Однажды в Москве. Часть II бесплатное чтение

Ильгар Ахадов
Однажды в Москве. Часть II

Краткое описание Первой Книги – “Однажды в Карабахе”

Наметившаяся телевизионная передача с присутствием ветеранов Карабахской войны в целях патриотического воспитания молодежи и ознакомления ее с непосредственными свидетелями этого кровавого конфликта неожиданно переходит в скандальный, местами в острый социальный диспут между ее участниками, так как они представляют разные слои населения, с разными судьбами и отсюда с противоречивыми взглядами на то или иное явление, понятие или событие. В том числе и на непростые армяно-азербайджанские отношения, которые участники передачи пытаются изобразить не только через призму национальных и государственных интересов, но и в контексте личностных отношений и с индивидуальными подходами. Ситуация интригуется тем, что один из ветеранов, бывший диверсант, в своем амплуа незаметно заменяет часть минеральных напитков спиртным…

Постепенно разогретые горячительным, участники более откровенно и дерзко начинают выражать свои мысли, порой диаметрально противоположные. Передача выходит из намеченных чиновниками пропагандистских контуров, и перед читателем разворачиваются известные события тех времен – спровоцированные мировыми силами и потворствующие им армянскими националистами истоки и причины конфликта, сломленные судьбы тысяч простых людей на примере конкретных индивидуумов – не только азербайджанцев, но и простых армян, эпизоды карабахской войны, динамично выдержанные порой в ироничном, в комичном или же в трагичном русле.

Сюжет пятого рассказа оказывается наиболее увлекательным. Являясь представителем той яркой молодежи в начале восьмидесятых без националистических и религиозных предрассудков в интернациональном Баку, рассказчик – в то время молодой человек – сначала на фоне разворачивающихся событий расстается с любимой девушкой-армянкой, семья которой вынуждена была перебраться в Москву, следом теряет брата, который погибает в боях с агрессором, и по требованию обезумевшего от горя отца также отправляется воевать с врагом в район боевых действий.

На месте последней дислокации он попадает в поле зрения азербайджанских военных спецслужб, ведущих работу по выявлению активной агентурной сети противника среди личного состава указанной военной части. Разузнав с подачи внедренного в районный госпиталь в качестве военврача сотрудницы Разведцентра старшего лейтенанта Саламовой об отношениях молодого человека с Джулией Манучаровой, дядя которой являлся криминальным авторитетом и сотрудничал с неким разведывательно-диверсионным подразделением армянских спецслужб, функционирующим с территории РФ, военные разведчики принимают решение привлечь его в свои разработки…

Потому Гусейнов – в книге он проходит также под прозвищем Длинный – неожиданно оказывается в гуще динамичных и запутанных историй. Его сначала арестовывают по подозрению в убийстве сослуживца, даже пытают и оказывают моральное давление, а после выясняется, что все это инсценировка Военной разведки с целью проверки личностных качеств разрабатываемого, а также для усыпления бдительности подозреваемой в сотрудничестве с противником руководства военной части, являющейся истинным автором преступления.

В ходе разворачиваемых событий перед читателем вырисовываются яркие образы персонажей. Честный и бескомпромиссный полковник Мусаев, большая умница Саламова, играющая в криминально-разведывательном сюжете не последнюю роль; беженец из Армении – грозный, но справедливый здоровяк Ганмурадбек, сексапильная журналистка Аталай, юркий и смышленый Бакинец, колкая на язык Гюлечка, смертельно оппозиционный ко всему правоохранительному Ветеран в тельняшке – бывший зек, простодушный и очень верующий исламист Хаджимурат Магомедказиев, превратившийся в руках заинтересованных внешних сил в опасное идеологическое оружие; всесильный чиновник, условно обозначенный в книге под прозвищем Прилизанный – позже выясняется, что он не такой уж чопорный и педантичный, как кажется, и ему присущи вполне человеческие и благородные черты; Расулов, Адылов… Даже главный антигерой Алигейдар Мансуров запоминается с сильным характером, харизмой, с трагической и сложной судьбой, которая буквально втолкнула его в объятия противника.

Гусейнов с трудом, но все-таки принимает предложение военных агентуристов, которые спешно подготавливают его к предстоящей задаче в Москве в среде бакинских армян, где проживает и дорогой ему человек, с которым он собирается связать свою жизнь – Джулия Манучарова.

А также ему предстоит опасное противоборство с Алигейдаром Мансуровым, являющимся ключевой фигурой в этой сложной, многовекторной сети противника, которого сами военные разведчики пока еще представляют себе довольно призрачно…

Национализм – это в сравнении доброкачественная опухоль в теле нации, при “благоприятных” условиях переходящая в злокачественную – это фашизм. А иногда и откровенный расизм, когда заявляют на уровне официального лица об этнической несовместимости двух соседних народов. То есть, один из них должен исчезнуть…

автор

Глава I

– Бог не любит счастливых… – скривил

губы Длинный. – Счастливые, выходит,

в нем не нуждаются. А может, он и не

такой всесильный. Или жестокий, или

не всесильный…

Длинный потянулся за очередной сигаретой.

– Да-а, вам не позавидуешь… – сказал Прилизанный и вовремя зыркнул на опять надумавшую встрянуть в диспут Аталай. – А как далее потекли события? То, что вы живой и все это рассказываете, понятно, выкрутились.

– События потекли в абсолютно ином русле… – вдруг дрогнул голос рассказчика. – В самом неожиданном, фатальном…

Дома меня ждала беда. Джулию увезли в больницу.

– Когда? Зачем? – помню, я так взревел, что тетя Аракся отскочила.

– Ей стало плохо… – она в отчаянии заломила руки. – Джуля на кухне возилась. Хорошо, крикнула. Когда мы прибежали, уже лежала на полу без сознания… – старушка всплакнула. – А ты где был? Вечно где-то шляешься, когда нужен. И не ори под ухом, мне и так страшно…

Сердце не то, что похолодело – покрылось льдиной…

Не помню, как вломился в больницу, отшвырнув в сторону медбрата, что-то спрашивающего. Эта была Городская Онкологическая Больница. Находилась она в Истре, где, то ли главврач, то ли зам. являлся знакомым отца Джулии.

Здесь уже собрались многие ее родные и близкие. Персонал отчаянно пытался загородить мне дорогу в реанимацию.

Дядя Самвел успел схватить меня за руку:

– Успокойся. Она под капельницей…

– Что с ней? – я уже, кажется, впадал в невменяемое состояние, дрожал. Вы знаете, у больниц свой специфический запах. И человек, вдыхая его, нередко ощущает безысходность от приближающегося чувства утраты. Я постарался “проглотить” собравшийся ком в горле.

– Мы пока не знаем… – всхлипнула тетя Роза. – Завтра Самвел соберет врачей. – Этот… – она показала на приближающегося с противоположной стороны коридора грузного мужчину в синем халате, – утверждает, что нужны обследование и анализы. И ничего толком не объясняет!.. – она зарыдала.

Самвел чуть ли с силой привлек ее к себе, пытаясь обнять.

– Где мама? – оттолкнув мужа, она неожиданно завопила.

– Инна домой поехала, – кто-то из женщин сообщила. – Аракся одна с ребенком…

Я бросился навстречу “синему халату”.

– Вы кто? – он снял очки и требовательно спросил.

– Муж… – я еле выговорил.

– Пройдемте…

Он решительно взял меня за локоть и повел. И начал тихо говорить, не замечая, что каждое его слово озвучивается молотком в моем сознании.

– Не буду скрывать, подозреваем опухоль. Головной мозг… Я, лично, предполагаю глиому. Точный диагноз поставим завтра. Дай Бог, чтобы я ошибся или опухоль хотя бы оказалась доброкачественной…

Видя, что я пошатнулся, он удержал меня:

– Крепитесь. Я только вам и Самвелу Арутюновичу… – он кивнул в сторону адресата. Наши взгляды встретились, и я заметил, как тесть быстро смахнул появившуюся на щеке слезинку. – Он сразу подсунул мне кучу денег… – врач засмутился, – что было вовсе не обязательно. Мы бы и без этого…

– Скажите… – я еле выговорил. Голос как будто исходил из гроба, который очень глубоко закопали. – Ведь вы… уже уверены в диагнозе?

Он вновь надел очки и отвел взгляд:

– Я не Бог, молодой человек. К сожалению… Но вы мужчина, должны понять, что все очень плохо. Не будем терять надежду…

Не помню, что еще услышал от него, как расстался и подошел к родственникам. Или, наоборот, они меня окружили. Не помню.

– Рафаэль, что этот хейван сказал? – тихо и умоляюще спросила меня Роза. – Что с нашей кровинкой? Что с Джулей? – она вновь разрыдалась. Материнское сердце не обманешь.

– Говорит, анализы… – я в прострации произнес.

– Какие анализы, зачем анализы? Вай, Джуля, вай, моя бала!.. Господи, в чем мы провинились? Только начали жить…

– Хватит! – закричал на нее Самвел. – Еще беду накличешь! Она спит. Мы все видели.

– Вай, Самвел… – она уже тихо промолвила и пошатнулась. Ее поддержали и усадили на край скрепленных между собой больничных стульев. – Не обманывай меня. Что я, дура, что ли!..

Правильно говорят – беда приходит не одна. Так, после смерти Артура она снова переступила наш порог. И дверь за собой не закрыла. Сука!..

Он, кажется, захлебнулся воспоминаниями и сник. Впервые мы заметили слезы на его глазах, проложившие дорогу по щетине.

Арзуман быстро наполнил его рюмку. Но Длинный даже не заметил. Мысли его плавали в океане прошлого. Губы что-то шептали. Может, те слова, с которыми он когда-то обращался к Богу – с мольбой о спасении любимого человека.

Вдруг я осознал, что начал идентифицировать себя с рассказчиком. Ощущаю его боль почти так же. Вот и в сердце кольнуло. Только этого не хватало. Черт…

Я встал и вновь распахнул одно из окон. Ураганного ветра уже не было. Приятная прохлада вместе с легким ветерком освежила помещение. Образы чужого прошлого начали плавно возникать в моем воображении и жить своей уже однажды прожитой жизнью. И я реально увидел Длинного, заснувшего в кресле у постели Джулии. На другой кровати, свернувшись калачиком прямо в одежде, спала ее мама, накрытая легким одеялом…

– Не хочу долго мусолить эту тему. Во-первых, нелегко. Еще и вас загружаю негативом. Одно дело самому жить в грезах и воспоминаниях, пусть порой очень болезненных, другое, эту боль еще кому-то передать. Зачем? У каждого свое…

– Вы… Вы за нас не беспокойтесь. Вы рассказывайте, как удобно… – пролепетала Аталай, всхлипывая как ребенок.

– Мне удобно переходить к следующей фазе. Добавлю лишь, что чуть ли не вся армянская диаспора Москвы была информирована о болезни Джулии и каждый, кто имел отношения с Манучаровыми, старался проявить участие. Делали предложения увезти ее за границу: кто в Израиль, кто в Германию, кто еще не помню куда – у кого где завязки. Лучшие онкологи России были задействованы сначала в постановке диагноза, после в лечении. Я только тогда по-настоящему осмыслил всю мощь и влияние манучарового клана.

– Так значит, диагноз все-таки подтвердился? – вновь с дрожью в голосе заикнулась Аталай.

– Увы, да, – вздохнул Длинный, – при том уже в неоперабельной стадии. Джулия была очень терпелива. На каждую боль или недомогание старалась не реагировать. Мы после вспомнили ее участившиеся в последнее время головные боли, тошноту, которую она объясняла сначала беременностью, после, мигренью. Так и шутила, мол, у меня болезнь аристократов.

Врачи разводили руками. Только чудо. Молитесь…

Скольким безнадежным больным они эту фразу говорили. Знаешь, что чудо не случится, но все равно надежду не теряешь. Она тихо тлеет в твоей уже застывающей, скорбящей душе, пока окончательно не потухнет.

Человек живет, и у него всегда ложная уверенность, что с ним ничего плохого не случится. Беда его не коснется. Что все это предназначено для других, а он избранный. Весь мир крутится чуть ли не вокруг него.

Какая чушь!

Он это понимает, когда беда его не только касается, а уже терзает в клочья, душит в объятиях…

Джулия наотрез отказалась от химиотерапии, не хотела сталкиваться с ее последствиями. Она была глубоко религиозным человеком, фаталисткой по натуре. Она просто молча и покорно приняла этот самый страшный и смертельный удар судьбы в своей молодой, еще не познавшей полное счастье жизни. Попросила любимую Библию, и она до самой ее кончины находилась над ее головой сначала в палате, позже дома.

Проконсультировавшись с авторитетами в этой области, мы вконец отчаялись. И не стали настаивать. Все было бесполезно. Мы обрекли бы ее на дополнительные муки.

Думаю, излишне говорить, что я почти днем и ночью находился рядом. Но, к сожалению, не до конца…

– Вы хотите сказать, что, когда она… она… вас не было рядом? – уже почти рыдая, спросила Аталай. Ганмуратбек неуклюже попытался вытереть ей глаза, но только оцарапал своими мозолями. Наконец она в истерике укусила его за палец, и он обиженно оставил ее в покое.

– Господи, ну что это такое, – начала причитать зареванная, – как кому-то хорошо, ты обязательно какую-то гадость придумываешь… Ой, что это я сказала? Это все вы! Вы!.. – огрызнулась она в слезах на рассказчика.

– Нет, меня не было… – Длинный нервно затеребил пальцами по столу. – И не спрашивайте, я сам…

Через недели две ей стало чуть лучше, и она с помощью медсестер стала ходить. Что только врачи ей не вливали!

Джулия попросилась домой. Так и высказалась: хочу умереть дома. Я, конечно, пытался отогнать эти мысли, но как только сталкивался с ее спокойными, печально улыбающимися глазами, которые, кажется, жили своей отдельной жизнью на ее почти прозрачном лице, терялся и замолкал. Джулия сама понимала и чувствовала свое состояние – она все-таки была медиком. К тому времени ей уже назначили специальные обезболивающие, которые постепенно увеличивались в дозах.

Мы перевезли ее в наш дом. Родители хотели ее к себе забрать, она отказалась.

В этом доме мы провели самые счастливые дни своей жизни. Превратили его в уютный уголочек нашего родного города: с запахом пахлавы и ароматного плова, с согревающим душу бакинским шансоном – Бока у нас “пел” постоянно, с мугамом, с радушными гостями, друзьями… Наша кровинка Тимур родился здесь, в атмосфере любви и счастья. Здесь должны были воплотиться наши бурные фантазии. Например, мы хотели достроить третий этаж со стеклянными стенами, с оранжереей, с цветочными клумбами.

Наши несбыточные уже мечты…

За Джулией был организован тщательный уход. Квалифицированные врачи, казалось, больше времени проводили у нас, чем в клиниках. При Джулии постоянно присутствовали две медсестры. Одна в последующем вообще поселилась у нас. Роза и бабушка сидели при ней, почти не отлучаясь. Джуля иногда сама отсылала их, чтобы остаться со мной наедине. В такие минуты она брала мою руку под одеяло, и мы обычно молча смотрели друг другу в глаза или что-то вспоминали из прежней жизни, пока она не засыпала.

Через некоторое время Джулия уже не могла ходить. Ела все хуже, впрочем, ее иссякшие силы все чаще поддерживала капельница. Редко смотрела телевизор, предпочитала, чтобы ей вслух читали что-то из Библии, так и засыпала. Перед смертью она впала в беспамятство. Не узнавала родных.

Все близкие нам люди регулярно наведывались. Но к Джуле заходили лишь те, кого она сама хотела видеть. Я всегда буду благодарен Гаянэ. Она каждый день приходила. Сама в шоковом состоянии из-за смерти мужа, она при ней находила в себе силы для шуток. Старалась хоть как-то отвлечь, подбодрить…

Однажды, когда ей было чуть лучше, пустила к себе Размика Аллахвердяна. Старик вышел от нее почти счастливым. Она с Гаянкой поприкалывались над ним, обсуждали его интимные отношения с Люськой.

Инесса Андреевна высохла как скелет. Несчастье с любимой внучкой сломило ее. Некогда с царственной осанкой, она теперь двигалась по дому как тень, еле выпрямляя спину, которая все больше горбилась. Я почти до самой ее смерти – она умерла через два года после изложенных событий – ни разу не видел в ее глазах ни слезинки. Они как будто высохли от горя.

А глаза у родителей Джулии не высыхали. Впрочем, и они старались при ней держаться бодро. Все пытались уверить, что с каждым днем ей становится лучше. С Тимуром больше времени проводила Аракся и поселившаяся у нас медсестра Татьяна. Родные этой доброй девушки держали в пригороде Москвы несколько коз, молоко которых начало заменять сыну материнское. Джулия категорически была против кормления ребенка искусственными смесями. Она упорно продолжала контролировать этот процесс, пока была в состоянии.

Как-то заехал Мансур. Он по привычке отказался подняться в дом, пообщался во дворе с братьями, которые почти безвылазно дежурили у меня дома. Ночью по очереди оставались у Иннокентия. Я инструктировал их и по поводу Мансурова. Но, как ни странно, тот больше не заводил разговор про дело Багдасаряна.

Меня очень озадачило, когда Джулия позвала к себе Наилю, однажды зашедшую к нам с братьями. О чем они говорили битый час, никто не узнал. Жена попросила даже удивленную Гаянку оставить их наедине. Саламова вышла от нее с распухшими и заплаканными глазами, за что мы ее поругали. Не ответив, она птицей пролетела по ступенькам и юркнула в машину. Павел отвез ее домой. Позже Романов мне сказал, что она всю дорогу ревела, так и не ответив, в чем дело.

Впрочем, мы были в таком ступоре, что скоро забыли об этом довольно странном случае. Джулия никогда не была близка с Наилей, наоборот, казалось, относилась к ней настороженно. Да и общались-то они всего пару раз…

Арам заехал лишь однажды ранним утром. Было холодно и мы вошли в дом. Некоторое время молча сидели за столом, пили чай. Он даже не спросил про состояние жены. Мы это “обсудили” глазами.

Я рассказал про разговор с Мансуровым. О своих опасениях. Немного подумав, он согласился, что мне грозит опасность. Он не сказал нам – я понял, что и у него чемоданное настроение на тот свет. Казалось, хуже Арам никогда не выглядел.

– Хочешь, завалю его. Мне уже все равно… – он безразлично предложил.

Я покачал головой:

– Это осложнит ситуацию. Есть фактор Корейца.

– Ну, как знаешь…

– Ты разобрался с домом?

Он кивнул:

– Я там с Марго. Мы зарегистрировались. После моей смерти она унаследует мое состояние. Я кое-что накопил за время своей, в общем-то, не то волчьей, не то собачьей жизни, – он печально улыбнулся. – Знаешь, я благодарен Богу за Марго. И тебе за то, что подарил нам этот чудный уголок. Хоть в конце жизни я познал, что такое настоящее счастье. Жаль, оно продлится недолго.

– Арам, там трупы!

– Живых надо бояться… – он привычно махнул.

Уходя, оставил маленькую спортивную сумку, с которой зашел…

– Это была ваша доля с продажи камушек? – быстро сообразила Аталай, хотя соображать-то особо нечего было. На нее привычно зацокали.

Длинный кивнул…

– Я проводил Арама до машины. Перед тем как уехать, он опустил стекло и некоторое время молча смотрел на меня. Я навсегда запомнил этот его взгляд поверх черных очков – отрешенный, полный тоски и печали…

– Он с вами прощался… – опять заревела Аталай. – Господи, как все грустно! Почему ты не хочешь дарить людям счастье? – обратилась она к высшей инстанции уже более деликатно. – Встретились две несчастные, потерянные души, обрели наконец счастье, а ты их сразу обрекаешь…

– Бог не любит счастливых… – скривил губы Длинный. – Счастливые, выходит, в нем не нуждаются. А может, он и не такой всесильный. Или жестокий, или невсесильный…

Глава II

Из родственников не навестил Джулию только Спартак. Люди шептались, что у того крыша съехала. Он почти не выходил из дома, редко брился и оброс седыми волосами. Приходила лишь его жена – дородная дама, одетая во все черное. Впрочем, и она долго не засиживалась. Больше молчала. Нехотя отвечала на вопросы и почти всегда уходила, не прощаясь. Просто вставала и уходила.

Однажды Мансуров принес мне весточку. Старший Манучаров хотел меня видеть.

Я никогда не был у него дома. И сейчас он вряд ли пригласил бы, если жизнь текла прежним руслом. Я был для него прежде всего азербайджанцем, а после родственником, и к большому его сожалению. Да и к моему тоже. Он был одним из зачинщиков карабахской драмы, которая искорежила жизнь сотни тысяч людям, в том числе и мне. Я знал, что Спартак тогда сильно воспрепятствовал нашему с Джулией браку. Лишь четкая позиция младшего Манучарова заставила его отступить. Братья, несмотря на некоторые основательные различия в мировоззрениях, уважали и любили друг друга.

При очень редких встречах мы лишь холодно кивали друг другу. Все “рабочие” вопросы, связанные с Организацией, в отсутствии Мансура я обсуждал с Артуром.

Видимо, брат моего тестя сначала ждал, что я сам навещу его. Безусловно, он был информирован о ликвидации Багдасаряна – я подробно отчитался перед Корейцем. Но так как я игнорировал его, а после последовала и трагедия с Джулией, прошло довольно продолжительное время перед тем, как старший Манучаров решился на первый шаг.

Дом его находился вблизи хвойного лесочка, расположенного в пригороде Москвы, и не отличался особой помпезностью. Обычный двухэтажный дом. Вокруг были разбросаны несколько схожего плана строения, хозяева которых вряд ли друг с другом даже были знакомы. В таких местностях обычно поселялись люди, предпочитающие держаться вдали от городской суеты.

Старший Манучаров, видимо, тоже был таким. Замкнутый, но целеустремленный, привыкший властвовать в своей маленькой, но сплоченной империи…

Небольшую калитку во двор открыл старый, седой, но крепкого телосложения мужчина в поношенном свитере со свисающим подолом чуть ли не до колен. Услышав имя, он внимательно пробуравил меня близко посаженными на морщинистом лице глазами, огляделся на машину, где за рулем хмуро сидел Мансуров и, наконец, кивнув, пригласил внутрь. Видимо, получил соответствующее указание.

В большом саду между серо-зелеными деревьями бегали десятка три разноцветных кур и петушков, что являло собой непередаваемый контраст с замкнутостью окружающей среды. Лишь небольшая колония ворон, обитавших на верхушках деревьев, иногда с возмущенным карканьем выражала как бы протест против такого крикливого соседства.

Рядом с домом аккуратно были расположены подсобные помещения, из одного которого вышла полная женщина средних лет, обвязанная шерстяной шалью вокруг еле различимой талии и, не обращая внимания на нас, через узенькую низкую дверь втиснулась в соседнюю подсобку. Оттуда с криком и кудахтаньем вылетели еще несколько птиц.

Проводив меня в дом и указав на одну из дверей в полуосвещенном холле, старик молча растворился. Я стоял перед закрытой дверью и не решался постучать, до того унылой и безрадостной была атмосфера. Но дверь открыл сам Спартак Манучаров, своей седой, колючей щетиной похожий больше на старого итальянца, чем на армянина, и жестом пригласил меня в комнату. Впрочем, итальянцы и армяне, наверное, чем-то похожи…

В середине небольшого зала, треща внутри горящими углями, стоял большой кирпичный камин. Меня моментально окутал дурманящий запах. Видимо, подбросили дрова специальных пород.

Наверно свет раздражал хозяина. Потому комнату освещали лишь бледный свет, скупо просачивающийся из узких щелей занавесей и, то угасающее, то возгорающееся пламя из широкого жерла камина.

– Хозяйка остается у сестры, – нарушил неловкое молчание Манучаров, когда мы уселись друг против друга за небольшим круглым столом. Он скрестил перед собой узловатые, волосатые пальцы обеих рук и сжал. Видно было, ему до сих пор трудно было смириться с потерей Артура.

– А ваш внук?

– Cтасик с Гаянэ. Мама ее приехала из Еревана и остается с ней. Она, говорят, больше времени проводит с твоей женой… Как Джуля?

– Спасибо, плохо.

– Понятно… – он вздохнул. Кажется, взгляд его из-под обросших, всколоченных бровей еще больше потускнел. – Я не выхожу из дома. Я сейчас не знаю, во имя кого и чего должен выходить.

– У вас чудный внук.

– Я его давно не вижу. Все остановилось после смерти Артура. Мир перестал для меня существовать…

Я посмотрел на его воспаленные глаза и все равно пожалел. В этот миг я не врага перед собой видел, а потерявшего единственного сына безутешного отца.

Скольких родителей я оставил без сыновей? Кто оставил моих без Искандера? Может, до сих пор матери убитых мною ребят проклинают неизвестного “убийцу”…

“Господи, зачем?

Кто ответит на этот извечный вопрос человечества?

В чем суть твоего божественного беспредела?

Никто…

Никто никогда на эти вопросы не сможет ответить…”

Старик-прислуга открыл дверь и впустил в комнату полную женщину с шалью с подносом в руках. Она молча разложила перед нами стаканы, варенье, сахар, разлила из небольшой емкости чай и покинула комнату.

Но мы не притронулись. Нас “поили” мысли.

Я вынул из кармана сверток и положил перед ним.

Спартак долго изучал предмет глазами, перед тем как дотронуться. Он выглядел рассеянным и, наверное, никак не мог осмыслить, что могло бы быть внутри этого маленького и аккуратно завязанного сверточка.

Наконец он открыл его, и на стол вывалился отрезанный от основания, почерневший и опухший палец Ашота Багдасаряна, на котором в полумраке царственно засияло великолепное кольцо, представляющее из себя немалую ювелирную и, видимо, антикварную ценность.

Старик словно в ступоре застыл перед страшным зрелищем. Это кольцо должно быть являлось предметом гордости его хозяина и объектом зависти всех тех, кто участвовал в их совместных мероприятиях. Кольцо невозможно было не узнать. Но вряд ли кто тогда мог предвидеть столь печальную участь для его хозяина, который, наверное, этим же сейчас почерневшим от мертвых тканей пальцем, все еще носящий это кольцо, теребил по столу, когда что-то шло не по его замыслу или какой-то упертый индивидуум вроде Артура Манучарова перечил…

– Значит, действительно мертв… – наконец произнес он, слегка дрогнувшим голосом.

– …

– Ты… сам?

Я кивнул.

– Я перед тобой в долгу.

– Вы тут ни при чем. Я исполнил приказ…

Спартак на минутку умолк, опустив взгляд. После отчужденно спросил.

– Зачем ты ненавидишь меня? Ведь это… так?

Он пытливо присмотрелся.

– …

– Да, вопрос неуместный…

Дверь приоткрылась. На крыльце показался старик и вопросительно уставился на хозяина. Тот кивком позвал.

– Убери эту дрянь… – он с отвращением указал на согнутый палец. Как будто он звал нас туда, где ныне обитал его хозяин. – Кольцо вымой и принеси. Чай остывает… – он вновь обратился ко мне и сам сделал глоток.

Я нехотя тоже отпил. Спартак, словно размышляя, начал говорить.

– Я всегда ненавидел турков. Я считал, что чем их меньше, тем для нас просторнее. Теперь судьба распорядилась так, что за моего сына отомстил азербайджанец, к тому же являющийся мужем моей умирающей племянницы… Отомстил армянам… Сплошные парадоксы, не так ли? – с горечью усмехнулся. – Что творишь? – обратился он незрячим взглядом в пустоту, к невидимому оппоненту.

Я вздохнул. Что-то похожее я уже слышал от Казанцева. Что ответить? Он и так жизнь прожил впустую. Может, за его деяния и Всевышний наказал его, отняв единственного сына. Ведь у Бога нет пальцев, чтобы воткнуть в глаза грешников. Он так и реагирует. Может, чуть поздно, но прицельно.

Наверное…

Вошел старик. Принес кольцо. Теперь оно сияло перед нами без страшного пальца Багдасаряна.

– Зачем убили моего сына? – Спартак взглядом отпустил старика. – Мне сказали страшные вещи. Якобы он организовал налет на их квартиру, присвоил… народные деньги. Но это чушь! Артур не способен был на такое! Я всегда ругал его за мягкотелость… – он вынул платок и вытер внезапно появившиеся слезы. – Теперь его преподносят мне, как злодея.

– Это неправда. Его подставили.

– Кто? Зачем?!

– Все они понесли заслуженную кару. Убийцы, заказчик… Можете мне верить.

– Верю… – прошептал Манучаров. – Почему-то я тебе верю… А ты… не можешь рассказать?

– Нет. Есть вещи, которые должны храниться в памяти.

– …

– Я пойду. Мне надо к Джулии.

– Забери кольцо.

– Мне оно не нужно. Заройте в могиле Артура. Пусть осознание того, что он отомщен, вас успокоит…

Уже у двери он меня позвал. Первый раз по имени.

– Рафаэль, у меня к тебе еще просьба.

– Я слушаю.

– Помнишь, стекольный завод в Мытищах? Где мы собирались.

– Мне не интересно, где и зачем вы собирались.

– Это неважно. Ты знаешь, где этот завод. Артур за него платил… Сейчас он закрыт. Людей я отпустил в бессрочный отпуск. Я предлагаю тебе приобрести этот завод. Дома всегда будут строиться. А в них нужны стекла.

– Вы хотите мне его продать?

– На тех условиях, которые предлагаю, я его тебе дарю. Отдай сколько можешь денег Гаянэ. Ей не помешает.

– Но…

– У меня отказывается брать.

– …

– Я теперь ненавижу это место!.. – Спартак, стиснув зубы, сжал кулаки. – Все началось со стен этого проклятого завода… Я уже сломлен, не смогу дать отпор этим мерзавцам. Ты сможешь. Пусть это будет моей местью.

– Хорошо…

На пороге я обернулся. Спартак сидел с сжатыми кулаками и застывшим взглядом в одну точку – на кольцо перед собой.

Я тихо прикрыл за собой дверь…

Длинный вновь вынул сигарету. Это означало, что он хочет передохнуть. Легкий шумок прошелся по аудитории. Кто ухватился за сигарету, кто за помаду, а кто умчался в уборную.

– Вы меня простите за кольцо, – смущенно промолвила Аталай. – Я-то, глупая, думала, вы хотите его присвоить.

– Зачем ему присвоить кольцо, дура? – постучал костяшками пальцев по лбу Ветеран в тельняшке. – Это же вещдок! Они и так нехило забурились… Братан, – обратился он к рассказчику, – снимаю перед тобой шляпу.

– Кепку, – поправил Бакинец.

– И заодно носки грязные, – презрительно зажала нос Гюлечка, – видно, ты их не менял после последней отсидки… Боже, как можно носить белые носки с черными туфлями? Что за извращенный вкус?

– Вот щас как сниму твои колготки…

– Ну все, хватит! – привычно стукнул ладонью Прилизанный. – Носки, колготки… Давайте еще труселя. Тут серьезная тема, а вы колготки.

– Ты что, все это время палец Ашота в холодильнике держал? – хмуро спросил Бакинец.

– В морозильнике.

– Тебе больше нечего спросить? – это огрызнулась Гюля.

Длинный потушил окурок, глотнул из рюмки и продолжил…

– Завод я оформил. Заплатил Гаянэ. Она очень удивилась и не хотела брать деньги в небольшой коробке. Но я ее убедил, что завод принадлежал Артуру, и что деньги пригодятся.

– Артур их всех ненавидел… – она оглянулась на Джулину комнату. Жена сегодня никак не просыпалась, потому все нервничали. – Это отец подвел его к этой черте со своими армянскими делами. Они постоянно ссорились.

– …

– Ненавижу его! Ненавижу их! Люди нормально жить хотят, а они все еще в мире грез. Древность свою откапывают!.. Господи, зачем я родилась в этой убогой стране?

– Ты свекра прости, он и так…

– Не могу. Мы собираемся в Америку. Там родня. Хочу, чтобы Стасик держался подальше от этой грязи.

– Думаешь, там чище?

– Мне все равно. Лишь бы подальше отсюда. После Артура и Джулии я тоже умру здесь от тоски.

– …

– Ты можешь с нами… – отводя взгляд, она нерешительно предложила.

– …

– Что тебя держит здесь после Джулии?

– Как ты это представляешь?

– Распишемся. Фиктивно, конечно… Господи, да какая разница! Первое время мне нужна будет поддержка. Я боюсь, Рафаэль… – она расплакалась.

Я неуклюже обнял ее, пытаясь успокоить. Уткнувшись мне в грудь, она еще долго ревела.

– Забудь… – после, вытирая глаза платком, выговорила. – Просто… просто мы в одинаковом дерьме. И дети… Кто лучше поймет?

– Все у тебя наладится, девочка.

– Уже нет… Ни у меня, ни у тебя…

Резко оттолкнувшись, она ушла, поникшая, оставив меня в оцепенении…

– Бедняжка… – вновь заревела Аталай. – Еще одна несчастная…

– А те люди? Ну те, которые должны были заменять Ашота Багдасаряна, пришли на завод? Вы сказали, двое соскочили? – спросила Гюля.

– Нет. Наверное, узнали о продаже или просто не решились, – ответил рассказчик. – Ведь люди реально озлобились против них. Я посадил на заводе Павла. А он провел чистку. Часть армян-рабочих были мастеровые – работяги. Их не тронули. Избавились от приблатненных – от тех, кто на чужом горбу в рай пытались попасть. После уже начали набирать интернациональный состав – русских, украинцев…

– А наших? – спросила Аталай.

– Ну и наших, – улыбнулся Длинный. – Мы выбирали нормальных, специалистов. Фактор национальности не был приоритетным.

