Записки на кухонном полотенце бесплатное чтение

Пролог. Ездовой динозавр, или страдания автора средних лет

– Нюська, ну сколько можно бумагу марать? – однажды сказал мне муж, ежедневно наблюдающий, как я вожу ручкой по исчерканному листу, и сунул мне в руки старый, давно забытый мною нетбук с отломанной крышкой. Дети постарались, оторвав экран у дышащего на ладан компьютерного мастодонта. Я стряхнула с клавиатуры вековую пыль – ну, плохая я хозяйка, чего уж тут скрывать – и начала перепечатывать свои каракули.

– Ты это, на флэшку скидывай, – дал мне дельный совет супруг. – А то твоему старичку там уже прогулы ставят, – весело хохотнул он и поднял указующий перст куда-то в район потолка. – Там, это где? – удивленно выпучила я глаза на веселящегося благоверного.

– Ну, фиг знает. В компьютерном раю, наверное, – сконфуженно хмыкнул муж. – Хотя, учитывая разврат, который ты пишешь, не удивлюсь, что компьютерные демоны тоже потирают ручки в ожидании, – весело заржал любимый и шустро смылся на работу.

Первую попытку сменить «работающего инвалида» я предприняла спустя три месяца после знаменательного разговора. Едва услышав сие желание, мой старший сынулька оживился.

– Ты, мать, в компьютерах не рубишь все равно. Я тебе помогу.

Распотрошив заначку трясущимися руками – живем мы небогато – я доверилась любимому сыну и с чистой совестью ушла пилить ногти клиентам. Нести, так сказать, красоту в этот бренный серый мир. Вернувшись вечером уставшая и злая, как толпа дворовых собак, я застала картину достойную пера великого художника. Сыновья сидели у новенького – муха не успела покакать – стационарного компьютера и с ожесточением, достойным яростных берсерков, резались в КС.

– А, как же я? – с трудом выдавила горький вопрос измученная мать, то есть я.

– У тебя есть, – махнул рукой старший в сторону «инвалида».

– Между прочим, я жила без компьютерных игр, – вякнуло мое обиженное самолюбие, взывая к совести великовозрастного дитяти.

– Конечно, жила. У тебя же был ездовой динозавр, – заржал сынище, в пух и прах разбив мои надежды.

Вторая попытка случилась скоро. Приехав к нам в гости, подруга – страстная поклонница моих «виршей» – увидев компьютерного уродца, молча пошла и купила тоненький блестящий ноутбук.

– На вот. Подарок. Сердце кровью обливается, когда я вижу, как ты мучаешь убогого, – тихо сказала Катюшка, сунув мне в руки «мечту».

Два дня я летала. Кнопки клавиатуры пели под моими пальцами, словно клавиши рояля «Фациоли». Я даже не успела обратить внимание, что моя красавица-дочь вьется вокруг чуда американской промышленности, сделанного на заводе известного всем Стива Джобса. Яблоко на крышке светилось и манило, вызывая повышенное слюноотделение у подростка женского пола.

– Я только чуть-чуть попользуюсь, – лисой подкралась ко мне дщерь, едва подруга укатила в дождливый Питер. Больше я не слышала мелодии клавиш.

– Видно не судьба, – решила я и вернулась к обиженному, поникшему, но верному старичку.

Мы дружим вот уже три года, и он ни разу не подвел меня. Единственное неудобство, что приходится ставить бутылку с вином позади мастодонта, что б крышка «не отпадала». Но это ведь ерунда, правда? Главное, что б ни спился)))

– Слушай, а чего ты не напишешь цикл коротких рассказов про своих домочадцев? – спрашивает меня Катюшка, моя подруга, ажитированно хрустя печеньем.

– Думаешь, кому-то будет интересно? – дернув плечом, отвечаю я, не отрываясь от компьютера.

– Мне интересно, например. У вас тут вечно цирк с барабанами. Одна Падла чего стоит.

Падла – собака породы джек-рассел-терьер крутится тут же, выпрашивая калорийные бисквиты. Вообще-то, ее зовут Ника, но на Падлу она откликается даже лучше, чем на свое родное имя.

– Ладно, – соглашаюсь я, – но про тебя тоже напишу.

– А вот угрожать не нужно, – смеется Катя, тайком подкармливая собаку. Падла урчит от удовольствия и бьется в кулинарном экстазе у ног моей подруги. Что ж, так тому и быть.

Часть 1. Мама и манная каша

Сначала у меня зачесался лоб, потом нос, подбородок, я чихнула и проснулась от взгляда буравящих меня чистых карих глаз.

– Мать, ты совсем не думаешь о больном ребенке, – обиженно пробасил двадцатилетний лоб и мой сын по совместительству. – А я, между прочим, каши хочу манной.

– Ты ж ее терпеть не можешь, – выпучила я глаза на великовозрастное дитяте, пытаясь скрыться под одеялом.

– А сегодня хочу. И вообще, сколько можно дрыхнуть? В твоем возрасте нужно вести активную жизнь. Лицо, вон, как у мопса – мешки под глазами. Короче, не морочь мне голову. Сказал же, каши хочу.

– Слушай, давай без каши, а? – не теряя надежды, промямлила я, с тоской глядя в залитое дождем окно, за которым ветер срывал огромные ветки с гнущихся до земли деревьев. – Молока нет и манки тоже. Вечером куплю и сварю.

– Вот ты какая, да? Я, может, каши раз в столетие захотел. Может, у меня организм растущий. А ты только и думаешь, как бы до компьютера добраться, чтобы вирши свои сочинять в тепле. Иди в магазин, ничего с тобой не случится, – сказал, как припечатал, любящий двадцатилетний «растущий организм» и скрылся в своей комнате, откуда тут же раздалась сумасшедшая стрельба, и крик моего больного ребенка: мочи тварей.

Тоскливо глянув на письменный стол, я сползла с кровати и, шаркая тапками, отправилась в ванную, мечтая оказаться на каком-нибудь очень далеком необитаемом острове вместе с моим инвалидом-компьютером. Хоть на недельку, да что там, и дня бы хватило. Нога скользнула, и по квартире поплыл запах собачьих какашек.

– Забыл сказать, – высунул лохматую голову из комнаты «больной» ребенок, – с Падлой не гуляли. Хотя, судя по запаху, мимо ты не прошла. Хреновый из тебя сапер, мать.

Дверь в берлогу сына закрылась, и из-за нее раздался веселый, хрюкающий смех. А где-то в недрах квартиры зацокали по паркету коготки отложившей мину собаки, больше похожей не на представителя семейства псовых, а на всем известного осла из мультфильма «Шрек».

Собаку выбрал мой муж, он долго ходил по магазину, разглядывая животинок, потом ткнул пальцем в аквариум с ангелоподобным щенком и сказал:

– Берем эту, у нее такие умные глаза.

Так в нашем доме появился минер-подрывник, сеющий хаос и разрушения.

«Вернусь, убью», – решила я и, кое-как одевшись, вышла под ледяной, колючий дождь в надежде добыть молока и манки в маленьком, задрипанном магазинчике через дорогу.

На счастье, мечта моя сбылась, и я, слегка замерзнув, не до костей, как этого хотел жаждущий ребенок, вернулась домой.

– Не хочу кашу, – сказал сын, облизав край ложки, – ты ее неправильно сварила. Что это, даже одного комка нет? Иди уже, кропай свои вирши, раз не можешь даже кашу сварить по-людски.

– А по-людски, это как? – поинтересовалась я, с трудом поборов желание не заехать сынище в лоб не до конца облизанной ложкой.

– Как в садике – с комками и пенками. А эту сама ешь, – обиженно буркнул оболтус и с грохотом задвинул стул.

Я уселась, наконец, за письменный стол и зависла руками над клавиатурой, предвкушая полное, безграничное счастье от погружения в мир собственных фантазий. Написать я успела ровно два слова, входная дверь грохнула, рискуя слететь с косяка, и на пороге появилась моя красавица-дочь, цветущая пубертатным гадким характером.

– Опять сидишь? Скоро попа в стул влезать не будет, геморрой еще наживешь. Помяни мое слово, – хмыкнула она.

– Ничего ей не будет, – поддержал сестру возникший словно из ниоткуда старший братишка. – Ее «мадам сижу» броней уже покрылась. Чугун. Железяка. Она скоро орехи ею колоть сможет. Целыми днями ведь тренирует усидчивость.

– Есть хочу, накорми меня, – заныла доченька и двинула на кухню. Я, с сожалением покинув еще не насиженное место, двинула за ней.

– Каша – дрянь. Одни комки, – резюмировала любящая дочь и, вылизав тарелку, пошла жаловаться подругам по телефону на жизнь, в которой мать только клацает по клаве, совсем не заботясь о несчастной девочке.

Не буду вас утомлять очередностью накормленных домочадцев, скажу только, что картина повторилась еще два раза. Каша была съедена, кастрюля вылизана под язвительные замечания каждого из членов моей семьи, нашедших еще кучу недостатков в моей стряпне.

До вечера сесть за проду мне так и не удалось, потому что я выгуливала собаку, учила уроки с младшим сыном, слушала слезливые истории дочки, как ее никто не понимает, радовалась успехам мужа на работе, смотрела, как старший играет в КС, при этом одной рукой готовя, другой вытирая последствия Падлиных экзерсисов. На улице делать свои дела она категорически отказалась – холодно. И вот когда уже почти ночью все мое святое семейство разбрелось по кроватям, я налила себе бокал вина, зависла руками над клавиатурой компьютера и…

– Жена, забыл сказать, я там курицу из морозилки достал. Жутко плова хочется. Ты ж отдыхала сегодня. Свари, а? Завтра то не успеешь. На работу тебе, – раздался из спальни счастливый голос засыпающего благоверного.

