Семёновы бесплатное чтение

1

Семёновский дом стоял в самом центре Антеева. Он был огромный, перевезенный по бревнам из дальней деревни еще до войны, и пристроенный со всех сторон новыми комнатами. Семеновские дети жили на одном дворе большой семьей, и, хотя не слишком ладили между собой, но разъезжаться не торопились. Старший Семенов, дед Сергей, был уже стар, на удивление бодр. Бывало, выходил из дома, проходил по центральной улице, и возвращался к своему двору. Высокий статный старик, без намека на дряхлость, всегда чисто выбрит и аккуратно одет, он держал своих домочадцев в том упорядоченном состоянии, какое только возможно среди разношерстной родни. Жену свою, Анну Петровну, Анюту, как он называл, схоронил он давно, и с тех пор мало что его могло порадовать. В деревне его хоть и уважали, но недолюбливали и побаивались, называли колдуном и считали что ему больше ста лет. Это было от того, что все жители Антеева были моложе деда Сергея, не помнили его ни молодым мужчиной, ни тем более парнем, а только суровым седым стариком. Кроме того, дед Сергей всегда ходил с черной палкой, мудрено закрученной, похожей на сплетение змей. Этой палки боялись все собаки, и мальчишки, которым он этой палкой, бывало, грозил.

В то летнее утро ближайшие соседи Семёновых были разбужены громкими криками с семеновского двора. Как всегда, ссорились младшие семеновские внучки, Ольга и Настя. Ольга уже пять лет как закончила школу, выучилась в сельскохозяйственном техникуме на ветеринара, профессию очень нужную в деревне, и спокойно работала в местном хозяйстве. Замуж она не выходила, все знали, что она ждет Антона, своего одноклассника. Антон после школы уехал в город, поступил в институт и в деревню возвращаться не хотел. Наезжал он к родителям редко, но каждый раз, когда появлялся, Ольга расцветала на глазах. Он неизменно привозил ей мелкие подарки, и они гуляли до утра. Потом Антон уезжал, и Ольга опять тускнела и с удвоенной силой принималась за работу. Казалось, тяжелым трудом она хотела отвлечься.

Настя, младшая из сестер, хорошенькая, худенькая, высокая, с длинными светлыми волосами, была самой стервозной из родни. Она любила закатить истерику, зная, что ей не попадет. В детстве очень болезненная, она привыкла к всеобщему вниманию. Окончив школу, Настя поступила в медицинское училище и следующий учебный год был для нее последним. Учиться ей не хотелось, но та свобода, которая наступила при отъезде из родного дома, нравилась, и Настя понимала, что если бросит училище, то родители не позволят ей просто так жить в городе. Поэтому она исправно посещала занятия, особо не старалась, но природная память и сообразительность выручали ее, и она была далеко не последней по успеваемости.

Итак, визги и крики разносились на полдеревни. Сестры не ладили с самого детства, маленькая Ольга однажды чуть не утопила годовалую Настю в бочке с водой, и до сих пор Настя при каждом удобном случае припоминала грех детства сестре.

– Да пошла ты, знаешь куда?! – Настя красная, вся в пятнах наступала на сестру. – Ты меня уже достала! Сколько можно твое нытье слушать! Тебе надо, ты и убирай. А мне и так хорошо!

Ольга стояла посреди двора с веником в руках и оборонялась им от Насти.

– Да ты всю жизнь живешь как гостья в доме! Ой, не трогайте Настеньку, у нее головка болит! Не заставляйте Настеньку, у нее температура! Вечно больная! Ты лентяйка просто, вот и все!!! И зачем только мама тебя родила, лучше бы одного Артёма!

– Так надо было утопить меня, что же ты плохо постаралась?! – Настя достала свой любимый козырь.

Ольга вспыхнула, бросила в сестру веник и убежала в дом.

Наталья, мать крикуний, в это время замешивала тесто в летней кухне, все слышала, но не вмешивалась. Развести скандалисток она не могла, поэтому предпочитала быть наблюдателем. На крыльцо вышел Артём, брат-близнец Насти, хорошенький, уже загорелый, худоватый, но мускулистый. Он был на полголовы меньше Насти, хотя и родился первым, но Настя его старшим не считала. Артём был умница, с отличием окончил школу, поступил в радиотехнический институт и уже перешел на третий курс экстерном. В отличие от сестры учиться любил, поэтому по дискотекам не ходил, предпочитая проводить вечера с паяльником и схемами. Но, так как мать строго наказала следить за сестрой, ему иногда приходилось выходить вместе с ней, что очень его огорчало, потому что дискотеки и клубы он считал глупым времяпрепровождением.

– Ну что опять разорались? – Артём зевнул и потянулся. – Даже здесь покоя нет!

– Да, да, Тёмушка, дай-ка ты ей подзатыльник, горлодерке, нет никому покоя от нее! – мать улыбалась, глядя на красавца сына.

Артём, проходя мимо Насти, все еще стоящей в боевой стойке, послушно отвесил сестре по затылку, но увернуться не успел и получил нешуточный тычок между лопаток. Поеживаясь и потирая спину, он пошел в сторону огорода к бочке, умылся с удовольствием и вытерся тут же висевшим стареньким полотенцем.

Проходя обратно, он глянул на сестру, сидевшую на крыльце.

– Тась, ты не оборзела случайно, а? Лёлька тебе не служанка, горшок за твоим величеством выносить не будет.

Настя хмуро посмотрела на него, схватила тут же лежавший веник и умчалась в дом. Как бы не ссорились члены семейства Семёновых, было только два человека, которых воспринимали как почти одно целое. Это были Настя и Артём. Они очень удачно дополняли друг друга, спокойный Артём и активная, шумная Настя. Брат с сестрой никогда не ссорились, в детстве всегда ходили за ручку и играли бок о бок, периодически оглядываясь и проверяя, рядом ли второй. Даже спали они вместе лет до тринадцати, пока мать решительно не расселила их по разным комнатам, отправив Настю в комнату к Ольге. Все были недовольны таким поворотом дел, и часто ночью, под предлогом попить или в туалет, Настя пробиралась в комнату брата и ложилась рядом. Артём во сне привычно пододвигался, и они спокойно засыпали. Самым тяжелым испытанием был их переезд в город. Настя жила в своем общежитии, Артём в своем, квартиру снять им у родителей не было денег, и брату с сестрой проходилось привыкать жить отдельно. Артём перенес разлуку лучше, а Настя стала еще более нервной. Она успокаивалась тогда, когда они приезжали на каникулы в деревню и опять, как раньше, жили в одном доме.

Сейчас, на каникулах, брат и сестра восполняли недостаток общения друг с другом, целыми днями пропадая где-то вместе. Бывало, они уезжали на велосипедах на речку и возвращались поздним вечером, голодные, но довольные. Обычно резкая, Настя в обществе брата успокаивалась, и могла часами слушать все, что он ей говорил. Вот и сегодня, наскоро позавтракав, близнецы вышли во двор и достали из-под навеса велосипеды. Мать, услышав шум, выглянула из-за шторы.

– А куда это вы опять собрались? Помогать кто будет?

Настя привычно фыркнула, домашнюю работу она не любила. Артём ткнул ее в бок и спокойно спросил:

– Что, мам?

Наталья, уже потише, сказала:

– Тёмушка, надо бы картошку помочь отцу прополоть, заросла уже. Да смородина осыпается, сахар купила, варить буду.

– Хорошо, мам, мы ненадолго, туда и обратно, ополоснуться хочется, жара такая с утра.

– Ну хорошо, только приезжайте, не забудьте! Настасья! А ты к деду зайди, звал он, а ты все носишься, дома тебя нет.

Настя остановилась. Дед для нее, впрочем, как и для всех внуков, был чем-то сродни легенде. Он вроде был, а вроде его и не было. Дед жил своей жизнью, не особо пускал к себе в душу, да и в свою половину дома не приглашал.

Их большая усадьба была условно поделена на три части, центральную занимал дед. Когда умерла баба Аня, их мать и тётя Маша, отцова сестра, ходили туда убирать и готовить. Правую пристройку занимала их семья, а в левой жили дядя Илья с тетей Машей и их дети, Димка и Саша. Димка был намного старше и Насти с Артёмом, и даже Ольги, он уехал в город, женился, жену в деревню привозил редко. А недавно вдруг приехал один. Как говорили взрослые, что-то у них там случилось, но Насте было неинтересно, и она не обращала внимания. Кроме Димки была еще сестра Александра, на три года Димки моложе, красивая безумно. Много за ней ходило женихов, своих и приезжих, но она вышла замуж за соседского Игорька, и ради них было затеяно грандиозное строительство, отчего семеновская усадьба приобрела еще один небольшой пристрой, где и поселились Саша и мужем. Вскоре у них родился сын, которого назвали как деда, Сергеем. Когда маленького Сережу привезли домой, даже старый дед приходил посмотреть на тезку. С того момента только малышу было позволено без приглашения приходить к деду. Остальных он звал редко, так как в общении не нуждался.

Поэтому новость, что дед о ней спрашивал, ошарашил Настю. Она почему-то думала, что он, по старости своей, даже и имени ее уже не помнит.

Поговорив с матерью, близнецы прыгнули в седла велосипедов и через лес поехали к речке. Артём уже что-то рассказывал, а Настя все думала о том, зачем ее позвал к себе дед.

– Тём, а правда странно, что мама сказала?

Артём не расслышал сначала, и переспросил, Настя повторила:

– Странно, что дед меня зовет. Зачем я ему?

–Ну не знаю, может поговорить хочет, посмотреть на тебя. А может поругать, что орешь с утра как бешеная, – Артём засмеялся и надавил на педали.

Настя погналась за ним. На речке они долго плескались, плавали оба как рыбы, еще в детстве отец научил, потом обсыхали на берегу, Настя вычесывала из длинных волос запутавшиеся водоросли и про себя ругалась. Давно бы отстригла эти космы, если бы не брат. Он категорически запретил ей трогать волосы, разве только концы подровнять. Для Артёма сестра была идеалом красоты и изменений он не любил. Еле-еле он привык, что Настя начала пользоваться косметикой, ему казалось, что она закрашивает свою красоту неживыми красками.

