Куда бежать? Том 2. Надежда бесплатное чтение

Историю надо делать,

а не ждать, когда она свершится

Деньги и ничего личного (1908–1912 годы)

Архипов – овдовевший помещик преклонного возраста, оставаясь всё ещё довольно бодрым физически, из-за ущемлённого морального состояния всё реже и реже выезжал в свои владения. С каждым годом к нему всё ближе подкрадывалась старость, и он проводил дни на своей художественно отделанной веранде, поглядывая на дорогу в ожидании почтового курьера или своего дитяти. У Архипова когда-то было трое детей. Сыновья погибли. Старший был военным, он не вернулся после одной военной кампании на Кавказе. Погиб не на поле боя, как потом оказалось. Младший сын стал исследователем и погиб в одной из северо-восточных экспедиций. На сегодня в живых, в чём был уверен Архипов, оставалась только дочь, которая проживала в одной из европейских стран. Архипов знал её адрес и писал чуть не по одному письму в неделю, но ответа как не было, так и нет. Последнее письмо – просьбу о существенной сумме денег – Архипов получил от дочери лет пять назад. На просьбу ответил отказом, осуждая заграничную «паразитичную» жизнь дочери, просил вернуться, быть полезной в доме, в хозяйстве и заботиться о родителе. После многочисленных писем и отсутствия ответов Архипов подумывал направить к дочке курьера или же самому к ней поехать. Воспрянул духом и решился ехать. Пребывая в городе по вопросам оформления выездного паспорта, он встретил Никанора Ивановича Тельнецкого. Обменялись любезностями, и Архипов рассказал свои пожелания и опасения, что самому не доехать до этой самой Европы.

Никанор Иванович взялся ему помочь – направить курьера, своего надёжного человека, уже со всеми необходимыми документами на выезд. Назвал предполагаемую сумму расходов, вознаграждения курьеру, и на этом договорились. Никанор Иванович, имея трудности с деньгами, высказал Архипову встречную просьбу. Попросил денег взаймы на год или до лучших времён и согласился оставить залог.

Архипов настоял на оформлении залога в опекунском совете, но там отказали, опасаясь, что деньги нужны для карточных застолий. Не помогло и воздействие Никанора Ивановича на членов совета. Залог оформили у нотариуса. Таким образом Архипов стал залогодержателем липовой рощи и примыкающего к роще озера.

Прошёл год со дня, как Никанор Иванович, как он уверял Архипова, отправил курьера искать по Европе его дочь, а новостей из этой самой Европы всё не было ни от курьера, ни от дочери Архипова.

Как только миновал год займа, Никанор Иванович перестал платить проценты по нему и всё вытягивал из Архипова новые средства для курьера, постепенно превращая его в сыщика, идущего по следу дочери. Архипов поначалу давал деньги на расходы, но постепенно стал отказывать, требуя отчётность, которую никто ему не предоставлял. К осени 1909 года он всё больше стал выговаривать вслух, что стал жертвой мошенника, и подал на Никанора Ивановича в суд.

Суд длился год. Никанор Иванович Тельнецкий его проиграл, и потом никакая инстанция не помогла ему перетянуть правосудие на свою сторону. Ответчик не смог представить никаких доказательств существования курьера. По решению суда сумма долга увеличилась вдвое.

В 1910 году Никанору Ивановичу пришлось ещё раз обратиться к князю Барковскому с просьбой дать ему взаймы, но в итоге князь выкупил у Никанора Ивановича его имение со всеми долгами перед Архиповым. Таким образом в Российской империи стало ещё на одного дворянина без имения больше, а территория имения князя Барковского увеличилась.

После перевода Барковским денег за имение Никанор Иванович, просматривая банковскую книжку, подумал отдать все деньги своему сыну Николаю для оплаты карточного долга, но, полагая, что без остатка денег от имения ему светит нищенская старость, отказался от этой идеи окончательно, да и суммы от продажи имения не хватило бы сыну полностью вернуть карточный долг.

Остальные дети Никанора Ивановича уже давно вышли замуж или женились и в помощи родителя больше не нуждались.

Никанор Иванович из полученных денег выплатил долг за городской дом и на небольшой остаток средств они вместе с женой вели беззаботную жизнь, не залезая в долги, пока у Никанора Ивановича было место на службе.

После увольнения Никанора Ивановича со службы его тяга к красивой жизни никуда не делась, и, желая как-то встряхнуться, чета Тельнецких иногда устраивала ужины со старыми «друзьями», но этим, увы, не ограничиваясь. Никанор Иванович продолжил посещения клуба и игру в карты. Долги появились очень скоро. Сначала карточный долг, потом процентный. Иногда Никанор Иванович подрабатывал, как и в прежние времена, содействуя просителям устраивать дела в земском совете, но обращений к нему со временем становилось всё меньше и меньше, а долги росли соразмерно процентам. Никанор Иванович после серьёзного семейного скандала немного опомнился, но было уже поздно. Кредиторы требовали, и единственная собственность – городской дом – был выставлен на аукцион.

Находка резидента (1910 год)

Никанор Иванович своим отказом обрёк сына Николая Тельнецкого на позорное увольнение из армии. С ним перестали здороваться все, от солдата до генерала. Тельнецкий поехал в Москву, предполагая уехать ещё куда-то дальше. Куда дальше – он не знал, но подальше от позора, от знакомых ему людей. В Москву он приехал почти без средств к существованию. Через несколько дней у выхода из ломбарда, в котором он заложил серебряный портсигар, инкрустированный несколькими драгоценными камнями и когда-то выигранный в карты, на его пути встали два незнакомца с предложением испытать удачу за карточным столом.

Имея горький опыт испорченной военной карьеры, Тельнецкий любезно отказал. Незнакомые мужчины настаивали. Новоиспечённый гость Первопрестольной повторно отклонил предложение. Мужчины чуть не силой стали подталкивать Тельнецкого в сторону соседнего трактира. Тельнецкий, прогоняя незнакомцев, высказал своё недовольство в довольно грубой форме. Завязалась драка, из которой Тельнецкий вышел победителем. Услышав свисток городового, незнакомцы поспешили унести ноги. Тельнецкий заявил блюстителю порядка, что именно он есть жертва нападения, свидетели подтвердили, и на этом инцидент был исчерпан для городового, но не для Тельнецкого.

Позднее к Тельнецкому в квартиру вломились те же незнакомые лица и их сообщники. Опять завязалась драка, и на этот раз она была не в пользу Тельнецкого. Незваных гостей было уже семеро. Очень своевременно на помощь Тельнецкому из соседней квартиры вышел мужчина. Только от одного его появления незваные гости разбежались, да так, что двое столкнулись между собой и упали на лестничной площадке, оставив на полу кровавый след. Тельнецкий обратил внимание на этот факт и после приветствия со словами благодарности осторожно поинтересовался у своего соседа:

– Чем это вы им так запомнились, что они от вашего появления удрали так, что пятки только и были видны?

– Уважают, значит. И вы сможете уважение заслужить, – спокойно ответил неизвестный мужчина лет пятидесяти, а может, и пятидесяти пяти на вид, но совсем уже седой, хотя из-за короткой стрижки это не замечалось, одетый в очень приличный костюм-тройку с бабочкой, чисто выбритый и с аккуратными усами.

Никак не мог Тельнецкий понять, кто есть этот незнакомый мужчина и что он из себя представляет: одет весьма дорого, но квартирует в столь бедном доме… Незнакомый мужчина протянул руку и представился весьма необычно:

– Ломов.

Тельнецкий, немного потрясённый подобным представлением только по фамилии, в ответ протянул руку и тоже представился:

– Тельнецкий.

Ломов принял предложенное рукопожатие и, не отпуская руку Тельнецкого, с приятной улыбкой на лице обратился к нему, показывая левой рукой на его голову:

– Позволите посмотреть рану. Она у вас кровоточит.

– Вы доктор? – спросил Тельнецкий, чтобы хоть как-то понять, кто есть его сосед, при этом нащупывая рукой место рассечения кожи на голове.

– Нет, но могу им быть, если нужно. Прошу вас, рану руками не трогайте, занесёте инфекцию, – очень спокойно ответил Ломов, взял Тельнецкого за локоть и повёл к лампе. – Ничего серьёзного. Есть водка у вас дома?

– Нет, – недоумённо ответил Тельнецкий, – я тут всего несколько дней живу, не обзавёлся пока.

– И не нужно. Водка – зло, но когда она нужна, водка – добро. Сейчас она нужна. И у меня её тоже нет, и нечем обработать вам рану. Давайте хотя бы её промоем. Снимайте одежду и вымойте рану хорошенько, а я найду, чем её обработать. Да у вас их две, я смотрю. Ладно, умывайтесь, я скоро вернусь.

Этот незнакомый мужчина, Ломов или как его ещё там, говорил так уверенно, что Тельнецкий поневоле стал исполнять поручения, хотя и сам прекрасно знал, что нужно делать в подобной ситуации. Не первый раз раны в кровь у Тельнецкого, а тут некий незнакомец так уверенно и заботливо всё велит, что как-то и перечить невежливо будет.

Минут через десять Ломов вернулся с бутылкой водки и куском марли в руках. Тельнецкий уже тщательно помыл голову, торс и следы крови на одежде, насколько это было возможно. Ломов искусно порвал марлю на куски для повязки, видимо, он это делал не в первый раз, обработал раны и повязал Тельнецкому голову.

– Вот теперь славно. Два-три дня – и вы будете как новенький. Только шрам на голове останется, но шрамы украшают мужчину… Голова кружится?

– Нет, – ответил Тельнецкий, всё ещё не понимая, как это он так подчиняется незнакомцу.

– Это славно. Пока славно, – ответил Ломов и улыбнулся своему соседу. – Нужна будет помощь – заходите, прошу вас, не стесняйтесь, – Ломов, улыбаясь, протянул руку Тельнецкому.

Тельнецкий ответил рукопожатием и, немного стесняясь, спросил:

– Чем буду обязан за оказанную помощь?

– Не огорчайте меня. Я вам оказал помощь из самых гуманных соображений.

Тельнецкий, немного уже набравшись смелости, продолжил свои вопросы:

– Вы говорили про уважение, что и я смогу его заслужить. Что вы имели в виду?

– Давайте мы об этом поговорим позднее. Завтра, например, это возможно в первой половине дня, по крайней мере, я постараюсь для вас найти время, но если не получится, прошу меня простить. Сейчас мне нужно идти. Не провожайте. До встречи.

Ломов скорым шагом вышел из квартиры Тельнецкого, а потом и из дома, оставив множество вопросов к нему и ко всей этой неожиданной встрече.

Последствия пропущенных ударов по голове проявились чуть позднее, как только Тельнецкий лёг спать. Ночью голова сильно разболелась, его тошнило, отчего уснул он только под утро, но проснулся без какой-либо головной боли.

Ближе к полудню Тельнецкий, не справившись с любопытством, постучал в дверь к соседу. Никто не открыл. Ломов в этот день не появился, не появился и на следующий. Тельнецкий ещё несколько раз стучал соседу в дверь, но, как и прежде, никто не открывал.

По первоначальной задумке Тельнецкий хотел в эти дни окончательно решиться уехать из Москвы, для чего и квартиру оплатил только на две недели. До окончания срока аренды квартиры было ещё два дня, Тельнецкий решил дождаться Ломова, удовлетворить своё любопытство и после поехать на юг империи, в Одессу или в Севастополь, а дальше видно будет, может быть, даже за границу: два иностранных языка он знает, как-нибудь обустроится. Поначалу он подумывал ехать в столицу, но отказался от этой идеи из-за отсутствия денег на более тёплую одежду. Хорошая одежда стоит дорого для него сейчас, а в дешёвую одеваться он принципиально не будет.

Ломов постучал в дверь квартиры своего соседа рано утром, когда уже Тельнецкий окончательно решился выехать поездом на Одессу, и его саквояж был собран.

Тельнецкий появлению соседа очень обрадовался. Надеясь удовлетворить своё любопытство, он уже допускал мысль продлить аренду квартиры ещё на один день.

Ломов своё отсутствие объяснил несколькими словами:

– Прошу меня простить, господин Тельнецкий, был очень занят. Дела. Раньше я не смог освободиться, как предполагал. Такое в моей деятельности бывает.

