Через все времена бесплатное чтение

© Михаил Голицын, 2022

ISBN 978-5-0056-4275-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

1945 год. Год, в котором Советский Союз окончательно разгромил гитлеровскую Германию и поставил жирную точку во всей второй мировой войне. Многие дошли до Берлина, видели капитуляцию Германии, возвращались домой под ликующие возгласы народа. Григорий Трофимов этой радости не смог испытать. Ещё на первых рубежах обороны Германии он получил ранение, в результате которого его комиссовали и отправили домой в феврале 1945 года. В родной хутор Чекалова Гора он вернулся хромой на одну ногу, без правого глаза и полностью глухим на правое ухо. Но и так был радостно встречен женой, не видевшей его с 1941 года, когда в первых рядах добровольцев он ушёл в Красную Армию защищать родные земли от фашизма. А в средине декабря 1945 года жена подарила Григорию сына. Маленький человечек родился в ночь на 10 декабря, когда пурга мела так, что даже месяца видно не было. Имя ему выбирал отец, назвав его в честь правителя Иосифом. И ещё неделю после его рождения снег заметал все дороги и дома до крыш. Первенец в семье Трофимовых так и остался единственным ребёнком и наследником всего отцовского хозяйства. Так началась история человека, призванного оставить след в истории своей родины.

Но до этого было ещё много времени, а пока Ёська, как называл его отец, рос, учился помогать в семейных делах. Уже в неполных два года Ёське доверили первое значимое для него дело – пасти утят. Отец выломал ему прутик и показал, как нужно выгонять и загонять утят. Нехитрое дельце вызвало бурю эмоций у мальчонки. Ещё не умевший говорить, он с дикими криками «ай-на» гонял утят из сарая на улицу и обратно в сарай, размахивая прутиком, мчался за ними, иной раз даже перегоняя их и падая. Отец со смехом наблюдал за тем как маленький Ёська со всей важностью выполняет данное ему поручение. Он и сам был похож на маленького птенца, бегал как гусята – расставив руки и оттопырив зад, при этом вытягивал шею и губы, чтобы крикнуть своё «ай-на». Утята от этого крика разбегались кто куда и от этого было ещё веселее смотреть на всё происходящее.

Уже к следующему лету Ёська научился более-менее сносно говорить и уже щебетал без умолку. Он сидел на земле в теньке от куста смородины и перелаживал с места на место камушки, когда во двор на коне въехал отец.

– Ёська! – Громко крикнул казак, подзывая сына.

На этот крик вышла и жена Григория. Ёська же подскочил на ноги и бросился бежать к отцу.

– А ну к иди сюда, казак, – отец подхватил одной рукой сына и посадил перед собой в седло.

– Ты чего удумал? – Жена тут же преградила путь со двора. – Зашибёшь мне сына, дурья твоя голова. Куда ты его сажаешь? Дитё ещё. Ни держаться не может, ни в седле сидеть.

– Я в его годы с отцом уже скакал, – Григорий скинул рубашку, – и ничего, на зашибся. Он казак. А казак коня должен с детства знать. Отойди с дороги. Ничего не случится с ним.

Он посадил Ёську в седло перед собой и, крепко прижав его рукой, выехал со двора. Сначала не спеша они выехали на край хутора, туда, где кончались дороги и начинались бескрайние донские степи. Григорий пришпорил коня и тот поскакал быстрее. Легкий ветерок трепал кудри Ёськи, щекотал глаза и щёки. Впившись в седло своими маленькими ручонками, он с замиранием сердца наслаждался этим моментом, свежим степным воздухом, наполненным ароматом донских трав, жаром, нагретой за день земли, ощущением воли.

Проскакав по степи, Григорий направил коня вниз по склону, туда, где в низине не спеша нёс свои воды Дон. Здесь течение было тихое и спокойное, а Дон ещё не был таким широким как на берегах Ростова-на-Дону, но всё же чувствовалась его мощь. Поэтому и почитался он среди казаков ни как иначе, как «Батюшка». И он как родных детей принимал станичников, хуторян и прочий люд, который ловил в нём рыбу или вёз товары. Остановившись на берегу реки, Григорий слез с коня и, взяв на руки Ёську, вошёл в реку. После жары вода в реке казалась прохладной и Ёська аж взвизгнул, когда отец окунул его первый раз. Лучики солнца отражались в волнах реки и Ёська довольно щурился, смотря на них. В руках отца было спокойно и безопасно. Он плескался в воде, поднимая кучу брызг, радостно пищал и хохотал. Особо ему нравилось, как отец подбрасывает его вверх, а потом ловит и они вместе падают в воду. Ёська хохотал и просил ещё и ещё. Потом, когда он вырастет, он часто будет вспоминать именно эту часть детства, и каждый раз на душе будет становиться тепло. А пока он просто хохотал и наслаждался игрой в воде. Устав от игр, Григорий взял сына на руки и, выйдя на берег реки, лёг в траву. Они лежали и смотрели на небо, на большие и пушистые облака, из которых ветер делал причудливые фигуры.

– Вон, видишь, Ёська, то облако, – Григорий показал рукой на небо, – смотри, как похоже на собаку с косточкой.

Ёська уставился в небо, но ничего не увидел. Не было ни собаки, ни косточки, а только большие куски белых облаков, медленно плывущих над ними. Григорий захохотал, прижав сына к себе. Так они лежали и смотрели в небо ещё долго, пока солнце не стало клониться за горизонт и тень не сползла на них. Обратно ехали не спеша, Григорий так же крепко прижимал к себе сына, а Ёська, устав от купания начинал дремать в седле. Как только въехали в хутор Григорий сразу увидел жену, стоящую у плетени. Усмехнувшись, он подъехал к ней.

– Видишь, цел и здоров сын. Настоящий казак растёт, не у мамкиной юбки, а по степям да раздольям.

Жена ничего не ответила, только усмехнулась и взяла сонного Ёську с седла.

Детство Ёськи, как и детство всех детей, росших после войны, нельзя было назвать безоблачным. Восстанавливающая страна требовала много от своих граждан. Вот и отец Ёськи чаще был в поле или на Дону ловил рыбу, чем проводил время с ним. Мать была занята хозяйством, из свободных был только дед, с которым Ёська проводил всё свободное время. Весёлый старик, с хитрым прищуром глаз, смуглой даже для казаков кожей и с трудно произносимым именем Жарылкасын. Но здесь давно его все звали Жоркой. Вот и мчался Ёська к деду Жорке, как только свои домашние дела закончит. У деда всегда было что-то вкусное для внука, а ещё куча историй, в которых не поймёшь где правда, а где вымысел. А чтобы бабка Дарина не заставила его заниматься домашними делами, то он брал удочку и Ёську и шёл на Дон, ловить рыбу. Так пролетало одно лето за другим. С каждым годом Ёськи доставалось всё больше дел по хозяйству и у себя дома и у деда с бабкой, и он работал без устали, чтобы улучить момент до ужина и послушать деда. Почему-то дед в кругу семьи не рассказывал такие истории, какие слышал Ёська и от этого они казались их тайной.

А между тем страна развивалась, вот уже в хуторе появились трактора – странные, неказистые, но, в отличии от лошадей пахали поля быстрее и не уставали. Уже раскаты орудий, гремевшие на Дону несколько лет назад, стали забываться и люди были поглощены строительство страны. Вот и на Дону затеяли грандиозную стройку, решив перегородить Дон и построить плотину. Стройка эта была далеко, а вот хуторяне говорили, что плотина запрёт Дон и тот затопит всё низовье. В довершении этого хутора, стоящие у Дона в низине стали переселять на берега. Для Ёськи это было страшно и таинственно одновременно: по дорогам постоянно сновали какие-то машины с незнакомыми, неулыбчивыми людьми, возили камень и землю, многие были одеты в какие-то серые одинаковые куртки и штаны. А потом напротив хутора с другого берега реки разбили какой-то лагерь. И работали там в основном женщины, одетые в такие же серые одежды. И к тому же их почему-то охраняли люди в форме. Ёська с другими ребятами часто бегал на берег и там, лёжа в траве, смотрели на то, как усердно копали берег Дона. Местные жители даже не пытались узнать, что там происходит – вид формы сотрудников НКВД напрочь отбивал желание даже смотреть в ту сторону, уж слишком свежи были воспоминания об этой службе. Дети же, не обременённые такими воспоминаниями, тянулись к этим раскопкам как к какой-то тайне. Конечно, с того места, где они лежали не было толком видно, но само ощущение загадки тянуло как магнитом. И поэтому в юных умах плодились самые невероятные фантазии о том, что же не самом деле там происходит.

