Три мужа для Кизи. Книга 4 бесплатное чтение

Добро и зло враждуют: мир в огне.

А что же небо? Небо – в стороне.

Проклятия и яростные гимны

Не долетают к синей вышине.

Омар Хайям

Камень 73-ий

Иша вышла к нему нарядною, смущаясь, что не достаточно хорош её наряд, чтобы явиться к жениху. Проклиная от сердца Кирана, из-за которого потеряла подарок от женихов сестры – синюю дупатту, расшитую серебряными и золотыми нитками, гроздьями чарующе сверкающих зеркал и драгоценными камнями – воистину царский подарок – сокровище, идущее ей к лицу.

«Если бы не этот мерзкий Киран, то я бы перед женихом моим предстала красивой!» – вздохнула девушка.

Из дома вышла, а нет никого. И сердце замерло напугано:

«Ужели, Манджу обманул?.. Ох, неужели, мог?!».

Но, напрягшись, голоса услыхала из-за ограды. Там люди собрались. И голос Манджу радостный услыхала. Смущённо край простой дупатты потеребив, отправилась робко туда.

Там уже люди собирались, обступив… старика с огромною обезьяной. И Манджу, этот глупый Манджу, радостно говорил с незнакомым стариком, худым как дерево тощее, высохшее, кожа тонкая обвивает змеящиеся вены и кости, волос на голове слишком мало…

«Он?!»

Ноги у девушки подкосились. Упала, вцепившись в забор.

На скрип ногтей по глине высохшей кто-то обернулся. Обернулся, сказал с улыбкою палача:

– О, а вот и невеста!

И Манджу, предатель, увидел её, бросился к ней.

«Он?.. Этот подыхающий, скрюченный… он – мой жених?! – подумала несчастная с омерзением. – Неужели… Манджу настолько меня ненавидит?»

– Пойдём, дочка! – к ней подойдя, отшельник протянул ей руку.

Она её не приняла. И руки не отдала, спрятав у груди. Сжалась вся.

«Зачем сестра отдала меня ему?! Зачем вверила ему мою судьбу?.. Яш хотя бы ей троих молодых нашёл мужиков! Шудр, варной ниже её, но хотя бы молодых!»

– Разве не красавица? – Манджу улыбался улыбкою торговца, пытающегося втюхать какую-то вазу нищему, вазу уродливую.

Она такою сейчас почувствовала себя. Уродливою. Никакой. За что отдают её за старика?!

– Она очаровательна! – в улыбке мужчины, давно готового уже отправиться за Ямараджем, сквозило омерзительное восхищение.

В этот миг она почувствовала себя красивой. Достаточно красивой, чтоб эта собака облезлая сама захотела подняться на неё! И задрожала, представив, как эти тощие ужасные руки будут снимать с неё красное свадебное сари.

– Прости, доченька, Аравинда со мной не пришёл, – нахмурился на мгновение ужасный старик, но в миг следующий улыбнулся. – Однако же он парою достойною будет для тебя! Он молодой и статный, да и ты сказочно хороша!

Иша не сразу поняла – и ещё дольше не могла поверить – что, кажется, он пришёл просить отдать её не за себя. И сердце, на бег срывающееся, медленно стало успокаиваться. Хватка пальцев в стену у калитки стала намного слабее.

– Аравинде лет около двадцати, – подойдя к ней, робко замершей, осторожно присел старик, но, впрочем, прилично присел, шага за три до неё.

И люди – женщины в основном любопытные – с интересом смотрели на них. Улыбки на мордах не пряча, смотрели насмешливо. Ведь неизвестно, откуда явился этот скверно и бедно одетый старик: богам известно, сколько лет его дхоти обтрепавшимся, хотя и чистым. И, если посланник столь бедный, то, стало быть, и семья его бедна?.. И тот Аравинда – неизвестно какой Аравинда – он, стало быть, тоже нищий!

Обезьяна мерзкая – жутко огромная – тоже подошла, уселась будто человек в стороне, за спиной старика.

«Али они из цирковой труппы?.. – сердце замерло напугано. – Тоже… шудры?»

Вздох вырвался из её груди.

«Сестру Яш отдал шудрам, так Манджу и меня?.. Но за что?! Я – вайшью! Я не хочу!»

– Мы – люди простые, врать не стану, – старик-посыльный начал между тем.

«Конечно, простые! Послали абы кого! Хоть бы одели прилично! Хотя бы виду ради! Так ещё и меня хотят опозорить среди знавших меня людей! И местные родственникам моим растреплют, что меня отдали нищим! Меня, вайшью! Ох, почему погиб отец? И… и за что боги послали мне такую ужасную сестру?! Если бы эта бесстыдная девка не сняла бы одежду перед каким-то бродягой, то мне бы не пришлось нести на себе её позор! Не пришлось бы нести тяжесть людского презренья! Всё из-за мерзкой Кизи! Из-за неё все мучения мои!»

Кулаки невольно сжались.

– Да, мы люди простые, – старик продолжил наблюдательный, – но у Аравинды моего сердце доброе. Мы при храме живём – и все уважают его.

«При храме?.. – Иша растерялась. – Так… они… брахманы? Но почему он тогда одет так просто?! Или… саньясин?»

Но от мысли, что старик скверно одетый, хотя и во всё чистое, не драное – из брахманов – у неё как-то отлегло.

«Неужели… брахман тот Аравинда? И я… я, простая вайшью, стану женой брахмана?! Сестра стала женою трёх шудр, о несчастная! Да, впрочем, она сама виновата, раздевшись тогда перед незнакомцем. Но я… о, как здорово стать женою брахмана! Даже если они берут пример с этого деда-саньясина, одеваются в простое, однако же на жену брахмана люди косо смотреть не посмеют! О, как я хочу, чтобы больше никто не посмел на меня с презреньем смотреть! Я ведь, в отличие от этой глупой Кизи, ничего плохого не делала!»

– А чем же занята семья ваша? – девка-соседка спросила заинтересованная.

«Сама хочет зацапать себе брахмана-жениха?! У, дрянь! – Иша едва удержалась, чтоб не сжать опять кулаки – это не слишком пристало для девушки, да и смотрелось, верно, ужасно. – Да нет… Манджу сказал, что жениха ищут для меня. Ей не отдадут! Моего жениха она не отберёт!»

И приосанилась, плечи расправила. На мерзавку посмотрела недовольно. Та только брови подняла насмешливо.

«Ещё и смеётся, собака облезлая!»

– Мы… – старик замялся, но всё же сказал, смущённо, когда обезьяна вдруг подтолкнула его ладонью в спину, вздумав внезапно поиграть или выклянчить еду: – Мы с сыном полы моем в храме.

«Сыном? Да разве сыну твоему может быть двадцать лет?! – Иша сердито вскочила, сжались опять кулаки. – Или… ты, собака похотливая, заделал его уже задолго после молодости? Но… почему сын твой не пришёл? Он… так жутко выглядит? Или ребёнок поздний, потому здоровьем хилый?! Или… – сердце замерло потерянно. – Или он – урод?!»

– Да, полы мы моем в храме! – Гандаги поднялся и сам. – И я не стыжусь того, что живу в храме и мою его камни, девочка! И Аравинда мой никогда на жизнь не роптал! Только… – замялся, а обезьяна лапу ему положила на спину, не снимая.

«Голодная, наверное. Вот, даже обезьяне дать плод и то возможности нет! И он смеет мечтать, чтобы я невесткою вошла в их семью?!»

– Только я подумал… – старик совсем уж смутился, а обезьяна глупая сердито похлопала его по спине, мешая выглядеть солидно. – Да, моему Аравинде около двадцати. Он здоров, – улыбнулся широко, – не как я, девочка. Он-то – мужчина ещё молодой, в расцвете сил. Да звать я пришёл тебя к нему первою женой. Да, уверен – он парень добрый и серьёзный – что кроме тебя жены больше никогда не возьмёт.

«Естественно! Кто захочет пойти второю женою к шудре?! Кто захочет дочь свою шудре второю женой отдать? Да и шансов хватит, чтоб и из наших детей кто-то подох с голоду, не то, что у жены второй!»

– Но вот я думаю, что семью на обмане строить не надобно. Не хочу семью новую я с вранья начинать! Потому я с самого начала решил сказать, чем мы живём. Да, кстати, едва не забыл сказать: живём мы в стране другой, но также в Бхарат, при храме Индры в царстве Шандара. То есть, далековато будет от твоих родных краёв.

«То есть, мне даже сестры там не повстречать! Даже не попросить помощи хоть у неё! Совсем буду одна?! Нет!»

И сердито девушка выдохнула:

– И даже жениха не привели, чтоб показать!

Но Гандаги взгляд не опустил и взгляда от её сердитых очей не отвёл – он десятки лет мыл при храме полы и, в общем-то, к презрению гордых людей ему было не привыкать – да и сердце прислужник сохранил острое, понял, что девушка напугана, да не считает его милого Аравинду хорошим женихом.

«Но как так?.. – подумал с горестью он. – Тот риши сказал, что лучше этой Иши – и даже имя её подсказали ему боги или тропы звёзд – для Аравинды в мире никого нет. Сказал мудрец, что сказали ему звёзды, что ярким светом станут Аравинда и невеста его для народа Шандара. Но… боги, как же это?.. Ведь совсем не хочет идти за моего мальчика эта девочка! И ладно, могу я её понять, она из вайшью, но… ведь риши сказал, что для сына моего лучше её никого нет! И как я приду к нему? Скажу: «Мальчик мой, прости, нашёл я девушку, что подходит в жёны тебе, но своею глупой речью всё испортил!». Ох, ужели же придётся так сказать?.. Что же мне сделать, о боги?!»

Глаза закрыл, ладони скрестил у груди.

«О дэви Лакшми! Я никогда не просил богатства для себя! То есть… давно ещё. Тогда, в молодости, я глупый, тоже о роскоши мечтал. Я тогда не знал, что без жены будет ещё больней! А та внезапно так умерла. Но, верно, ты и так знаешь судьбу мою, дэви Лакшми! Я не дерзну просить о себе! Да и слишком поздно! Надо думать уже о душе и только. Но не могу я уйти спокойно, дэви Лакшми, если не пойму, что с сыном моим любимым хорошо всё будет в будущем!»

***

Посреди молочного океана лежал огромный тысячеглавый змей Шеша. И на кольцах тела огромного его возлежал прекрасный Вишну, нюхал прекрасный лотос. Аромат огромной цветочной гирлянды с шеи обвивал статное синекожее тело. На длинных, густых, чёрных волосах сияла роскошная золотая корона. У ног его сидела богиня процветания – красивейшая из богинь и женщин – и с любовью, нежно разминала жена стопы своего господина. Но вдруг замерли нежные пальцы и ласковые ладони, натёртые душистым маслом. Вздрогнула богиня.

– Ответь своему преданному! – улыбнулся ей муж

– Простите, мой господин!

– Боги обязаны поддерживать своих преданных, – защитник мироздания только улыбнулся. – Тем более, человек, докричавшийся до тебя, должно быть, силён.

– Он милый, – жена улыбнулась.

– Милее меня? – дэв нахмурился.

– Что вы, мой господин! Я выбрала вас в день Пахтания океана – и выбрала самого лучшего!

– Ну, смотри! – но в миг следующий муж её рассмеялся. – Ступай, навести своего преданного.

– Он служит в храме Индры – и я имя его слышала среди имён достойных прислужников – но, кажется, в деле нынешнем, так растревожившем сердце его, Индра ему не помощник.

– Что ж, сходи. Не дело оставлять достойного человека без помощи.

Она, ладони сложив, поклонилась. Затем коснулась стоп его – он ладонь ей на голову положив, благословил жену. И та исчезла, отправившись в мир людей.

***

Гандаги потрясённо застыл, когда все вдруг замерли. И явилась ему дева, от красоты которой он едва не ослеп. Слов таких не было в человеческом языке, чтоб её описать красоту! Грудь высокая, талия тонкая, бёдра пышные – всё как у лучших женщин всех миров – но и эти слова были слишком скудными, слишком куцыми. Да её тёплые глаза, её улыбка… он, увидев её, забыл сразу обо всём.

– Так что же ты, Ма…

– Гандаги, дэви! – он, опомнившись, склонил голову. – В жизни новой меня зовут Гандаги, да и я привык. Да, впрочем, я не сетовать на мою судьбу вас позвал, о ясноликая! Моя-то судьба вполне спокойна. Тем более, боги даровали мне сына достойного и верного, мне с таким и жаловаться не на что! То есть… мне…

Потом вспомнил про всех. Оглянулся…

Но стояли на берегу моря только он и она. Куда-то пропали все. И девушка та гордая тоже с ними пропала.

– Я не могу велеть сердцу кого-то другого кого-то полюбить, – сдвинула изящные брови богиня процветания. – Но я о тебе наслышана. И любовь твоя к сыну приёмному тронула моё сердце.

– Он родной мне! – сердито выдохнул старик и, смутившись внезапно, замолк.

– Я знаю, что ты к мальчику чужому был добрым как родной отец, – улыбнулась богиня. – И то как ты – и без того всё потерявший и почти не имевший ничего – принял этого чужого мальчика, во время опасное, совсем не боясь смерти, как отдавал ему лучшее, что имел… это тронуло моё сердце, Манджу! То есть, Гандаги! И я вижу, что вы оба достойны моего благословения. Вы, на бедность и унижения не смотря, очень достойно себя вели.

– Если можно, о лотосоглазая, пусть и моё благословение перейдёт к Аравинде! – пылко взмолился Гандаги, снова соединяя ладони и опуская смиренно седую совсем голову. – Я-то уже своё пожил, а вот мальчику надобно ещё жить. И время неспокойное.

– Хорошо, – качнула головою прекрасная дэви, – коли ты настаиваешь и просишь так… – ладонь подняла в знаке благословения. – Пусть будет у сына твоего названного, Аравинды, всегда еда! Пусть всегда еда находится для семьи его! Пусть он находит приют, куда бы ни пошёл! Татастру! А что до роскоши…

– Роскошь в жизни не главное, о дэви! Был б он здоров и живой! Только… девушка та…

– А об этом молись уже Кама дэву, – засмеялась богиня процветания.

И, смеясь, исчезла.

Ветер моря ударил старику в лицо, свежий. Солёный…

***

И вздрогнул он, ощутив вдруг жаркое солнце над головой.

И запоздало людей заметил – толпу – взиравших на него растерянно и заинтересованно.

– Я не хочу стать женой того, кто моет полы! – сердито выдохнула девушка, стоявшая возле него, обиженно выкрикнула. – Я не хочу быть женою шудры! Я – вайшью! – смяла дупатту простую на груди. – Бывает, чтобы мужчины из высоких варн брали в жёны девушку из низшей! Но позор, если мужчина в жёны возьмёт девушку из варны выше себя! Испокон веков так считалось!!! Почему… – слёзы хлынули из красивых глаз, красивых и очень печальных. – Почему вы так хотите отдать меня за него?! – и руки тонкие сжались в кулаки.

Люди смущённо застыли: нахалка эта посмела лезть со мнением своим прежде отца своего!

– Как будто сегодня твоя Сваямвара! – фыркнула злая соседка.

– Это ты молчи! – Иша прикрикнула. – Это не к тебе пришли свататься! Но… – усмехнулась. – Коли хочешь – иди сама за мойщика полов!

– Значит… – голос дрогнул Гандаги. – Значит ты, луноликая, видишь в сыне моём только мойщика полов?

– Иша, извинись! – Манджу к ней подскочил, сжал её руку. – Как ты посмела орать на старика?! Уважать надобно старость!

– Я – не твоя дочь! – сорвалась Иша на крик. – Я – не твоя дочь – и не смей решать за меня! – слёзы стекли по щекам её. – Неужели… неужели, ты поклялся защищать меня моим родным… чтобы отдать за шудру? Мойщика полов?!

– Знаешь, девочка… – старик вздохнул – и притихли люди смущённые, да она притихла, сердитая – и тихо продолжил: – По правде говоря, из какого рода и из варны какой мой Аравинда – я и сам не знаю.

– А сказали – он ваш сын! – Иша прищурилась насмешливо. – Значит, соврали?! А только что говорили, что не хотите семью новую с вранья начинать!

Гандаги потрясённо замолк, пойманный на невольной лжи. То есть, не совсем лжи.

– Я лишь подобрал его, младенцем плачущим, но вправду всегда верил и говорил всем, что он мой сын! – старик выкрикнул, невольно сжав кулаки.

– Но вы обманули меня! – усмехнулась опять Иша, зло.

Он молчал, тяжело дыша, сжимая и разжимая кулаки.

И люди молчали, стыдясь того, что увидели. Что за жестокая девушка! Никто брать её не хотел – из-за славы дурной её распутницы-сестры – и ни к чему девке гордой ещё привередничать, радоваться надо, что кто-то захотел взять в свой дом женой! А она посланника – самого отца жениха – дерзнула оскорбить! Мол, соврал он!

– Да разве ж это ложь?! – проворчал друг Манджу, что их приютил и отдал девушке свой дом, жить с его незамужними дочерьми – жена-то его ушла как сухагин – а теперь застыдился невольно, что их позвал, что друга решился принять. – Да, не по крови они отец и сын, но разве то важно? Живут одной семьёй!

– Да муж и жена разной крови, но после свадьбы, чрез горе и радости пройдя, становятся едиными! – и Манджу уже не выдержал: страшно стыдно стало ему перед стариком.

– Я не хочу становиться женою мойщика полов! – Иша отчаянно расплакалась. – Не хочу! – на колени упала перед Манджу – хотела схватить его ступни, но отшельник невольно отодвинулся. – О, не отдавайте меня ему! Вы же… вы же обещали заботиться обо мне моей сестре!!! – злобно прищурилась. – Что за саньясин вы, коли слова своего не держите?!

Кто-то уже глаза опустил, не в силах смотреть уже на неё.

– Если вы – саньясин, вам нельзя оскорблять и мучить живых существ! – рыдая, прокричала Иша. – О, не отдавайте меня за мойщика полов! Я женою шудры стать не хочу!

– Я не знаю, из варны какой мой сын!!! – перекричал Гандаги её.

И все смущённо застыли от крика его. И даже она. Но она – сердито.

– И кожа у Аравинды моего очень светлая! – сердито продолжил Гандаги. – Он не похож на шудр. Но, впрочем, раз эта дева не видит в нём никого иного кроме как мойщика полов – и видеть никого более в нём не хочет – то и я не хочу её принуждать жить с ним вдвоём!

Едва не сказал: «И видеть больше её не хочу!». Обезьяна смущённо поднялась на задние лапы, похлопала его по спине. Он, улыбнувшись грустно, похлопал её между ушей.

– Ты не при чём, Хануман! Просто… не люб он ей, – сердито всё-таки на гордячку взглянул. – Она никогда прежде не видела его и толком ничего не знает о нём, но он ей уже не люб! – сжал запястье своего ванара-спутника. – Пойдём, Хануман.

«Грязь с полов смывает, а обезьяну свою назвал Хануман!» – с усмешкой кривою подумала брошенная невеста. Но, впрочем, страшно рада была, что и отец жениха уже сам не хочет её видеть.

– Пожалуй, я сына любимого не предам! – Гандаги вдруг выпрямился – насколько мог – и расправил плечи. – Я сам буду считать, что полы храма – тоже святое место. Если и благословение какой-то девушке отдам, то только той, которая согласна будет с ним и со мной!

И, развернувшись, прихрамывая, прочь пошёл.

Хануман – настоящий совсем – обернулся, смерил деву наглую укоризненным взором, но всего, что сказать хотел, не сказал. А уж он – ученик самого Сурья дэва – мог бы много сказать! Если б хотел. Хотя бы встать в позу, вскинуть гордо голову, да по-человечески сказать – он умел – что если пнуть горшок, то выплеснется содержимое. И посмотреть бы, как лица вытянутся у людей, когда поймут, что он – не обыкновенная обезьяна!

«И вообще, я сын бога, царя ветров! – подумал обиженно Хануман, с ненавистью уже посмотрев на неё. – Да… вот и выплеснул содержимое кувшин! Но кем я буду, если стану орать на неё? А то ещё люди поймут, что неспроста Гандаги звал меня Хануман?.. И… что… все годы службы великому Раме пойдут попугаю под хвост от того, что потом постыдно разорался на глупую деву? Хотя, конечно, люди запомнят её: ту, что не признала самого Ханумана, слугу аватара великого Вишну! Но я славою её осчастливить не хочу совсем!»

И вздохнув по-человечески совсем – и люди растерянно смотрели на него, ну, окромя той гордячки, которая в обиде своей ничего не заметила – и Гандаги побежал догонять. И снова люди растерянно смотрели им вслед: как убегает огромный ванар на задних лапах, совсем как человек.

– Как будто то был сам великий Хануман! – ляпнул один малец, лет трёх.

– И от Иши нашей в ужасе убежал! – рассмеялась его сестра.

И люди рассмеялись, но староста кого-то хряпнул по голове – на Гандаги удаляющегося указал, мол, постыдились бы – и смех нервный сразу же усох.

Гандаги притворился, будто уже не слышит. Да, впрочем, усмешки слышать он уже привык. И – о, странная прихоть судьбы – уменье, кровью сердца добытое, то сегодня ему пригодилось. Ровно ушёл, расправив плечи. И несколько селян невольно вспомнили, что глупо кидать в небо пепел – упадёт кидающему на голову. А кто-то вспомнил совет не кидать грязью в луну.

Отойдя далеко в лес, Гандаги обессилено рухнул на землю – Хануман его почти у самой земли подхватил – и, тяжело вздохнув, расплакался.

– Лучше Аравинде о том не говорить! – Хануман посоветовал сочувственно. – Скажешь, просто опять язвили злые шутники. Ведь то отчасти правда. Посмеялась девчонка злая!

– Она просто глупая! – похлопал его по руке старик, опять вздохнул. – Я боюсь, как бы ни навлекла на себя и семью какой-то беды резким своим языком!

– А я и думать о ней больше не хочу! – проворчал Хануман, присаживаясь рядом.

Помолчали они сколько-то.

– Я ведь… я ведь счастья Аравинде хотел! – и Гандаги расплакался.

Сын бога обнял человека, погладил по плечу. Тот, в грудь мохнатую уткнувшись ему, долго рыдал.

Потом, наконец выплакавшись, за поддержку поблагодарил. Сам на колени опять пред ним хотел встать, но Хануман его не пустил.

Проворчал:

– Сил-то побереги! Нам ещё обратно лететь. И, должно быть, Аравинда добрый твой уже заметил отсутствие твоё, волнуется! Ты б хоть успел побыть ещё около него!

– И верно! – Гандаги сел уже отдельно, слёзы утёр. – А то подумает ещё, что я где-то умер, а он виновен, что не нашёл и не смог защитить!

– Да, береги его, – улыбнулся ему сын дэва Ваю.

– Ох… – Гандаги снова вздохнул. – Перекопал гору, а выкопал мышь! Ой, я… прости! Прости, почтенный Хануман.

– Да ничего, – горько улыбнулся тот, – ведь и правда – выкопал мышь! – и рассмеялся вдруг, нервно.

Потом испугался, замолк. Но старик и сам, улыбнувшись, рассмеялся.

Камень 74-ый

Меня разбудили запахи еды. Просто… неожиданно как-то в деревне, где все молчали, запахло едой. Да нет, там же Гандаги и Хануман просто сели сидеть под деревом. Просто в лесу. И еды там рядом не было. Лепёшек свежезажаренных. Овощей с подливкой…

Растерянно глаза разлепила.

Садхир много всего наготовил. И на листьях банановых еду разложил возле меня и младшего брата. Вот, посмотрел на меня, улыбнулся. Я благодарно улыбнулась ему в ответ. Есть и правда очень хотелось.

Мохан сразу же лепёшку цапнул – прежде всех – закатал в неё жареный сыр, обмакнул в подливку. Но… поднёс к моему лицу. Смущённо улыбнувшись ему, откусила кусочек.

Он откусил большущий сам. Но дальше вернул лепёшку ко мне. Так меня покормил и сам поел. Я, взгляд опустив, чтоб благодарно улыбнуться Садхиру – успел же к еде кинуться, пока глава семьи не запретил – случайно напоролась на взгляд старшего мужа. Поллав смотрел на меня задумчиво. Кажется, долго уже на нас с Моханом смотрел.

Садхир толкнул его кулаком чистым в плечо. Легонько.

Шумно выдохнув, мужчина выхватил у него лепёшку с паниром и помидорами из рук. И сжевал сам. Средний брат почему-то вздохнул. Странно, вроде не было повода особого, чтоб злиться. А он злился только в особых каких-то случаях.

Чуть погодя, у нас присел попугай. Мечтательно косился на банан нарезанный.

Я руку протянула, погладила её по перьям зелёным на затылке. Амритью тут же сжала клювом мой палец. Не больно.

– Сейчас-сейчас! – загребла банановые кусочки – лежавшие у Поллава – и протянула уже ей, пристроившейся между меня и Садхира.

Подождала, покуда все не склюнет.

– Наша умница! Спасибо, что нас охраняешь!

Она голову подставила. Нет, спинкой к моей руке. Нежно её погладила.

Резко выдохнул Поллав. Подавился?..

Но, со взглядом встретившись моим, он вообще отвернулся. Не подавился. И ладно.

Я потянулась гладить попугая.

Мохан, нагнувшись, пролез между Амритью и моей рукой. Гладить его на глазах у Поллава постеснялась. Но он же ж обидится!

Потому сама взяла лепёшку и поднесла к нему.

– А панир? – спросил Мохан обиженно.

То есть, конечно, виноват был не сыр. Но мы прикинулись, будто он обиделся на сыр.

Садхир тоже, кстати, как-то странно на нас смотрел. Но он, как и Поллав, умел делать своё лицо непроницаемо спокойным. О чём думает вообще и не поймёшь. С Моханом в этом-то полегче. Но… Садхира я вообще перестала сегодня понимать. Казалось, он простой. Добрый, искренний. Но вот… он был слишком умным, чтобы быть добрым, как сказал Поллав. То есть, умный Садхир мог понимать, что притворяться дружелюбным и не сердиться по пустякам даже выгодно.

