе неплохой идеей. Разговоры о том, что я не смогу там учиться, даже не рассматривались: – «Поедешь в деревню хвосты коровам крутить или грузчиком работать» – говорила мне мама. И, в чем-то она была права. Потому что, при любом раскладе, попробовать учиться тому, что тяжело дается, в любом случае более удачная идея, чем не пытаться получить образование вовсе. Да и как я мог говорить, что это не моё? А вдруг бы все получилось? Не попробуешь, не узнаешь.

Об отчислении из университета родители узнали лишь спустя три месяца после моего фактического исключения из списков учащихся. И то благодаря тому, что я просто стал немного реже выходить из дома. Состоялся серьезный разговор. Никто не психовал, не кричал, как это могло быть раньше. Я просто сказал, что с того момента, как я заявил, что не смогу освоить эту специальность, а ночные работы по начертательной геометрии с отцом были тому доказательство, ничего не изменилось. Я старался понять, чего от меня хотят преподаватели, но увы, техническая составляющая этого образования шептала мне на ухо: – «Если я тебе не нравлюсь – застрелись, я не исправлюсь». Поэтому, последовало лишь пару вопросов про то, как я планирую строить свое будущее и о том, что родители очень сильно хотят, чтобы в конечном счете я все же получил высшее образование. Пунктик, так сказать. Пообещал. Момент этого разговора стал первым существенным переломным моментом в моей жизни, первым полностью самостоятельным решением, которое в конечном счете окажется ключевым в моей жизни.

Спустя пару дней после разговора на счет моего отчисления я совершил визит в военкомат своего города с целью заявить о себе и о своих намерениях. Беседы, анкеты. По всем параметрам я идеально подходил на роль «отечественного Рембо любого рода войск». Сказали направят в спецназ внутренних войск в город-герой Екатеринбург. С чувством удовлетворенности я поехал домой и, оставшиеся три месяца посвятил усиленным тренировкам по видеороликам Федора Емельяненко. Время прошло быстро: проводы, слезы матери перед посадкой меня на автобус около районного военкомата, грустный, но гордый взгляд отца. Тронулись – тридцать с небольшим похмельных ребят с лысыми головами в каждом из трех автобусов. В Сызрани нас переодели – запах новых кожаных берец отпечатался в подсознании на всю жизнь. Позже, для себя я его отметил, как запах тоски.

На сортировочном пункте, солдаты, отслужившие по полгода, гоняли вновь прибывших командами на ускоренное передвижение. В одинаковом камуфляже все стали не такие веселые и какие-то нелепые. Я тоже выглядел другим. Первую ночь провели в расположении сортировочного пункта. Подъем объявили внезапно, сопровождая команды криками и матами. Признаться, это давило морально. Хотелось уйти и сказать, что я пошутил и пойду-ка я дальше доучиваться. Но, видимо, все понимали, что думать нужно было раньше и поэтому, лица наши от осознания этого становились все грустнее. А я все ждал, когда придет «покупатель». Когда же появится хоть какая-то определенность, потому что второй день под ряд мы просто сидели во дворе сортировочного пункта и занимались не Бог весть чем, и никто не мог внести хоть какой-то ясности в происходящее. Нашел человека со звездами на погонах и попытался узнать, когда за нами приедут. Тут же выхватил словесного порицания за неправильную попытку задать вопрос. В итоге, мне сказали на «французском», что всех нас заберут в течение сегодняшнего дня. Это немного радовало, но раздражало всеобщее безразличие, повисшее в воздухе.

К вечеру приехали два «покупателя». Одну нашу половину забрали в Хабаровск. Я знал где находится этот город и поэтому долго смеялся от того, в какую даль их отправили. Пришли и за нами. Все сбежались к офицеру как цыплята к курице. Интересовал только один вопрос – «куда?». Ответ не заставил долго ждать – Сахалин. В голове появился образ падающего стакана и звук разбитого стекла. Не может быть… Ведь мне обещали… Это был первый момент, когда я понял, что это не совсем та армия, которую я себе представлял.

Торопливый басистый голос женщины через громкоговорящую связь объявил о посадке на автобус. Дожевав хот-дог и допив кофе, я двинулся в сторону пассажирского транспорта. Ужасно клонило в сон. По «старым» часам было самое время готовиться ко сну. На деле же жарило послеобеденное солнце и слегка дул теплый, почти горячий ветер.

Автобус тронулся, мягко покачиваясь на амортизаторах. Минут через пятнадцать оконные пейзажи Московского шоссе уступили место недосыпу, и я отстранился от мира сущего в пользу царства Морфея. Просыпался в дороге я лишь один раз, когда водитель автобуса, по неизвестной мне причине осуществил настолько резкое торможение, что я буквально влетел в спинку впередистоящего кресла. Кто-то недовольно ворчал, кто-то в открытую ругался. Лично я через минуту уже снова спал.

– Ничего не забываем, мусор забираем с собой. – давал напутственную речь водитель, от которой я и проснулся. Размяв затёкшую шею и протерев, нежелающие открываться глаза, я сгреб с верхней полки сумку и отправился к выходу. Солнце стремилось к закату, но все еще упрямо било в глаза и одаряло равномерным горячим фоном. Лето в самом разгаре. «Самое время для дембельских каникул» – подумал я и закурил. В такую жару курить совсем не хотелось, но срабатывала скорее привычка, чем зависимость, тем более что от сигарет, как где-то я вычитал, зависимости, как таковой, не существует. И поэтому, я нехотя втягивал в себя горячий дым, хотя давно не получал от сигарет удовольствия, как физического эффекта. Что-то пошло не так в один прекрасный момент или череду моментов, потому что не укладывалось у меня в голове, как я мог позволить себе стать таким: курящим, пьющим, солдафоном с манерой общения гопника и повадками «АУЕшника». Тем, кого всю службу, всю жизнь презирал. Размышляя об этом, по дороге на автобусную остановку выбросил наполовину выкуренную сигарету и попытался понять, для какого дела я вообще курю? За прошедший год курение стало для меня существенной проблемой: появилась отдышка, неприятный кашель по утрам, участились головные боли. И, так как стресс-фактор, как я считал, себя изжил и причины браться за папиросы больше не существует, то нужно с этим делом завязывать. И завязывать резко, а не постепенно.

93-я вывернула из-за угла «Республиканской» на «Родины» и двинулась в мою сторону. Я непроизвольно улыбнулся. Это был мой самый частый маршрут. На нем я ездил в школу и из школы, к другу в Автозаводский район и, самое главное, на этом маршруте было невозможно проехать мимо моей секции по гребле, потому что конечная, «Химик», как раз-таки и являлась местом, откуда вся наша компания перемещалась на гребную базу. Эти воспоминания согревали больше всего и именно они больше всего связывали меня с этим городом, крепостью крещеных калмыков, городом, чьим родоначальником по праву является артиллерист Татищев. Старая добрая Ставрополь, позже Ставрополь-на-Волге, а еще позже, после покорения Матушки-Волги инженером Семизоровым и постройкой громадной гидроэлектростанции, в компании с итальянским коммунистом Пальмиро Тольятти, стала именоваться под фамилией последнего.

Мне давало повода для гордости, что я служил в артиллерии, как и Василий Никитич Татищев, хотя к самой артиллерийской стрельбе моя батарея никакого фактического отношения не имела – САУшки мы только отмывали и красили их траки в черный цвет по весне. За этот увлекательнейший период, с конца мая по конец мая другого года, я узнал, что «Гиацинт» работает со снарядами 152мм и что порох в зарядах похож на ржаные макаронины; что «маталыга» самая проходимая из гусеничных машин, поэтому она на дальнем востоке и что на Сахалине есть два прекрасных артиллерийских полигона: Таранай, где в летнее время комары способны унести тебя в кусты и поменять группу крови, а также в извилистой речке количество наваги поровну с водой, хоть руками лови, и Успеновка, где после дождя, которые могут идти там примерно по пять-семь дней без отдыху, земля под ногами превращается в такое месиво, что если с высоты порогов самоходки или тягача спрыгнуть в эту смесь песка и глины, которые местные почему–то называли грунтом, то вероятность того, что ты выберешься вместе с сапогами, а не шагнешь босой ногой в это месиво, равняется нулю. Вот такая артиллерия. Боги войны.

Дорога в сторону Портпоселка, протяженностью в три с половиной километра, была по обыкновению полупустой. Ее относительная прямота и отсутствие, на тот момент, на ней камер и светофоров делали ее, своего рода, коротким скоростным участком города, на котором водители могли позволить выдавить из своих авто максимум и, что самое интересное, аварии на этом участке случались крайне редко.

Проехав поворот на Баныкина, ожидал увидеть бывалые густые насаждения многолетних деревьев разных пород по обеим сторонам дороги, скрывающие справа по ходу движения беговую и велосипедную дорожки, а слева густо покрывая территорию лесной зоны города, вплоть до Комсомольского района. Но не в этот раз. Прошлогодние пожары, про которые мне рассказывал по телефону отец и которые он называл «искусственными», уничтожили львиную долю лесного массива и теперь, особенно справа, виднелись лишь молодые кустарники и редко растущие деревца, чудом уцелевшие во время стихии. Еще не вся земля поросла травой с того времени и местами, редкими, но большими кляксами зияла черная выжженная земля, напоминая этому городу о недавних событиях. Смотреть на это было больно. Больно и обидно.

– На остановке, пожалуйста. – с явным излишком громкости в голосе, произнес я.

Маршрутка приняла вправо и, автоматическая дверь сошла в сторону. Заплатив за проезд, я вышел на старую, знакомую до мелочей остановку. Тот же магазин, та же некрашеная лавочка. Даже яма от бордюра, в сторону проезжей части, из которой меня несколько раз окатывали лихие ездоки, осталась не тронутой. Да уж. Видимо, долгим год был только у меня. Проходя мимо супермаркета, разглядел за кассой знакомое лицо кассира. И тут все по-старому.

Через пешеходный переход и прямиком в парк мимо фонтана, как всегда не рабочего, мимо школы, в которой я не стал учиться по соображениям родителей, хотя она находилась в шаговой доступности от моего дома. Спуск, подъем, разбитая асфальтированная дорожка, вздыбленная над корнями многолетних сосен. Двести шагов прямо и крутой поворот влево. Небольшой подъем и вот он, белостенный, свеже-белёный, с редкими трещинами от самой земли и до крыши, дом. Мой Дом.

Несколько минут я стоял, поставив сумку около ноги, и просто смотрел на дверь, не решаясь ничего предпринять. Телефон давно сел, поэтому справиться о моем местонахождении не представлялось возможным. Я стоял и думал. Думал о том, что сейчас происходит за этой дверью. Сидят ли все за столом в молчаливом ожидании меня или же занимаются своими делами и мое появление будет для них сродни снега на голову. А может быть дома никого сейчас и не было. А может я просто не знал, что сказать, с чего начать разговор, мол «здрасьте, я приехал»? И поэтому стоял, смотрел и думал. Но, как говорится, не попробуешь – не узнаешь и, взяв сумку в руку, я решительно отправился по направлению к двери.

ГЛАВА 2.

Как и было запланировано, весь июнь я потратил на отдых. Каникулы, так сказать. Съездил в деревню, повидал родственников, друзей. Нагулялся налево и направо на сколько только хватило сил. Девушкой, после последнего расставания, я так и не обзавелся. Да и не хотелось, если честно. В голове дул свободный алкогольный ветер и ничего не имело значения кроме того, что я дома и что этот дурдом, по-другому эту «ссылку» назвать было нельзя, наконец-то закончился.

С родственниками и друзьями я делился только той информацией, о которой, как я считал, им нужно знать. То, что им знать не следовало, я, соответственно, не оговаривал. Думаю, о некоторых вещах умалчивают многие, обсуждая эти моменты лишь с теми, кто прошел через подобное. В моем случае все было не только как у всех в армии, а это дедовщина и всевозможные особенности ночной жизни, когда командиры убывают по своим делам и личный состав разного призыва остается предоставлен сам себе. Дело было еще в том, что остров Сахалин в то время, как оказалось, являлся своего рода местом для тех, кого в нормальные воинские части отправлять было нельзя или не желательно. А это: сидевшие «по малолетке», судимые, с явными отклонениями в психике и весь «комитет дружбы народов Кавказа» со всеми вытекающими. Сколачивались шайки по интересам различного, не совсем, с точки зрения морали, нормального характера; пьяные выродки жгли «молодых» раскаленными утюгами; с «житейским опытом» пытались окунуть, назначенного нерадивым, головой в чашу Генуи; вымогали деньги под предлогами расправы или лишения «тыльной девственности» и самое безобидное – нескончаемые мордобои по причинам и без. А также, другие мероприятия, направленные на умасливание извращенных потребностей. Хорошо хоть, что за это время никого не съели. Через три месяца добавили «национальную сборную по ножевому бою республики Тыва». Это было что-то с чем-то… Как известно, южане больше всего не переваривают «Кызыльских парней» из-за их симметричного с ними дерзкого и пылкого нрава в купе с неумением идти на компромисс. Поэтому, у них что-то вроде давней вражды, истоков которой я так и не сыскал. И вот, эти национальные меньшинства устремлялись в ярое доказательство возвышения своей правоты друг перед другом, путем выяснения отношений с применением подручных средств.

