Пароброневик «Ливейский манул» бесплатное чтение

Пролог

Поздняя осень в разрушенном десять лет назад огромном городе имеет свою особенность. Облетает разноцветная листва на кустарнике и прятаться в нём все сложнее, но зато развалины всё сильнее покрываются мхом, а в насыпи битого бурого кирпича на месте старого забора, где ещё торчат прутья ржавой, кованной арматуры, всё ещё пытается зеленеть пожухлая трава.

Большая рыже – серая кошка, или, всё же кот, упорно прикидывался холмиком и наблюдал за человеческим котёнком. Нескладный и угловатый, тот только вошёл в стадию взросления, но всё ещё был глуп и неопытен. А также безмерно любопытен, как и положено любому детёнышу. Что ещё, кроме любопытства, могло привести его сюда, в старое разрушенное здание, откуда до сих пор не выветрились запахи машинного масла, перегретого металла, рассохшегося кирпича и стойкий запах человеков, который не выветрился за много лет? Кот не любил это здание, как не любили его и окрестные крысы, на которых охотился кот. Но вот человеку для чего – то понадобилось туда залезть. Глупый человеческий детёныш!

Кот любил подглядывать за людьми. Пушистая шерсть множества оттенков делала его похожим на шар, когда он ложился на все четыре лапы и поджимал хвост. Сейчас он был рыже – серым, что позволяло ему сливаться с ржавой, старой лестницей, на площадке которой он замер. А в другой местности он мог слиться с травой или мусором, что составлял основной ландшафт города. Такая окраска делала его в городе практически невидимым и только янтарные глаза могли выдать его в лабиринте развалин и зарослей, что пытались себе отвоевать место под солнцем. Но глаза кот привык щурить и даже крысы часто попадались на этот трюк, не замечая охотника, пока не окажутся в его зубах. Он не имел привычки играть с добычей и часто крыса даже пискнуть не успевала.

Кот не был похож на своих городских коллег. Местные кошки гораздо мельче, поджарые, с длинными лапами и ушами торчком. Его уши торчали не вверх, а в стороны и были больше как ладони человека. Лапы же были хоть и пропорциональными, но толще и заканчивались очень мощными когтями, которые он умело втягивал в подушечки лап. Если бы рядом был специалист по кошкам, или, хотя бы образованный любитель, то он довольно уверенно определил бы породу – манул ливейский. Но где же в разрушенном городе найти такого специалиста? Впрочем, даже если бы такого специалиста сыскать, то он всё равно бы ошибся. Более точно породу смог бы опознать офицер пограничной стражи Левийского Орда. Он бы сразу понял, что это боевой пограничный манул, в чьих предках действительно затесались ливейцы. Вот только откуда посреди разрушенного Отросо – Изольдо, некогда бывшего бриллиантом Империи взяться офицеру пограничной стражи государства с другого конца известного мира? Кота же этот вопрос не интересовал категорически ни сейчас, не ранее. И вряд ли будет интересовать потом.

Его занимал человеческий котёнок, который успел нюхнуть какой-то гадости, от которой местные крысы дуреют и звереют, и теперь катался по земле и пожухлой траве двора, рыча и плюясь. Крысы, обычно, делали это довольно долго, часто начиная драку друг с другом. Жрать таких нанюхавшихся крыс коту не понравилось. Он однажды попробовал, а потом пришёл в себя сидя на очень высокой заводской трубе. Обзор был, конечно, шикарным и он даже приметил, где находится лежбище пары его конкурентов, но вот спускаться было сложно и откровенно страшно. А в итоге он сорвался, и несмотря на обилие шерсти, сильно отбил себе хвост и то, откуда он растёт.

Других человеческих детёнышей тут небыло и манулу было интересно, чем это закончится у такого большого зверя, как человек.

***

Пацаны шайки швейного квартала, самому старшему из которых было лет шестнадцать, тащили на носилках одного из своих. Тащить было сложно, все были в противогазах, фильтры были не новыми и было страшно несмотря на осеннюю прохладу и тучи, затянувшие небо, через которые ни один лучик солнца пробиться не мог. Пот заливал глаза под маской, но вытереть его возможности небыло. Для этого пришлось бы снять маску, а это ещё страшнее. Один из искателей нанюхался безумного газа, который назывался VK и у него сорвало крышу. Газ мог быть на его одежде и коже и сняв маску, каждый рисковал, сделав один вздох, впасть в такое же безумие. В развалинах Отросо – Изольдо много опасностей поджидает тех, кто ищет остатки былого промышленного могущества Империи и города. Город бомбили, город обстреливала артиллерия, город сам производил боеприпасы и начинку к ним. Так что нарваться на неразорвавшийся боеприпас дело обычное. Но часть боеприпасов последнего года великой войны была с отравой, где на вершине стоял газ VK, вызывающий безумие. И ходят слухи, что незадолго до конца войны в городе начали разворачивать производство газов для нужд своей армии. Те же слухи гласили, что есть вещи и пострашнее VK. Например отрава, от которой не помогали газовые маски. Отрава могла проникать через кожу и даже если кожа была закрыта одеждой. Много страшного оружия было произведено и применено сторонами в той войне.

Вот на такой «подарок» закончившегося безумия и нарвался Ром. Везучий искатель, но в этот раз удача отвернулась, а может быть просто закончилось отпущенное везенье. Ром нарвался на газовую бомбу, которую сбросили с дирижабля. Газ бомба, в основном выбросила, но какие-то остатки задержались на оболочке и дождались свою жертву. Сегодня молодняк шайки должен был проверить цех, где по имеющимся данным должны были сохраниться швейные машинки. Промышленные швейные машинки, если кому интересны нюансы. Найденный рекламный листок утверждал, что здесь находилась пошивочная мастерская для господ сержантов и фельдфебелей, понимающих в военном шике. И, если найти хотя бы с десяток работающих, то шайка сорвёт куш! Это сокровище даже не надо будет продавать, достаточно посадить за них своих швеек и наладить обслуживание. Ну и достать материи. А уж это бывшие малолетние рабочие умели хорошо. Казалось бы – армейские склады, оставшиеся после войны, могли одевать несколько поколений выживших. Но было три «Но»! Первый: Но женщины не хотели носить армейский ширпотреб. Второй: Но дети имели совсем другие размеры. Третий: Но те, кто побогаче, хотели иметь более качественную и красивую одежду. Так что спрос на пошив одежды был стабильный и даже рос. И стабильным мог стать доход шайки мастеровых. Спрашивается, как такое сокровище долгие десять лет не попало в загребущие руки раньше? А ответ был простой – швейные производства эвакуировали одними из первых. Нет нужды в пошиве одежды в прифронтовой полосе. А вот этот цех попал под бомбёжку и мог частично сохраниться. Вот только доступ к нему оказался закрыт развалинами других предприятий. Промышленные кварталы, это не чистые районы. Застраивались как придётся и без генерального плана. До сих пор ни у кого нет карт промышленных кварталов даже старых, довоенных. И только случайный взрыв полутонной бомбы, чей механизм решил внезапно, после стольких лет проснуться и выплеснуть смертоносную энергию боеприпаса, открыл новый проход, куда и устремились искатели шайки, прибывшие на шум.

Молодняку ещё крупно повезло. Нанюхавшись газа VK, молодой искатель впал в ярость, выл, орал, катался по земле, а потом выкрикивая несвязно и размахивая подобранным где-то дрыном, выскочил из развалин к своим друзьям, не узнавая их. Где опытные парни уже успели натянуть противогазные маски и приняли безумца, двинув ему деревянной дубиной по коротко стриженному затылку. Все искатели знали, что шанс на выздоровление есть и нужно быстрее доставить страдальца в «Северный ветер», городскую психушку, где такой пациент будет не первый, и даже не сотый. Иногда, такие люди возвращались, и, если не знать, даже было незаметно, что у них были проблемы. Поэтому Рома тут же лихо примотали к брезентовым носилкам, соорудили из пары подобранных дрынов ручки для переноски и резво потащили к добрым докторам и суровым медбратьям госпиталя. А разведчик метался в безумии, привязанным на зелёных армейских носилках, и страшно орал что вокруг осень и в небе, почему-то жгут корабли, хотя затянутый тучами небосвод был пуст и даже редких рейсовых дирижаблей не наблюдалось. И что ему срочно надо туда, прочь от земли. Часто слова тонули в рычании и вое, так что несуны не сильно прислушивались к крикам безумца. Иначе их заинтересовал бы ветер, который такой сильный, что может играть рваными цепями, ведь даже северный ветер, налетающий с океана каждую зиму не так силён.

Прямых дорог в разрушенном городе практически не осталось, так что пятеро разведчиков тащили носилки, выделывая изрядные зигзаги. Где – то сохранились довоенные улицы, мощёные крупной брусчаткой. Где – то тропы проходили через дворы, заваленные опавшей листвой, целые и разрушенные цеха, развалины, поросшие травой и облетевшим кустарником. Парни прошли территорию уже двух шаек – столярного района и ремонтно – механических цехов. По старому соглашению тех, кто нюхнул газ, пропускали без досмотра и препятствий, даже если отношения были очень напряжёнными. Никто не проверял, да и как это сделать? Но все понимали, что пацаны натянули противогазы и потели в них не от весёлой жизни. Две валявшиеся опоры старого ходуна определяли границу шайки ремонтников. Дальше была территория города и до госпиталя «Грантин» было рукой подать.

Возле входа в госпиталь их встречали. Система госпиталя «Грантин» была хорошо отлажена не первый год. Если появлялся отравившийся газом VK пациент, то на входе надо было бить в висевший на воротах медный гонг стоявшей рядом колотушкой, и уже перед входом ждали санитары в зелёных, прорезиненных костюмах химической защиты и противогазах. Всех, и пострадавшего и принесших его тут же, в разбитой у входа выцветшей, зелёной, армейской палатке из брезента обливали дегазатором, рецепт которого был прост и вызывал инфаркт у большей части спившихся горожан. Питьевой спирт в высокой концентрации не только смывал газ, но и растворял его, деля на безвредные компоненты. Кстати, отчасти поэтому алкаши редко попадали под воздействие газа. А вот если просто напиться, газ продолжал действовать. Ибо напиться надо было в изрядную зюзю!

Пока искатели сидели на скамейке уже со-снятыми противогазами и отвечали на беглый опрос секретаря госпиталя, стараясь отдышаться, безумца раздели, обтёрли спиртом, взвесили, и рассчитав дозу вкололи то, что должно было его или вылечить. Или закрепить безумие, тут уж как повезёт. После чего всунули в видавшую виды смирительную рубашку и отнесли свернувшегося в позу эмбриона паренька в мягкую, изолированную палату. Парни знали, что завтра туда, на место, где поисковик нарвался на VK, приедет паровик и привезёт бочку с дегазатом под охраной десяти городских гвардейцев. А гвардейцы, пользуясь тем, что у них есть транспорт и пулемёт, вполне могу сами обнаружить швейные машинки и свинтить их. Разведчикам придётся рискнуть, благо спирт есть и у них, как и несколько комплектов костюмов химзащиты. Правда не таких, как в госпитале. Костюмы приходится делать самим, армейские размеры на детей не предназначены. Но куш стоил риска, поэтому следовало поторопиться обратно.

***

Психиатрический госпиталь «Грантин», называемый в народе «Северный ветер».

Дни проходили за днями. Задули северные ветра с океана и наступила зима. Близость моря делало зиму мягкой, по сравнению с центральной частью бывшей империи, однако и тут было сыро, холодно и промозгло. Зима – не самое приятное время года, а толстые стены, хоть и могли остановить ветер, сырость и летнее тепло задержать были не в состоянии. Осенний переполох, когда шайка молодых мастеров из района белошвеек наткнулась на газовую бомбу уже давно сгладился. К счастью, таких находок всё меньше и меньше в городе. А вот за городом находят регулярно. И поисковые команды регулярно снабжают госпиталь «Грантин» пациентами, так что персонал без работы и тем более хлеба не останется. На госпиталь скидываются все – и магистрат образованной республики Северного Отросо, и сами поисковые отряды, и даже молодёжные шайки подкидывают, кто свои находки, вроде запасных частей для паровых котлов отопления и генератора, а кто и эрзац – деньги, имевшие хождение на местных рынках, что не мешали процветающему бартерному обмену. Госпиталь нужен был всем и не только из-за VK, но и просто для поправки пошатнувшегося здоровья. Госпиталь принимал всех.

Доктор психиатрии Сигизмундо Бит, мужчина слегка за пятьдесят, хотя на вид ему редко давали больше сорока пяти, возглавлял госпиталь с момента его перепрофилирования в клинику для буйно помешанных. В силу профессиональных рисков был он спортивного телосложения, регулярно занимался в зале для гимнастики вместе с санитарами, занятия с которыми проводил отставной егерь полка «Подснежник» и занимался без дураков, как со-своими бывшими сослуживцами. А «подснежники» были широко известными в узких кругах диверсантами и мастерами руками и ногами сворачивать противника рулончиком. Шикарная шевелюра – предмет скрытой гордости, была без единого седого волоса, густой и с отливом воронова крыла. Пенсне доктор использовал только когда читал, да и то в силу привычки. Зрение у него было идеальным. Да, доктор был идеалом и предметом воздыхания многих дам, однако, больше всего доктор любил свою работу. А война и десять лет спустя подкидывала ему работу. Небольшой отчёт о происшествиях на выходные закончился вопросом:

– И как поживает наш молодой пациент их тринадцатой палаты?

– Второй день не буянит и только смотрит на дверь, доктор.

Медсестра Флорисгел была единственной дамой в клинике для буйно помешанных. Старый госпиталь «Гранатин» перед началом Последней войны уже насчитывал тысячу койко-мест и сотню лет истории. Но был клиникой общего профиля, а психиатрическое отделение занимало малый флигель, где в период осенних северных ветров, когда на стенку лезли даже вменяемые люди, насчитывалось не более трёх десятков пациентов. Впрочем, возглавлявший отделение доктор Сигизмундо Бит часто утверждал, что абсолютно психически здоровых людей не существует. Они в своей массе просто недодиагностированные.

Однако, всё изменил гений химиков Священной Латинской Империи. В лабораторях Химического короля Остенбрука был создан газ «Веррюктеркопф» или VK. Это было не первое боевое отравляющее вещество, созданное в лаборатории, но все предыдущие либо убивали, либо наносили травмы телу – вызывали слёзы, рвоту, диарею. Газ VK лишал разума. Вдохнувшие его люди, да и животные становились безумны. А безумцы бывают разные. Кто – то тихо скулит в уголке или отрешается от мира, а есть и безумцы, что проявляют агрессию против ближнего своего. И массовое применение газовых бомб и снарядов, начинённых VK наполнили госпиталь «Гранатин» обезумевшими людьми, быстро терявшими человеческий облик. Газ не делал различий между солдатами и офицерами, благородными и простолюдинами. И вот уже доктор Сигизмундо Бит возглавляет самый большой дурдом в Отросо-Изольдо, да и, пожалуй, во-всей Галисийской империи. И тут уже проявился гений доктора из империи. Довольно сложное сочетание морфина, кокаина хлоргидрата, циклобутана и вытяжки белладонны вводили обезумевшего пациента в состояние кататониического ступора. Из которого через несколько дней больной выходит практически здоровым. Остаются некоторые симптомы нервного расстройства, с которыми уже могли справиться успокоительные препараты или даже сила воли выздоравливающего. Увы, но порядка пятнадцати процентов либо умирали в короткий срок, либо оставались безумными окончательно. Доктор Бит полагал, что это те самые недодиагностированные, у кого газ стимулировал развитие собственного безумия и доводил его до неизлечимого совершенства.

Впрочем, по окончании милитаристического безумия, потребность в таком огромном дурдоме исчезла. И госпиталь снова стал принимать обычных больных, а в корпусах развернули терапевтическое и хирургическое отделение. И даже специальное, для дам и девиц. Увы, но VK не делал различий по полу. А безумцы тоже болели, в том числе и по женской части. Так что Северный ветер работал практически по довоенному профилю. А его бессменный главный врач продолжал считать, что большинство его пациентов всё ещё ждут своего главного диагноза.