Средний муж вдруг повернулся ко мне, будто почувствовал мой взгляд, задержавшийся на нём. Спокойно на меня смотрел. Даже не улыбнулся. Я… не интересна ему совсем? Или… он брезгает спать со мной?.. Я – женщина шудр, даже двух. А он – из брахманской семьи. Вроде понятно, к чему ему избегать меня. Да, может, он брахмачарьей хочет остаться вообще. Но почему это меня так расстраивает?..

Потом мы все молчали. Даже Поллав не стал настаивать на репетиции.

Я лежала и вспоминала тот странный сон. Просто… эти странные сны многие складывались как будто в одну историю. То есть, они шли вразнобой, но если потом повспоминать, бодрствуя, то получалась как будто целая история, только сложенная из отдельных кусков. И некоторые очень удобно друг к другу прилегали.

Только… Иша в этом сне была какая-то другая. Как будто совсем не знакомая. Злая. И… и как будто я слышала её мысли. Обо мне и о других. Но мысли её были таковы, что меня сковал ужас, когда я внезапно поняла.

То есть, во сне всё как будто было нормально. Как-то естественно. И то, что к ней привёл отца Аравинды сам Хануман. Да и Гандаги и Аравинда… я их видела в других снах. Но вот Иша… почему сестра в этом жутком сне была такая?.. Столько ненависти было в ней! К миру, к людям, ко мне! Что она, обычно такая милая и заботливая, думала в том кошмарном сне обо мне… это просто жутко сжималось сердце, когда я такой её вспоминала! Такая Иша была мне чужой.

И… кошмарный сон. Странно, меня в нём напугало не то, что люди опять отвернулись от моей сестры. Хотя вот именно во сне она как будто сама была виновата в таком отношении других к ней. И даже не то, что к ней пришли свататься – да ещё люди особенные хотели породниться с ней, простые, но очень достойные по поведению и образу жизни – а она сделала этот брак невозможным. Нет, меня больше всего напугала эта чужая Иша, страшно обиженная на жизнь и… и как будто совсем ненавидящая меня.

– Ты чего такая грустная? – печально спросил младший муж.

– Так… – села, чтоб он не вздумал лечь рядом со мной.

– Что так?! – придвинулся он ко мне.

Поллав опять на нас посмотрел, недовольно.

Что же?.. А!

– Мне вдруг вспомнилась Иша. Я её уже давно не видела. Соскучилась.

– Несколько дней выждем, а потом можно и в гости к ней сходить, – предложил Садхир.

– Правда? – я оживилась.

– Сейчас мы можем попасться из-за дела с Шандаром! – тихо Поллав возразил. – Да даже если и не попадёмся, просто уйдём, а люди всё равно могут запомнить, что мы к ним приходили. А как будут разнюхивать убийства царевичей, так вспомнят всех чужаков и все странности.

– И выйдет, что мы её подставим?! – испугалась я. – Сами уйдём, а её… могут схватить?

– Надо учитывать вариант, что всё может пойти не так, как нам хотелось, – серьёзно произнёс глава семьи, нахмурился. – Да, впрочем, обычно всё идёт не так, как нам хотелось. А в случае большой неудачи мы можем погубить и её. А так-то она с Манджу. А он – человек местный, да и с тем человеком дружит. С Манджу твоей сестре может быть спокойней, чем с нами.

– Понятно… – вздохнула.

– Лучше не стоит, – подытожил старший муж.

– Да, пожалуй. Вы правы, мой господин.

Просто… они итак тут недавно поссорились. Страшно поссорились. Из-за меня. И он злой наверняка. Лучше я ему напомню, что я ещё помню, что он у нас главный. И так, хоть в чём-то малом, хоть немного с ним соглашусь.

Но сестра… почему такое чувство неприятное внутри?.. Случится что-то ужасное со мной или с ней?.. Или я просто страшно напугана, увидев её такой, злопамятной и жестокой?..

– Когда Сиб вернётся, мы у него попросим всё разведать, – предложил мне Садхир. – Или он птицу нашу пошлёт – он с ней говорить умеет.

– А если он совсем ушёл? – грустно уточнил Мохан.

– Да придёт он, придёт! – улыбнулся средний брат. – Он же обещал защищать Кизи. Зовёт её сестрой. Так что некоторое время спустя придёт проведать. А мы потренируемся дружить с Амритью. Может, она сможет разведать всё ещё до его возвращения?

– В ближайшие дни нам надо затеряться среди местных! – возразил Поллав.

Опять мне напомнил, что надо будет жить среди людей. Вчетвером.

– Да пусть Мохан и Кизи развлекаются хоть иногда, обучая попугая. Не вечно же мы будем с домом устраиваться.

Поллав покосился на нас двоих, проворчал:

– Пусть… иногда. Но нам надо выступать и репетировать. Деньги сами из воздуха на нас не посыплются, – нахмурился. – Тем более, что кто-то тьму драгоценностей в реке утопил! – сжал кулаки. – Пояс свадебный… и… те…

Ох, он заметил! Точно меня побьёт!

– Раз ты столько золота утопила, в ближайший год будешь сидеть без новых украшений!

– Это всё я! – вмешался Садхир. – Я сказал, что нам чужого не надо. Тем более, от утопленников, сожранных крокодилами. И с погребального костра. Кизи возражала, но испугалась мне перечить, – на брата старшего мрачно посмотрел. – Боялась, я её сам бить начну. Как ты.

И вроде всё пока успокоилось. Слегка. И, как обычно, ненадолго.

Я выискивала взглядом бинкара, но напоролась на ненавидящий взгляд главы семьи. С утопленными вещами мёртвых он как будто смирился. Хотя я почему-то уверена, что не совсем, уж больно там много драгоценностей вытащили крокодилы, а он увидел. Но вот пояс золотой со свадьбы и для особо торжественных случаев… боюсь, такого он не забудет. Он и тогда, в день первый после свадьбы, страшно разозлился, когда я убежала топиться, а украшения бросила в лесу. А тут… мы утопили свадебный пояс. Золотой! Ещё и напомнил. Боюсь, следующая ночь с ним будет напоминать зверства демонов. Точнее, муки девушки, которую схватил ракшас. А если он опять начнёт мне мстить ночью, то братья его не прибегут.

– Не волнуйся, жена! Я тебе со своей доли украшения куплю! – сжал моё плечо Мохан.

– Вы и так очень много всего мне подарили, мой господин! – смутилась я.

– Вот именно: очень много, чего даже твои родственники подарить тебе не захотели! – проворчал Поллав. – А ты утопила золотой пояс!

Значит, он утром перед тем, как на разведку уйти, все вещи пересмотрел. Эх… хотя он бы всё равно заметил рано или поздно. И всё равно бы страшно обозлился на меня. А так хоть от того мне бояться не надо. Не надо ждать расплаты за пояс утопленный. Глава семьи злой, он не выдержал уже терпеть – и взялся напоминать. Побьёт сегодня – и успокоится. Надеюсь, успокоится. Или мне надо настроиться, что следующая ночь с ним будет кошмаром. Надо будет перетерпеть.

– Так ведь не Кизи несла вещи, а Сиб! – вмешался Садхир. – А Сибасур и так страшно устал от напряжения. Особенно, когда попытался Кизи перенести колдовством, чтоб избавить от того страшного перехода, который выпал нам.

– Вот именно, её Сибасур попытался от того кошмара избавить! – Поллав сжал кулаки.

Но вроде отвлёкся уже на другое. Вроде.

– А на Сибасура мы злиться не имеем права! – напомнил Садхир. – Не защити он нас позавчера – нас бы зарезали слуги царевичей. Всех. Ты зря думаешь, что ты мог бы от них откупиться, одолжив нашу жену поиграться. Они сочли меня за брахмана – могли принять из-за одежды и украшений из рудракши – но даже не возмутились, что ты меня ударил и держишь лицом в землю. Да даже если и не брахман… может, я йог. Или ученик какого-нибудь брахмана. Но они всё равно меня не пожалели. Даже не возмутились, что ты вдруг напал на меня. Ты правда думаешь, что изнасиловав Кизи, они бы отпустили нас живыми? Они, похоже, ради свадьбы одного иль нескольких сыновей Шандара сюда прибыли, к чему им россказни обиженных простолюдинов пускать гулять повсюду, омрачая славу их пыльным и зловонным шлейфом правды жестокой или сплетен? Им в пору думать, как понравиться Акруру, имеющему четырёх не замужних дочерей!

Ох, я о таком не подумала! Но… судя по тому, как тот царевич вздумал стрелять в Сиба… он и правда не пожалел бы моих мужей. Они видели их бесчинства.

Глаза старшего мужа расширились. Он застыл. Кажется, он сам не понял, чего мы с трудом смогли избежать.

– Да, было жестоко убивать столько людей! – Садхир вздохнул. – Боюсь, нам это аукнется. Но… Сибасур правильно рассудил. Это злые люди. Их опасно было оставлять в живых. Даже если б он убил только их господ – слуги бы непременно отомстили бы за них. Если слуги сами их боятся, возможно, некоторые бы не спешили, но… увы… кто-то б кинулся на нас. Сразу. Сибасур нас в тот день спас от смерти. И если ты к нему по возвращению пристанешь с упрёками за тот утопленный пояс – это будет ужасно несправедливо.

– Да, пожалуй… – Поллав смущённо погладил бороду. – Ты прав. Наши жизни дороже того пояса. Тем более, нельзя лезть с этим к нему.

– Тем более, неизвестно, вернётся он с победой или нет, – добавил молодой йог. – Ведь Шукрачарья сам явился за ним, хотел научить…

– А он и без уроков сбежал! – вздохнул вездесущий Мохан.

– Я всё-таки надеюсь, что на пару дней он к нему зайдёт, – Садхир задумчиво потёр браслет из рудракши на запястье, – Сиб – не глупый парень. Да и враг его силён.

Вздохнула. Как-то от волнения не подумала обо всём таком. А Садхир прав.

– И этой ночью Сиб увеличил наши шансы на побег, когда помог нам через реку перейти. Вещи наши тащил. Если рыбаки не скажут, что пятеро неместных – мужчины трое, крепкие – у них просились переплыть в дни ближние реку, то и нас на этом берегу навряд ли станут в дни ближние искать. А предположить, что сами переплыли чужеземцы сомнительные реку, когда и среди местных рыбаков плавать не умеют… когда повсюду хариалы, да заплывают крокодилы и болотные… навряд ли заподозрят! Тем более, никто не заподозрит, что скоро так и споро так нам крокодилы помогали перейти! Сиб молодец! Хороший парень, брат заботливый. Нам несколько возможных дней спокойных подарил перед уходом он! Ну, или вовсе сумеем убежать от подозрений, поскольку быстро реку перешли. Ну, ведь стыдно же орать на него, что он, гад такой, одну вещь утопил. Целую одну вещь! Тем более, из золота. Он спокойно сам часть украшений утопил.

– Чтоб меня позлить! – Поллав поморщился.

– Зато он не жадный. По крайне мере, не падкий на украшения. Мы можем верить, что за деньги он нас не предаст, сколько б ему не обещали за наши головы.

– Но все те крокодилы… – Мохан поёжился. – Лучше нам с ним не ссориться!

– И жену не обижать, раз она ему дорога, – напомнил хитрый Садхир.

Как он подвёл к заботе обо мне! Я в который раз восхитилась его умом.

Но… взгляд старшего мужа на меня мне не понравился. С Сибом он побоится ругаться лишний раз, но вот мне утопленные украшения припомнит.

Я торопливо добавила:

– Вы можете купить мне гхунгру! Мохан научит меня танцевать – и я сама заработаю себе на новые украшения. Ведь музыкантам с танцовщицей могут заплатить больше, чем одним музыкантам?..

Практичный Поллав призадумался. Но мысли его хотя бы утекли уже в иную сторону, не про месть для подлой жены.

– Смотря какие музыканты и смотря какая танцовщица, – серьёзно заметил он.

Внимательный взгляд на меня. Робко замерла. Потупилась.

– А, впрочем, ты красивая. Возможно, тебе заплатят и так, даже если ты не станешь великолепной танцовщицей.

– А кто недавно пялился на жену, разинув рот?! – усмехнулся бинкар.

– Когда это я рот открывал?! – резко повернулся к нему старший брат.

– Жена, не волнуйся, ты танцевала великолепно, – улыбнулся мне молодой йог. – Я искренне любовался тобой.

– Если она будет так танцевать, её сочтут за продажную девку! – не стерпел старший музыкант.

– Да перестань! – рассмеялся сын брахмана. – Грации у Кизи было как у столичной ганики. Из средних. Уж прости жена, мы много танцовщиц видали и…

– И куда мне до тех женщин, которых с детства учили танцевать! – улыбнулась я ему.

– И ты сам говорил, что очень грустно теперь, когда рядом нет ни матери, ни сестёр… – обнял старшего брата за плечи подкравшийся Мохан. – Всех убили – и с нами больше нету наших женщин, которые танцуют… – губу прикусил. – Помнишь, как танцевала вторая тётя? Разве у столичных ганик мы хоть раз видели что-то подобное?!

– А ты её помнишь? – растерянно повернулся к нему брат. – Ты ещё мелкий был.

– А разве ты не видел, что я пытался повторить её танец? – обиделся юноша.

– Может, он поздно слишком пришёл? – мягко постарался примирить нас всех Садхир. – А я так засмотрелся на вас двоих, что забыл обо всём.

Старший музыкант призадумался. И временно отстал от нас. И здорово, что я вспомнила про эти гхунгру! Тем более, что танцевать мне и самой понравилось. Пожалуй, в моей жизни с тремя братьями-музыкантами будет и приятное что-то. Хотя бы наши танцы. Да, впрочем, когда я слушала их музыку, мне тоже очень понравилось. Да и… когда Мохан стал играть гимн музыке, мне, страшно побитой Яшем и только что очнувшейся, я сама пошла танцевать, забыв о боли и усталости! Как музыкант и как танцор Мохан божественно прекрасен. Даже если он когда-нибудь меня разлюбит, я всё равно смогу любоваться его танцами и наслаждаться, слушая его музыку.

Пожалуй, судьба не была со мной слишком уж жестокой: что-то хорошее было и у меня. И, тем более, в мою жизнь пришёл такой замечательный брат! Не родной, но очень заботливый и смелый. Жаль, что он так поссорился с родной семьёй. Хотя… если они его бросили младенцем ещё, понятно, чего он так на них злится.

Сколько-то мы полежали, думая каждый о своём. Наш покой охранял Садхир. То сидящий у дерева, то бесшумно ходящий между нас. Надо же, и он так умеет!

Потом поужинали – готовили мы с Моханом. Я решила, что лучше главу семьи не раздражать своим бездельем. А бинкар навязался спасать меня от переутомления. Попугай, разумеется, тоже помогал. Но делал вид, что так солидно многое ест, просто чтоб проверить, не отравлено ли?.. То есть, просто жрал. То есть, жрала.

Жрать устроилась возле меня.

Уже в сумерках Поллав зажёг светильник. Я сжалась вся. Он вдруг посмотрел на меня – долгий, внимательный взгляд – я его едва выдержала. О, только не с ним!

Но он кувшинчик пузатый Садхиру передал. Невольно вздохнув, поднялась. Мохан, сев, проводил нас грустным взглядом. То есть, я отвернулась почти сразу. Ни к чему злить Садхира. Он может быть более опасным, чем Поллав.

Отойдя далеко от его братьев, средний муж присел на землю, скрестив ноги. Я на колени опустилась перед ним. Мы долго молчали. Как и ожидала, он не прикасался ко мне. Правда ли… брезгует?..

– Ты сегодня ничего не хочешь мне рассказать? – спросил вдруг мужчина.

Робко посмотрела на него. Он на меня внимательно смотрел. Кажется, долго уже.

– Кажется, нет, мой господин. Я… слишком устала.

– Да, это сложные были дни.

Мы долго молчали.

Я осторожно сменила позу, скрестив ноги. Скрестила ладони на подоле.

Так… брезгует или просто хочет остаться брахмачарьей?..

Мы долго молчали. Пугающе долго. Светильник мигнул, настигнутый порывом внезапного ветра. И, казалось, вот-вот потухнет совсем. Садхир, протянув к нему руки, заслонил маленькое пламя от ветра. Тот вскоре улетел.

Брезгует или нет? И… почему меня это так волнует?..

Садхир замер, когда я придвинулась к нему. Нет, вроде смотрел на меня растерянно. Или, всё-таки, он хотел всю жизнь остаться холостым? Или… хотел себе девушку из брахманов? Чтоб спать только с ней? И почему мне так больно внутри?!

– Что-то болит? – взволнованно сжал он моё плечо.

Всё-таки прикоснулся ко мне! И заботливо смотрел на меня.

Пламя светильника вдруг вспыхнуло очень ярко. Напомнив мне огонь в пещере с алтарём. Когда он вдруг сам…

Сама к нему потянулась, касаясь губами его нижней губы.

Потом робко отпрянула.

Молодой мужчина сам вдруг меня обнял, потянулся к моим губам. Долго меня целовал, зарывшись пальцами в мои распущенные волосы. Осторожно меня целовал, играясь с моими губами.

Время куда-то исчезло. Миг мы были рядом или целую вечность, неясно. Я не понимала. И мне не хотелось думать ни о чём. Только его тёплые руки. Только его нежные губы. Только его затягивающее тепло… его нежность…

Но когда вдруг его ладони спустились мне на плечи, застыла. Вспомнила, как мял меня руками вспотевшими Поллав. Как было противно. Сжалась невольно.

Обхватив мою голову своими ладонями, Садхир заглянул мне в глаза. Спросил с усмешкою:

– Тоже считаешь, что я слишком умный для того, чтобы быть добрым? Боишься меня рассердить?

– Нет! – обиделась я.

Вывернулась испуганно из его ладоней. Он не держал. Не пытался меня удерживать.

Робко посмотрела на него.

Мой муж внимательно смотрел на меня. Не приближался и не отдалялся.

Не надо с ним ссориться. Даже если он обычно не прибегает к силе, он может придумывать многоходовые планы. Вот как заставил Поллава перестать цепляться ко мне из-за пояса.

Улыбнувшись – по-настоящему – добавила:

– Я благодарна вам за то, что сегодня вступились за меня, мой господин.

– Боишься, Поллав побьёт тебя из-за пояса? – молодой мужчина нахмурился, взгляд внимательный не отрывал от моего лица.

– Нет. То есть, да. Но вы ещё хотели вступиться за мою честь. Избавить меня от людского осуждения, – смущённо улыбнулась, но всё-таки призналась: – Мне приятно, что вы обо мне заботились.

Вздохнув, молодой йог грустно признался:

– Но у меня ничего не получилось. Прости, Кизи. Но… похоже, Поллав совсем не хочет тебя отпускать.

Сердито выдохнула:

– Он вас едва не задушил!

– Не верю, что брат задушил бы меня, – улыбнулся Садхир. – Просто… он рассердился, что я стал ему перечить.

– Но вы старались мне помочь!

– Рад, что хотя бы этим, хотя бы немного смог тебя порадовать.

Мы долго смотрели друг другу в глаза. Взгляд отводить не хотелось. Спокойно было так сидеть возле молодого мужчины и смотреть на него. И он не требовал моей покорности. Можно было просто сидеть и смотреть.

Он медленно протянул руку к моей груди. Напряглась. Нет, поднял к моим глазам. Осторожно убрал прядку с моего лица согнутым пальцем.

– Ты, наверное, страшно устала от всего, Кизи? Поспи. Я… – запнулся, но быстро добавил: – Я буду охранять твой сон. Если ты мне веришь.

Ссориться с ним не хотелось. Продолжать дальше, как с Моханом и с Поллавом, было страшно. И… вдруг он тогда накинется на меня так же озверело, как и его старший брат? И окажется, что Садхир и Поллав в этом похожи? И… и Садхир больше не захочет меня отпускать?! Будет терзать меня каждую ночь.

Вздрогнула. Хотя мне вместо озверело терзающего меня Садхира почему-то сразу представился Поллав.

Осторожно сняв накидку – я смотрела за ним напугано – и поправив край дхоти, чтобы не упали, Садхир осторожно укутал мои плечи своей накидкой. И живот.

Вдруг осторожно погладил меня по животу.

– Береги его. Может, ты уже с ним вдвоём.

– Думаешь? – робко посмотрела на него.

– Но тебя слишком часто тошнит в последние дни. Не находишь?

– Может, это всё Шукрачарья! – вздохнула.

– А о чём вы говорили с гуру асуров? – улыбнулся Садхир.

Сама не заметила, как разговорилась. А когда уже договорила, то заметила, что мы уже оба лежим, близко друг другу, каждый на боку, но лицами друг к другу.

Хотя, когда я замолчала, Садхир лёг на спину, чуть подальше от меня.

– Твоя способность очаровывать демонов просто поразительна! – с улыбкою сказал супруг.

– Испуганно спросила:

– Сердишься?!

Он снова повернулся на бок, голову подперев рукой.

– Нет, что ты! Просто любуюсь, какая у меня жена способная.

– Но он ещё сказал, что я… сны… – смутилась.

– Ты уже рассказала! – подмигнул мне мужчина.

– Что?! – села напугано.

Как это я так… не заметила, как проболталась!

Садхир сам вдруг сел. Оказался близко от меня. Но лапать не начинал.

– Знаешь, Кизи… – и вдруг замолчал, задумавшись.

– Ммм? – осторожно уточнила я. Тихо.

– Я вообще-то давно понял, что у тебя дар видеть глубину. Только не знал, через виденья или сны?

– Как?! – глаза удивленно распахнула.

– Я говорил, а ты и не заметила! – муж нахмурился.

– Прости! – смутилась я.

Он вдруг осторожно протянул ко мне руку – замерла, смотря за ней – и пальцем указательным осторожно остановился на точке между моих бровей. Свободной рукою так же коснулся точки между своих бровей.

– Я ведь тебе говорил, жена, – улыбнулся, – что мне сказали… в общем, у меня тоже яркая чакра Аджна. Она как раз находится между бровей.

– То есть… – смутилась. – Ты сразу понял?!

– Примерно понял. Аджна не обязательно даёт ясновидение – хотя обычно и его – но ещё может дать просто очень сильный ум, – усмехнулся. – Вот как ты в обморок упала, чтоб Поллав перестал меня душить!

Смущённо улыбнулась:

– Это придумал Мохан!

– Ах, Мохан? – мужчина рядом со мной усмехнулся.

Невольно рассмеялась. Он тоже рассмеялся.

И снова я его не боялась. И в слова Поллава уже не верила. Не хотела верить. Просто этот Поллав очень мнительный! Хотя… вот сказал, что ещё до моих слов иногда думал, не из-за Садхира ли убили их бродячую труппу! В чём-то Поллав умный.

– А что ты хотел спросить у Поллава? – придвинулась к нему.

Сначала ляпнула, а потом задумалась, а надо ли было?..

– Увидишь, – улыбнулся Садхир, – я заставлю его говорить.

Звучит как угроза. Что же они?..

Он убрал свой палец от моего лба. На нём был красный след кумкума. Я невольно проследила за пальцем, окрасившимся от прикосновения ко мне. Садхир взгляд перевёл за мной. Но…

– Садхир… – чуть придвинулась к нему, не в силах сдержать любопытство.

– Что? – муж мне улыбнулся.

– А ты… – замялась.

– Хочешь продолжить?..

Кажется, я слишком испуганно смотрела на него.

Садхир легонько погладил меня по кончику носа.

– Нос откушу, если не договоришь!

– Не откусишь! – возмутилась я.

– А почему? – он приблизил своё лицо к моему.

– Ну… – отогнулась назад. – Ты же добрый…

– Ты смотри… – он улыбнулся. – Я же всё-таки мужчина. А ты… – и вдруг замолчал.

Испуганно спросила:

– Что я?

– А вот что ты мне сейчас показываешь?!

Резко села, испуганно прикрыв грудь рукой.

Он опять на спину лёг, руки под голову подложив.

– Так что ты хотела спросить до того?..

– А ты…

Он молчал. А мне спросить жутко хотелось. И, кажется, его как и Мохана можно было спрашивать обо всём. Ну, или почти.

Прилегла на бок, лицом к нему, голову рукой подперев. Но слов не находила. Страшно было спрашивать. И страшно хотелось спросить.

– Ах, эта женская многозначительность! – проворчал он.

Нет, улыбнулся тут же. Значит, пошутил. Он… кажется, он тоже немного играл со мною, как и Мохан. Хотя и не лапал. То есть, лапал… но не так. Мохана он тоже часто касался. Вот с Поллавом они друг друга касались редко. И… что это за мысли странные у меня?

– Так что?.. – мужчина сам перевернулся на бок, лицом ко мне.

Торопливо выдохнула, чтобы он ничего другого не надумал:

– А ты тоже видишь вещие сны?

– Вижу, – вдруг сознался он, посерьёзнев.

– А что в них? – не удержалась я.

– Ты сначала расскажи про свои.

– Это… – замялась.

– Тогда давай так: сон в обмен на сон?

Осторожно сказала:

– Это можно.

Ведь там были странные сны, где были только я и он или только мы с Моханом. Вот как той поцелуй на поле бархатцев. И вообще, то поле…

Смущённо спрятала лицо в волосах.

– В общем, ты подумай. Потом расскажешь.

Садхир снова растянулся на спине.

– Только, наверное, в деревне особо не поговоришь. Но я могу брать тебя на прогулки по окрестностям. Повод придумаем.

– Давай! – торопливо согласилась я.

Потом смутилась, что так пылко согласилась ходить с ним наедине.

– Всё-таки, мне доверяешь, – улыбнулся он.

– А не надо?

– Да я вроде умею себя контролировать. Как и Поллав.

Проворчала:

– Он не умеет себя контролировать!

