Amore mio, Юля Котова бесплатное чтение

Глава 1. Нет повести печальнее на свете…

— Юлёк, ты бы чаю-то попила, — раздался из кухни скрипучий голос на фоне новостной заставки.

— Какой чай, дед, я и так опоздала?! — закричала в ответ.

Ну как я могла проспать в первый учебный день?! Элементарно, Ватсон. Легла полпятого, встала в восемь. Ну, как встала? Скорее, восстала. Зато вместо часа, который обычно тратила на утренние сборы, мне понадобилось пять минут. Что я успела за это время? Да ни хрена не успела. Зубы почистила, лицо умыла, хаер пригладила…

Завязывая чёрные шнурки ярко-жёлтых штиблет на протекторе, я проклинала долбанный Нетфликс и беса, что вчера шептал мне на ухо так вкрадчиво и соблазнительно: «Ну ещё одну серию, Юляшшш».

— Я ушла! — попыталась перекричать ведущего новостей, но судя по тому, что дед промолчал, мне это не очень удалось.

Закинув в сумку косметичку и нацепив на голову солнцезащитные очки, я вышла за дверь дедовой двушки и открыла дверь тамбура на восьмом этаже среднестатистической челябинской панельной многоэтажки. На ходу надевая черный удлиненный жакет, который купила вместе с ботинками, захлопнула дверь и обернулась на звук щелчка другой двери.

Так… так… так… Давно не виделись, контра недобитая. И суток не прошло.

В тесном пространстве лестничной клетки Бредин казался еще выше. Широкие плечи и узкая задница — идеальное телосложения для засранца, полностью уверенного в своей неотразимости.

— Котова, — кивнул мне Бредин, криво улыбаясь. Серые глаза смотрели прямо и с вызовом.

— Придурок, — ответно кивнула и отдернула руку от кнопки лифта, слишком поздно сообразив, что лифт уже едет, и нет надобности давить на нее с такой силой.

— Ты все такая же милая, — прокомментировал Бредин моё приветствие.

— А ты все такой же придурок, — отвесила ему встречный комплимент, намекая, что с прошлого вечера мало что изменилось.

Двери лифта распахнулись, и я шагнула внутрь, не глядя на парня. Надежды на то, что Бредин поедет следующим рейсом не было, как и на то, что он когда-нибудь перестанет драконить меня. Двери закрылись, и я всем телом ощутила, насколько близко сейчас стоял тот, кто доводил меня до белого каления лишь тем, что ехал со мной в одном лифте. Запах его парфюма окутал меня, и я злилась ещё сильнее, понимая, что пахнет он просто обалденно.

— Может, повернешься? Воспитанные люди в лифте так не ездят, — сказал парень, и мне не нужно было смотреть на него, чтобы застать на губах нахальную улыбку. — Юля — Юля, где твои манеры? — его голос прозвучал над самым ухом, и я невольно вздрогнула, прежде чем продемонстрировать Бредину свой средний палец. Тот глухо и низко засмеялся, оценив мой ответ, и вышел из лифта.

Я вышла следом, пробухав тяжёлой подошвой по бетону, и даже не взглянула на парня, когда Бредин изображал лакея и держал для меня подъездную дверь.

К черту Бредина! На привычный обмен любезностями у меня сейчас не было времени. До родного универа всего-то пятнадцать минут ходьбы, но, учитывая, что пара началась десять минут назад, меня это совсем не воодушевило.

— Ты знаешь, что отсутствие пунктуальности — признак гордыни? А гордыня — это грех. Ты грешница, Юля, — раздался голос Бредина за спиной.

— Слушай, если не заткнешься, я сейчас точно согрешу, — пробурчала себе под нос, прибавляя шага, когда заметила боковым зрением высокую фигуру слева.

— А я бы с тобой согрешил, — заявил Бредин, демонстрируя острый слух.

— Не смей даже фантазировать обо мне, извращенец!

— С чего ты взяла? — его голос звучал вкрадчиво с долей насмешки. — Я буду нежен, обещаю. Тебе понравится.

— У тебя бы не было шансов со мной, будь ты последним венцом творения во вселенной, — сузив глаза, я прикусила губу, наслаждаясь этим мгновением.

— Венец творения, — растягивая слова, проговорил Бредин. — Неплохо. На моей памяти, это первый раз, когда ты говоришь обо мне в позитивном ключе. Кажется, мои шансы выше, чем ты думаешь.

Прикусив язык, я снова активировала режим полного игнорирования, понимая, что он ни за что не оставит меня в покое. Он же Бредин. И это не фамилия, это диагноз.

Однажды мне пришла в голову мысль, что из нас могли бы получиться настоящие Ромео и Джульетта. Могли… если бы наша ненависть друг к другу не была сильнее, чем у наших славных династий. О том, что именно положило начало многолетней вражде между Котовыми и Бредиными, что затронула не одно поколение, история умалчивает. Я родилась и выросла с этой неприязнью, и не нуждалась в объяснениях. А поведение Бредина весьма тому способствовало. Он донимал меня все время, что мы были знакомы, начиная с детского сада. Затем была школа, где мы учились в одном классе. И вот уже второй год — один универ. Квартира моих родителей находилась в другой части города, поэтому, начиная с пятого класса, когда наша семья переехала в новую квартиру, я часто ночевала у деда. Из окон моей спальни в его доме была видна школа, в то время как из окон в новостройке — окраины города. Поступив в универ, я окончательно поселилась у него. И тому было очень логичное объяснение. Скорее, два объяснения. Макс и Димас — мои шестилетние братья-близнецы, которые давали прикурить своим поведением мне, родителям, воспитателям в детском саду и соседям снизу. Они вечно орали, дрались и что-то делили. И заниматься в такой обстановке было просто невыносимо. Поэтому под шумок прошлогодней зимней сессии я окончательно переехала к деду. Но братьев я любила, очень… честно… особенно на расстоянии.

А с дедом мы и раньше жили душа в душу, а теперь зажили еще лучше. Я готовила, он ел. Он получал пенсию, я ее тратила, точнее, осваивала бюджетные средства в строгом соответствии с нашими скромными потребностями. В обязанности деда входила лишь покупка таких стратегически важных предметов первой необходимости, как соль, спички, сода и анальгин, и поддержание тем самым стабильности этого мира.

Но всю идиллию портило близкое соседство с Брединым. Нет, это были не последствия душещипательной истории о том, как мальчик-забияка издевался над тихой скромницей. Это была многолетняя война. И то, что сейчас я шла по тротуару, а не лежала на нем, пав жертвой подножки Бредина, являлось лишь показателем того, что методы ведения войны с возрастом стали иными. Порча игрушек, обидные прозвища, оплеванная бумагой через корпус ручки спина, подножки, бомбочки… Все это осталось в прошлом. Бредин вырос и теперь доставал меня по-взрослому: вежливо, тонко, методично. Что до меня, то я тоже давно перестала пытаться отомстить ему, бегая за ним по кварталу, чтобы вырвать клок волос его темной густой шевелюры, дубасить всем, что попадалось под руку, и врать девчонкам, что Бредин спит в одной кровати со своей бабушкой Тамарой Семёновной. Теперь моим самым верным оружием стали безразличие и равнодушный взгляд. И я очень надеялась, что его задевала моя хладнокровная ответочка.

— Юля, у тебя будет сдача? — спросил Бредин уж слишком довольным тоном, снова поравнявшись со мной. — Две тысячи восемьсот девяносто девять, странные у тебя расценки, — добавил он.

— Что ты…

Нет… Нет! Только не это!

Я резко остановилась и, пошарив рукой за спиной, нащупала ценник. Впопыхах я совсем забыла срезать его с жакета. И Бредин точно видел его еще в лифте, но намеренно промолчал, чтобы растянуть удовольствие, насмехаясь над моей оплошностью.

Только при чем тут сдача? Медленное зажигание, как следствие недосыпа! Поздравляю, Котова! Этот придурок только что намекал на то, что хочет снять тебя за две тысячи восемьсот девяносто девять рублей.

Стараясь выглядеть невозмутимой, я дернула за шелковую тесьму, на которой висел клочок картона, но тут же поняла, что это бесполезно.

— Нужна помощь? — до безобразия самодовольная улыбка прошлась по губам парня, а оценивающий взгляд, которым он смерил меня с головы до ног, говорил о том, что я угадала его грязный намек.

Оставив без ответа его предложение, я потянула за тесьму и заправила ценник за шиворот. Радовало одно — мой позор видел только Бредин, а не весь универ. Хотя, нет. Бредин видел меня ненакрашенной и с ценником на спине. Чему тут можно радоваться?

Продолжая злиться на это утро и свою невнимательность, я опустила очки со лба на переносицу, и зашагала дальше, направляясь к знакомой калитке. Через родной школьный двор, который совсем скоро заполонит толпа школьников с букетами для своих учителей, можно было хорошо срезать путь, и, все бы ничего, но Бредин тоже об этом знал.

— И почему ты проспала? — спросил он, снова оказавшись рядом. — Неужели тот очкарик не давали тебе спать всю ночь? Ни за что не поверю. Хотя… я бы на его месте точно не дал тебе уснуть.

С трудом подавив желание послать его далёко и надолго, я стиснула зубы, поправила ремешок сумки и занялась аутотренингом.

Говори, что угодно. Мне пофигу. Я непробиваема, как танковая броня!

Судя по тому, что Бредин шел сейчас рядом со мной, проспала к первой паре сегодня не я одна. Но для Бредина это обычное явление. Удивительно, что он вообще так рано соскребся и не выглядел сейчас, словно пять минут назад расстался с подушкой, на которую пускал во сне слюни. Нет… Выглядел этот гад слишком роскошно, и, как бы он не бесил, даже для меня очевидно, насколько он был хорош собой. Точеный профиль и скулы, выразительные глаза глубокого серого оттенка и верхняя губа с острой ложбинкой успели стать предметом воздыханий многих девчонок ещё в школе. Что уж говорить о нем сейчас, когда ему исполнилось восемнадцать? И все бы ничего, не имей Бредин в дополнение к своей шикарной внешности, не менее шикарные мозги и природную коммуникабельность. Технарем он был посредственным, но все, что касалось гуманитарных наук, было его стихией. Бюджетник на истфаке одного из крупнейших вузов страны, спортсмен, балабол от Бога и просто красавец. Сексапильный ботаник — ошибка природы. И не будь он Брединым, я сочла бы его весьма аппетитным экземпляром, но… он же Бредин. А это не фамилия, это судьба.

— С тобой стало так скучно, Юля, — эта ошибка природы не оставляла попыток спровоцировать меня.

— Может быть, по такому случаю ты отвалишь от меня? — прищурившись и скосив взгляд на Бредина, спросила его.

— Нет, — ответил он, — тогда мне станет не скучно, а тоскливо. Понимаешь, в чем разница?

— Слушай, Бредин, я сейчас не в настроении, чтобы философствовать…

Примерно за такой милой и исчерпывающей (в кавычках) беседой и прошли оставшиеся минуты пути до универа. Бредин подначивал меня, пытаясь вывести на эмоции, а я с переменным успехом продолжала прикидываться глухонемой. Все закончилось только на институтской аллее, где мой надоедливый провожатый встретил знакомых парней и остановился, чтобы поздороваться, пока я, прибавив шаг, направилась к гранитным ступеням универа.

— Котова?! — Жанна Бернардовна, выслушав мои извинения и просьбу войти, смотрела на меня сердито и разочарованно, — опоздание в первый же день! Ты же староста, Юля!

— Я… больше так не буду, — я состряпала виноватое лицо и окинула взглядом аудиторию в поисках подруги. — Честно — честно, это… была разовая акция.

— Ты давай мне пошути ещё! Садись раз пришла! — она старалась выглядеть грозно, но лукавый взгляд и ямочка на щеке выдавали истинное положение вещей.

Жанна Бернардовна Джентиле — Власова, обладательница итальянских корней, преподаватель и аспирант кафедры романо-германских языков и межкультурной коммуникации и, по совместительству, куратор нашей группы была очень добрым и отходчивым человеком. Что не мешало этой дородной молодой брюнетке выносить нам мозги как на русском языке, так и на романо-германских, если из нашей двести третьей кто-то оказывался не допущен к сессии или прогуливал лекции и семинары.

Решив не испытывать судьбу и нервы куратора на прочность, я прошла между рядами парт и уселась на стул.

Отлично, Натахин! И место мне заняла. Ну чудо, а не подруга!

— Ты почему меня не разбудила? — прошептала ей на ухо, расстёгивая сумку.

— Я у Женьки ночевала, — так же шепотом ответила Тихомирова.

Глава 2. Спагетти, пицца, Челентано

После второй пары Тихомирова, устав слушать требовательное урчание моего живота, велела подниматься и идти в буфет, чтобы заткнуть хоть чем-то того монстра, что бушевал внутри меня, не получив вовремя свой завтрак.

«Не спорь с Тихомировой, когда она теребит кончик своей длинной косы».

Пожалуй, это самое важное, что я усвоила за время общения с Натахой. А она в тот миг его очень теребила, посматривая на меня решительным взглядом карих глаз.

Выбора не было, поэтому, прихватив с собой бессменное звено нашей славной троицы — девушку с прекрасным именем Лейсан, мы спустились на первый этаж.

С длинноволосой брюнеткой, вслед которой оборачивались все встречные парни, чтобы полюбоваться ее нереально красивыми ногами, я знакома с подготовительных курсов. А Тихомирову знаю ещё дольше. Натахин живёт в соседнем квартале. И совершенно естественно, что мы учились в одной школе, только в параллельных классах. Она — в «А», а я — в «Б» вместе с ее парнем Жекой Марченко. В школьные годы мы общались с ней не так тесно, но с поступлением в универ на Факультет лингвистики и перевода очень сблизились, и теперь я не представляла своей жизни без этой неунывающей энергичной девушки. Натахин — в высшей степени незаурядная личность. Чего стоило одно решение Тихомировой поступать на инфак, когда, по словам девушки, в школе уровень ее английского находился на стадии «Лондон из зэ кэпитал оф Грейт Британ». Всему виной стало ее нереальное упрямство и пари с Жекой, которое они заключили в середине одиннадцатого класса. Суть спора состояла в том, что, по словам Марченко, у его девушки не было шансов поступить на бюджет инфака. А она взяла и поступила. Полгода бессонных ночей в компании учебников и справочников, хороший репетитор и общение с непосредственным носителем языка по видеосвязи — американцем со странным именем Лондон и его девушкой Катей — школьной подругой Тихомировой.

И для меня пример Натахи является лишним доказательством того, что в жизни нет ничего невозможного.

Отправив подруг занимать место в очереди, я ждала, когда автомат сообщит, что мой кофе можно забрать. Три с половиной часа сна давали о себе знать, и я чувствовала такую слабость и измождение, словно по мне не только танк проехал, а весь ЧТЗ[1] использовал в качестве испытательного полигона.

В нетерпении отбивая ритм протектором ботинка, я забрала тёплый стаканчик, от которого исходил запах кофе и бумаги, и, резко повернувшись, наткнулась на кого-то. Горячий напиток выплеснулся и обжег пальцы. Я слишком поздно сообразила, что по рассеянности забыла взять крышку для стакана.

Уже открыла рот, чтобы извиниться перед тем, на кого налетела с кипятком в руках, но натолкнулась на пристальный взгляд серых глаз и сведённые на переносице густые темные брови.

Бредин собственной персоной.

— А это ты, — я отвела взгляд и, перехватив стаканчик в левую руку, потрясла правой, избавляясь от влаги.

— Это совсем не похоже на извинение, — сказал Бредин, и тут только я заметила, что заляпала кофе его серую толстовку с капюшоном, на которой красовался логотип с надписью Fred Perry.

Так тебе и надо.

— Какие извинения? Из-за тебя я без кофе осталась, — невозмутимо ответила и, одарив его ехидной улыбочкой, обошла стороной.

Через несколько минут мы с девчонками устроились за круглой красной столешницей на длинном металлическом подстолье и принялись с большим энтузиазмом уплетать кексы и пирожные. День знаний — все же праздник, хоть и грустный. Поэтому сегодня можно было, ссылаясь на нехватку эндорфина, ни в чем себе не отказывать и без зазрения совести слопать заварное, закусив кексом и трубочкой с кремом.

И стоило мне только разобраться с первой дозой своего антидепрессанта, как над ухом раздался голос моего заклятого врага:

— Привет, — Бредин бесцеремонно вклинился между мной и Тихомировой и, чуть сдвинув картонную тарелку с пирожными, поставил перед собой стаканчик с кофе, предусмотрительно закрытый крышкой.

Ты что, меня преследуешь сегодня?

— Привет — привет, — подперев рукой голову, промурлыкала Лейсан, с интересом разглядывая парня.

Натахин удивлённо взглянула на Бредина, выдав коронное: «О, Ромка. Как оно?». А я продолжила жевать, делая вид, что не заметила его появления, и, залпом допив остатки кофе, ощутила, как Бредин задел меня локтем.

— Это чем же вас так в первый день нагрузили? К чему столько углеводов? — он намекал на наш однообразный выбор.

— А ты переведись, тогда узнаешь, — Лейсан продолжила делать то, чем владела в совершенстве, а именно, умением клеить парней. Встретившись с ней взглядом, я лишь закатила глаза, отстраняясь от Бредина.

— Думаешь, у меня есть шансы попасть на инфак? — спросил он.

— Wie geht es deinem deutschen Freund?* (Как у тебя с немецким, приятель? нем.) — в разговор вступила Тихомирова.

— Чего?! — снова спросил Бредин.

— Это провал, Рома, — покачала головой Натаха. — А счастье было так близко.

За каникулы Тихомирова едва не взяла измором немецкий, выбранный ею в качестве второго языка, в то время как я из итальянского, знакомство с которым мне только предстояло, знала лишь три слова. Спагетти, пицца, Челентано.

Все засмеялись, а я снова закатила глаза, рискуя перестараться и увидеть собственные мозги.

— Мы, кажется, до сих пор не знакомы, — Бредин обратился к Лейсан и снова придвинулся ко мне, за что немедленно получил убийственный взгляд. — Юль, познакомишь? — он смотрел на меня так преданно, словно знакомство с моей подругой было мечтой всей его жизни.

Вот же клоун!

— Бредин, что тебе надо? — забив на его просьбу, решила наехать. Слишком уж долго за это утро мы дышали с ним одним воздухом.

— Она не в духе сегодня, — сказал парень девчонкам, кивая в мою сторону, — не выспалась, — он зевнул, прикрыв рот кулаком. — Я тоже. Долгая была ночь, да, Котова? — и закинул руку мне на плечо.

На лицах девчонок появилось выражение полнейшего замешательства, меня и вовсе перекосило. Я отшатнулась, избавляясь от объятий парня.

— Не слушайте его, он бредит, последствия старой травмы. Его часто роняли в детстве. Да его до сих пор роняют, — сказала я, не глядя на Бредина.

Во взгляде Тихомировой горело жгучее любопытство. Изогнув бровь, она буравила меня пытливым взглядом. Лейсан же решила продолжить атаку. Соблазнительным жестом откинув волосы, она произнесла своим самым елейным тоном:

— Я Лейсан, если что.

Взмах длинных ресниц, один, другой. По моим расчетам Бредин уже был готовеньким, и до момента, когда он начнет клянчить номер у Лейсан оставалось не больше пары минут.

— Очень приятно, — голос Бредина прозвучал ровно, если не безразлично, — Роман. Но некоторые зовут меня Бредин. — И я почти ощутила, как нагрелась щека от его взгляда. — Кстати, Юль, — услышав свое имя, невольно повернулась к нему, — я тут подумал о том, как ты можешь загладить свою вину за это, — он оттянул ткань толстовки на груди, напоминая мне о недавнем инциденте.

— Ты правда думаешь, что мне это интересно? — спросила я, вложив в свой взгляд максимум равнодушия.

— Так вот, соседка, — он кивнул, игнорируя мой вопрос, — тебя сегодня ждёт небольшая стирка. Я занесу это, — постучал пальцем по груди, — вечером. В шесть тебя устроит?

— Меня устроит, если ты исчезнешь.

— Вот и договоривались, — Бредин широко улыбнулся, демонстрируя крупные ровные зубы, — приятного аппетита, кстати, — обратился к девушкам и повернулся. — Я исчезаю.

— Рома! — окликнула его Тихомирова. — Ты забыл свой стакан!

— Ааа, нет. Это для Котовой. У нее много дел сегодня, надо быть в тонусе, — ответил он, оставляя меня под прицелом многозначительных взглядов двух девушек.

— До чего же хорош, а?! — глядя ему вслед, восхищённо заявила Тихомирова. — Я же тебе говорила, что ты нравишься ему, Котова, — утвердительно добавила она.

Изо рта у меня торчал огромный кусок трубочки, и я пыталась протестовать, но это больше смахивало на мычание. Потому Лейсан, заметив, что с красноречием у меня возникли временные неполадки, не долго думая, решила вставить свои пять копеек.

— Нравишься, — повторила она с интонацией Натахи. — Мы что, в третьем классе? — цокнув языком, спросила Тихомирову. — Да хочет он ее! Сама же видела, он даже не смотрел на меня толком, все на Юльку косился…

— Эй, вы, — строго пробубнила я, так и не дожевав, — заткнулись обе! Даже не начинайте свою старую заезженную пластинку. Я не фанат ретро, только альтернатива!

— Не будь дурой, Котова! — не унималась Натаха. — Если ты его снова продинамишь, я с тобой говорить перестану. Как тебе такая альтернатива?

— Ты обалдела, Натахин?! — я едва не подавилась пирожным. — Немедленно прекращай свою фигню! Это твое тупое сводничество у меня еще с прошлого года вот тут! — и демонстративно подвела пальцем чёрту ниже подбородка. — С Брединым у нас все предельно ясно! Единственное, чего он хочет, так это портить мне нервы. И у нас всё взаимно! Я же вам рассказывала, что это давняя история. Он — Монтекки, я — Капулетти, но у нас не будет всей этой романтичной хрени. В крайнем случае, мы просто убьём друг друга!

Дослушав мой грозный спич, девчонки многозначительно переглянулись.

— От ненависти до любви — один шаг! — заявила Тихомирова, пока я крутила между пальцами стаканчик с кофе, который за каким-то хреном оставил тут Бредин.

— А разве не от любви до ненависти? — Лейсан с сомнением смотрела на Натаху.

— Молчи, женщина! — оборвала ее Тихомирова и снова принялась меня воспитывать: — Не тупи, Котова! Сама подумай, зачем такому, как Ромка, доставать тебя? Ты ему интересна! Это же так очевидно!

— У тебя гормональный сбой, я не пойму?! — с раздражением спросила Тихомирову. — Что тебе очевидно? Если ты забыла, то у меня есть Вет. А Бредин ещё в прошлом году исполнил мечту этой, — я округлила ладони в районе своей небольшой груди.

— Марины, — Натаха, поджав губы, выступила в роли сурдопереводчика.

Аппетит пропал сразу же, стоило только припомнить надменный взгляд Селезневой, которая училась в школе вместе со мной и Брединым, класса с девятого крутила своим афедроном перед последним и продолжила им крутить, поступив в наш универ. После выпускного прошёл слух, что эти двое неплохо развлеклись в гардеробе, пока остальные оттягивались на танцполе.

Блин, лучше не вспоминать выпускной, иначе меня точно сейчас вывернет…

Один слюнявый поцелуй с Иванченко в тот вечер стоил мне того, что я теперь совсем не могла слушать Басту и испытывала паническую атаку при слове «медлячок»… А Селезнева не далее, чем позавчера, сидела под моими окнами и ждала Бредина за рулём красной Мазды, купленной в прошлом году ее родителями по случаю окончания школы.

А мне предки подарили электромясорубку…

— Не знаю, что там за Марина, Юль, — сказала Лейсан, отвлекая меня от размышлений о социальном неравенстве, — но Наташка права, парни на пустом месте так себя не ведут, — и указала пальцем на стаканчик, оставленный Брединым.

— И я так думаю! — поддакнула Натаха. — А Селезнева — это так… для общего развития, — цинично заметила она. — Должен же Бредин опыта набираться! — и подмигнула мне. — А твой Виталик, — пренебрежительно махнула рукой, — ты знаешь мое мнение… Он не клёвый!

— А Бредин, значит, у нас клёвый? — спросила я.

— Юль, ну Виталик, конечно, тоже ничего, — попыталась сгладить ситуацию Лейсан.

— Вот именно! — воинственным тоном подхватила Тихомирова, — ничего! Ничего хорошего!

Я лишь прорычала от бессилия, ощутив, что их тупые разговоры окончательно навели на меня скуку, демонстративно заткнула уши наушниками, из которых ласково долбил любимый музон, и отодвинула остатки пирожного. Уровень эндорфина стремительно начал падать. А все этот Бредин!

И с чего это Вет не клёвый? Он вполне себе клёвый, просто он… нормальный. С каких пор это стало преступлением?

Со дня нашего знакомства в городском парке отдыха, где я продавала летом мороженое, прошло всего-то полтора месяца, но мне было, что сказать в его оправдание. Вет симпатичный, умный парень, учится на экономиста, правда не особо разговорчив. Так зато не балабол, как некоторые. Он внимательный, но никогда не докапывается по мелочам, как те же некоторые. И самое главное — он меня не бесит. Да что эта Тихомирова вообще понимает в отношениях? Она же сама только и умеет, что портить нервы бедняге Марченко. То же мне Роза Сабитова!

О том, что в квартире деда меня ожидало нашествие Котовых, я поняла ещё в подъезде, услышав боевой клич младших братьев. С инспекцией совершив по квартире круг почета, обнаружила маму, которая, нацепив мой черный фартук к Джаредом Лето — подарок Тихомировой на день рождения, хозяйничала на кухне. Отец с дедом гробили свои лёгкие на балконе, а светловолосые сорванцы Макс и Димка играли в длинном коридоре в аэрофутбол и восторженно вопили на всю квартиру, когда кто-нибудь забивал очередной гол.

— Как первый учебный день? — спросила мама, стоило мне снова появиться на кухне.

— Сойдёт, — ответив, я открыла холодильник и разочарованно добавила, — опять пирожные? А вы ничего съестного не привезли? — и с надеждой взглянула на маму, ощущая, что, если снова съем что-нибудь сладкое, со мной случится инсулиновый шок, ведь по дороге домой мы с Тихомировой сточили на двоих плитку шоколада.

— Привезли, — кивнула мама, взглядом указывая на холодильник, — в морозилке — мясо.

Я с тоской смотрела на маму, в очередной раз не оценив ее чувства юмора и материнский инстинкт, уже составляя алгоритм приготовления котлет. Мероприятие это довольно энергозатратное, но надо, значит надо. Дед в последнее время совсем обленился, избалованный моей заботой, и стоило мне хотя бы на день взять тайм-аут в кулинарной рутине, как он сразу же переходил в питьевой режим: чай — на завтрак, кефир — в обед, сердечные капли — на ужин. Делать было нечего, поэтому я решительно открыла морозилку и достала кусок мяса, который ещё не успело тронуть морозом.

— О, Юлька пришла! — в кухню зашёл папа, а следом и дед.

Затем мы пили чай, все — с пирожными, а я, даже опасаясь смотреть на них, просто полоскала кипяточком свои насквозь пропитанные сахаром внутренности. Пока братья с перемазанными кремом довольными мордашками уплетали сладкое, в доме ненадолго наступила тишина. Воспользовавшись ею, папа с дедом принялись обсуждать американские санкции, а мама ввела меня в курс последних новостей и сплетен. А позже, когда родители, уже отчаявшись сегодня попасть домой из-за того, что мелкие не желали прекращать свои игры, вопили на сыновей, угрожая оставить у деда, мы с пращуром, испуганно переглянулись и, расцеловав Макса и Димку, дружно помахали всем ручкой.

Проводив наше шумное семейство, оба решили заняться своими прямыми обязанностями: я — ужином, а дед — просмотром новостного канала. И стоило мне только погрузить пальцы в ароматный мясной фарш и слепить пару аккуратных котлеток, как в дверь позвонили.

— Дед, открой! — громко попросила я. — У меня тут котлеты!

Через минуту дед показался в кухне и загадочно произнес:

— Иди… это к тебе.

— Виталик? — спросила, отправляя очередную котлету на доску.

— Нет, — дед махнул рукой. — Там этот… террорист твой.

— Кто?!

— Ну сосед пришел, — ответил он и, заметив мой вопросительный взгляд, добавил, — Ромка, Тамаркин внук.

В памяти тут же всплыло самонадеянное заявление Бредина, сделанное им в буфете. Неужели он всерьез подумал, что я стану стирать его шмотки?!

Шальная мысль пришла внезапно, и дед подозрительно покосился на меня, заметив на моем лице дьявольскую ухмылку. Во всяком случае, сейчас я именно так себя и ощущала: вероломной и беспощадной.

— Ладно, иду, — сказала ему, с тщательностью патологоанатома намывая руки.

Бредин стоял в подъезде, облокотившись спиной о выкрашенную в совдеповской манере темно-зеленую стену. На нем был тот же прикид, что и утром: темно-синие джинсы и серая толстовка с желто-коричневым пятном на животе, которое было невероятно ему к лицу. Заметив меня, он шагнул вперёд и с привычной улыбкой, которую так и хотелось размазать по его смазливому лицу, произнес:

— Прости, Котова, я немного задержался. Ты не очень скучала?

— Вообще-то, очень, — сказала я, ответив на его улыбку взаимностью.

Лицо Бредина приобрело какое-то странное выражение. Ещё бы! Такого он от меня точно не ожидал и не сразу придумал ответ, вынудив слушать методичное гудение работающего лифта.

— Вот даже как, — Бредин преодолел шоковое состояние и снова сделал пару шагов в мою сторону, — неожиданно, но приятно. Крутой фартук, кстати, — кивнул, указывая взглядом на перекошенную физиономию Джареда Лето, — это твой новый парень? А что не так со старым?

Мне так и не представилось возможности ответить. Двери лифта с дребезжанием распахнулись, и из него показалась высокая и прямая, как палка, фигура предводителя клана Брединых.

Твою-то бабушку! Тамара Семёновна! Столько Брединых за один день! За что?!

— Привет, бабуль, — поприветствовал отпрыск свою прародительницу.

— Здрасьте, — пробормотала я, и не надеясь на ответ.

Бабуля Бредина никогда со мной не здоровалась, но я год за годом продолжала измываться над ней своей вежливостью просто потому, что меня так воспитали родители. И такое качество, как уважение к старшим, я ощущала на уровне автоматизма.

Тамара Семёновна, смерив меня равнодушным взглядом, только хмыкнула и строго сказала внуку:

— Домой иди! Нечего подъезд обтирать!

— Да, уже иду, — ответил он, — пять минут, и я дома.

Тамара Семёновна покачала головой и важно прошествовала к своей двери.

— Так… на чем мы остановились? — спросил Бредин, стоило его бабуле закрыть дверь.

— Ты хотел дать мне это, — я указала пальцем на его толстовку. — Должна же я как-то загладить свою вину, — припомнила его же слова.

— Да, все верно, — кивнул парень, — но почему я тебе не верю?

— Может быть, у тебя паранойя? — невозмутимо хлопая ресницами, спросила его. — Или ты меня боишься?

Бредин несколько мгновений смотрел на меня цепким изучающим взглядом, а затем настала моя очередь удивляться. Я и моргнуть не успела, как парень, ухватившись за ворот своего одеяния, стянул его, оставшись стоять по пояс голым.

Эммм, что происходит вообще?

Ему всё-таки удалось застать меня врасплох. На какую-то долю секунды я даже испытала эстетическое удовольствие, скользнув взглядом вдоль обнаженного торса, но вовремя одумалась, и, вспомнив, кому именно этот самый торс принадлежал, продолжила окутывать себя невидимой танковой броней и буравить Бредина немигающим взглядом.

— Вот, возьми, — он протянул свою толстовку и отступил, — не знаю, что ты там задумала, Юля, но я уже в предвкушении.

— Как скажешь, — я лишь пожала плечами и, вытянув из его пальцев свитшот, обречённый своим хозяином на муки, поспешила вернуться домой…

Глава 3. Венецианский мавр

Позитивная динамика была налицо. Этим утром благодаря исключительной дотошности Тихомировой, которая принялась названивать, не обнаружив меня в условленное время в условленном месте, я восстала в семь тридцать. А в семь сорок пять, задыхаясь от спринта в тяжёлых ботинках, уже влетала в школьную калитку. Что я успела за пятнадцать минут? Уже по традиции — ни хрена. Зубы почистила, лицо умыла, хаер пригладила, и в качестве бонуса отчитала деда за то, что тот снова не додумался меня разбудить, взяв с себя слово сегодня лечь не позже полуночи. Хотя кого я обманывала? Ведь нельзя просто взять и лечь спать, когда до финала сериала оставалось несчастных полсезона. Просто День сурка какой-то!

В потоковую аудиторию я влетела после звонка, но на две секунды раньше препода, имени которого не знала и про себя тут же окрестила его Доцентом Доцентычем. Растерянно покрутила головой и, заметив в галдящей толпе студентов размахивающую руками Тихомирову и Лейсан по соседству, поспешила к ним присоединиться.

— Котова, ты повторяешься, — прокомментировала подруга мое очередное опоздание. — Что ты делаешь по ночам?

— Отмываю деньги сицилийской мафии, — пожала плечами. Натаха и Лейсан, выпучив глаза, уставились на меня. Поэтому, чтобы не вводить подруг в заблуждение, я добавила: — Расслабьтесь, девочки. Это шутка.

Доцент Доцентыч времени даром не терял. Этот невысокий упитанный мужчина средних лет, который был ниспослан сюда с целью чтения курса философии, представился как Лев Андреевич, доктор бла-бла-бла… доцент трали-вали… и ничтоже сумняшеся приступил к делу.

Я так и не дописала, что же там являлось объектом изучения философии, почувствовав, как в мою спину чём-то ткнули, и оглянулась. Позади нас этажом выше сидели парни с параллельного потока и, переглядываясь между собой, беззвучно ржали.

— Что? — наморщив лоб, прошипела я.

Один из парней, сидевший прямо за моей спиной, улыбаясь, пальцем ткнул себе за шиворот, и меня осенило. Во второй раз.

Это финиш, Котова.

Приняв независимый и гордый вид, я дернула подбородком и отвернулась, а затем неторопливо сняла с себя жакет и изо всех сил рванула чертов ценник. После чего, словив удивлённые взгляды подруг, нарисовала на тыльной стороне ладони жирную галочку, обязав себя наведаться в аптеку и прикупить чего-нибудь для улучшения памяти и скорости мышления.

Но через несколько минут стало понятно, что кроме препаратов для повышения мозговой активности мне понадобятся успокоительные. Когда в самый разгар унылой лекции в аудиторию вошел смутно знакомый парень, кажется, четверокурсник и, извинившись перед Доцентычем, спросил:

— Котова Юлия, есть тут такая?

Его голос прозвучал подозрительно зловеще, и я невольно вжала голову в плечи, демонстрируя тем самым, что я в домике. Но Тихомирова тут же толкнула меня локтем в бок и заявила во всеуслышание:

— Я за нее. Что-то случилось?

— Если увидишь, передай, что ей нужно подойти в деканат. Это очень срочно, — ответил парень.

Гонец покинул аудиторию, а девчонки вопросительно смотрели на меня. Я лишь пожала плечами. Очевидных причин, по которым меня страстно желали видеть в родном деканате, я не знала. Разве что… Да ну нет. Два опоздания на пары за два дня — это же не повод для встречи с деканом? Или повод?..

До конца лекции я гадала, чем же могла заинтересовать нашего декана или секретаря, потому со звонком сразу же рванула на третий этаж.

— Котова?

Наша работница делопроизводства Ольга Борисовна, молодая женщина лет тридцати вальяжно сидела в своем кресле, положив ногу на ногу, и загадочно мне улыбалась.

— Я, — промямлила в ответ.

— Поздравляю, — заявила она неопределенный тоном: то ли в шутку, то ли с издёвкой, то ли угрожая.

— С чем? — спросила я.

— Ты в прошлом году в «круглом столе» с президентом Болонского университета участвовала?

WTF?!.. Ну все. Так и знала, что мне влетит за это рано или поздно! Допрыгалась, Котова. Вот же злопамятный народ — эти итальянцы!

Картина того, что произошло в конференц — зале универа в конце апреля этого года немедленно всплыла в моей девичьей памяти… На самом деле, виновата в этом была не только я. Это Жанна Бернардовна меня туда сосватала за компанию с одной пятикурсницей, а я, наивная, повелась на волшебное слово «автомат». Но все бы ничего, если бы не… Бредин. Этот балабол тоже участвовал в мероприятии, призванном упрочить партнёрские отношения двух вузов — самого старейшего в Европе и самого влиятельного на Южном Урале. Началось все с безобидной пресс-конференции. Профессор и ректор Болонского университета Умберто Франко с помощью переводчика, роль которого выполняла Жанна Бернардовна, отвечал на вопросы наших студентов и преподавателей. И ничто не предвещало беды, пока очередь не дошла до меня…

Демократия в нашем универе, как и в целом в стране, превыше всего, поэтому мой вопрос был согласован и утвержден деканом еще за неделю до знаменитой лекции синьора Франко и «круглого стола» с его участием. Ведь я всего-то просила назвать главные, на его взгляд, проблемы современной молодежи. Итальянский ректор благосклонно воспринял мой вопрос и несколько минут вещал на итальянском. Я так заслушалась переливами итальянской речи, что незаметно вынула наушник, в который Жанна Бернардовна дублировала основные тезисы, и в тот момент поняла, что вместо немецкого в качестве второго языка хочу изучать итальянский. Хочу, и все тут! Большая часть ответа гостя для меня осталась за кадром, но моя судьба была предопределена. Всю малину испортил Бредин. За каким-то хреном он поднял руку после ответа Франко и тоже задал свой вопрос, но не итальянцу, а мне, с ехидным прищуром поинтересовавшись, что думаю я о проблемах современной молодежи. Короче говоря, слово за слово, и солидное мероприятия превратилось в напряженный диалог двух зарвавшихся студентов. О том, что наша привычная с Брединым «милая» беседа проходит в присутствии двух ректоров, чужого и родного, куратора и пары десятков студентов и преподов до меня дошло, когда Маша, та самая пятикурсница, самолично впихнула мне в ухо наушник, из которого на русском коротко и ясно донеслось: «Закругляйся, Котова!»

Никогда не забуду взгляд, которым смотрел на меня в то мгновение тот престарелый итальянец. Уверена, он точно решил, что главная проблема современной молодежи — отсутствие элементарного воспитания и завышенная самооценка. Хотя… вряд ли можно сваливать вину за наше воспитание на нас самих…

— Ты меня слышишь? — голос секретаря помешал мне устроить диспут с самой собой.

А так хотелось… Блин, что ж теперь будет?

— Да, слышу, — неуверенно ответила, все еще не понимая, какова цель моего визита в деканат.

— Тогда танцуй, ты едешь в Италию! — сказала Ольга Борисовна, и я тут же заподозрила ее в употреблении допинга на рабочем месте. — У нас с ними на этот семестр договор на двух аспирантов был, но пришли еще два приглашения от их ректора, именные. И речь идёт о тебе, Котова. — Ольга Борисовна многозначительно кивнула, а я с сочувствием и опаской смотрела на нее.

Такая молодая, симпатичная… и больная на всю голову. Что она мелет? Надо рвать когти. Вдруг она буйная!

— Ты куда? — спросила Ольга Борисовна, заметив, что я начала медленно пятиться к двери. — Вот, — она постучала пальцем по листу бумаги, лежащему на краю стола, и взяла его, — здесь все, что тебе нужно принести. Представление мы тебе напишем, от тебя требуется загранпаспорт, виза, медицинская страховка, согласие на…

По мере того, как она зачитывала список, до меня стало доходить, что Ольга Борисовна вполне вменяема, и мне стоит попытаться вникнуть в смысл ее слов.

— Ты меня слышишь, Котова? — она с сомнением смотрела на меня.

Новость оказалась настолько ошеломительной, что меня переклинило, и я лишилась возможности изъясняться современным русским литературным языком и промычала:

— Угу, — несколько раз кивнула в ответ для надежности.

И через минуту, в который раз переспросив, а не шутка ли вся эта история с моим обучением в Болонском универе, я вышла за дверь деканата, с трепетом прижимая к груди листок с инструкциями от секретаря.

Рехнуться можно! Я еду в Италию! Это же… просто… охрениссимо!

— Обалдеть! — в один голос протянули подруги, услышав мою новость.

— Мне самой не верится, ущипните меня, что ли! — потребовала я, но тут же пожалела об этом, когда Тихомирова, не жалея сил, ущипнула за предплечье, — Натахин, больно же!

— Я тоже хочу в Италию, — разочаровано простонала Лейсан. — Где этот универ?

— Болонский? Есть подозрение, что в Болонье, — ответила я.

— На сколько едешь? Когда? — продолжила она сыпать вопросы.

— Со мной еще два аспиранта едут. Они — на семестр, а я — на месяц, через три недели, — пояснила, все ещё не веря в происходящее.

Все мои знакомые и семейство Котовых этим вечером пребывали в приятном шоке, узнав о моем предстоящем внеплановом путешествие в цитадель вина, макарон и пресловутого южного темперамента. Все. За исключением деда. И на то были свои причины…

«Трактор» в первой игре сезона два периода проигрывал «Северстали» и только к концу третьего кое-как сравнял счёт. Овертайм пока порадовал лишь тем, что наш вратарь, словно услышав хриплый вопль деда на русском непечатном, в последний момент бросился грудью на шайбу.

— Ну! Давай! Пас! Гоооооол! — завопил дед, перекрикивая дверной звонок.

Дед и ухом не повел, сосредоточенно уставившись в экран, все ещё пребывая в эйфории. Нехотя отложив в кресло планшет, в котором с упоением рассматривала фотографии Болоньи и читала отзывы соотечественников, я поплелась на зов звонка, в полной уверенности, что пришел Вет. Но я ошибалась.

Вот тебе обязательно нужно было припереться и испортить такой вечер!

— Привет, — Бредин стоял передо мной в черной футболке и джинсах, упираясь рукой в стену, и нахально скалился, — как… дела?

— Чего надо? — не оценив его любезности, спросила я.

— Как можно быть такой красивой и грубой одновременно? — он покачал головой, демонстрируя свое замешательство.

— Бредин, не трать мое время. Говори, что хотел, и проваливай.

Вскинув подбородок, сразу решила дать понять, что думаю о его противоречивых комплиментах.

— Я правда могу сказать, что хотел?

Этот беспринципный тип только и ждал моего ответа, чтобы придраться к словам. Качая головой, он провел зубами по нижней губе и смерил меня бесстыжим откровенным взглядом.

— Оставь свои пошлые намеки для других. Понял? — поморщившись, прокомментировала его выходку. — Все, аривидерчи! — и отступила, закрывая дверь.

— Эй, подожди! — подставив ногу, Бредин не дал мне захлопнуть дверь перед его носом, как я того страстно желала, — а как же твоя стирка?

— Ааа, — более миролюбиво протянула я, — так бы сразу и сказал! Сейчас принесу.

Я прикрыла дверь, вернулась в квартиру и направилась в свою комнату, с улыбкой думая о том, что у этого вечера были все шансы, чтобы стать идеальным.

— Спасибо, — пальцы Бредина торчали из дыры в толстовке.

— Не благодари, — махнув рукой ответила, не в силах сдержать смешок. — Маникюрные ножницы, немного терпения — и пятна как ни бывало. Учись, студент.

— Знаешь, а ты меня совсем не удивила, Котова, — Бредин, к моему сожалению, тоже улыбался. — Я рассчитывал на что-то более… оригинальное.

— Ты — псих, Бредин! Зачем ты вообще мне ее дал?!

— Ну… благодаря этому, — он пошевелил пальцами сквозь дыру в толстовке, — у меня появился лишний повод пообщаться с тобой… в неформальной обстановке. Должен же я понимать, на что способен человек, с которым мне, возможно, предстоит лететь в одном самолёте через пол материка, — его улыбка стала шире, в то время, как моя, совсем потухла.

— Что ты несёшь? — спросила я, надеясь, что этот намек — его очередная тупая шутка.

Кто-то вызвал лифт, и подъезд снова наполнился гулкими звуками металлического дребезжания.

— Оу, — протянул Бредин, — кажется, ты не в курсе, Юля? Я тоже лечу в Италию. Говорят, синьор Франко высоко оценил мои тезисы.

Вот тебе бабушка и Юрьев день… То есть как ТОЖЕ?!

Что там говорила секретарь? Два аспиранта и… два приглашения от итальянского ректора. Значит, Бредин оказался вторым счастливчиком. Что вполне логично. Ведь это он был моим оппонентом в том десятиминутном интеллектуальном непотребстве. Могла бы и сама догадаться!

— Котова? — Бредин вмешался в работу моей ненадежной дедукции. — Ты умеешь шить?

Я подняла взгляд и непонимающе смотрела на него.

Что он несёт?

— Шить? — наморщив лоб, спросила его, все ещё обрабатывая информацию.

— Ну, да, — кивнул он. — Иголка, нитка…

— Я в курсе, что это значит, — перебила парня.

— Отлично. Видишь ли, — Бредин снова продемонстрировал дыру в своей толстовке, — у меня возникла небольшая проблемка и снова по твоей вине.

Он всучил мне толстовку в тот самый момент, когда лифт остановился на нашем этаже. Двери распахнулись, мы оба повернулись на звук и уставились в недра лифта.

— Привет, — произнес Вет, оказавшись снаружи.

— Эээ, привет, — промямлила я в ответ, сжимая в руках брединскую тряпку.

Бредин бросил на Вета холодный цепкий взгляд и сжал губы, отчего линия подбородка и скулы стали более выражены. Вет тоже не выглядел довольным. Посматривал то на меня, то на Бредина, и я почти услышала, как закрутились в его мозгу колесики, когда он пытался понять, что здесь происходит.

Рядом с парнями я ощутила себя настоящей коротышкой. Они были почти одного роста и телосложения, только вместо темной густой шевелюры Вет был обладателем светло-русых волос, носил стильные очки в черной оправе и, в отличие от меня и моего надоедливого соседа, уже учился в магистратуре.

— Позаботься об этом. Я очень надеюсь на тебя, — произнёс Бредин, первым нарушив молчание, и на мгновение коснулся запястья руки, в которой я удерживала ненавистную толстовку.

Бредин скрылся за своей дверью, а я пригласила Вета войти.

— Снова этот парень? — спросил Вет, усевшись в кресло за моим письменным столом, и развернулся на нем, пронзив пристальным взглядом. — Ты же говорила, что вы не ладите?

Прислушавшись к звукам орущего на всю квартиру ящика, я на, всякий случай, закрыла дверь и прижалась к ней спиной.

— Не ладите, — передразнила парня. — Это мягко сказано. Я его терпеть не могу с самого детства.

— Тогда почему он дал тебе это? — Вет дёрнул подбородком и указал взглядом на толстовку, которая все еще была в моей руке.

— Вот, блин! — раздраженно воскликнула и швырнула ее на пол, раздумывая над тем, где лучше всего устроить небольшой пионерский костер. — Не обращай внимания, я избавлюсь от этого, — убедительно добавила. — У Бредина очередной заскок. Это не лечится.

— Значит, мне не о чем беспокоиться? — сузив глаза, Вет внимательно меня разглядывал.

— Ну… в мире столько проблем. Голод, войны, экологические катастрофы… там… природные бедствия. Думаю, нам всегда есть, о чем беспокоиться. Не так ли? — тоже прищурившись, спросила его.

— Ты поняла, что я имел ввиду, Юля, — изогнув бровь, он выглядел как-то уж слишком серьезно. — Меня беспокоит твой сосед.

— Так мы пойдём в кино, или ты предпочитаешь сидеть здесь и беспокоиться о Бредине?

— Нет, — он покачал головой. — Точно нет. Просто… мне показалось странным видеть вас… вместе после того, что ты о нем говорила.

— Ты что ревнуешь?! — сквозь смех произнесла я. — К нему?!

Вет откашлялся и криво улыбнулся.

— Ты мне нравишься… думаю, это нормально? — спросил он.

— Вет, я тебя умоляю! — простонала в ответ. — Только не к Бредину! Он — последний парень на планете, к которому меня стоит ревновать! — настойчиво добавила.

Вет поднялся и подошёл ко мне.

— Ладно, как скажешь, — он взял меня за руку и погладил большим пальцем внутреннюю сторону ладони. Во взгляде парня промелькнуло сомнение, и Вет тут же состряпал беззаботную улыбку.

Я кивнула, улыбнувшись в ответ, и неожиданно пришла к мысли, что ему совсем не стоит знать о том, что Бредин получил возможность отправиться на родину пармезана и Челентано вместе со мной. Меньше знает — крепче спит. Ох, Виталик — Виталик… Вот же мавр венецианский! И кто бы мог подумать, что этот фанат макроэкономики может оказаться таким ревнивцем?!

Глава 4. Чао, Белла!

Прошедшие три недели выдались довольно напряжёнными. Бюрократическая волокита с подготовкой необходимых документов для поездки в Италию оказалась тем ещё квестом, но я все успела в срок. Иначе и быть не могло. Воодушевленная предстоящим событием, я даже дополнительно занялась итальянским и теперь точно знала, как буду называть Бредина весь следующий месяц. Stronzo. Что по-русски значило «нехороший человек» или, прошу прощения, «говнюк».

В целом, ситуация оставалась стабильной: Stronzo привычке не изменял и продолжал изводить меня своими пошлыми намеками и подколами; дед ответственно и в срок пополнял запасы спичек, соли и прочих предметов аварийного резерва длительного хранения; братья разбили окно в детском саду, не желая расставаться с имиджем первых проказников; Тихомирова, отстаивая репутацию свахи со стажем, не оставляла попыток свести меня с Брединым, чем невероятно раздражала.

Один Вет, забив на стереотипы, решил внести изменения в наши с ним ещё столь юные и неокрепшие отношения, предприняв прошлым вечером попытку перейти от поцелуев к более решительным мерам. За что неплохо огреб от меня. А на что еще он надеялся, пытаясь забраться мне в шорты, не имея на то должных санкций? Его глупая отговорка о том, что мы не увидимся целый месяц, на меня совсем не подействовала, и лишь придала мне решимости выставить этого озабоченного типа за дверь. Для профилактики. Не на ту напал, Виталик!

Последние полчаса я собирала чемодан под бдительным оком Тихомировой, развалившейся на моей кровати. Натаха сочла своим долгом прийти и лично проконтролировать сборы, сославшись на то, что у нее уже был подобный опыт, когда она провожала два года назад в Штаты свою школьную подругу Катю Чеснокову. На мой взгляд, толку от Тихомировой было мало, но ей было знать об этом совсем необязательно.

— Серьезно?! — ахнула Тихомирова, выслушав мой рассказ о ненадлежащем поведении Вета прошлым вечером, — ты врезала ему?!

— Ещё как, — усмехнулась, припомнив первый в жизни случай рукоприкладства, когда жертвой моего насилия стал не Бредин, — он так и ушел с красной щекой. Думаешь, зря я его так… радикально, — с сомнением взглянула на Натаху.

— И ничего не зря! — отмахнулась она. — Пусть знает, с кем имеет дело!

— Ну, да ладно. Что сделано, то сделано. Я не собираюсь с ним спать.

— Пока… или в принципе? — решила уточнить Натаха. Подмяв под себя мою подушку, она подперла рукой голову и внимательно меня разглядывала.

— Да какая разница?!

— Ладно. А что он? — спросила Тихомирова. В ее интонации была явная насмешка.

— А что он? Извинялся вчера, сообщения писал и сегодня весь день названивает, грозится приехать. Говорит, мы не так друг друга поняли. А что я должна была понять, если его рука почти побывала в моих трусах? Дважды! — Мобильник снова заиграл песню, от которой, по словам Тихомировой, у нее закладывало уши. — Вот… опять названивает.

Переключив смартфон в беззвучный режим, швырнула его на стул.

— Ещё бы он не названивал! — воскликнула подруга. — Ты же только подогрела его интерес своим отказом. Теперь он точно не отстанет. У парней это на уровне инстинкта!

Вытягивая из шкафа черные джинсы с дырками на коленях, которые, по мнению деда, стоило отправить в мусорный бак ещё в день их покупки, я размышляла над тем, насколько примитивно мужское подсознание.

— Инстинкта размножения? — решила уточнить у подруги. Уж больно авторитетно та сейчас выглядела.

— Охотника, — поправила она, — самцы, что с них возьмёшь? — пожала плечами.

При слове «самец» мой мозг родил неясный образ волосатого питекантропа, и я невольно поежилась.

— Звучит отвратительно, — ещё и поморщилась, укладывая джинсы в чемодан, лежащий на полу.

— Как сказал Сенека: «Что естественно, то не безобразно», — назидательным тоном добавила Натахин.

— И с каких пор ты цитируешь Сенеку?

Я изумлённо смотрела на нее, сомневаясь, что за те четыре наинуднейшие лекции Доцентыча можно было так основательно проникнуться философией.

— Не нравится Сенека, пусть будет Платон или… Ломоносов. Дело не в них, а в том, что этот твой Виталик вовсе и не твой, — безапелляционно заявила Тихомирова и принялась теребить кончик своей косы. — Он симпатичный и умный, но… я же вижу, как ты смотришь на него.

Ну все! Устраивайтесь поудобнее! Ток-шоу «Вся правда о Виталике» от Натальи Францевны Тихомировой — дочери почтальона и потомка русских немцев начнется прямо сейчас.

— Ммммм… И как же я на него смотрю? — поинтересовалась, скрестив руки на груди.

— Да никак не смотришь! — констатировала Натаха. — Другое дело — Ромка. Ох, ребятки, — облизнув нижнюю губу, она покачала головой, — то, что между вами происходит — это просто химия в чистом виде! Вот, что я называю…

— Заткнись! — оборвала я ее. — Даже не продолжай! — и пригрозила пальцем, заметив, что та снова открыла рот.

— Как скажешь, — хохотнула подруга. — С тобой-то все ясно, Котова, — пренебрежительно махнула рукой, — ты так и будешь тупить до скончания веков. Тут ни один философ не поможет. Вся надежда на Ромку! И вашу поездку, — идиотски проиграла бровями.

— Тихомирова, ты меня бесишь!

Измяв в руках свой нежно-голубой свитшот с питбулем на груди, я бросила его в раздражителя. Натаха ловко поймала кофту, развернула ее и, приложив к себе, заявила:

— Миленькая, дай погонять. Все равно в Италии такое не носят.

Я хмыкнула, оценив, насколько быстро от философии мы перешли к столь примитивной теме.

— С каких это пор в Италии не носят стопроцентный хлопок?

— Ой, кажется, у меня дежавю! — Тихомирова соскочила с кровати и ошарашенно на меня уставилась. — Точно! Ты вот как Чеснокова сейчас сказала! Один в один!

— Так ты и ее хотела обобрать? Ох и бессовестная ты, Натахин!