– А сколько вы денег взяли из Зеленого дома? – вдруг вспомнила Аталай. – Вы, кажется, забыли назвать цифру.

– Ничего я не забыл, – сухо ответил Длинный. – Зачем вам это? Любопытной Варваре нос оторвали, – он натянуто улыбнулся. – Мы не бедствовали. Идея приобретения завода и Наильке понравилась. Деньги приходят-уходят, а дело остается.

– Со всеми этими криминальными разборками, вендеттой, ну и болезнью жены вы, как я поняла, отошли от непосредственной задачи? – это спросила Гюля.

– Да, действительно, вам же срок назначили, чтобы расколоть Мансурова? – оживился и Прилизанный.

– Вы думаете ликвидация группы Багдасаряна, которая ни много ни мало, выполняла и финансировала задачи армянских спецслужб в Москве – это не показатель? Или же упразднение штаб-квартиры военной спецслужбы противника в Мытищах тоже не показатель?

– Да нет!.. – ответил немного сконфуженный Прилизанный. – Это, конечно… Еще какой!.. Но перед вами была поставлена конкретная задача. И нас интересует, смогли ли вы ее решить? Смогли ли подобраться к Мансурову?

– К Мансурову? – рассеянно переспросил Длинный, видимо, вновь уходя в прошлое. – Смог. Но это больше являлось подарком судьбы, чем моей заслугой… И если это действительно этично будет называть подарком, – вздохнув, после паузы добавил он…

Глава III

Застрелили Корейца. И до него добрались. Эту новость принес Алик Мансуров, который однажды завалившись ночью, разбудил меня. Впрочем, разбудил – громко сказано. Джулия от болей уже не могла нормально спать даже под инъекциями. Я с медсестрой Танькой дремали прямо у ее кровати…

– Жив?

– Считай, мертв, – ответил почерневший от горя и злости Мансуров. – Сказали, ранение несовместимое с жизнью. Меня к нему не допускают. Сейчас всем заправляет Трофим.

– Тощий?

– Да, черт бы его побрал. Возомнил себя главным. Он всегда был любимчиком у Казанцева.

– Может, так надо?

Он не ответил и сплюнул.

Мы стояли во дворе. Несколько дней назад пошел снег. И сейчас крупные снежинки хаотично танцевали в воздухе, пушистым одеялом покрывая землю и все, что на ней было. Собаки забились в конуру и время от времени высовывали морды, как бы отмечаясь, что не спят и бдительно хранят покой хозяев. Мансура они знали и на его появление среагировали тихим поскуливанием. То есть, зашел чужой, но “свой” чужой.

– Кто напал? – я поднял воротник куртки, надетой поверх тельняшки.

– Не знаю. Каж, Федька замешан.

– …

– Несколько дней назад его ребят засекли у КПП – 2. Вроде с телками катались. Ким обычно оттуда выезжал.

– Где застрелили?

– У дома его женщины. С крыши соседнего дома. Целились в голову. Знали, что в бронике ходит.

– Стрелка поймали?

– Нет. Отход был рассчитан до секунды. Винтовку с ночником бросили на крыше.

– Если вычислили ночлег, значит получили наводку. Подругу пробили?

Мансур кивнул:

– Елизавета Самойлова – бывшая связистка. Побывала в горячих точках. У нас в секретке числится.

– Понятно… Ты по делу или зашел сообщить?

– Я похож на почтальона?

– Послушай, если Федька в деле, значит замешана ФСБ. Он сам не полез бы – кишка тонка. Пока ситуация с Кимом неясна, лучше переждать. Санкцию на ответные действия должны дать те, кто рулили Корейцем. В противном случае нас отстреляют или бандиты, или чекисты.

– Сука Федька! – заскрипел зубами Мансуров. – Все равно доберусь…

– Или он до тебя, если засветишься у Лариски. Останься.

– Не могу. Надо подготовиться. Да и у тебя небезопасно.

– Думаешь? – я побледнел.

– Уверен. Федька еще тогда, когда заказал вас дагам, вычислил хаты. Есть куда деваться?

“Нельзя медлить…”

– Где братья? – выслушав паузу, он вновь спросил.

– У Иннокентия.

– А… их сестра?

– Я ее предупрежу.

– Встретимся в 7 утра у метро Бабушкинская…

Когда зашел к Джуле, она уже проснулась. Таня только закончила с процедурами, увидев меня, сладко зевнула, собрала со стола использованные шприцы и ампулы, и вышла. Когда боли особенно мучили, Джулию кололи инъекциями морфина. К нашему отчаянию, все чаще…

Мне уже больно было смотреть на нее. По натуре и так хрупкая, как кукла Барби, она сейчас напоминала живой скелет. Но болезнь как ни старалась, не могла уничтожить на ее почти прозрачном лице следы былой красоты. Черные, как смола волосы волнами обрамляли ее тонкое бледное лицо, на котором контрастом выделялись невероятно красивые глаза.

В соседней комнате ночевали родители. Вчера были Инна с Араксей. Днем и Гаянка почти не отходила. Так и дежурили без всякой надежды на ее выздоровление. Со временем душевная боль от ожидающей нас утраты начала притупляться, и мы ощущали себя как бы в другой реальности. Как будто все это происходило в коллективном, дурном сне. В скором проснемся, этот кошмар исчезнет, и мы вновь вернемся к прежней счастливой жизни…

– Не спишь? – я на цыпочках подошел. Она лежала с открытыми глазами. Веки ее дрогнули, закрылись и вновь открылись. Так она молча звала меня, когда не хотела говорить. Поцеловав ее ручку, я сел рядом.

– Снег идет… Как красиво! – она еле слышно прошептала.

Занавески перед окном были распахнуты. Широкая кровать, где лежала Джулия “смотрела” прямо на панорамное окно, за которым находилась наша любимая веранда. Потому вся красота снежной ночи просачивалась в комнату, словно с широкого экрана.

– Как я хочу стоять рядом с тобой и вдыхать полной грудью зиму!..

– Джуль, родная, ты и сейчас сможешь, – я ответил, грея в ладонях ее высохшую ручку. – Врач сказал, что тебе становится лучше, хоть это не сразу ощущается. Только пока слабая, можешь простудиться.

– Да, мне лучше. Мне всегда лучше, когда ты рядом.

– Я всегда буду рядом, дорогая. Только выздоравливай…

Я попытался, как всегда, скрыть дрожь в голосе. При ней я сдерживал слезы. Зато закрываясь в ванной, открывал на полную мощь воду и рыдал навзрыд…

– Поверьте, мне не помнится, когда я раньше плакал. Даже над телом любимого брата…

Одно дело человек сразу умер. Машина сбила, пуля или инфаркт… Родные сталкиваются с внезапно обрушившейся на их голову бедой. А тут родной человек медленно угасает, каждый день приближаясь к смерти, страдает не только от болезни, но и от безысходности. И ты при каждом его вздохе тысячи раз умираешь.

Безысходность!.. Нет ничего хуже! Ощущения неизбежной потери любимого человека. Порой тебе еще хуже, если по-настоящему любишь.

Понимаете, ты готов сотни раз жертвовать собой, но это невозможно. И от осознания этого можно с ума сойти! Ты бессилен перед роком, перед судьбой…

Последние мысли рассказчик произнес, словно деля мысли с самим собой и, вероятно, ощущая себя в той, прошедшей жизни. Вернула его в реальность вновь разрыдавшаяся Аталай. Гюлечка прошмыгнула в уборную и вышла оттуда тоже с покрасневшими глазами.

– Извините, опять увлекся… – виновато прошептал Длинный.

– Проклятая жизнь!.. – схватив бутылку со стола, нагло приложился к остаткам ее содержимого Ветеран в тельняшке. Но никто и не подумал его поругать. Потому, спешно утопив свое, вернее Длинного горе в водке, он вытер ладонью рот и… тоже заревел.

– У тебя хоть любовь была, братишка! А что я видел в своей поганой жизни? – стукнул он по столу уже пустой емкостью. – Жена давно бросила. А дети и вовсе не признают. Я для них тюремщик, понимаешь, зэк? Человек ниже плинтуса!

– Вы тоже жену свою… любили? – сквозь рыдания спросила Аталай.

– Да не любил я эту суку! – вдруг зло завопил тот. – Родители засватали, я даже не понял! – он со злостью махнул рукой. – Но все равно обидно!

– Тьфу!.. – сымитировала Гюлечка плевок в направлении Тельняшки.

– При всем уважении, друг мой, любовь к женщине не для тебя, – попытался успокоить его Бакинец, обняв за плечи.

– Это почему? – отстранился насторожившийся оппонент, резко перестав брызгать слезами. – А ну, раскрой тему!

– Да потому, что у тебя всегда одна муза была – свобода! Сидя в застенках, ты всю свою тюремную жизнь с редкими выходными мечтал о ней. Теперь вы вместе. Что тебе еще надо?

– Это верно… – промолвил тот. – Свобода! Она как проститутка всегда динамила меня. Получала от меня все, а давала во… – показал он аудитории большой палец, неприлично высовывающийся меж двумя следующими.

– Все! – вновь хлопнул по столу Прилизанный. – Продолжайте, – требовательно обратился он к Длинному, тоже втихаря пьющему. – Надеюсь, конец вашего рассказа близок.

– Да я только начал! – как бы удивился тот.

– Господи! – побледнел оппонент.

– Хотите, вообще уйду?

– Нет!.. – прокричали все, косясь на чиновника.

– Ну ладно, остаюсь, раз просите, – снисходительно согласился рассказчик…

…Когда я предложил Джуле перебраться к родителям, она наотрез отказалась.

– Я из этого дома уйду только в могилу. А ты уходи. Я понимаю, ты бандит… – попыталась пошутить она. – Мой Рафаэльчик бандит. Боже мой!..

– Джуль, умоляю!.. – я в отчаянии пытался уговорить. – Я не могу оставить тебя здесь. Это небезопасно!

– Со мной папа и мама. А главное, Бог. Можешь поверить, раньше времени он меня… не заберет… Господи, это же Артур! – она вдруг попыталась приподняться, уставясь в пустоту. – Разве ты не видишь, Рафаэль? Он теперь смотрит на тебя!

– Джуль, что с тобой? – я в страхе закричал. Она бредила. Может быть…

– Не знаю. Меня знобит. И я… Я ничего не вижу! Мама!.. Рома, мне страшно, позови маму! Скажи, Артур не умер…

Я бросился к двери, но она сама раскрылась. На пороге стояли испуганные родители Джулии. За ними выглядывала Татьяна, пытаясь обхватить обзор. Роза в панике, оттолкнув меня, бросилась к кровати.

– Джуля, джана!.. – разрыдавшись, она обняла дочь.

– Мама, Артур был здесь! Я его видела!

– Чтобы сдохла твоя мама, не видела тебя такой… – она тихо завыла. – Тебе показалась, джана, Артурчик умер.

– Что случилось? – дрогнувшим голосом спросил Самвел. – Ей плохо?

Я растерянно кивнул. Татьяна бросилась к столу, заваленному кучей медикаментов.

– Я ничего не вижу! Мама, кажется, я умираю… Скорее бы!..

– Что ты говоришь, моя бала… – вновь расплакалась Роза. – Сейчас вызовем врача, тебе вновь полегчает… Самвел, не стой как пень, вызови Андрея! – накричала вдруг она в истерике. – Таня, сделай что-нибудь, она уходит!..

– Не паникуйте! – решительно заявила медсестра, вводя иглу в вену уже бесчувственной Джулии. – Она скоро очнется. Это скорее от слабости. Лучше, помогите систему поставить.

– Врача… – как зомби повторил растерявшийся отец Джулии и хотел выйти. На пороге его взгляд задержался на мне, и он как будто очнулся.

– Что случилось? – закричав, схватил меня за руку. – Почему во дворе твои амбалы? Что в это время делает здесь Иннокентий?

– Я позвал… – осторожно выводя тестя из комнаты, коротко, не вникая в подробности, объяснил.

– Нельзя было ей в таком состоянии, – выслушав, он в раздражении ответил. – Она заволновалась.

– Господи!.. – я сжал кулаки от безысходности. – Что ж теперь делать? Что мне делать, дядь Самик?

– Ты обязательно должен уходить?

– Да! Поверьте, бывают обстоятельства, от которых никуда не деться.

– Тогда и этих… своих уводи. Может, так лучше.

– Но…

– Уходи!

– Вот, возьмите… – я протянул ему пистолет.

– Не надо… – он в нетерпении оттолкнул руку, – у меня свой. Не думай, один ты крутой. И уходи уже, мне надо Андрея позвать…

Андрей Ступа был лечащим врачом Джулии. Можно сказать, персональный. Он ушел-то от нас часа четыре назад. Я даже не знал, сколько платил ему тесть. Наверное, немало, если такой квалифицированный врач почти все рабочее и нерабочее время проводил у нас…

– А вы что, вообще отстранились от финансовой части? – удивленно спросила Гюля. – То есть оплата врачам, лекарства…

– Родители ее с самого начала руководили процессом. Словно меня и не было. Дядь Самвел просто махнул рукой, когда я завел речь о деньгах. Думаю, они просто утешались, когда хоть что-то для нее делали.

– А вас это устраивало, да-а? – вдруг язвительно выпалила Аталай и сразу закрыла рот ладонью.

– Ты понимаешь, что сейчас ляпнула, дура? – обрушила всеобщее негодование на нее Гюля, постучав костяшками пальцев по столу.

– У нее истерия… – тихо заступился Бакинец.

– У нас в сейфе, вмонтированном в стену, всегда хранилась определенная сумма, – не отреагировав на выпад, ответил Длинный. – Я дал ключ Розе. Не помню, они каж даже не воспользовались. После выяснилось, что ключ потерян.

– Закройте ей рот хоть ключом! – злорадно предложил Ветеран в тельняшке. Все одобрительно зацокали, даже Ганмурат, который осторожно прочистил горло, выражая со всеми солидарность…

– …Прошу, позовите родственников! Я хочу, чтобы в эти дни в доме было людно. Я оставлю Павла у Иннокентия. Всем сообщите, что меня выгнали. Я здесь не проживаю. Да хоть сдох!..

– Не надо Павла. Мы сами разберемся. Ты же вроде отошел от них? – вновь рассердился Манучаров.

– Я-то отошел, – стиснув зубы, ответил, – да вот от меня никак… Это особый случай, дядь Самик. Я после объясню.

– Хорошо. Иди, иди… – он слегка подтолкнул меня к лестнице. И береги себя. Не хватало… – он не докончил мысль, поднес платок к глазам.

Внизу послышались шаги. Это Иннокентий с женой поднимались, видимо, устав ждать во дворе. Я посмотрел на часы. 5-30 утра.

– Я сейчас…

Быстро проскользнул в спальню. Роза испуганно сделала предупредительный жест, приложив палец к губам. Джулия спала. Татьяна накрывала ее дополнительным одеялом.

Ноги мои как будто прилипли к полу, стали ватными. Сердце забилось. Я впился глазами в лицо Джулии – в этот милый, божественный образ, который вот так, с непередаваемым покоем на лице запечатлелся в моей памяти. Губы у нее натянулись в легкой улыбке.

Мне всегда нравилась эта улыбка – умиротворяющая, слегка интригующая. Краешек правой губы у нее всегда подергивался чуть вверх. Когда она смеялась, эти губы раскрывались как бутон, обнажая ослепительную белизну зубов…

Душу мою сжимала безграничная тоска и страх. Одна чудовищная мысль буравила мозг – я ее больше не увижу…

Глава IV

– Не помню, как оказался в бешено мчавшейся во мгле машине, – после небольшой паузы вновь продолжил рассказчик, – кажется, еще был гололед. Это я понял, когда Павел заорал Толику, чтобы тот аккуратнее водил.

Мне было все равно. Поверьте, в тот миг я очень хотел, чтобы машина врезалась куда-нибудь, и проснулся я уже на том свете. Чтобы самому ждать Джулию. Хоть в аду.

“Хотя, если попаду в ад, я ее точно не увижу…”

Мансурова я слушал почти в ступоре. Но по мере осмысливания ситуации, я “трезвел”.

Кореец, по-видимому, не жилец. Пристрелили еще нескольких “офицеров”. Выжившие подтянулись в Городок – к Штабу и заняли оборону. КПП превратились в блокпосты.

Напала на нас Федькина бригада. Заказ – от лиц из Президентской администрации. Задействована ФСБ. Первостепенная задача для нас – ликвидация Федьки.

– Кто ставит задачу?

– Не понял… – Мансуров удивленно посмотрел.

– Раньше был Кореец. Теперь он мертв или почти. Тощий тебя близко не подпускает. Потому, мне интересно, чья…

– Моя. Что еще не ясно?

– Я же сказал, выступив со скудными силами и не владея ситуацией, мы подставимся. Я не хочу рисковать пацанами.

– Шкурничаешь?

– Нет. Не выношу бессмыслие.

– Ясно… – Мансур обернулся к машине, припаркованной чуть в стороне. Одновременно двери ее распахнулись и вышли трое в камуфляже и в чеченках. Романовы мгновенно засунули руки за пазухи своих кожаных курток.

– Свои! – крикнул один, помахав рукой и снимая сходу чеченку. Митяй! Тех двоих тоже узнали – в разное время участвовали в совместных “мероприятиях”.

– Когда надо было, вас прикрыли и пригрели, – начал с досадой Мансуров. – Теперь нас отстреливают, словно мы звери. Убили моего друга. Мне теперь не до рациональности, понимаешь? Теперь решайте и голову не морочьте. Вы со мной или с этого момента расходимся?

– Я с ним! – посмотрев на меня, решительно высказался Кощей после короткой паузы.

Мы с братьями переглянулись.

– Вариантов нет, – после секундного замешательства бормотнул Павел. – По-любому, Федька не отстанет.

– Однозначно. – Толик.

– Я против. Но пусть случится то, что должно случиться. Каков твой план? – это я Мансуру.

– Честно, не знаю. Но есть мысля. Если Ким скончается, похоронят на нашем кладбище рядом с сеструхой. Та еще в детдоме отошла. Мы ее перехоронили позже. Есть завещание Кима по этой части.

– Думаешь, Федька нападет во время похорон?

– Это идеальный вариант для ликвидации его команды. Если заказчики – старые “друзья”, то они попытаются поквитаться и за прежний разгром, когда мы отбили Казанцева. Устроим контрзасаду.

– Там особенно не развернешься. В окрестностях нет высоток для содействия снайпера.

– Логично, – я поддержал Павла. – И еще, противнику потребуется значительная живая сила. А просочиться в Городок в режиме ЧП невозможно. КПП усилены, подступы на кладбище и непосредственно к могиле перекроются. Будут жертвы, соответственно, резонанс. На это не пойдут.

– Мы-то пошли в Малых Вяземах¹… – это Мансур.

– Обстоятельства были другие. Надо было освободить ключевую для нас фигуру. Теперь они достигли цели – ликвидировали Корейца и сейчас подставляться не будут.

– Там было просторно. А тут, считай, Москва. – Это Павел.

– Еще и кладбище… – загундосил Толик, плюнув в сторону. – Братва могильник уважает. Сегодня Кореец, завтра еще кто… А послезавтра – ты, – подмигнув брату, обратился он к Митяю. – А, Кощей?

Митяй был страшно суеверным. Все об этом знали.

– Типун на твой гадкий язык! – завопил с досадой бандит. – Какая муха тебя укусила? Что каркаешь?

– Думаешь, Федька не раскроется? – Мансуров.

– Зачем? Будет выжидать. После Корейца Организация распадется. Кого пристрелят, кого посадят, а остальные разбегутся по бригадам.

– Это посмотрим, – зло процедил Мансуров.

– Давайте в машину, – я открыл дверце водителя. – Уже светлеет…

Прибывшие с Митяем бойцы пошли к ларьку на другой стороне улицы.

Что-то в этом проекте тревожило.

– Нам надо добраться до Федьки сегодня, – высказал Мансур, прижатый на заднем сиденье между Толиком и Митяем. – Сходу ликвидировав Федьку, мы деморализуем противника…

“Опять “мы…”

С произношением этого местоимения, хорошо знакомому каждому третьекласснику, вихрь мыслей пронесся в сознании. Я сосредоточился.

Мансур все еще отождествлял себя с Организацией.

“– … всем заправляет Трофим.”

“Нет. Тощий великолепный боец, но не стратег.

И еще: Мансур слишком хладнокровно рассуждает для человека, потерявшего кровного друга. Вывод: Кореец ранен, но не смертельно, раз рулит. Или рулит другой. Тогда Казанцев. Больше некому.”

При всех профессиональных навыках у Мансурова был один, существенно серьезный недостаток. Он был эмоционален. Он должен был как-то по-иному реагировать в этой ситуации…

– …Легко сказать – добраться, – заворчал Митяй. – Попробуй доберись, он же не дурак. Хитер как лис. Мы даже не знаем, где он.

– Вы не знаете? – с подозрением, Мансур. – Вы были в команде!

– Когда это было… – это Толик. – Федька на месте не торчит. Так было даже при Игорьке, когда он в шестерках ходил. А баб у него до хрена. Поди угадай, на какую у него сегодня встанет.

– Ты думаешь, ликвидировав такую фигуру как Кореец, он тотчас пройдется по бабам? – раздраженно спросил Мансуров.

– Он хотел сказать, что Федька хорошенько замуруется и оттуда будет управлять. Пока всех нас не положат.

– Во-во!.. – подтвердил Толик, уважительно посмотрев на своего более смышленого брата. – Но ты прав в одном, братишка, – обратился он вновь к Мансуру, – на баб у него сейчас точно не встанет.

– У тя на уме одни бабы! – кольнул товарища Митяй.

– А у тя че, мужики? – как бы удивился тот и через секунду обе брата заржали над обескураженным Митяем.

Мансуров жестом прекратил смех. После посмотрел на меня:

– Есть идея?..

“Почему он не трогает тему налета на квартиру Багдасаряна?”

– Почему у меня должна быть – эта идея?

– Ну, ты у нас… вроде, заумный… – Мансур после паузы ответил.

“Все гениальное просто. Нужен крот…”

– Нужен крот! Митяй, – я обернулся к нахмурившемуся после позорного прикола русаку, – ты лучше знаешь эту кухню. Кто сейчас в фаворе у Федьки?

– Я п-почем знаю… – он подозрительно заикнулся. Мы с Мансуром переглянулись.

– Митяй, ты же понимаешь, Федька всех приговорил. И тебя.

Митяй побледнел:

– Я семью спрятал…

Жену и дочерей он любил до безумия. Это было его слабое место.

– Шутишь? – я покачал головой. – Рано-поздно доберутся. Ты для Федьки перебежчик.

– Ну, знаю одного фраерка… – словно задохнувшись, дернул воротник Митяй. – Земляк он мне, тож Рязанский. Иногда встречаемся. Ну, пивка попьем, порыбачим… Никитин Сергей. Это он меня предупредил, когда Федька чистку начал.

– Был такой, – припомнил Павлик, – скользкий, с бегающими глазами. Появился ниоткуда. При Игорьке за пивом бегал.

– Не бегал! – рассердился Митяй.

– Мож, при тебе не бегал…

– Так, тихо… – перебил Мансур. – А кто привел?

Романовы с Митяй переглянулись.

– Каж, Федька и привел, – ответил Павел.

– Ты хочешь сказать, он может знать, где Федька?..

Митяй нехотя кивнул.

– …А с чего тебе помог?

– Сказал ведь, земляк… – бандит огрызнулся. Кажется, допрос Мансура его раздражал. – Ты своему помогаешь? – кивнул он на меня. – Вот и он… Что тут неясного? И за пивом не бегал! – вновь гаркнул он на Павла.

Но, видно было, Мансура что-то зацепило. На миг задумавшись, он резко спросил.

– А про нас не спрашивал?

Митяй вдруг сник. Даже в полумраке было видно, как он сначала покраснел, потом и вовсе побагровел.

– Ну, спрашивал… – растерянно бормотнул он, как бы сам себе. – Как кормимся? Сколько платят? Ну, что обычно спрашивают?..

Но мысли его, кажется, блуждали, и он начал заговариваться.

– …Чем занимаемся? Кого разводим?.. Твою мать!.. – сняв чеченку, Митяй вытер ею вдруг вспотевший упрямый лоб и тупо повторил:

– Твою мать!..

Мансур впился в него тяжелым взглядом:

– Ты сболтнул!..

Мы, кажется, услышали звук кадыка Кощея, когда тот попытался проглотить слюну. Он, еле дыша, отыскал кнопку в двери и приоткрыл окно.

– Я… я не знаю. Мы с ним… много пили. Были девки… Я иногда отключался. Я пьянел… Я же раньше никогда не пьянел?.. Сука! Убью! – вдруг взревел он, как подстреленный мамонт, открыл двери и попытался выбраться.

– Тихо! – Мансур обнял его за плечи и удержал. – Тебя никто не обвиняет. Тебя просто развели… Вспомни, что еще было.

– Что вспомнить?! – бандит вновь заревел. – Он мне как-то белку предложил… Богом клянусь, только нюхал! Ну, не хотел лохом выглядеть перед девками. А я ему свою… – испуганно посмотрел он на Мансура. – Я… я немного оставил после поездки…

– …

– Он спросил, откуда?

– Ну?

– Баранки гну! Я был обдолбанным, обкуренным, понимаешь? Хрен знает, чего наболтал!

– Понятно… – Мансур еле слышно прошептал.

– Я только нюхал! Богом клянусь, только нюхал!

– Да хорош ты, не ори под ухом!.. – тут разозлился Павел, сидевший на переднем сиденье.

– Митяй, надо его брать, – повернул я разговор в нужное русло. – Поможешь?

– Поехали! – глаза Кощея налились кровью. – Пока не выехал… Не прощу! – решительно выпалил он.

– Кто у него дома?

– Женка его и пацан лет 12-и. Старший Вадя в Питере. Больше никого…

Когда выехали, через боковое зеркало увидел, как вторая машина с бойцами Мансура пристроилась за нами.

“Джуля… Как она после приступа?..”

Я уже смирился с мыслью, что ее теряю. И просто хотел разделить с нею каждый оставшийся миг…

С “дружком” Митяя нам в натуре повезло. Не пришлось вламываться в дом, где возникли бы хлопоты с семьей.

Мы столкнулись с машиной Никитина на выезде со двора, на повороте.

– Тормози! – глаза Митяя плотоядно заблестели. – Блокируй дорогу!..

Он на ходу выскочил и “радостно” подбежал к старой модели “мерса” зеленого цвета. Водитель – с первого взгляда невзрачного вида мужичок в куртке с капюшоном, немного сконфуженно вылез навстречу, подозрительно глянув на встречную машину, загородившую узкий проезд. Митяй обнял его и начал что-то говорить.

– Приготовьтесь! Он его отвлекает… – Мансуров приоткрыл дверь.

Вдруг мужичок задергался. Митяй сжал его в объятиях и, видимо, приставил ствол к брюху, так как тот замер. Мы выскочили и окружили их.

На скорости доехала вторая машина.

– Митяй, что творишь? – Никитин встревоженно воскликнул.

В следующий миг Павлик ударом в шею его вырубил. Митяй подхватил обмякшее тело и с помощью братьев затащил в его же машину. Мы напряженно следили, как Кощей прыгнул за руль, а братья зажали бесчувственного “дружка” на заднем сиденье.

Два пацана резко выскочили из-за угла. На миг оцепенев, побежали обратно.

Через минуту все три машины, подняв за собой снежную пыль, умчались.

– Засекли… – Мансуров с досадой. – Еще кто увидел?

– Вроде нет…

Прижав нагло пристраивающуюся в наш ряд белую девятку, я выровнял кортеж.

Наши номера были замазаны. А вот вычищенные до блеска номера Зеленого мерса отлично выделялись на снежном фоне.

– Этот дурацкий цвет… – Мансуров выругался. – И номер…

– Думаю, это уже не имеет значения. Пацаны дворовые и наверняка узнали машину и его владельца.

– Заворачивай… – Мансур указал на развилку. – На Кольцевую…

Глава V

Через минут 40 мы выехали за МКАД и еще через км 20 оказались в небольшом, видимо, полупокинутом населенном пункте. С трудом проехав заваленные снегом узкие дороги, остановились у небольшого домика.

Выйдя из машины, я оглянулся. Кругом тянулся унылый серо-белый фон из свежего снега, почерневших от времени деревянных хибар, такого же цвета полузаваленных заборов и деревьев с голыми ветвями, причудливо разросшимися в разные стороны. Лишь одно полуразрушенное кирпичное строение, местами выбитыми стеклами, врезалось в окружающий интерьер грязно-бордовым цветом. Завершала эту мистическую картину стая ворон, кружившаяся над нами и недовольно каркающая непрошеным гостям. Если даже и были жильцы в этих апокалипсических развалинах, то не подавали признаков жизни. Снежное покрывало вокруг был нетронутым ни человеческим, ни звериным, ни автомобильным присутствием.

– Нам что, внутрь заехать? – спросил я у Мансура, также оглядывающего пространство.

– Нет. Двор завален снегом и еще черт знает, чем. Я здесь сто лет не был.

– Что за место?

– Покинутая деревня. Если кто и есть, то старики или бомжи. Здесь жила Ларискина бабушка. В прошлую зиму отошла.

– Ты хочешь допросить Никитина?

– Вроде того.

– Думаю, Федьке пообещали ваш наркотрафик.

Не ответив, он метнул на меня недовольный взгляд…

Все его попытки открыть заржавевший замок старых, искривленных от времени допотопных ворот таким же древним ключом, оказались тщетными.

– Надо сломать… – наконец он сдался. – Внутри большой сарай. Там и разберемся…

Мы не без труда взломали также покрытый ржавчиной замок сарая. Здесь была площадка, местами заваленная загнившей картошкой, луком и чесноком. На стеллажах лежали пыльные банки и бутылки с различными заготовками, а также аккуратно разложенный прочий хозяйственный хлам.

Очухавшегося Никитина погнали в сарай. Толик надел на него свои любимые наручники, недавно “украшавшие” запястья Сейрана Аветисова. Посадили его в старое потрепанное кресло, потревожив на ней основательно сотканную причудливую паутину, хозяева которой моментально разбежались в воздухе, как малюсенькие акробаты. Широкие деревянные ворота в сарай мы оставили открытыми, потому дневное освещение, ворвавшееся внутрь, дало возможность сориентироваться в помещении.

Толик снял повязку с глаз пленника. Он, щурясь на снежную белизну из открытого проема сарая, неторопливо оглядел сначала окружающих, а после и унылое пространство. Страха в глазах не было.

– Что хотите?

После, его взгляд остановился на Митьке.

– Ты зачем предал меня?

– Я предал?! – кажется у Митяя дух прихватил от такой наглости. – Это ты меня предал! Ты меня спаивал, тварь, я все понял…

– Чтобы понять, мозги надо иметь. А у тебя их нет, – сухо возразил Никитин. – Тебе помогли понять.

– Ах ты, мразь!.. – в бешенстве замахнулся на него Митяй. Но руку его на лету поймал Мансур.

– Успокойся и не мешай! Ты и так наследил…

Митяй резким движением освободил руку. Павел, обняв его за плечи, увел в сторону.

– Что хотите? – повторил вопрос Никитин, внимательно оглядев Мансура.

– Федьку хотим. И у нас нет времени на уговоры…

Вытащив ствол, Мансуров начал закручивать на него глушитель.

– …Поможешь, сохраним жизнь. Нет, останешься здесь. Вряд ли кто найдет.

– Найти-то найдут, – озабоченно ответил пленник, – но в каком виде, это вопрос… Но вы все равно меня прикончите, не так ли? – он по-прежнему был спокоен. – Этот болван мне многое наболтал…

Мы с Мансуровым переглянулись. Противник не был слабаком. И глаза у него не бегали, как обрисовал Павел. Видимо, в этом уже не было надобности. Он легко вышел из “надетого” образа.

– Вы, как я понял, люди Корейца. Покойного, я надеюсь…

Никитин не сводил с нас глаз. Он, кажется, по выражению наших лиц собирался понять, настолько мы откровенны в угрозах.

– …Федька ликвидировал Корейца, теперь вы хотите отомстить. Примитивно, но предсказуемо.

– Ты, умник… – слегка постучал по его лбу глушаком Мансуров. – Даже мы, как ты выразился, своей примитивностью понимаем, что Федька в этой игре солдат. Я здесь выступаю от себя. Кореец был моим другом… У тебя пять минут. Сосредоточься и обоснуй, почему мы должны тебя живым оставить.

– Понял… – слегка скривил физиономию Никитин. Постукивание видно было даже неболезненно, а оскорбительно для него и ничего хорошего не сулило. – Объясню, почему нецелесообразно меня убивать…

“Все-таки заволновался.”

– …Я, действующий сотрудник ФСБ, внедренный в Бригаду. Информацию, полученную от вашего товарища, я давно передал по назначению, так что моя ликвидация уже не актуальна. Кроме того, казнь фээсбэшника вам даром не пройдет. Если отпустите, я постараюсь, чтобы вы по крайней мере живыми остались. Поймите, после Корейца вас уничтожат. Вам некуда деваться…

– Не убедил… – Мансуров зевнув, посмотрел на часы, после подвел их к уху и прослушал. – Есть еще что сказать?

Никитин закрыл глаза и, видимо, от напряжения крепко сжал веки. Наконец выговорил:

– Федьку я сдам. Без меня до него не доберетесь.

– А вот это уже интересно, – деловито убрал оружие Мансуров. – Давай поподробнее.

– Федька – отработанный материал. Когда все закончится, его все равно уберут. Но, поскольку обстоятельства изменились, можно чуть скорректировать его судьбу.

