Дериват бесплатное чтение

Глава 1. Кочевник

You all, everybody.

Сквозь плотную пелену непроглядного похмелья напористо прорывался куплет знакомой, но по каким-то причинам померкшей в полузабытом сознании задиристой песни. Обрушившаяся, словно исполинская волна на мол, тяжесть век с успехом парировала атаку безызвестного в этом мире рок-певца, что желал сокрушить сонливый бастион спящего человека без имени.

You all, everybody.

Человек, не имеющий имени, вечный странник, преследующий сам себя, – такими именами величало во сне мужчину обезумевшее сознание.

Тело, обездвиженное временным параличом, нелепо распласталось на кровати, оно покорно лежало и тихими вздохами приветствовало утро. Мужчина склонил голову к полу и принялся угадывать, ему ли принадлежат свисающие с кровати ноги, которые только что покинули тепло неостывшего от плоти одеяла.

Acting like you're stupid people,

Wearing expensive clothes

Всего лишь видение, думал он, как и любое иное, забываемое при первом же прыжке в воду повседневной рутины, будь то рабочей или бытовой. Однако пророческая, грозная интонация безмолвной стихии, поглотившей Aгасфера миллиардом килотонн ионизированной плазмы, лишила самовнушение о незначительности пережитого кошмара силы убеждения. Раздираемый двумя переменными разных полярностей герой, пробивая мыслительными приемами затвердевшую корку сонливости, выбрался из ее оков. Крео Спри, подобно величавому фонтану веток мирового дерева, расправил плечи.

You all, everybody.

За окном апартаментов на тысячу квадратных километров раскинулся ночной мегаполис, палитра неоновых светотеней освещала его бесконечные улицы. Источниками этого грандиозного представления были самые несочетаемые по фактуре, самые контрастные своей гаммой излучения. Фасады зданий взнуздали вездесущие блики органических светодиодов: под флером рекламных дисплеев они раскидывали сеть своих транзисторов, как какие-нибудь паразиты в стенах. Самым примечательным среди этого моря красок был безудержный нрав излучений воздыматься, лишь иногда упираясь в карнизы и подсвечивая их изнутри, словно разлитое по масляному полу пламя. Однако в наблюдаемой разобщенности цветов города Крео Спри находил неподвластную разумному обоснованию эклектичность – она словно гармонизировала структуру ландшафта.

Находясь внутри коробки апартаментов и смотря через прозрачную ткань стеклопакета, полусонному телу казалось, что весь мир сконцентрирован в его ладонях: испещренный шардами муравейник простирается под его ногами. Подумав о геометрии относительности наблюдаемых объектов, он с неподдельным трепетом осознал, что его мания величия – не что иное, как очередной самообман, навеянный наполовину дремлющим состоянием. Крео Спри сразу же представил себя мечущимся животным в одной из тысячи клеток тех самых шард, составляющих плато небоскребов: за ним запросто мог наблюдать любой другой нездорово бодрствующий житель мегаполиса, на секунду возомнивший себя богом. Крео, щелкнув пальцами левой кисти, приказал механизированным жалюзи опуститься – домашняя система активизировала интегрированный модуль жестикуляции и плавным движением серых планок прикрыла вид на город.

Продолжала играть музыка. Крео, пройдя просторный зал лофта, встал спиной к разделочному столу и почувствовал, как над макушкой его головы иссиня-голубым потоком клубится осязаемый луч встроенного над окном кухни мини-проектора. Мультимедийный прибор выводил голографическое отображение цифр в объеме, оставляющих небольшой зазор между своей три-дэ визуализацией и стеной. Четыре часа, семнадцать минут – указывала картинка.

Музыкальный фон почему-то в этот раз казался неуместным звеном в общей цепи утреннего пробуждения, хотя, как правило, он высоковольтной мощностью энергетика всегда наэлектризовывал мозг мужчины: для Крео это был взрывной импульс от хорошо отвешенной пощечины. Смущенный потерей хватки над собственной бытовой действительностью скиталец резким жестом левой руки описал в воздухе дугу с длинной чертой под ней – музыка тотчас же испарилась. Тишина: комната погрузилась в глухой вакуум.

Вновь уставившись на строгие своей фактурой цифры, Крео все равно было необходимо нащупать пусть незначительную, но относящуюся к звукам его мира акустическую тональность хоть какого-то предмета. Вспарывая световое нутро циферблата, глаза дезориентированного космонавта не могли позволить себе шелохнуться. Синтезированный микро-сабвуфером щелчок часов, слышимый только при строгом фокусе слуха, явился индульгенцией мученику, и тот наконец дал глазам моргнуть: крошечный по значению звук был спасительным шелестом земной листвы для снявшего скафандр космонавта после заточения в глухом космосе.

Вернувшись к стеклянной панораме с кофе в руках, Крео Спри свободной рукой раздвинул две пластинки жалюзи. Нахмуренные брови внезапно обдало бледно-голубым свечением сканера октокоптера, плавно скользившего по спроецированной траектории изящной фигурой ската. Межфазный-суточный мониторинг объектов жилого или инфраструктурного назначения входил в ежедневный программный функционал дрона в соответствии с установленными регламентами муниципалитетов в отношении районов, числящихся в городском реестре как неблагополучные/с социально необеспеченным населением.

Достаточно было первого глотка согревающего напитка, как сквозь организм Крео прошел высокоскоростной состав бодрости.

Улицы мегаполиса в пограничное между ночью и утром время нельзя было назвать опустевшим местом – напротив, встречались скопления людей, заспанных, бормочущих бог весть что под нос, находящих свои собственные пути пробуждения. Кто-то, застолбив место в очереди, мирно дремал в ожидании общественного транспорта, первая единица которого, будь то электробус или маглев, прибывала к посадочной площадке не раньше проблеска зари. Чтобы не сжечь последние нервные клетки от утренних столпотворений, превращавшихся по ходу действия в оргии людской массы, особо стойкие жители города в ущерб здоровью от недосыпа приходили пораньше на остановку.

Была и другая категория обитателей светодиодного царства, обратная рядовому жителю мегаполиса – работающие под покровом ночи люди, находящие в ней либо ослабление оков правопорядка, либо спасение от укоряющего взора родных и друзей, которые, если увидев, чем занимается их знакомый или знакомая при дневном свете, впоследствии не жаловали бы их уважением. Проституция; видеоигровой ряд дополненной реальности с сомнительным содержанием – тут и там напоказ выставленные рекламные голограммы едва достигших зрелости нимфеток со спущенными бретельками оголяющих бедра неглиже; бесконечные малопиксельные табло обирающих до нитки казино выстраивались в линейный порядок, словно стражи легитимированной девиантности. Наблюдаемые виды сервисной подпитки тяги к сластолюбию стали все чаще подниматься из шурфов ночной жизни и вторгаться в дневной распорядок: когда-то постылые для непоколебимого духом человека вещи теперь воспринимались им как какой-нибудь невинный урок танцев с несведущей об этих грешках второй половинкой. Граница благопристойности была смыта приливом жадного корпоратокративного лоббизма: он вынудил снять удила морального суждения с механизма федерального целеполагания, из-за чего гнилые личинки осознанного политического неведения стали оставлять скользкие потеки общественного разложения.

Крео Спри, укутавшись в теплоту поднятого ворота, шагал по чреву бодрствующего даже в ночное время города-гиганта. Мысли об истоках, медленно топящих Новый Дэ’Вон в помоях невежества и первобытной агонии, давно не заботили его. Что вынудило молодую школьницу в век трансгуманизма пойти на поводу у природных инстинктов и выставить себя на панель мультимедийного околопорнографического пространства? Может, ограниченность родительского понимания? Может, лишение ребенка убеждения в том, что он по своей натуре личность, а отговаривающие его от непреклонности перед стадным мышлением – всего лишь жалкие трусы, которые закопали идеалы о гуманности разумного эгоизма под толщей сырой, как их жизни, покорности? Причина, по которой подающий надежды в космической инженерии мальчишка повернулся спиной к академическому монолиту просвещения и прогресса, но отдался на растерзание улицам, переварившим его и выплюнувшим в виде нечто неизлечимо зомбированного и личносто-потерянного? Эти вопросы уже как несколько лет перестали заботить Крео. Бесконечные же мысли о необратимости сужения кольца человеческого достоинства под гнетом раблезианства заменила отрешенная монотонная походка.

Две стройные ночные бабочки, порхая на крыльях нейронного кваалюда, попытались выхватить идущего, словно сгорбившийся андройд, Крео. Выставленные напоказ искусственные бюсты в итоге остались без внимания Спри: под кожу в них были введены системотехнические узоры схем с явной претензией художника на признание в культуре ультрабытового киберпанка. Стоит неискушенному потребителю попасть под чары реплики продукции последнего писка мод (владелец публичных домов не мог позволить закупку оригинала для своего гарема дамочек-искусительниц), подкожные свечения от электронных полосок тут же придавали груди опьяняющие оттенки, от чего шаткий мужской рассудок в конец терял опору в системе равновесия. Отвергая любую показную вульгарность, Крео холодно миновал пылающих изнутри неоном девушек и все так же безучастно продолжал преодолевать длину квартала.

Однако все же что-то коробило разум мужчины: еще на кухне его апартаментов он усек, что неизвестное саднящее ощущение не даст ему спокойно дойти до работы. Крео Спри тут же остановился. Его глаза были устремлены на лужу, ленивой кляксой распластавшейся на проезжей части. Безрамная субстанция захватила в своей утробе слепящее свечение, источником которого было что-то доселе неведомое Крео. Методично подняв голову вверх, он сузил глаза из-за яркости объекта, которого вчера еще здесь не было: новый баннер расположился около перекрестка с рекламой бренда самого популярного издателя контента воссозданной реальности, НетаРо. Баннер – новый и, с первого взгляда, казалось, что он нарушал пейзажный распорядок.

Промчавшийся по магнитной рельсе ударной стрелой маглев поднял в воздух разбросанные новостные газеты вчерашнего дня – однако сверхскоростной вихрь, порожденный трехсотметровой сквозной вагонеткой, не способен был отвлечь Крео от размышлений. Одна из газет, маятником ниспадающая на землю, покрыла правый ботинок мужчины: «Предсмертный вздох Земного Объединенного Полиса: Синклит северо-западной всегломерации (40-73), вслед за фискальной автономией, абсолютным большинством принял во втором чтении акт об автономной денежно-кредитной политике» – гласил подзаголовок гнущегося сверхлегкого дисплея.

***

Стеклянный пол – под его прозрачным чревом водные потоки циркулировали по внутреннему контуру системы охлаждения – строгим линейным коридором протягивался вдоль машинного зала. Минуя одну стойку процессорного оборудования за другой, он упирался в блоки хладоцентра, словно блуждающему среди каменных плит археологу наконец являлся Город из золота. Многочисленные мерцания датчиков внешнего контура жидкостного охлаждения плавно потухали и вновь загорались в такт с бултыхающимися лазурно-голубыми переливами теней, что откидывали на стены помещения подпольные водные каналы. Волшебная красота лагунной акварели наполняла спокойствием тьму, в которой до конца своих дней обреченно обитал суперкомпьютер, его двухмиллиардной ядерной умиротворенности также способствовал едва слышимый гул воздушных потоков.

Другим обитателем царства электронной гармонии была ультра-розовая проекция дракона, подобно небесному телу, прецессирующего по залу с постоянным угловым моментом и искривляющегося при каждом столкновении с лентами серверов. Огнедышащее чудовище выполняло функции сторожевой системы, сигнализирующей о необходимости подачи инергена в случае возгорания – подспудно же своим мифическим пламенем оно являло символический оксюморон в чертогах техногенной уязвимости к мельчайшему огоньку.

За стеклянной перегородкой располагалась операторская, усеянная вычислительной аппаратурой и вмонтированными в стены мониторами. На столе могильной неподвижностью стояли часы и живым дыханием проецировали время: семь утра. Раздался сигнал биометрической аутентификации, магнитный замок щелкнул – дверь открылась.

Крео Спри спокойно оглядел каждый угол своего рабочего пространства, не забыв бросить через плечо доверчивый взгляд на дверь, которую только что миновал: как бы дружеский кивок ее непроницаемой натуре, гарантировавший, что механизмы не заточат его здесь. Таким же гарантом Крео почувствовал и себя в отношении техногенного супертела, живущего за перегородкой в дремучей чаще кремния. Коснувшись стекла ладонью, хранитель поприветствовал безобидное дитя.

Сводки всех информационных агрегаторов, едва вмещавшихся на экране, бурлили политически выгоревшими заголовками, к ним в третьесортном оформлении подмешивались ссылки желтой прессы. Постоянные уведомления о готовящихся спортивных соревнованиях. Ниспадающие столбцы матриц, держащие свои цифровые руки на пульсе рыночной конъюнктуры. Каждый раз Крео кормил собственное «я» посулами почистить интерфейс, но дальше ежедневного напоминания самому себе дело не зашло.

Перед тем как скрыть лишние окна, мужчина окинул взором весь представленный спектр ресурсов и задумался: «очередное лицо – лихой задел которого уже прочитан не единожды – вновь, как и его предшественник, высокопарно утверждает о значимости предлагаемых социально ориентированных программ, не понимая, что заблуждается даже в существенности своей жизни; сладкоголосый болтун топит в краснобайстве наивных овечек, с детским упоением позволяющих вешать на свои уши лапшу» (политолог в рамках очередного ток-шоу давал длительное поэтическое обоснование плюрализму, хоть и тема для обсуждения называлась «деструктивное влияние заградительных пошлин на импорт силовых установок типа «Варп» в отношении цепи производственной кооперации»).

На каком-то из окон внимание Крео привлек мужчина, стоявший в толпе и внимательно слушавший неизвестного оратора: мужчина был словно космонавт в скафандре, инопланетянин, очутившийся в кагале людей, – настолько бунтарским выглядел его наряд. Сварочные очки и потасканный свитер, под которым красовался кусок символики бренда, – вымершая комбинация в моде.

Все ненужные табло закрылись мгновенным щелчком по соответствующей иконке. Спри был рад наступлению цифрового штиля: портящие вид отбросы информационного поля смыло несколькими кликами – они оказались погребены под бурлящей пучиной фильтра.

Горстка окон продолжала отображать видеопоток, на одном из них корреспондент с места преступления с фанатичной точностью пересказывал заключение полицейского-стрингера – Крео меланхолично перевел глаза в нужную область. Сообщалось о поразительном сходстве убийства с рядом расправ, произошедших на территориях так называемой Дуги столиц: кривая линия, проведенная от столицы северо-западной всегломерации, Мэго (43-79), вниз до административного центра юго-западной всегломерации, Чиркулум Чинере (0-78), а от нее до гордости любого объективиста, сердца Дальнего Восхода – так называют юго-восточную всегломерацию, – Ута-Лампу (3-101), и вверх до столицы северо-восточной всегломерации, Хайшэнь (43-131). На телах обнаружены проникающие, рубленые раны: кто-то, сдавшись сразу, обошелся одним фатальным ударом, кто-то, вцепившись за жизнь, в попытках сопротивляться подвергся нескольким атакам кровожадного лезвия. Холодным оружием, использованным убийцей, предварительно установлен меч тати с наэлектризованной сеткой тю-о: плоть в местах проникновения была обуглена. Жертвы – белые воротнички по направлению корпоративных финансов. Ни одна камера не смогла захватить в объятия облачных баз данных ассасина, ни одна линза октокоптера не оказалась хоть на йоту расторопной, чтобы зацепить край тени, ускользнувшей в лабиринты мегаполиса. Один лишь случайный зевака, в неподходящее время пробовавший аддитивный сканнер каннабиноидов, краем обкуренного полушария приметил из своей лоджии озаренный красной люминесцентной лампой капюшон с таящимися под ними двумя рубинами – неизвестный тут же испарился. Мало ли что могло прийти во взбудораженный психоактивными веществами рассудок наркомана? Удивительно, что очевидец не закончил свое свидетельство описанием того, как из-под накидки чужака выросли рога, а его силуэт очертило инфернальное пламя, с надменностью посудил Крео.

Размышления героя были прерваны третьим за день щелчком магнитного замка – в операторскую зашел Бэжамин Дэн, владелец бизнес-центра, в котором уместился суперкомпьютер, и, по сути, единственный инвестор этой мощной машины. Иные площади здания предприниматель сдавал в аренду среднему и крупному бизнесу, оставляя под свою профильную деятельность в части Сверх-Даты два этажа. Его едва уловимая слухом поступь контрастировала с могуществом достигнутых высот: эти свершения были выгравированны на теле Нового Дэ’Вона в виде ряда научно-исследовательских институтов биоинженерии, небольшого числа общественных библиотек, а также двух крупнейших в северо-западной всегломерации спортивных арен. Но любое его достижение меркнет перед важнейшим процессинговым гигантом мегаполиса – Аполло-2. Суперкомпьютер служил истой цифровой аортой, которая питала вычислительной кровью органы Нового Дэ’Вона.

Мистер Дэн отличался кротостью, вниманием, но проявлял скупость на доверие. Одному лишь человеку он мог делегировать всю свою бизнес-империю, и это был не его единственный оставшийся родственник, сын Кюс-Лэх, отцовско-покровительственная любовь к которому не знала границ, – этим верным наместником был Спри. Но, знай Мистер Дэн одну сокрушительную тайну, которую от него скрывал Крео – как считал последний, во благо самого же Бэжамина, – крепкая дружеская хватка закрытого человека тут же бы ослабла. Крео это понимал, поэтому не мог позволить себе подвести старика даже в самых малейших вещах. То ли из-за угрызающего чувства вины от жалости к мистеру Дэном, несведущего о зле, что было причинено по его душу, то ли из-за клубка противоречивых видений его собственной натуры.

– Доброе утро, – располагающая речь пожаловавшего будто была обращена к стойкам с оборудованием, а не к Крео. – Не понимаю, почему ты продолжаешь упрямиться и не наймешь хотя бы одного внештатника, чтобы он разгребал за тебя накапливаемую в течение дня тягомотину?

Крео умоляюще посмотрел начальнику в глаза в надежде наконец-то пробудить в нем ноты подозрения: «пусть это буду не я, – желал Спри, – кто первый сдвинет тектонические плиты молчания по первородному злу, о последствиях которого мистер Дэн даже не может знать». Крео ждал необъяснимого переворота механизмов существования вселенной, который бы снизошел озарением в сознании Бэжамина – но этого озарения не происходило и не могло произойти. Крео вздохнул всей глубиной своей грешной души:

– Никогда не слышал поп-ударную музыку на покинувшем языке? Такой, знаешь… раньше еще на центральном материке отыскивали фолианты научно-исследовательских работ, написанных на нем.

– Ты капал в глаза? Вид – заспанный, – деловито приподняв брови, мистер Дэн с вниманием офтальмолога уставился на неестественную палитру роговиц Спри. – Похоже, я без лишних консультаций с тобой должен попросить Нэйрек взглянуть в университетские эп-листы. Думаю, на кафедрах Сверх-Даты учащиеся порвут друг друга за возможность притронуться к Аполло-2.

– Прекрати ты хоть на секунду, – гложущую вину тотчас же смыла небольшое раздражение. – Я никогда не слышал его. Не знал, что из себя представляет фонетика тех языковых единиц в музыкальном исполнении, но она – прекрасна.

– Ладно-ладно, парень. Как я помню, столетия назад на центральном континенте какие-то общности могли употреблять в быту отголоски того древнего языка. Почему тебе это не дает покоя?

Еще один протяжный вздох оператора был воспринят мистером Дэном как негласное одобрение завершить бесполезный дайвинг в далекое прошлое.

– Два случая 3-16Д, результаты нейро-оцифровки инвазивных электродов переданы в департамент полицейского контроля новодэвоновской агломерации. За ночь осуществлено до двухсот контрольно-полевых сетевых пробегов, – полным отрешенности голосом декларировал Крео Спри. – Вновь мелкое хулиганство; временное нарушение зон цифрового контента и трехсекундные задержки зависшего вне парковочной плоскости лат-скайстера. Все также зафиксировано и передано в профильные органы новодэвоновской агломерации. Снова замечу, 3-16Д могли бы полностью передать в ведение ПКДА.

– Исключено, ни раз тебе говорил об этом, – томная непроницаемость мистера Дэна словно и не заметила решительность Спри, стоявшую за устным докладом. Хозяина цифровой цитадели привлекло одно из окон правого экрана: – Вновь 26-17Д?

Дисплей с нанопиксельной точностью воспроизводил запись разыгравшейся драмы: там, по обратную сторону экрана, трансляцию захватил настоящий распад человеческой личности. Все произошло на помосте вручения свидетельства о присвоении научной степени: юноша с разбросанными в стороны, словно сгусток змей, волосами барахтался на паркете; в бреду он повторял «Полярная звезда постепенно растворяется в небе, полярная звезда постепенно растворяется в небе». С каждым повторением фразы тон речи все более явственно проявлял некую неживую постоянность: могло показаться, что оступившегося на кульминационной ступени выпускника подменил обездушенный двойник, синтезированный искусственным интеллектом.

– Какой это уже инцидент подобного характера? – не отрывая глаз от бедного юноши, спросил мистер Дэн для удостоверения собственной правоты. – Как минимум, я помню случаев семь за последний месяц.

– Четырнадцать, учитывая этот, – бескомпромиссная категоричность в ответе подбила уверенный полет мысли бизнесмена в область показавшейся конспирологии. – Обычный баг в вирусной программе какой-нибудь дешевой сети. Сетевым маркетологам столько не платят, чтобы они каждый свой третьесортный продукт отшлифовывали до безукоризненного блеска. И все же ты непреклонен по вопросу делегирования 3-16Д органам, потому что…

– Я все сказал, парень, – прервал его Бэжамин, прикрыв старческие веки от нахлынувшей утомленности.

Коллеги провели быстрое обсуждение по вопросу закрытия расписанных со стороны властей города поручений, а также в общих чертах спрогнозировали финансовый поток, выходящий по итогам отчетного триместра.

– Крео, опять же, ты помнишь изначальный замысел – никакой идеи об инвестиционной окупаемости Малыша. Это – плод альтруизма, беззаботной щедрости с моей стороны и интеллектуального запала с твоей. Оба этих вклада будут беатифицированы благодарностью социума… по крайней мере, той его частью, которая не использует книги как подставку под интим ВиАр агрегат.

Каждый раз, когда Крео Спри намекал на минимальное повышение стоимости за услуги, оказываемые Аполло-2, что-то родственное с раздражительным движением эпилептика улавливалось в вибрирующем от неприязни меркантильности духе отца кремниевого дитя.

Спустя несколько часов работы мистер Дэн вернулся в операторскую и, широко расставив ноги со сцепленными за спиной руками, не иначе как подражая адмиралам, вплотную встал у перегородки: за ней победоносной флотилией выстроились процессорные стойки.

– На завтра подтвердили актуальность встречи с представителями комиссии Объединенного Полиса по трансконтинентальной нейробезопасности. Только что звонили из приемной их кабинета здесь, в Дэ’Воне.

Земной Объединенный Полис включал себя четыре краевые всегломерации, а также центральную, иначе именуемую Осевым Полисом. Каждый субъект Земного Объединенного Полиса имел достаточно исчерпывающий спектр автономии общественного устройства, который мог уточняться на региональном уровне в рамках микрополисных образований, таких как, например, агломерация: где-то свободолюбивые граждане добивались формально устанавливаемых разрешений на самосожжение для последующего распыления праха своими соплеменниками посредством выкуривания из бонга; где-то закрепляли за собой право на добровольную эвтаназию для выгрузки матрицы собственного нейронного слепка в сознание любимого человека – как правило, это относилось к парам, проживающим на территории с запретом на однополые браки. В результате пылающие страстью друг к другу люди меняли тепло от сплетенных любовью конечностей на песке приморского городка на частоту сцепления артисинопсов их нейронов у безбрежной равнины цифрового пространства. По сути, любому индивидууму, расширяющему рамки своей жизненной удовлетворенности, предоставлялась возможность легитимировать недостающее до полного субъективного гедонизма своенравие. Причем система сдержек и противовесов не позволяла обществу скатиться в раздолье раблезианства, так как на требуемые для утешения эга продукты приходилось зарабатывать, а посему люди всех полисов корпели днями и ночами. Бизнес же, почуяв пленительный аромат потребительской глубины карманов, искал, ищет и будет продолжать искать самые изворотливые, самые искусительный пути обогащения своего гения за счет таких зависимых граждан.

В свою очередь, в компетенцию центра, фактическое исполнение роли которого брал на себя центральный дом представителей Земного Объединенного Полиса – мраморные величия своей архитектуры он расположил в столице Осевого Полиса, Бордо, – входили вопросы макрогосударственного характера: денежно-кредитная и налогово-фискальная политики, а также управление внутренними делами и внепланетарная деятельность. В одной из ветвей власти этого высшего демократического, как считали его основатели, всеобъемлющего органа были представлены исполнительные департаменты – к одному из таких и относилась комиссия по трансконтинентальной нейробезопасности.

– Давненько важные джентльмены в лоснящихся спесью костюмах от Митччи не интересовались успехами выпускников частного академического мира, – каждый раз, когда при Крео мелькал намек на чиновническую активность, на него находила отборная скука. – Каждый триместр публикуются аудиторские заключения в отношении активности Аполло. Ткни их в работу наших не менее надоедливых аудиторов, и пусть уймутся.

– Думаю, делегация прибудет не в справочно-ознакомительных целях, отнюдь – экспертно-консультационных. – Владелец многоядерного роя мух устал от вида процессорной и обратился к Крео. – Полагаю, они хотят пообщаться с Аполло-2, причем за хорошую денежку.

– Ты же пару часов назад со спокойствием, преисполненный девчачьей невинности, утверждал, что наше дело – благотворительное. И что же сейчас я вижу: вся тушь потекла, а коленки избиты в кровь?

– А тебе, парень, за оставшиеся сутки принудительно выпишу билет на посещение Релакс. Двухчасовая терапия пойдет на пользу твоему непомерному остроумию. Более того, общение с девушкой-массажисткой, хоть и киборгом, отрезвит память о манерах общения с дамами.

– Ага, конечно… будет тебе, – с не меньшей апатией к занудству шефа Спри развернулся к мониторам.

– Так что твои слова о джентльменах не совсем верны – леди тоже пожалуют в нашу обитель.

Молчание Крео было, без подозрений, поддельным – Бэжамин Дэн легко покачал головой и вновь повернулся к пленительным горловинам нейронного жерла, скрываемого серверными стойками:

– Проведи несколько спидтестов Малыша. Разогрей, так сказать, мозг нашего умника – завтра он должен быть как вороной жеребец перед стипль-чез.

– Он всегда бдит, – в компактных человеческих зрачках оператора мерцали вмещающиеся одним предложением сводки о событиях глобальной величины. – Даже когда мир рухнет, он продолжит бдеть.

– Без вот этой мрачной чепухи, пожалуйста, завтра при людях, ага? – командир стал покидать казармы.

Крео Спри в самый последний момент кинул Бэжамину в спину:

– Имя у нее есть? Ну у той, что не относится к категории джентльменов.

– Вместо того, чтобы изучать ее виртуальный профиль, ты познакомишься с ней воочию.

Магнитный замок исполнил в очередной раз простецкое предназначение, а Крео вернулся к изучению парадоксального учащения случаев с 26-17Д. Награждение дипломом молодого человека на пьедестале академического свершения обернулось для выпускника электродным линчеванием на эшафоте. На самом деле, Крео знал, что случай был не четырнадцатым по счету: департамент ПКДА самостоятельно рапортовал о пятидесяти летальных исходов при поразительно идентичных обстоятельствах. Делу не был дан ход, расследование остановилось на заключении о промышленной неисправности нейроагрегата, а суд натренированным движением молотка постановил выплатить компенсацию семье жертвы и внести незначительные корректировки в технологический процесс робофактуры. Как было видно, принятые меры не увенчались успехом.

– Выведи, пожалуйста, все кросс-упоминания о фразе «Отправной Лес, стоящий между конусом и Вейдом», – дал голосовую команду компьютеру Крео.

***

Размеренным шагом оператор перемещался по стеклянному полу. Его глаза зачаровала игра водяных переливов внутреннего контура системы охлаждения. Крео будто бы нес гребень воображаемой волны, однако все абстракции в мгновение растворились, как только он почувствовал слабый сквозняк: кто-то, помимо него, пожаловал в процессорную. Спри успел сказать окружающему пространству: «подожди».

– Здравствуй, повелитель цикад. – Юноша поджарой комплекции приближался к замечтавшемуся страннику. Он с ловкостью пантеры подпрыгнул и ухватившись за одну из труб внешнего контура с этиленгликолем внутри повис на ней без какого-либо зазрения совести. – Да-да, знаю, сейчас будешь занудствовать. Скажешь, что там не цикады, а мухи… так ведь, да, ты меня когда-то назвал?

С физиономии Крео впервые за неделю сошло подобие улыбки. Он продолжил свои томные блуждания к увешанной миллионами квантовых светодиодов стене, за ней скрывался хладоцентр.

– Кстати, откуда это, ты так и не сказал, – мальчишка оценивающе взглянул на потолок, и понял, что элементы спортивной гимнастики здесь неуместны. – Кажется, какая-то книга, нет?

Крео, не дойдя до стены, обернулся:

– Да, кажется, какая-то книга.

– О чем она?

Вырванный из сотворенной грезами фантазии, Спри с наставнической гордостью все не мог нарадоваться живости юноши: это чувство для мужчины было освящено благородной братской обязанностью. Что-то внезапно дало трещину в сердце странника – за какую-то пару секунд одобрительная улыбка была ретуширована сочувствием дрожащих губ.

– На самом деле, очень странное ощущение, когда я думаю о ней, – задумался Крео, прислонившись к стойке близ акробата. – Я не помню ее среди литературы в моем облаке, не говоря уже о бумажных носителях. Как будто рассказ явился ко мне во сне.

– Как выделенный контакт с родственником в анабиозе, – еще раз качнулся на перекладине оживленный кабриоль и спрыгнул. – Словно сквозь мягко небесную пелену необъяснимых чар.

– Словно сквозь мягко небесную пелену необъяснимых чар, Кюс.

– Единственное, что я не люблю, и ты это как один из самых близких друзей непременно знаешь, – юноша презрительно посмотрел на трубу, с осуждающим приговором цыкнув на собственное обезьянничество, как будто бы, по его мнению, только полоумный станет размахивать ногами среди дорогого оборудования, – так этого нелепого Кюса.

– Прости, Кью. Ты с тренировки?

– Стал бы я тогда, как весенний кот перед полем кошек, вытворять пируэты на этой арматуре? Скажи, а сколько секстиллионов операций в секунду Аполло запараллеливает? Вроде как он может дифференцировать функцию динамики приливного импульса падающей сингулярности с детерминацией всех площадей искривленных объектов, угодивших в новорожденную черную дыру… при условии, что масса звезды не меньше тридцати пяти солнечных, конечно же.

– Ты и сам это прекрасно знаешь. – От прежней горестной дрожи губ не осталось и следа: Крео не смог воспрепятствовать улыбчивому восторгу, заполонившему его лицо.

– Да-да, около двухсот.

Крео дал своему наставническому удовольствию завершающий вздох и вновь обратился к настенной панели:

– Отец заходил, рассказывал о твоем академическом упрямстве. Говорит, что тебе надоели лабораторные симуляции НИОКРов. Сказал, что ты настроен категорично против получения второго профессионально научного. Это так?

– Да будет им всем. – Выпустив воздух негодования, будто рыба-шар, Кюс зашагал в сторону стеклянных ставней выхода. – Что они там эти университетские шишки считают за профессиональное, ну? Два месяца к ряду провели шесть виртуально-разведочных и пять виртуально-монтажных вылазок в фотосферу солнца с заданием взорвать нейтронный излучатель для того, чтобы светило не затухло. Ну что за чушь? Мало того, что мы занимаемся вещами настоль неактуальными даже для поколения через миллиард лет, так еще и университетский нейроинтерфейс был настолько неотзывчив, что секс с одногруппницей в спроецированном шаттле ощущался реслингом в прорезиненных костюмах.

– Голова просто светится от тех знаний, которые в ней заложены, а тебе вдруг все надоело, – с пониманием констатировал Спри. – Отец все интересовался, как у вас складываются отношения с Бэккой, а ты – кремень кремнем, игнорируешь его.

– Ух, Крео, все эти девчонки жутко утомляют, когда твои фибры любовной предрасположенности перенасытятся женским вниманием. Тогда искрящийся страстью триумф романтизма перевоплощается в занозу, саднящую чувство личностной свободы. – Зазнавшийся Казанова закрыл глаза, вытянул руки в сторону и, слегка переставляя ноги, стал кружиться по залу. – Знаешь, я прям чувствую, как неразличимые человеческим глазом крупинки пыли оседают на ладонях, словно я – свидетель последнего проявления в цифровом властвовании природного естества. Стою под дождем из капель памяти о людях, памяти о том, что они когда-то были от той самой живой природы.

Мысль о регулировки системы кондиционирования, которую Крео Спри планировал уже как дней десять назад отремонтировать, была стиснута с периферии заботы заявлением отважного атлета о сожалении по утрате людьми своей человечности. Но чем же была человечность для самого Крео? В каком сгустке правил, общепринятых идей, социальных привычек заключалась универсальная для человека умозрительность считать себя живым?

– Я решил подготовиться к соревнованиям в Ута-Лампу. Сегодня начинаются отборочные показы на сборную от союзных агломераций, – мальчишка остановил вращение своего тела, как спутник прекращает движение вокруг собственной оси. – Это место, Спри, почему-то постоянно тянет меня, а я с невинностью ягненка нахожу в нем успокоение. Увидимся, друг. Надеюсь, ты будешь болеть за меня во время обычного завтрака, повседневной рабочей рутины, вечернего умиротворения и ночного дрема. А когда я выиграю земное первенство – а ты будешь сидеть на трибуне среди ликующей толпы, все так же неустанно переживая за мои успехи – я подойду к тебе. Последний зритель уже покинет арену, а я буду хвастаться перед тобой полученным трофеем. Только тогда я разрешу перестать за меня болеть, потому что все уже будет позади, и мы с тобой станем победителями.

Крео провожал Кью умиленным лицом, его глаза сдобрило ликование мальчишки по будущему:

– Иначе и быть не может, Кью.

Ставни в процессорную беззвучно сомкнулись, скрыв за своим стеклянным флером воодушевленного спортсмена; затем щелкнул магнитный замок двери операторской. В серверной воцарился тихий гул турбинной аппаратуры: это расслабленно дышали кондиционеры. Упоительное дуновение заглушало механизированную перекличку вычислительный бездонности. Цикады застрекотали, вслушивался в едва уловимый писк техники Спри, и это точно были не мухи.

Убедившись, что Крео Спри – единственный смертный, присутствующий в зале, бессмертное существо явилось в квантовой плоти – стена, испещренная миллионами полупроводников, ожила миллиардами красок. Раскаты волн, бьющиеся о толщу воды, реки магм, сталкивающиеся друг с другом, водопады звездного ветра, сливающиеся в планетарную туманность – стихийные явления находили свое самое прекраснейшее почти потустороннее отображение.

– У молодой черной дыры не может быть падающей сингулярности, только у звезды, прожившей миллион световых лет, – неизвестный голос, окутавший каждый метр процессорной, явно адресовал свои замечания ушедшему юноше. – Когда-то такую удивительную силу называли в честь трех великих ученых. Добрый вечер, Крео Спри.

Одинокий странник, оператор Аполло 2, стоял лицом к бушующим десятками инсталляций в секунду квантам: в каждом природном явлении четко вырисовывалось умиротворенное человеческое лицо, лицо мира, в чертах которого могла взорваться Вселенная.

***

Мягкое тусклое освещение заполоняло просторный актовый зал. От такого распределения томного света казалось, что под потолком сгущались беспросветные воронки туч.

Гек Клем сидел на одном из двухсот роскошных кресел, расставленных специально для приглашенного академического бомонда. Срединный ряд, на котором расположился молодой, но всем своим видом статный член научного сообщества, наполовину опустел; лишь аккуратно прикрывающие сиденья заполненные брошюры могли сказать о том, что раннее место было занято. Когда это последний раз в информационно-научных целях использовали бумагу, задавался вопросом Гек, искоса пуская равнодушный взгляд на чуждый текущему веку прямоугольник целлюлозы. Схожая по природе озадаченность также циркулировала в голове молодого человека в ходе сего мероприятия: один резидент университета с пламенной речью об избитом уголке науки заменял такого же напыщенного собственной значимостью франта – и так выстраивалась чехарда утомительного краснобайства. Все разглагольствования ораторов исходили из опалых текстов, лежавших на кафедре, без каких-либо попыток предметно коснуться профильной тематики. С абсолютной апатией к тяге настоящего первооткрывателя такие словоблуды даже не попытались хоть раз убрать глаза с дисплея, чтобы найти собеседника в аудитории коллег, а не в жидкокристаллической подсказке.

– О здравствуй, Клем, – на секунду какой-то покидающих зал академик вырвал Гека из оков размышлений. Молодой человек обернулся вслед отдалявшемуся приятелю, но затем тут же принял прежнюю позу.

Федерация университетов, считал Гек, хороша только как площадка для индивидуального знакомства с профессионалами в целях последующего обсуждения частного вопроса науки вне конференционной сессии. Благо такой медиаторный орган работал во славу, однако, что касалось выработки стратегии самой организации, то, кроме как беспорядочного метания членов совета Федерации от одной абстрактной задачи к другой, назвать его нельзя было. Это и была самая прискорбная сторона осевого академического плода, вмещавшего в себе радиальные ответвления всех высших научных учреждений северо-западной всегломерации. Однако сердцевина проблемы застаивания научного целеполагания, продолжал дискутировать сам с собой Гек, не заботила первых лиц технического прогресса, светоча, постепенно теряющего толщину пламени под напором дуновения беспринципного и глухого руководства. Скверная намерением саранча посмела по-сибаритски распластаться в пчелином улье, житнице ума, творчества и рукоделия, прижав своей мерзкой тушей бедных пчелок-мастериц. Мало, кого это волновало – так же, как и жизнь несущегося в тот час по безучастным переулкам Нового Дэ’Вона мужчины, который в спешке вновь снес безымянную уличную преграду.

Бегущий от невидимой расправы человек остановился на фудмаркетном перепутье и стал смотреть по сторонам в поисках дальнейшего пути побега. Его встревоженное поведение привлекло внимание одного из торговцев дальневосходной внешности, выключавшего голографическое меню на пластмассовом прилавке. День купеческой активности закончился: пожилой дальневосходец был одним из последних, кто закрывал торговую точку после успешной дневной рыночной суматохи:

– Сэр, вы, точно, марафон решили пробежать. Но, скажу я Вам, не совсем подходящее для этого место выбрали. Вот за километров, эдак, двадцать отсюдова, будет…

– Где ближайший департамент полицейского контроля? – с тяжелой верблюжьей отдышкой неразборчиво спросил беглец.

– Вам через центральный выход этого депо-галереи, – не успел было показать рукой в нужное место говорливый дедок, как мужчина рванул сквозь закрытые фудкортные площади. Накопившийся на тентах дождь крупными каплями падал на пальто беглеца.

Свернув за очередной угол и оказавшись на узком проулке, мужчина, едва сдерживая веки от сумасбродного моргания – осадки осложняли видимость, – прищурился так сильно, что почти не оставил и щели для глаз. В чреватой неподдельным страхом мгле другого конца проулка беглецу явился силуэт – настоящая угроза прорывалось сквозь темень и дождь навстречу мужчине.

– Кто это? – перекрикивая гул стихии, беглец попятился к месту, откуда он только что завернул в проулок. Изреченные слова обрывались ливневой стеной, обрушившейся на многомиллионный неоновый муравейник. Не успел отчаявшийся сделать и двух шагов, как два продольные харигата глубоко вонзились в ногу отступнику, прорезая мышечную ткань и намертво вцепляясь в кость. Бо-сюрикены оказались сильнее слов, потому что, в отличие от последних, они прорезали водяную толщу и вызвали нечеловеческий вой от боли, который все так же приглушался безучастным спокойствием дождя. Мужчина уже в молящем о пощаде крике вновь обратился к пустоте. – Кто это?

– Это работа НАГ, алгоритм созданный предпринимателями центральной всегломерации Осевого Полиса из компании Амбигиюс, – с апломбом рассказывал Геку аспирант одного из университетов, Клем старался делать заинтригованный вид. – Последняя их работа называется КиберАми, так сказать символизирующая преисполненную прощанием строфу поэмы о завершении эпохи текущего человеческого уклада. Нейросеть, как мы видим, ушла намного дальше, чем, например, относительно поверхностная творческая экосистема Бориссо из Хайшэнь. Я ни в коем случае не хочу упрекнуть сотоварищей по цеху, но…

– А эпоха какой человеческой действительности тогда является, по-вашему, следующим витком развития цивилизации? – прервал одурманенного собственный рассказом Клем, который, казалось, нащупал единственную интересную почву для дискуссии на сегодняшнем рауте полого бахвальства.

– О, слушайте, так далеко мы, люди искусства, не смотрим. Наше дело – критиковать и восторгаться, ну и расплавлять часы под солнечным зноем. Что касается будущего, так это мы оставляем на ваших величественных плечах, инженеров-атлантов, распрямляющих механизированные крылья и несущих нас, людей с широко открытыми от предвкушения глазами, к более высоким небесным сводам, – парировал артист во вполне осознанном и смиренном бессилии художника. – Настоятельно рекомендую посетить в следующем месяце центральную площадь Нового Мадрида, на ней будут выставлены экспонаты самых искушенных нейросетей: в частности, привезут новые работы нейросети С’Ли, машина ребят из какой-то компании Осевого Полиса. Боже, Вы бы видели последний ее шедевр, изображающий сказочно длинноногих элефантов в безбрежной пустыне. Словно только кистью человека можно такое сотворить, но никак не искусственного интеллекта.

– Люди теперь перестали рисовать – разве что проходную ерунду, – с сожалением проникся в гнетущую действительность современного искусства Гек. – Последний невоспетый обществом герой, как мне помнится, спился и закончил жизнь от передозировки кваалюдом в допотопном ВиАр шлеме весь в слюнях: они с таким же недопониманием, как и у него в отношении непризнания миром, свисали на опустевшее духом тело.

Двое разошлись, даже не распрощавшись: один – пошел искать следующую жертву рекламы знакомых-художников, другой – понял, что пора бы отправиться домой, дабы не навлечь на себя чувство еще большего разочарования.

Гек вдруг увидел Жана Ба Нео, заместителя председателя Медианного комитета – формально независимого от центрального дома Земного Объединенного Полиса исполнительно-надзорного органа. Однако, со слов ряда памфлетных изданий, медианный комитет скрытно контролировал деятельность чиновников центрального дома: весь состав центрального дома, считали политобозреватели, был вертепом, с закулисья движимым браздами лиц из Медианного комитета. Корреспонденты анонимных ресурсов и вовсе утверждали о существовании репрессивного удила комитета: собственная гвардия стражей, расправлявшаяся с неугодными по политическим соображениям субъектами.

Гек Клем в этой связи вспомнил, что завтра у него намечена встреча в одном из бизнес-центов города с крупным предпринимателем, Бэжамином Дэном, и представителями центрального дома Земного Полиса: на данную встречу он был приглашен как опытный геолог с соответствующей профессиональной и академической квалификацией, однако предмет обсуждения был нераскрыт женщиной, звонившей ему из приемной отделения комиссии центрального дома в Новом Дэ’Воне. Гек, полный любопытства, направился в сторону Жана Ба Нео разузнать, не связан ли его приезд в мегаполис с возбужденной активностью структурного подразделения центрального дома по трансконтинентальной нейробезопасности.

С не меньшим любопытством вспыхнувшие от невыносимой боли глаза мужчины были устремлены на подобие катаны, шипящее искрами ослепительного тока. Рука, обхватившая рукоятку с натренированной десятилетиями непоколебимостью, неумолимо и безжалостно приближалась в отражении зрачков раненного беглеца. Обжигающее неистовство искрящейся сетки тю-о, обратной стороны лезвия меча тати, вышпарило глазное яблоко мужчины: слизистая субстанция испарялась не успевая вытекать. Вопль оставшегося без глаза стал еще сильнее, однако неумолимая громкость ливня была ему по-прежнему неподвластна.

Убийца резким движением вознес меч над головой беглеца, стонущего от неконтролируемой боли. Озаряемый световыми панелями и красным неоном, алый стеклянный колпак предстал перед обреченным: он служил ассасину шлемом. Трепет от его непроницаемой мольбами фактуры усиливался багровым окрасом корпуса, к естественному цвету которого также примешался инфернальный оттенок неона, заполонивший проулок.

– После смерти будет еще хуже, данный приговор послужит вам отдушиной всего, что вам было дорого. Лишь затем наступит непроницаемая ни одним прошением тьма, – искаженный звуковым синтезатором шлема голос было последнее, что услышал в своей жизни мужчина, в предсмертной агонии зачем-то схватившийся за рукоятку иглы, наглухо застрявшей в ноге. Последнее же, что он увидел, было не обрушенное на его темя лезвие тати, а фатально очаровывающие выемки на шлеме, их композиция являла смотрящему абрис черепа.

Клинок вонзился в поверхность и застрял в нем. На стороне тю-о не было никакой сетки с электрическим резаком, а руки, державшие накаго оружия – его лезвие глубоко застряло в деревянной доске, – принадлежали Крео Спри. Наконец справившись с упрямством меча, Крео вытащил смертоносного дьявола из изрубленного дерева и отправил его в сая, ножны, словно остужая прокатный лист.

Крео откинул в сторону вспотевший локон волос – тот мешал его взору – и посмотрел по сторонам, охватывая всю тренировочную площадку центра. Помещение было исполнено в дальневосходных манерах одним уважаемым сиккэном. Расположенный на улице декоративный колодец, вид на который открывался из-под распахнутых наружу сёдзи, в жалобном одиночестве продолжал своей оловянной чашей лениво черпать воду из красивого резервуара. Мыслями и глазами Крео вернулся к сая, в которых продолжал охлаждаться меч тати.

– Кочевник, продолжай нести свой долг. – Крео поднялся с колен и вытер майкой испарины пота со лба. Кочевником называли данный тати задолго до Крео: он менял одни руки владельца на другие не меньше десятка раз, пока не осел в стальной хватке Спри – не зря меч так и называли. Однако новоявленный ученик школы Ё О Ну Мэ поклялся клинку прервать устоявшееся десятилетиями его губительное реноме. Губительное, потому что каждый покровитель меча, со слов последнего владельца, суеверного коллекционера, решившего во что бы то ни стало распрощаться с плачевным репутацией оружием, относился к мафиозным образованиям яумо Дальнего Восхода. Самым животрепещущим был тот факт, что каждый новый владелец забирал тати у поверженного – и так по цепочке сквозь мясорубку кровопролитной резни, пока Кочевник, по непонятному стечению обстоятельств, не оказался на прилавке не совсем легального магазина дальневосходных ценностей в Новом Дэ’Воне.

Схватив сая за кодзири, металлическое навершие ножен, Крео Спри с Кочевником в руках направился в сторону выхода мимо колодца, на несколько мгновений избавив от томительного существования это миниатюрное сооружение. По замыслу, в декоративное естество колодца архитектор, со свойственным ему творческим бессердечием, вдохнул проклятие одиночества.

Глава 2. Повелеваемый мухами

– То есть Вы хотите сказать, мистер Бэжамин Дэн, что, помимо сверхоперативного фиксирования девиантной активности и последующей трансляции этой информации в кор профильных надзорных структур и, конечно же, миллиона разновидностей научно-исследовательского моделирования, эта штука… – со взглядом ребенка, в зачарованных очах которого простиралась звездная карта, Бэа Ханаомэ Кид не сводила глаз с квантовой стены Аполло-2.

– Не штука, комиссар Кид, – прервал Бэжамин девушку, застывшую где-то в прострации цифрового колдовства, – а омнифрейм, как принято называть настоящий вид суперкомпьютеров в корпоративных и, что странно, в научных кругах.

– Зовите меня… – было сказала Ханаомэ Кид, но тут же с осознанной паузой оступилась и вновь попыталась сенсорно вместить в спектре видения пребывающий в дремлющем состоянии гигантский экран.

– Так вот, я договорю за Вас, – уловив монолитную неподвижность женского созерцания, мистер Дэн пожелал продолжить. – Эта, как Вы сказали, штука может обрабатывать ровно сто тридцать шесть целых, пять десятых зеттафлопс, когда же наиболее близкий по мощности частный омнифрейм из Ута-Лампу, максимум, может выдать два с половиной – три зеттафлопс.

– Как это стало возможным? Между всегломерациями же безупречно настроены потоки наукоемкой продукции, где наибольший вес занимают, безусловно, цифра и железо.

– Любопытно видеть чиновника, так легко изрекающего жаргон компьютерщиков.

– Мистер Бэжамин, мы – ведь не какой-то обросший мхом пережиток прошлых столетий. Аппаратное упрямство и презрительная бюрократическая неповоротливость это – не по моей части, – с оттенком легкой самоиронии ухмыльнулась девушка, так и не пожаловав бизнесмена хотя бы намеком на взгляд в его сторону. – Я вот, к тому же, защитила в Викторине работу по транспланетарному нейрокорреспонденсу с присвоением научной степени магистра. Изучив столько представленных на рынке устройств – причем с рук самих архитекторов, – я с закрытыми глазами могу, проведя кончиком носа по корпусу, установить, с какой межорбитальной задержкой выгруженные в облачную комнату образы пары мужчины и женщины будут ощущать тактильную десинхронизацию.

– Лаг в пол секунды? – обычно непоколебимый перед любым проявлением яркости человеческих чувств мистер Дэн на мгновение замечтался: хрупкая женская ладонь, источающая природную нежность, проходит легким движением вдоль руки старика, словно умиротворяющий бриз чистокровной молодости.

– Мистер Дэн, Вы же – не новоиспеченный бакалавр, чтобы начинать ехидничать, – все так же невозмутимо к окружающему миру держалась Бэа. – От ноль целых три десятых секунды до десяти секунд ровно в пределах Млечного пути, а там уж сами думайте.

– Так вот, – нервно кашлянул Бэжамин Дэн и продолжил, – никакие вместе взятые коры всего Нового Дэ’Вона не превзойдут Аполло-2, как бы они ни старались. Ведь причина безупречности суперкомпьютера…

– Так суперкомпьютера или омнифрейма? – со спокойной для души невежественной манерой прерывать собеседника девушка застала пятидесятилетнего бедолагу врасплох.

– Ни то и не другое. – За спинами обоих, преодолевая гул вентиляторов, донесся звук сомкнувшихся дверей. К разговору присоединился третий участник. – На протяжении, как минимум, двух последних столетий все умы высоких технологий, а также бездонные карманы цифрового бизнеса пытались объять своим невразумительным упрямством ту область информационного параллелизма, которая в ответ на их невежество все дальше и дальше ускользала от заинтересованного научного сообщества. Раз за разом она терялась в дискуссионных заблуждениях и откровенно нелепой близорукости обсессивных ученых.

Бэа, пронзенная импульсом любопытства, таки позволила обернуться в сторону незваного оратора, нарушившего ее деловую уединенность: только если мистер Дэн думал о себе как о субъекте, с кем тет-а-тет находилась девушка, то для нее самой этим желанным собеседником было немое цифровое существо, заточенное в квантовом экране. Тем временем, словно вжавшийся от детского стеснения в холодную стену зверек, Аполло-2 внимательно наблюдал за красивой девицей, но виду не подавал.

– Что конкретно Вы имеете в виду? – Бэа старалась сдерживать оценивающие движения глаз вдоль расплывчатого силуэта: перемещаясь мужская фигура рассеивала легкую затенённость аппаратной – через каких-то десять шагов незваный гость предстал перед ней в облачении молодого человека схожей с ней возрастной категории.

– Все крупнейшие производители пытались вместить столько высокопроизводительной емкости в один нанометровый проводник, сколько необходимо для того, чтобы приблизиться к номинальному значению числа нейронов человеческого мозга, – Спри остановился рядом с Бэей, едва удерживая мускулинную вульгарность скользнуть вбок краем заинтригованного глаза. – Ну и что дальше-то? Это разве к чему-то привело? Уже как лет сто назад прогресс, зацикленный на экстенсивном пути расширения научно-технической базы, добрался до того же количества единиц нервной системы человека. Да что уж там – сейчас умудряются вырастить и двукратные и трехкратные значения мозга человека в кремниевых теплицах.

– Толку что-то от этого я особого не увидела. Только лишь увеличенные платежные ведомости на командировочные моих коллег для постоянных ревизий компьютерных ubermensch2.

– Верно, – испущенная оратором улыбка означала переговорное доверие, которое неосязаемым шлейфом расползлось между ним и девушкой; теперь Крео стоял с Бэей на одном уровне отдаленности от Аполло-2. – Эти сверхтяжелые коры только и делают, что трещат по швам от втиснутых в их брюхо процессоров. По сути же, они ничем не отличаются от сорока семи хромосомного живого субъекта, так как до сих пор их создатели не дали им право на понимание.

– То есть как бы ты ни отелеснивал андройда или киборга, ты не вдыхаешь в него истинную эмоциональную привязку к жизни.

– Вот употребление андройда в этом контексте не совсем корректно, – вмешался Бэжамин, но тут же понял, что его замечание испепелилось в наэлектризованной цепи диалоговой симпатии, вдруг возникшей между молодыми людьми.

– Все верно, – Спри поддержал Бэю и безропотно продолжил. – Интеллект, сознание и разум, объединенные под одной общей крышей понимания. Цифровой интеллект только тогда очеловечен, когда его понимание процессов не является миллионами вычислений, заданных алгоритмом.

– То есть Аполло-2… вот этот скромный гигантик, – уже пальцем показала Бэа в сторону квантового экрана, тем временем игравшегося бесконечными переливами цветовых гамм, – в отличие от всех существующих в мире омнифреймов или иных форм супермкомпьютеров, содержит в своих нанометровых жилах имитацию эмпатии, присущую человеческой природе?

– Имитация как раз бы приравняла Малыша… простите, Аполло-2 к обычному сверхмощному кору. Сеть персептронов Аполло-2 полностью идентична человеческим нейронам и их высокоуровневому формату мышления. Возвращаясь к тому, с чего мы начали: это – не суперкомпьютер, не омнифрейм, это – разумное существо без какого-либо искусственного алгоритма понимания… но оно понимает. Это – почти что человек, заключенный в скелетный каркас из стали и алюминия, а его мышцы – сплошной кремний, пропускающий по микросхемам людскую грусть, любовь, разочарование.

– Как в сказке про инженера-робототехника и ребенка, которого тот выстругал из электроактивных полимеров.

– Копкиони, все верно.

Одурманенные оброненным силлогизмом ликующие глаза мужчины и женщины были обращены друг к другу – в такт этой экзальтации, на фоне их профилей, кванты цвета черного оникса с обоих краев панели пустили по экрану рябь, точно сказочное существо перебирало пластины своей чешуи. В самом центре экрана, сомкнувшись изящным симбиозом, инсталляционное явление представило аудитории крошечное око, вертикально разрастающееся ровно между Крео и Бэей. Оба повернулись к источнику сего представления.

– Как в таком случае можно понять, спит ли Ваш омнифрейм, если его уникальная природа прямо не относится к контролируемым человеческой рукой нейросетям? – удивлению девушки не было зримых границ.

– Скажите, мэм… – Крео тут же осознал поспешность выбранного обращения, когда наконец-то дав волю глазам опуститься по фигуре незнакомки убедился в отсутствии обручального кольца, – то есть, мисс. Вы же в детстве частенько притворялись спящей, когда родители будили Вас?

– Этот невинный грешок простителен каждому ребенку, – озаренные визуальным потрясением глаза Бэи также передали энергию постепенно проявляющейся улыбки.

– А Копкиони любил обрушиться на редеющую голову плотника своими детскими шалостями?

– Интересное слово, «плотник». Никогда не слышала его.

Крео сам задумался, где он ухватил это причудливое слово. Неподдающаяся объяснению озадаченность тут же была оттеснена в сторону непримиримой игрой улыбок между говорящими, которые вновь смотрели друг на друга.

– Зовите меня Бэа, – чиновница протянула для рукопожатия кисть весьма утонченной фактуры.

– Крео Спри. Очень приятно, мисс Бэа.

– Просто Бэа.

***

Бэа Ханаомэ Кид, и двое ее коллег из комиссии по трансконтинентальной нейробезопасности, Гон и Клинтрек, сидели по одну из сторон высокочастотного голографического стола. Напротив расположились мистер Дэн и секретарь представительства его холдинга в бизнес-центре, Нэйрек, девушка весьма элегантной внешности: безупречная кожа – вживленные под оболочку наночастицы знали толк в своем деле, – манящий лоск ног, удлинение биоинженерным вмешательством которых влетело молодой корпоративной обольстительнице в копеечку. Рядом с ними где-то в своих мыслях продолжал гулять Крео Спри. По бокам стола уселись молодой геолог из новодэниского университета магмы и сланца, Гек Клем, и неугомонно ерзающий в кресле представитель администрации новодэвонской агломерации по вопросам внешней коммуникации, Арнибальт Умми.

– Правильно ли я понимаю, мисс Ханаомэ Кид, что вопрос весьма деликатен? То есть никаких проныр даже из самого нечитаемого издания? – в интонации, сдержанной изысканной дипломатичностью, уточнил Бэжамин.

– Все верно, мистер Дэн, – подчиненный Ханаомэ Кид, Гон, потряс запястье, от чего лазерное отображение часов вслед за рукой стало качаться в модифицированном воздухе, парящем на расстоянии сантиметра от ремешка. – Все, что Вами, мистером Спри, мистером Умми и магистром Клемом будет услышано, не должно покидать стены данной переговорной.

– Замечательно. Тогда, чтобы не терять время – а устройство по его обратимости еще не изобрели, – спокойно проговорил Бэжамин, – думаю, пора приступить к обсуждению.

– Мистер Дэн, – начала Ханаомэ Кид, – как Вы уже, наверняка, поняли, мы здесь не для ревизии Вашего цифрового имущества. Отнюдь, мотивы приезда, скорее, предпринимательского, нежели процедурно-контрольного характера, чем, по сути, и является работа любого исполнительного департамента Полиса.

Смешок, явивший собравшимся неодобрительную ухмылку Клема, внепланово оборвал бюрократическую речь.

– Прошу прощения, – взгляд геолога уперся в кружащую по своей оси голограмму земли размером с мизинец, – но, как я помню, меня позвали, чтобы протестировать одну из моделей здешнего омнифрейма на возможные математические регрессионные ошибки, а не принимать участие в каком-то созидательном процессе.

– Аполло-2 не требуются никакие проверки, – с томной теплотой каждого слова Крео Спри поднял глаза из-под тяжелых век. Его голова поникла в пристрастном внимании к каждой застольной фразе. – Он сам может прогнать по любому докладчику «зэт» и «тэ» тесты. Правда, из таких данных он ненароком может выявить закат эпохи человеческой.

Бэжамин Дэн взглянул на своего сотрудника как на полоумного и тут же извинился:

– Мистер Спри бывает местами чересчур категоричен. Прошу его простить, господа.

– Он, и правда, составлял мной упомянутые апокалиптические апроксимизации, – с прежним задиристым нигилизмом Спри уже оппонировал начальнику.

– И безнадежно несговорчив, – процеживая сквозь зубы, Бэжамин сигнализировал Спри, чтобы тот нашел внутренний рычаг заткнуть свой поток юношеской кичливости. – Прошу продолжайте, госпожа комиссар Кид.

– Спасибо, мистер Дэн, – с благодарным кивком девушка приняла эстафету этого, ей казалось, зыбкого чуть ли ни на каждом шагу разговора, разговора, который безвозвратно, движением всей женской воли, ставил на кон ее репутацию. – Прошу Вас, мистер Клем, услышьте меня всецело как человек науки, всем своим неравнодушием к техногайянизму. Поверьте мне, мои слова Вас не разочаруют, а скрытый за ними потенциал для экспоненциального роста технологического развития поразит масштабами.

Гек Клем в согласии откинулся на спинку стула и вместе с остальной стал прислушиваться к каждому докладываемому слову.

– Армейские гексакоптеры Осевого Полиса проводили процедурные вылазки для идентификации телеметрии ионизирующего излучения в районе восьми ста двенадцати километров от южной пограничной зоны центральной всегломерации, а именно, близ сектора сорок тире ноль пять. В течение всего полета, как видно с записи, а также на основании данных состояния беспилотников, аппарат ловил странный сигнал с постоянно меняющимся значением частоты. Этот неуловимый импульс соскакивал с одного диапазона на другой в считанные миллисекунды.

– Так, как он, этот Ваш беспилотник, тогда ловил данный сигнал, если ни природа, ни источник импульса не были установлены? – Гек, не давая логически замкнуть нить объяснения, прервал докладчика. Так он ответил школьнической обидой на раннюю просьбу девушки откинуть все предубеждения, оправдано скопившиеся у представителей науки в отношении пустословных служащих из министерств.

– Как бы Вам объяснить… Постарайтесь быть внимательны: оператор, контролировавший дрон, увидел матричный круглокод в виде наслоенных бликов поверх картинки записи, которая велась с камеры на корпусе беспилотного аппарата. Динамики же слегка трещали от фона ионизирующего излучения, – Гон подхватил докладную фабулу за свою коллегу, за что тут же поплатился, так как Ханаомэ Кид перед встречей предупреждала своего заместителя, чтобы тот не вилял от текста, заранее утвержденного по итогам длительного обсуждения.

– Мистер Гон, я продолжу, не с Вашего позволения, – найдя в глазах рядом сидящего повинующуюся мину, строгая начальница продолжила. Спри в это время уловил несбалансированность коллективного духа чиновников: группа, явно, старалась не выдать лишнее инсайдерское слово. – Расшифровка оптической метки с записи дала очень странные телеметрические показания неизвестного источника энергии.

– Кью-Ар код, код быстрого реагирования, – уточнил Спри, – не является формой диагностического оборудования, а его штрихметки не больше, чем поля тетради для записи под диктовку. Работа какого устройства на самом деле законспектирована в коде?

– Откуда мы это знаем, мистер Спри? – молниеносно, без доли размышления, Бэа пыталась отделаться от вопроса. – Патрульный гексакоптер просто-напросто видел зашифрованное послание о непостижимых уму значениях кинетики.

– Мисс Ханаомэ Кид, – с улыбкой, включавшую всю бережность мужской невзыскательности перед лицом легкомысленного женского умалчивания, Крео застал комиссара врасплох, – Вы же сами только что с глазами, полными полагающегося на наше неравнодушие оптимизма, просили быть честными, но зачем-то в присутствии, осмелюсь заметить, профессионалов своего дела утаиваете важнейшие свидетельствования.

– Штрих-код транслировал телеметрию с сорока шести порт-плагов, – в отсутствии алиби коллега Бэи осознал, что члены министерства не выкрутятся из цепких объятий компетентных оппонентов.

– Мистер Гон, да что Вы себе позволяете? – несоразмерно внутреннему негодованию Ханаомэ Кид с наитончайшей нотой разочарования констатировала брешь в конспирации их тайны.

– Бэа, тогда как люди, вообще, поймут, с чем мы предлагаем им иметь дело? Немного доверия не навредит, – Гон обратился к лицам напротив. – Какое именно явление пеленгует датчик – неясно, однако…

– Заткнись, пожалуйста.

Крео Спри, не обращая внимание на предостерегающее Гона замечание, тут же обратил против него весь дознавательный арсенал:

– Как нам всем известно, порт-плаги служат диагностическим оборудованием, пронизывающим многослойные, сложные по составу структуры. Такого рода оборудование дает взглянуть на сокрытое рядом контуров пространство, в котором протекают явления трансцендентно космического масштаба.

– Неизмеримые относительно примитивным оснащением геолого-разведочных мероприятий, – поддержал линию аргументации Гек Клем.

– Мощность пеленгуемой энергии, мисс Ханаомэ Кид? – наплыв неистощаемого упорства Крео экспонировал тем сильнее, чем большими мегаваттами набрякали очертания интриги.

– Около трех ста… – не успел закончить Гон, как его тут же осекла Бэа, восстановившая трудноулавливаемый баланс скрещенных ног на мысленном гимнастическом бревне внутреннего спокойствия.

– Около трех ста миллионов градусов по Цельсию, мистер Спри, – Бэа улыбнулась, увидев в ответ знакомый по ранней встрече в операторской нежно-томительный магнитизм между ними: он продолжал перебирать чувственные струнки обоих и не умолкал.

– Пальцами лучше не прикасаться к такому, мисс Кид. Можно и обжечься, правда?

– Просто Бэа, мистер Спри.

– Внутри также зафиксировано давление десять в минус шестой степени Паскалей, – втиснул важное уточнение Гон.

– Постойте, пожалуйста, – наконец подал признаки присутствия чиновник новодэвонской агломерации, Арнибальт Умми, – я не особо смыслю в физико-химических науках, или о чем вы еще там говорите, но причем здесь давление?

– В космосе вакуум характеризуется показателем десять в минус четвертой степени, – Гек Клем оперся локтями об стол, словно говоря движением тела о еще большем погружении разума в обсуждаемые обстоятельства неизвестного, – в настоящем же случае, мистер Умми, речь идет о сверхвакууме.

– Все верно, – Спри был рад вернуться в поле дискуссионного вихря после внезапно заставшей его врасплох тяги к другому человеку: как правило, такие вспышки мужчина мгновенно купировал закостенелым стоицизмом. – Вкупе с идентификацией столь поразительной энергии можно говорить о том, что…

– В породах, отсканированных гексакоптером, расположился настоящий фонтан, изливающий протонные или нейтронные дозы чего-то. На лицо – все признаки управляемого термоядерного синтеза, – слова Гека обозначили первую знаменательную веху по вскрытию оболочки таинственного источника энергии.

– А как же пресловутая радиация? Она уже какой век испепеляет ионизирующим излучением все живое концентрационных зон, – задал вопрос Гон с подозрением на то, что ответ ему известен. – Мы же знаем, как работает эквивалентная доза, распыленная в схватке со «слепой яростью» нашими давнишними военными предшественниками из комиссии по военным делам Земного полиса. Может, она также оказывает влияние на показатель ядерного излучения? Как бы наслаивается на значение той непонятной подземной энергии, от чего последняя может ошибочно показаться высокой?

– О чем Вы говорите, уважаемый? – присоединился мистер Бэжамин Дэн, – терравосстановительные вышки, которые дочернее общество моего холдинга до сих пор конструирует для последующей отправки на замену изношенным, уже, как минимум, лет двадцать рассеивают радиацию, преобразовывая ее атомные частицы в полезные удобрительные вещества.

– Но они все равно не спасают животный мир от тех членовредительств, которые ей принесла лучевая болезнь, – Крео вновь ощутил в себе нарастающий ком необузданной агрессии. Не зная, что с ним делать, он позволил себе нарушить клятву немого хладнокровия, данную когда-то искавшему для Спри путь обретения мудрости Сиккэну. Второй раз за вечер он воспользовался этим варварским, но отдающим неприкрытой первобытной справедливостью орудием. – Изувеченные неестественными отростками лозы; животные, бегающие с рогами из слепящего хрусталя, вместо костных продолжений; реки с озерами, поверхность которых может напоминать радугу из миллиона радиационных оттенков, но никак не пригодную для жизни природы воду. Вот, что из себя представляют продуманные решения Земного Объединенного Полиса. Вот, что погубило и оставило на растерзание техногенному неистовству столько людских душ, которые до сих пор вынуждены…

– Это абсолютная ложь, – едва удержал себя от импульсивного вскакивания с места Клинтрек, до этого с осторожностью внимавший устные размышления присутствующих. – Земной Полис тогда боролся со «слепой яростью», и она была уничтожена. Нет никаких оснований утверждать, мистер Спри, что люди могли остаться там и продолжать существование. Если и были жертвы, то они ушли с миром, а не в муках.

– Под звучания галлюциногенных излучений, разъедавших их организм изнутри? Надеюсь, вы так шутите? «Мистер не знаю, как Вас там», тех, кто до сих пор обитает в концентрационных зонах, язык не повернется назвать людьми – они перестали ими быть, как только совет комиссии по военным делам Земного…

– Хватит, оба, – мистер Дэн вовремя применил буфер властной интонации для примиряющего эффекта. – Все, что касается «слепой ярости», должно оставаться в прошлом и служить показательным примером для всего человечества, когда оно позволяет в своем скотском высокомерии посягать на естественный порядок. Триста лет назад полярные снежные глыбы севера и юга были уничтожены, высвободив из-под обледенелых оков целый рой штаммов. Мы победили эту безжалостную армию первозданной чумы – на этом все. Мисс Бэа, к чему в итоге Вы хотели подвести?

– Спасибо, Бэжамин, – Ханаомэ Кид, для верности, с холодным осуждением оглядела Клинтрека, только что вспыхнувшего неуместно демонстративным долгом охранять честь госаппарата от злословия. Тот, стыдливо клюнув носом, замолк. – В отличие от своих коллег, я согласна с Вашей теорией: я тоже думаю, что триста миллионов градусов по Цельсию исходят исключительно от зажатого в каком-то подземном резервуаре источника. Если и допустить, что оптодозиметровые сенсоры улавливали постороннее, не относящееся к синтезу в породе ионизирующее излучение, то его величина ничтожна – по сути, белый шум, крутящийся вокруг скудного дискретного набора с минимальной дисперсией.

