Вздорная принцесса. Часть1 бесплатное чтение

1.1 Марабия. Маркус. Где-то двадцать пять лет назад

– Хайя а-амолкари-и, хайя ма-алдоджа-ани-и, арко-о-оль сиручеи-ин-н, шаро-о-ож кадаше-ин-н, – нараспев пел молитву сахир, в которой просил, чтобы мужчины их феллахи поскорее вернулись домой с богатой добычей.

Воздух плыл от раскалившегося зноя. Все, кто мог, попрятались в благословенную прохладу глиняных жилищ. Или, как мама, сидели в тени стены дома. Даже непоседливым Маркусом завладела дрёма. А ведь сегодня или завтра должен вернутся с похода отец. Наверняка с добычей.

Мальчику очень хотелось надеяться, что в этот раз он привезёт такие же вкусные сладости как в прошлый. Давно это было, но он до сих пор помнит вкус тающей во рту сладости, название которой позабылось. Орешки на нитке, в загустевшем соку какой-то сладкой ягоды.

С утра он выбегал за пределы их феллахи, поднимался на холмы, но воинов было не видно и не слышно. А сейчас разморило.

Даже с козлёнком бегать не хотелось, хотя он рядом тыкался мягкой головой, приглашая поиграть. Коза, подрёмывая, косила на них глазом.

Мама плела корзину из лозы, которая охапкой лежала рядом. Недалеко от них большой чёрный ворон собирал мелкие веточки и складывал в кучку. Мама брала из лозы несколько прутиков и подкидывала ворону. Он важно подходил, подпрыгивая на лапах, забирал их клювом и нёс в свою кучку.

– Зачем ты бросила ему прутья, мама? – спросил Маркус.

– Видишь, он просит немного лозы для гнезда? Жалко, что ли, прутьев для его деток? Собери шерсть, она тоже пригодится.

Маркус поднял с земли клочки козьей шерсти и бросил в сторону ворона. Ворон собрал лозу и шерсть в клюв, важно кивнул в сторону мамы мальчика и улетел. Мама и Маркус помахали ему в след.

– Мама, можно я побегу за ним, посмотрю гнездо?

Мама наклонилась к широкому блюду, в котором лежали румяные поджаристые лепёшки.

– Можно. Возьми лепёшку с козьим сыром, съешь по дороге. Смотри, какая поджаристая!

– Нет, лучше я потом с тобой поем.

Маркус побежал к скале, над которой видел кружение ворона. Но когда он добрался до подножия скалы, увидел страшное. На земле валялись клочья шерсти и прутики лозы, которые унёс ворон, рядом лежала мёртвая ворона и разбитые яйца. Ворон лежал возле вороны, словно обнимая. Его голова была на её разорванной шее, а крыльями он словно закрывал её. Взгляд ворона был направлен вверх. Маркус поднял голову.

На вершине скалы виднелось гнездо, а из гнезда вылетел сокол. Сокол сделал круг над ними и вернулся в гнездо. Чтобы выбросить из него яйцо.

Оно полетело вниз и разбилось у ног Маркуса. Ворон и Маркус вздрогнули одновременно.

Раздался какой-то гул. Ворон вскочил, замер. А затем взлетел в небо. Сделав круг, он вернулся и возбуждённо заскакал возле Маркуса. Захлопал крыльями и громко закаркал.

Но Маркус и так всё понял.

– Да-да, я уже понял! – радостно вскричал он. – Отец возвращается.

Маркус хотел было сорваться с места. Уже отчётливо раздавался топот лошадиных копыт. Но перед его лицом вдруг возник ворон. Он распростёр крылья, словно пытаясь задержать мальчика.

Но Маркус уже увидел. Это было войско. Но не его отца и его товарищей. Это было чужое войско. И оно напало на их феллаху.

Сколько раз потом увиденное приходило к нему в кошмарах. Расправа над мирными крестьянами была скорой, но в памяти Маркуса это всё растянулось на целую вечность.

Глазами ребёнка в мутной пелене, покрывшей воспоминания со временем, он видел только нижнюю часть коней со всадниками рыцарями по пояс. Все они были закованы в латы. Отчётливей всего он помнил картинку на щите одного из рыцарей.

Он больше всех привлекал внимание. Все рыцари были очень крупные по сравнению с их мужчинами в феллахе. Даже отец, который воевал, был худой и жилистый. А этот рыцарь был крупнее всех, как великан из сказки. И главным, потому что раздавал приказы. На его щите был рисунок – герб, как он узнал позже – на котором два сокола, похожих на того, что разворошил воронье гнездо, тянули и разрывали лапами сказочное чудовище ифирита – огненного льва с крыльями и телом буйвола.

Маркус нашёл глазами мать: удалось ли ей спрятаться, спастись? Нет, она сидела на том же месте, смотрела в его сторону и тянула к нему руки.

– Мама! Ма-ма-а-а!..

Захлёбываясь в страшном вопле, Маркус со всей прытью бросился вниз, в феллаху, к матери.

Ворон пытался его остановить, кружил вокруг, преграждая путь. Маркус сердито замахнулся на ворона.

– Уйди! – закричал он зло, раздирая криком горло.

Ворон ударил Маркуса клювом в висок, и перед лицом всё поплыло, Маркус упал. Последнее, что он видел: как его мама падает от удара меча.

Очнулся Маркус уже ночью. Было темно, только холодные большие звёзды, на которые они любили смотреть в обнимку с мамой, равнодушно освещали селение, в котором ещё днём теплилась жизнь, звучали голоса, мама пела песню…

Мама… Маркус сглотнул и попытался встать. Мысли о маме придавали сил. Вдруг она ранена… ещё жива… и ей нужна помощь!

Рядом Маркус увидел ворона. Отвернулся и не стал смотреть в его сторону. Он был зол на него.

Шатаясь, глотая слёзы, он ходил среди разрубленных, проткнутых мечом тел. Вот ворчливая тётушка Азра, старый дядюшка Даут, рассказывавший самые интересные сказки, весёлая красивая Башира, только недавно вступившая в возраст невесты…

– Мама…

Слёзы Маркуса рекой лились на безжизненное тело, глаза мамы уже не видели его. Не видели никого. Они были широко распахнуты и смотрели вверх, на яркие, но равнодушные звёзды.

– Ма-аркус-с-с…

Словно ветер прошептал его имя.

– Ма-аркус-с-с…

Мальчик огляделся. Его взгляд зацепился за маленький огонёк. Маркус подполз к нему, у него уже не было сил, и хотелось лечь рядом с мамой и умереть вместе с ней.

Огоньком оказался светящийся символ на руке сахира. В нём ещё теплилась жизнь.

– Сахир?! – мальчик обрадовался и хотел помочь раненому.

Что-то сделать… ведь он же колдун, он знает… а Маркус всё сделает…

– Держи, – сахир вытянул руку со светящимся символом на ладони и приложил её к ладони Маркуса.

Это действие потребовало от него всех сил, и он тут же обмяк.

Маркус испытал странное чувство, словно его изнутри заполнял жидкий огонь, который вот-вот разорвёт изнутри.

– Сахир! – закричал он.

Но глаза колдуна уже остекленели, он покинул этот бренный мир. Боль разодрала тело Маркуса, и он снова потерял сознание.

Приоткрыв глаза, в которые сразу ударила вся мощь светила, он увидел ворона, тот тащил его клювом по раскалённому песку за шиворот рубахи. Так, открывая и закрывая глаза, словно в забытьи, через какое-то время Маркус очнулся около источника.

Ворон, набрав воды в клюв, подскочил к Маркусу и вылил на него воду. Маркус открыл глаза и потянулся к воде. На левой руке был тот символ, что он видел у сахира, нарисованный словно чёрной краской. Напившись, он сел, озираясь.

Они были около оазиса, рядом никого не было.  Ворон подскочил и положил возле него лепёшку с козьим сыром, ту самую, которую Маркусу предлагала мать.

1.2 Скальдия. Норманн. Пятнадцать лет назад

Норманн вбежал в библиотеку. Так и знал, что Ульрих сидит тут. Он как раз нацелился подбежать и выхватить книгу у брата, но тут увидел вышивающую мать в кресле у двери, и притормозил.

Поймал понимающую усмешку брата. Вот ведь, хоть и книжный червь, а вредина!

– Ваше Высочество, вы решили отвлечь нас по какому-то важному поводу? – подсказала матушка, ни разу не поверив в напускную чинность, которую он перед ней разыграл.

– Да, я пришёл сообщить радостную новость брату – отец берёт меня на охоту! – Норманн так долго ждал этого момента, что в конце от радости чуть не дал фальцета.

Во взглядах матери и младшего брата промелькнуло что-то одинаковое, но точно не радость за него у матери, и не зависть у брата, на что он втайне рассчитывал.

Ульрих опустил взгляд в книгу, как будто она интереснее его новости! Мать закусила губу, но тут же поздравила:

– Поздравляю Ваше Высочество, вы становитесь мужчиной. Желаю удачной охоты и первой победы. Будьте сильным, но благоразумным.

– Спасибо, матушка, – радостно ответил Норманн.

Он был настолько счастлив сейчас, что не хотелось никакого официоза. Бочком бочком, он приблизился к младшему брату. Мать сделала вид, что вернулась к вышивке. А Ульрих делал вид, что читает.

Конечно, делает вид. Ведь он сейчас должен сгрызть все ногти от зависти. Отец берёт на охоту его, Норманна. А, значит, из вчерашнего мальчика он стал мужчиной. А младший брат так и останется ребёнком.

– Ульрих, как думаешь, почему отец берёт на охоту только меня? А тебя нет? – задиристо прошептал он брату на ухо.

– Может, потому что ты станешь королём и продолжишь его политику завоеваний? – с невинным видом тихо ответил Ульрих. – А потому, должен стать таким же как отец – безжалостным и…

– Великим, знаменитым, прославленным воином…

– Глупым солдафоном и убийцей, – прервал Ульрих.

– Да-да, продолжай, братец. Ты просто завидуешь, девчонка!

Он толкнул брата, и тот чуть не выронил книжку. Вцепился в неё и треснул Норманна по плечу.

Ага! Норманн с радостью набросился на брата, устроив потасовку, которая, к сожалению, быстро закончилась.

– Ваше Высочество Норманн принц Скальдии, ведите себя прилично! Или я пожалуюсь отцу, и вы не поедете на охоту.

Норманна тут же как ветром сдуло. Подумаешь!.. Он ему потом покажет! А пока пусть сидит с книжками обнимается, заучка.

Принц галопом поскакал к конюшне. По дороге попалась смазливая молоденькая служаночка, и он ей игриво подмигнул. Так, как видел это делают стражники. Девчонка мило смутилась и широко улыбнулась.

Около конюшни царила суета. Придворные собирались на охоту, рыцари выводили коней. Упирающихся слуг тащили на длинных поводках охотничьи собаки.

Норманн проскользнул в конюшню к своему Бурану, впитывая в себя атмосферу мужского царства – запахи лошадей и прелого сена, кислинку на языке от запаха железа и пота, гомон грубых возбуждённых предстоящей мужской забавой голосов, мужские похабные шутки и подтрунивание друг над другом. Улыбки товарищей, чья дружба проверена в боях и длительных походах, о которых любил слушать рассказы у костра дозорных или у камина после хорошей пирушки. У рыцарей развязывался язык, и можно было услышать то, чего ему бы никогда не рассказали при других обстоятельствах. Отец никогда не прогонял его, он считал, что принц должен воспитываться как рыцарь. Он и сам был прежде всего воином.

Норманн много раз слышал, как отец и мать спорили, она просила его остаться, не ходить в очередной поход:

– Твой трон пустует без короля большую часть года, Генрих. Твои придворные вспоминают, как выглядит король, только глядя на портреты, развешенные по дворцу.

– Зато ты прекрасно справляешься сидя на своём троне, Агнесса. Я прежде всего воин, а потом уже политик. Если мои придворные забудут, как я выгляжу, смею надеяться, ты напомнишь им, моя жена.

– Только твоя жена сама скоро забудет, как выглядит её муж, – в голосе матери сквозила горечь.

– Не говори ерунды, Агнесс. Я дома уже полгода…

– А поход длился два года. Два года, Генрих! А до этого три года… Я скучаю по своему мужу! Дети скучают по отцу…

– Они мужчины! – отрезал отец. – Они должны не скучать, а заниматься мужским делом. И если Норманн меня радует, то Ульрих растёт слишком изнеженным. Думаю отправить его в цитадель Олава, там быстро превратят его в мужчину…

Цитадель Олава – монашеская обитель на самом северном краю Скальдии. Говорят, там даже никогда не видят дневного светила. Там вечная зима и вьюга. И оттуда выходят самые могучие рыцари. Говорят, они владеют древней магией. Попасть на обучение к Учителям-Асаинам – так называют тех, кто владеет всеми секретами цитадели и никогда не покидает её пределов – не все могут. Но, конечно, для отца сделают исключение.

Норманн не знал, завидовать Ульриху или сочувствовать. Норманн мечтал стать рыцарем. Стать достойным славы отца – Великого Рыцаря, короля самого большого королевства в мире, чьи бескрайние просторы простираются с севера до юга, с запада на восток. Или даже превзойти его. Но… Норманн также любил вкусно поесть, спать в тепле и на мягкой постели, играть и дурачиться между учёбой. Коня своего Бурана и верного пса Снежка он тоже любил и не готов был с ними расстаться. А рыцари оттуда такие суровые, немногословные, с колючими, словно острые льдинки, взглядами…

Но с Ульрихом была не готова расстаться мать.

– Нет, Генрих! Не забирай у меня сына! – жалобно закричала мать, словно Ульрих уже завтра отправится в снежную обитель. – Я покорно склоняю голову перед твоим решением, мой король. Путь враги твои будут повержены, а добыча займёт сотни обозов. Ты великий воин, твоя жена не смеет больше роптать. Пойду, закончу вышивать охранные руны на твоей рубахе.

– Погоди, Агнесса…

Дальше Норманну было уже не интересно, да и разговор быстро прекратился, послышались звуки поцелуев и отцовского рычания, которое он издавал, когда тискал женщин. Да, Норманн не раз заставал его за этим занятием в укромных уголках дворца, а также дворцовых пристроек, часто и вовсе на конюшне. Отец ему давно объяснил, что такова природа мужчины – мужчина имеет женщин, многих и разных, это как добыча, которую стремится завоевать каждый рыцарь.

