Суперпрочность бесплатное чтение

9 мая

Кто-то нежно и размеренно прикасался к её плечу. «Кот, изыди!» – подумала Изабель, повернулась на другой бок, натянула одеяло на голову и попробовала сбежать из реальности обратно в сон. Кот нахально прошёлся по ней, уселся на подушку и затянул протяжное «М-и-а-а-у-у-у» во всю мощь бобтейловой глотки. Когда она решила назвать весёлого бесхвостого котёнка Саймоном, друзья предупреждали: как назовёшь, так тебе и отзовётся. Предлагали Ангелом или, на крайний случай, нейтрально: Антрекотом. Бель не послушалась, подняла на смех суеверные глупости, но то ли ей назло, то ли по совпадению Саймон действительно повторял повадки мультяшного кота в деталях, хотя хозяйка внимательно следила, чтобы кот известный мультфильм1 не смотрел, дурной пример не перенимал и друзья его из вредности не подучили. Даже уезжая, оставляла бобтейла в гостинице, а не у знакомых, что гораздо накладнее, но зато наверняка убережёт от дурного влияния. Всё напрасно: Саймон превратился в здоровенного котищу с закрученным в клубок хвостом и отвратительным характером. Требовательного, эгоистичного, мстительного. Вот и сейчас, когда Изабелла должна бы после вчерашнего полдня отоспаться, кот плевать хотел на её похмелье и орал дурниной: «Жрать давай!»

– Иду, бесхвостый злыдень! Иду! – сказала Бель вымученным скрипящим голосом и села на кровати.

Кот тут же ринулся в сторону кухни, а хозяйка осталась бездвижно сидеть, обхватив голову руками. Фиксация головы не помогла остановить кружащийся перед глазами мир. Она закрыла глаза – кружение замедлилось, но не остановилось. Ну как так-то? Ведь давала себе зарок: два бокала вина и ни капли больше! Сквозь какие капилляры эта «лишняя капля» всегда пробирается в неё?

Девичники они с институтской поры устраивали пару раз в год. Один раз осенью, на день рождения Катьки, который та принципиально праздновала в женском кругу, а другой – по случаю, когда найдётся подходящий повод. На сей раз повод был железный: Янка, которая уже лет пять как замужем, задумала стать мамой! Какое безрассудство, когда тебе нет и тридцати! Но выбор подруги надо уважать, принимать и отмечать так, чтобы Янке потом на пару лет воспоминаний хватило, пока будет беременеть с градусником под подушкой, расти животом, ежедневно втирая в натянутую кожу банку крема от растяжек, а потом ещё кормить грудью, сидя на бесконечной диете без острого и вредного. Героиня!

Пять закадычных подруг, за десяток лет изучив друг друга, знали, у кого как «лишняя капля» отзывается. У виновницы торжества, Янки, всегда одинаково: любвеобильно, по принципу «напилась – веди себя доступно». После третьего бокала Яна влюблялась в первого встречного «на всю жизнь», напрочь позабыв о стабильном и надёжном муже-программисте, который терпеливо ждал её дома с тёплым чаем и клетчатым пледом наготове. На последний Катькин день рождения дошло до того, что, обаяв местного бармена, Янка заказала билеты в Грузию, где, по её мнению, они должны тотчас зарегистрировать «серьёзные отношения до гроба». Бармен явно был не против «сгонять» за счёт разгулявшейся симпатичной девицы в тёплые хлебосольные края и поддержал эту инициативу парой убойных коктейлей от заведения. Подруги ничего не подозревали, наблюдали за событиями у бара со стороны, полагая, что история закончится как обычно, утренним Янкиным стыдом, уверением супруга, что ночевать она оставалась у Катьки, и срочной сдачей анализов на букет неприятных сюрпризов. Хорошо, что билеты новоиспечённая невеста оплатила с семейного счёта, о чём мужу сразу сообщила смс-ка. Он тут же позвонил Катьке уточнить, кто и зачем куда-то срочно летит с дня рождения за счёт их семейного бюджета? Катька нашлась, наврала программисту, что это её саму отправляют в неожиданную командировку, взяла взаймы ненадолго. Потом подруги с трудом вырвали упирающуюся Янку из цепких лап бармена, отпоили кофе, написали запросы на возврат средств за билеты. Протрезвели, вспотели, умаялись и на этот раз решили проводить девичник в женском клубе, где даже бармены – девушки, чтобы избежать поводов для стремительной любви.

Кто ж знал, к чему это приведёт? Лишённая в женском «монастыре» мужского внимания Яна после своей «лишней капли» ударилась в глубокую тоску, уверилась вдруг, что её никто не любит, вспомнила, что у неё есть муж Серёга, и приняла окончательное и бесповоротное решение с ним немедля развестись. Как ни уговаривали подруги, Янка всё же исхитрилась написать ему сообщение: «Я с тбой рзвожус птомчто ты мнея не понимашь», после чего снова последовал звонок супруга Катьке как самой старшей и разумной. Она и на этот раз нашлась: наврала программисту, что на самом деле это Ленка со своим Игорем разводится, он у неё тоже как «Любимый» записан, и модели телефонов одинаковые, вот и перепутала. То есть сообщение было не от Яны, не ему, и как он вообще о своей идеальной жене, репетиторе по русскому языку, такое мог подумать? Выкрутились кое-как, поверил. Девчонки решили срочно отрезвлять и везти будущую маму домой к мужу, от греха подальше – пусть в него заново влюбляется! Вызвали такси с опцией «водитель-женщина» и втроём отправились сопровождать страдалицу души и тела.

Итак, в такси есть место только для четырёх пассажиров. Кому же из пяти подруг пришлось остаться в клубе и ждать их возвращения? А той, которую «лишняя капля» тоже всегда к приключениям зовёт, – лично ей, Изабелле Борисовне Бельской.

Среди подруг, знакомых и сослуживцев она была самой милой, приветливой и беззлобной, что однозначно признавалось всеми без исключения. Улыбалась широко, смеялась тихо, скандалить не умела от слова «совсем», помогала немедленно любому, кому могла помочь в беде, будь то хоть человек, хоть зверь. Девчонки шутили, что на свадьбе возьмут с её будущего мужа огромный выкуп, ибо такое сокровище дёшево отдавать нельзя. Звали её все ласково – Белочка, и была она, как белочка, рыженькая, проворная, лёгкая и пушистая почти всегда. Но стоило попасть в это прекрасное создание одной «лишней капле», как обращалась белочка в слона в посудной лавке, с трубным гласом агитатора, горлана-главаря, борца за справедливость, и даже внешне становилась похожа на «Свободу, ведущую народ»2 с одноименной картины Делакруа. Видимо, жила эта героиня где-то глубоко в закоулках её беличьей души, сидела тихо, пряталась до времени, и когда, освобождённая «лишней каплей», вырывалась на волю, то непременно с флагом в руках и лозунгом Liberté, Égalité, Fraternité3, на сегодня, увы, запретным.

Этот девичник не стал исключением. Ещё до Янкиного «развода» Белла успела возмутиться ужасному состоянию дел с приютами для животных, грошовому финансированию и абсолютному невниманию властей к этой важной проблеме, и твёрдой поступью направилась «в какой-нибудь Дом Правительства» писать гневную петицию и прорываться на приём к «самому главному». Увещевания, что на дворе десять вечера, а значит, до утра такие дома закрыты, помогли, подруги усадили Белочку за свободный столик, выдали ей лист бумаги и ручку и велели писать петицию прямо здесь. Кстати, когда на неё отвлеклись, Янку оставили без пригляда, и та успела отправить мужу то самое злосчастное «разводящее» сообщение.

Янке с её «лишней каплей» везло всё же больше: утром она обычно не помнила ничегошеньки, недоумевала, как оказалась в постели незнакомого мужчины, с удивлением слушала рассказы подруг о своих очередных похождениях и, удаляя совместные селфи, с ужасом восклицала: «Фу, какой урод! Как я могла на такого вообще повестись?» Изабель же помнила. Всё. Всегда. Независимо от количества «лишних капель». Каждую букву, каждое сказанное слово, каждый порыв бежать куда-то и кому-то что-то доказывать, и от воспоминаний о наглой, своенравной и принципиальной рыжей девице с полным ртом веских аргументов её потом долго кидало в краску. В некоторые заведения после девичников их больше не пускали, потому что Белка устраивала в них ревизию санитарных норм; гаишникам, остановившим их такси, читала лекции о вреде взяток; девицам в туалетах делала выволочку за дурь; в караоке отговаривала петь тех, у кого нет слуха; до рассвета собирала на улице мусор, брошенный мимо урн, – в общем, вела себя совершенно неподобающе клубной девушке. Вот и теперь, обхватив голову руками, вспоминала она вчерашние свои приключения и ужасалась содеянному.

Конечно же, ночью в клубе девчонки не бросили её одну без присмотра и заботы. За соседним столиком проводили время две бабули – два божьих одуванчика. Старушки с удовольствием поглядывали на молодёжь, улыбались и вели о чём-то неспешный разговор, потягивая шампанское. Бель заметила их заинтересованные взгляды, и старушки радушно пригласили её к себе за столик, прямо с петицией.

– Какое вы чудесное дитя, ей-богу! Ангел во плоти! Даже в гневе своём вы прекраснейшее из земных созданий! – похвалила её белая, как снег, пухленькая старушка в идеального кроя светло-бежевом костюме и белоснежной, похожей на облако, блузе. Пила эта бабушка сладкое шампанское, а после глотка отправляла в рот маленькую шоколадную конфету или оливку. Голос у неё был тёплый и добрый, и сама она была очень аккуратная и притягательная, но на удивление – ни одного украшения! Ни серёжек, ни колечка, ни кулона, которые обычно так любят бабушки.

– Ну, до ангела ей, как я понимаю, ещё лет шестьдесят, а точнее шестьдесят два. А пока вполне себе человек, – отозвалась вторая старушка. Была она полной противоположностью сотрапезницы: с чёрными как смоль волосами, худая, облачённая в чёрный костюм и стального цвета водолазку под горло. Пила шампанское экстра драй, долго смаковала глоток, а потом заедала маленьким кусочком киви или маслиной. Голос у неё был такой же стальной, как водолазка, руки украшены крупными перстями, в ушах – тяжёлые, тонкой работы серьги в форме драконов с горящими зелёными глазищами, а на шее – огромный кулон в виде пуделя.

Объединяли старушек одинаковые синие беджи, приколотые к лацканам пиджаков, с указанием, что обе являются участницами Международного Конгресса Религиоведов, в остальном же были они разными, как небо и земля.

– Изабель, вы какое шампанское будете, сухое или сладкое? – спросила худая старушка.

– Я бы не пила теперь шампанское. Боюсь, мне после вина станет совсем от него плохо, – честно призналась Бель, хоть и неудобно было отказывать вежливым старушкам. – Да и выбрать мне сложно – я тут шампанское никогда не пробовала, – добавила она, чтобы смягчить свой отказ.

– Я же говорю – ангел! – улыбнулась пухленькая старушка.

– Как же не пробовала! Непременно надо тогда попробовать! – сказала старушка в чёрном, подозвала официантку и потребовала: – Подайте даме два бокала и в каждый налейте по два глотка: в один бокал – сладкое, в другой – сухое. От двух глотков-то ничего не будет, – добавила она, уже обращаясь к Белле.

Старушка в светлом неодобрительно покачала головой, выказывая недовольство таким самоуправством, но говорить ничего не стала и принялась за очередную конфету.

– О чём же ваша петиция, уважаемая Изабель, позвольте полюбопытствовать? – продолжила худая старушка.

– О животных. Я работаю иногда волонтёром в приюте для животных, так вот, нам совершенно не выделяют средств. Совсем! Всё, что соберём сами, на то собак и котов брошенных кормим и лечим. Так не должно быть! Они же несчастные! Вы ведь тоже любите животных? – уточнила Бель, полагая, что змеи в ушах и пудель на груди свидетельствуют о большой любви их владелицы к братьям нашим меньшим.

– Скорее уважаю, но людей люблю всё же больше. С ними интереснее, не так ли? – ответила старушка с хитрым прищуром.

– Не знаю. Люди, которым я пишу эту бумагу, не интереснее, а злее, бездушнее! – возмутилась в ответ Бель.

– Так пригубите скорее шампанского! Может быть, люди после него покажутся вам лучше и добрее! – предложила худая старушка.

– Выходит, вы верите в то, что в людях есть душа? – спросила пухленькая старушка.

– Нет, не верю. Это такое образное выражение, к слову пришлось, – честно ответила Изабель, поставив на стол пустой бокал. Сладкое шампанское оказалось приторным настолько, что его захотелось срочно заесть чем-то кислым, и Бель взяла кусочек киви на шпажке. Старушки переглянулись и улыбнулись друг другу.

– Тогда во что же вы верите, дорогая? – продолжила расспросы светлая старушка.

– В то, что сейчас я пью шампанское и говорю с вами.

– А бога, по-вашему, разве нет? – удивилась пухленькая старушка.

– С чего бы ему быть-то? – не меньше удивилась вопросу Бель.

Старушки снова переглянулись.

– Ну как же, дорогая! Ведь большинство людей во что-то верит, значит есть! Или всё же нет? – настаивала старушка.

– Большинство людей верит в великого бога «Что-то». «Что-то есть», говорят они, но ни один человек, ни один пророк не может это «Что-то» толком объяснить. Наука доказывает каждый день, что бога нет. Жизнь нам дают мама с папой, а детей теперь можно и в пробирке организовать. От смерти нас спасает не бог, а врачи. Жизнь свою мы строим сами, а не какая-то судьба, об этом на любом умном сайте прочесть можно! – упиралась Изабель, входя в раж спора.

– О, как! Но ведь статистика упрямо говорит: девять из десяти людей верят в то, что есть «Что-то», – настаивала светлая старушка, подавшись вперёд. Тёмная старушка тем временем откинулась на стуле и с интересом наблюдала за беседой, не прерывая.

– Говорят, что есть два типа лжи: просто ложь и статистика, – повторила Бель известную истину.

– Но вы ведь сказали, что верите своим глазам и ушам. Среди ваших подруг, например, сколько верят в то, что есть «Что-то»?

– Только я не верю, остальные верят, – честно призналась Бель.

– А среди ваших знакомых?

– Не знаю. Я их о таком личном не спрашиваю. Это неприлично – в душу людям лезть!

– В-о-о-о-т, опять вы про душу, Изабель. Вы вся ведь про душу, и живёте, как человек с большой душой. Странно это. Как может человек с большой душой не верить в то, что «Что-то» есть? – вмешалась худая старушка.

Изабель почувствовала, как внутри неё разгорается пламя противоречия. Религиоведки явно пытаются заманить её в какую-то секту, а она уж подумала, что это две милые безобидные бабушки! Выходит, обманулась.

– Знаете, что я вам скажу? Если был на свете этот бог «Что-то», разве создал бы он человека с такой болью внутри, какую мы носим, и при этом таким слабым? Чтобы носить такую боль, нужно быть суперпрочным! Какой же непутёвый бог мог создать такого неприспособленного человека? – возмутилась Бель.

– Т-а-а-а-к, – затянула худая старушка, а пухленькая откинулась на стуле и стала наблюдать со стороны, склонив голову набок. – Выходит, бог непременно должен быть «путёвый»? Нет у него права на ошибку?

– Почему же нет? Я ж не сказала, что нет права – я сказала, что создал слабыми. Он на то и бог, что если ошибся, то должен был доделать и переделать! – объяснила уверенно Изабелла, всё более увлекаясь дискуссией и совсем позабыв про приличия, которых требовала разница в возрасте.

– Красиво! – одобрила худая старушка и снова переглянулась с другой, словно передавая ей эстафету.

– Тогда позвольте уточнить, что это за боль такая нестерпимая, о которой вы говорите, Изабель? – мягко начала светлая старушка. – Не могу сказать, что выглядите вы как человек, измождённый болью. Вполне себе упитаны, розовощёки, и разум ясный, как кристалл чистой воды!

– Это я сегодня такая смелая. Из-за эликсира храбрости, – сказала Бель и щёлкнула ногтем по бокалу. – Я такая очень редко бываю… – начала было оправдываться она, но старушка перебила:

– Я знаю, деточка. Вы другая.

– Да, обычно я кормлю, например, этих несчастных животных и понимаю, что ничего-ничего не могу с этой несправедливостью сделать. Что я бессильна! И от этого мне очень больно, а их выбрасывают и выбрасывают. Истязают, морят голодом. И где, спрашивается, этот бог, этот «Что-то есть»? Разве он бы допустил такое, если бы был? Что уж говорить… Это всего лишь звери! Я пробовала в человеческом хосписе работать и не смогла, потому что боль переполнила меня, думала, с ума сойду!

– Смерть – неотъемлемая часть жизни. Добро и зло – таковы правила этой игры. Теодицея, слышали такое понятие? Свобода человека выбирать между добром и злом, – сказала светлая старушка рассудительно.

– Не слышала, но в том-то и дело, что таковы правила. И если этот «Что-то есть» придумал нас такими, с теодицеей, то он должен был сделать человека, играющего в его игру, суперпрочным, способным пережить эту боль и не разрушиться! – воскликнула Бель.

– Но ведь люди доживают до старости в этой комплектации, значит, боль сбалансирована с благодатью и всё устроено верно! – оправдывала бога «Что-то есть» светлая старушка.

– Для этого им приходится слепнуть, глохнуть и не замечать происходящего вокруг. Я иногда не уверена, что тоже смогу так, что доживу до этой вашей старости, если просто буду новости смотреть.

– А если бы он был, этот «Что-то есть», и вы встретили его неожиданно, о чём бы вы его попросили? – подключилась ещё раз к разговору тёмная старушка.

– У вас тут социологический опрос? – окончательно забыв о приличиях, ответила Изабель вопросом на вопрос.

– Допустим, что так, – подтвердила старушка.

Девушка задумалась ненадолго, а потом уверенно ответила:

– Я попросила бы его сделать меня такой суперпрочной, чтобы я легко могла играть в придуманную им игру.

Бабушки переглянулись, перемигнулись, и худая продолжила:

– Что ж! Считайте, что сегодня вам повезло. Такая удача не каждому выпадает. Это желание будет исполнено.

