Respice finem бесплатное чтение

Дизайнер обложки Анастасия Вячеславовна Кулаковская

Дизайнер обложки Мария Дмитриевна Колчина

© Beatrice Boije, 2023

© Анастасия Вячеславовна Кулаковская, дизайн обложки, 2023

© Мария Дмитриевна Колчина, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0055-3718-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Walpurgisnacht

Герцогство Саксония, предместья Лейпцига.

Конец апреля 1504г.

Весна в этом году выдалась особенно освежающей. Скоро лето, казалось бы, уже вовсю должны припекать жаркие лучи, согревая и напитывая жизнью каждую частичку земли, до которой не достало тепло в первые весенние месяцы, однако сейчас этим даже и не пахло. Даже наоборот… здесь все еще густо пахло прелыми листьями после прошедшей череды дождей, веяло свежестью лесных ручьев, журчащих бурным полноводьем, созревающими и напитанными новой силой травами весеннего леса, шерстью диких зверей… и волшебством.

– Ты так и не сказал, куда же мы идем! – допустив нотки капризности в свой голос возмутилась Беатрис, не без труда пробираясь через все еще влажные заросли боярышника, то и дело поправляя на плечах оборки тонкого белоснежного сарафана, выпутывая распущенные волосы из ветвей и утирая с лица свежеразвешанную паутину.

Уже порядком стемнело, леса за пределами поместья были небезопасным местом после заката, тем более, когда жизнь бурлила и каждое деревце мимо которого они проходили будто было отдельным миром, суета в котором не стихала ни на минуту. Однако она уже давно не боялась ходить сюда.

Наоборот… порой ей казалось, что кишащий волками лес – самое безопасное для нее место.

Конечно, ей знатно досталось от родных за ту выходку десять лет назад, но многое изменилось с тех пор. Дядюшка Йохан после долгих споров с Генрихом, который однажды понял, что удержать свою дочь от походов на природу – задача выше его сил и понимания, теперь ходил в лес вместе с ней, учил распознавать следы, стрелять птицу и ладить с местной живностью, а волки… Он будто и не боялся их, каждый раз заливаясь смехом, когда слышал протяжный вой и шорох десятков сильных лап о ветви. «Будет славная охота этой ночью, милая моя!», – говорил он в такие моменты, размашистым жестом отбрасывая назад густую каштановую гриву, отливающую медью в лучах заката, – «Пойдем же, присоединимся к ней!».

Иногда она путалась в догадках, сумасшедший ли он или же просто талантливый охотник и знаток зверей, горящий своими увлечениями, помимо подсчитывания депозитов в своих банках по всей Европе. Однако он был первым, кто показал ей… кто на самом деле спас ее от безумных плотоядных стрекоз десять лет назад. Показал, какой мягкой может быть глубокая шерсть этих величественных животных и заботливыми прикосновения. Впрочем, причина его подобного поведения была ей известна, пусть доказательства этому у нее были лишь косвенные.

Не то, чтобы это отучило ее гоняться за блуждающими огнями почти каждый год, зато теперь она знала, что в этой погоне за удачей и смертью она больше не будет одинока…

Да… многое изменилось в ее жизни с тех пор. Особенно после того, как спустя почти две тысячи лет за ней приехал ее отец…

– Скоро увидишь… – как всегда «исчерпывающе» ответил на ее вопрос Виктор.

Самодовольно прикрыв глаза на ее напускное возмущение, он отряхнул тыльной стороной ладони росу с вышитой золотом и серебром оторочки своей рубашки. Длинной, насыщенно-зеленого цвета, такого непривычного для него сейчас. Безоружный, с распущенными, ниспадающими по плечам волосами… он выглядел как волхв из древних сказок. Разве что у них не росли клыки, впрочем, смотря, что это были за сказки.

– В эту ночь ты перешагиваешь порог совершеннолетия, дочь моя, а потому… я приготовил для тебя особенный подарок.

– Это как-то связано с тем, что я помолвлена с тем бородатым боровом и скоро уеду отсюда? – хмуро поинтересовалась девушка, подняв взгляд исподлобья в лицо мужчине, – Еще один твой урок о том, как быть добропорядочной женой смертному мужчине?

– Тц… – прищурился он, цокнув языком на ее слова, – Не коверкай мои слова по своему усмотрению и не путай намерения, поддаваясь своему страху. Пускай отчасти ты и права, но это отнюдь не связано со сменой твоего статуса в обществе. То, что ты станешь женой, а позже и матерью – закономерная часть развития человеческой жизни, дитя мое, однако, учитывая твое происхождение и способности, есть некоторые вещи, которые требуют быть совершенными в определенное время и… в определенном месте.

– Хм… – девушка нахмурилась, вытряхивая из волос остатки древесного мусора. Казалось, она начала догадываться, что именно происходит сейчас, и что должно будет случиться.

Она родилась в особенную ночь года – в ночь Бельтайна. Разразившуюся страшной грозой, что сотрясала землю и заставившую всю округу встать на уши. В ночь смены сезонов, смены власти, когда холодные, кровожадные духи покидали землю, возвращаясь в холмы, уступая место своим собратьям, что несли тепло и возрождение истощенной морозами природе. Где разрушалась завеса, отделяющая правду от лжи, и они переплетались в чувственном танце, какой бывает только дважды в году… танце жизни и смерти, живого и мертвого. Всю весну будто нагнетая напряжение, именно этой ночью взрываясь буйством силы, зелени и цветения в разогретом солнцем весеннем воздухе, предвещая жаркое лето и богатый урожай. Среди людей это была ночь колдовства, темных сил и торжества злых духов, впрочем… они считали злым все, что не соответствовало их убеждениям. До сего дня Беатрис сама знала об этом что-либо лишь из легенд и сказочных описаний, рисуя в голове дивные картины ночных игрищ прекрасных девушек с величественными лесными духами, таинственных ритуалов у костра, упоения и восторга от единения с самим собой. Виктор на ее вопросы лишь снисходительно улыбался и гладил по волосам, отвечая в своей излюбленной манере, что «всему свое время».

Она прекрасно знала, как относятся к ней окружающие, пренебрежительно закрывая глаза на ее странности. Предвидя худшее, она была достаточно убедительна, чтобы дать своим близким понять, что она не опасна для людей, что ее способности безвредны, а значит… на какое-то время ее можно оставить в покое. Однако юной ведьме следовало четко осознавать – однажды ее везению придет конец. Кто знает, что ждет ее в далекой земле куда увезет ее муж, чтобы привязать к своему дому обязательствами и потомством, отрезав от родных и самой себя вратами храма и бортом колыбели. Теодор, безусловно, был статным и достойным мужчиной, приверженцем старых взглядов и традиционных верований, человек науки и высокой морали, однако было в нем нечто, что заставляло ее сердце трепетать от ужаса. Будто стоишь на кладбище, осознавая, что вокруг лишь недвижимые мертвые тела, не несущие никакой угрозы, и величественность облеченной в мрамор почтенности Смерти, однако при этом сам боишься открыть дверь склепа, на котором начертано твое собственное имя. Виктор молчал об этом, будто не придавал существенного значения, в то время как девушка, поддаваясь страху неизвестности и догмам, навязанным законами того времени, понимала – однажды наступит день, когда ей придется стоять за себя и… защищать свою жизнь. А для этого…

– Что это?.. – настороженно прищурилась Беатрис, ускорив шаг, вырвавшись из своих невеселых дум.

Впереди, из-за густых зарослей доносились тихая музыка и голоса, мерный шорох босых ступней о траву и… треск костра.

– Каждый год в эту самую ночь члены окрестных ковенов проводят шабаш, дабы сопроводить очередной оборот колеса жизни. – раздался из-за ее спины голос Виктора, вышедшего на поляну вслед за ней. – В этот раз я пригласил старейшин провести обряд здесь, в твоих владениях, дабы поприветствовать тебя, как госпожу этих земель. С этой самой ночи ты сможешь призвать их в помощь себе в любое время, и они с радостью примут твое приглашение провести праздник на твоей земле, куда бы ты не направилась.

Но Беатрис будто не услышала и половины сказанных им слов. Перед ней, прямо на ее глазах будто оживали фантазии ее детства. Горящий хрустким пламенем в центре поляны костер, букеты весенних цветов, разложенные вокруг, источающие густой аромат в близости огня, дары и подношения, уложенные в венках, украшенных лентами: вино, молоко, фрукты и выпечка, а венцом всего этого… хоровод из дюжины прекрасных девушек и женщин, что, облаченные в полупрозрачные одежды, держась за руки, едва касаясь пальцами ног земли, кружили вокруг этого светоносного алтаря под музыку, что доносилась будто бы из ниоткуда… из зарослей шиповника неподалеку, окружавшего поляну плотным кольцом.

– О, а вот и вы! Рад видеть вас здесь сегодня, Виктор! Давненько наши пути не пересекались, думал, ты уже и забыл старых друзей, на праздники не ходишь, приглашения уходят в никуда, а тут вон оно как!

К ним бодро подошел высокий мужчина, с щедро украшенными серебром волосами, зрелый на вид, но еще не старик, со сверкающими голубыми глазами и густой аккуратной бородой, облаченный в схожем с Виктором стиле, разве что его одеяние было белоснежным, с синей, вышитой серебряной нитью оторочкой по краю. Они обменялись крепким рукопожатием, что сопровождалось приветливым смехом и ударами по спине, после чего они смерили друг друга оценивающими взглядами.