Норманн принял на веру, он всегда и во всём безоговорочно верил отцу и восхищался им. Большой, могучий, сильный воин-победитель. Не знающий поражений и всегда возвращающийся с богатой добычей. Тот, кто отвоевал земли, исконно принадлежавшие Скальдии, и потерянные предками-трусами.

И сегодня у него первое испытание. Сегодня отец возьмёт его на охоту, а в следующий раз, возможно, и с собой в поход. Надежды Норманна были не на пустом месте. Ему не было равных среди сверстников. И даже сильного Дерека, что старше на два года, он тоже смог победить в поединке. И пусть в рыцари посвящают только не раньше шестнадцати при особых заслугах, были случаи, когда короли посвящали своих сыновей и в пятнадцать, и тринадцать.

Отца дед как раз посвятил в рыцари в тринадцать лет, но отец, по рассказам, был развит не по годам, выглядел старше и уже убил двух врагов – когда с дедом удалось поучаствовать в битве на западной границе с прибившемся к берегу с моря кораблю воинов племени красноволосых аккольцев. Это воинственное племя с островов только и жило набегами на материк, а большая часть границы с северо-запада как раз приходилась на земли Скальдии.

– Вилли, а правда, что в Марабийских пустынях девушки ходят голые по пояс? – прервал воспоминания дрожащий от возбуждения голос сына конюха, обращённый к Вильгельму, самому болтливому и добродушному рыцарю.

– Снизу ты имеешь в виду или сверху? – невинно спросил Вилли, но смешки от рядом стоящих рыцарей говорили о том, что Вилли собирается подшутить.

– А что, и так бывает? – не поверил Кнуд.

– Всяко бывает, – усмехнулся Вилли. – В Марабии женщины от светила укутываются в тряпки с головы до ног, оставляя светилу лишь глаза. А в Транзани мы видели женщин чёрных, как ночь, а из одежды на них только юбочка из соломы, прикрывающая срамные места.

– Врёшь, дядька! – выдохнул Кнуд.

Норманн тоже не поверил: юбка из соломы! Может у них и латы из бересты?

– Не веришь – спроси других, кто там был. Женщины чёрные, словно головешки: и глаза, и руки, и ноги. Волосы короткие и кучерявые, что тот барашек, смоляные, жёсткие. Загорели от светила – вовек не отмоешь.

– К такой женщине и подойти близко страшно, – поверил, наконец, Кнуд.

– Это смотря как оголодаешь, – хохотнул один из рыцарей. – В остальном-то они бабы как бабы, от наших не отличишь.

Вилли с рыцарем переглянулись и засмеялись, непонятно чему.

– Как же, не отличаются, – не согласился Кнуд. – Косы нет, ленты не плетут, ещё и без юбки!

Рыцари дружно засмеялись.

– Эх, парень, мал ты ещё, – поглаживая короткую светлую бороду, заметил один из них. – Юбка у бабы – последнее дело! Это же как бастион – вроде и надёжный, стены крепкие, ворота кованые, но ежели его с умом брать, то рухнет, не успеешь сладкое вино допить!

Мужчины дружно захохотали. Норманн тоже рассмеялся.

На ум сразу пришла шалость. Надо будет обмазаться сажей и ночью напугать Ульриха, забраться через окно в его спальню. Вот смеху-то будет!

Снаружи раздался командный голос отца, все поспешили во двор замка: охота начинается!

Разгорячённый конь летел над полем, как птица, едва касаясь копытами земли. В ушах Норманна свистел ветер, белое с чёрными проплешинами земли поле сливалась перед глазами в одно сплошное живое и трепещущее полотно. Пожухлая, ещё не отмёрзшая трава, высовывающаяся из-под тонкого слоя первого снега, как волны на озере, колыхалась из стороны в сторону, словно пытаясь прикрыть в своих густых зарослях и бегущего зайца, и визжащих от погони и азарта собак.

Норманн привстал в стременах, крепко держась за узду – не хватало ещё свалиться с коня, такого позора ему отец не простит. Воин может упасть с коня только мёртвым или тяжело раненым. Яростный лай на краю поля означал, что собаки догнали беглеца.

Зайца они порвали сразу. К моменту, когда охотники добрались до конца поля, от него остались только ошмётки шкурки. С приближением охотников собаки засуетились, виновато поджимали хвосты, отворачивали в сторону окровавленные морды.

За недосмотр, плёткой досталось и собакам, и псарям. Второго зайца удалось вовремя отобрать. Он ещё был жив, кровь тонкими алыми ручейками текла из раны на горле. Заяц косил на охотников испуганным выпуклым чёрным глазом, и Норманн некстати вспомнил, как он мальчишкой бегал кормил кроликов в крольчатнике.

Видел он, как и забивали их там же, на пне перед клетками, из которых равнодушно наблюдали сородичи, жующие сено. И шоком это было только в первый раз. А вот теперь он сам держал в руках живое пушистое тело, тёплая кровь капала ему на руки, а под ладонью ещё бешено колотится сердце.

– Конрад, покажи наследнику как разделывать тушу, чтобы не повредить шкуру, – приказал отец.

Широкоплечий Конрад в заячьей шапке подхватил зайца и вонзил кинжал в горло. Глаза зайца застекленели. Норманн с трудом сдержал тошноту. Он – будущий воин, он не боится убивать и не боится смерти. Чужая кровь для воина – вода, своя – путь к мужеству и силе. Только сильный воин может переносить тяготы похода, голод и жажду, палящее светило и жалящий холод. Только сильный воин может выстоять в бою и победить.

Под руководством Конрада Норманн сделал несколько надрезов и снял с кролика шкурку. Кожа порвалась и растрескалась, но Конрад всё равно его похвалил.

– Всё правильно делаешь. Ничего, зайцев много, научишься, – сказал он, небрежно откидывая испорченную шкурку в сторону.

Олениху на охотников выгнали псари. Грациозное животное бежало из последних сил: в её тело со всех сторон, как смертельные метки, впились стрелы охотников. Норманн узнал свою, красную с золотым опереньем, под левой лопаткой. Удача! Он попал именно туда, куда целился, а ведь ему мешали деревья, и олениха не стояла на месте.

Норманн оглянулся на отца: одной тяжёлой стрелой он вполне мог добить олениху, но тот отрицательно помотал головой: рано, гоним дальше.

Истекающее кровью обессиленное животное тяжело упало на передние ноги. Олениха наклонила голову, словно в последнем порыве пыталась обороняться от врагов. Охотники спешились, подошли ближе.

– Это твоя добыча, Норманн! – торжественно сообщил отец. – Я предоставляю тебе право отнять у неё жизнь.

Норманн опустил руку на пояс, к кинжалу. Ладонь позорно дрожала, и Норманн до боли в пальцах сжал рукоятку. Только бы никто не заметил его слабости!

– Будь милосердным, убей одним ударом, – напомнил отец.

Олениха лежала на боку и тяжело дышала. Загнанный взгляд красивых светло-карих глаз просил о пощаде. Она взглянула на Норманна, и он почему-то подумал, что она мать для какого-нибудь оленёнка. Который будет ждать её сегодня в лесу, но не дождётся.

Норманн склонился над ней, её шумное дыхание и бешенный стук сердца заполнили его разум.

– Давай, мой сын, покажи, на что ты способен! – громогласный голос отца заглушил все звуки и эмоции.

Норманн тряхнул головой, отгоняя глупые мысли. Решительно вытащил из ножен кинжал и вонзил, проходя сквозь плоть и разрывая лёгкие и сердце оленихе.

1.3 Фландия. Десять лет назад

Светило припекало не на шутку. Горячие лучи пробивались сквозь листву и согревали теплом густую рыжую шерсть кота. Где-то рядом деловито жужжала труженица пчела, с цветка вспорхнула яркая бабочка. Тёплый ласковый ветерок шевелил траву, листву на деревьях, тихо шуршал где-то высоко в кронах старых благородных дубов. Благословенную садовую негу нарушил звонкий собачий лай.

Шершень недовольно мяукнул, повернулся на бок и осмотрелся. Так и знал: в сад припёрлись фрейлины, в полном составе, и противную псину с собой приволокли. Белоснежная болонка, словно вымытая прачкой с щёлоком, принадлежала одной из фрейлин и была необычайно избалована. Сейчас она, как обычно, гавкала на весь сад и носилась по дорожкам, словно её за задницу укусила оса.

Кот приподнялся на лапах: увы, ос в округе не наблюдалось. Он опять повалился на горячий песок, раскинул лапы, чтобы светило прогрело каждую его рыжую шерстинку, каждую косточку и коготок.

На лужайке Его Величество король Освальд и его младший сын, сорванец Генри, играли в мяч. Генри время от времени повизгивал от восторга и азарта – король явно ему поддавался. Шершень немного за ними понаблюдал и закрыл глаза – вопли Генри его не раздражали. Шумный и непоседливый ребёнок напоминал Шершню глупого щенка, впрочем, он и есть щенок, только человечий.

В невообразимо неудобных платьях с кринолинами, фрейлины трещали, словно перепуганные сороки, суетились и таскались по лужайке туда-сюда, передвигая вместе с собой жёсткие каркасы юбок с многочисленными лентами и оборками.

– Ах, Ваше Величество, как бы не споткнулся Его Высочество! – восклицали они, мельтеша то перед королём, то рядом с принцем Генри.

– Держитесь за мою руку, принц! Позвольте, я помогу вам толкнуть мяч? Осторожно, не упадите! – писки фрейлин разрезали воздух, как камень царапал по стеклу – раздражающе и возмутительно.

– Гав, гав, гав! Тяф, тяф, тяф! – тупая и бесполезная псина, не замолкая ни на секунду, то выскакивала из-под колоколов юбок, то подпрыгивала, то носилась по кругу, хватая фрейлин за фестоны, банты и щиколотки.

Король пытался приструнить навязчивую компанию, но это было также бесполезно, как пытаться угомонить глупую болонку. Кончилось всё это закономерно: фрейлины, запутавшись в юбках и болонке, попадали друг на друга, погребя под себя и Генри. Шустрый малый вылез из-под юбок первым, в его поле зрения попал расслабленно дремлющий кот.

Он подбежал к Шершню и принялся его тискать и тянуть за лапы. Кот недовольно застучал хвостом, но Генри не обращал внимания на недовольство кота. Шершня спас Его Величество.

– Генри, я забил тебе гол в пустые ворота! – закричал король, и Генри всучил кота первой попавшейся фрейлине.

В нос коту ударил приторный запах духов, пудры, каких-то притирок и дамских мазилок. Жуткая смесь!

Этого Шершень стерпеть не смог, он выпустил когти и зашипел. Фрейлина взвизгнула отпустила кота на волю. Шершень сиганул в кусты.

– Ужасный кот! Он хотел меня поцарапать! Ему надо остричь когти! – заявила фрейлина.

– Тише! Шершень тебя услышит! – шикнула на неё другая.

– Ну и что?

– Ничего. Сделает из твоих туфель ночной горшок.

– Тогда кота достойно накажут, – сообщила ещё одна. – Животные во дворце обязаны вести себя прилично.

Это кто же у нас такой смеленький? Кто такой решительный? Кто его, королевского кота, решил манерам поучить?  Шершень показал морду из кустов и дал о себе знать, громко мяукнув. Фрейлины вздрогнули и, шелестя юбками, разлетелись в сторону, как испуганные птицы. Так-то лучше, между прочим. Не обижайте котика и будет вам счастье – целые чулки и сухие туфли.

Валяться дальше на травке не было никакого настроения, кот решил, что сегодняшний стресс необходимо срочно заесть чем-то вкусным и питательным. Через парадный вход, гордо подняв пушистый хвост, он отправился на кухню.

Путешествие через анфиладу комнат немного затянулось: ответственный королевский кот не мог пройти мимо разных безобразий, которые устраивали несознательные слуги. На стуле у входа в одну из комнат спал дворецкий.  Шершень быстро и тихо развязал шнурки на его башмаках, закрутил длинные шнурки вокруг ножек стула и отправился дальше. В соседней комнате тихо переговаривались и хихикали две молоденькие горничные.

– Ой! Правда? Да ты что? А она? – удивлялась первая.

Вторая наклонилась и что-то прошептала ей на ухо, они дружно засмеялись, не прекращая уборку. Статуэтка, по которой горничная небрежно водили метёлкой для пыли, упала на пол с жалобным звяканьем. Голова статуи отвалилась и покатилась в сторону.

– Ах! Ох!

Служанки испуганно оглянулись.

Молча, не сговариваясь, они подняли статуэтку, кое-как пристроили голову к телу и задвинули фигурку подальше на полку.

– Никто и не заметит, – уверенно заявила первая горничная. – Давай, рассказывай дальше. Что он ей сказал?

Девушки с удовольствием продолжили сплетничать, не слишком утруждаясь уборкой. В двух вёдрах остывала никому не нужная вода, сухая пыль разлеталась в разные стороны и снова благополучно оседала на предметах.

Шершень тихо прокрался мимо горничных, запрыгнул на следующую полку со статуэтками и замер. Служанки, продолжая шептаться, присели на диван. Кот, не двигаясь, терпеливо ждал своей очереди. Наконец, они продолжили работу, и первая горничная, не глядя, провела по нему тряпкой.

Шершень выгнул спину, зашипел и привстал на задние лапы. Для полноты эффекта он прижал уши к голове, гневно сверкнув зелёными глазами.

Горничная звонко завизжала. Вторая, глядя на ожившую статуэтку, вскрикнула, подхватила юбки и побежала к выходу, по пути сбив несколько стульев и ведро с водой. Из соседней комнаты, волоча за собой привязанный шнурками стул, спешил дворецкий. Наступил в мыльную лужу, поскользнулся, замахал руками, пытаясь удержать равновесие, и шлёпнулся на ведро. Остатки воды серебристым фонтаном брызнули вверх, горничная на миг умолкла и вдруг начала громко, на весь зал, икать.

– Мяу! – резко выдохнул напоследок Шершень.

Горничная нервно затряслась, дворецкий, не сводя с кота испуганного взгляда, попытался укрыться в ведре.

Кот спрыгнул с полки и, не обращая внимание на бормотание дворецкого – молитва никогда не бывает лишней – и икоту горничной, пошёл дальше. Пожалуй, стоит проверить весь дворец и навести порядок, слуги совсем распоясались. Вот что значит доброта Его Величества! Разбаловал всех, от противной болонки до дворецкого! Одна лает, когда вздумается, другой спит на посту, третьи колотят ценные статуи и разгоняют по залам пылюку, словно её и без того мало! А потом приличные и воспитанные коты не могут нормально спать, чихают и пачкают лапы.