За время отсутствия Ломова Тельнецкий размышлял о разных вариантах его занятости, отвечая себе на вопрос: «Кто этот незнакомец?» Сколько бы вариантов он в голове ни перебирал, к единому решению так и не пришёл. Предполагал, что он сыщик, статский советник или даже приезжий купец. Слова о делах Ломова вернули и усилили надежду Тельнецкого узнать, кто он есть. Новое обличье соседа – смена костюма, шляпы, новое лёгкое и весьма дорогое на вид пальто, отсутствие усов – чуть не заставили Тельнецкого начать разговор с вопроса: «Кто вы, господин Ломов?» – но он воздержался от поспешности. И, раз уж сам Ломов заговорил о своей деятельности, Тельнецкий начал как можно деликатнее удовлетворять своё любопытство:

– Понимаю вас, господин Ломов, и не стоит вам просить прощения. Дела превыше всего. Понимаю.

– Да, вы очень правы. Мои дела превыше всего, – делая акцент на слово «мои», горделиво ответил Ломов, всем видом показывая своему соседу, что именно так оно и есть.

– Не сочтите за любопытство и заранее прошу меня простить за вопрос. А какой у вас род деятельности, если, конечно, не секрет? – тщательно скрывая свой интерес, спросил Тельнецкий.

– Не секрет, конечно. Я защищаю интересы общества. Позвольте именно так ответить… Скажу вам откровенно, меня интересует, чем вы занимаетесь, – ответил Ломов, вернув Тельнецкому его же вопрос.

В ближайшие несколько минут Тельнецкий рассказал своему соседу всю правду: о прежнем месте службы, о карточном долге и о намерениях сегодня покинуть Москву, показывая на собранный саквояж. Также рассказал о его искренних намерениях вернуть карточный долг, что было правдой. Тельнецкий поставил себе цель заработать и вернуть этот несчастный для него долг. Шансов заработать в Москве или в столице было больше, чем в другом городе империи, но репутация не позволит ему остаться в обществе, да никто и не станет с ним сотрудничать, зная о его карточном долге.

После этого рассказа Ломов достал из кармана чековую книжку, обратился к Тельнецкому с просьбой сообщить имя и отчество, выписал чек на сумму немного больше, чем называл Тельнецкий в своём рассказе, и отдал его ему, сопровождая словами:

– Я вас прекрасно понимаю и сочувствую. Верните карточный долг и верните своё благородное имя. Чек прошу обналичить в Петербургском Международном банке, филиал тут недалеко есть. Извозчики знают. Скажите, они вас доставят.

Тельнецкий, подчиняясь Ломову, взял чек, но потерял дар речи. Он не мог поверить, что так просто человек, который видит его второй раз в жизни, спокойно выписывает чек на сумму, состоящую из шести цифр до запятой. Тельнецкий держал чек двумя руками, ошеломлённо смотрел на написанную сумму.

Паузу прервал сам Ломов:

– Понимаю вашу реакцию, очень понимаю.

Немного приходя в себя, Тельнецкий с трудом выговорил:

– Но я теперь буду должен вам.

– Будете. Но карточный долг – это святое. Обещайте мне, что больше никогда карты в руки не возьмёте.

– Обещаю вам… Обещаю. Никогда…

– Славно… – Ломов задумался на секунду и продолжил: – И ещё из вашего рассказа я понял, что вы проигрались, пребывая в состоянии алкогольного опьянения. Прошу вас также мне пообещать более не злоупотреблять алкоголем.

– Обещаю вам. Я сдержу слово, господин Ломов, – Тельнецкий не знал, как обращаться к Ломову и закончил обращение замешкавшись, чем поначалу встревожил собеседника. Но потом Ломов допустил мысль, что Тельнецкий закрепляет в голове данные обещания, и с улыбкой ответил:

– Вот и славно.

Тельнецкий обратил внимание, что его сосед часто говорит слово «славно» или ему так показалось. Он не стал развивать мысль и размышлять, связано ли это с его родом деятельности, но именно это слово Ломов раньше, и не раз, говорил Тельнецкому.

– Но я даже не знаю, кому конкретно и куда отправлять деньги, когда они у меня будут…

– Так останьтесь в Москве. Теперь вы можете это сделать. А в этом городе вы меня найдёте, – Ломов показал рукой на свою квартиру, давая понять Тельнецкому, что его можно найти именно в этой квартире.

– При новых обстоятельствах останусь, конечно. Могу устроиться на любую службу. Я военный, бывший военный, меня охотно возьмут на службу.

– Вот и славно, – опять повторил Ломов с улыбкой на лице. – А пойдёмте-ка завтракать. Вы сегодня ещё ведь не завтракали?

– Не завтракал, – скромно ответил Тельнецкий. – Мне лучше в банк сейчас зайти, затем на телеграф и, наверное, только потом буду завтракать.

– Отлично! – воскликнул Ломов. – Вы идите по делам, потом приходите в трактир Судакова, он тут недалеко, за углом следующего дома, – Ломов показал рукой направление.

– Знаю. Приду. Не будет ли поздно? – впечатлённый новым предложением, ответил Тельнецкий, пытаясь угодить новому знакомому, а с этого утра ещё и спасителю чести.

– Приходите. Встретимся там. Я пока тоже кое-какие дела доделаю, – продолжая улыбаться, сказал Ломов. Поклонившись и немного приподняв шляпу, он вышел из квартиры Тельнецкого и вошёл в свою.

Новые знакомые расстались. Тельнецкий не взял извозчика, а пешим ходом дошёл до банка через три квартала, дабы поскорее оформить перевод карточному кредитору.

В самой квартире, по пути до банка и уже в банке Тельнецкий почему-то не додумался рассмотреть, кто выписал банковский чек. От волнения, или от доверия к Ломову, или от чего ещё неизвестного, но Тельнецкий не смог ответить в банке на вопрос, кто его выписал. Ответил только, улыбаясь:

– На чеке всё написано. Вы ведь читать умеете?.. Я очень на это надеюсь.

Сотрудник банка, нечасто имевший дело с подобными чеками, пригласил своего коллегу постарше в должности в целях выяснения, не является ли этот чек подделкой или чем-то подобным.

Пребывая в ожидании подтверждения подлинности чека, к Тельнецкому сзади подошли два человека в штатском, встали на расстоянии вытянутой руки и не отходили от него. Только в этот момент Тельнецкий и сообразил: сумма огромная, имя-отчество он не знает, и его волнение выглядит вполне вызывающе. С таким набором любой станет объектом недоверия.

Спустя несколько минут сотрудник банка подтвердил подлинность, сверив подпись и реквизиты чека с реестром, но люди в штатском от Тельнецкого не отстали. Один из них обратился к Тельнецкому, пригласил в отдельную комнату, чтобы как он выразился, обсудить и выразить слова сожаления об инциденте с недоверием. Тельнецкий согласился.

В комнате без окон за очень красивым массивным столом сидел опрятно одетый человек, явно следивший не только за своим внешним видом. Тельнецкому предложили присесть, что он и сделал. Незнакомец не представился, не сообщил своей должности, а начал разговор с вопроса, которого Тельнецкий не ожидал, ведь его пригласили в этот кабинет для другого.

– Николай Никанорович, вам хорошо знаком человек, от которого вы получили сегодня чек?

Тельнецкий ненадолго растерялся при виде столь странных обстоятельств общения. Отсутствие формального приветствия и представления подсказывали ему, что дело тут явно не в недоверии. Но вот в чём действительно дело, ещё предстоит узнать.

– Почему вы решили, что я именно сегодня получил предъявленный чек? – Тельнецкий всё-таки решил узнать, в чём суть этого общения, следовательно, без встречных вопросов было не обойтись.

– Мы точно знаем, что именно сегодня вам выписали чек, – спокойно ответил человек напротив.

– Прошу меня покорно простить, а мы – это кто? – тоже насколько возможно было в данный момент спокойно ответил вопросом Тельнецкий.

– Правильно ли я вас понимаю, Николай Никанорович, что вы не хотите с нами сотрудничать? – также спокойно ответили вопросом на вопрос Тельнецкому.

– Опять прошу меня покорно простить, а с нами – это с кем? Поделитесь сведениями, прошу вас! – продолжил Тельнецкий свою линию, не уступая оппоненту.

Человек, сидевший напротив Тельнецкого, был инспектором охранки1 и по случайным обстоятельствам он со своими подчинёнными филёрами находился в банке в рамках расследования обналичивания другого чека, выписанного Ломовым вчера, но на меньшую сумму.

Тельнецкому не ответили и на последний вопрос. Воцарилась пауза примерно на минуту. Всю эту пустоту от молчания ничего не заполняло, кроме мыслей каждого. Тельнецкий стал серьёзно задумываться, в какую ещё новую историю он попал, а человек напротив размышлял, насколько осведомлён оппонент и чем его можно зацепить и привлечь к какой-нибудь ответственности.

После паузы Тельнецкого попросили покинуть кабинет и вернуться к своим делам.

Завершив процесс закрытия карточного долга, Тельнецкий остаток средств по чеку, около трёх тысяч рублей, обналичил и вышел из банка. Прямо у выхода Тельнецкий перекрестился и последовал к телеграфу – отправить карточному кредитору телеграмму о возврате долга. Подумывал отправить телеграмму и отцу, но не стал, вспомнив свою обиду на него за отказ в помощи. Поразмыслив, решил отправить ещё несколько телеграмм своим бывшим товарищам по оружию в полк, также известив их о возврате долга. Он считал, что так быстрее отмоется от позора. По дороге к трактиру, всё ещё пребывая в стрессовом состоянии, Тельнецкий решил отвлечься от потрясений и сменил маршрут – последовал в ломбард, где, уже позабыв события в банке, горделиво выкупил портсигар.

Тельнецкий в трактире Судакова никогда не был. Войдя в трактир, он немного замешкался от новых обстоятельств, стал рассматривать интерьер. Его любезно встретили, пригласили за стол. Николай Никанорович занял место и продолжил рассматривать обстановку, а потом взялся изучать предлагаемые в карточке блюда. Через минуту к нему подошёл половой и пригласил его к другому столу.

Неожиданно для Тельнецкого они вошли в закрытый, прекрасно обставленный небольшой зал, где Ломов уже вовсю трапезничал. Увидев Тельнецкого, показал рукой на свободное место, предлагая присесть.

– Почувствуйте себя как дома, у друзей, – сказал Ломов, и потом очень любезно обратился к половому, повторив заказ, но уже своему гостю.

Блюда принесли довольно быстро. Тельнецкий не особо-то и успел морально освоиться, всё размышлял о необходимости рассказать об инциденте в банке. Решился, но начал издалека.

– Я перевод оформил. Теперь у меня уже нет карточного долга, стало немного легче, конечно, но есть долг перед вами. Я отдам, непременно отдам вам долг. День-другой и найду работу и понемногу буду возвращать.

– Я вам верю, мой дорогой сосед. Верю. Давайте позавтракаем, потом о делах поговорим, – спокойно ответил Ломов и продолжил трапезу.

Слова о делах зацепили Тельнецкого, и он стал немного даже фантазировать, а потом и вовсе волноваться, задавая себе вопрос: «О каких делах Ломов говорит?»

Утренняя трапеза была прекрасно подана и приготовлена. Блюда у Тельнецкого вызывали восторг. Еда, сделанная по-домашнему, была по вкусу Тельнецкому. В детстве и юности он вкушал отменные блюда, но этот вкус он немного подзабыл в армии. Изначальное казарменное положение, а потом постоянные походы снизили требования Тельнецкого к пище. Бывали моменты, когда приходилось питаться солдатской кашей. Тельнецкий на это никогда не жаловался, но всё новые и новые социальные условия снижали его требования к уровню жизни.

Тельнецкий от завтрака получил огромное удовольствие. Он снова почувствовал вкус к богатой жизни. Во время трапезы даже думал, что, собственно, так и желает устроить свою жизнь: вкусно есть в красивых интерьерах.

