Рожденный зверем бесплатное чтение

Я куда-то бежал, спотыкался, вставал и бежал снова. За мной гнались. Я не знал кто, но чувствовал это каждой частичкой тела. Мне было страшно. Страх липкими руками охватывал тело, ползя по позвоночнику, сжимал горло, не давая вырваться ни единому звуку.

Липким был не только страх. Я посмотрел на свои руки, в темноте невозможно было ничего четко разобрать, но я чувствовал, что у меня все руки в крови. За два квартала до этого я выкинул нож в урну. Не помню, как он у меня оказался, почему я окровавлен, сделал это я или со мной, но страх гонит меня по улицам города. Я бегу и понимаю, что это истинное наслаждение – упиваться страхом, подпитываться им, наслаждаться.

В холодном поту я просыпаюсь. Сердце колотится неимоверно быстро. Уже неделю мне снятся кошмары, где я весь перемазан в крови и бегу по улицам города. С каждым сном я знаю, что преследователи все ближе. Еще немного, и они меня догонят. И тогда я буду по-настоящему счастлив, потому что эта игра закончится.

Я посмотрел в окно. Тяжелые капли дождя с грохотом падали на железный козырек, с каждым ударом задевая все струны моих натянутых нервов. Дождь лил уже три дня без остановки, и многие начинали шутить про потоп, Ноя и кару божью. Одни начинали бояться, другие зарабатывали на зонтиках, я же относился ни к кому из них просто потому, что мне было все равно. Льет дождь или светит солнце – моя жизнь от этого не изменится. Будильник прозвенит в 7:00, я встану, включу кофе-машину, сделаю ровно шесть бутербродов с ветчиной, разложу их по пакетам и пойду будить семью. Дальше работа, магазин, дом. В выходные – боулинг с соседом. Нужно не забыть попросить его отдать газонокосилку, но все как-то неудобно.

– Адам! – голос жены вывел меня из задумчивости. – Где мой бутерброд с арахисовым маслом?

Черт, сделать бутерброды всем детям и забыть про один единственный для жены – нехорошее начало дня.

– Сейчас будет готов, дорогая.

В кухню вошла Лора в толстом махровом халате с не менее толстым полотенцем, обмотанным вокруг головы. Она сдернула его и запрокинула голову, растрясая спутанные волосы по плечам. Когда-то это заводило меня, но сейчас больше вызывало желание дать ей расческу.

– Вот, – я протянул тарелку с тостом, густо обмазанным ореховой пастой.

– Много, – жена взяла тост и обмакнула палец в стекающую с него пасту, – я же просила тебя делать ровно столько, чтобы можно было съесть за один раз.

– Прости, – я подошел и чмокнул жену в макушку. Она отмахнулась от меня, но тут же подставила жирные от пасты губы для поцелуя. – Где Оливия?

Я быстро вернулся к кухонному столу, протер его тряпкой и стал складывать бумажные пакеты. Наверху послышалась возня и, толкая друг друга, с лестницы спустились дочь и сын.

– Быстро ешьте и собирайтесь, иначе опоздаете в школу, а ваш папа на работу, – поторопила их Лора.

Оливия подбежала к холодильнику, достала огромную бутылку молока, поставила на стол и стала откручивать крышку. Маркус уже притащил две тарелки и насыпал в них хлопья. Держа двумя руками бутылку, Оливия стала наклонять ее над тарелкой. Но бутылка оказалась сильнее шестилетней девочки и потянула ее за собой. С чавканьем на пол упали оба. Оливия смешно барахталась, разводя руками по растекшемуся молоку. Маркус сначала замер, а потом во весь голос стал смеяться, за что тут же получил оплеуху от матери.

– Это не смешно, Маркус. А ты, Оливия, безрукая девчонка, не можешь поднять бутылку – не берись.

– Успокойся, – я поднял дочь на ноги и оценил размер ущерба.

Молоко продолжало волнами выплескиваться из бутылки, полкухни было залито, а одежда Оливии была полностью мокрая. Дочь вытирала мокрыми руками липкую юбочку, на глазах начали появляться слезы.

– Сделаем так, ты найдешь новую одежду, а я пока вытру пол, хорошо? А потом я сделаю тебе сэндвич с ветчиной, салатом и яйцом.

– И соленым огурчиком? – глаза ее просохли и появился интерес.

– И соленым огурчиком, – подмигнул я дочери.

– Не вздумай кидать одежду на пол в комнате. Я убирать за тобой не собираюсь!

– Я помню, где корзина для белья, – огрызнулась Оливия, пробегая мимо матери.

Собрав тряпкой все молоко с пола, я быстро нарезал ветчину и соорудил детям бутерброды. Оливия прибежала в чистом платье и в свитере, одетом задом наперед. Я поймал ее на бегу, поставил на барный стул, вытянул руки из свитера и перевернул его прямо на ней. Она взвизгнула и обняла меня за шею.

– Спасибо, папочка. А где мой бутерброд? – я протянул ей два куска булки с ветчиной. – Ты обещал огурчик, – губки ее в момент надулись.

– Отец не обязан помнить обо всех твоих хотелках. Надо – возьми, – подала голос Лора.

Я сделал жест фокусника и из-за уха Оливии достал огурец. Она захлопала в ладоши, схватила и откусила половину. Тоже я проделал с Маркусом, только у него вытащил шоколадку.

– А теперь быстро в машину, – я подхватил портфели и мешки с формой.

Дети убежали вперед, открыв дверь настежь. Я повернулся к Лоре.

– Сегодня пятница, – она наливала сок в стакан и даже не повернулась в мою сторону, – я бы хотел приехать чуть позже.

– Помню я, твой боулинг с Раулем. Когда заберешь детей из школы, съездите в магазин, у нас закончились чипсы.

– Булка, ветчина, картошка и мясо тоже закончились.

– Ну, это на твое усмотрение.

Лора встала, подошла ко мне и прижалась в долгом поцелуе. Так она целовала меня, когда мы только поженились, а аромат геля «Летний луг» напомнил о том, как мы проводили вечера, убегая в поля на окраине города и устраивали пикники среди васильков и ромашек. Я притянул ее сильнее, развязал пояс, подбираясь под халат и проводя руками по шершавой еще влажной коже. Она призывно подалась вперед, но тут же оттолкнула.

– Дети, – напомнила она.

Я заправил прядь ее волос за ухо, поцеловал в нос и вышел к машине, где дети уже вовсю прыгали по сиденьям. Детский сад находится в двух кварталах, обычно дорога до него занимает считаные минуты. Но именно сегодня ремонтники решили порадовать нас новым асфальтом, перегородив весь квартал и оставив одну узкую полосу для подъезда к саду. Десятки машин стояли в безнадежной пробке, пытаясь безуспешно договориться, по этой полосе нужно въезжать или выезжать. С обеих сторон образовалась огромная пробка, и надежды на то, что можно будет сдвинуться с места, не оставалось. Я посмотрел на часы, через пятнадцать минут начинается рабочий день. Если начальство не увидит меня на рабочем месте, я получу немалый штраф.

1.1

Дети устали сидеть, начали вырывать друг у друга игрушку, в машине поднялся гул, который вместе с шумом отбойных молотков разрывал голову на куски.

– Тихо! – зарычал я, словно бык при виде торреодора.

Дети притихли, отпустили игрушку. На глазах у Маркуса заблестели слезы, Оливия прижала брата к себе и гладила по голове, успокаивая. Вспыхнувшая волна гнева разлетелась, оставив горький привкус раскаянья.

– Прости, – повернулся я к детям, – я не хотел. Просто мы опаздываем, ваша воспитательница будет недовольна.

– И твоя воспитательница тоже будет недовольна?

– О, моя будет просто в гневе.

Телефонный звонок отвлек меня, на дисплее высветился номер детского сада.

– Где Маркус и Оливия? – раздался жесткий голос заведующей. – Занятия уже начались, а детей еще нет!

– Мадам Кринж, вы же сами знаете, что творится у вас на подъезде. Нет не только нас, половина детей сидит в машинах на въезде к вам.

– Я не про остальных детей спрашиваю, а лично про ваших! По условиям договора, который вы подписывали, дети должны быть на занятиях вовремя. Иначе…

– Что иначе?! – не выдержал я. Пробка продвинулась немного вперед, и машина встала прямо напротив отбойного молотка. – Не возьмете детей? Развернете всю эту очередь обратно?! Я тебе и твоей конторе деньги плачу, так что возьмешь детей как миленькая. И не смей звонить и угрожать мне своим договором!

Я бросил телефон на сиденье. Позади меня тихо поскуливал Маркус, сдерживая всхлипы, Оливия прижала руку к его рту и шепотом просила не плакать. Я зажмурился, опустил голову на руль. Извиняться еще раз бесполезно, дети и так напуганы. А вина нарастает все больше и больше. Жара, стук молотка, запах свежеположенного битума сдавливали виски все сильнее. Пробка, наконец, сдвинулась, и мы подъехали к входу в детский сад. У порога стояла сама мадам Кринж и принимала детей. Сдавленно улыбнулся и открыл дверь, выпуская детей. Мадам взяла Маркуса на руки, провела рукой по мокрым щекам и недобро посмотрела на меня. Я улыбнулся, стараясь поскорее отъехать, деланно махая рукой следующей машине, что уже уезжаю.