Часть 2. 33 несчастья

– Нюська, меня в командировку отправляют. Купи мне билет на автобус, а? – услышала я веселый голос благоверного, бодро несущийся из телефонной трубки.

Его радость была мне понятна. Два дня без семьи и детей в компании любящих пиво сослуживцев. Это же почти отпуск. Сердце забилось в предвкушении. Два дня без готовки в компании любимого компьютера. Дети не в счет. Когда отца нет дома, они тоннами пожирают вреднющий американский фастфуд, запивая его бочками вкусной газировки, и почти не появляются дома.

Ура!!! Ура!!! Наконец-то я напишу многострадальную проду, выпью вина в компании подруги и даже, может быть, досмотрю любимое «Сверхъестественное». И никто не будет мне гундеть в ухо, что я не обращаю на него внимания.

– Конечно, куплю. Я как раз в торговом центре рядом с автовокзалом, – выкрикнула я в трубку и ломанулась к выходу, сметая на своем пути зазевавшихся покупателей магазина пока, не дай бог, начальник мужа не передумал отсылать его в командировку.

Бум!!! Из моих глаз посыпались искры, и я, словно муха, заскользила руками по гладкому прозрачному стеклу нераскрывшихся автоматических дверей, глядя на испуганные людские лица, глядящие на меня из-за стекла.

– С вами все в порядке? – спросил меня молодой парнишка.

–Угум, – невнятно ответила я, растирая рукавом пальто льющуюся из носа кровь.

С трудом доползя до любимой машинки, я села за руль и, совершенно не соображая в какой стороне больница, нажала на газ.

– О, Максимовская, – весело заржала толстая медсестричка в приемном отделении скорой помощи, приветствуя меня, как старую знакомую. – Сегодня ты прекраснее, чем обычно. Неужели все-таки муж не выдержал? Сегодня чего: жвачка или снова гладильная доска?

Тут стоит отвлечься. В больнице меня знают, даже дали обидное прозвище «тридцать три несчастья», и обещали выписать абонемент, потому что я появляюсь у них не реже одного раза в месяц, а то и чаще. Я вывихиваю челюсть, жуя жвачку, периодически падаю на ровном месте, получая травмы различной совместимости с жизнью, постоянно витая в заоблачных высотах своей безграничной фантазии.

– Перелом, – с трудом сдерживаясь от смеха, хрюкнул старенький доктор и сунул мне в руки зеркало: – тут и тут, – показал он шариковой ручкой на мою многострадальную переносицу и отвел глаза.

Из зеркала маленькими заплывшими глазками на меня взирала рожа, отливающая всеми цветами фиолетового колера.

– Мгммм, – потеряв дар речи, хмыкнула я, рожа повторила движение моих губ и схватилась за ключи от машины.

Телефон вновь требовательно зазвонил.

– Ты купила билет? – требовательно крикнула трубка голосом Гошки.

– Гош, не ругайся только. Я в больнице, – не разжимая губ, вякнула я и вжала голову в плечи.

– И что на этот раз? – голосом, полным сахарного сиропа, поинтересовался любимый, и мне стало еще страшнее.

– Нос сломааааала, в двух местах, – зарыдала я в трубку в надежде разжалобить супруга, не обращая внимания на доктора, отвернувшегося к стене и вздрагивающего плечами, старающегося не рассмеяться в голос.

– Вот, все у тебя так, – заорал в трубку Гоша так, что его, наверное, услышали в приемном отделении. – Один раз соберешься отдохнуть от вас, так фиг оставишь тебя одну. Мы с мужиками и скинулись уже, на футбол сходить хотели. Ты, ты, ты!!! Приеду сейчас.

– Мать, ты похожа на бомжиху с нашего вокзала, – весело заржал старший сын, увидев меня на пороге квартиры.

– И ничего не похожа. У бомжихи шуба есть, она ею укрывается, когда на земле спит, – обиделась я.

– Сегодня что брала на таран? Подъездную дверь снова или поинтереснее что нарыла? – съязвила дочка.

– А я люблю мамочку, – тихо сказал младший. – Только боюсь сейчас немного. Она на зомби смахивает.

Но зато меня никто не трогал две недели. Я с упоением строчила проды, лежа на диване, пока подруга суетилась на кухне в поисках вечно исчезающего штопора. Дети ели фастфуд, ругаясь между собой по поводу и без, Падла продолжала свою подрывную деятельность, а муж все-таки уехал в свою командировку. Сказал, что начальник не разрешил ему остаться дома. Уж правда или нет, не знаю.

P.S. Спустя две недели лицо мое приобрело первоначальную свежесть, слегка отсвечивая зеленью боевых шрамов, и я была готова к новым свершениям.

Часть 3. Сумка с собакой

Сумка стояла в витрине и манила меня блестящей застежкой и нарисованной на фронтоне собакой, похожей на Падлу как две капли воды.

«Зачем я поперлась мимо этого магазина?» – мелькнула расстроенная мысль.

Толкнув дверь, я вошла в пахнущее апельсиновым ароматизатором нутро торговой точки и уставилась на вожделенную торбу.

– Сколько стоит? – выдохнула я, не в силах отвести взгляд от желаемого.

– Сто пятьдесят евро, – вяло улыбнулась разнаряженная в пух и прах продавщица, презрительно разглядывая поношенную болоньевую куртку, заставив меня поежиться. Из магазина я вывалилась в растрепанных чувствах и побрела на работу. За сто пятьдесят евро я могла кормить детей неделю.

– Вот, – сунула мне под нос ноги, увенчанные длинными и зазубренными, похожими на японские сюррикены ногтями, поеденными грибком, клиентка. – Сделай что-нибудь. А то у меня свидание сегодня, а тут такое.

– Сорок, – вякнула я, заломив цену вдвое, и перед глазами встала проклятая сумка.

Клиентка затрепетала. Отправив мужа в плаванье – он у нее капитан дальнего плаванья – дамочка пустилась во все тяжкие, что меня несказанно радовало. Она начала ходить ко мне, как на работу, рассказывая о своих похождениях, но при этом хорошо платя деньгами, заработанными бедолагой мужем, болтающимся в далеких холодных морях.

– Согласна, – решительно тряхнула тугими кудрями клиентка, а я вдруг вспомнила фильм «Тупой и еще тупее», где герою Джимма Керри пилили ногти болгаркой.

Вооружившись клещами, я пожалела, что не имею сварочной маски, и принялась за работу. Спустя час я получила заслуженную плату, приблизившись к мечте на сорок евро. Вечером, после работы, я специально прошла мимо магазина. Сумка была на месте.

– Я дома, – крикнула я в пустоту, войдя домой.

Квартира молчала, только слышалось, как где-то в ее недрах шарила в помойном ведре вездесущая Падла.

– Почему так тихо? – спросила я у выглянувшей из двери своей комнаты дочки.

– Мышь ловим, – шепнула красотка, бодро хрустя козинаком, и закатила глаза.

– Отдай, всю приманку сожрала, – выхватил у нее из рук лакомство любящий братишка, появившийся в прихожей.

– Какую мышь? – икнула я и зашарила глазами в поисках табуретки, на которую собралась заскочить с места с дикими криками.

– Серую и толстожопую, – хмыкнула Таська и развела в сторону руки, показывая габариты филейной части серой прохвостки.

По всему выходило, что у нас в малогабаритной квартире поселился монстр.

– Мать, давай червонец, – голосом Василия Алибабаевича хмыкнул Димка. – Липкую мышеловку буду покупать, а то эта тварь из обыкновенной вафлю сперла и не попалась.

Вздохнув, я достала червонец, отодвинув покупку желанной сумки на неопределенный срок. Но жить в квартире с толстожопой норушкой, храбрости у меня не хватило. Сынуля выдернул банкноту из моей судорожно сжатой руки, приложив при этом немалые усилия, и, сверкнув спиной, ломанулся в магазин, видимо, боясь, что я его догоню и отберу деньги обратно. Но страх победил жадность, и ребенку все же удалось выскочить за дверь, пока я раздумывала.

Утром сумки в витрине не оказалось.

«Купили», – равнодушно глядя на мою расстроенную физиономию, процедила продавщица. Едва не плача, я поплелась на работу.

– Вот, смотри, – сунула мне руку вчерашняя клиентка, увидев, что я приросла к полу на пороге при виде ее персоны. – Сделай, что-нибудь, дорогая, – зашлась в рыданьях коварная сластолюбица, – плачу любые деньги. Все ногти об этого гада обломала, наизнанку вывернулась, а оооон, ооон…

Представив, как и чем выворачивалась наизнанку клиентка, изменяя мужу, я хрюкнула от восторга и боком двинула к своему рабочему месту.

– Что он?

– Подарок мне приволок, – вновь зашлась изменщица, заламывая руки с обломанными ногтями.

– Ну хорошо же. Подарок не триппер же, – удивилась я, судорожно вспоминая, когда муж мне дарил что-либо.

– Дааа, хорошо, – жалобно заныла красотка. – Другие золото дарят, машины, а этот сумку приволок. Ты представляешь? И ладно бы Луи Вуиттон или еще фирму какую. А то сумка с нарисованным кобелем. И наглости хватило уродцу сказать, что я на эту тварь глупую похожа.