Не дойдя до кухни, у дверей в учебный класс, Шершень заметил свою любимицу – средненькую из Высочеств, принцессу Беатрис. Она стояла, отклячив зад, и подсматривала в замочную скважину.

Заинтересованный, Шершень подошёл и попытался оттеснить Беату, чтобы заглянуть в скважину.

– Шершень, не мешай! – оглянувшись, строго прикрикнула на него Беата.

Шершень своим тяжёлым корпусом бесцеремонно оттолкнул её и посмотрел в отверстие. Кот должен знать всё!

На учительском столе, заставленным пробирками, горелкой и какими-то непонятными приспособлениями, в серебряном блюде лежал большой кусок льда. Рядом за партой сидел старший принц, Его Величество Ричард и со скукой на лице играл с деревянным конём.

Учитель, то и дело пытаясь обратить на себя внимание принца, уныло бубнил себе под нос:

– Сегодня, принц Ричард, я покажу вам опыты с водой. Нам кажется, что мы знаем о воде всё, и это наша ошибка.

Деревянный конь Ричарда громко застучал по парте, пронёсся аллюром по сидению, по книгам, ударил копытом чернильницу. Жирные чёрные капли брызнули во все стороны, Ричард захохотал. Конь заржал голосом принца и стал топтать чернильницу всеми четырьмя копытами.

Беата оттолкнула Шершня от замочной скважины и уставилась в неё сама. Шершень отошёл, разбежался и прыгнул в торчащий тощий зад девчонки. Дверь класса распахнулась, и Беата кубарем полетела внутрь.

Шершень, победно мяукнув, важно пошёл дальше по коридору дворца.

Учитель, увидев Беату, продолжил говорить, будто ничего не произошло. Увлечённый конём и чернильницей Ричард лишь мельком взглянул на сестру. Беата тихо прикрыла дверь и уселась за пустую парту.

– Тебе чего, сестричка? Меня потеряла? Соскучилась?

Беата кивнула, не сводя глаз с учителя. Учитель продолжил урок.

– Итак, три состояния воды. Вода жидкая, вода воздушная и вода твёрдая… – уже более воодушевлённо перечислял учитель.

Ричард достал белоснежный накрахмаленный платок, вытер им коня и парту, размазав чернила. К голове коня привязал карандаш, как рог у единорога и продолжил игру. А Беата внимала учителю, открыв рот.

Тот же учебный класс, спустя четыре года.

На подоконнике, развалившийся Шершень лениво наблюдал одним глазом за тем, что происходило в классе, другим – на улице.

В классе, за партой, на месте скучающего Ричарда скучал юный семилетний Генри и играл деревянной лошадкой и игрушечным рыцарем Ричарда. Около учебного стола, на котором находилась мини-алхимическая лаборатория с разного вида колбами и трубочками, в которых что-то пенилось, бегала жидкость, шли какие-то химические процессы, суетились и увлечённо о чём-то спорили четырнадцатилетняя Беата и учитель.

Шершень спрыгнул с подоконника и подошёл потереться о ноги Беатрис, которая наблюдала за разноцветной жидкостью, текущей по стеклянным стенкам сосудов. С левой стороны голубая, справа розовая, в колбе посередине они меняли свой цвет на сиреневый. Шершень наблюдал, как это отражается в огромных зачарованно следящих за процессом глазах принцессы.

Восемнадцатилетний Ричард тренировался с рыцарями на улице. Он победил в поединке и постучал мечом в окно класса. Шершень скосил глаз, понаблюдал как Ричард трясёт тренировочным мечом, желая похвастаться своей победой.

– Беата! Ну Беата же! – закричал Ричард. – Ты видела, как я его ударил? А как ушёл от его взмаха? Беата, я победил!

Но ни Беата, ни учитель не обратили на него внимания.

– Не понимаю, почему раствор резко посинел? – удивлялась Беата. – Возможно, температура недостаточно высока? Или я неверно рассчитала пропорции?

– Вы всего лишь не учли действие катализатора, принцесса, – объяснял учитель. – Процесс ускоряется и вот, видите, каков результат.

Ричард опять застучал мечом в окно. Они повернулись к окну, нахмурившись. Ричард радостно потряс мечом, показывая что выиграл, Беата и учитель синхронно отмахнулись от него рукой.

– Что сработало катализатором? – продолжала Беата.

Учитель достал из шкафа тяжёлый талмуд в кожаном переплёте:

– Сейчас узнаем, принцесса, сейчас узнаем.

Только Генри, который и без того не слушал урок, одобрительно помахал Ричарду. Он подошёл ближе к окну, изобразил сценку со своими игрушками: лошадь встала на дыбы, рыцарь упал с коня.

Лицо Ричарда удивлённо вытянулось. Генри посмотрел на него, на деревянного игрушечного рыцаря и понимающе кивнул. Макнул игрушку в чернильницу – их несколько стояло на парте и вытащил красного, в пятнах и потёках красных чернил, рыцаря.

Прошло ещё шесть лет…

2.1 Эритопия, Маркус

Маркус спешился с коня, потянул усталые мышцы и довольно улыбнулся. Хорошая сегодня вышла битва, наконец его воины сбросили напряжение и накопившуюся силу. Наверное, пора заканчивать, лишние потери с обеих сторон ни к чему. Если в городе не останется мужчин, кто будет выполнять мужскую работу?

Татуировки на его теле уже потухли. Так всегда бывало после боя, когда уже не грозила опасность. Но сейчас ему нужна сила для другого – снести стены крепости столицы Эритопии и открыть ворота.

Маркус встал на возвышенное место, с которого можно было увидеть крепостные стены издалека. Он обратился сознанием к своему Ворону, и тот открылся для него. Управляя птицей, он залетел за крепостные стены, чтобы оценить обстановку. Маркус смотрел сейчас его глазами. И убедился, что момент выбран правильно. Он отпустил Ворона, приказав ему возвращаться, битва закончена.

А сам обратился к своей силе. Татуировки медленно загорались. Чтобы рассыпать стены, ему нужно было соединить несколько символов, и он начал выводить их рукой в воздухе. Очертания символа вспыхивали, загорались, подпитываемые следующими, и когда он закончил, медленно потухли. Он направил силу на стены, раздался грохот, и в нескольких местах, в том числе и где ещё минуту назад стояли ворота, образовались бреши.

В которые с криками и гиканьем бросились воины его армии. Ну вот, ещё одно королевство пало. Три других перед ним сдались без боя, а перед этим получасовое сражение даже битвой не назовёшь. Так, разогрелись только. А это плохо для воинской дисциплины. Лёгкие победы расслабляют, развращают и делают воинов ленивыми и самонадеянными. А для мужской энергии нужно искать выходы, иначе начинаются грызня и интриги между своими, издевательства и игрища над пленными.

Поэтому спасибо Эритопии, на какое-то время она отдалила часть проблем, которые скоро возникнут, когда следующие королевства будут падать к его ногам одно за другим.

Маркус вскочил на коня. Ворон принёс вести, что Эритопия пала. От Его Величества к стенам крепости вышла процессия переговорщиков.

– Мар-ркус! Мар-ркус! – раздавалось хриплое карканье Ворона над скачущим конём Маркуса.

Воины подхватывали громким криком, приветствуя своего повелителя:

– Великий Маркус! Маркус завоюет мир!

Они расступались, уступая ему дорогу, и вопили его имя во всю силу лёгких.

– Маркус! Победу Маркусу!

Под их громогласные крики Маркус на коне въехал в город.

2.2. Скальдия, Норманн

– Ваше Величество, – камердинер Норманна, молодой повеса (а только таких и держал около себя Норманн, заменив старых ворчливых слуг на весёлых молодых) Эдрик, сунул ему под нос большое блюдо, целиком заваленное открытками и записками. – Это всё вам после вчерашнего бала.

Розовые, алые, позолоченные, надушенные, с сердечками, цветочками, ленточками, бантиками – каких только не было.

– Прекрасно, сэкономим на дровах, будет чем топить камин, – королева-мать прошлась мимо, обдав ароматов своих духов, подошла к Ульриху, царственно поцеловала в лоб и села в соседнее с ним кресло.

Ульрих со смешком в глазах наблюдал за старшим братом, который уже полчаса собирался на Совет.

Внимание Норманна привлекла открытка в руке Эдрика. Она была выполнена в форме древнего фолианта. Надо же, хоть какая-то оригинальность. Кто эта девушка? Пожалуй, он с ней встретится. Он протянул руку к открытке, но Эдрик ловко убрал руку.

– А это не вам, Ваше Величество. Это Его Высочеству Ульриху.

– А, сестра графа Гринуэя. Всё не оставит попыток добраться до тебя, братец?

Соперников в ловкости у Норманна не было, и он с одного наскока отобрал записку у Эдрика. Поскольку Ульрих не заинтересовался открыткой, Норманн открыл её и прочитал.

– Да, она. Что не так, Ульрих? Она симпатичная зануда, обожает умные разговоры – всё в твоём вкусе.

– Она влюблена в тебя, – скривился Ульрих.

– Да? Не замечал. Вчера на балу она, между прочим, спрашивала про тебя.

– У нас деловые отношения.

– Поэтому она пишет, что отдаст то, что ты ищешь, в обмен на свидание? Ульрих, брат мой, что ты у неё ищешь? – загоготал Норманн.

Ульрих вскинул цепкий взгляд, вскочил и бросился за открыткой. Но Норманн высоко поднял руку с запиской, у них завязалась потасовка. Эдрик предусмотрительно отошёл подальше.

– Как дети малые, – неодобрительно покачала головой королева-мать.

Хотя нежность во взгляде на сыновей выдавала, что неодобрение было напускное для приличия.

– Ты порвал мне беоснийское кружево! – взревел Норманн, оттолкнув брата и кинув ему записку.

Возмущённо приподнял рукав камзола, с которого оторвалось пришитое многослойное дорогое белоснежное кружево.

Ульрих только фыркнул:

– Переоденешься в более приличное. Оделся как павлин.

– Эдрик, неси другой камзол! – приказал камердинеру Норманн, и юноша помчался выполнять поручение.

– Это ты его вчера на балу не видел, – внесла реплику королева. – Золотой камзол ослепил всех присутствующих, и подданным пришлось закрывать глаза, глядя на монарха. После этого его прозвали Золотым Соколом Скальдии.

– О, Норманн, ты делаешь успехи! Будешь первым в нашем роду, кто прославится как первый модник, а не первый рыцарь Скальдии.

– Вы мне просто завидуете, – беззлобно ответил на смешки матери и брата Норманн.

Их слова его бы задевали, если бы не было известно, что Норманну нет равных во всём королевстве в воинском искусстве. У Норманна не было ни одного поражения в рыцарском турнире, которые он устраивал ежегодно в Дангельде – цитадели на южной границе страны. Все рыцари с нетерпением ждали этого события, но каждый раз все лавры победителя доставались Норманну.

Поэтому все смешки по поводу излишней вычурности его нарядов или легкомысленного поведения быстро прекращались. Норманн доказывал, что можно быть и сильным воином и думать о красе нарядов.

Сменив камзол на более скромный, к радости Ульриха, Норманн позвал цирюльника.

Пока тот подравнивал ему щегольские усики и завивал локоны, Норманн выслушивал насмешки брата:

– Норманн, усы не идут твоим нарядным камзолам.

– Почему же? Мне кажется, что идут, – расправил он плечи и выпрямил спину.

– Норманн, ты не сокол! Ты – петух Скальдии. Который кроет всех кур подряд, – усмехнулся Ульрих.

– Норманн, правда, зачем тебе эти усы? Они тебя не красят, – подала голос королева-мать.

– Сейчас так модно, – любуясь в зеркало усами, ответил Норманн.

– Ты король, Норманн. Моду задаёшь ты, – упрекнула королева.

– Да? Тогда к усам надо отрастить бородку, надоело бриться, – поморщился Норманн. – Кстати, курочкам мои усы очень нравятся. Например, фрейлине Рихнельде, когда они щекочут её… кхм, шею, – понизив голос, чтобы не услышала мать, наклонился он к Ульриху. Знал, что откровенные разговоры о женщинах того смущают.

Так случилось и в этот раз. Ульрих мило покраснел и разозлился. Правда, досталось и Норманну.

– Я всё слышу, Ваше Величество, – строго сказала мать. – Надеюсь, вы позаботились о предохранении. Мне надоело раз за разом выдавать своих фрейлин замуж. Скоро совсем без фрейлин останусь.

Ульрих со злой усмешкой покосился на брата, а Норманн закатил глаза.

Пока мать не видит, конечно.

Он подошёл к ней, склонился, предлагая опереться на руку, и они наконец отправились в Зал Совета.

– Да, кстати, про фрейлин, мама. Так как вы недавно лишились леди Элизабет, я позволю порекомендовать вам дочь маркиза Каньера. Очень, очень смышлёная девица и очень миленькая…

2.3 Фландия

.

Беата

– Шершень, не мешай! Одна ошибка, одна лишняя капля, и недельный опыт насмарку, – Беата оттолкнула кота, который тёрся о её ноги и требовал внимания.

– Мяу! – ответил тот.

– Я знаю, знаю, ты давно меня потерял, соскучился по ласке и хочешь, чтобы я тебя почесала за ушком… – Беата оглянулась в поисках нужного ингредиента. Да где же он?

– Мяу! – согласился Шершень.

– Подожди, миленький. Осталось совсем чуть-чуть…

– Мяу! – в голосе кота послышалось нетерпение.

– Да-да, знаю, я всегда так говорю. Но в этот раз, правда, обещаю… – Беата подошла к стеллажу и, закусив губу, рассеянно перекладывала шкатулочки и маленькие баночки.

– Мяу! – прозвучало уже гневно.

– Не обижайся, дружочек. Я тебя очень люблю, ты же знаешь, – Беата оглянулась на обиженного друга. – Ну ладно, иди сюда, только недолго.

– Мяу! – уже сменив гнев на милость, нежно промурлыкал Шершень и подбежал, подставляя голову рукам принцессы.

Та погладила у него за ушком, между ушек, вдоль носика, почесала под подбородком, вызвав довольное урчание кота… И тут её рука зависла.

– Мяв? – недовольно вскинулся Шершень и боднул в руку.

– Шершень, ты гений! Я вспомнила, где храню пыльцу махагонки! – вскочила Беата и помчалась в другой конец лаборатории.

– Мяу? – удивился Шершень, а потом радостно подтвердил: – Мяу!

Тут раздался зычный голос камеристки принцессы, мадам Бодрик:

– Ваше Высочество! Ваше Высочество принцесса Беатрис! Вы тут?

