Ольф. Книга шестая бесплатное чтение

Глава 1

Мы с Машей не полетели ни на Эверест, ни на Эйфелеву башню, ни на километровый арабский небоскреб. Выбор оставался за мной, я мне хотелось как можно скорее вернуть отношения в активное горизонтальное состояние. Что может быть лучше, чем вместе встретить закат? Дальнейшее произойдет само, так устроено природой.

Для начала следовало очаровать и показать мои возможности. Перед тем как взять Машу на борт, я попросил ее оставить телефон дома, чтобы не травмировать психику работников связи, если кто-то из сотрудников сотовых операторов заметит странные перемещения аппарата по миру. С явным неудовольствием Маша выполнила просьбу (еще бы, без телефона современный человек как без рук) и с испугом ступила на твердый пол невидимого ей чертога. Я взял курс на Италию. Точнее, на итальянский полуостров, но не в Италию. Мы направлялись в Сан-Марино, отдельное микро-государство, где говорили по-итальянски, рассчитывались теми же деньгами, что и в Италии, не имели никакой другой границы с Италией, кроме как в виде указателя, что на конкретном километре автомобильной трассы одно государство закончилось и началось другое, но причислению себя к гражданам страны, окружавшей санмаринцев со всех сторон, они обиделись бы. За всю историю Сан-Марино никто не покорял гору, на верхушке которой расположен город-государство. Чем не повод для гордости? То, что смысла в таком завоевании не было, роли не играло, факт непобедимости оставался фактом. Надо рассказать Маше анекдот про неуловимого Джо. На вопрос, почему он неуловимый, следовал ответ: «А кому он нужен?» Сан-Марино в плане непобедимости – типичный неуловимый Джо.

Я поднял чертог на максимально доступную высоту – хотел показать планету из стратосферы. Для визуального сокрытия скорости – идеальный шаг. Если бы полет проходил чуть выше облаков или под ними, они слились бы в нечто едино-туманное, а земля под нами походила бы на раскрутившийся глобус.

Маша жалась ко мне, не понимая, что происходит, почему мы с ней летим, а под ногами – твердый пол, и почему ветер не сдувает с места и даже не холодит лицо, словно мы находимся в невидимом салоне автомобиля за лобовым стеклом, и почему на огромной высоте легко дышится.

– Это не сон? Точно?

– Ущипнуть?

– Я сама.

Ощущения после проверки подтвердили, что да, не сон. Жаль, что Маша не позволила себя ущипнуть или доказать другим способом, что полет ей не снится. До сих пор она лишь протянула мне руку, позволив проводить себя из комнаты в непонятную жуть, и прижалась плечом, когда стало совсем страшно. Мне хотелось большего. Но торопить события не стоило, я знал, чем грозила спешка. С момента, когда отношения Маши с Юрой возобновились, я для нее – никто. Друг. Как и раньше. Пусть и получивший необычайные возможности. Я не хотел быть другом, я прилетел не для дружбы.

Чертог опустился на смотровую площадку с кованой оградой, защищавшей от падения с многосотметровой высоты горы, где находилась площадка. Здесь росло несколько одиночных деревьев, в глубине под навесом располагалось кафе. По тропинкам, петлявшим вдоль ломаной линии крепостных стен, сновали вереницы туристов. Тропинки вели к башне древнего замка, откуда виды открывались еще более фантастические – для тех, кто поднимался снизу. Для нас, спустившихся с небес, хватало и того, что видно за оградой. Собственно, Сан-Марино – промежуточная цель путешествия, место для покупки кофе и для хвастовства моим всемогуществом. Я хотел лететь дальше, но Маша пожирала глазами чужую жизнь, получая удовольствие не столько от природных и архитектурных красот, сколько от гомонящих людей в ярких одеждах и вывесок на непонятном языке. Она никогда не была за границей. Эля, должно быть, тоже потешалась, наблюдая за моими реакциями, когда я впервые с головой окунулся в чужую жизнь.

Как я уже упоминал, знания о загранице у меня были пунктирными, они складывались из того, что успела рассказать Эля, и из документальных телепрограмм и статей в интернете, которые чем-то зацепили и заставили с собой ознакомиться полностью ли хотя бы частично. Расположенному посреди Италии городу-государству Сан-Марино повезло, некоторые факты о нем оказались занимательными, поэтому я знал, что в нынешних границах микро-страна считалась старейшим государством и первой в мире республикой, а также претендовала на звание старейшего суверенного государства. Сан-Марино не входило ни в Евросоюз, ни в НАТО, имело право чеканить собственную монету, но в расчетах использовало евро. Название – от имени основателя, Святого Марина, сбежавшего на гору от императора и римского папы. С двухтысячного года в стране почему-то запретили передачу гражданства по женской линии. Когда по примеру Монако Сан-Марино построила казино, Италия объявила блокаду и пригрозила войной, в результате непобедимые санмаринцы от игорного бизнеса отказались, а вместе с ним – от мощных теле- и радиостанций, по той же причине недовольства окружающего страну большого соседа. Правят страной два капитана-регента, избираемых на полгода. В целом – маленькая, но интересная страна, как раз для таких, как я. То есть, для нелюбителей много ходить, чтобы посмотреть на жизнь других. Вся страна отлично просматривалась с башни, возвышавшейся над крепостью, которая, в свою очередь, занимала вершину горы, на склоне которой располагалась страна. Если быть точным, Сан-Марино находилось на горе с тремя вершинами. На каждой вершине выстроена башня. Самая знаменитая из башен, с которой открывались лучшие виды, до конца двадцатого века служила тюрьмой. Сейчас ее переполняли туристы. Башня из серого камня венчала собой средневековую крепость с донжонами, высоченными стенами и окошками с толстыми решетками.

Я ни слова не говорил о том, каким способом нас переносит в нужное место и почему окружающие увидели Машу не сразу, а только при общении с ними, когда я отправил ее за кофе. Перед этим я вытащил крупную купюры из пачки, вынутой просто из воздуха. Машу поразил не столько факт моего богатства, сколько способ добычи денег. Только бы она не приняла меня за Гарри Поттера и ему подобных. О волшебстве и магии грезят лохи и неумехи, остальные куют судьбу собственными руками. Например, такие, как я.

Выпить купленный кофе мне хотелось в другом месте, но Маше, как выяснилось, хватало красот, которые окружали сейчас. Стоя у ограждения смотровой площадки, она с восторгом глядела в далекий-далекий низ, где не только люди, но даже машины не просматривались из-за расстояния. Стояла ясная погода, на горизонте виднелось Адриатическое море, до которого полтора десятка километров.

– Летим дальше? – не выдержал я.

Не люблю, когда ломаются планы.

– Будет еще круче?

– Увидишь.

Я взял Машу за руку, мы вошли в невидимый чертог, тот взмыл за облака. У Маши, как и в первый раз, перехватило дух, она прильнула ко мне, сумев не расплескать оставшийся кофе. У меня в руке тоже был стаканчик. Надеюсь, допить получится там, где я задумал.

– Нарочно тянешь время? – На этот раз терпение кончилось у Маши.

– Кофе, что ли, невкусный?

– Вкусный. Никогда не пила такого.

– Наслаждайся.

К сожалению, план рухнул. Я не рассчитал время. Мне казалось, что в часовом поясе Японии наступал закат, но солнце, когда мы прилетели, скрылось за горизонтом, а небо, к тому же, оказалось затянутым тучами. Вместо великолепного вида на Фудзияму и вида с нее вниз, мы получили темную мрачную громадину, окруженную завесой облачного тумана. В качестве утешения я сделал круг над ночной Японией. Маше даже таких впечатлений хватило выше крыши.

Добить до состояния полного восторга стоило чем-то невероятным, что с самолета или из автомобиля не увидишь. Я еще раз опустился на землю на одном из островов непонятной для меня принадлежности, то ли тайском, то ли вьетнамском – с туристическими отелями и поселком местных жителей. Маша, как я и предполагал, давно проголодалась, и в расположенном на отшибе цивилизации пустом ресторанчике, где с удовольствием приняли заокеанские деньги, она с удовольствием набрала местной еды, о которой раньше слышала от подруг или видела на экране. На десерт она взяла мороженое и кофе. Себе я заказал особенный кофе – раф с грейпрутом. Пока Маша ходила, я по-прежнему оставался в чертоге, хотя вокруг ресторана царили тишина и пустота. Маша удивлялась, что я не иду с ней, но ничего не спрашивала. На лишние разговоры у нее просто не оставалось времени. По моей просьбе она взяла мне такие же блюда, какие выбрала для себя, а себе заказывала тыкая пальцем в изображения. С пакетом «добычи» она вернулась ко мне, я взял ее за руку, и мы взмыли в воздух.