В моей батарее южан было всего двое, да и то не ахти какие горцы. Зато судимых больше половины. Не понимал и, наверное, никогда не пойму, как такой государственный орган по защите территориальной целостности, как армия, может содержать в себе такой контингент. Правда, задумываться об этом в большей мере я начал уже после увольнения в запас. В то время нужно было думать о том, как случайно не оказаться в толпе из трех-четырех «товарищей», которые могли посчитать, что ты слишком не такой, как все остальные. Что не редко со мной и случалось по причине моего упертого характера и патологического неумения молчать, когда со мной разговаривают через чур дерзко. В конечном итоге от меня довольны быстро отстали, но общаться перестали практически все. Больнее всего было смотреть на своих земляков, которые стирали носки, носили тапочки или чистили сапоги другим. Я этого не понимал и не принимал. Поэтому, видимо, после службы ни с кем из них связь не поддерживал. Но сейчас все в прошлом и, если совесть чиста и честь не запятнана, то живи и радуйся. Для себя я отметил, что армия отбила у меня все желание каким бы то ни было образом связывать свою дальнейшую жизнь с военной службой.

Июнь подходил к концу и нужно было предпринимать действия для самореализации. Я понятия не имел что делать. Образования у меня не было, но зато теперь был военный билет. Поэтому, выбор был для меня очевиден. Созвонившись с приемной комиссией, я собрал все необходимые документы и поехал на собеседование. Спрашивали про знания языков. Лукавить не стал, сказал все как есть:

– Английский на уровне школьного.

– Понятно. На данный момент вакансий хватает, поэтому можете уже сейчас посмотреть, что Вам больше подходит из того, что мы Вам можем предложить. – проговорила девушка в блузке и протянула мне лист с напечатанными названиями заведений и их адресами. Многие названия были знакомы, но из тех, куда можно было бы доехать без пересадок и худо-бедно подходил график, годилось только одно:

– Вот это. – указал я пальцем на бумагу.

– Хорошо. Вот заявление. Можете заполнить уже сейчас и тогда я оформлю Вас в штат сегодня же. – ответила она. Повернув стул к свободному столу, я принялся заполнять заявление. Настораживало, что все проходит как-то слишком уж гладко. Читал внимательно, пытаясь разглядеть подвох. Единственное, за что можно было переживать, это за утрату выданного обмундирования, а это форма черного цвета, состоящая из штанов и кителя и тряпичная разгрузка. В целом, все не так плохо. Но все же, я решил спросить:

– Быстро у вас с оформлением. Неужели все так просто?

– Ну да, – сказала она, пожав плечами. – А Вы чего ожидали, допроса с пристрастием? – улыбнулась девушка. – Мы же Частное Охранное Предприятие, а не государственная структура. В договоре все прописано. Объем Ваших обязанностей, скажем, прямо пропорционален вашей зарплате. От Вас соблюдения графика дежурства на объекте, от нас соблюдение выплат. Опаздываете, спите в рабочее время, не выходите без предупреждения – Вас будут штрафовать. По всем остальным нарушениям меры будут приняты согласно общего законодательства.

– Понятно. – коротко ответил я. В целом, при моем-то положении, сгодилась бы любая работа. Связи, знакомства, подвязки, влиятельные родственники – все это не про меня. Дописав оставшиеся строки неудобной ручкой, я протянул заявление кадровику:

– Я все. Что-то еще от меня требуется?

– Сейчас посмотрю. Нет, все верно. Ждите, вам позвонят. – все тем же спокойным и монотонным голосом проговорила сотрудница.

– Хорошо, спасибо, до свидания. – избито отрапортовал я и, задвинув стул на место, направился к выходу. Дело сделано. Осталось исполнить обещание и поступить в институт. Теперь, когда на меня никто не оказывает давления по отношению к выбору деятельности, я могу выбрать тот факультет, на котором мне будет интересно учиться. А значит и смогу его окончить. Наверное. Загрузившись в автобус, я, по обыкновению, сел на самое заднее место, где прислонился головой к окну и задумался. Мысли толпились, кучились, забирались одна на другую, и из этого перемешанного потока образов чаще всего мелькали фантазии из возможного ближайшего будущего, о котором я в красках размышлял и где самые смелые мои ожидания и мечты реализовывались как по движению волшебной палочки. Если бы за фантазии платили, я бы разбогател. Сойдя на асфальт с низкой платформы, я вновь ощутил прилив приятных эмоций, в связи с еще одним завершенным делом и сделанным еще одним шажком вперед, в светлое будущее. В этот момент для меня это казалось очень важным решением, чем-то сродни построенного дома или собранной собственными руками машиной. Я стал осознавать, что начал принимать самостоятельные решения, а значит взрослеть. Понятие «работа» всегда у меня ассоциировалось с чем-то взрослым, ответственным. Так, немного поработав, можно будет съехать от родителей и наконец избавиться от немых укоров матери, которые часто ощущались в неловких намеках на то, что продукты, из которых она готовит пищу, сами собой в доме не появляются. Для меня, для моего «мужского», это было ощутимым уколом. Думаю, никому бы это не понравилось. Я пытался объяснить ей, что это временно, на что она, в принципе, соглашалась:

– Тебя никто не гонит. Это такой же твой дом, как и наш с отцом. Не говори ерунды. Ты наш сын. – искренне, с легкой ноткой недоразумения и обиды, говорила она. А возможно, я сам себе это надумывал, подавляемый совестливым влиянием того, что ничего не приношу в дом. Отец же был более лоялен. Ко всему абсолютно. Или, просто был очень спокойным и рассудительным. Слишком спокойным. Наверное, поэтому у него с матерью отношения становились все хуже год от года. Так сказать, в какой-то момент их ценности вдруг стали разными. Я не принимал ничью сторону в их, трещавших по швам, отношениях. Странно, но глядя на их рушившийся брак, я ощущал лишь безысходность происходящего.

– Мы разводимся. – в конце концов заявила мне мать таким же тоном, как сообщила бы, что пошла на работу.

– Ладно. Это ваше дело. Вы люди взрослые. – с таким же повседневным тоном ответил я.

– Я рада, что ты все понимаешь. – не утруждала она меня объяснениями о причине их разрыва. А причина была довольна явная. Просто-напросто, это безразличие в голосе, которое у них обоих за последние годы развилось по отношению друг к другу, стало безразличием во всем. Каждый стал жить сам себе на уме. Это не обошло и меня. С таким же бездействием я смотрел на происходящее и принимал его без единой попытки сохранить двух самых важных для меня людей вместе. Оказалось, любая эмоция может стать заразной.

Не было еще и одиннадцати и солнце слепило с явным намерением превратить нас, всех, кто решил в этот час оказаться на улице, в «зажаренных азиатов», потому что смотреть на происходящее, можно было лишь через узкие щели глаз, сощуренные под гнетущим огнем небесного светила, но сделав пару шагов влево, я оказался в тени рекламного щита. «Так-то лучше» – подумал я. Хотя бы возможно поморгать и снять напряжения с глаз. Подняв голову к верху, я начал разглядывать билборд – какой-то лесисто-холмистый пейзаж, на фоне которого стоят два человека, один в рабочей одежде, у которого в руках было что-то похожее на кирку, а второй в костюме – у него в руках была плашке для бумаг и ручка, которой он, видимо, что-то помечал. Над головами обоих ярким синим цветом располагалась надпись – «Истинные ценности познаются в деяниях». И номер телефона с кодом города. «Наверно, какая-то психологическая помощь наркоманам или алкоголикам» – подумал я. Хотя, сошло бы и за рекламу какого-нибудь банка или строительной кампании. Что-то таинственное и непонятное. То, что всегда манило к себе честной народ, как кота на сметану. Или мух. И не на сметану. Такие слоганы никогда мне не казались удачными. Ну, что может быть определенного и ясного в двух разных по профессиям людях на фоне заповедника? За километр разит надувательством. И не для кого, наверное, не новость, что чем ярче упаковка, тем сильнее на нее «клюют». И вроде все это прекрасно понимают, но все равно попадают на удочки аферистов, целью которых является обобрать человека до нитки.

И снова мой любимый 93й мирно катил к моей остановке на «Ленина», притормаживая и зазывая меня к себе в салон. Свободных мест было достаточно для выбора и, это еще один из тех моментов, которые меня радовали в этой маршрутке. В какой бы промежуток поездки ты в нее не сел – почти всегда найдется свободное местечко.

«Горсад», «Космос», рынок «Журавль». Дальше по короткой извилине на «Ушакова», мимо института, поворот, еще институт, который за год огородили декоративным забором из металлического четырехгранного прута с кончиками вверху в виде наконечников стрел и поставили в образовавшимся дворе бронзовый памятник студенту. Автовокзал, прямая до Портпоселка, которая являлась самой длинной дистанцией между остановками в городе и, я уже снова иду домой мимо фонтана. Как много лет под ряд я ходил этими тропами и, даже если не осознавать куда и зачем ты идешь, ноги сами доведут тебя до дома. Но даже сейчас, после подачи документов на трудоустройство, в душе щемила какая-то тоска и на сердце было тяжело. Тяжело от того, что я на самом деле не имел ни малейшего понятия о том, что делать дальше, даже если меня примут на работу. Казалось бы, работать, что еще? Но внутренний голос стучал за стеклом и молча сверлил меня укоризненным взглядом, давая понять, что такими временными отговорками я просто так не отделаюсь и еще настанет тот самый момент, когда придется принять по-настоящему значимое решение. И далеко не одно.

ГЛАВА 3.

В комнате было на столько темно, что даже если выждать какое-то время, то глазам все равно не привыкнуть. В эту комнату свет просто не проникал, так как окно, расположенное выше стандартного на метр с небольшим, было наглухо заколочено фанерой с внешней стороны и завешено тяжелыми занавесками с внутренней, к тому же, дверь закрывалась без единого зазора. Меня разбудил звук вибрации смартфона, назойливо пробивающийся сквозь подушку. Я лежал с закрытыми глазами и ждал, когда перестанут звонить. В такую рань я сегодня вставать не планировал точно. И жужжание прекратилось. Но почти сразу же продолжилось, не давая мне шансов на продление моего чудесного сновидения:

– Да, слушаю. – не открывая глаз, еле слышно ответил я.

– Здравствуйте. Константин? – знакомый женский голос поинтересовался моим именем.

– Да. – начинал я вспоминать, где слышал этот не поддающийся никакому словесному описанию, женский голос.

– Меня зовут Диана. Я из отдела кадров ЧОП «ФортНокс». Вам удобно сейчас говорить?

– Угу. – еще не проснувшись и все еще пытаясь окончательно понять, чего от меня хотят, ответил я.

– Ваше заявление рассмотрено, и Вы утверждены на трудоустройство. Если удобно, можете сегодня до конца рабочего дня приехать и подписать договор. – снова без изменения интонации произнес женский голос, никак не вяжущийся с внешностью его обладателя.

– Да, конечно. – готовый сказать что угодно, лишь бы от меня отвязались, очень вежливо ответил я.

– Хорошо. Буду ждать Вас сегодня. Не забудьте паспорт и трудовую книжку. До свидания. – снова монотонно и безжизненно произнесла сотрудница отдела кадров.

– До свидания. – попрощался я и, заломив руку вместе с телефоном под подушку, снова попытался уснуть.

