Семья, брак и родительство в современной России бесплатное чтение

© Коллектив авторов, 2014

Психология семьи в современной России: некоторые тенденции (вместо предисловия)

К. Б. Зуев (Москва)

Психология семьи привлекает все больше и больше исследователей. И это не удивительно. Совершенно справедливое замечание П. Я. Гальперина о том, что специфика психологической науки в том, что познающий и познаваемое совпадают, для психологии семьи особенно верно. Все мы выросли в семьях и на всех нас семья оказала очень сильное (хоть порою неосознаваемое и даже отрицаемое) влияние. Но и на саму семью, а как следствие на ее исследования в последние годы влияют разнообразные тенденции. Собственно, говорить о психологии семьи, как о сложившейся отросли довольно сложно. Это утверждение может показаться парадоксальным, но большинство используемых подходов пришли в психологию семьи из психотерапевтической практики, социологии, педагогики и даже юриспруденции. Это и является первой тенденцией: психология семьи находится под влиянием ряда гуманитарных наук. Социология семьи, берущая свое начало от классической работы Ф. Энгельса «О происхождении семьи, частной собственности и государства» внесла в психологию очень прочно укоренивший функциональный подход. Редко в современных российских исследованиях можно встретить работы не рассматривающие основные функции семьи, такие как совместное ведение хозяйства, рождение и воспитание детей и др. Очень часто используются понятия функциональных и дисфункциональных семей в которых не раскрываются специфически психологические функции и дисфункции. Влияние юриспруденции проявляется в фактическом отождествлении юридических и психологических понятий. Супружеская подсистема, как часть семьи давно перестала быть юридической сущностью, но все же в психологических исследованиях упорно продолжают идентифицировать понятия «брак» и «семья». Большинство исследований неполных семей начинаются с представления статистики разводов, в то время как растет количество детей, которые рождаются вне брака, в так называемых «гражданских» или «незарегистрированных» браках и, возможно, никогда не перейдут в юридически зарегистрированные браки. Влияние педагогики на классическую психологию семьи заключалось в наличии представления о норме в семейном взаимодействии. Мы не будем останавливаться на нем подробно, так как фактически оно растворилось в свете следующих тенденций. Подобное взаимопроникновение различных отраслей свойственно современной науке в целом и в том числе подчеркивает вторую тенденцию, не нуждающуюся в дополнительных комментариях: междисциплинарный характер исследований в области психологии семьи. Отметим лишь, что появляются очень интересные исследования с привлечением знаний из нейронаук, биологии. И традиционно выполнятся большое количество исследований на стыке психологии и социологии.

Следующей, третьей, тенденцией является включение мировоззренческих позиций в исследования семьи. В целом в науке на современном (постнеклассическом) этапе ее развития уже все чаще и чаще признается роль исследователя в выборе тем, методов и пр. В том числе и интерпретации полученных результатов. Но в психологии семьи, видимо в силу особенностей предмета, данная тенденция привела к тому, что зачастую исследование становится не инструментом проверки гипотез, а оружием в идеологическом споре. Наличие радикальных изменений в институте семьи признают все, но вот оценки происходящего значительно рознятся. С некоторой долей условности можно выделить два лагеря. Представители первого оценивают происходящие изменения, как кризис семьи и призывают к мерам по укреплению классической семьи. Представители второго лагеря утверждают, что происходящие изменения – закономерный ходи истории, который нужно поддерживать. С сожалением приходится констатировать радикализацию взглядов представителей, как первого, так и второго лагерей. С обеих сторон наблюдается полное нежелание попробовать найти рациональное звено во взглядах оппонента. Более того, нередки случаи, когда научная дискуссия сводится к личным, по своей сути, оскорблениям.

Тесно связана с третьей и четвертая тенденция: появление «запретных тем» в исследовательской практике. Они же темы «провокационные». В первую очередь это относится к исследованиям однополых союзов. С одной стороны, обращение к данной тематике может вызвать резко негативную реакцию со стороны традиционно настроенной аудитории, вплоть до законодательных запретов. Конечно, возможно исключение, если будет показана «ущербность» таких сожительств. С другой стороны, сами исследования часто делаются не только и не столько с целью выявить психологические особенности, а сколько с целью провокации. В таких исследованиях напротив в обязательно порядке показывается «состоятельность» и «самодостаточность» однополого сожительства. И тот и другой взгляд вредят научной объективности и сильно обедняют психологию семьи.

В качестве еще одного примера приведем исследования детей, выросших без попечения родителей. В последние годы государство предпринимает большие усилия для помощи детям-сиротам. Принят рад комплексных мер, направленных на искоренение сиротства, как социального явления. Ведется активная социальная реклама, направленная на устройство детей-сирот в семьи и т. д. В тоже время психологические исследования детей-сирот крайне редки. Все что связанно с сиротством остается «запретной» темой, отчасти в силу закрытости учреждений, в которых находятся сироты, отчасти в силу того, что, как представляется, общество и государство готовы принять не все результаты подобных исследований.

В то же время проявляется следующая тенденция: появление новых предметов исследования в рамках психологии семьи. В частности, можно выделить значительное количество исследований в области психологии отцовства. Можно предположить, что интерес к данной тематике вызван с тенденцией агрессивной феминизацией общества и, как следствие попыток процесса дефеминизации.

Заключительная, шестая тенденция: решение на предметном поле психологии семьи ряда фундаментальных научных проблем. Перечислим лишь некоторые из них: регуляция поведения в семье, влияние семьи на интеллектуальное и нравственное развитие детей, становление приемного родительства, как профессии, совладающее поведение в семье, жизнеспособность семьи и др. Такой интерес со стороны ученых свидетельствует о высоком статусе психологии семьи, как отрасли психологической науки. Формально эта тенденция проявляется в появлении статей по психологии семьи в авторитетных научных журналах и тематических разделов в сборниках статей.

В заключении нашего короткого и, с большой вероятностью, неполного обзора, хотелось бы отметить, что все описанные тенденции исследований семьи в современной России нашли свое отражение в представляемом читателю сборнике, который, таким образом, представляет достаточно полный срез исследований в области психологии семьи, хотя и является не однородным по своей структуре.

Биэтническая семья в современных реалиях

З. И. Айгумова (Москва)

Биэтнические семьи существуют с незапамятных времен, со времен, как только люди начали путешествовать, мигрировать… И это происходит помимо воли тех или иных этнических и социальных групп и отдельных людей, пытающихся воспрепятствовать этому процессу и сохранить этническую «чистородность», хотя местные обычаи, традиционные представления, и религиозные пристрастия выступают все же против биэтнических браков. Данное явление может быть отнесено к социальным факторам, негативно влияющим на вероятность заключения биэтнического брака и может быть, прежде всего, объяснено фактом наличия межэтнической напряженности («многоуровневый и многосубъектный феномен, энергетическая характеристика системы, элементами которой являются различные этнические группы» [5]). Именно наличием межэтнической напряженности как стремления к самосохранению этноса может быть объяснено в целом негативная социальная оценка биэтнических браков, выступающая внешним проявлением этнополитической мобилизации, определяемой Г. У. Солдатовой как «готовность людей, объединенных по этническому признаку, к групповым действиям по реализации национальных интересов» [5]. Причем автор отмечает наличие зависимости индивидуального уровня готовности личности к этнополитической мобилизации от качественных характеристик ее этнической идентичности.

Исследователи биэтнических семей расходятся в своих взглядах на них. Так одни специалисты считают, что различные культурные установки, стереотипы родительского и собственного поведения, жизненных целей, ценностей и стилей негативно влияют на супружество, поэтому биэтнические союзы менее устойчивы. «Как правило, нестабильны гетерогенные браки, в которых супруги различаются по социо-культурным характеристикам», – считает В. Г. Глушкова. Этой же позиции придерживается и О. Маховская: «Межкультурные браки – это столкновение разных моделей поведения. Разница в моделях и установках в биэтнических браках обнаруживается всегда, и рано или поздно на этой почве возникают конфликты. Супруги находят в культурных различиях повод для постоянного раздражения, депрессии и отчуждения» [4].

Другого мнения придерживается В. П. Левкович, исследовавшая биэтнические семьи. Первоначально была выдвинута гипотеза о том, что:

– во-первых, большие трудности в адаптации к семейной жизни должны испытывать биэтнические супруги в силу несоответствия особенностей их этнических культур;

– во-вторых, чем дальше эти культуры, тем сложнее будет протекать процесс «притирки» супругов в семейной жизни.

Гипотезы не подтвердились. В семьях с близкими культурами проблем не меньше, чем в семьях с более отдаленными культурами; процент проблемных семей оказался одинаковым как среди моноэтнических, так и биэтнических семей. Результаты исследований, говорят о том, что самый важный фактор стабильности в семьях все-таки личностный фактор, а не этнический или какой-либо другой возможный: именно, высокий уровень готовности молодых супругов к семейной жизни. Этот уровень характеризуется: адекватным пониманием и реализацией семейных ролей; успешное формирование у них установок на взаимопонимание и сотрудничество; культура общения супругов; умение строить отношения с родителями и родственниками партнера; сформированность ответственности за семью [3]. Стабильность брака не связана исключительно и непосредственно с его этнической структурой, а в значительной степени опосредуется (как мы уже упоминали выше) таким фактором, как уровень готовности молодых супругов к семейной жизни. Естественно, что в совместной жизни возникает столкновение потребностей биэтнических супругов, вытекающих из специфики особенностей их образа жизни (семейное лидерство, содержание семейных ролей, отношение между поколениями и между самими супругами).

К аналогичным выводам приходит А. В. Махнач: «Не бывает принципиально несовместимые в браке национальности. Скорее, есть несовместимые люди» [2].

В проблемных и нестабильных биэтнических семьях наблюдаются конфликты, прежде всего, из-за столкновения личностных особенностей супругов, низкого уровня взаимной удовлетворенности, снижения эмоциональной привлекательности; а затем из-за этнических особенностей. Причем, каждый из конфликтов может провоцировать появление и обострение другого.

Одна из психологических проблем, с которыми сталкиваются пары в биэтнических семьях это «комплекс иностранца» (Н. С. Фрейкман-Хрусталева) [6], который определяется как устойчивое психическое состояние личности, сопровождающееся постоянным нервно-психическим напряжением и чувством психологического дискомфорта в связи с ощущением страха за возможное нанесение морально-психологического урона достоинству личности и физического урона жизнеспособности организма со стороны чужой языковой и социокультурной среды в условиях полной психологической незащищенности. Непростой процесс освоения своих супружеских ролей обязанностей усугубляется «этнокультурным одиночеством» – состояние, в которое может впасть супруг(а) в биэтнической семье – влияет на психологическую комфортность существования такой семьи.

Эмоциональная перегруженность супругов – источник конфликтов, возникающих в биэтнических семьях. Чаще женщины, оказавшись далеко от своей культуры, психологическую и социальную защищенность и уверенность начинают искать в своих супругах, которые должны неосознанно заменить им «родину».

Проблема сохранения этнической идентичности – в ситуации культурной изоляции сложно сохранить этническую идентичность, чем в супружеских отношениях одного этноса, живущих в чужой стране. При этом широкий обмен культурой и браки между лицами различных этносов или расовой принадлежности лишь усиливают гибридизацию их идентичности, и даже если бы они пытались сохранить неприкосновенными свои отличительные черты, им вряд ли это удастся.

В непростой ситуации находятся супруги – сталкиваются с новыми жизненными ценностями, другим образцом поведения, привычками и взглядами на жизнь. Сами мужчины и женщины часто не соответствуют больше традиционным нормам, нет определенного эталона, на который они могли бы ориентироваться. Может случиться, что их не полностью устраивает окружающий мир и не чувствуют себя представителями своего родного этноса.

Несмотря на неурядицы и конфликты в биэтнической семье внешнее давление и нажим общественного мнения, хотя и создают дополнительный психологический дискомфорт, все же, в конечном счете, часто «работает» на укрепление супружеского единства в таких семьях.

Психологические проблемы биэтнических семей требуют разработок различных моделей приспособления в них. Для создания успешной, стабильной семьи супругам важно научиться находить пути приспособления, учиться подстраиваться друг под друга и пытаться изменить специфические для культуры каждого образцы и модели поведения. Существуют различные способы приспособления (W. S. Tseng) [1]:

1. Способ приспособления, который проявляется в том, что один из супругов отказывается от проявлений своей культуры и перенимает культуру своего партнера, то есть язык, религию, ролевые структуры, способы социального функционирования. Это может случиться, когда один из супругов не имеет позитивной этнической идентичности, привязанности к собственной культуре, и соответственно, другой супруг доминирует во всем, что касается общей жизни в паре. Один из супругов подстраивается под другого – только такой путь видит возможным для себя вести совместную жизнь. Но чрезмерное подстраивание себя под чужую культуру рано или поздно окажется слишком большой нагрузкой для психики и может повлиять на отношения супругов, так как подобное «самопожертвование» и вытеснение своей собственной идентичности в большинстве случаев невозможно выдерживать в течение долгого времени (А. А. Kalantzi).

2. Второй способ приспособления – супруги пытаются найти равновесие между двумя культурами. Эта модель поведения называется симметричным решением. Модели обеих культур представлены и чередуются между собой; с другой стороны, каждый партнер отказывается от каких-то элементов собственной культуры и перенимает некоторые элементы другой. Эта форма решения имеет три различных варианта:

– В первом варианте «simultaneous solution» формы обеих культур проявляются одновременно, однако возможность для этого предоставляется лишь в определенных ситуациях, например в ситуации болезни, когда используются как одной, так и другой культуры методы лечения.

– Второй вариант «mid-point-compromise» применим для всех ситуаций, в которых формы обеих культур не могут быть представлены одновременно (например, число детей), но при выборе принимаются во внимание возможности обеих культур.

– Третьим вариантом решения является смесь обеих культур, «mixing». Он встречается наиболее часто. Здесь элементы культур обоих супругов смешиваются, при том что временами преобладает одна культура, а временами тенденция идет больше в сторону другой (например, в одежде, обстановке квартиры). Причины такого решения следующие: из обеих культур выбираются лучшие, по мнению пары, элементы и супруги приходят, таким образом, к идеальному решению.

3. Третий способ – супруги не отдают предпочтение ни одной из культур, а создают новую модель общего поведения. Основанием для этого может служить, то, что между культурами серьезная дистанция, что в некоторых областях они не только не согласуются, но и полностью исключают друг друга, то есть паре не остается ничего другого, как искать свой путь. Очень важной для обоих супругов является способность видеть в другом не только собственные «романтические» и «экзотические» желаемые представления, но также и реального человека, с которым они живут. В противном случае появляется опасность, что один супруг видит лишь часть другого, которая соответствует только его (позитивным или негативным) фантазиям.

Позитивное начало биэтнических семейных отношений в том, что они являются мини-пространством для диалога цивилизаций, причем его закладка происходит на самом ответственном, базовом социальном уровне – уровне взаимоотношений двоих людей, сознательно или невольно соединяющих посредством брака две культуры, два мировоззрения, осуществляющих взаимообмен знаниями, традициями, обычаями, культурными ценностями своего этноса или расы. В семейной жизни биэтнических браков:

– происходит взаимообогащение, расширение мировоззрения супругов;

– усиление этнической эмпатии, возрастание общей этнической толерантности;

– приобретение культуры межэтнического общения;

– происходит приобщение детей, выросших в таких браках, к обеим культурам; естественное и прочное усвоение ими вышеуказанных моментов.

Таким образом, исследование проблемы дает нам основание утверждать, что:

– усложняется внутренний мир человека, видоизменяется семья. Но неизменно одно: независимо от типа брачных отношений переход от статуса холостых в статус супругов заметно изменяет положение и роль каждого из супругов. И к этому добавляется этнокультурный компонент в ситуации биэтнических семейных отношений. Каждый этнос имеет свою собственную внутреннюю структуру, свой неповторимый стереотип поведения, предполагающие строго определенную норму отношений… Будучи в каждом отдельно случае своеобразными, они негласно существуют во всех областях жизни и быта, воспринимаясь в данном этносе как единственно возможный способ общения. Поэтому для членов одного этноса они не тягостны. Но в ситуации биэтнических семейных отношений сила этнического стереотипа поведения проявляется в полный рост, поскольку члены данного этноса воспринимают его как идеал, единственно достойный подражания. Даже если он меняется, то, как правило, на базе уже сложившихся навыков и представлений (Л. Н. Гумилев).

– в ситуации биэтнических семейных отношений, также как в межэтнических, нужно иметь ввиду, что этничность актуализируется в ситуации конфликтности, нестабильности. Если в семье неблагополучно в целом, этничность – это частность, которая исполняет роль маркера, обостряющего проблему.

– механизмом развития супружеских отношений является механизм идентификации-обособления – в стабильной ситуации супруги представляют собой некое единство. А в ситуации конфликтности обособляются и начинают интерпретировать проблемы с позиции этнической принадлежности, то есть характеризируют друг друга никак отдельную личность, а как представителя определенного этноса. Супруги сталкиваются с другой культурой, ценностями, способами поведения – проблемами, связанными с двумя разными мирами. Появляется опасность, что личностные достоинства, недостатки, привычки, особенности характера супругу/ги могут объясняться этническим происхождением, хотя при взаимной терпимости на происхождение не обращают внимание.

1. Андреева Т. В. Психология современной семьи. СПб.: Речь, 2005. 434 с.

2. ИАБ: Межэтнические браки. М.: АСИ, апрель 2003. № 32. С. 8.