А где же ей ещё быть, досадливо поморщилась Беата.

– Шершень, миленький, задержи её. Мне осталась пара минуточек, – попросила она кота.

Тот, важно расправив немаленькую тушку, потрусил на выход.

На Шершня можно положиться, у неё пара минут в запасе, надо успеть. Главное ничего не перепутать.

– Четыре капли мятной эссенции и две щепотки пыльцы махагонки… – осторожно добавила она того и другого и прикрыла колбу пробкой.

В колбе заклубился туман, поменявший цвет с молочного на чернильный, жидкость вспенилась, стала лимонного цвета, процесс пошёл. По стеклянным трубкам пошла перегонка раствора, переработанный осадок которого в результате и будет составлять новое вещество, которое пыталась получить Беата вот уже несколько месяцев. Были ошибки в дозах, в стадиях процесса, в температуре нагрева и в его длительности. Теперь, по её ожиданиям, у неё была идеальная формула.

И оставалось последнее – дождаться конца процесса, который закончится через три дня.

Три дня покоя, чтобы никто сюда не заглянул и не испортил её работу.

Она сняла фартук и выскочила за дверь лаборатории. И вовремя, мадам Бодрик была уже почти у дверей. Она неодобрительно смотрела на Её Высочество.

– Ваше Высочество принцесса Беатрис, вы тут?! – деланно удивилась та.

– Как видите, – буркнула Беата.

– Его королевское Величество хочет вас видеть!

– По какому поводу папенька меня требует? – поинтересовалась Беата, чтобы сразу знать к чему быть готовой.

– А вы как думаете? У нас в последнее время один повод, – хмыкнула камеристка.

– Что, опять жених?! – испугалась Беата. – Где он их с такой скоростью находит?

– Да они сами на вас находятся, – сказала мадам Бодрик и опять недовольно окинула взглядом свою подопечную.

Весь её вид говорил: и чего в этой замарашке находят?

– Карандаш из пучка убрать, волосы прибрать, лицо от пятен отмыть, руки… – она покачала головой и поцокала языком. – Руки так просто не отмоешь… Перчатки надеть. На всё десять минут, не больше. Я уже и так вас… очень долго ищу.

– Спасибо, – искренне сказала Беата.

Всё же, хоть мадам Бодрик исполняла свои обязанности с излишним рвением, на взгляд Беаты, но и в важном уступала. Все во дворце знали, что если Беаты нет в учебной или библиотеке, значит, она в лаборатории. Где терпеть не могла появления чужих. И мадам Бодрик старалась её здесь не беспокоить, только по важным поводам. Таким как сейчас, например, когда её требовал к себе король.

Любимая горничная уже была наготове. Беатрис привечала эту девушку за расторопность и понятливость. Они не в первый раз собираются на скорую руку.

Горничная быстро поправила причёску, когда Беата смыла пятна раствора, в которых испачкала лицо, пристегнула кружева на рукава платья, освежив его, и протянула перчатки. Их Беатрис натянула на руки по пути.

Дворецкий открыл Малый Зал Приёмов, где король в это время о чём-то жарко беседовал с Его Высочеством Ричардом.

– Сын мой, советников, к сожалению, надо слушать, – говорил король. – Их глас, это глас разума, – король заметил Беату и замолчал.

– Папенька, вы меня звали? – заискивающе подобострастно спросила Беата.

Когда дело касается темы женихов, лучше папеньку не злить.

– Подойди, дочь моя.

Освальд притянул к себе дочь и расцеловал в обе щёки. Что уж говорить, король любил своих детей и попустительствовал в их воспитании, на что не раз сетовали придворные.

– Как прошёл твой день? Какие у тебя успехи? – воспользовался минуткой, чтобы поговорить с деловой дочерью отец.

Ему и самому редко удавалось найти свободную минуту, хотя он предпочёл бы слушать речи своих детей, чем недовольства и ворчание советников и казначея.

Беата, увлекаясь, под фырканье Ричарда рассказала отцу над чем она работает.

– Да где это видано, что принцессы колдовством занимались? – в который раз возмутился старший братец.

– Алхимия – это не колдовство! Это наука! – горячо вскинулась Беата на защиту своего увлечения.

– Тем более, – раздражённо повёл плечами Ричард.

В последнее время это был их постоянный спор. Уже почти одними и теми же фразами. И Беата, подавив вспышку гнева, вонзилась ногтями в ладони, веля себе успокоиться.

– Доченька, к нам приехал принц Лорейнтинский, он хочет с тобой познакомиться, – заискивающе обратил на себя внимание король. – Не уделишь ему десять минуточек своего драгоценного времени?

– С какой целью, папа? – простонала Беата.

– Замуж тебе пора, сестрица, – небрежно ответил за отца брат. – В твоём возрасте уже все принцессы давно замужем.

– Ты старше, ты и женись! – обиделась Беата.

– Я – принц, а потому могу жениться, когда захочу, – глубокомысленно ответил Ричард.

– Ты говорил, что только женщинам нельзя заниматься наукой. Но ты ею никогда и не занимался, значит, ты – принцесса, а не принц, – поддела брата Беата и на всякий случай отошла подальше.

– Да я тебе сейчас! – надвинулся на неё Ричард.

Беата отбежала в сторону и спряталась за отца. Ричард последовал за ней. Они начались носиться, как пони по кругу. Ричард поймал Беату за рукав платья и попытался перевернуть вверх ногами. В ответ она чувствительно укусила его за руку и пнула.

– Дети, прекратите! Ричард, ты же наследник, веди себя подобающе! Беата, тебя ждёт принц, приведи себя в порядок, смотри, как взлохматилась.

Ричард, понуро потупившись, поставил сестру на место, отошёл и хмуро покосился в сторону Беаты.

Беата пригладила платье руками, а потом провела по волосам, забыв про перчатки. Отчего волосы ещё больше распушились и встали дыбом.

Король покачал головой, и Беате стало стыдно.

– Хорошо, папа, я пойду поговорю с принцем… как его там?

– Его Высочество Индракеш принц Лорейнтинский, четвёртый в очереди на престол.

– Уже двенадцатый, – вмешался Ричард.

– Как?! Когда успел?! – удивился король.

– Трое старших братьев родили двенадцать детей, восемь из них мальчики.

– О!.. – лицо короля вытянулось. – Как быстро… Ещё недавно детьми бегали…

– Это дело нехитрое, – вальяжно усмехнулся Ричард.

– У тебя всё нехитрое, только почему-то ничего нет, даже детей. Жениться-то тебе пора, – передразнила Беата брата.

Тот предупреждающе сощурил глаза. Мол, погоди, сестрёнка, разберусь я с тобой потом. Так, надо заранее приготовиться к пакостям от Ричарда.

– Так что, папа? Совсем незавидный жених. Через пару лет с такими темпами будет уже двадцатым в очереди. Стоит ли говорить с ним?

– Поговори, раз приехал, – отмахнулся отец. – Мы ему всё равно откажем.

Беата склонилась в реверансе, скрыв улыбку. Как бы папа не настаивал под давлением советников и брата на замужестве, он сам не хотел отпускать от себя любимую дочь. Поэтому Беата пока не сильно беспокоилась по этому поводу.

Не то чтобы она не хотела замуж. Хотела. И даже не рассчитывала на любовь – это сказки для её служанок. Королевских детей к суровой правде насчёт брака готовят с рождения. И они все знают, что это когда-нибудь произойдёт и им придётся подчиниться. Но оттягивают сколько возможно.

Нет, любовь в её списке требований к жениху не входила. А вот уважение и понимание, чтобы супруги могли стать друзьями, да. Ей хотелось если не найти товарища по интересам, то хотя бы того, кто смог бы понять её или как минимум не препятствовать увлечению алхимией.

Но пока такие не находились, и Беата если и не чувствовала отчаяния – всё-таки отец не заставлял сделать выбор прямо сейчас – то разочарование точно.

Принц Лорейнтинский оказался приятным и весёлым молодым человеком. Беата надеялась отделаться от него короткой светской беседой, но неожиданно разговорилась. Принц развлекал её историями о соколиной охоте, они с удовольствием поговорили о лошадях, о погоде, о соседях и даже обсудили цены на овёс. Про овёс Беата совсем ничего не знала и спросила принца о его близких.

– У меня есть младшая сестра, редкостная умница, – гордо сообщил принц Лорейнтинский. – В следующем году родители планируют выдать её замуж.

– А она что планирует? – осторожно спросила принцесса. – Хочет замуж?

– Конечно! – принц Лорейнтинский удивлённо округлил глаза. – Какая принцесса не хочет замуж?! Моя сестричка готовилась к этому шагу с рождения. Она даже взяла уроки у повара по готовке мраморного соте, чтобы удивить будущего мужа!

Он сложил вместе кончики пальцев, поднёс их к губам и причмокнул.

Беата слышала от придворных про это блюдо. Для мраморного соте использовали четыре сорта мяса, двенадцать разных овощей, шестнадцать приправ, двухдневный бульон на костях и ещё кучу всяческих добавок.

Сначала мясо вымачивали в маринадах, каждое в своём, потом определённым образом обжаривали овощи. Приготовление блюда занимало несколько дней и было изысканным и дорогим угощением для очень обеспеченных людей.

Поэтому когда придворные хвалились о том, что у них на приёме будет мраморное соте, они мерялись своими поварами. Чьё соте круче, у того хозяина и статус в свете будет выше.

– Уверен, ваше соте получается ещё вкуснее, – улыбнулся принц.

– Моё никак не получается, – сказала Беата. – Я не умею готовить.

Принц понимающе кивнул:

– Я считаю, что готовка – не лишнее умение для принцессы. Хотя вас и не принято обучать этому.

– Чему ещё учили вашу сестру?

– Всему, что нужно женщине. Хозяйству, домоводству, учёту и контролю. Сестра будет замечательной женой и матерью, уж об этом маменька позаботилась.

– Вдруг она не спешит быть матерью? Хочет, например, заниматься наукой, – прощупала почву в сторону своих интересов Беата.

– Наукой? – лицо принца Лорейнтинского удивлённо вытянулось. – Женщина?!

Он звонко рассмеялся.

– Вы шутница, принцесса Беатрис! Какой, например?

– Например, алхимией.

Принц опять расхохотался, достал из кармана камзола надушенный кружевной платок, вытер выступившие на глазах слёзы.

– Алхимией! Надо же такое придумать! Женщина – алхимией! О, моя маленькая сестричка упала бы в обморок от подобного оскорбления! Нет, нет, она отлично воспитана и знает, как должна жить женщина её высокого положения.

– И как?

– Забота о муже и близких, рождение как можно больше наследников супругу, предвосхищение его желаний и понимание его тяжкой венценосной доли, – начал он перечислять, но, глядя на Беату, остановился: – Принцесса? Я вас невольно чем-то обидел?

Вероятно, принц заметил, как Беата состроила недовольную гримасу. Опять одно и то же!

– Я стану хорошим мужем, – серьёзно сообщил он. – Не буду считать, сколько денег вы тратите на наряды и упрекать, что слишком часто устраиваете балы.

Будет – поняла Беата. Не зря он про учёт и контроль сказал.

– Мы наймём нашим сыновьям лучших учителей королевства, – пообещал принц.

– А дочерям? – содрогнулась Беата.

Сколько вообще отпрысков он планирует?

– Дочерей мы удачно выдадим замуж, – отмахнулся принц. – Знаете, у моего старшего брата уже четыре сына, а он женат всего лишь пять лет. Правда, здорово?

– Замечательно, – согласилась Беата. – Но, должна признаться, что я не хочу иметь ораву детей. Вести учёт нарядам и готовить мраморное соте. Я хочу…

Она сделала паузу, давая принцу хоть немного прийти в себя.

– Заниматься алхимией!

Лицо принца сначала покраснело, потом чуть побледнело, потом он открыл рот и несколько раз глотнул воздуха, как выброшенная на берег рыба.

– Ужасно! – сообщил он. – Такая милая, красивая, очаровательная девушка… И чёрное колдовство! Алхимия! Да я бы на месте отца и брата запер вас в башне! Как они вам позволяют?! Это возмутительно!

Беата дёрнула за шнурок, на звук колокольчика зашёл слуга.

– Принесите принцу Лорейнтинскому стакан воды, – распорядилась Беата. – Ему плохо.

А сама ушла, оставив его наедине со своим возмущением. Ещё с одним женихом покончено. Откуда только они берутся? Лезут, как насекомые из щелей, друг за другом. Если уж так хочется жениться, почему не поискать кандидатуру поближе к дому? Так нет же, тащатся к ним в королевство со всех концов мира.

3.1 Эритопия, Маркус

Маркусу хотелось смыть с себя походную пыль, чужую кровь и запахи, сопровождавшие вкус своей победы и чужого поражения, и возлечь с красивой наложницей. Но вместо этого ему приходилось сидеть на троне прежних королей Эритопии, обитым алым бархатом и впитавшего в себя их благовония. Последний из правителей со своим семейством и ближайшими подданными стоял сейчас перед ним, решая: склонить голову здесь, перед победителем, в тронном зале, или на плахе.

Диурий, доверенное лицо, которому Маркус поручал вести переговоры от своего имени и оглашать его волю, бубнил свои величавые речи, склоняя монарха и первых лиц Эритопии перейти на сторону Маркуса.

Маркус мог бы и сам произнести подобную речь, но не считал нужным. Они с Диурием играли в старую, как мир, игру. Тот обволакивал сладкими речами, чтобы польстить и не ранить самолюбие честолюбивых королей, играя роль всепонимающего и мудрого дипломата. За спиной которого стоял суровый и страшный Завоеватель Маркус, от которого не знаешь, что ждать – но точно не пощады.

И не дай боги, молчавший до этого Маркус откроет рот – значит, ему наскучило слушать пререкательства двух сторон. И тогда каждый пожалеет, что отказывался от того, что предлагал Диурий, ибо уже ничего не выиграет.

Вот и сейчас, стоило Маркусу нетерпеливо заёрзать, это послужило сигналом для быстрого завершения переговоров. Монарх Эритопии, а за ним и его люди, склонили головы и присягнули на верность Маркусу.

Стоило сидеть тут битый час и слушать стенания эритопцев и бубнеж Диурия?