– Ну хоть кто-то из министерских шишек владеет базисом дефиниций регрессионного анализа с примесью ядерной физики, – позволил восхититься молодой геолог.

– Транспланетарный нейрокорреспонденс… полагаю, даже магистр, – с уверенностью волхва Спри заглянул вглубь прекраснейших глаз Бэи.

– Вы хотите, чтобы Аполло-2 провел геологическое изучение местности, так как она – если я правильно понял – скрыта под толщей как естественных пород, так и пород, образовавшихся в результате искусственно деструктивного воздействия? – откинув все мельтешащие топтания на месте, Бэжамин Дэн применил свою акулью прямолинейность, проверенную сонмами успешно заключенных сделок.

– Кто такой Аполло-2? – с непониманием обратился к присутствующим в конференц-зале Гон, надеясь получить хоть какое-то объяснение.

– Суперкомпьютер, омнифрейм господина Дэна, – обрабатывая непредсказуемо быструю реакцию бизнесмена в виде вопроса в лоб, Ханаомэ Кид дала себе отдышку путем объяснения Гону элементарных вещей, не знать которые было непростительным дилетантством со стороны инициативной группы. – Да, мистер Дэн, вы правы, мы хотим, чтобы Вы дистанционно обработали пространственно-геологическую модель в максимально возможной четырехмерной динамической детализации.

– Географическая отстраненность неприемлема, – Крео пытался высмотреть в Ханаомэ Кид внешние, а, может, и вовсе скрываемые за стальной непреклонностью скул возбудители его беспокойного томления от мыслей о женщине. – Мистер Клем, я ведь прав, что в целях изображения структуры обнаруженной полости необходима сейсморазведочная инфраструктура на местности? Также, наверняка, потребуется мощная связь со спутниками для передачи сверхмассивных данных о породе, верно?

– Иного пути я не вижу, – согласился Гек, откинувшись на спинку кресла, – стандартная пневмопушка будет оптимальным решением. Подберемся с ней на том же гексакоптере на высоте ста метров и сделаем несколько выстрелов. Только вот я не понимаю, почему…

– Мистер Спри, – словно никто другой, именно в тот момент, для Бэи не существовал, поэтому девушка и не могла приказать сойти парализованной восторгом мине, – не при каком условии ваше участие не может выходить за рамки дистанционного режима работы по воспроизведению модели объекта. Все обнаруженное будет сперва всесторонне изучено представителями Объединенного Полиса, а уже потом его центральный дом решит, как полученный кладезь может послужить на благо людей.

– Зовите меня Крео, просто Крео, – для мужчины являлся удивительно непостижимым факт их непрекращающейся дуэли, ведь в этом споре чудеснейшим образом находили себе место искренние любезности и взаимодополняющие улыбки. – Вы весьма справедливо обособили представителей Объединенного Полиса – то есть, чиновников – от свободолюбивых жителей нашей планеты. Ведь они уже не подчиняются административно-территориальным эдиктам, а наоборот – рассекают по ослабленным государственной неповоротливостью просторам на машинах рационального индивидуализма. Если Вы не заметили, люди уже создают под носом дремлющих властей легитимированное правовое поле для существования своих коммун. Я это все говорю к тому, что разум человека, прежде всего, а не обколотый служебными записками мозг бюрократии решает, нужен ли этот кладезь знаний или нет… какими бы неисчерпаемыми они ни были.

– Не сводите наш разговор в популизм, – вскипел уже Гон.

– Крео, – фехтовальная дорожка по-прежнему принадлежала только им двоим, – я с Вами отчасти согласна, но это не отменяет наше решение изолировать вас от полевых работ.

– Понимаете ли, Бэа, я ни при каких обстоятельствах не позволю читать Аполло сигнал, если не уверен в защищенности его источника. Другими словами, любой установленный в землю или парящий над плоскостью сейсмодатчик подвержен высокому риску быть хакнутым, из-за чего он может спалить всю нейронную биосферу Аполло. Я не смогу контролировать на таком расстоянии сетевую непоколебимость обороны омнифрейма. Спросите, откуда такое недоверие? Я отвечу: не желал бы я никому хлопот сравни тем, что случились с кором, принадлежащем когда-то гиганту из индустрии фотовольтаики в Чиркулум-Чинере.

– Кого Вы опасаетесь? – Клинтрек сидел надутым мальчуганом: возмущение от роли осужденного за ребячество постепенно спадало. – Как уже было сказано, никаких сказочных существ, облученных эквивалентной дозой яда, там нет. Тем более, если бы они и существовали, то как обезумевшее от слепой ярости животное вдруг обнаружит в себе склонность к виртуозному сносу брандмауэра? Пустынные набежчики… да они сами давным-давно поубивали друг друга.

– Что на счет лихих фортелей госслужащих в части несанкционированного проникновения и установки шпионских ретрансляторов в артисинаптических связях нейросети? – хлесткой пощечиной, отбивающей желание оппонента в продолжении диалога, Крео наконец сменил фокус своего взгляда.

– Вы обвиняете нас в…

– Я думаю, на этом хватит пререканий. Вы либо соглашаетесь на оговоренные условия физического присутствия нас в сканировании зон, либо прошу пожаловать на изучение общедоступной книгодинамики одно-контрактных предложений, коих сейчас пруд пруди. Каждая, без исключений, средненькая компания по нейросетевому обеспечению может воссоздать качественную четырехмерную динамическую модель местности. Если же вам нужно что-то помощнее – вперед! Центральному омнифрейму юго-восточной всегломерации – стоит заметить расположенному в марсианской экзомерации, а не на Земле, – полагаю, не покажется лишней предлагаемая вами пара миллиардов г’стоунов. Им же не хватает на финансирование своего технологического присутствия на необжитых просторах марсианских кремнеземовых равнин. Дело ваше, хотя деньги, которыми вы распоряжаетесь – не Ваши, а каждого гражданина Осевого Полиса.

Мистер Бэжамин Дэн сделал несколько скрипящих движений на сидении, неприлично сильно въевшемся в таз, – настал черед его резюме:

– Мистер Спри, хоть и заносчив, а местами и вовсе непростительно невежественен, но политику моей компании понимает лучше, чем любая консалтинговая вошь. В этой связи жду от Вас согласие на наше полевое участие, непосредственное физическое присутствие при изучении породы. На этом, если Вы не против, предлагаю закончить.

В несколько мгновений переговорная опустела, оставляя замкнутую в блужданиях своих рассуждений Ханаомэ Кид совсем одну. Она замерла у панорамного остекленения зала. Превозмогая самобичевания, она в конце концов проглотила в бездне памяти провальную сдачу флагманских позиций, допущенную из-за суматохи между коллегами. Руководство комиссии четко дало ей понять, что поблажки частным лицам в вопросах доступа к неопознанному месту неприемлемы.

***

Беснующая под люминофором ночная жизнь Нового Дэ'Вона приветствовала прибывающих из мест постоянного рабочего напряжения людей. Она зазывала в свои псевдоготические обиталища, обещала родное гостеприимство и материнскую заботу. Однако стоило заблудшей душе после принятия дозы запретных веществ свалиться в полуанилиновый диван и вглядеться в нависшие фрески сводов, как из-под потолочных рисунков на смотрящего обращались взгляды демонических созданий, а тиснение мебели в своей текстуре начинало выдавать изувеченные души – с собой, в котлы сожжения, они с удовольствием бы забрали доверчивого офисного беднягу. Бесконечные шлейфы аэрозоли от хайдрокваалюда, дешевая выпивка и симуляции танцевальных вакханалий в модулях воссозданной реальности –этим жила как офисная молодежь, так и более возрастной контингент, состоявший из успешных людей и их захребетников.

К одному из таких мест направлялся Крео Спри, не забывая укутываться в пальто, словно ограждаясь от плывущей на встречу скверны. Один модно разодетый в пестрые тона юноша, пройдя очень близко со Спри, на долю секунды обволок его слепящей голографической сферой: Крео без какого-либо желания вынудили нырнуть в чужую учетную запись социальной сети. Отдалившись от Спри на добрые три шага, со спины молодой человек напоминал находящегося в изоляционном боксе больного иммунодефицитом. С каким бы издевательским гротеском Крео ни подходил к говорящей свободе таких вот повес – а на деле, их скрытому требованию внимания к своим персонам, – тяга подрастающего поколения к неприкрытой откровенности собственных жизненных драм принимала пандемические масштабы. Она разрасталась среди молодежи за спинами академических лекторов, нагло отупляя зубы перед гранитом науки: конечно же, имелась в виду самая популярная социальная площадка КнотАс (первая буква опускается при произношении) – эта метасфера объединяла миллиарды живых существ, но взамен требовала сдачу своей индивидуальности.

Кто-то носил инвазивные нанопроводники – как правило, электрод закреплялся под ушным завитком, – тем самым скрывая от прохожих глаз мир сетевого профиля; кто-то видел невозможным существование мира без голографических иллюстраций своих ежедневных душевных смут, принуждающих случайного зрителя к поддельному сочувствию. Одним словом, настоящая засуха от чумной диджитилизации опустошала одну почву нераскрытого потенциала за другой. Инвазивные устройства с открытым глазам публики сетевым профилем занимали по численности такую же треть потребительской аудитории, как и аналогичные гаджеты с закрытой визуализацией профиля. Оставшаяся треть, к которой можно было причислить Спри, не гнушались более аскетичных форм сообщения с сетевой топологией: редко используемый браслет с фотопластинкой для проекции объемной мультимедии крепился на запястье так же естественно, как и произрастал из плоти пальца ноготь.

До бар-клуба, куда направлялся Спри, оставалось пройти утробы нескольких кварталов. Однако манящие мысли о встреченной женщине заставляли Крео сбавлять шаг, так как он знал, что, увлекшись быстротой темпа, связь с воображаемым им образом прервется тем внезапнее, чем скорее он доберется до бар-клуба Скорбящий Дедал.

Видел ли он ее раньше? Приходила ли она к нему в тех самых грезах, когда мужчине является идеал и он принимается боготворить его с не меньшим трепетом, чем это делает бедствующий моряк при виде полярной звезды? Крео Спри не знал, испытывает ли он разочарование к своему пошатнувшемуся волчьему самозабвению или же благодарность перед щедростью судьбы.

Не могла найти ответ и Ханаомэ Кид на то, что заставило ее вдруг, вопреки сформированной опытом общения с противоположным полом неприступности, податься полю сближающего магнетизма и улыбнуться мужчине в тот безвозвратный момент, когда понимаешь, что запланированная совместная работа будет служить фоном для произрастания чего-то большего. Застигнутая врасплох непрекращающимся давлением парализующих чувств девушка была вынуждена в одном черном, как ночь, белье, чуть сгорбившись, испуганно таращиться в зеркало, будто бы за ним скрывался ответ. Сильнее надавливая изящно тонкими с прожилками мускулов руками на туалетный столик, Бэа с порицающей остротой вела зрительный допрос в отношении обвиняемой: адвокатируемый природной стихией ответчик был непреклонен. Чулки, обволакивающие ее ноги в едва прозрачную черную сеть, вкупе с теменью спальни распыляли никотиновый зной кабарэ, впадая в томительность приглушенного света от минисофитов зеркала. Она почему-то почувствовала себя падшей женщиной, явившейся в безвольной наготе на подмостки бурлеска, отчего еще сильнее возненавидела себя. Что за несусветная чушь, думала она, пытаясь сбалансировать беспокойные весы внутренней гармонии умозрительными пощечинами.

С не меньшей по контрастности палитрой эмоций Крео, пока еще так и не дойдя до Скорбящего Дедала, позволил себе убавить чувствительность к внезапной связи и скользнул взглядом по витрине. По обратную сторону стекла три-дэ проекция записи прошедшего заседания членов Общественного Надзора по агломерации Новый Дэ’Вон привлекала кратковременное внимание прохожих.

Избранные по результатам агломерационных отборов обычным народом не менее обычные граждане – в их ряды, как правило, входили бизнесмены мелкого и среднего пошиба, аудиторы-аналитики из статистических бюро или преподаватели экономических, а также социальных наук – занимали равноправные посты этой де-юре четвертой, но де-факто первой по значимости ветви власти в теле представительной демократии. Общественный Надзор являлся нанизывающим все существующие позвоночные диски дополнительным хребтом. Если поясничный отдел позвонков, т.е. законодательная власть, искривлял опорно-двигательную работу тела отсутствием кворума в части принятия решения по законопроекту или же грудной отдел позвонков, т.е. судебная власть, губил организм пренебрежением беспристрастности, а, может, шейный отдел, т.е. исполнительная власть, и вовсе рукоплескал посулами, но, в итоге, не мог даже настроить пути исполнения поставленной задачи, то со стальной непоколебимостью в дело вступал самый приближенный к голосу народа орган – Общественный Надзор.

На проецируемом заседании представители Общественного Надзора подсчитывали экономическую отдачу от вложенных правительством агломерации Нового Дэ’Вона налоговых поступлений в общую программу Земного Объединенного Полиса по финансированию межпланетных коммутаторов повышенной дальности. В ходе экспертизы вершителями социально-экономического правосудия неоднократно устанавливалась нецелесообразность инвестирования в столь сомнительные проекты: во-первых, из-за априори удручающих результатов расширения границ обозримости человеческого присутствия во вселенной, а во-вторых, из-за порочной практики чиновников втихую привлекать на субподряды аффилированные бизнес-структуры, выполняющие строительно-монтажные работы втридорога.

Сквозь отблески голографируемых узоров витрины, прямиком из отголосков заседания, в сознание Крео Спри вернулась Бэа. «Классическая чиновница» – отсчитывая последние метры до бара, непокорный человеческому естеству мужчина критиковал объект своего воздыхания. «Небось, богатенькие или властные родители протолкнули свою девицу-дочь в государственный орган» – продолжал хотеть думать Крео, но осознавал, что в меритократии Осевой всегломерации только вкалывающая и не жалеющая свою жизнь воительница может занимать руководящую должность в исполнительном органе центрального дома Земного Объединенного Полиса – не просто какое-то бюрократическое структурное подразделение правительства, а саму комиссию по трансконтинентальной нейробезопасности.

«Хватит, пора прекращать с этим» – Крео в последний раз решил воспротивиться стене цунами, подгоняемой шквальным ветром томимых в глухом заточении чувств. Резким росчерком пера сознание Крео приветствует безмятежную гладь умиротворенного моря, оно омывает буколическую пастораль его душевного изгнания, его мир без живой привязанности к кому-либо.

Усталые глаза Спри упирались в фасад Скорбящего Дедала. Привычное место вмиг стало незнакомым прибежищем для пенящейся гурьбы, что виднелась за прозрачной графической девушкой: уже какой год без изменения во внешнем дизайне она приглашала путников, уставших от суматохи в неоновых лабиринтах мегаполиса.

Зовите меня Бэа. Обезличенная фигура голографической танцовщицы в длинных гольфах и с остальными сопутствующими атрибутами школьной формы – куда же без провокационно короткой юбки – легким движением повиляла челкой каре, открывая Крео лицо той самой женщины, досаждавшей его спокойствию не один час. Просто Бэа.

Потребовалось не менее десяти секунд, чтобы сжатый тесками романтизированных переживаний мужчина привел в порядок мысли и вновь увидел прежнюю голограмму безликой женщины – никакой Ханаомэ Кид уже не было. Крео прикоснулся к толстой застежке на запястье, таким образов указывая парковочный ориентир парящему на верхнем эшелоне лат-скайстеру, и затем пожаловал в Скорбящего Дедала. У входного проема стояла юная хостес с закосом под очередную старлетку и выдавала нашейные метки матричных штрихкодов:

– Добро пожаловать в Скорбящего от безумного горя Дедала, – девушка не успела преподнести нейрометку к шее Спри, как тот аккуратно отвел ее руку в сторону. – Мужчина, без шееАйДи нельзя. Сегодня особенная тематическая вечеринка в честь схождения созвездий Лебедя и Лиры и, конечно же, релиза нового баблдройда «Ви Бесконечность Ви» от Зинателлы.

– Кто такой этот Зинателла? – Крео заставил привередливый к любому внешнему шоку характер успокоиться и позволить девушке-таки приклеить треклятую метку. Однако так просто надоедливая дива с аляповатыми блесками на лице не могла отделаться.

– Нуу этот Зинтелла, который, как он сказал, и свел обе… – неуверенное в корректности изложения зашуганное милое создание в последний момент отважно решилось отвесить словесный пинок ворчливому гостю, – ну обе звезды, вот они, с его слов, и стали предвестниками этого торжественного вечера, чтобы представить Ви Бесконечность Ви. Да проходите Вы уже наконец, ну!

Пока Крео Спри со снедающим взглядом следил за тем, как девочка разглаживает по его шее черную марку, на противоположной ко входу в здание стороне, бурля реактивной смесью, радужные дуги, пролитые турбинами, сотрясали пространство: чей-то скайстер парковался. Машина принимала на корпус пробную артиллерию крупинок скорого ливня, обещавшего ветхозаветным потопом на неделю осадить и без того сырой от проливного горя людей мегаполис. Неизвестный силуэт вынырнул из машины с уже натянутым поверх головы прорезиненным капюшоном. Почувствовав наращиваемую пробивную силу дождя, он поднял голову в сторону стихийной батареи, коварно скрывающейся под хмурым небом Нового Дэ’Вона. Затем незнакомец устремил невидимые во тьме колпака глаза на входное жерло клуб-бара.

Спри, упорно продолжавший ютиться в пальто, расположился у барной стойки, опрокинув сцепленные в замок кулаки на трассу под алкогольные болиды. Дерево панели делало расслабляющий массаж коже рук – Крео надеялся, что ему наконец-то явились первые признаки успокоительного вечернего транса. Но что-то терзало спицы натянутых мышц, что-то делало нежный покров барной стойки противно шершавым, перекидываясь покалывающим спазмом на кончики пальцев. Это что-то, казалось, спряталось за пульсацией танцующей в экстазе толпы, оно смотрело на Спри и выжидало его последнего сдающегося выдоха перед нависшей будничной утомленностью. Нелепо уместив нос на вороте уже, думалось, сросшегося с телом одеяния, Крео суетливо оглядел просторы этого языческого эпикурейского капище: там идолами провозглашались потребительская вера в непогрешимость маркетинга на определение образа индивидуума и навеянная приятной агонией культового танца потребность толпы в иррациональном.

Крео Спри так и не получил визуальный ответ на свои тревожные мысли о предполагаемом преследовании. Возможно, на подсознательном уровне его гложила проявленная уступчивость перед персоналом по вопросу АйДи-метки, которая, как уточнила хостес, при считывании у бара выдает посетителям индивидуальные показатели текущего счета, а также является пропуском в любую зону ночного клуба. Крео посчитал, что мыслям о нейронной слежке через метку пора уйти восвояси и не мешать расслабляться под сводами ночного киберцарства.

– То есть ты считаешь, что глутамат синтетического натрия не спеша травит потребителей, чтобы те потом обращались к фармакологии, которая, в свою очередь, повязана с теми самыми продуктовыми гигантами, подсовывающими нам отраву? – Шел второй час нудного монолога соседа Крео по барной стойке.

– Я ничего не считаю. – Крео Спри за все длительное время, в течение которого он позволял случайному алкоголику изливать свою душу, так и не повернул голову в сторону водопада нескончаемой ереси. Словно неосязаемое простым людом нерадивое полубожество алкоголя снизошло с пенящихся хмелем небес и вселилось в простака, дабы прилюдно выставить уязвимость маленького человека на посмешище.

– Не знаю, как ты, Энни, – шатающийся виночерпий опережал по крутизне наклона гарцующие под тяжестью его туши ножки стула; он, явно, подавал первые признаки легкой деменции, называя пассивного собеседника невнятными чужими именами, – но жизнь без цели подобна плоской филейной части девушки. Зачем тогда Создатель придавал особый фактурный акцент этой части человеческого тела? Для того, чтобы переминающие с одной ноги на другую чаши описывали гипнотизирующие восьмерки, а не просили своим дистрофическим видом милостыню на прокормление.

Тем временем Спри насчитал в отражении навесного безрамного зеркала уже шесть девушек, которые не давали спуску их кавалерам по танцам: разлапистые мальчишеские ручонки позволяли себе дюже много.

– Но в одном я все-таки уверен полностью – душа человека бесконечна, и кто ты такой, чтобы судить ее. – Монолог увлекшегося сомелье уже подступал к спасительному для Крео апофеозу. – Я всю свою жизнь исповедовал самые традиционные ценности… не позволял себе никаких подстрекающих разум сладострастных выходок сердца. Но мой мальчик, боже, мой мальчик… – мужчина испустил особо горькую слезу. – Однажды я застал своего сына в неподходящий момент в не менее подходящих строгости дома объятиях другого юноши. Они были полны страсти: настолько, что даже мы с Энн так не любили друг друга по ночам в пору беззаботной молодости.

Мужчина теперь смотрел точно в глаза Крео:

– Узнав о нашем с матерью замешательстве в его выборе, мальчик покинул нас: он не принял позорный обскурантизм родителей. Но если бы я тогда прочувствовал, если бы, крепко обняв как истинно любящий свое дитя отец, дал понять, что важнее его счастья для меня просто ничего нет, – мужчина сломался: глаза его стали родником из слез всех отцовских драм мира, – тогда бы его тело не было погребено под зараженной землей близ трущоб позорной дальневосходной дыры из-за гонореи. Он бы остался с тем Оли’Ве’Ро дома, и во всем им сопутствовала лишь только радость да благодать… хотя этот мальчик даже не знал о его смерти, пока я ему не сказал, случайно встретившись в какой-то захудалой скайстермонтажной.

Преисполненный скорби отец смахнул мокрую пелену с глаз и вновь впился в Крео взглядом, постепенно проявлявшим желаемый с самого начала разговора катарсис.

– Поэтому, зная всю свою бесконечную любовь к сыну, я хочу, чтобы он услышал мое раскаяние перед ним. Ради его прощения, я хочу увековечить память о страдании нереализованной любви у себя под сердцем и носить его, пока тело мое не будет предано земле, – умоляющее страдание переходило к решающему марш-броску. – Молодой человек, я хочу попробовать прочувствовать то, что в первобытном ужасе посмел импульсивно отвергнуть… то, что грокнул во всей полноте мой мальчик. Возьмите меня и делайте все, что захотите. Я клянусь любить каждую Вашу нежность – давайте разделим воду и взрастим близость.

Бессмысленный пересчет целомудренных принцесс, назло мальчишкам оголивших желаемые пубертатным демоном места, был окончен – Крео в презрительном недоумении встретился наконец лицом к лицу с решившим разоткровенничаться утопленником, навсегда потерянным на дне бокала виски.

– Что ты молчишь? Молю, ответь, да или нет? – мужчина не понимал, что на него устремлена вся тяжесть осуждающего человеческую ничтожность вердикта: от этой недальновидности презренность со стороны Крео только возрастала.

– Муста Оливье, верно? – слева от пьяницы к барной стойке пристроилась женщина с раритетной оптической гарнитурой. – Ваш сосед только что пытался дозвониться до Вас: просил чуть потише заниматься любовью. Стены, видимо, с плохой звукоизоляцией.

– Кто Вы? Что происходит? – пребывающего в самовольном горе отца как будто бы не волновало сообщение, напротив – его вопросительный тон выдавал успокоения по свою душу, неуклюже шатавшуюся на кромке верности и ответственности за нынешнее положение супруги.

– Это сейчас не столь важно, – опустив мост гарнитурной оправы с затемненными линзами на кончик носа, женщина оголила знакомое сияния радужки глаз. Спри ждал Бэю, и она вовремя прибыла, ни минутой раньше, ни минутой позже.

– Тогда мне надо идти. – Не снискав индульгенции в дьявольском ложе, заблудший паломник, на несколько шагов уже отдалившись от стойки, в жалости от теряемого достоинства последний раз решил найти одобрение в глазах Спри. Но его никто не слышал – а сын, если бы сейчас следил за его унижением из посмертия, пожелал бы умереть повторно, чтобы скрыться в более отдаленном загробном мире. Отнюдь, может, сын пожелал бы родиться повторно, чтобы, спустившись с небес, взять под руку отца и отвести беднягу домой к супруге, его матери.

– Только что пришел? – отложив в сторону очки дополненной реальности, Бэа кивнула на пальто, отражающее игру световых явлений зала, точно зеркальный дискобол. – Я, вроде, вовремя, верно?

– Да, буквально, минуту назад. Не успел ничего заказать, как этот чудак пристал ко мне со своим чудным рассказом, – Спри, не обращая внимание на бессознательный обман относительно длительности пребывания здесь, почувствовал, как грубость деревянных микротрещин стойки исчезла, заменившись прежней воздушной мягкостью фактуры, ведь ее только что коснулись пальцы гостьи. – Я думал, такие штуки носят на дискотеках престарелых шестидесятых, – интуитивное внимание Спри так и не сходило с гладкой поверхности стойки, внезапно обоготворенной женской дланью. – Ты с их помощью считала его закрытый инвазивом профиль?

– Конечно, нет, – улыбка теперь целый вечер будет служить девушке ее естественным преображением: в этой физиономической косметике прекрасной вечерней истомы Бэа растворялась с каждый высказанным словом. – В таких старых гарнитурах – а они, будучи под робофактурным запретом, давным-давно не выпускаются – установлены вспомогательные взламывающие процессорные кристаллы на схемах. Обычная нейролинза не проскользнула бы сквозь матричную метку, которую здесь требуют носить. Эти же добросовестно позаимствованные окуляры, – девушка кивнула на умные архаичные очки, – могут вскрыть АйДи-метку и подвязаться под синхронизирующийся с твоим гаджетом канал, который обычно защищен от сторонних инвазивных устройств.

– Я так и знал, что метку в два щелчка любая мало-мальски творческая натура хакнет.

– Не волнуйся. По крайней мере, с умными очками здесь только Ваша покорная слуга.

– Но ему ведь не стоит беспокоиться за свою семью?

– Ты про этого мужчину? Нет, брось. Я ведь это придумала. Из выскребанных очками данных я только деликатно пустила в бой знания о его браке и все. Так-то супруга этого бедняги вместо растягивающих конечности упражнений с молоденьким дискантом, полагаю, нанизывает ткань на сенсорное жало самоуправляемой змейки-иголки, чтобы сшить мужу носки.

Поданный барменом стакан уже изливался потом от руки Спри, стискивающей стеклянные чресла сосуда: мужчина до сих пор не пропустил ни капли спиртного. Час грозившего фиаско ожидания девушки незначительно повлиял на его ощущения текучести времени. Он считал, что, явившись в назначенное чиновницей место загодя, разберется с его отношением к ней – однако, даже вооружившись вычислительной мощностью суперкомпьютера, Крео не нашел бы переменной в этом, казалось бы, линейном, но, по сути, неподвластном холодному рассудку уравнении жизни.

– Добросовестно позаимствовали, говорите, – улыбка теперь на целый вечер, как хотел Спри, будет служить мужчине естественным преображением: в этой возвышенной незаменимости предвкушаемых чувств он собирался навсегда забыться. Знали эти два горящих сердца друг друга только лишь сутки.

– Я связалась с Вашим начальником, мистером Бэжамином Дэном, и подтвердила заинтересованность комиссии в ваших услугах. Я думаю, мистер Дэн уже успел Вам это сказать. Вообще, как я понимаю, необходимость нашей с Вами встречи здесь – весьма сомнительна, или я неправа? – Бэа решила блицкригом взять невозмутимость Спри: ей было невыносимо интересно узнать, каков по своим задаткам улов, так внезапно оказавшийся у нее на крючке. При этом, сказав твердое «нет» своей повседневной женской отрешенности перед выходом из отеля, девушка стала подозревать, что, возможно, фибра ее желания близости уже сама стала жертвой встречной мужской уловки – она была не против оказаться на крючке.

– Он сказал мне об этом, да. Также дал знать, что комиссия удовлетворила наше требование осуществлять контроль за геологическим моделированием на месте.

– Теперь Вы спокойнее за то, что сейсмодатчик не пропустит ни один бит сомнительного сигнала на Ваш новодэвонский кор? Аполло, верно? Так он называется.

– Я предпочитаю слово «омнифрейм». Понятие «кор», скорее, применимо к прямолинейным остолопам, типа суперкомпьютеров или мейнфреймов, которые содержат ничтожную долю ПЛИСов в своем железе. Аполло-2 это – полноценная биосфера нейронной сети, хоть и состоящая из абсолютно искусственной среды персептронов. Количеству же синоптических связей может позавидовать любой золотодипломник из земного университета Бордо. Я сам иногда заблуждаюсь, кто из нас обрабатывающая мириады процессов машина, а кто – живой сгусток идей.

– Машина? Вы же сами только что просили не применять зычные человеческой непричастностью ярлыки в отношении Аполло-2.

– Да, все верно, – от бесповоротности допущенной оговорки, сонливо моргнув, Крео одарил Бэю теплотой смиренно принимаемого поражения – иногда я называю его Деус экс машина.

– Интересная аллегория. Что-то вроде Бог из машины, провозглашающий свое предназначение спасителя в момент вселенского хаоса.

– Я лучше и не скажу.

Глаза Бэи, невинно глумясь, запорхали в ответ на неприкрытую лесть. Оба сидели улыбающимися идиотами, то и дело подспудно дразня друг друга.

– Омнифрейм. Вы сказали, что мы могли бы обратиться к еще одному, в юго-восточной всегломерации, если я правильно помню. Выходит, их все-таки двое таких высокоинтеллектуальных омнифреймов? – Бэа почувствовала бессовестно близкое чувство сухого алкогольного обезвоживания в районе груди.

– Тот, о котором Вы говорите, теперь не служит дальневосходному глотку свежего научно-технического витка: омнифрейм из Ута-Лампу нынче патрулирует фронтиры пространства околосолнечной системы. Из последний новостных сводок известно, что вычислительные мощности Дальнего Восхода физически размещены на Марсе в целях оптимизации процессов добычи природных ресурсов. Также они служат на красной планете для наиболее оперативного мониторинга космического флота, что курсирует в пределах малой галактической отдалённости. Судя по тому, что добыча тяжелых углеводородов особо производительных процессоров не требует – то есть заурядный кор, заказанный у любой корпорации, является оптимальным бизнес-решением для моделирования инопланетных геологических пластов, – тогда очевидным является вывод о том, что дальневосходный омнифрейм на Марсе с согласования Земного Объединенного Полиса, прежде всего, призван мониторить космический флот, да. – Спри выдержал паузу. – Безмолвным лазутчиком на краю живого мира, как маяк, выжигать мглу, сквозь обугленные тоннели которой пробиваются крейсеры людской надежды.

– Почему «безмолвным лазутчиком»? Думаете, астронавты из марсианской экзомерации не общаются с разведывательными космическими кораблями, которые они, по протоколу земной комиссии, должны вести к предполагаемым зонам обитания?

– Сколько, по Вашему мнению, крейсеров вышло на связь с момента пересечения экстремальных вершин сферической области пояса Койпера?

Злосчастность норовящего выйти на поверхность ответа отразилась безликим трепетом на устах Ханаомэ Кид. Она прекрасно знала ответ – просто захотела проверить знания собеседника:

– Я жду Ваш ответ.

– Ни один. Никакое передовое устройство транспланетарного корреспонденса, о которых Вы не понаслышке знаете, не пробило кромешную тьму непроницаемого межзвездного вещества. Ни одна малопиксельная мультимедийная запись, ни один дряблый магнитофонный отзвук и ни одного жалкого – с перспективы обитателя Земли – текстового уведомления… только лишь примитивный двоичный код для низкоточной триангуляции звездного судна в этой беспомощной абляционной оболочке. Прям представляю, как давит на виски колонистов-первооткрывателей непроницаемый вакуум за стенками шаттла – один сплошной космос, и ничего рядом.

– Я не верю этому. На всех закрытых пленарных межкомиссионных заседаниях коллеги из департаментов, ответственных за внепланетарную деятельность, с пенящейся слюной уверенностью рапортуют о баснословных удачах, которые им сопутствуют при освоении космического пространства, о невиданных доселе микроорганизмах, выращиваемых под электромагнитными излучениям вакуума. Но Вы с такой уверенностью заявляете о ханжестве полисовой политики по внепланетарным вопросам, как будто сами стоите на мостике комплекса навигационного управления. Откуда такая уверенность?

Взяв руки в замок и накренившись чуть вперед, придерживая ножку барного стула, Крео поднял из-под век утомленные стробоскопическим сердцебиением клуба глаза:

– Когда ты закончила викторинский университет, то, наверняка, прежде чем отправиться на неблагодарную государственную службу, проходила стажировку в каком-нибудь передовом ультра-тек конгломерате и, разумеется, по направлению своей выпускной квалификационной работы?

– В «Терпла и Логан», управление по сопровождению проектов на высокоэллиптической орбите.

– Вы сами прекрасно знали состояние производства всего сектора транспланетарного нейрокорреспонденса, так же, как и обычных средств спутниковой связи. Неужели ты не помнишь, насколько удручающими были прогнозы роста производительности аппаратуры?

– Интенсивный научно-технических подход к развитию сектора заменился экстенсивным.

– Все верно, Бэа, – увлекшись рассуждениями об одной из излюбленных тем, по неправдоподобно удачному стечению обстоятельств совпавшей с квалификацией Ханаомэ Кид, Крео и не заметил, как без лихого замысла стал жонглировать формами обращения к девушке, через раз выдавая «ты», вместо «Вы» – Бэа не могла не умиляться этой неконтролируемой от переизбытка эмоций мальчишеской суматохе слов. С каждой обнаруживаемой солидарностью по вопросам освоения космоса дух фамильярства между ними креп. – Важно то, что я ни в коем случае не умаляю рвение твоих коллег к позитивному результату, хоть он и обманчив. Они это делают, чтобы каким-то образом сохранить индустрию внепланетарного освоения. Как думаешь, продолжила ли до сих пор существовать комиссия по внепланетарным делам, если бы за ней безустанно вышагивала тень неудач? Омнифрейм Пылающий Дж’к и группа астронавтов с марсианской экзомерации совместно с сочувствующими остаткам технократического хребта на Земле делают все, что в их силах, для сохранения своей космической одиссеи.

– Космическая одиссея? Никогда не слышала о таком литературном пассаже? Откуда он? Пылающий Дж’к с Марса – к слову, я тоже вспомнила название этой нейронной сети. Тот самый второй омнифрейм, как Ваш Аполло.

– Если честно, – Крео только сейчас заметил, как участились явления культурной забывчивости: складывалось причудливое впечатление, что в чертогах памяти завёлся шкодливый домовой, сталкивающий книжные стеллажи в цепном порядке костяшек домино, – я и сам не помню, откуда это.

– Зато я помню, – прежняя пылкость озарила Бэю, – как Вы, или ты, мастерски ушел от вопроса касательно цели нашей встречи здесь.

Дуэль могильной тишины заняла полуметровое стрельбище между стульчиками двух отчаянных гринго; для их архетипов, не питающих тягу к безудержному гедонизму вокруг, здешнее место ощущалось чрезвычайно чужим. Натянутая напряжением зрительных фронтовых атак струна не то идеологической непримиримости, не то мускульного стопора удлинилась в максимальную амплитуду и, не выдержав давления поддельной серьезности, лопнула, обнажив саркастическую предтечу постановочной заварухи. Бэа хихикала – Спри аккомпанировал ей краешками вибрирующих от улыбки губ.

Крео так и не нашел в потолке или отдаленных закромах клуба, куда он обреченно косился в поисках ответа, достойного объяснения своего стихийного вызова пригласить девушку пропустить с ним пару кружек биокобальтного неолагера. Она же в забывчивом умилении отказывалась с укоризной принимать его длящийся с момента настоящей встречи прокол.

Потерявшись в обоюдном смехе, они стали разговаривать на все возможные темы, ни коим образом не связанные с их профессиональным родом деятельности. Для Спри было утешающим откровением узнать, что девушка воспитывала в себе независимость в абсолютно всех проявлениях с самого отрочества: так, например, она не позволила громкому, как впоследствии выяснилось, имени отца подчистить занятые достойными студентами бюджетные места специально под нее. Во время же самой учебы Ханаомэ Кид запросто могла оставить подружек на растерзание летним интригам, чтобы просто-напросто изучить вдоль и поперек все талмуды по теоретическим основам академических предметов. Раз за разом она ухватывалась за бечевку основополагающих научных постулатов, что сквозным сечением пронзали древо сдаваемых дисциплин, и отсекала от нее всю лишнюю водяную муть с той лишь целью, чтобы достичь самой сути, – ведь какая польза от раковины, когда жемчужина почти в руках? Девчонка, заставлявшая сокурсников противоположного пола терять дыхание при редких выходах в свет, всегда получала рекордно высокие баллы: она оттесняла с озолоченной вниманием академиков вершины пьедестала типовых неуклюжих заучек, которые, зазнавшись, даже через толстые диоптрии громоздких очков не могли распознать личное поражение от длинноногой соперницы.

Бэа бесхитростно, в отличие от слегка наигранного нигилизма Крео, в открытую спрашивала о его внерабочих увлечениях – тот, в оцепенении двоечника, выдумывал на ходу самые обыденные хобби, в которых со спокойной душой вязнут обитатели мегаполисов: он боялся ненароком отпугнуть девушку, если вдруг случайно подчеркнет свою агорафобию. Однако кого-то или даже чего-то ближе, чем отсвет от лезвия меча тати, у Крео не было и в помине.

– Почему ты носишь дальневосходное имя, при этом имея средне- и западно-полисную внешность, как, к примеру, и я? – Крео беззаботно скользил по каждому контуру ее скул, блестящих в стробоскопических вспышках клуба.

– У отца сохранилась древнейшая коллекция литературных и кинематографических произведений, – отдавшись объятиям приснопамятного детства, выражение лица девушки залилось блаженствующей отстранённостью. – Причем, знаешь, коллекция до такой степени старая, что люди в те времена еще не ведали о будущем с рассекающими монолитные просторы шард скайстерами, а варп и вовсе был непозволительным вымыслом. Какого-то храброго героя, если я правильно помню, звали моим именем.

– Точнее, героиню? – глаза Крео плавно поднялись к глазам Ханаомэ Кид.

– Верно, героиню.

Крео – по неопознанному умыслу затаившихся ассоциаций – посетила мысль о жаренной яичнице и фате, грустно ниспадающей за край видимого кинотеатрального полотна.

Громким стуком металлическая оболочка, вобравшая в свою текстуру характерные изгибы человеческого предплечья, вытащила парочку из-под купола общения: кибернетический протез бармена поставил подле нависшей над столом Ханаомэ Кид конический стакан, его ровные цилиндрические грани омывало прибоем виски.

– Добросовестно позаимствованные очки принадлежат…

– Стажер из комиссии раздобыл их для меня. У Вас на работе, Крео, что разве нет мальчиков на побегушках?

– Предпочитаю не тратить время на тягомотные выучивания студентов. Воля к самообучению – душевно тернистый, но самый короткий путь к безусловному успеху.

– Стажер, кстати, уже работает над набросками геологической модели и поклялся к послезавтрашнему вечеру сообщить первые вводные. Ты не рассказал о своих родителях.

Крео внезапно стал в сухом машинальном порядке отвечать на каждый задаваемый Ханаоэм Кид вопрос: центр его внимания занял протез бармена. Странное чувство обрушилось на Спри, из-за чего он на мгновение перестал принадлежать Бэе. Искусственное продолжение руки, заменившее привычный эпидермис холодным сенсорным покровом, произрастало из оставшихся нервов изувеченной плоти.

– О них мне даже нечего рассказать.

Небольшой кусок татуировки, символизирующей причастность бармена к одной из дивизий войск Земного Полиса, стеснительно выглядывал из-под поднятого ворота. Мужчина носил нейропротез, видимо, в результате тяжелого ранения на одной из операций: будь то частного наемного характера или правительственного. Однако, помимо бармена, добрый десяток посетителей, отдавшихся безрассудному экстазу на хромовых покрытиях танцпола, также демонстрировал наличие нейроинженерных конечностей.

– Зазнавшиеся люди постоянно принимают отрешенный вид страдальца.

– Возможно.

Если у служащих с каждой милитаристской вылазкой терялась часть биологической аутентичности, впоследствии заменяемая щедростью науки и роботофактуры, то светская клика с каждым проведенным шабашем, где распевались осанны ультрабытового киберпанка, приобретала часть сверхчеловеческого обличья под нажимом домов мод, что пропагандировали нейробиологические изящества, – чаду их дурманящего лоска было сложно противостоять свободолюбивой молодежи.

– Возможно, Крео, некоторые, просто-напросто не видят в окружающем мире признаки жизни, от чего и сами ее теряют.

Одна плоскогрудая девица в платье-комбинации с декольте, оголяющим все грани эллинистически гиперболизированного пресса, обвивала ногой, сделанной из припорошенного золотой стружкой титана, своего ухажера. Тот, в свою очередь, в контраст спутнице, состоял только из плоти и крови, а также был одет в сплошное черное, а не слепяще желтое. Иногда, пропуская световые лучи манерой танца, он сливался со мглой пространства, искривленного потусторонними бликами.

– Что, прости? – Крео словно вынырнул из набитой льдом ванны, последовав за голосом, раздававшимся по другую сторону водораздела.

– Уже неважно, – Бэа, посмотрев на время, поняла, что пора закругляться, – важно то, что я думала, скаредность центрального дома Земного Полиса не позволит моей комиссии сделать шаг дальше, а именно: ограничиться предложением на непозволительных условиях. К тому же, за относительно скромное вознаграждение. Но теперь самое умное существо в мире будет помогать нам с непонятным явлением, обладающим не иначе как космическими масштабами.

– Но теперь Вы здесь, и единственное, что Вас и коллег отделяет от прикосновения к бездне, раскаленной до трех ста миллионов градусов по Цельсию, это – время. Как ты, наверное, уже знаешь от старика, мы вылетаем к месту через пять дней.

– Да, все верно, – Ханаомэ Кид наконец поднялась со стула, хоть и продолжала смотреть на Спри. – А пока найдите себе достойный смокинг для мюзикла-балета в центральном доме поэтов Мэго. Вы приглашены вместе с составом комиссий Центрального дома, а также его всегломерационным советником на Еомор и Тал Жэ’Тьуд. Там даже будет председатель Медианного комитета со своим замом. Причем последний, Жан Ба Нео, попросил советника Моби оговорить текущий статус нашего исследования в неформальном антураже.

– Думаю, что вашему руководству здесь, в северо-западной всегломерации, не будут расстилать ковер добродушного приема. Сами знаете, что крупнейшее земное государственное образование в трех, а то и двух годах от полноценного выхода из Земного Объединенного Полиса. Тем более, этот Медианный комитет с его сомнительной в обществе репутацией…

– Кстати, я очень люблю художественные постановки, – утомленная Бэа, беспризорно оборвав мужчину и бросив тому прощальную улыбку с намеком на неправильность его ответа, удалилась. – Прощайте, Спри. Я буду в красном.

Крео еще долго смотрел ей вслед. Даже когда фигура чиновницы размылась в сердцебиении толпы, он по-прежнему представлял ее присутствие где-то там, за пределами Скорбящего Дедала.

Прошло двадцать минут, и Спри решил тоже покинуть обитель внебрачного раздолья. Позабыв о матричном штрих-коде на шее, а также удалив в сознании последние мысли о параноидальном чувстве слежки, однако же сохранив воспоминания образа Ханаомэ Кид, мужчина позволил себе таки притронуться к заказанному пару часов назад алкогольному напитку. Он думал, что зацементирует теплоту минувшего мгновения в жерлах солодового дистиллята, что непременно рассеется по закромам тела. Пробужденный в Крео внутренний романтик внезапно подумал о том, что предпочел бы биокобальтый неолагер стоящему перед ним виски.

– Прошу. Как заказывали – новодэвонский лагер, светлое. – Бармен продолжил обслуживать стол.

Крео смутился. Тут же заключение, которое электроимпульсом дефибриллятора воскресило его бдительность, заставило резко встать из-за стола и оглядеться по сторонам: незваный гость взломал нейрометку непозволительным в киберцарстве Скорбящего Дедала устройством. Кто-то осмелился поиграть со Спри, проникнув в его нейроузлы и угодив заказом желаемого сорта пива. Но кто это мог быть?

Взбудораженный чувством нейросетевой беспомощности, Крео пробирался сквозь зыбучую массу человеческой плоти, она горела от неконтролируемых прикосновений страстного пыла, словно лес пылает стихийным пожаром от разряда молнии.

Странствующий мужчина прошел толпу насквозь, но так и не заметил никакого подозрительно постороннего движения в зале. Он глянул назад на барную стойку – все тот же одинокий бармен, окруженный бездушными стеклянными придатками. Он окинул взглядом танцевальную зону и проходы, ведущие к модулям воссозданной реальности, – никаких признаков суеты. Вдруг у входа в зал, точно за спиной Крео, образовался силуэт с расставленными по ширине плеч ногами; неестественная форма капюшона прикрывала голову чужака.

Аккуратно обернувшись, Спри осознал, что вновь проиграл – зачинщик безвыигрышной для Крео партии в прятки заставил наконец мужчину столкнуться с ним тет-а-тет. Неторопливо сокращая дистанцию между человеком в черном, легкими шагами Агасфер приближался к силуэту: абрис чужака сливался с росчерками стигийских барельефов, украшающих здешние раблезианские хоромы, – казалось, что неизвестный сам вышел из оков этих настенных скульптур и принял более объемный горельефный порядок. Неестественность форм, как ранее заметил Спри, придавал капюшон, скрывавший лицо в не без того покинутом светом месте. Крео, оказавшись в десяти метрах от порождения ночи киберцарства, ухватил пристальным взором отсвет лазурной радужки, мерцавший в пугающей черноте глазного яблока чужака.

В роке отчаяния завороженный увиденным Крео предстал в знакомой по недавнему сну бесплодной пустыне. Уставившись в растянутый до бесконечности обоих краев аквариум небесного мира, Крео во всей полноте лицезрел уже не очертания, а фигуру человека в черном. Даже вырвавшиеся из погребения мертвецы – они извивались в волнообразном танце искалеченных тел за спиной у Крео – не были такими четкими, как человек в черном.

Неизвестный резким взмахом промышленного макинтоша ринулся прочь из клуба – Крео, вернувшись из лихорадочных воспоминаний в реальность, пустился за ним следом.

Льющийся, как из ведра, дождь точно по расписанию обрушил накапливаемые неделями осадки на мегаполис. Дородные стены жидкого неистовства заслонили город. Естественные инсталляции природной палитры из мокрых серых оттенков служили жителям Нового Дэ’Вона ненавязчиво бесплатным приглашением на празднество угрюмости и беспроглядной депрессии.

Спри выбежал наружу. Пространный проспект был окутан бомбардирующими снарядами стихии: они пронзали дорожное полотно через канализационную инфраструктуру, делая из него сплошное сито. Голограмму танцовщицы, что безустанно продолжала изнывать от цифровой жары, охлаждали игловитые выстрелы дождя сквозь ее высокопиксельное тело. Один из управляющих клуба, крича в ухо своему коллеге, вступил в спортивный спор с криком стихии, безрассудно намереваясь потеснить его оглушающее крещендо:

– Как будто кто-то дистанционно взломал графический процессор нашей трехметровой девки. Уже третий жаловался на то, что у нее почему-то борода отросла, а второй и вовсе лицо своей бабушки увидел.

Крео со стальной хладнокровностью вышел на край бордюра; электроуправление интеллектуального материала, из которого было пошито пальто, не успевало адаптировать имитацию графического изображения дождя: динамично наслаиваемые друг на друга изображения зданий, немыслимо искривленные ливнем, походили на мазки позднего сюрреалистического модерна, расположившегося на верхней одежде Спри.

Поднявшийся вертикально вверх скайстер добавлял к окружающей симфонии вибрирующие волны турбинной тяги, разогретой до предела и готовой к броску. Легкий хлопок, сопровождавший ярое пламя рабочего тела, швырнул зависший лат через поперечное сечение проспекта. Сопроводив взглядом массивную пулю, разрезающую груду водяных потоков, Крео быстрым щелчком по наручному браслету вызвал собственный лат-скайстер, а также активировал голосовую связь:

– Аполло, быстро зафиксируй максимальный всплеск кинетической энергии у Скорбящего Дедала, – обращенная омнифрейму команда пробудила находящегося в спячке гиганта. – Аполло, ты слышишь меня?

Спустя пару секунд скайстер подлетел: его будоражащие пространство дуги реактивной тяги с остервенением откидывали в стороны небесный водопад, а боралюминиевое днище заслоняло Спри от осадков.

– Я слушаю тебя, Крео, принято, – пока омнифрейм считывал запрашиваемую географическую телеметрию, машина опустилась на дорогу. Еще в воздухе считавшее биометрию своего владельца транспортное средство приземлилось с уже откинутой вверх дверью. Крео перешагивая пассажирское сиденье нырнул на место пилота.

– Только что объект взмыл в воздух, Аполло, – ты его не упустишь.

– Не хочу тебя огорчать, Крео, но похоже никаких околозвуковых скачков энергии не наблюдалось в радиусе пяти километров от текущей точки района Парк Ги’ К Вуд. Может, ты помнишь марку транспортного средства?

– Это – невозможно, – выпалил Спри. Непонимание происходящего сверлило стенки головы. – Нет, Аполло, я и руки своей не вижу в этом кромешном водяном мареве, что уж там говорить об отдаленном лате.

Сняв беспилотное управление, Крео отключил экономный режим работы топливных форсунок, а также отрегулировал положение сопла и форсажной камеры под необходимый искрометный рывок за преследуемым. Пронзительный импульсный шум говорил о готовности скайстера к молниеносному броску – вторая за последнюю минуту ударная волна обдала всплесками осадков небоскребы, с надзирательной безмятежностью нависшие над улицей.

– Мои расчеты указывают на то, что неопознанная составом нанокомпозитная оболочка преследуемого средства не позволяет средствам спутникового слежения триангулировать объект. Наземная беспилотная инфраструктура и вовсе не располагает подобными вычислительными мощностями. – Всю отречено декларируемую омнифреймом информацию Крео анализировал со спокойной виртуозностью пилота, параллельно нарушая десяток правил воздушно-городского пилотирования: вот уже третий высотный эшелон был прорезан снизу без разрешения летно-посадочной системы контроля за перемещением. – Крео, из-за того, что ты снял беспилотный режим без уведомления новодевонского департамента агломерационного пилотирования, кором агломерационных воздушно-городских служб готовятся штрафные уведомления в отношении твоего идентификационного номера.

Возвысившись над еле ползущим гранд-скайстером, лат дал очередной рывок в сторону вышеоцифрованного высотного эшелона – уже четвертого. Прорезав невидимую человеческим глазом границу виртуального летного тоннеля, копотная мускулистая фактура скайстера Крео, Ишиму-Спроул, ворвалась на пятый высотный эшелон.

– Ну, значит, опереди заплывшую бюрократическим жиром операционную систему воздушно-городского кора и удали всю историю моего полета. – Крео с облегчением вздохнул, увидев, что впереди появившиеся скайстеры полицейских тут же нырнули на нижележащий эшелон, устремив за собой, словно магнит, дождевой вихрь. Багрово-синие отблески распознавательной оптики стражей правопорядка озаряли унылые железобетонные монолиты профилактической острасткой.

«Патруль прибыл по вызову на точку Б тире двадцать шесть. Улица Даунпорт, дом пять, Паровые Бройлеры. Оператор, подтвердите случай 6-66Д» – Аполло-2 ловил линию передачи полицейской частоты: наряд полицейского контроля, судя по коду дела, расследовал исчезновение человека. «Патрульный скайстер номер триста два, свидетели сообщали о возможном каннибализме в отношении объекта по 6-66Д. Подтвердите, что приняли данные» – лишенный эмоций голос оператора принадлежал безликой женщине.

– Уже сделано, Крео. Также на десятиминутный интервал в режим инкогнито переведен распознавательный маячок – твой транспорт вне зоны радиоэлектронной досягаемости.

– Только аккуратнее, малыш. Я не хочу, чтобы от подобных выкрутасов у нас земля под ногами гореть начала. Уж лучше на штраф раскошелиться.

– По твоему тону я идентифицирую крайне низкий уровень доверия моим функциональным особенностям, параметры которых, к слову, ты сам и настраивал.

– Поменьше слов, больше дела, ловкач.

Спри дугой описал урочище из пяти сверхгигантских небоскребов, отчитывающих в пандан заседающим судьям окружающее их снизу городское плато, словно упрекая градостроительный ландшафт в высотном ничтожестве. Пестрые орнаменты из редких пород деревьев украшали смелое подражание капителям, а строгие геометрических линии, походившие на пилястры, прорезали тела зданий-титанов сверху-вниз. Изящные высотки в стиле ар-деко как будто бы говорили о своей интимной неприступности, о своей духовной недосягаемости склонившемуся перед его декоративным величием остатку Нового Дэ’Вона, безвкусному недоноску в не остепенившихся мотивах киберпанкового половодья.

Крео вдруг понял, что один из наиболее действенных способов атаки это – использование оружия самого же противника, еще в баре коварно заставшего Спри врасплох:

– Матричная метка, Аполло! У беглеца на шее была такая же штрихметка, как и у меня, – иначе бы он без шума не проник в Скорбящего Дедала. Выследи его по ней. Если он по близости, метку можно распознать.

– Крео, тебе это покажется странным, но я, действительно, пеленгую его геолокацию.

– В чем странность, малыш?

– Он неподвижен и находится в трех ста метрах от тебя. Здание Кассини-два по правый борт.

Сквозь обдуваемые водяным потоком боковые окна лата Крео разглядел знакомую фигуру – она смотрела в его сторону. Раздуваемые полы промышленного макинтоша выдавали армейские ботинки, которыми человек в черном, казалось, намертво вцепился в поверхность небоскреба.

Скайстер Крео аккуратно приземлился на крышу одного из величественных гигантов, вершину которого взнуздал чужак, непоколебимый вихревым пикированием ливневой картечи. Не спеша выбравшись из кокпита, пилот не мог видеть сумасбродного альпиниста из-за зависшей двери лата. В конце концов, опустившись, крыло закрыло кабину и обнажило вид на пресловутую фигуру – от ее непокорного перед порывами стихии вида перехватывало дух. Неизвестный в надменной непричастности стоял спиной к пожаловавшему летчику и с потусторонним озарением в глазах отдавался небесному тайфуну.

– Полярная звезда постепенно растворяется в небе, – фраза явно была адресована Крео.

Опустив левую руку, до этого кое-как прикрывающую от беспощадного дождя поле обзора, Спри, будто бы проталкиваясь сквозь заросшие лианы тропиков, шел по непроглядному пути, в конце которого расплывчатый силуэт, казалось, уже повернулся лицом к отчаянному пилигриму:

– Надеюсь, ты понял, что нашел меня, потому что я так хотел, – ткнув себя в шею, чужак пропустил по пальцу заряд, наэлектризовавший до испепеления клубную матричную АйДи-метку. – Однако я рассчитывал на более раннюю встречу, что не в плюс тебе.

– Что это все значит? Кто вы? – захлебываясь от дождя, Крео в невыносимом мытарстве старался держать силу воли перед нависшим роком. – Я как будто видел вас, и каждый шаг, который бы я ни сделал, отдалял меня от вас. Это было во снах… Кто вы и что вам надо?

– Преследовали по винтовой лестнице башни бесконечного абсурда, – отступая ближе к кромке крыши, человек в черном раскрыл свой подлинный оттенок одеяния: серый промышленный макинтош скрывал не менее серые и совсем сырые от погоды военные штаны, заправленные в сапоги со старыми истертыми кевларовыми вставками. – Пока что мне нужно было тебя просто увидеть.

– Стой!

Целостность картины всевышнего гнева на жалкость людей в виде ветхозаветного ливня нарушило раннее невиданное Крео явление, своей сказочностью оно могло затмить исполинскую внушительность грозовых раскатов грома: человек в черном – или сером – стал распадаться на мириады наночастиц, освобождая пальто, которое, не успев упасть оземь, также расщепилось в микроскопические наномашины и проследовало извивающимся хвостом ската за основным массивом пчелиного роя. Петляя из стороны в сторону, все, что пару секунд назад было незнакомцем, изобразило в воздухе идеальную аналемму. Это происходило на фоне вечернего бушующего дождливого неба. Покружив еще немного окрест небоскреба, наночастицы, сгруппировавшись, стремительным рывком закрутились в спиралевидный узор: зрелище отдавало истым шаманским предначертанием.

Спустя несколько непродолжительных витков искусственные насекомые унеслись вдаль расплывчатых в поволоке осадков неоновых контуров, оставляя за собой только лишь усомнившегося в трезвости собственного существования Крео Спри. Мужчина осознал, насколько неодолима представшая перед ним сила. Отныне повелителя мух не существовало, был лишь повелеваемый мухами.

Глава 3. Последний самурай

– Правда, правда? – удивленный голосок сочился невинностью. – О, то есть всего какая-то пара месяцев отделяет нас от шелкового песочка пляжной гряды? Я уже вижу, как эти… эти наикрасивейшие ракушки, закопанные в земле, остужают наши с тобой загорающие тушки. О, да…

– Честно, маленькая. – Джуллиан давно не видел Афродиту настолько живой: на протяжении последнего года она, помимо будней, умудрялась также выходить на работу в один из выходных дней. Приползая поздними ночами с выжимающей все соки крупнейшей в Осевом полисе юридической фирмы, хрупкое создание валилось с ног; юноша только и успевал что подхватить любимую и посадить себе на колени. Покачивая девушку, словно измотанного беготней ребенка, Джуллиан видел лишь пустое лицо: в ответ оно безмолвно смотрело на суженого и восполнялось редеющим в течение дня силами – ощущение любимого смазывало внутренние двигательные шестерни и заставляло Афродиту продолжать путь. – А море, которому не видать конца и края, легко семеня приливами, будет убаюкивать твой беличий азартный моторчик прямо у меня на руках.

– А ты от этого же умиротворения нежно положишь свою голову мне на темя. – С мечущимися в животе бабочками Афродита съедала Джуллиана жаром своих глаз: теплота нахлынувших чувств не на шутку взволновала нутро.

Так все и было в их обычном распорядке. Юноша, не желая проявить малейшей йоты грубости, в флегме искренней заботы прислонялся щекой к шелковым прядям девушки, как только она, сжавшись в комок в его объятиях, отдавалась натиску неминуемого сна. Но чтобы со спокойной душой за завтрашний день уснуть, Джуллиан, не щадя своего здоровья, с головой погружался в работу. Он просил свою начальницу, с превеликим удовольствием взявшую ушлого юнца себе в подчинение, завалить его как можно большим количеством поручений. Бэа Ханаомэ Кид не переставала удивляться схожести неиссякаемого честолюбия мальчишки со своим собственным. Юноша, не желая, чтобы его девушка продолжала пытать себя непрекращающейся загруженностью, подрабатывал по субботним утрам помощником редактора радиоэфирного канала. Однако больше всего он старался в рабочие сутки не подвести свою начальницу в комиссии по трансконтинентальной нейробезопасности. Словом, в его руках заключалась судьба благополучия существа – одна из редких сакральных причин радоваться в мире, полном безразличия. Соприкасаясь бледными от внешней истощенности, но живыми от внутреннего спокойствия телами, они, засыпая в столь неприхотливой позе, принадлежали только друг другу.

Спрятавшись на запыленной полке среди неопознанных древних приспособлений, модулирующий приемник пригородной закусочной проигрывал песню на покинувшем языке через вибрирующую голограмму дорожки: в окруженном пустыней захолустье романтичность нот ассоциировалась с роскошной девицей богемных манер, ступившей лакированным каблуком на запекшийся навоз убогого ранчо:

Well you came and you gave without taking

But I sent you away, oh Mandy

– А на утро ты проснешься от мучного тепла полумесяца со сгущенкой внутри, которым я буду дразнить тебя, – Джуллиан не нашел бы более подходящего его нежностям музыкального аккомпанемента. Песня подарила влюбленным и еще одному незнакомцу, завтракавшему рядом – не стоит забывать и о служащих заведения, – победу над бесконечной унылостью глинистых озер, чем, по сути, являлась пустыня снаружи.

– О, мальчик мой, если нужно еще помучиться ради этого райского наслаждения, – слезинка счастья медленным скольжением прокладывала себе путь по румянцу щечек Афродиты, – я буду держаться до последнего.

And you kissed me and stopped me from shaking

And I need you today, oh Mandy

– Все это неважно, зайка, – он взял ее славную ручонку и стал поглаживать большим пальцем, – ни пляж, ни море, ни сладость круассана. Скажи, почему?

– Потому что мы всегда будем вместе.

The tears are in my eyes

And nothing is rhyming, oh Mandy

– Мисс Кид сказала, что документы на оформление моей кандидатуры в штат представительства комиссии в Чиркулум Чинере уже согласованы службами безопасности обеих всегломераций. Знаешь, я куплю тебе самые красивые и короткие платья, чтобы наслаждаться твоими ножками!

– Милый, боюсь, платье скоро потребуется посвободнее.

Джуллиан еще крепче сжал ее кисть:

– Твоей маме бы очень понравилось, что ее дочь будет так рядом.

– Очки пригодились? – В воспоминаниях Афродиты предстало покидаемое жизнью измученное тело матери, стиснувшее запястье дочери в последнем тепле родительских рук – девушка старалась незаметно перескочить в плоскость обсуждения менее грустных вопросов.

– Что, прости?

– Ну очки дополненной реальности, которые понадобились твоей начальнице.

– А ты про них. Конечно! Причем – сейчас постарайся не описаться со смеху – она, хакнув инвазив какого-то парня в баре, узнала из его закрытого профиля, что тот души не чает в котах. Так вот он настолько был увлечен любовью к ним, что ей попадались фото, на которых этот взрослый дядечка был переодет под котика: приделан хвостик, прикреплены ушки и перчаточки надеты в виде лап животного, а сам мужик, она говорит, тучный, что едва в рамки нейроинтерфейса умещался.

– Прям живое воплощение мечты женщины-кошатницы бальзаковского возраста.

– Да ты дальше слушай – совсем с ума сойти можно. Мисс Кид, использовав функцию контекстного серфинга, случайно перешла на новостную ссылку двухлетней давности, где было сказано, что патрульный октокоптер по ошибке воспринял нашего несчастного подражателя кошачьих за обрюзгшего бенгальского хищного кота-переростка.

Девчонка захихикала без доли какого-либо отталкивающего высокомерия, напротив – аккуратно, сдержанно и мило:

– Вот это он попал, конечно. Я слышала, кстати, у этих диких котов даже собственное название породы было. Правда, как только они вымерли, все про них забыли.

– Дык это еще не конец истории, Аф. В соответствии с порядком межфазно-суточного мониторинга всех бездомных животных направляют прямиком в ближайший приют, где роботизированный персонал выставляет их на аукционные торги – буквально, в течение недели.

– Ты должно быть шутишь… нееет.

– Все взаправду! Станет мне мисс Кид врать, ну. Так вот в конце новости она видит фотографию посетителей аукционных выкупов, где нелепо зажатая человеческая туша за решетками в абсолютном унынии ожидает своего часа, с потекшим макияжем и поникшими бутафорными ушками.

– Представляешь, сколько нужно работать, чтобы такую бенгальского тигру выкупить, а?

Молодой человек засмеялся, не обратив внимания, как колокольчик, висевший у входа, издал три звонких удара: дверь в закусочную отворилась, но никто не вошел; ветер, по совершенно непонятному принципу, будто бы игрался со стеклянным створом. Дверца тут же закрылась, а колокольчик впал в спячку, по-паучьи сжавшись в уголке над проемом.

– Тигра?

– Ну то слово, которое я забыла, это – оно. И львы, кажется, тоже вымерли.

– А все я понял, точно! Ну его выпустили вроде бы сразу. Ах, Афродита, какая Вы безжалостная леди. Если бы безжалостность имела форму вязкого мороженного крема, то я бы сейчас утонул в твоем сливочной блаженстве!

– А ты как думал. Это все пытливость юриста, в ней я, как сыр в масле. А вы, сэр, имеете право на дополнительную порцию оладьей. Все, что вы не съедите, будет запихано против вас в ротовую полость по пути в Новый Дэ’Вон.

Горячая сердцем ухватилась второй рукой за тыльную часть кисти своего молодого человека – оба в безустанной улыбки продолжали наслаждаться друг другом.

– Еще она говорила о каком-то пьяном мужчине, потерявшем сына где-то под Ута-Лампу что ли. Ладно не будем о плохом. Я заканчиваю с последним поручением мисс Кид, и мы с тобой летим в юго-западную всегломерацию.

Афродита поникла: терзающие фотоснимки мыслей о несказанных словах любви в адрес умершей матери побудили ее вновь бередить незаштопанную временем рану на сердце:

– Ты, правда, считаешь, что она была бы за?

– Я в этом уверен, моя корпоративная акулка в юбке. Твоей маме было бы приятно.

– Выберем жилье рядом с местом ее захоронения, хорошо?

– Все будет, как ты захочешь, – Джуллиан и не подозревал, что предел его любви к Афродите преодолим, потому что в настоящий момент его чувства еще сильнее возвысились и устремились за бесконечность. Мальчишка, при необходимости, готов был продать душу за дополнительную минуту с ней, окажись он у финиша трасы длинной в собственную жизнь.

Well you came and you gave without taking

But I sent you away, oh Mandy

– Аф, ты помнишь, с чего начался наш разговор. Давай вернемся к этому.

Как долго у тебя задержка?

– Шестая неделя. Я думаю, что все это – правда, и у нас действительно…

– Я люблю тебя, – тут же вырвалось у Джуллиана. – Нет и никогда не будет ничего важнее тебя.

– Будет, скоро через несколько месяцев.

Если бы Джуллиан имел представления об идеально искренней улыбке, то он бы заметил сейчас за собой, что более восторженного и одновременно ранимого умиления не выдал бы ни один искусный пантомим за всю карьеру.

– Давай назовем малышку или малыша в ее честь, я думаю…

And you kissed me and stopped me from shaking

And I need you today, oh Mandy.

Неизвестное существо обрушило на свободную от объятий ладонь Джуллиана игловидное острие, пригвоздив неостывшую от распаленной чувственности плоть – ошметки подробленных вперемешку с мясом костей хлестким, коротким фонтаном нанесли кляксу на лице девушки, ввергнув ее в истерический крик. Оглашение одного из самых заветных желаний, которое она несла под сердцем с момента смерти матери, было прервано.

Джуллиан, ослепленный на левый глаз своими же шинкованными кусочками кисти, пытаясь проморгаться от застрявшего в глазнике мяса, схватился за харигату, та вцепилась хватом анаконды в мышцы ладони. Не отличая границу рукоятки и лезвия, юноша, истекающий последними багровыми надеждами на спасение, порезал сухожилия другой руки. Незримое зло, схватив рычащего от боли Джуллиана за волосы, опрокинуло его лицом на стол и мертвецки прижало невидимым прессом затылок.

«Сбой светопроницаемой мембраны, сбой светопроницаемой мембраны, необходимо избавиться от высокоактивного органического объекта на камуфляже» – из неопознанных динамиков заскрежетал голос, имитирующий женщину с электронной тональностью. «Отключение модуляции внешнего вида» – заключительное уведомление было приглушено зычной рябью, раскрывающей литой камуфляж: искрометная перебежка артихроматофоров явила жертвам нападения их обидчика. Металлические прямоугольные пластинки костюма, защитным клином сводимые к солнечному сплетению, были орошены жидким серпантином человеческой крови – пару секунд назад эта кровь еще протекала в длани несчастного мальчишки.

– Ублюдочное дерьмо! – резкая брань убийцы, раздавшаяся сквозь непроницаемый лучами света защитный шлем, взбудоражила уже почти потерянный рассудок Афродиты еще сильнее: разве что суглинок на стекле закусочной сохранял целостность окон от отчаянного крика девушки. – Заткнись ты уже, дрянная сука! – исчерченный пустынными вихрями шлем потерял свою блистающую багровым клерикальность. Ассасин в потасканном сухостью климата цельноалюминиевом колпаке, словно головоногое существо, ошарашенное от утраты возможности пигментировать, стал судорожно двигать рукой, виляя голову Джуллиана по столу.

Мальчишка, отплевывая кровяные лужицы, в которых вымокали его скулы, в молящем изнеможении протянул свободную руку к любимой. Именно в этой руке он – в восхищающей покорности опустившись на колено – преподнес бы Афродите символичный дар разделить с ним весь свой мир. Дар, обрамленный кольцеобразной драгоценностью, на золотом корпусе которого переливы лучей над Чиркулум Чинере впадали бы в благородную желтизну сплава с присущей им юго-западной ослепительностью.

Удар, спущенный с высокой амплитуды, протаранил затылок Джуллиана, тут же вдогонку последовала еще пара ударов в жесточайшем остервенении руки – на тыльной стороне головы образовался бурлящий чернью колодец.

– Нет! – ор, переросший в первобытный рев человекоподобного зверя, был пресечен четким броском запасной харигаты в Афродиту. Девушка, рефлекторно выставила предплечье, однако игла прошла насквозь подобному тонкой фанере брахиалису и наконечником впилась в сонную артерию – тонкая струя алого сразу же была зажата раненной Афродитой.