Когда новые знакомые дошли до чая, Тельнецкий решился и безо всякого стеснения, совершенно не показывая своего страха перед неизвестным, рассказал об инциденте в банке. Ломов от воодушевлённого рассказа только улыбнулся и в самом его конце, после небольшой паузы, обратился к рассказчику:

– Предлагаю познакомиться. Как вам моё предложение?

Тельнецкий на пару секунд от подобного предложения растерялся, но быстро собрался и ответил согласием.

– Тогда расскажите о себе и, если можно, поподробнее, – попросил Ломов с видом довольного жизнью человека.

Тельнецкий послушно рассказал о себе с малых лет. Где-то вкратце, где-то, по просьбе слушателя, поподробнее.

Ломов уже имел общее представление о должнике, и оно было весьма положительное. Интересный рассказ Тельнецкого усилил самодовольство Ломова способностью «читать» людей и добавил в его багаж представлений некоторые важные детали.

После рассказа Тельнецкий обратился к Ломову с аналогичной просьбой – немного раскрыть свою личность.

– Ломов. Для всех и для вас я Ломов… Могу предположить, что человек, который вас сегодня расспрашивал в банке, – это сыщик охранного отделения Вертинский. Очень инициативная личность. Что они от вас хотели, мне понятно, что они от меня хотят, мне тоже понятно, а вот что я хочу – им точно непонятно, и никогда они меня не поймут…

Тельнецкий безмолвно слушал. В жизни он придерживался определённых правил, и одно из них было – не перебивать, пока собеседники рассказывают или подчинённые докладывают. После паузы Ломов, понимая, что пауза не будет прервана собеседником, продолжил:

– Сегодня я ответил на ваш вопрос о роде моей деятельности. Я вам сказал сущую правду… И готов повторить… Я защищаю интересы общества. И делаю это так, как я это понимаю и как меня товарищи учат, если я к ним обращаюсь… Но перед тем, как продолжить, позвольте, Николай Никанорович, задать вам вопрос.

Тельнецкий выразил согласие кивком.

– Как вы относитесь к самодержавию?

Тельнецкий, пару секунд подумав, ответил неоднозначно, чем немного удивил Ломова:

– Когда-то дал клятву.

– Понимаю. Сам когда-то дал клятву. А сейчас как относитесь к самодержавию?

– Теперь я остаюсь преданным империи.

Воцарилась пауза.

Ломов на этот раз не стал показывать реакцию на ответ Тельнецкого, как бывало раньше. Ни одной эмоции на лице. Ломов смотрел собеседнику прямо в глаза. От этого прямого холодного взгляда Тельнецкому было очень некомфортно, но, пребывая в роли человека, отягчённого финансовыми обязательствами, он смотрел на Ломова в ответ, ожидая продолжения.

– Как вы относитесь к конституции?

Тельнецкий, немного подумав, ответил:

– Не до конца понимаю необходимость… И вообще, что конституция изменит…

Опять пауза.

– Позвольте, я кое-что вам поясню… Я вас заметил дней десять назад около дома, где мы с вами проживаем. Вы меня заинтересовали, буду с вами откровенен. Вы, конечно, были в штатском, но у вас армейское самообладание, выправка и все эти внешние черты армейского человека выдали в вас офицера. Подумал, что вы – филёр или новый сыщик из охранки и решил действовать другими методами, – немного улыбаясь, сказал Ломов. – Но оказалось, всё куда интереснее. Вас никто не знает в охранке, я уже узнавал, – Ломов широко улыбнулся, но быстро сменил улыбку на серьёзный взгляд, – там есть свои люди. Данные вашей паспортной книжки, которые вы представили при съёме квартиры, мне позволили узнать только, что я не ошибся: вы – военный человек. Бывший военный, как теперь оказалось. Я вам больше скажу. В этом доме не селятся люди из вашего общества. Дворяне без острой нужды тут не селятся. Дом очень бедный. Следовательно, если вы тут поселились, у вас финансовые трудности. Скажу так: временные финансовые трудности. Я даже перебирал варианты, но по-прежнему буду с вами честен: я не предполагал, что Москва для вас – транзитный пункт. Продолжу быть откровенным и скажу вам: я считаю, что наша встреча – это взаимная удача. Мне нужен помощник, и человек с вашими данными мне подходит. Вы военный, значит, приучены к порядку. Карты в руки, как вы мне обещали, больше не возьмёте. Спиртным обещали не злоупотреблять. Из вашего рассказа о себе я понял, что вы знаете иностранные языки. Пока вы – идеальный для меня кандидат, – Ломов в конце сказанных слов улыбнулся очень добродушно.

После услышанных рассуждений Тельнецкий спросил:

– Кандидат в помощники? А какие будут обязанности вашего помощника?

– Разные… Для начала необходимо посетить Европу, снять с моего счёта некую сумму денег и привезти в Россию.

– А почему не оформить перевод?..

– За доставку денег я вам дам десять тысяч рублей. Если согласитесь, вы сможете быстрей вернуть мне долг.

Тельнецкий задумался: «Кто же награждает такими деньгами за одну поездку? Кто вы, господин Ломов? Но, с другой стороны, как мне ещё оплатить этот злосчастный долг? Такую сумму, да ещё, возможно, с процентами, мне за всю жизнь не заработать, если устроиться клерком. А жить-то когда?..»

– Эти действия законны? – Тельнецкий не торопился с ответом и задал ещё один вопрос.

– Если бы они были полностью законны, вы бы сегодня не общались с сыщиком из охранки. Вы умный человек и, если будете всё делать по уму, ничем не рискуете.

– А куда и когда нужно ехать? – поинтересовался потенциальный помощник Ломова.

– Об этом мы поговорим позднее, но после того, как ударим по рукам.

По рукам ударили, но договорились на оплату в пять процентов от суммы.

Опасно, но возможно

Через неделю Тельнецкий с паспортом на другое имя уже был в столице империи и садился на пароход в сторону Копенгагена.

В дорогу он получил достаточно денег для проезда и тщательную инструкцию с местами остановки и явками. Тельнецкий ранее не бывал за границей, но даже несмотря на это, особо архитектурой или культурой страны пребывания не интересовался. Его больше беспокоило наличие опасности или слежки.

Перед посещением некой фиктивной конторы, в которой находился человек с доступом к счёту Ломова, Тельнецкий почти полдня изучал прилегающую местность. Теперь он знал ещё несколько потайных ходов и готов был их применить в случае необходимости.

Ничего применять не потребовалось.

Прибыл в контору, представился, и, на удивление Тельнецкого, ему предельно вежливо на русском языке с сильным акцентом ответили: «Просим быть в нумере, мы вас навестить». Деньги ему привезли в гостиницу, где он остановился. Прямо в центре зала прекрасно обставленного люксового номера поставили на пол два саквояжа, каждый килограммов по семь-восемь. Тельнецкий изначально даже боялся рассматривать содержимое, но любопытство взяло верх, и саквояжи были раскрыты. Подобного объёма купюр Тельнецкий никогда не видел. Новые сторублёвые купюры будто только с печатного станка сошли. Ни пылинки, ни соринки или следов граждан Российской империи или других стран.

После получения денег, а их оказалось миллион двести тысяч рублей, перед Тельнецким остро стал вопрос о безопасности обратного маршрута, названного Ломовым. Интуиция ему подсказывала, что каким бы идеальным ни был предложенный маршрут, нужно искать альтернативу.

По маршруту Ломова обратный путь в столицу империи следовал через Финляндию. Тельнецкий должен был сесть на пароход по маршруту Копенгаген – Санкт-Петербург с остановкой в Гельсингфорсе, где к нему присоединится курьер-охранник.

Пароход через два дня. Тельнецкий не мог решиться сесть на него и искал иной путь до Москвы. Два дня мучительных размышлений, но, как ни раздумывай, рисков по любому маршруту было много.

В самый первый вечер пребывания в гостинице, бросая рефлекторные настороженные взгляды в поиске источников опасности, Тельнецкий заметил молодую женщину, говорящую иногда по-русски с двумя детьми: мальчиком лет десяти-одиннадцати на вид, но двенадцати фактически, и девочкой лет восьми, которая тоже выглядела младше своего возраста. На второй день судьба их познакомила. По предложению Тельнецкого они пообедали все вместе. От общения и изысканных блюд получили удовольствие все четверо. Оказалось, женщина – княгиня Анна Белозёрская – возвращалась в Россию после нескольких лет пребывания за границей. Причины возвращения оказались весьма банальными: муж скончался, и ничего более не удерживало их в чужой стране, семья не имела средств для заграничного проживания. Оплачивать заграничную жизнь было уже некому и нечем. Последний перевод небольшой суммы денег из России был три месяца назад от родственника мужа, и те деньги быстро закончились. Тельнецкий обратил внимание, что на женщине, кроме единственного скромного фермуара, нет украшений, и после короткого рассказа о семейных событиях минувшего года сделал вывод, что ситуация близка к катастрофической или уже является таковой для этой семьи.

Княгиню Анну Белозёрскую против её воли в пятнадцать лет выдали замуж. Её родители, разорившись к тому моменту, согласились отдать единственную дочь за первого, кто согласился взять Анну в жёны без приданого. Этот первый сосватавшийся был мужчиной в возрасте ближе к сорока, губернским доктором, недавно уволившимся с армейской службы и получившим новое место гражданской практики в городе T.

Новая ячейка общества проживала в казённой квартире. В ней же родились двое детей. Жалованья доктора и дополнительных заработков семье хватало для проживания, а глава семьи умудрялся откладывать на свою мечту – собственный дом с небольшим участком земли.

Всем со стороны казалось: вот она, счастливая образцовая семья, но это было совсем не так. Анна так и не полюбила своего мужа, и муж, дабы как-то их объединить, стал её учить медицине. Анна оказалась очень способной ученицей и иногда даже ассистировала мужу в домашней практике. Муж посчитал это очень полезным для укрепления семьи и всячески приветствовал её участие в проводимых операциях. Со временем Анна смирилась с участью быть женой нелюбимого человека, и в семье появились общие темы для обсуждения.

Такой темой стал и внезапно появившийся у главы семьи недуг. Было принято решение отбыть на курорты сначала в Италию, потом в Германию и вылечить чахотку.

Курорты со своим климатом, лекарствами и методами лечения не помогли. Возможно, они немного продлили жизнь главе семейства, но этого никто не возьмётся утверждать. Вот что заграничное пребывание сделало однозначно, так это потребовало всех сбережений.

Княгиня Белозёрская, сопровождая супруга по клиникам, нашла себе занятие – переводила художественные произведения с русского и тем самым немного зарабатывала. Ей предложили постоянное место с небольшим доходом в Копенгагене, куда она несколько дней назад прибыла из Германии. В Копенгагене предлагаемые ранее условия не подтвердились, и княгиня приняла решение вернуться на Родину.

Тельнецкий предложил свою помощь в сопровождении и пообещал ей после прибытия предоставить деньги на транспортные расходы. После ужина Анна, спрятав всё своё стеснение в самую глубину души, попросила немного денег в долг, ведь ей нечем было заплатить даже извозчику за поездку в порт. Последние деньги, вырученные в ломбарде за украшения, ушли на проживание и билеты. Тельнецкий, проявив всю свою любезность, смягчил стеснение княгини, исполнил просьбу, предложил ей помощь с багажом и в целом с трансфером до порта. Анна предложению обрадовалась. Между новыми знакомыми завязалась дружба.

Из-за большого количества багажа – у княгини Анны Белозёрской были чемоданы и саквояжи в количестве более десяти штук – Тельнецкий предложил ей разместить часть вещей в его каюте.

Несколько дней в пути их ещё больше сблизили. Со стороны казалось, будто это очень весёлая и дружная семья.

По прибытии в Гельсингфорс Тельнецкий не представился курьеру. Он пригласил Анну и детей на чашку кофе и из ресторана всё посматривал на человека, прогуливавшегося по довольно ветреной и прохладной осенней погоде в назначенном секторе на палубе. Минут через десять, когда время встречи уже вышло, курьер направился к трапу и сошёл на берег, где и был схвачен тремя мужчинами в штатском. Тельнецкий так и предполагал: людям Ломова доверять нельзя.