– Приезжайте, говорит, будем праздник в саксонских лесах танцевать, загадочный такой, как всегда! Я уж гадал, что ты там задумал на этот раз… – он глубоко вздохнул, переводя дыхание.

– Довольно тебе, Шепеторн… – оскалился на его слова мужчина, смерив того двусмысленным взглядом с тенью иронии.

Беатрис же тем временем зачарованно скользила взглядом по лицу своего наставника. Обычно всегда такой холодный и флегматичный, сейчас он будто светился внутренним светом, а огонь в глазах, что тихо тлел, суля неминуемую погибель, теперь плясал искрами, оттеняя кровь. Видно, этой ночью ей предстояло увидеть своего отца в совершенно ином свете, чем она привыкла знать его раньше…

– Забегался, с кем не бывает, к тому же… Видишь ли…

– Да, вижу, я, как тут не видеть. – усмехнулся старейшина, смерив девушку взглядом с головы до ног, – Дочку свою привел, потерянное дитя, взрастил заботливо в плодородной почве знаний и опыта, а теперь пришел предложить нам срезать первый плод с этого мирового древа? Сильная будет ведьма, достойное украшение нашему шабашу. Только дай ей себя показать…

– Не удобряй в ней честолюбие, Терновник. – мрачно покосился на него Виктор, твердо обхватив холодной рукой плечи Беатрис, заставив ее очнуться и спуститься с небес на землю. – Это большая ответственность для нее в столь юном возрасте, но иного выбора у нас сейчас нет. От лица своей дочери и от себя лично, я…

– А она что, немая, что ли? – сощурился мужчина, с укором покосившись в его сторону, – Пусть сама говорит, раз ты хочешь передать ей эту землю, говоришь про ответственность, но не даешь ей даже слова сказать. Среди вас восемнадцать лет, может, и не возраст, но у людей все совершенно иначе устроено. Ну! – обратился он к девушке, что, до сего момента молча наблюдавшая за ними, подняла на него потерянный взгляд, – Говори, дорогая, что там твой отец-параноик хотел сказать мне от твоего имени?

Беатрис на секунду оторопела, пытаясь правильно истолковать ситуацию, а холодные пальцы, сжатые на ее плече, совсем не помогали ей в этом. Она должна была ответить, но… что же отвечать в такой ситуации? Когда, спустя столько лет, она впервые оказалась в обществе тех, с кем ей придется иметь дело всю оставшуюся жизнь. Но… раз так, то и робеть отныне не имело никакого смысла.

– Думаю, он хотел сказать, что мы выражаем искреннюю благодарность вам за то, что приняли приглашение и прибыли к нам, чтобы встретить эту ночь вместе. – как можно более уверенно и приветливо произнесла девушка, подняв взгляд ему в лицо. – Отец предпочел оставить в тайне для меня суть этого вечера, но, уверена, вы сможете меня направить, чтобы я и в дальнейшем смогла достойно выполнять свои обязанности. Мое имя Беатрис Аделхейт Бойе. Очень приятно, господин Шепеторн. – улыбнулась она, чуть склонив голову.

– Вот, совсем другое дело! – просиял тот, склонившись, чтобы, подражая светской манере, поцеловать девушке руку, – Такую изысканную даму привел, а сам… эээх… – махнул он рукой, – Время идет, но ты все не меняешься, ясное дело, что упырь. Пошли, девочка моя, познакомим тебя тут со всеми, что на месте стоять, ночь к зениту…

Помимо танцующих девушек и Шепеторна на поляне присутствовало еще пятеро старейшин, каждому из которых ей пришлось представляться. Все они прибыли из совершенно разных земель, порой казалось невозможным, что даже из России и Ирландии к ним прибыли шаманы и потомки друидов, чтобы отметить праздник в столь разношерстном кругу. Впрочем, если вспомнить, кем был ее отец, думать об этом ей сразу же представлялось нецелесообразным. Его здесь хорошо знали и встречали, как старого друга, сложно было представить, в каких обстоятельствах все эти люди сблизились и какие события сплотили их ковены. Разные мнения и разные традиции, люди и вампиры, феи и колдуны, встретившиеся на одной поляне, но объединившиеся, чтобы поприветствовать торжество Природы.

Впрочем… она часто бывала на балах и встречах, приемах и выставках вместе со своими родными, однако только здесь, в обществе, казалось бы, совершенно незнакомых ей людей, она впервые почувствовала себя… на своем месте. Больше не ища повода притворяться и мерить маски.

– Позвольте спросить. – обратилась девушка к одному из мужчин, когда формальности были улажены и все перешли к непринужденной беседе, попутно прикладываясь к душистому ягодному вину, – А откуда звучит эта музыка?

– А… это? – опомнился Яшвен, молодой шаман с причудливым украшением из костей и перьев в густых рыжих волосах, заплетенных в косы, – Это местный сатир. Ну и привередливые же у вас тут духи, долго пришлось его обхаживать, чтобы он согласился поиграть с нами. Сразу видно, одичал этот лес без хозяйской руки. Ну, ничего…

– Сатир? – перебила его Беатрис, задумчиво оглядываясь по сторонам. Музыка не смолкала ни на минуту, многими голосами перекликаясь будто со всех сторон, казалось, она шла даже из-под земли. – Странно, но я еще не видела здесь ни одного фейри. Впрочем…

– Да, мне уже рассказали о вашей «ссоре» пару лет назад! – вклинился Эмиель, ирландский поэт, говоривший на немецком пусть и ясно, но с забавным булькающим акцентом, – Целый кусок леса выжгли, неудивительно, что они теперь так скептически относятся к вам. К тому же не забывай, кто твой отец, милая девушка, может Зимние еще и терпят его, но теперь до осени в этих краях не надейся на теплый прием. Нет ничего удивительного в том, что они не торопятся появляться тебе на глаза. Впрочем… ты-то человек, может еще и удастся что-то исправить.

Беатрис нахмурилась, опустив взгляд в землю. Да, пару лет назад, когда ей было шестнадцать, во время одной из поездок, ночью на ее семью было совершено вооруженное нападение на дороге. Какие-то бандиты окружили карету, благодаря удачному стечению обстоятельств девочке удалось бежать в лес. И егерь, защищавший ее, по ошибке выстрелил в оленя, бывшего священным животным рощи, охраняемой местными духами. В общем… слово за слово, одно повлекло за собой другое, шокированная, Беатрис не контролировала себя и свои эмоции, разозленная тем, что помимо разбойников ей придется воевать еще и с разгневанными фейри, ополчившимися вовсе не на тех, кто действительно угрожал чужим жизням. Она воспламенила засохшие листья вокруг себя, уничтожив магическим пламенем вместе с докучавшими ей феями еще и участок леса, прилегавшего к окрестностям их земель, захватив с собой грабителей, чуть не спалив и собственную семью. С тех пор там больше ничего не растет, а уничтоженные земли никогда не восстановятся.

Весть быстро разошлась и, как видно, ее тогда надолго запомнили. Впрочем, все верно, пусть разбойники убивают дичь и грабят людей, пока они обходят стороной их священные рощи и не стреляют оленей, любые преступления будут замалчиваться. Это двуличие всегда выводило ее из себя.

– Ну, что ты набросился на нее… – поспешил оборвать затянувшуюся паузу Шепеторн, глядя, как на лбу Виктора начали пролегать глубокие складки, и как недобро застонали бревна в костре, пугая девушек, – Молодая кровь требует активных действий, а хранители тех земель сами виноваты, что не избавились от паразитов раньше, чем начали страдать священные животные. Все хороши, но не стоит из-за этого портить праздник. Боги не погладят нас за это по головке.

– Прости… – бросил поэт, тут же заливая было разбушевавшиеся эмоции вином, – Я не хотел обидеть юную госпожу, однако факт есть факт. И ей еще повезло, что это произошло за границами этого леса.

– Факт в том, что ты заносчивая заноза в заднице… – покачал головой мужчина, присоединяясь к дегустации, – Вместо того, чтобы веселиться, скрипишь как несмазанная телега. Да тебя дриады по широкой дуге не обходят только потому, что привязаны к собственным деревьям.

Эта фраза заставила Беатрис рассмеяться, не сдержав улыбки, складки на лбу ее отца разгладиться, а Яшвена подавиться земляникой, горсть которой он как раз заправил себе в рот.

Она и не надеялась на то, что ей будут рады со стороны обитателей холмов, она понимала, однажды наступит ночь, когда и она станет для них заклятым врагом всего живого, и они предчувствовали это, тем более, после обряда ее связь с лесом окрепнет… ей не удастся что-либо утаить от них. Она к этому и не стремилась. Вскоре она уедет отсюда и вряд ли снова вернется назад прежней. Если вообще когда-нибудь вернется… Отец привел ее сюда не за тем, чтобы она целовала пятки эльфам, замаливая ошибки прошлого, которые к тому же не касались никого из них. Они никогда не смогут друг друга понять. Могут только попытаться… переступив через собственную гордость и тысячи лет предубеждений.