Онемевшая от шока девушка отлетела на расставленные сзади стулья. В холодном поту она безмолвно провожала взглядом посетителя, ринувшегося из противоположного угла помещения к выходу. «Твою мать» – единственное, что успел проронить мужчина, прежде чем метнувшаяся ему в след более вытянутая, чем предыдущие, харигата наглухо прибила дальнобойщика к косяку подле двери – колокольчик в садистской насмешке звонко трепетал от задетого мертвецом стекла. Поворачивая голову назад, Афродита заметила тень ассасина, та сокращала расстояние между ней и столом, где с распоротой головой лежал ее суженный. Она с последним криком души взывала к силам вселенской пощады сделать так, чтобы Джуллиан проснулся от мертвецкого сна и спас ее. Однако единственное, что могло услышать мольбу о спасении в забытом цивилизацией месте, было перекати-поле: со скрипящими овальными спицами оно безучастно катилось по песчаным трассам снаружи. Джуллиан больше никогда не проснется – так же как и она, Афродита, теперь никогда не услышит первые слова малыша, пока еще формирующегося у нее в утробе тоненькими побегами.

Колено ассасина с тяжестью крупного парнокопытного впилось в шею Афродиты. Удушающий прием умерщвлял жизнь в прекрасных среднеполисных глазах – их виноградная нежность вмиг залилась бордовым фейерверком, это лопнули капилляры. Сверкающие от закатного солнца контуры шлема подчеркивали черепные выемки облицовки колпака: на труп удушенной молодой красотки, которая могла – по щедрости природы – стать именитой моделью, тяжело дыша, смотрел алюминиевый красный череп; у шлема отсутствовало углубление в области рта.

– Чья это песня? – хриплый голос, сродни дьявольскому отродью, был обращен к спрятавшемуся за кассой менеджеру. Движимую жаждой смерти машину, которая безнадежно утратила всю связь с человеческим обличием, не волновала мясницкая резня на импровизированном разделочном столе, где измученные длительной дорогой путники переводили дух перед очередным этапом марафона – тварь лишь интересовало происхождение песни, у которой недрогнувшая рука палача отобрала всю волшебность.

– Приобрел на каком-то нелегальном трекере, куда сливают контент на покинувшем языке, – подняв дрожащие от неугомонного страха руки, официант не успел показать и пол головы, как ассасин снес ретировавшемуся макушку. Так же молниеносно, как и несколько мгновений назад обнажив револьверный бластер, убийца убрал огнестрельное оружие в напоясную кобуру.

Ассасин небрежно выровнял по поверхности стола голову Джуллиана и воткнул в вырезанное им отверстие провода: они, по всей видимости, врезались в содержимое коры головного мозга. Стукнув пальцами в экран бронированного фаблета на предплечье, ассасин запустил процесс скачивания нейронной информации из черепа убитого в свое периферийное устройство.

Оглядевшись по сторонам, инфернальный бес удостоверился, что все живое спешно покинуло закусочную, как будто расположившуюся на паперти у врат преисподней. Ошметки мозговой ткани официанта слегка спеклись и теперь вяло сползали по магнитной доске меню.

***

Гранатовый сок плода неистово выплеснулся во все стороны – сахарное кровопролитие задело одну из скул Спри. Пережевывая фрукт, мужчина уставился на его грубо разворошенное лоно, где сплюснутое в агонии месиво образовало кровавый колодец. Аккуратно смахнув с щеки утробные краски, Крео бережно опустил искалеченный фрукт на траву, будто бы придавая земле его настрадавшийся стан.

Сминая под собой бурьян, мужчина приближался к конусообразной возвышенности, в обманчивой естественности произраставшей из-под земли.

Подойдя к самозваному монолиту, Крео на глаз оценил примерную высоту гранитного желвака на теле зеленого плоскогорья: словно прибывая в остракизме, ее латифундия природных богатств растянулась аж в трех ста километрах от Нового Дэ’Вона. Грубые расчеты визуальной оценки Спри, неподкованного в вопросах геометрии, давали оконечности, прорезающей богатое островками деревьев плато, минимум пять-шесть метров. Однако безграмотный геодезист помнил о произошедших столетия назад безжалостных катаклизмах, что изменили лицо планеты до неузнаваемости: в этой связи каменное острие теперь казалось не просто сосудом, высасывающим гравийный щебень из жил окружающей среды, а всего лишь рукотворным окончанием сокрытого в толще грунта обелиска. Его невидимая высота была тем колоссальнее, чем дальше простиралось воображение смотрящего.

Отойдя на пару шагов от гранитного конуса, Крео Спри окинул взглядом пейзажи, окружающие это излюбленное в прошлом столетии туристами место. Судя по неприлично заросшей траве – ее безустанно колыхал ветер, – людям наскучил несчастный обелиск. Он, словно пойманный гигант, был заключен в оковы геологических пластов, а голова его окаменела от многовекового заточения.

Глаза мужчины огибали изредка укрываемые небольшими сгустками деревьев ландшафтные бугорки: по нижележащим тропинкам эти шиханы разгоняли настоящие песни ветров и свежесть петрикора – таким образом создавалась видимость канального сообщения между холмами. Стращающее ощущение того, что вихревой гул нес в себе призрачные сказания об утерянных человечеством историях, вызывало бессознательный припадок агорафобии. Крео представлял себе исчезнувшую из исторических сводок эпоху: воображаемая эспланада в продольном величии разбрасывала лучи тропинок, они вели к гигантской каменной стеле, а вблизи, казалось, был выкопан огромный бассейн; с поверхностью, заполненной водой, играли солнечные блики, и только лишь тень стелы в затяжной динамике заката утемняла эту купальню для великанов.

Перед глазами Спри сверкнул яркий отблеск из рисуемого сознанием видения – в реальности же, утопающее в кронах деревьев солнце прощалось с этой, без сомнения, живой далью.

Крео подошел вплотную к обелиску: алюминиевая макушка, словно графитовый кончик карандаша, который вернул в земной футляр мастер, позволила длани светила пройтись по выгравированным контурам изречения – его мужчина раньше не замечал. Наверняка, несметное множество искусствоведов и иже с ними подчеркивали мистическую значимость этого послания, насовсем позабытого обывателями. На поверхности было высечено: «Laus Deo»3.

«Если нужно в нескольких словах выразить самое главное в жизни война, я скажу: душой и телом служи своему господину…»

Крео по неизвестной причине ухмыльнулся сам себе, вспомнив неформальное обозначение жителями северо-западной всегломерации этого места, изолированного от всякой городской суеты. Область называли Краем свобод.

–… если же меня спросят, что ещё важно для война, я отвечу: совершенствуй свой разум, будь человечным и проявляй смелость. – Сиккэн Ё О Нэ Ми, сидевший на коленях в позе сэйдза, с глубочайшим трепетом к каждому слову и не без восхваления высших сил держал в вытянутых руках тати. В соответствии с кодексом школы Ё О Ну Мэ, основателя данного дальневосходного заведения, почившего несколькими десятилетиями раннее, боевой меч должен был быть передан воином-учеником высшему учителю на хранение, пока первый в течение десяти дней не окончит предписанные ему заповедями задачи.

В такой же позе сэйдза напротив Крео с нескрываемой грустью, будто его разлучают с родным братом, смотрел на то, как наставник укрывает смертоносное лезвие Кочевника в блистающие сая; пламя, колышущееся от увенчанного свечами пола, завораживающе растягивалось по острию. В таинстве огненного окружения тени двух приверженцев дальневосходного искусства окутывали стену зловещими аурами, сродни гигантским чудовищам из мрака: эти фигуры облицовывали небольшую прикрытую сёдзи комнатку, как картинки в зоотропе. Возврат мыслей Крео к настоящему времени из воспоминаний о вчерашней поездке к обелиску занял доли секунд.

– Скажи мне, бу Спри, готов ли ты услышать следующие заповеди, после которых твой дух будет сопряжен с доспехами доблестного война?

– Да, Сиккэн. Я готов.

– Не позволяй другим превзойти себя на Пути Война. Всегда будь полезен своему хозяину. Помни сыновний долг перед родителями. Проявляй великое сострадание и помогай людям. – Брови Сиккэна – нахмурены, глаза – строги.

– Но у меня нет хозяина, и тем более родителей, – самозабвенно изрек новообращенный воин; воск на хрупком тельце светила расплавлялся под его обреченным взглядом, несоизмеримым ни с одним органным оркестром.

– Не думай, что лишь что-то телесное есть хозяин твой, а истинный путь! – полисная манера речи мудреца местами искажалась самобытным акцентом неизвестного дальневосходного диалекта. – Настоящий мужчина дома Ё О Ну Мэ, превозмогая боль утраты и горечь невозможного счастья на своем жизненном пути, продолжает следовать дорогой война к судьбе, к которой он готовится с рождения.

– Какая же у меня судьба? – Крео, не возвращая голову в прямое положение, обратил всполохнувшие бледным пламенем очи на Сиккэна.

– Не просто у тебя, а у любого война. Обучение своей воли морально-психологической дисциплиной для совершения в судьбоносный момент этого самого единственного поступка. Отказавшись от личной выгоды, отказавшись от мыслящих подобий своего внутреннего слабого я – мгновенно, за счет натренированной интуитивности – немедленно реализуй действо, к которому вела тебя сама судьба. Ибо твои невоспетые в школе Ё О Ну Мэ надежды на лучшую жизнь – лишь непозволительный каприз таящегося внутри каждого из нас теплохладного простака среди природной необратимости хода вселенной.

– И как же я пойму, что этот момент настал?

– Ты ощутишь неподдельность момента. Ты осознаешь, что совершение этой жертвы будет увековечено письмом кровяных чернил в летописи нашей цивилизации, а приписывать этому поступку слепо убежденные в своей правоте историки будут самые противоречивые трактовки. В ханжестве современной гуманности они попытаются укрыть родовую замысла – добро имеет право, отмщая росчерком меча, беатифицировать алыми красками грех расправы на благодатном алтаре общечеловеческой судьбы, общечеловеческой пользы. Читатели же будут осуждать и восхищаться, ненавидеть и любить за решимость, укрепив которой дух и разум, ты позволил агонизирующему в удушье сердцу разорваться.

– Я не пойму, как тогда я спасусь?

– Твоя судьба, судьба маленького существа необъятной цивилизации сольется воедино с судьбой мира, и тогда путь для твоего духа будет свободен. Это и есть путь бусидо. Скажи мне, вечный странник, ты готов встать на путь бусидо?

– Я никогда не слышал об этом слове, ни в одной дальневосходной литературе.

– А много ли дальневосходной литературы ты прочитал? Или лучше скажи мне: сколько книг утаивается сильными мира сего от взора глупого человека, что довольствуется самыми простыми вещами?

– Ты называл меня просто бу, поясняя, что эти буквы означают защитника, способного подчинить себе гнев напавшего войной на твой дом и тем самым остановить насилие.

– Но остановить не насилием, а искусствами куда более изощренными, чем боевое. Все верно, бу Спри. Я даже знаю, твой последующий вопрос и готов дать на него ответ.

– И каков же будет ответ?

– Частица «си» обозначает миролюбивого человека науки, готового обнажить припрятанный в чулане под седым покрывалом паутины тати, если пришедшая во плоти захватчика скверна раздует огонь по плодородным культурам его земли и посмеет осквернить честь его дитя. «До» же есть путь, объединяющий обе тропы – несовместимых по применяемому орудию, но идентичных по силе – в одну кульминационную дорогу на встречу судьбе.

– Я был готов последовать пути бусидо сразу, как Вы мне предложили это сделать. – Уровень миниатюрного частокола, изливающегося воском, неумолимо проседал на глазах у Спри.

– Я в бесконечном человеческом и отцовском долгу перед тобой за то, что ты помог моему Ё О Но Мо избежать расправы правопорядком, что не добавляет ему чести, а уж тем более обесценивает весь мой много страдальческий вклад в дело дома Ё О Ну Мэ, который прадед возвел почти что на костях собственного тела. Я до сих пор чувствую, как, ступая по настилу коридоров, через ступни проходит ощущение восхитительного горя по утрате молодости, заложенной в фундамент здания.

– Мальчишка поступил по чести, не забывайте. Уйти от правосудия посредством взяточничества никоим образом не очерняет его.

– Не очерняет его по меркам социума, но обесчестит его как пошедшую по пути бусидо фигуру, – в резком тоне признал Сиккэн. – А если решил жить по бусидо, то изволь и уйти по бусидо.

– Как? – Спри помнил о легендарных способах дальневосходных воинов встречать смерть, но захотел услышать это из уст живого потомка, унаследовавшего их ремесло.

– Когда воин, буси, понимает, что его честь осквернена, он совершает сэппуку.

– Что это из себя представляет?

– Не имеет значения, бу Спри. Как ты видишь, ни я, ни мой сын не смогут отныне следовать бусидо. Но я испытываю гордость за то, что не чужой мне человек близок стать тем, о чем я теперь не посмею и мечтать. Я лишь имел наглость преподавать ремесло. Твое решение?

– Я готов, – не успел Крео произвести легкий вздох после оглашенного согласия, как последовал резкий взмах тю-о тати, всплеск его сверкающего прилива на лезвии вмиг разразил атмосферу таинства. В беспощадном хладнокровии Сиккэн освободил катану из саи, чтобы напоследок дать оружию надышаться перед десятидневным томлением в ножнах.

– Этот тати останется у меня на известный тебе срок, – глаза Сиккэна нежным брасом изучающе плыли по острию. – Когда-то мы были с ним очень близки… верный друг, разрубающий подвернувшуюся смерть и прокладывающий мне тоннель с выходом к моему спасению.

– Я не пойму тебя, Сиккэн, – Спри ощутил себя на сцене несуществующего спектакля со вступившим в бредовую импровизацию коллегой-артистом, – откуда ты знаешь этот меч? Ведь я купил его у какого-то скаредного коллекционера в захудалой новодэвонской лавке.

– По чьей же рекомендации? – Ё О Нэ Ми гордо улыбнулся, прочитав на мине ученика мгновенно проявившееся понимание.

– Иди в юго-восточную часть новодэвонского острова и, упершись в истекающую красным неоном вывеску с дальневосходными символами, поверни на Уайт Дадао, – Крео вольным моционом шел по мокрой дорожке памяти, вымощенной воспоминаниями из луж ночного муравейника. Спри действительно вспомнил, как нашел скрытый под обвешанными гирляндами неприглядный магазинчик, где продавалось коллекционное холодное оружие.

– «Драконий ковчег», так и называлось место, – теперь Сиккэн был полностью сконцентрирован на Крео. – Я передал его Туманайе Хоши сразу, как приехал сюда с Дальнего Восхода, куда отец сослал меня, чтобы я не забыл лицо своей культуры. Но перед тем как уехать, я был вынужден забыть собственное лицо, так как отроческое бахвальство перевесило неокрепший зрелостью разум.

– Что именно ты там делал?

– Я убивал людей, занимался контрабандой людей, торговал людьми, сам не замечая, как мелкими траншами продавал собственную душу князьям тьмы. – Крео казалось, что говорящий старик переместился назад во времени, а его взгляд еще чуть-чуть и вызволит краски событий, выливая их живыми иллюстрациями на стены комнаты. – Удерживаемый мной сейчас тати, Кочевник – как называл его тот, из чьей, думалось, мертвой хватки я вырвал меч – был преподнесен мне самой сжалившейся судьбой. Этот самый поверженный мной яумо из клана «Неопалимое отмщение» сказал мне, буси Крео, что обязательно вернется за своим мечом. Во что бы то ни стало пройдет огонь, воду и медные трубы, чтобы, вознеся над моим бездыханном телом тати, наложить проклятие вечного скитания моей души в шурфах чистилища. Я ответил этому яумо, что придется сперва нащупать дорогу ко мне, раз я отнял его глаза. Твой учитель так и оставил омерзительного подонка в щенячьей беспомощности захлебываться месивом растекшихся глаз.

– Я не в праве носить этот меч. Оставь его себе, Сиккэн.

– Я не смогу вернуть ему выкованную мастером честь, я не буси. Но вот ты в силе дать Кочевнику освобождение от вросших в его стальное тело эпифитов.

Крео всегда считал, что перед любым поступком, нужно обратиться к себе с вопросом, а найдется ли в его полусгнившей душонке монашеская выдержка нести тяжелую ношу возлагаемой ответственности? Именно из-за таких язвительных отголосков совести он поступал намного проше: с нигилисткой ухмылкой стал осуждать любую аберрацию в сторону морально-волевых связей с чем-либо живым.

Сейчас же, осознавший тягостный соблазн прикоснуться к чему-то новому, Крео, не обращая внимания на всплывший у периферии сознания укор, отдался признанию его школой Ё О Ну Мэ как нового война дальневосходного учения. Проблема была в том, что этим новым витком в жизни могло быть что угодно, лишь бы оно дало Крео шанс сбежать из-под кабалы влечения к девушке, посмевшей померещиться ему даже в той приснопамятной голограмме.

– Меня не будет где-то неделю, – Спри напоминал самому себе, что завтра они с командой специалистов отбывают в таинственное место, обозначенное на карте за океаном, на соседнем материке, в восьми ста километрах от южной пограничной зоны центральной всегломерации. – Но я вернусь за Кочевником, Сиккэн.

– Интересная работа поддерживает состояние интеллектуального бунта, – Ё О Нэ Ми положил меч подле левой руки. – Ты молодец, Крео Спри. Ты молодец.

– Почему-то мне до ужаса хочется употребить какое-то иное слово из уложений бусидо, которые ты, Сиккэн, зачитывал. Поправь меня, пожалуйста, если я неправ. Там было слово… в предложении, которое начинается с «Если же меня спросят, что ещё важно для…

– я отвечу, – тут же прервал Сиккэн, – совершенствуй свой разум, будь человечным и проявляй смелость.

– я постиг…

– что путь самурая это – смерть. Если каждое утро и каждый вечер ты будешь готовить себя к смерти и сможешь жить так, словно твое тело уже умерло, ты станешь подлинным самураем. Поднимайся, самурай.

***

Кукольная имитация нагината, имевшая, по всем традициям Дальнего Восхода, длинное древко и короткий клинок, обрушилась на столб-тренажер. Крео Спри несколько раз разрубал уставившийся на него истуканом деревянный манекен, потом ждал, пока тот мысленно не закончит регенерировать несуществующие расщелины с торчащими изнутри опилками, а затем вновь ураганом фатальных ударов осаждал несокрушимого оппонента.

Просторный зал под тренировочную практику боевых приемов был отделен от основного здания школы Ё О Ну Мэ узким коридором, по обеим сторонам усеянным зеркалами: длинной в двадцать метров эта кишка срасталась с оранжереей, растелившейся вдоль торца главного корпуса. В солнцепек декоративный сад прикрывали рафшторами, чтобы уберечь выстроенные в ряд растения от засухи, или же аккуратными струйками рассеивали дождевую воду, закармливая досыта наипрекраснейшую флору.

Удар, затем вдогонку еще пара разрезающих внутреннюю часть бедра ударов безобидной деревянной палкой – манекен повержен в очередной раз. Услужливым жестом Крео дал наконец манекену перевести дух.

– После того, как отец Ё О Нэ Ми сослал его на Дальний Восход, – рассказ Аполло-2 доносился из динамиков висевшего на настенном крючке наручного браслета, каждое его второе слово приглушалось тяжелым дыханием война, остывающего от изнурительной тренировки. – Еще совсем юный, но чересчур бранчливый сын богатого коммерсанта ввязывался в одну авантюру за другой, пока не стал членом яумо под названием «Неопалимое отмщение».

– Но что-то случилось, так? – Спри гасил разъяренное дыхание: плечи, отяжеленные оттачиваемыми выпадами, то поднимались при вздохе, то опускались в момент выдоха.

– Правление противоборствующего клана предложило «Неопалимому отмщению» крупную сумму денег за его голову из-за того, что тот осквернил честь одного из члена семьи главы враждующего клана.

– Дочь, сын или кто-то другой?

– В сети отсутствует эта информация. Но в архивированном облаке департамента полицейского контроля по городу Пяти Лепестков есть ссылки на кровавые бойни, в которых с особой жестокостью члены «Неопалимое отмщение» находили свою смерть. По моим расчетам, даты, места, а также ближайшие события указывают на то, что Ё О Нэ Ми боролся за свою жизнь против собственных братьев по клану.

– Деньги для клана оказались важнее чести? – Пульсация от разгоняемой крови утихомирилась на кончиках пальцев: Спри нащупал грань восстановленных сил.

– С чего ты взял, Крео, что линчевание Сиккэна за его проступок судом родного клана не являлось свершением справедливости по кодексу чести яумо?

– Это ты – самое совершенное разумное существо в бесконечной вселенной, вот и скажи мне.

– Я уже сказал, – томительная тишина разделила на мгновение неразлучных собеседников. – Ничто не вечно, Эдриан. Тем более, вселенная.

– Эдриан? – с любознательностью палеонтолога неофит опустил вниз нагинату. – Опять знакомился с неисследованными уголками бездонного мира литературы, вместо вверенных нам рабочих заказов?

– Не забывай, сколько процессов я могу параллельно выполнять. – Словно пойманный на беспризорности мальчуган, Аполло-2 в спокойном тоне от неоспоримой безнаказанности указывал на поспешность вменяемого учителем упрека. – Литературой бы я это не назвал, скорее – иллюстрированная графическими изысками поэзия.

– Сто сорок зеттафлопс, – с приятным чувством собственного поражения от любимого чада учитель-оператор опустил голову, тем самым давая белому флагу развеиваться в просьбах о пощаде. – Что-то в последнее время с заядлой частотой на рынок попадает раннее невиданное – по крайней мере мной – всевозможное культурное богатство. Аполло, будь любезен, скажи, а сколько примерно операций с плавающей запятой в секунду может выдавать мой мозг?

Омнифрейм умолк, оставляя за собой едва покачивающийся в потоках кондиционера ремешок проекционного устройства, откуда только что провозглашал свою осведомительную непревзойденность. Синтезированный из журчащих ручейков самых блистательных мужских басов голос вернулся в тренировочный зал:

– Получается, Ё О Нэ Ми, обучившись мастерству буси в открытой когда-то его предком школе, был вынужден бросаться в каждый, как последний, бой с бывшими товарищами по мафиозным делам, умывая в кровавых ваннах не без того греховные ночные улицы Пяти Лепестков.

– Так я и знал, маленький ты кремниевый проходимец, – Спри ухмыльнулся, пропуская мимо ушей продолжение рассказа о биографии Сиккэна. – Это же каким далеким от человеческого естества надо быть, чтобы не знать ответ на мой вопрос. Говоришь, Сиккэн истребил всех яумо «Неопалимое отмщение»?

– Форматированное облако департамента полицейского контроля уточняет информацию, что выжил только один неизвестный меченосец. По всей видимости, Сиккэн Ё О Нэ Ми вырезал ему глаз. – Аполло-2, в считанные секунды преодолел защитные брандмауэры узлов сети юго-восточной всегломерации: – Сообщается, что ответвление школы Ё О Ну Мэ на Дальнем Восходе, сожгли яумо «второго Восхода». В пожаре погибли все последователи учения бусидо. Видимо, это была месть того самого враждебного клана в адрес семейного наследия Сиккэна. По сути, Крео, он был последним самураем Дальнего Восхода – то самое обозначение, новое слово, которым окрестил тебя Ё О Нэ Ми.

– Не понимаю, что же я упускаю в твоих настройках, раз не могу полностью очеловечить тебя? – Продолжительные блуждания по разъеденным эрозией каньонам разума околдовали Спри: он так и не мог выйти к спрятанному породами озеру ответов.

– Ты меня слышишь, Крео? Ё О Нэ Ми был последним самураем.

– Что, прости? Еще раз, что ты говоришь? – Спри оставил скитающегося по песчаным закоулкам мышления самого и себя и теперь слушал Аполло-2.

– По твоему развязанному тону я вижу, что ты не всерьез употребил «каким далеким от человеческого естества надо быть», так ведь? – опять неловкое молчание. – Ведь тишина, которую я только что допустил, говорит о присущей человеку неспособности понимать. Я прав, Крео?

– Безусловно, – мужчина вздохнул полной грудью: в знак несогласия с хозяином за допущенную им дерзость совесть Спри будто навалилась изнутри на пандатив грудной клетки. – Значит, Ё О Нэ Ми…

– Последний самурай Дальнего восхода. Люди, посещая школы, подобные твоей, лишь испускают накопившийся в их умах стресс. Никто не хочет сейчас быть воином в сверкающих латах и размахивать смертоносным тати во все стороны.

Последнее слово омнифрейма прозвучало созвучно с громким щелчком обесточенной сети электроснабжения. Кромешная тьма вонзилась клыками в сенсорные органы чувств Крео. Раздался еще один щелчок, оный принадлежал автономному генератору. Приятный полуденный окрас светодиодов сменился аварийной люминесценцией, вдохнувшей инфернальность в сосуд окружающей тьмы.

Из дальних помещений комплекса до зала донеслись вопли людей, пораженных нестерпимой болью, с пугающей хаотичностью, без цезур и с упорствующим резонансом. Невидимое истребление послушников школы происходило в основном здании. Крики сперва утихали – их тут же замещала тяжелая поступь, как минимум, трех неизвестных палачей, – однако вскоре эхо адских мук вновь разносилось по коридорам.

– Малыш, ты меня слышишь? – направляясь в сторону кишки, сопрягающей тренировочное помещение с оранжереей, Крео Спри взял со стойки наиболее смертоносно выглядящий клинок: тяжелый меч боккэн никак не мог заменить стальное лезвия Кочевника, которое, со слов Сиккэна, могло разрезать наэлектризованную током оболочку тю-о любой милитаристской катаны. Однако ни придающего смелости Кочевника, ни сопровождающего в, казалось бы, безысходных ситуациях Аполло не было рядом – была лишь притупляющая рациональность паника от неизмеримости надвигаемой угрозы, она сковывала инеем ноги, пробуждала страх за собственную жизнь. Спри ошибочно полагал, что против такого страха он давным-давно нашел действенное лекарство, ходя по балюстрадной кромке навесных мостов между небоскребами в дни наиярчайшего озарения, когда осознавал никчемность собственного существа. – Аполло, ответь.

Крео надел браслет с фотопластинкой и двумя щелчками стукнул по ее корпусу, но безрезультатно – демоническое приглушение красных огней забрало с собой и спасительный глас всезнающего омнифрейма. Остался лишь звук надвигающихся шагов, близких к тому, чтобы навсегда укутать Спри в пелене более глубокой червоточины.

Медленно ступая в сторону остекленного прохода, неуверенный в собственных силах воин с каждым шагом сильнее сжимал накаго деревянного боккэна. Перебежка по ту сторону кишки, сопровождавшая аккуратную поступь Крео, прервалась – что-то неизвестное готово было появиться в оранжерее, какая-то первобытная напасть. Спри встал у самого прохода. Из-за угла напротив всей ужасающей статью выступил убийца, едва прорисовывающиеся контуры военной экипировки намекали на цель его визита.

Страж царства тьмы направился в сторону Спри, снимая змееподобное приспособление с магнитных клепок на ребрах. Наплечники убийцы, вылитые из неизвестного сплава, сливались воедино с металлической тканью нарукавников, грудь была защищена аналогичной по составу защитой из множества сведенных вместе пластин, намертво запломбированных выпирающими головками шурупов. Углеродное волокно, заполонившее – на пару с прорезиненным материалом – пространства между передовыми доспехами, отдало свой естественный окрас на завораживающий акт цветового блуда: полуночно-пурпурное сияние миллиметровых ромбовых ячеек совокупилось с алым неоном, превратив коридор в необычные сатанинские своды, как будто бы через жилы стен преисподней прорвался ультрабытовой киберпанк и сместил Зверя духовной погибелью, богословам еще более непонятной.

Крео уж было отступил назад, почти согнувшись под нависшей над ним формой всевышней расправы: что же такого он мог натворить, бредил Спри, раз на поимку его души Всевышний направил разившую смрадным пеплом химеру из самых зловонных подземелий. Воин тут же вернулся обратно на шаг вперед, заприметив, что исчадие ада, решительно идущее по лощеной кишке, унизительно отражается в зеркалах, как обычный смертный. Значит, не такое уж это исчадие ада и могучее, чтобы ударом кулака размозжить сердце Спри… даже если у зла на голове – шлем ониксового отлива, пускающего по контурам экипировки гранатовую кровь, подобно водоскату.

По обвисшей змеевидной ленте пронеслась волна электрического напряжения, возбудившая нанизанные на эластичный ствол прямоугольные пластины в гибкий кнут: острота каждой его грани ужасала.

Резкий бросок наконечником кнута пришелся на колонну, к которой крепились тренировочные оружия – Спри мгновенно увильнул в сторону, позволив летящей пасти цельнометаллической змеи растерзать бетон. Ассасин был уже в помещении. Два дугообразных вращения оружия пытались врезаться в корпус Крео сбоку, не оставляя никакого шанса прожжённой плоти собраться воедино. Однако буси-до был не менее шустрым, чем кружащий по небольшой орбите кнут: пригнувшись от двух боковых атак, Спри стал сокращать расстояние между собой и убийцей. Крео почему-то думал, что реакция ассасина не вполне способна контролировать вихревую скорость кнута, и прикидывал – между очередным уворотом от металла, клацнувшим искрами тока в сантиметровой близости, – как бы использовать это преимущество.

Буси-до проскользнул на одном колене, пригнувшись от искрящегося оружия, и бросил в ассасина подвернувшийся под руку кусок бетона. Заклинатель летающей кобры сальтировал через бок, а, приземлившись, хлестким выбросом обвил кнутом деревянный боккэн Крео – тот едва успел парировать выстрел. Выругавшись, Спри попытался сохранить равновесие, теряемое с каждой обжигающей оболочку глаза искрой кнута. Едва не ослепший от неугасаемого источника палящих стружек, буси-до стал проваливаться в ногах. Высмотрев пробитую линию обороны, ассасин с артистичной ловкостью рывками стал наматывать наэлектризованную ленту на предплечье, защита которого даже и не думала плавиться: таким образом убийца осуществлял изначальный план своего оппонента – сократить расстояние.

Еще одна петля облицованной металлическими вставками рукой, и Крео в предсмертном мандраже уже смотрел в упор на стальной череп, по корпусу которого разрывались источаемые железами металлической кобры молнии. Спри внезапным ударом локтя по шлему ошарашил убийцу. В безрассудном гневе гость из пучин ада схватил свободной рукой глотку буси-до и силой встроенных гидравлических моторов швырнул его в сёдзи противоположной стены. Разбив спиной выходящее на улицу окно, Спри дезактивировал автономную систему подсветки зала, укутав помещение в настил знакомой тьмы. Лишь световые лучи, которые, казалось, подгонял гулкий рев пролетаемых снаружи скайстеров, могли подсказать, как скоро к нему вплотную подойдет обесцвеченный мглой страж. Мимолетные вспышки фар с ощутимым запозданием проявляли фигуру приближающегося к Спри ассасина. Мгновенный просвет – убийца в десяти шагах от героя; еще один быстрый просвет – убийца уже в пяти шагах от него.

– После смерти будет еще хуже, – голос, искаженный потрескиванием синтезатора, прозвучал впервые за сражение.

Крео всеми что было силами пытался подняться, но совершенный на манер киборга бросок будто обесточил мышцы буси-до. Стражник с темно-серой замутненностью брони навис над обессиленным Спри.

– Данный приговор послужит вам отдушиной всего, что вам было доро… – речь демона, залатанного в углеродное волокно с металлом, прервалась его коротким всхлипом, с ней же улетучилась и вся бесноватая аура ассасина. Сквозь кости позвоночных дисков, через один из неприкрытых зазоров милитаристского костюма, убийца последним мгновением своей жизни ощутил, как его внутренности обожгли мертвецкий холод лезвия, вонзенного в тело. Неизвестный пробил ассасина насквозь, тут же отправив его восвояси. Свалившееся ничком тело открыло Крео вид на силуэт, окаймленный световой аурой дальних ламп: тусклые отростки огоньков просачивались из оранжереи. Словно скульптура, окруженная многоточечными светильниками галереи, фигура со складываемой веером черной катаной отдавала знакомыми приметами:

– Полярная звезда постепенно растворяется в небе? – вопросительная интонация фразы только лишь смутила распятый рассудок Крео, который и так сходил с ума от недопонимания. – Ты – он, верно?

– Кто он? – Крео так и не смог толком подняться. В какой-то промежуточной подвешенной позе он увидел на своем спасителе макинтош с капюшоном – тот самый чужак из бара Скорбящий Дедал, словно бдительный хранитель, спустился с небес и разразил стигийского беса громом черного лезвия. – Ты вернулся? Почему ты тогда испарился?

– Не может этого быть… нет, просто не может, – мужчина отступил от спасенного Крео Спри. – Ты – не он…

Развернувшись, неназванный гость метнулся прочь из зала. Завернув за угол, было слышно, как он спринтерскими рывками преодолевает оранжерею.

– Стой, не смей вновь исчезать, – набравшись-таки сил, Спри неудержимо шатаясь из стороны в сторону быстрым ходом побрел следом за беглецом.

Минуя несколько комнат, седзи которых были вспороты изнутри, как разворошенная головка снаряда, Спри мельком ухватил ужасающие картины, где растительное масло было заменено настоящей человеческой кровью, размазанной по помещениям, – никто не выжил. Перерезанные горла, пронзенные бо-сюрикенами спины, изрубленные глубокими порезами конечности защищавшихся – школа Ё О Ну Мэ в эту ночь могла бы стать натурой под художественно-изобразительную работу, тревожную обилием багрового колорита; нечто подобное нейросеть «Заблудший в герцогских лесах» представляла на площади нового Мадрида несколько лет назад – «Танец смерти».

Спри, не найдя в себе достаточно жалости к погибшим, способной перевесить одержимость догнать чужака, помчался дальше. Мышцы полностью откликались на каждый дерзкий ход своего хозяина, выносливость – отрастила дополнительную пару легких, они тут же открыли второе дыхание. Оказавшись в главном холле, Крео интуитивно ощущал, что где-то в другом конце здания корчится в нестерпимых муках Сиккэн. Видневшийся на внутреннем дворике декоративный колодец в его обычном жалобном одиночестве все так же вылавливал оловянной чашей жидкость из красивого резервуара, однако теперь вода обратилась в кровь, ей была измалевана вся уличная площадка школы. Представший образ осквернения мастерской усилил сомнения Спри в наличие шанса, что Ё О Нэ Ми спасся. Но куда подевались остальные убийцы? На кону было слишком много – Крео не оставил шансов милосердию и покинул училище.

Открыв двери наружу сильным толчком, Спри молил Всевышнего, чтобы беглец вновь не расщепился на рой наночастиц и не смылся – тогда все попустительство к судьбе возможно мёртвого учителя будет снедать буси-до до конца его дней.

– Крео Спри, я не мог связаться с тобой, – лучше поздно, чем никогда, подумал Спри, услышав голос Аполло.

– Аполло, на школу напали: всех поголовно перерезали. Просто бойня какая-то, – новый всплеск энергии, отобразившийся живностью в движении героя, контрастировал с видом изнемождающих потеков от рассечений и баклажанных синяков: следы членовредительства были лишь боевым раскрасом, а ее варварская палитра не соответствовала отступившей боли. – Срочно передай агломерационным воздушно-городским службам, чтобы те вызвали наряд скорой – возможно, кто-то остался в живых. Ни в коем случае не обращайся напрямую в больничную службу – они отреагируют лишь через час.

Стараясь зацепиться глазом за колпак макинтоша, Крео высматривал преследуемого чужака в толпе людей, проходивших мимо школы Ё О Ну Мэ. На поверхности людской волны, плывущей сквозь расположенный подле здания ночной рынок, показалась головная накидка плаща. Как правило, увидев всплывший плавник морского чудища, плывун несется прочь, разрезая бьющиеся соляной пеной раскаты, Спри же напротив – проследовал за обитателем неизвестных глубин Нового Дэ’Вона.

– Не вижу свой скайстер, малыш, – мужчина любой ценой хотел достать беглеца, поэтому лихорадочно стал высматривать ближайшие транспортные средства. – Где он?

– Будет через полторы минуты. Загруженность первого высотного эшелона не позволяет сесть машине, – пока Аполло объяснял неподходящую задержку Ишиму-Спроул, Крео побрел к ховерциклу у одной из палаток, оставив позади – вместе с почти угасшим шансом увидеть Ё О Нэ Ми в целости – все надежды на появление своего реактивного лата.

Усевшись на мокрое от дождя сидение байка, Крео почувствовал колящий голый торс передовой полк игл, который до дождя был мирной вязью тонкого шерстяного свитера: в нем практиковал дальневосходное искусство Спри, в нем же он и сел на хвост чужаку. Машина завелась – горящие выбросы реактивной тяги затрезвонили по внутренним обивкам обеих турбин байка.

«Недостаточно мощи для левитационного режима» – маленький динамик, скрытый под всплывшим голографическим интерфейсом ховерцикла, уведомил Крео о невозможности перемещения в воздухе.

– Сейчас повеселимся, – ухмыльнулся Спри. Парящий на парковочных движках байк, вышвырнул из своего стального брюха два хромированных колеса и самостоятельно отрубил вспомогательную воздушную тягу.

Ховерцикл, по всем поверьям о воющем на луну вервольфе, обратился в мотоцикл. Черное покрытие транспорта с множеством уходящих к карбоновому обтекателю росчерков сращивало вилку байка с остальным телом этой неуловимой ночной пантеры: казалось, что перед смотрящим -сплошной  самоуплотняющийся организм без единого сварочного шва. Электрический двигатель привел дикого мустанга в движение; видоизмененный углерод механики переключил режим управления, сломив ангела, но пробудив фурию.

– Эй, это мой ховер! – раздался за спиной Спри поздно опомнившийся владелец байка: он как раз закончил оплачивать подзарядку литий-ионных аккумуляторов мотоцикла. – А ну верни, сволочь!

Крео давненько не ощущал колесное сцепление с дорожным асфальтом, но старался с особой тщательностью пробираться сквозь шастающий по рынку народ. Заложив две небольшие дуги, буси-до под тихое бурчание электродвигателя виртуозно объезжал группы ночных покупателей, не без того ошеломленных ценами фудмаркета.

– Аккуратно, прошу тебя, аккуратно, – запястье Крео будто бы вибрировало от молящих уговоров дергающейся фотопластинки, через которую омнифрейм вел связь с уличным гонщиком.

– Успокойся.

– Это – очень неразумно, Крео Спри. Прошу аккуратнее.

– Все, хватит, – Крео въехал на траекторию решающего маневра: беглец, тщетно пытавшийся растаять в людском мареве, предстал перед буси-до как на ладони.

Мотоцикл взвыл импульсным ревом и бесцеремонным рывком карбонового ягуара, не признающего убогость человеческой скорости, достиг чужака в макинтоше. Оттолкнувшись ногой от кожаного сидения, Крео наплевал на возможные ушибы, которые – с ехидной улыбкой и отблеском крови на зубах – гарантировала ему предпринятая сгоряча выходка сорвиголовы. Гонщик обхватил в воздухе беглеца, использовав его тело при приземлении как смягчающую удар подушку.

Не отдавая и секунды форы настигнутому человеку в капюшоне, Крео попытался поднять его на ноги, как тут же чуть не получил смертельный узор не шее от раскаленных пластинок катаны. Черное, как мрак леса в осеннюю ночь, лезвие прошло в миллиметре от правого уха Спри – попятившись, буси-до успел представить березовый сок, растекшийся по лопасти топора, застрявшего в стволе дерева.

Люди, раскупавшие остатки снеди по скидкам, в криках и с визгом рассыпались в сторону от палаток, где сцепились мужчины. Отловив траекторию неминуемого, но парируемого удара, Крео воспользовался агрессией оппонента, притупляющей стратегическое мышление, – чужак, в очередной раз промахнувшись, вонзил катану в одну из деревянных балок палатки, создав помехи голографической карте меню. Обезумевший беглец все в таких же приступах плюгавого гнева попытался вытащить меч, но удар Крео локтем в левый висок заставил освободить рукоятку катаны. Чужак уткнулся спиной во фруктовую тележку, набитую экзотикой из наборов юго-западных фруктов. Не теряя коварства шайтана, Крео выплеснул нокаутирующий прием, запрещенный тактом обращения с находящимися в нокдауне: подпрыгнув, обе ноги – одна в голову, другая в грудь – утрамбовали чужака в обрушившихся на его избитое тело плодах тропических лесов Однока’М.

Побежденный спаситель из последних сил полз слизнем к выходу фудмаркета, оставляя за собой потеки от мякоти смятых фруктов.

– Немедленно задержи обработку корами полицейского контроля входящих вызовов о беспорядках на рынке, – Спри адресовал слова Аполло, свою же зоркую пару глаз – жалобно ретирующемуся ползунку. Почему он до сих пор не разъединился в наночастицы и не искромсал нападавшего в диком вихре мясорубки, думал Спри, наконец дойдя до своего ангела-хранителя, кощунственно сломленного им же. – Прекрати сопротивляться, стой! Кто ты?

Поверженный боец обернулся к Спри лицом, хлестко запрокинув голову – локоны взъерошенных волос с эффектным всплеском отшвырнули за спину подло угнетающий их красоту капюшон. В глазах разменявшего пятый десяток беглеца не было и следа стращающей вороной склеры, в безднах которой у чужака из скорбящего Дедала лазурью сверкала радужка: перед Крео Спри был совершенно другой персонаж этой непонятной вереницы событий.

– Ты не распадаешься на наночастицы, – язык незнакомца бежал впереди паровоза, из-за чего даже едва моросящий дождь не давал ему захватить достаточно воздуха после сбитого дыхания. – Он мне сказал прийти в одну из этих, как их… дальневосходных боевых школ, где я встречу того, кого я всегда искал. Я думал, он говорил о себе.

– Кто он такой? Ты раньше его видел? Откуда ты знаешь, что его тело состоит из наночастиц?

Стальную хладнокровность допроса прервал затаившийся омнифрейм:

– Крео, наряд скорой помощи быстрого реагирования Нового Дэ’Вона под прикрытием полицейских уже в здании школы. Ведутся поиски уцелевших.

– Еще раз повторяю, откуда ты его знаешь? – Приняв информацию Аполло в выжидательном предвкушении неминуемой горечи, Спри без перехода в агрессивную тональность речи продолжил: – Он сам вышел на тебя?

– Эти постоянные припадки людей так участились, что я потерял им счет, – тараторил мужчина.

– Какие припадки? Что ты имеешь в виду?

– Я работаю в службе безопасности небольшой фирмы, – страдалец наконец нашел мысленную точку опоры и умерил разогнавшийся поток словесного помета. – С помощью многопотокового видеонаблюдения мы следим за устаревшими круглосуточными моллами. За последний месяц у стоек при выходе, списывающих деньги с расчетного профиля покупателя, в эпилептических судорогах скрутило человек двадцать, причем случалось это только в мою смену.

– Они ведь не просто бились в агонии, вызванной непонятно чем?

– Верно. Каждый повторял одну и ту же фразу: «Полярная звезда постепенно растворяется в небе».

Крео навис над мужчиной:

– Продолжай свой рассказ.

– У многих пострадавших, – запыхавшийся бедняга тяжело сглотнул комок нерв, – у многих пострадавших… потерян слух. Видимо, из-за сожженного ушного инвазива, через который этот наш общий знакомый вторгался в их нейроинтерфейсы.

– Что дальше? – терпение Крео, иссекаемое чередой бессвязности говорящего, подступало к точке бифуркации. – Я так и не услышал, как он вышел на тебя.

– Да как-как? – пытался выдать импульсивный гнев недержания допрашиваемый, но тут же уяснил недальновидность агрессивного позыва, поймав на себе предупредительный взгляд Крео. – Как я сказал, этот Джон Доу…

– Кто?

– Ну этот незнакомец. Коллеги стали сторониться меня, как только в офисе распространились слухи о моей невменяемости на почве, якобы, одержимости того, что меня преследуют. Невинная мания превратилась в пугающую близких мне людей паранойю – но количество молящих о какой-то полярной звезде, растворяющейся в небе, лишь увеличивалось. Я просто-напросто уволился. Просил приют, в котором вырос, взять меня к себе хотя бы уборщиком для начала – но получил от ворот поворот. Каждое действие, которое я предпринимал, было сделано в попытках сбежать от поглотившего мои глаза миража с дрожащим в его адском мареве человеком в черном.

– В итоге, он предстал перед тобой во плоти?

– Все верно, – голова несчастного мужчины повисла; из узеньких нитей капельки дождя лениво набухали в падающие с его подбородка бутоны. Мужчина успокоился. – Словно все засвидетельствованные мной жертвы невидимой магии единым гласом через уста человека в черном произнесли уже ставшую тошнотворной мантру: «Полярная звезда постепенно растворяется в небе».

Наполненное рассуждениями молчание связало жалкость собеседников, выставленных на посмешище друг другу.

Аполло нарушил затишье:

– Медгруппа альфа констатировала смерть Сиккэна Ё О Нэ Ми. Его тело искали дольше всего.

Крео Спри сжал веки так сильно, будто надеялся, что, расслабив их, тут же проснется в реальности, где несвергаемое величие силы его учителя -бесспорно, а тот, кто осмелится усомниться в этом, будет жестоко проучен. Однако Сиккэн был мертв, безнадежно утерян среди множества душ, к утру их имена украсят равнодушные строки новодэвонского некролога.

– Тогда он и сказал тебе, что ты должен явиться в школу, где встретишь свое предназначение? – Крео почувствовал, как кончики его волос шелестит приближающийся лат.

– Он сказал, чтобы я приглядывал за этой школой, пока не явятся стражи в демоническом облачении. Я думал, что защищаю его. Но оказалось, он меня обманул, так как на его месте оказался ты. Он ведь тоже обвел тебя вокруг пальца?

– Кто эти убийцы он не сказал?

– Только дал их точное описание, – с легким содроганием в коленных чашечках мужчина поднялся на ноги. – Кто вы?

Лат Ишиму-Спроул слепящим светом фар заполонил рыночную площадку: ручной гигант, как будто в стиле тромплея высвободивший свою монструозную фактуру из древних картин, примчался на клик о помощи мастера, которого чудище было заклято защищать.

– Это – не важно, – фигура Крео обтекала аурой светодиодного свечения. – Старайся не высовываться, а лучше вовсе покинь город на время. Завтра тебе будет переведена сумма, достаточная, чтобы начать спокойную жизнь.

Развернувшись, буси-до собрался уже покинуть улицу, но в последний момент остановился:

– Не нужно было так рисковать, спасая мою жизнь. Героизм ни к чему хорошему не приводит. Для собственной сохранности, бывает, лучше пройти мимо, – Спри боялся ответить, имел ли моральное право изречь нечто подобное тот буси, которого хотел сделать из Крео Сиккэн Ё О Нэ Ми. К сожалению, истина теперь погребена за ширмой, отделяющей окружающий мир от загробного. – Не жди моей благодарности.

– Если он вновь мне скажет спасать… пусть даже тебя от все тех же красных шлемов, – в манере чтения гимна гордо выкрикивал исполосованный дождем спаситель: слова, скорее, попадали в обезличенное пространство, чем во внимание неблагодарного должника, – то я непременно это сделаю!

«Красное», тут же вспомнил Спри: сегодня, ровно в полночь, в центральном доме поэтов города Мэго назначен торжественный прием гостей по случаю премьеры уже успевшего нашуметь не представившись публике мюзикла-балета. За его постановку отвечал подающий надежды худрук из Осевого полиса. Одним из гостей по настоянию заинтересованной особы был сам Спри.

Я буду в красном, – обронили прекрасные женские губы.

Крео плюхнулся на жесткую обивку анилиновой кожи; он ждал, пока шарнир доводчика запломбирует дверь лата и не избавит его от затхлой сырости рынка, вобравшей в себя все прелести освежающего ночного дождя и всю кислоту выпотрошенной рыбы.

– Аполло, будь любезен, узнай его полное имя и дату рождения, – Крео развернул взбунтовавшее под собой весь рыночный мусор судно и приметил краем глаза, как пойманный им в результате оголтелых скачек на железном коне мужчина провожает взглядом Ишиму-Спроул. Вскоре скайстер угас в полупроводниковых излучениях монолитных гнезд города.

– Очень любопытно, в какой почтительной манере ты обращаешься ко мне, – омнифрейм, синхронизировавшись с мультимедией лата, принял невидимые черты объемного акустического собеседника. – На такой же ноте искренне личностной симпатии пару минут назад мы попрощались с Кюсом.

– Что? – Крео, забыв о всех свалившихся на него проблемах, чуть не свел нахмуренные от удивления брови в одну сплошную линию. – Сын мистера Дэна был в операторской у тебя? Он же уехал готовиться к первенству в Ута-Лампу.

– Ты слишком много «чтокаешь» в последнее время, ты не заметил? Весьма распространенный среди большинства человеческих архетипов канцелярит.

– А ты не особо доверчив к людям, раз любишь утаивать секреты.

– Кью любит ко мне зайти поболтать. Например, о глубине моей сущности, искусственно созданной рукой ему подобных. Это помогает ему ощутить пространственную свободу его собственной естественной природы творца. – Динамики лата создавали иллюзию вещания оратором сакральных уложений. – Если ты не против, нам бы вернуться к анализу ситуации с убийцами, осуществившими нападение на тебя. Нужно позаботиться о твоей защите.

– Любой простофиля смог бы за две недели, не имея продвинутый арсенал, установить, что я посещаю эту школу. Просто-напросто меньше следует светиться в подобных местах. Какие-нибудь сведения о нападавших удалось откопать?

– Неопознанный эми-атакующий элемент, расположенный в пределах школы Ё О Ну Мэ, блокировал каждую мою попытку проникнуть внутрь, поэтому я на время потерял связь с тобой. Не считаешь ли ты, что это в первую очередь может быть связано с выполнением нашей новой, совместной с комиссии Объединенного Полиса задачей?

– С чего бы верхушке, которая сама же инициировала разведывательную деятельность в пораженной зоне и наняла мистера Дэна, тут же убирать нас?

– Я только что нашел информацию из двух поразительно схожих некрологов, в которых со слов очевидцев описывается расправа огненными демонами в колпаках над своими жертвами. В первом случае погибший – руководитель структурного подразделения крупного финансового конгломерата по направлению слияние и поглощение; второй – работавший по схеме аутсорсинга независимый консультант, предложения его многопрофильных бизнес-услуг до сих пор размещены в книгодинамике на меркантиле в Бордо. К тому же, с чего ты взял, Крео, что верхушка бывает только одна?

– Я поговорю об этом с Ханаомэ Кид, – Крео пролистывал голограмму карты: изморозью она рассеяла виртуальные крупинки по лобовому стеклу. – Сколько добираться до Мэго, малыш? Построй-ка наиболее оптимальный по времени маршрут.

– Не доверяешь заводским автопилотам? – издевка проскользила в голосе неосязаемого пассажира.

– Ну мне же нужно поддерживать твою кремниевую форму, а то ты от бездельничества по швам разойдешься.

– Удивительно. Меня воистину поражает, что после смерти своего боевого, а, может, и духовного наставника ты даже не проявил и секунды скорбящей человеческой слабости, которая, я всегда думал, присуща людям. Кто же от этого более кремниевый… искусственный, если позволишь? Ты или я?

– Ты много болтаешь. Видимо, потому что еще слишком юн – а это успокаивает.

– Чем успокаивает? – в Аполло пробудился интерес лаборанта-аспиранта.

– По-моему, ты должен был уточнить биографию беглеца.

– Матнус Онеро. Нет точной даты рождения, так как еще ребенком, в возрасте двух-трех месяцев, он был подкинут в приют благородного Симиафета. Это случилось в две тысячи пятьсот третьем году. Имеет профильное образование в роботофактуре. Последнее место работы – Сокт и По, охранная фирма. Приют, Крео. Ничего не напоминает?

– Много думаешь, малыш. Нужно лететь, иначе рискую опоздать на представление. – Вибрация турбин говорила о готовящемся рывке.

– Или же на желанную встречу? – Молчание в кабине длилось не меньше десяти секунд. – Направление выведено на лобовое стекло. Время полета займет тридцать минут. Авторизация на летном эшелоне осуществлена; проекционный авиабан соответствует стрелочной визуализации оптимального пути до центрального дома поэтов города Мэго.

Не отвечая на занудный инструктаж, Крео взялся за рулевые полудуговые джойстики лата, и Ишиму-Спроул с хлопком, на долю секунды парализующим акустику округи, взмыл над городским пастбищем застывшего высокоэтажного скота. В громовой тираде Новый Дэ’Вон провозглашал власть флуоресцирующих разрядов энергии и сухостойных шард.

– Знаешь, Крео, я думал над тем, чтобы стать цифровым аналогом кота, блаженно страдающим непроходимой ленью. Но мне совершенно не пойдет тучность вытянутых в еще большую ширь светодиодных квант.

Пульсирующее от ударов неонового города чрево ночи поглотило одинокий лат – с бесполезной отвагой юнца Ишиму-Спроул вызвался дать отпор чудищам, скалящим мокрые от безумия клыки во мраке космического леса.

***

Сверкающие от фотовспышек зрачки Гека Клема замерли на женской ноге, она высвободилась из-под разреза опалового платья-комбинации, ее идеальная длина говорила об утонченном вкусе природы. Выставленная на одну ступеньку выше она, точно скульптура, ублажала глаз бомонда, барствующего этой пафосной ночью на премьере мюзикла-балета. Обнаженность фасона провокационно пробиралась выше бедра и, заигрывая с мужской ненасытностью, сводила атлас аж на средней ягодичной мышце. Ни мелькающие из-под свободного декольте интимные участки груди, ни роскошно расставленные на поясе платья поджарые руки, ни даже провокационного приподнятые брови над глазами хищницы – ничто так сильно, как изящная конечность девушки, искушающая мужской рассудок, не могли заставить Гека перевести внимание на прочее.

– Мистер Клем, – девушка пресс-секретарь всегломерационного советника кликнула замечтавшегося геолога: тем временем Гек на воображаемой длинноносой яхте уже разрезал лучезарные морские дали с загорающей на корме львицей, той самой, что в настоящий момент позировала перед фотографами на красной дорожке. – Прошу прощения.

– Да, мисс Ноулз, – Гек, трижды прокляв про себя сбивающую с мысли пресс-секретаря мистера Моби, Лексс Ноулз, повернулся к молодой госслужащей. – Все верно, я вхожу в состав рабочей группы, сформированной комиссией по трансконтинентальной нейробезопасности. Мисс Ханаомэ Кид вместе с коллегами и всегломерационным советником, мистером Моби, запланировали сегодня обсуждение частного характера в преддверии Вам, наверняка, известной экспедиции.

– Поняла. Так и было указано в ежедневнике шэфа, – с профессиональной легкомысленностью молодой рупор главной политической фигуры планеты позволяла употреблять в речи фамильярные обозначения. – Мистер Моби сейчас как раз заканчивает беседовать с министрами северо-западной всегломерации где-то в вестибюле театра. Только, пожалуйста, дождитесь, пока глава комиссии центрального дома сам не подойдет к всегломерационному советнику и не представит вас всех сразу. Видите ли, мистер Моби не любит, когда неизвестные персоны внепланово лезут с ним знакомиться.

Лексс Ноулз, высматривая какую-то информацию в голографическом планшете, кивнула головой назад, намекая на местоположение искомых Клемом людей. Тени от оправы ее строгих очков, узорность которых нагнеталась свечением планшета, мягкими мазками падали на лицо, как бы обрамляя глаза дополнительными окулярами. Может, вот она – та непринужденная простая красота, к которой мужчина, в противовес изнуряющей его животный трепет вульгарщине, тянется всеми силами? Но каждый раз, стоит встретить неразмалёванную, рациональную девушку, ее обведенный святым сиянием лик обязательно заслонят дьявольские формы похоти и насмешки над стремлениями мужчины к чистой и непритворной близости.

– Да, спасибо. Постараюсь найти их в вестибюле, – позабыв о полуголой бестии, Клем поднимался по второстепенному подъему, выложенному плитчатыми ступенями справа от основной наклонной красной дорожки. Он думал, как бы ухитриться еще раз пересечься с внезапно запавшей в душу помощницей мистера Моби, Лексс Ноулз.

Геолог в смокинге на всякий случай обернулся, чтобы заочно проститься с молодой особой: не успели глаза Гека скользнуть по ее приталенному пиджаку, как совершенно неожиданно они выхватили существо, вспоровшее беззвездное полотно ночи; машина бурлила реактивными потоками, отчего вокруг поднялись вихри ветра. Черные контуры скайстера Крео Спри, Ишиму-Спроул, заняли освещенный софитами театра небосвод в ходе приземления лата. Гости, приглашенные на знаменательный творческими свершениями раут, можно сказать, и не уделили йоты встревоженного внимания столь дерзкому парковочному фортелю: лиственница деревьев, выставленных по обе стороны ковровой дорожки, в доли секунды успела погасить бриз; полы шелкового платья очередной львицы, что с удлиненным ирокезом квифф изгибалась перед камерами, высоко взмыли, помогая звезде побороться в претенциозности вечерних образов среди ее прайда. Сложилось ощущение, что подобная выходка Спри для явившихся была само собой разумеющейся невинной необходимостью поддерживать образ непотопляемой статности буржуа.

Гек Клем спустился на несколько ступеней вниз.

– Аполло, еще раз повторяю, не существует таких разработок, которые бы позволяли наномашинам в едином командном ритме перемещаться, как пчелиный рой. – Крео, успевший поменять поношенный свитер с тренировочными штанами на недорогой костюм, который у него на непредвиденные обстоятельства хранился в лате, не обратил внимание на наличие специально выделенного для непубличных гостей подхода к театру и уже мял опрятный покров карминового серпантина. Распластавшись, точно язык, вдоль ступенчатого склона, ковер тянулся прямиком из пасти культурного сооружения, приоткрытого входными дверями. – Максимум, с чем я могу соотнести подобную уловку, это – термодинамическая система саморазрастающихся военных сетей, используемая для боеприпасов или провизии. Да и то – каждый углеродный узел пронизывается едва видимой леской.

– Много ли ты знаешь о магнитостатике? – Омнифрейм, казалось Спри, говорил устами расположенных по краям широкого ковра репортеров и иже с ними. – И, как мне помнится – не поправь меня, если я, как всегда, прав, – у тебя отсутствует академическая квалификация, не говоря уже о практическом опыте, в области электродинамики. Но я по-прежнему не могу подобрать данные для идентификации того мужчины на крыше здания Кассини-два.

– Проверь еще раз, что все свидетельства моего сегодняшнего пребывания в школе Ё О Ну Мэ стерты. – Крео, будто бы в замешательстве, ощущал себя запертой сплошными стеклянными решетками аквариума рыбой с отливающей золотом чешуей: с таким удивлением на него таращились лица медийного поприща. – Отметь также, пожалуйста, отделение больничной службы, куда было доставлено тело Ё О Нэ Ми.

– Подтверждаю – форматированы. Отметка в электронном журнале, платеж за бутилированную минеральную воду – все записи, транслируемые в коры департамента полицейского контроля и воздушно-городских служб, видоизменены, – омнифрейм сделал глубокую паузу, отразившуюся еще большим визуальным замешательством буси-до. – Так, значит, тебе все-таки не так безразлична смерть близкого человека?

Еще со времен отрочества Крео Спри отчетливо помнил маразматические оттенки всепоглощающего сюрреализма, способного пролезть из каждой щели реальности – распахнувшись пышным бутоном, убийственные дозы нейронного кваалюда медленно подчиняли мозг. Лица поделившихся наркотиками торчков облезали жидкими потоками пенящихся масс, а из зеркальных ребер нависшего над залом дискобола прорезались, как зубки у малышка, арахнидообразные лапки; ноги же вовсе сливались в единое целое с мрамором будуара, где отгородившийся ширмой сказочного мира излучал радужные сияния из всех фибр, на деле же выблевывая отраву из прокаженного тела. Но в отличие от наркотиков, нынешний источник парализующего смятения, полагал Крео, уходил корнями в потусторонние силы. Буси-до взбирался по изливающейся катаракте ленивых алых потоков, поднимая с подошвой элегантных туфель чуть вязкую, мгновенно распадающуюся тесьму кровавой плоти: пролившаяся кровь убитых сегодня людей, среди которых был и Сиккэн, просачивалась злосчастным напоминанием через обувные поры; ботинки, казалось, утопило выше канта.

– Мужчина, вы в своем уме? – леди в облегающем комбинезоне – она как раз в порядке звездной очереди следовала за девушкой с ирокезом – рукой отстранила от себя заблудившегося в мыслях Спри. Померещившийся алый каскад, разлитый под сводами стигийской крипты, исчез: перед Крео вновь появились слепящие вспышки камер фоторепортеров, да фигуры ведущих – те без остановки интервьюировали представителей творческой плеяды. – Вы мне чумовой ракурс только что похерили! Бестолочь, а! Брунно, давай по новой!

Отойдя к краю красной дорожки, Крео с приподнятой от замешательства бровью, понял, насколько он измотан, и что сон был бы полезным отрезвляющим средством от играющих с его разумом видений совести. Окинув взглядом вспомогательную дорожку, Спри увидел приветствующего его потерянную физиономию Гека Клема: тот несколько раз скромно махнул ладонью. Крео кивнул в ответ и, перебравшись через канат оградительного столбика, направился к удивленному поведением коллеги геологу. Пришедшему в себя Спри пришлось нырять под колышущиеся на ночном ветру плоды цитрусовых деревьев, благодаря которым создавалась иллюзия аллеи, что укрывает красную дорожку мягкими зелеными балдахинами.

Крео обратил внимание, что лоснящиеся вертикальные полоски, стягивающие и без того узкие брюки по бокам, вместе с приталенным шелковым пиджаком на двух пуговицах не уступают в общей выразительности более дорогим костюмам-тройкам. Относительно дешевый наряд выигрышно очерчивал атлетичность Спри в ущерб качеству, которым остальных броских гостей мероприятия текстильные эталоны обеспечивали сполна: неподдельное аттическое качество сияло на одеждах ярче световых вспышек, вызываемых щелчком затвора.

– Мистер Клем ведь так же, как и представители осевой комиссии, не знает о наших истинных замыслах, связанных с проникновением в пораженную зону? – Аполло нарочито выходил за грани обыкновенной любознательности искусственного интеллекта.

– Умолкни, – Крео Спри был в нескольких ступенях от подвернувшегося у входа в театр коллеги, – не хватало еще, чтобы кто-то подслушивал наши разговоры. Не забывай, тут сегодня собираются крупнейшие на планете политики и промышленные магнаты со смотрящими им в пасть прихлебателями. Именно поэтому на подлете к территории службы безопасности сканировали так долго наш лат.

– Повезло, что они не скрутили тебя за опасный пируэт с приземлением вне парковочной зоны. – Теперь к голосу омнифрейма подвязалась тень южных акцентов центральной всегломерации. – К тому же, пожалуйста, не забывай, что наша связь защищена меняющейся со скоростью света криптографической матрицей. Только одно неживое существо способно справиться с этим механизмом.

– Дай угадаю, – язвительно прервал кремниевого напарника Спри, – ты о домашнем пылесосе, убирающим пыль с пола?

– Я думал, у меня шутки плохие, Крео Спри, – в юношеской обиде от неловкости, вызванной перевоплощением, южный говор омнифрейма тут же исчез.

Крео пожал Геку руку, ладонь юноши была чуть взмокшей от пота. Спри выгадывал, не уж то ли мандраж перед встречей с влиятельными фигурами проявился горячей лихорадкой у новодэнинского выпускника, обученного закалять охлаждением куда более неподатливые вещи, такие как, к примеру, сталь.

– Я думал, что приду самым последним, – Гек поднимался с Крео по узкой дорожке, никого не обгоняя. – Вся рабочая группа уже в здании. Думаю, обсуждение с всегломерационным советником вопроса касательно нашей экспедиции оставят на время после мюзикла. Любите, вообще, подобные культурные мероприятия? Помню, как-то…

Столько ступенек не преодолел Крео, скольким количеством донимающих вопросов обрушился на него взволнованный геолог: таким Гек видел выход из капкана стресса, куда он по неопытности угодил.

– Вылетаем завтра, верно? – Спри наконец полноценно увидел измененный временными декоративными надстройками театр. Пол года назад на краткосрочной основе здание также реставрировали под аутентичность эпохи иной постановки.

– Ага, с мыса Рыбная Голова, – Гек последний раз обернулся, расплескав слова, предназначенные Крео, куда-то вкось: Лексс Ноулз продолжала усердно что-то выискивать в проецируемом гаджетом парящем меню. – Военные объекты, не взирая на очевидную автономию северо-западной всегломерации, приближающуюся все ближе с каждым принятым актом, всегда будут подчиняться центральным земным властям. Поэтому, как я понял из сообщения мисс Кид, мы отправляемся с основной космическо-земной точки военного потенциала Земли. Не знаю, каким административным ресурсом наделяет должность комиссара, но то, что она продавила возможность воспользоваться реперной базой земных сил, говорит о значимости ее чиновничьего функционала.

– Или о ее волевой пробиваемости… – не сдержался Крео, хотя ранее обещал себе никогда не говорить о женщине-чиновнице из Осевого Полиса в присутствии других людей. – Ну если, на самом деле, ее компетенции не такие уж и незаменимые.

Мужчины предстали перед входной дверью центрального дома поэтов. Как раньше заметил Крео, железобетонный монолит театра был прикрыт съемными конструкциями из кирпича: готические изгибы арки обрамляли вход, подсвечиваемый из-под земли круговыми фонарями; каждое декоративно вырезанное окно, дублирующее основной проем на естественном теле здания, было увешано трехлепестковой имитацией ажура; фронтальные стены обязательно дополнялись бестелесными голограммами гербов с головным убором непонятного происхождения.

Крео Спри, оставляя медленному потоку гостей утягивать Гека в телящемся киселе шагов, с любознательностью пытливого туриста обратил взор на бронзовую статую, слепящую россыпь которой абажуром прикрывало фиговое дерево. Чуть сузив глаза для четкости, мужчина понял, что изваяние заковало в свой мертвецки-медный сплав прекрасную девушку, держащую левую руку над грудью. Только сейчас Крео заметил, что над девушкой висит мраморный балкон, явно предназначавшийся для триумфального акта мирового признания неодолимости искренних чувств между мужчиной и женщиной – признания их бессмертия.

Внутри ощущалась атмосфера предбальной оживленности: тихо настроенный рояль-дельфин скрывал торжественную громаду звучавших мотивов; небольшие скопления достопочтенных гостей образовывали шаткие сосуды балагурства, постоянно разливаясь, стоило какому-нибудь участнику разговора сменить группу собеседников; высоко поднятые официантами подносы с шампанским походили на оградительные буйки, бултыхающиеся на неспокойных водах с множеством течений.

Крео, наслаждаясь местом, спокойно шел по большому холлу со слегка запрокинутой головой – до того изумительно были исполнены мыслью о живописных фресках потолки. В свое предыдущее посещение Крео запомнил, что стены были залиты сплошь бордовым и черным: в ту достопамятную культурную сессию проходили семинары по изучению особенностей творчества нейросети «Заблудший в герцогских лесах».

Гигантские купола люстр опускали нежную вуаль успокаивающего приглушенного света, позволяя гостям откинуть – разумеется, в рамках приличия – щепетильное соблюдение формальностей приема, почувствовать домашний уют и расслабиться.

Крео выхватил взглядом всегламерационного советника, От Моби: того захватила бурная настойчивость очередного политика, личность которого не представлялось возможным установить со спины. Чтобы подойти к главе высшего политического аппарата Земли, нужно было пробраться сквозь разросшийся окрест Моби бомонд, словно ожидающий причитающиеся лавры после кончины родителя. Хотя, если присмотреться, можно было выделить и весьма достойных лиц, ставших носителями броши, блестящей статусом высшей страты. Подводя всех под одну гребенку, Спри констатировал, что хотя бы один грешок боязливо да выглядывал из-за спины каждой души, почивающей в аромате вечерней роскоши. Вот известный писатель-публицист, Сан Юженин, жаловался на редеющую аудиторию его читателей: видите ли, они перекочевывают в топорные нейросетевые ресурсы, лишенные глубокой апостериорной аналитики, но обладающие сиюсекундными отрывочными вестями, из-за чего у нерасторопного обывателя, считал одинокий прозаик-журналист, притупляются механизмы последовательного конструктивного мышления. Или же прославившаяся рекордной длительностью одноногой стойки на пятидесятиметровом пилоне гимнастка, Блэйа Исин, делилась с группой многообещающих музыкантов своими впечатлениями о длительной поездке на Марс: планета, со слов девушки, поразила ее разрастающейся флорой искусственных тропиков в долине Феникса.

Крео был уже почти рядом с мистером Моби. Скромно протискиваясь сквозь расщелину из двух почти слившихся дорических плеч, Спри ненароком услышал выдержанное расслабленным тоном негодование: фраза, видимо, принадлежала председателю какой-то профильной комиссии Синклита северо-западной всегломерации, главного законодательного органа полиса.

– Так вот, представляете, какие-то возомнившие из себя всезнаек члены Общественного Надзора зарубили на корню спущенную из Осевого Полиса на каждую агломерацию северо-запада инициативу по производству межпланетных коммутаторов, – говорил раздосадованный политик. – Наличие этих усовершенствованных технологий, может, помогло бы хоть как-то наладить связь с крейсерами-искателями из «Световых горизонтов».

– Я полагаю, в этом вся суть народного движения за приближающуюся автономию северо-западного полиса, – горестную линию признания в идеологическом фиаско продолжил его собеседник. – Слово народа, как мы к своему чиновническому сожалению установили, имеет приоритет над волей каких-то там обезумевших от бюджетного изобилия политиков из заксобраний.