Ёська в этот раз пришёл один и, спрятавшись под кустом, стал смотреть на раскопки. Звук шагов он услышал ещё до того, как из-за холма появился мужчина в форменной одежде тех, кого местные называли чекисты. Ёська, не решившийся при звуке шагов убежать, теперь лежал, вжавшись в землю и еле слышно дышал. Он не видел этих людей близко и не знал опасны ли они, но, слушая разговоры взрослых, осознал, что страшнее их нет. И вот теперь этот страшный человек приближался к его кустам. Там, на раскопках, они были маленькие и были далеко, поэтому и страшно не было, а тут он совсем рядом. Тем временем страшный человек подошёл к кустам и остановился.

– Ну чего притих? – Спросил он. – Испугался что ли? Давай, вылезай оттуда. Нечего бояться, ругать тебя не буду.

Он отошел на несколько шагов от кустов и, сев на землю, снял свою синюю фуражку с красной полоской над козырьком. Ёська медленно выполз из-под куста и стал рядом. Хоть на улице было и тепло, но он дрожал как осиновый лист и вот-вот был готов расплакаться.

– Ну чего стал там? – НКВДешник посмотрел на Ёську. – Чего дрожишь то? Испугался что ли? Иди, садись рядом. И не бойся, не трону я тебя.

Слова этого человека были для Ёськи как приказ. То ли от страха, то ли силы прозвучавших слов, он подошёл и сел на землю.

– Ну и как тебя зовут, юный разведчик?

– Ёська. – Еле слышно проговорил он.

– Что за имя такое? Никогда не слышал. – В голосе НКВДешника не было ни злости, ни грубости, но Ёська всё равно вздрагивал от каждого слова.

– Так батька зовёт, а вообще зовут Иосифом.

– Хорошее имя. А меня зовут Леонид Иванович. Чего ж ты, Иосиф, по кустам то прячешься?

– Интересно просто посмотреть.

– И что же отсюда видно? Я вот смотрю и толком ничего не понятно, копошатся люди да телеги или машины едут. А ты что видел интересного?

– Ещё ничего. – Голос Ёськи всё ещё дрожал, но страх постепенно проходил.

– А чего ж тогда изо дня в день сюда бегаете, раз ничего интересного нет?

– Так мы ж увидеть это и хотим?

– Что это?

– То, что под землёй живёт?

– Ого! И что ж там живёт?

– Я не знаю. Ребята говорили, что там зверь подземный нору сделал, и что его изловить пытаются, и что он людей под землю затягивает. А другие говорили, что там для армии роют. Этот, как его, ну, под землей как дом.

НКВДешник рассмеялся:

– Бункер – это называется. Ну вы и навыдумывали себе. Нет, бункера тут не будет, потому что скоро всё это место будет под водой. А зверя подземного, которым тебя ребята пугают, не бывает. Хочешь открою военную тайну? Но только сам пойми, никому нельзя о ней говорить. – НКВДешник хитро прищурился и на его лице скользнула улыбка.

Слово «тайна», да ещё и «военная» произвела на Ёську такое впечатление, что страх перед этим человеком тут же прошёл, и он закивал головой, желая услышать эту тайну.

– Как я уже сказал, – НКВДешник говорил тихо, так, чтобы никто не услышал эту «военную тайну», – скоро всё это будет под водой, а там нашли останки старой крепости. Саркел называется. Вот пока не затопили всё, учёные и раскапывает её, чтобы изучить, пока водой всё не покрыло.

– А, что там в этой крепости?

– Камни, куски битых горшков, да и всё.

– Так, а зачем это им? Камней и горшков тут и так полно?

– Это для нас с тобой камни и горшки, а для них – это история. Потом, когда всё изучат, расскажут всем как жили люди до нас.

Ёська молчал. Он не понимал зачем нужны старые камни и битые горшки, но говорить это не стал, чтобы не показаться бестолковым.

– Вот так вот, Иосиф. Так что увидеть зверя подземного или бункер вам не посчастливится. Ничего интересного тут не будет. Только камни и битые горшки. И то скоро вода начнёт подниматься, и мы уедем отсюда.

С этими словами НКВДешник встал, одел фуражку и протянул Ёське руку:

– Ну беги домой.

Ёська осторожно пожал руку и побежал в сторону хутора. Сейчас он уже не боялся, но и оставаться не хотелось. С одной стороны, он был рад, что никакого подземного зверя нет, а с другой «военная тайна» так тяготила его. Очень хотелось рассказать, что он узнал, но проболтаться о «военной тайне» он не мог. Вместо того, чтобы идти домой, он пошёл к деду. Тот сидел в тени сирени и плёл корзины. Ёська сел рядом.

– Дед, а ты ведь давно не свете живёшь?

– Давно. – Дед не отвлекался от плетения корзины.

– А ты видел крепость, которая у реки была?

– А ты откуда слышал про крепость? – Дед не отрывался от плетения, но из-под лобья глянул на внука.

Ёську как будто холодной водой облили, в голове промелькнула мысль, о том, не проболтался ли он о военной тайне. Не зная, что ответить, он стал елозить босой ногой по пыли. Дед Жорка не стал выпытывать больше ничего у внука, а отложил корзину, затолкал табак в трубку и, затянувшись, выпустил облако дыма.

– Я про эту крепость тоже слышал от людей, как и ты. – Дед почесал нос. – Только вот где правда, а где вымысел не знаю. Её и до войны тут раскапывали, но нет так сильно как сейчас. Так вот, говорят, что раньше на нашей земле кочевники жили, не помню уже точно, как их называли. Жили они очень давно, когда ещё тут и городов не было. А здесь они построили крепость, как раз на пересечении дорог. А потом вроде эту крепость кто-то захватил и разрушил. А в то время, когда мы тут жить стали, то её уже и не было толком, так полуразрушенные стены, из них дома хуторяне делали. А вот место то распахать не получалось, сколько камней не вытаскивали, а всё равно попадались. Так что ни сеять, ни косить там не могли. Вот и забросили. А сейчас там что-то роют и роют.

– Дед, – Ёська сел рядом с ним, – а много таких крепостей?

– Да кто ж их знает. И про эту бы не знал, если бы пахать не стали.

– Я тоже, когда вырасту буду крепости искать.

– Так для этого учиться надо, а то будешь без толку всю землю рыть, а ничего так и не найдёшь.

2

Как и говорил НКВДешник, раскопки закончились быстро и через несколько дней стало заметно как Дон стал расширяться и заливать пространство вокруг себя. Такое зрелище было можно увидеть только раз в жизни, поэтому Ёська старался не пропускать ни дня. С верха своего берега он смотрел как река словно растягивалась в разные стороны, пряча под собой сначала мелкую траву, потом кустарники и маленькие деревца. Он даже спускался вниз и ставил камень на край берега и потом считал дни, через сколько вода достигнет камня и накроет его. Для него, как и для большинства детей – это было увлекающее зрелище, а вот взрослые смотрели на это совсем по-иному. Вода топила усадьбы и огороды, сады и виноградники, пашню и сенокос, пойменные луга, выгон, лес и кустарники. Тогда громкие слова о постройке плотины, создание условий для самотечного орошения засушливых земель, обеспечение глубины Волго-Донскому каналу и работе ГЭС были просто словами. Оценить всю мощь и востребованность этой плотины ещё предстояло, а сейчас вода жадно воровала всё, что не смогли перенести на новое место жительства. Самым сильным потрясением для людей стал подрыв старой церкви, которую хоть и не использовали уже по прямому назначению, но всё же дорогую душе и сердцу каждого местного казака. Масштабная стройка новых городов, портов и транспортных узлов не прошла бесследно для местного населения: приехавшая на стройку молодежь стала обживаться в новых местах, города росли, строились школы, больницы, предприятия. Даже их родной хутор теперь слился с перенесённым Хорошевом и уже назывался станица Хорошевская. Теперь в станице была школа со своими учителями. Её открытие совпало с Ёськиным шестилетием, так что получилось, что он был одним из первых её учеников. И в отличии от многих ребят, учёба ему очень понравилась. Он старался аккуратно писать пером, учил буквы и цифры, но особенно ему нравилось, когда учительница рассказывала им об истории страны и о тех местах, где она побывала.