Я подошла к подруге и буквально вырвала из ее рук свитшот, а затем аккуратно свернула и отправила его в чемодан.

— Чеснокова, в отличие от тебя, мне оставила вот это, — она оттянула шерстяную ткань своего тёмно-синего свитера, украшенного скандинавским орнаментом.

— Просто я не такая сердобольная, как Катя, — хитро улыбнувшись, я пожала плечами. — Как там у них дела? Когда свадьба?

— Весной, — цокнув языком, ответила Тихомирова, снова устраиваясь на кровати, — если Лондон не сбежит от нее по первому снегу. Ты знаешь, Катька недавно пошутила, что хочет, чтобы он взял ее фамилию? — заржала Натаха. — Хотя… Лондон Чесноков — неплохое имя для писателя. Такое точно не забудешь.

— Лондон Чесноков?! — я тоже не смогла сдержать смех. — Звучит крайне нелепо. Подумать только! Катя замуж выходит, вы с Женькой решили жить вместе… а что делаю я? Отпугиваю единственного нормального парня, который нарисовался на горизонте за последние восемнадцать лет, — беззвучно засмеявшись, я уселась на кровать рядом с Тихомировой.

— Почему единственного? А Бредин? — с кривой улыбкой поинтересовалась она.

— Я сказала «единственного нормального»!

После того, как Тихомирова с чувством выполненного долга и не солоно хлебавши покинула дедовскую квартиру, с визитом заявилось все почтенное семейство Котовых. Мама безумно волновалась из-за перелета, который мне предстоял уже завтра, и то и дело причитала по этому поводу. Димку с Максом, напротив, очень воодушевило это событие, и они принялись носиться по квартире, изображая истребители, пока отец с дедом, по традиции, укорачивали свой век, пуская сигаретный дым в пасмурное сентябрьское небо.

— Юль, ты мне сразу позвони, как долетишь! Не зевай, деньгами не свети, будь внимательна! — предупреждала мама, с тоской поглядывая на мой новенький чемодан, стоявший у шкафа. — Ну как ты там будешь одна, в чужой стране? Ты даже языка не знаешь!

— Мам, не нагоняй жути. Я знаю инглиш. На нем везде говорят. Все будет bene (хорошо), — я решила опровергнуть ее опрометчивое заявление о моих проблемах с итальянским и для пущей убедительности продемонстрировала ей большой палец. — Я же говорила, что буду не одна. Жанна Бернардовна прекрасно владеет итальянским и будет рядом в первые дни. И потом… Бредин тоже летит.

— Бредин? — мама ткнула пальцем в сторону коридора. — Удивительное совпадение!

Ага, блин, ну очень удивительное. Если бы не его дурацкая тенденция вечно цеплять меня, мы оба вообще никуда не полетели. Пожалуй, мне стоило быть ему благодарной? Да, вероятно. Но я и близко не испытывала к Бредину подобных чувств.

— Угу, — лишь пробурчала в ответ. — Мам… а почему мы с ними… конфликтуем? — вопрос слетел с языка даже для меня слишком неожиданно.

Мама подняла руку и, запустив пальцы в короткие темные волосы, зачесала их от виска назад.

— С Бредиными? — наморщив лоб, растерянно смотрела на меня, почесывая затылок. Я кивнула, а она оглянулась на приоткрытую дверь моей спальни и уже тише продолжила: — Помню, мы с папой вашим поженились только, я сюда переехала и все удивлялась, почему это Тамара Семёновна никогда со мной не здоровается. А тетка папина, баб Маша, рассказала, что это все из-за деда. Любовь у них была, понимаешь? Все началось, когда деду было столько же, сколько тебе сейчас, — приподняв брови, она несколько раз многозначительно кивнула.

— У кого любовь? — вытаращив глаза, я изумлённо смотрела на маму.

— У деда Мити твоего и Тамары Семёновны, — пояснила мама. — Они учились в одной школе, жили в одном бараке, на завод пошли работать. А потом дед в армию ушёл… Не дождалась она его, другого нашла. И все. Дед отслужил два года, вернулся и женился на твоей бабушке, а соседка замуж за того самого Бредина вышла. Ну а потом барак их снесли в семидесятых и вот в этом доме поселили.

— Ничего себе история! — я едва не присвистнула от удивления. — То есть бабуля Бредина сама виновата, так еще и строит из себя все эти годы обиженную и оскорбленную?! Ну и личность!

— Ну тут твоя бабушка постаралась ещё. Все деда ревновала к соседке, так и началась их вражда, — пояснила мама. — Папа с сыном Тамары Семёновны тоже не нашли общий язык, потом невестка Брединых с характером оказалась. Так и вышло, что ни они нас, ни мы их на дух не переносим, — она поджала губы и с шумом вздохнула. — Так, ладно, хорошо сидим. Надо придумать, чем всех наших мужиков накормить.

Мама направилась на кухню, чтобы выполнить свой долг, а я так и осталась сидеть за компьютерным столом, осмысливая полученную информацию. Дед и Тамара Семёновна! Просто в голове не укладывается. Вот уж действительно «от любви до ненависти». А дождалась бы она деда из армии, вышла замуж за него… и все… ciao, bella* (прощай, красавица)! Меня и не было бы на этом свете, равно как и Бредина. Даже подумать страшно на каком волоске висела возможность нашего с ним существования.

Около восьми, когда квартира деда наполнилась благодатной тишиной и покоем, Вет снова устроил мне телефонную атаку. С надеждой, что парень переосмыслил свое вчерашнее поведение и сделал соответствующие выводы, я приняла вызов, размышляя над тем, насколько прав был товарищ Сенека (но это неточно), заявляя об отсутствии безобразия в том, что являлось естественным.

— Привет, — Вет опередил меня. Видимо, опасался, что я не дам ему возможности говорить. — Ты все ещё сердишься? Прости, Юль, я… не знаю, что на меня нашло…

— Инстинкт размножения? — пытаясь звучать строго, перебила его.

— Нет, — выдохнул он. — Просто… Я в машине возле твоего дома. Ты можешь выйти?

— Мне вставать рано.

— Я не задержу тебя, обещаю.

— Ладно.

Его тон Умирающего лебедя не оставил мне другого выбора, и пятнадцать минут спустя я стала счастливой обладательницей самой розовой розы в мире и самомнения размером с БелАЗ. Вет был до безобразия галантен этим вечером, держал руки при себе и все твердил, какая я замечательная и незаурядная. Короче говоря, знал, что нужно сказать девушке, чтобы она сменила гнев на милость. И я сменила. Правда виду не подала. Снова для профилактики. После чего с гордым видом, позволив парню поцеловать себя, направилась домой.

Бредин появился словно из неоткуда и ворвался в лифт за мгновение до того, как двери закрылись.

— Привет, Котова, — кивнул мне, переводя взгляд на цветок. Губы парня растянулись в усмешке, давно успевшей набить мне оскомину, а в его серых глазах бесы танцевали тарантеллу. — Кажется, он не в курсе, что ты не любишь розы, — добавил с утвердительной интонацией.

Откуда он знает?

Я опустила цветок бутоном вниз, лишив Бредина возможности рассматривать его. Отступив, прижалась спиной к стенке кабинки, чтобы не пришлось запрокидывать голову, и спросила:

— С чего ты это взял?

Бредин повторил мой маневр и подпер собой противоположную стенку.

— В седьмом классе Демидова доставала всех тем, что просила заполнить ее глупую анкету. Помнишь?

Я перевела взгляд в верхний угол кабины.

В седьмом? Да я с трудом помню, что было в одиннадцатом. Ну… за исключением выпускного.

— Допустим, — ответила, с трудом припоминая что-то подобное. — Не знала, что ты фанат всей этой девчачьей фигни.

— Нет. Но эта тетрадь всё ещё у меня. Мы с пацанами стащили ее у Машки, надеялись узнать что-то интересное, но это было полное разочарование. Никакого компромата. Сто скучных банальных вопросов. Твой любимый цвет, любимая группа…

— Надо же, какой ты стал сентиментальный, — я перебила его, опасаясь, что он начнет перечислять всю сотню. — До сих пор хранишь тетрадь Демидовой, еще и цитируешь.

Лифт остановился, двери открылись, и я вышла вслед за Брединым.

— Демидова тут ни при чем, — заявил парень. Заслоняя собой дверь, он встал у меня на пути. — Я случайно ее обнаружил, когда мы ремонт летом делали и выкидывали всякий хлам.

— Как интересно, — проговорила я со скучающим видом. И скрестила руки на на груди в ожидании того, когда он свалит с дороги.

— Я тоже так подумал. Это… как получить привет из прошлого, — Бредин пропустил мимо ушей мой тонкий намёк.

— Прости, у меня нет времени участвовать в этой ностальгической акции, — я добавила убедительности, растянув губы в саркастической ухмылке.

— Ты разбиваешь мне сердце, Юля, — парень намеренно глубоко вздохнул, качая головой.

Зная, что этот бессмысленный разговор мог тянуться бесконечно долго, я молча обошла Бредина и остановилась возле своей двери, шаря в кармане джинсовой куртки в поисках ключей.

— Розы, все оттенки розового и я, — четко произнес парень за моей спиной.

— Чего? — я обернулась, услышав странный, но смутно знакомый набор слов.

— Это то, что ты не любишь больше всего. — Бредин стоял лицом ко мне, раскручивая на пальце брелок с ключами. — Но хотелось бы надеяться, что за пять лет хоть что-то из той анкеты могло измениться. Клёвые ботинки, кстати, — и указал ключами на мои жёлтые штиблеты. — Как и тот фартук, что был на тебе.

Вот оно что. Ясно. Ярко-желтый и Джаред Лето. Это по-прежнему мой любимый цвет и любимый музыкант. Значит он действительно читал машкину тетрадь. Что ж… за пять лет я не намного изменила своим пристрастиям. Просто поразительное постоянство!

— Ладно. И что с того? — торопливо спросила его.

Бредин пожал плечами и беззастенчиво улыбнулся.

— Всего лишь то, что я точно знаю, какие именно цветы ты не любишь.

— Какая ценная информация. Иди ещё полистай ту тетрадку. Уверена, ты в шаге от того, чтобы постичь смысл бытия.

— Когда ты перестанешь это делать? — спросил парень слишком безобидным тоном. И это было, как минимум, странно. Чтобы Бредин и вдруг скис посреди нашей баталии? Возможно, он приболел?

— Делать что?

— Вести себя, будто мы до сих пор в седьмом классе, — пояснил Бредин.

— Ничего подобного! — возмутилась я. — Это ты… ты же просто… — и замотала головой, подбирая подходящее слово.

— Придурок? — подсказал парень.

— Вообще-то, я хотела сказать «невыносимый», — усмехнулась, услышав предложенный им вариант, — но, пожалуй, ты выразился более точно.

— Согласен, бывает я немного перегибаю палку, но… я исправлюсь, честно, — заявил Бредин так запросто, словно парня совсем не волновало, что я почти назвала его придурком. Уже раз в тысячный.

— Так я тебе и поверила!

— Я не шучу, Юля. Поедешь со мной завтра в аэропорт? — неожиданно предложил он.

— Чего?! — протянула я, с опаской поглядывая на соседа и склоняясь к мысли, что он не просто приболел, а прямо сейчас демонстрировал необратимые последствия чего-то более серьезного.

— Ты же на такси поедешь? — так же невозмутимо поинтересовался Бредин. — Какой смысл ехать порознь?

— Что за ересь ты несёшь?! Это твой очередной прикол, Бредин? В каком месте смеяться?! — я растерянно смотрела на него, пытаясь понять, откуда мне следовало ждать подвоха.

— Ну и кто ещё из нас невыносимый?

Едва склонив голову, парень сверлил меня укоризненным взглядом.

— Ах, так это я, да?! — задыхаясь от негодования, завопила на весь подъезд.

— Тогда поехали? — голос Бредина звучал спокойно и ровно, но во взгляде был явный вызов. Он сделал несколько шагов в моем направлении и остановился. Несколько мгновений разглядывал меня так, будто впервые увидел, а затем произнёс: — Ну же, Юль, мы уже давно не в школе. Давай оставим все эти детские игры! Нужно… как-то попробовать наладить общение, нам с тобой целый месяц придется провести среди незнакомцев… Или ты боишься меня?

— Да вот ещё! — упрямо заявила ему.

Что он о себе возомнил?!

— Значит решено. Завтра в семь у подъезда. Договорились?

Бредин снова довольно скалился, вернув своему лицу его первозданное выражение.

— Да … не вопрос, — ляпнула я, лишь бы он не думал, что я трусиха.

— Тогда до завтра? — с издёвкой спросил он.

— Ага, надейся, — еле слышно пробормотала я, отворачиваясь к двери, в полной уверенности, что никуда завтра к этим stronzo вместе не поеду.

Глава 5. Два Фраппуччино

— Дед, ну ты где там?! — позвала я предка, в нетерпении переминаясь с ноги на ногу. — Сейчас уже такси подъедет!

Через несколько мгновений, прошаркав по линолеуму войлочными тапками, в коридоре появился мой пращур в своей неизменной клетчатой фланелевой рубашке, так напоминавшей шахматную доску. В руках он держал массивный табурет с перекладиной, выкрашенный в небесно-голубой. Этот табурет, являясь одним из самых древних предметов интерьера в квартире деда, производил впечатление истинного патриарха. По возрасту и авторитету с ним могли тягаться, разве что зелёный сифон, дембельский альбом старшины Дмитрия Котова и кипа пожелтевших журналов «Приусадебное хозяйство» за три года, начиная с 1981, принадлежавшая бабе Насте, с кончины которой прошло почти десять лет.

— Ты чего это? — я покосилась на табурет, зажатый в руках деда.

— Посидим на дорожку? — предложил тот и водрузил стул прямо напротив чемодана. Я с пониманием кивнула и осторожно оседлала чемодан, а дед, скрипя и охая, уселся на свой антиквариат. — Значит и этот с тобой летит? — он кивнул и наградил входную дверь многозначительным взглядом.

— Бредин? Даааа… — я глубоко вздохнула, демонстрируя безвыходность своего положения. — Глаза б мои его не видели.

— Ой ли? — дед сканировал меня изучающим взглядом.

— В смысле? — возмутилась я. — Это же Бредин! Разве может быть иначе? Тебе ли не знать?! — вырвалось у меня. И я тут же прикусила язык. Не стоило посвящать деда в то, что мы с мамой сплетничали про него.

— Поживём — увидим, — загадочно ответил тот, пропустив мимо ушей мою последнюю фразу.

— Дед?! — строго сказала я. — Что за намёки?!

Он ничего не ответил, только хитро улыбался и щурился, согревая меня теплом, исходившим от каждой морщинки, которыми была испещрена постаревшая и загрубевшая кожа его лица. Образ престарелого мачо дополняли седая двухдневная щетина и залысина. Так сложилось, что в жизни именно дед Митя стал мне самым близким человеком. После него с минимальным отрывом шли мама, папа, братья и Натахин. Эшелон людей первостепенной важности замыкал уже не молодой, но по-прежнему голубоглазый и сногсшибательный мужчина с жаркой (в русскоязычной версии) фамилией Лето.

Да, ещё был Вет… Я пока так и не решила, какое место ему следует отвести в своем списке VIP-персон. До Джареда или после? Впрочем, если выбирать между Ветом и Лето… Да простит меня Виталик, но против Джареда у него изначально не было шансов.

— Дед? — переспросила я, обнаружив, что тот так и не избавился от своей лукавой улыбки.

— Что? — изобразил удивление. — Я уже двадцать четыре года как дед и почти год как прадед… Так это Ленке юбилей на тот год уже?! — ахнул он. — Вот и ты выросла, Юлек, — кивнул, выпятив нижнюю губу, — в Италию вон едешь… Ещё чуть-чуть и замуж тебя отдадим.

— Угу, — пробурчала я, пытаясь уловить связь между моей поездкой и гипотетическим замужеством. — Дай знать, когда это случится, чтобы я не пропустила сие торжество.

— Такое не пропустишь, — уверенно заявил дед. — Правда я чуть не опоздал на свою свадьбу, — добавил он, почесывая колючий подбородок. — Ребята с завода и братья мою Настю без меня выкупать начали.

— Вот это да! А ты-то где был?!

— Я? — спросил он таким тоном, словно в этом коридоре помимо него были и другие деды. — Я… в гараже мотоцикл свой разбирал, — проговорил вполне обыденно. — Думал отсидеться там пару дней, а потом — обратно в армию… Я на границе с Китаем служил. Пятьдесят четвертый Приаргунский Краснознамённый пограничный отряд… Да не вышло. Я только подшипники с коленвала снял, а тут мать с тёткой Марьей и нашли меня. А не нашли бы, я б сейчас, может, полковником был… в отставке, если не генералом, — дед криво улыбнулся и подмигнул мне.

— Ого, а ты у меня не без амбиций, — удивлённо протянула я.

Ничего себе скандалы, интриги, расследования! А дедуля-то мой, как выясняется, тем еще перцем в молодости был! Выходит, он не горел желанием брать в жены мою бабушку. И, сдается, не в амбициях тут было дело, товарищ старшина? Неужели все из-за брединской бабки? Просто не верится! Было бы из-за кого! Тамара Семёновна же типичная ханжа и зануда в седьмом поколении! Да как он вообще мог запасть на такую брюзгу?!

— Да, дело давнее, — прокашлял дед, махнув рукой. — Но я не жалею, что так и не перебрал мотор в тот день. Не женись я на Насте, отца б твоего не было и Вовки. Тебя б не было, Юлек… Лены, Данечки и двух оболтусов наших. Вот за Настасью обидно, — он тяжело вздохнул и покачал головой, — ни правнука не видела, ни Димку с Максимкой. Так что мне грех жаловаться. Как говорят на востоке, карма у меня вышла что надо.

На этой противоречивой ноте смартфон задорно бзыкнул, и я обнаружила на дисплее сообщение о том, что черный Рено Логан ждёт меня под окнами.

— Ну все… пора, — разочарованно протянула я. Разговор у нас выходил, пусть и деликатный, но очень задушевный. Жаль времени не хватало, чтобы продолжить его и побольше узнать о бурной дедулиной молодости. — Не хандри тут без меня.

— Есть не хандрить! — бодро отчеканил старшина Котов, поднимаясь с табуретки.

И я посчитала своим долгом добавить:

— Не кури в квартире, не ешь всякую фигню, лекарства пей и…

— Иди уже давай, командирша. Без сопливых скользко, — усмехнулся дед, выпроваживая меня в пасмурное сентябрьское утро.

Осень стремительно набирала обороты. Погода сегодня выдалась скверной. С серого низкого неба моросил мелкий дождь, в воздухе стоял пряный запах сырой листвы и влажной земли, было промозгло и ветрено, но непогода совсем не портила волнительное предвкушение долгожданного путешествия. Да даже Бредин, встречавший меня под козырьком подъезда, его не портил. Первые две секунды.

— Доброе утро, — произнес он, перехватывая ручку моего чемодана.

— Эй, дай сюда?! — возмутилась я, схватив его за рукав.

— Ты чего такая нервная с утра? — усмехнулся Бредин, накрывая мою руку своей. Сузив глаза, остановил внимательный взгляд на моем лице. — Перелета боишься? Не переживай, Котова, я буду рядом, — и оборзел до того, что погладил ладонь своими… брединскими пальцами.

— Я боюсь? Да вот ещё! — выкрикнула, выдергивая руку.

Обречённо вздохнув, я покрутила головой, чтобы выяснить, где припарковалось мое такси, но в обозримом радиусе нужной машины не обнаружила.

— Ладно, как скажешь, — Бредин пожал плечами и, прихватив мой чемодан, направился к серебристому минивэну с шашечками на задней двери, который стоял прямо напротив подъезда.

— Да стой ты, блин! Верни чемодан живо! — снова завопила я и сорвалась с места. — Никуда я с тобой не поеду и не собиралась! Я сама в состоянии вызвать себе такси! Ясно?!

Бредин молча выслушал мой наезд, открыл багажник и одним движением перекинул чемодан внутрь.

— Если ты закончила истерить, садись в машину, — заявил он, хлопнув дверцей багажника. — Я заплатил таксисту за ложный вызов. Чёрный Рено Логан, верно? С тобой одни растраты, Юля, — его губы расползались в очередной усмешке. — Так-то ты держишь слово?

— Да какое ты имеешь право?! — раздраженно спросила я.

Бредин покачал головой, смерив меня укоризненным взглядом, после чего подошёл к задней двери и открыл ее.

— Мы опаздываем, — жестом пригласил занять место в салоне. — Ну же, — и выжидающе уставился на меня.

Пронзив парня сердитым немигающим взглядом, я застыла в нерешительности перед открытой дверцей.

— Что ты задумал?

Парень театрально простонал и коснулся ладонью своего лба.

— Ты невероятно мнительная девушка, Котова! — и открыл дверь ещё шире. — Это всего лишь такси. Обещаю, что не стану похищать тебя, чтобы продать в рабство или… на органы. План такой: мы просто садимся в тачку и едем в аэропорт, затем отдаем деньги водителю и расходимся с ним, как в море корабли. Знаешь, миллионы людей делают то же самое в данную минуту. Не бойся, это безопасно. Я буду держать тебя за руку, если хочешь.

Бредин снова разулыбался, а я опять вспылила:

— Как смешно!

— Садись уже! Мы реально опоздаем из-за тебя! — повысив голос, он указал пальцем в раскрытый зев автомобиля.

Раздумывать было некогда, как и ждать новое такси. Поэтому, прорычав от досады, я уселась на заднее сиденье. Бредин закрыл за мной дверь, обошел такси сзади и устроился рядом. Машина тронулась с места, парень подтвердил водителю конечный пункт нашего назначения, а затем развернулся ко мне.

— Чего уставился? — процедила я, глядя прямо перед собой.

— Ты ведь так просто не сдашься, правда? — спросил он, склонившись к моему уху. — И не нужно. Это будет намного интереснее. У меня просто дух захватывает.

Я отстранилась и с сомнением уставилась на него.

— Что ты опять несёшь?

— Сама судьба свела нас, — пояснил он с беспечным видом.

— Да какая судьба?! Всего лишь твой болтливый язык! — напомнила ему факт, благодаря которому мы оба сейчас направлялись в Баландино[2].

— Тебе же известно, что это не самое главное его достоинство? — с издёвкой спросил он.

— Понятия не имею, о чем ты, — промямлила я и отвернулась к окну.

— Тогда ты либо лжешь, либо… у тебя проблемы с памятью… И ещё. Не хотел говорить, но кто-то же должен. Ты такая брюзга, Котова, — прошептал Бредин, склонившись ко мне.

Ощутив его дыхание на своей коже, я испытала довольно противоречивое чувство: что-то среднее между желанием, как в детстве, вцепиться в его темные волосы, и чем-то совсем… не детским. Я замешкалась, придумывая ответ в своей привычной манере. Самым неприятным было понимать, что от парня наверняка не ускользнула моя позорная заминка, вызванная растерянностью.

Чего он этим добивается? И с какого перепугу меня вообще стала волновать близость Бредина?.. Известно, с какого… Вот уж наивная дура!

Перелет до Шереметьева оказался самым безмятежным временем этого утра. И все потому, что у Бредина не было возможности доставать меня и создавать неловкие ситуации. Он сидел впереди, зажатый между двумя бабулями, в то время как я любовалась видом на Россию — матушку из иллюминатора по соседству с Жанной Бернардовной и аспиранткой с Экономического. На вид нашей попутчице — высокой и стройной брюнетке Дарье Какой-то-там было слегка под тридцать, зато понтов и самоуверенности — на весь полтинник. В очереди на регистрацию она держалась особняком, разве что бросала на Бредина странные взгляды. В общем, эта тощая педофилка мне сразу не понравилась. Да, парень давно не выглядел ребенком… напротив… но, в любом случае, какого черта она так на него смотрела? И тот в долгу не остался. Я заметила, с какой тоской и сожалением он заглянул в декольте Дарьи прежде, чем занять свое место между пенсионерками. А ещё обнаружила, как неприятно меня это удивило… Как будто мне заняться больше было нечем!

В ожидании рейса мы сидели в Старбаксе на втором этаже шереметьевского Терминала Е. Жанна Бернардовна распивала вторую чашку сезонного кофе из Папуа — Новой Гвинеи, Бредин цедил эспрессо, а я — холодный Фраппуччино, несмотря на унылый вид из окна, за которым гулял ветер и хлестал косой дождь. Непогода добралась и до столицы, прогноз в Болонье тоже не радовал, и это был явный повод, чтобы поддержать свой оптимистичный настрой смесью мороженого и кофе. Дважды, для надёжности.

Дарья на этот раз, перестав строить из себя аутистку, сидела с нами за одним столом в низком кресле в стиле эпохи Союза и потягивала минералку, наводя меня на мысль, что ее с утра мучил жестокий отходняк.

— Поверить не могу, я два года ждала этого обмена, а вас просто позвали? — выгнув ухоженные темные брови, она выглядела обескураженной.

— Да, это все Юля, — заявил Бредин. Он положил руку на спинку моего стула и на мгновение коснулся спины. Я отреагировала молниеносно, резко повернулась и грозно уставилась на него. Но парень смотрел на Дарью, лишь уголок его губ медленно пополз вверх. — Синьор Франко был сражен ее точкой зрения на проблемы современной молодежи.

Жанна Бернардовна нервно хмыкнула, а затем выдала сдавленный смешок. Истеричный такой.

— Я думала вас обоих отчислят после той конференции, — поделилась она воспоминаниями. — А ты смотри… ему действительно пришлось по душе, как и всем нашим.

— И что она такого могла сказать? — недоверчивым тоном поинтересовалась Дарья.

— Да ничего особенного, — ответила я, пожав плечами.

— Юля сказала, что проблем у молодежи ровно столько, сколько ее представителей, и процитировала Джареда Лето, — с воодушевлением подхватил Бредин.

Ну надо же, запомнил!

— Мы — не стадо, — пояснила я, раз уж пошла такая пьянка. — И я не в праве говорить за всех. Спросите каждого, но вы и тогда не получите достоверную картину. Сегодня меня волнует одно, завтра — другое. В чем смысл искать траблы, если их все равно никто не решит за нас? Можно подумать, алкоголизм, наркомания, пропасть между поколениями и все остальное касается только молодых. У нас с Брединым, — я кивнула в сторону парня, и Дарья с любопытством уставилась на него, потом основа на меня, — сосед по подъезду уже девять лет в запое, живёт с матерью и побивает ее периодически. Вот вам и конфликт поколений, и пагубные привычки. А мужику тому, на минуточку, уже за сорок. Поэтому… проблемы не у молодежи, а у всего общества. Мы — лишь его отражение.

— Только и всего? — спросила Дарья, разочарованно опустив уголки губ.

— Поверь, тогда это звучало более бескомпромиссно, — убедительно заявила Жанна Бернардовна. — Quindi non date la colpa a quello se non siete buoni a nulla, — умело протараторила она.

— Простите? — захлопала ресницами Дарья.

— Отечественный фольклор, — пояснила Жанна.

— Нечего на зеркало пенять, коли рожа крива, — уловив намёк, с улыбкой прокомментировала я фразу куратора. — Помнится, я так и сказала… напоследок.

— Это был мой любимый момент, — проговорил Бредин, скользнув пальцем вдоль моего позвоночника, давая понять, что с пальцами у него был явный излишек.

И я снова пожалела, что не вырвала ему руки в ту самую июньскую ночь… как и язык…

Глава 6. У подножия Северных Апеннин

— Да, мам, все нормально. Ну конечно позвоню! Да не волнуйся ты! Ага… пока.

Я завершила вызов, и тут, как гром среди ясного неба, надо мной раздался знакомый голос:

— Какая встреча, — произнес Бредин, усаживаясь рядом. — Ну теперь-то ты не станешь отрицать, что это судьба, Юля? — и с довольным видом похлопал по подлокотнику.

В самолёте на этот раз слева от меня сидел седовласый незнакомец в деловом костюме, а место справа занял мой мучитель.

— Теперь я стану прислушиваться к своей интуиции, — ответила я, скривившись.

— Да? И что же она тебе подсказывала?

— Что нужно было лететь другим рейсом… через Тбилиси.

— Это же лишняя пересадка и часов тридцать пути, — произнес Бредин, озадаченно посматривая на меня.

— Ну и что? — я повернулась к нему и с улыбкой добавила: — Зато вдвое дешевле, и там бы не было тебя. Представляешь, какая удача?

Тот тоже улыбнулся, но не ехидно, как я секундами ранее, а скорее как-то… соблазнительно, и принялся разглядывать мои губы.

У него что, фетиш такой?

— Мы ещё в России, но я уже чувствую, что запомню эту поездку на всю жизнь. Как ты это делаешь?

— Делаю что?

— Понимаешь, Котова, — деловито начал парень, — ты, вроде бы, постоянно грубишь… и по логике вещей я должен был перестать с тобой разговаривать ещё в классе пятом, когда ты пустила слух, что я сплю вместе со своей бабушкой… Или в восьмом. Насколько я помню, ты именно в тот год сдала меня математичке, когда узнала, что Козлов делает за меня домашку… Про одиннадцатый я вообще молчу…

— У нас тут вечер воспоминаний, я не пойму? — я перебила его и в изнеможении откинулась на спинку кресла. — Потерпи, скоро февраль, День встречи выпускников. Математичка все еще работает, Селезнева с Козловым точно придут. Должно быть весело. Может, тебя наконец научат решать квадратные уравнения.

— Я пойду, если ты пойдешь.

Бредин тут же подхватил мою идею, не обратив внимание на то, что я думала про его интеллектуальные способности.

— Я пойду, если тебя там не будет, — парировала в ответ.

Он покачал головой, оперся о подлокотник с моей стороны и подался всем телом вперёд.

— Вот, об этом и речь, — между нами оставалось всего несколько сантиметров, и я отстранилась, едва не прижавшись к мужику, сидевшему слева. — С тобой же невозможно общаться… невозможно, от того и интересно, — уточнил он. — И что-то мне подсказывает, что это взаимно.

— Знаешь… я это давно заметила. У тебя проблемы с головой, ага, — я постучала пальцем по своему лбу. — Найди хорошего врача, мой тебе совет. А если не отвянешь, я обвиню тебя в сексуальном домогательстве, — и снова выпрямилась, выдержав его странный взгляд.

Мужчина слева хмыкнул, а Бредин словно не слышал моих слов. Он протянул руку и, ухватив прядь моих волос, медленно пропустил их через пальцы.

— Все хотел спросить, ты натуральная блондинка? Кажется, в детстве твои волосы были темнее. Впрочем, многое изменилось с тех пор… в лучшую сторону, — добавил, опустив взгляд на мою грудь, обтяную белой майкой, поверх которой я накинула куртку из толстой джинсы.

Его тон казался легкомысленным с долей насмешки, но взгляд…

Он что реально пялится на меня?

— Я… — неуверенно начала, придумывая на ходу подкол позабористее, лишь бы Бредин не смотрел больше так… красноречиво, — я… бы хотела сказать то же о тебе, но… увы. Твое психическое развитие остановилось где-то в девятом классе, — закусив губу, я пожала плечами, намекая на то, как огорчена этим фактом.

Бредин вновь пропустил мимо ушей мое саркастическое заявление и спросил:

— А тот парень… ну такой… с очень умным лицом, — он поправил на переносице воображаемые очки, — как его зовут, кстати?

— Это ещё зачем?

— Я отправлю ему открытку из Италии, — пояснил Бредин. — Напишу, что позабочусь о тебе. Если хочешь, можем вместе подписать. Как его имя?

— Не стоит беспокоиться. Лучше отправь открытку Селезнёвой, — посоветовала ему. — Я правда не уверена, что она научилась читать. Всё-таки там анализ, синтез и прочее.

Пусть я преувеличивала, но мы оба знали, что Селезнева не была испорчена интеллектом так, как деньгами своих родителей.

— Ревнуешь? — спросил парень.

Ревную? Его? К Селезневой? Нелепица какая-то. Да, Селезнева в принципе меня раздражала. Особенно после выпускного… Но чтобы ревновать? Да вот ещё!

— Бредин, ты меня утомил, — простонала в ответ, прикрыв на мгновение глаза.

— Ответь на вопрос, — вкрадчиво произнес он.

Вопрос был из разряда сакраментальных, поэтому я поспешила съехать с темы.

— Ты понимаешь, что из-за тебя могут задержать рейс?

— Из-за меня? Каким образом?

— Разве наличие трупа в салоне — не повод для задержки? — озадаченно спросила я.

— И все-таки у тебя невроз, Юля. — Бредин, тоже изображая задумчивость, почесал подбородок указательным пальцем, а затем схватил меня за руку. — Пальцы холодные, ладонь влажная. Уверен, твое сердцебиение сейчас далеко от нормы, как и уровень адреналина. Проверим пульс, — со знанием дела переместил пальцы на запястье.

Я снова избавилась от его касания резким нервным движением и скрестила руки на груди.

— Ты ошибаешься. Это не аэрофобия, а всего лишь реакция на соседство с тобой, — уняв раздражение, размеренным тоном прокомментировала выявленные Брединым симптомы.

Тот снова с неподдельным интересом смотрел на меня, словно ловил каждое слово.

— Что? Чего ты так уставился? — пробормотала, теряя остатки терпения. Этот его взгляд был до безобразия откровенно-соблазняющим, что само по себе являлось чем-то противоестественным.

Хотела бы я знать, что за новую игру ты придумал?

— Извини, не обращай на меня внимания, просто продолжай, — с кривой улыбкой произнес этот клоун.

— Да пошёл ты!

Из динамиков раздался бодрый голос пилота, притупив мое желание придушить Бредина. После инструктажа стюардессы, когда заработали двигатели, и в салоне появился гул, я уже предвкушала момент взлета, во время которого у меня закладывало уши, а в животе порхал целый инсектарий. Что бы там не приписывал мне доктор Бредин, летать я не боялась. Совершенно. Но в одном он оказался прав. Наши с ним перепалки действительно не оставляли меня равнодушной, больше того, я ждала их и наслаждалась каждой секундой нашего иррационального общения. И моя мнимая инфантильность и привычка воспринимать в штыки любое его слово во многом помогали не выглядеть очарованной этим проницательным типом.

К подножью Северных Апеннин наш самолёт приземлился около часа дня по местному времени.

Болонья — студенческая Мекка, она же историческая столица Эмилии-Романьи — области на севере Италии, встречала нас проливным дождем. Потемневшая от влаги взлетно-посадочная полоса аэропорта имени Гульельмо Маркони очень напоминала ту, что я провожала взглядом в Баландино. Даже небо было здесь совсем, как дома — низким и серым, в дымчатых разводах. Осень, она и в Италии осень. И я всерьез задумалась о покупке нового зонта, когда Бредин с интонацией гида заявил, что Болонья имела репутацию одного из самых дождливых городов Апеннинского полуострова.

Держу пари, пока я спала, заткнув уши наушниками, чтобы избавить себя от нескончаемого трепа Бредина, этот всезнайка успел прочесть какую-нибудь захудалую энциклопедию или пару путеводителей.

Очнулась я перед самой посадкой, когда стюардесса давала очередной инструктаж, и с удивлением обнаружила, что моя голова подпирает плечо Бредина. Хотя, кто еще кого подпирал? Будем считать это спорным вопросом. Как и заявление Бредина, что я разговариваю во сне. В подобное верилось с трудом, но, даже если допустить такую мысль… что в этом странного? Хотя бы один из нас был занят чем-то действительно полезным. Я о себе, разумеется.

Официально ступив на землю величайшего государства Античности и распрощавшись с терминалом аэропорта имени итальянского физика и Нобелевского лауреата (о чем мне насильно поведал Бредин), наш учёный квартет оккупировал места в автобусе, который за пару европейских тугриков[3] должен был доставить нас в историческую часть города в район Университета.

Современная автострада с поэтичным, как заметил Бредин, названием Адриатика, по которой мчался наш автобус, пересекала реку с весьма прозаичным — Рено и огибала город с севера. Любоваться особенно было нечем. Слева за стеклом, по которому то стремительно, то неторопливо стекали капли дождя, мелькали четыре полосы автомобильного потока, справа — редкие торговые центры, между которыми совсем не по-осеннему зеленели поля.

Но несмотря на хмурую погоду и наличие Бредина, я испытывала невероятное воодушевление, направляясь в место, где вряд ли вообще когда-либо могла оказаться. Стоит отдать должное моему болтливому соседу и вечному антагонисту, он не зря родился на свет. Что бы я там не утверждала ранее.

Жанна Бернардовна заняла место у окна рядом с миловидной бабулей и что-то обсуждала с ней на итальянском. Дарья снова тусовалась сама по себе, усевшись на одиночное сиденье. Я не могла назвать объективных причин, но что-то в этой девушке мне с первого взгляда не понравилось, и, судя по выражению ее лица, это было взаимно. Либо все тот же Бредин оказался прав, называя меня мнительной.

Как и тощая аспирантка, я устроилась у окна. Бредин сидел впереди, развернувшись ко мне лицом и продолжал словесную атаку. Его рот не закрывался ни в самолёте, ни до паспортного контроля, ни во время, ни после, заставляя меня сомневаться в том, а человек ли он вообще.

— I'll wrap my hands around your neck so tight with love[4]… (Я сожму свои руки вокруг твоей шеи так крепко, с любовью) — пробормотал парень на переломанном английском, намекая на то, что подслушал, как я подпевала в самолёте.

— Бредин, у тебя омерзительный акцент, — поморщилась я.

— Ты бормотала это там… в воздухе, — он поднял вверх указательный палец и бровью не повел на то, как высоко я оценила его способности. — Не знал, что ты любишь жестокость, Юля. Мне даже как-то не по себе стало.

— Вот и правильно, держись от меня подальше. Я и не то могу.

— Правда? Ну после такого заявления я теперь вряд ли смогу это сделать.

— Ты меня снова утомил. Можешь хотя бы пять минут помолчать? — взмолилась я.

— А что я получу взамен?

Детский сад какой-то!

Я устало вздохнула и пошарила в кармане джинсовой куртки. Нащупав в нем гарнитуру и пакетик с миндалем, протянула Бредину последний.

— Вот, это все, что у меня есть.

— Я знал, что ты меня недолюбливаешь, но чтобы настолько, — Бредин с ужасом уставился на то, что я предлагала ему в качестве взятки. — Ты хочешь, чтобы уже сегодня я летел обратно в багажном отделении? — он закатил глаза и, чуть откинувшись, сложил руки на груди. Крест-накрест, как египетская мумия.

— Чего? — прозвучал мой стандартный вопрос.

— У меня на них жуткая аллергия, — пояснил он, наградив подобострастным взглядом безобидную упаковку миндаля. — Когда я в последний раз ел торт с орехами, то попал в реанимацию. Отек Квинке, — парень высунул язык и схватил себя за шею, иллюстрируя выдержки из своего анамнеза.

Я покрутила пакетик в руках и, пожав плечами, зловеще произнесла:

— Серьезно? Надо запомнить.

Бредин странно улыбнулся. И странность состояла в том, что выглядел он в этот момент очень… naturalmente (естественно, натурально). Либо я просто видела то, что хотела видеть. Должно быть, мы впервые в жизни провели так много времени наедине. И, признаться, Бредин сегодня немного не соответствовал моим представлениям о нем. Да, он по-прежнему меня раздражал и выводил из терпения, но были моменты, когда я почти забывала, что он — это он, потому что с ним было… è interessante (думаю, тут и так все прозрачно).

Назревал неожиданный, но вполне логичный вопрос: чего ради я сижу и пялюсь на Бредина, пытаясь выяснить значение его улыбки? Ведь, как бы там ни было, это же Бре — дин! А это не фамилия, это… cognome (фамилия).

— И все-таки это удивительно, ты и я… в этом автобусе, — бесцеремонно вмешавшись в мой мысленный практикум по итальянскому, парень обвел салон взглядом, — ты не находишь?

— Удивительно — не то слово, — впервые в истории я была с ним солидарна. — Это… слишком нереально и противоестественно, — уточнила прежде, чем вздохнуть полной грудью. — Что за автобус такой, тут даже соляркой не пахнет? — неожиданно озвучила свои ощущения.

Бредин засмеялся и откашлялся в кулак, разглядывая меня исподлобья.

— Это экобус, — пояснил он и ткнул пальцем на одну из наклеек на панели под окном, где синим по белому значилось «ecobus». — Он работает на микротурбинах.

— Извращение какое-то, — поежилась я.

— Почему? Это безопасно для окружающей среды…

— Я не про автобус, — перебила его, — а про твою эрудицию, Бредин. Ты же в каждой бочке затычка.

— А ты как всегда крайне дружелюбна. Тебе не наскучила эта стабильность?

— Нет, — уверенно ответила.

— Хотя бы стоило спросить, — усмехнулся он.

— Слушай, то, что нас занесло сюда, ровным счётом ничего не значит и ничего не изменит. Ясно?

— Почему же? Все только в наших руках, Юля, — загадочно произнес парень.

— Да ты о чем вообще?!

Разговор принимал непредвиденный оборот, и меня немного смутила его двусмысленность.

— О том, что, возможно, нам обоим пора перестать зависеть от чужих предрассудков, — уверенно проговорил Бредин.

У меня не было сомнений в том, что он сейчас не кривлялся, а говорил то, что действительно думал, как и в том, что наша игра принимает более серьезный оборот. Оставалось понять, каким образом следует поступить мне: пропустить ход или повысить ставку?

Я промолчала, и мы несколько секунд изучали друг друга так, словно встретились впервые в этом самом итальянском автобусе. Мы были знакомы так долго, но, в конечном итоге, ничего друг о друге не знали. Хотела ли узнать другого Бредина? Возможно. Зачем? Вот тут уже сложнее.

Парень выбрал в высшей степени опасную стратегию, демонстрируя свой интерес ко мне, и делал это удивительно правдоподобно и искусно. Вот, чего мне стоило опасаться рядом с ним. Ему нельзя было верить. Ни за что. И я уже имела возможность в этом убедиться.

Вместе с тем, любопытство и азарт все чаще овладевали мной, подталкивая к тому, чтобы выяснить, насколько далеко может зайти мой личный враг, если я начну свою игру и перестану давать ему отпор в нашем многолетнем противостоянии. Уже несколько недель одни и те же навязчивые вопросы не давали мне покоя.

Кто же из нас потерпит поражение, если я позволю парню от слов перейти к делу? Как далеко он сможет зайти? И как далеко смогу зайти я сама в попытке в очередной раз надавать ему по заднице?

Весь сумбур, что творился сейчас в моей голове, немедленно распался на наночастицы, стоило мне только взять в руки свой мобильник.

«Лавр», «Лавр», я «Береза — 3» Проверка связи. Как поняли? Прием», — значилось в сообщении.

Я засмеялась в голос, чем обратила на себя внимание не только Бредина, но и других пассажиров.

Santa María! Ну только Тихомирова могла додуматься писать сообщения при помощи дурацких позывных. Не сдерживая улыбки, я напечатала ответ:

«Береза — 3», я, видимо, «Лавр». Натахин, а почему «3»? Куда ты дела первые две березы?»

Тихомирова телеграфировала незамедлительно.

«Так надо, для солидности. Не придирайся к словам, Котова! Давай рассказывай, как там Италия?»

Глава 7. Болонья — город контрастов

Покинув салон экобуса и ступив на залитый дождем мощеный тротуар, я крутила головой, пытаясь оценить свои впечатления от знакомства с Болоньей — городом контрастов.

На самом деле, тут преобладал один и тот же цвет — оранжевый (жаль, не жёлтый), от обилия оттенков которого с непривычки рябило в глазах. Благодаря средневековому колориту, старым зданиям и длинным причудливым галереям и аркам я ощущала себя самой настоящей попаданкой во времени.

С Жанной и Дарьей мы расстались на одной из узких улочек. Вдоль нее тянулась длинная вереница поставленных на прикол скутеров, которые встречались тут едва ли не на каждом углу. Аспирантки направились в студенческое общежитие, койка-место в нем им полагалась по соглашению между Болонским и нашим универами. Жанна Бернардовна предлагала нам помощь в обустройстве, но Бредин, уверенно заявив, что мы сами со всем справимся, сплавил обеих дамочек.

Просили его!

Мы оба тоже получили возможность проживания в общаге, но уже за свои средства. И это был явный намёк на то, что мое очарование, как и брединское красноречие в глазах итальянского ректора все же имели свои границы. Но жизнь общажная меня совсем не прельщала. Сказывались необузданное свободолюбие и периодическая склонность к социопатии. Потому я решила остановиться в частном доме и пару недель назад забронировала комнату у некой Литиции Корелли. На фото это была небольшая уютная спальня с офигенным венецианским окном в тихий дворик, где располагался сад и миниатюрный, позеленевший от времени фонтан. Проживание стоило больше, чем в общаге, но я решила не экономить. Даром что ли дед снял все свои смертные деньги со счета? Поэтому и собиралась все прокутить до последней копейки, точнее, евроцента, чтобы у деда не оставалось другого выхода, кроме как продолжать жить. Эта стариковская тенденция копить на смерть всегда наводила на меня состояние уныния. Да, умирать в наши дни было слишком дорогим удовольствием. Вот и пусть за это платят другие! Лично я так и сделаю, когда соберусь на тот свет — поднапрягу потомков и раскручу их на свой последний банкет!

С такими самонадеянными мыслями, я и достигла места назначения.

Это было трехэтажное здание со стенами охристого оттенка и бордовой новенькой крышей. На первом этаже располагался вход в закусочную, или тратторию. Перед ней под навесом, прямо на улице стояло несколько деревянных столов и стульев, покрытых белыми скатертями. В этот серый дождливый день здесь было тихо и безлюдно. Но я уже воображала, как буду сидеть за одним из этих столов, потягивать винишко, закусывая его какой-нибудь жирной итальянской едой, и вдыхать ароматы болонской осени.

Моя джинсовка и волосы стали сырыми, поэтому я не стала затягивать с осмотром территории, отложив это занятие для более подходящей погоды, и решила поскорее занять свои апартаменты.

С обратной стороны, где находился вход в жилые комнаты, здание было обнесено высокой кованой оградой с острыми пиками, что создавало впечатление неприступной крепости. За забором сквозь кусты и ветви деревьев я различила тот самый фонтан со статуей в виде полуголой девицы, и пыталась вычислить, какое именно окно было «моим». Прямо в столбе, слева от металлической калитки, имелось подобие местного домофона, на котором рядом с номерами квартир на жестяных табличках значились имена их хозяев. Нажав на кнопку напротив фамилии Корелли, я благоговейно замерла в ожидании ответа.

— Non tornare mai pi in questa casa, stronzo! (Не приближайся к этому дому, нехороший человек!) — стремительно пророкотал из динамика грубый женский голос.

В общих чертах я поняла, что это значило. По какой-то непонятной причине мне были здесь не рады.

И она сказала stronzo?! За что?!

Я приблизила лицо к отверстиям интеркома и неуверенно спросила:

— Do you speak English?

В динамике что-то щелкнуло.

— Эй, это синьора Корелли? — проговорила я.

Бредин, избавиться от которого пока у меня так и не вышло, стоял у противоположного столба и с заинтересованным видом на меня посматривал. Его волосы тоже стали влажными, словно он недавно вышел из душа.

— Что-то не так? — спросил парень.

— Все так! — отрезала я.

Вытащив из кармана телефон, быстро настрочила в переводчике пару фраз и снова нажала на кнопку.

— Di nuovo tu, figlio di puttana?! Quale parte non hai capito, stupido?! (Опять ты, сукин сын?! Что тебе ещё не ясно, тупица?!) — снова завопила женщина на том конце провода.

«Puttana»? Это именно то, что я подумала? Офигеть! Еще и «stupido»!

Вероятно, эта синьора была жутко рассержена, но разве это повод орать на первых встречных?

Что за манеры, ми скузи[5]?

— Извините… блин…, — в растерянности я забыла переключиться на итальянский. — Perdonate questa… intrusione, signora! Ho prenotato una ul… (Извините за беспокойство, синьора. Я забронировала комнату) — проговорила так быстро, как только могла.

— Chi sei?! Dov Alonso?! (Кто вы? Где Алонсо?!) — перебила меня эта нервная тетка.

— Non lo so! (Я не знаю!) — раздраженно воскликнула. — Ho prenotato una ul in questa casa! Aprite! Prego! (Я забронировала комнату в этом доме. Откройте, пожалуйста!)

— Non affittano pi la ul! Non pi studenti in casa mia! Alonso, bastardo lussuriosi… (Я больше не сдаю комнат! Больше никаких студенток в моем доме! Алонсо — похотливый ублюдок…)

В динамике снова зашуршало и связь прервалась.

— Что она сказала? — спросил Бредин, ухватившись пальцами за одну из железяк забора.

— Спросила, где какой-то Алонсо, — пояснила я, не скрывая досады. — А потом… я не совсем разобрала… Кажется, ей не нравятся студенты, и ещё что-то про ублюдка.

— Наверное, тот мужик сильно накосячил, — предположил парень. — Ну… и что думаешь делать?

Я вцепилась в металлические прутья калитки обеими руками и подергала их.

— Кто-то же должен выйти или войти в этот чертов дом! Подожду, пока откроют. Потом найду эту… Корелли и поговорю с ней.

— Эммм… ты только что с ней говорила, — напомнил парень.

— А что ты предлагаешь?! В районе универа не так просто найти хорошее жилье с моими-то финансами! Я мониторила ситуацию, знаешь ли!

— Как-то ты недобросовестно ее мониторила, Котова, если осталась на улице… в дождь, — он поднял голову и взглянул на окна этого негостеприимного дома, — ты делала предоплату?

Я покачала головой.

— Нет, оплата при заселении.

— Давай найдем что-нибудь другое, — оптимистичным тоном предложил парень.

— Блин, там была такая классная комната! И сад! И… вон тот фонтан! — я ткнула пальцем за решетку. — Это же идеальное место! Я должна была этим вечером сидеть в той забегаловке за углом и есть круассан с пармской ветчиной! — не скрывая разочарования, поделилась своими наполеоновскими планами.

Бредин, смерив меня скептическим взглядом, достал смартфон.

— Вот смотри, нравится? Это через две улицы отсюда, — сунул мне под нос мобильный.

— Это за неделю?

— За сутки.

— Это же очень дорого!

— Примерно столько стоит килограмм этой твоей ветчины.

— Что реально? — я ошарашенно уставилась на Бредина.

— Ну, плюс — минус. Я думаю.

— К черту ветчину, мне спать негде! Попробую ещё раз, может, ее отпустило.

Глубоко вздохнув, я на мгновение закрыла глаза и снова нажала на кнопку.

— Andatevene o chiamo la polizia! (Уходите, или я вызову полицию!) — пророкотал голос в динамике.

И стало ясно, что эту Корелли ни разу не отпустило.

— Она сказала «полиция»? — спросил Бредин.

— Ага, и велела убираться, — озадаченно пробормотала я.

— Идём.

— Куда?

— Не будем же мы мокнуть тут. Я тоже забронировал комнату. Судя по карте, здесь недалеко. Оставим шмотки и там решим, что делать.

Он вопросительно смотрел на меня в ожидании ответа.

— Ладно, — решительно проговорила.

Ну держитесь, синьора Корелли, я на сайте такой отзыв напишу, вовек не отмоетесь!

Мы обогнули дом, прошли через сквер и, преодолев просто бесконечную галерею, оказались во дворе дома, напоминавшего тот, куда меня так и не впустили. Он был двухэтажный, но вдвое меньше предыдущего. Коричневая черепичная крыша и бледно-рыжие разграфиченные в нескольких местах стены, четыре вытянутых окна в обрамлении ставень тусклого синего оттенка сверху и столько же внизу. Здесь не было никакого забора, и Бредин, оставив чемодан на тротуаре, поднялся по ступеням к входной двери. Он позвонил, и через минуту на пороге дома нарисовалась бабуля, древняя, как и сам город. Чего нельзя было сказать о ее прикиде: белая туника с надписью «The Blonde Salad»[6] и фиолетовые леггинсы. Довольно радикальный наряд для столетней. Седые вьющиеся волосы она собрала черным ободком со стразами, дополнив свой look помадой в тон леггинсов. Видок, конечно, был отпадным, но, по крайней мере, эта бабуля нам улыбалась, а не спускала собак, как предыдущая хозяйка квартиры.

— Belle, (Красивые), — заявила она скрипучим голосом, указав пальцем на мои ноги.

— Что она говорит? — спросил Бредин, повернувшись ко мне.

— Ей понравились мои ботинки, — ответила я.

— Vieni dentro (Входите), — проговорила бабуля и жестом пригласила войти.

Внутри царила атмосфера старины, но было чисто и уютно, даже пахло чем-то вкусненьким. Бабуля завела нас в небольшую гостиную и взмахом руки велела усаживаться на цветастый диван с резной спинкой, который, подобно хозяйке, производил впечатление антиквариата. Я осторожно села на краешек дивана, боясь, что тот рухнет от старости. Бредин, видимо, не испытывал подобных опасений и просто плюхнулся рядом.

Вандал! Что с него взять?

— Siete sposati? (Вы молодожены?) — сказала бабуля. — La persuasion era per un posto (Уговор был на одно место).

Мы с Брединым переглянулись, и я пожала плечами, намекая, что понятия не имею, какого ей от нас надо. Часть слов была мне знакома, но, хрен бы знал, что они обозначали все вместе.

— Hai bisogno di due stanze? (Вам нужно две комнаты?) — снисходительным тоном проговорила старушка.

— S, s! — радостно завопила я, когда до меня дошел смысл фразы, — due stanze! — и осеклась, сообразив, что снова рискую заполучить в соседи Бредина.

С другой стороны, терпела же я его соседство восемнадцать лет. Подумаешь, ещё месяц! Лучше уж Бредин, чем… какой-нибудь… Алонсо.

— Una ul per… lui (Одна комната для него), — я указала пальцем на Бредина, — e una… per me (и одна для меня), — медленно проговорила, сделав явный прогресс в итальянском.

— Good, — заявила бабуля, продемонстрировав свои навыки в английском, и развела в стороны сжатые кулаки с отведенными указательными пальцами.

Что это ещё за пальчиковая гимнастика?

— Do you speak English? — с надеждой спросила ее.

— No, no, no! — запротестовала бабуля. — Ho avuto un americano… in sessanta secondi (Был у меня американец… в шестьдесят втором), — мечтательно уставилась в потолок, помахивая за ухом сомкнутыми пальцами ладони. — Ma abbiamo parlato un po (Но мы мало говорили)… Ah!.. Qual era luomo!.. un peccato che fosse sposato… Come si scoperto (Ах, какой был мужчина! Жаль, что женатый. Как выяснилось).

Я нервно сглотнула и взглянула на Бредина. Тот с кривой улыбкой смотрел на меня, почесывая пальцем нос.

— Не смотри так, — покачал головой, — я вообще без понятия, что она говорит. Но твой итальянский, Котова… я в полном восторге. Скажи еще что-нибудь.