– Он… – Садхир запнулся. – Он умеет. Просто… жена у него молодая и очень красивая. Он пока не хочет думать о чём-то другом, – вздохнул. – И тебя напугал уже сильно. Вот, ты уже плачешь из-за него.

Резко сел.

– Кизи…

– Что? – робко посмотрела на него.

– Поллав добрый.

– Неправда! – отвернулась.

– Он кажется злым, но вообще-то он добрый.

– Он тебя сегодня душил!

– Он ненавидит, когда я ему советую при других. Тем более, при тебе. А я его сильно сегодня разозлил.

– Всё равно не верю.

– С Поллавом вообще-то проще поладить, чем с Моханом.

– Мохан добрей!

– Понятно, младший брат тебе понравился больше других, – улыбнулся Садхир.

А я внезапно замерла. То ли слова его, то ли взгляд внимательный, пристальный… что-то во всём этом было не то. Что-то меня смущало. Да и вообще, мы были одни… светильник опять стал гаснуть.

Почему-то мы оба протянули ладони к огню. Заградили с двух сторон. И кончики наших пальцев соприкоснулись. Мы замерли, испуганно посмотрев друг на друга.

– А… – начала я, мучительно пытаясь придумать, что ещё сказать, вообще не про нас.

– Да? – улыбнулся молодой мужчина, замерший так близко от меня.

Пот его пах как-то иначе. Не так резко. Может, потому, что он мясо не ел. Вот и сегодняшнюю рыбу съели Мохан и Поллав вдвоём. Кстати, Поллав её порезал совсем пополам. Хотя себе половину от головы забрал.

– А… это…

– Мм?..

– У тебя пятая чакра тоже яркая?.. Ну, эта… Шукрачарья говорил, что она помогает находить слова.

– Я слишком красноречив? – он усмехнулся. – Ну, прости.

– Нет, ты… Поллав прав: тебе хватает нескольких слов, чтоб совсем ситуацию изменить.

– Но и у тебя Вишудха сильна.

– Вишудха?

– Пятая чакра. Она находится у горла.

Пальцем показал. К счастью, у себя.

– А расскажи про чакры! – оживилась я.

Мы снова сели ровно. Снова ярко вспыхнул огонь. Мне почему-то очень ярко вспомнилось виденье из пещеры: девушка, которая пришла просить священного огня у брахмана-отшельника. Она ведь… она же потом стала женой брахмана?.. Когда её возлюбленный погиб. Хотя в моих снах и виденьях не было дня его смерти.

Сердце сжалось напугано.

Но… мне хотелось узнать. Хотелось понять всё.

А Садхир стал медленно показывать на себе расположения чакр и говорить:

– Первая – Муладхара. Копчик. Пах. Выживаемость и сила, физическая и внутренняя. Цвет красный…

И я его слушала, широко распахнув глаза. Долго-долго он подробно рассказывал про первые три чакры, которые обычно у всех людей работают.

– …И ещё Манипура даёт способность контролировать других, в обществе. Такая, внутренняя сила. Человек с нею хочет жить правильно. Как принято в обществе. У всех свои обязанности…

Зевнув, спросила:

– У Поллава она сильная?

– Да, – улыбнулся Садхир, – у него самая сильная из нас троих. Он – лидер.

Опять зевнула. Страшно хотелось лечь. Но боялась лечь возле него. Тем более, мы только что вспомнили про Поллава.

Мужчина сам зевнул. Растянулся на спине.

– И это… Анахата, четвёртая. Цвет зелёный. У сердца…

И, кажется, уснул. Вот, веки сомкнул и долго ничего не говорил. А обещал меня охранять!

Хотя, немного позлившись, я обрадовалась. Спокойно легла рядом. Но как-то… хотелось проверить. Не знаю, зачем.

Осторожно придвинулась к его плечу. Полежала совсем рядом. Было странно спокойно. Этот покой обволакивал, проникал куда-то внутри… или я просто хочу спать?.. Сильно хочу спать…

Камень 75-ый

Индра прошёл вперёд – втаптывая цветы в землю ещё глубже, раздавливая нежные лепестки ещё больше своими туфлями из парчи, расшитыми золотыми нитками и драгоценными камнями – и остановился перед Сандхьей. Та спокойно дожидалась его, едва приметив. Так сразу и перестала танцевать.

– А хороша! – довольно сказал раджа богов, оглядев её сверху вниз. – Хотя кожа слишком смуглая. А всё остальное… – взгляд его упал на чхоли, вымокшую от пота, прилипшую к пышной груди. – Остальное очень даже… ничего.

Худенькая смуглая девушка замерла, изогнувшись немного назад – одна рука с пальцами загнутыми над головой, а другая – красиво изогнутая – у груди. Вздымавшейся сильно и опускавшейся от волнения.

Дэврадж, высокий, статный, мускулистый, широкоплечий, задумчиво скользнул широкой ладонью по её руке – от запястья хрупкого вниз, до плеча, по жаркой коже, липкой от пота. Он уже её хотел.

– А для людей и вовсе красавица! – ухмыльнулся Индра. – Не удивительно, что тот мерзкий демон, увидев тебя, обо всём забыл. Даже забыл, каких хотел разрушений в моём храме.

– Он не разрушать пришёл! – строго сказала храмовая танцовщица, сердито взглянув на своего бога. – Он пришёл за мной!

– Ужели ты не признала меня? – сдвинул густые изящные брови раджа богов. – Это мой храм! И ты – его дэвадаси – и, следовательно, моя женщина! И, раз уж я пришёл, теперь мои приказы сильнее приказов настоятеля этого храма! А я хочу…

– Вы можете забрать моё тело, но не мою душу! – перебила наглая дева своё божество.

– Что?! – вскричал Индра в гневе. – Я – твой бог! И этот храм – мой!

– Да, этот храм ваш, о дэврадж! – продолжала упорствовать глупая дева. – Но моё сердце я давно отдала другому божеству.

– Кому? – царь богов сердито нахмурился.

Аравинда робко наблюдал за ссорой своего бога и дерзкой дэвадаси со стороны. Он и жалел её, неразумную, и не смел вступиться за неё. А Индру она явно разозлила. А кто из прислужников храма не слышал, как опасен раджа богов в гневе?! Тем более, что храм и все предметы, танцовщицы в нём и правда принадлежали ему. Только обычно дэвадаси танцевали перед изваянием своего божества, а в этот день их бог явился к ним сам. Да ещё и милостиво выбрал одну. Которая почему-то не проявила ни смирения перед своим богом, ни благодарности к оказанной ей милости! Аравинда совсем не понимал, как так?.. Тем более она, опороченная, наверное, молодым демоном, должна была припасть к стопам своего бога и в слезах молить о заступничестве и помиловании! И вообще… она почему-то так ни разу не упомянула того молодого демона, который дерзнул коснуться её. Ведь наверняка же дерзнул?..

«Или не молодого, – подумал грустно юноша. – Демоны владеют майей. А какие они под иллюзией – так и не поймёшь. И, увы, участь у неё тяжёлой будет. Настоятель возненавидел её. Только заступничество нашего бога может её спасти! Но почему же… она не просит его защиты?..»

Эта девушка сегодня дважды потрясла Аравинду: сначала дивным танцем – хотя её, новенькую, почти ничему не успели обучить ещё, даже в храме танцевать не пускали – а потом и непокорностью перед божеством.

«Она даже не выглядит счастливой от явления нашего бога! Хотя некоторые люди – даже сами брахманы – бывает, всю жизнь проводят в аскезах, достойно, но и то не удостаиваются чести видеть своё божество! Почему она себя так странно ведёт?»

– Лет десять назад на мою семью напали разбойники… – ресницы глаз, всё ещё дерзко смотрящих на раджу богов, всё-таки дрогнули, испуганно, но не от него. – Они убивали всех! Отца, братьев, дядей, деда… они за несколько мгновений убили их всех! – по смуглым щекам потекли две дорожки слёз. – А потом стали хватать женщин и девочек, задирать подолы… они резали нам ноги, били лезвиями по щиколоткам, чтобы мы не могли убежать, – она всё-таки опустилась, сняла с щиколоток широкие гхунгру и дрожащими руками приподняла края пышных дхоти.

И Индра, взгляд опустивший, приметил три росчерка узких шрамов у неё на голенях. Вздрогнул невольно, поняв, как больно было ей передвигаться с разрезанными мышцами. А тогда убежать – и вовсе не возможно.

– Они калечили нас… насиловали… смеялись… потом перерезали нам глотки… только отталкивая запятнанных… – ресницы дэвадаси задрожали. – Они насиловали мою подругу передо мной, а потом… – голос её дрогнул. – Когда она уже застыла… кажется, сердце не выдержало. Потом появился он! – взгляд подняла сердитый, залитое слезами лицо, сжала кулаки. – Тот мальчик-демон с жуткими глазами! Золотыми, с узким зрачком. Он был ниже меня… младше меня. Он меня первый увидел… увидел слёзы на моих глазах… Он зарычал вдруг, метнувшись на них. Его испуганно кто-то ударил по руке, раскроив до кости. Он не остановился. Он не кричал от боли. Ногти на руках его отрасли… блеснуло, зашуршало вдруг появившиеся ожерелье из змеиных клыков… потом… – тело её передёрнулось, глаза распахнулись от ужаса, слёзы даже перестали течь. – Потом… – и замерла, оцепенев, вспомнив.

– Что потом? – Индра не выдержал. – Он схватил тебя и утащил за собой?

– Он… – жуткая улыбка исказила её лицо – Аравинда невольно попятился, увидев её – она глаза горящие подняла на царя богов. – Он растерзал их всех! Рычал жутко… взмахивал руками с когтями длинными… изогнутыми… кровавые ошмётки летели во все стороны! Он не упустил ни одного! Потом… – взгляд опустила, вдруг улыбнулась иначе совсем, доброю, нежною улыбкой. – Потом он робко ко мне подошёл. Женщины уже лежали… убитые. Или сердца уже остановились у них. Я осталась одна. Он прошёл по голубой юбке моей подруги, залитой её и чужой кровью. Робко протянул мне руку, когти на которой вдруг уменьшились, ногтями вдруг стали обычными. Худой, низкий, окровавленный и в ошмётках чужой плоти и кишок… он протянул ко мне руку и сказал вдруг неожиданно робко: «Пойдём, я тебя к людям отведу. В ближайшую деревню. Или в караван купцов, что два дня назад здесь прошёл. В караван купцов даже лучше, вдруг они напали на этих людей неспроста? А там искать, может, и не будут».

– И ты поверила ему? – усмехнулся Индра. – Поверила чудовищу?!

– Я узнала его! – улыбнулась Сандхья и снова сердито посмотрела в глаза своему божеству. – Я видела его недавно. Тогда ещё меньше израненного. Просто худой мальчик. Волосы длинные, спутанные. Он был ранен. Внимательно следил за мной с дерева, но не подходил, будто боялся. Я видела кровь на его щеке. Кровь с его ноги разодранной стекала по стволу. У меня был ладду. Я достала его из-за пояса и протянула ему. Он не сразу слез. Не сразу мне поверил. А когда спустился – ловкий, как обезьяны – просто спрыгнул, то метнулся ко мне и цапнул угощение с руки. Отбежал подальше. В рот торопливо запихнул, – засмеялась невольно, на миг, вспомнив. – Помню, так вытянулось его лицо, когда он перестал жевать, почувствовав вкус! Как будто прежде он ничего подобного никогда не ел! Я ещё спросила, как его зовут, а он сказал, что у него нет имени. Я назвала его Сохэйл… он вдруг пришёл, когда разбойники уже убили всех мужчин. Я дала ему один только ладду, но он спас за него и мою жизнь, и мою честь! – по щекам смуглым опять потекли слёзы. – Я так хотела остаться вместе с ним! Отдать свою чистоту ему!

– Чудовищу?! – возмутился Индра.

– Спасителю моему! – сердито прокричала на него Сандхья, заставив раджу дэвов невольно отодвинуться на шаг. – Неужели вы, бог кшатриев, против того, чтобы спасённые девы влюблялись в своих спасителей, смелых и сильных воинов?!

На этот упрёк бог воинов не сразу додумался, что сказать. А его дэвадаси продолжила, опустив дерзкие глаза и усталую голову, в которой опять воскресли воспоминания, и, кажется, ярко воскресли.

– Я думала, он заберёт меня себе. Боялась его… немного, но боялась после увиденного. Но ведь в сказках и смелые кшатрии, и сильные демоны забирали спасённых девушек себе, – брови сдвинула. – Но он даже не предложил! Даже не подумал о том! Он привёл меня к реке, отмылся сам, меня, замершую от потрясения, отмыл. И, шумно принюхавшись, перекинул через плечо. И пошёл, нашёл тот караван. День шёл и ночь. Быстро шёл… израненный…

– Асуры и ракшасы живучие! – проворчал Индра.

– Он оставил меня людям! Ушёл, потом вернулся, три золотых браслета принёс. Тёти и… – голос её дрогнул, и она не смогла договорить.

– Надо же, какой добрый демон! – выдохнул Аравинда, растерянно внимавший этой странной истории, рассказанной ей.

– Именно! – она сжала кулаки. – Он добрый! Только тот купец, которому он дал золотые украшения моей матери и тёти – и просил меня как свою дочь растить – был ужасным! Он сначала лекарей нашёл, чтоб лечили мои ноги. А потом, когда подросла, он меня продал! В ваш храм! – сердито на Индру посмотрела. – Может, моё тело и принадлежит вам, о дэврадж, но решили то за меня! – ударила себя кулаком по левой груди. – Но сердце моё принадлежит ему! Давно уже!

– Так… – голос Аравинды дрогнул. – Это тот демон за тобой пришёл?.. На днях?..

– Он! – Сандхья гордо вскинула голову.

Индра молчал, шумно дыша. Убивать её перед верным слугой, да ещё и могущим стать очень полезным в будущем, да ещё и после рассказа такого жалостливого, было совестно. Но как же она, так упорно и дерзко хамившая ему, разозлила своего бога!

– Ты – дэвадаси моего храма! – проворчал дэв. – И, значит, ты принадлежишь мне! Не тому демону!

– Вы можете сделать с моим телом всё, что угодно! Но кому я отдам своё сердце – буду решать я сама! – прокричала на него Сандхья, снизу вверх.

– Тот демон бросил тебя! Сам! Давно! – Индра сам сорвался на крик, разъярённый её неповиновеньем.

– Но он забрал моё сердце! Ещё десять лет назад! – она сжала тонкие, хрупкие пальцы в кулаки. – И я никому больше моё сердце не отдам!

– Я даю тебе последний шанс, о непокорная! Встань на колени и извинись за дерзость, а не то…

– Делайте со мной всё, что угодно! – строптивица упала на колени. – Прямо сейчас! А я решила, что он – мужчина из моих мечтаний – и он им единственный и останется, покуда я дышу!

Раджа богов шумно выдохнул. Сжал кулаки, разжал. Гневно повернулся к другому своему слуге, покорному.

– Передай главному брахману, чтоб не смел давать ей ничего из еды! Только лишь воду, два раза в день! – торжествующе ухмыльнулся. – Ты, кажется, говорил, что наставнику твоему трудно уже мыть полы самому, так, Аравинда?

– Я и сам могу помочь моему отцу!

– Нет! – рявкнул на него бог. – Я запрещаю тебе и Гандаги ей помогать! Пусть она каждый день моет полы по всему храму, без еды! – насмешливо прищурился, хотя строптивица глаз не подняла и торжество его не видела. – Но, раз уж я бог – существо по природе саттва – я прощу тебя, после того, как ты ночь простоишь на коленях перед моим изваянием! – и, шумно дыша, исчез.

Аравинда вздохнул. Робко подошёл к девушке, сидящей на коленях, сгорбившейся.

– Прости, я не успел его уговорить.

– Не надо! – она сердито посмотрела на него, заставив замереть. – Я виновата – и я заслужила наказание, – поднялась, поморщившись, на ноги. – Отведи меня к настоятелю, Аравинда. Расскажи, что повелел дэврадж.

– Прямо сейчас? Поела б хоть!

– Аравинда… – она сжала его запястье – и юноша вздрогнул, робко посмотрел на неё – и добавила, мягко ему улыбнувшись: – Я знаю, что ты добрый. Я давно то заметила. Но мне от того лишь сильнее не хочется, чтобы на тебя злился дэврадж! – нахмурилась. – Ты, говорят, вместе с Гандаги выступил против того асура…

– Прости! – смутился Аравинда. – Я не хотел. То есть, я хотел его остановить. Но я не знал, что тот демон был так добр с тобой!

– Я благодарна тебе за то, что ты захотел меня понять, – Сандхья тепло улыбнулась.

А он, взгляд опустив, посмотрел опять на раздавленные цветы.

– Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя виноватым! – добавила она смущённо. – Ведь ты по-своему был прав: в храм нашего бога ворвался демон – и хотя бы ты с Гандаги пытались его остановить. А то бы нам совсем стоило стыдиться других служителей. Это ведь позор, если кто-то пришёл осквернить храм, но никто из служителей не вступился!

– Я благодарен тебе за стремление понять и меня, – тихо произнёс юноша, не отрывая взгляда от земли. – Но я вообще-то думал сейчас о другом.

– О чём же? – растерянно распахнулись густые ресницы.

Он указал на белые капли жасмина, упавшие с её головы.

– Я вначале не понял, почему эти цветы так приковали мой взгляд, когда я увидел тебя, но…

– Эти цветы? – она ещё шире распахнула глаза. – Ты увидел мой танец, но смотрел на затоптанные цветы?!

– Ты очень красиво танцуешь, Сандхья! – смущённо улыбнулся юноша, на миг взглянув на неё, снова на землю и давленные цветки, и лепестки оторванные посмотрел. – Просто… я увидел тебя… и эти упавшие цветы…

– Ну, цветы и цветы! – она вздохнула. – Раздавленные. И что с того?

– Я просто теперь подумал, что они похожи на тебя и… – голос его дрогнул. – И на женщин твоей семьи. Я смотрел на твой танец. И почему-то заметил их.

Они долго молчали. Оба разглядывали упавший и задавленный жасмин – некоторые цветы и лепестки были совсем уже в земле, уже едва виднелись, некоторые её босые ступни ещё не успели примять.

– Мне жаль тебя и тех женщин. Тех девушек, – добавил Аравинда спустя время.

– Ты странный! – растерянно выдохнула Сандхья.

Юноша поднял взгляд и посмотрел на неё. Он… вдруг улыбнулся ей, открыто и широко, заставив её от изумления замереть.

– Мне все это говорят, – сказал Аравинда. – И много всего. Но разве стоит слушать всё, что говорят?

– Ты странный не потому… – девушка наконец-то смутилась и опустила взгляд. – Просто, ты услышал, что я люблю чудовище – и не испугался. Не побрезговал.

– Если тот мальчик кого-то защитил, значит, он не чудовище. Тем более, что он покарал убийц, напавших на мирных людей. Это доблесть воина – вступаться за слабых. Чудовище – тот, кто уничтожает и мучает других без разбору.

Она робко посмотрела на Аравинду. Тот снова ей улыбнулся. Добавил, смущённый, чуть погодя:

– Прости, я не знал. И… – голос его дрогнул. – И я обещал уже Индре, что буду охранять наш храм. И… в том числе, и от него. От твоего возлюбленного.

– Я всё равно не покорюсь дэвраджу! – Сандхья снова сжала кулаки.

Вздохнула.

– А теперь пойдём! – сама первою пошла. – Расскажи настоятелю о моём наказании, Аравинда. Я не хочу, чтобы такого доброго юношу наказали из-за меня.

– Прости, я не могу тебя защитить! – пылко сказал Аравинда. – А ты не виновата ни в чём.

– Разве я правильно повела себя, что надерзила нашему божеству? – грустно усмехнулась девушка.

– Это, разумеется, зря, – Аравинда нахмурился. – Но издавна девушки и женщины влюбляются в тех, кто спас им жизнь. И ты по-своему права, что не хочешь отступать от своей любви, – грустно на девушку замершую посмотрел. – Я только боюсь, что у вашей истории будет грустный конец. Дэврадж разозлился на Сохэйла.

– Сибасур! – улыбнулась она. – Моего любимого зовут Сибасур!

– Но ты сказала… – глаза его расширились. – Ты соврала своему богу?!

– Мой спаситель – мой бог! – пылко произнесла танцовщица. – Но, впрочем, я не соврала. Не волнуйся за меня, Аравинда. Прежде моего любимого звали Сохэйл. Но когда-то – ещё когда мать его носила – его родители хотели назвать Сиб. Сиб из асуров, – улыбнулась, имя возлюбленного произнеся. – Сибасур… – сжала кулаки. – И пока я жива, я буду бороться за мою любовь! Индра может насильно завладеть моим телом, но сердца моего я никогда ему не отдам! – сжала дупатту, промокшую от пота над сердцем. – Кому женщина отдаст своё сердце – решает только она сама! Даже если тело у нас слабое и хрупкое. Я буду сражаться за мою любовь!

– Если что-то с вами случится… – голос юноши дрогнул. – Или… с тобой… я расскажу Сибасуру и людям о храмовой танцовщице, которую когда-то давно спас демон – и которая в ответ его полюбила.

Сандхья рассмеялась. Потом, ступив к растерянно замершему Аравинде, ласково потрепала его по щеке. И, вконец уже его смутив, отступила:

– Я наконец-то могу гордиться, что я дэвадаси в храме, в котором есть великие люди из прислужников!

– Да я… как бы… ничего особо не сделал… – юноша замялся.

– Нет, ты и твой отец не побоялись выступить против демона, который всех напугал!

– Кроме тебя, – Аравинда усмехнулся. – А впрочем, если честно, он мне ещё при встрече немного понравился: он не напал на моего отца, когда тот остался безоружным. Я думал, нападёт – и у меня сердце едва не остановилось. Но он проворчал, что победа над хилым стариком ему чести не принесёт – и моего отца пощадил. Отец… – он нахмурился, но всё-таки признался, неожиданно даже для себя самого: – Отец молил его пощадить хотя бы меня. Взяв его жизнь.

– Сибасур добрый! – улыбнулась Сангхья.

– Странно, что в нашем царстве случайно встреченный мной демон добрее нашего раджи! – Аравинда вздохнул.

Девушка сердито зажала ему рот:

– Не говори таких глупостей! А то вдруг тебя кто услышит?!

– Я вообще-то тебя наказывать веду! – возмутился он, когда она ладонь убрала. – Не нужно быть со мной такой доброй!

– Но в сердце твоём ты не желаешь мне зла! Разве не это важно?

– Поступки определяют всё! – юноша возразил. – Какая разница, какие помыслы в моём сердце, если дела мои грязны? И какая разница, о чём я думал, если поступки мои принесли кому-то счастье?

– А разве может быть, чтобы чьи-то помыслы были ужасны, но он приносил другим добро? – удивлённо взглянула на него девушка.

– В этой жизни бывает всё! – грустно улыбнулся её спутник. – Скажем, я, служитель храма, внезапно восхитился каким-то демоном. Ну, не странно ли? Но тот демон совершил добро.

– Он хороший! – возмутилась Сангхья.

– Наверное, не зря же ты так любишь его, – улыбнулся Аравинда.

Они прошли ещё сколько-то, почти вровень друг с другом, хотя танцовщица старалась хоть на полшага отставать от него: ей не хотелось, чтобы доброго юношу ругали или наказали из-за неё.

– Должно быть, тебе больно танцевать? – спросил он грустно, спустя сколько-то шагов.

Они вышли из-за других построек и внезапно увидели вход в храм. Храм появился перед ними как будто внезапно, величественный, высокий. Множество резьбы и сцен сливались в одно воплощённое совершенство, крыши которого поднимались к небесам.

– Почему ты спросил это? – удивлённо повернулась девушка к юноше.

– Ты сказала, что разбойники ранили ноги несчастных женщин и девочек, чтобы никто не смел убежать, – Аравинда грустно посмотрел на неё, нахмурился. – И у тебя осталось несколько шрамов. Но тот злой купец, которому тебя доверил твой возлюбленный и друг, всё же продал тебя в храмовые танцовщицы! Выходит, в каждом твоём шаге ты чувствуешь боль! И каждый твой танец – это новая ягья, в огне которой ты жертвуешь во славу бога свою красоту и боль!

– Перед тобой красивая девушка, а ты видишь только лишь шрамы на моих ногах? – глаза её удивлённо распахнулись.

– Ты – красивая девушка, – смущённо улыбнулся Аравинда, – но мне жаль, что тебе довелось испытать такую боль.

– Ноги не столь уж и мучают меня, – она смущённо опустила взгляд. – Да и давно это было. Тело сколько-то смогло зажить.

– Но разве зажила твоя душа? – грустно спросил он.

– Когда-то я думала так же… – она подняла взгляд по стене храма, к его крыше, устремлённой в небеса. – Я винила свою судьбу и тосковала, что не умерла. Я потеряла всех моих в тот день. А потом я подумала, что всё же – благодаря ему – я не всю возможную боль испытала в тот день. Пусть я никогда не смогу подарить ему мою чистоту – теперь уже не в этой жизни – но зато он от какой-то боли меня спас. Могу ли я роптать на мою судьбу? Знаешь… – опустила взгляд на него, наполненный слезами. – Там… среди трупов… лежала моя подруга. На ней в тот день была такая же голубая юбка, как и у меня. Но они мучали её! А меня эта участь миновала, потому что он за мной пришёл… – всхлипнула. – Я иногда думаю… если б моя подруга выжила… ведь она б жила в большем ужасе, чем я! Опозоренная! Видевшая только смерть в тот день! И, если бы она выжила, значит, никто за неё так и не вступился! Как она будет с этим жить?!

– У тебя доброе сердце, – Аравинда вздохнул. – Жаль, что ни ей, ни тебе я помочь не смогу!

– В этом мире ещё достаточно тех, кто нуждается в чьей-то помощи, – она снова посмотрела наверх. На небо.

Потом взгляд опустила на молодую заплаканную женщину и идущих за нею детей.

