Навигатор по цифровому образованию бесплатное чтение

Новые технологии, старые рефлексы

Катрин Пассиг

В этом тексте речь пойдет об ошибках, которые мы сами постоянно допускаем, когда нужно распознать и оценить изменения в повседневной жизни, а также научиться жить в этих новых условиях. Я попробую объяснить, как, по возможности, не говорить о будущем ничего, о чем скоро пожалеешь – причем пожалеешь довольно скоро. Собственно говоря, речь идет не столько о предсказании будущего, сколько о понимании настоящего.

Михаэль Буковски пишет в Twitter: «Небольшая аппроксимация: сегодня 75 % людей живут ментально в XIX веке, 20 % – в XX веке, а остальные сейчас»[9].

Мы очень много говорим о будущем, хотя знаем далеко не все и о настоящем. Обычно я зарабатываю на жизнь тем, что в своих лекциях объясняю не будущее и даже не настоящее, а изменения, которые произошли уже лет пять-десять назад. Дэн Гарднер описывает в своей книге «Футуристическая болтология: почему прогнозы экспертов не сбываются – и почему мы все равно им верим» («Future Babble: Why Expert Predictions Fail – and Why We Believe Them Anyway») (2010) «глубоко укоренившееся неприятие неизвестности», но большинство проблем, которые возникают в связи с переменами, мало связаны с неизвестностью. Почти наверняка – точнее говоря, этого невозможно не заметить – все перемены, о которых говорят эксперты и исследователи, уже произошли: мобильный интернет и его последствия, растущая в целом мобильность, коворкинговые пространства и трансформация рабочего места, интернет вещей и так далее. Мы знаем далеко не все и о настоящем. В большинстве случаев прогнозы на будущее не нужны. Для того, чтобы быть впереди всех, достаточно не терять связи с настоящим – как частному лицу или компании.

Я обращаюсь здесь не к старшему поколению. Эти проблемы касаются всех нас. Я еще помню день, когда мой друг впервые показал мне интернет, точнее WWW[10]. Что я тогда подумала? В общем-то ничего. Я посмотрела и подумала: «Опять будет что-то вроде BTX[11]», то есть скучное изобретение для законченных компьютерных фанатов. А мне тогда было 23 года, так что это никак не было проблемой моего преклонного возраста.

Есть утешительная запись в блоге Кевина Келли под заголовком «Цифровые явления, по поводу которых я ошибался» («Digital Things I’ve Been Wrong About»), появившаяся в 2008 году: в 1990 году он считал графический редактор Photoshop баловством, струйные принтеры не слишком перспективными, в середине 90-х был уверен, что игра «The Sims» наверняка провалится, а его мнение об интернет-аукционе eBay сегодня кажется «настолько неверным, что это уже даже не смешно». Такое может произойти с каждым. Мы не можем избежать неверных оценок, но можем попробовать избежать самых распространенных ловушек.

Многим из нас иногда платят за то, что мы выступаем в качестве экспертов. Чаще всего экспертами мы не являемся, но все равно должны как-то реагировать на перемены вокруг нас. И, прежде чем мы сможем реагировать, мы должны сначала заметить, как что-то меняется. Это не так просто. Чаще всего наша голова работает против нас. Но поскольку она всегда это делает похожим образом, должна существовать возможность определить по крайней мере несколько признаков, по которым можно узнать негодные аргументы.

В 2009-м я написала статью об ошибочных прогнозах. Она называется так же, как и книга, в которой была опубликована в 2013 году: «Стандартные ситуации в критике технологии». Это был довольно забавный текст, который до сих пор часто цитируют. К сожалению, весь он – большая ошибка. Он нравится технооптимистам, потому что выставляет скептиков дураками. Очень легко смеяться над прогнозами в целом, и в эту ловушку я попалась. Можно найти огромное количество ошибочных прогнозов, и благодаря интернету это стало еще легче. Но существование всех этих ошибочных прогнозов само по себе еще ничего не доказывает. Дэн Гарднер пишет, почему так сложно понять, каков процент ошибочных прогнозов от их общего числа; в двух словах его мысль заключается в следующем: для прогнозов, сделанных в прошлом, это просто невозможно, поскольку абсолютно неизвестно, сколько этих прогнозов было всего.