И только я собралась сказать ему что-нибудь, как бабуля поднялась из кресла, весьма резво для своих девяноста девяти с половиной, и произнесла:

— Mi chiamo Sylvia (Меня зовут Сильвия).

Сильвия? И все? А что насчет отчества?

Мне как-то не комильфо было звать по имени бабулю, которой мой дед в сыновья годился, если не во внуки.

Я тоже встала, как и Бредин.

— Sylvia, — повторила она и приложила ладонь к груди.

Сильвия, так Сильвия. Кто знает, какие у меня будут закидоны в старости?

— Юлия, — я повторила ее жест. — А это… — указала рукой на Бредина, — Роман.

Тот снова ухмылялся, оценив всю эпичность момента. Ещё бы! Ведь я впервые назвала его по имени.

— Romeo, — кивнула она. — Bene…stronzo. Non vero, Julia? (Хорош… засранец. Не так ли, Юлия?) — и заговорщицки мне подмигнула.

Глава 8. Alma Mater, или двенадцать часов из жизни студиозусов

Из короткой экскурсии по дому я узнала, что на втором этаже апартаментов бабули Сильвии располагались три спальни и совмещённый санузел. В одной из спален обитала сама хозяйка, а две прочие — двери которых смотрели друг на друга, она сдавала студентам, туристам и командировочным. Вот в эти две спальни нас с Брединым и поселили. Мы снова были соседями, совсем как дома.

Мне досталась просторная комната со стенами, выкрашенными в белый цвет, значительную часть которой занимала огромная двуспальная кровать и минимум старинной мебели — комод и шкаф из тёмного дерева. На одной из стен, напротив кровати, висел целый иконостас в виде чёрно-белых фотографий, где были запечатлены фрагменты из жизни одной итальянской семьи: младенцы в пеленках, дети постарше, взрослые и старики. Со многих снимков загадочно улыбалась одна и та же женщина: высокая, стройная, с темной копной густых вьющихся волос. И что-то мне подсказывало, что это была никто иная, как сама бабуля Сильвия лет пятьдесят тому назад.

Миниатюрное потемневшее от времени изображение Мадонны подчеркивало обстановку аскетизма и дух старины. Отодвинув занавеску единственного окна, я наткнулась взглядом на стену точно такого же дома.

М-да, ни сада, ни фонтана…

Глаз радовал, разве что, ящик с цветами, стоящий на карнизе окна напротив. Зато и цены у бабули Сильвии были очень демократичные, почти в два с половиной раза дешевле того, что просила синьора Корелли за свое «пристанище для настоящих романтиков». И я уже потирала ручки в предвкушении шопинга, который теперь могла позволить себе, воспользовавшись столь ощутимой разницей в цене.

Покончив с разбором чемодана и прихватив полотенце, заботливо оставленное на кровати хозяйкой, я отправилась принять душ перед ужином, который нам обещала Сильвия. Следов других жителей здесь не наблюдалось, что меня немного озадачило. Ну не могла же эта старая женщина управляться одна со своим двухэтажным хозяйством?

Но настоящий шок я испытала, когда оказалась в ванной комнате. Пусть и не сразу…

Во-первых, здесь не было никакого душа. От слова вообще! Древняя, как мир, бледно-желтая ванна на львиных ножках стояла прямо посреди просторного помещения, а напротив нее располагалось окно, выходившее на знакомый задний фасад соседнего дома.

Второе. Занавеска на окне из полупрозрачной темно-синей ткани наводила на мысли, что бабуля Сильвия была совсем не против того, чтобы за ней подглядывали в то время, когда она принимала ванну.

Вот старая распутница! И ведь никак не сдвинуть эту чертову ванну!

«Стоп. А почему тут только один вентиль?» — подумала я, сидя в ванне на корточках абсолютно голой, опасаясь, как бы с улицы меня не увидели.

Не знаю, на что ещё я надеялась, когда коснулась вентиля причудливой формы. На чудо, наверное. Но чуда не случилось. Из крана боязливо показалась тонкая темно-рыжая струйка. Я снова покрутила вентиль, напор стал сильнее, а от следов ржавчины в воде через несколько секунд не осталось и следа. И все бы ничего, если бы вода не была адски холодной, просто ледяной!

Я снова закрыла кран, совсем не готовая к тому, чтобы стать моржом прямо в эту минуту. Теперь стало ясно, почему Сильвия брала так мало за проживание! Нет, я не считала себя неженкой, и слово «опрессовка» было мне известно не понаслышке. Но когда дома летом отключали горячую воду на две недели, я к этому хотя бы морально была готова! И, вообще, в это время тусовалась в родительской квартире, где давно установили водогрейку. В отличие от квартиры деда. Он слыл тем ещё ретроградом, утверждая, что это бесполезная трата электроэнергии. И… видимо, бабуля Сильвия считала точно так же.

«Я хочу помыться, — жалобно простонала, вылезая из холодной ванны, — что же делать?»

В наличии тут так же был сортир, современная стиральная машина и раковина, но и в том кране была только холодная вода.

Раздраженно встряхнув полотенцем, я поспешила закутать в него свою замерзающую грудь и чресла и уселась на край ванны, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию. Но тут же подпрыгнула на месте, когда в дверь постучали.

— Юль, я сейчас принесу горячую воду, — раздался голос Бредина. — Подожди, хозяйка уже греет.

Конечно, я подожду! Можно подумать, у меня есть какой-то выбор?!

Минут через десять в дверь снова постучали. Я поплотнее закуталась в полотенце, подоткнув край, и, убедившись, что оно с меня не свалится, поспешила открыть дверь. За ней обнаружила Бредина с ведром в руках и Сильвию с большим железным кувшином, от которого, как и от ведра исходил густой пар. Открыв дверь пошире, я приняла из рук бабули кувшин и поставила его поблизости с раритетной ванной. Бредин, не дожидаясь приглашения, зашёл вслед за мной и водрузил ведро рядом с кувшином.

— Прости, совсем забыл сказать тебе, что тут нет горячей воды.

Его взгляд блуждал по моим голым плечам и скользнул вниз к ногам. На губах гуляла бесстыжая улыбка, и я поняла, что ни фига он ничего не забыл.

— Ты же нарочно промолчал? — спросила я, обхватив себя за плечи. В ванной, как и в комнате, был знатный колотун.

— Ладно… ты меня раскусила, — он даже не пытался отнекиваться. — Но, сама посуди, это был единственный шанс, чтобы увидеть тебя… вот так.

— Бредин, я завтра же найду себе другое жилье! С нормальной душевой кабиной!

— Как скажешь, — он лишь пожал плечами. — Лично меня тут все устраивает, — и снова перевёл взгляд на мои голые ляжки.

— Конечно, дома — бабуля, здесь — бабуля! Ты же привык, чтоб с тобой нянчились, — раздраженно пробормотала, оттягивая вниз край полотенца.

— Какая ты наблюдательная, — снисходительным тоном проговорил парень. Он подошёл к окну и пальцем отодвинул занавеску. — На твоём месте, я бы пригнулся, когда стал мыться. Если, конечно, ты не возражаешь, чтобы из окна на тебя пялился вон тот мужик с биноклем.

Я подлетела к окну и рывком отдернула чертову недопартьеру, но в окнах дома напротив никого не обнаружила.

— Опять твои шуточки, Бредин?! Там нет никакого мужика!

Парень протянул руку и заправил прядь волос мне за ухо со словами:

— Но он мог быть там, понимаешь? — проговорил с нахальной улыбкой. — Тебе знакома теория вероятностей?

Внимательный цепкий взгляд парня заставил меня чувствовать себя не в своей тарелке.

Как же бесит, когда он вот ТАК смотрит!

— Знакома… отчасти, — ответила я, отступив на пару шагов. — А с каких это пор ты увлекся математикой, троечник?

— Совсем недавно… когда нес вёдро кипятка для тебя, — он кивнул в сторону ведра. — Как считаешь, Юль, какова вероятность того, что ты меня снова поцелуешь? — и облизнул губы, уставившись на мои.

— В смысле «снова»?! — возмутилась я. — Это… была не моя инициатива!

— Ладно, — парень покачал головой и шагнул ко мне. Я больше не собиралась отступать, чтобы он не думал, что имеет надо мной какую-то власть. В итоге, когда между нами остались считанные сантиметры, Бредин добавил: — Тогда почему бы тебе не проявить ее прямо сейчас?

Теперь я залипла на его рот, эти полные губы с острой ложбинкой… я все еще помнила, какими они могли быть тёплыми и нежными. В груди глухо застучало, отдавая в виски, а расстояние между нами стало стремительно сокращаться.

Тук — тук — тук, очнись Котова! Какого хрена ты делаешь?

— Qui… in questo puoi lavarti (Вот… в этом можешь мыться), — раздался старушечий голос, на который мы оба повернулись. Бабуля Сильвия держала в руках широкий металлический тазик. — Se vuoi fare il bagno, avvisa in anticipo. Hai bisogno di pi acqua (Если захочешь принять ванну, предупреди заранее. Нужно больше воды), — и указала пальцем на свою престарелую ванну. — Ho novantotto anni e ogni giorno mi lavo con acqua fredda. Pertanto, sopravvissuto a tre dei loro mariti (Мне девяносто восемь, и каждый день я мылась холодной водой. Поэтому и пережила трех своих мужей).

В общих чертах, я поняла, что она говорила, и с благодарностью, на которую только была способна, произнесла:

— Grazie (Спасибо).

— Prego (Пожалуйста), — ответила старушка.

И тут меня осенило. Она сказала «novantotto anni»?!

— S, novantotto (Да, девяносто восемь), — Сильвия кивнула, а меня вновь осенило. Я произнесла мысли вслух! Затем она смерила поочередно меня и Бредина проницательным взглядом в прошлом красивых карих глаз. Губы бабули растянулись в кривой усмешке, и она сказала: — Non sei decisamente sposati? (Вы точно не молодожены?)

Я лишь пожала плечами, решив во что бы то ни стало выяснить значение слова «sposati». Сильвия вышла за порог, а я повернулась к Бредину.

— Может, и ты пойдешь уже? — как ни в чем не бывало спросила его. — У меня вода остывает.

— Я думал остаться и потереть тебе спину, — в своем привычном тоне произнес он.

— Спасибо за воду и… за то, что помог мне сегодня, но я сама справлюсь, — и жестом велела ему убираться.

Ладно… Он тоже предпочел сделать вид, что минутами ранее не склонял меня к поцелую… Не больно-то и хотелось!

Провожая взглядом высокую фигуру парня, я думала о том, что могло произойти, если бы Сильвия не вошла в тот самый миг. Позволила бы я Бредину снова себя целовать? Вопрос интересный, и я не могла отрицать столь высокую вероятность положительного на него ответа.

Вот тебе и теория вероятностей… в действии.

Захлопнув за Брединым дверь, замотала головой, прогоняя вслед за ним свои бредовые мысли и подошла к ведру с водой. Мой истеричный смех гулким эхом отразился от старых голубых плиток, которыми были выложены стены ванной комнаты.

Да здравствует Его Величество Тазик! Это же надо! Уехать за тысячи километров от дома, в страну, которая славится своей сантехникой, чтобы мыться в алюминиевом тазу!

Благодаря четырехчасовой разнице во времени я неплохо выспалась, и этим утром настроение мне не портило даже отсутствие горячей воды. Прошлым вечером я изучила кучу предложений по аренде жилья в интересующем меня районе, но пришла к мысли, что душевая кабина и живописный вид из окна не стоили того, чтобы так безответственно сыпать деньгами, заработанными не мной. С математикой, в отличие от Бредина, проблем у меня никогда не было, поэтому я быстро подсчитала, во что мне выльется проживание у этой странной бабули, и посетовала на то, что нужно было поступать, как и Вет, на экономический. Такой талант зря пропадает! Кроме того, большинство арендодателей готовы были сдавать жилье только на срок от двух месяцев, и то, что бабуля Сильвия предоставила мне кров, я посчитала за невероятную удачу.

В стоимость проживания также входил и завтрак. Но разве могла я спокойно сидеть в столовой, зная, что где-то там мечется в кухне престарелая женщина? Мой опыт общения с пенсионерами говорил о том, что ухаживать нужно за ними. Вот я и пошла на подмогу.

— Доброе утро, — произнес Бредин. — Садись, — указал взглядом на стул, стоящий у простого деревянного стола, заваленного посудой и продуктами. — Завтрак почти готов.

От удивления я зависла в пороге кухни, будучи уверенной в том, что Бредин до сих пор спит. Но выглядел тот весьма бодрым и жизнерадостным. Даже оделся в честь первого учебного дня прилично, сменив привычные толстовки и футболки на приталенную серую рубашку. Ещё и причесон навел свой ультрамодный, зачесав волосы на одну сторону. Правду говорила бабуля Сильвия. Этот stronzo действительно был хорош собой. Но это я и так знала. Чего не скажешь о его кулинарных способностях. Пока Сильвия, облаченная в красный шелковый халат, возилась с кофейником, Бредин помешивал деревянной лопаткой в сковороде разноцветную ароматную массу. В воздухе стоял запах жареных томатов и чего-то копчёного, и мой желудок заурчал от предвкушения.

— Я подумал, что ты не станешь возражать, если мы здесь поедим. Не хочу, чтобы она споткнулась и упала, когда понесет нам завтрак. Всё-таки ей девяносто восемь, — Бредин кивнул на Сильвию, и та тут же наградила его широкой улыбкой, продемонстрировав свои идеальные вставные зубы. — Кажется, я ей понравился, — прокомментировал он явную симпатию бабули к своей скромной персоне.

— Конечно, — кивнула в ответ, удерживая одной рукой спинку стула, на который мне предложил сесть парень. — Помощь нужна?

— Нет, присаживайся. Уже все готово. Скажи бабуле, чтобы тоже садилась.

— Siediti… signora. Per favore (Садитесь, синьора, пожалуйста), — пробормотала я.

Сильвия понимающе кивнула и стала освобождать половину стола, передвигая посуду и снедь на другую его сторону. Затем не спеша расставила тарелки и чашки, поставила кофейник в середину, и наконец уселась сама. Бредин встал во главе стола со сковородкой в руках и начал раскладывать цветастый омлет по тарелкам.

— Al posto tuo lo sposerei senza esitazione. Se un uomo è buono a letto e in cucina, allora devi essere un pazzo a darlo a un altro. Negli anni settanta vissi in Sicilia. Il mio secondo marito era siciliano. Ha cucinato straordinariamente gli spaghetti con le nero di seppie! (На твоём месте я бы вышла за него, не раздумывая. Если мужчина хорош на кухне и в постели, то надо быть ненормальной, чтобы отдать его другой. В семидесятых я жила на Сицилии. Мой второй муж был сицилиец. Он потрясающе готовил спагетти с чернилами каракатицы!) — Сильвия закончила речь тем, что смачно чмокнула сложенные в щепоть пальцы и кокетливо поправила свой ночной чепец из черного кружева.

— Что она говорит? — спросил Бредин, усаживаясь между нами.

— Хрен бы знал, — я пожала плечами, раскручивая между пальцами вилку.

— Котова, ты же на инфаке учишься! — заявил этот капитан Очевидность.

— Я знаю инглиш, а итальянский для меня еще — темный лес. Если и в универе все говорят по-итальянски, то у нас с тобой будет академическая неуспеваемость.

Бредин тем временем ухватился за кофейник и стал разливать ароматный горячий напиток по чашкам.

— Думаю, оно того стоит… — загадочно произнес он.

— No, no! — замахала руками Сильвия, когда носик кофейника завис над ее кружкой. — Prima colazione. Caffè — dopo(Сначала завтрак, кофе потом).

— Что не так? — спросил Бредин.

— Она не фанатка кофе, — предположила я.

Парень налил себе кофе и взялся за нож и вилку.

— Ну, ладно. Хотя бы скажи, как будет «приятного аппетита»? — спросил он.

— Buon appetito, — ответила я, закатив глаза.

— Buon appetito! — подхватила Сильвия.

— Buon appetito, дамы, — кивнул Бредин, принимаясь за еду.

А час спустя с благоговейным трепетом мы ступили на территорию Болонского университета. Во всяком случае, со мной дело обстояло именно так. Что до Бредина, то его рот, как всегда, не закрывался, и он вел себя вполне обыденно, словно мы направлялись не в старейший универ Европы, а шли через школьный двор, опаздывая на пары.

Alma Mater Studiorum Universita di Bologna. Даже в названии вуза чувствовалось какое-то величие с налетом не одной эпохи. В свое время здесь учились и преподавали Коперник, Петрарка… Могла ли я подумать, домучивая этим летом «Имя розы», что окажусь в месте, где преподавал сам Умберто Эко?

Первым моим впечатлением было стойкое ощущение, что я попала в самый настоящий музей под открытым небом, чему способствовала архитектура Средневековья. Меня даже потряхивало немного от впечатлений и эмоций. Но это все лирика. Правда жизни была такова, что нам предстояло пережить очередной поход в логово университетских бюрократов прежде, чем начать свое обучение.

— Может, встретимся в перерыве и пообедаем где-нибудь? — предложил Бредин, когда мы пересекали дворик трёхэтажного административного здания с уже пресловутыми арками и колоннами. — Точно. Давай свой номер, — решительно добавил, притормозив.

— Зачем это?

— Что значит «зачем»? — спросил он, наградив меня суровым взглядом. — У тебя здесь никого нет, а если что-то случится?

— Например? — скептически поинтересовалась.

— Юля, мы теряем время, — Бредин зажал в руке телефон и выжидающе меня разглядывал.

— Ладно. Но это только на экстренный случай, если ты начнёшь…

— Я не начну, — перебил меня парень, протягивая свой мобильник. — Ну же?

Я сделала себе дозвон и, вернув смартфон его хозяину, повернулась к ступеням здания.

— Подожди! А что насчёт обеда? — Бредин удерживал меня за запястье и смотрел так же, как вчера в ванной комнате дома Сильвии.

Как не пыталась, я не могла убедить себя в том, что равнодушна к этим его… взглядам. Поэтому мне необходимо было держаться от него подальше.

— Извини… у меня нет аппетита. Завтрак, что ты приготовил, был очень… плотным.

Бредин сам отпустил меня и покачал головой.

— Ладно… — он отступил на пару шагов. — Можешь и дальше прикидываться, что тебе плевать на то, что было.

— А что было-то?! Что?! — воскликнула я. — Ты же просто… — я глубоко вздохнула, считая удары сердца. Один… два… три… А затем добавила своим привычным тоном крашеной блондинки: — Бредин, я не понимаю, о чем ты. Может, пойдем уже, а?

— Ты… просто невозможная… после тебя, — он жестом предложил мне первой подняться. На его лице играли желваки, и впечатление было такое, что парень либо чем-то сильно раздражен… либо у него несварение.

Ели мы сегодня одно и то же, потому второй вариант был явно не актуален.

Значит, его задело? Что ж, отличная новость! Жаль, что этого недостаточно, чтобы я перестала думать о том, как однажды он задел меня…

Зависнув на добрые сорок минут в учебном офисе, где с нами провели инструктаж, сообщили главные местные порядки и выдали пропуска, мы с Брединым разошлись по своим учебным корпусам.

В качестве основного предмета я выбрала «Итальянскую культуру и язык для иностранцев» и несколько общих предметов, которые здесь преподавали как на итальянском, так и на английском: философию, математику и экономическую теорию. Всё-таки главным мотивом, по которому мы с Брединым тут оказались было вовсе не обучение, а участие в Международном студенческом форуме, который должен был стартовать в начале октября. Ведь у нас имелось для этого все необходимое: брединская эрудиция, мой взгляд на проблемы современной молодежи и крутые жёлтые ботинки.

До начала занятия оставались считанные минуты, и огромная аудитория была забита толпой жаждущих до знаний студиозусов всех наций и мастей. Курс «Итальянской культуры» был межнациональным, поэтому рядом с индусами сидели японцы, а темнокожую братию разбавляли бледнолицые вроде меня.

Вет прислал очередное сообщение, и я поморщилась, обнаружив на экране уже сотый за последние два дня любвеобильный смайлик, которые, как и розы, катастрофически не переваривала.

— Привет, здесь не занято? Ты не будешь против, если я сяду рядом? — надо мной раздался мужской голос с приятным низким тембром, и я подняла голову, чтобы узнать, кто меня потревожил.

Это был парень европейской внешности: серо-зеленые глаза, модно уложенные светлые волосы и стильный прикид. Высокий, плечистый, загорелый. Словно только что сошел со страницы в Инстаграм после того, как запостил свои утренний кофе и голливудскую улыбку. Впрочем, все это были лишь мои домыслы… за исключением улыбки.

Парень обращался по-английски, и я ответила ему тем же, сказав:

— Нет, пожалуйста, можешь садиться.

Парень уселся рядом и протянул руку, на запястье которой красовались часы стоимостью, должно быть, как подержанный Форд Фокус моего отца.

— Меня зовут Кеннеди…

Глава 9. Манускрипт Леонардо да Винчи

У этого дня были все шансы на то, чтобы стать днем, который переплюнул все остальные по части насыщенности и мегабайтам полученной информации. Могла ли я подумать еще вчера, что этим утром буду есть средиземноморский омлет, приготовленный самим шефом Брединым? Ха! А сидеть на лекции по соседству с будущим владельцем одного из крупнейших аукционных домов Америки — Кеннеди Ланкастером lll? Ха-ха! А обедать с тем же самым чикагским мажориком в ресторане, где одна минералка стоила, как баррель нефти (предположительно)?! Трижды «ха»!

Впрочем, этот Кеннеди не казалась снобом и обладателем голубых кровей. Разве что в его манере держаться было что-то аристократическое, а темно-коричневыми туфлями парня можно было оплатить коммуналку за дедовскую квартиру на год вперёд. Если не на два.

О том, что семье Кеннеди принадлежит контрольный пакет акций аукционного дома Lancaster's, я узнала из сети после того, как в перерыве между лекциями парень поведал мне о трудном периоде в жизни Леонардо да Винчи, во время которого в свите папы римского Льва Х великий и многогранный гений эпохи Возрождения побывал в Болонье. Сначала я решила, что Кеннеди всего лишь богатенький ботаник, но когда парень стал заливать про манускрипт да Винчи, который он лично держал в руках… тут-то я и заподозрила его в развешивании спагетти по моим ушам, запрограммированным на то, чтобы никому не верить на слово.

Тем больше было мое удивление, когда я узрела на фото в Инстаграм лицо парня среди приглашенных на свадьбу Меган Маркл и принца Гарри!

Парень не стал отнекиваться и, смущённо опустив взгляд, признался в том, что ему очень жаль, но он действительно, в некотором роде, является представителем боковой ветви Плантагенетов. Его предки давно осели в Штатах, и о связи с королевским домом напоминала лишь фамилия, не имеющая отношения к самому герцогскому титулу. Впрочем, мне и этого оказалось достаточно, чтобы тут же начать придумывать предлог и закончить столь короткое знакомство с человеком, с которым меня могла связывать лишь необходимость дышать одним и тем же воздухом. Но что-то пошло не так…

Мне по-прежнему было неясно, когда он меня сюда затащил? Кажется, в перерыве между тем, как рассказывал о бриллианте «Виттельсбах» и судьбе скрипки работы знаменитого мастера Джузеппе Гварнери? Да, примерно тогда.

Помнится, Кеннеди сказал: «Давай пообедаем вместе». А я ответила: «Ладно». И вот я здесь.

Мои черные зауженные джинсы из GJ и белая майка-алкоголичка, торчащая из-под безразмерного серого свитера за семьсот целковых казались сущим издевательством над атмосферой роскоши и премиальности, что царила в стенах ресторана «Карраччи», который являлся частью самого престижного пятизвездочного отеля этого города — Гранд Отель Маджестик «джа Бальони». Отель располагался в стенах палаццо XVIII века. Что до ресторана, то это был самый настоящий эстетический треш. Одно столовое серебро стоило мне потери аппетита, и это я еще молчу о расписанном фресками мастерами школы Братьев Карраччи потолке. О чем ненавязчиво поведал Кеннеди, предлагая мне взглянуть на меню.

— Джули, ты выбрала? — спросил парень, отвлекая меня о мыслях о побеге.

— Ещё минутку, — промямлила в ответ, пряча лицо за папкой с меню.

Я потеребила между пальцами хрустящую ткань белой скатерти, доходящей до самого пола, и нервно кашлянула, соображая, хватит ли у меня денег, чтобы оплатить хотя бы минералку, которая гордо пускала газики в пузатом бокале на длинной ножке. Хотя Кеннеди настаивал на более серьезном аперитиве. Но… пить вино в перерыве между занятиями? К такому я пока была точно не готова, ни морально, ни материально.

Итак, хорошая новость. Минералка мне все же оказалась по карману. Триста рублей, на наши деньги, за стакан «Сан Пеллегрино». Да чтоб я сдохла! Тем временем улыбка Кеннеди, который не лишил себя удовольствия вмазать посреди белого дня, становилась все более… настойчивой. Нужно было делать этот чертов заказ!

— Пожалуй, я выбрала, — пробормотала с натянутой улыбкой.

— Отлично.

Через несколько секунд перед нами возник все тот же официант с армейской выправкой, разнаряженный, как для премии Оскар. Я снова уткнулась в меню, пока Кеннеди долго и со знанием дела доводил до сведения официанта то, что хотел бы съесть на обед. Со мной, в этом плане, официанту отказалось проще.

— Tortellini in doppio brodo di cappone, — проговорила я, передавая тому меню.

Возникла пауза. Вероятно, официант ожидал более длинной реплики. Но… ми скузи! Тридцать два евро за хрен пойми что? Я даже примерно не догадывалась, что за зверь такой «тортеллини бла-бла-бла ди капоне»! И выбрала это блюдо только из-за того, что все остальное стоило ещё дороже.

Сделав вид, что не заметила его вопросительного взгляда, я потянулась к бокалу с водой.

— Это все, — сказал Кеннеди, кивнув официанту. Тот ушел, и я облегчённо вздохнула. — Я здесь редко бываю, — добавил парень, когда гарсон покинул зону слышимости, — занудно тут, и меню однообразное.

— Кстати, а что это я заказала?

— Тортеллини? — переспросил парень. — Это… такие штуки из теста с начинкой внутри. А «brodo» — это бульон. В данном случае «di cappone» — бульон из каплуна. Ничего страшного. Тебе понравится, — заверил он.

— Каплуна? Что это?

— Каплун — это кастрированный петух, — ответил парень.

— Пельмени с бульоном из петуха-кастрата за две с лишним штуки, — пробормотала себе под нос, — какая же я idiota! Надо было соглашаться на обед с Брединым!

— Прости? — спросил Кеннеди.

Я лишь покачала головой и снова отхлебнула минералки.

— Говорят, тортеллини придумал один молодой повар. Однажды он приготовил пасту с начинкой и обернул заготовку вокруг мизинца, изобразив таким образом пупок своей любовницы, — пояснил парень, покручивая в воздухе оттопыренным мизинцем.

— Серьезно? — поморщилась я, лишившись последней надежды на возвращение аппетита.

Нет, надо было всё-таки вмазать!

— Да, итальянцы очень… любвеобильная нация, — ответил Кеннеди, задержав на мне пристальный взгляд. Его губы растянулись в улыбке, которая казалась несколько плотоядной.

Что заставило меня начать размышлять на тему того, какого ему от меня надо…

Решил подкормить? Облагородить? Неужели я так жалко выгляжу?

Затем наш разговор перетек в более привычное русло. Кеннеди рассказывал о своей жизни в Чикаго и годе, проведенном здесь, в Болонье, и много расспрашивал о России. К примеру, о Янтарной комнате. Видимо, сказывался его профессиональный интерес. Но все, что мне было известно о бесследно пропавшем кабинете русских царей, так это то, что он бесследно пропал. И Кеннеди вернулся к тому, с чего и началось наше знакомство — его рассказам о самых редких и уникальных предметах, с которыми он сталкивался.

— Ну, ладно… Скажи, какой лот был самым… нелепым? — спросила я, отправляя в рот очередной итальянский пельмешек. И стоило отметить, на вкус это было довольно неплохо. Если не думать о цене.

— Эмм… вставная челюсть Уинстона Черчилля, хотя… нет! Одна леди как-то отдала на eBay больше тысячи долларов за кукурузную хлопину в форме штата Иллинойс. Люди купят что угодно, главное — дать им понять, что оно того стоит.

— То есть ты считаешь, что все в мире можно спустить с молотка? — поинтересовалась я.

— Абсолютно, — уверенным тоном заявил Кеннеди. — У всего есть своя цена, и покупатель найдется.

— Ладно. Ммм… мои ботинки, — я указала под стол пальцем. — За сколько их можно продать?

— Чтобы назвать цену, я должен узнать тебя чуть ближе, — закусив губу, он улыбнулся краешком рта, внимательно меня разглядывая.

— И… зачем?

— Чтобы у лота была своя уникальная история. Кто купит скрипку Страдивари, если продавец умолчит об этом?

— Тот… кому нужна скрипка? — предположила я.

— Любопытная мысль, — прокомментировал парень мои слова.

— На мой взгляд, рациональная.

— Знаешь, Джулия, когда я смотрю на редкую старинную вещь, последнее, о чем я думаю, так это о том, чтобы обладать ею. Больший интерес для меня представляет то, что этой вещью не смогут обладать другие. Никто. Понимаешь? Это удивительное чувство.

М-да, да тут дуркой попахивает.

Я в очередной раз потянулась за бокалом и залпом осушила его.

— Ладно, — кивнула в ответ, — я еще могу допустить подобную мысль в отношении предметов искусства. Есть в этом что-то… своеобразное проявление власти над временем… но вставная челюсть Черчилля? Это… странно. Извини, — я пожала плечами, касаясь губ салфеткой. — Да мои ботинки в сто раз лучше! Кроме того, это просто кощунство сорить деньгами, когда в мире столько нуждающихся!

— О! — усмехнулся парень, — я часто слышу подобное. Но… кто сказал, что богатые должны решать все проблемы? Им не сыпятся деньги с неба, это результат упорного труда не одного поколения.

— Мои предки тоже трудились. Вот дед тридцать лет работал в горячем цехе, ветеран труда, между прочим. Твои предки… тоже ветераны? — спросила я, не скрывая язвительной улыбки.

— Нет.

— Тогда как быть с упорным трудом и богатством? Выходит, не это главное?

— Просто потрясающе, Джулия! — рассмеялся Кеннеди. — Я должен познакомить тебя со своими друзьями! Ты просто обязана спустить их с небес на землю!

— Ага, делать мне больше нечего, — пробормотала я по-русски.

— Кстати! Ты знаешь в эту пятницу намечается студенческая тусовка в клубе «Линк»? Могу познакомить тебя с ночной жизнью этого города? Как ты относишься к техно?

— Боюсь… что никак, — призналась я, обескураженная его внезапным предложением.

— А что ты слушаешь?

— Знаешь, это очень личное.

— Личное? Почему?

— Как «почему»? Наши предпочтения в еде, музыке и прочем могут много о нас рассказать. Показать свой плейлист — это … как излить душу, доверить что-то значимое, понимаешь?

— Кажется, понимаю, — кивнул Кеннеди, задумчиво изогнув бровь. — И теперь просто сгораю от любопытства. Ты позволишь мне познакомиться с твоим… плейлистом?

— Нет, это невозможно. Военная тайна, — я скрестила указательные пальцы и коснулась ими губ.

— Вот как? Ладно. Это мы отложим. А что насчёт вечеринки?

Нужно было срочно придумывать отмазку поубедительнее!

— Ты сказал в пятницу? Я… буду занята. Мы… с другими русскими… у нас в планах залезть на ту башню…

— Башня Азинелли? — напомнил парень.

— Точно. Так что… — я пожала плечами, надеясь, что моя отговорка прокатит.

— Какой смысл подниматься на нее ночью?! — на лице Кеннеди было искреннее удивление. — Это надо делать днём, когда видно весь город. Уверен, поход на башню можно перенести, — решительно добавил он. — Сделаем так… ты дашь мне свой номер, и ближе к пятнице мы договоримся?

Вот же привязался! Неужели ему никто никогда не отказывал?

— Ладно, — кивнула я в полной уверенности, что если он и позвонит, по телефону мне будет проще послать его королевским лесом.

— Отлично! — заявил Кеннеди тоном, словно и не ждал другого ответа. — Надеюсь, ты позволишь мне заплатить за твой обед? — вкрадчиво спросил он.

— Не нужно, — я замотала головой, снова проклиная себя за неосмотрительность, — эти тортеллини заслуживают того, чтобы я сама за них заплатила. Спасибо за… обед и интересный разговор.

Кеннеди действительно был замечательным собеседником и внешне весьма… чем-то на Вета походил, но я не видела смысла в общении с тем, кто может, не моргнув глазом, отдать за обед полторы сотни евро. Мы были людьми не просто из разных стран, а планет, как минимум. Кроме того, ещё пара обедов в его компании могла стоить мне пары голодных недель. Не будет же Бредин кормить меня до самого отъезда?

Но обед с богатеньким Ричи оказался для меня не самым главным потрясением этого понедельника. Как выяснилось…

После насыщенного учебного дня на пару с Жанной Бернардовной я побывала на экскурсии в Университетской библиотека, где была собрана старейшая коллекция древних книг, трактатов и сочинений. Почитать нам конечно ничего не дали, но впечатлений у меня было и без того предостаточно, чтобы мечтать этим вечером лишь об одном — поесть, помыться и принять горизонтальное положение. Строго в этом порядке.

И, если с первыми двумя пунктами проблем никаких не было, то касательно последнего… Короче, это было незабываемо.

Сначала я решила, что ошиблась комнатой. Потом — домом. А затем — и улицей.

Иначе я просто не могла найти объяснение тому, что прямо посреди спальни, где провела ночь, стоял полуголый азиат…

Глава 10. Дом дружбы народов Сильвии-сан

Мог ли мой мозг оказаться перегруженным впечатлениями, полученными сегодня, настолько, чтобы состряпать глюк в виде темноволосого парня с типично азиатскими чертами лица, на котором из одежды было одно лишь полотенце, обернутое вокруг его бедер? Маловероятно.

Тогда какого хрена он делает в моей комнате?

В задумчивости я почесала затылок и постучала в дверь, которую сама секундами ранее и закрыла, в глубине души надеясь, что это было всего лишь наваждение, вызванное усталостью, или оптическая иллюзия. Дверь бесшумно приоткрылась.

— Chotto matte kudasai (Пожалуйста, подождите минутку), — прозвучал низкий мужской голос.

А к оптической иллюзии добавилась и слуховая галлюцинация.

— Извини? — произнесла я на английском. — Но это моя комната!

— Chotto matte, — донеслось из-за двери прежде, чем она снова закрылась.

Он меня послал, или что, блин, это было?

— Я могу тебе чем-нибудь помочь? — спросил кто-то по-английски.

По коридору шла девушка, тоже азиатка, невысокая, худощавая, скорее, даже миниатюрная. Ее темные влажные волосы спадали на полотенце, которое она накинула на плечи поверх спортивного костюма приторно-розового оттенка.

Что за дела такие? Неужели бабуля Сильвия решила устроить банный день для всех желающих, пока нас не было?

Попахивало антисанитарией и неуемной жаждой наживы.

— Привет, — сказала я, когда девушка остановилась напротив моей двери и, скрестив руки, выжидающе на меня уставилась. — Это, — я указала на дверь, — моя комната.

— Ты что-то путаешь, — со смешным акцентом произнесла она. — Хозяйка сама нас сюда поселила.

— Синьора Сильвия?

— Да, Сильвия-сан, — кивнула девушка.

Должно быть, у бабули прогрессирует маразм. Ну как она могла забыть, что сдала мне комнату прошлым вечером?!

— С этим надо разобраться! — решительно заявила я.

Дверь снова открылась, и передо мной возник все тот же азиат, но уже одетый.

— Kon'nichiwa (Привет), — сказал парень. — Dōsureba tedasuke dekimasu ka? (Чем могу помочь?)

— Kanojo wa kore ga kanojonoheyada to iu (Она говорит, это ее комната), — протараторила девушка свою абракадабру. — Это мой парень Хигаши, а я — Рина, — добавила уже на английском. — Мы из Японии. А ты?

Ее пухлые губы растянулись в улыбке, но я и не думала отвечать на нее.

— Из Челябинска. — Мой ответ ввел японскую парочку в ступор, чем я и поспешила воспользоваться. — Прошу… меня извинить, — заявила я и направилась к лестнице.

Супер! Бабуля решила забацать тут филиал Дома дружбы народов! Не удивлюсь, если в комнате Бредина она поселила пару чилийцев или… поляков, а в ванной разместила какое-нибудь племя, обитающее на воде! Только вот… что мне теперь делать? Не буду же я жить вместе с этим потомками самураев? Нужно немедленно поговорить с Сильвией!

Хозяйку «резиновой» квартиры я обнаружила в гостиной. Бабуля, сменив утренний прикид на джинсы и вчерашнюю тунику, сидела на своем доисторическом диване и пила кофе, уставившись в плазму одной из последних моделей. На экране маячили молодой ДиКаприо и рыжеволосая красавица Уинслет в наряде начала двадцатого столетия, а это значило, что совсем скоро киношный «Титаник» неизбежно ожидало роковое столкновения с коварным айсбергом.

— Buona sera, signora (Добрый вечер, синьора)! — поприветствовала я старушку, держа наготове онлайн-переводчик. — Perché ci sono altre persone nella mia ul? (Почему в моей комнате другие люди?) — проговорила я самым учтивым тоном.

Бабуля не спеша поставила чашку с блюдцем на журнальный столик и улыбнулась мне.

— Saluti, bella!.. Mah… Hai già incontrato i miei ospiti da Kyotо? Hanno prenotato quella ul molto tempo fa (Приветик, красавица!.. Эмм… Ты уже познакомилась с моими гостями из Киото? Они забронировали ту комнату), — она указала пальцем вверх.

— Киото, значит, — пробормотала я, теряя остатки терпения. — Mi scusi, signorа… ma ieri mi hai consegnato questa ul! (Простите, синьора, но вчера вы сдали мне эту комнату!)

Бабуля закивала и сказала:

— Ricordo tutto. Sono ancora nella mia mente. E ieri ti ho detto… «una notte». Una notte, cara! (Все я помню. Я ещё в своем уме. И вчера я сказала тебе… «одна ночь». Одна ночь, дорогая!)

— Una notte?! В смысле?! — я ощутила, как на голове зашевелились волосы, когда поняла, к чему Сильвия клонит.

— Troverai i tuoi effetti personali nella ul di Romeo. C'è un divano. Se non gli dispiace, puoi vivere nella sua ul. Saremo d'accordo sul prezzo… Potresti andare via? (Ты найдешь свои вещи в комнате Ромео. Там есть диван. Если парень не будет против, можешь жить в его комнате. О цене договоримся… Ты не могла бы отойти?) — Она небрежно замахала рукой и уставилась в экран. — È questo il mio momento preferito! Lo sai che DiCaprio è anche italiano? (Это мой любимый момент! Ты знаешь, что ДиКаприо тоже итальянец?)

Она издевается, или как?

— Sei… serio? (Вы… серьезно?) — спросила я.

Смутные перспективы, которые обрисовала бабуля, меня вообще не радовали. Пусть я и не все поняла… но… речь же шла о диване в комнате Бредина?

Просто феноменальный сервис, мать вашу!

— Mia madre ha detto che suo fratello era sul Titanic. Di più su di lui non è noto… — всхлипнула бабуля. — Che le loro anime riposino in pace! (Моя мама рассказывала, что ее брат был на «Титанике». Больше о нем ничего не известно… Пусть их души покоятся с миром!) — Сильвия сложила ладони на груди в молитвенном жесте.

Наблюдая за тем, как Джек Доусон увлеченно рисовал с натуры шикарные формы Кейт Уинслет и даже не догадывался о том, что Аннушка уже пролила масло, я вдруг осознала, в какой заднице оказалась сама.

Поздравляю, Котова, ты бомж!

Надежда на то, что я смогу найти жильё прямо сейчас была призрачна, как мираж в пустыне. Завтра я обязательно что-нибудь придумаю: попробую устроиться в общаге или куплю палатку и разобью лагерь перед зданием Болонского университета… но это будет завтра. А что мне делать сейчас? Кланяться Бредину в ножки и умолять его разрешить переночевать у него?

Ага, не дождется!

Полная решимости забрать свои пожитки из его комнаты я поднялась наверх.

— Привет, почему так долго? — заявил Бредин. Демонстративно закрыв дверь прямо перед моим носом, он вставил ключ в замочную скважину.

— Эй, открой дверь, там мои вещи! — потребовала я в своей привычной манере хамоватой деревенщины.

Бредин сунул мне под нос ключ и произнес:

— Видишь это? До них никто не доберется. Идем.

— Куда?

— Я хочу есть. Надеюсь, ты ещё не ужинала?

— Да, то есть нет… Подожди…

— Вот и отлично, — перебил он. — Расскажешь остальное по дороге.

Не дожидаясь ответа, парень дернул головой, намекая, чтобы я следовала за ним, и направился к лестнице.

— Ты можешь просто дать мне долбаный ключ?! — завопила я, не двинувшись с места.

— Сначала ужин. — Ответил Бредин. Он так и не остановился, и даже не оглянулся.

Манипулятор несчастный!

Я нагнала его только у входной двери.

— Это что заговор?! Сначала бабуля со своими японцами! Теперь — ты! Мне ничего не надо! Я хочу всего лишь забрать свои чёртовы шмотки! — говоря это, я вцепилась в плечо парня, пытаясь остановить его.

Бредин перехватил руку и, накрыв своей ладонью мою, бережно сжал ее.

— Юля, а я хочу всего лишь съесть кусок пиццы… или два, — невозмутимо заявил он, касаясь пальцев другой руки. — Хватит упрямиться, давай просто поедим, а потом решим, что делать дальше. Ты же не думаешь, что я отпущу тебя одну на ночь глядя?

Он смотрел на меня сверху вниз снисходительным взглядом. Добавим к этому успокоительную интонацию и хитрую улыбку. Я просто не могла не вспылить и на этот раз.

— Да какое тебе дело до меня?! — я дернулась, освобождая руки.

— Обыкновенное. Ты моя соотечественница, землячка, и… — он осекся и, протянув руку, нащупал дверную ручку. — Так, Котова, ты снова меня утомила. Идём уже. — Проговорив это, Бредин просто вытолкал меня за дверь.

Сказать по справедливости, я уже саму себя утомила. К тому же при слове «пицца» мой живот так печально заурчал, требуя, чтобы в него отправили хоть что-нибудь.

— Ладно, — смиренно произнесла я, спускаясь по ступеням.

— Ладно? — оглянулся парень, замерев на тротуаре. — Ты мне типа одолжение делаешь? Может быть, добавишь любезности в общение с человеком, который хочет тебе помочь?

— Ты это о ком, Бредин? — я не смогла сдержать улыбку, продолжая троллить его уже на автомате.

— Я знаю, что ты неравнодушна к моей фамилии, — усмехнулся он, — но… как насчёт того, чтобы попробовать звать меня по имени? Тебе оно прекрасно известно. И… в общем, тебе не помешает вспомнить о таких понятиях, как уважение и благодарность.

— Ага, — хмыкнула в ответ, поражаясь его наивностью.

— Скажи, Котова, что ты сделаешь, если я тебя сейчас поцелую? — спросил парень, чем моментально избавил меня от беззаботной улыбки.

Он опять за свое? Интересно, и какой реакции он добивается? Хочет меня смутить или, как обычно, не может отказать себе в удовольствии, чтобы потешить свое эго и вывести меня на эмоции?

А вот не выйдет!

Здравый смысл говорил мне, что я делаю ошибку, но моя противоречивая натура оказалась сильнее.

— Поцелуй, тогда и узнаешь, — ответила я, шагнув к парню.

Бредин приблизился, не сводя с меня глаз. Парень не выглядел удивленным, скорее, он казался заинтересованным, словно получил предложение, которое ждал очень долго и от которого не мог отказаться.

— А… что скажет на это твой парень? — осторожно спросил он. Нащупав мою ладонь, медленно провел пальцами по внутренней стороне и переплел их с моими, будто принимая условия игры.

Уверена, если бы Вет знал, что я улетела в Италию с Брединым, то вместо тонны смайликов меня ожидало бы что-то менее безобидное. Это вызывало во мне странное чувство несвободы, которое давило изнутри, вызывая необъяснимую жажду протеста. Не важно против кого или чего… Я просто не должна была подчиняться. Никому. И никто не вправе был требовать от меня каких-то отчетов.

— Можем позвонить ему, если тебя это так заботит, — предложила я легкомысленным тоном.

Бредин отпустил мою руку и покачал головой.

— Почему ты с ним? — спросил он, пожимая плечами.

Хотела бы я знать.

Я глубоко вздохнула и с шумом выдохнула, демонстрируя отрицательную готовность обсуждать с парнем свою личную жизнь.

— Бредин, да, ты меня выручил… И все идёт к тому, что я снова буду тебе обязана. И я это ценю… правда, — сказала я абсолютно искренне. — Вот только не надо совать нос в мою жизнь! — и мое негодование тоже выглядело весьма убедительно.

— Неужели я задал такой сложный вопрос, Юля? — Бредин словно и не слышал моего наезда.

— Скажи, чего ты от меня хочешь? — я развела руками и отступила.

— Для начала уважения. Ты обещала исправиться, но снова грубишь и фамильярничаешь.

— Обещала? Я?! Я сказала «ага». В смысле «ага, надейся». А ты что подумал?

Бредин так и не ответил. Шагнув ко мне, он обхватил меня за подбородок, прижимая к себе другой рукой, а в следующее мгновение мы уже целовались. Я и не собиралась отталкивать парня и, обняв его за шею, с азартом отвечала на поцелуй совсем как той ночью, когда был наш с ним выпускной. Но в отличие от того раза сейчас я знала, что все это не по-настоящему, и точно понимала, какова была причина нашего своеобразного флирта и самого этого поцелуя. Очередной раунд игры без названия. Игры, в которой мы оба хотели победить. Что совсем не умаляло брединского умения целоваться и того, насколько мне нравилось целовать его.

— Rina-chan, heya no kamera o wasurete shimaimashita! (Рина-тян, я забыл камеру в комнате!) — раздалось над нами. И я уже догадывалась, кому принадлежал этот голос: низкий, грубоватый, слишком мужественный для своего щуплого хозяина.

— Higashi-kun! Anata wa son'na bangurādesu! (Хигаши-кун! Ты такой растяпа!) — вторил ему нежный девичий голосок.

Я решила узнать, какого васаби этим японцам опять понадобилось, но Бредин только крепче обнял меня и, зарываясь пальцами в мои волосы, продолжил доводить своим языком и губами до дикого восторга.

Когда мы отлипли друг от друга, никаких японцев уже не было. Мимо нас прошли незнакомцы, а у дома на противоположной стороне улицы парень заводил мотоцикл. Первые несколько мгновений Бредин молчал. Я тоже не знала, что тут можно было сказать, кроме того, что он обалденно целуется.

— Напомни, о чем мы говорили? — поинтересовался он.

Касаясь пальцами своего подбородка, парень наморщил лоб.

— Ты собирался накормить меня, — напомнила ему и медленно провела губами по тыльной стороне своей ладони.

Уголки его губ поползли вверх, вместе с этим к нему вернулось самообладание.

— Точно. Сначала поедим… а потом продолжим. — Парень вопросительно смотрел на меня.

Это было полным бредом, но я и не думала перечить ему, понимая, что мы обязательно… продолжим.

Глава 11. «Диабло» и три бутылки Ламбруско

Котировки моих акций стремительно росли. Я второй раз за день оказалась в итальянском ресторане. Вот только этот разительно отличался от того, где я обедала с Ланкастером III. Здесь не было лепнины и средневековых фресок. Мои дырявые джинсы идеально сочетались с интерьером ресторана, который напоминал что-то среднее между пиццерией и таверной: тяжелые дубовые столы и лавки, кованые люстры-канделябры и никаких накрахмаленных скатертей.

Мы с Брединым заняли кабинку в дальнем углу. Мой выбор пал на пиццу «Диабло». Странные всё-таки эти языки романской группы, просто парадоксальные. Это же надо было додуматься обозвать блюдо таким зловещим именем. Но, каюсь, грешна, эта пицца оказалась просто дьявольски вкусной: тонкое тесто, много начинки, не жирная и в меру острая. Бредин обнаглел до того, что увел у меня из-под носа последний кусок и нагло съел его, сославшись на то, что ни в одну девушку, по его мнению, столько не влезет. Но мне-то был известен собственный потенциал, поэтому пришлось заказать шоколадный десерт с маскарпоне, чтобы укомплектовать свой организм по БЖУ… на неделю вперед.

— Если бы завтра наступил конец света, я бы не желал провести этот вечер иначе, — Бредин, откинувшись спиной на лавку, поправил ремень на джинсах, демонстрируя свои изысканные манеры.

— Боже, как банально. — Я пошла ещё дальше и облизала вилку, покончив с десертом. — Ты когда-нибудь перестанешь меня разочаровывать?

— Банально? — его удивили мои слова. — А чем же по-твоему стоит заняться, зная, что завтра наступит конец всему?

Он сцепил пальцы в замок, положил руки на стол и внимательно смотрел, показывая свою заинтересованность моим заявлением.

— Ой, вот не надо так смотреть! Я не секс имею в виду, — я решила сразу расставить все точки над «ё».

— Юля, заметь, не я это сказал… — а этот только и ждал момента, чтобы придраться к словам. Я удручённо вздохнула. — Ладно, — Бредин покачал головой, разводя пальцы в стороны, — а… что бы ты делала?

— Имеет значение, что именно ты вкладываешь в выражение «конец всему». Допустим, ты стоишь и видишь, как на соседней улице растет ядерный гриб, ну тут… увы. Остаётся только любоваться этим зрелищем, если успеешь. Но… если есть шанс протянуть дольше нескольких мгновений, я бы озадачилась тем, как их продлить. Собрала бы самое необходимое и увезла родных подальше от города… в какую-нибудь глушь. И там бы решила, что делать дальше.

— А как же я?! — воскликнул Бредин. — Неужели даже не попрощалась бы?

— Нет, вряд ли, — я поджала губы. — Извини, Бредин, но мне бы было не до тебя. Апокалипсис — такое дело… Сам понимаешь.

— Вот отстой, — он нарочно шмыгнул носом. — А я бы обязательно с тобой попрощался. Знаешь, как в «Юноне и Авось»? Я тебя никогда не увижу, я тебя никогда не забуду… — торжественно продекламировал. — А потом прощальный поцелуй. — И уставился на мой рот.

Я сразу схватила салфетку и принялась с усердием тереть губы.

— Как трогательно, сейчас расплачусь, — пробормотала между делом.

— Ничего страшного, я смогу тебя утешить. У нас ещё вся ночь впереди, — заверил меня парень.

— Ты снова заставляешь меня жалеть о своем решении принять твое… приглашение, — напомнила ему наш разговор по дороге в пиццерию.

— Все равно у тебя нет выбора. К тому же ты говоришь неправду. Тебя ко мне тянет, Юля, — и жестом попытался добавить своим словам весомости.

— Нет, это вряд ли, — я смяла салфетку и небрежно кинула ее на середину стола. — Ты… не в моем вкусе.

— И снова ложь.

— Серьезно? И откуда такая уверенность?

А скорее самоуверенность! Как же это нервирует!

Парень подался вперёд и оперся на локти.

— Час назад я целовал тебя… И… ты, определено, лукавишь, когда говоришь, что я не в твоём вкусе. Ты и сама это знаешь. Я тебя волную.

— Ага, — лаконично прокомментировала то, что в сущности было чистой правдой.

Бредин волновал меня, еще как волновал. Вот только он был последним человеком во вселенной, которому стоило об этом знать наверняка.

— Это твоё «ага»…. оно сбивает с толку.

О, да. И я прекрасно это знала!

— Да неужели? — спросила я, облизнув губы.

— Ты дразнишь меня, Котова! — с победной интонацией произнес парень.

— Ага, — я вложила в свой ответ весь скепсис, на который только была способна после такого сытного ужина.

К нашему столу подошла официантка и поставила перед нами бокалы и бутылку вина.

Я говорила Бредину, что не стану с ним пить, но он все равно заказал вино. Это был самый тяжёлый случай самоуверенности на моей памяти.

Девушка наполнила бокалы и оставила нас.

— Lambrusco?! — спросила я, обхватив бутылку за горлышко. — Ты просто мастер банальностей, Бредин.

— Сначала попробуй, потом делай выводы. Это вино — визитная карточка этого региона. Забудь ту газировку, что мы пили на выпускном, — уверил он.

При упоминании подробностей того вечера я моментально скисла и вернула бутылку на место.

— Просто пригуби. Мне интересно, что ты скажешь. — Этот недоделанный сомелье указал взглядом на бокал. — Хотя… у меня был план напоить тебя, Котова.

— Напоить? А что потом?

В этот момент я готова была откусить себе язык. Какого хрена я с ним флиртую! Соберись, юродивая!

— Выпей со мной, — Бредин продолжил свой прессинг, — тогда и узнаешь. Не будь трусихой, Юля. Ты не такая.

Он ухватил один бокал, тот, что стоял ближе ко мне, и протянул его.

Можно подумать, тебе известно, какая я? Да я сама не знаю, что выдам в следующую секунду!

— Кукарекай, — проговорила я, и пальцем не пошевелив, чтобы принять бокал из рук Бредина.

— Прости? — он выглядел настолько обескураженным, что я не смогла отказать себе в радости и засмеялась.

— Тебе не послышалось. Встань на лавку и кукарекай, — повторила свое эксцентричное условие.

— Зачем?

Что ж, его вопрос был вполне правомерен.

— Просто. Я так хочу. Сделаешь это, и я буду пить с тобой.

Бредин поставил бокал на место и с задумчивым видом покрутил его между пальцами.

— Ладно. Но мы выпьем три таких, — он кивнул на бутылку. — Это мое условие.

Ого, кто-то у нас решил повысить ставки! Что ж делать-то?

Я изучала лицо парня внимательным взглядом, пытаясь оценить свои возможности и последствия нашей предполагаемой попойки. Но соблазн увидеть Бредина в идиотской ситуации был столь велик, что я забила на все опасения и риски.

— По рукам, — я протянула ему ладонь, давая понять, что следующий ход был снова за парнем.

Тот опустил взгляд и криво улыбнулся, вероятно, уже сожалея об этом дурацком пари.

— Что ты со мной делаешь, Котова? — поинтересовался он, скрепляя наш дьявольский договор рукопожатием.

Бредин схватил несколько бумажных салфеток и принялся раскладывать их возле себя прямо на скамье. Я лишь закатила глаза, не оценив его внезапного порыва стать педантом. А потом он без лишних слов залез на лавку и откашлялся в кулак.

— Прошу меня простить, леди и джентльмены, — проговорил на своем недо английском. Несколько пар глаз тут же обратили на него взоры, — видите ли… у этой девушки, — он кивнул в мою сторону, — странное чувство юмора. Но она все равно мне нравится. Пожалуйста, не обращайте на нас внимания. Buon appetito.