– Ничего страшного, господин Шепеторн, господин Эмиель в чем-то прав. – заступилась за филида Беатрис, в жесте дружелюбия коснувшись рукава его мантии, – Пусть мы и живем на одной земле, дышим одним воздухом и работаем с одной силой, все же мы совсем разные. Я тогда спасала свою жизнь и жизни своих родных, они отстаивали честь священной рощи, каждый из нас делал то, что считал правильным. Мы можем попробовать договориться, но законы наших реальностей не дадут нам почувствовать себя в чужой шкуре. Господин Эмиель потратил на это свою жизнь, и уверена, ему еще многое предстоит познать. Надеюсь, это взаимно… и духи его земли благоволят ему.

– Мудрые слова… – выдержав скептическую паузу повел бровью мужчина, казалось, посветлев лицом. Осушив свой кубок, он ударил пару раз Яшвена по спине, наконец, разрешив его спор с заблудившейся земляникой и выручив его от неминуемой гибели от удушья.

Впрочем, далее разговор ушел в более мирное русло, и все уже старались не упоминать о давней вражде. Этой ночью были и другие, более важные дела…

Девушки же оказались такими же, как и она, юными ведьмами, каждая в свое время они прошли обряд посвящения и прибыли сюда со своими наставницами и старейшинами их земель. Они быстро подхватили Беатрис в свой круг, закружив в общем хороводе. Перебивая друг друга, они засыпали ее вопросами, на которые девушка терялась, что ответить… Не было у нее наставницы, ее всему научил отец. Ей приходилось скрываться, ибо в этих землях такие, как она, уничтожались. Сколько она себя помнила, здесь не было ковена, к которому она могла бы примкнуть, потому ей предстояло создать собственный или последовать за своим наставником путем отшельницы. Что за сила привела ее сюда? Злой рок… не иначе. Но эта невообразимая легкость, с которой ноги касались земли в общем потоке, а руки, словно крылья огромных птиц, скользили по воздуху, создавая ощущение полета, вторя шепоту складок их одежд… Этот смех, что, дополняя музыку, сливался в унисон со стрекотом цикад, и пламя костра, что все еще грело, а не сжигало… даровало новую жизнь земле, а не уничтожало плоть… Этому чувству невозможно было сопротивляться. Чувству великой силы, что томилась в ней до сего дня, и теперь текла полноводной рекой, сметая слежавшийся за долгую зиму снег и хрустящий лед одиночества и страхов. И эта сила ждала момента, чтобы быть выпущенной на свободу.

– Так что значило это «иного выбора у нас нет»? – хмуро спросил у Виктора Шепеторн, со стороны наблюдая за играми девушек, – Уж не хочешь ли ты сказать, что эти невежды с вилами скоро перестанут воевать друг с другом и ополчатся на нашу девочку? Тебя-то я знаю, но вряд ли боги оценят второе Лейпцигское бедствие.

– Все гораздо прозаичней, чем ты успел себе нафантазировать. – менее пессимистично ухмыльнулся ему мужчина, скрестив руки на груди следя за тем, как танцует его дочь. Щурясь от близости огня, он тем не менее обладал достаточной силой воли, чтобы держать себя в руках и поддерживать непринужденное общение, – Моя девочка хочет последовать за мной во тьму, сам видишь… Я прекрасно понимаю, что она не отступится, ведь…

– Она, как и ты – если во что-то упрется – жди беды…

– Именно… – подернул Виктор уголками губ, не поведя при этом и мышцей на лице. Закрыв глаза, он глубоко вдохнул порыв свежего ветра, растрепавшего смоль волос на его висках, казалось, в этот раз улыбнувшись по-настоящему, – Я сделал все, что от меня зависело. К солнцестоянию она выйдет замуж и вскоре принесет потомство, при этом оставшись без поддержки родной земли, без моего покровительства. Я хочу, чтобы у нее были хотя бы вы. Возможно… приняв себя и научившись живой магии, она передумает.

Но мужчина лишь беззвучно рассмеялся на его слова.

– Знаешь, что я вижу перед собой, когда смотрю на твою дочь? Крушение Везувия. В этом хрупком теле столько силы и нереализованных надежд, столько страхов и смятения. Желания найти свое место в этом чужом для нее мире. Спустя столько лет, благодаря твоей заботе ей удалось вырасти над собой, но, как бы ты не окучивал кратер, из него не вырастут цветы. И вся эта кровь земли, все это пламя однажды погребет под собой всех, если не проложить для них иное русло. Твоя дочь не горный родник, Виктор… она поток расплавленного металла, заточенный под толщей земли в ожидании взрыва.

– Разве предложенная мной альтернатива так плоха?

– Она неполноценна. Дети всегда алчно жаждут того, что запретно для них. А ты дразнишь ее своим примером, строя перед ней очередные стены, преодолевать которые становится для нее чем-то вроде состязания. Да и кто сказал, что тебе придется оставить ее после переезда? Что же мешает тебе последовать за ней?

– Я не желаю своей дочери смерти, Терновник. Я положил столетия на то, чтобы теперь она могла жить, не зная тревог.

– Ты бываешь порой так слеп, что не видишь очевидных вещей. Как она счастлива рядом с тобой. – покачал головой старейшина Скандинавии на его слова, – Говоришь о страхе, но сам выдаешь желаемое за действительное и боишься собственной тени, которой, к слову, у тебя давно нет. Мой статус претит этому, но как твой друг, я должен тебе сказать. Ты взрастил прекрасную девушку, чей дар готов расцвести, чьи таланты помогут ей стать легендарной, и на этом ты хочешь вновь лишить ее семьи, когда, наконец, спустя эти самые сотни лет скитаний, можешь снова видеть ее улыбку? Ты даже не видел, как она родилась, не знал ее первых шагов и песен, как впервые она сражалась за собственную жизнь, потеряв мать. И вместо того, чтобы ценить вместе с ней каждый момент ее жизни, помочь ей обрести счастье и долгожданный покой, ты готов бросить ее и теперь? И на кого? На вот этих? – скептически вздернул он брови, кивнув головой в сторону, где Яшвен и Эмиель что-то горячо доказывали Аристиду – французскому травнику, старейшине Прованса и Авиньона, щуплому на вид, а потому неспособному что-либо противопоставить льду и пламени, внезапно объединившимся во имя одной, только им ведомой, общей идеи. – Подумай еще раз, мой тебе совет.

– Есть в твоих словах доля истины, друг… – ответил он, невольно повторив его гримасу, – Помнится, мой названый брат когда-то говорил мне то же самое. Однако мы оба знаем, чем это закончится, если пустить все на самотек.

– О боги… – махнул в его сторону Шепеторн, этой же рукой в итоге хлопнув Виктора по плечу, – Ты порой занудствуешь не хуже Эмиеля, но с тобой хотя бы еще можно нормально напиться. Этот лыка не вяжет после двух глотков, позор ирландского народа. Вот, налей-ка себе еще, а мы пока приступим к делу…

Звуки громких хлопков ворвались в мелодичный поток, прервав танец, заставив притихнуть колдовскую флейту.

– Братья и сестры! – старейшина вышел во главе других в центр поляны, раскинув руки в стороны на фоне костра, приветствуя собравшихся, – Сегодня особенная ночь! В который раз колесо Жизни сделало свой оборот, и мы встречаем новый цикл неотвратимого круговорота сил природы. Изгоняем зло и холод с наших земель, освобождаем горные ключи ото льда и снега, чтобы, напитав почву, к осени пожать богатые плоды. Мы – опора своей земли и друг для друга. Этой ночью к нам присоединится новая сестра! Что ныне будет говорить от имени земель Саксонских и Лауэнбургских! Сегодня мы отмечаем праздник на землях ее семьи и рады приветствовать их госпожу на восходе ее силы! Примем же ее в наш круг, и да взойдет она яркой звездой рука об руку с богами! Приди же к нам, сестра Беатрис!

Девушки собирались вокруг нее, храня почтенное молчание. Одна за другой они передавали друг другу большой венок, каждая вплетая в него по цветной ленте, шепча слова напутствий и заклинаний на неведомых ей языках. В конце, держа все вместе обеими руками, возложив его на чернильные локоны благоухающим венцом. Мужчина же подошел к костру, и, нашептывая заклинание на древнем наречии, буквально голыми руками достал из пепла металлический раскаленный прут. Что-то начертав им на дощечке из светлого ясеня, он преподнес ее Беатрис, которая, лишь присмотревшись, смогла различить послание, вспомнив уроки своего отца – слова напутствий рунической вязью из древних скандинавских легенд, что он читал ей по ночам.

«Зарой это под порогом дома, дитя мое», – сказал он ей, – «И где бы он ни был… ты всегда сможешь найти в нем покой и прощение.»

Беатрис подняла взгляд, с благодарностью провожая девушек, что, поклонившись ей, разошлись по поляне, каждая к своим старейшинам, улыбаясь им и предлагая угощения. Окончанием веселья здесь и не пахло, воздух вокруг буквально вибрировал от наполнивших его сил.

– Как тебе здесь?.. – тихо спросил у нее Виктор, едва ему удалось пробраться к своей дочери через эту живую преграду, – Не переживай из-за духов, они не посмеют тронуть тебя, пока я здесь, тем более в Бельтайн стычки под запретом.