3. Левкович В. П. Особенности супружеских взаимоотношений в разнонациональных семьях // Этническая психология. Хрестоматия / Под ред. А. И. Егоровой. СПб.: Речь, 2003. 320 с.

4. Маховская О. И. Межкультурные браки и модели семейных отношений // Межэтнические браки. Информационно-аналитический бюллетень. № 32, апрель. М.: АСИ, 2003. С. 19.

5. Солдатова Г. У. Психология межэтнической напряженности. М.: Смысл, 1998. 386 с.

6. Фрейкман-Хрусталева Н. С. Маргиналы поневоле. Берлин, 1996. 253 с.

Взаимосвязь сиблинговых и родительско-детских отношений в двухдетных семьях

О. С. Алексеева, И. Е. Козлова

Отношения между сиблингами – один из важнейших факторов, влияющих на развитие детей. Для психологов сиблинговые отношения имеют большое значение, так как они оказывают влияние на гармонию и дисгармонию в семье, а также формируют поведенческие паттерны, которые в последствие будут влиять на всю будущую жизнь. Данная проблема актуальна еще по нескольким причинам. Во-первых, с ростом занятости среди родителей, много старших сиблингов присматривают за своими младших братьями и сестрами. Конфликт в отношениях между сиблингами может привести к тому, что младший сиблинг будет получать меньше заботы [McHale, Crouter, 1995]. Во-вторых, данные подтверждают, что конфликтные отношения между сиблингами устойчивы не только в течение детства и юности [Brody et al., 1996], но и сохраняются во взрослой жизни [Brody, 1998].

Одним из самых важных факторов, влияющих на качество сиблинговых отношений, являются отношения родителя с ребенком. Результаты разных авторов совпадают в том, что более высокий уровень позитивности в родительско-детских отношениях связан с более высоким уровнем положительных эмоций и просоциального поведения в отношениях к сиблингу. Точно так же негатив, навязчивость, и контроль в родительско-детских отношениях связаны с агрессивным поведением в отношении сиблинга.

Последователи теории привязанности предполагают, что представление об отношениях у детей формируется под влиянием собственного взаимодействия с ближайшим семейным окружением, впоследствии эти представления дети используют в отношениях с другими людьми. Согласно же теории социального научения, образцы поведения, усвоенные ребенком в родительско-детских взаимоотношениях, переносятся непосредственно на взаимодействие с сиблингом и с ровесниками.

Если дети имеют опыт позитивного взаимодействия между членами семьи, то это позволяет им понять, как слушать сиблингов, сочувствовать их проблемам, принимать участие в совместном решении споров [Dubow, Tisak, 1989]. В этом случае дети, скорее всего, будут решать споры с сиблингами без агрессии.

Дети, чьи отношения с родителями характеризуются жесткими воспитательными мерами и подавленной агрессией, вероятно, разовьют в себе такие поведенческие стили, которые будут формировать конфликт с сиблингом. Оба сиблинга в этой ситуации, скорее всего, будут жестко настаивать на своих требованиях, провоцируя на агрессию, даже если конфликт незначителен [Crick, Dodge, 1994].

Таким образом, мы можем говорить о том, что влияние родительско-детских отношений на отношения между сиблингами может быть очень существенным и приводить либо к конфликтным, либо, наоборот, к позитивным отношениям, основанным на принятии.

Целью эмпирического исследования была оценка влияния родительско-детских отношений на отношения между детьми.

Выборка включает в себя 280 сиблингов из двухдетных семей в возрасте от 13 до 22 лет.

1. Для оценки сиблинговых отношений использовался опросник различающегося опыта сиблингов (SIDE), созданный Дэниэлсом и Пломиным [Daniels, Plomin, 1985]. Первая часть опросника направлена на измерение основных параметров сиблинговых отношений: заботы, ревности, близости и антагонизма. Респондент должен оценить по пятибалльной шкале, кто в сиблинговой паре в большей степени демонстрирует тот или иной тип поведения.

Вторая часть направлена на исследование отношения родителей к детям и состоит из четырех шкал: отцовская привязанность, отцовский контроль, материнская привязанность и материнский контроль.

В третьей части опросника респондентов просят сравнить своих друзей с друзьями сиблинга по предложенным характеристикам, эта часть включает в себя три шкалы: ориентация на образование, ориентация на правонарушение и ориентация на популярность.

В анализе использовались только шкалы первой части.

2. Родительско-детские отношения исследовались с помощью опросника Взаимодействие родителя с ребенком [Марковская, 2006]. Опросник имеет три версии: 1. Опросник «Взаимодействие родителя с ребенком (вариант для родителей подростка)». 2. Опросник «Взаимодействие родителя с ребенком (вариант для родителей дошкольников и младших школьников)». 3. Опросник «Взаимодействие родителя с ребенком (подростковый вариант)». В нашем исследовании мы использовали только версии для подростков и родителей подростков, потому как сиблинги младше 13 лет не заполняли опросник различающегося опыта сиблингов и ряд других методик. Опросник Марковской включает в себя 10 шкал: Требовательность – нетребовательность родителя, Строгость – мягкость родителя, Контроль – автономность по отношению к ребенку, Эмоциональная близость – эмоциональная дистанция ребенка к родителю, Принятие – отвержение ребенка родителем, Сотрудничество – отсутствие сотрудничества, Согласие – несогласие между ребенком и родителем, Последовательность – непоследовательность, Авторитетность родителя, Удовлетворенность отношениями ребенка с родителями.

Однако используя оригинальную версию опросника мы получили сильное расхождение в оценках детей и родителей [Алексеева, Козлова, 2010]. Поэтому было решено провести повторную факторизацию вопросов опросника, чтобы определить, действительно ли восприятие детей сильно отличается от восприятия родителей. После факторизации в родительской версии осталось пять шкал: Позитивное отношение родителя к ребенку, Контроль, Мягкость родителя, Непоследовательность, Доверительные отношения между родителем и ребенком. Опросник для сиблингов три: Позитивное отношение родителя к ребенку, Контролирующее негативное отношение родителя к ребенку, Демократичный стиль отношений. В дальнейшем для анализа наших данных мы использовали шкалы, полученные после проведенной факторизации.

Статистический анализ проводился с помощью коэффициента корреляций Спирмена. Все приведенные корреляции получены при уровне значимости p<0,05.

Для оценки характера влияния родительско-детских отношений на отношения между сиблингами нами был проведен корреляционный анализ шкал опросника взаимодействие родителя с ребенком и шкал сиблингового опросника.

Следует отметить, что больше всего взаимосвязей было обнаружено, когда анализировались влияние материнского отношения к старшему сиблингу. То есть именно материнский стиль отношений оказывает непосредственное влияние на отношения между сиблингами, в основном на отношения старшего ребенка к младшему.

Было получено, что материнский контроль отрицательно связан с сотрудничеством по оценке и старшего (r=–0,25) и младшего сиблинга (r=–0,30). Чем больше матери контролируют своих детей, тем меньше сотрудничества в их отношениях. С показателями по шкале сотрудничество младшего сиблинга связана еще и шкала материнской непоследовательности (r=0,27). Чем больше непоследовательности в отношениях с матерью, тем к большему сотрудничеству будет стремиться младший ребенок в сиблинговых отношениях.

Доверительные отношения между матерью и старшим сиблингом связаны с низким антагонизмом в отношениях между старшим и младшим ребенком (r=–0,25).

При анализе влияния родительско-детских отношений важно не только то, как родители оценивают свое поведение, но и то, как дети воспринимают это поведение. Зачастую, родители сами могут не осознавать, что их стиль воспитания может негативно восприниматься детьми. Поэтому в нашем исследовании было важно понять, то, как сами дети оценивают родительское отношение.

Мы получили, что наиболее значимое влияние оказывает материнское отношение к старшему сиблингу. Материнский контроль (по оценке старшего сиблинга) положительно коррелирует с антагонизмом (r=0,25) и доминированием старшего ребенка (r=0,29), тогда как позитивное материнское отношения отрицательно связано с показателями по указанным выше шкалам сиблингового опросника (r=–0,24 с показателями по шкале антагонизма и (r=–0,27 с показателями по шкале доминирование). То есть, чем лучше отношении между матерью и страшим ребенком, тем больше вероятность, что в отношениях с сиблингом старший ребенок будет больше склонен к принятию и меньше к подавлению своего младшего брата или сестры.

Рассматривая сиблинговые отношения и причины возникновения конфликтов между сиблингами нельзя обойти вниманием феномен различающегося родительского отношения.

Предпочтение родителями другого сиблинга сильно влияет на ребенка. Различия в родительско-детских отношениях могут привести к развитию таких паттернов поведения, которые будут несовместимы с близкими и теплыми отношениями. Различное отношение родителей может спровоцировать ребенка на агрессивное отношение к своему брату или сестре. Ребенок может начать чувствовать себя недостойным любви, что способствует развитию чувства неполноценности. Все это может привести к тому, что менее привилегированный сиблинг не будет вести себя просоциально в процессе сиблингового взаимодействия.

В нашем случае различное отношения родителей оценивалось как разница в отношении к старшему и младшему ребенку.

Было выявлено, что различия по шкале отцовской мягкости связаны с большим доминированием и большим антагонизмом в отношениях со стороны старшего сиблинга. То есть, когда отец проявляет большую мягкость, а может в понимании сиблинга и некую бесхарактерность, то сиблинг подавляет своего младшего брата или сестру, и настроен к нему враждебно. Доминирование старшего сиблинга отрицательно коррелирует с отцовским позитивным отношением к старшему ребенку и материнским демократичным стилем воспитания. Отсутствие привязанности между родителем и ребенком, авторитарное воспитание приводят к тому, что старший сиблинг начинает лидировать в сиблинговой паре, подавляя младшего ребенка. С другой стороны, у младшего сиблинга, в случае, когда отец демонстрирует, что лучше относится к старшему, наблюдается выраженная враждебность по отношению к старшему брату или сестре (r=0,27).

Чем больше матери контролируют своих детей, тем меньше сотрудничества и взаимопомощи наблюдается в отношении сиблингов друг к другу.

Это же подтверждается в том, случае, когда сами сиблинги оценивали свои отношения с родителями: если старшие сиблинги указывали, что матери относятся к ним негативно и стараются их контролировать, то в отношении между старшими и младшими сиблингами с большой вероятностью тоже будет наблюдаться конфликтность и доминирование старшего сиблинга над младшим.

Различное отношения родителей оказывает непосредственное влияние на характер сиблинговых отношений. Если родители демонстрируют, что лучше относятся к старшему ребенку, то младший будет враждебно относится к своему сиблингу, провоцировать конфликты в сиблинговых отношениях. Если же «любимчиком» родители считают младшего, то старший сиблинг будет стараться подавлять младшего, навязывая ему свои решения и свое мнение.

1. Алексеева О. С., Козлова И. Е. Факторизация опросника родительско-детских отношений на выборке двухдетных семей // Психологические исследования. 2010. № 3 (11). С. 3.

2. Марковская И. М. Тренинг взаимодействия родителей с детьми. СПб.: Речь, 2006.

3. Brody G. H. Sibling relationship quality: its causes and consequences // Annual Review of Psychology. 1998. V. 49 (1). P. 1–24.

4. Brody G. H., Stoneman Z., Gauger K. Parent-child relationships, family problem-solving behavior and sibling relationship quality: the moderating role of sibling temperaments // Child Development. 1996. V. 67 (3). P. 1289–1300.

5. Crick N. R., Dodge K. A. A review and reformulation of social information-processing mechanisms in children’s social adjustment // Psychological Bulletin. 1994. V. 115 (1). P. 74–101.

6. Daniels D., Plomin R. Differential experience of siblings in the same family // Developmental Psychology. 1985. V. 21 (5). P. 747–760.

7. Dubow E. F., Tisak J. The relation between stressful life events and adjustment in elementary school children: The role of social support and social problem solving skills // Child Development. 1989. V. 60. P. 1412–1423.

8. McHale S. M., Crouter A. C., McGuire S. A. Congruence between mothers’ and fathers’ differential treatment of siblings: links with family relations and children’s well-being // Child Development. 1995. V. 66 (1). P. 116–128.

Психологическая помощь семье в мегаполисе

Е. В. Баранова (Москва)

В настоящее время у специалистов психологов, психотерапевтов отмечается высокий интерес к проблеме оказания психологической помощи семье в мегаполисе. Во многом это обусловлено тем, что в последние десятилетия в институте семьи в Москве произошло усиление деструктивных тенденций. Неуклонно увеличивается число разводов и неполных семей. Одновременно браки стали существовать значительно меньшее число лет, начиная от их создания. Растет число одиноких людей, сознательно не вступающих в брак, так как они не верят в возможность семейного счастья. В обществе формируется новое отношение к разводу как к норме.

Отмечается снижение уровня брачности, увеличение доли однотетных семей и сокращения числа двух – и трехдетных семей. Произошла перестройка жизненного цикла семьи, связанная с оценкой супругами своих собственных индивидуальных личностных целей как приоритетных на фоне интересов ребенка.

Психологи (И. А. Вальковская, И. Ф. Дементьева, В. М. Целуйко) указывают на кризисное состояние современной семьи. Противоречия современного общества, все его проблемы и сложности, в первую очередь, отражаются на семье, ее образе жизни, воспитании подрастающего поколения. Современная семья включена в различные механизмы общественного взаимодействия, а потому социально-экономические катаклизмы, происходящие в нашей стране, не могут не способствовать усугублению детско-родительских отношений. Необходимость поиска заработка, перегрузки на работе, сокращение в связи с этим свободного времени у родителей, приводят к ухудшению их физического и психического состояния, повышенной раздражительности, утомляемости, стрессам. Свои стрессовые состояния родители выплескивают на детей. Ребенок попадает в ситуацию полной зависимости от настроения, эмоций, физического состояния родителей, что сказывается на их психологическом здоровье [2, 3, 8].

По мнению Л. И. Маленковой, к наиболее острым проблемам современной семьи относятся:

– перераспределение материально-экономических функций внутри семьи: женщина сейчас может зарабатывать больше, чем мужчина, ребенок – больше, чем родители, изменение традиционных половозрастных и ролевых предписаний;

– трудности построения семейной жизни, острое прохождение кризисных этапов развития на фоне поводов для стрессов и кризисов;

– тревога родителей за своих детей, за их здоровье, учебу, будущее, осознание невозможности научить детей, как надо жить в обществе, в котором взрослые часто и сами дезориентированы;

– в связи с интенсификацией производственной деятельности взрослых членов семьи, которые вынуждены больше работать, возник дефицит внутрисемейного общения, являющийся одним из основных каналов воспитательного воздействия;

– семье не достает свободного времени и средств, которые можно было бы направить на укрепление здоровья, развитие внутрисемейного общения, организацию досуга, семейный туризм и активный отдых, на самосовершенствование и развитие детей;

– конфликты внутри семьи, скандалы, разводы.

В связи с этим все более актуальной становится потребность семьи в мегаполисе в профессиональной психологической помощи. Свидетельством данных негативных тенденций является увеличение количества обращений в Московскую психологическую службу, как отдельных членов семьи, так и семьи в целом.

Так по данным отчета по работе с клиентами Московской службы психологической помощи населению СЗАО г. Москвы за второе полугодие 2013 года, семейные проблемы составили 27,42 % среди всех обращений за психологической помощью. Среди них по поводу семейных и супружеских отношений обратились 16,65 %, по поводу супружеских конфликтов 7,12 %, семейного кризиса 3,33 %, измены и ухода партнера 2,3 %, развода 1,95 %, взаимоотношения поколений 1,95 %. По поводу детско-родительских отношений консультировалось 32,72 % человек. Среди них по поводу конфликтных детско-родительских взаимоотношений 11,94 %, проблем подросткового возраста 8,73 %.

В первом полугодии 2014 года обращения по проблеме взаимоотношений с детьми составили 30,73 %. Среди них проблемы дошкольного возраста 0,95 % обращений за психологической помощью, неуспеваемость детей 1,42 %, проблемы в поведении детей 8,27 %, подростковые проблемы 14,66 %, беспокойство по поводу здоровья детей 0,95 %, взаимоотношения со взрослыми детьми 4,49 %.

В тот же период за психологической помощью по поводу семейных проблем обратились 27,42 % человек. Среди них, 22,22 % по поводу конфликтных взаимоотношений в семье, 3,07 % – взаимоотношений поколений в семье, 0,24 % – болезни родственников.

К сожалению, 56,97 % клиентов обращаются за психологической помощью в затяжной кризисной ситуации, 14,89 % – в острой кризисной ситуации, 25,06 %, когда проблемная ситуация не носит кризисного характера и только 3,08 % с запросом на личностное развитие.

Таким образом, статистические данные показывают актуальность психологической помощи семье в мегаполисе в современных условиях.

Психологическая помощь – профессиональная поддержка и содействие, оказываемые человеку, семье или социальной группе в решении их проблем, социальной адаптации, саморазвитии, самореализации, реабилитации, преодолении сложной психологической ситуации [5]. В этой статье будем придерживаться данного определения.

Под понятием современная семья мы понимаем следующее: семья, живущая в современных условиях, которые отличаются от предыдущих. Так как семья – категория социально обусловленная, изменения в обществе влекут за собой изменения в семье.