Пробуждение было беспокойным, с чувством тревоги. Ощущением, будто опоздал на поезд или самолет. Глянул на часы и понял, что не спроста эта паника – на подсвеченном дисплее часов я увидел: «16:15». Это было более чем поздно. Резко подскочив я начал собираться, пытаясь на ходу вспомнить на чем добраться до места собеседования, что с собой взять и до которого часа у них там рабочий день. Для меня это никогда не было в новинку, что если куда-то торопишься, то обязательно что-то пойдет не так: то транспорт задержится, то дома что-нибудь забудешь. Тем не менее всегда это раздражало до такой степени, что бесить начинало абсолютно все вокруг. И вот сейчас, когда я опаздываю на свою первую работу, есть все шансы на то, что эта работа моей вовсе и не станет. И я сидел, нервно ерзая на своем сиденье, раздражаясь на каждую остановку или светофор и поджимал губы, в готовности сорваться на любого, кто коснется меня или задаст какой-либо вопрос. В такие моменты я ненавидел все и всех. И особенно себя. За нерасторопность, за слабохарактерность. За то, что я несколько лет назад не поступил иначе в разговоре с одноклассницей, за что в последствии расплатился насмешками со стороны всей женской половины моего класса. В такие моменты, обычно вспоминается все негативное и все упущенное. И вот сейчас, я, девятнадцатилетний «выпускник камуфляжной школы», из-за того, что поленился вовремя проснуться, могу потерять свой самый первый шанс устроиться на настоящую работу.

Торопливым шагом я перемахнул через «зебру» и зашагал к входным дверям, перебирая на ходу в мыслях оправдания за опоздание. Время подступало к восемнадцати и, взявшись за пластиковую ручку застекленной двери, я нарочно сильно потянул её на себя, готовясь принять отказ, выражающийся во вклиненной личинке замка, которая будет удерживать эту дверь. Но дверь с легкостью поддалась и, я уже через пол минуты стучался во входную дверь отдела кадров.

– Здравствуйте. Разрешите войти? Я тут немного в пробке… – пытался оправдываться я.

– Здравствуйте, заходите. – будто не замечая моего опоздания, отреагировала женщина. – Начальник направления созвонился с нами и сказал, что по Вам вопрос решился. С Вашим выбором ознакомились и утвердили его. Можете подписать договор и приступить к работе уже с субботы. Сменщик введет Вас в курс дела уже на месте. –, доводила она информацию быстрым и бесчувственным голосом.

– Да, конечно, будет здорово. – немного опешив от объема услышанного, сказал я в ответ. – Где нужно подписать?

– Вот здесь. – протянула она мне два бланка заявления. – Паспортные данные вот сюда, подписи здесь, здесь и вот здесь. Ниже продублируйте, пожалуйста, контактный номер телефона.

Пытаясь внимательно ознакомиться со статьями обязательств, которые на меня возлагаются, как на сотрудника данной организации, я прекрасно понимал, что свой выбор я сделал давно и, если даже меня здесь что-тот не устроит, я все равно это подпишу, потому что я очень хотел получить эту работу.

– Возьмите. – протянул я заполненные бланки девушке.

– Да, все правильно. Можете приступать к работе. Адрес у Вас есть, номер Вашего сменщика возьмете на месте у администратора. Удачи. – без тени какой-либо эмоции ответила она, подперев кулаком подбородок и устремив на меня свой уставший взгляд.

– Что-то еще? – спросила она, скорее ожидая моего ухода, чем прямого ответа на вопрос.

– Да, в целом, нет. – старался вспомнить ничего ли я не забыл, перед тем, как уходить. – До свидания. – Сказал я и удалился в сторону выхода. Впереди ждали большие дела.

– Здравствуйте. Мне нужен Олег. Он у вас здесь охранником работает. – найдя администратора ресторана на набережной по надписи на бейдже, я обратился к ней.

– Он еще не пришел. Обычно к пяти приходит. Можете зайти и подождать его в баре или, если хотите, на входе. – ответила мне женщина лет сорока с небольшим и с толстым слоем макияжа на лице, стройной фигурой и в классической униформе, состоящей из черных брюк и белой блузки.

– Лучше на улице. – сказал я. – Погода хорошая. Заодно осмотрюсь.

– Как угодно. – махнула она рукой и удалилась внутрь здания. Судя по походке и манере общения, она пыталась выглядеть много моложе своего действительного возраста и выглядело это, мягко говоря, забавно.

Бар-ресторан стоял на крайней правой оконечности набережной, которой по факту, набережной можно было назвать лишь потому, что она находилась на этом самом берегу. По факту же это были лишь бетонные плиты, выставленные вертикально вниз с косогора и, таким образом, образующие ступень высотой в длину этой самой плиты между песчаным пляжем и прохожей частью. Ближе к заведению плиты переходили в обрамление уступа, который заходил вглубь реки наподобие мыса, уходящего вправо и превращающегося в часть берега. По всей территории был выставлен красивый декоративный металлический забор с различными узорами в форме вьющихся растений. Наверное, если бы я не имел чести столкнуться с мастерами кузнечного дела в «Левше» под Сызранью, где когда-то работал мой отец, я бы так детально не обращал внимание на все эти мелочи металлоконструкции. Тогда, насмотревшись на легкость исполнения кузнецом металлических витых узоров, которые он мастерил из четырехгранных прутов, ловко доставая их клещами из горна и вставляя в приваренный к наковальне кусок уголка и вертикальным прутом внутри этого самого уголка, изгибая их вокруг упора, я сам решил попробовать сделать что-то подобное. Конечно же, у меня вышла корявая железка. Тогда я с горечью для себя узнал, что не все, что так легко на вид в исполнении, может являться простым в руках человека, непосвященного в тонкости дела. В кузнице же я и узнал, что если кусок металла, валяющийся на полу, не красного цвета, то он не обязательно будет холодным. Так я приобрел свой первый «кузнечный» ожог.

Центральный вход бара-ресторана представлял собой огромные и довольно красивые, как по мне, резные деревянные ворота с прибитыми на ними деревянными буквами, составленными в слово «Причалъ». Рядом с воротами стояла деревянная калитка, под стиль ворот, только менее массивная. По центру, внутри заведения, открытой площадки располагались сидячие места с диванчиками красного цвета, довольно низкой посадки, на турецкий манер, но с европейским исполнением. Над всей этой «мягкой зоной» нависал импровизированный полупрозрачный шатер. За «мягкой зоной» располагался танцпол, небольшой, скорее для случаев, когда душе настолько тесно в теле, что можно станцевать и одному, лишь бы станцевать, либо небольшой компанией «задать гопака» на современный манер. По внутреннему периметру размещались тяжелые деревянные столы и лавки, закрытые по бокам с внутренней стороны плетением из веток на украинский манер, а сверху шло сплошное бревенчатое потолочное перекрытие, также, по всему внутреннему периметру до второй открытой зоны. Та, в свою очередь, представляла собой легкие, скорее журнальные, столики, также из дерева, только вместо лавочек были стулья. Эта зона предназначалась для мероприятий, которые люди проводили тет-а-тет – места для двоих. Вместо сплошного шатра, как в центральной части заведения, над каждым столом нависали вытянутые вверх, остроконечные зонты с бахромой до пола из непрозрачной голубой ткани. Довольно приятно на вид.

Олег приехал чуть позже, чем обещала администратор, закатившись на своем велосипеде прямо через открытую дверь. Молодой, на вид лет двадцати пяти, парень, худого телосложения и роста немного пониже моего, с копной русых волос:

– Здорова. Меня Олег зовут. А ты, я так понимаю, Костя, мой новый напарник? Это хорошо. А то предыдущего выгнали. Надеюсь с тобой не будет проблем? – с улыбкой задавал он, не дожидаясь ответа, один вопрос за другим.

– Да я, вроде, не проблемный. – с наигранным спокойствием ответил я. – А за что предыдущего уволили?

– Спал все время, на работу опаздывал. Бывало побитый на работу приходил или пьяный. Крайний раз в загул ушел на три дня и не выходил на связь. Потом появился и сказал, что увольняется. Вот только его уже самого уволили. Вот и вся история. – Ты сам-то откуда? Расскажи о себе.

– Да особо-то и рассказывать нечего. Только с армии вернулся, вот, на работу решил устроиться. На первое врем сюда, потом может в ОМОН. – приврал я. – А так, местный я, вроде как, седьмой год тут живу. Школу тут закончил, в армию тоже отсюда забирали.

– Понятно. А служил где? – поинтересовался парень.

– Дальний восток, Сахалин. – не стал я вдаваться в подробности. – А ты?

– ВВ, Чечня, «разведбат». Короче говоря, штаб батальона в одном месте стоял, а я по блокпостам всю службу мотался. – немного погрустнев, как бы ностальгируя, произнес Олег. – Ну пошли, я тебя с нашими познакомлю. – сказал он и жестом пригласил меня в крытую часть бара-ресторана.

Персонал был абсолютно разношерстный. Администратор, которую Олег мне представил, как Вика, которая увидев его, расцвела и заулыбалась, но как только села за компьютер снова помрачнела и приняла прежний облик, была бывшим торговым представителем в какой-то крупной компании, но, после пристрастия к «дури» была уволена и теперь, скрывая за косметикой все изъяны, образовавшиеся от «крокодила» и «солей», трудилась на не очень любимой работе и делали вид, что ей абсолютно все неважно.

– Видишь, татуировки на запястьях? Она их, чтобы следы от порезов скрыть, сделала. А густые тени и подводка на глазах, чтоб следы от уколов в веки не было видно. – тихим голосом почти на ухо рассказал он мне.

– Она тебе сама об этом рассказала? – удивился я.

– Конечно. Мы с ней хорошо общаемся. А точнее сказать, выпиваем вместе. Вот она мне и изливает душу. – как бы само собой разумеющееся подтвердил он. – Как-то даже к интиму склоняла по пьяни, но, увы – девушки постарше не в моем вкусе. – с ухмылкой сказал он.

– Тебя не смущает тот факт, что она тебе об этом рассказывает, а ты обсуждаешь это со мной? – поинтересовался я.

– Не смущает. Они здесь друг с другом практически не общаются, помимо работы, вот ей и некому выговориться, кроме меня. А как мне поступать с добытой информацией – это уже мое дело. – изображая лицо с прищуром, сказал он. – Тем более, что ее за язык никто не тянул и в секрете она держать ничего не просила. – как бы оправдываясь, сказал напарник. – Да не парься ты. Я ей, можно сказать, услугу сделал, пожалел, выслушал, сопли вытер. Еще и, к тому же, замотивировал, дух боевой приподнял. Короче говоря, на нужный лад настроил. Вон, как видишь, ходит, работает. Иногда даже улыбается.

Бармен, русый полноватый парень, с деловитым видом натирающий стаканы, поздоровался со мной жестом в формате отдачи воинского приветствия двумя пальцами от виска.

– Знакомься – «маэстро эля и непоколебимости» – Иннокентий. Для своих Кеша. – представил мне бармена Олег. – Ну, пошли дальше. Я тебе наших девочек покажу.

– Бармен всегда такой неразговорчивый? – поинтересовался я.

– Нет, только когда трезвый. В остальное время он парень нормальный, веселый. Анекдоты травит, басни всякие. Главное, нельзя ему давать перебрать. А то, короче говоря, превращается в плаксу. Все ревет да про родителей бормочет, про девушку бывшую и про то, как у него в школе телефон отобрали. Короче говоря, жалкое зрелище.

– Понятно. – коротко сказал я, попутно представляя, как Иннокентий лежит на полу, свернувшись в клубок и ревет. И вправду, зрелище не из приятных.

Проходя мимо барной части заведения, я заметил, что внутри, на самом деле, все не так, как может показаться снаружи – помещение оказалось много больше, чем виделось с улицы. Много коридоров и отдельных комнат. Одна бильярдная, другая спальная, третья оказалась сауной, и еще куча маленьких подсобных помещений. В конце коридора витая деревянная лестница, ведущая на второй этаж, где тоже было что-то на подобии бара: стойка с сидячими местами, отдельные столики, общие столы, столы с развлечениями в формате настольного хоккея или футбола. В центре зала стоял бильярдный стол. За углом было помещение для персонала, где уборщица гладила полотенца и занавески, а остальная ресторанная обслуга изредка собиралась выпить кофе или просто отдохнуть.

– Девчонки, знакомьтесь – Костян. Мой новый сменщик. – представил меня напарник.

Подавляющая часть собравшихся в подсобке просто посмотрели на меня, некоторые отстраненно закивали головами. Какая-то из официанток спросила:

– Надеюсь, этот не окажется таким же мудаком, как твой Сережа? – с нотами презрения произнесла она, листая что-то в своем смартфоне, но было понятно, что обратилась она именно к Олегу.

– Не говори ерунды. Разве ты не видишь, кто был Сергей и, кто сейчас перед нами? – с ноткой обиды произнес напарник. – Это же два разных человека!