Тот факт, что в своей статье я цитировала только предсказания техноскептиков, положение не улучшало. Тогда я просто не знала, что есть также довольно много несбывшихся прогнозов технооптимистов. Позже я написала книгу, в которой попробовала исправить свою ошибку: «Интернет – дар или проклятие» («Internet – Segen oder Fluch») (Lobo/Passig 2012). Эта книга намного лучше изначальной статьи – и также намного менее популярна. Тебя цитируют больше и охотнее, когда ты занимаешь прекрасную четкую позицию.

Поэтому, когда будете читать следующую часть этого текста, помните: все, что я пишу, неправильно. Это все еще в некоторой степени забавно. Позже я попытаюсь спасти пригодные части и, надеюсь, сделать из этого материала более умные выводы, чем в 2009-м.

Реакция на технические новшества в медиа и частной жизни следует всегда одной и той же схеме. Словарь Брокгауза за 1838 год пишет о железных дорогах:

«Индивиды, так же, как корпорации и даже целые государства, в высшей степени быстро прошли стадии осознания. Равнодушие, недоверие, сопротивление, сомнение, признание, участие, страстное увлечение и наконец фантастическое головокружение – эти стадии меньше, чем за два года, прошло отношение к железным дорогам большой части жителей просвещенной Европы».

Сегодня этот феномен называется циклом хайпа (hype cycle). Когда я писала изначальный текст, я еще не знала этой цитаты, поэтому мои стадии касаются сопротивления новому и выглядят немного иначе, чем в словаре Брокгауза.

1. И зачем же это нужно?

Первая, еще совсем рефлекторная реакция – это «Но что может быть полезного в этой штуке?» («What the hell is it good for?») – слова, которыми инженер компании IBM Роберт Ллойд приветствовал в 1968 году появление микропроцессора. Даже практики и технологии, представляющие собой только новый вариант чего-то уже известного – например, электрическая пишущая машинка вместо механической, – наталкивались на неприятие в культурной среде. Еще сложнее приходится новшествам, которые, как телефон или интернет, открывают совершенно новые перспективы. Сначала их считают бесполезными, поскольку еще непонятно, для чего они нужны, но затем возникает и неприятие, потому что перемены требуют дополнительных интеллектуальных усилий и создают неудобства.

2. Кому это может понадобится?

Уже имея представление о возможном назначении новшества, еще сложно себе толком представить, что кто-то готов мириться с неудобствами, которое оно создает. Когда президенту США Ратерфорду Хейсу показали в 1876 году первый телефон, он произнес часто цитируемую фразу: «Это замечательное изобретение, но кто же захочет им пользоваться?» («That’s an amazing invention, but who would ever want to use one of them?»). С этой историей есть одна маленькая проблема: скорее всего, она никогда не происходила. Когда Барак Обама процитировал ее в 2012 году, над ним потом смеялась пресса, потому что он попался на «утку». Поскольку я не Обама, ко мне претензий никто не предъявлял. За пять лет, которые прошли с момента выхода моей статьи, я нашла много других примеров подобных, никогда не существовавших цитат. Самую известную из них приписывают «Баварской коллегии врачей» («Bayerisches Obermediziner-Kollegium»), которая в 1838 году якобы заявила, будто быстрое передвижение на поездах вызывает заболевание мозга. Ее постоянно вспоминают, и я сама едва ее не использовала; в своем тексте я не привела эту цитату только потому, что она казалась мне слишком избитой, а не из-за сомнений в ее достоверности. Во всяком случае, не найдено никаких доказательств того, что этот документ когда-либо существовал, – и не потому, что их плохо искали. Это явно прежде всего пропагандистский аргумент, направленный на дискредитацию скептиков.