Посидев еще, они накинули на себя одежду, Настя натянула шорты, а футболку бросила на багажник, и они поехали обратно. Ветер раздувал Настины волосы, и Артём любовался красавицей сестрой. Почти у самой деревни они заметили одиноко шагающего человека, с сумкой на плече. Поравнявшись, увидели и узнали Антона. Остановились, парни по-взрослому пожали друг другу руки. Настя, не слезая с велика, с любопытством смотрела на парня, которого беззаветно любила ее сестра. Он не был каким-то особенным, рыжий, весь усыпанный веснушками, Антон выглядел моложе своих лет. Самыми выразительными были у него глаза – голубые, прозрачные как вода. Антон поздоровался и с Настей, и они пошли рядом, ведя велосипеды. Сумку Антона Артём взял к себе на багажник и Антон шел, потирая плечо.

– Ты надолго? – Артём щурился, глядя в Антонову сторону, потому что с той стороны было солнце.

– Да, думаю на пару месяцев, хочу отдохнуть перед поступлением.

– Поступлением? – Настя сморщила лоб, недоуменно глядя на парня.

– Да, поступаю в аспирантуру, хочу заниматься наукой, – он снисходительно улыбнулся девушке, все знали Настино нежелание учиться чему-нибудь.

– А-а, – протянула она, – а работать когда?

– А это и есть работа.

– А жить где?

– Мне от университета квартиру дают однокомнатную, вот, буду там пока.

– Понятно… к Ольге-то зайдешь? Ждет она тебя.

– Зайду, а как же, – Антон улыбнулся.

В это время они дошли до своих ворот, а Антону надо было еще прошагать пару улиц. Он с кряхтением снял свою сумку, они попрощались и разошлись.

Во дворе ребята поставили велики под крышу, Артём, насвистывая, пошел искать отца, а Настя с внутренней дрожью направилась в дедову половину.

По дороге она вернулась, сняла с багажника футболку, встряхнула ее и надела. Видок был, конечно, не очень, но переодеваться ей не хотелось.

Войдя в двери, она на цыпочках начала пробираться по теплому от солнца полу. В доме было тихо, пахло какими-то травами.

– Деда, это я, Настя, пришла, – Настя от чего-то боялась говорить громко. В это время из кухни неожиданно вышел дед. Настя аж подпрыгнула от неожиданности. Дед был в очках, видимо, только что читал газету.

– Привет, дедусь, – пискнула Настя, назвав деда так, как говорила в далеком детстве.

– Здравствуй, внученька, проходи, проходи, – дед говорил глухим басом, сам шел впереди, Настя плелась за ним.

В большой комнате дед сел на стул у стола, Настя присела на краешек старого кресла.

– Ну рассказывай, внученька, как живешь, все ли у тебя хорошо?

– Да, дедусь, все нормально.

– Ну, а учишься как?

– Хорошо учусь, вот на каникулы приехала, – Настя на всякий случай напомнила, вдруг дед забыл.

– А ты ведь у нас доктором будешь, а? – дед хитро посмотрел на Настю, а она сразу вспомнила, что не прикладывала должного усилия в учебе, зачеты и экзамены сдавала на тройки, то есть доктором она будет так себе.

– Не, дед, фельдшером. На доктора долго в институте учиться надо.

– Ну так это одно и то же. Людей лечить будешь. Это хорошо. Ольга вон зверей лечит, а ты, значит, людей.

Дед помолчал, что-то подумал. Потом снял очки и протянул Насте руку.

– А вот, внученька, глянь-ка, что-то у меня тут болеть стало, не могу понять. Может лекарство какое надо?

Настя держала дедову руку в своих руках и ощущала прохладу сухой старческой кожи. Почувствовав всю ответственность, Настя тщательно осмотрела руку, и тут же заметила около локтя назревающий, вылезающий красным фонарем фурункул. Не удивительно, что дед забеспокоился. Боль, наверно, была адская. Она аккуратно ощупала кожу вокруг набухшей шишки и вздохнула.

– Эх, деда, как же тебя угораздило, – жалостливо проговорила внучка. По-хорошему старика надо было бы в больницу, но Настя почему-то была уверена, что дед откажется.

– Сейчас, подожди! – она посмотрела деду в глаза, и он кивнул.

Настя выскочила из дедовой половины и рванула к своему дому. Вбежав в комнату, она нала коробку с лекарствами и стала рыться в ней. Увидев нужный тюбик, Настя с облегчением вздохнула. Прихватив бинт и лейкопластырь. Она кое-как засунула коробку обратно и так же бегом вернулась к старику.

Дед по-прежнему сидел на плетеном стуле. Казалось, ее суета веселила его, хотя вида он не подавал. А внимательно наблюдал за действиями внучки.

Настя открутила крышку тюбика, на всю комнату распространился неприятный запах. Она смазала воспаленную шишку, прижала свернутым прямоугольником бинтом и ловко приклеила лейкопластырь. С удовлетворением осмотрев свою работу она вздохнула и посмотрела на деда.

– Ну вот, – улыбнулась Настя, – повязку не снимай, я потом приду посмотрю.

– Ладно, как скажешь, – дед согласно кивнул седой головой.

– Хорошо, дедушка, – Настя кивнула, – ну я пойду?

– Иди, иди, – дед уже почти повернулся к ней спиной, потом вдруг неожиданно спросил еще раз – все ли у тебя хорошо?

Настя кивнула, и он махнул ей рукой – иди. Девушка вышла на крыльцо и присела на ступеньку. Тут же на крыльце лежал старый Полкан. Настя не помнила, как появился пес. Когда она начала понимать окружающую ее действительность, Полкан уже был, и ходить она училась, держать за его толстую шерсть. Теперь Полкан уже не играл с ними, а чаще лежал где-нибудь.

– Ну что, Полкаша, как ты тут? – Настя погладила его по голове, пес туда-сюда махнул хвостом, показал, что он ее слышит. Она еще раз погладила его, поднялась и пошла к себе.

В комнате было тихо, Ольга куда-то ушла, Настина кровать так и стояла расправленная. Настя нехотя взяла одеяло, сложила пополам, сверху бросила подушку. Огляделась, на кресле валялось синее покрывало, взяла его, взмахнула вверх и опустила на кровать. Конечно, это было не идеально, как у копуши-сестры, но все же. Она присела на край кровати, идти никуда не хотелось, тем более в огород, где мать с Ольгой собирали ягоды. Мать опять будет ей рассказывать, как должна вести себя девушка, а ее эти разговоры каждый раз бесили. Вообще Настя всегда испытывала чувство неполноценности рядом с сестрой. Ольга была уж очень правильная, гордость родителей. Иногда Насте хотелось специально навредить сестре, подставить ее, и посмотреть, что же будет. Но в какой-то момент она останавливалась, чувствуя, что следующее действие будет уже подлостью.

Однако мелкие пакости она все-таки в отношении сестры совершала. В три года она отстригла ей одну косу, и родителям пришлось подстричь семилетнюю Олю «под мальчика», так она и пошла в первый класс, с одиноким бантиком, торчащим на голове как кочан капусты. Второй бант лежал в шкафу за ненадобностью. В десять лет она взяла первую помаду сестры и раскрасила себя и двух своих подружек. Четырнадцатилетняя Ольга рыдала в голос и обещала убить всех троих, мать стояла в дверях, не пропуская ее, а три маленькие вредительницы хихикали, убегая.

В пятнадцать лет она надела на деревенскую дискотеку лучшее Ольгино платье, весело отплясывала в нем, а позже, возвращаясь домой на мотоцикле, на котором приехал ее кавалер, зацепилась подолом и оторвала пол-юбки. Мать увидела безобразие первая, отлупила Настю нарядом по спине, а потом отвезла его в мастерскую. Знакомая швея подшила так, что если не приглядываться, то и заметно не было, Ольга об инциденте не узнала бы, если бы сама Настя в очередной ссоре не поведала ей.

Сейчас Насте было уже двадцать лет, а сестре двадцать четыре, Настя пользовалась популярностью у молодых людей, Ольга же спокойно жила в ожидании какого-то своего личного счастья. Мать не одобряла Ольгину зацикленность на Антоне, но и не мешала им, только ворчала себе под нос, что «этот балбес» заморочил ее старшей дочке голову, а жениться вроде и не планирует. Настю же она постоянно пилила за разнузданное поведение, частенько закрывала дома, и, даже, привлекала на свою сторону отца, человека миролюбивого, спокойного, но строгого, и в отношении ее, Настиной, девичьей чести, очень дотошного. Ослушаться отца Настя не могла, но злилась всегда на мать.

Еще одним рычагом давления на взбалмошную младшенькую был Артём, который мог тихо и без особого напора остановить сестру. Артёма Настя любила так, как только можно любить свою половинку. И именно он был тем голосом разума, который часто останавливал ее не только вслух, но и внутренне, потому что когда Настя что-то замышляла, она всегда думала, что на это скажет Артём.

Настя все-таки решила пойти и поискать мать и сестру. Делала она это не потому, что ее замучила совесть, а потому что вечером намечалась дискотека, и если ее накажут, то вместо танцев она может получить максимум кино по телевизору. Она вышла во двор, прислушалась. Было тихо настолько, как это может быть в деревне. Квохтали куры, где-то блеяла коза, воробьи оглушительно чирикали, вдалеке был слышен работающий трактор. И все же это была тишина, такая, какой в городе никогда не будет. Среди этих звуков не было ни одного человеческого голоса, ни одного звонка мобильника, ни одной известной и модной песни. Насте в городе было веселее и комфортнее, но тут, в родном доме она отдыхала душой. Только тут она спала как убитая, и утром просыпалась с удовольствием. Здесь не страдала она головными болями, которые ужасно мучили в городе.

Настя вышла в огород и огляделась из-под руки. Сначала она никого не увидела, а потом заметила материну белую косынку за кустами смородины и пошла туда. Она двигалась бесшумно, совсем не собираясь подкрадываться и подслушивать, но, услышав голос сестры, замерла. Мать и Ольга разговаривали очень тихо, Насте стало интересно.

– Олюшка, – сказала мать почти шепотом, – так что там у вас с Антошей-то? Говорят, приехал он, а что-то все еще не зашел.

– Мам, – слышно было, что Ольга улыбалась, – придет он, устал наверно. Мы созванивались с ним вчера.

– Ну так что он, свататься не собирается? Учиться закончил, пора работу искать, да и жену.

– Мам, ну ты прям как бабулька, – засмеялась Ольга, – свататься, жену искать… мы хотели сначала так пожить, привыкнуть друг к другу.

– Да сколько ж можно привыкать, – ахнула мать, – уже шесть лет привыкаете! У Иринки вон, уже дитю пятый год, а вы все привыкаете!

– Мы никуда не торопимся, нам хорошо вместе, – все так же спокойно произнесла Ольга, – вот Антоша устроится, квартиру снимет и будем думать о совместной жизни.