Чарующе улыбнулась вдруг и, перекружившись вокруг молодого прислужника – у него дыхание перехватило от внезапной грации её движений – поплыла к детям. Смеясь, в танце прошлась мимо них, приласкала по волосам заплаканную девочку. Та, глаза широко распахнув, смотрела за ней. Даже мать позабыла плакать – засмотрелась.

Сандхья исполнила свой танец перед храмом. Или, скорее, перед случайными этими людьми. Пока она танцевала – они забыли обо всём. Пусть даже лишь на несколько мгновений. Но Аравинда видел, каким восторгом горели глаза у них всех.

– Пойдём! – доплыла до него наконец дева, подобная апсаре. – Настоятель нас ждёт.

– Пойдём, – смущённо ответил он.

Но, уходя, обернулся и посмотрел на зачарованные глаза детей, от которых уплывала сказка.

Сказка, которую они внезапно увидели.

– Мама, я тоже так хочу! – потянула мать за дупатту младшая девочка. – Она так божественно танцует!

Сандхья лишь улыбнулась и уплыла. Чудо красоты, которое она им подарила, высушило слёзы и осталось в их сердцах.

– Вообще-то, я из семьи музыкантов и артистов, – шепнула она Аравинде, когда они уже отошли. – Я родилась, чтобы играть и танцевать. И я теперь попала в храм, чтобы снова танцевать. В танцах моя судьба.

– Ты поэтому так быстро научилась! – улыбнулся Аравинда. – Ты уже видела…

Она, загадочно улыбнувшись, прижала ладонь к губам.

– Но я боюсь, что шрамы и те раны тебя беспокоят, – добавил он несколько шагов спустя.

– Ты во мне видишь лишь шрамы и раны? – усмехнулась молодая дэвадаси.

– У всех есть тело, а раны его болят.

Она рассмеялась.

В покоях настоятеля что-то упало и прокатилось по полу, металлическое.

Сандхья тут же посерьёзнела.

Аравинда, вздохнув, выступил вперёд.

– О почтенный! Простите, что я нарушил ваш покой! Но наш бог велел мне кое-что вам рассказать и немедленно!

– А-а, это ты! – поморщился старый брахман, выйдя из своих покоев.

– Индра велел наказать её, – Аравинда смущённо указал на Сандхью, которая виновато опустила голову. Добавил торопливо, увидя, как зажглись глаза главного брахмана: – Но он не хотел, чтобы её били. Велел лишь заставить её мыть полы, пока не раскается. И… – запнулся. – И ничего кроме воды не давать. Если Сандхья, почувствовав вину, простоит всю ночь на коленях перед изображением нашего бога – он её простит.

– Значит, простит… – шумно выдохнул толстяк, почесав большой живот.

Он понял, что девушка уже приглянулась самому Индре, а, значит, ему её тела обнажённого уже не видать под собой.

– Ну, что ж… – сказал серьёзно настоятель, в последний раз окинув взглядом пышные дхоти, под которыми прятались упругие пышные бёдра, скользнул взглядом по высокой груди, к которой липли и пропотевшая чхоли, и накидка, расшитая золотом. – Пусть исполняет своё наказание. Пусть начинает прямо сейчас. Ты… – взгляд перевёл на Аравинду. – Принеси ей тряпок и воды, – усмехнулся вдруг ядовито, – ты же у нас мастер по полам!

– Слушаюсь, мой господин! – юноша будто совсем не заметил подколки, ладони с почтением сложил и поклонился ему, Сандхье бросил: – Пойдём!

Солнце уже перевалило за полдень. Она всё ещё ползала по храму, протирая бережно его камни своими дхоти и локтями, тряпкой. Взмокла совсем вся. Прислужники пробегали мимо, смотря на неё с ненавистью. Кто-то шептался, что ей – подвернувшейся под демона – надо было самой оборвать свою грешную жизнь. Что их бог милостив, раз она отделалась таким простым наказанием. Никто не принёс ей воды.

Храмовые постройки уже начали расплываться, а тело болело уже от усталости всё – так и подмывало просто упасть и погрузиться в спасительное забытье – как её разгорячённого лба коснулась прохладная рука, смоченная водой.

Сандхья напугано подняла голову.

Аравинда, никого не таясь, протянул ей чашу с водой, глубокую. Пока она жадно пила, поставил возле неё большой таз с чистой водой. Подхватил таз с грязной.

– Но постой! – испугалась она. – Тебя же накажут из-за меня!

– Так ведь Индра разрешил давать тебе попить! – грустно произнёс Аравинда, строго оглядывая молодых прислужников, приостановившихся в стороне. – И вообще, он велел тебе лишь мыть пол, каждый день. А кто будет приносить и уносить для тебя воду – он вообще не упомянул. Да и так ли это важно? Были б полы чистыми! – тряпку грязную у неё забрал, протянул чистую.

И улыбку от красавицы тёплую получил, какой от неё не видел никто. Даже настоятель, таскавший ей после ночи или перед ночью драгоценности.

И ушёл, не таясь, спокойно улыбаясь.

Он, впрочем, помнил, что она могла улыбаться своему спасителю ещё теплей. Он не хотел забывать.

Камень 76-ой

Садхир вдруг положил ладонь мне на бок, разбудил, заставив испуганно замереть.

– Мама… – сонно проговорил он. – Завтра Девали… будешь… – и опять уснул.

В какой-то миг мне почему-то захотелось вылить горячее масло из светильника ему на голову. Сама себе удивилась. С чего это я так подумала? Он же меня не обижал. В отличие от мерзкого Поллава.

Вздохнула. Сегодня-то я от Поллава отдохну. Завтра Мохан мне вряд ли даст поспать. Но… или мы уже завтра жить в деревню пойдём? Или только послезавтра?.. И… то ли Мохан с Садхиром будут с улицы слушать, как Поллав терзает меня, то ли Поллав с Садхиром будут слышать с улицы, как вредничает Мохан. И всё остальное…

Заплакала от смущения.

Садхир вдруг меня обнял и притянул к себе. Робко замерла.

Но он долго не двигался. Кажется, принял меня за маму и уснул.

И я расслабилась.

Но сон дальше не шёл. Вспоминался Поллав и его угроза жить в деревне в одном доме.

Вздохнула.

– Так… чего тебя пугает? – неожиданно спросил Садхир.

Заставил меня вздрогнуть.

Сердито спросила:

– А ты не спишь?

– Я вдруг проснулся. Прости, забыл, что обещал. Ой… – и замолчал надолго.

– Что? – спросила напугано.

– Прости, я тебя чего-то обнимаю, – смущённо отозвался он.

Руки убрал.

Стало прохладнее.

– Прости, – смущённо добавил он.

– Ничего. Ты… – и запнулась.

– Что я?.. – спросил супруг серьёзно, но ко мне не двигаясь.

– Ты добрый, – нашлась я наконец.

– Слишком умный, чтобы быть добрым?

– Перестань! – возмутилась я, обернувшись к нему.

И наши лица оказались совсем рядом. Он, оказалось, меня выпустил, но не отодвинулся подальше. Я почему-то совсем этого не заметила.

Мы долго смотрели друг на друга. Огонь светильника всё ещё горел.

– Так чего ты боишься? – серьёзно спросил Садхир наконец.

Почему-то призналась:

– Всего.

– А поподробнее?.. – он подпер голову рукой.

– Всего не исправишь.

– Но что-то же можно исправить! – он улыбнулся. – Расскажи, что тебя сильнее всего тревожит, а я подумаю и постараюсь что-то из этого исправить.

– Ну, вообще… – смутилась.

Притворилась, что огонь светильника меня внезапно заинтересовал.

– Не хочешь жить около людей?

– Ну… да.

– Боишься, они снова будут тебя осуждать? Теперь уже из-за нас.

Признаваться не хотела. Но мой вздох меня выдал.

– Я могу придумать что-нибудь, чтобы мы надолго там не задержались, – предложил Садхир. – Но, боюсь, день-два тебе придётся потерпеть.

– А куда мы пойдём? Нам ведь надо спрятаться!

– Я так сразу не придумал, прости.

Прядка волос сползла мне на глаза.

Он осторожно заправил волосы мне за ухо, открывая лицо.

Вроде он был совсем рядом, но я его не боялась.

– Садхир…

– Мм?..

– А что мы скажем им?..

– То есть?..

– Они же музыканты. У них слух хороший. И Мохан обязательно спросит, почему мы не… – и смущённо умолкла, не договорив.

– А ты что хочешь с этим делать? – серьёзный взгляд.

Смущённо спрятала лицо в волосах. Я как бы слегка дёрнулась, а они сами соскользнули.

Садхир опять осторожно убрал волосы с моего лица, заставив меня замереть.

– Не хочешь, чтоб они слышали нас? И нашу первую близость?..

– Это… – страшно смутилась.

Опять плечом шевельнула. Волосы опять закрыли мне глаза.

– Я боюсь, что день или два Поллава будет сложно выманить из деревни. Но я постараюсь.

То есть, Поллав и Садхир снаружи будут всё слышать, как Мохан и я… или… и даже Мохан и Садхир… вот бы Мохан залез через окно и Поллава придушил!

Садхир опять осторожно убрал мои волосы – коварную прядь – мне за спину. Не задев ни моё плечо, ни мою грудь.

– Зачем ты меня трогаешь? – не выдержала я.

– Тебе не нравятся мои прикосновения?

Он слишком близко лежал от меня. Но меня почему-то это не пугало. Странно. Я не выдержала бы столько лежать рядом с Поллавом спокойно. А с Моханом спокойно лежать долго было бы не возможно. То есть…

– Так нравятся или нет?

– Это… – опять спрятала лицо в волосы.

– Я просто смотрю, как ты реагируешь на мои прикосновения.

Проворчала:

– Слишком умный, чтобы быть добрым!

– Теперь ты меня уже упрекаешь?

Сев, испуганно посмотрела на него. Но он уже смеялся. Я так и не поняла, это он серьёзно говорил прежде или нет?..

Садхир зевнул. Внезапно признался:

– Вообще, мне всё равно, чего скажут Мохан и Поллав. Во вторую ночь ты полностью моя. А что мы делаем вдвоём – наше дело. Или… ты хочешь дальше? Пока они не слышат ничего?

– Не знаю.

Сказала и смутилась своей прямоты.

– Не хочешь дальше. Значит, я правильно понял, – улыбнулся мой муж.

Снова растянулся на спине.

– Звёзды сегодня красивые…

– Ага… – выдохнула я растерянно, подняв голову к небу.

– Видишь вон ту?.. Если взять от звёздной реки влево…

– Жаль, ты речами не можешь усыпить Поллава и Мохана!

– Что, я так скучно говорю?

– Нет! Я не то…

Но он уже смеялся. Как сегодня смеялся Мохан.

Замерла растерянно.

Садхир… тоже играет со мной?..

Хотя и не так заметно, как Мохан. Осторожно. Слегка.

– В общем-то, можно попытаться рассказывать что-нибудь очень скучное в нашу ночь, – Садхир предложил. – Хотя… я вот пока не придумал, как нам уйти из деревни побыстрей.

Вздохнула. Посмотрела на него. Он смотрел на меня внимательно.

– Ты обязательно что-нибудь придумаешь. И…

– И? – спросил он чуть погодя.

– И в дороге лучше быть, чем жить в деревне у всех на виду.

– Но всё равно мы будем заходить в поселения в поисках работы. И там или Поллав, или Мохан проговорятся, что ты – наша жена.

– Но пока… – и внезапно замолкла.

– Но пока мы ещё слишком мало времени провели вчетвером, поэтому ты очень сильно смущаешься.

– Ага! – почувствовала благодарность ему за то, что он опять догадался сам.

Но, впрочем, у него, кажется, были способности похожие на мои. Интересно, а он тоже видел сны, похожие на нашу прошлую жизнь?

Зевнула.

Почему-то легла спокойно рядом. Потом сонная придвинулась к его плечу.

Он осторожно руку под моей шеей протянул, чтобы мне было удобнее лежать.

И я внезапно заснула…

Камень 77-ой

Иша молчала обиженно часа два. Потом устала от тишины: дочки друга Манджу незамужние куда-то разбежались. Вышла искать Манджу у коров или за воротами, где они полюбили сидеть с другом, когда тот уступил ей дом.

Но Манджу, увидев её, отвернулся. Проворчал:

– И говорить с тобой не хочу!

– Ну… – она смутилась.

И поняла запоздало, какую устроила глупость, настроив против себя единственного, которому доверила её сестра. А где сама Кизи – уже неизвестно. После свадьбы мужья хотели её увести. А они – артисты бродячие. Верно, уже и не сыскать. А Яша взгляды помнила. Боялась, тот её спокойно отдаст за старика. Такого, как отец того Аравинды.

Поёжилась.

«Нет, уж лучше жениха другого подожду, чем выйду за мойщика полов»

– Ты сегодня прилюдно старика унизила! – Манджу, не оборачиваясь, выдохнул-выплюнул: – Жестокосердная!

– А ты хотел, чтоб я с ними мыла полы?! – Иша рассвирепела. – Так… ненавидишь меня?! Так хочешь от меня избавиться?!

– Глупая девочка! – отшельник посмотрел на неё. – Женщина должна быть тихою и послушною. А если и не сдержится… то не при всех! Не с мужчиной чужим, да ещё такого почтенного возраста! – вздохнул. – Он сказал, что вроде тот риши говорил про тебя… но где ты жить сможешь, кому полезною будешь, с таким-то ужасным характером?! – снова вздохнул. – Я, конечно, сестре твоей обещал, но, право… ты же не думаешь, что здешние люди после дня сегодняшнего и ора твоего будут тебя любить?

– А ты… – голос её дрогнул. – Ты мужа мне найди из других краёв! – сжала кулаки. – И от меня избавишься, и выполнишь обещание сестре!

– И почему ты такая жестокая? – он грустно посмотрел на неё. – Сестра твоя, кажется, имеет совсем другой норов.

– Сестра… – кулаки сжала девушки. – Это сестра виновата во всём!

– Сестра, что ли, сегодня стояла с тобой и велела, чтобы ты на старика при людях орала? – Манджу нахмурился. – Кизи требовала, чтоб ты ему дерзила?!

– Это она скинула одежду перед чужаком! – Иша расплакалась. – Она виновата, а люди ругали за то меня! – схватила вдруг отшельника за накидку. – Да разве я ей тогда велела, чтоб она разделась перед тем мужчиной?! Так почему люди говорили, что дрянь даже я?!

Вздохнув, мужчина накрыл её запястье своей рукой – она испуганно выдернула руку и отскочила, подальше от него.

– Глупая девочка! А вдруг бродяга тот… изнасиловал её?.. Тебе совсем не жаль её?

– Так изнасиловали её, а не меня! Почему я из-за её стыда должна страдать?! Я-то причём?! – она всхлипнула. – Я всегда себя хорошо вела! Всегда! – расплакалась. – Почему же из-за неё люди стали говорить, что я – дрянь?! Что я тоже распутной девкой вырасту?! Я ведь… я ведь никому… никогда… я берегла свою чистоту! Так почему?.. Во всём виновата она!!!

– Я боюсь, что с таким острым языком, гордостью такою и жестокостью ты наживёшь себе много врагов, – горько усмехнулся вдруг Манджу.

– Пусть! – девушка сжала кулаки. – Я выстою! Я же не подохла, когда они кидали в неё камни, а попали в меня! Но и несправедливости я не потерплю! Пусть у меня есть только слова…

Мужчина, шагнув, рот ей заткнул. Она, ударив его по руке, сильно, яростно, вывернулась.

– Не смей… прикасаться ко мне! Ты – отшельник! Тебе женщин трогать нельзя! – сощурилась сердито. – И у тебя уже есть жена! Она тебе рожала детей! Не стыдно тебе её бросать?!

– Я смотрю, шипение нашей кобры разносится далеко окрест! – друг отшельника проворчал, из-за другого забора выходя, на Манджу посмотрел – не в глаза, а между бровей – и добавил: – Манджу, подойди-ка поговорить. Дело есть.

– Да, друг, отойдём, – Манджу головою качнул.

Но ученик брахмана сердито посмотрел на него.

Но Иша не заметила ничего. Дочек его не подождав – и ворчать на долю ужасную было некому – со вздохом вещи для стирки собрала, грязное и чистое. Чистое, в основном. Присев в доме, накинула новую юбку, светло-голубую, торопливо. Сменила чхоли на сиреневое. Дупатту от родителей, сиреневую, накинула. Сердито сняла серьги разные – память о дружбе и прощании с сестрой – и одела пару целую, прежде Кизи подаренную.

«Хоть немного хорошего есть от тебя, сестра!» – подумала сердито и к реке пошла.

Ещё немного от деревни отошла – и дорогу ей перегородила кобра. Голову подняла, раздувая капюшон.

– А ты не слышала? – девушка проворчала, глаз своих от её жутких не отводя. – Недавно коброй назвали меня! Тебе меня не запугать!

Долго смотрели друг на друга. Кобра не сдвинулась. Иша не сдвинулась тоже.

Не то, чтоб Иша совсем не боялась змей – боялась, и ещё как – но сегодня она была на всех сердита.

Но в итоге поняла, что гадина перед ней будет упрямей её. И так можно хоть до темноты с нею простоять. Людям на смех, коли заметят. А в темноте близ леса было жутко. Отца вот разорвали тигры. И трёх месяцев не прошло.

«А вдруг тигр тот ещё бродит где-то по округе? – с ужасом подумала девушка, но в миг следующий решила: – Всё равно злая у меня судьба. Разве тигр страшнее её будет?»

– Да пусти ты меня уже! – проворчала змее. – Вдруг меня тигр раздерёт тебе на радость?

Змеюка пасть распахнула и зашипела, как будто смеясь.

– Смеешься надо мной, гадина?!

Змея нагнулась как для прыжка.

– Хорошо-хорошо! – поспешно сказала Иша. – Ты – мудрое и священное животное!

Кобра сдула капюшон, села как прежде. Как будто подобрела.

– Завидую я тебе! – призналась внезапно Иша. – Как жаль, что у меня нету клыков и яда как у тебя! Тогда бы никто не посмел меня обидеть!

Змея голову склонила на бок, смотря на неё уже как будто задумчиво. Но миролюбиво.

– Хорошо быть змеёй! – вздохнула человеческая девушка. – Все боятся, все проходят мимо.

С грустью посмотрела на небо и друга лотосов, прошедшего уже на вторую половину небосвода.

И на змею, вновь голову поднявшую и раскрывшую капюшон, поглядывая, сама уже обошла её стороной. К реке направилась.

Кобра некоторое время смотрела ей вслед. Потом огляделась, нет ли людей.

В миг следующий с земли, где она только что стояла, поднялась дивно красивая женщина, в зелёно-чёрной дупатте с золотой вышивкой и чёрных юбке и чхоли. Её шею, запястья, предплечья и щиколотки окутывал блеск сапфиров, густо рассыпанных на золотых и серебряных украшениях. Огромные золотые серьги, слишком тяжёлые для ушей, поддерживали золотые цепочки, зацепленные за волосы, заплетённые в густую косу, доходившую ей почти до пят.

– Однако же… впервые кто-то из них сказал, что хотел бы иметь яд и клыки как у меня! – растерянно сказала жена Ниламнага. – И вот ведь нахалка, несколько часов стояла у меня на пути! – вздохнула. – Ох, как бы господин мой не подумал, что я опять тешусь в объятиях других! Только-только ведь помирились! – прищурившись, сердито посмотрела на деревья, за которыми Иша скрылась. – Мерзкая девка! Столько возни из-за неё! – снова вздохнула, перекидывая роскошную косу из-за спины на грудь. На грудь свою высокую засмотрелась. – Да, впрочем… я красивей её! – снова посмотрела в сторону реки. – Но люди пошли ужасно глупые! – поёжилась. – Ужасно глупые!

Шаг ступила и налетела на кого-то.

– Смотри, куда прёшь, мерза… – обернувшись и разглядев её, запнулась.

Задрожала.

Женщина чернокожая, стоявшая за нею, усмехнулась. Грудь у неё тоже была хороша под многочисленными ожерельями. Волосы её густые, полуспутанные, доставали почти до самой земли. Тонкая талия, пышные бёдра. Она была сказочно хороша. Но вот взгляд третьего глаза, расположенного боком в центре лба, да смотревшего сердито, замораживал. Да ожерелье из человеческих черепов, одетое поверх золотых ожерелий и цветочных гирлянд, гнев сметало у смотревших в её глаза. А уж пояс из рук отрезанных поверх короткой юбки из тигриных шкур – и вовсе отбивал желание хамить. Венец золотой на голове сиял ослепительно, не слишком большой, чтобы не мешал бегать. А лезвие с зазубринами большого меча, изогнутого, хищно блестело, пока ещё не украшенное в крови. Пока ещё.

– Прошу прощения, дэви Кали! – смиренно ладони у груди сложив, извинилась нагиня. – Я, о глупая, вас сразу и не приметила!

– Ты Джаю не видела? – жена Махадэва, опять на кого-то разгневанная, перешла сразу к делу. – Такая… обычно носит голубые или бирюзовые дхоти и меч-тальвар. Главная женщина Кирана, сына раджи Джагдиша, из людей. Он в царстве этом прячется последние полгода. И вечно ввязывается в драки, – насмешливо прищурилась. – Красивый, дерзкий мужчина, невысокого роста. Широк в плечах. Нос «орлиный», с горбинкой. Верно, видела? А Джая – его единственная жена, любимая.

– Да, пожалуй… – нагиня смущённо огляделась, потом рукою указала направление куда-то вглубь леса. – Там они разбили лагерь, – к жене Шивы повернулась, с любопытством уточнила: – А вы пришли за убитых сыновей Шандара мстить, о Махакали?

Жена Махадэва поморщилась.

– Нет! – проворчала. – То есть, среди слуг убитых были приличные люди, но… нет. Они в этой поездке не мешали господам глупости и гадости творить.

– Говорят, сам Шани дэв недавно направил свой проклятый взор и разрушающий на царство Шандара! – глаза нагини распахнулись. – Значит, и вы хотите войны?..

– Нет! – возмутилась страшная богиня. – В том царстве ещё остались приличные люди. Но этот мерзкий Шандар…

– Что этот Шандар? – подалась жена Ниламнага вперёд заинтересованно.

Лезвие поднялось к ней. Она напугано взгляд опустила. Нет, вскоре же подняла глаза любопытные.

– А почему это тебя так интересует? – спросила, нахмурившись, жена Шивы.

– Да у меня сестра из того царства… – нагиня губу нижнюю куснула, и без того яркую и пухлую. – То есть, одна из жён моего супруга.

– Понятно, говорить вам не о чем! – усмехнулась Кали. – Лишь треплетесь, ссоритесь и выбираете часами украшения. А что творится у людей – какие муки – вам на то и дела нет!

– Украшения подбирать и наряжаться – святое женское дело! – возмутилась нагиня. – Особенно, у жены! Да, впрочем, если супруг приличный и может позволить жене несколько комплектов украшений…

Лезвие уткнулось ей в горло. Она ощутила жар зубцов, нагретых на солнце. И струйку, то ли пота, то ли хлынувшей с пореза крови.

– Ты намекаешь на что-то, Аканкша?..

Та назад выгнулась, уходя от лезвия, да, впрочем, супруга Махадэва ей только лишь пригрозила, убрала своё оружие. На одном из зубцов по лезвию потекла тонкая кровавая струя.

Аканкша напугано упала на колени, сложив ладони в мольбе, виновато склонила голову.

– Простите меня, Махакали! Я – глупая, бесконечно глупая, так же бесконечно, как и сияние вашей доброты! Я вовсе не имела ничего в виду против хозяина Кайлаша! Я бесконечно уважаю Махадэва, прозванного Царём аскетов! То есть, заслуженно носящего звание Тьягараджа! И то, как живёт он, как одевается он и его жёны – не моего ума дело!

– То-то же! – проворчала Кали, убирая оружие. – Благодарю, что указала мне дорогу, Аканкша! А теперь я пойду искать Джаю.

– Разве Джая что-то натворила? – нагиня подняла заинтересованные глаза.

– Ты с ней знакома?

– Нет, – женщина смущённо опустила глаза, но снова подняла, чтобы хоть по лицу великой богини попытаться угадать её отношение. – Но она красивая. Я видела, как она защитила семью местных от разбойников. Хотя их было два десятка. То есть, двадцать три. А она в тот день была одна. Но она не испугалась – и за тех шудр вступилась. Она была так хороша в тот день!

– А ты, значит, как обычно стояла в стороне! – дэви сердито прищурилась. – Только и можешь, что людей пугать. И детей. Смотри, Аканкша, не отступишься от невинных детей и зверёнышей – и я шею твою иль лицо уже серьёзно украшу! Ты от той царапины никогда уже не вылечишься!

– Они не все пугаются… – смущённо возразила нагиня, но очень тихо. – Да, впрочем… – под взглядом сердитым жены бога Триады ещё больше смутилась. – Да, признаюсь, виновата я, о дэви! Но Джая… – глаза подняла, распахнув, восхищённо блестящие. – Она была сказочно красива, о дэви! Она стояла, выпрямившись, слушая с усмешкою поток брани их предводителя. И она не дрогнула, когда они на неё пошли. Когда заорали, она неспешно тальвар из ножен вынула. И, окруженная ими, грубыми, злыми, вонючими мужиками, она яростно боролась! Всех убила!

– Она ненавидит разбойников, – Махакали поморщилась, о чём-то вспомнив. – Но, значит, я не зря её выбрала.

– А зачем, о великая? – не удержалась любопытная женщина.

– А ты не слышала, что недавно устроил Шандар? То есть, собирается устроить.

– Поступков его как и звёзд на небосклоне – не счесть! – вздохнула нагиня. – О каком именно деянии его так волнуетесь вы, о дэви?