Сигизмундо Бит задумчиво посмотрел на Наину Флорисгел. Двадцатипятилетняя девушка была легендой госпиталя. Высокая, пропорционально сложенная, статная. При этом силы была огромной. В госпитале небыло санитара, кто мог бы с ней соперничать. Там, где требовалось двое, она в одиночку могла скрутить впавшего в ярость сержанта – десантника боргеза или скрутить морским узлом морпеха королевского флота Ентенте. Даже старый подснежник не рисковал с ней схлестнуться по-настоящему. Откуда девушка знала все эти ухватки, не знал никто. А ещё она входила в три редких процента счастливчиков, кого не брал газ VK. Совсем не брал, даже истерики не случалось. Им даже для запаха не нужно было выпивать алкоголя. Доктор весьма ценил её и за профессионализм, и за иммунитет к отраве. Она напоминала ему о замечательных, довоенных годах почти забытой жизни из прошлого. А если учесть, что Отросо-Изольдо дважды массово бомбили химическими бомбами с газом VK, и некоторые не сработавшие бомбы до сих пор находили в развалинах, была сестра незаменима. Увы!

– Вот как? А я просил меня известить сразу, если у наших пациентов случаются изменения без применения препаратов.

– Доктор, у вас вчера был выходной. Вы должны отдыхать, как и все мы. Иначе станете сами нашим пациентом.

– Увы, но вы правы, Наина. – доктор кивнул, признавая правоту сестры милосердия – Спасибо. Кстати, вы сегодня сами должны быть выходной, если мне не изменяет память?

– Доктор…

– И не спорьте! В город приехал бродячий театр. Сходите на представление. Вам тоже надо развеяться. Употребление амфетамином регулярно не доведёт вас до добра. Это я как доктор и друг вам говорю. Отдохните. Развейтесь. Вы молоды и должны жить не смотря ни на какие преграды.

– Хорошо. Тогда я пошла. – кивнула девушка и проводив глазами доктора, вздохнула. Идти куда-либо совершенно небыло настроения. Только доверенный персонал знал, что в старом флигеле, где теперь жили только сотрудники госпиталя, был ещё один постоялец. И если на Наину газ VK не действовал совсем, то на её младшую сестру газ подействовал за двоих и из кататонии она вышла абсолютно безумной. Именно она жила в комнате, обитой ватой, в смирительной рубашке и под опекой старшей сестры.

– «Где это я?» – первая мысль, которая пришла в голову, не была оригинальна. Хотя, если честно, приходила не в первый раз. Но в прошлые два раза мысль быстро находила ответ. В конце концов, такое возможно, когда часто мотаешься в командировки и уже не узнаёшь гостиницы. А иногда начинаешь их путать. Сегодняшняя комната на номер в отеле не походила. Грязно-жёлтая комната с мягкими стенами и полом воняла мочой, блевотиной и чем похуже. Дверь тоже обита. В двери глазок. Ну, как глазок? Скорее иллюминатор размером с суповую тарелку и забран медной решёткой в четыре клетки. Над дверью лампа без колпака. Не сильно яркая, скорее тусклая. И горит каким-то странным, как будто чёрным светом. На камеру КПЗ не похоже. «Где это я?»

– «Что это на мне?» – а вот вторая мысль была уже оригинальной. Не помню я такого за собой, чтоб одежду не опознал. Точнее, часть одежды. Вернее, опознал, но не сразу. Да и то, скорее логически. Одежда напоминала ночную рубашку. Ноги были явно голые, да и нижнего белья не ощущал. Зато руки были надёжно зафиксированы рукавами. А на груди были какие-то ремни.

– «Смирительная рубашка? Я в дурке? Я же не пью!» – третья мысль вызвала панику, но не сильную. Мало ли что могло произойти. Работа у меня нервная. Водку не пью. Не курю вообще. Таблетками не балуюсь, даже валериану не пил. Стресс снимаю… общением с дамами. Иногда – замужними. Так что травмы вполне возможны. Хм… Может по башке прилетело от рогоносца? То, что ничего не болит – не аргумент. Может время прошло уже? А с кем я был последний раз?

Основная проблема такого положения была в том, что с туалетом была просто беда. В углу камеры, ну или палаты, была дыра, куда человеку не пролезть, даже если его фамилия Копперфильд. Так что попасть струёй со связанными руками было не просто. Но я, в основном попал, после чего и заподозрил, что где-то в роду скрываются циркачи – акробаты. Облегчившись, стал задумываться о том, куда меня всё же занесло. Постучал в дверь коленом, но обивка надёжно изолировала любой шум. Орать не хотелось. Да и смысла, похоже, небыло. Приложив ухо к иллюминатору, услышал долгий крик, на который никто не реагировал. Похоже, местные привычны и к шуму, и к его источникам.

Оставалось только сидеть и копить силы. Должны же хоть иногда кормить и поить? Вот там с живым человеком и переговорю. А говорить с людьми я умею. Меня за это шеф и ценил и даже закидоны с дамами прощал и покрывал не раз, вытаскивая из очередного загула.

Странной была эта палата. Мозг ватный, мысли проталкиваются в него тяжело, но вот не нравится она мне. В смысле не потому, что я в психушке и мне вообще тут всё не нравится. А вот… ну само всё это. Почему лампа светится, а чёрная? Почему стены как будто брезентовые. Вонища эта не нравится, как будто нельзя было сделать обивку из синтетики и помыть шлангом? Дырка эта в полу – резиновая. Понимаю, это чтоб башку себе не разбить, но… кто так делает? Технологичнее же можно.

На полу еда высохшая. Каша, что ли была? Ну, тогда понятно. Я лет с пяти зверею при попытке меня кашей накормить. Признаю только гречневую, да рисовую. Последнюю предпочитаю в виде плова. А тут не то перловка, не то ещё какая-то такая же фигня. В армии, помню, консервы были. Перловка с мясом. Народ уплетал так, что треск за ушами стоял. А я с трудом в себя впихивал, измывался. И то больше из-за понимания, что силы нужны очень и немедленно. Менялся с теми счастливчиками, что получали другие консервы.

А тут, пока думал и визитёры нарисовались. Вначале иллюминатор закрыла ряха, по-другому и не скажешь. Даже в иллюминатор полностью не поместилась. Но я на всякий случай кивнул, дескать привет, я соскучился. Заходи, давно жду. Тот дверку то и отворил. Оказывается, там целая делегация скрывалась. Ну – двое из ларца, примерно одинаковы с лица – это понятно. Секьюрити. Хотя, нет. Тут другая специфика. Санитары это должны быть. А вот третий – это явно доктор. Аккуратный, в пенсне, при галстуке. Интеллигентный, с виду, человек. Глаза мне его не нравятся. И движения. Волчара, на вроде моего сержанта в учебке. А тот был тот ещё убивец с персональным кладбищем. Может сам себе жути нагоняю от непонимания? Всё может быть, но тут лучше перестраховаться. А не с его ли женой у меня случайно получилось?

– Добрый вечер, юноша. Я – доктор Бит. Помнишь меня?

– Нет. – и на всякий случай помотал головой. А потом как током шарахнуло. Был у меня однажды случай. Нарвался на гопников, они меня электрошокером приложили. Я с этим доктором на неродном языке говорю. Совсем не родной, но знакомый. А я только на родном и родном – ругательно-командном могу общаться. Это как это меня?

– Жаль. Однако, это я тебя все три месяца пользовал, что ты тут находишься. Ты крайне интересный пациент.

– Не помню. А чем интересный?

– Давай так, тебя вымоют, накормят и переоденут. А потом мы поговорим. Согласен? А то ту не очень… – доктор поморщился, окидывая взглядом, всё же палату. Ну, раз он доктор, то явно же палата?

– Согласен.

– Только драться не нужно, сразу предупреждаю. И орать. В общем – чем меньше шума и аффекта, тем тебе же лучше. – добрый доктор со взглядом убийца оценил, на сколько я всё понял, а потом кивнул санитарам и вышел. Впрочем, он и не заходил, общаясь от двери. Явно же опытный!

А яостался с двумя шкафами ходячими. Санитары, так я понимаю. Оба в чёрных халатах, хотя на вид и не новых. И шапках таких странных. Поварской колпак напоминают.

– Пошли? – это я им, уж больно всё зудело. А руки прихвачены и почесаться никак не получается.

– Ты парень, главное не дуркуй. Тогда всё обойдётся. Если начнёт накрывать – падай на пол. Мы поймём, и сразу тебя к полу прижмём и укольчик кольнём, чтоб заснул сразу. А то расшибёшься, тут такое бывает иногда после отхода. Полы то каменные. Зла мы тебе не желаем. Понял? – поинтересовался один из одинаковых. Не злобно, а так, дежурно.

– Понял. Пошли мыться, а то всё чешется.

– А, это да. Бывает. Но рубашку мы с тебя только в мыльне снимем. Не обижайся, так положено.

Мыльня была этажом ниже и была она шикарная. Белый кафель от потолка и далее везде. Трубы медные, сверкают. Даже слив медной решёткой забран. Две медные ванны, я такие даже у шефа в коттедже не видел, а уж он роскошь любил. Душевая, правда, была странная. Четыре крана. Я и от двух то уже отвыкнуть успел – везде сейчас ставят шаровый с одним рычагом. А тут умаялся, пока под смех санитаров отрегулировал напор и температуру. Но ничего, и не таких брали …

Пока я шел, пока я из смирительной кофты выпутывался, пока голый с кранами боролся – всё было ничего. А вот как намыливать себя начал, вот тут понимание приходить стало, что в беде по самое не могу. Ну, допустим, язык, как бы не мой, это может быть широко известное чувство дежа– вю. А вот с остальным уже как быть? Всё, что я мою – не моё тело. И даже не в том дело, что пары шрамов на месте не оказалась и растительность жидковата. Хозяйство не моё. Совсем не моё. Что я, себя, любимого не узнаю? А потом понял – я же пацан. Ну, лет пятнадцать. А может четырнадцать? Я уже и не помню, как оно в том возрасте было. Не, на вид всё на месте, в норме и рабочее. Но – не моё.

– Зеркало тут есть? – и голос не мой, сейчас понимаю. Хриплый, ну это понятно, это я сейчас в шоке. А и раньше был не мой голос. Это я от нового языка то сразу не понял. Куда же меня занесло то? И почему до меня так медленно доходит?

– Покрасоваться хочешь? Это потом. Тут хрупкого держать не стоит. – оба – двое, левый и правый, как я про себя их окрестил, дружно ухмыльнулись на одну сторону.

– Ладно, потом так потом. – а сам как-то дёргано себя намыливал, пытаясь ощупать, что и где не так, запоздало понимая, что у меня тут всё не так. Это не моё тело. А куда моё делось?

Санитары стали погладывать уж больно подозрительно, а меня тошнило и кружилась голова. И пелена перед глазами бледно – зелёная появилась. С голодухи и от волнения всякое может случиться. Нельзя! Стой как стоишь. Дыши! Эти – же с уколом полезут. Нельзя! Фууу! Стоять насмерть!

В общем, с трудом отдышался, пришёл слегка в себя. Полотенце дали не махровое. Больше на серую, заношенную простыню смахивает. С одеждой тоже вышло не очень. Трусов небыло совсем, зато были кальсоны. Оригинальной конструкции, я такие только в немом кино видел. Там сзади люк такой, квадратный. На пуговицах. Резинок нет совсем. Всё на верёвочках – завязочках. И даже запах – казённый. Я его по армии ещё помню. Зато рубашка от нижнего белья – точь-в-точь, как я в армии носил. Остальная одёжка тоже армейский вид имела. Вот как её так хранят, что места разные, а запах одинаковый? Это уметь надо! Коричневые … зуб даю, галифе! А к ним гимнастёрка. И всё с красными лампасами по штанинам и рукавам. И естественно, что не мой размер. Когда это было видано, чтоб у армейских вещичек размер враз подошёл? Я такого не помню точно. А вот ботинки в мой размер. Судя по тому, что из отдельного мешка вынимали – скорее всего мои и есть. Хорошо, что я помню, как портянку крутить нужно. А то бы вызвал лишние подозрения.

– Готов. Пожрать бы?

– Ну, завтрак мы с тобой пропустили. Но пару ломтей хлеба с сыром да с чаем раздобыть можно. Тётка Абигэль всегда покормит. – меня успокоили, и взяв в клещи, повели перекусить чем бог послал.

Тётки Абигэль было много. Во – первых, она сама была довольно массивной дамой. Не в моём вкусе, но знавал я одного джигита, который, глядя на такой объём говаривал: «Такая большая и вся моя!», при этом капая слюной. Во-вторых, она была как будто одновременно везде на огромной кухне. Её цветастое платье, напоминающее туристическую палатку весёлых расцветок, развевалось, когда она практически одновременно резала хлеб, мясо, наливала чай и при этом не умолкая причитала над «бедным дитятей, совсем оголодавшем». И помешивала в трёх котлах, стоявших на дровяной печке какое то варево, одновременно сметая мусор метлой в угол. Некоторое напряжение пришлось приложить, чтоб понять – «бедное дитяте» не только я, но и оба санитара. А, если подумать, то каждый, кто сюда забредает. Возможно, в сравнении с ней, и впрямь, мы все выглядели как недоедающие дистрофики. После пары бутербродов ноздреватого хлеба с жёлтым, пресным сыром, мы с трудом вырвались на волю и меня отконвоировали к доктору. Санитаров, кстати, тоже покормили. Понять не могу, почему для этого потребовалось аж двое медбратьев? Я не выглядел ни гигантом, ни желающим свинтить в ближайшую дырку. Хотя, насчёт последнего, не уверен. Желание забиться и повыть от страха местами проступало.

– Присаживайся, Ром. Отмылся? Поел?

– Да, спасибо. – чувства всё ещё клокотали, неизвестность пугала. Но, хоть что-то сейчас должно проясниться.

– Давай, для начала, просто поговорим. Что ты помнишь последним?

А действительно? Вроде и не торопимся, а мысли скачут и не получается спокойно подумать. Так, надо начать с начала. Я – Денис. Я точно Денис, а не Ром, как меня называет доктор. Стоп! Но на Рома я тоже как-то спокойно реагирую. В смысле – вроде как понимаю, что это ко-мне обращаются. Так я кто? Дениска, как дед называл или Ром, как … как братья … стоп! Я – Денис Ткач. Мне сороковник. Я холостяк, люблю женщин и море. Я работаю доставалой на стройках века у моего обожаемого шефа – Карапета Израилевича. Могу достать всё, что нужно и в срок! Как я тут оказался? Море! Точно, я был в заслуженном отпуске на море. Вторая неделя активного отдыха. Брюнетка лед тридцати, жена профессора каких-то там наук, который выпил цистерну креплёного и планировал ещё столько же выпить. Потащила меня на пляж, смотреть на шторм после того, как я помог затащить её мужа в номер гостиницы и выложить на кровать. Шторм был сильный. С сеткой молний на всё небо и громом, похожим на взрыв в карьере. Потом мы в кабинку для переодевания забежали, хотя на пляже были вполне себе нормальные лежаки, даже пара полотенец кто-то забыл. Помню, как они меня прижимала к стенке кабины всей своей неизрасходованной страстью и вздрагивала от каждого раската грома. А потом я вышел на пляж в чём мать родила, раскинул руки, вдохнул полной грудью и … точно! Вот тут в меня молния то и шарахнула!

– Ром! Рооом! Ты меня слышишь?

Доктор тряс меня за плечо, а я пытался понять, кто он и куда делась молния? А, да, точно. Сигизмунд Фрейд. Нет, Байт. Нет! Бит. Точно! Сигизмунд Бит.

– Молния.

– Что – молния?

– Последнее, что я помню – в меня попала молния.

– Хм. Оригинально. И где это было?

– На пляже.

– А что было до молнии, помнишь?

– Ну, расплывчато. – я решил не уточнять про пляжные забавы. Не то, что я был уверен, в том, что доктор был знаком с рогатым профессором, но чем чёрт не шутит. Может это розыгрыш по заявкам оскорблённого мужа? Бред, но кто поручится? Или я за соломинку хватаюсь?

– Похоже, у тебя случилась не типичная реакция на отравление. Случается.

– Отравление? – вот это новость! Я тем вечером, конечно, перекусить успел, но ресторанчик на набережной был приличным, и я там был не первый раз. Даже изжоги небыло, а уж отравления и подавно. Не сходится.

– Да. Ты, в развалинах, наткнулся на корпус химической бомбы с VK и нюхнул остатки газа. И сразу впал в безумие. Тебя притащили твои друзья. Не припоминаешь?