– Доченька, – мать никак не могла успокоиться, – как-то не по-людски это, вместе жить не поженившись. А если детки пойдут? Нехорошо это, – она покачала головой.

– Мамуленька, все будет хорошо, вот увидишь! – Ольга успокаивающе погладила мать по плечу.

Настя смотрела из-за куста, как общаются два ее родных человека, и ей было завидно, потому что с ней мать никогда таких задушевных бесед не вела. Нет, конечно, она ее жалела, когда она, маленькая, болела бесконечными простудами, она помогала с уроками, учила домашнему хозяйству и уходу за собой. Особенно много времени занимало плетение кос на длинных Настиных волосах, мама тщательно прочесывала спутанные пряди, перебирала их, приговаривая «расти коса до пояса, не вырони ни волоса», заплетала в две тугие косы и закрепляла бантами. Она называла младшую дочку красавицей, целовала ее в макушку, и отпускала замучившуюся долгим сидением Настю с ласковым шлепком. Но вот так, по душам, она не говорила с ней никогда. А с Ольгой они часто о чем-то беседовали, тихо хихикали, а когда кто-то подходил, сразу замолкали. Из-за этого создавалось впечатление, что у них есть какая-то тайна. Эта зависть сжигала Настю, ей тоже хотелось сидеть рядом с мамой и Ольгой, сматывать шерстяные нитки в клубок или вязать из этой шерсти носки, кстати, вязала она замечательно, или чистить свежесобранные грибы, сетуя на то, что пальцы потом будут черные, и разговаривать и хихикать вместе с ними. Но они ее не звали, а сама она из-за своей гордости не подходила, и оставалось только злиться и молчать. Вот и сейчас, глядя на этих двоих, в ней зрело раздражение и хотелось ворваться и крикнуть «ага, попались!». Но Настя сдержалась, специально шумно прошла вокруг кустов, размахивая пустым пятилитровым ведром. Мать и Ольга, по своему обыкновению замолчали, Ольга начала быстро срывать крупную смородину и бросать ее в почти наполненное доверху ведро, а мама встала с кряхтением и стала разминать затекшие колени.

– Ну наконец-то, – проговорила Ольга, – мы уж думали ты никогда не придешь.

– Не доставлю тебе такого удовольствия, – парировала ее Настя с села на материно место. Она начала ловко обрывать ветки, быстро-быстро наполняя свое ведерко. Хотя она не очень любила домашнее хозяйство, но делала все быстро и аккуратно, предпочитая поскорее разделаться с этим и забыть. Этот принцип она соблюдала и в жизни, стараясь не останавливаться на неприятных моментах, а побыстрее прожить этот эпизод и идти дальше.

– Так, девочки, – сказала мать, – этот куст дособираете и на сегодня хватит. И чтоб не ругаться, поняли?

Девочки одновременно кивнули. Мать посмотрела на них, покачала головой и пошла в дом.

– Я Антоху видела, – сказала Настя. Ей было интересно, как сестра отреагирует на это. Но на лице Ольги не дрогнул ни один мускул, и Настя в очередной раз подумала, что у сестры проблемы с эмоциями, уж больно всегда она была сдержана. – Он в аспирантуру поступает. Ты знаешь?

– Знаю, – кивнула Ольга, – он давно хотел, боялся, что не возьмут.

– Так ты с ним в город переедешь? А с работы уволишься? – продолжала допрашивать Настя.

– Наверное, – неохотно ответила сестра, – мы не говорили об этом.

Насте подумалось, что для счастливой влюбленной Ольга была слишком напряжена. Она автоматически бросала ягоды в ведро, а мыслями была далеко.

– Лёль, сегодня дискотека в клубе, можно я возьму твою тунику? Ну ту, голубую с принтом? – пришлось переспросить еще раз, потому что Ольга не ответила, и когда она кивнула согласно, Настя обрадовалась и решила, что сестра не такая уж противная.

Быстренько закончив с ягодами и помыв в бочке с водой руки, Настя побежала в комнату и вытащила из гардероба вожделенную одежку и примерила. Посмотрела на себя в зеркало – сидела как влитая. У Ольги была способность подбирать одежду, она могла купить что-то, с виду невзрачное, но, когда это было надето, оказывалось, что вещь выгодно подчеркивает все что нужно и успешно скрывает недостатки фигуры. Поэтому Настя частенько заглядывала в сестрин гардероб, когда с разрешения, а когда и без. Сама Ольга к нарядам была равнодушна, носила вещи удобные и неброские. Настя всегда недоумевала, почему они такие разные и как так получилось, что Ольга совершенно не интересовалась всем тем, чем обыкновенно интересуется молодежь.

2

"Он приехал! Приехал! Приехал…" – эти мысли крутились в голове Ольги с тех пор, как Настя сказала, что видела Антона. Внешне она была спокойна, и даже можно сказать заторможена, то есть выглядела как обычно. Но внутри… Что творилось у нее внутри, знала только сама Ольга.

Всю свою жизнь Ольга прожила в мечтах. Она плохо помнила себя маленькую, совсем маленькую, когда она была у родителей одна, но обрывочные воспоминания, которые то ли память, то ли сон, у нее были. Она помнила, как отец с матерью возили ее в город на елку, и там ей подарили большой синий пакет, в котором лежали конфеты, яблоко и апельсинка. Возвращаясь назад, сидя на заднем сидении, маленькая Олюшка открывала пакет и тихонько нюхала его содержимое. Ей казалось, что это самый прекрасный запах в мире. Время от времени мама поворачивалась к ней, улыбалась и предупреждала, чтобы она не ела конфет, потому что скоро будем дома, сначала нужно пообедать. Но Оля все-таки потихоньку вытащила, развернула и съела маленькую карамельку с клубничным вкусом, а бумажку сунула в варежку. Пока конфета была во рту, она старалась не шевелиться, чтобы не привлечь внимание. И только когда последние сладкие слюни были проглочены, девочка откинулась на сидение и вздохнула, счастливая своим детским счастьем.

Ольга до сих пор обожала запах конфет. Сладкое она не ела, не боясь за фигуру, а просто так, потому что не любила, но запах свежих конфет напоминал ей о том счастливом моменте.

А потом родились близнецы и в доме стало шумно. Кроме того, с рождением детей маленькую Ольгу переселили в отдельную комнату, а ее место около теплого маминого бока заняла вечно ревущая Настя. Артём был намного спокойней, поэтому спал в детской кроватке, но Настя ни на секунду не отпускала от себя маму, теряла ее и ревела громко, пронзительно, от чего сбегались все вокруг. Потом выяснилось, что у Насти пупочная грыжа, а спустя какое-то время на нее надели стремена1, оказалось, что у ребенка подвывих бедра. Все эти испытания только ухудшали Настин характер, она росла капризной и требовательной. Ко всему этому еще добавились растущие зубки. В общем, первые два года маленькая кричащая девочка полностью занимала все мысли своих родителей. Двое других детей старались занять себя сами. Артём, научившись ползать, частенько преодолевал два порога и приползал к Ольге, она охотно давала ему свои игрушки, развлекала его как могла. Когда дорогу в комнату освоила Настя, Ольга осознала, что дорогие ей вещи нужно прятать подальше. Так у нее появился тайничок – уголок за массивным креслом, куда маленькая хулиганка забраться не могла.

И только вечером, когда малыши были намыты и уложены, мама приходила к старшей дочке. Она ложилась рядом с Олей на кровать и рассказывала ей разные истории, читала книжки и просто поглаживала темноволосую головку дочери. Ей было ужасно стыдно, что она уделяет мало внимания Ольге, но, казалось, девочка все понимала и не жаловалась. Со временем эти вечерние посиделки превратились в традицию, дети росли и становились самостоятельными, а связь между старшей дочкой и матерью крепла день ото дня. Чтобы быть ближе к маме, Ольга старалась всегда находиться рядом, помочь, принести, подать. Она рано научилась вести домашнее хозяйство, что не могло не радовать мать. Все в старшей дочери было хорошо, кроме одного – Ольга была слишком замкнута. Казалось, она совершенно не нуждается в людях. В школе девочка училась неплохо, а вот друзей так и не завела, кроме соседского Антошки, мальчишки смышленого, но шумного и очень озорного.

Что привлекало этих двоих друг в друге, понять было невозможно, но они часто гуляли вместе, Антон скакал вокруг Ольги, а она задумчиво шла, вычерчивая на ходу прутиком что-то на пыльной земле. Часто можно было видеть, как идут из школы эти двое. Иногда раньше из-за поворота было слышно Антошкин звонкий голос, рассказывающий очередную фантазию.

– Оль, слыш, Оль? – то и дело переспрашивал мальчишка. Ольга кивала ему, и он продолжал дальше. Флегматичная девочка выросла в спокойную уравновешенную девушку, а Антон так и остался шустрым и бойким. Ровесники дразнили его за дружбу с Ольгой и обзывали "слышолем", но внешне поверхностный Антон не предавал старой дружбы. Когда дневные прогулки плавно стали вечерними, мать забеспокоилась. Она не понаслышке знала о бойкости деревенских парней, и даже пыталась говорить с дочкой, но Ольга только отмахивалась, и Наталье ничего не оставалось, кроме как наблюдать со стороны. А со стороны было все тихо-мирно. Тем более, Ольга редко задерживалась допоздна.

"Приехал!" Радость, неудержимое ликование заполняло Ольгу. Она почти не глядя обрывала черные крупные ягоды, односложно отвечая сестре. Может быть, пока она тут сидит, он уже пришел и ждет ее… Хотелось соскочить и бежать, но девушка продолжала размеренно обрывать черные ягодины. Сестра что-то спрашивала, Ольга отвечала, но не слышала, все мысли ее были рядом с ним.

Она любила Антона давно, даже сама не помнила, когда это чувство появилось. Но любовь эта была для Ольги постоянным страданием. Она жгла изнутри. В детстве она боялась, что Антон перестанет с ней дружить, и найдет вместо нее компанию резвых пацанов. Позднее, когда у мальчишки вдруг заговорили смешными, срывающимися то на писк, то на бас голосами, а у девчонок появились под школьными блузками очертания тонких лямочек, она боялась, что другая девушка привлечет внимание Антона. Это был самый ужасный кошмар ее отрочества. Симпатичных и шустрых девчонок в классе было много, а Антошка, с его конопушками на курносом носу и светлыми волосами, был не только симпатичным, но и общительным. Часто Ольга со своего места смотрела, как он хохотал на задней парте в компании одноклассниц, придумывая и тут же выдавая неуклюжие шутки. Девчонки охотно смеялись, давали себя приобнять по-дружески. Ольга завидовала, но к ним не шла. Насколько Антон был для всех своим, настолько она, Оля, была для всех чужой.