На работу я, конечно, не успел. Лето – жуткая пора, когда на дороги выходят все ремонтники, портя жизнь горожанам. Крутанул ручку радио, пытаясь настроить волну с расслабляющей музыкой, но, казалось, что я попал в ад, где на каждой волне играют рок или песни с матерными агрессивными текстами. Выключил радио, провел рукой по лбу, смахивая капли пота.

Припарковывая машину на служебной стоянке, я уже видел через забор три пары злобных глаз, наблюдавших за мной. Три старушки шли со мной вровень, делая вид, что скрываются от меня за едва проклюнувшейся листвой кустарника. Щелкнул проходной карточкой, открылись ворота, пропускавшие меня в ад социальной старости, в котором живут одни гарпии.

– Доброе утро, мадам Люпин, – поклонился я седовласой старушке в белой ночнушке, которая неосмотрительно высунулась из-за куста. Подруги тут же втянули ее обратно и зашикали.

Я прошел по каменистой аллее к длинному трехэтажному зданию, растянувшемуся поперек парка больницы Марданеллы.

– Мистер Браун, – на крыльце стояла высокая женщина, с острыми чертами лица, выделяющимся носом, будто ее срисовали с Финеса и Ферба. Я улыбнулся своему сравнению. – Вам смешно? Опоздание на сорок минут!

– Это будет вычтено из моей зарплаты, – повторил я за ней слово в слово.

– Вас ждут пациенты, – она развернулась и вошла в здание больницы.

Я пошел следом, на ходу скидывая куртку и доставая ключи. Перед кабинетом уже столпились люди. Все в белых халатах, ночнушках, пижамных штанах, мои пациенты не торопились менять стиль одежды, неизменно следуя больничной моде.

– Доктор Браун, – схватила меня за рукав старушка, пока я пытался вставить ключ в замок, – меня сегодня мучили бесы. Выглядели как ангелы, но кололи мне руки страшными когтями.

– Это санитары, мадам, – снял ее руку со своей и прошел в кабинет, успев закрыть дверь перед ее носом.

Кабинет встретил привычным звуком работающего стерилизатора и долгожданной тишиной. Накинув халат, я включил компьютер, разложил бумаги на столе и открыл окно. Звуки реальной жизни молниеносно влетели и заполнили собой все помещение, поглощая ожидаемую тишину.

– Стелла, кто у нас первый? – спросил я в переговорное устройство.

– Мадам Дюпон с дочерью уже ожидают вас.

– Впусти.

Дверь открылась, и медсестра впустила пожилую старушку, поддерживаемую под руку высокой статной женщиной. Та практически волокла за собой мать, не обращая внимания на то, как та еле успевает передвигать ноги.

– Доктор Браун, мне вашу клинику рекомендовали как самую лучшую, – с порога затараторили женщина, усадила мать в кресло и подошла вплотную к моему столу.

– Садитесь, – пригласил я ее жестом.

– Некогда сидеть. Запишите ее, – она ткнула пальцем в старушку, – и я поеду, у меня через полчаса маникюр.

– Для того, чтобы принять вашу мать к нам на постоянное проживание, необходимо заполнить документы, это занимает некоторое время. Мы должны обговорить условия проживания, ваши пожелания, мне нужно увидеть медицинскую карту, чтобы определить, какие процедуры и лекарства понадобятся вашей матери для поддержания здоровья.

– Да делайте с ней что хотите, – женщина порылась в сумочке, кинула свой паспорт передо мной и следом пачку банкнот. – На сайте написано, что минимальная стоимость – тысяча в месяц. Больше я платить не намерена.

– В эту сумму входит проживание, питание и уход сестер. Наверняка у вашей матери есть заболевания, которые требуют медицинского лечения.

– Мне на это наплевать, – ярко-красные губы придвинулись ко мне почти вплотную, и в нос ударил стойкий запах табака. – Заберите ее, и дело с концом. Она мне надоела, пусть доживает здесь.

1.2

– Хорошо, – я взял паспорт и стал заполнять договор, – принимаю плату за первый месяц проживания в нашем доме для престарелых. Моя обязанность уведомить вас, что оплата должна быть произведена до первого числа каждого месяца. В случае, если оплата не поступит, социальные службы города заморозят все ваши счета, снимут с них сумму задолженности и откроют только после завершения административного судебного дела.

– Как?! Вы не имеете права! Пусть снимают деньги с ее счетов, эта карга накопила за всю жизнь, пусть сама оплачивает свое проживание!

– Также на время проживания мадам Дюпон в нашем заведении будут заморожены все ее счета, поскольку мы принимаем ее на полный пансион.

– Да вы! Я что, не могу пользоваться ее счетами?! Я, что, должна из своего кармана платить за нее?!

– Сделки с недвижимостью, право пользования имуществом, в том числе машины, яхты и личные вещи также замораживаются, – я пододвинул заполненный бланк в ее сторону и протянул ручку, – но есть хорошая новость.

Дама взяла ее и замерла в ожидании.

– Так как опеку, в том числе оплату проживания, питание и все необходимое лечение, вы берете на себя, по закону все имущество перейдет к вам после смерти вашей матери. И никто не сможет претендовать на него.

Лицо женщины просветлело, и она быстро поставила нужную подпись.

– Благодарю за то, что выбрали социальную больницу «Вечная молодость», – улыбнулся я как можно естественнее.

Когда дверь за женщиной закрылась, я подошел к старушке, присел рядом с ней на корточки и посмотрел на ее морщинистое лицо. Взгляд серых глаз не выражал ничего, руки немного подрагивали, не находя спокойствия. Я взял ее шершавую руку в свою и легонько погладил.

– Марта, – позвал ее по имени. Глаза забегали и с трудом сфокусировались на мне, – теперь все будет хорошо. Вы будете жить с нами, мы вас накормим. Вы хотите есть?

Старушка не сразу, но закивала головой, протягивая руку к моему столу. Я встал, налил воду из графина и подал ей. Дрожащими руками она схватила стакан и с жадностью выпила его до дна.

– Где ваш багаж, Марта? – я огляделся по сторонам, но вспомнил, что с вошедшими не было вещей. Снял трубку переговорного устройства, – Стелла, вещи мадам Дюпон у вас?

– Нет, дамы пришли без вещей.

Выдохнул, чтобы не матернуться вслух. Такие, как эта напомаженная дочь, у меня проходят десятками в неделю. Приводят ненужных стариков, выбрасывают их на наше попечение и радостно возвращаются на нажитое не ими имущество. Радует одно, что социальное законодательство нашло управу на таких вот родственников.

Я помог подняться старушке и проводил ее в коридор, передав Стелле. Договор подписан, так что дочь вряд ли перестанет платить. Они все платят. Так или иначе, свое наследство они выкупают сполна, услуги на содержание не такие большие, но лекарства и медицинские процедуры достаточно дорогие. Те, кто не читает договоров и не интересуется условиями содержания, желая сбагрить стариков, в итоге платят по полной.

– Доктор Браун, – в кабинет заглянула седая старушка, которая выскочила передо мной на входе, – вы можете поговорить со мной?

– Конечно, Диана, заходите, – я вернулся за свое рабочее место, – слушаю вас.

Старушка стояла перед столом, мяла белый больничный халат руками и поглядывала на дверь, из-за которой доносился шорох и поскрипывание. Подружки. Старики хуже детей, вечно придумывают шалости, шпионят, подсматривают. Согласен, развлечений в нашем учреждении не так много, рассчитаны на пожилых и спокойных пенсионеров, желающих в тишине доживать свои годы. А старики-разбойники с кучей психических диагнозов начинают скучать, поэтому с ними нужно быть осторожнее.

– Подавись, тварь, – лицо старушки исказила гримаса ярости, – сдохни также как мы дохнем здесь, взаперти, без воздуха, без возможности когда-нибудь увидеть родных.

– Диана, – я нажал тревожную кнопку и встал из-за стола, – успокойтесь. К вам постоянно приезжают дети и внуки, вывозят вас на природу, в музеи.

Договорить не успел, потому что получил смачный плевок в лицо.

– Остальные боятся, а я тебе скажу, все скажу! Чтоб ты сдох!

Дверь кабинета открылась, и ворвались еще две старушки. Все стали галдеть, кричать, размахивать руками. Одна набросилась на меня и вцепилась в лицо. В кабинет ворвались санитары и оттащили разъяренных женщин прочь.

– Доктор Браун, – бросилась ко мне Стелла, – несносные старушенции! Что они с вами сделали! Нельзя же так!

– Спокойно, ничего особенного не случилось. Обычные будни социального врача. Кому понравится быть отправленным в дом престарелых из родного жилья?

– Ладно бы те, кто один остался, кого родственники выкинули, – Стелла притащила аптечку и стала обрабатывать мне рану на щеке, – но эти – полный дом семьи, каждые выходные приезжают, а все туда же.