Как-то незаметно пролетело полгода обучения, осень ушла и пришла зима, зима сменилась весной и в самом начале весны случилось страшное. Ёська тогда не понимал, что же страшного произошло, но 5 марта 1953 года стало днём, после которого все взрослые как поменялись в одночасье. Он не расспрашивал никого о том, что произошло, а просто слушал. Слушал о том, как шёпотом говорили, что умер Сталин, как причитали о будущем, как боялись этого будущего, как не знали, как жить дальше. Ёське было не понятно, почему смерть одного человека так напугала всех, ведь в станице тоже умирали люди, и от этого не были все так грустны. Но расспрашивать он побоялся, а сам понять не смог, поэтому сделал вывод, что так надо. А между тем Цимлянское водохранилище набрало всю свою мощь и теперь это рукотворное море волнами накатывалось на берега, с которых раньше Ёська рассматривал медленный и величественный Дон, раскопки старой крепости, всю свою родную землю. Когда весна уже прогнала весь снег, когда высохла земля и из неё стали пробиваться молодые травинки, Ёська стал приходить на берег водохранилища и смотреть как плывут большие и малые корабли, рыбацкие лодки. А ещё он представлял, как сейчас под водой стоят дома, как омывается водами старая крепость, как рыбы плавают по тем местам, где он бегал несколько лет назад. Он и сам не понимал почему его так тянет к этому месту, почему так хочется ещё раз увидеть развалины крепости и что же такое вывозили ночью на машинах оттуда. Спросить у кого-нибудь он это боялся, да и вряд ли кто-то из станицы мог знать. Как-то раз он спросил об этом у деда и тот сказал, что разрыли старые курганы и, наверное, нашли золото, раз вывозили ночью. Но что за золото и почему оно было в курганах дед не захотел говорить и вообще на эту тему старался особо не разговаривать. Странно всё это было для Ёськи, обычно дед говорил обо всём и для него не было таких тем, на которые он не стал бы говорить с внуком, а тут как ножом отрезало.

Те, кто видел весну на Дону по достоинству оценят её красоту: цветёт степь, цветут деревья, даже люди начинают чаще улыбаться и словно зацветают, вечер становятся теплее, а солнце днём греет так, что щёки и нос краснеют. А ещё весна дарит ощущение праздника и свободы. Вот так в последний день учёбы, Ёська бежал домой, радостный, улыбчивый и с ощущением свободы внутри. Учительница сказала, что всё лето она не будет проводить уроки и это значило, что теперь он мог вдоволь набегаться с ребятами. Отец трудился в поле, мать была занята домашним хозяйством, так что Ёська, сняв чистую одежду, помчался на берег, смотреть как плавают корабли. Рядом с водой было не так жарко, и Ёська улёгся на берег, подперев голову руками, и стал рассматривать суда. Сейчас они ходили даже чаще, чем в начале весны, везли лес, уголь, какие-то мешки, а между ними сновали проворные рыбацкие лодки. Рыбы оказалось очень много, да так, что ей теперь снабжали всю страну. Плывущие по воде лодки и ласковое весенние солнце нагнали на Ёську сон, голова всё сильнее клонилась к земле, а глаза закрывались. Из последних сил он открыл глаза и вскочил на ноги, чтобы прогнать сон решил умыться холодной речной водой. Он поспешил спуститься к воде и в какой-то момент влажная земля под ногами поехала и Ёська, взмахнув ногами в воздухе, приземлился головой вниз. От удара сознание отключилось. Когда Ёська пришёл в себя, то по воде всё так же сновали лодки, солнце всё так же светило на небе, а голова и шея сильно болели. Он встал, морщась от боли, и всё же пошёл вниз к воде. Сев на краю, он запустил руки в холодную воду и умылся. Боль хоть и не прошла, но на какой-то миг стала не такая навязчивая. Ёська открыл глаза и посмотрел в воду. Там, где должно было быть его отражение, из воды на него смотрел совершенно незнакомый человек: небольшие узкие глаза, тёмная кожа, тёмные волосы нестриженной копной лежали на голове, пряча шрам на лбу.

Ёська закрыл глаза, затрусил головой, а когда открыл их снова, то в отражении был он сам. Он ещё раз умылся и побрёл домой. Всю дорогу ему не давало покоя это отражение. Зайдя по дороге к деду, он рассказал ему о том, что случилось. Дома его всё равно бы никто не понял, а дед умел слышать. Дед Жорка задумался, поглаживая подбородок, после чего забил в трубку табак и, затянувшись, сказал:

– Не знаю, Ёська, как тебе объяснить это, думаю, что течёт в нас кровь наших предков и нет, нет, да и покажутся они нам. Кому во сне привидятся, кому вот так в отражении привидится, а кто-то голос слышит. Не знаю я почему так бывает, но говорят, что мёртвые приходят предупредить о чём-то и если их слушать, то многих бед удастся избежать.

– Так он мне ничего не говорил. – Ёська погладил ноющую шею.

– Не знаю, Ёська, я не колдун, просто, что слышал, то и говорю. Ты отцу с матерью не говори, что видел. Не зачем их лишний раз тревожить, а то ещё подумают, что ты умом тронулся.

– Да я и не собирался. – Ёська сел рядом.

Оба сидели молча, что бывало у них крайне редко, потом Ёська встал и неторопливо пошёл домой.

Через несколько дней забылось это и Ёська, занятый домашними делами, больше и не возвращался к этим мыслям. Лето тянулось долго, собственно, как и у всех детей, так что дел и забот у Ёськи хватало. Частенько получалось с ребятами сбегать на реку покупаться или половить рыбу. В казачий быт постепенно проникал быт советский, менялась жизнь, менялись люди, менялось всё вокруг. И эти изменения Ёська ещё понять не мог, но осознание этого дарило надежду на какое-то чудо в будущем. И он его ждал, не совсем понимая, что это будет, но каждый день он впитывал в себя, как сухая земля впитывает воду. Память, которую дала ему природа, собирала всё, что попадалось на пути. И это не ускользнуло от взгляда родителей. Отец, видя с каким рвением сын постигает новое, съездил в районный центр, откуда привёз Ёське несколько детских книг. Читать в семье никто не мог, так что с интересом слушали как по слогам читает Ёська, вычитываясь с каждым днём. И уже к концу августа он читал родителям газеты.

На пороге был сентябрь, время новой учёбы и новых знаний. Понимая, что после школы будут домашние дела, Ёська с ребятами решили в последние дни августа выплыть на утреннюю рыбалку.

Ночь в августе в донских широтах уже не такая жаркая как в июле и Ёська, устроившись на сеновале, смотрел в звёздное небо, считая падающие звёзды. Кто-то из ребят сказал, что если успеть загадать желание, пока падает звезда, то оно обязательно сбудется. Загадать желание он всё никак не успевал, то звезда летела слишком быстро, то не успевал проговорить. В результате он так и уснул на сеновале.

В то время, когда солнце ещё не встало, а на горизонте начинает светлеть край, сон самый глубокий и приятный. Что снилось до этого Ёська не помнил, а вот неизвестно откуда появившегося гостя из отражения запомнил на всю жизнь. В этом сне не было ничего страшного, всё, как и в других: путанно, не логично, в суматохе и не складно. Вот только, появившись гость из отражения обратился именно к нему: «Не ходи сегодня на большую воду, не пришло ещё время тебе». Ёська вскочил, сердце билось что есть сил, было одновременно страшно и непонятно. Слова не выходили из головы. С улицы он услышал свист, ребята уже собрались на рыбалку… а в голове было «не ходи сегодня на большую воду».

Он вышел к ребятам на улицу, сам не осознавая почему, соврал им, что упал и спина болит, поэтому не поплывёт с ними рыбачить. Уговаривать его ребята не стали и сами пошли на реку. А Ёська опять вернулся на сеновал. Стоит ли говорить, что сна не было ни в одном глазу. Когда солнце подняло над горизонтом первые лучи, из дома вышел отец, Ёська, спрыгнув с сеновала, отправился помогать ему по хозяйству. О своём сне он говорить ничего не стал. А когда солнце уже поднялось, и вся и станица ожила, отец отправился на поле, а мать в магазин.

