Над синевой во мгле бесплатное чтение
От автора
Писатель наблюдает за жизненными ситуациями людей и результаты выкладывает на свои белые листы. Так, в переплетении с художественным вымыслом и философскими размышлениями, складываются страницы.
В моём произведении каждая глава имеет эпиграф – это я подглядела у А. С. Пушкина в его прозе.
В этой книге описывается путь самоотверженной Инги, твёрдо идущей по жизни, преодолевая преграды. На её пути встречаются и сильные личности, и трагические ситуации. Жизненные принципы Инги помогают ей вымостить свою дорогу и пройти свой путь. На страницах книги разворачиваются не поддающиеся человеческому представлению преодоления.
Неужели такое может быть? – Может!
Делай, что можешь.
С тем, что имеешь.
Там, где ты есть.
Теодор Рузвельт
Глава 1
…да на кой нужна такая жизнь, лучше конец, чем унижения без конца…
Инга стояла на мосту, и ей казалось, что в этот момент она в другом мире, на других параллелях… Ещё вчера она лежала в своей комнате и её взгляд бежал – по затёртым обоям, старым занавескам, по серой убогости… Она сама пришла в эту жизнь. Из родного дома уехала, когда ей исполнилось пятнадцать лет. Сшила себе рюкзак, потому что чемоданов в доме не было, и собралась в путь-дорожку. Со швейной машинкой она познакомилась ещё в три года, прошив себе указательный палец. К пяти годам она победила свою строптивую проказницу, а уж потом её умелица исполняла всё, что пожелает хозяйка. А хозяйка пожелала сшить себе рюкзак из плотной синей ткани, которую нашла у себя дома. Получился знатный рюкзачок с карманчиками и ремешками. Из остатка ткани начинающий пятнадцатилетний модельер сшила себе штаны-«трубы». К новым попсовым штанцам ей захотелось новый верх, и, найдя бабушкину старую кофту красного цвета, она сшила себе рубашку, а из отрезков смастерила яркую красную аппликацию на рюкзаке. Аппликация выражала огромные глаза, с удивлением разглядывающие Мир, и смеющийся бесстрашный красный рот. Смайлик на рюкзаке вызывал удивление. А дизайн комплекта – восхищение.
С этим багажом и тремя тысячами в кармане Инга села в поезд и отправилась в небольшой сибирский городок, поступать в училище на отделение «Кройки и моделирования одежды». Благодаря внутреннему настрою она была готова пройти «…и огонь и воду…» Она поступила. Училась хорошо, жила в общежитии. В группе Ингу любили и уважали. Она рисовала стенгазеты, танцевала, пела, писала сценарии для капустников. В общем – и писарь, и чтец, и в хоре певец.
Новая жизнь Инги подарила ей свободу. Свобода огромными глотками заманивала Ингу, одаривая её независимостью. Она упивалась самостоятельностью и поглощала её с юношеской жаждой.
И вдруг… монетка, брошенная на счастье, повернулась другой стороной, не ТОЙ, которая была загадана Ингой.
В шестнадцать лет она выходит замуж. В семнадцать на свет появляется сын.
И в жизни девушки стал раскрываться самый простой и затасканный сценарий.
Олегу – мужу Инги – на момент их совместной жизни было тоже шестнадцать лет. Но это не история «Ромео и Джульетты». Это совсем другая история. История соединения восторженности с тусклой не благополучностью. Как столкновение РОЗЫ с КАКТУСОМ.
Олег не успел пройти период мастурбации, как его потянуло на живое, горячее и волнующее. Он понял, что его жизнеутверждающий орган бодро и активно воспринимает игру гормонов. А результат «живого, горячего и волнующего» выдал «на-гора» – жену, ребёнка и ответственность. Жена и ребёнок – понятно! А что делать с ответственностью??? Это как гром и молния. Сначала заряд молнии – ярко и озаряюще. А следом – разряд грома! ЗАРЯД – РАЗРЯД! И когда раскаты грома раздирают небо, тогда и «…мужик крестится»… ВСЛЕД за событием, а НЕ опережая его.
Олег не знал и не осознавал, что ему делать с ответственностью? Ситуация для него вырисовывалась квадратно-тупиковой, как холодильник с бородой. И почему холодильник? И при чём тут борода? А при том, что Олег не понимал серьёзности произошедшего. Он не понимал, что ответственность – это ОТВЕТ за свои действия.
А «Ответ» Олега, опорой которому были хилые пластилиновые ноги, с горем пополам продержался три года.
А потом…
Гормоны молодости – заплясали, заиграли, заискрились. И ответственность перед семьёй не давала развернуться и выпрямиться, клонила к земле, как горб, и была для Олега помехой.
А в семье рос сын и жена училась и подрабатывала шитьём. Денег катастрофически не хватало.
Олег изо дня в день тешил себя весельем и развлечениями, мечтал вытащить козырного туза из колоды или найти клад Карабаса Барабаса. Он жил по принципу – СЕЙЧАС и СЕГОДНЯ! А что будет ЗАВТРА – он был не способен продумывать свои шаги: «Для этого надо ногу поднять, удержать и поставить на правильное место…» Олег не понимал, что, возможно, ЗАВТРА уже не хватит сил перетасовать карты чтобы вытащить козырную масть. Поднять ногу – поставить в нужное место и в нужное время. Это его не напрягало! «…а жизнь уходит между тем, частично или насовсем…»
Главное – НЕ опоздать!
Олег жил с уверенностью, что ОН-то не опоздает. Так думают самонадеянные глупцы, и, к сожалению, Олег был не исключением. Он решил, что проблемы можно отодвинуть. Он хорошо перетасует колоду, вытащит долгожданный джокер, поместит его в кувшин, и джокер, как старик Хоттабыч, будет выполнять все его желания. Олегу было невдомёк, что любой сосуд сначала надо наполнить и беречь, как хрупкую амфору. Не уронить и не разбить. От целого к осколкам – путь известен, от осколков к целому – обратного пути нет!
Но он не хотел верить – ни в амфору семьи, ни в разбитые осколки, он ждал своего старика Хоттабыча.
Инга как могла поддерживала угасающий огонёк их семьи, она ждала, надеялась, строила замки… а неокрепшие замки – то воздушные, то песочные – рушились один за другим…
В один из дней, который по воле судьбы оказался переломным, её муж Олег вернулся домой после очередного утешения своей несостоятельности и в пьяном угаре стал изображать из себя героя мыльного момента. «Герой» зашёл в дом, а перед ним на передний план выплыли неуютный дом, жена в халате, с кастрюлями и тряпками для шитья. Не то что та, с которой он пил на брудершафт. И ни выпить, и ни закусить. Олег решил всё и сразу выплеснуть на Ингу. Он устроил скандал с дешёвыми придирками, переходящими в буйство. Самый подходящий случай найти виноватого.
Слабак никогда не будет считать себя виноватым, он найдёт кому передать эту эстафетную палочку. У Олега виноватой всегда была Инга. И он не признавал, что сам-то он, как муж, – очень неудачное приобретение.
Замахнувшись на жену в состоянии пьяного одурманивания, он забыл, что Ингу не остановит и не испугает взмах мыльного героя.
Инга никогда не повышала голос, но у неё в руках всегда была наготове невидимая дубинка.
– Только попробуй! – с металлом в голосе и взглядом разъярённой тигрицы, она резко остановила взмах руки, нацеленный на неё. Мгновенно схватила железный молоток для отбивания мяса, висевший на стене, и от Инги полетели огненные волны, как в наковальне, где каждый удар выбрасывает веер горящих искр. Инга превращалась в Кали – богиню ужаса и страха. Решительность жены была Олегу хорошо знакома, и он не стал рисковать. А как ему хотелось утвердиться в позиции «сильного», унизив «слабого». В понимании Олега: чтобы возвыситься самому, надо унизить и опустить другого.
Ударить бы секирой по его возвышающейся башке, чтобы устранить ЭТУ разницу: между порядочным униженным и подлым возвышенным.
Гнев – жёлтый, сумасшедший, безумный – обуревал Ингу.
Она поняла, что жизнь, в которую пришла, не её жизнь. Жизнь, заманившая её, – пронзённая отравленной стрелой.
Петля времени кромсала матрицу личности Инги и утягивала вниз с силой воронки.
Она сидела на полу в ванной, и ей хотелось крикнуть: «Я не хочу такую жизнь, я не хочу ТАК быть замужем. НЕ ХОЧУ. Не хочу удерживать камень, тянущий меня ко дну».
Инга с грустью поднялась с пола и увидела деньги, выпавшие из кармана. Это был её заработок на шляпках. Инга собирала старые, перекошенные, «больные» шляпки и реанимировала их. Но как? Она их перенатягивала и украшала. А украшения делала из порванных старых колготок! Этого добра было в избытке у всех её подружек. Получались цветы, украшения и аксессуары из колготок, оживших в руках Инги. Пятна и потёртости прикрывались творениями из разного цвета колготок, «припудренных» стеклярусом, бисером или просто цветными нитками. Дамы держали в руках работы автора и искренне восторгались великолепием неизвестного бренда!!!
Её талант преодолевал непреодолимые барьеры. И не только колготки создавали «изумительность» в изделиях, но и мешковина. Пройдя процесс кипячения, мешковина расставалась со своей грубошёркостью, становилась мягкой и податливой. Инга прореживала нити и превращала мешок из-под картошки в экстрамодные изделия. А что она творила из трикотажных ползунков в сочетании с батистом!
Любой кутюрье от изобретательности Инги мог бы впасть в творческую кому.
Инга окончила училище с красным дипломом. В её жизни НЕ всё соответствовало статусу «красного диплома», и это нормально – от отличников в больших дозах немного подташнивает. Но что касается творчества, то её статус обретал не красный, а бордовый цвет экстраординарности. Её умение творить и работать помогало им выживать без долгов и кредитов, но всё равно денег хватало на очень серенький уровень, правда, иногда со светлыми оттенками. Но серый – он и есть серый, хоть с оттенками, хоть без.