– Ну да, как скажешь. – обратив на меня свое внимания, сказала официантка с пирсингом в ноздре. – Меня, кстати, Ира зовут. Но ты можешь звать меня…Ира. – театрально кивнула она головой и закатила глаза, обращаясь ко мне. – Я тут следующая по старшинству, после Вики, так что, если вздумаешь совершать что-то необдуманное – подумай триста раз. Отдача не заставит себя долго ждать. Это я тебе обещаю. – с явной угрозой произнесла Ирина. Возможно, таким образом, нынешние девушки пытаются понравиться парням. Действительно, показательное безразличие и заблаговременное объявление своих негативных намерений по отношению к моим возможным перспективным действиям, это то, что, видимо, нужно, для того чтобы сказать: «Да, ты, просто идеал мечтаний».

Дальше пошли знакомиться с шашлычником, которым оказался сорока девяти летний уроженец Таджикистана по имени Заур.

– Мясо он жарит отменно, а вот по-русски разговаривает плохо. – отметил сменщик. – Так, улыбается все время и что-то на пальцах показывает. Он приходит сюда одним из первых, живет неподалеку. Вместе с ним еще дворник приходит, тот вообще в подсобном помещении живет, которое рядом с «Причалом». – указал он пальцем в сторону сторожки и усмехнулся. Видимо, разведбат оставил свои плоды в молодом парне – он старался все замечать и владел информацией про всех в заведении.

Заур был учителем математики в школе, в младших классах. Из того, что он мне рассказал на ломаном русском, я понял, что в один прекрасный момент что-то пошло не так и его выгнали из школы без фактической возможности трудоустройства, и обвинили то ли в заговоре, то ли в клевете в отношении правящей партии и, соответственно, ему пришлось искать другую любую работу, чтобы прокормить семью, оставшуюся на Родине. И вот, учитель математики, педагог и воспитатель по совместительству из Таджикистана, жарит мясо в России на угоду публике, которой, конечно же, нет дела до его проблем и переживаний. Для всех он просто эмигрант из Средней Азии, «понаехавший» и «по факту виноватый». Это и многое другое я часто слышал в адрес подобного контингента, который мирно выполнял свою работу и никого не трогал. Также, он рассказал, как мог, про свою семью: красавиц жену и дочку. А еще про двух братьев, которые остались на Родине и тоже ждали, когда он им переведет денег на проживание и не работали.

– А почему твои братья не работают? – поинтересовался я. На что Заур лишь пожал плечами и продолжил переворачивать шампуры.

Олег показал мне особенности работы камер внутри сторожки, которая представляла собой помещение три на три метра, стилизованное с внешней стороны под бревенчатый сруб. Объяснил порядок заполнения журналов и отметки о проверки территории на предмет неисправностей или посторонних. Рассказал в каких случаях пользоваться тревожной кнопкой, через сколько приедет машина ГБР и как, если уж совсем случится «дичь», как он выражался, выйти на связь с дежурной частью ближайшего поста МВД, дабы тебе в свою очередь выслали наряд без лишних разбирательств.

– Ну, короче говоря, я помчал. Номер мой знаешь, звони если что. Послезавтра приеду тебя менять, расскажешь, что да как. – на прощание сказал напарник и запрыгнул на велосипед, поправляя свои наушники.

ГЛАВА 4.

Вечер субботы был душный и суетной. Народу было много и, по указанию администратора, я старался осуществлять контроль пребывающих по ее инструкциям:

– Смотри, чтобы в шортах не заходили и во всяком тряпье. Так же, если пьяные или неадекватно себя ведут. Всех таких – лесом. – напутственно проговорила Вика. – У нас серьезное заведение и люди к нам приходят серьезные. Так что, по внимательнее.

– Понял. Никаких шорт и пьяниц. – подняв вверх большой палец, сказал я.

– Надеюсь. – с сомнением процедила администратор.

Я принялся дальше прохаживаться около входа, периодически поглядывая в места отдыха.

Итог моего контроля был таков: трех человек в шортах я не пропустил, которые оказались по итогу весьма состоятельными клиентами и хорошими друзьями хозяина ресторана, а двоих, в джинсах и кедах, я пропустил без тени сомнения. Тех, на кого мне в конечном итоге показал Заур, что они, якобы что-то предлагают посетителям. Но вскоре, заметив к ним мое повышенное внимание, они удалились, оставив в моей репутации крупную брешь. Эти ребята, как выяснилось, были тут частыми посетителями и заходили сюда чтобы продавать свой дурманящий товар. А ближе к ночи я попытался остановить невысокого пузатого мужичка, в коротких шортах и бежевых мокасинах на босую ногу, и непонятной мне белой сорочке с глубоким вырезом на груди. Это оказался хозяин ресторана. Как я это понял? Да так, что по приближению белого мерседеса-внедорожника, который резво припарковался прямо напротив ворот, ко входу начал споро стягиваться весь должностной персонал. Так сказать, встречать хозяина. И, не успел я вытянуть руку вперед с жестом, означающим требование остановиться, как этот мужчина в самом расцвете сил и в самом пике выпадения волос, снял темные очки и смерил меня взглядом со словами:

– Каждый раз одно и то же! Вас там что, не учат в вашей охране что ли? – с сильным акцентом заговорил владелец ресторана. Тут же подбежала Вика и, неестественно широко улыбаясь, поздоровалась с хозяином заведения:

– Здравствуйте Давид Варданович. – Отвесив небольшой поклон, произнесла администратор. – А у нас все готово к Вашему приезду. – как бы пресмыкаясь, еще шире заулыбалась она.

– Какой готово? Почему этот юноша меня останавливает и почему он не пустил сегодня двух уважаемых людей? Ты говорила ему о том, кто я такой и кого в мое заведение пускать можно, а кого нельзя? – затараторил он, подергивая головой и руками каждый раз, как задавал вопрос.

– Он сегодня первый день у нас, забыл, наверное. Простите, Давид Варданович, я объясню ему еще раз, все напомню и все исправлю. Пройдемте лучше в зал, посмотрите, как я там все сделала. – С глазами, полными покорности, быстро заговорила она. Сначала мои глаза расширились от удивления, а потом нахмурились в недоумении. Так нагло врать и не краснеть, как можно? Ведь мне никто ничего подобного не говорил и ни о каких визитах начальства не сообщал. Свита, во главе с «Карлсоном», двинулась в сторону бара, выслушивая от впереди идущего упреки с эмоциональными жестами в сторону проблемных, как ему казалось мест.

– Цветы почему не политы? Видишь земля сухая? А на беседках почему бардак такой, ветки какие-то лежат? А, Арам? – ругал он дворника, который опустил голову и только лишь кивал ей в знак осознания своего промаха. – Я вам за что плачу, бездельники? Совсем ничего делать не хотите. Уволю вас совсем! И будете делать ничего! И деньги получать не будете. А значит, и кушать вам будет нечего! – эмоциональным, но размеренным тоном продолжал хозяин. – А ну, за работу все! – разогнал он от себя прислугу, как голубей на площади.

Во втором часу ночи, когда крайний посетитель покинул заведение, Вика, вышедшая короткими быстрыми шагами из бара, подала мне сигнал на закрытие дверей, скрестив руки на уровне груди и также быстро зашагала обратно. Закрыв дверь, я отправился обратно в сторожку. Внутри, слева от двери стояла вешалка с крючками, справа старый платяной шкаф. Прямо напротив входа находился стол-парта со стоящими на нем монитором и городским телефоном, а слева на полу большой системный блок, весь покрытый следами засохших капель кофе. Справа от стола была небольшая, на манер армейской, тумбочка, в которой хранился чайник, кружки и куча целлофановых пакетов, оставшихся от съеденных сладостей. Бесцельно сев на стул, я уставился в монитор, разглядывая поочередно двенадцать ячеек каждой камеры. Четыре по периметру, четыре в баре на первом этаже и три на втором. Одна у меня в сторожке, в верхнем правом углу. Поначалу я не понимал, зачем мне следить за мной, но, как потом оказалось, что эти камеры переведены в режиме «онлайн» на домашний монитор нашего глубокоуважаемого «Карлсона». Хорошо, что я узнал об этом уже в первую ночь, хоть и не планировал никуда уходить или заниматься чем-то, что могло бросить на меня тень. Но, как говорится, предупрежден – значит вооружен. Находиться под неустанным присмотром было некомфортно. Казалось, что в любой момент мог зазвонить телефон и голос с акцентом мог начать выяснять, почему я делаю то-то или не делаю того-то.

Увидев по камерам, как хозяин заведения направился к выходу, я покинул сторожку, заправился и встал у входной двери, заложив руки за спиной. Его так же, как и при встрече, сопровождала администратор, замедляя свои быстрые маленькие ножки каждый раз, когда Давид Варданович останавливался, чтобы осмотреть свои владения и на те места, где он делал замечания обслуге.

– Подойди сюда. – позвал он жестом дворника. – Вот ты цветы полил, молодец. Дай твою руку пожму. – С размахом хлопнул он по безвольной загорелой руке седого работника. – А сорняки почему не обрезал, а? Не видишь, что ли, заросло все? Почему я вижу, а ты не видишь? – продолжал владелец ресторана. На что Арам лишь кивнул и пошел в сторону подсобки, которая находилась за забором, метрах двадцати от тыльного входа и представляла собой подобие гаража, обжитого и обставлено кое-какой мебелью.

– Куда ты пошел? А? За какими ножницами? Я тебя что, отпускал? Подойди сюда, ну! – с недовольным тоном вернул хозяин дворника. Дальше у них состоялся разговор на непонятном мне языке, плавно перетекающий в братские объятия. В конце концов их руки еще раз сошлись в крепком мужском рукопожатии и, я мельком заметил, как в руке Арама захрустели зеленые бумажки. Мне показалось, это было несколько долларовых банкнот. Позже я узнал, что Арам и хозяин заведения родились и долгое время жили в одном селе.

Распрощавшись со всеми, кроме меня, глава заведения обещал приехать завтра и всех здесь еще раз уволить. Он был изрядно пьян и немного пошатывался, но это не помешало ему сесть за руль своего внедорожника. Резво совершив разворот, на манер полицейского, он увлек свой автомобиль в черту города. Как только красные огни габаритов скрылись за поворотом, все, как по команде, разошлись кто куда. Я закрыл дверь и немного постоял, обдумывая все то, что я за сегодня увидел и узнал. Поведение персонала было, мягко говоря, сволочное и проявлялось это не только в отношении администратора ко мне. Группки, выходившие покурить на тыльные ворота бара, обсуждали клиентов и своего стервозного администратора, который их уже достал и слишком много на себя берет. Заводилой этих разговоров была Ира, официантка с пирсингом в ноздре и очень наглой манерой общения. Остальные, кто входил в ее «кружок единомышленников» утвердительно кивали и подтверждали любые ее доводы. Когда же выходили покурить официантки без своей предводительницы, то обсуждали, главным образом ее саму и то, как она «зарывается» со своими намерениями подсидеть Вику и занять ее место. Мужской же коллектив, выходивший подымить, делились, в основном, своими похождениями с персоналом заведения или моментами из своей автолюбительской жизни. Или просто смотрели смешные видеоролики на экранах смартфонов и ржали как кони, которые видят силос. Если группы смешивались, то люди просто замолкали. Все дружно перемывали кости коллегам и даже те, кто недавно общался и смеялся в общей гурьбе, переходили на обсуждения всех тех, кто, по их мнению, был отпетым негодяем и моральным уродом, или других моментов и событий, которые были замечены или надуманы за некоторый промежуток времени. Персонал заведения был недружный.

После официального завершения рабочего дня, которым являлся жест администратора на закрытие калитки – скрещенные руки на груди, персонал заведения еще около часа готовился к убытию по домам. Официантки собирали оставленную на столах посуду и чаевые, которые здесь были весьма недурные, администратор подбивала выручку, сидя за компьютером, бармен, как всегда, натирал стаканы. Уже никто не смеялся и не общался. Все были поглощены своими заботами. Минут через тридцать люди начали появляться в тыльных воротах. Частями, они выходили, молча курили в ожидании такси или же, кто был на своем автомобиле, садились в него и скоро уезжали. В конце остались только Вика и Иннокентий. Они уехали почти в три утра на машине бармена. Наконец-то наступила долгожданная тишина и я погасил свет по всему внутреннему периметру.