Для судьбоносного разговора Эля в свое время выбрала Эверест. Ничего грандиознее представить невозможно: высшая точка планеты, выше только звезды. Величественная атмосфера, в которой человек ощущает себя точкой на полотне Вселенной, задаст нужное настроение, останется воспользоваться плодами. Но нам снова не повезло. Погода позволяла движение по склонам, и Эверест оказался занят вереницей альпинистов, ждавших очереди сфотографироваться на вершине.

– Джомолунгма, она же Шенмуфен, она же Сагарматха, она же Эверест, – блеснул я познаниями, почерпнутыми у Эли. – «Крыша мира». Честно говоря, я не ожидал, что здесь будет столько народу. Полюбовалась? Летим дальше, на ужин остановимся в другом месте.

Выбранная мной вершина располагалась сравнительно неподалеку, в Тибете. Она стояла несколько отдельно от других заснеженных громадин и выделялась четкими очертаниями четырехгранной пирамиды. Южный склон горы перекала вертикальная трещина, по ее центру проходила вторая, горизонтальная, и на закате, как сейчас, тени и фантазия заставляли людей видеть в получившемся рисунке древний знак солнцеворота.

– Кайлас, – объявил я, указывая вперед царским жестом, – она же Кангринбоче или Канг Рингпоче, она же Юндрунг Гуценг, она же Гандисышань. Высота – почти семь тысяч метров, самая высокая гора в регионе. Слышала о ней?

– Нет.

Я тоже услышал только из рассказа Эли, когда мы пролетали мимо. В отличие от Эвереста, на Кайласе не встретишь туристов, священная для нескольких религий гора до сих пор осталась непокоренной. Идеальное место для отдыха, чтобы никто не беспокоил.

– Немало людей считают гору искусственным сооружением, – просветил я онемевшую от новых видов Машу. – Кайлас – почти правильная пирамида, ее грани ориентированы строго по сторонам света. У подножия – посмотри вниз – находятся два священных озера, пресное и соленое, воду из них называют живой и мертвой. Из первого озера пьют, в нем купаются и, как надеются купальщики, смывают грехи. Во втором озере традиция запрещает совершать омовения. Также запрещено подниматься на вершину горы. Разрешения выдавались всего дважды за всю историю, но верующие возмутились приготовлениями к святотатству, и восхождения не состоялись. Религии этого региона считают гору священной, ей поклоняются, наделяют божественными силами. Верующие четырех религий – буддисты, индуисты, джайны и приверженцы бон – считают гору сердцем мира и осью Земли. В индуизме Кайлас – аналог Олимпа. В священных текстах индуизма и буддизма говорится: «Никто из смертных не смеет взойти на гору, где обитают боги, и кто увидит лики богов, должен умереть»…

Чертог направлялся к вершине, и Маша ужаснулась:

– Ты хочешь туда?!

– Нам ничего не грозит.

– Ты стал богом?

После того как Маша смирилась, что происходящие события ей вроде бы не снятся, других объяснений у нее не нашлось.

– Сейчас разместимся, и я все о себе расскажу. Сначала дослушай о том месте, где мы остановимся. Отсюда берут начало четыре главные реки Индии, Тибета и Непала, местные жители верят, что на этой вершине накапливается энергия Космоса, Николай Рерих искал здесь легендарную Шамбалу, а буддисты полагают, что на Кайласе обитает Будда в одной из инкарнаций. Индуисты верят, что когда вершина окутана облаками, внутри видны вспышки света и просматривается многорукое существо – Шива, один из верховных богов. Исследователи считают Кайлас аномальной магнитной зоной, которая влияет на механические приборы и обменные процессы в организме человека. Людям, которые обходят ее пешком, кажется, что время течет медленнее. Говорят, что за двенадцать часов ногти и волосы отрастают как за две недели.

Чертог завис над снежной шапкой Кайласа. Опуститься на снег я не решился. Мало ли. Вдруг почитатели гипотез о древних цивилизациях в чем-то правы? Чертог же сохранился. Могло остаться еще что-то, что принимают за сверхъестественное. Любая паранормальность, как я теперь понимал, объяснилась бы вмешательством древних или высших существ – тех, кто построил чертог.

Стоять на вершине – табу? Ладно, мы не будем стоять, мы повисим над ней, не коснувшись ногами священного места. С тех пор, как на меня свалилось всемогущество, я стал более осторожным во всех сферах. Люди могли убить меня или поймать, а не люди легко подложили бы другую свинью, о которой даже догадаться невозможно. В делах собственной безопасности лучше перестраховаться.

Внешняя красота создавала ощущение неуютности, и я включил «видимость изнутри». Маша охнула и, отпрянув, снова прижалась ко мне, еще сильнее.

Я, как говорится, сделал красиво: включился малиново-розовый интерьер – домик для куклы, мечта девчонок. В глазах рябило от малиновых, алых и розовых оттенков, непривычно выпрямленные стены и потолок мерцали, вспыхивая блестками и переливаясь бриллиантовыми сполохами. Маша огляделась, глаза уставились на мягкий «подиум». Не внезапность появления пола, стен, потолка и обстановки и не их красота и нереальность в выбранной точке пространства поразили и зацепили взгляд Маши. Первое, что она отметила – то, что единственное место, пригодное для сна, в открывшемся помещении всего одно.

– Твой дом?

– Да. Живу один.

– Живешь здесь, на Кайласе? Это твой лик нельзя видеть, чтобы не умереть?

По интонации было непонятно, серьезно говорила Маша или иронизировала.

– Я живу не только здесь. Я не бог, но мои возможности сейчас больше, чем у любого из людей.

Получилось высокопарно. Словно я хвастался. Я, конечно же, хвастался, но с Машей так говорить нельзя, она любит простоту в словах и отношениях. Если хочу второго – надо следить за первым.

– Располагайся, – я указал на кровать и мысленно приказал стенам открыться в сплошную панораму. – Спальное место здесь многофункциональное, сейчас оно послужит нам столом. А вообще, как видишь, у меня тут тепло, давление в норме, и нет ветра. Но если хочешь…

Прозвучал мысленный приказ «На одну секунду пропустить частично», и внутрь проник вой бушующего снаружи урагана, незаметного из защищенного помещения. Дыхание перехватило. По лицам и рукам, а у Маши еще и по голым ногам ударило воздушной волной с ледяной крошкой.

Маша вздрогнула и съежилась:

– Не хочу!

Прозрачные стены вновь стали непроницаемыми для внешних воздействий.

– Прости. Хотелось показать, что у меня уютно и ничего не надо бояться.

– Я не боюсь. – Маша влезла с ногами на кровать. – Или надо бы?

– Не надо.

– Тогда рассказывай.

– А покушать?

– Я прекрасно воспринимаю информацию во время еды. Здесь есть что-нибудь вроде скатерти или хотя бы газетка, чтобы подстелить?

– Не беспокойся, крошки и потеки впитаются, следы очистятся.

– Хорошо устроился. Теперь рассказывай, как это у тебя получилось.

Она принялась хозяйничать, раскладывая между нами пластиковые контейнеры с блюдами и соусами. Как же приятно было смотреть на нее, с удобством расположившуюся на мягком ложе. Нахлынули разные воспоминания. Казалось бы, достаточно протянуть руку, и счастье вновь накроет нас с головой…

Я сдерживал себя. Маша изменилась. Она не делала первого шага и не давала повода, чтобы на такой шаг решился я. Не было ни одного намека, что прежние времена вернутся. Всемогущество сыграло свою роль, в глазах Маши я стал кем-то значительным, но не стал более близким. Даже наоборот. Между нами ощущалась стена, которой не было прежде.