– Но не сразу. Постепенно. Когда вам сделается от чего-то нестерпимо больно, вы будете становиться прочнее. Посмотрим, действительно ли так много этой боли! Нужна ли такая суперпрочность… – добавила светлая.

– Зачем вы смеётесь надо мной? – обиделась Бель. – Или вы хотите всё же заманить меня в какую-то очередную секту? Я должна теперь во что-то поверить и принести куда-то денег за эту веру? Или, может быть, договор на долю в квартире подписать?

– Нет-нет, ну что вы, что за предрассудки! Никаких обязательств, никаких сект и тем более денег! Какой дурной тон! – воскликнула худая немного раздражённо. – Вот вы сами теперь делаете другим больно ни за что ни про что. Вам подарок подарили, а вы в ответ сыплете обвинениями и подозрениями!

– Таковы правила игры вашего бога «Что-то есть», в которого вы меня пытаетесь заставить поверить! – огрызнулась Бель.

– Кто пытается заставить? Мы пытаемся заставить? Разве? Мы всего лишь спросили, мнение ваше выяснили, не более того. Каждый имеет право на мнение! Каждый имеет право на вопрос, на мнение, на ответ и на молчание. Так что пейте шампанское, милочка, и нечего наговаривать на приличных людей! – пылко ответила худощавая старушка, пока полненькая искренне улыбалась.

Бель выпила сухое шампанское разом, поморщилась от горько-кислого вкуса, приправленного колючими пузырьками воздуха, и хотела было заесть шоколадной конфетой, но в вазочке конфета осталась одна, а последнюю забирать нехорошо. Она обернулась к своему столику, поискала на нём глазами что-то, чем можно перебить неприятный вкус, и вдруг услышала:

– Берите, берите конфеты. Их много. Сладкого много, и кислого, и горького!

Действительно, вазочка была полна. Видимо, официантка вовремя поднесла новую партию.

– Несмотря ни на что, нам было приятно с вами пообщаться, Изабель. Оставляем вам шампанское, конфеты и фрукты. Всё оплачено, а нам пора, пожалуй. Конгресс завтра начнётся рано, нам не стоит пропускать ни минуты! Прощайте, суперпрочная Бель! Не скучайте в одиночестве, ваши подруги скоро вернутся, – попрощалась, вставая, светлая старушка.

– Прощайте, – коротко бросила тёмная, и обе они заторопились к выходу, оставив Бель в компании двух початых бутылок игристого, вазочки, полной прекрасного шоколада, и тарелки с фруктами.

Бель сначала опешила – слишком быстро всё закончилось, а потом её озарило: да бабульки-сектантки, похоже, просто решили полакомиться за чужой счёт! Раз уж на вступление в секту её не удалось «развести», хоть вечер задумали окупить! Она позвала официантку и с сомнением спросила:

– Подскажите, что-то из этого уже оплачено?

– Оплачено всё, и открыт депозит, позволяющий вам сегодня заказывать в нашем заведении что угодно. Но только для вас одной. Может быть, икры и трюфелей? – учтиво предложила официантка.

– Эм-м… Нет… Не надо икры и трюфелей… А вы знаете, кто эти женщины?

– Нет. Впервые их вижу. Видимо, заезжие, но очень милые, согласитесь! Заказали у нас самое дорогое шампанское и французский шоколад! Знают толк! Так что будете заказывать?

– Спасибо, пока ничего, – ответила Бель и залилась краской до корней волос.

Официантка наполнила оба её бокала, забрала приборы старушек, поменяла погасшую свечу и удалилась. Изабелле стало безумно стыдно за себя, за свои дурные мысли, за подозрения, и к тому же у неё очень неприятно закололо в левом мизинце ноги. Видимо, ударилась обо что-то. «Зачем я пила сегодня лишнее? А, какая теперь разница!» – подумала Бель, посмотрела на оба бокала и выбрала всё же тот, где было колючее экстра драй шампанское. И потом французская конфета!

Вот и теперь, держа голову руками, она снова покраснела от стыда. Как могла она, Белочка, любезная, добрая, отзывчивая Белочка, мало того, что нахамить старушкам, ещё и подумать о них так плохо! Никакого уважения ни к возрасту, ни к опыту! Стыдобища! Возможно, даже обидела их религиозные чувства, если таковые вообще возможно обидеть! Она ведь не спросила, во что верят сами бабушки. Всё о себе да о себе! Эгоистка!

В окно врывались военные марши, где-то кричали «Ура!», но Бель было не до праздника: её нестерпимо мутило, и даже с закрытыми глазами мир кружился быстрее и быстрее. Изабель вскочила и побежала туда, где это можно будет исправить. Навстречу ей с кухни плёлся угрюмый голодный Саймон. «С дороги!» – крикнула Бель, кот шарахнулся, а хозяйка влетела в ванную.

Она сидела на полу, её колотил озноб. Десять лет кряду, два раза в год она сидела на холодном кафеле рядом с белым фаянсовым достижением человеческой эволюции, ругала себя и обещала, что никогда не выпьет больше двух бокалов! Саймон, перемежая настырное мяуканье с урчанием, тыкался лбом ей в спину.

Потом Бель долго умывалась холодной водой, пять раз почистила зубы и только после этого накормила кота. Часы показывали за полдень. Дрожа, она поспешила обратно в тёплую кровать. На придверном коврике в прихожей красовалось характерное мокрое пятно, которое ни с чем нельзя перепутать. «Отомстил, гад!» – подумала Бель и прошла мимо. Отмщённый, сытый Саймон без зазрения совести забрался к ней под одеяло и довольно затарахтел. Бель быстро пригрелась и уснула.

Телефон ворвался в сон громким: «Ты у меня одна, словно в ночи луна»4. «Нет! Ну зачем он звонит? Не звони!» – взмолилась Белла и положила подушку на голову, но звук был слишком назойливым и требовал ответить.

– Да, дорогой, – приветствовала она самым несчастным голосом из имеющихся в её в арсенале.

– Бельчонок, у тебя там всё в порядке? Уже три часа, я тебе пишу, пишу, а ответа нет, – обеспокоенно спросил Влад.

– Я ещё сплю, – ответила Бель сонно.

– Ну ладно, спи тогда. Я так хотел сегодня тебя увидеть! Не придёшь?

– Сегодня точно нет. Сегодня я никакая.

Когда твой парень о тебе беспокоится, это хорошо, но не всегда к месту. Больше уснуть не получилось. Проглот Cаймон снова требовал его накормить, урчал и топтал хозяйку. Надо вставать. Бель села на кровати, оценила скорость вращения мира – он почти не летел, а значит, нужно сделать всё возможное, чтобы завтра утром явиться на работу «огурцом» без видимых отпечатков девичника на лице. Но сначала – кормление страждущих и исправительные работы. После наполнения миски Саймона Бель запаслась перчатками, щётками, тряпками и отправилась отмывать кошачью месть с коврика. Трудотерапия. И поделом ей!

Наказание – лучшее средство для искупления прошлых грехов. Когда с результатом игнорирования кошачьих прихотей было покончено, Бель посчитала, что понесла достойную кару за своё вчерашнее плохое поведение, и с наслаждением отправилась в душ. Первое приятное ощущение за день. Поток тепла разливался по телу, возвращая её к жизни. А вот и махровое полотенце, как в детстве. С последствиями «лишней капли» можно распрощаться как минимум на полгода, до Катькиного дня рождения. Но, вытираясь, Бель обнаружила, что мизинец на левой ноге стал каким-то жёстким и бесчувственным. Видимо, ударилась вчера? Ни боли, ни синевы, ни даже мозольки, хотя с мизинца куда-то пропал ноготь. Странно. Никогда с ней такого не было. «Надо, наверное, доктору его показать. Или само пройдёт? Вот ещё незадача!» – подумала Бель, укуталась в мягкий халат и отправилась к ноутбуку изучать «анатомию мизинцев». Честный интернет выдал ей массу возможных причин такого онемения пальца, самой безобидной из которых был грибок, а от него простиралось множество вариантов вплоть до некроза, гангрены, ампутации и заражения крови. Картинки, сопровождающие статьи, были столь ужасны, что Бель не на шутку перепугалась. Сердце заколотилось, в мизинце другой ноги закололо. Бель обнаружила, что и он без ноготка и онемел. Стало немного легче: значит, просто обувь была неудобной. Новые туфли, конечно же, нельзя надевать на вечеринки! Но на всякий случай записалась к доктору на завтра – уж слишком пугало слово «ампутация».

Вечером с балкона Бель полюбовалась огоньками салюта, самая верхушка которого поднималась над крышей соседнего дома. Выйти на праздничную улицу сегодня не было ни сил, ни желания.

10 мая

– Опишите пятью словами то, что с вами происходит. Например: болит, стреляет, холодеет или как-то иначе, – попросил доктор.

Изабель замерла, отдавая все свои ощущения пальцам ног.

– Неприятно, онемели, без ногтей, неестественные, но не болят.

– Понятно. Ложитесь на кушетку и расслабьтесь.

Бель послушно вытянулась на голубой одноразовой простыне и уставилась в потолок. Врач внимательно изучал мизинцы, трогал их, сгибал и разгибал, просил пошевелить пальцами. При этом вздыхал, цокал, качал головой, удивлялся и восхищался одновременно. «Очень чудной доктор», – подумала Бель и продолжила изучать, на что похожи пятна на белом потолке.

– Понятно. Присаживайтесь к столу, – пригласил он наконец.

Потом долго читал что-то в своём огромном мониторе, вновь качал головой и цокал. Бель ёрзала как на иголках, ожидая вердикта.

– Ох! – вздохнул доктор. – Прикол я, конечно, оценил, но, в любом случае, спасибо вам, что показали мне, до какого уровня дошла современная техника протезирования. Таких идеальных протезов я, ей-богу, не видел ни разу, и даже описания ничего подобного в сети найти не смог! Изумительное сращивание с плотью! Шов не визуализируется! Идеально! И то, что не болит, как раз свидетельствует об этом самом «идеальном». Давно вам их установили?

Внутри у Бель что-то оборвалось. С ней случилось, похоже, нечто ужасающее! Она невольно стала участницей какого-то бесчеловечного эксперимента и не помнит об этом. Чтобы скрыть нахлынувшую панику, она закашлялась, закрыв лицо руками. В пальце ноги снова побежала знакомая колика.

– Недавно, – ответила она, не зная, что ещё сказать.

– А где, если не секрет? Очень хочется изучить эту технологию.

– Это пока эксперимент, и я не могу о нём говорить, – ответила Бель, запинаясь и придумывая на ходу.

– Неразглашение. Понимаю, – кивнул доктор. – Но тогда лучше всё же обращаться туда, где вам их установили.

– Хорошо, – ответила Бель, стремясь поскорее закончить неприятный разговор и покинуть кабинет. – Спасибо.

Перепуганная Бель прислонилась спиной к холодной стене в пустом коридоре клиники. О возвращении в офис сегодня не могло быть и речи. Произошло что-то непонятное! Её трясло, мысли путались в голове – надо побыть одной и как-то со всем этим разобраться! Она набрала номер начальницы:

– Наталья Андреевна, я не смогу сегодня прийти в офис. Назначили дообследование, надо делать. И, как я понимаю, это не на один день. Можно я отпуск возьму на пару недель?

– Белла, с вами всё в порядке? Помощь нужна? – уточнила начальница, для которой Бель была эталоном сотрудника, а значит, ни одно её слово не могло быть поставлено под сомнение.

– Нет, спасибо, ничего страшного. Просто тот случай, когда лучше перестраховаться и всё как следует проверить.

– Хорошо. Заявление на отпуск по электронной почте отправьте, я подпишу. И если что – звоните сразу, не стесняйтесь.

Теперь домой. Поскорее укрыться в своей берлоге, чтобы никто не видел, как ей страшно! Она неслась по шумным улицам почти бегом, не замечая весны, отражающейся улыбками на лицах прохожих. Белле было не до улыбок…

Ворвавшись в квартиру, Бель зачем-то закрыла все дверные замки и щеколду и рухнула в рабочее кресло у стола. «Ой, мамочки! Что же со мной происходит!» – паниковала она. Вот до чего доводит «лишняя капля»! Почему же она, которая обычно помнит каждое сказанное слово, не заметила, как ей заменили мизинцы? И почему мизинцы? Если её похитили, чтобы что-то ампутировать, то, скорее всего, почку! Бель кинулась к зеркалу и принялась изучать своё тело в поисках шрамов от операции, щупала живот – ничего не болело, но страх крепко схватил её, сердце ухнуло в пятки и бешено там колотилось, а в пальце ноги бежали колики. «Да что происходит-то! Что не так с этими пальцами и с этим миром? Прекратите это немедленно!» – кричала Бель без слов. Может быть, позвать Влада и всё ему рассказать? Одна голова хорошо, а две лучше! Но что ему рассказать? Что врач ей сегодня сказал, что у неё вместо пальцев протезы, но она не знает, как это произошло? Нет… Пожалуй, не стоит своему парню этого говорить. Или позвать Катьку? Она самая умная и толковая, придумает что-нибудь. Но то, что знает одна подруга, знают все подруги. А что знают подруги, знает всё село!

«Надо успокоиться и разложить всё по полочкам. Надо всё вспомнить! Спокойно, без психов, всё вспомнить и продумать!» – уговаривала себя Изабель. Она достала большой лист белой бумаги, разложила на полу, взяла пачку фломастеров, уселась рядом. В середине листа написала красным: «Два мизинца – протезы» и стала выписывать на лист всё, что роилось в её голове. Там появились и Влад, и Катька, и бабушки-сектантки, и почка, и работа, и подробности того вечера, и даже полиция. Саймон присоединился к занятию, с удовольствием таскал у неё фломастеры и загонял их под шкафы. Рисование и борьба с котом позволили Бель немного успокоиться. Главное – она жива и лишилась всего пары мизинцев. Хотя наличие остальных органов всё же стоит проверить.

В результате вываливания содержимого головы на лист сложилась вот такая картинка. В ту ночь, когда Бель осталась в женском клубе наедине с коварными старушками, они угостили её шампанским, в которое что-то подмешали. Дальше она ничего не помнит, а бабушки отвезли её куда-то, сделали ей операцию, а потом вернули обратно за столик. Зачем им это нужно – неизвестно. Возможно, им просто понадобился для чего-то её генетический материал. Но почему тогда именно мизинцы? Ей не понять их намерений. У неё есть только факт: два мизинца-протеза. Теперь ей самой надо с этим разобраться, обследоваться, пересчитать все органы и пальцы, восстановить цепочку событий насколько возможно, а потом рассказать о случившемся подругам и Владу и подать заявление в полицию.

Худшее, что может случиться с человеком, – это неизвестность. Когда знаешь, как действовать, жить становится лучше, жить становится веселей. Бель потрепала Саймона, кот благодарно заурчал в ответ.

– Сайм! Ты пока будешь единственным поверенным в эту страшную тайну. Храни её, не разболтай никому, слышишь! Будь хорошим котом!

Мысль о пальцах-протезах была отвратительна. Пальцы ведь не вернёшь! Хотя… Может быть, старушки их положили в холодильник, и, если их быстро найдут, можно будет пришить обратно её родные натуральные пальчики. Изабелла решительно сняла носки с зайками, чтобы приучить себя к новой реальности, и опешила! У неё было четыре протеза. Четыре пальца на ногах были похожи на кукольные, без ногтей! Она смотрела на пальцы не отрываясь и не верила своим глазам! Нет! Этого не может быть! Врач при ней посчитал протезы, их было два! Или она пошла не к тому врачу и ей нужен психиатр?

Только что у неё было два протеза, и вдруг четыре! Так два, три или четыре? Бель трясла головой, стараясь выбросить видение из головы. Паника превратилась в звенящую тишину. Видимо, надо всё же идти к психиатру… Но сначала убедиться, что всё это не сон или, наоборот, что всё это она себе придумала.

Бель позвонила в клинику и снова записалась на приём к тому же доктору. Потом достала из аптечки валерьянку, насыпала десяток жёлтеньких таблеток в ладонь и глотала их по одной. Остаток дня она проведёт дома, наедине с сериалами и котом. Владу соврала, что приболела, спину «прострелило». Или даже не соврала – всё, что с ней происходило, вполне может сойти за самое настоящее «приболела».

11 мая

– Опять вы? – удивился врач, когда на следующий день Бель вошла в его кабинет.

– Да, доктор. Извините меня за вчерашнее. Я просто не знала, как вам сказать… Понимаете, я не очень доверяю тем, кто проводит этот эксперимент по протезированию. Так бывает: решишься на какую-нибудь глупость, а потом жалеешь, переживаешь. Со мной как раз так! Я бы хотела обследоваться не только у них, но ещё и у вас, параллельно. Можно?

Доктор воссиял. Он и мечтать не мог о возможности стать участником такого великого эксперимента! Мизинцы Изабеллы всю ночь не шли у него из головы. Тончайшее сочленение тканей, сосудов, идеальный материал! Неужели он дожил до такого чуда!

– Спасибо, что вы доверяете мне. Это большая честь! Но я не могу быть уверен, что моих познаний хватит для верной оценки вашего состояния. Прежде чем дать ответ, я должен вас тщательно обследовать.

– Да, конечно, я понимаю. Это очень дорого? – спросила Бель с тревогой.

– Для вас это будет бесплатно. Любой учёный сочтёт за подарок судьбы возможность хоть краешком глаза заглянуть в будущее! – воскликнул доктор.

– А можно будет обследовать не только пальцы? Мне бы хотелось проверить, как теперь все органы работают. Может быть, это паранойя, но мне почему-то очень страшно, – призналась она.

– Непременно! Все анализы и полное сканирование! И не думайте, что с вами происходит что-то не то: такой страх и должен быть у человека, принимающего участие в революционном эксперименте. Это абсолютно нормально, и меня удивляет, что вам там этого не разъяснили, – ответил доктор.

– Разъяснили, – соврала Бель. – Но мне всё равно не по себе.

– Вы сегодня располагаете временем?

– Да, вполне. Весь день готова вам отдать!

– Чудесно! Тогда ждите в холле, я выпишу направления и попробую договориться о сканировании! Вы не завтракали?

– Нет.

– Вдвойне чудесно! Ничего не есть и не пить. Ждите! – сказал доктор и взялся за телефон.