Ночь пролетела быстро, с учетом того, что светать начало уже через два часа, как я всех проводил. С момента убытия администратора и бармена, я сделал записи в журналах сразу до конца смены, заварил крепкий растворимый кофе и пошел гулять с кружкой ароматного напитка по территории заведения, заранее зная, что мне может влететь от «хозяина» за такой вальяжный жест. Прогуливаясь, было приятно ощущать на себе теплый ветер, дующий со стороны Волги, пахнущий свежестью, и наблюдать на пробивающийся сквозь ровную гладь воды рассвет, который медленно, но непреклонно возвышался, сообщая всем о своем прибытии. Раннее утро было для меня любимым временем суток. Помню, иногда, еще в детстве, когда на поруках бабушки с дедушкой, в деревне, я специально вставал летом по раньше, чтобы просто посидеть на скамейке и посмотреть, как лучи рассветного солнца постепенно заставляют отступить темень. Было для меня в этом что-то волшебное, завораживающее. Что-то вроде символа победы света над тьмой. Я часто вспоминаю то время. Время, когда необремененный заботами, кроме как закончить учебный год без троек и уехать на каникулы, я все лето на пролет шатался по деревенским лугам и лесам, собирая ягоды, грибы или пытаясь подбить какую-нибудь птицу из собранных неумело и наспех лука и стрел, что, кстати, ни разу у меня так и не получилось. Помимо лука и стрел были еще самодельные топоры, похожие, на томагавки, для набегов на «бледнолицых», и, заточенное путем обжига на костре, копье, для борьбы с печенегами и половцами. Была еще куча ножей и всевозможных четырехконечных метательных звездочек, которыми я издырявил всю дверь в сарае, за что всё мое боевое имущество было реквизировано дедом в фонд рабоче-крестьянской партии. Все своё снаряжение, собрав в кучу и разместив на себе при помощи всевозможных веревок и ремешков, сплетенных из кленовой коры, я пытался носить с собой и понять, как далеко мог уйти воин со всем этим снаряжением. Оказалось, не так далеко, как это показывалось в фильмах. Не хватало только богатырского меча. Но я не сдавался и был полон энтузиазма – из тех обрезков железного полотна, которые лежали кучками на дворе, я как-то раз попытался смастерить себе «кладенец», путем заострения одного конца и обматывания кожаными ремешками на манер рукояти, другого конца. Но, был схвачен с поличным дедушкой, когда без предупреждения подключил к сети и запустил станок с абразивным кругом для обработки металла. За нецелевое использование хозяйственных ресурсов я бы отруган и получил статус вредителя народного хозяйства. Меч у меня, кстати, тоже реквизировали. Естественно, это меня не остановило. Я воспитывался на фильмах и книгах про воинов, про сражения, битвы, крестовые походы, трактуя их для себя исключительно как стремление главного героя или героев победить всех и, желательно, остаться в живых. Хотя, умереть в бою за правое дело, мне не казалось плохой идеей на тот момент. Вся эта детская деятельность в купе с бурной фантазией в итоге дали свои плоды. Я подрастал и ценности мои и цели постепенно менялись. Лет в четырнадцать – пятнадцать я начал приударять за девчонками из школы, а когда отправлялся в деревню на каникулы, то оказывал внимание тем представительницам противоположного пола, которые тоже приезжали на лето к бабушкам и дедушкам. Однако, целью в жизни на тот момент у меня оставалась самореализация, как воина, защитника, солдата. Отсюда и вытекали все мои увлечения и интересы. Родители не одобряли моего выбора и считали, что мне, как уже почти взрослому мужчине, пора думать о будущем. В их понимании это были учеба на хорошо и отлично и, желательно, трудоустройство до окончания школы на лето. Как это сделал мой троюродный брат, который, в отличии от меня нерадивого, все лето «зашибал бабки» на заправке. Мне претило заниматься чем-то для меня не интересным, а интересными для меня тогда были: посиделки у костра в компании друзей, брожение за задними дворами деревни на пустырях в поисках грибов и сусликовых нор, собирания яиц из гнезд орлов-могильщиков с последующей попыткой их пожарить на костре и тому подобные туристические мероприятия. На все это я не получал одобрения ни от одного из родственников и был заклеймен бездарем и бездельником, хотя свою часть работы по хозяйству я выполнял с полна. Работа по домашнему хозяйству не вызывала у меня неприязни и я, полный энергии, брался за все, что говорил дедушка. Еще через пару лет, приезжая в деревню погостить, но уже с прямой задачей помогать по хозяйству, я все так же, любил, порой, бесцельно погулять по луговым зарослям, вдоль реки, отправиться до пруда, стоящего в трех с половиной километрах от села, и обратно. Просто для того, чтобы увидеть его. Я никогда не мог просто сидеть на месте. Земли у моих деревенских было много и, соответственно, урожая с этих земель тоже было много. И все это стоило огромных усилий, многочасовых нахождений на картофельных или свекольных посевах, на которых я не находил себе ответа – зачем пожилым людям, которые каждый день, проводимый на окучивании или еще каких работах, жаловались на старость, усталость и прочие тяготы земельных работ, такие большие огороды, с которых урожая собирается много больше, чем необходимо, чтобы прокормить себя всю зиму? В итоге, урожая выходило столько, что старики снабжали овощами моих родителей так стабильно и исправно, что все то, что им и мне, передавали, автоматически выходило из перечня наших покупок почти до следующего урожая. Остальное, что не шло в питание, отвозилось в ближайший более или менее крупный город, а это был Сызрань, и пыталось продаться. Продажа излишков шла не то чтобы для зарабатывания денег, а скорее так, утвердить себя как коммерсантов, способных, если придется, успешно вести торговлю собственного продукта. Но увы, знаний и нюансов торговли мои деревенские не имели и поэтому, выбирали заведомо низкую цену, рассчитывая на то, что покупатели кинуться на выгодное предложение и сразу все раскупят. Но на деле же, прохожие лишь с недоверием разглядывали корнеплоды стариков и лишь некоторые интересовались почему так дешево:

– Почём за ведро? – прекрасно видя цену на куске картона, спрашивал мужчина лет пятидесяти с залысиной и в очках, явно не понимая в чем подвох.

– Тридцать пять. – это против пятидесяти – средней цены на рынке, немного дальше от того места, где стояла наша машина. – Есть «скороспелка», есть «красная», есть кормовая. Какая нужна? – помогал с выбором мой дедушка.

– Чего-то дешево…на химии что ли какой? – сощурив и без того маленькие глаза, спросил покупатель.

– Нет, зачем? Мы для себя сажаем, а в этом году уродилось много да вон какая крупная вся. Тут хоть жарь каждый день и то, к весне съесть не успеешь. А не успеешь – прорастет вся или сгниет. – абсолютно правдиво рассказал ему мой дед.

– Понятно. А чего так дешево? – будто и не слышал ничего, переспросил прохожий.

– Так я же говорю – урожай хороший, большой, хранить негде, в погребе места не хватит. Не выбрасывать же ее? Вот и приехали сюда торговать. Глядишь и на «запчасть» какую для трактора хватит или фуража для скотины на зиму закупим. А цена такая, чтоб продать скорее да домой ехать, а то не ближний свет, а по ночам не охота ехать, мало ли.

– Понятно. А откуда приехали? – продолжал задавать вопросы мужчина.

– Сто двадцать километров отсюда. Из Ульяновской области. – все также открыто продолжал отвечать дедушка на вопросы покупателя.

– Говорят в Ульяновской области грибов много разных… – перебирая руками и внимательно рассматривая клубни, в никуда проговорил мужчина в очках.

– У-у-у, полно! И каких только нет! А если дожди зарядят, дня на два – три, то после можно хоть косой косить! В последний раз, с одного раза девятнадцать банок закатали! Остальное пожарили. И то, часть выкинуть пришлось, не успели съесть, попортились. – с пылом начал рассказывать мой дед.

– А грибов у Вас, случайно, нет? – поинтересовался мужчина.

– Нет, в этот кон не стали собирать на продажу – трактор поломался, а на машине в лес не проедешь. – ответил дедушка.

– Понятно. – отряхнув руки от земли, которая оставалась на руках у потенциального покупателя, дальше пошел по своим делам мужчина. В тот вечер мы так ничего и не продали. Я просто сидел в машине и наблюдал как люди подходят, спрашивают, трогают, критикуют и в конце концов просто идут дальше. Так я узнал, что низкая цена не является стопроцентным гарантом успеха продажи.

Своеобразное воспитание на деревенских улицах дало свои плоды. В купе с тем что я видел кругом, а это питейный культ и единственная цель в жизни у всех в деревне – заработать денег и уехать отсюда в ближайший город с целью заработать еще больше денег, чтобы уехать еще дальше, я понимал, что жить так я точно не хочу. Меня с детства считали каким-то неправильным. Это проявлялось в том, что желания, интересы и цели в жизни у меня просто отличались от большинства. А еще я имел привычку не ходить за всеми только по тому, что они все решили, что это хорошая идея. Так, отчасти, я становился изгоем среди ровесников.

Первый рабочий день, а точнее ночь, прошли без происшествий и посещений. Обычно, новичков проверят по ночам. Иногда по несколько раз. Про меня, видимо, забыли. Сомневаюсь, что я вызывал к себе достаточно доверия, чтобы поверить мне на слово, что спать ночью я не собираюсь. Тем не менее, ближе к восьми пришел Заур. Все в той же рубашке с коротким рукавом, надетой на голое, тощее тело, но несмотря на то, что вчера он простоял в ней весь день у мангала, она была чиста и наглажена. Сразу заметна та часть интеллигентности, которая присуща преподавателю, не могущему себе позволить прийти на урок неопрятным. Жестом он поздоровался со мной и широко улыбнулся своим добродушным, выбритым, испещренным морщинами лицом. Мне его было жаль. Но так устроена жизнь. Кому-то везет больше, кому-то меньше. Кому-то не везет постоянно. Хотя, по поводу везения у меня было свое, особое мнение, мол жизнь – это движение, где ты за рулем. Отпустил руль и позволил своему транспорту самостоятельно ехать – ты уже не хозяин своей машине. Вот и все везение.

Поднимаясь вверх, в сторону автобусной остановки, я начал ощущать на себе избыток выпитого за ночь кофе – меня потряхивало, сердце билось будто в напряг, а в животе крутило. Идти никуда не хотелось, а хотелось лечь где стоишь и уснуть. Но понимая, что это не выход, я дальше плелся вверх по тротуару. Яркое солнце светило прямо в глаза, от чего идти становилось еще сложнее. Ступни, упакованные в черные кожаные туфли, горели огнем, а грудь и спина взмокли под рубашкой, норовя устремить капли пота прямиком в штаны. Жара стояла невыносимая и вдалеке, на фоне многоэтажек, виднелось марево, которое размывало движущийся транспорт в сплошную палитру прыгающих красок. Как же жарко. Скорее бы добраться домой, где белые кирпичные стены не вбирали в себя тепло солнечных лучей и внутри, не взирая на уличное пекло, стояла прохлада, в которой, иногда, даже находиться без футболки было бы зябко. С этими мыслями я дошел до остановки, зашитой оргстеклом, и присел на лавочку, ожидая свой оранжевый транспорт. Как же невыносимо жарко.

Ожидать тридцать минут свою маршрутку, да еще в такую жару – это издевательство! Еще и не одного сидячего места. Блеск! Ну, как говориться, лучше плохо ехать, чем хорошо идти. В транспорте было душно до невыносимости. Открытые окна лишь впускали разогретый воздух, от которого становилось еще жарче. Все сидели мокрые, некоторые обдували себя, чем приходилось, изображая из телефона или кошелька веер. И естественно, мы оказались в пробке. Действительно, что еще, могло пойти не так? И вот оно, прямое доказательство тому, что может быть еще хуже, даже тогда, когда уже и так в напряг. Пробка двигалась медленно. Я, сгорбившись под невысоким потолком маршрутки, устало смотрел в окно параллельно движущегося транспорта, на таких же бедолаг, которые не знали куда себя деть от такой жары и тоже сидели все мокрые и блестящие. Впереди что-то громко хлопнуло и, мы перестали двигаться вовсе. Пробка встала. Казалось, это длилось вечность, но уже через минут пять, психанувший водитель нашего микроавтобуса, круто принял вправо, заехав на газон, и совершил рывок, в конце которого снова принял влево и дальше встал на свой курс. Думаю, в мыслях ему все аплодировали стоя за столь дерзкий, но результативный маневр. Мы набирали ход и ветерок немного начал щекотать мое взмокшее лицо. К сожалению, триумф движения длился недолго и уже возле «Химика» мы снова встали. К тому времени я уже присел на свободное место и, по обыкновению, прислонив голову к стеклу, смотрел в окно. Мое внимание привлек баннер со знакомой стилистикой. На фоне неглубокой прозрачной реки, дно которой было прекрасно видно и, судя по картинке, было каменистым, стоял человек в сером классическом костюме. Он смотрел вперед, будто высматривая что-то, держа в левой руке знакомую плашку для записей. Над ним, почти под самой верхней границей плаката, яркими светло-синими буквами написано – «Формирователи».