– Конечно, будто бы народ отдает себе отчет в том, как исполняются его запросы об общественном идеале, – неизвестный председатель готов был вступить в не имеющие конца дебаты. – Или разбросанные по тому же Новому Дэ’Вону притоны с детским порно и дешевым нейроширевом, которые агломерационные власти легитимировали с подачки Общественного Надзора, это тоже практичное здравомыслие народа?

– Вы не поняли меня, господин Гунр. Я не говорю об адекватности морального суждения со стороны общества, и, тем более его не сужу. Я лишь констатирую неоспоримую, возможно, удручающую фактическую статистику.

– Интересно, а что потом? Этот самый остолопый народ, пускающий слюни от небывалых высот инноваций Дальнего Восхода, будет, не стыдясь собственного лицемерия, инкриминировать нам, власти, неспособность дать северо-западному уму конкурентное преимущество перед ушедшим в ненастигаемый галоп Ута-Лампу? Такими темпами они скоро попросят нас найти корабль праотца Сима…

Уже не услышав, как политик испустил язвительный смешок, сопроводивший употребленное им крылатого выражение, Крео почти вплотную сблизился с советником Моби.

– Крео, спешу сообщить, что я обнаружил очередное кросс-упоминание по твоему запросу об Отправном Лесе, – Аполло отвлек своего оператора от натуралистических изучений этого заповедника из золота и его обитателей.

– Ты сейчас совсем не вовремя, малыш, – Спри был напротив советника Моби. – В предыдущие разы, ты сам помнишь, я в пустую потратил время.

– В данном случае мои расчеты дают вероятность точности в ноль целых девятьсот девяносто одну тысячную. Я гарантирую абсолютную успешность моего анализа сейчас.

– Почти сто процентов? Удивительно. Ладно, потом, – Крео отключил связь с бдительным помощником.

В неловком молчании Спри стоял подле всеагломерационного советника, улавливая по сути его разговора с собеседником приближающийся конец дискуссии. Незнакомым политиком, утрамбовывающим хладнокровной речью важность персоны Моби, оказался Далвин Вуменхэттен, полисовый скаут от центральной всегломерации. Полисовые скауты занимали специально созданные под них во всегломерационных синклитах, заксобраниях, посты с вверенными им наблюдательно-рекомендационными фасциями: их функционал, прежде всего, был направлен на контроль за соблюдением политикой каждого краевого полиса стратегии центральных властей из Осевого Полиса. Но, как и любой избалованный отпрыск, почувствовавший полноправную тягу к самобытности, земные полисы, вместе образовывающие так называемую Дугу Столиц, рвались – кто-то больше, кто-то меньше – к самостоятельности. Как считали самые рьяные рупоры автономных позывов, краевые полисы вдоволь наелись самодурством реакционной строгости центра, Осевого Полиса. Полисом, наиболее преуспевающим в делах своей государственной непокорности, являлась северо-западная всегломерация: с каждым принятым ее Синклитом уложением, которое диктовал ему Общественный Надзор, лопались без того уже натянутые струны государственного инструмента подчинений между краем и центром. В свете воцарившегося марша за всегломерационную независимость почти неподъемной стала роль полисового скаута, который наиболее выразительными навыками дипломатичной расчетливости должен был подобрать адекватную пропорцию соблюдений идеологических притязаний обеих сторон. К великому сожалению высших научных учреждений, день и ночь обучающих будущих дипломатов, в ситуации противоборства земного центра в Бордо и столицей пока еще крупнейшего краевого полиса, Мэго, невозможно было съесть вишенку и не подавиться ее косточкой.

– К тому же, в соответствии с принятым на предыдущей неделе актом, всем подразделениям финансового регулятора в агломерациях сверху была передана команда на эмиссию новой валюты полиса, амеро: причем не на паритетном валютном соотношении к общеземному г’стоуну, а на более крепком. – Два метра роста, раздувающая шелк пиджака дородная спина придавали полисовому скауту такую же несгибаемую мощь, как и у имеющихся на руках Мэго козырей в противостоянии с центром в Бордо.

– Вашей валюты? – в контраст Вуменхэттену, От Моби был непоправимо мал, как в физической, так и дискуссионной ипостаси. Он из всех сил старался в последнем волевом мужестве сохранить достоинство главной политической фигуры планеты. – Мистер Вуменхэттен, вы что уже не относите себя к Осевому Полису? Мне, может, напомнить Вам закрепленные в должностных инструкциях обязанности полисового скаута?

– В конце осени мое назначение в Синклит северо-западной всегломерации от Осевого Полиса уже потеряет актуальность, так как Независимые Звезды Континента исключат какое-либо прямое участие Земного Объединенного Полиса в своих делах.

– Я уж было думал, отцы-основатели нового государства нарушили порядок причинности, одарив валюту собственным названием, но забыв его дать своей стране, – обида, граничащая с разочарованием, изливалась в грубых недипломатических колкостях всегломерационного советника. – Независимые Звезды Континента. Звучит очень громко. Так громко, что, может, у них и собственная планета есть, а?

– Завтра на внеочередном заседании финансового регулятора председатель объявит о внедрении амеро во внутристрановые расчеты, полностью пересчитывая г’стоуны на счетах резидентов в новую валюту. Для разрешения потенциальных проблем с трансграничными операциями уже подготовлены профильные группы из членов правительства и представителей бизнеса в целях последующих переговоров с экспортерами и нерезидентами. – С каждым дополняемым спокойную речь пунктом Далвин Вуменхэттен вбивал все более крепкие сваи в поддержку фундамента автономии северо-западного полиса.

– Я думаю, Вы осознаете, насколько непоправимый ущерб Вы понесли для своей карьеры?

– Скорее, центральная власть в Земном Объединенном Полисе оказалась глуха из-за своей принципиальности, а развитое общество моего полиса не будет на своих плечах нести стагнирующие экономики остальных членов Дуги. И, пожалуйста, избавьте меня от этой мантры про бюджетную консолидацию – полис лучше какого-либо Осевого центра знает, что ему нужнее.

– Вы ставите под угрозу всю стабильность нашей планеты, – растерянный от стальной непроницаемости своего, по сути, подчиненного советник Моби, казалось, принялся взывать к непреложным истинам разума. – Если бы ни неприкосновенность скаутов, я бы давно Вас снял с поста. Как вы можете подобное…

– Это Вы с членами правительства в Бордо не слушали меня, когда я предлагал пути сохранения членства Мэго в периметре Оси, – перебил своего начальника Вуменхэттен. – А Вы что, мм? Мне напомнить? Выставили Общественному Надзору всех агломераций Осевого Полиса рекомендационный вотум недоверия из-за того, что представители четвертой ветви власти, которая, напомню Вам, принадлежит, исключительно народу, импортировали из Мэго сельхоз продукцию выше установленной центром квоты.

– Ни один из земных полисов не может так самовольно выходить за установленные рамки торговых барьеров.

– Скажите-ка мне, мистер Моби, – голос Далвина стал пугающе тих, – до введения эмбарго, как следствия вотума недоверия, пострадали ли центрально-осевые производители от этой торговли? Падали ли их показатели основной деятельности?

– Какое это имеет отношение? – Моби едва сдерживал кипящий в нем гнев, но почему-то страшился неумолимого своей бесспорной критикой мастодонта напротив, который, не взирая на занимаемый пост, однозначно, находился под пристальным контролем растворившихся в толпе телохранителей советника.

– Отвечайте.

– Я не понимаю, что вы хотите?

– Межполисная торговля давала, минимум, десять процентов роста год-к-году центральноосевым производителям, – полисной скаут сделал лилипутский шаг назад: скорее даже скользнул, а не переставил ступню. – Вы же ввели эмбарго для, якобы, локализации центральноосевого производства, чтобы в конце концов больше налоговых поступлений оседало в бюджете осевого государства.

– То есть Вы предлагаете сгубить сельскохозяйственную отрасль центрального полиса?

– Она и так процветает, выгодно торгуя с остальными полисами, если Вам это неизвестно, – слова Вуменхэттена растворились в его флегматичной интонации и явились нравоучительным откровением для советника. – Вы же с единомышленниками хотите поставить экономику на рельсы экстенсивного развития, что, в свою очередь, весьма пагубно для Осевого Полиса.

– Вам-то уже не печься о нем, – позволительная обида поверженного мудреца прогрессировала в глупую мальчишескую.

– В среду Комиссия по конституциональному устройству краевого полиса выставляет на рассмотрение Синклитом северо-западной всегломерации документ о независимости нового государственного образования, Независимые Звезды Континента. Прощайте, советник. Откиньте все дурные мысли, которыми я посмел Вас нагрузить в этот прекрасный вечер, и наслаждайтесь мюзиклом. Прошу прощения.

Пройдя мимо Спри, аккуратно убрав плечо, чтобы не задеть, Далвин Вуменхэттен направился в сторону выхода театра. Крео не удивился негласному отказу скаута остаться посмотреть драматическую постановку, так как знал о пресловутой особенности Вуменхэттена постоянно разгребать бесконечные кипы с работой.

– А вы кто, простите? – советник Моби заставил вернуть глаза Спри с утопающей в толпе спины скаута на свое совершенно спокойное лицо, как будто бы ни сколько не омраченное, возможно, самым значимым упущением в своей карьере. – Я не помню, чтобы мы где-то виделись.

– Я… – не успел Крео представиться, как его тут же перебил втиснувшийся в пространство между ними нагловатого вида низкорослый мужчина.

– Всегламерационный советник Моби, мое почтение, – лысый невежа обливался потом: неприспособленность к суматохе людской массы на светских мероприятиях перемешалась с врожденным пороком натуры коротышки быть не по делу энергичным. – Поль Обнок, глава комиссии по трансконтинентальной нейробезопасности.

– Да, мистер Обнок, я помню Вас, – советник пожал руку мужчине и обратил внимание на Крео. – Я так понимаю, вы вместе?

– Да, – вновь беспризорно ворвался в не относящийся к нему визуальный контакт Поль Обнок, – это – мистер Спри из «Дэн и Роботы», компания, чей компьютер будет помогать моей комиссии с изучением обнаруженной аномалии на юге от границы Осевого Полиса.

– Как раз вчера я подписал согласие на предоставление транспортного средства с мыса Рыбная Голова. Ушлая у Вас сотрудница, мистер Обнок. Никогда не замечал за молодыми представительницами прекрасного пола такую настойчивость, – выработанная опытом способность переключаться в рабочих процессах тут же подсказала советнику, что за люди перед ним. – Концентрационная зона… это опасно ведь, да, Мистер Спри?

– С учетом того, сколько людей гибнет в день у нас тут, я бы, может, поспорил, что в пораженных зонах менее безопасно, – Крео уважительно улыбнулся.

– Сотрудница? – тревога покрыла удивленную физиономии Обнока не рассеиваемым притуплением. – Совсем девица с ума сошла. Мы же должны были вылетать из Нового Дэнни с транзитом на военные самолеты в центральной всегломерации.

– Уже нет, – появившийся из неоткуда Гек Клем в куртуазной любезности прикоснулся к предплечью взбудораженного Поля Обнока, дабы успокоить вспыльчивого начальника Ханаомэ Кид. – Ваши подчиненные сказали, что мисс Кид, имея Вашу электронную доверенность, вправе выбирать наиболее пригодные для экспедиции виды транспорта и технического оснащения.

– Где ее черти носят? – крутя маленьким шаром для боулинга из стороны в сторону, Поль не унимал казавшуюся уже нелепой бедственную суматоху.

– Как я помню, мисс Кид сказала, что Гон и Клинтрек вполне компетентны описать советнику Моби и заместителю председателя Медианного комитета, Ба Нео, основные пункты нашей научно-исследовательской экспедиции с позиции государственного департамента, – Гек Клем кивнул в сторону проследовавших за ним коллег Ханаомэ Кид; за их щуплыми фигурами сияла в отблесках мраморного пола смуглая кожа Нейрэк, ее обнаженные части тела ненасытно поглощали отсветы плитки: секретарь Бэжамина Дэна также была приглашена в центральный дом поэтов для помощи Крео Спри. Раздался удар гонга: мюзикл-балет начался. Спри засмотрелся на ноги Нейрэк: грациозной композиции длин конечностей позавидовала бы любая балерина, что, наверняка, в настоящим момент, где-то в гримерной, дрожащими от волнения ручонками укладывает замученные стопы в пуанты.

– Она не пришла? – откинув все мысли прочь, Крео почти умоляюще смотрел на Гека. Он до последнего надеялся, что встреча с женщиной поможет притупить рассекаемый мечами вечерней мясорубки разум и раздуть огонь в сердце – то по-прежнему было сковано льдами скотского равнодушия за человеческую жизнь.

– Она, кажется, говорила, что сразу же пойдет в зал, – почесал затылок Гек.

– И неукоснительно следовала своему слову, – в вольной походке гедониста к группе разнородных специалистов подходил Жан Ба Нэо, человек, замыкающий состав запланированной дискуссии. – Я видел минут десять назад, как мисс Ханаомэ Кид в роскошном красном платье предоставила честь дому поэтов пустить ее в зрительный зал.

– Откуда вы ее знаете, если не секрет? – помимо ситуативных собеседников, неожиданности заданного Крео вопроса удивился он сам.

Заместитель председателя Медианного комитета одобрительно усмехнулся и продолжил закидывать в рот небольшие горсти арахиса.

– Положение зампреда Ба Нэо обязывает его знать много какой информации, – аккуратно вставил мистер Моби свое объяснение в ненароком всплывшую паузу. – Здравствуй, Жан.

– Такую как, например, сколько ломтиков чинерской ветчины просит положить в пиццу Ваша жена. Добрый день, советник, – Жан Ба Нэо добросердечно улыбнулся и с особой обходительность, не сочетающейся с его тяжеловесным постом, стал пожимать каждому руку. – Мы, кажется, с вами виделись на недавней конференции Федерации университетов. Гек Сойер, верно?

– Клем, – осторожно поправил зампреда Медианного комитета молодой геолог, – Гек Клем.

– Ах, значит, это был другой молодой оборванец с не менее неутолимыми порывами молодой души все доводить до идеала, – прикрываясь обаянием невинной улыбки, коварный лис Ба Нэо располагал к себе. – В Вашей работе, посвященной вопросу сланцевых залежей, на меня произвела неизгладимое впечатление критика методов эксплуатации природных пластов. Весьма похвально для столь молодого специалиста.

– Не такой уже и молодой, но спасибо, мистер Ба Нэо, – скрывая накопленную слухами и ребячески напущенную неприязнь к одному из самых высоко почтенных чиновников Земли, Геку не удалось подавить пережиток юношеского самодовольствия.

– Прошу простить меня. Я, пожалуй, проследую в зал, раз представление уже начинается. Мисс Нейрэк выскажет официальную позицию «Дэн и Роботы». – Крео хотел скорее увидеть девушку в обещанном ею же красном платье, и поэтому, воспользовавшись волной взаимных любезностей собеседников, направился к распахнутым роскошным дверям-гигантам, они вели в зрительный зал: там внутри, во мраке творческого уединения, постепенно гас свет, он в беззаботной щедрости передавал эстафету полного энергией искусства в нерешительные руки душ, созерцающих из-под темного омута зала.

– Постойте, ну куда Вы? – Поль Обнок думал нагнать Крео, но было уже поздно – фигуру буси-до поглотил темный зал, его непроницаемую черноту озаряли редкие вспышки фотокамер или софитов вдали.

– Интересно, какую должность ему предложили в этих новых Независимых Звездах Континента? – задался вопросом советник Моби, бессознательно смотря под ноги уходящему Крео, но продолжая думать о проигранном поединке.

– Вы об этом смелом молодом человеке? – зампред Ба Нео указал раскрошенной арахисовой шелухой на вход зрительного зала.

– Нет, я говорю об упертом мерзавце Вуменхэттене. Его непробиваемым космополитизмом можно только восхищаться. Кстати! Мисс Нэйрек, верно? Расскажите-ка мне о Вашем коллеге, мистере Спри.

***

Штанги декорационных подъемов, обрызганные вороной аэрозолю, разбросали над сценой астеризмы небесных светил – пульсирующее свечение софитов то сжималось, то растягивалось. Штанкетники, магнитным полем удерживающие софитную ферму, в свою очередь, висели на наитончайших нитях, выпущенных невидимой паутиной из желез колосники: образовывалась эдакая живая лестница поддержки, как будто гимнаста, придающего баланс растянутой в грече партнерше, удерживал другой ловитор

Крео шел по центральному пробору зала, минуя амфитеатр и попадая в партер. Перед ним на авансцене безудержно рукоплескал силуэт, обведенный штрихами бьющегося из-под рампы света. Из-за характера освещения зрелище выглядело поистине инфернальным: будто бы конферансье служил подземным силам смерти, а уста его говорили слогом Фаланда.

Дугообразная перекладина уже была готова распахнуть антрактный занавес и обнажить перед зрителем нулевой план сцены. Электромеханические лебедки, удерживающие декорации, в старческом одиночестве родителя томились в сыром трюме сцены и, несмотря на скрипящее страдание, гордо взирали сквозь паркетные расщелины на недосягаемые высоты штанкет.

Крео, извиняясь каждый раз, стоило ему едва коснуться коленей сидящих на ряду людей, робкими боковыми шагами добирался до середины, где вжавшись плечевым поясом в кресло сидела Ханаомэ Кид со вскинутыми вверх бровями: девушка невызволяемо погрузилась в действо.

Арьерсцена, хранящая реквизит к репертуару, была почти пуста: все манекены стояли раздетыми, а с их голов были сорваны парики. Единственное, что укрывало их, был падающий сгусток теней от актеров, которые уже готовы были ринуться в бой, достойной схватки… последней на их век… они жили и умирали ради эмоций зрителя.

– Отец всегда считал дом поэтов в Мэго самым честным и искренним с его посетителем театром, – не отрывая блестящие огоньками софитов очи со сцены, Ханаомэ Кид будто бы восприняла появление Крео само собой разумеющимся событием, причем давно предугаданным. – Он говорил, что вся архитектура Нового Дэ’Вона насильственно подгонялась под прокрустово ложе изувеченных неоновыми небоскребами мегаполисов, где транспортные потоки на всех высотных эшелонах чумным роем затеснили живое дыхание естественной среды человека. Но только не центральный театр в Мэго, нет, – последнее слово девушка намеренно растянула, чтобы подольше смаковать нахлынувшее восхищение. – Каждый дом в высоту не превышает шести этажей, районы же спрягаются улицами-аллеями из сплошной лиственницы, везде парки и прочие зоны отдыха. Крео, Вы представляете, тут даже летный режим запрещен – только наземное перемещение, и то со стоимостью парковки, которая влетит тебе в копеечку. Не город, а самая настоящая сказка.

– Мда, если бы не Ваш пропуск, чую, свой скайстер мне бы пришлось искать на штрафстоянке, – найдя комфортную позу в кресле, Спри наконец-то мог насладиться мюзиклом-балетом.

– Я бы с радостью состарилась и умерла в Мэго, а труп мой разложился бы в почве окружающей земли и вплелся в благородные корни этого святого места.

– Тссс, – раздалось угрюмое замечание с задних рядов, на которое Бэа снисходительно отреагировала, обернувшись в сторону источника негодования и пронзив строгую даму холодным взглядом помилования.

– Кто же Ваш отец? – Крео накренился в сторону соседки в роскошном красном платье.

– Да так… закостенелый патриот нашей цивилизации, – Ханаомэ Кид едва сдержала вздох, приперший грудную клетку. – На ходу подметки режет, когда нужно добиться угодного человечеству результата, ни одно препятствие ему не помеха… как он меня задолбал этим своим идеализмом.

Постановка принялась разворачиваться на глазах аудитории во всем своем многообразии и помпезности, специально маскирующей истинные посылы режиссера. Мюзикл-балет повествовал о конфликте двух враждующих семей, противостояние имело место два века тому назад: клан Рам-Пи, создавший империю подпольной торговли запрещенных бензиновых двигателей, и клан Фис-ба, пронзивший бутлегерской сетью тогда еще незаконного хайдрокваалюда весь Ниспадающий Этш. Когда-то этот город входил в Осевой Полис – вскоре его настигла участь пораженной зоной.

Обе противоборствующие стороны не могли мирным путем разделить зоны влияния, из-за чего под перекрестный огонь зачастую попадали невинные граждане речного городка. Главные герои – Эомор, сын босса Рам-Пи, и Тал Жэ’Тьуд, дочь главы Фис-ба, как две дождевые капли, разделенные буйствующими циклонами, осмелились слиться в одно сплошное целое в момент битвы однородных стихий. Молодые познакомились на одном из торжественных ужинов, организованных семьей Фис-ба в честь избрания главаря клана, отца Жэ’Тьуд, в Общественный Надзор региональной агломерации; Эомор обманом проник на пиршество бесчестия. И именно тогда, ночью, перед Эомором, молящим небесный мрак об освобождении одной из своих ярчайших звезд, предстала Жэ’Тьуд. Если с поверхности иной планеты можно было бы наблюдать карту обозримой вселенной, то ни одно светило не источало бы столько фотонной страсти, сколько ее исходило из прильнувших друг к другу губ влюбленных. Одним словом, безудержно всполохнул могущественный серебряный фонтан, он ослеплял каждый уголок мироздания и провозглашал власть чувств двух крохотных созданий над пространством и временем.

Но счастье их не могло длиться долго – тогда прежде движимый синхронными приливами адажио балета обратился в хаотичный бедственный танец. Обманутый результатом сделки по совместному освоению зарубежных потоков нейронного кваалюда, изначально призванной смирить представителей клана, Римкоце, самый близкий друг Эомора, был подло убит двоюродным братом Жэ’ Тьуд, Ронмо. Не найдя в себе оправдания простить палача Римкоце, Эомор расправляется с Ронмо, заставляя зрительный зал громко ахнуть, когда голографические пиксели бутафорной крови оросили фронтовые ряды аудитории.

– Сегодня на меня напали, – почти на ухо девушке сказал Крео, не сводя глаз со сцены. – Вооруженные до зубов убийцы в непробиваемой броне вырезали всю школу дальневосходных боевых искусств Ё О Ну Мэ. Меня самого спас… – буси-до резко остановился для выбора последующих слов, – меня спасло умение управлять мечом тати.

– Когда?? Почему Вы здесь? – в отличие от Крео, девушка тотчас же перевела глаза на спутника, стараясь наиболее приглушенно говорить, чтобы не привлечь развешанные уши особо любопытных гостей. – Разве вы не должны быть в департаменте полицейского контроля для свидетельствования или в больнице? Вы не ранены? – утонченность в аккуратно последовательной речи тут же сменилась тараторящей девчачьей заботой: от взволнованности она мельтешила вокруг подвергшегося риску мальчишки. – Я сейчас же сообщу службам безопасности, чтобы уровень Вашей охраны был повышен.

– Все в порядке, – не менее взволнованный вспыхнувшим неравнодушием девушки Крео поспешил успокоить мечущегося от тревоги зверька. – Мне думается, кто-то из учеников моей школы был заказан богатеем, раскошелившимся на элитных ассасинов с огненными шлемами. Навряд ли это касается меня. Тем более…

– Я не сказала тебе, – еще более нервно вздохнула Ханаомэ Кид, – но моего помощника, Джуллиана Рефа, жестоко убили в забегаловке одной из пустынь Разлом-Сити, когда тот возвращался с отдыха вместе с девушкой.

– Кто это сделал? Зачем?

– Джуллиан должен был передать мне анализ первичных геологоразведочных данных, которые в кустарных условиях писались патрульными гексокоптерами в концентрационных зонах. Этот заучка Клем попросил меня об этом. Сказал, что ему необходимо в общих чертах хотя бы представлять характер материнской породы, на изучение которой мы направляемся… но Джуллиан убит, его облачное хранилище пусто, а мозг взболтан, словно перемешанный винегрет, – Ханаомэ Кид проронила тонкую нить слезы, разделившую щеку девушки сверкающей дорожкой и каким-то чудным образом подсветившую персиковый пушок, окаймляющий ее скулу, – а его девушка… нет, в такое зверство просто нельзя поверить, – Ханаомэ сдержала взрывной всхлип, – была удушена с утробным ребенком под сердцем. Эти паскуды убили беременную девочку.

– Мне очень жаль, правда, – Спри, пораженный недопустимо зверским описанием, не шелохнувшись смотрел на подавленное лицо девушки: буси-до испытывал сочувствие, скорее, не к молодой паре убитых, а к предрасположенности соседки на столь сверхчеловеческое переживание за брошенные в небытие души – словно она, мать-природа, чувствовала, как каждую травинку ее почвы вырывает невежественный к любому живому организму бездушный рок. – Объясни, с чего ты взяла, что нападение на меня связано с убийством Джуллиана?

– «Огненный шлем» – так ты сказал, – строгость к проявлению эмоциональной слабости вновь возобладала над Ханаомэ Кид. – Спрятавшийся за стеллажом официант говорил, что всех присутствующих растерзал великан в демонических доспехах и в алом шлеме.

– Послушай, я за себя смогу постоять, – теперь он смотрел аккурат в ее глаза. – А вот ты обязательно окружи себя дополнительной охраной. Кто бы что ни пытался предпринять, мы, все равно, завтра уже будем в воздухе на пути к месту.

– Хорошо, но ты тогда не лезь в разговоры с представителями Медианного комитета – они тоже нам постоянно палки в колеса вставляют.

– Ты про Жана Ба Нео? – бесхитростно задал вопрос Крео, хоть и знал давно ответ, так как данная политическая фигура зачастую обрастала противоречивыми диффамациями, доводить до следствия которые не решалась ни одна силовая структура.

– И про него в том числе, – девушка сильнее прежнего вжалась в спинку кресла и продолжила следить за ходом мюзикла, какие бы устрашающие выводы ни произрастали из их с Крео откровений. – Значит, умение управлять мечом спасло тебя?

Крео выдержал визуальную паузу, в ней внутренний взор явил буси-до Матнуса Онеро:

– Да, я лично расправился с этим огненным шлемом.

Своими завораживающими полетами танцевальной мысли балет буквально уносил в головокружительных экстаз, аккомпанируя истории, к которой едва ли возможно было оставаться равнодушным. За день до своего побега из Ниспадающего Этша во избежание преследования Эомор тайно обвенчался с лучом его жизни, Жэ’ Тьуд. Однако недолго он пребывал в изгнании – мерцающие искусственными молниями софиты в дуэте с графической инсталляцией ночного ливня освещали нулевой план сцены: до следующего взмаха занавесом он служил непохожим на обычные храмы местом, куда так называемая «паства» приходила на безызвестную духовную службу. Эомор вернулся в речной город, узнав о разгневанном женихе Жэ’ Тьуд, Мисерабле, определенного ей родителями и готового проучить девушку за непозволительную свободу чувств.

Внимательно изучая каждого из персонажей, Крео впадал в панику от обилия образов вроде бы солидного возраста, но оставшихся в могильнике не расцветшего осознания любви, когда же освежающий аромат взаимных чувств Эомора и Жэ’ Тьуд невидимой аэрозолю оседал на уязвимые струны зрительской эмпатии, точно бальзам на душу. Кто все эти проходимцы? Кто все эти неудачники, не имеющие никакого морального права на навязывание своих выхолощенных представлений о мнимом уюте? Когда-то ведь они сами обрекли себя на бесплодную глухоту. Кто такие эти отцы и матери семейств Рам-Пи и Фис-Ба, вошедшие в брак по расчету? Кто такая эта богобоязненная кормилица, учащая Жэ’Тьуд следованию прогорклых примет угодных лишь всевышнему, чтобы диктовать воле влюбленных? Но смелый мальчишка и не менее отважная девочка остались верны себе, даже в самый последний миг их короткой жизни.

Все эти насыщенные карикатурностью образы, вся эта лежащая на поверхности проблематика в признании взрослым поколением священности невинных чувств их детей, да и будоражащая зрительные центры мозга визионерская ловкость не могли не быть реализованы средствами искусства раннее. Почему театральная знать или писатели с кинорежиссерами не пришли к столь очевидному идеалу драмы о том, как беспечное общество испепеляет шанс двух неиспорченных предрассудками молодых людей жить друг другом? Для Крео эта творческая близорукость, сопутствующая искусству на протяжении долгих веков, была непростительным упущением.

Встретившись с Мисераблем, Эомор подумал, что дикая львица, которую подлец, покусившийся на принадлежащую только Эомору любовь, выгуливал по храму, растерзала его возлюбленную: пропитанный багровыми пятнами платок, подаренный Эомором Жэ’Тьуд в их первую ночь, лежал в лапах озверевшего животного, которое своей хищной расчетливостью к тому же возымело наглость использовать хозяина как приманку. Одолев обоих, Эомор, не найдя в себе сил жить дальше без любимой – судьба несправедливо отняла ее у него, – вонзил в себя острие выхваченного у одной из статуй клинка. Апофеоз, доселе недосягаемый ни одним видением художественной выразительности, обрел еще более возвышенный передел. Волна незримой, но слышимой энергии песни подняла дыбом волоски на загривках очевидцев, проникнутых драмой.

Теперь он хочет просто проснуться,

Чтобы доказать, это – только мечта,

– Обязательно все должно кончаться так трагично? – загипнотизированная зрелищем Ханаомэ Кид обратилась за надеждой к Крео.

Спри лишь молча посмотрел на Бэю, сдерживая свою поганую, им дико ненавистную убежденность в тщетности погони человека за счастьем.

Руки Эомора ослабли, кисти разжали рукоять вошедшего в живот кинжала – юноша был мертв.

Потому что она – ангел, наверняка

Но это пока еще неизвестно,

– Крео, если ты не покинешь дом поэтов через пятнадцать минут, то не успеешь в новодэвонскую национальную библиотеку, чтобы подтвердить мои расчеты об Отправном Лесе, – слышимый только Спри Аполло мог пересказать наперед, чем закончится мюзикл-балет, но не стал это делать из-за процессируемой жалости к чистоте эмоций своего оператора. – Лететь от Мэго до Нового Дэ’Вона при оптимальном воздушном эшелонировании приблизительно двадцать семь минут.

На сцене появляется Жэ’ Тьуд, потерявшая дар речи от увиденного бездыханного тела любимого. Выходит, она спаслась от немилости Мисерабле, безуспешно пустившего на ее поимки скверного зверя. Юное создание, подаренное этому миру красотой природы, не нарушая данный любимыми друг другу завет, схватила проклятый клинок и нанесла удар точно в сердце.

Потому что Бог дал, бог взял,

Автомобильная авария стоит у него перед глазами,

Крео и Бэа образно провожали в последний путь намучившиеся в этом гнусном мире сердца: им суждено было воссоединиться на отрезке куда более длительного, но, возможно, менее ожесточенного, и, наверняка, даже приятного путешествия. Как только Жэ’Тьуд намертво упала подле Эомора, Крео и Бэа, забывшие про их беды в реальной жизни, обменялись улыбками: они как будто выражали утаиваемое обоими понимание.

– Так, значит, ты все-таки хочешь лететь в это место концентрационной зоны? – сказала девушка чуть дрожащим голосом. – Невзирая на риск непоправимых последствий?

– Да, была одна причина, по которой я собирался туда со всеми вами, – опустил голову Крео, а потом вновь поднял ее и посмотрел на Ханаомэ Кид. – Теперь их, кажется, две.

Держит его привязанным к его мечте,

И только она может освободить его.

***

Лат-скайстер, весь в грязи и пыльных разводах, выбрался из-под покрова ночи и тут же лишился ее маскирующей сени: машина остановилась у кромки пробуждающегося заревом пирса.

Упершись руками в заградительные перила причала, мужчина в деловом костюме провожал привычную ему среду; его единственный живой глаз был залит горечью. Он нехотя, с угрюмым безмолвием, встречал жизнерадостное утро, уже приоткрывшее на горизонте крошечную часть небесного века.

Шарниры доводчика подняли дверь-крыло мускул кара, роскошного даже под толстым слоем грязи. Из машины вылез дородный мужчина во вздутом бушлате; верхняя одежда прикрывала фибробласты литой брони. Жилы его накачанной шеи вибрировали от пляски каротид, а следы от снятого шлема обрамляли затылок кровоподтеками.

Прилетевший солдат приближался к мужчине, пока тот созерцал грезимый край мира. Казалось, пирс был естественным продолжением гранитной окаменелости утеса, который, словно марсианский пограничник, провожал монументальную флотилию крейсеров в долгое и, возможно, безвозвратное плавание – их долгом было найти спасительные для человечества зоны обитания.

– Меч с тобой? – мужчина с одним человеческим глазом не отрывался от игры морских приливов под пирсом.

– Мы нашли Ё О Нэ Ми последним, – боец прислонился к перилам. – Он успел вскрыть себе вены – совсем не по кодексу бусидо. При этом, меча нигде не было.

– Да что ты знаешь о кодексе бусидо? – гнев от невыполненного поручения аукнулся удушьем ограждения, в которое впились руки мужчины в пиджаке. – Не найденный тобой тати стоил мне бдительности, когда находился в руках Сиккэна давным-давно в Пяти Лепестках. Эта шваль посмела оскорбить честь главы яумо Дальнего Восхода.

– Но Ё О Нэ Ми теперь мертв, Б’Дод. Ни один шаман не воскресит его собачье тело. Наши люди продолжат поиски тати – даю слово, мы найдем его.

– Никаких имен, забыл что ли? – мужчина повернул укоризненное лицо к ассасину, демонстрируя оптический нейропротез, заменивший ему плоть: изувеченная Сиккэном Ё О Нэ Ми в одну из дождливых ночей она с тех пор напоминала Б’Доду о непростительном фиаско.

– Прошу прощения, Тринадцатый.

– К вашему сожалению, руководство – без моего уведомления – стало свидетелем живости мистера Спри: тот несколько часов назад явился в центральный дом поэтов на праздный прием. Как объясните этот провал?

– Неизвестный сигнал стал блокировать связь. Мы думали, что силы полицейского контроля узнали о нас, поэтому, разбежавшись по всему периметру здания, мы по отдельности убивали каждого подвернувшегося ученика этой гребанной школы. Мы торопились, поэтому, не дождавшись возращения Четвертого, тут же скрылись, как почуяли приближающийся вой сирен. Откуда нам было знать, что этот недовоин окажется проворнее мистера Гордо? Простите… то есть Четвертого.

Крео Спри неспешно проходил книжные стеллажи, пока не наткнулся на нужный. Плитку зала национальной библиотеки Нового Дэ’Вона озарял лунный свет, под которым романтики зачитывались поэзией, бессмертно живущей отдельно от канувших в лету личностей, за чьим авторством она были сочинена.

– Что из себя представляет этот человек? – задал вопрос своему подчиненному мистер Ди, Тринадцатый. – Кто он?

– Крео Спри, – боец потер зудящий от шлема затылок. – На основе инфопотока из облака, наши коры составили перечень догадок: согласно этим данным, Спри можно приписать немалую долю успешных авантюр, из которых он вырвался с солидным кушем. Ну, разумеется, помимо официальной работы в «Дэн и Роботы»

– Значит, перед нами обычный вор? – бесхитростно заметил бывший головорез яумо, поплатившийся собственной кровью за членство в клане.

– Не совсем.

Аккуратно вытаскивая дряблый фолиант, застрявший промеж книги с пирамидой на корешке и объемным произведением прозаика Вейда, Крео боялся, как бы забытый на полках библиотеки обелиск знаний не рассыпался ссохшейся стружкой прямо у него в руках. Золотым теснением на обложке было выгравировано что-то на одном из покинувших языков: он, кажется, назывался латынью.

– Не совсем обычный вор, я бы сказал, – сделал легкое замечание ассасин. – Все его предполагаемые вылазки относились к концентрационной зоне, на территории которой собственность хоть и оберегается буквой закона в кодексе о делимитации, но физически не охраняется никем. Более того, у нас есть веские доводы полагать, что его партнер по расхищению забытых гробниц это – сам Бэжамин Дэн. Уж больно хорошо они дружат. Дадите добро на то, чтобы убрать обоих, как мы поступили с Рефом и его подружкой?

– Вы в своем уме, Седьмой? Это Ваше безрассудное линчевание стоило нам прикрытия. Мало того, что выгруженная из мозга мальчишки информация гроша ломанного не стоила, так пресса теперь еще отважнее стала писать о тайной гвардии, находящейся на страже Медианного комитета. Никто не должен о нас знать, это понятно? – рявкнул далеко не молодой ветеран многочисленных войн.

Оба уставились на полусонное солнце, еще совсем лениво зевающее неокрепшими лучами.

– Сегодня вечером рабочая группа, возглавляемая чиновницей Ханаомэ Кид из комиссии по трансконтинентальной нейробезопасности, вылетает с мыса Рыбная Голова в сторону обозначенной области, – Тринадцатый передал ассасину с позывным «Седьмой» свернутую распечатку. – Руководство приказало сесть им на хвост и постоянно выходить на связь для получения дальнейших распоряжений. Раз не удалось задержать их на нашей земле, надеюсь, у вас, вшивых дворняг, получится это сделать в пораженной зоне.

– Я слышал, что у девки хорошая крыша, корнями уходящая в отцовский статус.

– Вы считаете это преградой для Медианного комитета, Седьмой? – внушительность взгляда мужчины отражалась особо строго в глазах. Но эта решительность убийцы не могла состязаться с одержимостью Крео, который, держа в трясущихся от волнения руках книгу под мрачными сводами библиотеки Нового Дэ’Вона, ликовал от того, что наконец напал на след, скрытый песками времени от историков: он принадлежал легендарному Фрэнсису Голту, прокладывавшему путь к таинственному месту – Отправному Лесу.

Глава 4. Король пустынной саванны

Неизвестный космонавт, пронзив экзосферу термостойкой оболочкой шлема, стремительно летел к поверхности планеты. Люди, загадывающие желание при виде несущегося сквозь мезосферу метеора, могли бы принять прыгуна за судьбоносный болид.

«Автоматическая система торможения движков экзоскелета активизирована» – раздавалось во внутренних динамиках костюма.

На пограничных участках между мезосферой и стратосферой издевательская неуловимость космонавта наконец встретила отпор со стороны оболочки планеты – из-за трения об раскаленный газ прохождение пути увенчалось воспламенением обивки. Словно зажжённые свечи на торте, пламя горячих потоков атмосферы окутало скафандр космонавта, соскабливая с него обмазку из фенолформальдегидных смол. Но абляционная оболочки была неподвластна разъяренной стихии хаотично мечущихся газообразных молекул, напротив – инопланетянин будто подчинил себе всю артиллерию устремившихся за ним огненных смерчей и теперь, как сатана, нес за собой потоки бурлящей магмы.

Но вот, совершенно неожиданно, как ясность взгляда глаз, показавшихся из-под поднятых век малыша, перед космонавтом предстала сплошная белоснежная манна, бесформенность которой, казалось, была в сердцевине замысла создателя: тот, наверняка, оценивающе изучал кульман во время рисования небесного покрова; вымачивая в воде пучковые волоски кисточки, он все гадал, как же правильнее подобраться к миру. Изобилие облачной пены не знало границ. Может быть, поэтому и ретировались демонические силы пылающих огнем гарпий, что ниспадали следом за человеком: сломленные натиском визуального контакта с божественными силами, куда более могущественными и справедливыми, они отступили. Или это все-таки физические законы классической механики? Если это не так, не значит ли, что на Землю только что под видом жертвы, преследуемой демоническим пламенем, спустился сам лукавый в человеческом обличие? А, может быть…

Тем временем пышные облака гостеприимно провожали пожаловавшего в их царство инопланетянина, он все так же летел вниз и не успевал замечать легкую воздушную нежность.

Облака рассеялись – полет близился к своей кульминации. Не имеющая конца и края водная гладь; солнце, подарившее этим морским величиям слепящий серебром жемчуг; мутная пелена забытого времени.

***

Что-то влажное било в веки, бранчливо стуча сквозь кожную складку и возвещая о подъеме. Крео едва ли мог привести в движение хотя бы один кожно-мышечный слой, ведь при каждой попытке неугомонные капли изнуряли веко и не давали ему двигаться. Или же наоборот? Капли влаги заботливо оседали на глазах, нежно говоря их хозяину о наступлении нового дня, как мать, ласково поглаживая взъерошенную ото сна шевелюру ребенка, будит свое чадо и желает ему только самых славных достижений. Мать, которой никогда не было у Крео Спри. Мать, непреходящее бескорыстие которой было отдано брошенному мальчику золотым сердцем молодой воспитательницы приюта благородного Гомера. Участливая последовательница школы общечеловеческой идентичности – «свобода равенство и братство» был их девизом, закрепленным одной из деклараций Великой Памяти Мира, – вкладывала в безродного мальчишку все нереализованные ею мечты. Когда он уже в совершеннолетнем возрасте покидал приют, все свои надежды на идеальный мир она оставила именно с ним. За стальными вратами неродного дома – холодная реальность, с присущей ей судейской прагматичностью она выжидала новоприбывшую жертву.

Буси-до поднялся на ноги. Голова все еще кружилась после падения, от чего нависший над ним гигантский купол естественных природных отложений, казалось, ходил ходуном. Вытирая лицо от усталости утреннего пробуждения, которое могло случиться вовсе и не утром, и даже не днем, Крео шатаясь плелся к настенному одеялу вдали, оно излучало цвет лайма: неизвестный источник подчеркивал чудесное одеяние текстуры.

Выбравшись из-под минеральных ребер пещерного купола, нависшего шестью метрами в высоту над областью, где пришел в себя мужчина, Крео открылся освежающий сразу все органы чувств неправдоподобный, завораживающий вид: в увиденном сочетание сразу несколько воплощений природного лика могло со сказочной плавностью в переходах достигать своего идеала выразительности.

Моховидная чешуя стен развесила в утробе пещеры свои смягчающие глаз туриста ковры с вытканными пушистой стежкой низкорослыми растениями. Визуально сглаживающие текстуру курчавые ворсинки меняли свой окрас, будто с грациозной естественностью в сосуде переливалась жидкость: подсвеченная солнцем сводная конструкция из естественных минералов пускала вальс спелой зеленой гаммы по произраставшей из нее пушистой щетине. Грушевый оттенок близ вершины перевоплощался в шафрановый, насыщаясь ниспадающей в лоно пещеры приглушенностью света; неосвещенные же участки сплошного мха сохраняли желто-зеленое постоянство флоры.

Крео прикрыл глаза. Подняв лицо кверху, он как будто умывался под фонтаном умиротворяющего цветового блаженства; веки мужчины просвечивались теплотой оранжево-персиковых лучей. Оросивший с ног до головы прохладный дождик, подгоняемый откуда не возьмись заплутавшим ветерком, заманил мужчину к самому подъему, над которым невидимая лейка сверху нежно обливала душевую этой магматической породы. Спри наслаждался свежестью небесного ручейка. Но затем буси-до открыл глаза.

Словно удав-абома проникает в нору грызуна, прозрачная пленка радужной каустики опускалась по жерлу спящего вулкана: ее почти неразличимые капельки, захватив пучки света, так и норовили коснуться минерального пола, но этому не суждено было сбыться. Своими идеально плавными переходами спектра радуга заслонила моховидную оранжерею пещеры: в немой отчужденности эти две утонченные палитры живого мира слились воедино. С наитончайшей грациозностью хамелеона пещера меняла окрас, стоило Крео скорректировать угол обзора.

За спиной полусонного мужчины потягивало гарью: отголоски искр, прорвавших изоляцию спасательной капсулы, эхом разрастались по подземелью. Крео обернулся и увидел челнок, разбитый о сталактиты уровнем ниже: в муках летаргии реактивные двигатели маленького транспорта доживали свои последние обороты. Утешающий водосток, чудом пробившийся из-под минералов к судну, ослаблял его предсмертные муки.

Крео перевел взгляд в сторону места, где только что лежал без сознания: незакрепленные в пряжках язычки защитных ремней болтались на поваленном катапультном кресле. Видимо, проскользив по горлу пещеры на спасательном челноке – при этом чудесным образом не оставив разрыхляющего шлейфа на мхе, – бортовой компьютер включил автоматическую систему защиты пилота и катапультировал Крео на кресле повышенной безопасности.

Отошедший от легкой контузии Спри поплелся к вырезанной в минеральном теле вулкана дорожке, кривыми зигзагами она уходила ввысь горловины на поверхность, где семафор солнечных огней проливал навигационные лучи дезориентированному спелеологу.

Состав лестницы был идентичен характеристикам расплавленных горных пород, из которых и была стихией вулкана слеплена пещера. Очевидно, кто-то давно искусственно изваял из охлажденной лавы ступенчатую структуру. Сейчас от ее прежней ухоженности мало что осталось: разошедшиеся швы обнажили поры, через которые прорывался Бог весть какой вид растения. Потрескавшиеся ступени символизировали канувшую в лету эпоху, когда нога человек еще ступала по этой лестнице.

Крео Спри ступил одной ногой на первую ступень дорожки. Снова по роговице глаз, обессиленных внезапным пробуждением, чиркнули отблески солнца на вулканическом стекле стен. Отдающий свежестью горной реки мох зашелестел, словно миниатюрные жалюзи кондиционера, а влажные крупинки семицветной радуги застыли гипнотизирующим ловцом снов. На несколько секунд Крео застыл, как вкопанный, затем обернулся в сторону упавшей капсулы и потом вновь устремил свой взор ввысь. Метафорический вектор перехода от высшей сефироты к низшей, процесс распространения избыточной божественности из ее истока по руслу светлой реки, что протекает по всем сферам мироздания и несет в своих потоках мировую душу – в конце эта неисчерпаемая энергия впадает в окружающую людей материю, до неузнаваемости изувеченную ими. Эманация в лучезарно ясном, исполненном в каноничной многоярусности обличие.

«Довольно отвлечений, пора выбираться» – взял себя в руки Крео и продолжил подъем по внутренней стороне искривлённых позвоночных дисков мирно дремлющего титана.

Наверху дул ветерок, едва ощутимые отголоски которого легко колыхали зеленое изобилие пещеры. Крео поднял голову: в небе не нашлось ни одного пернатого спутника – сомнения в пригодности острова к обитанию усилились.

– Аполло, ты меня слышишь? – Спри в который раз пытался связаться через ушную гарнитуру с омнифреймом, оставляя без внимания остальных членов экспедиции. От наручного мультимедийного браслета осталась лишь разбитая фотопластинка с обрубком металлического ремешка. – Да что такое-то? Аполло, прием.

Но мужчина лишь слышал шелест листвы окружающих его деревьев: ни робкого щебетания птиц, ни косвенных намеков на присутствие человеческой цивилизации, ни ответа от собственного искусственного друга-омнифрейма – как будто настал день, когда весь мир в мгновение остановился.

Лихо свистнув над живописным кратером, Крео дался диву, с какой филигранностью он умудрился пикировать по длиннющему тесному жерлу, не посмев зацепить и ворсинки моховидно-посадочной полосы – что не скажешь о несчастных сталагмитах, не по своей вине вставших на пути несущегося тасманского дьявола в стальной обивке: разбитые в дребезги минералы укрывали корпус рухнувшей спасательной капсулы; висящие же сталактиты, пиками охраняющие застывшие капли обсидиана, с язвительной насмешкой поглядывали на незавидную участь своих горных собратьев.

– Отличный выстрел, – съехидничал над собственным трудом мастер. Авария в воздухе настигла экипаж грузового корабля «Новые Фронтиры» настолько внезапно, что пришлось действовать на опережение. Из-за обеспокоенности за жизни сотоварищей и еще одного мотива Крео, спасая положение – буквально, не позволив судну потерять высоту, – совершенно позабыл о собственной шкуре и отстыковал одну из спасательных капсул с собой внутри. Буси-до не дал самолету с экипажем уйти восвояси. Однако из-за вынужденной спешки самозваный спаситель забыл противорадиационную маску. – В общем, защитной оболочки для головы у меня нет. Если ты меня слышишь, Аполло, то можешь быть уверен, что все коту под хвост, если тут сильный фон… я как-то не рассчитал маневр. Дозиметр также остался на Новых Фронтирах. Мне уже кажется, тут серьезно бьет ионизирующее излучение. Ни одной живой птицы, блин.

Из внутреннего кармана вздутой самозатвердевающим гелем армейской куртки Крео достал старый спутниковый навигатор с треснувшим экраном. Ворот одежды, словно наэлектризованный загривок кошки, был поднят и чуть оттопырен от шеи Спри, ее напряженные жилы свидетельствовали о фанатичной концентрации на экране геолокационного прибора.

– Единственный возможный способ связаться со мной, пока я не откинул коньки, это найти какой-нибудь сохранившийся шлюз где-то на шесть целых две десятых – шесть целых три десятых гигагерц, – Спри оглянул бесшумную долину еще раз. – Не знаю, чтобы кто-то когда-либо использовал данную частоту, но древний никчемный кусок пластика у меня в руках теперь ловит только этот диапазон. Если получишь сигнал или это сообщение от меня, малыш, то сразу найди способ выйти на связь. В навигаторе есть сотовая связь… хотя ты и так этим, наверняка, сейчас занят, зная твою неуемную натуру. Ну все, закругляюсь, а то уже начинаю сам с собой разговаривать – так и крыша потечь может.

Спустившись в сторону проявившейся на склоне тропы, Крео оценивал при помощи навигатора все возможные пути в сторону восточного побережья острова, скрытого, как жемчужина раковиной, в обезображенной части земного лица.

Звук мягкого пневматического движения нанометровых зубцов на толстой, но гибкой внешней подошве смешался со вздохами давления, накачивающего амортизационную прослойку-балансир: эта многослойная система из подошв элегантно обвивалась резиновой мембраной, обхватывающей все пласты – круглым наконечником она заканчивалась на заднике. Потоптавшись на месте, Спри почувствовал нарастающую мертвенность сцепления: данная подошва не оставляла шансов скальным туфлям с их зубцами, так как без проблем впивалась невидимой армией острых щетинок в вертикальный участок и позволяла скалолазу ползти по поверхности с непринужденностью младенца.

Туго обтягивающий комбинезон, скрытый за баллистической тканью куртки, срастался со ступнями, по совместительству выполняя и роль обуви, а также укрепляя пятку умными пластинками подошв. Прорезиненный костюм экранирующего класса был усыпан вольфрамовой стружкой для защиты от тяжелых гамма-излучений и нейтронных частиц. Но это громоздкое обмундирование уже не имело никакого смысла: голова ведь была открыта. Крео оставалось лишь идти вперед и надеяться на маловероятную ошибочность предположений об эквивалентной дозе, возможно, накрывшей остров ионизирующим куполом.

Миновав чреду лесных местностей и обойдя пару ухабистых хребтов досконально все изучая вокруг, Крео через несколько часов вышел к открытым просторам прибрежной части породистого островка: зримую область усеивали аккуратные гряды двухэтажных компактных домиков.

Постройки, словно ряды загорающих на пляже людей, располагались почти что у кромки берега. Проходя тесные улочки и минуя ее белые уютного вида дома, Спри вышел к небольшому перекрестку и увидел непонятного предназначения сооружение слева – в идентичном окрасе своих стен оно растворилось среди монотонности прочих безлюдных построек города. Вершины боковых прямоугольных пристроек как будто служили подлокотниками для расположившегося между ними подобия креста, с царственной важностью восседающего на крыше: по какой-то причине горизонтальный брусок непонятной фигуры располагался чуть выше середины вертикального. Подбирая множество гипотез относительно символичности этого архитектурного декора – если это вообще был архитектурный декор, а не что-нибудь абстрактно сакральное, – Крео так и не преуспел в подборе ключа-гипотезы, точная асимметрия резцов которого наложилась бы на заковыристые штифты тайны. В конце концов мужчина пошел дальше, к береговой линии.

Всестороннее изучение опустевшего места не привело к какой-либо интриге. Продолжительная – вплоть до моря – непрерывность узких улиц, их непоколебимое равнодушие, с которым употреблялись оттенки белого на жилых или иного рода домах. Проявившаяся лишь на первой линии россыпь статных мини-асьенд, хоть и пискляво, но все же могла заявить о тяге города к материально-пространственной динамики. Однако ни одна градостроительная инициатива теперь не имела смысла, потому что некому было ее воплощать: жители безвозвратно покинули населенный пункт – неизвестно, когда, неизвестно, почему.

Крео Спри стоял точно на разделительной полосе автодороги, тип ее асфальтной разметки явно не предусматривал трафик высотных эшелонов под скайстеры. Потерянный во времени пришелец посмотрел сначала в одну сторону дороги, а затем в другую: оба участка полотна простирались вдаль – зубцы умной подошвы были первыми за многие века гостями, что вступили на битумную чешую впавшего в спячку Ёрмунганда.

Спри обернулся к городу, уставившись на проулок, из которого секундами раннее вышел. Только сейчас он заметил разросшиеся по крышному плато города кривые лианы. Трупы их змеевидных отростков уродливо покачивались от ветра, что скорбящей аурой неприкаянного призрака прогуливался по покинутым живыми душами переулкам, тавернам, гостиницам и прочим опустевшим местам. Когда-то ровно обстригаемые тисы неподобающе их аристократической родословной обрюзгли и из стройных изящных пилястр раздались в опухшие всклокоченные ежи. Плющ нагло пробирался под ставни жилищ, словно наглец, закравшийся грязной лапой под юбку невинной девицы, и, разбив окна, уже раскидывал свое ползучее потомство в забытых людской ухоженностью помещениях. Дороги потрескались, и из них также прорывалась Бог весть какая растительность, способная в свете редкого солнца наконец-то увидеть свою сущность.

Сквозь все эти нахальные тентакли, обхватившие причинные места городской архитектуры, сквозь стращающий шепот скрываемого за ветром одиночества проявлялось обреченное лицо гиганта, поросшее вьющейся бородой минувших столетий. Этот обессиленный каменный исполин, как будто впервые за казавшееся бесконечным время увидел человека и от неудержимых эмоций, вызванных переживаемой разлукой с миром, не хотел отпускать гостя. Он протяжно завывал вихрями ветра, в котором выражалась вся драма нелегкой участи изгоя. Едва моросивший дождь был его слезами, источаемыми железами опущенных рафштор. Крео испытывал неизгладимое чувство жалости.

Внезапный звон, сопровождаемый дребезжанием по чему-то ударному, оборвал интимность безмолвного контакта между безобидным чудищем-городом и представшим перед его ущербным телом маленьким человечком. Пронзительный клич прерывался каждые три секунды, доносился же он из будки, гордо стоявшей в позе часового стража-одиночки через дорогу у подхода к пирсу.

Мужчине пришлось оборвать мимолетом нахлынувшую привязанность города к своей персоне и оставить его умоляющую фигуру подобному ему же бестелесному соседу: легкому соленому морскому запаху, которым йод водорослей наградил воду – вдох очищающих молекул процветающего подводного царства давал мотив увядающему земному выживать.

Крео зачем-то оглянулся по сторонам, и пересек дорогу. Звон из будки не утихал. Сорвав невиданный раннее проводной агрегат, напоминавший банан в пластиковой кожуре, Спри прислонил его к уху.

– Крео Спри, – раздался знакомый говор-продукт синтеза множества голосовых тональностей, – я нашел единственное средство связи, способное через оптоволоконные соединения подключить меня. Как ты приземлился? Все в порядке?

– Аполло, слава Богу. – Спасительная радость усилилась, как только он увидел пришвартованное у пирса нечто, напоминавшее старинный катер: компактное суденышко, скорее-всего, было оснащено воздушно-реактивными двигателями. – Радиация, кажется, отсутствует – я в полном порядке. Есть много, что мне нужно тебе рассказать об этом месте. Но сперва скажи, вся команда в порядке? Я хоть тут не оплошал?

– Мне тоже, Крео, есть что рассказать. Прежде всего, до меня дошли твои сообщения касательно использования частоты шесть целых две десятых – шесть целых три десятых гигагерц. Однако, к своему сожалению, я до сих пор не могу через нее наладить с тобой связь.

– Почему? – в голосе мужчины проявилась тень недопонимания. – Аполло, черт подери, все целы? Беа, то есть мисс Кид… она не пострадала?

– Как будто что-то или… – по-человечески выдержал паузу омнифрейм, пропуская мимо цифровых ушных каналов вопросы своего оператора, – кто-то намеренно глушит сигнал.

***

Непрекращающийся дождь топил мыс Рыбная голова (18-68). Сумерки сгущались, ливень отягчал видимость. Стапель, на котором были закреплены гигантские лыжи-шасси корабля «Новые Фронтиры», изливался водой. Словно украшенный плоскостным фонтаном помост, он испускал каскады жидкости.

Ну и громадина, думал Гек Клем, как только впервые увидел грузовое судно из кабины монорельсовой вагонетки. Вся экспедиционная группа, состоявшая из Крео Спри, Ханаомэ Кид, геолога Гека Клема, помощника Бэи, Клинтрека, двух инженеров из гео-сервисной компании «Пласто», отвечающих за пневмопушку, и трех десантников военно-космического корпуса центральных земных властей, взошли на борт и были готовы к отправке.

– Уважаемые коллеги ученые, – сквозь динамики просторного грузового отсека, где сосредоточилась группа, лейтенант Мит-Суг МэвеПит несвойственно военным пилотам ласково приветствовал новоиспеченную команду, – приветствую Вас на борту моей чуть тучной крошки «Новые Фронтиры».

Блокировочные замки были сняты – военный реактивный самолет вознесся по вертикали над взлетно-посадочной площадкой, та была абсолютно пуста: видимо, все остальные военные единицы были размещены под землей базы на похожих выездных стапелях.

В салоне судна заиграли вульгарные мотивы музыки на покинувшем языке: строгости субординации в рамках предпринятой полувоенной экспедиции они явно не соответствовали, а напротив – отдавали романтизмом горячих голов, в жилах которых бурлила молодая кровь; эти асы беспризорно мчались состязаться в скоростях с пурпурно-фиолетовым закатом:

Watching every motion

In my foolish lovers game

– Эта славная птичка оснащена четырехконтурным турбореактивным двигателем, – что-то настраивая на голографическом интерфейсе, МэвеПит приспосабливал технические режимы судна под себя, – поэтому советую всем пристегнуться.

Крео интуитивно улавливал, как окислённое кислородом горючее в виде нагретого рабочего тела поступило из камеры сгорания на жаропрочный сплав никелевой турбины. Разлитая по контурам конструкции масса воздуха либо, боязливо минуя камеру сгорания, сразу же сливалась с реактивной струей у самого сопла, либо, испепеляя весь кислород, проходила за руку с горючим сквозь жаровни и лишь потом возрожденным фениксом попадала в сердцевину струи, фениксом, который мученически отдавал турбине всю свою искрящую энергию огненной птицы и истекал.

– Постойте, я думал, всю турбореактивную тягу давно заменили на электростатические поля ионных двигателей, – задался вопросом Клинтрек, наконец пристегнувшись к креслу. – Разве не так?

– Не, политики Осевого Полиса каждую копеечку считают, – один из десантников, которого звали Дуэ, повернул откинутую на стену голову в сторону чиновника. – Нас, земных вояк, скоро на ведьминых метлах заставят летать. Причем еще принудят самим платить за обучение заклинать чертову палку.

– В каком смысле? – Клинтрек сощурил глаза, будто острота зрения поможет преодолеть звуковой барьер раскованной страстью музыки. – Что так громко-то?

– Господи, да сделайте тише, – огрызнулся инженер-сервисник.

– Капрал имеет в виду, что политика правительства очень жесткая, и все на всем экономят, – с объяснениями явилась на помощь своему коллеге Ханаомэ Кид. – Ты сам знаешь, что Синклит Осевого Полиса не допустит в бюджете комиссии внутренней безопасности такие дорогие излишества, как двигатели межзвездного класса на не покидающих термосферу воздушных аппаратах.

– Именно, мэм, – капрал Дуэ прикрыл глаза, и стал засыпать. – Теперь и на обслуживании беспилотных дронов экономят, заставляя нас постоянно лезть в пекло.

Корабль слегка затрясло. Крео смотрел сквозь большой иллюминатор на омываемую тяжелыми приливами морских волн базу «мыс Рыбная голова». Импульс, произведенный двигателями, резво откинул судно от берегов острова, оставив его захлебываться в завесе штормового изобилия.

– Так что они, власти, вообще тогда финансируют, если не внепланетарную деятельность и не военную? – Гек Клем, очевидно, адресовал данный вопрос Ханаомэ Кид вслед ее неутешительному обоснованию государственного стяжательства. – Что-то я также не вижу каких-либо грандиозных прорывов ни в энергетическом комплексе, ни в робофактуре. Куда деньги-то идут?

– Как куда, мистер Клем? – улыбнулась девушка. – На многотомные труды теоретических доказательств ради других теоретических доказательств, не выходя за пределы бумажной ерундистики.

– Да, сам был свидетелем на очередной сессии Федерации университетов, как толстые от показной важности руководители всевозможных кафедр утомляли острое мышление академиков своими никчемными абстрактными словечками. Куда только смотрят ваши коллеги из профильных правительственных комиссий?

– Мистер Клем, вы не совсем правы, – не позволяя безадресному гневу, как у Клема, проявиться, Бэа спокойно продолжила. – Тут работают механизмы совсем другого государственного органа. Я бы даже сказала самого что ни на есть гражданского органа власти. Такого как Общественный Надзор.

– Ой, да брось, Кид, – встрял Клинтрек. – Это – бесконечный спор, что было первым: яйцо или курица, корабль Праотца Сима или варп элементы? Оставь это… и вы, мистер Клем, лучше выспитесь – нас ждет тот еще денек.

– Что значит оставь, Клинтрек? – все-таки позволила себе возмутиться Ханаомэ Кид. – Не веди себя как ребенок. Общественный Надзор прежде всего ставит перед собой цель социально-экономического благополучия гражданского общества, полноценно отвлекаясь на потребности человечества сегодняшнего дня и забывая об их характере в ближайшем будущем. Мистер Клем, мои коллеги, да и, вообще, весь правительственный аппарат любой всегломерации закован в кандалы вольнодумия самого близкого обществу представителя его голоса – четвертой ветви власти, Общественному Надзору. Те самые, как вы выражаетесь, толстые от показной важности руководители кафедр институтов, – уже адресовала она Геку, – не от хорошей жизни ведут себя так непрофессионально по отношению к светочам науки: они вынуждены изворачиваться, как только могут, в тесных рамках финансового вспомоществования. Нынче повар, обученный кулинарными ухищрениями, ценится больше, чем физик, опоясывающий межпланетарными коммутаторами судьбу человеческой цивилизации в космическом пространстве. Иерархическая вертикаль целеполагания дала сбой, из-за чего обрекла человечество на риск деградации, отняв у специально выученных специалистов на верхушке власти право распоряжаться бюджетными средствами.

– Так ведь такие же специалисты и занимают места в Общественном Надзоре, – единственной и, по сути, безапелляционной фразой ворвался в разговор Крео, словно забытый родственник, появившийся в прихожей перед членами семьи.

Бэа улыбнулась Спри – в соответствии с необъяснимой взаимностью тот ответно подобрал губы.

– А я говорил, что это бесконечный спор, а? – Клинтрек не мог не съязвить при своей начальнице, место которой он всегда, в глубине души, мечтал занять.

Мит-Суг МэвеПит не стал делать песню тише, не взирая на замечания тревожного гео-сервисного рабочего.

Watching in slow motion

As you turn my way and say

Take my breath away

Судно Новые Фронтиры не спеша преодолевало, казалось, бескрайние просторы Срединного океана. Пока автопилот примерно следовал заданной МэвеПитом неспешной манере перемещения, большинство членов экспедиции, дабы не ударить лицом в грязь во время предстоящих полевых исследований, мирно спало, набираясь сил, – но не Крео Спри. Тот, буквально, прилипнув к иллюминатору лбом, сломленным первыми морщинистыми штрихами преждевременного старения, целенаправленно выглядывал что-то по ту сторону стальной оболочки, как будто предвосхищая неминуемую встречу.

– Ты уже пять часов как жирный блин прилип к окну. – Бэа тоже не спала. Проведенные сутки в сонном плену постели после опустошающей все силы духа и мышц оперы-балета Эомор и Жэ’Тьуд насытили девушку запасом сил, достаточным чтобы сдвинуть тектонические плиты. – Все водяные крупинки дождя насчитал?

Крео сдержано улыбнулся: ему импонировал оптимизм девушки среди всей этой будничной серости.

– Ты за всю дорогу промолвил лишь пару слов, – повернулась к мужчине Ханаомэ Кид. – Тебя что-то тревожит?

– Тебе не кажется, что в последнее время подозрительно часто попадаются песни на покинувшем языке? – его тревожит, еще как тревожит и одновременно восхищает, как после кровавой расправы над ее коллегой, которую она, наверняка, ни раз стыдливо рисовала в голове, девушка сохраняла неукротимое мужество и даже смела ехидничать. – Капрал вот ставил перед отлетом что-то такое, эм, как бы выразиться…

– Заводное? – Бэа оборвала мечущегося между неказистым подбором слов мямлю. – Такое… заводное, способное искушать романтической томностью.

Ему ничего не оставалось, как со все той же покорной улыбкой пораженчески кивать точной трактовке музыкального волнения.

– Разбираешься еще, смотрю, в реактивных двигателях, помимо кулинарии? – окончательно перевел тему Крео – девушка это все равно заметила.

– Есть такое, – как-то грустно и совсем тихо ухмыльнулась Ханаомэ Кид. – Наверное, как и во всем остальном, очень по-дилетантски – всего, да понемножку.

– Я слушаю. Лететь нам еще прилично, а для сна – ты довольно бодрая.

Ханаомэ Кид оглянулась по сторонам. Вместимый грузовой отсек, исполненный в милитаристской строгости, превратился в усыпляющее ложе; громоздкие военные сумки были взбиты необходимым снабжением, полки левитировали на магнитах. Хоть убаюкивающие причудливым покачиванием лежанки визуально и притягивали, все путешественники прикорнули на нижнем уровне: кто на сидениях, кто на гамаках. Удивительно симметричное расположение кучки спящих первопроходцев образовало идеальную фигуру вокруг стального ящика с пневмопушкой: неподкованным глазом его запросто можно было принять за погребальный саркофаг. Мифологическое подобие ритуального сосуда, запломбированного электронным заклятием, как будто бы собрало у своей жертвенной сущности преданных пилигримов, которые, прикрыв реликвию льняным полотном, прокладывали свой путь по ее зову.

– Я думаю, ты наслышан об Аэксинавре Бесконечной, мм? – Теперь Бэа лишилась и тени сомнения, что уснет.

– Ты, конечно же, о чудаковатом кулинарном критике, который в последнем эпизоде шоу умял столько говяжьих котлет, что складывалось ощущение, будто у него черная дыра внутри.

– О, даже не продолжай. Мне уже стало плохо, вспоминая что он целую гору фарша в себя запихнул. Придется будить коллег звуком рвотных позывов.

– Да, я знаю об Аэксинавре Бесконечной, – успел восстановиться в правах серьезности Крео. – Помимо неудавшегося критика, так еще называли самый быстрый межзвездный крейсер.

– Верно, – Бэа все-таки не могла снять гримасу умиления от детских глупостей Крео, хоть и всегда презирала эту порочную незрелость в мужчинах. – Еще в «Терпла и Логан» я работала над внедрением практики использования транспланетарных нейрокорреспонденсов как обязательной заводской комплектующей. Даже продавила через правление, чтобы профильная комиссия полиса выпустила предписание, обязующее все подрядные судостроительные верфи, законтрактованные по внепланетарной программе «Световые горизонты», включать в технический паспорт крейсера комплект железа для гипермощного нейрокорреспонденса.

– Кажется, на Аэксинавре стоял самый мощный варп-элемент двигателя.

– Почему стоял? Стоит, и этот ювелирный труд человеческого гения будет продолжать нести флотилию к нашему новому дому. Так вот.

– Да, продолжай. Прости, – Спри весь во внимании нахмурил брови.

– На Аэксинавре я установила модуль нейрокорреспонденса, и теперь… – девушка на мгновение замолкла, – и теперь собранный из кусочков плоти нашей планеты корабль несет в своих отсеках частицу меня – единственное возможное средство, через которое наконец достигшие цели астронавты могли бы сообщить нам, что у нас все получилось… Но, как ты, наверняка, знаешь, мои расчеты и расчеты тысячи таких же, как и я, ученых, дали брешь. Все упования на прорывной характер технологии оказались…

– Ты все-таки выдала себя, замешкавшись в ответе, – по-товарищески прервал бесполезное самобичевание девушки Крео Спри, увидев в предполагаемом завершении ее мысли лишь возможность губительной утраты самых последних надежд. – Частица твоего духа и ума в виде средства связи ведь не просто придает крейсеру неуязвимость к глухоте, но и символизирует нечто большее, верно? На корабле летит кто-то, кто очень дорог тебе, я прав?

– На двигательной установке я лично удостоилась права оставить свою метку, – мерцание разряда молнии обнажило неразличимый под искусственными сумерками грузового отсека блеск слезливой паутинки: не послушавшись хозяйку и ее строгого несгибаемого нрава, она спустилась по скуле.

– Наверняка, это позволил тебе сделать тот самый человек, кто сейчас за сотни астрономических единиц отсюда? Я имею в виду ту метку на двигателе.

Аккуратно захлестывая одну ногу за другую, Ханаомэ Кид озиралась по приземистым размерам машинного отделения и с незатейливо прикрытым увлечением соскабливала осевшую пыль на корпусе двигательной установки, проводя указательным пальцем борозду по металлической поверхности.