– Изложи яснее.

– Он забурился в своем новом имении.

– Предлагаешь брать дом?

– Если намерены срочно его ликвидировать, не вижу другого выхода.

– И как ты это представляешь?

– Он мне верит. Я – координатор между Бригадой и Ведомством. Это мы посодействовали Федьке в устранении Игорька и его команды. Но при нем безотлу́чно находятся две гориллы-латиносы, которые, как псы могут реагировать на любую угрозу хозяину.

Предлагаю следующее. У меня своя сфера в Бригаде, типа, технического оснащения оперативного характера. Это средства связи, мониторы слежения, жучки, сигнализация, взрывозащитные и пулестойкие конструкции и материалы… Кроме того, мы проделываем различные электротехнические работы бытового характера, и они еще не закончены.

Дом находится в зоне Кучинского лесопарка, недалеко от Балашихи и относительно вдали от близлежащих населенных пунктов. Лишь самое близкое окружение Федьки информировано об этом. Для остальных он регулярно появляется в старых жилплощадях, в частности, в собственном доме, находящимся в Измайловском районе…

– Семья в имении? – я перебил.

– Нет. Он их давно переправил в Штаты.

– Игорек в Германию, этот в Штаты… – я невольно выразил мысли вслух.

– Вы позволите? – Никитин недовольно спросил.

– …

– Так вот, соответствующее оборудование так и лежит в багажнике моей машины. С тех пор, как готовилась операция по ликвидации Корейца, мы временно отстранились.

Предлагаю использовать это обстоятельство для проникновения или вторжения в дом. Вы должны камуфлироваться рабочими. Мои ребята не так часто бывали в имении и не думаю, что кто-то их детально запомнил. Исходя из специфики работ, я несколько раз менял состав, нанимал специалистов. Но если охрана проявит чрезмерную прыть, надо действовать на опережение.

– Допустим, проникли в дом, во двор, как я полагаю. Что дальше? – после небольшой паузы спросил Мансур.

– Верно, во двор. До дома метров 100. На чердаке стрелок, что-то вроде наблюдательного пункта. Оборудование у нас не тяжелое, потому тащим все в сумках. Оружие сдается при входе. Кладут в сейфовый шкаф – самый обыкновенный, армейский. Нас обязательно обыщут…

– Тогда как пронести внутрь оружие? – мрачно перебил его Павлик. – В связи с событиями, дом нехило охраняется. Федька хоть большой, но трусоват.

– Точно, – согласился Толик, – еще тот шкурник.

– Вы трое, – кивнул Романовым и Митяю Никитин, – отпадаете, вас в этой Бригаде каждый пес знает. Потому должны ожидать снаружи и подключиться, если начнется бой и при отступлении страховать. А на счет оружия… Можно кое-что занести внутри аппаратуры. Дальше по обстановке…

Никитин внимательно оглядел аудиторию. Все, молча и напряженно слушали и по их лицам невозможно было угадать мысли.

– …Или же надо атаковать сходу. Перебив охрану, надо снять стрелка. Предлагаю выстрелить из “Мухи”. Шум и грохот произведут шоковый эффект. После у нас будет еще несколько минут, чтобы добраться до дома.

Второй вариант более уязвим. Поскольку после первых выстрелов выжившие забаррикадируются…

– …

– Другого плана у меня нет. При столь сжатом сроке разработать что-то альтернативное, думаю, невозможно…

После короткой паузы Толик чертыхнулся.

– Он хочет нас к Корейцу отправить… – это выразил мысли брата Павел.

Я вновь обменялся взглядом с Мансуровым. Видимо, мы мыслили одинаково. При всей “логичности” доводов Никитина, что-то в них настораживало. Было ощущение, что у него в рукаве козырная карта.

– Насколько детально ваше ведомство информировано о происходящем? – я спросил.

– У нас ваши списки личного состава, адреса проживания, даже ваши разработки и цели. Среди вас информатор, и не один.

“Информатор… Это однозначно. Они никогда не смогли бы подобраться так близко…”

– Чем вам мешал Кореец?

– Это не ко мне, – сухо ответил Никитин. – Это политика. Кореец был неуправляем. С ним невозможно было договориться.

– О чем? – Мансуров.

– Он вел свою игру… – Никитин отвел взгляд. – Доигрался.

– А Федьку зачем хотите убрать? Он же весь ваш? – это я.

– Он такой же наш, как ваш. И он тоже возомнил себя крутым, вроде этого Корейца. Поймите, бандиты – это параллельная власть. Их время проходит и с ними церемониться не будут. Все эти Солнцевские, Таганские, Казанские, Ореховские… Все подлежат уничтожению. Их места заполнят более привлекательные образования для простого обывателя. Например, националисты или даже национал-социалисты российского пошива. Разные молодежные общества… Почему бы нет? Когда нечем кормить, пичкают величием.

– Так Кореец не был бандитом! – с досадой возразил Мансуров. – Вы прекрасно знали, кто он.

Никитин пожал плечами:

– Скажем так, он был… я надеюсь, был… не простым бандитом или же не нашим бандитом. Но однозначно – эта не моя тема.

– А чем вы лучше? – я не сдержался. – Кого хотите крадете, кого отстреливаете. Прикрываетесь государством, а цели-то банальные – те же деньги, та же власть. Кто вам дал право убивать без суда и следствия? Тогда какая разница между вами и бандитами?

– Так это же не мы… – Никитин “невинно” захлопал глазами. – Это Федька. И Игорька он убрал. А теперь вы собираетесь его прихлопнуть… Вы же сами пожираете друг друга, вас даже убивать не надо, – он нагло ухмыльнулся. – Это как принцип домино. Тронешь один камушек, дальше все сами лягут. Главное – запустить процесс…

– Слышь… – прервал его словоблудие Мансуров, – ближе к делу. Детально объясни, как будем добираться до Федьки?

– Раз будем, тогда открой, – протянул руки с наручниками Никитин. – И учтите, я ваша единственная зацепка.

После секундного замешательства Мансур кивнул Толику.

– Ствол верните. Он казенный… – помял освободившие руки Никитин.

– Может под тебя еще бабу подложить? – Толик нагнулся и обнажил оскал под его носом.

– Ладно… – встал Никитин и посмотрел на часы. – Я через часа два, от силы три должен быть у Федьки.

– Зачем? – Мансуров.

– У нас информация, что вы собираетесь хоронить Корейца.

– Мертвецов положено хоронить… – после паузы ответил Мансуров. – Вы собираетесь напасть?

– Нет, – покачал головой Никитин, – по крайней мере до того, пока не выяснится, действительно ли мертв Кореец.

– Не понял…

– Стрелок, стреляющий в него, утверждает, что узрел, как Кореец упал и его тотчас накрыли телами телохранители. Хоть он и торопился сделать ноги, успел краешком глаза зацепить, как Корейца подняли и стоя, прикрывая со всех сторон, унесли в подъезд. Держали его за подмышки, ноги волочились по земле, но стрелку даже показалось, что первые шаги он сделал сам.

– …

– Объясню, – Никитин поморщился. – Если объект мертв, обычно его просто тащат. Как тушу. За ноги, за яйца – не важно. Если его увели стоя и прикрывая, значит более уважительно отнеслись, чем к мертвецу. Отсюда очевидный вывод.

– Вы не все договариваете… – я чувствовал, что он все юлит, выливая на нас ненужный поток информации. Он отвел взгляд:

– Вы расправились с нашими агентами. Но, один ушел, передал по связи – Кореец, возможно, выжил. Детали должен был сообщить лично. Но на назначенную встречу он не прибыл…

Я следил за реакцией Мансурова.

Тот вынул сигарету и прикурил. Выглядел слегка обескураженным. Все в напряжении ждали.

– Не знаю… – он глубоко затянулся и выпустил дым. – Я видел, как в Городок привели священников.

– Не важно, – я пришел ему на помощь. – Федька нам всем поперек. Пора разобраться.

Аудитория закивала.

– Если Федька не собирается напасть, то на хрен тебя вызвали? – Мансуров.

– Никто меня не вызывал. Я этого не говорил, – вновь сухо возразил Никитин. – Последние несколько дней я и не отходил от Федьки. После покушения на Корейца мне надо было отчитаться в ведомстве, и заодно я решил навестить семью. Ваша удача, что так легко на меня напоролись… Федька ожидает ответа – насколько достоверна информация о смерти Корейца. Увы, мы не владеем ею. Может, подскажете?..

Мы с Мансуровым вышли из сарая и вошли в дом – в сырое, темное помещение.

– Он блефует… – Мансуров плюхнулся на огромный кожаный диван, занявший чуть ли не половину комнаты покойной бабушки Ларисы. Такие, вполне вероятно, в 40-50-ые украшали мрачные кабинеты НКВД.

“Может и этот грел задницу какому-то палачу-следователю?” – невольно подумалось, перед тем как ответил:

– Думаю, да. Безусловно, Никитин получил задание убрать и Федьку, но, как и проговорился, после ликвидации Корейца. Он теперь шкуру спасает. Он не сдаст Федьку, пока не будет уточнена информация о гибели Корейца. За это ему свои же башку оторвут. Следовательно, его план – ловушка. Не знаю каким образом, но он нас подставит. Кроме того, после нападения на дом Федьки, у ФСБ будет дополнительные факты представить организацию Корейца перед Кремлем неуправляемой бандитской группировкой… И еще, мне не понравилось, что он заранее раздробил наши силы, которые и так скудны. Как, по-твоему, мы вчетвером – ты, я и те двое, Никитин не в счет, сможем добиться цели или хотя бы унести ноги, если потребует ситуация?

– Что предлагаешь?

Я решил вызвать его на откровенность:

– Кореец жив?

– Я не говорил о его смерти.

– Ставлю вопрос иначе: он выживет?..

Он нехотя кивнул.

– …Тогда зачем этот спектакль?

Чуть колеблясь, он выложил:

– Мы готовимся к решающей схватке. Для этого враги должны думать, что Кореец мертв и Организация вот-вот распадется. Тогда, во-первых, они расслабятся и откроются. Во-вторых, мы выследим кротов внутри команды.

Теперь, почему Федька? Это не только месть. Федька у них в руках – торпеда. У этого мерзавца достаточно внушительная боевая сила, которую еще и втихаря натаскали и перевооружили фээсбэшные инструкторы для противостояния с нами. В свое время Игорек не подписался под этот план и был приговорен.

У них есть и другие подразделения. Мы их выявляем. Ликвидация же Федьки дезорганизует и деморализует противника. Пора с ними кончать.

– Тебе так важна политическая борьба внутри русского общества? – я “раздраженно” спросил.

– Мне плевать на русских. Вообще на всех… Ты повторяешься.

На мою попытку вставить слово, он бесцеремонно перебил:

– Не сейчас. Ты, конечно, хлеб свой отрабатываешь с потом. Мне ни разу не пришлось краснеть за тебя. Но теперь ситуация другая. Мы должны или победить, или погибнуть. Все мы…

Ты знаешь, несмотря на нашу давнишнюю дружбу, Ким ни разу у меня не просил. Это я у него всегда в просьбах ходил. То за себя, то за вас… Теперь мне передали его просьбу – ликвидировать Федьку. Понимаешь?

– Кто передал?

– Тощий. Так и передал: Ким не приказывает, а просит.

– Постой. Неувязочка. Ким никогда тобой не рискнул бы. Почему через Трофима? Почему тебя к Корейцу не подпускают?

– Почему… Не знаю… – он помрачнел. – После разберусь. Теперь же обрисую ситуацию. Основные наши силы подтянулись в Городок. Но теперь он блокирован. Все подступы контролируются бронетехникой и неопознанными боевыми подразделениями. Наших бойцов, оставшихся за пределами, нагло отстреливают, потому выжившие легли на дно. Тут противник допустил оплошность: начали мочить людей чуть ли не по списку и этим сузили кольцо подозреваемых. Ведь информация о личном составе была строго засекречена…

На данном этапе наши офицеры восстанавливают связи с выжившими, укомплектовывают из них мобильные ударные группы.

Но люди растеряны после распространения информации о смерти Корейца. Он, как ни крути-верти, хребет Организации. О том, что Ким выжил, знают единицы, теперь и ты.

– Ты хотел использовать меня втемную?

Он пожал плечами:

– У меня не получилось.

– Неужели у Организации нет сил против Федьки?

– Мы не уверены в профессионализме внешних групп в режиме “смерти” Корейца. Не уверены, что они полностью ушли от слежки или до конца сохранили верность, или не пригрели внутри крота. Сам знаешь, как крысы бегут с тонущего корабля. А мы как бы в стороне. Трофим так объяснил…

Он посмотрел на часы:

– С Федькой мы должны расправиться к завтрашнему утру. Если противник добьется политического решения о роспуске наших сил, мы вынуждены будем организовать или очередной путч, или же сложить головы на плахе. В этом случае даже ГРУ не решиться заступиться. А так они де факто подпитывают нас, поставляют рекрутов.

Мы с тобой на эту тему никогда не говорили. Потому, одно уясни. На данном этапе мы являемся целью № 1 для наших недругов. Разгромив нас, они пойдут дальше. За нами, как это банально ни звучит, страна.

Мы должны опередить их, разгромить и поставить Кремль перед фактом. Победителей не судят.

И есть еще одна причина, почему это дело поручили нам. В Организации верят, что ты справишься.

– …

– Ты рожден для этого. Мы это поняли в Малых Вяземах. Теперь, если реально поможешь пришить этого ублюдка, я до конца жизни буду твоим должником.

– Возможно, я это припомню, – я в сердцах высказался.

– Не сомневаюсь. Это уже было.

– Хорошо. Но рулить должен я. На уговоры и объяснения времени нет.

Он кивнул:

– Не вопрос. Как только будет ликвидирован Федька, процесс запустится. Разработанная нами операция носит кодовое название “Укус скорпиона”. Выходит, мы с тобой, братец, жало этого скорпиона…

Глава VI

В сарае даже воздух был наэлектризован от напряжения. Никитин нервно расхаживал, периодически бросая на часы тревожные взгляды. Кажется, он не курил. Я заметил: он ни разу не закурил и не попросил курево у других.

– Так, слушайте внимательно… – Мансуров всех быстро оглядел и кивком указал на меня. – С этой минуты он главный. Все, в том числе и я, подчиняемся. Если что, пристрелю сам. Есть вопросы?

Если даже они и были, никто не рискнул их озвучить. Никитин с интересом меня разглядывал.

Я вытащил ствол и прицелился в него.

– Надень наручники… – кивнул Толику. Объект попытался дернуться, но его быстро подхватили за плечи и вжали в кресло. В следующий миг браслеты вновь захлопнулись на его запястьях.

– Зачем? – Никитин спросил чуть дрогнувшим голосом. – Мы договорились…

– Так, сиди молча и слушай. От исхода этой операции будет зависеть, в том числе, и жизнь твоих близких…

Даже в темноте я заметил, а может представил, как он побледнел и, вероятно, до боли сжал кулаки в наручниках.

– …Ты напишешь жене записку, что в целях безопасности она с ребенком должна последовать за Митяем. Что ты ее ждешь.

– Никогда! – он глухо зарычал. Интересно было его преображение от хладнокровного стратега в ощетинившегося хищника, готового ценою жизни защитить своих детенышей.

– Ты вроде профи, – я спокойно продолжил, – давай обмозгуем. У тебя нет выхода. Митяй без труда зайдет в твой дом. Жена твоя воспринимает его как семейного друга. Сам постарался.

– Ссука!.. – он с ненавистью впился в меня, сделав непроизвольное движение. Толик тотчас дал ему подзатыльник.

– Это за суку…

Я рукой сделал упреждающий жест.

– Определение не по адресу. Оно подходит больше тебе, учитывая твою профессию, и то, как ты спокойно сливаешь подельника.

– Эта служба! – выпалил он. – Что ты понимаешь в этом, мразь…

Опять последовал шлепок.

– Фильтруй базар…

Толик, вновь словив мой недовольный взгляд, “невинно” развел руками. Я вздохнул:

– Вот и говорю – сучья у тебя служба. Митьку предал, Федьку предал. И нас собираешься слить. Думаешь, мы купились на эту туфту, которую нам сочинил?

– …

– Есть у кого ручка и бумага? – обратился я к аудитории, с интересом слушающей наш диалог.

Один из Мансуровых бойцов быстро протер рукавом столик, пристроенный у стены. В следующий миг на нем появился клочок бумаги, оторванный из чьей-то записной книжки, и шариковая ручка.

– Иногда у самонадеянных людей вроде тебя появляются интересные мысли вслух, – я продолжил. – Ты же сам проговорился, что Федьку собирался ликвидировать после смерти Корейца. Следовательно, пока не уточнена информация, этот вопрос неактуален.

– Что бы я не ответил, все равно не поверите… – Никитин отвел глаза.

– Верно. Доверие в наше время – непозволительная роскошь. Тем более, доверие оперу. Потому, просто пиши и не умничай… – я кивнул Толику, который вновь снял с него наручники, – если не хочешь, чтобы твоих родных приволокли сюда как-то иначе.

– Послушай, ты, урод, ведь ты кавказец, так? По звериной роже вижу… – с ненавистью процедил Никитин. – Все вы звери! Пока не убедишь меня, что им ничего не грозит, даже если тут меня распилят на куски, не напишу ни слова! И будь что будет…

– С ними ничего не случится. Это я тебе обещаю, как кавказец, если выполнишь то, что велят.

– Был бы кавказцем, семью не тронул бы, – огрызнулся Никитин. – Знаю я ваши законы. Не мужское дело, воевать с женщинами и детьми.

– Ты прав… – я вздохнул. – Я наверно плохой кавказец. Так что, сантименты в сторону. Текст сам придумай. Да так, чтобы муза твоя поверила.

– Мразь!.. – он со злостью повторился. Я взглядом вновь остудил Толика.

– Теперь по Федьке. Надо его выманить. Можешь сообщить, что Кореец действительно мертв. Предложи ему от имени руководства съездить в твою контору для координации дальнейших действий. Говори что хочешь. Мне необходимо выманить его из логова…

Никитин, почти овладев собой, мрачно лицезрел, теребя ручкой по столу.

– …Мы устроим засаду в заранее обговоренном месте. Все это время твои с Митяем останутся здесь. Можешь представить нас супруге коллегами. Как хочешь… Главное, чтоб поверила. После ликвидации Федьки, Митяй вывезет их в безопасное место.

– А если блефуете? Кто помешает вам ликвидировать и нас, чтобы замести следы? – поразмыслив, он спросил.

– У тебя нет выхода, старик. Придется поверить в нашу кавказско-славянскую звериную порядочность. Пиши…

Мы молча наблюдали, как Никитин твердым почерком выводил строки на бумаге. Закончив, бросил ручку и откинулся в кресле. Я кивнул Толику, и наручники вновь заблестели на запястьях уже безучастного Никитина.

Я прочитал.

“Любушка, дорогая, когда будешь читать эти строки, не паникуй, не волнуйся, просто доверься Митьке. Я попросил, и он приведет вас ко мне. В доме несколько дней небезопасно. Ничего не спрашивай, никуда не звони, даже Кате – телефон на прослушке. Это связано с работой. Ну, сама понимаешь, всякое бывает. Нужно время, чтобы все разрулить. Одевайтесь потеплее.”

– Митяй, справишься?

– Не вопрос.

– Тогда не теряй время.

У выхода из сарая я его окликнул:

– Прежде чем войти в подъезд, отследись…

Он кивнул и вышел. Через несколько минут услышался звук заведенного мотора, и машина отъехала.

– А если в доме реально красноперые? – это Толик.

– Мы это скоро узнаем.

– У тебя есть альтернативный план? – спросил Мансуров.

– Нет… Пока нет… – сырость в сарае проникала в кости. Захотелось выйти из этого пропахшего могилой строения. – Умные мысли приходят в голову по мере необходимости…

– Вы посмотрите сюда!..

Мы повернулись на голос Толика, который держал в руке открытую двухлитровую банку. Поставив емкость на стол, он ножом, которым вероятно и открыл эту банку, разрезал кусочек жирового слоя и попробовал на вкус. – Гусиная тушенка! – радостно завопил он, чмокнув языком. – Пусть земля будет тебе пухом, бабуся. Видно, святая была женщина…

– Тут и соленья, – перебил боец Мансура.

– Мож, где водяра припрятана? – оживился другой.

– Ага, ты еще телок поищи, – раскрутил любимую пластинку Толик с чавканьем прожевывая “гуся”…

В скором нас ожидало еще одно везение. Митяй вернулся в здравии с женой и сыном Никитина.

– Они в машине… – запыхавшись, он сообщил.

– Так, выкладывай, только быстро.

– Значит, менты были…

– Ну?

– Значит, открывает Любка дверь, вся заплаканная. Ой, говорит, Митька, горе у нас, Сергея увезли. Я, мол, как, почему? Она – сама не знаю. Соседские пацаны видели, как запихнули его в машину. С работы приходили, я тотчас сообщила. Но ничего толком не объяснили. Задали вопросы – кто звонил, кто приходил? Может, я знаю то, чего и им надо знать? А я – а что я? Серега-то про работу, как партизан…

Тут она горько зарыдала. Спрашивает, Митька, если не власти, то кто?

Ну, я ее успокаиваю. Мол, жив твой Сергей, сам видал. Что там было, не знаю. Я даже не знал, что муж твой красноперый, только вот прозрел. Позвонил Серега мне, позвал на стрелку и говорит – иди домой, привези моих туда, куда укажу. Дома оставаться им палево. Любка тебя знает. Вот записка, чтоб поверила.

Люба баба умная, то читает, то глазами по мне шарит. Я ж как помидор расцвел. Врать-то я не умею, как этот… – фыркнул он в сторону Никитина.

– Не отвлекайся, – Мансуров с нетерпением.

– В общем, говорит она мне, тут дело нечистое, Митяй. А ну выкладывай, что случилось? Ты краснеешь или когда врешь, или же пьешь. А сейчас трезвый как поп-язвенник. Пришлось побожиться – вот те крест, святая правда, что рассказал. Может менты-пидоряги сами его взяли, позже отпустили. Собака ведь на лапу собаке не наступит…

В общем, изложил я все это, видимо, грамотно, она быстро собралась, одела ребенка…

– Митяй, ешкин кот, ты ж не крещенный, что ты гонишь про крест? – перебил Толик. – Ты ж молоканин?

– Какое твое собачье дело, кто я!.. – завопил было Митяй, но Мансуров вновь жестом закрыл тему.

– Иди, встречай семью, – обратился я к Никитину, – проводи в дом. Ты знаешь, что сказать. Толик, страхуй Кощея…

Никитина вновь освободили от наручников. Потерев, видимо, онемевшие от холода и бездействия руки, он молча встал и направился к выходу.

– Стой!..

Я подошел вплотную к Никитину. Он был почти на голову ниже и хило выглядел. Только во взгляде чувствовалась волчья натура и сила.

– …У нас на Кавказе, где, по-твоему, одни звери живут, учат, что для настоящего мужчины честь, интересы и безопасность семьи приоритетнее всего: жизни, всякого сраного долга, ну и всего прочего… Ну, ты понял…

Он нехотя кивнул.

– …Я перед этими пацанами, которые привыкли отвечать за свой базар и требовать это от других, клянусь Аллахом, что, если нас не подведешь, ни одна волосинка не упадет с головы твоего пацана и его мамаши. Ты мне веришь?..

Он вновь слегка кивнул.

– …И, соответственно, наоборот. Митяй, если по рации услышишь, что нас подставили, можешь далее не трепетать над их прической по той простой причине, что волосы без головы никому не нужны будут. Усек?.. – я впился в него взглядом. – И мы тебя не прикончим. Укоротим немного конечности, в смысле, грабли, копыта, член… Но жизнь оставим. Чтоб ты еще на этом свете почувствовал ад от осознания того, что сам же подвел родных под расход.

Бойцы вокруг одобрительно закивали.

– Все справедливо, – резюмировал Толик. – Теперь флаг тебе в руки, красноперый…

Митяй слегка подтолкнул его к выходу. Через секунду все трое растворились в снежней белизне.

Наши взгляды с Мансуровым встретились. Думаю, я прочитал тогда в его глазах…

– Презрение! – тут завопила Аталай, которая, кажется, готова была выцарапать глаза рассказчику, не прижми ее вовремя к себе Ганмуратбек. – Презрение! Отвращение! Брезгливость!

– Эй-эй, дамочка… – попытался урезонить ее Бакинец, но через секунду жутко пожалел.

– Заткнись! Тоже мне, мужичек! – обрушилась как фурия на него Аталай. – Да у вас нет даже капельки мужества, чтобы вставить слово этому бандиту! Как можно так низко пасть, чтобы взять в заложники женщину с ребенком и шантажировать этим мужа и отца?.. Да пусти меня! – огрызнулась “дивчина” и на Ганмуратбека, скинув его руку с плеч. – Тоже мне, кавалер! Иди к своим баранам…

Тут подключился Прилизанный:

– Да уймитесь вы, наконец. Если вы высказались первая, эта не значит, что остальные думают иначе.

– Вы меня осуждаете? – тихо спросил Длинный.

– Да, да и еще раз да! – Аталай уже превратилась в злую болонку и завизжала. – Я удивляюсь такой наглости! Вы еще надеетесь, что кто-то, будучи адекватным, оправдает ваш бандитский и аморальный поступок?

– Честно говоря, и я не в восторге от услышанного, – сдержанно проявила солидарность Гюлечка. – Неужели не смогли что-то другое придумать?

– Нет, не смог… – честно признался Длинный. – Может, вы смогли бы?

– Я? – растерялась Гюлечка. – Ну, не знаю…

– Чистой воды криминал, – подытожил Прилизанный. – По вам тюрьма плачет. Хотите, устрою?..

Даже Ветеран в тельняшке, каждый раз восторженно поддерживающий Длинного, молчал и старательно отводил взгляд в сторону. А Арзуман демонстративно не налил ему водочки, когда тот взглядом прошелся по пустой рюмке.

Он сам потянулся на другой конец стола, нежно обхватил талию “Распутина” и вылил почти пол бутылки в глубокий фужер. Сделав несколько внушительных глотков и закусив лимоном, произнес:

– Вот вы теперь как запели? А как же тогда родина? Как же Карабах? Поставленная перед нами чрезвычайная задача? Или вы хотите брать матерого противника одними вашими высокими идеалами?

– Позвольте! – тут возмутился Прилизанный. – Что вы мелите? Какое отношение имеет вышеизложенное к этому акту бандитизма?

– А самое непосредственное, – невозмутимо ответил рассказчик. – Справившись с Федькой, я в качестве ответной услуги мог бы… попросить у Мансурова содействия. Никитин же в этом контексте являлся ключевой фигурой. Взяв в заложники семью, мы обеспечили тогда его надежность. Что тут неясного?

– А я все равно настаиваю, что это гадко, – вновь огрызнулась, но уже более сдержанно, Аталай. – А если что-то пошло не так? Вы убили бы ни в чем неповинное дитя? Даже целый Карабах не стоит того, чтобы из-за него погиб хоть один младенец!

– Да вы пацифистка… – улыбнулся Длинный.

– Вовсе нет! – решительно возразила воинствующая амазонка, выразительно колыхая выдающимися прелестями. – Я не против, чтобы за родину погибали мужчины, если жертвы необходимы, но жертвовать даже ради самой возвышенной идеи жизнью не только ребенка, даже котенка, недопустимо, кощунственно! Неужели вы не понимаете своими высохшими от алкоголя мозгами аморальность своего поступка? – в отчаянии воскликнула она.

– Нет, не понимаю… – Длинный привычно вздохнул. – И к сожалению, кое-что действительно пошло не так. Нельзя все правильно рассчитать при подобного рода мероприятиях.

– Что?!. – почти одновременно воскликнула аудитория.

– Что с мальчишкой и с его мамой? – уже в ужасе закричала Аталай. – Они погибли? Господи!..

– Смерть никого не щадит, – мрачно произнес Длинный. – Неважно, это ребенок, которому суждено навеки остаться ангелом, или же его мама, не успевшая досыта насладиться жизнью…

Будь у смерти горло, я бы вцепился бы в него вот этими пальцами… – растопырил он свои длинные конечности, – и вытряс бы у нее тайну этого подлого бытия, навязанную нам непонятно кем и непонятно зачем.

Впрочем, песня сейчас о другом. Лучше заткнитесь, пожалуйста, и не мешайте мне рассказывать в том числе и о том, что пошло тогда у нас… “не так”…

Глава VII

– Федьку – этого сукиного сына, смеси шакала и лисицы – мы ликвидировали хоть и зрелищно, но не совсем грамотно.

Когда я обследовал местность в зоне проживания интересующего нас субъекта, план вероятных мероприятий нарисовался в моем к тому времени криминальном воображении как картина маслом, вышедшая из-под кисти этого сумасшедшего художника… – он скривил дугою брови, – как же этого придурка звали, который сам себе ухо отрезал? Стопудово, он воевал в какой-то жизни на Кавказе. Ну, неважно…

Узкая, вероятно недавно проложенная лесная дорога от Федькиного имения до магистрали простиралась на расстоянии километра два, может чуть меньше. По всему периметру дороги лес был вырублен, скорее c целью свободного обзора пространства.

Это после гражданское общество России начало болезненно реагировать чуть ли не на каждый обрезанный кустик. Тогда, в беспредельном хаосе начала и середины 90-х, такие акты вандализма считались в порядке вещей. Люди предпочитали сохранять головы, чем потерять их в разборке во имя спасения зеленки.

Так вот, лесная дорожка от Федькиного имения выходила с узкой развилкой на Горьковское шоссе, которое соединяло Балашиху с МКАД. По ту сторону же магистрали напротив этой лесной развилки был расположен небольшой рабочий поселок с его характерными пятиэтажными строениями “хрущевской” эпохи. Тут находились несколько небольших лесозаготовительных, деревообрабатывающих, паркетных и иных предприятий, связанных с лесом – критикуемые тогдашними властями огрызки советского наследия, которое, тем не менее, продолжало подкармливать жителей поселка, внезапно утративших свои социалистические и ударно-коммунистические навыки.

Я заметил на небольшой площадке напротив предпоследней пятиэтажки аккуратно покрашенные в темно-зеленый цвет штук 8 контейнеров для мусора, напоминающие издалека большие цветочные горшки. Они, видимо, прекрасно просматривались с противоположной стороны дороги – с той самой лесной развилки.

– Нужен мусоровоз… – подав машину к обочине, я обратился к сидевшему рядом Мансурову. Романовы на заднем сидении вновь зажали меж собой Никитина. Машину Мансура мы оставили Митяю, а Зеленый мерс опера с двумя Мансурова бойцами следовал за нами и тоже остановился.

Мансуров внимательно оглядел аккуратно разложенные в один ряд мусорные баки.

– Идея, конечно, перспективная. Но где достать в этой глуши мусоровоз?

– Сойдет любой грузовик, но желательно бортовой и с тентом. И еще: нужны лопаты и спецовка.

Я в зеркальце уловил напряженный взгляд Никитина.

– Ты что скажешь?

– Не знаю… – у опера забегали глаза. – Федька может и не захочет выехать.

– Ты уж постарайся, чтобы захотел. Думаю, Федька после воцарения верит тебе, как слепой котенок. А услышав, что Кореец мертв, он вообще тебя за святого воспримет.

Никитин нехотя посмотрел на часы:

– Ладно… Я выведу Федьку на прицел приблизительно к 18-00. К тому времени необходимо занять позиции.

Я Толику:

– Спецовки и лопаты можно купить в любом ЖЕК-е. Там же возьмешь грузовик. Представься работником дорожного департамента или же муниципальной службы. Якобы ваша машина застряла где-то на дороге, а работу надобно выполнить.

– Ну, я пошел?.. – он открыл дверь машины и вышел.

– Теперь твой расклад, – я обернулся к Никитину. Тот:

– Я буду ехать впереди. У Федьки черный Крузак. Хотя от Игорька в наследство остался 600-ый бронированный мерс, он не решается пересесть на него, думаю из-за суеверия. Он обычно один сидит на заднем сиденье. У обеих горилл автоматическое оружие, как правило укороченное. Несколько гранат в бардачке.

Да, может выехать и автомашина сопровождения с двумя или четырьмя бойцами в зависимости от цели поездки.

Федька несколько раз встречался с моим непосредственным руководством. И каждый раз без сопроводительного экипажа – он не афиширует связь. Но на всякий случай будьте готовы и к такому раскладу.

На развилке автомашины, естественно, убавят скорость. К сожалению, ваша позиция будет находится не напротив, а в стороне от развилки, у мусорных контейнеров. От развилки до точки пересечения с вашей позицией – метров 150. Здесь вы должны поразить движущуюся цель.

Обычно на развилке мы сворачиваем налево – в направлении Кольцевой. А тут – в обратку. Но, думаю, объект не успеет среагировать… Полагаю, выстрел будет произведен с одноразового гранатомета, так?

Я кивнул.

– Вы уверены, что сможете поразить движущуюся цель?

– Ну, если ты еще убавишь скорость…

– Это выглядело бы подозрительно, – Никитин покачал головой. – Не надо недооценивать противника. Меняется направление движения, какие-то люди копошатся вдоль дороги, плюс еще и я убавляю скорость… Нет, я, пожалуй, резко приторможу. Дорога, как вы заметили, обледенелая. Машина Федьки врежется в мою, отбросит ее, и в этот миг будет представлять отличную мишень. Ваш стрелок должен выстрелить наверняка…

Мы с Мансуровым переглянулись. Никитин ровно излагал мысли. Видимо, окончательно решил не рисковать, когда опасность грозит семье.