ГЛАВА 5.

Еще недавно, возвращаясь со смены домой, бредя по дороге вдоль стадиона, я встретил ее, ту самую, еще недавнюю старшеклассницу, которая клялась ждать меня из армии, лишь бы я дал ей слово, что у нас все серьезно. А сегодня вечером, мы уже сидим на полуразбитой лавочке на том же стадионе, попивая дешевое пиво и страстно пытаясь друг друга съесть, трогая руками везде, куда те самые руки могли дотянуться. Приятно находиться рядом с человеком, который не задает лишних вопросов и понимает тебя с полуслова. Вот так, после каких-то полутра месяцев, у меня, категорического противника близких связей, появились отношения. Она ждала меня после работы, готовила к моему приходу, когда не училась в колледже, одевалась как я просил, делала, что я просил. Я, в свое время, тратил на нее все свое свободное время, помогал финансово. Иногда, ночевали друг у друга, когда представлялась возможность. В итоге, все общение все равно сводилось к половой жизни, хоть в то время нас обоих это и устраивало. В перерывах между обсуждением того, кто как хочет попробовать сегодня ночью, мы разговаривал о наших возможных перспективах. Она мне рассказывала, как сильно хочет закончить колледж и пойти работать тренером или преподавателем адаптивной физкультуры по профилю. Это значило, что работать ей пришлось бы с детьми, имеющими отклонения в развитии, что, как я считал, несомненно повлияло бы на нашу совместную жизнь. Все просто – она очень впечатлительная, а я не хотел бы вечерами выслушивать как моя подруга устала смотреть на пускающих слюни детей и подростков. Я, в свою очередь, рассказывал ей, как тоже закончу физкультурный факультет заочно, пока работаю и попробую вернуться к себе в родную школу учителем физкультуры, а может быть пойду по стопам своего тренера и займу его место на гребной базе и буду воспитывать чемпионов, одним из которых я не стал, провалившись с треском на чемпионате России среди юниоров в Воронеже. Мы с ней оба были гребцы. Удовлетворившись званием кандидата в мастера спорта, вырванным в жесткой борьбе на состязаниях федерального округа, я забросил попытку стать профессиональным гребцом. И вот в тот самый момент, осознав, что спортсмен я вовсе не от бога, а от стараний и характера, впервые задумался, а кем я могу стать, если не профессиональным спортсменом? В то время я был уверен на все сто, что поеду на олимпиаду в 2012 году и заберу там как минимум третье место. Чуть позже мне истолковали, что такое юношеский максимализм.

В тот момент, меня такая жизнь устраивала. Двое суток в «Причале», двое суток дома, со своей девушкой. Если на работу выходишь не в выходной день, то, в принципе, сутки проходят спокойно, а заведение закрывается рано, ближе к полуночи. Персонал скоро разъезжается по домам, оставляя меня наедине с самим собой. Ночи, как правило, проходили тихо. Несколько раз, блуждающие по набережной, любители заложить за воротник, подходили к сторожке и стучали в окно с просьбой закурить, несколько раз просились в туалет и один раз спрашивали дорогу. И так, из смены в смену. Сначала пытался запоминать людей, разделяя их на постоянных, частых и просто возникающих, но вскоре оставил эту затею, так как будни превращались в дни «сурка», а отсыпные проходили на разделении до того, как ты лег спать и после того, как ты проснулся. И все закружилось как в карусели. Режим сбился, начал расти живот, сердце от кофе, сигарет и недосыпа начало работать как-то тяжело. Перестал обращать внимание на дни недели, даты. Лишь погода за окном и моя подруга приковывали внимание.

Как-то раз, будучи в хорошем настроении и, поменявшись со сменщиком сутками, я решил устроить своей пассии сюрприз – встретить с колледжа после учебы и пригласить в кафе, так как мне выплатили аванс. Приехал за двадцать минут до окончания ее занятий, присел на лавочке через дорогу на аллее, откуда было хорошо видно центральный выход из учреждения и закурил, провожая взглядом прохожих и проезжающий транспорт, прогоняя в голове сценарии нашего с ней дальнейшего вечера. На противоположной стороне дороги, по обоим сторонам от входных ворот, размещались в один ряд приземистые, в форме сот, густо засаженные различными цветами клумбы, возле которых, играя на солнце отливами, стояли четыре припаркованных красавца «чоппера». Вороные, с сумками-кофрами на американский манер, с хромированными дисками и стилизованными бензобаками. Те, кто в этом разбираются, сумели бы оценить эту красоту по достоинству. Блеск полированных крыльев и кожаных сидений привлекали к двухколесному транспорту внимание на общем, неярком и однотонном фоне давно не крашенного фасада здания.

И вот, двери распахнулись и на улицу повалили студенты. Когда основная масса вышла за тяжелые входные двери, вышла и моя спутница в окружении трех девиц, одетых, мягко говоря, откровенно. У меня выпала сигарета, от того что у меня открылся рот от увиденного – девушка, которая двадцать четыре на семь одевается в джинсы и кеды, была облачена в короткое до неприличия платье с глубоким декольте. Лично я ее в таких одеждах на людях и рядом с собой не видел никогда. Проскользнула мысль – «может быть был какой важный зачет или экзамен»? Но макияж, который был явно не для сдачи учебного материала, отодвинул эти мысли в мгновение ока. Я встал и направился к пешеходному переходу, зная обычный маршрут ее движения, стараясь не упускать ее из виду. Но, к моему удивлению, она не пошла стандартным путем, а направилась за колледж вместе со своими подружками. Перейдя через дорогу, я остановился, думая о том, как поступить. Внутри все закипало, сердце бешено стучало, кулаки сжались. В голове тут ж начались прокручиваться всевозможные эпизоды развития событий. Я резко свернул вправо и, не заходя на территорию учебного заведения, пошел по периметру ограждения, стараясь разглядеть, куда направилась моя честная избранница. «Измена». – возникал голос в голове. Выйдя к месту, откуда виднеется задний двор, я пригляделся и увидел объект моего наблюдения в компании все тех же подруг, вот только теперь перед ними стояли какие-то ребята – рослые, бородатые и с явным намеком в одежде на то, что они являются членами какого-нибудь байкерского клуба, либо «кожаными фетишистами». Расстояние от меня до них было невелико и, я довольно хорошо видел глаза своей Ани, маняще глядящие на одного из рокеров. После короткой и веселой беседы они направились обратно к выходу, разобравшись как бы по парно. Моя мадам шла крайней парой и, я заметил, как она взяла своего спутника за руку. Внутри меня все на столько кипело, что я готов был лопнуть от злости. Не может быть, что бы она могла так со мной поступить. В голове снова возник образ разбивающегося стакана. Вернувшись той же тропой по периметру, я остановился на углу и лишь выглядывал из-за угла, наблюдая за тем, куда они пойдут. Надев шлемы на своих новых подружек, а затем и на себя ребята завели своих двухколесных коней и уехали в сторону от колледжа. Последнее, что я успел заметить, так это то, что платье моей, надо полагать, бывшей девушки, было явно слишком коротко, особенно для езды на мотоцикле, о чем говорило ее нижнее белье, видневшееся из-под полупрозрачного платья, развивающегося на ветру. Проводив взглядом колонну мотолюбителей, я развернулся и пошел в противоположную сторону. Бесцельно, я брел медленно, потупив взгляд в асфальт, по привычке достав сигарету и закурив. Осознать то, что сейчас произошло было невозможно в данный момент. Принять тем более. Выбросив окурок закурил следующую. Сердце билось как-то по-другому, будто придавленное чем-то, в ушах звенело, дыхание стало неглубоким, губы скривились так, как обычно кривятся от увиденной мерзости. Почему я не подошел и не остановил ее? Почему не прекратил это все в самом начале, когда только увидел это? Возможно, потому что понял, что это не только началось, а может быть потому, что испугался. Испугался, что она, увидев меня, не изменит своих намерений и просто помашет мне на прощание ручкой. На ум не приходило ничего, кроме как вернуться домой и напиться. Пока добирался, думал написать или позвонить. В итоге написал. Конечно же ответа не последовало. Позвонил. Кто бы сомневался – телефон был отключен. Потом звонил снова и снова. Будто ожидая, что что-то изменится. Не изменится. И я это понимал. Понимал, что такие идеальные, на мой взгляд отношения, не могли быть правдой. И ведь никто никому ничего не обещал. И чисто технически, она меня не обманывала, потому что я у нее ничего об этом не спрашивал. Да, я мало о чем ее спрашивал. Остаток светлого времени суток я сидел в лесу у костра в Портпоселке, недалеко от дома, рядом со старой водонапорной башней, которую местные альпинисты адаптировали под скалодром, и вливал в себя разливное нефильтрованное под треск горящих сосновых веток. К моменту сумерек я уже был изрядно пьян и понимал, что нужно идти домой, иначе могу свалиться прямо в лесу, что само по себе являлось не самой лучшей перспективой. Как добрался до дома уже не помню.

Утром, а точнее ближе к полудню, я проснулся с дикой головной болью. Ломило ужасно, будто неизвестная сила пыталась раздавить мне череп. Заставив себя сесть на край кровати, я попытался встать. Отрыв дверь из комнаты, я ощутил резкий удар света по глазам. Все расплывалось и кружилось, не в состоянии остановиться и принять четкие очертания. Ощутилось обильное слюновыделение и я, как наяву, увидел своего преподавателя ОБЖ младших классов, который перечислял нам признаки отравления угарным газом: – «Головная боль, головокружение, обильное слюновыделение, боль и резь в глазах, а также слезотечение» – говорил он, загибая пальцы на руке. Ну теперь все стало ясно. Отравление угарным газом. А выпитые без закуски и в течении двух часов четыре литра крепкого пива из непонятной пивной здесь вообще не при чем. В тот момент я бы с радостью улыбнулся своей шутке, но физическое состояние говорило мне о том, что пора искать глубокую яму и идти в неё умирать. Ну или как минимум вызвать рвотный рефлекс, прополоскав желудок, и, в последствии, наесться обезболивающих. Зеленые таблетки Пенталгина были у меня всегда, начиная с десятого класса. Именно с того времени я серьезно подсел на обезболивающие, ибо возникающие по непонятной для меня причине и с непрогнозируемой частотой головные боли, порой, доводили меня до такого состояния, что я просто лежал, боясь пошевелиться, потому что каждое движение отдавало в голову с такой силой, будто в ней что-то сейчас лопнет и мне придет конец. И так на протяжении многих лет я выработал привычку всегда и везде иметь при себе болеутоляющие. Вот и сейчас, зная, что в ящике кухонного стола лежит пачка спасительных пилюль, все также держась за голову, я, шатаясь от того, что не в силах был открыть глаза, прошел на кухню. На столе что-то было накрыто, даже лежала какая-то записка. Но в тот момент все было безразлично за исключением одного. Скорее добравшись до ящика, я извлек из шуршащей упаковки сразу две пилюлю и закинул их в рот. Набрав воды из-под крана, перепутав вентили смесителя и набрав горячей, скорее запил их и отправился обратно в кровать. Всего пятнадцать минут необходимо потерпеть этот ад и лекарство начнет действовать. С течением времени мне удалось установить, что обезболивающее начнет действовать именно через пятнадцать минут, мягко захватывая боль и унося ее с собой, от чего, позже, голова становилась тяжелой, а ощущения притупленными. Что произошло и сейчас. Дождавшись, когда попытки моей головы отделиться от моего тела останутся позади, я попытался уснуть, но желудок, вдруг вспомнивший, что он умеет выталкивать из себя токсины, которые ему не по душе, начал свои попытки к сокращению и, тем самым, выдавливая из меня остатки вчерашнего дня. Жалкое зрелище. Освободив желудок, я смог заснуть. За время, пока я пытался себя освободить от боли и токсинов ни разу не вспомнил о вчерашнем инциденте, связанным с моей подругой. Приоритеты.

