Чёрный Колибри бесплатное чтение

Глава 1

В то раннее летнее утро Париж был пасмурным. Дождь надоедливо барабанил в окна кабинета доктора Пинье. В тот день он впервые встретил её. Ингрид Лабониэр.

Доктор Чарльз Пинье был выходцем из бедной семьи в Марселе. Его с раннего детства интересовала наука. Он старательно учился в школе для крестьянских детей. Когда ему было 14 лет, его заметил известный в докторских кругах психиатр и взял под свою опеку, чтобы обеспечить мальчику лучшую жизнь. Тогда то он в последний раз и видел свою семью: в Марселе перед отъездом в Париж. У него были мать и двое младших братьев. На прощанье мать подарила ему карманные часы. Они были несколько простоваты. Она купила их на последние деньги, чтобы её сын достойно выглядел на фоне остальных талантливых учеников в Париже.

Всю остальную юность Чарльз провел, старательно постигая различные науки. В 17 лет он поступил в медицинский университет и, решив пойти по стопам своего наставника, выучился на психиатра. Психиатрия всегда притягивала его. Чарльз с легкостью запоминал названия всех расстройств и их симптомы. Ему хотелось узнать о научной связи между организмом и душевным нездоровьем. Юношу увлекал тот факт, что причиной депрессии может быть химический дисбаланс элементов в организме.

Благодаря помощи своего наставника Чарльз очень быстро достиг успеха. Уже через год после окончания университета он был известен во врачебных кругах, как подающий надежды молодой психиатр. Когда Чарльзу исполнилось 27, его наставник умер. У старого доктора не было детей, а его жена умерла от туберкулеза, поэтому он все завещал Чарльзу. Доктор Пинье остался жить в его старенькой незамысловатой квартирке с рабочим кабинетом, где он мог принимать пациентов. Главной его мечтой было совершить прорыв в истории психиатрии: открыть новое заболевание, или придумать особую методику лечения… он не знал, что именно это должно быть, однако внимательно приглядывался к каждому своему пациенту в надежде отыскать что-то необычное, что-то революционное.

Несколько недель назад доктору написал его друг Бартемиус и сказал, что нашел для него интересный случай: семнадцатилетняя девушка, страдающая от эмоциональных перепадов. Каково было его удивление, когда он услышал фамилию Лабониэр.

Семья Лабониэр была широко известна в обществе, как крупные землевладельцы и бизнесмены. И часто ходили слухи о сомнительной порядочности и легальности их заработка.

" Только, прошу тебя, никому об этом не говори. Её мать снимет нам обоим головы, если эта информация всплывет в обществе» – взывали слова, выведенные беспокойным почерком на желтоватой бумаге.

Из небольшого досье, переданного коллегой, Пинье выяснил, что первые проявления душевного нездоровья у девушки начались в 15 лет, тогда ей был поставлен диагноз шизофрения. Однако для больного шизофренией Ингрид имела слишком неоднозначную характеристику. Есть вероятность, что диагноз был просто притянут за уши.

В половине девятого она появилась в его кабинете: высокая стройная девушка, одетая во все черное. Её темно-каштановые волосы средней длины были уложены аккуратными локонами. Внимание доктора сразу же привлекли ее глаза. Он долго не мог определить их цвет. Сначала они показались карими, затем темно-серыми… Сняв с себя промокшее черное пальто, девушка присела на предложенное ей место. Если бы Чарльз не знал, что ей 17, то наверняка подумал бы, что перед ним особа лет 23-25. Для столь юного возраста Ингрид держалась весьма уверенно, даже несколько самоуверенно.

– Могу я предложить вам чай или кофе? – спросил доктор.

– Быть может, у вас найдутся спички? – спросила девушка, положив ногу на ногу.

– Одну минуту – доктор был удивлен такой просьбе. Достав свой коллекционный «Зиппо», он положил его на стол перед пациенткой. Только потом он понял, что было крайне безрассудно давать зажигалку психически больному человеку. Однако в тот момент доктор был обескуражен тем, как настоящий образ Ингрид отличался от представленного им.

– Благодарю, – произнесла девушка, доставая из кармана рубашки тонкую сигарету.

Она прикурила сигарету и откинулась на спинке стула, выпуская дым сквозь ноздри.

– Вы не слишком молоды для курения? – спросил доктор.

Девушка перевела на него свой взгляд, делая еще одну затяжку:

– Возможно, а вы не слишком молоды для психотерапевта? – Для семнадцати лет Ингрид была довольно острой на язык. Немного помолчав, она прибавила:

– Прошу, не говорите моей матери об этом. Она будет разочарована.

– Я ведь врач. Хранить секреты – моя работа, – доверительным тоном ответил Чарльз, усаживаясь на стул, – Насколько мне известно, в 15 лет вам поставили диагноз шизофрения…

Услышав эту фразу, Ингрид горько усмехнулась,

– Простите, – улыбнулась она, стряхивая пепел в пепельницу на столе, – Просто меня забавляет, что все считают меня шизофреником.

За все время работы с психически больными пациентами доктор Пинье привык к тому, что они часто не признают своих диагнозов. Он не собирался переубеждать Ингрид, а лишь продолжал внимательно слушать.

– А что, вы считаете, с вами происходит? – мягким тоном спросил он.

– Это довольно долгая история, – заметила девушка, поправляя волосы.

– Я никуда не спешу, я буду очень рад, если вы расскажете.

Некоторое время Ингрид молча исследовала глазами комнату, будто бы размышляя, стоит ли ей рассказывать эту историю. Затем она взглянула в глаза доктору. Тогда он понял. Тёмно-зелёные. Глаза Ингрид были тёмно-зелёными.

– Это было два года назад. Каждое лето мать увозит меня с братьями в поместье Лабониэр в пригороде Парижа. В тот раз у меня гостила кузина Эстер. Чёрт, хотела бы я быть как она… дурой.

– Но, зачем вам это? – с искренним непониманием спросил доктор, – Разве не лучше быть умной?

Ингрид посмотрела на доктора каким-то полным иронии взглядом.

– Эстер всегда заботили лишь платья и кавалеры. Она не беспокоится о внешних проблемах. Ей нет дела до упадочности экономики и здравоохранения, до положения женщины в обществе. Она живет теми интересами, которые ей навязали родители. А я не могу так. Самое печальное во всех проблемах, о которых я беспокоюсь, то, что я никак не могу на них повлиять. По крайней мере сейчас. Я не могу поднять экономику, никто не прислушается к моим речам о равноправии полов и прочее. Все потому, что мне лишь 17 лет и в глазах общества я только глупое дитя. А Эстер может просто радоваться каждый день. Она умеет дурачиться, громко смеяться с глупых шуток, пока мать не видит. Именно этого мне всегда не хватало – юношеской беззаботности. Вся эта история пожалуй и началась с Эстер.

Июньским утром я как и обычно сидела на подоконнике в длинном коридоре, соединяющем правое и левое крыло дома, и читала книгу. Сейчас я уже точно не вспомню, что это было за произведение. Я с упоением перелистывала станицы. Знаете, есть книги, которые читаются очень тяжело, а есть те, которые будто сами просят, чтобы их прочли. И, открывая третью главу, ты не замечаешь, как уже заканчиваешь десятую. Это была одна из таких книг… – Ингрид рассказывала это так увлечённо и детально, будто сейчас находилась в том самом поместье Лабониэр, – Внезапно меня отвлёк стук каблуков, эхом отскакивающий от высоких каменных стен. Я обернулась. Эстер в длинном летнем платье спешила ко мне. Она передвигалась на каблуках несколько неуклюже, как медвежонок. Моя кузина никогда не была тощей, однако и толстой она также не являлась. Подбежав ко мне, Эстер несколько секунд молчала, пытаясь восстановить дыхание. Её длинные темные волосы растрепались от бега, смуглые щёки отдавали румянцем, карие глаза светились азартом.

– Ингрид, пойдём скорее! Ты не представляешь, что я нашла! – со сбивчивым дыханием воскликнула девушка, бесцеремонно хватая меня за руку и волоча за собой.

– Эстер, может ты объяснишь, куда мы идём? – я едва поспевала за ней.

– Сейчас увидишь! – лишь восклицала кузина, направляясь к выходу из дома.

Эстер Триаль была единственной дочерью весьма влиятельных французских политиков. С раннего детства избалованная вниманием, девушка не привыкла, чтобы весь остальной мир не вращался вокруг нее. Эстер имела достойное образование, но совершенно не любила читать. Сколько бы я не пыталась заинтересовать её книгой, все было тщетно. Эстер не доходила и до середины, читая лишь газетные сводки и статьи о моде. С малых лет мать твердила ей, что она должна развивать в себе ряд определенных черт, чтобы в будущем стать хорошей женой. Её воспитывали истинной леди, с малых лет прививая любовь к платьицам и пастельным оттенкам. Главной жизненной целью Эстер было выйти замуж за богатого мужчину, который до конца жизни будет обеспечивать её капризы. Мать всегда хотела такого же будущего для меня.

– Дорогая, в обществе не принято, чтобы женщина занималась наукой. Почему ты не хочешь просто выйти замуж и воспитывать детей в фамильном особняке, не беспокоясь больше ни о чем? – повторяла она изо дня в день, оставаясь непреклонной к моим мольбам о дозволении учиться вместе с братьями.

– Все, что необходимо знать леди, ты уже знаешь. Зачем тебе забивать голову этими науками? Если хочешь почитать – возьми какой-нибудь из моих романов на полке.

Мадам Лабониэр читала до ужаса приторные женские романы о любви со всеми подробностями. Я не выношу такую литературу, поэтому всегда украдкой брала книги старших братьев и читала их по ночам. Там рассказывалось о звёздах, о том, как они появились, о планетах и их расположении. Однажды я не спала почти три ночи, так как не могла оторваться от книги про вращение Земли вокруг Солнца. Больше всего мне бы хотелось самой изучать какую-нибудь науку. Совершать открытия, писать книги об этом, а не сидеть в старом поместье с несколькими детьми в окружении утонченных снобов.

Однако Эстер не была тем воспитанным ангелом, каким представала в глазах родителей. Мать всегда боялась упустить что-то в её воспитании, поэтому постоянно держала девочку в ежовых рукавицах. Однако постоянный контроль нисколько не прибавил Эстер ответственности. Внутри она постоянно балансировала на грани между утонченной леди и непоседливым ребенком. Девушка вечно вытворяла какие-то шалости, каждый раз умудряясь остаться незамеченной. Будучи особой крайне любвеобильной, Эстер постоянно заводила краткосрочные несерьёзные романы для личного развлечения. А я, оставаясь сторонним наблюдателем, лишь подмечала для себя недостатки строгого воспитания.

Покинув пределы поместья, мы ещё несколько минут шли по песчаной дороге, пока не свернули в перелесок. Эстер торопливо пробиралась меж сухих веток, подол её платья потемнел от грязи. Хоть мне и было плевать на мою одежду, я ступала осторожно, стараясь ни за что не зацепиться. Мое платье стоило целое состояние по меркам обычных людей, поэтому я старалась беречь его.

– Вот он, – прошептала кузина, остановившись у заброшенного чёрного дома. Но это сейчас он стал чёрным. Доски потемнели от влаги и старости. Дом стоял на небольшой поляне, на втором этаже виднелось небольшое застекленное крыльцо, одно из маленьких окошек было открыто.

– Я пыталась посмотреть в окна, но они заколочены, заглянуть можно только со второго этажа, – пояснила Эстер, – Тут есть входная дверь, но она закрыта, – с этими словами она потащила меня вдоль дома, остановившись с другой его стороны.

Входная дверь тоже была из дерева. Примечательным было то, что она была белой. Кое где краска уже облупилась и появились серые пятна. Не знаю почему, но мне показалось это интересным. Чёрный дом с белой дверью – звучит, как название страшилки, которой пугают детей.

С того самого дня я стала одержима этим домом. Было в нём что-то манящее, что-то загадочное. Мы с Эстер стали бегать туда постоянно. Я приходила с блокнотом и зарисовывала все в мельчайших подробностях. Я могла часами сидеть и вглядываться в эту белую дверь. Мы не раз пытались открыть её, но безуспешно. Тогда мы решили, что попадём внутрь во что бы то ни стало. В тот момент я действительно почувствовала себя ребенком. Чёрный дом с белой дверью буквально вытеснил из моей головы все эти бессмысленные переживания. Каждый день я размышляла над тем, как попасть внутрь. Не знаю почему, но это стало жизненной необходимостью.

Однажды ночью, сидя в спальне и разглядывая сделанные рисунки, и поняла, что можно попасть внутрь через окно на втором этаже. Тогда я опомертью бросилась к Эстер. Её комната находилась недалеко от моей. После нескольких минут стука в дверь, кузина наконец открыла мне. Она стояла на пороге в ночной рубашке, глядя на меня заспанными глазами.

– Ингрид, если ты разбудила меня в половину третьего ради какой-нибудь ерунды, то я убью тебя своим настольным подсвечником! – недовольным тоном произнесла она.

– Прости, Эстер, но это срочно, – я привыкла не спать по ночам, так как страдала от бессонниц.

Войдя внутрь комнаты, я направилась к небольшому бюро, стоявшему у окна и разложила там несколько зарисовок.

– Смотри, мы можем попасть внутрь через окно наверху. Оно единственное не заколочено. Напротив есть дуб, можно попробовать спрыгнуть с какой-нибудь ветки, – рассказывая это, я проводила пальцем по рисунку, как бы изображая маршрут. Когда я закончила, Эстер раздражённо закатила глаза и улеглась назад в кровать.

– Ингрид, ты с ума сошла? Поднимать меня посреди ночи ради этого!

– Разве ты не хочешь туда попасть?

– Хочу, но сейчас я хочу только одного – спать! – сделав акцент на последнем слове она погасила лампу.

– Ладно, прости, завтра обсудим, – полушепотом произнесла я и вышла из комнаты.

За завтраком Эстер куда больше располагала к диалогу. Мы с ней в деталях обсудили план проникновения в дом, с опаской оглядываясь на гувернанток, чтобы те не услышали лишнего. В полдень, сбежав с урока французского, мы направились в перелесок.

Кое-как взобравшись на толстую ветку старого дуба, я, держась пальцами за рельефную кору, пыталась помочь Эстер. Хоть моя кузина и была хулиганкой, однако лазать по деревьям совсем не умела. Убедившись, что она наконец смогла подняться на высоту двух метров, я полезла дальше.

Оказавшись на уровне окна, я попыталась прикинуть расстояние. Ветка была довольно толстой, однако могла не выдержать моего веса. Максимально приблизившись к окну, я ухватилась руками за доски балкончика и аккуратно перелезла внутрь. Пол подо мной слегка поскрипывал.

– Ингрид, я не долезу! – послышался голос Эстер.

Немного поразмыслив, я крикнула:

– Я попробую спуститься на первый этаж и открыть тебе дверь, слезай вниз!

