Сеньорита Удача. Игра Случая бесплатное чтение

Пролог

Бело-золотой бык встал на край облака, утробно замычал, и с его шкуры заискрили в разные стороны молнии.

– Дочке привет передавай. Будете свадьбу справлять, приглашай, – сказал Гмерти-громовержец.

– Самым дорогим гостем будешь! – чёрный драконоподобный ящер оскалился в подобии улыбки, расправил кованные, золотые крылья, попрощался и скрылся в облаках.

Старый бог произнес задумчиво:

– Из всех проходимцев, с которыми обычно связывается моя дочь, он первым пришел свататься.

Гмерти закрыл глаза, задремал. Мысли погружались в самую глубину вертящегося между рогами голубого шарика Мира. Древнему богу снилось, как во все времена и эпохи тысячи гигантских, разумных рептилий гибли в неравной борьбе с человеком.

На них наступали с копьями и мечами.

В них палили из пушек.

Дальше на смену приходили динамит, гранаты, автоматы и пулеметы, добивая самых последних представителей вида.

Бык пробормотал сквозь дремоту:

– Мордой ты не вышел, зять. Случится что с тобой, дочка расстроится…

Вешапи, летящий среди облаков по направлению к вырастающим горным хребтам Кавказа, внезапно почувствовал, что его относит в сторону Карпат. Всё его тело словно бы сдавило со всех сторон. Его что-то сплющивало и толкало, причиняя мучительную боль. В глазах стало темно, он ничего больше не видел. Крылья не махали, лапы не слушались… Внезапно в глаза резанул свет. Не выдержав мучений, дракон заорал.

Белый Волк толкнулся мордой в бок громовержца.

– Чего тебе, Случай? – Гмерти приоткрыл один глаз. – Смотри, какой славный у меня зять получился.

Волк глянул вглубь Мира, где повитуха прижимала к груди орущего человеческого младенца.

– Нравится? – с гордостью спросил бог.

– Хороший мальчик, – усмехнулся Случай. – Только дочка твоя его ждёт в конце шестнадцатого века, а родился он у тебя двести лет спустя.

Бык подозрительно глянул в хитрую волчью морду.

– Тебе не кажется, что кто-то меня толкнул в ответственный момент?

– Случайно вышло, – ухмыльнулся собеседник.

– Может, всё правильно, – подумав, сказал Гмерти. – Зять у меня с Кавказа. По древнему обычаю «Избегания» не должен жених видеть невесту до свадьбы. Я его богом сейчас сделал. Ему для опыта небольшой крюк по временам полезен… Молодой он, разберётся.

– Зная Госпожу, все ещё больше запутается, – ухмыльнулся Случай.

Глава 1. Таинственная пленница

– Эй, вставай, приехали.

Суровый охранник загремел ключом, снимая проржавевший замок с находившейся на повозке деревянной клетки.

Женщина, спящая на ворохе соломы внутри нее, открыла глаза и резко приподнялась на локтях, оглядывая местность.

Ничего особенного она не увидела. Перед ней была типичная аргентинская эстансия[1], состоящая из ряда хозяйственных построек. Среди них выделялся добротный двухэтажный дом со следами облезшей побелки на стенах. За особняком справа располагался огромный сад, по которому гуляли козы и овцы. Слева – пустое, вспаханное поле. Оно плавно переходило в необъятную, до горизонта, пампу[2] с редкими чахлыми кустами.

– Дон Гарсиа! Какая честь для нас! – со стороны особняка, распугивая кур и уток, нёсся старый управляющий дон Хорхе. – Мы с супругой всё приготовили к вашему приезду.

Старик остановился напротив коня, на котором восседал мужчина средних лет. Всадник был одет в богатый камзол из хорошего сукна, поверх которого выделялся когда-то белый, а теперь рыжий от пыли отложной воротник по французской моде. Из-под запыленной шляпы с роскошным страусовым плюмажем на плечи опускались вьющиеся, с проседью, волосы. Звали приезжего Гарсиа Кинтера.

Был он по происхождению испанцем, давно обосновавшемся на землях вице-королевства Перу[3]. Ученая степень доктора права давала ему возможность занимать высокий пост судьи в столице провинции Буэнос-Айрес. Эстансия, как и многие земли вокруг, принадлежала ему, но появлялся он тут крайне редко. Чрезвычайные обстоятельства заставили этого человека прибыть сюда с небольшим конвоем охраны зимой, во второй половине июня[4] тысяча шестьсот пятьдесят шестого года.

– Мы вас уже ждём, – старый управляющий подобострастно поклонился.

Дон Гарсиа ничего не сказал, лишь вопросительно приподнял левую бровь.

– Все как просили, сеньор. Пеоны[5] выкопали новый погреб, и вино из подвала перенесли туда… А на место бочек поставили кровать и стол. На двери замок навесили.

Сеньор Кинтера спешился, обернулся на человека у клетки и крикнул в его сторону:

– Санчо, глаз не спускай с неё. Я проверю новые покои для моей… гм… этой…

Управляющий устремил любопытный взгляд туда, куда смотрел его господин.

Из клетки, в которой обычно перевозили скот, придерживая юбки, выбралась красивая женщина. По-возрасту ей можно было дать около сорока лет. Впрочем, может она и была моложе, но рыжий, толстый слой дорожной пыли несколько сбивал с толку. Всё остальное в ней вызвало у дона Хорхе изумление.

Одета незнакомка была по прохладной аргентинской зиме в теплое дорожное пончо, отороченное мехом ламы. Подол платья из розовой, шелковой ткани, шитой золотыми нитями, смотрелся немыслимой роскошью в этой местности. Из-под него при спуске из телеги стала заметна нижняя юбка, подшитая широкой полосой запрещенных в испанских колониях кружев. Женщина потянулась рукой в телегу и достала оттуда мужскую широкополую шляпу со страусовым пером. Её она спокойно надела на голову, убрав внутрь распущенные, золотистые волосы, которых давно не касалась расческа.

На крыльце показалась жена управляющего. Старушка принарядилась к приезду хозяина в свое лучшее платье из темно-синей шерсти, а голову покрыла черной мантильей[6] из шёлка. Её она надевала только по большим праздникам.

– Какая радость, дон Гарсиа! Надолго вы к нам?

– Нет… Предпочитаю добраться сегодня в Буэнос-Айрес, – судья направился к дому, но чуть не споткнулся о курицу. Та выскочила у него прямо из-под ног, и, возмущенно кудахча, бросилась в сторону.

– Осторожнее! – всплеснула руками супруга управляющего.

Кинтера, едва удержав равновесие, обернулся, словно желая проверить, не смеется ли кто-нибудь над ним. Сопровождающие сделали вид, что ничего не заметили.

– Но… как так, сеньор? – продолжала старушка. – Вы редко у нас бываете… Я приготовила угощение… Всё, как вы любите.

– Любезная донья Кларисса, я почти неделю проторчал в этой дыре – Санта-Фе[7]. Только отбыл оттуда по Паране[8] как меня настиг гонец на рыбачьей лодке. Оказывается, сразу после моего отплытия в город, прибыло посольство из Лимы[9].

– Да что вы говорите? – женщина всплеснула руками. – Из столицы?

– Да. С ревизией едет гонец вице-короля со свитой…

Управляющий и его супруга выдохнули в немом изумлении. Вот это новость!

– Я не стал возвращаться в Санта-Фе, чтобы их приветствовать, – продолжил дон Гарсиа. – Посол едет прямо в Буэнос-Айрес, так что свидимся ещё. Но мне надо спешить домой, чтобы дела привести в порядок…

Судья был обеспокоен. Часть серебра с рудников, которое он скопил всеми правдами и неправдами, было надежно припрятано на эстансии. Еще часть давно переправлена в бразильские колонии, куда он мечтал сбежать из этой жуткой, вечно пыльной дыры, куда забросила его судьба.

Он понимал, что бумаги с судебными делами следовало привести в надлежащий порядок к приезду делегации. Посол вице-короля за тем и послан, чтобы сунуть в них свой любопытный нос и найти нарушения. Придется расщедрится на подарки, чтобы высокий гость не видел недостатков. Часто такие визиты приводили к серьезным неприятностям. После них кого-нибудь обязательно снимали с должностей… иногда вместе с головой.

Ради пленницы почтенному доктору права пришлось сойти с лодки в устье, взять крестьянскую телегу для перевозки скота, и уже по суше сделать большой крюк, чтобы заехать в собственное поместье. Дон Гарсиа потерял время, поэтому нервничал.

– Из Лимы? Неужто… кораблём? – женщина произнесла последнее слово с благоговейным трепетом.

– Нет… Говорю же, они прибыли в Санта-Фе. Это значит, шли торговым путем через Анды[10] и Парагвай[11]… Ох… Принесла же их нелегкая. Лучше бы из Испании корабль прислали с товарами!

Дальнейший диалог было не слышно, так как и он и управляющий с супругой скрылись в доме.

Дама, вышедшая из повозки, повернулась к охраннику и бросила на него несколько заинтересованных, изучающих взглядов. Ее взгляд откровенно прошелся по его фигуре сверху вниз и обратно.

Мужчина, заметив к себе пристальный интерес, покосился на дом, где скрылся его господин, перевел взгляд на женщину, и словно бы невзначай, подкрутил ус.

В распахнутое окно выглянул дон Гарсиа и крикнул:

– Не разговаривай с ней. Предупреждаю, она коварна и опасна. Если сбежит, спущу шкуру! Веди её в дом.

Санчо неловко кивнул даме в сторону дверей.

– Сеньорита… пройдемте.

Женщина снова обдала его жарким, быстрым взглядом, и, гордо вскинув голову, прошествовала в сторону особняка.

Судья уже стоял посреди гостиной с бокалом вина. По дому разносился дразнящий, ароматный запах жареной страусятины. Пленница невольно сглотнула, так как была голодна. Они проделали длительный путь, а кормили её в последнее время крайне скудно.

Стараясь не глядеть в сторону женщины, сеньор Кинтера произнес, обращаясь к управляющему:

– Дон Хорхе… Головой отвечаете за то, чтобы эта сеньорита ни с кем… Слышите? Ни с кем, даже с вами… не говорила.

Лицо доньи Клариссы удивленно вытянулось. Обычно обращение «сеньорита» использовалось относительно незамужних девиц. Неужели эта красивая дама до сих пор не была замужем?

– Заприте её в подвале, – продолжал доктор права. – К ней – не входить… никого не впускать. Выставьте охрану из тех крепких пеонов, которые ни слова по-испански не понимают.

– Что же вы так, сеньор судья, – дама обворожительно улыбнулась. – К чему такие строгости? Я – всего лишь… женщина.

У нее был неплохой испанский, но все-таки в нём слышался заметный итальянский акцент.

– Вот этого я и боюсь! Никому… Слышите, никому с ней не разговаривать! – рявкнул судья и пояснил: – Дон Хорхе, это очень, очень опасная мошенница и преступница. Глазом моргнуть не успеете, она тут всё вынесет и всех оставит в дураках! Тогда я лично спущу шкуру с каждого, кто не углядел.

– Святая Матерь Божья! – выдохнула донья Кларисса, пораженно уставившись на женщину в дорогой и пыльной одежде. Можно ли было вообразить эту скромно потупившуюся даму опасной преступницей?

– Мне позволено будет умыться и немного вина с дороги? – не теряя достоинства, спросила незнакомка.

– Не беспокойтесь, сеньорита. Кормить вас будут. Воды умыться – принесут. Только не надейтесь сбежать! – ухмыльнулся судья улыбкой, которая напоминала оскал сытой пампасной лисицы.

Женщина вскинула на него лучистые, серо-зеленые глаза. О каком побеге может идти речь, если он сам подчистую обокрал её, не оставив ни денег, ни драгоценностей? Никакой описи изъятого этот человек не произвёл. Всё сразу же перекочевало в его кошелёк. Кажется, это и называлось местным правосудием. Самым обидным было то, что у него оказался её дорогой браслет. Это тревожило и волновало больше любой другой потери.

– Сеньор судья, может быть мы обсудим с вами… – начала пленница, но была перебита.

– Не желаю ничего слушать… У меня посольство из Лимы вот-вот нагрянет… Не до вас… – доктор права обернулся к дону Хорхе. – Её – в подвал. Запереть до моих дальнейших распоряжений… А вы, сеньорита, радуйтесь, что сейчас вы у меня на эстансии, а не в тюрьме Буэнос-Айреса… Но, возможно, мы это исправим. У нас там палач без дела давно скучает… Меня все слышали? – он обвел взглядом присутствующих. – Сначала сам шкуру спущу с того, кто не углядел за ней, а потом передам палачу на выделку…

Супруга управляющего перекрестилась. Охранник на всякий случай отодвинулся от незнакомки на несколько шагов, словно бы она была зачумленная. Старый Хорхе нахмурился и строго сказал:

– Следуйте за мной, сеньорита.

Пленница одарила судью укоряющим взглядом, но тот на неё больше не смотрел.

Ей же пришлось отправиться за стариком в сторону винного погреба, который спешно переделали под место, которое должно было стать местом заточения.

– А я, пожалуй, перед отъездом, не откажусь от вашего чудного жаркого, донья Кларисса, – сказал Кинтера, когда где-то внизу подвала загремели ключи замка.

Пленница невесело усмехнулась, оглядывая прохладный, но сухой подвал, который освещался дневным светом из крохотного окошка под самым потолком. В его проёме сидела кошка, щуря на непрошенную гостью сонные глаза.

Женщина села на кровать и взглянула на единственную собеседницу:

– По сравнению с тюрьмой Санта-Фе это место даже… не самое дурное на свете. Здравствуйте, сеньорита кошка, давайте знакомиться. Меня зовут – Ирэне. И хотела бы я понять, что тут делаю…

Как узница не ломала голову, не могла взять в толк, почему судья, всю дорогу пугая рассказами о палаче Буэнос-Айреса, развернулся и привез её в самое обычное поместье. Женщина не удивилась бы, если бы он решил скоротать с ней время. Но он вёз её сюда в клетке для скота, как пленницу. Всё это наводило на тревожные мысли.

Глава 2. Неделей ранее

Семь дней назад в Санта-Фе дон Гарсиа сидел у окна в небольшом, но добротном доме, находящемся недалеко от деревянного причала. В руках его был кожаный кошелёк, из которого он высыпал на стол небольшую кучку серебряных реалов[12]. Одна из монет покатилась по столу, и судья поймал её ладонью у самого края. Он прижал металлический кружок к столешнице, подвинул его в общую кучу и внимательно стал пересчитывать деньги. Высокий, плотный человек в полинявшем камзоле, стоящий рядом со столом, напряженно следил за этим действием.

– Отвиль, мне кажется, или тут не достает десяти реалов? – судья приподнял левую бровь и чуть поджал губы.

– Всё, что есть, дон Гарсиа. Сейчас не очень судоходное время на реке, – буркнул его собеседник. – Иезуиты[13] уже опасаются так просто свои суда гнать из Парагвая.

– Я понимаю, – почти ласково произнес Кинтера, сгребая деньги обратно в кошелёк. – Может, ваши люди плохо работают? Вы же помните о наших договоренностях? Я закрываю глаза на то, что вы тут, на реке, пиратствуете. Но вы же понимаете, что в наше время услуга идёт за услугу? Мне кажется, кто-то начал… жадничать?

Судья перевёл скучающий взгляд на огромную в своей полноводности мутную реку, на которой покачивались рыбачьи лодки.

– Ваша милость, кораблей давно не было. А те, что идут, вооружены. Иезуиты делают из индейцев гуарани армию, обучают их… Нападать на них все сложнее.

– При этом они почему-то из Парагвая регулярно шлют нашему губернатору гонцов, чтобы тот приструнил грабителей, совершающих набеги на их территорию! Говорят, какие-то разбойники и разоряют индейские посёлки. Видимо, что-то… или кто-то их всё-таки беспокоит? – дон Гарсиа поднял на Отвиля хитрые, внимательные глаза.

Тот смутился, не зная, как объяснить ситуацию. Процветающее в местных водах пиратство было, пожалуй, единственной возможностью выжить местным жителям. Но с этим рискованным промыслом дело обстояло не гладко.

Санта-Фе был в то время совсем непримечательным городком на слиянии двух рек – Параны и Саладо. Выживал он за счет сельского хозяйства, продажи древесного угля и рыбы. Городишко находился на водном торговом пути между иезуитским государством Парагвай и другими поселениями и городами на Паране.

У иезуитов были собственные судостроительные верфи, металлургия и производство таких необходимых товаров, как плуги, бороны, серпы, посуда, порох и веревки. Буэнос-Айрес, столица Аргентины, не имел собственного производства и мануфактур. Оттуда поставляли вверх по реке кожу и шкуры для выделки.

Сообщение по огромной и глубоководной реке было налажено давно. Это искушало бедных жителей Санта-Фе желанием обогатиться за счет грабежа торговцев.

Городок официально торговал с Асунсьоном[14], но местная беднота не брезговала нападениями и на парагвайские прибрежные деревни, и на речные торговые суда.

Отцы-иезуиты не даром слыли учеными мужами. Они стали принимать меры по отражению атак, обучая индейцев военному делу. Пиратство становилось совсем не безопасно.

Главный судья Буэнос-Айреса все это отлично знал. Для него не было секретом, что за всем этим беззаконием стоит осевший на этих землях французский авантюрист Батист Отвиль. Кинтера давно уже держал его за горло, частенько наведываясь в Санта-Фе.

Губернатор провинции Буэнос-Айрес ничего не знал, и полагал, что судья часто отлучается в этот район исключительно из любви к правосудию.

– Кстати… Я тут посмотрел местные дела… На вас, сеньор, опять пару доносов пришло. Добрые католики этого чудесного города думают: отчего же вы на мессу[15] не ходите? – хитрые глаза судьи остановились на лице француза.

Тот замер, сглотнул так, что желваки на лице заходили ходуном.