– Обо всех! – пальцы на рукояти меча-серпа сжались крепче. – Но, впрочем, недавно этот мерзавец опять замыслил немыслимое! Решил лес поджечь, где прятались несколько вдов – и вдовы брахманов тем более – а вдов своим воинам отдать, для «утешения»! Мол, «всё равно от вдов пользы стране никакой нету», а «что мерзавки избежали костра, не уйдя за мужьями – то весомый повод для казни, но, впрочем, казнить их толку нет, надо бы использовать, молодых особенно».

– Что?! – глаза Аканкши распахнулись от ужаса.

– Я хочу Джае напомнить, что если она считает себя супругой царевича, то забота о его народе и женщинах оттуда, особенно, лишённых заступничества отца, мужа, брата или сына – это обязанность царевны.

– Я думаю, Джая вступится и так, – задумчиво сказала нагиня. – Даже если вы, Махадэви, сначала не упомянете об обязанностях. Джая не терпит несправедливости и она такая же дерзкая, как и её супруг. Тем более, Шандар замыслил столь ужасное и отвратительное!

– Что ж, проверим, – Махакали нахмурилась. – Я бы не хотела в ней разочароваться.

И ушла неторопливо, растворилась в лесу.

– Глупая! О глупая, Аканкша! – нагиня замолотила себя кулаками по голове. – Как ты посмела усомниться в деяниях Махадэва?! Как могла забыть – даже на миг лишь – что его жена уже однажды заживо сгорела из-за оскорбления её супруга её отцом?! А если б она покарала весь твой род?! – замерла вдруг. Вздохнув, поднялась с колен, сердито отряхнула юбку и края дупатты. – Нет, во всём виновата эта мерзкая Иша! Если бы она не преградила мне сегодня дорогу, не заставила несколько часов стоять и ждать…

Сгусток огня вылетел из леса. Дерево из ближайших подсёк, старое и огромное. То упало к ногам нагини, ветками её окружив со всех сторон – та испуганно замерла – и за миг сгорело. Пеплом осталось лежать вокруг.

– То есть, я сама виновата, о Махакали! – виновато нагиня произнесла. – Я сама упрямая. Я могла и просто уползи мимо той нахалки.

Ветер многозначительно пепел сдвинул к её ступням.

– Но она и правда наглая!

Пепел горячий коснулся её стоп.

Вскрикнув, она змеёй уже метнулась над ним.

– Я виновата! – прошипела сердито. – Я сама!

***

Кали, хмурясь, шла сквозь густой лес, в указанном нагиней направлении. Сердито сжимая рукоять меча-серпа. Поднявшийся ветер развевал длинные спутанные пряди, сгибал и разгибал ветки, заставляя листву грозно шуметь над головой. Три глаза великой богини горели гневом. Она уже ненавидела Шандара. Она уже хотела прийти освободить его душу от плена здорового пока тела и жадного жестокого ума. Слёз и крови из-за него пролилось уже достаточно.

Сначала ей послышался резкий крик ворона, кружившего над лесом. Потом, остановившись, она увидела его, вышедшего из-за дерева и идущего к ней. Шани всегда хромал из-за перебитой давно ноги и как обычно шёл медленно. Те же старые чёрные дхоти, накидка и плащ. Только один сапфир в железном обруче. Простые железные украшения на предплечьях и запястьях. Сын бога солнца и тени как всегда не заботился о том, чтобы что-то в его облике напоминало о его блистательном отце.

– Приветствую, о дэви! – первым поздоровался он, сложив ладони у груди и склонив голову.

– Приветствую, о Воздающий плоды поступков! – улыбнулась ему жена Махадэва.

– Вас, верно, занимает тяга остановить Шандара? – серьёзно спросил смуглокожий бог, подходя ещё ближе к ней.

Да, впрочем, он с самого дня рождения близко подходил ко смерти. Его ещё в первый день проклял собственный отец, пообещав убить при следующей встрече.

– Шандар давно перешёл все мыслимые и немыслимые границы! – Кали ещё крепче сжала рукоять меча.

– Ещё не время, – серьёзно возразил Шани дэв.

– Не ты ли на днях остановил свой взгляд на его семье? – усмехнулась сердито богиня. – Твой взгляд – начало конца.

Мрачно прокричав, на плечо мужчины опустился верный ворон. С почтением склонил голову, когда великая богиня бросила на него быстрый взгляд.

– Ещё есть человек, который молится о защите его сыновей, – сказал Шани, нахмурившись. – Сила её любви и сила её аскез ещё сдерживает многие проклятия, полученные мужем и их детьми. Не ты ли сама – мать – и уважающая матерей и детей?

– Дети Шандара многие уже выросли – и пора бы им самим отвечать за свои поступки и выбор, – нахмурилась богиня. – А тебе давно бы следовало её освободить.

– Я хотел бы освободить её тело, но она если и просит порой свободы, то только своей душе. А она не заслуживает смерти, – Шани вздохнул.

– Наступает время, когда молитвы и благословения не смогут перевесить следы проклятий.

– Наступает… – грустно согласился её собеседник.

– Если меня что-то и волнует, то только её жизнь, – неожиданно призналась великая богиня. – Но кто освободит её?.. Неужели… – голос её дрогнул. – Только смерть?..

– Смерть – это часть жизни, – улыбнулся Шани.

– Но я не хочу приходить к ней! – пальцы свободной руки богини сжались в кулак.

– Она тебя зовёт, – грустно заметил Воздающий плоды поступков.

– Но я не хочу приходить к ней!

– Дети её глухи и слепы! – проворчал ворон.

Но под тяжёлым взглядом богини замолк.

– Дети… – задумчиво произнёс его хозяин. – А это идея, Какуль!

– Дети?.. – Кали недоумённо подняла брови. – Да разве кто-то из них…

– Дети… – Шани задумчиво взглянул между деревьев над её плечом. – Пойду-ка я в Патала-локу, с Шукрачарьей побеседую.

– Не, не выйдет! – возмутился ворон, первым поймавший ход его мыслей. – За двадцать три года, даже зная обо всём…

– Двадцать три года? – подняла брови богиня. – Двадцать три года в мире людей… – глаза её расширились. – А, погодите-ка, Махадэв недавно говорил…

– Короче, новая лила богов началась?.. – бодро спросил ворон.

Под взглядом долгим богини на сей раз не заткнулся:

– А вы на кого поставите, о дэви?

– С этими людьми заранее точно не сказать ничего! – проворчала богиня.

– Так же ж и интереснее! – не смутился ворон.

– Шани, твоя колесница что-то слишком много болтает!

А тот ответил не сразу, смотря сквозь пространство. Что он там искал, на сей раз не понял никто из его собеседников. Да, впрочем, уже вернувшись мыслями к тем, с кем говорил, Шани уже усмехнулся.

– А звёзды над царством Шандара сменились.

– Значит, пришло время! – бодро подпрыгнул на его плече его давний спутник. – Время перемен!

– Пришло время… – серьёзно сказал Шани. – Но звёзды покровительствуют нескольким.

– Эх, значит, так сразу и не поймёшь! – проворчала птица и сердито нахохлилась.

– А кто только что радовался непредсказуемости людей? – снова усмехнулся его друг и господин.

– Эти люди… да люди всегда останутся людьми!

– Только некоторые из них обретают разрешение вознестись на небеса, а некоторые – своей славой омрачают славу великих демонов, – серьёзно заметила Кали.

– Так ведь это люди! Соединение тупости и жестокости тамаса, упорности и властолюбия раджаса, а также – милосердия и преданности саттвы.

– Мда, в мире, где царят существа, рождённые из соединения трёх разных природ, спокойно всё не может быть по определению! – усмехнулась богиня. – Да, впрочем, у меня на сегодня ещё много дел. Некогда с вами долго говорить. Но ты, Шани, не оставляй этого Шандара. Слишком много крови и слёз уже пролилось из-за него.

– Его я уже не оставлю, о дэви, – серьёзно заметил Воздающий плоды поступков. – Мой взор теперь всегда на нём и его семье.

– Вот и хорошо! – проворчала Кали и двинулась опять по своему пути.

Выждав, пока она скроется между деревьев, ворон осторожно тронул щёку друга краешком крыла:

– А ты на кого поставишь, Шани дэв?.. Звёзды в новых лагнах покровительствуют нескольким, но вот благословение Махадэва…

– Время всё расставит по своим местам.

– А мы их пнем для ускорения! – бодро подпрыгнула птица.

Но под строгим взором хозяина смущённо сжалась и отодвинулась от его головы. Ещё. И ещё. Ещё. И с воплем свалилась. На предусмотрительно подставленную ладонь.

– Мы пнём только тех, кого давно нужно пинать, – исправился ворон под строгим взором хозяина.

А Кали уходила дальше от них. Ей нужно было спешить. У людей творилось много всего. Да, впрочем, и семье на Кайлаше надо было время уделить – и обязанность, и любимое дело жены. А уж как порою могли расшалиться призраки! И кто-то из преданных Шивы мог с трудом взобраться на вершину, в надежде увидеть своего бога. Если хозяин Кайлаша опять медитирует, то хозяйке надлежит гостей принимать. Да и не с преттами же их оставить!

Детский плач раздался неожиданно.

Она замерла и вслушалась.

Ребёнок рыдал где-то в стороне от её пути. Но он был напуган.

Кали некоторое время вслушивалась, но плач не перестал звучать. Как будто рядом с малышом не нашлось человека, который мог или хотел его утешить. Сердито вздохнув, богиня развернулась по направлению, откуда доносился плач. Ступила уже к нему.

Её фигуру окутало сиянием. И к плачущему ребёнку пошла уже без третьего глаза, необычайно красивая женщина в белом сари и с золотыми украшениями, без меча. Жена Махадэва в ипостаси уже Парвати.

Девочка сидела в тени дерева Ашоки, прячась за стволом и горько плача.

– Что случилось? – взволнованно спросила богиня, присаживаясь возле неё. – Что ты плачешь, дитя?

Та растерянно посмотрела на незнакомку, неожиданно появившуюся в лесу. И плакать даже перестала от восхищения. Призналась невольно:

– Ты прекрасна как богиня!

– Каждая женщина прекрасна, милая, – улыбнулась ей Парвати, – ведь каждая женщина – это воплощение природы, Шакти, дающая жизнь и сохраняющая её.

– Но я… – девочка всхлипнула. – Я не смогла!

И, подавшись к богине, торопливо и крепко обняла её за шею, прижалась к ней худеньким тельцем, в простеньких юбке и чхоли, затряслась от рыданий. Парвати стала ласкать её по волосам и спине. Дала выплакаться и вымочить её сари слезами. Потом, притихшую, приласкала по щеке.

– Что случилось, милая? – спросила, когда поток слёз иссяк, а рыдания стали реже и глуше.

– Там… – девочка указала рукой, смутилась. – Где-то там… за рекой! Там люди… воины пришли… – задрожала, снова прижавшись к единственному взрослому, который оказался поблизости. – Они ломают наши дома! Всех бьют! Там… – сжала тонкие пальчики в кулаки. – Там, за рекой…

– Как же ты перебралась через Гангу? – осторожно отстранив её, но по-прежнему бережно сжимая худенькие плечи, серьёзно спросила богиня.

– Я… – девочка всхлипнула. – Я двигала руками и ногами. Кажется, это называется плыть?.. Мама сказала, что если человек добрый, то боги будут хранить его, а крокодилы не тронут. Мама сказала, что я должна уйти. Пока они били папу. Кровь стекала по его лицу… – затряслась. – А вдруг они ему глаз выбили?!

– Кто они? – нахмурилась Парвати.

Ей снова захотелось взяться за свой меч.

– Те кшатрии… мама сказала, что я должна бежать… мы с братом должны бежать! Мы должны предупредить родственников на другом берегу! Лодку найти… – всхлипнула. – Брат не выдержал и побежал защищать отца. Мама толкнула меня и сказала, что проклянёт, если я не уйду! Я согласна была, но… – всхлипнула. – Но бабушка и тёти очень добрые. Я ведь должна была их предупредить! – заглянула женщине в глаза. – Должна же?..

– Конечно, нужно заботиться о своих! – богиня погладила её по щеке. – Да и знаешь… когда беда случалась, я и сама мечтала, чтобы мои дети оказались от меня и опасного места подальше. Так мечтает любая мать.

– Но её били… они хотели убить всех! – девочка сжала кулаки. – Кроме тех… соседа Яша и старосты. Те дали воинам много денег – и они не тронули у них никого. А других били!

– Но почему?! – возмутилась женщина.

– Там… – девочка задрожала. – Там, в лесу около нашей деревни, нашли много трупов! Много-много убитых людей! Воины… несколько мужчин в дорогих украшениях. Но мы ничего не трогали! Мы не трогали никого! Только послали старшего сына старосты в город. Он поклялся бежать и день, и ночь… ну, ужасно же, когда людей убивают! И, наверное, их матери хотели бы сами их проводить?..

– То есть, вы послали предупредить об убитых, а те воины напали на вас? – нахмурилась Парвати.

– Не те воины! – возмутилась девочка. – Те воины – это сыновья другого раджи и его свита. Не соседние. Их четверо приехало. Из дальней страны Бхарат. Свататься к дочке нашего раджи.

– Вот, значит, как… – взгляд богини сдвинулся и застрял где-то между деревьев.

– Но мы-то не убивали их! – девочка опять разрыдалась. – Мы – простые гончары! Мы даже драться не умеем! Никто никогда не брал в руки мечей! А они приехали… ну, воины нашего раджи. Они рушили наши дома! – сжала кулаки. – Разбили всю посуду, которую папа и мои братья сделали! Они били всех: мужчин, женщин, детей! Они требовали сказать, кто убил троих царевичей, но разве мы знаем?! Тем более… – всхлипнула. – Ведь один из сыновей того раджи ещё живой. Он напился страшно и на охоту не поехал с братьями. Он тоже приехал, тоже пинал всех. Кроме того дяди… который дал им денег. Страшно много денег. И староста. Но староста хотел, чтоб они отпустили всех. А они всех хватали и били! Кричали, что заставят нас рассказать, кто убил царевичей. Но как мы можем рассказать, если мы ничего не знаем?!

Женщина прижала её к себе. Долго-долго гладила, пока она плакала. Потом осторожно выпустила её, поднялась, осторожно сжала запястье.

– Пойдём.

– Нет! – напугано дёрнулась девочка. – Я не пойду!

– Надо предупредить твоих родных, – напомнила Парвати, нахмурилась, – которые живут на этом берегу.

– А, да… – девочка смутилась. – Ой, да! – виновато потупилась. – Только я не знаю, куда идти. Я не была на этой стороне.

– А лица и имена родственников знаешь?

– А, это? Это знаю! Семерых! Они года три назад приезжали на свадьбу сестры. И год назад. И месяца ещё два назад. И… – нахмурилась. – Нет, не помню. Но вроде бы приезжали ещё один раз.

– Я пойду с тобой! – богиня погладила её по волосам, заставляя замереть и доверчиво заглянуть ей в глаза. – Только мы быстро пойдём, хорошо? Нам надо успеть предупредить людей, пока те воины не нашли лодки и не переправились сюда.

– Они, наверное, не отстанут! – девочка куснула нижнюю губу. – Тот царевич кричал, что его отец начнёт с нами войну.

– Да, случай тяжёлый: сыновей другого раджи убили на вашей земле, – согласилась Парвати. – Обычно случается война или придётся отдать много всего.

– Но мои родственники… – беглянка подёргала её за юбку, осторожно. – А мы успеем?..

– Мы должны, – твёрдо сказала Парвати.

Они шли через лес: богиня впереди, а девочка сбоку, доверчиво держась за середину пышной юбки. Или ей просто отчаянно хотелось ухватиться за что-то, сегодня, когда разрушился весь её мир.

Хотя чуть погодя она растерянно добавила:

– На этой стороне столько цветов!

А богиня природы только грустно улыбнулась.

«Хоть на миг отвлекла её от боли»

Хотя сиротка, когда за цветком ярким потянулась, обратно прибежала к ней, за юбку потянула.

– Пожалуйста, наклонись!

И когда Парвати с улыбкой к ней наклонилась – осторожно заплела цветок ей в волосы.

– Просто ты такая красивая… как богиня! А богинь надо украшать!

Богиня легонько похлопала её по голове, коснувшись затылка – от этого у девочки стало как-то неожиданно тепло и легко внутри – потом погладила по щеке. После, подхватив на руки, сама понесла её вперёд.

– Мы точно успеем? – робко спросила девочка.

– Мы должны попробовать успеть, – Парвати отвернулась, будто разглядывая деревья.

Пряча слёзы. Она знала, что на другом берегу она уже не успеет никого спасти. Из её семьи. Но Парвати ещё могла защитить людей с местных деревень.

«Вот, отведу её к родственникам – и пойду к дэви Ганге. Или…»

– О Ваю! – вдруг сказала богиня в голос. – Нагони волн! Заслони реку от стражников!

И девочка на её руках замерла, услышав, как зашумели, загнулись ветки в лесу от поднявшегося ветра.

И уже не видела, как красивая женщина в голубом сари и серебряных украшениях сердито выговаривает что-то на берегу мужчине в золотой короне и дхоти, расшитых золотыми нитями. Хотя, впрочем, немного послушав его, успокоилась и согласно качнула головой. Ушла по волнам, растворилась в воздухе на середине реки.

Мужчина постоял, подумал. Волны утихли. В следующий миг он шёл уже между деревьев с другой стороны реки. Пристроился на пригорке у берега, скрестил ноги и замер, прислушиваясь.

Из воды заинтересованно выглянуло три крокодильих морды. Глухо заворчали, жалуясь на чудовище, которое ночью всех-всех замучило, заставляя заниматься ерундой.

– Можно лиссс его ссссамого мордой и об камниссс?.. – проворчал самый молодой и мелкий, детёныш ещё. – Ведь ветер сссссильный, вырывает деревья и крушшшшит дворцы!

Ваю строго взглянул на них. И клыкастые морды смущённо ушли под воду. А то вдруг и он?..

***

Иша сердито стирала своё чистое сари уже третий раз. Обычно стирка её успокаивала – и в гневе, и в горе, но сегодня всё было иначе. Мерзкая змея не шла у неё головы. И эта ужасная, чудом расстроенная свадьба. К счастью, расстроенная.

Даже ветер, внезапно налетевший и нагнавший волн, не смог заставить её уйти. Да и ветер быстро исчез, волны стихли. Девушка растерянно оглянулась и обратно подтянула мокрые вещи к воде, принялась сердито бить по мокрым юбкам палкой.

«Но Манджу сам расстроен! – думала она грустно. – И сказал, что людей разозлил мой поступок. Как бы ни пришлось мне теперь идти за старика, потому что из молодых никто меня замуж уже не возьмёт!»

И в который раз утёрла сердитые слёзы, опять замутившие мир и мешавшие видеть всё.

– Что ты плачешь? – грустно спросили рядом.

Молодой голос. Но, к счастью, женский.

Снова протерев глаза, Иша робко голову повернула.

Рядом стояла девушка в пышных бирюзовых дхоти, розовой узкой чхоли и светло-розовой накидке. Блестели на солнце золотые украшения, тика на лбу, натх в носу, с цепочкой, уходившей к заколке в волосах. Сегодня она волосы в косу собрала, между бровей и по пробору был синдур. Ага, и в руке ножны любимого меча, длинного, узкого и немного изогнутого.

Джая присела у воды, чуть в стороне лицо вспотевшее ополоснула. Ножны положила за собой, в стороне от воды, смочила запястья. Нет, намочила руки до локтей.

– Я прогнала жениха. То есть, отца его, – смущённо призналась Иша.

– Глупая! – нахмурилась Джая, но на миг лишь. – Что, жених такой урод? Али нищий?

– Нищий! – вздохнула Иша. – А урод или нет – не знаю.

– Зря! – Джая поднялась, встряхнула руками. И снова встряхнула, любуясь улетавшими каплями. – Если люди тебя не любят, то у тебя и права нет выбирать. Какой б ни пришёл посвататься – любой хорош. Мог ведь вообще не прийти.

– Злая ты! – сердито проворчала вайшью. Тут же опомнилась, рот испуганно накрыла, юбку выронив мокрую. – То есть, я…

– А что слова бросаешь, не подумав, так дура вдвойне!

– Но я не хочу быть женою мойщика полов! – девушка сорвалась на крик. – Я не для того берегла свою чистоту, когда те злые мужчины шутили надо мной и звали уединиться! Всё мерзкая сестра – разделась перед чужаком, а меня из-за неё стали звать распутной! А я честь свою берегла!

Джая прошла к ней – Иша в ужасе замера – присела возле неё.

– И кричать незнакомцам, что твою сестру зовут распутной – тоже глупое дело!

– Ты всегда гадости говоришь? – нахмурилась Иша.

Сжав кулаки. Но, когда тонкие пальцы светлокожей сжались на запястье, напугано свои разжала.

– Если я могу защититься – я могу говорить что угодно, – сказала, усмехнувшись, Джая. – А ты глупая, Иша! Вот, и возраст твой уже больше шестнадцати. В некоторых краях знаешь, что говорят?..

– Н-нет… – вайшью съёжилась.

– Что грешно девушке, у которой уже идёт кровь, быть незамужней и не рожать детей. И, если у тебя уже три года как идёт кровь, то любой, кто тебя изнасилует, может взять тебя женой. И даже не понесёт наказания.

– Ч-что?!

– А может просто так жить с тобой, – кшатрийка её ударила пальцем согнутым другой руки в лоб, – и законы на его стороне будут. А если и накажут, то мало. Ты уже взрослая, Иша. Надобно головой думать. Не ходить к реке одной!

Выпустив девушку задрожавшую, сдвинула юбку её мокрую рукой, на землю присела возле. Ноги согнув, обхватила колени. Сколько-то смотрела на блеск солнца на волнах священной реки.

– Но девушки редко ходят со мной.

– А ты, верно, много болтаешь и им.

– Да я… – начала вайшью сердито, но смутилась.

Тоже стала уныло смотреть на воду. Нет, на дупатту уплывшую.

Вскрикнув, бросилась в воду. Но шаль уже далеко уплыла. Иша вошла уже по шею, ступила вперёд. Камень ушёл из-под ноги. Или нога – ушла на глубину.

Джая за волосы вытащила её, кричащую и кашляющую, на берег. Потом, смело в воду нырнув, доплыла за дупаттой. За край ухватила и вернула. Швырнула мокрую к ногам кашляющей.

– Ты и плавать умеешь?! – восхищённо выдохнула Иша.

Снова закашлялась ужасно.

Джая ударила её по спине, заставив вытолкнуть воду наружу. Потом по спине погладила.

– Жизнь заставила, – грустно сказала кшатрийка, снова опускаясь на берег.

Иша опустилась следом. Рядом.

– И вообще… – голос Джаи дрогнул. – Мы можем как угодно себя вести, но в жизни есть что-то, чего нам не избежать. Я вот тоже думала, что сберегу чистоту для мужа будущего, но… не получилось.

Иша сердито прищурилась.

– То есть, та, которая не сохранила своей чистоты, будет меня учить, как вести себя правильно?!

– Злой у тебя язык, Иша! – Джая вскочила. – Ядовитый, как клыки у змей!

– А ты… – та вскочила. – Ты – как лезвие меча, острое и опасное!

– Что ж, спасибо за комплимент, – усмехнулась женщина-воин.

– Уходи от меня, распутница! – Иша проворчала. – Я не нуждаюсь ни в советах твоих, ни в нравоучениях!

Губы у кшатрийки дрогнули. Глаза затянулись слезами.

Она ушла к своему мечу – вайшью испуганно попятилась – но, подняв, только резко обернулась, шагу более не сделала к девушке ни одного.

– Я сегодня старалась тебя спасти, Иша! Я спасла твою жизнь! – указав на неё мечом, прокричала Джая, пальцы тонкие сжались на ножнах так, что костяшки ещё больше посветлели. – Но ничего кроме яда от тебя не дождалась! – сощурилась сердито – и Иша ещё отступила на шаг от неё, оступилась на мокром камне, упала, вскрикнув, но кшатрийка опять ни шагу не сделала вперёд к ней. – И, если мы в будущем ещё раз встретимся, я больше за тебя не заступлюсь! Запомни это, змея!

– Если уж я змея, то только королевская кобра! – усмехнулась ядовито вайшью.

– Ты… королевская?.. Ха! – рассмеялась Джая.

И быстро ушла, сжимая меч.

Точнее, торопливо ушла, повернувшись к Ише спиной и пряча потёкшие по щекам слёзы.

Вайшью, ругаясь, промыла вывалянную по берегу дупатту, торопливо собрала простиранное и почти бегом отправилась в деревню. Юбка промокшая сковывала движения, но, впрочем, солнце жаркое быстро просушило одежду и даже – отчасти – выстиранное. В деревню Иша вернулась уже довольная. Дочери хозяина уже готовили обед, но ей сердито велели дождаться трапезы. Манджу, сидевший за воротами, да мастеривший корзину, тоже сердито смотрел на Ишу. Та, фыркнув, голову гордо подняла и ушла к колодцу за водой.

После трапезы вода опять подевалась куда-то – и её опять заставили натаскать. Она уже хотела возмутиться, но Манджу сжал её плечо. Девушка плечом дёрнула, ладонь его скинув.

– Не серди их, – шепнул ей отшельник, – а то как бы не выгнал хозяин нас.

– Но он же твой друг! – Иша возмутилась, громко уже.

– А ты что учинила сегодня? При всех! – сорвался уже на крик её защитник. – Думай впредь, что говоришь, о глупая!

Она воду таскала, таскала, а вода всё кончалась и кончалась…

– Да вы одежду, что ли, вздумали стирать?! – накинулась она на девушек и девочку, хозяйских дочерей.

– Мы отмываемся, – поморщилась старшая, – и дом отмываем от тебя! Везде. Боюсь, везде падал взгляд твой грязный! Как бы порчу не навела!

– Да ты! – Иша сжала кулаки.

– Папа обещал тебя выгнать! – мрачно взглянула на неё снизу вверх младшая.

И Иша в ужасе замерла.