3. Новое нужно только странным людям или привилегированным меньшинствам.

В 90-е годы считалось, что интернетом пользуются исключительно белые мужчины в возрасте от 18 до 45 лет с образованием выше среднего. И что у него нет никакого шанса охватить более широкие слои населения, потому что женщины – я цитирую статью Ханно Кюнерта, которая появилась в газете Merkur в 1997 году – «меньше интересуются компьютерами и боятся обезличенной сетевой глуши. Но в реальной, невиртуальной жизни женщины – более важные покупатели, чем мужчины. Поэтому интернету не хватает потребительского класса, который играет определяющую роль». Статья называлась «Если интернет не изменится, он рухнет» («Wenn das Internet sich nicht ändert, wird es zerfallen»).

Исследователь досуга Хорст Опашовски пророчествовал в 1996 году: «Мультимедийный экспресс в XXI век будет походить скорее на поезд-призрак, в котором случайно затеряются только несколько детишек с игровыми приставками Nintendo и Sega, в то время как основная масса потребителей будет по-прежнему “тащиться от программы телепередач”». Уже с начала 90-х годов постоянно говорили, будто интернетом пользуются в основном террористы, нацисты, а также производители и потребители порнографии.

4. Может, оно снова исчезнет

По прошествии некоторого времени уже сложно отрицать, что новое явление нашло признание не только среди преступников и маргинальной части общества. Но, возможно, оно снова исчезнет, если изо всех сил зажмурить глаза. Когда-то модной игрушкой называли автомобиль, Чарли Чаплин считал в 1916 году преходящим увлечением кинематограф, Эдисон объявил в 1922 году, что «восторг от радио снова уляжется». А я в изначальной статье цитирую слова шведского министра Инес Уусманн: «Интернет – это мода, которая, наверное, снова пройдет». К сожалению, этого она скорее всего тоже не говорила.

Конечно, время от времени что-то действительно исчезает. Но если газеты начинают посвящать новшеству исполненные забот статьи, то оно уже распространилось настолько, что этого уже не произойдет. В качестве недавнего примера можно вспомнить, как кое-кто радовался, обнаруживая улики, свидетельствующие об оттоке людей из социальной сети Facebook, и писал об этом многочисленные статьи. Достаточно того, чтобы журналист знал кого-то, кто на прошлой неделе сидел в Facebook меньше, чем обычно: из этого уже можно состряпать большой материал про то, что «Хайп вокруг Facebook закончился». Проблема в том, что даже после исчезновения подобных явлений ситуация не остается такой же, какой была до них. Возможно, однажды исчезнут машины, радио, кино и интернет, однако их место уж точно не займут лошадь и книга. Когда Facebook выйдет однажды из моды – а это наверняка произойдет – ему на смену придет что-то еще более ужасное с точки зрения сегодняшних критиков Facebook.

5. Это ничего не изменит

Ну, хорошо, новое никуда не исчезнет, но это совершенно не означает, что на него нужно как-то реагировать. Отрицают уже не факт существования, а последствия. «Не обольщайтесь, [автоматическое оружие] ничего не изменит», – как уверял глава французского Генштаба парламент в 1920 году, или «Интернет не изменит политику» (taz 2000). Здесь есть разные варианты:

5а. Это просто игрушка

Возможно, новшество – это просто забава без практического смысла. Лорд Китченер в 1917 году назвал первые танки «милыми механическими игрушками». К сожалению, этот аргумент я сама использовала применительно к 3D-печати: я уже много лет жалуюсь на скучные изделия, которые создаются на таких принтерах, потому что это всегда только напечатанные игрушки. Но это плохой аргумент.

5b. Денег на этом не заработаешь

Пионер авиации Октав Шанют объявил в 1904 году, что самолет – это чисто спортивная машина, которая не имеет никакого коммерческого потенциала.