Школа кончилась, и они расстались, как ей казалось, навсегда. Хотя, конечно, не навсегда, и встречались они довольно часто, все-таки учились в одном городе. Но вдали от нее у Антона появились новые друзья, о которых она ничего не знала, новые дела и новые привычки. Он изменился, и она не могла понять, к худу это, или к добру. Вроде бы ничего не происходило, но все же Ольга чувствовала, что ее, нет, их жизнь, изменится. Он все еще хотел на ней жениться. И каждый раз говорил об этом. Но домик, о котором они мечтали, сменился городской квартирой. И малыш, розовощекий и милый, как с открытки, был отодвинут на неопределенный срок.

А она так хотела ребенка! Маленького пухлого ребеночка, тепленького и сладко пахнущего! И обязательно похожего на Антона. В своих мечтах она то шла по дорожке с коляской, то кормила грудью чудесного младенца. А теперь Антон поступал в аспирантуру. Ненавистное слово! Аспирантура представлялась Ольге чудовищем, пожиравшим ее мечты. Очнувшись от невеселых мыслей, Ольга разровняла ягоды, чтобы горка сверху не просыпалась на землю, подняла ведро и пошла в дом. Настя хотела было возразить, но смолчала.

Вечером отец затопил баню. Девчонки – красные, распаренные, сидели в предбаннике и сушили волосы.

– Все, не могу больше, – Настя, задыхаясь, кое-как накинула халатик, и набросив на голову полотенце, выскочила на улицу. Она с детства не переносила банный жар, поэтому мама мыла ее последней, в почти остывшей бане. Став постарше, она стала ходить в баню с Ольгой, но это было для нее мучением. Единственное, что ей нравилось, это как Ольга мыла ей волосы. У сестры были на удивление ласковые руки. Она аккуратно перебирала запутанные пряди, не дергала, как иногда случалось у матери, а разбирала, расчесывая вьющуюся копну пятерней. Ольга заваривала какие-то травки, и всегда ополаскивала отваром волосы и себе, и Насте. А потом они лежали на полках и разговаривали. Правда, сейчас это случалось редко, но Настя дорожила этим, поэтому, несмотря на дурноту, продолжала мыться вместе с сестрой.

Ольга посидела еще чуть-чуть, потом встряхнула головой и вышла из бани. После жаркой парной, казалось, все тело дышит. Она, как в первый раз, напитывала в себя все ароматы вечернего сада. Пройдя мимо вишенных кустов, Ольга закинула в род красную ягоду и сморщилась, вишня еще не дозрела.

В комнате царил беспорядок. Шкаф был открыт, и ворох разноцветной одежды валялся у Насти на кровати. Сама Настя, в розовом с тонкими бретельками лифчике и таких же трусиках, крутилась у зеркала, прикладывая к себе наряд.

– Лёль, как, а? – она вопросительно посмотрела на сестру. Ольга пожала плечами. По ее мнению, Насте шло все. Настя восприняла этот жест как равнодушие и насупилась.

– Тебе вечно все равно, – буркнула она, бросила на кровать тунику и полезла в шкаф в поисках чего-то прекрасного и одновременно дополняющего ансамбль.

Ольга долго не выбирала, вытащила из кучи сарафан, салатово-зеленый, с мелкими розовыми цветочками. Он очень нравился Антону. Она сняла халат, встряхнула его и повесила на спинку стула. Надев сарафан, Ольга повернулась спиной к Насте.

– Застегни…

Настя потянула замочек вверх, одновременно приподняв чуть влажные волосы.

– Счастливая, – вздохнула она завистливо. У Ольги была маленькая грудь, поэтому лифчиков сестра почти не носила. Настя же к двадцати годам имела полноценную "тройку", и среди ее расходов была статья на нижнее белье.

Ольга чуть улыбнулась, поправила платье и посмотрелась в зеркало. Фигура у нее была, конечно, не как у Насти, но все же очень хорошая. Единственное, что ее огорчало, это малый рост. Но тут уж ничего не попишешь, ростом она вышла в маму. А Тёмка с Настей вытянулись выше нее, отцова порода.

Настя наконец-то определилась с нарядом. Она то так, то этак поворачивалась у зеркала, молча восхищаясь сама собой.

– Тёмыч где? – спросила она, без брата родители запрещали ей соваться на деревенскую дискотеку.

– Не знаю, – ответила Ольга. Она сидела перед столиком и сосредоточенно подводила правый глаз.

Настя выбежала из комнаты. Вскоре послышался разговор на два голоса. Артём вовсе не планировал провести вечер в деревенском клубе. Сомнительное удовольствие.

– Тёмчик, ну на пару часиков! – Настя заискивающе протягивала слова, заранее зная, что брат все равно уговорится. Артём обреченно вздохнул, тоже догадываясь, что сестра не отстанет.

– Ладно… – вздохнул он, – но, чтобы к двенадцати домой! Поняла? Я тебя там ловить не буду, уеду и добирайся, как хочешь!

Настя активно закивала, подскочила, обняла брата за шею и повисла запищав. Артём снисходительно терпел ее скачки, потом подхватил на плечо и вынес из комнаты. Вскоре послышался вопль:

– Эээй!!! Я же помнусь вся!

Очевидно, брат не совсем вежливо кинул сестру на диван. Следом зазвучал смех отца, свидетеля "кучи-малы".

– Па-ап! Скажи ему!

Наталья стояла у косяка и смотрела, как играют ее взрослые дети. Ей казалось, что время не просто идет, оно мчится. Горько и грустно было от осознания, что продлится ее счастье недолго, вот уж скоро и Оленька уйдет со двора, а там и Настюша. Артёмка, кажется, еще не дорос до серьезных отношений, но и он когда-нибудь обзаведется семьей.

От этих мыслей слезы сами потекли. Дети увидели и подскочили, наперебой спрашивая:

– Мамочка, что случилось?!

– Ничего, мои хорошие, ничего. – Наталья утирала лицо и улыбалась, глядя в обеспокоенные глаза детей. – Все хорошо!

Она погладила их по головам.

– Настасья! – нарочито строго сказала мать, – смотри мне, веди себя прилично, слушайся Артёма!

– Ну мам, – досадливо махнула головой дочка, – я и так всегда…

– Так уж и всегда! – покачала головой Наталья, – а в прошлый раз кто ночью явился с драными коленями? Полночи тебя искали, непутевую!

– Ой! – Настя отмахнулась, – это Серый вез и в лужу заехал, я же рассказывала!

– У тебя вечно, то серый, то белый, – продолжила ворчать мать, удаляясь в кухню.

Настя подхватила сумочку, махнула головой брату и танцующим шагом вышла из дома.

В сельском клубе было как всегда – не продохнуть. Сюда съезжалась вся молодежь с округи, место было популярным. Настя соскочила с мотоцикла, сунула брату шлем и побежала к кучке девчонок, стоящих неподалеку. Подружки начали обниматься и пищать, от чего Артём заулыбался. Он присел на деревянную скамейку, стоящую почти в глубине кустов, и осматривался по сторонам. Не то что бы ему было некомфортно, но этот отдых казался ему скучным. Конечно, наполовину это было связано с тем, что Артём был парнем стеснительным и подвигов не искал. Но они, эти подвиги, как назло, вечно искали его сами. Чего только стоил последний раз, когда к нему подошла совершенно пьяная девица и попросила покараулить, пока она пописает в кустах. От смущения он не знал, куда деться, но честно стоял спиной к девушке. А потом она хотела поблагодарить его единственным известным ей способом, и даже успела обмусолить ему губы. Кое-как избавившись от деревенской куртизанки, Артём долго ощущал запах дешевого алкоголя, исходящий от него.

Вот и сейчас, казалось бы, прилично одетые девушки и парни мило беседовали, но он знал, что к полуночи эти люди превратятся в "дрова".

Насте пить было категорически запрещено. И она честно соблюдала условие, знала, что родители не шутят. Артём следил, как девчонки хихикали и стреляли по сторонам глазами, потом всей кучкой они направились внутрь здания, Настя, обернувшись, поманила Артёма, мол пошли с нами, он отрицательно покрутил головой и махнул ей тоже – иди!

Время до полуночи тянулось. Артём успел прогуляться по окрестностям, как всегда, увидел старую картину – писающие мальчики, дерущиеся, как два оленя в брачный период, парни, и визжащий объект внимания обоих. Он два раза заходил в душный клуб, чтобы убедиться, что все хорошо. Обычно Настю не надо было искать, она всегда танцевала близко к сцене, окруженная толпой вожделеющих юношей. Вот и сейчас, сестра отчаянно крутила бедрами и размахивала руками, а рядом топтались пятеро разного калибра молодых людей. Артём постоял немножко, его пару раз толкнули в спину, и он вышел.

Вернувшись на "свою" лавочку, он обнаружил, что она занята. Двое, сплетясь как змеи, самозабвенно целовались. Он еще немного походил вокруг клуба, погода была хорошая, воздух, как теплое молоко, тихо шевелил волосы. Вернувшись ко входу, Артём глянул на часы и с удовольствием отметил, что веселиться сестре осталось двадцать минут. Вдруг из распахнувшихся дверей вышел нетрезвый бугай лет двадцати семи, а под рукой у него была ни кто иной, как Настя. Она не вырывалась, но было видно, что эта компания была ей неприятна и она мечтала поскорее избавиться от него. Это был Леха, всем известный местный задира и пьяница. Леха был женат и даже имел двух малолетних детей, но продолжал пить и шататься по клубам.

– Настюха, – икая пробубнил мужчина. – ты такая клевая девка!

Артём подскочил к паре и одним движением выдернул сестру из рук пьяницы. Тот не ожидал такого и на мгновение потерял равновесие. Он, качаясь, недоуменно начал крутить головой и грязно ругаясь, искать, кто нарушил его покой. Артём дожидаться конфликта не стал. Быстрыми шагами он удалялся от клуба, толкая перед собой напуганную сестру.

– Эй, ты, ***, – хрипло закричал мужик, – а ну стой!