Через два дня, с небольшим опозданием, поздно вечером пароход прибыл в столицу Российской империи, где весь багаж Белозёрских почти без досмотра прошёл таможню и благополучно под присмотром Тельнецкого был загружен в карету. Тельнецкий приказал кучеру ехать в гостиницу, где Белозёрские провели первую ночь после длительного отсутствия на Родине. На следующий день все благополучно сели на поезд до Первопрестольной.

Всю дорогу Тельнецкий вёл себя как самый благородный мужчина. Мужская забота и уверенность действий растопили лёд в сердце Анны, но зародившееся чувство вины не позволило Тельнецкому предложить Анне ничего, кроме дружбы. По прибытии в Москву Анна, расстроенная расставанием, взяла с Тельнецкого слово, что он её посетит непременно. Обещание было дано не только ей, но и её дочке и сыну, который в силу возраста нуждался в мужской поддержке.

Новые друзья расстались, чтобы через некоторое время вновь встретиться. Анна с детьми пересела на поезд в сторону Сибири, а Тельнецкий с саквояжами поехал на свою новую съёмную квартиру. Перед отъездом он решил, что не сразу вернётся в квартиру, где жил ранее, а снимет ещё одну в более благополучном доме в целях безопасности.

На следующий день Тельнецкий посетил свою старую квартиру в надежде найти Ломова. Ломова дома не оказалось. Далее Тельнецкий посетил трактир Судакова, где приятно позавтракал. Встретить Ломова и здесь не удалось. Тот самый половой, который ранее Тельнецкого сопровождал к Ломову, как и в прошлый раз, подал вкуснейшие блюда и сообщил, что Ломова неделю не было в трактире. Тельнецкий вернулся в свою старую квартиру. Поднялся на этаж, ещё раз постучал в дверь к соседу – никто не открыл. Всё как и раньше.

Минут через десять в дверь Тельнецкого постучали. Он открыл. Незнакомый мужчина попросил разрешения войти. Тельнецкий его впустил, мужчина, совершенно не стесняясь, осмотрелся и, убедившись, что в квартире нет посторонних, сказал, что он от Ломова. Тельнецкий выразил сожаление и сообщил незнакомцу, что не понимает, о ком или о чём идёт речь.

– Прошу меня простить великодушно. Я ошибся домом, наверное, – ответил мужчина и вышел из квартиры.

«Будем ждать Ломова. Если этот господин от него, значит, Ломову сообщат, и он появится». С этими мыслями Тельнецкий прилёг на кровать и в прямом смысле стал ждать. Уснул. Проснулся от настойчивого стука в дверь. Тельнецкий посмотрел на часы – он проспал чуть больше часа. Подошёл к двери, спросил: «Кто там?» – ему ответили: «Полиция». Тельнецкий открыл дверь, и в квартиру без спроса вошли трое мужчин в штатском. Одного из них хозяин квартиры узнал – это был Вертинский, сыщик из охранки. Второго, который спрятался за спиной Вертинского, Тельнецкий тоже узнал – это был мужчина, который час с небольшим назад уже осмотрел квартиру. Третьего Николай Никанорович видел впервые. Вертинский с порога стал задавать вопросы, на которые Тельнецкий отвечал вопросом. Тактику он не поменял, но на один вопрос всё-таки ответил:

– Вы упорно спрашиваете, где я был в последнее время. Это оскорбительный вопрос, но я всё же проигнорирую ваше хамство и отвечу. Я был с дамой. Мы прекрасно провели время. Мы дружим, и в нашей жизни появилась возможность после моей отставки встретиться. Имени моей спутницы я вам ни при каких обстоятельствах не сообщу. Не просите даже. А теперь, господа, прошу покинуть мою квартиру, – на повышенных тонах он выразил непрошеным гостям своё недовольство и показал рукой на выход.

Вертинский и его товарищи не спешили с выходом из квартиры, полностью проигнорировав требование хозяина. Тельнецкий настойчиво повторил свои требования. Вертинский смотрел на Тельнецкого, и напряжённые мускулы на его лице показывали, насколько сложно ему сдерживать эмоции.

Вертинский сдался меньше чем через минуту. Он позвал своих товарищей, и все вышли, не закрыв за собой дверь.

Тельнецкий теперь понял всю серьёзность положения. Первое поручение Ломова он почти выполнил. Сложно, с приключениями, но остался ещё один шаг – отдать деньги. Но где Ломов?..

С учётом договорённостей и остатка средств от поездки и от чека Ломова ему предстояло выплатить чуть больше сорока тысяч долга. Тельнецкий подумывал уже отказать Ломову в дальнейшем исполнении его поручений, но долг в сорок тысяч с небольшим пока ещё для Тельнецкого являлся существенной суммой.

Через час Тельнецкий вышел из квартиры прогуляться. Пройдясь по улице, он заметил слежку и стал даже с сожалением думать о нерасторопном филёре, который за ним следил. Прогуливаясь по улице, подумал, что было бы правильнее ему осмотреть весь район проживания и изучить все дома, дворы, входы и выходы, возможности уйти от слежки. Так и сделал. Минут через пять отцепился от преследователя и стал внимательно изучать каждый дом, заходил во дворы, запоминал. Там, где его дворники замечали, он спрашивал: «Сдаются ли в этом доме приличные квартиры для проживания?» Получив ожидаемый отрицательный ответ, Тельнецкий следовал дальше от дома к дому. Через два часа вернулся к своему дому, предварительно по дороге прикупив несколько книг, зашёл в соседнюю лавку, купил продуктов и вернулся в квартиру ждать работодателя.

Новый риск

Ломов постучал в дверь квартиры Тельнецкого через два дня рано утром. До рассвета было ещё далеко, но, несмотря на это, Тельнецкий уже проснулся и лёгкий стук в дверь услышал сразу. Он открыл дверь после того, как услышал знакомый голос и увидел у порога в полумраке улыбающегося Ломова.

Ломов, как и прежде, был одет с иголочки, опять был с усами, но на этот раз они были пышнее предыдущих и, как ни странно, лицо его украшали роскошные бакенбарды. Если не рассматривать гостя с такого близкого расстояния, то не скажешь, что этот человек и есть тот самый сосед – Ломов.

Тельнецкий впустил его и уже после того, как дверь закрыл, заговорили. Ломова очень интересовало, почему Тельнецкий не вышел на связь с курьером, и буквально с этого и началось общение. Получив неожиданный ответ, он похвалил Тельнецкого и расспросами о деталях поездки дополнил свою картину событий. Тельнецкий многого из реальных происшествий не рассказал, и ещё больше деталей сменил: фамилию и имя, возраст, губернию дальнейшего следования Белозёрских, место встречи, количество чемоданов и саквояжей. О детях и о том, что дама была из княжеской семьи, Тельнецкий в своём рассказе не упомянул. Перед встречей с Ломовым Тельнецкий десятки раз сам себе рассказал изменённую историю в деталях и стал уже сам немного верить в выдуманные и додуманные события.

– Николай Никанорович, а вы уверены в том, что та женщина ничего не заподозрила и ничего не знает о вашей комбинации с багажом? – удивлённо спросил Ломов.

– Уверен… Я сам лично наблюдал, как её багаж поверхностно осмотрели на таможне, и сам лично видел, как чемоданы с деньгами не были проверены. Женщина, хотя тщательно это скрывала, была в очень смущённом и испуганном состоянии из-за отсутствия финансов и из-за страха перед родителями. Она даже не знала, живы ли они. Из-за безысходности она, по сути, не до конца знала, куда возвращается, и есть ли у неё родительский дом.

– Вы сильно рискнули, но сработали очень славно. Дайте мне ключи от той квартиры. Саквояжи сам заберу… – немного поразмыслив, Ломов продолжил дружелюбным голосом: – Готовьтесь к новому заданию. Пока обстоятельства позволяют, нужно в этом году совершить ещё одну поездку… Этот ход со съёмной квартирой идеален. Я не ожидал, что Вертинский так далеко зайдёт, будет хитрить и угрозами на вас давить. Я в вас не ошибся.

«Риск для меня увеличивается с каждым днём. У вас в Европе нет надёжных людей, и не так скоро вы сможете их найти», – хотел высказать свои мысли и опасения Тельнецкий, но Ломов продолжил свою речь:

– Когда доставите ещё один груз, вы закроете передо мной долг, и я вам выплачу ещё пятьдесят тысяч рублей сверху. По рукам? – с этими словами после паузы Ломов протянул руку.

– Сто тысяч сверху и по рукам… И ещё могут возникнуть дополнительные расходы.

Ломов, идеализируя, начал размышлять вслух о важности и необходимости достижения поставленной цели, для чего не нужно жалеть денег. Тельнецкий не стал воспринимать высказывания Ломова на свой счёт, а про себя подумал: «Ещё одна поездка – и больше на меня не рассчитывайте, господин Ломов, или как вас там величать?» Во время этого разговора Тельнецкий заметил, что один бакенбард Ломова отклеивается, но не стал ему об этом говорить, а сам задумался о необходимости перенять его опыт преображения.

Через два дня Ломов услышал из уст Тельнецкого подробный план действий, который мало чем отличался от ранее исполненного. План был одобрен Ломовым с дополнением: «Вам придётся в большей степени действовать по обстоятельствам, так сказать, найти жертву, и вы справитесь». Он выдал Тельнецкому новый паспорт, условились, что деньги Тельнецкий оставит в той же квартире, где и в прошлый раз.

Изложенный Тельнецким план был всего лишь бутафорией. Сам же Тельнецкий планировал действовать совсем иначе, для чего в Москве снял ещё одну квартиру в другом районе города. Квартиру он оплатил на полгода вперёд только для того, чтобы не вызывать интереса или волнения домовладельцев.

Через неделю Тельнецкий был в столице империи и также снял квартиру, где прожил почти две недели, пока не устроился матросом второго класса на торговом судне с курсом на Копенгаген. В день отплытия на корабль не явился боцман, и капитан назначил Тельнецкого боцманом и по совместительству заместителем старшего помощника капитана.

Поездка на запад вышла у Тельнецкого весёлой и трудовой. Его остроумие всем пришлось по душе, шутки и разные житейские байки из уст Тельнецкого воспринимались позитивно и были очень востребованы. В конце маршрута Тельнецкий стал душой компании, и команда уже не представляла дежурства без его участия.

На судне Тельнецкому пришлось работать за себя и за отсутствующего боцмана. Вместо планируемых дежурств – четыре часа через восемь – Тельнецкий дежурил восемь через четыре, и в конце поездки выдохся полностью, за что получил от капитана полдня отдыха, пока судно получало разрешение на отплытие. Тельнецкий отпросился в город, мотивируя тем, что в этих краях впервые и грех их не увидеть.

Около полуночи все на судне были мертвецки пьяны, поэтому Тельнецкий смог незаметно пробраться с двумя саквояжами и надёжно спрятать содержимое.

Через две недели Тельнецкий в обличье церковного служителя вышел из вагона третьего класса, прибывшего из столицы, и, взяв кучера, направился в центр Москвы. Два раза сменив кареты, Тельнецкий с багажом благополучно добрался до очередной секретной квартиры.

Пройдя по перрону мимо вагонов первого класса, Тельнецкий заметил людей в штатском, которые открыто присматривались к прибывающим пассажирам. Позаимствованная идея смены обличья позволила Тельнецкому незаметно пройти все кордоны любопытных глаз.

Вечером Тельнецкий постучал в дверь квартиры Ломова. Никто не открыл, как и в прошлые разы. Пришлось отужинать в трактире Судакова и опять услышать от полового, что Ломова вот уже неделю в трактире не было.

Выходя из трактира, Тельнецкий узнал одного из филёров, ранее входившего в его квартиру, и первая мысль, которая пришла в голову, была: «Быстро они узнали, не от полового ли?» Филёр сопроводил Тельнецкого до дома, и на этом их негласное общение закончилось. Опять стук в дверь квартиры Ломова, никто не открыл, и с мыслями: «Ну что же, будем ждать», Тельнецкий вошёл в свою квартиру и лёг спать.

Проснулся он далеко за полночь. В дверь аккуратно, чтобы не будить соседей, кто-то стучал. Это был Ломов. На этот раз он быстро явился.