– Ха, – в дверях застыл Ларри, – сижу я в кабинете, спокойно подписываю рецепты, а тут слышу грозные крики. Выскакиваю, а Адама хулиганы зрения лишают!

– Отстать, Ларри, иди лучше поработай, – огрызнулся я.

– Да я б так поработал, – он подошел к столу и шлепнул Стеллу по попе, – так бы поработал, что ух. Направь в следующий раз этих старушек ко мне, я и не так позволю себя исполосовать, лишь бы Стелла так вокруг покрутилась.

– Иди ты, знаешь, куда?

– Знаю. Сегодня как раз собирался, не хочешь со мной?

Я повернулся, собираясь дать другу хорошую затрещину, но тот предусмотрительно отошел подальше.

– Поверь, тебе это жизненно необходимо. Ты на работу приходишь весь выжатый, будто три смены отпахал. Твоя женушка загоняет тебя как жеребца.

– Жеребцом тоже быть неплохо, – огрызнулся я, – Лора хорошая жена.

– Ага. И все твои пациенты просто ангелы. Только глотку готовы перегрызть. Адам, мы знакомы тыщу лет, я тебя как облупленного знаю. Поверь, тебе это жизненно необходимо. Ты потерял сноровку, радость в жизни и желание чего-нибудь хотеть. Твои будни сожрали весь интерес к жизни, тебя нужно встряхнуть, да посильнее. Тогда и только тогда твоя жизнь изменится кардинально.

Не хотелось признавать, но Ларри был прав. Моя жизнь – один быт, иногда развлекаемой работой, которая преподносит вот такие сюрпризы в виде прокуса.

– Ладно, – решился я, осматривая в отражение шкафа огромный пластырь на шее, – куда ты там хотел ехать в выходные?

Выходные наступили очень быстро, с Лорой пришлось поругаться и отвезти детей свекрови, чтобы она присмотрела за внуками. Усаживая детей в машину, я точно знал, что вернусь другим человеком. Ларри слов на ветер не бросает, если обещал, что встряска будет капитальной, так оно и будет. Лишь бы не как в прошлый раз с полным автобусом проституток.

Мать Лоры удостоила меня беглым взглядом, схватила Маркуса за руку и потащила к дому. Оливия сама вылезла из машины, подхватила рюкзачок и посмотрела на меня снизу вверх.

– Пап, а как называется, когда мужчина и женщина не должны жить вместе?

– Что значит не должны? Откуда у тебя такие мысли?

– Мама говорит, что ни одна нормальная женщина не должна жить с таким мужчиной, как ты.

– Меньше слушай маму, – я поцеловал дочь в лоб, – мы с мамой иногда ссоримся, но все равно любим друг друга.

– Вы постоянно ссоритесь, а Маркус всегда плачет, мне надоело его успокаивать, я поиграть не успеваю.

– Хочешь, я привезу тебе новую куклу? Которую мы видели в витрине магазина?

– Хочу. Но ты сказал, что она стоит как космос, а мне космос не нужен, там ничего нет и играть не интересно.

– Я все равно тебе ее привезу. И мы завтра поиграем в дочки-матери, согласна?

Дочь пристально посмотрела на меня, склонив голову на бок.

– Хорошо. Только ты будешь ребенком, а я мамой.

– Вот и договорились, – я подтолкнул ее к дому бабушки, а сам сел за руль. Нужно было выехать далеко за город, чтобы найти то место, в которое мне велел приехать Ларри.

«Отдыхать – это не работать», – всегда говорил мой приятель, отправляясь в самые невероятные места, о которых я и подумать не мог. Поэтому ожидал чего угодно, только не такого. С шоссе навигатор меня увел на щебенку, а с нее на наезженную лесную тропу. Попрыгав по ухабам и оцарапав машину ветвями деревьев, я выехал из лесной чащи. Передо мной открылся удивительный пейзаж: посреди бескрайнего поля стоял небольшой ангар, а вокруг него, будто охраняя, выстроились несколько самолетов. Припарковав автомобиль, я вышел и сразу увидел Ларри. Он бежал ко мне, облаченный в синий комбинезон, и размахивал шлемом.

– Думал, струсишь, – запыхавшись, произнес он.

– Чего я мог испугаться, если даже не знал, куда еду. Ты бы хоть предупредил. Я боюсь высоты, ты в курсе?

– Это не важно. Когда смотришь с трех километров вниз, все боятся. Пошли, покажу, где переодеться, скоро инструктаж начнется.

Он потащил меня в маленькую пристройку, где уже переодевалось три человека. Без особой радости поприветствовав меня, они показали на стопку комбинезонов. Облачившись и став а-ля «Мастер Феликс», я взял шлем и вышел наружу. Все уже собрались вокруг инструктора, который рассказывал о строении парашюта, технике безопасности и этапах прыжка.

Сердце билось, пытаясь вырваться из груди, отдавало в голову, слова слышались через слово. Инструктор что-то показывал жестами, спрашивал, остальные довольно кивали, я делал то же самое, не понимая, что я здесь делаю, и зачем Ларри притащил меня сюда, хотя знает, насколько я боюсь высоты.

– Первый раз? – на моем плече оказались рука инструктора.

Я судорожно сглотнул и кивнул.

– Делай то же, что и все остальные. Небо очищает. Ты потеряешь в нем все, чтобы получить свое истинное Я.

Он отошел, а у меня в горле встал ком. Терять ничего не хотелось, у меня семья, дети, работа, меня все устраивает. Я тихий, спокойный доктор, помогаю старикам, зачем я согласился на это? Встряхнуться? Да не нужно мне никаких встрясок, я с семьей хочу побыть, а не разбиться в самом расцвете лет.

Ларри подхватил меня под руки и потащил к заведенному самолету. Пока мы поднимались, у меня заложило уши. Резкий писк оглушительной тишины резанул по ушам, заставляя закрыть голову руками.

– Надели шлемы, – раздалась команда инструктора.

Все натянули шлемы, я дополнительно провел рукой по рюкзаку за спиной. Выстроилась очередь, Ларри шел впереди меня. Шаг, еще шаг, все ближе к разрывающему ветру снаружи, врывающемуся в салон самолета и теребящему нервы парашютистам. Вот передо мной осталась узкая полоса твердой поверхности пола.

– Пошел! – крикнул инструктор и подтолкнул меня вперед.

Почва ушла из-под ног, ветер ударил в лицо, заставив зажмуриться. Я расправил руки и ноги, как учили на тренировке, замедлил падение и только тогда решился открыть глаза. Где-то внизу была земля, такая родная и такая твердая. Хотелось быстрее вниз и, одновременно, не хотелось приближаться к ней. Рядом, ниже, выше зависли в немом полете мои товарищи. Ларри помахал мне рукой, показал позу супермена, свел руки вместе и молнией полетел к земле. Я же старался не сводить руки, оттягивая момент, когда придется дергать за кольцо. На инструктаже говорили, что именно в тот момент, когда парашют берет управлением полетом на себя, именно этот рывок вверх меняет тебя полностью, делает перепрошивку.

Рядом стали рвать кольца, взлетая мимо меня вверх. Парашют Ларри раскрылся, тот схватился за стропы, но успел показать мне фак. Я зажмурился и рванул кольцо. Ничего. Ни рывка, ни хоть какого-то движения за спиной. Я дернул еще раз. Ничего. Где-то должно было быть кольцо запасного парашюта. С усилием открыл глаза, земля приближалась стремительно. Вот оно. Тянуть или резко дернуть? Боже, если бы я не отвлекался и слушал все, что говорят! Дернул. Резкий толчок в спину, и что-то потащило меня наверх. Я поднял глаза, над головой колыхался белый купол. От сердца отлегло, я спасен, я буду жить.

Но радость была недолгой, земля, которая стала приближаться не так быстро, вдруг оказалась под ногами. Больно ударившись ступнями, я упал на колени, парашют потащил меня дальше. Проехав за ним некоторое время, я отстегнул стропы и с облегчением повалился на спину. С неба все еще опускались другие парашютисты. И небо, оно было голубое. Я всегда знал, что оно не зеленое и не желтое, но именно сейчас понял, что оно по-настоящему голубое. Легкие росчерки белых облаков, вялый след от нашего самолета, растекающийся и поглощаемый синевой, не могли затмить настоящее небо. То, которое меняет людей, делает перепрошивку. Да, меня, кажется, тоже перепрошили. Я поднял перед собой руку и сквозь нее посмотрел на солнечные лучи. Кожа будто просвечивала, пропуская свет, постепенно темнея и снова становясь пальцами обычного человека. «Потеряешь все, чтобы получить истинное Я», так говорил инструктор? Там, наверху, я потерял все. И теперь составил себя заново. Другого Адама.

– Ну как? – Ларри подскочил ко мне. – Полюса сменились?

– Небо с землей поменялись, это точно, – я поднялся на ноги, ощущая легкую дрожь в коленях.