Произнеся эти слова, я медленно открыла застекленную дверь и с опаской вошла внутрь. С улицы до меня доносилось недовольное ворчание Эстер по поводу того, что я зря заставила ее лезть на дерево. Я оказалась на просторном чердаке. Там стояли пыльные кресла, в дальнем углу висела полка с книгами. Было одновременно жутко и захватывающе находиться здесь. Я неуверенно ступала по скрипящему полу. Наконец отыскав люк, ведущий вниз, я с опаской заглянула туда. Лестница с кованными железными перилами закручивалась в узкую спираль. Переборов сомнения, я все-таки стала спускаться по деревянным ступеням. Лестница вела в какую-то странную комнату, напоминающую гостиную: вдоль каждой стены стояли огромные книжные стеллажи, на полу лежал цветастый ковёр. В одном из углов располагался камин с полыхающим внутри пламенем и стоящими рядом двумя потёртыми зелёными креслами. Создавалось ощущение, будто в этом доме кто-то живёт. Я вдруг заметила, что в комнате очень светло. Я обернулась и увидела аккуратно застеклённые окна, через которые в помещение проникал яркий дневной свет. Но ведь они были заколочены… Внезапно мое внимание привлёк доносящийся откуда-то из глубины дома странный звук. Я с опаской вышла из комнаты и проследовала по длинному коридору, увешанному странными картинами. На них были изображены какие-то непонятные фигуры, зигзаги, точки… В этот момент я сильно пожалела, что решила сунуться сюда одна. Но интрес вкупе с адреналином просто не позволяли мне остановиться или убежать. Я часто так делала: проверяла саму себя на смелость. Не побоюсь ли я сесть на еще не до конца объезженную лошадь отца? Осмелюсь ли я прогуляться вечером по лесу возле поместья? Мне казалось, что это помогает мне стать сильнее, стать бесстрашнее. Сегодня у меня была новая цель: пройти по этому коридору и определить источник звука.

Я остановилась у дверного проема, ведущего на импровизированную кухню. То, что я там увидела, заставило меня застыть в оцепенении: странное существо, чем-то напоминавшее чертёнка, в чёрном потрёпанном балахоне стояло посреди комнаты со щёткой и подметало пол. Оно было относительно невысокого роста, с длинными тонкими рогами, ведущими вверх и слегка изогнутыми в стороны. У него были серые худые кисти рук с длинными тонкими пальцами и острыми ногтями. Заметив мое присутствие, существо подняло голову и я смогла разглядеть его лицо. Такая же серая кожа, как на руках. Тонкие губы скривились в подобии полуухмылки так, что можно было разглядеть заостренные желтоватые зубы. Змеиный нос. Маленькие карие глазки уставились на меня.

– В-вы дьявол? – с неожиданностью для себя спросила я.

– Я Карл, – невозмутимо ответило существо, – Верховный Хранитель Астрального измерения.

Встретившись с моим непонимающим взглядом, Карл вздохнул и, поставив щётку в угол, вытащил из кухонного шкафчика маленький бирюзовый чайник.

– Вы любите кофе? – спросил он.

Я машинально кивнула.

– Отлично, за чашечкой кофе мне проще будет объяснить вам всю ситуацию. Вы так и не представились.

Я встрепенулась:

– Точно… Простите. Меня зовут Ингрид Лабониэр.

Карл подошел ко мне, протягивая свою костлявую руку:

– Очень приятно, мадмуазель Ингрид Лабониэр. Как я уже сказал, я Карл. Верховный Хранитель Астрального измерения. У нас тут не принято носить фамилии, поэтому можете называть меня просто Карл, либо Хранитель, как вам удобно.

Чувствуя, как крепко пальцы Хранителя обхватили мою руку во время приветствия, я вновь напряглась, хоть и отметила, что для злого существа Карл слишком обходителен.

– Я не совсем понимаю о каком Астральном измерении идёт речь. Я только что была на чердаке заброшенного дома и собиралась спуститься вниз, чтобы открыть дверь своей кузине Эстер. Но я вдруг оказалась здесь, – произнесла я, садясь на предложенный мне деревянный стул за небольшим столиком.

– Говорите, вы были в заброшенном доме? – спросил Хранитель, ставя на стол две чашки с ароматным кофе, – Белый сахар или коричневый?

– Белый, – мысли путались в голове, – Да, я была в заброшенном доме. И окна были заколочены, а здесь так светло…

Бросив два сахарных кубика мне в кружку Карл сел напротив и, отхлебнув немного кофе, произнёс:

– Понимаете, Ингрид. Заброшенные здания обладают особой энергетикой. В них хранится много воспоминаний. Плохих и хороших… Это некоторым образом истончает границу между мирами.

– Между какими мирами?

– Забравшись на чердак вы ненароком пересекли эту границу, – Карл продолжал, будто не услышав моего вопроса. В данный момент времени вы находитесь в Астральном измерении, а все ваши родные и близкие в мире людей.

Несколько секунд я молча осознавала услышанное. Затем меня захлестнула паника. Я резко вскочила со стула, при этом опрокинув чашку с кофе. Смогу ли я теперь вернуться домой? Что сейчас думает Эстер? Что вообще происходит и не сон ли это? Все эти мысли пронеслись в голове за несколько секунд.

– Подождите, успокойтесь, – пытался привести меня в чувство Хранитель.

– Мне нужно срочно вернуться домой! – выпалила я и выскочила из кухни. Я бежала по коридору, пытаясь вернуться в гостиную, но не могла отыскать дорогу. Будто бы дом переменился за секунду. Я повсюду натыкалась на эти странные бессмысленные картины. Казалось, что этот коридор бесконечен. Все вокруг превратилось в карусель истинного безумия.

Очередная открытая мною дверь вела на улицу. Я замерла. Передо мной был совершенно другой мир: за порогом находились несколько маленьких ступенек, ведущих в уютный сад с плетёной мебелью. Небо… Я никогда прежде не видела такого неба. Оно было тёмно-бирюзовым. Но мое внимание привлекло не это. Через весь сад несколько раз пронеслась стайка огромных чёрных головастиков. Каждый из них был размером с крупную собаку и будто бы плыл по воздуху на высоте примерно полутора метров. Они издавали какие то тонкие писклявые звуки. Но ведь этого не может быть! Головастики не летают по воздуху! Они вообще не летают…

За моей спиной послышались шаги. Через несколько секунд рядом показался Карл. Мы с ним вместе стояли в дверном проеме, глядя на головастиков.

– Вижу, теперь у вас еще больше вопросов. Давайте вы пообещаете мне, что успокоитесь, а я сейчас всё вам объясню.

Глава 2

Когда Ингрид покинула кабинет доктора Пинье, мужчина еще некоторое время пребывал в раздумьях. Этот случай не был похож на все предыдущие в его практике. Выводы делать было рано, однако Чарльз еще раз внимательно изучил её досье в поисках зацепок. Возможно, именно Ингрид сможет привести его к сенсационному открытию. Верил ли он в её рассказ об Астральном измерении? Разумеется, нет. Если все-таки это галлюцинации, то довольно реалистичные и запутанные. Для точности исследования доктору было необходимо сделать вид, что он верит в рассказы Ингрид, ведь для душевно больных все это кажется чистой правдой. Чарльз встречал однажды человека, который был убеждён, что через шляпы правительство контролирует сознание граждан.

Вечером после приёма доктор получил письмо от матери Ингрид, где она благодарила его за согласие работать с её дочерью и приглашала посетить их поместье для того, чтобы лично обсудить все аспекты предстоящей терапии.

Неделю спустя доктор прибыл в поместье Лабониэр. Перед ним предстал внушительных размеров особняк, состоящий из двух зданий, соединенных между собой коридором-мостом на втором этаже. На крыльце его ожидала мадам Альма Лабониэр – женщина средних лет со светлыми волосами и пронзительными серо-голубыми глазами, чуть меньше года являвшаяся завидной Парижской вдовой. Изысканное синее платье цвета полуночного неба и дорогие украшения свидетельствовали о знатном происхождении. Она обладала довольно крупными чертами лица, кое-где уже проступали лёгкие морщинки.

– Благодарю вас за визит, месье Пинье, можете звать меня просто Альма, – произнесла женщина после короткого приветствия, – Пройдемте.

– Я думаю, сначала я должен поговорить с вами, так мне будет легче составить полную картину того, что происходит с Ингрид, – ответил Чарльз, переступая через порог дома.

Альма кивнула и они направились в просторную комнату, судя по всему служившую гостиной. Отказавшись от предложения об обеде доктор предпочел сразу же перейти к беседе.

– Чего вы ожидаете от моей работы с вашей дочерью? – спросил он, присаживаясь на мягкую софу.

– Понимаете, Ингрид очень легкомысленна, – начала Альма, – Ей уже семнадцать лет, а она, вместо того, чтобы думать о замужестве, грезит какими-то науками. Я же считаю, что это абсолютно не женское дело, однако Ингрид совершенно не хочет меня слушать. Я пыталась приводить в пример её кузину Эстер. Девочка на полтора года младше, а уже может стать кому-то идеальной партией…

– Хорошо, а почему вы так противитесь тому, чтобы Ингрид пошла изучать науку? Что в этом плохого?

Женщина смерила Чарльза недоумевающим взглядом.

– Ни в коем случае! Ведь никому не нужна жена, которая будет возиться с пробирками вместо того, чтобы заботиться о семье. Тогда мою дочь будет ждать жизнь, полная бедности и разочарований.

– А что, если она достигнет успеха и станет известным ученым?

– Нет, я нисколько в это не верю, – отмахнулась мадам Лабониэр. Призвание женщины – быть достойной супругой своему мужчине. Мы не созданы для того, чтобы совершать открытия. И моя дочь уже достаточно взрослая для того, чтобы понять это и перестать предаваться пустым мечтаниям. Тем более, зачем рисковать и ставить на кон свою судьбу, когда можно жить размеренной жизнью и ни о чем не беспокоиться?

– Позвольте уточнить, вы хотите, чтобы я убедил вашу дочь забыть обо всех своих желаниях и брать пример с кузины Эстер? – спросил доктор.

Альма одобрительно кивнула.

– Простите, но психотерапия работает не так. Тем более, что, судя по имеющимся у меня справкам, у Ингрид шизофрения…

В этот момент женщина угрожающе шикнула:

– Не произносите здесь подобных вещей! Я думала, Бартемиус все вам объяснил.

– Простите. На самом деле, я полагаю, что диагноз поставлен неправильно. У меня есть некоторые предположения, однако необходимо время, чтобы убедиться наверняка.

– Но вы ведь сможете это исправить? – настойчиво спросила мадам Лабониэр.

Чарльз улыбнулся:

– Подобные вещи невозможно исправить. И я, как психотерапевт и психиатр, считаю, что это лишь особенность восприятия мира. Возможно лишь временно подавить симптомы, однако избавиться от них навсегда не получится.

Альма явно не была довольна исходом диалога.

– Ингрид была в саду, я сейчас провожу вас туда, – произнесла она, поднимаясь, однако была прервана появившимся в комнате дворецким.

– Простите за беспокойство, но вы срочно нужны в столовой! – выпалил тот, обращаясь к хозяйке дома.

– Извините, я сейчас вернусь, – женщина смерила слугу недовольным взглядом и удалилась вместе с ним, оставляя доктора в одиночестве.

Тогда мужчина решил осмотреться. Он вышел из комнаты и оказался в длинном коридоре, окна которого выходили на квадратный внутренний двор, где расположился довольно внушительных размеров сад с раскидистым вязом по центру. Довольно странно, что они посадили вяз на внутреннем дворе, ведь это крупное дерево и, рано или поздно, оно разрастётся так, что его придется уничтожить.

Некоторое время Чарльз расхаживал по коридору, бесцельно блуждая взглядом по окружающей обстановке. Интерьер поместья был довольно мрачным, прослеживались чёткие готические акценты. Зданию явно был не один десяток лет, однако это лишь предавало ему шарма, как годы предают вкусовые акценты хорошему вину. Метлахская плитка на полу пестрила многообразием сложных узоров, словно была положена только вчера, хоть местами виднелось, что это далеко не первый слой. Дубовая мебель, слегка потертая по краям, удивляла формой резьбы, так старательно и кропотливо выполненной вручную. Довершали мрачную атмосферу прохладные каменные стены и тускловатое освещение. Интересно было бы затеряться здесь на пару дней.

– Вы, должно быть, пришли к Ингрид? – вдруг окликнул доктора взрослый женский голос.

Он обернулся и увидел перед собой немолодую женщину в изящном зеленом платье. Огненно-рыжие волосы уже успела тронуть седина, дряблая кожа сохранила лишь свою аристократичную бледность. А эти глаза Чарльз точно уже где-то видел. Такие же глаза были у Ингрид. Дама стояла у окна, куря сигарету.

– Да, меня зовут Чарльз Пинье, – поспешил представиться мужчина.

– Мадлен Лабониэр, – ответила женщина, подавая руку – Вы не могли бы кое-что передать моей внучке? – с этими словами она протянула Чарльзу пачку сигарет «Голуаз».

Несколько секунд Пинье молчал.

– Вы просите меня передать Ингрид сигареты?

Мадлен кивнула.

– Но… Почему вы, если так возможно выразиться, поощряете её вредную привычку?

– Я ей не мать, чтобы отчитывать за подобные вещи. Если Ингрид решила курить – это её право. Но уж лучше тогда пусть у неё будут хорошие сигареты.

Чарльз хотел поинтересоваться, почему женщина не может сама отдать эту пачку, однако решил, что это будет бестактно, поэтому перевел тему разговора на более уместную в данной ситуации:

– Скажите, когда вы впервые заметили у вашей внучки проявления душевного нездоровья?

– Душевного нездоровья? – вскинула бровь Мадлен, – Я не считаю, что Ингрид нездорова. Она скорее непонята остальными. Я была такой же в молодости. Моим увлечением были птицы. Знаете, им ведь доступно то, чего не получить ни за какие деньги мира – полет. Птицы в любой момент могут улететь туда, где заканчивается горизонт, оставляя прошлое позади. Когда-то давно я мечтала изучать птиц, ездить в разные страны в погоне за новыми открытиями… Но моя мать быстро пресекла эту тягу, поспешив отдать меня замуж, пока я не наделала глупостей. Я все ещё скучаю по голубятне своего отца. Было непросто привыкнуть к Франции.

Как быстро она открылась доктору. Такая искренность обычно не свойственна пожилым людям. Про себя Чарльз сделал вывод, что, вероятно, Мадлен просто не хватает общения.

– Вы разве не француженка? Никогда бы не подумал, у вас совершенно нет акцента, – удивился он.

– Годы практики, – улыбнулась женщина, – Хотя порой я забываю откликаться на собственное имя. Многие думают, что это старческое слабоумие, но они ошибаются. Я приехала сюда из Полтавской губернии. При разговоре французы постоянно коверкали мое имя, поэтому я решила представляться по-другому, – Мадлен мечтательно устремила взгляд в пустоту, будто бы предаваясь воспоминаниям об ушедших временах, – Странно, что я вообще говорю вам это. Лишь мой покойный муж знал эту историю.