5c. Пользователям нечего сообщить друг другу

Генри Дэвид Торо писал в 1854 году: «Мы очень спешим с сооружением магнитного телеграфа между штатами Мэн и Техас; ну а что, если Мэну и Техасу нечего сообщать друг другу?». Такие же упреки пришлось сносить телефону и интернету. Применительно к телефону я слышала такое сама еще от своих родителей. И, конечно, этот аргумент постоянно звучал по поводу интернета. Дортмундский специалист по вопросам коммуникации Клаус Ойрих писал в 1998 году в «Мифе мультимедиа» («Mythos Multimedia»): «Так нахваливаемый многими интернет представляет собой образцово-показательный пример того, как ничем не ограниченное открытие информационно-технических каналов не только дает доступ к несомненно большому объему важной информации, но и создает опасность захлебнуться в бессодержательном словесном шуме». Еще в 2007 году ту же идею можно было найти в книге Эндрю Кина «Культ любителя» («The Cult of the Amateur»), где речь шла о «миллионах и миллионах полных энтузиазма обезьян», которые «создают бесконечные цифровые джунгли посредственности». В том же году Хенрик М. Бродер в газете Der Tagesspiegel высказывал мнение, будто интернет «в значительной степени несет ответственность за инфантилизацию и идиотизацию общественности».

По прошествии небольшого времени уже невозможно отрицать, что новое широко распространяется, не делает попыток исчезнуть и даже становится в некоторой степени коммерчески успешным. То есть в принципе это хорошая вещь, но, как гласит претензия номер 6, не без недостатков.

6. Новое не без недостатков

Например, это нововведение дорогое и несомненно – а это неотъемлемая часть этого аргумента – будет со временем еще дороже. Как писал процитированный выше здесь Ханно Кюнерт, «у того, кто регулярно пользуется интернетом, несмотря на невысокую стоимость соединения, заметно увеличиваются счета за телефон. Расходы отдельного пользователя будут продолжать расти». В 90-е я получала такие большие телефонные счета, что было дешевле делить с друзьями офис и телефонную линию. С тех пор, вопреки прогнозам Кюнерта, доступ к интернету становился все дешевле.

То же самое происходило с прогнозами из 90-х о том, что и без того медленный интернет будет становиться еще медленнее. Кроме того, скоро уже будет невозможно вообще ничего найти с помощью поисковых систем. Возвращаясь к предсказаниям Кюнерта из 1996 года: «Одна из этих [поисковых] систем дала на запрос со словом “интернет” 1881 ответ. После сто двадцатого ответа у меня пропало желание кликать дальше». Он исходил из того, что так будет и дальше, пока не придется столкнуться «с более чем 2000 ответов». Все это было до появления поисковика Google, и, когда Google решил проблему, появились жалобы на другие проблемы поисковых систем. Возможно, в период между 1998 и 2000 годами жалоб было чуть меньше.

Кроме того, инновация слишком сложна и уязвима: автор передовицы лондонской газеты «Таймс» в 1895 году считал «extremely doubtful» («крайне сомнительным»), что стетоскоп когда-либо получит широкое распространение, поскольку его применение отнимает время и создает «a good bit of trouble» («изрядные неудобства»). Это одновременно и пример того, что за иррациональными аргументами часто стоят разумные причины; к этому я потом еще вернусь. Врачи не были дураками. Они просто пытались придумать рационально звучавшее обоснование для того, что им подсказывали чувства. И в этом случае мы даже знаем, что именно они им подсказывали: в XIX веке диагностические инструменты вызывали неодобрение, с ними врач выглядел как инженер или цирюльник. Настоящий врач ставил диагноз благодаря своему профессионализму, а не приборам. Это был вопрос статуса, и поэтому врачи использовали более-менее подходящую отговорку, чтобы не пользоваться новым изобретением.