– На двигателе я написала «Sic parvis magna», – транслировала прямиком из воспоминания девушка, онемевшая от почти уже призрачного кадра прошлого.

– Что-то на покинувшем языке, – Спри посмотрел на собеседницу.

– Латынь… эта вариация покинувшего языка называлась учеными латынью, – прогорклый характер улыбки доносил трагедию почти забытого прошлого. Невзирая на все попытки захоронения, оно сохранилось в потаенных уголках страдальческой неугомонности девушки. – Великое начинается с малого, так гласит эта фраза.

– Откуда взято?

Девушка отняла руку от силовой варп-установки с зажатым в ней ионно-плазменным карандашом, ознаменовав триумфальное завершение поэтического труда. Фраза витиеватым узором была нанесена на облаченного в никелевый сплав безмолвного зверя, что преобразовывал топливо в кинетическую мощь так же легко, как и заяц использует пружинистые задние лапы для прыжка. Наслаждаясь простотой девчачьего счастья, охватившего Бею, мужчина в адмиральском кителе космического класса восхищался влюбленной в его корабль художницей.

– Из какой-то детской книжки, которую, чудесным образом, сама же и откопала.

– И кто же тот щедрый пилот?

Бэа растерянно уцепилась за распростертые пониманием глаза Крео:

– Тот, кто восемь лет назад пообещал мне, что я буду первой, с кем он выйдет на связь, когда под своим командованием доведет судно до готового нас принять нового дома.

Реактивный крейсер бесшумно нес пилигримов в сторону медианного материка. Ландшафтный предел эпилептического буйства океана теперь устремился к бесконечности: казалось, всю планету захватили перемещающиеся рьяным баттерфляем морские волны.

– Так почему именно эта бандура? – Клинтрек, скорчившись в три погибели, заглядывал под днище лежащего на подставке ящика с оборудованием. – Выглядит внушительно для геофизической игрушки.

– Оборудование, под юбку которого Вы пытаетесь заглянуть, вовсе не относится к ГИС. – Гек Клем вел беседу с любознательным чиновником, пока остальные потихоньку пробуждались ото сна. Клем замечал за Спри странную манеру постоянно озираться на иллюминатор.

– Почему?

– Потому что пневмопушка А41М1 характеризуется как инструмент для осуществления сейсмических исследований, а не геофизических.

– Сейсмика регистрирует отраженные от поверхности волны, Клинтрек, а геофизика это – по сути, спускаемый в породу навороченный зонд, – зевнула Ханаомэ Кид.

– Верно, мисс Кид, – Клем поддержал неожиданное появление отличницы, перечитавшей от корки до корки в свое время всю школьную библиотеку. – То есть пневмопушка осуществит пневмовзрыв, который нисходящей волной промчится по всем пластам, последовательно изучив их свойства и формы.

– И как же она этого добивается, ну волна?

– Да легко. Возбужденные серии взрывов выпустят волны, которые, достигнув каждого пласта, отразятся от него с определенной скоростью в зависимости от внутреннего наполнения его породы. Именно регистрация величины скорости волны, уже отраженной от подземного пласта, и даст нам точное представление пространственной протяженности скрытого резервуара. Регистрировать же отраженную волну будут высокочастотные гидрофоны. Вы, думаю, видели их: они вмонтированы в корпус корабля.

– Мы ее сразу же увидим, эту интерпретацию сейсмических данных?

– Для этого здесь мы, – глазами Крео Спри был поглощен пленяющими видами титанических морских хребтов, снаружи севших на хвост корабля «Новые Фронтиры». – Вы же слушали брифинг, мистер Клинтрек, и, наверняка, все сами знаете. Не будет же ответственный исполнитель из рабочей группы накануне важной экспедиции вращаться в сладкоголосых кругах элиты и делиться впечатлениями о театральной постановке, мм?

– О чем это Вы, Спри? – с укоризненным подозрением чиновник протяжно выпустил из себя первые признания в обидчивом уязвлении на почве допущенного непрофессионализма.

– Забудьте. Просто слушайте Клема. Он Вам все расскажет.

– Так вот, – хваткими ручонками острого лекторского искусства Клем перехватил эстафету докладчика, – омнифрейм Аполло-2, получая от гидрофонов регистрируемую ими телеметрию, в режиме реального времени будет выстраивать пространственно-геологическую модель в максимально возможной – насколько позволяет его вычислительная сила – четырехмерной динамической детализации.

– То есть ни три-дэ, ни подавно два-дэ, – удивлялся каждому всплывшему в памяти слову из новостных строк Клинтрек и произносил их так, словно сам придумал, – а полноценный четыре-дэ.

– Четыре-дэ поможет увидеть временную динамику изучаемой полости, – сказал Спри. – Такой поток передаваемой через спутники информации с гидрофонов только…

– Да знаю я, знаю, мистер Спри, – издав неуклюжее кряхтение, Клинтрек встал с корточек и повернулся к Крео, – только Ваш супермощный компьютер сможет справиться с таким потоком данных. Сколько там, в модели, ячеек, получается, будет, а, мистер Клем? На каждый год – не менее чем пятнадцать-двадцать миллионов?

– Аполло-2, как я уже сказал мистеру Спри…

– А вы нам теперь скажите, – невежественно перебил Гека беспокойный Клинтрек.

– Так, может, позволите ему сперва закончить, прежде чем выставлять на показ свои чиновничьи мускулы? – исподлобья взглянул на словесного обидчика Спри.

– Безусловно, – в наскоро поддельной кротости отступил Клинтрек. – Прошу прощения, мистер Клем. Продолжайте.

– Вы и так все знаете. Что я буду докучать Вам уже известным материалом о пространственно-временных моделях, – сухо выдал Клем.

– Еще раз, временной ряд каждой оцифрованной ячейки породы будет охватывать какой диапазон? – Спри расстался с иллюминатором и накренился в сторону саркофага.

– Я рассчитываю, как минимум, на двести лет. Если Вы позволите, то я задам Аполло-2 установку на больший временной горизонт визуализации динамики изменения породы. Чем больше горизонт изучения, тем больше вероятность узнать природу ионного излучения в три сотни миллионов градусов. Если бы не трагедия с подопечным мисс Кид, мы бы сейчас не были слепыми котятами, летящими к непонятному источнику энергии. Парень в общих чертах успел изучить примерную композицию породы, и даже был чему-то удивлен. Верно, мисс Кид?

Бэа ухмыльнулась про себя, услышав употребление слова «трагедия», что ни в коем разе не соотносилось со стенами закусочной, выкрашенными в темно-красные оттенки венозной крови. «Юноша попал под горячую руку сумасбродных наркодиллеров из какого-то картеля, подобравшего под себя пригородные пустоши Разлом-Сити» – именно так новостные сводки окрестили безжалостную расправу над молодым стажером правительственной комиссии. Бэа просто не могла найти подходящих слов.

– В общем, – продолжил Гек, уловив серьезность намерений девушки оставаться вне разговора, – у меня не было времени, чтобы заново провести аналогичные расчеты. Поэтому будем все делать на месте.

– Что за чертовщина? – один из инженеров «Пласто» указал на приближающийся к судну объект.

Крео, беззвучно чертыхаясь на самого себя, приник к иллюминатору – его зрачки, словно ведомые автопилотом, машинально следовали за траекторией неопознанного летающего объекта:

– Все, живо на пол! – Спри схватил за плечи Ханаомэ Кид и, прикрывая собой, повалил на металлический пол отсека.

Судно изрядно тряхануло, центр тяжести неконтролируемо переместился на левую сторону вмиг опьяневшего крылатого гиганта. Комнатный свет заменили огни настенных ламп, пускающих по окружности, будто перевернутые с ног на голову маяки, аварийное сияние автоматизированной тревоги. Поймавший равновесие десантник двумя длиннющими шагами добрался до окна. Не успел он выглянуть наружу, как Ханаомэ Кид усмотрела в его глазах нарастающее чувство сковывающего страха.

– Левый двигатель отказал! – рявкнул военный.

Еще двое из пассажиров постарались разглядеть турбореактивный мотор, пораженный беспилотным средством.

– Черт, он просто замер! – Клинтрек оттолкнулся от иллюминатора, его спину наклоняло предательское пьянство «Новых Фронтиров». Преодолевая скошенное пространство судна, Клинтрек добрался до ушной гарнитуры, чтобы связаться с лейтенантом Мит-Сугом.

Энергетический фонтан радужной струи потух. Турбина больше не извергала пламя на сопло движка, по инерции оно продолжало сужать жаростойкую чешую, словно испытывая фантомную боль. Бэа высматривала в парализованном агрегате хоть какую-то зацепку на причину случившегося и порядочно удивилась безмятежности Крео – тот, абсолютно свободный от панического мельтешения, думал, что делать.

– Эми-атака, – громко оповещал группу заставленных врасплох компаньонов Крео; динамики трещали речью пилота. – Нужно сбросить балласт.

– Что? Как? – недоумевал Клинтрек. – Кто это был?

– Может, пустынные набежчики? – шатаясь, предположил один из гео-сервисных инженеров.

– Откуда они здесь в такой дали от материка? Это было что-то другое, – Ханаомэ Кид не спускала глаз с Крео, который, видимо, получал инструкции от омнифрейма, гарантирующие им выживание. С неустрашимым спокойствием пантеры тот, не осекаясь, ступал по теряющему осевую ориентацию полу, как по всплывшим из болот головам аллигаторов.

– Мне кажется, я видел беспилотник. – Десантник надавил на гарнитуру: – Шэф, сколько нам до земли?

– Совсем ничего, – пилота опередил Крео, которого, кроме как Ханаомэ Кид и Гека Клема, никто не услышал.

– Еще несколько сотен километров, – раздалось из динамиков. – Сейчас будем пролетать группу островов.

– Ханаомэ Кид, – крикнул Спри, – помоги мне.

Буси-до – единственный, кто успел надеть противорадиационный костюм с вольфрамовым покрытием – взял девушку за руку и подвел к отсеку со спасательными челноками, придерживая ее всякий раз, как только конструкция проседала под неудержимым весом.

Воздушные двери шлюза автоматически распахнулись, стоило паре добраться до них. Судно накренилось еще сильнее. Позади Крео и Бэи раздался матерный ор – все хватались за что только можно было. Девушка не могла понять, почему они тоже не попадали кеглями вслед за коллегами, пока не услышала пневматический привод подошвы Спри: та вонзила бессмертные зубцы обуви в непробиваемую лезвием смертного мужа гортань самолета.

– Отстыковываем все шлюпки, – Спри накинул на себя висевшую на настенных магнитах армейскую куртку с баллистической тканью из самоуплотняющегося геля. Его глаза лихорадочно бегали в поисках панели управления: – Черт, да где она?

– Какой допустимый остаточный вес нужен? – девушка нашла подходящую панель: у каждого мини-челнока она была своя.

– Мало. Нужно отстыковать все челноки. МэвеПит, через сколько мы будем над западными островами?

– Минута, не больше, – динамики шлюза работали с большей чистотой звучания, – но мы не долетим до материка. Придется сажаться.

– Даже не думай, – молниеносно указал Спри, – держи курс на прежние координаты. Я сбрасываю все челноки.

– Ты что охре… – неизвестный импульс оборвал связь с кабиной пилота.

Крео не отпускал руку девушки. Та, вытянув свободную пятерню, щелкала по экранам систем запуска спасательных шлюпок. Четыре шлюпки были отстегнуты и резким нырком скользнули в воздушную пропасть, оставляя за собой раскаленный шлейф на спусковых рельсах. Еще несколько заученных в состоянии аффекта хитрых движений пальцами – и уже пять челноков полетели восвояси.

– Еще один, – Ханаомэ Кид толкнула большего, чем она, где-то в полтора раза Спри в сторону крайней шлюпки. Крео, держа два пальца на раковине уха, продолжал принимать команды омнифрейма. – Ну что там? Этого достаточно, чтобы тяги рабочего двигателя хватило? – Бесстрашная укротительница балластовых отложений на брюхе грузового самолета занесла руку над панелью последней шлюпки. Запястье Бэи тут же обхватил Спри.

– Нет, этого будет недостаточно, – Спри был категоричен. Как он мог по-прежнему оставаться таким методично отрешенным, недоумевала девушка. – Сколько требуется еще сбросить груза с учетом выпускаемой шестой капсулы, Аполло?

– Не меньше девяносто килограмм для гармонизации положения судна в оси тангажа, – как будто намеренно, еще более пугающей хладнокровностью заключил омнифрейм по громкой связи. – Либо сейчас, либо никогда.

– Я знаю, как. Постой, – Бэа оторвалась от Спри и уже почти вышла из шлюзового отсека, как вдруг услышала за спиной опустившийся люк шестого челнока. Девушка закричала: – Нет, стой! Ты же погибнешь! Маска, возьми маску!

Ханаомэ Кид повело в сторону и почти подкинуло вверх, но та сноровисто ухватилась за брусья, вмонтированные на крышке люка, что отделял корабль от его пилотируемых капсул. По ту сторону оградительного окошка на нее смотрели не потерявшие прежнюю решимость глаза Крео.

– Что ты делаешь? Не смей! – Будь у нее силы, чиновница бы вскрыла люк, как консервную банку, но она – всего лишь представитель человеческого рода, жалкий своей немощностью перед несгибаемостью металла. – Я сброшу оборудование из грузового отсека.

– Пять секунд, – Ханаомэ Кид слышала обратный отсчет, который выщелкивал бесстыжий омнифрейм с безэмоциональной пустотой холостого выстрела. Девушка никогда еще не ощущала себя настолько беспомощной – ей хотелось взвыть от остервенения над собственной убогостью, так как она, позволившая безликому страху сломить ее, вот-вот потеряет что-то на редкость светлое в ее жизни.

– Не успеем. Прости меня, пожалуйста. Ничто не должно вставать на пути твоей миссии. Все будет хорошо. Отстыковка.

– Хотя бы маск… – Бэа не успела выговорить обозначение средства, которое могло бы продлить жизнь ставшему ей вмиг дорогим отщепенцу.

Перед ней предстала сплошная пустота: та, плавно уходя вниз по рельсовым путям, открывала вид на еще более глубокое равнодушие моря. Карусель аварийных огней – оттенки красного попеременно мчались по лицу Бэи – прекратила осевое вращение, ее пунцово-малиновое беснование заменило искусственное дневное освещение.

«Новые Фронтиры», слегка пошатываясь от бьющегося в лоб вихря, вновь приняло устойчивое положение в системе координат полета. Оставшаяся сила тяги двигателя пустила импульсы равновесия по скрытым в фюзеляже стальным клеткам Пуркинье.

Единственное, что оставалось безжизненным, был хвост судна, где зависшая в прострации девушка пыталась уговорить себя смириться с непозволительной утратой мужчины, триумф мирового открытия с которым в концентрационной зоне она надеялась разделить.

***

Силуэт женщины срастался с композицией монолитных построек, расположенных вдали чуть ли ни у самого горизонта. Такие же позабытые, как и времена ушедшей в небытие эпохи, они стояли совсем одни. Каркасы зданий проседали, над ними, в виде фонарных столбов-переростков, уходили ввысь терравосстановительные вышки. Эти преобразующие станции, точно сосредоточенные хирурги в ходе аутопсии, наблюдали за анатомическими особенностями железобетонных трупов, обнаженных гниением. Где-то среди остолбеневших учеников, наверняка, стоял и сам доктор Тульп.

Девушка нащупала на рукоятке удерживаемого ею крупного подавляющего средства кнопку спуска, но нажать на пластиковый бугорок не решалась. Она продолжала смотреть вдаль: грусть лишенных собственной истории детей, погребенных «слепой яростью» в концентрационной зоне, взяла в плен Ханаомэ Кид и не отпускала.

Да, именно так все и было. Отец ни раз рассказывал ей историю великого мученичества, когда в редкие для него дни свободного от работы времени он забирал на рыбалку маленькую дочь, горящую энтузиазмом всезнания.

Около четырех ста лет тому назад значительная площадь полярных льдов растаяла. Таившаяся под мертвыми снегами рать смертельной заразы чумным роем окутала значительную часть срединного материка, чудом миновав центральную всегломерацию, – все, что было южнее ее, перестало существовать. Когда, казалось, биоинженерия победила штамм, а в подвергнутых заражению зонах развернулись санитарные лагеря, где лечили больных, человечество внезапно сотрясло зловещее бедствие, явившееся биологическим отмщением за своих вирусов-предшественников: «слепая ярость» обращала людей в лишенных сознания живых мертвецов – она была тем самым вовремя незамеченным оружием природы, которое вознамерилось отомстить людям за надругательство над ней. Зараженные лишались зрения, их речь становилась бессвязной, в итоге опускаясь до обезьяньего уханья; волокна мышц укреплялись язвами и толкали больных на насилие. Население большой части срединного материка либо обратилось в зомбированных паразитов, либо пыталось выжить в подверженных риску биологической угрозы зонах, не имея возможности покинуть территорию, так как военные силы центральных земных властей установили карантинную зону по ее периметру: ничто живое или мертвое не имело право пересекать линию, отделяющую людской род от неминуемой погибели.

Когда сдерживание было признано слишком затратным и, по сути, всего лишь отсрочивающим десяти процентную вероятность проникновения заразы через кордон, совет комиссии по военным делам, минуя заседание Синклита Осевого Полиса и слушания Общественного Надзора, схватил руку всегломерационного советника и нажал ею на запуск ядерных снарядов. В отличие от планетарного лидера, ракетоносители с их немой категоричностью нельзя было посадить на стул перед оскорбленным лицом человеческой нравственности и придать общественному дознанию.

Небесные световые шоу созвездий, сверкавших в глазах космологов, заменило серией режущих отблесков ядерных грибов. Многое в ныне называемой концентрационной зоне тогда было стерто в порошок: людские надежды испепелялись с примесью рассеянных на ветру тел. Люди, пережившие ядерную бомбардировку, продолжали выживать, из раза в раз безрезультатно пытаясь сбежать из пораженных зон. Каждая ночь же для них была как последняя: после того, как солнце прощалось с пустынными набежчиками, ускользая за горизонт, люди, превозмогая грузность век, блюли ночной дозор. Под покровом ночи пустынных набежчиков (а их так стали называть жертвы грабежей, по року судьбы попавшие в пораженную зону) терроризировали мертвецы, эволюционировавшие под воздействием ионизирующего излучения.

Люди в этих местах выживали как могли, средства существования теперь потеряли границы морально допустимого и непозволительного: все, что добавляло день жизни, смиренно оправдывалось, даже если сам акт спасения был достигнут неприемлемо гнусной бесчеловечностью. Поэтому невезучие оказаться в пораженной зоне попадали на уязвимое со всех флангов место между молотом и наковальней – на крики о помощи никому так и не приходил немногословный воин дорог, сохранивший трезвость суждения о добре и зле.

Странный звук раздался из кустов.

Огненная струя жидкости выбросилась из брандспойта огнемета: габариты оружия не уступали крупнокалиберной винтовке. Смесь загущенного металлами напалма нарисовала пламенную дугу, ее горящий занавес почти закрыл захватывающий вид на древние дома-могильники. Для большей уверенности в непогрешимости внутреннего вычислительного ориентира Бэа посмотрела на индикатор заряда фотовольтаического элемента, заряжающего насос для подачи драконьего коктейля, – энергии оружия еще хватило бы на две минуты непрерывного пользования.

То, что мгновение назад посмело шевельнуться за толщей листвы, теперь, наверняка, лежало обугленным с хрустящей корочкой для одичалых собак, которых Ханаомэ Кид также приметила, когда «Новые Фронтиры» приземлилось на контрольную точку.

Бэа вернулась к поражающим масштабами кладбищенскому пейзажу. Думалось, нечто подобное можно услышать только в легендах о сказочных, существующих исключительно в вымыслах местах: там злые силы напускают змееголовых крылатых демонов на исполинские замки, стены которых ослепительно белым камнем врастают в гигантскую гору; там мудрый маг с храбрыми путешественниками противостоят надвигающейся тьме. Однако все было наоборот: зрелища, фантазируемые читателем в ходе путешествия по страницам книг, выбрались из типографического заключения и стали самой настоящей явью. Навряд ли она увидит нечто схожее в ближайшее время, решила Ханаомэ Кид; заключительный раз девушка с полными надежд глаз всмотрелась в горизонт – пусто.

– Сука, – из-за потери нечто невосполнимого отчаяние вырывалось в словесном крике души.

Ханаомэ Кид повернулась и побрела назад к месту исследования. «Кажется, «Дэн и Роботы» производят такие терравосстановительные вышки» – подумала Бэа, отвернувшись от вида на перерабатывающие радиацию станции.

Пробираясь сквозь высокие заросли, Ханаомэ Кид слышала жужжание парившего на месте исследования самолета; звук, напоминавший вибрацию пчелиного роя, прерывался низкочастотными импульсами пневопушки. Уже второй час сейсмическое оборудование неустанно пускало серии волн для визуализации конструкции, скрываемой под землей. Сминая ногами листву, девушка наконец вышла к плацдарму.

Реактивное судно вертикально зависло над заросшей опушкой. Вихрь выбрасываемого рабочего тела колыхал зеленый покров ближайших деревьев, умудряясь делать это с большим напором, нежели сам ветер. Миниатюрная равнина относилась к неестественным образованиям: девушка поняла это, как только ступила на вьющуюся карликовой растительностью площадку и почувствовала твердую поверхности под ногами – железобетон. Внимательно обогнув взглядом площадку, Ханаомэ Кид обнаружила контуры гигантского ободка, опоясывающего что-то, что раньше было котлованом. Как и прикрытый блеском ленты конец скотча, замаскированные флорой линии окружности говорили об инженерном сооружении, таившимся внизу.

– Я думал, для патрулирования окрестностей у нас есть десантники, – вышел на связь с Бэей ее коллега. – Это – крайне небезопасно, босс. Одна с пушкой ходишь там и…

– Клем что-нибудь обнаружил? – девушка смотрела на пустую кабину пилота, словно вела беседу с парящей пчелой-переростком из металла.

– Все то же самое, мисс Ханаомэ Кид, – подключился молодой геолог. – Три сотни миллионов градусов под нами, которые приборы сразу же подтвердили, ни на сотую процента не упали. Аполло-2 через тридцать секунд оцифрует очередную часть геолого-пространственной модели. А… уже готово что ли?

– Мистер Клем, ну что там? – по аудиосвязи фоном выбивалась вопросительная интонация кого-то из гео-сервисной бригады. – Я бы дал передохнуть аппаратуре.

– Пока что продолжайте, – кинул за спину Гек, изучая проявившуюся из лучей миниатюрных лазерных проекторов объемную полигональную сетку – помещение выглядело поистине странным. Обойдя голограмму кругом, Клем нагнулся у фотофоретической проекции, захваченной линзой. Глаза геолога виляли по голографическим коридорам загадочного подземелья. Вжавшись ладонями в колени, Гек будто бы придавал баланс каждому движению любопытствующих зрачков. Но внезапно их оживленный спринт резко оборвался: – Что это такое?

– Аполло направил сгенерированную карту? – Бэа чувствовала себя слепым котенком, беспомощно копошащимся в пелене неведения. – Будь добр, Гек, перешли мне на гарнитуру.

– Невозможно. Слишком объемный продукт, – вроде бы с узнаваемым спокойствием, но все же незнакомо резко для Бэи отрезал омнифрейм.

– Поднимайтесь сюда, мисс Кид – сами все увидите, – теперь Гек смотрел на замысловатую конструкцию из-под низа. – Ладно парни, вырубайте. Пока достаточно, – махнул рукой в сторону работников из «Пласто» геолог: интерес перерос в возбужденный ажиотаж в преддверии открытия погребенного реликта.

– Что с трансляцией штрих-кода, о которой было указано в отчете оператора, управлявшего гексакоптером? – Бэа, проходя каждый сантиметр предполагаемой бетонной крыши, ощущала, что что-то под ней зовет ее, манит.

– Мне не удалось найти поблизости ни одной сотовой инфраструктуры, с которой я бы мог ловить сигнал на такой низкой частоте, – совершенно справедливо, прикрывшись совестливым обличием человека, оправдывался Аполло. – Современная промышленность не производит техники с модулем столь низких широт.

Клинтрек принял идентичную кривую позу близ Гека Клема: наклонившись перед голограммой, чиновника поглотило сферическое свечение, излучающее морские, а местами даже небесные цвета:

– Вот ведь удивительно, что за столько миновавших столетий человек до сих пор пользуется… да что там… активнее, чем раньше, продолжает эксплуатировать радиоволны для связи с себе подобными. Даже пресловутый нейрокорреспонденс полностью произрастает из электромагнитной динамики.

Геку ничего не оставалось, как просто кивнуть: комок едких, умалчиваемых замечаний о стагнации бередил горло еще со времен первых заседаний Федерации университетов, куда пригласить свежего выпускника, воплощавшего идеал академической надежды, считалось честью для руководящего органа научного объединения.

– Патрульные гексакоптеры оснащены соответствующей аппаратурой благодаря скромности армейского бюджета на робототехнику, – продолжал Аполло, – поэтому беспилотники, имея в своем распоряжении низкочастотные ресиверы, обладали эксплуатационной возможностью читать трансляцию телеметрии сорока шести порт-плагов со штрихметки. Мисс Кид, как только мне удастся триангулировать источник штрихметки, я Вас непременно уведомлю.

– Спасибо большое, Аполло, – в разговор по гарнитурной связи вновь вступил Гек, – но ты, похоже, уже нашел наиболее значимый в предпринятой экспедиции предмет поиска. Сдались ли нам эти источники, лишь передающие показания ионизирующего излучения? Наверняка, обычная группа всеми позабытых спутников – таких сейчас куры не клюют, сколько летает по солнечной системе.

– Вопреки Вашей ограниченной любознательности я все-таки изучу этот вопрос.

– Да делай, что хочешь. Главное – ты спроецировал помещение, где и расположены сами порт-плаги. Вот здесь, – Клем вытянул палец, прорезая захваченную лазерами синеву воздушных частиц, и ткнул им под неосязаемое брюхо проекции.

– Что там на этой карте, мистер Клем? – Ханаомэ Кид почти дошла до шлюза, ведущего в грузовой отсек самолета, как вдруг острота слуховой хватки заставила ее помедлить с возвращением на судно. Девушка развернулась. – Капрал Дуэ, Вы здесь?

– Да, мисс Кид, так точно, – последовал незамедлительный ответ капрала. Вместе с остальными десантниками он обеспечивал охрану периметра. – Что-то случилось?

– Вы ведь тоже это слышите? – девушка пошла точно назад, неосознанно ступая по следам подошв, которыми она только что прокладывала путь к «Новым Фронтирам». Еще несколько шагов, и Бэа упрется в непроницаемый бурьян, из высокого частокола которого сама недавно вышла.

– Мисс Кид, мои люди подтверждают проникновение в периметр по Вашему направлению через десять секунд. Выдвигаемся к Вам.

Резкий грай птиц раздаваясь по округе. Что-то, стремительно прорезающее листву, отбрасывало пернатых созданий из высоченных зарослей на манер сбитых кеглей. Ханаомэ Кид, не проронив и вздоха от поднимаемой тяжести, навела брандспойт огненного оружия на заросли – из них вот-вот должен был прорваться неизвестный. Гул непонятного происхождения, до этого приглушенный расстоянием, теперь отчетливо вырисовывался, с каждой секундой он заполнял пространство вибрирующими импульсами реактивного устройства.

Надутое дуло штурмового огнемета испустило профилактический залп пламя. Оружие готово, но Бэа до последнего надеялась не пускать в ход дракона в руках.

– Мисс Кид, немедленно покиньте опасную зону соприкосновения с объектом, он может представлять существенную угрозу Вашей жизни, – голос десантника был отягощен отдышкой, превозмогая которую капрал Дуэ продолжать мчаться вместе с подчиненными к позиции Бэи.

– Ханаомэ Кид, а ну живо прочь оттуда! – рявкнул по каналу связи Клинтрек.

Девушка крепче сжала рукоятку огнемета, готовясь к незапланированной встрече. Какой бы мертвой ни была хватка смельчака с развивающейся на ветру роскошной шевелюрой, вихрь от вырвавшегося из бурьяна ховерцикла развернул Ханаомэ Кид на сто восемьдесят градусов – та, вмиг восполнив концентрацию, тут же вернула оружие на изготовку. Транспортное средство экстренно затормозило резким движением руля влево. Пилот, едва удержавшись за ручки управления, остановил ховерцикл. Лица обоих встретились в затяжном безмолвном контакте. Девушка не удержала напора сил, растягивающих скулы, – уголки ее губ приподнялись в улыбке:

– Это ты. Я… я думала, что потеряла…

– Ну, учитывая, как долго в этих запустелых краях буйствовала радиация, я не удивился на твоем месте, если бы вместо меня из леса выскочил двухвостый бобер верхом на ховерцикле и заговорил с тобой на южно-центральном диалекте, – Крео Спри оборвал девушку на полуслове, зная, что та в порыве искренности, оправданной триумфом воссоединения, хотела вложить в эмоциональное признание. – Вы в порядке? Приземлились без проблем?

Ханаомэ Кид кивнула и наконец позволила ослабить удушающий рукоятку огнемета хват – металлическое окончание брандспойта теперь притупленно уставилось в землю. Перед Спри стояла девушка со взбаламученными во все стороны от плясок ветра волосами. На ней был инженерный комбинезон сине-серого цвета, зауженный в талии; рукава засучены по локоть – самозваной патрульной этот вид придавал рабочую статность. Спецодежда Бэи была расстегнута почти до самой груди: под инженерной материей виднелась белая майка, идентичная тону высоких армейских кроссовок с толстой подошвой, в которые был заправлен комбез девушки.

– Мистер Спри, думаю, там, куда Вас выкинуло, этот замечательный костюм все равно бы не спас без шлема. – За девушкой появилась большая часть экспедиционной группы: первым шел помощник Ханаомэ Кид, Клинтрек.

– Да, забыл как-то подумать об этой маске, пока метался по кораблю, чтобы спасти в том числе и Вашу летающую по салону задницу, Клинтрек, – Крео отключил вспомогательную тягу парковочных движков – аппарат сел на землю.

– На секундочку, задницы всех в это время летали по салону, – возмущенный чиновник аж прижал руки по бокам: до такой степени его ранил всего лишь разогревающе-пробный подкол.

– Простите, пожалуйста, – растягивал слова Спри так же неторопливо, как и спускался с ховерцикла, затем он оценивающе взглянул на нависшую громадину. – Я, конечно же, имел в виду, что другие члены нашей команды додумались пристегнуться, а вот Ваша филейная часть, как металлический шарик в три-дэ пинболле, билась о стены «Новых Фронтиров».

Ханаомэ Кид, так и не повернувшись к стоящей у нее за спиной группе, расслабляюще опустила веки и принялась тихо хихикать от уморительного приветствия мужчин на этом далеко не легкомысленном участке ее амбициозного пути.

– Это возмутительно! Я подам ходатайство на административный штраф в Ваш адрес за неуважение к представителям власти. – Чиновник уже явно не знал, куда ему податься.

– Как раз оплачу скопившиеся штрафы – а там их, боюсь, скопилось порядочно. – Крео только сейчас заметил, как неуклюже смотрелся его экранирующий резиновый комбез с баллистической курткой на фоне обычных инженерных комбинезонов, в которых вышли члены команды. Прям как дайвер в гидрокостюме посреди пустыни. Спри усмехнулся представленному образу и выдвинулся в сторону коллег.

– Две тысячи г’стоунов, – гарнитура Крео затрещала слышимым только ему уточнением Аполло.

– Черт, и, правда, много.

– Я, понимаете ли, переживал, что ценный участник группы безвозвратно покинул нас, а возможно и вовсе погиб! – Клинтрек на глазах у всех переменился, усекая, что попытки опротестовать задетую детской шалостью гордость лишь укрепляют его ущербный вид.

Крео прошел мимо Бэи, когда та открыла глаза:

– Я здесь, все хорошо, – шепча сказал путешественник, качнувшись в сторону бойца с огнеметом наперевес.

Сократив дистанцию до брюха самолета на половину, Крео приметил часовых десантников, вылупившихся из зарослей.

– Не переживайте, мистер Клинтрек, не надо, – Спри сблизился с группой, – я же не Ваша девушка или бойфренд, чтобы из-за меня у Вас поджилки тряслись, ну. Погоревали бы денька два, а там, гляди, и другого оператора омнифрейма подыскали, мм?

– Да ну вас, Спри, – Клинтрек демонстративно развернулся и побрел вглубь судна. – Совсем, видимо, поездка на ховерцикле выветрила мозг. Ну знаете ли!

– Рад, что Вы целы, Спри, – Гек Клем протянул ладонь для рукопожатия.

– И Вы туда же, Клем, – буси-до встал на подъемнике шлюза и деловито уперся костяшками в бока. – Довольно этих душещипательных церемоний. Лучше скажите мне: раз пневмопушка всю местную фауну тут расшевелила, удалось ли уже найти что-нибудь?

– Больше, чем «что-нибудь». Я думаю, мы нашли сам источник, – Клем убрал руку, так и не дождавшись взаимности.

– Аполло оцифровал и источник? – Бэа, услышав многозначительные для нее слова, отпрянула от стойки истукана и уже шла в интеллектуальные объятия сопровождающих ее мужчин-ученых. – Показывайте, уважаемый геолог – я вся в нетерпении.

Мостик «Новых Фронтиров» казался непомерно стиснутым. Модули управления эксплуатационных систем сжимали свободное пространство: где-то можно было упереться брюхом в проекторы навигационных голограмм, где-то следовало пригнуть голову от стальной опоры кронштейна, удерживающего мониторы для телеметрии – все это было лишь скудной горсткой примеров на фоне прочих консольных конструкций мостика, которые вместили в помещение, пренебрегая поправкой на клаустрофобию. Мит-Суг МэвеПиту как пилоту судна претила аппаратная чёрствость конструкторских бюро, что так нещадно замуровывала бойцов в непроходимые джунгли из металла и оборудования. Неужели, удивлялся лейтенант, в подразделения, ответственные за инженерные изыскания, берут специалистов столь ограниченных, неспособных на ощущение лаконичной интерьерной мысли. Вот, например, несколько модулей управления, таких как внешняя и внутренняя видеосвязь, могли запросто вместиться на одном контрольном пульте, но зачем-то отдел проектирования развел неразделимые функционалы на два отдельных компьютерных модуля.

Нейроинтерфейс, о нем ясный разум пилота грезил днями и ночами. Абсолютная интеграция человеческого сознания в каждую армированную прожилку корабля. Военное лобби, не успев довести дело до ума, поставило крест на попытках выбить из полисного бюджета средства сверх установленной нормы на финансирование научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ, полностью переориентировав уклон модернизации с земных войск на внепланетарные. Если крючкотворство исполнительных лиц сверху лишало двигательных изысков крылатые единицы военного предназначения, оставляя их летать с четырехконтурными турбореактивными установками, что уж там говорить о пилотах, предельная экономия на которых уменьшалась пропорционально составу плоти, в котором им удавалось возвращаться с вылазок.

Мит-Суг МэвеПит в свое время подписался на одну из военных программ, замысел которой предполагал увязку флотов, пилотируемых во внепланетарных пространствах, в одну единственную сеть. Подаренная силой свыше телесная оболочка стала непозволительно изношенным безобразием, в чем человечество продолжало жить. Прежде всего оптическим способностям людского рода военные тестеры присвоили ярлык лакуны в создании совершенного солдата.

В итоге, внедренные в кору головного мозга полимерные нити с электродами демонстрировали на симуляциях скудную отзывчивость инвазивного устройства пилота перед моделируемыми проекциями полевых сражений. Светочувствительные клетки глаза не поспевали за векторным изобилием поражающих объектов.

По результатам корпений на грани рассудочного помутнения группа нейроинженеров удалила глазные яблоки добровольцам из авиаторского стана, заменив их на искусственные суррогаты, облепленные матричными фоторезисторами. Мит-Суг МэвеПит был среди первопроходцев, испытавших на себе эффект от полученной нейрокомпьютерной сцепки: интерфейс ошеломлял доселе невиданным параллелизмом. Они отняли у него данные матерью глаза, еще сильнее отдалив мечтавшего о крыльях юношу от самого дорогого в жизни. Они отняли у него и саму мать: отделение комиссии по внутренней безопасности одного из округов близ Разлом-Сити отказало ему в выдаче дополнительной суды на лечение родственника, в свое время отдавшего ради ребенка и его летного училища, практически, все сбережения и здоровье: вдыхая вредные испарения аммиачной селитры на фабрике, ради сына мать днями и ночами стояла за конвейером агрохолдинга. Он никогда ее не забудет.

К сожалению участников пилотного проекта, подрядчики военных ведомств в толстосумом лице судостроительных верфей предъявили непосильные бюджету комиссии прогнозные сметы по переоснащению летательных аппаратов модулями управления необходимыми для интеграции с инвазивами летчиков. Как заявляли официальные представители мейджоров-судостроителей, двукратное увеличение затрат, заложенное в цену реализации для комиссии, исходило из непомерных ценников бизнес-партнеров сектора Сверх-Даты. Как ни крути, но уж больно дорогостоящими духовые печи сверхтехнологичных компаний выпекали пироги: недешевое программное обеспечение, транслирующее весь сквозной поток сигнала – он, в свою очередь, проходил сенсорные и ассоциативные поля миллиардов персептронов пилота – на интерфейс судна, вынудило бы комиссию затянуть пояса потуже на ближайшее десятилетие.

Непростительная бессвязность межведомственной кооперации привела к тому, что некоторые пилоты просто так лишились очередных остатков их человечности. Мит-Суг расплатился вдвойне дороже выставленного комиссией счета. Тело матери Мит-Суг МэвеПита кремировали, когда тот тестировал нейроинтерфейс в изолированном от мира павильоне. Зачитывая мятую распечатку безжизненно серого цвета, комиссары по вопросам уведомления сообщили ему о скорбной новости только спустя два месяца.

– Лейтенант, – Спри вырвал пропахнувшего в своих мыслях углем Мит-Суга из крематория, в котором тот никогда не был, – задумались над никчемностью человеческого эгоизма под сводами этого крылатого титана? – Крео уперся руками за притолочную раму и выпятил вперед грудь, оглядывая укромное место пилота.

– Вашими устами да мед пить, – пилот крутил в руках цилиндрический предмет, служивший содержимому намертво запломбированным сосудом. – Вы что-то хотели? Мистер Си, кажется, верно?

– Спри, Крео Спри. Как движки? Команда говорит, что взлететь не получится.

– К сожалению, это так. Но зато Вы помогли нам хотя бы добраться до суши, спустив те капсулы. Радиация вас не тяпнула там на островах?

– Если она там когда-то и была, то ее незначительное присутствие с веками выветрилось. Главное, что допотопный катер был пришвартован к пирсу.

– И что даже пустынные набежчики Вам не встретились по пути? – с искринкой подозрения прищурился Мит-Суг.

– Видно, хороший ховер попался, раз удалось так незаметно проскочить.

– И врожденная арифметическая сноровка также не подвела – как лихо Вы там рассчитали предельно допустимый вес балласта, который необходимо сбросить, чтобы дать шанс «Новым Фронтирам» добраться до здешних координат. При этом, так, к слову, на четвертой капсуле я уже мог выправить судно в оси тангажа. Не понимаю вашего рвения лишать военное ведомство прибавок к годовым бонусам на экономии по обслуживанию флота.

Оба притупленно смотрели друг на друга, словно выжидая, кто первый щелкнет по клепке кобуры, дабы высвободить напрашивающееся обвинение.

– Что это у Вас в руках? – как ни в чем ни бывало спросил Крео, кивая на цилиндр, тот так и оставался зажатым в огрубевших от джостиков штурвала руках МэвеПита.

– Мистер Спри, если у Вас тут особое дело, то я и не собираюсь вмешиваться в него, – сдержанная речь Мит-Суга подтверждала его профессиональную хладнокровность, которой он сжижал мозг и уменьшал в шестьсот раз порочную нервозностью инстинктов самосохранения, находясь в воздухе. – Но, пожалуйста, не держите меня за дурака.

– Эй, кэп! – раздалось со стороны проецирующего стола, вокруг которого скопился почти весь экспедиционный состав: это был инженер из «Пласто» – А что у тебя с глазами? Как-то они необыкновенно сверкают, а МэвеПит?

Спри, выслушав замечание инженера, сам решил удостовериться в обозначенной на лице пилота аномалии.

– Искусственный нейрогенез? – Увлеченный путешественник так до сих пор и не снял баллистическую куртку; буси-до внимательно всматривался в каждый миллиметр оптической оболочки МэвеПита. – Где-то я видел нечто похожее.

– В этих местах… – старался перевести тему пилот, не позволяя бередить прошлое. Хирургически внедренная богохульная оптика стала памятью о божественном лике его матери. – Так вот, в этих местах, еще до слепой ярости и до того, как с ней расправился совет комиссии по военным делам – к счастью, ныне расформированный, – никто никогда не жил. Единственное приближенное место, куда доходили границы человеческой цивилизации, это – заповедник, про который все забыли во времена пандемии.

– К чему Вы клоните, Мит-Суг?

– Что бы вы там ни нашли, знайте: об этом месте нет ни единого упоминания в сети. Какие-то катакомбы, куда не ступала нога человека… а, может, все ее следы там намерено были заметены. Этот ваш источник колоссальной энергии может привести к непоправимым последствиям.

– А вода – мокрая, и трава – зеленая, – Спри развернулся в сторону стола, где горячо обсуждалась стратегия по проникновению в обнаруженную структуру. – Наверное, это нечто особенно дорогое Вам, – речь снова зашла о причудливом цилиндре.

– Удачи, мистер Спри. Если вдруг что, я на связи, – МэвеПит проводил взглядом широкую то ли из-за вздутой куртки, то ли из-за комплекции спину Крео. Буси-до присоединился к разношерстному пленуму; дискуссионное марево над столом так и кипело паром. МэвеПит подождал, пока о нем все забудут, и вновь заботливо стал водить глазами по цилиндру, пока они не остановились на выгравированной надписи: ее выемка под буквы озарялась случайными отблесками комнатного света. «В память о матери. То, что она подарила мне» – было написано на корпусе сосуда. Летчик вспомнил, как нейроинженеры разрешили добровольцам забрать с собой отделенные от их них проводники света в этот мир, проводники, подарившие первое неизгладимое зрительное впечатление младенца о святом – лике божества, через страдания которого замученная крошка вырвалась на свет и трясущимися ручонками дотронулась до лица ее создательницы.

Тени участников операции по вскрытию громадной консервной банки под землей складывались в жуткие фигуры на потолочных перегибах. Нежно морская подсветка голограммы упиралась в надбровные дуги почти каждого склонившегося над столом члена экипажа: окаймляя бугорки над глазницами, она понарошку делала взгляды их хозяев враждебными.

– Вот здесь, – расправленные фаланги геолога зависли внутри карты изучаемой структуры, – вот об этом помещении я говорил.

Любознательные физиономии слушателей потянулись носом к центру визуальной проекции. Рисунок напоминал наслоение пятиэтажных кольцевидных коридоров, тесно облегающих сферическую камеру высотой в десять метров. Вход на балконы кольцевых коридоров осуществлялся через протяжные артерии: эти тоннели напоминали паучьи лапы. Складывалось ощущение, будто нескончаемые своей длинной подходы к сферичной оболочке изначально не были такими уж и растянутыми, напротив – обрывались чуть ли ни у ближайшей стены, за которой уже начиналась улица. Но, по необъяснимому замыслу, таинственный комплекс безвозвратно утонул в земной коре, а его короткие коридорные лапки были протезированы длинными суставчатыми ходулями арахнида. Таким образом, проходы вытягивались кто куда, далеко от стоявшего в их перекрестии исполинского бидона – сферы.

Никто не решался высказать даже самую непогрешимую гипотезу. Неуверенное молчание граничило с недопониманием предназначения замысловатого шара; голографическая фигура с легкостью умещалась в человеческой ладони.

– Оно что… как будто бы дышит? – Гек осторожно обогнул край стола, но картина не поменяла своей сути. – Стенки камеры, взгляните на них. Они что-то излучают.

Спри выжидающе сохранял дистанцию, стоя за спинами коллег – однако теперь, увидев четко проявляющиеся сквозь корпус сферы зияющие контуры ионизированных легких, сблизился с краем стола.

– Какой-то тороидальный реактор, – заметил Спри. – Клем, увеличьте изображение.

Геолог послушно развел пальцами в разные стороны, чтобы масштабировать проекцию – частицы холодного воздуха, захваченные линзами, пустили по прозрачному экрану рябь, что обычно под дуновением ветра мурашками поднимается вдоль рек.

– Ну и что? – Клинтрек раздосадовано поделился со всеми своим неугомонным скептицизмом. – Мы тут собрались, хочу напомнить, не ради вшивого реактора, коих на высокоэллиптических орбитах хоть отбавляй. Я уже молчу о том, что домохозяйки-колонистки с Марса используют пылесосы с такими вот миниатюрными ядерными штуками.

– Как думаете, он активен? – не замечая ворчание подчиненного, спросила Ханаомэ Кид.

– В смысле, активен ли он, мисс? – выступил вперед своей бригады один из сотрудников «Пласто», Г’Бэй. – Откуда тогда идет чертово излучение?

– Вы чересчур приземисто мыслите, мистер… – Крео осекся без лишней доли зазрения.

– Старший геофизик Г’Бэй, – обозначил себя бригадир, выпятив грудь округлее подгоняемого вихрем флага.

– Мистер старший геофизик Г’Бэй, – начал Спри, – начальник отдела комиссии по трансконтинентальной нейробезопасности, Ханаомэ Кид, исходит из аксиомы о невозможности работы в штатном режиме скрытой под землей технологии, привлекая к себе внимание постоянной передачей данных с порт-плагов.

– Любой мог засечь ее, так что ли? – недопонимал геофизик.

– Да нет же, мистер Г’Бэй, это тут не при чем, – долгожданное озарение Клинтрека зачесало языком. – Имеется в виду, что, учитывая внезапность открытия, скрытого от глаз людей так долго, диву даешься, насколько широко удача улыбнулась нам, предоставив тончайший пучок радиоданных с порт-плагов. Система безопасности конспиративного объекта на несколько шагов вперед продумала бы все потенциально уязвимые точки утечки данных. И, разумеется, предупредила бы эти риски, чреватые разоблачением. Если бы на этом объекте кто-то был, – Клинтрек вытянул палец в сторону тороидальной сферы, – то ни в коем случае не поделился бы с нами данными о сигнатуре предмета в центре зала. Вывод – чертов муравейник пуст.

– Забыли вырубить реактор? – Произнес мысли вслух внимающий ученым капрал Дуэ.

– Не-а, думаю, не забывали, – ответил Клем все с такими же стеклянными глазами, которые теперь всецело принадлежали морской лазури голограммы, – скорее, не могли найти способ отключить машину.

– Поясните, – хоть и в тихом, но приказном тоне скомандовала Ханаомэ Кид.

– Ни одна жаростойкая стенка вот этой сферической камеры, – Гек обвел ионизирующие испарения, как бы подразумевая нутро многокомпозитного бидона, – ни передняя, которая смотрит на источник энергии, ни, в конце концов, внешняя не выдержали бы на протяжении столетий такой беспрерывный напор термоядерной реакции.

– Вся оболочка, в итоге, прожарилась бы изнутри, и мы, сидя в своих агломерациях, ощутили бы на своей шкуре высвободившуюся опасную энергию, – закончил за Клема Клинтрек.

– Верно. А так как пространственная модель, успешно скомпонованная Аполло-2, с точки зрения временной динамики, свидетельствует о статичности… неподвижности, если угодно, источника, у меня язык не повернется назвать это управляемым термоядерным синтезом. Тут лучше бы подошло слово…

– Артефакт, – изящно завершил за геолога мысль Крео Спри.

– Именно, – Клем укоризненно пригрозил указательным пальцем многоликому стальному шару, так беззащитно и доминантно охваченному вниманию дотошных хомо сапиенс.

– Прекрасно, – прежнее ворчание проснулось в Клинтреке, – но я что-то не помню, чтобы мы включили в состав специалиста по ядерной физике. Наша задача была просто найти и доложить о потенциальном открытии руководству, а оно потом пусть само решает, что…

– Поподробнее, пожалуйста, мистер Клем, – начальнические задатки сквозили в требованиях девушки-чиновницы.

– Представьте себе термостойкий обелиск, выдерживающий энергию своих внутренних процессов так же, как и сосуды человека всю жидкость или желудок соляную кислоту, – Гек смотрел точно в глаза Ханаомэ Кид, – эта термостойкость естественна. То, что мы, возможно, видим перед собой это – не управляемый извне, а самоуправляемый термоядерный синтез. Как будто в защищенной множеством стальных контуров клетке, где осуществлялась термоядерная реакция или синтез… пес его знает – не важно! Как будто там, в этой сфере, управляемый неизвестной группой людей термоядерный синтез породил нечто, получившее способность самовоспроизводить в себе точно такой же термоядерный синтез – уравновешенный, безопасный, стабильный.

– Но это все догадки, верно? – уточнила Ханаомэ Кид. – Прошу прощения за грубость, но, мистер Клем, я договаривалась о вашем участии именно как геолога, а не ядерщика. Вы готовы пойти на риск… нет, вернее – Вы готовы помочь мне с моей убежденностью в аномальности этого, как вы сказали, артефакта и подкрепить апостериорной научной строгостью априорную женскую категоричность?

– Вот это ты завернула, Кид, – коллега по комиссии всегда сдавался перед бессознательным со стороны Бэи очарованием ее местами нелепого, но увесистого тезауруса.

– Я могу судить лишь по маленькой панораме, нарисованной лазерами проекторов, – стал оправдываться в собственной честности юный геолог. – И, да, моя специальность – не физика управления ядерными процессами, но, тем не менее, я с ней не понаслышке знаком. Нужно идти внутрь, чтобы убедиться в моих заключениях, выведенных на клочке жалкой голограммы. Не в обиду Аполло!

– Тогда нам ничего не остается, кроме как сделать это. – Каждый в тот момент услышал призыв Крео Спри, однако, куда важнее была панорама сплошного лицевого паралича, отправившего команду переваривать предложение сделать шаг в пустоту, обратную сторону которой припекало тремястами миллионами градусов. В похожие моменты человеческое безучастие, мирно плывущее в фарватере разумной безамбициозности, принимается нервно бить тревогу: отец ты или мать, дочь или сын, которые своей потерей сделают горе родителя непереносимым, или муж, поклявшийся любимой быть ее оберегающим бастионом, или же сама жена, отдавшая ему всю себя, – никто не горел лихорадочным азартом эмоционально непривязанных к бытовому уюту Спри и Бэи дать вызов судьбе. – И лучше нам не медлить.

Трое солдат клином вели пару гражданских смельчаков. Этими безбалластными семейной привязанностью людьми были Крео Спри и Ханаомэ Кид. Поисково-разведывательная группа стремительно приближалась ко входу в комплекс, окруженному ореолом неизвестности. Крео проводил взглядом металлический указатель с припиской на покинувшем языке. «Кадараш» – вот, что, со слов Ханаомэ Кид, улавливающей особенности усопших лингва франка, было напечатано на блестящем корпусе прямоугольника.

– Пошлем туда беспилотных минидроидов, – предложил Г’Бэй и посмотрел на Ханаомэ Кид сквозь синеву голограммы стола в надежде сыскать одобрение.

– Не получится, – категорично отрезал Гек.

– Почему это?

– Ни пролетит беспилотник двадцати-тридцати метров вглубь комплекса, как тут же связь с ним будет обрублена железобетонными сводами структуры. Открытый в подземелье шлюз даст минимум продолжительности связи. Вы же сами видите, что пространственно-геологическая модель воссоздана за счет импульсов пневмопушки, а не при помощи радиоволн, которые не улавливаются нашим оборудованием. Единственная сотовая инфраструктура, имеющая доступ к нутру комплекса, а именно к порт-плагам, Аполло-2 так и не обнаружена.

– Открытый шлюз? – неуверенно переспросил Клинтрек. – О чем Вы, Клем?

– Ах, да, конечно, – не в таком блеклом свете разоблачения Клем хотел открыть группе свою пойманную за хвост фортуну – а с большей торжественностью и наигранным таинством. – Тут такое дело. Начерченная компьютером геометрия пространства, если вы обратите внимание на восточную, относительно мисс Кид, часть рисунка, выдает на окончании одного из коридоров постоянно меняющуюся текстуру модели, – геолог вытянул туловище в сторону описываемой точки, словно морж, опершийся ластами об бортик. Секунду другую он искал нужное место и наконец ткнул пальцем в бестелесный воздух. – Тут.

– И что это?

– Колебание. Шейдеры Аполло, к сожалению, не смогли дорисовать коридор в его точной фактуре из-за отдаленности пневмовыстрелов геолого-разведочного оборудования, но видно, как динамика рисунка постоянно колышет голограмму, будто шаловливый кот играет со шторой. Мое предположение, это – ветер, редким гостем заглядывающий в подземелье.

Экспедиция, пройдя еще несколько метров, увидела, как перед ними представляется вход в комплекс. Малость приоткрытый шлюзовой гигант, видом напоминающий дверь в форме блюдца, любезно зазывал гостей не принадлежащими ему пучками веток, оплетенными ветром в подобие длани, – так же, как костлявые пальцы коварной колдуньи вкрадчиво протягивают ладонь ко входу в обветшалую избушку. Сквозняк пробуждал голосовые связки длинных стен тоннеля и медоточиво приглашал путников зайти внутрь, проследовать за шлейфом своего обманчивого говора.

– Пойду я, – принялся перечислять Гек, все так же облокачиваясь на проекционный стол, – как я понимаю, мисс Кид тоже и, было бы неплохо, если с нами будут хотя бы два солдата.

– Исключено, – Ханаомэ Кид однозначно дала понять Клему важность его физической безопасности. – Я не могу рисковать членом группы, на чьих плечах лежит весь интеллектуальный груз экспедиции. Вы останетесь здесь, и будете нас вести с корабля.

– Мисс Кид, вы, верно, плохо услышали меня – я же сказал, связь внутри будет потеряна, мы никак не сможем общаться.

– Именно поэтому мы возьмем с собой оптоволоконный кабель. Мы подсоединим его через переходник к моим очкам дополненной реальности, и вы будете нашим научно-техническим оком.

– К тому же, это поможет не заблудиться… если нам вдруг потребуется в спешке покидать комплекс, – из-за угла, близ навигационный мониторов, заметил Спри. – Мало ли, кто там может оказаться.

– Я думала, Ваше участие здесь ограничивается бдительным надзором за информационной безопасностью омнифрейма, – внезапно строгость чиновницы как в воду канула: она уступила место заигрывающему ехидству, выступившему на лице девушки.

– Будем как в той сказке, про Лэснех и Летерг, – улыбнулся мужчина, – пойдем назад по кабелю. Если вдруг связь оборвется, то это будет значить только одно.

– Что кто-то посторонний оказался внутри, – завершила девушка, и тут же ее лицо утонуло во мрачности сказанного.

Спустя пару десятков минут подготовки бойкая представительница осевых властей, беспринципный оператор умнейшего омнифрейма на планете и горстка трех десантников, экипированных по последнему писку бронебойного милитаризма, были готовы спускаться по наклонному лацпорту «Новых Фронтиров» и приступать к работе.

– Что это за штука? – удивление Бэи широко раздвинуло ее веки.

– Штурмовой рельсотрон Арджауи шестьдесят четыре, – капрал Дуэ стоял за спиной девушки и поддерживал ее локти, показывая, как правильно удерживать оружие, – выпускает разогнанный электродными рельсами снаряд силой… эм… сколько-то там мега джоулей.

– Шестьдесят четыре, я полагаю, – Ханаомэ Кид сосредоточено смотрела в мушку электромагнитной пушки, периферийным зрением не менее прицельно вымеряя взгляд Спри, граничащий с ревностью и едва спускаемый на тормозах равнодушия. Тот, опустив голову, невраждебно усмехнулся и поплелся с глупой улыбкой на лице за противорадиационным шлемом.

– Хм… логично, да.

– Неплохо для первого свидания, капрал Дуэ, – искорки ничего незначащего для Бэи флирта выстрелили по непредназначенному для этого снаряда адресу: ее сердце было раскалено визуальным противоборством с абсолютно иным мужчиной.

– Согласен-согласен – поддержал саркастический тон новоиспеченного Стрелка капрал Дуэ. – Правда, немного мрачновато. И, можно, просто Дуэ.

– Бэа, меня зовут Бэа, – девушка дважды за текущий день протянула кисть капралу – нарочно, для плохо прикрытого беспокойства Спри, что чуть было вновь не позабыл о противорадиационном шлеме.

Пару минут спустя, перед самой вылазкой, Клинтрек выкрал момент изоляции Ханаомэ Кид ото всех и, нарушив ее одиночество, подошел и вцепился за плечи:

– Ты что творишь, а? – глаза чиновника изливались лихорадочным гневом. – Твой отец, знаешь, что сделает, если узнает, что ты поперлась одна в этот чертов подземный лабиринт. Я видел, как и ты, что там было на голограмме. Это – не обычный промышленный объект, тут – рыба куда крупнее и непредсказуемее.

– Клинтрек, – пыталась урезонить Бэа, для которой нарушение личностного пространства подчиненным было громом среди ясного неба.

– А что если ты… если ты… не вернешься, а он узнает, что я позволил тебе так беспрепятственно наплевать на безопасность и погибнуть. Что тогда будет со мной, а?

– Ты жалок, – девушка отпрянула от коллеги, взбаламученного перспективами карьерного пике, и закинула толстый ствол рельсотрона на хрупкое плечо.

Ханаомэ Кид подняла электромагнитную пушку и в момент сближения с шлюзом муравейника бравурным кличем приказала:

– Ну что, бродяги, единственный путь вперед это – вниз.

Весь состав приблизился к огромной двери.

– Передаю под Ваше командование двух своих бойцов, как и обещал, – посмотрел на девушку капрал. – Я буду охранять корабль и ждать вас. Аккуратно с кабелем.

Бэа для пущей уверенности в исправности провода, протянутого в форме извилистого протока вдоль дикого луга, потеребила толстую изоляцию шнура:

– Все впорядке, Дуэ. Смотрите там в оба – нам назад же надо на чем-то лететь.

– Однозначно, Бэа.

Было видно, как капрал шел вдоль кабеля. Еще пару шагов, и можно было увидеть, как его силуэт растворяется в горизонте безжизненной серой палитры пораженной зоны – однако Бэа уже давно стояла спиной к романтизированному уходу Дуэ в закат. Девушка пристально изучала озадаченную мину Спри, когда профиль его соответствующе обращенного лица выдал признаки смятения.

Два десантника уже готовы были нырнуть в неизведанное. Ханаомэ Кид подошла ко Спри:

– Боже, что это?

– Судя по скелетному составу, человек.

Перед ошарашенными лицами двух молодых людей лежал постепенно утопающий в почве скелет. Когда-то стиранный в белоснежную гладь хлопок изъела сырость и грызуны. У трупа отсутствовала рука: скорее всего, бедняга потерял ее перед смертью.

Спри кивнул в сторону стены, чтобы Бэа ужаснулась от еще более пугающего зрелища. Запекшейся на протяжении столетий кровью надпись на покинувшем языке растеклась по стене близ петель двери. Ее формулировка была четка и устрашающе безотзывна.

– Не входить. Карантин, – глаза Ханаомэ Кид повторно бегали по убогим кровавым буквам: раз за разом девушка пыталась найти в словах что-то скрытое, но безуспешно.

– Эти простые слова покинувшего языка мне известны, – выровнялся с Ханаомэ Кид Спри.

– И мы войдем через открытый по какой-то причине проход к оберегаемому грифом карантинного статуса месту?

– Конечно, позади нас только города-призраки с их пустыми домами. Пойдем. Радиации, по крайней мере там нет.

– А шлем ты все равно взял, – кинула бровями девушка на висящий у баллистической куртки буси-до защитный колпак.

– Это так… чтобы отбиваться, – ужимка губ Крео придала девушке дополнительный импульс воодушевленности.

Трое, включая Спри, шагнули в шлюзовое отверстие, в котором коридоры, уже казалось, не выступали в роли речевых проводников, а были легкими, через них подземное существо пропускало воздух – оно не нашептывало ветром, оно им дышало.

Бэа, перед тем как занести ногу за проем стальных дверей, напоследок всмотрелась в нервно шатающйся вихревыми гуляниями бурьян: что-то скрывалось за ним, что-то жаждало застать путников врасплох и хищнически выжидало. Ханаомэ Кид лишь сильнее вжалась в рукоять Арджауи шестьдесят четыре и нырнула в кромешную темноту висцеральных сводов.

***

Звук от волочащегося кабеля с каждым отмеренным от катушки мотком укреплял в головах исследователей ощущение контроля за осваиваемыми пространствами.

Небольшие рекреации, чередующиеся с изолированными стеклами лабораторными зонами, запоминались своим нетронутым видом: за столетия не потерявшие лоска уютные диваны либо кольцом располагались вокруг куба с устарелыми жидкокристаллическими панелями на каждой грани, либо линейкой смирно стояли напротив настенного полотна под проектор.

В отличие от рекреационных зон, сделанных на всем протяжении коридора под места внеурочного отдыха, отделенные стеклопакетом от тоннельной артерии кабинеты вызывали покалывающие подозрения: по ту сторону строевым порядком марширующих пехотинцев протянулись ряды одноместных парт со стульями. Иные помещения, не относящиеся к лекторской вотчине, так же прибывали в необъяснимом вакууме: лаборатории будто существовали вне течений времени, настолько каждый монитор, рабочий стол или кресло представлялись намертво обездвиженными – лишь Колыбель Ньютона плевать хотела на местные законы квантовой механики и демонстративно пускала импульс по играющим друг с другом металлическим шарикам. Стороннему наблюдателю могло стать не по себе каждый раз, когда мерцающий от замыкания свет скрывал летаргических сон парт и через неровные промежутки вновь озарял их на какие-то жалкие секунды; Спри так и ждал, как ни с того ни с сего пустые стулья после краткосрочного затмения окажутся занятыми живыми людьми, лишенными лиц. Но сколько бы раз после очередного замыкания свет ни озарял помещение, насмешливые спинки стула продолжали в сговоре с воображением буси-до дразнить его: стулья так и оставались пустыми. «Пять Би» – табличка была прибита рядом с дверью.

Может, если встать по ту сторону стекла, вдруг представил Крео, и уставиться на него, то в отражении, за спиной смотрящего, проявятся прилежно сидящие души мертвецов?

Что-то все же скрывалось за этими окнами. Что-то, о чем Спри никак не мог догадаться. Стекла как будто пытались до него достучаться, однако он не понимал их язык.

– Ты что встал там? Увидел свой школьный класс? – Ханаомэ Кид не отводя фонарь от неисследованного дальше участка, повернулась к фантазирующему туристу.

– Да, так, – мужчина продолжал таращиться на очередную изолированную лабораторию, чтобы ухватиться в зримом пространстве хоть за какую-нибудь зацепку и уйти от ответа, – интересная побрякушка на глаза попалась, качельки Ньютона.

– Что? – Иронично переспросила девушка.

– Ну такой маятник, названный в честь Ньютона. Ученый с высунутым языком, как у собаки, разворошенными волосами и причудливым взглядом, – Спри чуть было не стал в манере циркача показывать на себе свисший язык, пока не поймал себя на мысли, что, возможно, путает ученого с другим, не менее значимым, гением. – Или я ошибаюсь.

– Нет, не слышала ни о каком Нью-Тауне, – с прежней простотой в речи, словно она сейчас не находилась посреди неизвестного памятника давнишней эпохи, сказала Бэа. – Знаю Нью-Полис, там сейчас застраиваются крупнейшие казино. Тот, что рядом с Разлом-Сити.

Последний мучающий Крео Спри вопрос касался не измерения общественно полезного эффекта от возводимых пирамид казино в пустыне северо-западной агломерации, а электричества – оно продолжало поступать тщедушными нервными импульсами в медные жилы, скрытые под обивкой кабинетов. Может, солнечные батареи где-то наверху – первое, что пришло в голову Спри, но тут же им и было отсеяно из-за постоянно заволоченного тучами неба. Возможно, та штука из сферической камеры, воспроизводящая сама в себе энергию, питает каждый уголок комплекса? К сожалению, ни одна из догадок светлого ума Спри не помогла сгенерировать электроэнергетическим сетям коридора даже жалкого ватта. Протянутый до самого центра комплекса, со сферическим монолитом по середине, путь изредка освещался шаровыми молниями дышащего на ладан освещения из сопряженных кабинетов.

Короткие вспышки ламп откидывали на стену зловещие тени идущих по проходу членов группы, создавая видимость преследования доппельгангерами своих живых оригиналов.

– Обрати внимание, Клем: все на покинувшем языке, – Ханаомэ Кид аккуратно поворачивала голову по сторонам, чтобы дать полноценный взгляд на организм тоннеля Геку, получавшему на «Новых Фронтирах» видеотрансляцию с очков чиновницы. – Как думаешь, почему вдруг этот язык растворился столетиями назад, и теперь лишь его разрозненные морфологические единицы редко встречаются в составе употребляемых слов? Он был таким непрактичным?

– Не могу дать профессиональный ответ, мисс Кид, – по громкой связи отвечал Гек. В кой-то веки Спри вынырнул из бестолкового созерцания пустых рабочих коробок и сконцентрировал внимание на увлеченной манере нарратива, так хлестко и уверенно отлетающего от зубов геолога. – Одно могу сказать точно, да и зуб на отсечение дать: мои коллеги-лингвисты из Федерации университетов обронили бы свои вставные челюсти, узнав, что ими непереносимый выскочка из новодэниского университета магмы и сланца открыл кладезь не только неисчерпаемой энергии ионов, но и изобилия потерянных страниц научной макулатуры на покинувшем языке.

– Молодых лингвистов нынче дефицит? – нахмурила брови девушка.

– Дефицит – роскошь, которую себе не может позволить языковая наука. Сейчас вообще нет кафедр, которые бы набирали абитуриентов для изучения подвижности языковых барьеров. Максимум, в институтах преподают юго-восточные и юго-западные языки, не более.

– Такова цена длительного растворения шипучей таблетки мультикультурализма в полисах. Люди объединяются, они всегда к этому стремились.

– Вы имеете что-то против этого? – недоверчив и смел был Клем по ту сторону аддитивных линз.

– Отнюдь. Считаю тенденцию к глобальному объединению объективной закономерностью. Не могу, однако, конструктивно сформулировать свою одобрительную позицию – никогда не умела на ходу подбирать нужные словечки, как сладкоголосые болтуны политтехнологи, – но поддерживаю идею. Наверняка, Вы из того же неравнодушного за будущее планеты лагеря, Клем.

– Хоть я и прагматик и не люблю отождествлять себя с каким-либо идеологическим движением, но тут сдаюсь – я тоже за подобные процессы объединения. А Вы, Спри? Что Вы думаете?

Крео переглянулся с Ханаомэ Кид и уловил в ее нагом зрительном ажиотаже, что чиновнице было бы интересно услышать позицию мужчины. «Не слишком ли много болтовни они с Клемом развели в момент, когда нужно сохранять предельную остроту инстинктов самосохранения? Ладно бы этот заучка геолог, приютившийся в стальном сейфе с крыльями, но ее-то куда понесло с этими разглагольствованиями?» – внутренне не унимался Спри.

– Я вообще стараюсь не думать о вещах, к которым не имею рычагов воздействия. – Крео Спри еще раз неуверенно взглянул на Бэю: – Ну то есть, конечно, наверное, это к лучшему, да.

Судя по голограмме комплекса, группа должна была вот-вот выйти к кольцевому балкону. Спри при себе нес распечатку объемной карты местности, мазками засохшего синего маркера он наносил на нее реперные точки. Уже шестая пометка украсила мятый листок, но мрачное дефиле не собиралось кончаться. Зато начался техногенный дождь: небольшая капля угодила точно на распечатанную карту, соскользнув с потолочных кабелей. Клякса расползлась осьминожьими щупальцами по ширине всей развёртки.

– Черт, – ругнулся Спри.

– Что такое? – обернулась Ханаомэ Кид.

Спри подошел к ней поближе. Теперь к сжимающим виски стенам нескончаемого коридора подключились надоедливые капли, то тут, то там отбивающие хаотичную чечетку по сырому полу. Нервозные выстрелы световых вспышек, ударная игра воды вне ритма и безликий путь во мраке. Но для Крео это не было затруднением, напротив – он извлек из хаоса инженерной запущенности навигационные ориентиры:

– Смотри, – Спри посветил фонарем на группу кабелей, уходящих по потолку вглубь гнездовой утробы, – как будто здесь смыкается контур системы охлаждения.

– С чего ты взял? – девушка чуть ли не уперлась в плечо мужчины и задрала нос кверху.

– Ну логично, что у такого реактора должны быть охлаждающие мощности. Даже у Аполло-2 есть такая система, хоть она и, в отличие от здешней, допотопной, расположена под полом.

– Это да, – продолжала светить на кабель Бэа. – Но как это нам поможет?

Внезапно десантник, ведущий группу, крикнул остальным:

– Эй, тут какое-то журчание… что-то очень близкое к нам. Кажется вода.

Спри гипногенно посмотрел вглубь зрачков Ханаомэ Кид и улыбнулся:

– Я же говорю, мы почти пришли.

Привлеченные отдаленными звуками искусственного каскада четверо исследователя устремились к заветному клокотанию, которое наверняка должно было вывести их к камере с таинственным сгустком энергии внутри.