По мнению некоторых исследователей (Н. И. Олифирович, Т. А. Зинкевич-Куземкина, Т. Ф. Велента) содержание психологической помощи заключается в обеспечении эмоциональной, смысловой и экзистенциальной поддержки семье и ее отдельным членам в кризисных ситуациях.

Авторы выделяют ряд функций психолога в работе с семьей:

1. Поддерживающая функция: консультант обеспечивает психологическую поддержку, которая отсутствует или приняла искаженные формы в реальных семейных отношениях.

2. Посредническая функция: психолог-консультант в роли посредника содействует восстановлению нарушенных связей семьи с миром и ее членов между собой.

3. Функция обучения: консультант может способствовать развитию навыков общения, приемов саморегуляции, самопознания.

4. Функция развития: психолог помогает членам семьи в развитии основных социальных умений и навыков, таких как навыки внимательного отношения к другому, понимания нужд окружающих, умения оказывать поддержку и разрешать конфликтные ситуации, выражать свои чувства и замечать чувства других людей. Консультант также способствует поиску ресурсов семьи, позволяющих каждому из ее членов осознать и использовать возможности для саморазвития.

5. Информационная функция: консультант предлагает семье или ее отдельным членам изложение информации о психическом здоровье и нездоровье, норме и ее вариантах, а также советы, руководства.

Н. И. Олифирович, Т. А. Зинкевич-Куземкина, Т. Ф. Велента выделяют следующие виды психологической помощи семье: информирование, индивидуальное психологическое консультирование (психотерапия), консультирование (психотерапия супружеской пары, групповое консультирование (психотерапия) супружеских пар, семейное консультирование (психотерапия), групповое семейное консультирование (психотерапия).

Опираясь на собственный опыт, исследователи отмечают, что психологическая помощь оказывается более эффективной, если с семьей работает несколько специалистов (2–4 человека).

Представители семейной терапии (Н. Аккерман, М. Боуэн, К. Витакер, Дж. Хейли, В Сатир и др.) доказали, что семья, если дать ей нужный профессиональный толчок и «запустить» ее положительные силы, способна сама, на основе собственных внутренних ресурсов помочь своим членам, а не наоборот, усугубить страдания человека, обратившегося за психологической помощью [6].

Универсальная цель семейной терапии – мобилизовать внутрисемейные ресурсы. Понятие «позитивный психологический потенциал семьи» (ПППС) относится к числу основных принципов и ценностных ориентаций семейной терапии. Согласно Ф. Волш, ПППС означает внутрисемейное образование, обеспечивающее способность выхода семьи из кризиса еще более окрепшей, приобретшей еще больше сил и ресурсов. По мнению исследователей (О. Нейпир, К Витакер) ПППС обладают все семьи без исключения, в том числе и те, которые относят к числу дисфункциональных. К ПППС Ф. Волш относит позитивную систему ценностей и верований данной семьи, ее организационные модели взаимодействия с миром (пластичность, связи членов семьи друг с другом, социальные и экономические ресурсы), коммуникационные процессы (ясность коммуникаций, открытое эмоциональное самовыражение, совместное решение проблем) [6].

Одни семьи кризис приводит к распаду, другие – к укреплению семейных связей и приобретению новых ресурсов – все будет зависеть от того, как будет использоваться ПППС в критической ситуации развития семьи.

К. Витакер и его последователи уделяли внимание личностной свободе и самореализации, обращая внимание в процессе терапии на то, чтобы члены семьи заботились друг о друге и ни один из них не доминировал над другим, то есть создание более демократичных отношений в семье, более психологически-безопасной среды в непосредственном окружении человека.

Так, недостаток эмоциональной близости между членами семьи ведет к разнообразным симптомам и межличностным проблемам, которые делают семью потенциальным клиентом семейных терапевтов. Поэтому, семейная психотерапия основывается на эмоционально-личностной сфере человека.

Таким образом, цель семейной терапии – личностный рост членов семьи, особенно в таких сферах, как сензитивность и «возможность делиться своими чувствами».

То, каким образом современная семья справится с кризисом, зависит от ресурса семьи, возможности обратиться за психологической помощью в трудные моменты ее существования.

1. О психологической помощи населению в городе Москве. Закон города Москвы от 7 октября 2009 года № 43.

2. Вальковская И. А. Современная российская семьи. Иркутск, 2004.

3. Дементьева И. Ф. Российская семья: проблемы воспитания. М., 2000.

4. Лысова А. В. Психология семьи. Часть 2. Владивосток: Изд-во Дальневосточного университета, 2003. 244 с.

5. Маленкова Л. И. Педагоги, родители, дети. М.: Педагогическое общество России, 2000. 304 с.

6. Нейпир О., Витакер К. Семья в кризисе: Опыт терапии одной семьи, преобразивший всю ее жизнь. М.: Когито-Центр, 2005. 344 с.

7. Олифирович Н. И., Зинкевич-Куземкина Т. А., Велента Т. Ф. Психология семейных кризисов. М.:Речь, 2006.

8. Целуйко В. М. Психология современной семьи. М.: Владос, 2004. 288 с.

Образовательные ценности марийской семьи

В. Е. Баскакова, Н. М. Швецов (Йошкар-Ола)

В периоды высокой нестабильности общества, когда оно постоянно сотрясается экономическими кризисами, сопровождающимися преобразованиями в различных сферах жизни, затрагивающими каждую семью с детьми (медицина, образования и т. д.), человеку приходится быстро приспосабливаться к изменяющимся условиям. Таким образом, меняющиеся условия вынуждают личность на протяжении всей своей жизни пересматривать свои взгляды, принцы, нормы и ценности.

Повышенный интерес исследователей к ценностной проблематике – это результат попыток глубже понять природу человека, способы познания действительности, его социокультурную обусловленность, целостность. Проникновение в закономерности познания позволяет обнаружить ценностный компонент не только сферах общественной жизни и культуры, но и в познавательных структурах, в мировоззрении человека. Отсюда стремление исследователей к попыткам прояснить социокультурный статус и специфику ценностного компонента, особенностей его взаимодействия с когнитивным компонентом познания.

В социальных науках, в психологии и педагогике категория «ценности» имеет различные определения, нередко эти определения выражают соотношение понятий «ценность» и «ценностная ориентация».

Встречаются следующие способы соотношения этих понятий:

1. Ценность и ценностная ориентация как равнозначные понятия.

2. Ценность как общефилософское понятие, а ценностная ориентация его аналог в психологии.

3. Ценностная ориентация есть сумма или система ценностей [1].

Мы будем придерживаться определения, что ценности – это материальные или идеальные предметы, обладающие значимостью для всех социальных субъектов с позиций удовлетворения потребностей общества, а производные от них ценностные ориентации есть установки личности, групп, общностей на избранные ими ценности.

В нашей статье мы стремились рассмотреть специфику образовательных ценностей семей в республике Марий Эл. Постоянно проживают на территории республики – русские (47 %), марийцы (43 %), татары (5,8 %) и представители других национальностей. Стоит отметить, что с 2012 года в республике наметилась устойчивая тенденция повышения уровня рождаемости, снижения общего коэффициента смертности и увеличения продолжительности жизни населения [2].

Традиционно, образовательные ориентиры семей в республике Марий Эл связаны с высокой ценностью творческих профессий. Родители предпочитают видеть своих детей артистами, художниками, композиторами, поэтами, в то время как имидж и ценность рабочих профессий, профессий связанных с инженерией, промышленным производством оказываются крайне низкими.

В настоящее время в Марийской республике существует большой разрыв между потребностями и количеством выпущенных специалистов в области марийского языка (горного и лугового), марийской филологии, артистов песенного творчества, артистов балета и других представителей сценического искусства. В тоже время незначительное количество девушек и юношей поступает на факультеты естественно-математического цикла, а завершает это обучение один два специалиста в год.

Этот феномен, во многом, по нашему мнению, оказывается связан с этнопсихологической характеристикой титульного народа – марийцев. Как описывали исследователи (Васин К. К., 1959; Никитина Э. В, 2013 и др.) этот народ более ориентирован на творчество в особенности музыкальное и песенное, согласно диссертационного исследования Г. Е. Шкалиной [3] «основы ментальности народа мари находятся в представлениях о бесконфликтном саморазвертывании мира в процессе его творения из первоматерии; этим отличается его мифология от индоевропейской». Таким образом, любые резкие преобразования, инновации, связанные с промышленным производством, нарушают внутреннее состояние «душевной экологии» народа, тесно связанного с природой, который начинает словно «терять себя».

В настоящее время существует огромная потребность в создании устойчивой связи между системой образования и общественным производством, запросом на подготовку определенных специалистов. Однако, обозначенная нами особенность, связанная с этнопсихологией народа, приводит к переизбытку людей творческих профессий, не способных реализовать себя в избранной сфере.

На наш взгляд, обозначенная нами проблема, должна быть более детально изучена. Перед исследователем здесь встает целый ряд вопросов, среди которых наиболее существенным является следующий: существует ли зависимость между ценностями семьи, принадлежащей к определенному этносу, и образовательными ориентирами (стереотипами)? Каким образом можно выстроить работу с семьей и родителями, чтобы не нарушая, а используя внутренний уклад и ценности семьи, ориентировать молодежь на востребованные в экономике края специальности.

1. Непомнящая Н. И. Ценность как личностное основание: Типы. Диагностика. Формирование. М.: МПСУ; Воронеж: НПО «Модэк», 2000.

2. http://maristat.gks.ru

3. Шкалина Г. Е. «Традиционная культура и современное самосознание народа мари». Дис. на соискание ученой степени доктора культурологии. М., 2003.

Психолого-педагогическое сопровождение замещающих семей

Е. М. Бешкарева (Йошкар-Ола)

Каждый ребенок имеет право на семью. Для реализации этого права относительно детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, в Республике Марий Эл создана система психолого-педагогического сопровождения замещающих семей. Она предполагает комплексное решение задач по трем взаимосвязанным направлениям. Мы уверены, что успешность решения задачи устройства детей в семью определяется эффективностью работы по каждому из них:

1) Подготовка кандидатов в замещающие родители;

2) Подготовка детей к устройству в семью;

3) Сопровождение замещающих семей.

В Республике система подготовки граждан, изъявивших желание взять в свою семью ребенка, оставшегося без попечения родителей развивается с 2002 г., начиная с эксперимента по патронатному воспитанию. С сентября 2012 г. подготовка кандидатов в замещающие родители проводится по «Программе подготовки лиц, изъявивших желание принять на воспитание в свою семью ребенка, оставшегося без попечения родителей», утвержденной Приказом министерства образования и науки Республики Марий Эл от 1 августа 2012 г. № 1063. Программа рассчитана на 69 часов. Численность человек в группе составляет 20–25 человек. Срок ожидания от момента подачи заявления до момента начала обучения не превышает 1 месяца, а весь период обучения составляет от полутора до двух месяцев. Цель курса – подготовка кандидатов в замещающие родители к приему и воспитанию детей, оставшихся без попечения родителей, формирование у них родительских компетенций, установки – быть успешным приемным родителем.

В процессе подготовки специалисты применяют различные методы и формы работы: первичное собеседование, индивидуальное консультирование, групповые занятия с элементами тренинга, лекционные занятия, ролевые игры, дискуссии, анализ ситуаций.

Всего за период с 2007 г. по 2014 г. обучен 741 кандидат. Положительным фактом является стабильное увеличение количества желающих пройти обучение.

Анализ контингента приемных родителей показывает, что наибольшую активность в этом вопросе проявляют лица в возрасте от 25 до 50 лет. Причем, практически равное количество кандидатов в возрасте от 25 до 40 лет и от 40 до 50 лет. Стоит отметить, что большее количество обучающихся кандидатов из сельской местности, их 65,2 %, и 34,8 % – городские жители. С этим связан и образовательный уровень кандидатов, преимущественно (48 %) это лица, имеющие средне-специальное образование. С целью повышения доступности и удобства проведения обучения используется разный формат подготовки: очную, очно-заочную систему, индивидуальную форму. С 2013 года практикуется выездная форма обучения кандидатов.

В период подготовки каждый желающий может пройти психологическое обследование. Данная процедура является добровольной. Тем не менее, опыт показывает, что она очень существенна для результативности обучающих мероприятий. Так как психологическое обследование направлено на изучение психологических особенностей кандидата, что с одной стороны помогает определить его как будущего родителя, с другой стороны – помогает оказывать помощь в решении трудных ситуаций. Кроме того, у специалистов есть возможность провести необходимые мероприятия по решению выявленных проблем в период обучения. Результаты предварительного и заключительного тестирования показывают значительный коррекционный эффект, который проявляется к окончанию тренинговых занятий по подготовке замещающих родителей и специальных психологических мероприятий. Происходит оптимизация психологических ресурсов (30 %). Отмечается изменение мотивации с мотива, направленного на помощь себе, на мотив, направленный на помощь ребенку (у 31 % респондентов). Осознание серьезности предпринимаемого шага (28 %).

Но есть и такие кандидаты, которые к моменту завершения обучающих мероприятий остаются не готовыми к принятию ребенка.

Поэтому, считаем необходимым совершенствовать методы и формы психологического отбора кандидатов на каждом из этапов работы с ними, в том числе при направлении на обучение кандидатов органами опеки. Это будет способствовать профилактике вторичного сиротства. Снижению числа возврата детей или отказов от воспитания; повышению психолого-педагогической компетенции кандидатов в замещающие родители и их мотивации на дальнейшее самообразование и готовность решать возникающие трудности.

Обучение завершается итоговой аттестацией, которое проходит в форме собеседования. С положением и программой проведения итоговой аттестации кандидаты знакомятся на первом занятии, получают вопросы для подготовки к собеседованию. Успешно завершившим обучение кандидатам выдаются свидетельства о прохождении обучения установленного образца.

Следующим важным направлением в работе является подготовка детей к устройству в семью. В монографии, посвященной жизнеустройству детей-сирот, В. Н. Ослон отмечает, что дети-сироты и дети, входящие в группу риска по социальному сиротству – так называется сиротство при живых родителях, – имеют особые депривационные нарушения в развитии. При отсутствии усилий для их компенсации они, как правило, превращаются в стойкие личностные нарушения, влияющие на всю будущую жизнь ребенка [2]. Практика показывает, что действительно, дети тоже нуждаются в специальных мероприятиях для устройства в замещающей семье. Вся работа с детьми построена на основе психолого-педагогического и медико-социального сопровождения. Важным компонентом деятельности является сохранение и укрепление здоровья воспитанников. Организация жизнедеятельности ребят основана на сочетании традиционных и инновационных методов, средств, педагогических технологий. Вопросы составления индивидуальной программы подготовки детей к помещению в семью рассматриваются коллегиально на консилиуме учреждения и включают в себя воспитательный, образовательный, реабилитационный, коррекционный аспекты, что в целом обеспечивает процесс успешной социализации и в дальнейшем – адаптации детей в замещающих семьях.

Непосредственная работа с замещающей семьей продолжается после устройства в нее ребенка. Сопровождение замещающей семьи рассматривается как комплекс мер, направленных на развитие и гармонизацию отношений в замещающей семье на разных этапах ее существования. Семьи обращаются за помощью, как по направлению органов опеки, так и самостоятельно. Как и любая другая семья, замещающая семья является социальным институтом состоящим из отдельных индивидов, совместное общение которых и составляет единую социально-психологическую общность. Эту общность можно условно разделить на малые группы – взрослых (родителей) и детей, каждая из этих групп является субъектом отдельного исследования (В. В. Ткаченко) [3]. Наиболее острые проблемы выявляются в ходе консультативных, диагностических мероприятий. Чаще всего это: школьная дезадаптация (57 %); проблемы обучения и воспитания приемных детей – 20 %; трудное поведение ребенка – 16 %; взаимодействие с кровными родственниками – 7 %.

Для оказания помощи в этих случаях используются разнообразные формы работы с семьями. Заметная роль отводится эффективному подбору методик исследования причин возникших проблем. В частности для изучения конфликтов используются методы исследования номотетического подхода, так как типологические процедуры как нельзя лучше соответствуют предмету социально-психологического исследования (по Н. И. Леонову) [1].

Модель сопровождения замещающих семей, осуществляемая ГБОУ Республики Марий Эл «ЦППРК ПСПДПС «Детство» включает в себя:

– деятельность консультативно методического центра «Родной очаг»;

– работу школы повышения компетенции замещающих родителей «Мамина школа»;

– республиканского клуба для замещающих семей «Дарена»;

Все они направлены на повышение уровня компетентности замещающих родителей и гармонизацию детско-родительских отношений.

Особое место в системе сопровождения семей занимают культурно-массовые мероприятия разного уровня, которые направлены на повышение престижа замещающего родительства. Среди них традиционными являются: Республиканские конкурсы «Лучшая приемная семья», фестиваль прикладного искусства «Родники семейного творчества», фото и видео конкурсы.

Обобщая накопленный опыт можно говорить, о сложившейся в республике и в нашем учреждении системе психолого-педагогической работы с замещающими семьями. Важное значение при этом имеет межведомственное взаимодействие учреждений образования, социальной защиты, здравоохранения, министерства внутренних дел, волонтерских объединений.

Среди перспектив дальнейшей деятельности по психолого-педагогическому сопровождению замещающих семей рассматриваем следующие направления:

1. Укреплении межведомственного сотрудничества;

2. Расширение сети учреждений, выполняющих функции сопровождения замещающих семей

3. Решении задач по повышению квалификации педагогов и специалистов, работающих с замещающими семьями в образовательных организациях;

4. Совершенствование форм, методов и технологий подготовки кандидатов в замещающие родители, подготовки детей к устройству в семью.