Захотелось спросить, что за газ такой. Про VX я слыхал в армии на занятиях по химзащите, редкостная гадость, но с него даже кони дохнут. А тут … и тут я понял, что знаю, что это за дрянь. И запах. Точнее, клубничный аромат с горчинкой. Я его вздохнул и мир сразу стал раскрашен такими противно – токсичными красками. Да, это я вспомнил, как будто я когда-то это подсмотрел, где – то. Бред?

– Вспомнил. Клубничный аромат. С горчинкой. Я его вдохнул и меня накрыло!

– Ну, примерно так. Тут интересный момент. – вот сразу видно интеллигентного человека, принявшегося читать лекцию очередному остолопку – Каждый чувствует свой запах. Кто ягодный, кто травяной или ещё какой естественный. Похоже, воздействие на центр ассоциаций происходит, и каждый представляет любимый запах, с которым какие-то приятные ассоциации связанны. Что-то меня занесло. – доктор даже как будто смутился – В общем каждый чувствует свой личный, приятный запах. Но, всегда с горчинкой.

– Ага. Понятно. – нифига не понятно. Но пока просто посмотреть будем.

– Надо сказать, ты очень занятный случай. Не типичный. Я, это, кажется, уже говорил. – доктор с сомнением взглянул сквозь пенсне.

– Почему?

– Реакция странная. Не типичная реакция на отравление. – доктор, похоже, ещё сомневался во-мне.

– И что не так?

– После того, как тебе ввели… хм… лекарство, ты должен был… уснуть. А потом либо проснуться выздоровевшим, либо окончательно… стать психом, если тебе так понятнее. На всё отводится неделя, максимум десять дней. И ни разу небыло по-другому. А ты у нас тут гостишь уже третий месяц. Да и реакция на комплекс пошла не стандартная. Уснуть ты уснул. Так и не мудрено – лошадиная доза морфина усыпит даже кита. А вот проснулся ты через сутки, но не выздоровел. Странно!

– А что делал?

– А вот тут атипичность проявилась. Ты пел.

– Что пел?

– Песни. Ты пел странные песни. Раз в неделю ты начинал петь, а потом почти на сутки засыпал. Такого раньше я не наблюдал. А наблюдал я очень многих, уж поверь. За столько-то лет. Разных, так что данных набралось у меня много.

– Про что хоть пел?

– Про что? О, у тебя широкий репертуар. Тут даже санитары за возможность подежурить с тобой интриги плести стали. Ты пел про оранжевое настроение. Про героя, но почему-то последнего. Про корабли, которые жгут в небесах. Про… – доктор заглянул в блокнот, который держал под рукой – … огромную страну, которая должна встать и насмерть биться с какой-то проклятую ордой. Некоторые твои песни на столько странные, что больше похожи на случайный набор слов, но с каким-то странным ритмом. Что значит – мимо белого яблока луны? Мнда. И так три месяца подряд. Санитары говорили, что ты не повторялся. Это было мощно, не типично и … я не могу этого объяснить. Есть у тебя что сказать?

– Не помню. – на всякий случай решил наврать. Понятно, что после той молнии я в не я был. Тут, получается, «Я бывают разные», согласно изречению мудрого кролика.

– Ну да ладно. Санитары не всё понимали, пел ты так себе. Кстати, рифма хромает на обе ноги. Но ритм и экспрессия поражают. В опере тебе не выступать. – усмехнулся доктор – Но вот то, что ты в этом цикле прожил три месяца, а потом как будто проснулся, вот это точно странная реакция. Тебя было очень сложно кормить, ты отбивался как будто тебя убивали. Обычно, к еде относятся спокойно. Она такую ярость не вызывает. Всё же базовые инстинкты … мнда. Еда не должна вызывать ярость.

– Каша.

– Что каша?

– Ненавижу кашу! – даже затошнило, как представил, что три месяца в меня пихали кашу.

– Вот оно что. Глубинные рефлексы. Это многое объясняет. Чёрный цвет тоже не любишь?

– Да в принципе, цвет как цвет. А что?

– Постоянно плевался в халаты санитаров. Им не нравилось.

– Прошу прощения. – стало жутко неудобно.

– Судя по всему, социальные рефлексы у тебя нормализуются. Денёк ещё поживёшь тут, а потом отпущу. Случай, конечно, интересный. Но держать тебя тут долго возможности нет. Тяжёлые времена. Но, я буду благодарен, если будешь иногда заглядывать. Иди, тебя проводят.

– Доктор, а можно вопрос?

– Спрашивай.

– Почему двое санитаров со мной ходят? Одного мало?

– Ну да, ты же не помнишь, как дужку бронзовую от кровати оторвал и узлом завязал. В палец толщиной, кстати. Вот и страхуются.

– Ясно. Не ожидал от cебя.

– Санитары тоже. – хохотнул доктор. Вот только глаза не смеялись. У меня от него мурашки.

Те же оба – двое отвели в палату, где из четырёх кроватей была занята одна, да и на той был привязанный мужик.

– Это он чего?

– Так отходняк у него. Поисковик. Повезло ему, сразу отошёл. Второй раз к нам заглядывает. Прошлый раз буянил, а теперь вот тихий. Но, говорит, хочется повеситься. Так что попросил привязать до утра. Бывает.

– Не развяжется?

– Шутишь? У нас тут никто не развязывается. Боцман такие узлы вяжет – залюбуешься. Утром сами будем минут пять отвязывать.

Кровать – так себе. В бытовках у строителей и то удобнее. Сосед моча лежал, уставившись в потолок. Завтра отсюда выставят, а у меня даже плана нет. Надо подумать. Надо крепко-крепко подумать и решить, что завтра нужно сделать. Встать, умыться, поесть плотнее, чтоб надолго хватило и с этой светлой мыслью я уснул. Спал крепко и снилось мне, что я Ром. Пятнадцатилетний пацан с улиц Отросо – Изольдо. Во сне прошла целая ретроспектива событий. Вот мне четыре, и я в каком-то госпитале. Много кроватей, раненые, покалеченные. Женщина, которую я называю мама, ухаживает за мужчиной, у которого перебинтовано всё лицо и сквозь бинты не первой свежесть проступает что-то жёлтое. Вот я чуть старше и бегу куда-то по улице. На мне зимняя одежда, рукав порван и торчит материя. Но не белая, а в крови. Очень даже может быть и моей. Когда мылся – видел шрам. Вот я у костра с другими детьми. Погодки или чуть старше. Нас с десяток и рядом трое парней и девушка лет шестнадцати и взрослый мужик лет тридцати пяти. Дети его просят: «Дяденька резец, а расскажите ещё про новогодние чудеса». Я вроде как сыт и даже не боюсь. Вот я уже сильно старше. Мне лет десять. Ухо болит – Ал ударил за то, что я разбил манометр, который надо было аккуратно скрутить, но он прикипел и я сильно дёрнул. Корпус пошёл спиралью, стекло треснуло. Вот мне пятнадцать. Мой день рождения отмечают вместе с ещё семью пацанами и тремя девчонками. Это день нашего вступления в шайку. Мне тогда объяснили, что шайк – название молодёжной бригады в цеху. А сейчас мне пятнадцать. В шайке я уже десять лет. Я рулю командой разведчиков-искателей. Меня целует Розалин – самая красивая девушка шайки, как я думаю. Она старше на год, но кого это волнует? Просыпаюсь от того, что меня трясут за плечо.

– А? Что?

– Проснись уже, давай, приходи в себя.

– Что, утро?

– Какое утро? Ночь на дворе. Хватит уже народ будить. Сосед твой орёт на весь госпиталь и требует или бабу, или тебя убрать отсюда. Да я сам до утра теперь не усну. Тебе что снилось, ты так стонал?

– Розалин.

– Ясно! Тогда так. Я тебе сейчас таблетку дам. Она слабая, так, слегка успокоиться. Заснёшь без снов. Утром всё нормально будет.

– Спасибо.

– А мне? – раздался бас соседа по палате.

– Вешаться передумал?

– Иди ты! Мне бы до утра продержаться, а потом только вы меня и видели. Сразу в бардак двину. Сразу пару баб закажу!

– А ты парень хорошо от депрессии помогаешь. – хохотнул санитар, но соседу таблетку всё же выдал.

Не знаю, как на соседа, но на меня таблетка не сильно подействовала. Сны продолжились. Правда без эротического подтекста. Ром, видать, девственником был, так что у него даже на ручку женского туалета всё восставало и трепетало. Есть ощущение, что сам Ром встречу с газом не перенёс, уж и не знаю, почему. Жаль паренька. Непонятно, как я оказался в его теле, но тут, похоже, и не узнать никогда. Мне досталась его память, тело, может связи какие, шайка его опять же. Что дальше делать? Ну так жить, раз уж так сложилось. Всякие цели, ради чего жить и к чему стремиться – это всё для заумников. Мне для того, чтоб жить особых причин не нужно. А вот как сделать так, чтоб жить хорошо, с комфортом, я обязательно придумаю. Время у меня есть, а вот как живут коммуной в шайке мне не понравилось. Я так не могу, хотя и понимаю, что у них то особого выбора небыло. Выживать можно только в коллективе, это понятно, и они молодцы, что такую структуру создали. Но тут проблема уже во-мне. Я жуткий индивидуалист и если уж я в команде, то я её строго возглавляю. Даже мой шеф это понимал и не руководил мной, а исключительно ставил задачи и выдавал мотивационный пендель, и не лазил в процесс. Я не урод моральный, добро помню и помогать этой общине буду, но, на моих условиях. В общем, надо будет это как-то оформить. Кстати, сам Ром тоже планировал такой вариант как один из возможных. Не всё там идеально в их общине, видать.

Утро тут начинается рано. А я не выспался. Длинное кино, в котором я увидел десять лет жизни Рома, вымотало все нервы. Тётка Абигэль выдала плошку каши, которая вызвала подкативший к горлу комок тошноты, но, после снятия пробы оказалась вполне съедобной и даже вкусной. Не гречневая, но какой-то близкий вкус. Сладковатая, с вареньем каким – то. Даже память Рома не могла подсказать. По всему видать – деликатесом побаловала на дорожку добрая тётка.

Форму коричневую, с лампасами, как оказалось, мне отдали насовсем. Армейские склады с формой никому особо небыли нужны и госпиталю достался большой пакгауз драгунской униформы. Это мне рассказала всё та же энергичная королева кухни, когда летала вокруг меня. Оказывается, я тут считаюсь сиротой натуральным. Обычно, шайки за своих подкидывают в госпиталь денег или там ещё каких ништяков. А мои просто скинули тело и пропали. Интересно, почему так? Память тела молчит и скорее даже удивляется.

Перед выпиской ещё раз отвели к доктору Биту. Балдею я от его пенсне. Он меня осмотрел, прослушал. Занятная у него трубочка, старинная. Хотя, тут это может быть даже самый технологический писк сезона. Тут, в принципе, все не как я привык. Лампы, которые мне казались черным светят – так и были с угольным стержнем. В воздухе пахнет сгоревшим углём, так на нём тут всё и работает. Никаких тебе природного газа и мазута. Газ, который есть – это от переработки угля, а другого местные и не знают, и знать не хотят, похоже. Керосин вот ещё знают и бензин. Память мне подсказали, что ДВС уже тут строят. Но предпочитают пользовать паровики – с поставками нефти проблемы тут. Они, в смысле проблемы, после этой их мировой войны в основном везде и у всех.

Ассистировала доктору очень симпатичная медсестра. В моём вкусе, волевая, крепкая. Ну, я так предположил, потому что в этом белом одеянии от горла до пяток мало что можно рассмотреть. Но как двигалась! Ощущение, что она и тётка Абигэль с разных планет. Глаза серые и усталые. Небось с доктором спит, и я доктора понимаю. И молчаливая. Прям – мечта!

– Могу отметить, что признаков расстройства нет совсем. Мнда, совсем. Вот только это ночное представление с толку сбивает. С другой стороны – что бы не случилось, всё к лучшему. Пациента от депрессии избавили, да. Он, такой избавленный, как только одежду свою получил, даже одевался уже на бегу. Ну да это мелочь. Причин задерживать тебя у меня нет, удачи тебе Ром. Заглядывай.

Взмахом руки отпустил меня, за дверью сопровождающий отсутствовал. Так что, я, полагаю, свободен как вольный ветер. Немного страшно в этот почти незнакомый мир выходить, ну да ладно.

На миру было холодно и ветрено. А ещё сыро и пахло солью и гнилыми водорослями. Память владельца тела подсказывала, что недалеко море и порт, да и такая погода зимой вполне удачной может считаться. Всё же ни снега, ни льда. К ботинкам из заветного мешка завхоз выдал мою же куртку, тонкую и явно не по погоде и рюкзак, который больше был похож на ранец из брезента и кусков кожи с обитыми бронзой углами. На вид – самопал. Память тут же подсказала, что так и есть. Содержимое ранца порадовало. Пара сухих как камень лепёшек. Местный вариант сухпая. Их надо в воде мочить и потом грызть. Фляга для воды из толстой, голубой жести, на вид литровая с деревянной пробкой. Вода протухла, и я её сразу вылил. Потом отмою. В кожаном пенале нашёлся набор инструментов. Десяток бронзовых гаечных ключей под странный стандарт, три напильника, клещи, шило, ещё какая – то мелочь. Отдельно – молоток килограмма на три. Мини-кувалда, практически. С короткой ручкой. Молот, вот это что. Перчатки из толстенной кожи. Скорее такие прихватки, чем одежда. Ещё там был фонарь. Судя по запаху – керосиновый. Но, какой – то хитрый. Герметичный, ибо внутри булькает, но не подтекает. Нашлась зажигалка. Тоже не привычная. Без колёсика, зато с кресалом. Я такие только в музее раз видел. Ещё нашёлся ножик в ножнах. Не раскладной, а вполне себе обоюдоострый кинжал, лезвие длиной с ладонь. И сталь с отливом ледяным. Мне он понравился. Скорее всего, предыдущему владельцу он тоже нравился. А больше ничего. Ни денег, ни ценностей. Хотя, старая память мне подсказывала, что набор инструментов хорош и имеет ценность приличную.

Закинув ранец за спину, я направился к воротам. Хотел было добавить «решительно», но вот решительности как раз и не наблюдалось. Было откровенно страшно. Улица встретила серостью, мусором, который гонял пронзительный ветер и какой-то обречённостью, что – ли. В общем, на позитив обстановка не настраивала. Ну и ладно, прорвусь. Не впервой. Ноги целы, руки целы. Голова не болит. Язык работает.

***

Полуразрушенное здание с обвалившимся углом и выбитыми провалами окон, которое облюбовал себе кот имело большое преимущество. Когда-то толстая стена из бурого кирпича была пробита почти под крышей глупыми железками человеков. Дыру не заделали и туда можно было пробраться со-стороны крыши. Сидя в дыре, можно было хорошо рассмотреть почти всю улицу и дома на ней, а сам наблюдатель оставался незаметен. В самом большом доме напротив жило много человеков. Большинство из которых болели. Этот запах коту не нравился. Так же пахли крысы, которые коту не нравились. Зато там жила очень большая человечка. От неё очень вкусно пахло, и она часто подкармливала кота, когда он гулял в этой части города. Правда, она думала, что кормит пару местных кошек и смешно кричала «кыс-кыс-кыс». Но глупые кошки не ходили к миске, когда рядом гулял кот и всё доставалось ему. Вот и сейчас кот, сыто отрыгнув, спрятался в любимой дыре от противного ветра, после которого приходилось подолгу вылизывать шерсть. Большая калитка открылась и человек прошёл мимо большой и громкой штуки, куда иногда колотили. Коту не нравился этот звук, от него шерсть дыбом вставала и приходилось вылизываться, чтоб она опять улеглась.

Кот встрепенулся. Ба, да это же тот человеческий котёныш, что надышался гадости тогда, рядом с его лежбищем. Надо же, выжил. Как интересно. Прошло много времени, как он видел этого малыша. Видать, он живучий, раз смог спастись. Кот с любопытством наблюдал за знакомым человеком. Он не мог его обнюхать, расстояние до него было велико, а ветер дул в противоположную сторону. Но в человеке были заметны изменения. Он как будто изменился. Чуть-чуть, но везде. Походка, повороты головы, как держит руки, как двигаются глаза. Как интересно! За человеческим котёнышем надо присмотреть. Кот принял решение и продолжил вылизывать шерсть.