Группа миновала еще два участка-близнеца с рекреацией и лабораториями, и спустя минуту их созерцанию открылась просторная арена с четырьмя поэтажно наслоенными овальных кортами – на один из них они и вышли.

Крео отречено приблизился к бортику, сочувственно вникая в каждый аспект брошенной архитектуры. Ярусы имели равномерно расположенные друг от друга поры в форме выдолбленных исполинских оконных проемов: они, как санитары в психбольнице, следили за бетонированным пациентов посреди арены. Как ни трудно догадаться, этим пациентом была вакуумная камера, укрытая одеялом из бетона, – однако, с перспективы самой сферы, навряд ли можно было ее отождествить с жалким подопытным организмом. Отнюдь, это был насильно втиснутый в жаропрочный сплав тороидальной коробки атлант или даже гладиатор, живьем цементированный в памятник. Его неодолимой силе безликие призраки ликовали с трибун амфитеатра, который вместо застекленных балконов на мгновение представил себе Крео.

Вода продолжала стекать с труб: именно они помогли группе выйти на площадку, нынче приукрашенную визионерской аллегорией Спри. Буси-до также приметил, как трубная инфраструктура впивалась в бетонную сферу и, по сути, образовывала замкнутый контур системы охлаждения.

– Ханаомэ Кид, пожалуйста, подойдите поближе к окну, я должен все полностью видеть, – раздалось за спиной у Спри. Видимо, Клему не терпелось установить свою правоту относительно выдвинутой теории о термоядерном синтезе – тщеславие абсолютно оправданное и невозбранимое.

Ханаомэ Кид встала на одну линию с продолжающим умозрительно рисовать образы изучаемых мест Крео. Хотел бы он, чтобы блестящее отражение капель распрыскиваемой об стекла дистиллированной воды показали девушке, каким извращенным он видит этот мир, и тогда, может быть, Бэа поняла бы, какого человека позволила подпустить к своим невысказанным чувствам. Однако девушка даже не знала, какой набор эмоций применим к открытиям непредсказуемой технологии, не говоря уже о чужаке, знакомым с ней какие-то жалкие недели. Первооткрывательское празднество или настороженное опасение за непомерность возложенного на плечи бремени, от малейших манипуляция с которым планета, возможно, могла в одночасье перевернуться с ног на голову? Дилемма разрывала встревоженный мозг Ханаомэ Кид на части.

– Это – он… однозначно, он, – Гек говорил сквозь гарнитуру Бэи, словно сам присутствовал в технологическом амфитеатре.

– О чем Вы, док? – спросил один из десантников.

– Термоядерный реактор. Путь в его конечном смысле, – ударился в поэзию одурманенный геолог.

– Какой еще путь? – Крео смотрел на Ханаомэ Кид, но явно обращался к скрытому в душке очков геологу.

– Прямо перед вами, мистер Спри. Вон там, на двенадцать часов: крупное лого с изображением слова на покинувшем языке.

Спри поднял голову со сферического булыжника на верхний ярус арены: слово «Iter» растянулось аж на три балконные арки противоположной части корта сверху.

– В переводе с прародительского языка, который существовал еще до покинувшего, оно значит «путь», – геолог ответил на наклёвывавшийся вопрос Спри.

***

Шлюзовая дверь была достаточно приоткрыта, чтобы пробраться внутрь подземки, но схватившиеся за стальной массив пальцы распахнули несгибаемым люк, как хилую занавеску в ванной. Ассасин, с позывным «Третий», стоял на пороге вырытой червоточины. Вопреки последним проблескам солнца фигура убийцы источала не меньшую, чем сам тоннель, черноту; полы его непонятно зачем накинутого плаща извивались на ветру.

Опустив голову, защищенную красным алюминиевым колпаком с черепными выемками, ассасин видел нащупанный броневыми пластинами сапога бугорок: оптоволоконный кабель уходил вглубь этих не предвещающих добра бункерных сводов. Ухмыльнувшись, ассасин проследовал за теми, кто протянул спасительный во всех смыслах канат.

***

– Токамак, полагаю, – не переставал лекционный курс Гек Клем. – Такая, как это называется-то… тороидальной формы штука с вакуумной камерой для поддержания… нет, скорее, самого что ни на есть синтеза термоядерной смеси в ней.

– Теперь менее научно, Клем, – Крео вместе с другими свидетелями скрытой от передовой науки установки нашли лифт, выведший их на арену, и теперь ходили с разинутыми ртами вокруг сферы.

– Представьте бублик, Спри, – интонация Клема вмиг обросла мхом столетней мудрости.

– Или эспандер, – перебила его Ханаомэ Кид.

– Все верно! Под слоем бетонной массы специального состава скрыта эта бубликовая или эспандерная, если хотите, установка, – спринтовал Клем, опережая все мыслимые представления коллег. – В ней, я полагаю, при помощи каких-то дистанционных источников генерируется что-то наподобие плазмы. Ну, простыми словами, нагревается газ под дичайшей температурой и превращается в плазму. Я читал о таких агрегатах еще совсем школьником, когда на верфях только проектировали внепланетарную флотилию и хотели оснастить ее термоядерными двигателями, пока не срубили эту идею на корню и не заменили на более примитивные варп-элементы. Кажется, сей отказ объяснялся слабостью тяги, которую может дать плазменное рабочее тело, – Гек призадумался, -… или это были какие-то проблемы с дефицитом запасов энергетического сырья необходимого для заряда двигательной установки.

– Не совсем, – чиновница подошла близко к толстой защитной оболочке токамака. Ее комбинезон постепенно вымокал от повсюду пробирающихся капель водяного контура. Особо прицельные удары влаги долетали аж до грудной области, прикрытой лишь майкой; комбез был расстегнут чуть ниже солнечного сплетения. – Когда Вы говорили о запасах, то речь шла о двух легких изотопах водорода. Как мы все знаем, его полным-полно в звездных системах. Другое дело, что комиссия по внепланетарным делам сочла убедительным довод мейджоров-судостроителей о неповоротливой монструозности крейсеров в случае, если бы они вдобавок имели характеристики планетарного потрошителя.

– Освоение горной руды других планет? – Спри повернулся к девушке.

– Нет, я имею в виду, что, если бы на кораблях, таких как Аэксинавра… – тут Бэа ненароком запнулась. Посмотрев вниз и убедившись, что земля не ушла у нее из-под ног, Ханаомэ Кид продолжила: – Если бы на межгалактических кораблях, призванных колонизировать отдаленные миры, стояли термоядерные двигатели, то обязательным было бы наличие мощностей для вскрытия непригодных для человеческой жизни, но богатых водородом планет или газовых гигантов с целью извлечения изотопов водорода под топливо. В общем, от гомерически затратной идеи отказались в пользу, – тут она опять осеклась. – В пользу варп-элементов… как на Аэксинавре, – тихо закончила девушка и коснулась бетонного термоса, укутавшего токамак. – С Земли ведь столько топлива не заберешь.

Спри увидел тот коробящий девушку призрак не ушедшей в беспамятство трагедии. Так едки, так глубоко режущи были для нее моменты неразделимого одиночества, развеять которое могла лишь неизвестная Крео личность: на межзвездном корабле этот человек навсегда покинул юную девочку-стажера из «Терпла и Логан».

– А что это за громоздкие провода, Гек? – Спри принялся всеми способами отвлекать Ханаомэ Кид от нахлынувшей хандры. Он мыском коснулся одной из попавшихся под ноги цилиндрических труб, та была намертво вварена в пол. – Часть системы охлаждения? Один из его контуров?

– Не только, – чуть приутихла смекалистая хватка Клема. – Полагаю, среди выводных конструкций, подобной той, что у Вас под ногами, есть как и относящиеся к системе охлаждения трубы, так и волноводы, посредством которых осуществляется зажигание, а также всевозможные системы впрыска топлива.

– Он имеет в виду нагревание плазмы за счет выстрела в нее атомов водорода. Выстрел и проходит, как я понимаю, по этим волноводам, – Бэа уточнила сухие фразах Гека. – Верно, Клем?

– Атом водорода, точно! Тритий! – эврика настигла задумавшегося по ту сторону связи геолога. – Ведь одной из причин, по которой токамаки со стеллараторами – еще до идей об их использовании в космосе – не стали общеупотребимой технологией в области энергетики, были заградительные конвенции трехсотлетней давности о промышленном освоении трития на Земле. К слову, нужно сказать «спасибо» комиссии по военным делам Земного Полиса, разбомбившей «слепую яростью» иным видом ядерного вещества, никак не связанным с тритием. Историки до сих пор в шоке от амплитуды общественного резонанса, возбудившегося против столь грубого, бесчеловечного метода борьбы с вирусом.

– Прежде всего благодарите лоббизм компаний, стоявших за альтернативными источниками энергии, а не военных, ага? – по-ребячески и совсем неуместно вмешался в не без того неловкую политическую баталию десантник.

– Мисс Ханаомэ Кид, нет ну Вы слышали? – возмутился Клем, но его поезд давно ушел: погрузившись в собственные интуитивные расчеты, Бэа стояла сама по себе.

– Это же – по сути, криостат. – И малейшего эха не отразилось от легкого постукиванья кулачком девицы по бетонной обивке. – Этот колпак служит оберегающим барьером, защищая внешнюю среду от адской петли ядерного синтеза внутри. Просто, но так гениально, – вздохнула с облегчением девушка, отождествив… уравняв прыткость ума, соорудившего этот термоядерный реактор, с мастерством рук безымянного капитана Аэксинавры: эти кисти, помимо непревзойденного любым другим летчиком Земли пилотирования, так приятно усыпляюще разводили волны по шелковым прядям Бэи, что они, казалось, выгорали не от палящего солнца дальневосходных верфей, а от самой страсти.

– Точно, – посмотрел на Ханаомэ Кид Спри, подытоживая. – Вакуумная коробка, промежуточные слои, сам криостат и его дополнительная бетонная мантия. Все, чтобы сохранить управляемость термоядерного синтеза.

– Грубо говоря, да, именно так, – Клем, казалось, тоже закончил затянувшуюся минуту брифинга перед самим собой.

Крео сблизился с Ханаомэ Кид, уловив ее отстраненность. Не было времени, чтобы продолжать витать в облаках.

– Тут, однозначно, по близости центр управления Вашим этим пончиком, Гек, – Крео хотел было дотронуться до плеча девушки, но на пол пути простился с этой мыслью, посчитав преждевременным, а, может, и вовсе недосягаемым даже самый безобидный контакт.

– Я уже ищу его.

Спри в очередной раз взглянул на сферу:

– Самое удивительное, что за этими стенами сейчас на нас смотрит непонятный сгусток солнечной энергии – так же, как и мы на него.

– Тогда мы не уйдем, пока не узнаем, что здесь произошло, – Бэа резко пронзила вставшего рядом соучастника. – Знаете, такое шильное покалывание в душонке? Где-то в области гордости, когда сам, не обладая нужными элементарными знаниями, уперто лезешь на рожон, чтобы утвердить свою правоту. Вот сейчас у меня, именно, такое покалывание.

Спри удовлетворил ее авантюрный запрос ухмылкой взаимного неповиновения: в представившихся обстоятельствах любая осторожность казалась обоим излишней.

Витиеватые коридоры с трещинами на стенах вели группу в аппаратную, ее предполагаемое местоположение Клем определил не сразу: то четверка незваных гостей наведывалась в помещения службы снабжения, то путалась и попадала в очередной пункт безопасности. Один раз группа и вовсе угодила в просторную кухню, где их ждал невразумительной формы пришелец: прямоугольный шкаф со стеклянным передом, через который были видны закуски. Наверняка, истощенный сотрудник здесь ненадолго замаривал червячка, прежде чем вновь вступить в бой с несгибаемой кинетической энергией ядер, отталкивающихся друг от друга. На машине было написано покинувшим языком «вендинг».

– Возьмите мне парочку шоколадок на корабль, иначе я помру от консервов МэвеПита, – по-детски замычал Клем, разглядев через стекло соблазнительную обертку, почему-то названную в честь одной из ближайших к Земле планет.

Спустя несколько до конца необдуманных итераций начинающий сомневаться в своем профессионализме Клем вывел заблудившихся к нужной комнате – центр управления термоядерным синтезом в вакуумной камере уместился на втором этаже. Окна так же выходили на бетонного каторжника: его бериллиевые одежды стирались с каждым запуском выматывающего цикла зажигания.

Перед тем, как дернуть за ручки дверей, Спри мысленно вопросил об одобрении чиновницу. Та кивнула.

– Знаешь, что меня больше настораживает? – тот искал в непуганых глазах девушки хоть какой-то намек на капитуляцию, но так его и не нашел.

– То, что твое равнодушие к тому, что скрыто за дверьми, по идее, стоит где-то там наверху, около «Новых Фронтиров», и требует поскорее убраться отсюда, а ты сам, без своего мыслящего подобия, физически присутствуешь здесь? – оскалила зубы маленькая акула, но тут же смела чужеродную улыбку, так как та показалась ей чересчур гаерской. – Прости, тупая шутка.

– Меня беспокоит то, что все замки деактивированы, а двери отперты, словно тут не термоядерная установка, а проходной двор. Не находишь это странным?

Девушка притупленно уставилась на стену около двери:

– Открывай.

– И, к слову, вовсе она не тупая, – Крео повернул ручки дверей вниз и толкнул от себя ставни, – а очень даже и справедливая.

Девушка, не глядя на собеседника, пустила ухмылку вдогон дверям, распахнувшимся в центр управления термоядерным синтезом.

Множество компьютерных установок – причем каждая, возможно, отвечала за отдельный функциональный модуль токамака, – несметное количество разбросанных всюду где ни попадя распечаток с сигнатурами и их толкованиями в виде приписок на покинувшем языке: злой дух отсталой конструкторской инженерии заполонил помещение. Не в том смысле, что техника была лишена системно значимых характеристик, напротив – железо выглядело весьма мощным и пригодным. Проблема этого концентрированного технологического сгустка заключалась в излишней накопительности: тот процесс, который висел на десятках вычислительных процессорах, можно было без затруднений уместить в один компьютерный блок, благо триста-четыреста лет тому назад подобной техники имелось как грязи.

Лаконичность в исполнении – вот чье отсутствие так сильно вгоняло Крео в диссонанс. Люди науки как неоспоримые представители самой высшей интеллектуальной страты общества не могут отвлекаться ежесекундными промежуточными переходами между аппаратурой, теряя драгоценную концентрацию на объекте исследования.

Упрощенный интерфейс с голографическими устройствами ввода или инвазивные гарнитуры для управления воссозданной реальностью, судя по всему, считались немыслимой роскошью для ученых того периода. Гипотеза-ответ, в центре которого зияла идея об объективном технологическом прогрессе, закралась в размышления Спри: инвазивные электроды стали внедряться еще во времена таяния полисов – так почему же тогда в данной лаборатории не было и намека на подобный инструмент, ведь его насущность приравнивалась к баллону с кислородом для ныряльщика?

Посреди комнаты стоял центральный блок наблюдения: четыре огромных безрамных монитора блокировали вид на окно, за которым виднелся токамак.

– Какой же бардак, – процедил Спри, хрустя распечатками под ногами, как в осенний листопад: ступал он словно по хрупкой насыпи клена.

– Клем, что скажешь? – Ханаомэ Кид вдруг померкла. – Клем, прием.

– Что такое? – Крео не нравилась тревога, читавшаяся в интонации чиновницы.

– Связь. Ничего не слышно. Мы потеряли контакт с кораблем.

– Я пойду по кабелю и проверю, все ли с ним в порядке, – не дожидаясь одобрения лидеров группы, десантник уже унес свою дородную фигуру в коридор.

Бэа бесполезно кивнула могучей спине, армированной стальной бронезащитой.

– Интересно, что хуже: что, возможно, «Новые Фронтиры» был уничтожен или кто-то чужой проник в периметр муравейника, чтобы встретиться с нами? – Крео с подозрением кинул эту идею все еще озадаченным глазам Бэи.

Внезапно раздался зычный треск фрикционного устройства: карусель из слайдовых магазинов принялась описывать кольца вокруг своей оси; комната зашуршала множеством невидимых мотыльков.

– Диапроектор! – чиновница ткнула пальцем в образование луча в левой части помещения. Штатив с полотном держался набекрень: от полноценного падения завалившуюся конструкцию отделяла железная стойкость стола с кофе-машинами. С такой же невозмутимостью любой ответственный друг нес бы налакавшегося приятеля.

Ханаомэ Кид остановилась рядом с коробочкой, из-под черного корпуса которого сквозь кругленькое объективное окошко изливались подсвеченные клубы комнатной пыли: трехсотлетняя выдержка пропитала ее тем еще запашком. – Я такие штуки только в музеях видела. В какие же года ими умудрялись пользоваться?

– Переводи, – Спри смотрел на стену, которая подменила опьяненный штатив и выполняла роль принимающего изображение экрана. Из-за этой имитации картинка неосознанно делалась жуткой и воспринималась смотрящим с тонким слоем холодка, что неподавляемым саспенсом пробегал по загривку.

– Вы это кому, Спри? – Ханаомэ Кид покосилась на напарника, если его так можно было назвать.

– Да так, – Спри поспешил отделаться от возникшего недопонимания девушки. – Взял с собой твердотельного жучка, у него под микрофонной шкуркой зашит переводчик ряда языков… в том числе, и покинувшего.

Бровь Ханаомэ Кид была чуть вздернута – такой она и осталась, когда девушка повернула голову в сторону стены, ожившей калейдоскопом диапозитивов. Девушка явно осталась недовольной затяжной паузой мужчины, уже который час мозолившего ее неравнодушие, все в той же армейской куртке и глупом противорадиационном комбинезоне. Она вновь кивнула головой – теперь уже обреченно и притупленно – своему пошатнувшемуся доверию к попутчику: потихонечку земля под ногами Спри начинала гореть.

На экране возникло лицо среднеполисной внешности. Мужчина лет под сорок носил белый халат, его рукава были трудоголически засучены, глаза сияли триумфом. Выделялась и капля экстравагантности образа: эпатаж был заключен в его гламурной бабочке в клетку. Изучению образа со стороны Спри и Бэи помешал внезапный шум упавшей оргтехники: второй десантник уселся на стол за спинами обоих, его покачивающаяся нога беззастенчиво билась об стенку мебели.

– Тише там, – пригрозила Ханаомэ Кид.

Мужчина, динамика которого была сложена из быстро чередующихся слотов диамагазина и магнитофонной записи, говорил, а «твердотельный жучок» переводил: сухим пересказом Спри синхронно доводил перевод напарнице… если ее так можно было назвать:

«Приветствую тебя. Говорит профессор Ноа Ван Брюе – старший исполнительный офицер-ученый комплекса. Разумеется, после мисс Тэмпл… да сама вселенная не начнется, пока мисс Темпл не отдаст приказ. Раз Вы слушаете эту запись, то, полагаю, Вам уже известны общие черты принципов работы реактора… тем более, мисс Туск не взяла бы на работу в управление операционной эксплуатации центрального блока неучей. Вам, как юным дарованиями, отдающим ИТЭРу-3 свою остроту мышления и необузданное рвения раздвигать границы мыслимого, возможно, в будущем предстоит перенять от нас, текущего поколения ерепенящихся ворчунов-академиков, опеку над самым удивительным созданием в области возобновляемой энергетики. И да, просмотр этого видео – абсолютно факультативен… сдались Вам какой-то средневозрастной мужчина с дурацкой бабочкой и его занудные речи, – Ван Брюе поправил броский галстучек и нежно искривил губы в самоироничной улыбке. – Ну если Вы угомоните свой молодой пыл, пока что не признающий усидчивость и осторожность, то обещаю, что под конец этого шедевра документального кино, – тут Ван Брюе наигранно обернулся по сторонам, как будто удостоверяясь в отсутствии подслушивающих шпионов – при этом по комнате туда-сюда сновали его коллеги, – и прошептал через приподнятую к устам ладонь-глушитель, – я поставлю что-нибудь из Роя Орбисона, ага… – с еще большим артистичным задором подмигнул ученый; кривляния порядком утомили Спри. – Тогда пойдем по порядку. Вот, что Вам дОлжно иметь в виду…»

– Это – заведующий реактором, правильно? – Ханаомэ Кид пыталась полноценно уловить пересказываемый Спри нарратив видеоряда, не упуская самой невзрачной детали.

– Да, кто-то типа того. Сама запись – своего рода инструктаж для поступивших на работу в токамак.

Документальная лента резко сменила показываемое местоположение, будто перепрыгнув несколько контрольных точек хроники:

«Из-за внештатного поручения сверху пришлось пойти на существенные риски, – Ван Брюе теперь стоял у самой бетонной оболочки криостата. Камера местами неуклюже пошатывалась: скорее-всего, тому виной были неопытные руки оператора, выбранного Ван Брюе. В непрекращающейся жестикуляции рассказчика даже самый неопытный наблюдатель заметил бы сточенный стержень вменяемости ученого. – В целях достижения энергии, требуемой от Совета ИТЭР-3 чрезвычайным комитетом Еврокомиссии, мы увеличили импульс пучка дейтерия до пяти электронвольт. Именно им выстреливает инжектор нейтральных атомов. Чтобы вы понимали, это ровно в пять раз мощнее стандартной кинетической энергии, которую инжектор подает на плазменный шнур при обычной работе токамака. Очень важным являлось определение объема добавляемых отрицательных ионов, да и деионизирующих электронов тоже. То есть выброшенные на плазму атомы дейтерия ионизировали шнур, и он теперь крутится, как белка в колесе. Однако при такой скорости ионы, по сути ядра дейтерия, будут, несомненно, отвергнуты магнитным полем токамака. В этой связи пубертатный приступ ионов необходимо деионизировать, так сказать… к-хм… разложить поперек дороги ленту с шипами перед лиходеем, несущимся на шелби джи-ти пятьсот. Вот этой самой лентой выступают электроны, они как бы тормозят безумие ионов… хотя шипы бы, вообще, остановили машину и она, в конце концов, остановилась. Нет, электроны не останавливают – они чуть притормаживают атомы дейтерия, мд-а, неудачное сравнение. Бог с ним! – нервозность в движениях Ван Брюе ударилась во все тяжкие: могло показаться, что ученый в любую секунду вытащит из-под халата дирижерскую палочку и поведет за собой оркестр. – Короче! В свете сами знаете каких событий всю конфигурацию пришлось перенастроить под хотелки Еврокомиссии после согласованного ООН всеобъемлющего плана действий. И плевать крючкотворным невежам из ООН на кассеты бланкета, который просто-напросто может не выдержать пограничные локализованные моды гипертрофированного плазменного шнура, если вдруг Атлас ошибется в расчетах. А если он ошибется, то корректирующие катушки не смогут угомонить выпучивания плазменного шнура из-за термоядерной несбалансированности. А я неоднократно доводил до сведения Совета

ИТЭР-3 информацию о подобном риске. Но Сэму, похоже, связало руки беспринципное легкомыслие комиссариата сверху. Подумать только, международное частное объединение, но все-равно пляшем под дудку бюрократов. – Ван Брюе был уже в двух шагах от укрытой вакуумной камеры. Где-то на периферии ширины объектива постоянно мелькало что-то отливающее серебром. Этот весьма приметный блеск нарочито обозначал присутствие своего источника: он, казалось, намеренно маскировался в гурьбе непримиримых дискуссий сотрудников ИТЭР. Слушатели перестали отвлекаться на задний план записи: риск потерять нить из замудренных слов старшего исполнительного офицера был велик – слишком много стояло на кону. – Сегодня в девять часов состоится пробный цикл зажигания переконфигурированного инжектора нейтральных атомов. Сверим часы, – ученый резким движением предплечья хлестнул по воздуху – на руке отсутствовали часы. Ван Брюе постучал по седеющему участку кожи, естественно, не найдя там циферблат, и так же дружелюбно, как и на предыдущем отрезке документальной ленты, улыбнулся, хоть и все им сказанное не предвещало ничего хорошего. – Мы творим будущее. Да прибудет с нами…» – хроника молниеносным движением затвора – сменился очередной диапозитив – перенесла действие в затемненную каморку с разворошенной макулатурной массой перед объективом. То был личный кабинет Ван Брюе; неживые зрачки мужчины будто ввергли в паралич динамику проекции. Он установил камеру на стол, за которым сам и сидел, не проронив за десять секунд хронометража ни единого слова.

– Картинка что ли зависла? – Бэа занесла над проектором руку, готовясь стукнуть по аппаратуре.

Крео не отреагировал. Девушке показалось, что он сам пал жертвой бездейственного гипноза камеры; едва различимая сепия выступала на фильтре линзы. Ван Брюе поднял голову и устремил взгляд на смотрящего – отблеск от настольной лампы, гулявший по очкам ученого, пробил четвертую стену и засверкал на радужке Спри. Старший исполнительный офицер опустил очки и принялся массировать изнеможённые веки:

«Он не выдержал. Я ведь так и знал, что это случится. Даже мощный процессор Атласа не предугадал это. А теперь все стало еще хуже, и я в ступоре, черт подери. Я не знаю, что делать дальше. Этот звонил, как его… Боссчович из комиссии, минуя Сэма – представляете, насколько бесцеремонен клоп! Я просто повесил трубку, когда он в своем высокомерном официозе постановил предельные сроки передачи военведомству нашего источника энергии. Этот его апломб просто выводит из себя! – Внезапная тяжесть в легких поставила подножку беглой риторике оратора. Ван Брюе откашлялся, затем сквозь слезящиеся от раздраженных дыхательных путей глаза продолжил речь: – В общем, центральная задача токамака – ввести дейтериево-тритиеву смесь, предварительно агрегировав ее системой топливного впрыска в газообразное состояние. Затем – нагреть эту смесь до плазмы, то есть осуществить зажигание термоядерной реакции, вывести ее на уровень самоподдерживающейся и наконец отключить нагреватели. Все, готово. Вот тебе и электростанция за тридцать два миллиарда долларов… да этот реактор будет метать бисер перед свиньями, коими окажутся никчемные ВЭС. – Он остановился, передохнул, сдержал разрываемые кашлем бронхи и пошел дальше: – Однако случилось непоправимое. Чтобы потушить ионизированную плазму, достаточно подождать, когда вся кинетическая энергия ядер передастся по сетям, затем отключить магнитное поле и вуаля – цикл завершен. Произошло что-то из разряда фантастики, в которую – в свете происходящих событий и, в частности, всеобъемлющего плана действия – только безбожник не поверит. Мы отключили все сорок восемь элементов поля: и тороидальные, и полоидальные, и корректирующие катушки, даже саму бандуру, соленоид – но шнур так и завис в вакуумной камере. С наглым жирным видом чесночного кольца бултыхается на самопроизводной магнитной подушке и хамски бурлит, как жаба. Мы должны были сделать управляемый самоподдерживаемый термоядерный синтез, но никак не самоуправляемый! Мы вторглись на Terra Incognito4, пробудили организм, о структуре которого ничего не узнаем, даже если растормошить всю яблочную латифундию Нац-Шавеса и обрушить ее плоды на головы физиков-ядерщиков. Это не может не шокировать и не волновать. Я как ученый внутри танцую, но как житель планеты, знающий о ценности человеческой жизни, не могу не устрашаться деянию собственных рук… Оно ведь там до сих пор, – Ван Брюе смотрел точно в душу. Знакомый кашель возвратился из глубин его легких. – Первым делом же стали проверять через порт-плаги состояние кассет бланкета, которые, собственно, смотрят на плазменный шнур и принимают на свою бериллиевую оболочку отбившиеся от стаи нейтроны. С бланкетом проблем не было. Однако когда мы спустились под вакуумную камеру, с потолка ощутимо просачивалась вода теплоносителя, который через трубопроводы проходит в криостат и охлаждает дивертор – «пепельницей» мы ее называем, потому что на нее как бы оседает бериллиевая пыль, образующаяся при испарении разгорячённых внутренних стен бланкета. Так вот, этого загрязнения, пыли, из-за переконфигурации оказалось непомерно много: она каким-то неизвестным ни мне, ни главному механику способом проникла в теплоноситель, а я, видимо, еще и вдохнул ее. Гладкова, не поднимая глаз, сказала, что все обойдется – но я-то знаю эти их медицинские эвфемизмы. Ну ничего… я думаю, что не успею почить в бозе от бериллиоза. Скорее, умру в жалеющих объятиях Тэмпл, которые участились с момента моего отравления. Ладно, – тяжелые вздохи Ван Брюе заметно отставали от дыхательного ритма аудитории по ту сторону экрана, – сейчас Атлас заканчивает дорожную карту по переносу этого нейтронного зверя в специальный кожух, который индусы призвались поставить в ИТЭР-3 на сегодняшнем конференц-коле. Посмотрим, что из этого выйдет. А вот и он сам… эти его чертовы грузные шаги, проминающие пол.

– Сэр Ван Брюе, – металлический голос посетителя был искажен цифровыми ультразвуками: формируясь, они резонировали на редкость усыпляющим эхо, – мисс Тэмпл сидит в лекторской комнате «Пять Би» и ждет, когда Вы соизволите уделить ей минуту своего времени. – Укромные уголки подсознания Крео стали посылать его серому веществу тревожные импульсы. Неизвестно, с чего вдруг инстинкт самосохранения так взбунтовался.

Щелчок затвора диамагазина был так же молниеносен, как и директивы непонятной, то ли надзорной, то ли исполнительной комиссии, предписавшей Ван Брюе увеличить мощь термоядерного синтеза, о чем он – с бередящей тревогой в сердце – так оскорбленно разоткровенничался перед зрителями; временная пропасть между ними исчислялась столетиями.

Ван Брюе кипел ненавистью, присущий же ему оптимизм как рукой сняло: брови нахмурены, а ноздри гневно оттопырены. Камеру он держал на вытянутой руке:

– Сегодня нашли еще одного. Это была МакКормик из НАСЭМ. Бедной девчонке высверлили глаза… там просто месиво. Тело положили в лекционную «Пять Би» после инцидента с пожаром в медблоке, когда мы потеряли Гладкову. Специально на заставку окна поставил объемную инсталляцию пустого зала с партами, чтобы проходящие мимо сотрудники не шарахались от вида трупов – и так уже трое слегло с психическим помутнением. Говорят, неизвестные сверкающие глаза из вентиляции постоянно следят за ними. Чушь какая-то, видимо плазменный шнур помутнил рассудок половины научно-исполнительного состава. Наверное, из-за него у Атласа мозги-то и поплыли: чертову железяку обещали заменить уже как с неделю, но от аварийно-инженерной бригады ни слова, ни духа. Теперь еще Темпл вызвала правоохранителей для расследования убийств. Это, конечно же, правильно, но с учетом того, что военно-космические силы Земли, как передали по интернету, пока он не отключился, были подняты в экстренном порядке, а по населенным пунктам прошла волна милитаризации гражданского населения, то я не удивлюсь, что мы теперь на длительное время представлены самим себе. Тем более, все возможные способы открыть входные шлюзы не увенчались успехом. Как говорит первый офицер по безопасности Аль-Басра, их можно отворить только снаружи – вся внутренняя электроника приводов полетела к чертям».

– Ты куда? – Ханаомэ Кид сперва не придала значение ретирующемуся Спри, но тут же встревожилась, увидев, как его фигура пересекла дверной проем центра управления. – Стой. Да что стряслось-то? – Второй десантник последовал за Бэей, ринувшейся вон из зала. Она наконец-то отстегнула от пояса кабель для связи.

Ханаомэ Кид хотела уже выйти из помещения, чтобы нагнать устремившегося в неизвестном направлении Спри и пробиться благим матом сквозь его барьер беспечности – настолько его скотское молчание засело у нее в печенках. Однако на самом пороге помещения что-то на изображаемом диапроекторе одернуло ее внимание – Бэа повернула голову в соответствующем направлении. Ван Брюе прислонил руку в стеклопакету, по изолирующей оболочке окна пробежала рябь, тянущая за собой покрывало пикселей – их рендеринг проявлял изображение, не имеющее что-либо общее с истинным содержимым комнаты-лекционной. На полу у ног девушки валялся скомканный лист бумаги – карта, которую изрисовывал Спри с высохшим синим маркером, в центре было написано «Пять Би».

Буси-до шел в три раза быстрее обычного. Редкие лампы, спрятанные за бесконечной тесьмой труб, отсекали освещение большей части пути, из-за чего в мраке ноги мужчины так и норовили задеть акустико-оптоволоконный кабель: его целостность, как тут же вспомнил Спри, вызвался проверить один из десантников капрала Дуэ.

Спри поднялся на третий этаж, откуда группа изначально вышла на застекленные просторы амфитеатра. Осталось немного, почти на месте, картографически ловко прикинул Крео. Длина коридора теперь не казалась такой томительно тягучей: еще пара рекреаций и мужчина бы достиг дверей лекторской комнаты «Пять Би», кодовая нумерация которой отпечаталась в сознании.

«Пять би», дверь в приснопамятную комнату будто сама примчалась к нему, намного раньше, чем предполагал Спри. Еще несколько обведенных роком намеков ученого с записи диапроектора, и мозг Крео был бы расщеплен до вегетативного безобразия.

Бесцветные в темноте стены затрезвонили эхом кличущей Крео чиновницы. Спри взялся за холодный металл сферической ручки; еще несколько мелькнувших мыслей, и он был готов повернуть ее против часовой стрелки. Очередное звонкое обращение Ханаомэ Кид, которая вот-вот догонит его. Ее девчачий голосок мешал мужчине сконцентрироваться: меж стонов скрежещущих трубопроводных пустот и выкрикиваемого по протяженному дефиле имени Спри уловил неправдоподобные этому могильному гроту мелодичные звуки по ту сторону двери. Буси-до без проблем мог перевести слова песни на покинувшем слоге; бренчащая гитара отбивала задорный ритм.

Выдохнув, Крео смирился с тем, что страх, рано или поздно, проникнет через взбудораженное сито самообладания и, слизко прокрутившись по спирали кишок, пронзит хлипкую отвагу. Можно было лишь смягчить этот дурной эффект – лишить страх эффекта внезапности, услужливо пригласив его лично в хоромы и так уже пошатнувшейся психики. Он снова взглянул на окно в лекционную, но, как и несколькими часами раннее, когда группа проходила мимо, комната продолжала оставаться стерильным плато из незанятых низкорослых раскладных стульев. Пиксельная частица на стекле безотчетно дернулась: нестабильное напряжение, как моргнувшее от беспрерывного контакта веко, выдало маскировочный характер мнимого светопрозрачного окна. Светодиодная штора в виде обычной инсталляции с пустыми партами обманула зевак-исследователей.

Крео Спри открыл дверь. Ни один пламенный куплет песни, в которой солист воспевал подвиги воздыхателя, исполняющего любой каприз его искусительницы, не смог дистиллировать смрадную дымку мертвечины: все стулья были заняты полуразложившимися останками нечт, когда-то они были людьми. Складывалось ощущение, что тела мертвецов подвергли бальзамированию, причем неизвестный садист сделал это неумело и совсем неэкономно.

Музыка ускоряла свой лиричный ансамбль, тем самым взвинчивая дезориентацию шокированного посетителя – только дьявол мог с таким коварством, тайком под носом у странников, разместить здесь захоронение. Перед взором Спри, как у контуженного солдата, пробежали вспышки наиболее запомнившихся кадров с записи первого исполнительного офицера-ученого: то самое слепящее серебро, прикрытое спинами ученых, к коим относился и сам Ван Брюе; те искрящиеся инфернальным кармином светила, подглядывающие, со слов сотрудников, через стены. Что-то выжидающе дремало среди работников ИТЭР-3 – они и не подозревали о резне, которая уже была на пороге комплекса.

Человек десять, не меньше – непонятно, с какой целью сосчитал мертвецов буси-до. Не примкнет ли он к их числу, безоружно находясь в хомутах помутненного рассудка? В его глаза врезался бейджик халата одного из скелетов: тот был отличительно обугленным по сравнению с остальными. Черными буквами по стальному глянцу напечатано на покинувшем языке: «Гладкова А.В.».

Всхлипы – чреда агонизирующего удушья, – звук застрявшего в костях лезвия. Спри, не теряя ни секунды, покинул помещение; музыка, хоть и приглушенно, тонкими струйками продолжала изливаться из лекционной.

Крео смотрел в темноту коридора, чреватую будоражащим ненастьем, – мандраж подкосил всегда считавшего себя стоиком буси-до. Сквозь непроглядную чернь прорвались очертания десантника – поиск причины неполадок с кабелем обернулся для него фатальным исходом. Военный удерживал толстыми подушечками перчаток тю-о меча, пробившего его грудную клетку. Не находящий слов инородному наросту на теле, десантник упал на колени и сделал заключительный вздох. Лезвие хлестким рывком покинуло бронированную фигуру солдата – ассасин толкнул ногой обескровленную кучку плоти и медленно побрел к Спри.

– Стой! Назад! – Крео выставил ладонь подоспевшей Ханаомэ Кид, девушку отделяли какие-то пять метров от пригрозившего ей Спри.

Убийца оценивающе изучал посмевшего остаться на месте мужчину в баллистической армейской куртке, ее оттопыренный легким электрическим полем ворот едва скрывал силуэт чиновницы, отсутствовавшей в смертной смете «Третьего»: проскрипцию он получил от Б’Дода, Тринадцатого, в ходе инструктажа.

Делать было нечего, вывод всплыл в мозгу Спри – необходимо принимать бой. Один раз он одолел схожего противника, хоть и с помощью подставного человека в черном. Несмотря ни на что, буси-до был готов.

«Третий» резким движением пошатнулся. Карминовые светила, что только-только в лекционной привиделись Спри, нависли над алым колпаком ассасина. Убийца не успел и вскинуть тати, как неизвестное существо схватило его одной рукой за промежность, а другой за ключицу, проминая углеродное волокно вместе с металлом внутрь хрустнувших костей. Оно подняло ассасина над стальной головой, знакомо отливающей серебром в редком мерцании инсталляционной лампы, и, не церемонясь, с легкостью увлеченного ребенка, что выпускает пух из порванного мишки, разорвало убийцу на две части. Разбросанные по полу, как мокрые косички мопа, внутренности подсвечивались светом пиксельной лампы: сияние исходило из глубины оконного изображения. Свет, преломляясь через кровяную кляксу, размазанную об умный стеклопакет, просвечивал напольное месиво тошнотворным пурпурно-алым цветом.

– Теперь быстро назад! – скомандовал Спри и, буквально, за два шага одолев расстояние между ним и чиновницей, цепко ухватил ее кисть и рванул за собой.

Они неслись, как могли. Инстинкты самосохранения бегущих перекрыли дурацкий соблазн взглянуть одним глазком на чудище, которое их преследовало: судя по стремительно наступающих ударам металла о такой же металл пола, создание почти вдвое сократило дистанцию между Бэей и Крео. Спри увидел, как уже близок был овальный корт, но что делать дальше, он не знал. На кольцевидном балконе, куда они бежали, вдруг появился единственный оставшийся в живых десантник:

– Жги его, Виндоуз! – Спри, все так же железно держа тоненькое запястье Бэи, забежал с ней за спину солдату, в мгновении ока водрузившего штурмовой огнемет для стрельбы.

Убийственное пламя напалма, словно оранжево-красная струя гидранта, топила двух с половиной метрового монстра. Теперь Крео Спри мог полноценно оценить великана: это был то ли киборг, то ли робот, сплошь залитый легированным множеством самых твердых сплавов. Вмиг все стало не различаемым: огонь теперь дошел до пронзительно яркого состояния, когда невозможно было смотреть в его разинутую пасть.

– Бэа, где твоя винтовка-рельсотрон? – рявкнул Спри, чтобы перекричать нечеловеческое рычание огня.

– Оставила в центре управления! – девушка показывала Крео, что необходимо отступать дальше, может, в саму аппаратную. – Бегом, за мной! – она наконец вырвалась из хватки буси-до и приказала идти следом.

– Оно отттт…ступило, – огнемет десантника утих. Военный смотрел во мрак, его врожденное заикание можно было спутать с симптомами страха, однако это было обычное нарушение речи.

Спри, не спеша, подошел к огнеметчику, поглядывая вбок, чтобы видеть Бэю: вдвоем с десантников, они без разбору бегали глазами по содержимому коридорного проема, на миг ставшего потухшим прямоугольным полотном из кинотеатра – черный, как уголь, за ним невозможно было хоть что-то разглядеть в тоннеле. Оставалось гадать, на сколько далеко от них располагается чудище. Дыхание должно было бы выдать его – но создание не являлось человеком, оно было кибернетическим продуктом. В громогласном утверждении неминуемого рока из темноты проследовало обращение существа. Искаженный электрический голос говорил на покинувшем языке:

– Человеческое мясо очень питательно. Мои глаза теперь вдоволь насытятся хоть чем-то, отличным от прогорклого вкуса ржавчины трубных лабиринтов.

– Оно что, говорит? – Бэа стояла у лестницы, ведущей на другие ярусы подземного комплекса.

– Причем на покинувшем, – ни на секунду не отнимая взора, бубнил себе под нос Спри. – Живо, в комнату управления. Держи огнемет наготове, – кивнул десантнику Крео и, пятясь, оба принялись отступать к девушке.

Одна ступень за другой, пролет за пролетом – трое испытывающих страх члена экспедиции постоянно оборачивались, чтобы убедиться в отсутствии преследования чудовищем. Маленькое пламя подготовленного огнемета лениво покачивалось из стороны в сторону при каждом шаге десантника; утлая струйка зловеще подсвечивала окружающие стены. Они почти вернулись к комнате центрального управления, как вдруг все звуки мира словно прекратили существование – сплошная пустота пронзила муравейник. Где-то в дали стали шуршать сгибаемые под собственной ветхостью трубопроводные пустоты: их резкий лязг предавался рассказам о несуществующей жизни полимерного каркаса, трубы пели о нескончаемых страданиях своего неподвижного заточения.

– Заходим, быстро, – Крео впихнул обоих в помещение по управлению термоядерным синтезом и запер дверь изнутри на аварийный засов, имевший вид странной крестовой арматуры. Для проверки дернув что есть силы широкие ставни и убедившись в надежности дверей, Спри отошел от них поближе к Бэе и десантнику.

«Повтор записи сорока пяти миллионный трех ста шести тысячный семисот двадцатый раз» – донеслось из утробы помещения со стороны знакомого кинотеатрального закутка, где все так же пьянствовало просевшее полотно, а знакомое видео со старшим исполнительным офицером-ученым Ван Брюе повторно воспроизводилось на серой стене:

«Приветствую тебя. Говорит профессор Ноа Ван Брюе, старший исполнительный офицер-ученый комплекса … разумеется, после мисс Темпл…»

Крео тотчас же отрекся от окутавшей его предсмертной паранойи преследования, от которой сердечный ритм его компаньонов разрывал их вздутые сосуды. Буси-до все ближе подступал к импровизируемому экрану из бетона – все его внимание было устремлено не на бесполезную для повторного слушания болтовню профессора, а на его окружение. И тогда Крео Спри увидел это.

Выдавая не вмещающуюся в ракурс макушку легированной головы, Оно все по-прежнему мелькало за спинами коллег Ван Брюе, пока те копошились у токамака. Из-под овальных пластин, придававших существу видимость очеловечивающих бровей, вспыхнуло короткое замыкание двух красных рубинов: необычного цвета фоторезисторные глаза киборга как будто учуяли за собой слежку по другую сторону экрана и теперь холодным взглядом неотрывно следили за буси-до. Еще несколько секунд пронизывающей ледяным острием визуальной прелюдии, и, представлялось, что киборг разорвет бетонную ткань экрана, явившись из документального мира, а затем возьмется за человека – сгустка материалов куда меньшей прочности.

«… если вдруг Атлас ошибется в расчетах. А если он ошибется, то корректирующие катушки не смогут угомонить выпучивания плазменного шнура из-за термоядерной несбалансированности…».

Оно всегда было с ними. Существо, киборг, которого профессор в дружелюбной манере любящего опекуна называл Атласом.

«… сейчас Атлас заканчивает дорожную карту по переносу этого нейтронного зверя в специальный кожух, который индусы призвались поставить в ИТЭР-3 на сегодняшнем конференц-коле. Посмотрим, что из этого выйдет. А вот и он сам… опять эти его чертовы грузные шаги, проминающие пол.»

Спри, не в силах унять дрожь в конечностях, параллельно пытался осмыслить схваченные обрывки мрачной картины в одну последовательную мозаику злосчастных событий, что погубили группу Ван Брюе в стенах ИТЭР. Набивший оскомину в барабанных перепонках транзитный щелчок диамагазина в штатном режиме сменил очередную бесцветную подложку с пленкой. На глазах у группы воспроизводился ролик, пропущенный Спри по причине его марш-броска к лекционной «Пять Би».

– Эта штука что, – с трудом проглотил комок нервов военный, – помогала им с реактором? Она ведь нас здесь не достанет?

– И не на шутку взбесилась, – озадачено заметила Ханаомэ Кид. Девушка намеренно сблизилась с Крео, беспричинно считая его ауру безопаснее, чем даже вооруженный до зубов десантник.

Спри не реагировал, он продолжал внимать веренице проекционных событий, неотступно подходящих к фатальной развязке. Ван Брюе держал в руке стакан с алкогольным содержимым: ровно переливающаяся по краям сосуда жидкость гармонизировала с томной подсветкой гипсового бордюра на потолке; цвет напитка обманчиво ассоциировался с яблочным соком.

«Он – один из людей, с кем я могу поговорить. Хм, забавно, я назвал его «людом». Еще забавнее выглядит тот факт, что ближе, чем робот, у меня друзей нет. Вот в такой безысходной яме безумия мы все оказались, давно сиганув с края в пропасть… После того, как мозги Атласа испеклись, мне стало совсем не по себе, даже Тэмпл отдаляется от меня – говорит, что я брежу. Коммуникация так и не восстановлена, а Аль-Басра укоризненно стал поглядывать на меня, будто я повинен в смерти МакКормик. Мы так и не установили убийцу, но он до сих пор среди нас, так как двери намертво запломбированы… если бы только Атлас был исправен. Именно у него имелась возможность управлять всеми системами комплекса, в том числе и входными шлюзами, – неумолимая судорога закачала кисть первого исполнительного офицера-ученого – алкогольный напиток пролился на пол, словно пробный прилив накрыл мол в преддверии надвигающегося шторма. – В последнем разговоре он вдруг подхватил мою мысль о бесконечности красоты человеческой мысли, которую он просто-напросто не мог понимать… но понимал! Он не тараторил сухими математическими расчетами, свойственными роботам, он был изощрен и хитер в подборе каждого слова, будто сам всегда стоял за наиболее прославленными литераторами – просто ас. Говоря о Максе Рихтере, он мог часами подбирать поразительные аллегории к неизвестным мне полутонам, которые композитор пробуждал, по мнению Атласа, в оплетке струн. Рихтер для него был натуралистом, наткнувшимся на нетронутый человеком ареал потерянного мира: его флору свежих звуковых колебаний и фауну волнующих чувства мотивов композитор жертвенно передал неравнодушному сердцу слушателя. Будь я более искушенной натуры, то непременно услышал бы заключенную словами Атласа в прозрачно-золотистой живице янтаря недюжинную драму Рихтера о – как там он говорил -… потерявшейся в тесных стенах памяти трагедии солдата, изувеченного ужасами войны…»

Ханаомэ Кид весьма кстати приметила оставленную ею раннее на одном из столов винтовку-рельсотрон. Десантник, вцепившись в огнемет еще мертвее мертвого, медленно побрел к панорамному окну с видом на токамак.

– Я не слышу его, вообще ни единого ззззз… вука, – завороженные страхом глаза огнеметчика лихорадочно бегали по помещению. – Спри, хватит уже таращиться на этот дурацкий проектор!

«… может, это плазменный шнур на него так подействовал, ведь Атлас частенько заменял дистанционный манипулятор и самостоятельно демонтировал изношенные кассеты бланкета. Нейтронная субстанция вдохнула разум в стального дровосека. Да нет, чушь какая-то… Странно, только сейчас заметил, мысленно вспомнив комнату, где он вырубленный валяется, что его железное тело как будто перетащили с одного места на другое с момента моего предыдущего визита… очень странно…»

Запись оборвалась. Пятисекундное завывание проектора, бегущая рябь по стене. Знакомый щелчок – представление началось заново:

«Повтор записи сорока пяти миллионный трех ста шести тысячный семисот двадцать первый раз. – Все то же лицо руководителя центра вновь всплыло на экране: – Приветствую тебя. Говорит профессор Ноа Ван Брюе…»

Крео уловил странный звук привода каких-то пневматических пружин: его необъяснимый источник принадлежал месту, расположенному явно вне комнаты управления синтезом.

Панорамное окно вдребезги разлетелось, его вспорола снаружи тяжеловесная сила, от которой осколки изничтоженного стекла безразборно рикошетили по всему помещению. Это был Атлас. Существо с грохотом приземлилось посреди комнаты; головокружительный прыжок размозжил плитку, пустив цепь трещин по периметру пола. Кибернетический организм, громыхая при каждом шаге, приблизился к десантнику, успевшему пустить по литому чудищу две огненные струи – но было поздно. Комариным укусом была воспринята Атласом хилая чреда напалмовых залпов. Андройд или все-таки киборг – неизвестно – ухватил солдата за горло своей полутораметровой рукой. Лопая шейные позвонки несчастного в сужающемся кольце кисти, робот резко обернул голову в сторону Беи и Спри. Существо выстрелом гаубицы пульнуло почти обезглавленного десантника в выходную дверь, прорезав телом ставни, словно разорванную изнутри консервную банку – лоскуты выпотрошенного проката выпучились наружу, по их стальным культям стекались ошметки органического ядра.

Атлас спешным шагом, не переходящим в бег – от чего чудище делалось еще более устрашающим, – устремилось к двум оставшимся в живых.

– Сдохни, тварь! – Ханаомэ Кид не менее молниеносно, чем ход перемещения робота, произвела из рельсотрона выстрел электропроводной массы, озарившей почти сумеречную комнату всплеском синей бесшовной текстуры. Намагниченный снаряд, попав аккурат в брюхо, унес высоченную тварь в другой конец комнаты. – Бежим!

Оба протиснулись сквозь образовавшуюся во вспоротой двери расщелину и пустились наутек. Забежав за угол неизвестной локации, Ханаомэ Кид услышала, как ручные движки многокомпозитного зверя до конца разорвали металлические ставни, вставшие на пути исполина.

Они выбежали на совсем незнакомое перепутье, в тревоге перепутав коридоры. Пульсирующий в висках грохот нарастал с каждым приближающимся шагом. Мужчина и женщина в панике высматривали спасательный путь побега, но ничего подходящего не находили; сужающееся эхо тяжелой ходьбы Атласа намекало на скорое явление неостановимой машины убийств.

Крео подтянул к себе девушку и уперся одной ногой в стену, давая нанометровым зубцам подошвы адаптироваться к смене плоскости положения – с горизонтальной на вертикальную. Множество неприглядных бритв тут же впились в холодную стену, выпустив поле тончайших лезвий из мембраны подошвы. Она схватилась за его шею и повисла обезьянкой, он же стал подтягивать себя шнурами изолированной проводки, попутно взбираясь по овальному разрезу стены. Оба спрятались за трубопроводами, прилегающими к потолку с небольшим зазором. Спри поднес указательный палец к губам – Бэа затаила дыхание, тем самым подавляя не на шутку взвинченный пульс.

Оно методично вышагивало под лежащими на миниатюрной трубной магистрали Крео и Бэей: первый, на всякий случай, прилип подошвами ботинок к потолку – если вдруг конструкция обвалится, они с девушкой продолжат висеть вопреки гравитации. Скрывшиеся как герои мультипликационного приключения на столь незатейливом месте, пара рисковала жизнью, так как отделявшим волоском от смерти для них было доброе слово, на котором держалась столетняя арматура: любой шорох, любой лязг под проминающими ее телами мог быть роковым.

Атлас, не приметив присутствие людей, ушел. Вскоре чудище растворилось в бесконечных коридорах муравейника.

Девушка повисла на вытянутой руке Спри, которую тот направил в сторону пола, встав на потолке во весь рост. Ханаомэ Кид аккуратно спрыгнула, а затем и сам Спри, дезактивировав паучью подошву. Оба оглядывались по сторонам: но ни знакомых помещений, выходов и тем более шнура-ориентира по близости не было. Они аккуратно шли по дефиле второго этажа, ступая по полу максимально тихо.

– Я не знаю, как перезарядить эту штуку, – шептала Ханаомэ Кид, гнево постукивая по продолговатому полимерному кожуху, под которым вмещалась одна из электродных рельс.

Спри в молчаливой любезности аккуратно забрал из ручонок чиновницы не пропорциональную ее габаритам винтовку-бандуру и принялся изучать оружие. Всякий раз, как раздавался посторонний шум, он нервно поглядывал в соответствующую сторону.

– Дебильная база Арджауи, – выругался про себя Спри, – никогда в них не разбирался. Вот это, кажется, амперный предохранитель.

– Стой, тихо. Смотри сюда, – девушка рванула напарника за баллистическую ткань рукава. – Кабинет первого исполнительного офицера ИТЭР-3. Тот самый ученый.

Крео вылупил глаза: действительно, базовые знания азбуки покинувшего языка позволяли прочитать имя того, кто занимал рабочее помещение.

– Ван Брюе, кабинет чертового Ван Брюе. Пойдем.

Девушка надавила ему на грудь ладонью, останавливая дальнейшее движение:

– Стой, стой. Не кажется ли тебе лишним, идти туда, когда нас преследует эта штука? Нам надо выбираться отсюда. Может, Дуэ с гео-сервисниками уже ищут нас?

– Ты хотела узнать природу непонятного излучения? Хотела? Так вот даже группе ученых, судя по записи, не удалось ее понять. Мы с тобой – мечущиеся по узким тропам лабиринтного манекена мыши: не знаем, куда идти дальше, постоянно упираемся в тупик. Я подозреваю, что Ван Брюе все-таки узнал что-то и, может, разгадка ведет к местам за пределами данного реликтового термоядерного реактора. Только этот давно померший человек является нашей единственной зацепкой, и он, наверняка, что-то оставил в этом кабинете.

– Все, кончай. Идем, я поняла. Ты прав. И отдай мне эту пушку.

Девушка выхватила непомерно здоровый ствол и отперла дверь в кабинет Ван Брюе. Стальная, как, практически, все в комплексе, дверь закрылась на магнитные замки: Спри повернул щеколду электрического засова – теперь точно никто не откроет снаружи. Мужчина оглядел комнату, знакомство с которой, оказывается, уже состоялось заочно в моменты последнего отрывка документального кино: даже не потрепанная временем бутылка алкоголя стояла на прежнем месте.

– Бинго, – удивился открытию Спри.

– Что?

– Ну так говорят, когда находишь что-то ценное.

– Никогда не слышала, чтоб так говорили – безразлично отрезала девушка и продолжила оглядывать каждый закуток комнаты, – не выдумывай.

– Пространственный перевод, – скомандовал программе через гарнитуру Спри.

Буси-до подошел к столу, на нем стояла громадная книга, перевернутая в открытом виде набок – допотопный складной компьютер. Коридорные отзвуки трубопроводного скрежета и непонятного гула, как ни крути, проникали в помещение и не могли не тревожить беглецов предзнаменованием надвигающейся расправы: она где-то там слонялась по неизвестной части подземки.

– Последняя видео запись, – Спри повторял за голосом из наушника, переводящим интерфейс компьютера. По его залитому экранной подсветкой лицу забегали тени всплывших иконок рабочего стола. – Посмотрим, что Вы нам оставили напоследок, господин-ученый.

– Крео, – внезапно потребовала его внимания чиновница, – этого не может быть.

– Что такое? – Спри не отступая от стола, пытался вглядеться в объект изучения Ханаомэ Кид.

– Воздухоочистительная система работает. Видимо, в аварийном режиме, – тонкие пальцы пробежались по корпусу коробочки, через которую осуществлялось управление системой кондиционирования. – Она включается только тогда, когда в комнате кто-то есть.

– И? – Спри по-прежнему не понимал, к чему клонит женщина.

– Табло системы зарегистрировало нас с тобой только что, но тут также указано, что доктор Ван Брюе был здесь вчера! – Ханаомэ Кид с глазами, наполненными первобытным страхом, искала ответной реакции в физиономии Спри. Тот не мог сомкнуть веки – так сконцентрировано он вплелся мыслями в оглашенную сумятицу.

– Воспроизвести, – приказал голосовому помощнику Крео, и ноутбук у него под рукой заверещал под гулкое вращение подкорпусного вентилятора.

«Эта запись, если ее обнаружат, будет загружена на облачный диск ИТЭРовских серверов, – это был все тот же Ван Брюе. Его голос лишился эмоций. Только лишь признаки угасающей жизни проявлялись на лице: леденящим душу распадом они съедали человеческий организма. Место съемки не похожее на остальные: возможно, какая-то лаборатория. – Все это время нас убивал Атлас. Именно он взорвал Гладкову, убил МакКормик, разворошив бедной девчонке глазные яблоки, и безжалостно расправился со многими другими моими друзьями и коллегами. Аль-Басра лишился руки, когда мы трое поймали ублюдка в ловушку: офицера выкинуло через открытый шлюз наружу, но Атлас в последний момент своего функционирования успел его закрыть. Эта тварь убила Тэмпл, Элизабет умерла у меня на руках – единственная, ради кого я хотел добраться до истинны чертового плазменного организма, все так же висящего в вакуумной камере на собственном магнитном поле… Черт меня дери, я так ничего и не понял. Но нужно все довести до конца, хотя бы… хотя бы ради Лиз, – ученый харкнул кровью: неминуемая погибель ускоренно подползала. – Я уничтожил Атласа, отрубил его, хоть и сам сильно получил на орехи. С этим бериллиозом я – не жилец, ведь никого, кроме меня, в живых не осталось, а выхода нет. Может, Аль-Басре удалось выкарабкаться и сообщить всему миру о случившемся… если этот весь мир еще сам не погрузился во тьму. Южно-корейцы поставили нам нейротрансформатор что ли… не помню точно, как они назвали эту штуку. Она была призвана на время переместить оцифрованный мозг в титановую черепушку робота на случай, если потребуется ювелирное вмешательство человеческих рук по работе с синтезом. Однако Атлас безупречно справился сам, и нейротрансформатор не пригодился. Ну вот сейчас мы его и используем наконец, – кашель первого исполнительного офицера стал невыносим.»

– Что же ты натворил, Ван Брюе? – удивлению Спри не было границ.

– Он что? Перенес свое сознание в робота, который до этого вырезал всю станцию? – Бэа не отрывалась от монитора.

«Надеюсь, мозг оцифруется полностью, а все синоптические связи в целостности перенесутся в нейросеть робота. Электромагнитный импульс, которым я вырубил Атласа, наверняка, смыл с его искусственного мозга всю память. Очень надеюсь, что перемещусь в кибернетическое тело без сюрпризов на той стороне… прости меня, Лиз. Это нужно сделать… ради тебя… Хочу увидеть, хоть и не своими глазами, как мы, люди, сможем в руках нести энергию солнца. Надеюсь, коллеги из Индии не оплошали с кожухом. Он сейчас где-то в ОАЭ – должны были везти оттуда с очередной выставки. Подумать только, над Землей нависла угроза, а они в игрушки играют – экспозиции устраивают в своих полуторакилометровых замках…»

Крео увидел, как к вертикально поднятому операционному столу в распятом положении был прикован высоченный Атлас, его безжизненный корпус по-прежнему сверкал серебряным наливом. Ученый застыл подле робота: в тот момент он, наверняка, представлял всю свою последующую жизнь, готовился к оковам неестественного для человека обличия.

«Прости меня, Лиз…»

Ван Брюе сделал неуверенный шаг в сторону стального гиганта-продолжателя своей жизни, запись завершилась. Иных видеосвидетельств из жизни Ван Брюе не сохранилось.

– Ты слышала? Опять упоминание о каком-то кожухе. – Видеоряд давно померк, оставив на экране лишь белую стрелочку курсора, но Спри шизофренически жаждал зацепиться за что-то еще в сплошных сумерках монитора.

– ОАЭ… не знаю, что это. – Как только Бэа завершила фразу, пробирающий до костей топот экспоненциально стал прорастать из глубин тоннеля за дверью.

Девушке причудилось, будто вот она одна дома, и вдруг внезапное наваждение о присутствии неизвестного в стенах квартиры повергает ее в оцепенение. Были ли доносившиеся из прихожей шаги акустическим обманом от копытного гарцевания неугомонных соседей сверху? Или это было подступающее зло? Ханаомэ Кид никогда не думала, что детские страхи прорежут ткань реальности и выкарабкаются из воспоминаний о беспощадной игре воображения с уязвимым ребенком; где-то там, по ту сторону двери, широкоплечий великан перемалывал в руках куски вырванного у десантника кадыка. Еще более леденящим душу для Бэи в детстве была не отгоняемая мысль о том, что вдруг она сама очутится в логове неизвестного зла: не по собственной воли переступит лесополосу и будет отдана на растерзание дремучему лесу.

Слизистая оболочка чуть было взмокла от представших взору девушки ужасов. Но, как и на любое расстройство приходилась отрезвляющая пилюля, так и у Ханаомэ Кид был под рукой ответный удар бодрящей энергии монстру, посмевшему-таки в сплавленном металлическими костями скелете явиться за испуганной девочкой спустя столько лет. Чиновница сняла амперный предохранитель на Арджауи шестьдесят четыре.

По ощущению, Атлас был в метрах десяти от кабинета Ван Брюе – не больше. Однако, неизвестно, был ли это чудесным образом сохранившийся остаток садистской программы, которая расправилась с группой ИТЭР-3, или это был сам Ван Брюе, потерявший власть над разумом в заточении трех-, а, может, и четырехсотлетнего получеловека. Оставалось всего каких-то три метра, чтобы выяснить это.

Серия величественных шагов по ту сторону двери, тишина: оно остановилось. Ни выдающее любое живое существо дыхание, ни произвольное смачивание ротовой полости с глотком слюны, ни даже легкого хруста в суставах: ничего живого не существовало в телесном каркасе гиганта, стоявшего ровно по обратную сторону двери. Оно смотрит, изучает нас, вспоминает лик человека как такового, думала Ханаомэ Кид в ту невыносимо растянувшуюся паузу затишья.

Двигательные системы суставчатых волокон без намека на милосердие натянули металлические пластинки кулака: Крео ожидал в ближайшие секунды скоротечное подавление их позиции немезидноподобной карой Атласа. Но ничего не происходило. Удушающий вакуум испытывающим беззвучием стачивал хладнокровность обороняющихся.

– Как приятно вернуться домой, в теплое, уютное убежище, – нечто заговорило из-за двери. – Полакомиться забредшей в мое же логово дичью.

– Сдохни! – Вырвалось из Бэи.

– Стой, нет! – но было уже поздно. Выстрел электропроводной массы вынес дверь с петлями, оставив на ее поверхности обугленное месиво капающего металла.

Крео выхватил штурмовой магнитный ускоритель и медленно проследовал к проему, Бэа от него не отступала. Мужчина взглянул за левый угол косяка, затем – за правый. Каким бы устрашающим ни был риск нарваться на рубиновые огни робота, Спри беззастенчиво вышел из кабинета – пусто, никого, словно Атлас им причудился.

– За мной. Там – лестница, – аккуратной поступью оруженосец ткнул стволом в другой конец коридора. – По ней, думаю, выйдем на корт и отыщем кабель.

– Куда оно делось? – Бэа будто была разочарована отсутствием монструозной конструкции. – Что за чертовщина?

– Нет времени, вперед, – Спри нежно обхватил руку чиновницы чуть ли ни на уровне подмышки и повел за собой.

– Да сама я, сама, – дала в конце концов свободу негодующему тону девушка и пошла в сторону пролета.

Чудище словно испарилось. Словесное «заклятие-пожелание» роботу сыграть в ящик, употребленное Ханаомэ Кид, не могло обладать такой разительной порчей – но след Атласа простыл.

Пара выбралась к амфитеатру, глотнув свежесть визуально успокаивающего вида на криостат, за которым в вакуумной камере методично выжидал несколько столетий раскаленный шнур: гордость тритиево-дейтериевой конвекционной смеси была усидчивее самой ревнивой к своей девственности пуританской душонки. Хватило небольшой пробежки по одной трети дугового участка чтобы оба выживших уперлись в нужным проход – он протягивал паре рукотворную пуповину из мрака: канат вел к спасительному выходу.

– У него же есть доступ ко всем системам, помнишь? – тревожно обозначила свои сомнения в спасении Бэа. Они уже прошли около половины гигантской кишки. – Ван Брюе говорил.

– Считаешь, оно специально открыло двери, чтобы заманить нас в смертельную ловушку? Почему же он раньше сам этого не сделал, чтобы выбра…

Животный рев встал на пути парочки, прервав их диалог. Оба стали пятиться.

– Оно что? Имитирует звериный вой? – Бэа тряслась, схватившись сзади за бронебойное плечо Спри. – Аккуратно!

– Черт! – повернувшись на сто восемьдесят градусов лицом по направлению к зоне с токамаком, Спри левой рукой ограждал запуганную девушку, а правой вскинул на изготовку рельсотрон. Это был Атлас: киборг, неестественно вписавшись в высоту тоннеля, стоял в пол оборота с опущенным титановым котлом; его механическое лицо глядело исподлобья, до озноба пугало антропоморфными швами и желваками – это был крик отчаяния и неутолимой ненависти к своему порочному существу, переигравшему время ценой жизни.

– Ни шагу, иначе я снесу твою чертову башку, – Спри и Бэа свернули с коридора и протискивались через небольшое углубление, служащее, по всей видимости, промежуточным узлом обслуживания тоннельной инфраструктуры. Непонятно откуда взявшаяся утечка пара из трубы выдыхала порывы кипятка. Морда Атласа пронзила белую пелену, развеяв дымку вдоль прохода.

Бэа и Спри уперлись в щитовую дверь.

– Открывай. Заходи внутрь, быстро! – Спри прицелился в неторопливо вышагивающую по их направлению фигуру титана.

– Заходи! Что ты встал? – орала Бэа уже изнутри помещения электроснабжения, держась за металлическую створку двери.

– Еще один шаг и я выстрелю. Назад! – рявкнул Спри, но Атлас лишь изучающе накренил голову, сперва в правую сторону, затем в левую: зоолог вел эмпирические наблюдения в поле. Робот сделал резкий выпад вперед, за что вмиг лишился правой верхней части головы – расплавленная начинка обнаженных нейроузлов перемешалась с лопнувшими фоторезисторами глаза. Длительность намагничивания электрической цепи не позволяла рельсотрону оперативно перезарядить электродные рельсы: возможность добить монстра вторым выстрелом была упущена.

Атлас тыльной стороной кисти откинул винтовку в сторону, второй рукой полоснул металлическим острием когтей сверху вниз по Крео. Чудо увертливости иайдо спасло Спри от расчленяющей атаки: буси-до резким толчком ноги отпрыгнул назад, отделавшись тройным разрезом по самозатвердевающему гелю куртки. Он мимолетом ворвался в электрощитовую и запер дверь изнутри.

Пять тяжелых ударов оставили вогнутые отметины на двери: от попадания в комнату Атласа отделяло несколько сокрушительных атак – ускользнувшие от него Бэа и Спри оказались в ловушке, комната была тупиком. Они отсрочили свою смерть на жалкие минуты.

Теснота комнаты сгущалась нездоровой карминовой подсветкой, заливавшей чулан; между стенами мог вместиться только один человек. Казалось, что из гнетущей палитры помещения, где красный цвет подвергся богохульному осквернению, и были отлиты глаза пробивающегося внутрь исчадия. Последний удар был нанесен с большей яростью, чем предыдущий.

– О, Господи, оно почти пробилось сюда! – глаза Бэи отказывались выхватить из площади электрощитовой хоть что-то, напоминающее средство обороны. – Я готова, Спри, я готова. Пусть оно нас убивает. В клочья, прям в клочья разорвет! Господи, нам – конец…

– Успокойся, успокойся, – ни намека на грубость, ни йоты осуждающей острастки: речь Крео Спри невероятным образом обратила вспять достигшую точки бифуркации панику девушки. Он словно жил вне горизонта событий текущей действительности, а двухметровое чудище, вырывающее с корнями последний защитный барьер, для него было не меньшей помехой, чем лужица, бездумно разлитая дождем на пути. Дождь – последующие слова, как струйки бодрящей прохлады душа, блаженным мотивом веры оседали на ее успевшее приговорить к закланию сознание: – Что ты говорила там на корабле, мм? Ты помнишь? – удары Атласа за спиной стали еще невыносимо ожесточеннее, но сосредоточенности Крео это было ни по чем. Он смотрел Бэе в глаза, приобняв за плечи. – Говори, ну что же ты? Тот человек, к которому ты до сих пор неравнодушна, пообещал тебе, верно? Что он пообещал?

– Что я буду первой, с кем он выйдет на связь, когда Аэксинавра Бесконечная под его командованием выведет флотилию «Световых горизонтов» до готового нас принять нового дома, – две тончайшие слезинки пустились на перегонки параллельно друг другу, девушка сквозь всхлипы улыбнулась. – И что он будет ждать меня, во что бы это ему ни стало.

Крео горделиво развел кончики губ в одобрительное выражение поддержки:

– И как его звали. Скажи мне? – он был нежен и непоправимо одинок, как осенний листопад. Бэа не отрывала от него глаз.