А потом он сложил ладони в подобие рупора и загорланил. Один из едоков по соседству с нами успел снять на смартфон этот момент, пока я боролась с приступом истерики.

Я до последнего не верила, что Бредин решится на эту дебильную выходку, но он сдержал свое слово.

Ладненько, Котова. Главное — когда будешь выполнять свою часть сделки, помни, кто твой враг.

Полная решимости идти до конца и уверенности в непоколебимости собственных принципов под бдительным оком Бредина я осушила первый бокал, потом ещё два. Четвертый мы пили на посошок, потому что Бредин заявил, что вторую и третью бутылки планирует прикончить в нашей комнате. Вот сволочь хитрая!

По дороге к дому Сильвии я немного проветрилась и протрезвела. Особенно после разговора с Тихомировой, которая сразу определила, что я подшофе, обратив внимание на мою неестественную осторожную интонацию. И стоило мне на вопрос подруги «А не с Брединым ли ты там печень садишь?» ответить утвердительно, как эта южноуральская сводня со словами «Ну наконец-то, свершилось!» бесцеремонно бросила трубку, пожелав нам обоим спокойной ночи, которая в Челябинске уже наступала. Поэтому, когда звонил Вет, чтобы пожелать мне того же, я даже отвечать не рискнула. Пьянь итальянская!

Комната Бредина оказалась совсем не такой просторной, как та, что вероломно оккупировали японцы. Мебельный минимализм включал кровать, шкаф и допотопный диван с двумя подушками. За окном, смотревшим прямо на мостовую, сгущались сумерки.

— Не отвлекайся, у нас ещё куча дел, — произнёс Бредин, выхватывая из моих рук смартфон, в который я залипла в очередной попытке найти новое жилье.

Вместо телефона он всучил мне бокал с игристым и, скинув подушки с дивана, уселся рядом.

— Я больше не могу, — простонала я, силясь припомнить порядковый номер этого бокала.

— А кому сейчас легко? — спросил Бредин. — Надо, Юля. Надо.

Он звякнул своим бокалом по моему и замер в ожидании того, когда я начну пить.

— Нам же завтра на учебу, — язык заплетался, когда я попыталась воззвать к здравому смыслу.

— Я дам тебе жвачку, — парировал мой собутыльник.

Я лишь хмыкнула в ответ, понимая, что меня завтра никакая жвачка не спасет, если мы не остановимся. Пригубив напиток, я поставила бокал на пол рядом с диваном и снова уселась, поджав под себя ноги. Бредин повторил за мной и, придвинувшись, уселся по-турецки.

— Тебе не нужно искать новое жилье, — он указал взглядом на мой мобильный, — я сам уйду, что-нибудь придумаю. А ты оставайся здесь. Ладно?

— Откуда такая жертвенность?

Бредин положил ладони на мои колени, и я проследила взглядом за тем, как он проскользил ими вверх.

— Повторяй за мной, — размеренно произнес парень, — спасибо… Рома, — и обхватил меня за бёдра.

— Руки убрал, — велела я.

— Ты знала, что, когда выпьешь, у тебя появляется такой очаровательный румянец? — он полностью проигнорировал мою просьбу.

— Когда вернёмся, я сдам тебя Тамаре Семеновне, расскажу, как ее обожаемый внук меня спаивал, — я тоже сделала вид, что не слышала его изысканного комплимента.

— Она не поверит тебе, — засмеялся Бредин.

— Значит, скажу деду, и он пристрелит тебя. Ты знаешь, что у него есть охотничий карабин?

— Я согласен, беру тебя в заложники, — кивнул он, склоняясь ко мне. — Это того стоит.

Показав невероятную реакцию, я прихлопнула ладонью рот Бредина, который неотвратимо надвигался на меня. Они оба надвигались: и Бредин, и его рот. А я вдруг ощутила первые предпосылки Стокгольмского синдрома.

— Ты тоже это слышишь? — пробубнил он мне в ладонь, а затем отнял ее от своего лица.

Я прислушалась. В одной из комнат снова заиграла мелодия, намекая, что этим вечером кто-то уже отчаялся дозвониться, а кое-то совсем не горел желанием вести телефонные переговоры.

— Так… на чем мы остановились? — спросил Бредин, поглаживая пальцами тыльную поверхность моей ладони.

— Ты собирался свалить отсюда и оставить меня в покое, — я перефразировал его слова, добавив в них немного отсебятины.

— Да, но только не сегодня. Сама подумай, кто сдаст комнату какому-то пьянице?

Я сосредоточенно смотрела в его глаза, признавая, что и Бредин был уже готовенький. А потом перевела взгляд на губы и нервно сглотнула, пытаясь забыть причину, по которой мне не следовало целовать их.

— Что ты сделаешь, если я тебя сейчас поцелую? — спросила я парня.

— Поцелуй, тогда узнаешь, — Бредин вернул мне мои же слова.

— Я не люблю сюрпризы.

— Это не сюрприз, назовем это экспромтом. Ты будешь делать только то, что сама захочешь.

— А что будешь делать ты?

— То, что ты позволишь. Ты же не терпишь, когда тебе что-то навязывают.

Я растерянно смотрела на парня, удивляясь тому, как точно он смог изучить меня.

— Извини… я… о чем это мы тут? — наморщив лоб, я глубоко вздохнула.

— Ты совсем пьяная, да? — усмехнулся Бредин.

— Я была пьяная ещё полчаса назад, а сейчас я с трудом помню, кто я и что тут забыла.

— Капец, Котова, с тобой не интересно пить! — сокрушенно воскликнул он. — Идём, уложим тебя спать.

Бредин помог мне принять вертикальное положение, и меня даже не сильно штормило, пока я шла до кровати. Затем я благополучно шмякнулась головой на подушку и сказала:

— Спасибо.

— Для тебя что угодно.

Бредин склонился ко мне, протянул руку и пригладил мои растрёпанные волосы. Стокгольмский синдром прогрессировал, и мне до дрожи хотелось верить ему, его словам, рукам и губам. Точно. Губам.

— Поцелуешь меня на ночь, — выдала я, нащупав руку парня.

Мне не следовало говорить подобного, позволять себя лапать, целовать и даже сидеть с ним на том диване… но кто сказал, что я обязана поступать правильно? К тому же, это все не по-настоящему, а значит — я ничего не теряю.

Мне не пришлось просить Бредина дважды. Он коснулся моих губ недопустимо робко, словно впервые. Хотя я помнила, как это было в первый раз. Тогда он был уверен в том, что делает. И совсем недавно, замышляя свою провокацию, он точно не выглядел растерянным.

— Что не так? — поинтересовалась я, чуть отстранившись.

Парень сел на край кровати и отвернулся.

— Не знаю. Ты будто назло мне это делаешь.

Я приподнялась на локте, откинув свою светлую гриву.

— А тебе ли не все равно?

— Нет. Не все равно! — резко ответил он. — Я хочу целовать девушку, когда она сама этого хочет. Скажи, что мне еще сделать? Что, Юля?! — он повернулся, и я поразилась, насколько подавленным он выглядел.

Какая прелесть.

— Не знаю, — я покачала головой, нащупывая его руку. — Ты что-то говорил про экспромт, может, это…

Бредин так и не дал мне договорить, заткнув мой рот своим, и наконец-то сделал это так, как я и хотела: уверенно и неистово. Затем подмял меня под себя и, не отрываясь от моих губ, принялся расстёгивать мою рубашку. Не церемонясь, избавил меня от нее и верхней части моего аскетичного черного комплекта, а после принялся изучать меня губами и руками. Отнюдь не деликатно. Но я не стала возражать, потому что чувствовала, что Бредин сейчас не притворяется. Я действительно задела и разозлила его. Но этого мне стало недостаточно. Трудно было наслаждаться превосходством, когда собственное тело объявило мне бойкот, реагируя на прикосновения парня самым недопустимым образом.

— Останови меня, — попросил Бредин.

Ощутив его горячее прерывистое дыхание у ключицы, я улыбнулась и ответила:

— Ни за что.

Бредин приподнял голову, и наши взгляды встретились. Моя обнаженная грудь, вздымаясь, касалась его футболки.

— Ты хорошо подумала? — он провел ладонью по моей щеке, убирая непослушные волосы.

— Я совру, если скажу, что это так.

— Зачем ты это делаешь?

— А ты зачем?

Он так и не ответил. В дверь громко постучали, и я вздрогнула от неожиданности. Бредин опустил голову, провел носом вдоль моей щеки и поцеловал в висок.

— Пойду узнаю, что стряслось, — произнес он, когда стук повторился.

Парень вышел за дверь, я сразу вскочила и стала торопливо одеваться, ощущая себя трезвее трезвого. Бредин вернулся через несколько минут.

— Это была бабуля, — пояснил он, кивнув в сторону двери, — звонила та японка, наша соседка. Ей нужна помощь.

— Что случилось?

— Я толком не понял, она ещё хуже меня говорит на английском. Но, кажется, она потеряла своего парня во время экскурсии.

— Где?

— На кладбище Чертоза.

Глава 12. Rescue Me

Мемориальное кладбища Чертоза, если верить карте, находилось в пятнадцати минутах езды от дома Сильвии.

Время, как известно, вещь относительная. Четверть часа — это так мало, но и много одновременно. За пятнадцать минут можно разбогатеть на бирже или стать банкротом, постирать белье на быстром режиме или придумать сюжет новой книги, выиграть или проиграть решающий матч, в конце концов, за это время можно появиться на свете или покинуть его. Однажды мне хватило этого времени, чтобы влюбиться в одного парня и тут же в нем разочароваться… А теперь вот я еду с ним на кладбище.

Мы сидели на заднем сиденье такси, за окном которого мелькали огни вечерней Болоньи. Надо было видеть лицо таксиста, когда я сказала ему о месте нашего назначения. Он точно решил, что мы сатанисты. Как и Бредин, я оделась под стать месту, где нас ждали: мрачненько, но со вкусом.

— Как ты думаешь, — я потянула Бредина за рукав чёрной толстовки, — если следовать теории относительности, где находились души всех когда-либо живущих на нашей планете в момент большого взрыва?

Парень протянул руку и коснулся ладонью моего лба.

— Ты совсем пьяная, — улыбнулся он. — Не стоило тебе ехать. Как ты завтра на лекции пойдёшь?

Офигеть! И это он мне говорит?!

Я надула пузырь из жвачки и смачно его лопнула, растеряв остатки своих манер.

— Знаешь, твоя жвачка мне ну совсем не помогает! Так голова трещит! Напоил меня каким-то контрафактом!

— Там ещё осталось, — усмехнулся он, — на утро. Будем тебя лечить.

— Ага, тогда я лучше останусь на том кладбище.

Я откинулась на подголовник и со стоном прикрыла глаза. Меня тут же подхватила безумная карусель и понесла по немыслимой траектории. Ощутив нарастающую тошноту, я приняла прежнюю позу, понимая, что завтра меня ждёт неизбежное похмелье. Первое в моей жизни.

Бредин оказался настоящим гуру по части моих «первых разов»: первый поцелуй, первая пьянка… мое первое безумие.

— Попробую ей дозвониться, мы скоро будем на месте.

Лицо парня подсвечивалось снизу светом мобильного, придавая ему зловещее, но восхитительное выражение.

Я же снова начала предаваться размышлениям. Любуясь исподтишка красивым брединским профилем, пыталась припомнить момент, когда моя жизнь изменилась настолько, что поездка на кладбище, где таинственным образом исчез японец, голый торс которого заставил меня сегодня усомниться в собственной адекватности, не казалась мне чем-то неординарным.

— Не доступна, — сказал Бредин, нарушив сеанс моего самоанализа. — Что будем делать? — пригнувшись, он повернулся к окну, за которым стремительно менялся городской пейзаж.

— Без понятия… — я пожала плечами и прислушалась. — Per favore… forte! Forte! (Пожалуйста, громче!) — завопила, идентифицировав мелодию, доносящуюся из динамиков, как вступление Rescue me[7].

Водитель выполнил мою просьбу, добавив громкость звука и газа. Видимо, ему не терпелось избавиться от людей в черном и перегара, который мы с Брединым просто не чувствовали.

— Ты чокнутая, Котова, — усмехнулся парень, когда я стала подпевать. Протянув руку, он растрепал мои волосы.

— Странно, что ты только сейчас это заметил, — я принялась приглаживать шевелюру.

— Юль… — Бредин повернулся и положил ладонь мне на ногу чуть выше колена, — то, что сегодня было… Ты бы правда пошла до конца… со мной?

— Вероятно. — Я смахнула его руку и отодвинулась.

— Вероятно?! — завопил Бредин, перекрикивая Джареда. Да как он посмел?! — И что, блин, это значит?! Так сложно ответить?! Да или нет?!

Он испытующе смотрел на меня, и я не выдержала его взгляда.

— Не ори, ладно? Я… не знаю.

Мой голос дрогнул, и я повернулась к окну, ощутив, как вся дурная кровь в моем организме мгновенно устремилась к лицу. Бредин придвинулся и ухватил меня за предплечья, поворачивая к себе.

— Чего ты не знаешь? — спросил он гораздо тише. — Чего? Ты же не станешь отрицать, что тоже это чувствуешь?

Он смотрел так, словно видел насквозь и знал меня настоящую. Или мне просто хотелось так думать.

— Нет, не стану.

Я опустила голову, понимая, что нахожусь в шаге от того, чтобы добровольно сдать партию и снова облажаться.

Бредин дотронулся до моего подбородка, вынуждая смотреть ему в глаза.

— Тогда в чем дело? Зачем ты постоянно меня отталкиваешь?

Если бы я только могла его оттолкнуть!

— А тебе надо, чтобы все легко и просто, да?!

Дернув головой, я избавилась от его руки. И теперь Бредин просто прижал меня к спинке сиденья, положив ладонь мне на плечо так, будто имел на это полное право.

— Мне надо знать, есть ли смысл бороться?! Я просто задолбался стучать в закрытую дверь! — произнес он, приблизившись.

— С кем бороться? За что?! — я в растерянности уставилась на него.

— С тобой! И за тебя! — заявил парень в нескольких сантиметрах от моего лица.

Что он несёт?

— Эй… прекрати! Давай не сейчас, у меня так болит голова.

Я прикрыла лицо ладонями, и Бредин обхватил мои запястья, отводя руки в сторону. Стряхнув его пальцы, толкнула парня в грудь. Это все, на что я была способна. Неуловимая жалкая мстительница.

— Типичный женский ответ, — сказал Бредин с досадой в голосе. — Ты говоришь штампами, Юля.

Я коснулась лба и тяжело вздохнула, ощущая в висках нарастающую пульсацию.

— Скажи это моей мигрени. Ага.

— Это у тебя мигрень?! — он будто нарочно не сбавлял тон. — Ты хоть понимаешь, что просто весь мозг мне свернула своими выкрутасами?!

— Слабак, — резюмировала я.

— Трусиха! — прилетело мне в ответ.

— Придурок, — я достала свой последний козырь.

Бредин с искренним недоумением замотал головой. Кажется, он не оценил мой ход.

— Как символично… — произнес размеренно. Кривая ухмылка возникла в уголке его губ, да там и осталась. — Мы вернулись к тому, с чего начали. Теория цикличности. Еще одна в нашем с тобой списке.

— И что дальше? — спросила я.

— Это ты мне скажи.

Его блуждающий взгляд и слова совсем сбили меня с толку. Я ощущала странную растерянность и то, как внутри возрождалось что-то зыбкое, то, о чем я запрещала себе думать весь прошлый год. Да какой-то там… возрождалось… Я так и не смогла избавиться от этого пробивного чувства, и чем больше боролась с ним, тем увереннее и глубже оно пускало свои корни, давно расправившись с моей гордостью и обидой. Долгое время мне удавалось прятаться за своей грубостью и мнимым хладнокровием. Но теперь и это не спасало. Последние два дня были явным тому подтверждением. Я больше не могла сопротивляться ему. Больше того… не хотела.

Вот только чего ждал от меня Бредин? Очередного хода? Белого флага? Пакта о капитуляции?

Головная боль становилась все сильнее, намекая на то, что я свернула мозги не только Бредину, но и себе любимой.

— Иди сюда, — парень протянул меня к себе и крепко обнял.

Так мы и ехали оставшиеся минуты пути: Бредин держал меня в объятиях, целовал в макушку и висок, а я хотела лишь одного — чтобы это итальянское такси никогда не останавливалось.

С такими утопическими мыслями я и прочла надпись на вывеске здания, возле которого нас высадили. «Похоронное бюро братьев Сальваторе». Я нервно засмеялся, а водитель такси взглянул на меня с опаской, видимо, заподозрив в одержимости, после чего, получив свои деньги, поспешил избавиться от нашего общества.

Мы понятия не имели, куда нам идти. Кладбищенская стена тянулась в обе стороны бесконечно долго, и в потемках было сложно понять, где находится вход на кладбище. Бредину пришла в голову гениальная мысль, и мы позвонили в колокольчик на двери похоронного бюро. По негласному международному кодексу оно работало круглосуточно. Признаться, я была готова этим вечером абсолютно ко всему, включая возможность увидеть Дэймона Сальваторе или его менее харизматичного братца. Но, увы. Дверь нам открыла женщина, и, Святая Мадонна, она говорила по-английски. Таким образом, через несколько минут благодаря любезности той синьоры мы оказались перед главным входом кладбища Чертоза.

— Вы приехали! — от стены отделилась тень, и я сразу поняла, кому принадлежал этот забавный акцент.

К нам подошла Рина: такая маленькая и взволнованная, в своем противно-розовом костюме.

— Мы звонили тебе, — сказал Бредин.

— Мой телефон разрядился, — всхлипнула девушка.

Я приобняла ее одной рукой и сказала:

— Расскажи нам, как так вышло?

Японка закивала и, шмыгнув носом, начала свой сбивчивый рассказ:

— Мы… гуляли по городу. А потом Хигаши пришла идея взглянуть на колумбарий. Не знаю, как такое случилось! Он остался фотографировать статую ангела, а я просто отошла… в соседний… как это сказать?.. дворик?.. — Я лишь пожала плечами, не представляя, что она имеет в виду. — И я потеряла его из виду! Кричать и звать было бы неуважением к умершим, и я стала звонить ему, но, наверное, Хигаши забыл свой телефон в комнате. Потом я пошла к выходу, думала, встречу его там, но он так и не появился. Почти три часа прошло! Когда я вышла, на входе уже сменились смотрители, эти люди вообще не говорят на английском! И кладбище закрыли до утра! — она развела руками и оглянулась на кованые ворота, неприступные, как и стены. — С ним точно что-то случилось! Мне здесь не к кому обратиться, и я позвонила Сильвии-сан… а потом она передала трубку твоему парню… — она кивнула в сторону Бредина. — Я очень волнуюсь! У Хигаши… как это по-английски? Когда человек падает, и его словно бьёт током?

— Эпилепсия, — догадался Бредин, а на английском добавил: — Мой отец страдал этим недугом… когда он был жив. Я понимаю, о чем ты. Твой парень мог упасть и травмироваться. Идемте, нам нельзя терять время!

Отца Бредина, сына Тамары Семеновны, не стало в тот же год, что и моей бабушки. И я хорошо помнила тот день, когда Бредин пришёл в школу после похорон отца. Кто-то из ребят смотрел на него с жалостью, кто-то с любопытством, но я тогда понимала, что он чувствовал. Какое-то время мы даже не воевали, но затем все вернулось в прежнее русло: Бредин цеплял меня по любому поводу, но и я в долгу не оставалась.

Мы подошли вплотную к воротам, и Рина указала на место, где оказался очередной интерком. Японка и мой соотечественник, не сговариваясь, выжидающе на меня смотрели. Выбора не было. Как самая итальяноговорящая, что было весьма натянутой характеристикой, я взяла на себя миссию пытаться донести до людей по ту сторону динамика цель нашего ночного визита на кладбище.

— Sul territorio del cimitero è nostro amico. Era in gita, ma non è mai tornato (На территории кладбища находится наш друг. Он был на экскурсии, но так и не вернулся), — уверенно начала я после недолгих расшаркиваний и приветствий.

— Abbiamo fatto una deviazione. Non c'è nessuno lì. Esci! (Мы делали обход. Там никого нет. Уходите!) — велел нам голос, принадлежавший одному из смотрителей.

— Там же, должно быть, несколько гектаров! Как они могут быть настолько уверенными?! — возмутилась я, обратившись к Бредину.

— Скажи, что он болен, — напомнил тот.

— Блин, как будто я шарю в итальянском лучше тебя! — пробормотала я, набирая в переводчике очередную фразу.

— Cosa dici? Non capisco?! (Что вы говорите? Я не понимаю?!) — громко и нетерпеливо произнес мужчина.

— Это я уже ни хрена не понимаю! — завопила я, и тут же сбавила обороты, решив давить на жалость: — Ha problemi di salute. Se non lo troviamo, potrebbe soffrire. Capisci? Questo è molto serio! (У него проблемы со здоровьем. Если мы не найдем его, он может пострадать. Понимаете?! Это очень серьезно!)

— Chi sei?! (Да кто вы такие?!)

— Siamo dalla Russia. È venuto qui su invito del rettore dell'Università di Bologna (Мы из России. Приехали сюда по приглашению ректора Болонского университета).

— Beh, certo! E mio zio è Paolo Gentiloni! (Ну, конечно! А мой дядя — Паоло Джентилони), — усмехнулся мужчина.

— Что он сказал? — спросил Бредин. — Что-то про их премьер-министра?

— Видимо. Говорит, тот его… zio? Дядя или… да, дядя.

— Значит переходи к политике, — посоветовал парень. — Скажи, что тот японец — племянник Синдзо Абэ.

— Вот сам и скажи! — возмутилась я.

— У тебя лучше выходит, — похвалил меня Бредин и одобрительно похлопал по плечу.

Я снова обратилась к охраннику:

— Il nostro amico è un cittadino del Giappone. Se soffre, sarà uno scandalo internazionale! (Наш друг — гражданин Японии. Если он пострадает, это будет международный скандал!) — мое терпение было уже на грани.

Несколько секунд мужчина молчал, возможно, он решил посоветоваться с кем-то или подкинуть монетку. Я повернулась к Рине, та, вцепившись в кованые прутья, всматривалась вдаль. А потом мы услышали:

— Vieni dentro! (Заходите!)

Смотритель открыл ворота и провёл нас в административное здание, где мы записались в книге посетителей и получили фонари от охранников. Один из мужчин собирался идти с нами, а другой предложил вызвать группу спасателей или бригаду медиков. Мы не стали ни от чего отказываться, и спустя несколько минут снова оказались снаружи.

Возбуждение, вызванное нашим разговором в такси и тем, что я пережила за этот вечер, улеглось. Теперь меня потряхивало от резкой смены декораций. Совсем недавно я напивалась в комнате Бредина и вот теперь шла среди могил и склепов. Темнота вокруг казалась бездонной, а тишина — пугающей, даже воздух здесь чувствовался иным — более плотным и холодным, наполненным запахом сырой земли, которая ещё не просохла после вчерашнего дождя. Рина уверенным шагом шла чуть впереди нас за смотрителем кладбища. Она предложила проверить пантеон, где они с Хигаши были за несколько минут до того, как потеряли друг друга из виду. Я же могла только позавидовать ее смелости и стойкости. Бредин взял меня за руку, стоило нам только покинуть территорию административного здания. И лишь тепло его ладони убеждало меня в том, что все происходящее — не результат моей скоропостижной белой горячки.

— Ну что им стоило провести тут освещение? — тихо проворчала я, вглядываясь в темноту, которая в контрасте со светом наших фонарей казалась черной и тягучей. — Это кладбище, Юля. Кому здесь нужен свет?

Я снова споткнулась. Ноги совсем меня не слушались, отказываясь ступать наугад.

— Нам, к примеру.

— Знаешь, даже лучше, что здесь так темно, — парень перевел луч света нам под ноги.

— Почему?

— В темноте не видно теней, — пояснил он зловещим тоном.

— Блин, ты специально?! Мне и так жутко! — Я перешла на хриплый шепот.

— Если тебе станет легче, меня самого колбасит, — Бредин крепче сжал мою ладонь. — Какая-то необъяснимая тревога, будто кто-то смотрит на нас.

— Вот умеешь ты успокоить! Что это?!

Я направила свет на высокие конусообразные столбы, вершины которых были отчетливо видны на фоне ночного неба. Темнота подчеркивала очертания каменных саркофагов, надгробий и склепов, на которых значились итальянские фамилии, целые династии, увековеченные в камне. Если бы не они, это место вполне сошло бы за парк отдыха. На нашем пути то и дело попадались скамейки и клумбы. А то, что мое воспалённое воображение в свете фонаря издали приняло за инсталляцию современного искусства, оказалось обычной железной стойкой с садовым инвентарём.

— Это деревья. Их просто подстригли. Не бойся, — успокаивал меня парень после того, как сам же нагнал жути. — Это очень старое кладбище. И туристов здесь днем встретить гораздо проще, чем похоронную процессию, — авторитетно добавил он.

— Так… это днем, а ночью? — Ну вот, теперь я нагнала жути сама на себя. Дурной пример заразителен. — Откуда ты все это знаешь?

— Это я еще дома читал, когда составлял план культурной программы, — пояснил он.

— Неужели и ты хотел взглянуть на колумбарий? — предположила я.

— Нет конечно! — усмехнулся он, — но судьба решила иначе.

— Почему ты согласился ей помочь? Ты же этих японцев даже не видел толком? — я смотрела на силуэт идущей впереди девушки.

— Разве это имеет значение? Вот ты почему здесь?

— Не знаю, — ответила я. — Ты пошел, и… я.

— Совсем, как в детстве. Помнишь? — его голос звучал доверительно.

— Ту… псину? — неуверенно спросила.

— Да. Мне тогда так влетело от матери. Я весь перемазался, и она ужасно разозлилась!

— А дед меня похвалил, — я улыбнулась, вспоминая тот день. — И тебя, кстати, тоже, — и толкнула парня плечом.

— Да?! Ты говорила обо мне? — неожиданно громко спросил Бредин. — Что ты ему сказала?

— Правду. Тот пёс бы умер, если бы не ты.

— Мы вместе его спасли.

— Думаешь, он ещё жив?

— Кто знает? Уличные животные — выносливые.

Проходя под аркой мимо очередной мемориальной стены с десятками имен и дат, что являлась частью колумбария, мысленно я возвращалась в то самое лето…

Это были каникулы в начальной школе. Дед отправил меня с ответственным поручением к мусорным бакам. Там я и встретила Бредина. Он сидел на корточках перед дворнягой. Пёс тяжело дышал и истекал кровью. Должно быть, какой-то урод сбил его и так и оставил умирать мучительной смертью.

Нас тогда не пустили в автобус с грязным раненым животным, и мы несли того пса по очереди несколько остановок. А потом… Бредин достал все свои деньги. Тридцать два рубля. Администратор той ветеринарной клиники куда-то ушла, затем вернулась и сказала, что собаку будут лечить бесплатно. В тот день я поняла, что на каждого плохого человека найдется несколько хороших. Такая простая истина, которая в глазах ребенка стала настоящим откровением.

Сегодня же настала пора повторить старую аксиому: Бредин был самым настоящим рыцарем без страха и упрека, когда речь действительно шла о чем-то важном.

Наконец, мы достигли пантеона, куда так стремилась попасть японка. Это был вытянутый по форме зал. Высокие колонны упирались в полукруглые своды потолка с прямоугольными отверстиями, сквозь которые днем сюда попадал свет. А сейчас мы могли различить лишь то, что позволял нам видеть свет наших фонарей: витиеватые эпитафии на стенах, вазы с цветами и керамические урны. Уверена, они не были пустыми.

К этому времени я уже устала бояться и вздрагивать от каждого шороха, и думала лишь о том, чтобы поскорее найти этого парня и покончить с экскурсией, на которую никогда бы не подписалась при иных обстоятельствах.

— Там кто-то лежит! — эхом прозвучали слова Бредина. Он отпустил мою руку и направился к проему между колоннами у самой стены.

Японец лежал прямо на плите с эпитафией для некого Лоретти. Часть надписи, сделанную на сером камне выхватил свет моего фонаря. Сам парень лежал на боку, и, когда мы его перевернули, то увидели кровь на его виске и выступе мемориальной плиты, что служила ему постелью последние несколько часов.

— Он дышит. — Бредин низко склонился к японцу, и тот тихо застонал.

— Higashi-kun, kikoemasu ka?! Sore wa watashidesu! (Хигаши-кун, ты меня слышишь?! Это я!) — взволнованно воскликнула Рина. Она в считанные секунды оказалась рядом с нами. Парень открыл глаза и зажмурился, ослеплённый светом. — Taishita koto wa arimasen. Anata wa… tada nemurimashita. Okinai de (Ничего страшного. Ты… просто спал. Не вставай), — девушка положила руку ему под голову, а другой гладила щеку парня.

Где-то позади нас, за стенами кладбища, послышался звук сирены. Охранник сообщил по рации о том, куда следовало проводить врачей, и я ощутила настоящее облегчение.

Рина поехала со своим парнем в машине скорой помощи, а мы с Брединым ждали свое такси у центрального входа.

— Это был безумный понедельник, — пробормотала я, борясь с зевотой.

— Я бы не возражал против того, чтобы пережить его снова. Главное, чтоб с тем парнем, все было в порядке. — Бредин протиснул руки между моими, которые я держала в карманах чёрной куртки, и притянул к себе. — А ты смелая, Котова. Не каждая девчонка пошла бы на кладбище ночью.

— Это вообще-то не очень смешно. Я начинаю думать, что схожу с ума, — пробубнила ему в плечо.

— Когда ты рядом, со мной происходит то же самое, — он тихо засмеялся. — Но этот день я тоже не забуду… И я готов ждать столько, сколько потребуется. Только дай знать, когда вытравишь всех своих тараканов.

— Ага. Надейся и жди. Это очень живучий вид, поэтому у тебя нет шансов, Бредин.

— Ты так не думаешь, — уверенно произнес он.

Можно было возмутиться и наехать на него за то, что тот много себе позволяет, но в этом уже совершенно не было логики.

Поэтому, стуча зубами после визита в ледяную ванную комнату, где какой-то эскимос несколько часов подряд делал сквозное проветривание, я даже не сильно удивилась, когда в кровати ко мне присоединился Бредин.

— Слушай, я… — устало промямлила и, глубоко вздохнув, закрыла глаза.

У меня не было сил даже сформулировать свою противоречивую мысль. Я вновь желала, чтобы он убирался прочь и никуда не уходил.

Парень положил ладонь на бедро, провел ею вдоль бока и, прижавшись ко мне всем телом, с тяжёлым вздохом целомудренно коснулся губами моей щеки. В его действиях тоже хватало противоречий.

— Давай спать. Завтра тебя ждёт очередное сражение.

— С кем? — сонно пробормотала, чувствуя, как проваливаюсь в сон.

— С самой собой конечно, — прошептал Бредин, поглаживая мой затылок.

Глава 13. Японское карри и анатомия чувств

Мой первый итальянский понедельник задал характер всей последующей неделе. Я окончательно слетела с катушек… Впрочем, обо всем по порядку.

Наша с Брединым пьянка и ночная вылазка на кладбище привела к тому, что во вторник я мечтала лишь об одном — выспаться. Но судьба в лице моего куратора Жанны Бернардовны уготовила мне очередной насыщенный день. После лекций она позвонила и пригласила на новую экскурсию. Ну… как пригласила. Сказала, что через час ждёт меня на пьяццо Гальвани в старом здании Университета, и велела прихватить с собой Бредина. Мозги работали вполсилы, и на свою беду я не смогла вовремя придумать убедительной отмазки, чтобы никуда не идти. Поэтому пришлось звонить парню. Тот, как назло, был бодр и весел, и с большим энтузиазмом воспринял мои слова. Ещё бы…

Возле здания Архигимназии меня поджидали четверо: Жанна, Дарья, Бредин и незнакомец. Это был мужчина лет сорока, возможно меньше, высокий курчавый брюнет с зелёными глазами и аккуратной растительностью на лице. Нового знакомого Жанны Бернардовны и доктора исторических наук старейшего вуза Европы представили мне, как профессора Марчелло Лоретти.

Дарья держалась с привычным отчуждением. Несколько раз я ощутила на себе ее цепкий холодный взгляд. Временами она пялилась на Бредина, а тот — на меня. Так мы оказались в огромном помещении Анатомического театра.

Здание, построенное в 1637 году, служило местом для демонстрации студентам-медикам процесса препарирования трупов. Помещение представляло собой своеобразный амфитеатр из дерева, в центре которого находился мраморный стол. Таким образом, в прежние времена все имели возможность наблюдать за тем, что происходило на этом столе, а именно — за вскрытием тел. Здесь же находилась и кафедра. По обеим ее сторонам стояли две статуи, изображающие людей, лишенных кожи, что давало представление об анатомии мышц. В любой другой день я несомненно бы удивилась, оказавшись в столь уникальном месте. Но только не после ночной экскурсии на старинное кладбище. Это впечатление было трудно затмить.

Обе аспирантки спустились по ступеням в центр зала, а мы с Брединым зависли возле перил, любуясь необычным потолком, украшенным фигурами созвездий.

— Это работы Антонио Леванти, — по-английски пояснил наш новый знакомый.

Марчелло, засунув руки в карманы светлых брюк, стоял ниже. Свой темно-коричневый джемпер он накинул на спину и завязал лёгким узлом на груди.

— Ммм, — промычала я так, будто это имя мне что-то говорило.

— А это, — он указал на фигуру, располагавшуюся в центре потолка, — Аполлон.

— Покровитель медицины, — поумничал Бредин.

— Совершенно верно, — кивнул Марчелло.

— Сейчас же здесь… никого не… — я пыталась припомнить, как на английском будет звучать глагол «потрошить» и указала на мраморный стол за деревянным ограждением.

— Нет, конечно, нет, — замотал головой профессор, — здесь иногда бывают зрители, но приходят они сюда за тем, чтобы посмотреть театральное представление. Бывает, тут выступают даже комики. У этого места удивительная судьба. Само здание было разрушено в сорок четвертом во время бомбардировки, но скульптуры чудом оказались нетронутыми… — он покачнулся на пятках и добавил: — Война оставила свой след в этом городе.

— В нашем тоже, — я пожала плечами.

— В вашем? Вы же из… Челябинска? — удивлённо спросил Марчелло.

— Так точно, — бодрым тоном ответила, заметив улыбку Бредина. — Наш завод в годы войны был главным центром по производству танков.

— А ещё у нас выпускали знаменитые «Катюши», — поддакнул Бредин. — Самолёты, снаряды, мины… много чего делали из челябинской брони.

— К сожалению, я не военный историк, — улыбнулся мужчина. — Но мне хорошо известна боевая слава русского оружия. Кто знает, каким был наш мир, если бы фашизм победил?

— Думаю, тогда я не смог бы ходить на ваши лекции, а вы — преподавать, — предположил Бредин.

— Уверен, не это было бы самым страшным, — задумчиво произнес Марчелло. — Так… значит ты посещаешь мой курс? — спросил он.

— Со вчерашнего дня, — кивнул парень

— И как я? Солидно выгляжу? — заговорщицки спросил мужчина.

— У вас здорово выходит, — похвалил Бредин восходящее светило итальянской науки.

— Это радует. Я только второй месяц, как получил степень.

— Никогда бы не подумал. Вы настоящий профи, профессор, — заметил парень, оттачивая приём подхалимажа.

Марчелло улыбался и что-то обдумывал, водя рукой по перилам, а затем неожиданно спросил:

— Так… какие планы у вас на выходные?

Мы с Брединым переглянулись. На самом деле, у меня был прежний план — выспаться, и пока так далеко я не загадывала.

— Знаете, что… — интригующе произнес мужчина. — Приглашаю вас к себе на виллу в субботу. Думаю, два историка всегда найдут, о чем поговорить. Да и дамам будет, на что взглянуть, — Марчелло повернулся и ненадолго задержал взгляд на Жанне.

Так вот в чем было дело! Он искал повод, чтобы подкатить к ней. Сначала эта экскурсия, теперь поездка… Ох и прыткие эти итальянцы! Совсем как Бредин.

Стоило профессору нас оставить, как парень завел руку мне за спину и прошептал на ухо:

— Я соскучился, Котова. Весь день о тебе думаю… В общем, ничего нового.

Я отпрянула и напустила на себя суровый вид. Мы так и не обсуждали с прошлой ночи то, что между нами происходило. Утром я еле встала, даже на завтрак не было сил. Какие уж там разговоры?

— Ничего не говори, ладно? — сказал он, нащупав мою ладонь. — Я уже по лицу вижу, что ты снова хочешь на меня наехать.

— Ничего я не хочу, — я уставилась на мраморный стол, рядом с ним Марчелло что-то рассказывал аспиранткам. — Я спать хочу.

— Сейчас пойдем спать, — пообещал парень.

— Ты сказал, что найдешь себе другое жилье, — напомнила ему.

— Ты правда этого хочешь? — он буравил меня пристальным взглядом.

— А если я хочу?

— Тогда я уйду.

Он разжал пальцы, отпуская мою ладонь, но я не позволила ему этого сделать, удержав руку парня.

— Не надо.

И повернулась к окну, проклиная себя за собственную бесхребетность… А уже через полтора часа спала без задних ног в объятиях Бредина… Мне снилась Венеция, Бредин в костюме с выпускного, и я в красивом платьице…

Среда стала для нас днём знакомства с японской кухней. После обследования Хигаши отпустили из больницы. На лице парня все ещё оставалась гематома. Его девушка в знак благодарности решила приготовить для нас ужин. Тем вечером за большим столом в доме Сильвии собралась довольно любопытная компания: русские, японцы и бабуля-итальянка. Хигаши говорил только на японском, Сильвия — на итальянском, лишь мы трое худо-бедно могли поддерживать разговор за ужином. Рина приготовила японское карри. Ингредиенты казались вполне себе банальными: курица, рис, минимум овощей… и, соответственно, карри. Про вкус же можно было сказать лишь одно — очень эмоционально, настолько, что мне даже захотелось вылизать тарелку.

— И давно вы вместе? — спросила Рина, пока Хигаши разливал остатки пива в высокие стаканы.

Я прикусила язык, на котором все еще ощущался привкус карри. Рина видела, как я выходила из комнаты Бредина. Ее выводы были вполне логичными, но не объяснять же ей то, что для меня самой оставалось в подвешенном состоянии.

— Давно, с детства, — тут же нашелся Бредин.

Что ж, отчасти в его словах была истина. Мы даже появились на свет в одном роддоме только с разницей в две недели.

— Как это мило, — мечтательно проговорила японка.

Я промолчала и уставилась в свою тарелку.

Допив пиво, мы все вдруг приуныли и пришли к общему мнению, что не мешало бы устроить продолжение нашего межнационального банкета. Парни отправились за добавкой. У Хигаши здорово выходило говорить «бире», а Бредин знал, как будет «пиво» по-итальянски, поэтому проблем с языковым барьером не должно было возникнуть.

Когда парни ушли, Рина подсела ко мне.

— Он не знает, что я знаю про его… болезнь, — она украдкой взглянула на Сильвию, которая с аппетитом уплетала из миски рис. — Мне его мать сказала перед самым отъездом. Она против наших отношений, считает, что я брошу его и разобью ему сердце. При этом сама же этого и добивается! А я не могу без Хигаши, — она удручённо вздохнула. — Моя семья имеет большое влияние в Киото. Они тоже против нас. Эта поездка… я хотела убежать подальше ото всех, хотя бы ненадолго. Просто побыть с ним. Но он такой упрямый, не позволил мне оплатить отель! Хотя… мне тут нравится, — Рина поклонилась Сильвии.

— Мне тоже тут нравится, — я смотрела на бабулю, и та улыбнулась так, словно понимала, о чем мы говорили.

— Ещё карри? — Рина поднялась с места, чтобы предложить старушке добавки.

— Sì, sii buono (Да, будь добра), — кивнула та.

Рина обслуживала Сильвию, и в каждом ее осторожном учтивом движении чувствовалась совершенно другая культура. Она производила впечатление не просто воспитанной девушки, но вымуштрованного солдата.

— Как бы я хотела перестать оглядываться… — Рина снова заняла своё место. — Знаешь, Джули, сегодня я предложила ему жениться на мне. Прямо здесь, в буддийском центре. Будешь моей подружкой невесты? — с грустной улыбкой спросила она, а я едва не подавилась жвачкой.

— Ты же шутишь? — откашлявшись, спросила ее.

Рина вздохнула и покачала головой.

— Если бы… Понимаешь, у нас с Хигаши все слишком сложно. Моя бабушка — настоятельница буддийского храма в Киото, и она у нас всем заправляет. Даже родители не осмеливаются ей перечить… А вот я решилась. Бабушка давно присмотрела для меня мужа… Тогда мне было, примерно, пять. И с тех пор я видела своего жениха ровно три раза. Согласись, маловато? — Я с пониманием кивнула в ответ. — Год назад я встретила Хигаши… и… тогда впервые ослушалась бабушку. Думаю, если мы поженимся, у нее не останется выбора, и она смирится.

— Вот это дела! — ахнула я.

— Да, но моему двоюродному брату приходится ещё хуже. Ему всего двадцать три, а его уже готовят в настоятели храма. Можно сказать, я паршивая овца в нашей семье.

— Неправда! — мой протест прозвучал слишком громко, и я поклонилась Сильвии, извиняясь за свои вопли. — Ты очень смелая, и твой парень должен гордиться тобой… Так что с женитьбой? Что он сказал?

— Ничего. Дал мне время ещё раз подумать над моим же предложением! — она выглядела расстроенной. — Нет… я знаю, он любит меня… Это все из-за болезни. Хигаши… наверное, думает, что испортит мне жизнь. Он не знает, что я знаю… А я не знаю, как ему об этом сказать, — скомкано проговорила девушка. — Я только хуже сделаю, если встану между ним и его матерью. Он — это все, что у нее есть. Я… совсем запуталась, — она опустила голову и покачала ей. — Извини, что вот так все вывалила на тебя. Дома я веду себя очень сдержанно, а здесь… Мне ведь даже поговорить не с кем.

— Не извиняйся, Рина, — я коснулась ее плеча ладонью и сжала его.

— Как бы я хотела быть другим человеком! Например, таким, как ты, Джули. Как же здорово иметь возможность делать то, что хочешь и быть рядом с тем, кого любишь! — воскликнула она.

— Ты уже это делаешь. Посмотри на себя. Ты пьешь пиво в компании русской студентки и итальянской бабули в то время, как твой парень пошел за пивом. Тебе не нужно быть другим человеком, чтобы быть счастливой! А насчет меня… у нас, — я кивнула в сторону стула, где ранее сидел Бредин, — у нас тоже все сложно.

— Он чем-то болен? — теперь Рина смотрела на меня с жалостью.

— Нет, — я замотала головой.

— Значит… ваши родители против?

— В некотором роде. Хотя… проблема не в этом. Он обидел меня… унизил, понимаешь? Я должна была ненавидеть его, но вместо этого… — я указала на стул Бредина и развела руками.

— Ты любишь его?

— Вероятно… — Как же меня достала эта теория вероятностей! Я внимательно смотрела на Рину, снова обдумывая ее вопрос. — Да, люблю, — уверенно добавила.

Это было очень странно. Я знала эту девушку всего несколько суток, но по какой-то неизвестной причине лишь ей смогла доверить свой секрет.

— А что он?

— Он… кажется таким убедительным.

Рина коснулась моей руки и решительно заявила:

— Вам надо поговорить!

— Ага. Вам тоже, — напомнила ей.

— Нет, только не сегодня, — она усмехнулась и покачала головой. — Сегодня я напьюсь!

— Отличный тост, — похвалила я.

— Кампай, Джули — чан? — Рина подняла свой стакан.

— Кампай, — я проделала то же со своим.

— Кампай! — Рина обратилась к бабуле.

Та, покончив с карри, придвинула к себе свой стакан с водой.

— Non ascoltare nessuno. Ascolta il tuo cuore (Никого не слушайте. Слушайте свое сердце), — она постучала ладонью по груди, упакованной в футболку с шахматным принтом. — Altrimenti… quando avrai novantotto anni, non avrai nulla da ricordare (Иначе… когда вам будет девяносто восемь, то и вспомнить будет нечего).

Тогда я впервые заподозрила бабулю в том, что она не была честна со мной, когда говорила, что не владеет английским…

А после был четверг…

В этот день в одной из старейших аудиторий состоялась открытая лекция Умберто Франко, директора Болонского университета, благодаря которому мы с Брединым тут и оказались.

Лекция проходила в палаццо Поджи — главном здании университета, украшенном фресками и скульптурами. По огромной парадной лестнице мы поднялись в зал и заняли места в третьем ряду у прохода возле стены.

— Юль, как насчёт того, чтобы повторить наш успех перед ректором? — спросил Бредин, закинув руку на спинку моего стула.

Я покосилась на парня и ответила:

— Я что-то не в настроении.

— Ты не в настроении, чтобы спорить со мной? — усмехнулся тот, устраивая другую ладонь на моем бедре. — Это совсем не похоже на тебя.

— Я сама себя не узнаю.

Я коснулась его руки, продолжая смотреть прямо перед собой. Бредин склонился ко мне и прошептал:

— Давай сбежим отсюда.

Повернувшись, я заметила его многообещающий взгляд и улыбку.

— Ты предлагаешь прогулять лекцию ректора?

— Точно, — кивнул парень. — Пойдем погуляем по городу, сегодня такая погода… и съедим чего-нибудь. Если хочешь, можем напиться.

Уловив его намек на мое непристойное поведение двумя днями ранее, я прищурилась и покачала головой.

— Даже не мечтай об этом. Я в завязке.

— Ты вчера пила то пиво с японцами, — напомнил Бредин.

— Ну и что?.. Я праздновала начало трезвого образа жизни. Ясно?

Поглаживая мою ногу, он настаивал:

— Отметим ещё раз.

— Бредин, ты плохо на меня влияешь.

Я прикусила губу, чтобы сдержать улыбку. Мы оба имели друг над другом особую власть, и не было смысла это отрицать. Я вынуждала парня делать глупые вещи, а он, не прилагая особых усилий, заставлял меня делать то, что я тщетно пыталась себе запретить.

— Юль, тебе не кажется несколько странным звать меня по фамилии… учитывая то, что происходит между нами?

— И что же происходит между нами?

Мы смотрели друг на друга: я — с немым укором, а парень — с нежностью, которая моментально меня обезоружила.

— Вот вы где! — услышав знакомый голос, я смахнула руку Бредина с бедра.

Жанна Бернардовна стояла возле стульев в первом ряду. Там же сидела Дарья и профессор Лоретти.

А он-то что здесь забыл?!

— Идите к нам! — Жанна кивнула мне. — Я заняла вам место.

— Блин, Юля! — Бредин снова склонился ко мне. — Твоя преподша начинает раздражать. Она какая-то слишком гиперактивная! Чего она к нам привязалась? У меня такое чувство, что я приехал сюда со своей бабушкой.

— Тогда ты точно должен быть счастлив. Идём, Бредин, наши места в вип-ложе!

Синьор Франко вошел в зал несколько минут спустя. Марчелло встал, чтобы поприветствовать начальство, хотя эти двое, скорее, выглядели, как друзья, нежели руководитель и подчиненный. Затем итальянский ректор поздоровался с Жанной, пожав руку ей и Дарье. Та вдруг разулыбалась и впервые не выглядела так, будто страдает недельным запором. И, наконец, пришла наша очередь.

— Vecchi amici! (Старые знакомые!) — улыбнулся синьор Франко. — Come ti piacciono? (Как вам у нас?)

Он выглядел точно таким, каким я его и запомнила: густые темные волосы, тронутые сединой, строгий темный костюм и красный галстук, очки в коричневой оправе, за которыми был тот же взгляд — пытливый и пронизывающий.

— Grazie per l'invito, signore. Ci piace davvero qui (Спасибо за приглашение, синьор. Нам очень здесь нравится).

Жанна одобрительно кивнула, оценив мой прогресс в итальянском. А меня тут же посетила мысль об «автомате» по ее предмету в летнюю сессию.

Когда именитый лектор отправился к кафедре, я заметила знакомое лицо в толпе студентов через несколько рядов от нашего. Это был Кеннеди. Поймав мой взгляд, он кивнул в сторону Франко и изобразил удивление, а затем что-то сказал на ухо девушке, сидевшей рядом. Она пристально смотрела на меня.

— Мы могли бы сейчас пить вино и есть эти твои круассаны, — прошептал Бредин, когда я повернулась к нему.

— Тише, имей совесть, — шикнула я, настраиваясь на лекцию.

Эти три дня выдались такими разными и насыщенными, а вот вечера у нас с парнем проходили по одной схеме. Когда на город опускался сумрак, мы торчали в комнате, где целовались и… целовались. В перерывах пытались что-то читать из заданного в университете, но потом Бредин снова вторгался в мое личное пространство, и все повторялось.

Наши отношения принимали странную форму и просто тонули в недосказанности. Бредин осторожничал, не предпринимая попыток начать разговор или двинуться дальше поцелуев. А я была готова двинуться с ним куда угодно, но вела себя с точностью наоборот. Впрочем, как и всегда. Все казалось зыбким и непонятным, но это были лучшие дни моей жизни, когда я позволила себе не думать о причинах, по которым нам не следовало быть вместе.

Но сегодня я больше не могла о них не думать.

Было около десяти, когда мы вернулись после прогулки к двум «падающим башням» и похода в булочную, куда меня затащил Бредин, чтобы угостить тем самым круассаном. Тут снова не обошлось без вездесущей Жанны и японской парочки, которую мы прихватили с собой, чтобы полюбоваться видами со смотровой площадки башни Азинелли. Она находилась в самом центре города, на пересечении пяти улиц, в двух шагах от «сердца» Болоньи — Базилики Сан-Петронио. Высотой чуть менее ста метров, эта башня являлась самым высоким строением исторического центра города и самой высокой из «падающих башен».

Пока Бредин в холодной ванной совершал водные процедуры, я сочиняла ответ на сообщение Тихомировой, которое она прислала на его мобильный.

«Ромка, привет. Котова три дня не выходит на связь. Я названиваю ей и пишу! У нее все в порядке?!»

О, да. У меня было все в полном порядке. Таком порядке, что мне даже с подругой говорить не хотелось. Но в этом не было ее вины.

Мой мобильный ломился от количества уведомлений о пропущенных звонках и непрочитанных сообщениях. Вет, Тихомирова и даже Ланкастер III жаждали общения со мной. А я лишь хотела продлить эту иллюзию.

Мне нравилось думать, что здесь, в Италии, я стала другим человеком. И, как совсем недавно говорила Рина, могла позволить себе быть рядом с тем, с кем хотела, не думая о том, что было и будет.

Но Натахин не была бы собой, если бы ей не удалось достать меня даже на расстоянии сотен тысяч километров.

Ну и что ей ответить? Что я окончательно сбрендила, находясь рядом с Брединым? Что провожу время с человеком, которого должна презирать?

Когда я писала ответ, который был откровенным враньём, меня накрыло чувство вины.

«Береза», я «Лавр». Без паники. Мы были на экскурсии. Извини, не слышала звонка».

Но Тихомирову непросто было сбить с толку. «Трое суток??? Я волновалась! Ты обалдела меня игнорировать?»

«Ну все же нормально. Я жива, здорова и, судя по джинсам, даже поправилась».

Тихомирова отправила мне жутко злой смайл, демонстрируя степень своего негодования, и следом приписала:

«Ладно, если все нормально, я спать. Уже два часа ночи, а мне на пары с утра. Не пропадай, Котова. Я все равно тебя достану».

Вот в последнем я даже не сомневалась.

Я все еще улыбалась, когда пришло очередное сообщение, но не на мой смартфон, а на брединский, который он передал мне прежде, чем уйти.

А потом все произошло слишком быстро. Я увидела знакомое имя в окне уведомления и часть сообщения, которое мгновенно стёрло улыбку с моего лица.

«Ромыч? Как там Котова, все ещё держится? Давай колись, мужик! Мы тут все просто умираем от любопытства!..»

Это было чёртово дежавю. Все повторялось.

Я не могла здесь больше оставаться, он мог вернуться в любую минуту…

Схватив свой мобильник, я накинула куртку, торопливо зашнуровала свои жёлтые штиблеты и выскочила из дома Сильвии. Мне нужно было найти место, чтобы принять тот факт, что над моими чувствами снова поиздевались.

Но как это можно было принять?!

Свежий вечерний воздух охлаждал лицо, пока я торопливо шла по тротуару. К тому времени, когда мою безмозглую голову посетила эта мысль, я оказалась достаточно далеко от дома Сильвии, и, понимая, что делаю очередную глупость, прижимала к уху трубку в ожидании ответа Кеннеди.

— Джули! Я думал, ты так и не перезвонишь, — раздался бархатный голос парня в трубке после нескольких гудков.

— Я была немного занята. — И снова врала. — Я пойду с тобой в тот клуб.

— Отлично! — торжествующе произнес Кеннеди. — Скажи, откуда тебя забрать?

Я огляделась и увидела вывеску букинистического магазина, а затем продиктовала парню его название…

Глава 14. Однажды в «Венеции»

За пятнадцать месяцев до этого…

Выпускной вечер — удивительный момент в жизни любого школьника… С одной стороны, это конец. Конец школьной жизни, конец детства. Но с другой… это охренительное начало. Начало чего угодно. В этот момент ты можешь думать, что весь мир лежит у твоих ног, и сотни возможностей ожидают за каждым поворотом. Хотя любой из нас понимает, что это лишь иллюзия. Не все из тех, кто надел сегодня свой самый лучший наряд, станут успешными, знаменитыми и будут заниматься тем, к чему лежит душа, но этим вечером мы все пришли сюда, чтобы проститься с детством, одноклассниками и чувством стабильности, которое давала школа. Мы были школьниками… и стали никем. Мы пока не студенты, это знание ещё нужно заслужить, заработать, купить. Кто-то поступит, кого-то заставят… Универ, колледж, бродячий цирк или морская пехота… не важно. Так или иначе, но каждому из нас придется озадачиться выбором профессии. Вот оно — начало взрослой жизни, которое мы с размахом празднуем сегодня.

Банкетный зал «Венеция» расцвечен патриотичной палитрой: белоснежные скатерти, синие банты на стульях, красные шары. Россия — священная наша держава. Да будет так. Славься, Отечество, мы — твое будущее. Вот это уже напрягает, учитывая тех пятерых дебилов, что уже еле стоят на ногах. Хочется надеяться, что Петров и его гоп-компания не решат податься в авиацию или медицину. Давайте в политику, ребята. Туда всем можно.

За последние пару часов мой цинизм перешел критическую отметку. Я начала ощущать себя изгоем на этом празднике взросления и надеж, когда увидела, что даже дылду Феоктистову пригласили на медленный танец. Меня же наши парни словно бойкотировали, и, признаться, это стало раздражать.

Что со мной не так?