Выйдя из ванной комнаты и обвиняя во всём только себя, Инга приготовила кофе и разместилась на диване. Дома никого не было. Сын Павел у бабушки, а муж после неудавшегося завершения истерики самолюбия пошёл геройствовать, утешать своё эго, легко и без борьбы.
«Серая жизнь не вокруг, а внутри меня – это вирус. Я убью ЭТОТ вирус. И не позволю залить мои жизненные цвета коварным серым. Восстать над серостью – это борьба, ломка сознания, прорыв к свету. Хотя, чтобы заставить играть другие тона, их надо сравнить с серым, с тёмным. Другие тона заиграют на фоне тёмного восторгом покорения. Это игра СВЕТА и ТЕНИ – непобедимый контраст жизни! При подмешивании ярких цветов серость исчезает и появляется яркость. Важно знать и чувствовать: какие мазки изменят восприятие серости? В противном случае от застоявшегося серого появляются вкрапления чёрного».
Мысли Инги ещё бежали бы и бежали, но её взгляд остановился на ярком пятне. Это был отблеск от хрустальной статуэтки, которую когда-то ей подарила мама, на счастье. И этот яркий комочек света оказался не шариком и не кружочком… Она смотрела на мерцающее пятно как загипнотизированная. И вдруг поняла – это точка! Точка! Она поставит точку в конце этого этапа серости и вырвет из своей жизни отравленную стрелу.
Затянув в тугой узел свои проблемы, Инга оставила записку с целью исключить поиски по поводу её исчезновения. Она собрала вещи и уже на следующий день, прихватив с собой статуэтку, неслась в плацкартном вагоне поезда в Новосибирск. Своё нижнее место Инга уступила довольно пожилой женщине. Женщина сдержанно, не очень радостно поблагодарила Ингу, что странно и необычно. Нижнее место для пожилых – это прямо бизнес-класс. А пожилая и грузная дама не очень-то оценила уступку попутчицы, но, взяв её руку, глядя Инге в глаза, завораживающе сказала:
– Не переживай, всё у тебя будет хорошо. Не сразу. Придётся потерпеть и перетерпеть. От мужа сбежала? Ну ничего… встретишь ты своего единственного.
На предсказания о хорошем и единственном Инга не обратила внимания, восприняла как благодарность за место и быстро вспорхнула на вторую полку. А вот «терпеть и перетерпеть» на неё подействовали. Эти слова, как жало, вонзились резко и с пронизывающей болью.
«Опять терпеть?» И тёмная тень воспоминаний стала медленно наползать на неё, зависая в этом маленьком пространстве – между лежащей на верхней полке Ингой и гладким потолком плацкартного вагона. И протиснулась же эта темень – плохое протиснется и в щёлку, и в щёлочку. Мрачные мысли чуть было не затянули Ингу, но монотонный стук колёс убаюкал её. Инга уснула.
Ранним утром, с ощущением бодрости и прилива сил, как после выпитой чашечки ароматного кофе, без чувства тревоги и мрачности, Инга покинула вагон поезда, прибывшего в Новосибирск. Она вышла на перрон и сразу окунулась в муравьиное царство – все куда-то спешили: догоняли, обгоняли, тащили и перетаскивали, как муравьи. У этих маленьких тружеников своя цель, своя задача, свой путь. Оживлённость движения вывела Ингу из состояния дремоты. Не дремоты после раннего пробуждения, а дремоты, в которой она пребывала в далёком провинциальном сибирском городке. Инга вышла на платформу другой для неё жизни. С ощущением новизны происходящего она почувствовала себя счастливой – не потерявшейся и растерявшейся, а счастливой. Инга обрадовалась своему состоянию, которое уже очень давно не навещало её.
Она зашла в камеру хранения, чтобы оставить чемодан с вещами и швейную машинку. Со швейной машинкой, которую ей подарила бабушка, Инга не расставалась. Эта волшебница, служила ей и головой, и руками, и ногами, была её квантом – неделимой величиной её энергии, её света и её настроения.
Сдав вещи в хранилище, Инга покинула вокзал и направилась в центр города.
Над городом вскипало утро, подогреваемое солнцем. И ранние блики утопили город в восхитительную розовость ранней свежести.
Наблюдая красоту просыпания природы, Инга, очарованная какой-то необъяснимой неуловимостью, поднялась на мост, выросший перед ней, как могучий страж, и с первой минуты восприятия мост заявил о своей силе и своём величии. Она почувствовала себя лилипутом, с уверенностью карабкаясь по телу к открытой ладони Гулливера. А на ладони – город-миллионер! Город распахнул свои объятия, гостеприимно зазывая Ингу в свои владения. Странное чувство сказочной лёгкости сопровождало её. Дойдя до середины моста, она остановилась. На мосту никого не было. Город ещё спал. Инга, убедившись, что она наедине со своей судьбой, под защитой большого Гулливера, открыла сумочку, достала ключи и, как хирург, удаляя больное, ненужное, не раздумывая, бросила ключи в реку, в Обь.
Путь падения ключей, от моста до воды, показался Инге долгим и волнующим, наконец она услышала звук соприкосновения ключей с мощной толщей реки. Обь заглотнула прошлое Инги, оставив в памяти момент соприкосновения её прошлого с её настоящим. Девушка развела руки и громким, надрывным шёпотом, как это бывает, когда чего-то очень ждёшь и очень надеешься, почти закричала:
– Город, прими меня!
И над будущим Инги восходило раннее утреннее солнце! Но она об этом ещё ничего не знала.
Глава 2
Человек, по-настоящему мыслящий, черпает из своих ошибок не меньше познания, чем из своих успехов.
Джон Дьюи
Покидая мост, Инга осторожно, дабы не нарушить покой города, стала входить в него, разрезая покров спящего, безмолвного, но живого обитания большого пространства.
Она шла по незнакомым улицам, ещё сохранявшим, в столь ранний час, свежесть весеннего воздуха, а навстречу ей стремительно нёсся поток цивилизации – многоэтажные дома с красивыми фасадами, тротуары с оформленными клумбами цветов, рекламные щиты по обеим сторонам широких дорог, автобусы в гамме ярких цветов, и каждая смена картинок – со своим лицом благополучия и власти. Это бесконечное царство коробочек с антеннами и трубами, башнями из стекла и камня захватывало пространство. Но Инга не замечала этого архитектурного наслоения, она смотрела на панораму города, а её взгляд был направлен внутрь себя, блуждая по лабиринтам восприятия.
После небольшого городишки с размытыми, грязными дорогами, десятком магазинов типа «Сельпо», проржавелым транспортом и ещё много чем, не выдерживающим конкуренции, Инга попала в царство благосостояния.
Для кого-то благосостояние, а для кого-то – внушительный стресс. Оказаться в большом городе – без друзей и родных, без кредитных карт и каких-либо финансовых возможностей, с суммой, которой даже не хватит оплатить суточный номер в гостинице, – это стресс! Но Инга обладала непобедимой силой оптимизма и жизнелюбия. Она и в куче навоза найдёт свою играющую радостью бусинку. Её труды и её работа шли рука об руку с пословицей «…из говна – конфетку». Это точно про Ингу, и здесь смыслообразующие оба слова – и говна, и конфетку.
Инга срослась со своим воззрением, создавая свои изделия, она их конструировала и видела разницу между простым пошивом и интеллектуальным: простое изделие шьётся, а эксклюзив – конструируется, как «Лего» из кубиков, квадратиков и кружочков складывается в форму, в конструкцию.
Оказавшись, в положении внушительного стресса, она принялась конструировать своё решение исходя из «места и времени».
Пробежав по своим плюсам и минусам, Инга приняла решение остановиться не в гостинице, а в общежитии, желательно студенческом. Она определилась в адресах общежитий трёх-четырёх университетов и направилась к ближайшему. А ближайшим оказалось общежитие Новосибирского государственного университета, НГУ, с важной пометкой: общежитие предоставляется только студентам. Ну не беда! Договориться можно везде и обо всём. По крайней мере, это вариант. Спасательная цель, к которой направилась Инга, оказалась недалеко от метро «Октябрьская».
«Отлично! Только бы повезло с “главнокомандующим”, то бишь с вахтёршей», – думала Инга, подходя к общежитию. Здание в девять этажей, обложенное светлой плиткой, показалось Инге очень даже приветливым. Перед входом в общежитие она притормозила, сделала три глубоких вдоха и… вошла. Войдя в холл и не успев ещё закрыть хорошо дверь, увидела внушительный стол 70-х… И восседателя! С начёсом на крашеных волосах цвета «бешеной морковки» и длинными ногтями ярко-бордового цвета. Облик «главнокомандующего» завершала стена с ключами за спиной дамы неопределённого возраста. Возраст неопределённый. Но вид! С абсолютно определённым синдромом начальника – сообщал: «Я всё знаю, и я всё решаю».
Этот типаж женщин был знаком Инге: сколько она прошла проходных, продавая свои изделия по организациям. Сама Инга очень легко сходилась с людьми, в ней не было ничего бабьего, того, что отталкивает, проникает во взгляд, мимику, отражается в ответных репликах…
В жизни очень важно уметь обыграть ситуацию, минуя острые углы. Умение балансировать определяет успех. Не зря Вито Корлеоне (Крёстный отец) ценил искусство вести переговоры выше, чем физическую силу и опыт.
«Никогда не сердись. Никогда не угрожай и не унижай. Умей договориться». Корлеоне оценил бы умение Инги говорить, договариваться и сообщать лицу приятное выражение.
Преткновения в общении у неё вызывали равнодушные люди, которые не выражали ни злости, ни доброты, и этим отсутствием ВСЕГО они рождали недоверие и насторожённость.
Аполлинария Макаровна, так звать-величать даму со взглядом «самой наисамейшей и самой наиглавнейшей», восседала на своём стуле, как на троне. Хотя какая разница? Что на стуле, что на троне сидеть приходится на своей пятой точке, то бишь на заднице. И это место, на которое опиралась Аполлинария Макаровна, было очень выразительным.