– Так как же вас зовут на самом деле?

Она вновь улыбнулась:

– Мирана.

– Очень приятно, Мирана Лабониэр. Я ведь правильно произнёс? – стараясь изобразить украинский акцент спросил доктор.

Внезапно в коридоре послышались шаги. Чарльз все-таки перехватил из руки Мираны сигареты и успел спрятать их в карман пиджака.

– Благодарю, – проговорила женщина и поспешила удалиться, с опаской оглянувшись по сторонам.

Альма Лабониэр подошла к доктору.

– Простите, эти дворецкие ничего не могут сделать сами! – обреченно выдохнула она, – Все приходится контролировать. Ингрид ждёт вас на террасе. Я провожу.

Когда они вошли на террасу, Ингрид стояла у небольшого крыльца, облокотившись на деревянные перила. Чарльз успел заметить летящую в кусты сигарету.

– Пожалуй, я оставлю вас одних, – произнесла мадам Лабониэр и, кивнув доктору, вышла.

Дождавшись, когда шаги в коридоре стихнут, Пинье произнёс, не скрывая лёгкой улыбки:

– Так ведь и пожар устроить недолго.

Ингрид ничего не ответила. На некоторое время повисла неловкая тишина.

– У вас очень милая бабушка. Она просила передать вам это, – с этими словами доктор протянул девушке сигареты.

– Благодарю. Только вы один считаете её милой, – сегодня Ингрид была холоднее, чем при первой встрече.

– Но почему?

Ингрид достала из пачки новую сигарету и, прикурив, ответила:

– Её называют Сумасшедшая Мадлен. Она постоянно бредит. Мать говорит, что это старческий маразм. С тех пор, как умер дедушка, она стала какой-то нелюдимой, а когда все-таки выходит в свет, то бормочет какие-то странности. Но бабушка Мадлен не так уж плоха. Она единственная пытается понять меня.

– Вы расскажете мне, что произошло дальше? В Астральном измерении.

– Если вы хотите, – в какой-то момент доктору показалось, что она играет. Умело прячется за маской холодного безразличия.

– Почему вы так грустны сегодня? Что вас беспокоит?

Услышав вопрос, Ингрид обвела глазами террасу:

– Ничего, сегодня просто семнадцатое июня.

– Что значит эта дата?

Девушка не ответила. Она поспешила перевести тему, продолжив свой рассказ:

Мы с Карлом сидели в том самом саду, где по воздуху плавали головастики. Он усадил меня в одно из плетёных кресел и, поставив на маленький столик две новые чашки кофе, сел напротив.

– Как я уже сказал, вы находитесь в Астральном измерении. Все эмоции, испытываемые людьми, находят свое физическое отражение здесь. Они являются своего рода экосистемой Астрального измерения. Вы будете удивлены, но боль, радость, гнев… все это имеет физический облик, всего этого можно коснуться. Существует некоторая система. Эмоции делятся на положительные и отрицательные. Положительные приносят гармонию, расцвет, а отрицательные наоборот разрушают и отравляют все вокруг. Если нарушить баланс между положительными и отрицательными эмоциями, то Астральное измерение может разрушиться, и тогда все его содержимое окажется в мире людей. А люди не смогут с этим справиться. Именно поэтому у нас существуют те, кто занимается контролем, распределением и порой уничтожением эмоций.

– Разве эмоцию возможно уничтожить? – Я старалась не перебивать, однако порой слова просто вылетали сами по себе.

– Эмоции немного похожи на химические элементы. У каждой есть определенный период полураспада. Замечали ли вы, что, когда случается что-то плохое, и вы грустите, то со временем вам становится легче и легче? Это потому, что эмоция, материализовавшаяся в тот момент, когда вы узнали плохую новость, постепенно растворяется, пока не исчезнет вовсе. Я предлагаю прогуляться, чтобы вы смогли увидеть все то, о чем я сейчас рассказываю.

Тогда мы встали и побрели вглубь сада, который в один момент показался мне бесконечным. У Карла была очень странная походка: его ноги будто бы пружинили при ходьбе, поэтому его щуплое тельце подпрыгивало на каждом шагу. Его движения были несколько резкими и первое время я опасалась пораниться о его внушительного вида рога, однако продолжала с любопытством рассматривать своего проводника.

– Что это за головастики? – спросила я, наблюдая за беснующейся стайкой, некоторое время следовавшей за нами.

– Это мои подопечные, – отозвался Карл, – Они олицетворяют обсессии – навязчивые мысли, однако только лёгкие обсессии. Они характерны в первую очередь для детей, которые никак не могут сконцентрироваться и постоянно отвлекаются. У взрослых такое явление встречается гораздо реже.

«Голова Эстер просто кишит головастиками…» – подумала я.

– Вы сказали, что это ваши подопечные?

– Да, – Карл кивнул, – Понимаете ли, за подобными существами нужен постоянный контроль. Ведь Астрал – далеко не самое безопасное место. Если головастики столкнутся, например, с пересмешниками – тяжелыми навязчивыми мыслями, отравляющими жизнь, страшно даже представить, каков будет исход. Моей задачей, помимо осуществления общего контроля, является забота об этих существах.

– То есть все это, – я указала на головастиков, – Мысли людей?

– Да. Но не каждая мысль имеет физический облик, лишь некоторые. Нам сюда, – Карл вдруг резко свернул направо.

– Но ведь людей на земле так много, что здесь бы попросту не хватило места для всех их эмоций! – я никак не могла взять в толк принцип работы всего окружающего.

– А вы догадливы, – улыбнулся Хранитель, – Дело в том, что здесь время движется совсем не так, как в мире людей. Пока в Астрале проходят годы, в вашем мире истекает всего несколько недель. Это сделано как раз для того, чтобы мы, Хранители, могли держать баланс. Иначе мы бы попросту не успевали разбираться со всеми наводняющими астрал эмоциями.

– То есть пока я здесь беседую с вами никто даже не заметит моего отсутствия?

– Именно, – кивнул Карл.

По мере продвижения вглубь сада все вокруг становилось мрачнее и мрачнее. Небо окрасилось в тёмно-серый, цветущие зелёные деревья сменились на безжизненные сухие коряги. В какой-то момент мне стало очень холодно. Обстановка вокруг напоминала пепелище, на месте которого когда-то стоял красивый лес. Карл вдруг остановился. Я подняла глаза и увидела перед собой нечто, похожее на шаровую молнию, только чёрного цвета. Эта загадочная материя напоминала капсулу с тёмным туманом. Казалось, что этот туман каким-то образом пропитывает меня изнутри, словно вдыхаемый сигаретный дым. Я огляделась вокруг и поняла, что все пространство заполнено подобными «капсулами». Жизнь покинула это место, и дальше следовала лишь пустота. Я пыталась разглядеть, где кончается пепелище, но весь горизонт был заполнен тьмой.

– Как вы думаете, что это? – спросил Карл.

Мне было слишком хорошо знакомо это чувство, ощущаемое с того самого момента, как я заметила странную дымку.

– Это боль, глубокая душевная боль.

– Да… – прошептал хранитель.

В какой-то момент мне захотелось подойти ближе. Я сама не заметила, как сделала шаг вперед навстречу туману. Но Карл тут же схватил меня за руку и отдёрнул назад.

– Боль, ярость, обида… все они подчиняют сознание. Ни в коем случае нельзя прикасаться к этим эмоциям. Даже находиться рядом крайне опасно, поэтому ни в коем случае не заходите сюда в одиночестве.

Мне показалось, что я секунду назад побывала в роли сомнамбулы, которую разбудили во время очередного приступа. Карл вдруг поднял с земли непонятно откуда взявшуюся веточку орешника и, оторвав один листок, пустил его по ветру. Подхваченный порывами воздуха, он попал в самую гущу тёмной дымки и за несколько мгновений рассыпался в пыль.

Я судорожно втянула воздух. Не окажись никого рядом, на месте этого листка была бы я.

Хранитель поспешил увести меня подальше, параллельно продолжая рассказ:

– В Астральном измерении существует одно важное правило: уничтожать эмоции можно только в крайнем случае и только в той ситуации, когда это не повлечет за собой серьёзных последствий. Это сделано потому, что, если я сейчас взорву вот этот сгусток боли, – он указал на одиноко парящую капсулу тумана, – То я не бесследно уничтожу его, а лишь ускорю процесс разрушения. Проще говоря, человек, которому принадлежит эта боль, испытает нервный срыв. Однако порой это просто необходимо. Так как некоторые люди очень сильно сдерживают свои эмоции, не давая им выхода наружу. Порой мне кажется, что они лелеят свои страдания, как будто это приносит им удовольствие. Тогда у меня не остается выбора, кроме как уничтожить их. Поверьте, Ингрид, нет ничего хуже, чем непрожитая эмоция. Особенно, если она отрицательная. Она незаметно отравляет разум изнутри, в конечном счете принося непередаваемую боль. Она растет, ожидая того момента, когда ей суждено будет взорваться. Уничтожению также подлежат эмоции умерших людей. Это тоже называется непрожитой эмоцией. Точнее, ее конечной стадией, когда человек так и не выпустил свои чувства наружу.

Все это так странно и одновременно так потрясающе. Я могу видеть то, что чувствуют другие. Кто бы мог подумать, что такое вообще возможно? Несмотря на то, что все здесь было крайне странным и сверхъестественным, и, что пару минут назад я чуть не стала кучкой пепла, я испытывала какой-то абсолютный восторг вкупе с бешеным выбросом адреналина. Как будто до этого я не умела по-настоящему дышать. А теперь мне так легко, что, возможно, если захотеть, я смогу оторваться от земли и передвигаться по воздуху. Кто бы мог подумать, что я могу чувствовать себя настолько свободной? Но все-таки одна мысль надоедливо скреблась внутри: что происходит в мире людей, пока я здесь?

– Карл, а смогу ли я вернуться назад?

Хранитель замялся. Некоторое время он молчал, подбирая слова.

– Дело в том, что вернуться назад крайне непросто. Вы оказались здесь из-за того, что грань между астралом и миром людей истончилась. Данное явление происходит очень редко. Поэтому, придется ждать того момента, когда это произойдет снова…

Услышав это, я забеспокоилась.

– А как часто такое происходит?

– Раз в десяток лет, иногда чаще.

В этот момент мне показалось, что мое сердце упало куда-то вниз. Теперь я буду заперта здесь минимум на ближайшие десять лет? Но, что станет с моими родителями? Что станет со мной?

– Но не беспокойтесь. Я имею в виду астральные десять лет. В мире людей за это время пройдет всего несколько дней, максимум недель, – заверил меня Хранитель.

Это немного успокоило меня, но, как я проживу здесь столько времени?

Будто бы прочитав мои мысли, Карл произнёс:

– Вы можете выбрать любую комнату в доме. Я уверен, что мы сможем найти вам занятие.

– Неужели совсем не получится вернуться домой раньше? Даже отсутствие в течении нескольких дней будет очень трудно объяснить родителям и Эстер.

– Это очень опасно, – отрезал Карл, – Вы можете застрять между двумя мирами и больше никогда не вернуться ни в один из них.

Весь остальной путь я провела в молчаливых раздумьях. Хранитель заметил это и не стал меня тревожить. А что, если это подарок судьбы? Я так ненавидела эту напыщенную жизнь с множеством запретов, расписанную по неделям. Что, если это моя единственная возможность почувствовать себя свободной? Несколько дней в обмен на десять лет – не такая уж и высокая цена за возможность убежать от матери с её болтовнёй о замужестве. У меня все равно нет другого выбора, поэтому стоит просто принять происходящее и двигаться дальше.

Когда мы подошли к крыльцу дома, солнце уже клонилось за горизонт. Странно, что здесь вообще есть солнце. А может это вполне логично, сложно сказать. Я устало поднялась по ступеням и двинулась по длинному коридору, заглядывая в каждую дверь в поисках подходящей комнаты. Каждая из них была выполнена в определенной цветовой гамме: красная, фиолетовая, чёрная, бордовая… Какой то цвет обязательно преобладал в интерьере. В конце концов я выбирала между черной, зелёной и фиолетовой комнатами. Однако чёрный показался мне слишком мрачным, а фиолетовый слишком ярким. Поэтому я остановила выбор на зелёной комнате. Вдоль одной из стен стояла просторная дубовая кровать, напротив расположился письменный стол тёмного цвета. Стены, ковёр, двери шкафа были оливкового цвета. Кое-где также просматривались фисташковые оттенки. Я устало повалилась на кровать и некоторое время просто рассматривала пустой потолок. Вдруг в дверь постучали.

Дождавшись дежурного «войдите» на пороге появился Карл.

– Ингрид, как вы относитесь к макаронам? – спросил он.

– Довольно таки положительно.

– Тогда жду вас на ужин.

Я поднялась и мы вместе проследовали на кухню. Вечером дом был немного мрачнее, но это каким-то образом добавляло ему уюта.

– У нас, конечно, есть столовая, но я предпочитаю ужинать в кухне, когда никого нет, – произнёс Хранитель.

– Разве здесь живет кто-то еще? – спросила я.

– Последние пару тысяч лет нет, однако частенько заходят в гости.

Устроившись на уютной кухне, мы еще долго разговаривали. Стоит отметить, что готовил Карл отменно. Я рассказывала ему о своей жизни среди людей, а Карл продолжал объяснять устройство Астрального измерения. Когда за окном давным-давно сияли звёзды, я устало поднялась из-за стола:

– Пожалуй, мне пора спать, я просто с ног валюсь.

– В таком случае, советую вам хорошенько выспаться, ведь это ваш последний сон на ближайшие десять лет, – проговорил Карл, гремя сковородками у плиты.

Я недоуменно посмотрела на него.

– Как это?

– За ночь ваш организм полностью адаптируется к Астральному измерению. А жители астрала не испытывают потребность во сне, – пояснил Хранитель.

– Адаптируется? Я стану такой же, как вы? – с ноткой волнения в голосе спросила я.

– Конечно, – с серьёзным видом кивнул Карл, – Вы разве не заметили, что уже лысеете?

Несколько секунд я в молчала, находясь в состоянии шока. Тишину нарушил хохот Карла.

– Не волнуйтесь, никаких внешних изменений не произойдёт, – заверил меня он.

– Ну и шутки у вас! – улыбнувшись буркнула я и вышла из кухни.

Добравшись до кровати, я легла на нее поверх одеяла, даже не расстилая, и не заметила, как уснула. Впереди меня ждала неизвестность, но у меня абсолютно не было сил, чтобы беспокоиться об этом.

***

– Думаю, на сегодня достаточно, – заключила Ингрид, потушив очередную сигарету о дно пепельницы. Часы к этому моменту уже показывали половину седьмого. – А вы уверены, что именно в этом должна заключаться терапия?

В это время доктор заканчивал делать пометки в своем блокноте.

– Мне необходимо видеть полную картину, чтобы понять дальнейший ход действий, – ответил он.

– Скажите, а как умирает человек? – вдруг спросила девушка, пряча пепельницу под одно из кресел, – Что он чувствует в этот момент?