Если друг отшельника их выгонит, то куда они пойдут? Сестра уже далеко, а Манджу… богам известно, что там у него на уме! Он мужчина ещё не дряхлый. Да и к Яшу возвращаться не хотелось: мало ли чего дядя надумает про её отсутствие. Да хоть, что скоро в подоле принесёт. Снова будут упрёки. Побои, наверное: теперь родителей нет и сестры нет, чтобы заступиться.

– Что застыла? – старшая дочь хозяина злобно усмехнулась. – Неси воды! – кувшин полный выплеснула в окно. – А мы будем дальше отмывать от твоих ног и рук наш дом!

– Да ты… вы! – Иша от возмущения задохнулась.

– Если доброй станешь и послушной, мы, может, папе замолвим словечко за тебя! – с улыбкою милой предложила средняя дочь хозяина, но злой блеск глаз, жирно обведённых чёрным, её чувства выдавал. – Но только если ты будешь послушною! Мы уже устали от твоей строптивости и хамства! – усмехнулась вдруг. – Пугать нас вздумала? Вот и иди! Тигров в лесу пугай! И разбойников!

Глотая слёзы, но молча уже, Иша подхватила кувшин самый большой и пошла к колодцу. Поняла, что теперь они будут мучить её, пока злость не сорвут свою. Да наставления вспомнила Джаи, режущие по сердцу: у неё нету любви людей, следовательно, она даже не имеет права выбирать.

У колодца остановилась. Растирая ноющую уже спину – зря столько стирала. Вот, кожа на пальцах где-то сошла.

«До чего же больно!»

Глядя на руки, поморщившись, девушка не заметила, куда были обращены взгляды селян, возвращающихся домой, да вышедших встречать их супруг.

Всадник на чёрном коне, весь в чёрном, да лицо наполовину сокрывший концом ткани с чёрного тюрбана, приблизился к крайним заборам быстро. Испуганно бросились в стороны коровы, лежавшие с той стороны. Он лошадь придержал, давая священным животным подвинуться с его пути – блеснуло кольцо золотое на пальце, с жемчугом, окружившим большие сапфиры – и ворвался прямо в деревню, пронёсся между домов. Раз лишь остановился, когда под копыта едва не попался ребёнок – того подхватила из-под лошадиных копыт перепуганная мать.

Иша обернулась на крики. Кувшин выронила.

Глиняный сосуд разбился, вода омыла её ноги, наводя поверх разводы мокрой грязи из дорожной пыли. Она даже не заметила, смотря на незнакомца.

Мужчина лошадь остановил прямо перед ней. Ослепительно блестели в лучах заходящего солнца золотые украшения на ножнах его огромного, широкого, изогнутого меча, судя по форме ножен – кхора, с лезвием с выемкой острой на конце, для вражеской шеи. Ткань, закрывающая лицо, обтягивала и массивные серьги.

Он, сощурившись, смотрел на Ишу.

Та, смотрела на него, испуганно замерев.

Вдруг он нагнулся, схватил её свободной рукой, на коня втащив. Кинул её, кричащую, на седло перед собой.

– Подождите! – Манджу выскочил, рыдающий. – Заберите мою жизнь вместо неё! Заберите жизнь её отца!

На колени упал, сложив ладони.

Другие люди за неё не вступились.

А всадник ударил лошадь ногой. И та помчалась – перепрыгнув через Манджу – и скрылась быстро в лесу, отчаянные крики Иши унесла.

Никто не кинулся её спасать.

Камень 78-ой

Закричав, глаза распахнула. Не деревню увидела, а кроны деревьев над головой. Резко села, сжав дупатту над грудью.

– Снова кошмары мучают? – грустно спросил Садхир, сидевший у дерева в стороне от меня.

– Иша! Там… – я всхлипнула.

Последние сны о сестре были ужасные! А ведь Шукрачарья говорил, что мои сны могут быть вещими! И что же… бедную мою сестру кто-то сегодня похитил?! Или даже вчера?! Позавчера?..

– Сиб, Иша… то есть, Садхир! – напугано бросилась к мужу.

Упав возле него на колени, сжала его руку.

– Надо проверить, как там Иша, Садхир!

– Мы найдём способ проверить! – мужчина легонько погладил меня по волосам.

Но сегодня покой не вернулся в моё сердце от его прикосновения.

– Обязательно надо проверить, Садхир! Вдруг её… вдруг её уже убили?!

– Расскажи кратко, что случилось в твоём сне? – серьёзно попросил он.

– Ишу похитили!

Мой супруг поднялся. Посмотрел куда-то в сторону, между деревьев, нахмурился. Я робко сидела у его ног. Он слишком долго молчал. Заплакав, сжала его ступню:

– Мой господин!..

Он, нагнувшись, осторожно погладил меня по запястью. Робко убрала руку. Он пошёл за тканью, чтоб замотать в тюрбан. Нет, просто подхватил.

– Пойдём к братьям! Я уговорю Поллава меня отпустить её проведать.

Вскочив, сжала его руку.

– Но Садхир! В том сне нас уже ищут! То есть, Сиба ищут! То есть, убийц царевичей!

Он ладонью мне рот закрыл, заставив замереть, спросил тихо:

– А именно? – пыльцы свои убирая.

Я на шёпот перешла. Рассказала сбивчиво про девочку из деревни, на которую напали.

– Это могло быть, – грустно качнул головой супруг, – разлагающиеся трупы рано или поздно бы заметили. Особенно, столько и через несколько дней, когда запах пойдёт.

Меня передёрнуло, как представила.

– Вот что… – молодой йог сжал моё плечо, – Пойдём к братьям поскорей. Поллав пусть тебя защитит, а я сам на разведку схожу. В конце концов, я лучше его умею говорить. У меня больше шансов расспросить людей окрестных деревень и не попасться. И Ишу с Манджу я в деревню к другу Манджу уже проводил, знаю путь.

– П-поллав?.. – меня затрясло, как вспомнила мерзкого царевича, вцепившегося в мою кофту, слуг его, меня удерживающих. – Но он меня не защитил! Не пытался даже!

Садхир вздохнул. Перекинув ткань с тюрбана через плечо, ладонями осторожно лицо моё обхватил, заглянул в глаза – я не отодвинулась – и тихо сказал мне:

– Да, понимаю, тебе больно, что он оставил тебя на потеху им. Но… жена, подумай и о нём…

– Знаю, это моя обязанность! – голову отвернула, чтоб хотя бы не видеть больше его.

Такой же предатель!

Садхир осторожно вынудил меня повернуть лицо к нему, взгляд мой долгий и сердитый спокойно перенёс. Нет, улыбнулся грустно.

– Да, он плохо поступил, что тебя оставил им. И я плохо поступил, что не смог с ним справиться. И, хвала богам, что на помощь к нам пришёл Сибасур! Боги и вправду нас берегут! – ладони сложил, благодарно склонив голову, а потом грустно взглянул на меня. – Но жена, мы же не знали тогда, что он придёт. Что он захочет прийти. Что услышит твой крик. Что успеет добежать.

– Не знали, – голову опустила, плечи нервно растёрла.

– И… жена… – средний муж осторожно сжал мои плечи, вновь попросив обратить внимание на него – и я недовольно подняла взгляд. – Там было много воинов, Кизи. Десятки или даже сотня. Может, несколько сотен – я всех не сосчитал. А потом… потом мне горько было смотреть на них – с горлом, грудью распоротыми, конечностями оторванными… – вздрогнул. – Отгрызенными…

Саму передёрнуло, когда вспомнила помощников Сибасура, ставших видными только когда измазались в крови.

– В общем, я и потом не смог заставить себя долго смотреть на их трупы, чтобы посчитать.

– Их много было, – вздохнула, – и выглядели они ужасно.

– И у царевичей оружие было. И у слуг их. Десятки или сотни воинов. Скажи, разве мог их победить один Поллав? Брат – простой музыкант. Да даже если мы с ним вдвоём… – вздохнул. – Прости, мы не настолько сильны.

Я какое-то время не смотрела на него, землю разглядывая меж наших ног, а он – терпеливо ждал. И, в общем-то, прав был он. Мы бы все там погибли два дня назад. Видевшие развлечения царевичей иноземных, в нашу страну приехавших свататься. Мы – люди простые. Кому есть дело до трёх загубленных жизней? То есть, пяти: с нами были родители той сухагин. Хотя Поллава я всё равно не могла простить, даже понимая, что Садхир прав: у них бы не хватило сил. И хвала богам, что вмешался Сибасур! Только… только Садхир в тот день всё равно пытался вступиться за меня, а Поллав сразу начал ему мешать! Сразу его на землю повалил, так и не дав подняться. Даже понимая, что он мог признать узор на оружии воинов, понять, что они с родной страны Садхира, зная, что родителей брата приёмного убили по воле нового раджи.

Я понимала, что Поллав как-то даже любит названного брата, старался в тот день его защитить. От смерти. Но Поллава я не хотела прощать: он так легко отдал им мою жизнь! Мою честь. Если можно говорить о моей чести после моего знакомства с Ванадой. После того, как Поллав меня купил, чтоб делить на троих. Но, даже зная, что я уже опорочена, даже несколько лет проживя под взглядами косыми и хлёсткими словами людей, я всё не могла смириться, что Поллав бросил меня! Так легко отдал им в тот день! Никогда его не прощу!

Но Садхир ждал. Садхир почему-то надеялся нас помирить. И Садхир пытался заступиться за меня в тот страшный день.

Вздохнув, взгляд на него подняла – он ждал – и тихо прибавила:

– Да, вы вдвоём даже не могли выступить против них. Хвала богам, что к нам пришёл Сибасур!

– Но так-то Поллав будет тебя защищать. Верь мне!

Я отвернулась. Добавила спустя время – он ждал – тихо и печально:

– Я всё равно не смогу от него уйти. Он уже меня купил.

Садхир вздохнул. Ничего уже не сказал. Он не одобрял поступка брата. Но не перечил в тот день ему. Я сказала сама:

– Пойдём. Чем скорее ты отправишься узнать об Ише, тем скорее моё сердце успокоится.

– Я только боюсь, что похитить Ишу мог выживший сын Шандара. А он и без того в ярости после гибели братьев своих.

Испуганно взглянула на него. Слёзы застилали глаза. Но он был прав. Тем иноземцам было за что нам мстить. Людям этой страны. И как мы вчетвером вырвем сестру у них?! Разве что Сиб придёт… но справится ли?.. Да и брату надо свою невесту защитить. Той тоже несладко, должно быть, если все поняли, к кому приходил демон. Как бы её не убили до его возвращения!

По щекам потекли горячие струи. Садхир сжал моё плечо, взволнованно добавил:

– Пока ты будешь ждать меня, и пока я буду идти к людям, мы будем молиться, чтобы боги её сберегли!

Кивнула. Только это и могла сейчас сделать для сестры. Но до чего же обидно! Ох, как там моя сестра?..

Поллав, погружённый в свои мысли, нас не сразу заметил, как вышли из-за деревьев. А Мохан, прохаживающийся близ него – но достаточно далеко, чтоб не пнуть было – нас заметил почти сразу. А увидев мои слёзы, к нам кинулся.

– Это не Садхир! – я заслонила среднего мужа, прежде, чем младший до нас дошёл. – Это мне приснился плохой сон.

– Я ещё вслух не сказал ничего! – юноша, разумеется, сразу обиделся.

Йог поймал его за ухо, но осторожно, лишь заставив недовольно замереть:

– Брат, я в разведку схожу. Боюсь, разлагающиеся тела уже могли заметить на том берегу. А как слухи до стражи дойдут – будут убийц искать.

Про Ишу ничего не сказал. Да, впрочем, и вряд ли бы Поллав поверил моим снам, точно бы не отпустил Садхира проверять обстановку из-за них.

Глава семьи, вздохнув, поднялся и пошёл к нам. Я робко опустила глаза. Зажмурилась, когда Мохан – больше некому – подавшись ко мне, дунул мне в глаза, развевая выползшую из косы прядку тонкую. Косу я сама по дороге заплела. Расплетённую им ещё, когда танцевали с ним. Танцевали… вот б ещё хоть раз повторить! Так было хорошо! Но сестра… ох, бедная моя сестра! Да за что же её, бедняжку?.. Или просто кошмар?.. Вот бы просто кошмар!

– Странно, и синдур на тебе цел… – задумчиво сказал Мохан, сжав пальцами одной руки мои щёки.

– Брат, ты бы лучше жене что-то доброе сказал. А я пойду.

– Погоди! – потребовал глава семьи, когда Садхир сделал шаг от нас. – Мы сегодня должны в деревню пойти. Я договорился уже обо всём. Денег много заплатил вперёд, – голос недовольно звучал его. – А на свадьбу мы итак уже много потратились: почти и не осталось ничего.

– А вдруг там уже воины пришли? – возразил находчивый Садхир. – Нас, незнакомцев, и схватят в первую очередь. А мы ещё с тюками и с инструментами. Сложнее будет с вещами убегать.

– Это да, – Поллав вздохнул.

– Словом, если чего, то вы из окрестной деревни. Вышли проведать кого-то из родни, скажем, несёте радостную весть о прибавлении семьи – твоём первенце, – придумал молодой аскет. – Музыка… а чтобы порадовать нашу старую мать. А пока вот присели отдохнуть. Так ликовали, узнав о первенце, что забыли обо всём на свете! Словом, о трупах ничего и не слышали. Кизи тут может упасть в обморок. Да, к тому же, трупы нашли не с этой стороны, – брата младшего сжал за нос. – А что трупы нашли не здесь, то вам не ведомо. Уяснил?..

– Да понял я! – ответил бинкар гнусавым голосом. И, кажется, снова обиженным. Или всё ещё.

– Что ж, у вас история есть. И я что-нибудь придумаю по пути, – Садхир вдруг легонько похлопал меня по волосам. – А ты молись, Кизи. У тебя хорошо получается. Вот ведь, подарила мне счастье лично узреть Махадэва! Ну, я пойду?.. – повернулся уже к главе семьи.

– Иди, – Поллав вздохнул. – А жена пока приготовит нам поесть. Хотя… – бороду задумчиво потёр. – Нет, костёр – лишь лишнее внимание привлечь.

– А ладду? – тут же спросил Мохан. – Ладду ты ещё принёс?

И был схвачен за ухо. И, разумеется, взвыл, словно его резали на пытках.

Старший из музыкантов вздохнул. Потом признался:

– Да муки, орехов и фруктов я принёс. Будем жрать сегодня ладду, – и голос недовольно звучал его, – чтобы не привлечь воинов на дым костра.

– Ура! – закричал Мохан, вывернувшись и радостно проносясь вокруг нас.

Садхир едва успел отступить, чтобы тот не налетел на него.

В следующий миг юноша взвыл, так как пролетал дальше мимо нас с главой семьи, а тот хрястнул его по голове. После чего Мохан сел, где стоял. И обиделся уже на всех.

Я пошла к свёрткам. Присела. Так, тут инструмент. Тут одежда моя, тут их. Тут…

– Вот здесь провизия, – Поллав отодвинул от меня свёрток с барабанами и нужное поставил передо мной.

Тихо сказала:

– Благодарю, мой господин.

И за дело принялась. Молитвы говоря про себя.

Впрочем, стоило мне начать растирать кардамон, как Мохан уже появился рядом со мной. Зажмурился, с блаженством принюхиваясь. И горсть орехов зацапал сразу в рот. От ветки, брошенной братом, уклонился. Возмутился:

– А если б в жену?!

– А ты подойди – и я побью сразу тебя, – усмехнулся Поллав.

Но Мохан, разумеется, не подошёл. Рядом со мной остался сидеть, рассуждая, каких орехов нужно взять больше. Он, мол, по ладду лучший мастер из всех. Хотя его болтовня мешала мне сосредоточиться на молитве с обращением к Дурге, однако же его бодрый вид меня от мыслей грустных как-то отвлекал. Да и приходилось ему что-то отвечать, уходя мыслями на его вопросы. Поллав – я раз подсмотрела – недовольно смотрел на нас, но промолчал.

О, только бы Садхир вернулся живым! Только бы цела была моя сестра!

Потом мы ели ладду – я много наготовила, на всякий случай – и Мохан был страшно счастлив. И попугай был счастлив – я Амритью дала несколько орехов, когда Поллав отвернулся, а она ко мне подошла. Под взглядом главного мужчины сердито прокричала – и поднялась в небо, осматриваться и нас беречь от незваных гостей. Или за Садхиром следом полетела.

И потом мы молчали несколько часов. Страшно долго молчали. Даже наевшийся бинкар не хотел говорить. Глава семьи опять призадумался о чём-то. А я думала то об пропавшей сестре – вдруг не соврал тот жуткий сон – то о том, что Поллав намерен скорее выйти с нами к людям. Меня опять будут звать развратницей. Будут с ненавистью смотреть или гадости говорить в лицо. Особенно, если от мужей отойду. И жутко было возвращаться в кошмар этот снова. Но дороги назад не было: старший муж уже купил меня у моих родных, а они – охотно меня продали. Горько, что я лишь хотела тому воину помочь. Раненному.

Но Иша… могла ли она и вправду ненавидеть меня, как и в моём сне? Быть на меня обиженной?.. Хотя… ей и так пришлось много из-за меня перенести: вот как шесть лет люди ненавидят меня. И могли издеваться при ней. Хотя я сама этого не замечала. Но я не каждое мгновение была рядом с ней. Неужели, мою бедную сестру и правда травили из-за меня? Из-за старого того моего поступка? И… и, должно быть, её много мучали, если она однажды меня возненавидела. Только… горько было об этом думать. И что я виновата перед ней. И что я не заметила ничего. О, зачем мне начали сниться те сны?! Ведь намного лучше жить и не видеть. Ни боли далёких, ни боли близких… то, о котором они не рассказали. Но, даже если не знаем, доверие их будет всё так же утекать как вода сквозь пальцев, из разорванной болью души.

Прости, сестра, я ничего не заметила! Даже не догадалась, как тебе тяжело!

Но… я знаю, что ты молчала. Ты сама не жаловалась ни на что. Даже если тебя мучали, даже если над тобою смеялись. Ни в тот день, когда я пришла без дупатты, ни потом. И… в тот день, когда я встретила Ванаду, Иша была первой, кто кинулся заслонить меня от камней! Единственная, кто заслонил собой. Мать не пустили. А Ишу тоже избили. Она плакала в тот день из-за меня. Она хотела меня защитить. Даже если она сейчас слишком обижена на меня, я помню, что в тот день она меня любила и старалась защитить своим телом от летящих камней. Моя сестрёнка ненавидит несправедливость! Моя сестрёнка мне верила! Даже если только тогда.

Только… почему я была такой слепой? Я не заметила, что она страдает. А она… почему она ни слова не сказала мне?! Только… теперь она уже устала страдать. Но, боюсь, если её и правда похитили, то страдания её на этом не закончатся. Если б тот мужчина хотел ей добра: пришёл б к её отцу, договориться о свадьбе, к Манджу пришёл.

Но во сне Манджу просил не трогать его дочь, но жуткий воин даже тогда не отпустил её. Даже зная, что пред ним её отец, не преклонился, чтобы коснуться его стоп. Он гордый. Богатый и страшно гордый. Боюсь, что Ише из-за него придётся нелегко. И, кажется, она сама оттолкнула отца доброго Аравинды. Глупая моя сестра! Что же ты натворила! И как жаль, что я далеко от тебя и не смогу тебе на помощь прийти! О, как жаль, что твоя сестра не может быть рядом с тобой!

Вздохнула.

Жаль, что даже Поллав захотел разлучить меня с сестрой! У него два брата было! Холостых! Он мог бы забрать её вместе со мной, женою Садхиру или Мохану. А я… меня он, кажется, хотел получить ещё в тот день, увидев вышедшей из воды, в одежде промокшей насквозь, облепившей моё тело. Зачем же ты разлучил меня с сестрой, Поллав?!

Сердито посмотрела на него. Не удержалась. Он почему-то в тот миг тоже на меня взглянул. Проворчал:

– Кроме ладду у меня сегодня нет ничего. Костёр лишь внимание привлечет.

Вздохнув, отвернулась. Ничего он не понял! А подумал лишь то, что сам хотел сказать. Да, впрочем… ладду – это не так серьёзно. Вот если б он понял, что творится сейчас со мной… если б знал, как мне хочется его задушить!

Нас напугала возня в кустах. Треск ломающихся веток. Под кем-то тяжёлым. Там человек несколько!

Все подскочили и напугано обернулись.

Кусты объедал здоровенный бык, стоя прямо меж обломанных веток. Лениво смотрел на нас.

– Такого бы к нашей телеге! – вздохнул Мохан.

Поллав, нагнувшись, хрястнул его по голове.

– Теперь-то за что?! – взвыл юноша.

– А ты б хоть подумал, почему бык шляется по лесу один! У него наверняка клеймо на задней ноге!

Да, он прав: блуждающий одиноко бык вполне мог оказаться посвящённым Шиве. А заставить дар Махадэва телегу нашу тащить… бррр, гнева великого бога нам только не хватало!

Бык и дальше жевал листву, а мы – все – невольно вздохнули. Некоторое время смотрели за ним, а потом отвернулись.

– А если то сам Нандин пришёл к нам на помощь? – придумал вдруг Мохан.

Мы на быка посмотрели растеряно. Тот лениво продолжал жевать. Как будто безразличный к нашей судьбе.

– А вообще, Нандин вроде весь белый, – проворчал Поллав, – а этот – совсем рыжий.

– Его ещё иногда изображают как человека с бычьей головой, – задумчиво добавил Мохан, меня за дупатту потянул. – Кизи, а ты знаешь, как Нандин из человека стал быком?

Я что-то такое слышала, но промолчала. Я помню, как увлекательно Мохан рассказывал истории в моей деревне.

И верно: не дождавшись моего ответа, юноша сам стал рассказывать, как единственный и поздний сын одного вайшью слишком сильно хотел молиться Шиве. Хотя должен был продолжить свой род, жениться и наследников отцу подарить.

Я же слышала историю, что вначале жил некий земледелец и не имел сыновей, но Шива обратил одного из его быков в ребёнка – и счастьем отцовства одарил. Да, впрочем, и версия бинкара была интересной. И я немного отвлеклась, когда он начал рассказывать. Особенно, когда увлёкся, встал, стал ходить и говорить, меняя голоса и позы, изображая разных героев истории. Я опять им залюбовалась. Он – переменчивый и пылкий – мог заменить целую труппу актёров.

– Что ж, порепетируем! – сказал Поллав где-то на середине.

И мы снова вспомнили о нём, сидящем рядом. Но Мохан вскоре уже заставил меня о нём забыть. То двигался, то замирал, увлечённо рассказывая, как верный бык стал колесницей Махадэва.

День уже подходил к вечеру, когда Садхир вернулся. Хмурясь. Мохан уже закончил рассказывать. И нагло уснул. Да ещё и нагло предупредил нас его не будить, а то ему «сегодня ещё жену ласкать». И я сидела уже расстроенная, сердце неровно билось. Я не боялась его прикосновений, но если мы уже будем в деревне, то братья его всё услышат, а это будет ужасно!

Я почему-то голову повернула. Увидела, как к нам идёт между деревьев средний муж. Чем-то расстроенный. Сердце забилось ещё встревоженней. Подол подхватив, вскочила и бросилась к нему.

– Как?.. Как Иша?!

Мужчина сначала подошёл ко мне – я с волнением следила, как он приближается – потом печально сказал:

– Ишу похитили.

Ноги у меня подогнулись. Он успел меня подхватить. К себе прижал. Я разрыдалась, вцепившись в его накидку.

– Да что случилось? – к нам подошёл Поллав. – Кто её похитил?

– Не знаю, – Садхир вздохнул. – И не знает никто. Да и… в одной из деревень ближайших уже знают о трупах на том берегу Ганги. Пока донесли рыбаки. Но сегодня-завтра и сюда разбираться прибудут.

– Сегодня-завтра?.. – нахмурился старший муж. – Мы не успеем убежать. Тем более, с вещами.

– Да какие тут вещи?! – вскричал Садхир. – Её сестра…

– А нам нужно с голоду умереть? – рассердился глава семьи. – Только от того, что её сестру похитили?!

Сердито посмотрела на него. Не удержалась. Он как раз поморщился:

– Или… от того, что жена и Садхир вздумали сходить на похороны той девушки?.. Если б Кизи не захотела ей украшения и одежду отнести – мы бы с сыновьями Шандара в тот день не столкнулись!

Я сжалась напугано. Неужели, виновата и я?

– Ага, толпа воинов, охотящихся неподалёку в лесу, ни за что бы на нас не натолкнулась? – насмешливо вскинул брови Садхир.

– Ну да, – и Мохан встал на нашу сторону, – они бы и так могли нас найти. И неизвестно, что бы тогда случилось.

– А попугай этого демона нас вообще не предупредил! – Поллав опять нашёл крайнего.

Правда, Амритью пока где-то летала. Некому было возмущённо вякать. Да и ладно, хоть птицу невинную не побеспокоит.

– А ты уверен, что твоему знакомому купцу можно доверять? – Садхир отвлёк сердитого брата на новую тропу мыслей.

– Я сказал ему, что пол суммы зарыл в лесу. Далеко от деревни, – Поллав ухмыльнулся, – а отдам только когда мы будем уходить.

– Это правильно, – улыбнулся Садхир, – не перерывать же ему весь лес после того, как нас выдаст! Но всё равно мы – не родные ему. Так что я всё равно боюсь.

– А бежать – так они могут заметить наши следы. Нам надо пойти в деревню и показать, что мы – музыканты. А если приедут воины и вещи наши все заставят вынуть, то увидят и что там нету оружия. Разве что нож…

– Нож придётся оставить в лесу, – Садхир вздохнул, – или даже зарыть, чтоб не навести подозрение на людей ближайших деревень.

Поллав возмутился:

– А что нас защитит, если…

– А один нож нас не защитит, – перебил его молодой йог.