— Котова, ты чего такая кислая? — Бредин так незаметно подошёл, что я едва не подпрыгнула от неожиданности. Рука предательски дернулась, и несколько капель вырвались на свободу, стремительно покатились по поверхности бокала и коснулись моей кожи. — Извини, Юль, не хотел тебя напугать.

Бредин забрал мой бокал с игристым и поставил его на стол, затем взял салфетку и стал протирать мою ладонь.

— Что ты делаешь? — перекрикивая музыку, рассеянно спросила, удивлённая этим внезапным приступом заботы.

Я выпила совсем немного, но в голове ощущался странный туман и растерянность. Я здесь. И не здесь. Третий час ночи, как никак. А до этого два часа в парикмахерской. Ноги гудели, от шпилек саднило кожу головы, словно их вонзили в нее, а не в волосы. И я не могла дождаться, когда смогу вынуть все шпильки до одной и растрепать свою шевелюру.

— Потанцуй со мной, — произнес Бредин, удерживая мою ладонь. Он мне улыбался.

А с ним-то что не так? Выглядит вполне себе трезвым… Если бы не его странная просьба. И самое смешное, что он единственный, кто наконец-то меня пригласил. Неужели я была настолько ужасна в этом платье, что один Бредин осмелился подойти? Впрочем, с ним-то все понятно. Решил в очередной раз подоставать меня.

— Отстань. Я устала, мне нужен тайм-аут, — я отмахнулась и показала ему спортивный жест. — Прояви милосердие… или просто… отвали. — Выдернув руку, я расправила складки платья.

Что ему нужно? Пусть мы конфликтуем с детства, если не с рождения, но сегодня же праздник. И даже на войне бывает перемирие.

— Ты себе не изменяешь, — усмехнулся парень, снова накрывая мою ладонь своей.

А вот это уже совсем ни в какие ворота!

— Бредин, что тебе надо?! — прямо спросила, отступив на безопасное расстояние.

— Хочу потанцевать с тобой, — ответил он таким обыденным тоном, словно танцевать друг с другом — наше обычное занятие. — Я два часа думал, как к тебе подойти, — его непринуждённый смех ещё больше настораживал. — Пойдём, Юль. Всего один танец. Пожалуйста, — и умоляющий взгляд окончательно выбил меня из колеи.

— Видишь? — я указала пальцем на свою причёску. — У меня болит голова от этого. И ты мне совсем не помогаешь.

Он снова чему-то улыбался, блуждая взглядом по моему лицу. Я ощущала себя уязвимой и растерянной, настолько убедительным выглядел парень.

— Почему ты так смотришь? Что… у меня что-то с лицом? — я коснулась ладонью щеки.

— Нет, ты потрясающе выглядишь. А сзади, — он постучал пальцем по своей шее, указывая на спину, — это вообще законно?

Длинное платье оттенка серый металлик с прозрачным черным кружевом на лифе и по бокам действительно производило грандиозное впечатление. Вырез до поясницы полностью обнажал спину. Родители не поскупились на мой вечерний образ, а дед едва не заработал инфаркт, когда увидел этот вырез.

Вот только почему парни меня игнорировали? Да и хрен с ними! Но если бы я знала, что Бредин оценит мой выбор вечернего платья, точно бы его не купила.

— Исчезни, — я решила разом прекратить этот нелепый разговор.

— Нет, ни за что, — парень упрямо замотал головой. — Я не отстану, пока ты не потанцуешь со мной.

— Зачем тебе это? — мой голос прозвучал устало. — Пригласи… Марину, — кивнула в сторону высокой брюнетки в лиловом платье, которая не сводила с нас глаз с того момента, как Бредин подошёл ко мне.

— Я хочу тебя пригласить, — упирался парень, — неужели не ясно?

— Не ясно, — я пожала плечами и потянулась к своему бокалу.

— Нет, не сейчас, — одной рукой Бредин перехватил мой бокал, а другой — взял меня за руку. — Идём, слышишь этот трек? Это судьба, Котова, — и потянул меня в направлении танцпола.

Под вступительные аккорды медляка от Басты, пытаясь понять, в чем подвох, я лишь ощущала большую растерянность, когда шла вслед за Брединым. Многие с интересом смотрели на нас, и это было понятно. Чтобы я и Бредин говорили больше двух минут да ещё решили потанцевать? Это было слишком странным явлением.

Что он задумал? Неужели какую-то пакость? Хотя с него станется. Ну ничего святого нет у человека!

Господи, как же болит голова!

Бредин остановился в толпе танцующих парочек и без лишних слов уверенно притянул меня к себе. Ощутив его теплые ладони на обнаженной коже, я вдохнула незнакомый мужской аромат. Головой понимала, что это всего лишь Бредин… но тело словно существовало само по себе, и меня смутило это ощущение тепла и трепета внутри.

— Я не кусаюсь, — сказал он у самого уха и, обхватив мои запястья, завёл руки себе за шею.

— Ладно, — неуверенно проговорила. — Но… если это какой-то прикол…

— Не волнуйся, это всего лишь танец, — он снова вернул руки мне на талию, проскользив пальцами вдоль кружева по бокам.

Больше мы не говорили. Пророческий трек Басты, который действовал мне на нервы своей двусмысленностью, сменился другой медленной композицией. Бредин не спрашивал разрешения продолжить танец, а я не стала возражать против продолжения. Мы снова танцевали, и в какой-то момент я с удивлением обнаружила, насколько приятным было чувствовать близость этого парня, его руки и дыхание у виска. И я ничего не могла поделать с этим наваждением.

— Я хотел раньше подойти, — произнёс Бредин, склонившись, — просто… не знаю… ты такая неприступная, Котова, как Эверест… но этим ты мне и нравишься, — заявил он.

— Ты обкурился, да? — на мой взгляд, это было единственным объяснением тому, что происходило.

— Нет, я не курю. И даже не пил. Мне это ни к чему, я и так хожу, как отмороженный… из-за тебя, между прочим, — парень отстранился так, что теперь я могла видеть его лицо. — Что? Удивлена? — спросил он. — Ты мне нравишься, Юля. Уже давно. Очень давно. И я ничего не могу с этим поделать. Давай что-то вместе думать, в этом есть и твоя вина.

Медленная композиция уже закончилась и сменилась быстрой, а мы, как два чудака, продолжали стоять, прижавшись друг к другу. Я все пыталась осознать сказанное Брединым, но выходило отстойно.

Этого просто не может быть!

Он снова взял меня за руку и повел через танцпол. Мы вышли из банкетного зала в ярко освещенное фойе, и я слышала, как стучали каблуки туфель по серой плитке пола в унисон с моим сердцем. Гулко, торопливо, сумасшедше.

Июньская ночь встретила нас прохладой и свежестью, и теперь я понимала, насколько спертым был воздух там, внутри.

Бредин по-прежнему держал меня за руку, но хотя бы молчал. Я тоже помалкивала.

Как же трудно было понять этой ночью, что реально, а что — нет.

— Скажи что-нибудь, — сказал парень.

Не выпуская моей руки, он уселся на низкое металлическое ограждение. Смотрел снизу вверх и тоже выглядел усталым и неуверенным.

— Я… без понятия, что сказать.

Осторожно вытянула ладонь из его рук и, приподняв подол длинной юбки, села рядом с Брединым.

Как я там говорила?.. Выпускной — это конец и начало… Альфа и Омега. Ладно. Бредин… что… типа прозрел? И теперь я ему нравлюсь? Стоило одеться, как подобает женскому полу, и Бредин стал единственный, кто разглядел во мне девушку? Довольно сомнительное достижение.

Бредину не сиделось на месте. Он опустился передо мной, а его руки снова нашли мои. Складывалось ощущение, что ему было жизненно необходимо меня касаться.

— Ты хочешь туда вернуться? — кивнул в сторону здания, где развлекались наши одноклассники.

— В каком смысле?

— Давай уйдем отсюда? — неожиданно предложил он.

— Куда?..

— Не знаю, куда угодно, погуляем по городу… Просто уйдем.

И теперь я вновь начала сомневаться в его адекватности. Я тоже встала и, освободив руки, завела их за спину. Бредин поднялся следом и снова возвышался надо мной в своем темно-синем костюме, который сейчас казался совсем черным.

— Ты же несерьезно… все это? — спросила то ли с надеждой, то ли с сожалением.

— Почему несерьёзно? — в его голосе ощущалась досада. — Я впервые говорю с тобой серьезно, Юля. И мне надоело, что от меня шарахается единственная девушка, которая мне нравится.

— Ага, — проговорила с утвердительной интонацией.

— Ага? Что значит «ага»?

— Ничего. Просто. Ага. — размеренно ответила, пожимая плечами. — Значит, я тебе нравлюсь? — решила уточнить.

— Все верно, — кивнул парень. — Очень нравишься.

Под старым развесистым кленом было не так светло несмотря на то, что рядом стоял фонарный столб. Но я заметила, как Бредин улыбался. Слишком искренне и по-доброму.

— Эмм… Ладно. — Я кивнула, закусив губу. — Почему сегодня… сейчас?

— А когда, если не сейчас? Откуда я знаю, что будет завтра? Может, ты решишь поступать в военную академию в Москве, и я несколько лет тебя не увижу, пока ты не станешь… министром обороны. Сегодня наш последний день в качестве одноклассников. Я и так затянул с разговором. И все из-за тебя, Юля. К тебе же невозможно подойти!

Супер! Только этот тип мог заявить о своей симпатии, не забыв при этом выставить меня виноватой.

— Я буду здесь учиться. Работа в министерстве не на мой характер, — я улыбнулась, представив себя в парадном мундире министра обороны.

— На инфаке, я знаю. Я пошутил про министра.

— Ты следишь за мной?

Мой внимательный взгляд встретился с его ироничным.

— Мне было любопытно. Вот и все. Я тоже в наш поступаю.

— Послушай, — я запнулась, не зная, как к нему обратиться: по фамилии, как обычно я звала его в те дни, когда он меня раздражал, или по имени. Второй вариант в данной ситуации казался мне более логичными и правильным. — Послушай, Ром… Мы ведь… не очень ладим. Мы… как бы, совсем не ладим, — я решила напомнить о нашей многолетней конфронтации. — Меня даже твоя псина не переносила.

Признаться, мне давно наскучили наши с парнем детские разборки, и я продолжала драконить Бредина просто по инерции, но чтобы испытывать к нему чувства с положительным знаком? Об этом я точно не думала. А вот теперь думаю.

Просто бред какой-то!

— Да, я в курсе, что между нами есть некоторое недопонимание, — произнес парень. — Но, если ты не заметила, мы можем нормально общаться, вот как сейчас. Есть ли смысл следовать привычкам, которые давно себя изжили?

— Не знаю… Я не понимаю, правда, — я развела руки в стороны. — Внешне ты похож на одного парня, которого знаю с детства, но как будто я впервые тебя вижу… Твои слова… Все слишком неожиданно и… странно.

— Согласен. Я сам себе поражаюсь. Это ночь виновата. Сейчас все иначе, можно быть собой и… решиться на то, что днем бы не осмелился… например, подойти к девушке, о которой постоянно думаешь… — в его глазах отражались огни, а голос был взволнованным. — Я говорю чушь, да? Тебе неинтересно?

— Нет, интересно.

И это было правдой. Мне хотелось слушать его. Со мной ещё никто никогда так не разговаривал.

— Значит… мир? — он протянул руку, смотря мне в глаза.

— Вот так просто? — я опустила взгляд на его руку, не решаясь коснуться ее.

— А зачем все усложнять? Мы были детьми и вели себя так же. Что нам мешает теперь все изменить? Я не вижу никаких трудностей. А ты их видишь?

— Нет.

— Значит — мир?

— Ну… ладно, — пожав плечами, я коснулась пальцами его ладони.

Бредин обладал природным умением убеждать, и я не могла не отметить, насколько правильными были его слова. Обиды, ссоры, наша глупая вражда… Сейчас это казалось каким-то ничтожным и далёким, как бесполезная старая вещь, от которой давно следовало избавиться, да все руки не доходили.

Парень положил ладони мне на плечи и медленно провел ими вниз по голым рукам.

— Ты замерзла, — заметил он за секунду до того, как до меня дошло, насколько теплыми были его руки. Бредин снял пиджак и набросил мне на плечи. — Вот. Так лучше.

— Спасибо, — тихо проговорила, очарованная его заботой, и зачем-то принялась разглаживать ткань лацкана.

— Юля, пока эта ночь не закончилась, ты позволишь мне совершить последнюю дерзость по отношению к тебе? — спросив, парень облизнул губы и опустил взгляд на мой рот.

Я сразу поняла, о чем он говорит. Как и то, что совсем не возражала против подобной дерзости. Я хотела, чтобы это случилось впервые именно здесь и… каким бы бредом это не казалось, именно с Брединым. Мне было не важно, что будет потом, возможно я стану сожалеть обо всем, но сейчас мне безумно хотелось, чтобы он меня поцеловал.

Я так и не ответила. Но он понял все без слов. Парень обнял меня, потом коснулся моих губ и поцеловал, без предупреждения и сразу на поражение: нежно, но настойчиво. Его руки забрались под пиджак, я ощутила робкое касание пальцев обнаженной кожей спины в вырезе платья, когда он скользил ими вверх-вниз. И, прикрыв глаза, знакомилась с новыми ощущениями, которые дарили губы, язык и руки парня, неуверенно отвечая ему взаимностью.

Так вот как это бывает…

— Это оказалось лучше, чем я мог себе представить, — прошептал он у самых губ.

Мне хотелось что-то ответить, но слова не шли с языка. Я даже не могла до конца оформить мысль, не то, что озвучить ее. Но одно я знала точно, такой Бредин мне нравился, невозможно нравился.

Вот только что мне теперь делать с этим знанием? Все происходило слишком быстро. Так нельзя! Мне необходимо было взять передышку и обдумать все, что тут сейчас произошло.

— Я поспешил, да? — спросил парень, словно прочитав мои мысли. — Точно поспешил. Я не хотел… Впрочем, нет. — Улыбаясь, он обвел языком свои губы и покачал головой. — Не стану врать. Я очень этого хотел.

Я тоже не сдержала улыбку.

— Так что насчёт прогулки? — спросил он, все еще касаясь пальцами моей спины. — Они мне все так надоели за одиннадцать лет. Давай свалим отсюда?

— Ладно, — ответила без раздумий. — Я… мне нужно вернуться, забрать свой клатч… и на шпильках я далеко не уйду, — я приподняла ногу и продемонстрировала черные босоножки на высоком каблуке. — Я умираю, как хочу избавиться от них.

Бредин снова притянул меня к себе одной рукой, а другой — дотронулся до лица и осторожно коснулся моих губ своими. Но на этом все закончилось. На улицу вышли парни, кто-то засвистел и захлопал, увидев нас.

— Придурки, — он тихо засмеялся, уткнувшись губами в мой лоб. — Я подожду тут, иди бери все, что нужно.

Подобрав подол платья, я направилась к толпе одноклассников, которые дымили сигаретами под мерцающей вывеской здания, имитирующей звездное небо. Когда я шла мимо, поднимаясь по ступеням, парни, как по сигналу, замолчали.

Точно придурки.

Лицо пылало, а в голове я ощущала все тот же туман, зато она больше не белела. Совсем не болела. Я была настолько потрясена случившимся, что даже не заметила в фойе идущего мне навстречу Стаса Иванченко и врезалась в его грудь на всем ходу.

— За тобой кто-то гонится? — он улыбался и удерживал меня за плечи.

— Извини, — я заозиралась и, должно быть, сейчас очень напоминала умалишенную.

— Знакомый пиджак, — сказал парень и отпустил меня.

Я неопределенно кивнула и направилась в сторону гардероба, чтобы сменить туфли на балетки и просто побыть несколько минут в тишине, переварить случившееся. Здание было двухэтажным, но единственным укромным местом здесь оказался лишь темный гардероб. Кто-то выключил свет, а я так и не сообразила, где находится тот выключатель.

— С тобой все в порядке? — обеспокоенно спросил Стас, увязавшись за мной. — Куда ты?

Я прислонилась спиной к стене и ответила:

— Да, в полном. Ты… иди, — попыталась выпроводить парня, чтобы хоть немного прийти в себя, унять волнение.

Но тот и не думал уходить, он стоял совсем рядом. В сумраке я видела его силуэт, Стас был выше и крепче Бредина.

— Ты кого-то ждёшь здесь? — вкрадчивым тоном поинтересовался Стас.

— Ты о чем?

— Зачем ты сюда пришла?

Он продолжил проявлять свое нездоровое любопытство, и его общество стало мне надоедать.

С Иванченко мы никогда не конфликтовали, но и дружеских чувств он у меня не вызывал. Таких, как Стас, обычно называли «себе на уме». Он всегда был каким-то мутным.

Вот какого хрена он поперся за мной?

— Какое твое дело?

А в следующую секунду Стас просто прижал меня к стене всем телом и впился в мой рот своим. Я сразу ощутила кислый запах спиртного и вкус больших неприятностей, которые ждали этого недоумка. Я мычала, уворачивалась, пыталась освободить запястья, но через несколько мгновений тот сам меня отпустил.

— Ты ненормальный?! — заорала я.

И изо всей силы толкнула его в грудь кулаками. Но он даже с места не сдвинулся.

— Ты сама меня сюда привела, Юля. В этот тёмный угол. Разве не этого ты хотела?

— Нет, идиот! Я велела тебе убираться! — я вытерла рот ладонью.

— А Бредину, значит, можно? — усмехнулся он.

— Иди куда шел! Извращенец! — я почти зарычала от злости и сделала несколько шагов в сторону, увеличивая расстояние между нами.

— Конечно, ты же ничего знаешь, — ядовитым тоном проговорил Стас.

— Чего я не знаю?!

— Этой ночью все слетели с катушек, — он недобро засмеялся, и я поняла, что он просто пьяный. — У нас тут забавный челлендж в закрытой беседе нарисовался. В беседе для парней, — уточнил Стас. — Но тебе тоже должно быть это интересно.

— Иди попей водички. Ты перепил, дружок. Несёшь какую-то хрень! — я повернулась к нему спиной, вспоминая, куда повесила свой пакет с балетками.

— Если бы ты знала, что происходит, то так не сказала.

Он говорил загадками, и меня это стало раздражать.

— Ты можешь сказать, в чем дело?! — я повернулась к нему и сложила руки на груди.

— Я могу показать…

Лицо Стаса озарилось светом смартфона, и парень подошёл ко мне.

— Так, парни, чего-то мы все приуныли. Надо добавить перца в этот вечер, — на экране замаячил светловолосый качок — Андрей Филин, наш одноклассник, боксер и лучший друг Бредина. На нем был тот же костюм, что и сейчас. Должно быть, он совсем недавно это снял. — Этот видос я записываю в нетрезвом уме и нетвердой памяти. И это челлендж для моего друга. Ромыч! — Андрей подмигнул в камеру. — Не кажется ли тебе, что настало время кое-кого проучить? Все знают, о ком я. Сколько лет она тебя изводит?! — он изобразил негодование, а я ощутила, что все мои внутренности словно перевернулись от услышанного. — Всю жизнь, Бредин! Всю твою жизнь она строит из себя хрен знает что! — кто-то заржал на фоне его слов, и я затаила дыхание, догадываясь о ком именно идёт речь. — А что делаешь ты?.. — Филин покачал головой, показывая свое замешательство. — Я как друг, не могу спокойно смотреть на это. Поэтому, слушай сюда. Поднимай свою задницу, иди к ней и… заставь ее пожалеть обо всем, — он громко засмеялся, затем откашлялся и продолжил: — Придумай что-нибудь и пройдись по деснам этой зазнайки так, чтобы у нее больше язык не повернулся грубить тебе! Так, внимание, совет от Филина. — Он поднял вверх указательный палец. — Парни, не позволяйте девчонкам помыкать собой, надо сразу дать им понять, кто главный. У кого из нас яйца, в конце концов?! — Андрей снова смеялся, а я окончательно скисла. — В общем, Ромыч! Ни в чем себе не отказывай, слышишь, чувак? Ты видел вырез у неё на спине… по самое..? — он идиотски поиграл бровями. — Блин, я бы сам к ней подкатил, если честно, но у меня другие планы… Короче, покажи этой вредине, кто тут Бредин! Заставь ее ослабить… эти свои бастионы. Капец, что за хрень я несу?.. А! И вот ещё, парни, если увижу, что кто-то из вас пристает к Котовой не жалуйтесь потом, и другим передайте, — Филин продемонстрировал бой с тенью, и я наконец удостоверилась в своих догадках. — Чего не сделаешь ради друга. Охренеть, я прям как Крестная Фея, мать твою, Бредин! Скоро утро, действуй, братишка, или я сам превращу тебя в тыкву. Иди и уделай ее! Пусть Котова навсегда запомнит эту ночь! Какого хрена ты все ещё ждёшь, я не пойму? Когда, если не сейчас?.. — на этом воспроизведение закончилось, и Стас захлопнул крышку чехла. Нас снова окутала темнота.

— Бредину бросили вызов, — произнес он. — И, кажется, он его принял.

Я забила на его слова, отвернулась и сделала несколько шагов. «Когда, если не сейчас»… Бредин так и сказал.

Что ж… это чертово видео многое объясняло. Негласный саботаж парней, его слова и поведение, и… гребаный медлячок, чтобы я заплакала. Он просто поиздевался надо мной, ломая эту комедию. Вот урод!

В груди все горело от негодования и обиды, а в носу противно щекотало, но я не могла позволила себе зареветь.

Только не здесь, не перед… этим. Стас точно доложит всем, что дура-Котова ревела в темном углу. Наверное, за этим он пошел за мной, чтобы добить.

Не дождетесь! Я даже вида не подам!

Сорвав с плеч пиджак, я швырнула его прямо на пол…

Чтобы я еще хоть раз поверила этому придурку! Ненавижу!

Глава 15. Красная комната

Я снова сидела в салоне Феррари Ланкастера, ощущая себя в этом глубоком черном кресле сплошным недоразумением. Впрочем, я им и была.

Ничего нового, Котова.

В салоне спорткара пахло кожей, роскошью и риском. У меня даже нос заложило с непривычки.

Бросив взгляд на спидометр, я заметила последнюю отметку. Триста сорок. Кеннеди вел аккуратно, а стрелка спидометра двигалась в минимальном диапазоне, но мне стало любопытно. Каково это гнать с такой скоростью, когда даже думать не успеваешь?

Под ненавязчивое звучание эмбиента за окном мелькали огни ночного города, а в моей голове — события той самой ночи позапрошлым летом.

Как и предлагал тогда Бредин, я ушла в самый разгар праздника. Вот только одна, обесславленная и жалкая. Вернувшись в зал, забрала свой клатч, а после вызвала такси и уехала. Неверное, никто даже не заметил, как я ушла. Включая этого придурка, который, по рассказам очевидцев, через полчаса уже зависал с Селезневой в том самом темном гардеробе.

И с чего я взяла, что он изменился?

— В нашу первую встречу ты не была такой молчаливой… Что-то случилось? — спросил Кеннеди. Салон и лицо парня озарились красным светом стопсигналов стоящего впереди автомобиля.

— Неудачный день, — лаконично ответила. — Отвези меня назад, пожалуйста. Было глупой идеей звонить тебе.

Брависсимо, Котова! Хотя бы одна здравая мысль за всю неделю!

— Почему?

Он повернулся и с интересом смотрел на меня.

— Я не в настроении, чтобы развлекаться, — честно призналась. — Извини, что побеспокоила.

— Ничего страшного, — Кеннеди небрежно удерживал руль одной рукой, а другой — что-то печатал в своем смартфоне, — но… видишь ли, в чем дело, Джули. У моего друга сегодня день рождения, и я уже сказал, что приеду не один. Составь мне компанию. Мы просто заедем и поздравим его, а потом я отвезу тебя.

— У меня нет подарка, — попыталась отмазаться.

— Зато он есть у меня. Это займет совсем немного времени. Ну же, Джули. Моим друзьям будет интересно с тобой познакомиться. У нас слишком ограниченный круг общения, — добавил снисходительным тоном.

— Сочувствую, — раздраженно произнесла, распознав в его словах насмешку и намек на собственную экзотичность.

Но Кеннеди не заметил моего недовольства. Или заметил и поэтому решил сменить тему.

— Что ты делала там одна? Кто-то не пришёл на встречу? Или тебе уже надоели студенческие тусовки? — он строил свои догадки.

Ага. Если бы. Какие, блин, тусовки?! Мы с Брединым всю неделю провели, как пенсионеры. Разве что ходили на лекции и экскурсии, да напились пару раз. Народ в нашем студенческом квартале, казалось, никогда не спал. Кто-то вечно орал, напивался и выяснял отношения. Лишь мы поздними вечерами зависали в комнате… Хотя ещё вчера у меня не было и малейшего желания разнообразить наш досуг.

Возможно, пришло время это сделать. А этот лицемер пусть сидит в четырех стенах и принимает очередной вызов от своего недалёкого дружка.

— Ладно, поехали к твоему другу, — сказала я решительно и села повыше. — Надеюсь, это будет что-то грандиозное.

— Поверь, мы сумеем тебя удивить, — произнес Кеннеди.

Мой мобильник снова завибрировал. Бредин названивал последние пятнадцать минут, но на этот раз прислал сообщение:

«Где ты?! Ты ушла из-за слов Филина? Юля, все совсем не так. Пожалуйста, возвращайся, и мы поговорим. Я волнуюсь»

Ага, волнуешься, ну конечно. Расскажи это своей бабушке, придурок!

Через несколько минут Кеннеди свернул в переулок и заглушил двигатель. Одновременно с парнем я открыла дверь и вышла наружу. После тепла салона машины ночной воздух ощущался значительно прохладнее, чем раньше.

Кеннеди заблокировал ключом замок и произнес:

— Ты не против немного прогуляться?

Я огляделась. Ланкастер припарковал машину на узкой улице, уходящей в гору. По обеим ее сторонам стояли двух- и трёхэтажные дома. В редких окнах горел свет. В целом, тут было темно и тихо.

— Мы так быстро приехали. Что это за место?

— Это Баньи ди Марио[8]. И нам придется спуститься ниже, — парень указал пальцем прямиком в асфальт.

— В каком смысле «ниже»? — обхватив себя за плечи, я поежилась.

— Сейчас сама все увидишь, — добавил он загадочно.

— Я думала, мы поедем в клуб.

— Это и есть клуб. Мой друг решил устроить что-то вроде закрытой вечеринки… Для избранных. Но то место не так близко, как хотелось бы, — парень указал направление, в котором нам следует идти.

— Ладно. Надеюсь, я все еще могу ходить. Те четыреста девяносто восемь ступеней стали настоящим испытанием для меня.

Мышцы ног все еще помнили подъем, и, судя по напряжению в них, завтра мне предстояло расплачиваться за это болезненными ощущениями.

— Ты все-таки взобралась на башню Азинелли?

Я кивнула, вспоминая как несколько часов назад целовалась с Брединым на высоте птичьего полета. Тогда мне казалось это чем-то волшебным и незабываемым.

— Нужно было раньше тебе сказать, — произнес Кеннеди, — студенты не поднимаются на ту башню, пока не окончат университет. Плохая примета.

— Я не верю в приметы, — мой голос снова звучал резко.

Нужно было прекращать рычать на Ланкастера. В конце концов, он не виноват, что Бредин дважды выставил меня наивной дурой.

— Тем лучше. Идём.

И я даже представить себе не могла, куда меня затащит Кеннеди…

Его слова, что нам придется спуститься ниже, были буквальными.

Невысокая постройка, которую я сначала приняла за обычную бойлерную, оказалась входом в подземелье.

Я шла вслед за парнем по узкому проходу. Кирпичные стены были небрежно замазаны раствором, под ногами чавкала глина. Здесь пахло сыростью, но хотя бы было светло. Лампочки Ильича исправно светили на всем нашем пути.

Из рассказа Кеннеди я узнала, что это была часть настоящего подземного города. Лабиринты, коридоры и туннели, растянувшиеся на несколько десятков километров, хранили секреты не одной эпохи, начиная с Римской империи, и являлись древними останками гидравлической системы. Во время второй мировой это место служило бомбоубежищем. Теперь же днем сюда водили экскурсии, а ночью — богатенькие детишки развлекались, как умели.

Бредину бы здесь точно понравилось.

Эй, какого хрена я думаю о том, что могло понравиться этому мерзавцу?!

Из узкого коридора мы вышли в просторный зал. К туннелю уровнем выше вела каменная лестница. Внутри лестницы находилась арка, а перед ней, в центре зала — дыра, обнесенная ограждением.

— Это колодец, — пояснил Кеннеди, когда я остановилась возле зияющей темнотой пустоты. Парень поднял из-под ног осколок кирпича и бросил его в дыру. Я задержала дыхание, прислушиваясь, но так и не дождалась характерного звука. — Там очень глубоко, — пояснил парень. Идём, Джули, — он повернулся и зашагал к арке.

— Мы не заблудимся? — мой голос звучал неуверенно.

— Мы — нет, — четко проговорил парень. — А вот тебе бы я не советовал ходить здесь одной.

Я оглянулась и смотрела на проход, по которому мы пришли сюда. Сейчас я бы смогла найти дорогу наверх, а что потом? Что я делаю? Зачем поперлась с малознакомым парнем чёрт знает куда? И почему он так настаивал на этом?

Я достала мобильник. Как и предполагала, связи здесь не было. По спине прошёл холодок.

— Ты идёшь? — голос Кеннеди звучал глухо.

Я повернулась и увидела, что Ланкастер уже стоял по ту сторону арки.

Можно просто сбежать. Сомневаюсь, что его недовысочество отправился бы за мной. Но что мне там делать? Возвращаться в дом Сильвии? И что дальше? В лучшем случае, я буду слушать тупые отмазки Бредина, а в худшем — могу и их не дождаться… как в прошлый раз.

Я огляделась и подняла голову, всматриваясь в высь. Где-то там наверху был потолок, но в сумраке его нельзя было рассмотреть. И сейчас у меня появилось странное ощущение, словно я оказалась в фильме про «Гарри Поттера». Было жутко, но и жутко любопытно. Мне очень хотелось увидеть эту Тайную комнату, где зависают друзья Кеннеди, собственными глазами.

— Да, иду, — ответила и, обогнув колодец, направилась к арке.

Мы снова шли по туннелю, который уходил все ниже и ниже и заканчивался ступенями. Он вывел нас в зал, в центре которого находилось углубление в форме многоугольника, заполненное мутной водой. Здесь были новые арки, целых пять, каждая из них открывала вид на новые туннели. Кеннеди обошел яму и направился к одной из арок.

Я оглянулась и обвела взглядом полутемное помещение с коричневыми стенами, пытаясь запомнить это место.

— Нас ждёт несколько таких переходов, — сказал Кеннеди. — Хочешь запомнить дорогу? У меня это вышло только раза с четвертого… Щекочет нервы, не правда ли?

— Ага, — прошептала я по-русски. — Не то слово.

Преодолев несколько однотипных переходов, я уже отчаялась запомнить хоть что-то. Арки вели в туннели, а те — к новым аркам. Мы то поднимались, то спускались, и теперь даже при всем желании я понятия не имела, как вернуться назад. Мне стало так же не по себе, как той ночью на кладбище Чертоза. Мысли об этом вынуждали озираться по сторонам, а сердце — биться чаще.

Мы миновали дверь с табличкой «Проход запрещен» в перегороженном решеткой туннеле, и до меня стали доноситься неясные, но живые звуки: музыка и отголоски смеха. Этот коридор и привел нас в своеобразный филиал закрытого клуба.

Стены тут были такими же старыми, но… Это насколько мажорикам все наскучило? Фуршет в подземелье? Этот мир точно сошёл с ума.

Правда для клуба здесь было мрачновато: темная мебель, жуткие скульптуры и свечи. И, если бы не наличие бара, музыки и диджея за пультом, я бы точно решила, что попала в логово каких-нибудь сектантов. Несколько парней и девушек сидели на диванах за столиками, кто-то танцевал, кто-то пил, а кое-кто зажимался прямо у стены, озаренной бликами диско-шара. В общей сложности, я насчитала не более тридцати человек. И у меня возник неожиданный, но насущный вопрос: «А есть ли здесь сортир?»

— Кен, ну сколько можно тебя ждать! — первой к нам подошла девушка. Очень красивая и яркая. На вид ей было чуть больше двадцати.

Я сразу узнала ее. Именно рядом с этой рыжей сидел Кеннеди на лекции ректора Франко. Огненные волосы, собранные в высокий хвост, и экстравагантный наряд сразу привлекали внимание. Сначала я решила, что она вообще забыла одеться, но потом пришла к мысли, что просто ни хрена не понимаю в высокой моде. Изумрудное атласное боди, чулки и сапоги на высоком каблуке. Что ж, фанаток Бейонсе было вычислить не так уж и трудно.

— Извини, — Кеннеди поцеловал девушку в щёку. — Знакомься, это моя новая знакомая. Джулия.

— Привет, — я кивнула этой голозадой.

— Привет! Я Верóника — хозяйка этого клуба! Добро пожаловать в «Sotterraneo»! — рыжая приобняла меня и тоже чмокнула.

Такого приёма я точно не ожидала. Какие-то они все были слишком любезные, и это очень настораживало.

— Добро пожаловать… куда? — переспросила я.

— На итальянском это значит «подземелье», — пояснил Кеннеди. — А где наш именинник? — поинтересовался он.

Вероника покачала головой и кивнула, указав взглядом на парочку у стены, которой не мешало бы найти угол потише. Парень, прижав девушку, откровенно лапал и целовал ее.

— Лео, как обычно… Я ее знаю? — теперь кивнул Ланкастер.

— Нет, он привёз ее с собой. Она студентка, кажется, из Штатов, — пояснила девушка. — Идём к нему.

— Нет, не будем им мешать… пока, — Кеннеди подмигнул Веронике, и та, закусив губу, соблазнительно ему улыбнулась.

Услышав их диалог, я нервно сглотнула, а на ум пришло лишь одно слово: «Оргия».

Хрен бы знал, как привыкли развлекаться эти богатенькие!

Мой смартфон тем временем довел до моего сведения, что здесь был Wi-Fi и сигнал мобильной связи. Это значило, каким-то образом сейчас мы находились совсем неглубоко. Я проверила сеть, и это немного успокоило мою разыгравшуюся фантазию. Теперь в случае чего я могла позвонить Натахе, сменить статус в соцсетях с «все сложно» на «в полной заднице», вызвать полицию или заказать пиццу. Просмотрев уведомления, обнаружила кучу пропущенных вызовов от Бредина, Вета и Натахи, а в мессенджере — сообщение от Тихомировой.

«Котова, что случилось?! Куда ты пропала, ненормальная?! Тебя Ромка обыскался!»

Да что вы говорите!

Тут я вспомнила, что Тихомирова собиралась спать. Сомнений не было, она не ляжет, пока не убедится, что со мной все в порядке. Пришлось ей ответить.

«Я в клубе, познакомилась с компанией. У меня все отлично. Буду гулять до утра. Извини, что не даём тебе спать. Кажется, Бредин решил стать моей компаньонкой, но я его об этом не просила».

Тихомирова ответила незамедлительно.

«Ты дура, Котова! Парень там места себе не находит! Слышала бы ты его голос! Зачем ты его мучаешь?! Зла на тебя не хватает! Вот на новоселье Ромку позову, а тебя — хрен, так и знай! Скинь мне свое местоположение! Живо!!!»

Ее гневная тирада вызвала у меня противоречивые чувства: хотелось смеяться и плакать одновременно.

И это я его мучаю?

Конечно, я же ничего ей не рассказывала о том, как поступил со мной Бредин. Но сейчас было явно не место и не время, чтобы посвящать ее в дела давно минувших дней.

«Местоположение? Зачем это?»

«Чтобы я знала, где потом искать твой труп, экстремалка хренова!»

Святой Ювентус, какая же она дотошная!

Подчиняясь ее приказу, я включила геолокацию и добавила к сообщению:

«Спокойной ночи, мой заботливый Натахин. Я тоже тебя люблю».

Отправив это, убрала мобильник в задний карман джинсов, подыскивая взглядом место, где можно сесть и дать отдых своим натруженным конечностям.

— Давай сядем и выпьем чего-нибудь, — своевременно предложил Кеннеди, указывая рукой на один из черных кожаных диванов. — Что ты будешь?

— Воду, — ответила я. — И… мне любопытно, здесь же есть дамская комната?

— Конечно есть! — воскликнула Вероника. — Идём, я провожу тебя.

Она снова приобняла меня за талию, мы направились вдоль стены, а затем остановились возле прохода, задрапированного тёмно-коричневой тканью, который я сначала приняла за альков. Там был очередной коридор, который заканчивался двумя дверьми с табличками «WC» для мальчиков и девочек.

Честно говоря, я ожидала увидеть здесь какой-нибудь туалет эпохи Возрождения в виде трона и с фарфоровой вазой под ним. Но, увы. Это был среднестатистический сортир с несколькими кабинками, над чёрной столешницей с раковинами висело большое зеркало, минимализм и гигиена были тоже на уровне.

Навестив кабинку, я обнаружила, что Вероника так никуда и не ушла. Закинув ногу на раковину, она подтягивала черные чулки и дымила сигаретой, зажатой в зубах.

— Здесь нельзя курить, — заявила она, глядя на меня через отражение в зеркале, — но мне можно.

— Ясно, — я пожала плечами и принялась мыть руки, рассматривая себя в зеркале.

Видок был так себе: бледное лицо и припухшие губы, которые я то и дело кусала весь последний час. Не мешало бы привести в порядок волосы, но кроме мобильного и нескольких евро в кармане куртки, у меня с собой больше ничего не было.

— Что у тебя с ним? — неожиданно спросила Вероника, когда я подошла к сушилке для рук.

— С кем? — я повернулась к ней.

— С Ланкастером.

Девушка закончила с чулками и стояла, подпирая задом раковину.

— Ничего, — я снова подставила руки под струю теплого воздуха. — Я его второй раз в жизни вижу.

— Ты считаешь этого недостаточно?

Ее вопрос застал меня врасплох. Я снова повернулась.

— Недостаточно для чего?

Вероника криво улыбнулась и отвела взгляд.

— Откуда ты?

Я потерла ладони о джинсы и развела руки.

— Это допрос?

— Нет, — девушка стряхнула пепел прямо в раковину. — Просто любопытно.

Ну-ну. Теперь мне стала понятна причина ее странного гостеприимства: она хотела оказаться как можно ближе к потенциальной сопернице.

— Он тебе нравится, — утвердительно сказала я, склонив голову набок.

— Безнадежно, — пожав плечами, она улыбнулась, но в этой улыбке совсем не было веселья.

— Если тебя это успокоит, я ни на что не претендую. Он не в моем вкусе, — добавила для большей убедительности.

Вероника с недоумением смотрела на меня.

— Ты что герцогиня Кембриджская? — усмехнулась она, выпуская струю дыма. — Как Ланкастер может быть не в твоём вкусе? Он во вкусе кого угодно.

— Ты ошибаешься, — я замахала рукой, чтобы рассеить табачный дым.

— Тогда зачем ты здесь?

— Хороший вопрос, — я улыбнулась и потерла лоб ладонью. — Я… Кеннеди тут совершенно ни при чём. Скажи, как мне теперь выйти отсюда?

Вероника зацокала каблуками по плиточному полу, вошла в одну из кабинок и, избавившись от окурка, нажала на слив.

— Проще простого, — ответила она.

— Серьезно? Может, нарисуешь карту, потому что если пойду наугад, то однажды туристы просто найдут мой скелет.

— Обязательно, — кивнула Вероника. — Но сначала ты должна посетить Красную комнату.

— Красную комнату? В смысле… Красную?

На самом деле, на ум мне пришли сразу две Красные комнаты[9]: одна из истории про милую девушку по имени Анастейша, а вторая из гениального творения Дэвида Линча об агенте ФБР, что боготворил чертовски хороший кофе. Но, блин, меня совершенно не устраивал ни один из этих откровенно стремных вариантов.

— Да, Красную, — загадочно ответила девушка. — Ты же совершеннолетняя?..

Глава 16. Босиком по мостовой

— Uffa, sembri la mamma! (Ты напоминаешь мою маму!) Она тоже никогда не понимает моих шуток, — Вероника, закинув голову, откровенно смеялась надо мной. — Видела бы ты сейчас свое лицо!

Я вздохнула полной грудью, осознав, что перспективы пасть жертвой растлителей местных Содома и Гоморры перестали быть такими обнадеживающими.

— Ты… странно шутишь.

Изогнув красивые брови, Вероника с пониманием кивнула.

— Это все моя кровь. Я итальянка, но моя бабушка украинка. Она родилась в Киеве, а потом много лет жила в Москве… — добавила рыжая таким тоном, словно это могло объяснить что угодно. — Да где она только не жила! Верони́ка. Она меня так называет.

Подробности биографии моей новой знакомой так и намекали на то, что девушка снова прикалывается надо мной.

— Ты ведь опять шутишь?

— Нет, я серьезно. Она лучшая бабушка в мире, вот только вечно берет мои шмотки.

Я опустила взгляд на ее длинные стройные ноги, обтянутые черной сеткой.

— Ах, теперь понятно, куда пропала твоя юбка.

Вероника снова смеялась. Какая-то она была немного не от мира сего.

— Это, — девушка провела ладонью вдоль своего бока и бедра, — часть моего имиджа. Знаешь, мое заведение — не место для студенческих тусовок. Обычно здесь проводят время люди, которые хотят попробовать что-то новое, необычное, понимаешь?

Кажется, я понимала. Мы вновь возвращались к разговору о Красной комнате.

Да ну нафиг!

— Я видела тебя вчера на лекции в палаццо Поджи. Ты учишься с Кеннеди? — переминаясь с ноги на ногу, я перевела тему. От грехопадения подальше.

— Нет. Я нигде не учусь. — Вероника снова смотрела на свое отражение. — Лео с ним учится. Лео — это мой младший брат, мы его сегодня поздравляем, — она кивнула в сторону двери.

— Ясно… А что насчёт карты? — напомнила ей. Утолив свое любопытство, я всерьез задумалась о том, как мне теперь выбраться отсюда.

— Карта? Ты серьезно?! Конечно, здесь есть другой выход! По-твоему все это, — Вероника обвела взглядом помещение туалета, — тащили сюда через древние туннели?

— Ну… кто вас знает? — я пожала плечами.

— Мы даже не под землёй, — она подняла палец вверх. — Кеннеди всего лишь хотел удивить тебя.

— У него это получилось.

— Ещё бы, — усмехнулась Вероника. — Я тебе больше скажу… Вход в мой клуб может быть как вполне доступным в плане цены, так и стать очень дорогим удовольствием. Все зависит от того, с какой стороны ты вошла в него.

— Это же жульничество! — ахнув, я прикрыла рот ладонью, осознав всю гениальность маркетингового хода. — Тебе не принадлежат те катакомбы!

— Каждый зарабатывает, как умеет, — улыбнулась девушка. — Идем, — она остановилась у двери, — иначе все решат, что я соблазнила тебя прямо в туалете.

Я нервно хмыкнула, услышав удаляющийся смех Веро́ники… или Верони́ки. С ее чувством юмора точно было что-то не в порядке. Либо я ещё не догоняла, что такое итальянский юмор.

Вечеринка набирала обороты. Компания, в которой я оказалась, была, мягко говоря… необычная. Тут вам и наследник многомиллионного состояния — метросексуал Кеннеди Ланкастер, и итальянка с украинскими корнями Вероника в своем наряде танцовщицы, сбежавшей из подтанцовки Киркорова, а также ее брат Лео — пьяный в стельку брюнет в чёрной футболке с символом джедаев из «Звездных войн» и девушка, которую он нагло лапал — полупьяная афроамериканка по имени Жизель.

Я понятия не имела, чем закончится эта ночь, но начиналась она довольно неординарно и многообещающе. Если не считать того, что Бредин снова почти воплотил в жизнь планы по захвату моих несчастных бастионов.

Услышав начало песни Арианы Гранде, которую я узнала лишь потому, что та стояла на звонке у Лейсан, Жизель отправилась танцевать, не забыв захватить Лео.

— Двадцатилетие пока не пошло ему на пользу, — проворчала Вероника, наблюдая за движениями пьяного юбиляра, а затем перевела взгляд на Кеннеди, который сидел рядом со мной. Его рука по-хозяйски лежала на спинке дивана за моей спиной.

— Если честно, я ему завидую, — произнес тот.

— Почему? — я повернулась к Кеннеди. Парень крутил между пальцами свой стакан с водой.

— Он делает, что хочет, — ответил Ланкастер и, делая глоток, пристально смотрел на Веронику.

— А тебе-то что мешает? — я все еще не понимала причины, по которой Кеннеди внезапно приуныл.

— Его фамилия, — ответила за него Вероника. Затем она встала и направилась к соседнему столику.

Я тоже вцепилась в свой бокал и уже даже не пыталась вникать в то, что происходило между этими двумя. Мне и своих проблем хватало.

А дальше начался аукцион.

Кеннеди снова стал светить своей улыбкой на миллион евро, когда взял в руки микрофон, заявив, что настало время для других развлечений, и попросил всех присутствующих приготовить свои кредитки.

— Интересно, что за лот будет сегодня? — проговорила Вероника мне на ухо. — В прошлый раз Кен продал через интернет мою старую школьную форму какому-то психу из Японии! — девушка засмеялась, а я снова смотрела на неё с недоверием.

— Это правда?

— Правда, — кивнула Вероника. — Кен гениален в двух случаях: в постели и всем, что касается аукционов, — со знанием дела добавила она, не отрывая взгляда от Ланкастера.

Я несколько раз моргнула, переваривая информацию. Непосредственность Вероники вводила меня в ступор, но вместе с тем, она была очень интересным собеседником. Да и внешне весьма… Выходит, у них что-то было? Тогда чего они оба тормозят?

— Итак, — продолжил Кеннеди свою вступительную речь, — внимание. Хочу представить вам наш сегодняшний лот. Это… — театральная пауза, — женские ботинки. — И тут он закрутил головой, пока не встретился со мной взглядом. — Джули? Ты готова с ними расстаться?

— Чего?! — прошептала я. Все смотрели на меня, а я на свои любимые желтенькие штиблеты, заляпанные засохшей глиной. — Что это значит? — я обратилась к распорядителю торгов в лице Ланкастера.

— Деньги с продажи пойдут на благотворительность, — пояснила Вероника, толкнув меня в плечо. — Соглашайся. Это весело.

— Почему просто нельзя отдать их нуждающимся? К чему это шоу?! — меня начала раздражать самоуверенность Ланкастера.

— А почему бы и нет? — спросил он, услышав мои слова. — Мы развлечемся и поможем кому-то. Что в этом плохого?

— Ничего… но при чем тут мои ботинки?

— Я куплю тебе другие, — ответил Кеннеди.

— Хочешь, бери мои сапоги? Мне не жалко. Это Gianvito Rossi. Какой у тебя размер? — Вероника, закинув ногу на ногу, похлопала по голенищу сапога из тонкой черной кожи.

Да они тут точно все чокнутые! Окей, не буду отставать от коллектива.

— Ладно! — сказала я, признавая всю абсурдность этой затеи. — Но кто их купит?!

— Предоставь это мне, — ответил Кеннеди.

Пока я избавлялась от обуви, он напомнил, что аукцион параллельно будет проходить в сети и пожелал всем удачи. Тут к нам и подошёл мужчина, в котором я сразу распознала секьюрити клуба. Черный прикид, фигура два на два и квадратный подбородок тому способствовали.

— C'è… un ragazzo chiede di essere ammesso (Там… какой-то парень требует, чтобы его впустили), — он обратился к хозяйке заведения. — Dice, c'è la sua ragazza… ha Detto, si rivolge alla polizia, se non apriamo (Он утверждает, что тут находится его девушка… Сказал, обратится в полицию, если не откроем).

Вероника отвела взгляд и задумалась, а я, расслышав слово «полиция» — навострила уши.

— Noi ora a nulla inutili problemi con la polizia. Nel caso in cui tu riesci a gestirlo? (Нам сейчас ни к чему лишние проблемы с полицией. В случае чего ты сможешь с ним справиться?) — произнесла Вероника.

Тот кивнул и ответил:

— Nessun problema. È alto ma magro (Без проблем. Он высокий, но худой).

— Allora dai un'occhiata, Matteo… non abbiamo sorprese. E lascia che venga (Тогда проверь его, Маттео… сюрпризы нам ни к чему. И пусть заходит).

Когда я поняла, что речь идёт о каком-то незваном госте, мой интерес к этим двум заметно поугас, учитывая, что подошёл Ланкастер и утащил мои ботинки, чтобы выставить их на всеобщее обозрение. И я настолько переживала за их судьбу, что даже пропустила тот момент, когда рядом с нашим столом появился он.

— Кажется, это к тебе, — Вероника толкнула меня локтем в бок.

Слева от меня стоял Бредин. Собственной персоной.

Твою-то бабушку! Как он меня нашел?!.. Точно, Тихомирова! А ещё подруга называется!

Я снова смотрела на Ланкастера, ухватив первое, что попалось под руку, а именно — бокал с вином Вероники, в несколько больших глотков осушила его и поставила на место.

Бредин тем временем уселся рядом и поинтересовался:

— Что ты тут делаешь?

Вероника потянулась к бутылке, наполнила бокал и, поставив его ближе ко мне, оставила нас одних.

— Эмм… Участвую в благотворительной акции, — я указала пальцем в сторону Ланкастера, который расписывал характеристики моих ботинок.

— Ты издеваешься? Я не знал, что и думать! Если бы не Наташа… — Бредин еще пытался наехать на меня.

И, в общем-то, зря он это сделал.

— Это я издеваюсь?! — завопила на весь зал так, что народ стал оглядываться на нас.

— Пойдем отсюда, — Бредин взял меня за руку и потянул, поднимаясь.

— Не могу, — дернув рукой, я продемонстрировала ему свои носки, — а, если бы и могла, то все равно никуда бы с тобой не пошла! — затем снова взяла бокал и сделала глоток.

— Почему ты без обуви?! — опешив, он смотрел на мои ноги.

— Не твое дело!

— Это просто… капец мозга! — воскликнул парень. — Ты обиделась, да?! Это все из-за сообщения Андрюхи? Так? Больше мне ничего на ум не приходит… Это же ерунда, ты же знаешь, какой он!

— Я знаю, какой ты! То, что было тогда, в конце школы… и теперь. Я считала, что это все по-настоящему! Я думала, ты настоящий!

— Да о чем ты, Юля? Сколько ты выпила?!

— Иди отсюда, Бредин! Можешь написать своим дружкам, что я сдала все свои бастионы. Можешь говорить им, что угодно, только оставь меня в покое. Твоя ложь у меня уже вот тут! — я снова вопила и жестикулировала, как настоящая итальянка.

— Так все… Тебе надо на воздух. Идём! — он встал и потянул меня за руку.

— Нет! — я попыталась освободиться, но парень на этот раз держал меня очень крепко.

— Я сказал, идём отсюда! — настаивал Бредин. Он стал тянуть ещё сильнее, поднимая с места.

Рядом с нами снова нарисовался охранник, тут же подоспела Вероника.

— Все… в порядке, мисс? — на английском спросил охранник.

— Нет, этот тип пристает ко мне, — наконец я выдернула руку и плюхнулась на диван.

— Юля, хватит уже! — сказал Бредин. Он стоял надо мной и выглядел таким беспомощным, что меня даже отпустило. Секунды на две.

— Уходи, — упрямо повторила я, также по-русски, и сложила руки на груди.

Он замотал головой.

— Без тебя я не уйду.

— Stanno bene, Matteo. Loro stessi capiranno (У них всё в порядке, Маттео. Они сами разберутся), — кивнула качку девушка. — Меня зовут Вероника, — она обратилась к Бредину.

— Роман, — ответил тот, скользнув недоуменным взглядом вдоль ее фигуры.

— Beh!.. Могу предложить вам место, чтобы поговорить в более… — она обвела взглядом гостей вечеринки и уставилась на меня, — приватной обстановке.

Стоило признать, что мой демарш обиженной дуры собрал слишком много зрителей. В одном Бредин был прав. Мне нужно убираться отсюда.

— Я… пойду. Спасибо за гостеприимство, — я поднялась и тут же вспомнила, что у меня нет обуви.

Вот, stupida! И чем я только думала?!

— Ты… уверена? — девушка с сомнением покосилась на мои ноги, а затем на Бредина.

— Она уверена, — тот опередил меня. — Если понадобится, я понесу ее.

— Конечно, размечтался! — пробубнила я по-русски.

Вероника снова приобняла меня и расцеловала в обе щеки. На этот раз я даже не удивилась.

— Accipicchia! (Ну и ну!) Какой он! — прошептала она в самое ухо. — Это твой парень?

Бредин отступил и с любопытством нас разглядывал.

— Нет, мы просто… соседи по комнате. — Я отстранилась и, заметив недоверчивый взгляд девушки, добавила: — Это сложно объяснить.

— Как знакомо, — она перевела взгляд на Ланкастера, который несколькими секундами ранее заявил, что покупатель из интернета предлагает пять сотен за мои штиблеты.

— Ты… классная, почему он не видит этого?

— В том-то и дело, что он видит, — Вероника отпустила меня и сразу сменила тему, нацепив дежурную улыбку. — Может быть, перед уходом вы все-таки зайдёте в Красную комнату? — она заговорщицки смотрела на меня.

Да, Бредина бы не мешало приковать наручниками и отшлепать, как следует, за все хорошее, но я почему-то склонялась к мысли, что он не воспримет это в качестве наказания.

— Спасибо, как-нибудь в другой раз, — кивнула Веронике и потянулась за курткой.

Минуты не прошло, и надо мной снова было звёздное небо. Совсем рядом находилась проезжая часть, по тротуару несмотря на поздний час ходили люди. И это все совсем не вязалось с тем местом, где я провела последние полтора часа. Окинув взглядом здание клуба Вероники, в котором не было окон, я замерла, ощутив всем телом, как близко ко мне стоял Бредин.

— Сумасшедшая, — он обнял меня сзади, — я так испугался, когда ты исчезла. Больше никогда так не делай. Можешь меня побить, что угодно, только не уходи.

Бредин уткнулся лицом мне в макушку и крепче прижался к моей спине.

— Отпусти, — мой голос противно дрогнул.

— Юля, сколько можно? — он разжал руки.

Я тут же выскользнула из его объятий и повернулась к нему.

— Зачем ты снова это делаешь? — я шагнула назад.

— Делаю что? — он сократил расстояние между нами.

— Заставляешь меня верить тебе.

Я вновь отступала.

— Как я могу заставить тебя? Разве можно получить доверие силой?

— Ты берешь его не силой.

— Тогда я не понимаю, — он развел руками.

— Все ты понимаешь.

— Скажи это, — попросил он и подошёл максимально близко.

— Ни за что, — я опустила голову, когда его руки нашли мои.