– Ничего страшного. Отец, это… прекрасно. – восторженно прошептала девушка, обхватив руками его за пояс, – Столько лет живя взаперти, среди людей, которых я не понимаю… мне открывается целый новый мир. Конечно, многое сейчас непонятно мне, не уверена, что у меня все получится с первого раза, но…

– Ты главное попытайся… – улыбнулся ей мужчина, пригладив растрепавшиеся локоны на ее плече, вдыхая ароматы трав и цветов в ее венке, – Я всегда рядом с тобой, какие бы расстояния не разделяли нас, а теперь… у тебя есть друзья, на которых ты всегда сможешь положиться в час беды. Шепеторн – мой старый друг, мы вместе путешествовали по северным горам, изучая их магию и беседуя с духами. Он близок с богами, и он сможет научить тебя тому, к чему я уже давно не способен. Яшвен и Эмиель – суть разные стороны одной монеты. Шаман и друид, оба танцующие на границе между мирами. Аристид же, пусть и замкнутый, но знает о дарах земли все. Прованс процветает под его рукой с помощью Орфео, старейшины северных Апеннин. Каждый из них сможет стать тебе учителем в том, чему не могу обучить тебя я. Не упусти этот шанс, дочь моя. И помни, я люблю тебя.

Все так же крепко обнимая его, она кивнула. Беатрис смотрела на этот праздник перед собой и чувствовала, как огромные крылья распускаются за ее спиной. Как желание полета переполняет ее, неся вперед. Она понимала, к чему клонит ее отец. Он до последнего пытался заставить ее свернуть со скользкого пути, на который она начала вступать, чем дольше они жили вместе. Этот праздник жизни не мог не пробуждать в ней радости и предчувствия исполнения желаний, однако… она, как черное рисовое зерно в мешке манной крупы… никогда не сможет до конца стать его частью. И он не мог этого не знать.

– Что они делают? – вздернула бровь Беатрис, глядя, как наставницы, а затем и их ученицы, переняв у своих старейшин кривой кинжал с рукоятью из рога оленя, одна за другой вспарывают свои ладони, сцеживая капли в кубок с вином.

– Когда в кругу прибывает, кровь плодов земли соединяется с кровью ее хранительниц. – пояснил Виктор, ободряюще встряхнув ее за плечи, – Теперь ты будешь одной из них, и праздник скоро завершится.

Взяв за руку, он ввел ее в круг, где уже собрались все присутствующие, держа наготове кинжал и чашу. Ее кровь присоединилась к ним, и каждая прислонила кубок к своим губам, выплеснув остатки в звонко зашипевшее пламя.

– Ну вот и все, праздник подходит к концу. – улыбнулся ей мужчина, когда с обрядом было покончено и старейшины вывели своих подопечных строем перед костром, замыкали который Виктор и Беатрис, – Осталось самое интересное. Как думаешь, долго вы будете собирать мой пепел по окрестной траве? – рассмеялся он, подхватив ее ладонь, целуя кровавые разводы на ее пальцах.

– Ты тоже будешь прыгать через костер? – нахмурилась девушка, тем не менее не сдержав теплой улыбки в ответ на его проникновенный жест, – Это же так опасно…

– Я ходил босыми ногами по горящей земле… Я руками держал тлеющие угли, что остались от стен нашего дома. – с тенью печали в голосе ответил он, – Я больше не позволю огню вставать на моем пути, а догмы нашего клана гласят, что огонь… как и твой внутренний Зверь – прекрасно поддается дрессировке. Пусть на это и требуется некоторое время. Так что будь смелой и не оглядывайся назад, я не отпущу твоей руки.

– Хорошо… – глубоко вздохнула девушка, обратив свой взгляд вперед, где первая троица уже готовилась к разбегу.

– Хочешь… я последую за тобой в Гамбург? – вдруг спросил у нее Виктор, едва за пределами огненной стены оказались курчавые локоны хранительниц земель Авиньона, – Ты сможешь продолжить свое обучение под моим присмотром, я буду учить фехтованию твоих детей, как когда-то учил вас с братом… Будущее еще не настало, прошлое уже позади, а в настоящем… пусть случится то, что должно.

– Я… буду счастлива. – тихо ответила ему Беатрис, закусив губу, чтобы сдержать робкую слезу, – Мне страшно уезжать отсюда одной в темноту неизвестности. Страшно, что Теодор знает, на что идет, беря меня в жены, так же, как и осознает, какую власть будет иметь над моей жизнью. Твой подарок придал мне сил и уверенности в своем будущем… даже если случится беда, мне будет к кому пойти. Я смогу постоять за себя. А если рядом будешь ты… для меня не будет ничего невозможного.

– Рад это слышать…

Костер вспыхивал радужными искрами каждый раз, когда над ним пролетали фигуры людей. Будто разгораясь все ярче, слепя переливами и оглушая своим треском. Под конец Беатрис начала сомневаться, а смогут ли они вообще перепрыгнуть его и не станет ли шутка ее отца чем-то большим, чем злой иронией и насмешкой над его проклятием.

Однако холодные пальцы крепко сжимали ее ладонь, приближался их черед пересекать черту на пути к очищающему пламени, а потому… ей ничего не оставалось, кроме как, сжав руку в ответ, поднять уверенный взгляд вперед, прежде чем, набрав полную грудь воздуха, оттолкнуться от земли, вперед… в неизвестное… На этот раз без тени страха и сомнений.

***

Тьма накрыла ее. Словно по хлопку свет погас вокруг, оставив ее в полном одиночестве в пустоте. Первое время не в силах сориентироваться, понять, закрыты у нее глаза или же нет, Беатрис молча стояла на месте, отдаваясь ощущению невесомости, лишь со временем, когда глаза привыкли к темноте, осознав – она все еще в лесу… на той же самой поляне. Одна. Позвав сначала Виктора, а потом и других, но без ответа. Тишина, за исключением тех голосов, что наполняли ночной лес в последние минуты перед тем, как начинает светлеть небо на востоке. Самые темные минуты перед рассветом.

– Значит это ты… новый голос наших земель, – раздался из-за ее спины гулкий мужской голос.

И трескучие ноты в нем дали девушке знать, что и вправду… теперь жизнь ее не будет прежней. Теперь с ней будут говорить, как с равной… и ей придется отвечать. Думая, прежде чем говорить, а не как она делала это обычно.

Она обернулась на голос, сперва увидев лишь встрепенувшиеся ветви шиповника, что окаймлял поляну, но затем из зарослей явилась высокая фигура молодого мужчины со светлыми волосами, тугими кудрями обрамляющими его лицо, светящимися в темноте рощи зелеными глазами, аккуратными витыми рожками на лбу и… покрытыми густым лоснящимся мехом, оканчивающимися копытами ногами. В руках он держал резную флейту, шею же украшали тонкие многоярусные малахитовые бусы. А из-под вышитой набедренной повязки сзади выглядывал небольшой, похожий на заячий, пушистый хвост.

Беатрис вздрогнула, впервые за долгое время увидев перед собой духа, тем более не самого простого. Перед ней стоял тот самый сатир, которого Яшвен половину вечера на пару с Эмиелем уговаривал сыграть на их празднике и, через силу взяв себя в руки, девушка склонила голову перед ним, рефлекторно пригибая колени в книксене.

– Каковы твои намерения? – задал он вопрос, замерев, точно статуя богини правосудия.

– На самом деле… я никогда не думала об этом. – честно ответила Беатрис, глядя ему в глаза. Один их взгляд парализовывал волю, она прекрасно знала, чем может обернуться ее невежество. – Вскоре мне предстоит покинуть эту землю, но я уверена, без меня вряд ли ваша жизнь станет хуже, чем была.

– Да… я слышал разговор старейшины с вампиром… – склонил голову на бок дух, сощурив взгляд, – Ты станешь одной из них, утратишь наше доверие, и путь к вратам наших холмов для тебя будет закрыт.

– У всего есть своя цена.

– И это так. В таком случае… мы сделаем для тебя подарок. В знак приветствия и прощания, – пожал плечами сатир, мягко ступая по сочной траве прошествовав мимо девушки в сторону тропы, ведущей к поместью.

Едва он подошел ближе, Беатрис задрала голову, осознав, что на самом деле его рост был чуть более двух метров в высоту.

– В благодарность за то, что тебе хватает благоразумия избавить нас от своего общества и соседства с немертвыми, раз уж именно к этому все и идет.

Он приложил к губам флейту, невесомо извлекая из деревянной трубочки неземного звучания музыку. Она стелилась по воздуху, отдаваясь в росе и тумане, эхом звуча в каждой травинке и листке на ветвях деревьев. Птицы и сверчки подпевали его мелодии… полной невысказанной грусти и меланхолии.

Они шли по тропе, будто плывя в клубах туманной взвеси, стелящейся по земле, и с каждым шагом Беатрис вздыхала все глубже, чувствуя, как густеет воздух и как увядают цветы ее венка, пригибаясь от навалившейся на них влаги.

На выходе из леса от нехватки воздуха она потеряла сознание. Дядюшка Йохан, как всегда, когда он гостил у них в доме, на рассвете выгуливая в лесу охотничьих псов, обнаружил ее раньше, чем это успел сделать глава семейства. Иначе скандала было бы не избежать. Ее самочувствие предпочли списать на переутомление и непогоду, но еще несколько дней Беатрис не могла прийти в себя и восстановить в памяти события последних дней. Лишь когда взошла новая луна, память ее прояснилась и, проклиная себя на чем свет стоит, Беатрис зареклась еще хоть раз выходить в лес до своего отъезда, тем не менее с помощью Виктора закопав подарок Шепеторна под порогом своего родного дома вместе с ножом из метеоритного железа.