Артём даже не обернулся. До мотоцикла осталось каких-то метров двадцать, как вдруг на него обрушилось что-то тяжелое и ударило в бок. Кто бы мог подумать, что с трудом передвигающий ноги, пьяный человек, способен так быстро двигаться. Он налетел на Артёма, уронил его и начал пинать не глядя, попадая по спине, голове, животу. Настя выронила сумку и истошно закричала. Она рванулась на помощь, пыталась оттаскивать пьяного дебошира, но тот сосредоточенно месил ногами уже не сопротивляющееся тело. На крики сбежался народ. Злобно пыхтящего Леху оттащили. Настя упала на колени рядом с братом. Рыдая, она прикрывала его собой. На худом теле Артёма не было живого места, футболка в крови и земле, лицо разбито. Юноша молчал, и Настя в ужасе прижала ухо к его груди – сердце билось. Она кричала и звала на помощь, кто-то уже звонил по мобильнику, пытаясь объяснить, что произошло. Услышав звук сирены и издалека заметив маячки, многие решили убраться подобру-поздорову, особенно приятели Лехи, понимая, что вместе со "скорой" подъедут и стражи порядка. Народ расступился, из подъехавшей машины выскочили трое в медицинской одежде, плачущую девушку отодвинули и склонились над распластанным телом.

3

Спать на стуле было неудобно, поэтому Настя время от времени роняла голову, вздрагивала и просыпалась. Каждый раз она вставала и подходила к Артёму, лежащему на высокой кровати. Настя наклоняла голову и слушала, как бьется его сердце. Необходимости в этом не было, юноша был весь обвешан проводами и датчиками, если бы сердцебиение нарушилось, аппараты мгновенно бы отреагировали. Но Насте нужно было услышать стук Темкиного сердца, как подтверждение, что он жив и рядом. Она плохо помнила то, что было после приезда скорой. Клочками всплывало в памяти то одно, то другое. Вот они долго едут в трясущейся машине. Артём лежит на носилках и ей кажется, что он не дышит. Вот она в приемном покое, сидит на холодном стуле. Вот ей зашивают бровь, оказывается Леха успел садануть кованым ботинком и ей. Окончательно она пришла в себя, когда спустя пять часов вышел доктор и начал рассказывать об операции. То, что он говорил, было ужасно.

Сейчас нужно было ждать и надеяться. Так сказал доктор. Настя опять присела на стул, как вдруг дверь распахнулась и в палату вбежала мать. Она бросилась к кровати, рыдая упала на тело сына, как будто пыталась вытянуть из него всю боль. Следом в двери вошли отец и Ольга. Оба были бледны. Мать продолжала рыдать, наглаживая тело изувеченного сына. Отец подошел, пододвинул стул и почти насильно усадил ее рядом с кроватью. Она так и не отпустила руку Артёма.

Настя встала, и все трое повернулись к ней, словно она возникла из ниоткуда, и они ее только что заметили. В глазах самых близких людей Настя прочитала обвинение. Именно ее винили они в случившемся. Да что тут говорить, она и сама чувствовала то же. Отец подошел, обнял ее. И тут она начала плакать. Весь страх, который она пережила за эту ночь, выливался соленым потоком. Отец гладил ее по голове, стараясь не задеть повязку. Ольга так и осталась стоять возле матери, очевидно не могла решить, кому ее сочувствие нужнее. Пытаясь рассказывать, Настя то и дело передергивалась от воспоминаний, в мозгу снова и снова возникали картинки – вот пьяный бугай заносит ногу над ее братом, вот она видит, как из полуоткрытых губ Артёма стекает струйка крови, вот он, восковой и неподвижный, лежит на носилках в машине "скорой помощи" и кажется, что не довезут. Не довезут…

– Мамочка, прости меня! – девушка, рыдая, протягивала руки.

Мертвенно-бледное лицо матери на секунду исказилось болью и гневом.

– Не надо было тебя брать… – как бы сама с собой проговорила она, – … беду ты принесла в нашу семью…

– Наталья! – крикнул отец, и Настя испугалась. Отец никогда не повышал на мать голоса, по крайней мере дети этого не слышали. А сейчас он крикнул так, что кровь застыла в жилах. Настя изумленно подняла глаза и увидела, что Ольга тоже перепугана до смерти. Мать смотрела на Настю огромными глазами, закрывая рот ладонью, словно пыталась удержать сказанное, и тут до Насти дошло, что материны слова относились к ней.

– Что значит брать?.. – почти прошептала Настя. Все молчали, и она переспросила вновь: – что значит – не надо было брать?!

– Дочка… – мать снова говорила своим родным голосом, – ничего не значит… Прости меня, сболтнула сама не знаю что…

– Пап? – Настя повернулась к отцу. Тот, похоже впервые в жизни, не знал, что сказать. Родители беспомощно переглядывались, надеясь, что второй начнет говорить.

Настя стояла, оглушенная свалившимся на нее откровением.

– Я что, не родная вам?!

Мать снова начала плакать, а отец обнял Настю за плечи и посадил на свободный стул.

– Ты нам самая что ни на есть родная, – сказал он и Насте снова захотелось плакать, уже от облегчения, – наша младшенькая. Но родила тебя не мама.

В этот момент стало понятно, что такое "гробовая тишина". Ольга стояла в углу палаты со стаканом воды, которую так и не донесла матери. Ее трясло мелкой дрожью, и вода в стакане чуть рябилась. Отец посмотрел на мать, и она, поняв, что молчать больше нельзя, печально кивнула.

– Андрей привез меня в роддом ночью, – тихо проговорила она. – Наш тогдашний фельдшерский пункт и роддомом-то назвать было нельзя, три койки да родовая. Работал там тогда Иван Иосифович, царствие ему Небесное, добрый человек, хороший доктор. Привез меня Андрей, сдал доктору на руки, а сам домой, Олюшка маленькая была еще. Родила я Темушку быстро, молодая была, сильная. А утром надо кормить, а его все не несут. Встала потихоньку и пошла искать сыночка. Пришла в детскую, а там тихо, спит сыночек. Зашла я, смотрю, а рядом, в коробушечке какой-то еще ребеночек лежит. Удивилась, матери-то нет. Тут санитарка зашла, заругалась на меня, что хожу, где не положено. Я спросила, чей ребенок. Оказалось, за день до меня нашли его на крылечке больницы. Вышла санитарка воду выплеснуть, чуть ребенка не облила, хорошо, что запищал. Когда развернули, оказалось ребеночек только что родился, еще пуповинка кровила, нитками перетянутая. А матери непутевой и след простыл. Иван Иосифович велел оформить младенца, да вот все еще руки не дошли.

Артёмушка у меня был спокойным, сосал мало, а спал много. А второй все время плакал. Однажды ночью слышу – плачет и плачет. Пошла посмотреть. Санитарка спит, голову на стол положила. Я зашла, она от скрипа двери проснулась, заворчала. Чего бродишь? – спрашивает. Я говорю – уснуть не могу, плач мешает. Она зевнула, говорит – чует девка, что скоро в казенный дом поедет. И так мне жалко стало маленькую, что я подошла, взяла на руки и к груди приложила. Малышка сначала не поняла, что такое, она и запаха такого не знала, а потом как вцепилась и сосала долго, пока не уснула.

И стала я двоих кормить – своего засоню и маленькую сиротку – тебя, дочка. Тогда в роддоме долго лежали, по неделе, а то и больше. Ты за это время поправилась, щечки наела, привыкла. Спали вы с Темушкой в одной кроватке, доктор разрешил, так говорит, и теплее, и веселее. А потом приехал папка наш, я ему все и рассказала. И решили мы тебя себе взять. А что, по виду и не скажешь, что не родная. Хорошо, что документы на тебя не оформили, так и записали – Семеновой Анастасией Сергеевной. Сюрприз был для всех. И никто до сих пор не знает правды, кроме деда.

Настя слушала материн рассказ и не чувствовала, как слезы капают на сложенные на коленях руки. Она так и видела – молодую мать, Артёмку в голубых пеленках и себя, брошенную сироту без роду-племени. Когда мать замолчала, она медленно, как во сне встала. Голова кружилась, то ли от боли в виске, то ли от всего вываленного на нее в это ужасное утро.

– Настюша, доченька, ты прости меня, – взывала мать, но тщетно. Девушка двигалась в сторону двери, мечтая только об одном – выйти скорее из этих стен, вдохнуть воздуха. Ольга протянула руку, коснулась сестры, но Настя посмотрела на нее, как на чужую, и она поспешно убрала руку.

– Настасья – позвал отец, но и его она проигнорировала.

Настя вышла в коридор и пошла все быстрее и быстрее, в конце побежала, видя перед собой только прямоугольный выход наружу.

4

Она все шла и шла, не чувствуя усталости. Только боль в голове напоминала о реальности происходящего. Мысли, как раки в ведре, шебуршились в уставшем мозгу. "И в кого ты такая уродилась?!" бывало восклицала мать. Теперь эти слова не были просто словами. Они обрели смысл. Действительно, в кого? Кто та женщина, которая оставила только что родившуюся дочку на крыльце сельской больнички? Плакала ли она, когда уходила или тут же забыла о ее существовании? Повезло ли ей, Насте, что родители взяли ее, или лучше было бы попасть в детский дом? Любили ли они ее по-настоящему, или все это время исполняли долг, который добровольно взвалили на себя? Помимо собственной воли всплывали воспоминания, которые ранили в самое сердце. Мать и Ольга, лепят пельмени к ужину и тихонько хихикают, а она угрюмо смотрит в телевизор, делая вид, что вовсе не хочет сидеть рядом с ними. Это традиция уже, мать зовет лепить, а она отказывается. Почему отказывается? Непонятно. Вот она первую ночь спит в комнате Ольги. Ей холодно и одиноко, хочется плакать. Мама сказала "неприлично". Почему неприлично?

Утро плавно перетекло в день, а день в вечер. Девушка устала, и ей было плохо. Она равнодушно сидела на скамье и смотрела вдаль. Женщина, присматривающая за ребенком, долго и с подозрением смотрела на нее, а потом встала, и, подхватив играющую тут же девочку, удалилась на безопасное, как ей казалось, расстояние, длиной в три скамейки. Выглядела Настя не самым лучшим образом, но ей было все равно. Она не видела со стороны, что огромный синяк заливал пол-лица, и вместе с повязкой на брови смотрелся ужасающе. Одежда грязная, а тонкие колготки порваны. Настя опустила взгляд, увидела дырки на капроне и, недолго думая, стянула колготки и бросила их в урну. У соседки за три лавочки брови взлетели до прически при виде этого, она что-то возмущенно сказала и начала тормошить ребенка уходить. Девочка залилась пронзительным ревом, мать уже второй раз отрывала ее от интересной игры.