1. Леонов Н. И. Методы изучения конфликтов и конфликтного поведения / Н. И. Леонов. М.: НОУ ВПО Московский психолого-социальный университет, 2013. 288 с.

2. Ослон В. Н. Жизнеустройство детей-сирот: профессиональная замещающая семья. М.: Генезис, 2006. 368 с. (Ребенок-сирота: семейное жизнеустройство и социализация).

3. Ткаченко В. В. Технологии психологического обследования семей, воспитывающих детей с отклонениями в развитии В. В. Ткаченко. М.: УМК «Психология», 2006. 320с.

Когнитивные катастрофы обучения и когнитивный менеджмент семьи

В. А. Буров, А.-В. В. Бурова (Москва)

Недостаточные успехи или неудачи в обучении производят на школьника угнетающее впечатление крушения надежд и планов. Низкие оценки идентифицируют не недостаточные врожденные умственные способности ребенка, а сформировавшуюся в процессе обучения ситуацию когнитивной катастрофы, выход из которой лежит за границами реализуемых учебным заведением образовательных технологий. Целенаправленно формируя в семье культуру идентификации и разрешения постоянно возникающих когнитивных проблем школьника, когнитивную компетентность и когнитивный интеллект, родители сами, или привлекая специалистов, могут выводить ребенка из ситуаций когнитивных катастроф, выступая в роли персональных когнитивных менеджеров.

Когнитивную катастрофу мы определяем как разрыв между неснижаемой (нередуцируемой) сложностью задачи и предельными возможностями субъекта. Преодоление таких разрывов становится актуальной задачей когнитивного менеджмента всех современных практик.

Нередуцируемая сложность задач и знания – это пороговая характеристика сложности представления, ниже которой перестают наблюдаться основные системные свойства представляемой реальности. То, что человек находится ниже этого порога, легко идентифицировать по индикатору наличия такого порога: проводимым им профанным редукциям – отбрасыванию при решении очевидно значимых фактов и сторон рассматриваемой им задачи для приведения задачи к доступному ему уровню сложности. Мониторинг проблем нередуцируемой сложности, профанных редукций и связанных с этими редукциями системных рисков и границ современного развития мы ведем уже более десяти лет.

Вопрос о нередуцируемой сложности учебных задач и доступной школьнику сложности задач и знаний был рассмотрен и решался нами при подготовке А.-В. Буровой к сдаче ЕГЭ. Здесь ежегодно проводится тестирование возможностей к выполнению сложных заданий у всей без исключений пополняющей интеллектуальный человеческий капитал российской экономики и определяющей наше ближайшее развитие возрастной группы населения России – всех выпускников школы.

В 2010–2012 годах в задания по математике были включены задачи, которые мог решить лишь 1 из 500 выпускников. Составители ожидали, что школы за несколько лет адаптируются к этим заданиям, но этого не произошло. Задачи оказались за пределами возможностей адаптации действующей системы образования. Перед нами возник вопрос: возможен ли для среднеуспевающего школьника переход через этот порог сложности?

А.-В. Буровой для осуществления ее решения после школы поступать в МГУ им. М. В. Ломоносова или в медицинский институт было необходимо чуть более чем за полгода радикально повысить результаты выполнения тестовых заданий ЕГЭ от хорошего школьного уровня до уровня лидера рейтингов абитуриентов элитных вузов. Такой переход школа или репетиторы обеспечить не могли. Для другого позже присоединившегося к нам выходящего на сдачу ЕГЭ школьника ситуация состояла в том, что он не мог решить даже самой простой математической задачи ЕГЭ, а о правилах русского языка знал меньше учащихся начальной школы. Он не справлялся с простыми арифметическими операциями. Директор школы заявил его родителям о полной невозможности для данного ученика подготовиться и сдать ЕГЭ. Для этого ученика мы поставили задачу выхода за несколько месяцев на уровень хорошего студента хорошего московского вуза.

Когда мы начали работать с заданиями ЕГЭ, мы обратили внимание на статистику их выполнения. Оказалось, что для набора необходимых нам баллов надо научиться быстро и уверенно выполнять все задания групп А и В и выполнять задания группы С, относительно простые, с которыми справляются один из пяти и один из двадцати выпускников, и те, с которыми справляются один из ста и один из пятисот выпускников.

Мы стали анализировать задания всех групп и обнаружили, что статистика выполнения заданий связана с их различной нередуцируемой сложностью: необходимой для их выполнения структурой интеллекта, минимальным числом одновременно задействуемых для выполнения задания разделов учебной программы, минимальным уровнем необходимого напряжения (как энергетической активности мозга) и минимальным числом задействуемых в этой активности составляющих структуры интеллекта. Такая минимальная сложность работы при выполнении каждого из заданий не может быть ниже некоторого уровня – ниже которого используемое школьное знание не обретает системные свойства, необходимые для выполнения этого задания. Нам было достаточно выйти всего лишь на уровень требований к доступной сложности заданий, которого достигают чуть менее чем один из ста выпускников, но для себя мы ставили требование уверенного выполнения заданий, с которыми справляются лишь один из пятисот выпускников.

Понимание статистики ЕГЭ с позиций нередуцируемой сложности заданий экзамена открыло нам то, что задания, выполняемые одним из ста и одним из пятисот выпускников (один выпускник на две или десять московских школ), находятся на уровне требований к структуре интеллекта и системным свойствам знания, выход на которые не обеспечен методами и технологиями современного образования. Этот необходимый нам уровень требований оказался отнесен в образовании и в практике профессиональной жизни к категории генетически детерминированных нейробиологических различий, редких природных врожденных способностей, особой внутренней организации психики и активности мозга, для формирования которой (как модальности и системного уровня знания) в школах и университетах нет технологий. Мы предположили, что дело не в генетически детерминированных нейробиологических различиях у 0,2 % выпускников, а в когнитивных технологиях и использующем их когнитивном интеллекте. Обеспечить массовое решение наиболее сложных задач ЕГЭ (переход от 0,2 % к 20 % справляющихся со сложными заданиями) могли новые нейрокогнитивные методы их решения, управляющие на уровне паттернов активности мозга незадействованными в школьных методиках ресурсами интеллекта. Эта задача была определена нами как задача нейрокогнитивного интеллекта.

При таком заданном верхней планкой ЕГЭ повышении требований к подготовке перед нами возникла необходимость разработки нового поколения высоких гуманитарных технологий формирования необходимой нам структуры интеллекта, модальностей и системных свойств знания.

К этому моменту у нас уже были наработки по технологиям под эту задачу: мониторинга образования как производства культурных образцов жизни, работы с управляющими культурными кодами и критическая технология – работа с нейробиологическим резонансом. Эти технологии формируют новый системный уровень знания и радикально изменяют способность человека работать со сложностью. Они уже рассматривались нами как критические для когнитивного менеджмента экономики знаний.

Теперь нам пришлось срочно, без измерительных приборов и предварительной отработки применять эти технологические идеи в конкретной образовательной ситуации.

Основаниями этой технологической платформы образования являются открытия когнитивных наук: зеркальная система человека и неотделимое знание, нейробиологический резонанс как передача неотделимого «живого» знания – нейрокогнитивные транзакции в образовании.

Нейрональный формат знания затрагивают и еще несколько технологических подходов этой платформы.

Мы обратили внимание на происходящие сегодня исследования функциональной асимметрии мозга – на необходимость технологически задействовать при решении даже задач группы В кору обоих полушарий мозга. Это должно было создать значительное увеличение мощности процесса решения.

Кроме того, исключительно важен эмоциональный опыт и его участие в регулировании решения задач, связь работы миндалевидного тела и неокортекса. Работая с эмоциями, мы включали в работу миндалевидное тело, скорость реакции которого на сенсорную информацию многократно превышает скорость реакции коры головного мозга. Эта связь обеспечивает эффективное сокращение многозначности выборов при решении задач.

Чтобы обеспечить такую логику работы, мы отслеживали обязательное присутствие в формальном мышлении образности и эмоционального опыта. Образы легко преодолевают несоединимость утверждения и его отрицания – А и не-А. Эмоциональный опыт регулирует выборы. Формальная логика решения, образы и эмоциональный опыт должны были присутствовать в работе одновременно.

Обратным к кентаврической непрерывности (соединение А и не-А) предыдущего метода был подход с гештальт-структурированием решения – отслеживанием переключений гештальтов. Школьники должны были научиться структурировать задачу на гештальты и работать в каждом из гештальтов отдельно, переключая гештальты в процессе решения.

Еще одним вопросом было обеспечение удобного доступа к имеющемуся у человека знанию, о чем он чаще всего даже не догадывается. Мы обратились к опыту организации такой работы в предметной области физики А. Эйнштейном. Он «разговаривал» со световыми волнами, которые и «рассказывали» ему о строении вселенной. Такая форма доступа к памяти «разговор с треугольником» удобно ложится на сформировавшиеся механизмы нашего обыденного сознания и очень эффективна.

Эти и другие использованные нами технологические подходы основаны на идеях нейрокогнитологии. В этом опыте мы сформировали начала нейрокогнитивной операционной системы для образования, дальнейшая разработка которой требует приборов и лаборатории.

Необходимые нам результаты были получены уже на этом первоначальном уровне использования нейрокогнитивных транзакций передачи неотделимого знания и включения в структуру интеллекта учащихся разрабатываемой нами нейрокогнитивной операционной системы. У А.-В. Буровой был 5-й результат в рейтинге зачисленных на психологический факультет МГУ (самая рейтинговая специальность – клиническая психология), 3-й результат в рейтинге второго медицинского института, а в рейтинге очень хорошего Московского психолого-педагогического университета (при Московском департаменте образования и первом и старейшем в России Психологическом институте РАО) – первый. Второй школьник отлично учится в РГСУ.

Более того, сегодня мы обнаруживаем, что нами запущен процесс последовательных спонтанных резонансов способности работать со сложностью. Можно ожидать, как это происходит в психоанализе, когда аналитик определяется цепочкой тех, кто был последовательно проанализирован – от Фрейда и до данного аналитика, что здесь будут возникать подобные линии нейрокогнитивных транзакций передачи неотделимого знания и операционных систем интеллекта высокоэффективных специалистов новой формации. Такие процессы в образовании и в профессии шли всегда (лучшие университеты, научные школы, известные театральные коллективы) и не являются новыми. Вопрос лишь в том, чтобы их «подогреть» как когнитивный «атомный реактор».

В этом опыте мы убедились в высокой эффективности определяемой нами новой группы технологий работы с нередуцируемой сложностью знания. Определилось ключевое для формирования необходимых нам системных свойств образования значение нейрокогнитивных технологий передачи «неотделимого живого знания» в специальных нейрокогнитивных коммуникациях, использующего их нейрокогнитивного интеллекта, технологий работы с паттернами активности мозга и вызывающей самый широкий интерес новой системой организма человека – зеркальной системой.

В заключение приведу еще один пример персонального когнитивного менеджмента и нейрокогнитивных транзакций в ситуации когнитивной катастрофы.

Меня попросили принять участие в комиссии по отчислению студента для подтверждения уже очевидного всем окончательного решения. Чтобы мне самому принять независимое решение, я «бросил студенту спасательный круг» – самый простой пример на использование простейших формул. Когда студент не смог справиться даже с таким примером, я подписал протокол комиссии. Студент должен был быть отчислен. Но его родителей это не устроило.

В тот же день по просьбе его родителей я взялся подготовить этого студента к еще одной попытке сдать экзамен. Для подготовки студента у меня под рукой оказались варианты домашней контрольной работы по курсу высшей математики для заочников, рассчитанной на шесть часов выполнения. Выполнение заданий из такой работы было бы вполне достаточным для получения на экзамене удовлетворительной оценки.

Я сказал студенту, что это простейшие задания по сдаваемому им курсу, рассчитанные на их выполнение самыми слабыми студентами за полчаса, и начал трансляцию необходимой ему эффективной организации работы мозга, показывая, как выполняю это задание за 15 минут.

В резонансе студент сразу выполнял эти задания за 40 минут. Получив эти результаты в первый же день, я встретился с ним еще два раза, чтобы перевести эту новую для него способность из работы в режиме резонанса зеркальных систем в режим автономной работы. После этого на экзамене студент легко решил все данные ему задачи. Я помог этому студенту, но без вмешательства родителей математика так и осталась бы ему недоступной.

1. Vladimir Burov, Adelia Vlada Burova. The Man on the Border of the Potential and Actual: The Performance of Knowledge, Technology of the Second Order // Procedia – Social and Behavioral Sciences. V. 86 (10 October 2013). P. 165–171. Elsevier (United States).

Материнская культура и структура интеллекта

В. А. Буров (Москва)

Неотделимое некодифицируемое знание в структуре интеллекта имеет основания в получаемом человеком опыте, который начинается еще до рождении. Мир внутриутробного развития и мир младенчества, мир детства формируют свою составляющую опыта, которая остается вне поля зрения человека, но не менее важна, чем его последующие приобретения.

В [1] мы рассмотрели роль зеркальной системы в передаче неотделимого знания, легко отслеживаемые и измеряемые проявления работы этой системы – подстройки в общении, нейробиологический резонанс. Сегодня мы еще не можем определить масштабы таких подстроек и резонансов. Но совершенно очевидно, что подстройки и резонансы младенца с матерью (бондинг), опыт детства являются исходным первичным опытом человека. Вытесняется ли этот опыт более поздним или управляет человеком на протяжении всей его жизни, передаваясь ему от предков, а далее от него через поколения как программы активности?

Мы полагаем, что такие программы становятся культурно-антропологическими особенностями активности человека. Есть целый ряд индикаторов того, что материнская культура как опыт этих первичных миров оказывается некоторым культурно-антропологическим ядром неотделимого знания человека, действующим всю его жизнь.

Например, естественно предположить, что техногенная цивилизация усиливает актуальную для этой цивилизации работу систем зрительного восприятия и слуха, но ослабляет восприятие человеком его активного движения и работы внутренних органов. Сравнение особенностей восприятия у студентов, представляющих народы техногенного мира, и студентов, представляющих народы традиционных культур, полностью подтверждают это предположение.

Мир младенчества, когда руками матери все дается как по мановению волшебной палочки, позже закрепляется в сказках и мифах, где чудо является нормальной реальностью. Эта детская вера в чудо, в возможность оказаться в мире, где действуют желаемые тебе правила, заложена в ранний опыт в самых разных формах и руководит людьми в самых различных ситуациях более позднего взрослого мира и профессиональной деятельности. Попадая в ситуацию высокого уровня сложности, человек редуцирует ее и принимает решение, управляемое опытом его детского мира, близкого к «золотому веку». Такой опыт нейронально закладывается в миндалевидное тело и действует мгновенно, минуя неокортекс – осознание ситуаций.

Материнская культура как исходный опыт становится культурно-антропологическим фактором развития общества, экономики и производства. В Америке европейцам для репродукции своей модели экономики пришлось заменить коренное население африканцами. В СССР на предприятия, создаваемые на территориях народов с традиционными культурами, приходилось завозить рабочих из европейской техногенной зоны. Арабские страны, даже имея высокие доходы от продажи нефти, и даже создав условия всеобщего высшего образования, не могут перейти к современному технологическому укладу. Культурно-антропологический разрыв во всех этих случаях оказывается непреодолимым. Население свой жизненный уклад буквально получает с молоком матери.

Сегодня, когда мы ставим задачу перехода к новой модели экономики и производства, важно учесть этот многовековой и общемировой опыт. Надо очень задуматься над тем, какое исходное культурно-антропологическое ядро неотделимого знания получает человек с молоком матери, задуматься о формировании необходимой для становления новой модели экономики и производства исходной материнской культуры и культуры семьи. Инвестиции в такой проект могут дать эффект формирования человеческого капитала, превосходящий эффект от вложений в профессиональное образование. Что это действительно так, мы можем видеть по положению в богатых странах с сырьевой экономикой, где отсутствие потенции к новому технологическому укладу можно объяснить только антропологически.

Но можно ли как-то компенсировать неэффективные для вхождения в новую модель экономики установки культурно-антропологического ядра неотделимого знания?

Что это вполне достижимо, нам показывает приводимый нами в [1] опыт А. В. Куликовской работы с младшими подростками, приведенный в этой книге опыт школьного психолога Г. Коноваловой, многочисленные опыты трансляции неотделимого знания в резонансе зеркальных систем.

Но лучше было бы не корректировать, а исходно закладывать в структуру интеллекта будущего специалиста нужный исходный опыт.

Неотделимое знание специалиста является высокопроизводительной составляющей интеллектуального капитала современной экономики. Оно проявляется в многомерном видении специалистом профессиональных ситуаций, в различениях этих ситуаций, транзакциях (единицах коммуникативного взаимодействия) профессиональной коммуникации, которые не поддаются представлению в действующей модели науки и образования.

В своих исследованиях мы структурировали неотделимое знание на основе новых открытий когнитивных наук и в этой структуре выделили нейрональный формат: паттерны активности мозга. Эти паттерны являются частью культуры, входят и в материнскую культуру, передаются ребенку.

Используемая в образовании удобная для социальной коммуникации модель объективного знания стороннего наблюдателя имеет особенности задействуемых ею паттернов активности мозга. Транслируемые образованием редукции к этой модели знания (нормы эффективной социальной коммуникации, образования и науки) оказывают на развитие психики человека детерминирующее воздействие. Доминирование этой модели знания в социальной коммуникации привело к формированию культурно-антропологического типа человека с определенными доминирующими паттернами активности мозга и связанными с этими паттернами доступной сложностью знания, эмпирическими (опыта), перцептивными (восприятия) и транзактными (коммуникативного взаимодействия) базами.