– Здравствуйте! – с улыбкой произнесла Инга.
В ответ Аполлинария поприветствовала гостью кивком головы, и её взгляд с поднятием бровей молча спрашивал: «Вы кто?»
– Что Вам угодно? – поставленным, как у театралов, голосом спросила Аполлинария.
Вид вахтёрши, сидевшей по ту сторону стола, не испугал и не встревожил Ингу, и она как можно спокойнее ответила:
– Вы бы не могли мне помочь остановиться у Вас? Для меня гостиница дорого, а в городе я никого не знаю, – неожиданно для себя, откровенно и просто выложила Инга.
Спокойный голос Инги и обращение «к НЕЙ, к Аполлинарии Макаровне!» изменили настроение вахтёрши. Перед ней стоял человек, просящий о помощи ЕЁ – Аполлинарию, и от НЕЁ, от Аполлинарии, зависит: «как будет направлен шар: в лузу или мимо».
– Вы приехали работать или учиться? – строгим, но уже не высокомерным тоном спросила Аполлинария.
«Сказать, что уехала от мужа, – значит, разведёнка, да ещё молодая. Это может оказаться красной тряпкой для дамы не первой молодости», – подумала Инга.
– Ну что молчишь? Учиться приехала? – настойчиво продолжала Макаровна.
– Нет, работать.
– Работать? А чему ты обучена, что умеешь? – с откровенной насмешкой спросила Аполлинария Макаровна.
Услышав этот вопрос, на который Аполлинария ждала провальный ответ, Инга обрадовалась. Она очень боялась, что разговор с «королевой вахты» не дойдёт до этого долгожданного момента. Вместо ответа она открыла сумочку и достала одну из пяти шляпок. Это был стратегический запас Инги на случай выживания.
На стол Аполлинарии легло что-то необычное, в гофрированном из фольги футляре, выполненном Ингой по собственному дизайну.
Этот ОБЫЧНЫЙ, на первый взгляд, предмет вызвал НЕОБЫЧНЫЙ интерес Аполлинарии.
– Что это?
– А Вы взгляните! – ещё не зная, как будут разворачиваться события дальше, но что Аполлинария получит вполне исчерпывающий ответ на вопрос «А что ты умеешь?», Инга не сомневалась.
По мере открывания футляра глаза Аполлинарии медленно принимали шарообразность, и восхищение собралось в одном возгласе: «Боже мой, какое чудо!»
Инга переждала момент восторга и предложила примерить шляпку. Хотя понимала, что с обликом Аполлинарии Макаровны может справиться только шапка-ушанка – боХатая, мЭховая. Аполлинария, напялив на себя эту красоту, уже ни за что не хотела расставаться с ней. И, к удивлению Инги, шляпка ей оказалась очень даже к лицу. При всей казарменной выразительности Аполлинарии, лицо её по типу соответствовало шляпным лицам, и, надев шедевр Инги на себя, она преобразилась до неузнаваемости.
И пусть хоть кто-нибудь позволит себе не согласиться, что не одежда красит человека.
Тёмно-серый кадр в ту же минуту преобразился в насыщенно-цветной.
– Это что, ТЫ делаешь, САМА??? – с нескрываемым удивлением спросила Ингу Аполлинария.
– Да, – спокойно ответила Инга.
– Ты модельер?
Инга удивилась вопросу «Модельер?», все её обзывали швеёй. Ну, видно, с перепугу в голову Макаровны влетело это красивое определение.
«– Да, я шью», – сказала Инга и достала кофту из комбинированных кусочков льна и бязи, которую она собрала из старых вещей. К её отрезной талии Инга пришила два висячих кармана из плотного тюля, выкрашенного в цвет кофты. Этим же тюлем, и тоже накрахмаленным, и выкрашенным, была покрыта шляпа, и с кофтой смотрелся комплект, будто взятый с подиума показа моделей.
Аполлинария, увидев ещё и кофту, что-то кудахча, невнятно запричитала и, схватив изделия, побежала вглубь коридора.
Минут через десять она вернулась с дамой очень привлекательной внешности, которая представилась Ниной Андриановной.
– Это Ваши работы? – спросила она и, получив утвердительный ответ, взяла с доски ключ и протянула Инге: – Ваша комната 505, располагайтесь, я через час зайду к Вам, обговорить некоторые формальности, – и ушла.
Инга чуть не захлебнулась от прилива нахлынувших чувств и не могла сдвинуться с места, будто подошва туфель приклеилась к полу.
– Ну что стоишь, иди, – голос Макаровны вернул её в себя.
Инга поднялась на пятый этаж, открыла комнату № 505 и остолбенела. В комнате стояли кровать, кресло, письменный стол и круглый стол со стульями. Мебель была довольно приличная, комната чистая и уютная. Туалетная комната – общая на блок, в блоке две комнаты, одна из них уже принадлежала Инге.
Инга села в кресло с чувством несказанного везения. Девушка почувствовала себя избранной! Каких-то три часа назад она шла по городу без крова, без денег, в полном одиночестве. И голос из глубины её состояния передавал: «Твоё время – здесь и сейчас, всё, что было, – забудь, к тому, что будет, – иди!»
В дверь постучали. Это была Нина Андриановна, её стройная фигура подчёркнута брючным костюмом цвета тёмного шоколада. Правильные линии её фигуры придавали костюму ещё более выигрышный вид. Русые волосы, затянутые в узел на голове, подчёркивали правильную пропорцию черт лица, не нагруженного косметикой. Тёмно-карие бархатные глаза отражали глубину взгляда на фоне светло-кофейной губной помады. Инга сразу определила, как элегантно тонко были продуманы наряд и макияж будничного дня.
– Как обустроились, всё в порядке? – добродушно спросила Нина Андриановна.
Инга сразу и не сообразила, с чего начать благодарить, что-то выпалила несуразное и впопыхах стала вытряхивать свои работы.
– Вот! Взгляните!
Нина Андриановна развернула платье из мешковины и не смогла сдержать восторга.
– Это Вам! – поспешила Инга выразить благодарность своей спасительнице с чувством удовлетворения. К платью присоединилась шляпка, и Нина Андриановна растворилась в состоянии, которое испытывает женщина, видя себя в очень привлекательном облике.
– А можно посмотреть все вещи? – как-то робко спросила она.
Инга выложила всё на стол. Взгляд Нины Андриановны выдавал и удивление, и восхищение. Всё просмотрев, она произнесла одну фразу:
– Я забираю всё, в счёт оплаты первого месяца, – и, положив две тысячи на стол, добавила: – И это тоже, – указывая на деньги, и после паузы спросила: – Это нормально, тебя устраивает?
Инга замахала и головой, и руками, подтверждая полное согласие.
С этого момента жизнь Инги побежала как горный ручеёк – чистый и бодрящий. Она подписала договор на коммерческой основе с ежемесячной оплатой в 8000 рублей и отправилась на вокзал забрать вещи. Сначала она привезла швейную машинку, а потом поехала за чемоданом с вещами. Можно было бы по-барски, на такси, но позволить себе расточительство, даже при столь удачно сложившихся обстоятельствах, она пока не могла. А осилить и чемодан, и машинку сразу, при росте 165 см и весе 50 кг, было для Инги тяжело. Посему второй рейс с чемоданом завершился довольно поздно.
Переступив порог СВОЕЙ комнаты и позволив себе чашку чая с бубликом, она утонула в чистой постели, погрузившись в состояние счастливого спокойствия.
Всё плохое, что было связано с мужем, она могла сравнить со старой лестницей, скрипучие ступени и шаткие перила которой напоминали ей прогнивший паром, челноком ходивший от одного берега к другому и оставлявший устойчивый шлейф затхлости и убогости. Время от времени, то поднимаясь, то спускаясь по этой старой лестнице – все фибры её души – бунтовали и противились дышать заболевшим и прогнившим.
Ей надоело – терпеть, прощать, надеяться. На что надеяться? На пустоту – тёмную, как бездна, сжирающая всё на своём пути. Нет! «Уж лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас» – эта излюбленная фраза её мамы всегда была в голове Инги, и она её вдохновляла вступить в поединок с предстоящей неизвестностью. Как в сказке «Конёк-горбунок», с головой да в кипящие котлы. В кипяток! В молоко! В студёную воду!
Глава 3
Как же здорово, что есть люди, после общения с которыми открывается второе дыхание, снова светит солнце и хочется жить!
Инга проснулась в уютной комнатке студенческого общежития с ощущением летающих бабочек внутри себя. Счастливое утреннее пробуждение, не только для Инги, а вообще для всех, – это предвкушение благополучных стечений, и оно всегда сопровождается посылом – «Звезды засветили с высоты!».
Инга достала свою волшебную коробочку с мини-горелкой и туркой – этот комплект всегда был с ней, и порадовать себя кофе она могла в любом месте и в любое время.
Девушка могла отказаться от еды, от воды… Но от КОФЕ??? Она отказаться не могла. На кофе у неё всегда были и деньги, и время.
В дверь постучали. Вырвав себя из состояния блаженства, Инга вышла в коридор блока и, НЕ спрашивая: «Кто там?», открыла дверь.
По ту сторону двери на неё смотрели фиолетово-синие глаза на лице со сливочно-карамелевым отливом и чувственными губами, покрытыми цветом розового лепестка.
«– Я Лера», – произнесла девушка, смотрящая открытым детским взглядом.
– Вы ко мне? – спросила Инга, которую внешность незнакомки смутила, она была не готова с утра столкнуться с такой неприкрытой красотой.
– Вы Инга?
– Да.
Инга удивилась визиту Леры, ведь это её первое утро на новом месте. И как это юное создание уже осведомлено о её заселении?!
– Я от Нины Андриановны, – с улыбкой сказала Лера.
– Проходите, пожалуйста, – Инга жестом пригласила гостью войти.