Раздался колокольный звон, и Настя вздрогнула. Между высокими деревьями проблескивали золотые купола храма. Насте вдруг захотелось зайти в храм, но, вспомнив, как выглядит, она не решилась. Подойдя поближе, она просто стояла и смотрела на белое величественное здание. И первый раз в жизни ей пришла в голову мысль, а что же думает Бог по этому поводу? Мать часто брала ее и Ольгу с собой в церковь, но молиться не заставляла. Она приводила девочек, сажала на деревянную скамейку, а сама уходила куда-то вглубь. Девочки знали, что сидеть надо тихо. Ольга слушалась мать, а Насте было интересно, что происходит там, внутри, где горят огоньки. И однажды, оставив сестру послушно сидеть на скамейке, она пробралась в зал. Народу было немного, мать стояла в уголке и что-то шептала, время от времени перекрещиваясь. Настя подошла и встала рядом. Мать посмотрела на нее, улыбнулась и поправила дочери косыночку, которая съехала на затылок. Перед уходом она взяла Настю на руки, дала ей зажечь свечку и поставить в маленький стаканчик. По дороге домой Ольга неизвестно почему дулась, а Настя радовалась. Что все так удачно обернулось, и ее не только не ругали и не выгнали, но и дали поучаствовать. Потом она поняла, что мать не хотела навязывать детям веру. После того дня она стала учить девочек молитвам и рассказывать из Библии. Это было как сказка и Насте очень нравилось.

Колокола замолчали. Девушка двинулась вглубь парка. Где-то там была набережная. Храм стоял на берегу реки и оттуда был хороший вид на колыхающуюся воду. Дойдя до ограждения, Настя перегнулась через невысокую стену и увидела плескающуюся внизу воду. Была середина лета, вода опустила низко и на белой каменной стене остались замысловатые зелено-бурые рисунки. Девушка подтянулась на руках и взобралась на широкий парапет. Было страшно, и она села, крепко вцепившись в край. Смотреть на ноги, висящие в пропасти, она не могла, боялась. Но ощущение опасности будоражило.

– Сброситься хочешь? – негромкий мужской голос раздался из-за спины, и Настя вздрогнула. Она торопливо перекинула ноги на другую сторону и сползла с опасного бортика. В паре шагов стоял мужчина. Средних лет, в футболке и тренировочных брюках, с собакой на поводке он не выглядел злоумышленником.

– Фу, блин, напугали! – досадливо проговорила Настя и собралась уходить. Тем временем собака решила проверить, с кем общается хозяин. Она подошла, обнюхала Настину ногу, грязный подол когда-то красивой юбки и чихнула. Мужчина фыркнул, и Настя подозрительно посмотрела на него, не насмехается ли он. Он, действительно, улыбался, но не ехидно, и смотрел не на Настю, а на своего питомца.

– Тебе чем-то помочь? – уже без улыбки спросил он.

– Нет, – мотнула головой Настя и попыталась обойти его.

– Слушай, ну я же вижу, что помочь надо. Может тебя подвезти куда-нибудь?

– Ничего мне не надо, – раздельно проговорила девушка и пошла вдоль дорожки к выходу. Мужчина с собакой не настаивали и двигались в паре метров сзади, не приближаясь, но и не сворачивая в боковые аллеи. Настя чувствовала, что мужчина рассматривает ее и ощутила, какая она грязная и страшная. Они – Настя впереди, мужчина с собакой сзади, вышли из ворот парка и тут Настя остановилась. Куда идти? В больницу? Она не могла. Она еще не решила, как ей себя вести после всего, что она услышала, а поэтому не хотела видеться с домашними. В общагу? Возможно ее бы пустили переночевать, но общежитие медицинского колледжа было далеко, а денег у нее не было.

– Девушка!

Тьфу ты, он, оказывается, еще не ушел! Настя повернулась к мужчине, и он приблизился.

– Девушка, вы голодны?

Еще бы! Последний раз она ела вчера вечером. Желудок тут же дал о себе знать.

– Пойдемте, я вас накормлю, и вы умоетесь, а потом решим, что дальше делать.

Настя задумалась. С одной стороны, идти куда-то с незнакомым мужчиной не в ее правилах. А с другой – есть очень хочется. И мужик не выглядит маньяком. Да еще и с собакой. Мужчина с собакой все равно что мужчина с ребенком. Настя вздохнула.

– Ну пойдемте.

– Тебя как зовут? – мужчина опять перешел на "ты".

– Настя, – Настя не была против.

– Андрей, – мужчина кивнул и повел ее во двор ближайшего дома.

– Ты так быстро согласилась, – он пытался беседовать, – не боишься, что я извращенец, соблазняющий девушек?

– У вас собака, – Настя пожала плечами.

Андрей не понял логической связи, но спорить не стал. Оказалось, он жил совсем рядом. Они вошли в подъезд, поднялись на лифте и он, позвенев ключами, открыл дверь квартиры.

– Джек, лапы! – Андрей распахнул дверь ванной, и собака послушно потрусила внутрь. Пока мужчина мыл собачьи ноги, Настя стояла у порога и оглядывалась. Квартира была небольшая, но уютная. Вдоль стены прихожей тянулся длинный шкаф-купе, скорее всего это был единственный шкаф в квартире. На стенах висели чьи-то фотографии и всякие сувенирчики. В углу на полу стоял собачий диванчик, на который сейчас же и улегся Джек с чистыми лапами. Настя слышала, как хозяин квартиры чистит ванну. Через пару минут он вышел, вытирая руки небольшим полотенцем.

– Ты чего там стоишь? – изумился он, – проходи!

Настя сняла туфли и на пальцах прошла в середину прихожей. Андрей сделал шаг назад и приглашающим жестом указал на дверь ванной комнаты. Большая угловая ванна была еще влажной. Он щелкнул переключателем, заработал вентилятор.

– Так, вот шампуни, – перечислял он, – сама ищи, какой нужно.

– Вот полотенца, – распахнул прозрачную дверцу, – если хочешь, есть халат.

Он порылся в нижнем шкафу и вытащил махровый халат с "тачками", очевидно мальчишеский, но достаточно большой, как раз на Настю. Она благодарно кивнула и закрыла за собой дверь. Сбрасывая с себя надоевшую, грязную и пропахшую одежду, Настя с удовольствием встала под струю душа. Тело просто застонало от наслаждения. Все-таки как хорошо, когда есть много горячей воды! Она аккуратно промыла волосы, стараясь не задеть рану на лице, а потом долго терла и промывала пальцы, добывая из-под ногтей засохшую грязь. И в таком виде она слонялась по городу?! Удивительно, что никто не сдал ее в полицейский участок.

Намывшись, Настя выбралась из ванны и вытерлась огромным махровым полотенцем. А что, вдруг подумалось ей, если сейчас откроется дверь и войдет новый знакомый? Пожалуй что сейчас она была бы беспомощна перед ним. В животе стало щекотно. Настя не разглядела его толком, но Андрей точно не был ей неприятен. Однако, протерев запотевшее зеркало, Настя передумала. Выглядела она по-прежнему ужасно. Пол-лица были просто сплошным синяком. Отклеившаяся повязка открыла ужасный опухший шрам. Нет, наверно не сегодня…

Надев халат, девушка собрала свои вещи и сунула в стиральную машину, стоявшую тут же. Запустив стирку, она вышла из ванной и тут же почувствовала восхитительный запах. Войдя на небольшую кухню, она увидела Андрея, стоявшего у плиты. На сковороде жарилась картошка, а на стеклянном столе уже стояла тарелка с хлебом и мисочки с маринованными огурцами, маленькими помидорками и какими-то грибочками.

– Садись, – Андрей улыбнулся и махнул головой. Настя уже устала стесняться, поэтому села на диванчик подсунув под себя ноги и вытянула из плошки огурец. Андрей поставил на стол большую деревянную доску, а сверху водрузил сковороду.

– Или тебе в тарелку? – опомнился он.

Настя замычала, замотала головой, и, взяв вилку, начала накалывать и складывать в рот вкуснятину. Когда с картошкой было покончено, Андрей налил ей большую кружку чая.

– А лимончик есть? – жалобно посмотрела девушка.

– Сейчас поищем, – ответил мужчина. Он открыл холодильник и начал передвигать продукты в поисках лимона. Наконец извлек из дальнего угла слегка увядший и надрезанный с одного бока.

– Пойдет?

– Ага! – Настя ловко удалила засохший край и нарезала лимон на блюдце.

Откинувшись на спинку диванчика, она стала отпивать горячий сладкий напиток. Андрей просто сидел и смотрел на нее. Заметив это, Настя смутилась.

– Тебе лет-то сколько? – Андрей облокотился на подголовник.

– Двадцать, – просто сказала Настя, не придумав оригинального ответа.

– М-м, понятно. А выглядишь на семнадцать. Я думал школьница еще.

Настя не поняла, комплимент это или сухая констатация факта.

– Скоро двадцать один, – на всякий случай сказала она.

– Надо повязку поменять, – переключился Андрей, – сейчас, погоди…

Он принес перекись, йод, бинт и несколько пластырей разного размера. Подойдя к ней, неловко потянул за грязную повязку. Настя зашипела, стало больно.

– Прости, не умею, – Андрей смущенно улыбнулся.

– Я сама, – Настя встала, поправила ворот халата, разъезжавшегося на груди, все-таки он не рассчитан на "тройку", и подошла к зеркалу. Наклонившись поближе, она перекисью аккуратно протерла рану, намазала йодом, свернула бинт "прямоугольником" и, приложив, приклеила двумя пластырями. Выглядело не очень красиво, но зато крепко держалось.

– Ловко! – похвалил мужчина.

– Два года этому учили, – махнула рукой Настя.

– Так ты в "медовухе" учишься?

– Ага, – кивнула она утвердительно.

Медицинское училище так и звали – "медовуха". Во-первых, созвучно медицине. А во-вторых, там было столько красивых девушек, что парни слетались туда, как пчелы на мед.

– Ну что, расскажешь, что с тобой случилось?

И Настя рассказала все. Вывалила свои горести на совершенно незнакомого человека. Андрей не перебивал, а только сидел и слушал. В середине рассказа он встал, открыл верхний ящик и достал начатую бутылку коньяка и два стакана из толстого стекла. Он поставил перед девушкой стакан и пододвинул блюдце с лимоном. Она смотрела на янтарный напиток, не решаясь его в себя влить, до сих пор она пила только вино.

– Пей, тебя же трясет всю, – сказал он, и Настя только сейчас заметила, что и правда, руки трясутся. Она выдохнула, как заправский алкаш, и выплеснула содержимое в рот. Сразу стало жарко, от кончиков пальцев до ступней.