Стену следовало разрушить. Я решился. Правой рукой набивая рот страшно острой едой, левой я потянулся к Маше – просто коснуться, погладить, ощутить нежность кожи и передать частичку своей нежности.

Маша отстранилась.

– Не надо. Я опять с Юрой, мы пара. Теперь он мой единственный мужчина. – Маша видела в моем ответном взгляде сомнение, которого я не скрывал. Зная Машу, ее привычки и легкое отношение к жизни, в сказанное не верилось. Она поняла правильно и добавила: – Мы с ним договорились. Теперь у него есть только я, а у меня только он. Без исключений. Ты хороший, Алик, ты мне очень нравишься, но сердцу не прикажешь. Я хочу быть с Юрой, потому что люблю его.

Меня она тоже любила, когда Юра на время сошел с дистанции. Я не сомневался, что других, с кем Маша активно проводила время, она тоже любила, иначе не подпустила бы к себе. В каком-то необъяснимом мужской логикой странном смысле Машу можно было назвать порядочной. Чем она и притягивала к себе, как магнитом.

Итак, Маша и Юра решили стать однолюбами. Любопытный факт. И весьма спорный.

– Юра женат, – напомнил я.

Маша вздохнула.

– А у меня осталась барщина по пятницам, иначе я не согласилась бы на его условия. Не представляешь, как меня каждый раз трясет от мысли, что он продолжает спать с женой.

Барщина Маши закончится с выходом замуж. Сделанное совести послабление продолжится до развода Юры, и обоюдный выход на условия договора «мой любимый человек – мой единственный» случится одновременно.

Маша изменилась. Прежняя Маша не упустила бы возможности увлекательно провести время. Но к изменам ее приводило недовольство обстоятельствами, с которыми она была не в силах бороться. Око за око, «он спит с другой, и я тоже, мы квиты». Знал ли Юра, что его подружка спит с другими – неизвестно, но сам он пользовался свободой в той же количественной степени: кроме Маши спал не «с другой», а тоже «с другими». Взаимное вскрытие правды привело к разрыву, Маша сошлась со мной, но мое таинственное исчезновение опять свело Машу и Юру, теперь на новых условиях. Не верилось, что они продержатся долго. Маша, в надежде на чудо или из глупой убежденности в силе любви, придерживалась иного мнения. Мне стало интересно, как она собиралась контролировать Юру. Он не ограничивал себя раньше, почему должен делать это теперь? Разве что-то изменилось? Мне так не казалось. Возможно, я неправ, а мое мнение – обычное желание самца смешать соперника с грязью, чтобы заполучить лакомую самочку. Но я вступил в игру только что, еще не завершен даже мой первый ход. Посмотрим, кто выйдет победителем. Кто победил, того и правда, и тогда не важно, как было на самом деле.

– Наверное, пора начать рассказ о себе, иначе, вижу, ты меня побьешь, – начал я, прожевав и собравшись с силами для битвы за самку, которую не собирался оставлять в руках бессовестного пройдохи. – Напомню, что сейчас ты не спишь. Все, что находится вокруг нас, – я обвел взглядом волшебный закат среди снежных вершин, – реально, а я – не бог, не маг и не кто-то чужой, вроде инопланетянина, который спрятался под шкурой известного тебе человека.

Маша передернула плечами. О том, что личину бывшего приятеля мог надеть кто-то другой, она не думала, теперь ей стало страшно.

– Кто же ты? – не выдержала она.

– Эльф.

– Эльф? – повторила Маша с кривой улыбкой.

Не поверила. Придется бить козырем, на котором выстроена вся легенда.

– Мой папа, как ты знаешь, мне не биологический отец, из-за чего в моей жизни случилось столько неприятностей. Недавно я узнал о себе правду. Меня нашел мой настоящий отец.

Глава 2

– Как выяснилось, мой настоящий отец – эльф. Существо другого вида. В разных странах люди называли эльфов разными именами, я употребляю одно из самых распространенных и, так сказать, раскрученных. В старых сказках оказалось много правды. Человечество забыло о великих цивилизациях прошлого, чужие достижения оно приписывает себе, ученые из кожи лезут, чтобы придумать, как древние люди построили то, что не могли построить, и почему знали то, чего узнать никак не могли. Отголоски настоящей истории сохранились в народных преданиях, но им никто не верит.

Маша сидела на кровати, сложив ноги по-турецки, глаза блестели.

– Эльфы существуют до сих пор?!

– Увы. – Сидя напротив Маши в такой же позе, я горестно развел руками. – Древняя цивилизация погибла по тем же причинам, по которым двигается к пропасти нынешняя. Взаимная ненависть из-за стремления преобладать. Сначала эльфы были едины, они воевали с орками и победили. Внешнего врага не стало. Эльфы стали врагами самим себе. Они разделились на темных и светлых, каждый отстаивал свою правду. Темные эльфы бились со светлыми эльфами, и совершенно неважно, кто победил – оставшиеся начали войну на выживание. Партии войны делились между собой по территориям, по языку, по вере, по убеждениям, по любому поводу и без повода. Каждый считал себя умнее других. Настали времена, когда эльфов остались единицы. Плодами исчезнувшей цивилизации воспользовались люди. Людей становилось все больше, а эльфы продолжали воевать до полного уничтожения. Люди считали эльфов богами. Войны эльфов вошли в предания как войны богов.

– Эльфы жили вечно?

– По человеческим меркам они жили очень долго, но не вечно. Со временем эльфы и люди породили полукровок. Настоящим эльфам такие создания казались исчадиями ада, их вместе с родителями уничтожали с особой жестокостью. Эльфы старались сохранить чистоту крови, но однажды они – эльфы – просто кончились. Последние из выживших понимали, что для человечества они – боги, и каждый хотел стать единственным. Целью жизни эльфов стало уничтожить других эльфов.

– Как в фильме «Горец»?

– Не знаю, не смотрел. Стать единственным богом для всей планеты – цель замечательная и очень амбициозная, каждый стремился к ней всеми силами. Эльфы-мужчины и эльфы-женщины бились друг с другом наравне, бог мог быть только один. У эльфов всегда было мало детей, и чем больше проходило времени, тем меньше оставалось живых эльфов. Когда во всем мире остались трое последних, два мужчины и женщина, родился мальчик, после чего один из мужчин, оставшийся без пары, убил женщину.

– Этот мальчик – ты?

Я поморщился. Придуманная история должна звучать правдоподобно, а как заставить слушательницу поверить в каждое слово, если она все время влезает со своими вопросами и сбивает с мысли?

– Дослушай, и все станет ясно.

– Но мне непонятно, например, про пары. Ты сказал, что эльфы воевали друг с другом невзирая на пол, а потом выяснилось, что ребенка родили в паре. Как у эльфов устроены семьи?

– Эльфы сходились в пары для рождения ребенка, после чего расходились. Семей в нашем понимании у эльфов со временем не осталось, хотя вначале, в эпоху расцвета эльфийской цивилизации, у них все было как у нас – папа, мама и дети жили под одной крышей, пока дети не становились взрослыми. В эпоху разъединения нравы изменились, мужчина и женщина стали жить раздельно, но отец ребенка оставался партнером на всю жизнь, и если у женщины рождался второй или, что было чрезвычайно редко, третий ребенок, то от того же мужчины.

– Ясно. Прости, что перебила.

– На чем я остановился? Да, на планете остались три эльфа – два мужчины и ребенок. Ребенок – это потенциальный соперник воевавшим друг с другом мужчинам. Перед гибелью мать ребенка спрятала его у людей, поэтому ни отец ребенка, ни оставшийся эльф его не нашли. Вскоре отец ребенка был убит, после чего в течение тысяч лет – день за днем, год за годом, век за веком – оставшийся эльф охотился на взрослевшего противника.

– Значит, ты не эльф?

Маша знала, как прошло мое детство, оно запечатлено на сотнях фотографий и видеороликов, где видно, как в течение нескольких лет я превращался из мальчика во взрослого парня. Изображения можно подделать, но вокруг меня жили десятки людей, в чьей памяти остались мои детские годы. Никакими веками и тысячелетиями там не пахло.