Произошло выведение за скобки развития других паттернов активности мозга, других эмпирических, перцептивных и транзактных баз. Важнейшая, наиболее производительная часть профессионального знания была признана «неотделимым знанием», передача которого технологически невозможна.

Недостаточный уровень доступной сложности знания и затруднения трансляции неотделимого знания мы определяем как критическую когнитивную проблему образования и технологического развития.

Мы обнаруживаем нейрональный культурно-антропологический кризис: препятствием для дальнейшего развития экономики становится доступная сложность знания, ограниченная доминирующими паттернами активности мозга.

Разблокировать проблему позволяет обращение к открытой нейробиологами зеркальной системе человека. Зеркальная система – это нейрональный механизм непроизвольного повторения форм активности другого.

Нейробиологический резонанс определяется нами как феномен обеспечиваемой зеркальной системой человека передачи паттернов активности мозга: повышение активности мозга обучаемого, повторяющего картину активности мозга обучающего.

Мы разработали нейропсихологические методики косвенного (по активизируемым психическим функциям) отслеживания этого резонанса в профессиональной коммуникации и методики формирования специальных эмпирических (опыта), перцептивных (восприятия) и транзактных (коммуникации) баз специалиста для работы с транзакциями зеркальных систем. Опыты такого расширения транзактной базы специалиста определили возможность резкого повышения доступности обучающемуся сложного неформализуемого многозначного знания.

Покажем работу этих транзакций, используя представление об автопоэзисе – постоянном самосоздании.

В 1974 г. чилийские нейробиологи Матурана, Варела и Урибе сформулировали представление о том, что общий текущий продукт активности живой клетки не меньше, чем сама клетка, – продолжающееся создание самой себя. Они назвали данный процесс autopoiesis, или самосозданием.

Новое понятие сразу получило большой резонанс в научном мире. Стали говорить об автопоэзисе человека и общества, социальных систем и систем знания, общий текущий продукт активности которых теперь представлялся не меньшим, чем они сами.

Открытие автопоэзиса радикально переворачивает представление об объемах нашей активности и объемах управляющего этой активностью неотделимого знания.

До него выделяли и рассматривали осознанную целенаправленную деятельность и скрыто управляющие нами неосознаваемые установки. Однако, хотя термин автопоэзис или аутопоэзис замелькал на страницах научных журналов, осознание новой открывающейся картины мира нашей активности и практическое освоение этого открытия происходило медленно. Надо сказать, что в биологии Матурана видел автопоэзис весьма ограниченно – без осознания субъектом и осознанного им управления, а более широкое понимание было сформировано уже в результате дискуссии с этим биологическим пониманием автопоэзиса социологом Луманом.

Открытие в конце 20-го века в биологии и социологии гигантской ненаблюдаемой сферы активности – автопоэзиса можно сравнить с открытием в начале 20-го века в психологии столь же значительной сферы бессознательного. Сопоставляя такие формы активности, как автопоэзис и деятельность, в параллель с этим открытием в психологии, мы при использовании классических моделей науки можем сказать, что деятельность находится у нас на виду и наблюдается самим ее субъектом, а автопоэзис скрыт от субъекта в глубинах сложнейших процессов, не наблюдаемых без научных приборов. Но психологические и изучаемые антропологией традиционные практики показывают, что эти глубины не так уж и скрыты от человека, а даны ему в его переживаниях своего состояния. Более того, в основном для всего живого кондиционном общении – общении путем обмена не словами, а состояниями, оперируя сформировавшимися в культуре с древних времен образами этих состояний, человек получает реальный доступ к этой гигантской сфере скрытой от него его активности.

Системы, осуществляющие свой автопоэзис, сами определяют свою границу, отделяющую их от мира, в который они погружены. По словам У. Матурана, они «сами себя вытягивают за волосы». Поэтому возникает ситуация изменения этих границ при управлении автопоэзисом – переопределение своего выделения человеком себя из мира. Для человека в таком определении участвуют культурные коды общества, и, работая с культурными кодами, мы можем получать значительные жизненные и социальные результаты.

Обращаясь к когнитивному ракурсу автопоэзиса, можно сказать, что социальный системный уровень знания и нейробиологический уровень внутреннего знания человека являются его социальным и внутренним знанием своего автопоэзиса и могут участвовать в управлении автопоэзисом.

Рассмотрим когнитивный ракурс опыта нейробиологических резонансов как вмешательства в управление автопоэзисом – постоянным самосозданием человеком реальности себя и своего мира.

Во время экзамена очень сильно заикающаяся студентка третьего курса психологического факультета попросила меня поставить ей тройку без выслушивания ее мучительного ответа. Но я сказал ей, что оставаться заикой на третьем курсе психологического факультета просто непрофессионально. Я предложил ей изменить ее больное самоощущение на здоровое и запомнить это нормальное состояние. Для этого прямо на экзамене помог ей выстроить переживание возникающего от макушки ощущения раскрытия замкнувшего ее пространства отчуждения от других и переживание соединения через это раскрытие с сущностно связанным с нами миром, с миром Святой Руси и Богом, опираясь здесь на образ известной картины Ильи Глазунова. Тогда речь девушки сразу стала свободной, и сама она прямо-таки освободилась от чего-то, и стала очень красивой, по Р. Бендлеру и Д. Гриндеру, превратилась «из лягушки в принцессу».

Приведем еще один пример работы на занятиях со слушателями-психологами.

Объясняя свой метод работы с резонансами и состояниями в собственных онтологиях миров активности, я предложил обучающимся у меня психологам попробовать отследить свое субъективное чувствование реальности в форме репрезентаций образов, как это делают сегодня многие в психотерапии, и произвольно трансформировать возникающий образ до достижения ощущения позитивной трансформации репрезентированной образом ситуации. Так как работали по курсу психологии общения, предложил использовать эту методику в общении. Опробовав методику, слушатели оценили ее как удивительно эффективную по воздействию на поведение партнера и коммуникативную ситуацию.

Одна из слушательниц воспользовалась методикой во время конфликта с сыном – старшим школьником. Юноша вел себя недопустимо грубо. Она репрезентировала ситуацию в визуальный образ. Получилась разделявшая их черная гора. Она стала наполнять ее золотым солнечным светом. Когда цвет горы изменился, возникло явное ощущение упавшей преграды. Сын бросился на колени, обнял ноги матери и стал извиняться.

Мы видим, что нейробиологические резонансы у человека могут вмешиваться в управление автопоэзисом и связаны с культурой (действием культурных медиаторов), включая культуру семьи и материнскую культуру.

1. Буров В. А. Когнитивные коммуникации в онтологии сложности. Передача неотделимого знания. М.: ООО НИЦ «Инженер», 2014. 128 с.

Роль личностных ресурсов приемных родителей (матерей) в преодолении психологических трудностей

О. В. Варламова (Москва)

Автор выражает благодарность своему научному руководителю Бариновой О. В.

Сложности интеграции в семью приемного ребенка, а также специфика психологических трудностей принимающих родителей видятся актуальными проблемами в силу распространенности случаев ухудшения отношений между членами семьи в результате приема и даже возврата детей в учреждения.

Приемный ребенок – зона повышенной внутренней ответственности принимающих родителей, их повышенных опасений, неуверенности в перспективах. У родителей отмечается диссонанс в представлениях, теоретических знаниях и тем, с чем они сталкиваются при появлении приемного ребенка дома. Психологическими трудностями замещающих родителей часто отмечаются такие, как «преувеличение своей ответственности за то, что происходит с ребенком, не всегда адекватное использование методов наказания и поощрения, отсутствие эмпатийно-эмоционального контакта» [2, с. 3] – все это осложняет становление эффективных и позитивных взаимоотношений, дисбалансирует развитие всей семьи. Таким образом, процесс интеграции приемного ребенка в семейную систему замещающих родителей является стрессовым, что отражается в ощущениях усталости, раздражительности, чувстве непонимания со стороны супруга или значимых близких.

Принимая во внимание системность факторов семейного функционирования, тем не менее, при исследовании данной проблемы нам хотелось отметить и проанализировать именно индивидуально-психологические особенности, прежде всего, замещающих матерей – как наиболее значимых взрослых при построении детско-родительского взаимодействия, – поскольку успешность и сглаженность процесса «встраивания» нового члена в семью, эффективность и позитивность ее функционирования будет напрямую зависеть от возможностей матери для преодоления психологических трудностей, ее толерантности к стрессовым ситуациям.

С целью исследования причин психологических трудностей матерей при установлении отношений с приемным ребенком были исследованы особенности семейного взаимодействия по основным характеристикам, таким как: особенности межличностной коммуникации и родительских установок, способы разрешения конфликтов, их субъективная оценка удовлетворенности жизнью в целом, а также воспринимаемой социальной поддержки.

Было выявлено, что значимые различия между группами испытуемых, имеющих и не имеющих психологических трудностей с принятием ребенка существуют по следующим признакам: индексу жизненной удовлетворенности, по воспринимаемой социальной поддержке, по предпочтению ассертивной стратегии преодоления стрессовых ситуаций – у группы, не имеющей трудностей, показатели выше.

Данные результаты можно интерпретировать так, что дефицит навыков ассертивного преодоления трудных ситуаций, приводит к тому, что «работает» привычная, неэффективная, стратегия реагирования, которая не приводит к удовлетворительному разрешению ситуации и поддержанию позитивных внутрисемейных отношений. Помимо этого, субъективные переживания по поводу недостаточной поддержки окружения также создают в целом повышенный негативно-эмоциональный фон, что делает матерей более раздражительными, менее самоуверенными, менее оптимистично настроенными, снижается их удовлетворенность жизнью.

Для анализа причин восприятия ситуации как стрессовой, а также анализа адаптивных возможностей приемных матерей в стрессогенных ситуациях, представилась перспективной основой концепция, предложенная С. Хобфоллом (Теория сохранения ресурсов, ТСР). Согласно данной концепции, стресс возникает в ситуациях, представляющих угрозу потери ресурсов, или фактической потери ресурсов, или отсутствия адекватного возмещения истраченных ресурсов, когда вложение личных ресурсов для достижения желаемого значительно превышает результат [4]. Потеря ресурсов, а тем более нарушение баланса между приобретаемыми и теряемыми ресурсами в сторону бо́льших потерь влечет за собой утрату субъективного благополучия, переживается как состояние психологического стресса и негативно сказывается на состоянии личности [3]. Н. Е. Водопьяновой была произведена адаптация перечня ресурсов, предложенного С. Хобфоллом, в результате он был сокращен с 74 до 30 пунктов для российской выборки.

И действительно, по результатам исследования были выявлены значимые различия между группами испытуемых, имеющих и не имеющих психологических трудностей с принятием ребенка по индексу субъективной оценки потери/дефицита ресурсов – по этому признаку показатели были значимо выше в группе, имеющей трудности.

Теория сохранения ресурсов связывает адаптационные возможности человека с наличием у него личностных внутренних и внешних ресурсов. При этом успешность совладания зависит как от знания собственных возможностей (ресурсов), так и от умения правильно их использовать.

Таким образом, при оказании психологической помощи, осуществлении психологического сопровождения семей, воспитывающих приемных детей, при подготовке кандидатов в приемные родители необходимо уделять особое внимание работе с субъективными ресурсами – анализу ресурсного запаса, повышению ресурсных свойств, навыков и способностей: ассертивного поведения, навыков психической саморегуляции, поиска социальной поддержки – все это будет способствовать как личностному росту приемных родителей, так и повышению у них родительских компетенций, способностей к позитивному принятию приемных детей, тесному эмоциональному контакту.

1. Водопьянова Н. Е. Психодиагностика стресса. Серия «Практикум». СПб.: Питер, 2009.

2. Герасимова Е. В. Социально-психологические особенности формирования гуманных взаимоотношений в приемной семье: автореф. дис. … к. п. н. М., 2009. 24 с.

3. Калашникова С. А. Личностные ресурсы как интегральная характеристика личности // Молодой ученый. 2011. № 8. Т. 2. С. 84–87.

4. Калашникова С. А. Оценка личностных ресурсов как детерминант субъективного качества жизни человека // Академия Естествознания. 2011. URL: http://www.rae.ru/monographs/138–4555 (дата обращения: 20.10.2014).

Динамика протекания кризиса трех лет и характеристики материнского отношения к ребенку

В. Е. Василенко, А. В. Воробьева (Санкт-Петербург)

Исследование поддержано грантом РГНФ, проект № 13–06-00480 на тему «Семья как ресурс психического развития детей в стабильные и критические периоды онтогенеза», 2013–2015.

Семья имеет огромное значение для психического развития ребенка в различные периоды онтогенеза, но особенно важна ее роль в период возрастных кризисов. Как отмечает К. Н. Поливанова [8], возрастной кризис связан с кризисом системы отношений, которая должна перестроиться в связи с новым поведением ребенка. Необходимость изучения динамики родительского отношения в разные периоды онтогенеза подчеркивают Е. О. Смирнова и М. В. Соколова [9]. Уязвимость ребенка во время кризиса возлагает на родителей особую ответственность – от того, насколько успешно будет реализовано взаимодействие со значимыми взрослыми, зависит не только протекание кризиса, но и психическое развитие ребенка в целом.

Наиболее актуальной эта проблема становится в период «больших кризисов», «кризисов эмансипации» по Д. Б. Эльконину [10], к которым относится кризис трех лет. К настоящему времени достаточно подробно изучены его основные симптомы и новообразования. Так, Л. С. Выготский описал «семизвездье» негативистских симптомов и второй пояс симптомов – невротические реакции [4]. К конструктивной составляющей кризиса трех лет Л. И. Божович относит «систему Я» [1], Д. Б. Эльконин – личное действие и сознание «Я сам» [10], Т. В. Гуськова – «гордость за достижение» [6], К. Н. Поливанова – возникновение «Я-действующий» [8]. В западной психологии распространена концепция Э. Эриксона, где в качестве основного новообразования этого периода рассматривается появление у ребенка автономии [11].

Эмпирические данные на основе поперечных срезов позволяют выделить микровозрастной период наиболее яркого протекания кризиса у детей – от 2 лет 10 мес. до 3 лет 6 мес. [6, 3]. Однако, учитывая условность границ возрастного кризиса и индивидуальный характер его проявлений [4, 10, 6, 8], необходимо их уточнение с помощью лонгитюда. Также актуальным является изучение протекания кризиса трех лет у детей в связи с особенностями родительских отношений к ребенку. Отметим, что понятие «родительское отношение» используется и как обобщающий конструкт и как эмоциональный компонент системы отношений «родитель – ребенок» [5]. В данной работе мы будем использовать его в первом значении.

Цель нашего исследования – выявление динамики кризисных проявлений, материнского отношения к ребенку и взаимосвязи кризисных проявлений с материнским отношением в период кризиса трех лет.

1. Изучить проявления кризиса трех лет у детей в период раннего детства – от 2 лет 3 мес. до 2 лет 8 мес.

2. Выявить особенности и динамику кризисных проявлений у детей через полгода – в период от 2 лет 9 мес. до 3 лет 4 мес.

3. Изучить особенности материнского отношения к ребенку: стилевых характеристик воспитания и эмоционального взаимодействия матерей с детьми в период раннего детства – от 2 лет 3 мес. до 2 лет 8 мес.

4. Выявить особенности и динамику эмоционального взаимодействия матерей с детьми через полгода – в период от 2 лет 9 мес. до 3 лет 4 мес.

5. Выявить взаимосвязи между показателями проявлений кризиса трех лет и материнского отношения к ребенку, а также их динамику.

1. Кризис трех лет более выражен в период от 2 лет 9 мес. до 3 лет 4 мес.

2. Проявления кризиса трех лет тесно взаимосвязаны с особенностями материнского отношения к ребенку, прежде всего с эмоциональной стороной взаимодействия матерей с детьми.

Исследование проводилось в два этапа: в июне-июле 2013 года и январе – феврале 2014 года в городе Санкт-Петербурге. В исследовании приняло участие 50 человек: 25 матерей и 25 детей (12 мальчиков и 13 девочек) в возрасте 2 лет 3 мес. – 2 лет 8 мес. на первом этапе исследования и в возрасте 2 лет 9 мес. – 3 лет 4 мес. на втором этапе.

1. Опросник выраженности симптомов кризиса трех лет В. Е. Василенко [2].

2. Анкета проявлений кризиса трех лет у детей Т. В. Гуськовой [6] в модиф. В. Е. Василенко, А. В. Воробьевой.

3. Опросник детско-родительского эмоционального взаимодействия (ОДРЭВ) Е. И. Захаровой [7].

4. Опросник для родителей детей в возрасте 3–10 лет «Анализ семейных взаимоотношений» (АСВ) Э. Эйдемиллера и В. Юстицкиса [7].

Математическая обработка данных осуществлялась с помощью программы IBM SPSS Statistics 20. Использовались описательная статистика, критерий Вилкоксона – Манна – Уитни, корреляционный анализ по Спирмену.

Проведенное исследование выявило, что общий показатель выраженности симптомов кризиса трех лет (по данным опросника) у детей в возрасте от 2 лет 3 мес. до 2 лет 8 мес. находится на уровне ниже среднего (41 %). При этом больше всего представлена конструктивная составляющая кризиса (61 %). Негативистские симптомы выражены на среднем уровне (55 %) и менее всего выражены симптомы невротической категории (17 %).