Ёська сидел на крыльце хаты, пил молоко с куском хлеба. Мать, спешащую домой, он увидел сразу. Её быстрая походка сразу насторожила Ёську, что-то было не так и в её лице: озабоченность или тревога, а может быть страх? Он ещё не умел читать лица и понимать всю гамму эмоций, но сам ощутил тревожность и в уме стал перебирать, что такого он мог натворить и за что сейчас может достаться. Но ни за что ему не досталось. А наоборот, мать обняла его, и он услышал, как она тихо плачет. Плачущая мать – это было не то, что редкость, а это было вообще первый раз в жизни. Ёська молчал и не знал, что делать, а когда мать успокоилась и села с ним рядом, он облегчённо вздохнул. Тогда она рассказала ему, что сегодня на реке по утру ребята на лодке выплыли порыбачить, а на реку лёг туман, чего раньше не было в эти дни, то ли они запыли дальше, то ли баржа сбилась с курса, в общем она раздавила лодку и все трое ребят погибли. Для Ёськи эта новость была как снег на голову, мать же радовалась, что сын не поплыл с ними рыбачить и не знала, да и не могла знать истинную причину всего.

Мать отправилась готовить, а Ёська бегом побежал к деду. Тот уже знал о случившемся и по виду внука понял, что тут есть что-то большее, чем гибель друзей. Приложив указательный палец к губам, он махнул головой в сторону огорода и, не оглядываясь пошёл. Отойдя от дома метров на десять, он сел под яблоню и взглянул на внука:

– Ну?

– Дед, – Ёська говорил быстро и глубоко дыша, – мне сон сегодня приснился. Вот тот, что в отражении был. Он сказал, чтобы я не ходил сегодня на большую воду и не пришло ещё время мне. Я ребятам соврал, что спина болит и не поплыл с ними, и не сказал ничего. А они под баржу попали.

Дед жестом показал Ёське, чтобы тот сел рядом:

– Ты об этом никому не говори. Пусть думают, что спина болела и не поплыл с ними, а то потом греха не оберёшься. А сам правильно сделал, что остался, а то бы и тебя хоронили. Помни, что мёртвые во сне просто так не приходят и нужно слушать их. Если сказал, значит ему виднее. В наших краях туман на воде в августе никогда не стоял, не было бы тумана и не попали бы они. Думай как хочешь, ангел-хранитель был это или что-то ещё, но знай, раз оберегает тебя, делай как он велит, даже если потом ничего не случиться страшного, всё равно с того света виднее.

– Дед, а ведь если бы я ребятам сказал, отговорил бы их, то и живы бы остались.

– Ёська, это не для них было сказано, а для тебя. Значит их судьба была такова, чтобы в Дону погибнуть сегодня. Да и сам подумай, вот скажет тебе кто-то такое, поверишь?

Ёська покачал головой.

– Вот и я про то же. Им судьба значит уготована такая, а чужую судьбу исправлять нельзя. Кто его знает, может из них люди выросли бы такие, что зла натворили бы. Если смерть забирает кого, то это не зря.

– Я, когда проснулся, страшно так стало. – Ёська смотрел себе под ноги.

– Когда смерть мимо проходит по-другому и быть не может. Тут главное не забудь, что сказано было.

Ёська сидел молча, молчал и дед. Солнце поднималось на небе, станичники, те кто не был занят на работе, сходились к реке. Ёська же не хотел видеть ни мёртвых своих товарищей, ни их родителей, поэтому, взяв у матери обед, пошёл на поле к отцу, где и провёл время до самого вечера.

Хоронить друзей он не пошёл, хоть и правы были слова деда Жорки, но всё же чувствовал он какую-то вину, казалось, что родители их тоже это знали и при всех скажут об этом. Ни тогда, ни потом никто не упрекнул Ёську в том, что он не поплыл вместе с ребятами, да и как упрекнуть можно, что остался жив. Но всё же та ночь стала отправной точкой в его новом мировоззрении. Сформулировать её он ещё не мог, но точно знал, что где-то с тем реальным миром есть мир его снов, в который могут проникнуть с того света и то, что скажут они должно запомнить и сделать. И пусть это не рационально, может быть даже звучит глупо и как-то не по-христиански, но он на себе прочувствовал предостережение мертвеца. Сознание запечатлело его образ в мельчайших деталях и голос его словно был знаком. Со временем Ёська свыкся с тем, что есть кто-то, кто оберегает его, назвать его мертвецом не поворачивался язык, так что про себя он стал называть его ТОТ.

3

Прошло пару лет с того случая. ТОТ не появлялся больше ни разу, хотя и память о нём была свежа. Ёська учился, учителя отмечали его память, старательность и усердие. В школе появились ещё несколько новых учителей, новые предметы и, что особенно было странно для Ёськи, всё чаще и чаще с уст учителей звучали хвалебные слова в адрес коммунистической партии и сплошная чернота в отношении «белых». Молодой пытливый ум зацепился за такую разницу: вроде бы что те, что другие были из одной страны, но такое разное отношение к ним, словно одни были советскими людьми, а другие фашистскими захватчиками. На вопрос учителю о такой разнице, какого-то глубокого ответа он не получил, да и от того, что услышал так и не понял в чём же такая неприязнь. Для юной головы понять всю систему пропаганды было тяжело, поэтому он почти поверил в то, что «белые» были плохие, а «красные» хорошие, если бы учитель не стал приводить в пример казачество, которое в большей своей мере поддерживало «белых». Как истинного казака, Ёську возмутили такие слова, и маленький мальчик, ощущая своё физическое бессилие против взрослого, но обиженный до глубины души, не нашёл ничего лучшего, чем выкрикнуть в лицо учителю, что казаки достойные люди, а сам учитель глуп, раз говорит такое казакам. Конечно, он не мог ожидать или понимать к чему приведёт это высказывание: учитель вызвал родителей в школу, отчитывал их за воспитание сына, стыдил самого Ёську, говорил, что таким как Ёська не место в школе и во всей советской системе и что из школы его нужно выгнать. Потом Ёську отправили во двор, а родители ещё долго говорили с учителем, а, когда вышли, то выглядели так, что словно их облили водой. По дороге домой шли молча, Ёська боялся заговорить и не мог понять, что же такого он сказал и почему отец в кабинете молчал, хотя и сам был казаком. Уже дома состоялся короткий разговор, а точнее говорил только отец. Говорил он спокойно, тихо, но каждое слово скрывало за собой столько эмоций, что Ёська еле дышал и сидел весь сжавшийся. Как оказалось, из школы его всё же не выгонят, но так разговаривать с учителем нельзя, к тому же нельзя говорить что-либо против советской власти и не важно, как он думает и как есть на самом деле. Даже спрашивать что-то у отца он побоялся, поэтому только кивал и молчал. Уже вечером он ускользнул из дома к деду, рассказав тому о том, что было в школе и дома. Дед потрепал его по голове:

– Вот дурная голова твоя, Ёська, ну какой чёрт тебя за язык-то тянет?

– Дед, я ж не хотел ничего такого, пока он не сказал, что мы трусы и только исподтишка нападаем, а смелости воевать как у мужчин нет.

– Это ж он не про нас говорил, а про казаков, которые в гражданскую войну были.

– И что? Они же тоже с Дона были, и не трусы. – В голосе Ёськи чувствовалась обида.

– Конечно, не трусы, казаки не трусили, и смелей их не найти, но так уж устроено, что победители не хвалят проигравших.

– Дед, ты же старый, ты тоже воевал тогда?

Дед Жорка затянулся трубкой:

– Пошли, на реку посмотрим.

Он встал и пошёл к реке, Ёська поплёлся за ним. Выйдя за край станицы, дед Жорка сел на пригорок, а Ёська примостился рядом.

– Ты пойми, внук, сейчас власть всё поставила так, что белые плохие, а красные хорошие и тут ничего не поделаешь. Твой учитель, да и отец твой не видели этого, поэтому и верят в то, что пишут в книжках. На самом деле и среди красных, и среди белых были и хорошие люди и плохие.

– А ты за каких был?