Чарльз был несколько озадачен таким вопросом, но все-таки ответил:

– Нейронные связи в мозге начинают разрушаться одна за другой, а вместе с ними разрушается и сознание. Таким образом разум как будто бы тает на глазах, пока совсем не исчезнет.

Некоторое время Ингрид молча обдумывала его слова.

– А что дальше? – спросила она.

– Ничего, человека больше не существует, как будто его никогда и не было.

– Это так… странно, – протянула девушка.

– Это скорее грустно, – ответил доктор.

– Хорошо, спасибо, мне пора. До свидания, – торопливо бросила Ингрид, спрятав пачку с сигаретами и выйдя в коридор. Чарльз немного посидел в одиночестве, а затем засобирался домой. В дверях он столкнулся с Альмой Лабониэр.

– Месье Пинье, разве вы уже уходите? Как все прошло? – спросила она.

– Все в порядке, пока что все еще составляю клиническую картину, – ответил доктор.

– Куда же вы поедете так поздно. Право, оставайтесь на ужин, а завтра утром отправитесь домой! – уговаривала его женщина.

Немного поколебавшись, Чарльз согласился. Тогда хозяйка дома провела его в гостевую комнату, где он оставил все свои вещи, а после они спустились в столовую. К тому моменту за столом уже сидели три старших брата Ингрид и что-то оживленно обсуждали между собой. Альма Лабониэр заняла место во главе стола, а доктор присел на один из трёх свободных стульев. Вскоре появилась бабушка Мадлен, она поступила весьма странно, обойдя стол по кругу вместо того, чтобы напрямую пройти к своему месту.

– Раньше здесь стоял другой стол и я всегда шла именно таким путем, – пояснила пожилая женщина, присаживаясь рядом с Чарльзом. Казалось, никто из домашних даже не обратил внимания на её появление.

Ингрид спустилась лишь через двадцать минут после начала трапезы. На ней было чёрное платье с длинным подолом.

– Ингрид, что за неуважение к нашему гостю? – тут же начала сетовать мадам Лабониэр.

Девушка бросила короткий взгляд на доктора.

– Прошу прощения, – равнодушно проговорила она, со скрипом отодвигая стул.

– И, я же просила не одеваться на ужин, как на похороны! – не унималась женщина.

Ингрид ничего не ответила. Чарльз пытался украдкой наблюдать за её поведением. В то время, как все за столом оживлённо беседовали на различные темы, девушка молча изучала глазами стену. Иногда она прикрывала глаза, будто бы пытаясь упорядочить мысли. Ингрид почти не ела, а лишь разглядывала красное вино в своем бокале.

Когда беседа стала чересчур оживлённой, девушка вдруг встала из-за стола и проследовала к выходу. Все резко замолчали. Ингрид остановилась, понимая, что ей не удалось ускользнуть незамеченной. Она развернулась на месте и тут же столкнулась с испытывающим взглядом матери.

– Мне не здоровится, – проговорила она, не дожидаясь начала перепалки и вышла прочь.

Альма сжала руку в кулак, пытаясь сохранять спокойствие.

– Простите меня за это, – обратилась она к Чарльзу.

– Я здесь, чтобы помочь, – ответил он.

***

Чарльзу не спалось. Некоторое время он ворочался в кровати, изучая потолок, но, когда понял, что заснуть ему не удастся, то решил прогуляться по окрестностям. Бесшумно выскользнув из предложенной ему для ночлега комнаты, доктор стал продвигаться к выходу. Проходя мимо террасы он вдруг заметил там чей-то силуэт. Это была Ингрид. Она вновь курила. Клубы дыма обволакивали девушку словно лёгкая вуаль, постепенно растворяясь в прохладном ночном воздухе. Заметив Чарльза, Ингрид перевела на него свой взгляд.

– Простите, я не хотел вас пугать, – полушепотом извинился доктор.

И снова эта горькая полуулыбка:

– Вы едва ли можете меня напугать.

– Что вы делаете здесь в такое позднее время? – поинтересовался мужчина.

– У меня хроническая бессонница и непреодолимая тяга к кофе, – ответила девушка, вновь выдыхая дым, – А вы?

– Мне тоже сегодня не спится, решил совершить небольшую ночную прогулку.

Ингрид не ответила, а лишь продолжила молча всматриваться в ночную пустоту.

– Он где то поблизости? Чёрный дом с белой дверью? – вдруг спросил доктор.

– Да… – несколько секунд девушка молчала, – Я могу показать вам его, если хотите.

– Пожалуй, мне будет интересно посмотреть, – согласился мужчина, параллельно проверяя, лежит ли в его кармане блокнот для заметок.

– Тогда пойдёмте, – глаза Ингрид вдруг блеснули азартом в лунном свете.

– Подождите, сейчас?!

– Конечно, мне запрещено туда ходить. Если кто-то узнает, у нас обоих будут неприятности, – с этими словами девушка ловко перелезла через перила террасы и спрыгнула в сад.

– Быть может, тогда не стоит этого делать? – засомневался доктор.

– Вы боитесь? – с вызовом в голосе спросила она.

Глава 3

После того, как Чарльз неуклюже перелез через перила и спрыгнул в сад, они с Ингрид поспешили спрятаться за ближайшими зарослями дикого винограда.

– Нам необходимо обогнуть дом и выйти на песчаную дорогу, – прошептала девушка, указывая направление, – Следуйте за мной.

Доктор шёл практически вслепую, ориентируясь лишь на её силуэт, подобно тени бесшумно скользивший между деревьев. Несколько раз он врезался в ветки, неприятно царапавшие лицо и шею. И вновь Чарльз осознал, что совершил непростительный промах: соглашаться на ночные прогулки с психически больным человеком… Как она это делает? Ей каждый раз удается усыпить его бдительность и обвести вокруг пальца. Что бы сказал его старый наставник, увидь он сейчас все это? Наверняка что-нибудь про то, что Чарльз безмозглый кретин, который сначала делает, а потом думает. Внутри скреблось неприятное предчувствие возможных последствий предстоящей прогулки. Доктор пытался придумать какой-нибудь план, чтобы ретироваться, но в голову как назло ничего не приходило. Отступать было поздно.

Спустя примерно пять минут таких петляний они оказались возле массивных кованных ворот высотой примерно в четыре метра, по центру которых красовалась фигурная буква «L».

– Нам необходимо перелезть через них, – пояснила Ингрид, ставя ногу на одну из стальных перекладин.

– Вы шутите?! – Чарльз уже несколько раз успел пожалеть о том, что подписался на эту авантюру.

– Вы сами согласились отправиться со мной. Чем дольше мы здесь стоим, тем выше вероятность того, что нас заметят, – она улыбнулась и повела бровью, – Думаю, у моей матери возникнет множество вопросов…

Все так просто… она ведь манипулирует им. Пытается взять «на слабо». Доктор чётко осознавал это, но все равно поддавался, его раздражала её юношеская заносчивость и завышенное самомнение. Глупый поступок для психотерапевта. Но выступает ли он в роли доктора сейчас? Пожалуй, нет. Сейчас он просто её спутник, пусть и с блокнотом для заметок в кармане. Иногда бывает очень полезно отключать психоанализ и вступать с пациентом в более неформальную беседу. Чтение между строк зачастую может рассказать куда больше, чем конкретные высказывания.

Когда девушка уже перелезла на другую сторону ворот, доктор все-таки решился повторить её трюк и тоже стал взбираться наверх. Металлические прутья были мокрыми от росы и ладони соскальзывали по ним, создавая прекрасную возможность для того, чтобы оказаться на земле. Внезапно сильный порыв ветра заставил ворота опасно пошатнуться. Чарльз и Ингрид замерли на высоте трех метров по разные стороны забора. Девушка вдруг засмеялась.

– Почему вам весело?

Он впервые видел её смеющейся в ту ночь. И впервые она улыбалась искренне, а не кривила губы в саркастической усмешке.

– Простите, просто у вас такой серьёзный вид. Неужели вы никогда не делали ничего подобного в детстве? – Она непринуждённо поправила выбившуюся прядь волос, держась лишь одной рукой так, будто бы каждый день лазила через эти ворота.

– Я все детство занимался учёбой, у меня не было времени на подобные вещи, – пропыхтел доктор, пытаясь удерживать равновесие.

– Тогда придётся мне научить вас, – улыбнулась Ингрид и, вдруг оттолкнувшись, спрыгнула вниз, отчего заграждение вновь закачалось, заставив Чарльза до белых костяшек вцепиться в железные прутья. Доктор обречённо выдохнул, поднимая глаза к небу.

При спуске его ботинок предательски скользнул по металлической перекладине, отчего мужчина повалился на землю, словно мешок с камнями. Ингрид стояла над ним, стараясь не смеяться слишком громко, чтобы не выдать их присутствия.

– Поднимайтесь, – она подала ему руку, помогая встать. Её ладони были мягкими и прохладными, вероятно, от соприкосновения с металлом.

Когда доктор наконец твёрдо стоял на земле рядом со своей спутницей, они двинулись в сторону перелеска по песчаной дороге. Вокруг не было ни души. Лишь чистое звёздное небо над головой.

– Смотрите, это созвездие Гидры, – произнесла Ингрид, указывая пальцем в небо и очерчивая лишь ей одной известные узоры.

– Боюсь, я ничего не смыслю в астрономии, – виноватым тоном произнес Чарльз, – Вам не холодно?

– Нисколько, – ответила девушка, продолжая всматриваться в ночное небо, – Вы знали, что все спутники Урана названы в честь персонажей из пьес Шекспира и Поупа? Титания, Оберон, Умбриэль, Миранда…

Чарльз не видел в ней ту холодную и отстранённую девушку, встретившуюся ему днём на террасе и тогда в кабинете. Доктору показалось, что Ингрид наконец сбросила маску, обнажая свою истинную натуру, куда более тонкую и проникновенную. Будто она сейчас и правда видит Уран со всеми его спутниками, несмотря на их недосягаемость человеческому глазу.

– И вы говорите, что вам не хватает юношеской беззаботности? – скептически поинтересовался мужчина, – Едва ли озадаченный своими проблемами человек сможет вот так смеясь сбежать из дома посреди ночи.

– Это не беззаботность, – возразила Ингрид, – Скорее безрассудство. Но разве молодость дана нам не для безрассудств? – А даже если и беззаботность, то, разве это не хорошо? Ведь психотерапия предполагает работу над собой, так?

– Почему вы сбежали с ужина сегодня?

Ингрид опустила взгляд, вновь поправляя волосы.

– Они все кажутся мне такими громкими… Постоянно лепечут о чем-то без разбора, постоянно куда-то торопятся. Когда я нахожусь среди них, то начинаю злиться безо всякой на то причины. Я боюсь навредить им, поэтому стараюсь избегать подобных ужинов.

– Но как вы можете им навредить?

– Мы еще доберемся до этого в моем рассказе. Пока что вы все равно мне не поверите, как не верите во все остальное, – они встретились взглядами на несколько секунд, никто не спешил отвести глаза, – Вы ведь не верите мне, я знаю это.

– Почему вы так уверены в этом?

– Вы всегда слушаете меня слишком внимательно, когда я говорю об Астрале. И постоянно что-то записываете в свой блокнот. Ваш предшественник делал то же самое, а потом поставил мне шизофрению.

– Подождите, кто лечил вас до меня?

– Какой-то странный доктор. Он был похож на перекормленную крысу. Тонкий нос и глаза-бусинки, все время гнусавил… Барти, кажется.

Чарльз узнал в описании своего друга Бартемиуса. Это значительно меняло всю ситуацию. Ведь именно Барти подсунул ему случай Ингрид. Но почему он вдруг решил отказаться от своего пациента?

– А почему вы решили поменять доктора?

Ингрид улыбнулась:

– Он был таким назойливым. Постоянно убеждал меня в наличии тех симптомов, которых у меня нет. Мне это надоело и однажды я закрыла его в кладовой. Хороший был день…

– Жестоко вы с ним.

Девушка пожала плечами:

– Он заслужил. Большего шовиниста я в жизни не видела.

***

Дорога тонкой полоской рассекала перелесок надвое. Вскоре деревья совсем закрыли собой луну и доктор не видел ничего дальше своего носа. Оставалось лишь гадать, что скрывает за собой тьма вокруг.

– Неужели вы не боитесь? –  нарушил повисшую тишину Чарльз, когда откуда-то вдруг резко вспорхнула летучая мышь.

– Страх помогает мне чувствовать себя живой. Ощутить свою уязвимость и осознать ценность жизни. Я будто просыпаюсь ото сна, чтобы затем снова вернуться к своему томному существованию в стенах поместья, – ответила девушка, – И, что вообще такое страх? Вот чего вы боитесь сейчас?

Она вновь ударялась в лирику. Ингрид наверняка была очень высокого мнения о своих рассуждениях, но сейчас доктору было важно не дать ей вновь спрятаться под свой панцирь притворства и безразличия.

– Что из чащи вдруг выпрыгнет какой-нибудь дикий зверь и растерзает нас в клочья.

– То есть вы беспокоитесь за себя и свое здоровье. Таким образом страх в данной ситуации лишь искаженная форма эгоизма, – заключила Ингрид.

– А если я боюсь за вашу жизнь?

Некоторое время она молчала. Чарльзу удалось сбить собеседницу с толку. Он потихоньку начал разгадывать её. Ингрид явно нравилось высказывать свои мысли, пусть это и не всегда выходило так эффектно и умно, как она полагала.

– А что насчет вас? У вас есть какое-нибудь странное увлечение, сродни моей увлеченности страхом? – спросила девушка, стремясь сменить тему разговора.

Доктор замялся

– Я люблю гулять по улицам Парижа… – неуверенно выговорил он.

Ингрид рассмеялась:

– Неужели вы и правда такой… – она сделала паузу, пытаясь подобрать слово, – скучный?

– Я люблю гулять по отдалённым улицам Парижа, по его темной изнанке, куда не заходит ни один приезжий.

Девушка взглянула на него:

– Уже лучше, – её глаза сверкнули в темноте, – Расскажите мне о своем детстве. Почему вы все время только учились?

Что вдруг сделало её такой разговорчивой? Доктор все это время тщетно пытался найти фактор, так сильно повлиявший на поведение пациентки. Он обещал себе перестать анализировать каждое ее действие хоть на время, но не смог.

– Меня взял под опеку один известный доктор. Я переехал в Париж из пригорода Марселя. Вся эта жизнь и перспективы так окрыляли меня, что я очень боялся вернуться назад, поэтому делал все, что в моих силах, чтобы только остаться в Париже.

– А ваши родители?

– У меня была мать и два брата, но я не видел их с тех самых пор. Мне некуда было написать, у нас не было постоянного адреса. Я до сих пор не знаю, что с ними стало. Но, вероятно, они умерли от тифа или лихорадки. Я почти ничего о них не помню, – Чарльзу вдруг сделалось грустно. Он ведь даже не пытался найти их. Но почему? Они его единственная родня, а его никогда не заботило их существование. Ингрид будто бы почувствовала его меланхолию и замолчала, тоже погрузившись в свои мысли.