– Ваша милость, я… хожу…

– Да? А тут у меня другие сведения, – судья положил перед собой на стол несколько свернутых, мятых по краям листов бумаги, – Кое-кто очень сильно обеспокоен спасением вашей души. Так, мол, и так… Не ходит сеньор Батист Отвиль на мессу, – он развернул лист и ткнул пальцем в строку: – Тут написано: «не впал ли этот человек в ересь?»

Француз покосился на бумагу. Что там было написано, прочесть он не мог, так как был не обучен грамоте.

– Вам повезло, мой друг, что эти доносы попали ко мне. А если бы судебными делами провинции заведовал кто-то менее… добрый? Все-таки я настоятельно рекомендую поддерживать нашу дружбу, – судья тряхнул кошельком, и реалы в нем красноречиво зазвенели, словно бы намекая, какая именно дружба интересует доктора права.

– И еще… скажите мне… Не известен ли вам человек по имени Аурелиано Буэндия? – судья отмахнулся от мухи, которая села ему на лоб.

– Это один из моих людей, – недоуменно произнес француз. – А что с ним?

– Я думаю, что его надо… повесить, – судья скучающим видом скользнул по реке.

В это время муха снова села на дона Гарсиа, и он снова от нее отмахнулся.

– Ваша милость, вы за полгода повесили в этом городе трех моих людей, – Отвиль смутился и побледнел. – Чем вам не угодил Аурелиано?

– В этом городе за последний год я повесил тринадцать человек по подозрению в речном пиратстве. Заметьте, сеньор, из них только трое были – ваши люди, а остальные – бродяги, пьяницы, пеоны и преступники. Но даже ваших я повесил за несговорчивость… и то, потому, что вы, Отвиль, сам пожаловались, что они не делятся.

Француз помолчал, потом спросил:

– Что натворил Буэндия?

Муха, нагло спикировала на руку судьи в третий раз. Сеньор Кинтера потряс кистью.

– Вы его давно знаете? – словно не услышав вопроса, поинтересовался он, внимательно наблюдая за полетом настырного насекомого.

– Не очень. Ловкий парень… На хорошем счету. С нами недавно. Может быть… месяц или немногим больше того…

– Я так и думал…Так вот… Аурелиано ваш в тюрьме со вчерашнего вечера. Я уже дал приказ отмерять ему веревки… Виселица давно пустует.

Противное насекомое село на столешницу и на глазах судьи стало нахально потирать лапки.

– Вы не ответили. Чем он не угодил вашей милости? – француз нахмурился.

Судья приподнял доносы и с размаху прибил ими надоевшую преступницу. Он смахнул ее со стола и будничным тоном поинтересовался:

– Вы слышали что-нибудь про его кузину?

– У Аурелиано есть… кузина? – совершенно искренне удивился Отвиль.

– Стало быть, он ничего не говорил? – протянул дон Гарсиа и взглянул на муху, заметив, что та еще трепыхается на полу. – Может хвастался или жаловался на неё?

С этими словами он наступил на насекомое, окончательно расправляясь с ним.

На лбу француза пролегли глубокие складки, свидетельствующие о серьезных раздумьях.

– Н-нет… ничего не слышал.

– А про Ирэне де Ла Суэрте вы слышали?

– Кто же не слышал, – чуть ухмыльнулся Отвиль. – Весь город только о ней и говорит. А при чем здесь… она?

– Этот Буэндия хотя бы раз до ее ареста упоминал это имя? Может быть он её искал? Спрашивал о ней?

– Не знаю… я сам не слышал…

Судья встал, взволнованно заходил по маленькой комнате, сцепив руки в замок на животе.

– Я так и знал!

– А что случилось? – Отвиль ничего не понимал.

Глава речных пиратов не мог взять в толк, к чему клонит сеньор Кинтера. Он слышал о громком аресте приезжей женщины на единственном постоялом дворе Санта-Фе. Она была особой во всех отношениях приметной. Красивая, хорошо одетая блондинка, путешествующая в одиночестве – явление не частое в этих краях. В бедном городке не заметить её было трудно. Сначала разнеслась новость о приезде, а когда путешественницу арестовали, только ленивый в городе не обсуждал эту новость.

– Этот ваш Буэндия явился ко мне и заявил, что Ирэне де Ла Суэрте – его кузина, которую он разыскивает, чтобы упечь в монастырь.

– Кузина?! Она? Быть не может! – удивление на лице Отвиля было столь искренним, что сеньор Кинтера тонко улыбнулся, подтвердив все свои догадки.

– Я тоже не поверил ему. Я видел, как эта сеньорита одета. А Буэндия ваш все-таки голодранец… Но я полагаю, что парочка как-то связана. Может быть, они даже сообщники. Знаете, за эту женщину власти Потоси обещают не много, ни мало, а двести песо[16].

У Отвиля непроизвольно приоткрылся рот от удивления.

– Двести песо?! Эта женщина стоит целого состояния!

– Двести, если доставить её туда живой. И двадцать – если мертвой… Буэндия не из Потоси[17], случаем?

– Говорил, что из Асунсьона… Но может из Потоси… Там не очень и далеко…

– Благодарю, Отвиль. Вы мне сейчас очень помогли, – судья хитро ухмыльнулся и взял со стола свою широкополую шляпу с серебряной пряжкой. – Ах, да… пока я занимаюсь делами пары, состоящей из авантюристки и кандидата в висельники, вы бы поискали недостающие десять реалов… Поройтесь в карманах… Не обязательно своих… У вас же люди есть. Вдруг они от вас что-то утаивают? – Кинтера надел головной убор и добавил: – Всегда приятно иметь дело с честными людьми, правда?

С этими словами, едва кивнув на прощание, дон Гарсиа вышел, направляясь от дома главы речных пиратов прямиком к маленькой городской тюрьме. Его слуга Санчо, лениво сидящий на бочке около дома, заметив, что господин не подошел к коновязи, спешно принялся отвязывать коня, чтобы успеть за сеньором. До тюрьмы идти было совсем не далеко, так как Санта-Фе только назывался городом, а на самом деле больше напоминал широко разросшуюся деревню.

Глава 3. Цена выкупа

Тюрьма находилась на другой стороне, чуть выше набережной. Она представляла собой огороженную часть хлева, принадлежащего одному из членов городского совета. Строить отдельное здание для содержания преступников смысла не было, потому как поселение был маленьким, да и законы местные жители если и нарушали, то только уходя по реке в пиратские набеги. В камеры изредка бросали должников, но их дешевле было выпороть и отпустить, чем кормить за счет скудного городского бюджета. В целом в Санта-Фе царил спокойный, ленивый дух глубокой провинциальной колонии, в которой редко происходили события ярче, чем пьяная драка, похороны или свадьба.

Помещение бывшего хлева было поделено на три части – центральную занимала каморка стражи, а справа и слева от нее находились две изолированные друг от друга камеры для заключенных.

Единственный охранник сидел на пороге перед этим заведением и, придвинув поближе к себе камень, колол на нем орехи для своих маленьких сыновей.

Заметив приближающегося судью, мужчина смутился, смахнул рукой скорлупу с камня, вскочил и рявкнул на детей:

– А ну, пошли отсюда!

Те, сверкнув угольками черных глаз, припустили наутек.

– Пабло! Приведи-ка мне Буэндия, – сказал сеньор Кинтера, входя в крохотную комнатку, которую стражник обычно занимал.

Почти все пространство этого помещения перегораживали стол да широкая скамья у входа. Заходить приходилось, сильно пригибаясь, чтобы не стукнуться головой о дверные косяки. Потолки в помещении были очень низкими, так как когда строили хлев, никто не знал, что однажды ему придется стать тюрьмой. В стены этого помещения навсегда въелся запах перепревшего навоза.

Здоровая крыса, заметив вошедшего, спрыгнула со стола и стремительно удрала в дыру земляного пола.

Судья привычно протиснулся за стол.

Через некоторое время стражник ввел в помещение закованного в кандалы мужчину тридцати двух лет от роду. Это был человек выше среднего роста юношеского телосложения. Черты лица его были резкими, словно бы нарисованными тушью на гравюре. Худоба лица подчеркивала выразительные глаза. Лица давно не касалось бритва, поэтому щетина уже создавала видимость бороды. Волосы, выбивавшиеся из-под мятой, видавшей виды шляпы, у него были темные, коротко стриженные, непослушные и жесткие, как солома. На Аурелиано был ношеный камзол из коричневой шерсти и добротные, почти новые штаны.

Пленник остановился у входа. Стражник чуть подтолкнул его в сторону скамьи, а сам перегородил двери, чтобы узник не сбежал. В помещении стало тесно.

– Стало быть вы, сеньор Буэндия, утверждаете, что известная преступница, мошенница и воровка Ирэне де Ла Суэрте является вашей кузиной? – без предисловия начал дон Гарсиа.

– Сеньор судья, я уже это сказал вам вчера вечером, – устало вздохнул вошедший, почтительно снимая шляпу. – Я ищу кузину по всей Аргентине, так как она позорит честь нашей семьи. У меня наказ от её покойной матушки!

– Постричь в монахини, её, конечно, нужно, – покладисто согласился доктор права. – Жаль, конечно, что единственный женский монастырь на все вице-королевство у нас находится в Лиме… Туда, как известно, путь далёкий…

Дон Гарсиа кивнул на скамью, приглашая Аурелиано сесть.

Буэндия замялся. Садиться в присутствии столь почтенного человека, каким был судья, казалось ему неуместным. Кинтера, которому не очень нравилось, что из-за тесноты помещения заключенный словно бы возвышается над ним, раздраженно показал пальцем на скамью второй раз.

– Вы оба из Потоси?

– Не совсем, – уклончиво ответил Аурелиано, присаживаясь. – Мы… приезжие…

Некоторое время дон Гарсиа внимательно рассматривал этого человека, словно бы что-то прикидывая в уме. Потом он произнес задумчиво:

– А чтобы кузину твою постригли в монахини, нужно монастырю за это сделать щедрое пожертвование… Иначе как же эту особу туда примут?

– Есть некоторое наследство, оставленное её покойной матушкой…

Судья кивнул и тонко усмехнулся. Когда он улыбался, его лицо всё больше походило на мордочку хитрой пампасной лисицы.

– Так вот, сеньор Буэндия… Вы – свободны.

Тот вскинул на Кинтеру огромные, горящие глаза.

– Свободен?

– Да… Можете идти на все четыре стороны. Я не нашел в вашей деятельности никакого преступления… В конце концов братьев и сестер мы не выбираем. Не ваша вина, что кузина пятнает честь рода. Но скажите мне, сеньор Буэндия, что делать мне, честному человеку, который должен соблюдать законы вице-королевства? – дон Гарсиа закатил глаза и глубоко вздохнул, словно бы на его плечах было всё бремя мира. – Власти города Потоси очень хотят украсить её телом городскую виселицу… Возможно, предварительно отрубив руку, как воровке. Мне ничего не остается, как выдать бедняжку им… – тут судья сделал большую и многочисленную паузу. – Если…

Аурелиано почесал переносицу, и цепи на его руках зазвенели.

– Если… что?

– Если мы с вами не договоримся, – изящная, лисья улыбка скользнула по тонким губам доктора права.

– Я весь – внимание, ваша милость.

– Свобода кузины Ирэне обойдется вам… в пять слитков серебра… Как обошлось бы принятие её в монастырь Лимы.

Буэндия невольно вскочил, чуть не ударившись головой в низкий потолок.

– Сколько?! Где я в Санта-Фе возьму пять слитков серебра?!

Дон Гарсиа негромко рассмеялся:

– Это уже не мое дело, сеньор. У нас сегодня какое? Восемнадцатое июня. Я даю ровно месяц, на то, чтобы вы нашли выкуп за её свободу и привезли его мне… Но не сюда, а в Буэнос-Айрес, где я живу. До этого времени шее этой красавицы ничего не угрожает. Я буду лично заботиться о том, чтобы ей было хорошо.

Аурелиано подавлено молчал. Кинтера не торопил его.

– Мне сложно найти такую сумму, – глухо сказал пленник.

– Я понимаю. Но войдите в моё положение, сеньор Буэндия… За неё в Потоси серебром платят и за живую, и за мертвую. Так что это тело вздернут, если серебра не будет, – уже без тени улыбки произнес доктор права.

– А если я… найду то, что вам нужно?

– Тогда забирайте эту дрянь и убирайтесь куда угодно, но как можно дальше от этих земель. Лучше – в Испанию, где полно по-настоящему строгих женских монастырей… Сами понимаете, власти Потоси считают, что место вашей кузины – на виселице!

Аурелиано молчал, словно бы осмысливая сказанное.

– Пабло, сними с него цепи и пусть убирается, пока я не передумал, – кивнул судья на пленника.

Стражник отцепил с пояса связку ключей, склонился над узником, открывая замки на кандалах.

– Я могу идти? – спросил тот, когда был освобожден.

Кинтера кивнул, указывая на двери. Буэндия замялся, не зная, стоит ли поторговаться, или лучше убраться, пока судья добрый.

– Проваливай! – стражник схватил бывшего заключенного за плечи и вытолкал из помещения.

Аурелиано споткнулся о камень у порога, и растянулся на земле, ссадив кожу на ладонях об ореховую скорлупу.

Судья, выглянув в окно, любезно кивнул, словно прощаясь. Молодой человек встал, отряхнулся и побрел прочь. Дон Гарсиа проследил взглядом, как тот удаляется, и стал протискиваться из-за стола наружу.

– Пабло!

– Ваша милость, чего желаете? – стражник обернулся.

– Вот тебе пару реалов. Купишь сыновьям гостинцев, – судья бросил на стол несколько монет. – Ты же ничего не слышал, да? – улыбка Кинтеры стала более хищной.

– Я нем, как покойник… Не первый день в тюрьме работаю, понимаю. Только…

– Что?

– Неужели вы верите, что этот проходимец принесет вам серебро?

– Скорее всего этот Буэндия – такой же вор и мошенник, как его кузина. Месяц – это не самый маленький срок найти слитки или что-то равноценное для парня вроде него.

– А если… не принесёт?

– Я ничего не теряю. Выдам эту мошенницу властям Потоси, – спокойно усмехнулся дон Гарсиа. – Пабло, речь идет о двухстах песо за её прелестную голову. Я не знаю, что эта дрянь натворила, но такая сумма – это почти столько же, сколько мы за год податями можем собрать со всей этой гиблой провинции. Неужели ты думаешь, я отпущу эту птичку?

– А если всё-таки этот малый притащит выкуп? Рудник ограбит или ещё чего… Променяете двести песо на пять слитков серебра?

– Если принесет, то… я и в этом случае буду в прибыли, – Кинтера расплылся в широкой лисьей улыбке. – Знаешь, Пабло, двести песо на дороге не валяются!

Стражник недоуменно смотрел на судью, не очень понимая, что тот задумал. Но взглянув в хитрые глаза доктора права все понял и громко, во весь голос, захохотал.

– Вот еще что, – дон Гарсиа без тени улыбки посмотрел на стражника и обвел рукой помещение тюрьмы. – Ты же помнишь, что это я тебя на это место устроил?

– Да, сеньор.

– Если вдруг этот французишка, Отвиль, что-то лишнее начнет болтать… про меня и мои дела… Ты же понимаешь, как надо поступить?

Пабло прищурился, быстро обернулся на вход, словно бы боялся, что их подслушивают, положил руку на нож на поясе и, криво усмехнувшись, кивнул.

Глава 4. Буэндия принимает решение

Аурелиано побрел в строну дома, в котором снимал комнату. Судя по морщинам на его нахмуренном лбу, освобождение не принесло ему какой-то значимой радости.

Толстая хозяйка, выбивавшая одеяло во дворе, неприветливо глянула на него.

– Явился. Надеюсь, на этот раз ты при деньгах? За комнату уже три недели не платишь.

– Донья Мария, деньги обязательно будут. Не клюет пока рыба.

– Знаю я вашу рыбу, – проворчала хозяйка, но не слишком сердито. – Я эту твою сказку слышу который день. Ох, выгоню тебя…

Она несколько раз стукнула палкой по одеялу, словно бы не замечая постояльца, но потом любопытство взяло верх:

– Ты мне скажи, за что тебя ночь в сарае тюремном держали? Что натворил?

Аурелиано бросил на нее быстрый взгляд, словно недоумевая, откуда хозяйка это знает.

– Соседи тебя видели, – намекнула толстуха.

– Ничего страшного я не совершил, – едва заметная улыбка скользнула по тонким губам Буэндия.

– Ничего не натворил, и в тюрьму? Рассказывай, не томи.

Он ухмыльнулся:

– А поесть чего-нибудь будет?

– Ты почти три недели за комнату не платишь, корми тебя, – проворчала хозяйка. – Так за что тебя посадили, Аурелиано?

– За женщину, – таинственным голосом произнес мужчина, берясь за дверную ручку.

Донья Мария, замахнувшись палкой, чтобы ударить одеяло, так и замерла.

– За женщину?! У тебя появилась женщина?

– Я очень голоден, и, пожалуй, пойду к себе, – Буэндия пропустил вопрос и открыл двери.

– Да погоди ты…

Он остановился, обернулся в сторону хозяйки и загадочно усмехнулся, словно бы намекая, что у него есть какая-то тайна.

– Ты мне скажи, кто она? – томительное любопытство было написано на лице почтенной доньи.

– Она? Просто… прекрасная женщина, – с этими словами Аурелиано ещё раз многозначительно улыбнулся, зашел внутрь и закрыл за собой двери.

Донья Мария осталась в одиночестве строить различные догадки по поводу подружки постояльца.

Буэндия, пройдя мимо кухни, захватил из хозяйской миски немного чипы[18] и отправился в свою каморку.

Не разуваясь, мужчина растянулся на старой кровати. Он задумчиво жевал холодную лепёшку и размышлял, зачем ввязался во всю эту историю.

Ирэне де Ла Суэрте не была ему кузиной. Если подумать, она вообще ему никем не приходилось. Он и видел-то её несколько раз в жизни. Но сейчас, когда над ней нависла угроза виселицы, Буэндия думал, что предпринять для спасения. Если бы не вмешательство этой полузнакомой женщины, петля однажды затянулась бы на его собственной шее. Он отлично помнил, что в долгу перед ней.