– Когда случилась революция мне не было ещё и двадцати, тогда стали среди казаков говорить о том, что красные забирают земли, скот, зерно. Конечно, такое не могло понравиться никому. Никто не хотел отдавать своё, тем более, что тут у всех земли и скот – это способ прокормить семью, уклад жизни казаков вообще таков, что мы хоть и служили царю, но всё же были сами по себе. А тут такие новости. К тому же солдаты из царской армии подтверждали услышанное. Когда начала формироваться армия, я в первых рядах пошёл в неё. У меня тогда не было семьи, но было трое старших братьев, была наша земля, наш скот. Вот мы и пошли за белых. Тут всё было красиво и благородно. Атаман и военные говорили красивые речи, строили планы и уже чуть ли не выиграли войну, да и войско было из казаков. А вот, когда мы уже ввязались в войну, когда понесли потери, то войска стали комплектовать из тех, кто остался жив. Вот тогда я и увидел всю подноготную нашей армии: казаки вперемешку с царской армией и какими-то шайками бандитов, которым только и нужно было грабить, и убивать. А ещё и командование не могло договориться ни о чём. Вроде бы и много нас было, а все какие-то разрозненные. Первый год как-то продержались, а потом всё хуже и хуже: и с провизией, и с оружием, и с людьми. Многие бежали, многие воровали. Были, конечно, и такие, кто с огнём в глазах был готов умереть за царя. Но всё было так смешано, так не понятно. Каждый раз, когда были бои было столько не согласованности, многие просто не знали, что делать. В одном из таких боёв убило моего коня и тот, упав, меня придавил. Я вылезти не мог, а те, кто рядом со мной были, видя это, даже не пытались мне помочь. Просто смотрели и проходили мимо. Я тогда бросил всё и вернулся домой. Всё наше хозяйство пришло в запустение, где были братья, да и живы ли они были, я не знал. Я сам начал восстанавливать всё, пахать земли, сеять. Тогда же и женился. А потом белая армия стала отступать и на наши земли пришли красные. Я тоже сначала хотел забрать жену с ребёнком и уехать куда-то, но без денег, что мне там делать и кому мы там нужны. Вот и остались. Как оказалось, большая часть того, что говорили о красных оказалось правдой. У нас отобрали скот, земли, зерно. К нам относились чуть лучше, чем к сброду. Еле-еле хватало, чтобы прокормить семью. Я тогда пошёл к комиссару, просить, чтобы скот отдали или зерна. А он смотрит на меня и ухмыляется, говорит, что пожили как вздумается, теперь пора расплачиваться. И ничего не дал. А это было в зиму. Вот кое-как перебивались, чтобы не умереть. А потом ещё и сын заболел, дядька твой родной. Тогда и лекарей не было, да и от чего лечить не знали. А он горячий, уже даже не плачет. Я бегом к комиссару, прошу, чтобы лекарь какой сына посмотрел, а он мне говорит, что жизнь такая, что не всем суждено выжить. А я его и ударит не могу, сразу расстреляют, а жена и сын одни останутся. Я домой иду, а глаза ничего не видят, слёзы текут. Не от обиды или злости, а от страха за сына. Дай Бог тебе такого не почувствовать. А меня на пол дороги догоняет один из солдат комиссара. Говорит, что слышал наш разговор и что он врач. Так вот он со мной домой пришёл, сам пришёл, без разрешения и приказа комиссара. И всю ночь ребёнка уксусом мочил, тряпку в уксус и на голову. Тот потом притих, гореть перестал и уснул. Мне то и дать особо не чего этому врачу было, снял крест серебряный и ему протянул, а он отказался, сказал, что не за деньги лечил. Оставил ещё порошок для ребёнка и даже еды немного для жены. Очень помог, если бы не он, то не было бы дядьки твоего в живых. По весне нас уже сюда жить отправили, что и как с теми красноармейцами стало я не знаю, даже имя врача не спросил. Вот тебе красные и белые. И там, и там были и порядочные люди, и редкие гады. И среди казаков были разные, и среди рабочих, солдат и моряков. Только сейчас нельзя говорить, что и среди красных были плохие. Это может кончиться плохо и для тебя, и для родителей.

– Почему?

– Потому что посчитают, что вы против власти и в лучшем случае не дадут пути в жизнь, а то и отправят жить куда-нибудь на север.

– Понятно теперь, чего батька такой смурной был.

Ёська почесал голову, теперь он понимал, что его родителям с трудом удалось уладить эту ситуацию и забыть о ней. Для себя он пообещал, что больше не скажет ничего такого, что принесёт проблемы его семье.

– Дед, а ты брата своего после этого так и не видел?

– Нет. Я уже потом ездил туда, где мы жили. На месте нашего двора уже новый дом, а про брата моего никто и не слыхал. Может погиб где или тоже осел где-то. Не знаю. Ну да ладно, пошли домой, а то вечер скоро.

Эта ситуация в школе, разговор с дедом в корне поменяли представление Ёськи об окружающем мире. Теперь в этот цветущий и радостный мир вплелись нити какой-то злой тайны, прячущейся под маской добродушия. В школе он старался следить за тем, что говорил, учиться лучше и держаться подальше от учителей.

С этого времени в характере Ёськи стали закладываться первые черты, которые легко было принять за обособленность, но на самом деле это была осторожность, продиктованная реалиями окружающего его мира, где любой человек мог оказаться двуличным и сегодня тебе улыбается, а завтра напишет на тебя донос. Говорить о каких-то вещах, тревожащих его, с родителями он остерегался. Сам не мог понять, то ли боялся, что не поймут его, то ли опасался, что вдруг кто-то услышит их разговор и всю семью сошлют на север. Сам то он ссылки не боялся, а вот за родителей страшно было. Да и с дедом он старался говорить о таких вещах подальше от людей, где-нибудь на берегу реки или в саду под деревьями. С годами Ёська стал всё отчётливее понимать, что весь блеск мира – это всего лишь иллюзия, за которой прячутся люди, боящиеся высказать своё мнение, и от того ещё более придирчивые к словам другим, живущие по принципу «бей своих, чтобы чужие боялись». Как-то сам того не замечая, он отдалился от друзей, больше проводя время за чтением. Родители же видели в этом усердие и всячески потакали этому увлечению: отец, когда выезжал в город, всегда привозил Ёське несколько книг, а так как читать сам не мог, то получалось, что привозил совершенно разные жанры и направления. Вот и получалось, что среди всех ребят он оказался самым начитанным и знания имел во многих сферах. Станичным пацанам Ёська казался зазнайкой, поэтому к себе они его близко не подпускали, но всё же он оставался товарищем, который поможет в учёбе.

Вот так год за годом пролетало время в станице, Ёська рос, помогал управляться по хозяйству, читал, много думал и размышлял, не редко выбирался на берег реки, чтобы поделиться с дедом своими мыслями. Особенно любили они поговорить об истории. Из книжек, что привозил отец, исторических было мало, но всё же те, что Ёська прочитал он запоминал от корки до корки. Но ещё больше он любил, когда рассказывал дед о своей жизни. Ёська понимал, что какие-то моменты он утаивает, но выспрашивать не стал, а просто слушал и слушал, буквально ощущая себя в той эпохе. А ещё Ёська часто вспоминал, как увидел в отражении ТОГО и как он предостерёг его от гибели. Больше ни во сне, ни в отражении ТОТ не являлся, но Ёська чувствовал его присутствие где-то рядом и осознавал в глубине души, что находится под его охраной и оберегом.

Ближе к окончанию школы Ёська задумался о продолжении обучения. Хоть станица и была ему близка и родна, но желание увидеть этот огромный мир вытесняло сентиментальные настроения. Да и отец с матерью понимали, что не стоит ему оставаться здесь, он был другой, приготовленный не для крестьянской жизни. Вот так после школы Ёська отправился в Ростов-на-Дону, поступать на исторический факультет. Ценность этого обучения родители понять не смогли, так как для них всё, что не делалось руками, было не пригодным в жизни. Но всё же отговаривать сына не стали, и отец отвёз его поступать. Он хоть и готовился к экзаменам, но, как оказалось, книжек и школьного обучения было мало. Еле сдав экзамены на тройки он уже и не надеялся, что поступит, но ему повезло. Востребованы оказались профессии прикладные, а на гуманитарий желающих было мало, так, что недобор на исторический факультет пошёл Ёське на пользу – его взяли.