– Теперь ты новый человек! – Ларри чуть ли не подпрыгивал от радости. –  Я же говорил, что это изменит тебя, вон, как глаза горят. Говори, хочется что-то изменить в жизни?

– Сдаюсь, ты был прав. Перемены точно должны произойти. Например, сегодня я не забуду купить куклу дочери.

Ларри заметно сдулся, опустил руки и даже чуть не выронил смятый парашют, который держал в руках.

– Опять ты про семью, Адам! Сколько можно. Поехали по девочкам, хочешь, познакомлю тебя с очень милой библиотекаршей, но только не твоя Лора, она же монстр во плоти.

– Ты говоришь про мою жену, не забывай, – я подобрал парашют и пошел к инструктору.

В этот момент рядом со мной завизжала женщина. Я оглянулся и поднял голову, чтобы посмотреть туда, куда смотрит она. Над нами, метрах в тридцати от земли, кружил парашют. Точнее, жалко трепыхался за своим хозяином, который отчаянно пытался справиться со спутанными стропами. Через секунду раздался гулкий хлопок, и в воздух поднялся столп пыли. Люди бросились к месту падения, крича и зовя на помощь.

– Адам, там врач нужен, – дернул меня Ларри.

Только тогда я пришел в себя и побежал со всеми. С упавшего уже сняли парашют, перевернули и пытались оказать первую помощь. Ларри растолкал всех, крича, что здесь врачи, подтащил меня к телу. От сильного удара череп плечевые кости у него выбились, руки болтались неестественно, шея была свернута набок, а часть черепа вдавлена внутрь.

– Однозначно смерть, – Ларри формально приложил палец к шее, но через пару секунд покачал головой.

Вокруг на минуту замолкли, но резко поднялся шум, который было уже не остановить. Женщины падали в обморок, мужчины выдвигали предположения, проверяли стропы, кто-то звонил в полицию, кто-то в скорую.

К нам подошла девушка, присела рядом с телом и провела рукой по слипшимся от крови волосам.

– Вы знали, что, когда человек умирает, его мозг живет еще десять минут? Значит, он еще жив и может меня слышать.

– Он вам родственник? Муж? Парень? – включился Ларри. – Может, не стоит…

– Последние десять минут. Вы понимаете? После этого у него не будет ничего. Разве вы не хотите, чтобы он слышал что-то приятное?

– Девушка, – Ларри начал раздражаться, – если он вам не родственник и не знакомый, отойдите в сторону. Приедет полиция и скорая, им не до разговоров будет. Человек умер, уже все равно, жив мозг или нет.

– Но вы же понимаете, – повернулась она ко мне, от ее взгляда у меня мурашки побежали по спине, – важно отпустить человеку грехи перед смертью, чтобы он ушел прощенным. Вы можете простить ему его грехи?

– Я не священник и не знаю его грехов.

– Это разве важно? Разве есть такие грехи, которые можно не простить перед лицом смерти?

– Наверняка есть, – я тоже начал испытывать негатив по отношению к ней, – убийство, например, изнасилование или издевательство над детьми.

– Вы бы не простили, если бы знали, что он виновен во всем этом?

– Отправил бы в ад, – включился Ларри, хватая и поднимая девушку, – идите отсюда, пока я вас туда не отправил. Жуткая мадама, – вернулся он ко мне. – Вот уже полиция подъезжает. Ох, надолго это затянется, а я хотел еще в паб сходить. Может, по пивку после того, как все закончится?

Конечно, ни в какой паб с девочками я не поехал. Прыжок на самом деле прочистил мозги и ко мне пришло понимание, что самое дорогое, что есть в жизни – это семья, жена, дети. То, что мы с Лорой настолько отошли друг от друга – моя большая вина, и я был полон решимости вернуть счастье в свою семью. И первое, что нужно сделать – купить Оливии куклу.

В игрушечный магазин я вошел за минуту до закрытия.

– Мужчина, – полноватая продавщица была явно недовольна моим визитом, – мы уже закрываемся.

– Я быстро, – крикнул, пробегая по рядам к витрине, на которой стояла та самая кукла. С двигающимися руками и ногами, в пышном платье и с огромной копной розовых волос. Схватив коробку, я рванулся к кассе.

– Пробейте, – положил я коробку перед продавщицей и протянул ей кредитную карту.

– Я кассу уже закрыла, – равнодушным голосом произнесла она.

– Девушка, – сложил я руки в мольбе перед пятидесятилетней продавщицей, – эта кукла мне очень нужна, прямо сейчас.

– Можно наличными, – немного смягчилась она, – чек смогу пробить только завтра.

– Чек не нужен, – я быстро полез в кошелек, отсчитывая смятые купюры.

Как назло, мелких не было, пришлось отдать большую, конечно, без сдачи, как благодарность. Но мне было все равно, я положил куклу на заднее сиденье и рванул домой. Нужно было успеть до того, как Оливия заснет и подарить ей куклу именно сегодня.

Припарковав машину у дома, я поднялся по ступеням и открыл дверь. Лора, как обычно, сидела на диване, уставившись в телевизор, Маркус играл в машинки у ее ног.

– Папа, – увидев меня, он отбросил машинки и подбежал ко мне, – ты мне что-то купил?

Я поцеловал сына в лоб.

– Это для Оливии.

Маркус застыл, непрерывно смотря на меня.

– Вот послушай, сынок, папаша твой совсем не стесняется, говорит о подарках своим потаскушкам прямо при живой жене.

Я так и застыл. Лора всегда говорила то, что думает, но до такого не опускалась никогда.

– С каких это пор ты свою дочь называешь потаскухой?! – рявкнул я, подходя к ней ближе.

– А что, – не осталась она в долгу, – будешь мне говорить, что купил это своему ребенку?

– Вообще-то да.

– Так запомни, муженек, у тебя сын, а он, слава богу, в куклы не играет!

– Сын не играет, а дочь играет. Или ты последние мозги пропила и забыла, что у тебя есть еще и дочь?!

– Ты больной ублюдок, – Лора замахнулась на меня, но плохо держалась на ногах и чуть не упала.

Я схватил ее за запястье и отшвырнул на диван. Маркус заплакал и забился в угол. Подняв сына на руки, я подхватил коробку с куклой и стал подниматься по лестнице.

– Не плачь, сейчас мы поднимемся наверх и подарим эту куклу твоей сестре.

– Какой сестре, пап? – прижался он к моему плечу, всхлипывая.

Сговорились они, что ли? Раньше Маркус не подыгрывал матери в ее пьяных фантазиях. Я ничего не ответил, решив не спорить с ребенком, на последней ступеньке поставил его на пол и открыл дверь в детскую. В комнате стояла кровать, стол и по всем стенам были нарисованные на обоях машинки. Ни кроватки, ни одежды, ни игрушек для девочек. Оливии там тоже не было.

2.1

– Где Оливия?

– Какая Оливия? – Маркус размазывал слезы по щекам.

– Сестра твоя! – рявкнул я что было силы.

– У меня нет сестрыыыы, – заревел сын во весь голос.

Я усадил его на кровать, вытер слезы и, стараясь говорить спокойным голосом, попытался убедить сына.

– Ты помнишь, я сегодня отвозил вас к бабушке? – тот кивнул. – Кто был в машине?

– Я и ты.

– И больше никого? – Маркус отчаянно замотал головой.

Ладно, что взять с ребенка, наверняка Лора решила устроить какую-то каверзу, оставила Оливию у матери и решила поиздеваться надо мной. Но не могла же она убрать абсолютно все вещи дочери из дома, должно было что-то остаться. В конце концов, фотографии же она не убрала, я сам рамки прибивал к стенам намертво, чтобы, когда дети бегают, они не падали им на головы.

Я прошел к шкафу, открыл, но увидел там только мальчишески шорты и рубашки, обувь была тоже только Маркуса. Заглянул под кровать, там валялись фантики от конфет и машинки, не одной девчачьей игрушки. Вышел в коридор и подошел к стене, на которой видели все наши фотографии, и замер.

На всех фото, где мы были вчетвером, я с Оливией или Маркус с сестрой, ее не было. Нет, это не были новые фотографии, фон, пейзаж, позы людей оставались прежними. Но будто профессиональный фотошопер стер мою дочь из жизни. Я точно помню, что на снимке из Египта, я держу ее на плечах, но сейчас я держал в руках вазу. Там, где Маркус и Оливия плавали с дельфином, было два дельфина и Маркус, но никакой Оливии. Да что ж это такое?!

Я спустился, Лора продолжала сидеть, уставившись в телевизор.  На меня она не отреагировала, лишь мотнула головой в сторону, когда я закрыл собой экран.

– Че тебе надо? – огрызнулась она, отталкивая меня в сторону.

– Лора, я понимаю, что ты можешь быть на меня зла. Я слишком много провожу времени на работе и слишком мало уделяю вам. Но то, что ты делаешь – уже не шутки. Где наша дочь?

Жена посмотрела на меня безумными глазами, и я стал сомневаться, не под наркотиками ли она. Она замерла, буравя меня взглядом, взяла рукой пульт и запустила в меня. Увернуться я не успел, но успел перехватить Лору, которая, как кошка, кинулась на меня.