– Ты вставать –то собираешься? А то скоро снова спать ложиться. – говорил мне женский голос.

– Сколько сейчас? – Спросил я, резко открыв глаза и пытаясь понять сколько я проспал.

– Почти девять. Просыпайся.

Молча, с силой дыша через нос, я побрел на кухню, откуда доносился звук жаренного и аромат сбежавшего на плиту кофе. Также молча я завалился на мягкое сиденье кухонного уголка и ссутулился, облокотившись на стол. Мыслей не было. Совсем. Перед опущенными в стол глазами появилась тарелка с омлетом. Немного позже появилась кружка с кофе и столовые приборы. Кофе был крепким и без сахара – по утрам я пил именно такой. Не могу объяснить почему, но вкус земли во рту, который оставлял сваренный несладкий кофе, придавал особой бодрости и как-то скорее приводил меня в чувство.

– Я записку тебе оставляла на столе и ужин, но видимо вчера что-то пошло не по плану и до ужина ты не добрался. Где так накидался? – спросила она, изображая легкое, наглядно прикрытое недовольство. Я молча резал свой завтрак и клал в рот кусочки жареных яиц, медленно и тщательно пережевывая, не забывая о том, что вчера меня изрядно полоскало и что пища, попавшая в желудок, может вызвать неприятную реакцию. Проглотив первую порцию, я замер на несколько секунд, ожидая худшего. Но ничего не произошло и я, с небольшим, но облегчением, продолжил завтракать.

– Кстати, я экзамен сдала. На пять. Преподаватель валить не стала, как никак я у нее в сборной была четыре года. Короче говоря, ТМФВ у меня уже за плечами, поэтому можно немного расслабится и отдохнуть – не дождавшись моей реакции, продолжала она. – У нас выпускной скоро, ты помнишь? С местом вроде как определились, осталось по людям разобраться. Наташа не сможет, у нее мама в Анапу улетает и ее с собой забирает, Ленка с яхт-клуба тоже не пойдет – у нее регата. Староста тоже вроде не сможет, говорит ей нужно будет уехать из города куда-то. То ли к бабушке, то ли к тетке. А девчонки с параллельного говорят, что она залетела и поэтому не сможет. – закончив, села она напротив за стол. Слова про залетевшую студентку вернули меня из похмельного забвения в реальность, и я вспомнил, от чего же мне вчера стало так плохо, что потом стало еще хуже.

– Куда ты пошла вчера после экзамена? – проглотив очередной кусок омлета, спросил я свою подругу.

– Да, посидели немного в кофейне за углом, а потом на набережную пошли гулять. Погода была шикарная, вот мы и потянулись к Волге. Часов до восьми погуляли, потом кто куда. Основная масса продолжать в клуб поехала, я на такси и сюда. Приехала, а ты в «ноль». Будить не стала, пошла к родителям, записку на столе оставила, чтобы не терял. – весьма правдоподобно доложила мне моя «верная» девушка. – А, ты, кстати, по какому поводу в таком состоянии и в какой компании вчера таким стал?

– Я был там. – глядя на нее исподлобья, сказал я. Она молчала, глядя мне в глаза, видимо перебирая варианты изворотов.

– Где там? – не понимая, или делая вид, что, не понимает, спросила она меня.

– Возле колледжа. Сидел на скамейке через дорогу. – попивая горький кофе большими глотками и не сводя с нее взгляд, пояснил я. – Может кто-то из вашей группы и пошел отмечать в кофейню, но явно без тебя. Или, может быть, я не то заведение имею ввиду? Может быть ты имеешь ввиду то, до угла которого нужно ехать? На мотоцикле. Хорошо хоть шлем надела. О защите думаешь. Ты ведь думаешь о защите? – с явной ноткой желчи спрашивал я. На что получил долгий, редко хлопающий ресницами, взгляд и выпирающее движение скул на лице.

– И что с того? Есть какие-то проблемы? – сменив тон на агрессивный, парировала она. – Да я пропустила эпизод с кофе и булочками, и поехала сразу на набережную. Какая разница на чем я туда добиралась? – с явным недовольством разоблаченного, но не сдавшегося, продолжила она. Я молча смотрел на нее. Почему-то в этот момент мне стало ее так жаль. Бедная девочка. На сколько я не ценил ее, не уделял ей время, не говорил с ней, когда, возможно, ей это было нужно. Ведь, если бы все у нас было хорошо, не было бы необходимости искать кого-то на стороне…

– А, сам-то? – продолжила она. – Где ты вчера был? С кем? А? Почему я не задаю тебе таких вопросов и не слежу за тобой? Мог бы встретить меня после экзамена и отвести куда-нибудь. Когда мы в последний раз куда-то ходили? Вместо всех этих претензий поступил бы как мужчина и подошел ко мне, если бы увидел то, что тебе не понравилось. – выпалила она, встав из-за стола и начав плескать руками.

– Я приехал к тебе. Но тебе, как я увидел, было в тот момент не до меня. – спокойным тоном сказал я. – Затем и приехал, чтобы пригласить тебя на ужин, потому что давно никуда не выбирались. Но увы, не той пищи тебе хотелось в тот момент, видимо. – философски закончил я.

– Отмазки! Всю жизнь у тебя одни отмазки! – повысила она голос. – Захотел бы – сделал. А так, только слова. – продолжала она. – Ужин, романтика. И где это все? А я знаю где – пропил вчера или устроил вечер своей новой пассии! – перешла она на крик. Сказать, что в тот момент я был удивлен – ничего не сказать. На сколько нужно не уметь признавать свою вину, что даже в тот момент, когда тебя поймали с поличным, изворачиваться и пытаться обвинить другого человека в том, чего он не совершал, лишь бы показать в сравнении, что не так уж все у меня и плохо, мол смотрите, а у него еще хуже, а если не хуже, так уж точно не лучше дела обстоят, чем у меня? Ее истерику я слушал еще долго. Наблюдал за нервными метаниями по кухне, непонятной перестановкой посуды с место на место. Итогом этого разговора стало то, что я не смог ее удержать и ей придется уйти, как бы сильно она этого не желала, потому что она не в состоянии жить с таким бесчувственным человеком как я. А я молчал и ее это бесило. И от того, что я не кричу и не ругаюсь с ней, не выясняю отношения, она не находила себе места и все кричала и кричала. А я продолжал молчать и смотреть на нее. В этой комедии я стал зрителем. Я просто молчал и сочувственно наблюдал за ее терзаниями и частыми попытками собрать вещи и уйти. Сначала в мой адрес сыпались обвинения, затем оскорбления, затем вся правда о том, кто я для нее в этом мире. В итоге, она пришла к выводу, что ей тут не место и, забрав свой рюкзак, ушла, громко хлопнув дверью. Я знал, что в ее маленьком рюкзаке далеко не все вещи и что ей придется вернуться. И она несомненно это знала, что, видимо, питало в ней надежды на налаживание отношений. Так было и раньше. Не в таких масштабах, но суть была та же – мне что-то не нравилось, а она делала виноватым меня и уходила. Потом возвращалась, мы примирялись через постель и обоюдно забывали о случившемся. В этот раз все стало иначе. Это для себя я решил точно. Не дожидаясь, пока настроение изменится не в мою пользу, я достал большую дорожную сумку со шкафа и начал собирать туда все ее вещи, которые только смогли попасться мне на глаза. Тщательно, проверяя каждую полочку, я собирал все ее тетради, учебники, которых было целых четыре, белье со шкафа. Снял фотографии со стен, сходил в ванную комнату и забрал все ее баночки и тюбики. Чемодан оказался набит почти полностью и еле застегнулся, но завершив свою миссию, я облегченно вздохнул, ощущая чувство свободы от всего этого дерьма, которое я сам себе навязал, считая, что все беды, которые происходили у нас в отношениях, сугубо из-за того, что я что-то делал не так. Было бы прекрасно, если бы мы оба считали себя виновными, но, когда в это верит лишь один из пары, второй всеми силами пытается помочь ему в это поверить.

ГЛАВА 6.

Закинув рюкзак с рабочей одеждой за спину, я выдвинулся на остановку. На улице стояло марево. Теплое, но не душное. Легкий, редкий ветерок, порой, одаривал открытые участки тела своими ласками и глаза, от этих приятных дуновений, слегка зажмуривались и улыбка сама напрашивалась на лицо. В голове представился образ рыжего котенка, который нежится на солнышке, зажмурив свои маленькие глазки, и мурлыкает от удовольствия. Прошагав мимо школы и завернув за фонтан, я привычным путем направился на остановку. Не дойдя до самой застекленной будки, я увидел за кудрявой шевелюрой берез, как в мою сторону едет моя маршрутка. Приятно, когда все происходит вовремя. И действительно, на этот раз все было иначе. После крайнего расставания прошло уже больше двух недель, а от нее ни звонка, ни сообщения. Вероятно, это по тому, что в этот раз я не написал первым. Оставил чемодан у порога с запиской и удалился по своим делам, впитывать в себя новые ощущения – смесь свободы и здравого смысла. Будто наступило осознание, озарение или понимание. А может и все вместе. С недавних пор я начал за собой замечать, что определенные вещи до меня начинают доходить не постепенно, не в процессе планомерного изучения или ознакомления, а как снег на голову. Эврика! И в моменте осеняет истиной. Зато раньше с уверенностью, присущей победителю по жизни, мог заявлять, что некоторые моменты в этой жизни невозможны, а некоторые события и явления мной уже познаны и истолкованы. Но не тут-то было. Малейший нестандартный или незнакомый поворот в жизни, и ты будто Америку открыл. Век живи – век учись. Хорошо, конечно, когда учишься на чужих ошибках, а не на своих, но когда испытаешь острые ощущения на своей шкуре, то эффект совсем другой и просто ошеломительный. Сродни «как бабка отшептала». Хотя, говорят, некоторых такие повороты ломают. Морально, конечно, но последствия бывают разными. Как пишут в новостных сводках, треть самоубийств происходит от неразделенной любви и причинам ей сопутствующим. И, на самом деле, радует, что я не отношусь к той категории людей, которые убиваются из-за расставаний. Было, скорее, немного обидно. Немного удивительно и слегка омерзительно, от ощущения, что в открытую душу так смачно и с оттяжкой зарядили сопливый плевок. Ну, чтож, впредь буду разборчивее. Хотя, все эти мысли наводят на осознание того, что такие моменты могут являться одной из причин, когда человек замыкается в себе и может долго находиться в таком состоянии, в недалеком будущем пытаясь компенсировать свою утрату различными, одному Фрейду известными, способами. Загрузив на кануне новый «плейлист» в свой «андроид», я с удовольствием воткнул наушники в уши и включил свежую порцию «Prodigy» на максимум. Басы и электронная музыка приятным ритмом заряжала настроение позитивом и я, не заметив того сам, начал покачивать головой в такт музыке. Так, щелкая песню за песней, я добрался до ближайшей к месту моей работы остановке и, расплатившись за проезд с загорелым азиатом, шагнул с подножки на горячий асфальт и двинулся под горку в сторону «Причала». Была пятница и с высоты аллеи, пролегавшей вдоль проезжей части, поперек спуску, можно было увидеть, что заведение, в котором я проведу ближайшие сутки, почти переполнено и, музыка играла на столько громко, что свойственно лишь тому, когда честной средний класс собирается там с явным намерением растерзать все свои калории на танцполе в жгучем клубном мракобесии. Клубные танцы я всегда считал дерганием эпилептиков под музыку, отчего находил для себя данное мероприятие бестолковым. По мере приближения к бару–ресторану я все яснее понимал, что сегодняшняя ночь спокойной быть не обещает, так как время еще не было и шести, а народу было уже вполне себе прилично для такого заведения. Это еще не считая того, что машины все приезжали, а люди все приходили, словно мотыльки, собирающиеся на свет лампы. Пересекая черту ворот, на глаза мне попался Заур, переворачивая то одну решетку гриль, то другую, не забывая при этом следить за шампурами и за мясом в глиняных горшочках, задвинутых в печь. Весь мокрый, блестя под вечерним солнцем, увидев меня, он широко заулыбался и покрутил пальцем у виска по широкому кругу, что, видимо, означало, что это полное сумасшествие и заказов очень много. Ответив ему поднятой рукой вверх в знак приветствия, я прошел дальше, мимо оживленной, уже явно «веселой», компании, сидевшей в центральной части площадки. На встречу мне попался Арам. Такой же сутулый, шоркая ногами, он двигался навстречу мне по своим делам, не обращая внимания на гарцующую публику. Увидев меня, он молча протянул безвольную руки и даже не попытался ее сжать, лишь дождавшись, когда я сожму ее, также безвольно опустил ее, и она плетью шлепнула его по ноге. Вид у него был удручающий, но я бы удивился, если бы увидел его впервые в таком состоянии. Такой наружности он был всегда, когда его только можно было увидеть. Поздоровавшись с Кешей, который неизменно натирал бокалы до блеска, я прошагал к винтовой лестнице, чтобы пройти на второй этаж. На верху, несмотря на то, что летом второй этаж либо не работал, либо туда просто не охотно шли из-за того, что веселиться на свежем воздухе всегда приятнее, если позволяет погода, а она сейчас самая что ни на есть подходящая, было полным-полно народа. И даже те, кому не хватило места и у барных стоек, просто стояли с напитками в руках и болтали в компаниях. Либо пританцовывали под клубные хиты прошлого года недалеко от барной стойки. Проходя мимо столов, я завернул к подсобке, где в настоящий момент никого не было, по всей видимости от того, что заказов было очень много. Закрыв за собой дверь, я скинул с себя рюкзак и достал рубашку и брюки, включил утюг и пододвинул к себе гладильную доску. Идея приходить сюда в пляжном наряде, принося темные брюки, черные кожаные туфли и хлопковую классическую рубашку с собой, посетила меня сравнительно недавно. А точнее в конец прошлой смены, когда я добрался домой мокрый насквозь и с горящими от жары ногами. И как я раньше не догадался? Может быть потому что в моем собственном распоряжении на работе не имелось гладильной доски и утюга, а может и потому, что никто не сказал, что так можно. Военные привычки не выветрились – делать все по команде, и, по всей видимости, не выветрятся еще скоро. Звук щелчка на утюге означал, что агрегат для исправления текстильных неровностей готов к работе. Растянув белую рубашку вдоль доски, я начал водить по ней разогретым устройством, наблюдая как складки, одна за другой, исчезают под давлением горячего прибора. Воротник, рукава, манжеты. Удовлетворившись гладкостью материала, я переложил рубашку на кресло и взялся за брюки. Вот с ними у меня всегда были проблемы. Стрелки. Я прекрасно знал, что это такое и яснее ясного понимал, как их делать. Но уложить эти проклятые штаны на доску таким образом, чтобы они не падали и, чтобы одна штанина лежала таким образом, чтобы ее было возможно гладить, для меня было просто невыполнимой миссией. Они медленно скатывались и падали на пол, штанина отказывалась ложиться так, как было мне необходимо, чтобы выпрямить линию от пятки до ягодицы, брюки перекручивались и снова падали на пол, соскальзывая будто по маслу. Если есть в этом мире проклятия, то это мое. Я психовал и ругался, подкидывал их и швырял в стену, пытался даже их уговаривать, но ничего путного не вышло. В итоге, я решил смириться с поражением и надеть их такими, какие они есть. Стянув с себя шорты и футболку, я начал натягивать штаны, вставляя в них ремень и попутно шагая к зеркалу, чтобы оценить масштаб своей ущербности по отношению к этому делу. Результат моих деяний меня удивил. Стрелок не было и в помине, я имею ввиду тех, которые стрелки, а не те, которые жалкие попытки обозначить продольную складку вдоль штанины. Но помимо отсутствия двух параллельных, ровных, острых линий на своих чертовых брюках, будь они не ладны, появились еще по одной стрелке на задней части каждой из штанин. И да, остальную поверхность брюк я измял еще больше. Я проклинал тот день, когда в голову пришла идея взять форму с собой, а не ехать в ней. Это никуда не годилось и поэтому, громко заявив самому себе о том, что катилось бы оно все лесом, снова снял с себя штаны и продолжил попытки ровно их раскладывать на доске, понимая, что если так продолжится, то я смогу опоздать.