А ровно за месяц до летнего солнцестояния, когда уже была согласована итоговая дата свадьбы и подписан договор между отцами семейств… Беатрис впервые проснулась посреди ночи в холодном липком поту. С замирающим от ужаса сердцем пытаясь всеми силами изгнать из своей памяти видение очертаний антрацитовых шпилей Штайнхалля… Злой ли подарок фейри или же знак свыше, но именно тогда началось то, чему суждено было свершиться почти две сотни лет спустя.

Череде событий, что ознаменует ее возрождение из мертвых и одновременно с этим – конец этого мира.

Respice finem

Глава 1

Как обычно бывает в жизни… всему хорошему рано или поздно приходит конец. И далеко не каждая сказка может похвастаться счастливым завершением. И пусть временами Беатрис и чувствовала себя как принцесса в башне, окружали ее отнюдь не потоки лавы и кишащие у подножия стен драконы, а собственные страхи, что захлестывали с головой. Но, справедливости ради, стоит заметить, что некоторые люди порой могут быть ничем не хуже чудовищ.

После свадьбы, сыгранной в конце июня тысяча пятьсот четвертого года, теперь уже молодая госпожа Беатрис Аделхейт Раух уехала за своим мужем в Гамбург. Холодный портовый город, окруженный лесами и водой. Дом их находился в нескольких часах езды и так же, как и в ее родном поместье, оттуда открывался поразительный вид на пруд и холмы, за которыми стелилась широкой лентой Эльба. И только это: лес, скалы и ручьи приносили ей утешение, напоминая об удивительном празднике, что подарил ей наставник в ночь ее рождения на свет, и о родном доме, который остался позади.

Из Лейпцига путь был неблизким, родственники приезжали лишь по большим праздникам, сама же она больше не возвращалась в свой родной дом, будто раз и навсегда решив сжечь за собой мосты. Едва за ней закрылись двери гамбургского поместья она будто услышала лязг прутьев, как на решетках в мрачных темницах из старых сказок. Она не имела ограничений в этом доме, могла ходить везде и разговаривать с кем бы не пожелала, она даже могла продолжать тренировки, так как вместе с ней в качестве телохранителя переехал и Виктор, но эти стены… навсегда стали ее тюрьмой. И Теодор никогда не отказывал себе в удовольствии напомнить ей об этом…

Помимо всего прочего… была какая-то неведомая сила, которая, будто клещом присосавшись в ее мозгу, подсознательно вела вперед по тонкой звенящей ниточке, туго вплетенной в полотно паутины воронкового паука. В следствии того приступа после ее совершеннолетия, что предшествовал свадьбе, часть ее разума будто перестала ей принадлежать, заполненная какой-то неуловимой навязчивой идеей. Ей постоянно казалось… что она куда-то опаздывает, чего-то не успевает, но чего… вспомнить она была не в состоянии. И это отражалось на ее отношениях с мужем, на тренировках с Виктором, на ее эмоциях и стойкости духа. Оторвавшись от родного дома, она перешла на новую ступень, в новый этап своей жизни. Так же ясно она осознавала, что и этот дом – лишь очередной виток спирали ее жизни, прежде чем ей придется шагнуть в пустоту, но почему… Почему ее душа так старательно рвалась куда-то за пределы отведенных ей рамок времени и пространства, почему и целой жизни ей казалось мало для того, чтобы что-то успеть… уразуметь это ей было не дано. А потому… одну навязчивую идею она заменяла другой. Более явной и актуальной… каждый день маячащей перед ее глазами.

***

Вышивка на покрывале… книги, небрежно сложенные на полках, трофейная голова благородного оленя, установленная на стене над постепенно затухающим камином… Где-то здесь скрывались тайны обитателей этого дома. Но ее дом был так далеко… от него не осталось даже очага. Ей оставалось только одно… смиренно ждать…

Девушка устало вздохнула, лишь чуть поправив сбившееся одеяло напевая сквозь закрытые губы убаюкивающие мелодии. Малыш, которому было около года, засопел на ее руках, чуть подернув головой, стиснув руками покрывало, но тут же снова затих. Легко качнув его, она окончательно прогнала остатки дурного сна, навеянного треском поленьев, а мягкое прикосновение двумя пальцами к его лбу успокоило разум. Если бы конечно же с ней это работало так же легко…

Она снова обратила взгляд к камину, где в робких языках пламени сгорали последние дрова. Сколько уже лет прошло? Да вряд ли прошел и год с тех пор, как она вышла замуж. Сначала одним грузом с родительских плеч меньше, первенец родился практически сразу, что вызвало неописуемый восторг у всего семейства, окончательно развеяв опасения, что их «особенная» девочка не сможет ужиться в мире обычных людей и ее рано или поздно отправят на костер, заклеймив позором весь их род. И этот странный мужчина, однако воспитавший в Алоисе того воина и надежду семьи, которого все так ожидали… уехал вместе с ней. Один Бог знает, чем это могло бы кончиться. Но теперь это хотя бы была не их забота.

Но нет… своеобразно, но Теодор заботился о ней, милосердно забрав из родительского дома, как лишний балласт, возможно, причиной этому была только ее внешность и умение проявить себя на публике. На людях он всегда был учтив и обходителен. В такие моменты он был любим каждым трепетным женским сердцем вокруг, все восхищались его молодой женой и ее талантами, словно пантерой на коротком поводке, что показывает трюки, но все менялось, стоило лишь им остаться наедине. Сухость, что хрустела песком на зубах и самонадеянность, что ядом проникала под кожу срывала прочь все маски. Она была хорошим «аксессуаром» в свете, статусным и стильным, ведь за ее характер уже давно можно было бы эту самую внешность пустить под откос… Это прекрасно докажет тот маленький сверток невинности, что сейчас она держала на руках, стараясь согреть теплом своего едва бьющегося сердца. Но она старалась… правда старалась, несмотря на свои порывы, свободолюбие и воинственный нрав, что так нравился ее наставнику, хотя бы казаться хорошей женой и ответственной матерью. Хотя бы ради своего сына… раствориться в этом мире… стать его частью. Временами ей казалось, будто у нее что-то отняли. Нечто очень важное, смысл чего она так и не может постичь, но что неуловимо витает вокруг, будоража сознание. Как призрак, как видение, которое она не в силах разглядеть, несмотря на свой дар.

Она стиснула зубы, чувствуя, как режет ее глаза непрошеная влага. Провалы в памяти она предпочитала замещать и оправдывать стрессом из-за переезда. Ужасом… от жизни наедине с потенциальным палачом.

И эта напряженная безмятежность казалась незыблемой, пока тишину не разорвал громкий стук в дверь…

Ручка не провернулась с первого раза, и теперь что-то со всей силы долбило в дверь с той стороны, словно пытаясь выбить ее вместе с петлями. Двери здесь были добротные, из ценных пород дерева, петли крепкие, потому удары с каждым разом становились все страшней, заставив Беатрис вздрогнуть всем телом, изо всех сил прижав к себе ребенка. Было согревшиеся ноги в раз заледенели, а сердце сжалось в комок. Так биться в двери мог только Виктор, но ему бы не потребовалось больше одного толчка, чтобы выбить даже каменную стену. Тогда кто это может быть?.. Однако она прекрасно отдавала себе отчет в том, что, кто бы это ни был… бежать ей отсюда уже некуда. Разве что самой броситься в огонь, пока ее не пригласили туда силой…

Она так и продолжила смотреть в камин, но… стук тут же прекратился. Затих на минуту… две… три…

– Еле нашел запасной ключ… – проворчал себе под нос мужчина, темным силуэтом входя в комнату, – Ты опять закрылась одна? А если бы ребенку стало плохо? Здесь же дышать нечем.

Так и продолжая сидеть в кресле, не открывая глаз и чуть нахмурив брови, Беатрис убрала руку от ушей Аскеля, лишь устало вздохнув на слова мужа.

– Я устала… хотелось побыть одной. – тихо проговорила она, – Ты чуть не разбудил нашего сына. Благо он всегда так крепко спит…

На этот раз устало вздохнул уже Теодор.

– От чего ты устала? – он выждал несколько секунд, – Где ты была почти половину ночи?

– Я… тренировалась. – девушка закусила губу, предчувствуя ответ. – Как делаю каждый вечер трижды на неделе.

– С ним?..

– С мечом… – приподняла она брови, саркастично склонив голову на бок, – Если я не хочу потерять форму после родов, мне необходимо много заниматься, прости, если доставила тебе неудобства.

– Ты испытываешь на прочность не только свое хрупкое тело, но еще и мое терпение, дорогая. – мужчина медленно подошел к креслу, где сидела девушка, ласково проведя рукой по ее волосам, – Я понимаю, ты сильная духом женщина, многие увлечения твоих сверстниц не приносят тебе удовлетворения, но это еще не значит… что мне плевать на то, где… и с кем ты.