Развалины квартала белошвеек.

Ноги сами несли меня в место, которое прежний хозяин тела считал домом. Ветер дул почти непрерывно, таская мусор и норовя бросить в лицо горсть пыли с неожиданной стороны. Я планировал свои действия, краем мозга отмечая то, что подсказывала чужая память. «Вот тут обойти. Эти из ремонтных цехов могут начать задирать», и я послушно делал крюк по мало натоптанным тропинкам. «Эти, из столярки, ничего. Нормальные» и я нырял в проём двора, держась ровно посредине дороги и показывая, что иду мимо и ничего не буду брать на их территории. «Наплюй. Тут сидят вагабунды – побирушки. Они сами всех боятся» и с гордо поднятой головой шёл мимо двух бомжиков, расположившихся на высокой куче строительного мусора, что разложили небольшой костёр и тут же поедали что-то на вид несъедобное и испуганно втягивали головы в плечи. Но это всё было каким-то фоном, жуткой декорацией, так не похожей на морской курорт, где я, вот кажется только позавчера, поправлял здоровье, оставленное на северных стройках века.

Судя по всему, раньше это здание было для чистой публики, белых воротничков. В смысле разных инженеров, управляющих и прочих клерках. На вид – натуральное заводоуправление. Времена и места меняются, а общий вид казёнщины и самоутверждения, чтоб каждый мастеровой видел, кто тут главный, остаётся и угадывается во-всём. Ну точно, даже вывеску не сняли. «Заводоуправление общества на доверии братьев Пананикас». Тяжёлые, ещё помнящие ежедневную полировку воском массивные коричневые двери были распахнуты настежь, как бы гостеприимно приглашая уставшего путника домой.

– «Уф, ну вот я и дома» – успел подумать, преодолев последние ступеньки.

– Ром? Ты? – высокий парень, на вид старше двадцати незаметно появился из бокового простенка, откуда лился желтоватый свет так, что тень доставала до стены. Приход Рома его явно удивил.

– Ага. Вот, пришёл в себя вчера, а сегодня отпустили. – парень был смутно знаком, но имя в голове не всплывало.

– И чего сюда припёрся? Старшие на тебя зуб заимели, беги, пока можешь.

– С чего бы? – Ром, может быть, и убежал бы, послушавшись знакомого дылду, но мне такое поведение было не свойственно. Сколько на меня наезжали вот так же, и не сосчитать. Я привык отбиваться.

– Зря. – парень сделал шаг и вмазал мне так, что только искры посыпались и свет выключился. Чистый нокаут.

Сколько я так был в отключке, я не знаю, но, когда очнулся привязанным к стулу, за окном было темно. В комнате, где меня оставили – тоже. Даже в голове было темно и шумно. Плюху словил знатную. Из доступных средств исследователя было только обоняние. И в комнате пахло чем то кислым. Как учил, когда – то Резец, надо нюхать. Надо же, память как родная. Кстати, удар в голову напомнил имя обладателя хорошо поставленного удара. Алонзо. Или Ал, как в основном его все звали. Он был нашим хранителем традиций. Или секретарём, как он себя называл. Надо было всё же послушаться помять Рома и драпать без оглядки. Благо был план на такой случай. А тут вот попался из огня, да в полымя. Когда же только дадут передохнуть от этих всех приключений.

Комната была заперта, но за дверью слышалось шевеление и голоса. Там были люди. Их Ром считал своей семьёй. Все ещё считал и надеялся объясниться. А по мне, так всё ясно. Минут через сорок глаза привыкли к полумраку и контрасты серого, проступая, делали комнату объёмнее. Память подсказывала, что это «зала суда». В шайке было «всё по – взрослому». Дети, копируя поведение взрослых, создали свой суд. Тут судили отступников, тех, кто нарушил правила шайки и кого надо наказать. Хранитель традиций, по сути, и был тем судьёй, кто выносил приговор. Память услужливо подкинула два примера. В первом случае девушка сошлась с парнем из другой шайки. Не враждебной, там нечего было делить, уж больно далеко отставали территории. Они познакомились на Рынке. Там же у них и закрутилось всё. Но шайке это не понравилось. Точнее, не понравилось это старшим. Была бы девушка простушкой – уродиной, может и небыло бы такой реакции острой, но она, на свою беду, была ох как хороша. Память нарисовала образ красавицы с шикарной гривой непослушных, чёрных, шелковых волос, фиалковыми глазами и лёгкой фигурой. Да, в такую можно влюбиться, что и произошло с одним из «купцов» шайки металлистов. Итог, пожалуй, закономерный. Девушку притащили на суд и вменили нарушение традиций. Дескать, она должна крутить только со-своими, а на сторону смотреть нельзя. Промолчи она и может сложилось бы по-другому. Но она не промолчала, а заявила об уходе. То, что случилось потом – было страшно. Дети по своей натуре часто жестоки и не задумываются о последствиях. Память вытащила из глубин её крики, полные боли и отчаяния. Потом она с пустыми глазами ещё с неделю бродила по зданию, а по ночам продолжались крики. Через неделю она пропала. Старшие сказали, что сбежала. Вот только Ром сам видел лоскут от её платья, зацепившийся за прут арматуры на пустыре за гальваническим цехом. Именно там, обычно, шайка хоронила своих. Как же её звали? Вспомнил, Арагона.

В душе запылала ярость. Я люблю женщин. Они разные, но каждая – личность. А вот такое насилие ненавижу до дрожи и белой ярости. Ненавижу. К утру развяжусь и вам кранты, уроды!

Поднявшаяся волна ярости чудом не перешла в рычание и крик. Да, телом мне пятнадцать, да вот внутри меня уже сороковник и сдерживать порывы я научился давно. Я потерплю. А потом ударю. А потом ещё раз. Так, стоп, странная реакция. Не моя. Мне такое не свойственно, у меня работа стремится к минимуму конфликтов, мне с людьми ещё работать и если я каждому буду мстить… С другой стороны, я с подонками старался не работать, да и за спиной их оставлять чревато. Всякие одиозные, что считают себя абсолютно правыми. Заболтался сам с собой.

Прикрутили меня на первый взгляд хорошо, но это только на первый. Боцман из дурки, что свой контингент привязывает к кровати добродушно бы усмехнулся, а сержант, что натаскивал меня в учебке заставил бы раз пятьсот переделать. Халтура, чего уж там. Но повозиться пришлось и кожу ободрал с кистей рук. Зато ноги развязал запросто. Комната эта не простая. Она с секретом и знают тот секрет я да Резец. Из комнаты шёл ход в подвал. Точнее, даже не подвал, а отдельный вход, который проходил через подвальный отнорок. Для чего он был нужен мы так и не поняли. Сама комната в прежние времена была гостиной или ещё чем-то подобным для ожидающих посетителей, что пришли с визитом в управление. Скорее всего к директору или главному инженеру. Других важных лиц тут и небыло отродясь. Хозяева, наверняка не задерживались и сразу шли в нужный кабинет. Остатки роскоши – облезлый, когда-то шикарный кожаный диван, истёртое плюшевое кресло и пяток рассохшихся стульев составляли всю скудную обстановку. Стараясь не шуметь, я прошёл к стене, где под облезлыми обоями была маленькая дверка, куда, чтоб пройти, приходилось сильно наклоняться. Когда то, ещё в прошлой жизни, Резец притащил банку солидола, и мы тщательно смазали петли, так что и сейчас дверка не скрипнула, когда я выходил.

***

– Резец, мы давно договорились о том, что ты не лезешь в управление шайкой. – молодой и злой парень стоял и смотрел на взрослого мужчину и сжимал кулаки в ярости.

– Не так было, Род. Пять лет назад, когда о выживании уже речь не шла, но надо было контролировать территории, решать вопросы с другими шайками и развиваться, мы договорились, что управляете вы, но к моим советам прислушиваетесь. Я научил вас, как вести дела. Я продолжаю учить молодняк, без которого вы ничего не значите. И, кстати, напомнить, что началось, когда вы дорвались до власти в шайке? Я всё помню Род.

– Резец, тут не сыскать того, кто тебе был на благодарен. И да, мы тут все помним, что ты ремиец и про твою Казамонику все знают и мы всё сделали, как ты рассказал. Но что ты хочешь вот сейчас? Ром припёрся и что теперь с этим делать? Из-за него мы потеряли швейный цех. Там было два десятка машин. У нас отжали территорию. Вместе с тем цехом, кстати. Кто – то должен ответить. Ром провалил всё дело, и мы должны его наказать. Что не так?

– Ал, ты хранитель традиций. Я научил тебя, как это делать и почему это так важно. Без традиций следующее поколение забудет уважение, и волчата сожрут вас. Любой может раздобыть лупарру, а при желании и пулемёт, а то и что посерьёзнее. И припереться к вам на разборку или шарахнуть в спину. Наши традиции, к которым мы приучаем всех, это страховка от шальных щенков и задел на будущее. Они держат нас всех вместе. Но сейчас ты хочешь поступить так, как тебе хочется, а не согласно традицям.

– Достал Резец! Что с ними не так? Традиции говорят, что старшие всегда правы. Ты сам эти два пункта вдалбливал в меня. Если старший не прав, посмотри пункт один. Так?

– Так. – тридцатипятилетний мужчина степенно кивнул, давая на мгновение почувствовать свою правоту молодому хранителю традиций – Однако есть ещё одна традиция, которая и оговорит о том, что виновный не назначается. Было?

– Ну было. И что? Ром провалил дело. Молодняк привёл городских гвардейцев в цех. И они отжали и территорию, и сам цех.

– А то, что вы назначили его виновным. Да, он нанюхался газа психов, и парни оттащили его в «Северный ветер». Они всё правильно сделали, так делают все и нас не поймут, если мы психов будем убивать. Ты же это предъявил тогда пацанам. «Лучше бы вы его добили» – ты так сказал?

– Так. Всем бы было лучше. Мы бы аккуратно вытащили станки и запустили бы их.

– Два возражения. Первое – вы могли бы вытащить часть станков, у вас были сутки. Вместо этого вы устроили гудёж. И просрали станки. Вы же выхлебали весь спирт, что на дегазацию готовили. Сами и выжрали. Второе возражение – вы бы их просрали в любом случае. Я вам много раз говорил, что у каждого своя ниша. Каждый занимается своим делом. Шайки шарят по развалинам и добывают из мусора полезные штуки. Деляги с рынка торгуют. Парни с запада занимаются производством, им нужны поставки сырья, и они продают продукцию. Поисковики лазают по пустошам и тащат всё, что найдут в город. Несколько ремонтных мастерских ремонтирует всё подряд. Два госпиталя и одна клиника лечат. Муниципалитет занимается жильём и коммуникациями. Они же трясут налоги.

– Урроды! – вклинился Ал.

– Не без того. У них на службе гвардейская рота, пара дирижаблей – разведчиков, пяток бронекатов и они могут подтянуть наёмников. Они сила, но для сохранения силы им надо денег много. Дальше – фермеры в округе занимаются жрачкой. Поисковики иногда таскают найденные консервы, но это капля в океане. Заметь, обжорный ряд существует мимо Рынка. Это отдельная ниша. Даже электростанция – отдельная ниша. Они работают с муниципалитетом, но они отдельно. На охрану берут наёмников. А вы, такие умники, решили вылезти из своей ниши и залезть в чужие. Не в одну, а в несколько. Да вас бы не оставили в покое ни за что! Так что это вы просто бабки от продажи старых станков потеряли, а не новый цех или что вы там удумали. Воевать с муниципалитетом мы не можем. Да этот цех у нас любой наёмный отряд бы отжал. Нанять охрану вы тоже не можете. Вы же деньги не копите – всё спускаете. Я вам говорил, откидывать в общак, а толку?

– Резец, вот почему ты считаешь, что только ты прав? – вмешался в разговор третий из старших, Блас.

– Ну, ты же умный. Укажи мне, где я ошибся. – спокойно ответил Резец, который уже не первый день знал всю пятёрку старших.

– Мы же ремонтируем в своём цеху всякую мелочёвку.

– Точно. На продажу. У нас, по сути, цех предпродажной подготовки товара. А у них бизнес по ремонту. А парни с севера ремонтом не занимаются в принципе – им проще переплавить метал и заново изготовить что потребно.

– Да ладно, что бы изменило появление десятка станков? Вот сам рассуди, есть спрос на одёжу. Надомницы им занимаются. Продают через барыг, на Рынке. Так и мы бы не лезли свою точку открывать. Все были бы довольны. Барыгам так всё равно, откуда товар.

– Барыгам может и всё равно, хотя это спорно, но вот тем, кто материал на пошив поставляет, точно не всё равно. Кроме того, те, кто сейчас обшивают, кормят себя, свои семьи, тех, кто возит сырьё, хранит товар, торгует, чинит одёжу – есть и такие мастерские. Вы это всё хотели расшатать в городе, где оружия больше, чем людей. Уверенны, что за это не пришлют ответку?

– Пугаешь?!

– Вы готовы к войне? А к диверсии против шайки? Дисциплина отсутствует совсем. Народ бродит кто где хочет. Постов наблюдения нет. Часовые на ночь не выставляются. Оружие давно не проверяли. Вы расслабились, парни. Вам интереснее курнуть чернушку и засадить симпатичной бабёнке. Вы просаживаете деньги, которые добывают мальцы в казино на Рынке. Вы жрёте деликатесы, которые таскают островитяне, а шайка сидит на каше и бобах. И тут вы ещё хотите свои беды свалить на лидера искателей. Того, кто лезет в самые опасные места первым. У вас в голове разум ночует?

– Мы не отменим решения. Он виновен в потере. Он должен был надеть противогаз. Он должен был найти проход, провести мулов и помочь вытащить станки. Это наше решение, Резец. Мы так решили. Все, кто будет срывать наши планы – будут наказаны. Мы устали от того, что торчим на этой помойке. Нам надо перебраться поближе к Рынку. Кто нам будет мешать – мы начнём устранять. Ты либо с нами, либо против нас. – Ал рубил фразы, размахивая рукой. В комнате, освящённой светом масляных ламп, его тёмно-синяя роба как будто поглощала свет.

– Да, Резец. Решай уже. Твоё вечное нытьё уже всем надоело.

– Делайте, что хотите. – Резец ухмыльнулся так, что все старшие напряглись и в комнате повисла напряжённость – Я вас предупредил и последствия вы знаете. Я всё еще вхожу в Казамонику. У меня есть куда отойти, случись что.

– Ну вот и ладно. – кивнул Ал – Завтра с утра объявим решение по Рому. Дадим пару раз в репу и выгоним.

– Хотели же грохнуть? – Род прищурился, глядя на Ала.

– Мы хотели его наказать за прокол. Убьём, и мелкота может решить сбежать. А так они будут бояться изгнания.

– Ну и ладо. У меня ещё дела. – Резец решительно направился на выход. Все недоумённо посмотрели на него, не понимая, какие дела могут быть после захода солнца.

***

Я хотел заглянуть в одну из нычек разведчиков. Пару лет назад, когда всё мало-мальски ценное старшие начали отбирать под предлогом формирования общака, разведчики стали прятать некоторые находки, чтоб не отдавать старшакам. Мелочь, но через своего скупщика можно было загнать и прикупить гостинцев младшим. Уж больно старшие закрутили гайки. Те, кто в мастерских работал, тоже учувствовали в процессе. Некоторые ценные находки надо было привести в товарный вид. Один такой схрон располагался на крыше трансформаторной будки. Там, в нанесённой земле пророс кустарник. Мы с парнями его приподняли и подсунули гипсовую трубу. Точнее, это тогда ещё Ром с парнями делали тайник. В тайнике должны были лежать оружие и сухой паёк. Тайник парни устроили грамотно. Вроде и на виду, но забрать и положить там что-то нужное можно было практически незаметно. Кусты, забор и стены каменные стены будки скрывали практически со-всех сторон. Вроде прошёл мимо и всё, но тайником воспользовался.

Однако, до тайника дойти не вышло. Когда будка проступила из темноты, а я шёл вдоль забора, который в неё упирался, справа раздался знакомый бас:

– Что так долго развязывался?

– Думал.

– Полезное занятие. И чего надумал?

– Старшакам кабзда пришла!

– Пришла. Вот только не с тобой.

– Что так? – бас принадлежал Резцу, которого Ром сильно уважал как учителя, друга и просто мудрого взрослого.

– Они ещё какое – то время будут нужны. А вот потом уже, да, кабзда им.

