Похождения Сахиб-Фаранги бесплатное чтение

Фотографии Александры Федоровой и Андрея Попова

© Андрей Попов, текст, фотографии, 2021

© Александра Федорова, фотографии, 2021

© ООО «Издательство К. Тублина», 2021

© А. Веселов, обложка, оформление, 2021

vk.com/Limbus

www.limbuspress.ru

Эта книга создана благодаря любви и поддержке моей жены Светы, благодаря вниманию Андрея Хлобыстина. Бесценные консультации Романа Грузова помогли прояснить темные места в тексте и избежать существенных ошибок.

Спасибо, друзья.

Вступление

Соседям я известен как многодетный отец. Люди, которые знают меня давно, думают, что я художник. Некоторые мои знакомые считают меня торговцем старинным оружием и восточным антиквариатом. Это верно лишь отчасти: у меня действительно несколько дочерей и сын, однако я давно покинул мир современного искусства и прекратил спекуляции оружием. Сегодня, в 2020 году, когда я пишу эти строки, мне приходится зарабатывать на хлеб, работая разнорабочим на заводе слоистых пластиков в Санкт-Петербурге.

Сложно объяснить, как так сложилось и когда все началось. Вероятно, основания этих событий были заложены в меня еще в детстве. Мой дедушка по материнской линии умер еще до моего рождения. Он был инженером и изобретателем. Семейное предание гласит, что дедушка Коля увлекался охотой. Точнее, у него было два ружья и он иногда ездил куда-то, прихватив их с собой. Никаких трофеев дед из поездок не привозил. Догадываюсь, что ему просто нравилось владеть оружием и бывать на природе. Когда мне исполнилось четыре года, я добрался до дедушкиных ружей. Расстегнул чехлы из темной кожи и потрогал блестящие металлические детали, украшенные гравировкой. Конечно, я не смог вернуть ружья в исходное положение. Мама обнаружила следы моего вторжения. Это напугало ее, и ружья вскоре исчезли из дома.

В первой половине 90-х я занимался так называемым современным искусством и мало знал об Азии. В силу своего юного возраста я, пожалуй, не знал еще почти ничего, успев, однако, заметить, что мир часто уродлив и не всегда справедлив. Между тем я обладал цепким зрением, видел красоту и жадно поглощал культуру. Моя уверенность в собственных силах и талантах граничила с наглостью.

Это было веселое время, старое мироустройство стремительно разрушалось, а новые правила еще не были установлены. Мои друзья, бесшабашные художники-авангардисты, захватывали пустующие дворцы Петербурга, превращая их в мастерские и танцплощадки. Я был активным участником этого процесса. Мне нравились особняки на набережных, искусство и свобода. В наших студиях гремела электронная музыка, вино лилось рекой, а краской покрывалось все, до чего мы могли дотянуться. Мы устраивали выставки, развешивая свои произведения на фасадах зданий и плоскостях разведенных мостов. Нам казалось, что мы формируем моду и повестку дня. Отчасти так оно и было. Интерес западных искусствоведов и галерей к новейшему российскому искусству поднимал цены на наши картины. Несмотря на периоды голода и полного безденежья, мы жили лучше, чем большинство соотечественников. Мне удалось добиться определенных успехов. Можно даже сказать, что у меня складывалась блестящая карьера. Я принимал участие в выставках в России и на Западе. Удача сопутствовала мне, и мои картины оказались в коллекциях нескольких отечественных музеев. Матерый московский галерист ловко пристраивал мои арт-объекты богатым коллекционерам. Однако материальная сторона успеха меня мало трогала. Деньги тратились на развлечения, модную одежду и всякие глупости. В руинах старого мира было полно сокровищ. Я пристрастился к посещениям антикварных магазинов, покупая то, что не оставляло меня равнодушным. Мне нравилось декоративно-прикладное искусство и бумага. Я открыл для себя печатную графику и с удивлением обнаружил, что могу позволить себе покупать гравюры XVIII века. Старинные фотографии можно было приобрести за копейки. Именно тогда первые произведения восточного искусства попали мне в руки, а диковинные образы далекой Азии привлекли мое внимание. Настоящие, взрослые антиквары в это время были сосредоточены на всем «русском» и «западном». Всевозможная экзотика оставалась невостребованной.

Однажды в букинистическом магазине на Литейном я приобрел серию фотографий, заплатив сумму, за которую можно было купить лишь несколько пачек сигарет. На старых снимках были запечатлены руины древних азиатских храмов. На некоторых фотографиях присутствовали европейцы с изможденными лицами в экспедиционной одежде начала XX века и группа полуголых туземцев на ступеньках величественных зданий. Вероятно, рукой советского товароведа на одной из фотографий было написано: «Древние храмы Индии, 1924–1927». Мне понадобилось почти десять лет, чтобы понять, что это вовсе не Индия, а, скорее, Камбоджа. Кем были таинственные европейцы, я не знаю до сих пор. Спустя пятнадцать лет я продал всю серию фотографий за значительную сумму и до сих пор жалею, что не смог оставить их себе. В другом магазине мне попалась стопка китайских лубков, напечатанных на тонкой рисовой бумаге и раскрашенных яркими красками. На некоторых листах красовалась круглая печать с надписью: «Коллекция Алексеева». Кто такой великий синолог, академик В. М. Алексеев и что это за картинки, которые принято называть няньхуа, мне удалось выяснить намного позже. Бо́льшую часть я продал годы спустя китайским дилерам, но несколько листов, оформленных в рамы, стилизованные под стебли бамбука, по-прежнему украшают мой интерьер. На одной из лубочных картинок изображены охотники с ружьями и собакой. Это, очевидно, западные варвары, как китайцы называли приезжих из Европы и Америки. Я ощущал некоторую зависть к отважным путешественникам, общавшимся с туземцами среди руин древних цивилизаций, и к охотникам, беспечно проводившим время в далеком Китае.

Тем временем ситуация в мире современного искусства Санкт-Петербурга менялась. Нас гнали из захваченных дворцов. Бум на российское искусство шел на спад. Поток легких денег кончился, не успев начаться. Среди моих коллег началась «внутривидовая война», конкуренция обострилась. Таланты отходили на второй план. Пронырливость и подлость стали вновь востребованы, как в старые добрые времена. Восстали из пепла институции, которые совсем недавно, казалось, были повергнуты навсегда. Мне приходилось задумываться о заработке. Рассчитывать на доход от продажи своих картин становилось неразумно и даже наивно. Вместе с парой друзей мы иногда получали скромные деньги за оформление тематических вечеринок и дискотек. Я впервые продал кое-что из недавно приобретенных гравюр, попрощавшись с ведутами Пиранези и листами Е. М. Корнеева с изображениями татарского агуна и черкесского князя.