– Виктор – член нашей семьи… – терпеливо ответила Беатрис, не поднимая на него глаз, но лишь крепче прижав к себе сына, едва рука ее мужа коснулась ее головы, – Я попросила его сопровождать меня, так как разлука с домом иногда бывает для меня нелегка, а он… мало того, что обеспечивает мою безопасность в твое отсутствие, но и помогает мне не раствориться в этой… меланхолии. Этой горстке горничных, что ты приставил ко мне, я и локон своих волос не доверю. Мы уже обсудили это… как часть договора перед свадьбой, и мой отец одобрил мой выбор. Глупо искать в наших взаимоотношениях подтекст, Теодор.

Мужчина зашевелил усами, под которыми прятал тонкие губы, в этот момент и так сжатые в едва заметную полоску. В ярком свете камина, в пляшущих на его серьезном лице бликах, плутавших в густой растительности и волосах, его мощная фигура казалась похожей на таинственного Минотавра, разве что маленького Тесея здесь защищала сама Немезида.

– Подтекст?.. – ласковая рука неспешно накручивала волосы на пальцы, не сразу дав знать о своих намерениях.

Палец вскоре сменился кулаком и обхватив волосы жены в тугой пучок мужчина с силой потянул вверх, медленно заставив ее подняться с места. Он не хотел будить сына, потому резко не дернул, от чего Беатрис лишь зашипела от боли, но не закричала от неожиданности.

– Думаешь, я не знаю, с какой репутацией я забрал тебя из дома? Кем бы ты была, не будь сейчас здесь меня? Горсткой пепла?.. – он развернул ее лицом к себе и теперь буравил взглядом ее искаженное в оскале лицо. – Я люблю тебя, Беатрис, ты будоражишь мое сердце и душу, пробуждаешь к жизни то, что, как мне кажется, уже давно бы покрылось пылью, превратив меня в безжизненное изваяние, однако, заклинаю тебя, не забывайся! – прошипел он, с новой силой сжав кулак в ее волосах, – Этот человек – дьявол во плоти, что соблазнил твою душу, и лишь страх потерять тебя окончательно не позволяет мне выставить его прочь. А что до договора – твой отец продал бы тебя самому Сатане, если бы это избавило его от пятна на репутации, так что в твоем положении бессмысленно прикрываться этим. Остерегайся!..

– Оставь его в покое!.. – прошипела в ответ девушка, лишь крепче прижимая к себе ребенка. Она знала, что дальше угроз дело не зайдет, Теодор прекрасно осознавал свои риски, но впутывать в это Аскеля… это было бы уже слишком. – Я стараюсь для тебя, как могу, я бесконечно благодарна тебе за все, что ты сделал для меня, сделав мне предложение и оказав милость моей семье. Ты дал мне возможность стать доброй женой и матерью, что бесценно для меня. И наш сын – прямое тому доказательство. Ты любишь меня, несмотря на то, кто я есть, ты достоин уважения и признания, однако требовать от меня слепого обожания и раболепия не входит ни в один пункт ни нашего договора, ни понятий о чести и достоинстве, а посему… остерегайся, Теодор… – прищурилась она, блеснув глазами, но не позволив даже мышце дрогнуть на своем лице, – Я не позволю тебе причинить вред моей семье. Ты не знаешь, на что я способна, но фехтование… лишь малая из этого часть.

Мужчина застыл на месте, продолжая сжимать ее волосы, твердым взглядом буравя ее лицо. А она не сводила с него мечущего молнии взгляда. Внутри она дрожала от нервного холода, охватывающего сердце, тьма будто сгущалась вокруг нее, обесцвечивая мир вокруг, но у нее уже не было пути назад и не было права на слабость. И спиной она чувствовала, как жарко грел с нежданной силой разгоревшийся камин, облизывая огнем камни, грозя поджечь шкуры у ее ног. Этот дом, эти люди, что были ее семьей, безусловно были важной частью ее жизни, однако, если это встанет на пути к ее цели… она, не задумываясь, перешагнет через это препятствие. Чтобы вернуть себе то бесконечно ценное… что отняли у нее.

Эта восковая фигура, где лишь глаза были живыми и вели невидимую посторонним схватку, могла бы стоять так бесконечно долго, будто пытаясь что-то кому-то доказать, однако, здесь это грозило стать лишь плутанием по замкнутому кругу. Заяц волку не товарищ, и Теодор прекрасно осознавал свою слабость перед этой женщиной несмотря на то, что физически он бы мог дать фору многим вокруг себя. Потому все, что ему оставалось, это пытаться сыграть на ее потаенных страхах перед неизвестностью, перед буквой человеческого закона.

При этом не зная… что она уже давно держит зажженной ту последнюю спичку, что сожжет за ней мосты.

Его рука дрогнула, а Беатрис напряглась, ожидая очередного выпада в свою сторону…

– Я не знаю, что с тобой происходит… – лишь тихо произнес он, притянув ее ближе к себе, прижав ее голову к своей груди, лишь чуть зажав сопящий сверток с ребенком между их тел, – Как бы близко ты не была, иногда мне кажется, что ты бесконечно далеко и это ранит меня в самое сердце, лишая надежды однажды действительно стать близким тебе. Лишь об одном прошу… – он опустил голову, зарывшись носом в ее волосы, где его пальцы медленно разжались, опустившись ей на спину, – Будь благоразумна. Не будь здесь тебя… все мои достижения не имели бы смысла.

Ложь. Наглая ложь. Она прекрасно знала, что единственная его любовь – это его труд. Его работа, за которой он целыми днями пропадал в кабинете и на конференциях, вспоминая о ней, лишь когда чувствовал, что остыла постель. Зачем она была нужна ему – оставалось загадкой. Может ему доставляло удовольствие раз за разом предпринимать попытки приручить ее как очередного жеребца из своей конюшни или собаку из псарни, что ловила ему лисиц. Может быть он надеялся сыграть в бога, искоренив из нее эту «дурь», что тянулась за ней нефтяным следом, не огнем, так мечом. Кольцо на пальце не смогло этого сделать, ребенок тоже не помогал, когда-нибудь варианты кончатся… и что тогда?

– Детство кончилось, дорогая… – тихо проговорил Теодор, прижавшись к ней щекой, – Может раньше все было по-другому, и твоя семья потворствовала твоим прихотям, но теперь все иначе… У тебя другие обязанности… и эти игры лишь отвлекают тебя от них. Я терпелив, ибо знаю, что на некоторые вещи требуется время, ты молода и ретива, но однажды всему приходит конец. Наступит день, и ты это осознаешь… так ясно, как светит солнце. – его рука опустилась чуть ниже, проскользила по пояснице, крепко сжав в складки жесткую ткань платья, заставив девушку подобраться, – Я помогу тебе… будь уверена в этом, дорогая.

На этот раз Беатрис замерла на месте, слепо глядя в его высоко вздымающуюся грудь, прижимая к себе тихо посапывающего сына и боясь пошевелиться.

Но мужчина лишь усмехнулся, нежно поцеловав ее в лоб, медленно разжав пальцы, дав ей наконец возможность вытолкнуть застоявшийся в легких воздух.

***

С тех пор прошло около трех лет. По своему обыкновению, дабы избежать конфликтов, Беатрис старалась не привлекать к себе лишнего внимания, тренировки проходили по смещенному расписанию, а с определенных пор спать она старалась в отдельной спальне, мотивируя это тем, что, по ее мнению, няни недостаточно хорошо смотрят за ребенком, а ей не хотелось бы, чтобы Аскель, разбуженный дурными снами, тревожил отца ночными визитами в их комнату.

Но… признаться честно… ей просто стало страшно каждый вечер заходить в их общую с Теодором спальню. Будто под порогом их комнаты кто-то очертил линию солью и развесил зверобой. Все сжималось внутри и требовало убраться прочь как можно дальше, но… она лишь вновь и вновь стискивала зубы и, развернувшись, шла переодеваться ко сну в одиночестве в небольшую комнату, расположенную рядом с детской своего сына.

Но что же об этом думал ее наставник, что был отцом ее мятежному духу? Тот, что был персоной нон грата в этом доме, но которого все молча сносили, считая лишь довеском к приданому, и который, тем не менее, был главной темой сплетен и домыслов всех слуг в тихие моменты после ужина, а порой даже причиной нескольких разбитых сердец. Будто он наемный убийца, шпион или, еще того хуже, любовник молодой госпожи, и еще неизвестно было, от кого она родила ребенка. Что же думал он сам, когда видел, как его дочери кусок в горло не лезет за семейным столом и как каждый раз после занятий она, выжатая досуха, запирается в своей комнате на ключ… словно затворница, словно пленница в собственном доме.

Он не давал ее духу пасть жертвой тревоги. Он учил ее быть уверенной в собственных силах. Держать свою волю так же крепко, как она сжимала в руке клинок. Пусть этим клинком было не зарубить ее самых страшных врагов, что обитали в глубине ее сердца, он помогал ей создать такой же клинок в ее душе, способный победить и врагов, невидимых глазу. Не отдавая себе при этом отчета, что тем самым он просто пытается отсрочить неизбежное, как больному лихорадкой бездумно прикладывают на лоб холодный компресс. Помыкаемый уже собственным страхом перед лицом ее судьбы. Он своими же руками гнал ее в тюрьму несчастливого брака, утешая себя тем, что этим спасает ее жизнь, не думая при этом, что даже смерть принесла бы ей больше покоя, чем та жизнь, которой она жила. Возможно… прожитые века все же наложили свой отпечаток и при всей своей чуткости он добровольно отказывался принимать очевидное.