Стоило. Его империя растёт, а скоро будет завоёван весь мир. Он не может управлять всей империей, а преданных наместников не хватает уже сейчас. Где найти столько людей для управления каждой страной? Уж лучше пусть продолжают править прежние короли – так хотя бы местные не будут устраивать бунтов, поскольку для них всё останется таким же, как раньше. Только монарх для них теперь будет не монархом, а временно назначенным главой новообразованной провинции в составе империи Маркуса Завоевателя. Но на простых людях это никак не скажется, они даже не заметят смены власти.

Маркус не собирался вмешиваться во внутреннюю политику завоёванных стран, этот урок он прошёл на первых победах. Нововведения не ценились, люди цеплялись за свои традиции и устои, и ничего не хотели менять. Что ж, Маркусу так даже легче – он будет только забирать дань, да набирать воинов из мужской части населения.

Хотя Диурий последние месяцы пытался вложить в его голову мысль, что Маркусу пора думать не только о войне. Не только о том, чтобы завоевать страны, но и удержать там власть. А для этого, по его мнению, пора где-то организовать столицу новой империи со всеми остальными последствиями: управляющим органом из советников – близких и умных людей, единой армией и налоговой, своим сводом законов, новой картой мира, где завоёванные государства исчезнут как самостоятельные, а войдут в империю, и тому подобное.

И, конечно, он был прав. Но Маркус оттягивал этот вопрос, каждый раз обещая, что вот завоюем Индиганду (на этом месте потом возникала любая другая не завоёванная страна), тогда и примемся за новое мироустройство.

Как хороший стратег и тактик, Диурий, видя нежелание Маркуса говорить на эту тему, отступал, склонив голову, но через короткое время снова атаковал новыми доводами и аргументами. Как дятел, который стучит по дереву, удар за ударом выдалбливая дупло, так и советник долбил Маркуса одной мыслью, чтоб она основательно засела у него в мозгу.

А в последнее время ещё и про женитьбу стал заикаться. Как вот сейчас:

– Ваше Императорское Высочайшество, – низко-низко в пол склонился перед Маркусом Диурий, когда они остались в тронном зале одни, не считая верных воинов охраны. Немых, как полагается.

Маркус поморщился и от обращения, и от позы советника. Осторожный дипломат сейчас сообщит что-то неприятное, вон как заранее готовится.

– Какие гениальные мысли опять пришли в твою светлейшую голову? – насмешливо-нетерпеливо сказал Маркус, давая понять, что не будет сердиться, если они побыстрее решат вопрос.

Они с Диурием давно знали друг друга, и тот понимал все оттенки интонации и выражения лица своего повелителя. Разогнул спину и прямо посмотрел ему в глаза взглядом с хитринкой.

– Мой повелитель, я хотел бы обратить ваше высочайшее внимание на то, что Эритана – столица Эритопии – могла бы стать столицей вашей империи. Временной столицей, – поправился он, уловив предостерегающий взгляд Маркуса. – Она удобно расположена на пресечении главных трактов, в хорошем климате. Как мы видели, хорошо укреплена, стоит только восстановить крепостные стены… Здесь много библиотек, школ искусств и высших учебных заведений – что говорит о высокой культуре и достатке…

– Довольно, Диурий, – прервал Маркус.

– Хорошо, – согласно склонил голову старик. – Я знаю, что забегаю вперёд, и вы нацелены идти намного дальше… Но потом вы бы выбрали новую столицу, а пока…

– Я тебя услышал, – кивнул Маркус. – Подними этот вопрос, когда мы завоюем Бонвианию. Говорят, по уровню роскоши, королевскому дворцу нет равных в мире. А храмы знаний и искусств отделаны драгоценными камнями и золотом. Вот где находятся самые лучшие умы мира – там, где громче звон монет.

– Или самые продажные, – пробормотал себе под нос Диурий. И уже громче: – Талант никогда не был равен весу золотых слитков на чаше весов его оценки.

– Тогда мне стоит снизить твоё содержание? Ведь я высоко оцениваю твои таланты, – поддел его Маркус.

– Не стоит, – улыбнулся Диурий. – Я не сижу в храме, отделанном золотом и драгоценными камнями. Вместо того, чтобы писать умные трактаты, передавать знания ученикам, угощаться на пиру с вином в обед и возлежать с жаркой наложницей на шёлковых простынях, я терплю все лишения и неудобства в походах, ем камни, что называют хлебом, и пью грязную воду из источников, в которые испражняются собаки – всё ради того, чтобы присутствовать при славных победах своего повелителя и запечатлеть в душе эти радостные моменты.

Если бы мог, Маркус расхохотался бы так, что раскаты смеха эхом раздавались по тронному залу ещё несколько минут. Но он не умел смеяться. Максимум того, что он мог – это усмехнуться, что и сделал сейчас.

– Не прибедняйся, Диурий. А то я пожалею тебя и оставлю твои старые кости в этой столице, которую так передо мной нахваливаешь. Ты этого добиваешься?

– Нет, господин, никогда такого мне не предлагайте, не оскорбляйте меня, – лицо Диурия стало серьёзным. – Вы знаете, что я предан вам всей душой.

– Знаю. Поэтому и прощаю тебе то, чего не простил бы другим. Все твои жалобные стоны для того, чтобы я тебя услышал. Я тебя услышал, Диурий. И подумаю. Или есть что-то ещё?

– Да, господин. Вы обратили внимание, какая миловидная и скромная дочь у короля Эритопии? – с лукавым блеском в глазах спросил советник.

– Нет, мне больше приглянулась его жена, – в тон ответил Маркус.

– Так в чём проблема? – воодушевился старик. – Казним по обвинению в заговоре короля, и вы женитесь на вдове. Тем более, что именно она из династии прежних монархов Эритопии. У прежнего короля было только две дочери, поэтому он выдал старшую за своего дальнего родственника, чтобы трон остался в руках его потомков. Народ не простил бы смерть королевы, а пришлого короля – вполне.

– Диурий, я начинаю бояться твоей одержимости связать меня узами брака. Так выпью чего-нибудь, а потом очнусь уже женатым.

– Но вы должны жениться и произвести потомство.

– Потомства у меня хоть отбавляй. Зря я что ли почти еженощно тружусь в поте лица с наложницами.

– Я говорю о законных наследниках, – упрекнул его Диурий.

– Выбери любого, я его признаю, – отмахнулся Маркус.

– Дело не только в этом. Ваша женитьба даст сигнал вашим подданным, что вы не только Завоеватель ради завоевания. Не только разрушитель устоявшегося мира. А созидатель нового. Если у вас появятся жена и наследники – значит, вы думаете о будущем… – вкрадчиво донёс до Маркуса советник мысль, которая уже давно повисла в воздухе. С тех самых пор, когда его, Маркуса, начали воспринимать всерьёз и бояться короли всего мира.

Маркус раздражённо махнул рукой, отсылая советника. Чтобы успокоить Маркуса, Диурий позвал к нему Аргентуса, исполнявшего должность агалдара в его армии – того, кто отбирал наложниц из пленных женщин и решал их статус. Маркусу отбирались самые красивые и услужливые, в его вкусе. Те, которые отбраковывались повелителем – передавались дальше по чину и рангу командного состава армии. Остальные шли или в бюррей – общее пользование, или в служанки.

Видимо, Аргентус был предупреждён о том, что Маркус не в настроении, поэтому без лишних разговоров в зал стеклись самые соблазнительные и умеющие угождать своему господину девушки в откровенных нарядах, состоящих из прозрачных шаровар и лифов, едва прикрывающих пышные бюсты красавиц. Девушки зазывно улыбались Маркусу и пытались привлечь его внимание женскими прелестями – крутились, извивались, обводили влажные пухлые губки розовыми язычками.

Маркус выбрал ту, на которую почувствовал наибольший отзыв в паху. А через час велел привести ещё двух, на которых упал взгляд.

Девушка, которую он выбрал, была полногрудой, с широкими бёдрами, смуглая, с чёрными волосами и карими глазами. Он всегда выбирал таких, хоть среди наложниц были девушки всех цветов кожи и обладательницы волос и глаз всех цветов радуги. Но светловолосых и светлоглазых бледных северянок он ненавидел. Даже прикасаться к ним не мог. Ему нравилось видеть их только под самыми низшими грязными вонючими воинами и на самой чёрной работе.

Правда на такое мало кто соглашался, вечно с ними были проблемы. Их истерики, требования уважения, слова про достоинства и прочие бла-бла-бла моментально выводили его из себя. Высокомерные неженки, взирающие на них со страхом как на грязных животных, недостойных даже поднимать на них глаза.

Впрочем, сейчас не время о них думать. Надо расслабиться, сейчас время наслаждений.

Наложница водила пальчиком по его вязам татуировок, повторяя рисунок. Сейчас они не горели, как в бою, были просто татуировками.

– Рисунки на твоей коже такие красивые. Они что-то означают, мой господин? – полюбопытствовала девушка.

– Да, они означают умения, которыми я владею, и качества характера, которыми я обладаю. Вот тот символ, что ты сейчас наглаживаешь – это «слава».

Девушка лукаво улыбнулась, наклонилась и обвела язычком рисунок. Игриво посмотрела на его реакцию, которая сразу дала о себе знать ниже пояса, и начала свою игру. Обводя новый рисунок, спрашивала его значение.

За татуировки следовало поблагодарить сахира из его феллахи. Тот рисунок, что появился у него после прикосновения колдуна, со временем разрастался, как ветки дерева от корня.

Потом он понял, что тату-символы прибавлялись после какого-то жизненного испытания. После лет учёбы у мастера Джесу появился символ «знания», после первой победы знак «сила». Как-то он оказался один в пустыне без воды на несколько дней, пока не дошёл до источника, и в вязь татуировок вплелась «выносливость». Потом появились «упорство», «богатство», «слава» и другие, и к концу он был весь покрыт вязью тату. Было среди них и «поражение». Единственное в его жизни, которое он всегда будет помнить, но зато он многому научился благодаря ему.

А тот символ, что передал ему сахир, означал «способность». То есть сам дар, возможность получать силу от новых татуировок.

– А где символ любви? – поинтересовалась девушка.

– Это единственный символ, который у меня отсутствует. Но ты можешь поискать его вот здесь, вдруг я чего-то не знаю о себе… – возбуждённый донельзя шаловливой игрой наложницы Маркус за волосы потянул её лицо к своему паху.

Девушка довольно мурлыкнула, и её язычку нашлось лучшее применение, чем болтовня, которая быстро надоедала Маркусу.

3.2 Норманн, Скальдия

Уставший от бешенной скачки конь приободрился и побежал быстрее – впереди, в рваных клочьях тумана, показались знакомые башни дворца. В это время года туманы часто окутывали Скальдию. Иногда казалось, что целое облако опустилось на землю и, как одеялом, прикрыло собой бескрайние холмы, хвойные леса и, сбегающие вниз по склонам, ещё замёрзшие, но уже опасные для путника извилистые дорожки ручьёв и речушек.

Влажный снег, как мокрый сахар, тяжело и шумно сползал с лохматых веток деревьев. Птицы, в нетерпеливом ожидании тепла и светила, щебетали, перебивая друг друга и поднимая свои трели выше сосновых верхушек, выше тумана, туда, где бездонной голубизной сияло чистое небо. Казалось, что воздух, вкусный, чуть влажный, уже не обжигающий холодом горло, можно черпать ложкой.

В родном подворье конь Норманна поднял изящную крупную голову к небу, демонстрируя хозяину белоснежную звёздочку на лбу, и заржал. Шелковистая, выхоленная и вычесанная грива растеклась по шее, как распущенная коса красавицы.

Норманн соскочил с коня, отдал уздцы подбежавшему конюху, похлопал Бурана по крупу и оглянулся. Пригляделся к двум хихикающим, заметившим его служаночкам с кухни, которые таскали отходы животным.

Задрав подол юбки, чтобы он не испачкался, они бойко перепрыгивали через проплешины грязи под подтаявшим снегом. У одной в руках был таз с морковкой, у другой какие-то объедки. Заметив Норманна, они остановились, начали шептаться, и бросать в его сторону кокетливые взгляды.

Та, что была с морковкой, выглядела почище и посимпатичнее второй, и Норманн подозвал её к себе пальцем. Девушка округлила глаза и состроила гримасу подружке, которая с завистью смотрела вслед той, что сейчас спешила к Его Величеству.

– Ваше Величество, – присела девушка в реверансе, ненароком распахнув шаль на груди, и взору Норманна предстал вырез платья, приоткрывавший ложбинку аппетитной пышной груди.

Ого, какой улов! Норманн мужским взглядом прошёлся по фигуре девушки. А там было на что посмотреть. Все выпуклости, что должны быть, присутствовали, а талия и запястья рук были трогательно тонкими и хрупкими.

– Поднимись, – разрешил Норманн, и девушка выпрямилась, кокетливо стрельнув в него серыми бездонными глазами.

Красивая!

– Как тебя зовут? Что-то я тебя раньше не видел, – обратился к ней Норманн.

– Уна, Ваше Величество. Я на кухне работаю. Полгода как.

– Морковку лошадям несла? – ласкал фигуру девушки глазами Норманн.

– Да, Ваше Величество, – скромно потупила глазки служанка, заливаясь румянцем от его откровенного взгляда.

– Мой Буран только что вернулся, и ему не досталось морковки. Считаю, это несправедливым. А ты как думаешь?

– Согласна, Ваше Величество, нельзя обижать такого… жеребца, – проговорила девушка и вспыхнула как маков цвет.

– И я так думаю. Пойдём покормим моего жеребца? – предложил он девушке и сделал приглашающий жест рукой вперёд.

Девушка согласно склонилась в реверансе и посеменила на конюшню впереди него, активно вихляя бёдрами, чтобы ещё больше завлечь Норманна.

Норманн накинулся на девушку сразу, без прелюдий и поцелуев. Таз с морковкой полетел в одну сторону, шаль служанки в другую. Его желание и интерес, который возник при виде хорошенькой служаночки, вдруг куда-то исчез, когда он притянул её к себе. В нос забились кислые запахи кухни, прогорклого масла, капусты и лука.

Девушка, похихикивая, неумело тыкалась влажными губами в его лицо и шею, и это было неприятно. При том что Норманн не был брезглив – брезгливым не выжить в военных походах и не стать воином – он ценил и комфорт, и приятные ароматы, и искусные ласки. Он никогда не довольствовался малым, как другие. Ему всегда нужно было больше. В этом была его разница с остальными воинами, и именно поэтому он всегда имел больше, чем кто-либо. А не потому, что он был королём.

Норманн задрал юбки служанке и развернул её задом, чтобы она перестала тыкаться в него своим влажным ртом. Он вообще пожалел, что взял её. Но было бы странно остановиться на полпути.