Уловив наши мысли, он ответил вслух:

– У блядей поговорка: если насилуют, то старайся хоть удовольствие получить. Звучит грязно, но как нельзя к теме. Этот Федька и так нежилец. Теперь вы ускорили процесс и в принципе упрощаете мне задачу. Думаю, если даже Кореец жив, то ни он, ни ваша организация долго не протянете. Я же сделал все, что мог и теперь вынужден действовать по обстановке.

– …

– И знаете, я разделяю вашу мораль – семья прежде всего.

– Что вы говорите! – я в улыбке непроизвольно перешел с ним тоже на “вы”.

Пропустив иронию, Никитин продолжил:

– Следовательно, на этом отрезке времени – до ликвидации Федьки – мы союзники.

– Хорошо, – я кивнул. – Теперь несколько слов о ситуации после. Вы убедились, что все уязвимы, если профессионально ставится цель физического устранения. Никакая охрана, контора или спецподготовка этого не предотвратит. Потому, советую не раскатывать губу в отношении нас.

Всех невозможно истребить. Кто-то уйдет. И, возможно, нанесет такой удар, которого невозможно будет ни предугадать, ни предупредить.

– Вы мне угрожаете?

– Угрожаю и очень серьезно. Пойдемте, я провожу вас, – я открыл дверь. – Пора…

Павел тоже вышел и держа дверь пропустил Никитина. Мы направились в сторону Зеленого мерса. Я взглядом остановил старшего Романова, собирающегося последовать. Бойцы Мансура курили в стороне. Убедившись, что мы с Никитиным в пределах недосягаемости чужого слуха, я сказал:

– Теперь слушайте. Предлагаю сотрудничество.

Он развернулся и посмотрел мне в упор в глаза.

– Спокойно… – я исподтишка взглянул назад. – Это не то, что вы подумали. И не дергайтесь как обрадованная невеста, которую собираются лишить невинности.

Излагаю. Неизвестно, чем все закончится и, в том числе, сбудутся ли ваши прогнозы на счет Организации. Предлагаю разработать сугубо между нами канал связи.

Я даю себе отчет, что вы опер, имею представление в специфике вашей работы. Но в ваших же интересах не раздеться догола перед руководством. Всегда полезно иметь в рукаве козырную карту. Ведь начальство тоже люди, а люди склонны к предательству.

Сядьте и заводите машину. Пока движок греется, мы еще успеем обменяться парочкой фраз. А так, мы похожи на заговорщиков…

Когда остывший мотор стал клокотать, он отозвался.

– Кажется, я понял… В качестве доброй воли ответьте мне всего на один вопрос: Ким Ли или тот, который называется вами Кореец, жив?

– Я связан словом… – после короткого замешательства я ответил.

– Спасибо… – Никитин на миг задумался. – Он в состоянии управлять ситуацией?

Я улыбнулся:

– А это уже второй вопрос.

– Понятно… И еще: скажите мне честно, я могу быть спокойным за семью?

– Однозначно. Условие обговорены.

Он кивнул:

– Тогда в качестве ответной услуги я вам советую лечь на очень глубокое дно после ликвидации Федьки. Будет бойня. Большие деньги вложены на то, чтобы вас вконец уничтожить. По этой части у нас вновь работают “гости”. Как и раньше – в 91-ом, в 93-ем. Если ваши добровольно не сдадут Городок и не запустят дислоцированные в нем неформальные боевые подразделения, то получено добро вплоть до подключения к операции ВВС Московского Округа, спецподразделения ФСБ и МВД, танковых и мотострелковых полков Таманской и Кантемировской дивизий. Вас раздавят как путчистов.

– Но организация Корейца под патронажем ГРУ, об этом известно…

– Поверьте, вы официально нигде не числитесь. Вас нет! У ваших дислокаций нет даже конкретных идентификационных номеров. Вы вне закона. Вы обычная бандитская бригада. Вернее, необычная – более политизированная и военизированная.

Да, у ГРУ есть полномочия создавать даже полсотни таких образований по своему усмотрению, никто и не заметил бы. Но не сейчас, когда вы засветились в политике. А это не прощается… Более того, идет мощная подготовительная работа по ликвидации как структуры самого ГРУ или хотя бы ее основательной реорганизации, раздроблении ее сил. Считайте, вы пробный камень.

– Откуда исходит эти чертовы замыслы? Из Кремля?

– Берите планку выше. Президент давно неадекватен и находится под влиянием людей, под его тенью управляющие страной. Президентская семья – это государство в государстве. У них люди во всех силовых ведомствах, в том числе у нас. Потому, силовики предпочитают просто выполнять указы вышестоящего политического руководства, как говорится, от греха подальше.

Вы правы, я обо всем доложу в Конторе – таковы правила. Я не смогу скрыть, что узнал этих братьев-бандитов, этого кавказца – близкого человека Корейца. Даже Митьку… Мог бы скрыть информацию о вас, но, если кого-то из ваших схватят, и он расколется… а он наверняка расколется, меня не поймут.

Я лишь замолчу о вашем предложении. Если выживете, оно меня устраивает.

– Понимаю… – я оглянулся назад. – У меня просьба. Когда заполучите семью, не спешите со своим докладом хотя бы до полуночи. Что хотите придумайте: контузию, нервный срыв, неважно, но тяните. Для меня жизненно необходимо, чтобы в доме, где я проживаю, до полуночи не появились люди в униформе.

– Я постараюсь… он задумался. – Но не обещаю. Уходите как можно быстрее.

– Как вас найти в случае надобности?

–Дом вы знаете. Переезжать не собираюсь. Верно, захотят – достанут. Запомните номер телефонной связи…

В машине я встретил недовольный и подозрительный взгляд Мансурова.

– О чем вы так долго?

– По теме, конечно.

– Почему не здесь, не с нами?

– Время на исходе. И я тебя не понимаю… – я “с раздражением”.

Мансур не сразу ответил:

– А что он?

Я вздохнул:

– Сказал, что будет вынужден доложить обо всем руководству. Посоветовал лечь на дно. Типа, будет бойня.

– Это мы и так знаем.

– Ты мне не доверяешь?

– Скажем так: вопрос бестактный. Что ты собираешься делать после операции?

– Пойду домой. Джулии плохо.

– Тебя или загребут, или пристрелят.

– У нас у всех будет время приблизительно до полуночи.

– Почему до полуночи? – он почти закричал.

– Я обговорил.

– С чего решил, что ему можно доверять?

– Ты хочешь, не доверяй. А у меня нет выбора. Я должен увидеться и, возможно, попрощаться с Джулей. Потому и обратился к нему наедине.

– …

– Мансур, если не доверяешь, тогда давай здесь, сейчас разбежимся. Невозможно решить задачу, если команда неслитая…

Наши взгляды скрестились. Я понял: ликвидация Федьки не кульминация всего этого проекта. Все главное произойдет после. Я должен буду схватиться с этим человеком, возможно, насмерть.

– Со стороны поселка движется машина, – с облегчением объявил Павел. Он не без волнения следил за нашей перепалкой. – Бортовой грузовик – каж ГАЗ-53-й. Ты смотри как ревет, красава!

– Ты прав. Разберемся позже… – уже спокойно ответил Мансуров, уводя взгляд в сторону подъезжающей машины. – А то к тебе много вопросов накопилось, дружище… Теперь же за дело. Потому что, если мы его не провернем, то ни к чему, а главное, некому будет позже и разбираться. Молодец, Толик…

Длинный закурил. Пауза после последнего отрезка рассказа продолжилась заметно долго.

– Зачем вы хотели войти в контакт с ФСБ? – наконец нарушил ее Прилизанный, также пуская кольцами дым в потолок. Кажется, эта привычка была заразная. Потому что в соседнем кольцевом дыме очертилась уже кривая от алкоголя физиономия Бакинца, занимающимся тем же.

– Действительно, братан. У тебя и так два ошейника, а ты умудряешься всунуться в еще один.

– Какие ошейники? Что ты несешь, алкаш? – не врубилась Аталай.

– Ну, на нас он работает. На Корейца работает. И, видимо, решил еще и к чекистам пристроиться. Братан, тройная зарплата нежирно будет? Не удивлюсь, если ты еще окажешься турецкоподданным.

– Сам ты Бендер… – беззлобно ответил Бакинцу Длинный, докуривая сигарету. – Мне что, сейчас ответить или все-таки как договорились, по порядку?

– Как угодно, – зевнул Прилизанный. – Мы тут уже ничему не удивляемся. – А вы, видимо, приближаетесь к кульминации.

Длинный привычно пожал плечами. Странно, что на этот раз он даже не взглянул на алкоголь. Видимо, количество градусов в его организме уже достигла апогея, опережая рассказ…

Глава VIII

– Я не буду рассказывать подробности покушения на Федьку. Лишь необходимое. Бойцы Мансура заняли позицию, откуда хорошо просматривалась лесная дорога. Увидев движущиеся из Федькиного направления черные точки в снежной белизне, бойцы тотчас должны были нас предупредить. А после первых выстрелов заблокировать дорогу со стороны Кольцевой и воспрепятствовать проезду автомашин в направлении к намеченной нами точке покушения.

Место засады было выбрано идеально. Со стороны леса был пустырь, это исключало по ту сторону случайных жертв. По шоссейной дороге же машины в непогожие дни проезжали не так интенсивно.

Указанные пятиэтажки проживали в каком-то сонном, замедленном темпе. Было ощущение, что они вообще необитаемы. Лишь изредка появлялись “ползучие” в провинциальном ритме человечки. Впрочем, такая картина была привычна в то время для многих “рабочих” поселков, находящихся на отшибе от основных производственных зон.

Старенький бортовой ГАЗ-53, которого Толик “приобрел” вместе с шофером, со спецовками, с ломами и лопатами у полупьяного начальника ЖЕК-а, мы припарковали чуть в стороне от мусорных баков, задним бортом к дороге и под углом к точке покушения. На закрытом тентом кузове разлегся Павел, который после выстрела из гранатомета должен был добить выживших автоматными очередями и страховать нас с более выгодной позиции.

Надев на себя оранжевые спецовки, мы деловито начали замерять площадь и копать ямы. Это позволило, кстати, согреться. Погода все ухудшалась, и мы молили бога, чтобы Федька появился на горизонте пока окончательно не стемнело и не началась настоящая буря.

Водитель грузовика сначала никак не мог понять, к чему мы тут копошимся. Впрочем, скоро это перестало его волновать, в чем постарался Толик, щедро угощая его в кабинке водкой, благоразумно приобретенной в поселке, и солеными огурцами, прихваченными из сарая Ларискиной бабушки.

Потому, когда ближе к обговоренному с Никитиным времени рация на груди у Мансура захрипела тревожным возгласом, слаженно приступили каждый к своей задаче. Одноразовых гранатометов у нас в наличии было два. Заняв позицию за мусорным баком, одну “Муху” я быстро расчехлил² и привел в боевое положение…

– Вы должны помнить, как, – обратился рассказчик к “коллегам”. – Открывается задняя крышка и раздвигаются трубы. Мушка и предохранительная стойка с диоптром принимает вертикальное положение… Кто знает, может действительно еще пригодится?..

Те авторитетно закивали остальной не воевавшей и, видимо, поэтому нахмурившейся публике…

– …Второй снаряд был предназначен для машины сопровождения, если она все-таки последует. Больше ни у кого из нашей группы не было практики пользования этим оружием.

Но Федькина машина на обзоре появилась, как и предположил Никитин, без сопровождающего экипажа. Сначала все произошло по намеченному плану. Машина на развилке слегка затормозила, как бы “удивляясь” выбранному направлению, потом все-таки рванула за Зеленым мерсом. На точке пересечения с нашей позицией, Никитин резко затормозил. Хотя машину на оледеневшей дороге занесло в сторону, мчавшийся следом Крузак, заскользив на резком тормозе шинами, все-таки зацепил задний бампер мерса, отбросив его на встречную полосу.

И тут случилось непредвиденное. Встречная “Газель-мерседес” с ходу врезалась в машину Никитина, вовсе откинув ее в кювет. За секунду до этого, прицелившись, я мягко нажал на клавишу спускового механизма гранатомета…

Федькина машина, слегка подпрыгнув, глухим звуком взорвалась. Алое пламя моментально озарило пространство. В следующий миг объятое огнем огромное орущее существо выпало из машины, и, кое-как поднявшись, начало косолапить в сторону леса.

– Стреляй! – заорал я в сторону Павла, но выстрелов не последовало. Это позже узнали, что в патроннике его автомата “скрестились” сразу два патрона, исключив возможность воспроизведения выстрелов. Такое случается, когда оружие неухоженное или старое. Павлик растерялся и пока разбирал автомат, упустил время.

Я узрел взглядом метнувшегося за Федькой Мансура и сердце екнуло. Он был без бронежилета…

Мансуров, резко упав на колено, прицелился. Автоматная очередь догнала Федьку почти у лесополосы. Он рухнул сначала на колени, после лицом в снег. Языки пламени продолжали колыхать по его спине.

Последовала короткая очередь со стороны горевшей машины. Как в дурном сне и на замедленной съемке я увидел – Мансуров, крикнув, завалился на бок. Какая-то, тоже объятая пламенем тень отползала от машины, но с грузовика наконец прозвучали запоздалые выстрелы, и тело Гориллы, затрепетав в такт выстрелов, замерло.

Краешком глаза засек бежавшего, как чокнутый в сторону Мансурова младшего Романова.

– Федьку добей!.. – словно кто-то заорал из моей глотки. Или мне так показалась, так как сам я этот крик кажется не услышал.

Взгляд упал на лежащего лицом вниз водителя грузовика. Это Толик его вырубил, чтобы тот не мешал своими пьяными выкриками – типа, война началась, духи наступают. Я в ступоре смотрел, как Младший, слегка изменив траекторию, побежал к темнеющему в снежней белизне телу объекта ликвидации. Прозвучавшая контрольная очередь заставила меня сосредоточиться.

“Никитин!..”

Ухватив взглядом уже наклонившегося над Мансуровым Павла, я бросился в сторону Зеленого мерса.

Несколько автомашин, следовавших по трассе в направлении Кольцевой, остановились у обочины – водители ошарашенно наблюдали за происходящим. Некоторые просто разворачивались и удирали. Раненый в голову водитель “Газели” в шоке сидел на снегу, прислонившись к машине. Рванув дверь мерса, я вытащил оглушенного Никитина. Тонкая струя крови сочилась вниз по его скуле. Подпресс был разбит вдребезги.

– Моя семья… – он вдруг вцепился в руку.

– Они в безопасности. Сам справишься?

Он тупо уставился, после кивнул. Я побежал обратно…

…Растерявшиеся братья пытались подбодрить тяжелораненого и полубессознательного Мансура.

– В машину! – заорал я на Младшего. Пока он мчался к цели, спрятанной от обзора за маленьким низким строением, я быстро расстегнул раненому куртку и осмотрел. Живот был мокрым от крови. На снегу также темнели пятна. Он тяжело дышал. Узнав меня, прошептал:

– Федьку…

– Он мертв. Тебе надо в больницу…

Он еле выговорил:

– Нет… Я скажу, куда…

Толик с ревом подъехал. Не помню, как все оказались в салоне, завалив оружием багажник. Навстречу на скорости мчалась неопознанная машина, а за ней на расстоянии еще цепочка автомашин. Я уже весь сжался, когда различил за рулем бойца Мансура. Пацаны, пользуясь камуфляжем и калашами, смогли сдержать движение с Кольцевой. Там за эти минуты образовалась пробка. Отобрав у кого-то тачку, они мчались теперь на помощь.

Когда на противоположных направлениях машины сравнялись, Мансуров, еле переводя язык, шепнул:

– Найдите Маринку… цыганку…

Я успел крикнуть послание, перед тем как Толик газанул. И, обернувшись, увидел, как машина с бойцами развернулась, перекрыв движение и помчалась следом…

– А как же жена и сын Никитина? – спросила Аталай.

– Черт бы вас побрал!.. – недовольный, что его перебили, заревел рассказчик. – Сказал же…

– Вы хоть раз можете объясниться по-человечески? – огрызнулась и девица.

– Вот беда… – пробурчал с досадой Длинный. – Перед тем как выехать за Федькой, я шепнул Митяю, чтобы он через часа три отвез их домой. С условием, что те никуда не позвонят и никому не откроют двери, пока не объявиться сам глава семьи. Якобы, это его указание.

– Значит, все эти угрозы с расправой были блефом? – тихо переспросила Аталай.

– Да!.. Не думаете, что я на самом деле позволил бы расправиться с женщиной и ребенком! – вновь раздражился Длинный.

– А ваши товарищи?

– Они поверили. Это для них была обычная практика. Я только Митяю. И прочитал в его глазах такую благодарность!.. Он, кстати, мне так и признался, что скорее пустил бы себе пулю в лоб, чем поднял бы руку на жену и сына Никитина, хотя тот оказался порядочной сволочью. Митяй – этот отъявленный бандит и беспредел, для которого пришить человека ничем не отличалось от закалывания кабана, сам был любящим отцом и мужем. Такой вот парадокс… Теперь отстаньте от меня, пиявка! – снова заревел рассказчик на Аталай.

– Молчу-молчу… – с восхищением промолвила она. – Вы самый благородный бандит! Вы Робин Гуд! Вы капитан Блад!..

– Избавьте меня от пошлых эпитетов, – сморщив лицо, ответил тот. – Если я не негодяй, это не значит, что меня надо хвалить. Все, слушайте дальше…

Глава IX

Мансура мы отвезли в район Сокольники – в частный дом, куда он указал. Хорошо, на ментов не нарвались. Я так и указал Романовым: не останавливать машину. Если что, стреляйте – по мигалке, по ногам, но не насмерть. Во что бы то ни стало надо было довезти Мансура туда, где, как я надеялся, могли бы его спасти.

По дороге я как мог обработал его рану. Постарался остановить кровотечение, прижав тампоны на раны. Но уже тогда понял, что все бесполезно, я не мог остановить кровь. Я видел на фронте слишком много смертей, чтобы понять: счет жизни Мансура идет, может, по минутам, в зависимости от предоставленной хоть какой квалифицированной помощи.

Он до последнего держался, ведя нас по темным улочкам знакомого ему поселка, к адресу, как я понял, нелегального хирурга и потерял сознание прямо у ворот его дома.

Аккуратный, с застекленной верандой двухэтажный дом был обнесен каменным забором и напоминал действительно частную клинику, если бы не свирепые собаки, подпрыгивающие за воротами и дико лающие на нас.

Но повезло, хозяин был дома. Едва выглянув из полуоткрытой калитки, он быстро угомонил осатаневших в диком лае собак, загнав их в будку, открыл ворота и впустил машину внутрь.

Мансурова занесли во внешне старый, замшелый сарай и уложили на операционную койку. Да, вы не ослышались, операционную, так как изнутри сарай был оформлен, как самая настоящая реанимационная. Ассистировала хозяину его жена – оба успели облачиться в серого цвета медицинскую униформу. Бегло осмотрев рану, они переглянулись.

– Потерял много крови… – врач, покачав головой, намочил тампон и капнул на высохшие губы раненого. Они еле заметно дрогнули. – Какая у него группа?

– Не знаю.

– У нас закончились тесты… – вдруг с тревогой промолвила супруга, испуганно посмотрев на мужа.

– Идиотка!.. – зло прошипел врач. – Ты понимаешь, что наделала?

Она отшатнулась:

– Я побегу…

– Поздно… – он с досадой проверил пульс раненого. – Почти труп. У вас какая? – обернулся он ко мне.

– Первая.

– Надеюсь, положительная?

– Кажется… – я еле выдавил.

– Кажется! Он вот-вот отойдет… А у вас? – обратился он к братьям. Те растерянно переглянулись. – Раны несовместимы с жизнью. Рискнем? – он вновь вопросительно посмотрел на меня, не получив ответ, махнул рукой:

– Алла…

Я словно во сне наблюдал, как Романовы скинули с меня куртку, свитер, подали стул, оголили руку, и женщина профессионально ввела в вену иглу…

Видимо, группа действительно совпала. Мансур еще дышал. После нас попросили выйти…

Сев в машину, я вспомнил подробности операции.

“Павел!..”

Я обернулся на заднее сиденье и зло гаркнул:

– Ты зачем не выстрелил?

Он дрогнувшим голосом объяснил.

– Ты понимаешь, что подвел парня к могиле! Зачем ты не чистишь и не смазываешь оружие?

Старший побелел, как скатерть:

– Всегда же стреляло…

– Случай бывает один. Тебе что, объяснить, как держать оружие?

– …

– Лишь бы выжил…

– А если нет?! – Павел в отчаянии закричал.

Я пожал плечами:

– Кореец узнает, не простит… Короче, его зацепили пули. Эпизод с твоим участием похоронили. Видимо, это судьба.

– …

– Надо сообщить Тощему…

Я еле успел схватить за плечи вырывающегося из машины Павла:

– Нет, ты… – я, Младшему. Он сидел рядом с братом. – Езжай ты, Толик.

Тот кивнул, подбадривающе похлопал по плечу Старшему и вышел. Психическое состояние Павла оставляло желать лучшего…

В ворота постучали. Это была Марина с братьями – Угрюмым и Кучерявым. Между ними слегка горбилась цыганская старуха в черном одеянии, в шали-бандане на голове, с орлиным носом и взглядом. Цыгане уважительно держали ее под локти.

За ними, запыхавшись, вломились Мансурова бойцы.

– Жив? – один отрывисто спросил.

Я кивнул. Они в полевой форме настолько были однолики и однотелы, что я даже не обозначаю. Павлик быстро увел их в сторону. Окинув меня странным взглядом, старуха, похожая на сухую лозу, указала рукой на дверь сарая.

– Смертью пахнет…

Марина ахнула и перекрестилась. Старуха, что-то бормоча на своем, покачала головой.

– Эта Баба Рада. Она говорит, что наш Мансор умирает… – цыганка всплакнула. – Только она может его оживить, если духи позволят.

– Его оперируют.

– Бесполезно… – Марина вновь всхлипнула, отчаянно шлепнув руками по бедрам и что-то причитая на цыганском. – Пусть Рада войдет…

Я оставил Павла вместе с бойцом Мансура во дворе, остальные вошли внутрь. Вопреки ожиданию, врач – я только сейчас обратил внимание на его рыжую аккуратную бородку и неестественно красные щеки, ему было за 50 – не возмутился нашему вторжению. Он задумчиво стоял над лежащим без сознания Мансуром, наблюдая, как жена набирает в шприц содержимое ампулы, которую, вероятно, собиралась пустить в систему. Я посмотрел на окровавленные хирургические приборы на металлическом столе. В сарае-операционной было тепло и “оглушительно” светло.

Одежда Мансура была разбросана. Рядом же валялась испачканная грязью и кровью обувь. На покрывавшем его белом одеяле выступили алые пятна.

– Я сделал все, что мог… – объявил врач словно в пустоту, как мне показалось, стряхивая слезинку.

– Чтоб у тебя язык отсох! – гневно воскликнула Марина. – Вылечи, и я тебя озолочу. Он нам, как отец родной!

– Я его прекрасно знаю. И вас знаю, вы не раз приходили. Но тут я бессилен…

– Понимаете, – торопливо вмешалась его супруга, – мы этому человеку очень благодарны. Это он помог Валентину оборудовать в доме клинику и приобрести постоянную клиентуру. Тогда Валю уволили с работы, и он, отчаявшись, начал пить. Всем, что мы имеем, обязаны ему. Нам не нужны деньги.

Но у него печень повреждена. Кишечник разорван, легкие задеты. Мы удивляемся, как вообще его довезли?

– Этих подлых пуль… – имелось в виду 5-45 калибра автоматические, – мы, хирурги, называем пулями-убийцами, хотя глупо звучит, – Валентин, сняв испачканные кровью перчатки, бросил в корзину. Дрожащими пальцами вытащил из пачки сигарету. – Одна, зацепив легкие, вышла навылет. Вторую извлекли, вот… – указал он на окровавленный железный кусочек на столе. – Но и она достаточно наследила, перепахав внутренность. Что я могу делать? – он беспомощно развел руками.

– Рада, помоги! Одна на тебя надежда! – бросилась к старухе Марина. – Мы – одна семья…

– Рада знает, кто такой Альмансор, – прокудахтала скрипучим голосом старуха, проведя рукой над безучастным лицом Мансура. После отыскала под покрывалом его руку и обеими руками сжала. Так и застыла, полусогнувшись над раненым…

…Веки Мансура дрогнули и чуточку приоткрылись. Зрачков не было видно.

Мы переглянулись. Доктор скептически махнул рукой. Боец Мансура, зашедший с нами, перекрестился. Только цыгане почтительно ждали, когда старуха выйдет из транса. Марина, присев на пол около койки, бесшумно плакала, то и делом вытирая краешком простыни глаза.

Не знаю, 5 минут прошло, может 10, наконец, старуха зашевелилась. Цыгане быстро подхватили ее, пока та выпрямляла осанку. Глаза возбужденно горели. Душа ее, видимо, все еще блуждала между мирами и пока окончательно утвердилась на родной планете, еще не мало времени прошло. Наконец Рада заговорила.

– Он теперь со своими. Не хотят его отпускать… Ему там хорошо.

– Мы вкатили ему хорошую дозу морфина, – прошептал мне врач.

Марина горько зарыдала:

– Рада, скажи ему, пусть повременит. Пусть не оставляет нас…

Старуха вздохнула.

– Я не могу, доченька, ты должна знать. Я могу лишь узреть…

Странные чувства одолевали меня. Сердце застыло с того дня, когда Джулия попала в больницу и мы получили для нее черную метку. Я охладел к чужим страданиям.

Смерть Артура. Джулия. Теперь и Мансур… Он был не другом и не родным, скорее, просто частью моей жизни. Странно, хотя мое присутствие здесь было обусловлено противостоянием с ним, я его кончину воспринимаю как очередную утрату.

Теперь и на задании можно поставить крест. Мансур умирает и все, что знает, унесет с собой… – я вздохнул.

“Хотя…”

– Нельзя, чтобы он так умер! Мы не попрощались… – встрепенувшись, я посмотрел на Валентина. – Сможете привести его в сознание?

– Поверьте, ему лучше отойти так. Будут жуткие боли. Он и сейчас держится за счет сердца.

– Почему ты хочешь оживить мертвеца? – вдруг спросила старуха. – И он хочет… Почему вы друг друга не отпускаете?

– Это Рома, друг Мансора, – Марина в недоумении ответила. – Рада, ты что-то путаешь.

–Рада не выжившая из ума старуха, – зло прошипела цыганка, – между ними связь, я вижу. За ними много смертей… Еще будут!.. – старуха вдруг в страхе попятилась и спряталась за Мариной. После указала пальцем на меня:

– Я его боюсь! Он проклятый!

– Кто меня проклял? – я еле вымолвил.

– Ты много душ загубил. Разве у них нет родных? Проклятье отчаявшейся от горя матери попало на голову любящего тебя человека. Это ты должен был умереть. Зачем ты не умер?

– Нет!..

Образ Джулии начал затмевать сознание. “Господи, что творишь? Это не справедливо. Возьми мою жизнь, возврати ее!..”

Наверное, еще одна волна седых волос тогда меня накрыла. Потеряв голову, я схватил старуху за плечи и потряс:

– У меня жена умирает! Умоляю, помоги! Я готов умереть! Ты только скажи: если я умру, она будет жить?

Она в ужасе закрыла глаза и обмякла. Цыгане налетели на меня. Кудрявый с ходу вытащил нож, Угрюмый перехватил старушку.

– Стоять! – крикнув, навел на Кудрявого автомат боец Мансура.

– Ромалэ!.. – закричала Марина и бросилась на шею брата, загородив того собой. После схватила его руку и силой отняла нож.

– Что творишь, Рома? Остынь!.. – гневно крикнула она, не оборачиваясь и не выпуская из объятий брата. – Кровь прольется!..

Я словно во сне наблюдал, как Угрюмый, гневно сверкнув взглядом, уводил в сторону растерянную и испуганную старушку.

– Умоляю, не стреляйте! – пролепетала Алла. – Соседи сразу позвонят в милицию. Они это уже делали. Мансура нет, кто нас защитит?..

Пелена невменяемости сошла с моих глаз. Я растерянно обвел взглядом присутствующих.

– Прости, Марина. Простите все… – взгляд вновь застыл на Раде. – Прошу, помоги жене! Возьми мою жизнь, сними проклятие!

– Я… не могу… – в ужасе пробормотала она за спиной Угрюмого. – Духи сказали свое слово… – она с силой устранила руку Марины от своих губ. Та пыталась помешать ей говорить. – Теперь смерть близких будет преследовать тебя до тех пор, когда по волею судьбы ты сам не превратишься в жертву, будешь растоптан и унижен. Ты должен испить эту чашу до дна. Может, тогда духи сжалятся…

“Смерть близких…” – трескучий голос цыганской ведьмы эхом отозвался в сознании, перекатываясь волной – то усиливаясь, то снижаясь до уровня шепота.

Тут мой отчаявшийся взгляд вновь зацепился на Мансуре.

“Не может быть, чтобы все вот так бессмысленно оборвалось. Не может быть, чтобы провидение было зрячим в одном, слепым в другом…”

– Приведи его в чувство, Рада, я должен попрощаться.

– Он может… – указала взглядом на врача старуха. – Духи не станут играть со смертью.

– Сможешь? – я вновь с надеждой обратился к Валентину.

Тот, поколебавшись, подошел к стеклянному шкафу. Вытащив несколько ампул, передал жене.

– Предупреждаю, это ускорит его смерть. Впрочем, какая разница… Но он будет страдать от боли. От жуткой боли…

– Я сделаю сильную дозу анальгетика. Сильный коктейль… – отозвалась жена, набирая в 10 граммовый шприц ампулы. – Сердце крепкое, выдержит.

– Уж лучше бы не выдержало… – Валентин нервно начал копошиться в шкафу. – Сделай, пожалуйста, все сама. Я… не могу… Где спирт? Куда ты опять упрятала, сучка! – вдруг в бешенстве крикнул он ей.

– Я все сделаю, дорогой, – она спокойно ответила и подошла со шприцом к лежащему. – И не надо спирта, Валя. Лучше кури свою… долбанную анашу…

Глава X

Мансур тяжело приходил в сознание. После инъекции он долго стонал, находясь в беспамятстве. Лицо было может белее кафеля, покрывающего стены операционной. Марина, сидя на полу перед койкой, держала его безжизненную руку, молча плакала. Братья угрюмо стояли за ней, по-прежнему поддерживая старую цыганку, щебетавшую своими почти черными губами то ли молитву, то ли заклинания.

Наконец Мансур открыл глаза и сильно простонал. Жилы на его вспотевшей от боли шее надулись, казалось, до предела.

– Нутро горит… Будто костер зажгли… Пить…

Алла посмотрела на мужа. Тот покачал головой:

– Только глоточек…

Мы сконфуженно смотрели, как раненый жадно глотнул эти капли, а после облизал губы.

Марина громко всхлипнула, стуча головой о край койки. Взгляд Мансура медленно сфокусировался на ней.

– Успокойся, сестра… Я всегда ходил… по лезвию. Вот и… порезался. Насмерть… Больно…

Я с тревогой посмотрел на Валентина. Он предостерегающе замахал руками.

– Коли… – застонал Мансур. – С этой болью… не смогу…

Наверно ему вкатили слоновую дозу анальгетика. Простыня, накрытое в области живота, под одеялом, уже было сплошь алое. Мы даже не решались осмотреть рану, все и так было ясно. Но речь Мансура после последней инъекции выровнялась и он, осознавая, что может даже минуты его сочтены, начал воспроизводить мысли.

Сначала он потрогал пальцами голову Марины, склонившейся у койки.

– Спасибо… Твои слезы мне дороги, сестра. Я оттуда… буду оберегать тебя… как ты заботилась обо мне… Валя… – он обратился к врачу, прислонившемуся к стене и скрестившего руки на груди. – Я уверен, что ты… сделал все. Выполни и последнюю… мою волю. Когда скажу, отключи… сознание. Не хочу терпеть… эту боль… Сколько еще продержусь?

– Часа два или три – это максимум. Еще одну инъекцию ты не выдержишь.

– Но ты можешь меня… тихо вырубить?

Врач кивнул:

– Я сделаю передозировку. Ты ничего не почувствуешь.

– Этого достаточно… – он обвел взглядом присутствующих. – Спасибо вам всем… Но теперь… оставьте меня… с ним… – посмотрел он на меня. – Оставьте…

– Он приносит несчастье… – зарыдала Марина, – зачем он тебе? Позволь остаться хотя бы мне…

– …

–Пошли, доченька, – Рада склонилась над ней, – у него мало времени.

– Пойдемте в дом, – пригласила хозяйка…

Когда закрылась за ними дверь, Мансур снова попросил.

– Воды…

Я дал глоток. После взял тампон, которым ранее воспользовался Валентин, вновь смочил его лицо.

– Хочу увидеть… Наилю. Я… так и не признался.

– Она знает.

– Хочу посмотреть ей в глаза… перед тем как свои… закрою. Перед смертью человек превращается… в маленького ребенка…

Я кивнул. Не хочу отвлекать вас подробностями, как попросил Павла привезти ее. Он был по-прежнему растерянным, потому, как сомнамбула ушел, даже не спросив причину столь странного указания.

– Постой, – я следом позвал. – Возьми такси и без ствола. Город кишит ментами…

– Зачем она меня… ненавидит? – отрывисто спросил Мансур, когда я вернулся и присел рядом.

– С чего взял?

– …

– Тогда я должен открыть тебе правду.

Губы его еле затянулись в усмешке:

– Карты раскрываются. Хоть перед смертью…

И я рассказал. Вкратце, учитывая скудное время и обстоятельства.