– Там вроде сука нарисована была, – подобралась я, сразу поняв, кому досталась моя мечта.

– Ну, сука, так сука, – легко согласилась дама, – но утверждать, что она на меня похожа – верх наглости.

– Такая же милая, как и ты, – басом, передразнила она своего любовника. – Вот, сука.

Я посмотрела на клиентку и схватилась за пилу. Утверждая, что она похожа на милую собаку, незнакомый мне мужик, конечно, погорячился.

– Короче, сейчас с тобой закончим, и я выкину гадскую торбу в первую попавшуюся помойку.

– Хочешь, я выкину, – пискнула я, крепко держа капризницу за руку.

– Не хочу тебя утруждать, – пригвоздила клиентка, разглядывая отреставрированные ручки, похожие на куриные лапки.

– Помойка за углом, – трепеща, шепнула я в надежде.

Закончив маникюр и получив гонорар, я мелкой перебежкой припустила за клиенткой, как заправский шпион. Мне повезло. Мадам остановилась возле мусорных баков, находящихся в шаговой доступности от салона.

Сморщив нос, она достала вожделенную сумку, со всей дури закинула ее вглубь мусорного бака и, сев в машину, рванула с места, скрипя дорогими шинами.

«Главное, что б бомжи не побили, у них же все точки поделены», – думала я, с остервенением роясь в отбросах.

– Ну, все. Дожили, – голос мужа, глядящего на меня через приоткрытое стекло автомобиля, дрожал от сдерживаемого смеха. – Никуда тебя одну отпускать нельзя, даже на работу. Что на этот раз? Снова кольцо выкинула обручальное или колымишь таким образом?

– Ага, – поддакнул Димка, сидящий рядом с отцом и увлеченно снимающий на телефонную камеру минуту моего позора. – Таське покажу, вот смеху-то будет. Порвем ютуб, отвечаю.

– Езжайте, куда ехал, – окрысилась я на шутников, – некогда мне с вами лясы точить.

Прогнав зубоскалов, которые с веселым ржанием, достойным коня д'Артаньяна, все же поехали в сторону дома, я достала вожделенную сумку, стряхнула с нее банановую кожуру и, прижав к груди трофей, радостно затанцевала в сторону салона красоты, в котором работаю.

– Домой пойду. Как думаешь, мои забыли уже о том, что я в помойке рылась? – взглядом полным надежды уставилась я на подругу, работающую вместе со мной.

– Вряд ли, такое даже спьяну не забудешь. Эх, жаль я не видела, – с сожалением хмыкнула Надя. – Иди уже, горе, только окурок из волос достань.

– Эх, Ника, только ты меня понимаешь, – плакалась я вечером, глядя на Падлу, весело резвящуюся в кухне с толстожопой мышью, которая оказалась совсем не страшной, а очень даже милой. Растрогавшись, я даже угостила норушку печеньем.

– Конечно, понимает, вы же с ней обе любите рыться в помойке, – просочился на кухню муж в смешных семейных трусах, украшенных принтами медвежат. – Ты почему не сказала, что хочешь ту сумку?

– Потому что она очень дорогая, – вздохнула я горько, гладя рукой лежащую на диване рядом со мной торбу с нарисованной собакой.

– Знаешь, за двадцать лет проведенных вместе ты до сих пор не перестала меня удивлять. Но копающейся в мусорном баке, я видел тебя впервые. И мне стало стыдно.

– Почему за двадцать?

– Потому что у нас годовщина, я деньги на подарок тебе приготовил и все думал, что купить. Ты же ругаешься все время на подарки, которые я сам покупаю, и в этом году решил подарить тебе деньги.

– Да, подарки покупать ты не умеешь, – мне вспомнилась вереница зубных щеток, массажеров и прочей лабуды, купленной мне мужем в пароксизме безумного шопинга, и я вздрогнула.

– Я тебя очень люблю, – шепнул благоверный и сунул мне в руки сто пятьдесят евро.

– А годовщина у нас тринадцатого?

– Нет, – хитро улыбнулся он.

– Пятнадцатого?

– Опять не угадала.

– Неужели семнадцатого? – продолжила тупить я.

– Шестнадцатого, жена, сколько можно? – взревел муж притворно и запечатал мне губы поцелуем.

P.S. Утром я пошла в магазин и купила мужу подарок за бешеные сто пятьдесят евро.

Часть 4. Что такое любовь

– Аааааааа, дурак, отпусти, – донесся из-за входной двери голос дочери, когда я подняла руку к дверному звонку. – Волосы не трогай.

– А то чего? Жиром своим меня задавишь или прыщами запугаешь? – весело заржал басом старший сынуля, постоянно дразнящий свою сестру несуществующей полнотой – девочка весит сорок пять кило в мокрых штанах – и юношеским акне, которое, справедливости ради стоит отметить, часто поселяется на ее миленьком личике.

«Бежать, не оглядываясь», – мелькнула мысль, но желудок отозвался голодным урчанием, и я малодушно нажала на пимпочку звонка. В квартире стало тихо, но открывать мне не спешили. Я еще раз позвонила, потом постучала, а потом заколотилась в дверь всем телом, испугавшись, что дети все-таки поубивали друг дружку.

– И чего ты ломишься? Слышали мы еще первый звонок, – недовольно пробасил сын, наконец, открывший мне дверь.

– А почему не открывали? – без удивления спросила я, мечтая только об одном – сбросить с плеч рюкзак, набитый продуктами.

– Прибирались, – нехотя признался ребенок. – Ты ж орешь, если бардак дома. Прям клыки, как у дракона, у тебя пробиваются, когда бесишься.

– Ага, и глаза из орбит лезут, – поддержала его дочь, словно они и не ссорились пять минут назад.

Я прошла в кухню и, не раздеваясь, схватила со стола початую баночку йогурта, и в мгновение ока заглотила полную ложку лакомства, не обращая внимания на притихших за моей спиной детей, даже не заметила, как к ним присоединился мой младший сынулька Жорик, взирающий на меня полными ужаса глазенками.

– Вы что ей не сказали? – спросил он, глядя, как я вылизываю банку.

– Что не сказали? – напряглась спиной я.

– Мам, там такая ситуация, – замела хвостом Таська, моя дочь.

– Ну? – насупилась я, буравя взглядом пожухших детишек.

– Короче, Димка в йогурт плюнул, ну из вредности, чтобы мне не досталось. Мы, собственно, поэтому и рубились с ним. Не поделили последний йогурт просто, – прошептала дщерь, расширившимися глазами глядя на мою разъяренную, свекольного цвета физиономию.

– Куда? – взревела я, своим рыком предотвратив попытку старшенького смыться.

– О, опять у нас веселуха, – услышала я из прихожей голос вернувшегося с работы мужа. – Что опять произошло?

– Мать моих слюней наелась, – заржал в голос Димка, и Таська захихикала, как гиена, почувствовав поддержку отца. Знают, подлецы, что он встанет на их защиту.

– Ой, ну подумаешь. В первый раз, что ли? Ты, Нюська, везде найдешь куда вляпаться, – загоготал Гошка, мой благоверный.

– Ну все!!! Вы меня достали, – вызверилась я. – Я ухожу.

Хлопнув дверью так, что с потолка посыпалась штукатурка, а у соседки от ужаса упал в обморок волнистый попугайчик, я выскочила из дома и в запале, как заправский спринтер, бегом преодолела расстояние в три километра до дома моей любимой подружки Катюшки.

– Они меня не любят, – рыдала я, сидя на стерильно-чистой уютной кухоньке тихой квартиры Катерины, запивая обиду домашним вином. – Только издевательства от них переживаю, да насмешки.

– Знаешь, а я ведь завидую тебе, – задумчиво сказала подруга. – Как бы мне хотелось, чтобы Сенька плевал мне в йогурт, а Леха смеялся вместе с ним и называл меня бедою. А у меня в квартире тишина, как в гробу, и идти домой после работы не хочется. Сенькиного звонка как манны небесной жду.

Прозрачная слеза скатилась по щеке Кати, и мне стало так стыдно, что я забиваю голову подруги своими надуманными проблемами. Леха, муж Катюшки, умер два года назад. Сильный, здоровый мужик сгорел от рака за полгода. Она нянчилась с ним, как с ребенком, совсем забросив единственного сына, который обиделся на ее равнодушие и так и не смог ее простить. Лешка уходил страшно, теряя каждый день что-то, что делало его Катиным любимым. Он умер у нее на руках. Как моя подруга пережила смерть Лехи – отдельная история. Она не проронила слезинки, похоронив часть своей души вместе с любимым мужем. А вторую часть забрал Сенька, который окончил школу и уехал учиться за границу, да там и остался. Катюшка ездила к нему в гости раз в год, возвращалась воодушевленная, показывала мне фотографии внуков и дома, в котором живет ее сын, но глаза ее выдавали глубокую тоску, поселившуюся в сердце. Внуки не говорили по-русски, и общение с ними сводилось почти к нулю, сноха, иностранка, раздражала своей криворукостью, а сын стал чужим еще тогда, когда она занималась Алексеем и совсем упустила мальчишку.

«Найди себе мужика», – советовали ей доброхоты. А она до сих пор любит своего Алексея.

«Не предам», – тихо, но уверенно, говорит она и не обращает внимания на людей, крутящих пальцем у виска, и не обижается.

«Они не поймут», – увещевает себя Катя.

– А я ведь тоже убегала от своих мальчишек, – грустно улыбается Катя, – к маме. Эх, как бы знать, что так случится, ни минуты бы не упустила. Ни секунды.