Только никакого удовольствия он не получил.

Оправив девушке юбку и развернув к себе, он сунул ей в руки пару золотых:

– Ты можешь обратиться к Брунхильде, лекарке в седьмом доме по Овощной улице торгового квартала, за зельем от нежелательной беременности.

Конечно, денег было намного больше, чем стоило зелье, но Норманн не скупился, чтобы порадовать девушек. Пусть купит себе ещё какую-нибудь безделушку, чтобы утешиться. Потому что вряд ли Норманн ещё раз приблизит её к себе. Ему не понравился её запах и её неопытность.

Захотелось свежатинки и получил разочарование. Он каждый раз задавался одним и тем же вопросом: почему, если у него уже есть несколько удовлетворяющих по всем параметрам искусных любовниц, его всё равно толкает покрыть новую девушку, словно раз за разом захватывая новую крепость?

А, может, это и есть ответ? Его отец, как и окружавшие его воины, так и относились к женщинам – как к бастиону, который нужно обязательно взять. Проблема лишь в том, что павшей крепости войско несёт потери и разрушения, оставляя за собой плач убитых горем женщин и детей. И сравнение это было уместно и тут: женщины после любовных утех искали внимания, на что-то надеялись, потом страдали… Он это видел на примере своей матери, жён рыцарей, их любовниц и просто использованных девок, которым не хватило ума не залететь.

Вот и у матери он застал сцену, когда она утешала красную и опухшую от слёз служанку. Едва он зашёл в покои, мать отпустила её, и та юркнула в дверь, бросив перед этим страдальческий взгляд в его сторону.

Мать вздохнула и с упрёком посмотрела на сына. Тот даже не стал скрывать раздражение, предчувствуя очередную отповедь. Потянул за ворот жабо, под которым чесалась отрастающая в бородку растительность на шее.

– Норманн, сын мой, – как и предполагал, наставительным голосом начала мать, – вам пора серьёзней относиться к статусу монарха самого большого и сильного королевства в мире. Брюхатить служанку за служанкой, фрейлину за фрейлиной – простительно для… Да ни для кого не простительно! – воскликнув, показала эмоции королева-мать. – А для короля тем более.

– Я всех отправляю за снадобьем от залёта. А дальше это уже их выбор, – раздражённо процедил Норманн. – Служанкам даю денег. И если они выбирают купить себе на них ленты и бусы, то что я могу сделать – влить в них зелье силой?

На лице королевы отчётливо виднелся ответ, что ему надо сделать – кое-что завязать узлом. Но королева была слишком воспитана, чтобы давать такие советы, а потому дала другой:

– Жениться тебе надо, сын мой. И делать законных наследников одним за другим, если так неймётся. Не за горами война, какой-то выскочка Маркус стоит на пороге твоего дома – а ты не женат и без наследников!

Мать выпалила это зло и эмоционально. Потому что тема для обоих была опасная, как красные флажки для волка.

– Ма-ма-а-а, – простонал Норманн. – Опять ты за своё…

– Опять! И не отстану от тебя, пока не скажешь «да»!

Королева-мать даже вскочила и заходила, меряя комнату взволнованными шагами.

– А я тебе уже отвечал, – лениво высказался Норманн. – Делаем королём умного и ответственного Ульриха, меня – военным советником и главой армии. Ульрих выполняет все твои требования: женится, рожает, повелевает и слушается тебя. А я веду свободный, разгульный образ жизни, которым меня всё время попрекают, и провожу время в походах, как можно меньше попадаясь всем на глаза.

– Норманн! – возмущённо окрикнула мать, встав напротив. – Не смей даже думать об этом!

– Но почему, мам? – серьёзно спросил Норманн. – Я действительно считаю, что Ульрих больше достоин трона: он проявляет несвойственные возрасту благоразумие, рассудительность и любовь к наукам. Это прекрасные качества для короля. Разве не так?

– Не так! – возразила мать, поджав губы, и села обратно в кресло. – Этого недостаточно для короля огромных земель. Чтобы удержать Скальдию, король должен обладать такими качествами как смелость, отвага, благородство, ум и смекалка. Твоими качествами, Норманн!

Она в упор посмотрела на старшего сына.

– Короля Скальдии должны уважать подданные, любить народ и бояться враги! И такое возможно только с тобой. Тебе просто надо остепениться. Если бы тебе не пришлось так рано становиться королём…

Мать сделала скорбную паузу, как всегда, когда речь заходила о смерти мужа и отца Норманна, и продолжила:

– Всё бы произошло естественным путём в своё время. Понимаю, тебе было тяжело. Но тебе уже двадцать шесть лет, Норманн. И принцы, и короли женятся раньше… Ты и так тянул слишком долго. Ты должен поскорее жениться и оставить свои развлечения. Пора принимать и обязательства.

Норманн почувствовал, как его припёрли к стенке. Загнанным в силки зверем. В горле пересохло, стало совсем нечем дышать, и он сорвал с себя ненавистное жабо. Кто только ввёл его в моду?

– Я даже не настаиваю на кандидатуре невесты. Выбери кого хочешь, – жарко увещевала мать. –Хочешь, иноземную принцессу, чтобы породниться с сильными королевством, как мечтал твой отец. Устроим лучший политический брак за всю историю мира! Хочешь, выбери из дочерей придворных, это будет большая честь для любого подданного королевства! Тебе же нравится сестра графа Гринуэя? Как бы ты не пытался казаться легкомысленным повесой, но тебе нравятся девушки умные и острые на язык. Хочешь, я договорюсь о браке с ней?

– В неё влюблён Ульрих, – осадил мать Норманн.

– Зато она любит тебя! Ульрих переживёт.

– Мам, ты меня иногда поражаешь. Несмотря на то, что я часто подначиваю нашего зазнайку, я люблю брата и не собираюсь причинять ему боль. Девушек много, а брат у меня один. Неужели тебе плевать на его чувства?! – неприятно поразился Норманн.

– У монархов не может быть чувств, – высокомерно ответила уязвленная королева-мать. – Ульрих осознаёт свою ответственность перед страной.

– И к чему такие жертвы? – скривился Норманн.

– Я не настаиваю на кандидатуре графини. Выбери другую, – пошла на попятную мать. – Но ты же понимаешь, что будущая королева должна обладать умом. Что стало бы с королевством, если бы я не прикрывала тылы Генриха, пока он по несколько лет находился в походах?

– Да, матушка. А потом сохранила королевство для нас до моего совершеннолетия, – согласно кивнул Норманн. – Но в семье кто-то должен быть умным, а кто-то красивым. Ульрих точно не выберет глупышку, и представь нашу семью: ты, умнейшая женщина из всех мне известных, мудрейший муж Ульрих, умнейшая жена Ульриха, умная жена Норманна… и Норманн… Я хочу, чтобы кто-то был глупее меня. Должен же я блистать умом хоть на фоне одного человека в нашей умной семье?

– Ты всё переводишь в шутки, – вздохнула королева-мать. – Нацепил на себя эту маску шута. Иногда я совсем не понимаю тебя, Норманн…

В покои королевы-матери после предупреждающего стука зашёл её камердинер.

– Ваши Величества, – обратился он к ним со всей серьёзностью, – вас срочно хочет видеть советник герцог Свенссонн. У него важные новости.

– Где он? – встрепенулась королева.

– Здесь, за дверями.

– Пригласите его сюда! – королева недоумевающе повернулась к Норманну: – Что случилось?

– Эритопия пала! Маркус занял Эритану, эритопский король Берведеус присягнул на верность Маркусу! – испуганно вращая глазами, выплеснул на них вместе со своим страхом новости советник.

– Какие чудесн… ужасные новости! – обрадованно воскликнул Норманн на встревоженный взгляд матери. – Я должен уехать на разведку! Пойду собираться!

– Что?! Да ты никак ополоумел… ли Ваше Величество, – осеклась королева, скосив глаза в сторону советника. – Оставить сейчас королевство…

– На три недели! – бодро закончил за неё Норманн.

– На целых три недели?!

– Всего три недели. Оно в надёжных руках, – не дав больше сказать ни слова, поцеловал в поклоне руки матери Норманн и почти выбежал за дверь.

3.3 Фландия, Беата

На широком подоконнике, греясь в лучах заходящего светила, развалился Шершень. Кот вытянул лапы, откинул в сторону пушистый хвост и время от времени открывал глаза, наблюдая за хозяйкой.

Беата сидела за рабочим столом, заваленным книгами, трактатами и древними свитками которые, казалось, готовы рассыпаться в прах от одного прикосновения. Раскрыв на закладке толстый трактат, Беата читала, тихо шевеля губами.

– Мяу? – лениво спросил Шершень.

Что можно читать так долго и внимательно? Пора бы поужинать, накормить котика свежей котлеткой и плеснуть в миску жирненьких сливок. Если, конечно, кое-кто хочет ночью спать. А не слушать, как один голодный несчастный кот ходит по дворцу и поёт – разумеется во всё горло – о своей несчастной доле.

– Подожди, Шершень, – попросила Беата. – Для следующего этапа опыта нужен конский волос. Волос я найду, но не понимаю, какой надо. Текст мелкий и буквы немного стёрлись от времени.

Она расправила загнувшийся кончик листа. Каждый учебник был нужен и дорог, а трактат магистра алхимии Амалиуса вообще бесценен.

Принцесса собрала в стопку книги, унесла в шкаф кожаные свитки и поставила на стол тяжёлый канделябр. Зажгла свечи, достала из ящика большую лупу на потёртой костяной ручке. Лупой Беата гордилась и берегла – её подарил друг отца, купец и путешественник, специально привёз этакое чудо для Беатрисы из далёкой заморской страны. Купец рассказывал, что только там умеют делать потрясающие вещи из стекла, очень дорогие, потому что каждое – произведение искусства.

Беата подвинула канделябр поближе и наклонилась над страницей.

– Волос Джимарханского скакуна! – воскликнула она. – Слышишь, Шершень? Джимарханского скакуна!

Беата схватилась за голову, от чего из причёски выпал карандаш, обгорелая деревянная палочка, которой принцесса поджигала маленькие жерла сосудов с горящим маслом для опытов, два потрёпанных гусиных пера с заточенными для чернил наконечниками и шпилька.

– Их всего в мире меньше сотни, и каждый стоит как полкоролевства! – сокрушалась принцесса. – Где, ну где я возьму волос джимарханского скакуна? У нас на всю страну один такой, любимый конь Ричарда…

Беата вдруг замолчала и посмотрела на кота. Тот лениво выгнул спину, потянулся, спрыгнул с подоконника, вытянул вверх пышный хвост и встряхнул боками.

– Мяу! – сообщил Шершень.

– Ты думаешь? Нет, нет, глупости, Шершень. Лучше поискать, чем можно заменить конский волос, наверняка в трактате есть приписка. Уважаемый магистр Амалиус даже сто лет назад должен быть понимать, что найти джимарханского скакуна не так-то просто.

Беата уткнулась в книгу. Чем дольше она читала, тем обиженнее становилось лицо принцессы. Беата прикусила губу и сдула со лба мешающий локон – верный признак испорченного настроения.

То ли сто лет назад джимарханские скакуны паслись на каждой лужайке, как обычные козы, то ли почтенный магистр Амалиус решил не упрощать задачу своим ученикам, но заменить волос было нечем. Мало того, джимарханские скакуны были только одной масти – золотистого цвета, как небесное светило, и различались двумя оттенками: светлым и тёмным. Оба оттенка ценились одинаково, но магистр уточнял, что в данном опыте нужен волос исключительно тёмного, цвета старого золота, коня. Именно такой конь был у Ричарда…

– Нет, нет, нет! – принцесса тряхнула головой и сцепила за спиной руки. – Ричард меня убьёт.

– Мяу? – удивлённо протянул Шершень? – Мяу-мяу?

– Конечно убьёт, можешь не сомневаться, – заверила Беата.

Ничем так не дорожил брат, как своим конём. Он волновался за него больше, чем Беата за свои колбы, а ведь их заказывали там же, за морем, откуда купец привёз лупу. Специальные колбы выдували по рисунку Беаты, закаливали несколько месяцев в морской воде, а потом везли, упаковав в сено и опилки. Ящики с колбами занимали на корабле специальный отсек, а когда король узнал, сколько надо за них заплатить, Его Величество долго глотал воздух и обмахивался тарелкой с фаршированными яйцами – Беата имела неосторожность сообщить цену во время завтрака.

– Мяу! – коварный кот прыгнул на окно и отодвинул лапой штору.

Тонкий серп нарождающегося месяца робко заглянул в лабораторию.

– Я знаю, – вздохнула Беата. – Но что делать?

Если эту часть опыта не провести сегодня ночью, придётся ждать целый месяц. Ибо только один день и одно время пригодно для продолжения принцессиных экспериментов.

– Интересно, а сколько надо волоса? – задумалась Беата, открывая трактат. – Всего двенадцать волосинок! Неужели Ричард заметит, что из хвоста его драгоценного скакуна пропало несколько волосинок? Не будет же он их считать, правда, Шершень?

Шершень пристально посмотрела принцессе в глаза и тряхнул хвостом. Разумеется, не будет! Не королевское это дело, пересчитывать волосы на лошадиных хвостах!

Кот направился к двери, то и дело оглядываясь. Беата нерешительно потопталась, достала ножницы, убрала их обратно, опять достала.

– Мяу! – укоризненно напомнил Шершень.

– Ты прав. Нельзя откладывать опыт из-за такой малости, – согласилась Беата. – К тому же, хоть сейчас, хоть через месяц, взять конский волос мне больше негде.

Крадучись, как воры, они вышли из дворца. Впереди бесшумно двигался Шершень, за ним, на цыпочках, пробиралась принцесса.

В конюшне было тепло и тихо, только изредка похрапывали лошади и что-то, наверное, мышка, шуршало в сложенном у входа сене.

Джимарханский скакун встретил Беату радостным ржанием – знал, что она всегда угощает его чем-нибудь вкусным. Вот и сегодня Беата достала из кармана фартука большой кусок хлеба с солью. Конь осторожно взял угощение, позволяя Беате пробраться к задней части его крупа. В конюшню заглянул Шершень. Скакун перестал жевать и угрожающе заржал, перебирая копытами так, словно хотел растоптать кота.

– Вы поссорились? – удивилась Беата. – Шершень, пожалуйста, выйди, ты его волнуешь. Видишь, он злится, и бока задрожали.

Шершень обиженно фыркнул и сел.

– Ну, Шершень, будь хорошим котиком, – попросила принцесса. – Подожди меня на улице.