– Ты, ублюдок, – кричала она, пытаясь расцарапать мне лицо, – я ненавижу тебя! Еще притащи свою потаскуху к нам домой!

– Лора, ты с ума сошла!

– Это кто еще сошел с ума? Придумал себе дочь, притащил домой куклу?! Когда ты ее имеешь, тоже дочерью называешь?!

Я ударил ее по щеке,  и она свалилась на диван, захлебываясь в жутких рыданиях. Стоя над невменяемой женой, я пытался собрать мысли в кучу. У меня была дочь, я точно это помню. Не мог же я настолько сойти с ума, что придумал ее. Или жена права, я завел себе любовницу, которую называю дочерью и дарю ей куклы? Да нет, это уже совсем из области фантастики. Но вещи и фотографии, куда они могли деться? Лора подговорила мать, и пока меня не было дома, они вывезли все, сделали перестановку, а Оливия сейчас спокойно спит у бабушки дома?

Пока я думал, Лора перестала всхлипывать и тихо сопела на диване в той же позе, что и упала. Я нашел плед и укрыл жену, поднялся на второй этаж. Маркус сам залез в кроватку и тоже спал. Выключив свет, я спустился, захватил принесенную куклу и сел в машину. До дома тещи было полтора часа езды, на дворе ночь, но ждать завтрашнего дня я не собирался. Ничего, если я разбужу дочь, теща будет ненавидеть меня чуть больше, но я должен знать, что с Оливией все в порядке.

Через час я въезжал на подъездную дорожку дома матери Лоры. Окна были темны, что не удивительно для часа ночи. Взбежав по ступеням, я забарабанил по двери. Где-то в доме зажегся свет, раздались шаги по ступеням, передо мной открылась дверь и теща, закутанная в теплый махровый халат, возникла в проеме. Она направляла на меня дуло ружья одной рукой, второй пытаясь нацепить очки на нос.

– Какого дьявола, Адам? Что тебе нужно в такое время? – она опустила ружье. – С Лорой все в порядке?

– Оливия у вас?

Женщина надела, наконец, очки и уставилась на меня.

– Какая еще Оливия?

– Ваша внучка, я сегодня вам ее привозил.

– Опять напился? Да еще за руль сел? Завязывал бы ты, Адам.

– Где моя дочь?! – заорал я на всю улицу.

– У тебя сын, идиот! – рявкнула на меня теща, выставив ружье в мою сторону. – За четыре года пора бы запомнить! Убирайся, а не то либо пристрелю, либо полицию вызову.

Она захлопнула дверь передо мной, щелкнули замки, и голос тещи прокричал напоследок:

– Убирайся по-хорошему.

2.2

Любой родитель, хоть раз потерявший ребенка в магазине, меня поймет. Разрывающее душу ощущение собственной беспомощности, когда ты мечешься между полок, заглядываешь то в отдел игрушек, то сладостей, но нигде не можешь его найти. Люди смотрят на тебя как на идиота, отходят в сторону, отводят глаза, некоторые, самые отважные, посоветуют заглянуть в службу охраны. Но ты все равно ощущаешь себя один на один со своей проблемой.

Так же и я метался по кварталу, пытаясь понять, что мне дальше делать. Возвращаться к Лоре не имело смысла, теща на порог не пустит. Оставалось одно – обратиться в полицию. Хоть там должны найтись адекватные люди, которые смогут угомонить этот бабский заговор и вернуть мне ребенка.

До ближайшего отделения я гнал машину, не сбавляя скорости, в вираже припарковавшись на стоянке прямо перед входом. Взбежал по ступеням отделения и толкнул тяжелую дверь. В помещении свет был почти потушен, лишь над одним окном горела тусклая лампа, над которой склонился мужчина в форме, пытаясь читать книгу.

– Простите, – бросился я к нему, – у меня пропала дочь.

– Дочь? – он нехотя отвлекся от книги, но закрывать ее не стал. – Сколько времени прошло с момента исчезновения?

– Не знаю, – растерялся я, – вернулся с работы, а ее нет. Ни вещей, ни игрушек, вообще ничего не осталось.

– Значит, меньше суток? Тогда заявление принять не можем, читайте правила, – он постучал по столу, на котором были разложены листы, и огромными буквами написано: «Прием заявление о пропаже людей после двух дней отсутствия».

– Какие два дня? Вы меня не слышите? – закричал я. – У меня дочь пропала!

– Погуляет и вернется, – полицейский нервно вертел книгу в руках, ожидая, когда я уйду.

– Ей шесть лет! Какое погуляет?! Вы вообще будете делать свою работу?!

– Мужчина, не кричите. Есть правила. Шесть или сорок шесть, я не могу принять у вас заявление. Если вы намекаете, что ваша дочь – ребенок, то обратитесь в отдел по делам несовершеннолетних. Прием – понедельник, среда, пятница с девяти до шестнадцати. Вам повезло, с утра как раз будет среда.

– Примите заявление! – гаркнул я так, что ложка в стоящем рядом стакане зазвенела.

– Будете проявлять неуважение к закону, я вас арестую!

– Да хоть что-нибудь сделайте!

Я скинул со стола все, что там стояло и в остервенении уставился на него. Полицейский отложил книгу, встал из-за стола и стал медленно подходить ко мне.

– Спокойно, я вам ничего не сделаю. Мы сейчас сядем с вами и поговорим, верно? Вы ищете дочь, мы вам поможем.

Когда он подошел близко, в момент скрутил мне руки, я даже понять не смог, как это произошло, а я уже лежал лицом в пол и не мог пошевелиться.

– Джозеф, что у тебя происходит? – раздался женский голос, и его обладательница подошла к нам. Лежа лицом в холодный кафель, я мог видеть только кожаные полусапоги с ажурной каймой по краю.

– Буйный, – ее коллега уже защелкивал наручники на моих руках, – говорит, что дочь ищет, шестилетнюю. А куда дети могут попадать посреди ночи? Из кроватки, что ли?

– Посади его ко мне за стол, я проверю, – сапоги удалились.

Полицейский рывком поднял меня на ноги и подтолкнул к соседнему столу, за которым уже зажглась настольная лампа. Усадив меня, он отошел к себе и стал собирать разбросанные вещи.

– Как вас зовут? – девушка лет тридцати, с каштановыми длинными волосами, завязанными в хвост, включила компьютер и повернулась ко мне.

– Адам Браун.

Она застучала алыми ноготочками по клавиатуре.

– Социальный врач? – я кивнул. – Говорите, что у вас пропала дочь? – она снова забарабанила пальчиками.

– Я пришел домой, там только младший сын и жена, она не совсем адекватна, мы немного ругаемся последнее время, и она выпила. Но дома нет ни кроватки, ни одежды. Я ездил к теще, сегодня отвозил детей ей. Но и там ее нет.

– Угу, – проговорила девушка, продолжая барабанить по клавиатуре. – Только вот у вас никакой дочери нет.

– Да что вы несете, – я стал снова выходить из себя, но наручники, сковавшие руки за спиной, не давали возможности даже встать, – Оливия – моя дочь. Проверьте по своему компьютеру.

– Я проверила, – она развернула экран в мою сторону. – Жена – Лора Браун, сын – Маркус Браун. Больше детей в системе на вас не зарегистрировано.

– Такого не может быть! – я привстал, чтобы посмотреть ближе. – Ваша система ошиблась.

– Компьютер не может ошибаться. Если на нее не получены документы, значит, ее нет.

– Проверьте еще раз, она должна быть. А давайте вы со мной съездите к дому? Посмотрите, поговорите с женой, с соседями, они подтвердят.

– Хорошо, мы завтра съездим и проверим, – отвернула она экран к себе.

– Сейчас! – крикнул я, вскакивая со стула.

– Сейчас вы пойдете в камеру, Адам Браун, и просидите там до утра, – она кивнула сидевшему рядом полицейскому, тот снова нехотя отложил книгу и потянул меня за руки, поднимая.

– Проверьте еще раз, – кричал я, пока тяжелая дубинка не легла на мои плечи. Я согнулся пополам, упал на колени, но продолжал кричать, чтобы они проверили еще раз.

Меня оттащили в камеру, захлопнул железную дверь, оставив в одиночестве. Я дополз до жесткой кровати и упал на нее. Спина болела, но еще сильнее болело сердце. Где моя Оливия? Кто подстроил все так, чтобы вычеркнуть ее из списков государственной системы? Лоре точно это не под силу, даже ее чокнутой мамаше, у них таких связей отродясь не было. Но кто мог так виртуозно провернуть план по исчезновению Оливии? И главное – зачем? Трансплантация детских органов? Детская проституция? Продажа детей за границу? Худшие мысли вертелись в моей голове, пока я, наконец, не вырубился и не заснул.

Разбудил меня лязг дверного замка. В проеме двери стояла вчерашняя женщина-полицейский, одной рукой она держала связку ключей, вторую держала на дубинке.

– Проспался?