Но ей становилось лучше. Понемногу, день за днем. Все выше поднималась ее голова и ярче сияли искры в глазах. Расправив плечи и прямо держа спину, она была готова вновь дать отпор натиску своих тревог и страхов.

И однажды поплатилась за это.

***

– Eins, zwei, drei! – гулкий голос разорвал покров общего шума в зале.

Небольшой салонный оркестр взмахнул смычками, а гости, будто подчиняясь этому жесту, разделились по стенам залы, освобождая пространство для танца.

– Она такая красивая…

Фрида Бойе протянула руки к дочери, смахивая слезы. Несмотря на возраст она по-прежнему была красива. Смоляные кудри даже с годами сохранили свой блеск, не нуждаясь ни в какой в косметике. Почтенный возраст выдавала лишь изящная седая прядь, которую женщина и не думала прятать, кокетливо заправляя ее в прическу на показ окружающим. А тонкие морщинки в уголках изумрудных глаз придавали ее взгляду лукавую бдительность, которая иногда вгоняла в краску легкомысленных любителей распустить хвост на публику.

Закусывая губы, Беатрис передала хнычущий сверток матери. Это был ее первый выход в свет после родов спустя почти год после рождения дочери. И пусть Эмма была самым прекрасным ребенком на свете, вызывающим только умиление и безусловную любовь одним своим видом, передав дочь Фриде, девушка вздохнула с облегчением. Ей хотелось только одного – поскорее выполнить свой долг и удалиться в комнату… Вина ей все равно никто не предложит, как минимум еще полгода…

– Да, матушка. – устало улыбнулась она, гладя дочь по пушку волос.

Перестав издавать странные звуки, та подняла взгляд кристально-чистых голубых глаз на женщин над собой. И под умиленные стоны бабушки, она вытянула руку, коснувшись пальцев Беатрис, едва та отстранилась, чтобы поправить оборки на ее воротничке.

– И она станет еще прекрасней, когда вырастет…

Только лишним было бы упоминать, что красота ее сведет в могилу не один десяток мужчин… как позже и ее саму…

– Неужели дражайшая супруга сегодня не в настроении?.. – тяжело ухмыльнулся Теодор, нежно обхвативший сзади ее вздрогнувшие холодные плечи. – Не желаете немного размяться, эта аллеманда, помнится, ваша любимая?

Беатрис натянуто улыбнулась, опустив глаза в пол. Не то, чтобы любимая… но именно эту мелодию она наигрывала на клавикорде в тот самый вечер, несколько дней назад… вспомнив это так ярко, будто бы кинжал засадили ей в сердце. Он специально напомнил ей об этом, будто нарочно включив эту композицию в программу бала…

***

Ее пальцы легко порхали по клавишам, заставляя молоточки отстукивать по струнам мелодию, текущую плавной рекой, зажатой педалью, которую вдавливала в пол ножка в шелковой туфле. Тот самый бальный зал… клавикорд в углу комнаты, на котором тогда стоял лишь небольшой канделябр, чтобы было хорошо видно ноты, на которые она иногда поднимала быстрый взгляд. За высокими окнами свистела вьюга и потоки снежинок, влекомые сильным ветром, будто вторили музыке, кружась и закручиваясь хитрыми вихрями… Она с головой ушла в игру, казалось, отрешившись от всего… находясь где-то далеко отсюда. Не в поместье своего мужа… не в Гамбурге… даже не в Германии…

– Почему, когда ты появляешься, становится так холодно… – тихо спросила Беатрис, даже не отвлекшись на моргнувшее пламя свеч, не повернув головы в сторону возникшего рядом с ней силуэта.

Поздний вечер, все домашние отправились на покой, даже слуг не было слышно, неудивительно, что у Виктора в эту пору было особенно игривое настроение.

– Я вошел не через дверь… – кивнул он на запертые створки в другой стороне зала, – Холод Бездны сейчас морозит твои руки…

Девушка глубоко вздохнула, не оторвав пальцев от инструмента. Закрыв глаза, она продолжала выводить ритмичную мелодию аллеманды, а ветер за окном синхронно молотил снежными вихрями в стекло.

– Тебя что-то беспокоит… – утвердительно произнес Виктор. Иногда он просто не оставлял ей возможности увильнуть, констатируя непреложную истину.

– Мне одиноко, отец… – руки взметнулись вверх по клавишам, выводя порывистое арпеджио вверх и вниз по клавиатуре. – Холодно… пусто.

– Теодор невнимателен к тебе? Аскель ведет себя неподобающим образом? Прислуга не подчиняется?..

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду… – холодно проговорила Беатрис, всем телом склоняясь вслед за руками, будто пытаясь излить на клавиши те чувства, что всеми силами старалась удержать внутри незамеченными.

– Да… знаю. – его черты лица хищно заострялись, когда он хмурил брови, – Но не тревожься…

– Отец, уже почти год прошел… что теперь с этим сделаешь.

– Я был достаточно убедителен, когда объяснял, в чем именно он тогда был неправ, когда вломился в твои покои. И меня в тот момент ничуть не беспокоило, как он будет объяснять прислуге пятна крови по всему своему кабинету. Я бесконечно виноват перед тобой, что не успел вовремя в ту ночь…

– Я уже выразила тебе свое мнение на этот счет. Ты был на охоте… ты не виноват… – глубоко вздохнула Беатрис, пусть ей и не удалось скрыть крупную дрожь в своем голосе, – Ты и так редко ешь с тех пор, как мы переехали сюда… ходить в деревню часто слишком опасно, тебе приходится ездить в город. А он… был пьян. Даже со всей моей подготовкой, мне было не сладить с ним в тесном помещении, да еще и в этих бесконечных юбках. Да и не стоило мне изматывать себя тренировками в твое отсутствие… он просто воспользовался случаем. Как и всегда…

– Тогда что же еще…

– После того как родилась Эмма… я чувствую, будто из меня выжали все соки. С Аскелем никогда не было так тяжело. Я думала… – она вдруг остановилась, схватившись пальцами за крышку… – Что кто-то из нас обязательно погибнет… Будто часть меня все же… погибла в тот день. Хотя это наверняка случилось еще в момент ее зачатия…

– Хм… – холодная рука прикоснулась к ее полыхающим жаром ладоням. – Потанцуй со мной, доченька…

Закусив губу, будто через силу разжав пальцы, тем не менее, со вздохом облегчения Беатрис подчинилась ему, легким хлопком в ладоши затушив канделябры, погружая залу в холодный полумрак. Когда он так просил… она бы спрыгнула со скалы, ведомая одним лишь звуком его голоса, она бы пошла за ним хоть на край света. Пусть он просил совсем не об этом…

Рука легла на ее спину, прижимая к телу, пальцы вплелись в ладонь. От него пахло мускатом и маслом для смазки мечей с тонким ароматом гвоздики. Шаг… и вот он медленно кружит ее по залу, шурша туфлями по плитам, а за ними вслед кружил за окнами и снежный вихрь…

– Мне пришлось кое-что сделать тогда… – тихо сказал мужчина, когда они вошли в ритм слышимой лишь им одним мелодии, – Роды и вправду выдались тяжелыми. Такое хрупкое дитя, так много крови…

– Я… ничего не помню. – шепотом выдохнула Беатрис, бездумно облизнув пересохшие губы вжимаясь в его плечо, – Совсем ничего.

– Человеческая физиология бывает так непредсказуемо хрупка… – покачал он головой, – А это дитя принесет этому миру еще много бед…

– Она так сильно толкалась… А перепады настроения порой… были особенно невыносимы. Я безусловно люблю эту девочку, так как она моя дочь, как частичку самой себя, но… ты же знаешь…

– Созданное из насилия не сможет нести любовь… Теперь ты понимаешь, почему я не давал тебе свою кровь раньше?

– Да… – горько усмехнулась девушка, вновь кусая губы, – С частицей твоей силы в крови она… стала бы настоящем стихийным бедствием.

– Но тогда мне пришлось… Ты долго не приходила в сознание. Потому и память твоя дробится…

Беатрис крепко зажмурилась, опуская голову на плечо своего наставника. Она знала, что означает его поступок… Делясь с ней своей кровью, он приближал ее к миру за чертой, к которой она шла медленно и неотступно, как ползет к огню полусгоревший мотылек, роняя пепел. Эта кровь… капля за каплей давала ей ту силу, что могла бы помочь ей не стать жертвой обстоятельств по собственной неосторожности в очередной раз.

– Сделай это еще раз… – она напряглась, когда почувствовала, как ее сердце забилось чаще.

Чтобы связь между ними стала еще крепче… Эмпатия, преумножение сил, близость… глубже которой могут быть только Кровные узы. Опоры ее спокойствия снова расшатывались, как хлипкие мачты во время шторма, и ей казалось, что лишь вцепившись покрепче в последнюю возможность, можно было… решить эту проблему раз и навсегда.

Виктор вздохнул, но промолчал. Продолжая кружить ее по залу, он будто убаюкивал в своих холодных руках то, чем дорожил больше всего на свете, пытаясь заглушить в ней то алчное безрассудство и панику, которая, безусловно, была следствием уже его неосторожности. Он гордился своей дочерью, пусть и упустил столько возможностей для того, чтобы стать этому причиной. И с горечью для себя понимал, почему теперь она так страстно желает покончить с собой его руками. Пусть она и знала все, что ей требовалось на данный момент, он же знал слишком много. Он ловил грудью каждый удар ее сердца и проклинал ту ночь, когда…

– Сделай…

Девушка прижалась ближе, проведя рукой от плеча, требовательно зарывшись пальцами в его волосы. Склонив голову к себе, губами коснувшись уха.