4

Разницу между провинциальной школой и серьёзным университетом Иосиф (Ёськой он остался только для родных и друзей) почувствовал сразу, он даже не всегда успевал записывать, то что диктовал лектор, помогала хорошая память. А тот объём знаний, который выплёскивался на него каждый день, произвёл просто фурор в голове. Иосиф, что называется с головой окунулся в этот новый и неизведанный для него мир науки. Почти всё о чём говорили преподаватели для Иосифа были в новинку, и он жадно впитывал эти знания. Особенно ему нравилась история, которой было очень много и изучалась она весьма глубоко.

Первый семестр Иосиф отучился на отлично и ему была назначена стипендия, что очень радовало и его самого и родителей. После небольших каникул он с удвоенным рвением вернулся к учёбе.

Аудитория была заполнена на три четверти, последние пары давались студентам особенно тяжело, всем уже хотелось поскорее закончить обучение и разойтись по домам. Преподаватель, седовласый мужчина, одетый в серый костюм, подошёл к кафедре.

– Добрый день, товарищи! – Его голос прозвучал необычайно звонко.

Шум в аудитории быстро стих.

– Добрый день, товарищи, – ещё раз повторил он, – сегодняшняя тема – Хазарский каганат.

Он оперся локтями на кафедру и отложил листик на стол. Всё это было так не похоже на преподавание другими лекторами. Аудитория замерла в ожидании.

– И так, хазары. Что нам известно об этом таинственном народе? Как ни странно, очень мало. Впрочем, о всех кочевых племенах мы знаем от источников более развитых, тех, кто имел письменность и чьи труды сохранились. Из того, что нам известно на данный момент – хазары были тюркоязычными, Первые упоминания о них гласят, что жили они на территории Нижнего Поволжья и восточной части Северного Кавказа. Тогда же в источниках упоминается и кочевые племена савиров, которые, если можно так сказать, главенствовали над хазарами. Этот союз приносил много проблем Сасанидскому Ирану, владеющим на ту пору Закавказьем. Но всё же, если рассматривать хазар как отдельное кочевое племя, то стоит отметить, что географически более близкое место их зарождение – это город Семендер на территории советской Дагестанской республики. Когда в пятьсот шестьдесят втором году нашей эры Иран разгромил савиров, то остатки савиров, которых чаще называют гуннами, и хазары переселяются в Закавказье. И живут там относительно спокойно до тех пор, пока Тюрский каганат во второй половине шестого века не добирается до каспийско-причерноморских степей, и многие племена, в том числе и хазары признают его главенство. Существует версия о том, что хазары состояли в родстве с Тюрским каганатом, но документально это не подтверждено. Уже в войне между Ираном и Византией в шестьсот втором – шестьсот двадцать восьмом годах хазары представляют значительную военную силу, выступающей на стороне Византии. Начиная с шестьсот тридцатого года Тюрский каганат теряет свою мощь и распадается. И в результате в Причерноморье возникла Великая Булгария, а в Прикаспийском регионе – Хазария. На фоне сильной Булгарии хазары вели себя сдержано и почти не проявляли себя. Но Великая Булгария долго не просуществовала, разбившись на части и потеряла свою мощь. Но об её истории я расскажу на следующей лекции. Та часть булгар, которая осталась в этом регионе признала власть хазар и влилась в их ряды, если можно так сказать. С того времени правитель хазар получает титул кагана, что можно сравнить с императором. Можно считать, что это было исходной точной в формировании Хазарского Каганата. С того времени Хазарский каганат начинает своё продвижение в Закавказье, где для них уготована богатая добыча. И, в результате, столкнулись с могучим Арабским халифатом, чьи интересы так же простирались в эту область. И в шестьсот пятьдесят третьем году хазары в битве с арабским войском, напомню, что это были очень опытные войны, одерживают победу, а кроме того, в этом бою гибнет предводитель арабского войска Салман ибн Раби. С этого времени начинаются постоянные набеги хазар на территорию Арабского халифата, грабежи и череда арабо-хазарских войн. К тому времени хазары заключили союз с Византией, которая, в свою очередь, воевала с Арабским халифатом. И часть столкновений между арабами и хазарами – это был своего рода военный манёвр Византии, с целью отвлечь часть арабских войск в другом направлении. В семьсот тридцать седьмом году хазары терпят самое крупное поражение от арабов, которые вытесняют их из Семендера. Тогда хазарам приходится уйти с насиженных мест и под натиском арабской армии попросить мира, пообещав принять ислам. Тем временем Арабский халифат был не спокоен, внутренние конфликты и смена правителя закончилась тем, что про хазар забыли. Хазары же, решив не восстанавливать свою столицу, отправляются на Волгу, где в её низовье основывают город Итиль. Хазары продолжают вести свои кочевые завоевания, но соседство с сильными государствами привело к тому, что перед хазарами стал выбор: принять ли ислам и стать соратниками арабов или же христианство и стать соратниками Византии. На тот момент хазары всё ещё оставались язычниками, хотя среди них было много иудеев, христиан и мусульман. И вот здесь прослеживается гениальная хитрость кагана. Она описана очень интересной легендой. Когда хазарский военачальник Булан решил принять веру, то пригласил к себе представителя ислама, которому сказал, что ислам самая лучшая религия, но хотел бы услышать мнение какая религия лучше: христианство или иудаизм. Арабы в то время воевали с Византией и, естественно, религию врагов поставили ниже иудейской. А иудейская вера, как известно, имеет одни и те же корни с мусульманской. Такую же беседу Булан провёл и с представителем христианства, который так же отметил иудейскую религию. И в результате верхушка хазар принимает иудаизм. Таким образом, они сохраняют мир и с арабами, и с византийцами, но не становятся подвластными никому из них. К тому же иудаизм не призывал обращать всех в свою веру, так что среди населения Хазарского каганата каждый верил во что хотел. Хазарский каганат с средины восьмого века начинает завоёвывать территории от Низовья Волги до Чёрного моря и части Крыма. На завоёванной территории, помимо взимания дани, они осуществляют торговлю, контролируют важнейшие торговые пути. Всё это приносит прибыль в казну каганата, но при этом большая территория не даёт возможности контролировать её полностью. Завоёванные племена, а также соседи активно начинают грабить земли каганата на Западе. И тогда же, примерно в восемьсот тридцать девятом году у каганата появляется новый серьёзный противник – Древняя Русь. Некоторое время хазары и русы жили мирно, причём хазары не редко пропускали их через свои земли, чтобы те осуществляли набеги. Но в девятьсот тринадцатом году хазары напали на возвращающейся войско русов, перебили их и забрали добычу. Естественно это вызвало возмущение русов и девятьсот тридцать девятом году один из русских вождей – Хельг, возможно, князь Олег, по подстрекательству Византии напал на хазарскую заставу Самкерц на Таманском полуострове. С этого времени начинается открытая вражда между русами и хазарами. К тому же ситуация на границах каганата тоже была не мирной, постоянные войны и нападения соседей ослабляли каганат. И вот русы во главе с Святославом Игоревичем пошли войной на Хазарский каганат. Начав с восточных земель, они разрушили Хазарн, Самандар, Итиль, город Булгар и крепость Саркел – последний оплот Хазарского каганата…

Услышав название крепости, Иосиф вздрогнул, словно его ударило током. Саркел – тайна родом из детства. Он замер, слушая преподавателя ещё внимательнее. Теперь возможность узнать о загадке раскопок была рядом, и он не хотел пропустить ни одного слова. А преподаватель продолжал:

– Саркел, а более правильно будет звучать Шаркил, так как слово это всё же тюрского происхождение, а в греческом языке того времени не было буквы «ш», и её заменили на «с». Так вот Шаркил был построен на берегу реки Дон, там византийскими инженерами по просьбе хазар, где проходил торговый путь. Он стал главным форпостом на северо-западной границе Хазарии, там базировался регулярно сменяемый гарнизон из трёх сотен воинов. По меркам того времени, количество приличное, учитывая, что они сменялись там через время. Это показывает значимость этой крепости. Так вот девятьсот шестьдесят пятом году Святослав Игоревич завоевал Шаркил, который, перейдя по его власть, стал называться Белой Вежой. Почему я акцентировал на ней внимание? Да потому что хоть вся история Хазарского каганата и пишется со слов соседей, на Шаркил – это самый изученный памятник их культуры, принесший нам максимально возможные сведения о хазарах. Да, есть и другие крепости, но всё же там находок было гораздо меньше. А на тот момент она являлась последним оплотом Хазарского каганата. И, как показывает история, после времени завоевания Святослава Игоревича Хазарский каганат начал распадаться. В десятых-двенадцатых веках упоминания о Хазарии встречаются редко, к тому же в эти века на территории Хазарского каганата осуществляют набеги половцы, войска же хазар становятся раздробленными и подчиняются правителям регионов, в которых они остались. Есть даже упоминание о том, что хазарские отряды входили в войско Мстислава Владимировича во время его битвы с братом Ярославом. Последний раз в русской летописи хазары упомянуты в тысяча семьдесят девятом и тысяча восемьдесят третьем годами в связи с действиями князя Олега Святославовича, которого они пленили и выдали Византии. Конечно, кроме хазар было не мало и других кочевых племён, но всё же им была уготована главная роль в великом переселении народов – они не пустили арабскую армию на запад. За всё время своего существования они вели войны, завоёвывали новые территории, заключали союзы, принимали религии, но не смогли сделать одного – остаться отдельной народностью на территории нашей страны.