В комнате стоял легко узнаваемый горьковато-сладкий запах кофе.
Инга не стала рассыпаться в слащавости гостеприимства, а сразу предложила гостье чашечку утреннего кофе.
– Составите мне компанию?
– С удовольствием. Преступление – отказаться от соблазна такого необыкновенного ароматного обволакивания, – сохраняя на лице доброжелательную улыбку, ответила Лера.
– Да, Вы так вовремя! Признавайтесь! Наверняка стояли и выжидали? Ведь, наверное, через замочную скважину запах унюхали? – серьёзно спросила Инга.
Лера смутилась и не знала, как отреагировать.
Но Инга не стала мучить девушку и рассмеялась. И здоровый взрыв смеха снял напряжение первых минут знакомства.
Ребяческая шутка сорвала все барьеры условности, и уже через минуту девушки сидели друг против друга, наслаждаясь одновременно и кофе, и общением.
В утренние часы первого дня Инга никого не ждала и позволила себе открыть дверь в домашнем халате. Рассматривая её халат, Лера не могла понять, в чём Инга? Халат не халат, пеньюар не пеньюар.
То, в чём была Инга, было сшито из лёгкой ткани, как для пеньюара, но ткань непрозрачная – как для халата. Рукава очень широкие, свободные и сильно призборенны, модель для пеньюара, но они не длинные, а по локти, чтобы поверхности не подметать, то есть не для сна, а для движений, больше подходит к халату.
Передние планки с запахом, завязываются на плечах в банты, и грудь закрыта – стиль халата, но банты можно не завязывать и откровенно оголить грудь, и это уже стиль пеньюара.
Инга уловила восхищённый взгляд Леры и, окинув себя взглядом, просто пояснила:
– Это мне бабушка сшила. Знаешь, Лера, всё, что шила для меня бабушка, любая вещица была обласкана её теплотой, её любовью. Сшитые бабушкой вещи приносят мне удачу.
– А модели? Тоже бабушкины? – не сдержалась Лера.
– Модели в основном мои. Я очень люблю бродить по своим творческим лабиринтам.
От Инги повеяло тонким ароматом таланта. Она любила своё дело, а дело любило её. Как только разговор касался темы её творчества, она преображалась. Её зелёные глаза промывались и сверкали как изумруды. Взгляд и улыбка обретали неуловимую летучесть. Пелена притяжения, свойственная сильным и талантливым натурам, покрывала её облик.
На столе появились бублики, халва и мармелад. И Лера уже забыла, что она пришла к Инге по делу и не планировала задерживаться. Водоворот общения закрутил её, и она порадовалась, что пришла одна, без Кирилла, своего парня, с которым они планировали пойти в бассейн.
«Кирилл – хорошо, но без Кирилла лучше», – подумала Лера. Когда женщины собираются без мужчин, им не надо быть КЕМ-ТО, им просто надо БЫТЬ. Расслабляться, смеяться, плакать. Можно вывернуть себя изнутри наизнанку до наготы. У Инги и Леры было много общего. Лера жила с сыном, с мужем развелась, и её тоже, как и Ингу, воспитывала бабушка. Они погрузились в состояние «на одной волне» и с жадностью поглощали свои эмоции общения, как бы пробуя друг друга на вкус.
В дверь постучали. Стук остановил центрифугу нескончаемых тем и оборвал притяжение родственных душ у центробежной силы.
За порогом колом стояла Макаровна.
– Инга, Лера у тебя? – строго спросила она.
На Ингу смотрел статуй в парике, выразительно заявляя: «Никому НЕ здрасте».
Макаровна стояла с дыбом бешеной морковки и со взглядом «Ты поймай меня с разбегу, я за деревом стою».
– Здравствуйте, Аполлинария Макаровна. Да, Лера у меня, – спокойно ответила Инга.
– Вас Нина Андриановна зовёт, – командным тоном заявила Макаровна.
– Вы не зайдёте? – спросила Инга.
– НЕТ! Я на посту, – Макаровна резко развернулась, и вдруг… разворот неожиданно сопроводился совершенно определённым звуком, «это» было то, что «естественно, то не безобразно». Но Макаровна, в полной уверенности, что «это» может чувствовать и слышать только она, направилась по коридору к лестнице.
– Хорошо. Сейчас спустимся, – прокричала Инга вслед Аполлинарии Макаровне, еле сдерживая смех. Смешинка пробралась в носоглотку и отчаянно рвалась на выход. А Макаровну даже «это» особо не смутило, она шла по коридору уверенным строевым шагом. Как только она удалилась в повороте на лестницу, Инга дала волю здоровым эмоциям. Просмеявшись, она вошла в свой блок.
«Вот же любитель покомандовать. А важность-то, важность… И тут такой конфуз естества… Всю значимость Макаровны обрушил», – подумала Инга по-доброму и решила Лере ничего не рассказывать, уж очень тема приватная. Но, войдя в комнату, не могла удержаться и рассказала всё Лере. Комната содрогнулась от взрыва здорового смеха.
Лера первой пришла в себя и спросила:
– А что хотела Макаровна?
– А-а-а! Нас зовёт Нина Андриановна.
Просмеявшись, они направились к Нино, так её за глаза называла Лера.
Когда Инга и Лера вошли в кабинет, Нина Андриановна стояла у своего стола и задумчиво глядела в окно.
Как художник-модельер, Инга не могла не обратить внимание на правильные пропорции её тела – тонкая талия, высокая грудь и красивые, ухоженные руки. Весь этот арсенал начинался с благородной посадки головы, ровного здорового позвоночника и заканчивался щиколотками на длинных ногах. Достоинство породы подчёркивалось красивой осанкой и холодным, умным взглядом. Она была похожа на английскую гончую – с безусловным присутствием гармоничного экстерьера.
– Добрый день, девочки. «Проходите, пожалуйста, и присаживайтесь», – произнесла Нина Андриановна, указывая на кресла.
В её произношении чувствовался лёгкий акцент.
«Она или из Прибалтики, или из Польши», – подумала Инга.
В акценте она не могла ошибиться, мать её подруги родом из Латвии, а жила пять лет в Польше. И она рассказывала, что на русском и поляки и прибалты говорят почти с одинаковым акцентом.
Пока Инга определялась с акцентами, Нина Андриановна перед ней разложила добротный отрез ткани глубокого изумрудного цвета с очень тонкими черными полосками.
– Что ты можешь предложить, глядя на этот перелив оттенков?
Инга вернула в свою голову картинку с Ниной Андриановной, стоявшей у окна, и утвердительно ответила.
– Брючный костюм!
Она представила Нину Андриановну в брюках с лёгким расширением от бедра, в пиджаке с глубоким вырезом и блузе с воздушными рюшами.
– Брючный костюм? – переспросила Нина Андриановна.
– Да! «Только в брюках дама по-настоящему выглядит женственной и элегантной. А если брюки дополнить блузами с жабо или рюшами, эти детали позволят женщине носить мужской костюм и оставаться женщиной», – с гордостью продекларировала Инга.
– Это ты из своей головы взяла? – с интересом спросила Нина Андриановна.
– Нет. Это я взяла из головы Элизабет Гильберт. А из своей головы я взяла Ваш образ в переливах очаровательности глубокого изумруда и вижу, как потрясающе Вы будете выглядеть.
– Прекрасно! Можешь принимать заказ! – сказала Нина Андриановна, сделав паузу, как бы подыскивая слова, спросила: – Ты любишь Элизабет Гильберт?
– Да, – сдержанно ответила Инга.
– Я тоже, – Нина Андриановна с нескрываемым удивлением посмотрела на Ингу.
Инга поймала её взгляд, но тему поддерживать не стала. Забирая ткань, она сказала, что подготовит наброски моделей и после выбора конкретной будет произведена примерка.
– Определяемся в цене, и можно начинать, – подытожила Инга.
О цене Инга упомянула, дабы подчеркнуть независимость своего положения.
«Вы мне предоставили комнату, за которую я Вас отблагодарила, комнату оплатила и намерена платить дальше. Всё в рамках соответствия. Я больше никому ничего не должна».
И взглядом завершила: «Бизнес! Ничего личного!».
Умная Нино, как её звала Лера, всё поняла.
– Отлично! Жду тебя с набросками к пяти часам.
Инга взяла ткань и покинула кабинет Нины Андреевны. Лера осталась.
Идя к себе в комнату, Инга не могла понять, что может связывать Леру с холодной, умной Снежной королевой по имени Нино.
«Всё хорошо, даже очень. Но что-то её тревожило».
Инге не нравилась её тревожность, и, чтобы затушить непонятную сумрачность настроения, она вышла на улицу. Моросил тёплый дождь. Лёгкая озоновая взвесь накрыла улицы. Облака сели на крыши домов и спрятали небо. Настроение Инги перекликалось с туманностью, она шла и бормотала детский стишок на свой лад: «И, как туман, молочно-бела, Белая лошадь в тумане плыла… Доплыла наконец-то, на берег сошла, “Спасибо” сказала и дальше пошла».
«Это про меня», – подумала Инга, и взгляд её остановился на витрине с детскими вещами.
Яркий костюмчик спортивного стиля просто пригвоздил её внимание. Увидев цену, она решила не заходить в магазин. Но, пройдя несколько шагов, уговорила себя всё же купить этот костюмчик сыну. «Ну, посижу на макаронах, а ещё лучше на кефире. А то “…белая лошадь в тумане плыла…”, а надо, чтобы “стройная лань по улицам шла…”».
И через несколько минут Инга уже стояла в очереди на почте, отправляя посылку с костюмчиком, дополнив её лекарственными травами для бабушки и губной помадой для мамы.
К себе в комнату Инга вернулась совсем в другом настроении. На столе всё ещё лежали бублики и халва. Она приготовила чай, расположилась в кресле и отдалась творческой фантазии. К полуночи девушка подготовила пять вариантов брючных костюмов с блузами разных цветов и осталась довольна своими моделями. Так прошёл её первый день в новом городе. Она надела чистую пижаму, легла в чистую постель и, чувствуя тепло ладони Гулливера, уснула.