Пока голодная Бель ждала в жёстком кресле, она думала о том, как ей потом будет стыдно открывать правду этому отзывчивому хорошему человеку. Но что поделаешь – придётся подождать. Быть обманщицей неприятно, но эта ложь сейчас точно во спасение. Доктору явно не понравился бы её рассказ о девичнике и старушках, а другого объяснения у неё нет.

Скоро врач вышел из кабинета, вручил необычной пациентке стопку направлений на анализы и сказал:

– И снова нам с вами везёт! Аппарат свободен, поэтому едемте на сканирование прямо сейчас, а анализы сдадите завтра, с восьми до одиннадцати, натощак.

Он велел администратору отменить приём на весь день и быстро зашагал к выходу, так что Бель еле за ним поспевала.

Очень тяжело было лежать неподвижно почти два часа в капсуле, где вокруг мигают лампочки и жужжат датчики, и не менее тяжело ждать результатов в коридоре. Если окажется, что ещё чего-то, кроме пальцев, недостаёт, то надо сразу идти в полицию. Если всё как у людей и пальцы на месте, то надо идти к психиатру. Неизвестно ещё, что лучше. Может быть, над ней кто-то подшутил и наклеил на пальцы плёнку? Как она сразу об этом не подумала, это ведь так просто! Скорее бы узнать…

Когда врач вышел с описанием в руках, лицо его было мрачным, что не предвещало хороших новостей. Бель глубоко вздохнула и невесело посмотрела на доктора.

– Что же вы не предупредили, что протезов уже не два, а четыре? Надо говорить о таком заранее! Ума не приложу, как за один вечер они успели ещё два пальца поменять безо всяких последствий! Даже отёка нет. Протезы из сверхпрочного гуттаперчевого материала, похожего на пластик, но в них каким-то необычным образом организовано кровоснабжение. Я, если честно, обескуражен. Это технологии какого-то неизвестного мне уровня!

– А остальные органы как? – с надеждой спросила Бель.

– Остальные? А, остальные! Всё в порядке. В космос вас можно отправлять прямо сейчас в полной комплектации! Меня, если честно, больше интересуют ваши уникальные новые пальчики, – признался врач. – Сдавайте завтра анализы, и через три дня ко мне. Тогда и будем решать, как дальше с вами быть.

Глядя в спину Бель, удаляющейся по длинному коридору, доктор думал о том, сколько должны заплатить человеку, чтобы он вот так соглашался лишаться нескольких пальцев в день. Пальцы, конечно, не бог весть что в организме, но и разбрасываться ими не пристало.

Никакой логики в голове Бель не осталось, даже женской. С ней что-то происходит, что – непонятно, что с этим «непонятно» делать – тоже непонятно. Она чувствовала себя потерянной, разбитой и несчастной. Даже есть расхотелось. Хотелось только понять, что всё это значит?! Когда не помогает логика, надо спасаться простыми методами. Вернувшись домой, Бель взяла из органайзера несколько квадратных листочков для заметок, подписала: «в полицию», «к психиатру», «посоветоваться с Владом», «посоветоваться с Катей», «разбираться самой». Перевернула бумажки неисписанной стороной вверх, перемешала, долго сомневалась, какую выбрать. Не решилась, отвлеклась, попила чаю, ещё раз перемешала бумажки и с уверенностью вытянула одну. «Разбираться самой». Самой так самой – это, пожалуй, лучший из вариантов.

12 мая

На следующее утро Изабелла добросовестно сдала все назначенные анализы. Во всяком случае, кровь у неё была вполне настоящая на вид. Пока. Если анализы не покажут иного и в венах её не течёт уже гранатовый сок, например. Бездействовать в ожидании результатов было невыносимо. Она надела строгое платье, удобные старые туфли и отправилась на разведку в женский клуб.

Клуб этот был уникальным местом, где гостьи могли выбрать себе пространство на свой вкус: был там и торжественный зал, и помещение в стиле обычного кафе, и уютная гостиная, где можно забраться с ногами в мягкое кресло, и подводный мир со столиками среди аквариумов, и караоке, и классы йоги, и SPA, и библиотека. Всё, чтобы женщины могли отвести душу с максимальным комфортом и без лишних свидетелей. Бель отправилась в зал в стиле обычного кафе, где они провели тот злосчастный вечер. Она элегантно уселась, положив ногу на ногу, всем своим видом показывая беззаботность и непринуждённость. К счастью, обслуживавшая их в тот вечер официантка работала и сегодня. Бель заказала чаю и чизкейк, а когда официантка подошла за расчётом, дала демонстративно много чаевых и спросила:

– А вы помните вечер пару дней назад? Я тут была с двумя милыми старушками.

– Да, помню. Вы с подругами потом оставались тут почти до утра, но ни трюфелей, ни икры так и не заказали. А сегодня поздно, нельзя. Открытая карта действовала только на ту ночь! – предусмотрительно предупредила официантка.

– Нет, нет, я не за трюфелями вовсе! Дело в том, что я хотела бы отблагодарить бабушек за их доброту. Нечасто такое встретишь в жизни, чтобы кто-то тебя накормил, напоил. Вы, кстати, не помните, мы с ними ведь здесь всё время были или уходили куда-то? Может быть, я им ещё что-то задолжала. Так неудобно!

– Нет, вы только здесь были, минут пятнадцать, не более, а потом бабушки ушли, а подруги ваши вернулись. И зря переживаете – наели вы вовсе немного: пара бокалов шампанского и конфеты. А оставленный депозит вообще не тронули, – успокоила официантка.

– Хорошо. Но всё равно, я так не привыкла. Нет ли у вас каких-нибудь их данных, чтобы я могла всё же найти и отблагодарить?

– Простите, мы не можем разглашать данные наших клиентов! – ответила официантка.

– Я понимаю, конечно же, не можете. Но у бабушек были беджи, а я не запомнила их имена. Ругаю себя ужасно!

– При всём желании ничем не могу вам помочь, увы. Да я и не помню, если честно. У нас каждый день полный зал.

Ну что ж. Во всяком случае, провалов в памяти не было: старушки её никуда не отводили и коварно пальцы ей не ампутировали. Но как тогда такое с ней могло произойти? Может быть, они что-то подмешали в шампанское? Какое-то вещество, которое приводит к онемению пальцев? Странно, конечно, но похоже, именно так! Видимо, оно действует постепенно, и поэтому пальцы становились «кукольными» по очереди. Только зачем бабушкам это было нужно, совершенно непонятно. Надо ждать результатов анализов. Или пойти всё же в полицию и рассказать, что с ней происходит? А вдруг её отравили и часы уже сочтены? Бель снова перепугалась, встревожилась, в ступне опять закололо, и она поспешила домой проверять пальчики.

Так и есть. Ещё один палец-протез без ноготка! Тёплый, гнущийся, но совершенно неестественный кукольный палец! Значит, отрава ещё действует! Сколько она может держаться в крови? Как алкоголь или наркотики, двадцать один день? И какой Бель станет через двадцать один день? И что с этими пальцами будет потом? Отсохнут совсем и отпадут? Белла поняла, что сама не справляется, и позвонила Владу.

– Привет, мой Бельчоночек! Как ты там? Прошла твоя спинка? Я скучаю по тебе, – мурлыкал Влад в трубку.

– Привет, Влад. Нет ещё, болит спинка. Потерпи пока. Я тоже скучаю, и поэтому звоню, – мимимишным голосом отвечала Бель, очень старательно играя.

– Вот говорил я тебе: надо тренироваться чаще! А ты пьёшь два раза в год и потом болеешь с непривычки, – засмеялся он.

– Нет уж, увольте! Я как-нибудь без алкотренингов обойдусь, – заупрямилась Бель.

Это было их ритуальное «расшаркивание», которое следовало после любого девичника, и каждое слово в нём было выверено годами.

– Что ты там делаешь в одиночестве? Небось, все сериалы пересмотрела!

– Так я ж не одна, я с Саймоном! С великим и ужасным Саймоном, который меня без конца достаёт, требует жрать и оставляет «подарки» под дверью.

– Опять ему всё внимание достаётся! Я ревную свою Белочку к коту! Ужас-ужас! И он всегда меня побеждает. Но я упрям, и когда-нибудь настанет и моё время! – уверенно сказал Влад, и Бель рассмеялась, на этот раз уже не наигранно.

– Ещё и подружки, которые приходят и звонят без конца. К ним тоже ревнуешь?

– Нет. Подружки – это святое! Как у меня боулинг и корпоративная пятница.

– Ой, кстати, о подружках! У тебя же есть приятель, который в полиции работает? Мне тут одна девчонка с работы рассказала, что ей в сок какой-то гадости подлили, и теперь у неё пальцы немеют. Врач говорит, атрофируются, как протезы становятся, и она хочет заявление в полицию подать. Как думаешь, возьмутся за такое дело? Можешь у друга спросить?

Влад довольно долго молчал, видимо, подбирал слова.

– Бельчонок! Ты у меня самая добрая и наивная на свете, за это тебя и люблю! Но… Ну… Как бы тебе сказать…

– Чушь полная? Это ты пытаешься мне объяснить?

– Какая же ты у меня умничка! Ну конечно! Ты лучше лечи свою спинку, а я завтра заеду и привезу тебе дежурных апельсинов.

– Лучше свежевыжатый сок и послезавтра, – попросила Бель, взяла со стола бумажку с надписью «разбираться самой», тяжело вздохнула и повесила её на холодильник под улыбчивое магнитное солнышко.

«Бабушки-старушки… Как же мне до вас добраться?» – спросила себя Бель и принялась разыскивать в сети «Международный Конгресс Религиоведов». Может быть, он ещё не закончился? Нет, увы, в воскресенье был последний день. «Какая же занудная программа! Три дня выступлений на тему «Религии в современном мире». «Это же выспаться можно!» – думала Бель, лазая по страницам сайта. Но во вкладке «участники» её ждала приятная находка: почти сотня имён и фамилий. Хоть что-то! Бель стала изучать список. К счастью, женщин там было немного. Она последовательно вбивала фамилии и имена в поисковик, искала профили и фотографии, но никого похожего на своих старушек так и не обнаружила. Почти у всех участниц конгресса были персональные страницы в соцсетях, умные статьи и толстые книги. А вот следа двоих в интернете ей найти не удалось: Mrs. Dorothy Deus и Mrs. Sat Morgenstern. Дамы с такими именами на мероприятиях никогда не выступали, книг и статей не писали, страниц в соцсетях не имели и видео не записывали. Мутные участницы со странными именами и без единого упоминания в сети, не то что фотографии! Видимо, это и есть её бабушки. Бель вновь набрала Влада.

– Слушай, меня эта девица с работы напрягает. С пальцами которая. Ноет и ноет. Что-то я серьёзно сомневаюсь в её адекватности, а нам ещё вместе работать! Можешь узнать хотя бы, есть ли такие люди на свете? Уж очень имена странные: Дороти Деус и Сат Моргенштерн.

– Что-то ты темнишь, Бель. Никогда я от тебя подобных вопросов не слышал! И голос тревожный…

– Да спина опять ноет, – честно соврала Изабелла. – Прости. Я что-то сама не своя.

– Ладно, напиши в мессенджер имена, может быть, что-то узнаю, но без гарантий.

Бель на всякий случай померила температуру. Норма. И ничего не болит, даже пальцы эти злосчастные. Сходить в аптеку, давление измерить? Или это уже слишком? Она набрала номер Катьки, но передумала и сбросила. Катька тут же перезвонила. Белла успокоила подругу, что случайно набрала и у неё всё ОК. Нет, девчонкам пока говорить нельзя. А если с ней что-то случится? Если завтра вообще не проснётся? На глаза Бель навернулись слёзы. Она взяла лист бумаги, написала: «Я хочу, чтобы вы знали, что произошло на самом деле…» и разревелась, представляя, как подруги читают это письмо и ругают её посмертно за то, что им ничего не рассказала. И, как назло, в это время снова закололо в пальце ноги. Она быстро сдёрнула носок – да, шесть кукольных пальцев. Бель разрыдалась пуще прежнего.

К вечеру у неё было готово закапанное слезами письмо с подробным описанием странной встречи в женском клубе и её печальных последствий. Бель перечла его несколько раз, уверилась, что любой читающий сочтёт автора сумасшедшим, но ей тогда уже будет всё равно. Пальцы на всякий случай перебинтовала. Пузырёк валерьянки закончился, пора было покупать новый. Или лучше два.

13 мая

Утром Бель проснулась в твёрдой уверенности, что надо действовать. Как-то. Потому что если ничего не делать, то можно лопнуть от переполнения неизвестностью. Она внимательно прочла своё посмертное письмо, убедилась, что его нужно дополнить мелкими деталями, переписала. Теперь, с шоколадом и улыбками старушек, оно ещё больше походило на записки сумасшедшей. Ещё раз изучила ступни: кукольных пальцев было по-прежнему шесть – по три на каждой ноге. Заново их забинтовала. Вспомнила: «Вы будете становиться прочнее…» Они ведь её предупреждали о том, что с ней сделали, а она подумала, шутят. Честные какие! «Ух, аферистки! Найти бы вас!» – думала Бель с досадой. От Влада информации по именам старушек не было, а торопить его было неудобно. Что же ещё сделать? Решила поиграть в детектива и пойти по следам религиоведок: вдруг кто-то их вспомнит?

В конференц-холле, где проходил конгресс, Белла сказала, что ужинала с двумя участницами недавнего мероприятия. У них завязался интересный разговор, но потеряла визитные карточки и никак не может теперь найти. Менеджер был с ней очень вежлив, вопросу ничуть не удивился, но тоже сослался на конфиденциальность информации об участниках. При этом подтвердил, что подходящие под описание старушки с такими именами на конгрессе были, и предложил ей поискать в гостиницах неподалёку:

– Обычно участники останавливаются в отелях, куда можно дойти пешком. Попробуйте там, может быть, не уехали ещё. Многие остаются после мероприятий погулять по городу…

Бель поблагодарила за совет, разыскала на карте десяток гостиниц в округе и ходила из одной в другую, но только под вечер в последнем маленьком семейном отеле ей подтвердили, что такие старушки действительно были, но выехали в воскресенье по окончании конгресса.

– Ой, как жаль! С ними было так интересно, так много они мне загадок оставили, – воскликнула Бель раздосадованно и понуро побрела к выходу.

– Простите, что вмешиваюсь. Я слышал, вас заинтересовали миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн? – неожиданно спросил её высокий седой мужчина, который читал газету в фойе.

– Да, а вы с ними знакомы? – обрадовалась Бель.

Мужчина встал, вежливо протянул руку для приветствия и кивнул головой. Он был в аккуратном сером пуловере и светло-голубых джинсах, словно только что купленных. На лице его читалась интеллигентность, а лучики морщин вокруг глаз выдавали привычку улыбаться. Бель всегда разгадывала пожилых людей по их морщинам: скорбная складка на переносице – много горя, опущенные уголки глаз – много печали, глубокие морщины на лбу – привычка хмуриться, перекошенный рот – злоба. А человека, много думающего, всегда выдавал взгляд, повёрнутый немного в себя. Именно такой взгляд и лучики добрых морщин позволяли общаться с этим незнакомым ей человеком без опаски.

– Я Константин Гид, историк, философ, религиовед. Приятно, что вас трогает тема мироустройства. Ведь Дороти и Сат говорили с вами об этом?

– Я Изабелла. Да, об этом.

– Вам повезло. Эти две загадочные дамы всегда присутствуют на наших конгрессах, но больше молчат и слушают. Многие пытаются их разговорить, но почти никому это не удаётся. Они отделываются вежливым «Очень приятно, но мы предпочитаем сегодня общаться друг с другом». Однажды, лет пять назад, один молодой человек рассказывал, что ему удалось поговорить с ними после мероприятия. По его рассказу, они спросили, верит ли он сам в бога и какое бы желание он загадал, если бы вдруг бога встретил. Он же, убеждённый атеист, посмеялся и ответил, что пожелал бы стать навеки счастливым. И всё бы ничего, но через некоторое время он оказался в сумасшедшем доме, где пребывает и поныне. Мы навещаем его там. Он твердит упорно, что совершенно счастлив, и иногда умоляет сделать его хоть на мгновение несчастным, но мы бессильны ему помочь. Надеюсь, с вами ничего подобного не случится и вы говорили о чём-то более отвлечённом!

Мужчина внимательно смотрел на Бель, стараясь угадать её реакцию на его слова. То, что он рассказал, дало ей больше понимания, чем страха. Всё подтверждалось. Та же схема, и наверняка что-то молодому человеку подсыпали.

– А вы не знаете, случайно, откуда они? – уточнила она.

– Никто не знает. Но все понимают, что они очень важные птицы. Может быть, даже магистры какого-то серьёзного ордена. У них ведь там внутри всё секретно так, что ни одна разведка не подкопается! А о чём бы вы хотели с ними поговорить, если не секрет? Может быть, я смогу вам помочь? – учтиво предложил мужчина.

– Спасибо, но вряд ли. Я хотела поговорить с ними про суперпрочность, необходимую человеку, чтобы выдерживать все удары судьбы.

– О! Многие так считают! Это извечный вопрос всех религий: почему бог допускает зло! Теодицея! – воскликнул философ.

– Да-да, так они и говорили. Теодицея. Я от них впервые услышала это слово, – подтвердила Бель.

– Что ж, значит, вы стали больше на целую общемировую дилемму, а это очень много. Поздравляю вас!

Изабелле очень хотелось честно ответить: «Вот уж совсем не с чем!», но она сдержалась и осталась в рамках приличий.

– Возможно, я пока этого просто не поняла…

– Возможно. Изабелла, вы торопитесь?

– Да. Я сегодня безумно устала.

– Тогда возьмите мою визитку. Если вдруг почувствуете, что нестерпимо нужно обсудить с кем-то сложные вопросы, такие как теодицея, я готов буду предложить вам свои знания и опыт.

– Спасибо, – искренне поблагодарила девушка.

Изабелла шла домой почему-то успокоенной. Вроде как не нашла тех, кого искала, но само понимание, что старушки такие есть и она не первая попадает в подобную ситуацию, давало ей уверенность в отсутствии необходимости каяться психиатру. Ей повезло явно больше, чем тому несчастному, который оказался в сумасшедшем доме, – всего-то несколько пальцев. Невелика потеря!