Ноги начинали ныть от ходьбы, прохладный воздух просачивался за воротник рубашки и заставлял поёжиться. Они шли уже около двадцати минут. Доктор собирался спросить, как долго еще идти, но девушка вдруг остановилась.

– Нам сюда, – она указала на узкую тропинку справа, ведущую куда-то вглубь перелеска.

От росы у доктора промокли ботинки. Про себя он подумал, что следующие пару дней ему наверняка придется лечиться от простуды, но не подал виду, ведь Ингрид невозмутимо шла впереди него и доктору не хотелось показаться слабаком. Наверное, она была права. Пусть это и пугающе, но в то же время захватывающе. Быть может, ему стоило хоть иногда отвлекаться от своих засаленных конспектов, ведь теперь он уже староват для таких выходок. Какое то странное ощущение ностальгии по непрожитым моментам появилось внутри.

Наконец перелесок начал рассеиваться и они вышли на небольшую поляну, сплошь окруженную деревьями. Доктор остановился. Перед ним высился тот самый чёрный дом с белой дверью. Луна очень выгодно освещала его, создавая вокруг готически мрачную атмосферу. В ночи он выглядел зловеще и в точности так, как описывала девушка: массивный дуб чуть поодаль, ветхое крыльцо на втором этаже, заколоченные окна. Пугает, но манит.

– Неужели вы осмелились пробраться внутрь? – удивленно спросил Чарльз.

– Это было одновременно самым смелым моим поступком и самой фатальной ошибкой, – всматриваясь в фасад особняка произнесла девушка.

– Что случилось дальше?

– Пойдемте, – Ингрид потащила доктора ко входу в дом.

– Вы собираетесь войти внутрь?! – в панике спросил мужчина, упираясь ногами в мокрую скользкую траву.

– Нет, я лишь собираюсь присесть на ступеньки, вы ведь хотите послушать мой рассказ, – поспешила успокоить его девушка, – Если бы я хотела от вас избавиться, то закрыла бы в кладовой.

Когда они сидели на крыльце, Чарльз чувствовал себя мягко говоря неуютно и даже жутко. Он никак не мог избавиться от ощущения, что за ним кто-то наблюдает, стоя прямо за спиной.

– Там никого нет, – заметив его нервозность произнесла Ингрид.

Когда затылок будто бы опаляло дыхание возможных жителей особняка, с крыльца открывался потрясающий вид на звёзды. Вдруг волнение и страх отступили, давая место какому-то мягкому умиротворению. Даже холод, казалось, чуть ослабил колючую хватку, позволяя в полной мере насладиться моментом. Они какое-то время сидели молча, всматриваясь в тёмное небо, и видели его по разному: для Ингрид оно было усыпано сотнями созвездий со своими причудливыми формами и особенностями, а для Чарльза это было лишь огромное поле, мерцающее мириадами блестящих капель. Они видели все абсолютно по-разному, чувствовали по-разному, жили по-разному. Но иногда такие встречи просто необходимы. Встречи людей, совершенно друг на друга не похожих.

– Что все-таки случилось дальше? – спросил доктор.

– Утром я проснулась и прошлась по дому. Карла нигде не было, поэтому я решила выйти наружу. В прошлый раз я покидала особняк через маленькую дверь в коридоре недалеко от кухни. Сейчас же мне хотелось выйти через главный вход. Дом был куда просторней, чем казался вчера. Широкая парадная лестница вела вниз, где располагалась та самая пошарпанная белая дверь. Я спустилась по дубовым ступенькам и открыла её. Передо мной предстал город. Серый и неприветливый. Тупиковая улочка была вымощена тёмным камнем, туда-сюда сновали люди. По крайней мере, мне так казалось. Я переступила порог, чтобы лучше разглядеть их. Но я ошиблась. Какая-то дымка, принявшая человеческую форму и спрятавшаяся за чёрным мужским костюмом и шляпой. И таких были десятки. Внезапно одна из фигур обернулась на меня: я не увидела лица, его попросту не было. Я лишь услышала резкий хлопок за спиной и обернулась. За мной захлопнулась дверь.

Глава 4

Несколько секунд я пребывала в ступоре, еще не осознавая фатальности произошедшего. Лишь стояла и наблюдала за этими странными существами, одно из которых уставилось на меня. Хотя, я не была в этом уверена, ведь у него нет лица и едва ли оно может видеть.

В следующее мгновение все на улице развернулись в мою сторону. Десятки пустых силуэтов… Глядя на них чувствуешь, как будто твой взгляд соскальзывает вниз, не найдя за что уцепиться.

Фигуры медленно начали двигаться на меня. Они не шли, а скорее плавно скользили в воздухе. Наверное, это гораздо страшнее, чем если бы они накинулись резко и неожиданно. Я успевала осознать, почувствовать и утонуть в нарастающей панике. Я аккуратно начала пятиться назад, рукой пытаясь нащупать дверную ручку. Казалось, что все эти пустоты только и ждут момента, когда я отвернусь, чтобы вплотную окружить меня, беспомощно загнанную в угол.

Я резко повернула ручку. Дверной механизм лишь протестующе заскрипел и не поддался. Страх сковал лёгкие. Я оглянулась вокруг: небольшая арка в стене на противоположной стороне сияла спасительным выходом. Но путь к ней преграждали полчища туманных силуэтов. Что они могут со мной сделать? У меня не было ответа на этот вопрос. Но задаваться им мне придется недолго, ведь с каждой секундой они все ближе. Оставался лишь один выход – бежать напролом.

Но почему-то мне вдруг показалось, что не стоит делать резких движений. Я не спеша сделала шаг навстречу пустотам. Дыхание предательски сбилось и становилось всё громче с каждой секундой, они оборачивались, слыша его. Похоже, что монстры ориентируются на звук. Тогда у меня есть шанс пробраться к выходу и остаться незамеченной.

Я изо всех сил пыталась выровнять дыхание. Адреналин разливался по всей грудной клетке, не давая расслабиться. Кое как совладав с собой, я шагнула в толпу. Фигуры вокруг меня просто продолжили двигаться вперед в своей размеренной манере. В этот момент я могла как следует их рассмотреть. Полупрозрачная, на вид невесомая материя… Казалось, что, если ткнуть в неё иголкой, то она лопнет, выпуская свое содержимое в атмосферу, которое наверняка сразу бы улетучилось вверх. У меня не было времени и желания это проверять.

Я поймала себя на мысли, что погрузилась в состояние транса и простояла посреди пустот некоторое время. Немного придя в себя, я продолжила пробираться меж туманными силуэтами, стараясь не задеть ни один из них. Я не ощущала ничего в этот момент. Лишь то, как постепенно мои легкие заполняются воздухом и так же постепенно сокращаются. Это странно – ничего не чувствовать в тот момент, когда ты вроде бы должен быть переполнен эмоциями. Мысленно я была благодарна за эти минуты ясности ума.

Миновав последнее чудовище, я все-таки бросилась бегом по направлению к арке.

Ноги скользили по мокрой тротуарной плитке. Я оказалась на узкой улочке, вдоль которой стояли чёрные, серые и коричневые невысокие домики. Все, как один, мрачные и таинственные. Я боялась останавливаться, продолжая продвигаться вглубь неизвестного города и совершенно забыв о том, что потом не смогу найти дорогу назад. Казалось, что эта улочка никогда не закончится. Вереница угрюмых домов тянулась далеко за горизонт. Страх немного притупился. Когда воздуха в легких стало катастрофически не хватать, я перешла на шаг. Подол платья намок и неприятно прилипал к лодыжкам. Вокруг было очень холодно и сыро. Я словно отключилась, не помня себя брела вперед. Но в один момент мне все-таки пришлось остановиться.

Я дошла до конца улицы. Тупиковая стена преграждала путь. Напротив этой стены стоял очередной туманный силуэт. Я застыла в десятке метров от него. Ни я, ни он не двигались с места. Я оглянулась вокруг: в каждом окне каждого дома, в каждой маленькой арке виднелись эти пустоты. Я вновь в ловушке. Куда бежать?

Силуэт у стены внезапно начал двигаться по кругу, заставляя меня сделать то же самое и меняясь со мной местами. Теперь уже я оказалась у этой стены. Я не спешила отступать вплотную к ней, понимая, что так лишь упрощу им задачу. Напротив меня стояло целое полчище «пустот», слегка колыхавшихся на месте. Я чувствовала, как страх снова берет надо мной верх, ощущала каждый удар сердца. Эта паника, неприятно сдавливающая горло и перекрывающая кислород. Некоторое время никто не двигался с места. Все вокруг будто бы остановилось.

Внезапно существа напротив зашипели, как шипят разъяренные птицы. Я думала, что это конец. Вдруг все пространство сотряслось, как после сильного удара. В следующую секунду все туманные силуэты резко взорвались, превращаясь в тягучую чёрную дымку, которая некоторое время колебалась, соединяясь между собой и образуя единую субстанцию, а затем разрушительной волной двинулась прямо на меня.

Вдруг кто-то резко схватил меня сзади и утянул в сторону, в неизвестно откуда взявшийся переулок. В этот момент вокруг наступила кромешная темнота.

Разрушительная тьма потоком хлынула по улице, однако почему-то не могла проникнуть в переулок, будто бы её сдерживал какой-то невидимый барьер. Около десяти минут я не видела ничего вокруг себя. Хотя, я не уверена в том, сколько прошло времени. Постепенно тьма начала рассеиваться, однако происходило это не так быстро, как хотелось бы.

Я боялась пошевелиться. Когда вокруг вновь воцарилась привычная пасмурная атмосфера, я попыталась разглядеть своего спасителя, но не смогла. Тени домов умело скрывали его силуэт. Наконец мне удалось заметить в темноте блеск тёмно-ореховых глаз, направленных прямо на меня.

– Цела? – послышался хриплый женский голос.

Я сдавленно кивнула и только потом поняла, что собеседница не могла разглядеть этого в темноте.

– Да, – негромко бросила я.

– Иди за мной.

Я услышала скрип открывающейся двери и двинулась вперед, ориентируясь только на звук. Мы вошли в какое-то странное полуподвальное помещение, в котором было так же темно и сыро, как на улице. Её шаги гулким эхом отдавались от стен. Вероятно, обувь с каблуком. Мы двигались по длинному прямому коридору. Я шла, одной рукой касаясь стен, чтобы хоть как то ориентироваться. Периодически мои пальцы натыкались на деревянные двери. Моя спутница вдруг остановилась у одной из них. Я не могла взять толк, как она ориентируется здесь в кромешной темноте. Звякнул металлический засов и с улицы внутрь брызнул свет.

Она все еще пряталась в тени двери, ожидая, пока я выйду. Я переступила порог и тут же обернулась. Передо мной стояла девушка лет двадцати семи. Бледно-оливковая кожа и ореховые глаза контрастировали с волосами цвета молока. Одета она была весьма необычно: приталенное белое пальто, туфли в цвет на высоком каблуке. Мое внимание сразу же привлекли её руки. Кисти были скрыты за белыми полуперчатками без пальцев, сделанными, вероятно, из кожи какого-то животного.

– Откуда ты взялась? Я раньше не видела тебя здесь, – девушка обвела меня любопытным взглядом.

– Я… – я замялась, – Я хотела выйти из дома, открыла дверь, а потом она захлопнулась. А там эти… пустоты. Я растерялась и не знала, куда бежать… – мне хотелось проклинать себя за неспособность нормально формулировать мысли в тот момент.

– Из какого дома ты вышла?

Чёрт, я понятия об этом не имела. Ни номера, ни улицы, ничего.

– Карл. Вы знаете Карла? – я казалась себе маленькой девочкой.

Она кивнула.

– Пойдем, я отведу тебя к одному человеку. Карл заходит туда каждый день, так что ты сможешь вернуться назад.

Я хотела было спросить её о том, почему мы просто не можем сразу пойти к Карлу, но не стала этого делать. Меня волновали куда более важные вопросы.

– Что это были за существа? – поинтересовалась я, пока мы шли по пустынной улочке. Здесь было чуть светлее, чем в тех отрезках города, где мне удалось побывать.

– Окены. Можешь считать их головными паразитами, монстрами, как хочешь. Они пожирают эмоции, оставляя после себя лишь ощущение желчи, как будто твою душу разъедает изнутри. Фактически они – ничто без чужих эмоций. Да и с ними тоже… Для них ты, как ходячий кусок мяса. Никогда не появляйся здесь в одиночестве. Мало кто еще захочет тебя спасти.

– Но, что произошло на той улице? Они зашипели…

– Они боятся меня, так как я способна их уничтожить. Сейчас мы с тобой спокойно идем здесь только потому, что я представляю угрозу для этих тварей.

– Они ориентируются на звук? – спросила я.

– На сильные эмоции. Чаще всего страх.

– Почему они… взорвались?

Услышав мой вопрос, девушка замялась:

– Это довольно сложно объяснить. Но могу сказать точно, что тебе бы не понравилось то, что случилось бы, накрой тебя та тёмная волна.

– Простите, вы спасли мне жизнь, а я даже не спросила вашего имени, – мне хотелось провалиться под землю от стыда.

Она улыбнулась краешками губ:

– Луиза. А как тебя зовут, пташка?

– Ингрид.

– Ингрид… – повторила она, поднимая взгляд вверх, а затем кивнула самой себе, – Расскажи мне, как ты попала сюда?

Всю оставшуюся дорогу Луиза слушала мою историю, а я украдкой рассматривала свою спутницу. Она выглядела поистине потрясающе. И эта непривычная мне форма одежды смотрелась на ней весьма органично. Луизе, вероятно, было присуще какое-то совершенно отличное от общепринятого чувство стиля, свойственное именно ей одной. Не знаю почему, но я тогда подумала, что мне очень хочется как-нибудь поболтать с ней долгим вечером. Я чувствовала на подсознательном уровне, что с ней точно есть о чем поговорить.

Кое-где все-таки просматривались силуэты окенов, однако они сразу же скрывались из виду, то ли замечая, то ли ощущая присутствие Луизы. Интересно, почему она опасна для них? И не опасна ли она для меня? Какая-то толика сомнения все-таки оставалась внутри. Мы наконец остановились у крыльца одного из домов. Поднявшись по маленьким каменным ступенькам, девушка открыла дверь и обернулась на меня.

– Правило номер один: никогда не открывай дверь, если не знаешь, куда она ведет, – с этими словами она вошла внутрь, а я поспешила за ней, опасаясь не успеть и снова оказаться одной на пороге.

Мы оказались в просторной прихожей с множеством крючков для одежды и, не став там задерживаться, прошли дальше. Внутри дом был очень просторным: высокие потолки, массивная дубовая мебель, грамотно расставленная по местам и лишь увеличивающая ощущение «грандиозности» обстановки. Я не успела толком все рассмотреть, мы вдруг остановились на перекрестке нескольких коридоров. Передо мной предстала внушительных размеров полукруглая комната, видимо служившая библиотекой или архивом. Казалось, не составит никакого труда потеряться в лабиринтах книжных стеллажей.