Короткий отчёт Тельнецкого, но ничего правдивого, Ломов довольный и приятно удивлённый, с новыми ключами от новой квартиры покинул Тельнецкого, условившись встретиться через два дня утром на этом же месте.

Тельнецкий предусмотрительно свой гонорар уже забрал и даже положил деньги в банк, предполагая, что столь существенную сумму наличных ему дома держать не следует.

Через два дня Ломов явился в квартиру Тельнецкого не утром, как условились, а ближе к полудню. Он был в прекрасном настроении и даже иногда подшучивал, чего раньше за ним Тельнецкий не замечал. После непродолжительного общения Ломов перешёл к истинной цели своего визита.

– Николай Никанорович, пора нам двигаться дальше. Я хочу вам предложить ещё одно деликатное дело. Вы готовы?

– Господин Ломов, мы с вами условились, и наши договорённости с моей стороны исполнены в полном объёме. Причём настолько для вас безопасно, насколько никто бы не смог это исполнить. Скажу вам откровенно, я пока не осознаю последствий моих действий в масштабе империи, но прекрасно понимаю, что теперь я могу быть в обществе и искать себе достойное место. Мы были полезны друг другу, и, скажу вам откровенно, я не вижу в дальнейшем какой-либо нашей кооперации.

– Это вы пока не видите… – ехидно возразил Ломов. – Вы не представляете, какие подвиги мы с вами ещё совершим, – уже более дружелюбно продолжил он.

– Вы правы, я пока не вижу, и этому есть существенное основание… Господин Ломов, великодушно прошу меня простить, но я даже вашего имени, настоящего имени, не знаю. Я о вас ничего не знаю, следовательно, и доверять вам мне очень и очень сложно.

– Вы пару дней подумайте, не спешите мне отказывать… И насколько уж я не хотел вам этого говорить, но вы меня вынуждаете… – Ломов тщательно подбирал слова, был крайне сконцентрирован и строг в своём взгляде. – Николай Никанорович, когда я прошу, мне не отказывают. Второй раз я просить не буду… Мы с вами уже повязаны прошлым. Вы подумайте ещё пару дней, и вернёмся к этому разговору, – Ломов вышел из квартиры Тельнецкого, оставив ещё больше вопросов, чем было раньше.

Тельнецкий в предыдущие дни твёрдо принял решение больше не рисковать собой и не участвовать в операциях Ломова. Повязанность с делами Ломова Тельнецкий прекрасно осознавал, поэтому искал иные варианты своего будущего и принял решение, что покинет на время Россию. Деньги для выезда за границу есть. Теперь на юг будет держать курс. На Одессу.

Через час, когда Тельнецкий переодевался и готовился к поезду, в дверь постучали.

– Откройте, полиция, – кричали за дверью.

Тельнецкий открыл дверь. За порогом стоял сыщик охранного отделения Вертинский и ещё три человека в штатском. Как только дверь открылась, в квартиру вломились и схватили Тельнецкого, надели на голову мешок, вытащили на улицу, посадили в карету и через двадцать минут в кандалах на ногах и руках затолкали в одиночную камеру клоповника.

Вечером того же дня Тельнецкому в камеру бросили записку: «Я Вас не предавал. Мужайтесь. Вас вытащу. Л.».

Ломов

Ломов – человек с многочисленными паспортами. Иногда ему самому казалось, что он забыл, как его истинно зовут и откуда он родом.

Дворянин. Родом из Саратовской губернии. Получил блестящее домашнее образование. По всем предметам ему были наняты учителя, которые по требованию родителей не проявляли никакого снисхождения к способностям, возрасту и тем более к желанию Ломова поиграть во дворе с другими детьми. Родители Ломова ничего не жалели ради обучения своих детей, но и требовали от них всё больших и больших знаний.

Ломов окончил Санкт-Петербургский Императорский университет с отличием, получил дополнительное образование в Оксфордском университете, после чего вернулся в Россию и лет пять работал в канцелярии императора Александра III. За весь период службы осуществил небывалый по тем временам карьерный рост – в должности дорос до статс-секретаря. Многие желающие либеральных реформ в России возлагали на Ломова большие надежды. Ему предрекали место министра, но этому не суждено было случиться.

При каждой возможности Ломов твердил императору Александру III о необходимости продолжения курса реформ императора Александра II, отчего в итоге и был зачислен в стан немилостивых. В канцелярии всё чаще и чаще поговаривали, что Ломов брал огромные взятки, но эти слухи никто не мог подтвердить, да и сами поговаривающие имели рыльце в пушку.

Отец Ломова дважды залезал в большие долги, и его сын с лёгкостью, как всем казалось, покрывал эти расходы. Ломов вынужденно оплачивал долги, только чтобы не опозорить семью, но этими действиями он только провоцировал отца на большие траты и хвастовство: «Какой могучий и богатый стал мой сын». Все эти события в жизни семьи Ломова становились основой для слухов, которые множились и непременно доходили и до госсекретаря канцелярии.

Когда тучи настолько сгустились над головой Ломова, что госсекретарь подал прошение императору освободить Ломова от занимаемой должности, Ломов сыграл на опережение и, воспользовавшись моментом встречи с императором, заявил, что покидает службу по идейным соображениям. От высказываний императору Ломов попал на учёт в III отделение как политически неблагонадёжный гражданин, и для него все двери официальных кабинетов закрылись, но вне официальных отношений с высшими должностными лицами государства ничего не изменилось.

Ломов к этому времени уже накопил серьёзный капитал и вскоре перебрался за границу, где и прожил чуть более пяти лет. Затем вернулся в Россию с новыми знаниями, идеями, с контактами зарубежных служб, а по сути – завербованным. Деньги Ломову доверяли в любом количестве, но требовали результатов. К революционным событиям 1905 и 1907 годов он имел непосредственное отношение. В начале нового века большая часть денег революционерам в Россию поступала из-за рубежа именно через Ломова или его людей. С самого начала революционной деятельности у Ломова было твёрдое правило: половину средств, поступивших из-за рубежа, он оставлял себе. Часть тратил на адвокатов, банкиров, личную охрану, а остальное припрятывал по разным зарубежным банкам.

Но не всё было так легко и просто в его революционной деятельности. Исчезали доверенные люди, не доходили до него деньги кураторов, но, несмотря на неудачи, доверие к нему не уменьшалось. Ломов показывал результаты, свои или чужие, но показывал, и всех это устраивало.

Сыщики много раз задерживали Ломова, но то адвокаты оспаривали задержания, то проявлялись к нему симпатии со стороны судей, полицейских или жандармов, то какие-то тайные пружины административного аппарата заставляли сыщиков просить у Ломова прощения и низко кланяться. Ломов никогда не проводил дольше трёх часов в полицейском участке или в суде, эти задержания и повестки в суд со временем случались всё реже и реже.

Ломов давно уже освоил один прекрасный урок: действовать нужно чужими руками. Для этого деньги ему и даются.

Для привлечения в свои ряды молодых людей, которых не будет жалко обменять на свою свободу, Ломов купил дом в Москве, поставил человека на вокзале для поиска жильцов и сдавал только одиноким мужчинам. Тельнецкий тоже попал в этот поток. Стоимость и срок аренды квартиры его вполне устроили. Через несколько дней после поселения Тельнецкого во временной для него квартире Ломов получил ответ от верного человека из охранки, что Тельнецкий не их сотрудник. Ещё через пару дней Ломову сообщили, что его сосед из бывших военных и для своего возраста дослужился до высокого звания. Исходя из полученных сведений, Ломов решил проверить своего соседа на храбрость и решительность, а затем и познакомиться. Ломов хотел представиться именно в критической для Тельнецкого ситуации, так как считал, что после подобных знакомств доверия больше.

Ломов разработал план с уличной дракой у ломбарда. План не сработал. Тельнецкий быстро и очень умело дал отпор нападавшим, привлёк внимание городового, случайно оказавшегося рядом. Ломову не удалось выступить в роли спасителя согласно плану.

Поэтому был разработан другой план. И он сработал.

Во время рассказа Тельнецкого о его карточном долге Ломов подумал: «Этого бывшего военного нужно обязательно привлечь, только на самые опасные операции. Он уже в свои молодые годы сильно обжёгся, отчего возмужал. Его ценность неимоверно высока в сравнении с его долгом», – и, не раздумывая, выписал чек. Какова же была его радость, когда Тельнецкий взял в руки чек! Ломов был необычайно доволен, но тщательно это скрывал, показывая исключительно заботу о чести молодого человека.

Привезённые Тельнецким два миллиона четыреста тысяч рублей сделали Ломова богаче почти на миллион, и этому он был неимоверно рад.

Ломов к Тельнецкому уже успел прикипеть душой и поставил себе задачу высвободить его из клоповника как можно скорее.

Если при задержании Ломова срабатывали тайные пружины, и Ломова быстро отпускали, то с арестом Тельнецкого всё выходило наоборот. Пружины срабатывали, но не в пользу освобождения, а в пользу ссылки. В процессе следственных действий и на суде Тельнецкий отказался назвать имя выдуманной дамы и не смог подтвердить свои занятия за последние два месяца до ареста.

Во время всего судебного процесса Тельнецкий всячески выгораживал Ломова. Даже несмотря на видимую безопасность, адвокаты порекомендовали Ломову покинуть Россию и как можно скорее, что он и сделал. Вскоре после оглашения приговора он вернулся в Россию и приступил к исполнению данного Тельнецкому слова об освобождении его из-под ареста.

До чего вы докатились? (1911–1914 годы)

Тельнецкий из ввезённых в Россию денег положил себе на счёт в банке сто тысяч новеньких купюр, отчего, по сути, и пострадал. Он был арестован по подозрению в фальсификации денег, но эта версия обвинения быстро рассыпалась. Изначально в московском отделении банка согласились заменить размещённые Тельнецким деньги на фальшивые, но после вмешательства Ломова столичное руководство банка категорически отказало сыщикам.

Сыщик Вертинский предложил Тельнецкому сдать Ломова в обмен на свободу, но позиция Тельнецкого была неизменна: «Докажите, в чём вы меня обвиняете». Из-за отсутствия у Тельнецкого алиби Вертинский сфабриковал дело, инкриминируя Тельнецкому распространение запрещённой литературы и листовок с призывами к свержению императора. Нашлись и свидетели, и листовки, и запрещённая литература в достаточном количестве. По итогу Тельнецкий был осуждён на пять лет и отправлен в ссылку.

До места ссылки Тельнецкий не доехал. На одном из этапов в городе T на часовых напали и связали, освободили Тельнецкого от кандалов, и вся группа налётчиков уже вместе с бывшим арестантом растворилась в городской среде. Их не нашли, да никто особо и не искал. Сыщиков для проведения розыска в городе T в достаточном количестве не было, а рядовым жандармам и полицейским было не до беглецов, и к тому же при побеге никто из конвоиров физически не пострадал. Пострадали лишь морально. Обидно было, но простительно. Побеги политических заключённых были не редкостью в этих краях, и, если сопровождающим не причиняли увечий, беглецов мало кто искал, так как из города был выезд в другие населённые пункты только по грунтовой и железной дороге. И там, и там был строжайший контроль всех проезжающих. Часто именно на железнодорожном вокзале и ловили беглецов.

Незадолго до прибытия конвоя с Тельнецким в город T верные люди Ломова сняли квартиру в одном из немногих добротных домов, и уже после побега в этой самой квартире Тельнецкому передали записку: «Слово сдержал. У Вас новая жизнь. Привыкайте. Все потребности покроем. Встретимся в столице на Рождество в гостинице “Англия”. Л.». После прочтения записки один из освободителей Тельнецкого вручил ему новый паспорт и десять тысяч рублей, сопровождая словами:

– Раньше указанного в записке срока на место встречи не являться. В Москве вам запрещено появляться вовсе… Если ещё понадобятся деньги, вы можете в любом отделении Петербургского международного банка получить со счёта на ваше имя… И ещё… Двое из нас полностью в вашем распоряжении. Нам велено вас охранять.