Они познакомились больше полугода назад. Тогда Аурелиано, чья пестрая, авантюристическая жизнь была похожа на лоскутное одеяло из взлетов и сокрушительных падений, впервые приехал в Потоси, считающимся самым богатым местом в мире. Прозвище города было – «Зависть королей», и он всецело оправдывал название.

Еще конкистадоры, одержимые поисками своего Эльдорадо, однажды высоко в Андах наткнулись на целую гору серебра. Это было столь немыслимое богатство, что близ неё они основали поселение. Меньше чем за сто лет в этом месте вырос самый крупный город во всей Южной Америке, превосходивший по численности населения столицу вице-королевства – Лиму.

Буэндия попал в Потоси, когда бежал с испанского севера континента.

Властям Венесуэлы, откуда он прибыл, не нравился не в меру предприимчивый контрабандист, занимающийся перепродажей жемчуга и краденых товаров. Но больше их возмущало даже не это, а его шпионская деятельность, связанная с островом Кюрасао. Там была хорошо укрепленная голландская колония, доставлявшая испанцам серьёзные хлопоты. Почувствовав, что дело пахнет «жареным», Буэндия удрал из Венесуэлы. Помыкавшись по колониям Карибского моря, испытывая постоянную нужду в средствах, молодой контрабандист, наконец, получил некую сумму задатком, пообещав выведать положение дел в стране серебра – Аргентине.

В тот период Нидерланды, уступив свои колонии в Бразилии, все-таки рассматривали возможности укрепиться на восточном берегу Южной Америки. Богатая серебром страна была привлекательна во всех отношениях.

Для начала Аурелиано нужно было отправиться в главный серебряный город вице-королевства Перу – Потоси. Там следовало выяснить, можно ли наладить канал поставки серебра через залив Ла-Плата в бразильские колонии, где до сих пор укрывались остатки голландских евреев.

Попасть сухопутным путем с западного побережья континента на восточное не просто, но Буэндия не спешил. Деньги, данные на предприятие, закончились у него еще в Лиме, и в «Зависть королей» авантюрист попал с пустыми карманами.

Потоси поразил его невиданной ранее роскошью.

К тысяча шестьсот пятьдесят шестому году тут уже было построено тридцать две церкви и ряд монастырей. Всюду появлялись дворцы и особняки знати. Город был выстроен очень хаотично, без архитектурного плана, так как в самом начале, когда здесь нашли серебро, думали, что оно быстро иссякнет. Но недра горы Сьерро-Рико[19] оказались неиссякаемым кладезем драгоценного металла.

Аурелиано, будучи протестантом, все-таки зашел в один из местных храмов. Там он остановился, остолбенев при виде цельнолитых статуй святых и колонн из серебра. Здесь все сверкало металлом: и распятие, и алтарь, и решетки… Это ошеломляло, вносило сумятицу в мысли, пробирало до глубины души. Он слышал, что роскошь местных богачей не снилась даже королям в Европе, но до этого дня не верил, что так бывает.

Поздно вечером авантюрист брел по городу без гроша в кармане, но полный честолюбивых мыслей и надежд.

Его внимание привлекла карета около красивого двухэтажного дома на окраине города.

– Как ты подкову потерял, болван? – ругал старый слуга молодого кучера-пеона. – Теперь опять кобылу к кузнецу вести.

– Я сразу говорил, что кузнец подковал плохо, а вы не слушали, – оправдывался парень. – Ему же так выгодно… Если мы подкову потеряем, опять к нему пойдем. А он знает уже, что хозяйке только серебряные нужны!

– Ты мне ничего такого не говорил! – злился старик. – Ох, выпорю тебя. Загони карету, а лошадь придержи… к кузнецу поведем.

– Так поздно уже.

– А по мне хоть до утра у него ночуй, но чтобы к утру у госпожи кобыла была подкована. Идем, будешь сам держать ответ перед сеньоритой.

Они скрылись в доме.

Аурелиано замер. Неужели в этом городе серебром еще и копыта лошадей подковывают? Он, задрав голову, осматривал дом. Это был хороший по местным меркам особняк. Перед ним росло старое дерево, толстой веткой примыкавшее к открытому окну второго этажа.

«Легко забраться! – пришла в голову мысль. – Уж если хозяйка свою кобылу балует, то и посуда в доме серебряная, и подсвечники… Куда ей одной столько богатства?»

Поток воспоминаний молодого сеньора прервал грубый окрик хозяйки со двора:

– Аурелиано, шельмец, ты что, взял мои лепешки? Денег от тебя не вижу, а ты еду тащишь! Да я сама сдам тебя в тюрьму за неуплату. Ишь чего выдумал, лопать за чужой счет! Выходи давай…

Мужчина чуть не подавился чипой. Прокашлявшись, он оглянулся. Вещей у него было совсем немного: дорожный плащ, мятая шляпа, пустой кошелёк, перевязь со шпагой, висевшая на стене и охотничий нож. Захватив вещи, Буэндия подошел к окну и взглянул во двор. С этой стороны дома никого не было. Не желая больше слышать вопли о деньгах, он открыл раму, вылез наружу и по кривой улочке почти бегом направился в сторону пристани. Надо было узнать, кто из знакомых рыбаков собирается в сторону Буэнос-Айреса.

Глава 5. Куртизанка из Потоси

Лодка рыбака плавно скользила вниз по течению мутной реки. Аурелиано смотрел на заболоченные берега и вспоминал все те удивительные события, которые вынудили его вступиться перед доном Гарсиа за полузнакомую женщину.

В первую же ночь его приезда в Потоси, уже ближе к рассвету, когда город крепко спал, авантюрист проник в комнату по ветке дерева. Лунная ночь способствовала его предприятию.

Оглядевшись, он почти сразу же увидел, что небесное светило отражается в полированном блеске большого серебряного подноса, который висел на стене напротив окна. Аурелиано, радуясь быстрой находке, подошел к нему и взял его в руки. В это самое мгновение раздался звон. Слишком поздно незадачливый вор заметил нитки, которые были натянуты от подноса вдоль стены. На них висели колокольчики, предупреждая владельцев дома о проникновении постороннего.

Буэндия резко развернулся к окну и замер, так как из темноты раздался рык и показался огромный испанский мастифф. Угрожающе скаля зубы, пес встал между окном и вором. Аурелиано оглянулся и попятился в сторону лестницы, ведущей вниз.

Медленно отступая от рычащей собаки, не делая резких движений, мужчина стал спускаться. Ему благополучно удалось достичь первого этажа. Позади себя он услышал какой-то шорох. Буэндия обернулся и получил кулаком в челюсть. После последовал обжигающий удар плетью. От неожиданности и боли Аурелиано отлетел к стене, ударился головой и на некоторое время полностью отключился.

Он пришел в себя, заметив, что на столе уже стоит подсвечник с горящей свечой. Его связывал тот самый старик, который ругал кучера-пеона за утерянную серебряную подкову. Тело болело от хлесткого удара, голова звенела, и Буэндия ещё не очень хорошо соображал.

– Что тут происходит? – услышал авантюрист бархатистый женский голос.

Он приподнял голову и увидел соблазнительную женщину в тонкой шелковой камизе[20]. Её спутанные со сна золотистые волосы были рассыпаны по плечам и освещены пламенем свечи, которую она держала в руке.

В помещении стало значительно светлее. Проявилась из темноты богатая обстановка дома.

– Сеньорита Ирэне, мы поймали вора! Третий за месяц. Ваш поднос с колокольчиками опять спасает нас! – произнёс довольный старик. – Гвидо тоже отличился.

Женщина чуть улыбнулась в сторону собаки.

– Гвидо! Иди сюда, хороший мальчик!

Мастифф, виляя хвостом, подбежал к ней, и она потрепала его по голове свободной рукой. Поставив подсвечник на стол, женщина села в кресло, откинув с плеч волосы назад. Её почти прозрачная камиза была на тонких, вышитых бретелях, а руки и плечи непозволительно обнажены.

«Она совсем не юная девица, но судя по тому, что к ней обращаются как к сеньорите, не замужем… И не была никогда… Черт меня подери, но она сидит полураздетая в компании двух мужчин, и даже не покраснела!» – лихорадочные мысли метались в голове Аурелиано, когда тот придумывал причину, чтобы оправдаться.

Он был связан, но попытался сесть, чтобы его положение у её ног не выглядело слишком унизительным.

Собака издала предупредительный рык. Хозяйка цыкнула языком, и пес притих. Холеные пальцы Ирэне слегка почесали мастиффа за ухом. На её запястье Буэндия заметил золотой браслет с тремя крупными рубинами, каждый из которых был обрамлён мелкими, поблескивающими в темноте алмазами.

– Сеньор, – обратилась женщина к Аурелиано с едва заметным выражением негодования. – Вы забрались в мой дом и думали, что останетесь безнаказанным?

– Сеньорита, я увидел вас и… просто… был сражен вашей красотой. Томимый желанием встречи, я проник через окно…

– Но встреча с подносом оказалась роковой, – закончила она за него насмешливо. – Я понимаю, что он дорогой и от этого соблазнительнее, чем я… Думаю, ты, забираясь в чужой дом, даже представить себе не мог, что можешь встретить рассвет в кандалах и отправиться до конца жизни в недра Сьерро-Рико добывать серебро. Насколько мне известно, жизнь твоя в этом случае будет недолгой. Не даром вход в эту гору местные прозвали «Рот Ада». Он сожрёт тебя с потрохами.

– Поверьте, сеньорита, все не так, как вы думаете…

– Неужели? Ты – вор. Ты залез в мой дом, – её глаза были холодные, но в голосе слышалась едва уловимая насмешка, словно бы сердилась она не всерьёз. – Я сейчас пошлю за городской стражей.

Повисла пауза.

Внезапно тишину ночного дома пронзил томительный женский стон откуда-то издалека. Хозяйка бросила тревожный взгляд на своего старого слугу.

– Как она?

– Жар усилился. Её лихорадит… Доктора нет в городе. Он уехал на несколько дней… Я не знаю, что делать… Сам я боюсь к ней идти. Вдруг это заразно?

Аурелиано, который мучительно думал все это время, что предпринять, внезапно сказал:

– Сеньорита… Послушайте. Я – доктор.

Внимательные, лучистые глаза устремились на него.

– Что ты врешь? Ты залез в окно второго этажа и позарился на моё имущество, – в голосе хозяйки послышалась легкая неуверенность.

– Я только приехал в Потоси. Меня обокрали по дороге. Мне нечего есть, – он врал так отчаянно, что почти верил сам себе. – Поэтому я… залез в ваш дом и решил что-нибудь украсть. Поверьте, я умею… лечить.

У Аурелиано было не очень много медицинской практики в жизни, но кое-что он все же мог сделать. Ему случалось помогать людям при лихорадках, не редким на этом континенте.

– Моя служанка мечется в бреду, – подумав, сказала женщина. – У неё жар и сыпь… Если ты поможешь ей, уйдешь свободным. И тебя накормят.

– Жар и сыпь? Рвота?

Ирэне кивнула.

– Похоже на тропическую лихорадку. Нужно много чистой воды… Ей надо пить постоянно. Но не только воду. Молоко тоже подойдет… Можно отжать сок фруктов… И обтирать тело мокрой простыней, чтобы сбить жар… Еще нужен нож для кровопускания… игла и нить, чтобы потом зашить рану.

Хозяйка и слуга переглянулись.

– Развяжи его, – приказала женщина, убеждённая горячностью слов.

– Госпожа, он же сбежит! – опешил старик.

– Сними веревку и проводи к Росите. Дай ему всё, что просит. Не забудь только посадить Гвидо у двери, чтобы этот мерзавец не сбежал.

Пес, заслышав свою кличку, радостно застучал виляющим хвостом по полу. Аурелиано, пребывавший все это время в напряжении, медленно выдохнул и чуть улыбнулся одним лишь уголком рта. Опасность оказаться в недрах проклятой горы для него миновала.

Буэндия провел в доме сеньориты Ирэне несколько дней, почти неотступно находясь при больной. Дело было не столько в собаке, которая охраняла его, сколько в попытке оставить о себе хорошее впечатление, так как у Аурелиано не было никаких связей в городе, да и жить ему было негде. На третий день жар служанки пошел на убыль, ей полегчало.

Ирэне в эти дни он видел мельком, она всё время уходила из дома по ночам, а днём у неё была сиеста[21]. Дружбы с ней завести не удалось. Всё же авантюрист был благодарен сеньорите за то, что в ту ночь он не был сдан городской страже. Более того, хозяйка дома даже заплатила ему пару реалов за работу. Это дало возможность позже найти жильё и еду.

Для человека вроде него первая встреча с Ирэне была запомнившейся, но не самой значимой. Но дальше случилось ещё несколько памятных моментов, самым важным из которых был тот, где Ирэне выкупила его жизнь у судей Потоси. Это было уже после того, как они однажды ночью почти лбами столкнулись у шкатулки, принадлежащей епископу…

Ох, удивился же Аурелиано, когда, глубокой ночью, проникнув за монастырскую ограду в покои одного из самых богатейших людей города, он увидел у ларца женскую фигуру в мятой ночной рубашке. Было очень тихо, и тишину нарушал лишь храп спящего в соседней комнате священника.

Они оба узнали друг о друга, но в полном молчании поделили некоторую часть сокровищ со дна шкатулки, чтобы не очень заметно было, что там есть недостача драгоценных вещей. Так и разошлись. Аурелиано ушёл через потайную калитку монастырского сада, женщина вернулась в спальню его преосвященства.

«Почему она к нему пришла? – уже после думал он, сопоставляя все детали. – По всему городу ползут страшные слухи, что этот человек – дьявол во плоти, что монахи закапывают его любовниц за городом в обезображенном виде? В Потоси достаточно богатых и влиятельных господ, чью постель она могла бы согреть, не рискуя жизнью».

Буэндия не удивился, увидев её в спальне священника. Ещё там, в двухэтажном особняке на окраине, он стал догадываться о роде занятий этой женщины, просто спросить об этом в лоб слуг считал неуместным.

Потоси считался городом грехов и страшного, ужасающего разврата. Может не даром прозвали шахты горы Сьерро-Рико – «Ртом Ада?» Дыхание порока накрывало всех попадающих в «Зависть Королей», включая очень многих священнослужителей.

Столько праздников, шествий и карнавалов, сколько проходило здесь, не было даже в Лиме. Святая Инквизиция, свирепствующая по всему вице-королевству Перу, в Потоси даже не заглядывала.

Сам Аурелиано без зазрения совести ограбил порочного епископа, слухов о котором он к тому времени уже нахватался. На деньги, полученные за сбытые драгоценности, он, наконец, хорошо обустроился.

Предприимчивый контрабандист свел знакомство с местными ворами и попытался наладить переправку серебра в Лиму. В одной из стычек с городской стражей Буэндия смертельно ранил единственного сына наместника города.

В день казни, уже когда он стоял на эшафоте, снова заметил в толпе сеньориту Ирэне. Одета она была в шикарное платье. Не осталось никаких сомнений в том, что перед ним – публичная женщина. Специальным папским эдиктом все особы этого рода должны были носить какой-то заметный аксессуар ярко-желтого цвета. У неё под золотой брошью был именно такой бант. Впрочем, Аурелиано было всё равно, кто она. Петля покачивалась перед ним…

Ирэне, ничуть не смущаясь, протиснулась к столу судьи. Она стала шептать ему что-то на ухо. В ее руках блеснул на солнце драгоценный камень. Он быстро скрылся в ладони человека, отвечающего за правосудие в Потоси. Тот почесал переносицу, кивнул, встал и внезапно громогласно изменил повешение на пожизненные каторжные работы на руднике Сьерро-Рико.

Буэндия не верил своим ушам. Как? Он жив? Не будет задыхаться в петле на потеху толпе?

Авантюрист счастливо и недоуменно оглядывался, пока его взгляд не остановился на лице Ирэне. Та улыбнулась ему и едва заметно кивнула головой в сторону улицы, ведущей к горе. На что женщина намекала? На то, что он все-таки сгниет в недрах «Рта Ада», как она и обещала?

Тут Буэндия увидел осёдланного коня, который стоял у одного из домов. Мерин не был привязан, и хозяев тоже было не видно.

Начальник караула уже сталкивал Аурелиано с эшафота, пихая в сторону стражи. К нему несли кандалы, чтобы снять веревку и заковать до конца жизни. В то самое мгновение, когда путы спали, он знал: побег возможен сейчас или больше никогда.

Резко оттолкнув стражника, и выхватив шпагу у другого, авантюрист нанес несколько рубящих ударов по солдатам. Он бросился в сторону коня, расталкивая толпу… Люди в испуге шарахались от него, безумного, несущегося по улице с окровавленным клинком…

Началась паника.

Охрана, поняв, что пленник сбегает, хваталась за мушкеты, но из-за обилия народа на площади прицелиться им было сложно.

Аурелиано вскочил на коня и рванул прочь.

Выстрелы раздались, но на его счастье архитектурного плана при строительстве города не было, улочки были тесными и кривыми. Беглецу удалось быстро и резко оторваться, а после спрятаться в горах.

Некоторое время спустя он добрался до Санта-Фе и затерялся среди речных пиратов.

Буэндия так и не узнал, случайно тот конь оказался неподалеку от места казни или все было подстроено, но то, что повешение заменили на каторжные работы, несомненно было связано с куртизанкой из Потоси.

Аурелиано вернулся из неудачного набега на парагвайскую деревню несколько дней назад и узнал об аресте Ирэне почти сразу. Это была главная новость Санта-Фе. Буэндия отлично знал, что ему самому, беглецу, лучше не вмешиваться в это дело. В конце концов кто для него эта женщина? Но он снова и снова прокручивал в голове детали их знакомства в Потоси. Ему казалось, что всё было не случайно, даже тот конь, который неизвестно как оказался оседланным и без привязи.