Вдруг прямо над моей головой пронеслась огромная тень, удаляющаяся вглубь комнаты. Сузив глаза и присмотревшись я поняла, что это птица. Мы с Луизой переглянулись:

– Советую быть поосторожнее, они не самые аккуратные создания, – она сняла с моего плеча крупное серое перо с перламутровыми переливами, – Держи, можешь оставить на память. Хотя, я думаю, ты еще не раз здесь появишься. Слушатель любит гостей.

– Слушатель? – недоуменно переспросила я.

– Да, мы так его называем. Честно говоря, никто уже и не помнит его настоящего имени. Слушатель ведёт записи обо всём, что происходит в мире людей. Все дело в его попугаях. Нигде больше ты не увидишь таких птиц. Они единственные способны беспрепятственно пересекать грань между мирами. Каждый день они отправляются туда, а по возвращении рассказывают своему хозяину обо всем, что успели увидеть. Он, в свою очередь, кропотливо записывает каждое слово.

– Но как это возможно? Эти попугаи едва ли могут остаться незамеченными, – я крутила в руках перо, которое по размеру превышало длину моего предплечья.

Луиза улыбнулась:

– Они невидимы для людей. Только существо Астрала способно видеть их и вступать в контакт.

– Но я ведь человек. И вы тоже… – голова начинала гудеть от объема новой информации.

– Я человек в прошлом, сейчас я вряд ли могу себя так назвать. Что касается тебя… Фактически, сейчас ты тоже отчасти существо Астрала, так как находишься в нем, хоть тебя и может прихлопнуть любой желающий. Тебя вообще не ввели в курс дела?

Я не знала, что мне ответить. Казалось, что мне не известно и тысячной доли всего того, что здесь происходит.

Внезапное появление хозяина дома заставило нас отложить диалог на потом. Перед нами предстал упитанного вида мужчина средних лет с тёмными волосами и бородой, одетый в официальный костюм. Под мышкой он держал несколько папок с документами.

– Я уже думал, мой слух меня обманывает, Луиза! Не видел тебя со времён последней революции!

– А ты попробуй чуть меньше общаться с птицами и чуть больше с людьми, может тогда станешь слышать лучше, – ёрничала Луиза. Было видно, что они оба рады этой встрече, – И, будь поаккуратней с революциями, я привела кое кого.

Кажется только тогда Слушатель заметил моё присутствие.

– Итак, как же вас зовут, юная леди? – он гостеприимно протянул мне руку для приветствия.

– Ингрид, – произнесла я, ответив на рукопожатие.

Услышав моё имя, он тут же бросил настороженный взгляд на Луизу. Что это могло значить?

– Очень приятно, Ингрид, что привело вас сюда?

– Она живет у Карла, ей нужно вернуться домой, – ответила за меня моя спутница.

– Он ещё не заходил ко мне сегодня, но непременно сделает это. Давайте пока присядем, – Слушатель потащил нас вглубь зала, параллельно расспрашивая о подробностях моего прибытия. Я мысленно готовилась в третий раз пересказывать свою историю.

– Тебе еще придется привыкнуть к отсутствию сна, первое время будет нелегко, – произнес он, когда мы уселись на просторном оранжевом диване, перед которым располагался невысокий столик, – Думаю, нам всем стоит выпить по чашечке кофе. Луиза, что скажешь?

– Я всегда за, – отозвалась девушка, поправляя рукав своего пальто.

– Может ты все-таки снимешь его? – вскинул бровь мужчина и, дождавшись моего согласия на кофе, удалился.

Луиза решила внять предложению Слушателя и стала расстегивать пуговицы пальто. Под ним скрывалось белое платье с рукавом в три четверти и высоким воротником. Перчатки она не сняла, но они были короткими и я вдруг заметила что-то необычное на внутренней стороне запястья её левой руки. Это была небольшая татуировка, однако я не успела её рассмотреть, так как девушка поспешила повернуть руку так, чтобы рисунка не было видно. Я никогда раньше не видела татуировок вживую, лишь знала о том, что их делают, вводя иглу с чернилами под кожу.

Вдруг мое внимание привлекло другое явление: та самая тень, пикировавшая надо мною несколько минут назад, сейчас летела в направлении стола.

Крупная птица приземлилась на лакированное дерево и, скользя по нему и цепляясь когтями, остановилась недалеко от меня. Она выглядела очень необычно: на концах перья были светло-жёлтыми, а у корня серыми. Своим массивным клювом этот попугай наверняка мог бы перекусить мне руку, если понадобится. Крупные серо-зелёные глаза изучали меня с нескрываемым любопытством. Я ощутила какое-то чувство дежавю, глядя в них. В тот момент я подумала, что никогда не встречала существа прекраснее.

– Только не делай резких движений, – предупредила меня Луиза.

В этот момент Слушатель вернулся с подносом и тремя кружками кофе.

– А ну брысь со стола, негодник, – приказным тоном произнёс он в адрес попугая.

Птица тут же неуклюже вспорхнула со стола и, обдав меня потоком воздуха, переместилась на один из книжных стеллажей.

– Простите, это Крокус, я уже давно безуспешно пытаюсь научить его хорошим манерам.

– По-моему он довольно мил, – произнесла я, – Не будьте с ним слишком строги.

Мужчина улыбнулся:

– Слышал, приятель? Тебя тут защищают.

– Мне казалось, что крокусы красного цвета…

– Кхм, да, но бывают и жёлтые, – замялся Слушатель, – Этих птиц так много, что скоро все имена закончатся.

– Он назвал одну Вильгельминой, – покачала головой Луиза, делая глоток кофе.

– Что ты имеешь против? – возмущенно спросил мужчина.

– Это не нормальное имя.

– Это нормальное имя.

– Если Вильгельмина – нормальное имя, то у меня рыжие волосы, – девушка деланно откинула свои светлые пряди за спину.

– О вкусах не спорят!

– Мне просто жаль несчастную птицу…

Было забавно наблюдать за их перепалкой. Казалось, они могут бесконечно пререкаться из собственной упрямости.

Вдруг Слушатель шутливо метнул в Луизу кубик сахара. Девушка рефлекторно подняла руку, заставляя его зависнуть в воздухе. Мгновенно посерьёзнев, она развернула кисть на себя, отчего кубик рассыпался в порошок, тут же упав в чашку. В этот момент я смогла разглядеть её татуировку. Это было число… «273» Рисунок был явно переделан, но не полностью, лишь последняя цифра. Раньше там была двойка, но зачем она исправлена? В этом числе явно был сокрыт какой-то тайный смысл. Но волновало сейчас не это, а то, каким образом Луиза только что оставила от сахара лишь мелкую пыль. И, если учесть, что сделала она это без особого труда, то, на что она способна, если постарается?

– Ладно, мне, пожалуй, пора, – произнесла девушка, поднимаясь. Она явно была не рада, что продемонстрировала свои способности, – Есть еще незаконченные дела, – она подала Слушателю знак глазами. Тогда мужчина тоже поднялся, и они направились вглубь архива, оставляя меня в одиночестве.

– Я скоро вернусь, – бросил Слушатель через плечо, прежде чем скрыться меж стеллажей.

Я не знала, чем мне себя занять, поэтому молча разглядывала обстановку, не переставая восхищаться высоким потолком. На незанятых полками частях стен висели масляные картины, вероятно, оригинальные. Я не удержалась от любопытства и поднялась с дивана.

Аккуратно ступая по дубовому полу, я заглянула меж книжных стеллажей. Луиза и Слушатель стояли у небольшого столика и что-то оживлённо обсуждали, вид у них был явно обеспокоенный. Я не могла расслышать их слов, лишь лёгкий гул их диалога доносился до меня. В руке у девушки была папка с пурпурным корешком.

Решив, что мне все равно не удастся ничего разузнать, я решила продолжить осматривать окрестности. Выскользнув в коридор, я некоторое время простояла молча, просто глядя в его конец, который находился совсем не близко. Интересно, сколько тут комнат?

Коридорные стены тоже были увешаны картинами. Кроме пейзажей и абстракционных зарисовок здесь встречались и портреты. Я вдруг заметила знакомые очертания и подошла ближе. Луиза улыбалась мне в одной из рамок. Наверное, именно тогда я смога оценить всю точность и глубину этих картин. Черты лица, цвет глаз, их блеск были переданы настолько точно… Казалось, что художник смог изобразить не только тело, но и душу на своем холсте, хоть я и знала Луизу всего пять минут.

Мне вдруг захотелось прикоснуться к этой картине, но я остановила себя, это пагубно влияет на краску. Похоже, что здесь и правда не стареют. Судя по трещинам на лакированной поверхности холста, картина была сделана не один десяток лет назад.

– Неплохо, правда? – послышался голос хозяйки портрета за моей спиной. Я дёрнулась от неожиданности. Как она подкралась так тихо?

– Это… Потрясающе, – отозвалась я.

В руках у Луизы до сих пор была та самая папка. Она была помечена номером 2813.

– Слушатель знает толк в искусстве, – кивнула она.

– Подождите, это его работа?

– Одна из немногих, – отозвался мужчина, тоже выходя в коридор. Все картины в этом доме нарисованы мной.

– Ещё успеешь повосхищаться, – усмехнулась Луиза, – И не перебарщивай с комплиментами, он тот еще нарцисс.

– Ну не больше тебя уж точно, – съязвил Слушатель, напрашиваясь на очередную дискуссию.

Девушка будто пропустила его слова мимо ушей.

Если вдруг станет скучно – заходи, Слушатель знает дорогу, – кивнула она мне и удалилась, одарив мужчину картинной улыбкой.

Я вернулась в зал со стеллажами, чтобы допить свой кофе. Слушатель шёл где-то сзади.

– Вы говорили, что у вас много птиц, но где они?

– Все мои попугаи возвращаются вечером, только этот лентяй всегда прилетает пораньше, – мужчина кивнул на Крокуса, все еще сидевшего на одной из полок. Птица, в свою очередь, недовольно щёлкнула клювом и спрятала голову под крыло, будто бы не желая слушать ничьих порицаний.

– Странный, наверное, для тебя денёк. Утром выйти из дома непонятно куда, а днём пить здесь кофе со Смертью.

– Со Смертью? – недоумевающе переспросила я.

– А, так ты не знаешь. Луиза, мы так её называем.

– Но почему?

– Она убила стольких людей и монстров, что я уже со счёта сбился. Уничтожить парочку окенов для неё – секундное дело.

– То есть это она превратила их в тёмное нечто? – мой разум отказывался это понимать.

– Ну конечно! – улыбнулся Слушатель, как будто мы говорим о чём-то абсолютно будничном. Не думаю, что Луиза рассчитывала на то, что я узнаю об этом.

Я провела почти целый день бок о бок с убийцей. Эта мысль не давала мне покоя.

Глава 5

– То есть вы весь день рассказывали хладнокровному убийце о своей жизни? – уточнил Чарльз, все меньше веря в правдивость данной истории. Хотя, признаться честно, едва ли вообще возможно поверить в эту историю. Огромные птицы, летающий в воздухе сахар… На что она рассчитывает, рассказывая очевидные выдумки? Однако доктор не спешил останавливать Ингрид, ведь это безвозвратно подорвёт её шаткое доверие. Ему также было интересно, как далеко зайдёт её фантазия в своём смелом порыве.

Тьма вокруг постепенно растворялась в лучах рассветного солнца. Они просидели на крыльце особняка не один час.

– Я не говорила слова хладнокровный, хотя тогда сложившаяся ситуация и правда напугала меня, – поправила его Ингрид.

– Я сделал такой вывод на основе вашего рассказа.

– На вашем месте я бы не торопилась, – повела бровью девушка, поднимаясь со ступенек, – Думаю, нам пора идти.

Было около шести часов утра, когда они подобрались к территории поместья. Тело отказывалось двигаться, окоченев от долгого сидения.

Есть какое-то особое спокойствие в раннем утре. То ли от осознания того, что весь мир вокруг еще спит и окружающий простор принадлежит только тебе одному, то ли от того, как освежает разум рассветная прохлада. Чувствуешь себя обновлённым, будто заря смывает с твоих плеч тяжёлый груз вчерашнего дня. Некое счастье ощущается в этой тишине, такое простое и… одинокое.

К удивлению доктора, оказавшись возле поместья, они не направились в сторону ворот. Ингрид ловко прошмыгнула между двумя высокими туями, служившими живой изгородью. Чарльз последовал за ней и оказался посреди сада, на который выходила терраса – место их вчерашней встречи.

– То есть вы нарочно заставили меня лезть через огромные ворота, когда можно было пройти здесь?

– Похоже на то, – невинно пожала плечами девушка, доставая из волос маленькую зелёную веточку.

– Вы точно хотите от меня избавиться, – обречённо вздохнул доктор.

– Было бы непоэтично избавляться от вас таким образом – проговорила Ингрид, разворачиваясь в сторону террасы.

– А что тогда поэтично?

Она остановилась:

– Яд, смертельный испуг, помешательство… – шутливо загибая пальцы перечисляла девушка, – Однако ваша компания меня не обременяет, поэтому я не стала бы этого делать.

«Несносный ребёнок» – пронеслось в голове Чарльза.

Какой бы взрослой она себя ни считала, она все равно была ребёнком. Быть может, еще большим, чем её приземлённая кузина, о которой она так нелестно отзывалась. Эта черта характера порой умиляла, но в основном раздражала, а иногда даже разочаровывала. Доктор мысленно сокрушался. И ведь хватило же смелости отправиться непонятно куда посреди ночи, или глупости… Может он зря теряет здесь время?

– Не забывайте, что я могу сам отказаться работать с вами без объяснения причины, – он совершил ответный выпад.

– Это было бы весьма прискорбно, – удаляясь ответила Ингрид.

– Почему же? – вдруг спросил мужчина, когда она уже стояла на крыльце.

Вновь развернувшись, она несколько секунд смотрела в его глаза:

– Вы хороший слушатель.

Затем она перевела взгляд куда-то выше и скрылась в дверном проёме.

Секунду спустя на голову Чарльзу упал персик. Потирая затылок он недоумённо поднял глаза вверх, разглядывая дерево над собой. Все плоды на нём были ещё слишком неспелыми, чтобы так легко падать с веток.

Ещё немного постояв он тоже направился в дом. Обувь скользила по мокрой траве, издавая неприятный скрип.

Золотистый утренний свет лениво проникал в пустую столовую сквозь широкие окна. Дюжина тёмных дубовых стульев были расставлены вокруг стола как под линейку. Через несколько часов это помещение наполнится гамом пробудившейся семьи, а пока лишь Ингрид бесшумной тенью скользила по матовой плитке, доставая посуду из стеклянного шкафа.

Чарльз заметил её за секунду до того, как за ней закрылась дверь, вероятно, ведущая на кухню. На одном из подоконников стояла пепельница с тлеющей сигаретой внутри. Когда она успела её выкурить? И весьма опрометчиво было оставлять её здесь, хотя доктор почти был уверен, что она сделала это специально.