Утром, не успев ещё проснуться и потянуться, услышала стук.
«О боже! Сколько же времени?» – подумала Инга и, набросив халат, открыла дверь.
С наружной стороны стоял парень невысокого роста с маленьким лицом – глаза острые, рот маленький с двумя торчащими зубами, и всё лицо как-то собрано в одной точке – на носу. И перед тем, как что-то сказать, его губы сжимаются и разжимаются, как бы проговаривая, прежде чем начать говорить. На суслика похож.
Инга поймала себя на том, что молодой человек не вызывал неприятных эмоций. Или, как говорят англичане: «No negative messages» (никакого негатива). Сочувствия к его внешности Инга и не почувствовала, наоборот, в его взгляде была какая-то ребяческая чертовщинка.
– Вы ко мне? – спросила она.
– А Вы Инга? – вопросом на вопрос ответил он.
– Да! Проходите! – показывая жестом, Инга приглашала пройти в прихожую.
Парень вошёл и сразу протянул руку хозяйке.
– Кирилл.
– КИРИЛЛ?! – в полном недоумении произнесла Инга, сопоставляя внешность Леры с этим парнем, то бишь с её, Лериным, парнем, которого она ещё не знала. Но заочно, со слов Леры, о её Кирилле уже наслышана.
Этот Кирилл уловил замешательство Инги и поспешил всё разъяснить.
– Я Киря, а тот, на кого Вы подумали, – Кирилл Петрович – знакомый Леры и студент юрфака, – уточнил Киря с улыбкой, которая оказалась почти голливудской.
К удивлению Инги, у Кири оказался очень приятный мужской, низкий голос. Черты лица сразу разгладились, глаза заискрились, и схожесть с сусликом улетучилась.
– Проходите, пожалуйста! – доброжелательно пригласила Инга гостя.
Пройдя в комнату, Киря вытащил из пакета брюки и стал показывать конфуз. Брюки были разорваны по шву от ширинки к полупопию.
– Вам нужен ремонт? – не расставляя акценты на местах разорванности, Инга отложила брюки, чем загасила неловкость Кири. – Кирилл!
– Можно Киря, – поправил Кирилл Ингу.
– Ну хорошо, Киря, приходите часа через три, всё будет готово.
Инга помнила, что до визита к Нино шесть часов, она успеет.
Они улыбнулись друг другу, и на фразе «До встречи» Инга закрыла за Кириллом дверь.
Чашечка кофе взбодрила её, и она, окончательно проснувшись, принялась колдовать над штанами Кири.
Штанцы оказались капризными и забрали часа три кропотливой и дотошной работы. Но результат порадовал Ингу – шов был восстановлен аккуратно и следов ремонта не просматривалось.
Киря держал в руках свои фирменные брюки и глазам не верил. Он пробовал шов на прочность – тянул влево, вправо, вверх, вниз, – но рукотворение Инги сохраняло неизменность.
Во взгляде Кири засверкали бенгальские огоньки.
– Инга, Вы чудесница! Сколько я должен?
– Да ничего не надо.
Киря удивился, он знал, что ремонт одежды кропотлив и забирает много времени, и отступать не собирался.
– Нет-нет! Инга! Просто за спасибо я не могу. Придётся оставить штаны Вам. А-а-а! Вы хотите, чтобы я ушёл без штанов? – с вкрадчивостью шутливого обаяния выразил Киря свою настойчивость и желание «оплатить».
Юмор Кири попал в цель. Инга на лету поймала «шар» и не раздумывая отправила ответный:
– Без штанов? Без штанов, конечно, нельзя! Через карманы штанов можно трусы поправить и… вообще поправить, уложить, пригладить…
– ДА! – подхватил Киря. – Карманы! Великое дополнение к штанам! Карманы как варежки: поместил в них руки – и ты герой момента!
Дальше они уже не могли продолжать. Взрыв хохота заполнил пространство.
Просмеявшись, Инга вручила Кире штаны и заключила:
– Ладно, я согласна на упаковочку добротного кофе.
Киря обрадовался, поблагодарил Ингу и на ходу прокричал:
– Я Вам найду немыслимый по своей приятности кофе…
«Какой же он милашка и совсем не суслик», – подумала Инга.
Глава 4
Порой и мёд можно обратить в желчь.
Хилари Мантел «Зеркало и свет»
Инга шла по коридору с застывшей улыбкой на лице, подаренной Кирей.
«До чего же он обаятельный! Стоило пообщаться, и как солнце выпила. Говорит простые вещи, а смешно. Видно, у юмористов своя вибрация, идущая от головы. Киря относился к тем светлым людям, которые банальность и обыденность меняют на хорошее настроение», – Инга шла и утопала в своих размышлениях – к чувству юмора она относилась с великим почтением. Она уверена, что юмор – это особая зона в голове, которая даёт преимущество замечать детали, впрыскивая в них смешливые нотки с живой остротой ума и не нарушая границ разумного восприятия.
«Киря далеко не красавец, – думала Инга. – Первое впечатление о нём было так ловко обыграно, и передо мной стоял не суслик, а очень обаятельный и очень привлекательный молодой человек. Юмор – это не просто смех и умиление, это сложная функция мозга – так утверждают учёные. Человек, обладающий юмором, способен выйти из сложной для него ситуации легко и достойно, т. е. обыграть умом неудобное и неприятное».
«Да! – согласилась Инга с учёными. – Чувство юмора – это Божий дар. Но если человек “шутит”, обижая и унижая, пересекая грань хорошего и здорового, это уже не юмор – это цинизм. Шутить не для смеха окружающих, а для истерии своих амбиций – это не юмор. Обида – это антипод юмора, и уж точно не от Бога».
И незаметно её мысли скатились от позитива к негативу: «…обида… антипод… не от Бога…», и это вносило настораживающие нотки. Инга всегда прислушивалась к предупреждениям «НИОТКУДА», но времени на размышления не осталось. Она уже подошла к двери Нино, постучалась и вошла, держа в руках наброски моделей.
В кабинете, помимо Нино и Леры, присутствовали двое мужчин. Один из них, лет сорока пяти, сидел рядом с Лерой и был похож на нерпу – с большими глазами и расплывчатым широким носом. Лицо было гладким, без морщин. Нет морщин – нет судьбы. Лицо Толстого, как про себя его определила Инга, было раздутым, а точнее надутым. Его мысли, поступки, действия были стёрты с его лица: добрый или злой, умный или глупый, наглый или благодетельный – не распознать. Облик не передавал никаких восприятий. А его рыхловатое тело расплывалось в кресле, и левая рука властно лежала на Лере.
На Лере! Молодой, стройной и красивой!
Перед Ингой нарисовалась картина: «Неповоротливый тюлень и сказочная русалка».
Инга поймала себя на том, что она не может скрыть свои эмоции отвращения, и, чтобы загасить явное их выражение, быстро перевела взгляд на другого присутствующего. Другой оказался среднего роста, среднего телосложения и средней внешности. Инга назвала его «Средним».
– Ну, показывай свои шедевры.
Инга вздрогнула. Голос Нино вывел её из оцепенения и мыслей, с которыми она провалилась, как в тёмную пасть чего-то противного и мерзкого. Она поняла, для чего её сюда пригласили, но быстро взяла себя в руки и отреагировала на слова Нино.
– Да-да! Пожалуйста! – Инга протянула альбом и посмотрела прямо в глаза Нино.
Но чтобы сбалансировать своё поведение, она перешла к приветствию.
– Всем добрый день! Я Инга!
– О Господи! Я ведь тебя даже не представила. Знакомься! Дмитрий Лазаревич! Величина в мэрии нашего города, – показывая рукой на Толстого, потом перевела взгляд и тоже представила: – Пётр Петрович! Управляющий центрального отделения Вербанка.
Толстый и Средний надели на лицо улыбку истинных джентльменов и пригласили Ингу к столу на правах хозяев этого незатейливого сабантуйчика, орошая обстановку радостно-угодливым юмором.
Приторные взвеси, зависшие над столом, не заставили долго сомневаться. Во взглядах и дешёвых притворствах Толстого и Среднего чётко улавливалось, что Инга и Лера приглашены на сладострастный десерт.
Настроение Инги не ускользнуло от Нино, но она не подала виду. Правда, выдала себя тем, что альбом, даже не просмотрев, отложила. А ведь альбом с моделями образцов был главной причиной визита Инги.
Инга обратила внимание на этот, казалось бы, совсем не значимый момент и задумалась:
«Да-а-а. Ситуация. Эта Снежная королева использует молодых, привлекательных девушек в своих интересах. Она примораживает нужных ей людей условиями, от которых трудно отказаться. Кто будет искать следы сладострастья в общежитии технического вуза? Да ещё при управленце такой внешности. Грациозна, как пантера. Красива и холодна, как Снежная королева. Насквозь расчётлива и прагматична. Она не хлопнет дверью, скорее оставит дверь приоткрытой».
– Зато я хлопну! – вдруг чётко и выразительно произнесла Инга вслух.
Нино сразу отреагировала.
– Что? Что ты сказала? – глядя на Ингу, мило спросила она.
Инга опешила, от прозвучавшей вслух мысли и стала быстро выкручиваться.
– Хлопну! Хлопну-ка я рюмочку, – переиграла реплику Инга, напустив на себя весёлость простушки.
Гости и опомниться не успели, как она налила себе рюмочку водки и выпила залпом.
– А теперь надо закусить! – призывно сказала Инга и принялась с аппетитом закусывать, думая: «Хоть наемся вдоволь, воспользуюсь ужином прожорливых. Не всё им, акульему племени», – думала Инга, а лицо её выражало удовольствие доброй милашки.
Во взгляде Среднего читалось: «О! Такие незатейливые простушки нам ой как нужны!».