1996 год стал для меня переломным. Желая что-то изменить в жизни и заработать, я устроился на хорошо оплачиваемую работу, которая никого не прельщала. От меня требовалась подготовка проекта дизайна интерьера. Работа предусматривала командировки на Северный Кавказ. Шла война в Чечне, и всю зиму 1995/96 года горы и небо были затянуты дымом. Повстанцы поджигали нефтяные скважины. Долгое время их никто не тушил. Даже в соседних, «мирных», республиках многие мужчины были постоянно вооружены. Героин употребляли и бандиты, и милиционеры.

Не совершив ничего плохого или противозаконного, я почти сразу оказался в тюрьме. За освобождение у моей семьи попросили большую сумму. К вечеру сумму удвоили, а на следующий день утроили. Таких денег у моих родных никогда не водилось, и я очутился в камере с людьми разных национальностей. Меня окружали грузины, ингуши, осетины, кабардинцы и т. д. Заказчики передали мне в тюрьму поэтажный план здания, над проектом реконструкции которого я работал, и потребовали продолжать деятельность. Разобравшись, что я художник, сокамерники требовали рисовать им марлички – тряпочки с фольклорными тюремными сюжетами. По просьбе одного из них я нарисовал руки в разорванных кандалах, держащие букет роз. Оставалось уповать лишь на собственные силы и божественное провидение.

Случилось чудо, и через несколько месяцев я вернулся домой. Злой, веселый и возмужавший. После приключений на Кавказе я не боялся примерно ничего. Знаменитый бандитский Петербург 90-х после всего пережитого показался мне детской песочницей. Я был юн, только сменил щенячий пух на первые перья, но от меня веяло лютой энергией, это чувствовали как люди, так и нелюди. Мне по-прежнему нравилось заниматься творчеством, но уже появились сомнения в том, что мир художественной богемы – это то, что мне нужно. Вскоре после возвращения домой я влюбился первый раз в жизни. Моя избранница Лиза жила в Москве. Я зачастил в столицу и задумался о женитьбе. Я страстно желал обновления и чего-то нового. Хотелось сменить картинку и вектор жизни. Я был готов завести детей и посетить Китай. Когда я отправился знакомиться с родителями Лизы, на мне была майка с портретом Мао Цзэдуна.

Один мой товарищ к этому моменту десяток раз побывал в Китае и несколько раз в Индии. «В Китае закрытое общество, – сказал он мне. – Сразу не разберешься, без языка будет очень сложно, а в Индии, наоборот, люди открыты и все на виду». Как ни странно, он убедил меня, и в конце ноября 1996 года я купил билеты на рейс Москва – Дели авиакомпании Air India для себя и своей будущей жены. Мы собирались в течение месяца побывать в горах и на море. В кармане у меня лежала карточка отеля в Дели, полученная от друзей.

Перелетные птицы

Журавли-стерхи живут в Якутии и на Ямале. Якутские летают на зиму в Китай, в долину реки Янцзы. Западная популяция стерхов гнездится между устьями рек Мезени и Оби. На зиму журавли с Ямала отправляются в Индию, по пути преодолевая шесть с половиной тысяч километров. Птицы летят в Восточный Раджастхан[1]. Здесь, в окрестностях Бхаратпура, существует область, важная для множества живых существ. На территории чуть меньше тридцати квадратных километров, среди леса и полей, множества малых озер и болот, обитают триста восемьдесят видов пернатых. Здесь зимуют птицы из Средней Азии, Сибири и даже, возможно, Северной Европы. Сегодня это заповедник «Кеоладео-Гана».

В XVIII веке правители бхаратпурского княжества создавали и разрушали военно-политические союзы. Дружили и ссорились с Моголами[2], британцами и маратхами[3]. В начале XIX века время войн закончилось. Княжество растеряло ряд территорий и обзавелось изящно отстроенной столицей – Диг. Наступил период относительной стабильности. В окрестностях храма Шивы Кеоладео-Гана[4] были устроены охотничьи угодья местных махарадж. На первую половину XX века пришелся пик охотничьей активности. В 1938 году вице-король Индии лорд Линлитгоу со свитой уничтожил на охоте около пяти тысяч птиц. Это мрачное событие увековечено в надписи на колонне рядом с храмом Шивы, расположенным в центре заповедника.

Стерхи, возможно, проинформированные богом богов Махадевом[5], не прилетали в этот сложный период. Охоту в заповеднике запретили в 1964-м, и вскоре в парке опять появились сибирские журавли. Увы, птиц становится меньше с каждым днем. В 1996 году в «Кеоладео» добралось только шесть журавлей из Западной Сибири. В последующие годы в этих местах видели лишь одну пару. Считается, что сегодня западная популяция стерхов составляет лишь тридцать особей. Часть птиц погибает от пуль охотников в Пакистане и Афганистане, часть гибнет дома, на Ямале, лишаясь среды обитания от усиления газодобычи.

Для некоторых ненецких родов, родиной которых является Ямал, именно эта птица служила тотемным животным. Ханты и манси издревле играли на музыкальном инструменте тоорсапт-юх, что значит «дерево с журавлиной шеей». Журавли служили помощниками для путешествий селькупских шаманов в другие миры. По количеству фигурок журавля (карра), закрепленных на одежде шамана, можно было судить о его силе. Начинающий шаман сначала не мог удержать своего первого журавля, поэтому изображение крепилось на внутренней стороне бубна. Обретая силу, шаман получал возможность закрепить изображения птиц на своей парке. Выкованные из железа изображения птиц крепились на спину шамана, поднимали его в воздух и переносили в верхние миры. Похоже, журавли следовали по пути своих обычных миграций в мир Шивы и его любимцев ганов, в болотистые охотничьи угодья бхаратпурских махарадж.