Девушка не заставила себя долго ждать и совсем скоро вернулась с заварником в руках.

– Вы будете чай или кофе?

– Кофе, пожалуй. После таких ночных прогулок он мне просто необходим, – отозвался мужчина. Ингрид молча развернулась, направляясь за ещё одной чашкой. Спустя ещё несколько минут её хаотичных перемещений по столовой всё к завтраку было готово.

– Вы всегда завтракаете так рано? – поинтересовался доктор, садясь напротив пациентки.

Она кивнула, помешивая кофе серебряной ложечкой.

– Я ведь уже говорила. Все слишком громкие. Но это не их проблема, а моя. Мне проще спрятаться и не создавать никому из нас трудности. Да и не хочется в очередной раз выслушивать от матери план моей «идеальной» жизни.

– Неужели все так плохо? – спросил Чарльз, откусывая кусок тартинки.

Девушка отложила ложку и изобразила напыщенное выражение лица:

– Ингрид, перестань читать по ночам, мешки под глазами тебя не красят! – подражая тону своей матери проговорила она, – Дорогая, ты непременно должна пойти на воскресный прием, там будет вся семья де Мартелей… Ты снова одета в чёрное, сколько повторять, что за траур?

Закончив свою пародию она устало закатила глаза:

– Примерно так все обстоит.

– Но, что вас не устраивает в вашей жизни? Мне казалось, все девушки мечтают о торжественных приемах и прочих светских мероприятиях.

– Мне не интересна жизнь, придуманная для меня моей матерью, – ответила она, поправляя столовые приборы на салфетке, – Я хочу сделать что-то стоящее, стать кем-то. Мне не хотелось бы быть просто замужней дамой с собачкой, детьми и дорогими украшениями. Такая жизнь видится мне скучной, однообразной, полной пустого притворства. Одно представление о таком будущем уже угнетает меня.

Доктор внимательно слушал её. Немного поразмыслив, он обвёл глазами предметы на столе.

– Смотрите, – он поставил перед Ингрид фарфоровую сахарницу, – Это сахарница. Она предназначена для того, чтобы хранить в ней сахар. Да, я потрясающе проницателен, – добавил он, заметив её легкий смешок, – Но никто не может запретить мне насыпать сюда морфий, или разбить её, или использовать как шкатулку для драгоценностей… Так же и с вашей жизнью. Только вы выбираете свое предназначение.

– Всё не может быть так просто, – возразила девушка после короткой паузы, – Как бы там ни было, из сахарницы не сделать телескоп или компас.

– Вы воспринимаете это слишком буквально. Нашу жизнь можно представить, как сосуд, который мы наполняем избранным нами смыслом, – Чарльз высыпал содержимое сахарницы на чайное блюдце, – Да, у каждого из нас разные возможности. Я должен был всю жизнь провести в полях в пригороде Марселя, – он вынул из вазы на столе маленькую веточку лаванды, – Однако сейчас я здесь перед вами и рассуждаю о жизни на примере фарфоровой утвари, – он опустил в сахарницу свои карманные часы на цепочке и накрыл крышкой, – Не совсем складно, но, я думаю, вы меня поняли.

Ингрид молча переводила взгляд с доктора на сахарницу и обратно.

– Но ведь в эту сахарницу не поместится даже самая маленькая книга, – произнесла она, скрестив руки на груди.

Мужчина улыбнулся:

– А как насчет ключа от личной библиотеки?

***

К обеду доктор вернулся в свою квартирку в Париже. Поднимаясь по скользким ступенькам он поймал на себе суровый взгляд старушки-экономки:

– Вы не предупредили, что уедете, – пробурчала она, пряча в карман связку ключей.

– Простите, я совсем забыл об этом, – смущённо проговорил мужчина и поспешил скрыться за дверью.

Разобрав небольшую горстку писем на столе, доктор взялся за планирование своего графика на грядущую неделю. Они с Ингрид условились встретиться в его кабинете через два дня для следующего сеанса. Сложно было разобраться во всей этой истории. Вероятно, её рассказ о параллельной вселенной играет немалую роль и сказывается на её самочувствии.

Чарльз открыл свой блокнот для заметок на странице, помеченной фамилией Лабониэр, и сделал ещё несколько записей:

«Речь разборчивая, плавная, повествование цельное. Наблюдается отчуждённость от общества, ночное бодрствование.»

Он задумался. Точно ли проблема состоит в нарушениях психики? Возможно, ей просто нужно несколько сеансов терапии и понимающий собеседник. С другой стороны, он еще не проводил опрос касаемо её самочувствия, слишком сильно углубившись в рассказы о летающих головастиках.

Немного поразмыслив, доктор решил, что ему непременно стоит встретиться с прошлым психиатром Ингрид, по совместительству являвшимся его хорошим знакомым, чтобы обсудить всю клиническую картину. Быстро составив небольшое письмо, он подписал конверт и отложил его в сторону, решив отправить завтра. Барти постоянно куда-то прогуливался, поэтому его невозможно было застать дома.

Закончив с планированием, Чарльз устало потянулся. Его неумолимо клонило в сон. Неудивительно, кто бы смог сохранить бодрость после таких ночных похождений? Некоторое время он сопротивлялся и уже собирался сделать себе ещё одну чашку кофе, однако не заметил, как отключился прямо в рабочем кресле.

Когда доктор открыл глаза часы показывали половину седьмого. Он спал до самого вечера. Мысленно поругав себя за подобное нарушение режима, мужчина с трудом поднялся на ноги. Нужно сказать, он выбрал не самое удачное место для послеобеденной дрёмы, и теперь его итак настрадавшиеся ноги гудели в два раза сильнее.

Ещё некоторое время Чарльз бесцельно бродил по комнатам, пытаясь найти себе какое-нибудь полезное занятие, но потом сдался, понимая, что он слишком утомлён для работы и слишком бодр для сна. Тогда доктор снял с вешалки пальто и шляпу, направляясь совершить очередную вечернюю прогулку.

Оказавшись на улице, он просто побрёл в случайном направлении, погружаясь в свои мысли. Так интересно, что порой побыть одному удается лишь в окружении десятков людей. Они словно подвижные декорации к картинке, на которую ты почти не обращаешь внимания, устремив взор на старый пыльный тротуар под ногами. И бредёшь, бредёшь… не имея конечной цели маршрута.

Чарльз не знал сколько времени прошло с момента, когда он вышел из квартиры. Начинало холодать, однако возвращаться домой не хотелось. Он вдруг увидел знакомую вывеску на дальнем конце улицы.

В трактире царила привычно оживлённая атмосфера. Подошва прилипала к старому, мощёному каменной плиткой полу, на который каждый день проливались литры пива. Повесив пальто и шляпу, доктор направился к барной стойке.

Держа стакан с виски в руке и сидя на высоком стуле, он развернулся в сторону импровизированной сцены в дальнем углу бара. Там, как и всегда, выступало трио уличных музыкантов, с которыми он познакомился несколько лет назад. Ребекка – молодая смуглая итальянка с угловатым лицом и слегка впалыми, выразительно подведёнными карими глазами, бывшая солисткой этого маленького оркестра и обладавшая потрясающим контральто, улыбнулась, увидев Чарльза среди посетителей. Её полусобранные тёмные волосы поблескивали на свету. Ей не нравились замысловатые причёски и она всегда бы оставляла их распущенными, если бы это было позволено этикетом. Поль, игравший на виолончели, тоже заметил доктора и кивнул Кристиану, которого почти не было видно за пианино.

Эти трое приехали в Париж из Италии в поисках лучшей жизни. По правде говоря, доктор мало что знал о биографии Поля и Кристиана, они не любили говорить о прошлом. Ребекка же рассказывала о себе более охотно, хоть судьба у неё была не из лёгких.

Она выросла в приюте при церкви, где пела в хоре.

– Я никогда не знала своих родителей, – рассказывала девушка однажды, – Говорят, мать оставила меня на пороге церкви с небольшой запиской, где просила позаботиться обо мне. Хороша матушка, правда? А потом я встретила этих двоих. Кристиан рассказал мне о плане поездки во Францию, тогда я напросилась с ними. Терять было нечего. Мы начали выступать недалеко от Триумфальной арки, пока не попали сюда.

Чарльз всегда любил наблюдать за тем, как она меняется на сцене в зависимости от исполняемой ею песни. Ребекка бывала провокационной и дерзкой, скромной и таинственной, спокойной и лиричной. Она умела пропускать музыку через себя и передавать свои чувства окружающим. Вряд ли она смогла бы жить без этого, ведь даже после выступлений девушка постоянно напевала простые мелодии себе под нос.

Доктор всегда приходил в бар очень поздно и оставался до самого закрытия. Он выписывал рецепты на лекарства его владельцу и потому пользовался некоторыми привилегиями.

– Где ты пропадал, негодник? – Ребекка обняла его со спины, дождавшись, пока последний старик выйдет на улицу, расплатившись грязной мелочью.

– Появились срочные дела за городом, – ответил мужчина, пока она присаживалась рядом.

– Очередной богатенький граф стал жертвой старческого маразма? – ухмыльнулась она, болтая ногами на барном стуле.

– Я ведь говорил, что не имею права разглашать информацию о своих пациентах. Это запрещает врачебная этика.

– Ох, вечно ты такой занудный, – протянула девушка, делая глоток виски из переданного барменом стакана.

– Бекс, прекрати, тебе уже не раз объясняли, – прервал её подошедший Кристиан.

Она ответила ему что-то на беглом итальянском, поправляя волосы. Они легко могли бы сойти за брата и сестру, ведь были очень похожи.

– А где Поль? – добавила Ребекка, вновь перейдя на французский.

– Как обычно возится со своей виолончелью.

– Я уже иду! – послышался голос музыканта из другой части бара.

– Вечно он так долго, – вздохнула девушка, крутя на стойке уже пустой стакан.

– Ну вам ведь не надо тащить с собой инструменты, – возразил доктор.

– Никто не заставляет его каждый раз таскать эту громадину с собой, Поль запросто мог бы оставлять её здесь. Но он печётся об этой виолончели так, будто собирается на ней жениться.

– Простите, волос на смычке порвался, – виновато проговорил высокий юноша с русыми волосами и бледными веснушками по всему лицу, идущий с виолончелью в футляре наперевес.

– Наконец-то, – хором произнесли Кристиан и Ребекка, уже натягивая верхнюю одежду.

– Эй, Чарльз, ты с нами? – окликнул его Поль уже у выхода.

– Пожалуй, – кивнул доктор, оставляя на стойке несколько монет.

Он нагнал их уже на улице. Кристиан прикуривал сигарету, а Ребекка звонко смеялась с какой-то его шутки.

– Ну что, идём? – спросила девушка, и они двинулись по пустынной улочке, едва освещаемой старым фонарём.

Находясь в компании этих мечтательных музыкантов Чарльз всегда чувствовал себя каким-то скучным стариком, хоть превосходил их в возрасте всего на несколько лет. Они умели жить одним днём, что в некотором плане даже неплохо. Могли запросто начать петь Марсельезу во всё горло, когда на улице уже давно за полночь. Этим троим было наплевать на правила. Они не раз убегали от местной полиции из-за своих безобидных проделок. Рядом с ними всегда ощущался этот прохладный дух бурной молодости, свободы и беззаботности.

– Спорим на франк, что я перепрыгну на тот берег? – вдруг обратился Кристиан к Полю, когда они проходили мимо узкого канала.

– Ты ведь промокнешь! – попыталась остановить его Ребекка.

– Спорим! – с азартом в голосе ответил юноша.

Тогда Кристиан, не поддаваясь на уговоры подруги, разбежался и одним лёгким прыжком оказался на противоположной стороне канала.

– Ты должен мне один франк! – гордо крикнул он оттуда.

– Как дети! – смеялась Ребекка, пока герой дня пытался вернуться на нужный берег.

Кое-как перепрыгнув назад и чуть не свалившись в канал, Кристиан подошёл к девушке и обнял её за талию.

Иногда Чарльзу становилось жалко Поля, ведь временами эти двое слишком сильно увлекались друг другом, оставляя его уныло плестись позади.

Оставшаяся часть пути прошла без провокационных происшествий, но в такой же приподнятой палитре настроений.

Они остановились у маленького подъезда одного из домов.

– Может поднимешься? – предложил Кристиан, шаря по карманам в поисках ключей.

– Да, расскажешь о каком-нибудь психозе или неврозе, – поддержала его Ребекка.

– Благодарю, но нет. Завтра много дел, мне пора возвращаться домой, – вежливо отказался доктор.

– Ладно, но пообещай, что будешь заходить почаще! Без тебя в трактире совсем скучно, – девушка обняла его на прощанье.

– Хорошо, – улыбнулся Чарльз, вдыхая цветочный аромат её духов и, пожав руки Кристиану и Полю, двинулся в направлении дома.

Прежде чем свернуть за угол, доктор успел заметить, как в нескольких окнах загорелся свет. Он уже не раз бывал в их съёмной квартирке, скромной, но весьма уютной. Там всегда царил некий хаос: везде были разложены высокие стопки книг, иногда доходившие чуть ли не до потолка, множество полных пепельниц, которые всегда вытряхивала только Ребекка, сетуя на неаккуратность своих сожителей, узкий межкомнатный коридор заканчивался старой белой дверью, ведущей в кладовую с кучей винных бутылок.

В этой квартире всегда звучала музыка, зачастую исполняемая самими её жителями. Нередко там гостили и другие музыканты. Про себя доктор называл это место «Штабом бессмертной молодости», хотя и понимал, что всего через несколько лет от него останется лишь пустое воспоминание.

Сейчас никто из этого, на первый взгляд неразлучного трио еще не осознаёт, что они не смогут вечно оставаться трактирными музыкантами и всю жизнь веселиться в этой маленькой квартире в компании дешёвого вина.

Что может послужить причиной их распада? Возможно, однажды Поль устанет быть лишним мальчиком с виолончелью, или же Кристиана и Ребекку ждёт внезапный разрыв, который безвозвратно уничтожит их музыкальный коллектив, или они просто отправятся каждый в своё плавание, оставшись хорошими друзьями и погрязнув в будничной рутине дней.

Как бы там ни было – финал один. Молодость заканчивается. И почему доктор рассуждал об этом по пути домой? Он явно не умел наслаждаться настоящим, постоянно живя опасениями о будущем.

– Ты слишком много думаешь, – произнёс он вслух, пытаясь отогнать ненужные мысли.

По возвращении домой Чарльза ожидал внезапный сюрприз. Экономка, видимо услышавшая его шаги, тут же появилась непонятно откуда. И почему она не спит в такое позднее время?

– Вам письмо, – она протянула ему небольшой конверт.

– Спасибо, – доктор забрал конверт, параллельно поворачивая ключ в замке, – Доброй ночи.

Закрыв за собой дверь и в очередной раз за день повесив одежду, мужчина направился в гостиную с конвертом в руке. Он решил растопить камин, ночь выдалась прохладной. Когда рыжие языки пламени весело приплясывали, охватывая сухие дрова, доктор внимательно осмотрел полученный конверт. Печать не сломана, никаких следов вскрытия нет. Подпись сделана знакомым почерком. Это был Барти, какая удача.