Он слушал, не перебивая. Иногда постанывая.

– Может, ты ей и понравился бы. Мож, нравишься. Но ты понял. Она воспринимает тебя, как предателя.

– Спасибо, успокоил… – он попытался вновь улыбнуться. – Теперь слушай… Никакая политика, патриотизм… не смогло бы скрыть… хотя бы симпатию в глазах женщины… к мужчине, если даже они… в разных лагерях. Я подозревал… Эта история с женихом блеф. Дело в другом… Ты поймешь…

– …

– И ты меня воспринимаешь… как врага?

– Я знаю твою историю.

– Значит, ты… оградил меня от… своих?

– Выходит так… – я вздохнул.

– Зачем? Может, было… проще.

– …

– Ты надеялся на мою… сознательность? – он не то сморщился, не то усмехнулся. – Что когда-нибудь ты… вот так… выложишься, и я стану… сознательным?

– Я пытался поставить себя на твое место.

– Поставил? Как ты поступил бы… если так зверски… поступили с твоим отцом? Знаешь, что они со мной… сделали? Силой… хотели заставить… лизать пол, куда харкнули. Когда я, укусив до крови язык… зажав до скрипа зубы… не поддался, просто… вытерли лицом… Ты знаешь… какого тебе, когда… запихивают голову в парашу? В вонючую, ментовскую парашу!.. Когда ломают швабру и… угрожают сломанным концом… И ты после этого… смеешь меня… осуждать?..

От напряжения он вновь почувствовал боль и застонал.

– Но ты же отомстил! Ты мог бы порешить еще парочку этих мерзавцев, но не должен был работать против своих. Такое случается везде, не понимаешь? Здесь, в России менты творят еще больший беспредел. Ты не знаешь?

– …

– Я знаю, что вопреки переданной мне информации, ты не работал на армян. Но, служа Корейцу, ты косвенно причастен к действиям против своей родины. Ведь благодаря именно России, ее армии и спецслужбам мы потеряли земли. На самом деле мы все это время воевали с Россией. Как 100 лет, как 200 лет назад. Ты хоть это осознаешь?

Мы информированы о твоих связах с сепаратистами. Ты организовал наркотрафик, деньги от которого шли на финансирования сил противника. Да, ты работал на Корейца и слепо выполнял его волю в знак благодарности. Но разве это тебя оправдывает? От информации, переданной вами армянам, погибали наши ребята – чьи-то сыновья, братья, мужья… Возможно и сейчас, пока мы с тобой здесь трепимся.

Знаешь скольких парней я, вот так, видел с вывернутыми кишками на фронте? У них не было рядом своего Валентина. Мы иногда просто добивали их, чтобы избавить от мучений. Часть вины этих смертей лежит и на твоей совести!..

Я не заметил, как повысил голос. Дверь открылась и показалась голова Мансурого бойца. Я жестом отогнал.

– Если ты… такой правильный… – у Мансура пена выступила на губах от гнева. – Если… такой патриот, зачем женился на… племяннице Спартака? Ты не знал… кто он? Зачем женился на… армянке?..

Перед моим взором возникла картина медленно угасающей в постели Джулии.

– Я женился на женщине, полностью разделяющей мои взгляды. Мы выросли в другом мире, где не было ни народа, ни нации. Были одни идеалы – светлые, чистые, благородные… Был человек. Ты сам разве этого не знаешь?

Сегодня моя жена, как и ты, умирает. Она была без сознания, когда я ее оставил и пошел на это дело, чтобы прикрыть твою вражескую задницу. И сейчас я нахожусь над твоей койкой, а не с ней. И тебе не совестно, мразь, упрекать меня за то, что я женился на ней?

Она даже армянский не знает. Не нужна была ей ни эта гребаная Армения, ни Карабах. Ей это не надо было, понимаешь? Она всю свою недолгую жизнь была бакинкой – человеком!

Будь она хоть тысячу раз армянкой, я все равно был бы с нею. Потому, что одно я уразумел в своей недолгой жизни – все нации и народы от Дьявола. А перед Всевышним, если он, конечно, есть на самом деле, в чем я в последнее время жутко сомневаюсь, ты престанешь или человеком, или нелюдем!

Мне наплевать на Спартака. Я уже сделал свое дело, разгромил его кодлу, которую ты, Мансур, вместе с дружком своим опекали. И я это сделал перед вашим носом…

– Ты… ты думаешь, я не… раскусил… тебя? – я видел, как его выпученные от гнева глаза налились кровью, а вены на шее еще больше вздулись. Он даже попытался приподняться, но от боли застонал и откинулся. – Когда я… узнал, что с квартиры Багда…саряна пропали… вместе с деньгами… бумаги… ты знаешь… я понял, это не просто… разбой. А то, что это ты… мне сразу стало… ясно. Догадаться, что наводку дал… Арам… было просто. Мне даже неважно… было выяснить… что вас вдруг… объеди… нило. Я понял… одно – ни твое появление в Москве, ни… твое тихое… внедрение к нам… не было… случайным. Это было продолжением нашей… встречи в тюремной камере в Баку…

– А почему не среагировал?

– Как и ты я… пытался понять. Ты был для меня… сложным… Сначала был уверен… твоя женитьба на племян…нице Спартака… фикция. Но в Баку я… разузнал… К удивлению, все было… чисто. Решил узнать от тебя… Если бы я раскрыл… вас, Ким никого… и Наилю не пощадил бы. Ведь не сложно догадаться… та подсадная… – эта она…

– Значит, любовь все-таки победила дружбу, – я горько усмехнулся.

– Нет… Просто приходит… время… когда человек идет… своей дорогой… Закрой этот чертов… краник… – указал он взглядом на опустевшую систему. – Мне еще есть… что сказать…

Я сделал, как он велел. После дал попить еще глоток.

– …Только перед… смертью меня… хорошо напои, – опять поморщился он, – не хочу на том… свете попасть… в Сахару…

– Попадешь на берег моря, – я неудачно пошутил. Вновь вытер влажным тампоном его лоб. Он облизал губы, словно там осталась влага.

– Только не на… Каспий… – он прошептал. – Не хочу второй… раз на те же… грабли…

Потом жена твоя… заболела. Я увидел такую… тоску… в твоих глазах!.. Решил подождать…

Извини за жену… Ты сделал… больно… Я тебе. Так мы… созданы…

– …

– Меня из Баку Ким… забрал. Я хотел… одного – мести. Он… условие поставил. С этого… дня у меня… нет нации. Я, как и он… детдомовец. Родина наша… – СССР. Народ… советский. Цель… возрождение…

Мне было… все равно. В сердце… горел огонь… мщения. Кореец затушил… Я не жалею… Во мне… все убили. Осталась дружба… с Кимом. Моя цыганская… семья. Лейла…

– Что?

– Я смутно… вижу… Больно… Не успею… У меня… дочь… Мама цыганка… Жена… умерла… при родах… У Маринки… Лейла… Так звали мою… мать. Возьми с Наилей. Воспитай как… азер… байджанку…

Это… условие. Я знаю… что тебе… надо… Я скажу. Сделай так, чтобы я… не был… преда… телем. Не хочу дочке… стыдно… Мне… плевать… Ни о чем… не жалею…

– Имена предателей военачальников в прифронтовой полосе! Их контакты с армянами! Кураторы в Баку! Нефтяной и наркотический трафик! Все, что ты знаешь по Азербайджану…

– Обе…щай!.. – он попытался найти мою руку.

– Обещаю! – я трясущейся рукой вынул диктофон из кармана. Нажал на нужную кнопку. После взял его руку. Он же уже хрипел.

– Генерал…-майор…

“Господи!..”

– Замес… титель мин…истра…

“ …Дай ему силы на эти несколько минут! Минуты, ценою в года…”

– Генерал…

“Если он не успеет, Господи, я потеряю в тебе веру…”

Успел. Назвал 18 фамилий достаточно высокопоставленных лиц из госструктур и военного ведомства, самый маленький чин, который был подполковник, ну, по-вашему, полковник-лейтенант. И то всего один, я назову его позже.

Я поразился тогда масштабу коррупции и шпионажа в армии, в прочих силовых структурах. Тут все смешалось: теневой бизнес, наркотики, шпионаж… Кореец свил в Азербайджане невидимыми нитями такую сеть, что не удивительно, что армяне за такой короткий срок оккупировали столько земель. С того времени – с середины 1992-го, когда мы де-факто выпали из орбиты Кремля, четко налаженный тандем российско-армянских спецслужб на фронтах и в политико-экономической жизни страны функционировал безотказно.

Мансуров же диктовал последнее:

– Выводи… цыган… из трафика. Объясни… Марине – он… паленый…

Выводи… Хаджи… Пусть… не возвра…щается… в Баку. Ничего хоро…шего там… нет. Рано-поздно… подставят…

Помоги… Ларисе… Она была… другом…

– Что не женился?

– Замужем… она. Муж срок… мотает… Сам велел… найти… од…ного… нор…мального… Срок боль…шой… Я… не знал. Лариса… после…

Когда вошла Наиля, мы уже собрались над его головой. Я напоил его, как он и просил. Мансур тяжело дышал, временами бредил. Лицо осунулось и посерело. Но ее приход сразу почувствовал и широко раскрыл глаза.

– Ждал… – всхлипнула Марина, уткнувшись лицом в покрывало. После тяжело встала, громко высморкавшись об край простыни, отошла к родне. Наиля сконфуженно села рядом с койкой, на стул, который Павел прихватил для нее…

…Рука у Мансура зашевелилась, “блуждая” по окровавленному покрывалу.

Она протянула ему свою и не сопротивлялась, когда Мансур сжал ее и с последней силой воли попытался потянуть к губам.

Не дотянул…

Наверное, это нечеловеческое усилие спровоцировало жесточайшую боль. Он простонал и отключился.

Я посмотрел на Валентина. Он дрожащими руками передал уже набранный шприц жене, отвернулся, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы…

Кем был мне покойный? До сих пор не могу определить. Одно знаю, я почувствовал опустошение после его кончины, что бывает при потере очень близкого человека.

Он был глубоко несчастлив. Хоть и хорохорился, казался крутым – он и был реально сильным – но невероятную тоску в глазах я прочитал именно перед его кончиной.

Иногда только перед смертью человек снимает маску и предстает перед близкими, каким он есть…

Эта картина запечатлелась в моем сознании навсегда: накрытое ало-белой простыней тело Мансура в середине помещения, и причитающие, плачущие над телом цыгане. Я поразился тогда выражению безутешного горя на их лицах.

Все мы опечалились и, склонив головы, каждый думал, наверное, не только о покойном, но и о своем. Но по-настоящему горевали именно цыгане. Они и были его подлинной семьею…

Глава

XI

Я не торопился уединиться с Наилей, хотя затылком чувствовал ее взгляд. Мысли пока хаотично бегали. Я должен был выполнить обещание, данное покойному, и понимал, как трудно будет убедить бакинскую контору “реабилитировать” Мансурова.

Теперь же меня волновало, насколько быстро я смогу вернуться домой. Я очень тревожился из-за Джулии. Человек даже при самых безвыходных ситуациях надеется на чудо. Хотя врачи каждый раз будут намекать и сам будешь осознавать, что дни родного для тебя человека сочтены, но даже одна слабая улыбка дарит надежду.

Как правило, ложную…

Джулия в последние дни как раз себя чуточку лучше чувствовала и этим внушала нам призрачную надежду. Но ее состояние в ту злополучную ночь развеяло у меня даже эту маленькую иллюзию, напомнив, что этот черный день “Х”, когда должно будет произойти неизбежное, возможно, совсем близко…

Тихо и бесшумно появился Трофим. Я его за спиной скорее почувствовал, чем услышал. Он, молча, снял свою неизменную военнно-полевую кепку, отдав последний долг погибшему товарищу. После минутного молчания прошептал:

– Кореец не в курсе. Я не смог.

– Брату сообщи. Он знает, как по-нашему хоронить…

Сказал и вспомнил. Тощий прошел вдоль и поперек Афган. Ему незачем было объяснять мусульманские церемонии.

– Это смерть воина. Я предпочел бы так умереть.

– Я тоже. Но лет через 100… Мне надо уходить.

– Митяй убит.

– Что?..

Очередной удар кувалдой по башке.

Тощий надел головной убор, снова спрятал глаза под козырьком.

– Как это случилось?

– Митяй высадил жену и сына этого наводчика возле его дома. Оказалось, подступы были блокированы. Завязалась перестрелка. У него не была шанса.

– Я велел ему высадить их за два квартала.

– Значит, не послушался. Подвез их чуть ли не к подъезду.

– Эх, Митяй… – я вспомнил его светящиеся глаза, когда он засматривался на фотографию жены и дочек, которую постоянно носил с собой.

Вспомнил день рождения Тимки. Их семейное участие. Митяй с Никитиным дружили тоже семьями. Подвозя их до дома, он как бы хотел сгладить “вину”…

Я сжал пульсирующие от напряжения виски пальцами.

– Не сходится. Никитин не мог знать, что его семью по-любому освободят, он не рискнул бы.

– Как это понять? – Тощий метнул на меня взгляд.

Я поколебался, затем коротко поведал. В том числе об обговоренной теме с чекистом.

– Значит ты велел освободить их, не будучи уверенным в благонадежности Никитина? А если жена все-таки связалась бы с ФСБ?

– …

– Ты понимаешь, что все могло бы плохо кончиться? Зачем ты это сделал?

– Ну… я не мог допустить гибели женщины и ребенка. Я нес за них ответственность. В случае предательства Никитина, их не пощадили бы.

– Ты нес ответственность за поставленную задачу, раз взялся ее осуществить. И за жизнь товарищей…

– …

– Сантименты – это непрофессионально. Я в курсе, что ты однажды уже провалил задачу.

– Эту задачу я выполнил.

– Выполнил, заранее поставив ее судьбу на грань провала. Ты не понимаешь? – в голосе Тощего прозвучали раздражительные нотки.

Он был прав. И от осознания этого стало жутко. Спасая, как я полагал, одних, я поставил под угрозу жизни других.

“Господи, кто управляет мыслями? Кто диктует судьбу? Ты ли?..”

– Как случилось, что погиб Мансур?

Я уже похолодел:

– Он вырвался лично добить Федьку. Хотя не должен был, так как был без броника. Его зацепили пули.

– Ты представишь подробный отчет!..

Я смог лишь кивнуть.

– …А в своем опере ты уверен?

– Уже нет. Сам знаешь, мозги опера настроены на одну волну: поставленное руководством задание оформить в виде оперативной бумажечки и подвести процесс к получению очередной звездочки. Но тут простая логика. Этот канал и ему полезен.

Тощий задумался:

– Не думаю, что Митяй – его рук дело. Никто не смог бы предугадать, что Митяй подъедет к дому. Скорее, Контора осуществляла мероприятие по поиску своего похищенного сотрудника… Хотя конфузит убойность действия. Его могли бы взять живым…

На счет канала, согласен, пусть это будет в масштабе ты – Никитин. Пока. Посмотрим, что с этого выйдет. Я доложу Казанцеву.

– А Кореец?

– И Корейцу. Когда придет в себя.

– Так он не в себе?

– В себе…

Я заметил, что Тощий слегка замялся.

– Когда выступите?

– Тебе все по минутам, по секундам?

Я покачал головой:

– Трофим, я в курсе, Мансур поведал. Если собираетесь выступить, то лучше отложите.

– Это зачем?

– Противник уже информирован, что Кореец жив. Спектакль с захоронением не пройдет. И еще: они готовятся решить задачу в корне – взять Городок, перебить всех. Локальные действие уже не актуальны.

– …

– Трофим, чекистов натравливают на вас помимо их воли. Да, у вас даже в советскую эпоху было традиционное противостояние, но оно было в духе, типа, кто круче. А сейчас все прекрасно знают, что происходит, в том числе и в ФСБ. Если сейчас вас погасят, то дальнейший развал России неизбежен.

– Изложи яснее.

– Со слов Никитина мне стало понятно, что у них в конторе есть ключевые фигуры, связанные с администрацией президента, откуда рулят этим процессом. Я предлагаю ликвидировать их. Тогда у чекистов будет основание сворачивать противостояние, так как в ФСБ не довольны этой опекой. Ну, а дальше…

– Что значит ключевые фигуры?

– Я думаю, это люди, находящиеся непосредственно возле руководства – может замы. Или же приставленные к ним неофициальные помощники. Они координаторы. Через них можно получить дивиденды, продвинуться по службе или же наоборот, скатиться на дно. Это практикуется не только в ФСБ.

Я встречусь с Никитиным и уговорю, чтобы тот вышел к своим и нам предоставили конкретный список лиц, предстоящих к ликвидации. После дело техники. В случае успеха спецназ ФСБ разблокирует Городок. Дальше – цепная реакция. Армия, МВД… Все отойдут.

– Гладко получается… – видно было, Тощий колеблется. – А если подставят?

– Сам же говоришь, нечего терять. А тут шанс… Повторяю, все прекрасно осознают, чем закончится эта рубка между силовиками для безопасности и целостности страны. Потому, будут рады ее предотвратить, а заодно и разобраться с теми мерзавцами, которые в погоне за властью и зеленью продают интересы державы, а рядовой состав подводят под пули друг друга.

Тощий задумался:

– Звучит логично. Но не факт, что сработает, это всего лишь задумка… И можем не успеть. Если они все-таки начнут…

– Это тоже можно обговорить. Если чекисты согласятся слить координаторов, то смогут затянуть и время начала операции по штурму Городка до разумных пределов…

Мне показалось, что я слышу звуки пульсации вен на висках Трофима. Все-таки принимать решение была не его стихия. Наконец он произнес фразы, которые я и ожидал.

– Я должен доложить Казанцеву. Ты прямо сейчас собираешься встретиться с Никитиным?

– Мне сначала надо домой.

– Нет. Считай, это приказ. Там наверняка тебя ждут. Твой Никитин долго не продержится, если даже захочет.

– Тощий, ты не понял. Моя жена умирает…

– Мне жаль. Но ты ей ничем не поможешь, а себя подставишь. И нас подставишь…

Он был прав. Если меня, да хоть кого из нас “возьмут”, выбьют любые показания. И это будут дополнительные улики, чтобы представить организацию Корейца перед Кремлем, помимо прочего, как обнаглевшую бандитскую бригаду, устраивающую чуть ли в центре Москвы разборки с применением огнестрельного оружия.

– …Павла с Толиком оставь, а девку можешь забрать. И кстати, что она тут делает?

– Дела сердечные.

– С Мансуром? – Тощий удивленно.

– Он хотел ее увидеть… – я уклончиво ответил. – Кореец в курсе.

– Ну-ну… Не знал, что Мансурыч у нас… тоже сентиментальный… Был… Да, в машине у тебя много железа?

– Стволы, одна Муха, гранаты и СВУ³ – 6 единиц…

– Сам смастерил?

Я кивнул:

– В доме опасно было оставлять.

– Понятно… – Тощий задумался. – А взрывчатки на какой основе? Тротил? Ну, не гексоген же… Мне интересно. Мы в Афгане тоже практиковали.

– Да нет, – я улыбнулся, – они малой мощности. За гексоген все взрывы в России на тебя повесят.

– …

– Все просто. Тротил – само собой, МОН-ы⁴ с электродетонатором… Ну и куски рассеченных в косую полых труб, наполненный порохом вперемешку с металлопредметами. В качестве огнеупорного шнура – где бикфордов шнур⁵, где стопин⁶.

– Стопин… Калиевая кислота, сера, уголь, нить, вот тебе и чудо – пороховой стопин.

– Ты забыл крахмал…

– Декстрин⁷. Мы в Афгане тоже экспериментировали с СВУ. Так, для себя.

– А мы в Карабахе. Кстати, нас обучали афганцы.

– И не только вас… – Тощий ухмыльнулся. – Оставь все у Вали, после заберешь. В городе неспокойно. Менты, десантура – всех шмонают. Номер машины не спалили?

– Он замазан.

Тощий покачал головой:

– Тебя пробили. Избавься или от машины, или от номера. А лучше от обоих.

– А как с ним? – кивнул я в сторону покойного.

– Уже никак. Закапывать надо. О живых надо думать…

Но, встретившись с моим мрачным взглядом, нехотя добавил:

– Сообщу брату. Где встретимся?

– Есть одна кафешка. Толик объяснит…

Оружие и боеприпасы спрятали в будке. Чета доберманов за спиной Валентина вновь бешено залаяла в нашу сторону.

“Что надо…” – подумал я, смотря на их злые, стервозные морды. – “Вряд ли они будут соблюдать законы гостеприимства, если что…”

По дороге я все рассказал Наиле. Та долго молчала, смотря в боковое окно.

– Мне его впервые жаль…

– Как теперь? Будем воевать с мертвецом?

– Нет… – она обернулась ко мне. – Надо выполнить обещанное. Девчонку я сама воспитаю.

Я нашел ее руку и благодарно сжал.

– Не верится, что мы выполнили задание, – она тихо промолвила.

– Еще нет… – я вытащил диктофон и передал. – На всякий случай запомни содержимое. Запись будет подтверждением. Реабилитацию Мансура обговори с Мусаевым. Смерть стирает грани, и это мое условие. После, как договорились, уничтожьте всякое напоминание обо мне.

– Ты не полетишь со мной? – спросила она после паузы с некоторой натяжкой.

– Ты же знаешь, не могу. Хочу быстрее закончить со всем этим и заняться женой.

Она повернула голову к окну. Мы больше не говорили…

Глава XII

Наилю я высадил, где она указала и взял у нее номер связи. Домой и ей опасно было возвращаться. После машину остановил у первого попавшегося телефонного автомата. В то время, если помните, были жетоны. А их мы в бардачке держали кучей.

Была уже полночь. Наверно такого жуткого мороза не было очень давно в этом городе. Метель и вьюга подталкивали меня к телефонной будке, и я не без труда открыл дверь, втиснулся внутрь.

Мне повезло. Аппарат не был со срезанным шнуром, не разбит, следуя тогдашней моде и, как выяснилось, прилично работал. Это я понял, когда услышал в трубке глухой голос тестя.

– Да…

– Это я.

– Ты цел?

– Как Джулия?

После небольшой паузы:

– Уже никак…

– Что это значит? – в сердце похолодело.

– Она не приходит в себя, Рафаэль… – тесть заплакал в трубку.

– Я еду!

– Нет! – он почти закричал. – Тут Семен, Аракся. Все наши здесь… Послушай, часа два назад заехал участковый с двумя типами с казенными мордами. Якобы паспортный режим проверяли. Везде пошныряли. В подвал спустились. Грамотно тобой интересовались. Не знаю, что ты натворил, но еще одно горе мы не вытерпим… Пока не приезжай. Джуля жива…

Он вновь заплакал.

Я положил трубку. Вытер на таком морозе вспотевший лоб. Сколько проторчал в ступоре, не помню. После вытащил жетон и набрал следующий номер. Не брали. Отчаявшись, хотел бросить трубку, но на другом конце провода послышался заспанный, недовольный женский голос.

– Ал-ло…

– Катя?

– Да. Кто это?

– Неважно. Мне срочно надо встретиться с Сергеем.

– На сколько срочно? – голос моментально выровнялся.

– На сколько возможно.

–Как вас назвать?

– Передайте дословно – “семья прежде всего”.

– Этого достаточно?

– Да.

– Вы знаете дом, где он проживает?

– Да.

– Подъезд?

– Нет.

–Посчитайте третий подъезд от входа во двор. В двери цифровой замок. Наберете 3- 7- 8. Последний этаж, дверь, напротив.

– Это его квартира?

– Нет, моя. Вас когда ждать?

– Через 40-60 мин.

– Если у вас не кроссовер, во двор не заезжайте. Снегом завалило.

Я повесил трубку…

Открыла дверь спортивного телосложения девушка, в спортивном же костюме и с очень красивой улыбкой. Мгновенно оценив меня заточенным взглядом, она отстранилась и кивком пригласила войти.

– Обувь можете не снимать, но вытирайте – тряпка с краю. Проходите в кухню.

– Где Сергей?

– Он сейчас будет. Живет в соседнем подъезде. Вы проходите, я позвоню…

Девушка обернулась к тумбочке, где лежал телефон…

Дверь в жилую часть квартиры была открыта, но свет был сильно приглушен. Это была отвлекающая сцена, поглотившая мое сознание. Я даже не обратил внимание на светящую как маяк в полумраке кухню, куда меня пригласили. Напряжение висело в воздухе. Подсознательно ощупал рукоятку ствола в кармане, но не успел вынуть. Сильный удар в спину буквально смел меня плашмя на порог кухни. В следующий миг я ощутил приставленное в затылок дуло оружия.

– Спокойно… – услышал голос наклонившегося Никитина. – Катя…

Сильные холодные пальцы ловко обшарили мое тело и вынули “Беретту”, отобранную у банды Багдасаряна. В следующий миг запястья скрестились на спине.

– Не дергайся. Башку проломлю!.. – процедила девица, затянув шнуры. Куда делся ее ангельский голос?

– Тсс… – видимо, поубавил ее пыл Никитин. – Ну, вставай, дружище. Извини, что тебя так… – он, взяв меня за локоть, помог подняться. – Сам понимаешь, хочешь жить, вырубай первым…

Я посмотрел на девушку, так ловко уложившую меня и встретился с ее неприязненным взглядом. Повернувшись ко мне спиной и этим усыпив бдительность, она сделала легкий разворот и применила классический удар каратистов “йоко-гэри”, чего я никак не ожидал.

“Сучка, развела…” – с обидой подумал.

“Но, если Никитин действительно сдал меня, все было по-другому. Выходит, мера предосторожности. Но зачем?..”

Ответ он сам подсказал:

– Про Митяя в курсе?

Я кивнул.

Он перекрестился:

– Я тут ни при чем.

– Это понятно.

– Правда? – он подозрительно.

– Ты физически не успел бы. И ты не стал бы рисковать семьей.

– Верно, “семья прежде всего”, черт… Я до сих пор не могу поверить. Оказывается, жену и сына вернули до того, как напали на Федьку. Выходит, развели.

– Да. На тебя нужен был психологический нажим.

Глаза его гневно заблестели:

– Чертов психолог! Выкладывай, зачем пришел!

– Руку освободи, они затекают…

Чуть помешкав, он кивнул Кате. Я почувствовал прикосновение стали к своей коже. Катя резким движением обрезала шнуры.

– Моя тема не для чужого слуха. Убери эту мегеру, – сказал я, массируя запястья.

Никитин ухмыльнулся. Ствол засунул за пояс сзади.

– Мегера? Да ты совесть имей. Смирнова – наш молодой сотрудник. Кстати, обладатель черного пояса по киекшинкаю⁸. Слышал такое?

– Коричневого, – скромно поправила адресат.

– Флаг ей в руки, – я бросил в нее недобрый взгляд. – У нас мало времени…

Когда обладатель коричневого пояса с очень злой физиономией закрыла за собой дверь, он внимательно меня выслушал, после задумался. Ответил не по существу.

– Федьку вы красиво убрали. Наши в шоке.

– Мы… убрали.

– Меня часа два допрашивали. После Митьки я уже не смог бы…

– Все нормально. Мы это поняли.

– Чай будешь? – наконец он встал, зажег конфорку под чайником.

Я вдруг вспомнил, что почти сутки не ел.

– Хочу есть.

– Катя!..

Дверь немедленно отворилась.

– Да, дядь Сергей?

– Водка твоя еще цела?..

Накрыв на стол нехитрую снедь, Катя бесшумно вышла. Никитин поднял наполовину наполненный стакан, но остановился, встретившись с моим мрачным взглядом.

– За Мансура и Митяя… – я опрокинул емкость.

Никитин в замешательстве поставил свою обратно. Потянувшись к верхней полке, взял две маленькие чашки, плеснул в них водку и накрыл тонкими ломтиками черного хлеба. После тоже махнул.

– Прости, Митяй…

– Где его труп? – я спросил, вяло жуя холодец и следя за его манипуляциями.

– В последнем пристанище его профессии – в “морозильнике”.

– Проследи, чтобы вернули в приличном состоянии.

Он кивнул.

Я поведал ему тему, которую обсудил с Тощим – на счет координаторов. В том числе объяснил свою ситуацию. Дом под надзором. Жена в коме.

– Помоги. Я должен быть рядом. Век не забуду, – попросил усталым голосом.

Он покачал головой:

– Тут я как раз бессилен. Розыскными делами, то есть установкой лиц, причастных к вашей Организации, занимаются люди генерал-майора Куцебы. Есть такой. Он же замутил эту кашу. Создал временный оперштаб по этой части и каждого сотрудника выбирал лично.

Деятельность Куцебы практически не контролирует

Краткое описание Первой Книги – “Однажды в Карабахе”

Наметившаяся телевизионная передача с присутствием ветеранов Карабахской войны в целях патриотического воспитания молодежи и ознакомления ее с непосредственными свидетелями этого кровавого конфликта неожиданно переходит в скандальный, местами в острый социальный диспут между ее участниками, так как они представляют разные слои населения, с разными судьбами и отсюда с противоречивыми взглядами на то или иное явление, понятие или событие. В том числе и на непростые армяно-азербайджанские отношения, которые участники передачи пытаются изобразить не только через призму национальных и государственных интересов, но и в контексте личностных отношений и с индивидуальными подходами. Ситуация интригуется тем, что один из ветеранов, бывший диверсант, в своем амплуа незаметно заменяет часть минеральных напитков спиртным…

Постепенно разогретые горячительным, участники более откровенно и дерзко начинают выражать свои мысли, порой диаметрально противоположные. Передача выходит из намеченных чиновниками пропагандистских контуров, и перед читателем разворачиваются известные события тех времен – спровоцированные мировыми силами и потворствующие им армянскими националистами истоки и причины конфликта, сломленные судьбы тысяч простых людей на примере конкретных индивидуумов – не только азербайджанцев, но и простых армян, эпизоды карабахской войны, динамично выдержанные порой в ироничном, в комичном или же в трагичном русле.

Сюжет пятого рассказа оказывается наиболее увлекательным. Являясь представителем той яркой молодежи в начале восьмидесятых без националистических и религиозных предрассудков в интернациональном Баку, рассказчик – в то время молодой человек – сначала на фоне разворачивающихся событий расстается с любимой девушкой-армянкой, семья которой вынуждена была перебраться в Москву, следом теряет брата, который погибает в боях с агрессором, и по требованию обезумевшего от горя отца также отправляется воевать с врагом в район боевых действий.

На месте последней дислокации он попадает в поле зрения азербайджанских военных спецслужб, ведущих работу по выявлению активной агентурной сети противника среди личного состава указанной военной части. Разузнав с подачи внедренного в районный госпиталь в качестве военврача сотрудницы Разведцентра старшего лейтенанта Саламовой об отношениях молодого человека с Джулией Манучаровой, дядя которой являлся криминальным авторитетом и сотрудничал с неким разведывательно-диверсионным подразделением армянских спецслужб, функционирующим с территории РФ, военные разведчики принимают решение привлечь его в свои разработки…

Потому Гусейнов – в книге он проходит также под прозвищем Длинный – неожиданно оказывается в гуще динамичных и запутанных историй. Его сначала арестовывают по подозрению в убийстве сослуживца, даже пытают и оказывают моральное давление, а после выясняется, что все это инсценировка Военной разведки с целью проверки личностных качеств разрабатываемого, а также для усыпления бдительности подозреваемой в сотрудничестве с противником руководства военной части, являющейся истинным автором преступления.

В ходе разворачиваемых событий перед читателем вырисовываются яркие образы персонажей. Честный и бескомпромиссный полковник Мусаев, большая умница Саламова, играющая в криминально-разведывательном сюжете не последнюю роль; беженец из Армении – грозный, но справедливый здоровяк Ганмурадбек, сексапильная журналистка Аталай, юркий и смышленый Бакинец, колкая на язык Гюлечка, смертельно оппозиционный ко всему правоохранительному Ветеран в тельняшке – бывший зек, простодушный и очень верующий исламист Хаджимурат Магомедказиев, превратившийся в руках заинтересованных внешних сил в опасное идеологическое оружие; всесильный чиновник, условно обозначенный в книге под прозвищем Прилизанный – позже выясняется, что он не такой уж чопорный и педантичный, как кажется, и ему присущи вполне человеческие и благородные черты; Расулов, Адылов… Даже главный антигерой Алигейдар Мансуров запоминается с сильным характером, харизмой, с трагической и сложной судьбой, которая буквально втолкнула его в объятия противника.

Гусейнов с трудом, но все-таки принимает предложение военных агентуристов, которые спешно подготавливают его к предстоящей задаче в Москве в среде бакинских армян, где проживает и дорогой ему человек, с которым он собирается связать свою жизнь – Джулия Манучарова.

А также ему предстоит опасное противоборство с Алигейдаром Мансуровым, являющимся ключевой фигурой в этой сложной, многовекторной сети противника, которого сами военные разведчики пока еще представляют себе довольно призрачно…

Национализм – это в сравнении доброкачественная опухоль в теле нации, при “благоприятных” условиях переходящая в злокачественную – это фашизм. А иногда и откровенный расизм, когда заявляют на уровне официального лица об этнической несовместимости двух соседних народов. То есть, один из них должен исчезнуть…

автор

Глава I

– Бог не любит счастливых… – скривил

губы Длинный. – Счастливые, выходит,

в нем не нуждаются. А может, он и не

такой всесильный. Или жестокий, или

не всесильный…

Длинный потянулся за очередной сигаретой.

– Да-а, вам не позавидуешь… – сказал Прилизанный и вовремя зыркнул на опять надумавшую встрянуть в диспут Аталай. – А как далее потекли события? То, что вы живой и все это рассказываете, понятно, выкрутились.