Правитель Индии Джахангир[6] был большим любителем животных и птиц. Агенты императора искали диковинных зверей и пернатых по всей стране и за границей. Редкие создания доставлялись ко двору Великого Могола. В его коллекции были зебра и птица додо, южноамериканская индейка и сибирские журавли стерхи. Придворный художник Устад Мансур весьма точно зарисовывал любимцев императора. Изображение стерха работы Устада Мансура сегодня хранится в музее в Калькутте. В «Тузук-и-Джахангири», записках Великого Могола, описана пара журавлей, к которым император-натуралист питал особые чувства. В течение пяти лет пара длинноногих птиц с красными клювами сопровождала правителя в походах. Вольер для птиц располагали в непосредственной близости от шатра правителя. Любимцы Могола жили под присмотром евнуха и были окружены трогательной заботой. Журавли получили имена Лейли и Меджнун. Знаменитая история несчастной любви приобрела под надзором императора новое развитие. В отличие от героев печальной повести Низами журавли Джахангира, вероятно, были счастливы. У птиц появляются птенцы. Когда крики журавлиной семьи привлекают дикого сородича, его отлавливают, и Джахангир собственноручно закрепляет на его ноге золотое кольцо[7].

Некоторые виды птиц попадали из Арктики в могольскую Индию не только по воздуху. В XVI–XVII веках на Руси полярные кречеты входят в список «заповедных товаров», отлавливать и перевозить пернатых хищников дозволено лишь определенным государевым людям. Ловчие птицы составляют ценнейшую часть посольских даров. В 1617 году царь Михаил Романов отправляет кречета в сефевидский[8] Иран, в дар шаху Аббасу[9]. Ценная птица преодолевает тысячи километров в корзине, обитой войлоком. А в 1619 году из Ирана в Индию возвращается посол Джахангира Хан Алам. Шах Аббас отправляет в дар императору Джахангиру полярного кречета. По дороге домой Хан Алам умирает. В наступившей неразберихе на кречета нападает кошка и наносит ему серьезные увечья. Птицу довозят до императора едва живой. Однако уже через неделю она умирает. Но, похоже, это не единственный кречет, которому удалось достичь Индии. В Музее искусств в Кливленде хранится миниатюра, изображающая императора Акбара с сыновьями, рассматривающими редкую ловчую птицу. Известны и другие изображения кречетов, выполненные придворными могольскими художниками. Кречеты крупнее обычных соколов и относительно легко распознаются на миниатюрах.

Моголы поставили птиц на государственную службу. Император Акбар[10] учредил голубиную почту. Абу Фазл[11] в своей книге «Айн-и-Акбари»[12] (посвященной описанию империи Моголов при императоре Акбаре) отводит большой раздел под описание императорских голубей. При дворе Акбара содержали двадцать тысяч голубей. Пять сотен птиц считались отборными (khassah). Лучшие из голубей Акбара были способны на высший пилотаж. Голуби летали кругами (charkh) и делали в воздухе кувырки (bazi). Голубей брали в походы, поместив их в особые ящики. Остатки кабуткхан – голубятен – и сегодня можно увидеть на крышах могольских и раджпутских дворцов. А в современных индийских газетах иногда попадаются статьи о пакистанских голубях-шпионах.

Семь восемь шесть

Самолет оказался переполнен оживленными индусами всех цветов и видов. Очень довольные студенты и бизнесмены отправлялись домой, прочь из холодной и опасной России. Горстка русских с невозмутимыми казенными физиономиями летела на работу в посольство и торгпредство. Самодовольные кришнаиты славянской внешности теребили свои странные мешочки.

Когда вечером мы наконец спустились ниже линии облаков, в иллюминаторе показалось бескрайнее море огоньков индийской столицы. Она, похоже, не имела границ. По пути, напоминающем маршрут мигрирующих птиц, самолет перенес нас из Москвы в Дели всего за шесть часов.

Советы друзей почти не пригодились. Юный и бесцеремонный, я начал познавать новый мир через собственные открытия и ошибки.

Таксист обманул нас стандартным для индийской столицы способом. Сказал, что нашего отеля больше не существует. Он закрыт уже несколько месяцев. Я ясно видел, что нас пытаются обмануть, и отказался ехать в гостиницу, которую навязывал жулик-таксист. Я потребовал высадить нас в любом месте. Взбешенные и растерянные, мы оказались у блока Н на Канаут-плейс, в самом центре Дели. С этой точки я и начал изучать Индию, ее людей и древнюю культуру. Отель, рекомендованный друзьями, мне удалось найти только через пару лет.

А пока мы озирались по сторонам, вцепившись в свои чемоданы. Воздух пронизывали неизвестные ароматы с нотами откровенного зловония. Вокруг шныряли темные личности, закутавшиеся в одеяла. Совершенно средневекового вида старик готовил непонятную снедь на открытом пламени. Буквально в двух шагах мужчины мочились на стену здания, ни на кого не обращая внимания. Попрошайки в лохмотьях набрасывались на нас, как обезьяны.

Вежливый молодой человек в пиджаке и белой рубашке осадил попрошаек и обратился к нам на сносном английском. Поинтересовался, в чем наша проблема и может ли он чем-то помочь. Нет, он тоже не знает, как найти отель, который мы ищем. Но ему известно отличное туристическое агентство буквально за углом. Там мы сможем перевести дух, и там нам точно помогут. Любезность незнакомца была какой-то приторной, в его предложении сквозило лукавство. Но мы хотя бы понимали речь молодого человека и согласились следовать за ним. Через пару минут мы сидели на диванчике в офисе с аскетичным интерьером. Хозяин туристического агентства по имени Башир держал себя солидно и не суетился. Он явно умел вести бизнес и знал свое дело. Нам предложили зеленый чай в маленьких чашечках и показали альбом с фотографиями, снятыми в Кашмире.

Волшебное озеро Дал в окружении головокружительных гор. Покрытые резьбой плавучие дома. Мосты удивительной конструкции, нависающие над каналами. Старинные постройки Шринагара[13], сложенные из маленьких кирпичей. Улыбающиеся дети протягивали цветы лотосов прямо в объектив. Ничего подобного мы раньше не видели. Кашмир на фотографиях выглядел каким-то затерянным королевством. Мы были очарованы и заинтересованы.