И, в конце концов, новое надежно не на все сто процентов. Фольклорист Мартин Шарфе собрал в своей книге «Указатель» («Wegzeiger») сообщения и карикатуры из ранней истории указателей, где ключевую роль играют указатели с нечитаемыми, сломанными, указывающими в неверном направлении или упавшими стрелками. В конце 90-х то же самое недоверие и злорадство можно было обнаружить во многих сообщениях прессы о путешественниках, которых сбили с пути навигаторы. Если кто-то заблудился, пользуясь атласом автодорог, что наверняка случается не реже, писать об этом не считают нужным.

Общим для всех этих претензий является то, что проблемы считаются естественными, неизбежными и неисправимыми. Если прогнозируется какое-то изменение, то оно касается ухудшения ситуации, хотя история этого скорее не подтверждает.

Если следовать этой аргументации, сейчас самое время задуматься, как влияет новое на умы детей, подростков, женщин, низшего класса и, в целом, всех граждан, на которых легко оказать влияние:

7. Слабые не могут с этим справиться

И под «слабыми» здесь понимаются те, кто «слабее, чем я». Приводятся ссылки на медицинские или психологические исследования, которые констатируют определенную деградацию и связывают ее как раз с будоражащей умы технологией. Джон Филип Суза писал в 1906 году о фонографе: «Когда мать сможет включать фонограф так же легко, как электрический свет, будет ли она петь своему ребенку сладкие колыбельные или ребенка начнет убаюкивать машина?»

8. Дурные манеры

Когда новое укореняется, возникают вопросы этикета. На заре книгопечатания считалось дурным тоном дарить напечатанную книгу; в том, чтобы писать личные письма на пишущей машинке, вплоть до 80-х годов сохранялся легкий оттенок невежливости. Поначалу много критиковали использование мобильных телефонов в общественных местах – как будто чужой телефонный разговор, который приходится слушать, хуже беседы присутствующих людей. Такое отношение постепенно исчезает, но сидение в кафе с открытым ноутбуком по-прежнему может быть проблемой. Сидеть в общественном месте с книгой или с развернутой газетой – это давно уже не проблема, однако гость с компьютером, как считают владельцы кафе, производит впечатление нелюдимого человека, и сокращает выручку. В конечном счете, хоть об этом и не говорится вслух, дело по-прежнему в том, что вид нового раздражает.

9. Вредное влияние на мышление, письмо и чтение

Если новая техника связана с мышлением, письмом или чтением, то она определенно меняет наши способы мышления, письма и чтения к худшему. В 1870 году критики считали открытки гвоздями, вбитыми в гроб культуры письма. Американская ассоциация издателей газет обсуждала в 1897 году вопрос «Снижают ли [пишущие машинки] литературный уровень работ репортеров?» («[Do typewriters] lower the literary grade of work done by reporters?»). В газете Neue Zürcher Zeitung, в свою очередь, в 2002 году можно было прочитать, что печатная машинка благодаря разной интенсивности окраски букв и издаваемым ею звукам воплощает индивидуальность и напоминает о музыке. Теперь это уже ушло в прошлое, и аккуратный шрифт провоцирует, «как известно», небрежнее относиться к содержанию. Петер Хартлинг объяснял в 1994 году в журнале Marbacher Magazin: «Знатоку все-таки заметно, что на прозе поэта, работающего на компьютере, лежит неуловимый отпечаток страха перед зависанием системы». В Университете Делавэра в 1990 году провели исследование, результаты которого были опубликованы в журнале Academic Computing, и установили, что студенты, работающие на компьютерах Apple Macintosh с их графическим интерфейсом, делают больше опечаток по сравнению с пользователями PC, а также более небрежно пишут, используют более простые структуры предложения и детский словарный запас. Более актуальный вариант этих претензий – жалобы на «на легко усваиваемые кусочки текста и диаграммы» программы для подготовки презентаций Powerpoint, которые «делают мышление более плоским» (Spiegel, 2004), а также якобы снижающуюся способность вообще воспринимать длинные тексты.