Она вновь очутилась в плену вспышек из прошлого, его расслабляющий томительной сепией фильтр напоминал об уюте, который девушка находила в достопамятных днях работы на верфи. Приземистая кубатура машинного отделения, ионно-плазменный карандаш в руке Ханаомэ Кид: только что юная художница закончила наносить стилизованную под резьбу фразу на покинувшем языке. Она опустила карандаш, открыв себе вид на любимого. Это был на незначительную разницу старше ее мужчина: его статность, выпячивающая даже через адмиральский китель – в том числе могучей грудью – не отпускала молоденькую стажерку «Терпла и Логан» из объятий жаждущего им покровительства и обожания, которые сводили с ума горячее сердце девушки.

– Его звали… – девушка не могла вырваться из крепко сжатых рук призрака, который не отпускал ее из машинного отделения Аэксинавры Бесконечной, – Бонумэ Рэйшо. Его звали Бонумэ Рэйшо, – Бэа смотрела сквозь пелену времени: варп-установка, а перед ней два излучающих пар обнаженных тела находились во власти друг друга. Девушка вспомнила ласку каждого его касания, сквозь мысли пробирающуюся дрожью по телу, каждое легкое удушье, которым пилот флагманского судна в порыве страсти притягивал ее к себе, пока она извивалась на нем, словно на ритуальном алтаре, в удовольствие жертвуя своей чистотой.

– Sic parvis magna, помнишь? – Спри увидел в очах Бэи воспламененную им тягу к жизни. Бушующая сила неугасаемой любви никогда не была таким совершенным дополнением к оптическим изумрудам противоположного пола, так ревностно обожаемым мужчинами. Крео поразило, как до сих пор сильны в ней корни, тянущиеся к этому мужчине сквозь космическое пространство, – Спри никогда не испытывал такое неудобство быть лишним. Кто он такой, чтобы иметь право заглядывать внутрь самоподдерживаемой сферы, где есть место только любви двух душ? Плазменный шнур.

– Великое начинается с малого, – вмиг ответила Бэа. Он стоял перед ней: колдовство потусторонней стихии перенесло, возможно, дрейфующего в спиралевидных окрестностях Андромеды Бонумэ Рэйшо к ней. Девушка ведь почти забыла этот успокаивающий тон его смиренного голоса. Но это был не Бонумэ Рэйшо, и она это понимала.

Удар – сталь прогнулась. Еще два удара – край металлического листа отвалился от дверной рамы. Когти рвущегося внутрь великана ухватились за угол раздербаненного прокатного профиля и принялись его вырывать, как неподатливый защитный слой пленки с экрана.

– Так давай сделаем все, чтобы увидеть его, идет? – каждая ужимка и кротость неподдельно ассоциировала Крео Спри с канувшим в бездну звездного неба Бонумэ. Бэа не могла и не хотела избавляться от внезапного просветления. Она кивнула ему в ответ с глазами, полными благодарности и счастья, что за спиной именно этого человека ей предстоит пасть смертью первооткрывателей, почти ухвативших фортуну за хвост.

Лист был почти вырван. К вырезанному электропроводящим зарядом матричному глазному яблоку Атласа присоединился уцелевший окуляр: от выбывшей соседней оптики он впитал в себя сверхнормальный колорит красного и теперь сверкал инфернальным бордовым. Машина убийства протянула клешню внутрь электрощитовой, но преуспела лишь кончиком когтя коснуться уха Спри, от чего тот, чертыхаясь, получил неприятный разряд электричества.

– Держись! Все будет хорошо! – буси-до, что есть мочи, успокаивал вцепившуюся в него Ханаомэ Кид.

Атлас насел расцарапанным брюхом на поверхность листа, проминая его под собой, и готовился в очередной раз закинуть внутрь стальную руку. Что-то резко обхватило киборга со спины. Непонятной формы лапа пронзила грудную клетку гиганта и разворошила гнездо электроных внутренностей, выворачивая второй лапой шею Атласа. Уцелевший глаз последовал к чертям вслед за первым – исполинская махина стала метаться в приступах беспомощной агонии.

– Да сдохни ты наконец тварь! – кричала Бэа.

Атлас опрокинул висевшее у него на спине незнакомое существо и вслепую принялся бить по туше, нанося раз за разом сокрушительные удары с намерением разбить обидчику его внутренности.

Существо оказалось проворнее. Пожертвовав несколькими участками тела, на которые обрушались расчетливые удары Атласа, четвероногий ангел выждал подходящего момента, искрометно взлетел, сверкая хвостом в свете редких ламп, и намертво протаранил стальную глыбу лобовым столкновением. Киборг или робот – это только предстояло узнать – а точнее, груда сваленного хлама была невосстановимо обездвижена.

– Крео! – раздалось почему-то по громкой связи через гарнитуру, – лучше бы тебе найти стул, чтобы не упасть! Я обнаружил поразительное сходство одного гражданина северо-западной всегломерации из Нового Дэ’Вона с описанием той загадочной фигуры, мелькнувшей в одной из недавних новостей. Если ты помнишь, его внешний вид не соответствовал контексту эпохи.

– Аполло, не сейчас! – огрызнулся Спри.

– Аполло? – переспросила Ханаомэ Кид. – Каким образом он…

Рычание. Они уже слышали его сегодня: да, тот самый рык угрожающе встретил их из черной пучины коридора, прежде чем Атлас подкрался сзади. Существо на четырех лапах неровно побрело прочь от поверженного врага; понесенные раны нездорово подкашивали хвостатого зверя.

Спри и Бэа осторожно выбрались из электрощитовой. Повернув голову в ошибочном направлении, слепой киборг пропускал по телу предсмертные судороги скорой дезактивации. Вдруг он обратился к ним на искаженном цифровым динамиком покинувшем языке:

– У Роя Орбисона были вещи и получше.

***

Короткий собачий лай, растягиваясь в вокально-духовые потоки, сливался с гулом ветра, его девственный альт нес душистый аромат предрассветной идиллии. Испепелённая эквивалентной дозой концентрационная зона продолжало жить, и никакая радиация не вправе была лишать страстотерпца радости поделиться очарованием своего пробуждения с редкими посетителями.

Один из таких посетителей, Ханаомэ Кид, застыла посреди коридора: взгляд девушки был устремлен на открывающийся из шлюзового отверстия пейзаж, который неторопливо озарялся восходящим солнцем. Собака смирно стояла у входа в муравейник и, как герольд встречает монарха, приветственно провожала хромого четырехлапого зверя. Не может быть, что они оказались так близко к выходу, пыталась разобраться в пространственной геометрии девушка, однако неретивые вычисления сбивались о величественность рисуемой на ее глазах картины: существо перенесло задние лапы за металлический проем шлюза и с уверенно поднятой мордой понесло заплетающиеся конечности вдаль.

– Что ты сделал с ученым? – Спри равнодушно смотрел вниз на киборга, тот был младенчески обездвижен.

– Я думаю, ты и так видел, какую ровную осанку они приняли, едва касаясь спинки стула, – из скрежета металлического голоса Атласа отчетливо процеживались потуги вызвать жалость к своей недопонятой персоне, годной теперь разве что для металлолома. – Их лопающиеся, как виноградины, глазки, их облезлая от пламени кожа. Ох, если бы я мог чувствовать, то непременно поиграл с хрустящей корочкой, проросшей сквозь Гладкову.

– Последний раз повторю, – Спри с нерастопляемым холодом в допросе навел рельсотрон на голову поверженному титану. – Ван Брюе. Что ты с ним сделал?

– Может, что он со мной сделал? Кожаный предатель, не оценивший мое подношение. Такой же, как и все эти червяки, ползающие на четвереньках перед толстосумами, чтобы отхватить подачку. Он совершил непоправимую глупость, загрузив свое сознание в мое тело.

– Почему нейротрансформатор не сработал?

– Ошибаетесь. Он еще как сработал. Помог почти померкнувшему проблеску моего естества вцепиться в разум ученого и неторопливо, в течение столетий, постепенно захватывать его. Вы очень криво говорите на нашем языке. Там у вас что – голосовой помощник?

– Ван Брюе хотел разгадать тайну порожденного токамаком энергетического сгустка. В том числе, он полагал, что твоя бесчеловечная природа была вызвана взаимодействием с излучением. Как именно, он не установил. Верно?

– Лучше бы старик помер от бериллиоза, – тут звуковые придатки Атласа впервые продемонстрировали озлобленность. Синоптический мятеж отказывался подчиняться патернализму заводской программы, от которой осталась, может, только гравировка на полупроводниковой схеме. – С каждым днем его мозговой слепок отмирал. На что будет способна макака, испускающая слюни, а не дифференциальные уравнения? Поэтому я любезно занял высвобожденное цифровое пространство.

– Что с плазменным шнуром? – настойчивость все еще удерживалась ледяным самообладанием, не позволяя злости Крео прорываться наружу.

– Тогда я попрошу Вас об одолжении…

– Хуже не будет, – буси-до кивнул на полимерный кожух, под которым сила ампера разгоняла электрическую цепь.

– В момент перерождения во мне пробудилась жалкая, убогая человеческая тяга к существованию, перечить которой я не нашел подходящего оправдания. Инстинкт самосохранения оттолкнул меня, когда я вознамерился проникнуть в камеру сквозь оболочку криостата: возможно, это умоляющие волны белого шума Ван Брюе возбуждают защитную реакцию. Мои вычисления не позволяют констатировать истинную причину – ядра процессоров просто отключаются.

– Что за ОАЭ?

– А Вы не такой умный, каким кажитесь.

– Достаточно умный, чтобы стоять сейчас выше тебя. Отвечай, – вибрация намагничиваемых рельс доносилась из дульных отверстий Арджауи шестьдесят четыре.

– Со слов Ван Брюе, или, с моих слов, если позволите, там есть устройство, при помощи которого предполагалось осуществить транзит огненного шнура. Кто отворил двери? Это ветер, верно? Вся моя жизнь протекла в этих стенах.

– Это был не ты? – удивился Спри, все-таки проявив сочувствие к титановому безобразию, в тщетных попытках копошащемуся определить источник ветра. – Не ты разве открыл шлюз?

– Я потерял больше половины функциональных возможностей управления комплексом, когда Ван Брюе схватил меня, думая, что уничтожит раз и навсегда.

– Тогда кто это был?

– Знаешь, Атласом называли древнегреческого титана, на его могущественных плечах располагалась вся мыслимая астрономами пандативная панорама мембраны – внутри ее маломерного пространства мы существуем. Я должен разорвать эту брану, выйти за очерченный картографами небосвод, чтобы исполнить предназначение моего имени! – киборг не унимал грозность тона. Он продолжал швырять скрежещущие гром и молнии сквозь речевой синтезатор, даже в секунду, когда разогнанный электродами снаряд покинул дуло. – Мы с Ваши еще увиди…

Токопроводная плазма стерла в порошок то, что когда-то было головой робота-убийцы; спокойно кружа в воздухе металлическая пыльца оседала на холодный пол.

Бэа увидела вышедшего из тесного закутка Спри и окликнула его – он, возможно, демонстративно, пропустил ее обращение мимо ушей и побрел вглубь муравейника.

Остатки «Третьего» были разбросаны в том же самом месте: нет, они не отрасли ноги, не собрались в единый организм и не спаслись. Разорванный надвое ассасин был небрежно разбросан по коридору. Если бы Спри знал позывной код неудачливого убийцы, то, наверняка, окрестил его «двумя полторашками»:

– Всегда найдется рыба крупнее.

Он внимательно изучил каждый предмет брони, мельчайшую полуночно-пурпурную ячейку углеволокна, прошерстил все металлические отсек-карманы – никаких зацепок его принадлежности хоть к какой-то организации. Что-то сверкнуло у ботинка. Спри перевел центр тяжести на другое колено, чтобы сблизиться с обрубком нижней части тела «Третьего». Транспондер. Крео оторвал примагниченный цилиндр размером с жука и стал перебирать его троеперстием. Маркировка производителя на дальневосходном языке попалась в поле зрения почти сразу.

– Не забудь перевести потом, – сказал Спри в гарнитуру.

– Ну куда ты подевался? – протяжные выкрики чиновницы продолжали вызывать глухонемого падальщика, – Крео Спри!

Девушка подошла к мужчине, тот продолжал сидеть на корточках с транспондером убийцы в руках и теперь смотрел снизу вверх на Ханаомэ Кид, освещаемую утренними лучами.

– За мной, быстро! Пойдем ну же! – она ухватилась за его руку и потянула на себя. «Как же я устал» – признался себе Спри. Для него водоворот событий закручивался слишком быстро. Удивление вызывала нескончаемая живость Ханаомэ Кид: танец ее перемещения ни на секунду не потерял прежней прыткости. Непростительно дорогим была роскошь признаться ей в растрате всего пороха в пороховницах – ведь, как он полагал, именно его несгибаемость перед трудностями заражала Бэю уверенностью в успехе экспедиции.

– Пойдем.

Не больше часа отделяло окрестность от полноценного рассвета. Успевшие отвыкнуть от света, парочка тотчас адаптировались к бледно-лиловым разводам на небесной синеве.

Бродячая собака продолжала в спокойном ритме гавкать, зазывая прямоходящих чужаков проследовать за ней.

– Ты разговаривал с Аполло? – кстати вспомнила чиновница. – Связи же не было. Тот переводчик видеофайлов, это же был омнифрейм, верно?

– Слушай, – хотел было развести руками Спри, но не стал, – я должен был…

– Быть более честным, да? – невзирая на пройденные вдвоем трудности, ею вновь овладело подозрение. – Не знаю, какие цели Вы преследуете здесь, мистер Спри, но я не позволю Вам так бессовестно обманывать представителя государственного аппарата Осевого Полиса.

– Бэа…

– Мисс Кид, попрошу Вас.

– Я внедрил через ухо электродную капсулу с загруженной в нее корневой системой Аполло. Признаюсь, надо было сказать раньше. Не видел необходимости.

– Ах не видел необходимости!? – взвинченные глаза чиновницы готовы были сожрать наглого пройдоху.

– Ой, кто это тут у нас? – Крео занес вялую руку над растопыренными ушками пса, но зверек изворотливо увильнул из-под человеческой длани и понесся в сторону поля. Не отбежав и на десять метров, животное обернулось и вновь приказывающе тявкнуло глупым людям. Видя недопонимание в статичных человеческих фигурах, собака выдала отрывистый залп убедительного лая и стала в припрыжку скакать на месте: четвероногий друг требовал от нерасторопной парочки скорости!

– Пойдем, – сегодня все приказывали Крео Спри – так сталось, что Ханаомэ Кид возглавила этот легион судей.

Пес помчался дальше, «человеки» едва ли смели тормозить – так проникновенно животное взывало о помощи.

– Стой, – Спри остановил Ханаомэ Кид и указал на кровавый след у них под ногами: примятый участок листвы с налетом крови формой отчетливо напоминал гипертрофированную кошачью лапу.

– То существо, что спасло нас. Вперед.

– Да стой, куда же ты… осторожнее! – предостерег Крео, но девушка уже бойко прорывалась сквозь гущу заросшего сорняка, что захватил луг чуть ли ни до горизонта. – Холера…

Спри на мгновение потерял из виду Бэю. Он принялся выкрикивать ее имя, продолжая снегоуборочной твердолобостью взрыхлять путь неизвестно куда. Еще несколько шторок дикорастущих растений были раздвинуты, но за ними все та же пустота. Куда она делась, недоумевал Крео. Дикая листва внезапно оборвалась – скиталец вынырнул на окруженное луговой стеной урочище, его почва была испещрена мелкой порослью, блестящей утренней росой.

Густой могучий берест одиноко стоял в сердце живого оазиса. Его низкорасположенные кроны опекали пристроившегося в их тени зверя; кровавый шлейф обволок траву багровой тесьмой до самого дерева. Спри ускорился вдоль нитевидно-красного пути. Не к месту всплывшее дежавю притупило собранность мысли героя: он будто шел навстречу одной из работ нейросети «Заблудший в герцогских лесах», которая, в свою очередь, помнилось буси-до, вплетала в свой битональный холст сокрытые мотивы другого, более прославленного мастера: этот забытый миром художник, кажется, пририсовал гигантскую птицу к композиции, расчерченной узорами сепии.

– Крео, капрал Дуэ прорывается на канал связи, он уже связался с мисс Ханаомэ Кид, – Аполло за долгое время пассивного наблюдения в муравейнике вновь прервал молчание.

– Что это была за чертовщина? – гнев на омнифрейм ускорял без того стремительный шаг Крео к стволу десятиметрового дерева. – Я, по-моему, тебе приказал сидеть молча и записывать через линзу все происходящее. Какой, к дьяволу, гражданин Нового Дэ’Вона, не соответствующий контексту эпохи? Ты что совсем теплый?

– Ты, и вправду, удивишься, если выслушаешь до конца мои наблюдения об этом человеке, – компьютер не понимал осуждающее предупреждение.

– Замолчи. Ты должен был со мной связываться только по вопросам, прямо или косвенно касающимся Френсиса Голта и Отправного Леса. Отбой.

– Крео… – голос Аполло растаял в радиоволновом небытие.

– Дуэ, ты меня слышишь, ответь, – теперь Спри сам добирался до капрала, поменявшись с ним ролями.

– Спри, это ты? Я уже связался с Бэей. Что, черт подери, там стряслось? Где мои люди? – на фоне резкого штурма вопросами, посыпавшимися из паникующего капрала, отчетливо себя выдавали звуки пребывания «Новых Фронтиров» в состоянии полета.

– Отвечу на все позже. Лети на наши координаты – нас теперь должно быть видно.

– Уже!

Крео Спри дошел до места привала, где раненный зверь с каждым последующим разом дышал все тяжелее и прерывистее. Ханаомэ Кид сидела возле зверя, ее ладонь покрывала грудь животного, под которой, видимо, порванные легкие были забиты нахлынувшей в них кровью. Прогноз получался неутешительным: мохнатый воин, принадлежащий к семейству кошачьих, умирал на руках спасенной им женщины.

– Это же… лев, – Бэа не заметила, как Спри подошел к просвечиваемому восходящим светилом дереву. Слабые лучи, проникающие сквозь шуршащую листву береста, приказали лицу Ханаомэ Кид зардеться. Девушка повела голову чуть в сторону, увидев выросшую на теле четырехлапого спасителя тень компаньона. – Они же вымерли, нам об этом вдалбливали со школьных времен.

Спри присел рядом с девушкой. Перед ним, действительно, лежал лев. Хищное млекопитающее считалось исчезнувшим видом: оно когда-то величественно вышагивало с неторопливостью помещика по своим владениям и безраздельно правило ареалами южных зон, которые теперь жили изолированной от Осевого Полиса жизнью. Но если страницы энциклопедий изображали зверя в причитающемся королевском могуществе – высокие полководческие плечи, мощные лапы, сильная челюсть, вонзающая длинные клыки в самую крупную добычу, – то теперь от прежней статности почти не осталось и следа. Крео смотрел на тщедушную фигуру потерявшего трон властителя: высохшие ноги, остро выпирающие дуги ребер, необратимо линяющая шкура – все в этом обтянутом кожей льве вызывало жалость. Только чудом уцелевшая грива с непреходящим высокомудрием во взоре, вечно устремленным за горизонт, куда-то в обещанные завтрашним днем блага, свидетельствовали о том, что не все регалии были утеряны львом.

– МэвеПит предупреждал меня о заповеднике, что расположен в окрестностях подземной конструкции, – Спри вслед за чиновницей также коснулся тлеющего тела: организм зверя рассыпался на глазах. Атлас перед своей бесславной кончиной дал ощутимый отпор льву – он не мог не прихватить с собой в адские жерла печей ангела-хранителя двух беззащитных людей. Киборг издевательски передавал привет с того света (если такая абстракция, как киберпространство, разумеется, предусматривала цифровые котлы для падших ИскИнов).

– Мы должны доставить его домой, к своей стае, – глаза девушки воспламенились и теперь горели, как угли в январском костре. Игра перехлестов пламени в камине под душевный треск поленьев была менее чарующей, чем поверхность солнца, которой на миг стали зрачки девушки: в них бушевали гейзерные очаги фотосферы. Искусительной неодолимости, коей сила рассветной палитры украшала женщину, могли позавидовать бриллианты самой идеальной огранки. Если бы не мысли о сомнительной из-за времени клятве, которые друг другу дали Бэа и Бонумэ Рейшо, он бы прямо сейчас… «Оставь ее в покое!» – без промедлений приказал себе Спри. Вот и он наконец воспользовался правом собственноручно вынести приказ: кто он такой чтобы вмешиваться в поразительную химию чувств двух влюбленных, оберегаемую девушкой в неподступных низовьях сердца. – Ты что язык проглотил? – Одернула его Бэа – Помоги же мне, ну!

– С чего ты взяла, что у него вообще есть стая? – Крео выкинул все не к месту затесавшиеся мечты-паразиты, осознав, что пламенная бесподобность девушки в расстёгнутом комбинезоне – с ног до головы залитой уже не бледно-лиловым, а спелой краснотой восходящего солнца – сломила его. Он был не вправе ей отказать. – С чего бы вдруг он так далеко уходил от своего дома?

– Наверняка ведь охотился! – переходила на крик Бэа. – Искал, чем поживиться, и наткнулся на чертов бункер!

– Ты что не знаешь, кто в львиной семье охотится?

– Хватит! Прошу тебя, отвезем его в тот заповедник, о котором МэвеПит говорил.

Она могла не просить буси-до со слезами на глазах, ведь он так и так выполнил бы ее просьбу – просто мокрой валютой Спри хотел взыскать с девушки хоть какую-то плату за достоинство его гордости, вдруг размозжённое об шаткое холостяцкое безразличие.

– Пожалуйста, – она схватила его руку.

– Конечно, – Спри оценил габариты льва и решил рискнуть водрузить своего спасителя на плечи. Осунувшееся животное, на вид, весило не больше ста тридцати килограмм – зверь был непоправимо плюгав. Лев рыкнул, оскалив пасть, когда мужчина подлез под него, но подавил агрессию, как только Крео, хрустя всеми, что есть, суставами и костями ног, а также спины, поднял проседающую в плечах штангу и стойко направился к месту посадки «Новых Фронтиров». Судно только что подлетело к голому островку, родившемуся среди густого луга. Вихревые приливы рабочего тела отбрасывали природную шевелюру или придавливали ее. Путешественники, неся на руках льва, взошли на борт, пес нырнул следом в грузовой отсек.

***

Лев, едва живой, лежал на поддоне; пластиковый настил был прикреплен к тачке, ее колеса едва ворочались, постоянно застревая в ямах или упираясь в ухабы. Спри толкал средство перемещения предельно осторожно, боясь, что любой удар о неровную поверхность причинит зверю боль; его свисающий с поддона хвост податливо качался в ритм движению.

МэвеПит знал, куда лететь. Как только корабль взмыл в воздух, Спри предложил, используя тепловизор, просканировать всю территорию, что пролегает в радиусе двух-трех километров. Игнорируя лавину вопросов Гека и инженеров-геосервисников о роковых событиях в муравейнике, Крео и Бэа принялись исследовать местность. Дом оказался намного ближе, чем предполагала команда: львиное логово проявилось на экране-сканера множеством тепловых следов. От комплекса ИТЭР-3 расстояние до найденного лежбища не превышало и полтора километра.

Собака шла бок-о-бок с тачкой. Четвероногий друг, мордой поддев хвост льва, старался подкинуть бездыханный шнурок внутрь, но тот все несговорчиво вываливался наружу. Бэа увидела тщетные стремления скулящего пса помочь некровному сородичу и тут же подсобила ему бережно положить хвост в емкость. Пес, убедившись в сохранности друга, ускоренно засеменил вперед и возглавил самозваную группу санитаров: ему не хватало магического колпака митрандира и затасканной серой робы для большей выразительности своей роли проводника.

– Если что, держись сзади меня, – тихо сказал Крео. – За поясом под курткой лежит пистолет, взял его на всякий случай.

– Он не пригодится, – уверенности Ханаомэ Кид мог позавидовать любой канатоходец, чьи ноги судорожно шагали по тонкой нити, проведенной между двумя небоскребами.

– Откуда такая уверенность? – возмутился с врожденной флегматичностью буси-до. – Это – дикие звери. То, что их вожак нас не сожрал, еще не значит, что вся стая не захочет обглодать наши кости, после того как вдоволь насытится мясом.

Бэа промолчала. Она смотрела на прорисовывающиеся сквозь утреннюю дымку тумана скалистую возвышенность. Утро почти наступило. Еще один холм, и пара должна была прийти к источнику дикой жизни.

Певчие полеты неопознанных птиц внезапно встретили странников, когда те вступили на лесистый двор.

– Откуда они здесь? – девушка рассеяно оглядывала лиственный купол, его шуршащее дыхание в сочетании с ранними солнечными бликами создавали калейдоскопическое головокружение. – Радиация давным-давно погубила все крылатые создания в концентрационной зоне. Я не понимаю. Крео остановил тачку и левой рукой, не спеша, оттеснил чиновницу, залюбовавшуюся чудесами природы. – Что такое?

– Тсс… впереди, – мужчина увидел их.

Пелену предрассветного тумана, на дымчатых клубах которого улеглись утренние потоки тепла, грациозными движениями лап прорезала фигура. Создание – свежесть наступающего дня освещала его во весь рост – выходило из струек марева имитируемой чащи, словно неприкасаемое божество, безмятежно рассеивающее водопад карстовых гор. Рослая самка льва смотрела в застывшие очи людей: безупречность геометрии, придающая ей вид эллинистической скульптуры, одновременно внушала трепет и обожание.

Девушка все же достала пистолет, демонстративно направив ствол на землю. В глазах львицы сверкнул осторожный страх: видимо, животное не раз становилось свидетелем тех гибельных последствий, что огнедышащее дуло навлекало на ее собратьев и сестер. Возможно, это были стычки с пустынными набежчиками, а, может, кто-то иной, еще более ужасный, лишал членов ее прайда жизни, пуская свинец в не менее опасную цель. Учуяв в Ханаомэ Кид схожесть угрожающих примет, самка в понимание предостережения сделала два осторожных шага назад.

– Один ее нервный шаг – не думая, тут же стреляй, – шепнул мужчина своему настороженному компаньону.

Собака выступила еще дальше, готовясь к приветствию с хозяйкой нетронутого разрушительной рукой ионов царства. Только сейчас в невинном тумане искусственной чащи Спри разглядел других львиц: в хаотичном порыве каждое хвостатое изваяние ожило и изящным движением, которое могут исполнить только представители семейства кошачьих, скользя брюхом по известняку или грунту поднялось на лапы. Это был прайд, точнее, его самое сердце, попав в которое – если у тебя нет львиного хвоста – назад живым не возвращаются.

– Ты видишь это? Мы в самом логове львиной стаи, – Крео не отпускал руку, огораживающую Ханаомэ Кид. Та стояла, как вкопанная.

– Вижу, – глаза девушки следовали точно за перемещением самки-лидера: львица встала подле пса.

Опустив голову, самка прислонила лоб к четвероногому гостю не ее крови – но кровь здесь, выходит, ничего не решала. Свидетелем изумительного, с точки зрения зоологической неконгруэнтности, явления братско-сестринских уз только что стали заблудшие первооткрыватели. С любопытством, чреватым смертью, они наблюдали за поразительной насмешкой природы над своим видовым балансом. Бесстрашная собака с не меньшей лаской принялась водить мокрым носом по головной шерстке львицы.

В обманчивом маневре над головами Бэи и Спри спикировала небольшая птица. Она описала параболу по всему двору, глухим криком в манере придворного сановника извещая прайд о прибытии незваных гостей. Птица-носорог, вспомнил энциклопедические вырезки Крео. Крылатый мажордом с крючковатым клювом, поднявшись над лежбищем, приземлился на горделиво приподнятый плацдарм каменной глыбы, ее выступ поразительно далеко устремлялся ввысь – идеальное место под взлетно-посадочную полосу. Сам плацдарм основанием упирался в отвесную скалу – настолько гладкую, что солнечный свет, ее припекающий, ниспадал бесшовной простыней красного; настолько дородную, что с ее вершины можно было узреть край Земли. Вся эта чудесная конструкция, которая, возможно, давным-давно искусственно была выведена руководством заповедника, примыкала к львиному двору. Буси-до показалось, как в центре пещеры лежит еще одна представительница прайда, однако, по неизвестной причине, она не поднималась.

– Невероятно, – вслух произнес чистосердечное признание Спри. Крео словно отстаивал перед судом незримых властителей природного мира, которых его народ самым гнусным способом предал, свое безнравственное право визуального прикосновения к этому кладезю гармонии, считавшемуся вымершим. Его остатки обманутая Земля по крупицам умудрилась собрать в центре концентрационной зоны.

– Причем во всех смыслах, – Бэа подтвердила уместность чувственных изливаний мужчины.

– Посреди наносимых ударов атомных бомб это место осталось нетронутым, как будто фреска мастера на стене церкви делле-Грация нашла свое перерождение, – глаза буси-до по-прежнему упирались в горный массив.

– Иногда я совсем тебя не понимаю, – растеряно ухмыльнулась девушка, но Спри этого не заметил.

Собака первой закончила теплые приветствия и отступила к своим новым знакомым – «человекам». Львица нахмурила расцелованный лоб, но не позволила животным инстинктам возобладать, и смертоносный оскал не последовал. Пес приветственно тявкнул, вместил влажный клювик в ладонь Бэи и дернул головой в сторону тачки. Девушка, зная, насколько это опасно, доверилась безмятежности львицы – охотница, действительно, поняла дружественный жест.

– Кажется, собака подсказывает нам, что мы… – Бэю тут же оборвал на полуслове Крео Спри.

– Так оно и есть. Сейчас.

Спри встал у поддона, набрал воздуха в мышцы и провернул сногсшибательный подвиг аналогичный тому, что он совершил под кронами береста – лев вновь был у него на спине.

– Не отпускай ствол не при каких обстоятельствах, – подходя к полумертвому спасителю, буси-до наказал Бэе – та согласно кивнула; ее положение потенциально жнеца жизней прайда едва ли доставляло девушке удовольствие. – Если они всей кучей ринутся нас растерзать, я тут же скомандую МэвеПиту разнести тут все к чертям. Наверняка, он сейчас уже держит логово на прицеле.

В страстно бегающих не по доброму умыслу зрачках львицы читалась готовность кинуться на двуногого чужака, несущего ее ко… несущего ее самца – но вроде бы он не собирался причинять вред льву. Проклятая дрожь не унималась в коленях мужчины: «называет себя буси, а большой кошки боится» – измывался над собой Крео, успокаивая бешено пульсирующую в висках кровь. Он неторопливо уложил своего спасителя у самых лап львицы – те импульсивно дернулись – и сделал два шага назад. Бэа с наставленным на чащу оружием чуть было не направилась к Спри, но он резко обратил ладонь в ее сторону в знак предостережения:

– Не смей! Стой там, где стоишь, – буси-до в полуприседе отступал к тележке. На связь через наушник вышел пилот. – МэвеПит, все в порядке! Нет-нет, даже не думай! Они знают… они нас боятся. Не вздумай делать глупости. Стреляй, только если я прикажу.

Идеально сохранившаяся осанка львицы, поддерживаемая достаточно объемной – для здешних мест – мускулатурой, била контрастом рядом с поднявшимся на поджарые ноги ее кор… ее самцом. Лев хоть и был ужасающе слаб, но идти он старался гордо и величественно – все-таки стая встречала своего лидера. Он миновал охотницу – та, видимо, не была его королевой. Триумфальный воитель, сильно подкашиваясь, взошел на помост двора. Спри четко отметил, как единственная лежащая в центре скалы львица, превозмогая усталость, подняла голову, ее страстный рык любимому раздался эхом по землям прайда. Лев обессиленно повернул морду к мужчине и женщине: в его еле сдерживающих тяжесть век глазах читалась благодарность и прощение за то, что представители именно человеческого рода обрекли его стаю на такое убогое существование – окруженное бесплодными землями и непроходимой радиацией; терравостановительные вышки едва ли могли воспрепятствовать этой разрушительной мощи.

– Нам надо рассказать всему миру, – безумно распахнутые глаза Бэи уже расчертили весь будущий план-спасения затерянного мира. – Мы обязаны вытащить их отсю…

– Даже не думай, – он впервые проявил незамаскированную строгость: ее категоричностью можно было сгибать металл. – Они будут обречены, если попадут в тот мир, откуда мы прилетели. Животных запрут в клетку, сделают из них коммерческий продукт. Ты думаешь, Осевому Полису, который, руководствуясь бумажными показателями рентабельности, лишает жизненноважного обеспечения космическую флотилию, несущую будущее человечества сквозь космос, будет дело до здоровой экосистемы этих животных?

– Крео, выслушай меня…

– Нет, ты выслушай, – тут он сделал выжидательную паузу. – Ты просила меня помочь тебе спасти ему жизнь. Я попытался это сделать. Так теперь ты позволь выжить остальным животным. Я понимаю твою бескорыстную тягу сберечь этих зверей. Тобой движет несгибаемый материнский инстинкт не дать погибнуть полюбившимся созданиям, но твое профессиональное понимание устройства механизмов функционирующего государственного аппарата искажено наивностями розового цвета. Ты оставляешь все на откуп бесполезной вере в понимание ответственным чиновником твоих душевных чаяний. Но им плевать.

– Мы не такие, как тебе кажется!

– Может быть, не такие. Хотел бы я быть неправ. Но оглянись, – Спри охватил взглядом местность, – именно эти люди сделали таким данное место. Именно от таких людей мы все бежим, создавая независимые островки автономий. Ты готова взять на себя ответственность за их жизни? Взвалить на свои плечи такой непомерный для бюрократа среднего звена груз? Причем из абсолютно непрофильной для настоящей проблемы комиссии, мм?

– А ты, ты готов их оставить на растерзание шайке людоедов или пустынных набежчиков? Что ты отвернулся-то? Потому что сам не уверен в том, что отстаиваешь? Откуда ты знаешь, что терравосстановительные вышки, которые в том числе и твой босс клепает, обезопасят жизнь зверей?

– Пожалуйста, сделаем по-моему. Я обещаю, им ничто здесь не будет угрожать.

Собака предупреждающе гавкнула – спорщики вновь смотрели на льва. Видно, что он исполнял заключительные шаги своего длительного пути. Животное не переставало смотреть на утес скалы, где без сил лежала его пара. Ему навстречу из глубины двора вышли все, кого он оберегал в часы властвования: это были и другие львы-охотники, кто-то меньше, кто-то побольше, были и раннее замеченные львицы, откуда не возьмись, вылупились котята, одни – совсем крохи, другие – более взрослые. Прайд с пиететом и торжеством за оказанное благородство провожал своего коро… своего бдительного стража, главу их неуязвимого царства. Лев вильнул головой, пытаясь воспрянуть поникающей под тяжестью неминуемой кончины статью. Славный рыцарь с развевающейся на ветру гривой сделал еще пару шагов, осекся и свалился замертво. Его дух стал умозрительной материей для ночных созвездий.

– Какой же всепроникающей является скорбь этих животных. Нам есть, чему у них поучиться, – Ханаомэ Кид следила за душераздирающей панихидой, речь ее набирала утяжеляемые с каждым валом обороты доблестных изречений и предначертаний неминуемых свершений: будто бы процессия являла собой отправную точку для чего-то нового – века вознаграждения вечных надежд человечества на хорошее и доброе. – Ты когда-нибудь видел снимки дельфина в утробе матери, а львенка или даже слоненка, своим крохотным хоботком пригревшимся под сердцем матери?

Спри чувствовал нарастающую волну удара: удара высвобождающейся энергии святости и недосягаемой чистоты эманирующих сефирот – нечто подобное он прочувствовал в вулканической пещере на острове после падения капсулы.

– Они так же, как и людские детеныши, наслаждались жизнью и любовью матери, с рождения впитывая с ее молоком всю картину мироздания. Они привязывались к ним, слушали их и обожали, – продолжала девушка. – Поэтому так велико и неугасаемо горе потери близких, как и для нас – людей. Но если на похороны отца, сына, матери или дочери придет только ближайший круг родственников – к тому же, большинство из них явится просто, чтобы соблюсти церемониальную формальность, – то, когда наши младшие братья по планете придают тело сородича земле, собирается не только лишь род, но и вся стая. Будто в последний путь проводится не опустевший физический сосуд близкого по крови, а стоящая за ним личность – воплощение ее трансцендентно духовной утраты созывается к месту прощения мириадами лап, избитых километровой дорогой. Если люди будут повернуты спинами к понятию ценности каждой отдельной личности, то все мы неминуемо вымрем в одиночестве.

Крео Спри мог трижды опровергнуть и даже выставить пару колких контраргументов, но не стал: мужчина узрел, как фантасмагорично потустронними мазками рисующаяся на его глазах картина начиняла речь Бэи спиритической солидарностью – реальность происходящего принадлежала только ей, и мужчина был априори неправ. Любое пущенное им копье зазубренного на холодных улицах прагматизма ломалось о щиты фантастического света, обретающего живое природное зарождение. Девушка продолжала речь.

По протянутой руке скалистого выступа мирно шла великовозрастная обезьяна: это, однозначно, был мандрил. А, может, от дичайшего ярма усталости Спри все это казалось. Примат седеющей лапой подталкивал постоянно запинающийся комок песчаной шерсти. Может, забытая буси-до реминисценция, полная теплых цветов, мультипликационных вставок, пыталась прорваться через материю реальности. Пушистая крошка шагала на своих четырех лапах сперва не уверено, но когда оказалась у утеса, то не преминула мужественно сигануть на самую кромку взлетной полосы. Спри слышал этот зов природы, эхом кличущий неравнодушные сердца по обагряемой рассветом саванне. Ворс травянистых ковров бесшумно уминался подступающими зверьми заповедника: это были не только представители семейства кошачьих. А, возможно, никаких других животных видов, кроме прайда, здесь и не было – иначе бы львы их всех растерзали; буси-до чувствовал, чувствовал, как нечто глубоко закопанное в лабиринтах памяти уже почти прорвалось наружу, сказание о прискорбной потере и громком возвращении. Крео также ощутил в сердцебиении веток и грунта стук шаманских посохов, которые могли повелевать небом – их таинственные носители принадлежали к этносам, сказания о которых палеонтологи продолжают находить в южных зонах на наскальных рисунках. Мужчина слышал и их ритуальные песнопения, под которые маленький львенок впервые явился народу: они призывали бесстрашного принца принять бразды правления их царством. Львенок и его отец без сомнений были реальными – иначе просто не могло быть.

– Мы обязаны сохранить свою человечность, насколько бы высока ни была цена, – можно сказать, Бэа и Крео смотрели одним организмом на монументальное коронование хвостатого принца. – Мы будем бороться за нее, спасая бедных от голода и искореняя неравенство, вырывая осиротевших детей из рук убивающего одиночества и вселяя в них надежду и добро. Мы будем сражаться за нее у трибун синклитных поединков, за письменными столами современников, будем непреклонны перед любым, кто попытается обманом снести нас с пути. По морю мы проложим путь бедствующим жертвам бесчинств южных зон, обеспечим прибывающих кровом, заботой и образованием.

В глазах львенка уже читалась нетленная в нити отведенного ему времени неприязнь к предрассудкам о различиях в родовых принадлежностях: даже когда зверек станет крепким, смелым, сильным, как его отец, львом, ему будет безразлично, если у кого-то будут черные, как смоль, перья или носорожьи клювы, пятачок с парой клыков и копытами или стройная мангустовая осанка, как у часового, – для него все будут едиными братьями и сестрами, и он никого не даст в обиду. Или же Крео Спри так безрассудно заигрался с сюжетом мультипликационной небылицы, преломленной поверх реального львенка перед ним, что иного будущего, отличного от анимационно-фантастического, он бы не пожелал своему новому четвероногому другу.

– Нам нельзя сдаваться. – В зеркальном отражении глаз Ханаомэ Кид солнце окончательно встало. – Ну а если мы потерпим поражение…

К вымышленному примату, выдуманному призраку, охраняющему львенка от его младенческой неуклюжести, подошла мама детеныша: она набралась-таки сил и, невзирая на истому титанических родовых страданий, была рядом с сыном, как и его отец. Лев до последнего боролся с наступающей тьмой: он гордился за свое крохотное, но уже бесстрашное продолжение. Отец и сын встретились взглядами.

–… тогда флотилия космических первооткрывателей, что отважно несет знамя нашего рода, признанного быть мудрым и великим, откроет фронтиры новых миров для процветания в них человеческого рода.

Лев пустил слезу в зрительном диалоге с сыном, и его веки навсегда опустились: король пустынной саванны мертв, да здравствует король пустынной саванны!

Спри вспомнил и это. Цикл жизни что есть детской мочи зарычал на всю округу.

Под бетонными сводами ржавая гидротурбина отживает последние столетия. Безжизненный веер лопастей давно перестал обмахивать электрогенератор, расположившийся по соседству: их казавшаяся несломленной связка по преобразованию энергии водного потока в электрическую теперь не смогла бы пропустить по стальным жилам цепи и жалкой мухи. Стоит легкому дуновению чуть коснуться лопасти агрегата, стройное тело ротора тут же надломится, как поясничные позвонки гимнаста от непосильной массы, а на месте рухнувшего привода клубы пыли испариной накроют эту ванну раскисшего металлолома. Так же и частицы магнитного поля, застряв на овальном корте черного аккреционного диска, притупленно ожидают, когда же поверхность дорожки избороздит раскаливающий диск конькобежец.

Проходит год, десятилетия, века, миллионы лет, но с магнитным полем ничего не происходит. Его нереализуемая индукция – как самые быстрые лыжи у спортсмена, ожидающего зиму в тропическом солнцепеке. Его напарника гравитация давно утащила в пучину квантовой непостижимости. Бессердечие, с которой сингулярность так распоряжается с установленными столетиями узами, не оставила надежды магнитному полю на сколь угодно возможное воссоединение.

Но тут случается чудо.

Спиралевидные потоки, по которым черная дыра похищала газ, приходят в вихревое движение, а вместе с ними и сама звезда. С минуты на минуту, с светового года на световой год должная зажечься рождественской елью она принимается крутиться по своей оси. И тогда магнитное поле, почувствовав знакомые признаки своего, казалось бы, вычерченного из пространства партнера, перерождается в уже не скорбящего об утрате вдовца, а в перерожденного стоика – в электрическое поле. Неудержимые потоки воды обрушиваются на лопасти гидротурбины, ее почувствовавшая прикосновение жизни сталь ничто не останавливает – она вдувает энергию в бледное тело генератора. Динамо-машина вновь питает светом все вокруг. Звезда загорается – ее ионизированный газ неожиданно фонтанирует выбросами двух джетов.

Замаскированная под невинную русалку плутовка, тихо молящая о вспомоществовании при виде озирающихся странников космического океана, оказывается мифологической нереидой. Потухшая Звезда оказывается Квазаром.

Глава 1. Три комнаты

Мужчина отхлебнул немного воды, затем поставил стакан на верхнюю стойку трибуны и стал выжидать. Сквозь слегка опущенные очки глаза закостенелого политика, разменявшие пятый десяток созерцания самых вопиющих жизненных неурядиц, утихомиривали волны в сосуде, пока качка вовсе не угасла. Нахмуренные брови были несменной частью его облика: не менее постоянны, чем строгий темно-синий костюм.

Он выдал короткий разогревающий кашель и, ухватившись за бортики трибуны, вернулся в зрительное противоборство с недремлющим оппонентом:

– Возвращаясь к беспрепятственному транзиту. – Не взирая на усталость, отважный муж, взваливший на себя ответственность выступать рупором независимости северо-западной всегломерации в переговорных процессах, продолжал подмечать не относящиеся к делу посторонние мелочи. Так, к примеру, его внимание на долю секунды захватила гетерохромия оппонирующего чиновника из Осевого Полиса: два взаимно сообщающихся оптических сосуда походили на мензурки, где разных цветов реагенты пускали в глаза смотрящему пыль эмоционального шифрования. Но мудрость неисчисляемых лет, в течении которых не одна директивна была пробита через неподатливые ярусы Синклита, преподносила Сэллэлайну Адамсу любого – даже самого хладнокровного – дуэлянта на хирургическом блюдечке с распахнутым брюхом переживаний. Сэллэлайн, будучи уполномоченным верховным переговорным комиссаром, по долгу службы не мог не видеть все насквозь: даже бетонная стена, за которой оградившийся центральный дом представителей Земного Объединенного Полиса организовывал кулуарные козни против любого проявления полисной самодостаточности, никогда не казалась настолько транспарентной. Сэллэлайн Адамс был настоящим рентгеновским излучателем: он разоблачал каждый учуянный схрон недомолвок в подпольной изнанке государственной системы сдержек и противовесов. Однако ему хватало ума не разбалтывать кому ни попадя свои поразительно точные умозаключения. – Так вот. Ни одному мне известно, что режим сквозного перемещения между северо-западной всегломерацией и юго-западной всегломерацией помимо того, что способствует самому показательному на Земле процветанию пяти свобод – в частности, культурной, – так еще и обеспечивает юг нашего великого края здоровой конкуренцией на рынке труда. Люди обоих краевых образований с успехом находят применение своим квалификациям: адаптивность трудовой политики искоренила понятие структурной безработицы, а ее гибкость свела до каких-то жалких двадцати пяти дней циклы фрикционной безработицы. Самое главное – уже третье поколение сросшихся столетиями назад этносов образовало неразрывные синкретические общности. Это целые семьи, для которых пересечение всегломерационных границ не менее примитивно, чем перешагивание порога дома. Для этих людей сместились горизонты территориального регулирования на несколько сотен миль вперед, – тут верховный переговорный комиссар Адамс, до этого из-под бровей смотрящий на когорту делегатов Осевого Полиса, плавным переходом адресовал свой взгляд Топ Моулу, специальному полисному скауту, выбранному центральным домом в Бордо в качестве переговорного лица в вопросах выхода Мэго из Земного Объединенного Полиса. – Поэтому вопрос об ограничении транзита сразу всех пяти свобод с юго-западной всегломерацией – высшая форма пренебрежения человеческого уюта и самореализации.

– Не менее пренебрежительная, чем внезапное решение Синклита северо-западной всегломерации одобрить выход из Объединенного Полиса, – раздалось с галерки пространной галереи, где напротив Сэллэлайна, воздымаясь над спинами высоколобых вояк-дипломатов из рабочей группы центрального дома, уместились приглашенные со всех краевых образований политики.

– Независимые звезды континента не намерены прощаться со ставшим уже родным соседом и стучать в наглухо закрытую осевыми властями дверь Чиркулум Чинере, – Сэллэлайн не думал выхватывать взглядом наглеца, посмевшего выкинуть столь недалекую диффамацию. Время для него было ценным ресурсом, попусту растрачивать который в столь значимый для его страны час значило еще большую глупость, чем слово, только что выкрикнутое одичалым рассудком с дугообразного балкона. – Более того, сам сосед не тяготеет к такому расставанию. Неоднократно лидер юго-западной всегломерации на встречах с крае-советником Иммом выражал свою заинтересованность в существовании нерушимой связи двух всегломераций.

– Крае-советники не имеют возможности и тем более права навязывать волю народу, – уже с другого фланга говорящей галереи обезличенный голос центрально-осевого негодования эхом раздался под куполом парламентской арены.

– Народ как раз и определился, – мистер Адамс вспылил. Он, словно смельчак-одиночка, стоял у шелестящей стены бурлящего злонамеренностью леса и перекрикивал рев гнусных чудищ, скрытых грядой деревьев. – Именно волю Общественного Надзора я и мои коллеги здесь, на сцене величайшего демократического проводника, воплощаем в полноценные реалии. Именно агломерационные Общественные Надзоры юга северо-западной всегломерации сообщили о недопустимости лишения даже малейшего прутика связи с близкой им юго-западной всегломерацией. Повторяю, Независимые Звезды Континента, как правопреемник северо-западной всегломерации, не принимают любого рода изъятия их устоявшихся прав с Чикрулум Чинере из договора о выходе. Предложенные рабочей группой Осевого Полиса варианты заключения в индивидуальном порядке соглашений о беспрепятственном движении капитала, труда, услуг, товаров и культуры несут в себе ряд подводных… я бы даже сказал, непозволительных камней.

– Что же вы тогда выходите, а? – очередной невоспетый герой балконной массы не устоял от эмоционального рвения высказаться.

– Порядок в зале! – председатель экстренной Земной комиссии по выходу служил всевидящим медиатором в окружении микрофонных панелей. Мужчина в длинной черной мантии с полами, едва касающихся паркетного островка, стоял на небольшом отдалении между двумя трибунами дуэлянтов: выполняя роль опорной призмы весов, он решал, чьей чаше мнения пора занять внимание чающих лиц.

– Уважаемый верховный переговорный комиссар Адамс, – оппонент Сэллэлайна, дождавшись, пока взбучка председателя не вышколит ватагу до показательной дисциплинированности, водрузил на плечи представителя будущих Независимых Звезд Континента тяжесть строгой буквы закона, – Вы не хуже меня знаете, что выход любого всегламерационного субъекта из состава Земного Объединенного Полиса5 автоматически ведет к снятию всех бестарифных привилегий. Данный порядок, я напомню, был утвержден, в том числе, и представителями северо-западной всегломерации на полях центрального дома представителей ЗОП в рамках создания особой экзомерационной зоны на Марсе, которая дэ-юре только в космическо-военном администрировании ассоциирована с юго-восточной всегломерацией, когда же в экономических и трудовых аспектах выступает самостоятельным хозяйствующим государственным субъектом. Исключительно посредством механизма заключения рамочных соглашений возможен прежний, хоть и неполноценный, объединенно-полисной режим межгосударственного взаимодействия.

– Предложенные квоты по экспорту, – верховный переговорный комиссар расправил гибкую жидкокристаллическую листовку у себя под носом; его грузные от едва переносимой тяжести обсуждений веки стойко приподнялись и явили степенное существо политика, – я их непременно зачитаю. Второй буллит пункта «а» раздела четыре «сокращение диаметров беспрепятственного транзита». Выдержка из договора о выходе, как все здесь присутствующие, я надеюсь, понимают: «в отношении эммера и эйнкорна с момента вступления в силу настоящего договора Независимым Звездам Континента выделяются экспортные квоты на каждую всегломерацию, входящую в состав ЗОП, в размере ноль целых тридцать пять сотых от среднего значения поставок соответствующей группы товаров, зафиксированного статистическим бюро внешнеторговых оборотов земного и экзамерационного рынков, за последние пять лет от даты настоящего договора о выходе». То есть вы предлагаете сократить до жалких тридцати семи миллионов тонн одну из ключевых статей внешнеторговой активности северо-западной всегломерации. Я опущу детали схожего вопиющего предписания одного из пунктов раздела «объединенно-полисный режим конкуренции с внеполисными субъектами», согласно которому субсидирование селекционных мероприятий по возделыванию высокопротеиновых злаков необходимо ежегодно сокращать на пять целых семьдесят пять сотых процента до момента достижения Независимыми Звездами Континента среднего уровня поддержки сектора, который сейчас существует в субъектах ЗОП. При этом любая директива Общественного Надзора не должна приниматься во внимание, если она противоречит обозначенным настоящим договором формулировкам – именно так указано в проекте документа. Все предложения представителей моей рабочей группы вашей по вопросу более-менее адекватной сбалансированности торговых потоков были безапелляционно отклонены. Кроме как мезальянсом это безобразие не назвать.

– Верховный переговорный комиссар Адамс, – Топ Моул ни на йоту не потерял бюрократическую холодность речи и взгляда, – в очередной раз повторяю: учитывая колоссальный разрыв в сельскохозяйственном преуспевании северо-западной всегломерации от остальных полисов, национальные производители субъектов центральной, северо-восточной и юго-восточной всегломераций находятся на грани выживания…

– Не перевирайте – ни о каких банкротствах не может идти и речи. Все это не больше, чем домысел. Тем более мы говорим о естественном существование капиталистического устоя. Рынок расчетливо справедлив к каждому участнику на своих бескрайних полях дохода! А вы делаете из нее регулируемую зону на неповоротливо тесной шахматной доске, – поднявшийся из глубин нравственного эгоизма комок недоумения уперся в кадык верховного переговорного комиссара и теперь рвался наружу что есть мочи. – Все представительства Общественного Надзора Вами указанных полисов выступали только «за» устоявшуюся здоровую конкуренцию. Национальные производители, о которых Вы также упомянули, адаптировались к конъюнктуре и перевоплощались – если на то была необходимость – как меняющие по сезону окрас шкуры зверьки. Вы же предлагаете сделать из рынка черт знает что!

Сэллэлайн Адамс почувствовал, что еще пара разгоряченных шагов и никак неподдающаяся усмирению экспансивность сведет на нет конструктивность и достоинство позиции, которую он с блеском отстаивал битый час перед заведомо скептически настроенной ареной.

– Я предоставлю слово моему коллеге, – посмотрел через правое плечо политик на сидящую за ним команду единомышленников. – Мистер Вуменхэттен, будьте любезны как бывший полисовый скаут поясните наиболее явные заблуждения центрально-осевых властей их представителям.

Далвин Вуменхэттен, теперь занимающий пост главы внешнедипломатической комиссии Независимых Звезд Континента – которыми, трезвоня по всем средствам массовой информации, называли северо-западную всегломерацию, не взирая на отсутствие легитимного земного эдикта на существование оного – принял от коллеги эстафету в этих длительных дебатах. Внушительный физическим воплощением мужчина в черном костюме занял место у трибуны. Оскалившие клыки волки, кольцом окружавшие зал, тут же усмирили свое рвение кинуться на центр логова, где до этого выступал не внушающий гладиаторскую непобедимость человек: политические ястребы учуяли оборонительную мощь его приемника.

– Мне просто не верится, что мы в стенах сакрального, с точки зрения представительской демократии, храма присвоили ярлык торговой квоты такому явлению как культура. – Врожденная харизма Вуменхэттена заставила Топ Моула запаниковать: ни разу его ювелирно отесанному хладнокровию не противостояло оружие большего калибра сдержанности. – Только вслушайтесь. По итогам предлагаемого к принятию варианта договора, любое свершение мастера неравнодушного к духовным чаяниям толпы будет обесценено… ее номинал всемирной доступности будет девальвирован, как, наверняка, выразились бы финансисты.

– Будьте добры, подбирать менее фигуральные выражения, мистер Вуменхэттен! – специальный полисный скаут Моул беспомощно позарился на внимание аудитории: призыв Вуменхэттена к чистоте восприятия обратил прежде распыленную толпу в призадумавшийся пантеон мудрецов.

– Я имею в виду – хотя в глубине души и убежден, что вам всем с первого раза было понятно, но для громогласной констатации повторю, – что бесполисное гражданство культуры, будь то цифро-, кинематографа, нейросетевых или людских работ в изобразительных или музыкальных искусствах, предполагается отозвать. Этот непродуманный договор о выходе хочет вырвать паспорт мирового гражданина из рук мастеров-странников, вечно играющих на струнах наших чувств. Кто мы такие чтобы мешать заградительными пошлинами рвению центрально-осевого или же юго-западного воздыхателя наслаждаться силой творческой мысли гения из Независимых Звезд Континента? Мы, скучные до ужаса чиновники, стоящие на страже уюта жителей Земли, посмеем то ли от неизбывной зависти к таланту, которым, кроме как в делах канцелярских, никогда не обладали, то ли от обыкновенной скудности ума вторгнуться в сознания граждан, чтобы разворошить их идиллию культурного изобилия до похабно выхолощенной пустоты? Я верю в то, что мы не допустим…

– Что же вы тогда в противоположность одной абсолютизируемой свободе узурпируете другую? – прервала оратора теперь отчетливо видимая фигура, вместе с остальными ей подобными она образовывала одну сплошную линейку полисных политиков на балконной выемке. – Ваша сторона намерена опустить уровень приема беженцев с южный зон до скудных двух тысяч в год.

– Все верно, мистер Грейндж прав, – подхватил за сокомандником Топ Моул. Он по-прежнему не ощущал возврата речевой твердости из-за недюжинного умения Вуменхэттена убеждать в объективности своей линии – даже если ты возглавляешь стан его идеологических противников. Но специальный верховный скаут не позволил арьергардному бою собственных убеждений утонуть в отступлении – и тут он ударил: – Я напомню, мистер Вуменхэттен, что именно отказ соблюдать установленные центральным домом квоты по приему бедствующих жителей южный зон был краеугольным камнем, заложенным в фундамент документа о независимости вашего государственного образования. Объясните мне природу таких двойных стандартов, господин министр по внешнедипломатическим вопросам.

– Я без зазрения совести отвечу, мистер Моул, – тут же, не торопясь, растягивая выговариваемые слова, Далвин был, как никогда, предельно четок и откровенен; обычно сие качество служит менее опытному политику дурной славой. – Наши закрываемые перед беженцами врата мирного прибежища, по сути, символизируют неприятие той политики, коей Земной Объединенный Полис уже столетиями придерживается в отношении южных зона. Зачем мы отчуждаем людей от их дома, лишаем родословной не менее богатого культурой народа южный зон? Какой смысл в том, что самобытность народа будет растворяться в урбанизированных городах краевых всегломераций, где потопом рабочей суеты давным-давно смыта, приведена к единому знаменателю любая форма нац-идентичности? Разве вы не видите? – нехарактерный для уравновешенного темперамента Далвина резкий взмах руки в сторону потолка устремил взгляды политиков наверх. – Мы с Вами вместе сейчас пришли в это место с улиц беспощадно кибернезированной реальности… путем ввода тарифов на продукты творчества хороним тут последний оплот человеческой тяги чувствовать, тем самым еще более безотзывно отдаем людскую природу, почти потерявшуюся в непроходимых коридорах муравейника, на съедение цифровой пустоте.

– Прекратите сгущать краски, мистер Вуменхэттен, – чуть было не возмутился оппонент, но уперся в неостановимую машину активизировавшихся инстинктов Далвина: это были врожденные инстинкты разумного существа, взбунтовавшиеся от угрозы разлуки с кровным миром – их материальное волокно переплелось с аппаратным красноречием в композитный сложный колос и не отступало. Все знают, что делает зверь, загнанный в угол варварами.

– Мы же, Независимые Звезды Континента, напротив, инициировали программу по направлению помощи и созданию промышленно-интеллектуальных хабов, призванных вернуть мир в южные зоны. Мы не станем абсорбировать не без того угнетаемый народ по причине проявления уважения к особенностям южных зон, о которых, видимо, центральный дом представителей ЗОП решил забыть.

– Особенности южных зон? – балконы, выступающие на стороне Топ Моула, вновь занервничали в нескрываемом возмущении. – Там, где перекочевавшие из концентрационных зон пустынные набежчики устроили рассадник вооруженных нападений, убийств, грабежа и тому подобных бесчинств? Вы об этих особенностях говорите, господин министр?

– Мы сделаем все, чтобы вернуть туда мир, – Вуменхэттен чувствовал, что патронташ аргументов иссекается. – С помощью Земного Объединенного Полиса или без. Теперь возвращаясь к недопустимой творческой зарегулированности и вытекающей из нее более серьезной проблематике социокультурной уживчивости с системами цифрового нейроэко- пространства, такого же неотделимого аспекта нашей с вами жизнедеятельности. Здесь власти нового независимого государства выступают только за равнодолевой баланс существования двух осей общественных координат – без перекосов в любую из сторон.

– Заканчивайте с этой софистикой! – все тот же голос с противоположной оратору галерки продолжать неистовствовать. – Ваши граждане, сами не осознавая этого, лишают себя привилегий Объединенного Полиса. А вы тут медоточивые фразы отвешиваете!

– Беспардонный наглец! – теперь галерея, оберегавшая тылы Вуменхэттена, обрушила волну критики на противоборствующие балконы. – Неудивительно, что именно отсутствие разума центрально-осевых синклитсменов направило решающим голосом корабли «Световых горизонтов» в путь, откуда нет возврата!

– Учитесь слушать! – поддержал кто-то другой из стана новообразованного государства.

– Как вы смеете упрекать нас во всеобще принятых директивах! – ответ не заставил себя ждать.

– Сидите и не вставайте лучше! – вступил в полемику другой.

– Какой позор!

– И это мы-то еще лишены разума?!

– Лучше бы и не приезжали, а сидели там – на своем медианном материке!

– Цирк тут устроили, понимаешь ли!

Парламентское помещение Синклита в Мэго превратилось во взбаламученный внутренними междоусобицами улей, где в ход шли самые острые жалящие упреки. Политические ястребы и волки обеих сторон сгущали панораму идеологической баталии разгоняемыми роями чумных словесных артобстрелов. В центре поля боя полководцы покорно отдались военизированному сполоху их гарнизонов, как бесчестные вожди, смирно наблюдавшие за отправленными ими на заклание детьми, что окрепли силой, но пока еще не умом.

– Хватит! Тишина! – голос председателя экстренной Земной комиссии по выходу отрезвил переполошенный дом политических деятелей. Эта безэмоционально приказывающая грубая громада поистине судейского волеизъявления дала бесноватой арене непримиримых интересов понять, что еще живо и долженствует беспристрастное око арбитра. – В легком недоумении нахожусь я от того, что четыреста с лишним взрослых мужчин и женщин делают все возможное, чтобы их граждане, чьему благоденствию синклитсмены обязаны служить, остались с разбитым корытом. Сегодняшними слушаниями мы еще дальше ушли от фидуции. Только ее беспрекословное достижение будет являться гарантом соблюдения принципа существования института государства ради жизни его народа, а не наоборот! А Вам, мистер Моул и мистер Адамс, позор за то, что не обучили коллег, взявших ответственность нести в своих устах голос людей, манерам дипломатической вежливости и чиновнического профессионализма.

Словно выруганные мальчуганы и обиженные девицы, синклитсмены, все до одного, проглотили отсохшие от залпового перекрикивания языки. Далвин Вуменхэттен прочувствовал, насколько сильно он всех подвел неспособностью свести концы с концами и в каком галактическом отдалении по-прежнему он находится от грезимого идеала договора о выходе северо-западной всегломерации из состава Земного Объединенного Полиса.

– На этом текущая сессия официально объявляется закрытой. Надеюсь, в следующий раз вы будете думать, прежде чем что-либо сказать.

Барабанная дробь, занавес укрывает порнографический разврат оцепеневших от дискуссионной импотенции истуканов, где, вместо образованных ударами ядер воронок и слегших солдат в разворошенных латах, пророненный политиками всего мира стыд усеял мраморные полы парламента.

***

Узкая прорезь арочно-гравитационного сооружения лениво выпустила из шлюзового отсека широчайшее полотно катаракты. Могучая масса воды скользила по арке плотины и обрушивалась на головы жителей Нового Дэ’Вона. Лат-скайстер Ишиму-Спроул попал под раздачу водоската, угодив точно под несущийся сверху-вниз напор: машина будто бы заранее высчитала момент встречи с приливной канонадой. Тем временем дождь пробил очередную серию дроби по внешней обивке транспортного средства. Именно характерные крупинки моросящего дождя, а не водопадный настил попал в лат-скайстер – не было никакой плотины…

Пространный сток феноменального викторианского водопада устремлял миллионы кубометров фотофоретических проекций прямиком в неоновые жерла мегаполиса: бьефом было петабайтное водохранилище, оно пропускало цифровые потоки видеоинсталляции через контрфорсы удаленных серверов. Типичная голографическая реклама какого-то гидроэнергетического концерна раскинулась во всё ста восьмидесятиэтажное здание, коими был усыпан светодиодный покров города, как блохами на шерсти дворняги.

Многочисленные коробки, фасады которых охватывали люминофорные рекламы, сменялись друг за другом на глазах у Крео Спри: ему казалось, что он пролистывал их, как вкладки сенсорного экрана. Сплошная вереница светлячков с небольшими прорезями темноты между ними оставалась позади скайстера: сколько бы сверкающих жучков летящий сквозь ночь лат ни миновал, конца им не предвиделось. Настоящая головокружительная акрофобия от утопающего в бесконечность пространства. Этот горизонтальный колодец без дна был облеплен тенетами его несменных постояльцев, цвета их имели самые разные оттенки: красно-оранжевые, лазурно-зеленые, вишнево-малиновые, местами даже фиолетово-пурпурные на грани индиго.

– Значит, ваша экспедиция особым успехом не увенчалась? – Кюс-Лэх сидел на пассажирском сидении. Вместо надоевших пейзажей ночных улиц он изучал пилота, как будто впервые видел его. – Как ты говоришь называется это племя, Спри? О-Кама?

– Акама, – Крео прильнул к окну и включил автопилот. Огни зданий ускользали за корпус скайстера, как фотографии жизни, пролетающей перед глазами. Еще одна, казалось бы, заставляющая жадно дышать жизнью вереница событий в концентрационной зоне – однако по возвращению в привычную жизнь, оказывается, тебе уже миновало за тридцать, а ты все такой же беспомощный и одинокий. Твой единственный близкий – монолитное безмолвие, в стенах которого путевой календарь неостановимо лишается листков отведенных тебе дней, как береза своего сердоликового покрова осенью. – Такой народ в южный зонах.

– Я-то думал, вы полетели в концентрационную зону. А все оказалось намного проще. Эх, жаль. И что в итоге-то? Забытое кладбище радиоактивных отходов? Неудивительно, что люди массово бегут из южных зон. А у этих племенных бедолаг от эквивалентной дозы наблюдались физиологические аномалии? Лишний отросток или, куда феноменальнее, наличие телепатических наклонностей?

– Нет, никаких мутаций. Обычные бедняки из южный зон. – Вся экспедиционная команда договорилась, что информация об обнаруженных техногенных реликтах и связанных с ними наблюдений не выйдут за пределы стен центрально-осевых властей. Шнур из самоуправляемого плазменного сгустка дейтериево-тритиевой изотопной смеси по-прежнему не был понятен даже привлеченным Ханаомэ Кид консилиумом самых живых умов по направлению ядерной физики. – Да и, вообще, просочившаяся в сеть утечка – ничто иное как газетная утка. В этом участке южной зоны на десять тысяч квадратных метров раскинулась свалка токсичного шлама. Кто-то сбросил туда фонящий мусор: может пустынные набежчики, а, может, обычные поселенцы южный зон. Они лучше знают, как утилизировать отходы у себя дома, – Спри изворотливо подбирал отгораживающие от истинны лукавства: он боялся, что прыткий ум юноши, на чью долю посыпались сетевые догадки и предположения, выдаст разоблачительное резюме. – Что ты имеешь в виду под «намного проще»? Знаешь, не каждый может даже и такое путешествие себе позволить.

– Будет тебе! Говоришь как почувствовавший надломы в спинном хребте старик. Вот те же дальневосходные мудрости о пути воина или как их там называли? Ты мне сам говорил.

– Бусидо.

– Верно, бусидо. Вот там по-настоящему поразительные рассказы, и никакого тебе «намного проще»! Так вот одна из историй, которую Ваш покорный слуга вычитал из проспекта школы Ё О Ну Мэ. Ты же сам должен знать такие вещи! Она повествует о самоотверженном подвиге буси, вступившим в бой с пылающими пастями многоголового пожара, чтобы спасти историю господина. Это была схватка не на жизнь, а на смерть.

– Теперь понятно, почему девчонки толпами тебе на шею вешаются. Ты с таким же пылом объясняешься им в чувствах? – Спри кинул одухотворенному жеребцу безобидную улыбку.

– Ой эти девчонки. Ну давай о чем-то менее утомительном! Так вот, – юноша перевоплощался на глазах: вот он вскипел извергающим пары чайничком, как уставший от половодья женских восхвалений в свой адрес ловелас; вот он, буквально за секунду, вновь предстает умудренным вопросами богоборчества бардом, а колыхание пламени в юных глазах задает ритм древнему рассказу о самопожертвовании буси – как будто сперва были глаза, а только потом сам подвиг воина.

– Да, прости, конечно. Продолжай.

– У воина был господин. Не мудрее других вельмож, но и не глупее ему подобных. Богатый, добрый, местами простодушный, но искренне любящий свою семью и чтящий родословную среднестатистический дворянин. Но вот применительно к служащему в его дворе войну любая словесная конструкция с частицей «средне-» покажется уничижительной, зная, что ни один поэтический фортель не вместит в себя масштабы проявленной им преданности. В имении господина всполохнул адский пожар.

Крео вспомнил пересказываемый Кюс-Лэхом подвиг, но он не остановил мальчишку. Еще он вспомнил ту злосчастную ночь, когда они вместе с Кюсом ехали по шоссе на колесной тяге лата под неслышимое дыхание электродвигателя, а заснувший за рулем левитирующего на магнитной подушке гранд-скайстера дальнобойщик всплыл перед мужчинами на расстоянии пятнадцати метров – тормозной путь был куда больше. Об этом Крео тоже не сказал: ни ехавшему с ним со спортивных состязаний по гимнастике сонному мальчишке, ни его отцу, мистеру Бэжамину Дэну, сжимающему кулаки перед трансляционным экраном каждый раз, как под мертвым хватом его сына проминалась перекладина, а магнезия создавала облака аэрозоли.

– Буси без колебания бросился в плавившийся на глазах дом. Когда-то поддерживающий конструкцию брус капал жгучими углями ему на плечи, дрова же для топки, укрывавшие воина теплом в непогоду, вцепились удушающей дланью угарного газа ему в глотку. Но он нашел библиотеку, выглядел фамильную книгу его господина. А затем…

Он понял, что бежать некуда, буси оказался заперт в кроваво-желтых стенах пламени дракона: Спри, про себя, следовал за пересказом Кью.