Башир осведомился о наших намерениях, бюджете и предложил свой план. Завтра утром нас будет ждать автомобиль, нам проведут экскурсию по Дели. Посмотрим Красный форт и Кутб-Минар[14]. Потом пообедаем, отдохнем, а вечером сядем в автобус, отправляющийся в Шринагар. Какие-то двадцать часов в автобусе – и мы в раю. Разговор о гостинице для ночлега в Дели, которую мы искали, как-то замяли. «Да, вроде она закрыта, но я точно не знаю, где она, – сказал Башир. – Всего одна ночь в Дели, какая разница, тут полно гостиниц. Мои ребята сейчас отвезут вас в нормальную гостиницу». Мы обсудили цены. Башир предложил двадцать долларов в день за двоих. Жилье, еда и экскурсии – все включено. Плюс мы платим за автобус в Шринагар и обратно. Друзья предупреждали меня, что в Индии надо торговаться и ломать все цены пополам. Я предложил свою цену. Мы немного поспорили, и, к моему удивлению, Башир согласился на четырнадцать долларов в день. Воодушевленные предстоящей поездкой в загадочный Кашмир, мы не стали настаивать на поисках гостиницы, рекомендованной друзьями, сказывалась усталость от перелета. За окном уже была совершенно темная и безлюдная ночь. К агентству подогнали машину и отвезли нас в отель на Арокашан-роуд.

На следующий день все случилось примерно так, как нам обещали. На ресепшен ждал вчерашний молодой человек в пиджаке и белой рубашке. Он посадил нас в автомобиль марки «Амбассадор», сказал что-то шоферу в тюрбане и пообещал, что мы еще увидимся. Никакой экскурсии в правильном смысле этого слова так и не случилось. Нас довезли до входа в какой-то парк. Водитель лаконично сообщил, что будет ждать нас, и махнул рукой в направлении, куда нам надо было следовать. Оказалось, что мы находимся у входа в комплекс Кутб-Минар. Пару часов мы погуляли вокруг огромного минарета и потрогали знаменитую железную колонну. Тогда она еще не была обнесена оградой и прикоснуться к колонне мог любой желающий. Местные туристы пытались ее обхватить. Считалось, что тем, кому это удастся, будет сопутствовать удача. Когда мы вернулись к автомобилю, водитель просто молча отвез нас к офису Башира. Никакого Красного форта мы так и не увидели. «Сейчас уже нет времени на Красный форт, – сообщили нам в туристическом агентстве, – скоро отправляется автобус. Когда приедете в Шринагар, вас встретит наш человек. Вы должны будете спросить его секретные слова. Если этот человек не будет знать слов, не идите с ним, значит, это не наш человек. Секретные слова – это число 786. Запомнили?»

Вскоре мы загрузились в автобус. Может быть, в то время на маршруте Дели – Шринагар и существовал комфортный пассажирский транспорт, однако сомневаюсь. Наш автобус был допотопным и неудобным. Это был так называемый говермент бас с жесткими сиденьями и плохо закрывающимися окнами. Никаких излишеств вроде откидывающихся спинок не было и в помине. Моя спутница была единственной женщиной на этом рейсе. У многих пассажиров были бороды, у некоторых довольно внушительные. Напоминали они афганских моджахедов. Большая часть мужчин была одета в национальную кашмирскую одежду. Длинный шерстяной балахон с коротким разрезом у ворота, называемый фиран. Никто не пытался с нами разговаривать. Мужчины косились с недоумением, кое-кто поглядывал хмуро. Первая часть пути прошла незаметно, мы дремали, утомленные новыми впечатлениями. Но после остановки в городе Джамму начался подъем в горы по нескончаемому серпантину. Стало значительно холоднее. Никакого отопления предусмотрено не было. Мы достали из багажа всю свою зимнюю одежду, но все равно мерзли. Некоторые пассажиры курили прямо в автобусе, приоткрывая окна. Время от времени случались остановки. Оказалось, что кашмирские мужчины справляют малую нужду сидя на корточках. Туалетов не было вовсе, и все желающие устраивались на краю пропасти. Нам с Лизой приходилось уходить несколько сот метров за поворот, чтобы как-то уединиться. Помимо нашего автобуса, по серпантину взбирались перегруженные, ярко раскрашенные грузовики. Несколько раз мы останавливались на час или даже на два, чтобы пропустить колонны военного транспорта. На рассвете достигли блокпоста, расположенного у въезда в тоннель. В автобус зашел вооруженный человек в военный форме и велел всем выйти, прихватив багаж. Пассажиров выстроили в ряд. Сначала мы встали в общую линию, но получили знак отойти в сторону. У нас только проверили документы, остальных довольно тщательно обыскали. Атмосфера была тревожной, все были напряжены. Военные не слишком церемонились. К кашмирцам они относились явно враждебно. За длинным тоннелем стало еще холоднее, кое-где лежал снег. Мы были в пути уже около двадцати часов. На очередной остановке к открывшейся двери автобуса подбежали местные мужчины. Каждый держал в руках кальян, приготовленный для употребления. Среди пассажиров сразу нашлись желающие покурить и немного расслабиться. Пара бородачей на той же остановке приобрела горшки с горячими углями, оплетенные лозой и похожие на корзины. Вернувшись на свои места в автобусе, они установили горшки на полу, между ног, спустив на них полы шерстяных балахонов. Позже мы узнали, что такой файрпот называется кангри. Это традиционная система индивидуального обогрева в Кашмире зимой. А пока мы смотрели на все происходящее широко открытыми глазами. Автобус был в пути уже больше суток, за все это время мы только раз поели холодного риса и лепешек на одной из остановок. Мы явно пересекли перевал, и теперь серпантин шел на спуск. В какой-то момент автобус вдруг остановился. В салон зашел пожилой человек в лыжной шапочке, перемолвился парой слов с водителем, а затем обратился к нам. «Пойдемте, – сказал он, – дальше вы поедете со мной», – и показал на машину, стоящую рядом. Башир обещал, что нас встретят на автовокзале в Шринагаре, а вовсе не посреди дороги. Меня это несколько напрягало. «Вы должны сказать пароль», – ответил я незнакомцу. «Какой пароль?» – поморщился старик. Пассажиры автобуса, понимающие английский язык, смеялись. Их явно забавлял наш диалог. «Вы должны сказать секретные слова. Без этих слов мы никуда с вами не пойдем», – ответил я. «Семь восемь шесть», – выдохнул старик. Тут захохотали уже все пассажиры автобуса, а мы быстро схватили свой багаж и пересели в автомобиль.