Авантюрист никогда и никому не рассказывал об ограблении епископа, даже когда его избивали перед казнью. Новые друзья – речные пираты, тоже ничего не знали. Иначе кто-нибудь бы обязательно донёс. Это попахивало встречей с Инквизицией. Возможно, сеньорита Ирэне боялась, что кто-то от Аурелиано однажды узнает, что и она причастна была к ограблению в монастыре. Как известно, у епископа нет ничего своего, всё имущество принадлежит католической церкви. Ограбить священника – это святотатство. Но ей было бы выгоднее, чтобы он задохнулся в петле, унося тайну в могилу.

Может быть, в том её поступке была известная всем ворам солидарность?

Именно поэтому сам Аурелиано пошел к судье дону Гарсиа, наврав историю про свою заблудшую кузину. От Отвиля он слышал, что доктор права падок на деньги, так что договориться шанс был.

Только дон Гарсиа запросил не много, ни мало, а пять слитков серебра. Будь Буэндия в Потоси, он бы попытался найти искомое. Но самому ему хода в «Зависть королей» уже не было. Во всем Санта-Фе серебром и на слиток бы не набралось.

Общаясь с речными пиратами некоторое время, авантюрист узнал, что некий «серебряный ручеек» контрабандных поставок все-таки тянется в столицу Аргентины – Буэнос-Айрес. Тот тоже слыл городом бедным. Но раз туда переправляют серебро, то, стало быть, где-то и зачем-то оно копится.

Ему надо было давно туда наведаться. Но сейчас, видимо, сама судьба подталкивала его в дорогу.

Глава 6. Тем временем на эстансии

Ничего не зная о событиях, которые произошли в Санта-Фе неделю назад, Ирэне стояла под окошком подвала и слушала, как судья прощается с доном Хорхе и его супругой. Кинтера уже собирался уезжать и давал последние наставления по хозяйской части и в отношении усиления охраны пленницы.

Сеньорита чувствовала какую-то тоскливую, мучительную боль в груди осознания, что дон Гарсиа вот-вот уедет. Это чувство не касалось ни его самого, ни людей его окружения. Ирэне не понимала, что её беспокоит и тревожит. Лишь когда цокот лошадиных подков стих где-то вдали, её словно молнией озарила мысль: «Браслет! У него мой браслет! Он его увозит!»

Ирэне стало совсем беспокойно. Она заметалась по подвалу, испытывая сложное, непонятное и мучительное чувство, как будто бы душа рвется на части, пытаясь устремиться за обворовавшим её человеком. Сеньорита пыталась успокоиться, но не могла, испытывая почти физическую боль, которая ломала и выкручивала её.

Сначала Ирэне быстро ходила взад и вперед, как пойманная в клетку птица. Дыхание участилось, словно бы ей не хватало воздуха. Она пыталась прилечь, но снова вскакивала, испытывая тревожное чувство потери и страха.

Кисть левой руки беспрестанно касалась запястья правой руки, где до ареста в Санта-Фе находился браслет. Пока Ирэне держали в тюрьме, пока везли на эстансию, она знала, что судья, отнявший её драгоценность, близко. Теперь он уезжал, увозил с собой дорогое украшение. Одна эта мысль сводила с ума.

В конце концов, как одержимая, сеньорита рванула к двери, замолотила в неё кулаками:

– Выпустите меня отсюда! Выпустите!

Ирэне билась о дощатую поверхность, тянула на себя старую, проржавевшую ручку двери, ругалась, как моряк в порту, и отчаянно плакала.

– Мне нужно поговорить с доном Гарсиа! Срочно!

Старый Хорхе и его супруга, привлеченные громкими воплями из подвала, стояли под дверью и внимательно прислушивались. Им было запрещено говорить с нею. Сердобольная старушка делала мужу знаки, что надо пообщаться с пленницей, но тот только строго сводил брови.

Сеньорита за дверью рыдала.

– Я знаю, что вы там. Выпустите! Сеньор судья забрал мой браслет! Он мне очень, очень дорог! Откройте, умоляю!

Старый управляющий взял супругу за руку и отвел от двери.

– Не нашего это ума дело, – прошептал он. – Идём! Она поплачет, поплачет и перестанет. Ты сегодня её не корми. Завтра еду принесешь. Голодная она будет покорней.

Через час рыдания из-за двери совсем стихли, так как уставшая от истерики Ирэне сидела на земляном полу, прислонившись головой к косяку. Щеки, запылившиеся красно-черной пылью во время пути по пампе, были мокрыми и грязными от размазанных по ним слез.

Пропажа браслета сводила её с ума по-прежнему, только буйство сменилось безразличием. То, что в карман судьи перекочевали другие драгоценности и деньги, почему-то её совсем не волновало.

Сеньорита почти не сопротивлялась, когда в её крохотную комнату на постоялом дворе вломились. Она сама покорно сняла перстни, гребень и серьги, отдала кошелек. В конце концов, право сильных отбирать у слабых. Но женщина надеялась, что под рукавом платья не найдут браслет. Он был перемотан тряпицей, так как Ирэне опасалась любого недоброго взгляда в его сторону. За стоимость подобного украшения можно было купить почти весь Санта-Фе. Он был из тех вещей, за которые убивают без зазрений совести. Дело было и в изящной золотой филиграни[22], и в трёх огромных бирманских рубинах, каждый из которых был обрамлен мелкими алмазами. Последние привозили только из далекой Индии. В Южной Америке подобные драгоценности стоили целого состояния.

Ей не удалось утаить украшение, потому как судья дал приказ её обыскать. Его обрадованные слуги нагло и бесстыдно обшарили всё тело под платьем и, конечно, сорвали тряпицу с руки. Глаза дона Гарсиа так и впились в браслет.

– А ну, дайте-ка мне эту вещицу.

При попытке снять украшение с руки, Ирэне рассвирепела, как дикая пума. Её удерживали двое, пока третий пытался расстегнуть хитрую застёжку. Он пыхтел над ней очень долго. Сеньорита отлично знала, что с замочком браслета – беда. Именно из-за этого ей приходилось и спать, и мыться вместе с ним.

Этот браслет впервые она надела в девятнадцать лет, и столкнулась с тем, что не может его снять. Хитрый замок отказался расстегнуться. Помучившись, она решила тогда съездить к ювелиру. Тому пришлось, не снимая с её руки браслета, возиться с застёжкой. У него тоже не вышло справиться. Ювелир принял решение откусить замочек щипцами, чтобы сделать другой.

Через несколько дней она снова приехала к мастеру, и он продемонстрировал ей новую застёжку. Она прекрасно размыкала и смыкала браслет у него в руках. Но стоило Ирэне надеть украшение и попытаться его снять, произошла странная история. Застёжка на руке снова заела, ни в какую не позволяя снять украшение с запястья.

Ювелир долго извинялся, и предпринял решение ещё раз переделать замок.

Эта история закончилась тем, что браслет ещё трижды побывал в руках разных мастеров, но итог всегда был один. После четвёртой замены застёжки сеньорита всё же научилась кое-как справляться с ней, но всё равно приходилось очень долго мучиться.

Ирэне, опасаясь, что поползут слухи о том, что украшение проклято, прекратила попытки сдавать его на переделку.

От матери она знала таинственную историю, связанную с этим украшением. Ей пришлось смириться с тем, что не браслет принадлежит ей, а она – ему. Поэтому эта семейная реликвия прошла с ней через всю взрослую жизнь.

Ирэне никак не думала, что утрата драгоценности начнёт сводить её с ума. Возможно, дело было в привычке и днём и ночью быть с браслетом. Но, похоже, тут было что-то иное, пугающее, страшное и жуткое в своей неизвестности.

Если бы Ирэне де Ла Суэрте знала хотя бы одну католическую молитву до конца, она бы молилась. Но ей запрещено было входить в божьи храмы. Да и услышит Господь такую грешницу, как она?

Глава 7. Путник из пампы

Несколько дней спустя старый управляющий и его супруга сидели на скамейке недалеко от окна в подвал, где томилась пленница дона Гарсиа. Рядом расположилось ещё несколько слуг из проживающих на эстансии.

Вечер был прохладный, поэтому почтенные старички кутались в теплые плащи. Дон Хорхе покуривал трубку, а донья Кларисса вязала шерстяную шаль. Недалеко от них повариха ощипывала курицу. Конюх с сыном расположились чуть дальше и делали вид, что чинят подпругу седла.

Из подвала доносилось красивое пение. В этот тихий вечер его было очень хорошо слышно тут, во дворе. Такие импровизированные концерты сеньорита Ла Суэрте устраивала уже который вечер. Так как особых развлечений на эстансии не было, обитатели дома выходили во двор, чтобы их слушать.

Опасаясь наказания со стороны сеньора, супруги не общались с узницей подвала. Запрета слушать песни и декламацию не было.

Никто из них не понимал, почему хозяин называет преступницей умную и образованную женщину, которая читала стихи так проникновенно, что у каждого слёзы наворачивались на глаза.

Волей-неволей проникаясь симпатией к пленнице, добрая донья накануне передала ей второе одеяло, чтобы бедняжка не страдала от ночных холодов. Когда приходило время относить еду, старушка клала лучшие кусочки. Даже когда узница попросила несколько ведер воды, чтобы выстирать одежду, получила и это.

Неожиданно во дворе перед домом появился запыхавшийся пеон.

– Дон Хорхе! – он почти бегом пересек двор. – Там путник пришел к нашему селению… Говорит, идет из Кордовы. Просит переночевать. Одет хорошо… при шпаге… Только лошади у него нет. Мы хотели ему в нашей хижине постелить, но подумали сначала известить вас.

– При шпаге? Так веди сюда.

– А если разбойник? – тихо охнула донья Кларисса.

Супруг глянул на неё осуждающе и ничего не ответил. Этим женщинам вечно душегубы всякие мерещатся! Шпага – оружие благородное, и носить его право имеет только человек соответствующего происхождения. К тому же управляющий знал, что если никого на порог не пускать, то и новостей не узнать.

Пеон убежал. Повариха, смекнув, что сейчас нужно будет накрыть поздний ужин, захватила с собой ощипанную курицу и отправилась на кухню.

Через некоторое время батрак вернулся в сопровождении высокого черноволосого мужчины, которому можно было бы дать лет тридцать пять. Управляющий внимательно рассматривал гостя, пытаясь определить, что за человек перед ним.

У того было открытое, приятное лицо с пронзительными, как у хищной птицы, карими глазами, сверкавшими из-под густых бровей. Усы и бородка были несколько неопрятны, так как щеки покрылись щетиной в пути. Одет незнакомец был в добротный, но сильно запыленный красной пылью пампы дорожный камзол болотного цвета, поверх которого было небрежно накинуто вышитое серапе. Добротные сапоги гостя заметно стоптались от длительной ходьбы. За плечами находилась вышитая индейская сумка, набитая нехитрыми вещами. Двигался незнакомец чуть вразвалку, как ходят обычно моряки, но держался прямо и гордо. Шпага на перевязи не оставляла сомнений, что человек этот дворянских кровей.

– Добрый вечер, достопочтимые сеньор и сеньора, – учтиво, с легкой певучестью в голосе произнес незнакомец. – Меня зовут – Алькон дель Рохо… Я иду в Буэнос-Айрес… Ночь, чувствую, будет холодная. Поэтому, если вас не затруднит предоставить путнику крышу над головой и кусок хлеба, буду очень благодарен.

Дон Хорхе важно кивнул, оценив учтивость речи и пригласил гостя в дом. Сразу же видно, что человек, стоявший перед ним, к разбойникам отношения не имеет.

В это мгновение из маленького окошка подвала снова раздалась какая-то песенка. Путник удивленно обернулся, словно желая понять, кто поет.

– Не обращайте внимания, – махнула рукой донья Кларисса.

Некоторое время спустя дон Хорхе и Алькон, немного захмелев от хозяйского вина, сидели за столом на кухне.

– Я – моряк и путешественник, – рассказывал путник. – Занесло меня сюда, к вам в провинцию, совсем случайно. Теперь не знаю, как выбраться.

– Так вы же благородный. Женитесь уже на какой-нибудь вдовушке с хорошим приданым. Так и хозяйством обзаведётесь, – со знанием дела сказал дон Хорхе. – Детей народите, внуков воспитаете, проживете, сколько Господь пошлет.

Алькон рассмеялся, но как-то невесело. В глазах на мгновение появилась какая-то томительная, неутоленная тоска.

– Ну уж нет… Не по мне это, – сказал он. – Засиделся я тут, в Аргентине… Пора в дорогу. Сейчас иду в Буэнос-Айрес, чтобы на корабль наняться и уйти в плаванье.

– На корабль не получится, – со знанием дела сказал управляющий. – Там в бухте три корыта на рейде стоят, но давно никуда не ходят. У губернатора денег нет, чтобы отремонтировать их и держать в подобающем виде. А корабль из Испании или Лимы приходит раз в два или три года.

– Я это слышал в Кордове. Но, если я правильно понимаю, – Алькон стал обгладывать ножку приготовленной курицы. – Два года с визита последнего корабля как раз истекают. Так что приход нового можно уже скоро ожидать.

– Это если не потонет в пути. А то еще два года ждать следующего придется. Надо было вам, сеньор, через Анды идти в Сантьяго-де-Нуэва. Путь не близкий и трудный, но торговцы этой дорогой ходят. В Сантьяго корабли регулярно бывают. Как никак, бывшая столица вице-королевства.

Путешественник засмеялся:

– Нет, зимой я через Анды идти не хочу. Снег, ливни, оползни… К тому же я почти уже у цели. Дождусь корабля в Буэнос-Айресе.

Он стал сосредоточенно жевать. Алькон не мог сказать правды. Знали его в Сантьяго. Слишком долго знали. Пока никто не заметил, что морщин у него не прибавляется с годами, и никто не начал задавать неприятные вопросы по этому поводу, пришлось собираться и уходить на другую сторону континента… Прямой дороги из Сантьяго на Буэнос-Айрес не было, так что пришлось делать огромный крюк через Кордову.

Моряка не пугало отсутствие корабля. Даже если придется осесть в столице Аргентины на несколько лет, не всё ли равно, где их коротать? Главное для него было не встречать никого из прошлого. Те, кто был бы искренне рад его видеть, давно состарились или уже были мертвы. С остальными он, как обычно, рвал отношения, уходя в неизвестность.

Он бы даже был не прочь остаться здесь, на теплой и уютной эстансии до конца зимы, но кто знает, когда придёт большой корабль? Упускать шанс уйти на нём в плаванье Алькон не хотел.

Глава 8. Аутодафе

Санта-Фе был крохотным городком, живущим без больших потрясений. За всю историю его существования значимых событий в нём было всего два. Первое – это основание поселка конкистадорами[23]. Случилось это не здесь, а выше по реке. Вторым стало перенесение городка в новое место из-за постоянных наводнений. Произошло это несколько лет назад. Местные жители, пережив переезд, считали, что теперь-то уже ничего страшного случиться не может.

Так было до момента, когда к берегу Параны пристала индейская пирога. Из неё выбралась бежавшая от диких племен индейцев делегация, посланная вице-королем Перу. В числе немногих выживших были сам посол, оказавшийся испанским грандом, и представитель святой инквизиции. Это было куда страшнее всех наводнений вместе взятых.

Целью их визита были жалобы Асунсьона вице-королю на речной разбой в этих водах. Пираты, независимо от того, на море они хозяйничали или на судоходной реке, признавались католической церковью еретиками, и пощады ждать не приходилось.

Узнав об этом, жители городка пришли в состоянии священного ужаса и плохо скрываемой паники.

Отец Ксаверий, комиссар святой инквизиции[24], выслушивая доносы жителей друг на друга, отлично понимал, что всё поселение, гордо именующее себя городом, по уши увязло в беззаконии, царящем на Паране. Если наказывать, так сразу всех – от мала до велика. Но так поступать было нельзя. Надо было найти одного виновного и наказать его так, чтобы каждый в этой глухой дыре, именуемой Санта-Фе, содрогнулся и вспомнил, что помимо наказания земного есть ещё и кара небесная.

Церемония аутодафе[25] началась с вечера со всей пышностью, какую возможно было устроить в этом захолустье.

Инквизитор немного волновался. Это было его первое самостоятельное дело. Приходилось брать всю ответственность на себя, так как несколько сопровождавших его братьев по доминиканскому ордену[26], с которыми он выехал из Лимы ради своей святой миссии, были похоронены в пути.

Опыт участия в подобных церемониях у Ксаверия был. Он был немногим старше сорока, ему случалось принимать участие в подобных событиях в Испании и Южной Америке. Жалость к отступникам веры у него отсутствовала.

Прежде чем принять решение, он все же посоветовался с главой посольской делегации.

Хулио Манрике де Лара, граф де Нахера, уполномоченный посол вице-короля, посчитал, что казнь еретика способствует спокойствию в этой части провинции Буэнос-Айрес. Не смотря на принятое решение, граф понимал, что им обоим важно не переусердствовать, чтобы не вызвать бунт среди местного населения.

Трудный переход поздней осенью через Анды, селевой поток, дикие звери, нападение индейцев привели к тому, что они вынуждены были свернуть дороги, заблудились и выбирались к цивилизации очень долго. Господь оставил жизни лишь пятерым из большого и пышного кортежа, который должен был добраться в этот район по спокойной реке.

В числе выживших была семнадцатилетняя супруга графа – донья София. Она легкомысленно отправилась в дорогу, считая, что подобно женам первых конкистадоров, обязана следовать за мужем. С ней была её дуэнья – донья Фелисса, приходившаяся графине кузиной. Последним в этой компании оказался оруженосец дона Хулио – Доминго.

Городской совет Санта-Фе, увидев предъявленные им бумаги заявившихся оборванцев, пришёл в ужас. Никто не ожидал высоких послов. Гостей разместили со всей пышностью, на которую был способен бедный городок.

Первый же донос, который получил инквизитор, касался еретика-протестанта Батиста Отвиля.