Тельнецкий, как вошёл в квартиру, буквально набросился на еду, но вовремя опомнился и только немного перекусил. Исходя из обилия кушаний, он решил, что здесь явно подготовились к его приезду. После небольшой и приятной трапезы Тельнецкий встал из-за стола, подошёл к зеркалу и стал себя рассматривать. Вид был ему противен. Он стал размышлять о своём плачевном внешнем виде и вслух задал себе вопрос: «До чего вы, Николай Никанорович, докатились? Не стыдно ли вам?..»

Это были для Тельнецкого риторические вопросы.

Тельнецкому и вправду было очень стыдно. Он прекрасно осознавал, что сам собственными поступками довёл свою жизнь до ссылки. За год жизни в тюрьме у Тельнецкого было достаточно времени для размышлений, и всё чаще и чаще он стал проклинать тот день, когда сел за карточный стол. Единственному аспекту своей жизни он не мог дать трезвую оценку. Всё размышлял о встрече с Ломовым и вспоминал день, когда Ломов вручил ему чек на внушительную сумму. Тельнецкий пока ещё не смог ответить себе на один вопрос: «Был ли он прав или был не прав, когда взял чек в руки и согласился помогать Ломову в его делах?..»

Оценку себя перед зеркалом и разговор с самим собой Тельнецкий прервал просьбой к охранникам – переодеться в цивильную одежду. Через час Тельнецкий постриженный и побритый, одетый в приличный домашний халат, вышел и представился портному. Заказ был принят на костюм и пальто с обещанием вернуться через два дня на предварительную примерку.

Через три дня Тельнецкий, одетый с иголочки, направился в гости к княгине Белозёрской.

Новые товарищи Тельнецкого легко нашли в городе княгиню Белозёрскую, которая около года назад вернулась в родные пенаты. Княгинь в городе T немного, а с двумя детьми в возрасте до тридцати лет только одна.

Тельнецкий постучал в дверь квартиры небольшого домика на несколько семей. Дом был старым, и по нему было видно, что он ещё и сильно уставший. Явно дом давно не видел ремонта и обновлений.

Дверь открыла женщина в возрасте с чепчиком на голове. Она прищурила глаза и, приближая лампу чуть ли не к лицу гостя, стала рассматривать неизвестного мужчину.

Тельнецкий не остался в долгу и тоже стал осматривать пожилую женщину. Внешних сходств с княгиней гость не обнаружил, но по возрасту эта женщина могла быть её матерью. Тельнецкий спросил княгиню, и женщина впустила гостя, продолжая с любопытством его рассматривать.

Причиной визита Тельнецкого была исключительно потребность избавиться от угрызений совести. Чувства привязанности и симпатии к княгине Белозёрской, разгоревшиеся ещё в дни встречи в сердце Тельнецкого, не остыли, но тут он осторожничал, прекрасно понимая, кто он теперь и какой у него социальный статус. С того момента, как он попал в лапы охранки, совесть каждый день призывала к покаянию. Он ведь по сути использовал, и весьма удачно для него, княгиню и её детей, но если бы обстоятельства сложились не столь удачно, княгиня села бы в тюрьму и, возможно, надолго. Мысли и совесть неимоверно мучили Тельнецкого. Тогда, ещё около года назад, он решил, что тысяча рублей есть та оплата, которую заслужила княгиня, оказывая ему услугу, сама того не сознавая, а теперь, после того как сам побывал в шкуре заключённого, пусть даже и по сфабрикованному делу, Тельнецкий вдвойне понимал, что он должник княгини, но пока не понимал, как он сможет оплатить ей долг.

Княгиня, встретив Тельнецкого, мужчину высокого роста, прекрасного телосложения, с армейской выправкой, галантного, очень внимательного к ней и дружелюбного с её детьми, да ещё и при деньгах, подумывала о романе с ним. Уже в поезде по пути к родному городу она очень сожалела, что не было достаточно времени для общения и, если бы это время судьба ей предоставила, княгиня смогла бы раскрыть свою женственность и показать, насколько она и её внутренний мир красивы и привлекательны. Она была убеждена, что Тельнецкий обратил бы на неё внимание как на женщину. Но, увы, судьба распорядилась иначе.

Пожилая дама впустила в квартиру Тельнецкого исключительно в целях сохранения тепла в доме. На улице зимняя погода, а тепло нынче обходится дорого. В квартире она ещё раз спросила, кто ему нужен, Тельнецкий ответил, женщина подошла к одной из комнат и вошла в неё.

Из комнаты вышла дочка княгини Эмилия, увидев Тельнецкого, воскликнула и бросилась к нему в объятия после того, как сам Тельнецкий протянул ей руки. Старые друзья дружелюбно поприветствовали друг друга, девочка взяла Тельнецкого за руку и повела в комнату. От такого радостного приветствия у Тельнецкого сердце замерло, он вдруг представил, какую трагедию он мог бы принести в эту семью, и чуть мысль свою не высказал вслух: «О чём я только думал тогда?..»

Княгиня сидела за столом с сыном и ещё с двумя детьми, которые делали уроки. Увидев Тельнецкого, она улыбнулась и кивнула головой в знак приветствия. Эмилия, прижав палец к губам, усадила гостя в кресло у входа. Посмотрела на настенные часы и шепнула ему на ухо.

– Урок закончится через четверть часа.

Эмилия оставила гостя сидеть в кресле, а сама вернулась за стол и, подслушивая урок, тоже что-то писала в своей тетрадке.

Это были самые долгие четверть часа в жизни Тельнецкого. Даже в своей одиночкой камере он не испытывал такой жажды ускорить время. А сейчас ему даже хотелось выйти и не стеснять домочадцев и учеников своим присутствием, но как встать и покинуть комнату? Ответ: никак.

Гость находился в довольно уютно обставленной комнате с двумя кроватями, хорошо просматривавшимися за ширмой, столом для уроков посередине комнаты, видимо, предназначенным ещё и для гостей, с кухонным уголком и обеденным столом. Кухонный уголок был одновременно и источником тепла для этой комнаты. Вдоль дальней стены были аккуратно разложены колотые дрова, предназначенные для печки, в которой тлели угли.

На стенах были развешаны три картины, и, дабы не смущать учеников и учительницу, Тельнецкий стал смотреть на них. Он остановил свой взгляд на одной и стал пристально её рассматривать, пока не прошли эти долгие четверть часа. Но не изучением картины на самом деле был занят Тельнецкий. Он всё размышлял об этой прекрасной женщине, о том, как судьба её забросила в неизведанные края, как она осталась без средств к существованию, а после нашла в себе силы и стала, по всей видимости, домашним учителем или репетитором. Она свою гордость, свой статус княгини спрятала глубоко-глубоко, и вот занимается полезным для общества делом. Учит детей. Передаёт свои знания и манеры поведения будущему поколению. Не думаю, что многие княгини или князья могут так поступить, ведь большинство из них посчитают её поступок странным и неподобающим.

Урок закончился, когда Тельнецкий остановился на мысли, что со временем общество признает её поступок очень полезным и даже необходимым.

Эмилия вернулась к Тельнецкому, они опять обнялись, как и пятнадцать минут назад. Сын княгини тоже поздоровался с гостем за руку, сопровождая это действие приветливой улыбкой, но Тельнецкий не устоял и обнял его, как отцы обнимают своих сыновей после долгой разлуки. Он заметил, как сильно возмужал мальчик за последний год. Другой взгляд, другая манера подачи руки. «Становится мужчиной в прямом смысле этого слова», – подумал Тельнецкий.

Когда урок закончился, ученики захватили свои тетрадки, одежду и буквально пулей вылетели из комнаты. Княгиня встала, но не сделала ни одного шага. Ей было трудно справиться с эмоциями. Последние четверть часа она вела урок с большим трудом. Сдерживалась как только могла, дабы не прослезиться, а теперь, уже будучи на ногах, подавляла своё невероятное желание кинуться в объятия Тельнецкому. Воспитание взяло вверх, и Белозёрская всё-таки справилась с чувствами.

Со дня прибытия в родной город на протяжении восьми месяцев у неё были одни неприятности. Родители, которые проживали в этой комнате, скончались один за другим в течение полугода. Лечение, а потом и сами похороны, обошлись очень дорого для княгини. К похоронам её родители не подготовились и всё пришлось покупать. Тысяча рублей, которая у неё была ещё в Москве, улетучилась быстро, на похороны в большей степени и была израсходована. Немногочисленная родня перестала с ней общаться и оказывать хоть какую-то помощь. Родная тётя – пожилая женщина, что открыла дверь Тельнецкому, и та сдала ей комнату за десять рублей в месяц даже несмотря на то, что княгиня кормила её своими продуктами, стирала и ухаживала за ней. Княгине поначалу требовалась любая помощь, но сейчас она нуждалась только в одной поддержке – моральной. Материально семья как-то устроилась. Начался учебный год, появились уроки, а следом и небольшие деньги на питание и проживание. Княгиня унаследовала от родителей небольшой долг в сто шестьдесят рублей и ежемесячно возвращала по десять рублей. После постоянных ежемесячных выплат семья проживала на оставшиеся заработанные двадцать рублей.

Тельнецкий сам сделал шаг навстречу княгине, и она подала руку для приветствия. Тельнецкий поцеловал руку, от его нежного прикосновения княгиня не удержалась и всё-таки прослезилась. Дочка протянула матери платочек, хотя у княгини в руках уже был свой.

– Прошу меня простить, я от счастья. Я думала о вас и не верила, что вы нас посетите, – немного смущённо начала оправдываться княгиня.

– Я проездом. Вот решил вас повидать. Примете гостя?

– Вы самый дорогой для нас гость, – ответила княгиня и вытерла слёзы. – Вы нас спасли тогда, и мы перед вами в большом долгу. Вы друг нашей семьи, и мы часто о вас вспоминаем…

Эмилия, воспользовавшись паузой, пока взрослые обменивались взглядами друг с другом, вступила в разговор и подтвердила, что мама говорит правду.

До глубокого вечера семья и гость провели время в очень дружелюбной атмосфере, как и около года назад. Княгиня за столом не обмолвилась ни словом о её теперешнем материальном положении, но Тельнецкому эти слова и не были нужны, он всё прекрасно понимал. Прощаясь, Тельнецкий оставил, хотя княгиня и не просила, пять тысяч рублей и пообещал устроить сына в гимназию в Москву или в столицу и, если потребуется, оплатить его обучение. Княгиня держала Тельнецкого за руку и была не в силах его отпустить. Она убедилась, что ещё тогда полюбила этого неизвестного ей человека. Хотела сейчас же раскрыться и объясниться с гостем, но сдержанность, воспитанная с самого детства, пресекала любые стремления начать такой разговор. Ей будто не хватало воздуха, не хватало сил стоять на ногах у входной двери в момент прощания. Голова кружилась. Сознание понимало, что этот момент их встречи может быть последним и нужно решиться, но привитые манеры поведения не позволяли ей начать первой такой нужный для неё разговор. Из последних сил она заставила себя удержаться на ногах, вдыхать каплями очень нужный сейчас организму воздух, разжать руки и отпустить Тельнецкого.

Тельнецкий сам всё прекрасно понимал. Он испытывал к этой прекрасной женщине самые тёплые чувства. Весь вечер он себя спрашивал, любит ли он эту женщину, и ответил себе однозначно: любит всем сердцем. Когда он увидел её вновь, его душа наполнилась сожалением из-за невозможности порвать с прошлым и начать новую жизнь с княгиней Белозёрской и её детьми. Он не мог предложить больше, чем дружбу. Он своей деятельностью рискует каждый день. Он беглый политический арестант. Пусть и не самый обычный, но беглый арестант.

Тельнецкий уже к концу этого вечера строго себе запретил даже мечтать об этой женщине. Он боялся представить, что своими действиями мог бы причинить ей и её детям боль и страдания.

Друзья расстались, чтобы вновь когда-нибудь встретиться.

Тельнецкий исполнил требования в точности, как и было написано в записке. Прибыл в столицу на встречу с Ломовым на Рождество. Почему именно на Рождество Тельнецкий только в рождественские дни и понял. На улице хоть и было достаточно полицейских, но сыщиков охранки и их филёров почти не было. Тельнецкий на интуитивном уровне научился их распознавать даже в толпе.

Ломов по-дружески приветствовал Тельнецкого, чем подтвердил людям, охранявшим его, что этот господин очень важен.