«Меня зовут Махмуд Гунна, – представился старик. – Башир – мой родственник, и следующую неделю вы проведете со мной». Через полчаса езды мы оказались на причале, и Махмуд помог нам затащить багаж в плавучую гостиницу.

Во время той первой поездки смысл числа 786 мне был неизвестен. Я думал, что это просто пароль. Позднее мне объяснили, что число 786 считается священным у мусульман Индии, Пакистана и некоторых других стран. Оказывается, каждая из букв арабского алфавита имеет числовой эквивалент. Число 786 – это сумма значений всех букв в исламском выражении «Бисмилляхи-р-рахмани рахим», что в переводе с арабского означает «Во имя Аллаха милостивого и милосердного». С этих слов начинается большинство сур Корана. Эту фразу правоверные произносят в начале любого важного дела.

Махмуд Гунна

Считается, что идея строить плавучие дома в Шринагаре появилась у англичан в 30-е годы XX века. Эта территория формально не входила в состав Британской империи, и повелитель Кашмира – Шри Гулаб Сингх – запрещал англичанам строить дома в своем королевстве. Изворотливые британцы нашли способ обойти запрет и начали возводить деревянные дома на баржах, чтобы отдыхать здесь от летнего делийского зноя. Англичане давно не приезжают, а плавучие дома стали привычной частью городской структуры Шринагара. Прижилось и иностранное название – хаусбоут.

Баржа Махмуда Гунны носила гордое название «Кингс-Трон». Она стояла у причала в ряду нескольких подобных сооружений. Открытая терраса была обращена к озеру. В уютной гостиной располагались приземистые диваны и украшенные замысловатой резьбой низкие столики. Через узкий коридор можно было попасть в спальню. В комнатах были установлены маленькие железные печки. В России такие печи называют буржуйками, а в Кашмире они известны под названием бухари. В доме было холодно, как на улице, и пахло дачей. Когда хозяин развел огонь и в печке затрещали поленья, мы наконец согрелись и расслабились. Дорога из Дели в Шринагар заняла около тридцати часов.

Нас, вероятно, накормили, но первого ужина я не запомнил. Помню только термос с горячим чаем. Забравшись под тяжелые ватные одеяла, мы провалились в сон.

Проснулись рано. Тишину разрывал азан[15] – муэдзин призывал правоверных на молитву. За окошками с замысловатой геометрической расстекловкой виднелась молочная мгла. На горизонте за озером маячили голубоватые горы. Печка давно остыла, и тепло было только под одеялом. Мы вылезли из теплой постели и, поеживаясь, ходили по дому, осматривая наше пристанище. Вскоре появился Махмуд с чаем, вкуснейшей выпечкой и медом. Он опять развел огонь, а какая-то женщина вскоре принесла горшки с углями – кангри.

Хозяин скептически осмотрел нашу верхнюю одежду и выдал нам шерстяные балахоны-фираны мышиного цвета. Затем показал, как пристроить кангри под полами фирана.

«А теперь нам надо поговорить, – заявил он. – Правила вот какие: вы здесь находитесь у меня в гостях, и никто вам ничего не сделает. Но сами вы никуда не ходите, я вам все покажу и отведу вас повсюду, куда можно пойти. Все, что вам может понадобиться, мы предоставим».

Я попробовал протестовать:

– Как это так: мы никуда не ходим? Мы туристы и хотим все посмотреть. Почему мы не можем пойти, куда пожелаем? Что нам может угрожать? В Дели нам ничего такого не говорили.

– В Дели! Что вам вообще объяснили в Дели? Вы понимаете, что тут идет война и никаких туристов здесь нет вообще? В Шринагаре комендантский час. Вечером даже я не могу выйти на улицу. Что вы знаете о Кашмире? – дед возмущенно фыркнул.

Мы с Лизой переглянулись. Уже по дороге мы поняли, что есть какое-то напряжение вокруг этого горного края, но слово «война» не приходило нам голову. Мы действительно ничего не знали. Только пару дней назад мы впервые увидели фотографии идиллического райского озера в горах. Вообще-то я читал книжку французского антрополога Мишеля Песселя «Золото муравьев», но в книге автор описывает свое путешествие в Кашмир, совершенное в 1980 году, и о войне там речи нет. События в Кашмире не освещались на российском телевидении и не обсуждались в газетах. В стране было полно своих проблем. В общем, я и не пытался наводить какие-то справки. Откуда мне было знать, что после окончания советско-афганской войны в Кашмире оказалось множество бывших моджахедов. Ничего я не знал и об исламизации кашмирского общества, пришедшейся на 80-е годы.

– И кто же с кем воюет? – спросил я Махмуда.

– Армия Индии воюет с народом Кашмира. Они убивают людей, военные грабят магазины и банки. От них можно ожидать чего угодно, – ответил старик.

– А что же хотят люди в Кашмире?

– Люди хотят, чтобы их оставили в покое. Одни хотят независимости Кашмира. Другие хотят присоединиться к Пакистану. Кто чего. Я бы хотел, чтобы наступил мир и ко мне опять приезжали туристы, как раньше. Сейчас вы единственные туристы во всей долине.

– Единственные? – Я едва верил своим ушам.

– Ну, почти единственные, еще один сумасшедший японец. И вы. Всё, больше никого.

Мы с Лизой опять переглянулись. В это время в окошко кто-то постучал. Пока мы разговаривали и пили чай, к хаусбоуту подплыло несколько лодок. Стучал в окно человек, сидящий в лодке. Махмуд что-то недовольно закричал в ответ.

– Что это за люди? Чего они хотят? – спросил я старика.

– Это торговцы. Они проведали, что тут туристы, и хотят показать вам свои товары.

– А что за товары?

– Разные товары. Ювелирные изделия. Шафран, текстиль, у этого человека, который стучит в окно, – шапки. Но вам не надо торопиться. Они все время будут тут, рядом, пока вы не уедете.