Я встал и со стоном попытался расправить затекшие руки, но от лежания в позе "руки за спину", всю спину будто скрутило.

– Встань к стене, ноги на ширине плеч, – приказала она, – сниму, а то еще ампутировать придется, потом бумажек не отпишешься.

Встав к стене, я подставил руки и получил долгожданную свободу. Повернулся и выжидательно посмотрел на нее.

– И что дальше?

– Дальше мы едем к тебе домой, выяснять, придумал ты себе дочь или не придумал.

Вытолкав меня из камеры, девушка провела по коридору и вывела в зал. Сегодня он смотрелся гораздо приятнее, в окна светило солнце, за конторками сидели полицейские, в зале стояла небольшая очередь, ожидая приема. Мы вышли на улицу, солнце ударило в глаза, заставив зажмуриться. Открыв глаза, я подождал, пока закончится череда цветных точек, проморгался и смог нормально видеть. Вокруг царила жизнь, шли люди, ехали машины, подталкивая друг друга длинными гудками, звенел колокольчик трамвая. На секунду мне показалось, что прошлая ночь была сном, что я напился, и мне все показалось. Сегодня солнечный день, люди радуются, подставляя лица теплым лучам, и не может в мире случиться ничего плохого.

– Моя машина там, – девушка прошла влево, – поедем на ней.

– Подождите, – я бросился к своей машине, – только куклу возьму.

Она стояла и, склонив голову набок, смотрела за мной. Я достал с заднего сиденья коробку и, сунув ее подмышку, направился к полицейской машине. Пожав плечами, девушка открыла машину и села за руль.

– Адрес можешь не говорить, я знаю. Ничего, если мы на ты?

– Ничего, – немного смутился я. – Меня зовут Адам.

Она улыбнулась и отвернулась назад, выворачивая с парковочного места.

– Лилит. Так ты говоришь, что оставил жену вчера ночью пьяную дома?

– Да, – еще больше смутился я, вспоминая, как мы расстались.

– Сын дома был?

– Был, – я совсем поник, понимая, что своей паникой подверг опасности младшего ребенка.

Она ничего не ответила, продолжала вести машину. Мы остановились около дома, машина Лоры стояла на том же месте, что и вчера. Я достал ключи, чтобы открыть дверь, но вспомнил, что выбежал из дома, даже не заперев ее. Взявшись за ручку, я на секунду задержался, нажал на нее и вошел в дом. Первый этаж встретил меня гробовой тишиной, от которой мне стало не по себе. На диване, на котором я вчера оставил Лору, никого не было, плед валялся на полу. Я растерянно посмотрел на Лилит, та кивнула мне на второй этаж. Только тут я услышал тихие голоса. Осторожно ступая по ступеням, я поднялся, открыл дверь в детскую. Лора и Маркус сидели на полу, разложив кубики, и собирали высокую башню.

– Привет, дорогой, – обернулась она на скрип двери. – А кто это с тобой?

– Добрый вечер, я констебль Амудсон. Я здесь по поводу заявления вашего мужа о пропаже дочери.

– Ты опять? – Лора встала и вытолкала нас в коридор. – Я только успокоила Маркуса. Он проснулся в истерике, ему снилась какая-то девочка, которая звала его братом. Ты вчера напугал его, а сегодня продолжаешь? Даже полицию притащил?!

– Мэм, – Лилит прикоснулась к ее плечу, – я понимаю ваше возмущение, но мне нужно все проверить. Покажите ваши паспорт и свидетельство о рождении сына.

Лора просверлила меня взглядом и прошла в нашу комнату, где хранились все документы. Я шепотом, чтобы она не услышала, прошептал:

– У меня есть дочь! Вот посмотрите, – я потянул Лилит за руку и подвел к стене с фотографиями. – Вот на этой я держу Оливию на плечах, здесь – они с Маркусом сидят в бассейне.

– Вы держите кувшин, а ваш сын играет с дельфином, – лаконично высказала вслух то, что было изображено на фото.

– Да нет же! Здесь была Оливия! Еще вчера утром была! А вечером все это исчезло, – я снова схватил ее за рукав и потащил в детскую. – Вот здесь была ее кровать, было два комода, один белый, второй коричневый. У стола стоял кукольный домик, огромный, собирали прямо здесь, невозможно было пронести его через дверь.

Лилит прошлась по комнате, провела рукой по стенам, попробовала отодвинуть коричневый комод, заглянула под ковер.

– Пол абсолютно ровный и чистый, ни комод, ни что-либо другое по комнате не передвигали, – резюмировала она. – Около стены выцвели обои, но только около этого комода, рядом никаких изменений нет, значит, второго комода здесь не стояло. Да и игрушечная парковка, которая стоит там, где вы указали на кукольный домик, намертво прибита к полу старыми гвоздями, поверх них лежит краска, которой красили пол. Нет ничего, что говорило бы о том, что здесь жил еще один ребенок.

Я стоял, как пораженный громом. Ничего нет. Никто мне не верит. Родная мать утверждает, что не было у нее никакой дочери.

– Подождите, а соседи, соседи-то должны были видеть, что у нас есть второй ребенок.

В комнату вошла Лора, протянула стопку документов. Лилит внимательно рассмотрела них, проверила печати и штампы, сверилась с портативным компьютером.

– Простите за беспокойство, – она вернула документы, – все в порядке.

И не глядя на меня, вышла из комнаты и стала спускаться. Лора сверлила меня взглядом, и чтобы избежать скандала прямо на месте, я выскочил вслед за полицейским.

– Лилит, простите, но вы не можете так уйти. У меня есть дочь, у меня точно есть дочь. Я не знаю, что здесь происходит, но это какой-то заговор!

Она спустилась, открыла входную дверь и повернулась ко мне.

– У вас нет дочери и никогда не было. И к соседям я не пойду. Надеюсь, что вы обратитесь в соответствующие службы, они должны вам помочь. Полиция здесь бессильна.

Дверь закрылась, а я остался стоять, смотря перед собой. У меня есть дочь, и я должен это доказать!

Следующие несколько дней Лора со мной не разговаривала и не подпускала ко мне Маркуса. Отношения у нас испортились еще больше, чем было раньше. На любые попытки помириться, она задавала неизменный вопрос – «у нас есть дочь?». Я не мог врать, не мог произнести вслух, что Оливия – лишь плод моего больного воображения. От этого каждый разговор разводил нас все дальше друг от друга.

Лишь однажды она разрешила отвезти Маркуса в детский сад. Мы ехали по знакомой дороге, ремонтники до сих пор не сделали дорогу, отговорив узкий проезд для машин, а по соседству разливая битум, который в тридцатиградусную жару плавил мозги своим запахом. Вцепившись в игрушку, Маркус сидел на заднем сиденье и смотрел в окно, на любые мои вопросы не отвечал, даже не поворачивался. Мы встали в пробку, как в тот день, когда я накричал на детей. Машины сигналили, пытаясь разобраться, что важнее – въезжать на территорию детского сада или выезжать. Опять раздался телефонный звонок от директора.

– Мистер Браун, – раздался в трубке ее скрежещущий голос, – вы когда привезете Маркуса?

– Мадам Кринж, мы с вами уже второй раз разговариваем на эту тему, – стиснув зубы, произнес я, – сначала решите проблему с подъездом, потом требуйте дисциплины.

– Маркус должен быть к началу занятий, у него назначена встреча с психологом.

– Зачем ему психолог? – насторожился я.

– Хорош отец, – огрызнулась она, – у сына навязчивые мысли о сестре, а он даже не знает. Привезите ребенка, а с ним уже разберутся специалисты.

Она бросила трубку, а я попытался сдержаться, чтобы не выругаться вслух. Когда машины в очередной раз встали, я повернулся к Маркусу и как можно дружелюбнее спросил:

– Звонила мадам Кринж, она говорит, что ты веришь в то, что у тебя есть сестра.

Маркус сильнее сжал игрушку и продолжал смотреть в окно. Но через минуту все-таки повернулся.

– Ты не будешь меня ругать?

– Конечно, нет.

– Иногда, когда ты или мама на меня кричите, я чувствую, что мне очень одиноко. И что раньше со мной был кто-то, кто оберегал меня.

Я улыбнулся.

– Оливия всегда защищала тебя. Она держала тебя за руку и прижимала к себе, гладила по голове и целовала в лоб.

Маркус провел рукой по лбу и посмотрел на нее, затем смахнул что-то с носа.

– В нос, она целовала меня в нос.

– Ты помнишь? – повернулся я к сыну. – Ты помнишь Оливию?

– Нет, – он снова отвернулся к окну.

Сзади уже сигналили машины, пришлось отвернуться и подрулить к входу в детский сад. К нам сразу подошла мадам Кринж и еще одна незнакомая мне женщина. Я стал отстегивать Маркуса, он обнял меня за шею и прошептал:

– Я никому не скажу про сестру, – тут же отпустил меня, его руку схватила директор и повела прочь.