– Пожалуйста…

Странные вещи творит с людьми кровь. Дает жизнь, убивает… хоть веревки вей. Кому как не бессмертным это знать. Глоток, дающий исцеление, быстро теряет свою притягательность, оставаясь горьким привкусом на губах и сладкой негой в воспоминаниях. Но когда ее больше, чем глоток… Когда это бурлящий поток, смывающий все разумное, что еще есть в человеке…

Сбившись на полшага, Беатрис заставила Виктора остановиться, обхватив ее руками, чтобы она не споткнулась. А та льнула к нему, как котенок, тянулась к губам, чтобы вновь стать чуть ближе к тому, кто составлял суть ее жизни, цель ее существования… А он молчал, не сопротивляясь, но и не потворствуя этому внезапному порыву. И когда колени девушки дрогнули, грозя опрокинуть ее на пол от переизбытка чувств, он подхватил ее на руки, усаживая на хлопнувшую крышку клавикорда, вздернув вверх юбки пышного вечернего платья. Ее сердце билось так громко, а его пальцы обжигали холодом ее плечи.

Как же тонка грань между силой и немощью.

Медленно опустив руки с плеч на спину, он прижал дочь к себе. В бессилии продавливая когтями ткань корсажа, он тихо и предупреждающе зарычал и рокот отдался гулкой вибрацией в груди, заставив девушку вздрогнуть. Правильно… пусть боится, ведь пути назад больше не будет.

Отстраненно он дышал запахом ее волос и думал о чем-то своем. Полет мысли, непостижимый обычному человеку, он стелился в долину причин и следствий, которая становится доступна в полной мере, только если живешь так долго, насколько тебе позволяет твое проклятие. И сказать, что ему не нравилось то, что он там видел – значит было не сказать ничего. Но что значила его воля… перед лицом предопределения.

– Беатрис…

– Я так больше не могу… – дрожащим голосом прошептала девушка, не смея поднимать на него глаз, – Я пытаюсь жить с этим, но томить в себе эту ношу из года в год становится все тяжелей. Я знаю, что выбора у меня не было, что этот брак – единственная возможность для меня сохранить хоть какую-то возможность спокойно жить среди людей и выполнить твой наказ о потомстве. Конечно, конечно, Теодор знатен, богат, образован и учтив. У наших детей будет все, чего они достойны. Но в то же время он коварен и непреклонен. Я знаю… я чувствую, что однажды и эти стены перестанут быть надежной защитой для меня. Он продолжит давить в попытках склонить меня, пока не сломает мне шеи, а если не получится, то… позовет тех, в чьи обязанности входит профессионально укрощать строптивых женщин не плетью, так костром. Сколько женщин с такой же судьбой сходят с ума и заключают Сделки, представить меня безумицей не составит особого труда в наши дни. И никто… не станет разбираться. Никто его не осудит. И у него есть повод это сделать. У него есть на это власть и право. Я слышу это… в его душе, я вижу это в его глазах. Благо детей он не тронет… они чисты, я сама проверяла… Но я…

– Я понял…

– Той ночью вскоре после рождения сына… и полтора года назад тоже… Пока ты рядом со мной он и пальцем меня не тронет, но так не может продолжаться вечно. В конце концов формально ты не можешь считаться моим родственником, не через угрозы, так через суд он добьется того, чтобы избавиться от тебя, учитывая, что ты сделал с ним, а тогда…

– Тише… – будто продавливая охватившее ее оцепенение, Виктор обнял ее, дав почувствовать биение своего разбуженного ее горем сердца, тепло своих рук, тепло своего дыхания на ее плечах, – Я обещаю… что никто в этом доме больше не причинит тебе вреда. Я все улажу, только дай мне время. Более того, ты же не оставишь маленькую Эмму одну…

– Ты опять пытаешься отвлечь мое внимание. Я найду для нее кормилицу…

– Слишком рискованно…

– Тогда почему же ты медлишь… – простонала Беатрис, тем не менее успокаиваясь в тесной хватке его рук, – Ты же видишь… видишь лучше, чем могу видеть я сама. Разве то, о чем я тебя прошу настолько ужасная участь по сравнению с жизнью в постоянном страхе… Не заставляй меня проходить через это вновь… пожалуйста.

– Все не так просто, милая… Ты станешь моей наследницей не раньше, чем поймешь одну простую истину, что является одним из важных отличий мира людей от нашего… – он повернул голову к окну, глядя как вместо бури крупные хлопья снега опадают с небес, лишь слегка покачиваясь на ветру, – Вампиры не имеют пола, дитя мое… Не имеют и чувств, что делают людей мужчинами или женщинами. Люди еще способны мыслить, руководствуясь чувствами, а не только лишь инстинктами, ибо им еще есть, чем их испытывать. Роскошь оказаться рядом с одним из таких. Но бессмертные мыслят другими категориями. Больше звери, чем люди… что ненавидят и проливают кровь без сожаления, не по причине, а по самой природе своей. Тебе только предстоит научиться отделять одно от другого… В противном случае твоя же сила рискует обернуться против тебя. – он направил холодный взгляд багряных глаз на девушку, что, подобравшись, все так же не слезала с рояля, но в ее глаза вернулся разум, сумевший побороть панику и страх, – Возможно, тогда я изменю свое мнение на твой счет… Но пока, если ты не справляешься, я буду твоим щитом. Только верь мне… как и всегда.

Она закрыла глаза, вновь закусывая губу, будто обдумывая его слова… Коря себя за распущенность и слабость… Какая дерзость с ее стороны, столь нагло требовать от него поблажек в свой адрес… Но когда она вновь направила взгляд в его сторону, собираясь принести никому не нужные извинения… в бальном зале, кроме нее уже никого не было…

Глава 2

Со дня того самого бала в честь рождения Эммы Раух прошло еще какое-то время. Дети росли, а время неслось подобно огненной стреле, выпущенной в небо, пусть и летящей со скоростью полумертвой черепахи. Степенная жизнь в дали от городской суеты, выходы в лес на утиную охоту и пикники у пруда, перемежаемые редкими светскими визитами и приездами гостей. Внешне… эта жизнь мало могла отличаться от того, как она жила в Саксонии, временами, когда у ее мужа было достаточно миролюбивое настроение или когда он бывал в длительных отъездах по деловым вопросам, Беатрис считала, что все не так уж и плохо, что в новой жизни, даже с новыми «хлопотами» есть и свои перспективы. В этом она была ничем не отличима от других женщин, во все времена склонных забывать дурные моменты и с надеждой смотреть в будущее. В конце концов… у нее были дети, для которых ей хотя бы какое-то время следовало жить, уроки, которые необходимо было усвоить. Отец велел дать ему время… хотя что-то подсказывало ей, что будто и не ему, а «чему-то», что неизбежно настанет, но предчувствовать это не могла даже она сама… стоило лишь проявить немного терпения. Чего-чего, а этого у нее было с избытком.

К этому времени Аскелю уже исполнилось девять лет. Прелестнейший молодой человек с глазами цвета спинки майского жука, невероятно похожий на своего отца внешне, разум его был пытлив и цепок, а сердце было нежным и кротким, как у его матери. Тем не менее, пристрастие к гуманитарным наукам и обществоведению подсказывало, что он пойдет по стопам отца, возможно, даже подхватит фамильное дело деда в печати, оружие и военная стезя не вызывали в нем энтузиазма и восхищения, как у его дяди в детстве, но свободное от занятий и игр время он предпочитал проводить вместе со своей матерью, наблюдая за ее тренировками и занятиями в библиотеке, а также участвуя в сборах трав на поле и прогулках по лесу. Он буквально льнул к ней всем своим маленьким сердцем… почитал и боготворил до глубины души… Любил ее так, как никогда не любил его отец. И от того ей было еще больней.

Что же до юной Эммы… это было резвейшее дитя, светящееся изнутри неиссякаемым энтузиазмом к познанию мира, считающее должным влюбить в себя любого и не сидящее на месте ни мгновения, при этом, найдя себе занятие, поглощаемое им с головой. Будь это рисование, игра с клубками, из которых ее няня вязала ей наряды, собирание цветных стекол или же выворачивание шей кроликам. За миловидным ангельским личиком с детских лет всходила поросль самых изворотливых идей. Давить жуков каблучками во время прогулок было ее излюбленным развлечением, помимо обрывания лепестков с роз в зимнем саду ее матери, и она здорово негодовала, не в состоянии уразуметь, почему ей запрещают все это делать. Как и многие дети в ее возрасте она была порывиста и импульсивна, эмоциональна и мстительна, однако Беатрис знала, что в этом отчасти была и ее вина, ведь с первых дней Эмма была для нее больше бременем, чем приятной заботой. По всему телу шли искры, стоило ей прикоснуться к дочери. Ребенок неподдельно радовался ей, ведомый врожденным инстинктом, и тянул к ней свои руки, но в ее памяти с губительной живостью восставали из мертвых воспоминания о событиях, что предшествовали ее появлению на свет.

Продолжение книги