Кот встал, развернулся и несколько раз, демонстративно, погрёб лапой в сторону коня.

Беата, успокаивая, нежно погладила его по гриве, похлопала по горячей, шелковистой шее. Взяла ножницы и начала отсчитывать волоски, чтобы не срезать лишних.

– Раз, два, три… восемь…тихо, тихо, мой хороший. Я тебя не обижу, всего лишь возьму несколько волос их твоего красивого хвоста.

Конь взмахнул длинным, почти до пола, блестящим, как начищенная медь, хвостом.

– Пожалуйста, не дёргайся, – попросила Беата, – я боюсь тебя поранить.

Она собралась отрезать одну прядь, как вдруг в дверной проём запрыгнул Шершень. Конь встал на дыбы, принцесса щёлкнула ножницами и на пол конюшни упал конский хвост. Весь.

– Что я наделала! – Беата швырнула в сторону ножницы и прикрыла лицо руками. – Я не хотела!

Она растерянно подняла переливающееся в тусклом свете ночного светила золотые пряди. Плакать и сожалеть было поздно. Беата сложила волос в фартук, попросила прощения у коня и тихо выскользнула во двор.

Ричард любит ранние прогулки, когда дневное светило чуть пригревало лучами землю, воздух свеж и чист, день только начинался и обещал быть прекрасным.

Слуга вывел джимарханского жеребца. Рядом, странной походкой, как испуганный краб, боком, шёл конюх, прикрывая собой заднюю часть лошадиного крупа. Ричард ласково погладил коня, потрепал по холке. Тот беспокойно переступал с ноги на ногу, тряс головой, по лоснящемуся боку пробежала волна нервной дрожи.

– Что, что, красавец мой? – спросил Ричард, взял коня за уздцы, заглянул в глаза, отодвинув ладонью длинную шелковистую чёлку.

Сам поправил богатое, расшитое золотом седло, провёл ладонью по мягкой гриве.

– Он хорошо ел? – уточнил Ричард у конюха.

– Отлично, Ваше Высочество, и сено, и овёс, – отрапортовал конюх.

Ричард сделал ему знак отойти в сторону, взялся за луку седла и замер.

Там, где ещё вчера красовался роскошный лошадиный хвост теперь торчал куцый золотистый огрызок…

– Кто? – взревел Ричард. – Кто посмел? Убью! Казню! Повешу! Утоплю! Лично на части порежу! Кто?

Конюх испуганно отступил, слуга юркнул к крыльцу, словно собираясь спрятаться во дворце от гнева Его Высочества.

Ричард потрогал огрызок, словно не веря своим глазам.

– Кто? – голос звенел, как колокол, как набат, предупреждающий о грядущей и неотвратимой беде. – Я спрашиваю, кто? – яростным диким кабаном ревел принц.

На крыльцо вышла Беата, сонная, в домашнем светлом платье, с наспех убранными в пучок волосами.

– Ричард, – зевнула она. – Ты так орёшь, что перебудил весь дворец.

– Я спрашиваю – кто? – завопил Ричард.

Беата остановилась возле жеребца, обошла его и внимательно осмотрела остатки хвоста.

– Да никто не трогал твоего драгоценного коня, – сказала она.

Джимарханский жеребец оглянулся на принцессу и возмущённо заржал.

– Может, у него линька такая? Кто их, джимарханских, знает? – невинно предположила Беата. – Сначала хвост отваливается, как у ящерицы, а потом новый отрастает, ещё лучше.

Из-за угла, неторопливой походкой, выплыл Шершень. Увидел Ричарда, жеребца, принцессу и, пятясь задом, не создавая ни единого звука, скрылся в густых кустах.

– Какая линька, что ты несёшь? – возмущался Ричард.

Конюх, из-за его спины, делал Беате знаки, указывающие на вход во дворец. Та ему улыбнулась и беззаботно тряхнула головой.

– Чему ты улыбаешься? – не понял Ричард. – Я найду его! И будь я проклят, если не сниму шкуру вместе с волосами с того, кто посмел обезобразить моего коня!

Беата заметно побледнела. Конюх зажал обеими ладонями рот и отрицательно покачал головой. В этот момент Ричард оглянулся: посмотрел на конюха, на принцессу… Страшная догадка отразилась на его лице.

– Беата? – зловещим шёпотом спросил Ричард.

Принцесса решила не дожидаться, пока Ричард утвердится в своей правоте и на всякий случай, боком, боком, спряталась за жеребца.

– Что – Беата? – переспросила она.

– Беата! – взвыл Ричард и бросился за ней.

Он поймал бы её сразу, если бы не конюх, который чуть подтолкнул коня плечом, чтобы тот помешал Ричарду схватить принцессу за рукав платья.

Она птицей взлетела по ступенькам крыльца, слуга услужливо распахнул дверь, и Беата, подхватив юбки, не выбирая дороги, побежала в сторону кухни.

Погоня между кастрюль, плит, пышущей жаром решётки с углями могла бы закончиться печально, если бы не повара и поварята. Как в лабиринте, они подталкивали принцессу из одного безопасного места в другое, помогая укрыться за мешками с мукой и бочками с капустой и мочёными яблоками.

Мочёные яблоки во дворце готовили сами, одного сорта и всегда в конце лета. Любимый гарнир короля занимал половину подпола и часть места на кухне. Конечно, Его Величество не съедал и десятой части заготовленного, поэтому яблоками с удовольствием лакомились и придворные, и слуги.

Беата спряталась за бочку и притихла: если сейчас Ричард её не заметит, есть надежда переждать сегодняшнюю бурю в укромном уголке. Брат вспыльчивый и горячий, но не будет же он злиться несколько дней?

– Где ты, пакостница? Всё равно найду! – закричал Ричард. – Или выходи, или я немедленно поднимусь в лабораторию и перебью все твои колбы!

Беата выскочила из-за бочки:

– Только попробуй! – она откинула крышку и яростно атаковала Ричарда яблочным припасами.

Летели яблоки замечательно: как маленькие ядра, они заставляли Ричарда приседать, отклоняться, прятаться и не давали приблизиться к принцессе.

Принц не растерялся, разбрызгивая в разные стороны кислый сок, в Беату, прицельно полетели комки квашенной капусты.

– Все сюда! – приказал Ричард жавшимся к стенам слугам и поварятам. – В атаку!

– Ко мне, на помощь, – завопила Беата, торопливо вытаскивая из волос капустную кочерыжку.

Бой разразился не на шутку: большая половина слуг и поварята заняли сторону Беаты. К Ричарду присоседился только главный повар.

– Сэр, вы мужчина, а принцесса всего лишь большая девочка, – почтительно объяснил он.

Ричард кивнул и открыл следующую бочку.

Пользуясь тем, что брат увлёкся яблочно-капустной битвой, Беата, прячась за спинами своих помощников, выскочила и кухни и поспешила в отцовскую спальню.

Его Величество, в длинной, обшитой воланами из широких кружев ночной рубашке и ночном колпаке, вкушал завтрак. Сидя на кровати он, жмурясь от удовольствия, откусывал свою любимую булочку с тёртым миндалём, запивал её кофе со сливками, наслаждался трапезой и видом из окна. Утро было чудо как хорошо – ясное, светлое, тихое. В такое утро хочется слушать придворных музыкантов и думать о приятном.

Беата шлёпнулась рядом на кровать, от чего король чуть не пролил кофе.

– Беата, доченька, что за манеры? – пожурил он. – Чем ты пахнешь, дитя? И почему надела мокрое платье?

– Папа, Ричард хочет меня убить, – пожаловалась принцесса, хватая с блюда вторую булочку и засовывая её в рот. – Он злой и жестокий.

– Твой брат неудачно пошутил, – уверенно сказал король. – Между прочим, вам обоим пора бы прекратить дурачиться.

Он втянул носом воздух, поморщился, отодвинулся в сторону и продолжил:

– Тебе выйти замуж, а ему думать не о развлечениях, а о будущем королевства.

В спальню ввалился Ричард.

– Вот ты где! Я так и знал! Папа, не защищай её, на этот раз Беата перешла всякие границы! Моё терпение кончилось! В кандалы! В тюрьму! В самую мерзкую, холодную, ужасную камеру!

Король отпил кофе, облизал губы:

– Ты её открой сначала, нашу тюрьму, – усмехнулся он. – Её лет сто никто не открывал, если не больше.

– Открою. Папа, она отрезала хвост моему джимарханскому скакуну!

– Что-о?!

Его Величество вскочил с кровати. Поднос с кофейником и блюда с булочками упали на ворсистый, подаренный далёким восточным королём, ужасно дорогой ковёр.

– Что? – повторил он, поворачиваясь в дочери: – Как ты посмела? Победителя соревнований!

Беата, не теряя времени, нырнула под кровать. Ричард присел и ухватил её за щиколотку.

– В башню. Запереть и никуда не выпускать, только замуж, – заявил он, вытаскивая принцессу.

Беата, вырываясь, из-под другого конца кровати протянула руки к королю.

– Папа! У тебя одна дочь! – закричала она. – Единственная!

Король обошёл кровать, нагнулся, схватил принцессу за руки, потянул на себя. Голова и плечи Беаты показались из-под кровати.

– Она в следующий раз вас побреет! – пообещал Ричард королю.

Король отпустил руки дочери, Ричард потянул за ноги и теперь из-под кровати показались ноги и попа Беаты в кружевных панталончиках, облепленных мокрым платьем.

– Вам лошадь дороже дочери, – завывала Беата, отбиваясь от Ричарда и хватая Его Величество за руку. – Продайте меня на галеры за вашу старую клячу!

Король опять потащил Беату к себе:

– Беатрис, когда ты вырастешь? – увещевал он. – Вылезай немедленно, девочка. Ричард, да отпусти же её!

– Если она не бросит алхимию, мы все на галеры пойдём, – пообещал Ричард. – Сожжёт дворец и разорит королевство.

Он, наконец, отпустил ноги принцессы. Король помог дочери подняться.

– Значит так, дети мои, – сказал он, поправляя колпак. – Вам обоим пора взяться за ум: и тебе, Беата, и тебе, Ричард. Дочь, последний раз говорю: выбирай жениха, или я сделаю это сам. Ты знаешь, что долг каждой принцессы – укрепить удачным браком своё королевство. А не варить в банках адское зелье и портить драгоценных коней. Я старею, хочу понянчить внуков. Надеюсь, ты родишь много детей. Ричард, хватит развлекаться и скакать по полям, ступай к казначею, займись делами. Пора, сын, пора, бремя короля скоро ляжет на твои плечи. Ты должен заботиться обо всём уже сейчас: о подданных, о целости границ, о казне.

– Сначала запру её в башне, – хмуро сказал Ричард. – И уничтожу всю алхимию, хватит!

Беата опустилась на ковёр, закрыла лицо руками и зарыдала:

– Папенька-а-а… Он меня хочет запереть… У меня не будет ничего-о-о… Ни балов, ни платьев… Ленточек не будет и брошей… А-а-а-а… Вы меня не любите.

Король и Ричард вдвоём кинулись поднимать Беату с пола. Утешали, обещали балы, ленты, любые наряды и украшения, которые она попросит.

Беата, пряча хитрые глаза, ещё немного пошмыгала носом и попросила разрешения уйти к себе. Пусть мужчины решают свои мужские серьёзные дела, а ей надо готовить следующий этап опыта. Не зря же джимарханский скакун пожертвовал своим хвостом.

4.1 Бонвиания, Маркус

– Ну что, поздравляю. Наши расчёты оказались верными, – улыбнулся Диурий, глядя на приближающихся послов от короля Бонвиании. – Дав бой подальше от границ столицы, они не захотят разрушить всё то богатство, что успели настроить в Бальбекане.

Бонвиания была богатым и сильным королевством, поскольку могла на свои богатства нанять бесконечное количество наёмников. Но в этом и состояло слабое звено защиты – бонвианцы не хотели воевать, а наёмники легко переходили с одной стороны на другую.

Увидев огромное войско, встречающее их на границе с Бонвианией, превышающее по количеству в три раза, воины Маркуса впали в уныние. И только страх перед своим предводителем и вера в Маркуса, не дали поддаться панике и покинуть поле боя.

Каждый приносил клятву верности Маркусу, в которую втайне от них Маркус вливал свою магию. После этого, он иссушенным валялся от нескольких часов до нескольких суток – смотря сколько воинов давали присягу, но оно того стоило. Ему не нужны были продажные наёмники, которые предадут его в первом же бою. Ему нужны были верные воины, которыми он может повелевать и которые будут слушаться его приказов.

Он не сообщал заранее о магическом характере клятвы, чтобы у воинов не было возможности её избежать. А потом, если они вдруг решали ослушаться его приказов или предать, их ждал неприятный сюрприз. Отдача зависела от степени злого умысла.

Если воин только противился приказу, то он просто не мог не подчиниться. А потом уже шло наказание – секли розгами или ставили на тяжёлые работы. Если же речь шла о предательстве, то тут были варианты.

На самом деле, магия клятвы не должна была давать даже помыслить об этом. Но так как Маркусу приходилось принимать присяги воинов пачками, то и вложенная сила распределялась на всех понемногу, крупицами.

Не жалел своих сил Маркус только для военачальников и монархов завоёванных земель. Тех он принимал индивидуально и вливал силы по максимуму.

А крупицы для рядовых воинов хватало только на тех, кто ей не сопротивлялся. Но вот если человек был шпионом или уже имел цель внедриться в войско и подобраться к Маркусу, чтобы причинить злой умысел – тогда клятва не удержит его от этого поступка. Но потом наступит отдача за нарушение клятвы – ему становилось плохо. Жертвы хватались за головы, орали как резаные, пока Маркус не убирал действие заклинания. Они описывали потом своё состояние, словно их кровь превращалась в огненную лаву и жгла все вены изнутри, а мозги припекало так, словно вот-вот расплавятся.

И тогда потом их ждало своё наказание без шанса на спасение.

Захотел дезертировать или стать перебежчиком – калечили или делали рабами. А перед этим проходили «тропу позора» : голыми, с перьями в заднице и облепленные мёдом, отчего на них сразу слетались мухи, проходили через строй, где каждый воин применял свою дубину или хлыст. Затем дезертир до утра в таком виде привязывался к столбу, а потом на него уже надевались кандалы и его уводили к рабам.

Если помышлял что злое – убить Маркуса, к примеру – то ждала смертная казнь. Постыдная и унизительная. Каждый раз воины изощрялись в вариантах, советуя, а Маркус прислушивался, выбирал и поощрял этого воина отгулом. А заодно, брал на метку особо изощрённых садистов и приглядывал за ними.