Каждая технология должна заново проходить все эти стадии, как показывает неожиданно усилившаяся в последние годы критика интернета. По крайней мере, ее усиление было неожиданным для меня; в 1995 году я думала, что дискуссия, которую мы по сути ведем по поводу интернета с 2008 года, закончится еще в 1998-м. В тот момент, когда критика появившейся в 1994 году World Wide Web вступила в конечную фазу, различные новинки, вроде Twitter или Facebook, как раз начали проходить через первые стадии критики. А когда все привыкнут к социальным сетям, появятся другие ужасные новшества, которые начнут свой путь по критическим фазам с самого начала.

Когда я писала статью в 2009-м, iPhone (образца 2007 года) как раз миновал стадии критики, которые мы помним по 90-м годам, когда начали появляться мобильные телефоны: «Никому не нужен», «Мне не нужен» и «Это только для выпендрежников». Началась шестая стадия, «Я тоже купил себе такой iPhone – ну и дорогой же он!». Телефон нравился, цена – нет.

В 2013-м самые первые стадии критики проходят движение «Quantified Self»[12] и очки Google Glass. В газете «Франкфуртер альгемайне цайтунг» в октябре 2013 года вышла статья о Google Glass под названием «Тупее и с перспективой» («Dümmer mit Aussicht»), где можно было обнаружить почти все аргументы ранних стадий критики: «Никто в здравом уме не будет разгуливать с этой штукой». Эти очки умеют все то же, что и смартфон. Наверное, к ним можно привыкнуть, пишет фельетонистка, «и все-таки: я не могу разглядеть в них смысл». Это тот же самый аргумент номер 1: «Но что может быть полезного в этой штуке?».

Сейчас кажется, что должно пройти десять-пятнадцать лет, прежде чем новшество пройдет через все стадии предсказуемой критики.

Найдя все эти многочисленные чудесные цитаты, я думала, будто что-то узнала о плохих доводах против нового. Мне казалось, почтенный возраст этих аргументов и их постоянное возвращение – уже достаточное основание для того, чтобы понять: все это ерунда. Но существование ошибочных прогнозов само по себе еще ничего не доказывает.

Мне понадобилось некоторое время, чтобы вообще заметить существование также и оптимистических ошибочных прогнозов. Забавные своей ошибочностью пессимистические предсказания найти довольно легко: в сети их полно. Ошибочные оптимистические прогнозы я нашла с таким опозданием совсем не случайно – встречаются они намного реже. Но почему?

Возможно, конечно, пессимистических прогнозов просто больше. Этого нельзя исключать, особенно в Германии. Но, поскольку у нас нет никаких точных данных на этот счет, следует исходить из того, что их столько же, сколько и оптимистических. Возможно, ошибочных пессимистических прогнозов больше, поскольку оптимисты чаще оказываются правы. Это тоже маловероятно. Самым логичным мне кажется объяснение, что речь идет о статистическом артефакте, обусловленном тем, что я искала информацию почти исключительно в интернете. Вероятно, в последние десятилетия технооптимисты чаще публиковались в сети, чем техноскептики. Возможно, я не там искала.

Поскольку я нашла слишком мало примеров, мне не удалось выстроить аргументы в хронологической последовательности, как в случае с пессимистическими прогнозами, так что я приведу здесь только несколько часто встречающихся доводов без определенного порядка.

1. Свобода, равенство, братство, гарантированная свобода слова

В XIX веке оптимисты исходили из того, что железные дороги практически сами по себе принесут во все страны демократию и свободу слова, потому что стало легче путешествовать, доставляя соседям свои политические идеи, листовки и книги. Этот довод существует и по сей день, не меняясь: в 1989 году Рональд Рейган заявил в газете «Гардиан»: «Голиаф тоталитаризма будет побежден Давидом микрочипа». Николас Негропонте из Медиа-лаборатории Массачусетского технологического института (MIT Media Lab) предсказывал в 1997-м, что дети, пользующиеся интернетом, больше не будут знать, что такое национализм.