Лиза вовсе не думала, что нам нужно откладывать покупку шапок. Мы изъявили желание немедленно посмотреть головные уборы и другие вещи. Махмуд, ворча, открыл дверь на террасу. Мы вышли на свежий воздух, прихватив горшки с углями. Оказалось, что озеро за ночь местами покрылось коркой льда. Лодки, подплывшие к хаусбоуту, проламывали тонкий лед и оставляли за собой темный след. Каждый из гребцов пользовался лишь одним веслом с широкой лопастью, формой напоминающей сердце. Они улыбались и приветствовали нас жестами. Махмуд был суров. Он опять что-то прокричал лодочникам сердитым голосом. Один из них причалил к хаусбоуту и забросил к нам на террасу два больших мешка. Затем вскарабкался сам. Мешки были объемными, но явно легкими. На пол, покрытый ковром, торговец высыпал свои товары. Здесь были шапки, перчатки, жилетки, еще какие-то вещи, все из меха. Мы стали рассматривать шапки и перчатки. Я поинтересовался, что это за мех. Оказалось, что в основном кролик, но не только. Касательно некоторых вещей продавец не мог толком объяснить, из меха какого животного они сделаны. «Это мех горной кошки», – пояснил Махмуд, который внимательно рассматривал все вещи вместе с нами. Продавец озвучил цены. Они оказались чрезвычайно низкими. Все стоило по два-три доллара. За некоторые вещи просили пять. Мы купили несколько шапок из пятнистого меха неизвестного животного, которого Махмуд называл горной кошкой. А затем старик решительно прогнал купцов.

– Они опять приедут после обеда, – пояснил он нам, – а теперь поедем кататься на шикаре.

– На шикаре?

– Шикара – это местное название лодки, – пояснил старик.

Он забрал у нас файр-поты и куда-то ушел. Вскоре дед вернулся с обновленными углями в горшках и шерстяным пледом. Оказалось, что одна из лодок с навесом, напоминающим маленькую беседку, давно поджидала нас. Махмуд придержал борт лодки, чтобы мы смогли перебраться, и влез вслед за нами. Он уселся на носу, а мы с Лизой устроились на подушках под навесом. На корме лодки на корточках восседал гребец. Это был молодой парень. Он подмигивал нам и улыбался, но не разговаривал. Возможно, не владел английским, а может быть, опасался вызвать недовольство строгого деда.

Пока мы болтали с Махмудом и рассматривали меха, утренняя мгла рассеялась, и долину ярко осветило солнце. Громада гор придавала пейзажу какое-то вселенское величие. Тонкий лед растаял на глазах. Тепло от горячих углей создавало микроклимат под нашими фиранами. Шикара почти бесшумно скользила по глади огромного озера. Мы пребывали в полной эйфории. Это действительно напоминало рай, обещанный Баширом. «Поплывем смотреть могольские сады, Шалимар-Багх, – сообщил нам Махмуд. – Император Джахангир приказал разбить сады для своей любимой жены Нур-Джахан». Озеро перегораживала дамба, по которой была проложена дорога. Мы проплыли под мостом.

Похоже, наша лодка направлялась к противоположному берегу озера. Мы были примерно на половине пути от моста до садов, когда увидели шикару, движущуюся нам навстречу. Два гребца энергично работали веслами. Когда лодки поравнялись, мужчины обратились к Махмуду. Они были очень возбуждены и активно жестикулировали. И без того мрачный Махмуд нахмурился и отдал какое-то распоряжение нашему гребцу. Тот немедленно стал разворачивать суденышко.

– Что случилось? Почему мы разворачиваемся? – спросил я старика.

– Там военные сегодня убили двух человек, – ответил Махмуд.

Гребцы из встречной шикары закивали головами. «Кил ту пипл», – сказал один из них. В этот момент, как бы в подтверждение этих слов, со стороны могольских садов донеслись звуки выстрелов. Стреляли из автоматического оружия короткими очередями. Было видно, как над деревьями на том берегу взлетели птицы, напуганные стрельбой.

Вскоре мы опять оказались в своем плавучем доме. Старик сказал, что пойдет отдать распоряжение насчет обеда. Он жил на соседней барже, куда можно было попасть по деревянным мосткам. Еду готовила невестка Махмуда, муж которой был в Дели на заработках. Как выяснилось, она не только хорошо готовила, но и великолепно пела. Однажды по просьбе старика она исполнила для нас народную песню, и мы были по-настоящему потрясены.

Мы с Лизой, в общем, уже получили немало впечатлений и обменивались мыслями по поводу увиденного. Мы вовсе не жалели, что оказались в Кашмире, нам было очень интересно. Пожалуй, в компании Махмуда Гунны мы чувствовали себя в безопасности. Даже к Баширу, отправившему нас в мятежный Кашмир, претензий мы не имели. Мы хотели приключений и получили их. Я подумал, что меня второй раз за год занесло в холодные горы и я опять слышу выстрелы, как совсем недавно на Кавказе.

Как и планировалось, мы провели в Шринагаре неделю. Каждый день к нам приезжали разные торговцы и демонстрировали на террасе свои товары. Отдельных продавцов дед жаловал и встречал вполне добродушно. На некоторых почему-то ругался и гнал прочь. Мы накупили шалей и ювелирных изделий. В нашем понимании цены были вполне умеренными, даже низкими. Я потратил несколько сот долларов на старое серебро. Афганские кольца с бирюзой и лазуритом, подвески, которыми кашмирские женщины когда-то украшали волосы, странные этнические ожерелья и браслеты. Дед возил нас на шикаре. Мы больше не пытались посетить могольские сады. Вместо этого осматривали Шринагар с воды. Иногда причаливали и изучали старую архитектуру. Некоторые здания были совершенно очаровательны. Стрельчатые окна закрывали деревянные решетки, каменные постройки были дополнены резными деревянными галереями, эркерами и балконами.

Кое-где в городе были оборудованы огневые точки, сложенные из мешков с песком. Там дежурили индийские солдаты. Однажды нам приказали причалить и проверили наши документы. Махмуд Гунна был очень недоволен и кричал: «Вы что, не видите, что это просто молодые туристы? Зачем вам их документы?»

Махмуд понял, что я падок до старины, и показал нам пару антикварных магазинов. Там можно было увидеть самовары, которые в Кашмире назывались ровно так же, как в России, и медную посуду, покрытую чеканным орнаментом. Предлагали нам и очень древние предметы, имеющие отношение к временам Маурьев[16] и Кушанского царства[17], монеты с профилями забытых правителей, керамические светильники и бусины. Посетили мы и несколько лавок, где торговали коврами. Из любопытства я поинтересовался стоимостью нескольких изделий. Цены оказались весьма низкими. Я не собирался покупать никаких ковров, но поделился с продавцом пониманием того, что в Москве такие вещи стоят намного дороже.