— Тогда я скажу, ладно? Я люблю тебя, Юля. Люблю так, что мне иногда дышать трудно, вот как сейчас, — он положил мою ладонь себе на футболку под распахнутой толстовкой. Я чувствовала сердцебиение парня и то, как быстро вздымалась его грудь, ощущая что со мной происходит то же самое. — И я не понимаю, почему мне понадобилось столько времени, чтобы ты узнала об этом.

Глава 17. Все точки над «Ё»

Было наивно думать, что мне удастся убежать от Бредина. Добавим то, что я была без обуви, не совсем трезвая и чувствовала себя измотанной, а брединские ноги были длиной, как шпалы. Он не оставил мне шансов.

— Ты ведь все знала, да?.. Конечно, ты знала.

Развернув к себе, парень удерживал за предплечья. Мимо нас прошла компания парней и девушек. Они громко смеялись, возможно, над моим странным видом. Но мне было плевать. Я уже неоднократно побила собственные рекорды идиотских поступков и сейчас пыталась сделать это вновь.

Я отвернулась и молчала.

Конечно, он любил меня. Даже такой упрямой ослице, как мне это было ясно. Разве можно так убедительно играть? Но я снова не могла вынести того, что происходило за моей спиной. Чувствовать себя его трофеем, пусть и желанным… нет, это было не в моих принципах.

— Юль, я сейчас вызову такси. Ладно? — интонация Бредина была чересчур мягкой и успокаивающей, словно он разговаривал с умалишенной.

Он снова хотел все замять, и я не могла допустить этого.

— Нет, — мой голос звучал устало, но я была полна решимости. — Ты прямо сейчас мне объяснишь, что значат те дебильные челленджи Филина. Тогда на выпускном и сейчас. Я хочу понять, почему ты поощряешь всю эту хрень?

— Кто тебе сказал? — Бредин отшатнулся от меня.

— Стас показал вашу беседу.

— От него ожидаемо.

Бредин смотрел на дорогу, и его лицо то и дело озарялось светом фар проезжающих машин. Мои ноги в тонких носках стали мёрзнуть, и я решила напомнить парню о своем существовании.

— Это все, что ты мне скажешь?

Он повернулся, приблизился и взял меня за руку, накрывая ее второй ладонью. Я подумала, что тоже самое бы не мешало проделать и с моими ступнями.

— Я… мне очень стыдно, Юля. — Бредин избегал встречаться со мной взглядом и смотрел вниз. — И мне жаль.

— Так значит… тогда, в школе… Все это было неправдой? Наш разговор и все остальное?

— Ну уж нет, — он покачал головой. — Танец, поцелуй и мое предложение свалить оттуда — все было по-настоящему.

Я дернула руку и отступила.

— Тогда, почему ты… почему ничего не сделал?

Он засунул руки в карманы толстовки и развел их в стороны.

— А что я мог тогда исправить? Я пришел утром к тебе, принес твои вещи, то, что ты оставила. Я хотел поговорить, но твой дед сказал, что ты у родителей, а потом ты до самой осени не появлялась.

Он был прав. В то лето я старалась бывать у деда как можно реже и не сталкиваться с парнем. Но разве это мешало ему исправить ситуацию?

Жадно втянув воздух, я выдохнула. Это не было попыткой вернуть самообладание. Я просто устала от этого длинного дня, странной ночи и борьбы с собственными противоречиями.

— И тебя все устроило?

Бредин снова оказался рядом. Стоял так близко, но не решался коснуться меня.

— Конечно, нет, — ответил он. — Но ты ни на шаг меня не подпускала весь прошлый год.

— А на что ты рассчитывал?! — подняв голову, я смотрела на него и снова орала из последних сил.

Он сделал глубокий вдох.

— Не знаю! Я придурок, ты была права.

С этим было трудно спорить. Неудивительно, что мы оба сейчас тут стояли.

Но я была влюблена в него. И сейчас чувствовала это особенно остро, даже несмотря на его поступок. Мне очень хотелось, чтобы он нашел себе оправдание, и я готова была принять его. Важно было то, что теперь я знала правду.

— А поговорить? Объяснить?!

— С тобой поговоришь, — усмехнулся Бредин.

— Так это моя вина?!

— Конечно, нет! — у него тоже прорезался голос. — Тут только я виноват. И мне очень жаль, что я тебя обидел. Но сейчас… все, что я говорил тебе тогда, в ту ночь… все так и есть, Юля!.. Знаю, мне нет оправдания. И моей бездеятельности тоже. Я просто думал, что не нужен тебе, и уже готов был смириться. — Он вынул руки из карманов, притянул к себе и обнял. Я прильнула к его груди и обняла его в ответ.

— Тогда почему не отступил? — я подняла голову и смотрела на него.

— Из-за твоего парня. Бывшего, — самонадеянно уточнил он, намекая на Вета. Но я и не думала спорить. — Недавно… в конце августа я увидел, как он целует тебя, садит в свою машину и увозит. Вот тогда до меня дошло, что детство закончилось, и в один прекрасный день ты просто уедешь с ним или с другим навсегда, и так и не узнаешь о том, что я чувствую. И я уже был просто в отчаянии. Если бы не эта поездка… — он нервно засмеялся и поцеловал меня в лоб. — Что это ты притихла?

— У меня ноги замёрзли, и мне надо в туалет.

Разборки — разборками, но физиология оказалась сильнее моих принципов. К тому же все с ним ясно. Никакой Бредин не умный, он был таким же Мозгоклюевым, как и я. И это не могло меня не радовать.

— Вот блин! — он отпустил меня и извлёк из заднего кармана джинсов свой мобильный.

В третьем часу ночи мы сидели в ванной комнате. Я — на стуле, а Бредин — на краю древней ванны. Он настоял на том, чтобы я подержала ноги в теплой воде. Такой заботливый, что сил моих не было.

— И все равно ты скользкий тип, Бредин. Встречаешься с Мариной, любишь меня. Как это понимать? — я припомнила, как не так давно видела ее машину в нашем квартале.

— Я и Селезнева? Нет, конечно, нет! — запротестовал он.

Но на сегодня он уже израсходовал свой кредит доверия.

— Про вас все говорили. Вы закрылись в гардеробе.

Пусть это были школьные сплетни, но дыма без огня не бывает. Но я вдруг поняла, что мне плевать на то, было ли у него что-то с Мариной в тот вечер, или нет. Мне всего лишь хотелось знать правду.

— Ах, вот ты о чём. — Бредин с пониманием кивнул. — Да, было дело. — Услышав это, я непроизвольно опустила плечи. — Но мы разговаривали и только. Она устроила пьяную истерику, ревела, когда ты ушла, никого не пускала, — торопливо объяснял парень. — Из-за тебя, между прочим. Я знал, что нравлюсь ей, но это не было взаимно. Я так ей и сказал. Кстати, я нашёл там свой пиджак. Спасибо что не изрезала его в тот вечер. Знаю, ты можешь. В чем бы я тогда пошел на свадьбу?

— Какую, блин, свадьбу? — он снова бесил меня. — Тебе весело, я не пойму?

— Нет, мне не весело.

Он потер ладонями по ткани джинсов на бедрах и наклонился, опершись на локти. Его взгляд выражал готовность ответить на любой мой вопрос. Чем я и поспешила воспользоваться.

— Почему она до сих пор вертится возле тебя? Я видела ее машину возле дома.

— Ничего она не вертится! Она с Филином встречается уже больше года. После выпускного он проводил ее домой, с тех пор они не расстаются. Если бы ты ходила на встречу выпускников в прошлом году, то знала бы это. У Андрюхи в августе день рождения, мы кое-что приготовили для него, она за мной заехала… Давай позвоним ему? — неожиданно предложил Бредин, доставая мобильный.

— Ты больной? В Челябинске сейчас пять утра, — я распахнула глаза от удивления.

— Тебе ли не пофигу? — спросил он.

Я зевнула и потрясла головой, вспоминая причину, из-за которой мне снова следовало наехать на парня и окончательно расставить все точки над «Ё».

— То сообщение сегодня, — я кивнула, указав взглядом на его телефон. — Ты делишься с ним всеми подробностями?

— Да ну нет! — он отрицательно покачал головой. — Ты же знаешь Филина. Конечно, он в курсе, что я тут с тобой. Он просто переживает… за меня… за нас.

Ага. Ну конечно!

Я готова была уснуть на этом стуле, но мне следовало довести начатое до конца. Я хотела быть с Брединым, безумно хотела, поэтому стремилась покончить со всей недосказанностью и сомнениями. Мне нужна была правда. Только так я бы смогла снова довериться ему несмотря ни на что.

— Он написал… «мы тут все от любопытства умираем». Кто «мы»? — и я продолжила докапываться до истины и Бредина.

Он пожал плечами и с невозмутимым видом сказал:

— Наверное, он имел в виду себя, Марину и их будущего ребенка.

Вот ни хрена себе новости!

— Селезнева беременна? От Филина?! — я завопила на всю ванную, если не дом.

— Да, только это секрет. У них свадьба через месяц. Для этого мне нужен костюм. Пойдешь со мной?

— Офигеть, — пробормотала я себе под нос.

— А что насчёт того парня? — спросил Бредин. Видимо, у него ко мне тоже имелись вопросы. — Если ты вернёшься к нему, я… уйду в монастырь. Буддийский, — уточнил он, пристально глядя мне в глаза.

Было не понятно, шутит он, или говорит серьезно. Я снова зевнула и спросила:

— Почему буддийский-то?

— Ты сама говорила, что у той японки, — он указал в сторону двери, — бабушка — настоятельница буддийского храма в Киото. Уверен, она замолвит за меня словечко. Что скажешь?

— Нет. Тебе нельзя в монастырь, — я замотала головой, представляя, как нелепо Бредин будет выглядеть в оранжевой простыни.

— Почему?

— Ты… слишком болтливый и… симпатичный.

Он не сводил с меня глаз, а в уголках его губ зарождалась улыбка, самодовольная такая.

— Конкретнее, Котова. Скажи, что чувствуешь ко мне, — потребовал он.

— Ни за что, — я была в своем репертуаре.

Безусловно, я любила его. Но произнести это вслух? Нет, мне стоило ещё его помучить. И я точно знала, что он совсем не против этого.

— Ну ладно, я и так все знаю, — улыбнулся парень. — Идём спать. Ты не забыла, что профессор Лоретти завтра пригласил нас к себе… на виллу?

— Помню, но не уверена, что я согласилась.

— Я сделал это за тебя, — улыбнувшись, он быстро заморгал, изображая наивность.

Я вынула ногу из остывшей воды и поставила ее на полотенце.

— А если я не поеду? — проделала с другой то же самое.

Бредин приблизился и возвышался надо мной.

— Тогда мне придется тебя похитить, — его руки легли мне на талию, скользнули к пояснице и нырнули в задние карманы джинсов.

Я обняла его за шею и улыбнулась.

— Балабол.

Он наклонил голову и потерся своим носом о мой.

— Вредина, — прошептал парень, обхватывая мои губы своими…

Глава 18. Профессорская дача, или от теории к практике

В видавший виды минивэн профессора Лоретти мы набились, как сельди в бочку: Жанна заняла место впереди рядом с Марчелло, а я соседствовала с Брединым и Дарьей позади. За нами лежали какие-то доски, банки с краской и прочие строительные материалы, и я всерьез задумалась об истинных причинах гостеприимства итальянского профессора. Неожиданно возникла мысль о внутривузовской дедовщине и недостроенной профессорской даче.

Оба моих попутчика косились на меня всю дорогую: один — с нежностью, другая — как обычно, с неприязнью.

Впрочем, ее можно было понять. Забив на наличие преподов, которые о чем-то увлеченно говорили на итальянском, и соседки, мы с Брединым целовались и жались друг к другу. Делать это украдкой не было никакой возможности, а мы и не старались. Италия — страна любви. И кто мы такие, чтобы противостоять этому?

Я почти задремала на плече у парня, когда зазвонил его мобильный. Спать расхотелось, стоило мне только увидеть имя и фотку Филина на экране.

— Потом перезвоню, — сказал Бредин, мельком взглянув на экран, и сбросил вызов.

— Звони, вдруг что-то важное.

На самом деле, я так не думала, но мне хотелось подразнить его.

— Вряд ли, — пожал плечами парень.

— Хочешь, я перезвоню? — предложила ему.

— Да без проблем, — он закатил глаза и, не колеблясь, протянул свой смартфон.

Покосившись на него, я отрицательно покачала головой.

— Ага. Больше мне заняться нечем. — Сложив на груди руки, я смотрела вперёд.

— Скажи, если передумаешь, — еле слышно произнес Бредин, склонившись ко мне.

— Я не передумаю.

— Знаю.

Я ощутила его теплое дыхание на шее и едва наклонила голову, давая ему больше простора. Но только парень коснулся меня губами, как слева раздалось характерное цоканье. В этом звуке было столько дружелюбия, что я еле удержалась, чтобы не посоветовать аспирантке сцедить яда и быть попроще.

Таким макаром мы и добрались до виллы профессора Лоретти. Вот только от виллы здесь было одно лишь название. Двухэтажное здание П-образной формы из светлого камня больше напоминало графские развалины, чем профессорскую дачу. Большая часть узких окон была закрыта покосившимися деревянными ставнями, что создавало впечатление заброшенности. Здесь же находились хозяйственные постройки, строительные леса и инвентарь — профессор восстанавливал наследие своих предков медленно, но верно.

Окрестности виллы оказались более живописными. Ещё зелёные равнины и холмы, где в прежние времена выращивали виноград, производили грандиозное впечатление. После узких улочек Болоньи и ее бесконечных арок, галерей и портиков, небо здесь было просто бескрайним.

Во время экскурсии по владениям профессора стало понятно, что свой долгострой Марчелло тоже рискует передать по наследству: был отреставрирован лишь первый этаж правого крыла и несколько комнат сверху. Масштабы предстоящих работ были внушительными, все вокруг выглядело обветшалым и запущенным.

Это вам не в дедовской квартире обои клеить.

Когда приблизилось время ужина, Жанна Бернардовна, как истинная русская итальянка решила взять дело в свои руки и подпрягла до кучи и нас с Дарьей. В кухне с выбеленными стенами и темными балками под низким потолком то и дело звучало: «Подай, принеси, помой». Всегда энергичная и собранная Жанна выглядела сегодня взволнованной и напоминала мне… меня. Блеск в глазах, мечтательный взгляд и румянец на круглом красивом лице так и намекали на то, что Жанна по уши втрескалась в Марчелло.

Ужинали здесь же, на кухне, за прямоугольным деревянным столом, запивая нехитрые закуски домашним вином, которое Марчелло производил в очень небольшом количестве из винограда, выращенного древнегреческим способом. Историк — такой историк. Он уже минут двадцать рассказывал об устройстве хоры — территории, которую в Античность использовали для занятия сельским хозяйством. Бредин слушал, открыв рот, едва не конспектировал прямо на салфетке, я — зевала и мечтала лишь об одном: прихватить с собой этого ботаника, бутылку вина и закрыться в одной из комнат наверху… или, на худой конец, в винном погребе. Моя тяга коротать ночи в необычных местах уже входила в систему, но сегодня я имела все шансы, чтобы провести ее в кровати.

Комната, которую Марчелло отвёл нам с Брединым из-за отсутствия мебели казалась очень просторной. Здесь даже занавесок на окнах не было, зато имелась огромная старинная кровать и лепнина на стенах и потолке. В ожидании Бредина я уже заучила все элементы ее узора.

Наконец дверь скрипнула, и мое сердце застучало быстрее, что было частью привычной реакции на приближение Бредина.

— Ты долго, — я приподнялась на локте и положила подушку повыше.

Бредин, прикрыв дверь, направлялся ко мне, стягивая на ходу толстовку.

— Это все профессор. Он, кажется, перевозбудился после общения с твоим преподом. Я целый час слушал лекцию о гибели Османской империи. Еще он принуждал меня пить вино урожая семьдесят третьего, я еле как отмазался.

Откинувшись на подушку, я громко засмеялась, представляя эту картину.

— Надо было пить. Чего ты потерялся?

— Если честно, мне стрёмно пить то, что в два с половиной раза старше меня, — признался Бредин, устраиваясь рядом. — И потом… сегодня я хочу оставаться трезвым.

Он лег на живот, опираясь на локти, и внимательно смотрел на меня. Протянув руку, я коснулась его волос, зачесывая их на бок. Парень опустил голову и уткнулся лицом мне в живот. Перебирая его волосы между пальцами, я чувствовала горячее дыхание сквозь футболку.

— Не смей засыпать, у меня на тебя планы, — заявила я и через секунду снова улыбалась, любуясь удивленным выражением его лица.

— Ты украла мою фразу, Юля. Что ты за девушка?

Он тоже улыбался и не выглядел расстроенным.

— Сколько можно болтать?

Бредин принялся щекотать меня, вынудив сползти с подушки. Его лицо оказалось над моим, а ладонь легла на живот, сминая ткань футболки. Он наклонился, осторожно прихватил своими губами мои и провел по ним языком, провоцируя меня на ответный ход.

— Ты правда больше не обижаешься? Я очень хочу, чтобы ты верила мне, — прошептал он.

Я втянула его нижнюю губу и прикусила ее настолько сильно, что парень застонал. Уж точно не от удовольствия. Протиснув между нами руку, коснулась пальцем места укуса, к которому стала приливать кровь.

— Да я убить тебя готова… — обняла за шею другой рукой, — но это никак не связано с доверием к тебе.

— Звучит довольно противоречиво, — заметил Бредин, перехватывая мою руку. — Больно… вообще-то, — и провел языком по губе.

— Ну… теперь ты точно знаешь, с кем связался.

Качая головой, он коснулся губами внутренней поверхности запястья.

— Это вряд ли. Ты по-прежнему для меня загадка, — и завел руку мне за голову.

— Боишься?

— Боюсь, — кивнул Бредин. — Но не тебя.

Я догадывалась, чего он опасался. То, что происходило между нами, только набирало силу и казалось настолько хрупким и ненадежным… он не хотел все испортить.

— А я ничего не боюсь. Как сказала на днях Сильвия: Accada quello che deve e vada il mondo a rotoli, — я отвела взгляд, думая, все ли запомнила верно.

— Что это значит?

— Пусть будет, что будет, и пусть весь мир летит вверх тормашками, — ответила я, разглядывая губы, которые сулили мне бессонную ночь.

Бредин тяжело вздохнул и провел ладонью вдоль моего бока.

— Я тебя не заслуживаю.

— И что во мне такого?

Его пальцы были под футболкой и поглаживали кожу. Он улыбнулся: грустно и загадочно.

— Есть вопросы, на которые люди годами ищут ответы… Мне кажется это один из таких.

— Подхалим.

— Люблю тебя.

Меня снова поразила легкость, с которой он это произнес. И хорошо, что Бредин не говорил подобного раньше. Тогда я бы точно ему не поверила. Нам обоим, определенно, стоило приехать сюда, в Италию, и вдали от привычного окончательно сойти с ума друг по другу.

Он поцеловал меня. Его язык мягко касался моего, я прижалась к парню всем телом, ощущая невероятную нежность и блаженство.

Нам не потребовалось много времени, чтобы раздеться. Продолжая целоваться, мы уселись в центре кровати друг напротив друга. Я закинула ноги поверх бедер Бредина и придвинулась так близко, что ощутила его эрекцию. Он с шумом выдохнул, когда наши тела соприкоснулись самым сокровенным. Бредин напрягся после того, как я положила ладони ему на грудь и заерзала, обхватывая парня ногами. Мне хотелось чувствовать его ещё ближе.

— Я… должен спросить, — он опустил взгляд, продолжая гладить мои бедра. — Ты и тот парень… У тебя было с ним что-нибудь?

— Нет.

Я провела ладонью вверх и остановилась у основания шеи, ощутив, как Бредин сглотнул.

— А с другими?

Его голос показался вдруг осипшим. Неужели он нервничает?

Одну руку я закинула парню на шею, а пальцами другой касалась его волос у виска.

— Ты хочешь знать, девственница ли я?

Теперь кивнул Бредин. Серьезность, с которой он смотрел, вызывала у меня желание подразнить его.

— Пока… да. Разберёшься с этим?

Я приподнялась, провела языком по нижней губе парня и снова прикусила. Он тихо простонал, но уже не от боли.

— С удовольствием.

Бредин стал целовать меня и гладить ягодицы. С бедер одна его ладонь скользнула на живот, а затем накрыла грудь, приподнимая и сминая ее.

— Ммм… у кого-то богатый опыт? — я отстранилась и взглянула на него, приподняв брови.

Тот покачал головой и тоже улыбался.

— Ну… я неплохо подкован в теории вопроса, осталось изучить его эмпирически. Но мне понадобится ассистент.

Продолжая смотреть на меня, он нащупал сосок, который его стараниями приобретал более четкие контуры, и стал водить по нему пальцами.

На несколько мгновений я прикрыла глаза, наслаждаясь этим ощущением, пока до меня не дошел смысл его фразы.

— Ты серьезно? Ты девственник?! — мои слова звонким эхом разлетелись по пустой комнате.

— Да, — сознался парень. — Чего кричишь? Всем это знать необязательно.

— Поверить не могу!

— Чему ты удивляешься? В школе мне не представилось случая, чтобы уладить этот вопрос, а после… мне уже никто не был нужен, кроме тебя. Я однолюб, Юля. Смирись с этим.

— Я постараюсь.

— Хорошо. Тогда я тоже… постараюсь, — прошептал парень.

Мы снова целовались, и я пропустила тот момент, когда он уложил меня на спину. Удерживаясь на весу, какое-то время Бредин разглядывал мое тело, а затем продолжил знакомиться с ним руками, губами и языком. Моя кожа пылала под ними, а внизу живота и тазу приятно покалывало. Я чувствовала, как меня все больше переполняли любопытство и нетерпение. И не собиралась мешать ему, когда Бредин обхватил пальцами мою лодыжку и отвёл ногу в сторону. Возбуждение охватило меня, стоило лишь представить, какой обзор теперь открывается на мое тело. Бредин проверял границы дозволенного, даже не предполагая, что с ним я не возводила их вовсе.

Я ощущала себя уязвимой под его красноречивым взглядом, и мне это нравилось.

Впрочем, Бредин недолго любовался этим зрелищем и предпочел не смотреть, а осязать то, что даже я у себя толком не видела. Он ласкал меня губами и языком, его дыхание щекотало и согревало самые интимные участки моего тела. От мысли, что мы оба делаем все это впервые, просто сносило крышу.

Все шло к тому, что мы ещё много раз займёмся сексом, любовью или тем и другим сразу, но столь яркие эмоции и ощущение неизведанного повторить уж точно не удастся. Хотелось, чтобы это длилось как можно дольше, и вместе с тем, я желала большего.

Почувствовав знакомое ощущение, нарастающее внутри, я подалась бедрами вперёд, навстречу парню. То, что он делал со мной одним лишь языком, было намного сильнее ощущений, испытанных мной в те моменты, когда я доставляла удовольствие самой себе. Это было несравненно круче, мощнее и эмоциональнее.

Мой пульс, казалось, стучал во всем теле, когда Бредин крепче сжал мои бедра и довёл дело до конца. Прикрыв веки, я испытала свой первый оргазм с парнем таким потрясающим способом, и была невероятно счастлива, что пережила все это именно с ним. Иначе и быть не могло.

Стоило признать, Бредин досконально изучил теоретическую основу прелюдии. Я могла им гордиться.

Когда Бредин вошёл в меня, бережно, но уверенно, наше знакомство продолжилось. На лице парня появилось новое выражение. Такого взгляда у Бредина я еще точно не видела: сосредоточенный и отрешенный. Заметив, что я пялюсь на него, он прикрыл глаза и, закусив нижнюю губу, стал двигаться внутри меня неспеша, но ритмично. Я снова была возбуждена. После наслаждения, которое парень доставил мне, и некоторого дискомфорта, я думала, что не смогу испытать чего-то подобного так скоро, но как же я ошибалась.

Когда темп движения парня увеличился, а дыхание и редкие сдавленные стоны стали учащаться, стало ясно, что он приближается к финишу. Опираясь на локоть, Бредин крепко сжал мою талию другой рукой и, продолжая двигаться, произнес:

— Прости, но я, кажется, уже на грани.

Я гладила его спину и поправила взъерошенные влажные волосы.

— Тогда сделай это.

— А ты? — он остановился внутри меня.

— Ни о чем не думай. Я очень хочу узнать, как это будет у тебя, — и шире развела бедра, двигаясь ему навстречу.

Мне не пришлось его долго уговаривать и спустя непродолжительное время, парень максимально ускорил свои движения, а с одним из серии самых уверенных толчков он вдруг замер и тяжело застонал. Это был прекрасный звук, искренний и впечатляющий.

— Ты весь дрожишь, — заметила я, поглаживая его плечи, спину и влажные волосы на затылке. Его грудь вздымалась, касаясь моей. Он пробормотал что-то невразумительное, а я поняла, что можно испытывать восторг не только получая удовольствие, но и даря его другому. И сейчас мне было сложно понять, что меня привлекало больше. — Ты как? — спросила, ощутив, как он придавил меня тяжестью своего тела.

Отрывисто дыша, Бредин издал что-то похожее на смех и стон одновременно. Он приподнялся и перенес вес тела на предплечье.

— Это я должен спрашивать, — он провел ладонью от бедра к груди и обратно. — Я говорил, что люблю тебя? — хрипло спросил прежде, чем уткнуться мне в шею, к которой прилипли мои влажные волосы.

— Примерно, раз пять или шесть, — припомнила я.

— Этого недостаточно… — Он поднял голову и смотрел на меня. Этим трогательным выражением его раскрасневшегося лица я могла любоваться вечно. — Юль, у меня нет слов, чтобы описать это…

— И не нужно. Я чувствую то же самое.

Парень слез с меня, а когда закончил возиться с презервативом, улегся рядом на бок, положив ладонь мне на бедро.

— А ты та ещё штучка, Котова, — Бредин сказал это без какого-либо осуждения. — Ты не представляешь, как я горд и счастлив, что был у тебя первым.

— Поверь, я представляю…

Он наклонился и поцеловал меня. Не страстно, как минутами ранее, а нежно и с благодарностью. Затем сгреб в охапку и крепко обнял. Прижавшись к его груди, я слушала, как успокаивается наше дыхание и замедляется пульс. Какое-то время мы целовались, затем молча лежали, осознавая то, что случилось между нами этой ночью. Но потом я решила, что всей этой трогательной фигни на сегодня будет достаточно.

— Ну все! Мы больше не девственники. Как насчёт того, чтобы отпраздновать это событие? Надеюсь, там нет мышей. — Мое предложение родилось, как обычно, внезапно даже для меня. — Ты не видел, куда Марчелло положил ключ от винного погреба?

— Ты прямо сейчас собралась туда идти? — он не выглядел удивлённым, просто уточнял. Видимо, у него уже сформировался иммунитет к моим закидонам.

Я приподнялась и перекатилась на живот.

— А что? Ты боишься? — я обожала подначивать его.

— Конечно, нет.

— Значит, решено. Сделаем набег на запасы твоего препода.

Бредин засмеялся и покачал головой.

— Я обожаю, когда ты так делаешь, — он гладил мои ягодицы и смотрел так соблазнительно, что я потеряла нить беседы.

— Что делаю? — рассеянно спросила.

— Заставляешь меня совершать глупости, — с улыбкой пояснил парень.

Отлично, мы оба это обожали.

— Обращайся, Бредин. Со мной не заскучаешь.

— Я люблю тебя, — заявил парень. У меня возникло чувство, что он получает удовольствие, когда говорит это.

Может, и мне попробовать?.. Да ну нет!

— Ещё бы, — уклончиво ответила.

— Ладно. Все равно я дождусь этих слов.

— Да, конечно! Прежде отрасти бороду… как у… как у Карла Маркса, — я снова брякнула то, что первым пришло мне в голову.

— Подожди! — Бредин поднялся и сел, покатываясь по смеху. — Мне все-таки следует выпить, там внизу осталось вино. На трезвый ум пока трудно понять, каким образом создатель «Капитала» связан с твоим признанием. Да и пора отметить наш первый день в статусе официальных отношений.

Он пристально смотрел на меня, и я знала, о чем он думал. Я тоже села и, разглаживая ладонью простыню, ответила:

— Я не могу за это пить.

Парень накрыл мою руку своей и переплел наши пальцы.

— Почему? — спросил он.

— Сначала мне нужно разобраться с другими официальными отношениями.

— Проще простого. Завтра я позвоню ему, — решительно сказал Бредин. — Нашла, о чем думать.

— Нет. Так нельзя. Вет не заслуживает того, чтобы узнать об этом таким образом. Я вернусь, и сама ему все объясню. Это будет правильно.

Парень склонился и легко коснулся моих губ.

— Я и не ожидал от тебя другого.

— Я настолько предсказуема? Теряю хватку.

Бредин перехватил руку, на которую я отпиралась, и осторожно положил меня на спину.

— Я снова хочу тебя, — произнес он, целуя в шею. Его губы и язык двигались все ниже и ниже, пока не остановились на груди.

— Кто-то дорвался до сладкого? — с улыбкой заметила, ощутив вокруг соска зубы парня. Лизнув его, Бредин поднял голову и позабавил меня своей блаженной улыбкой.

— Ты и правда… сладкая.

Прикрыв глаза, он провел языком по своим губам, в то время как его пальцы поглаживали меня между ног. И этого оказалось больше, чем достаточно, чтобы я позволила ему попробовать себя снова…

Глава 19. Домашнее вино профессора Лоретти

— Просыпайся, засоня.

Ощутив как по моему телу снова шарят брединские руки, я хотела послать их хозяина куда подальше, пока не вспомнила, где мы находимся.

У любого гостеприимства, включая итальянское, имелись свои пределы.

— Который час? — простонала я, перевернувшись на спину, и потянулась.

Неприятные ощущения в мышцах икр напоминали о недавнем подъёме на башню Азинелли, а истома во всем теле — о прошедшей ночи.

— Почти десять. — Бредин провел ладонью между грудей и устроил ее на талии. — Ты такая теплая и уютная спросонья. — Он уткнулся лицом мне за ухо и жадно втянул воздух.

— У меня нет сил подняться. Ты меня замучили, Бредин. И какого хрена ты выглядишь таким бодрым? — не изменяя своим принципам, я наехала на парня с самого утра, чтобы тот не расслаблялся так быстро.

— А я отлично выспался, — он довольно улыбнулся. — Никогда так хорошо не спал. Зато умираю от голода, идём приготовим завтрак.

Парень наклонился и стал целовать шею, ключицы и плечи. Прикрыв глаза, я ощущала на коже его теплое дыхание и язык и снова стала забывать, где нахожусь. Бредин, не прекращая целовать, дразняще гладил внутреннюю поверхность бедра, вынуждая меня отводить его в сторону. Для того, кто ещё вчера был девственником, он казался слишком наглым и ненасытным. Да я и сама не лучше.

— А как же завтрак? — спросила, ощутив, как его пальцы коснулись лона. Внутри появился приятный трепет и нетерпение. Я повернулась набок и потерлась о ладонь парня, понимая, что мой вопрос не имеет смысла. Несмотря на усталость и приятную ломоту во всем теле я совсем не возражала против его невербальных намеков.

После всего, наплевав на правила хорошего тона, мы даже умудрились вздремнуть и спустились вниз только в начале двенадцатого. На кухне в гордом одиночестве сидела Дарья и пила… красное вино.

— Доброе утро, — бодро произнес Бредин направляясь к плите.

— Доброе, — процедила брюнетка, проводив того заинтересованным взглядом.

Я уселась в противоположном конце стола и, просканировав бутылку, обнаружила, что наша «я буду только воду без газа» оприходовала уже больше половины.

— А где… все? — спросил Бредин. Он стоял спиной к нам и по-хозяйски распахивал дверцы навесных шкафов.

— Марчелло повел Жанну на прогулку. — Дарья подняла бокал и залпом осушила его содержимое. — А я скоро сопьюсь, — заявила она и загадочно улыбнулась, встретившись со мной взглядом. — Вы мне всю ночь спать не давали. Тут такая слышимость!

— Ам… извините, — промычала я, ощущая, как стали нагреваться щеки.

Бредин уже раскручивал гейзерную кофеварку и нарочно обернулся, чтобы насладиться выражением моего лица.

— Выпьешь со мной? — предложила Дарья, изогнув бровь. Откинувшись на спинку стула, она обхватила высокий хвост и пропустила волосы сквозь кулак.

— Пить? Так рано? — я с недоумением смотрела на неё.

— В Челябинске почти вечер, — заявила она и повернулась к парню со словами: — Рома, дай, пожалуйста, ещё один бокал.

Тот безошибочно открыл нужный шкаф и подцепил длинными пальцами пузатый бокал на тонкой ножке, а затем решил подработать официантом.

— Бредин, какого хрена? — возмутилась я, наблюдая, как бокал заполняет рубиновая жидкость.

— Даша дело говорит, нельзя бросать так резко. — Меня снова внутренне скукожило от его панибратского общения с этой аспиранткой. — В прежние времена в Европе употребляли вино все независимо от сословия и возраста, — читая лекцию о европейских нравах, он наполнил пустой бокал и долил вино «Даше». — Сейчас я вам чего-нибудь приготовлю на закуску.

— Какой заботливый, — сказала Дарья, наблюдая, как Бредин шарит в холодильнике профессора. — Но… — она многозначительно смотрела на меня, — судя по тому, что я слышала ночью, это не главное его достоинство.

Бредин за спиной брюнетки самодовольно улыбнулся, захлопывая бедром дверцу холодильника. А вот мне стало совсем не весело.

Что, блин, за разговоры такие с утра пораньше?! Ладно, не с утра… Но какого хрена она себе позволяет?

— Не надо завидовать, — сказала я прежде, чем сделать глоток вина.

— Ты просишь невозможного, — невозмутимо произнесла Дарья. — У меня больше двух месяцев никого не было.

Я закашляла, подавившись вином, а у Бредина что-то упало на пол. Это был хлебный нож. Качая головой, он нагнулся и поднял его.

— Где твоя закуска? Тут кого-то развезло, — поторопила я парня. Тот ловко покрутил сковородку и поставил ее на плиту.

Дарья в несколько глотков допила вино и спросила:

— Ты это обо мне?

— Ну не о себе же.

Ее осоловелые глаза внимательно меня разглядывали.

— Значит… ты и он, — она кивнула на Бредина, — вы вместе, да?

— Почему ты спрашиваешь? — прямо спросила ее.

На брудершафт мы не пили, но тема беседы совсем не располагала к культурным расшаркиваниям. То, что она что-то слышала ночью, ещё не давало ей права совать нос в чужую личную жизнь.

— Ладно, — она сделала глубокий вздох и, надув щеки, медленно выпустила воздух. — Я действительно уже пьяная, и не хочу больше молчать. Виталий Пушкарёв. Он мой бывший.

Бредин снова уронил нож, а я — челюсть.

Так вот, почему она все время смотрела на меня, как на врага народа! Я просто охреневаю от этого бразильского сериала!

— Виталий? Это тот, с которым ты..? — парень смотрел на меня, а я — на нож, застрявший острием между деревянных половиц.

— Откуда ты меня знаешь? — наконец-то я сфокусировала взгляд на лице Дарьи.

— Видела, как ты садилась в его машину после организационного собрания. Вы целовались. Это было две недели назад, — пояснила она.

Бредин окончательно забыл про завтрак и с интересом смотрел то на меня, то на Дарью.

— Ну допустим, — я пожала плечами. — И что дальше?

— Ничего, — она скопировала мое движение. — Просто Виталику не везёт с девушками. Ты бы не мог нас оставить… ненадолго, — Дарья повернулась к Бредину.

— Да, иди… — я поддержала ее, — подыши воздухом. Мне реально стрёмно обсуждать в твоём присутствии своего бывшего с его … бывшей.

Бредин улыбнулся и наклонился, чтобы вытащить нож из щели, убрал его в подставку, а после подошёл к столу.

— Ладно, — он взял бутылку и разлил нам остатки вина, — все равно я уже услышал то, что нужно. — Бредин наклонился и поцеловал меня в макушку.

Вероятно, он намекал на то, что я назвала Вета бывшим. А как иначе? Неужели он сомневался во мне после всего, что было?

— Вы поддерживаете общение? — я обратилась к девушке, как только парень закрыл за собой дверь чёрного хода.

Мне стало любопытно, мог ли Вет быть в курсе того, что Бредин сместил его с поста моего бойфренда.

— Нет, что ты, — Дарья придвинула бокал ближе к себе и обхватила ножку ладонями. — Хотя… он отметил меня на фотке в Инстаграм на днях. Это можно считать общением?

Я снова пожала плечами.

Наше с ним общение в последние дни тоже сошло на нет. По моей вине, разумеется. Я игнорировала Вета почти неделю с того самого понедельника, когда впервые напилась и оказалась лежащей под Брединым топлес. Мне было стыдно. И, пожалуй, это все, что я испытывала к Виталику.

— Не знаю… Почему мы вообще это обсуждаем?

Ее любопытство становилось чрезмерным, и я пыталась понять, зачем она затеяла этот странный разговор. Ну целовалась я с Ветом две недели назад! Ну сплю теперь с другим! Кому какое дело? Здесь, в Европе, есть чудики, которые женятся на своих вещах или сами на себе. А я всего-то сплю с Брединым!

— Как давно ты с ним встречаешься? — все шло к тому, что у этой дамочки накрылся регулятор такта.

— Где-то с конца июля. А что?

— Просто… Я же сама сказала ему, чтобы он нашел ровесницу и ей пудрил мозги. Он так и сделал. А я не могу его забыть, — всхлипнула Дарья.

Она отвернулась к окну, за ним Бредин уже прибивал рейку на двери полуразвалившейся постройки, которую Марчелло представил нам вчера, как мельницу XVIII века.

— Здрасьте, — вырвалось у меня.

— Мы познакомились в мае, в ночном клубе, — она зашмыгала и вытерла щеки ладонями. — Мы встречались до середины июля, пока я не узнала, что он врал мне. Виталик сказал, что ему двадцать шесть, и он аспирант, как и я!

Господи, тоже мне трагедия!

— А тебе-то сколько?

Этой тощей с одинаковым успехом могло быть как двадцать пять, так и тридцать пять.

— Двадцать восемь, — она сказала это таким унылым тоном, что я непроизвольно хохотнула. Даже бабуля Сильвия выглядела намного оптимистичнее, говоря о своем возрасте.

Что за пунктик такой? Вот мне восемнадцать… и что в двадцать восемь или девяносто восемь я вдруг стану другим человеком? Да не дождетесь!

Я снова смотрела на Бредина, представляя его тридцатилетним, и внезапно ощутила жар в груди, воображая, в какого взрослого красавца он рискует превратиться.

Интересно, где буду в это время я? И что будет с нами?

Бредин повернулся и, заметив, что я смотрю на него, помахал мне молотком.

— Я… на семь лет старше него. Все мои подруги давно замужем, уже нарожали по второму ребенку. Эти их вечные фотки с семейного отдыха!.. А что я? Связалась со студентом, — Дарья снова зашмыгала.

Мне почему-то захотелось успокоить ее. Вероятно, сказывалось вино, выпитое на голодный желудок, и в целом повышенный уровень любвеобильности. Все Бредин со своими штучками. Превратил меня в какую-то романтическую размазню. Самой от себя неудобно.

— Подумаешь. Вет же совершеннолетний, и ему остался какой-то год до выпуска. К тому же он учится в другом вузе. Не пойму я, что тебя смущает.

— Дело не в этом! — воскликнула Дарья. — Он лгал мне.

Я хмыкнула и снова сделала глоток.

— Нашла из-за чего париться. Уверена, он пошел на это, потому что ты ему нравилась, и он боялся, что ты сочтешь его малолеткой. Вот и все. Это же очевидно! Насколько я знаю Вета, авантюризм не в его стиле, но, выходит, ты его чем-то зацепила, раз он решился на это. Если тебе станет легче… Бредин, — я кивнула в сторону окна, за которым плотничал парень, — прикинулся, что неравнодушен ко мне, чтобы не выглядеть слабаком перед кучкой дебилов. Он испортил мне выпускной, чтобы просто потешить свое самолюбие.

— Правда? — Дарья ошарашенно смотрела на меня. — И ты с ним… после этого?

— Как видишь, — я улыбнулась.

— А как же гордость? Ты ненормальная, — диагностировала девушка.

— Не ты первая, кто мне это говорит… Вот с Ветом неудобно вышло. Он неплохой парень, но…

— А я так разозлилась на него, — она перебила меня и истерично засмеялась, — и сказала ему, что выхожу замуж.

— Детский сад какой-то, — теперь настал мой черед констатировать очевидное. — И что он?

— Просил прощения, букеты заказывал. Столько роз я за всю жизнь не видела! — мечтательно произнесла Дарья. — В тот день, когда я увидела тебя и его… до меня дошло, какой я была дурой. Но здесь на башне… когда ты целовалась с Ромой… и вчера в машине, и я подумала, что … не знаю… может… — она начала мямлить, но общий смысл до меня дошел.

— Хочешь вернуть его? — спросила я.

— Он же не подоходный налог. Как я это сделаю? — Дарья потянулась к упаковке бумажных платков и, вытащив один, от души высморкалась. — Но… знаешь, он тоже недолго страдал, и двух недель не прошло, как он подцепил тебя. Это обидно, знаешь ли?

Я покончила с вином и отодвинула бокал. В желудке стало тепло, а в голове — туманно.

— Мой непродолжительный опыт отношений говорит о том, что многое можно разрешить одним лишь разговором.

Я выпила немного, но чувствовала, что созрела для того, чтобы начать раздавать советы двадцативосьмилетнему экономисту.

Девушка сразу оживилась и подалась вперёд всем телом. Видимо, я внушала ей доверие.

— Думаешь, мне стоит позвонить ему?

— Э, нет! Точно не сейчас. Это же классика: напиться и звонить бывшему… А, впрочем… — я повернулась к окну. — Хочешь звонить, звони. Вдруг завтра наступит конец света, а он так и не узнает ничего… Но… наверное, мне сначала стоит бросить его. Теперь моя очередь. Расскажи, как это правильно сделать.

Я повернулась к Дарье и, стоило нам только встретились взглядами, как мы начали дико ржать на всю виллу и окрестности.

Такими нас и обнаружил Бредин: поддатыми, весёлыми и голодными. Спустя несколько минут в кухню вошли и Марчелло с Жанной, и наша пьянка продолжилась.

На самом деле, это было удивительно. Проводить выходные в подобной компании мне еще ни разу не доводилось, но я быстро адаптировалась. Негласную субординацию никто не отменял, однако, я ощущала себя с этими людьми на равных и чувствовала, что они видят во мне и Бредине равных. Особенно, это касалось итальянского профессора. Возможно, дело было в ином менталитете, но в этом человеке удивительным образом сочетались мудрость и непосредственность в общении. Чего стоила одна его недавняя выходка, о которой мне рассказал Бредин. Одна из студенток, молодая мать, не смогла пристроить ребенка на время занятий и пришла с ним в универ. Марчелло почти шепотом читал лекцию, покачивая малыша в автолюльке. Это был прекрасный пример того, кто достиг определенных вершин, оставаясь отзывчивым и чутким человеком. И я была очень рада знакомству с такой неординарной личностью. Хотя не я одна.

Выгрузив Дарью у общаги, а нас с Брединым — за квартал от дома Сильвии, профессор в компании моего куратора скрылись в неизвестном направлении. И теперь я задумалась о том, что будет с этими двумя, когда закончатся полгода, которые Жанна Бернардовна должна была провести в Болонье.

Что это за город такой? Словно все сошли с ума с этой любовью?

Она была внутри меня и вокруг, вынуждала совершать глупости и чудить с удвоенной силой.

Я снова улыбнулась, вспоминая лицо Вета, когда мы с Дашей (теперь она стала просто Дашей) устроили ему шоковую терапию, представ перед ним в объективе одной камеры. Я была краткой, а вот аспирантка, которая была намного пьянее меня, очень долго с ним разговаривала, нарезая круги вокруг старинной мельницы. Хотелось бы верить, что Вет не станет держать на меня зла, и у этой чокнутой парочки все наладится. А ещё я надеялась, что это был самый нелепый случай расставания и примирения в истории человечества.

Мы шли по одному из многочисленных арочных переходов, намереваясь зайти в булочную, чтобы обеспечить себя провизией на весь оставшийся день. Погода была теплой и солнечной, но в тени каменной галереи уже ощущалась вечерняя прохлада. Мне снова казалось, что я каким-то чудом попала в эпоху Средневековья, и только длинноногая фигура Бредина отчасти удерживала во мне связь с реальностью. Я все еще не могла свыкнуться с мыслью, что теперь мы были вместе во всех смыслах этого слова. И то, что сердце приняло с охотой и мгновенно, мозг все продолжал анализировать.

— Чем займёмся? — спросил Бредин, закидывая руку мне на плечо.

Судя по его довольному лицу, мозг парня действовал заодно с остальными частями организма, и его вообще ничто не волновало.

— Я мечтаю принять душ или ванну, — от глобальных размышлений я перешла к тому, что волновало не только голову, но и тело. — У меня начинается депрессия, как представлю, какой дубак в ванной у Сильвии. Эта Даша, как утка, она истратила всю горячую воду с утра, и я домывалась чуть теплой. Я хочу горячую ванну. Чтобы вода была такой горячей, как… в общем, она должна быть очень горячей, понимаешь? — я с надеждой взглянула на парня.

— Я знаю, что такое «горячая вода», я тебя понял, Котова. Пожалуй, это я могу устроить, — он хитро улыбнулся. — При условии, что возьмёшь меня с собой. Ты так заманчиво все описала. Я, определенно, хочу принять с тобой ванну.

— Фу, нет! Это так негигиенично! — запротестовала я, отталкивая его.

Он резко остановился и, покрутив головой, прижал меня к стене дома.

— Да и пофиг, — его руки легли на талию. — Я мечтал об этом с того дня, как увидел тебя там в одном полотенце. Потом как-нибудь помоемся.

— Когда? Когда вернёмся в Россию?! — мой смех эхом отразился от сводов галереи.

Бредин поднял одну руку и потянулся носом к подмышке.

— Я даже ещё не пахну. Решайся, Юля. Или я сейчас просто приду и усядусь за планшет, и никакой тебе горячей воды. Нам надо готовиться к конференции, ты не забыла? — в его глазах плясали озорные искры.

Парень знал, что я совсем не возражала против совместного принятия ванны. Но я же Котова, а это значит — «через тернии к звёздам».

Я провела ладонями по его предплечьям и устроила их поверх лямок от рюкзака.

— Вот ты и готовься, — похлопала Бредина одной рукой.

Парень улыбнулся, сильнее прижимаясь ко мне всем телом.

— А как же проблемы современной молодежи? В прошлый раз мы с тобой не сошлись по этому вопросу.

— Отстань, Бредин! — я попыталась оттолкнуть его, но он держал меня очень крепко. — Не забивай мне голову всякой ерундой! Ты же у нас, типа, умный? Вот и давай пиши эти свои тезисы. Я прочту на конференции все, что ты скажешь.

— Ну и дела, — он снова заозирался, а затем положил ладонь мне на грудь под расстегнутым жакетом, сквозь футболку повторяя большим пальцем очертания соска. — И что же мне делать с таким кредитом доверия?

Я обняла парня за шею, сосредоточившись на его приоткрытых губах и собственных ощущениях внизу живота.

— Пользуйся моментом.

— Значит, ты, я и горячая ванна? — он наклонился, касаясь моего носа кончиком своего.

— Я подумаю, — и потянулась к его губам…

Но нашим планам не суждено было сбыться. Всему виной стала очередная влюбленная парочка. Японцы снова что-то не поделили. Хигаши ушел в неизвестном направлении, пока Рина сидела, закрывшись в той самой ванной комнате, на которую у нас с Брединым было столько надежд. Эта коммунальная квартира Сильвии меня раздражала и веселила одновременно. Но я бы не хотела жить в другом месте. Теперь точно нет.

— Что мне делать?! — Рина причитала знакомым взволнованным тоном. — Сильвия-сан уехала до вторника, вместо нее утром хозяйничала ее внучка, потом и она ушла. Этот baka (дурак) снова не взял свой мобильный!

Мы стояли у входной двери. Бредин снял со спины рюкзак и спросил у Рины:

— Как давно его нет?

Она взглянула на свой мобильный.

— Два часа и тринадцать минут.

— Подождем немного. Не волнуйся, еще рано и светло. Возможно, ему просто нужно остыть.

— Пусть только появится! Он так у меня остынет!

— Может быть, немного вина? — Бредин решил взять ситуацию в свои руки и потянулся к рюкзаку, где лежала бутылка, подаренная гостеприимным профессором.

— Да, — мы с японкой ответили в один голос. Я — устало, а Рина — с беспокойством.

Такими нас и обнаружил Хигаши: поддатыми, утомленными и взволнованными. Мы сидели в кухне Сильвии, запивая кастаньоле красным вином из винограда, выращенного Марчелло по технологии древних греков. И это было идеально для того, чтобы отпраздновать помолвку одной чокнутой японской парочки.

Японец, вернувшись из очередной самоволки, учтиво кивнул нам и водрузил на стол устройство, напоминающее формой что-то среднее между отечественной скороваркой и НЛО, а затем встал на одно колено перед Риной. Признаться, я подумала, что ему снова стало плохо. Но, пока Хигаши рылся в карманах куртки, Бредин уже сообразил, что к чему, и, ухватив меня под локоть, вывел из кухни.

Через несколько мгновений раздались радостные вопли Рины на японском. Мы решили дать им время, чтобы пережить этот важный момент наедине. Впрочем, это было решением Бредина.

— Я пропустила все самое интересное, — недовольно проворчала я, сидя на лестнице, ведущей на второй этаж.

Бредин сидел ступенью выше, обхватив меня своими длинными ногами и обнимая за талию.

— Ты всегда такая любопытная?

— Это не порок, — парировала в ответ.

— Согласен. Но ты бы точно не захотела собрать зрителей в такой момент, — вкрадчивым тоном проговорил парень.

— Умолкни, ты меня нервируешь.

— И чем же теперь? — он тихонько засмеялся, щекоча сзади шею своим дыханием.

— Сегодня воскресенье, так? — я повернулась к парню профилем.

— Ну.

— Так вот. В прошлое воскресенье я даже мысли не допускала, что буду сидеть с тобой вот так, — я коснулась его рук, удерживающих мою талию. — Про остальное вообще молчу, — и откинулась ему на грудь. — Ты пройдоха, Бредин.

Тот снова засмеялся. Он взял меня за подбородок и, закинув голову, начал целовать, но вдруг резко остановился.

— Юль, ну сколько можно? — и схватил пальцами за нос. — Меня уже тошнит от своей же фамилии. Говорят, нет ничего слаще, чем звук собственного имени. Теперь я это, как никто другой, понимаю.

— Да что ты там понимаешь?!

— Назови меня по имени, — попросил он.

— Нет, я… ещё не готова к такому серьезному шагу.

— Скажи, пожалуйста, — Бредин положил голову мне на плечо и тяжело вздохнул, демонстрируя свою печаль, — мне кажется, я ничего в жизни так не хотел. Скажи что-нибудь… не знаю… как дела, Рома. Или… Рома, у тебя аппетитная задница.

Я затряслась от смеха.

— У тебя тощая задница.

— Рома, — подсказал он. — Подожди, а с чего это она тощая? Вчера ты так не считала, — он накрыл ладонями грудь и присосался к шее.

Такими нас и обнаружила Вероника: озабоченными на всю голову.

Я не сразу ее узнала, а Бредин не сразу отпустил мою грудь. Это была эпичная встреча.

— Вероника? — мне наконец-то удалось смахнуть с себя брединские руки. — Что ты здесь делаешь?

— Это дом моей бабушки, — ответила девушка, и я почти услышала, как заскрипели шестеренки в моей голове, когда я стала сопоставлять факты.

Этого просто не может быть! Сомнений не возникало, во всем было виновато домашнее вино профессора Лоретти и чертовы древние греки.

Глава 20. Правила выживальщиков

Я соскочила со ступеньки, стремительно спустилась по лестнице и окинула девушку взглядом, желая убедиться, что перед нами действительно стояла Вероника.

Сегодня рыжая выглядела совершенно иначе, чем в нашу первую встречу в псевдо подземном клубе. Минимум макияжа, максимум одежды и неряшливая гулька на голове убавляли ей возраста, но совсем не лишали привлекательности.

— Ты смотришь на меня, как на привидение, — заметила она, посмеиваясь. — Что ж, теперь и мне понятно, о каких двух русских бабушка твердила, — усмехнулась девушка. Она освободила руки, поставив на пол большие бумажные пакеты с логотипами магазинов.

Я все еще не могла озвучить то, насколько меня удивило ее появление, и выводы, к которым пришла несколько мгновений назад. Если все обстояло так, как рассказывала Вероника, и Сильвия была ее бабушкой, это говорило о том, что бабуля нас надула. Но зачем?

— И что же она про нас говорила? — поинтересовался Бредин. Он тоже спустился и стоял за моей спиной.

Вероника наклонила голову и шагнула в сторону, ее взгляд опустился вниз, затем скользнул вверх. Она с интересом рассматривала Бредина, и я невольно оглянулась. Парень стоял, засунув руки в карманы джинсов и с любопытством смотрел на Веронику.

— Бабуля сказала, что увела бы тебя у нее, будь сама помоложе лет на семьдесят, — ответила девушка.

— Приятно слышать, — улыбнулся Бредин.

Я повернулась к Веронике и увидела широкую улыбку и смеющиеся глаза.

Что скажешь? Просто Суперсемейка! Столетняя бабуля, прикидываясь Штирлицем, фантазирует о моем парне и делится этим со своей раскрепощенной внучкой.

Но… мне хотелось выяснить главное…

Кто же такая эта Сильвия, Santa Rosalía?!

— Нет, подожди! — я повернулась к Бредину. — Ты же ничего не знаешь? Синьора Сильвия знает русский, она родилась в Киеве и жила в Москве. Она водила нас за нос, притворяясь, что говорит только на итальянском.

Я тут же заткнулась, припоминая, могла ли я ляпнуть что-то противозаконное или оскорбительное на родном в присутствии бабули, когда думала, что она не понимает меня? Да, блин! Сколько угодно! Чего стоили одни мои причитания с примесью обсценной лексики, когда я была вынуждена греть воду, чтобы помыться. Господи, неудобно-то как!

— Ну конечно, — недоверчиво произнес Бредин. — И зачем ей это делать?

— Это же бабушка! — воскликнула Вероника. — Она обожает подшучивать над людьми. Видимо, вы ей очень понравились.

— Она не из разведки, случайно? — поинтересовался Бредин, будто прочитав мои мысли.

— Нет, — засмеялась Вероника. — Она бывшая советская спортсменка. Гребля на байдарках и каноэ. У неё даже есть золото с Римской Олимпиады. — Я лишь захлопала ресницами, приняв на веру очередную порцию фактов о нашем незаурядном арендодателе. — Сегодня бабушка уехала в Парму к моему дяде Альфредо, у него родилась внучка. Альфредо — ее старший сын. Мой отец — средний, а ещё есть две дочери… внуки, правнуки. У нас большая семья, — заключила Вероника.