В комнате звонит телефон, а мы сидим, пьем вино и плачем, не обращая никакого внимания на разрывающийся аппарат.

– Кать, спасибо тебе, – говорю я утром, обняв свою подругу. Она варит кофе и загадочно улыбается, а потом протягивает мне листок бумаги, на котором рукой моего Жорика нарисована наша семья: сильный папа, вцепившиеся друг другу в волосы старший сын и дочка и он, держащий за руку растрепанное красномордое чудовище, под которым кривыми буквами выведено слово «мама».

– Иди, дверь открывай, они там уже полчаса стоят, ждут. Боятся, что не простишь их, потому не заходят. Запретили будить тебя. Гошка всю ночь по городу колесил, тебя искал, а мы трубку не брали, две клуши. Любят они тебя. Очень любят. Просто не всегда умеют показать эту свою любовь.

– Ну наконец-то, мать, – бубнит сын, когда я распахиваю входную дверь. – Спишь, как лошадь. Мы замерзли, между прочим.

– Заткнись, Димка, она и так из-за тебя ушла, – сквозь зубы цедит дочь, примеряясь, как бы половчее вцепиться в непослушную шевелюру брата.

– Вот, это тебе, – неловко сует мне в руки муж букет моих нелюбимых вонючих лилий и отводит взгляд. – Поехали домой, а?

– Мамочка, тебе понравился рисунок? – смотрит на меня Жорик чистыми глазенками.

Я люблю их. Умираю от любви. Готова простить все, лишь бы мое сумасшедшее, ненормальное, вечно голодное и недовольное семейство было рядом. И они меня любят, я знаю. Это видно по тому, как муж заботливо укрывает меня, уснувшую на диване в кухне, одеялом. Как старший сын трогательно носит мне чай, когда я болею. Как дочка моет посуду и тихонько напевает, когда я возвращаюсь с работы уставшая и разбитая. Как маленький сын ластится, словно котенок.

– Ты самая лучшая мама, – говорит он, и сердце мое пускается в пляс. Именно из этих моментов и состоит она, владычица наших сердец любовь.

Часть 5. Начало

Лето. Оно упало на город, принеся с собой арбузный аромат моря и созревшей клубники.

Заскакало солнечными белками в ветвях деревьев и окутало все вокруг влажной духотой. Наше лето не приходит постепенно, не заглядывает робко в окна домов. Оно приходит внезапно и без объявления, опаляя нас горячими солнечными лучами, словно приглашая: ну же, давайте, море ждет.

И душа рвется и парит. Но пляжи, заполненные веселыми и беззаботными отдыхающими, я вижу лишь из окон автобуса, везущего меня в своем огненном чреве на работу. Сезон. У нас так – лето год кормит. Вот и сидим мы в жарком салоне, подставляя разгоряченные от трудов праведных лица желанной прохладе кондиционированного воздуха.

Именно в один из таких деньков ко мне на работу ворвался веселый взбудораженный Гошка, что в принципе удивительно. Мы стараемся появляться на работе друг у друга только в самых крайних случаях, поэтому сердце мое сначала замерло, а потом пустилось в ураганную ламбаду, по крайней мере, именно так мне показалось.

– Что-то случилось? – проблеяла я, крепко держась за ногу клиентки, впавшей в послеобеденную нирвану, чтобы не свалиться с табуретки.

– Да, жена, случилось. Вот, вот, – замахал руками любящий супруг, тыча мне в нос свернутыми в трубку бумажками формата «А4».

– Блин, по-человечески ты можешь объяснить? Чуть до родимчика не довел, – вызверилась я и принялась с остервенением пилить пятку несчастной женщины.

– Вот, вот, – сделал новую попытку ткнуть мне в нос бумагой супруг.

– Он у тебя другие слова знает? – поинтересовалась клиентка, вынырнув из нирваны.

Я лишь пожала плечом. Гошка махнул рукой и выскочил из салона с криком: дома поговорим. Остаток дня я сидела как на иголках. Таинственные бумажки в руках мужа будоражили воображение, рисуя в мозгу апокалипсические картинки нашего финансового краха. Воображение рисовало, как мы с протянутыми заскорузлыми руками клянчим милостыню в приморском парке, плача и стеная. Другого объяснения ненормальному состоянию супруга, я не нашла. На ватных ногах я добрела до дома, с опаской толкнула входную дверь и едва не упала, споткнувшись об писающую от радости собаку, сующую мне в руки измусоленный мяч.

– Мы едем в Москву, собирай манатки, – появился в прихожей радостный муж и сунул мне в руку смятые бумажки. – Это билеты, мне на работе выдали на двоих.

– С какой это радости, интересно? – резонно спросила я, ожидая подвоха.

– Потому что твой муж – лучший работник месяца, на минуточку. Сначала в Москву, потом к твоим заедем, – фонтанировал планами муж. – За неделю управимся, думаю. Короче, завтра вечером самолет. Йесс! – взревел Гошка и полез доставать в кладовку давно забытый нами огромный чемодан.

– Ты чего? А работа? У меня записей на два месяца вперед, – внимая к голосу разума, воздела я руки к давно не видевшему краски потолку. Если честно, душа моя пела. С нашими финансами мечтать о поездке в Москву не представлялось возможным. Да что там, даже о путешествии в какой-нибудь богом забытый «Подзалупинск» мы могли только хорошенько приняв на грудь.

– Ты женщина умная, придумаешь, как выйти из положения, – глухо сказал Гошка, дернул чемодан, лежащий на верхней полке стеллажа, и, с грохотом рухнув на пол, кубарем выкатился из кладовки. – Там что, кирпичи? – спросил он, потирая рукой «монструозную» шишку на лбу, растущую на глазах.

– Нет, зимняя обувь. Я ж не знала, что он нам понадобится. Каждый год в чемодан складываю – удобно же, – пискнула я, глядя, как наливаются кровью глаза любимого. – Забыла предупредить.

– Женщины, что с вас взять, – пробормотал супруг и высыпал подпорки прямо на пол.

– А дети, – вдруг вспомнила я о затаившихся в недрах квартиры.

– Ничего с ними за неделю не произойдет, – сказал, как припечатал, Гошка и поволок чемодан в кухню собираться. – Оставались же они одни – живы здоровы. И вообще, не морочь мне голову, я занят.

– Ну, слава богу, хоть отдохнем, – услышала я голос Таськи, несущийся из-за закрытой двери.

– Ага, – мечтательно пробасил Димка, – вечеринку закатим. Нужно только будет мебель из зала перетащить, а то не поместимся. И легковоспламеняющееся убрать все, а то в прошлый раз диван чуть успели потушить. Хорошо хоть мать убираться не любит, а то давно бы уж увидела, что задняя стенка у него в подпалинах.

– Ох, сплюнь, а то кто ее знает, что ей в голову придет, – зашептала любящая доченька. – От нашей мамульки всего ожидать можно.

– А я тоже на вечеринку попаду? – наглым голосом поинтересовался Жорик.

– Мелкий ты еще, – взвилась Таська.

– Ну, тогда пойду я мамочке расскажу, чего вы задумали и про диван тоже. Вот она обрадуется-то. А я конфетку получу вкуснючую за то, что армагеддон предотвратил, – ехидно хихикнул младшенький, и я едва не захохотала в голос, согнувшись к замочной скважине и тут же забыв про диван, который мне, кстати, никогда не нравился, представляя вытянувшиеся лица старших детей.

«Ай, молодец. Ай, красавчик».

– Шантажист, моя школа, – весело хрюкнул старший сын. – Ладно, твоя взяла.

– Не поеду никуда, – твердо решила я, разглядывая подпалины на ненавистном рыдване, носящем гордое название диван, но чемодан манил меня к свершениям. – Что это? Я думала, их уже не производят. Где взял? – моя рука выдернула на свет божий огромный кипятильник.

– Места знать нужно, – гордо буркнул муж и выхватил у меня из рук раритет. – Не лезь, женщина, когда мужчина собирается в путь.

«Ладно, потом выкину, когда уснет», – решила я.

Кипятильник – это любовь всей жизни моего Гоши. Без этого адского изобретения он не выезжает дальше своей квартиры, сея хаос и панику в непривыкших к таким изыскам европейских отелях.

«Чаю хочу», – решает Гоша, едва заселившись, тем самым обрекая местные электросети на адскую работу по устранению аварии. Моему мужу пофигу, что на каждом этаже есть кулер с кипятком и вообще All Inclusive. Он хочет чаю – и баста. И невдомек несчастным европейцам, почему в их отеле каждый день, с завидным постоянством, в одно и то же время гаснет свет. Потому что Гоша чаевничать желают-с, так-то. Чай Гоша не любит, ему важен сам процесс. Потому, берегитесь Европейские отели.

– В Москве, наверное, электрические сети покрепче будут, – засыпая, элегически чмокнул губами муж и громко захрапел.

Я ужом выскользнула из кровати и тихо, чтобы не разбудить любимого, отправилась к месту дислокации собранного чемодана, в котором ожесточенно рылась Падла в поисках поживы. Вытащив из собранного мужем багажа кипятильник, две тяжелые керамические чашки, стопку книг, ртутный термометр, радиоприемник, упаковку туалетной бумаги, набор цветных карандашей, гантелью и еще кучу мелкого ненужного мусора, я с чувством выполненного долга выписала телефоны клиенток, которых нужно обзвонить и перезаписать на «через неделю». Посмотрела на свившую гнездо в чемодане собаку и легла спать. С утра предстояло много дел: купить провизии детям, разобраться с делами на работе, собрать багаж и выбрать подарки. Но оно того стоило. Неожиданный отпуск играл и переливался всеми цветами радуги в моем измученном мозгу.