– Кому нужны и для чего?

– Хм, ну, можем и это обсудить. Ты уже до этого дозрел.

– Дозрел?

– А ты думал, я тебя просто так выделил среди остальных? Учил тебя просто так?

– Хм. Ну, рассказывай, что и как.

– Не здесь.

Резец молча развернулся, и я молча двинулся за ним. Ноги сами, по привычке, шли знакомыми тропами. Тут кирпич торчит, там дожди ямку размыли, а вот тут нужно пригнуться, над забором сук торчит крепкий. Резец привёл в маленький садик, что был при заводоуправлении. Ребятня не дала зачахнуть двум яблоням и груше, но сейчас, зимой, деревья стояли голыми. Зато заборчик, что их окружил, давал защиту от ветра, а махонький сарай с инструментом садовым иллюзию тепла. Мне было холодно, куртку с меня стащили перед тем, как связать.

В сараюшке Резец молча протянул висевшую там за какой-то надобностью облезлую кацавейку и тело наконец то стало согреваться.

– Тут никто не услышит.

– Хорошо. Говори.

– Старшаки нужны как объединяющий стержень. Уже сейчас их не любят все, а кое-кто так просто ненавидит. А потом будет ещё хуже. И тогда их уберут. Но на их место не другие старшаки придут, а организация. Придут на готовое, но с уже другими принципами. Где все получат то, что заслужили, а не милость от жадных старшаков.

– Ты чего? В анархисты подался что ли? Каждому по труду, от каждого по способности.

– Нет. Я не анархист и не социалист. Я солдат Казамоники, а мой отец там капитан. И это его идея была, собирать рабочих пацанов в подростковые шайки и дать им возможность выгребать из руин ништяки. Это был короткий план, не рассчитанный на десять лет, но вышло как вышло. Тогда не думали далеко. Надо было выжить. Практически в каждой шайке теперь есть свой советник от нас. И это очень важно.

– Почему? Что тут общего? Казамоника хочет подгрести шайки? Ну и ладно, причём тут я?

– Казамоника создала эти шайки. Давай я тебе немного больше расскажу.

– Я не тороплюсь. – ну, не совсем так Ром хотел схватить оружие и покрошить обидчиков. Сорокалетний Денис хотел побольше информации для понимания и принятия решения.

– К концу войны мы подгребали под себя профсоюзы. Гильдии уже пол сотни лет как перестали быть чем-то важным и нужным, а профсоюзы, что создали социалисты, работали так себе. Но мы увидели перспективу. И у профсоюзов появились наши деньги и бастовать, и выкручивать руки заводчикам стало проще. Мы их финансировали, давали цели и помогали разбираться с наёмниками заводчиков и фабрикантов.

– Ты этим занимался тут, до войны? Рулил профсоюзом.

– Смеёшься? Мне было двадцать пять, когда война закончилась. Мой отец был главным инженером фабрики и рулил профсоюзом ткачей и швей. Негласно, конечно. В лидерах профсоюза стояла Доллорес Ибаррури, любовница моего отца. Я был в другой программе. Казамоника вкладывалась в обучение молодых людей. У нас тогда заправляли старпёры, у которых образования небыло. Но была смётка и хитрость. Дон Белый уговорил остальных донов выделить деньги и поискать в семьях умных детишек. Их отправили учиться в школы при монастырях круга и оси, а многих, потом и в институты. Теперь люди, благодарные организации сами уже работали в школах, полиции, магистратах. Мой отец был одним из первых, кого отправили учиться. Меня тоже готовили отправить учиться и тоже на инженера. Но только я уже должен был пойти по линии исследовательской. Доны увидели в прогрессе возможности и решили за них ухватиться. Доны, стали прибирать власть в империи, отжимая её у дурных аристократов. Но война всё испортила. Генералы хотели воевать и двигать карьеру и получать ордена. А политики и аристо сводили счёты. Когда война подошла близко к городу, учиться было уже негде, институты, да и школы закрыли. Всех, кого могли, призвали в армию. Нас, последнее поколение собрали и дали задачу – собирать рабочую молодёжь в сквады. Это такие уличные банды там, у нас. Обученный молодняк должен был пригодиться, когда вновь заработают заводы. Но они не заработали, а сквады, которые вы называете шайками, были созданы. Страна распалась, но возникло другое, пока маленькое государство. А шайки получили нормальные структуры, голод отступил, земля поделена. Тогда мой отец решил пока оставить как есть, но держать под контролем.

– Где он сейчас, твой отец?

– На западе. Его с заводом эвакуировали. Он один из тех, кто создал республику Пальмо-Верде и заправляет в Мадрасе. Он советник в муниципалитет Мадраса. Высоко взлетел.

– И ты, при этом, десять лет тут сидишь? – в это мог поверить Ром, которому стукнуло пятнадцать, но не мужик с сорокалетним опытом.

– Я не просто сижу тут десять лет. Я десять лет строю то, что будет потом вторым городом республики. И я тут буду главным, уж поверь.

– Ага. И это всё ты рассказываешь пятнадцатилетнему пацану? Да?

– Ты просто не понимаешь, как это сейчас всё устроено. После войны самым главным ресурсом являются люди. Разные люди, но в основном обученные специалисты. Дети шаек такими специалистами только потом станут, но уже есть задел. Старшаки нашей шайки к станку не встанут, но вот некоторые другие не забыли корней и их заберут на заводы полностью. Кого – то убьют, кто-то сбежит в другое место или пойдёт к искателям, наёмникам или ещё куда. В принципе, можно вообще не работать, а только искать армейские запасы. Их ещё на какой – то срок хватит. А что потом? План отца сработал бы, если бы Галесийская империя хоть в каком-то виде дальше существовала. Но император и приближённые погрузились на крейсер «Монтесум» и уплыли через океан в ОТК. И каждый стал тянуть одеяло на себя. Мы по крупицам собираем людей. На территориях, где очень много воевали даже зачатков государств нет. Банды из дезертиров, банды из частей, которые сохранились, но потеряли связь со-штабами. Даже банды из вчерашних противников появились там, где командиры договорились и смогли удержать дисциплину. Но и их тоже поставят под контроль со временем.

– Я много чего не понимаю. Говоришь, что нужны люди, но с людьми тут делают противные вещи.

– Увы, я не всесилен. Мне будут нужны люди. Лично мне и конкретные люди. У шаек уберут особо зарвавшихся старшаков, а молодняк частью заберут в Мадрат, на производство, а частью оставят и создадут централизованный скуп. Барыг с Рынка тоже немного подвинут или прижмут. Нам нужны налоги.

– Ещё раз – мне пятнадцать.

– Когда всё это закрутится – тебе будет восемнадцать. Вполне себе возраст. Ты образован, а по нынешним реалиям, так и очень. Ты умеешь думать.

– Лладно! – не столько предложение вообще заинтересовало, сколько хотелось понять, что сейчас делать – Дальше то что?

– Идём обратно. Я тебя привязываю. Утром тебя бьют и выгоняют.

– Я и без этого сбежать могу сейчас. Да ещё и их завалить на дорожку.

– Можешь. Но надо, чтоб их ненавидели. Сильнее. Объединяющий фактор.

– И поэтому они мне рёбра переломают и ливер отобьют?

– Не отобьют. Они на ночь опять чернушки накурились. С утра будут вялые. Если ты сразу упадёшь и не будешь дёргаться, то у них интерес быстро пропадёт. Спрячешься, отлежишься, потом найдёшь меня. Я тебе на ближайшие пару лет перспективу обрисую. Есть у меня идея, куда тебя пристроить, чтоб ума и опыта набрался.

***

Утро было не радостное. Резак привязал меня, пусть не сильно, но всё же привязал. И ночка выдалась не самая лучшая. Утром дом постепенно оживал. Кто – то ходил, где-то звучали голоса. Гремела посуда и начали раздаваться вкусные запахи, да так, что кишки заурчали. Это и не удивительно. До схрона я так и не добрался, а планировал перехватить запасом сухпая, который там должен был лежать.

Пока старшаки не начали свою показную казнь, я пытался размять мышцы и разогнать кровь. Привязанным к старому, скрипучему стулу это было сделать не просто, но, надеюсь, встать и пройти несколько шагов я смогу. Что и произошло, когда дверь распахнулась и в комнату даже не вошёл, а влетел Молчун. Этот старшак по большей части соответствует своему прозвищу. Зато дел от него больше всех. В этот раз он в четыре маха перерезал острым ножом верёвки, связывающие меня и стул и за шкирку потащил за собой. Пользуясь случаем, я сделал вид что совсем квёлый и с трудом переступаю, хотя мышцы показали себя с хорошей стороны.

– Мы собрались здесь, что – бы покарать предателя.

Ал, закутанный в отличный полушубок, шапку – пирожок и шарф, как хранитель традиций начал толкать речь перед четырьмя десятками собравшихся у входа в заводоуправления на вытоптанном до железобетонной прочности пятачка. Зимний ветер трепал одежду и волосы собравшихся. В основном малышни, но были и те, кто постарше. Похоже, что здесь сейчас стояли все члены шайки от пят и до шестнадцати, кто не был на работах или в поиске. Старше никого тут небыло, кроме всё тех же старших и Резца, который на фоне молодёжи выглядел стариком.

– Ром, посмотри в глаза тем, кто называл себя своей семьёй. За что ты их предал? – палец доморощенного оратора указал на меня. При попытке ответить, я тут же получил под дых от Молчуна и закашлялся. Ясно, говорить они мне не дадут. И, кстати, уж больно они бодрые сегодня. Резец говорил, что после вчерашней чернушки они будут вялыми, а тут вон какие бодрячки. Или не курили, или закинулись чем-то?

После такого удара говорить было сложно. Да и, помня вчерашние уговоры Резца, я сразу упал на землю. Похоже, сделал я это рано, Молчун меня без слов вздёрнул обратно.

– Посмотрите на него! Он принёс беду в наш дом! Его мы должны благодарить за скудную еду. Кому мы поручили найти станки? Ему! Но его нерадивость привела к тому, что мы потеряли всё. Мы не на столько сильны, чтоб воевать и у нас просто всё отняли. И теперь нам придётся ещё больше работать, искать мусор и обломки старых механизмов, чтоб выжить и вылезти из этой нужды. Что это как не предательство тех, кто доверял, учил, кормил, одевал и обувал? Это не должно остаться без наказания. Боль! Вот что будет за такую нерадивость.

И вот тут меня начали бить. Молчун повторил свой коронный под дых, и когда я упал второй раз, все, кроме Ала начали пинать от души. На вялых они точно не походили. Род, паскуда, засадил носком сапога по рёбрам так, что если и не сломал, то трещина точно была. И зарядил он так раз пять точно. Надо было наплевать на Резца и либо завалить уродов, либо валить подальше.

– Но и это не всё. – Ал продолжал вещать – Предатель не остановился и решил уничтожить всё то, что нами всеми было создано. Он вступил в сговор с теми, кто хочет закабалить нас. Что бы мы как рабы работали на них, без светлого будущего, сытой жизни, безопасности и радости. Резец, ты решил продать нас своим бандитам. Зря ты это сделал!

Ал выхватил револьвер из-за пояса и выстрелил в голову Резцу, да так, что мозги брызнули в разные стороны и обрызгали ребятню. Девчонки завизжали, а я вдруг сообразил, что меня после такого тоже приговорили и рванул из под ног старшаков, что отвлеклись на Резца. Заряд адреналина позволил спринтером проскочить пол сотни метров до ворот, выскочить и рвануть в сторону Рынка. В след стреляли, но меня шатало от боли в отбитых боках так, что прицелиться было практически невозможно. Красна пелена закрыла глаза. Я видел только контуры и бежал больше на автопилоте Рома. Была ли погоня или нет, я не знал. Я не оборачивался и при первой же возможности нырнул в развалины. Но и там не останавливался. Раз пять-шесть падал и очень больно, и боль пронзала от макушки доя пяток, добавляя адреналин.

Резец сам себя перехитрил. Может кто подслушал наш разговор и донёс, а может они его просто переиграли, зная, к чему он идёт. Может я там не один был такой «умный, которого я не зря выделил. Я на тебя рассчитываю»? Мог Резец проколоться? Да запросто, тоже мне Штирлиц доморощенный. Заигрался и доигрался. Папашу надо бы известить, да я и не знаю настоящего имени Резца. Мысли пробивались в голову с большим трудом и напряжением. Ноги сами несли по большой дуге туда, где юный Ром планировал затаиться, если случатся проблемы. Правда, в планах это было сделать тихо и незаметно, прихватив на дорожку поесть и полезняшек. Но, как случилось, так случилось.

Бывшая пожарная каланча была хорошим ориентиром для бомбёжки, так что от неё сохранился только угол, заваленный красным, огнеупорным кирпичом. В самом углу была небольшая яма, в которой давным-давно, в прошлой жизни, Ром припрятал брезентовую куртку пожарника. При желании в этот, ранее бледно – зелёный, а теперь бурый брезент можно было упаковать пару ровесников Рома. А если они ещё и противоположного полу будут, то им вполне хватит места организовать и третьего. Завернувшись в брезентуху и прижавшись спиной к красному кирпичё стены пожарки на дне ямы стал медленно отогреваться. С теплом вернулась пульсирующая боль в рёбрах. По запарке не обратил внимания, но кажется в ухо тоже попали. Иначе откуда там засохшая кровь? Правая щиколотка ноет, похоже растянул, пока бежал. Ботинки – не самый лучший вариант для беготни по развалинам. Надо бы где – то найти сапоги, да и всю одёжку поменять. Как-то ни сам Ром не сообразил, ни объяснили ему. Вот ту же брезентуху на штаны и куртку нужно будет перешить. И наколенники сделать, если придётся продолжать шуровать по развалинам. Короче, гардероб требуется менять.

С трудом найдя место, где обломки кирпича не тыкают в особо больные места, немного расслабился и уснул. Всё же напряжение дня вчерашнего, сон на стуле и сегодняшние события дали о себе знать. Мозг и так вот только что в себя пришёл, а тут такое на него свалилось.

***

Кот выслеживал жирную крысу, которая прогрызла нору в подвал и жила там в своё удовольствие. Крыса была очень жирная, что, на взгляд кота было объяснимо. Из норы пахло крупами. Кот пришёл к выводу, что крыса нашла погреб с едой мёртвых человеков и там отъедалась. И, судя по запаху, отъедаться могла там ещё долго. Сжавшись в комок мышц нервов и не сводя взгляда с норы в ожидании, когда крыса вылезет, кот размышлял. Крыса уже с трудом помещалась в норе и не могла быстро развернуться и нырнуть обратно. На этом кот и хотел её подловить. Но что потом? Съев крысу, придётся искать другую. Может быть принести сюда парочку и пусть отъедаются и размножаются? Коту понравилась эта мысль. Он знал, где есть пара гнёзд тощих крыс с детёнышами. Тощие крысы очень шустрые, но детёнышей можно поймать и принести сюда столько, сколько влезет в пасть. А там, может и родители по запаху их найдут. Кот в мыслях уже представлял себе масштаб фермы и как он тут будет кормиться, когда…

Мечты были грубо прерваны промчавшимся мимо человеком. Крыса, которая уже высунула нос их норы, с перепугу пискнула и совершила потрясающий манёвр, рванув вперёд хвостом обратно в нору заедать стресс. Кот от удивления вдохнул воздух и понял, что мимо промчался этот неугомонный человеческий котёнок, который стал ему так часто попадаться. Глядя ему вслед, кот прорычал полной грудью. А надобно сказать, что коты рычат не на вздохе, а на выдохе, показывая объем грудной клетки и свой размер противнику.

Четыре человека, что бежали за человеческим котёнком от кошачьего рыка испуганно рванули в сторону. Двое запнулись и упали, покатившись по обломкам и мусору, что раскинулся кучами. Один, вытирая кровь с лица смог подняться и сейчас стоял, покачиваясь и мотая головой. А второй не шевелился, и голова его была неестественно вывернута. Кот замер, испуганно смотря на человеков в такой близости. Они его не заметили, он прятался под листом жести, что когда-то покрывал крышу. Но как он мог не заметить их появление? Тот, что поднялся, подошёл к тому, что не шевелился, а потом произнёс: «Отбегался Род». Наклонился и что-то с него забрал. После, все трое развернулись и пошли обратно.