Тельнецкий получил новое предложение: организовать и сопровождать доставку из-за границы распечатанных листовок и революционной литературы.

– А почему не распечатать всё нужное в России? – поинтересовался Тельнецкий.

– Во-первых, не удаётся пока организовать процесс, а во-вторых, у нас нет необходимого оборудования. Охранка быстро находит и закрывает цеха. Оборудование дорогое, и каждый раз они наносят нам существенный материальный урон. Больше так рисковать мы не можем.

Обговорили оплату Тельнецкого, которая оказалось весьма существенной, а в качестве стимула обсудили и процент от продаж литературы в России и ударили по рукам. Ломов дал контакты европейских типографий, готовых печатать, ответственных за тексты листовок и литературы лиц, и на этом разошлись.

Через две недели Тельнецкий уже встречался с редакторами и размещал заказы в европейских странах. Первая партия революционной литературы через Польшу поступила в столицу империи через полтора месяца. И это был только один из каналов доставки. Подобных каналов и по воде, и по железной дороге Тельнецкий разработал с десяток. На каждый маршрут поставил людей. Он занимался только отправкой этим людям книг и листовок. От поставки в Россию листовок и запрещённой литературы зарабатывали все: от заграничных типографий и курьеров, проводников и капитанов кораблей до продавцов.

«Запрещёнка» имела стабильный спрос в России и продавалась по весьма завышенным ценам. Тельнецкому с момента продажи первого листочка еженедельно и до самого начала 2-й Отечественной войны2 на счёт поступали деньги, пока Ломов срочно не отозвал его в Россию, тем самым спасая ему жизнь. Почти все товарищи Тельнецкого, граждане империи, оставшиеся на территории Германии и Австро-Венгрии, были арестованы и расстреляны.

Об этом Тельнецкий узнал спустя три месяца, и этот факт для него не прошёл незамеченным. Он был настолько удивлён знаниями Ломова о начале войны, что счёл это удивительно-необычным, и эти обстоятельства требовали дополнительного размышления.

Первым делом в России Тельнецкий стал заниматься своими деньгами, распределяя их по разным кубышкам, но значительную часть перевёл за границу.

Десять тысяч рублей отправил и княгине Белозёрской, сопровождая перевод телеграммой со словами: «Вы заслужили».

Полезная общественная деятельность (1915 год)

До весны 1915 года Тельнецкий не вёл оперативную революционную деятельность и в столице ничем примечательным не отметился. Со своим новым паспортом он не числился на учёте в охранном отделении, и к его персоне не были приставлены филёры. Этот факт Тельнецкого очень радовал. Казалось, гражданская жизнь налаживалась, а деньги на комфорт имелись в предостаточном количестве.

С каждым днём он всё больше и больше думал о княгине Белозёрской и в один прекрасный день в начале лета решился направить ей телеграмму с приглашением погостить недельку в столице вместе с детьми.

Приглашение от Тельнецкого семья Белозёрских восприняла воодушевлённо. Радости не было предела. Княгиня первым делом подумала: может, сейчас между ними всё прояснится, и они больше не будут мучить себя расставанием. Княгиня была уверена, что не только она полюбила Тельнецкого, но и сам Тельнецкий испытывал самые нежные чувства к ней, и их любовь на этот раз будет сильнее сдержанности, и они обязательно будут жить в любви долго и счастливо.

Тельнецкий сам лично встретил семью на вокзале.

С момента последней встречи прошло более трёх лет. Дети заметно подросли, а вот сама княгиня Белозёрская, как показалось Тельнецкому, нисколько не изменилась. Она, как и прежде, была восхитительна. Первые мгновения встречи только усилили их чувства, и огонь любви уже было не остановить. Тельнецкий себе позволил не только поцеловать ей руку, но и поцеловать саму княгиню в щёчки, да ещё и три раза, отчего княгиня немного покраснела, но была этим очень довольна. Тельнецкий окончательно для себя понял, что любит эту женщину и не сможет без неё жить.

Семья поселилась в одной из непримечательных гостиниц столицы.

После обеда Тельнецкий предложил княгине остаться жить в Петрограде. Это предложение, от которого не отказываются, но княгиня ждала другого разговора. Собравшись с духом, княгиня Белозёрская излила Тельнецкому свои чувства и попросила у него объяснения в его намерениях.

Никогда Тельнецкий в общении с дамами не был в столь взволнованном состоянии.

– Дорогая моя Анна, я вас люблю, люблю вас безумно. Люблю больше жизни. После нашей с вами встречи я только о вас и думаю. Я много раз проклинал себя за мои деяния. Восхвалял день нашей с вами встречи и необходимость в вас. Ради вас и ваших детей я готов жизнь отдать, но она уже давно не принадлежит мне. Я давно упал в пропасть, и там по-прежнему нахожусь. Светлого неба я давно не вижу. У меня есть силы на поиски лучезарного неба только от вашей любви ко мне. Только ваша любовь мне и даёт надежду на спасение и возможное светлое будущее. Я вашей любви не стою, не стою и вашего мизинца, но я никогда не перестану вас любить. Я уже давно ничего не боюсь кроме одного: огорчить вас и ваших детей.

Слова Тельнецкого о жизни, не принадлежащей ему, повергли княгиню Белозёрскую в трепет, и она поспешила прояснить:

– Вы принадлежите другой женщине, нелюбимой вами? – вымолвила она испуганным голосом.

– Нет, Анна. Нет, – тревожно ответил Тельнецкий, – не о том вы подумали. Совершенно не о том. Всё обстоит иначе.

Анна порывисто обняла любимого человека второй раз за день, и Тельнецкий ответил ей тем же. После мгновений в объятиях Анна одумалась, подняла свой взгляд и строгим голосом обратилась к Тельнецкому с вопросом:

– Так что нам мешает быть вместе и быть счастливыми?

– Моя дорогая Анна, это очень сложный вопрос. Одно я могу вам сообщить, что моя общественная деятельность – серьёзное препятствие для нашего с вами счастья. Я вам повторю: моя жизнь принадлежит не мне, она принадлежит идее, которой я служу, и за которую, возможно, придётся и жизнь свою отдать…

Анна посмотрела в глаза Тельнецкого, пребывая в ожидании, что возлюбленный продолжит и скажет больше, чем уже было сказано, но других слов от него не последовало, и Анна, размышляя: «О чём может идти речь? О какой идее он говорит?» – решилась спросить:

– Скажите мне, любимый, идея эволюционная или революционная?

Тельнецкий от подобного вопроса немного растерялся и некоторое время только шевелил губами, изыскивая слова для ответа. Стал волноваться, и это было заметно. Думал, что честный ответ отпугнёт Анну, и больше он не сможет даже и мечтать увидеть эту прекрасную и единственную для его сердца женщину. Его взволнованное состояние продлилось почти минуту, и Анна, понимая, что своими расспросами изводит любимого человека, задумала изменить тему разговора, но Тельнецкий решился и ответил:

– Сколько бы мне ни говорили, что наши методы борьбы эволюционные, но мой анализ показывает, что наши методы именно революционные, и тут у меня нет сомнений.

Анна теперь прекрасно поняла, о какой идее идёт речь и о каких возможных действиях говорит Тельнецкий. В городе T продавались газеты, в том числе и столичные, которые Анна регулярно читала и даже над некоторыми статьями серьёзно размышляла. О революционерах стали всё чаще и чаще писать в газетах, особенно в губернских. А в некоторых даже писали о большой симпатии народа к революционным деятелям, восхваляя и возвышая их. После недолгого размышления Анна прямым взглядом в глаза Тельнецкого обратилась:

– Любимый, я готова ради нашего счастья быть женой революционера, а если судьба покарает вас за вашу идею, я готова последовать за вами на край света.

Через неделю семья Белозёрских переехала в собственную квартиру в столице империи.

Нам нужно задуматься (лето 1915 года)

Почти год после возвращения Тельнецкого в Россию Ломов не привлекал его к какой-либо оперативной работе. Засвечивать такой ценный кадр Ломов не хотел и держал его при себе для более деликатных задач, которых пока не было. Они стали совместно проводить время, обсуждая оперативные сводки два-три раза в неделю.

Во время этих встреч всё больше и больше они переходили на рассуждения о политике, экономике и социальной жизни в империи. Тельнецкий заметил, что Ломов периодически повторяет одни и те же слова: «Мне говорят, что война – это хорошо для нашей цели, но я думаю иначе. Эта война погубит страну. Я этого категорически не хочу. Нам нужно задуматься, что мы делаем, и, возможно, нам придётся скорректировать свои цели».

Эти слова не прошли бесследно. Они крепко засели в голове Тельнецкого. Были моменты, когда Тельнецкий уже решался спросить Ломова, что он имел в виду, высказывая подобное, но каждый раз что-то мешало ему это сделать. Тельнецкий пытался разобраться сам, но ему не хватало системных и стратегических знаний о задумках старших товарищей.

В первый день июля 1915 года Ломов срочно вызвал Тельнецкого, указав время и место встречи. Срочный вызов показался Тельнецкому странным, и он даже подумывал: «Не засада ли готовится?» Отправил бойца изучить обстановку, и после принятых мер предосторожности прибыл к Ломову в назначенный час.

Ломов после суда над Тельнецким вернулся в столицу России, где ему принадлежали один очень приличный доходный дом и несколько квартир в разных частях города. Но даже несмотря на наличие собственного жилья, Ломов больше снимал квартиры или ночевал в гостиницах, но при любом раскладе больше двух ночей не оставался на одном месте.

Ломов назначил встречу Тельнецкому в одной из самых больших и богато обставленных его квартир в центре столицы. Ломов в квартире был не один. Тельнецкого встретили незнакомые ему мужчины и препроводили в зал, где его уже ожидали.

Ломов представил Тельнецкому своего гостя:

– Павел Сергеевич Ширшов, прошу любить и жаловать. Мой давний приятель. Наш соратник и, если можно так сказать, соучастник наших с вами подвигов.

Мужчины познакомились. Подобную встречу с соратниками Ломов проводил впервые. Кто есть этот Ширшов, и зачем Ломов их познакомил? Тельнецкому ещё предстояло это узнать. Но судя по обращению Ломова к Ширшову, этот господин, а как оказывается, их товарищ, – очень уважаемая личность. Исходя из манеры обращения Ломова со своим гостем, Тельнецкий сделал вывод: «Ломов его побаивается».

– Давно хотел вас познакомить, да всё не получалось. Вот теперь и повод есть, и общее дело у нас с вами, – обратился Ломов к Тельнецкому. – С этого дня вы переходите в оперативное управление Павла Сергеевича. Он прекрасно осведомлён о ваших подвигах, о вашей преданности и, по его мнению, не существует более достойного кандидата для очень интересной оперативной работы.

Тельнецкий только кивнул головой в знак понимания и согласия с поручением Ломова и перевёл взор на Ширшова.

Ширшов продолжил после слов Ломова:

– Деятельность будет для вас очень деликатной и местами опасной, я считаю необходимым именно сейчас вам об этом сообщить, но вы опытный товарищ, и я уверен, вы справитесь…

Ширшов сделал паузу, видимо, ожидая, что Тельнецкий ответит, но собеседник ещё раз кивнул головой, и Ширшов продолжил:

– С началом 2-й Отечественной войны мы лишились существенного финансирования нашей революционной деятельности… Вы и так это прекрасно знаете… Мы намерены восполнить эти потери. В наши ряды вступают всё больше и больше товарищей, и нам нужно увеличить финансирование революционных процессов в стране. Наши товарищи на государственном уровне создают для нас все необходимые условия. Скоро будет объявлено о создании общественной организации и общественных комитетов с целью мобилизации промышленности для военных нужд. Именно через эти субъекты системы управления военными заказами мы и восполним потери. Понимаете меня?

– Какой механизм предусмотрен в новой концепции восполнения потерь? – не отвечая на вопрос Ширшова, спросил Тельнецкий, чем приятно удивил собеседника.

– Вам определена роль физического сборщика взносов. Большинство промышленников и фабрикантов получают военные заказы, и ещё получат, но только после внесения взносов. Господа, конкурирующие за военный заказ, будут добровольно осуществлять взносы, по крайне мере, я на это надеюсь, и вам останется только организовать доставку денег из точки А в точку Б. Вот с монополистами ситуация будет сложнее. Вам придётся показать, на что вы способны… Скажу вам открытым текстом, возможно, вам придётся и шантажировать, и даже устранять неугодных или упёртых.