Бель медленно брела по парку к дому и наслаждалась тёплым ветром, а значит, она понемногу возвращается в весну. Это была та самая майская неделя перехода к лету, когда крохотные салатовые листочки вдруг неожиданно становятся большими и зелёными. Со всех сторон неслись кошачьи серенады, а на лицах прохожих сияло счастье, которое в это время случается с людьми без всякой причины, просто так. Потому что весна. Бель не прониклась весной, но с удовольствием замечала, как она отражается на лицах. Может быть, скоро всё это непонятное безобразие закончится, и она успеет ещё насладиться пробуждением мира.

Дома, сбросив туфли, она внимательно пересчитала кукольные пальчики на своих ногах. Их по-прежнему было шесть и ни одним больше! Значит, всё это закончилось. Она разгадала тайну, а зелье, которым её опоили, перестало действовать. Всё. Больше пальцы решила не бинтовать.

Сообщение от Влада убеждало, что люди с именами Дороти Деус и Сат Моргенштерн не зарегистрированы в базах Интерпола. Такого ответа она и ожидала. «Неуловимые магистры какого-то серьёзного ордена». В эту ночь Бель обняла своего вредного Саймона и уснула без всякой валерьянки.

14 мая

Проверка пальцев утром показала, что изменений, к счастью, нет. Значит, точно, всё закончилось. Может быть, отменить отпуск и выйти на работу, чтобы дома не маяться? Хотя всё же стоило дождаться результатов анализов. Но чувствовала Белла себя прекрасно! Даже, пожалуй, лучше, чем обычно. Видимо, неожиданный отпуск пошёл на пользу.

Размышления прервала мамина соседка, звонок которой не предвещал ничего хорошего.

– Здравствуйте, Тамара Ивановна, – поприветствовала Бель вежливо и зажмурила глаза в ожидании новостей.

– Здравствуй, Изабелла, – ответила соседка голосом, переполненным ядом. – Когда это уже закончится, скажи мне?

– Что опять случилось?

– А то и случилось, что я ночью сызнова полицию вызывала, потому что за стеной орали, бузили и морды друг другу били! Ничего нового! Ты когда уже с матерью своей разберёшься?

– Ну, зачем же так! Я же просила: меня зовите, если что. Я бы сразу приехала!

– Приехала бы? И дальше что? У неё в квартире кружок «Умелые синяки» за свою королеву передрался, и тебе бы ещё влетело! Нет уж! Давай-ка ты переезжай насовсем к ней и контролируй. Твоя мать – ты проблему и решай. А иначе будешь штрафы платить за неё после каждого такого вызова! – повысила голос соседка.

– Тамара Ивановна, вы же знаете, как я её контролирую! Продукты привожу, денег оставляю копейки, только на самое необходимое, чтоб не пропивала! Она обещает не пить!

– И ты веришь? Сколько лет уже веришь? Она собаку свою продаёт у винного магазина, покупает себе водку, а собака потом к ней обратно прибегает. Эдакого алкоголубя себе выдрессировала. Или банки ковыряет по помойкам и сдаёт за копейку. Их же не остановить, страждущих-жаждущих, глаз да глаз нужен. Тебе надо контролировать, каждый день.

– Да какая разница! Я же работаю, всё равно не уконтролирую.

– Но хоть паразиты-собутыльники к ней по ночам перестанут шляться. Сама-то не хочешь с ней жить, а мы должны! А если она квартиру сожжёт? Курят ведь там – дым столбом! Переезжай, давай, к ней. Нечего…

На улице дождь лил как из ведра. Белла набросила плащ, но пока добежала до такси, промочила ноги в бурных потоках. Ехали долго. Первый настоящий весенний ливень натворил дел: город встал, местами дороги подтопило, и машины медленно и аккуратно переплывали заливы. Как обычно в первый раз многие пешеходы оказались без зонтов и перебежками перемещались от козырька к козырьку, промокшие до нитки.

Дом, в котором она выросла, встретил неприветливо. Стандартная обшарпанная коробка-девятиэтажка с остеклёнными на разный манер балконами и хаотично разбросанными кондиционерами, покрывшись от дождя серыми разводами, являла собой достойное творение архитектуры постапокалипсиса. С тяжёлым сердцем нажала Изабель знакомую кнопку лифта, где вместо цифры 8 красовалась дыра, прожжённая зажигалкой. Запах в лифте стоял такой, что вниз спускаться она решила по лестнице. «Бедные соседи! Только бы никого не встретить, а то выговорят мне за всё, что им приходится терпеть», – думала Бель.

Позвонила в знакомую дверь, постучала – никто не открыл. Попробовала отпереть своим ключом – изнутри закрыто на щеколду. Бель упёрлась лбом в дверь и замерла. Вода лужей стекала с мокрых туфель, за дверью скулила Малышка – маленькая лохматая беспородная собачка, которая как-то умудрялась уживаться с мамой.

Мама «подсела на стакан», когда Изабелле было всего шесть. Бабушка с дедушкой рано умерли, вразумить её было некому, с папой у них отношения не ладились, и мама не нашла ничего лучшего, чем приправить жизнь веселящим зельем. Папа не выдержал бесконечных пьяных скандалов, ушёл, а Бель осталась с мамой и каждый её запой спрашивала себя: «За что мне это?» Алименты отец платил приличные, их вполне хватало на еду и выпивку и только. Мама опускалась: бросила работу, ныряла из запоя в запой, винила во всём бывшего мужа и старательно пыталась довести себя до состояния, от которого «ему станет стыдно за то, что он с ней так поступил». Цели превратиться в ходячий укор добилась довольно быстро: уже через десять лет пьянки у неё выпали почти все зубы и волосы, кожа огрубела и обвисла, огромные карие глаза, которые в юности пленяли одним взмахом ресниц, облысели и покрылись красной сеткой кровоизлияний. Она отправляла папе по почте свои ужасные фотографии, а он их даже не забирал – письма возвращались. Дочка же часто ходила битая, покусанная и голодная. Соседи жаловались в органы опеки, с мамой проводили разъяснительные беседы, которых хватало максимум на две недели, и всё начиналось сначала.

Белочка жалела маму. Когда-то в детстве они были такие счастливые! Вместе гуляли, ходили в кино, катались на каруселях, на коньках, смеялись и болтали. Бель знала, что мама бывает другая, добрая, настоящая, но эта мама появлялась всё реже и реже. И всё равно, когда тётеньки из опеки угрожали маме лишить её родительских прав, Бель рыдала и умоляла этого не делать. Она тщательно скрывала от всех синяки, делала вид, что ей совсем не хочется есть, никому не жаловалась на побои – только бы её не забрали в детом. Такое вот получилось детство.

Бель повзрослела. Она жила вместе с мамой, пока не поняла, что если останется, то не сможет работать и учиться. Съехала, сняла квартиру и теперь ездила к матери как часы, раз в неделю, с полными сумками. Когда ещё девчонкой она вот так стучала в закрытую дверь, то очень боялась, что с мамой что-то случилось, даже лазала через балкон от соседей справа, чтобы, глядя в окно, убедиться, что мама жива и просто крепко спит, а потом ночевала прямо на лестничной площадке, на ступеньках. Под утро раздавался щелчок – мама, проспавшись, открывала щеколду, и Бель шла домой завтракать. Дверь в мамину комнату обычно была закрыта. Дочка уходила по делам, а когда возвращалась вечером, то мама иногда бывала трезвой, доброй, настоящей. Ни минуты такого времени Белочка не тратила на выяснение отношений и упрёки. Они говорила о книгах, о людях, о переживаниях, потому что это были редкие мгновения, когда у неё была самая настоящая мама, как у других. Лучше не вспоминать…

– Ну что, опять не пускает?

Белла не заметила, как Тамара Ивановна открыла дверь.

– Да, как обычно, – вздохнула Бель.

– Давай хоть чаем напою, промокла как мышь! – предложила соседка.

– Ой, нет, спасибо!

– Что, опять будешь на лестнице сидеть, ждать, пока проспится? Езжай уже! Завтра приедешь, глядишь, оклемается! Жалко мне тебя, девка! Покудова она жива, не будет тебе покоя! – сказала соседка и скрылась за дверью. Слёзы потоком хлынули из глаз Изабель.

Дома она первым делом проверила кукольные пальцы. Теперь все пальцы на обеих ногах были кукольными. Десять протезов. Белла обессиленно плюхнулась в кресло и закрыла глаза. Саймон тут же вскочил ей на колени, принялся урчать и топтать: война войной, а кормление кота по требованию!

В дверь позвонили. «Кого ещё несёт?» – с раздражением подумала Бель, надела зимние меховые тапки, скрывающие пальчики, и пошла открывать. В дверях стоял Влад. В руке у него была похожая на старомодную сетчатая авоська, а в ней – две бутыли с натуральным апельсиновым соком.

– Литр оранжевой крови убиенных апельсинов, положенный всем болящим, заказывали? И бонус – два пузырька валерьянки, скорее всего, наглому коту! – воскликнул он торжественно, но, увидев её измученное лицо, осёкся. – Да что такое, Бельчонок мой? Так болит? Доктор что говорит?

– Завтра будут готовы анализы, станет понятно. Не так и болит, просто пришлось к маме срочно ехать, а в машине сидеть неудобно, – оправдывалась Бель, уткнувшись ему в плечо.

– И мама опять заболела? Ну, так сказала бы мне, я бы ей отвёз, что нужно. Зачем себя так мучить! Бедненькая моя. Летом в валенках приходится ходить!

– Проходи, только кроссовки не забудь на верхнюю полку поставить, а то не в чем тебе будет потом домой идти, – напомнила Бель, кивая в сторону кота.

– Ох уж этот Саймон! А может, и хорошо. Останусь у тебя, будешь ты меня кормить, поить, чесать, любить, как этого паразита.

– Но, если ты нагадишь на придверный коврик, вряд ли я тебе это прощу, дорогой. Да и зубной щётки у тебя тут нет. Плохо тебе будет без зубной-то щётки, – ответила она с улыбкой.

– Намёк понял. В следующий раз возьму походную.

По легенде для Влада, мама у Изабеллы тяжело больна после аварии, в которую попала в молодости. Бель никогда не знакомила своих парней с мамой и не распространялась о деликатной проблеме. Подружки знали, но, на удивление, никому её тайны не разбалтывали. Только Светкины родители были посвящены, потому что Белке иногда приходилось оставаться у них на ночь. У каждой из подруг была своя священная «неразбалтываемая» тайна, но у Бель – самая печальная. С Владом они встречались уже почти три года. На Рождество он познакомил её со своими родителями и всё ждал, когда Белочка сделает ответный жест, но она не решалась открыться. Если уж про пальчики не рассказала, то про маму – тем более!

Они пили чай, Влад шуточно ругался с Саймоном «за свою женщину», переживал, что она бледненькая, требовал завтра немедленно по оглашении сообщить ему вердикт доктора. «Хороший он всё-таки», – думала Изабель, с удовольствием закрывая дверь за возлюбленным. Даже хороший заботливый человек бывает в тягость, когда кому-то нужно побыть в одиночестве. Она тут же скинула тапки и уставилась на свои пальцы-протезы. Лучше не смотреть – одно расстройство! Завтра станет понятно, что у неё с анализами, и тогда уж решит. А пока надо поспать…

15 мая

Ждать приёма врача пришлось недолго. Из его кабинета вышла заплаканная дама, утирающая глаза красивым кружевным платком с вензелем. Доктор под руку провожал её до администратора.

– Ну, дорогая моя, это всего лишь небольшая шишечка! И если вы будете всё верно делать, не станете носить каблуки, то она дальше и не вырастет, – убеждал он мягко.

– Как же не носить каблуки, доктор! Я же женщина! Какая я женщина без каблуков? – и дама снова ударилась в рыдания.

«А полные ноги протезов не хочешь, женщина?» – с горечью подумала Изабель. Доктор передал пациентку заботам помощницы и переключил внимание на Бель. По его настроению совершенно невозможно было разгадать, хорошие у неё анализы или не очень. Пришлось терпеть до кабинета.

– Анализы абсолютно идеальные. Ни одного отклоняющегося от нормы показателя. Вы рады? – изрёк, наконец, доктор, внимательно изучив строки в таблицах.

– Да, очень! А разве так может быть в моём случае?

– В том-то и дело, что не может. По идее должно идти приживление тканей, воспаление. По старым канонам так, а у вас иначе. И вот ещё что я вам скажу. За эти дни я много консультировался, много изучал и однозначно убедился, что не имею права быть вашим врачом, потому что для этого у меня категорически не хватает компетенций. Это что-то совершенно новое, чему, я надеюсь, когда-нибудь обучусь, – сказал доктор и посмотрел на Бель виновато.

Он три дня и три ночи разыскивал материалы о чудесном эксперименте по протезированию в библиотеках, научных сообществах, расспрашивал коллег, перерыл пять раз весь интернет, вспомнил даже латынь, на всякий случай по-разному вводя названия – всё тщетно! Если информация засекречена, то это какая-то военная спецразработка, ввязываться в которую себе дороже. Ему было безумно интересно, но ещё больше страшно: кто суёт нос не в своё дело, рискует лишиться и носа, и всего, что к нему прилагается, до самых пяток.

– Ну что ж. В любом случае спасибо вам, что обследовали, – расстроенно отозвалась Бель. – Я вам что-то должна?

– Нет. Как я и обещал, обследование было бесплатным. Разве что хотел бы вас попросить ещё взглянуть на волшебные пальчики, кое-что уточнить…

– Извините, нет. Я очень устала от всего этого, а мне ещё искать себе врача… Может быть, посоветуете кого-нибудь? – ответила Бель, которой совсем не хотелось предъявлять десять кукольных пальцев тому, кто за её случай не берётся.

Доктор отрицательно помотал головой. Они сухо попрощались.

Бель почувствовала острую необходимость в согревании места, где в теории находится душа, горячим напитком и расположилась на высоком столике у окна в соседнем с клиникой кафе. Пила кофе и пыталась собраться с мыслями. «Итак, что мы имеем в сухом остатке? Анализы не выявляют следов вещества, которое подмешали старушки. Наверное, это какие-нибудь новомодные нанотехнологии. При этом я здорова как бык, у меня ничего не болит, а пальцы периодически по непонятной причине превращаются в кукольные. Доктор от меня отказался. Влад считает это чушью. Мама в своём репертуаре. Старушек я не нашла. Перспективы мои туманны, настоящее моё неопределённо: сущее бесперспективно, а перспективное невозможно, но… Я по-прежнему жива, а значит, придётся со всем этим жить». Бель смотрела через стекло на людей, идущих мимо по улице, по пешеходному переходу, и завидовала им, потому что у них наверняка самые настоящие пальцы, хотя под обувью и не видно. Для босоножек ещё холодновато, а когда наступит лето, она будет по ним ужасно скучать! Теперь ей не похвалиться красивыми миниатюрными ножками! И вдруг на переходе появился мужчина в инвалидной коляске. Он правил ею лихо, легко забрался на тротуар и улыбался тем, кому случайно наезжал на ногу. А у неё всего лишь кукольные пальчики, и она скулит! Этот неунывающий мужчина увёз её нытьё в своей коляске в неизвестном направлении. Пальцы на ногах закончились – может, дальше и не пойдёт?

Суббота – время навещать маму. Написала ей: «Привет, через часик буду у тебя». Дождалась ответа, подтверждающего, что мама в состоянии писать. Значит, пора ехать. Изабель села в свой любимый тихий и комфортный электробус и продолжила смотреть документальный фильм о городе, который разворачивался за окном. Стройки, стройки, стройки… Уродливые заборы, бетонные ограждения, нависающие конструкции с лесами и торчащей арматурой. Город уже много лет похож на огромную стройплощадку, перекопанную и перегороженную вдоль и поперёк. Из города для пешеходов он превращается в город для машин: шоссе, развязки, диаметры и кольца железных дорог отвоёвывают себе всё больше пространства. Чтобы перейти многополосную дорогу, надо долго стоять на светофорах в ожидании «зелёного человечка», дышать гарью и свинцом, карабкаться по лестницам переходов, уворачиваться от грязной капели, срывающейся с нависающих мостов.

Пыхтящие, громыхающие, рычащие в потоке машины похожи на толпу людей. Старенькая зелёная шестёрка медленно тащится в правом ряду, распугивая стрельбой из глушителя пассажиров на остановках. Среди толкающихся вокруг неё иномарок всех видов и мастей она изгой. Водитель её невозмутимо смотрит только вперёд, как бы не замечая проклятий, которые посылают ему вынужденные перестраиваться и обгонять. Разноцветные грузовики, микроавтобусы, легковушки, грязные и чистые, новые и подержанные, разгоняются, тормозят, замирают, трогаются. На ком-то реклама, на ком-то царапины, на ком-то значки с чайником, карапузом или туфелькой. Мотоциклист стучит рукой по кузову малолитражки, чтобы его заметили и позволили протиснуться между рядов, пугает девушку-водителя, которая, используя временную остановку потока, красит ресницы. Девушка вздрагивает, тычет кисточкой себе в глаз и размазывает тушь по щеке. В это время поток трогается, чтобы проехать несколько метров вперёд, девушке начинают настырно сигналить, и ей приходится бросить косметику и тоже проехать вперёд с боевой раскраской на лице и плачущим глазом. Вот нахально обгоняет всех золотистый мерседес – такому блестящему каждый, кто в уме, уступит немедленно. Кроме скорой, которая, надрывно крича, расчищает себе путь. Мерседес вынужден ей повиноваться. По выделенке уверенно движется вереница синих электробусов и жёлтых такси, и все, от водителя шестёрки до водителя мерседеса, застревая в очередной пробке, смотрят на них с завистью. Но главное – аварии с долгими разборками никому не нужны, и они, такие разные, движутся в одном направлении, не задевая друг друга, совсем как люди.

Когда Бель выходила из автобуса, неуклюжий мужчина наступил ей на ногу, вежливо извинился. Она не почувствовала боли и подумала: «Хоть какие-то у этого безобразия есть преимущества».

К маминому дому Белла подошла с недельным запасом еды, привычно разложенным по пакетам. Вспоминая отвратительный дух в лифте, хотела было подняться пешком, но передумала: не слишком заманчивая перспектива карабкаться на восьмой этаж с двумя тяжёлыми сумками. Когда двери лифта со скрежетом разъехались, Бель набрала побольше воздуха, задержала дыхание и шагнула внутрь с твёрдым намерением не дышать до восьмого этажа.