– Неплохо. – произнесла Ира, глядя на меня с улыбкой в уголке рта, разглядывая меня, стоящего в одних трусах. – А ты тут какого забыл? Это помещение для персонала…ах да, ты ведь теперь тоже персонал. – все в такой же театрально-хамской манере сказала она мне. – Время без десяти шесть. Ты никуда случайно не торопишься? Может на пост? А то там твое присутствие было бы кстати – «коршуны» налетели, жертв себе ищут. Сечешь, о чем?

– Не совсем. – честно признался я.

– «Бармалеи» шастают, за людьми приглядывают, кому совсем грустно становится, услуги разные предлагают, поддержку оказывают разного характера. Кого до такси довести, кому компанию составить, а кого до дома проводить. Вот только неизвестно до чьего дома. Публика уже в большинстве своем «на рогах», девчонок молодых и нетрезвых уже полное заведение. – изложила девушка.

– Ну и что в этом плохого? – недоумевал я. – напились, так если на приключения потянуло, наше то какое дело? Может некоторые на то и рассчитывают, что их пьяненьких «подснимут и окучат» как следует. Об этом ты не думала? – высказал свои догадки я.

– Послушай сюда, как там тебя, Костя, да? Так вот, ребята, которые девчат отсюда забирают, устраивают им не продолжение вечеринки, как ты думаешь, а увозят на заработки. Понимаешь, о чем я? – уперев руки в бока и насупив брови, с наездом, высказала мне коллега. – А мужиков, которые они отсюда несколько раз уводили, оказались потам в категории «без вести пропавшие». Доходит до тебя или нет? – тряся головой стребовала от меня ответа девушка с серьгой в ноздре.

– Ну, так вызовите полицию, какие проблемы? – также не понимая в чем суть отношения кражи людей к тому, что я не на посту. – от того, что человек не в состоянии контролировать себя после выпитого или контролировать количество выпитого, виноват только он сам. И в какие передряги он после этого залезет, тоже исключительно его проблема, а уж никак не моя. – скорее назло ей, чем от чистого сердца, выпалил я.

– М-да, а Олег сказал ты с мозгами. Видимо ошибался. – продолжала Ира. – Любой косяк, которой происходит в стенах этого заведения, считается косяком этого заведения. – понизив голос, продолжила она. – И посмотрев потом твои же, умник, чертовы камеры, «менты» выяснят, что это у нас из-под носа эти «доброжелатели» вытащили клиента заведения под руки, посадили в машину и умчали, к примеру, сдавать на органы. – всплеснула руками официантка.

– С алкашей органы не берут. – будто зная это наверняка, сказал я.

– Не суть! – выкатив на меня глаза, крикнула она. – Ты реально дурак или прикидываешься? – поинтересовалась Ира. – Абсолютно не важно какой тяжести деяния произошло, важно, что концы сюда ведут, а это, в свою очередь, значит, что хозяин данного заведения попадает под подозрение, как возможный соучастник – продолжала она. – Ты не заметил, что все происшествия, связанные с похищением людей, чисто случайно связаны с людьми, похожими на земляков Давида Вардановича? – спросила она.

– Замечал. Вот только не возьму никак в толк, ты то чего так об этом печешься? На сочувствующую ты не сильно похожа. – сказал я и в этот самый момент оценил всю нелепость ситуации, если в ней окажется посторонний зритель – я стою без штанов, а девушка с железкой в носу наезжает на меня по непонятному мне поводу. Было в этой сцене что-то семейное.

– Ты идиот, если до тебя не доходит. – без эмоций сказала она. – Если посчитают причастным его в этих делах, то под подозрение может попасть каждый из нас. А это огромные проблемы, которые светят каждому без исключения. – все также без эмоций проговорила Ира.

– Говоришь так, будто скрываешься от кого-то или детективов пересмотрела. – улыбнувшись, сказал я ей. На ее лице повисла немая, грустно-озабоченная гримаса. Она смотрела на меня, не сводя глаз и не моргая, лишь зрачки ее метались, глядя мне то в левый, то в правый глаз.

– Пацан, сопляк ты еще. Ничего не понимаешь и понимать не хочешь. Упрямый, как баран. – негромким голосом сказала она, наклонив голову немного вправо. – Во-первых, это проблемы для нас с выплатами и премиальными, которые у нас тут весьма неплохие. Во-вторых, это дотошное копание полиции в биографии каждого из нас, а это означает, что всплывут факты о некоторых из нас, о которых всем знать не обязательно. – загибая пальцы на руках, проговорила она. – Да что толку тебе объяснять, ты же тупой.

– Постой. Не уходи. Можешь…брюки погладить? Пожалуйста. – сам не понимая до конца издевка ли это была над ней или я реально нуждался в этой помощи.

– Да пошёл ты! – рявкнула Ира. Она развернулась и вышла, не дожидаясь моей реакции, хлопнув дверью. Все это напоминало остросюжетную книгу, со скрывающимися где-то в трущобах людьми с не менее остросюжетным прошлым. Книгу, где что-то происходит и постепенно начинают всплывать подробности, от которых волосы дыбом начинают вставать даже те, которые выпали. И сейчас, по реакции этой молодой, но не по годам измотавшейся особы, можно было догадаться, что скрывает она далеко не проблемы от недосыпа под яркой подводкой глаз, а нечто большее, что способно превратить ее относительно размеренную жизнь в сущий ад. И, я думаю, если копнуть чуть глубже, то практически у каждого сотрудника в этом заведении найдутся жизненные случаи, о которых лучше не знать никому, дабы это не привело к проблемам с законом или в лучшем случае к конфузу или позору. Все эти заключения я делал в ходе несения дежурства, наблюдая за этими людьми. Как они ведут себя по одиночке, вместе, о чем говорят, на что реагируют остро, а что пропускают мимо. Из всего увиденного и услышанного, не сложно еще раз убедиться, что коллективчик тут собрался «что надо». Администратор – наркоманка со стажем и последствиями, склонная к суициду. Проходила лечение в наркодиспансере на Автозаводском шоссе, по итогу которого смогла вернуться к нормальной, относительно, жизни. Человек с дипломом менеджера с отличием и кучей сертификатов по повышению квалификации. Теперь работает здесь, периодически забивая «беломорину» с «травой» на заднем дворе «Причала», о чем мне довольно детально дала знать двенадцатая камера моего наблюдательного поста. Следы от пепла, оставленные на каменных перилах, стилизованных под дворцовый балкон, она не убирала, а запах от марихуаны, даже от пепла, после выкуривания, имеет своеобразный запах, который не спутаешь ни с чем. Иннокентий – бармен. Стоял на учете в комитете по делам несовершеннолетних за избиение одноклассника стулом. Сколько себя помнит, был не сильно общительным парнем, любил, да и сейчас очень любит компьютерные игры, «шутеры» в основном. Когда разговор заходил за очередную «топовую стрелялку», Кеша тут же вникал в разговор и с горящими глазами рассказывал, что, для чего и как, не забывая при этом делать вид специалиста по данной теме. Абсолютно не умел разговаривать с девушками и, в моменты, когда очередная нетрезвая особа пыталась с ним флиртовать под легендой заказа напитка, он нарочито грубо и акцентировано совершал манипуляции по смешиванию ингредиентов, стукая об стойку то стаканом, то шейкером, то бутылкой. При всем при этом он хмурил брови так, будто замешивал колдовское зелье, а не коктейль. Подавал напиток также брутально, стукая стаканом или бокалом об барную стойку и, ничего не говоря, отворачивался и начинал снова натирать и до того натертые до блеска, стаканы. Позже я услышал, как он разговаривал по телефону с матерью, общаясь с ней однословно и очень сухо, скорее отвечая на вопросы, чем ведя диалог. После разговора, как мне показалось, его телефон немного захрустел у него в руке от того, насколько сильно он его сдавил в своей тучной руке. Ира – старшая официанта, помощница и заместитель администратора, негласный лидер всех этих серых молчаливых девушек в одинаковой форме, раздающих напитки и закуски, и лукаво улыбающихся в ответ на пошлый комплимент или шлепок по заднице. Она была изрядной хамкой в отношении коллег и не сильно переживала в отношении того, что о ней думают другие. О ней мне практически ничего не было известно ни от слов ее коллег ни от нее самой. Как-то раз я пытался с ней заговорить, подойдя к черному входу, где она сидела на крыльце, курила и что-то листала в смартфоне. Подойдя к ней, я поинтересовался:

– Есть закурить?

– Есть. – не отрываясь от экрана мгновенно ответила она. Я молчал, ожидая продолжения ответа действием в виде протягивания мне сигареты. Но, ничего не происходило и я снова спросил:

– Угостишь?

– Да. – снова молниеносно ответила она. Я снова молчал, впав в небольшой ступор от такой буквальности ответов.