– Я всегда был полезным и эффективным в организации поставок, но что касается шантажа и даже устранения, это немного не мой профиль. У меня нет опыта в этих делах, и этот факт нужно учесть, – неуверенно и немного растерянно от поставленной задачи возразил Тельнецкий. Его голос звучал жалко, и Ширшов обратил на это внимание:

– Если вы не проявите решимость, вас никто не будет воспринимать всерьёз, и мы потерпим фиаско. Опыта у вас не было и в организации других поставок, при этом вы были самым эффективным. Это не только моя оценка вашей деятельности. Наберётесь опыта и в других делах. Вы не будете нажимать на курок, для этого есть исполнители. Ваша задача будет деликатно объяснять неудобным и упорным, что может произойти, если они откажутся. Мы вам предоставим все необходимые знания и нужных людей. Вы будете знать всё об объекте: его слабые места, его привязанности, его любовниц и любовников, если такие есть, и всё о его семье. Вам останется только его убедить и придумать, как доставить деньги в точку Б. Сейчас люди из охранки злы на наших товарищей, и они больше не церемонятся. Нажмут на курок и оформят как самооборону. С них никто не спрашивает за жизнь наших товарищей. Времена другие. Сейчас военное время, вот они и действуют согласно законам военного времени. Это вам нужно учитывать. Исполнителей не жалеть и при первой же возможности устранять на месте прокола. Сколько нужно будет людей, столько у вас будет… Нам нужен результат, а результат – это доставленные деньги в место, куда я укажу. Знания, от кого получать, сколько и куда доставлять, вы получите от меня, и только от меня лично и только устно.

После оглашения Ширшовым вознаграждения Тельнецкого, других исполнителей и обсуждения некоторых деталей Ширшов покинул квартиру. Тельнецкий пообещал разработать несколько предложений по составу оперативных групп, мест дислокации, вооружения, транспорта и вернуться к нему через неделю для согласования расходов оперативных групп и, возможно, для получения первого оперативного задания.

Тельнецкий не спешил освободить квартиру от своего присутствия, и Ломов это заметил, присел в кресло напротив него и спросил:

– Николай Никанорович, смотрю на вас и понимаю, что вы хотите у меня что-то спросить. Не стесняйтесь, задавайте ваши вопросы.

– Когда я впервые согласился на вас работать, я хотел только одного: избавиться от долгов. После высвобождения хотел заработать. Теперь я пока не понимаю, зачем мне рисковать. Вознаграждение мне предлагают существенное, но у меня нет больших запросов в деньгах. Я уже обжёгся в жизни один раз и теперь очень аккуратно подхожу к деньгам… Но сейчас не о них разговор у меня к вам. Я вообще не понимаю, зачем эти революционные действия? Что они поменяют в нашей с вами жизни? Ради чего нашим товарищам нужно больше денег? Ради чего наши так называемые старшие товарищи затевают новую революционную волну? Мне кажется, нам нужно задуматься и осознавать последствия, – Тельнецкий специально произнёс слова Ломова «нам нужно задуматься» в надежде, что после них Ломов раскроется и выскажет ему свои суждения насчёт их деяний.

– Николай Никанорович, вы взрослеете на глазах… Мой вам совет, не отказывайте Ширшову. Он настолько могуч и коварен, что даже я не смею ему отказывать… Откажете ему – он убьёт вас. Думаю, не сразу, использует, очернит ваше имя и потом убьёт, и, думаю, не только вас. Он прекрасно знает о вашей привязанности к Белозёрским, – Ломов сказал эти слова с сожалением в голосе. Тельнецкий это заметил.

– Почему в ваших делах не нашлось места для меня? – расстроенным голосом спросил Тельнецкий.

– Во-первых, товарищи возлагают на вас большие надежды. Вы ещё ни разу не прокололись. Сфабрикованное дело не берём в расчёт. А во-вторых, мне удалось отойти от предыдущих дел, да и война мне поспособствовала, скажу вам откровенно. Сейчас я занят совершенно другими делами. Может быть, даже более полезными, чем ранее. Я взял на себя вопросы политического развития страны в период революционных действий. Мои взгляды пока ещё развиваются параллельно со взглядами наших товарищей, отчего споры между нами бывают, и очень жаркие. Но, как говорится, в споре рождается истина, – Ломов встал, давая понять, что разговор пора прекращать или как минимум перенести на другой раз.

Тельнецкий понимал: отказывать нельзя. Скрыться практически невозможно. Уедешь за границу – и там найдут, и будет это не сложнее, чем на Родине. Рисковать княгиней Белозёрской – это просто глупо, несправедливо и позорно для мужчины.

Могучий и коварный Ширшов (1895–1916 годы)

Аронов Марк Афанасьевич после многочисленных мучительных раздумий окончательно решил передать единственному племяннику в управление все свои предприятия и запустил процесс переоформления имущества на Ширшова.

К моменту дуэли Ширшова с князем Барковским и инцидента с Григорием Матвеевичем в трактире Марк Афанасьевич уже был совершенно уверен, что его единственный племянник Ширшов – спасение его деловой империи, но майские события заставили Марка Афанасьевича опять вернуться к мучительному вопросу. Серьёзные шаги по передаче Ширшову бразды правления предприятиями уже были сделаны, и Марк Афанасьевич не стал отступать от заявлений и обещаний. Что смог Марк Афанасьевич вывести из обещанного наследства, вывел.

Марк Афанасьевич после знакомства с князем Барковским серьёзно задумался оставить свои предприятия именно ему и, размышляя на эту тему, находил убедительные доводы в пользу подобного решения. В один прекрасный момент даже допустил, что князь в случае унаследования промышленных предприятий сможет соединить производственные мощности с предприятиями Вершинина, и в этом случае Российская империя только выиграет: на мировом рынке появится серьёзная компания с огромными мощностями и потенциалом. Но эти мысли просуществовали недолго, и Марк Афанасьевич как государственник проиграл в собственном споре с самим собой, посчитав, что его личная репутация важнее, и утвердил окончательное решение словами: «О чём я думаю, знаю только я, а сказанные мною слова уже знают все».

Даже несмотря на твёрдо составленное ошибочное мнение Марка Афанасьевича о племяннике, наследственный процесс к осени 1895 года был завершён.

После увольнения со службы Ширшов посетил с Марком Афанасьевичем все предприятия, они встретились с деловыми партнёрами, иными словами, Марк Афанасьевич передавал нужные контакты, знакомил с производством, давал строгие наставления будущему владельцу.

В одном наставническом разговоре Ширшов услышал и запомнил слова: «Вершинин в наших с ним конкурентных областях забирает лучшие заказы на рынке, воздействуя на заказчиков, а у меня инструментов воздействия, как у Вершинина, нет».

Эти слова глубоко засели в сознании Ширшова.

Мысли на эту тему приводили его в ярость, временами, не в силах сдерживать свои эмоции, он возмущался и высказывал своё крайнее недовольство Марку Афанасьевичу, критиковал поставленный процесс формирования портфеля заказов. У Ширшова образовался особый критичный взгляд на происходящее в тяжёлой промышленности империи, и ничего другого он более не воспринимал. Только от одного произнесения фамилии конкурента – Вершинин – его моральное состояние переходило в крайность, и если кто-то попадался ему под руку, непременно страдал.

Начиная с осени 1895 года Ширшов всё чаще и чаще выезжал в столицу под предлогом поиска заказов. Заказов в портфелях предприятий Ширшова было в достаточном количестве, к тому же многие другие предприятия или их собственники просились в производственный план, но Ширшов хотел большего. Хотел крупных, долголетних и дорогих заказов, более крупных и более дорогих, чем у Вершинина.

В столице у Ширшова была цель – знакомства с видными деятелями, занимающими высокие руководящие должности в управлении государством, со светскими львами, для чего он и тратился без ограничений. Столица очень быстро о Ширшове заговорила и приняла его с распростёртыми объятиями. Когда есть деньги, и они тратятся, все хотят знакомиться, приглашать в гости, записываться в друзья, и кому отдавать предпочтение, ещё нужно тщательно выбирать. Новые знакомства с каждым днём Ширшову обходились всё дороже и дороже, однако он тоже знал цену деньгам и понемногу стал переходить на монетизацию своих знакомств. Получив какие-то заказы, Ширшов был этим крайне недоволен. Он выискивал, общался, посещал высокие кабинеты, но всё напрасно, пока в один прекрасный день Ширшову не высказали:

– Вы, молодой человек, не те двери открываете. А чтобы знать, какие нужны двери, вам необходимо в первую очередь изучить, как устроена система планирования и распределения государственных гражданских и военных заказов, и ещё вам нужно знать больше, чем вы знаете о государственных планах по развитию промышленности, и потом вам нужно попасть в саму систему управления промышленностью в империи. Устройте себе место в каком-нибудь комитете, а лучше будет, если вы войдёте в состав какого-нибудь комитета от некой губернии.

Несмотря на то что Ширшов услышанное от весьма пожилого человека обращение к нему «молодой человек» воспринял как оскорбление, слова оказались прямым призывом к действию.

Насколько быстро Ширшов вошёл в круг видных граждан столицы, настолько быстро он и исчез, чтобы окончательно вернуться в столицу с целью закрепления в ветвях исполнительной власти, да ещё и на самом верху.

На балу в честь наступления 1897 года Ширшова, уроженца города Ярославля, представили губернатору Ярославской губернии как самого молодого и перспективного промышленника империи. Ширшов сделал большое пожертвование на этом мероприятии, и через две недели был удостоен приёма у губернатора, где и получил необходимое «благословение» в ряды комитетчиков в столицу. Ширшов произвёл на губернатора, будущего министра и председателя совета министров очень приятное впечатление и обзавёлся всесторонней поддержкой и покровительством.

Серьёзные, крупные, долгосрочные и выгодные заказы стали появляться, но основной конкурент, Вершинин, и ещё несколько крупных промышленников уже имели прочные связи во всех властных структурах, и Ширшову отдавались такие заказы чаще по остаточному принципу. Ширшова это категорически не устраивало, и однажды он для себя постановил: его главный конкурент – Вершинин, и он же его главный враг.

Со временем эти субъективные убеждения привели Ширшова в круг лиц, высказывающихся поначалу против Комитета министров, а потом и против Совета министров и Государственного совета. Ширшов стал принимать непосредственное участие в бурных кулуарных обсуждениях и со временем организовал и возглавил тайный совет «оппозиционной деятельности». Он сам же в значительной степени и финансировал этот совет.

Каждый член тайного совета имел свою цель, Ширшов был не исключением, но все были единогласны: необходимо расставить во властных структурах своих преданных единомышленников, и этот процесс вёлся весьма и весьма успешно.

Ещё в начале становления на пути к оппозиционной деятельности Ширшов познакомился с Ломовым. Это было запланированное Ломовым знакомство. Ломов потерпел несколько провалов с финансированием революционной деятельности из-за рубежа и подумывал о внутреннем стабильном канале финансирования, а крупные промышленники подходили под требования Ломова идеально. Ширшов не первый, кто ему приглянулся, но, давая ему оценку: молодой, амбициозный и богатый по наследству, значит, не знает истинной стоимости денег – Ломов принял решение, что его и возьмёт в обработку.

Познакомились. Ширшов охотно согласился финансировать реализацию идеи Ломова защищать интересы общества в обмен на обещание найти заказы за рубежом. Ломов, исполняя своё обещание, познакомил Ширшова со своими западными кураторами.

У Ширшова сбылась ещё одна мечта: он стал стабильно получать доходные заказы из-за границы для своих промышленных предприятий, для чего даже приобрёл комплекс предприятий в Польше. В какой-то момент он даже и подзабыл про данное им западным кураторам обещание вести более яркую борьбу против самодержавия, но Ширшову быстро напомнили. Из-за отсутствия заказов он быстро опомнился и стал более усердно критиковать самодержавие, созывать тайный совет, финансировать и даже организовывать забастовки и стачки.