Часть 6. Все выше, и выше, и …

Ох, как я люблю аэропорты. Они наполнены эмоциями, радостными встречами, предвкушением счастливого отдыха и полета.

– Давай быстрее, опаздываем, – закричал мне Гоша в самое ухо. – Все у тебя так. Все и всегда, – уронил он с грохотом каменно-тяжелый чемодан.

– Почему у меня? – робко пискнула я, глядя на пылающего пламенным гневом супруга. – Это же ты харчи в дорогу собирать надумал.

– Потому что кто-то не озадачился это сделать. Не знаешь кто?

– Гошенька, родной, но продукты можно и в Москве купить. Ведь отнимут все, что ты собрал, на границе. Еду нельзя перевозить, – попыталась я внять к голосу разума мужа.

– Щаззз, – вызверился любимый. – Пусть попробуют. Тебе лишь бы деньги потратить. Купит она.

Взмыленные, как пара жеребцов, мы подбежали к стойке сдачи багажа.

– Вот, – бешено вертя глазами, сунул под нос молоденькой служащей билеты и документы Гоша и закинул неподъемный чемодан на ленту.

– Запрещенное что-нибудь везете? – сдвинула бровки к переносице серьезная барышня.

– Целый чемодан, – игриво заблестел глазками мой муж.

– Ну-ну, – хмыкнула девица и уставилась в экран. – Я не могу пропустить вас.

– Почему это? – удивился Гоша.

– Потому что продукты запрещены к провозу. Доставайте. Это записано в правилах.

– Господи, да что там тех продуктов. Смех! – взревел мой супруг, начиная концерт. – Батон колбасы да два яйца.

– Вытаскивайте, – не желала уступать служащая. Видя, что пассажир сдаваться не собирается, она достала телефон и принялась тыкать на кнопки наманикюренными пальчиками.

– Давай отдадим, а, – тщетно пыталась я внять к голосу разума своего любимого. – Опоздаем ведь.

– Ничего, без нас не улетят, – отмахнулся он и ввязался в неравный бой.

Гоша бился за каждый кусок колбасы, как бьется храбрый воин, не желая уступать ни пяди родной земли. Он применил весь арсенал уловок начиная от легких скандальных угроз, заканчивая нервическими припадками до тех пор, пока не явился вызванный на помощь начальник, и все не началось по новой. Девушка уже не справлялась с чувствами. Это я поняла по ее нервно дергающемуся веку. Нарощенные ресницы трепетали, словно крылья мотылька.

«Бедняга», – мелькнуло в моем мозгу.

Начальник сочувственно глянул на меня, мнущуюся в сторонке, и махнул рукой.

– Пропустите, пусть в Москве с ним разбираются, – наконец решил он, явно жалея свое психическое здоровье.

– Видала? – гордо спросил Гоша. – Фиг им, а не моя колбаса. А теперь пошли в дьюти-фри.

– Это еще зачем? – напряглась я.

– Коньяку купим, – посмотрел на меня, как на умственно отсталую, супруг и, чеканя шаг, двинул к магазину.

– Значит, мне лишь бы деньги потратить, а ты коньяк собрался покупать, – наконец прорезался у меня голос. – И потом, в самолете коньяк пить запрещено.

– Правильно, поэтому ты сейчас будешь пить колу. Мы перельем коньяк в пустую бутылку, и алле-оп. Кто мне запретит газировку хлебать? – радостно объяснил Гоша.

– Но я не люблю колу. Давай минералку, а? Ну яблочный сок на худой конец, – взмолилась я.

– Не, водку я не люблю, – задумчиво протянул супруг. – По цвету больше всего кола подходит. Так что пей давай, не копырься, – закончил он свой месседж прелестным словом и сунул мне в руки полуторалитровую бутылку гадкой коричневой жижи.

– Гош, ты сколько коньяка взял? – потеряла я дар речи. Нет, ну ладно пол-литра, ну литр колы я в себя волью, но полтора…

– Сколько взял, столько и взял. Я без коньяка не летаю, – занервничал муж. – Пей, у тебя полчаса.

– Давай напополам. Я не выпью столько, – тоскливо протянула я.

– Думай, что предлагаешь, женщина. Хочешь, что б у меня сахар поднялся и давление, да? Вот ты какая. Нет бы мужу любимому помочь. Я итак нервничаю – три часа в облаках болтаться.

Осознание обрушилось на меня, едва не сбив с ног. Мой сильный, брутальный Гоша, за которым я как за каменной стеной, боится. От шока я от души приложилась к бутылке с газировкой, подавилась, выпустив из носа струю коричневой пузырящейся жидкости.

– Ты боишься летать? – выдавила я, прокашлявшись.

– С ума сошла? – рассердился Гоша. – Я вообще ничего не боюсь. К твоему сведению, я мильен пятьсот раз летал. За тебя беспокоюсь просто, вдруг ты испугаешься, а тут я – опа, налью тебе коньячку, и все страхи как рукой снимет.

– Аааа, – согласно кивнула я головой. Все встало на свои места. Слава богу, Гоша не банальный алкаш, а заботливый, любящий муж, боящийся самолетов.

Спустя сорок минут мы все же загрузились в самолет и заняли свои места. Любимый напевал под нос веселую песенку, ароматно вонял недешевым коньяком и излучал благодушие. Только слегка побелел лицом на взлете и наотрез отказался садиться к иллюминатору, джентельменски уступив мне место. Я достала планшет и приготовилась к трехчасовому марафону написания проды.

– Курица или рыба? – вернул меня в реальность звенящий, хрустальный голосок. Я подняла глаза и увидела небесное создание в лице невероятно красивой бортпроводницы. Гоша молчал. Просто глядел на прелестницу чистыми синими глазами и пьяно улыбался.

– Ты чего есть будешь? – ткнула я локтем в бок благоверного, вышибив из его легких задержавшийся в них воздух. Судя по всему, мой муж просто забыл выдохнуть, увидев красавицу.

– Колбасу, – выдохнул он первое, что пришло в затуманенный алкоголем и созерцанием невероятной женской красоты мозг.

– А у нас нет, – пропела стюардесса, затрепетав ресницами.

– Тогда все равно, – решил Гоша и, не глядя, перевернул исходящий паром контейнер на свои новые джинсы. Это привело его в чувства, и он зафонтанировал глупыми шутками и пошлыми комплиментами, вызвав у меня припадок нервного смеха. Девочка нервно хрюкнула и поспешила ретироваться.

– Да, дорогой. До сих пор ума не приложу, как ты умудрился меня обаять, – задумчиво произнесла я.

– Потому что я мачо мэн, – ответил благоверный и закрыл глаза.

«Слава богу, спать собрался», – подумала прелестная проводница, обходившая широкой дугой наши места во избежание новых комплиментов.

«Только не это», – испугалась я, ожидая раската громового храпа.

Гоша храпит самозабвенно, издавая звуки похожие на рев реактивного двигателя, смешанного с грохотом сходящего с гор селевого потока. Врачи, к которым мы обращались, лишь разводили руками – здоров как бык. Специальные подушки, клипсы в нос и другие приспособления лишь увеличивали звук спящего организма благоверного вместо обещанного эффекта тишины. Я смирилась и привыкла, поэтому храп Гоши не производил на меня такого ошеломительного впечатления. Засыпает мой муж молниеносно, в независимости от места или положения тела. Это может быть скамейка в магазине, где он ждет меня из примерочной, или место в театре – тут уж только следи не за происходящим на сцене, а за слипающимися веками любимого мужа.

– Агрх, – разнеслось по самолету. Заплакали дети, залаяла тонконогая собачонка. Приготовившись отдать богу душу от леденящего кровь ужаса, рядом сидящая старушка выронила из рук пластиковый стаканчик с напитком.

– Агрх, – старался Гоша, заглушая рев двигателей. В салоне пилотов летчик выронил из рук штурвал, уронив самолет в воздушную яму.

– Сделай что-нибудь, дочка, – умоляюще воздела ко мне руки старушка со слуховым аппаратом в маленьком ухе. Увы, это было не возможно. Выпившего Гошу разбудить не смог бы даже вражеский налет тяжелых бомбардировщиков. Он счастливо спал, выпуская из пухлых губ сладкую слюнку, и улыбался.

К концу полета экипажем было принято решение раздать пассажирам виски из личных запасов для поправки пошатнувшегося психического здоровья. Красавица стюардесса щедрой рукой разливала пахнущий теплым деревом янтарный напиток по пластиковым стаканчикам, поминутно прикладываясь к бутылке. Не удивлюсь, если и летчики приняли на грудь. Конечно, пережить такую кананаду и не повредиться умом, это, я вам скажу, нужно иметь не нервы, а стальные канаты, как у вашей покорной слуги.

«Твоя жена золото или просто глухая?» – спросил однажды Гошу его коллега, имевший удовольствие разделить с моим мужем номер в отеле во время командировки.

«Ну да, золото. Повезло мне», – гордо ответил ему Гоша.

– И мне дайте, что вы там разносите, – встрепенулся благоверный, выныривая из объятий морфея. Стюардесса сунула ему в руки стакан, судорожно озираясь по сторонам и привыкая к повисшей в самолете тишине. Пассажиры зааплодировали.