2. Мир во всем мире

Это очень старый и очень популярный аргумент. Вопрос, исчезнут ли войны благодаря интернету и цифровизации, возник очень давно. Луи-Себастьян Мерсье в 1770 году так представлял себе будущее в романе «Год две тысячи четыреста сороковой»[13]: «Войны исчезли благодаря изобретению одного аппарата. Этот аппарат может имитировать человеческий голос и воспроизводить крики раненых, что отвратит воинственных государей от их милитаристских замыслов». В 1858 году говорили, что телеграф принесет мир во всем мире. Хайрем Максим, чей пулемет стал родоначальником автоматического оружия, считал, что его изобретение сделает войны невозможными. Такие же ожидания связывал уже процитированный выше Октав Шанют с самолетом, Жюль Верн с подводной лодкой, Альфред Нобель с динамитом, Гульельмо Маркони с радио, а Генри Форд с автомобилем – потому что на нем можно дальше уехать, познакомиться с разными людьми и понять, что соседи тоже очень милые люди. Томас Хатчинсон[14] использовал этот довод в 1946 году применительно к телевидению, американский сенатор Линдон Б. Джонсон верил, что мир установится благодаря полету человека в космос, а британский премьер-министр Гордон Браун сказал в 2009 году в интервью газете «Гардиан»: «Такого геноцида, как в Руанде, больше не будет, потому что информация о происходящем распространяется намного быстрее и общественное мнение будет оказывать все большее давление, пока не придется принимать меры».

3. Учиться будет очень просто

Томас Эдисон предсказывал в 1922 году, что кино «произведет революцию в нашей системе образования» и «уже через несколько лет во многом, если не полностью, заменит учебники». Д.У. Гриффит[15] писал в 1915 году в газете «Нью-Йорк Таймс»: «Придет время, и для этого потребуется меньше десяти лет, когда дети в школе будут практически все узнавать из фильмов (…) Можно будет сесть перед правильно настроенным окном в оборудованном по науке зале, нажать кнопку и увидеть, что произошло на самом деле».

4. Конец дефицита

Основная часть цитат на эту тему относится к 1950-м годам, и речь в них идет о том, что электричество станет в будущем бесплатным. «Вся энергия (электрическая, атомная и солнечная) будет, наверное, практически бесплатной», – так писал Генри Люс, основатель журнала Time Magazine, в 50-х. Примерно тогда же математик Джон фон Нейман сказал: «Через несколько десятилетий электроэнергия, возможно, не будет ничего стоить – так же, как воздух, которым мы дышим».

5. Конец преступлений

В вышедшей в 1912 году книге «Мир через 100 лет» («Die Welt in 100 Jahren») Роберт Слосс[16] пишет о «беспроводном веке»: «Таким образом, беспроводной век положит конец пусть и не всем, но многим преступлениям. Это будет век морали, ведь, как известно, мораль и страх – это одно и то же». По его сценарию, устрашающее воздействие должна была оказывать беспроводная передача фотографий преступников в другие города. Сейчас этот довод используется прежде всего в связи с камерами наблюдения в общественных пространствах.

6. Преодоление смерти

В 1895 году парижский журналист писал после одной из премьер Луи Люмьера: «Когда эти аппараты попадут в руки народа, когда каждый сможет фотографировать своих близких, не только в неподвижном состоянии, но и со всеми их движениями, действиями, знакомыми жестами и словами, которые они произносят, тогда смерть перестанет быть абсолютной и окончательной». Современная версия этого прогноза – бессмертие благодаря загрузке сознания в сеть.

Я, между тем, считаю, что из рефлекторных реакций можно, конечно, делать какие-то выводы, но не те, о которых я думала в 2009-м. Если определенные темы с таким упорством повторяются на протяжении столетий, это должно что-нибудь значить. И совсем не то, что все технокритики или технооптимисты были глупы или ослеплены. Люди в то время были не глупее, чем сейчас. Сегодня мы смеемся над новым по тем же причинам, по которым они потешались над новинками своей эпохи. Я сама в то или иное время использовала почти каждый довод из обоих списков – так же, как, наверное, и вы. (Ну, может быть, не тот, который про преодоление смерти.)