Пока я ехал на работу, в голове крутились мысли. Он знал о том, что Оливия была, он помнил ее, но боялся сказать. Значит, я не сошел с ума, есть люди, которые помнят ее. Остается продолжить поиски, может быть, из взрослых кто-то помнит ее. Припарковавшись на служебной стоянке, я прошел в проходную, отметив, что неизменные старушки, напавшие на меня в кабинете, продолжают свою слежку из-за кустов. Их белые ночнушки просвечивали сквозь зелень листвы, двигаясь вровень со мной вдоль дорожки. Я остановился, они тоже замерли. Залез в кусты, раздвигая колючие ветки руками, подошел прямо к ним.

– Доброе утро, дамы, – улыбнулся я, будучи начеку, ожидая от них всего, чего угодно, – шпионите?

– Следим, – выдала седовласая старушка.

– Давно следим, – заметила вторая.

– Можно узнать причину вашего интереса к моей персоне? В прошлый раз разговор у нас не задался.

– Мы радуемся каждой твоей потере, – хихикнула первая, – смотрим, как тебе становится хуже.

– Это придает нам сил, – поддакнула вторая.

Больше они не сказали ни слова, продолжая стоять и смотреть на меня. Я вылез обратно на дорожку и пошел в свой кабинет. Переодевшись в халат и отметив, что до начала приема еще пятнадцать минут, открыл окно и вдохнул жаркий летний воздух. Скрипнула дверь, и в кабинет вошел Ларри.

– Как дела, как настроение? Готов к тяжелому рабочему дню?

– Всегда готов! – отсалютовал я ему. – Что на сегодня у нас интересного?

– Ворчливые старушки, ворчливые старики, привередливая родня. Надеюсь, у тебя дома все устаканилось?

Я махнул рукой, подошел и сел за свой стол, Ларри примостился на ручку клиентского кресла.

– Ты все еще ищешь свою дочь?

– Ларри, не начинай.

– Только как твой друг, я прошу, чтобы ты вернулся в реальный мир. Кто, как ни я, скажет, что ты сбрендил не по-детски?

– Мне об этом сказали все кому не лень, Лора так каждые десять минут напоминает.

– Твоя жена хоть и дура, но тут права. Не знаю, что на тебя так повлияло, прыжок с парашюта или размозженный череп того бедолаги, но головой ты точно тронулся.

– Ларри, заткнись, пока это плохо не кончилось.

– Плохо уже кончилось. Верить в то, что откуда ни возьмись, у тебя взялась дочь, да еще старшая, да еще от жены, которая не помнит, что ее рожала – это шиза, дорогой. Про это наша мымра еще не знает, а как узнает – турнет тебя с работы пинком под зад так, что в вытрезвитель не возьмут. Не придешь в себя – останешься без всего того, что нарабатывал годы: семья, репутация, работа.

– Если ты сейчас не остановишься, я набью тебе морду.

– Да набей, если тебе легче станет! Пусть я буду с фингалом под глазом, чем ты в психушке. Я о тебе забочусь, дурак ты! Скажи, что дочь – это лишь твои причуды.

Здесь я уже не выдержал, сорвался с кресла, перепрыгнул через стол и со всей силы врезал Ларри по скуле. Голова его дернулась, кресло опрокинулось, и он перекувырнулся через голову, отлетев к шкафу. Я не мог остановиться, подбежал к нему, схватил за полы халата, рывком поднял на ноги и врезал еще раз. Ларри даже не пытался сопротивляться, всхлипывая и пытаясь утереть нос рукавом в те секунды, пока я готовился к новому удару. На шум прибежала Стелла, завопила как ненормальная, стала хватать телефонную трубку, что-то кричать в коридор.

Я помню только кровавое месиво вместо лица Ларри, голову, которая болталась будто на ниточке, охранников, которые оттаскивали меня, заламывали руки, укладывали лицом в пол. И кожаные полусапоги с ажурной каймой по краю. Меня подняли и затолкали в полицейскую машину, пристегнув наручниками к стойке. Я сидел на заднем сиденье машины, смотрел на свои окровавленные руки и пытался понять, как я, обычный социальный врач, мог избить лучшего друга. Я закрыл глаза и провалился в жуткую черную тишь.

3.1

Очнулся оттого, что меня вылили холодную воду. Я замотал головой, пытаясь увернуться от струи, прикрыть голову руками, но наручники не дали даже дотянуться до лица.

– Какого черта?! – рявкнул я, отбрыкиваясь.

Ответом мне был женский заливистый смех. Поток воды прекратился, и я смог рассмотреть ее. Лилит стояла около открытой двери машины, одетая в обтягивающую униформу полицейского, волосы, завязанные в хвост, подчеркивали острые черты лица.

– Очнулся?

– Где я?

– Задний двор моего дома, – кивнула она в сторону.

Я посмотрел в сторону. Машина стояла среди розовых кустов, пышно цветущего лилейника, от машины к небольшому двухэтажному дому вела каменная дорожка.

– Зачем? – я подтянулся к рукам и стер воду с лица.

– Мне показалось, что камера будет не лучшим местом для тебя.

– Лучше устраивать мне водяные пытки в машине?

Она повертела в руках пустую бутылку с водой.

– Если обещаешь не делать глупостей, я тебя отстегну.

Я усмехнулся.

– Ты всем преступникам так говоришь?

– Не всем, – она достала из кармана ключи и отстегнула наручники, – но ты особый случай. Таких ненормальных я еще не встречала.

Потер затекшие запястья и посмотрел на нее снизу вверх.

– То есть социальные медики обычно так не поступают?

– Не обольщайся, морды бьют не только врачи, но даже священники. А вот тех, кто ищет своих несуществующих детей, я еще не встречала.

– Почему не сдала меня в психушку? Там таких полно.

– Ты не псих, – серьезно посмотрела она на меня. – Или ты сам себя убедил настолько, что искренне веришь в это, либо дочь у тебя была. Не смотри на меня так, пойдем в дом. Ты вперед.

Я вылез из машины и пошел к дому, отмечая, что одной рукой она достает ключи, второй держится за кобуру. Отступив на шаг в сторону перед дверью, я дал ей открыть дом и первым вошел.

В просторной комнате стоял диван, большой круглый обеденный стол, барная стойка, разделяющая кухню и гостиную, на второй этаж вела винтовая лестница. Я сел на диван и сложил руки на коленях, показывая, что не собираюсь делать резких движений. Лилит прошла на кухню и включила кофеварку.

– Выглядишь отвратительно, – повернулась она ко мне. – На втором этаже есть душ, полотенца лежат там же.

Сначала я не понял, что она от меня хотела, и продолжал сидеть на диване. Но она еще раз повторила про душ, и я стал подниматься на второй этаж. После того, как я сорвался на Ларри в кабинете, я плохо понимал, что делаю. Пропажа Оливии, смерть на аэродроме, избиение друга, а теперь то, что я иду в душ в доме полицейского, которая должна была упечь меня за решетку – уже ничего не казалось мне экстраординарным.

На стене вдоль лестницы висели фотографии, такие же как висят в каждом доме: дети, родители, любимые, школьный был и выпускной в институте. У Лилит были фотографии иного рода: в тире, с коллегами-полицейскими, на военной базе в полном обмундировании. Пара фотографий показались мне странными, слишком темными, лишь по очертаниям можно было догадаться, что она на охоте и стоит одной ногой на своей добыче. Не задерживаясь, я прошел мимо, нашел ванную комнату и быстро залез в душ.

Теплые струи смывали с меня пот, кровь и противное чувство вины. Задумываться над тем, что стало с Ларри не хотелось, я представлял его в больнице, под капельницами, среди пищащих аппаратов. Помочь не смогу, просить прощения смысла не имеет, такое не прощают, за такое только несут наказание. И это наказание ждало меня внизу, разогревая кофе.

Из душа я вышел обновленным, не так, как после прыжка с парашютом, осознания и перевороты в моей жизни уже произошли. Но я был готов ко всему, что последует за этим. Рубашка была безнадежно испорчена, вся порвана и в крови, не стал надевать и вышел в одних брюках.

Спустившись, я увидел Лилит, сидящую на крутящемся стуле за барной стойкой и потягивающей кофе из большой белой кружки. Я сел рядом и взял вторую кружку. Полицейский мундир был небрежно брошен на край стола, я отметил ее формы, просвечивающие через полупрозрачную футболку, под которой не было никакого белья.  По шее стекали капельки пота. От нее исходил нежный аромат, распущенные волосы кудрями разметались по ее плечам. Минуту мы пили кофе молча, наблюдая как качается маятник Ньютона, отбивая такт ударами шаров.

– Все-таки зачем ты привезла меня сюда?

– Я хочу помочь тебе найти дочь, – не отрываясь от кружки, произнесла она.

– Ты проверяла, ее не существует.

– Но ты в это не веришь.

– Искать то, чего нет сложно. Да и ты не сможешь замять избиение, я все равно сяду.

– Я могу многое, ты даже не представляешь что.