Преподаватель замолчал. Видимо на этом его лекция была окончена. Иосиф поднял руку и после одобрительного кивка преподавателя задал свой вопрос:

– Вы сказали, что крепость Шаркил находилась на берегу реки Дон, а где именно она находилась и ведутся ли сейчас её раскопки?

– Да, крепость Шаркил действительно была расположена на берегу реки Дон, но сейчас на её месте Цимлянское водохранилище, ну и, конечно, его сейчас не раскапывают, но до войны и до заполнения водохранилища её активно изучали. Историкам удалось начертить план крепости, найти множество предметов быта и строительства. Жаль, что не хватило времени раскопать более глубокие слои.

– А сокровища там были? – Послышался вопрос из аудитории.

– Нет, конечно, откуда им там взяться? Крепость несколько раз переходила из рук в руки, да к тому же кочевые племена больше склонны к захоронениям с использованием золотых изделий и иных дорогих для них вещей, так что, если хотите искать сокровища, то вам прямая дорога на раскопки курганов.

Иосиф сидел задумавшись, он понимал, что речь идёт именно о том Сакреле, раскопки которого он видел в детстве. И сейчас главным для него был вопрос о том, почему эти раскопки так усиленно охраняли, если там даже теоретически не было золотых изделий или чего-то иного стоящего. Только из-за того, что там работали заключённые? Вряд ли, ведь и водохранилище они же строили, но там суета другая была, строительная, а здесь больше похожа на поиски какой-то тайны или попытки скрыть что-то.

Дальше лекцию он особо не слушал, так как преподаватель больше рассказывал об археологии как таковой, чем о хазарах. Когда же кончились лекции, Иосиф направился прямиком в библиотеку, в надежде найти что-то про Саркел и хазар. Просидев там до самого темна ничего нового, он найти не смог, да и глупо было надеяться что-то найти в книгах, прошедших через сито цензуры. Но он смог познакомиться с публикациями Льва Гумилёва в журналах: «Азия и Африка сегодня», «Вестник ЛГУ», «Сообщения Государственного Эрмитажа». Его теории и мысли по поводу хазар понравились юному Иосифу, а его экспедиции не давали покоя рвущейся к приключениям душе юноши. На тот момент он и сам не отдавал себе отчёт что же так привлекало его в этой тематике: тайна Хазарского каганата, затопленная крепость Саркел и тайна вокруг неё или всё же личность Гумилёва. А может быть всё это вместе породило в нём увлечённость этой темой. Теперь Иосиф стал частым гостем библиотеки, просматривая новые поступления и с жадностью читая и конспектируя публикации Гумилёва, Хазария для него теперь стало чем-то личным и близким.

Когда настали первые каникулы между семестрами Иосиф отправился домой, где снова погрузился в станичную жизнь, вечерами он рассказывал то, что узнал за время учёбы. Отец с матерью, да и дед с бабкой грамоте обучены не были и всю свою жизнь, за исключением войны, занимались землёй, так что им было интересно послушать, рассказанное Иосифом. Многое им было не понятно и вызывало сомнение, но всё же слушали они с интересом. Особенно, когда Иосиф начал рассказывать им про кочевников, живших на этих землях и про затопленную крепость Шаркил. Соседство с такой знаменитой древностью очень заинтересовало всех, но, к сожалению, сведений о ней Иосиф знал не много и утолить любопытство родных не смог. Так прошло лето и теперь настала пора продолжать учиться.

Новый год учёбы протекал для Иосифа так же, как и первый: количество информации, получаемой им, еле успевала усваиваться в юном мозгу. К тому же увлечённость хазарами всё больше овладевала им. Он искал в библиотеке новые статьи или книги об этом, ждал публикаций Льва Гумилёва. Всё, что смог найти о Великой Степи, он выучил почти наизусть, так что лекции по истории, где касались эти темы были фактически бенефисом Иосифа. Лекторы видели его заинтересованность, знание тонкостей и нюансов, что весьма льстило им. Даже несмотря на то, что Иосиф не учавствовал ни в какой студенческой жизни, о нём сложилось очень позитивное мнение. Как оказалось, и другие предметы давались ему легко, при этом не обязательно было читать и зубрить, хватало внимательно слушать лекции, чтобы запомнить. Эта особенность памяти очень была кстати и среди преподавательского состава не осталась незамеченной. Ещё зимой его пригласили для участия в археологической экспедиции в течении Дона в качестве помощника и разнорабочего. Стоит ли говорить, что это приглашение было для Иосифа как выигрышный лотерейный билет. Теперь к теоретическим знаниям должны были добавиться и практические, так что на данный момент к умственным тренировкам он добавил и физические.

5

Время экспедиции было выбрано сразу же после сдачи экзаменов. Иосиф и ещё десять человек, специалистов в разных областях и таких же разнорабочих, как и он, загруженные вещами, на автобусе отправились вверх по течению Дона. Им предстояло исследовать острова в районе станицы Раздорской. Руководитель экспедиции писал работу по теме казачества и им предстояло, помимо этнографической работы, провести изучение мест ранних стоянок казаков.

Прибыв на место, они поселились в палаточном городке, так как станица Раздорская не могла порадовать их общежитием или каким-либо другим местом для проживания. Но, так как на улице было лето, то палатки воспринимались всеми как лучше место нежели душные комнаты.

Иосиф, не имевший представления о том, что такое экспедиция и как всё организовано очень быстро влился в общее дело. Первым делом он вместе с одним из сотрудников университета на лодке отправился проводить рекогносцеровку местности. Мотора лодка не имела, так что пришлось Иосифу работать вёслами. Несмотря на то, что у них была карта, всё равно решили осмотреть всё, чтобы выбрать наиболее оптимальные места для исследования. Здесь, по мимо самого большого острова в этой части Дона – острова Поперечный, есть ещё несколько небольших, а противоположный берег был изрезан ериком, разливами реки, к тому же тут впадал в Дон ещё и Сухой Донец, а мелких ручейков, образованных от родников было не счесть. Небольшие передышки, связанные с выходом на берег, чередовались новой работой вёслами и часов через пять Иосиф уже изрядно устал, но не подавал виду. К тому же его товарищ по заданию обладал обширными знаниями в области географии и, не скупясь, делился ими с Иосифом. То на что раньше Иосиф бы и не обратил внимание, сейчас открывало ему новые особенности природы родного края. Он с жадностью впитывал эти знания, смотрел как обозначается всё на карте, как проводятся замеры нивелиром. Вечером спину и руки начинало ломить от «прогулки на вёслах», но всё же он держался.

Сидя у костра он слушал о чём говорят его коллеги. Большее из того, что он слышал, ему уже было известно, но, когда один из коллег пошутил про золото Степана Разина, Иосиф впервые за вечер задал вопрос.