Дорассказав свою историю, Настя посмотрела на Андрея. Он задумчиво крутил в руках салфетку, наворачивая ее на палец конусом и разворачивая обратно.

– Да-а, веселенькая история, – проговорил он. – С братом что, все плохо?

Слезы сами брызнули, когда Настя вспомнила об Артёме.

– Ему селезенку удалили, – рыдая проговорила она, – и челюсть сломана в двух местах.

Она была такой жалкой, что Андрей пододвинулся ближе и обнял девушку. Он гладил ее по голове, а она, всхлипывая, цеплялась за него.

– Зато жив, – успокаивающим тоном говорил мужчина, – поправится твой брат, не реви!

– Это я виновата, – захлебывалась Настя, – зачем я его потащила туда, он ведь не хотел!

– Это не твоя вина, – спокойно и убедительно сказал Андрей, – просто так случилось.

Настя еще долго хлюпала носом, то успокаиваясь, то снова принимаясь плакать. Андрей гладил ее по макушке. Он был таким добрым, таким внимательным. Настя чувствовала запах его тела, слегка сдобренный ароматом одеколона. Сейчас ей казалось, что этот мужчина – самый прекрасный на свете, умный, добрый, и, самое главное, понимает ее. До сих пор у Насти не было мужчины. Мальчишки были, да, парни, ровесники, глупые в желании казаться крутыми, дерзкие и несамостоятельные. Ее первый секс случился после вечеринки с таким вот мальчишкой, который много говорил, а на деле… Настя не любила это вспоминать.

Сейчас, сидя в чужой кухне, в чужом халате, Настя чувствовала себя защищенной, и поэтому могла расслабиться. Она подняла глаза на Андрея и потянулась руками к его лицу. Ей рисовались картины, как он хватает ее на руки и несет на широкую постель. Дальше фантазия не простиралась, но она была уверена, там все будет отлично.

– О-о-о, барышня, да ты наклюкалась! – тихий голос Андрея отрезвил, и Настя открыла глаза.

Он все еще обнимал ее, но целовать не собирался.

– Давай-ка спать, день был длинным, – это было вовсе не то, что она хотела услышать.

Андрей встал и вышел, а Настя сидела и пыталась обидеться. Но не получалось, потому что на самом деле, она очень хотела спать. Мужчина вернулся и принес какие-то вещи.

– Вот, надень это, должно подойти.

Ага, значит в доме все-таки водились женщины. В руках у Насти оказались серые спортивные брюки с розовыми лампасами, футболка с Микки Маусом и под футболкой синие хэбэшные трусики-слипы.

– Все чистое, – уверил Андрей. Настя и не сомневалась. – Это сестры, она часто у меня ночует.

Ага, ну сестры так сестры…

Андрей провел Настю в комнату. Когда-то это была детская мальчика. Целую стену занимали фотообои с Молнией МакКвином, очевидно в этой квартире жил фанат "Тачек". Кровати в комнате не было, зато полкомнаты занимал подиум, на котором и располагалась постель.

– Тебе будет удобно, – пообещал Андрей, сунул ей в руку пульт от висящего на стене телевизора, и вышел.

Настя села на краешек импровизированной кровати, потом легла. Включив телевизор, она понажимала кнопки, нашла какой-то фильм и приготовилась смотреть. Но уже через пару минут пульт выпал у нее из руки, и девушка уснула. Ночью ей приснился дед Сергей. Он сидел в своем кресле и молчал, а потом поманил рукой.

Проснулась она от хлопка входной двери и приглушенных голосов. Слышно было, что говорящие прошли в кухню, а спустя какое-то время в дверь постучали. Настя натянула одеяло до глаз. Дверь открылась, на пороге стоял Андрей.

– Проснулась? – он улыбнулся. – Вставай, к тебе пришли.

Ко мне? Настя недоуменно сморщила лоб, но послушно встала и, натянув брюки, вышла. Она, зевая, вошла в кухню и тут же увидела отца. Он был в той же одежде, что и вчера, значит домой не уезжал.

– Настюша, доченька! – отец вскочил и обнял блудную дочь.

– Папка! – Настя прижалась к отцовской груди, обхватив его за торс.

– Ты что творишь?! – отец встряхнул ее за плечи, – мы вчера весь город объехали, тебя искали.

– Я… мне… – Настя не знала, что сказать, но отец, кажется, все понял без слов.

– Дочка, – он поднял ее лицо за подбородок, – все что было когда-то, не важно. Мы любим тебя. И не обижайся на мать, она не со зла ляпнула, ну ты же понимаешь…

Настя кивнула, она понимала.

– Ну что, поедем? – отец вопросительно посмотрел на дочь. Она кивнула.

Все это время Андрей стоял у косяка и наблюдал за воссоединением семьи. Когда отец заговорил об уходе, он поднялся и принес полиэтиленовый пакет, в каком из супермаркетов носят продукты.

– Твои вещи, – сказал Андрей, протягивая пакет Насте.

– Я переоденусь … – тихо сказала она.

Они простились на улице. Отец пожал Андрею руку, поблагодарил. Настя безучастно стояла в стороне. При свете дня ей было почему-то стыдно перед этим мужчиной. Сейчас она заметила, что он очень красив. Андрей подошел к ней, поцеловал в щеку.

– Удачи, Настя.

Они сели в машину, отец тронулся, а Настя смотрела на стоящую на тротуаре фигуру и ощущала на себе его запах. Ей опять хотелось плакать.

5

Бывает такое состояние, когда беспокоишься, и сам не понимаешь, почему. Именно это чувствовала Ольга. В голове крутилась мысль, что что-то не так, зудела и зудела, как приставучая муха, хотелось взмахнуть рукой и прихлопнуть…

Они встретились, как всегда, в "их" месте. Ольга прошла по высокой щекотной траве вверх по склону, обогнула кусты разросшейся рябины и сразу увидела его. Антон сидел на подстеленном на землю покрывале, привалившись к стволу дерева. В этом укромном закутке они встречались давно. В детстве это был "штаб", а позже полянка стала местом свиданий. Именно тут все произошло в первый раз. Ольга никогда не ходила сюда одна. Услышав шорох, молодой человек обернулся, увидел девушку и пружинисто встал. Она приблизилась к нему и молча обняла за талию. И он обхватил ее и чуть приподнял.

– Привет, – прошептала Ольга.

Антон наклонился и стал целовать ее, медленно опуская на покрывало.

– Я соскучился…

– И я…

Время пролетело незаметно. Любимый сарафан был отброшен на кусты, там же висела клетчатая рубашка. Они лежали под ночным небом в глубокой темноте, Антон наощупь чертил пальцем по Ольгиному телу, рисуя "восьмерку" вокруг грудей. Ольга улыбалась, время от времени ежилась от щекотки и передергивалась. Вокруг то и дело взлетали, жужжа, ночные насекомые, юноша отмахивал их от себя и от обнаженной девушки.

Она ужасно боялась начинать выяснение отношений, но время пришло. Ух, как трудно было выговорить слова, понимая, что эта беседа станет поворотным моментом. Но больше всего на свете Ольга боялась неизвестности. Именно поэтому она, страдая, все же заговорила.

– Антош… – она замялась, – ты ничего не хочешь мне сказать?

– О чем? – Антон спросил веселым тоном, но натянутость Ольга, и сама нервничающая, заметила в голосе сразу.

– Ну как о чем… О нас. – она села, протянула руку, стянула с кустов рубашку возлюбленного и накинула на себя. Посмотрев в его сторону, она не увидела блеска его глаз, Антон отвел взгляд.

– А что с нами не так? – нарочитое спокойствие только подчеркивало напряжение.

– Какие у тебя планы? – Ольга решила идти напролом. Ей вдруг вспомнились мягкие упреки матери, беспокоящейся о судьбе старшей дочки, напоминание о возрасте. И дети подружек, подрастающие на глазах у деревни и у нее.

– Оль, ну ты же знаешь, – рука закопалась в рыжую шевелюру, – планов у меня куча. Скоро поступление. Диссертацию я пишу уже второй год, Вяткин здорово помог. И вообще, он считает меня очень перспективным.

Антон говорил что-то еще, Ольга уже не слушала. Все это она знала и так. И про поступление, и про диссертацию. И про Вяткина, научного руководителя, по совместительству, ректора вуза. Бывало, Ольга смеялась, что будет ревновать к Вяткину, потому что Антон только о нем и говорит. Но сейчас ей было не до смеха.

– Подожди, Антош, – прервала она его, – я спрашиваю не о тебе, я говорю о нас.

– Оль, что ты хочешь от меня услышать? – в голосе Антона были усталость и раздражение одновременно. – Я не могу все бросить и бежать жениться. Просто – не могу! Слишком много поставлено на карту.

Глаза защипало от непрошенных слез, но Ольга сдерживалась, только отвернулась и закусила нижнюю губу.

– Ну Лёль… – Антон потянул ее за край рубахи, – не обижайся… Правда, время сейчас совсем неподходящее. Ну ты же понимаешь…

– Да, – с горечью проговорила Ольга, – я понимаю…

Антон подсел ближе, взял за руку и стал поглаживать кисть. перебирая тонкие пальцы возлюбленной. Ольге хотелось оттолкнуть его и прижаться к нему одновременно. Она разрывалась от этого противоречия и ненавидела себя за это. Может быть, надо было накричать на Антона, обвинить его в безразличии, но она не могла. Они еще долго сидели так, чуть обнявшись, стараясь не обсуждать неприятную тему. А потом зазвонил телефон, и Ольга испугалась. Ей никогда еще не звонили ночью и этот, оглушительный, в ночной тишине, звонок, заставил ее сердце колотиться от предчувствия несчастья. Так и случилось. Уже через пять минут она бежала по склону босиком, держа босоножки в руках. Сзади еле поспевал Антон, на ходу застегивая рубашку и заправляя ее в брюки.

Сейчас был день. Днем всегда лучше, потому что светло, вокруг ходят люди, и не так страшно пикают датчики над Тёмкиной кроватью. Мама так и не отошла от него, уснула сидя на стуле. Ольга провела ночь на кушетке, а отец спал в машине. Вчера они с отцом, оставив маму в палате, объезжали прилегающие к больнице улицы, в надежде найти беглянку. Ольге казалось, что весь ее мир развалился в одно мгновение. Брат на больничной койке, мать все время плачет, отец молчит, а сестра, которая всю жизнь была рядом, вышла в узкие больничные двери и просто ушла. Только сейчас она поняла, как дорожит этой взбалмошной девчонкой, нарушающей ее покой. Настя была такой, какой всегда хотела быть она, Ольга. Она раздражала и смешила ее, заставляла смотреть на себя со стороны. Ольга не представляла, что Насти могло не быть рядом.