К этому делу доминиканец и граф Нахера приступили со всей тщательностью, готовясь, как полагается, вести протоколы допроса и каждой пытки по отдельности. Этого требовал трибунал, который в данной глуши они оба представляли. Возможно, им удалось бы схватить сообщников преступника, но после первой пытки, когда рядом с заключенным никого не было, он случайно откусил себе язык, и чуть не захлебнулся собственной кровью.

Инквизитор подозревал, что к этому причастен кто-то из местных, но искать его было бесполезно. Начни они действовать более жестко, никто не поручился бы за их собственную безопасность. В этом городке и стражи как таковой не было.

Графу Нахера было около сорока, и более всего он беспокоился за юную, прелестную супругу. Дон Хулио был влюблён в неё той самой глубокой страстью, которая приходит лишь в зрелом возрасте. Собой рискнуть он бы мог. Это был смелый и отважный мужчина, для которого война была частью жизненного опыта. Но после суровой дороги, которую им пришлось проделать до цивилизации, он не хотел пожертвовать ни волосом с головы доньи Софии.

Посол хотел закончить дело Отвиля как можно быстрее, чтобы попасть в Буэнос-Айрес, где был гарнизон.

Для отца Ксаверия было всё чуть сложнее. Он не мог теперь так просто уехать. Когда протестант лишился языка, это не дало возможности ему покаяться в ереси. Если бы он смог это сделать, для него избрали бы легкий способ наказания. Для нераскаявшегося грешника путь один… Требовалось вынести обвинение церкви, передать француза светским властям, а дальше – костер и сожжение заживо.

Городок ужаснулся тому, что именно у них, на площади перед крохотной церквушкой пройдет самое настоящее аутодафе. Для местных жителей откушенный язык француза был гарантией их собственной безопасности, но от одной мысли о костре страхом парализовало всех.

Доминиканец старался не отступать от принятых норм ведения процесса даже в убогом городке. К делу привлекли местного священника и еще нескольких из деревенских приходов неподалеку.

Члены городского совета, напуганные до полусмерти, выслуживались, как могли. На маленькой площади, где стояла виселица, приготовили всё, что нужно для процесса. Сколотили помост со столбом для сожжения, принесли дров, обустроили места для трибунала.

По торжественному случаю доминиканец достал освященное знамя инквизиции, которое вёз с собой всю дорогу на теле. Отправляясь в путь из Лимы, он подозревал, что оно может понадобиться.

Полотнище вывесили прямо над местами для судей.

Вечером, накануне казни, священники и привлеченные горожане с молебнами обошли площадь, церковь и совершили службу.

Инквизитор не присутствовал на ночных молениях. Отряд быстро собранной городской милиции охранял дом, в котором он остановился. Отец Ксаверий тоже молился, но так, как полагается молиться воину. Под его рясой была тонкая нательная кольчуга, в которой он выехал из Лимы. Это была совсем не лишняя мера предосторожности. Святая инквизиция давно знала, что перед подобными мероприятиями на её представителей часто случались покушения.

Доминиканец не хотел неожиданных сюрпризов, так как ему предстояло председательствовать на процессе.

В Санта-Фе в ту ночь никто не спал.

Никто из привлеченных к делу святых отцов не покинул место будущей казни ни на минуту. Всю холодную ночь на площади горели костры, а священники, не переставая, читали молитвы. Каждый горожанин мог присоединиться и помолиться за грешную душу еретика. Желающих это сделать было много. Каждый чувствовал тревожную торжественность момента, смешанную с благоговейным ужасом и жалостью к человеку, которого все хорошо знали.

Юная графиня и ее дуэнья, ни разу за свою жизнь не бывавшие на казни через сожжение, провели в чертогах открытой церкви в молитвах до полуночи, пока совсем не замерзли. После они ушли домой, но спать так и не легли.

Жители Санта-Фе и окрестных деревень продолжали стекаться к городской площади до самого рассвета, так как казнь была назначена с восходом солнца.

Аутодафе, как и полагается, началось с процессии, которую возглавлял местный священник и его помощники, идущие за ним. Далее следовали граф, члены городского совета, графиня, дуэнья и знатные горожане. За ними двигался люд победнее. Процессия обошла площадь, распевая религиозные псалмы.

Из крохотной местной тюрьмы вывели осужденного.

На Отвиле был белая длинная рубаха, пропитанная выступившей после пыток кровью. На ней спереди был диагональный крест, который напоминал о муках святого апостола Адриана. Голову по традиции закрывал высокий колпак-короза. В туго связанные руки бедняги воткнули восковую свечу.

Заключенного поместили в клетку для скота, которую установили тут же, рядом с трибуной. Один из священников встал рядом с клетью для того, чтобы отпустить приговариваемому грехи.

По другую сторону от осуждённого француза встал один из членов городского совета, который должен был зачитать приговор светского суда.

Священник начал службу, читая главы из Евангелия.

Незадолго до того, как поднялось солнце, показался отряд городской милиции, вооруженный для охраны отца Ксаверия. Сам доминиканец, суровый и мрачный, спокойно двигался среди них в сторону сколоченной для него трибуны, чтобы руководить процессом.

Священник прекратил читать.

Когда отец Ксаверий сел на своё место, люди притихли.

Мрачным, тяжелым взглядом инквизитор обвёл толпу и произнёс с суровым величием:

– Братья и сёстры! Помолимся и принесём торжественную клятву!

Толпа послушно опустилась на колени.

Донья София и её кузина с ужасом смотрели на отца Ксаверия. В суровой дороге от Лимы волею случая он стал их исповедником, когда погиб их духовник. В пути доминиканец показал себя не только монахом, но и хорошим воином. Он был их защитой, развлекал умными беседами на привалах. Женщины ему доверяли и совсем не боялись. Сейчас его высокая, худая и угловатая фигура внушала благоговейный ужас.

Инквизитор возвышался над толпой, молчаливый и мрачный, как сам гнев Господа.

– Мы собрались в этот день именем святой католической матери-церкви, чтобы свершить праведный суд над человеком, заблуждающимся в своей ереси. Пройдя очищение огнём и муками, грешная душа его может спастись.

Священник снова стал читать молитву. Когда он закончил, инквизитор встал и громко провозгласил:

– Я призываю сейчас на площади каждого человека дать священную клятву! Слышите ли вы меня? Клянетесь ли в верности вере христовой?

– Клянемся, – выдохнула толпа.

– Клянетесь ли вы не пожалеть жизни своей для пресечение всей богоотвратной ереси?

– Клянемся! – подхватили люди, воодушевляясь.

– Помните, что всякого еретика за отступничество ждет геенна огненная и адские муки. Клянитесь помнить об этом всю свою жизнь, передавая свет веры от детей к внукам?

– Клянемся! – в голосе людей уже слышалась громкая радость общего единения перед лицом церкви.

Какое-то лёгкое подобие улыбки появилось на каменном лице инквизитора. Он знал, что ничто так не укрепляет веру, как страх перед болью и карой.

– Можете приступать, – едва кивнул он священнику, который должен был исповедовать приговоренного.

Тот подошел к нему для того, чтобы отпустить последние грехи и благословить.

Несчастный плакал. Под уродливым колпаком этого не было видно, но в тишине, повисшей над площадью, были слышны всхлипывания. Каждый зритель в толпе замечал, как вздрагивают плечи человека от сотрясающих их рыданий.

Отец Ксаверий подавил в себе жалость. Он знал, что всё, что делает в эту минуту, происходит во имя любви к Господу и для блага заблудшей души несчастного. Тот пройдет через страдания и будет спасён.

В этом и была миссия инквизитора – возвращать к Господу заблудших и уберегая паству от опасной ереси. Доминиканец был ответственен в этом городе за всех тех, в чьи головы протестант мог забросить зерна опасных мыслей. Искоренив зло в лице Отвиля, возможно, именем католической церкви он спасал всю округу. Ксаверий отлично знал, что молва разнесется далеко-далеко за пределы Санта-Фе. Страх перед Богом убережет людей от крамольных мыслей и беззакония.

Священник закончил, перекрестив осужденного.

– Церковь прощает вас. Вы передаетесь во власть светского суда, – милостиво огласил инквизитор.

Дальше зачитывал приговор член городского совета. Обвиняемому ставили в вину участие в грабежах, пиратстве, богохульстве и ереси.

– Суд города Санта-Фе приговаривает вас, Батист Отвиль, к сожжению на костре заживо, – закончил он.

Толпа невольно охнула. Это был самый суровый приговор, который можно было вынести. Втайне каждый горожанин желал, чтобы случилось чудо, и несчастного помиловали.

Юная графиня в ужасе закрыла лицо черной мантильей. Ей хотелось сбежать прямо с площади, чтобы не слышать криков, которые, наверняка, станут впоследствии кошмарами сновидений. Донья Фелисса сжала ей руку, чтобы та не вздумала даже приподняться с колен. У неё самой мурашки ползли по коже.

– Молись! – выдохнула дуэнья.

Бледная донья София дрожащими губами зашептала молитву.

Отец Ксаверий выждал паузу, подозвал к себе члена совета, который выступал в роли прокурора, и что-то прошептал ему на ухо.

– Принимая во внимание мнение Священного Трибунала, суд города Санта-Фе смягчает приговор, – объявил прокурор. – Батист Отвиль приговаривается… к удушению, и последующему сожжению на костре.

Толпа снова выдохнула. В определенной степени это была милость. Обвиненный умрет быстро, и не будет мучиться в страшных муках, объятый пламенем.

Отвиля выволокли из клетки и подвели к палачу, стоящему у городской виселицы.

Не было барабанов для дроби, поэтому было тихо и жутко. Люди стояли на коленях, отводили глаза.

Графиня дрожала, как осиновый лист.

– Казнь привести в исполнение, – только и сказал прокурор.

Палач подтолкнул заключенного к виселице. У него было всё готово заранее.

Донья София не выдержала, обняла кузину, спрятав лицо у нее на груди.

– Я не могу на это смотреть, не могу! – тихо зарыдала она.

– Молись, молись! – шептала донья Фелисса, зажмуривая глаза. Ей самой было страшно.

Две женщины громко шептали молитву, чтобы не слышать ни хрипов, ни стонов человека, у которого из под ног выбивали опору.

Донья София осмелилась открыть глаза, когда прокурор громко объявил:

– Свершилось!

Тело протестанта уже вынимали из петли. Он был мёртв.

Несколько помощников привязали труп к столбу. Вязанку хвороста облили маслом. Палач поднес факел.

– Помните, добрые католики, – сурово и торжественно произнёс инквизитор. – Ваши души будут гореть в геенне огненной, и вы будете терпеть адские муки целую вечность, если нарушите клятву, данную сегодня. Что же касается души грешника, она очистится в пламени и вознесётся в небеса.

По веткам и прутьям побежал яркий огонёк.

Толпа, не прекращая читать молитвы, смотрела, как вязанка хвороста разгорается всё больше. Огонь, поглощающий тело несчастного, отражался в каждых глазах.

Отец Ксаверий смотрел на костёр и не знал, доволен ли был этой казнью.

Глава 9. Судно из Асунсьона

Небольшое судно галерного типа, которым управляли крещеные индейцы-гуарани, подошло к берегу недалеко от Санта-Фе. Это произошло на следующий день после того, как посольство Лимы, завершив судебный процесс над еретиком Отвилем, отбыло в Буэнос-Айрес.

Места у вёсел пустовали, и шло судно на парусах со стороны верховья реки. На палубе показался статный мужчина чуть старше тридцати в шерстяном плаще-серапе, украшенным яркими продольными полосами. По виду его можно было бы принять за охотника-гаучо[27], но человек этот был не из местных. Из под его соломенной шляпы выбивались светлые, почти выгоревшие до белизны под южноамериканским солнцем волосы.

– Доктора! Ради всего святого позовите доктора! – закричал он к рыбакам, которые сушили сети на берегу. – Отец Бенедикт тяжело ранен дротиками проклятых дикарей!

Напуганные недавней казнью горожане, услышав про раненого священника, со всех ног бросились искать лекаря.

Мужчина, убедившись, что за помощью убежали, склонился над лежащим на палубе иезуитом. Сутана того была окровавлена в нескольких местах, он тяжело и прерывисто дышал. Не смотря на перевязки, ран было слишком много.

– Потерпите, отец Бенедикт. Помощь близка. Мы дошли до Санта-Фе. Осталось немного.

Священнику было совсем плохо. Он потерял много крови, был бледен, его трясло. Заметно было по покрытому испариной лицу, что он страшно мучился. Периодически раненый оглашал палубу почти звериным воем. В минуту, когда боль отступила, он, глядя мутными глазами, произнёс:

– Сын мой… Эстебан… Я везу мощи Святого Томаса… в Сантисима Тринидад… Передай их… в церковь Святого Томаса… Они в каюте… в рундуке…

– Хорошо, падре… – мужчина нахмурился и бросил нетерпеливый взгляд на берег. Там уже собирались зеваки, но доктора, видимо, еще не нашли.

Индейцы все так же неторопливо подводили судно к деревянной пристани.

– Мне нужен священник… исповедаться… – прохрипел отец Бенедикт и снова взвыл от нечеловеческой боли.

Эстебан встал во весь рост и, сложив ладони рупором у рта, закричал людям на берегу:

– Священника сюда! Срочно! Он умирает!

Кто-то припустил в сторону виднеющейся церквушки.

Судно неуклюже ткнулось в деревянный причал.

– Потерпите, святой отец…

Но тот уже бился в предсмертных конвульсиях.

Наконец показались доктор и священник. За ним бежали несколько хорошо одетых горожан, видимо, члены городского совета. Самым первым был местный коррехидор[28].

Они выстроились в очередь, чтобы по трапу перебраться на борт.

Одного взгляда на раненого иезуита хватило священнику для того, чтобы понять – дело плохо. Он скорбно качнул головой и сделал знак окружающим, чтобы его оставили один на один с умирающим. Доктор повернулся к собравшейся на берегу толпе и развел руками, давая понять, что его помощь уже не нужна.

Люди начали креститься и читать молитвы.

К Эстебану, который стоял у борта, подошли коррехидор и стражник городской тюрьмы Пабло.

– Что произошло? Кто вы, сеньор? – спросил глава городского совета, внимательно глядя на незнакомца.

Мужчина поправил плащ-серапе и вместо ответа указал на воткнутые в деревянные борта индейские дротики.

Пабло и коррехидор взглянули на них, затем на бьющегося в агонии человека. Похоже, тот умирал от «травы». Так прозвали один из самых страшных индейских ядов, которыми пользовались дикие племена для смазывания наконечников стрел и дротиков.

Местные индейцы, живущие по побережьям Параны, давно не имели такого оружия и не осмеливались нападать на белых, опасаясь карательных экспедиций. Но иногда к реке спускались горные племена и те, кто жил в непроходимых лесах, куда колонизаторы ещё не смели сунуться. Он них случалось немало бед.

– Меня зовут Эстебан Корейос, я – рулевой на судне, – сказал мужчина. – Иезуитская миссия из Асунсьона направлялась в Буэнос-Айрес. – он чуть запнулся, словно бы подбирая слова: – Я с этой миссией.

– Но вы не монах… Где… святые отцы?

– Мы подошли слишком близко к берегам… Индейцы… Сейчас вы видите всех, кто остался в живых, – Эстебан широким жестом обвел рукой краснокожих. – Матросы могут подтвердить мои слова.

В это время священник, который занимался раненым, поднялся и громко сказал всем, кто мог его слышать:

– Господь принял его грешную душу.

Все перекрестились. К удивлению Корейоса окружающие дружно опустились на колени и стали молиться. Несколько удивленный всеобщим благочестием, Эстебан последовал общему примеру.

– Отец Бенедикт умер. Что же вы намерены делать дальше? – спросил у рулевого коррехидор чуть позже.

– Я должен выполнить его миссию до конца. Насколько я знаю, в Санта-Фе для него из Кордовы должны были доставить вино, – произнёс Корейос спокойно. – Я намерен забрать его и отвезти по назначению, в Буэнос-Айрес.

Он лгал. Про то, что иезуиты должны были получить в этом городе бочки и увезти их на продажу, на судне секретом не было ни для кого. Эстебан знал, что испанцы не будут разговаривать с индейцами в силу предрассудков. Единственный белый человек, кто остался в живых на галере[29] – это он. Это значило, что переговоры будут вести только с ним.

Хитрый рулевой смекнул, что раз святые отцы не могут предъявить теперь права на доставленный из Кордовы товар, можно попытаться хитростью добиться погрузки его на судно и перепродать к собственной выгоде.

– Там, в рундуке, есть кое-какие долговые расписки по этому поводу. Я могу принести.

Получив утвердительный кивок головы, Корейос бросился в каюту. Он понимал, что рискует, так как по бумагам получателем вина значился покойный отец Бенедикт.

Коррехидор между тем сильно озадачился. Он не знал, следовало ли вино отдать рулевому или стоило оставить его до нового приезда святых отцов? Но Асунсьон мог прислать новое судно через месяц или два, а то и позже.

– Куда вы повезете бочки? Знаете ли вы, кому оно предназначено? – подозрительно спросил Эстебана Пабло, когда глава городского совета читал долговую расписку.

– Как куда? В церковь Святого Томаса в Буэнос-Айресе, – не моргнув глазом, соврал рулевой. Он не стал уточнять, что о существовании этой церкви узнал незадолго до кончины отца Бенедикта.

Коррехидору ответ показался убедительным. Он не смел препятствовать делам католической церкви после показательной казни Отвиля.

– Хорошо, сеньор. Я передам вам бочки, – сказал он важно.

Эстебан серьезно кивнул и бросил взгляд на умершего.

«Простите, отец Бенедикт. Вам это вино все равно больше не нужно, а мне требуются деньги!» – подумал он.

Через несколько дней, после того, как иезуита похоронили, судно, груженое бочками с вином, шло в сторону Буэнос-Айреса. Ветер в парусах и течение способствовали быстрому продвижению. Индейцы, обученные иезуитами, прекрасно знали фарватер реки.