– Тот ребенок стал моим отцом. Я полукровка, сын эльфа и человеческой женщины. Но даже в таком виде я – единственный наследник эльфийской цивилизации. Четверть века назад мой отец убил оставшегося эльфа, который охотился на него, но сам получил смертельные раны. Ни одному эльфу так и не удалось достичь цели – стать единственным богом. Они постоянно воевали друг с другом, ни на что другое не оставалось времени. Когда пришло время умирать, мой настоящий отец пришел за мной, рассказал правду и передал мне последний в мире Небесный Чертог – так называется штука, в которой мы находимся. Интерьер, который ты видишь, сделан для тебя, чтобы радовать человеческий глаз, а на самом деле чертог выглядит так. – Я театрально щелкнул пальцами, и малиново-розовая обстановка сменилась серо-зеленой жутью с живыми стенами. К Маше потянулись питательные «щупальца»…

Она вскрикнула и пошатнулась. Я успел схватить ее за руку. Хорошо, что кофе в стаканчиках был закрыт крышками и находился на специальной неопрокидываемой подставке из картона, а соус из одной пластиковой емкости выплеснулся на кровать, где был мгновенно впитан и переработан. Маша перестала чувствовать себя в безопасности. К виду щупалец стоило привыкнуть. Я приказал им втянуться в стену до особого распоряжения.

– Вернуть как было?

– Нет. – Маша помотала головой. – Я привыкну. Мне нужно знать, что и как выглядит на самом деле.

– Тогда продолжу, я как раз подошел к теме «Что и как выглядит на самом деле». Для истинных эльфов я лишь наполовину эльф, но для людей – настоящий, ведь других не осталось. Мои возможности несравнимы с обычными человеческими. К сожалению, самим собой, то есть эльфом, я могу быть только в чертоге. На самом деле я выгляжу так.

«Костюм номер два», – мысленно приказал я, одновременно произведя эффектный щелчок пальцами.

У Маши отвисла челюсть. На ее глазах я превратился в лесного эльфа: у меня увеличился рост, удлинились волосы, заострились уши, я раздался в плечах, кожа приобрела другой цвет, а одежда сменилась на нечто невероятное, приблизительно знакомое только по фильмам в жанре фэнтези.

– Истинный вид обретается только в родных стенах, – сказал я. – Это не галлюцинация, не наведенный морок. Пощупай.

Маша дотронулась до меня. Я знал, что ее рецепторы сейчас обмануты, они ощущают не то, что видят глаза, а мозг получает информацию, обработанную в нужном виде. Я остался тем же, а Маша видит и трогает настоящего эльфа, большого и грозного.

– Теперь ты всегда так выглядишь?

– По желанию. Честно говоря, в твоей компании мне больше нравится быть обычным человеком. – Для внешнего эффекта я снова щелкнул пальцами, и Маша оказалась в компании привычного ей Алика. – Но не обязательно. При тебе буду таким, каким скажешь.

Демонстрацией личины эльфа я достиг цели – в глазах Маши зажглись знакомые огоньки. В свое время Даша выразилась в похожем случае: «Будет что вспомнить: у меня было со знаменитым писателем!» Также у нее «было» с малоизвестным актером: «Возможно, он однажды прославится, и мои воспоминания о нем перейдут в "золотой фонд"». Писатели, актеры… Насколько бы ни были знамениты, но их, писателей и актеров, пруд пруди, а эльф – один-единственный на всю планету. Если пополнить список интимных приключений кувырканием с эльфом…

Маша вздохнула, огоньки в глазах погасли. Похоже, она вспомнила договор с Юрой. Но ведь на некоторое время она про него забыла. Моя задача – делать такие промежутки длиннее, пока черточки пунктира не превратятся в одну сплошную линию.

Надо бы подкинуть идею, что интрижка с эльфом в понятие измены не входит. И Машу, наверняка, мучает мысль: каковы эльфы в постели? Пусть я, по легенде, полукровка, но в личине эльфа – настоящий эльф, иное существо. Ощущения «любви» со мной, как эльфом, в теории должны быть другими. Сработает ли крючок?

Маша изменилась со времени нашего расставания. Она почти не улыбалась, а когда ее губы по привычке складывались в улыбку, то в грустную и задумчивую. Маша повзрослела, что ли? В целом – вряд ли, иначе она не вернулась бы к Юре и, тем более, не стала бы хранить ему, такому, верность.

Я продолжил повествование о том, как обрел возможности сказочных существ.

– Однажды в окне нашей квартиры возникло непонятное свечение, и ко мне, своему единственному потомку и наследнику, явился мой отец-эльф. Его сошествие с небес выглядело почти библейски. Как мне кажется, апостол Павел, еще когда звался Савлом, на пути из Иерусалима в Дамаск видел почти ту же картину: «Среди дня на дороге я увидел… с неба свет, превосходящий солнечное сияние, осиявший меня и шедших со мною». Отец предложил мне обрубить все человеческие дела и уйти с ним. Я так и сделал. Прости, что ничего тебе не объяснил, я не имел права.

Помнится, в оставленной Маше записке я написал: «У меня все хорошо, я жив и здоров, а срочно исчезнуть пришлось не потому, что грозила опасность, а по причинам, сообщить которые не имею права. Это не моя тайна, иначе я рассказал бы тебе все. При первой возможности я вернусь. Жди меня».

Она не дождалась. Я и не надеялся. Вызывал удивление выбор Маши – вместо поиска нового партнера она вернулась к Юре, подлецу и обманщику.

– Я написал, что тайна не моя, иначе я рассказал бы тебе все. Теперь рассказываю.

– Если тайна перестала быть тайной – значит, последний эльф умер?

– Последний эльф теперь – это я. Смотри.

Я достал из стены нож, быстрый глубокий рез по запястью заставил кровь хлынуть мощным потоком.

Маша охнула.

– Что ты?!..

– Погоди. Хочу показать, что эльфы – не люди, наши возможности несоизмеримо выше.

«Наши», ага. Однажды встретится мне еще один в таком же чертоге…

Даже представлять не хочу. До сих пор никто не встретился – ни мне, ни моим предшественникам. Наука статистика убеждала, что, скорее всего, пересечься с конкурентом, более осведомленном о возможностях древней техники, мне не грозило.

Успокоиться не давало пакостливое словосочетание «скорее всего».

Чертог занялся моим лечением, через минуту от раны не осталось следа.

Фокус удался на славу. Маша окончательно поверила, что я – нечто большее, чем прежний Алик, каким-то чудом заполучивший в руки могучую игрушку. Особенно Маше нравилось, что, обретя всесилие, сравнимое с божественным, я вернулся к ней. Окажись ее чувства к Юре чуть слабее или будь Маша по-прежнему той Машей, которая сделала из зажатого соседа-домоседа активного искателя приключений, новое совместное приключение не замедлило бы случиться. Пока же Юра побеждал. В его пользу работало нечто, появившееся в Маше в последнее время. Я продолжил охмурение в надежде переломить ситуацию.

– Мое тело изменилось, я перестал быть тем Аликом, которого ты знала. Собственно, я даже не Алик, мое настоящее имя – Альфалиэль.

– Аль-фа-ли-эль, – певуче повторила Маша. Имя ей понравилось. – Красиво. Мне теперь называть тебя так?

– Я не хочу, чтобы между нами что-то менялось, и предпочел бы, чтобы ты продолжала звать Аликом. То, что со мной случилось, не укладывается в голове, я сам до сих пор не верю до конца.

– Где ты похоронил отца?

Настолько подробно я легенду не продумывал, но проблем не возникло, ответ легко нашелся сам, по аналогии с местными религиозными традициями и без возможности проверки на правдоподобие.

– Эльфы не хоронят умерших. Тела сжигают, пепел развеивают.

Я потянулся за стаканчиком кофе. Рядом влекла взгляд и руку гладкая ножка, предельно знакомая и невыносимо манящая. Под нее загибалась вторая. Их разделяла полоска джинсовых шортов. Простор для фантазии, подкрепленной воспоминаниями, был огромен.

– Кофе остыл. – Я поставил стаканчик рядом с собой на кровать.

– Ничего, все равно вкусно.

– Поставь стакан, как я. Не на подставку, а просто на поверхность.

По моему приказу чертог подогрел кофе.

– Теперь попробуй.

Маша подняла стаканчик и с удовольствием отхлебнула.