Второй этап лонгитюдного исследования (через полгода) выявил значимые приросты в общем показателе кризиса (на 15 %) и в общем показателе негативистских симптомов (на 17 %) [p<0,001], в общем показателе невротических реакций (на 13 %, p<0,01) и в общем показателе конструктивных симптомов (на 11 %, p<0,05). В период от 2 лет 9 мес. до 3 лет 4 мес. наиболее выражена категория негативистских симптомов. Так, существенно обострились протест-бунт, симптом обесценивания (p<0,001), строптивость (p<0,01). На уровне статистической тенденции выросли показатели негативизма и своеволия. Из конструктивных симптомов достоверно изменилось отношение к себе (p<0,001) – у детей появилось обостренное чувство собственного достоинства, что выражалось в повышенной обидчивости, эмоциональных вспышках по пустякам, некотором преувеличении своих успехов. Значимо увеличились показатели невротических реакций: эмоциональная возбудимость (p<0,001), затруднения в речи (p<0,01), психосоматические реакции – встречаются проявления энуреза, дрожь от возбуждения и волнения (p<0,05). На уровне статистической тенденции увеличились беспокойный сон и страхи.

Исследование кризисных проявлений с помощью анкеты подтверждает их увеличение в период от 2 лет 9 мес. до 3 лет 4 мес. Выявлены значимые приросты в общем показателе кризиса (p<0,01) и в общих показателях негативистских и конструктивных симптомов (p<0,05). Из отдельных проявлений на втором этапе у детей стали более выраженными эмоциональные реакции (p<0,01), увеличилась их частота (p<0,05), выросли показатели развития речи (появление «я», «хочу – не хочу», «буду – не буду», p< 0,05) и стремления к самостоятельности (0,05<p<0,1).

Среди стилевых характеристик воспитания и личностных особенностей у матерей нашей выборки больше всего выражены гиперопека, потворствование и минимальность санкций. Большинство показателей эмоционального взаимодействия матерей с детьми на обоих этапах исследования находятся на уровне выше среднего, но снижены показатели блока чувствительности. Значимых различий в показателях эмоционального взаимодействия с детьми за полгода не выявлено.

Корреляционный анализ показал, что симптомы кризиса взаимосвязаны со стилевыми характеристиками воспитания и личностными особенностями матерей. Так, негативизм у детей более выражен при недостаточности требований-обязанностей и в то же время менее выражен при гиперпротекции. Строптивость расцветает при расширении сферы родительских чувств, деспотизм/ревность – при недостаточности требований-запретов в воспитании. Упрямство ниже при игнорировании потребностей ребенка. Конструктивная составляющая кризиса более сформирована при более низких показателях гиперпротекции, гипопротекци и проекции на ребенка собственных нежелательных качеств. Невротические реакции в период кризиса усиливаются при попустительском стиле воспитания, при неразвитости родительских чувств и при конфликтной обстановке в семье.

Кризисные проявления также взаимосвязаны со стилевыми характеристиками воспитания и личностными особенностями матерей. При гиперпротекции у детей чаще обнаруживаются новые формы поведения, при потворствовании отмечена большая потребность в оценке взрослого. Игнорирование потребностей ребенка отрицательно сказывается на развитии речи. Чрезмерность требований-обязанностей и проекция на ребенка собственных нежелательных качеств увеличивает интенсивность эмоциональных реакций ребенка и замедляет проявление новых форм поведения.

Количество взаимосвязей симптомов кризиса с показателями эмоционального взаимодействия матерей с детьми увеличивается от первого ко второму этапу исследования. В период от 2 лет 3 мес. до 2 лет 8 мес. в центре этих взаимосвязей находятся способность воспринимать состояние ребенка, чувства, возникающие у матери при взаимодействии с ребенком, и стремление к телесному контакту. В период от 2 лет 9 мес. до 3 лет 4 мес. больше всего взаимосвязей с симптомами имеют безусловное принятие ребенка и стремление к телесному контакту. Выявлено, что некоторые негативистские симптомы кризиса трех лет (строптивость, протест-бунт, деспотизм) могут быть выражены и при благополучии в эмоциональной стороне взаимодействия (способность воспринимать состояние ребенка, понимание причин состояния ребенка, безусловное принятие ребенка и стремление к телесному контакту).

Взаимосвязи проявлений кризиса с показателями эмоционального взаимодействия также увеличиваются с возрастом ребенка. На первом этапе тесная эмоциональная связь с матерью оказалась взаимосвязана с ограничением социальных контактов ребенка с другими детьми. На втором этапе с новыми формами поведения более всего связаны способность воспринимать состояние ребенка и его безусловное принятие.

Таким образом, проведенное исследование в целом подтвердило выдвинутые гипотезы. Выявлено, что у большинства детей в возрасте от 2 лет 3 мес. до 2 лет 8 мес. кризис трех лет еще не выражен, не вошел в активную фазу протекания, т. е. ребенок находится скорее в «предкритической фазе». При этом уже выражены признаки появления конструктивной составляющей кризиса «гордость за достижение». Через полгода кризисные проявления у детей увеличиваются и можно говорить о том, что большинство детей вступает в острую фазу кризиса трех лет. Так, наблюдается обострение негативистских симптомов, невротических реакций, более выражена «гордость за достижение».

Негативистские и невротические симптомы кризиса трех лет более выражены у детей при неблагоприятных тенденциях воспитания (недостаточность требований-запретов, расширение сферы родительских чувств, их неразвитость, конфликтная обстановка в семье). В то же время они могут проявляться и при благополучии в эмоциональных характеристиках детско-родительского взаимодействия, что подтверждает нормативность кризиса. Конструктивная составляющая кризиса более сформирована при более низких показателях гиперпротекции, гипопротекции и проекции на ребенка собственных нежелательных качеств. При переходе кризиса в активную фазу количество взаимосвязей кризисных проявлений с характеристиками эмоционального взаимодействия увеличивается.

Практическая значимость исследования заключается в возможности психологического консультирования родителей на основе полученных данных с целью оптимизации детско-родительских отношений в период кризиса трех лет.

1. Божович Л. И. Личность и ее формирование в детском возрасте. СПб.: Питер, 2009. 400 с.

2. Василенко В. Е., Манукян В. Р. Возрастные кризисы жизненного цикла: Практикум. СПб.: СПбГУ, 2011. 96 с.

3. Василенко В. Е. Проявления кризиса трех лет в связи с особенностями родительского отношения к ребенку (кросскультурный аспект) // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 12: Психология. Социология. Педагогика. 2013. № 3. С. 42–51.

4. Выготский Л. С. Собр. соч.: в 6 т. / Под ред. А. В. Запорожца. М.: Педагогика, 1984. Т. 4. 432 с.

5. Головей Л. А., Савенышева С. С., Василенко В. Е., Энгельгардт Е. Е. К проблеме дифференциации основных понятий в системе отношений «родитель – ребенок»: теоретический и эмпирический аспекты // Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 12: Психология. Социология. Педагогика. 2014. № 2. С. 84–95.

6. Гуськова Т. В. Психологический анализ кризиса трех лет: дис. … канд. психол. наук. М., 1988. 167 с.

7. Лидерс А. Г. Психологическое обследование семьи. М.: Академия, 2008. 432 с.

8. Поливанова К. Н. Психология возрастных кризисов. М.: Академия, 2000. 184 с.

9. Смирнова Е. О., Соколова М. В. Структура и динамка родительского отношения в онтогенезе ребенка. Вопросы психологии. 2007. № 2. С. 57–68.

10. Эльконин Д. Б. Избранные психологические труды. М.: Педагогика, 1989. 560 с.

11. Эриксон Э. Детство и общество. СПб: Летний сад, 2000. 416 с.

Семейное воспитание как фактор социализации личности дошкольника

С. Н. Верейкина (Москва)

Воспитание детей является одной из главных функций семьи. Именно семья должна обеспечить нормальную организацию жизни ребенка. Эта роль семьи – ключевое звено комплексного подхода к воспитательной работе.

Свой первый жизненный опыт, умения и навыки общественной жизни, первоначальные знания об окружающем мире ребенок получает от родителей. Семья ребенка – это первая общественная ячейка общества. Она с раннего детства направляет сознание, волю, чувства детей. Детские впечатления и переживания оставляют след на всю жизнь человека, влияют на мировоззрение, на всю дальнейшую работу человека, хотя часто они и остаются в области подсознательной. Человек может забыть о них, но они, помимо его воли, часто определяют его поступки.

Решающее влияние на формирование моральных качеств ребенка оказывают уровень нравственности родителей, их жизненные планы, идеалы, опыт социального общения. Одна из причин влияния семьи на детей – в устойчивости первых впечатлений ребенка от окружающего мира. Их ребенок получает в семье, на их основе формируется характер. Семейное влияние осуществляется постоянно в процессе ситуативно-личностного общения. Сложившиеся в семье привычки настолько сильны, что человек не может от них избавиться, даже осознавая порой их отрицательное влияние.

Сила влияния родителей – в вере в них ребенка, в его убеждении, что близкие, любимые им люди всегда правы, а решения и поступки их справедливы. Ребенок бессознательно подражает своим родителям и желает быть похожим на них. Это желание делает пример родителей сильнейшей движущей силой семейного воспитания. Основа авторитета у детей – это образ жизни их родителей. Требования к детям должны быть одинаковые у всех членов семьи и не должны расходиться с собственным поведением. Нужно учитывать, что действия родителей находятся под постоянным, контролем детей. Это налагает на родителей особую ответственность, обязывает их анализировать и контролировать свое поведение при детях.

С середины дошкольного возраста основные изменения в личности ребенка происходят в сфере социальных отношений. Основной причиной этого является изменение его социального статуса – ребенок попадает в коллектив. За счет этого происходит расширение социальных связей ребенка с миром: появляется опыт общения с другими взрослыми и с ровесниками. Начинается процесс целенаправленного познания ребенком своей социальной сферы. Это ставит его перед необходимостью адекватного отражения этой сферы, ориентация в ней и вызывает к жизни такого рода деятельность, в которой ребенок может реализовать свою общественную сущность – это реальное ролевое поведение.

Ближе к концу дошкольного возраста общение детей со взрослыми обретает внеситуативную личностную форму, максимально приспособленную к процессу познания себя ребенком в новом социальном качестве. Т. В. Ермолова и С. Ю. Мещерякова считают, что смена формы общения с окружением является тем самым механизмом, который приводит в движение изменение отношения ребенка к себе и собственным поступкам [1]. Оценки и мнения окружающих людей, касающиеся не его деятельности, а его самого как личности, ориентируют дошкольника на восприятие и оценку окружающих в том же качестве. Периферические области его образа себя «заполняются» новыми представлениями о себе, проецируемыми ему извне партнерами по общению. Ближе к 7 годам они смещаются в ядро образа себя, начинают переживаться ребенком как субъективно значимые, ложатся в основу его самоотношения и обеспечивают его саморегуляцию в социальных контактах.

Изменение содержания ядерных и периферических областей образа себя можно считать собственно моментом перелома, кризиса в ходе личностного развития ребенка. Это изменение не может осуществиться как акт интроспекции, самоанализа, а протекает с опорой на некую деятельность, в которой ребенок проецирует свое Я и в котором это Я не может выступать объектом оценки других людей. Будучи интериоризованым ребенком, эти оценки начинают выступать критериями его собственной самооценки. Такого рода деятельностью в конце дошкольного возраста становится социальное поведение детей в его ролевой форме.

Познание себя в социальном качестве в ходе осуществления ролевого поведения является наиболее адекватным. Именно в роли объективируется социальная цель, а принятие на себя роли означает заявку ребенка на определенную позицию в социуме [1].

В формировании личности среда играет предопределяющую роль, способствуя образованию системы отношений, центром которой является самооценка, ценностные ориентации и направленность интересов и предпочтений. Помимо развития способности принимать на себя и играть роли, ребенок учится ставить себя на место другого человека, отождествлять его чувства, переживания, мысли и поступки со своими чувствами и поступками. Возникающая в этом возрасте потребность отождествления себя с родителем одного пола является стремлением ребенка к половой идентификации, что позволяет приобретать необходимый опыт общения, соответствующий его полу. По сути это является определенной стадией формирования личности – одним из проявлений процесса социализации [2].

Семейное воспитание эмоционально по своему содержанию и предполагает любовь родителей к детям и ответное чувство детей к родителям. Это является его главной особенностью. Теплота домашнего микроклимата, комфортность состояния в домашней атмосфере стимулируют ребенка к восприятию бытующих в семье норм, правил, манеры поведения, взглядов и устремлений.

Известно, что если ребенок в детские годы не получает достаточного внимания и тепла со стороны близких, если воспитывается в атмосфере жестокого давления, то в последующем это, как правило, находит прямое выражение в агрессивных формах поведения детей во взаимодействии с взрослыми и сверстниками. Так показано, что на присвоение норм поведения и нравственных ценностей в целом существенно влияет та забота, которую ребенок испытал со стороны взрослых в детстве. Характер, глубина и прочность установившейся между ребенком и взрослым в первые годы жизни эмоциональной связи предопределяет возможность формирования у ребенка потребности в эмоциональных контактах с окружающими людьми, развитие способности к сопереживанию, стремления ребенка к интенсивным контактам, склонность к подражанию заботливому поведению [3].

В результате того, что сохранение тесных и теплых эмоциональных взаимосвязей с родителями имеют такое большое значение для развития ребенка, ситуации, когда происходит нарушение эмоционального контакта с родителями, представляют собой очень сильный психотравмирующий фактор.

Жизненно важными стимулами для ребенка являются любовь, забота, внимание со стороны близких взрослых, дающими ощущение защищенности, обеспечивающими эмоциональную стабильность, равновесие в отношениях, формирование высокой самооценки ребенка. С другой стороны, недостаток, ограниченность эмоционального общения и активного доброжелательного внимания со стороны близких взрослых приводит к появлению у ребенка невротизма, тревожности. М. И. Лисина пишет о том, что атмосфера общения с близкими людьми в семье во многом определяет особенности социабельности и контактности ребенка. В целом общение со взрослыми и сверстниками служит в дошкольном детстве той практикой взаимоотношений с другими людьми, тем социальным бытием, которое определяет их сознание, формирует их личность и самосознание [3].

С. А. Беличева обращает внимание на влияние такого фактора, как низкий прожиточный уровень семьи в сочетании с низким общекультурным и общеобразовательным уровнем родителей. То есть в семье, имеющей скромные доходы, но достаточно высокий уровень духовной культуры, значительно больше шансов воспитать нормального миролюбивого ребенка, чем в семье, где высокий жизненный уровень, но низкая духовная культура и неблагоприятный психологический климат [4].

А. И. Захаров отмечает, что чувство привязанности у ребенка достигает своего выраженного развития к 2 годам. В то же время активно развивается формирование собственного «Я». Не случайно, что развитие привязанности к матери и чувства «Я» идет параллельно. Мать в это время нужна ребенку как опора, как образ уже сложившегося «Я». Спокойное, уверенное, последовательное и в то же время заботливое, любящее отношение матери вместе с нарастающей потребностью в подражании родителю одного пола способствует стабилизации чувства «Я», к росту авторитета родителей и постепенному уменьшению чрезмерной зависимости от них [2]. Наличие полноценных контактов ребенка с родителями, выражающиеся в проявлении родителями активной и тактичной заботы о ребенке, в формировании у него чувства безопасности, способствует, с одной стороны, развитию так называемого «базового доверия к миру». С другой стороны – повышению активности ребенка в освоении окружающего мира и, в первую очередь, человеческих отношений, создает предпосылки для развития у ребенка способности к положительному контактированию с другими детьми.

Среди неблагоприятных факторов семейного воспитания, часто приводящих к развитию агрессивного поведения у ребенка, выделяют, прежде всего, такие, как отсутствие в семье одного из родителей, аморальный образ жизни родителей, асоциальные, антиобщественные взгляды и ориентации родителей, их низкий общеобразовательный уровень, педагогическая несостоятельность семьи, эмоционально конфликтные отношения в семье, а так же авторитарный или попустительский родительские стили взаимоотношения с детьми [3].

Таким образом, система межличностных отношений в семье, семейные традиции, весь эмоциональный микроклимат отражают все основные проблемы современного общества, что накладывает отпечаток на процесс семейного воспитания, который является подготовкой детей к жизни в обществе, где действует определенная мораль данного социума.

На основании вышесказанного, представляется правомерным утверждение, что существуют некоторые характерные черты семейного воспитания, которые создают питательную среду для возникновения и развития деструктивных проявлений в поведении ребенка, способных со временем перерасти в относительно устойчивые черты его личности, которые будут отражать негативное отношение ребенка к окружающему миру и приводить к формированию отклонений в развитии личности и к ее социальной дезадаптации [4].

1. Ермолова Т. В., Мещерякова С. Ю., Ганошенко Н. И. Особенности личностного развития дошкольников в предкризисной фазе и на этапе кризиса 7 лет // Вопросы психологии. № 1. 1999. С. 50–60.

2. Захаров А. И. Как предупредить отклонение в поведении ребенка. М.: Просвещение, 1986. 129 с.

3. Лисина М. И. Формирование личности ребенка в общении. СПб.: Питер, 2009. 209 с.