— Тогда… зачем твоя бабушка сдает комнаты в собственном доме незнакомым людям? — спросила я.

— Каждый зарабатывает, как умеет, — Вероника повторялась. — Девиз нашей семьи. Сказать честно, бабушке много раз предлагали переехать… мой отец, дядя. Можно было нанять кого-нибудь, чтобы помогать ей с домом, но с бабушкой бесполезно спорить, она не принимает помощи финансовой и проявления, как она выражается, «капиталистических замашек». Она все делает сама и хочет, чтобы мы все умели делать своими руками. Поэтому мне приходится помогать ей с уборкой. Но сегодня я вызвала горничную из фирмы, — она хитро улыбнулась. — Только бабушке не говорите. Иначе, мне конец, — и подвела пальцем под подбородком воображаемую черту, намекая на кровожадный характер своей бабули.

— У нее даже горячей воды нет. Это слишком даже для противника капитализма, — заметил Бредин, напомнив мне о больной теме.

— Это она так решила, — Вероника развела руками. — Знаете, однажды дошло до смешного, — она загадочно улыбнулась. — Несколько лет назад бабушка попала в больницу. И мой отец воспользовался этим, нанял людей, и здесь поставили бойлер. А бабушке сказал, что сам все сделал. И что вы думаете? Она узнала, что он обманул ее, и заставила дядю Альфредо убрать бойлер. Она потом нескольких месяцев с ним не говорила. И все потому, что отец не потрудился сам.

— Да как он посмел, — в недоумении пробормотала я.

Вероника небрежно махнула рукой.

— Мы давно привыкли к ее выкрутасам. Поэтому я или другие родственники наведываемся к ней и помогаем.

— Ну… в этом как раз-таки нет ничего удивительного. Я вот с дедом живу. А он — с бабушкой, — я кивнула на Бредина.

— Вот оно что, — многозначительно закивала рыжая и, подцепив пакеты пальцами, добавила: — Пойду отнесу это наверх. У вас есть все необходимое?

Я повернулась к Бредину и улыбнулась, заметив его хитрый взгляд. Мы думали об одном и том же: наши голые тела в горячей ванне с горой пены.

— У нас есть все необходимое, — ответил Бредин. — Спасибо.

Но, видимо, мы просили у Вселенной слишком многого. Наше эротично-гигиеническое мероприятие снова накрылось медным тазом. Счастливые японцы пригласили нас и Веронику на якинику по случаю их помолвки. Временно исполняющая обязанности хозяйки дома достала пару бутылок вина из запасов своей бабушки, и все шло к тому, что я никогда не брошу пить и окончательно позабуду о таком благе цивилизации, как горячая вода.

Тем странным прибором, который Хигаши принёс сегодня, оказалось устройство для якинику — традиционного японского блюда, мяса, жаренного на гриле. Эту необычную жаровню, Хигаши арендовал в одном из японских ресторанов Болоньи, чтобы сделать сегодняшний вечер незабываемым для Рины, которая пару дней назад имела неосторожность пожаловаться, как она скучает по якинику. Они были оба такие милые, что после третьего бокала вина и очередного кусочка ароматного мяса, я хотела расцеловать обоих.

Это было чудесное завершение дня, такого насыщенного и пьянящего. Рядом сидел Бредин, обнимая меня, у Рины был ее жених, мой куратор где-то зажигала с профессором, да я даже Вета почти пристроила… одна Вероника казалась мне одиночкой на этом празднике любви и согласия. И после n-ного бокала я пришла к мысли, что с этим нужно что-то делать.

Пока Рина болтала по телефону на японском, а Бредин помогал Хигаши убирать со стола, мы с Вероникой добивали остатки вина. В моем желудке ощущалась невероятная гармония несмотря на то, что я смешала японское блюдо с итальянским вином. Возможно, благодаря этому необычному сочетанию двух культур мне хватило наглости на то, чтобы попробовать сунуть свой нос в чужие дела сердечные.

— Как обстоят дела с продажей моих ботинок? — я начала издалека.

Вероника поставила на стол свой бокал и улыбнулась.

— Отлично! Они ушли за полторы тысячи куда-то в Восточную Европу. Надо узнать точнее у Кеннеди. И, кстати, мы говорили о тебе и все еще готовы возместить твои убытки.

— Да какие там убытки?! — удивлённо воскликнула, передавая Бредину тарелку. — Я купила их в торговом центре во много раз дешевле. Если я действительно смогла помочь кому-то, это здорово.

— Даже не сомневайся, — кивнула Вероника. — Все деньги пойдут в приют для бездомных животных.

— Что ж… передай Кеннеди, что у меня еще есть кеды, — я задумчиво смотрела на Бредина, — и у моего бойфренда тоже найдется, что продать.

Услышав это, парень уставился на меня. Я небрежно помахала рукой, велев ему тем самым заниматься уборкой и не подслушивать.

— Хорошо. Передам, если… увижу. — Вероника почесала нос и тяжело вздохнула. — Он скоро уедет.

— Куда?

— Назад, в Штаты. Он продолжит обучение в Йеле. Его семья так решила, — пояснила девушка трагичным тоном.

— Он всего-то уезжает в другой университет. Что это меняет?

— Все, — ответила она обреченно. — Ланкастер никогда не представит меня родным, как свою девушку. С моим-то бизнесом.

— Это он так сказал? — я склонилась к ней.

— Я это знаю… Такие, как он, рано или поздно женятся на капитале. И это не его вина. Пусть Кен и не похож на других… Его тянет с простым, обычным людям, таким, как мой брат, или ты…

— Или ты, — я перебила ее.

— Да. В этом вся проблема. Кто-то рассказал его отцу, о том что он связался со мной. Мне даже предлагали круглую сумму, чтобы я бросила его. Надо было брать, сейчас нам не помешают любые деньги. Мой отец занимал высокую должность в нашей мэрии. А теперь его обвиняют в коррупции. Возможно, у него отберут все, включая мой клуб.

Да, перспективка у внучки Сильвии вырисовывалась интересная, но лично мне, челябинской студентке, которая прожигала дедовские похоронные, было трудно понять той печали, что сквозила во взгляде Вероники.

— Я б, конечно, тебя пожалела, но не стану, — честно ей созналась. — У вас, богатых, свои проблемы, и мне они реально кажутся надуманными. Хочешь быть с ним, так будь! — И без запинки добавила: — Accada quello che deve e vada il mondo a rotoli (Пусть будет, что будет, и пусть весь мир летит вверх тормашками).

— Да, так говорит моя бабушка, — ее губы растянулись в грустной улыбке.

— А я о чём?! — я хлопнула ее по плечу. — Все, я позвоню ему! — и стала крутить головой в поисках своего смартфона.

— Кеннеди?! Зачем? — удивилась Вероника.

Я посмотрела на Хигаши, который усердно намывал решетку от жаровни, и на Бредина. Ответ пришел, как всегда, прямиком из Космоса, и я тут же его озвучила:

— Мои друзья очень хотят попасть в те катакомбы, а так как в таком состоянии гид из тебя сомнительный, нам нужен кто-то другой.

— Джули? Что ты задумала?! — глаза Вероники расширились от любопытства и волнения.

— Я? Я всего лишь хочу показать своему парню древний лабиринт, — кивнула в сторону Бредина. — Он у меня историк, знаешь ли. А ты сама думай, что делать с Ланкастером.

— И откуда ты взялась такая?

— Из Челябинска, — невозмутимо ответила я.

— Уже хочу там побывать.

— Заметано. Жду тебя в гости и бабулю свою прихвати. У меня дед тоже вдовец. — Покончив с вином, я потянулась к смартфону.

Так, благодаря мне, якинику и итальянскому вину, наша компания оказалась у Баньи ди Марио. Все вокруг было прежним, тот же сумрак, вечерняя прохлада и тишина, тот же уютный квартал и теплый свет невысоких домов. Вот только на этот раз мне очень мешали проникнуться атмосферой таинственного и неизведанного. Да я сама себе мешала. Прекрасная половина нашего отряда диггеров была заметно пьянее сильной. Нет, не так. Мы с девчонками были совершенно невменяемые, и то и дело хохотали и ловили на себе насмешливые взгляды парней. Рина смеялась легко и задорно, Вероника — нервно и отчаянно, а я — просто ржала, как конь. И самое главное, никто уже не помнил, с чего все началось. Кажется, с таксиста, которым оказался молдаванин лет сорока. Услышав в салоне японскую, русскую, английскую и итальянскую речь, в какой-то момент он поинтересовался, нет ли среди нас молдаван. Пришлось разочаровать его. Затем Вероника поведала ему о своих украинских корнях, а я напомнила, что Украина граничит с Молдавией. Водитель воодушевленно закивал, а потом стал счастливым обладателем визитки клуба Виктории, где она предложила ему провести вечер в один из выходных. Я не была уверена, что он являлся ярым фанатом БДСМ. Но это уже были его проблемы.

Так мы и предстали перед Ланкастером, который ждал нас в уже знакомом мне переулке. Парни обменялись рукопожатиями, а потом быстро разобрали нас.

Поднимаясь по ступеням к постройке, где находился вход в подземную Болонью, я висла на Бредине, обнимая его. Вероника шла рядом с Ланкастером впереди, а потенциальные молодожены — позади.

— Юля, надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — усмехнулся Бредин, поддерживая меня. — Потому что я понятия не имею, какого хрена мы делаем тут в темноте.

Я ухватила его под локоть.

— Ну, как тебе сказать… Единственное, что я знаю сейчас, так это то, что твой трезвый взгляд на вещи добавляет тебе сексуальности.

Парень засмеялся.

— Отлично. Больше вообще не стану пить, — пообещал он. — А ты такая чудная, когда напьешься. Я должен воспользоваться этим сегодня. Скажем, раз или… два.

— Будь так любезен, — я одобрила его пошлые намеки, еле дыша от подъёма по лестнице. — Правда сначала нам нужно выбраться оттуда… живыми.

Но, стоило нам только войти в узкий, тускло освещенный туннель и оказаться у первой развилки, как Бредин словно забыл о своем игривом настроении.

— Котова?! И ты здесь ходила одна? С ним?! — строго спросил он, имея в виду Ланкастера. — Ты хоть понимаешь, как рисковала?! А если бы он оказался…

Я остановилась, удивлённая перемене в его тоне.

— Если бы, если бы! Если бы не ты и твой дружок, я бы не вышла в ту ночь из дома! — прошипела я.

— Да?! Если бы не я и, как ты выразилась, мой дружок, у нас бы с тобой вообще ничего не было! Ты не думала об этом? — сердито зашептал он.

Место было не очень подходящим, как и время, но я сделала то, о чем он спросил. Подумала об этом… наблюдая, как Ланкастер показывает японцам свой трюк с бездонным колодцем, бросая туда камень.

Я прислонилась плечом к шершавой кирпичной кладке и отвернулась от Бредина, заметив восторженный взгляд Вероники и любопытный Ланкастера. Рина переговаривалась с Хигаши, который фотографировал колодец с тридцати разных ракурсов.

— По хорошему, мне бы надо сказать спасибо Филину, — съязвила, проанализировав слова Бредина.

— Ну хватит, — вздохнул парень и обнял. Заглядывая мне в лицо, он загораживал обзор. — Я как представил, что тут с тобой могли сделать… — Бредин поднял голову и обвел взглядом темные своды так называемого потолка. — Обещай, что больше не станешь так рисковать или… возьмёшь меня с собой! — его голос звучал в приказном тоне, и я просто не могла не возмутиться.

Сложив руки на груди, дернула подбородком и снова отвернулась.

— Ты ущемляешь мои права, Бредин! — Ты… шовинист!

Кажется, это так называется?

— Что? — он отпустил меня и упёрся ладонью в стену прямо перед моим носом, затем склонился ко мне и громко произнес: — Я люблю тебя и очень волнуюсь! И поэтому я шовинист?!

— Да! Шовинист и пройдоха, — я еле удержалась от улыбки, продолжая дразнить его.

— Тогда ты… ты импульсивная… инфантильная… — он качал головой, подбирая эпитеты позабористее, — заносчивая блондинка, которая все время ищет приключения на свою задницу!

Ну с этим было трудно спорить, к тому же я снова стала забывать, с чего все началось, и повисла на шее парня, обхватив руками.

Тот оглянулся и громко крикнул остальным:

— Мы догоним вас через минуту. Моей девушке нужно немного… отдышаться.

— Не задерживайтесь, — ответил ему Ланкастер.

— Не гони на меня, Бредин. Иначе… ты больше никогда ее не увидишь, — сквозь смех пригрозила парню, услышав удаляющиеся шаги и голоса.

— Эй, так нельзя! — он тоже засмеялся, водя рукой вдоль талии. — Это запрещенный прием! Я теперь не смогу без нее, никак, — его ладонь переместились на ягодицу, сжимая ее. — Не смей угрожать мне этим.

— Знатно поорали, да? — я оттянула ворот его толстовки и стала целовать его в шею.

— Пусть знают наших. Но… — он отклонил голову, давая мне больше простора, — насчёт твоей безопасности, я говорил архисерьезно.

Правая его ладонь взяла пример с левой и принялась гладить мою задницу. Я водила языком от впадины на его шее вверх и вниз. Запах старых камней и кирпичной пыли смешался с ароматом, которым пользовался Бредин, и это сочетание невероятно меня вдохновляло.

— Знаю. И постараюсь больше никуда не вляпываться… без тебя, — прошептала, когда он опустил голову.

— Какая ты у меня смирная девочка.

Он наклонился. Его дыхание, как и мое, участилось и стало неровным.

— Звучит… унизительно, но горячо, — прошептала я, приподнимая его толстовку. — У тебя просто талант вызывать во мне противоречия.

— Да? И давно я их вызываю?

Вернув ладони на талию, он сжимал меня пальцами.

— Примерно с того времени, как ради прикола подкатил ко мне на выпускном, — и, задрав толстовку как можно выше, я стала покрывать его поцелуями, водя языком вокруг сосков.

Мне нравилось ощущать тёплую гладкую кожу парня и дразнить его. В конце концов, когда нам еще представится случай пошалить подобным образом в таком уникальном историческом месте? Ни в Анатомическом театре, ни в краеведческом музее на родине нас бы точно не поняли, а атмосфера подземелья так и наводила на мысли о чем-то запретном.

— Правда? Так давно? Я даже не смел надеяться на это, — его голос звучал низко и хрипло. Отпустив меня, Бредин упёрся ладонями в стену, намекая, что я могу делать с ним все, что угодно.

— Ну… я ничего не могла с собой поделать. А потом и не хотела. Я уже говорила, что ты пройдоха? — я продолжала водить ладонями по его торсу.

— Да, неоднократно, — прошептал Бредин. — Но я вижу в этом некий положительный подтекст. — Прикрыв глаза, он бесстыже улыбался.

Раскатал губу, наивный.

Пора было заканчивать этот привал-прелюдию и найти остальных.

— Балабол, — рывком я опустила его толстовку, положив конец всему. — Идём. Нужно догнать их до следующего перехода.

— Подожди. — Он перехватил мои запястья, когда я попыталась оттолкнуть его. — Юль, мы так и не сделали этого в винном погребе. Как насчёт… катакомб?

Бредин поднял мои руки над головой, прижал их к стене, разводя коленом мои бедра и, склонившись ко мне, стал целовать шею. Прикрыв глаза, я ощущала, как дыхание парня охлаждало влажную от его языка кожу.

Удерживая одной рукой запястья, другой забрался мне под свитер и, отогнув чашечку лифчика, принялся играть с соском большим пальцем.

Вот кому действительно следовало дать визитку в клуб Вероники! И когда он только этому научился?

Все шло к тому, что я готова была отдаться ему прямо здесь, среди останков древней гидравлической системы. Как низко я пала. Хотя… куда ниже? Мы и так были под землёй.

Надо было брать себя в руки. Срочно.

— Бредин, только не говори, что ты взял презервативы, собираясь сюда? — я цокнула языком в сантиметре от его губ и двинула бедрами, отталкивая парня. — Откуда такая самоуверенность, блин?!

Отпустив мои руки, он отступил и улыбнулся. А я с облегчением вздохнула, все еще ощущая возбуждение.

— Да, я шучу. Ничего я не брал. Но, согласись, это было бы незабываемо? — облизнув губы, он соблазнительно улыбался. Впрочем, сейчас все в нем казалось мне соблазнительным.

— Скорее, антисанитарно, — я тряхнула головой, избавляясь от наваждения, и обвела взглядом помещение.

— Мы могли бы вспоминать об этом в старости, — мечтательно произнес Бредин, закидывая руку мне на плечо и разворачиваясь спиной к стене.

— Ага, отличная история, чтобы рассказать ее внукам за праздничным столом. — Боже, что я несу? — Это шутка, если что, — на всякий случай добавила я.

Он зарылся лицом в мои волосы и поцеловал.

— Я понял. Но… это так, для справки. Прежде чем заиметь внуков, не мешало бы обзавестись детьми, а ты все еще зовёшь меня по фамилии.

Я повернулась к нему и нервно заморгала.

— Нет. — Поднырнула под его руку и отступила в сторону. — Вот правду говорят! Пьяный трезвому не товарищ. Беспонтово шутишь. Кстати, ты не запомнил, в какой туннель они ушли? — и ткнула пальцем в крайний справа. — Кажется, сюда.

— Нет, в соседний! — уверенно заявил. Бредин.

Спорить смысла я не видела. Топограф из меня был никакой, особенно спьяну. И если бы какому-нибудь Сусанину пришло в голову бросить меня где-то на окраинах ЧТЗ без карты и мобильного, я бы точно пропала без вести, обладая природным талантом заблудиться в трёх соснах. Но с Брединым я готова была заблудиться, где угодно.

— Ладно. Если нам суждено сгинуть в этом подземелье, так тому и быть. По крайней мере, если мы свернем не туда, нам будет, чем заняться.

Он взял меня за руку и заявил:

— Я уже хочу свернуть не туда.

Но мы, как назло, свернули именно туда. Бредин оказался прав, и вскоре мы вышли на другую площадку. На каменных ступенях, подложив куртку Хигаши под себя, сидела Рина, пока японец задорно верещал, записывая видео из древних окопов.

— Ну хоть кто-то, — с облегчением произнесла Рина, вставая с места.

— А… где остальные? — я стала крутить головой, пытаясь понять, куда подевались оба наших проводника.

— Они поругались, — ответила девушка. — Потом Вероника убежала туда, — она ткнула пальцем в направлении одного из туннелей, — парень ушел за ней. А мы остались ждать вас.

Я поежилась, ощутив как из арки напротив повеяло сквозняком, а лампочки подозрительно замигали.

Отлично. Первое правило выживальщиков всех фильмов ужасов, которое гласило «Не разделяйтесь!», мы уже нарушили. На ум пришло сразу несколько не менее важных:

— Не раздевайтесь!

— Не занимайтесь сексом!

— Почаще оборачивайтесь!

— Оставайтесь в круге из соли до приезда полиции или экзорциста.

С последним, пожалуй, был уже перебор, а вот с предыдущими…

Обернувшись, я смотрела на Бредина, припоминая, как мы недавно зажимались на первой стоянке, и не могла взять в толк, какого хрена не поддалась тогда на его заманчивую провокацию. Но тут из туннеля, где скрылись Ланкастер и Вероника послышались крики, а из моей головы тем самым сквозняком выдуло все остальные правила…

Глава 21. Борода Карла Маркса

— Думаешь, нам следует пойти к ним? — спросил Бредин, как только отгремело эхо голосов.

Мы оба стояли у входа в тоннель, где скрылись Вероника и Ланкастер. Задержав дыхание, я прислушалась. Там было зловеще тихо. Лишь тусклый свет освещал безмолвный зев этой кирпичной трубы.

— Не знаю, — я пожала плечами. — Они же не кричали «хэлп ми кил»… или что-то типа того. Пусть… поговорят. Как бы тебе объяснить… они, — кивнула в сторону тоннеля, — это мы три дня тому назад, а подземелье — идеальное место для откровенного разговора.

Бредин усмехнулся и с пониманием закивал.

— Тогда нам точно не стоит вмешиваться. Я сам через это прошел. В идеале, их бы закрыть где-нибудь… ну… и так сойдёт.

Он протянул мне руку, а затем мы спустились по противоположной стороне лестницы, чтобы не тревожить Хигаши и Рину, позирующих на камеру.

Бредин сел на ступеньку и похлопал по коленям:

— Ладно, иди сюда, — он смотрел исподлобья и лукаво улыбался. — Мне нужно сказать тебе что-то очень важное.

Я покорно уселась на него, обхватив рукой за шею.

— Я вся внимание, — изогнув бровь, с любопытством смотрела в его серые глаза.

Бредин прищурился, поглаживая мою ногу.

— Сейчас самое время для того, чтобы… — он приблизил свое лицо к моему и прошептал в сантиметре от моих губ, — чтобы… — а у меня уже дыхание перехватило от его эротичного шёпота. Вот как он это делал? — чтобы обдумать название для курсовой, — закончил Бредин. Такого я точно не ожидала. — Скажем… «Становление и падение Римской империи в аспекте изучения подземной гидравлической системы». Что скажешь?

Я оттолкнула его и хмыкнула в ответ:

— Столько заумных слов подряд я от тебя еще не слышала. Какой же ты зануда, Бредин.

— Ты так не думаешь.

Он улыбнулся ещё шире, а я продолжила изображать Принцессу Несмеяну.

— Мне надо это письменно подтвердить?

— Вредина, — парень поцеловал меня в подбородок, обслюнявив его как следует, и крепко стиснул талию обеими руками. Потом поднял голову и мечтательно уставился на темные кирпичные своды. — На самом деле, здесь потрясно. Странное ощущение… Где-то там над нами живет своей жизнью огромный город… В метро чувствуешь себя иначе, там всегда шумно, всюду снуют люди, а тут… никто не знает, где мы. Просто дух захватывает! — восторженно добавил. — Последний раз я чувствовал подобное, когда ты закрыла меня в школьном подвале лыжной базы.

— Нашел, что вспомнить! — я прыснула со смеху.

— Как я могу забыть это? Мне было десять, и я остался один в темном подвале. Ты подорвала мою психику, Котова, — он снова дурачился.

— Ой, конечно! — я покачала головой, припоминая тот случай после урока физкультуры. — Через три минуты туда пришёл другой класс! Зато я потом лишилась клока волос из-за твоей жвачки!

Вот это действительно была боль.

— А ты всем говорила, что я сплю со своей бабушкой.

Видимо, эта убогая байка, которую я пустила по классу, не давала ему покоя много лет. Нужно было срочно вспоминать аргумент повесомее.

— Зато вы с Филином всем сказали, что я сдаю бутылки, и от меня воняет.

Бредин приблизил лицо к моей груди и принюхался.

— Нет, на этот счёт мы точно заблуждались. Беру свои слова обратно… Так, что там ещё? — он задумался, часто моргая. — Помнишь, ты наврала завучу, что это я курил в туалете… Мне потом влетело дома по первое число.

— Ты спрятал в том толчке мой рюкзак… и там было накурено. Я всего-то сопоставила факты.

Бредин ткнул пальцем мне под ребра, и я подпрыгнула на месте, взвизгнув от неожиданности.

— Ты их подтасовала, чтобы отомстить мне.

— Ну… или так, — продолжая хихикать, я кивнула в знак согласия.

— Да, Юля, в детстве ты была той ещё занозой в заднице. А в старших классах… твоё высокомерие действовало на меня, как красная тряпка на быка, — признался Бредин, чем ни капли не удивил меня.

Я всегда знала, что наша неприязнь работает в двух направлениях и, как выяснилось, не только она.

— Это не было высокомерием, мне просто не хватало… толерантности. Проще говоря, ты, — я дотронулась до его груди ладонью, — бесил меня одним своим существованием.

Бредин взял мою ладонь, поднес ее к губам и легко коснулся внутренней стороны.

— А я считал своим долгом сбить спесь с такой заносчивой грубиянки.

Я освободила ладонь и обвила его шею руками.

— Скажи ещё, что оберегал от меня человечество?

— Видишь ли… — задумчиво произнес парень, — на самом деле, я был о тебе другого мнения, и думал… ты другая. Я просто тебя не знал, и когда из-за собственной глупости мне выпал шанс узнать тебя ближе… я все испортил.

Я коснулась его волос и запустила в них пальцы, бережно перебирая, а затем взлохматила одним резким движением.

— Я тоже считала тебя придурком, поэтому мы квиты, — произнесла доверительным тоном. — И… ничего ты не испортил, посмотри на нас… сидим чёрт знает где и ностальгируем по тем временам, когда враждовали друг с другом.

Он тепло улыбнулся мне.

— Блин, и об этом тоже не стоит рассказывать нашим внуками… иначе у них сформируется неправильный взгляд на отношения.

— Неправильный взгляд на отношения скоро сформируется у кое-кого другого. Тамара Семёновна и мой дед… Не могу даже представить, как они охренеют, если узнают о нас!

Я икнула, представляя физиономию брединской бабули в этот момент, и поняла, что мне точно не жить.

— Почему «если»? — серьезным тоном спросил Бредин, заглядывая мне в глаза. — Конечно, они узнают! Я не собираюсь ни от кого прятаться. И ты не будешь!

— О, — я покачала головой, — снова эти твои патриархальные замашки!

— Котова, говори, что хочешь! Лично я настроен серьезно. Если мы вместе, значит вместе. Здесь, там, везде, — отрезал он.

Я ощутила, как в груди стало разливаться приятное тепло, вызванное его словам. Это не выглядело так, словно Бредин пытался ущемить мою свободу. Но, предоставляя мне выбор, он четко обозначил свою позицию. Назад дороги уже не было для нас обоих.

— Хорошо… — скосив взгляд, я улыбалась. — Я поняла тебя. Но будет непросто.

— Думаешь, твой дед рассердится? — спросил парень озадаченно. — А родители?

— Ну… родители, мне кажется, примут мой… неожиданный выбор. А что до деда… Вообще, он у меня смирный, но, на всякий случай, ты же помнишь, что у него есть ружьё?

— Ладно, не переживай, мы справимся с этим, — уверил меня парень.

Мне бы его уверенность! Это здесь было все так легко и просто, а там, в Челябинске, краю суровых и мнительных пенсионерок…

— Я посмотрю, как ты справишься со своей бабулей! Она же меня терпеть не может.

— Ты преувеличиваешь.

Его легкомысленный тон меня позабавил.

— Бредин, давай смотреть правде в глаза! Твоя бабушка за всю мою жизнь ни разу со мной не поздоровалась. Она смотрит на меня, как на пустое место… — Я заерзала на коленях парня, вспомнив разговор с мамой, и протараторила: — О, кстати! Ты знаешь, о том, что она и мой дед… они встречались в молодости?

— Вот оно что. Я предполагал, что между ними что-то было.

— Как это предполагал? Тебе что-то рассказывали?

— Нет, но несколько лет назад я нашел дома письма, случайно… целую стопку, — обнимая меня, он расположил ладони друг под другом, иллюстрируя свои слова. — Твой дед писал моей бабушке, когда служил в армии. Представляешь?

— Серьезно?! Она все еще хранит их?! — удивлённо воскликнула я.

Эта новость совсем не вязалась с тем, что мне было известно о характере Тамары Семеновны и о том, как она поступила с моим дедом. Зачем ей хранить письма полувековой давности, если она сама предпочла деду другого мужчину?

— Да. Там есть даже его фотки. Я постеснялся ей признаться, что видел их… Это странно и даже удивительно… Они и мы. Ты не находишь, Юля?

Он с нежностью смотрел на меня, поглаживая бёдра.

— Я думала об этом недавно. Ведь… если бы у них все получилось, нас бы, в принципе, с тобой на свете не было.

— Точно, — кивнул парень. — И кому за это сказать спасибо?

— Твоей бабуле, конечно! Она бросила моего деда, не дождалась из армии.

— Тогда зачем она хранит его письма? — теперь и парень задался этим вопросом.

— А я откуда знаю! Это же твоя бабушка. Вот и спроси ее сам!

Пока мы обсуждали загадку века, из туннеля снова послышались отголоски перебранки и быстрые шаги. Кто-то бежал, а кто-то догонял. И я поразилась тому, насколько все влюбленные в мире похожи друг на друга, особенно в том, что касалось разборок. Японцы, американцы, русские, итальянка с украинской кровью… мы реально все придерживались одного и того же алгоритма. Первое: влюбитесь. Второе: вынесите друг другу мозги. Третье: будьте счастливы. Но на счёт третьего, это ещё бабушка надвое сказала. И почему никто не может, воспользовавшись опытом поколений, просто перейти от пункта первого прямиком к третьему? «Да потому что гладиолус», — как любит говорить Натахин.

— Подожди! — голос Ланкастера раздался совсем рядом, и мы заозирались.

— Убери от меня руки! — кричала Вероника. Мы их не видели, но слышали очень хорошо. Видимо, они стояли где-то неподалеку.

— То, что ты предлагаешь, никуда не годится! Это наглый шантаж! — гулко зазвучал голос девушки.

— Кажется, они еще не закончили, — прокомментировал Бредин их перепалку.

— Тихо, — я зашипела на него и, затаив дыхание, прислушалась.

— Я предложил тебе стать моей женой! — громко сказал Кеннеди. — Почему ты так реагируешь?!

— Потому что… это бред! — так же громко ответила Вероника. — Это… Я не думала об этом! Я хотела всего лишь быть с тобой! Нам и так хорошо вместе! Мы может встречаться, как все нормальные люди… Ты будешь прилетать ко мне на каникулы, или я … Но брак?! — завопила она. — Зачем надо все так усложнять, Кен?!

— Затем, что мне придется многим рискнуть, понимаешь?! Моя семья будет давить на меня, но я должен знать, за что бороться! Все эти два месяца я мечтал о тебе, каждый день, Вероника! Мне не следовало никого слушать… и теперь точно не стану… Я не врал, когда говорил, что люблю тебя… с той первой ночи год назад… я только о тебе и думаю. И… я хочу знать прямо сейчас, готова ли ты пойти со мной против всех… Будет нелегко. Отец может всего меня лишить, но с тобой это не будет иметь значения!

Сидя на коленях своего любимого Бредина, я едва не растеклась по древним ступеням счастливой лужицей от слов Ланкастера. Ну до чего же хорошо и правильно он говорил!

— О, Боже, Кен, как бы я хотела, чтобы ты был обычным парнем! — причитала Вероника.

И я еще больше ее зауважала. Вероника не держалась за отношения, как за спасательный круг, и знала себе цену при том, что совершенно очевидно была по уши влюблена в Ланкастера.

— Я такой и есть! — с пылом заявил Кеннеди. — У меня ничего нет, все принадлежит моей семье. Другой вопрос, нужен ли я тебе таким?

— Голодранцем? — спросила девушка. — Даже не сомневайся.

— Значит, ты выйдешь за меня? — спросил Ланкастер.

— Ну же, соглашайся, дуреха! — пробубнила я, скрестив пальцы. И Бредин тихо засмеялся, заметив мои действия.

— Да, чёрт возьми! — крикнула Вероника.

Потом все стихло. Видимо эта ненормальная парочка от слов перешла к делу и решила скрепить свою затею поцелуем.

Я глубоко вздохнула, с чувством выполненного долга поднялась с коленей Бредина и отошла от лестницы. Рина с Хигаши, сидя на ступенях по ту сторону от арки, целовались и жались друг к другу. И тут я занервничала.

— Надо выбираться отсюда, — с опаской пробормотала я, заметив изучающий взгляд Бредина. — Тут слишком много желающих пожениться, — кивнула в сторону японской парочки. — Просто мейнстрим какой-то… — Бредин продолжал меня разглядывать, и я заподозрила неладное. — Что? Почему ты так смотришь?! — не выдержав, спросила его.

— Я подумал…

— Даже не думай об этом! — я перебила его.

Нагло улыбаясь, он поднялся и встал рядом, устроив локоть на узких железных перилах, другой рукой обнял меня за талию и притянул к себе.

— Почему? Я уже думаю.

— Перестань! Немедленно! — угрожающе зашептала я.

— Не могу перестать, извини. К тому же, тебе так нравится моя фамилия.

— С чего ты взял?! — завопила я.

— Ты же каждые две минуты ее произносишь…

— Бредин! — неосознанно вылетело у меня.

— Вот видишь, — он довольно улыбался и полез целоваться, но я вовремя отстранилась.

Меня невероятно возмутило то, что он мог шутить на такую важную тему. Ну что я за клоуна себе завела? У всех парни, как парни, а этот тип только кривляться умеет.

— Нет, это совсем не смешно! — я уперла ладони парню в грудь и попыталась оттолкнуть его.

— Похоже, чтобы я шутил? — спросил он, глядя мне в глаза. И теперь я запаниковала, потому что его взгляд говорил о том, что он точно не шутит. А вот это совсем никуда не годилось. Я опустила взгляд, и Бредин, видимо, шестым чувством осознав, что я еще не созрела для подобных тем, миролюбиво произнес: — Ладно… Вернёмся к этому вопросу чуть позже. — Я подняла голову и внимательно смотрела на него, пытаясь вычислить степень его серьезности. — Когда у меня отрастет… борода, как у Карла Маркса… — уточнил он. — Скажем, через год?..

Глава 22. Апельсиновые кексы Сильвии Андреевны

В тот вечер в подземелье я лишь поморщилась, представив это дикое зрелище, и не придала значения словам Бредина по поводу его бороды. Что было весьма опрометчиво с моей стороны. А ведь Вселенная мне заранее намекала.

Только на прошлой неделе Джаред Лето опубликовал в Инстаграм фотку, добавив, что решил укоротить свою окладистую, как у старовера, бороду. Я даже лайкнула коммент другой ярой противницы растительности на фейсе кумира, которая однозначно прокомментировала его пост: «Отрежь ее уже к чертям собачьим, сколько можно прятать свое божественное лицо!». И тут такая подстава в виде Бредина и его предполагаемой бороды.

Я только в среду заметила, что он перестал бриться. Минуло четыре дня с того вечера на профессорской вилле, когда я за каким-то хреном заикнулась про бороду немецкого философа, того, что в паре с соратником и другим не менее известным бородачом вдохновили своими трудами уроженца Симбирска устроить кипиш в Царской России. И надо сказать, тут тоже не обошлось без бороды и усов, которые впоследствии стали важнейшей частью художественного образа Владимира Ильича в советском искусстве.

После насыщенных и жарких выходных нам удалось вполне спокойно встретить будни и даже не попасть в очередную авантюру.

Тем утром мы целовались во внутреннем дворе одного из корпусов университета, куда Бредин проводил меня на лекции, и в какой-то момент я почувствовала саднящее ощущение на коже вокруг губ.

— Ты колючий, — сделав это открытие, я дотронулась до его лица, проведя тыльной стороной ладони по подбородку, коснулась кожи над его губами и, ощутив подушечками пальцев жёсткие колкие волоски щетины, поняла, что это была очередная спланированная провокация.

Парень хитро улыбался и, быстро чмокнув в щёку, заявил:

— Тебе придется потерпеть. Когда это все отрастет, будет намного мягче целовать меня.

— Бредин! Я не стану тебя целовать! — ужаснулась, всматриваясь в этот брадобрейский беспредел.

— Куда ты денешься, — усмехнулся он. — Мой дед носил усы, мне тоже должно пойти… А про бороду ты, между прочим, сама сказала. Так что…

— Я серьезно, блин! Сегодня же побрейся! — приказала ему. — Терпеть не могу все это… волосатое!

— Сочувствую. Или, может быть, ты хочешь мне что-то сказать? — он выжидающе смотрел на меня.

Я оттолкнула его и поправила сползающую лямку рюкзака.

— Шел бы ты на занятия, а то опоздаешь, — и снова соскочила с темы.

Бредин взял меня за руку и притянул к себе.

— Люблю тебя.

— Ну еще бы, — ответила в привычной манере.

Бредин тихонько засмеялся и поцеловал меня в висок, крепко прижимая к себе.

— Я умею ждать… Борода рано или поздно отрастет. И тебе придется это сделать.

— Ты ненормальный! — я хохотала, уткнувшись в его грудь лицом.

— Нет, я просто целеустремлённый.

На самом деле, я не думала, что Бредин всерьез решил добиться от меня признания в любви таким дебильным способом, но мне стало любопытно. Насколько его самого хватит? К тому же, стоило признать, что будь у него борода, усы и даже жуткие бакенбарды во всё лицо, как у Собакевича, я бы не относилась к Бредину иначе. Теперь точно нет. Я была настолько очарована им и тем, что между нами происходило… Короче говоря, я стала тряпкой, и впервые в жизни меня не раздражало чувствовать себя в подобном бесхребетном состоянии. Мне нравилось в Бредине все: его шутки, его щетина, его воспоминания обо мне. У нас было неординарное прошлое для влюбленных, но оно было только нашим, и я бы ни на что на свете его не променяла.

Бабуля Сильвия (или как там ее звали по советскому паспорту) решила зависнуть в Парме ещё на несколько дней, чем мы и решили воспользоваться в пятницу, закатив очередную международную попойку в ее нафталиновой столовой. В тот день японцы приготовили прощальный ужин, накормив нас раменом из итальянской лапши. Как всегда, было очень вкусно и познавательно. Рина и Хигаши планировали посетить Венецию, Верону и ещё несколько городов автобусного тура, устроив таким образом свой медовый месяц заранее. Жених Рины не поддержал ее идею обратиться в местный буддистский центр, а настоял на том, чтобы провести церемонию бракосочетания на родине, в Киото, и, в первую очередь, сообщить о своем решении родителям и бабушке Рины. И это о многом говорило. Всегда молчаливый и суетной Хигаши под конец нашего общения открылся для меня совершенно с разных сторон: безнадёжный романтик и серьезный молодой человек, не пасующий перед трудностями. То же можно было сказать и о Ланкастере, принявшем за догму старую добрую истину, гласившую, что «с милым/ой рай и в шалаше». Я очень сомневалась, что предки Кеннеди пойдут на то, чтобы подвергать своего отпрыска воздействию столь стеснённых бытовых условий. Хотя… кто их богатых знает. В любом случае, мне импонировали обе эти чокнутые парочки, потому что на их фоне мы с Брединым выглядели весьма адекватно и солидно. Днем мы занимались, вечерами гуляли по городу, а ночью тоже занимались. Любовью. Этот балабол где-то понабрался горячих фраз на итальянском и в наглую пользовался тем, что нашёптывал в хаотичном порядке:

— Amore mio Юля Котова (Моя любовь Юля Котова).

— Котова, ti amo con tutto il cuore (Котова, я люблю тебя всем сердцем).

— Юля, sei l'aria che mi nutre. (Юля, ты — воздух, которым я дышу).

— Котова, significhi tutto per me (Котова, ты значишь всё для меня).

— Ti voglio, Юля (Я хочу тебя, Юля).

И, надо сказать, как бы по-дурацки это все не звучало и не выглядело, Бредин каждый раз добивался своего. Его итальянский с челябинским акцентом действовали на меня просто безотказно, а уличный автомат с презервативами недалеко от универа уже не справлялся с нашими аппетитами.

Сегодня мы решили забить на культурную программу, которую нам снова навязывала Жанна Бернардовна, и заперлись в комнате ещё засветло. Вообще-то, мы собирались поработать над нашим выступлением для конференции, стартовавшей уже послезавтра. Но Бредин снова начал тренировать на мне свой итальянский. И, как результат, он уже несколько минут был подо мной и во мне. Продолжая медленно двигаться, я тяжело дышала и склонилась к нему, ощущая, как сильно парень сжимал меня за бедра. Моя соски коснулись его груди, а пряди волос, создавая светлую завесу между нами, позволили мне ненадолго укрыться от бесстыжего взгляда Бредина.

Он отвёл волосы в сторону и потерся о мою щеку уверенными ростками будущей бороды.

— Ti amo, Котова (Люблю тебя, Котова), — прошептал Бредин, накрыв ладонью ягодицу, легко сжал ее, задавая темп моим движениям.

— Молчи, ради бога, — велела я, прикрывая глаза от удовольствия. — Иначе я привыкну заниматься сексом только с итальянцами.

— Отлично, когда приедем, я пойду на курсы, — он хрипло прокомментировал мои опасения.

Я провела языком по его соску и подняла голову. Мое лицо пылало от притока крови, а губы зудели после долгих страстных поцелуев с этим сексуальным небритым полиглотом.

— Сначала побрейся, — сквозь стон, напомнила ему своё требование, схватив его за подбородок.

Он тут же среагировал и, потянув меня за руку, повалил на себя.

— Скажи, что любишь меня, — произнёс, покусывая кожу на шее.

Пытаясь приноровиться двигаться в новом положении, я повернулась к нему лицом.

— Ты слишком многого хочешь.

Руки Бредина на бедрах снова помогали мне. Он провел языком по моим губам и потерся о них подбородком.

— Тогда я куплю набор для ухода за бородой.

— Stronzo, — выдохнула в ответ, ощутив, что он вошёл в меня полностью.

— Bella stronza, — сказал Бредин осипшим голосом.

И, протиснув руку, коснулся меня между ног, поглаживая самое чувствительное место.

— Ох… чёрт возьми, — простонала я, упираясь ладонью в его грудь, — мне кажется, ты уже овладел уровнем Pre-Inter-medi-о-о.

Я приподнялась и, подавшись вперёд, коснулась сосками щетинистой кожи его лица, намекая на то, чтобы парень не оставлял мою грудь надолго без внимания.

— Этого явно недостаточно… Пожалуйста, Юля, только не останавливайся.

Насладившись тем, как язык Бредина играл с моими сосками, я откинулась и оперлась на вытянутую руку, сжимая простынь в кулак, ощущая приближение оргазма. Но тут заиграла мелодия моего мобильного. Это был первый случай на моей памяти, когда я не хотела слушать Джареда Лето. Судорожно схватив телефон, не глядя я провела пальцем по экрану и откинула его.

— Эй, Котова?! Ты там где?! — послышался из динамика голос Тихомировой. — Что это? Потолок? Ты там спишь, что ли?!

Вероятно, в пылу возбуждения вместо того, чтобы отклонить вызов, я его приняла. Соображая, что делать, я замерла, сидя на парне, в растерянности уставившись на него. Тот не стал тормозить, и, откашлявшись, схватил телефон.

— Привет, Наташ, она… немного занята, — Бредин беззаботно смотрел в камеру, хотя его грудь все ещё бешено вздымалась, а я еле удерживалась от истеричного смеха.

— О-о-о, Ромка! Привет, коль не шутишь! Ты чего такой красный? Ты там что голый?! — с подозрением в голосе спросила Натахин.

— Аммм… ну… скорее, да, чем нет, — ответил Бредин и уставился на меня.

Я покрутила пальцем у виска, намекая на то, чтобы он не палил контору, но Тихомирову было не так-то просто смутить или заставить соскочить с интересной ей темы.

— Ды иди ты?! — догадавшись, что к чему, она едва не взвизгнула от восторга. — То есть… вы там… что? — но на всякий случай решила уточнить. Бредин загадочно улыбался, а я провела ладонью по лицу, рассматривая его бесстыжую физиономию сквозь пальцы. — Чёрт! Блин… Охренеть! — воскликнула Тихомирова.

— Может, ты потом перезвонишь? — предложил ей Бредин, поглаживая мою ногу.

— Что? — спросила та. — А… да, конечно! Ромка, красава! Котова, да неужели?! Все, братцы, до связи, только предохранитель не забудьте! — и ободряющим тоном закончила разговор.

— Какая она заботливая. Я всегда знал, что Наташа на моей стороне, — довольным тоном заявил парень, пряча под подушку телефон.

Разочарованно вздохнув, я слезла с него и повалилась плашмя, устраиваясь рядом.

— Зачем ты ей ответил? — пробурчала прямо в матрац, покрытый серой простыней. — Чувствую себя какой-то… извращенкой… — И раздраженно прорычала: — Ну вот надо было ей позвонить! Такой момент испортила!

Бредина повеселили мои слова, и он затрясся от смеха, наглаживая мои ягодицы. А затем, просунув руку мне под грудь, бережно перевернул на спину.

— Не злись, я попробую все исправить, — произнес он, нависая сверху.

После того, как он все исправил, его интерес с моей персоне заметно поугас, а я жутко проголодалась. Натянув белье и накинув брединскую джинсовую рубашку с ацтекскими узорами, которая заменила мне халат, я отправилась на кухню, чтобы найти что-нибудь съедобное, пообещав парню не забыть и о нем. Я прошла по коридору мимо кладовой и столовой и вдруг услышала какую-то возню со стороны кухни. Этим вечером в доме мы были одни. Вероника с Кеннеди укатили за город на пару дней, японцы уехали, а бабуля должна была приехать только послезавтра. Замерев на месте, я размышляла над тем, что мне следует сделать: пойти проверить или вернуться к Бредину и предложить ему все выяснить. Но думала я недолго. Из кухни снова раздались звуки и голос:

— Куда же я задевала свой венчик, дура старая?

Слова были произнесены на русском скрипучим старушечьим голосом.

Стало ясно, что бабуля Сильвия решила вернуться чуть раньше и уже собиралась что-то стряпать. Мне б ее расторопность в девяносто восемь!

— Здрасьте, Сильвия… простите, не знаю вашего отчества, — заявила ей с порога, с интересом разглядывая бабулю.

Она, как обычно, была при параде: стильно уложенные седые кудри, белая блузка с откровенным вырезом и темно-синие джинсы, почти такие же, как и те, что я не удосужилась надеть.

— Оксана Андреевна Роздобудько, — с улыбкой сказала бабуля, уперев кулаки в бока. — Но уже полвека я просто Сильвия. Что, рассекретила меня Вероничка?

Я прошла на кухню и встала в центре у стола.

— В общем, да. Мы так удивились. Почему вы не сказали сразу?

— Я присматривалась. Видишь ли, я впускаю в дом посторонних людей. И они могут быть очень болтливыми, когда думают, что их не понимают, — пояснила эта престарелая конспираторша.

— Я сквернословила, да? Мне так неловко…

— О, не волнуйся, детка! — перебила меня бабуля. — Русская брань для моих ушей, как музыка. У меня не часто останавливаются наши. В позапрошлом году я полгода сдавала комнату белорусской студентке, но с ней было так скучно. Представляешь, она приехал просто учиться?

— Какой кошмар, — поддержала я ее.

И тут же задумалась. Бабуля была украинкой, та девушка из Белоруссии, а мы с Брединым ясно откуда… Что она имела ввиду, говоря «наши»? Хотелось бы надеяться, что синьора Роздобудько была в курсе того, что произошло в Беловежской пуще в девяносто первом… Но я не стала уточнять, опасаясь стать причиной сердечного приступа почти столетней старушки, который могла вызвать новость о том, что Союз-то давно развалился.

— Наверное, тебе интересно узнать, как я здесь оказалась? — она смотрела на меня пытливым взглядом.

— Ваша правда, — кивнула в ответ. — Сгораю от любопытства.

— Ну что ж, Юля. Помоги мне. Я решила испечь апельсиновые кексы. Надевай-ка фартук.

Она указала своими узловатыми пальцами на угол кухни, где на крючке висел фартук. Теперь стало понятно, почему это помещение казалось мне таким родным и каким-то совдеповским, что ли. Пока я завязывала симпатичный фартук в красно-белую клетку и закатывала длинные рукава брединской рубашки, Сильвия достала из холодильника пластиковый лоток с яйцами и встала к столу.

— Что… мне делать? — в ожидании команды я развела руками и покачалась на пятках.

— Будь другом, вымой апельсины, — бабуля указала взглядом на пару фруктов, лежавших на столе, а затем кивнула в сторону плиты, — положи их в сотейник, залей холодной водой и поставь на огонь, а я пока займусь желтками. Итак, — начала Сильвия, пока я, прихватив апельсины, направлялась к раковине, — мне было тридцать девять, когда я оказалась в Италии с нашей Олимпийской сборной. Советский союз тогда только третий раз участвовал в Летней Олимпиаде и, надо сказать, очень успешно. Американцы считали делом чести взять реванш после победы нашей сборной на играх в Мельбурне, но мы выступили ещё мощнее и всех превзошли в командном зачете… По-прежнему ощущаю, как по спине бежали мурашки, когда Адольфо Консолини приносил олимпийскую клятву на стадионе Олимпико! В то время я совсем не знала языка, но это чувство помню до сих пор, — мечтательно проговорила она. — Сколько же шума было вокруг никому не известного парнишки из Кентукки! Потом мир узнал его, как Мохаммеда Али. А какой фурор произвел Юра Власов! Это ему доверили нести наш красный флаг на открытии. — Бабуля отделяла белки от желтков и отправляла последние в полупрозрачную зелёную миску. — Мне было чуть за двадцать, когда я осталась сиротой, отец на фронте погиб, мама умерла от болезни незадолго до победы. Мы тогда в эвакуации жили. Но спорт меня и вывел в люди. Гребля на байдарках. Ох, как мне это нравилось! Но… так сложилось, что моя первая и единственная Олимпиада состоялась в уже таком зрелом возрасте. Тридцать девять лет! Тогда я считала себя настоящей старухой. Вот ненормальная! — хохотнула Сильвия, пока я возилась с плитой и сотейником. — А ведь моя жизнь только и началась… в тридцать девять… — Покончив с апельсинами, я встала у стола напротив нее. — Чтоб ты понимала, Юля, нам не разрешали близко общаться с иностранцами, и все свободное время мы проводили в номерах олимпийской деревни. Точнее, так думали наши тренеры и политрук. Тем пикантнее были мои встречи с Майклом, — прикрыв глаза, она покачала головой, намекая на характер этих встреч. — Американец, высокий, красивый… он был спортивным фотографом, снимал для крупной римской газеты… А ведь мы даже толком поговорить не могли. Я почти не знала английского. Что не помешало мне влюбиться в него! Я была словно в бреду, Юля! Если ты догадываешься, о чем я. — Многозначительно задвигав бровями, она начала сыпать в миску сахар и ловко взбивать желтки. Само собой, я догадалась, о чем она говорила. Из-за Бредина и нашего бурного романа я сама ходила в непонятном бреду уже не первую неделю. — Представляешь, я даже не поняла, как взяла золото в той парной гонке на байдарках?! А ведь я не раз нарушила спортивный режим! — и, кажется, я знала, каким образом. — В общем… в одну из встреч Майкл предложил мне остаться с ним… чтобы продолжить наше знакомство. Естественно я сразу отказалась! Но потом передумала, в последнюю ночь перед закрытием Олимпиады. Дома меня никто не ждал, олимпийскую медаль я уже получила. Что меня ожидало? Тренерская работа, возможность завести кота… или двух… А, в целом — одиночество. Потому в ту ночь я сбежала. Представляю, какой был скандал! Наверное, меня исключили из сборной и партии ещё в самолёте!

— Так вы и в партии состояли? — я едва не присвистнула от удивления.

— Ошибка молодости, — улыбаясь, кивнула Сильвия, а потом, согнув в локте руку, устремила вверх указательный палец. — Так… где-то у меня была миндальная мука. Посмотри-ка в том ящике. — Я отправилась к шкафу, на который она показала, а бабуля продолжила делиться своими мемуарами: — Так я осталась в Риме с Майклом. Это были самые незабываемые два месяца, а потом выяснилось, что его контракт с газетой заканчивается, и он… женат. Вскоре Майкл уехал в Штаты, а я узнала, что беременна.

— Ого! — воскликнула я.

— Вот тебе и ого. Обманул меня этот figlio di putana (сукин сын). Видимо, не рассчитывал, что я останусь, а я взяла и осталась. Но… сама виновата… Как раньше говорили, курица не захочет… — Бабуля перестала взбивать и, оставив венчик в миске, опустила руку. — Ох, как я стала мучаться суставами, особенно осенью!

— Давайте я, — предложила ей. Сильвия пододвинула ко мне миску, а я спросила: — И как же вы одна… в чужой стране?

— О! Лучше не вспоминать! — русскую речь она сопроводила жестом с итальянской экспрессией. — Не знаю, что бы я делала, не встреться мне Альфредо. Он работал акушером-гинекологом в больнице для неимущих, а потом… стал моим мужем.

— Он женился на вас… — начала я, но осеклась, ощутив неловкость. Всё-таки эта пожилая женщина была в несколько раз старше меня, а у любого любопытства имелись разумные пределы.

— Да, я была без денег, документов, беременна от другого, но его это не остановило. — Сильвия озвучила то, что я так и не решилась произнести. — Альфредо был старше на двенадцать лет и очень меня любил! А я нашла в нем друга и опору в трудный период. С Альфредо я выучила язык. С тех пор я стала Сильвией — фальшивой итальянкой без прошлого. Мы прожили вместе почти три года, потом он умер. Сердечный приступ, — она похлопала себя по груди.

— Мне… очень жаль, — пробормотала я.

— Да. Альфредо был хорошим человеком. Спокойный, рассудительный. Чего не скажешь о Марио. Он стал моим вторым мужем. Два года я жила на Сицилии, родила ему сына, но потом ушла от него. Взрывной характер делал его настоящим дьяволом. Я очень любила Марио, но своих мальчиков любила больше… Альфредо — мой старший, сын Майкла. Я назвала его в честь первого мужа. Это у него я гостила все эти дни. А Паоло — младший — отец Веронички, — пояснила Сильвия. — Так вот, я вернулась в Рим, а Марио вскоре женился на молодой и не такой строптивой. Еще через два года я встретила Самуэле. И с тех пор осела здесь, в Болонье. У нас родились две дочери, мы почти двадцать лет прожили с ним душа в душу… Ох, милая, наверное, я совсем тебя заболтала? Разве тебя не ждет твой Ромео? — с улыбкой спросила бабуля, оттягивая воротник своей блузки и намекая на мой наряд.

— Ничего страшного, подождет, — я небрежно махнула рукой.

— Я тоже так думаю. Вы красивая пара, я сразу подметила. А те… японцы. Жаль, я их не застала. Они всю неделю так ругались… Обидно, что не знаю японского, — пожаловалась эта любопытная женщина.

И я поспешила ее успокоить.

— О, не переживайте, Сильвия… Андреевна. Он сделал ей предложение.

— Правда? Вот молодец! — похвалила она Хигаши, чем вызвала мою улыбку. — А я сто лет не была на свадьбе!

— Ну… это поправимо, — тут же ляпнула я.

— О чем это ты? — скрипучим голосом спросила бабуля.

Кажется, Вероника не спешила ставить ее в известность о своих планах на будущее. Блин! Ну а меня-то кто за язык тянул?!

— Ваша внучка… — я неуверенно замямлила, — Вероника… вроде бы, она выходит замуж.

— Только не говори, что за того американца! — ахнула Сильвия, пока я идиотски хлопала ресницами, пытаясь откусить собственный язык. — Вот… засранка! Я ж ей говорила, чтоб не связывалась с американцами! Ну ладно, чего уж там, — усмехнулась она, качая головой. — Видела, я того хлопца… Хорош падлюка!