– Встроенная микроволновая печь?

– Не знаю. Просто выполнение желаний. Не всех, конечно, не смотри на меня так, будто я всемогущий. Я не бог и не маг, я эльф. В чертоге мне доступно многое из достижений цивилизации предков. Поставь так же мороженое, оно не растает, а станет именно таким, каким хочется.

Маша поставила. Кофе и мороженое стояли рядом, кофе нагревался, мороженое охлаждалось.

– Управление через чтение мыслей?

– В том числе. Но не в том смысле, в котором ты подумала.

– А что я подумала? – Маша вскинула на меня подозрительный взгляд.

– Не знаю, я не умею читать мысли, но ты сейчас могла подумать, что умею. Желания в голове хозяина находит чертог, возможное он исполняет, невозможное игнорирует.

– Что он еще умеет?

– Делает всю работу по дому – стирает, гладит, сушит, удаляет отходы, подстраивает обстановку и интерьер под сиюминутные потребности, становится видимым и невидимым, перемещается в пределах планеты… – Я остановился, чтобы не сболтнуть лишнего. О Голосе, Сонном луче и даже о лечении говорить пока не стоило. Или, в худшем случае, без «пока». Просто не стоило. Но я надеялся на «пока».

Услышанное ошеломило Машу, она выдавила только тихое «Впечатляет».

Эх, не вернись Юра в ее жизнь…

В позе Маши ощущалась зажатость, когда-то я в ее присутствии сидел так же. Ситуация перевернулась. Теперь мне хотелось расшевелить бывшую подружку, всколыхнуть в ней угасший огонек, толкавший на приключения. Дотрагиваться до себя Маша не разрешала, ничего серьезней и интимней она тем более не допустит. Так она думала. Я думал иначе. Пришло время второго козыря.

Я отхлебнул из своего стаканчика и показал его Маше:

– Знаешь, почему я заказал раф с грейпрутом?

– Есть какая-то особенная причина? А я в кафе всегда беру то, что захотелось, без всякой задней мысли.

У меня задняя мысль присутствовала в объеме, куда поместилось бы с десяток галактик среднего размера. Обидно, что Маша не помнила заказа кофе-раф с грейпрутом и мороженого. Такое сочетание в нашей с ней жизни было единожды, где к мороженому прилагалось определение «фирменное». Для меня – знаковое событие, после которого произошло столько всего, что до мороженого дело не до дошло ни в тот день, ни потом.

Маша улыбнулась одними губами, в глазах стояла печаль.

– Тонкий намек на толстые обстоятельства? – Улыбка исчезла с ее губ. – Когда мы с тобой ходили в «Мурад», ты заказал мне раф, а себе – фирменное мороженое. Из-за моей ссоры с Юрой ты остался без мороженого. Но после всего, что у нас с тобой было потом, я бы на твоем месте не жаловалась.

– Я не жалуюсь, все те дни я был сказочно счастлив. Но фирменного мороженого, которое ты мне обещала, так и не попробовал.

Собираясь продолжить, я про себя отдал команду «Голос!»…

И сразу же: «Отмена!»

Я прилетел к Маше не для того, чтобы использовать ее как куклу, если она подвержена воздействию Голоса. Надоели игры в жизнь, пора жить по-настоящему. Мне нужно живое человеческое тепло и дружеское участие. Кроме Любы и Эли, любое продолжение отношений с которыми я перечеркнул своими поступками, только Маша могла дать мне чувства, без которых душа умирала. Мне до зарезу требовались сочувствие и любовь – хоть какие-нибудь, но настоящие. Пусть Машу сейчас влечет к Юре, но она непостоянна, а я настойчив. У меня в руках полная колода козырей, а Юра умеет только блефовать. Постепенно наши карты вскроются, и Маша увидит, кто есть кто. Пусть все идет как идет. Последним посмеюсь я.

– Я всегда держу обещания. – Маша обеими руками взялась за края топика, содрала его с себя через голову и отбросила в сторону. – Закроем долг.

Мне открылся вид, о котором мечталось. На самом деле я мечтал о большем, но для первого шага в нужную мне сторону – отлично. Маша сама не думала, что покажет грудь кому-то кроме Юры. Лиха беда начало. Общение с многочисленными Эй научило меня манипулировать женщинами: я создавал необходимую ситуацию, дальше они сами делали то, что мне нужно. Для меня Маша была особенной, но психологически она ничем не отличалась от большинства женщин. Ее твердое категорическое «нет» означало «возможно» – как с «барщиной», втихомолку выведенной за рамками договора с Юрой. Достаточно показать женишку, чем его названная невеста занимается по пятницам, и возобновившимся отношениям придет конец. И я бы позаботился, чтобы, в отличие от недоработанного прошлого раза, расставание вышло окончательным, с проклятиями и непрощаемой руганью. План чудесный, но я так не поступлю. Обнародование «барщины» останется запасным вариантом на худший случай, я буду действовать тоньше и аккуратней. Чувства Маши к Юре после очередного разрыва не выключатся как по мановению волшебной палочки, а виновник расставания станет врагом. Моя задача – стать Маше ближайшим другом и помощником, чтобы, как в прошлый раз, в нужное время оказаться в нужном месте. Рано или поздно ситуация толкнет Машу в мои объятия, а уж я постараюсь устроить так, чтобы нужные мне события произошли как можно раньше и чтобы я оказался единственным, кто поддержит и утешит при любом раскладе и кого Маша не воспримет выгодоприобретателем повторного расставания с Юрой. Наоборот, наметится тенденция, на которую я ненавязчиво обращу внимание Маши: только со мной ей хорошо и спокойно, и с каждым разом все лучше и спокойней. «Хорошо и спокойно» с моими новыми возможностями может быть только в превосходной степени, чего нельзя не заметить. Маша была женщиной и, следовательно, замечала все. Я видел, что она не хочет потерять в моем лице поклонника. Тем более, поклонника столь могущественного. Не сменять Юру на меня ей не давали только не вовремя появившиеся химические процессы в мозгу, вопреки логике ставившие нематериальные субстанции выше реальных ценностей. Сколько бы ни заверяла меня Маша, что отныне между нами ничего быть не может, ее «нет» – не просто «возможно» при определенных обстоятельствах, а, при правильном подходе, столь же категоричное «"да", если обстоятельства исключительны». Осталось такие обстоятельства создать. Первый шаг уже сделан, и сделан он успешно.

Маша вскрыла пластиковый контейнер с мороженым, наскребла пальцами немного сладкой массы и размазала по груди. На меня уставились два съежившихся красных наконечника в коронах из зубчиков-пупырышек. Мурашками от внезапного холода покрылась вся выпуклая белая грудь. Руки зачесались согреть ее всеми доступными способами. От фантомных ощущений проснулись пещерные инстинкты, захотелось хватать, мять и, невзирая на сопротивление, добиваться всего остального, чего вроде бы нельзя. Организм требовал использовать Голос, и он был готов даже, кажется, на применение Сонного луча, только бы получить то, чего хочется, здесь и сейчас…

– Приступай. – Голос Маши был отстранен и бесстрастен, он звучал чисто механически.

Наверное, так она чувствовала себя на работе. Тарелка для еды. Тарелке противопоказаны чувства. Мне же хотелось, чтобы тарелка потекла, как часы на известной картине Сальвадора Дали. Я склонился к размазанному мороженому и присосался губами. Ощущения языка стали вторичными, они дарили удовольствие не мне. Я старался. Во мне проснулся «мастер Нежные Руки» – в плане легкости и чувственности того, что я делал с нравившимися мне женскими местами. Добавить бы к эмоциональному буйству губ и языка страстность ладоней…

Посуду положено брать в руки, если другим способом есть неудобно. Где животное лакает и лижет, там человек пьет из удобно поднятой посуды или берет пищу рукой. По внутреннему состоянию я сейчас был ближе к животным, чем к человеку. Если ко всему прочему, что уже свершилось, разрешить мне взять посуду в руки…

Пришла запоздалая мысль, что следовало отказаться от нескромного десерта. Сообщением, что кроме Юры Маше теперь никто не нужен, она сразу определила границы дозволенного. Мои поползновения сдвинуть границы увенчались успехом, я считал себя в своем праве, и Маша пошла навстречу, как Англия и Франция в Мюнхене перед Второй Мировой, поэтому где-то в глубине души Маши сейчас должна звучать речь Чемберлена: «Я принес вам мир!» Малыми уступками сохранить нечто большое…

Обидно чувствовать себя Гитлером. И быть животным тоже не очень приятно, но что делать, если инстинкты отправили мозг в нокаут, а организм танцует под их обещающую удовольствия дудку? Маша сделает вывод, что я ничуть не изменился. Эльф-полубог в моем исполнении – тот же мужик-хомосапиенс в худшем из воплощений. Никакой разницы. В то время как истинный джентльмен, каким я себе казался, должен был объявить: «Твое обещание было дано давно, в других условиях, я не имею права требовать его исполнения». Жизнь изменилась.