Она отставила кружку и повернулась ко мне. Через секунду я схватил ее за волосы и притянул к себе, впившись поцелуем в ее губы. От них исходил аромат ванили и кофе, что заставляло впиваться все сильнее. Она не сопротивлялась, обхватила меня, проводя руками по голому, еще влажному телу. По спине побежали мурашки, уходя вниз и будя дикое, звериное чувство. Я хотел обладать ей. Никогда и никем я не хотел владеть так, как ей. Лора никогда не вызывала во мне животного желания. Всегда податливая, предпочитающая получать, а не отдавать, она была лишь доступным объектом.

Когда-то Лора любила меня без ума, отдаваясь по-рабски, но это все больше отдаляло меня от нее. Будучи веселой, живой в молодости, с каждым годом совместной жизни она все больше увядала, как теряет свежесть и сок виноград, превращаясь в изюм. Здесь же было совсем другое.

– Хочешь остановить, сделай это сейчас, – прохрипел я, понимая, что уже ничто не сможет сдержать меня.

Она молчала, только сильнее впилась ноготками в мою шею, притягивая для следующего поцелуя.

Я полностью потерял контроль над собой. Подсадив Лилит на барную стойку, я раздвинул ей ноги и сжал упругие ягодицы. Она выдохнула и прижалась ко мне. Сорвал все, что мешало добраться до нее настоящей, впился в затвердевшие соски, будто изголодавшийся младенец.

Отстранив меня, она стала расстегивать брюки, сползла со стойки на пол, встав на колени, подчиняя меня своей власти, поглощающей и захлестывающей, лишающей силы воли. Я отстранил ее, она встала с недовольным лицом, но я не мог больше подчиняться ей. В голове пульсировала кровь, ни мира, ни проблем вокруг не существовало, лишь одна мысль билась в такт с сердцем: я должен владеть ей, только я.

Помню только гладкую спину, выпирающие позвонки, по которым я проводил рукой, спускаясь ниже, и такт маятника, отсчитывающего удары, совпадающие с моими собственными, с биением сердца. Мы двигались, и все двигалось вокруг нас: раз-два, раз-два, словно весь мир отсчитывал с нами такт новой мелодии. У меня помутилось в голове, мы остановились, потом начали снова, все ускоряя движения, увлекая за собой. Я дошел до конца, задыхаясь и чуть не падая, на мгновенье оперся головой на ее спину. Остановился, а маятник на столе продолжал движение, возвращая реальность в мою жизнь.

– Это какое-то безумие, – отстранился я, облокачиваясь о барную стойку.

Лилит распрямилась, поправила одежду и встала передо мной, нахально склонив голову и потягивая остывший кофе.

– Мне нужно идти, – пошатываясь, я поплелся к двери.

– Куда это ты собрался? – с шумом поставила она кружку на стол. – Я забрала тебя с места преступления, значит, ты находишься под арестом.

– По-моему, свой арест я уже отработал, – остановился у двери, но не взялся за ручку.

– Ты совершил тяжкое преступление, которое зафиксировали камеры и несколько свидетелей, оно уже попало в сводки. Если сейчас уйдешь, получишь еще одно – изнасилование полицейского при исполнении.

– Хреновый ты полицейский, раз позволила оказаться у себя дома и изнасиловать.

– Кто сказал, что это было дома? По дороге ты перехватил управление автомобилем, оглушил, привез в укромное место и…

– Что ты хочешь? – повернулся и подошел к ней вплотную.

– Расслабься и разожми кулаки, – она прошла мимо и села на диван. – Ты взял меня, потому что хотел. Что же сейчас бросаешься в кусты?

– Я, – я замялся, пытаясь понять, что на меня нашло изначально и почему хочу это прекратить, – я люблю свою жену. Несмотря на вот это, все равно люблю.

– Видела я ее, та еще стерва, всю душу из нормального мужика вынет. Тем более не верит в то, что дочь у вас была. Не смотри на меня так, я же сказала, что верю тебе.

– Что. Тебе. Нужно.

– Сядь, – жестко произнесла она, указав на диван рядом с собой. – Теперь поговорим по-взрослому. Я работаю с такими, как ты. Часто вижу людей, которые помнят тех, кого не помнит никто. Я умею их находить. Но мне нужна некая ответная услуга.

Она сидела и смотрела на меня. Насмешка, взгляд с высока, теперь она владела ситуацией, владела мной полностью. Минутная слабость стоила мне не только уголовного дела, но и наглую шантажистку. Она не продолжала, наслаждалась, впитывала каждую секунду моего бессилия. Выбор без выбора, я не мог отказаться, не мог уйти без последствий для себя. Она поняла мое молчание правильно.

– У меня есть одно дело, нужно, чтобы ты поехал со мной. Потом я тебя отвезу домой и не буду заводить дело.

– Одно? – спросил я, не веря в такую щедрую сделку. – И как ты поможешь с дочкой?

– Это потом, сначала дело.

Она поднялась с дивана и прошла к двери, остановилась и повернулась ко мне.

– Долго будешь там стоять?

Я встал и пошел следом. Она выпустила меня из дома и закрыла за мной дверь.

– Что стоишь, вперед, – она прошла мимо меня, направляясь к своей машине, открыла пассажирскую дверь и сама села за руль.

3.2

Машина тронулась. Также как сидеть на заднем сиденье в роли пристегнутого преступника, мне было некомфортно рядом с Лилит. Сзади я был преступником, который находился на своем месте. Здесь же я был преступником, изменником и полностью подчиненным этой женщине.  Мы петляли по улицам, выехали с центральных районов и попали в районы гетто. Прямо на дороге сидели люди в оборванной одежде, курили травку, косо поглядывая на полицейскую машину, но не пугались и не убегали. Некоторые даже махали руками, приветствуя Лилит. Она отвечала, будто знала их всех.

– Это же не твой район? – выдавил я из себя.

– Это мой родной район, я здесь выросла.

– Может, расскажешь, куда мы едем и что должен делать я.

– Ты должен просто стоять рядом.

Больше Лилит не проронила ни слова. Мы проехали весь квартал и свернули в узкую улочку, заканчивающуюся тупиком. Остановившись около последнего дома, мы вышли и прошли по каменной дорожке. Дырявый забор, оставив в свои лучшие года часть зубов, пошатнулся от удара калитки и заскрипел. Крыльцо заскрежетало под ногами, оповещая всю округу и хозяина дома о нашем приходе. Лилит потянулась к кобуре, а я невольно сделал шаг в сторону, оказавшись за ее спиной.

Она потянулась к ручке, повернула ее и сделала шаг внутрь. Я придержал дверь, чтобы она не ударилась и не наделала еще больше шума. В комнате пахло травкой, по всему полу были разбросаны чипсы и бутылки. Громкий храп  оповестил о том, что хозяин был дома. Выглянув из-за плеча Лилит, я увидел огромный живот, выпирающий над прикроватным столиком, который загораживал человека, спящего на диване. Лилит убрала пистолет в кобуру и пнула мужика сапогом.

– Просыпайся, Грехем.

Мужчина всхрапнул и открыл глаза. В ту же секунду он вскочил и набросился на Лилит, оттолкнул ее к стене, размахнулся кулаком, но промахнулся, ударив в фоторамку, которая разлетелась на мелкие осколки. Лилит не осталась в долгу, размозжив мужику челюсть, провернула захват, схватив его за шею и начав душить. Тот захрипел, но уже через секунду перекинул Лилит через голову, та упала на прикроватный столик, разбив его вдребезги. С трудом поднимаясь на ноги, она потянулась за кобурой, но ее противник оказался быстрее. С невероятной для таких габаритов скоростью он бросился вперед, схватился за кобуру и рванул на себя. Раздался треск, Лилит отлетела к противоположной стене, ударившись спиной, и осталась лежать не двигаясь. Улыбаясь, мужик достал пистолет, щелкнул предохранителем и тут, будто бы впервые, заметил меня.

Толстый палец не пролезал в курок, пистолет утопал в мясистых руках, но он направил его на меня и стал медленно подходить. Пистолет трясся в его руках, как погремушка у младенца, он не говорил ни слова, только ухмылялся. Вдруг улыбка исчезла с его лица, сменившись удивленным выражением. Он выронил пистолет и упал прямо у моих ног. Я почувствовал, как содрогнулся пол под его весом, как его рука коснулась моего ботинка, но даже тогда продолжал стоять, боясь пошевелиться. Не отрываясь, я смотрел на красное пятно, которое расползалось у основания его шеи. Позади, тяжело дыша, стояла Лилит с ножом в руке. По его острию стекала кровь, падая жирными каплями на ковер. Я вспомнил все фильмы ужасов, которые смотрел, в нос мне ударил запах крови, меня замутило.  Я выбежал из дома, остановился около ближайших кустов и выблевал все, что во мне было. Осев на землю, я тяжело дышал, пытаясь прийти в себя.

Лилит вышла из дома и стояла на крыльце, вытирая нож о кухонное полотенце, и весело улыбалась.

– Не думала, что ты окажешься таким слабаком. Того парня отметелил так, что одно месиво осталось, а тут не выдержал капли крови?

– За что ты его?

– Он мне должен был пятьдесят баксов.

– Пятьдесят?! Ты его убила за пятьдесят баксов?!