— Только не сдавайте меня, пожалуйста! — взмолилась я сквозь смех.

— Так и быть. Сыграю искреннее удивление, — подмигнула бабуля. — Мне не впервой прикидываться.

Потом мы болтали о разном, она расспрашивала о России, а я — о ее жизни в Италии. Таким образом, мы разделались с вареными апельсинами, подготовили полужидкое тесто для кексов, разложили его по формам и отправили в духовку, а потом Сильвия отпустила меня наверх, обязав вернуться через час, чтобы попробовать нашу с ней стряпню.

— Не понял? А где моя еда? И почему так долго?

Бредин вопросительно смотрел на меня, оторвавшись от планшета, когда я вошла в комнату с пустыми руками.

— Я пеку тебе кексы, — ответила, усаживаясь на кровать рядом с ним. — Наша хозяйка приехала, и мы разговорились. Сильвия рассказала о своей жизни… Это что-то с чем-то! Не бабуля, а ходячий каталог статей для женского журнала!

— Серьезно? — парень отложил планшет и обвил рукой мою талию. — Ну-ка, скажи ещё раз, — попросил он.

— Что сказать? — я в недоумении смотрела на него.

— Ну то, что ты сейчас сказала… про кексы.

— Я пеку тебе… кексы? — неуверенно пробормотала, не понимая, к чему он клонит.

— Офигеть! Я умер и попал в рай. Сама Юля Котова печет мне кексы! — с довольной улыбкой подразнил меня.

— Клоун.

Смеясь, он заключил меня в объятия и притянул к себе.

— Люблю тебя.

— Ага.

Бредин покачал головой, изображая недоумение, вызванное моим упрямством, и начал с аппетитом целовать, пока его пальцы ловко расстегивали пуговицы рубашки.

— Стоп, — я поймала его руку, смекнув, к чему все идёт, — ты же хотел прогнать наше выступление! Надо же уложиться в эти три минуты.

— Потом прогоним, сначала я уложу тебя.

Он покончил с пуговицами рубашки и, распахнув ее, зацепил пальцами резинку моих трусиков.

— Если бы я знала, что ты такой ненасытный, то оставила бы девственником, — говоря это, я закинула руки за голову в ожидании его дальнейших действий.

— Да, конечно, расскажи это кому-нибудь другому. Ti voglio, Котова, — заявил он, стягивая с меня трусики.

За следующий час мы успели оба уложиться и даже отрепетировать речь, написанную Брединым. Я испытывала довольно противоречивое чувство, рассуждая о проблемах современной молодежи, в то время как из одежды на мне даже белья не было. Потом всё-таки пришлось его надеть, чтобы спуститься вниз за свежеиспечёнными кексами и чаем.

Бредина увезли на скорой через полчаса после нашего чаепития. Ему стало нехорошо почти сразу. Сначала парень пожаловался на зуд в ладонях, потом стали отекать его лицо и шея, к тому моменту я трижды перерыла всю его чертову сумку в поисках антигистаминного, которое Бредин просил найти. Тогда он ещё мог говорить… и дышать…

Сидя в пустой комнате на смятой простыне, где мы совсем недавно занимались любовью, я лила слезы по парню, которого терпеть не могла большую часть своей жизни, а потом полюбила и теперь, кажется, по глупости убила парой апельсиновых кексов из гребаной миндальной муки…

Глава 23. Буря в стакане

Нет. Бредин не умер. Он просто не имел на это никакого права. Иначе наша с ним история выглядела бы слишком нелепо. Особенно, если вспомнить, как эффектно отправился на тот свет Ромео, когда решил, что его Джульетта отравилась ядом. А что сделала я? Накормила Бредина кексами из миндальной муки, на которую у него была жуткая аллергия. И как я могла забыть об этом?! Все Сильвия Андреевна с рассказом о своей бурной жизни! Но она же не знала! А я знала, знала и просто забыла! Зато теперь Бредин мог быть спокоен. После того, как я видела его почти бездыханное тело, мне будет сложно забыть про его аллергию. Я тоже могла больше не переживать из-за того, что он снова по моей вине загремит в больницу с отеком Квинке, надеясь, что сутки, проведенные в реанимации, отбили у парня охоту есть мою стряпню. Спасибо бабуле Сильвии за рецепт кексов. И за то, как быстро она среагировала, когда я вломилась к ней с просьбой дать Бредину хоть что-нибудь.

Сильвия сразу же вызвала скорую, а потом полночи названивала в Ospedale Maggiore Carlo Alberto Pizzardi, куда увезли парня. Она так перепугалась… А я перепугалась ещё больше, увидев, как бабуля стала капать себе что-то в кофейную чашку и схватилась за сердце. И под утро в скорую пришлось звонить уже мне. Рассвет встречала в одиночестве, ожидая приезда Вероники и Кеннеди, которым позвонила после того, как с подозрением на инфаркт в Ospedale Maggiore Carlo Alberto Pizzardi увезли Сильвию Андреевну. На самом деле, инфаркт подозревала только я. Ну а что ещё можно было подозревать в ее возрасте?

Но олимпийская чемпионка тоже не подвела и умирать не стала, чем очень обрадовала меня, своего будущего зятя, Веронику и прочих потомков.

Вчерашний день прошел, как в тумане. Не помню, что ела, что пила, и как, вообще, оказалась в универе. На лекциях была рассеяна и то и дело проверяла свой мобильный в ожидании новостей от Вероники. К реальности я смогла вернуться только этим утром, оказавшись верхом на мотоцикле, которым управляла внучка Сильвии. Я сжимала ее талию настолько крепко и отчаянно, что по прибытии на место девушка рисковала не досчитаться нескольких целых ребер. Перед глазами с бешеной скоростью неслись узкие улочки Болоньи, бесконечные арки и портики, велосипедисты и прохожие… Да вся моя жизнь мелькала перед глазами, что я даже про Бредина думать забыла, уже представляя табличку с собственным именем в колумбарии кладбища Чертоза или, в лучшем случае, свои переломанные кости на койке в Ospedale Maggiore Carlo Alberto Pizzardi. Кстати, туда мы сейчас и направлялись. Вероника собиралась навестить свою бабушку, а я — своего Бредина. Несколько часов назад Вероника узнала, что его перевели из реанимации в обычную палату, и мы даже не обсуждали тот факт, что отправимся в больницу вместе. И, если бы я знала, чего мне это будет стоить, то лучше бы арендовала велосипед.

Но все впечатления от поездки на байке Вероники перекрыли слова женщины у стойки регистрации. Она поставила телефонную трубку обратно в базу и равнодушным тоном проговорила:

— Scusa, ma ha detto che non voleva vedere nessuno (Простите, но он сказал, что никого не хочет видеть). — Потеряв ко мне всякий интерес, она окликнула свою коллегу в голубой униформе: — Laetitia, il dottor Stefano ti stava cercando! (Летиция, доктор Стефано искал тебя!)

Не хочет видеть? Что за… Как он вообще мог сказать хоть что-то с его-то уровнем итальянского?

Я легла грудью на стойку и подалась вперёд так, чтобы регистратор наверняка обратила на меня свое внимание.

— Dimmi, per favore, in quale casa è? (Скажите, пожалуйста, в какой он палате?)

Видимо, я выглядела в этот момент очень настойчиво, потому что женщина тут же уткнулась в монитор и ответила:

— Solo un minuto (Одну минуту)… — А ещё через несколько секунд добавила: — Undici «F» (Одиннадцать «F»).

Услышав нужное, я отлипла от стойки и уверенно зашагала по коридору.

— Ehi, dove stai andando? Ti ho detto che il paziente non sta aspettando nessuno! (Эй вы куда? Я же сказала, пациент никого не ждёт!)

Я не стала оборачиваться, а она не побежала за мной несмотря на то, что на мне не было бахил, а на руках — свежей отметки о флюорографии. Меня не остановила даже уборщица, когда я не только прошла в уличной обуви по свежевымытому полу, но и обратилась к ней с просьбой подсказать, где находится интересующая меня палата. Пожалуй, это стало самым приятным моментом за последние полтора дня. Мой парень чуть не умер и теперь не хотел меня видеть, а через пару часов меня ожидала встреча с толпой незнакомцев, перед которым я должна буду толкать умную речь.

В состоянии, близком к истерике, наконец мне удалось отыскать палату undici «F». Оказавшись на пороге помещения с серыми стенами, я в растерянности крутила головой, соображая, какую из четырех коек занимал Бредин, пока не услышала:

— Зачем ты пришла?!

Бредин лежал под капельницей у окна с опущенными жалюзи жизнерадостного персикового оттенка. Увидев, что я приближаюсь, он поспешил отвернуться, насколько ему позволяла рука с катетером системы.

Я подошла к койке и склонилась к парню, осторожно коснувшись его плеча.

— Как это зачем?! — неуверенно и тихо прошептала.

— Ты не должна видеть меня в таком… состоянии, Юля! — с досадой в голосе заявил он.

— Почему ты думаешь о такой ерунде?! — я надавила на его предплечье, вынуждая повернуться, но Бредин еще больше закрывался от меня. — Мне сказали, ты не хочешь никого видеть… Я не знала, что и думать! — отчаянно проговорила, окинув взглядом комнату.

— Я ужасно выгляжу, — Бредин тяжело вздохнул.

Я отстранилась и обогнула кровать, чтобы зайти с тыла.

Признаться, Бредин действительно сейчас чем-то смахивал на запойного алкоголика со стажем: одутлые щеки, узкие глаза, ещё эта щетина… Хотя сегодня он выглядел намного лучше, чем в тот вечер… Ну не дурачок ли? Какое это имело значение?!

Наклонившись к парню, я обняла за шею и, уткнувшись лицом в его растрёпанную шевелюру, едва не зарыдала от нахлынувших эмоций.

— Господи, да какая мне разница, как ты выглядишь?! — мой голос дрожал, но я и не пыталась скрыть свое волнение. — Нашел, о чем переживать, глупый! Это моя вина! Я же чуть тебя не угробила!

— Чуть-чуть не считается, — усмехнулся Бредин. Он погладил мой бок, и я ощутила, как его тело расслабилось.

Я подняла голову, выпрямилась и, усаживаясь на край лежанки, принялась зачёсывать пальцами его волосы.

— Как ты… вообще?

— Теперь замечательно, — он прикрыл глаза и потерся лицом о мою руку.

— Ты… же не думаешь, что я нарочно… Я правда забыла…

— Конечно, я так не думаю. Хотя… пару лет назад я бы не удивился, — ему снова было весело.

— Так тебя это забавляет?! Чтобы больше не смел ходить без своих таблеток! Я так их и не нашла! Как можно быть таким безалаберным и есть все подряд?! Ты же мог задохнуться и умереть! — я зашипела на него, качая головой.

— Ну… я не мог не съесть те кексы, ведь это ты их испекла. И… потом… меня бы утешило то, что я умер не девственником, — заявил Бредин.

Мужчинана койке по соседству нервно закашлял. Вероятно, его раздражала наша болтовня, или он злился, что ни черта не понимает.

— Все ясно, — я зашептала еще тише. — Пациент идёт на поправку. Там… кстати… — я кивнула в сторону двери, — наша бабуля, ей стало плохо с сердцем после того, как тебя увезли. Она тоже где-то в этом госпитале.

— Правда?! И как она? — забеспокоился парень.

— Кажется, ничего страшного. Вероника сейчас у неё, мы вместе приехали.

Бредин разглядывал мое лицо блуждающим взглядом и, положив ладонь мне на бедро, констатировал:

— Ты неважно выглядишь.

— Я две ночи не спала, — пожав плечами, я устало улыбнулась.

— Приятно слышать. Но зря ты так… У тебя сегодня важный день.

Зажмурившись, я издала тяжёлый вздох, вспомнив об этой каторге под названием «Международная студенческая конференция».

— Может, забить на это, а? Я же ничего не готовила, это все ты…

— Как это забить?! — перебил меня Бредин. — Не выдумывай, Юля! Иди и покажи им всем. Только попроси кого-нибудь снять видео, я тоже хочу посмотреть.

— Было бы на что смотреть… — уныло пробормотала. — Точно… — я засунула руку в карман куртки и вытащила брединский смартфон и портативный аккумулятор. — Вот, я все зарядила, на всякий случай.

— Спасибо.

Он криво улыбнулся, поглаживая мою ногу. Оглянувшись, я склонилась к парню и тихо проговорила:

— Хотела сказать тебе что-то… важное.

— Не может быть, — он заелозил на подушке и пристально смотрел на меня. — И что же?

Потупив взгляд, я нашла его руку и переплела наши пальцы, собираясь с мыслями. Но так и не собралась. Дверь открылась, и в палату вошла медсестра. Она остановилась у стойки капельницы мужчины по соседству, с любопытством взглянув на меня. А после обратилась к пациенту на английском. Теперь стало понятно, кому Бредин мог сообщить о том, что никого не хочет видеть.

Так благодаря ему я узнала, что парни тоже умеют истерить. И, сделав это бесполезное антинаучное открытие, встала с кровати.

— Иди, отдохни немного перед боем. Со мной все будет в порядке, — пообещал Бредин, поглаживая большим пальцем мою ладонь. Его пытливый взгляд сменился понимающим. Он не стал давить на меня или поддразнивать из-за моей нерешительности, что добавило ему лишние баллы в моих глазах. И когда только он успел стать таким проницательным? — Созвонимся после конференции, расскажешь, как все прошло.

— Ладно… Три минуты позора, а потом я напьюсь и лягу спать, — успокаивала саму себя.

— Отличный план, любимая.

Вот сейчас мне точно следовало ответить ему что-то в этом духе, но язык снова прилип к небу, еще и наличие вольных слушателей действовало на нервы. Я снова промолчала, не сумев выговорить каких-то три несчастных слова. На том мы и расстались: Бредин в очередной раз заявил, что любит меня, а я трусливо съехала с темы. И эта стабильность стала порядком раздражать. Раньше я могла с упоением твердить, как он меня нервирует, а теперь, когда Бредин волновал меня в положительном смысле, я и двух слов связать не могла. Надо было что-то с этим делать. И даже не ради Бредина. Мне хотелось стать свободной не только в своих мыслях, но и словах.

С таким поистине волюнтаристским решением я спустилась в фойе первого этажа, где меня уже поджидала Вероника.

— Как дела у синьоры Сильвии? — спросила, принимая из ее рук стаканчик с кофе.

— Uffa! — воскликнула девушка. — Я еле уговорила бабушку остаться здесь до конца недели! До меня у неё уже был отец и мама, вечером приедет дядя Альфредо. А она собиралась сбежать прямо сейчас!

— Отлично, передай ей, если снова соберётся, пусть захватит и моего парня.

— Договорились, — усмехнулась Вероника, оглянувшись, когда мы проходили через автоматические раздвижные двери. — Как он?

— Лучше, чем я думала.

— Это хорошо.

Вслед за Вероникой я спустилась по ступеням, и мы остановились под полукруглой крышей, которую поддерживали колонны, украшающие фасад здания.

— Мы с Кеннеди хотели пообедать в его перерыв. Давай с нами, — предложила девушка, собирая рыжие волосы в хвост.

— Нет, спасибо. Я сегодня должна выступать на конференции… Мне кусок в горло не лезет.

И это было мягко сказано. Двухдневный недосып и мандраж действовали на мой желудок не самым лучшим образом.

— Конференция? Perfetto! Мы придем! — с энтузиазмом пригрозила Вероника.

— Пожалуйста, — я лишь пожала плечами, — там и так будет пара сотен человек. Двумя больше, двумя меньше… У меня просто коленки трясутся.

— Не переживай, я знаю, что ты отлично справишься, — ее дежурная фраза совсем не добавила мне уверенности.

— Тебе легко говорить… Мы должны были с ним вместе выступать, а из-за меня все пошло наперекосяк!

Она коснулась моего плеча и ободряюще похлопала.

— Не хандри, Джули, ещё несколько дней, и твой парень выйдет из больницы. Когда вы уезжаете?

— В следующую пятницу. Если я снова не попытаюсь его убить.

— Надо обязательно увидеться. Сходим куда-нибудь или поужинаем в доме бабушки. Только ничего не готовь, договорились? — улыбаясь, она намекала на мои убийственные кулинарные способности. Отвечая на ее улыбку, я кивнула.

— Хорошо… Как… у вас дела?

— О, все просто замечательно! — с воодушевлением проговорила девушка. — Правда я совсем не высыпаюсь. Мы два месяца были в разлуке… и… да что я тебе рассказываю! Я еще никогда не была так счастлива, Джули! — И глядя, как сияют ее глаза, я и не думала сомневаться в словах Вероники. — Есть кое-какие нюансы, но плевать на трудности, теперь я точно знаю, что мы со всем справимся! — уверенно заявила она. — Позавчера опечатали двери моего клуба, но этого и следовало ожидать. Я теперь безработная. Ещё кто-то сообщил отцу Кена, что его сын не живёт в квартире, арендованной им… Он живёт у меня, — пояснила девушка ткнув пальцем себя в грудь. — Мы думаем, это консьерж за ним шпионит. Вчера Ланкастер-старший устроил Кену переговоры по телефону… Не знаю, о чем они говорили и к чему пришли, но сегодня он не смог заправить машину, все его карты заблокированы… Но это ерунда! Представляешь, Кен сказал, что продаст свои Rolex в интернете и купит скейтборд и рампу.

— Рампу? У тебя настолько большая квартира?

— Нет, и это даже не моя квартира… Ее купил отец… И такими темпами скоро я могу стать бездомной. Мы станем бездомными, — исправилась она.

А я в свою очередь ощутила потребность как-то приободрить ее.

— Если тебя это утешит, вся моя недвижимость умещается в коробке из-под электромясорубки. Мой парень живёт с матерью и бабушкой в двух маленьких комнатах. И у него даже часов нет.

— У тебя потрясающее умение приземлять проблемы других. Знаешь, это можно использовать как психотерапию, — засмеялась она. — Ты мне нравишься, Джули.

— Это взаимно.

— Может, позавтракаем вместе? Или тебя подбросить? — предложила Вероника.

— Нет, спасибо, — я снова отказала ей. — Я возьму такси. У меня там ещё остались кексы, пойду доем их. Не пропадать же добру. И надо поработать над выступлением… Ужас, как я не хочу, но надо.

— Уверена, ты сумеешь раскачать зал, — она задвигала бедрами и повела плечами, демонстрируя свою пластику.

Не оценив ее грации, я усмехнулась.

— Это студенческая конференция, а не концерт Бейонсе.

— Мы сядем ближе к сцене. — Вероника поцеловала меня в щёку. — A dopo (До скорого)!..

Четыре часа пролетели как один миг, и я сама не поняла, как уже стояла за кафедрой современного конференц-зала. На меня смотрели десятки пар глаз, а перед моими все плыло от усталости и волнения. Мысли путались. Я думала ни о чем и сразу обо всем: о проблемах современной молодежи, представителем которой я была; о том времени, что провела здесь; о людях, которых встретила, и тех, кто ждал моего возвращения дома. И, конечно, о парне, с которым много лет жила по соседству, но по-настоящему узнала только за несколько тысяч километров от дома… Прошедшие три недели оказались самыми странными, сумасшедшими и волнительными за все мои восемнадцать лет. И я просто не могла закончить их такой банальностью, как этими тремя страницами формата А4.

Опустив взгляд в текст, я поняла, что это все не то. Перед глазами был не мой текст и не мои мысли. Бредин хорошо постарался, но это были его рассуждения и выводы. А… мне вдруг захотелось поделиться своими. Осознавая всю ответственность, которая сейчас лежала на моих плечах, я не могла начать говорить о том, что меня не волновало в действительности. Потому что не видела в этом смысла.

Набрав в лёгкие побольше воздуха, я перегнула пополам листки бумаги и прижала их ладонью к столешнице кафедры. Затем не спеша поправила микрофон.

— Когда… мы готовили свой доклад, то, как и все, изучили большое количество литературы. — В моем голосе ощущалась неуверенность, а в груди стало слишком тесно для нормального вдоха. — Мой напарник — Роман Бредин. В основном, это была его работа. Я только мешала ему, если честно… — Я запнулась, поражаясь тому, что несу, а главное — в какую степь меня уносит. — Мы вместе должны были стоять здесь, но сейчас он в больнице. Я испекла ему кексы с миндалем, и теперь у него отек Квинке. — По залу прошёлся неясный гул и редкие смешки. — Я не знаю, видит ли он сейчас меня… Но, я уверена, он не станет возражать против того, что я немного подкорректировала его тезисы. В любом случае, у него нет выбора. Он же в больнице… — Кто-то снова заржал, а я встретилась взглядом с Жанной Бернардовной. Выражение ее лица было удивленным, в хорошем смысле. Или мне просто хотелось так думать. Рядом с ней с телефоном, направленным на меня сидела Даша, и стало ясно, что, как минимум, одним «сам себе режиссером» я уже обзавелась. Там же, в первом ряду, заседал профессор Лоретти и сам ректор Франко, но я опасалась смотреть в их сторону до того момента, пока не скажу то, что собиралась. Нет, точнее, я не собиралась и вообще ничего не планировала, но теперь, в эту самую минуту, когда на меня смотрела толпа незнакомцев, я вдруг ощутила потребность сказать то, что было важным для меня. И не только. — Так вот… Если он все же меня видит, сначала я хочу обратиться к нему… Это не займёт много времени… Рома… — произнесла на русском. — Да, Рома, — прикрыв глаза, я улыбнулась, ощущая весь идиотизм этой ситуации и вместе с этим неожиданное удовольствие, — не уверена, получится ли у меня сказать это при встрече, поэтому скажу сейчас… — Я пыталась представить лицо Бредина в этот момент. — Для тебя не секрет, что девяносто девять процентов нашего с тобой общения, я на дух тебя не переносила… Но сейчас хочу пролить свет на оставшийся один процент и сказать, что… думаю, ты и так в курсе, но лучше один раз услышать… Короче говоря… — О, Господи, что я делаю?! — Рома, я… люблю тебя… Вот… — я улыбалась, пока моя нижняя губа тряслась от переживаний. В горле стало сухо, а щёки предательски пылали. Но я это сделала. — Я скучаю, поправляйся скорее, обещаю больше ничего тебе не печь… — В зале стало подозрительно тихо, и, пока меня не вывели из конференц-зала под белы рученьки, я поспешила перейти обратно на английский: — Итак, мы говорим сегодня о проблемах современной молодежи… Так какие же у нас проблемы? И есть ли они вообще? — я, типа, пыталась взаимодействовать с публикой, но все упорно молчали, вероятно, восприняв мои вопросы в качестве риторических. — Кто-то назовет с десяток, кто-то лишь одну. Мой дед, например, вспомнит свою молодость, и скажет, что сейчас их нет вовсе. Но мы бы с вами с ним поспорили, не так ли? Иначе что мы все тут делаем? — Услышав не дружное, но ободряющее мычание, я продолжила: — Проблема — это всегда противоречивая ситуация. Случается, что жизнь подбрасывает нам испытания, и мы сталкиваемся с трудностями, которые от нас не зависят. Об этом много говорили сегодня… Но, что если причина противоречий кроется в нас самих? И лишь от нас зависит решение нашей проблемы? Социальный статус, круг общения, семья — все это дает нам определенные возможности. Их может быть недостаточно. Но я знаю тех, кто столкнулся с трудностями именно из-за своих возможностей. Все зависит от того, к чему именно мы стремимся. И стремимся ли вообще? Кто-то не желает расставаться с той жизнью, к которой привык, и это его выбор. Но что, если цепляясь за то, что считают важным другие, мы можем лишиться себя чего-то действительно значимого? Значимого для нас. Один мечтает сделать карьеру, другой — путешествовать автостопом, я, например, мечтаю, чтобы мой любимый человек вышел из больницы и побрился. — Я мысленно поблагодарила тех, кто искренне посмеялся над вздором, что я несла. — Да, это шутка. Хотя… нет, — я снова себе противоречила. — Конечно, лучше бы ему все же сделать это, но если эта растительность на лице так важна для него, то и я попробую принять это… Да, — я нервно хохотнула и кивнула, — я снова ухожу от темы, и меня, наверное, накажут за эту вольность. Но это того стоит, я уверена, потому что я говорю сейчас от всего сердца. Какими бы ни были наши трудности и проблемы, я убеждена, что никогда не стоит сдаваться, тем более если ты молод. Плыть по течению или против — важно не это, а то, чтобы делать это в нужном тебе направлении… Здесь, в этом прекрасном городе, я познакомилась с одной японской девушкой. Она одна из тех, кто вдохновил меня нести всю эту… — я снова запнулась, понимая, что перегибаю палку, и исправилась, — читать этот доклад… Она яркий пример человека, который не только стремился противостоять всем проблемам и трудностям, но и убедил другого поверить в себя. Сейчас у них медовый месяц… — Расслышав одиночные хлопки, я нашла взглядом тех, кто мне аплодировал. Это были Вероника и Ланкастер. Ну, что ж, вы сами напросились, ребятки! — Другим примером для меня стала ещё одна пара. Каждый по отдельности и вместе, они тоже смогли побороть внутренние противоречия, хотя и обзавелись кучей внешних. Теперь у них нет денег на медовый месяц, но зато они есть друг у друга. — Закинув голову, Вероника заливисто смеялась, а Ланкастер интеллигентно улыбался. — И, конечно, необычный опыт я получила от знакомства с одной итальянской синьорой. Я не вправе раскрывать чужих секретов, но своё… странное… выступление мне бы хотелось завершить ее словами: «Не слушайте никого. Слушайте свое сердце. Иначе, когда вам будет девяносто восемь, то вам и вспомнить-то будет нечего». Спасибо за внимание.

Мне не аплодировали стоя, не кричали «Бис!» и «Браво!», но зато и не забросали тухлыми помидорами после моего спонтанного саботажа. Важным было то, что я смогла преодолеть себя, свои сомнения и сделать то, что умела лучше всего — устроить небольшую бурю в стакане. Гордиться особенно было нечем, впрочем, как и стыдиться, поэтому спустя несколько минут с чувством выполненного долга я присоединилась к Веронике и Кеннеди, чтобы выслушать очередного докладчика и перечитать сообщение Бредина, которое он прислал мне сразу же после моего выступления. Благодаря Даше парень смог наблюдать за мной в прямом эфире.

«Умница, хорошо выступила. Правда много воды, логика хромает, и вообще ты ушла от темы, но мне понравилось. Очень. В этом вся ты, Юля. Помнишь ты спросила, что в тебе особенного?.. Наверное, вот это. Твоя смелость и искренность. Пусть кто-то сочтет тебя импульсивной и странной, но я думаю, что ты необыкновенная. Никогда не меняйся… Кстати, насчёт бороды. Ты правда смирилась?»

Не в силах совладать с глупой улыбкой, я написала ответ:

«Конечно, нет. Я играла на публику».

На что Бредин ответил:

«Я так и знал»

И следом добавил:

«Я тоже тебя люблю».

И ни одного дурацкого смайла на несколько десятков символов. Боже, кто бы мог подумать, что Бредин окажется настолько идеальным?!.

Эпилог. Устами поэта

Середина ноября на Южном Урале — это аналог итальянской зимы, от которой так и веет неполноценностью и скупостью. Четыре сезона, которые предполагают, как минимум, четыре пары обуви, заставляют меня чувствовать себя едва ли не олигархом. Конец осени и зиму я люблю за вечные сумерки, а конец весны и лето — за поздние закаты и ранние рассветы. И мне нравится, как одно противоречит другому. Теперь я по-особенному стал относиться именно к осени, в том числе, и итальянской, той, что подарила мне несколько потрясающих недель. Но, как бы ни была хороша осень в Италии, я ни на что не променяю наше уральское межсезонье.

Мокрый снег сегодня зарядил с самого утра. Температура поднялась немногим выше нуля, и вчерашние лужи, скованные льдом, вновь ожили и заняты тем, что ловят сейчас у наших ног хлопья снега, тут же превращая их в воду.

Возвращаясь после пар, мы идем по школьному двору проторенной за годы тропой. Мне иногда кажется, что я могу дойти от дома до школьных ворот с закрытыми глазами. И теперь у меня совсем нет шанса свернуть не туда благодаря одной девушке. Я вижу, как крупная мохнатая снежинка касается ее щеки и безвозвратно тает, оставляя еле заметный след влаги.

— Чего уставился? — в привычной манере спрашивает Юля, повернувшись ко мне.

— Просто… вдохновляюсь, — честно признаюсь.

— Господи, Бредин, что за хрень ты несёшь?! — недоумевая, спрашивает Юля.

Так она пытается убить во мне поэта, о существовании которого пока не догадывается. Я, конечно, не Джаред Лето, и мои тексты далеки от идеала, они, вообще, далеки от поэзии. Я их даже не записываю, и они рождаются в моей голове и тут же исчезают, как эти снежинки. Но мне нравится рифмовать свои мысли, придавая им четкую форму, или безжалостно размазывать по воображаемой строфе. Последнее для меня гораздо приятнее.

— Скажи ещё раз, — прошу ее.

Юля берет меня под локоть.

— Что сказать?

— Ты совсем перестала называть меня по фамилии. Не думал, что буду скучать по этому.

Она смеётся над моими словами.

— Ты странная личность, Бредин, — говорит она, делая акцент на фамилии.

— Знала бы ты, как это приятно!

Покачав головой, Юля оглядывается на здание школы, которое мы почти миновали.

— Помнишь? — выдыхая облако пара, она указывает на крайнее окно третьего этажа, где находится кабинет химии.

— Котова, как можно быть такой злопамятной?

Я улыбаюсь, вспоминая один дождливый день, когда нам обоим было по четырнадцать, и уже предвкушаю ее реакцию.

Юля со всей силы дергает меня за локоть.

— Злопамятной, — ворчит она. — Ты выбросил в окно мою самостоятельную! Прямо в лужу!

— Ты порвала мою, — возражаю в ответ.

— Правильно! Ты назвал меня жабой! — вспоминает Юля.

— Жабой? — перекидываю сумку на другое плечо и обнимаю ее, на ходу прижимая к себе. — Как я мог? Извини. Я был… не в себе. Ты должна понять, у меня был трудный пубертатный период, — веду рукой по ее спине, притягиваю за шею и прижимаюсь губами к ее холодной щеке.

Она в шутку меня отталкивает.

— Почему был? Мы до сих пор ведём себя как два озабоченных подростка!

— Ну и ладно. Не всем дано добиться такого полного взаимопонимания, — авторитетно заявляю я, пропуская ее вперёд через школьную калитку.

А спустя пять минут мы стоим на лестничной клетке первого этажа и ждём лифт.

— Ты так и не сказал, куда вы идёте на мальчишник, — напоминает Юля.

— Я сам не знаю. Андрюха говорит, это сюрприз… А чего ты так напряглась? Ревнуешь?

— К кому? К Филину?! — Она хохочет, первой заходя в лифт. — Хотя вы столько лет были неразлучны… как… Тимон и Пумба… Я даже удивлена, что он женится на Селезнёвой, а не на тебе. Интересно, ты бы стал Филиным, или он — Брединым?

Оценив подкол дня, я шагаю к ней, наклоняюсь и без предупреждения начинаю целовать, упираясь ладонью в стенку лифта справа от ее головы. Юля мягко и нежно отвечает мне, дразнит мой язык своим.

— Как я хочу тебя, — выдыхаю, насладившись поцелуем, от которого у меня перехватывает дух.

— Кто у тебя дома? — шепчет она и с намеком смотрит на меня.

Я облизываю губы, сгорая от желания. Поворачиваюсь и наконец нажимаю кнопку. Двери закрываются, и лифт дергается.

— Как обычно, — отвечаю с досадой. — А у тебя? — спрашиваю безо всякой надежды.

— Как всегда, — в ее тоне различаю разочарование. Юля надувает губы и с шумом выдыхает через нос. — Это просто издевательство… — Она гладит мою шею под воротником куртки и отводит взгляд, размышляя о чем-то, пока едет лифт. — Поехали куда-нибудь… сдают же квартиры… — говорит мимоходом, когда двери лифта открываются.

До меня доходит, что она имеет в виду. Я качаю головой, недоумевая от ее предложения. Чувствую, как кровь закипает от мысли о том, на что моя девушка хочет меня толкнуть.

— Ты сдурела, Юля?! — одергиваю ее. — Не потащу я тебя ни в какие квартиры! Ты знаешь, кого туда водят?

Она запрокидывает голову и издает стон, который призван намекнуть на мой снобизм. Его у меня отродясь не было, и она знает это, но, по привычке, дразнит меня.

— Твою-то бабушку! Мне пофиг, кого туда водят! — и, конечно, она пытается спорить.

— А мне — нет! — отрезаю в ответ, давая понять, что больше не собираюсь обсуждать этот вздор.

— Ну и ходи… голодный, — бормочет она обиженно, нарочно шмыгает носом и отворачивается.

Я осторожно беру ее за подбородок и снова поворачиваю к себе, обнимая другой рукой.

— Я предложил тебе выход, почему ты упрямишься? Это бы все решило, — говорю, глядя ей прямо в глаза, и касаюсь холодной ладонью ее лица.

Но она отталкивает мою руку.

— Мы это обсуждали… То, что ты предлагаешь, это… дичь! — упрямо заявляет. — Мы… мы встречаемся меньше двух месяцев!

— И что с того?! — вырывается у меня. — Через год или два что-то изменится? Ты как-то по-другому будешь ко мне относиться?

— Надеюсь, нет.

Неопределенность в ее ответе меня нервирует.

— В смысле, «надеюсь»?

— Рома, откуда я знаю?! — спрашивает она.

— Зато я знаю! — говорю со всей уверенностью.

И продолжаю напирать.

— Юль, давай снимем квартиру, я найду работу, переведусь на заочку, — вздыхаю и прижимаюсь к ней низом живота, где по-прежнему ощущаю возбуждение.

— На заочку? — охает она. — Ты в армию захотел?

— А что? Я быстро сгоняю и вернусь.

— И все ради удовольствия спать со мной, когда вздумается?

— Да! — вылетает у меня. — То есть, нет. Конечно, нет!

— Все с тобой понятно, — хмыкает Юля.

— Да что тебе понятно?! У Андрюхи свадьба через неделю, чем я хуже?

— Филин просто не слышал про контрацепцию … Точно!.. — восклицает Юля. Глаза девушки расширяются, а я все еще не в курсе того, что пришло в ее светлую голову. Она сгибает руку в локте и, отодвинув край рукава куртки, смотрит на циферблат своих часов. — Идём ко мне! — быстро шепчет, поднимая на меня дерзкий взгляд. — Дед в пенсионный собирался сегодня, я его сама записывала … У нас есть целый час!

Она берет меня за руку и тянет в сторону своей двери. Я смеюсь и с силой притягиваю ее к себе.

— Котова, ты убиваешь всю романтику!

— Ага, где я и где романтика? — фыркает Юля. — Я не видела тебя голым больше недели. У меня уже депрессия начинается… — ее жалобы вызывают у меня улыбку и приятное тепло в груди. — Мы теряем драгоценное время.

Юля соблазнительно смотрит на меня, при этом невинно хлопает ресницами.

— Как вы дурно воспитаны. — Я снова издаю смешок. В действительности я так не думаю. Порой эта девушка кажется мне даже какой-то слишком идеальной, по моей версии. С ней нелегко и вместе с тем очень просто, но со мной она всегда на все готова.

— Нормально мы воспитаны, это ты меня развратил, — ее губы растягиваются в широченной улыбке. — Осталось пятьдесят девять минут… — добавляет, накрывая ладонью мою ширинку. Ее взгляд тоже прикован к моему паху.

Я сглатываю тугой ком в горле, буквально ощущая, как тают драгоценные незабываемые минуты, которые я могу провести рядом с ней. И, качнув вперёд бедрами, говорю:

— Тогда нам лучше поторопиться…

Я лежу на спине на самом краю ее слишком узкой для двоих кровати. Голова Юли покоится на моем животе, а поднятые ноги она уперла в стену, скрестив лодыжки. Ее светлые волосы рассыпались по моей груди.

— Чувствую себя каким-то… преступником. Ведь мы не делаем ничего плохого… Но это давление со стороны меня просто достало. Твой дед так и не знает?

Веду ладонью по ее плечам и останавливаюсь на груди.

— Вроде, нет… — отвечает она, касаясь пальцами моей руки. — Не знаю… Как-то повода не было сказать, да и после санкций твоей бабушки…

— Санкций? — перебиваю ее. — Она всего-то со мной не разговаривает.

— Ага. И не кормит. Смотри, какой ты стал тощий, ухватиться не за что. — Она оттягивает кожу на боку. — Давай поедим, у меня в морозилке вареники есть? — предлагает мне.

— А… если дед придет? — осторожно спрашиваю.

Она поворачивает голову и вопросительно смотрит.

— Ты же говорил, что не станешь прятаться?

— Да я не в том смысле… Уговорила, — добавляю решительно. — С чем вареники?

— С картошкой и грибами. Надо вскипятить воду, — подняв руки, она потягивается и сладко зевает. Я ласкаю ладонью ее теплую грудь и понимаю, что никуда сейчас не пущу.

Юля опускает ноги, поворачивается на живот и быстро целует в губы. Затем пробует перелезть через меня, но я крепко держу ее одной рукой, уложив сверху, а другой — массирую ее обалденный зад.

— Ром, отпусти! — смеётся она, покорно распластавшись на мне. — Мы же есть собирались!

— Сколько у нас времени? — хриплым голосом спрашиваю, ощущая нарастающую эрекцию.

Вместо ответа Юля трётся о меня пахом, обхватывает за голову и начинает целовать. Мы планируем зайти на второй круг, но теперь, когда мы оба сбросили напряжение, я хочу продлить удовольствие от обладания ею и напомнить о том, чего она лишает нас обоих своим упрямством. Юля скатывается с меня и поворачивается на бок, намекая на то, каким образом я должен взять ее на этот раз. Я целую ее в затылок, прижимаю к животу и отвожу бедро любимой в сторону. Тут же мысленно прикидываю, хватит ли нам времени заняться любовью еще раз…

Теперь мы лежим, прижавшись друг к другу, я все еще восстанавливаю дыхание, понимая, что явно погорячился, мечтая о третьем разе.

— Ром, я скучаю по твоей бороде, — заявляет Юля, водя пальцем по моему гладко выбритому подбородку.

— Да ладно? — прикрыв глаза, я улыбаюсь. — Это даже нельзя было назвать бородой. И ты же сама была против.

— Я заблуждалась на этот счёт, — смирно произносит она.

— Нет проблем. Твоё желание для меня — закон. Хочешь бороду, будет тебе борода.

— Правда?! — с восторгом восклицает. — О, это будет лучшим подарком на Новый год!

— Ты странная личность, Котова, — возвращаю ее же фразу и целую в макушку. — А ещё… экономная. Могу дарить тебе бороду на все праздники.

— Хорошо, — она тихо смеётся. — Забыла сказать тебе, — и поднимает ко мне лицо. — Мама знает про нас, я ей рассказала, когда ночевала дома на выходных.

— Да? И как она отнеслась?

— Нормально. Удивилась, но не сильно. Просила показать твою фотку, чтобы рассмотреть получше.

— И как я ей?

— Сказала, годишься.

Она утыкается лицом мне в грудь, а я глажу ее волосы, наслаждаясь этим моментом.

— Я скучаю по тебе, — признаюсь ей.

Юля снова поднимает ко мне лицо и с нежностью смотрит.

— Мы же каждый день видимся, — ее шепот щекочет мне кожу на груди.

Я свожу брови и крепче прижимаю ее к себе.

— В том-то все и дело.

А потом мы оба вскакиваем, услышав, как хлопнула входная дверь. Юля суетливо трясёт свою постель в поисках нашей одежды, пока я, как идиот, прикрывшись зачем-то подушкой, думаю над тем, что мне делать, если дед Котовой сейчас вдруг войдёт.

— Эй, есть, кто дома?! — раздаётся голос деда в коридоре.

— Одевайся! — грозно шепчет Юля, протягивая мне футболку, — я пойду, отвлеку его… а ты уходи!

— Как это «уходи»?! — шепчу в ответ. — Почему «уходи»?! Ты же сама сказала…

— Рома, хотя бы оденься, пожалуйста! — просит Юля, натягивая джинсовые шорты. — Я скажу ему… но не таким же образом! — и выдергивает подушку из моих рук.

Она быстро одевается и уходит. Спустя пару минут или меньше я тоже готов. Стоя у приоткрытой двери, я прислушиваюсь к голосам, думая, стоит ли надевать куртку.

— И долго ты его прятать собралась? — слышу голос Дмитрия Ивановича и открываю дверь шире, выглядывая в коридор. Судя по звуку, Юля заманила его на кухню, чтобы я смог незаметно уйти.

— Кого? — бубнит Юля, когда я выхожу за порог ее комнаты.

— Ромку своего, — поясняет дед, и я замираю на месте.

— Ты чего, дед? — растерянно говорит она.

— Да, ладно! — отвечает тот. — Видел я вас вчера у подъезда… Такой ветрище, а они целуются.

Значит, он знает про нас. И что теперь делать? Идти к ним? Или домой?

— Скажи ему, пусть выходит из подполья, — заявляет Дмитрий Иванович. — Чтобы все чин по чину. Домой приводи, я не кусаюсь, на людей не кидаюсь.

— Сюда?! — спрашивает Юля.

— Нет, к Тамаре! — бормочет дед. — Она-то знает?

— Она нас застукала в подъезде, когда мы прилетели. И меня чуть живьём не съела, я даже в подъезд боюсь выходить.

Я тоже вспоминаю лицо бабушки, когда она увидела нас целующимися в подъезде месяц тому назад. Для нее это был, мягко говоря, шок.

— Вот оно как! А деду значит сказать не судьба? — в голосе старика чувствуется обида.

— Ну ладно тебе, — произносит Юля миролюбиво. — Как о таком скажешь? И откуда я знала, как ты отреагируешь. Вон Тамара Семёновна Роме бойкот объявила, не разговаривает с ним из-за меня.

— А он что? — интересуется дед.

— А что он? Любит говорит.

— Правда? Ну а ты чего?

Я задерживаю дыхание в ожидании ее ответа.

— Чего-чего … И я люблю, — смущённо отвечает Юля.

Она не балует меня признаниями, оттого я всегда очень жду от нее этих слов и очень ценю их. А, бывает, в тайне от нее смотрю на канале нашего универа видео с той конференции, которое уже набрало несколько тысяч просмотров. Юля не любит о нем вспоминать и говорить, заявляя, что была не в себе, когда произносила свою знаменитую в узких кругах Болонскую речь. И она даже не представляет, что я чувствую, когда пересматриваю то видео. Конечно, я горд. Многим ли парням так эффектно признавались в любви? Но не это главное. Юля всегда остаётся собой, не важно где она и кто рядом. Ее внутренний стержень вызывает у меня восхищение и желание двигаться вперёд. У нее многому можно поучиться. Она смелая, пусть и взбалмошная, но она не боится ошибок. А вот я вдруг стал бояться сделать что-то не так, разочаровать ее словом или поступком. До сих пор не понимаю, как она сумела перешагнуть через то, что я сделал, и доверилась мне. И это не было проявлением великодушия с ее стороны. Такова ее природа, она любитель крайностей во всем. Что враждовать с ней, что любить ее одинаково приятно. Она никогда не даст спуску, и мне хочется соответствовать такой незаурядной девушке, которая не перестает меня удивлять и проверять на прочность.

— Ты смотри, а? — раздаётся скрипучий голос деда после почти минутного молчания. — Жениться не надумали еще?

— Дед, ну и шутки у тебя! — с укором в голосе отвечает она. Юля смеётся, а вот мне совсем не смешно. — Боюсь, загнётся его бабуля от такой новости, — добавляет она.

Какая ты у меня заботливая, Котова.

Бабушка, конечно, перегибает, но, она для нас точно не проблема. Да, я уже порядком устал от ее молчанки и гневных взглядов, но, на самом деле, у моих бабушки и девушки намного больше общего, чем они думают. Обе нереальное упрямые, и, если вобьют себе что-то в голову, то будут стоять на своем до последнего. Это напоминает сломанный радиопеленгатор на ракетах, когда система опознавания «свой-чужой» накрылась, и за последствия уже никто не отвечает. Возможно, они слишком похожи, чтобы принять друг друга, а я без понятия, как их перенастроить. Может, хотя бы дед Котовой знает, потому что я ощущаю себя каким-то двойным агентом: живу в квартире одной, сплю с другой, и люблю обеих, пусть и по-разному.

— Кто загнётся?! Тамара, что ли?! — зычный голос деда Мити выдергивает меня из размышлений. — Да она еще всех переживёт… Вы на нас старых не смотрите, своим умом жить надо.

Давай, дед, прессингуй ее. Вместе мы точно справимся.

— Ага. — Я вечно прихожу в тупик от этого ее «ага». — И где нам жить… своим умом? В твоей двушке? Или в квартире Брединых? Дед, мне всего восемнадцать… Мы оба студенты, ни кола, ни двора.

Вот спасибо, любимая.

Да, у меня действительно ничего нет за душой, но я же предлагал ей выход. А с ее слов все выглядит так, словно я не мужчина, а беспомощный ребёнок. Кажется, кто-то получит сегодня по своей аппетитной заднице за дачу ложных показаний… Знать бы только, где это устроить…

— И чем же тебе моя двушка не угодила? — спрашивает дед.

— Да всем угодила… просто…

— Жить не с богатством, а с человеком.

— Да при чем тут богатство?!

— Вот и я о том же, — поддакивает ей дед. — С Тамарой я сам поговорю. Виноват я перед ней, а вы теперь расплачиваетесь.

— Виноват? В чем? — спрашивает Юля.

— Это… старая история, — дед явно пытается съехать с темы.

— Расскажешь? — любопытничает его внучка.

— Да что рассказывать?.. — небрежным тоном говорит дед и к моей полной неожиданности продолжает: — Ромка, ты долго там топтаться будешь?! В прихожей стоят ботинки сорок третьего размера, не твои случайно? — громко спрашивает дед Митя.

Точняк. Я занёс в юлину комнату куртку, а ботинки так и оставил у двери… Но так даже лучше.

Не спеша я вешаю куртку на вешалку, считаю до пяти и, стараясь выглядеть невозмутимо, заявляюсь в кухню. Юля стоит у окна, за которым по-прежнему валит густой снег, ее дед сидит за столом на каком-то древнем табурете.

— Здравствуйте, Дмитрий Иванович, — я протягиваю руку деду и, заметив его хитрую улыбку, прихожу к мысли, что на этот раз он решил обойтись без применения огнестрельного оружия.

— Здорово-здорово, — дед намеренно крепко пожимает мою руку, как бы намекая на то, чтобы я не особо тут выделывался и сохранял субординацию. При этом совершенно безобидным тоном добавляет: — А я смотрю, ботинки стоят, думаю, Вовка приехал или Ленька, да нет никого… — он замолкает и смотрит на меня с хитрым прищуром. — Пришел… значит?

— Пришел, — киваю я, переводя взгляд на Юлю.

Она не выглядит испуганной, скорее, заинтересованной. Я внимательно смотрю на неё и пожимаю плечами. И чего она боялась? У нее нормальный дед.

— Юлёк, ставь чайник. Уснула, что ли? — заявляет он, — а ты, — указывает взглядом на стул, — садись давай.

Я послушно выполняю его приказ и сажусь спиной к плите, у которой стоит Юля. Дед изучает мое лицо, потом смотрит мне за спину. И так повторяется несколько раз. Наконец он мотает головой и издаёт тяжёлый вздох.

— Это же надо, а? — бурчит себе под нос. — И смех, и грех… Никогда бы не подумал, что так все будет… Сначала мы, а теперь — вы, — он едва ли не слово в слово повторяет то, что я как-то сказал его внучке. — Любил я ее, — он поворачивается к окну и уточняет, — бабку твою… Тамару. Ох, и красивая она была… зараза! — Я грозно шмыгаю носом, намекая ему, чтобы был поделикатнее в своих выражениях. Это моя бабушка, вообще-то! Ощущаю, как моего плеча что-то касается, повернувшись, вижу ладонь Котовой. — Ну и я, вроде, тоже ничего, шебутной был, правда. За Томой полшколы бегало… — Я поднимаю руку и поглаживаю ее пальцы. — А она, значит, ко мне все. Ну дружили мы, ходили, как раньше говорили. Я ей стихи читал, — услышав это, я несколько раз моргаю от удивления, а дед продолжает, — все разговоры вели, спорили до хрипоты, гуляли до зари… Нет, вы не подумайте, — он резко поворачивается, а я опускаю руку и сижу по команде «Смирно!». — Ничего такого у нас не было, — говорит дед в своё оправдание. — Не как сейчас, что раз и сразу… в дамки… — Он многозначительно смотрит на меня, а я еле сдерживаюсь от нервного смеха. Знал бы ты, дед, что я с твоей внучкой вытворяю, давно бы сделал из меня чучело, а Юле ремня бы дал хорошего. Хотя, нет… я же сам хотел это сделать. Перед глазами стоят упругие бедра и ягодицы Котовой, и я чувствую себя извращенцем, представляя ее в идеальном для себя ракурсе в то время, как ее дед в метре от меня проливает свет на тайну века. — А потом я в армию ушёл. Два года ей писал, она мне… И вот до приказа сто дней осталось, и приходит мне письмо от сестры моей Марьи, помнишь ее? — он смотрит на внучку. — Царство ей небесное! — и тут же крестится. — Ну и пишет она, мол, Тамарка твоя с другим схлестнулась, замуж собирается. Я тут же сгоряча письмо Тамаре написал да отправил. Она мне больше не писала. Сам не помню, как те три месяца дослужил… А, когда вернулся, мать с сестрой Настю привели, знакомиться, значит… Я и понять ничего не успел, как все уже к свадьбе готовились. А Тамара все не выходила у меня из головы. Мы же в одном бараке жили, тут хочешь — не хочешь, а встретишься. Вот мы и встретились, — он тяжело вздыхает. — Она на смену шла в ночную, а я с парнями, значит, перед свадьбой холостую жизнь свою провожал. Ну и выпили малех, расхорохорился я и за ней. Говорю: «Чего это одна, без своего ухажера по ночам ходишь?» А Тамара-то и говорит: «Дурак, ты Митя. Я тебя так ждала, а ты им поверил… Никогда тебе этого не прощу»… Ну я к Марье потом. Спрашиваю, соврала или нет. С моста прыгать грозился… Вот дурень! — усмехается дед. — Так и призналась Марья, что оговорили они Тамару нарочно, чтобы с Настасьей меня свести. Мать моя с ее матерью никогда не ладили, вот и решила она меня отвадить от Томы, пока я служил…

— Ничего себе, дед! — перебивает его Юля. — Как у вас все… Но ты же не виноват!

— Ещё как виноват, — скорбно выпятив нижнюю губу, от трясёт головой. — Обидел я ее недоверием своим, сильно обидел… таких слов ей написал в том письме… Тут и с Настей все закрутилось. Она же ничего не знала. Вот я и решил обратно на службу вернуться… Да тогда бы не одну я, а двух сразу обидел, понимаете?.. Женился я на Насте. А Тома спустя два месяца за деда твоего вышла, — Дмитрий Иванович смотрит на меня так, словно ищет поддержки.

Нашел у кого! Лично я совсем не возражаю, что моя бабушка вышла за моего деда. Но, как мужчина мужчину, его понимаю. Я бы тоже занервничал, если бы мне сказали про Котову что-то в этом роде. А ведь им просто нужно было поговорить. Многое можно уладить разговором, пусть и непростым. И теперь мне это понятно, как никогда.

— Она твои письма армейские до сих пор хранит, — говорит Юля.

— Да ну вот ещё! — отмахивается дед.

— Ром, скажи ему… — она хлопает меня по плечу.

— Это правда, Дмитрий Иванович. И фотографии.

Дед резко вскакивает и снова садится, явно поражённый этой новостью. Его челюсть сжата, а грудная клетка бешено вздымается.

— Дед, а ты… — неуверенно начинает Юля, — ты что типа все еще любишь ее? После стольких лет? — она спрашивает о том, что уже несколько минут не идёт у меня из головы.

— Какая теперь разница? — еле слышно отвечает дед. — Разбитую чашку не склеить, но… поговорить нам надо. Вот ради вас хотя бы… Как же там у Тютчева, — у него выходит «Чучева». Я улыбаюсь, удивленный тому, что дед вдруг снова заговорил о поэзии. Все идёт к тому, что у нас с Дмитрием Ивановичем не меньше общего, чем у Котовой и моей бабушки. — Нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся… — прикрыв глаза, произносит он. — Как дальше-то?

— И нам сочувствие дается, как нам дается благодать… — на автомате продолжаю и ловлю одобрительный взгляд моего будущего тестя… или кто он мне там будет?

— Ромка, скажи-ка, она все также любит зефир? — спрашивает дед.

— Откуда вы знаете?.. — и сам понимаю, что спросил ерунду. — Да, любит. Очень.

Дмитрий Иванович отводит взгляд и несколько секунд размышляет, а после кивает то ли нам, то ли своим мыслям и уходит из кухни, оставляя меня наедине со своей внучкой. Я поворачиваюсь к ней и натыкаюсь на ее пристальный любопытный взгляд.

— Думаешь, она простит его? — спрашивает Юля.

— Не знаю. А ты бы простила?

— А ты типа на будущее почву прощупываешь?

— Ты говоришь глупости. Я никогда тебя не обижу, — уверенно произношу, глядя ей прямо в глаза.

— Ладно… — она улыбается, удовлетворенная моим ответом. — А с каких это пор ты цитируешь Тютчева? — интересуется, доставая из коробки пакетики с чаем.

— Не знаю, случайно вырвалось, — смущённо отвечаю но, передумав, продолжаю: — Ладно … я люблю стихи, — признаюсь ей, уже предвкушая ее подколы.

— Рома, ты зовёшь меня замуж, но только сейчас говоришь мне об этом? — она снова дразнит меня.

И я решаю воспользоваться этим, поднимаюсь и шагаю к ней.

— Ну… теперь ты знаешь все. Выйдешь за меня? — спрашиваю я.

Перехватив из рук Юли коробку с чаем, ставлю на стол позади нее, обнимаю за талию и прижимаю к столу, во всех смыслах лишая девушку возможность уйти от разговора.

— Ага, — кивает она.

— Ага? — переспрашиваю я. — Что это за ответ такой? Котова, я тебе руку и сердце предлагаю, а не пиццу заказать! Нельзя ли быть посерьезнее в этот момент?

Юля смотрит на меня, закусив губу, и я различаю в ее взгляде озорной блеск. Она снова что-то замышляет.

— Я приму твое предложение… — вкрадчиво говорит она. — Но сначала ты должен написать стих, нет… лучше пьесу… как у Шекспира, только с хэппи эндом, пожалуйста. Терпеть не могу грустный финал, — улыбаясь, Юля бросает мне очередной вызов, и даже не догадывается, что сама же даёт полный карт-бланш.