Сломав печать, он принялся читать послание. Оно оказалось весьма коротким и торопливым, будто было написано в спешке.

«Дорогой Чарльз,

До меня дошли сведения, что ты взялся за ту пациентку, о которой я писал тебе ранее. Я настаиваю на том, что нам необходимо встретиться завтра. Ты должен кое-что знать о ней.

Я зайду к тебе завтра в десять часов. Боюсь, это не может ждать до вечера.

С уважением,

Бартемиус Фурнье.»

Несколько раз перечитав текст, Чарльз сложил листок пополам и присел на мягкую софу. Он ещё долго молча вглядывался в языки пламени. Барти не любил совершать визиты к кому-либо просто так, что же такого ему известно об Ингрид, раз он так торопится?

Глава 6

Чарльза разбудил настойчивый стук в дверь, доносившийся из прихожей. Доктор уснул прямо на софе в гостиной и теперь пытался привести в порядок события вчерашнего дня, одновременно с этим расправляя помятую рубашку.

Стук не прекращался. Мужчина взглянул на часы: пятнадцать минут одиннадцатого.

Выругавшись, Чарльз поспешил в прихожую и отворил дверь. За ней оказался невысокий мужчина средних лет, немного полноватый, с круглым лицом. Налитые кровью тёмные глаза беспокойно бегали по сторонам. На нём были шляпа, залатанное кремовое пальто и тёмные брюки. Лакированные туфли были слегка ободраны на носах. Мужчина нервно теребил в руках небольшой саквояж с позолоченными застёжками. Он был известен Чарльзу, как Доктор Бартемиус Фурнье.

– Ну наконец-то! – сбивчиво выдохнул Барти, – Пойдём скорее! – он чуть ли не силой затолкал доктора в его собственную прихожую и шумно захлопнул дверь.

Бартемиус был тридцатичетырехлетним психиатром. Ранее он работал доктором в психиатрическом учреждении, в котором Чарльз когда-то проходил практику. В самом начале их знакомства Барти был весьма щедр на советы, наслаждаясь тем, как юный практикант дотошно следует его инструкциям. Однако очень скоро Чарльз вырос из этих рекомендаций и из этой больницы, продолжив совершенствовать свои навыки в более престижном учреждении. Барти тоже не стоял на месте и вскоре заинтересовался фармацевтикой. Теперь главной его целью была разработка лекарств для облегчения жизни душевнобольных. Дела с этим шли не весьма удачно, так как ему уже неоднократно отказывали в финансировании в связи с токсичностью разрабатываемых препаратов.

– Почему так долго, Чарльз? – возмущенно поинтересовался мужчина, торопливо вешая пальто и шляпу.

Доктор хотел было что-то ответить, но был ошарашен подозрительным поведением своего коллеги, который не дожидаясь приглашения направился вглубь коридора.

Они прошли в рабочий кабинет.

– Прости, я не ожидал, что буду спать так долго, – все-таки произнёс Чарльз.

– Нет времени для оправданий, – протараторил Барти, ставя на стол свой саквояж, – Нам нужно поговорить об Ингрид.

Доктор вдруг заметил, что у Бартемиуса трясутся руки.

– Ты что опять тестировал на себе свои препараты?

– Я?! Нет! И вообще… Стоп, что? Сейчас не об этом, – речь Барти была абслютно бессвязна, – Либо мы сейчас поговорим о том, о чем собирались, либо я ухожу!

– Я внимательно слушаю, – процедил сквозь зубы Чарльз, раздраженный резкостью своего коллеги.

– Я сильно рискую, приходя сюда сегодня, но ты мой друг и я хочу предостеречь тебя. Эта пациентка очень опасна, – Его речь внезапно выровнялась, – За всю свою карьеру я видел многое, но такого – никогда.

Доктор издал лёгкий смешок.

– Прошу тебя, будь осторожен. Она истинный ночной кошмар. Никогда не теряй бдительности в её присутствии…

Мужчина молча слушал его, подперев голову кулаком, на его лице играла саркастическая усмешка.

– Барти, если девочка-подросток заперла тебя в кладовой, это еще не значит, что она представляет смертельную угрозу обществу.

Услышав это, Бартемиус обиженно поджал губы.

– И, знаешь, я не осуждаю её поступок, – добавил доктор, деловито разглядывая свои ногти, – Порой ты бываешь таким занудным.

– Чарльз! – он возмущённо стукнул по столу, – Я рассказываю тебе серьёзные вещи, а ты находишь это весёлым?

– Хорошо, извини, – примирительно приподняв руки ответил мужчина, – В этих рассказах нет ничего смешного, но зато в раздувающем ноздри от ярости психиатре напротив меня…

– Пинье! – прервал его на полуслове уже и без того немало взвинченный Барти. Его голос смешно истончался под воздействием эмоций и напоминал поросячий визг, это всегда забавляло Чарльза.

Доктор вдруг поймал себя на мысли, что сейчас выглядит в точности как Ингрид, пока разъярённый Бартемиус призывает его проявить хоть немного серьёзности.

Их беседа длилась еще около получаса. Всё это время Барти фанатично отстаивал свою позицию.

– Я знал, что ты мне не поверишь! – с этими словами он отпер свой чемодан, где смешались в кучу кипы бумаг, будто их разом смели внутрь со стола и захлопнули крышку.

– Как тут вообще можно что-то найти? – удивился Чарльз, наблюдая за тем, как его друг роется в документах, бормоча что-то неразборчивое себе под нос.

– Так… Вот! – вдруг воскликнул он, протягивая доктору несколько тонких серых папок, слегка ободранных по краям.

Открыв одну из них, Чарльз обнаружил досье Ингрид с подробной информацией о ходе лечения, симптомах и лекарствах.

– Приступы агрессии, отказ от приема лекарств, неадекватное поведение, психоз… – вслух читал доктор.

– Пойми, она опасна. И, знаешь, – он понизил тон голоса, будто их могли услышать, – порой мне кажется, что это не психическое расстройство, а одержимость… дьяволом.

Чарльз переводил взгляд с досье на коллегу и обратно. Затем он рассмеялся:

– Барти, ну ты же умный человек, тем более врач! Не ожидал услышать от тебя подобной ерунды!

– Я клянусь тебе! Рядом с ней создается ощущение, что она способна проникнуть в мой разум. Её организм не брали никакие препараты. Я максимально увеличивал дозы. При таких количествах едва ли взрослый человек сможет твёрдо стоять на ногах, не говоря уже о подростке.

– Может она просто их не принимала? Ты же знаешь, что многие пациенты идут на хитрость и делают вид, что глотают таблетки.

– Я вводил препараты внутривенно, поэтому исключено.

– Хорошо, но, раз она такая опасная и никак не поддается лечению, то почему ты вел это дело целый год?

– Я думаю, ты и сам знаешь ответ. Её мать хорошо платила.

И правда. Накануне утром, когда Чарльз уезжал из поместья, Альма Лабониэр вручила ему чек на весьма внушительную сумму, в несколько раз превышающую стоимость проведенных сеансов. Когда доктор попытался отказаться, она даже слушать не стала, пояснив, что надбавка причитается за повышенную секретность. Неудивительно, что помешанный на своих экспериментах Бартемиус цеплялся за дополнительный источник дохода.

– А к чему ты пришёл в ходе своей работы?

– В том то и дело! – воскликнул Барти, вырывая у него из рук досье и неосторожно листая страницы. Налицо многие признаки циркулярного психоза, но и бесспорные симптомы шизофрении. А, как ты знаешь, они не могут сосуществовать вместе. Вполне вероятен невроз навязчивых состояний… В общем, все очень сложно.

– А предпосылки развития?

– Возможно, наследственность, или черепно-мозговая травма. Я в курсе лишь об одной, но их могло быть больше.

– Подожди, черепно-мозговая травма? – удивился Чарльз, – Никто не сказал мне об этом.

Барти ухмыльнулся:

– Другого я и не ожидал. Я догадывался, что её мать постарается это скрыть. Я очень рискую, говоря тебе это. Я впервые появился в поместье Лабониэр чуть меньше двух лет назад. Тогда мне показали пятнадцатилетнюю девочку в плачевном состоянии. Сказали, что накануне она упала с лошади в лесу и после стала бредить о каких-то головастиках. В тот же день её отец уехал на охоту и не вернулся. Его нашли в том самом лесу, а неподалёку тело убитой лошади Ингрид с налитыми кровью глазами и сломанной ногой, которая точно не могла послужить причиной смерти.

– А что насчет смерти отца? – поинтересовался Чарльз.

– Я не знаю точно, но поговаривают, что там тоже все очень смутно. Тело было частично разорвано дикими животными, когда его нашли, но вскрытие показало, что смерть наступила гораздо раньше. Точную причину определить было невозможно, так как не все его части удалось найти, одной из версий было убийство. А Ингрид – единственная, кто был в лесу в тот вечер, кроме лучшего друга усопшего, который на некоторое время потерял графа Лабониэра из виду, а после лишь нашел его мертвое тело.

– То есть ты хочешь сказать, что она убила своего отца, но зачем?

– Я не знаю, Чарльз. Но я уверен, что она способна на такое. Однажды она пригвоздила рукав моей рубашки к столешнице, воткнув в него вилку всего в нескольких миллиметрах от плоти. В один момент все стало так плохо, что мы вынуждены были изолировать её в отдельную комнату, однако она все равно нашла способ сбежать, находясь под воздействием сильнейших успокоительных средств. Поверь, за этим милым личиком скрывается образ истинного безумия.

Доктор молча обдумывал услышанное, напряжённо закусив губу.

– Она не рассказывала тебе о каком-то ином мире?

– Эм, да, – Барти кашлянул, – Я слышал от неё что-то подобное. У меня есть две теории на этот счет: либо это галлюцинации, либо в ходе черепно-мозговой травмы она на некоторое время потеряла связь между сном и явью. Юные умы очень хрупки. Вполне возможно, что убийство было совершено ею в состоянии аффекта.

– Подожди, ты ведь даже не знаешь, была ли это она! – Чарльз начинал выходить из себя.

– В любом случае, мы этого не узнаем. Её мать быстро замяла дело, не желая предавать ситуацию лишней огласке.

– Но почему?

Барти усмехнулся:

– Ты как будто вчера родился! Они же крупные бизнесмены, едва ли у них все в порядке с документацией, поэтому она не хотела, чтобы кто-то лишний раз совал туда нос. Альма просто переоформила на себя долю мужа, а официальной причиной смерти был объявлен несчастный случай.

– Но ведь у Ингрид есть три старших брата. Трое законных наследников…

– Завещания почивший Лабониэр не оставил, а его сыновья не были заинтересованы в том, чтобы делить между собой деньги отца. У каждого из них есть свое дело, никак не связанное с виноградниками, а, так как Альма наотрез отказалась продавать долю мужа компании, они отказались от наследства в её пользу.

– Эта история не кажется тебе чересчур запутанной? Когда это такое было, чтобы графы не оставляли завещаний? Кому могла быть выгодна его внезапная смерть?

– Не знаю, Чарльз. Сыновья живут в достатке и отказались от наследства. Альме не было смысла присваивать долю мужа и брать на себя ответственность управления семейным делом… А никто другой и не извлёк из ситуации никакой выгоды, поэтому версия с Ингрид и внезапным помутнением рассудка кажется весьма правдоподобной.

– А мне кажется, что ты буквально притягиваешь факты за уши. Могло произойти все, что угодно: на него мог напасть медведь, или он сам упал с лошади, в то время как Ингрид могла просто оказаться не в том месте не в то время!

– Я не собираюсь вступать с тобой в спор. Я рассказал тебе все, что знаю. Делай с этой информацией что хочешь. Мне пора идти, я обещал жене, что вернусь к обеду, – Барти сделался мрачным и угрюмым.

– Ладно, спасибо, что пришел. И… – доктор покосился на серые папки в его руках, – Может все-таки оставишь мне их?

– А, да, конечно. Они все равно мне больше не нужны, – Бартемиус протянул ему бумаги, однако в последний момент будто бы передумал отдавать их, поэтому несколько секунд мертвой хваткой цеплялся за папки, никак не давая Чарльзу забрать их.

– Ты в порядке? – недоумённо спросил доктор.

– Д-да, прости, все хорошо, – его глаза нервно бегали в разные стороны, а пальцы подрагивали.

– Может я принесу стакан воды? – предложил Чарльз.

– Нет, нет, не надо! – резковатым тоном ответил Барти. Он схватил свой чемодан и быстрым шагом направился в прихожую.

– Ты должен перестать принимать эту дрянь. Она же должна действовать на психов. Что толку от того, что ты испытываешь все на себе?! – догоняя его сокрушался доктор.

– Все дело в побочных действиях. Их слишком много и я пытаюсь от них избавиться, – пропыхтел Бартемиус, с усилием застёгивая пуговицы пальто.

– Барти, ты сведешь себя в могилу… – вздохнул Чарльз.

***

После ухода коллеги Чарльз некоторое время молча бродил по квартире. Да, эти стены знавали и лучшие времена. Когда-то здесь кипела жизнь, а сейчас об этом напоминали лишь выгоревшие на солнце старые фотографии. Барти не раз говорил, что этому жилищу катастрофически не хватает женской руки, но доктор всегда отмахивался от его слов. Он не считал брак чем-то обязательным и был совершенно не против оставаться холостым до конца своей жизни.

Чарльз остановился у белой стеклянной двери в самом конце коридора, она всегда была заперта. Это была комната жены его покойного наставника. Нащупав ключи в кармане, он отворил дверь и вошел внутрь.

Пространство было залито золотистым полуденным светом, проникавшим внутрь сквозь два широких окна. Здесь всегда царил идеальный порядок: аккуратно заправленная постель, небольшая стопка книг на письменном столе, размещенная рядом с пером и чернильницей, два массивных книжных шкафа. Все это было покрыто толстым слоем пыли, ведь сюда уже давно никто не заходил.

Её звали Изабель, но она всегда просила называть себя Изой.

– Изабе-е-ель… Словно кличка старой козы, – смеялась она при их первой встрече, когда Чарльз ещё юным мальчиком переехал в Париж.

Иза была лучезарной женщиной средних лет. С русыми волосами, доходившими до лопаток, болотного цвета глазами, всегда смотревшими с мягкостью и добротой, с фарфоровой кожей, худощавого телосложения. Чарльз всегда удивлялся, как Изабель вообще вышла замуж за Паскаля – его наставника. Они были абсолютно противоположны: всегда серьёзный, немного суровый доктор и мечтательная, местами наивная танцовщица. Да, она танцевала балет в театре и была весьма успешна, пока однажды не сломала лодыжку. Эта досадная травма навсегда положила конец её театральному будущему. Как ни странно, это не сломило такую, казалось бы, хрупкую Изабель. Она отнеслась к произошедшему философски и просто двинулась дальше, став преподавать хореографию в одной из парижских академий. Чарльз так и не узнал, как она встретила Паскаля.