Эстебан лежал в гамаке в небольшой каюте, которую раньше занимали святые отцы, и смотрел в окно на огромное звёздное небо с широкой полосой Млечного Пути. На востоке уже светало, но мужчине не спалось. Он никак не мог поверить в случившееся.

Несчастье, произошедшее в пути после нападения дикарей, привело к тому, что у этой галеры не осталось хозяев. Точнее, они были, но далеко, в Асунсьоне. Ему никто на судне не возразил, когда он назвал себя капитаном. Мнение индейских матросов не принято было принимать в расчёт. Они знали своё место в мире белых людей.

Мужчину раздирали противоречивые чувства между долгом, страхом кары небесной и жадным желанием обладать свалившимся на голову богатством.

Суда стоили очень дорого. В Парагвае цены на них были значительно ниже, так как иезуиты не строили больших морских кораблей. Зато леса и дешевой рабочей силы у них было предостаточно. Они создавали небольшие, удобные судёнышки для каботажного плавания[30] по реке и заливу Ла Плата.

Вернуть галеру обратно? Снова работать за гроши?

Никто не знал, как Эстебан мечтал о собственном корабле! Но откуда взять денег младшему сыну небогатого землевладельца?

И вот – удача. Двухмачтовая галера в его власти, а сам он лежит в гамаке капитанской каюты.

Что делать дальше? Река – не море, на ней долго не скрыться. К тому же это судно не предназначено преодолевать океан. Даже военные галеры изначально создали специально для Средиземного моря. В Новом Свете их почти не использовали, за исключением мелкого Карибского моря, и то редко.

Корейос знал, что за присвоение имущества иезуитов ему не поздоровится. Его могут отлучить от церкви, если святые отцы узнают, что он завладел их судном.

Мысль о том, что можно расстаться с галерой сводила мужчину с ума, словно бы он терял дорогую возлюбленную.

«Моя!» – ласково думал он, покачиваясь в гамаке и касаясь пальцами досок обшивки.

Что же, он сыт по горло этими землями, можно перебраться через залив Ла Плата в соседнюю Бразилию. Там-то уж точно парагвайцы его не найдут.

Сложность была лишь с матросами. Те были крещеными индейцами, которых иезуиты в своем государстве держали под полным контролем. Краснокожие боялись гнева своих пастырей и гнева Божьего.

«Не захотят служить на моем судне, пусть убираются на все четыре стороны! Найду я матросов! – думал он. – Продам вино, будем чем платить жалование. Ещё и останется!»

Светало. До Буэнос-Айреса было рукой подать. Новоявленный капитан рассчитывал чуть ближе к полудню оказаться в городе.

Неожиданно ноздри уловили слабый запах дыма. Что это? Кок на камбузе[31] проснулся готовить завтрак?

– Горим! Пожар! – закричал кто-то с палубы.

Эстебан почти вывалился из гамака, вскочил, выбежал из каюты.

Камбуз был охвачен пламенем. Один из матросов вытаскивал оттуда кока в тлеющей одежде.

– Что с ним? – коротко спросил Корейос, и, не дожидаясь ответа заорал: – Ведра за борт! Топор мне!

Сам он бросился к румпелю[32], налег на него, разворачивая судно к берегу.

– Пьян, – донеслось до Эстебана в ответ.

«Вино! Эти краснокожие твари совершенно не умеют пить!» – с отчаяньем думал он, разворачивая галеру.

Матросов после нападения дикарей осталось мало. Такими силами не удавалось затушить пожар быстро. Индейцы поднимали ведра воды, лили их на камбуз, но их сил не хватало. Огонь быстро распространялся по сухому дереву.

Корейос схватил топор и принялся рубить одну из двух мачт галеры, чтобы уронить в воду парус. Это был один из самых действенных способов быстро потушить пламя – накрыть место возгорания мокрой тканью. Иначе ничего будет не спасти.

Уже в дыму и почти у берега им удалось накрыть пылающий отсек мокрой парусиной. Это частично локализовало пожар, но он уже проник на нижнюю палубу.

– На весла! – заорал Корейос – Гребём к берегу!

Несколько взмахов, и галера врезалась в песок.

Им повезло. В этот зимний месяц стояла редкая сушь, и дождей давно не было. Иначе всё вокруг было бы заболочено.

– Бочки выкидывайте за борт! – кричал капитан.

Почти задыхаясь от дыма, матросы вытаскивали из трюма вино. Эстебан, надрываясь от тяжести, помогал им. Он уже понимал, что судно не спасти, поэтому старался сделать всё, что мог, чтобы уберечь хотя бы часть груза.

Весь товар вытащить не удалось, так как огонь проник в трюм и загорелись бочки.

Корейос, заглянувший на нижнюю палубу, на мгновение замер.

Он знал, что иезуиты для того, чтобы вино дольше не портилось от перепадов зимних температур и встряски, добавляли в него виноградный спирт. Тот при сильном разогреве мог вспыхнуть. Несколько бочек уже было объято пламенем.

– За борт! Все за борт! – заорал он, бросаясь трюма наружу.

Вовремя. Прямо за его спинной взмыл вверх столб пламени.

Корейос прыгнул в воду.

Когда он добрался до близкого берега, за его спиной полыхала галера, вокруг которой плавали уцелевшие бочки с вином.

Глава 10. Французская шпионка

Почти в полной темноте неподалеку от португальской крепости Колония-дель-Сакраменто[33] пристала старая каракка[34] французских контрабандистов.

В те времена эти отважные вольные торговцы, призрев все территориальные законы, ходили вдоль побережья по маленьким колониям с торговыми миссиями. Чтобы не быть атакованными военными кораблями, контрабандисты на всякий случай имели целый набор разных флагов.

Колония-дель-Сакраменто была хорошо укрепленным португальским фортом, поэтому близко к ней французские мореходы не могли подойти.

От каракки отделилась шлюпка, на носу которой покачивался притененный тканью фонарь.

Через некоторое время лодка ткнулась носом в берег.

– Отчаянная вы, Катрин, – сказал в темноте шкипер[35], подавая руку женщине в монашеском одеянии. – Я бы ни за что не пошел на подобный риск. И этот костюм… Грех же.

Монахиня спрыгнула на берег с грациозностью ленивой кошки. Это была женщина лет тридцати пяти или немногим старше, чуть склонная к приятной глазу полноте.

– Я столько вынесла, что уже не боюсь не Бога, ни Дьявола. Терять мне больше нечего, кроме сына. Но я надеюсь, Его высокопреосвященство оценит все мои старания по заслугам.

– Вы верите кардиналу?

– Верю, что он вернет отнятое у меня… Через два месяца, день в день, я выведаю всё о положении дел в Колонии-дель-Сакраменто и Буэнос-Айресе. Там меня можете снова забрать. Я буду готова доложить всю подноготную испанцев и португальцев по обе стороны залива Ла-Плата.

– Держите узелок, мадам. Здесь еда. Деньги у вас есть?

Женщина усмехнулась в темноте и не ответила на последний вопрос. Не хватало ещё, чтобы капитан её обокрал. Она, конечно, спала с ним в пути, но предпочитала не касаться вопроса, сколько у неё наличности. Кто же верит в порядочность контрабандиста?

Шкипер обернулся к матросам:

– Разожгите костер для дамы, чтобы она не замерзла этой ночью. Только быстрее. Надо уходить. С рассветом наших парусов не должно быть даже на горизонте.

Пока парни с его судна рыскали по берегу в поисках дров, шкипер снова обратился к монахине:

– Вы как-то обмолвились, мадам, что потеряли плантации на Гваделупе[36]. Я не осмеливался спрашивать подробности… Но может быть сейчас всё-таки скажете? Как это произошло? Это тайна? – он присел у охапки принесенных дров, взял масляный фонарь и стал от него поджигать сухую траву.

– Нет никакой тайны, – она улыбнулась любовнику той улыбкой, которой говорят с человеком, который лишь на какую-то часть пути становится немного ближе. – На острове всего двенадцать тысяч человек. Рабочих рук не хватает, чтобы обрабатывать плантации. Мои муж и отец, имея несколько торговых кораблей, стали завозить «черный товар» из Африки.

– Но Франция не занимается работорговлей! – удивлённо обернулся в её сторону шкипер.

– А зря, – жестко сказала женщина. – От этого прямой ущерб всем. Кто-то же должен работать. Почему не чернокожие? Весь мир уже занимается продажей «чёрного товара», и только мы, французы, отстаем…

– Если я правильно понял, это и послужило поводами для несчастий вашей семьи? Не так ли, мадам Франсёр?

– Губернатор узнал об этом и наложил руку на наши плантации, – Катрин поёжилась на холодном зимнем ветру, дующем со стороны залива.

– А ваши муж и отец… Что с ними?

– Их публично выпороли и казнили. Мы с сыном остались на улице.

– Простите моё любопытство, но как вы оказались при дворе? Остров Гваделупа – это всё-таки не Париж.

– Да я же наши французские колонии как свои пять пальцев знаю, – усмехнулась бывшая плантаторша. – Поверьте, я много занималась торговлей. Капитаны все знакомые. Когда один из кораблей отправился в Старый Свет, я села на него. Где искать правды и защиты бедной женщине, как не при дворе? Мне было что рассказать Мазарини[37].

– Сколько же в вас тайн, Катрин! И вы молчали всю дорогу! Значит, дошли до первого министра, а он даже не отчитал вас за чернокожих?

Она тихо, но невесело засмеялась.

– Жуль, я же не занималась работорговлей сама. Те, кто возил «чёрный товар», уже мертвы. Но я имела смелость сказать Его высокопреосвященству, что французские колонии нуждается в неграх. Так мы больше сможем производить кофе, табака, индиго, хлопка. Узаконенная работорговля послужит пользе Франции.

– Любопытно. – Огонек заплясал под пальцами капитана и пополз по веточкам, все больше разгораясь. – Но что же сказал монсеньор?

– Я не знаю, убедила ли я Его высокопреосвященство в необходимости завоза «черного товара». Но мне показалось, он задумался над словами простой плантаторши с Гваделупы.

– Шпионка Мазарини… Я всю дорогу пытался разгадать вас, мадам Франсёр!

Она усмехнулась в ответ.

– Присаживайтесь к костру, Катрин, – улыбнулся шкипер. – Ночь холодная, а вам надо выждать до утра…

– Да, – мнимая монахиня села к огню, который был еще слишком слабым и почти не давал тепла. – Первый министр был восхищен моей дерзостью и путешествием через Атлантику… Он не просил меня ни о чём подобном… Я сама вызвалась послужить короне. Мне терять больше нечего. В награду монсеньор обещал вернуть мне и сыну плантации… Поэтому я здесь.

– А сын где?

– У друзей…

– Но мне кажется, что у Испании нет женских христианских миссий. Не боитесь вызвать подозрения?

– Значит, буду врать, что уже есть… До этого захолустья новости так долго идут, что я могу соврать про очередной папский эдикт. Вы разве забыли, по легенде корабль затонул, и я – единственная выжившая с него… Ни бумаг, ни сопровождения нет, – она снова тихо засмеялась с некоторой злой одержимостью женщины, способной идти до конца.

– Вы достойны восхищения, – капитан глянул через пламя в её рыжие от костра кошачьи глаза. – Но надо хорошо знать испанский.

– Я – плантаторша. У меня были рабы-испанцы. К тому же, когда ведешь торговые дела в Карибском море, знание нескольких языков просто необходимо. Вдруг французские корсары приведут в порт захваченный испанский корабль с товарами? Надо хорошо понимать допрашиваемых, что они везут, чтобы не продешевить.

– Я бы на вас женился, Катрин, – усмехнулся шкипер, разглядывая её через пламя. – Но, боюсь, на дно уйду раньше, чем дойду с вами до алтаря.

– Если бы не сын и забота об его будущем, я бы на этот шаг не решилась никогда, – женщина пропустила комплимент мимо ушей. – Не могу допустить, чтобы мой мальчик влачил жалкое существование. Да и плантации жалко. Мы с семьей были из первых поселенцев на Гваделупе. Если говорить, была ли я в аду, то – да… Жутко вспомнить первые годы освоения острова… Я тогда была ребёнком. Взгляните на эти руки, месье. Они были в кровь намозолены при обработке земли, которую никто и никогда не пахал… – Катрин протянула ему ладони. – Были бои с кровожадными индейцами-карибами… Это сейчас Гваделупа похожа на маленький рай. Но когда мы заселились, там был настоящий ад. Как вы думаете, могу ли я отдать всё то, что создавалось моей семьёй и мной лично этой грязной собаке д`Ожерону?

– Не любите вы нашего губернатора, – улыбнулся капитан и подбросил веток в костер, чтобы тот ярче горел.

– Я его ненавижу, – сурово сказала женщина.

Шкипер помолчал немного, шумно вздохнул и произнёс:

– Костер горит хорошо. Дров вам должно хватить до утра. Простите, мадам, мне пора… Через два месяца на этом же месте мы будем, чтобы забрать вас.

Он встал и поклонился. Катрин порывисто поднялась ему навстречу. Пара жарко обнялась, а после отступила от костра под полог темноты, скрывшей их последнее, страстное соединение.

Оба планировали встретиться по истечении обговоренного срока. Для шкипера Катрин была женщиной, которая хорошо оплачивала свою авантюру, иначе он не двинулся бы так далеко на юг ради её прихоти попасть в залив Ла-Плата. Если это всё было на деньги Мазарини – он был рад послужить французской короне. Женское тело было всего лишь приятным дополнением к путешествию. Рисковать просто так своей шкурой у вражеского побережья он бы не стал. Она знала это.

Чуть позже капитан, отряхивая песок с одежды, вернулся к шлюпке. Под смешки матросов он занял в ней место. Лодка, рассекая волны, заскользила к кораблю.

Катрин, чьё тело ещё помнило жаркие объятия моряка, поёжилась. Ей было жутко и страшно одной на берегу океанского залива. До крепости путь был не близкий, но туда можно было отправиться только с рассветом.

– Анри, мальчик мой, – тихо прошептала она в тиши. – Я все сделаю для того, чтобы мы вернулись в наш дом…

Любовь к сыну и жажда справедливости привели эту женщину на незнакомый берег португальской территории. Оттуда она должна была добраться через залив Ла-Плата до Буэнос-Айреса со своей тайной миссией.

Ближе французы её высадить не могли. Они опасались сторожевых испанских кораблей на том берегу. Женщине предстояло прийти сначала в португальскую колонию, а там договориться с рыбаками о доставке на противоположный берег.

Кардинала Мазарини интересовала Аргентина – легендарная страна серебра, входящая в состав вице-королевства Перу. Ходили слухи, что эта местность не очень хорошо контролируется испанцами. Первый министр Франции рассматривал вариант падения крепости Буэнос-Айрес и стремительное продвижение французского десанта внутрь континента. От лазутчика – Батиста Отвиля, давным-давно посланного в эти земли, давно не было никаких вестей.

Так кстати подвернувшаяся опальная плантаторша с Гваделупы, не побоявшаяся пересечь Атлантику и хорошо владеющая испанским языком, идеально подходила на роль шпионки. Не так много от неё требовалось – выяснить все о городских укреплениях и о возможностях испанского флота в заливе Ла-Плата.

Кардинал не очень верил, что женщина справится с подобной миссией. Но даже если Катрин Франсёр сгинет вовремя этого предприятия, от этого никто не пострадает. Её жизнь на весах большой политики была для него не слишком ценной. В случает успеха первый министр обещал возвращение плантаций и восстановление доброго имени ей и сыну.

Отчаявшаяся найти другой справедливости плантаторша отлично понимала, что является пешкой в Колониальных войнах, но деться ей было некуда.

Зачерпнув ладонями мокрого песка с водорослями, Катрин нанесла это на волосы и стала в них втирать песок. Так же разодрав рясу, стала пачкать её мокрым песком, а чуть позже, выбрав самую сучковатую палку, принялась в кровь царапать ноги и руки.

Глава 11. Таинственная шкатулка

Через несколько дней в порту Колонии-дель-Сакраменто монахиня в потертой, чуть порванной одежде смотрела, как на небольшую, одномачтовую рыбацкую лодку несколько человек грузили мешки. От них пахло зернами кофе, какао-бобами и табака. Уж эти ароматы она, хозяйка плантаций, ни с чем бы не спутала.

День был ветреный, небо угрюмо и неприязненно гнало по небу серые облака. Рыбацкое суденышко лениво покачивалось у причала.

– Бланка, еще место в трюме есть? – спросил у юной рыбачки хозяин лодки.

Это был Роберто Маркес, молодой человек в возрасте между двадцатью тремя или двадцатью пятью годами. Аккуратная темная одежда простого кроя делала его больше похожим не на рыбака, а на молодого, бедного фидальго[38]. Он, приняв Катрин за монахиню, спасшуюся с потерпевшего крушение испанского корабля, согласился перевести её на другой берег без лишних вопросов, не заикнувшись об оплате.

Девушка, его сестра, одетая скромно и опрятно, стояла у входа в маленькую каюту на корме. Судья по всему, она тоже собиралась выйти в море с рыбаками, так как отлично справлялась с погрузкой.

– Еще пару мешков влезет и всё…

Катрин отвернулась, делая вид, что её не интересуют их дела. Женщина хорошо владела испанским, но португальский понимала через слово. Общий смысл она улавливала, но не более того. Будучи особой не глупой, мадам понимала, что просьба перевести её через залив Ла-Плата совпала с их собственными планами доставить на другую сторону груз, предназначенный для торговли.

– Сестра Тереза, – мы скоро отходим, – предупредил её Роберто на отличном испанском.

– Прошу немного обождать, – кротко ответила Катрин. – Отец Гонсало вот-вот подойдет. Ему что-то нужно мне передать.

Тем временем рыбаки втащили на палубу ещё пару мешков.

– Мне не нравится ветер сегодня, – внезапно сказала Бланка.

– Ветер как ветер. Еще и попутный. Волны нет, так что пролетим эти тридцать миль по заливу легко и быстро. Не волнуйся!