Средний понял, что Инга – это его добыча, и от предвкушения предстоящих услад разлимонился и стал с подобострастием проявлять угодливую услужливость.
– Инга, вот, угощайтесь! Что Вы предпочитаете: чёрную или красную икру?
– Да я просто растерялась от такого изобилия. Разве можно всё это съесть?! – глядя на Среднего, Инга изобразила раздутость.
После пары бутербродов, решив, что с людьми сладострастных пороков можно и позволить себе отразить их суть, спросила:
– А «Take away!» можно?
Со стороны Инги – это, конечно, была наглая пощёчина – быть в гостях и попросить еду на вынос. И сейчас у неё было непреодолимое желание хоть чем-то их хлестануть.
Толстый и Средний не поняли, а только переспросили:
– Как Вы сказали?
– Take away! В переводе с английского: «Взять на вынос». То есть всё, что не доели, можно упаковать и забрать с собой, унести.
У Инги не дрогнула ни одна мышца, её настолько выбешевало то, ГДЕ она и с КЕМ, что только подобным поведением она могла скрыть своё состояние. И этим поставить ещё больший акцент на статусе происхождения и полном отсутствии воспитания. Тем не менее она продолжала играть добрую, милую простушку.
Но Средний прямо на ходу подмётки рвал. Несмотря на усилия Инги «не нравиться», она всё же ему понравилась, и он сразу предложил:
– А зачем нам брать и нести, я всё организую прямо там, куда мы с Вами переместимся, то бишь к Вам, – и, не дав никому опомниться, взял Ингу под ручку, приглашая на выход.
Инга сдержалась, она не могла позволить сейчас «бросить, плюнуть и послать», а так хотелось, но это был её второй день в чужом городе.
«Хорошо, Средний. Не думаю, что тебе будет по душе продолжение банкета», – подумала Инга и, взглянув на Нино, спросила:
– Вы, когда просмотрите, предложите альбом Дмитрию Лазаревичу и Петру Петровичу. Пусть жёнам покажут, думаю, им понравится, – вонзила фразу Инга.
«Всё-таки не удержалась. Да и хрен с ними. Пусть знают, пусть не лезут».
Толстому не понравилась последняя реплика Инги. он сразу понял, что эта простушка совсем не простушка, но промолчал, слегка колыхнув своими телесами.
По Нино было видно, что она тоже «заёрзала» внутри своего ледяного замка, но, прикрыв антураж момента завесой, с холодным спокойствием удержала свой образ Снежной королевы.
Лера молчала, она за это время не произнесла ни слова.
У Инги началось волнение желчи, она ещё не понимала, как ей выкрутиться из этой ситуации. В этот момент она хотела лишь одного – отгородиться от мира, запрятаться в свою скорлупу, как улитка, и никого не слышать и никого не видеть. Уйти в себя.
Обиды входили в её профессию, но то, с чем она столкнулась сегодня у Нино, – это не обида, это унижение.
Инга шла по коридору со Средним и прокручивала план действий: «Я веду мужика на свою территорию, где буду один на один с настойчивым домогательством противного и отвратного. Как этому противостоять? Встать на дыбы? Это будет вызовом и разыграет интерес: “победить и взять своё”. Он мужик, и, чувствуется, не слабый, финал может оказаться для меня унизительным и оскорбительным. А моё радушие будет воспринято, как будто “я согласна и на всё готова”. Ну а как ещё может отреагировать самовлюблённый самец? Человеческое гостеприимство будет воспринято не как воспитание, а как желание быть с НИМ – неотразимым и обворожительным обольстителем, пусть даже средним».
Инга натянула на себя милость взгляда, усердно скрывая дисгармонию внутреннего разногласия.
Подошли к комнате.
– Прошу Вас, Пётр Петрович. Здесь я живу, – и добавила: – Моя келья.
– Келья? А почему келья?
– Я не пью, не курю и застолья не люблю, – складно ответила Инга и посмотрела на Среднего – «Понял ли он намёк?»
Но Пётр Петрович даже глазом не моргнул, его взгляд выражал: «Голуба! Я за чем пришёл, то и возьму, и никуда тебе не деться».
Наглая уверенность Среднего Инге совсем не понравилась. Она достала турку и приготовилась варить кофе, но в этот момент раздался стук в дверь, и Средний откликнулся открыть:
– Не волнуйся, я открою.
Порыв Среднего показался Инге совсем без тени барских замашек, он встал и пошёл к двери. Инга про себя решила: не всё так безнадёжно.
В дверном проёме появился Киря с двумя огромными сумками.
Они пробежались взглядами друг по другу, задавая вопросы глазами…
«Это ТЫ?» – глазами спросил Киря.
«Да, это я. А ты КАК здесь?» – так же спросила Инга.
Ответы на вопросы споткнулись друг об друга, но Киря и Инга обнаруживать себя не стали.
Киря поставил сумки и вышел.
Из сумок на стол, как по конвейеру изобилия, стали выпрыгивать всякие красивые коробочки и упаковки – это были колбасы, копчёности, упаковки мяса, печени, рыбы, сыры, икра, шоколад, вино, коньяк… и чего только не было.
Инга стояла как статуя, она никогда в своей жизни не видела столько всего вкусного и так много. Видела! Но только в кино! А живьём, да ещё у себя, и всё, что она сейчас видит, – ей и для неё.
«Да, голуба, это тебе за “take away”. Ответ за красивые коробочки и красивые упаковочки держать придётся на разобранной постели, с отобранными принципами. Ну и хрен с этими принципами. Закрою глаза, уши, чтобы не слышать, не видеть. Перетерплю… И потом… На моём столе, в холодильнике, в шкафу – ВСЕ эти невиданные доселе деликатесы. Сразу отправлю посылку маме и бабуле», – и на этой фразе Инга открыла глаза, которые до того момента были закрыты и удерживали воображение.
– Инга, что с тобой? – мягко спросил Пётр.
Средний не понимал, что внутри Инги бушует буря – ТЬМЫ и СВЕТА. Тьма и Свет вцепились друг в друга, как кошка с собакой. Грызлись и плевались огнём, который влетал в сознание Инги. И она не знала, как затушить это разгорающееся пламя.
Но она точно знала, что не сможет отказаться от этой скатерти-самобранки, и ЭТО её раздражало, она ненавидела себя.
Инга посмотрела на Среднего и просто, без фальшивой игры, сказала:
– Знаете, а ведь я не сильная. Я обыкновенная, как большинство, с отсутствием иммунитета против благополучных обстоятельств. Благополучие легко прививается, и тяжело с ним расстаться. Отрезать, разорвать, отрубить – сразу и без промедления – это удел сильных, например, как моя мама. Моя мама очень красивая, – задумчиво начала Инга.
Пётр улыбнулся, как бы говоря: «Да, вокруг очень много красивых женщин».
– Нет, Вы не поняли. Мама красивая – без макияжа, без брендового прикида, без наносной привлекательности. Она нагая – красивая, без прикрас! У неё роскошные волосы, большие миндалевидные глаза густо-зелёного цвета, чувственный рот и необыкновенная кожа, как атлас цвета карамелево-золотистого песка. Её Бог одарил красотой и загрузил в неё изюминку величиной с арбуз. Моя мама, как женщина, по своей природе необыкновенно харизматичная и сексуальная, с искромётным чувством юмора. С ней интересно говорить, проводить время, да просто пить кофе.
И мой талантливый отец в свои 23 года написал маслом копию картины «Святая Инесса в темнице» Рибера, XVII век. Подлинник представлен в Дрезденской галерее. Различие между оригиналом и копией может отличить только специалист. Отец писал картину на волне любви и вдохновения! И подарил свой шедевр маме! Мама – любитель искусства и красоты – была покорена! Они поженились. Первой родилась моя сестра, я была вторым ребёнком. Отец, как оказалось, любил женщин, и красота мамы его не удерживала.
Тут Средний стал отстаивать свои позиции:
– А при чём здесь красота? Природу мужчин это не удерживает. Моя жена тоже красива и сексуальна, а меня время от времени тянет на свежее и новое. Распознать новизну, почувствовать другой темперамент, другие движения, другие ласки и желание овладеть – сметает всё на пути, – очень откровенно выразил Средний свой порыв, который дал богатую канву с броским названием «Самец».
Инга заволновалась, тема ушла в нежелательное для неё русло. Она отодвинула сексуальность бытия и как ни в чём не бывало продолжила:
– Отца назначили директором театрального училища небольшого сибирского городка. Другими словами, пустили козла в огород – девочки, улыбки, вдохновения… И всего так много, хочешь оптом, хочешь в розницу – бери не хочу!
Директор молодой, сильный, сексуальный, прямо хищник на охоте, с глазами камышового кота, зелёно-рыжими, жгучими. Весёлость, обаяние в том же флаконе, как довесок, постоянно присутствующий при успехе и возможностях.
Жили мы в просторной трёхкомнатной квартире. А летом в домах не было горячей воды. Мама разогревала в большой выварке (цинковая 20-литровая кастрюля) воду к возвращению отца, чтобы он мог обмыться.
И в этот злополучный, а может, наоборот, счастливый день всё было по тому же сценарию – вода на разогреве, еда на плите, в доме чисто, стол засервирован.
Взгляд мамы улавливает стрелки на часах, которые подтверждают приход мужа с минуты на минуту.
И действительно, не успела она отвести взгляд от часов, как подъехала машина к окнам первого этажа нашей квартиры и показался отец.
Мама обрадовалась и побежала к двери.
– Дорогой, всё готово. Проходи! Я так тебя жду! – и хотела поцеловать мужа, но отец остановил порыв, схватил какой-то свёрток и на ходу прокричал:
– Буду поздно, не жди!
Мама подбежала к окну и увидела – на задних сидениях авто сидели две девушки.
– Всё как доктор прописал, – вставил Пётр.