– Подождите меня! – крикнул снизу женский голос.

«Только не это!» – подумала Изабель, заметалась между выбором «СТОП» и «Закрыть двери», но всё же дождалась.

– Здравствуйте. Мне на шестой нажмите, пожалуйста, – сказала, закатывая в кабину сумку-тележку, незнакомая пожилая женщина. К счастью, незнакомая, а значит, упрёков в безобразном мамином поведении можно избежать.

– Ой, вонь какая. Нассали ведь опять, паразиты! Как ни приеду к сестре, так нагажено. Говорит, что на восьмом этаже у них притон. Ходят всякие. Неужто до восьмого дотерпеть не могут? Фу… Не знаете, у кого там алкаши собираются?

Бель помотала головой, стараясь сдержать дыхание как можно дольше, и коротко предположила:

– Может, из подвала?

– Что я, запах мочи от подвальной вони не отличу? Семьдесят лет на свете живу! Поживёшь с моё, тоже научишься отличать! – возмутилась попутчица.

«А можно нет?» – подумала Бель, но возражать не стала.

– Вот говорю им, что надо всем подъездом собраться и заявление в полицию написать. Фу! Паршивцы! Вся кофта провоняла, стирать теперь! – ворчала женщина, выходя их лифта.

До восьмого этажа Бель не дотянула – пришлось вдохнуть.

– Привет, мам. Как ты?

– Я нормально. Щишки варю, скоро уж готовы будут. Хочешь? – ответила мама как ни в чём не бывало, не отворачиваясь от плиты.

Она была, как обычно, бледная, с мешками под глазами, в грязном тренировочном костюме и с неряшливо собранным на макушке реденьким седым хвостом. Серо-жёлтое грубое лицо испещряли глубокие морщины: в свои пятьдесят пять мама выглядела на семьдесят с гаком. Малышка прыгала вокруг Бель и скулила, видимо, голодная. Пахло квашеной капустой.

– Нет, спасибо, – ответила дочь и прошла на кухню по грязному полу, не разуваясь.

– Я приболела немножко, не могла убирать, – как обычно пояснила мама, заметив её взгляд под ноги. – Что ты кислая такая?

– Да в вашем лифте проедешь, не то что скиснешь – не протухнуть бы!

– Ага. Кто-то гадит и гадит. И не знаем, как отвадить, – ответила мама.

– Соседи говорят, что напишут заявление в полицию, и касаться оно будет, похоже, твоей квартиры.

– Нашей квартиры, – поправила мама. – Ты вроде как здесь прописана.

– Хорошо, нашей квартиры! Но сути это не меняет. Говорят, что лифт портят те, кто здесь собирается…

– Или те, кого сюда не пускают! – возмутилась мама. – Сама подумай, если кто-то ко мне по приглашению идёт, я что, по нужде его не пущу? Но я не всем дверь открываю, избирательно, только приличным. Вот и мстят некоторые, неприличные.

Бель вспомнила про мстительного Саймона – что простительно коту, человеку не прощается! Мама отломила кусок хлеба и бросила собачке. Пегая Малышка жадно вцепилась в него зубами. Да уж. Если бы Бель дала коту хлеба, он покрыл бы и её и квартиру презрением – только корм, «который котик любит». Suum cuique5. Изабелла открыла холодильник: грязные, в коричневых разводах и наростах пролитой еды полки были пусты.

– Куда ж опять все продукты делись? – всплеснула она руками.

– Малышка всё сожрала. Видишь, какая прожорливая. Что ни дай – всё сметает! И ведь не толстеет, кожа да кости. Видимо, обмен веществ хороший, – ответила мама, мешая щи в кастрюле.

– И крупы все, и макароны тоже Малышка сожрала? – уточнила Бель, открывая кухонные шкафы.

– Нет, что ты! В них пищевая моль завелась, я всё выбросила. Иначе ж её не победить!

– Мам, я в пошлый раз купила тебе пачку риса, и две были у тебя в запасе, закрытые. Моль в закрытые не пролезет.

– Она такая наглая, моль эта. Везде проберётся! – мама отвечала не глядя, продолжая зачем-то ковырять ложкой щи.

– Так… Телевизор, надеюсь, цел? Его моль не съела? – забеспокоилась Бель.

– Нет телевизора, – ответила мама. Она заплакала, слёзы капали прямо в кастрюлю.

– Что ещё украли?

– Утюг, цепочку с крестиком и собачий поводок.

– Мама!

– Что «мама»? Мама жизнь прожила, тебя вырастила! Проживёшь жизнь, тогда будешь меня судить! – закричала мама и швырнула ложку в раковину.

– Не кричи, пожалуйста. Давай поговорим…

– О чём говорить? Всё уже сто раз говорено-переговорено!

Бель намочила сальное полотенце, протёрла им две табуретки, села, предложила:

– Садись.

Мама взяла табуретку и села у окна, спиной к дочери, поставив ноги на батарею.

– Послушай. Всё это добром не кончится. Который раз тебя дружки обчистили! Соседка мне звонила, я приезжала, но ты опять не открыла. Малышка выла на весь подъезд – с ней гулять надо, кормить её надо!

– Малышка меня понимает и любит, не то что ты. Я тебя рожала в жутких муках, двадцать часов, а у тебя ни капли благодарности!

– Ма-ма, услышь меня! Надо лечиться. Ле-чить-ся!

– Я здорова, зачем мне лечиться? Человек за жизнь должен свою цистерну выпить. Я ж для тебя стараюсь – свою уж выпила, теперь твою пью, чтоб тебе не досталось! Поймёшь когда-нибудь, пока маленькая ещё. Скоро допью и брошу, и нечего меня попрекать! – снова кричала мама, закрыв лицо руками.

– Ладно, всё, прекрати. Я поехала. Деньги оставляю на столе, – сказала Бель и пошла к выходу.

– Телевизор купишь? – спросила мама не оборачиваясь.

– Не сегодня, – ответила Бель и побежала вниз по лестнице.

На улице Белла обнаружила, что прихрамывает. Странно, может быть, ногу подвернула, когда бежала? Чтобы избавиться от нахлынувших дурных мыслей и обид, решила немного прогуляться по району, где выросла и где ей был знаком каждый куст. Как же много стало детских площадок! Раньше у них были одни качели на два дома, карусели, если повезёт, и песочница. Теперь чудо-городок в каждом дворе. Красивый, яркий, с паутинами, железяками-раскоряками, домиками, качелями на цепях, а вот горки все бестолковые. В её детстве горка была деревянная, прямая. Её зимой заливали и катались на кусках линолеума и досках. Улетали далеко! А с современной закрученной горки разве что на попе сползать. Скучные горки. Или настроение просто дурацкое. Бель наклонила ветку сирени, с наслаждением понюхала начинающую распускаться фиолетовую гроздь. Если бы и был на свете этот бог «Что-то есть», то за такие чудесные запахи ему стоило сказать «спасибо»! Из окна четвёртого этажа раздался визгливый женский голос: «Не ломай, паразитка такая! Чтоб руки у тебя отсохли! Гадина!», и в нескольких сантиметрах от Изабель о тротуар разбилась картофелина. Под обстрелом вести переговоры себе дороже, и Бель без объяснений ретировалась подальше от окон-бойниц на пустую детскую площадку к своему дому.

Завтра надо ехать к Владу – пора заканчивать с мнимой «болезнью спины», а то от апельсинового сока она скоро диатезом покроется. Только как это сделать? Как спрятать кукольные пальцы на романтической встрече? Бель села на качели и «нырнула» в интернет искать поблизости магазины нижнего белья, с эротичными носочками и чулочками. Из подъезда вышла мама, всё в том же грязном костюме, с драной тряпичной сумкой и Малышкой на верёвке вместо поводка. Не заметила дочери, ушла в другую сторону. «Надо срочно купить собачий поводок», – подумала Бель, записала в напоминания «чулки, поводок, телевизор, утюг, крупы, консервы». Из другого подъезда выбежала всклокоченная обладательница визгливого голоса в оранжевом халате и так же противно заорала: «Что, неймётся тебе? Сирень не сломала, так теперь до качелей добралась? Куда ты на детские качели своей жопищей взгромоздилась, корова?! Понаехали!» Связываться с такими кричалками себе дороже – прицепится, как репей в волосы, без потерь не оторвёшь. Белла, прихрамывая, поспешила к остановке, подальше от разбушевавшейся коренной жительницы.

Дома Бель первым делом сбросила кроссовки и проверила пальцы. Кукольной стала одна ступня полностью, поэтому она и хромала – ноги разные, неудобно идти. Ни боли, ни зуда, разве что покалывало, когда она с мамой говорила. Как же это с ней происходит? В разное время, в разных местах… Она было подумала, что от воды – в прошлый раз сильно ноги промочила и сразу много пальцев потеряла. Но сегодня только душ утром приняла. Надо попробовать обходиться без душа, проверить версию. Французские короли ведь как-то жили без умываний, всю жизнь ароматным маслом протирались!

Бель внимательно разглядывала свою новую ножку: слишком плавные линии, слишком гладкая пятка, как у манекена. Попробовала помассировать – без толку. Никаких ощущений. Она с наслаждением размяла вторую, её настоящую ступню. Какие же они разные! Кукольная вроде и у́же, и утончённее, но как раз от этого смотрится уродливо. Только бы Влад завтра под чулками не заметил!

16 мая

Программа воскресенья «вместе» была намечена заранее. Сначала они с Владом гуляют по недавно открытому парку, где новая плитка ещё не вздыбилась, а значит, по ней ещё можно ходить, не опасаясь переломать ноги, потом идут к нему домой, заказывают вкусной еды и проводят вечер тет-а-тет. Но Бель всё ещё прихрамывала, и они отправились в кино, чтобы «поберечь её спинку». Фильм смотрели дурацкий: очередные супергерои спасали человечество от очередного суперзлодея с демоническим смехом, задумавшего погубить планету. Тягомотина с шикарным 3D, которую не спасло даже участие актёров с мировыми именами. Героями картины, как положено, были представители разных рас и сексуальных ориентаций. Момент, где жена-гей провожает на битву с чудищем мужа-гея-супергероя со словами: «Ты должен сделать это ради нашего сына!», получился особенно неестественным и натянутым. Правила «представленности» превратили и без того высосанный из пальца сюжет в полный абсурд, а обилие выспренних слов и стремлений делало людей с мечами наперевес комичными. Многонациональная команда бессмертных идеальных швырялась зелёными энергетическими всполохами, взмывала в небеса со скоростью света, залечивала раны одним касанием руки, бесконечно друг друга предавала, бесконечно каялась, бесконечно мирилась и периодически улетала в далёкий космос поплакать. Изабель хмурилась, Влад же хохотал от души!

– Что тебя во всём этом так забавляет? – спросила Бель по дороге домой.

– Уровень идиотизма. Я думал, что у него есть какая-то граничная мерка, но, судя по развитию кинематографа, идиотизм безмерен! Мы живём в эпоху ига идиотизма!

– Меня это как раз беспокоит…

– А меня как раз радует! Система сама себя регулирует, и когда начинает зашкаливать, это верный признак того, что уровень идиотизма в природе скоро будет уравновешен. Спокон веков так устроено: идиоты бросаются из крайности в крайность, чтобы система смогла найти между этими крайностями свой баланс, – уверял Влад.

– Что-то в наших фильмах уже много лет уровень идиотизма не уравновешивается, – засомневалась Бель.

– Ну, ты сравнила! У нас – бюджет, его пилить положено. А у них окупать надо прокат, поэтому скоро им придётся снимать хорошие фильмы, иначе останутся в минусах.

– Везёт тебе! Ты умеешь в любом рыжем таракане разглядеть гнедого скакуна. Я так не умею.

– Так учись, Бельчонок! Пришпоривать тараканов – искусство всадника современности: оторви две средних лапки, вот тебе и лошадь! Ты словно пуп Земли, через который проходят меридианы, ответственные за всё зло мира. В нём слишком много дряни, вся в тебя не вместится! О себе беспокойся, а безумный мир оставь в покое.

– Я бы лучше научилась искусству этот фильм развидеть! По-моему, это была откровенная дорогостоящая дрянь!

– И в этом я с тобой совершенно согласен! Так что никаких противоречий. Сейчас наедимся вкуснятины, будем смотреть только друг другу в глаза, и всё это забудется. Полетим! – сказал Влад и обнял её.

Вечер был тёплый и по-весеннему душистый. Бель хотелось ещё погулять, но Влад всеми силами заманивал её поскорее домой. Соскучился. Она, как обычно, поддалась его уговорам. Романтики в этот вечер у неё было, пожалуй, с избытком. Кружевные чулки имели действие необычайной силы. Всё случилось, как в первый раз, как будто не было у них трёх лет знакомства, изрядно убавляющих пыл отношений. Бель забыла про всё: про кукольные пальцы, про маму, про старушек. Она была влюблена! Они были влюблены!

Домой Изабель вернулась почти к полуночи. По дороге, в такси, на неё напала розовая девичья тоска. Что если её «окукливание» продолжится? Отношения с Владом тогда будут невозможны! Они столько сделали, чтобы притереться друг к другу, каждый день переписывались, иногда проводили вместе отпуска и выходные, он даже с родителями её познакомил! Никогда и ни с кем у неё не было таких настоящих отношений. Как же не хочется их терять!

Выйдя из машины, она не хромала, а дома обнаружила, что обе ступни стали кукольными. Видимо, всё же вода всему виной: у Влада был прекрасный ливневый душ, и она провела под его струями с полчаса. Бель уже не так сильно пугалась изменений – всю жизнь меняешься, местами растёшь, взрослеешь, прирастаешь новыми частями тела и ничего, справляешься как-то. Проще было не замечать, что это с ней происходит. Зато теперь у неё две одинаково идеальных кукольных ноги, и она больше не хромает.

Белла села в кресло у стола, положила ноги на тумбочку рядом и принялась их внимательно изучать, подсветив лучом настольной лампы. Пластик был довольно мягким, хотя жёстче, чем её кожа. Переход от её тела к новообразованию плавный, постепенный. Она достала CD диск с результатами сканирования. На мониторе замелькали снимки. Всё почти как настоящее. Что же это за материал такой, из которого она теперь состоит?

Бель взяла косметическую иглу и легонько уколола ей большой палец – ничего. Ни боли, ни крови. Уколола сильнее, иголка вошла в новый палец довольно глубоко – снова ничего, и даже следа не осталось. Всё-таки протез. Бель поискала в интернете информацию про подобные случаи: доктор был прав, и в фантастических романах такое не описано. Она набралась смелости, взяла бритву и отрезала крошечный кусочек новой кожи. Раны не было, порез тут же затянулся. Она положила отрезанную частичку на лист бумаги и хотела рассмотреть его внимательно, но на листе было пусто. Видимо, смахнула случайно… Бель отрезала ещё немного – ни боли, ни крови, ни частички на листе, которую можно разглядеть. Очень странный материал как будто пропадал.

Кот сидел рядом и смотрел на хозяйку одуревшими глазами. Котёнком он болел, ему кололи лекарство, и с тех пор иголок Саймон боялся жутко. Бель убрала страшные инструменты, схватила Саймона и завалилась с ним на диван.

– У мамы есть Малышка, которая любит её любой, и рада даже куску хлеба. Ты, баловень мой, будешь меня любить, если я вся превращусь в куклу? А? Звери́на?

Саймон вырвался и сбежал. Кот давал себя любить только по его персональной инициативе и не терпел насилия над котоличностью. Бель вздохнула и пошла к аптечке за валерьянкой.

17 мая

Утром Изабелла, как и обещала себе, заменила душ на обтирание маслом. Сама процедура оказалась крайне неприятной: ей приходилось изворачиваться, доставая до труднодоступных мест, масло капало на пол, флакон выскальзывал из рук. В итоге никакого ощущения свежести, никакого удовольствия от воды, и к тому же вся скользкая и мерзкая. «Бедные французские короли. У них хоть слуги были, помогали, но всё равно – воду маслом не заменишь!» – думала Бель. Ради того чтобы остановить происходящее с ней безобразие, стоило потерпеть. Хоть какая-то попытка исправить ситуацию… Теперь нужно было выполнить ещё одно неприятное дело. Она трижды глубоко вдохнула и выдохнула и набрала номер телефона маминой соседки.

– Здравствуйте, Тамара Ивановна.

– О! Изабелла. Легка на помине! Твоя-то опять гуляет. Денег ей вчера небось привезла и за́куси? Собрался сразу кружок синяков, полночи орали, пропивали, прожирали твои капиталы. Думала уж полицию вызывать…

– Тётя Тома, можно я вас попрошу кое о чём?

– Ну, проси, раз уж позвонила, – недовольно ответила соседка.

– Мне надо ей пару бытовых приборов заказать. Можно я к вам доставку оформлю и потом заберу, как обычно? – попросила Бель.

– Опять телик у неё упёрли?

– Ага.

– Пятый? Пятый телевизор?! И ты снова ей покупаешь? – возмущалась Тамара Ивановна.

– Покупаю. Она ж не может без него. Они живёт глядя в окно и в телевизор…

– А перемежает эту жизнь своими гулянками! Сколько ты за неё платить будешь? Ты тогда уже цепь купи и к стене его пришпандорь! Вот кажется мне, что она специально их пропивает, ты ж ей всё равно новый купишь!

– Тётя Тома, если на среду закажу, после четырёх, будете дома? Сможете принять? – настаивала Белла.

– Смогу, чего уж там. Вот бы мне кто так по пять телевизоров покупал!

На что же Бель тратит свои драгоценные две недели отпуска? На нервяки? Надо отвлечься от мыслей-угнетателей. Золушкин припадок в помощь: не придумала ничего лучше, чем устроить дома генеральную уборку. Надела наушники, включила музыку. Вымыла полы, шкафы, зеркала, постирала шторы, подрезала и подкормила цветы, поменяла местами кресла и диван. Оценила пространство после перестановки и вернула всё обратно. Ещё дотемна квартира блестела, словно перед Новым годом. Музыка надоела, выключила, и в голове упрямо закопошились приставучие тревоги. Бель поддалась им, села за рабочий стол и принялась «копаться» в интернете. Ещё раз поискала старушек-аферисток, почитала материалы конгрессов религиоведов. Добралась и до теодицеи, к которой все они являли столь большой интерес.