Возможно, эти высказывания следует воспринимать как своего рода индикатор, мигающую лампочку, которая сообщает: вот интересный вопрос. Вопрос, как нужно походить к изменениям, к новым технологиям. Эти рефлекторные доводы связаны с очень устойчивыми проблемами. И всегда, когда кто-то использует один из этих доводов, он пытается решить одну из этих старых проблем. Каждый раз, когда мы произносим одно из этих высказываний, мы имеем в виду: «Я в растерянности. Я не знаю, что происходит. Я не знаю, что мне делать с этим изменением. У меня такое чувство, что с новшеством что-то не так / что оно классное, и теперь я пытаюсь найти аргументы, которые позволят этому чувству казаться рациональнее». И уже от этого есть польза: как только ты ловишь себя на использовании одного из этих аргументов, становится понятно, что в твоей голове или в мире происходит нечто интересное и что стоит присмотреться к этому повнимательнее. Даже если сам аргумент ложный.

Вот некоторые причины, по которым нам сложно интерпретировать перемены и примириться с ними: конечно, в случае с оптимистическими высказываниями мы выдаем желаемое за действительное, а с пессимистическими – демонстрируем свою неготовность разобраться в изменениях или изменить свои привычки. Ни то, ни другое нельзя назвать полностью иррациональным. Во многих случаях это вполне понятные приемы, направленные на улучшение или защиту своего карьерного положения.

Обычно скептицизм любят связывать с возрастом. Калифорний океанариум под названием «Aquarium of the Pacific» опубликовал в 2013 году видео, где пингвины играют на планшетах iPad в игру для кошек: в ней нужно поймать рыбу или мышь. Пингвины любят в нее играть, но делают это только молодые. Старых пингвинов не интересует iPad. Мне кажется, в этом смысле люди немного отличаются от пингвинов. Восхищение новым или его рефлекторное отторжение лишь косвенно связаны с возрастом. По крайней мере, я на это надеюсь: для меня утверждение, что возраст не играет здесь определяющей роли, – тоже прием по защите своей карьеры. Важно иметь мотивацию размышлять о будущем или, по крайней мере, не терять связь с настоящим.

В молодости мы очень мотивированы понимать настоящее, потому что нам нужны деньги и социальный статус, и нам необходимо использовать любую новую возможность, тем более что люди, занимающие прочные профессиональные позиции, в этих новых возможностях разбираются плохо. Едва добившись какого-либо успеха, мы становимся более инертными и для нас уже не так важно следить за каждой деталью изменений, в результате чего мы тратим на это не так много времени, как раньше.

Это приводит в том числе к тому, что на солидных предприятиях дело с инновациями обстоит хуже чем, в стартапах. В недавно основанной конкурирующей фирме новшества не встречают препятствий. Там рады всему новому, работая с ним, а не против него.

В больницах существует целый ряд правил, регламентов и привычек, которые сами по себе никого не лечат: стерилизация инструментов, мытье рук, определенный распорядок – если игнорировать эти правила, будет только хуже. Я думаю, такие правила необходимо ввести и для предприятий, и даже для самих себя. Хочу предложить три правила:

1. Мыть руки

Это, конечно, метафора, хотя мытье рук не повредит и в прямом смысле. Если вы работаете в какой-то сфере, где важно отслеживать и понимать новые тенденции, интегрируя их в свою работу, то у вас должно войти в привычку основательно пробовать новое, даже если на первый взгляд оно кажется нелепым и бесполезным. Вот и все. Пробовать – это как мыть руки в больнице: это надоедает, но это нужно делать снова и снова, одного раза недостаточно, и даже одного раза в неделю будет мало. Но это нужно делать, потому что если пренебречь этим простым действием, то вся хорошо проделанная работа пойдет насмарку.