– Да! Доктор прописал! – с надрывом, почти крича, повторила Инга слова Петра. – Ну, Вам не понять, ЧТО чувствует женщина в эти минуты? Да она ничего не может чувствовать, она задыхается, ей не хватает воздуха, и она готова умереть, только бы не видеть себя такой униженной и раздавленной. Самая больная, незаживающая рана – унижение. А Вы, Пётр Петрович, представьте, если бы на роскошной РАЗОБРАННОЙ постели лежала Ваша роскошная РАЗОБРАННАЯ жена!
Инга сразу поняла, что она попала прямо в гипофиз. Глаза Петра извергали гром и молнию.
– Этого не может быть, потому что не может быть НИКОГДА! – прохрипел Пётр с характерным разделяющим шипением в голосе.
Довольная Инга подумала: «Ну, голубчик, теперь тебе точно не до секса», – и возгордилась уникальностью своих ходов.
Инга, подчёркивая реакцию Петра, выразительно сказала:
– Вот и маму накрыло состояние хрипоты, тошноты и рвотных позывов, – и, помолчав, продолжила: – Когда родители приехали в этот город, мама играла в театре. Получали мало, на жизнь хватало с натягом. И она, пожертвовав своей профессией, начала шить меховые шапки. Финансовая раскрепощённость стала ощутимо украшать быт. Стало легко и комфортно. Достаток в семье отец стал с удовольствием и наслаждением использовать в своих порывах и так заигрался, что, перетягивая одеяло на себя, оставил маму совсем голой, без одеяла, укрывающего их семейное ложе.
Отъезжающий автомобиль с другом отца за рулём и двумя девушками тяжёлой гильотиной разрубил на клочки их семейное одеяло.
В течение нескольких дней мама завершила заказы, раздала готовые изделия заказчикам, получила деньги и убрала с глаз долой все приспособления для пошива. Она отодвинула в угол машинку, убрала болванки для натягивания заготовок, инструмент, журналы и каталоги, в общем, ВСЁ, что забирало безвозвратно уходящее её время.
Она шила, готовила, убирала, была с детьми… а одеяло всё сползало и сползало с её молодого, ещё жаждущего любви тела.
Мама посетила парикмахерскую, привела в порядок ногти на руках и ногах, посетила пару магазинов, приобретая обновки, и, обновив себя, направилась в театр.
Художественный руководитель театра сразу принял маму в свои ряды.
Новый коллектив, общение, роли, овации – другая жизнь, диагональ которой совсем в противоположной точке. Это не кастрюли, швабры, стирки, уроки – прямо замкнутый круг, в центре которого зеркало и неудержимое желание плюнуть в этот самый центр.
А маме тридцать! Расцвет! Зрелость! Волнующая красота!
И… началась ломка костного мира семьи, ломка позвоночника, ломка хребта.
У мамы появились любовники, и не один, а сразу несколько. Она могла в обед быть приглашена одним, а вечером уже проводила время с другим. Она отдавала себя в объятия и была готова изменить свой ритм жизни, закрашивая пережитые ею унижения изменами. Она не знала, что делать с ЭТОЙ болью, и прятала её за пороками. Они (пороки) отгораживали её от мира, созданного её мужем. Она прикрывалась ЭТИМИ пороками. ПОРОКИ защищали её.
Измены не приносили радости, но они помогали выровнять ритм её сердца, ритм, позволяющий дышать, а не задыхаться, как в тот роковой день отъезжающего автомобиля.
Отпечатки в памяти от фальшивого блеска страз с претензией на бриллианты дорисовывали подробности. Подробности ненужного внимания, ненужной и мнимой любви, ненужной близости. НО нужного ей – сильного вдоха, чтобы устоять против брошенного в сердце камня: «Буду поздно, не жди!».
Инга замолчала, а потом добавила:
– Пётр, вы даже не представляете, как нам, женщинам, важно, когда нас несут как хрустальную статуэточку, боясь уронить, разбить… Беречь и оберегать – ВСЕГДА! А не только когда Вам, мужикам, надо заработать баллы. Вот и отец начал зарабатывать баллы, он провожал и встречал маму, объяснялся ей в любви, окружал вниманием.
Но семьи уже не было, хребет был сломан. А хребет – основа основ, основа скелета, скелет – основа тела, а тело – храм Души. Израненная Душа долго болит.
В конце концов, мама ушла от отца. Родители разошлись. «Порой и мёд можно обратить в желчь».
Инга уловила глубокий взгляд Петра и поняла: «Нет! Он точно не “средний”, он Пётр, Пётр Петрович».
Взгляд Петра изменился, в глазах отражались лучи, проникшие в неосознанность холодного течения. Лучи проникли и посеребрили взгляд Петра. Он смотрел на Ингу, как на таёжную травницу, которая подобрала ему верный цвет.
– Давай я тебе помогу разобрать продукты? – совсем неожиданно спросил Пётр.
– Да нет, я сама. А что, это всё мне?
– Конечно, тебе.
– А-а-а? Что я должна? – с лёгким испугом спросила Инга.
– НИЧЕГО! – ответил Пётр, понимая вопрос.
– Просто ВСЁ и просто ТАК? – чувствуя себя полной дурой, спросила Инга.
– Нет, не просто, ты даже не понимаешь, насколько не просто! – ответил Пётр.
Он уже знал, что завтра возьмёт билет на Кипр и улетит к жене, он так соскучился. Потом встал, поцеловал Ингу в щёчку и, попрощавшись, вышел.
Пётр понял, что Инга обнажила историю о своей матери, защищая себя от того, к чему привык он. Женщины у Петра были на десерт или на опохмел, вместо огурчика. Утолил жажду и забыл. Но Инга не десерт, тем более не огурчик. У неё свой запах. Она пахнет тайгой, травами…
Размышления с Ингой подвели его к решению взять билет и улететь в их летнюю резиденцию, на Кипр, где сейчас отдыхает его семья. Он не стал заходить к Нино и как-то сразу ощутил приятную вибрацию, как будто зазвучала музыка, трогающая его душевные струны. Какое-то необычное, приятное состояние обволакивающе накрыло Петра.
А в это же время Инга сидела за столом, и с её глаз катились слёзы – от воспоминаний, от сильного напряжения… да она и сама не знала ОТЧЕГО!
Глава 5
Наши представления о том, как всё должно быть, мешают нам наслаждаться тем, как всё есть.
А. Джоли
На следующий, это был уже третий, день Инга проснулась с необычным настроением: будто она не в своей недавно обжитой комнате, а где-то не у себя. Всё ей показалось настолько неуютным и совсем чужим. Она не спешила вставать, а, отходя ото сна, стала прокручивать вчерашний день.
Киря, Снежная королева, Лера, Толстый и Средний, опять Киря. А когда Средний перестал быть Средним, а она перестала быть профурсеткой, а осталась сама собой – день закончился.
Инга встала, умылась, собрала волосы на макушке в гульку и принялась готовить кофе.
Поставила на стол тарелку с бубликами, и… вдруг её осенило, она вспомнила: «Ведь в холодильнике – Гастроном Гастрономыч! Ох! Как он меня сейчас порадует!»
Всё сразу изменилось, и бабочки залетали, и зайчики запрыгали. И переполненный холодильник передавал Инге возбуждённо-бодрящее настроение.
«И что? Мы едим для того, чтобы жить? Или живём для того, чтобы есть?» – спросила себя Инга и поставила на стол икру, масло, ржаной хлеб.
«Мы наслаждаемся тем, что есть!» – ответила сама себе Инга, и турка с горячим кофе быстро нашла своё место на столе. Инга взяла свою любимую чашечку и медленно наливала ароматную горечь, предвкушая удовольствие вкуса.
И ОПЯТЬ… в этот утренний час третьего дня, всё как по накатанной, раздался стук в дверь.
«Нет! Это когда-нибудь кончится?!» – подумала Инга, направляясь к двери.
Она приостановилась: «ВЕРОЯТНО, это Лера!». После вчерашнего она была не готова видеть Леру.
Внутренний голос говорил: «Не хочешь – не открывай». Но она не могла стоять за дверью и делать вид, что её нет дома.
Инга открыла дверь. На пороге стояла Лера.
Инга лихорадочно стала думать: «Может, сказать, что я не одна… или плохо себя чувствую, или… Ну что наврать?»
Лера как будто просветила её мысли и, сделав шаг в прихожую, уверенно сказала:
– Не напрягайся, нам надо поговорить!
Инга молча отступила, давая Лере пройти в комнату.
– Присаживайся, позавтракаем вместе, – холодно произнесла Инга.
– Спасибо. Но я не за этим пришла. Мне надо тебе всё объяснить.
– Ничего объяснять не надо. Всё ясно как дважды два – четыре, – отрезала Инга.
– Но есть ещё и пятью пять – двадцать пять, и шестью шесть – тридцать шесть, – не сдавалась Лера, настаивая на объяснении.
– Хорошо, давай позавтракаем, а уже потом… «я буду слушать твоё враньё молодой куртизанки», – хотела сказать Инга, но вместо этого предложила Лере бутерброд с икрой.
Завтракали молча.
Инга взяла кофе, отпила глоток и первой нарушила молчание:
– Лера, «при восхождении на вершину каждый следующий шаг опаснее предыдущего» – это из воспоминаний Эдмунда Хиллари, первого покорителя Эвереста в 1953 году, – тихим голосом сказала она.
– Можешь не продолжать, я сразу хочу оборвать твои разыгравшиеся фантазии и нравоучения по поводу «опасных шагов», – как-то очень по-взрослому отреагировала Лера и продолжила: – Я НЕ СПЛЮ с ним и никогда НЕ была его любовницей.
Инга смутилась и стала прокручивать кадры назад, когда впервые увидела Толстого.
– А как же его рука на твоей талии?
– Да, и на талии, и на плечах, и в нежных объятиях. На людях! Напоказ! На всех встречах и сборищах «избранных» я с ним рядом, а вернее при нём, как дорогой и красивый аксессуар.