Но мои желания не изменились. Не было ничего важнее мягких конусов со сладкими вершинами, которыми я упивался, как пьяница в конце месяца долгожданной бутылкой с зарплаты.

Пробудить у Маши какие-нибудь чувства не удалось, она продолжила тем же ровным голосом, будто сидела передо мной одетой, а я не облизывал ее нежные прелести, а вел с ней светскую беседу:

– Не думай, что я что-то забыла. Осталось еще одно невыполненное обещание – по поводу несостоявшегося подарка. Я всегда держу слово. Я найду тебе двух девушек – договорюсь в клубе, у нас многие любят интересные опыты. И когда ты придешь в следующий раз… Кстати, когда ты придешь в следующий раз?

И ведь не сомневалась, зараза такая, что приду. У меня на языке вертелась поправка, что не «когда», а «если», но Маша, возможно, специально сказала «когда», чтобы сделать мое возвращение обязательным. Боялась, что я навсегда исчезну из ее жизни? Но если боялась – значит…

Ничего не значит. Она снова с Юрой, а прежнего дружка, получившего всемогущество, терять не хотелось, такими друзьями не разбрасываются. Меня следовало держать на коротком поводке. На всякий случай. Возможно, дела с Юрой у Маши идут не лучшим образом, доверие еще не доказано поступками, а знакомый эльф – это из разряда небывалого и, главное, эксклюзивного. Ни у кого в мире нет друга-эльфа. У Маши теперь есть. Из всех девушек планеты я выбрал Машу – сам только что признался, что живу один, и следов пребывания других женщин в чертоге незаметно. Получив сверхвозможности, я пришел, чтобы бросить их к ногам Маши, а ей, к сожалению, из-за Юры предложить мне нечего. Но терять меня ей тоже не с руки, любовь не вечна, все может случиться. Как женщина, Маша не может не понимать столь очевидной вещи.

– Если не возражаешь, я приду завтра днем. А насчет несостоявшегося подарка… Ты обещала, что одной из девушек будешь ты.

– Не обманывай. В свое время я выбесила тебя зашедшими в гости близнецами, а близняшки, которыми я собиралась закрыть брешь в отношениях, тебе не достались. В то время ты ревновал меня к каждому столбу, мое прошлое было не столь тоскливым и серым, как твое, и своей непохожестью не давало тебе спать. В своей лени и нежелании сделать собственную жизнь веселее ты не видел своей вины, твои неудачи с девушками и их невнимание к тебе казались тебе мировой несправедливостью, это мешало нам с тобой наслаждаться настоящим. Проблему нужно было решать. Близняшки, как выяснилось, уехали, зато под боком была свободная и жадная до приключений подружка.

– Даша?

Других подруг Маши я не знал. Остальные девушки, с кем удалось познакомиться, были коллегами Маши.

Тьфу, сказалось же. «Коллеги». Ну, не ложилось на язык это солидное слово, когда речь шла о девицах легкого поведения. Пусть Маша не такая, но ее сослуживицы показали себя не лучшим образом, как ни пытались доказать, что их работа – просто дарить глазам красоту. Мастер Джава той красотой пользовался в хвост и в гриву.

– У Даши появился парень, у меня есть Юра, и теперь тот вариант, о котором я думала, невозможен. Даю слово, что я выполню обещание, и ты получишь запоздалый подарок, но, прости, без моего участия.

Для прежнего Алика провести ночь с двумя девушками – небывалое приключение, а для Альфалиэля – просто развлечение. Настало время выказать джентльменство.

– У меня два возражения. Во-первых, мне не нужен подарок, если в нем не будет тебя. Во-вторых, что гораздо важнее, твое обещание было дано давно, в других условиях, с тех пор жизнь изменилась. Будем считать, что ты мне ничего не должна.

– Отказываешься?

Я еще не видел Машу такой удивленной.

– Алик-человек настаивал бы, чтоб требование «справедливость любой ценой» было выполнено несмотря ни на что, а эльф Альфалиэль не может принять ненужную жертву. В последнее время я изменился. Ты теперь с Юрой и только с Юрой? Принято. Прими и ты, что у тебя есть друг с большими возможностями, который ценит в тебе прежде всего человека и который поддержит всегда, что с тобой ни случилось бы.

Хорошо сказал. Но «друг с большими возможностями, который ценил в Маше прежде всего человека» видел в ней прежде всего женщину, а о том, чем он, так называемый друг, занимался в эту минуту, лучше было не вспоминать.

Впрочем, мое сказочное занятие подошло к концу. Я грустно поглядел на блестевшую мякоть, очищенную до состояния многократно вылизанной тарелки.

– Где здесь можно помыться, если, вообще, можно? – спросила Маша.

– В чертоге есть душ, ванна, умывальник… Но я предлагаю другой вариант. Искупаемся в теплом море.

Уже в начале фразы полностью прозрачный чертог несся сквозь облака на запад, где солнце только подумывало о ночном отдыхе.

Место для купания я выбрал, конечно же, с умыслом. Все, что я делал и говорил в присутствии Маши, делалось и говорилось с определенной целью. Цель – отбить Машу у Юры. В свое время это у меня получилось, а ведь тогда я не превосходил конкурента возможностями. Сейчас, когда Маша решила блюсти верность, следовало действовать разнообразно и аккуратно. С Юрой я поработаю отдельно, чтобы в отношениях с Машей он проявил себя тем, кем он является на самом деле – подлецом и обманщиком. Нужно поймать его на изменах и на нежелании разводиться. Нужна ситуация, после которой третьего шанса быть не может, Маша должна порвать с Юрой бесповоротно. Но это потом, а сейчас надо максимально близко подвести Машу к идее о скорой смене объекта ее страсти и сделать так, чтобы в нужный момент о других вариантах, кроме меня, даже не думалось.

Первый пункт плана – вернуть доступ к телу, хотя бы визуальный. Пункт наполовину выполнен. На верхнюю половину. В ожидании обещанного купания Маша спокойно сидела передо мной с обнаженной грудью, позволяя любоваться и вспоминать былое. Джинсовые шортики скрывали другой повод напрячь память, но напрягали они вовсе не память. Машу никогда не смущало, что она находится без одежды в присутствии мужчины, с которым не собиралась спать, к тому же ей нравилось нравиться, а мое любование подробностями ее ладной фигуры Маша видела прекрасно. Возможно, показом себя она вносила собственный посильный вклад в путешествие-приключение, состоявшееся по моему приглашению.

Конкретное место, куда я собрался лететь, было мне неизвестно, о его расположении я знал приблизительно, с чужих слов. Чертог двинулся вдоль побережья. Мы снова оказались на Адриатическом море, но теперь не на юге, а в его северо-восточной части. Эля рассказывала, что Хорватия славилась пляжами натуристов, где позволялось больше, чем положено натуристам. Это идеально, чтобы выполнить вторую часть пункта моего плана по возвращению Маши в статус подружки, и намек на следующий пункт, ради которого, собственно, все затевалось.

Нужное место нашлось быстро. Назвать его пляжем значило покривить душой. Голые тела – в основном парами, а также одиночно и группами – нежились под солнцем на огромных камнях-скалах, составлявших «песок», по которому спуск к воде превращался в экспедицию с риском для жизни. Чтобы каменный берег показался песчаным, ступня великана должна быть размером примерно с Сан-Марино и другие микро-государства вроде него. Неподалеку от скалистого берега на травяной лужайке стояли палатки тех, кто прибыл надолго, там шла отдельная бурная жизнь, но я направил чертог к водной кромке, где почти на всех ровных поверхностях расположились любители отдыхать от морали.