– Заплати мне за один ковер сейчас, а два я тебе дам без денег. Когда продашь в Москве, пришлешь деньги, я думаю, ты меня не обманешь, – заявил торговец.

– А что мне делать, если я не сумею продать ваши ковры?

– У нас есть свои люди в Москве, если не сумеешь продать, они приедут к тебе и заберут ковры.

Я не стал покупать ковры, но задумался. Похоже, я мог быть полезен индийским торговцам. Это требовало осмысления.

В один из дней, когда мы опять плыли поперек озера, за нами увязалась шикара с детьми. Им, наверное, было лет по семь-восемь. Дети пытались продать цветок водяной лилии. Цветок был замерзший и поникший. «Бакшиш! – весело кричали дети и спрашивали нас: – Джапаниз? А ю джапаниз?» Они, по всей видимости, слышали, что где-то в долине болтается японец, и никогда раньше не видели европейцев, а может быть, просто шутили. Мы купили у детей цветок, чем вызвали недовольство Махмуда. Позже, когда мы сидели с ним на террасе и пили кашмирский чай с кардамоном и корицей, он заявил:

– Никогда не давайте деньги детям-попрошайкам, вы разрушаете их будущее, когда даете им деньги просто так. Они привыкнут к мысли, что деньги даются даром, и у них будет плохая жизнь.

– А кому еще нельзя давать деньги, мистер Махмуд? – спросил я старика.

– Никогда не давай деньги людям, которые могут работать. Даже если у человека одна рука, он еще может работать. Деньги можно давать очень старым людям и больным. Голодным детям можно дать еду, но не деньги. Вы можете дать деньги их матери, если хотите оказать помощь.

Должен сказать, что в течение всей последующий жизни я стараюсь следовать совету мудрого старика и не даю денег юным попрошайкам.

В этой поездке самой теплой вещью в моем гардеробе был немецкий военный свитер цвета хаки, купленный однажды в магазине секонд-хенд. Как выяснилось, свитер страшно раздражал Махмуда Гунну.

– Зачем ты носишь этот свитер? Не носи этот свитер в Кашмире.

– Почему, мистер Махмуд? В чем проблема?

– Такие носят полиция и военные. Это многим может не понравиться в Кашмире.

Только спустя несколько лет я понял, почему Махмуд Гунна так заботился о нашей безопасности. В 1995 году исламские террористы взяли в заложники шестерых иностранцев в Кашмире. Они требовали освободить из индийской тюрьмы своего товарища. Одному из заложников, норвежцу, отрубили голову, четверо пропали без вести, один сбежал. Как выяснилось позже, заложники были расстреляны в декабре 1995 года, ровно за год до нашего приезда. Их тела так и не были найдены. Именно из-за этого печального происшествия никакие иностранные туристы не посещали Кашмир в то время.

Путь из Шринагара обратно в Дели оказался ничуть не легче. Мы опять отчаянно мерзли. Автобус по-прежнему надолго останавливался, чтобы пропустить машины с военными. Дважды всех пассажиров выводили из автобуса и тщательно досматривали. Сиденье за нами занимал почтенного вида старец с длинной белой бородой. Где-то на перевале он почувствовал себя плохо. Его рвало. Он глотал таблетки, стонал и охал. Потом его рвало снова и снова. Когда-то много лет назад на этой дороге почувствовал себя плохо и умер император Джахангир, возвращавшийся из поездки в Кашмир. Через двадцать часов мы наконец достигли Джамму, и наше терпение кончилось. Мы покинули автобус и остановились на ночлег в первой попавшейся гостинице. Рано утром я сходил на вокзал и купил билеты на ближайший поезд, следующий в Дели. Вагон в народном «секонд-слипер-классе» был переполнен пассажирами, но для нас нашлось место у замызганного окна. Ехать в поезде оказалось значительно удобнее, чем в автобусе.

Мимо проплывали возделанные равнины Пенджаба и размеренная деревенская жизнь. Шел последний день 1996 года. Мы с Лизой обсуждали увиденное и пережитое в Кашмире. Во мне зрела решимость связать свою жизнь с этой сумасшедшей и удивительной страной. Вечером того же дня мы достигли индийской столицы. В 23:30 мы уже сидели за столиком ресторана «Махарани» на Канаут-плейс, подводили итоги и строили планы на грядущий год.

Нам, разумеется, не удалось добраться до моря во время первой поездки. Явно не хватало времени и средств для такого путешествия. Зато мы успели заехать в Агру, где простудились, шлепая босыми ногам по холодному мрамору Тадж-Махала. Побывали в Джайпуре и сходили в кинотеатр на фильм «Раджа Хиндустани». Нас занесло в район Секавати на севере Раджастхана. Там не было дешевых гостиниц, и нам пришлось ночевать на земляном полу деревенского дома. В конце января 1997 года мы вернулись в Москву, похудевшие и изменившиеся.

Земляки

В XVII веке в Астрахани среди прочих инородцев уже проживают индийские купцы. Однако вплоть до начала XIX века смутные представления россиян об Индии основывались скорее на лубочных образах царевича Иоасафа[18] и царя Пора[19], чем на достоверных сведениях. На рубеже XVIII–XIX веков воображаемая фантастическая Индия начинает обретать реальные черты. В 1786 году в Санкт-Петербурге выходит из печати «Десятилетнее странствование» унтер-офицера Ф. С. Ефремова. Уроженец Вятки Филипп Ефремов описывает события девяти лет своей жизни в Азии. Захваченный в плен кочевниками в оренбургских степях, Филипп Сергеевич был продан в Среднюю Азию. После нескольких лет службы у аталыка Бухарии он бежит в Кашгарию, а затем через Тибет попадает в Индию. Армянский купец, повстречавшийся Ефремову в дороге, содействует отправке скитальца домой на английском судне. В 1782 году Филипп Сергеевич в Санкт-Петербурге. В своих записках он приводит лаконичные, но емкие данные о народах, населяющих Среднюю Азию, Китайский Туркестан, Тибет, Кашмир, описывает обычаи и занятия разных племен. Приводит сведения о географии, маршрутах и состоянии военного дела. Рассказывает он и о пытках. Возможно, именно из «Десятилетнего странствования» почерпнул описание кочевой техники увечья пленников Н. Лесков. «…Подрезывают у ног пяты и насыпают в то место мелко изрубленных конского хвоста волос», – писал Ефремов. Схожая процедура «подщетинивания» описана и в «Очарованном страннике».