Лера сделала паузу, она выжидала реакцию Инги. Долго ждать не пришлось. Искромётный ум Инги отреагировал моментально:
– Ага. Это как дорогая барсетка в руках папика, и сделана барсетка из крокодиловой кожи, и не из тела крокодила, а из его члена, и при лёгком поглаживании превращается в чемодан.
Лера засмеялась.
– Да не надо ничего гладить и превращать! Дмитрий Лазаревич не любит дам, он любит мальчиков, а не девочек.
Инга застыла в оцепенении. Она стояла, как проглотившая лом, после опрокинутого ведра с ледяной водой. Ступор непонимания накрыл её. Лера рассиропилась. Её радовал этот ушат холодной воды, опрокинутой на Ингу.
Постепенно восстанавливаясь, Инга пробовала соединить несоединимое:
– Как мальчики? А жена? А-а-а-а ты?
– Я же тебе сказала. Я – аксессуар! Красивый и молодой. Я – гордость Дмитрия Лазаревича! И железобетонное прикрытие. Ведь ты же поверила, что у нас с ним отношения?
– Да, поверила. А кто ещё знает о Вашем железобетонном прикрытии?
– Только он и я, но теперь ещё и ты.
– А почему ты мне вскрыла секрет, таившийся под семьюдесятью замками? И тем более это не только твой секрет. И, как я понимаю, ты за этот секрет довольствуешься хорошим куском пирога прямо из рук «а-ля» Монте-Кристо.
– Да, ты права. А пожертвовала я этой тайной, чтобы сохранить тебя. Я верю тебе, и с первой минуты ты для меня сильно близкая и сильно родная, – Лера смотрела на Ингу влажными глазами.
– Но он же совсем непривлекательный, – протестовала Инга.
– Зато он умный, добрый, и с ним очень интересно, – продолжала отстаивать свои позиции Лера. – Он для меня как отец, заботливый и щедрый.
– Прикасается-то он к тебе не как отец, – съязвила Инга.
– Ну что ты знаешь?
– Я знаю не потому, что я знаю, а я знаю потому, что я чувствую. Ты захотела всё сразу и много, от «отца доброго и щедрого». А ты знаешь, Лера, что семя бамбука шесть лет не даёт всходов, всю свою силу тратит на корни. А на седьмой год за полтора месяца может вырасти до неба, на тринадцать метров.
Лера понимала, что Инга загоняет её в угол. И что бы она сейчас ни сказала, Инга будет рассматривать через паутину лжи. И звучит всё кисло и понуро.
Но Лера не стала в глазах Инги убаюкивать свою уязвлённую совесть, а громким шёпотом, который воспринимался, как раскат грома, процитировала фразу Э. М. Ремарка из «Триумфальной Арки»: «Среди женщин, особенно замужних, больше проституток, чем среди тех, для кого это стало горьким куском хлеба».
– Допустим, Ремарк прав. А ты-то тут при чём?
– А-а-а-а… а ты ещё про Кирилла спроси, – с поддёвкой огрызнулась Лера.
– Да, а как же Кирилл?
– Так вот, я тебе отвечу: у меня сначала – сын, а потом Кирилл. Дмитрий Лазаревич устроил моего сына в один из лучших садиков с усиленной развивающей программой, плюс бассейн и акробатика.
Он купил мне машину, правда маленькую – Ситроен, но я довольна. А в октябре сдаётся дом в одном из престижных районов города, и в этом доме на меня оформлена трёхкомнатная квартира, 120 квадратных метров.
– Понятно, ты захотела всё сразу, без преодолений и трудностей, и без любви. Ты выбрала себе место под заботливым прикрытием Дмитрия Лазаревича.
Без запаха Амбровой пыли,
Без горечи сладкой,
Без песен дождя,
Без жажды, настигшей
В бескрайней пустыне…
Инга прочитала строчки своего сочинения. Она часто складывала рифму в минуты, когда подкрадывалась грусть.
Переклики душевного стона наполняли её, меняя свою тональность. Ведь только вчера она сама была готова лечь в постель не за царские подношения, а за вонючие консервы и всякие разности. Признаваясь в этом самой себе, девушка подумала: «Я ведь не рассказала об этом Лере. А сейчас унижаю её, предавая своим убеждениям, классический блеск».
И, успокоив себя верным и излюбленным смыслом народной пословицы, только в собственной интерпретации: «В чужом глазу соринка, как гвоздь в заднице, а в своём бревно, как лебединое перышко», она встала и подошла к Лере.
– Я тебя понимаю. Я понимаю, как тяжело срывать с себя одеяло.
Подруги смотрели друг другу в душу, обнажая обиду: оттого, что они не родились в семьях Толстых и Средних, что они разгребают себе пространство, чтобы поймать лучики солнца в холодном осознанном понимании всего того, что им преподносит их код судьбы.
Их разговор напоминал летевший самолёт, попавший в турбулентность, который, преодолев трясучку, удачно приземлился. А приземлился двукрылый на стол в уютной комнате Инги, где властвовал Гастроном Гастрономыч!
Глава 6
Скажи, откуда ты взялась
И опоздать не испугалась,
Моя неведомая страсть,
Моя нечаянная радость.
Нарушив мой земной покой,
Ты от какой отбилась стаи?
Игорь Тальков
Время шло. Инга продолжала взмахом своей волшебной палочки умело превращать простенькое платьице золушки в достойный наряд королевы. Слух о мастерстве облетел кружение со скоростью естественного распространения, без набившей оскомину рекламы и холодных звонков маркетинга.
Инга работала с раннего утра до самого позднего вечера. Уставала.
В один из дней Лера пригласила её на вечеринку к приятелям по общежитию. В этот момент как будто внутренний голос прошептал: «Соглашайся! Не отказывайся!» И она с удовольствием приняла предложение.
– Я зайду около восьми, будь готова, – сообщила Лера по телефону.
К этому времени Инга была в «полном параде». Ну, скажем, не в «полном» и не «параде», а одета, как говорят, просто, но со вкусом. На ней были брюки, расклешённые от бедра, тёмно-стального цвета в комплекте с кофтой до талии, цвета соснового изумруда, и туфли – серые, на небольшом каблучке. Всё завершалось браслетом из муранского стекла сочной зелени тёмных тонов.
Короткая стрижка подчёркивала красивые линии шеи. Ресницы слегка подкрашены, на губах помада орехового цвета.
Инга выглядела стильно и невычурно. Она не стремилась сделать свой образ кричащим, выставить его напоказ и положить себя на полку в красивой обёртке, с призывом: «Ну, посмотрите же на меня! Неужели я вам не нравлюсь?»
Она была убедительна своим внутренним содержанием, хотя природа её совсем не обидела привлекательностью.
Зелёные, с миндалевидным разрезом глаза и ярко очерченные красивые губы, правильный овал лица. Но красивые черты лица – без животрепещущих импульсов жизни, без любви, без гармонии – так и остаются чертами, они просто живут на этом лице. Не притягивают, не завораживают – они спят. Их надо разбудить! Чувствами, эмоциями, волновым дурманом! Вот тогда – глаза заблестят, губы оживут и облик заиграет всеми отблесками ярких цветов жизненного коктейля.
А пока… Инга появилась в дверном проёме комнаты общежития технического вуза крупным планом. Брюки! Кофта! И браслет из муранского стекла!
– О! Девочки! Проходите! – подхватившись с места, как-то выразительно возбуждённо, в такт своему подпрыгиванию, пригласил вошедших девушек приятный молодой человек.
И этим молодым человеком оказался Кирилл – «жених» Леры, жених пока в кавычках. Кирилл был чуть выше среднего роста, хорошего телосложения, гладко выбрит и с иголочки одет.
«Напомаженный и очень уверенный в себе молодой человек. Видно, с достатком. Странно, и зачем же Лере Толстый?» – с этими мыслями Инга вошла в комнату.
Войдя, она представилась. Помимо Кирилла присутствовали хозяйка комнаты, по имени Рита, ещё молодой человек Олег и… Киря, уже знакомый Инги.
Инга окинула всех взглядом и позорно призналась себе, что в глубине души она так надеялась ну хотя бы на лёгкий флирт, на мужское внимание, дабы разбавить банальную привычность каждодневности. Но, увы! Для её внимания не оказалось объекта, то есть основной ингредиент жизненного коктейля Инги отсутствовал, её радужные фантазии и надежды на предстоящий вечер рухнули. Адреналин не стал одурманивать сознание и остался за порогом. Ну, так устроена женщина, её манит зов природы, женщине хочется простой бабьей любви, при отсутствии ОНОГО проявляются нервозность, неуверенность и даже меняется состав крови.
Мужской голос остановил колебания лёгкой неудовлетворённости Инги, обращаясь к ней:
– Инга, добрый день. Я Олег, друг Риты.
– Рада знакомству, – ответила Инга и про себя возмутилась: «Ну почему Олег??? Не Вася, не Петя?! Олег». Так звали первого мужа Инги.
Подавив внутреннее возмущение, она подошла к столу и принялась выкладывать из сумки консервы, сервелат, конфеты, кофе и бутылку марочного вина, при этом незаметно взглянула на Кирю. Ведь он свидетель постыдного происхождения этих деликатесов. Но Киря даже глазом не повёл, зато остальных впечатлили красивые упаковочки и их содержимое.
Первым нашёлся Олег и быстро затушил разгорающееся пламя любопытства о происхождении деликатесов:
– Верными слухами земля полна о нашей Марье-искуснице, вон подношения какие за мастерство и талант.
Рита сразу отреагировала:
– А ты что, ТОЖЕ портки чинил у нашей мастерицы? – с ревнивой язвинкой подметила она.
Но Киря подоспел на выручку открывшему рот Олегу:
– Он хотел. Но я его опередил. Правда, Веол?
– Правда! Правда! – с улыбкой подтвердил Олег.
– А почему Веол? – подхватила Инга.
– Мама так зовёт. Производная от Вещий Олег, первые две буквы, получается ВЕОЛ, – пояснил Олег.