«Пора отсюда уходить. Крыс распугали, охоты не будет» – подумал кот и вздохнув, не спеша, перебирая лапами, двинул хорошо изученными тропами подальше от квартала белошвеек. Суетно тут стало слишком. Пора менять охотничьи угодья.

Район Траппо

Голод уже заставлял кишки играть траурный марш. Есть хотелось вчера. А сегодня уже жрать. И как на зло – ни одной крысы. Район Тараппо, куда я добрался практически с рассветом следующего дня, прячась весь день в развалинах пожарки. Для чего пришлось почти всю ночь пробираться туда, где планировал спрятаться Ром. Новый район был незнакомый. Такой вот парадокс. Раньше, до войны тут были, в основном, исследовательские лаборатории двух концернов «Эстаррезо» и «Синсо Маттишио». Что за конторы, мне доподлинно не известно, но память подсказывала, что названия встречались регулярно. В смысле – их продукции. А район в довоенные времена был закрытый и постоянно охранялся. Тут даже своя пожарная команда и маленький госпиталь был. Всё это пацан знал по рассказам других людей. Как искатель, он интересовался всем городом. Ещё когда «старик» – Резец учил малявок и рассказывал о том, каким был Отроссо – Изольдо до войны, Рон приметил этот район. А потом тихонько переспрашивал торговцев на Рынке, таскает ли кто оттуда что-то полезное. Точнее, не так спрашивал. Он больше про верхний город и его районы расспрашивал. Оттуда таскали не так, чтоб много. Богатеи там жили в больших количествах, да только толку с тех богатств? Самое ценное они вывезли, когда фронт приблизился к городу, а разные книги и прочее бросили. Вот у детворы на общей кухне был большой набор столовой посуды. Сервиз называется. Аж на сорок восемь персон. Резец рассказывал, что его подруга свинтила его у директора из заводской квартиры, где прислуживала. Денег он до войны стоил огромных. Такую сумму вообразить тогда было сложно. Резец говорил, что за него можно было новыми станками цех оснастить небольшой. Может и врал, сейчас уже не проверить, но цена была действительно запредельная. Ну а ребятня из него пили и ели всё подряд, что только удавалось добыть охотой или обменом. Думаю, жаркое из крыс в таких тарелках по вкусу не сильно отличалось, как если бы хлебать прямо из котла. Сервис пользовали долго и активно. Посуда местами была уже треснута и отколота. Чего там беречь то, такой посуды на комплект клапанов к паровому котлу замкнутого цикла можно выменять у торгашей столько, что на всю жизнь хватит и ещё останется. Хорошая посуда из олова ценилась гораздо выше, а найти её было сложнее. У старших она была личная. Ну так они себе ни в чём не отказывали. Оловянная посуда не бьётся, мыть её проще и лёгкая. Отсюда и ценность. Однажды Ром нашёл себе оловянную ложку. Но Молчун изъял её, когда увидел, как он сказал, в общак.

Расположение района оказалось удачным как для охраны его до войны, так и для меня сейчас. Остров в виде почти правильного круга около трёх километров в диаметре лежал в излучине двух рек. Излучина окружала его, оставляя небольшую перемычку шириной метров шестьсот или около того со-стороны верхнего города. А вот территорию промышленных районов надёжно отгораживала река. Раньше тут было три каменных моста с мощными быками, красивыми арками и чугунными перекрытиями. В старом альбоме, что Ром раздобыл, они смотрелись потрясающе. Но мосты бомбили сразу после цехов и сейчас от них только торчащие из воды как обломанные зубы, обломки быков остались, а восстанавливать было некому. Вот и остался район бесхозным, отрезанным от остального города. Развалин много, на всех хватит и тащиться именно сюда резона было мало.

В общем, таскать из верхнего города таскали, но не много и не часто. А с Траппо так совсем не таскали по опросам торгашей. Но кто же мог знать, что тут жрать нечего? Даже крысы не водятся. А на Рынок выбираться пока было опасно. Легко можно было нарваться либо на… уже не своих, которые изгнанника любить не обязаны, а скорее наоборот, настучат старшакам и подловят да наваляют. Могут и с собой отволочь на правёж старшаков. После убийства Резца они, думаю, совсем в отрыв ушли. А то и на конкурентов, что ещё не знают об изгнании, можно нарваться. Ром был довольно известной личность, и не раз уводил хабар из-под носа конкурентов, что не добавляло им любви. А может и знают, так тем более не стоит с ними пересекаться. Можно было попробовать на рынок джипсов, местных цыган или кого-то сильно похожего, заглянуть, но и туда надо было что-то принести, чтоб поменять на пару тушек запечённой в глине крысы. Причём, на сдачу там рассчитывать особо не приходится. Джипсы – они такие. Своего не упустят и разведут до гроша и ещё должен останешься. Одно время даже пытались в рабство хомутать, но получили по зубам и завязали с этим. Тут на рабство смотрят совсем плохо, хотя и были попытки и не только джипсы мутили, но всем зубы пересчитали. Опять память Рома выхватывает знания и предоставляет на блюдечке.

«Что же такого тут можно найти, чтоб обменять?» – эту мысль я думал, глядя на дыру в человеческий рост стены всё ещё в основном белого здания. Знатно его белили, даже сейчас, после пожаров и нескольких сезонов дождей и солёного, северного ветра стена белела в утреннем полумраке. «Если зрение не доступно, надо нюхать» – так нас учил следопыт. Мы не собаки и не кошки, но тоже можем унюхать многое. Я вот унюхал остатки газа VK. Не повезло мне тогда. Накрыло почти сразу. Но другого выхода небыло. Вдохнул осторожно и стал анализировать свои ощущения. Пахло медью, карболкой, пылью и … углём. Хм, судя по запаху – это бойлерная. С этой надеждой я и полез в дыру в стене. Бойлерная – это удачно. Бойлерная – это паровой котёл. А даже развороченный котёл – это всегда трубки, а если повезёт, то и клапана. Мне повезло сильно – бойлерный котёл был цел и похоже его потушили сами истопники. И, судя по толстым пластам солидола или ещё какой похожей смазке, застывшей до каменной крепости на трубках, муфтах и иных механизмах агрегата, работяги не поленились законсервировать котёл. Чудо из чудес – манометры были целыми, что можно было принять за воздаяние в обмен на череду неудач, боль и тоску. Один целый манометр мог неделю кормить. Страшно нужный прибор в нынешних реалиях.

Наружного света раннего зимнего утра едва хватало, но обшарить помещение для общего впечатления было достаточно. Чудеса, не останавливаясь, являлись мне как на новый год. Прям подарок за подарком как из мешка. Мастерская при бойлерной была не разграблена даже на вид и содержала весь необходимый мне инструмент, даже, вот удача, газовый ключ был бронзовый, а он до войны был страшно дорогой ещё. Одна из последних разработок в вопросе отворачивания и заворачивания гаек, а тут вот он, в тряпку, промасленную завёрнут и на свой персональный крючок инструментального стенда водружён. Бесцветная тряпка, права, высохла и растрескалась, но ключик от влаги и солёных туманов сберегла. Даже не позеленел и золотился под первыми лучами розового рассвета. Винт регулятора ключа проворачивался, пусть со – скрипом, но без лишних усилий. Я даже о голоде позабыл на пару минут, оценивая, какая удача в руки упала нежданно. Потом в ящике покрытого толстым слоем пыли верстака нашёл два запасных манометра. Новых, как будто только со-склада. Даже серая и толстая картонка коробки и мятая бумага для укупорки внутри сохранились. А на картонке название завода, серия, номер, калибровочные данные. И производитель, судя по памяти Рона знатный. С такой добычей не к джипсам бежать, в сразу к Механику. А Механик – это сильно! Механик – это лучшая скупка высокотехнологичного хабара в Отросо-Изольдо. И не просто скупка, но и отношение. Своих доставал в обиду Механик не даёт и с ним ссориться не с руки никому в городе и окрестностях. Только он может дать высокую цену на технологический товар. Ходят слухи, что если ему притащить компактный токарный станок, что появились незадолго до начала войны в армейских передвижных мастерских, то потом можно всю жизнь не работать. Врут, но на пустом месте такие слухи не возникают. Механик так же являлся представителем Мадраса. В Отросо-Изольдо считалось, что этот город не был разрушен в войну и был последним уцелевшим промышленным центром развалившейся империи. И теперь тамошние, кто остался, стали развивать производство. Вот опять папа Резца тут вроде как при деле. Слыхал, что развивают торговлю – с островитянами торгуют, и с заокеанским континентом даже. А уж дирижабли разные, в основном транспортные, в их сторону постоянно летают, это и здесь хорошо видно. Вот Механик и скупает от имени Мадраса всё технологичное. Не только манометры, но и книги, чертежи, станки, оснастку разную. Цену даёт и платит либо векселями островных ирлов, либо обами Мадраса, либо продуктовыми чеками, что можно на еду в Обжорном ряду у любого торгаша сменять обратно по нормальной цене. С деньгами после краха воюющих стран была прям беда. Деньги, по сути, исчезли. Но людям нужны средства обмена и накопления. Вот новые власти и выкрутились. Дени были, по сути, векселями. Мадрас выпускал обязательства или обы. По ним Мадрас обязался отпустить свою продукцию, которую можно было через того же Механика заказать. Островные ирлы, что создавали своё государство на развалинах островной империи, прямо свои деньги векселями называли. И так же обязались по ним товар свой отпускать. Товар, кстати, был отличный. На острове сохранилась промышленность и войны там небыло. Вот только продукции было не так, чтоб много. В угаре войны слишком много мастеровых и даже инженеров в армию и на флот призвали. Ну и в столкновениях потеряли. Обжорный ряд, отдельный рынок еды свои векселя выпускал и назвал их чеками. Естественно, под гарантию поставок еды. Был даже обменный курс на эти, так сказать, валюты.

Так что, если он в городе продавать хабар, то два новых и два не новых манометра, два угловых термометра спиртовых производства «Достманс ТФ», посадочные клапаны к ним и фильтры для подачи воды купят запросто. Даже на электростанции городской с руками оторвут. Дорогая штука, не везде они стояли и до войны. Тут, в помещении, как я понял, всё в принципе очень дорогое. Полумрак помещения не мешает оценить, что я такого нашёл. Инструмент «Иримас», фильтры, манометры в латунных корпусах, на которых даже на ощупь можно было определить клеймо «Цейхаузен» – самых лучших измерительных приборов в мире. Эх, мне бы сумку мою, но, когда меня били, малявки уже потрошили сумку и в тёмном углу делили мои вещички. Там небыло ничего ценного, а вот сама сумка, что сшил собственными руками из кожи и брезента мне была дорога. Но тут уже ничего не изменить. Нашёлся ржавый, железный ящик с ручкой и защёлкой, в котором бывшие хозяева хранили уплотнители. Местные резинотехнические изделия, похоже, гнали из каучука или проваренной в жиру толстой коже. Большая их часть рассохлась и мне ещё придётся с ними повозиться, пару способов я знаю. Уплотнители всегда покупают, тратят их с бешенной скоростью. А пока я аккуратно высыпал их неровной горкой на верстак и аккуратно сложил ценные находки, переложив для упора растрескавшейся ветошью, валявшейся на пыльном верстаке. Осталась малость – пробраться к Механику и всё сбыть. А потом уже можно и пожрать.

С этим опять повезло. Говорить о везенье, испытывая боль в отбитых рёбрах, где наверняка пара трещин найдётся, может и смешно, но вот как это ещё по-другому назвать? День, наверное, такой. Потом придётся платить, но сегодня просто праздник. Механик принимал товар на краю Рынка, даже как бы наособицу ближе к верхнему городу. Это удобно, даже на Рынок заходить не придётся. За час, вздрагивая от каждого шороха, добрался до одноэтажного дома бурого кирпича с синей черепицей, где жил и принимал посетителей торговый представитель Мадраса. Дом был восстановлен, на стенах выделялись заплаты нового кирпича, хотя и соседствовали со щербатыми отметинами старого. В окнах даже стёкла были, хоть и прикрытые кованными решётками и готовые защититься рухнувшими в любой момент ставнями. Механик понимал в безопасности и в понтах. Не удивлюсь, если на крыше у него пулемёт стоит. Или два, чтоб улицу в оба конца контролировать. Улица, что вокруг дома, тоже была чистой и ухоженной. Не скупился Механик на представительство. Каждый кусочек это образа говорил, что вот он я, Мадрас, богатый город раздолбанного в пыль мира. Я силён и не зли меня. Мусора нет, окрестные дома жилые и бдительные жильцы не дадут внезапно напасть на представительство. Да и жили тут в основном те же Мадрасцы, что по разным причинам здесь осели. Практически анклав Мадраса в развалинах Отросо – Изольдо.

С трудом оттянув на себя подпружиненную, толстую и гладкую как плита дверь из дерева, не иначе из верхнего города припёрли, проскочил под взглядом охранника в небольшое помещение. Трещина в рёбра тут же прострелом напомнила о себе, но тут уж никуда не деться. Надо бы к доктору заглянуть, но это опять на Рынок или в его окрестностях. Или в Северный ветер переться, что опять же не ко времени. Только проблемы собирать.

– Что, каши мало ел? – поинтересовался вооружённый до зубов боец, что сидел на крепком стуле, охраняя покой хозяина. Высокий, здоровый, в штанах из «чёртовой кожи», кожаной же жилетке и офицерской рубахе от парадки небесно-голубого цвета. Правда, основной деталью его одежды можно было считать короткое ружьё – вертикальная двустволка, патронташ – бандольер поперёк груди и пара пистолетов на поясе. Серьёзно вооружённый охранник, а для помещения так, пожалуй, в самый раз. Как влупит дуплетом, так всё и вычистит. Солидно так.

– Совсем не ел. Так что мне бы побыстрее. – может быстрее пропустит от такого заявления. Вроде и не заискивал, но обозначил причину торопливости.

– Сиди пока. Ты сегодня второй. Опередили тебя, так что жди. На вот. – и охранник протянул ржаной сухарь, в который я тут же вонзил зубы и захрустел. Вкуснотища! Слухи не врали – мальцов тут подкармливали.

Сидеть пришлось не долго. И я даже знал – сколько. В углу стояла роскошная штука – напольные часы с маятником. Сам не знаю почему, но время моего прихода врезалось в память. Восемь, ноль восемь. Сознание удовлетворилось тем, что циферблат тоже на двенадцать часов и переучиваться не придётся. Стулья в приёмной тоже были удобными, а в соседнем с часами углу даже кадка с большим разлапистым растеньем, типа пальмы стояла. Единственной массивной мебелью, кроме часов, в помещении была только стойка, за которой сидел охранник. Либо очень толстое дерево, либо бронёй изнутри обшита. Что опять же плючик к вопросам безопасности Механику.

Посетитель вышел через пятнадцать минут. Взрослый мужик, старался держать лицо камнем, но улыбка сама старалась вылезти наружу, так и норовя перекосить скулы. Видать, сильно повезло, если не может сдержаться. К пузу прижимал явно непустой… ага, саквояж.

– Давай, заходи. Сам же торопился. – охранник махнул рукой в сторону двери.

Механик был лысый, мужик. Впрочем, на лице растительности былою. Испанская бородка и усы, густые брови. Ростом и шириной примерно одинаковый. Среднего роста, но очень широкий. На щеке два пятна ожога с монетку восьмёркой. В общем – бандитская морда, но в очках, роговая оправа которых выглядела очень стильно.

– Новенький? Раньше я с тобой дел не имел. – кивнул себе Механик. Молва говорила, что врать ему не стоит.

– Да. У меня товар.

– Звать тебя как?

– Ром.

– Товар, значит принёс, Ром? Хм. Откуда ты знаешь, что товар стоящий?

– Я… понимаю в этом деле.

– Ты не из шаек молодых. – это был не вопрос, а утверждение.

– Да. Теперь я сам по себе.

– А раньше с кем был? Это я к тому, что не придут постом старшаки с претензией на кражу?

– Не придут. Мы разошлись. Я с квартала белошвеек. Был старшим искателем. А они на меня всех собак спустили, косяки повесили. Резца завалили.

– Резца убили? – оживился Механик – Сам видел?

– Сам. Суд мне решили показной устроить, а Резец заступился. Ну и пока они его…, я сбежал.

– Делааа. Ладно, учту. За весть благодарю. Поганая весть, но хоть так. Отцу его отправлю. Лладно! Показывай товар.