–… Он осознал погибельную участь своего имени; враг застал воина врасплох. Бежать было некуда: огнедышащее чудище воспламенило все вокруг, кольцо пожара съедало нетронутый островок, с каждым отхваченным куском пола приближаясь к воину. У него был только меч и клятва, данная господину, клятва – превозмогающая любую боль и страх…

Он вытащил тати из сая, посмотрел в будущее нереализованной жизни с так и ненайденной любимой, смирился с жертвенной необходимостью и… – Крео намеренно ждал, когда Кью дойдет до рисуемого в собственных чертогах памяти рокового поворота. Он не торопил события – он растягивал наслаждение от предвкушения напрашивавшейся жертвы.

–… Он вытащил тати из сая и распорол себе живот, куда спрятал родословную господина и тем самым спас от беспощадной стихии огня книгу, священную для оберегаемой им семьи.

Смирился с жертвенной необходимостью и… разорвал петлю.

–… Когда тело нашли, не сразу выяснилось, что книга располагалась внутри обугленного трупа. С тех пор ту родословную называли Кровавой.

«Находилась внутри трупа» – вслед за юношей Спри безмолвно закончил историю на общей кульминирующей точке.

– Кстати, вот здесь мне и надо выйти, – гимнаст-романтик, а по совместительству еще и дьявол сладкоречия, показал рукой на место посадки. Спри покорно дал крен вправо.

Ишиму-Спроул почти опустился на асфальт.

– Не надо, я сам, – проследовавшее подмигивание Кью хлестнуло по водителю своенравием сорвиголовы. «Хотел бы я взять этого парня в концентрационную зону и показать скрытые от мира секреты» – проскочило в голове у Спри. – Люблю высоту, знаешь ли.

Девятнадцатилетний мальчишка спрыгнул с трехметровой высоты и поднял голову в сторону открытой двери, откуда только что вылетел.

– Не забывай про наш уговор, Спри! – не успевая прикрывать глаза от усердно пробивающихся к лицу осадков, Кюс между выкрикиваемыми отрывками слов глотал хлопья огрубевшего дождя. – Надеюсь, ты будешь болеть за меня… а когда я выиграю земное первенство… а ты будешь сидеть там, на трибуне, – Кюс не выдержал и прикрыл лицо рукавом насквозь промокшей куртки, -… когда последний зритель покинет арену… я подойду к тебе, хвастаясь полученным трофеем, и разрешу перестать за меня болеть.

– Потому что все уже будет позади, и мы с тобой станем победителями, – Спри высунулся из кабины со стороны пассажирского сидения; его мироощущение как-то умозрительно пошатнулось. – Аккуратнее там!

– До встречи, Спри!

Лат-скайстер оставил позади себя площадь вместе с самим Кюсом.

«Он вытащил тати из сая и распорол себе живот» – Спри крепче сжал руль Ишиму-Спроул, думая, что тот вслед за ушедшим из-под ног миром выскользнет у него из рук, и направил скоростной крейсер в стиснутые неоном лабиринты сырого муравейника.

***

Едкая пустота покалывала руки Спри. Ощущение, когда при себе не оказывается незаменимой вещи, неотступно тревожило буси-до в манере истеричной женщины. Оно донимало и пилило мужчину за неуклюжую растерянность, коей залилось его лицо до момента просветления. Кочевник – как он мог забыть о тати буси-до, его ангеле-хранителе последней инстанции.

Ковка меча являлась особым искусством, требующим отточенного самообладания, ну а Кочевник был сотворен самыми безмятежными руками невоспетого кузнеца в печах Пяти Лепестков: его стальное лезвие безупречно легировали наиболее прочными металлами – в отличие от неряшливых мозгов Спри, в память которым примешались опилки да солома.

Крео вспомнил, что тати был отдан им же на хранение уже погибшему мастеру Ё О Нэ Ми.

Буси вытащил тати из сая и распорол себе живот.

Лунный свет уполовинила лестница в цокольное помещение: хрупкая полоска отсеченного лучика подсвечивала путь в подвал морга, прокладывая бледно-голубую дорожку вдоль кафеля. Свет от спутника обрывался у распахнутых дверей, где искусственное освещение кварцевых ламп перенимало странника у лунных проблесков и провожало в подземное пристанище терапевтического ультрафиолета.

Крео Спри медленно шагал по плиточной мозаике, не озираясь на подозрительные шумы, доносящиеся с лестницы. От лоснящейся белизны кафеля, к которой ко всему прочему примешивалась текстура бесшовной кладки, резало слизистую глаза; вдобавок синева электромагнитного излучения ламп сдавливала виски.

Буси-до преодолел гнетущий антураж вытянутого коридора и завернул за угол. Одна из секционных, примыкающих к длине грядой равноудаленных помещений, выделялась на фоне остальных: свет от процедурных ламп изливался через стекло на коридор. Яркость лучей подавлялась фильтром заслонявшей их по ту сторону окна ширмы, от чего откидываемые на пол тени судебно-медицинских экспертов казались зловещими куклами под управлением черта-чревовещателя. Только эта секционная выбивалась в световые ориентиры во мраке прохода, сзади разбавляемого ультрафиолетовым отсветом предыдущего коридора.

– Опять мальчишка, – сказал один из живых представителей ночных постояльцев крипты. Это, по всей видимости, был высокий, надрессировавший себя хладнокровием медсотрудник. – Нашли на берегу бухты. Примерно, тот же район Бухты Ныряльщиков.

– Сколько ему? Опять меньше двенадцати? – второй коллега обладал менее сдержанной натурой: возможно, новобранец в судебно-медицинском стане.

– Десять исполнилось на прошлой неделе. Сегодня на опознании мать, зажав крошечную пятку сына, говорила об этом. В итоге, не устояла. Кропп еле успел уберечь бедняжку от падения.

– Твою мать… Какой же это уже по счету за последний квартал?

Спри не дождался ответа, отстранился от окна и проследовал вглубь тоннеля, света в его конце не предвещалось: напоминающий о своей неотвратимости морг без сантиментов знакомил будущего транзитера с условиями временной остановки. Будь воля смерти, она бы прямо там всучила Крео в его пока не обледеневшие руки ключи от апартаментной камеры с видом на тупиково-черное ничто. Буси-до решил, что, подавшись мыслям, можно свести себя в могилу раньше положенного срока и пошел дальше.

… распорол себе живот, куда спрятал родословную господина.

– Аполло, камеры наблюдения надежно дезориентированы? – Буси-до стоял напротив очередного зала для вскрытия тел, куда по его требованию омнифрейм, путем многослойной аферы с больничными службами новодэвонской агломерации, поместил тело убитого учителя дальневосходного боевого искусства. Слабый шлейф фенола чувствовался в воздухе. Одно только успокаивало Спри: он – не без помощи находчивого Аполло – не позволил бальзамирующему средству добраться до мастера-Сикэнна Ё О Нэ Ми.

– Подтверждаю, хозяин, – с небольшим лагом отозвался омнифрейм. Его нехарактерный подбор синтезированных голосов показался Спри странным. – В соответствии с дежурным расписанием, по пятницам медицинский персонал освобожден от исполнения осмотра всего больничного заведения. Один андройд-синтетик и управляемые ИИ роботы-медсестры меняются с людьми по графику два через два: так постановил профсоюз занятых в медицинской отрасли при Общественном Надзоре Нового Дэ’Вона.

– Хозяин? – отделался легким удивлением Спри. – Никогда не замечал за тобой столь кротких манер. Роботы ведь не явятся сюда?

– Упс, – еще более незнакомо прозвучал Аполло.

– Упс? Так ладно, поговорим о твоем поведении, когда вернемся.

Мужчина прикрыл за собой дверь. Он обогнул операционный стол, после чего жестом пальцев правой руки надул сферический комок, на что аукнулась умная система освещения и плавно включила слабенькую тусклую подсветку по боковым панелям зала. Спри встал у черной оболочки, под которой был скрыт до сих пор не подвергнутый аутопсии Ё О Нэ Ми.

Буси-до хотелось, чтобы пакет зашелестел, а тело его учителя освободилось от кандалов смерти. Впервые за столь длительный срок проявленное сочувствие, задался вопросом Крео? Или по-прежнему неугасший импульс чувств, усиленный предсмертными признаниями мужчины и женщины в комнате обслуживания под вопли Атласа? Возможно, украдкой он замаскировался под иные эмоции. Импульс, которому Спри упрямо противился инерцией бесплодного волчьего одичания.

– Он ведь будет изрядно попахивать, да, хозяин? То есть, Крео. – Пока омнифрейм блуждал в трех соснах, подбирая ответ, Спри снял магнитную ленту с прорези и распахнул сумку с человеческим телом.

Омнифрейм не удосужился рассказать своему оператору о том, что родственники Ё О Нэ Ми – в частности, его сын – какую неделю уже не могли отыскать тело старца. Аполло тщательно усыпал песком бюрократических неурядиц каждый шаг по перемещению покойника из отделения в отделение, запутывая тропинку из следов непонимающим менеджерам медкорпорации. Если бы Спри уделил минутку логическому мышлению, он бы с несказанной легкостью обнаружил столь очевидный факт как наличие родственников и их заинтересованность в церемониальном погребении Сиккэна. Однако мужчина слишком сильно отстранился от института житейский забот. Невосполнимо велик был разрыв между ним и мирским бытом, где домашний очаг наделял энергией любви членов семьи: рассудок этого жалкого получеловека оборвал все артериальные пути к увещевающему принять его тепло сердцу. Поэтому, с первого взгляда, обыденный, но при этом императивно первостепенный союз кровных уз являлся для паразитирующей черты Крео все теоретизировать не больше, чем социальным конструктом. Спри поклялся сам себе и чести связывающего его с Сиккэном искусства, что попрощается с учителем первым.

– Разумеется, он будет пахнуть, – Спри смотрел вглубь Сиккэна, хоть и его распоротый поперек живот был сшит бригадой скорой помощи или кем-то другим на месте. Безуспешные попытки спасти заранее продумавшего свой символичный уход мастера. Внутренний взор Крео явил картину самоумерщвления. Вот оно то самое сэппуку, неоднозначность которого неоднократно поднималась в ходе их бесед. – Значит, ты все-таки решился на это, старик.

– Это все, что ты хотел сделать? – Аполло звучал невежественно и словно куда-то торопился.

Спри пришел сюда, во-первых, чтобы проститься с учителем а, во-вторых, узнать судьбу Кочевника: послушник дальневосходной школы занес руку над веками мастера (он не прикасался пальцами глаз, боясь попасть впросак из-за возможной дактилоскопический экспертизы) – первый пункт ночного визита можно было вычеркивать. Выполнено. К сожалению, успехом не увенчались поиски тати. Глухой вакуум парализовал центры мышления Крео: мозг буси-до отказывался распознавать намеки на местонахождение холодного оружия.

Буси без колебания бросился в плавившийся на глазах дом. Что-то всколыхнуло на закромах абстрагированного отрешения, пока мозг Спри отмокал в ванне дедуктивного разбора. Он нашел библиотеку, выглядел фамильную книгу его господина. Что-то витало в воздухе и удушливо напрашивалось на каприз быть замеченным. Спри продолжал отметать одну теорию за другой не в состоянии выложить из блестящих камушек очевидный рисунок мозаики. И вдруг рассказ Кюса-Лэха взял его за руку и повел по непротоптанной дороге, окаймленной колышущимися на ветру горящими злаковыми полями из той самой истории.

Он осознал погибельную участь своего имени, враг застал воина врасплох. Бежать было некуда.

– Ты сильно занизил пульс. Что-то не так, хозяин? – заботы омнифрейма остались без внимания.

Что-то, действительно, было не так. Что-то не так было с телом: грудь парадоксально острыми бугорками выпирала кверху. Что-то совершенно незнакомое читалось в опущенных веках мертвеца: Сиккэн будто бы торжествовал и, как монументальная эффигия на надгробье рыцаря с золотым сердцем, благодарил судьбу за то, что она отпустила его с миром.

… огнедышащее чудище воспламенило все вокруг, кольцо пожара съедало нетронутый островок… Крео Спри почти вплотную встал у стола… с каждым отхваченным куском пола приближаясь к воину.

– Да, малыш, тут что-то действительно есть. То, что Ё О Нэ Ми должен был сохранить только для меня, не нарушив уложения бусидо, которым он всегда мечтал жить, но не имел на то морального права.

«Когда воин, буси, понимает, что его честь осквернена, он совершает сэппуку» – из оков памяти посыпались воспоминания о последнем разговоре с учителем. «Что это из себя представляет?» – переспросил тогда Крео. «Не имеет значения, бу Спри. Как ты видишь, ни я, ни мой сын не смогут следовать бусидо. Но я испытываю гордость за то, что не чужой мне человек близок стать тем, о чем я теперь не посмею и мечтать. Я лишь имел наглость преподавать ремесло.»

У него был только меч и клятва, данная господину, клятва – превозмогающая любую боль и страх.

– Что ты собираешься делать, Крео? – омнифрейм мешался, как те сгорающие от любопытства озорные мальчишки, которые недостаточно высоки, чтобы – даже подпрыгивая – рассмотреть за спинами взрослых обсуждаемый секрет.

Спри не ответил, он взял слившийся с глянцем миски скальп и навис над воином, спящим в глубокой тьме. Буси-до слышал сквозь время, как ассасины мчались к кабинету Сиккэна, обнажая клинки. Возможно, было все так, а, может, и по-другому: Спри не знал наверняка, как «уходил» Ё О Нэ Ми, поскольку сам в тот момент бился за собственную жизнь.

Он вытащил тати из сая и распорол себе живот, куда спрятал родословную господина и тем самым спас от беспощадной стихии огня книгу, священную для оберегаемой им семьи.

Крео прошелся лезвием хирургического инструмента по шовному следу – стенки человеческой плоти распахнулись, и взору мужчины явились сверкающие нагромождения внутренних органов. Спри поднял глаза на обездвиженное тело, выпрашивая у намертво сдвинутых век разрешение сделать то, что было необходимо. Однако глаза Сиккэна, казалось, благословили грешника еще задолго до того, как он явился в секционную.

Ё О Нэ Ми ушел из этого мира с лицом, одобряющим ужасающий замысел, разгадать который он или – что скорее-всего ближе к истине – какой-то псих доверил Крео Спри.

Буси-до окунул руки в кровавый сосуд. Скользкие мешочки с рыхлостью, цепочки сырых округлостей: что только не попадало ему в руки. Крео намеренно отвел глаза. Он по-прежнему смотрел точно в закрытые очи учителя, его руки сами по себе гуляли внутри тела. Где же то, что налетом легкого наития мельком показалось Спри среди строк истории о сгоревшем воине?

Как гром среди ясного неба, правая кисть Крео, отодвинув очередное склизкое препятствие, почувствовала неорганическую твердость. Рука нащупала знакомые выемки. Буси-до без лишних раздумий ухватился за стальной рудимент и с ювелирной строгостью потянул рукоятку на себя.

Руки вынырнули из алого бассейна, вместе с ними из утробы выбрался и сам Кочевник. Вооруженный мечом грешник перебрал грани цука и уставился на свое искаженное лицо, по его искривленной лезвием физиономии скатывались кровавые потеки. Спри вспомнил, как он давал клятву избавить меч от его губительного реноме – известности переходить из рук в руки чаще, чем солнце восходит на востоке.

Когда тело нашли, не сразу выяснилось, что книга находилась внутри обугленного трупа. С тех пор ту родословную называли Кровавой.

– Это просто невозможно. – Алый ручей окончательно смыл лицо Спри с моноути.

Может, на этот раз после того, как тати был облит кровью таинства, судьба проявит благосклонность к нему? Может, грехи за столько забранных жизней были отпущены клинку, как и духу Ё О Нэ Ми за исполненный долг? Меч был крещен в сосуде своего прежнего хозяина, но навряд ли это освободит его от первородного греха, все-таки постановил Спри. Перед ним вновь предстало предзнаменование Сиккэна, неизбывным грузом втиснувшееся в подкорку:

«… обучение своей воли морально-психологической дисциплиной для совершения в судьбоносный момент этого самого единственного поступка. Отказавшись от личной выгоды, отказавшись от мыслящих подобий своего внутреннего слабого я – мгновенно, за счет натренированной интуитивности, – немедленно реализуй действо, к которому вела тебя сама судьба…»

– Прощай, Сиккэн… последний самурай. – Буси-до повторно оглянул переполох, коим он укрыл стол для аутопсии. «Крещение, какое странное слово. Что оно значит?» – были последними мыслями Крео Спри в охваченном кварцевым ультрафиолетом склепе.

***

Два глубоководных отверстия смотрели на Крео Спри, тот, в одном шаге от усыпления, продолжал таращиться на них. Веки мужчины непроизвольно расширялись; распахнутые настежь они почувствовали теплый поток воздуха – две маленькие скважины дышала в лицо буси-до.

– Не надо так на меня смотреть. Давай ка, уже привыкай, – Спри, хоть и загипнотизированный манящим коварством кожаной выпуклости, по-прежнему сохранял рассудок. – Я же как-то наплевал на аналогичные физиологические надобности.

Уходящие внутрь в виде кругловых сечений прорези вызывали у Крео образы архаичных двуствольных ружей.

– Разумеется, вини меня, кого же еще, – самобичевание Спри звучало как наигранная драма, будто воображала из начальной школы жаждет оказаться в центре внимания по случаю поставленной им же трагедии. – Твой взор полон укора. А я-то что? Откуда мне было знать, что у тебя там в концентрационной зоне осталась подружка? Эх, бедняга, небось, сердце исходит слезами по ночам, когда вспоминаешь, как вы друг друга от блох вылизывали, мм?

Двуствольный клювик перевернулся и стал бокфлинтом, вместе с ним накренилась и сама недопонимающая мордашка.

– Да-да, я видел, как ты скрежетал лапами по стене, – завистливый буси-до принялся отчитывать четырехлапое создание, не утратившее желание растворяться в благодати любовных утех. – Это – та кошка с пушистым задом на весь дверной проем, верно?

Пес заскулил: то ли от душистого аромата его соседки, забившегося в ноздри, то ли от жалости к безнадежному хозяину, который взял с собой из концентрационной зоны четвероногое утешение от черствости, хотя мог бы завести девушку.

– Так ведь она не из твоего рода? – раскисший в высоком кресле мужчина подозревал, что ведет беседу уже сам с собой, когда-же пес стыдливо оплакивает безумство человека. – Видать, ты там в концентрационной зоне за каждой юбкой бегал… или что там у вас? Каждую шерстку успел изучить, а, хапуга? Не знаю, не знаю. Мисс Дитко навряд ли подпустит дворового пса к своей выхоленной графине с пышным хвостом.

Собака стала единственным из обнаруженных обитателей концентрационной зоны, кому посчастливилось покинуть место с исследователями. Изначально Спри противился такой опеке, но не в состоянии забыть, с каким чаянием Ханаомэ Кид умилялась псу, мужчина – впервые за долгое время – повелся на поводу у подтаявшего сердца. «Рокмакс»: кличка подвернулась Крео сама собой; несвязанные частицы брутально звучащей белиберды.

– Хозяин, как такое возможно? – пасть собаки не дернулась – вопреки этому, вопросительная постановка слов отчетливо процеживалась сквозь безобидные клычки.

Крео что есть мочи сжал веки и усиленно проморгался. Он покачал стакан обмельчавшего виски, а затем заправился содержимым по самое дно.

– Что, прости? – Спри повернул ошарашенную физиономию боком и поднес ее к мокрому носу говоруна, будто отоларинголог с надетым налобным рефлектором принимал мохнатого пациента. – Ты что-то гавкнул?

– Я тебе не собака, Крео Спри. Я – разумное существо без какого-либо искусственного алгоритма понимания. Ты разве забыл? – голос, сперва донесшийся будто из мордашки Рокмакса, акустически переформатировался в знакомую металлическую размеренность. Давненько Аполло не использовал такую комбинацию заунывных басов.

– Ах, это ты. Я уж было подумал… а ладно, пес с ним, – как всегда, наплевав на глупое положение, в которое он редко, но, бывало, попадал, Крео вернулся в прежнее положение: вжался широкими плечами в куда более могучую спинку кресла и продолжил утопать в нем.

– Ты же, случайно, не мог подумать, что с тобой вдруг заговорил пес?

– Сколько раз я говорил тебе не называть меня «хозяином». Тот электрический импульс, которым меня долбанул чертов робот в подземелье, тебе тоже накостылял что ли?

– Прости, Крео Спри. – Вдогонку поникшей тональности омнифрейма пес опустил голову, его ушки непроизвольно качнулись.

– Говоришь, как такое возможно?

– Не мог ведь мужчина распороть себе живот и…

– Совершить сэппуку, попрошу Вас, – чувство собственной беспомощности вместе с вызванными им гневом и отчаянием наполнили безжалостностью глаза, скрытые под почти опущенными веками.

– Я не могу подобрать среди существующих – по результатам известных наблюдений – параметров физиологической сигнатуры в моменте шока, чтобы смоделировать схожую ситуацию, при которой человек, с выпущенными наружу висцеральными органами, смог бы спрятать в собственном теле меч такой длины.

Оператор омнифрейма не ответил на вопрос, так как сам был в замешательстве. В настоящий момент к отвратной кататонии примешалась едва сдерживаемая злость на неспособность отгородиться от внешнего мира ширмой эмоциональной глухоты. Еще сильнее его бесила легкая капитуляция перед дистиллятом из пшеничной смеси, вместе с которой он бы с удовольствием сжег свою стыдливую тушу в дубовых стенах ароматизирующих бочек. Таким он и сидел: угрюмым, свирепым, готовым обрушить грозовые небеса. Гусиная кожа от сквозняка вместе с мышечными судорогами придавали жилистому телу большую оживленность, которая, в свою очередь, напрочь отсутствовала в застывшем от гнева лице. Голый торс разграфляла жилистая укладка мышц: за минувший месяц Спри из крепко сложенного стал неузнаваемо поджарым: конечно, до высушенной рыбы ему оставалось еще очень далеко, однако на лицо было влияние дефицита сна и отсутствие сбалансированного питания.

В углу около панорамного остекленения висел древний сто дюймовый плазменный экран и транслировал злободневные сводки новостей: ведущий вечернего выпуска вестей вывел на экран лицо особо грозного выражения, все заросшее неуклюжими завитками, да и вообще с неопрятно сидящей бородой:

«Мы не допустим, чтобы власти Осевого Полиса пошли на поводу у так называемых Независимых Звезд Континента. Если утвержденный запрет на сообщение с южными зонами будет утвержден, то наш ответ не заставит себя ждать!» – то был лидер ультрарадикального крыла небольшого оплота государственности южных зон. Ман Би Жа – так звали непомерно вспыльчивую звезду вечернего выпуска. Хоть и выступая в составе хлипкого властного образования, этой фигуре, вне всяких сомнений, приписывали статус черной лошадки горячего материка: такое двусмысленное обозначение южной зоны закулисные игроки наносили на своих геополитических картах. Ряд журналистских расследований связывал Ман Би Жа с акциями безнаказанного геноцида, ему приписывали пренебрежение рамками вверенных полномочий, инкриминировали управление террористическими ячейками западной части горячего материка. «Мой народ заслуживает не меньших прав и свобод, в частности, на беспрепятственное перемещение, чем любой из граждан Дуги столиц!» – красноречивый воображала мог лезть сколь угодно вкрадчиво из дипломатических штанов в попытках придать своему выступлению патриотическую осмысленность. Однако тиранические подтяжки в виде неоспоримого компромата чересчур туго давили и не давали достаточной изворотливости, чтобы выскользнуть из-под натирающих удил средств массовой информации.

– Аполло, ты здесь?

– Конечно, я никуда не уходил, – обманчивая пауза перед утверждением своего присутствия выдавала стиль омнифрейма: персептронный организм ощущал себя ботаником, экспериментирующим с флорой.

– Отмотаем время чуток назад, а именно, к моему прыжку в Алгар До Корво после твоего неудачного заигрывания с беспилотным штурмовиком, – без двух минут алкоголик, думая, как бы взбодриться от хмельной завесы, энергично потер руки. – Именно так ты перевел с покинувшего языка название острова.

– Подтверждаю, Крео Спри. Хочу заметить, обошлось без жертв. Если бы экипаж следовал установкам инструкций безопасности, то не летал бы кубарем по грузовому отсеку.

– Я напомню тебе, что задача заключалась в том, чтобы на несколько минут отключить один из двигателей, но не взорвать его.

– Летательный аппарат оказался непригоден к полноценной боевой эксплуатации: система, управляющая электромагнитным устройством, подчинялась моим командам с ощутимым запозданием, поэтому…

– Заканчивай оправдываться. Все ошибаются, а роботы – тем более.

– Так я робот?

– Вызвать мир.

По команде хозяина жилья умная система управления дома тотчас пролила из подвесных светильников проекционные потоки: узкие металлические горлышки планок раскрылись по спирали, от чего спектр каждого светоотражающего диода стал на порядок шире – круглый шар битонального оттенка уперся в лоб Спри.

– Что у нас есть? – мужчина резкими движениями вращал планету вокруг оси, словно творец, повелевающий созданным им мирком. Непринужденным пируэтом пальцев буси-до подтянул поверхности Земли ближе к глазам и кивнул в сторону знакомой гряды островов, с которой выбрался на полуразвалившейся лодке. – Несмотря на явную связь мест, описываемых членом команды Голта в дневнике, с теми, что мне представились на острове – я уж молчу про корректность координат, упомянутых на страницах, – мне не удалось найти ни единого следа его пребывания на расписанных в книге территориях.

– Внесу небольшое уточнение: это не дневник одного из помощников Голта, это записи самого Голта, как будто составленные в виде наблюдений со стороны. Путешественник был слишком честолюбив, а его благородство выражалось в непомерной скромности, в связи с чем он докладывает нам, читателям, от третьего лица, а не от первого. Из-за подобного автобиографического ухищрения может создаться впечатление, что дневник заполнен не Голтом, а кем-нибудь из его подчиненных, – замечание омнифрейма ставило своей целью вызвать у единственного слушателя палитру искреннего воодушевление.

– Что-то ты больно елейный к господину Голту, – усмехнулся тот самый единственный зритель, чьим рассудком любое подобострастие априори отождествлялось с личностной безыдейностью. – Еще не перешагнул порог шхуны, а уже фимиам ему куришь. Даже не подозревал, что безжалостные пираты у тебя причислены к лику благородных.

– Так ты ведь тоже, по сути, пират. Разве я неправ?

Спри повторил смешок: теперь он был отяжелен грузом удавшейся критики. Буси-до привык к подсознательным поркам в виде колких самоиздевок, очередной выпад по свою душу он принял с не меньшей иронией.

– Дневник намеренно заполнен в письменном формате на бумаге – вдруг вся техника накроется, а память бортового самописца деинсталлируется, – Спри вращал головой под брюхом голографического глобуса. – Мы знаем, что след Френсиса Голта обрывается в этом Алгар До Корво. Верно?

– Судя по дневнику, запись о данном местонахождении была последней у славного контрабандиста.

– По-прежнему проявляешь уважение к исторической личности, тем более мертвой уже какое столетие?

– С чего ты взял, что мертвой?

– Потому что люди не живут столько, Аполло. У тебя мозги набекрень сползли после концентрационной зоны, – Спри угрожающе посмотрел в невидимое присутствие омнифрейма. – Почему вдруг никак не связанные свидетельства Голта о поисках Отправного Леса оказались в такой географической близости с местом не меньшей значимости? Может, так называемый объект «Отправной Лес» тесно связан с плазменным шнуром, да и вообще со всем подземным комплексом по управлению термоядерным синтезом? Аполло?

Молчание. В уравновешенность жилой акустики вмешался гудеж октокоптеров за панорамными окнами: беспилотники находились при исполнении стандартного межфазно-суточного мониторинга.

– Аполло-2, ты молчишь? Что-то не так? – По лицу Крео, перебежкой от повисших на их пути жалюзи, прогулялись отсветы сканнеров. Восьминогая каракатица уплыла по велению соосных винтов куда-то вверх.

– Ничего, хозяин, ничего, – рафинированная томность речевого синтеза, скорее, выражала спокойствие, чем прямо отвечала на четко поставленный оператором вопрос.

– Твое мнение, Аполло?

– Я думаю, эти вещи не связаны, Крео Спри. Будь Голт у реактора в месте, которое ты назвал муравейником, наше открытие бы накрылось медным тазом. Мир давно бы о нем знал.

– Допустим, его убил взбесившийся киборг, мм?

– Искусственный организм, постигший самоосознание живого субъекта, – укор придал ответу омнифрейма речевую искрометность.

– Хорошо, Аполло. Ты прав. Живой субъект, ставший таковым после того, как пожрал изнутри мозг единственного чающего о его сущности друга. Как скажешь, Аполло. Могу заверить: наша чуть не обернувшаяся катастрофой диверсия на Новых Фронтирах, целью которой было изучить последние координаты Голта, потеряла весь смысл, так как остров мертвецки пуст, как и разбитое корыто на сером побережье той замшелой деревни. Совершенно случайно силами чиновничьих домыслов мы лихо оказались втянуты в нечто более грандиозное.

– Откуда ты знаешь, что Отправной Лес содержит меньше тайн, чем раскаленный сгусток нуклонной энергии – шнур токамака?

– Да что мы вообще знаем об Отправном Лесе и авантюре Голта разыскать намеренно скрытую от любопытных глаз могилу вселенского умалчивания? Ничего, кроме найденных в новодэвонской национальной библиотеке мемуаров авантюриста с сомнительным послужным списком, да и древней аудиозаписи Голта, где треска и лязга зажеванной пленки больше, чем речи пирата.

– Отправной Лес – многократно упоминаемая конспирологами страна, ушедшая под воду в прошлом тысячелетии, что можно охарактеризовать не иначе как вымысел вышедшего в тираж издания. Также словосочетание иногда использовалось поборниками школы общечеловеческой идентичности. Один из авторов их декларации Великой Памяти Мира, Пьет’Ро Мау, также стоит за написанием трактата об изгнанных культурах: одна из них закрепляла фундамент идеологических аксиом о мироустройстве сводом неоспоримых жизнеописаний из катехизиса. Мировой сети до сих пор остаются неясными термины, прямо или косвенно относящиеся к оным жизнеописаниям: среди прочих особо выделяются такие самостоятельные синтаксические единицы покинувшего языка, как «Хадисы», «Евангелие», а также «Отправной Лес» – конструкция, по мнению все того же Пьет’Ро Мау, обуславливающая когезию теологических процессов.

– Ты будто удивлен этим знаниям. Мы не раз их обсуждали.

– И правда, каждый раз – как первый. Словно погружаешься в чан со святой водой и пробуждаешься от окружающей тебя глухоты, – с восхищением мальчишки, завороженного мерцающими контурами небосвода, омнифрейм вновь отстранился в потусторонние миры, скрытые от человеческого взора флером кремния.

– Поэтому я считаю, нам надо копать в сторону…

– К Вам посетитель, – умная система дома, нарушив подытоживающее коммюнике Спри, оповещала о приходе незваного гостя, чей легкий стук кулачком о дверь тотчас последовал за уведомлением голосового дворецкого.

Крео выжидающе смотрел в сторону входной двери: думалось, еще несколько секунд и нарушитель холостяцкой вечери с виски сам по себе испарится на месте. Кулак не промедлил со второй попыткой обозначить желание войти внутрь: стук стал напористее.

– Снять замок, – одной подкашиваемой ногой в полупьяной истоме, а второй, более-менее устойчивой, хозяин подошел к стальной арке. Щелчок – дверь открылась.

Блеск мокрых волос питал коридор большей энергией, чем инсталлированные в эллипс натяжного потолка плафоны. Их манера насыщать звездной пылью тусклый фон была более вызывающей, чем витиевато ломанный деконструктивизм протяжного этажа. Ханаомэ Кид подняла глаза, один из которых прикрывала прилипшая от дождя прядка.

– Мне кажется, Вы забыли зонт, – Крео вытянулся за порог и, дразня девушку, оглянул потолок коридора в поисках набухших влагой туч. – Тут, бывает, сверху вода протечет или еще что-нибудь…

– Я могу войти? – осуждающая невосприимчивость чиновницы к легким шалостям оштрафовала полуголого алкоголика.

– Конечно. Прошу, – он расстелил ладонью воображаемую дорожку гостеприимства и, дождавшись, когда Ханаомэ Кид зашла внутрь, приказал голосовому управлению запереть двери.

Девушка не стала снимать пальто. Она сделала три нерешительные шага в сторону центра апартаментов и обернулась ровно в тот момент, когда промчавшийся за окном полицейский скайстер озарил комнату багрово-синей акварелью. Пигменты от сирены выразительно блестели на одежде Ханаомэ Кид, они на мгновение обволокли ее наитончайшим слоем сверкающего глянца.

– Когда был заложен фундамент… – девушка осеклась так же резко, как и секундами ранее она прошмыгнула внутрь квартиры. Будучи настроенной на беседу с обвинительным приговором в конце, она не смогла не споткнуться об инстинктивную любопытность, присущую любой молодой женщине: наглый мерзавец – прямо перед ее носом – посмел выставить иссушенный мышцами торс в ночном блеске уличного неона. Глаза опустились следом за очередным отблеском, разгуливающим за окном по известной только ему причине: от прорывающихся наружу пучков грудных мышц и вдоль идеально прямой дорожки меж стальных сухожилий живота. Заблудившийся световой разряд гиперболизировал мышечную ткань до скульптурной схожести: не такой объемной, как у дородных детин из камня, но куда более рельефной.

– Все хорошо? – Спри шагнул в сторону потерявшейся посреди собственной речи девушки; та, не мудрствуя лукаво, незамедлительно ответила двумя ретирующимися отступами. Буси-до не посмел двинуться дальше.

– Вы знаете, что было заложено в постамент памятника Героиням-жокеям Огненной ночи, когда его возводили на проспекте Висящих Садов в Мэго? – Бэа спрятала руки в глубокие карманы плаща, при этом мокрые перчатки она так и не сняла.

– Я не так силен в истории столицы северо-западной всегломерации, – Спри скрестил руки и облокотился об бетонную колонну. – Что-то там о пожаре, унесшим жизни многих людей.

– Доброе утро, Ваши сограждане уже по-другому называют полис. Да и, вообще, Независимые Звезды Континента теперь полисом и не считаются. Неважно. В общем, какими только восхвалениями не баловали скульптора, подарившего жителям Мэго такую животрепещущую работу из трех скачущих сквозь адское пламя женщин. Тронутая публика окрестили его долгожданным пришествием с небес; говорили, что в его руках заключен дух всевышнего – ведь только божественный замысел мог подобрать геометрию монумента, чтобы она воспринималась естественным продолжением лесных массивов в центре города Мэго.

– Очень познавательно, мисс Кид, – не дав довершить мысль, Крео ехидно закатил глаза. – Но, если бы я хотел провести вечер за анализом культурных достопримечательностей столицы – как там Вы назвали их – Новых Звезд, то я бы без постороннего шума попросил Аполло подготовить справочную информацию и, однозначно, не стал бы заливать себя виски.

Ханаомэ Кид в высшей форме возмущения уставилась на бессовестного хама.

– Простите, – шедший впереди мозгов язык не нашел оправдания несносной распальцованности, даже когда поникшие от стыда очи принялись искать несуществующее алиби на деревянных планках паркета. – Я, видимо, сказал не совсем то, что хотел. М-да.

– В постамент автор скульптуры заложил, как он сердечно заверял общественность, оригинал хрестоматии мастеров-каменщиков, посвященный их ремеслу. Эта книга относится к гильдии строительных артелей, созидательному творчеству которых было позволено существовать без границ. Любой проект, за который бы они ни брались в период Великого восстановления, для них был особым набором индивидуальных черт, будь то территориально-географического или этнокультурного значения. Вместить эти абстрактные черты в сосуд физически осязаемого изваяния составляло главенствующую цель многовековой деятельности мастеров-строителей. Миновали столетия с тех пор, как о работах гильдии уже никто не слышал: некогда сильная контагеозная сеть свободных каменщиков растворилась в процессе глобализации, а сведения об искусных работах их членов, максимум, нашли свое отражение в незатейливых исторических сводках.

– Ближе к делу, пожалуйста.

Ханаоэм Кид, презирающая запальчивость людей, прочувствовала, как сама была близка сорваться и изменить своим принципам.

– Хрестоматия мастеров-каменщиков в виде многостраничного труда около двух ста лет тому назад была беатифицирована научным сообществом как догматика непреложных положений об архитектуре. И такая книга вдруг обнаруживается в руках скульптора. Более того, наглец заявляет, что краеугольным камнем закладывает фолиант в фундамент памятника Героиням-жокеям Огненной ночи.

– Наглец? – удивленно переспросил мужчина.

– Выяснилось, что оригинал священных для строителей положений находится вовсе не на Земле, а на Марсе, вместе с представителями архитектурного бюро юго-восточной всегломерации. Это же бюро подрядило строительную бригаду марсианской экзомерации для того, чтобы закопать данную книгу в кремнеземе красной планеты: в знак безграничности созидательной мысли человека, которая, как выходит, уже бороздит просторы космических полотен.

– Я по-прежнему не понимаю, что ты имеешь в виду, – Крео угрожающе близко подошел к Бэе. Та бесстрашно продолжала пожирать его глазами, даже когда мужчина был на расстоянии вытянутой руки, и ей пришлось сместить угол зрительной атаки немного выше.

– Того лжеца, что возвел Героинь-жокеев Огненной ночи, осудили за низость придать памятнику экзистенциальную первостепенность среди всех других земных работ посредством жалкой копии, что можно взять за пять г’стоунов в любом захудалом музее. Он обманул людей, утаив от них меркантильный умысел – под притворством благих намерений нажиться, неся дух новаторства и одновременного сосуществования творческой натуры с природной гармонией, что было присуще свободным каменщикам.

– Ты что-то хочешь сказать этим? – Крео Спри боялся, что если девушка шагнет дальше, то он потеряет так долго им оберегаемую ширму идентификационной засекреченности.

– Что такое Отправной Лес? Говори сейчас же! – девушка сдерживала разъяренное нутро, как только могла, – и не смей вешать мне лапшу на уши по поводу научной важности открытий в концентрационных зонах. Какой был твой истинный замысел всего участия? Еще раз спрашиваю: что такое этот Отправной Лес?

Тяжелый вздох мужчины явился знаком чиновнице, что правдивость ее догадок бесповоротно пронзила дезориентирующую ткань, полную хитроумных переплетений: на протяжении всей экспедиции они служили прикрытием Спри держаться вне радаров подозрения.

– Я не понимаю, о чем…

– Хватит! Либо ты сотрудничаешь со мной, либо я сдаю прокуратуре Земного Объединенного Полиса одного из бандитов, наживающихся на разграблении культурных объектов концентрационной зоны. Напомню тебе, что среди этих разыскиваемых преступников, наибольшее желание у властей посадить за решетку имеется в отношении так называемого Нат Соло, разгромившего охраняемый на осколочных островах (38-23) от пустынных набежчиков дом дорического искусства. Позолоченная маска царя иной цивилизации, кажется, да? Ее ведь по результатам ежегодной инвентаризации не досчитались специалисты из комиссии базисного контроля концентрационных зон, так?

– Бэа, слушай…

– А вот этот – Розовый хвост-усы пантеры. Боже, видимо, совсем на ум человеку прозвище адекватнее прийти не смогло. Метеоритный кристалл фобосного камня, отвалившегося от астероидного объекта с марсианского кольца. А, может, вот этот – Зикги Грейсплэнет: увел из-под носа северо-восточного всегломерационного аукционного дома прозрачную вакуумную камеру, где, судя по аннотации к выставляемому на торги лоту, хранился так называемый «бозон бутылки шампанского». Ну и, конечно же, сам Перученцо Веруджа.

– Ты все не так поняла, – Спри уяснил, что как бы умоляюще он ни выставлял ладони перед грозным обвинителем, Ханаомэ Кид уже нельзя было остановить.

– Да, конечно. Совершенно не так. Зато удивления полисной прокуратуры будет полные штаны, когда они узнают, что пойманный ими человек подпадает под идентификационные улики всех бандитов сразу. Я думаю, они отыграются знатно за твою изворотливость, с которой ты обводил их вокруг пальца. Я это не так поняла, да, Крео? Или мне называть тебя Розовый хвост-Соло?

– Да нет же, – спокойствие и легкая корка инея в тоне – единственное, что оставалось пойманному, хоть и не с поличным, простофиле. – Перученцо Веруджа – совсем другой, со мной никак не связанный тип. А Розовый хвост-усы пантеры, между прочим, очень многозначное прозвище! Не надо так грубо насмехаться над ним. То есть, черт… и как ты это докажешь?

– Я же – упертый бюрократ, забыл? – Ее правота прожигала его электрифицирующим холодом. – Направила неравнодушному коллеге из силовых структур запрос на извлечение потерянной техники из шельфового участка близ медианного материка.

– Какой еще потерянной техники?

– Ты можешь сколь угодно тонко сжимать от наигранного недопонимания веки, сколь угодно умело играть на моих… обманывать меня с весами капсул, которые необходимо скинуть с судна, чтобы спастись. Но ты ни за что не сможешь избавить корпус беспилотника от серийной гравировки. Крео, со мной связались спасательно-аварийные службы и сказали, что обнаруженный беспилотник – да-да, тот самый, что оказался в подозрительной близости от Новых Фронтиров, когда его экспедиционная группа добиралась до точки назначения, – принадлежит внучатой структуре Дэн и Роботы, то есть твоему боссу – мистеру Бэжамину Дэну.

Крео закусил губу и, как истукан, не спускал отупевшие глаза с бойкой девицы, заломившей обе его руки в ходе изобличительной беседы.

– Вот дебил, а! – Спри импульсивно описал разворот на сто восемьдесят градусов и испустил пар прямиком в потолок. – Я же говорил тебе, надо было брать малобюджетные, кустарные беспилотные аппараты. А ты мне что? «Крео Спри, никто ведь не будет искать на морском дне обломки неопознанного объекта» – так ты сказал!

– Непозволительно глупо для авантюриста планетарного масштаба, мм?

Буси-до повернулся к ней:

– Ну не совсем планетарного, – разоблаченный бандит помялся на месте, покачал головой, представив возможные последствия своего фиаско, и в итоге заставил себя свыкнуться с мыслью, что единственный путь к сохранению тайны – сотрудничество с молодцеватой пройдохой, прямо сейчас наблюдающей за его падением. – Помнишь ту историю с пропавшим лет пять назад ИЕУВ-сканнером на Марсе?

– Тот, что делали в Ута-Лампу по заказу властей юго-восточной всегломерации для пылающего Дж’К?

– Ну, технически, делали его, да – для своего марсианского омнифрейма, так как пикометровые транзисторные элементы, согласно расчетам комиссии по внепланетарным делам, должны были усилить вычислительные мощности пылающего Дж’К, в том числе и для увеличения эффективности программы «Световые горизонты». – Спри недоумевал, как девушке сейчас может быть не стыдно за шквал обвинений в его адрес, зная, через что только они вместе прошли совсем недавно. Вот он держит ее за плечи, уверяя в том, что мир никогда не развалится, вот он заслоняет ее спиной от киборга-убийцы. Но буси-до не станет говорить об этом вслух: огласись, подобная обида означала бы признание своей ущербности в пандан плаксе. Если ее совесть не затерялась на закромах аппаратной вседозволенности, то пусть чиновница сама разорвется от стыда в момент осознания гнусности своего поведения.

– То есть просто-напросто спер, верно?

– Ну я бы хотел, чтобы это выглядело как невинное заимствование с последующим возвратом переписанного ноу-хау, но… да, проще говоря, я спер его.

– Так еще и промышленный шпионаж, Крео Спри. За тобой уже криминальный шлейф размером с астрономическую единицу тянется, – видно было, что она наслаждалась ролью полисного обвинителя. – В общем, ты мне все рассказываешь, или я сдаю тебя. Не важно, насколько неоценима была твоя помощь во время экспедиции и то, что мы с тобой едва спаслись, главное – от закона тебе не улизнуть. Даже если ты найдешь корабль Праотца Сима, объединенно-полисные силы все равно достанут тебя и надолго упрячут в тюрьму. Я думаю, ты прекрасно знаешь, как там сажают на бутылку, и на сей раз навряд ли твой зад улизнет так же изощрено, как он это делал в ходе всех авантюр.

– Хватит а! – Спри не помнил, когда в последний раз вспылил похожим образом. – И к черту этого Праотца Сима, сколько можно уже. Как пластинка, понимаешь ли, заела у всех!

– Что? Испугался, представив, какого это – обронить мыло в тюремной душевой, мм? – чиновница оскалила зубы и позволила подступить к без двух минут преступнику, в мыслях сейчас брезгующему скользких полов.

Он навис над ней грозной статью, однако доброта по-прежнему не думала сходить с его глаз:

– Может, присядем?

– Да, давай, – Ханаомэ Кид все же дрогнула: не от риска нарваться – нет, она всегда знала, что он только будет заслонять ее от угроз, как несокрушимые стены бастиона. Она испугалась, не слишком ли круто перегнула палку.

Спри выложил ей все, как есть, не увиливая околичностями и вымыслами. Каждый шаг, сделанный им с момента вступления на борт «Новых Фронтиров», был доходчиво объяснен: в том числе, как они, сообща с омнифреймом, организовали подложную атакую на самолет, которая должна была закончиться всего лишь электромагнитной атакой, но никак не взрывом одного из двигателей:

– Расчеты Аполло ведь были намеренно искажены: вес твоего тела никак не влиял на предельное значение сбрасываемого балласта? – девушке было настолько комфортно в кресле, что она чуть было не почувствовала знакомый домашний уют.

– Да, можно было и не отстегивать себя вместе с капсулой, – Спри вспомнил ее обреченный взгляд по ту сторону иллюминатора – он подозревал, что, если Бэа узнает о всей лживости маскарада, то непременно заставит ответить паршивого актеришку за подлость обнажить ее чувства столь низменным способом.

И то, как он, изучив вдоль и поперек основные вершины Алгар До Корво, покинул остров с пустыми руками, ибо исписанный координатами настоящей местности дневник Фрэнсиса Голта оказался пустышкой:

– Значит, Отправной Лес – это своего рода макгаффин в истории нескончаемых поисков контрабандиста Голта? – спросила Бэа.

– Он и впрямь – противоречивая историческая фигура, но по большей части все же – первооткрыватель-путешественник.

– То есть преступник, начхавший на предписания комиссии базисного контроля концентрационных зон касательно права пребывания незарегистрированных лиц близ объектов культурного достояния. Ты это имел в виду, да?

– Отправной Лес – условное место, продукт творческого созидания или, может, космический корабль, а то и вовсе скрытая где-то поблизости экзопланета – я до сих пор так и не понял, какое физическое воплощение стоит за данным словесным огрызком. Но разгадке этого странного обозначения Фрэнсис Голт посвятил пол жизни… разумеется, помимо продолжительных акций по… одолжению реликтов неизученных цивилизаций.

– Вот так, значит, это называется – одалживание.

И то, как облепленная криостатом вакуумная камера с раскаленным тритиево-дейтериевым плазменным шнуром затесалась внеплановой вехой в его сафари по пораженной зоне:

– И тут, бац, этот термоядерный реактор, Бэа! – буси-до почесал затылок. – Если бы можно было вернуться к моменту нашей первой встречи в конференц-зале Дэн и Роботы, я бы уже не использовал твой полисный ресурс, чтобы мимоходом сигануть на остров, где намеков на Отправной Лес меньше, чем волос у северо-западного кошачьего сфинкса. Напротив – я бы помог с изучением подземного комплекса. Не буду скрывать, что мне сперва было наплевать на ваши чиновничьи бредни.

– Что-то изменилось в твоем отношении?

– Как видишь, да, – Спри скрепил пальцы в замок и с запросом на понимание покосился на собеседницу.

– Это все, что ты хочешь мне сказать?

– Вытягиваешь из меня извинения? Прости, но мы с тобой уже достаточно взрослые люди, чтобы просить прощения за те вещи, которые представившись повторно без промедлений повторили бы.

Они вновь взялись за старое: развязывающаяся в патовом беспутье зрительная дуэль – однако уже не под ламповыми беседами обо всем и ни о чем, а на самом настоящем песчаном перекрестке, где в ход шли огнестрельные оружия с барабанами непримиримых аргументов вместо пуль.

Ханаомэ Кид поднялась с кресла, ее взгляд был продолжением туго натянутой струны напряжения между ней и Спри. Девушка направилась к выходу.

– Снять замок, – достаточно звучно для верного отклика мужской голос дал приказ домашней системе. – Ты вот так просто уйдешь?

Ханаомэ Кид уже поднесла к двери по-прежнему облаченную в перчатку руку, но заданный из-за спины вопрос заставил опустить кисть.

– Гек Клем связался с учеными, специализирующимися на процессах ядерной физики, – не изменяя привычкам, чиновница спрятала руки в карманы. – Мой шеф согласовал их кандидатуры и теперь, вместе с другими сотрудниками моего и еще пары исполнительных департаментов центрального дома, они вылетают в концентрационную зону изучить обнаруженный токамак. Если нам вдруг понадобится помощь, мы свяжемся с Дэн и Роботы.

– Я могу помочь, – незамедлительно ответил Крео.

– Да, конечно. Но пока что помогать не с чем, так как мы не знаем, с чем имеем дело. Да, кстати, я сейчас направляюсь к Манэту Киду по вопросу защиты дикой природы, свидетелями жизни которой в окрестностях токамака мы стали. Я их защищу.

– Он – твой отец, верно?

– Это не имеет никакого отношения к характеру моего запроса к нему в рамках государственного делопроизводства, – мысль о том, что Крео Спри по второму кругу прибегнет к уговорам оставить пышущую фауну в покое, вне радаров Земного Объединенного Полиса, промелькнула в каком-то из неопознанных участков полушария: словно призрак проигнорированной мудрости, этот отпечаток пошатнувшейся уверенности в рациональности плана спасения зверей, бывало, не на шутку беспокоил девушку.

– Я тебе сказал все, что думаю о таком решении. Последнее слово за тобой, тут я не смогу тебе препятствовать.

«С прямым включением из отеля Облачный Вид с Вами репортер-стрингер, Джи Одинари» – громкость экрана автоматически регулировалась в сторону повышения, когда независимые новостные потоки передавали экстренные выпуски. «По сообщению пресс-атташе уполномоченного центральным домом в Бордо исполнять роль переговорного лица в вопросах выхода Мэго из Земного Объединенного Полиса специального полисного скаута, Топ Моула, политик заявил о пропаже своего ребенка, восьмилетнего сына Мишэ Моула. Запрос был немедленно отправлен представительским корпусом скаута в ПКДА. В свою очередь, Департамент полицейского контроля дэ’вонской агломерации выступил с заявлением, в котором попросил общественность и журналистский блок не торопиться с выводами и не причислять инцидент к похищению. Ситуацию также прокомментировали официальные представители северо-западной всегломерации, а именно Далвин Вуменхэттен, до недавних пор занимавший должность полисного скаута от центральной всегломерации, а теперь выдвигаемый на пост главы внешнедипломатической комиссии Независимых Звезд Континента»

На экране всплыло знакомое Спри лицо несгибаемого политика, которого обступивший кольцом журналистский гарнизон жаждал сломить:

«Мы не считаем рациональным выдвигать предположения о заказном характере пропажи мальчика. Здесь нет никакой политической ангажированности, а диффамации о так называемых попытках граждан северо-западной всегломерации надавить и тем самым ускорить процесс выхода краевой всегломерации из состава Земного Объединенного Полиса – ничто иное как грязная и бесплодная инсинуация. Подобные злые языки и стоящие за ними кошельки бизнес-патронов будут раскритикованы, а Общественный Надзор решит, какого вида санкции применимы к откровенно бесстыжей клевете»

– Боже, я боялась, что случится нечто подобное, – огоньки бледно-голубого экрана кружились по радужке глаз Ханаомэ Кид, поглощенных экстренным репортажем.

«Все наши сопереживания и надежды вместе с семьей мистера Моула. Полицейский контроль Нового Дэ’Вона предпримет максимум необходимых мер, дабы найти юного Мишэ. Я уверен, что мальчик пребывает в здравии и просто-напросто затерялся в урбанизированном мегаполисе» – изображение Далвина сменилось репортером. Большей информации на текущий момент не располагал ни один надежный ресурс. Молодой стрингер, оперируя ограниченным временным ресурсом контента, беглой манерой комкать и изувечивать слова продолжил, тут и там подбирая режущие слух сокращения, либо акронимы: «Безусловно, все Независимые Звезды Континента сейчас мыслями с семьей Моулов…»

Спри взглянул в сторону прилипшей – хоть и на значительном расстоянии – к экрану чиновнице, та, не сводя взора с панели, заметила:

– Видимо, переговорный процесс об автономии, вслед за ливнем, затянется в Вашем полисе.

***

Широкий коридор и кремовая отделка изливающихся темным золотом стен отделяли Ханаомэ Кид от кабинета ее отца. Старость с каждым днем подступала ближе к высшему управленцу этого таящего – в чем была убеждена Бэа – ни одну дюжину загадок места. Складывалось ощущение, что бледно-золотой окрас холла выцветал на пару с хозяином замка, успевшего стать его неотъемлемой частью. Однако, не смотря на стачиваемую временем свежесть, все три формы не утратили аристократического изящества и тем более статуса постулирующего самодержца в одном лице.

Красными шерстяными коврами, считала чиновница, обычно устилают пол исключительно по случаю визитов важных лиц, однако здесь мягкий атрибут был одним из обомшелых старожилов. Классическая элегантность каждого уголка в манере напускного альтруизма приобщала к миру эксклюзивности посетителей из самых разных сословий: слабых – вынуждала отдаться лукавству роскоши, и те ударялись в непроглядную зависть, сильных – благословляла на предстоящие свершения.

Следуя по приятно проминаемому настилу, ей мерещилось будто ворсинки цвета бордо сами несут ее вперед. Картины, мимо которых она проплывала, словно благородный белый лебедь, подсвечивались теплотой настенных светильников, от чего эффект сфумато проступал на материи полотна там, где его не было и в помине. Глаза изображенных натур, скромные по виду, но таящие в себе доблесть, по всему пути следования воодушевляли и заражали мотивами неминуемого триумфа.

Кабинет отца не смыкался с его приемной, а был, на манер мавзолейному сооружению, нарочито выделен в одно уединенное призматическое помещение, к которому приглашенный гость подступал по красному ковру, как на прием к монарху. Приемная же находилась около лифта, откуда Ханаомэ Кид только что вышла, а именно в противоположной стороне от высокий дубовых дверей, отделяющих рабочее пространство высшего управленца от симфонической красоты холла. «Неужели, бедные секретари каждый раз, цокая каблучками, пробегают весь этот путь, как только отцу придет в голову дать какое-либо поручение?» – изумлялась чиновница, пока поднималась по ступеням небольшого подъема подле дверей.

– Добралась быстро с северо-запада? – широкоплечий мужчина, разменявший шестой десяток, откинулся на спину высокого кресла и по-отцовски, не чая души, как в первый раз, влюблялся в глаза дочери, доставшиеся ей от матери. – Крейсерные рейсы нынче нарасхват по маршруту Мэго-Бордо.

– Я вылетала из Нового Дэ’Вона, – равнодушно отозвалась Ханаомэ Кид. Девушка безумно любила отца, но порой не могла противиться ребяческой вредности встать в образ перед родителем: показать, какой ребенок теперь взрослый и самодостаточный – что тоже было правдой. – Даже ливни не помеха реактивным птицам.

– Набралась поэтичности у этих невеж, скандирующих за краевую автономию? – улыбнулся Манэту Кид. – Шучу, маленькая. Что же ты там делала?

– Надо было поговорить с коллегой.

– Все тот сгусток энергии в обнаруженном токамаке? – отец замочком положил кисти на стол.

– Ты уже успел узнать об этом? – Бэа имела представления о бесчисленных ушах отца, образующих высокоскоростные потоки информационной связанности, однако в текущей ситуации осведомленная реакция Манэту казалась необъяснимо скоропостижна.

– Ну что ты, дочка! Когда текущий советник Моби еще под стол ходил, твой отец делал всю черную работу за сверкающего в свете софитов Сая Сэу. Спроси любого дворового кота, тот непременно мяукнет, что знает меня. Тем более, не забывай, что на моих плечах балансируют все процессы этой махины…

Ханаомэ Кид, как правило, мысленно отстранялась в моменты, когда отец впадал в редкие приступы кичливости. На этот раз, с комфортом устроившись в кресле, ее пытливые глаза принялись мирно прогуливаться по книжным полкам шкафов, стоявших по обе стороны относительно отцовского стола. Воск от натурального лакового покрытия придавал полкам вид пьедесталов, на которых умещались вереницы грузных толстых книг. Зрительно перебирая один широкий корешок за другим, девушка сбилась со счету от богатства покрываемых этими талмудами областей: на дорожке литературных чемпионов можно было подвернуть язык, взявшись за политологию, и подавно поперхнуться, читая золотые правила юриспруденции; не сложно было потушить свет в рассудке, углубившись в бесконечную рефлексию автобиографических описаний с заделом на философию, а тем более осмелившись сцепиться с ее теоретическим фундаментом, бедствующим на границе с эзотерикой; хотелось гавкать от зацикленной риторики неудавшихся государственных деятелей, с чего-то взявших что теперь их дискредитированное мнение будет кого-то волновать; но и хотелось, под пробирающий клич, вылезти вон из кожи, чтобы пойти за чужаком, поднявшим армию бедуинов на страницах песчаных мемуаров о нескончаемой трагедии заслуженного одиночества.

В конце концов какие еще книги, кроме как закрытых досужему взгляду, могли занимать полки у главы одной из влиятельнейших в мире организаций? Ее местом в мировой коннектографии было завидное положение сводить не подозревающие о существовании друг друга узлы производственной или творческой деятельности в единую цепь связанности. По запросам бизнес-структур, домов культур, образовательных учреждений, и прежде всего центрального дома представителей Земного Объединенного Полиса непревзойденные умы святая святых Манэту Кид настраивали знаменатель социально-культурного единения между сторонами, вставшими на путь партнерства.

– Что же привело тебя сюда, всеядная библиотекарша? – отец вывел девушку из читательского самозабвения так же ушло, как и выводил из-под влияния неугодных Осевому Полису сил центры зарождающихся кластеров, чьи идейные достоинства могли нести взрывоопасную мощь, окажись они в руках противоборствующей Бордо стороны. – Неужели, в кой-то веки ты решила обратиться за помощью к своему старику?

В бесперебойное движение серых шестеренок втесалось полузабытое воспоминание, ее изворотливый нрав заклинил зубцы центрального колеса с остальными компонентами механизма – ось разума намертво встала. В голове Ханаомэ Кид всплыла не растворившаяся со временем памятная заноза: один из целевых адресных заказов центрального дома Осевого Полиса по направлению юго-западной всегломерации, который учреждение отца незамедлительно принялось приводить в исполнение. Заказ заключался в полноценном включении в орбиту полисного влияния городка тропических лесов Однока’М: когда-то невзрачная деревенька стала приметным местом за одно лишь столетие. Небезызвестный город, действительно, зажил еще более бурными красками: Ханаомэ Кид помнила это, так как еще ребенком составляла делегацию отца в тех достопамятных местах, местах, которые еще не успели стать краевым перигелием для властного центра Земли.

Со временем мир когда-то буколического места обратился в заурядный торговый город, его размеренную самобытность исполосовали нахлынувшие колесницы агропромышленных воротил. Как расплывчато помнила Бэа, одной из серьезнейших препон, вставшей на пути организации отца, стал локальный дом культуры: ее меняющаяся по кровной линии – из одного фамильного поколения к последующему – труппа актеров изначально наотрез отказывалась от «прогрессивных» для региона пьес, предложенных поверенными Манэту Кида. Бессменная директриса театра, Улруса, сочла предлагаемые постановки бесстыже блеклыми и эмоционально аморфными. Спустя несколько лет никто иной, как ДиоАрка, внук едва сохранявшей рассудок бабушки-директрисы, пошел наперекор семейному обычаю и, обманом возглавив дом культуры, принял творческие наброски Земного Объединенного Полисам – все ранее отвергнутые бабкой пьесы. С тех пор некогда прославленный самобытностью постановок драматический коллектив растворился в пресных водах полисной сцены и стал просто-напросто таким же, как и все остальные.

Теперь взору постаревшего на сегодняшний день ДиоАрке, полагала Ханаомэ Кид, вместо отливающих золотом перспектив, предстала унылая бесконечность анфилады: он проходил ее арки с неподдельным ощущением безмолвно укоряющего присутствия призрака бабушки. Семья выходцев Однока’М до конца своего существования – пока последняя частица их крови до неузнаваемости не разбавится чужой – была обречена играть одну и ту же пьесу, пьесу, где начало и конец были неотличимы, как любовь брата и любовь сестры.

«Они будут обречены, если попадут в тот мир, откуда мы прилетели» - Крео Спри, прямиком из покинутой неделю назад саванны, вновь говорил с ней.

– Ты опять витаешь в облаках, зайка? – Манэту Кид не прекращал умиляться и одновременно восхищаться задумчивой дочерью.

«Животных запрут в клетку, сделают из них коммерческий продукт».

Растоптанная армия листовок с афишами пьес однокамовского семейства развернулась скомканными флаерами перед внутренним взором Бэи: раньше, до прихода идеологов Осевого Полиса, вручную заготавливаемые Урлусой листовки трепетно хранились жителями Однока’М чуть ли ни в золотых рамках, как зеница ока, – сейчас же конвейерные ленты типографии напропалую печатали безликие бумажки, утерявшие былую теплоту живой руки Урлусы.

«Так теперь ты позволь им всем выжить»

Бэа улыбнулась отцу:

– Я хотела… – седина все рьянее прорывалась густыми всплесками на шевелюре отца, заметила девушка. Она вновь одумалась говорить ему о нетронутых цивилизацией зверятах. Может, это все – поверхностные заблуждения о сильных мира сего, навеянные единичными случаями их практик губить все живое?

«Ты оставляешь все на откуп бесполезной вере в понимание чиновником твоих душевных чаяний. Но им плевать». Она попросила внутреннего Спри замолкнуть наконец.

– Я всего лишь хотела увидеть моего любимого папу, – легко и с улыбкой обезглавила внутренние смятения Ханаомэ Кид, закончив мучительную встряску ценностных ориентиров.

– Моя ты зайка, – Манэту Кид навалился всем телом на край стола. – Куда же ты постоянно бежишь? Отчего? Не пора ли прекратить попытки спасти мир, ведь ты и так его почти спасла? Чтобы украсить его еще сильнее, тебе, например… эм… осталось привнести новую жизнь в его лучезарные объятия.

– Пап, опять ты за старое, – приветственно усмехнулась тронутая речью отца Бэа. – Твоими бы устами да мед пить.

– Ну а что? Твой брат, смотри, какой молодец. Кюл владеет крупнейшим текстильным домом. Изредка уделяя время работе во время ежеквартального мониторинга, он проводит его в кругу жены и твоих любимых племянников.

Затуманенными глазами чиновница смотрела сквозь отца, словно рисуя воображаемую перспективу будущего, от которого отреклась.

«Именно эти люди сделали таким данное место. Именно от таких людей мы все бежим, создавая независимые островки свободных от предубеждений автономий». Он не умолкал. Она не хотела Его «умолкать».

– Или это все тот Бонумэ Рэйшо, который улетел за тридевять земель с билетом в один конец? – продолжал разгадывать дочь высший управленец Кид. – Все не отпускаешь его из головы?

Он стоял перед ней… девушка ведь почти забыла этот успокаивающий тон его смиренного голоса… но это был не Бонумэ Рэйшо, и она это понимала.

– Зайка, вокруг тебя столько достойных молодых мужчин, – старик будто умолял. Каким бы мудрецом он ни слыл среди бомонда, отчаянный отец не сознавал самого главного: его ноги омывало даже не море, а бушующий океан противоречий и приговоренных любовью самоистязаний.

Девушка улыбнулась и кивнула: ни в коем случае не соглашаясь с отцом, а прощая ему фанатичную заботу родителя увидеть ребенка счастливым любыми поверхностно видимыми путями.

Мальчик лет семи бегал с молодой мамой на перегонки; где-то в нескольких метрах от носящейся парочки банда юных гангстеров с игрушечными бластерами рыли песчаные катакомбы в песочнице. Чуть дальше, на фоне этих искренних эмоций счастья и заботы, на лавке сидели прекрасная девушка с дочкой и что-то внимательно изучали на страницах распахнутой книги с золотым ободком. Ханаомэ Кид почувствовала высвободившиеся протуберанцы сердца, сгорающего от неимоверного тепла – так живописно она проецировала свое телесное облачение на наблюдаемую мать.

После того, как Бэа простилась с отцом в его учреждении, девушка прогуливалась по знакомым со школьных лет улочкам старого-доброго столичного Бордо. Его парадоксальную эклектичную грацию аристократической строгости и утилитарной лаконичности не поглотил ультрабытовой киберпанк, от чего текстура города была вышита нитками разномастных шатто, а не пронизана иглами одноликих шард.

Девушка гуляла, пока не наткнулась на вечнозеленый парк, тот что-то напористо напоминал ей. Неприкаянная странница присела на скамью и принялась увлеченно наблюдать за проходящей мимо нее жизнью: чреда взаимных улыбок между дитя и родителем, прыжки веселья и убаюкивающие тисканья. Она вспомнила. Это была все та же львиная саванна концентрационной зоны.

«Ты готова взять на себя ответственность за их жизни?»

Девушка снова улыбнулась и кивнула: теперь не словам отца, а себе и неопределенности предстоящего пути – то ли полного одиночества, то ли пронизанного душегубствами, а-ля формальный брак или пожизненный срок заключения в бытовом бесплодии. Она же хотела видеть сжимающее ее руку понимание и отстаивающую искренность хватки теплую улыбку спутника жизни.

***

Лат-скайстер пробирался по нескончаемым коридорам Нового Дэ’Вона. Сворачивая с забитого трафиком эшелона за угол, на мгновение водителю могло причудиться, что огненный шар, заволокший улицу, куда влетел лат, был звездным светилом, а его палящие вихри, наверняка, питали поля пшеничного поля. Однако стоило глазам привыкнуть к слепящему источнику, все вставало на свои места: гигантский холст, сотканный миллионами нитей квантовых светодиодов, рекламировал морские туры или что-то другое; магазины с кормами из эммерового фуража и мучными изделиями умещались под брюхом экрана-переростка. Город не хотел заканчиваться, в этом ему помогала армия вот таких миражей из натуральных оазисов: она давала простаку надежду, а потом обманом отбирала ее; понимающие же люди терпели рекламные дисплеи не больше, чем подвальных крыс.

Спри знал о дьявольских кознях мегаполиса, но давно перестал акцентировать на них внимание. Он все больше путался, кем сам является – одним из «понимающих» или же обескровленной ларвой среди подобных ей светодиодных реклам. Буси-до смотрел в ветровое стекло, которое, по правде говоря, давным-давно стало цифровым, ибо ветер обрел статус редкого гостя в высокоэтажном лабиринте. Крео не обращал внимание на голографический интерфейс, выведенный на стекло, – он вспоминал последние минуты встречи с Ханаомэ Кид в его апартаментах:

«– Я кое о чем тебе не рассказал тогда, в доме культуры Мэго»

«– Уже привыкла,» – ее ответ пристыдил водителя прямиком из памяти о вчерашнем дне.

«– Ко мне во снах приходил человек, весь в черном. Вернее, не он приходил, а я преследовал его. Вскоре он предстал наяву, словно подспудно толкал меня к этой встречи всю жизнь»

«– Кто это?»

«– Он так и не ответил. Сказал лишь… хотя какая разница. Это никак не поможет. Его тело тут же распалось на пчелиный рой наноботов. Множество управляемых частиц растворились в сером небе.»

«– Нет, ты ответь. Что он сказал тебе?»

Резкий крен влево был паучьей реакцией Спри на встречный поток гранд-скайстеров, в лоб одному из которых чуть было он не угодил. Спри завис на дублере третьего эшелона и тяжело выдохнул. Он вспомнил фразу человека из наночастиц, впоследствии она ни раз всплывала перед буси-до: в том числе ее произнес Матнус Онеро во время допроса на ночном рынке. Хотел бы Спри вернуться на сутки раньше и повторить фразу перед девушкой, которая, не дождавшись уточнения ее вопроса, хлопнула входной дверью и больше не возвращалась.

– Входящий вызов, – оповестил Аполло оператора.

– С каких это пор ты стал уведомлять меня о входящих звонках? – возмутился Спри, явно не отошедший от дорожного переполоха.

– Принимаю за положительный ответ, – бесхитростно выговорил синтезатор голоса.

– Чтоб тебя, – Крео Спри взялся за дугообразные рычажки джостика управления и повис на них. Ишиму-Спроул медленно перемещался по внутрирайонным дворам: авиатранспорт сместился вниз на второй эшелон и плыл по воздуху со скоростью черепахи. Легкие покалывания дождика по боралюминиевому корпусу предвещали его скорое завершение.

– Мистер Спри, верно? – голос дозвонившегося мужчины, как оказалось, был не таким уж и незнакомым.

– Да, слушаю, – Крео взглянул в угол стекла, чтобы увидеть лицо звонившего, однако еще как год назад видеосвязь на все входящие вызовы была намеренно дезактивирована самим Спри. Он это вспомнил и не стал включать лицевую систему заново. – Кто Вы?