Старший мужчина вздохнул. Пошёл подбирать свёртки потяжелее. Мохан уныло поплёлся за ним, почему-то в этот раз не посмел перечить. Но Иша… моя сестра!

Снова заплакала. Бинкар обернулся ко мне, обнимая вину, бережно завёрнутую в ткань.

– Мы будем молиться, чтобы с ней ничего не случилось.

– Но я боюсь, что её украл кто-то из слуг Шандара, – Садхир вздохнул. – То не обычный воин – у него на пальце было золотое кольцо. А от людей Шандара не дождёшься справедливости.

– А я бы за Ишу волновался сейчас меньше всего, – невозмутимо сказал глава семьи.

Меня затрясло от гнева. Сжала кулаки. Да как он мог?.. Как он посмел так сказать?!

Поллав подхватил свёртки с одеждой, невозмутимо подошёл к нам и впихнул мне. Я не приняла, продолжая гневно смотреть на него. Глава семьи нахмурился. Проворчал:

– Жена, сама посуди: зачем обычно мужчины похищают девушек? Наверное, потому, что те им понравились? Словом, беда с отсутствием жениха будет решена.

– А если он просто хотел её изнасиловать?! – возмутилась я. – Поиграется – и выбросит?!

– Ты на кого голос повысила?! – рявкнул он так, что я сжалась.

Но сердце моё не успокоилось. Билось взволнованно. И побои его – не самое страшное, что могло быть.

– Так ведь мужчин никто не насилует! – сорвалась на крик. – А если он её использует и выкинет, то моя сестра будет опозорена! Ты об этом хоть подумал? Если… – всхлипнула. – Если она – сестра твоей жены, то она и твоя сестра!

– Как будто то, что мужчина какой-то её уволок – ей простят! – ухмыльнулся он.

У меня опять подогнулись ноги. Упала на землю, разрыдалась.

Бедная моя сестра! О, бедная моя сестра!

– Кизи… – Садхир рядом присел, похлопал легонько меня по голове. – Кизи!

Всхлипнув, приподнялась, посмотрев на него.

– Если он её похитил, то, может, она и правда ему понравилась?..

– А если он – из знатных слуг Шандара?! Там ужасные люди! Жестокие!

– А сейчас мы разве чего-то поймём? – не унялся жестокий Поллав. – Кизи, подумай теперь и головой: он прискакал на коне, да и уволок её на коне, а у нас лошадей своих нет! А если б и купили в деревне – хотя вряд ли у кого-то есть, ведь люди простые пахают и ездят обычно на быках – то всё равно он похитил её несколько часов назад. И из поселения увёз. Как нам его найти?! Особенно, если он следы заметал в лесу! Да и мало ли тут следов отпрыски Шандара проклятого натоптали, со своею-то охотою? Лошади у них и свои были – это множество выходит в округе будет следов. А идти и следить… так я не воин, я след одних копыт от иных и не отличу. И, поболее того, в окрестностях уже рыщут воины Акрура и выживший сын Шандара, уже допытывают, калечут, убивают нещадно людей. Вот как ты незаметно для них будешь искать в деревне у друга Манджу следы тех самых копыт?!

Замерла от ужаса. Садхир проворчал:

– Брат, так нельзя. Жене и так тяжело.

– Так что же – нам теперь подыхать? Раз мы ничего сделать совсем не смогли?!

Откинув свёртки, впрочем, недалеко, глава семьи подхватил меня за руку, рывком поднял, заставив подняться на ноги. Плечи больно сжал. Потребовал:

– Посмотри на меня!

Сердито подняла взгляд.

– Мы потеряли всех! – горько сказал старший муж. – Мохан, я, Садхир… всех наших сестёр! Всех родных и друзей семьи! И что же… нам надо было подыхать? Раз мы их не уберегли? Раз мы не могли ничего противопоставить тому отряду разбойников, тех, кто были вооружены и долго уже учились убивать?

– Лучше было погибнуть возле своих! – голову опустила. – Но я теперь не смогу.

Он сжал мой подбородок, заставив поморщиться от боли, вынудил голову поднять.

– Твои-то почти все живы! – сквозь зубы произнёс Поллав. – Но если ты что-нибудь с собой сделаешь, то некому будет молиться за твоих отца и мать! А твоим родственникам, которые так легко отказались от тебя, наверное, и в голову это не придёт!

– Поллав! – схватил его за плечо Садхир. – Что ты такое говоришь?! Да ещё и сейчас!

– А то, что только Кизи память может пронести о своих родных! Только если будет жить! – мужчина столкнул руку брата со своего плеча, меня встряхнул за плечи. – А если Иша будет жить?.. Вот кто будет похищать красивую девушку, чтобы сразу убивать?..

Я робко замерла. А, может… Иша будет жить?.. Но с кем?.. Кто её увёз?! Как он посмел?!

– А если Иша будет жить, то разве она сможет когда-нибудь ещё случайно увидеть тебя, если ты здесь умрёшь?! – Поллав не отставал

Хотя он был прав. Сейчас он был прав, хотя и был ужасно груб, хотя намеренно подбирал слова, которые страшно резали меня. Если я выживу, я смогу ещё когда-нибудь случайно встретиться с сестрой. Тем более, что мои мужья постоянно странствуют, ходят из страны в страну. Так даже больше шансов однажды случайно встретиться с сестрой, чем если б я стала женою вайшью и всю жизнь провела бы в одной местности!

– Сиб вернётся – и уговорим его найти Ишу! – вступился и Мохан, подошедший ко мне в обнимку с виной: он так волновался, что забыл её положить. – Он же уже нам спасал жизнь, не раз. Разве он откажется помочь?..

– И у Сибасура больше сил и возможностей, – вступил и Садхир.

Словом, все вместе они заставили меня смириться. Жить только с этой хлипкой надеждой.

– Да и воин не из бедных, если у него на пальце было золотое кольцо, – добавил расчётливый глава семьи.

Но я только расплакалась.

– Глупая ты! – проворчал Поллав, отпуская меня. – Ты стала женою шудр, а твоя сестра может стать женой кшатрия! Разве ей не повезло? Красота женщины – это её приданное.

– Почему ты сам её не взял?! – сердито посмотрела на него. – Она могла бы стать женой одного из твоих братьев! И мы были бы рядом!

– Да не захотел! – рявкнул на меня мужчина, заставив напугано сжаться. – И перестань уже на меня орать! При людях чужих заорёшь – я тебя побью! Я не дам женщине мной командовать!

– Но Иша тихая! – возмутилась я. – Она никогда ни на что не жаловалась!

Муж сгрёб мою шаль, рванув меня к себе. Я невольно вскрикнула. Посмотрел на меня сверху вниз, свирепо:

– А я её не хотел! – и меня оттолкнул, так сильно, что едва не упала. – И не тебе мне указывать!

Садхир меня заслонил.

– Брат, прекрати! Она только что услышала ужасную весть. И месяца не прошло, как она стала сиротой. А родственники избегали её. У неё была только Иша. Только один человек, кто был ласков с ней. И ты ещё удивляешься, что она так расстроена?!

– Я жену брал не для того, чтоб она орала на меня! – Поллав сжал кулак, погрозив мне, робко выглядывавшей из-за руки другого мужчины.

– Но у неё горе! – не унялся средний муж. – А ты даже в такое время орёшь на неё! Да ещё и обещаешь избить! Плохой из тебя муж!

Прижав к себе инструмент большой только одной рукой, к груди, а другую освободив, Мохан осторожно погладил меня по щеке.

– Ничего, я тебя успокою. Сегодня моя ночь.

Но когда он напомнил, мне стало не по себе. Да ещё и перед разъярённым Поллавом сказал!

Помолчав немного – я уже на него не смотрела – глава семьи прибавил:

– И вообще, пойдёмте уже. Ночь сможем поспать уже в доме, как люди.

Задрожала от ужаса.

– Мы с тобой будем спать на улице! – отрезал Садхир. – Хватит жену мучить!

– И развращать! – проворчал Мохан.

– Я хочу хоть раз поспать в доме… – начал сердито старший из мужчин.

Вздохнув, юноша опустил вину на землю. В стороне. Потом к нам ступил, снимая накидку. Брат от растерянности оборвался, не договорив. А бинкар вынул верхний край ткани от своего дхоти с пояса, стал дальше разматывать.

Вскрикнув, я отвернулась. Но не днём же! Не при них!

– Да хоть до вечера б подождал! – проворчал глава семьи.

– Нет, – серьёзно Мохан сказал, – давай уже прямо сейчас. И вы тоже давайте, раздевайтесь!

– Ты рехнулся?!

– Нет, я в трезвом уме, – возразил младший муж. – Вполне.

Я шуршание услышала от упавшей на землю ткани. Совсем, что ли, разделся?!

– Я смущаюсь, что мне при вас придётся овладеть своей женой, – проворчал бинкар. – Что вы будете слышать или даже видеть в свете лампады, как я делаю первые свои попытки, учась любви. Не хочу, чтоб вы слышали то, что я только ей хочу говорить! Но… – голос его дрогнул. – Раз тебе так уж хочется… давай начнём прямо сейчас. Втроём. Или вчетвером. Будем привыкать иметь одну женщину при других.

– Прямо при свете дня? – проворчал старший брат.

А у меня сердце едва не остановилось. И он хочет? О, за что Поллав так мучает меня? Почему так любит меня мучить?!

– Зато тут ни наших стонов, ни её криков не услышат чужие люди, – серьёзно продолжил Мохан. – Так что давайте привыкать прямо сейчас. Когда рядом никого нет.

– Да ты рехнулся! – теперь уже возмутился Садхир.

– А что такого? – кажется, теперь младший муж усмехался. – Ведь Поллав так хотел, чтобы мы делили одну женщину на троих! И мы уже трое спали с ней. А вместе или по отдельности – какая разница?..

По моим щекам слёзы потекли. Теперь и он захотел замучить меня?! Да я со стыда умру!

Но Мохан упрямый подошёл ко мне, обвил руками, прижимая к себе. Губами впился в мою шею, около косы, заставив замереть. Ладонью бережно скользнул по груди, заставив задрожать. Сорвал с меня дупатту, откидывая в сторону. Не обращая внимания на мои слёзы, потянул завязки на моей чхоли.

Сердце бешено забилось. Щёки кровью прилившей обожгло. Возразить не посмела. Всё равно Поллав меня уже купил. И я у них как продажная девка, одна на всех!

Шумно выдохнув, Мохан стянул с меня чхоли и отбросил. На землю усадил. Обвёл мою левую грудь кончиками пальцев. Развернув меня к себе, приник губами к моей груди. Одной рукою, обжигая, придерживал за спину – за обнажённую вспотевшую кожу между юбкой и… и теперь уже без кофты. А другой рукой стал приподнимать подол. Медленно, словно раскалённым железом, вёл горячей ладонью по ногам, задирая юбку от щиколоток и всё выше… выше…

– Перестань! – не выдержал Поллав. – Отойди от моей жены!

– Но ты же хотел, чтобы мы спали с ней все трое! – Мохан, оторвавшись от моей груди, усмехнулся. – И мы уже начали… – вдруг меня на землю повалил, опустился сверху, жадно стал целовать мои губы.

Старший брат, подскочив, схватил его за волосы и отбросил прочь.

– Не при мне!

Но упрямый юнец рассмеялся. И весело сказал:

– А что ты там говорил? Что двоим мужчинам можно одновременно женщину иметь? Вот, когда она оставалась со мной и с Садхиром…

И кулаком получил по голове. Сильно.

Хотя сегодня мне его жалко не было. Я отчаянно рванулась за чхоли. Так далеко! Ну, хоть за дупаттой.

Поллав обернулся, когда я уже доползла до шали и, увидев его взгляд, торопливо закрыла грудь.

Мужчина резко выдохнул. Мрачно на брата младшего посмотрел. Садхир на нас уже не смотрел, стоял, отвернувшись, сжимая и разжимая кулаки. Волновался, но не вступился. Предатель!

– Но ты же сам хотел, чтоб мы спали в одном доме вчетвером! – невинно хлопнул ресницами юноша.

Рыкнув, старший брат бросился с кулаками на него. Но Садхир, обернувшись, успел ухватить его за накидку. Поллав сердито рванулся. Накидка с плеча соскользнула. И петля из неё, ставшая поясом, тоже. Дхоти поползли уже с мужчины. Я отвернулась напугано.

– Ну, давай же, начинай! – бодро сказал жуткий Мохан. – А я посмотрю, как взрослый и опытный мужчина должен ласкать жену! И затем я сам буду её ласкать. Она будет извиваться и стонать от наслаждения в моих руках…

Меня передёрнуло.

Но зашуршала ткань. И Поллав не подошёл. Значит, торопливо оделся. Сердито бросил:

– Идём в деревню! Прямо сейчас!

– Ну, хорошо, – бодро сказал младший брат. – Спасибо, что ты помнишь, что сегодня моя очередь. Я буду целовать и ласкать её сам, везде. А ты мне посоветуешь чего-нибудь интересное.

Мужчина остановился. Сжал кулаки. Разжал. Проорал:

– Двое будут спать на улице! – и пошёл к свёрткам оставшимся.

Свёрток с барабанами подхватил так резко, что разорвалась ткань, а инструменты высыпались. Он зарычал. Не столь громко как Сибасур, но ясно, что был в бешенстве.

А Мохан довольно ухмыльнулся и мне подмигнул. Так… он меня развращать собрался или просто хотел позлить брата?..

Смущённо опустила взгляд. На его ноги обнажённые и…

Торопливо отвернулась. Кровь опять прилила к щекам. Сердце забилось как бешенное.

– Не скучай, любимая, сегодня ночью он будет двигаться в тебе! – бодро сказал юноша, заставив меня вздрогнуть. – И, поскольку этот день грустный для тебя, я постараюсь тебя успокоить. Обещаю, пока не оставлю на твоём теле тысячу поцелуев, я не усну!

– Да заткнись ты!!! – проорал Поллав.

– Но ты сам купил её, чтоб была женою троих! И я уже с ней спал. Даже если ты её заберёшь – но ты вроде щедрый брат и обещал всегда делиться с нами всем поровну – я всё равно буду помнить, как входил в неё, как ласкал…

От барабана, брошенного ему в голову, Мохан со смехом уклонился.

– Мне сегодня стыдно, что мой родной брат – это ты! – проворчал глава семьи.

– Но это ты сам начал! – ухмыльнулся Мохан. – Ты и твоя жадность! Да, впрочем, я благодарен тебе, что подарил мне свою жену! Моя первая женщина такая красавица! Такая пылкая!

– П-пылкая? – аж поперхнулся Поллав.

Я торопливо поползла за кофтой. Надо срочно одеться, покуда братья будут орать друг на друга. И, к счастью, обошлось. Как он меня напугал! Мерзавец! Ура, нашла! Только завязки поддались не сразу из-за трясущихся пальцев. Но хотя бы уже одета. И то ладно.

Шумно дыша, глава семьи завязал рваное место узлом. Снова барабаны завернул – Мохан, фыркнув, кинул ему инструмент, которым он в него швырнул. Но Поллав додумался развернуться – и успел подхватить. Хотя и растянувшись по земле. В грязь лицом. Мрачно сел, утирая лицо. Взгляд его не предвещал ничего хорошего.

Юноша подхватил ткань от своих дхоти и кинулся прятаться за Садхиром.

– Оделся бы хоть, засранец! – проворчал старший музыкант, отворачиваясь.

Последний барабан упаковывая. К счастью, ткань для инструментов была большая и даже связанный узлом разорванный кусок не мешал.

– Но это ты купил девушку, чтобы стала женою для троих! – Мохан проворчал из-за Садхира. – И ты первым ей овладел! Чего уж теперь ворчишь?

Молодой йог вздохнул, но промолчал. Да уж, как б они ни ссорились из-за меня теперь – это начал Поллав. Всё началось из-за его жадности.

Старший муж бережно завернул уже барабаны, взял узел, выпрямился. Нагнувшись, подхватил свёрток с посудой. Огляделся – младший брат торопливо спрятался за спину среднего, подвернувшись под тяжёлый взгляд – и первым к деревне пошёл. Проворчал:

– Оденься! Сумасшедший!

Садхир, вздохнув, подхватил вину и свёрток с одеждой, что лежали близ нас.

Едва слышно сказал мне:

– Прости, – а взглянуть на меня не посмел.

Пошёл брата старшего догонять.

Мохан торопливо обвернул ткань вокруг ног и своего лингу. Я торопливо прошла мимо, к оставшимся свёрткам.

– Прости! – шепнул мне в ухо юноша, возникая у меня за спиной.

Я свёрток выронила. Моя одежда высыпалась. Только украшения были в отдельном свёртке, остались все вместе.

– Я не хотел тебя мучить, – едва слышно добавил бинкар, помогая мне быстро собрать, отряхнуть и свернуть одежду, – но я не хотел, чтоб Поллав был в эту ночь возле нас.

То есть… он меня так защищал?.. Таким безумным образом?!

Проворчала, впрочем, тихо:

– А если б он не возражал?!

– Я б расстроился, – Мохан вздохнул. – Я ж ревную. Но так я его из дома вытурил. Лучше, если они будут спать на улице, пока мы с тобой… – тут он запнулся и не договорил.

– Двигайтесь! – долетело издалека. – Живо!!!

– Хорошо! – бодро проорал Мохан. – Я начну с поцелуя!

И со смехом уклонился, когда я на него замахнулась свёртком. Потом мы повернулись к его братьям. Поллав только-только к нам обернулся. Мы с юношей невинно улыбнулись ему и сердито посмотрели друг на друга.

– Двигайтесь в деревню! – уточнил глава семьи и быстро пошёл от нас.

Младший брат усмехнулся.

Вздохнула и, последнюю чхоли поверх свадебной дупатты положив, туго завязала свёрток.

Уже на ходу – младший муж притихший шёл рядом со мной, отставая только на шаг – едва слышно сказала:

– Спасибо… – голос мой дрогнул. – Что они будут спать на улице.

Хитрец смущённо улыбнулся. Правда, смущённо. Будто и правда не хотел, чтоб его братья присутствовали при нашей близости, даже в темноте. Я вообще не понимаю, какой он на самом деле: безумно дерзкий или стыдливый и трусливый?..

– Только, знаешь… – добавил он тихо, внимательно поглядывая на братьев, идущих намного впереди нас. – Меня всё же смущает, что они будут во дворе лежать и что-то услышат.

Кровь опять прилила к моим щекам.

– Давай так?.. – юноша остановился. – Сначала мы просто сядем, я буду очень сильно пыхтеть, а ты – очень громко стонать. Я слышал, что люди в это время могут издавать очень громкие звуки, особенно, если им будет хорошо. И вот мы будем громко стонать и Поллав или ворвётся и прибьёт нас, или пойдёт погулять. Садхир тогда увяжется за ним, подальше от дома – он и сегодня страшно смутился, когда я на тебя полез. Эй, ты чего?..

Я согнулась, тихо хихикая. Просто… сама не знаю, что на меня нашло.

– Но ведь хороший же план? – не смутился младший муж. – Он только что показал, что не хочет на нас смотреть. Может, не захочет и слушать?.. А то я как-то смущаюсь при нём… даже если он будет в стороне.

Тут уже сама смутилась. Робко сказала:

– Да, лучше без него. Но ты уверен, что он уйдёт? Он был такой злой! Может, он нас убьёт?..

– Если он нас убьёт – сегодня и совсем – то дальнейшее нам будет всё равно, – грустно улыбнулся Мохан.

Я вздохнула. Да, не такой уж и плохой конец – умереть в объятиях приятного мужчины, после его ласк и поцелуев. Даже если нас убьёт другой, от ревности.

– И вообще, он сам виноват! – вздохнул бинкар. – Притащил красивую молодую девушку для троих. Неужели, он думал, что мы после такого будем тихо сидеть и спокойно ходить к тебе по ночам, каждый в свою очередь?!

– Эй! – прокричали спереди. – Поторапливайтесь!

– Тем более, ты у меня первая, – смущённо улыбнулся мне юноша. – Я никак не могу успокоиться!

На братьев покосился – те опять шли вперёд – и вдруг, потянувшись, осторожно меня в губы поцеловал, заставив вздрогнуть.

Я замерла. Сердце встревожено забилось.

– Я ревную, – грустно признался он, нахмурился, губу куснул. – Но Поллав тоже будет ревновать!

Обиженно сказала:

– Не надо меня использовать, чтобы играть со мной и его злить.

– Прости, – юноша виновато опустил голову, – я и сам не знаю, что на меня иногда находит, – робко голову поднял, заглянул мне в глаза, долго смотрел мне в глаза, потом едва слышно спросил: – Может, это любовь?..

Робко сказала, потупившись:

– Может…

Он не дал мне ничего сказать, снова потянувшись меня поцеловать.

– Эй! – возмутился Поллав.

Но он был уже далеко впереди.

Мохан фыркнул. Свёртки опустив, меня сгрёб в объятия, жадно поцеловав. У меня ослабели ноги. Сердце билось птицей, отчаянно рвущейся на волю. Но… но мне не так страшно было, когда меня целовал именно он. Даже… приятно…

Отпрянув так же внезапно, как и подошёл, Мохан со смехом бросил:

– А я буду быстрей! – и, цапнув свою ношу, кинулся бегом за братьями.

Я только улыбнулась. Я так бегать с вещами не могла. Просто пошла торопливо.

Кинув свёртки у братьев, юноша побежал ко мне, чтобы мои вещи у меня выхватить, перекружиться – я испуганно отпрянула – и броситься вперёд, хохоча.

Он, конечно, ужасный муж. Несносный. Но самый милый из всех троих. Самый ласковый. Уже за это я была ему благодарна.

Улыбнулась, пока далеко была от старшего мужа.

Всё-таки, Мохан нашёл способ выставить братьев ночью на улицу! И мне не так стыдно было. Хотя как он меня только что напугал, когда стал раздеваться и раздел меня! Мерзавец! Как только додумался?!

Камень 79-ый

Кинжал мы зарыли в лесу. Как будто вместе с болтливостью Мохана: младший муж как-то неожиданно посерьёзнел и призадумался. То ли опять ревновал, то ли смущался выходить к людям и признаваться, что мы живём вчетвером, а то и ещё чего. Его и не поймёшь. Садхир с Поллавом тоже молчали.

В деревню мы пришли уже около полудня. Большая деревня – ещё лучше, чтоб затеряться. Дома простые. Нас никто не ждал. Поллав обошёл несколько заборов с краю, потом, шумно выдохнув – на что-то злился – провёл нас к колодцу. А оттуда ещё дальше, к большому дому, расположенному посреди деревни. Дети – два мальчика и три девочки – играли у ворот, рисуя палками разных зверей.

– Я в скульпторы пойду! – гордо сказал мальчик, нарисовавший силуэт крокодила, и, кстати, весьма похожий на настоящего.

За что получил по уху от мальчика постарше.

– Папа сказал, что все торговцами будем!

– Но я не хочу! – взвыл младший, лет четырёх.

Опять получил по уху. И серьёзное, напоследок:

– Так все живут. Дети делают дело отца. Тот – от деда. Дед – принимает от предков.

Но младший не унялся:

– А Карна был сыном колесничего и выучился стрелять из лука! Он победил Арджуну!

– Но он-то был царевичем! – возмутился старший и полез в драку опять.

Младший убегать кинулся. Поллав и Мохан проследили за ними взглядом, оба как-то странно улыбнулись. А девочки, нас приметив, бросились в дом:

– Папа!

– Папа!

– Они пришли!

Поллав резко выдохнул и шагнул к дому. Хотя и не решился зайти сам. Мы робко пошли за ним. Мохан постоянно оглядывался, за что его глава семьи цапнул за ухо. Точнее, не успел. И вот пока бинкар бежал прятаться за Садхира, а глава семьи бежал хряпнуть его свёртком с барабанами, к нам и вышел хозяин дома. Младшего мужа за позорным делом увидеть успеть не застали. Точнее, он не успел, так как Садхир будто случайно отошёл в сторону. И правда, вообще ни к чему это ребячество! Да ещё и при чужих!

– А мы-то вас ждали, ждали! – расплылся в улыбке знакомый старшего мужа. – А потом вот дети не выдержали – и мы кушать ушли.

Толстый и улыбчивый, одетый наряднее трёх мужчин деревни, которые нам по пути подвернулись, да ещё и в тюрбане из парчи, украшенном золотым украшением с маленьким, но рубином. Он мне сразу почему-то не понравился.

– Я вам пока дом покажу, – продолжал улыбаться нашему старшему мужчине, бегло покосился на Садхира и меня, причём, на среднем муже взгляд его задержался. – Вы пока и обустроитесь. А к вечеру жена моя наготовит еды – и приходите к нам в гости.

– Да, благодарю, – Поллав сложил ладони у груди.

– Ну, что ж, пойдёмте, – торговец первым пошёл, указывая путь. – Ох, и нелёгкую вы мне задали задачку, господин! Людей-то у нас в деревне много, да всё прибывает. Хвала Лакшми, живём сыто и спокойно!

Когда он вывел нас к дому, стоящему почти у самого края, стала понятна причина его чрезмерной любезности и желание нас хорошо угостить.

Домом это было назвать сложно. Да, был почти цел забор – хотя и проломился в одном месте – был и остов дома. И всё. Чёрный обгорелый ствол и закопченные стены говорили, что тут был пожар. А чрезмерная растительность – что тут давно не жили.

– Мне, право, страшно совестно… – тут же залебезил знакомый моего супруга. – Но другого ничего нет. Поприличнее. И чтоб для всей семьи: вы говорили, у вас семья большая, а я вот и думал, как ж вам разместиться? Но стены отмоете, соломы на крышу я вам дам – как раз послал сыновей – посуды и тряпок в хозяйство я вам одолжу. Устроитесь.

– А что случилось с хозяевами? – вдруг спросил Садхир.

– Да жила тут семья, молодых… – торговец нахмурился. – Только мужа кусила змея в том году. Жена совершила сати. Детей-то пока не нажили. А пустили сюда других – бедняков, у них и семья большая была, тесно в доме. Но вот не досмотрела жена за огнём…

– Они… – голос молодого йога дрогнул. – Сгорели?