Тёмно-коричневый верстак был покрыт чистой рогожей, на которую я и выложил свои трофеи, поставив ящик между ног. Механик задумчиво оглядел хабар, не касаясь его руками и задумчиво оглядывая то, что лежало перед ним.

– Товар хорош. Понимаешь. Расскажи, что – где.

– Вот манометры «Цейхаузен». Два – совсем новые, не пользованные. Это – самое дорогое.

– Как определил?

– Тут колечки белой краски. Их ставят на заводе и после резьбой они срываются. Восстановить невозможно, шайба кант деформирует.

– Правильно. Молодец. – одобрил бородач.

– Вот термометры угловые, фирмы…

– Хватит. Убедил. – вытянул ладонь ко мне Механик.

– Берёшь?

– Да, беру. Ещё что будет потом? Я не спрашиваю никогда, откуда хабар, но мне надо понимать, будут ещё поставки или нет.

– Не знаю точно. Я только там начал разбираться.

– И сразу ко мне? Ну и правильно. Ещё принесёшь – получишь значок. Про значок слыхал?

– Слыхал. Все слышали.

– Точно. За всё на круг триста семьдесят обов. Могу дать товаром, чеками или векселями.

– Мне чеков на пол сотни и … А каким товаром?

– Обычным. Инструмент, клапаны к котлам, фурнитура, метизы, промышленные товары. Есть оловянная посуда.

– Мне нужна сумка хорошая и оружие.

– Логично. Есть ранец брезентовый. Новый, шьют их теперь и везде берут хорошо. Ремни – кожа. Дам за двадцатку обов, шикарная штука с регулируемыми лямками и подвесной системой. Оружия не держу, на Рынке этого добра много.

– Мне туда нет пока ходу. Я и в Обжорный то ряд рискую заходить. Мне с бывшими сталкиваться не хочется.

– Тогда… – Механик на секунду задумался – есть десантная метла и десяток выстрелов – картечь. Тебе – самое то. Мой личный ствол – так что сотня и без торга.

– Беру!

Удача не оставила. «Десантная метла» – это помповый дробовик на четыре выстрела с коротким, почти пистолетной длины слегка расширяющимся, стволом и без приклада, но с пистолетной рукояткой. Латинские десантники использовали её для встречного боя, в помещениях и траншеях как дополнительное оружие. Хоть для меня отдача и сильная, зато прицеливаться практически не нужно. Навёл и широким конусом накрыл всё, что шевелится. Четыре раза подряд. А отдачу я немного снижу, слегка отсыпав порох. Чутка, но уже руки не отсушивает. Я знаю, как! Опять память Рона всплывает.

Вот так и вышло, что я стал богаче на четверть штуки, патронташ – десятник и ствол с ранцем. Цену Механик не жмёт, ему всё равно – малец или взрослый мужик принёс хабар, тут слухи не врали. С десантной метлой мне уже не так страшно было и я, всё же рискнул наведаться за продуктами в Обжорный ряд. А там набил ранец жратвой, ещё мешок крупой, что на гречку смахивает, цапнул комплект офицерской посуды из жести и рванул обратно. Надо было всё же посмотреть, куда занесло меня после изгнания подробнее.

Обратная дорога оказалась короче и быстрее. Я не крался и практически не проверялся, неся дробовик открыто, заодно обкусывая завёрнутый в лепёшку добрый шмат буженины и кайфуя от обилия еды. Только перед тем, как свернуть к новому дому, засел, сжимая дробовик, в полуразвалившемся двухэтажном флигеле, и довольно долго просидел, прислушиваясь и огладывая все подходы. Но за мной никто не шёл, не выслеживал и нападать, похоже, не планировали. Возможно, до Рынка ещё не дошла информация о вчерашней передряге в молодёжной шайке.

Котельная, что мне посчастливилось обнаружить первой, оказалась очень интересным местом. Оглядев её внимательнее, при свете дня и выяснил подробности. Занимала она полуподвальный первый этаж двухэтажного здания. Точнее, здание было на холме и склон, со – стороны которого я нашёл дыру, был как бы первым этажом. А на холме он был полуподвалом цокольным. Точнее, здание состояло из полуподвала и нормального этажа и мансарды, у которой разобрали и сняли часть крыши. Доски и стёкла купола крыши валялись под белёной стеной здания. Сама котельная была совмещена с небольшой мастерской. Когда-то стены и потолок были покрашены шаровой краской, которую в прошлой жизни наши германские поставщики называли кугельблау, но со-временем вокруг котла образовалась прокопчённая сфера, да и остальная часть мастерской прокоптилась. Вдоль дальней от входа стены стоял могучий, сваренный из уголков и стального листа и выкрашенный в тот же шаровый цвет верстак с парой здоровущих тисков, стенд с инструментами, ящиками под разное и нужное, которые я не заметил в утреннем полумраке, точильный круг, приводимый в движение ногой, несколько здоровых ящиков и коробок с запасными частями, обрезками, болтами и гайками. Всё это богатство находилось практически в идеальном порядке. Тут небыло погромов, пожаров, следов бомбёжки, набегов мародёров и любителей лёгкой поживы. Люди просто ушли. Давно ушли, о чём кричал толстенный слой слежавшейся пыли и нанесённого мусора. На этаже была даже отгороженная комната, на двери которой висел здоровый амбарный замок, с которым провозился почти пол часа, пока вскрыл его. К моему глубокому сожалению, там небыло сокровищ. Это была бытовка с топчаном, сваренным из стального уголка и тех же листов металла на подобии верстака и так же покрашенным. Постелью служила куча тряпья, которая сгнила. Сырость и плесень за несколько лет сделали своё дело – матрас, набитый соломой, одеяло и перьевая подушка расползались на вонючие кусочки, но сам топчан выглядел ещё довольно крепко и надёжно. Кроме топчана, в комнате был стол, стул и несколько деревянных полок. И даже невиданная роскошь – зарешечённое окно под потолком. Застеклённое, что радовало, вот только стекло покрывали разводы грязи и света пропускало мало. Всё же полуподвал. В надежде найти что-то ценное, я перерыл всю бытовку, но нашёл только несколько жестяных коробок с чайной трухой, солью и пылью каких-то приправ, а сточенный до тонкой полоски ножик разумно было выкинуть и заменить на что поприличнее. Похоже, отсюда уходили без спешки, забрав всё самое ценное с собой. Жаль, ключ тоже прихватили. Не серьёзная защита, но хоть как-то.

Вся эта возня и беготня с того момента, что я очнулся в местной дурке надоела и утомила. Да и по организму получать больно – тоже не приятно, не говоря о том, что заживает всё долго и болезненно. Я, по жизни всегда был живчиком, да и предыдущий владельца тела наслаждался неугомонностью. Опять же – тело молодое и гормональная система ещё не стабильна. Но нужна нора, где тепло, безопасно и можно выдохнуть, и подумать о планах на будущее. Не всё же время бегать по свалке и искать ржавые трубы на продажу. Я так не хочу и не буду. В принципе, маленькая пауза на обустройство есть, и есть же два варианта: поискать что получше или остаться тут. Решено! Жить буду в бытовке и тут же будет склад всего ценного. Если замок не найду, сделаю секретный засов. Помнится, делал я такой в бытовке.

Ещё тогда, в практически прошлой жизни не понимал холостяков, что готовы жить если не в свинарнике, то в близком к нему состоянии. Грязные носки по углам и обёртки от еды и немытая посуда – это не про меня, хоть я и не идейный поклонник стерильности. В кондейке было пыльно, но крупный мусор отсутствовал. В мастерской – грязно, но грязь была в основном от эксплуатации котельной и тут сложно было отмыть стены и изжить угольную пыль. Дверь в котельную была приоткрыта на треть и ветер натаскал мусора за много лет. Нарубленными ветками тщательно вымел мусор, морщась от боли из бытовки и прошёлся по мастерской. Сегодня организм ещё на адреналине и походом к Механику размялся. А вот завтра будет хуже. Отёки пойдут. Остатками гимнастёрки и ремнём стянул грудную клетку как мог. По-хорошему, надо бы ещё матрас мягкий или перину, но такой роскоши под рукой небыло.

Потом вытащил и оттащил подальше сгнившие тряпки. Дверь была крепкая, из толстых, хорошо подогнанных досок, а косяк так ещё и покрашен. Изнутри смастерил засов из обрезка трубы, трёх полос железа и клёпок. Долго мастерил, скрипя зубами и матеря старшаков – упырей. Тут, на стенде, нашлась ручная дрель и набор слегка тронутых ржавчиной, свёрл по металлу, которые спокойно справились с деревом двери. А вот полоски металла я сверлить умаялся, даже несмотря на то, что закрепил их в тисках. В общем, на это больше всего времени ушло. Зато потом посадил на болты, Гайками внутрь комнаты, накрутил контргайку и решил, что убежище получилось вполне. Вот только надо было ещё решить вопрос с постелью, отоплением и разным комфортом. Это выгляжу я как местный босяк, а мозги то человека из цивилизации, где давно мыло, и туалетная бумага никого не удивляют. Возможно, в бытовке и было тепло и горячая вода, когда топка котла работала, но сейчас, зимой тут был дубак. А бегать на двор так совсем мерзопакосто. А у меня из постели только старая, грязная брезентовая роба пожарного, старая листва да и всё. Вздохнув, зачитал себе приговор – поход на рынок джипсов почти немедленно. Нужны постель, подушка, пара одеял. Нужна печка, но это в другой раз. Всё сразу не унести, да и не безопасно таскать сразу много. Найдутся те, кто выследит. Нужно топливо, но это можно деревянный мусор набрать и с деревьев веток надрать, для начала. Нужен очаг, где можно приготовить еду и согреть воду. С водой тоже надо было как-то решать. Я ещё не сошёл с ума, забирать и пить воду из реки. Память Рома подсказывала, что у шайки был свой колодец и надо по окрестностям поискать. Магистрат даже в планах не имел восстанавливать городской водопровод, это память Рома знала твёрдо.

Пока мысли метались в голове от уха и до уха, тело само всё делало. Осмотрев окрестности и не найдя ничего интересного, подумал, что сверху виднее будет и начал искать вход на второй этаж. Из полуподвала лестница туда выходила, только дверь, связанная из плах деревянных металлическими поперечинами и закрытая на опять же амбарный засов. Зато она обнаружилась с другой стороны здания. Оказывается, перевалившись через полуразрушенный забор, я попал на задний двор. Главный же вход был ориентирован в центр анклава. К широкой, чугунной, металлической лестнице, что шла вдоль фасада здания подходила приличного размера каменная дорога. Несмотря на обилие мусора и грязи, дорога вызывала уважение своей шириной. Сюда вполне мог добраться транспорт, а не только люди пешком. Вполне возможно, так и было, перед зданием была небольшая площадка, где могли ожидать клиентов экипажи или локомобили. От слова локомобиль наследственная память колыхнулась и представила мне вид пышущего паром локомобиля, вполне себе автомобильного вида.

Верхний этаж здания оказался не менее интересным, но менее богатым на находки. Дверь была не закрыта, её небыло совсем, хотя могучий косяк морёного дерева присутствовал. Очевидно, до войны тут сидели проектировщики или ещё какие инженера, которым очень нужно было много света. Крыша, когда – то была застеклённой и давала много света. О том, кто тут сидел, свидетельствовали сдвинуты в угол десяток обветшавших кульманов, столы, покрытые плесенью, стулья с истлевшими сидушками и несколько массивных шкафов по углам, ничем не лучше остальной мебели. Хотя когда-то мебель была вполне богатой. Война всё изменила. Большую часть стёкол сняли, и они сиротливо стояли в зарослях высохшего бурьяна под лестницей. Многие куски были с трещинами или разбиты. А потом на втором этаже установили зенитный пост. Пулемёта я там не нашёл, зато на полу валялось много гильз крупного калибра. Ещё больше, гора практически мне по грудь была с торца здания. Их собирали в ведро и высыпали с крыши. Ведро, полное позеленевших гильз так и осталось стоять под стенкой. Ещё тут остался прожектор, который питался от генератора, к которому вниз уходил кабель. Думаю, это тот здоровый металлический ящик, что я обнаружил за паровым котлом. Прожектор бросили, у него было разбито защитное стекло, но само зеркало было цело, а вот лампа отсутствовала. Пошарив при свете дня, преисполнился большой благодарности зенитчикам. Они бросили не только прожектор, груду пустых консервных банок, старые одеяла и ящик с винтовочными патронами, но и буржуйку. Самую настоящую, чугунную, покрытую ржой чугунную буржуйку с высокой трубой. Ругаясь на чём свет стоит, я отволок её и каменную плиту, на которой стояла о в кондейку на первом этаже. Больше всего пришлось возиться с трубой, которую пришлось выводить в окно. Рама оказалась не глухой, хотя и сильно рассохлась, но открылась и туда вывел жестяную трубу. Хорошо, что труба была гнутой и отлично вписалась в проём. Вот только размер окна был сильно больше трубы и пространство вокруг пришлось забивать сухой травой, мусором и обрезками досок. И как только труба встала на своё место, сразу затопил обломками досок, которые подобрал в окрестностях. Теперь у меня было чем согреться и даже приготовить поесть. Буржуйка имела лючок, который снимался и на который можно было установить чайник или котелок. Часть проблем была решена, но вода и постель всё ещё не давали устроиться с комфортом. Нужно было наведаться на рынок.

Обнаруженной же на крыше лопатой с ещё крепким черенком, спасибо юности, проведённой в стройотряде, откапал за час яму, чтоб округу не загадить. Больше откладывать поход на рынок было нельзя.

***

Кот был недоволен. Ни одной паршивой крысы, даже сдуревшей и нанюхавшейся человеческой гадости небыло в районе, куда он решил податься. Зато земля была полита какой-то дрянью. Обычно, такая гадость встречалась там, где жили или работали важные человеки, но здесь полоса земли, специально отравленная не кончалась. Были, правда несколько подвалов, свободных от противокрысиной отравы, но оттуда пахло ещё хуже и опаснее.

Запахи. Везде жуткие запахи. Шерсть на загривке торчала дыбом от опасностей, которые несли запахи. Раздражение кота достигло предела, когда он услышал человеческий шум. Кот умел отличать шум окружающего мира от человеческого. Мир хаотичен и человек постоянно выбивается. Монотонный, повторяющийся звук. Этот вжик-вжик ужасно раздражал. Надо бы выяснить, кто там возится.

К сожалению Кота, человек успел уйти. Но оставил от себя запах. Такой знакомый запах. Кот удивлённо рыкнул – надо же, опять! Впрочем, Кота больше занимало собственное пустое брюхо, чем человеки. Серой молнией метнувшись в дыру в заборе, Кот мчался туда, где воняет не отравой, а такими вкусными крысами. Кот помнил, что в этой части города жили раньше человеки, у которых было много еды и они её даже выбрасывали.

Джипсы

Цыгане. Натуральные цыгане, только без медведя, чавел и золотых зубов. А так – ни в жизни не отличишь. Я к рынку подойти не успел, а уже из какой-то подворотни вывернулась молодая, черноокая, с мощной гривой каштановых волос чуть не до поясницы, в цветастых юбках и с малым ребёнком. Вопрос на миллион: что она сказала? Правильно!

– Ай! Молодой – удалой. Дай погадаю. Всё скажу. Правду только. Ничего не утаю. Ручку протяни только.

В общем, эти джипсы – натуральные цыгане. Сколько я перевидал их – и не сосчитать. Помотавшись по командировкам необъятно, а, следовательно, по вокзалам и аэропортам, где эти персонажи в основном и обитают, и пообщаться успел. Даже развели разок по молодости. Потом уж умные люди научили, как с ними надо говорить. Их, главное, с настроя сбить. Лучше – вопросом.

– А вот можешь мне погадать, красавица, где я сегодня покупать буду? – и протянул ей гайку. Обычную такую гайку. Не ржавую даже, так, тронутую только. Тут эти гайки обычно вёдрами продают, как расходный материал и цена им никакая.

– Да тьфу на тебя! – взъярилась сходу гадалка, как будто я предложил ей медведю погадать в постели.

– Ой, да ладно! Жалко, что – ли?

– К Стефо иди. Он тебе… да всё, что надо продать – продаст. Тут и гадать нечего!