«Теодице́я (theodicea «богооправдание») – совокупность религиозно-философских воззрений, оправдывающих Бога за мироустройство с наличием зла. Иначе: проблема зла.

Понятие введено немецким философом Г.В. Лейбницем. /Трактат «Опыты теодицеи о благости божией, свободе человека и первопричине зла» 1710/

Как в мире, сотворённом всемогущим и всеблагим Богом, могут существовать боль и страдание? Почему грешники: подлецы, негодяи, убийцы, клятвопреступники, прелюбодеи – живут часто лучше и радостнее праведников?

Зачем Богу смерть и страдания маленьких детей – невинных ангелов, не знающих греха?

Почему всеведущий Бог, зная о боли и страданиях, которые испытывают люди, не защищает их?

Почему Всемогущий не уничтожит страдание и зло, не очистит от них мир, если это в его власти?

Эти и многие другие противоречия легли в основу множества вопросов, которыми задаются верующие люди. Есть несколько основных объяснений.

Одно из них – то, что за счёт наличия баланса добра и зла мир пребывает в гармонии, является очень спорным. Скорее всего, дело всё же в том, что Бог дал людям свободу выбирать свой путь, которая и есть высшая божественная ценность. «Если человек сотворён по Образу блаженного и пресущественного Божества, а Божество свободно и имеет волю по естеству, то и человек, как Образ Божества, свободен по естеству и имеет волю» (св. Иоанн Дамаскин). Ещё одна версия утверждает, что Бог не создавал зла, но человек сотворил его через грехопадение, лишившись совершенства по своей воле. И самое главное: человеку не дано постичь Бога, понять Бога и судить Бога».

«Какой кошмар! – подумала Изабель, перечитав написанное три раза. – Ничегошеньки непонятно, а теперь в голове всё ещё больше запуталось. Представим себе, что эти старушки действительно всемогущи или, вернее, могущественны настолько, чтобы применить ко мне какие-то свои технологии. Выходит, это какие-то сбрендившие бабки, которые посчитали, что они вправе меня за что-то так наказать? За что, мне не понять, и как с этим справиться, тоже не понять, потому что их действия для меня непостижимы. Ну уж нет! Такая теодицея мне совсем не подходит!»

Она принялась нервно копаться в сумочке в поисках визитки того самого интеллигентного старика из гостиницы. В трубке долго звучали гудки, но, наконец, он ответил.

– Здравствуйте! Я Изабелла из гостиницы. Помните, вы мне сказали, что можно будет спросить про теодицею?

– Здравствуйте. Честно говоря, не припоминаю, – ответил старик сиплым голосом.

– Вы сказали тогда, что знаете миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн, и если я сама не разберусь с теодицеей, то…

– А, конечно, помню! Но вот только маленькая незадача: я сейчас на другой стороне земного шара, и у меня тут только занимается рассвет. Я прилечу через неделю и, если вопрос будет ещё актуален, постараюсь вам помочь. Звоните в следующий подельник, не стесняйтесь, Изабель.

– Спасибо. Только скажите, пожалуйста, а вы сами в какого бога верите?

– Ни в какого. Я смотрю на религию со стороны глазами объективного наблюдателя.

– Тогда я вам обязательно позвоню! – порадовалась Бель, и они попрощались до понедельника.

18 мая

«Интересно, сработало или нет?» – думала Изабелла, откидывая утром одеяло. Изменений не было. За вчерашний день она не потеряла ни сантиметра своего настоящего человеческого тела! Только вот радоваться ли этому, она не знала. Будущее без водных процедур виделось не менее печальным, чем будущее с пластиковым телом. Она постелила на пол коврик для йоги, взяла флакон с маслом и покорно начала «умываться». Теперь придётся вставать на час раньше! Надо ждать, пока масло впитается, перед тем как облачаться в офисную одежду. Это халат не жалко, а шёлковые блузы надо беречь!

В чате помимо пожеланий доброго утра от Влада и подруг висело сообщение из приюта для животных: «Привет. Набери как сможешь». Обычно это означало, что им нужна её помощь.

– Белочка, привет! Можешь сегодня после работы к нам подскочить? Валя заболела, Лера в отпуске, я одна тут зашиваюсь. К вечеру с ног буду валиться! – тараторила хозяйка приюта Герта, перекрикивая лай и мяуканье. – Ещё Мопс с Гаем взялись отношения выяснять, за ними все, как обычно, подвязались. У меня тут восстание собак против произвола котов. Я их по вольерам разогнала, так они огрызаются, перебрёхиваются, голова моя скоро лопнет!

– Я пораньше приеду. Держись там!

– Ага. Денег нет, но мы держимся – девиз приюта на все времена!

Мопсом звали необычного пса, возможно, помесь бульдога с доберманом. Был он чёрный, блестящий, с рыжими подпалинами, при этом кривоногий и широкий, как бульдог, с приплюснутой мордой, а хрюкал и фыркал, как мопс, только очень громко. Когда его привезли лишайным тощим щенком, всем было сразу понятно, что вырастет немаленькая псина: большие лапы – верный признак. Но то, что из этого нескладного существа получится настоящий вожак стаи, предводитель всех местных и окрестных псов, предположить не могли. И не то чтобы он был слишком велик – нет, были и поздоровее кобели, но этот своим хрюканьем наводил такой ужас, что доказывать иными способами своё превосходство не требовалось.

Всех жителей приюта принято было называть «гостями», чтобы не сглазить их скорейшее переселение в семью. Вот уже несколько лет гостя Мопса не могли никому пристроить: несимпатичное слюнявое создание не вызывало желания приютить такого на своём диване. Разве что в Голливуд продать за большие деньги для съёмок в фильмах ужасов без грима. Мопс, похоже, с сиротством своим смирился, перестал с надеждой смотреть в глаза чужих людей, выбирающих питомцев, и уверенно чувствовал себя хозяином на собачьей стороне государства: принимал новых псов-постояльцев, объяснял им правила поведения, провожал тех, кого забирали в дома, предупреждал людей о том, что кто-то заболел или затосковал. Раньше Бель никогда такого не видела: пёс скрёбся в дверь, показывал, что надо за ним идти, и всегда приводил к собаке, которой нужна помощь.

Изабелла обожала Мопса и непременно забрала бы его себе, если бы не Саймон. Несколько раз она пробовала завести коту компаньона. Кто бы это ни был, Саймон тут же начинал тосковать, терять шерсть, покрываться проплешинами и болеть. В первый раз подумали, что у него аллергия на щенка. Когда с котёнком вышла та же история, ветеринар усомнился, но допустил, что и на кота может быть аллергия, но, когда Бель решила завести улитку и Саймон прошёл проплешинами, пришлось прибегнуть к помощи кошачьего психолога, который однозначно определил, что кот – махровый эгоист и не потерпит внимания безраздельно принадлежащей ему хозяйки даже к мухе! Так что забрать Мопса у Бель не получилось, но уважала она его очень и тайком таскала псу суповые наборы зубки поточить.

Единственным существом, которое могло позволить себе в приюте противостоять Мопсу, был кот Гай. Совершенно обыкновенный пятнистый, помоечный, со сломанным хвостом и хромой на одну лапу, он тоже не был популярен у «усыновителей», в государстве кошачьих держался особняком, но лучшее место и первый кусок за крутой норов всегда оставляли ему. Обычно они с Мопсом просто проходили мимо друг друга, гордо подняв головы, но в редких случаях, когда кто-то особенно задирал нос, дело доходило до стычек.

Надо отметить, что Гай был раз в десять меньше Мопса, но это совершенно не мешало ему бить псу морду на равных. Мопс, конечно же, мог перекусить его пополам в один щелчок зубов, но, видимо, такой цели не преследовал. В приюте всё было устроено по неписаным законам мирного сожительства гостей, но зверью нравилось противостояние собак и котов: красные линии, установленная система противовесов и сдержек, косые взгляды и раздел территории. И если Мопс и Гай вдруг сцеплялись, все приютские немедленно включались, болели за них на все голоса и потом, когда бойцы расходились по углам ринга, доругивались с удовольствием. Происходило это редко, но регулярно, потому что всем нужно иногда выпускать пар.

Сегодня, как назло, когда из работников осталась одна хозяйка, случился именно такой «выброс пара». Белла издалека услышала ворчание и скулёж за забором приюта.

– Не угомонились ещё? – спросила она Герту, которая сыпала корм в миски.

– Хорошо, что ты так быстро! Я даже не видела сегодня, кто кого задел, услышала только, как все заголосили.

– Мопс, что не поделили-то, признавайся?

Мопс подбежал к Бель, довольно хрюкая и виляя куцым хвостом. Их любовь была взаимной. Белла помогла хозяйке раздать корм, проверила воду в мисках, поболтала с собаками. Её приход разрядил обстановку. Все наелись, успокоились и разошлись по будкам для послеобеденного сна.

– Фу-ф! Теперь срочно тарелку супа мне и пирожок с полки! – обрадовалась тишине Герта. – Я на них сегодня наорала даже, так надоели. Мартина завтра забирают, представляешь?

– Здорово! Люди хорошие?

– По соцсетям всё вроде о’кей. Два кота у них, тоже приютских, морды довольные.

– Повезло зверюге!

Девчонки пили чай, обсуждали вновь прибывших постояльцев, акцию «Не бросай кота на даче», которую будут проводить в садовых товариществах, когда кто-то позвонил у калитки. Открывать пошли вместе – мало ли кого там принесло. Может, соседи пришли ругаться за утренний гвалт. Вдвоём краснеть легче.

Не соседи – у дороги стояла девушка с встревоженным лицом.

– Мне сказали, у вас тут приют для собак.

– Да, у нас. Что случилось? – спросила Герта, полагая, что сегодня у них на одного питомца станет больше.

– У меня в машине… – девушка не договорила, открыла заднюю дверь и показала им израненного косматого пса, лежащего на сидении. – Его сбили на трассе, в паре километров отсюда. Он лежал на обочине, а все ехали мимо. Он дышит так тяжело… Я не знала, куда его везти, а тут указатель, что у вас приют. Может быть, у вас ветеринар есть?

Герта быстро набрала номер, включила громкую связь, положила телефон на сидение и стала осматривать собаку.

– Димон, привет. Ты нам нужен, у нас сбитый пёс, – сказала она, когда дозвонилась.

– Герта, у меня приём, я не могу… – проворчал голос из телефона.

– Он умрёт. Лапа сломана, ушибы, дышит тяжело, но взгляд осознанный. Ты нам нужен, срочно, – повторила Герта.

– Герта, вы ещё за прошлый месяц не рассчитались. Так нельзя, мне тоже семью надо кормить, а ты хочешь, чтобы я отменил приём и сорвался к вам?

– Сколько стоит вызов? – вмешалась девушка, которая привезла собаку.

– Три тысячи, – ответила Герта.

– У меня есть две, я заплачу, – сказала девушка.

– И у меня одна, наскребём, – подключилась к разговору Бель.

– Дима, давай уже к нам, пожалуйста! Пёс еле живой! Нет времени на разборки! – призвала Герта и нажала отбой звонка.

Ждать пришлось почти полчаса – полчаса, в которые никто ничего не мог сделать. Пёс поскуливал от боли, девчонки уговаривали его потерпеть. Когда микроавтобус ветеринара показался из-за угла, выдохнули с облегчением. Дима быстро осмотрел собаку, послушал, потрогал брюхо.

– Не знаю. Вряд ли, но давайте пробовать. Только перекладывать его лишний раз не будем, надо везти как есть. Ваша машина? – спросил он у девушки. Она кивнула.

– Везите как хрусталь. Лучше не спешить, главное, кочки объезжайте. По машинам, – скомандовал ветеринар.

Герта осталась в приюте, Бель села на заднее сидение рядом с псом и всю дорогу до больницы аккуратно придерживала его горячее влажное тело. Пёс иногда приоткрывал глаза и тихонько скулил.

– Потерпи немножко, скоро доедем! Терпи, – уговаривала Бель, и он терпел.

В клинике всё было быстро и слаженно. Пса забрали в операционную, Бель и спасительницу выставили за дверь. Они сидели в коридоре и молча ждали. Скоро у Бель зажужжал мессенджер. Писал ветеринар: «Спроси, сколько времени прошло после ДТП».

Девушка сказала, что не знает. Она просто увидела пса на обочине и подобрала. Бель так и ответила.

«Так я и думал. Он пролежал там слишком долго. Я уже ничего не могу сделать. Скажешь ей сама?» – спросил Дима. «Лучше ты», – ответила Бель.

Скоро Дима в синем халате вышел из кабинета, направился к ним решительным шагом и сразу обратился к девушке:

– Как вас зовут?

– Катя.

– Катя, вы огромная молодец. Вы сделали всё, что должен сделать настоящий человек! К сожалению, слишком поздно, его не спасти. Много времени прошло после аварии. Множественные внутренние разрывы, кровотечение, переломы, органы повреждены. Так бывает, и это не ваша вина.

– Он умер? – спросила Катя. Дима кивнул головой.

Потом они медленно ехали обратно. Катя плакала и причитала: «Ну почему так? Почему никто не остановился, не подобрал его раньше! Можно же было спасти! Ведь все его видели, а он валялся на обочине и медленно умирал! Почему?!» Бель было жаль добрую Катю, жаль пса, жаль весь этот безумный жестокий мир, и вдруг её осенило:

– Кать, слушай. Ты не подумай чего, я просто хочу тебе сказать… Вдруг… Там в приюте есть один очень хороший пёс. Он не красавец, совсем, кобель-двухлетка. Никто его не хочет забирать, а он самый умный пёс на свете. Я бы сама забрала, но у меня кот – эгоист.

Она рассказывала Кате про Мопса, про то, как он руководит собачьим государством, как цепляется с Гаем, какой он слюнявый и страшный…

В город они ехали на Катиной машине, втроём: Катя, Бель и Мопс. Сегодня одним постояльцем в приюте стало меньше, а вечером Бель обнаружила кукольную ногу почти до колена.

«Во всяком случае, дело не в воде!» – подумала она и залезла в душ отмокать.

19 мая

Белла гадала, что же с ней дальше будет. Такими темпами она через месяц-другой уже превратится в куклу, и никто-никто ей не поможет. Рассказать всё как есть, можно, наверное, только странному старику из гостиницы, но его ждать ещё пять дней. Сколько себя она ещё потеряет, пока дождётся, и почему вдруг он решит её проблему?

Она лежала и таращилась в темноту. Сна не было, покоя не было, надежды не было. Что она сделала этим старушкам? За что они с ней так жестоко? Она снова и снова прокручивала в голове тот вечер, вспоминала их разговор. Да, она повела себя нахально, грубо, но разве это повод, чтобы так наказать человека? Если бы их бог «Что-то» был на самом деле, разве бы он допустил такое? Разве бы он допустил, чтобы у девочки, которая ещё ребёнком задавалась вопросом «За что мне всё это?» и только теперь начинала жить по-человечески, вот так всё оборвалось? Она всегда верила, что за большую чёрную полосу детства ей будет положена белая, путь не такая широкая, но хотя бы вполовину. И что теперь? Выходит, их бог не только непутёвый, но ещё и сумасбродный! Зачем им так издеваться над ней? И ведь не может быть всё это просто так – сделали и забыли. Им наверняка должно быть интересно, что с ней происходит. Даже убийц тянет на место преступления. Старушки где-то рядом и наблюдают за ней, значит, она скоро их найдёт, непременно найдёт и выскажет им всё, что думает. Их арестуют и заставят вернуть обратно её тело. Главное, чтобы не было тогда слишком поздно, как с тем псом с обочины, поэтому надо что-то делать, надо искать разгадку, она ведь непременно есть!

Бель почувствовала, как кот запрыгнул на кровать и прошёл по её ногам. Она протянула руку, чтобы его погладить… Кота на кровати не было. Наверное, она слишком устала. С рассветом, когда запели птицы, Бель провалилась в сон.

Утром болела голова, но протезов после вечернего душа не прибавилось. Значит, вода точно ни при чём. «Только бы голова не начала сейчас «окукливаться». Станут у меня пластиковые мозги, и нечем будет проблемы решать», – подумала Бель и вновь пошла в душ навёрстывать два дня масляного обезвоживания.

Телефон напомнил: «Поздравь папу с ДР». Она открыла мессенджер, нашла контакт с названием «Отец». Перелистала сообщения: их было всего по три в год. Он ей в день рождения: «Поздравляю с днём рождения! Желаю счастья!» – она в ответ: «Спасибо!» Он ей на Новый год: «С Новым годом!» – она в ответ: «С новым счастьем!» Она ему в день рождения: «С днём рождения. Желаю здоровья!» – он ей: «Спасибо!» Высокие отношения! Бель скопировала текст поздравительного сообщения и отправила отцу.

Новые ноги не давали ей покоя. Она натянула высокие гетры, чтобы хоть как-то о них забыть, и спряталась от них в сериал. Только к полудню Белла немного раскачалась и повеселела. А что если «место встречи изменить нельзя»? Если старушки полагают, что она пойдёт искать их на то же место, и ждут её там? Маловероятно, но вдруг! Бель с неохотой натянула платье, сделала какую-никакую причёску, макияж и отправилась в женский клуб.

Сегодня работала другая команда официантов. Столик у окна, за которым они сидели в тот вечер, оказался свободен, хотя народу в заведении было довольно много. Время бизнес-ланча, когда из всех офисов в округе стекаются прожорливые офисные невольники. Бель отложила в сторону меню с выбором стандартного обеда, попросила винную карту. Заказала два бокала лучшего шампанского, сладкое и экстра драй, конфеты, маслины, оливки и киви.

– Вы будете вдвоём? Два набора приборов подавать? – уточнила официантка.

– Нет, я одна.

Белла попивала маленькими глотками шампанское из разных бокалов, смотрела лёгкий сериал в планшете и старалась никого не ждать.

– Простите. Может быть, вы будете столь любезны, чтобы позволить гостье пообедать за вашим столиком? Я понимаю, что так нельзя, но все столики заняты, а она очень спешит. Не хотелось бы оставить человека голодным, – попросила её официантка и глазами указала на женщину, стоящую у дверей.

Бель опешила. Она надеялась на совсем иное развитие событий, но оставлять человека голодным из-за своих детективных придумок и правда слишком.