4. Беличева С. А. Основы превентивной психологии. М.: Редакционно-издательский центр Консорциума «Социальное здоровье России», 1994. 236 с.

Взаимодействие семьи и школы на основе реализации физкультурно-спортивных потребностей учащихся и их родителей

К. Н. Верховцев (Тюмень)

Полноценно функционирующая семья до сих пор остается одним из эффективных институтов воспитания подрастающего поколения. Усиление взаимодействия семьи и школы актуально и в наши дни.

Одним из направлений усиления взаимодействия семьи и школы может стать комплекс мероприятий по развитию форм совместного проведения досуга детей и родителей, просвещения по вопросам воспитания, привития умений и навыков здорового образа жизни, развития физической и спортивной культуры личности детей и родителей.

Для организации взаимодействия семьи и школы можно успешно использовать различные формы и методы организации физкультурно-спортивной деятельности. Реализация такого подхода начинается с изучения и получения информации об интересах и потребностях учащихся и родителей в физкультурно-спортивной деятельности.

В первую очередь необходимо получение первичной информации о физкультурно-спортивных потребностях, их понимании на разных уровнях, анкетирование учителей, учащихся младших, средних и старших классов и их родителей. Данные анкет позволяют определить витальный, социальный, духовный (идеальный) компоненты физкультурно-спортивных потребностей, а также предметное содержание физкультурно-спортивных интересов и потребностей.

Далее необходимо проведение интервьюирования руководителей (физического воспитания) школ, с целью выявления взгляда на проблему «изнутри» образовательного учреждения. Работа проводится в большинстве случаев в виде индивидуальных бесед и обмена мнениями на педагогических советах школ.

Следует обратить особое внимание на соотношение между физкультурно-спортивными потребностями (и интересами) учащихся (и родителей) и их реальными занятиями физической культурой (и спортом), на степень удовлетворенности физкультурно-спортивных потребностей школьников (и членов их семей) и доступность для этого спортивно-технической базы образовательного учреждения или микрорайона. В качестве ресурса могут быть использованы учреждения основного и дополнительного образования, работающие в режиме интегративных комплексов: средняя общеобразовательная школа – детско-юношеский клуб физической подготовки, средняя общеобразовательная школа – детско-юношеская спортивная школа.

На основании проведенных исследований физкультурно-спортивных потребностей учителей, школьников и членов их семей (МАОУ СОШ №№ 32, 37, 57, 66 г. Тюмени, выборка – 2500 чел.) можно представить следующие данные.

Мальчики младшего школьного возраста (7–11 лет) занимаются футболом – 10 %, борьба – 9 %, дзюдо – 8 %. Хотели бы заниматься футболом – 49 %, баскетболом – 34 %, плаванием – 25 %, каратэ – 20 %, бокс – 16 %.

Девочки младшего школьного возраста занимаются дзюдо – 27 %, танцами – 15 %, гимнастикой – 9 %, плаванием – 8 %, аэробика – 7 %. Хотели бы заниматься плаванием – 47 %, танцами – 45 %, кататься на роликах – 24 % и лыжах – 23 %, заниматься аэробикой – 21 %.

Школьники 12–15 лет занимаются футболом – 15 %, дзюдо – 8 %, баскетболом – 7 %. Хотели бы заниматься футболом – 53 %, баскетболом – 32 %, плаванием – 28 %, легкой атлетикой – 22 %, упражнениями на тренажерах – 18 %, лыжным спортом – 16 %.

Школьницы 12–15 лет занимаются аэробикой – 13 %, волейболом – 12 %, танцами – 7 %, плаванием – 7 %. Хотели бы заниматься плаванием – 40 %, танцами – 34 %, аэробикой – 30 %, упражнениями на тренажерах – 27 %, волейболом – 25 %, катанием на роликовых коньках – 22 %, баскетболом – 18 %, теннисом – 17 %, спортивным туризмом – 15 %.

Юноши старшего школьного возраста (16–17 лет) занимаются футболом – 11 %, баскетболом – 9 %, на тренажерах – 8 %. Хотели бы заниматься футболом – 41 %, плаванием – 30 %, баскетболом – 28 %, на тренажерах – 22 %, волейболом – 17 %, лыжами – 15 %, теннисом – 13 %, каратэ – 13 %.

Девушки старшего школьного возраста (16–17 лет) занимаются фитнесом (групповые программы) – 11 %, в тренажерном зале – 10 %, волейболом – 8 %. Хотели бы заниматься фитнесом (групповые программы) – 41 %, танцами – 36 %, плаванием – 35 %, в тренажерном зале – 35 %, волейболом – 20 %, спортивным туризмом – 18 %, гимнастикой – 17 %, теннисом – 14 %, лыжами – 13 %, легкой атлетикой – 12 %.

Мужчины (старшие братья в семьях школьников, молодые родители) в возрасте 18–29 лет занимаются футболом – 10 %, на тренажерах – 7 %, волейболом – 4 %, плаванием – 4 %, рукопашным боем – 4 %. Хотели бы заниматься футболом – 42 %, в тренажерном зале – 34 %, плаванием – 25 %, теннисом – 22 %, боксом – 22 %, лыжами – 19 %, волейболом – 15 %.

Девушки (старшие сестры в семьях школьников и молодые родители) в возрасте 18–29 лет занимаются фитнесом (групповые программы) – 10 %, на тренажерах – 5 %, плаванием – 5 %, танцами – 4 %, волейболом – 3 %. Хотели бы заниматься танцами – 37 %, фитнесом (групповые программы) – 37 %, плаванием – 32 %, в тренажерном зале – 31 %, волейболом – 18 %, лыжами – 18 %, легкой атлетикой – 16 %.

Мужчины (родители школьников) в возрасте 30–54 лет занимаются легкой атлетикой – 4 %, футболом – 3 %, волейболом – 3 %, в тренажерном зале – 2 %, лыжами – 2 %. Хотели бы заниматься футболом – 33 %, плаванием – 27 %, лыжами – 26 %, волейболом – 18 %, в тренажерном зале – 18 %, теннисом – 14 %, шахматами – 14 %.

Женщины (родители школьников) в возрасте 30–54 лет занимаются фитнесом (групповые программы) – 3 %, лыжами – 2 %, легкой атлетикой – 2 %. Хотели бы заниматься лыжами – 34 %, танцами – 25 %, фитнесом (групповые программы) и тренажерном зале – 24 %, волейболом – 17 %, гимнастикой – 17 %, закаливанием организма – 17 %, легкой атлетикой – 14 %.

Очевидно, что при такой развитой мотивации следует предоставлять соответствующие условия для занятий физической и спортивной культурой, приобщать к здоровому образу жизни учащихся и их родителей. А разнообразные организационные формы физкультурно-спортивной деятельности являются актуальным ресурсом организации взаимодействия семьи и школы.

1. Верховцев К. Н. Структура физкультурно-спортивных потребностей городского населения / К. Н. Верховцев. Тюмень: ТюмГНГУ, 2011. 108 с.

Родительская оценка эмоционального контроля и ее связь с моделью психического у дошкольников

Г. А. Виленская (Москва)

Работа выполнена при поддержке РГНФ, грант № 12–06-00785.

Ранние этапы онтогенеза человека являются во многом решающими в его дальнейшем развитии. Например, показано, что уровень и характер развития исполнительных функций (и других показателей саморегуляции) в раннем детстве предсказывает уровень их функционирования в среднем детстве и подростковом возрасте [6], а он, в свою очередь, тесно связан с жизненной успешностью взрослого человека – финансовым благополучием, физическим здоровьем, доверием к романтическому партнеру, наличием или отсутствием разного рода зависимостей, вовлеченностью или невовлеченностью в криминальное поведение и т. д. [7].

С точки зрения системно-субъектного подхода [5], реализующего эволюционный подход к проблеме развития субъекта, человек как субъект начинает развиваться уже с младенчества, в процессе выделения себя из физического и социального мира, интегрируя и концептуализируя собственную активность и активность Другого. По аналогии с основными функциями психических процессов, выделенных Б. Ф. Ломовым, выделяются и три функции субъекта: когнитивная, коммуникативная и регулятивная. В качестве когнитивной функции рассматривается понимание и «модель психического» как ее основа [3], а в качестве регулятивной функции – контроль поведения [4] (коммуникативная функция субъекта представлена континуумом субъект-субъектных и субъект-объектных взаимодействий и здесь не рассматривается).

Уже с самых ранних этапов своего развития субъект взаимодействует с окружающей средой как предметной, так и социальной и роль ближайших взрослых – родителей, семьи – в становлении субъектности трудно переоценить. Конечно, здесь реализуется принцип, выдвинутый С. Л. Рубинштейном: «Внешние предпосылки действуют через внутренние условия», т. е. родительско-детское взаимодействие преломляется через индивидуальные особенности ребенка, так же, как и родителя.

В рамках проведенного нами совместно с Е. И. Лебедевой исследования взаимовлияния на ранних этапах контроля поведения и модели психического [1] мы использовали опросник для родителей, оценивающих эмоциональную регуляцию ребенка, сопоставляя его с методиками, основанными на наблюдении за ребенком или на результатах выполнения ребенком тех или иных заданий.

В исследовании участвовали дети, посещающие детские сады г. Москвы в возрасте 3–4 лет. Изучалось совместное развитие и взаимное влияние регуляции поведения, понимаемой как контроль поведения и понимания ментального мира других людей в рамках модели психического. Помимо заданий, оценивающих контроль поведения и модель психического у детей, предъявлялся также опросник для родителей, направленный на оценку саморегуляции детей [8]. Опросник содержит 2 шкалы – эмоциональная лабильность/негативизм и эмоциональная регуляция. В первую шкалу входят вопросы, оценивающие повышенную эмоциональность, переменчивость настроения. Высокий уровень негативизма говорит о проявлении упрямства, несдержанности, вспыльчивости, повышенной возбудимости. Высокий балл по тесту на эмоциональную регуляцию означает хорошо развитую способность управлять своими эмоциональными реакциями, дети с высокими баллами по этой шкале приветливы, реагируют позитивно на других детей и так далее.

По результатам исследования отмечается достаточно небольшая эмоциональная лабильность/негативизм у детей: в 3 года Med=24.00, SD=4,41 (при максимально возможном разбросе 15–60 баллов), т. е. ниже среднего, а по шкале эмоциональной регуляции средний балл очень высок – Мed=28,00, SD=4,45 или 4.17 при максимальном разбросе 8–32 балла). В 4 года лабильность\негативизм несколько повышается, хотя различия не достигают уровня значимости (Med=28,00, SD=5,45), эмоциональная регуляция остается примерно на том же уровне (Med=29,00, SD=3,43). Таким образом, эмоциональный контроль в данной выборке должен быть оценен как высокий, хотя можно отметить некоторую противоречивость в оценках тревожности и лабильности\негативизма.

Показатели эмоциональной лабильности и эмоциональной регуляции рассматривались как показатели эмоционального контроля – одного из компонентов контроля поведения, наряду с когнитивным контролем и контролем действий.

Мы предполагали, что результаты по данному опроснику будут связаны с 1) с другими показателями эмоционального контроля (тревожностью, измеренной по тесту детской тревожности Тэммл – Дорки – Амена [2]; 2) с показателями модели психического и ее предикторов.

Связей с другими показателями оказалось немного. У 3-летних детей наблюдается положительная связь эмоциональной лабильности/ негативизма с уровнем развития модели психического (0,61, р<0,16). Т. е. более эмоционально лабильные и упрямые дети в 3 года имеют лучше развитую модель психического. Этот результат довольно неожиданен, однако можно предложить некоторые объяснения. Одно из возможных объяснений может состоять в том, что в этом возрасте начинается один из кризисных периодов в развитии самосознания. Около 3 лет ребенок начинает утверждать себя как отдельную, самостоятельную, уникальную индивидуальность, что родителями может восприниматься как негативизм, упрямство, капризность и т. п. В то же время, дети, осознавшие себя как самостоятельного отдельного человека, обладающего собственными желаниями, намерениями, планами и пр., скорее всего, будут более способны увидеть это и в другом человеке, т. е. проявить лучшее понимание его ментального мира, более сформированную модель психического.

Другое объяснение – определенная чувствительность детей к эмоциональным сигналам способствует более раннему развитию понимания ментального мира. Подтверждает эту гипотезу и наблюдаемая в 5 лет (в этом возрасте исследовались контроль поведения и модель психического, но не было получено данных по опроснику на эмоциональную регуляцию) связь показателей развития модели психического с тревожностью (r=0,49, p<0,006). Эту взаимосвязь также можно объяснить двояким образом (поскольку корреляционное исследование не позволяет выявить причинно-следственные связи):

1) дети с более высоким уровнем развития модели психического лучше понимают социальные взаимодействия, получают из них больше информации, но в силу возраста еще не умеют ее адекватно интегрировать в свое поведение, что приводит к повышению тревожности в социальных ситуациях;

2) более тревожные дети более внимательные к поведению других людей и начинают более рано улавливать поведенческие признаки, на основании которых может быть построена модель психического.

С учетом корреляции между эмоциональной лабильностью и уровнем развития модели психического в 3 года, более вероятен второй вариант.

В 4 года, однако, связей между результатами опросника для родителей и показателями модели психического и контроля поведения не найдено.

Поскольку исследование было лонгитюдным (хотя не все дети участвовали во всех трех срезах: 3, 4 и 5 лет), мы обратились к межвозрастным связям.

Было обнаружено, что лабильность и негативизм в 4 года взаимосвязаны с тревожностью в 3 года (0,69, р=0,012), т. е. более тревожные в 3 года дети в 4 года более эмоционально лабильны, видимо эта связь отражает общую эмоциональную чувствительность детей. Показатель по шкале «Кубики Кооса» (рассматриваемый нами как показатель контроля действий) в 3 года коррелирует с эмоциональной регуляцией в 4 года (0,67, р=0,017), что говорит о том, что дети в 3 года лучше анализирующие ситуацию, ориентирующиеся на отдельные ее признаки, способные действовать по инструкции, имеют в 4 года лучшую эмоциональную регуляцию.

Крайне интересно, что эмоциональная регуляция в 3 года связана с предикторами модели психического (результатами решения задач на понимание отдельных аспектов ментального мира Другого – понимания перспективы Другого, источника знаний, желаний по невербальным признакам) в 4 года отрицательно (–0,62, р=0,022). Это означает, что дети, имеющие лучшую эмоциональную регуляцию в 3 года, в 4 года хуже понимают отдельные аспекты ментального мира Другого – наличие у него иной перспективы, понимание желаний по направлению взора, видение как источник знания. В сочетании с описанными выше результатами (о связи эмоциональной лабильности и модели психического) это может говорить о том, что, возможно, высокая эмоциональная регуляция в 3 года (по оценке родителей) свидетельствует о том, что процессы индивидуализации, становления самосознания, период «Я сам!» еще не начались у ребенка в полной мере, и понимание ментального мира другого человека как отличного от собственного ментального мира еще недостаточно сформировано.

Таким образом, полученные результаты могут свидетельствовать о своеобразии восприятия родителями эмоциональной регуляции ребенка и неоднозначном ее соотношении с другими субъектными функциями. Это служит еще одним аргументом для использования результатов опросников для родителей с осторожностью, и необходимости сопоставления результатов, полученных различными методами.

1. Виленская Г. А., Лебедева Е. И. Развитие понимания ментального мира и контроля поведения в дошкольном возрасте // Психологические исследования, 2015 (в печати).

2. Практикум по возрастной психологии / Под ред. Л. А. Головей, Е. Ф. Рыбалко. СПб.: Речь, 2001.

3. Сергиенко Е. А., Лебедева Е. И., Прусакова О. А. Модель психического как основа становления понимания себя и другого в онтогенезе человека. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2009.

4. Сергиенко Е. А., Виленская Г. А., Ковалева Ю. В. Контроль поведения как субъектная регуляция. М.: «Изд-во Институт психологии РАН», 2010.

5. Сергиенко Е. А. Системно-субъектный подход: обоснование и перспектива // Психологический журнал. 2011. Т. 32. № 1. С. 120–132.

6. Friedman N. P., Miyake A., Robinson J. L., Hewitt J. K. Developmental Trajectories in Toddlers’ Self-restraint Predict Individual Differences in Executive Functions 14 Years Later: A Behavioral Genetic Analysis // Dev. Psychol. 2011, September. V. 47 (5). P. 1410–1430.

7. Moffit T. E., Arseneault L., Belsky D., Dickson N., Hancox R. J., Harrington H., Houts R., Poulton R., Roberts B. W., Ross S., Sears M. R., Thomson W. M., Caspi A. A gradient of childhood self-control predicts health, wealth and public safety // PNAS. February 15, 2011. V. 108. № 7. P. 2693–2698.

8. Vithlani P. P. Emotion Regulation and Executive Functioning as Predictors of Theory of Mind Competence during Early Childhood (2010).

Терапевтическое фехтование как метод восстановления своевременности

Живите не в пространстве, а во времени,

Минутные деревья вам доверены,

Владейте не лесами, а часами,

Живите под минутными домами,

И плечи вместо соболя кому-то

Закутайте в бесценную минуту.