Но несмотря на то, что Маркус был уверен в своём войске, численное преимущество и обилие дорогостоящих орудий типа катапульт и скорострельных баллист стрелами, прозванных «скорпионами», вызывало опасение, что он будет откинут назад в исполнении своего плана. Его пугало не столько поражение – до этого не дойдёт, он не идиот терять всё своё войско за раз. Отступит, накопит силы и снова нападёт. Сколько отсрочка по времени к направлению своей цели.

После первой атаки и наблюдением за схваткой воинов с обеих сторон, Маркус понял, что у них есть шанс на победу. Его воины были более агрессивны и организованы. Войско же Бонвиании готовилось к лёгкой победе. Большая часть наёмников была с похмелья – видимо, уже заранее отмечала победу над Великим Завоевателем Маркусом. А потому дрались тяжело и лениво.

Маркус усмехнулся и направился в военный штаб – скорректировать тактический план.

В итоге уже через полчаса к ним потекла первая струйка наёмников, один за другим, желающих перейти на их сторону и присягнуть Маркусу. В обмен они просили поживиться присмотренными богатствами бывших нанимателей бонвианцев.

И это была проблема для Маркуса. Он, конечно, понимал, что воины за то и воюют, чтобы потом поживиться завоёванной добычей. И как не борись с этим, но избежать грабежей и бесчинства на территории тех, с кем ещё несколько часов назад воевали на смерть, не получится.

Но также понимал, что это настраивает против них местное население. И хотя Маркусу не нужны были их любовь и уважение, не за этим он завоёвывал эти страны, но бунты и восстания задерживали его.

Время. Опять время. То, что отдаляло его от главной цели. И этого Маркус допустить не мог.

Поэтому балансировал между интересами своих воинов и интересами местных. С одной стороны, большинство его войска, те, кто были с ним с самого начала, уже насытились разбоями и грабежами, и понимали политику Маркуса. Но с каждым завоёванным королевством войско увеличивалось, и новые воины алчно жаждали исполнения своих интересов. И уже пошли шепотки о том, что Маркус размяк и потерял ту кровожадность, что так привлекала и пугала в начале его пути.

После всей услышанной информации про Бонвианию, они с Диурием понимали, что власть имущие Бонвиании заинтересованы в сохранении своего несметного богатства, больше, чем другие. Чем больше что есть терять человеку, тем больше он цепляется за жизнь и склонен к компромиссам. И если надежды на войско, которое они выпустили вперёд королевства, чтобы ничего не разрушить, не оправдаются, столица падёт к их ногам без сопротивления.

Так и случилось.

И вот уже полчаса послы от Бонвиании пытаются выторговать как можно больше, прикрываясь исторической и культурной ценностью выстроенных в столице дворцов, храмов, статуй, библиотек с книгами со всего света и прочими богатствами.

– Вы понимаете, что разрушение столицы нанесёт невосполнимую потерю для всего мира! Мир потеряет наследие древней цивилизации волдарийцев, слывших магами. Архитектурное наследие адолндиранцев, исчисляемое тысячелетием. Предметы искусства и древние манускрипта со времён Анхидрахия, – перечисляли они то, чем действительно могло бы гордиться любое королевство. И то, до чего Маркусу не было никакого дела.

Вот у Диурия, у того глаза загорелись алчным блеском, это да. Маркус понимал цену этого богатства головой, но не душой. Как-то прожил он без этого наследия, и проживёт дальше. И смерть настигнет его, как и любого другого, независимо от того, останется статуя Эрифусхуса – древнего философа – в целости сохранности или нет, как храм адолндиранцев, как и древние книги в библиотеке, перечитать которых не хватит и нескольких жизней.

Вот если бы это помогло ему в его цели – тогда да. Хотя Диурий несколько раз намекал, что знания не будут лишними, а, значит, надо их сохранять и приумножать.

– Последний раз Бонвиания пала под натиском врага девять сотен лет назад. И то, предводитель горгенотов понимал, какую ценность имеет наследие Бонвиании, и не тронул ни одного храма, ни одного сооружения…

Когда Маркусу надоело слушать перечисление ценного наследия, которое надо уберечь от них, варваров, он нетерпеливо поднял бровь, а его верный Ворон, сидящий на специальной подставке, вплетённой в высокое украшение для волос, подлетел к говорящему послу и тюкнул того в макушку, вызвав довольную улыбку Маркуса и недовольную мину у посла. Но тот сразу понял, что пора закругляться и переходить к делу.

– Его Святейшество и Светлейшество, Повелитель всех людей и зверей Бонвиании, Хранитель всех богатств и Наследник Божьей Воли, Посланник Благоденствия и потомок Прародителей всего сущего, Попирающий Небо и Удерживающий Власть, Творящий закон и Великий судья, готов присягнуть в верности Великому Завоевателю Маркусу и войти в его Империю на условиях…

Условия сводились к одному, но были украшены кучей ненужных слов, которые с удовольствием впитывал в себя Диурий, любящий подобное словоблудие, и нетерпеливо выслушивали другие советники, приглашённые на встречу с послами. Суть сводилась к тому, чтобы за всеми власть имущими оставались все те же привилегии, что и ныне. На этом условии, монарх, или как здесь назывался король – падишах, и его придворные согласятся с номинальным, получается, правлением Маркуса.

– А если нет, то что? – вдруг заинтересовался Маркус.

Послы ошалело на него уставились, не ожидая столь прямолинейного отказа. Как же, ему и так оказали великую честь.

– Тогда Бонвиания будет бороться дальше. И проиграют в этой битве все, – патетично выкрикнул посол.

– Хорошо, я согласен, – сказал Маркус. И поправился: – Бороться. Я никогда не проигрываю.

Диурий бросил на него упрекающий взгляд. Маркус ответил выразительным: «Надоели! Напыщенные ослы». Диурий его взгляд понял и покачал головой. Но в этот раз промолчал, как ни странно. Обычно в этом месте он начинал дипломатически увещевать послов в том, что для них большая честь войти в империю Маркуса на его условиях.

Но то ли в этот раз оппоненты Диурия превзошли его в словоблудии, и этого он им простить не мог, то ли по каким другим причинам, но он промолчал. И послы испуганно переглядывались, не зная как действовать, так как всё шло не по плану.

– Но… вы действительно хотите разрушить и разграбить Бонвианию? – со слезами на глазах спросил посол.

Над его губой выступили крохотные капельки пота – верный признак сильного волнения и неуверенности.

– Нет, – честно ответил Маркус. – Этого хочет ваш король, выставляя такие условия.

– Тогда скажите нам свои условия, – обрадовался посол так, что у него задрожали губы. – Конечно, падишах в свою очередь готов предоставить вам тридцать сундуков золота и драгоценных камней, сто наложниц из своего гарема и пятьдесят мешков провизии для вашей армии…

Видимо, всё-таки запасной план откупа у них был, повеселился про себя Маркус.

– Ваш правитель очень щедр, – усмехнулся Маркус, погладив Ворона, который сел к нему на руки и нетерпеливо пощипывал их клювом – требовал покинуть душную палатку и выйти на воздух.

– О, да, его щедрости нет равных… – продолжил было свою песню по восхвалению своего Светлейшества и Святейшества посол, но потом решил, что не стоит ещё больше раздражать Маркуса и прямо спросил: – Вам этого мало? Вы хотите больше?

– Я могу получить всё, какой мне смысл торговаться с вами и терять время? Мои воины уже хотят отпраздновать победу, поднять кубки вина и возлечь с наложницами, – Маркус встал, давая понять, что разговор окончен. – Поэтому я пойду и потороплю исполнение их желаний.

– Что вы хотите взамен того, чтобы сохранить Бальбекан? – метнулся и упал ему в ноги бонвианский посол.

Теперь капли пота стекали ручьями по всему его лицу. В глазах застыло отчаяние и страх.

– Я привык озвучивать свои условия монархам, стоящим передо мной на коленях, сидя на их троне, – сказал Маркус. – К тому времени, как мы подъедем к столице, её ворота должны быть открыты. Наш путь до дворца должен быть усыпан лепестками роз, которые перед нами будут кидать самые красивые девушки Бонвиании, и ни одна из них не должна потом отказать воину моей армии. Король со всеми членами семьи встретит самолично у подножия лестницы и проводит меня на свой трон. А потом они склонят голову, принимая мою победу и выслушают мою волю. У вас есть пару часов форы, если поспешите.

Послы, вскочили, кланяясь и дрожа всем телом. На их лицах был написан священный ужас от его слов, которые они должны будут передать своему повелителю. И за которые их несомненно казнят, как обычно всех, кто приносит неугодные вести.

4.2 Скальдия, Норманн

Эдрик разложил на койке кожаный плащ, штаны, грубые сапоги и шерстяную рубаху. Он и Норманн находились в тесной комнате постоялого двора восточного тракта где-то в трёх сутках езды от столицы Скальдии.

– Опять таверна! – причитал он, помогая Норманну сменить грязную одежду на чистую. – За что мне это, Ваше Величество? Даже в такой дыре есть более-менее приличные места. Например, мы можем сообщить о своём приезде бургомистру, он устроит бал в нашу честь.

– Не стони, – посоветовал Норманн, натягивая плащ и перчатки. – Сам захотел поехать со мной, хотя я предлагал тебе остаться во дворце. Взял бы с собой Свенна, он более привычен к походной жизни.

– Можно же путешествовать со всеми удобствами, – проворчал уже под нос Эдрик.

– Я хочу знать, что говорят и чем дышат люди в далёких уголках королевства. Таверна – самое подходящее место, – пояснил Норманн.

– Да уж, днём рынок был самым подходящим местом! Между прочим, баба с пирожками обозвала меня вонючкой. Меня! Потомственного баронета!

Норманн рассмеялся:

– Надо было купить у неё пирожки!

– Вы и так уже столько всего накупили, я еле тащил, – обиделся Эдрик. – Латы, копьё – можно подумать, у вас их мало, краги. А это?

Он достал из сундука связку серых носков из козьего пуха:

– Зачем вам, Ваше Величество, столько носков?

– Я пожалел бедную старушку, она так уговаривала их купить, – оправдывался Норманн.

– Но не все же! Да ещё и заплатили целый золотой!

– Эдрик, ты можешь остаться.

– Ну уж нет, я не отпущу вас одного. Буду вместе с вами грызть недожаренное мясо и пить кислое вино.

– В прошлый раз вино тебе понравилось, – заметил Норманн. – Ты нализался, пришлось нанимать двух бродяг, чтобы они доволокли твою пьяную тушку до постоялого двора.

Эдрик не ответил. Сердито сопя, он зашнуровывал на принце высокие сапоги. Кому охота вспоминать, как тебя под руки тащили по лестнице до койки?

В таверне они заняли места за общим столом, заказали вино и колбаски. Норманн проголодался и с удовольствием ел пряные, с хрустящей корочкой и острой чесночной приправой колбаски, заедал свежими, сочными, крупно нарезанными овощами, запивал вином из деревянной высокой кружки.

Рыцари рядом с ними ели мясо, пили вино и пиво, рассуждали о насущных делах. По знаку Норманна Эдрик завёл разговор о войне.

– Этот выскочка Маркус взял Эритопию, – сказал рыцарь в рубахе, когда-то белой, а сейчас неопределённого цвета, покрытой пятнами сажи, жира, вина и пота.

– Что Эритопию! Сейчас он стоит у ворот Бонвиании, – ответил другой, высокий и широкоплечий, в рассечённом в боях и местами грубо зашитом кожаном чёрном жилете. – Давайте делать ставки, возьмёт он Бонвианию или ему дадут отпор.

– Бонвиания богата, она сможет нанять целую армию наёмников. Разобьют этого ворона в павлиньих перьях в пух и прах, только перья полетят, – вмешался в разговор хозяин таверны.

– Это да, даже Густав с братьями отправились туда на заработки, – согласился первый рыцарь в рубахе.

– Но саранча1* не умеет воевать, недаром их наш Генрих разбил и загнал как тараканов по щелям. Так, что о них не было слышно двадцать лет до появления Маркуса, – сказал «чёрный жилет». – Так что шанс у него есть. Но я всё равно поставлю на Бонвианию.

Все стали делать ставки. За Маркуса поставили лишь двое, и то, один скорее на удачу выигрыша. Если Маркус победит, то ему достанется весь выигрыш. А вторым был Эдрик – Норманн заставил. Тот должен следовать своей роли провокатора.

Эдрик отложил в сторону мясную кость:

– Этак Маркус и до нас доберётся, – старательно копируя простонародную речь и интонацию, вздохнул он. – Говорят, войско Завоевателя после каждой битвы увеличивается вдвое.

«Рубаха в пятнах» налил себе вина из кувшина:

– Это твой страх увеличивается вдвое, приятель, – ответил он Эдрику. – Нет, Маркус не решится на нас напасть, мы не Бонвиания, прячущаяся за спинами наёмников.

– Решится, – заметил Норманн. – Он хочет завоевать мир, а мир – и наше королевство тоже.

– Значит побежит отсюда, как заяц от охотника. Наш король Норманн – настоящий полководец, сын своего отца. И если придёт время победить Маркуса, он покажет ему, как умеют биться настоящие рыцари.

Остальные поддержали «рубаху» дружным гомоном:

– Узнает, как к нам соваться!

– Руки коротки у него для Скальдии!

– Пусть попробует сразиться с Норманном, грязный выкормыш!

«Чёрный жилет» тоже не остался в стороне:

– Мы все встанем под знамя короля. Вместе победим Маркуса.

– Или вместе умрём, – коварно заметил Эдрик.

Норманн поправил на поясе меч и толкнул Эдрика в бок. Хоть он и просил его завести разговор о войне, но зачем злить уставших и нетрезвых людей? Обычно Эдрик знал, что такое осторожность, но сегодня, кажется, вино опять сыграло с ним злую шутку.

«Чёрный жилет» встал, схватил Эдрика за грудки и поднял на вытянутых руках:

– Ты! – взревел он. – Ты не веришь в силу нашего короля? Мы будем биться! Поединок! Здесь и сейчас!

Только этого не хватало! На всякий случай Норманн тоже поднялся – если рыцарь швырнёт Эдрика в сторону, он успеет его поймать, пока верный слуга не переломал себе кости о деревянные столы и скамьи. Если отпустит и дело дойдёт до поединка – выкупит, принесёт извинения и заплатит золотом за глупые слова. Воевать со вставшими на его защиту своими же подданными было как-то неловко.