Считается, что, планируя Индийский поход, Павел I черпал информацию из доклада генерал-прокурора сената П. Х. Обольянинова № 216 от 1800 года «О развитии торговых связей России с Индией и среднеазиатскими ханствами в XVIII столетии и о мерах по расширению восточной торговли». Генерал сообщает о трех дорогах, используемых азиатскими негоциантами.

Зимой 1801 года Войско Донское было приведено в полную готовность. Подобный полный сбор на Дону случался редко. В XVIII веке лишь дважды: в 1737 и 1742 годах, перед серьезной угрозой нашествия татар. Под командованием атамана Василия Орлова в восточном направлении выступило войско в двадцать одну тысячу казаков, пятьсот офицеров и тысячу калмыков, среди них участники турецких войн и походов А. В. Суворова. Первые полторы тысячи верст до оренбургских степей были пройдены с трудом, но без существенных потерь. После убийства Павла одним из первых указов Александр I отменяет поход. Широко распространено мнение, что поход в Индию был обречен на провал и ярко свидетельствовал о безумии императора Павла. Однако мнение это спорно, и расклад сил в Азии мог бы выглядеть иначе, если бы не трагическое происшествие в Михайловском замке. В это время численность британских региментов Ост-Индской компании составляла пару десятков тысяч солдат. Сипаи были не вполне надежны. Казачье войско в двадцать две тысячи человек было вполне сопоставимой силой.

В период царствования Александра I достоверных данных о загадочной стране становится все больше. В 1805 году в Санкт-Петербурге выходит в свет «Беспристрастное созерцание систем Восточной Индии брагменов» Герасима Степановича Лебедева. Уроженец Ярославля, удивительный человек провел три года в Мадрасе и двенадцать лет в Калькутте. Музицируя в английских салонах и преподавая музыку, он зарабатывал на жизнь. Лебедев серьезно изучал санскрит у местных пандитов[20]. Владел разговорным бенгали и калькуттским хиндустани. В 1795 году создал в Калькутте Бенгальский национальный театр, а в 1801-м в Лондоне издал грамматику разговорного хиндустани.

В 1812 году в Санкт-Петербург прибыл уроженец Кабула, российский гражданин Мехти Рафаилов. Привезенные им сведения и кашмирские шали будоражили воображение столичных жителей. Придворные Александра I платят за шали фантастические деньги – от тысячи до десяти тысяч рублей за штуку.

В 1821 году Н. М. Карамзин публикует «Хождение за три моря» Афанасия Никитина. Россияне обретают своего Марко Поло или Ибн Баттуту. Написанный давно и честно, удивительный текст сообщает массу ценнейших фактов и покоряет читателя.

В 1852 году в Индии впервые оказывается начинающая авантюристка Блаватская (урожденная Ган). Юная Елена Петровна сбежала от старика-мужа, губернатора Эриванской губернии, через три месяца после венчания. В первый визит она провела в Индии два года. Елена Петровна приедет еще не раз. В 1890-е она вынуждена покинуть страну из-за скандала: индийская пресса справедливо обвиняет Блаватскую в шарлатанстве.

Основательно подготовившись в европейских университетах, в конце XIX века в Индию приезжают отцы-основатели российского востоковедения И. П. Минаев[21] и вслед за ним Ф. И. Щербатский. Ученые изучают древние языки и участвуют в философских диспутах наравне с местными пандитами.

В конце XIX века транссибирское сообщение весьма несовершенно, и некоторые российские госслужащие отправляются на службу на Дальний Восток из Одессы на пароходе, с заходами в порты арабских стран, Индии и Китая. Путевые заметки, оставленные нам русскими путешественниками, посетившими Индию во второй половине XIX века, как правило, начинаются с описания парохода, нравов попутчиков: англичан и туземцев. Подобная поездка прекрасно описана Всеволодом Крестовским, автором «Петербургских трущоб».

В 50–60-е годы XX века помолодевшая независимая Индия ищет и находит новых друзей. В фильме «Господин 420» бродяга в исполнении Раджа Капура поет о себе и одновременно обо всей стране. Он одет в японские ботинки, английские брюки и русскую шапку. Душа, разумеется, остается индийской.

В древний Индостан, сбросивший колониальный гнет, отправляются специалисты из дружественного СССР. Они помогают строить электростанции и заводы, обслуживают военную и гражданскую технику. Обучают местных. Инженеры, военные, врачи, журналисты возвращаются домой с яркими впечатлениями и дурацкими сувенирами в чемоданах. Отношения между странами оставались очень хорошими до конца существования СССР и достигли некоего пика во время фестиваля советско-индийской дружбы 1987–1988 годов, когда несколько тысяч советских артистов выступили с серией мероприятий перед широкой индийской аудиторией. Десятки творческих коллективов из Индии провели ряд ответных концертов и выступлений в разных городах СССР. На выставках, открывшихся в музеях России, было показано классическое искусство Индии. В кинотеатрах крутили фильмы бомбейских киностудий, дамы в советской глубинке млели от образов волооких красавиц и мурлыкали восточные мелодии.

Индия являлась одной из немногих стран, куда граждане СССР в теории могли отправиться частным порядком. Помню, как я подростком ожидаю маму в фойе ленинградского учреждения, рассматриваю и изучаю все, что вижу. На стенах висят обычные для того времени плакаты и объявления, а также список путевок в туристические поездки по стране и за рубеж. В списке есть Болгария и Индия. Стоимость профсоюзной путевки в туристическую поездку по Индии в 80-е годы составляла немыслимые 1500 рублей. Однако некоторые любопытные и предприимчивые россияне отправлялись в далекую «басурманскую» страну. Это был период глобального безденежья и ранних челноков. За фотоаппарат «Зенит» и бутылку водки наш соотечественник выменивал рубины и сапфиры низкого качества или пару кожаных курток. В начале 90-х масштаб изменился, и россияне потащили куртки и свитера товарными количествами. Сначала тюками и чемоданами, а затем и контейнерами. Мистически настроенные соотечественники отправились по святым местам и потянулись в ашрамы[22]. Некоторые водители тук-туков[23]