– Ой, как я вам благодарна! Вы простите, я быстренько. Мне нужно пообедать вовремя, чтобы выпить таблетки после еды и успеть на следующее собеседование, а в округе всё переполнено едоками. Я быстренько-быстренько! – суетилась нечаянная визави.

– Всё в порядке, не спешите, – поддержала её Бель.

– У меня сегодня три собеседования в разных концах города. Приходится спешить, а я этого очень не люблю, – сказала женщина озабоченно.

– Да, иногда мы попадаем в ситуации, когда приходится делать то, что мы не любим, – подтвердила Бель.

– Или почти всегда приходится делать то, что мы не любим, – откликнулась женщина, указывая официантке на самый дешёвый комплексный обед в меню.

– Теодицея. Существование человека в мире, полном добра и зла, – неожиданно для себя сказала Бель.

– Мне неизвестно такое слово, – ответила женщина.

– А мне, увы, непонятно, – сказала Бель печально.

– Я для себя давно усвоила, что пытаться понять – худшее, что может случиться со мной в жизни. Я проработала в компании больше десяти лет, всегда была на хорошем счету, сверхурочно оставалась, даже домой работу брала, а меня сократили. Недавно принятых девиц без опыта, без двоих детей, которых надо кормить, оставили, а меня – сократили.

– И не объяснили, почему?

– Объяснили. Компании нужен новый свежий взгляд, движение вперёд, а я работаю по старым правилам, опыт мешает мне рисковать. Мешаю динамике развития. Получается, я как телефон: на новую модель поменяли, а старую, рабочую, проверенную, на барахолку отправили.

– Неужели ничего не предложили взамен? – удивилась Бель.

– Как же не предложили? Предложили! Прекрасную открытую вакансию менеджера по этажу. Они же не хотели меня официально сокращать, выплачивать компенсацию. Сделали вид, что предложили соответствующую работу.

– Менеджера по этажу? Я даже не знаю, кто это…

– Это уборщица на самом деле, с красивым названием в трудовой книжке, – вздохнула женщина.

– А вы кто по должности?

– Маркетолог. Была. Теперь не знаю, кем буду. Кроме как на менеджера по продажам, никуда не берут. Возраст тридцать восемь никому не нравится. Вроде как и уже недостаточно проворная, и в декрет ещё могу уйти. Неудобный я кандидат.

– Послушайте, но ведь вы могли и в суд подать. Компенсация же вам положена! Доказали бы, что у них менеджер по этажу – уборщица! – возмутилась несправедливости Бель.

– Я вас умоляю! У меня двое детей, я иногда опаздываю на работу, не успеваю их в школу отводить. Детей по утрам то не разбудить, то не угомонить. На работе мои опоздания фиксировали протоколами, говорили, что так положено и ничего мне за это не будет, ведь я всегда перерабатывала часами. А когда стала возмущаться, показали мне все эти опоздания и предупредили: или мирно уйду сама, или по статье уволят за нарушение дисциплины… Да ну! Не стоит об этом. Только аппетит портить. Если я буду думать, почему со мной так обошлись, недолго и с ума сойти! Предпочитаю думать о том, как с этим дальше жить и устроиться на работу поскорее.

– Приятного аппетита! – пожелала Бель женщине, которой как раз принесли обед.

Теперь на её столике встретились самое дорогое шампанское, самый дешёвый бизнес-ланч в простеньких плошках и стакан компота из сухофруктов. «Наверное, они никогда и близко не стояли, первая их такая встреча. Со свиданьицем», – подумала Бель. Пока женщина обедала, Изабель предпочла отправиться «пудрить нос», потому что пить рядом шампанское было бы, по меньшей мере, непристойно. Когда она вернулась, женщины уже не было, а на столе, рядом с грудой пустой посуды и блистерами от таблеток, лежала салфетка со сделанной ручкой надписью: «Спасибо! Сегодня со мной случилось что-то хорошее, и это были Вы!»

Бель просидела до вечера. Старушки не появились. Впрочем, и протезов в её теле в этот день не прибавилось.

20 мая

Среди утренних сообщений появился новый адресат. Та самая девушка, которую Бель назвала в контактах «Катя Мопс», прислала фото: то ли доберман, то ли бульдог дрых на диване, положив слюнявые губы на расшитую узорами диванную подушечку. Пёс, который никогда раньше не был допущен в дом, очень быстро разобрался, какое место ему стоит выбрать. Бель улыбнулась и ответила: «Не перебалуй его!» Катя написала: «Постараюсь, но это сложновыполнимо. Он – лучшее из известных мне существ, даже лучше моего парня ».

Бель снова чувствовала чужие кукольные ноги – инородное тело своего тела. Если человеку делают протез, он с нетерпением ждёт, когда его изготовят, меряет, считает дни до установки и потом радуется, когда протез натирает кровавые мозоли, старается побыстрее привыкнуть. Но если тебе насильно поставили протезы – это совсем другое дело. Их хочется снять, а они несъёмные! Это очень раздражает.

«Сегодня надо куда-нибудь выбраться, чтобы отпуск не прошёл совсем впустую», – подумала Белла и полезла шерстить интернет в поисках проходящих в городе культурных мероприятий. Старые выставки, новые передвижки, театры, концерты, экскурсии, зоопарки – всего полно, но ничего не хочется. О, а вот это что-то новенькое: «В субботу мы все гуляем по городу от памятника Пушкину до тюрьмы просто потому, что гулять можно». Путём нехитрых манипуляций с информацией удалось выяснить, что «гулять» на самом деле будут за очередного политзаключённого, борца с воровством и нарушением конституционных прав. Говорить об этом открыто теперь было нельзя, и ребята изворачивались как могли, чтобы не попасть под статью за экстремизм и нарушение «всегочтоможнонарушить».

«В субботу кто гуляет?» – написала Бель в группу «Подружки».

Янина: «Мы с Серёгой гуляем»

Кати: «Я гуляю одна»

Ленон: «Я далеко, в командировке, буду гулять там»

Свет_очей: «Пока точно не знаю. Скорее всего, с мамой пойдём прогуляться или одна сбегу»

Бель набрала номер Влада.

– Привет. Можешь говорить?

– Да, но немножко. На работе…

– У тебя на субботу какие планы? – спросила Бель прямо.

– Ой… Я бы посидел дома и посмотрел на происходящее с высоты шестого этажа. Говорят, что в этот день не очень хорошо по улице шляться, – ответил Влад.

– А… Ну, о’кей. Тогда встретимся в воскресенье, как обычно. Программу на этот раз выбирай ты. Я здорова, бодра и весела и могу гулять в любом направлении.

– Белочка, не темни! Ты что, без меня собралась на запрещённую гулянку в субботу? – забеспокоился Влад.

– Мы с девчонками, не переживай! Так, пошляемся где-нибудь. Всё будет хорошо.

– Э-э-э, нет. Не пойдёт. Кто-то из ребят гуляет с вами? Серёга, Игорь?

– Только Серёга и, возможно, Светкина мама, – сказала Бель.

– Так себе телохранители. Если тебя невозможно отговорить, то я буду твоим оруженосцем.

– Влад, ну ты же будешь ворчать. Ты же не хочешь! Зачем себя насиловать? Я не настаиваю! Не в первый раз, справимся.

– Затем. Я настаиваю. Будем учиться делать глупости вместе, – сказал Влад тоном, не терпящим возражений.

Нет, ну не может так бездарно пройти у человека отпуск, чтобы из развлечений только розыски двух коварных старух, больничка и один несанкционированный митинг! Непременно нужно себя отвлечь и развлечь! Сегодня Бель решила воспользоваться старым проверенным местом времяпрепровождения – планетарием. Вид далёких галактик обычно вызывал у неё восхищение и трепет, а именно этого ей сейчас не хватает для разгона неугодных мыслей. Она уже подходила к зданию с круглыми куполами в предвкушении полёта среди звёздных россыпей, когда позвонила мамина соседка.

– Изабелла, срочно лети сюда! Гарью пахнет, дымом тянет из-под двери. Я вызвала пожарных.

– А пробовали открыть дверь нашим ключом?

– Конечно! Всё как обычно: на щеколду закрыта. Говорила я тебе, устроит она нам! Ох, Изабель, не слышишь ты меня! Быстро беги к нам!

У маминого дома собрались скорая, полиция и пожарная машина. В подъезде, и правда, висели пласты дыма. Спиленная с петель дверь стояла рядом у стены. Огня не было. За столом на кухне пожарный с полицейским заполняли какие-то бумаги. На плите красовалась кастрюля, полная чёрной обуглившейся массы. Шкафы, лампа и полоток были покрыты копотью.

– Что с ней? – спросила Изабель с тревогой.

– Вы кто?

– Я дочь, я здесь прописана. Здесь живёт моя мама.

– Жива. С ней врачи, в комнате. Кашу она варила, понимаете ли… – недовольно ответил пожарный.

Бель побежала в комнату. Мама лежала в кровати на засаленной подушке под драным, грязным одеялом, накинутым на ноги. Похоже, постельное бельё не меняли годами. В воздухе висел терпкий запах браги, смешанный с гарью. Мама много лет не пускала дочь дальше кухни, в комнаты. Бель и представить себе не могла, как тут всё изменилось.

– Вы дочь? – спросила врач с усталым лицом.

– Да.

– Мы её заберём в больницу. Мало того, что алкогольная интоксикация, ещё и дыма надышалась. Эй, мадама, открываем глаза! – стала доктор теребить маму. – Что-то мы решили умирающей прикинуться? Женщина! Откройте глаза, а то придётся дефибриллятор запускать! Это очень, поверьте, неприятно!

Мама приоткрыла отёкшие веки. Глаза были мутные, красно-жёлтые и шальные. Бель вздрогнула. Не глядя на неё, мама сказала: «Лучше бы я умерла» и отвернулась к стене.

– Ну уж нет, уважаемая, не в мою смену! – возмутилась врач и велела дочери собрать в пакет всё необходимое для госпитализации и документы.

Потом пришлось долго оправдываться и подписывать протоколы, объяснения, уведомления. Мама не держалась на ногах. Вывезти пациентку на каталке не представлялось возможным: в доме не было грузового лифта. Бель бегала по подъезду, искала офисное кресло на колёсиках. Всем приходилось разъяснять, что пожара на самом деле не было, просто кастрюля на плите подгорела. Соседи были не рады, но и претензий не высказывали, понимая, что сегодня не время для упрёков. Когда подходящее кресло нашлось, пожарные помогли вывезти маму на улицу и погрузить в скорую.

Последним уходил полицейский.

– У вас теперь могут быть большие проблемы. Вы ведь это понимаете? – предупредил он.

– Главное, чтобы она была в порядке. Потом разберёмся, – ответила Бель, опустив глаза.

– Слушайте, не надоело вам? Нам это благородное собрание «синяков» уже поперёк горла! – сказал полицейский зло.

– Я не знаю, что с ней делать! Лечиться она отказывается категорически.

– Это потому, что вы с ней цацкаетесь! Таких надо в страхе держать, а вы ей потакаете.

– Она моя мама, я не могу по-другому…

– Ваша мать – социально опасный элемент, и вы обязаны с этим работать, а не перекладывать всё на полицию. Вы ведь хотите всё это исправить? Хотите или нет? – настаивал полицейский.

– Конечно, хочу! Но как? Мне её не убедить! Я много раз пробовала! – в отчаянии вскрикнула Бель.

– Очень просто. Слушайте меня внимательно. Сейчас вы пишете заявление о том, что она хулиганит, пьёт и не даёт вам жить в квартире, где вы прописаны. Я поставлю её на карандаш и буду курировать – приходить сюда пару раз в неделю и проверять, как она себя ведёт. Вы каждый раз будете дома, когда я буду приходить.

– Зачем? – не поняла Бель.

Полицейский посмотрел на неё удивлённо.

– Ты совсем ничего не понимаешь или прикидываешься? Я просто буду приходить к тебе пару раз в неделю. Маму твою мы перевоспитаем или закроем куда надо. Я буду приходить к тебе, малышка. Таким, как ты, нужна защита. Я – защитник, – говорил он почти шёпотом, низко наклонившись к её уху.

Бель в ужасе отшатнулась. В это время щёлкнул замок соседской двери, и на пороге появилась спасительная Тамара Ивановна.

– А, вы ещё не всё. Я думала, уже все уехали. Тихо, – сказала она.

– Мы закончили. Держите мои контакты и звоните, как договорились, – сказал полицейский, сунул в руку Бель жёлтую карточку со своим телефоном и ушёл вниз по лестнице.

– Кашеварка пятого разряда! Заварила кашу! – причитала тётя Тамара, ковыряя чёрные угольки в кастрюле с отвалившимися ручками. – Гречку, похоже, прожарила. Это ж надо так кухню уделать!

Бель сидела на табуретке, закрыв лицо руками, и качалась из стороны в сторону.

– Я слесарей из ЖЭКа позвала, скоро придут. Может, придумают, что с дверью делать, – сказала соседка. – Не убивайся так. Жива, и то хорошо!

– Спасибо вам! Я не знаю, что с ней делать, честно, не знаю…

– С коробками-то твоими как быть? Стоят у меня посреди квартиры, место занимают. Телевизор там и утюг.

– Можно ещё немного постоят? Пока с дверью разберусь? – попросила Бель.

– Ладно уж, пусть стоят покамест. Хоть на неделю у нас теперь передышка. Только бы её подольше продержали в больнице! Собака-то где? Не издохла? – сказала Тамара Ивановна.

– Малышка! Я совсем про неё забыла!

Бель ринулась в комнаты, стала звать, заглядывать под шкафы и кровати. В маминой спальне за креслом она обнаружила огромный бидон, из которого через край лезла пенная брага, заливая пол вокруг.

– Фу, какое амбре! – возмутилась тётя Тамара, войдя за ней следом.

Бель быстро отошла от кресла, чтобы соседка, приблизившись, не заметила огромную лужу в углу.

– Малышки здесь нет, – сказала Изабель, заглянув под кровать.

– Ты поищи, что тут так воняет. Соседи снизу говорят, что и до них вонь уже дошла. Живут, как в винном погребе!

– Хорошо, я поищу. Я всё перестираю и уберу, пока её нет. Она ж меня в комнаты не пускала, я не видела, – оправдывалась Бель.

– Ладно. Разбирайся тут. Если нужна буду – заходи. А я пойду, пожалуй, а то и захмелеть тут недолго, – сказала Тамара Ивановна и скрылась в своей квартире.

Дверь комнаты Бель, в которой она жила раньше, была заперта на ключ. Она открыла и оторопела: всё сохранилось почти так, как оставила несколько лет назад. Аккуратно заправленная розовым покрывалом кровать, на столе подставка с цветными карандашами, на стене фотография, на которой они втроём: маленькая Белла, мама и папа. Счастливые. Кукла, которой мама сшила платьице, медведь из каштанов и пластилина, на шторе пришиты снежинки, только палас с пола пропал. Она не стала входить, заперла дверь и заглянула в третью комнату, которую они раньше называли «большой». Когда-то пятнадцать квадратных метров, и правда, казались просторами!

Комната была обставлена в стиле «шик XX века»: старая мебельная стенка с пустыми витринами; напротив – продавленный диван, два сломанных кресла. Посреди комнаты пластиковый ящик из-под пива, на нём отломанная от шкафчика дверца – столик. Конструкцию укрывала газета, на которой громоздились опустошённые консервные банки, переполненная пепельница, бутылки. Паласа тоже не было. На полу валялись вонючие тёмные тряпки, мокрые и загаженные. Видимо, это место, где Малышка вынуждена «гулять», когда её не выпускают на улицу.

– Малышка, Малышка, Малышка, – тихо позвала Бель.

За диваном кто-то шевельнулся. Бель отодвинула его и увидела два маленьких блестящих глаза.

– Вылезай! Не бойся, все ушли. Вылезай, малявка! – уговаривала она, но перепуганная собачонка забилась в дальний угол и дрожала. – Чем же мне тебя покормить, дурёха?

Бель изучила холодильник: он снова был практически пуст, только квашеная капуста в избытке. По счастью, в шкафу нашлась банка тушёнки. Бель открыла её, тщательно отобрала весь жир. Налила воды в миску и отнесла Малышке за диван.

Скоро пришли два слесаря, длинный и маленький, и оба пьянющие, но это не помешало им быстро приварить петли металлической двери на место так точно, что даже замки закрылись. Бель долго думала, что ей делать с собачкой. Понятно, что завтра придётся приходить и всё тут отмывать. Забрать её к себе? Или оставить?

Собачка немножко поела, но вылезать по-прежнему отказывалась, и волшебным словом «гулять» её тоже было не выманить. Бель решила оставить перепуганную Малышку до завтра здесь.

Когда она вернулась к себе домой и обнаружила, что теперь у неё обе ноги стали кукольными выше колена, её это не удивило и не встревожило. После этого дня места для переживаний у неё внутри не осталось. Да и какая уже разница? Превратится в манекен, поставят её в витрину, и ни перед какими соседями ей стыдно не будет. Проще представлять себе, что всё это: пожар, полицейский, протезы – происходит не с ней, а с каким-то манекеном.

21 мая

Да уж! Выдающийся отпуск, ничего не скажешь! И пятница не сулила хорошего – бешеный день. Сначала в больницу к маме. К ней не пустили, сказали, что пока лежит в изолированном боксе и всё, что ей можно, у неё есть. Врач смотрела на посетительницу очень мрачно и была неразговорчива.

– Что с ней, доктор? Она будет жить? – беспокоилась Бель из-за неприветливого приёма.

– Скорее, да. Она пока на карантине. Так положено.

– А когда сможете? Завтра?

– Нет, до понедельника не пустим точно. Вы не катайтесь к нам, звоните, если будут вопросы. Если что-то пойдёт не так, мы сами вам сообщим, – заверила врач.

После больницы покупки: средства для уборки, собачий корм, поводок… Когда вставила ключ в замочную скважину, Малышка завизжала за дверью.

– Ну что, малявка? Сначала гулять или кушать? – спросила Бель, показывая собачке новый поводок. Малышка выбрала поводок.

Уборку Бель начала с опустошения фляги с брагой. Она вычерпывала пенное мутное содержимое ковшом в кастрюли, таскала и выливала в покрытую налётом ржавчины грязную ванну. На дне бидона обнаружились и пропавший рис, и макароны, и яблоки. Похоже, большая часть продуктовой корзины, которую она покупала каждую неделю, отправлялась в этот огромный чан. «Хорошо, что мама не видит, как я разоряю её житницу», – думала Бель, вспоминая, как неистовствовала мама, если заставала дочь за разорением алкозакромов.