Девушка кивнула и залезла в каюту, чтобы поправить упавший мешок.

– Сестра Тереза! Сестра Тереза! – услышала Катрин голос ковыляющего к ней старого священника местного прихода.

Тот, тяжело дыша, спешил к ней. Под мышкой он нёс какой-то предмет, завернутый в тряпицу.

Старик дошёл до монахини, остановился рядом с ней. Он тяжело дышал от быстрой ходьбы. Ему нелегко дался этот путь от церкви, находящийся на другом конце колонии, к причалу.

– Слава Господу, вы меня дождались… – сказал он на неплохом испанском.

Знание языка соседней страны здесь было делом обычным. Португалия не так давно вышла из-под власти испанской короны. К тому же самый ближний город, с которым торговала Колония-дель-Сакраменто – это и был Буэнос-Айрес, находившийся на противоположном берегу.

– Миссия ваша, сестра Тереза, благородна, – продолжал отец Гонсало. – Я бы посоветовал остаться здесь и нести свет святой веры дикарям в наших землях, но мне вас не отговорить. Держите… Это то, про что я вам рассказал накануне, – он понизил голос до шёпота и воровато обернулся, словно бы опасаясь, что их подслушивают. – Посылка, которую надо отвести отцу Себастьяну в Буэнос-Айрес.

Любопытство Катрин взяло верх. Она размотала ткань и увидела обычную шкатулку из красного дерева. Женщина попыталась приоткрыть крышку, но та оказалась заперта.

– Ради всего святого, даже не смотрите на неё, – испугался старый священник. – Заверните и отвезите, как есть… Только Святой Томас справиться с тем, что находится там… внутри. Мне сказал это ангел божий, явившись во сне.

– Справится только Святой Томас?

– Да, он покровитель провинции Буэнос-Айрес. Ангел сказал, что в город должны привести его мощи! Я бы сам отправился, но, боюсь, не переживу качки. Не знал, кому доверить эту шкатулку… Я могу это передать только набожному человеку. А моряки и рыбаки… Ох, сестра Тереза, они все погрязли в ереси и суевериях. К сожалению, других священников у нас в окрестностях больше нет… Вас мне сам Господь послал!

Катрин кивнула, ни на мгновение не выдав, что монашеское одеяние на ней – всего лишь маскарад.

– Отче, чего вы боитесь? Это всего лишь… шкатулка. Она заперта… Ничего необычного…

– Эту вещь оставил у меня какой-то приезжий… Но с тех пор я не знаю ни сна, ни покоя. Я стар, но мне в голову лезут греховные мысли. Я одержим ими! Меня преследуют странные, навязчивые желания, словно бы сам Дьявол постоянно искушает меня.

– Все мы грешны, – кротко потупила взор Катрин.

– Нет… Вы не понимаете, сестра Тереза… Я сам не свой с этих пор. Соблазны одолевают меня. У меня нет сил бороться с искушениями…

– Так что же вы не выкинули эту шкатулку?

– Я даже сжечь её хотел. Но не могу… Не могу, понимаете? Что-то мне не даёт этого сделать. – Глаза старого священника были по-настоящему несчастными. – Только я молитвой справлюсь с одним искушением, как меня одолевает следующее… Я слаб… Мне пришлось много молиться. И вот во сне явился ангел… Он-то и сказал, что я должен делать.

Катрин не выдержала и тихо рассмеялась.

– Святой отец… Хотите я утоплю её? Прямо сейчас?

– Нет… нет! – отец Гонсало потянулся к завернутому свертку, и глаза его засветились безумным блеском. – Тут только мощи Святого Томаса помогут.

– Давайте мы просто её выбросим в океан! – женщина сделала замах и вдруг остановилась.

Это было необъяснимое чувство, как будто бы в какое-то мгновение голос внутри неё сказал: «Оставь! Сохрани! Прижми к себе крепче!»

Она, сама не понимая почему, притянула шкатулку к груди, бережно обхватив руками, словно бы это был маленький ребёнок.

– Я пошутила, святой отец… – Катрин улыбнулась с кротостью Мадонны, – Конечно, я отвезу вашу шкатулку в Буэнос-Айрес. Кому, говорите, надо её передать?

– Там на весь город один священник – отец Себастьян. Он служит в церкви Святого Томаса. Ему…

В этот миг до них донёсся голос Роберто:

– Сестра Тереза!

– Мне пора, – Катрин обернулась на хозяина лодки, словно бы давая понять, что ей нужна ещё минута. Женщина снова развернулась к отцу Гонсало: – Благословите, святой отец!

Тот перекрестил её на дорогу.

– Идите с миром, дочь моя… И да поможет вам Господь в вашей святой миссии!

Катрин чуть усмехнулась, и резко обернувшись, отправилась по причалу к лодке. Сеньор Маркес подал ей руку, и она ступила на качающуюся палубу.

На какой-то миг мадам Франсёр показалось, что позади неё мелькнула тень собаки, прыгнувшей в лодку. Она обернулась, но никого не увидела.

Глава 1. Посольство прибывает в Буэнос-Айрес

Примерно в то же время, как из Колонии-дель-Сакраменто вышла легкая парусная лодка бразильцев, к порту Буэнос-Айреса подходило почти такое же одномачтовое суденышко.

Две знатные дамы в черных мантильях – юная графиня Нахера и её кузина донья Фелисса, сидящие на корме судна, переживали, что омерзительный запах тухлой рыбы, которым была пропитана палуба, намертво въестся в их новые платья, которыми они обзавелись в Санта-Фе.

На лицах обеих женщин, разглядывающих панораму приближающегося города, было написано разочарование.

Этим холодным, пасмурным и ветреным днём Буэнос-Айрес, не блиставший ни красотой, ни богатством архитектуры, казался убогой пародией на столицу провинции. Центром его была крепость, предназначенная для защиты от атак с моря. Само поселение уже разрослось, и за пределами стен форта по побережью можно было видеть добротные дома и убогие хижины местных портеньо[39].

На испанский манер полное название города было очень длинным – Суидад де Ла Сантисима Тринидад у Пуэрто де Ностра де Санта Мария де лос Буэнос Айрес, что переводилось не иначе как «Город Пресвятой Троицы и Порт нашей Госпожи Святой Марии Добрых Ветров». Но местные жители именовали его для краткости просто – Буэнос-Айрес или Порт Добрых Ветров.

Накрапывал дождь, и это ещё больше усиливало уныние дам.

– Совсем не это я хотела увидеть, когда мы выезжали из Лимы, – вздохнула юная донья София.

– Я говорил вам, моя дорогая, чтобы вы оставались в Лиме, – граф Нахера обернулся в сторону супруги.

Этого человека среднего роста нельзя было назвать красавцем, но когда он смотрел на юную жену, его суровое, каменное лицо мгновенно теплело.

Графиня фыркнула, пытаясь поплотнее закутаться в промокший от мелкой мороси плащ. Сеньора уже мечтала поскорее выбраться из вонючей лодки и прийти куда-нибудь, где можно согреться.

– Мы думали, что Буэнос-Айрес гораздо больше, – мягко пояснила её дуэнья[40]. —Всё-таки это – столица провинции.

– Если мне не изменяет память, тут население – всего полторы тысячи человек, – ухмыльнулся граф.

– Не считая женщин и детей, – уточнил отец Ксаверий, сидящий на носу.

– Да-а-а, – многозначительно протянул Нахера, внимательным взглядом военного осматривая неприглядную панораму города.

Фортификационные укрепления на берегу были невысокими, но уже довольно крепкими, каменными, так как первую крепость, сделанную из дерева, сожгли английские каперы еще в прошлом веке. С бастионов можно было заметить пушки.

Дон Хулио повернул голову в сторону залива. На волнах покачивалось три корабля. Это были каравелла-ретонда[41] и два галеона[42].

Будучи не только военным, но и опытным мореплавателем, граф нахмурился. Каравеллы – прошлый век флота. Ещё лет тридцать назад, когда он был мальчишкой, они были в ходу, но теперь уходили в небытие, уступая место более современным типам судов.

Что касается галеонов, они вовсю бороздили моря и океаны. Но конструкции тех кораблей, что охраняли подступы к Буэнос-Айресу, были устаревшими и громоздкими. Возможно, по времени создания они были даже старше каравеллы. Как держались на плаву – непонятно.

– Это вам не Лима, графиня, – после молчания, сказал он жене. – Но не отчаивайтесь. Думаю, однажды я вам покажу самый богатый город мира.

– Вы про Потоси, граф? – с укоризной глянул на него инквизитор. – Как духовник её сиятельства, я бы не рекомендовал этого делать. Нечего благородной сеньоре делать в месте, полном греха и разврата.

– Зато там полно развлечений. Да и народа в нём, насколько я помню, около ста двадцати тысяч или немногим больше…

– Не считая женщин и детей, – тонко передразнил отца Ксаверия оруженосец Доминго.

– Почти как в Мадриде[43]! – вздохнула графиня. На мгновение её хорошенькое личико затуманилось печалью при воспоминании о покинутой Испании.

– Думаю, всё же Потоси больше, чем Мадрид, – подумав, добавил граф и снова устремил взгляд на поселение на берегу.

В отличие от жены, Нахера, который раньше не был никогда в этой провинции, был осведомлён о положении дел в её столице.

Буэнос-Айрес был крайне беден, а потому не интересовал не только купцов, но даже морских пиратов, которых манили куда более богатые испанские города на севере и западе Южной Америки.

Раз в несколько лет власти вице-королевства присылали сюда линейный корабль, привозивший самые необходимые товары для жизни колонии. В те годы, когда суда даже не показывались на горизонте, жители города, не производящего собственных товаров, не имевшие мануфактур и других предприятий, терпели крайнюю нужду и перебивались, как могли. Налогов из провинции в казну не поступало.

По некоторым слухам, доходящим до Лимы, было известно, что основной торговой деятельностью Буэнос-Айреса была контрабанда товарами, которые ввозились с противоположного берега залива, где располагались португальские колоний Бразилии. За Портом Добрых Ветров прочно закрепилось ещё одно прозвище – Город Контрабандистов.

При этом колония была крупнейшим портом от Анд до восточного побережья. Всю эту местность называли Аргентиной, что означало – «страна серебра».

Больше, чем обычная контрабанда, посла интересовали только утечки драгоценных металлов с рудников. Следы терялись где-то здесь, и следовало их отыскать.

Богатейшие рудники, которые разрабатывали в Андах, контролировались из Лимы, а она была по другую сторону горного хребта, на северо-западе от Буэнос-Айреса. Все серебряные запасы утекали через горные перевалы в столицу. Оттуда, очень сложными путями, через порты Панамы, Картахены и кишащее пиратами Карибское море они отправлялись королю в Испанию.

Вице-король Энрикес де Гусман[44] отлично понимал, что переправлять слитки из Буэнос-Айреса на континент было куда более безопаснее и даже ближе, но он не желал терять контроль над богатейшей «серебряной рекой», которая текла к нему в Лиму из Аргентины.

Порт Добрых Ветров был предоставлен сам себе и никого особенно не интересовал с точки зрения торговли. Его задача была сдержать атаку врагов Испанской империи, вздумай кто-то отхватить эту часть вице-королевства. Большего от города и не требовалось.

Из-за такого отношения всё здесь, от пристани до крепостных стен, дышало бедностью и унынием.

Тем временем лодка уже подходила к каменной пристани, и стало видно через открытые городские ворота добротные дома, находящиеся за крепостной стеной.

Ещё немного, и молодой метис Томас Мора, ловко подвёл своё судёнышко к причалу.

Может быть, будь Санта-Фе богаче, посольская делегация прибыла бы в Порт Добрых Ветров с герольдами и пышностью. Но местный городской совет мог поделиться только рыбачьими лодками. Приходилось довольствоваться тем, что есть.

Позади лодки Томаса следовало другое судёнышко. На нём разместился отряд вооружённых людей, в задачу которых входила защита посла и инквизитора. Командовал отрядом начальник тюрьмы Пабло, который решил лично сопровождать графа в качестве охраны. На самом деле ему нужно было в Буэнос-Айрес, чтобы рассказать дону Гарсиа о том, что случилось с Батистом Отвилем.

Метис спрыгнул на причал, чаля свое судно.

– Кидай доску. Там, у борта лежит! – крикнул он оруженосцу.

Доминго достал трап и проложил его между причалом и качающимся бортом.

– Выходите! – Томас протянул руку, чтобы помочь выбраться пассажирам.

Дамы негодующе переглянулись.

Доминго, смекнув, что хозяин лодки понятия не имеет об этикете, перебрался на причал, и, оттолкнув рыбака, встал на его место. Сначала он помог выбраться господину, а после, обмотав руку плащом, чтобы ненароком не коснуться благородных дам, помог и им выбраться на берег.

Последним на причале оказался доминиканец.

– Добро пожаловать в Буэнос-Айрес, – Нахера повернулся к продрогшим и промокшим сеньорам.

У тех уже зуб на зуб не попадал. Им было не до любезностей. Поэтому женщины только кивнули в ответ.

– Эй ты, – ястребиный, стеклянный взгляд инквизитора остановился на рыбаке. – Веди нас к губернатору. В его спокойном, негромком голосе слышался четкий приказ.

– Ратуша сейчас ремонтируется, – от этих интонаций молодой метис поежился, словно был на допросе. – В городе был пожар. Загорелась церковь Святого Томаса. Пламя перекинулось на ратушу…

Услышав про пожар в святом месте, отец Ксаверий нахмурился.

– Нам нужно обогреться. В городе есть где остановиться? – спросил нетерпеливо граф, глядя на дрожащую супругу.

– Да. Тут в порту есть и постоялый двор, и таверна. Но вам лучше пройти внутрь крепости. Рядом церковью выстроена новая гостиница для паломников. Она не пострадала при пожаре, так как ветер был в другую сторону…

– Гостиница для паломников? – спросил инквизитор и удовлетворенно кивнул. – Это божий знак. Думаю, мы сначала отправимся туда, а потом отправим кого-нибудь известить губернатора и местный городской совет о своем прибытии.

Глава 2. Шторм в заливе

Судёнышком управляли двое – Маркес и матрос, имени которого Катрин так и не запомнила. Бланка, была с ними и когда надо, помогала так же ловко, словно бы всю жизнь ходила под парусом.

– Сестра Тереза, идите на нос, там есть скамеечка и качать будет не так сильно, – обратилась к ней девушка на испанском. – Если холодно, то можете пройти в каюту, на мешках можно расположиться.

Мнимая монахиня кивнула и перебралась на нос, кутаясь в теплый дорожный плащ, который ей подарили в Колонии-дель-Сакраменто. Там сразу же поверили в историю о разбившемся испанском корабле, который так и не дошёл до Буэнос-Айреса.

Женщина стала смотреть на свинцовые воды залива, на тёмную полоску тучи над горизонтом. Ей было неуютно, но она храбрилась. Внезапно Катрин снова почудилось, что рядом с ней кто-то есть. Она резко обернулась, но ничего подозрительного не было.

Между тем лодка, плавно развернувшись в сторону залива, направилась через мутные воды к противоположному берегу.

Тридцать морских миль – это не очень много для опытных в морском деле бразильцев.

Отойдя от берега на достаточное расстояние, внезапно они поняли, что тягаться с погодой в этот день будет сложно. Ветер крепчал, небо всё больше затягивали чёрные тучи. Будь судёнышко крупнее, может быть, высота гребней волны была бы им не страшна. Но для маленькой лодки под парусом было серьезным испытанием пройти оставшуюся часть пути. Ко всему прочему пошел сильный дождь.

Мачта скрипела, а парус почти срывало порывами ветра. Судёнышко швыряло волнами, грозя опрокинуть в любой момент.

Катрин, не выдержав смотреть на безумие стихии, ушла в трюм и горячо молилась, чтобы не пойти ко дну.

– Надо возвращаться! – услышала она снаружи голос Бланки. – Роберто, нам не справиться. Не пройдём!

– Мы проделали половину пути… Нам что назад, что вперед. Идем через шторм! – пытался перекричать ветер её брат.

Почти чудом судно держалось на плаву, несясь через ревущие, стонущие и дьявольски хохочущие волны. О том, что три человека на палубе борются со стихией, мнимая монахиня, рыдающая на мешках с какао, кофе и табаком, могла только догадываться по обрывистым крикам снаружи.

– Бейле, Жуана смыло! Держи парус!

– Я не справлюсь одна!

– Берег близко… Дойдем!

В какой-то момент лодка сильно накренилась, и плохо закрепленные мешки повалились на один борт. Это еще больше усугубило и без того незавидное положение судна.

Катрин, понимая, что лодка вот-вот ляжет на воду и черпнет воды, прижимая шкатулку к груди, поползла на палубу.

Первое, что она увидела – это длинное, затянутое серой дымкой дождя песчаное побережье, на котором возвышалась крепость. До Буэнос-Айреса было рукой подать.

Управиться с рулем и парусом брату и сестре в такую суровую погоду было сложно. Накренившуюся из-за груза лодку развернуло почти боком к волне. Была опасность перевернуться.

Их несло прямо на каменную пристань, отвернуть было уже невозможно.

Резкий удар о камни почти выправил палубу в прямое положение.

От толчка Роберто снесло за борт, и он скрылся в пучине.

– Ребе! – пронзительно закричала девушка.

От этого же удара Катрин не устояла на ногах. Шкатулка из рук выпала, откатилась к мачте и ударилась о железное крепление. Она раскололась напополам и опрокинулась. Из неё посыпались обычные игральные карты, на оборотной стороне которых стало заметно картинки и какие-то надписи.

Налетевший порыв ветра закружил карты в воздухе. Почти в тот же миг они растаяли на глазах изумленной мадам Франсёр.

Прямо к руке упавшей женщины выкатились два кольца. Катрин машинально накрыла их рукой, чтобы те не потерялись.

Чтобы не потерять кольца, женщина надела их на пальцы, попыталась подняться, но тут второй удар остова судна о причал отбросил её к самому борту. Лодка сильно накренилась, и почти легла на воду, зацепившись о камни.