Андрей Вознесенский

К. В. Волынец (Томск)

Каждый человек имеет собственное предназначение, следование которому наполняет жизнь смыслом, создает условия для самореализации и позволяет приносить истинную пользу. Однако нередко мы встречаемся со сложностями в его постижении. Одной из категорий, исследование которой, как представляется, способно отчасти разрешить данную проблему является «своевременность». Темпы жизни постоянно растут, и чтобы не оказаться на ее «обочине», современный человек привык им соответствовать. Так, например, далеко не каждый может похвастаться тем, что выбрал профессию по душе, куда более частой причиной называются престижность и востребованность. Немало и тех людей, кто, получив желаемое образование, отказывается от следования своему предназначению в пользу более оплачиваемой работы. А кто-то и вовсе не способен дать однозначного ответа на вопрос о том, в каком направлении желал бы самореализовываться, и все потому, что живет современно, но не своевременно.

Как верно отмечает О. В. Лукьянов, «само понятие успешности указывает нам на проблему отношения психологических событий во времени, успешность – это значит своевременность, когда надо заранее, когда надо позже, когда надо актуально, здесь и теперь, а также всегда, столько, сколько нужно, не раньше, не позже, не слишком долго и т. д.» [1. С. 60].

В результате анализа данных, полученных в ходе феноменологического исследования, проведенного в группах личностного роста, направленных на установление собственного предназначения и создание условий для самореализации в его направлении, я пришла к выводу о том, что важным условием в данном процессе является гармоничного распределения событий жизни во времени, т. е. восстановлении своевременности. Общее число исследованных случаев – 30, и только в 6 из них респонденты сообщали о том, что имеют понимание собственного предназначения. Однако и в этих случаях речь шла о достаточно сложном процессе самопознания, на который были потрачены годы. В остальных случаях участники исследования сообщали, что «жизнь проходит мимо», «живут не своей жизнью», «находятся в плену у обстоятельств», «влачат жалкое существование», «не видят смысла в собственной жизни», указывая при этом на ощущения нахождения «не в своем месте и не в свое время».

Подобного рода несоответствия приводят к ряду существенных жизненных проблем: недовольство собой, неуверенность, быстрая утомляемость, и, как крайнее их проявление – нежелание жить. И это вполне объяснимо, ведь самореализация личности путем постижения истинного предназначения – это своеобразный фундамент жизни, от устойчивости которого зависит прочность всего «здания».

Попробуем разобраться в сути понятия своевременность. На данный момент, научных работ, посвященных рассмотрению этого вопроса не так уж и много, чаще мы имеем дело с раскрытием содержания категории время.

Достаточно емкое с точки зрения психологии определение понятию время дает К. А. Абульханова: «Время – это цикл нашей жизни, ее длительность, ритм, ее периоды, которые имеют разное значение и смысл для личности. Время – это ценность, поскольку нам удается наполнить его глубоким содержанием и реализовать себя в нем. Время является определенной мерой скорости, продуктивности и т. д.; вместе с тем происходят растраты, т. е. уничтожение времени, виной которых незаметно являемся мы сами. Итак, время – это темпы, скорость, сроки и ритмы, периоды, этапы и определенные структуры самых различных процессов и явлений. Объединяя все эти временные структуры и явления, можно сказать: время необходимо включает в себя энергетический аспект, время – это энергия нашей жизни» [2, с. 3].

Стоит отметить, что время как проявление энергии рассматривается также и в некоторых концепциях физической науки. Так, в одной из своих работ Н. А. Козырев пишет, что ход времени дает обязательно пару противоположно направленных сил. «Значит время не передает импульса, но может сообщать системе дополнительную энергию и момент вращения» [3].

Возникает вопрос, как способствовать равномерному и адекватному жизненным условиям распределению проявляемой в форме времени энергии? Опыт работы в разработанной О. В. Лукьяновым технике «Терапевтическое фехтование» позволяет сделать вывод, что она в значительной степени этому способствует.

Как указывает автор данной техники, «терапевтическое фехтование – это реальное современное фехтование, учитывающее образ жизни в нашем мире… Актуальные опасности часто исходят из области неконтролируемых активностей, в том числе самого человека (например, многие женщины бояться потолстеть, а многие невротики боятся быть счастливыми)… Фехтование «включает» как самые «низшие» (биологические, инстинктивные) основания человеческой активности, так и самые высшие (культурные, духовные). Технические достижения, достигнутые в искусстве фехтования в прошлом, переосмысливаются и при возможности воспроизводятся в ткани современной жизни» [4].

Как видим, в терапевтическом поединке речь идет о восстановлении разного уровня составляющих жизни: биологических, культурных, духовных. Если же рассматривать их в системе – как единое целое, то мы выходим на качественно новый уровень терапевтической работы, которая позволяет приводить время личности (ее темпы, ритмы, ощущение «здесь и сейчас») в соответствие с собственной природой, которая в свою очередь гармонирует с природой абсолютной и ее временем, вмещающим транстемпоральные системы разного уровня.

Примечательно, что такого рода терапевтическая работа позволяет решать многие вопросы семейного характера. Так, в терапевтическом поединке наглядными становятся причины разногласий между партнерами, осознаются факторы, обуславливающие поведение детей и т. д. Более того, решение данных проблем рождается в самом поединке, и при условии приложения должных усилий в нем же прорабатывается «исправленная» модель взаимоотношений.

Подытоживая вышесказанное, можно сделать вывод, что техника «Терапевтическое фехтование» представляет собой весьма эффективный современный способ терапии, который может быть успешно использован в налаживании семейных взаимоотношений, в том числе и за счет восстановления своевременности в жизни каждого из их участников.

1. Лукьянов О. В. Принцип транстемпоральности в решении вопроса успешности и актуальности психологической практики» // Сибирский психологический журнал. 2007. № 25. С. 59–66.

2. Абульханова К. А., Березина Т. Н. Время личности и время жизни. СПб.: Алетейя, 2001. 304 с.

3. Козырев Н. А. Об исследованиях физических свойств времени (неопубликованная статья; архив В. В. Насонова; предоставлена В. Мусиным). URL: http://www.univer.omsk.su/omsk/Sci/Kozyrev/time-k.htm.

4. Лукьянов О. В. Канон терапевтического фехтования. URL: http://terfeht.myqip.ru/?1–5-0–00000005-000–0-0–1413358316.

К вопросу о взаимосвязи особенностей семейной системы и развития аддиктивного поведения у подростков

И. А. Геронимус (Москва)

Автор выражает признательность за сотрудничество в разработке темы исследования научному сотруднику ФГБУ «Федеральный медицинский исследовательский центр психиатрии и наркологии» Минздрава России И. Н. Абросимову.

Работа посвящена обобщению результатов ряда исследований взаимосвязи особенностей семейной системы и развития аддиктивного поведения у подростков и обозначению возможных направлений дальнейшего изучения этой темы.

В отечественной научной литературе проблема влияния семейных факторов на развитие аддиктивных расстройств в настоящее время все чаще становится предметом изучения [1, 2, 3, 4].

В результате многочисленных исследований были выявлены следующие факторы риска распространения потребления психоактивных веществ: воспитание в неполной семье, разные формы насилия (физическое, эмоциональное, ситуации депривации), употребление психоактивных веществ родителями подростка [2].

Н. Б. Флорова (2012) опираясь на зарубежные публикации, посвященные этой теме, выделяет следующие значимые семейные индикаторы риска аддиктивного поведения: средовая токсичность, структура семьи, уровень образования родителей, качество родительства, психоэмоциональное состояние родительства на фоне проблемного поведения детей, способность детей и подростков к эмпатии, транспоколенную трансляцию социокультурных норм и традиций и др. [4].

Значительный интерес исследователей вызывает также феномен созависимых отношений [1], в рамках которых окружающими аддикта людьми непроизвольно создаются благоприятные условия для развития аддикции.

Пилотажное исследование взаимосвязи структурных и коммуникативных нарушений в семейной системе и развития аддиктивного поведения позволило выявить отрицательную взаимосвязь между способностью подростков открыто обсуждать в семье эмоционально-значимые темы и выраженностью у них аддиктивного поведения [3].

Отметим, что систематическое изучение влияния особенностей семейных взаимоотношений на развитие аддиктивных расстройств в отечественной наркологии остается одним из актуальных направлений исследований.

В зарубежных литературных источниках накоплен значительный массив сведений о семейных факторах распространения аддиктивного поведения среди подростков. Среди параметров семейной системы, связанных с распространенностью потребления психоактивных веществ можно выделить следующие: качество взаимоотношений между ребенком и родителями, наличие у родителей знаний о своих детях, транслируемые в семье социальные нормы (в том числе относительно потребления психоактивных веществ) и ценности, состав семьи.

Имеющиеся в литературе данные свидетельствуют о том, что фактором защиты при распространении аддиктивного поведения могут стать следующие особенности детско – родительского взаимодействия: возможность получение подростком информационной и эмоциональной поддержки от родителей [12], готовность самих подростков к самораскрытию в семье [7], доверительные отношения между ребенком и матерью [9], а также проведение членами семьи свободного времени совместно [7, 10], в том общие числе семейные обеды [6], Перечисленные выше характеристики можно рассматривать в качестве индикаторов такого параметрами семейной системы, как семейная сплоченность. По результатам исследования E. N. Kuntsche, H. Kuendig (2006) сплоченность семьи самый важный семейный фактор предотвращения аддикции у подростков, при этом дети из сплоченных семей в меньшей степени склонны контактировать с девиантными сверстниками [8]. Согласно данным M. Tafà, R. Baiocco (2009) защитную роль при развитии самых разных форм зависимого поведения играет стремление материй подростков к созданию сплоченной семьи [14].

Другим важным защитным фактором при развитии аддиктивных расстройств является знание родителей о своих детях [7] осуществление мониторинга их активности [9]. Примечательно, что роль этого фактора сохраняется не только в подростковом, но и в юношеском возрасте [11].

Таким образом, согласно результатам исследований среди подростков, принадлежащих к различным этническим группам, снижение риска развития аддиктивных расстройств связано с качеством детско-родительской коммуникации: ее открытостью и интенсивностью. Можно предположить, что подростки, находящиеся в интенсивном контакте с родителями, чувствуют их психологическое присутствие в своей жизни, и это останавливает их от экспериментирования с психоактивными веществами [7].

Большое влияние на поведение подростков также оказывают явно или не явно транслируемые в семье нормы и модели поведения. По данным Germán M. et al. (2009) полученных в результате исследования семей мексиканского происхождения защитным фактором при развитии аддиктивных форм поведения является поддержка родителями традиционных для мексиканской культуры ценностей [5]. Исследования Myers L. L. (2013), Parsai M. et al. (2008) демонстрируют, что защитную роль может играть трансляция детям в семье нетерпимого отношения к потреблению психоактивных веществ [10, 13]. В то же время присутствие среди членов семьи людей, которые употребляют алкоголь или наркотики, наоборот является для детей подросткового возраста фактором риска [8, 10, 12].

Установлено, что на развитие аддикитвного поведения влияет не только особенности детско-родительского взаимодействия, но и состав семьи. К потреблению психоактивных веществ в большей степени склонны подростки, воспитывающиеся в неполной семье [8, 9, 10].

В зарубежных литературных источниках представлены модели, описывающие иерархию семейных факторов распространенности аддиктивного поведения [8], их взаимодействие с социальными факторами. Так было установлено, что дети, воспитывающиеся в семьях с высоким уровнем семейной сплоченности и разделяющие ценности принадлежности к семье в меньшей степени склонны вступать в контакт с девиантными сверстниками, которые могут быть источником негативного социального влияния [8, 15].

Имеющиеся в настоящий момент данные позволяют обозначить задачи дальнейшего исследование этой темы: исследование влияния специфических социокультурных особенностей российской семьи на формирование аддиктивного поведения и развитие моделей, описывающих взаимодействие семейных и индивидуально-психологических факторов формирования аддиктивных расстройств.

1. Багулина Н. В. Влияние семьи на формирование аддиктивных механизмов поведения // Аддиктивное поведение: профилактика и реабилитация: материалы всероссийской научно-практической конференции с международным участием, Москва, 22–23.04.2011 г. / Ред. В. В. Барцалкина, Н. Б. Флорова, В. В. Аршинова. М.: МГППУ, 2011. С. 73–77.

2. Бисалиев Р. В. Семейные факторы риска аддиктивного и аутоагрессивного поведения // Наркология. 2009. № 3. С. 82–88.

3. Геронимус И. А., Абросимов И. Н. Структурные и коммуникативные нарушения в семейной системе как факторы аддиктивного поведения у лиц молодого возраста // Всеросс. научн. – практ. конф. международн. уч. «Междисциплинарный подход в понимании и лечении психических расстройств: миф или реальность?», 14–17 мая 2014 г., Санкт-Петербург, Россия. Тезисы (Часть 2) / Под общ. ред. Н. Г. Незнанова. СПб.: СПбНИПНИ им. В. М. Бехтерева, 2014. С. 459–461.

4. Флорова Н. Б. Семейные индикаторы риска аддиктивного поведения // Современная зарубежная психология. 2012. Т. 1. № 3. С.105–116. URL: http://psyjournals.ru/jmfp/2012/n3/56576.shtml (дата обращения: 29.09.2014).

5. Germán M., Gonzales N. A., Dumka L. Familism values as a protective factor for Mexican-origin adolescents exposed to deviant peers // The Journal of early adolescence. 2009. Т. 29. № 1. С. 16–42.

6. Goldfarb S., Tarver W. L., Sen B. Family structure and risk behaviors: the role of the family meal in assessing likelihood of adolescent risk behaviors // Psychology research and behavior management. 2014. Т. 7. С. 53–66.

7. Jimánez-Iglesias A. et al. The role of the family in promoting responsible substance use in adolescence // Journal of Child and Family Studies. 2013. Т. 22. № 5. С. 585–602.

8. Kuntsche E. N., Kuendig H. What is worse? A hierarchy of family-related risk factors predicting alcohol use in adolescence // Substance use & misuse. 2006. Т. 41. № 1. С. 71–86.

9. McArdle P. et al. European adolescent substance use: the roles of family structure, function and gender // Addiction. 2002. Т. 97. № 3. С. 329–336.

10. Myers L. L. Substance Use Among Rural African American Adolescents: Identifying Risk and Protective Factors // Child and Adolescent Social Work Journal. 2013. Т. 30. № 1. С. 79–93.

11. Padilla-Walker L. M. et al. The role of perceived parental knowledge on emerging adults’ risk behaviors // Journal of Youth and Adolescence. 2008. Т. 37. № 7. С. 847–859.

12. Park S., Kim H. Relationships between parental alcohol abuse and social support, peer substance abuse risk and social support, and substance abuse risk among South Korean adolescents // Adolescence. 2009. Т. 44. № 173. С. 87–99.

13. Parsai M. et al. The protective and risk effects of parents and peers on substance use, attitudes, and behaviors of Mexican and Mexican American female and male adolescents // Youth & society. 2008.

14. Tafà M., Baiocco R. Addictive behavior and family functioning during adolescence // The American journal of family therapy. 2009. Т. 37. № 5. С. 388–395.

15. Telzer E. H., Gonzales N., Fuligni A. J. Family Obligation Values and Family Assistance Behaviors: Protective and Risk Factors for Mexican-American Adolescents’ Substance Use // Journal of youth and adolescence. 2014. Т. 43. № 2. С. 270–283.

Психологические особенности родительского отношения в биэтнических семьях (сравнительный анализ русских и дагестанских семей)

Л. А. Долинская (Москва)

В последние десятилетия отмечается существенная деформация в области родительских отношений. Этому обстоятельству содействует целый ряд причин. В связи с тем, что конец XX – начало XXI веков отмечаются выраженной интеграцией культур и тенденциями ассимиляции представителей разных этносов в частности в участившихся биэтнических браков. Сейчас примерно одна четвертая часть населения России живет в биэтнических семьях. В связи с этим возникает актуальность изучения особенностей родительского отношения в биэтнических семьях.

У супругов возникают проблемы в выборе традиционно принятых принципов воспитания своего ребенка. Этот выбор определяется как совпадающими так и не совпадающими подходами в воспитании. Здесь актуально исследовать особенности родительских отношений в зависимости от проживания отца и матери в условиях своего и другого титульного этноса.

В исследовании были изучены этносы Российской Федерации, имеющие разные традиции семейного воспитания, общественного мнения.

Анализ степени изученности проблемы психологии отношений демонстрирует, что в основу исследования родительского отношения ложится идея о том, что личность человека определяется общественными отношениям. Эта идея позволяет раскрыть сущность феномена «отношение», детерминанты и психологические характеристики «родительского отношения».

Теоретический анализ показал, что отечественные ученые рассматривают категорию «отношение» как активное и динамическое, культурно и социально детерминированное, отношение к различным сторонам действительности, определяющее деятельность человека.

Психоаналитические концепции рассматривают отношения между ребенком и родителем в качестве главного фактора детского развития. В качестве основных детерминант развития называются: общение с родителями в ранние годы, их влияние на способы решения типичных возрастных противоречий, конфликты и неудачи адаптации.

Сторонники гуманистической психологии указывают на то, что родительское отношение (принятие, любовь, внимание) является фундаментальной основой развития ребенка. Ребенок требует уважительное и равное, конгруэнтное, эмпатичное, принимающее и понимающее отношение родителей к себе.

В бихевиоральном подходе родительское отношение рассматривается в рамках семейного воспитания, в ходе которого родители формируют желаемое поведение ребенка. По их мнению, природа детского развития определяется характером родительских отношений, а в частности их поведенческими реакциями в зависимости от понимания родителями характера и личности ребенка.

Э. Фромом выделяются два полюса родительского отношения: безусловное (принятие, любовь, сопереживание) и условное (контроль, направленность, оценивание).