В общем, первый дозор джипсов я прошёл без проблем. Да, это был дозор, а не просто гадалка, тут к гадалке не ходи. Не дурни они. Рынок, куча ценного и полезного. А вокруг – прорва любителей поживиться. К гадалке не ходи – гопники тут имеются. Вот привязалось это «к гадалке не ходи».

***

«Как же они достали» – Стефо перебирал в уме все подлянки, что маленький анклав джипсов отхватил от родственников. Хотя, какие они родственники? Десятая вода на киселе. Стефо был из имперских джипсов, что лет сто назад стали оседать по крупным городам империи. Да, они ещё жили по законам табора, стараясь не встречаться с законами империи, но уже не кочевали. Табор Стефо осел в Отросо – Изольдо лет семьдесят назад, ещё при его деде. Старый и могучий Манту, у которого малыш Стефо обожал играть на коленях, решил вложиться в кабак и прилежащий рынок всю кубышку табора. Прикормили полицию, настучали ворам, стали жить – поживать и добра наживать. Потом появился маленький цирк, и рынок стал больше походить на ярмарку. Это уже при отце было. Когда он возглавил табор. А потом война случилась. Отец не пошёл в армию. Стар уже был. А Стефо пошёл. Дослужился до капрала. Солдаты его уважали. Он умел вынуть из интендантов душу, но солдаты всегда были сыты, обуты и портянки свежие. Фронт развалился под ставшим родным для табора городом. Стефо и пяток друзей из роты подались сюда. Женщины, дети и старики не уехали. Ещё четверо мужчин вернулось домой. Лаура дождалась его и стала женой. Отец благословил их, но здоровье было испорчено, и он только и успел узнать, что родилась внучка, как испустил дух. Стефо возглавил табор. Рынок и кабак умерли, когда фронт пришёл к городу. Пришлось долго налаживать связи с крестьянами, искателями и другими бродягами. Жадность Обжорных рядов и барыг позволила оттянуть часть поставщиков и клиентов на себя. Кабак и маленькая гостиница стали базой для пары поисковых отрядов. Пока Стефо воевал, дурные родственники бегали от вербовщиков. Зато как всё прекратилось, заявились на всё готовое. Даже стали рабов метить. Стефо с родственниками переговорил с уважаемыми людьми, и они все вместе навалились на дурней, что придумали такое дело. Выгнали, но часть женщин осталось. А мужчин не прибавилось. Пришлось брать по второй жене. Сейчас где-то бегают уже трое детей, и жёны ладят друг с другом. И всё бы ничего. Не спеша растём, договорились и с городом, и с Механиком и разными кручёными личностями. Своя ниша есть. И тут припёрлись, демоны их задери, родственнички из невмерлов. Дурные и шальные. Сходу припёрлись к нему и предложили торговать дурью разной, баб неволить и в бордели пускать. И Рынок пощипать. Стефо уж как спокойно всё объяснял, что тут так не делается. Что тут надо крепкое дело делать. Что это они по-быстрому срубят денег, а потом их опять погонят. Те только смеялись. Джипсы мы и все дела. Куда ветер, туда и мы. Стефо прогнал. Теперь они ему козни строят. И что делать?

***

Стефо оказался кучерявый и тёмный мужик размером с медведя. И глаз такой, лихой и могучий что ли? Как зыркнет, так ёкнет! Лавка его примыкала к кабаку местному, который то ли кабак, то ли гостиница. А может постоялый двор это?

Дома, да уже дома, я поразмыслил и не взял денег. И дробовик тоже не взял на сам торг, в кустах припрятал на полпути к рынку. Спрашивается, для чего мне оружие, если я его таскать с собой боюсь? А для защиты дома. Это раньше, в прошлой жизни я был среднегабаритный мужик. А сейчас я тощий дрищь и как стрелок я так себе, да и дать мне по башке дрыном не слишком сложная задача из засады. Так что мне ствол пока нужен только для обороны дома. А дома я его не оставлю пока, чтоб не спёрли. Но надо ещё подумать, что с этим делать. Напрягает такая неопределённость. Не привык я дела оружием решать. Оружие мне дарит ложное спокойствие. Крутая пушка, да только я не стрелок. Пока не стрелок.

Нож, да патронов винтовочных, что на крыше нашёл, отсыпал в мешок. Они тут как валюта. Расходник, всё же. Вот на них и меняться решил.

– Смотри товар, говори, что надо. – Голос у Стефо оказался подстать габаритам. Басовитый и рокочущий. Ну точно, натуральный медведь. Доводилось слыхать, как они рычат.

– Мне бельишка постельного надо. Пару комплектов. Потом, посуды разной. Котелок, кружку, ложку. Тарелок пару. Подушку ещё и одеяло.

– Чием платишь?

– А, вот, патроны есть. Винтовочные.

– Чией калибр?

– Местный. Семёрка.

– Тогда по адин патрон за талон обязанный обжорки.

– За об?

–Да. Сколь патронов?

– Пять десятков.

– Тогда пятьдесят обов. Смотрю сюды. Комплект бельё десять обов. Два – двадцать обов. Стефо показывал на пальцах эту арифметику для второго класса, жестикулируя и помогая мимикой. Видать регулярно с дурнями дела имеет.

– Пасуда есть, комплект для офицер. Котелок, кружка, два тарелка и всяк ложка-вилка. В мешок спе-ци-аль-ной. – Стефо по слогам произнёс описание посудного кофра и слегка задумался – Пятнадцать обов.

«В мешок» оказалось вполне приличным кофром из брезента. И похоже, это был родной комплект. Память Рома подсказала, что такой же комплект был у старших парней. Пятнадцать обов – это приличная цена. За пятнадцать обов можно недели две кормить семью из трёх человек. Это практически недельная добыча поисковика, если не повезло наяти что – то особо ценное. И большую часть забирали старшаки. Кстати, цена за боеприпасы последние три года упорно росла. Оружия было много, а вот боеприпасы начали считать. Так что Джипс предложил хорошую цену за патроны.

– Хорошо. Ещё надо еды.

– Еда есть. Крупа. Соль. Шпиг. Консерва. Чай.

– Чай?

– Сбор. С ферм Гельмут. Они там свинов растят и огород стали делать. Мехлисса, мятный, зверобить и разный трав огород сажать. Хороший сбор. Много берут. Вкусно.

– А тушёнка?

– Есть разное. Гельмут делает. Вкусный. Банка за два об. Большой банка. Есть старые, латинский и местный. Латинский – вкусный. Гельмут тушняк за два об. Хороший банка, стекло. Большая. Банка обратно – скидка. Латинский за три об штука. Обратно не беру. Наши – четыре за об. Но, тут как свезёт.

Торговался этот медведь как чёрт. У меня задача простая – купить вся за пол сотни патронов. У джипса – сделать так, чтоб я ещё раз пришёл и принёс хабара побольше. Мне нужно кучу барахла для быта. Ему оборот и прибыль. В общем – выбирал я минут двадцать и ещё пол часа торговался. Ругались мы до хрипа. Но то, что мне нужно, я таки купил. Победа ли это? Ну, не знаю.

– Ром, сюда больше не ходь. Только тоска от такой торговлю.

– В смысле? У других покупать? Ну, ладно, как скажешь.

– Какой у других. Я зря столько страдал? Мне хади. Но немного. Так, чутка заходи.

– А что так?

– Ну, так. Много взял, думают много принёс. Ждать будут. Ловить-засадить.

– Проблемы?

– Ну, так. Иногда. Банда давит. Нам война другими не надо. Мы торговлей живём. Есть другие джипсы. Они табором туда-сюда ходят. Придут, хапнут и идут дальше. Саранча. Наш табор живёт одним местом. Мы тут жизнь строим. С соседями мирно дружим. Торгуем ты мне – я тебе. Дома хорошие, еда вкусно, есть можно. Дети растут. А этим пришли, говорят, Бахтало теперь главный. Ему обы и всё остальное теперь носи. Мы их побили. Отобрали оружие, цацки, кнутом ум правили и прогнали. Ночью вернулись. Двух псов ядом кормил. Умерли. Бросили зажигачи. Сожгли телегу. Мы стрелять, но толку. Плохо видим на солнце волков. Теперь ждём ещё. Ты патроны носи. Ещё дурной бензын носи – возьму хорошо. Ещё проволока и щенки. Остальное – как все.

– Понял. Счастливо Стефо.

– И тебе удача, Ром.

Баул получился не маленький. Всё, что смог выцыганить у стефо поместилась маленькая подушка, набитая сухой травой, солдатское одеяло, синее с тремя полосками, постельное бельё, столовый набор в удобном кофре, килограмм десять еды. Всё упаковал в наматрасник и с трудом взвалил баул на плечи. Наверно, Стефо был прав. С таким мешком можно и нарваться. Или бродячие джипсы или ещё какие бродяги. Мало ли их в округе, как шакалов, бродит?

И как в воду глядел. Увязались трое пацанят. По виду те же джипсы, но из какого табора – кто их разберёт. Себя то они, понятно, идентифицируют запросто, но для постороннего – одним миром мазаны.

Резко ускориться с таким баулом нечего было и думать. Груз для тела был, хоть и подъёмный, но не малый. Опять же трещина в ребре, да и день длинный – набегался сильно. Значит убежать нечего было и думать. На перекрёстке двух улиц, засыпанных мусором так, что больше на тропы похожие замер ржавый шагатель. Здоровая, прямоходящая машина на дух ходулях с кабиной наверху и движком, практически паровым за спиной. Судя по тому, что корпус открытой кабины был пробит во многих местах и на месте содранной синей краски яркими мазками проступала ржавчина, стоял он тут очень давно. Видать под бомбёжку попал. Быстрый осмотр показал, что силовая установка была безжалостно обобрана, но корпус, возвышавшийся на полтора метра над землёй был вполне крепким. Бросив баул у правой стопы и пользуясь тем, что от преследователей меня скрыл незначительный поворот и угол дома, заскочил в кабину и приготовил нож. «Со мной был нож, меня так просто не возьмёшь» – мелькнули строки песни знаменитого барда и присел за бортом, глядя в удачно попавшуюся дырку на уровне глаз. Преследователи не торопились и дали мне время осмотреться в засаде. Я практически не дышал чтоб не выдать себя.

Рифлёный металлический пол кабины был сильно замусорен. Павшие и прогнившие листья, несколько осколков яичной скорлупы потемневшие от времени в углу, видать птичке понравилось такое гнездо. Мусор, что ветер надул, покрывал дырявым ковром всё вокруг. Кресла небыло – его, судя по всему, аккуратно сняли и унесли. Единственное, что тут забыли люди – обрезок трубы, аккуратно прислонённый в углу кабины. Труба была медная и успела сильно позеленеть. Пожалуй, это будет кстати. В дырке кабины увидел, как недалеко мелькнули джипсы. Они оглядывались, не видя меня, и шли аккурат к брошенному мешку.

При ближайшем рассмотрении, я бы дал им лет по пятнадцать-шестнадцать. Мои ровесники, но не более. Раздолбаи! Никто их не учил, как надо ходить по чужой территории. Даром, что двое, но всё равно умудрились устроить «толпу». Нельзя так. Джипсы подошли к мешку и не глядя по сторонам, уставились на него. Совсем не пуганные. Тот, что повыше потыкал рыжим носком ботинка в неожиданную «добычу» и для меня это как будто послужило сигналом к атаке.

Оба парня отвлеклись на скрип кабины, которую внезапно покинуло не самое тяжёлое тело, но самому высокому это не помогло. Инерция прыжка и масса трубы были на моей стороне. Негромкое бздынь после того, как труба упёрлась в шапку парня и тот закатывал глаза. Его я выбрал первой целью не только за рост и более крепкое телосложение. Шапка. Зимняя ушанка горных стрелков дивизии Астильба не хуже шлема прикрывала голову. Но только не от такого – рубящего, в прыжке, когда на трубу ещё и масса тела наваливается. Бок пронзила боль в треснутых и отбитых рёбрах, но постарался на неё не отвлекаться, а то мне кранты.

Второй от неожиданности дёрнулся назад, запнулся о торчащий из-под расползшейся мостовой корень и упал на пятую точку. Но как он там дальше себя поведёт? Может и ножом пырнуть или полоснуть по ногам. Повезло опять – труба, просвистев, угодила точно в лоб. Оба без сознания, но на всякий случай трубу я подобрал первой.

Они лежат на покрытой мусором и опавшими листьями мостовой, а я стою, облокотившись на покрытую трещинами каменную стену и перед глазами всё плывёт. Тошнит и только порывы ветра приносят некоторое облегчение. Сглотнул вязкую, тягучую слюну и принялся за мародёрку. Выгреб всё в шапку своей первой цели. В карманах парней была мелочь типа складных ножей, кстати, неплохие навахи. Ещё был клубок верёвки, кастет из меди с какими-то буквами, зелёная бутылка, заткнутая обструганной пробкой, в которой оказалась вода и у дылды – пятёрка продчеков обжорных рядов. Пара сушек не в счёт. Небось на этом перекусе могли весь день жить. Подхватив баул, я с трудом передвигая ногами и периодически отдыхая направился к закладке с дробовиком и домой. Да, пожалуй, теперь домом я буду называть эту коморку в старой котельной.

Дома же дел было навалом. Во-первых, задача воды так и не была решена. Из реки пить я не самоубийца, а колодца в окрестностях не наблюдалось. В принципе, до войны в городе была не самая плохая система водопровода и канализации, разрушенная бомбардировками. Кроме того, диверсанты невмерлов, пробиравшиеся в город под видом беженцев, регулярно травили систему водоснабжения. Так что город быстро вернулся к проверенной системе колодцев. Канализацию же травить смысла небыло, так что она продолжала работать исправно, даже несмотря на то, что некоторые части были разрушены. Всё это всплыло в голове старой памятью как справочник. Поисковики регулярно находили колодцы и обозначали на карте. Такие карты были ценным ресурсом для тех, кто жил в развалинах и добывал то, что потом можно было превратить в еду, одежду и другие полезные в быту вещи.

Разумеется, колодец обнаружился довольно быстро. Опыт Рома подсказывал – нужно осмотреть подвалы ближайших домов. Близость реки не давала строить глубокие подвалы, но неглубоких хватало. И логика подсказывала, что колодец должен быть близко к паровому котлу. Так и оказалось. Административное, трёхэтажное здание до войны было пристанищем руководства. Кабинеты с комнатами отдыха на втором и третьем этаже несли следы былой роскоши. Первый этаж был отдан служащим попроще. А вот в подвале были необходимые запасы, в том числе уходящая в глубь земли труба колодца, выложенная красным кирпичом и прикрытая полусгнившим деревянным щитом. На вале над колодцем был намотана тронутая ржавчиной цепь, к которой крепилась кадка литров на пол сотни. В былые времена её поднимала электролебёдка, которая ржавела рядом с колодцем. Да и бадья была изрядно прогнившая. Сырость за столько лет упорно ела окружающие предметы. А опыт подсказывал, что колодец неплохо очистить, вычерпав старую воду, которая давно застоялась. Нашедшимся тут же оцинкованным ведром пришлось черпать воду, которая сильно пахла тиной. И занимался я этим до первых звёзд. Вручную. Кляня всё на свете и поминутно хватаясь за отбитые бока и пережидая резь в треснутых рёбрах. Здоровья мне это не прибавит, но вода нужна до зарезу. Всё, что было в трофейной бутылке я уже выпил. Обычно, после таких нагрузок с утра всё болит, но у меня болело уже с вечера. Ещё повезло, слив в канализацию был рядом. Просто дыра в полу, прикрытая ржавой решёткой.

Ужинать сил небыло. Пришлось заставить себя открыть банку консервы и затолкать в себя хотя бы половину. При травмах полезно обильное питание. Вторую половину с недоеденным крекером просто бросил на верстаке.

***

Иногда такое случается. Кот набрёл на подвал, где остались старые запасы человеков. Нет, ему не интересны были дырявые мешки с крупой или протухшие лари с овощами. Иногда в таких местах кот находил высокие банки. Прозрачные, с яркой блямбой крышки. Ели такую банку сбросить с полки на пол, и она разбивается, то из неё вытекает белая тягучая и потрясающе вкусная штука. Надо только чуть подождать, кода вытечет побольше и подальше, чтоб не порезать язык о маленькие осколки от банки. Никто коту не мог сказать, что в банках было сгущённое молоко, но какие-то молочные ассоциации сгущёнка всё же вызывала у кота и он подрагивал от ожидания удовольствия, когда ждал вытекающую субстанцию.