– События потекли в абсолютно ином русле… – вдруг дрогнул голос рассказчика. – В самом неожиданном, фатальном…

Дома меня ждала беда. Джулию увезли в больницу.

– Когда? Зачем? – помню, я так взревел, что тетя Аракся отскочила.

– Ей стало плохо… – она в отчаянии заломила руки. – Джуля на кухне возилась. Хорошо, крикнула. Когда мы прибежали, уже лежала на полу без сознания… – старушка всплакнула. – А ты где был? Вечно где-то шляешься, когда нужен. И не ори под ухом, мне и так страшно…

Сердце не то, что похолодело – покрылось льдиной…

Не помню, как вломился в больницу, отшвырнув в сторону медбрата, что-то спрашивающего. Эта была Городская Онкологическая Больница. Находилась она в Истре, где, то ли главврач, то ли зам. являлся знакомым отца Джулии.

Здесь уже собрались многие ее родные и близкие. Персонал отчаянно пытался загородить мне дорогу в реанимацию.

Дядя Самвел успел схватить меня за руку:

– Успокойся. Она под капельницей…

– Что с ней? – я уже, кажется, впадал в невменяемое состояние, дрожал. Вы знаете, у больниц свой специфический запах. И человек, вдыхая его, нередко ощущает безысходность от приближающегося чувства утраты. Я постарался “проглотить” собравшийся ком в горле.

– Мы пока не знаем… – всхлипнула тетя Роза. – Завтра Самвел соберет врачей. – Этот… – она показала на приближающегося с противоположной стороны коридора грузного мужчину в синем халате, – утверждает, что нужны обследование и анализы. И ничего толком не объясняет!.. – она зарыдала.

Самвел чуть ли с силой привлек ее к себе, пытаясь обнять.

– Где мама? – оттолкнув мужа, она неожиданно завопила.

– Инна домой поехала, – кто-то из женщин сообщила. – Аракся одна с ребенком…

Я бросился навстречу “синему халату”.

– Вы кто? – он снял очки и требовательно спросил.

– Муж… – я еле выговорил.

– Пройдемте…

Он решительно взял меня за локоть и повел. И начал тихо говорить, не замечая, что каждое его слово озвучивается молотком в моем сознании.

– Не буду скрывать, подозреваем опухоль. Головной мозг… Я, лично, предполагаю глиому. Точный диагноз поставим завтра. Дай Бог, чтобы я ошибся или опухоль хотя бы оказалась доброкачественной…

Видя, что я пошатнулся, он удержал меня:

– Крепитесь. Я только вам и Самвелу Арутюновичу… – он кивнул в сторону адресата. Наши взгляды встретились, и я заметил, как тесть быстро смахнул появившуюся на щеке слезинку. – Он сразу подсунул мне кучу денег… – врач засмутился, – что было вовсе не обязательно. Мы бы и без этого…

– Скажите… – я еле выговорил. Голос как будто исходил из гроба, который очень глубоко закопали. – Ведь вы… уже уверены в диагнозе?

Он вновь надел очки и отвел взгляд:

– Я не Бог, молодой человек. К сожалению… Но вы мужчина, должны понять, что все очень плохо. Не будем терять надежду…

Не помню, что еще услышал от него, как расстался и подошел к родственникам. Или, наоборот, они меня окружили. Не помню.

– Рафаэль, что этот хейван сказал? – тихо и умоляюще спросила меня Роза. – Что с нашей кровинкой? Что с Джулей? – она вновь разрыдалась. Материнское сердце не обманешь.

– Говорит, анализы… – я в прострации произнес.

– Какие анализы, зачем анализы? Вай, Джуля, вай, моя бала!.. Господи, в чем мы провинились? Только начали жить…

– Хватит! – закричал на нее Самвел. – Еще беду накличешь! Она спит. Мы все видели.

– Вай, Самвел… – она уже тихо промолвила и пошатнулась. Ее поддержали и усадили на край скрепленных между собой больничных стульев. – Не обманывай меня. Что я, дура, что ли!..

Правильно говорят – беда приходит не одна. Так, после смерти Артура она снова переступила наш порог. И дверь за собой не закрыла. Сука!..

Он, кажется, захлебнулся воспоминаниями и сник. Впервые мы заметили слезы на его глазах, проложившие дорогу по щетине.

Арзуман быстро наполнил его рюмку. Но Длинный даже не заметил. Мысли его плавали в океане прошлого. Губы что-то шептали. Может, те слова, с которыми он когда-то обращался к Богу – с мольбой о спасении любимого человека.

Вдруг я осознал, что начал идентифицировать себя с рассказчиком. Ощущаю его боль почти так же. Вот и в сердце кольнуло. Только этого не хватало. Черт…

Я встал и вновь распахнул одно из окон. Ураганного ветра уже не было. Приятная прохлада вместе с легким ветерком освежила помещение. Образы чужого прошлого начали плавно возникать в моем воображении и жить своей уже однажды прожитой жизнью. И я реально увидел Длинного, заснувшего в кресле у постели Джулии. На другой кровати, свернувшись калачиком прямо в одежде, спала ее мама, накрытая легким одеялом…

– Не хочу долго мусолить эту тему. Во-первых, нелегко. Еще и вас загружаю негативом. Одно дело самому жить в грезах и воспоминаниях, пусть порой очень болезненных, другое, эту боль еще кому-то передать. Зачем? У каждого свое…

– Вы… Вы за нас не беспокойтесь. Вы рассказывайте, как удобно… – пролепетала Аталай, всхлипывая как ребенок.

– Мне удобно переходить к следующей фазе. Добавлю лишь, что чуть ли не вся армянская диаспора Москвы была информирована о болезни Джулии и каждый, кто имел отношения с Манучаровыми, старался проявить участие. Делали предложения увезти ее за границу: кто в Израиль, кто в Германию, кто еще не помню куда – у кого где завязки. Лучшие онкологи России были задействованы сначала в постановке диагноза, после в лечении. Я только тогда по-настоящему осмыслил всю мощь и влияние манучарового клана.

– Так значит, диагноз все-таки подтвердился? – вновь с дрожью в голосе заикнулась Аталай.

– Увы, да, – вздохнул Длинный, – при том уже в неоперабельной стадии. Джулия была очень терпелива. На каждую боль или недомогание старалась не реагировать. Мы после вспомнили ее участившиеся в последнее время головные боли, тошноту, которую она объясняла сначала беременностью, после, мигренью. Так и шутила, мол, у меня болезнь аристократов.

Врачи разводили руками. Только чудо. Молитесь…

Скольким безнадежным больным они эту фразу говорили. Знаешь, что чудо не случится, но все равно надежду не теряешь. Она тихо тлеет в твоей уже застывающей, скорбящей душе, пока окончательно не потухнет.

Человек живет, и у него всегда ложная уверенность, что с ним ничего плохого не случится. Беда его не коснется. Что все это предназначено для других, а он избранный. Весь мир крутится чуть ли не вокруг него.

Какая чушь!

Он это понимает, когда беда его не только касается, а уже терзает в клочья, душит в объятиях…

Джулия наотрез отказалась от химиотерапии, не хотела сталкиваться с ее последствиями. Она была глубоко религиозным человеком, фаталисткой по натуре. Она просто молча и покорно приняла этот самый страшный и смертельный удар судьбы в своей молодой, еще не познавшей полное счастье жизни. Попросила любимую Библию, и она до самой ее кончины находилась над ее головой сначала в палате, позже дома.

Проконсультировавшись с авторитетами в этой области, мы вконец отчаялись. И не стали настаивать. Все было бесполезно. Мы обрекли бы ее на дополнительные муки.

Думаю, излишне говорить, что я почти днем и ночью находился рядом. Но, к сожалению, не до конца…

– Вы хотите сказать, что, когда она… она… вас не было рядом? – уже почти рыдая, спросила Аталай. Ганмуратбек неуклюже попытался вытереть ей глаза, но только оцарапал своими мозолями. Наконец она в истерике укусила его за палец, и он обиженно оставил ее в покое.

– Господи, ну что это такое, – начала причитать зареванная, – как кому-то хорошо, ты обязательно какую-то гадость придумываешь… Ой, что это я сказала? Это все вы! Вы!.. – огрызнулась она в слезах на рассказчика.

– Нет, меня не было… – Длинный нервно затеребил пальцами по столу. – И не спрашивайте, я сам…

Через недели две ей стало чуть лучше, и она с помощью медсестер стала ходить. Что только врачи ей не вливали!

Джулия попросилась домой. Так и высказалась: хочу умереть дома. Я, конечно, пытался отогнать эти мысли, но как только сталкивался с ее спокойными, печально улыбающимися глазами, которые, кажется, жили своей отдельной жизнью на ее почти прозрачном лице, терялся и замолкал. Джулия сама понимала и чувствовала свое состояние – она все-таки была медиком. К тому времени ей уже назначили специальные обезболивающие, которые постепенно увеличивались в дозах.

Мы перевезли ее в наш дом. Родители хотели ее к себе забрать, она отказалась.

В этом доме мы провели самые счастливые дни своей жизни. Превратили его в уютный уголочек нашего родного города: с запахом пахлавы и ароматного плова, с согревающим душу бакинским шансоном – Бока у нас “пел” постоянно, с мугамом, с радушными гостями, друзьями… Наша кровинка Тимур родился здесь, в атмосфере любви и счастья. Здесь должны были воплотиться наши бурные фантазии. Например, мы хотели достроить третий этаж со стеклянными стенами, с оранжереей, с цветочными клумбами.

Наши несбыточные уже мечты…

За Джулией был организован тщательный уход. Квалифицированные врачи, казалось, больше времени проводили у нас, чем в клиниках. При Джулии постоянно присутствовали две медсестры. Одна в последующем вообще поселилась у нас. Роза и бабушка сидели при ней, почти не отлучаясь. Джуля иногда сама отсылала их, чтобы остаться со мной наедине. В такие минуты она брала мою руку под одеяло, и мы обычно молча смотрели друг другу в глаза или что-то вспоминали из прежней жизни, пока она не засыпала.

Через некоторое время Джулия уже не могла ходить. Ела все хуже, впрочем, ее иссякшие силы все чаще поддерживала капельница. Редко смотрела телевизор, предпочитала, чтобы ей вслух читали что-то из Библии, так и засыпала. Перед смертью она впала в беспамятство. Не узнавала родных.

Все близкие нам люди регулярно наведывались. Но к Джуле заходили лишь те, кого она сама хотела видеть. Я всегда буду благодарен Гаянэ. Она каждый день приходила. Сама в шоковом состоянии из-за смерти мужа, она при ней находила в себе силы для шуток. Старалась хоть как-то отвлечь, подбодрить…

Однажды, когда ей было чуть лучше, пустила к себе Размика Аллахвердяна. Старик вышел от нее почти счастливым. Она с Гаянкой поприкалывались над ним, обсуждали его интимные отношения с Люськой.

Инесса Андреевна высохла как скелет. Несчастье с любимой внучкой сломило ее. Некогда с царственной осанкой, она теперь двигалась по дому как тень, еле выпрямляя спину, которая все больше горбилась. Я почти до самой ее смерти – она умерла через два года после изложенных событий – ни разу не видел в ее глазах ни слезинки. Они как будто высохли от горя.

А глаза у родителей Джулии не высыхали. Впрочем, и они старались при ней держаться бодро. Все пытались уверить, что с каждым днем ей становится лучше. С Тимуром больше времени проводила Аракся и поселившаяся у нас медсестра Татьяна. Родные этой доброй девушки держали в пригороде Москвы несколько коз, молоко которых начало заменять сыну материнское. Джулия категорически была против кормления ребенка искусственными смесями. Она упорно продолжала контролировать этот процесс, пока была в состоянии.

Как-то заехал Мансур. Он по привычке отказался подняться в дом, пообщался во дворе с братьями, которые почти безвылазно дежурили у меня дома. Ночью по очереди оставались у Иннокентия. Я инструктировал их и по поводу Мансурова. Но, как ни странно, тот больше не заводил разговор про дело Багдасаряна.

Меня очень озадачило, когда Джулия позвала к себе Наилю, однажды зашедшую к нам с братьями. О чем они говорили битый час, никто не узнал. Жена попросила даже удивленную Гаянку оставить их наедине. Саламова вышла от нее с распухшими и заплаканными глазами, за что мы ее поругали. Не ответив, она птицей пролетела по ступенькам и юркнула в машину. Павел отвез ее домой. Позже Романов мне сказал, что она всю дорогу ревела, так и не ответив, в чем дело.

Впрочем, мы были в таком ступоре, что скоро забыли об этом довольно странном случае. Джулия никогда не была близка с Наилей, наоборот, казалось, относилась к ней настороженно. Да и общались-то они всего пару раз…

Арам заехал лишь однажды ранним утром. Было холодно и мы вошли в дом. Некоторое время молча сидели за столом, пили чай. Он даже не спросил про состояние жены. Мы это “обсудили” глазами.

Я рассказал про разговор с Мансуровым. О своих опасениях. Немного подумав, он согласился, что мне грозит опасность. Он не сказал нам – я понял, что и у него чемоданное настроение на тот свет. Казалось, хуже Арам никогда не выглядел.

– Хочешь, завалю его. Мне уже все равно… – он безразлично предложил.

Я покачал головой:

– Это осложнит ситуацию. Есть фактор Корейца.

– Ну, как знаешь…

– Ты разобрался с домом?

Он кивнул:

– Я там с Марго. Мы зарегистрировались. После моей смерти она унаследует мое состояние. Я кое-что накопил за время своей, в общем-то, не то волчьей, не то собачьей жизни, – он печально улыбнулся. – Знаешь, я благодарен Богу за Марго. И тебе за то, что подарил нам этот чудный уголок. Хоть в конце жизни я познал, что такое настоящее счастье. Жаль, оно продлится недолго.

– Арам, там трупы!

– Живых надо бояться… – он привычно махнул.

Уходя, оставил маленькую спортивную сумку, с которой зашел…

– Это была ваша доля с продажи камушек? – быстро сообразила Аталай, хотя соображать-то особо нечего было. На нее привычно зацокали.

Длинный кивнул…

– Я проводил Арама до машины. Перед тем как уехать, он опустил стекло и некоторое время молча смотрел на меня. Я навсегда запомнил этот его взгляд поверх черных очков – отрешенный, полный тоски и печали…

– Он с вами прощался… – опять заревела Аталай. – Господи, как все грустно! Почему ты не хочешь дарить людям счастье? – обратилась она к высшей инстанции уже более деликатно. – Встретились две несчастные, потерянные души, обрели наконец счастье, а ты их сразу обрекаешь…

– Бог не любит счастливых… – скривил губы Длинный. – Счастливые, выходит, в нем не нуждаются. А может, он и не такой всесильный. Или жестокий, или невсесильный…

Глава II

Из родственников не навестил Джулию только Спартак. Люди шептались, что у того крыша съехала. Он почти не выходил из дома, редко брился и оброс седыми волосами. Приходила лишь его жена – дородная дама, одетая во все черное. Впрочем, и она долго не засиживалась. Больше молчала. Нехотя отвечала на вопросы и почти всегда уходила, не прощаясь. Просто вставала и уходила.

Однажды Мансуров принес мне весточку. Старший Манучаров хотел меня видеть.

Я никогда не был у него дома. И сейчас он вряд ли пригласил бы, если жизнь текла прежним руслом. Я был для него прежде всего азербайджанцем, а после родственником, и к большому его сожалению. Да и к моему тоже. Он был одним из зачинщиков карабахской драмы, которая искорежила жизнь сотни тысяч людям, в том числе и мне. Я знал, что Спартак тогда сильно воспрепятствовал нашему с Джулией браку. Лишь четкая позиция младшего Манучарова заставила его отступить. Братья, несмотря на некоторые основательные различия в мировоззрениях, уважали и любили друг друга.

При очень редких встречах мы лишь холодно кивали друг другу. Все “рабочие” вопросы, связанные с Организацией, в отсутствии Мансура я обсуждал с Артуром.

Видимо, брат моего тестя сначала ждал, что я сам навещу его. Безусловно, он был информирован о ликвидации Багдасаряна – я подробно отчитался перед Корейцем. Но так как я игнорировал его, а после последовала и трагедия с Джулией, прошло довольно продолжительное время перед тем, как старший Манучаров решился на первый шаг.

Дом его находился вблизи хвойного лесочка, расположенного в пригороде Москвы, и не отличался особой помпезностью. Обычный двухэтажный дом. Вокруг были разбросаны несколько схожего плана строения, хозяева которых вряд ли друг с другом даже были знакомы. В таких местностях обычно поселялись люди, предпочитающие держаться вдали от городской суеты.

Старший Манучаров, видимо, тоже был таким. Замкнутый, но целеустремленный, привыкший властвовать в своей маленькой, но сплоченной империи…

Небольшую калитку во двор открыл старый, седой, но крепкого телосложения мужчина в поношенном свитере со свисающим подолом чуть ли не до колен. Услышав имя, он внимательно пробуравил меня близко посаженными на морщинистом лице глазами, огляделся на машину, где за рулем хмуро сидел Мансуров и, наконец, кивнув, пригласил внутрь. Видимо, получил соответствующее указание.

В большом саду между серо-зелеными деревьями бегали десятка три разноцветных кур и петушков, что являло собой непередаваемый контраст с замкнутостью окружающей среды. Лишь небольшая колония ворон, обитавших на верхушках деревьев, иногда с возмущенным карканьем выражала как бы протест против такого крикливого соседства.

Рядом с домом аккуратно были расположены подсобные помещения, из одного которого вышла полная женщина средних лет, обвязанная шерстяной шалью вокруг еле различимой талии и, не обращая внимания на нас, через узенькую низкую дверь втиснулась в соседнюю подсобку. Оттуда с криком и кудахтаньем вылетели еще несколько птиц.

Проводив меня в дом и указав на одну из дверей в полуосвещенном холле, старик молча растворился. Я стоял перед закрытой дверью и не решался постучать, до того унылой и безрадостной была атмосфера. Но дверь открыл сам Спартак Манучаров, своей седой, колючей щетиной похожий больше на старого итальянца, чем на армянина, и жестом пригласил меня в комнату. Впрочем, итальянцы и армяне, наверное, чем-то похожи…

В середине небольшого зала, треща внутри горящими углями, стоял большой кирпичный камин. Меня моментально окутал дурманящий запах. Видимо, подбросили дрова специальных пород.

Наверно свет раздражал хозяина. Потому комнату освещали лишь бледный свет, скупо просачивающийся из узких щелей занавесей и, то угасающее, то возгорающееся пламя из широкого жерла камина.

– Хозяйка остается у сестры, – нарушил неловкое молчание Манучаров, когда мы уселись друг против друга за небольшим круглым столом. Он скрестил перед собой узловатые, волосатые пальцы обеих рук и сжал. Видно было, ему до сих пор трудно было смириться с потерей Артура.

– А ваш внук?

– Cтасик с Гаянэ. Мама ее приехала из Еревана и остается с ней. Она, говорят, больше времени проводит с твоей женой… Как Джуля?

– Спасибо, плохо.

– Понятно… – он вздохнул. Кажется, взгляд его из-под обросших, всколоченных бровей еще больше потускнел. – Я не выхожу из дома. Я сейчас не знаю, во имя кого и чего должен выходить.

– У вас чудный внук.

– Я его давно не вижу. Все остановилось после смерти Артура. Мир перестал для меня существовать…

Я посмотрел на его воспаленные глаза и все равно пожалел. В этот миг я не врага перед собой видел, а потерявшего единственного сына безутешного отца.

Скольких родителей я оставил без сыновей? Кто оставил моих без Искандера? Может, до сих пор матери убитых мною ребят проклинают неизвестного “убийцу”…

“Господи, зачем?

Кто ответит на этот извечный вопрос человечества?

В чем суть твоего божественного беспредела?

Никто…

Никто никогда на эти вопросы не сможет ответить…”

Старик-прислуга открыл дверь и впустил в комнату полную женщину с шалью с подносом в руках. Она молча разложила перед нами стаканы, варенье, сахар, разлила из небольшой емкости чай и покинула комнату.

Но мы не притронулись. Нас “поили” мысли.

Я вынул из кармана сверток и положил перед ним.

Спартак долго изучал предмет глазами, перед тем как дотронуться. Он выглядел рассеянным и, наверное, никак не мог осмыслить, что могло бы быть внутри этого маленького и аккуратно завязанного сверточка.

Наконец он открыл его, и на стол вывалился отрезанный от основания, почерневший и опухший палец Ашота Багдасаряна, на котором в полумраке царственно засияло великолепное кольцо, представляющее из себя немалую ювелирную и, видимо, антикварную ценность.

Старик словно в ступоре застыл перед страшным зрелищем. Это кольцо должно быть являлось предметом гордости его хозяина и объектом зависти всех тех, кто участвовал в их совместных мероприятиях. Кольцо невозможно было не узнать. Но вряд ли кто тогда мог предвидеть столь печальную участь для его хозяина, который, наверное, этим же сейчас почерневшим от мертвых тканей пальцем, все еще носящий это кольцо, теребил по столу, когда что-то шло не по его замыслу или какой-то упертый индивидуум вроде Артура Манучарова перечил…

– Значит, действительно мертв… – наконец произнес он, слегка дрогнувшим голосом.

– …

– Ты… сам?

Я кивнул.

– Я перед тобой в долгу.

– Вы тут ни при чем. Я исполнил приказ…

Спартак на минутку умолк, опустив взгляд. После отчужденно спросил.

– Зачем ты ненавидишь меня? Ведь это… так?

Он пытливо присмотрелся.

– …

– Да, вопрос неуместный…

Дверь приоткрылась. На крыльце показался старик и вопросительно уставился на хозяина. Тот кивком позвал.

– Убери эту дрянь… – он с отвращением указал на согнутый палец. Как будто он звал нас туда, где ныне обитал его хозяин. – Кольцо вымой и принеси. Чай остывает… – он вновь обратился ко мне и сам сделал глоток.

Я нехотя тоже отпил. Спартак, словно размышляя, начал говорить.

– Я всегда ненавидел турков. Я считал, что чем их меньше, тем для нас просторнее. Теперь судьба распорядилась так, что за моего сына отомстил азербайджанец, к тому же являющийся мужем моей умирающей племянницы… Отомстил армянам… Сплошные парадоксы, не так ли? – с горечью усмехнулся. – Что творишь? – обратился он незрячим взглядом в пустоту, к невидимому оппоненту.

Я вздохнул. Что-то похожее я уже слышал от Казанцева. Что ответить? Он и так жизнь прожил впустую. Может, за его деяния и Всевышний наказал его, отняв единственного сына. Ведь у Бога нет пальцев, чтобы воткнуть в глаза грешников. Он так и реагирует. Может, чуть поздно, но прицельно.

Наверное…

Вошел старик. Принес кольцо. Теперь оно сияло перед нами без страшного пальца Багдасаряна.

– Зачем убили моего сына? – Спартак взглядом отпустил старика. – Мне сказали страшные вещи. Якобы он организовал налет на их квартиру, присвоил… народные деньги. Но это чушь! Артур не способен был на такое! Я всегда ругал его за мягкотелость… – он вынул платок и вытер внезапно появившиеся слезы. – Теперь его преподносят мне, как злодея.

– Это неправда. Его подставили.

– Кто? Зачем?!

– Все они понесли заслуженную кару. Убийцы, заказчик… Можете мне верить.

– Верю… – прошептал Манучаров. – Почему-то я тебе верю… А ты… не можешь рассказать?

– Нет. Есть вещи, которые должны храниться в памяти.

– …

– Я пойду. Мне надо к Джулии.

– Забери кольцо.

– Мне оно не нужно. Заройте в могиле Артура. Пусть осознание того, что он отомщен, вас успокоит…

Уже у двери он меня позвал. Первый раз по имени.

– Рафаэль, у меня к тебе еще просьба.

– Я слушаю.

– Помнишь, стекольный завод в Мытищах? Где мы собирались.

– Мне не интересно, где и зачем вы собирались.

– Это неважно. Ты знаешь, где этот завод. Артур за него платил… Сейчас он закрыт. Людей я отпустил в бессрочный отпуск. Я предлагаю тебе приобрести этот завод. Дома всегда будут строиться. А в них нужны стекла.

– Вы хотите мне его продать?

– На тех условиях, которые предлагаю, я его тебе дарю. Отдай сколько можешь денег Гаянэ. Ей не помешает.

– Но…

– У меня отказывается брать.

– …

– Я теперь ненавижу это место!.. – Спартак, стиснув зубы, сжал кулаки. – Все началось со стен этого проклятого завода… Я уже сломлен, не смогу дать отпор этим мерзавцам. Ты сможешь. Пусть это будет моей местью.

– Хорошо…

На пороге я обернулся. Спартак сидел с сжатыми кулаками и застывшим взглядом в одну точку – на кольцо перед собой.

Я тихо прикрыл за собой дверь…

Длинный вновь вынул сигарету. Это означало, что он хочет передохнуть. Легкий шумок прошелся по аудитории. Кто ухватился за сигарету, кто за помаду, а кто умчался в уборную.

– Вы меня простите за кольцо, – смущенно промолвила Аталай. – Я-то, глупая, думала, вы хотите его присвоить.

– Зачем ему присвоить кольцо, дура? – постучал костяшками пальцев по лбу Ветеран в тельняшке. – Это же вещдок! Они и так нехило забурились… Братан, – обратился он к рассказчику, – снимаю перед тобой шляпу.

– Кепку, – поправил Бакинец.

– И заодно носки грязные, – презрительно зажала нос Гюлечка, – видно, ты их не менял после последней отсидки… Боже, как можно носить белые носки с черными туфлями? Что за извращенный вкус?

– Вот щас как сниму твои колготки…

– Ну все, хватит! – привычно стукнул ладонью Прилизанный. – Носки, колготки… Давайте еще труселя. Тут серьезная тема, а вы колготки.

– Ты что, все это время палец Ашота в холодильнике держал? – хмуро спросил Бакинец.

– В морозильнике.

– Тебе больше нечего спросить? – это огрызнулась Гюля.

Длинный потушил окурок, глотнул из рюмки и продолжил…

– Завод я оформил. Заплатил Гаянэ. Она очень удивилась и не хотела брать деньги в небольшой коробке. Но я ее убедил, что завод принадлежал Артуру, и что деньги пригодятся.

– Артур их всех ненавидел… – она оглянулась на Джулину комнату. Жена сегодня никак не просыпалась, потому все нервничали. – Это отец подвел его к этой черте со своими армянскими делами. Они постоянно ссорились.

– …

– Ненавижу его! Ненавижу их! Люди нормально жить хотят, а они все еще в мире грез. Древность свою откапывают!.. Господи, зачем я родилась в этой убогой стране?

– Ты свекра прости, он и так…

– Не могу. Мы собираемся в Америку. Там родня. Хочу, чтобы Стасик держался подальше от этой грязи.

– Думаешь, там чище?

– Мне все равно. Лишь бы подальше отсюда. После Артура и Джулии я тоже умру здесь от тоски.

– …

– Ты можешь с нами… – отводя взгляд, она нерешительно предложила.

– …

– Что тебя держит здесь после Джулии?

– Как ты это представляешь?

– Распишемся. Фиктивно, конечно… Господи, да какая разница! Первое время мне нужна будет поддержка. Я боюсь, Рафаэль… – она расплакалась.

Я неуклюже обнял ее, пытаясь успокоить. Уткнувшись мне в грудь, она еще долго ревела.

– Забудь… – после, вытирая глаза платком, выговорила. – Просто… просто мы в одинаковом дерьме. И дети… Кто лучше поймет?

– Все у тебя наладится, девочка.

– Уже нет… Ни у меня, ни у тебя…

Резко оттолкнувшись, она ушла, поникшая, оставив меня в оцепенении…

– Бедняжка… – вновь заревела Аталай. – Еще одна несчастная…

– А те люди? Ну те, которые должны были заменять Ашота Багдасаряна, пришли на завод? Вы сказали, двое соскочили? – спросила Гюля.

– Нет. Наверное, узнали о продаже или просто не решились, – ответил рассказчик. – Ведь люди реально озлобились против них. Я посадил на заводе Павла. А он провел чистку. Часть армян-рабочих были мастеровые – работяги. Их не тронули. Избавились от приблатненных – от тех, кто на чужом горбу в рай пытались попасть. После уже начали набирать интернациональный состав – русских, украинцев…

– А наших? – спросила Аталай.

– Ну и наших, – улыбнулся Длинный. – Мы выбирали нормальных, специалистов. Фактор национальности не был приоритетным.

– А сколько вы денег взяли из Зеленого дома? – вдруг вспомнила Аталай. – Вы, кажется, забыли назвать цифру.

– Ничего я не забыл, – сухо ответил Длинный. – Зачем вам это? Любопытной Варваре нос оторвали, – он натянуто улыбнулся. – Мы не бедствовали. Идея приобретения завода и Наильке понравилась. Деньги приходят-уходят, а дело остается.

– Со всеми этими криминальными разборками, вендеттой, ну и болезнью жены вы, как я поняла, отошли от непосредственной задачи? – это спросила Гюля.

– Да, действительно, вам же срок назначили, чтобы расколоть Мансурова? – оживился и Прилизанный.

– Вы думаете ликвидация группы Багдасаряна, которая ни много ни мало, выполняла и финансировала задачи армянских спецслужб в Москве – это не показатель? Или же упразднение штаб-квартиры военной спецслужбы противника в Мытищах тоже не показатель?

– Да нет!.. – ответил немного сконфуженный Прилизанный. – Это, конечно… Еще какой!.. Но перед вами была поставлена конкретная задача. И нас интересует, смогли ли вы ее решить? Смогли ли подобраться к Мансурову?

– К Мансурову? – рассеянно переспросил Длинный, видимо, вновь уходя в прошлое. – Смог. Но это больше являлось подарком судьбы, чем моей заслугой… И если это действительно этично будет называть подарком, – вздохнув, после паузы добавил он…

Глава III

Застрелили Корейца. И до него добрались. Эту новость принес Алик Мансуров, который однажды завалившись ночью, разбудил меня. Впрочем, разбудил – громко сказано. Джулия от болей уже не могла нормально спать даже под инъекциями. Я с медсестрой Танькой дремали прямо у ее кровати…

– Жив?

– Считай, мертв, – ответил почерневший от горя и злости Мансуров. – Сказали, ранение несовместимое с жизнью. Меня к нему не допускают. Сейчас всем заправляет Трофим.

– Тощий?

– Да, черт бы его побрал. Возомнил себя главным. Он всегда был любимчиком у Казанцева.

– Может, так надо?

Он не ответил и сплюнул.

Мы стояли во дворе. Несколько дней назад пошел снег. И сейчас крупные снежинки хаотично танцевали в воздухе, пушистым одеялом покрывая землю и все, что на ней было. Собаки забились в конуру и время от времени высовывали морды, как бы отмечаясь, что не спят и бдительно хранят покой хозяев. Мансура они знали и на его появление среагировали тихим поскуливанием. То есть, зашел чужой, но “свой” чужой.

– Кто напал? – я поднял воротник куртки, надетой поверх тельняшки.

– Не знаю. Каж, Федька замешан.

– …

– Несколько дней назад его ребят засекли у КПП – 2. Вроде с телками катались. Ким обычно оттуда выезжал.

– Где застрелили?

– У дома его женщины. С крыши соседнего дома. Целились в голову. Знали, что в бронике ходит.

– Стрелка поймали?

– Нет. Отход был рассчитан до секунды. Винтовку с ночником бросили на крыше.

– Если вычислили ночлег, значит получили наводку. Подругу пробили?

Мансур кивнул:

– Елизавета Самойлова – бывшая связистка. Побывала в горячих точках. У нас в секретке числится.

– Понятно… Ты по делу или зашел сообщить?

– Я похож на почтальона?

– Послушай, если Федька в деле, значит замешана ФСБ. Он сам не полез бы – кишка тонка. Пока ситуация с Кимом неясна, лучше переждать. Санкцию на ответные действия должны дать те, кто рулили Корейцем. В противном случае нас отстреляют или бандиты, или чекисты.

– Сука Федька! – заскрипел зубами Мансуров. – Все равно доберусь…

– Или он до тебя, если засветишься у Лариски. Останься.

– Не могу. Надо подготовиться. Да и у тебя небезопасно.

– Думаешь? – я побледнел.

– Уверен. Федька еще тогда, когда заказал вас дагам, вычислил хаты. Есть куда деваться?

“Нельзя медлить…”

– Где братья? – выслушав паузу, он вновь спросил.

– У Иннокентия.

– А… их сестра?

– Я ее предупрежу.

– Встретимся в 7 утра у метро Бабушкинская…

Когда зашел к Джуле, она уже проснулась. Таня только закончила с процедурами, увидев меня, сладко зевнула, собрала со стола использованные шприцы и ампулы, и вышла. Когда боли особенно мучили, Джулию кололи инъекциями морфина. К нашему отчаянию, все чаще…

Мне уже больно было смотреть на нее. По натуре и так хрупкая, как кукла Барби, она сейчас напоминала живой скелет. Но болезнь как ни старалась, не могла уничтожить на ее почти прозрачном лице следы былой красоты. Черные, как смола волосы волнами обрамляли ее тонкое бледное лицо, на котором контрастом выделялись невероятно красивые глаза.

В соседней комнате ночевали родители. Вчера были Инна с Араксей. Днем и Гаянка почти не отходила. Так и дежурили без всякой надежды на ее выздоровление. Со временем душевная боль от ожидающей нас утраты начала притупляться, и мы ощущали себя как бы в другой реальности. Как будто все это происходило в коллективном, дурном сне. В скором проснемся, этот кошмар исчезнет, и мы вновь вернемся к прежней счастливой жизни…

– Не спишь? – я на цыпочках подошел. Она лежала с открытыми глазами. Веки ее дрогнули, закрылись и вновь открылись. Так она молча звала меня, когда не хотела говорить. Поцеловав ее ручку, я сел рядом.