Третьим ударом мачту переломило. Не удержавшись, мадам полетела в ледяные воды.

Женщина, успев вынырнуть, увидела, как судёнышко разламывается и превращается в груду досок… Ещё ей показалось, что на пляшущих белых бурунах носится большая белая собака. Но, скорее всего, это было просто видение от страха.

В ужасе от того, что утонет, так как не умеет плавать, Катрин схватилась намертво за какую-то доску. Волна накрыла её с головой и потащила к берегу. Мадам Франсёр вынырнула, и глотнула воздуха.

Холод сводил все тело судорогой. Женщина видела, что спасительный берег уже близко. Главное было не выпустить дерево из рук…

Где-то неподалеку от неё барахталась в воде Бланка. Роберто не было видно.

Берег… совсем близко берег…

Белый волк перепрыгнул с доски на доску, перекувыркнулся в воздухе и стал почти прозрачным гибким юношей в костюме уличного акробата. Он ловко удерживал равновесие на бурунах и переворачивающихся в воде обломках мачты бывшего рыбачьего судна. Ему было весело. Он выхватывал из воздуха карты, ловко тасуя их в тонких, худых пальцах, и снова отпускал.

Имя этому невидимке было Случай, а в руках он держал Колоду Судьбы.

Подхваченные ветром, карты неслись в сторону города, попадали в печные трубы, врывались с ветром в распахнутые двери домов, падали на пороги… А если на улицах оказывался случайный прохожий, карты, пикировали прямо в ладони – кому по одной, а кому и несколько. Они словно бы притягивались к людям, так как их задача была менять судьбы.

Жители Буэнос-Айреса даже не осознавали их присутствия. Просто внезапно, совсем случайно их озаряли странные, совсем не свойственные им чуждые мысли, странные желания и стремления.

Глава 3. Тюрьма Буэнос-Айреса

Холод – это адская боль, которая сводит мышцы болезненными судорогами. Холод тянул куда-то во тьму, в бесконечный мрак небытия. Вставать и шевелиться не было никаких сил. Неожиданно откуда-то пришло тепло чьей-то горячей ладони, коснувшейся ледяного лба.

– Сеньора, вы живы?

Катрин открыла глаза и увидела над собой склонившегося человека лет тридцати.

– Меня зовут Алехандро Ромеро. Я – альгвасил[45] таможенной службы порта Буэнос-Айрес.

Человек смотрел на неё с выражением озадаченного недоумения. Он видел перед собой женщину, которая была несколько старше его. На ней было монашеское одеяние. Это сбивало с толку.

Монахинь в этих краях отродясь не видели. В Кастилии, откуда этот человек был родом, он бы не удивился, но в Буэнос-Айресе появление незнакомки вызывало больше вопросов, чем ответов. Её коротко стриженные, темно-каштановые волосы говорили о том, что он не ошибся, и эта женщина была из невест христовых.

Крушение рыбацкой лодки он заметил ещё из здания портовой службы, которое находилось на берегу. Альгвасил поспешил на помощь.

На песке у полосы прибоя он увидел сначала молодую девушку, которая уже пришла в себя. Второй была несчастная в монашеском одеянии. Она лежала ничком, вцепившись в доску. Ромеро на ходу бросил свой плащ девице, чтобы она укрылась, и поспешил к монахине.

Катрин, обвела безумным, полным ужаса взглядом побережье и штормящий залив, и попыталась подняться. Альгвасил подал ей руку.

– Мы… наша лодка… – начала было женщина.

– Я видел, – коротко сказал мужчина. – Пройдемте со мной. Здесь недалеко есть место, где вы можете обогреться…

Катрин, почти ничего не соображая от холода и пережитого страха, направилась за ним.

Бланка металась по берегу, напряженно, полными слёз глазами вглядываясь в свинцовые воды. Где-то там должен быть её брат. Где он? Почему она его не видит? Отчего Роберто не вынесло волнами, как её? На этом длинном песчаном берегу негде спрятаться.

Катрин подошла к ней и тихо сказала:

– Слава Деве Марии, вы – выжили. Идёмте…

Бланка, в последний раз обернулась на воду и приняла для себя страшную правду о том, что брат утонул. Она взглянула на монахиню и молча накинула на её плечи часть плаща, делясь скудным теплом.

Альгвасил подошел к воде и вытащил какую-то мокрую тряпку. Когда он тряхнул, из неё на берег выпали зерна кофе. Это был развязавшийся, а оттого пустой мешок из трюма.

Недоумение Ромеро возросло. Он отлично знал, что кофе на окрестных плантациях никто не выращивает. Обычно его везут или торговцы-иезуиты из далекого Асунсьона или контрабандисты из португальской Колонии-дель-Сакраменто. Кофе здесь, в округе, стоил очень дорого.

Как человек, привыкший иметь дела с контрабандистами, Ромеро не сильно этому удивился. Его больше поразило то, что найденные после крушения рыбачьей лодки пострадавшие были женщинами, одна из которых – монахиня. А где мужчины?

У него было много вопросов, но он понимал, что после купания в ледяной воде прежде всего несчастным надо согреться у очага и выпить горячего вина. Поэтому, прихватив мешок с остатками кофе, он, кивнул незнакомкам и зашагал к зданию порта. Выжившие, тесно прижавшись друг к другу и кутаясь в его плащ, поспешили за ним.

Здание, к которому направлялся Алехандро, выделялось из всех прочих убогих строений округи добротностью и основательностью. У него было несколько функций. С одной стороны была дверь портовой службы, а с другой можно было попасть в здание городской тюрьмы, в которой были камеры, личный кабинет начальника тюрьмы и пыточная.

Палач, в основном, был без работы, да и заключённых в тюрьме не было. Самые теплые и удобные камеры давным-давно использовались как комнаты для обычного проживания самого Алехандро и начальника тюрьмы Хосе Родригеса.

Альгвасил сразу же повёл промокших и продрогших женщин в свой большой и просторный кабинет с большим столом, за которым любила собираться компания его друзей. Сейчас там жарко горел очаг, возле которого дремал в кресле дон Хосе. При виде женщин он сразу же вскочил.

При всём христианском милосердии, которое Алехандро готов был проявить к двум несчастным жертвам крушения рыбачьей лодки, больше его беспокоила другая напасть. Ею было прибытие испанского посольства из Лимы.

Как человек, который сам занимался сбытом контрабандных товаров, которые изымал по долгу службы, альгвасил был сильно обеспокоен.

Послов так просто не присылают. Либо граф де Нахера приехал со срочным донесением, либо разобраться со всеми беспорядками, которые регулярно происходили в этом городе.

Для тех, кто состоял в той или иной должности на службе, это не сулило ничего хорошего. Все отлично понимали, что если приезжий гранд не найдёт в городе беззаконий, с которыми ему нужно бороться, вице-король решит, что посол не выполнил данного поручения. Налоги-то в казну из провинции не поступают! Чтобы этого не случилось, его сиятельству придется всерьёз заняться местными делами.

Это значило, что в попытке проявить рвение на государственной службе, приезжий граф сначала кого-нибудь снимет с занимаемых постов, а затем начнет назначать на должности тех, кто сумеет ему приглянуться.

В этой гиблой колонии, куда судьба занесла обедневшего идальго Алехандро Ромеро, бежавшего из Кастилии от шпаг врагов и кредиторов, не просто было найти хотя бы сколько-нибудь достойное место. Жалованье платили скудное, нерегулярное, поэтому они давно уже с доном Хосе и местным палачом Диего, скучавшим без работы, занимались перепродажей того, что изымали у контрабандистов или тем, чем последние с ними делились добровольно. Все были довольны таким порядком вещей в тихом течении жизни города.

С несчастных женщин взять было нечего. По-хорошему, следовало обогреть их, накормить и отпустить с Богом. Но в свете приезда посольства надо было в срочном порядке привести в порядок все тюремные бумаги, чтобы показать, что не зря местные альгвасилы свой хлеб едят.

Мешок с остатками кофе служил живой уликой того, что потерпевшее крушение рыбачья лодка перевозила контрабанду. Свалить вину было не на кого, кроме этих двоих.

Посовещавшись, тюремные служащие решили заглушить в себе остатки благородства, чтобы провести допрос по всем правилам и строгостью, с заполнением всех необходимых бумаг.

Дон Хосе, будучи самым набожным человеком, первым делом нашел кусок ткани, который выделил монахине для того, чтобы та могла прикрыть голову. Допрашивать женщину, посвятившую себя служению Господу он не мог, так как считал, что это дело церкви.

Еще он слышал, что в город нагрянул комиссар святой инквизиции. Поэтому при заполнении допросных листов, тюремщик был очень вежлив и внимателен в отношении сестры Терезы.

Что касается задержанной с нею девицы из Бразилии, Родригес и рад бы был её отпустить. Он был по натуре совсем не злым человеком, даже склонным к некоторой романтичности, пусть и старался эти качества прикрывать нарочитой грубостью. Но тюремщик оставался чиновником с головы до пят. Он, отлично знал, как несправедливо бывает порой правосудие.

Дону Хосе было искренне было жаль молоденькую, миловидную девушку, потерявшую брата и оставшуюся без средств к существованию. Денег при ней не было, идти было некуда, так как знакомых она в Буэнос-Айресе не имела. Поэтому, оставляя девицу в камере, как заключенную, тюремщик по-своему оказывал ей почти отеческую опеку и покровительство. Не на улице же бедняжке ночевать. Ночи зимой холодные.

С другой стороны, других заключенных в тюрьме не было. Если посол Лимы будет проверять, не пустуют ли камеры, всегда есть возможность повесить на девицу обвинение во ввозе контрабанды.

Глава 4. Встреча с английским дезертиром

До Буэнос-Айреса Аурелиано добирался долго.

Сначала на лодке он спустился вниз по течению Параны до следующего селения. Никому из рыбаков не нужно было в столицу, поэтому значительную часть пути пришлось проделать пешком, ночуя то в одиночестве, то среди охотников-вакеро[46].

Найти их было легко по зловонному запаху тухлятины, разносившейся по всем окрестностям. Это означало, что где-то происходит вакерия – бойня коров и быков из тех бесчисленных стад, что бродили по пампе.

Буэндия ещё в Санта-Фе слышал, что Буэнос-Айрес выживает только за счет коровьих шкур и их выделки, так как другого производства нет.

Дело в том, что сто лет назад испанцы основали в этих местах посёлок. Отношения первых поселенцев с индейцами настолько не заладились, что колонизаторы вынуждены были бежать, бросив весь свой скот. Хищников в местных краях не было, и свободно бродящие стада расплодились настолько, что когда конкистадоры вернулись, они были поражены огромным количеством домашних животных в округе.

С этих спор группы охотников уходили в пампу и перерезали глотки коровам. Они снимали с них шкуры сотнями, а мясо оставляли прямо на месте, так как съесть его в таком количестве никто не мог. Шкуры продавали во все города Аргентины, Парагвая, а так же увозили через залив Ла-Плата бразильцам.

Не удивительно, что когда Буэндия пришёл в город, всё тот же запах тухлого мяса, смешанный с солоноватым воздухом океана, стойко свидетельствовал о том, какой именно вид ремесел господствует в городе. Почти в каждом дворе были развешаны либо рыбачьи сети, либо развернуто скорняжное производство.

Город повергал Аурелиано в уныние. Тут всё дышало бедностью, кроме, пожалуй нескольких домов членов городского совета, среди которых самым добротным был, конечно же, дом судьи дона Гарсиа Кинтера.

Городская ратуша, а с ней и церковь Святого Томаса, носили на себе следы недавнего пожара.

«Похоже, что серебра тут ни у кого нет!» – думал авантюрист, побродив по улочкам колонии.

Чтобы не дышать смрадным запахом многочисленных кожевенных мастерских в бедных кварталах, Буэндия выбрал постоялый двор в порту, где запах был намного свежее.

Заведение, в которое он заселился, давно требовало ремонта. Аурелиано, у которого в карманах ничего не было, договорился с хозяйкой, что отработает своё проживание ремонтом крыши и прохудившихся стен.

Утром, проснувшись, он спустился вниз, на кухню, и попытался расспросить хозяйку постоялого двора, есть ли в городе ювелиры, работающие с серебром.

Донна[47] Роза, маленькая, хрупкая переселенка из Бразилии, только рассмеялась в ответ.

– Что вы, сеньор Буэндия. Какое серебро в этом городе? Будь у нас тут серебро, жили бы мы так бедно? Я с утра была на рынке, знаете, что там говорят? Граф из Лимы пожаловал, чтобы выяснить, кто у нас здесь этим занимается… Я про воровство с рудников. При дворе вице-короля считают, что у нас тут одни контрабандисты и пираты, от которых один вред… Послы там, в Санта-Фе, нашли одного пирата…

– Какого пирата? – Аурелиано почувствовал, как внутри всё похолодело.

– Говорят, еретик какой-то…

Авантюрист знал только одного такого человека в Санта-Фе. Батист Отвиль, как и он сам, не ходил на мессу.

– Я уж не помню имени, – улыбнулась донна Роза, насыпая кукурузную муку в миску. – Француз… Сожгли его на костре за ересь и разбой на Паране.

– Сожгли? – сердце пирата застучало учащеннее.

– Так вы что, сеньор, ещё не слышали, что с графом вчера к вечеру приехал в город комиссар святой инквизиции? – перекрестилась хозяйка постоялого двора, чтобы никто, даже стены, не упрекнули её в не достаточном благочестии.

Такого поворота Аурелиано не ожидал. Если Отвиль сдал всех, кто на него работал, то единственный выход – бежать из этого города! Но куда? Дороги обратной у него нет. Он заперт в Буэнос-Айресе, как в тупике.

– Интересные новости, – помолчав, сказал он. – А не знаете ли, почтенная сеньора, скоро ли можно ожидать корабль?

– Так вы не слышали и другой новости? – удивлённо вскинула на него глаза хозяйка. – Затонул наш корабль.

– Как затонул? – удивился Буэндия. – С чего вы взяли?

– Альгвасилы поздно вечером, уже после дождя, нашли на берегу монахиню, которая плыла к нам сюда с христианской миссией… Где-то ещё в Атлантике, у португальских берегов, наш испанский корабль разбился. Сестра Тереза чудом добралась до Колонии-дель-Сакраменто, – донна Роза глубоко вздохнула. – Нам неоткуда ждать корабля… Может быть следующий придет через год или два. Если в Лиме узнают, что этот – не дошёл.

– Но как-то же эта монахиня добралась с противоположного берега. Кто-то её привёз?

Буэндия помнил о своей окончательной миссии – перебраться на другой берег и разыскать бразильских евреев, которые шпионили для Нидерландов. Ему нужно было передать для них сведения, собранные во время пути из Лимы.

– Привезли сестру Терезу рыбаки, – печально закатила глаза хозяйка и принялась энергично вымешивать тесто. – Их лодка тоже затонула. Нелепая случайность! На весь наш песчаный берег был один единственный причал из камня, и лодку ударило прямо в него.

Буэндия молчал. Он понимал, что ему сейчас не выбраться из города. Видимо, придётся затаиться на постоялом дворе и не показываться на улицах.

– Эй, хозяева! Есть тут кто-нибудь? – раздался мужской голос от двери.

Аурелиано вздрогнул и быстро обернулся на вход, словно бы ожидая, что вот-вот войдут альгвасилы его арестовывать. Но ничего страшного не произошло. В проёме, перегораживая солнечный свет, стоял мужчина чуть выше среднего роста, одетый как гаучо в плащ-серапе и соломенную шляпу.

– Добрый день, сеньор, – донна Роза вытерла руки о передник и поспешила ему навстречу. – Чем могу услужить?

– Мне нужна комната… А ещё я голоден, – ослепительно сверкнул улыбнулся незнакомец, входя в помещение. – Меня зовут Эстебан Корейос. Я – торговец вином.

– Скоро, сеньор, я приготовлю чипу… Подождите здесь, пойду, разбужу племянниц, чтобы они подготовили для вас комнату.

С этими словами хозяйка стала подниматься по лестнице на второй этаж.

– Хм, племянницы? – усмехнулся вошедший, располагаясь за столом у окна и снимая шляпу.

Утреннее солнце хорошо освещало его загорелое лицо и светлые волосы, столь нетипичные для данной местности.

– Не обольщайтесь, сеньор. Они совсем ещё девчонки, – сказал Буэндия, пристально глядя на незнакомца.

Внезапно он резко встал со своего места и сел напротив, не сводя с вошедшего горящих глаз.

– Вот и встретились, Иштван Карейош, – недобро прищурившись, с едва заметной угрозой произнёс Буэндия.

Незнакомец вскинул на него пронзительно-голубые глаза. На лбу его пролегла складка, словно бы он пытался вспомнить, где они могли встречаться раньше.

– Память подводит? – зло усмехнулся Аурелиано. – Я напомню… Санто-Доминго.

Кривая улыбка скользнула по красивым губам блондина.

– Почему же… помню… Доброго утра вам, доктор Буэндия.

– Ты обокрал меня там, – суровым шёпотом произнёс авантюрист. – Помнишь, как дело было? Я тебя, английского дезертира, вылечил… – кулаки Аурелиано непроизвольно сжались.

Он пытался подавить в себе бешенство, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не врезать новому постояльцу по лицу. Его удержало только понимание, что это может вызвать скандал, который привлечёт альгвасилов.

– Я был не прав, – Эстебан оглянулся, наклонился к возмущенному испанцу и тихо заговорил: – Слушай, давай тише… Тогда была сложная ситуация… мне не на что было жить…

– Ради этого ты, английская сволочь, срезал у меня кошелёк со всем, что в нём было? Там лежали деньги, а ещё расписка, по которой я мог потребовать долг от человека, которому ссудил некоторую значимую для меня сумму. Я остался нищим по твоей милости!

– Отлично понимаю, – перебил Эстебан. – Давай не будем сейчас кричать и уладим дело мирно. У меня есть товар… Вино… Я его продам и тебе заплачу.