Почему я выбрал такое место, а не повез Машу в уединенное место, каких знал сотни после путешествий с Элей и ее заместительницами? Тропическая зелень, ярко-белый или черный песок, крики диких попугаев и других экзотических птиц, пальмы с кокосами, в воде – удивительные по красоте, формам и расцветке рыбы и другие существа… Маше понравилось бы. Понравилось бы – да, но и только. А поставленная мною цель выполнена не будет. Чтобы Маша полностью разделась, вокруг должны быть раздетыми все, другие варианты не сработают.

Маша с непонятным мне чувством косилась на миловавшиеся парочки и (я не успел увести чертог за ближайшую скалу, и Маша увидела) не только парочки внутренне свободных индивидуумов, приехавших сюда со всего мира, чтобы не ограничивать себя в свободе делать что заблагорассудится. Для счастья отдыхающим было достаточно полотенца, расстеленного поверх камней, а некоторые даже подстилку считали излишеством. Зато кроссовки или, в крайнем случае, резиновые танки-вьетнамки были у всех – поранить ногу при передвижении по камням было проще простого.

Я завел чертог в такое место между скал, где можно выйти наружу не будучи замеченными со стороны. Предосторожность была излишней, здесь никто не смотрел по сторонам, все были заняты друг другом или загорали с закрытыми глазами.

– Прости. Я сам попал сюда впервые. У тебя нет купальника, у меня нет плавок, вот я и выбрал местечко, где купаются без них.

Маша еще раз покосилась на окружающих.

– Не только купаются.

Я не уловил интонацию. Неужели Маша меня стеснялась? Маша?! Меня, с которой у нее было все и даже кое-что сверх того, что другие могут представить?!

В недавние времена меня порадовал бы факт, что Маша умеет стесняться. Сейчас, когда от нее требовалось обратное, новое для Маши качество вызывало неприятие.

Она поняла, почему мы прибыли именно в такое место.

– Ты привез меня сюда, чтобы я не смущалась? Спасибо. Честно говоря, я не так представляла себе настоящий нудистский пляж. – Маша поглядела на парочки, активно возившиеся на камнях и в воде. – Свобода тела и свобода духа – вещи разные. Я всецело выступаю за свободу тела, но она не должна мешать свободе духа.

– Что ты понимаешь под свободой духа?

– Жить по тем правилам, которые устраивают меня и не мешают тем, кто меня окружает. Где мы сейчас?

– Адриатика.

– Ты можешь найти что-нибудь более безлюдное?

Мои надежды не оправдались. Я вздохнул.

– Могу перенести тебя в любую точку мира, на самые красивые и самые уединенные пляжи, где нас никто не увидит, но мне хотелось, чтобы в моем обществе ты не чувствовала себя неуютно.

– Спасибо. Но от того, что я вижу здесь, мне еще более неуютно.

Раньше Машу такое не смущало. Раньше ее вообще ничего не смущало. Тенденция не в мою пользу.

– Выбирай любое место на планете. Советую острова Индийского океана или Карибское море. Мне больше нравится Полинезия, но над Тихим океаном сейчас ночь. Зато у купания под звездами есть другие плюсы. Впечатлений останется много.

Маша словно очнулась:

– Сколько сейчас времени по-нашему? Наверное, мне пора домой. Без телефона как без рук.

– Работа?

– К девяти вечера за мной приедут. Совсем во времени потерялась. Восемь уже есть?

– Нет. У нас еще пара часов в запасе.

«У нас». Как было бы здорово, чтобы действительно «у нас», в старом смысле.

– Где у тебя часы?

– В чертоге нет часов.

Без интернета узнать точное время стало проблемой, но после обретения всемогущества оно меня не интересовало, мне хватало передвижений солнца. Рассвет, полдень, закат, а все остальное – между ними. Если требовалось, часовые пояса показывал голографический глобус, на котором я строил маршруты. Я продемонстрировал его Маше.

– Значит, теперь ты живешь без часов, – улыбнулась она. – «Счастливые часов не наблюдают»? Наверное, ты очень счастлив.

По интонации было непонятно, утверждает она или спрашивает. Я решил ответить.

– Сейчас – да.

В присутствии полуобнаженной Маши я был счастлив. Впервые за долгое время. Не по-настоящему счастлив в смысле покоя и надежности, когда хорошо от того, что хорошо будет долго, а счастлив сиюминутным удовольствием. Тоже счастье. Градацию счастья еще не придумали. Это как с любовью. Кто-то любит Родину, кто-то – человека, кто-то – шоколад или футбол по телевизору. Та же история со счастьем.

– Мне было хорошо, а рядом с тобой стало еще лучше, – добавил я. – Ты как солнечный луч в пасмурную погоду. Я счастлив, что у меня есть такой друг.

Мои слова растрогали Машу, она подняла на меня взгляд, полный сомнений, где прежняя Маша, открытая миру и не признающая границ, боролась с новой – мечтающей о вечном счастье с одним-единственным человеком:

– Если я тебя обниму, ты не посчитаешь это слабостью с моей стороны или намеком на что-то?

– Наоборот, почту за честь.

Мы обнялись.

Волшебные ощущения. Маша знала, как сделать парня счастливым. Ее дружеские объятия были нежными, грудь – мягкой, щека, прижавшаяся к моей щеке – теплой и, можно сказать, родной. Мне не хотелось отрываться.

Маша тоже не торопилась уходить из моих рук.

– Спасибо, – прошептала она.

– Это тебе спасибо…

– Нет, тебе. За понимание, за терпение и в целом за чудесный вечер. Ты мог провести его с кем угодно, а выбрал меня, я это ценю. Молчи. – Она помотала головой, почувствовав, что я собираюсь заговорить. – Мне хорошо с тобой, но мое счастье – с Юрой. Отвези меня, пожалуйста, домой. Я не хочу секретов от любимого человека, а о тебе придется молчать. Это меня напрягает.

– Зря. Правду обо мне не знает никто. Кроме тебя. Я тебе доверяю, поэтому рассказал все. Я знал, что ты умеешь хранить чужие тайны.

– Не люблю тайн.

– А кто их любит? Но они есть у всех.

«И у твоего разлюбезного Юрочки» – хотелось добавить. Скоро я прослежу за ним и узнаю, что он скрывает от Маши и вообще от всех, и тогда…

Сцепка рук и тел разорвалась.

– Мне пора домой.

Маша отстранилась, и меня словно ограбили. Я не хотел ее отпускать. А надо. В шахматах это называется гамбит – отдать пешку или фигуру, чтобы выиграть партию.

– А помыться? – предпринял я последнюю попытку достичь цели, поставленной себе на сегодня. – Хотя бы сходи к воде. Все-таки море. Когда еще выберешься?

– Очень хочу искупаться, но некогда, время поджимает. Ты сказал, что в чертоге есть душ.

– Еще я сказал, что есть ванна.

– И умывальник. Сейчас мне сгодится и он.

– Но сначала ты спросила про душ.

Чтобы принять душ, нужно раздеться полностью. Пусть за стенкой, но Маша сделает это в моем присутствии. Хотелось бы без стенки, для того я и стараюсь, постепенно открывая «окна Овертона» – чтобы шаг за шагом категорически отрицаемое Машей превратилось для нее в приемлемое. Невозможное возможно, я знаю это как никто другой.

Маша подумала и кивнула:

– Раз уж есть выбор, я предпочту душ, это тоже быстро. Полотенце найдется?

– И шампунь, и прочее. Ты выбрала душ, потому что ванна долго набирается?

Маша кивнула. То есть, она согласилась бы и на ванну, и на купание в море, но боится опоздать на работу. Надо срочно что-то придумать. Пока Маша со мной, не все потеряно. За короткое время я добился многого: ошарашил и заинтересовал возможностями, наполовину раздел, вбил маленький (первый, но далеко не последний) клин в отношения Маши и Юры – у нее появилась тайна от него. Вспомнилось, как в двадцатом веке в одном из пограничных споров между Индией и Китаем две армии встали лагерями вдоль границ, оставив спорную территорию посередине. Велись переговоры, никто не стрелял, один спокойный день проходил за другим… И вдруг индийцы обнаружили, что видят лица китайских солдат, хотя раньше едва различали палатки. Объяснилось все просто: каждую ночь китайцы передвигали лагерь на один метр. За время противостояния они заняли практически всю спорную территорию, а со стороны никто ничего не заметил. Так же стоило поступать мне.