– Чего это они? Мы ж еще не сели, – удивился Гоша, с удовольствием прихлебывая виски.

– Да кто их знает, – хмыкнула я, в душе умирая от смеха.

Самолет приземлился раньше положенного. По всей вероятности, оглушенные летчики гнали изо всех сил лишь бы поскорее избавиться от громкого Гоши.

– Ну вот мы и на родине, – радостно улыбнулся мой любимый муж, стоя у трапа, вдыхая полной грудью сладкий воздух отечества и прижимая меня к себе крепкой рукой. – Ты самая красивая, – шепнул он мне на ухо. – Этой девчонке из самолета до тебя, как до луны. Люблю тебя.

– И я тебя, – ответила я, тая от счастья.

Часть 7. И дым отечества нам сладок и приятен

– Нет, ну ты подумай, какие, а? – гнусел Гоша, загружаясь в аэроэкспресс. – Тоже мне земляки. Колбаса им наша помешала. А яйца? Это ж надо, из-за двух яиц такой скандал устроили!

–Ага, ага, – соглашалась я, желая успокоить супруга. – Звери просто.

– И такси, где они такие цены взяли? – кипятился муж, втискиваясь в сиденье электрички. – На роллс-ройсах, поди, возят.

– Ага, – опять закивала я головой, как китайский болванчик, глядя на брызжущего ядовитой слюной любимого.

– Ладно, вздремну-ка я, устал что-то, – хмыкнул Гоша, смежив веки.

– Гош, давай лучше в окно посмотрим, – в ужасе заканючила я и начала озираться по сторонам, вспомнив несчастных с нашего рейса.

– Чего там смотреть-то? Ладно. Эх, чайку бы, – размечтался благоверный и пообещал: – Ну ничего, сейчас до гостиницы доберемся, я нам заварю. Хорошо хоть пакетики чайные не отобрали, сатрапы. Муж у тебя умный, спрятал чай в пакет с носками, туда-то уж точно не полезут.

– Гош, ты не ругайся только. Я кипятильник выкинула. А давай тебе чайничек купим. М-а-а-асенький такой, электрический. Я на одном сайте видела, – замела я хвостом, пытаясь предотвратить надвигающийся ураган имени любимого супруга. Он, однако, и глазом не повел.

– Ничего, – хитро улыбнулся муж и достал из своей сумки циклопических размеров кипятильник, способный согреть тысячелитровую цистерну воды. – Зная твою натуру, я подстраховался. И гантельку тоже, кстати, взял.

– Молодец, – вырвался из моей груди обреченный вздох.

– Сейчас в гостиницу, а потом в спорт бар какой-нибудь, – фонтанировал идеями муж. – Завтра по Москве пробежимся и к твоим, в Волжск. Там дня три побудем: на рыбалку с тестем сгоняем, пельмешек поедим маминых. Ты, кстати, родителей-то предупредила, что мы к ним с визитом?

– Нет, – икнула я.

– Ну и правильно. Сюрприз будет, – обрадовался Гоша и уставился в окно, разглядывая стремительно проносящийся мимо пейзаж. – Да, красота. У нас таких просторов днем с огнем не сыскать.

– Ага, ага, – затрепыхалась я, доставая из кармана исходящий на мыло телефон.

– Мать, как вы? – послышался из него бодрый бас Димки. – Долетели? Отцу скажи, что наши вчистую продули. Где таких, кривоногих, в сборную набирают?

– Ты ей лучше про стиралку расскажи, – послышался несущийся фоном голосок дочери.

– И про кастрюлю, сгоревшую вместе с занавеской, – внес свои пять копеек Жорик.

– А что со стиралкой? – помертвела я, осознавая, что в ближайшей перспективе новая мне не светит, и я сотру руки до плеч, стирая поставляемую мне в промышленных масштабах грязную одежду.

– Да ничего особенного, – заюлил Димка под злодейский смех своей сестры. – Я на нее кастрюлю горящую уронил, когда к раковине бежал. Не писай, работает она. Дырка только небольшая сверху прожглась и все.

– А небольшая, это какая?

– Ну, сантиметров десять в диаметре. Да ерунда. Вы там как? – отвлекал мое внимание изо всех сил сынище.

– А с занавеской чего?– вспомнила я любимые шторы с нарисованными на них собачками.

– Ой, да там смех вообще, – выхватила у брата трубку Таська. – У него кастрюля, когда полыхнула, он занавеску дернул, багетка упала ему на голову, а другим концом микроволновку протаранила. Там в дверце дыра теперь, как от пули. Но греет пока. Короче, пали смертью храбрых твои занавесочки в неравном бою со стихией, – хихикнула дочка.

– Фиг я вас одних оставлю больше, – вздохнула я, мысленно подсчитывая масштаб разрушений.

– Не парься, мы живы-здоровы, – хмыкнула Таська, и я услышала шум боя:

– Дурак, – верещала дочка

– Козлиха, – не уступал ей любящий братишка.

«Вандалы», – подумала я и отсоединилась.

– Дети? – элегически спросил Гоша, не отводя взгляда от окна.

– Ага.

– Как они там? – Живы, здоровы, – хмыкнула я.

– Ну и слава богу, – мечтательно пробормотал любящий отец, успокоившись моим объяснением.

Москва, как много в этом звуке…

Вывалившись на перрон Павелецкого вокзала, мы, как два дикаря, ошалело оглядывались по сторонам. Гоша пыхтел, таща неподъемный чемодан, и бодро подгонял меня.

– Ну, чего ты копаешься? Мне же тяжело, зря я все-таки гантелю взял, – вздохнул он горько. Эх, только бы до гостиницы добраться. Перспектива скинуть ненавистный баул гнала моего супруга в сторону метро. Я едва поспевала за ним, врезаясь в разбегающихся в разные стороны людей. Гоша пер, словно танк, раскидывая зазевавшихся прохожих.

– Я же тебя предупреждала, – одышливо сетовала я в широкую спину любимого.

– Молчи, женщина, – огрызался благоверный, не сбавляя шаг.

В гостинице мы оказались только спустя час. Сначала Гоша бегал по метро, внимательно читая указатели и оставив меня охранять ценный чемодан. Я села на баул и загрустила. Подземка навевала на меня необъяснимый страх и почему-то тоску по дому и детям. Всклокоченная, с безумным взглядом я вызывала волну жалости у проходящих мимо москвичей. Какая-то старушка, проходя мимо, сунула мне в руку баночку йогурта и стартанула с места, будто за ней гнались дворовые собаки.

– Йогурт откуда?– поинтересовался вернувшийся муж.

– Подали, – хмыкнула я, улыбаясь от уха до уха. Йогурт оказался моим любимым, но покупала я его редко по причине дороговизны.

– Слушай, ты, может, еще тут посидишь? Нищенствовать у тебя неплохо получается. Могла бы сделать карьеру. Говорят, клошары неплохо в Москве зашибают, – весело загоготал Гоша и скинул меня с насиженного места. – Пойдем уже, горе.

Закинув чемодан в вагон метро так, что рессоры жалобно скрипнули и прогнулись, благоверный по-джентельменски пихнул меня в спину и только потом ввалился сам.

– Все, пять остановок и мы на месте, – вдохнул он и уставился на электронную карту. Счастье переполняло меня, по-детски озираясь по сторонам, и я не сразу заметила озадаченное выражение, поселившееся на любимом лице.

– Все, выходим, – отсчитав пять остановок, засуетился Гоша, бегая глазами.

Оказавшись на перроне, он повел себя еще более странно.

– Что-то случилось? Да что с тобой? – бегала я за мечущимся по перрону мужем.

– Тут это… Такое дело… – мычал благоверный, ввергая меня в панику. Я поездом ошибся, походу.

– Ух, – выдохнула я. – Ну и подумаешь. В первый раз, что ли? Не в другой же город уехали.

– Ну, так-то да, – повеселел Гоша.

Тут стоит сделать отступление, дорогие читатели. Путешественники мы с Гошей знатные. Помимо географического кретинизма, присущего нам обоим, мы страдаем еще и рассеянностью. Человек рассеянный с улицы Бассейной по сравнению с нами сопливый дилетант, завистливо курящий в углу. Мы уезжали в Ганновер вместо Гамбурга, перепутав скоростные поезда. Оставались на маленьких, занюханных станциях, отбившись от локомотива, проходящего мимо раз в пятилетку. Нас забывал рейсовый автобус в лесном туалете возле городка с чудесным названием Козявкино. А на теплоходе плавать нам вообще противопоказано, потому что вернуться к отплытию мы не успеваем никогда. А тут метро. Тьфу, ерунда какая.

Гостиница мне понравилась: чистенькая светлая она встретила нас кондиционированной прохладой и улыбками рецепционисток.

– Как не бронировали номер? – брызгал ядовитой слюной Гоша через минуту. – Я лично бронировал через интернет!

Я стояла в сторонке и старательно прикидывалась ветошью.

– Не нервничайте, сейчас все решим, – пообещала девушка и запорхала пальчиками над клавиатурой.

– Конечно решите, – насупился мой благоверный, как бык, раздувая ноздри. – Моя жена, между прочим, иностранка, чтобы вы знали. Иди сюда, – махнул он рукой в мою сторону, – скажи им!

– Не нужно, – пискнула служащая, глядя на меня с плохо прикрытой жалостью.

– Спасибо, – одними губами сказала я. Она поняла и улыбнулась, протягивая бобошку с ключом от номера новому постояльцу.