– О, мой юный друг, – начал собеседник, – это очень интересная история. Думаю, кто такой Степан Разин вам рассказывать не нужно, как и то, что во время его восстания много было награблено, но после не было найдено. Так вот, существует версия, ну или назовите её легендой, сказкой, вымыслом, как угодно. И основывается она на том, что перед казнью его младший брат Фрол выкрикнул: «Слово и дело государево!», что означало, что он готов сотрудничать с государством и выдать им всё, что знал. Ну и, понятно дело, государству было интересно где же Разин спрятал золото. Разин же крикнул брату: «Молчи, собака». В результате Разина, как мы знаем, казнили, а вот Фролу казнь отложили. О словах Фрола доложили царю Алексею Михайловичу, ну а тот поручил проверить данные словами своим служащим. Вот и поехали на Дон царский стольник Григорий Косогоров и дьяк Андрей Богданов. Искали они искали по приметам Фрола клад, но в результате ничего не нашли. Ну и сейчас есть две версии: первая, Фрол хитростью и ложью хотел отодвинуть, ну или облегчить свою казнь; и вторая, его слова послужили знаком для верных людей, чтобы те перепрятали клады. Кто только клады эти не искал, и где только не искали, но «урочище на прорве под вербою, а та-де верба крива посерёдки» так и не нашли. Ну а станица Раздорская – одна из самых известных казачьих станиц, да и Разин с Пугачёвым тут бывали. Ну а где прятать сокровища, как не в самом центре земли казачьей?

Потом эту тему ещё долго обсуждали, что-то доказывали, спорили. А Иосиф сидел у костра и смотрел на огонь, представляя, как изменится отношение к нему со стороны студентов и преподавателей если он найдёт этот клад.

Но этому «если» не было суждено случиться. За всю экспедицию никакого клада они не нашли, а его роль сводилась в основном к физическому труду. Несмотря на это, из экспедиции он вынес не мало знаний, которые пригодятся ему в будущем. А пока после завершения работ он распрощался с коллегами и прямой дорогой направился домой в свою родную Хорошевскую.

Дом встретил его как обычно радостно, да и сам он спешил побыстрее рассказать семье о своём первом опыте экспедиции, учёбе и жизни вообще. Вечером, когда все дела были закончены, мать накрыла стол на улице и после плотного ужина, за чаем Иосиф начал рассказывать о своих приключениях. История с кладом Разина никого не поразила и не вызвала восхищение, наверное, кроме самого Иосифа никто не воспринял её как реальность. А вот увлечение изучением родного края и истории людей, живших здесь, все оценили высоко. Особенно этому был горд отец, хотя Иосиф и не понимал, чем изучение этой местности важнее изучения Сибири или Урала, но спорить не стал, а, видя интерес к этой теме, начал пересказывать всё, что читал у Гумилёва. Кто такой Лев Гумилёв никто из семьи не знал, но то, как он относился к кочевникам, жившим на этой земле, как старался собрать их историю по крупинкам и какое место отводил им в истории всем очень понравилось. Вечерняя беседа плавно перетекла в ночную и, когда уже звёзды во всю блестели на небе, дед пошёл домой, а сам Иосиф улёгся спать на улице. Наверное, тем, кто вырос в горах или у моря никогда не понять тех, кто вырос в степи. Иосиф не был ни на море, ни в горах, но он немного пожил в городе, шумном и суетливом, и сейчас, приехав домой, он наслаждался этой тишиной, запахом трав, льющимся, словно волны, он слышал, как пели птицы, как шумел ветер в кронах деревьев. Он вдыхал полной грудью этот родной, но немного позабытый воздух. Он смотрел в небо и видел звёзды, тут они были другими, роднее что ли, или может быть ближе, а может тут они просто светили ярче. Как бы то ни было, здесь он ощущал атмосферу дома, летнего времени, полного приключений и событий. Он лежал и вспоминал своё детство, как купались в реке, как играли с ребятами, как долго тянулось лето. Странное дело, а ведь в детстве всё так долго: и лето, и зима, и учёба, и любая неделя тянется и тянется. Наверное, потому, что в детстве ты ещё не ощущаешь время, нет забот и дел, которые нужно обязательно успеть и закончить. А может быть потому, что в детстве нет того багажа знаний и опыта, поэтому каждый новые день приносит новые эмоции, новые познания и это делает каждый день запоминающимся и длиннее. Вспоминая своё девство, мысли Иосифа невольно подняли из памяти сон, после которого его товарищи погибли на реке. От этого воспоминания холодок пробежал по коже и стало как-то неприятно и немного страшно. Страшно не от того, что приснилось и, что случилось, а от того, что он же мог быть с ними, и сейчас бы не лежал под звёздами, а давно превратился бы в прах. Странно всё это: это отражение, этот сон. Кто он вообще этот человек, привидевшийся ему? Откуда он знает будущее? И будет ли он предупреждать об опасностях ещё? Ответов на эти вопросы Иосиф не знал. Но всё же где-то в глубине души верил и надеялся, что этот человек будет оберегать его от опасности. Постепенно усталость сковала его веки и сон окутал сознание.

День за днём, проведённых в заботе и хозяйственных хлопотах, вернули сознание Иосифа от мечтающего студента к трудящемуся казаку. Всё это не было ему в новинку, но и в то же время, пока он был занят делами, не было времени, чтобы мечтать и планировать, не думалось о кочевниках и теориях их происхождения, не крутились в голове термины и определения.

В конце лета домой пришла телеграмма, адресованная Иосифу, в которой его новый товарищ и руководитель предлагал ему отправится на раскопки в район хутора Карпов, там, где река Сухая впадает в Дон. От такого предложение глупо было отказываться, да и место это было километрах в тридцати от Хорошевской, так что Иосиф даже долго думать не стал, а собрав вещи, попрощался с родителями и на ближайшем автобусе укатил к назначенному месту.

Раскопки предполагалось вести на изгибе реки. Там при распашке земель под пшеницу был вырыт человеческий череп, а приехавшие на место сотрудники милиции, определив на глаз его древность, сообщили об этом в университет, где из незанятых сотрудников наскоро решили сформировать группу.

Прибыв на место, Иосиф увидел, что кроме него, руководителя есть ещё два человека из числа студентов, учащихся на последнем курсе. В общем компания была не самая большая и возможность участия в физическом труде в минимальном размере была нулевая. Так что лопата опять стала для Иосифа надежным другом.

Август хоть и является последним месяцем лета, но прохладнее от этого не становится, к тому же отсутствие какого-либо полога на месте раскопок делало день ещё жарче. Иосиф и двое других студентов под чутким руководством куратора откидывали землю с вычерченной площади. Кидая лопатой землю, Иосиф понимал, что телеграмма была не признанием его заслуг в образовании или последней экспедиции, а всего лишь возможность найти ещё одни рабочие руки. Но, ничего не поделаешь и он продолжал кидать землю до самого вечера. Заночевали в Карпове, где местные жители любезно предоставили кров. А на следующий день опять преступили к раскопкам. На этот раз лопаты уже сменились на небольшой савок, тонкий мастерок и щётку.

То, что они раскопали оказалось не древним захоронением в понимании учёных, а отдельной могилой, древней, совершённой без обряда (этот вывод сделали на основании того, что в могиле и рядом с ней не нашли никаких ритуальных предметов, с которыми погребали покойных), к тому же, судя по глубине, могилу делали наспех, не глубокую и даже не прикрытую камнем. Рассматривая скелет, они заметили, что со спины в грудной клетке у него остался обломок стрелы с наконечником. Конечно, от времени и обломок стрелы, и её наконечник превратились в остатки, но всё же по всему можно было сделать вывод, что убит этот незнакомец был выстрелом из лука в спину. Что ж, обычная смерть в степи среди кочевников. А учитывая способ захоронения, то покойник не был знатным человеком, да и о смерти его особо никто не печалился, возможно и не хоронили даже, а просто присыпали землёй. В общем надежда на историческое открытие не оправдалась. Руководитель охладел к находке и принялся заполнять документы, а Иосифу с ребятами были указано на упаковку фрагментов скелета в коробки. Чем они и занялись. Собирая части скелета, Иосиф увидел вдавленный в землю маленький каменный амулет, чем-то похожий на наконечник стрелы. Поддев его ножом, он взял его в руку: каменный, тяжёлый, видимо был перевязан верёвкой крест на крест и носился на шее. Находка не была чем-то особенным или редким. Очень часто кочевники носили различные амулеты и обереги, причём сделаны были они как из камня, так и из кости, металла, дерева. Понимая, что его находка не прольёт свет на жизнь и смерть этого кочевника, Иосиф положил её в карман.