– Снег идет… Как красиво! – она еле слышно прошептала.

Занавески перед окном были распахнуты. Широкая кровать, где лежала Джулия “смотрела” прямо на панорамное окно, за которым находилась наша любимая веранда. Потому вся красота снежной ночи просачивалась в комнату, словно с широкого экрана.

– Как я хочу стоять рядом с тобой и вдыхать полной грудью зиму!..

– Джуль, родная, ты и сейчас сможешь, – я ответил, грея в ладонях ее высохшую ручку. – Врач сказал, что тебе становится лучше, хоть это не сразу ощущается. Только пока слабая, можешь простудиться.

– Да, мне лучше. Мне всегда лучше, когда ты рядом.

– Я всегда буду рядом, дорогая. Только выздоравливай…

Я попытался, как всегда, скрыть дрожь в голосе. При ней я сдерживал слезы. Зато закрываясь в ванной, открывал на полную мощь воду и рыдал навзрыд…

– Поверьте, мне не помнится, когда я раньше плакал. Даже над телом любимого брата…

Одно дело человек сразу умер. Машина сбила, пуля или инфаркт… Родные сталкиваются с внезапно обрушившейся на их голову бедой. А тут родной человек медленно угасает, каждый день приближаясь к смерти, страдает не только от болезни, но и от безысходности. И ты при каждом его вздохе тысячи раз умираешь.

Безысходность!.. Нет ничего хуже! Ощущения неизбежной потери любимого человека. Порой тебе еще хуже, если по-настоящему любишь.

Понимаете, ты готов сотни раз жертвовать собой, но это невозможно. И от осознания этого можно с ума сойти! Ты бессилен перед роком, перед судьбой…

Последние мысли рассказчик произнес, словно деля мысли с самим собой и, вероятно, ощущая себя в той, прошедшей жизни. Вернула его в реальность вновь разрыдавшаяся Аталай. Гюлечка прошмыгнула в уборную и вышла оттуда тоже с покрасневшими глазами.

– Извините, опять увлекся… – виновато прошептал Длинный.

– Проклятая жизнь!.. – схватив бутылку со стола, нагло приложился к остаткам ее содержимого Ветеран в тельняшке. Но никто и не подумал его поругать. Потому, спешно утопив свое, вернее Длинного горе в водке, он вытер ладонью рот и… тоже заревел.

– У тебя хоть любовь была, братишка! А что я видел в своей поганой жизни? – стукнул он по столу уже пустой емкостью. – Жена давно бросила. А дети и вовсе не признают. Я для них тюремщик, понимаешь, зэк? Человек ниже плинтуса!

– Вы тоже жену свою… любили? – сквозь рыдания спросила Аталай.

– Да не любил я эту суку! – вдруг зло завопил тот. – Родители засватали, я даже не понял! – он со злостью махнул рукой. – Но все равно обидно!

– Тьфу!.. – сымитировала Гюлечка плевок в направлении Тельняшки.

– При всем уважении, друг мой, любовь к женщине не для тебя, – попытался успокоить его Бакинец, обняв за плечи.

– Это почему? – отстранился насторожившийся оппонент, резко перестав брызгать слезами. – А ну, раскрой тему!

– Да потому, что у тебя всегда одна муза была – свобода! Сидя в застенках, ты всю свою тюремную жизнь с редкими выходными мечтал о ней. Теперь вы вместе. Что тебе еще надо?

– Это верно… – промолвил тот. – Свобода! Она как проститутка всегда динамила меня. Получала от меня все, а давала во… – показал он аудитории большой палец, неприлично высовывающийся меж двумя следующими.

– Все! – вновь хлопнул по столу Прилизанный. – Продолжайте, – требовательно обратился он к Длинному, тоже втихаря пьющему. – Надеюсь, конец вашего рассказа близок.

– Да я только начал! – как бы удивился тот.

– Господи! – побледнел оппонент.

– Хотите, вообще уйду?

– Нет!.. – прокричали все, косясь на чиновника.

– Ну ладно, остаюсь, раз просите, – снисходительно согласился рассказчик…

…Когда я предложил Джуле перебраться к родителям, она наотрез отказалась.

– Я из этого дома уйду только в могилу. А ты уходи. Я понимаю, ты бандит… – попыталась пошутить она. – Мой Рафаэльчик бандит. Боже мой!..

– Джуль, умоляю!.. – я в отчаянии пытался уговорить. – Я не могу оставить тебя здесь. Это небезопасно!

– Со мной папа и мама. А главное, Бог. Можешь поверить, раньше времени он меня… не заберет… Господи, это же Артур! – она вдруг попыталась приподняться, уставясь в пустоту. – Разве ты не видишь, Рафаэль? Он теперь смотрит на тебя!

– Джуль, что с тобой? – я в страхе закричал. Она бредила. Может быть…

– Не знаю. Меня знобит. И я… Я ничего не вижу! Мама!.. Рома, мне страшно, позови маму! Скажи, Артур не умер…

Я бросился к двери, но она сама раскрылась. На пороге стояли испуганные родители Джулии. За ними выглядывала Татьяна, пытаясь обхватить обзор. Роза в панике, оттолкнув меня, бросилась к кровати.

– Джуля, джана!.. – разрыдавшись, она обняла дочь.

– Мама, Артур был здесь! Я его видела!

– Чтобы сдохла твоя мама, не видела тебя такой… – она тихо завыла. – Тебе показалась, джана, Артурчик умер.

– Что случилось? – дрогнувшим голосом спросил Самвел. – Ей плохо?

Я растерянно кивнул. Татьяна бросилась к столу, заваленному кучей медикаментов.

– Я ничего не вижу! Мама, кажется, я умираю… Скорее бы!..

– Что ты говоришь, моя бала… – вновь расплакалась Роза. – Сейчас вызовем врача, тебе вновь полегчает… Самвел, не стой как пень, вызови Андрея! – накричала вдруг она в истерике. – Таня, сделай что-нибудь, она уходит!..

– Не паникуйте! – решительно заявила медсестра, вводя иглу в вену уже бесчувственной Джулии. – Она скоро очнется. Это скорее от слабости. Лучше, помогите систему поставить.

– Врача… – как зомби повторил растерявшийся отец Джулии и хотел выйти. На пороге его взгляд задержался на мне, и он как будто очнулся.

– Что случилось? – закричав, схватил меня за руку. – Почему во дворе твои амбалы? Что в это время делает здесь Иннокентий?

– Я позвал… – осторожно выводя тестя из комнаты, коротко, не вникая в подробности, объяснил.

– Нельзя было ей в таком состоянии, – выслушав, он в раздражении ответил. – Она заволновалась.

– Господи!.. – я сжал кулаки от безысходности. – Что ж теперь делать? Что мне делать, дядь Самик?

– Ты обязательно должен уходить?

– Да! Поверьте, бывают обстоятельства, от которых никуда не деться.

– Тогда и этих… своих уводи. Может, так лучше.

– Но…

– Уходи!

– Вот, возьмите… – я протянул ему пистолет.

– Не надо… – он в нетерпении оттолкнул руку, – у меня свой. Не думай, один ты крутой. И уходи уже, мне надо Андрея позвать…

Андрей Ступа был лечащим врачом Джулии. Можно сказать, персональный. Он ушел-то от нас часа четыре назад. Я даже не знал, сколько платил ему тесть. Наверное, немало, если такой квалифицированный врач почти все рабочее и нерабочее время проводил у нас…

– А вы что, вообще отстранились от финансовой части? – удивленно спросила Гюля. – То есть оплата врачам, лекарства…

– Родители ее с самого начала руководили процессом. Словно меня и не было. Дядь Самвел просто махнул рукой, когда я завел речь о деньгах. Думаю, они просто утешались, когда хоть что-то для нее делали.

– А вас это устраивало, да-а? – вдруг язвительно выпалила Аталай и сразу закрыла рот ладонью.

– Ты понимаешь, что сейчас ляпнула, дура? – обрушила всеобщее негодование на нее Гюля, постучав костяшками пальцев по столу.

– У нее истерия… – тихо заступился Бакинец.

– У нас в сейфе, вмонтированном в стену, всегда хранилась определенная сумма, – не отреагировав на выпад, ответил Длинный. – Я дал ключ Розе. Не помню, они каж даже не воспользовались. После выяснилось, что ключ потерян.

– Закройте ей рот хоть ключом! – злорадно предложил Ветеран в тельняшке. Все одобрительно зацокали, даже Ганмурат, который осторожно прочистил горло, выражая со всеми солидарность…

– …Прошу, позовите родственников! Я хочу, чтобы в эти дни в доме было людно. Я оставлю Павла у Иннокентия. Всем сообщите, что меня выгнали. Я здесь не проживаю. Да хоть сдох!..

– Не надо Павла. Мы сами разберемся. Ты же вроде отошел от них? – вновь рассердился Манучаров.

– Я-то отошел, – стиснув зубы, ответил, – да вот от меня никак… Это особый случай, дядь Самик. Я после объясню.

– Хорошо. Иди, иди… – он слегка подтолкнул меня к лестнице. И береги себя. Не хватало… – он не докончил мысль, поднес платок к глазам.

Внизу послышались шаги. Это Иннокентий с женой поднимались, видимо, устав ждать во дворе. Я посмотрел на часы. 5-30 утра.

– Я сейчас…

Быстро проскользнул в спальню. Роза испуганно сделала предупредительный жест, приложив палец к губам. Джулия спала. Татьяна накрывала ее дополнительным одеялом.

Ноги мои как будто прилипли к полу, стали ватными. Сердце забилось. Я впился глазами в лицо Джулии – в этот милый, божественный образ, который вот так, с непередаваемым покоем на лице запечатлелся в моей памяти. Губы у нее натянулись в легкой улыбке.

Мне всегда нравилась эта улыбка – умиротворяющая, слегка интригующая. Краешек правой губы у нее всегда подергивался чуть вверх. Когда она смеялась, эти губы раскрывались как бутон, обнажая ослепительную белизну зубов…

Душу мою сжимала безграничная тоска и страх. Одна чудовищная мысль буравила мозг – я ее больше не увижу…

Глава IV

– Не помню, как оказался в бешено мчавшейся во мгле машине, – после небольшой паузы вновь продолжил рассказчик, – кажется, еще был гололед. Это я понял, когда Павел заорал Толику, чтобы тот аккуратнее водил.

Мне было все равно. Поверьте, в тот миг я очень хотел, чтобы машина врезалась куда-нибудь, и проснулся я уже на том свете. Чтобы самому ждать Джулию. Хоть в аду.

“Хотя, если попаду в ад, я ее точно не увижу…”

Мансурова я слушал почти в ступоре. Но по мере осмысливания ситуации, я “трезвел”.

Кореец, по-видимому, не жилец. Пристрелили еще нескольких “офицеров”. Выжившие подтянулись в Городок – к Штабу и заняли оборону. КПП превратились в блокпосты.

Напала на нас Федькина бригада. Заказ – от лиц из Президентской администрации. Задействована ФСБ. Первостепенная задача для нас – ликвидация Федьки.

– Кто ставит задачу?

– Не понял… – Мансуров удивленно посмотрел.

– Раньше был Кореец. Теперь он мертв или почти. Тощий тебя близко не подпускает. Потому, мне интересно, чья…

– Моя. Что еще не ясно?

– Я же сказал, выступив со скудными силами и не владея ситуацией, мы подставимся. Я не хочу рисковать пацанами.

– Шкурничаешь?

– Нет. Не выношу бессмыслие.

– Ясно… – Мансур обернулся к машине, припаркованной чуть в стороне. Одновременно двери ее распахнулись и вышли трое в камуфляже и в чеченках. Романовы мгновенно засунули руки за пазухи своих кожаных курток.

– Свои! – крикнул один, помахав рукой и снимая сходу чеченку. Митяй! Тех двоих тоже узнали – в разное время участвовали в совместных “мероприятиях”.

– Когда надо было, вас прикрыли и пригрели, – начал с досадой Мансуров. – Теперь нас отстреливают, словно мы звери. Убили моего друга. Мне теперь не до рациональности, понимаешь? Теперь решайте и голову не морочьте. Вы со мной или с этого момента расходимся?

– Я с ним! – посмотрев на меня, решительно высказался Кощей после короткой паузы.

Мы с братьями переглянулись.

– Вариантов нет, – после секундного замешательства бормотнул Павел. – По-любому, Федька не отстанет.

– Однозначно. – Толик.

– Я против. Но пусть случится то, что должно случиться. Каков твой план? – это я Мансуру.

– Честно, не знаю. Но есть мысля. Если Ким скончается, похоронят на нашем кладбище рядом с сеструхой. Та еще в детдоме отошла. Мы ее перехоронили позже. Есть завещание Кима по этой части.

– Думаешь, Федька нападет во время похорон?

– Это идеальный вариант для ликвидации его команды. Если заказчики – старые “друзья”, то они попытаются поквитаться и за прежний разгром, когда мы отбили Казанцева. Устроим контрзасаду.

– Там особенно не развернешься. В окрестностях нет высоток для содействия снайпера.

– Логично, – я поддержал Павла. – И еще, противнику потребуется значительная живая сила. А просочиться в Городок в режиме ЧП невозможно. КПП усилены, подступы на кладбище и непосредственно к могиле перекроются. Будут жертвы, соответственно, резонанс. На это не пойдут.

– Мы-то пошли в Малых Вяземах1… – это Мансур.

– Обстоятельства были другие. Надо было освободить ключевую для нас фигуру. Теперь они достигли цели – ликвидировали Корейца и сейчас подставляться не будут.

– Там было просторно. А тут, считай, Москва. – Это Павел.

– Еще и кладбище… – загундосил Толик, плюнув в сторону. – Братва могильник уважает. Сегодня Кореец, завтра еще кто… А послезавтра – ты, – подмигнув брату, обратился он к Митяю. – А, Кощей?

Митяй был страшно суеверным. Все об этом знали.

– Типун на твой гадкий язык! – завопил с досадой бандит. – Какая муха тебя укусила? Что каркаешь?

– Думаешь, Федька не раскроется? – Мансуров.

– Зачем? Будет выжидать. После Корейца Организация распадется. Кого пристрелят, кого посадят, а остальные разбегутся по бригадам.

– Это посмотрим, – зло процедил Мансуров.

– Давайте в машину, – я открыл дверце водителя. – Уже светлеет…

Прибывшие с Митяем бойцы пошли к ларьку на другой стороне улицы.

Что-то в этом проекте тревожило.

– Нам надо добраться до Федьки сегодня, – высказал Мансур, прижатый на заднем сиденье между Толиком и Митяем. – Сходу ликвидировав Федьку, мы деморализуем противника…

“Опять “мы…”

С произношением этого местоимения, хорошо знакомому каждому третьекласснику, вихрь мыслей пронесся в сознании. Я сосредоточился.

Мансур все еще отождествлял себя с Организацией.

“– … всем заправляет Трофим.”

“Нет. Тощий великолепный боец, но не стратег.

И еще: Мансур слишком хладнокровно рассуждает для человека, потерявшего кровного друга. Вывод: Кореец ранен, но не смертельно, раз рулит. Или рулит другой. Тогда Казанцев. Больше некому.”

При всех профессиональных навыках у Мансурова был один, существенно серьезный недостаток. Он был эмоционален. Он должен был как-то по-иному реагировать в этой ситуации…

– …Легко сказать – добраться, – заворчал Митяй. – Попробуй доберись, он же не дурак. Хитер как лис. Мы даже не знаем, где он.

– Вы не знаете? – с подозрением, Мансур. – Вы были в команде!

– Когда это было… – это Толик. – Федька на месте не торчит. Так было даже при Игорьке, когда он в шестерках ходил. А баб у него до хрена. Поди угадай, на какую у него сегодня встанет.

– Ты думаешь, ликвидировав такую фигуру как Кореец, он тотчас пройдется по бабам? – раздраженно спросил Мансуров.

– Он хотел сказать, что Федька хорошенько замуруется и оттуда будет управлять. Пока всех нас не положат.

– Во-во!.. – подтвердил Толик, уважительно посмотрев на своего более смышленого брата. – Но ты прав в одном, братишка, – обратился он вновь к Мансуру, – на баб у него сейчас точно не встанет.

– У тя на уме одни бабы! – кольнул товарища Митяй.

– А у тя че, мужики? – как бы удивился тот и через секунду обе брата заржали над обескураженным Митяем.

Мансуров жестом прекратил смех. После посмотрел на меня:

– Есть идея?..

“Почему он не трогает тему налета на квартиру Багдасаряна?”

– Почему у меня должна быть – эта идея?

– Ну, ты у нас… вроде, заумный… – Мансур после паузы ответил.

“Все гениальное просто. Нужен крот…”

– Нужен крот! Митяй, – я обернулся к нахмурившемуся после позорного прикола русаку, – ты лучше знаешь эту кухню. Кто сейчас в фаворе у Федьки?

– Я п-почем знаю… – он подозрительно заикнулся. Мы с Мансуром переглянулись.

– Митяй, ты же понимаешь, Федька всех приговорил. И тебя.

Митяй побледнел:

– Я семью спрятал…

Жену и дочерей он любил до безумия. Это было его слабое место.

– Шутишь? – я покачал головой. – Рано-поздно доберутся. Ты для Федьки перебежчик.

– Ну, знаю одного фраерка… – словно задохнувшись, дернул воротник Митяй. – Земляк он мне, тож Рязанский. Иногда встречаемся. Ну, пивка попьем, порыбачим… Никитин Сергей. Это он меня предупредил, когда Федька чистку начал.

– Был такой, – припомнил Павлик, – скользкий, с бегающими глазами. Появился ниоткуда. При Игорьке за пивом бегал.

– Не бегал! – рассердился Митяй.

– Мож, при тебе не бегал…

– Так, тихо… – перебил Мансур. – А кто привел?

Романовы с Митяй переглянулись.

– Каж, Федька и привел, – ответил Павел.

– Ты хочешь сказать, он может знать, где Федька?..

Митяй нехотя кивнул.

– …А с чего тебе помог?

– Сказал ведь, земляк… – бандит огрызнулся. Кажется, допрос Мансура его раздражал. – Ты своему помогаешь? – кивнул он на меня. – Вот и он… Что тут неясного? И за пивом не бегал! – вновь гаркнул он на Павла.

Но, видно было, Мансура что-то зацепило. На миг задумавшись, он резко спросил.

– А про нас не спрашивал?

Митяй вдруг сник. Даже в полумраке было видно, как он сначала покраснел, потом и вовсе побагровел.

– Ну, спрашивал… – растерянно бормотнул он, как бы сам себе. – Как кормимся? Сколько платят? Ну, что обычно спрашивают?..

Но мысли его, кажется, блуждали, и он начал заговариваться.

– …Чем занимаемся? Кого разводим?.. Твою мать!.. – сняв чеченку, Митяй вытер ею вдруг вспотевший упрямый лоб и тупо повторил:

– Твою мать!..

Мансур впился в него тяжелым взглядом:

– Ты сболтнул!..

Мы, кажется, услышали звук кадыка Кощея, когда тот попытался проглотить слюну. Он, еле дыша, отыскал кнопку в двери и приоткрыл окно.

– Я… я не знаю. Мы с ним… много пили. Были девки… Я иногда отключался. Я пьянел… Я же раньше никогда не пьянел?.. Сука! Убью! – вдруг взревел он, как подстреленный мамонт, открыл двери и попытался выбраться.

– Тихо! – Мансур обнял его за плечи и удержал. – Тебя никто не обвиняет. Тебя просто развели… Вспомни, что еще было.

– Что вспомнить?! – бандит вновь заревел. – Он мне как-то белку предложил… Богом клянусь, только нюхал! Ну, не хотел лохом выглядеть перед девками. А я ему свою… – испуганно посмотрел он на Мансура. – Я… я немного оставил после поездки…

– …

– Он спросил, откуда?

– Ну?

– Баранки гну! Я был обдолбанным, обкуренным, понимаешь? Хрен знает, чего наболтал!

– Понятно… – Мансур еле слышно прошептал.

– Я только нюхал! Богом клянусь, только нюхал!

– Да хорош ты, не ори под ухом!.. – тут разозлился Павел, сидевший на переднем сиденье.

– Митяй, надо его брать, – повернул я разговор в нужное русло. – Поможешь?

– Поехали! – глаза Кощея налились кровью. – Пока не выехал… Не прощу! – решительно выпалил он.

– Кто у него дома?

– Женка его и пацан лет 12-и. Старший Вадя в Питере. Больше никого…

Когда выехали, через боковое зеркало увидел, как вторая машина с бойцами Мансура пристроилась за нами.

“Джуля… Как она после приступа?..”

Я уже смирился с мыслью, что ее теряю. И просто хотел разделить с нею каждый оставшийся миг…

С “дружком” Митяя нам в натуре повезло. Не пришлось вламываться в дом, где возникли бы хлопоты с семьей.

Мы столкнулись с машиной Никитина на выезде со двора, на повороте.

– Тормози! – глаза Митяя плотоядно заблестели. – Блокируй дорогу!..

Он на ходу выскочил и “радостно” подбежал к старой модели “мерса” зеленого цвета. Водитель – с первого взгляда невзрачного вида мужичок в куртке с капюшоном, немного сконфуженно вылез навстречу, подозрительно глянув на встречную машину, загородившую узкий проезд. Митяй обнял его и начал что-то говорить.

– Приготовьтесь! Он его отвлекает… – Мансуров приоткрыл дверь.

Вдруг мужичок задергался. Митяй сжал его в объятиях и, видимо, приставил ствол к брюху, так как тот замер. Мы выскочили и окружили их.

На скорости доехала вторая машина.

– Митяй, что творишь? – Никитин встревоженно воскликнул.

В следующий миг Павлик ударом в шею его вырубил. Митяй подхватил обмякшее тело и с помощью братьев затащил в его же машину. Мы напряженно следили, как Кощей прыгнул за руль, а братья зажали бесчувственного “дружка” на заднем сиденье.

Два пацана резко выскочили из-за угла. На миг оцепенев, побежали обратно.

Через минуту все три машины, подняв за собой снежную пыль, умчались.

– Засекли… – Мансуров с досадой. – Еще кто увидел?

– Вроде нет…

Прижав нагло пристраивающуюся в наш ряд белую девятку, я выровнял кортеж.

Наши номера были замазаны. А вот вычищенные до блеска номера Зеленого мерса отлично выделялись на снежном фоне.

– Этот дурацкий цвет… – Мансуров выругался. – И номер…

– Думаю, это уже не имеет значения. Пацаны дворовые и наверняка узнали машину и его владельца.

– Заворачивай… – Мансур указал на развилку. – На Кольцевую…

Глава V

Через минут 40 мы выехали за МКАД и еще через км 20 оказались в небольшом, видимо, полупокинутом населенном пункте. С трудом проехав заваленные снегом узкие дороги, остановились у небольшого домика.

Выйдя из машины, я оглянулся. Кругом тянулся унылый серо-белый фон из свежего снега, почерневших от времени деревянных хибар, такого же цвета полузаваленных заборов и деревьев с голыми ветвями, причудливо разросшимися в разные стороны. Лишь одно полуразрушенное кирпичное строение, местами выбитыми стеклами, врезалось в окружающий интерьер грязно-бордовым цветом. Завершала эту мистическую картину стая ворон, кружившаяся над нами и недовольно каркающая непрошеным гостям. Если даже и были жильцы в этих апокалипсических развалинах, то не подавали признаков жизни. Снежное покрывало вокруг был нетронутым ни человеческим, ни звериным, ни автомобильным присутствием.

– Нам что, внутрь заехать? – спросил я у Мансура, также оглядывающего пространство.

– Нет. Двор завален снегом и еще черт знает, чем. Я здесь сто лет не был.

– Что за место?

– Покинутая деревня. Если кто и есть, то старики или бомжи. Здесь жила Ларискина бабушка. В прошлую зиму отошла.

– Ты хочешь допросить Никитина?

– Вроде того.

– Думаю, Федьке пообещали ваш наркотрафик.

Не ответив, он метнул на меня недовольный взгляд…

Все его попытки открыть заржавевший замок старых, искривленных от времени допотопных ворот таким же древним ключом, оказались тщетными.

– Надо сломать… – наконец он сдался. – Внутри большой сарай. Там и разберемся…

Мы не без труда взломали также покрытый ржавчиной замок сарая. Здесь была площадка, местами заваленная загнившей картошкой, луком и чесноком. На стеллажах лежали пыльные банки и бутылки с различными заготовками, а также аккуратно разложенный прочий хозяйственный хлам.

Очухавшегося Никитина погнали в сарай. Толик надел на него свои любимые наручники, недавно “украшавшие” запястья Сейрана Аветисова. Посадили его в старое потрепанное кресло, потревожив на ней основательно сотканную причудливую паутину, хозяева которой моментально разбежались в воздухе, как малюсенькие акробаты. Широкие деревянные ворота в сарай мы оставили открытыми, потому дневное освещение, ворвавшееся внутрь, дало возможность сориентироваться в помещении.

Толик снял повязку с глаз пленника. Он, щурясь на снежную белизну из открытого проема сарая, неторопливо оглядел сначала окружающих, а после и унылое пространство. Страха в глазах не было.

– Что хотите?

После, его взгляд остановился на Митьке.

– Ты зачем предал меня?

– Я предал?! – кажется у Митяя дух прихватил от такой наглости. – Это ты меня предал! Ты меня спаивал, тварь, я все понял…

– Чтобы понять, мозги надо иметь. А у тебя их нет, – сухо возразил Никитин. – Тебе помогли понять.

– Ах ты, мразь!.. – в бешенстве замахнулся на него Митяй. Но руку его на лету поймал Мансур.

– Успокойся и не мешай! Ты и так наследил…

Митяй резким движением освободил руку. Павел, обняв его за плечи, увел в сторону.

– Что хотите? – повторил вопрос Никитин, внимательно оглядев Мансура.

– Федьку хотим. И у нас нет времени на уговоры…

Вытащив ствол, Мансуров начал закручивать на него глушитель.

– …Поможешь, сохраним жизнь. Нет, останешься здесь. Вряд ли кто найдет.

– Найти-то найдут, – озабоченно ответил пленник, – но в каком виде, это вопрос… Но вы все равно меня прикончите, не так ли? – он по-прежнему был спокоен. – Этот болван мне многое наболтал…

Мы с Мансуровым переглянулись. Противник не был слабаком. И глаза у него не бегали, как обрисовал Павел. Видимо, в этом уже не было надобности. Он легко вышел из “надетого” образа.

– Вы, как я понял, люди Корейца. Покойного, я надеюсь…

Никитин не сводил с нас глаз. Он, кажется, по выражению наших лиц собирался понять, настолько мы откровенны в угрозах.

– …Федька ликвидировал Корейца, теперь вы хотите отомстить. Примитивно, но предсказуемо.

– Ты, умник… – слегка постучал по его лбу глушаком Мансуров. – Даже мы, как ты выразился, своей примитивностью понимаем, что Федька в этой игре солдат. Я здесь выступаю от себя. Кореец был моим другом… У тебя пять минут. Сосредоточься и обоснуй, почему мы должны тебя живым оставить.

– Понял… – слегка скривил физиономию Никитин. Постукивание видно было даже неболезненно, а оскорбительно для него и ничего хорошего не сулило. – Объясню, почему нецелесообразно меня убивать…

“Все-таки заволновался.”

– …Я, действующий сотрудник ФСБ, внедренный в Бригаду. Информацию, полученную от вашего товарища, я давно передал по назначению, так что моя ликвидация уже не актуальна. Кроме того, казнь фээсбэшника вам даром не пройдет. Если отпустите, я постараюсь, чтобы вы по крайней мере живыми остались. Поймите, после Корейца вас уничтожат. Вам некуда деваться…

– Не убедил… – Мансуров зевнув, посмотрел на часы, после подвел их к уху и прослушал. – Есть еще что сказать?

Никитин закрыл глаза и, видимо, от напряжения крепко сжал веки. Наконец выговорил:

– Федьку я сдам. Без меня до него не доберетесь.

– А вот это уже интересно, – деловито убрал оружие Мансуров. – Давай поподробнее.

– Федька – отработанный материал. Когда все закончится, его все равно уберут. Но, поскольку обстоятельства изменились, можно чуть скорректировать его судьбу.

– Изложи яснее.

– Он забурился в своем новом имении.

– Предлагаешь брать дом?

– Если намерены срочно его ликвидировать, не вижу другого выхода.

– И как ты это представляешь?

– Он мне верит. Я – координатор между Бригадой и Ведомством. Это мы посодействовали Федьке в устранении Игорька и его команды. Но при нем безотлу́чно находятся две гориллы-латиносы, которые, как псы могут реагировать на любую угрозу хозяину.

Предлагаю следующее. У меня своя сфера в Бригаде, типа, технического оснащения оперативного характера. Это средства связи, мониторы слежения, жучки, сигнализация, взрывозащитные и пулестойкие конструкции и материалы… Кроме того, мы проделываем различные электротехнические работы бытового характера, и они еще не закончены.

Дом находится в зоне Кучинского лесопарка, недалеко от Балашихи и относительно вдали от близлежащих населенных пунктов. Лишь самое близкое окружение Федьки информировано об этом. Для остальных он регулярно появляется в старых жилплощадях, в частности, в собственном доме, находящимся в Измайловском районе…

– Семья в имении? – я перебил.

– Нет. Он их давно переправил в Штаты.

– Игорек в Германию, этот в Штаты… – я невольно выразил мысли вслух.

– Вы позволите? – Никитин недовольно спросил.

– …

– Так вот, соответствующее оборудование так и лежит в багажнике моей машины. С тех пор, как готовилась операция по ликвидации Корейца, мы временно отстранились.

Предлагаю использовать это обстоятельство для проникновения или вторжения в дом. Вы должны камуфлироваться рабочими. Мои ребята не так часто бывали в имении и не думаю, что кто-то их детально запомнил. Исходя из специфики работ, я несколько раз менял состав, нанимал специалистов. Но если охрана проявит чрезмерную прыть, надо действовать на опережение.

– Допустим, проникли в дом, во двор, как я полагаю. Что дальше? – после небольшой паузы спросил Мансур.

– Верно, во двор. До дома метров 100. На чердаке стрелок, что-то вроде наблюдательного пункта. Оборудование у нас не тяжелое, потому тащим все в сумках. Оружие сдается при входе. Кладут в сейфовый шкаф – самый обыкновенный, армейский. Нас обязательно обыщут…

– Тогда как пронести внутрь оружие? – мрачно перебил его Павлик. – В связи с событиями, дом нехило охраняется. Федька хоть большой, но трусоват.

– Точно, – согласился Толик, – еще тот шкурник.

– Вы трое, – кивнул Романовым и Митяю Никитин, – отпадаете, вас в этой Бригаде каждый пес знает. Потому должны ожидать снаружи и подключиться, если начнется бой и при отступлении страховать. А на счет оружия… Можно кое-что занести внутри аппаратуры. Дальше по обстановке…

Никитин внимательно оглядел аудиторию. Все, молча и напряженно слушали и по их лицам невозможно было угадать мысли.

– …Или же надо атаковать сходу. Перебив охрану, надо снять стрелка. Предлагаю выстрелить из “Мухи”. Шум и грохот произведут шоковый эффект. После у нас будет еще несколько минут, чтобы добраться до дома.

Второй вариант более уязвим. Поскольку после первых выстрелов выжившие забаррикадируются…

– …

– Другого плана у меня нет. При столь сжатом сроке разработать что-то альтернативное, думаю, невозможно…

После короткой паузы Толик чертыхнулся.

– Он хочет нас к Корейцу отправить… – это выразил мысли брата Павел.

Я вновь обменялся взглядом с Мансуровым. Видимо, мы мыслили одинаково. При всей “логичности” доводов Никитина, что-то в них настораживало. Было ощущение, что у него в рукаве козырная карта.

– Насколько детально ваше ведомство информировано о происходящем? – я спросил.

– У нас ваши списки личного состава, адреса проживания, даже ваши разработки и цели. Среди вас информатор, и не один.

“Информатор… Это однозначно. Они никогда не смогли бы подобраться так близко…”

– Чем вам мешал Кореец?

– Это не ко мне, – сухо ответил Никитин. – Это политика. Кореец был неуправляем. С ним невозможно было договориться.

– О чем? – Мансуров.

– Он вел свою игру… – Никитин отвел взгляд. – Доигрался.

– А Федьку зачем хотите убрать? Он же весь ваш? – это я.

– Он такой же наш, как ваш. И он тоже возомнил себя крутым, вроде этого Корейца. Поймите, бандиты – это параллельная власть. Их время проходит и с ними церемониться не будут. Все эти Солнцевские, Таганские, Казанские, Ореховские… Все подлежат уничтожению. Их места заполнят более привлекательные образования для простого обывателя. Например, националисты или даже национал-социалисты российского пошива. Разные молодежные общества… Почему бы нет? Когда нечем кормить, пичкают величием.

– Так Кореец не был бандитом! – с досадой возразил Мансуров. – Вы прекрасно знали, кто он.

Никитин пожал плечами:

– Скажем так, он был… я надеюсь, был… не простым бандитом или же не нашим бандитом. Но однозначно – эта не моя тема.

– А чем вы лучше? – я не сдержался. – Кого хотите крадете, кого отстреливаете. Прикрываетесь государством, а цели-то банальные – те же деньги, та же власть. Кто вам дал право убивать без суда и следствия? Тогда какая разница между вами и бандитами?