– Да нет! Хвала богам: уберегли! Только люди стали бояться жить тут. Вернулись к своим. Жить в тесноте. А так-то… стены-то ещё крепкие.

– Что-то лучше, чем ничего, – серьёзно сказал Поллав. – Но нам б ещё вещей…

– Конечно, конечно! – заулыбался вайшью, довольный, что всучил нам дом, который местные, похоже, считали проклятым.

Тут и дети его подошли: два крепких юноши и уже виденный нам младший мальчик. Старшие принесли нам, чем крышу покрыть. И, окинув дом взглядом, убежали, кажется, за добавкой, чтобы точно хватило. Мальчик под строгим взглядом отца – тот, впрочем, сразу же обратно заулыбался – подошёл ко мне с посудой. Я поставила свёртки на землю – потом отряхну – и с улыбкой приняла. Он постарался передать, не касаясь моих рук, убежал.

– Я пойду, прихвачу тряпки. Жена, должно быть, уже приготовила. Одеяла, занавес. Всё, что нужно! – с улыбкой толстяк уплыл.

Вроде быстро шёл, широко шагал, но не слишком-то и торопился.

Мохан, осторожно поставив свои вещи около моих, первым сунулся в дом. И оттуда взвыл:

– Да как тут жить?!

Мы тоже подошли, зашли следом: сначала Поллав – я его пропустила, потом мы с Садхиром.

Мда, стены были не совсем и целы – вон, на той стороне потрескалась и снизу кусок выпал. И столько копоти! Да ещё и рассказанная нам история… я сама невольно вздохнула.

– Другого нам не хотели давать, – проворчал Поллав.

– Но он хотя бы согласился дать нам вещей на первое время, – улыбнулся средний брат.

Но мы всё равно мрачно молчали, оглядывая чёрные стены. Без крыши!

– Вот и будете с Моханом обживать, – старший муж ухмыльнулся, посмотрев на меня и брата.

Юноша скривился при мысли о поцелуях и ласках со мной на голом твёрдом полу, среди закопченных стен и без крыши. Старший музыкант хмыкнул, любуясь, как он расстроен.

– Мой господин… – осторожно позвала я, встав почти рядом с ним.

– Да, что? – глава семьи повернулся ко мне.

– Мне бы таз, – робко сказала я, – кувшины. Я за водой схожу. Может, я до сумерек успею стены отмыть?

– Да уж, со светлыми будет лучше, – он внезапно улыбнулся, бороду погладил задумчиво. – Так, у нас один кувшин. Таз и кувшин нам уже принесли. А, и у нас есть.

– Хорошо, я тогда схожу за водой и начну! – я вбежала из дома.

Мне полетело вслед:

– И Мохана прихвати!

Я взяла кувшин торговца – остальные тарелки и чаши выложила, осторожно, меж наших свёртков – а младший муж прихватил таз. И мы отправились к колодцу.

– Хотя бы я их на ночь из дома выжил, – тихо проворчал Мохан.

Но, увидев людей у колодца, заткнулся, не договорив всего, чего хотел, а хотел, судя по лицу, сказать многое.

Девушки у колодца попятились, нас увидев, незнакомцев, сбились в стайку. А двое юношей остались на месте, на нас взглянули пристально. Братья чьи-то. Или женихи. Я потупилась, поправив дупатту. Ох, а натх надеть забыла! Поллав как назло не напомнил с утра. Неужели, так волновался с утра, что совсем забыл? Но вряд ли за Ишу. Скорее, что могли заметить уже трупы. Да хоть тика и мангалсутра на мне, да свадебные браслеты.

– А вы откуда? – спросил один из юношей.

Девушки, уже воды набравшие и собравшиеся, видимо, поболтать, притихли заинтересованно.

– А мы много где были! – усмехнулся Мохан. – А вас какой город интересует? Какая страна?

Последовала тишина растерянная. Я уже достала ведро воды, наполнила свой кувшин. То есть, нам одолженный. Мохан подставил к ведру и таз – и взгляды насмешливые других молодых мужчин заслужил. Но когда они несмело назвали два города – отыгрался. И там на празднике был. И везде почти, где ни называли. Там справляли Девали, там играли спектакль про Ситу и Раму, там подрались с кем-то из музыкантов, там сладкие ладду, там – ладду паршивые…

В общем, нас провожали растерянными взглядами. А он приосанился, плечи расправил. Пока, к счастью, речи не зашло о наших семейных обычаях, а то, боюсь, от дружелюбия местных не осталось б и следа. Судя по одежде, в деревне жили вайшью.

Я внесла таз с водой в дом и, выудив из свёртков тряпку, которой протиралась во время мытья, подвязав подол, стала оттирать пол. Эх, завтра придётся ещё и постирать сходить. И отстираю ли?.. Но, да ладно, скандалов пока не было, люди ко мне пока не цеплялись, а за работой время быстро летело.

Мохан сначала сидел возле таза – увеличивая завтрашнюю кипу стирки за счёт своих дхоти – и рассказывал, как они отравились ладду в Матхуре. С таким трагизмом, должно быть, Рама должен был рассказывать Хануману, как злобный ракшас Равана похитил его невесту Ситу. Хотя, спустя время, младший муж оглядел кусок отмытого глиняного пола и, заценив неотмытое, оторвал кусок из моей тряпки, когда потянулась промыть, и стал помогать. Полагаю, спины и пониже он задел отнюдь не случайно, да и шёл рядом со мной, вторую светлую линию оттирая. Вскоре меня уже нагнал, хотя я яростно тёрла и начала раньше него.

Снаружи сыновья Анкера уже принесли новой соломы и вместе с моими старшими мужьями принялись мастерить крышу на замену.

– Надо стены под крышей отмыть! – решил Мохан. – А то так чернота и останется!

Я взвизгнула, когда он подхватил меня за бёдра и поднял вверх.

Но, заслышав грозный топот ног, подняла руку с тряпкой.

И когда Поллав уже ворвался в дом, то застал нас за делом. Как бы за делом.

– Не оставлять же копоть под крышей! – серьёзно сказал бинкар, продолжая лапать мои ноги.

Промолчав, что нам после этого ещё больше одежду стирать. Или не заметил. Эх, мужчины!

Старший муж шумно выдохнул и вышел.

– Нет, ничего серьёзного! – соврал он вернувшемуся Анкеру.

Когда Мохан вздумал меня поцеловать пониже спины, к счастью, сквозь ткань, получил по лицу тряпкой. Но с чёрной полосой поперёк лица только расхохотался. Невыносим!

Когда я потребовала меня отпустить промыть тряпку, он меня как будто уронил. Но подхватил и рот поцелуем заткнул, мешая кричать. Я едва не сгорела от стыда. Но в дом никто не зашёл. Оставалось только молиться, что крышу они собирали не за окном. Чтоб не разглядели ничего.

Хотя, когда мы уже отмыли одну стену сверху, а он – уронил меня уже третий раз, я уже смогла не закричать. И когда он обнял моё лицо чёрными руками, смирилась, зажмурившись. Он прижал меня к стене спиной – ещё больше стирать – и накрыл мой рот жадным поцелуем.

У меня ноги ослабели. Если б не стена – упала бы. А он продолжал меня целовать и ласкать мою спину и бёдра, и выше… но там вроде и так стирать…

А когда он, опустившись на колени, поцеловал полоску обнажённой кожи над юбкой, я обо всём забыла, почувствовав жар в животе. Он, цапнув меня, уложил на колени, потянулся к моим губам.

Отрезвило нас шуршание будущей крыши у основания стены: похоже, её уже приготовились поднимать.

– Вы всё там? – в дом заглянул Поллав, обсыпанный клочками соломы.

Но мы уже серьёзно стену снизу протирали. Глаза пряча.

Глава семьи оглядел только одну протёртую сверху стену. Нас, сильно почерневших. Вздохнул. Едва слышно пообещал:

– Убью!

И вышел просить у помощников глины, замазать трещины в стене и заборе.

Мы с юношей, смущённо переглянувшись, пошли отмывать мою тряпку.

Когда Поллав, замазав трещину снаружи, вошёл с комом глины замазывать изнутри, то обнаружил, что мы сосредоточенно отмываем сверху уже четвёртую стену. Точнее, оттирала я, а Мохан опять меня держал за ноги. Покрасневший от натуги, но весьма довольный своей наглостью.

Поллав быстро управился: дыру основным комом заткнул, замазал полтрещины, принёс добавочной глины, закрыл уже всю.

Снаружи проворчал:

– Да нет, ещё моют. Копоть, видите ли, им под крышей мешает! Давайте посмотрим забор?..

И мы отчаянно кинулись оттирать последнее, сверху.

Когда они уже поднимали крышу, Мохан вредничать не осмелился.

Крышу мужья старшие с помощниками сделали, пол и стены мы с Моханом отмыли. Хотя воду раз шесть менять пришлось. Вызывая дикий хохот у девушек, женщин и мальчишек, на которых натыкались у колодца.

– Хотя бы не бьют! – проворчал тихо Мохан, когда мы третий раз несли чистую воду в дом.

Оба ужасно чумазые. Хотя и с чистыми местами на одежде, на которые жители деревни смотрели весьма заинтересованно.

– Собой, что ли, стены оттирали? – предположил полный мальчик лет пяти, жующий у забора родного дома ладду.

Мохан проводил его завистливым взором. Нет, уже убийственным, от которого мальчик поперхнулся и унёс свои три сокровища, которые медленно смаковал, в дом. Подальше от грозного чёрного юноши. Отходя, проворчал:

– Уже и ракшасы в нашей деревне завелись!

– Я тебя первого ночью съем! – не остался бинкар в долгу.

– Бее! – сказал юнец, скривив морду, видимо, ракшасью, свою.

Но быстро убежал.

У нашего нового дома стоял Анкер, разглядывая сыновей и моих старших мужей, замазывающих забор, в котором уже заполнили палками и глиняным комом пробоину. Нет, особенно долго смотрел на Садхира, кожа которого была белая, что особенно бросалось в глаза, когда он стоял рядом с Поллавом и Моханом. И на рудракшу в браслетах на его запястьях и предплечьях торговец заинтересованно смотрел. Может, не поверил, что Садхир из нашей семьи, семьи шудр?.. Но вслух о сомнениях своих не сказал. Да, впрочем, и на лицо братья названные были совсем не похожи. Разве что соврать потом, что у отца мужей было две жены, из разных краёв.

Пока мы домывали дом, снаружи уже поправили забор и выдернули всю лишнюю траву. Анкер, вернувшись, принёс одеяла и занавеси.

Поллав, к которому мы бодро пришли докладывать об окончании работы, от нашего вида скривился. Велел нам ещё принести воды, отмыться в доме и переодеться. Сам, с руками отмытыми, от пота уже ополоснувшийся сверху дхоти остатками нашего убтана, выгнал нас из дома, переоделся с Садхиром отмывшимся в нарядную одежду и, захватив барабаны – вину нёс наш аскет – отправился за Анкером и сыновьями его в гости. Мол, мы на музыку придём.

– А, и принесите флейту! – потребовал, обернувшись у ворот.

Мы головами покачали. Вылили грязную воду за домом. И пошли за новой.

Разумеется, у колодца над нами опять смеялись. Там, кажется, собрались вся молодёжь деревни или солидная её часть.

– Ага, как ракшасы, – шепнул кто-то из юношей своему соседу, на полголовы пониже.

Мохан, шумно дыша, поставил таз и сам потянулся за ведром.

Мы уже отходили, когда к нам вышел Анкер и, усмехнувшись, вручил мне, нёсшей кувшин, маленький горшочек с убтаном. Правда, я только голову смогла склонить, чтоб поблагодарить.

Мы зашли в дом, чистый и опустевший, пока ещё не заполненный никакими вещами, и смущённо застыли за порогом.

– Если будем по очереди отмываться, они всё сожрут! – грустно сказал Мохан.

– Врёшь! – не удержалась я.

– А ты всё равно моя жена! – ухмыльнулся он.

Вздохнула. Он меня замучил уже. Но мой живот отчаянно заурчал, прерывая наши споры.

– Мы кроме тех нескольких ладду с утра ничего не ели! – обиженно проворчал младший муж.

Мы ещё немного помолчали. Мой живот опять проурчал, только теперь его живот моему подпевал

– Давай вдвоём! – обречённо согласилась я.

– Давай! – теперь голос предателя зазвучал довольно.

Да он итак ничего не терял! И вымоемся скорее, и на меня поглазеет.

Вздохнула. Спросила встревожено:

– А если кого за нами пошлют? Они нас увидят!

– Я буду внимательно слушать! – пообещал он, сжал мои плечи, осторожно встряхнул. – Я же музыкант! Верь мне!

Но разве ему можно было верить?! Да, впрочем, если мы застрянем здесь, Поллав что-то поймёт.

– Но ты меня только не трогай пока! – взмолилась я, сложив ладони.

– Хорошо, я тебя не буду трогать там, – как-то странно усмехнулся он.

Но деваться мне от него было некуда. Выскочила на улицу, взять что-то окно завесить и ещё дверь изнутри, одежду чистую взять. Таз с водой занести в дом. Так, тряпку чтоб тело вытереть. А, и убтан. Хорошо, что нам Анкер принёс ещё убтана.

Мохан за мной принёс ткань себе для дхоти, накидки и тюрбана, ярких цветов, с вышивкой. Праздничную. На меня посмотрел сердито, выбравшую одежду попроще, родителей. Вздохнув, за зелёной одеждой пошла, которую мне подарил Поллав. Может, успокоится, увидев, что надела его подарок?.. Хотя, дверь уже завешивая, испугалась, как б ни подумал, что издеваюсь, надев в тот день, когда одежду с меня будет снимать его брат?..

– Давай скорей! – Мохан проворчал, поспешно снимающий ткань с плеча, разматывающий с пояса.

Вроде торопится. И хорошо! Так, свет проникает в дом тусклый, нас чётко не видать. Хотя боюсь, что кто-то зайдёт.

Когда я поспешно разделась и, присев, потянулась за горшочком с очищающей мазью, на плечи мне опустились пахнущие травами ладони. Медленно соскользнули на предплечья.

– Мохан! – возмутилась. – Ты обещал!

– Я обещал не трогать тебя там. А снаружи можно, – мерзавец ухмылялся.

И пока я застыла, не зная, как ему про мой гнев сказать, обошёл меня и стал осторожно натирать мою грудь.

– Мохан… – я сжалась. – Ты… ты чего?!

– А ты чего такая красивая? – улыбнулся он, начиная натирать мою кожу под грудью.

– Если мы начнём, то кто-то придёт – и увидит нас!

– Если ты сама меня натрёшь, я дальше не буду, – он полоснул меня остатками мази с внешней стороны среднего пальца по носу и потянулся за добавкой.

Я подальше отступила.

– Нет! – твёрдо сказал он. – Или ты меня намажешь, или я начинаю дальше, – окинул меня пристальным взглядом – я смущённо прикрыла ладонями самое сокровенное. – Вот зачем ты родилась такой красивой?..

Давясь слезами, я согласилась. Он раскинул руки в стороны, многозначительно улыбаясь, а я торопливо растёрла ему руки, плечи, спину и грудь. Ниже пояса не решилась. Поспешно опустившись на колени, стала натирать убтаном его ноги, стараясь не смотреть вверх. А когда он к воде потянулся, мазь смыть, торопливо подхватила горшочек.

Но мерзавец не стал омываться сам. Он, смеясь, отобрал у меня горшочек и, за косу поймав, осторожно протянул к себе. Не отстанет же, пока не наиграется!

Но он снова стал намазывать мою грудь. Осторожно. Медленно. Ласково. Кажется, у меня стала закипать кровь. Ноги перестали меня держать, заставив облокотиться об стену. Мохан, опустившись передо мной на колени, стал нежно размазывать мазь по моим ступням. Щиколоткам. Голеням. Коленям. У меня куда-то пропали мысли. Закрыла глаза, слушая ощущения от его прикосновений. И когда его нежные пальцы поднялись выше…

А потом он надумал руками с меня мазь смывать. Я едва стояла. Едва дышала. Прерывисто. Не зная, что происходит со мной. Не веря, что это происходит со мной.

– А теперь моя очередь! – он придвинул ко мне таз.

Мысли куда-то исчезли. Я почему-то сразу подчинилась. А он довольно зажмурился, отдаваясь своим ощущениям. И, когда он, крепко обняв меня, увлёк на пол, я не возмутилась. Он, держа меня, перекатился, оказавшись верху. Я раздвинула ноги. Он стал осыпать меня поцелуями. Медленно, словно вспомнил обещание поцеловать меня тысячу раз. Медленно спускался губами по моему лицу. По моей шее, заставляя откинуть голову. По груди, заставляя замереть. И застонать, сжав кулаки. Медленно прошёлся по моему животу мягкими губами. Вскрикнула, когда почувствовала прикосновение снизу живота.

– Больно? – глухо спросил он, лаская мои волосы снизу живота.

– Н-нет… – растерянно сказала я.

Он осторожно продолжил. Разжигая внутри огонь. Заставляя остальной мир отодвинуться и исчезнуть. Остались только мы…

На звуки музыки мы крались уже в темноте. Он шёл впереди, сжимая мою ладонь. А до того мы торопливо оделись и долго-долго друг друга ощупывали, приглаживая одежду. А то мало ли?.. Он это предложил. Хотя… когда он занялся «приведением в порядок чхоли» я перестала на него ворчать. А когда он опять повалил меня на пол, охотно раздвинула ноги, позволяя ему опять проникнуть в мою глубину. Позволяя опять увлечь за собой в ворох неописуемых ощущений. Потом мы, заговорщицки посмеивались, искали дверь в темноте. С трудом таз с водой и кувшин обошли, держась за руки – он вёл меня сам через темноту, нащупывая путь впереди ногой. Я волновалась: нам нельзя приходить полумокрыми, да ещё и вода в тазу грязная уже, а мы только сменили одежды. Хотя… было приятно ощущать, как его рука сжимает мою ладонь, осторожно обволакивая пальцами. Ага, и очень поздно, кажется, вырвались в прохладную ночь, вслушиваясь в звучавшую снаружи музыку.

– Погоди! – шепнул Мохан, когда мы наконец-то нашли дверь.

И сначала отправился к вещам снаружи, искать шкатулку с кумкумом. Вернувшись, быстро, осторожно нащупал моё лицо, попросил замереть. Я, зажмурившись – вдруг в глаз попадёт – отдалась его осторожным прикосновениям. Но он так и не ткнул меня в глаз, осторожно сделал бинди и синдур.

Потом мы крались через темноту.

– Погоди! – сказала уже я.

– Вернёмся? – радостно шепнул он.

– А вдруг ты мне не кумкумом бинди и синдур намазал?..

Мы напугано замерли. В миг следующий засмеялись.

– Ты невыносим! – проворчала я.

– Так весело же! – не унялся он.

– А вдруг на свету мы совсем лохматые?..

Он осторожно нащупал мои плечи, мои волосы, по волосам меня погладил.

Задумчиво замолчал. Я напугано уткнулась лицом ему в грудь. Сжала его накидку и обиженно сказала:

– А вдруг ты мне сейчас размазывал по волосам куркуму?..

– Тебе так понравилось, что ты забыла даже запах куркумы? – насмешливо прозвучал его голос.

Хотя, когда он осторожно поцеловал меня в ухо, мои возмущения опять куда-то девались.

– Но что мы скажем? – я сердито толкнула его в бок кулаком.

Но не сильно. Эта ночь… её начало… мне не хотелось на него сердиться после этого!

– Скажем, что у меня заболел живот? И я не смог прийти? – быстро нашёлся хитрец.

Обиженно проворчала.

– Ага, я приду к ним одна, лохматая, с бинди и синдуром из куркумы, с одеждой помятой и скажу, что живот заболел у тебя?

Он захихикал.

– Но Мохан! – тихо провыла я.

– Вот беда! – но он снова засмеялся.

Потом, нащупав мою ладонь, свои пальцы переплетя с моими, меня потащил. Но куда-то от музыки.

– Но куда?.. – возмутилась я.

– Скажем, что живот заболел у тебя, – осторожно погладил меня по боку. – Ты же вроде ребёнка нашего носишь. А женщинам бывает в первые месяцы дурно.

– Это, конечно, оправдание, – согласилась я. – Но ты уверен, что мы найдём именно наш дом в темноте?..

Этот негодяй опять засмеялся.

– Мохан!!! – толкнула его кулаком.

Он ладонью закрыл мне глаза. Потом рот. Потом закрыл мне рот поцелуем. Когда у меня ноги подогнулись, твёрдо сжал моё запястье и куда-то потащил. В сторону от музыки.

– А если не наш дом?..

– Не волнуйся, я хорошо запомнил расположения домов, – он легонько коснулся губами моего лба.

– Но ты тут был только один день!

– Я вообще хорошо дорогу помню. Нам, знаешь ли, иногда приходилось убегать…

Он говорил шёпотом. И куда-то тащил меня. Пришлось подчиниться. Или… просто хотелось уйти от всех людей, чувствуя его пальцы, вторгнувшиеся между моими, ощущая две сплетённые руки. Вспомнила, как ласкали меня его пальцы – и щёки обожгло. Хорошо, что в темноте нас никто не увидит!

Он нашёл наш дом по запаху свежего убтана. Дерево ощупал обгоревшее. Наши вещи нащупал в стороне, узлы все на месте. И правда быстро нашёл! Значит, таз с водой и кувшин обойти этот хулиган быстро бы мог! Но мне понравилось идти за ним, когда он сжимает мою ладонь. Оказалось, наш дом. Ура! Разумеется, спросил, прежде чем зайти. Потом притащил мне одеяла, сам ногой отпихнул грязную одежду. В темноте, на ощупь, сделал мне постель. Бережно одеялом прикрыл.

– Давай, лежи тут и умирай, – подхватил мою руку и поцеловал мои пальцы. – А я пойду извиняться. Скажу, что тебя тошнило сильно и от слабости ходить не смогла. Это же твой первый ребёнок.

– И я почти ничего сегодня не ела, – напомнила я устало.

Потому что лёжа почувствовала большое желание закрыть глаза и уснуть.

– Я тебе что-нибудь украду.

– Мохан!

– Я тихо-тихо, незаметно! – он опять смеялся.

Прошёлся жаркой ладонью по моей руке, к лицу. Будя в сонном теле воспоминания, как ласкали меня его руки. Осторожно поцеловал мою щёку. Мой лоб. Шепнул:

– Я обязательно принесу нам что-нибудь поесть.

Но сразу не ушёл. Вышел. Снаружи послышались странные звуки.

– Мохан, ты чего? – испугалась я.

– Лежи, – вздохнул он. – Я вызываю рвоту.

– З-зачем?

– Играть так играть! – фыркнул он.

Что он там с собой сделал жуткого, ради меня, не знаю, но звуки показали, что ему удалось. Потом он искал кувшин, чтоб лицо умыть. Сама ему отнесла, опираясь о стену. Потом он ушёл, оставив меня страшно усталую и безумно счастливую. Едва легла – сразу провалилась в сон.

Камень 80-ый

Сандхья очнулась в своих покоях, поверх расстеленных двух одеял. Потянулась, распрямляя усталое тело. Не сразу поняла, где она и куда делось жаркое солнце, от которого золотые украшения на теле так раскалились и, казалось, прожигали кожу. Да, впрочем, светильник, стоявший поодаль у изголовья, осветил край её скромных покоев. Вещи, подаренные настоятелем, которые ей в очередной раз захотелось выкинуть.

– Ночь ещё! – поняла танцовщица бога.

Дёрнулась, вскочив.

– Ночь уже?!

Кто принёс её, измученную и сознание потерявшую, она не сомневалась. Ни когда только очнулась в своих покоях, ни когда торопливо отмывала пот и пыль чистой прохладной водой из большого таза, найденного возле светильника.

– И если я светильник смахну и пожар устрою, и если, заметив, захочу помыться… – тихо сказала Сандхья самой себе. Потом уже, когда тело вытерла и в чистые одежды облачилась – самые нарядные, добавила: – Да благословят тебя боги лучшей женой из всех, Аравинда! Той, которая заботиться будет о каждой частичке твоего тела и жизни!

Торопливо поднесла светильник к металлическому зеркалу и, вглядываясь в лицо своё в глубине, торопливо украшения поправила. Нет, заново расчесала волосы, падающие волнами. Пришлось помыть, чтобы смыть грязь. А сушить было некогда и негде.

«Неясно, которая часть ночи уже прошла» – вздохнула молодая женщина, поспешно промакивая волосы тканью и заново надевая украшенья. Самые лучшие. Цветов свежих не было, да и кто бы принёс ей, наказанной? А ещё гхунгру на щиколотки – пусть бубенцы поют многоголосо в такт каждому удару её и движению.

«Да, впрочем, лучше уж так, чем вообще ничего» – и, подхватив огонь, подаренный ей Аравиндой, разыскала светильник свой, наполнила гхи, зажгла. И, сжимая оба в хрупких руках, побежала к храму.

Сегодня было пугающе тихо и темно. Стражников на пути отчего-то совсем не попалось.

Сандхья благополучно добралась до храма, никем не остановленная – вот радость – и, сбавив шаг, медленно и величественно поднялась по ступеням. Там, во мраке, ожидала её статуя Индры.

– Вы – мой бог, о дэврадж! – она опустилась на колени и, поставив светильники, склонилась, коснулась осторожно руками и головою его стоп, выпрямилась, ладони сложив у груди. – А он – моё сердце. Я не смею просить у вас прощения. Но я не смею предавать мою любовь!

А потом, немного вслушавшись в тишину, дэвадаси поднялась. Изящно наклонилась за светильниками. И, стала кружиться перед статуей раджи богов, разбрызгивая густые струи волос и искры света, разрывающие темноту. Наклоны, изгибы… казалось, что во тьме течёт огненная река. Что струя огня вышла из камней пола и поднимается вверх.