Время от времени останавливала отца и выбегала из машины, приставала к людям с вопросами, описывала беглянку. Конечно же, никто ничего не видел, она садилась обратно, и они снова и снова кружили по улицам, расширяя радиус поиска. В эту ночь опять не пришлось поспать.

Когда дверь палаты тихо скрипнула, Ольга не сразу среагировала, слишком устала за эти сутки. Она медленно повернулась и увидела Настю, бледную и измученную. Мама, первый раз за утро вскочила со стула, подбежала к младшей дочке и схватила ее так, что волосы Насти, заплетенные в простую косу, мотнулись из стороны в сторону.

– Доченька моя, – причитала измученная женщина, – девочка моя!

Настя гладила мать по спине, и что-то шептала ей в ухо. Ольга смотрела на мать и сестру, а в голове крутилось "Слава Богу! Слава Богу!". Она не была верующей, как мать, но в моменты слабости взывала куда-то вверх, просила, как умела, без ритуальных слов и действий. А потом всегда благодарила. Вот и сейчас, она была преисполнена благодарности. Настя повернулась к ней, протянула руку, и Ольга подошла, испытывая острую необходимость в этом объятии. Первый раз с детства сестра обнимала ее так сильно и искренне.

– Лёль… – голос у Насти дрожал, – я твою тунику порвала…

Ольга неожиданно рассмеялась. Такой простой и понятной была эта печаль утраты красивой вещи. Настя недоуменно посмотрела на нее, но через секунду улыбнулась. За объятиями они и не заметили, что больной пошевелился и открыл глаза.

Спустя сутки они были дома. Не все, Настя осталась в больнице. Артём пришел в себя и ему нужны были присмотр и компания. Она, как самая приближенная к медицине, вызвалась первой. Мать была против, но отец уговорил, намекнув, что Настя испытывает чувство вины и ей надо что-то с этим делать.

6

После двух дней в одной и той же одежде Ольга блаженствовала, лежа на кровати в мягком махровом халатике. Дотянувшись до столика, она одним пальцем зацепила телефон и подтянула к себе. Нужно было срочно поделиться всем произошедшим с Антоном, а то они простились очень поспешно, и, как показалось Ольге, даже прохладно. Но ее можно понять, она была слегка обижена. Набрав номер, девушка приложила трубку к уху. Вызов шел, но с той стороны никто не подключался. Хм, странно… Опять, наверно, в огороде матери помогает. Или во дворе. Отца у Антона не было, сколько помнила Ольга, его мать, хмурая и неприветливая Нина Петровна, всегда жила одна. Только Антоша, единственный сынок, был светом в окошке. Ольга не ходила к другу в гости, ей не нравилось у него дома, а вот сам Антон часто забегал к Семёновым и на обеды, и на ужины, да и просто так, посидеть. В доме его привечали и даже любили, за легкий нрав и способность вести беседу.

Ольга положила телефон на край стола и перевернулась на живот. "Посплю чуть-чуть", решила она, и закопалась в теплое одеяло. Но сон, как назло, не шел. Зато от пассивного лежания в голове начали опять кружиться мысли. Отношения между ней и Антоном все больше и больше переходили в одну плоскость – переспать. Именно так, потому что большую часть времени они только этим и занимались. Особенно сейчас, когда она уехала из города, а он остался. Неожиданно Ольга осознала, что в этот раз Антон не просил ее подождать еще немножко. От этой мысли ее будто холодной водой облили. Она снова схватилась за телефон. Ни после второго, ни после пятого звонка никто не ответил. А потом и вовсе, абонент стал "недоступен". Ольга изумленно смотрела на черный корпус телефона, будто это он решал, кого соединять, а кого нет. Уютная комната сразу показалась клеткой, а яркий день померк. Девушка встала, оделась, вышла из дома. Мать в летней кухне готовила еду, собираясь вечером в больницу. Она ласково позвала покушать, Ольга махнула головой, отказавшись. Выйдя на задний двор, увидела, как отец колет дрова. Он всегда это делал, когда хотел избавиться от дурного настроения. Мама смеялась, сравнивая его с героем Челентано. Ольге бы сейчас тоже не помешало переколоть полмашины дров, потому что настроение у нее было ужасным.

Так прошел день. Родители, собрав сумки с едой и одеждой, уехали в город. Ольга помахала им у ворот и зашла в дом. Злополучный телефон молчал. Она включила телевизор и упала в кресло. Но уже через пять минут поняла, что не улавливает даже смысла увиденного. Щелкнув пультом, Ольга с досадой бросила его на диван и встала. Переодевшись, она вышла на улицу. До Антонова дома идти было недалеко. Ольга шла в сумерках и размышляла, что же она скажет Антону. Она была очень рассержена, нет, даже зла, за то, что он ее игнорировал. Хотя, успокаивала она себя, может и не игнорировал. Мало ли что бывает. Она представила себе, как Антон, ахая, хлопает себя по карманам и сетует, что опять потерял телефон. С ним такое случалось, поэтому он взял за правило, дорогих телефонов не покупать. "Растяпам не положено" – добавлял он, улыбаясь. И тогда Ольга пожалеет его, пожурит за невнимательность, и они пойдут к ней, дом на весь вечер в их распоряжении.

Сегодня, будто нарочно, соседи повыходили на улицу. Они приветливо здоровались с Ольгой, а она здоровалась и улыбалась в ответ. Увидев синие высокие ворота, она споткнулась и чуть замедлила шаг. Свет горел в единственном кухонном окне. В животе у Ольги похолодело от страха и неизвестности. Нажав на тугую ручку, она попыталась открыть тяжелую створку. Дверь не открывалась. Зато во дворе оглушительно залаяла собака. Ольга вошла в палисадник и, смущаясь, пару раз стукнула в окно. Она услышала, как в сенях кто-то выходит и подбежала к воротам.

– Кто там? – ворчливый голос окликнул с крыльца, открывать хозяйка не собиралась.

– Это я, Нина Петровна, Оля! – крикнула Ольга через ворота, – позовите пожалуйста Антона!

– Нет его, – коротко сказала женщина, – уехал.

– Как уехал?! – у девушки затряслись губы, и она прижала к ним холодные пальцы.

– Ну вот так, уехал! Дела у него, срочные и важные! – сказано это было таким тоном, что явственно прозвучало "поважней, чем ты".

– До свидания, – прошелестела Ольга и повернувшись побрела обратно.

– Никаких свиданий, – крикнула Нина Петровна, будто хотела, чтобы слышали все. – Не ходи и не беспокой!

Ольга не стала отвечать. Она хотела как можно скорее оказаться дома. Последние метры она пробежала, хлопнула воротами и, влетев в дом, упала на пол, зажимая грудную клетку, которая, казалось, разорвется от рыданий. Она сидела и качалась, как неваляшка, а из горла вырывался стон. Сколько она так просидела, сама не знала. И что дальше делать тоже. Жизнь потеряла всякий смысл. Хотелось только одного – умереть.

Умереть! Вот оно, решение! Ольга даже оживилась, когда эта мысль вспыхнула в измученном мозгу. Умереть! Ведь это так просто! Она лихорадочно вскочила, начала метаться по дому в поисках быстрой смерти. Варианты перерезать вены и повеситься она отмела сразу. Это больно, она не сможет причинить себе боль. Осталось одно – отравиться. Чем же можно отравиться?.. Девушка задумчиво шарила глазами, и наткнулась взглядом на стенной шкаф. Там, в глубине на полке стояла коробка с лекарствами. Она открыла створку и достала коробку. В аптечке все было перерыто, сразу видно, что тут побывала сестра. Ольга аккуратно свернула и положила бинт и стала искать что-то настолько сильное, чтобы помогло ей уйти быстро и безболезненно. К досаде измученной девушки, в родительской аптечке не было никаких сильных лекарственных препаратов. Но зато нашлась баночка с успокоительными. Ольга помнила где-то услышанную историю, что травились насмерть триметролом. Решив, что успокоительные подойдут, она высыпала горсть желтых горошин на ладонь. Она вышла на кухню налить стакан воды. И тут ее осенило! Таблетки можно запить спиртным! Тогда они точно подействуют. Пошарив в нижнем шкафу, Ольга извлекла начатую бутылку водки, щедро налила ее в стакан и приготовилась выпить. Вдруг ей подумалось, что будет нехорошо, если найдут ее тут, валяющуюся на кухне. Она прошла в свою спальню, бутылку поставила на столик, сама присела на кровать. Высыпав горсть таблеток в рот, залпом влила жгучую жидкость и попыталась проглотить.

Водки Ольга не пила ни разу. Резкий запах не нравился ей, поэтому даже на работе она каждый раз морщилась, когда приходилось открывать бутылек со спиртом. Сейчас горло ни в какую не хотело пропускать гадкий напиток, слезы потекли из глаз, и Ольгу вырвало. Обожженная слизистая горела, девушка задыхалась и кашляла.

В это время дверь распахнулась. В проеме стояла Настя и с изумлением смотрела на сестру.

– Эй! Это что тут такое, а? – у Насти не хватило слов для выражения всех эмоций, и она только тыкала пальцем то в водку, то в Ольгу, то в лужу рвоты на полу.

Ольга закашлялась и замахала рукой, показывая сестре, чтобы та закрыла дверь. Настя поспешила это сделать и, бросив на стул сумку, которую все еще держала в руках, подбежала к страдалице. Она схватила полотенце, села рядом с Ольгой и вытерла ей лицо.

– Воды, – прохрипела Ольга. Настя сбегала на кухню, принесла воду и вложила стакан сестре в трясущиеся руки. Ольга, захлебываясь, вливала в себя живительную влагу.

– Ну ты даешь, – Настя сочувственно качала головой, – по какому поводу застолье?

Она с порога увидела, что с сестрой что-то не так. И сразу догадалась, что та собиралась сделать. Настина жизнь была более насыщена приключениями, и она уже встречала горе-самоубийц. И с белыми полосками, как с зарубками, поперек запястий, а кое-кто с навсегда покалеченным желудком. Поэтому, увидев Ольгу в таком состоянии она первым делом принюхалась. Но, не уловив ничего, кроме запаха спирта, успокоилась. Если бы все травились водкой, то на земле не осталось бы людей.