Всё, что можно было отстирать, Бель упаковывала в тюки, чтобы забрать домой – стиральная машинка из маминой квартиры давно исчезла. Всё, что нельзя отстирать, старые газеты и прочий мусор – в десятки мусорных пакетов, на выброс. По окончании рабочего дня на помощь к ней подоспели Янка, Светка и Катька. Дело пошло быстрее, и дотемна управились. Даже со старыми ободранными обоями квартира выглядела теперь «бедненько, но чистенько», и потолки от жёлтого никотинового налёта Катерина умудрилась отмыть. Подключили новый телевизор и расселись на продавленном диване.

– Ностальгия! Помните, как в институте тут готовились к экзаменам? – сказал Катя.

– Ночами! И тогда мы ещё хотели быть инженерами, а кем стали? – подхватила Света.

– Не кисни, Белка, не кисни! Всё образуется! Отмыли же! Даже у псины морда стала довольная! – трепала подругу по плечу Катя.

Сытая Малышка, растянувшись в кресле рядом с ними, повизгивала и бегала во сне.

– Не образуется. Мне придётся к маме вернуться. Права тётя Тамара – нельзя её одну оставлять, опасно! Не будет мне больше жизни. А ещё этот мент…

– Какой мент?

Бель рассказала девчонкам о предложении «тёплых встреч» два раза в неделю за услугу «крыша», которое вчера получила.

– Вот и не знаю теперь, можно ли мне от этого предложения отказаться, – закончила она свой рассказ и показала визитку с телефоном.

– Дай-ка, – Катя выхватила карточку и стала набирать номер.

– Нет, Катя, что делаешь-то? Только хуже будет! Не смей! – закричала Бель, но Катьку так просто было не остановить.

– Александр Невзлин? Здравствуйте. Это вас помощник депутата, Екатерина Андрейченко, беспокоит, – сказала Катька деловито, понизив голос на пару тонов. Бель в ужасе вытаращила на неё глаза и закрыла рот рукой, но Катя продолжила: – Вы вчера были у Бельских, там, где мама кастрюлю спалила. Ага, да. Какие-то есть к ним серьёзные претензии? Нет? Я сама буду курировать это дело, так надо. Да, если потребуется ваша помощь, позвоню, конечно. Всего хорошего.

Катька нажала отбой, выдохнула и засмеялась.

– Ну? Что он сказал? – нетерпеливо спросила Света.

– Что всё понимает, и если будет необходимо, готов помочь, – сказала Катя.

– Ой, Катька, нарвёшься ты когда-нибудь со своим нахальством! Есть хоть на свете такой помощник депутата? – смеялась Яна.

– А кто его знает. Думаешь, он искать будет? Зачем ему связываться-то? Они ж только к беззащитным лезут. Я ему показала, что Белка не одна, и хватит с него. Не сунется.

Девчонки помогли Бель довезти до дома скарб и Малышку. Увидев собачку, Саймон изогнулся дугой и злобно зашипел. Малышка забилась под кровать, в самый дальний угол, и даже ужинать не вышла.

– Сайм! Ты должен признать, что бывают на свете форс-мажорные обстоятельства. И не смей покрываться сыпью – на сей раз не поможет. Эгоизм прибереги до лучших времён. Наша жизнь меняется, и тебе тоже придётся меняться. Непреодолимая сила, понимаешь! Надо потерпеть. Скоро нам с тобой вообще придётся переехать к Малышке в дом, так что налаживай отношения, чудовище!

22 мая, день

Утром Беллу ожидали две лужи: одна на коврике – «подарок» Саймона, другая, посреди пола, – явно творение Малышки. Она вспомнила мамин лифт и порадовалась, что у неё мелкокалиберные звери с небольшим водоизмещением. Бель вытащила собачку из-под кровати, надела на неё новый поводок и на руках понесла на улицу. По пути провела с ней беседу: пообещала регулярно выгуливать, взамен просила не гадить дома и тем более не брать пример с Саймона ни в чём. Псина смотрела на неё сквозь длинную косматую чёлку испуганными глазами-бусинами, и разобрать, вняла ли она увещеваниям, было совершенно невозможно. Время покажет. Если людей не убедить, что на пол гадить нельзя, то от собаки много требовать не следует.

После прогулки с собачкой, по сложившейся утренней традиции, Белла внимательно осмотрела кукольные ноги: протезы на месте. Она вздохнула, спрятала их под гетры, с глаз долой, засучила рукава и взялась за мамины тюки, превратившие её уютное гнёздышко в склад старых грязных тряпок. К полудню, когда пришло время «прогулки» по городу всем свободным миром, успела запустить уже четыре стирки. Квартира трансформировалась в прачечную, завешанную чистыми, пахнущими кондиционером, но тоже тряпками – от стирки старьё новее не становится. «Почему люди не знают имени изобретателя стиральной машины? Изобретателя радио знают, изобретателя лампочки знают, а избавителя женщин от тягот стирки – нет. Памятник ему надо поставить, этому золотому человеку!» – думала Бель, развешивая очередную партию белья по дверям и спинкам стульев. Место на бельевой сушке давно закончилось, и в ход пошли любые хоть как-то подходящие поверхности.

Малышка по-прежнему пряталась под кроватью, Саймон ходил вокруг хозяйки, всем своим видом выражая протест вторжению собачонки и белья в его безмятежность.

– Не передеритесь тут без меня! Сайм, не обижай Малышку. Будь мужчиной, рыцарем, а рыцари на коврик не писают! – назидательно сказала Бель, уходя.

Погода выдалась прекрасная. Редкие тучки на небе периодически закрывали солнце, чтобы гуляющим не было слишком жарко. Народу на «прогулку» вышло очень много. Все улыбались друг другу, перешучивались: «Гуляете? И мы гуляем! Хорошей нам прогулки сегодня!»

Влад тоже приехал, как и обещал. Предводитель Катька, как обычно, взяла оргчасть на себя:

– Значит так. Держимся вместе, не теряемся в толпе. Если кого-то теряем, то останавливаемся, созваниваемся, воссоединяемся и движемся дальше. Если не получается встретиться, то те, кто отбился, едут домой самостоятельно. Остальные не теряются!

– Ты знаешь, что вообще будет-то? – спросил Влад, недовольно озираясь по сторонам. – Народищу-то сколько! Никак не ожидал, что на неразрешённую акцию выйдет такая толпа безбашенных! Меня знающие люди предупредили, что всё может плохо закончиться.

– Ничего. Всё как обычно. Все будут куда-то идти, и мы будем куда-то идти. Куда – известно, по какому маршруту – неизвестно. Ориентируемся по обстоятельствам. На провокации не поддаёмся, речёвки не кричим, в потасовки не ввязываемся, язык и иные части тела фараонам не показываем, даже если очень хочется. Гуляем, – разъяснила Катя.

– Делать вам нечего. Могли бы погулять где-нибудь на самом деле, пообщаться, а теперь будем толкаться в толпе с единственной целью – не потеряться. Вот объясните мне, зачем вам так глупо тратить свой выходной день? – ворчал Влад.

– Потому что Бабы-Яги против! – засмеялась в ответ Катька. – Ради «против» стоит гульнуть, веру в себя выгулять.

– Вот и я о том – всё время «против» гуляете! Нет чтобы «за» что-то. «Старик, уходи!», «Свободу имярек!», «Нет закону подставить нужное!» Толпа упрямых «противников» всего, чего только можно. Вы скоро против снега зимой гулять выйдете!

– Против содержания дельфинов в неволе, – уточнила Светка.

– В смысле? – не понял Влад.

– Следующая по плану акция – против содержания дельфинов в неволе, потому что они разумные существа, а себе подобных грех в неволе держать, только потому что они в ответ в морду дать не могут, – пояснила Света.

– А-а-а-а! Так я и говорю: против снега зимой, – ответил Влад.

– Так что сделать, если «за» выходить стало невозможно? Любого человека, который из чана вынырнул, голову свою миру засветил, тут же разбирают на молекулы. Мы политиков знаем как облупленных. Всех, из любой партии и без партии: какого цвета трусы, с кем спит, где живёт, какая яхта, что на завтрак ест, плюс к тому, какие идеи озвучивает. И то, что идеи меняет как перчатки, чтобы «электорат», то есть нас, «охватить», тоже понятно. «За» не выбрать, если слишком много знаешь, а «против» – легко, – вмешалась Катерина с жаром. – Надо же куда-то пар выпускать, чтобы не взорваться!

– Говорят, женщины с этой целью носки вяжут, – поддел её Влад.

– Ага-а-а-а, носки-и-и-и, – затянула Катерина и красноречиво посмотрела на Белку.

Бель дёрнула Влада за рукав. Такая перепалка рисковала закончиться побоями, и не факт, что Влад вышел бы из битвы победителем. Сказать такое пятерым современным женщинам просто опасно, а настроенным митинговать женщинам – тем более. Янкин программист Серёга явно не встал бы на его сторону. Он слушал что-то интересное в своих наушниках и на всякий случай миролюбиво улыбался любому, кто направлял на него взор.

– Не, я понимаю, что это не ваш вариант. Но разве для выпуска пара не нашлось ни одного, хоть завалящего приличного человека с искренними идеями, за которого можно на улицу выйти? – поспешил «перевести стрелки» Влад.

– Если бы ты знал про меня столько, сколько знаешь про любого публичного «приличного» человека, ты бы со мной не только говорить не стал – на одну площадь не вышел, даже на пустую, – сказала Катька уверенно.

– И про меня, – поддержала Светка.

– И про меня, – сказала Светкина мама.

– Поэтому мы не за людей, а за дельфинов. На них-то пока компромата не накопать, за них точно можно! – постаралась вытащить всех из неприятной дискуссии Бель. – И за «Не врите, не воруйте, не бейте, не воюйте, не бойтесь, не молчите и спите с кем хотите»…

– Ладно, Белочка, за руку меня держи и от меня ни на шаг, – велел Влад. Он по-хозяйски отобрал у неё сумочку и убрал в свой большой рюкзак.

Все долго топтались на месте, болтали, обсуждали мероприятие и его виновника. Кто-то вдалеке начал петь «Мы ждём перемен»6, все подхватывали – было весело. Только через час в толпе заметно стало движение, толпа потекла. Такие прогулки всегда вызывают ощущение неопределённости. Все собрались как бы низаче́м, просто так, почувствовать, что они вместе. Не знают куда смотреть, кого слушать, куда идти. Никаких выступлений, сцен с официальными речами, заявлений – просто гуляют в одном направлении. Все знают, «о чём» гуляют, и этот секрет Полишинеля роднит с каждым идущим рядом. Чтобы так гулять, надо стать единым целым с толпой, пугающей, огромной толпой, живущей по своим законам. Ты, словно капля в океане, попадаешь в течение, увлекающее тебя вперёд с непреодолимой силой, и не знаешь, где и когда тебя выбросит на берег.

Широкие улицы оказались заблаговременно перекрыты, поэтому толпа, движение которой было уже не остановить, как лава, текущая из разбушевавшегося вулкана, сочится по расщелинам, утекала по прилегающим улочкам и переулкам. Темп ускорился – теперь только успевай гулять со всеми в одном ритме. Когда они перетекали улицы по пешеходным переходам, машины приветственно гудели. Это было здорово, но довольно страшно. Бель боялась споткнуться и упасть, чтобы не затоптали.

– Пить очень хочется, – пожаловалась она Владу.

– Хорошо, вот киоск, сейчас куплю водички. Кому ещё?

Он принял заказ и пошёл к ларьку с надписью «Мороженое». В это время на очередном переходе как раз загорелся зелёный человечек.

– Мы ждём тебя на той стороне, – крикнула Владу Катька, и широкая человеческая река полилась через проезжую часть, втискиваясь в узкий переулок, где движение становилось совсем плотным.

– Надо подождать Влада, – противилась Белка, но поток затянул их, и сопротивляться было бесполезно.

– Не теряйся! Не останавливайся, иди с нами. Там, где будет пошире, подождём его, – одёрнула её Катька, и вдруг поток замер.

Ничего не было видно, ничего не было понятно. Все шатнулись назад, потом снова вперёд. Где-то впереди закричали: «Нас отрезали, уходите, только аккуратно!» Бель с надеждой посмотрела на Катю. Катька огляделась по сторонам, попробовала увидеть что-то со ступеней ближайшего крыльца, но безуспешно.

– Серёга, забирайся на ступеньки, сажай Янку на шею. Надо посмотреть, что там творится, – скомандовала предводительница.

Щупленький программист послушно встал перед любимой на одно колено. Яна, которая была выше на полголовы, взгромоздилась на него довольная. Возможно, она сидела на шее мужа в первый и последний раз в жизни: другие обстоятельства для такой акробатической фигуры сложно было представить, но, оглядев округу с высоты своего мужчины, она закрыла лицо руками:

– Мы в ловушке! С обеих сторон оцепление. Нас отрезали.

Телефон Бель, болтающийся в чехле на шее, запел: «Ты у меня одна, словно в ночи луна».

– Меня к вам не пускают. Нас не пускают, даже улицу не дают перейти. Всё перегорожено, сплошные щиты! Чёрные спины, чёрные каски и железные щиты! – тревожно кричал Влад.

– Ну что ж, дождёмся, пока выпустят. Не вытравят же они нас всех тут дустом! Что ты так переживаешь? Подождём, мы же гуляем просто. Не бойся, я с Катей – что мне будет! С ней сам чёрт не страшен, – утешала его испуганная Бель.

– Дай-ка, – сказала Катька, бесцеремонно вырвав из её рук телефон. – Мы тут попали, похоже. Ты же снаружи? Что там? Автозаки подъехали? Ладно, будем пробовать уходить через дворы. На связи, бережём зарядку.

Двери парадных и магазинов были закрыты. Те, кто прорывался через подворотни, докладывали, что сквозного прохода нет. Толпа встревоженно галдела, из громкоговорителей им велели не паниковать и садиться в подаваемый транспорт организованными группами. Ждали долго, девчонки ныли, что у них устали ноги. У Бель ноги не устали: похоже, её новые ноги не умели уставать. Когда подошла их очередь садиться в автобус, двое молоденьких пацанов перед ними рванулись вперёд, надеясь сбежать сквозь образовавшуюся в кордоне брешь. Их схватили, заломили руки. Бель попалась гвардейцам на пути, её свалили, протащили по асфальту, она пыталась встать, но её тоже почему-то схватили и потащили в автобус.

– Что вы делаете? Вы же её сами уронили! Зачем ещё тащите? – орала на гвардейцев Катька и пыталась отнять у них подругу. Её тоже схватили.

22 мая, ночь

В автозаке сеть не ловила. Понять, куда их везут, было совершенно невозможно, очень хотелось пить. Бель смотрела сквозь зарешёченные окна и безуспешно пыталась узнать улицы, по которым они проезжают. Одно она смогла понять точно: их вывезли из города, кольцевую дорогу ни с чем не перепутать.

– Суки-блюстители, – ругалась Катька шёпотом, когда автобус застрял на какой-то дороге среди ёлок. – Хоть бы в туалет выпустили! Куда они нас так долго везут? Почти два часа уже едем! Сразу в Сибирь, что ли?

Сквозь разодранные джинсы Бель предательски торчали идеальные колени. Она стыдливо прикрывала их ладонями, отчего окружающим казалось, видимо, что ей больно: Белка ловила на себе сочувственные взгляды. Разбитая нижняя губа распухла и болела по-настоящему. Разговаривать им не разрешали. Все «за что», «не имеете права», «конституция» велели оставить до отделения, где обещали всё разъяснить. Янка с Серёгой где-то потерялись, а Светка с мамой перешёптывались и улыбались.

– И чего вы такие довольные? – спросила Катя.

– А потому, что я точно знаю, что мама меня за это ругать не будет, – тихо засмеялась в ответ Светка.

«Я тоже», – подумала Бель. Но Влад наверняка будет, и поделом ей. Хотя если бы она заранее знала, то всё равно пошла бы гулять, разве что по другой улице и без любимого. Белла надеялась, что в отделении их пожурят, «идентифицируют» и отпустят с миром. Но всё оказалось не так просто.

– Фамилия, имя, отчество.

– Изабелла Борисовна Бельская, – гордо ответила она, когда усталый полицейский приступил к её «правильному оформлению».

– Документы.

– Нет документов. Мне их привезут скоро. Не брала с собой. Гулять ходила – зачем мне на прогулку документы?

Полицейский неодобрительно покачал головой.

– Знают, где вас искать?

– Да, я сразу сообщила, когда нас привезли, – уверила Бель.

– Пусть везут скорее, а то застрянете здесь до установления личности. Надо брать с собой на прогулку документы. Пока уведите её! Когда привезут, оформим все бумаги разом. Пальчики только снимите, – приказал он. Ей «откатали» пальцы на зелёной лампе, как настоящей преступнице, и отправили к остальным.

Похоже, ночь им предстояло провести в камере, где даже лечь было негде. Мальчиков и девочек разделили. Девчоночки сидели кто где мог – на столе, на лавках, на полу, болтали, смеялись. Их пытались накормить безвкусными галетами, которые никто есть не стал. С водой было хуже: кипяток давали, а хотелось обычной холодной воды и спать.

Катька «копалась» в телефоне, читала новости.

– Эбонитовая палочка! По ходу, до суда будем сидеть. Дадут или штраф, или пару недель административки. Как раньше: «Ну, граждане алкоголики, хулиганы, тунеядцы… Кто хочет сегодня поработать?» Хотя нет, пишут, что теперь это как санаторий: валяешься в кровати и книжки читаешь. Так что подмести город ведьмиными мётлами нам не светит, – сказала она. – Девчи, ну харе уже курить, голова лопнет! – крикнула она девицам в углу, которые «смолили» у приоткрытой форточки. Катькин авторитет зауважали и заключили мировое соглашение, что курить будут только электронные.

– Я не могу на две недели. У меня зверьё, и мама в больнице, – вздохнула Бель.

– Значит, надо что-то придумать, – сказала Светина мама.

– Резонно, но «что-то» никак не придумывается, – изрекла Катька удручённо. – Зарядки совсем мало осталось. Янка никому не написала?