– Так это же не мы… – Никитин “невинно” захлопал глазами. – Это Федька. И Игорька он убрал. А теперь вы собираетесь его прихлопнуть… Вы же сами пожираете друг друга, вас даже убивать не надо, – он нагло ухмыльнулся. – Это как принцип домино. Тронешь один камушек, дальше все сами лягут. Главное – запустить процесс…

– Слышь… – прервал его словоблудие Мансуров, – ближе к делу. Детально объясни, как будем добираться до Федьки?

– Раз будем, тогда открой, – протянул руки с наручниками Никитин. – И учтите, я ваша единственная зацепка.

После секундного замешательства Мансур кивнул Толику.

– Ствол верните. Он казенный… – помял освободившие руки Никитин.

– Может под тебя еще бабу подложить? – Толик нагнулся и обнажил оскал под его носом.

– Ладно… – встал Никитин и посмотрел на часы. – Я через часа два, от силы три должен быть у Федьки.

– Зачем? – Мансуров.

– У нас информация, что вы собираетесь хоронить Корейца.

– Мертвецов положено хоронить… – после паузы ответил Мансуров. – Вы собираетесь напасть?

– Нет, – покачал головой Никитин, – по крайней мере до того, пока не выяснится, действительно ли мертв Кореец.

– Не понял…

– Стрелок, стреляющий в него, утверждает, что узрел, как Кореец упал и его тотчас накрыли телами телохранители. Хоть он и торопился сделать ноги, успел краешком глаза зацепить, как Корейца подняли и стоя, прикрывая со всех сторон, унесли в подъезд. Держали его за подмышки, ноги волочились по земле, но стрелку даже показалось, что первые шаги он сделал сам.

– …

– Объясню, – Никитин поморщился. – Если объект мертв, обычно его просто тащат. Как тушу. За ноги, за яйца – не важно. Если его увели стоя и прикрывая, значит более уважительно отнеслись, чем к мертвецу. Отсюда очевидный вывод.

– Вы не все договариваете… – я чувствовал, что он все юлит, выливая на нас ненужный поток информации. Он отвел взгляд:

– Вы расправились с нашими агентами. Но, один ушел, передал по связи – Кореец, возможно, выжил. Детали должен был сообщить лично. Но на назначенную встречу он не прибыл…

Я следил за реакцией Мансурова.

Тот вынул сигарету и прикурил. Выглядел слегка обескураженным. Все в напряжении ждали.

– Не знаю… – он глубоко затянулся и выпустил дым. – Я видел, как в Городок привели священников.

– Не важно, – я пришел ему на помощь. – Федька нам всем поперек. Пора разобраться.

Аудитория закивала.

– Если Федька не собирается напасть, то на хрен тебя вызвали? – Мансуров.

– Никто меня не вызывал. Я этого не говорил, – вновь сухо возразил Никитин. – Последние несколько дней я и не отходил от Федьки. После покушения на Корейца мне надо было отчитаться в ведомстве, и заодно я решил навестить семью. Ваша удача, что так легко на меня напоролись… Федька ожидает ответа – насколько достоверна информация о смерти Корейца. Увы, мы не владеем ею. Может, подскажете?..

Мы с Мансуровым вышли из сарая и вошли в дом – в сырое, темное помещение.

– Он блефует… – Мансуров плюхнулся на огромный кожаный диван, занявший чуть ли не половину комнаты покойной бабушки Ларисы. Такие, вполне вероятно, в 40-50-ые украшали мрачные кабинеты НКВД.

“Может и этот грел задницу какому-то палачу-следователю?” – невольно подумалось, перед тем как ответил:

– Думаю, да. Безусловно, Никитин получил задание убрать и Федьку, но, как и проговорился, после ликвидации Корейца. Он теперь шкуру спасает. Он не сдаст Федьку, пока не будет уточнена информация о гибели Корейца. За это ему свои же башку оторвут. Следовательно, его план – ловушка. Не знаю каким образом, но он нас подставит. Кроме того, после нападения на дом Федьки, у ФСБ будет дополнительные факты представить организацию Корейца перед Кремлем неуправляемой бандитской группировкой… И еще, мне не понравилось, что он заранее раздробил наши силы, которые и так скудны. Как, по-твоему, мы вчетвером – ты, я и те двое, Никитин не в счет, сможем добиться цели или хотя бы унести ноги, если потребует ситуация?

– Что предлагаешь?

Я решил вызвать его на откровенность:

– Кореец жив?

– Я не говорил о его смерти.

– Ставлю вопрос иначе: он выживет?..

Он нехотя кивнул.

– …Тогда зачем этот спектакль?

Чуть колеблясь, он выложил:

– Мы готовимся к решающей схватке. Для этого враги должны думать, что Кореец мертв и Организация вот-вот распадется. Тогда, во-первых, они расслабятся и откроются. Во-вторых, мы выследим кротов внутри команды.

Теперь, почему Федька? Это не только месть. Федька у них в руках – торпеда. У этого мерзавца достаточно внушительная боевая сила, которую еще и втихаря натаскали и перевооружили фээсбэшные инструкторы для противостояния с нами. В свое время Игорек не подписался под этот план и был приговорен.

У них есть и другие подразделения. Мы их выявляем. Ликвидация же Федьки дезорганизует и деморализует противника. Пора с ними кончать.

– Тебе так важна политическая борьба внутри русского общества? – я “раздраженно” спросил.

– Мне плевать на русских. Вообще на всех… Ты повторяешься.

На мою попытку вставить слово, он бесцеремонно перебил:

– Не сейчас. Ты, конечно, хлеб свой отрабатываешь с потом. Мне ни разу не пришлось краснеть за тебя. Но теперь ситуация другая. Мы должны или победить, или погибнуть. Все мы…

Ты знаешь, несмотря на нашу давнишнюю дружбу, Ким ни разу у меня не просил. Это я у него всегда в просьбах ходил. То за себя, то за вас… Теперь мне передали его просьбу – ликвидировать Федьку. Понимаешь?

– Кто передал?

– Тощий. Так и передал: Ким не приказывает, а просит.

– Постой. Неувязочка. Ким никогда тобой не рискнул бы. Почему через Трофима? Почему тебя к Корейцу не подпускают?

– Почему… Не знаю… – он помрачнел. – После разберусь. Теперь же обрисую ситуацию. Основные наши силы подтянулись в Городок. Но теперь он блокирован. Все подступы контролируются бронетехникой и неопознанными боевыми подразделениями. Наших бойцов, оставшихся за пределами, нагло отстреливают, потому выжившие легли на дно. Тут противник допустил оплошность: начали мочить людей чуть ли не по списку и этим сузили кольцо подозреваемых. Ведь информация о личном составе была строго засекречена…

На данном этапе наши офицеры восстанавливают связи с выжившими, укомплектовывают из них мобильные ударные группы.

Но люди растеряны после распространения информации о смерти Корейца. Он, как ни крути-верти, хребет Организации. О том, что Ким выжил, знают единицы, теперь и ты.

– Ты хотел использовать меня втемную?

Он пожал плечами:

– У меня не получилось.

– Неужели у Организации нет сил против Федьки?

– Мы не уверены в профессионализме внешних групп в режиме “смерти” Корейца. Не уверены, что они полностью ушли от слежки или до конца сохранили верность, или не пригрели внутри крота. Сам знаешь, как крысы бегут с тонущего корабля. А мы как бы в стороне. Трофим так объяснил…

Он посмотрел на часы:

– С Федькой мы должны расправиться к завтрашнему утру. Если противник добьется политического решения о роспуске наших сил, мы вынуждены будем организовать или очередной путч, или же сложить головы на плахе. В этом случае даже ГРУ не решиться заступиться. А так они де факто подпитывают нас, поставляют рекрутов.

Мы с тобой на эту тему никогда не говорили. Потому, одно уясни. На данном этапе мы являемся целью № 1 для наших недругов. Разгромив нас, они пойдут дальше. За нами, как это банально ни звучит, страна.

Мы должны опередить их, разгромить и поставить Кремль перед фактом. Победителей не судят.

И есть еще одна причина, почему это дело поручили нам. В Организации верят, что ты справишься.

– …

– Ты рожден для этого. Мы это поняли в Малых Вяземах. Теперь, если реально поможешь пришить этого ублюдка, я до конца жизни буду твоим должником.

– Возможно, я это припомню, – я в сердцах высказался.

– Не сомневаюсь. Это уже было.

– Хорошо. Но рулить должен я. На уговоры и объяснения времени нет.

Он кивнул:

– Не вопрос. Как только будет ликвидирован Федька, процесс запустится. Разработанная нами операция носит кодовое название “Укус скорпиона”. Выходит, мы с тобой, братец, жало этого скорпиона…

Глава VI

В сарае даже воздух был наэлектризован от напряжения. Никитин нервно расхаживал, периодически бросая на часы тревожные взгляды. Кажется, он не курил. Я заметил: он ни разу не закурил и не попросил курево у других.

– Так, слушайте внимательно… – Мансуров всех быстро оглядел и кивком указал на меня. – С этой минуты он главный. Все, в том числе и я, подчиняемся. Если что, пристрелю сам. Есть вопросы?

Если даже они и были, никто не рискнул их озвучить. Никитин с интересом меня разглядывал.

Я вытащил ствол и прицелился в него.

– Надень наручники… – кивнул Толику. Объект попытался дернуться, но его быстро подхватили за плечи и вжали в кресло. В следующий миг браслеты вновь захлопнулись на его запястьях.

– Зачем? – Никитин спросил чуть дрогнувшим голосом. – Мы договорились…

– Так, сиди молча и слушай. От исхода этой операции будет зависеть, в том числе, и жизнь твоих близких…

Даже в темноте я заметил, а может представил, как он побледнел и, вероятно, до боли сжал кулаки в наручниках.

– …Ты напишешь жене записку, что в целях безопасности она с ребенком должна последовать за Митяем. Что ты ее ждешь.

– Никогда! – он глухо зарычал. Интересно было его преображение от хладнокровного стратега в ощетинившегося хищника, готового ценою жизни защитить своих детенышей.

– Ты вроде профи, – я спокойно продолжил, – давай обмозгуем. У тебя нет выхода. Митяй без труда зайдет в твой дом. Жена твоя воспринимает его как семейного друга. Сам постарался.

– Ссука!.. – он с ненавистью впился в меня, сделав непроизвольное движение. Толик тотчас дал ему подзатыльник.

– Это за суку…

Я рукой сделал упреждающий жест.

– Определение не по адресу. Оно подходит больше тебе, учитывая твою профессию, и то, как ты спокойно сливаешь подельника.

– Эта служба! – выпалил он. – Что ты понимаешь в этом, мразь…

Опять последовал шлепок.

– Фильтруй базар…

Толик, вновь словив мой недовольный взгляд, “невинно” развел руками. Я вздохнул:

– Вот и говорю – сучья у тебя служба. Митьку предал, Федьку предал. И нас собираешься слить. Думаешь, мы купились на эту туфту, которую нам сочинил?

– …

– Есть у кого ручка и бумага? – обратился я к аудитории, с интересом слушающей наш диалог.

Один из Мансуровых бойцов быстро протер рукавом столик, пристроенный у стены. В следующий миг на нем появился клочок бумаги, оторванный из чьей-то записной книжки, и шариковая ручка.

– Иногда у самонадеянных людей вроде тебя появляются интересные мысли вслух, – я продолжил. – Ты же сам проговорился, что Федьку собирался ликвидировать после смерти Корейца. Следовательно, пока не уточнена информация, этот вопрос неактуален.

– Что бы я не ответил, все равно не поверите… – Никитин отвел глаза.

– Верно. Доверие в наше время – непозволительная роскошь. Тем более, доверие оперу. Потому, просто пиши и не умничай… – я кивнул Толику, который вновь снял с него наручники, – если не хочешь, чтобы твоих родных приволокли сюда как-то иначе.

– Послушай, ты, урод, ведь ты кавказец, так? По звериной роже вижу… – с ненавистью процедил Никитин. – Все вы звери! Пока не убедишь меня, что им ничего не грозит, даже если тут меня распилят на куски, не напишу ни слова! И будь что будет…

– С ними ничего не случится. Это я тебе обещаю, как кавказец, если выполнишь то, что велят.

– Был бы кавказцем, семью не тронул бы, – огрызнулся Никитин. – Знаю я ваши законы. Не мужское дело, воевать с женщинами и детьми.

– Ты прав… – я вздохнул. – Я наверно плохой кавказец. Так что, сантименты в сторону. Текст сам придумай. Да так, чтобы муза твоя поверила.

– Мразь!.. – он со злостью повторился. Я взглядом вновь остудил Толика.

– Теперь по Федьке. Надо его выманить. Можешь сообщить, что Кореец действительно мертв. Предложи ему от имени руководства съездить в твою контору для координации дальнейших действий. Говори что хочешь. Мне необходимо выманить его из логова…

Никитин, почти овладев собой, мрачно лицезрел, теребя ручкой по столу.

– …Мы устроим засаду в заранее обговоренном месте. Все это время твои с Митяем останутся здесь. Можешь представить нас супруге коллегами. Как хочешь… Главное, чтоб поверила. После ликвидации Федьки, Митяй вывезет их в безопасное место.

– А если блефуете? Кто помешает вам ликвидировать и нас, чтобы замести следы? – поразмыслив, он спросил.

– У тебя нет выхода, старик. Придется поверить в нашу кавказско-славянскую звериную порядочность. Пиши…

Мы молча наблюдали, как Никитин твердым почерком выводил строки на бумаге. Закончив, бросил ручку и откинулся в кресле. Я кивнул Толику, и наручники вновь заблестели на запястьях уже безучастного Никитина.

Я прочитал.

“Любушка, дорогая, когда будешь читать эти строки, не паникуй, не волнуйся, просто доверься Митьке. Я попросил, и он приведет вас ко мне. В доме несколько дней небезопасно. Ничего не спрашивай, никуда не звони, даже Кате – телефон на прослушке. Это связано с работой. Ну, сама понимаешь, всякое бывает. Нужно время, чтобы все разрулить. Одевайтесь потеплее.”

– Митяй, справишься?

– Не вопрос.

– Тогда не теряй время.

У выхода из сарая я его окликнул:

– Прежде чем войти в подъезд, отследись…

Он кивнул и вышел. Через несколько минут услышался звук заведенного мотора, и машина отъехала.

– А если в доме реально красноперые? – это Толик.

– Мы это скоро узнаем.

– У тебя есть альтернативный план? – спросил Мансуров.

– Нет… Пока нет… – сырость в сарае проникала в кости. Захотелось выйти из этого пропахшего могилой строения. – Умные мысли приходят в голову по мере необходимости…

– Вы посмотрите сюда!..

Мы повернулись на голос Толика, который держал в руке открытую двухлитровую банку. Поставив емкость на стол, он ножом, которым вероятно и открыл эту банку, разрезал кусочек жирового слоя и попробовал на вкус. – Гусиная тушенка! – радостно завопил он, чмокнув языком. – Пусть земля будет тебе пухом, бабуся. Видно, святая была женщина…

– Тут и соленья, – перебил боец Мансура.

– Мож, где водяра припрятана? – оживился другой.

– Ага, ты еще телок поищи, – раскрутил любимую пластинку Толик с чавканьем прожевывая “гуся”…

В скором нас ожидало еще одно везение. Митяй вернулся в здравии с женой и сыном Никитина.

– Они в машине… – запыхавшись, он сообщил.

– Так, выкладывай, только быстро.

– Значит, менты были…

– Ну?

– Значит, открывает Любка дверь, вся заплаканная. Ой, говорит, Митька, горе у нас, Сергея увезли. Я, мол, как, почему? Она – сама не знаю. Соседские пацаны видели, как запихнули его в машину. С работы приходили, я тотчас сообщила. Но ничего толком не объяснили. Задали вопросы – кто звонил, кто приходил? Может, я знаю то, чего и им надо знать? А я – а что я? Серега-то про работу, как партизан…

Тут она горько зарыдала. Спрашивает, Митька, если не власти, то кто?

Ну, я ее успокаиваю. Мол, жив твой Сергей, сам видал. Что там было, не знаю. Я даже не знал, что муж твой красноперый, только вот прозрел. Позвонил Серега мне, позвал на стрелку и говорит – иди домой, привези моих туда, куда укажу. Дома оставаться им палево. Любка тебя знает. Вот записка, чтоб поверила.

Люба баба умная, то читает, то глазами по мне шарит. Я ж как помидор расцвел. Врать-то я не умею, как этот… – фыркнул он в сторону Никитина.

– Не отвлекайся, – Мансуров с нетерпением.

– В общем, говорит она мне, тут дело нечистое, Митяй. А ну выкладывай, что случилось? Ты краснеешь или когда врешь, или же пьешь. А сейчас трезвый как поп-язвенник. Пришлось побожиться – вот те крест, святая правда, что рассказал. Может менты-пидоряги сами его взяли, позже отпустили. Собака ведь на лапу собаке не наступит…

В общем, изложил я все это, видимо, грамотно, она быстро собралась, одела ребенка…

– Митяй, ешкин кот, ты ж не крещенный, что ты гонишь про крест? – перебил Толик. – Ты ж молоканин?

– Какое твое собачье дело, кто я!.. – завопил было Митяй, но Мансуров вновь жестом закрыл тему.

– Иди, встречай семью, – обратился я к Никитину, – проводи в дом. Ты знаешь, что сказать. Толик, страхуй Кощея…

Никитина вновь освободили от наручников. Потерев, видимо, онемевшие от холода и бездействия руки, он молча встал и направился к выходу.

– Стой!..

Я подошел вплотную к Никитину. Он был почти на голову ниже и хило выглядел. Только во взгляде чувствовалась волчья натура и сила.

– …У нас на Кавказе, где, по-твоему, одни звери живут, учат, что для настоящего мужчины честь, интересы и безопасность семьи приоритетнее всего: жизни, всякого сраного долга, ну и всего прочего… Ну, ты понял…

Он нехотя кивнул.

– …Я перед этими пацанами, которые привыкли отвечать за свой базар и требовать это от других, клянусь Аллахом, что, если нас не подведешь, ни одна волосинка не упадет с головы твоего пацана и его мамаши. Ты мне веришь?..

Он вновь слегка кивнул.

– …И, соответственно, наоборот. Митяй, если по рации услышишь, что нас подставили, можешь далее не трепетать над их прической по той простой причине, что волосы без головы никому не нужны будут. Усек?.. – я впился в него взглядом. – И мы тебя не прикончим. Укоротим немного конечности, в смысле, грабли, копыта, член… Но жизнь оставим. Чтоб ты еще на этом свете почувствовал ад от осознания того, что сам же подвел родных под расход.

Бойцы вокруг одобрительно закивали.

– Все справедливо, – резюмировал Толик. – Теперь флаг тебе в руки, красноперый…

Митяй слегка подтолкнул его к выходу. Через секунду все трое растворились в снежней белизне.

Наши взгляды с Мансуровым встретились. Думаю, я прочитал тогда в его глазах…

– Презрение! – тут завопила Аталай, которая, кажется, готова была выцарапать глаза рассказчику, не прижми ее вовремя к себе Ганмуратбек. – Презрение! Отвращение! Брезгливость!

– Эй-эй, дамочка… – попытался урезонить ее Бакинец, но через секунду жутко пожалел.

– Заткнись! Тоже мне, мужичек! – обрушилась как фурия на него Аталай. – Да у вас нет даже капельки мужества, чтобы вставить слово этому бандиту! Как можно так низко пасть, чтобы взять в заложники женщину с ребенком и шантажировать этим мужа и отца?.. Да пусти меня! – огрызнулась “дивчина” и на Ганмуратбека, скинув его руку с плеч. – Тоже мне, кавалер! Иди к своим баранам…

Тут подключился Прилизанный:

– Да уймитесь вы, наконец. Если вы высказались первая, эта не значит, что остальные думают иначе.

– Вы меня осуждаете? – тихо спросил Длинный.

– Да, да и еще раз да! – Аталай уже превратилась в злую болонку и завизжала. – Я удивляюсь такой наглости! Вы еще надеетесь, что кто-то, будучи адекватным, оправдает ваш бандитский и аморальный поступок?

– Честно говоря, и я не в восторге от услышанного, – сдержанно проявила солидарность Гюлечка. – Неужели не смогли что-то другое придумать?

– Нет, не смог… – честно признался Длинный. – Может, вы смогли бы?

– Я? – растерялась Гюлечка. – Ну, не знаю…

– Чистой воды криминал, – подытожил Прилизанный. – По вам тюрьма плачет. Хотите, устрою?..

Даже Ветеран в тельняшке, каждый раз восторженно поддерживающий Длинного, молчал и старательно отводил взгляд в сторону. А Арзуман демонстративно не налил ему водочки, когда тот взглядом прошелся по пустой рюмке.

Он сам потянулся на другой конец стола, нежно обхватил талию “Распутина” и вылил почти пол бутылки в глубокий фужер. Сделав несколько внушительных глотков и закусив лимоном, произнес:

– Вот вы теперь как запели? А как же тогда родина? Как же Карабах? Поставленная перед нами чрезвычайная задача? Или вы хотите брать матерого противника одними вашими высокими идеалами?

– Позвольте! – тут возмутился Прилизанный. – Что вы мелите? Какое отношение имеет вышеизложенное к этому акту бандитизма?

– А самое непосредственное, – невозмутимо ответил рассказчик. – Справившись с Федькой, я в качестве ответной услуги мог бы… попросить у Мансурова содействия. Никитин же в этом контексте являлся ключевой фигурой. Взяв в заложники семью, мы обеспечили тогда его надежность. Что тут неясного?

– А я все равно настаиваю, что это гадко, – вновь огрызнулась, но уже более сдержанно, Аталай. – А если что-то пошло не так? Вы убили бы ни в чем неповинное дитя? Даже целый Карабах не стоит того, чтобы из-за него погиб хоть один младенец!

– Да вы пацифистка… – улыбнулся Длинный.

– Вовсе нет! – решительно возразила воинствующая амазонка, выразительно колыхая выдающимися прелестями. – Я не против, чтобы за родину погибали мужчины, если жертвы необходимы, но жертвовать даже ради самой возвышенной идеи жизнью не только ребенка, даже котенка, недопустимо, кощунственно! Неужели вы не понимаете своими высохшими от алкоголя мозгами аморальность своего поступка? – в отчаянии воскликнула она.

– Нет, не понимаю… – Длинный привычно вздохнул. – И к сожалению, кое-что действительно пошло не так. Нельзя все правильно рассчитать при подобного рода мероприятиях.

– Что?!. – почти одновременно воскликнула аудитория.

– Что с мальчишкой и с его мамой? – уже в ужасе закричала Аталай. – Они погибли? Господи!..

– Смерть никого не щадит, – мрачно произнес Длинный. – Неважно, это ребенок, которому суждено навеки остаться ангелом, или же его мама, не успевшая досыта насладиться жизнью…

Будь у смерти горло, я бы вцепился бы в него вот этими пальцами… – растопырил он свои длинные конечности, – и вытряс бы у нее тайну этого подлого бытия, навязанную нам непонятно кем и непонятно зачем.

Впрочем, песня сейчас о другом. Лучше заткнитесь, пожалуйста, и не мешайте мне рассказывать в том числе и о том, что пошло тогда у нас… “не так”…

Глава VII

– Федьку – этого сукиного сына, смеси шакала и лисицы – мы ликвидировали хоть и зрелищно, но не совсем грамотно.

Когда я обследовал местность в зоне проживания интересующего нас субъекта, план вероятных мероприятий нарисовался в моем к тому времени криминальном воображении как картина маслом, вышедшая из-под кисти этого сумасшедшего художника… – он скривил дугою брови, – как же этого придурка звали, который сам себе ухо отрезал? Стопудово, он воевал в какой-то жизни на Кавказе. Ну, неважно…

Узкая, вероятно недавно проложенная лесная дорога от Федькиного имения до магистрали простиралась на расстоянии километра два, может чуть меньше. По всему периметру дороги лес был вырублен, скорее c целью свободного обзора пространства.

Это после гражданское общество России начало болезненно реагировать чуть ли не на каждый обрезанный кустик. Тогда, в беспредельном хаосе начала и середины 90-х, такие акты вандализма считались в порядке вещей. Люди предпочитали сохранять головы, чем потерять их в разборке во имя спасения зеленки.

Так вот, лесная дорожка от Федькиного имения выходила с узкой развилкой на Горьковское шоссе, которое соединяло Балашиху с МКАД. По ту сторону же магистрали напротив этой лесной развилки был расположен небольшой рабочий поселок с его характерными пятиэтажными строениями “хрущевской” эпохи. Тут находились несколько небольших лесозаготовительных, деревообрабатывающих, паркетных и иных предприятий, связанных с лесом – критикуемые тогдашними властями огрызки советского наследия, которое, тем не менее, продолжало подкармливать жителей поселка, внезапно утративших свои социалистические и ударно-коммунистические навыки.

Я заметил на небольшой площадке напротив предпоследней пятиэтажки аккуратно покрашенные в темно-зеленый цвет штук 8 контейнеров для мусора, напоминающие издалека большие цветочные горшки. Они, видимо, прекрасно просматривались с противоположной стороны дороги – с той самой лесной развилки.

– Нужен мусоровоз… – подав машину к обочине, я обратился к сидевшему рядом Мансурову. Романовы на заднем сидении вновь зажали меж собой Никитина. Машину Мансура мы оставили Митяю, а Зеленый мерс опера с двумя Мансурова бойцами следовал за нами и тоже остановился.

Мансуров внимательно оглядел аккуратно разложенные в один ряд мусорные баки.

– Идея, конечно, перспективная. Но где достать в этой глуши мусоровоз?

– Сойдет любой грузовик, но желательно бортовой и с тентом. И еще: нужны лопаты и спецовка.

Я в зеркальце уловил напряженный взгляд Никитина.

– Ты что скажешь?

– Не знаю… – у опера забегали глаза. – Федька может и не захочет выехать.

– Ты уж постарайся, чтобы захотел. Думаю, Федька после воцарения верит тебе, как слепой котенок. А услышав, что Кореец мертв, он вообще тебя за святого воспримет.

Никитин нехотя посмотрел на часы:

– Ладно… Я выведу Федьку на прицел приблизительно к 18-00. К тому времени необходимо занять позиции.

Я Толику:

– Спецовки и лопаты можно купить в любом ЖЕК-е. Там же возьмешь грузовик. Представься работником дорожного департамента или же муниципальной службы. Якобы ваша машина застряла где-то на дороге, а работу надобно выполнить.

– Ну, я пошел?.. – он открыл дверь машины и вышел.

– Теперь твой расклад, – я обернулся к Никитину. Тот:

– Я буду ехать впереди. У Федьки черный Крузак. Хотя от Игорька в наследство остался 600-ый бронированный мерс, он не решается пересесть на него, думаю из-за суеверия. Он обычно один сидит на заднем сиденье. У обеих горилл автоматическое оружие, как правило укороченное. Несколько гранат в бардачке.

Да, может выехать и автомашина сопровождения с двумя или четырьмя бойцами в зависимости от цели поездки.

Федька несколько раз встречался с моим непосредственным руководством. И каждый раз без сопроводительного экипажа – он не афиширует связь. Но на всякий случай будьте готовы и к такому раскладу.

На развилке автомашины, естественно, убавят скорость. К сожалению, ваша позиция будет находится не напротив, а в стороне от развилки, у мусорных контейнеров. От развилки до точки пересечения с вашей позицией – метров 150. Здесь вы должны поразить движущуюся цель.

Обычно на развилке мы сворачиваем налево – в направлении Кольцевой. А тут – в обратку. Но, думаю, объект не успеет среагировать… Полагаю, выстрел будет произведен с одноразового гранатомета, так?

Я кивнул.

– Вы уверены, что сможете поразить движущуюся цель?

– Ну, если ты еще убавишь скорость…

– Это выглядело бы подозрительно, – Никитин покачал головой. – Не надо недооценивать противника. Меняется направление движения, какие-то люди копошатся вдоль дороги, плюс еще и я убавляю скорость… Нет, я, пожалуй, резко приторможу. Дорога, как вы заметили, обледенелая. Машина Федьки врежется в мою, отбросит ее, и в этот миг будет представлять отличную мишень. Ваш стрелок должен выстрелить наверняка…

Мы с Мансуровым переглянулись. Никитин ровно излагал мысли. Видимо, окончательно решил не рисковать, когда опасность грозит семье.

Уловив наши мысли, он ответил вслух:

– У блядей поговорка: если насилуют, то старайся хоть удовольствие получить. Звучит грязно, но как нельзя к теме. Этот Федька и так нежилец. Теперь вы ускорили процесс и в принципе упрощаете мне задачу. Думаю, если даже Кореец жив, то ни он, ни ваша организация долго не протянете. Я же сделал все, что мог и теперь вынужден действовать по обстановке.

– …

– И знаете, я разделяю вашу мораль – семья прежде всего.

– Что вы говорите! – я в улыбке непроизвольно перешел с ним тоже на “вы”.

Пропустив иронию, Никитин продолжил:

– Следовательно, на этом отрезке времени – до ликвидации Федьки – мы союзники.

– Хорошо, – я кивнул. – Теперь несколько слов о ситуации после. Вы убедились, что все уязвимы, если профессионально ставится цель физического устранения. Никакая охрана, контора или спецподготовка этого не предотвратит. Потому, советую не раскатывать губу в отношении нас.

Всех невозможно истребить. Кто-то уйдет. И, возможно, нанесет такой удар, которого невозможно будет ни предугадать, ни предупредить.

– Вы мне угрожаете?

– Угрожаю и очень серьезно. Пойдемте, я провожу вас, – я открыл дверь. – Пора…

Павел тоже вышел и держа дверь пропустил Никитина. Мы направились в сторону Зеленого мерса. Я взглядом остановил старшего Романова, собирающегося последовать. Бойцы Мансура курили в стороне. Убедившись, что мы с Никитиным в пределах недосягаемости чужого слуха, я сказал:

– Теперь слушайте. Предлагаю сотрудничество.

Он развернулся и посмотрел мне в упор в глаза.

– Спокойно… – я исподтишка взглянул назад. – Это не то, что вы подумали. И не дергайтесь как обрадованная невеста, которую собираются лишить невинности.

Излагаю. Неизвестно, чем все закончится и, в том числе, сбудутся ли ваши прогнозы на счет Организации. Предлагаю разработать сугубо между нами канал связи.

Я даю себе отчет, что вы опер, имею представление в специфике вашей работы. Но в ваших же интересах не раздеться догола перед руководством. Всегда полезно иметь в рукаве козырную карту. Ведь начальство тоже люди, а люди склонны к предательству.

Сядьте и заводите машину. Пока движок греется, мы еще успеем обменяться парочкой фраз. А так, мы похожи на заговорщиков…

Когда остывший мотор стал клокотать, он отозвался.

– Кажется, я понял… В качестве доброй воли ответьте мне всего на один вопрос: Ким Ли или тот, который называется вами Кореец, жив?

– Я связан словом… – после короткого замешательства я ответил.

– Спасибо… – Никитин на миг задумался. – Он в состоянии управлять ситуацией?

Я улыбнулся:

– А это уже второй вопрос.

– Понятно… И еще: скажите мне честно, я могу быть спокойным за семью?

– Однозначно. Условие обговорены.

Он кивнул:

– Тогда в качестве ответной услуги я вам советую лечь на очень глубокое дно после ликвидации Федьки. Будет бойня. Большие деньги вложены на то, чтобы вас вконец уничтожить. По этой части у нас вновь работают “гости”. Как и раньше – в 91-ом, в 93-ем. Если ваши добровольно не сдадут Городок и не запустят дислоцированные в нем неформальные боевые подразделения, то получено добро вплоть до подключения к операции ВВС Московского Округа, спецподразделения ФСБ и МВД, танковых и мотострелковых полков Таманской и Кантемировской дивизий. Вас раздавят как путчистов.

– Но организация Корейца под патронажем ГРУ, об этом известно…

– Поверьте, вы официально нигде не числитесь. Вас нет! У ваших дислокаций нет даже конкретных идентификационных номеров. Вы вне закона. Вы обычная бандитская бригада. Вернее, необычная – более политизированная и военизированная.

Да, у ГРУ есть полномочия создавать даже полсотни таких образований по своему усмотрению, никто и не заметил бы. Но не сейчас, когда вы засветились в политике. А это не прощается… Более того, идет мощная подготовительная работа по ликвидации как структуры самого ГРУ или хотя бы ее основательной реорганизации, раздроблении ее сил. Считайте, вы пробный камень.

– Откуда исходит эти чертовы замыслы? Из Кремля?

– Берите планку выше. Президент давно неадекватен и находится под влиянием людей, под его тенью управляющие страной. Президентская семья – это государство в государстве. У них люди во всех силовых ведомствах, в том числе у нас. Потому, силовики предпочитают просто выполнять указы вышестоящего политического руководства, как говорится, от греха подальше.

Вы правы, я обо всем доложу в Конторе – таковы правила. Я не смогу скрыть, что узнал этих братьев-бандитов, этого кавказца – близкого человека Корейца. Даже Митьку… Мог бы скрыть информацию о вас, но, если кого-то из ваших схватят, и он расколется… а он наверняка расколется, меня не поймут.

Я лишь замолчу о вашем предложении. Если выживете, оно меня устраивает.

– Понимаю… – я оглянулся назад. – У меня просьба. Когда заполучите семью, не спешите со своим докладом хотя бы до полуночи. Что хотите придумайте: контузию, нервный срыв, неважно, но тяните. Для меня жизненно необходимо, чтобы в доме, где я проживаю, до полуночи не появились люди в униформе.