– Ну вот мы и в Москве. Ты счастлива? – спросил Гоша, оказавшись в номере.

– Да, – шепнула я, с ужасом наблюдая, как муж достает из сумки огромный кипятильник.

Часть 8. Берег мой, покажись вдали…

– Идем уже, – сказал Гоша и дернул меня за руку. Купив билеты до Саратова, мы брели по улице в неизвестном направлении, не имея абсолютно никакой цели. До поезда оставалось десять часов.

– Я устала, – заканючила я. – Пить хочу и писать. И вообще, поезд вечером. Может отдохнем где-нибудь? Зря ты из гостиницы выписался.

– Ага, зря. А платить за сутки, это тебе как? Гуляй, давай. Когда еще Москву посмотришь?

– Да я насмотрелась уже. Ну, Гошенька, ну родной. Давай присядем, – Москва утомила меня, не привыкшую к большому городу, своей громадой, большим количеством людей и постоянным гулом.

– Ладно, – сдался супруг, уткнувшись взглядом в монументальный кинотеатр, выросший перед нами, словно из-под земли. – В кино пойдем. Я тоже что-то притомился.

О, смотри, «Обитель зла». Прям про квартиру нашу, – хохотнул муж и твердым шагом двинул в цитадель культурного развития.

– Не хочу боевик, – тут же заныла я.

– А чего же еще-то смотреть? – удивился Гоша. – Уж не мелодраму же?

– А мелодрама чем плоха?

– Думай, что говоришь, женщина, – хмыкнул благоверный, и я подчинилась авторитету галантного кавалера Гоши.

Билетерша скучала. Явно и откровенно. Окинув тоскливым взглядом брутального Гошу и растрепанную меня, она хмыкнула, блеснув золотой коронкой, и выдала нам билеты.

– Попкорн хочу и колу, – уставилась я на мужа просящими глазами.

– Куплю. Иди, пописай сначала, хотела же.

Гоша встретил меня возле входа в кинозал, улыбаясь от уха до уха. Под мышкой он держал двухлитровую бутылку колы и пакет кукурузных палочек.

– Тут магазин через дорогу, – пояснил он. – В кинотеатре покупать – сплошная антисанитария да и дороговизна жуткая.

– Но я хотела попкорн, – заныла я, в душе смиряясь с перспективой пить колу из горла.

– Да какая фиг разница. Кукуруза, она и в Африке кукуруза, – вызверился любящий муж и сунул мне в руки лакомство. – Нет бы спасибо сказала, что я о тебе позаботился. Все недовольна.

Зря Гоша говорил, что я не довольна. Я была до ушей рада. В зале было прохладно, кресла удобные. Даже кукурузные палочки оказались страшно вкусными, от души посыпанными сахарной пудрой.

– Бум, бах, – грохотал фильм, взрываясь и стреляя, и потому я расслабилась и пропустила момент, когда Гоша закрыл ясные глаза. Потому, услышав первые громовые раскаты храпа, я даже не сразу поняла, что это. Мила Йовович, взглянув с экрана бесподобными глазами, замерла в нерешительности. Грохотнул взрыв, заглушаемый моим мужем.

– Агрх, – старался Гоша.

– Бум, – грохотали взрывы.

– Во дает, – восхитился сидящий на заднем ряду парень.

– Хороший фильм, динамичный, – подвел итог благоверный, когда я его все же растолкала. По экрану бежали заключительные титры.

– Да, и о чем он? – с интересом спросила я.

– О жизни, – уклончиво ответил Гоша. – Не приставай.

До вечера мы мыкались по улицам столицы. Я ныла. Гоша скрежетал зубами.

– Пошли на вокзал, – решил он в конце концов. В зале ожидания перекантуемся раз ты такая слабачка.

Зал ожидания Павелецкого вокзала к отдыху не располагал.

«Интересно, кто придумал эти сиденья? Ему бы пыточные орудия для инквизиторов создавать. Цены бы не было человеку. Ладно, хоть Гошик не заснет. Наверное…» – отрешенно думала я, стараясь угнездиться на неудобной лавке. Гоша молча ерзал рядом и дико вращал глазами – первый признак бешенства.

В поезд мы, как всегда, ввалились в последний момент. Супруг мой все же уснул, а я, старательно притворяясь, что не знаю этого храпящего монстра, прощелкала момент его побудки. Грохоча чемоданом по перрону, который, к слову сказать, чуть не забыли в камере хранения, мы, как два рысака, неслись к своему вагону, рассекая Московский воздух грудью, заскочив в него уже на ходу.

– Вот ни в чем на тебя положится нельзя, – задыхался муж, резво перебирая ногами. – Неужели нельзя было за временем следить?

–А нефиг храпеть, как бегемот, – огрызалась я, поправляя на плечах лямки любимого рюкзака, куда Гоша переложил гантелю. Гантеля подскакивала и больно била меня по спине, вышибая дух.

– Ага, и поэтому ты смылась через три ряда. Мужа стесняешься. А обещала чего? В горе и радости…. Коварное ты существо, – краснел лицом благоверный, но в глазах его читалась неприкрытая любовь. Мужу было стыдно, но он никогда бы, даже под пытками, в этом не признался.

Спали мы, как убитые, не слыша, как несчастные из соседнего купе колотили нам в стену всем, что подвернулось им под руку, чтобы уменьшить звук Гошиного храпа. Как ломилась в дверь проводница, устав от жалоб пассажиров и головной боли вызванной раскатами грома, несущимися из вверенного ей объекта.

Утром нас провожали овацией. Люди, оглушенные и деморализованные, вытирали слезы радости. Кто-то даже плясал.

Родной Саратов встретил нас порывами ветра, швыряющего в лицо клубы пыли и рваные пакеты. Гоша радостно улыбался и восторженно смотрел по сторонам, не замечая неудобств.

– Ну вот мы и на родине. Нюська, ты чувствуешь? – сказал любимый, тайком растирая рукавом слезу по чумазому от пыли лицу. – Воздух родной земли.

Я только закивала головой, выпутывая из волос подозрительного вида замасленную бумажку и борясь с хрустящей на зубах пылью. Но Гоша не видел заплеванного перрона, спящего у входа на вокзал вшивого бомжа и другой неприглядной истины. Он был дома. Он был в восторге.

Я прижалась к мужу и поняла, что тоже счастлива, еще не зная, что меня ожидает в ближайшем будущем.

Часть 9. Вот моя деревня …

Мне всегда интересно, кто дает название отечественным автомобилям? Ну вот подумайте, как можно назвать грохочущий и разваливающийся на ухабах сарай, полный болтов и шурупов, Газелью? Газель – грациозное животное, с которым поэты сравнивали восточных красавиц, а никак не этот рычащий, плюющийся выхлопными газами монстр. – О чем задумалась? – спросил муж, бодро подпрыгивая на рваном, протертом сотнями поп сиденье.

– Да так. Гош, долго еще? У меня все внутренние органы оторвались уже, наверное.

Газель тряслась и натужно ревела, рискуя развалиться на исковерканной ухабами дороге, но неслась вперед вопреки всем законам физики и здравого смысла.

– Часа полтора, думаю, – икнул благоверный и едва не свалился с сиденья, влекомый силой инерции. Скрипнули тормоза, и монстр замер возле чахлого леска.

– Сцыте, идите. Больше остановок не будет, – ощерился выглянувший в салон барыжьего вида водила. – Бабы влево, мужики вправо, – отдал он распоряжение и закурил прямо в салоне вонючую сигарету, разбавляя амбре выхлопных газов, которые почему-то поступали прямо в салон, вместо того, что бы искать выход наружу. Народ засуетился и, согнувшись в три погибели, двинул к выходу.

– И чего ты дергаешь? – вызверился шофер на плюгавого мужичка, пытающегося открыть «портал» в природу. – Себя за что-нибудь так подергай.

Народ высыпал на улицу, словно горох, и рассыпался по леску, прячась за чахлыми деревцами.

– А вы чего сидите? Сказал же, останавливаться не буду больше, – удивленно уставился на нас шофер блеклыми глазками и пообещал: – В штаны будете ссать.

– Тут женщины, вообще-то, – процедил сквозь зубы Гоша и сжал мочку уха пальцами.

«Ну, все, – подумала я, зная этот жест своего супруга, выражающий крайнюю степень раздражения. – Что-то будет».

– Ты бабу свою поучи, как тебе давать правильно, – щербато заулыбался противный мужик.

«Зря он», – мелькнула в моей голове шальная мысль.

– Иди, лапа, пописай, – спокойно посмотрел на меня благоверный, но глаза его метали молнии.

– Гошик, родной, не надо, – пискнула я и вцепилась мертвой хваткой в мужа. – И в туалет я не хочу. Совсем. У меня почки тоже оторвались, когда ехали.

– Иди, я сказал, – ровным тоном сказал Гоша. – Только далеко не уходи, а то заблудишься.

Вытолкнув меня из Газели, супруг ботнул за моей спиной дверцей так, что деревца закачались, и с них вспорхнула стайка ошалевших воробьев.

Люди безропотно мялись возле чуда отечественного автопрома, ожидая отбытия. Я пинала камушек носком кроссовка, стараясь не думать, что происходит за закрытой дверью.

«Ну, посадить не посадят – мы, все-таки, граждане другого государства. Но помотают все равно. Ладно, мама поможет. У нее прихваты в полиции остались», – логично рассуждала я, надеясь, что любимый не сильно покалечит нахала.

– Заходите, – гаркнул Гоша, распахнув скрипящую дверь. – Дальше поедем с комфортом. Да? – угрожающе рявкнул он в сторону водилы.

– Конечно, конечно, Георгий Николаевич, – залебезил тот, держа ладонью начинающую наливаться прекрасной синевой скулу, подтверждающую, что объяснения были более чем доходчивы.

Остаток пути шофер был сама любезность, фонтанировал пошлыми шутками и останавливался по первому требованию, при этом довезя нас до места за час вместо обещанных полутора. А потом еще долго махал нам в след рукой, утирая скупую мужскую слезу.

– Хороший парень, но дурной, – резюмировал Гоша, волоча потерявший колеса еще в Москве чемодан по грязному, ухабистому асфальту, испещренному глубокими трещинами. – Да, дороги здесь, конечно, не располагают к шоферской интеллигентности, – резюмировал он, – хуже, чем у нас.

А я шла рядом и думала: повезло мне с мужем – за ним как за каменной стеной.

Родителей дома не оказалось. Я вновь и вновь набирала телефонный номер мамы, потихоньку впадая в панику, мало ли – люди в возрасте. Гоша злился и играл желваками. – Говорил тебе, предупредить нужно. А ты – сюрприз, сюрприз.

– Так ты же сам про сюрприз придумал, – вякнула я, желая вцепиться любимому в волосы.

– А у тебя самой ума не хватает, что ли? – тут же нашелся он, по всей вероятности разделяя мои желания.

– Чего орете? Сейчас полицию вызову. Замучили, наркоманы поганые, – высунулась из соседней двери соседка. – Инка, ты, что ли? А я думаю, что за придурки под дверями воюют. Подожди, ключи вынесу.

– Точно, ключи! Мать же их всегда тете Гале оставляет, – озарило меня.

– А сразу допетрить тебе, конечно же, не позволил живой аналитический ум, не так ли? – издевательски зашептал Гоша.

– Вот ключи, – радостно сообщила тетя Галя и протянула связку. – А вы чего тут? Мать с отцом в Болгарию усвистали, а вы по обмену опытом, что ли? – засмеялась соседка, бесконечно довольная своей шуткой.

– Как в Болгарию? – икнула я.

– Как-как? Жопом об косяк. К морю рванули. Дураки они, что ли, по-вашему, тут сидеть? Сюрприз вам сделать хотели, болезные. Эх, я б тоже хотела – к морю-то, – элегически протянула тетя Галя.

Оглушенные новостью мы ввалились в квартиру родителей и упали на диван.

– Поели, блин, пельмешек, – задумчиво протянул Гоша, глядя на висящее напротив фото, с которого на него строго смотрела теща, одетая в форму майора милиции.

– Ага, – кивнула я головой. Говорить больше было не о чем. Так мы и сидели: молча, слушая тиканье настенных часов.

Телефонный звонок разорвал звенящую тишину резким дребезжащим звуком. Мама до сих пор пользуется дисковым аппаратом, похожим на черный гроб.

–Возьми трубку, – шепнул муж, будто кто-то на том конце провода мог его услышать.

– Может ты, а? Ты же мужик, – затрепыхалась я, с надеждой глядя на любимого.

– Вот уж, фиг, – побледнел лицом мужчина. – Твоя мама, тебе с ней и разговаривать.

Я обреченно сняла трубку.

– Здравствуй, доча, – тихим голосом начала родительница. – Как вы там? Устроились?

– Угм.

– Удобно ли? Покушать купили? – лелейно продолжила мамуся. Но обмануть меня своим тоном у нее не получилось. Перед глазами встала мелкая мамина фигура с всклокоченной химической завивкой, выпускающая из носа дым от вечно вонючей папиросы.

– Ауы.

– Два дурака! – наконец взревела трубка. – Какого хрена вы нас не предупредили, а? Дети одни дома, голодные, холодные. Жорик, как бомжонок – только что не побирается. Квартира запущенная, грязью поросла, а они путешествуют! Хорошо я, прежде чем в ваш бедлам ехать, в магазин заглянула, хлорки купила, соды каустической и покушать. Сейчас пельменей налеплю. Отдыхать к вам ехала, а не квартиру драить, – несло мамулю по кочкам.

– Мам, я перед отъездом все вычистила, – залебезила я. – И дети сытые, мы и денег им оставили и наготовили.

– Наготовили они. Не взглянешь! Пельмени разного размера, в пирожках капуста в кашу перемолота. В помойку все. Короче, некогда мне лясы с вами точить. В морозилке котлеты и перцы фаршированные. Надеюсь, сообразите как приготовить. И, боже вас упаси, мне кухню засрать, убью!

И я поняла: точно убьет.

– Мамусь, ну не злись. Вы-то сами нас не предупредили о приезде.

– Ты мать еще поучи! – взревела мама, не желая признавать ошибки, и бросила трубку.

– Орала? – сочувственно поинтересовался Гоша, сверхъестественно боящийся тещи. – Мама у тебя – ураган.

Моя мама и вправду необыкновенная. Ее невероятность поглощает любого, кому выпала честь познакомиться с ней. Даже шапочного знакомства хватает, чтобы запомнить мелкую, полутораметровую женщину с огромной душой и длинным ядовитым языком навсегда. Всю свою жизнь она прослужила в милиции, воспитывая несчастных освободившихся по УДо зеков, которые трепетали от одного только вида тонкой маленькой фигурки. Мама ботает по фене так, что любой зоновский авторитет бы удавился от зависти, слушая выражения, несущиеся из прекрасных женских уст инспектора милиции. Мата мамуля тоже не гнушается и могла бы легко переплюнуть в матерном баттле любого составителя нецензурных словарей. А еще моя родительница владеет восточными единоборствами, без труда бросает через бедро двухметрового отца, своего мужа, лихо водит мотоцикл и до дрожи любит своих внуков, за которых порвет на тряпки любого. В общем, не мама, а супергерой в юбке. Кстати, юбки она не переваривает, предпочитает армейские штаны и растянутые на пузе футболки, не стесняющие движений.

– Квартиру чистить собралась, ничего не найдем потом. Снова нам с тобой придется детей на диету сажать и отучать материться, – ответила я Гоше и пошла на кухню жарить замороженные мамой котлеты, думая, как бы сделать так, чтобы не забрызгать маслом плиту.

– Может, я за чистящим средством метнусь? Плиту потом почистим? – спросил муж. – А то жить очень хочется. А завтра тестю позвоню. Рыбачить поедем. Согласна?

– Согласна, – кивнула я головой и подумала: как хорошо, дети под присмотром, родители тоже. А мы с Гошей вдвоем. Это ли не счастье?

Мамы троих детей меня поймут. Мы никогда не бываем одни, не можем уединиться. Секс для многодетных родителей – непозволительное удовольствие. Даже простой поцелуй невозможен под взглядами перекосившихся от отвращения детских мордашек. Они считают нас старыми, отжившими свой век мамонтами, не имеющими чувств и желаний. Кроме желания угождать им. Но, сколько счастья и радости они приносят в нашу жизнь, наполняя ее смыслом и искрящимся светом необъятной любви.

– Я тоже скучаю по детям, – тихо сказал Гоша, читая меня, словно открытую книгу. – Завтра на рыбалку съездим и домой.

Часть 10. Один день из жизни отдыхающих, или почти медовый месяц

Проснулась я от грохота, похожего на лязганье рыцарских доспехов, и не сразу поняла, где нахожусь. Уткнувшись взглядом в смутно знакомый потолок, затянутый сизо – серым густым дымом, я элегически потянулась, но тут же в ужасе вскочила и порысила на мамину кухню, откуда доносились лязг и завывания, которые Гоша почему-то называет пением. Сегодня он исполнял основную тему из фильма «Гарри Поттер» – свою любимую.

– Мама тебя убьет, – констатировала я, оглядывая кухню, по которой словно прошел ураган. Ну или неунывающие американцы прицельно сбросили бомбу с каким-нибудь милым названием, типа «Малыш».

– Нет, не убьет. Потому что мы ей не скажем, кто готовил. А калечить родную кровинушку, да тем более единственную, рука у нее не поднимется, – весело хмыкнул муж и сунул мне под нос огромную сковородку исходящую умопомрачительным ароматом. Рот тут же наполнился слюной. – И кстати, сковородку, ну ту гранитную, тоже ты спалила. Так, на всякий случай, если что, – закончил Гоша.

«За сковородку точно убьет», – грустно подумала я, вспоминая, как мама покупала ее за какие-то бешеные деньги, а потом ходила с ней наперевес и всем хвалилась.

– Как же ты гранитную-то спалить умудрился, ирод?

– Да дрянь китайская, горит, как пластмассовая. То ли дело наши – чугунные, – мечтательно закатил глаза благоверный.

Надо отметить, что с кухонной утварью Гоша не очень дружит. Особенно со сковородами и тем, что имеет хоть какое-то покрытие. Тефлон слетает с несчастной посуды, как осенние листья в конце ноября. Он сходит пластами, сдаваясь сразу и безоговорочно на волю победителя, то есть Гоши, который силиконовой лопаткой способен в раз ухайдокать сковороду ценой в хороший кухонный комбайн. Катюшка и мама, зная эту его особенность, прячут ценный хабар в труднодоступные места в ожидании гостя. В этот раз мамульке не повезло.

– Ты куда? А завтракать? – крикнул муж мне в спину.

– Зубы почищу и вернусь, – буркнула я, подсчитывая убытки. Покупки сковороды не избежать, иначе не выжить.