Невидимый чертог взмыл за облака. Маша вновь прильнула ко мне, с опаской глядя на проносящиеся внизу виды. Если бы я притянул ее к себе или дал волю рукам, на нежной «дружбе», позволяющей Маше находиться рядом со мной с голой грудью, сразу можно поставить крест. Я держался.

– На Кайласе ты сказал, что чертог передвигается в пределах планеты. Почему мы перемещаемся не в нем?

– Еще я сказал, что при необходимости он становится видимым или невидимым. – Щелчок пальцами сомкнул пространство вокруг нас, поместив в зелено-серое мрачноватое помещение.

– Мы все время были в нем? С самого начала – с того момента, когда ты появился у моего окна? Фантастика. – Маша помолчала, и по выражению ее лица я понял, что сейчас прозвучит что-то важное. – Зачем ты вернулся?

– Прости, но отвечу прямо. Ты сама догадываешься почему. Соскучился. Захотелось тебя увидеть.

– Только увидеть?

– Пригласить в гости и… – Я замялся. Маша знала, что нужно парню, который пришел к девушке. Все мужчины приходят к женщинам с разными словами, прикрывающими правду. Я подобрал наиболее подходящие слова для своей правды. – И составить компанию в приключениях. Одному очень одиноко.

– И несмотря на то, что стал всесильным, ты выбрал меня? Звучит лестно, и я тебе благодарна, но, прости, я тоже выскажусь прямо. Ничего больше я дать тебе не могу. Любая другая с удовольствием составит тебе компанию, а со мной у тебя теперь не может быть того, что когда-то было.

– Мне достаточно того, что рядом. Я говорил и повторю: отныне у тебя есть друг с большими возможностями, друг, который ценит в тебе прежде всего человека и который поддержит всегда, что бы ни случилось. И, как друга, меня мучает вопрос, который не могу не задать. Почему ты вернулась к Юре? Он обманывал тебя, встречался с другими, врал насчет развода…

– Не врал. Он прямо говорил, что уйдет от жены не раньше, чем закончится реорганизации фирмы, а до тех пор обязан делать вид, что у них все нормально хотя бы внешне. С другими он встречался потому, что я обманывала его. В нашем с ним разрыве я виновата не меньше, а то и больше.

Люба-номер-два говорила о Юре: «Мерзавец, пробу ставить негде. Он в нашем салоне поочередно со всеми, даже с Мелиндой. Алена Сергеевна обо всем догадывается, а сделать ничего не может, все финансы в руках урода-муженька». Информацию о том, что все финансы находятся в руках мужа, а не жены, я передал Маше сразу после того, как мы встретили Юру в клубе. Маша в тот момент была в шоке от его измены и, наверное, пропустила мимо ушей, а потом, похоже, решила не верить. Скорее всего, Юра наплел еще с три короба небылиц, где он оказывался белым и пушистым, а все вокруг старались его очернить. Но если отбросить мою личную заинтересованность и подумать о ситуации отстраненно…

Переубедить тех, кто «твердо» знает некие факты (знает, естественно, со слов других), трудно, а чаще невозможно. Сменить мнение о чем-то – это признать, что был неправ. Иными словами, сказать всем: «Какой же я был дурак!» А кому охота выглядеть дураком? Человек приходит к какому-то мнению на сравнении разных точек зрения, не зря же в суде кроме прокурора есть адвокат. Если же кто-то поверил определенным авторитетным людям или средствам массовой информации без сравнения с другими точками зрениями – Бог ему судья. Люди верят не фактам, они верят фактам в изложении других людей. В свое время Геббельс знал эту тонкость и результативно пользовался.

Почему я думаю, что Юра обманывает Машу? Во-первых, со слов Любы-номер-два, во-вторых, потому что мне нравится так думать. Сейчас у меня есть две версии, по одной Юра – подлец и обманщик, по другой – жертва поклепа со стороны женщины, которая тоже могла солгать. Почему я безоговорочно поверил Любе-номер-два? Ответ прост, о нем я уже сказал: мне нравится считать соперника непорядочным. В сравнении с гнусным конкурентом я кажусь образцом, на который надо равняться и с которым, единственным, дружить и все прочее. На том же принципе построена мировая политика. Вместо доверительных разговоров – громогласные пустые обвинения, а мы, зрители, верим не в то, что подкреплено фактами, а в то, что нам приятнее. Англичане, например, задолго до Геббельса знали метод очернения конкурентов, достаточно почитать Шекспира. Будет обидно, если Юра окажется честным человеком. Тьфу, совсем не то хотелось сказать. То, что он честен с Машей, будет здорово, но мне будет обидно, что я сел в лужу.

Всю подноготную о Юре я вскоре выясню, а сейчас – время воздействия на Машу. У нее должно остаться как можно больше воспоминаний обо мне. Хороших. Приятных. Желанных для повторения. И, желательно, таких, которые надо держать в секрете даже от самого близкого человека.

– Ты торопишься домой, чтобы подготовиться к работе? Могу сэкономить тебе уйму времени. Если помнишь, перед тобой – мастер Нежные Руки. Я давно не практиковался, но вряд ли что-то забыл. Набрать ванну – тоже не проблема, это дело одной секунды. Я выйду, а ты располагайся. Теплая вода появится по твоему приказу, именно такой температуры, какой тебе захочется. Остывать вода не будет. Горячее или холоднее делай ее сама, просто произноси приказ вслух, и сказанное исполнится. Когда будешь готова – позови.

Я исчез за появившейся перегородкой. Маша еще вникала в сказанное, а возможностей возразить не осталось. Зато появилась ванна – прямо под ней, в виде провала в кровати, окружив Машу высокими стенками.

«Сделать перегородку односторонней», – приказал я мысленно. Преграда стала прозрачной. Маша удивленно озиралась, меня она не видела, по ее мнению я ушел в другое помещение. Обожаю чертог.

Перед тем, как принять ванну, Маша слезла на пол и прошлась по чертогу, потрогала руками теплые мерцающие стены, даже лизнула. В какой-то момент она еще раз ущипнула себя, на этот раз за руку. До сих пор не верит, что происходящее с ней – не сон. Чтобы узнать, спишь ты или нет, нужно отследить логичность слов и перемещений в пространстве, а самый надежный способ – совершить что-то, что невозможно в реальности. Можно взлететь, как птица. Или увидеть давно умершего человека, зная, что он умер. Сон разрушится, когда мозг заметит нестыковки с явью. Маше придраться было не к чему, она не спала. Мне стало интересно: а изменила бы она Юре, если бы твердо знала, что дело происходит во сне?

Под шортами у Маши оказались черные трусики, которые, наконец, вместе с шортами отправились на пол. Окна Овертона работали. Я молодец.

Глядя в пустую выемку ванны Маша произнесла с некоторым сомнением:

– Вода, включись.

Наверное, ей казалось, что откуда-то должно политься, а вода хлынула из каждой клеточки вещества, из которого состояли бортики созданной мною ванны. Чтобы наполнить, ушло мгновение. От поверхности поднимался пар. Маша влезла внутрь и с удовольствием вытянулась. От обычной ванны «эльфийскую» отличал только цвет, стенки и дно вместо привычно белых были такими же, как остальное вещество чертога.

Поблаженствовав и распарившись, Маша позвала меня. Я прибыл во всеоружии, бритва и гели у меня давно были заготовлены, на всякий случай. В свое время я собирался приложить нежность рук к бывшей хозяйке чертога, затем – к многочисленным Эй, большинству из которых такая процедура не помешала бы. Бритва дождалась звездного часа. Второй раз она выступила незаменимым сближающим фактором в отношениях между мной и Машей.

Я вел себя как мастер-профессионал. Не глядя на прикрывшуюся руками «клиентку», я разделся до трусов, чтобы не намекать на желание чего-то большего, и влез в воду с другой стороны ванны. В свое время именно Маша настояла, чтобы я снял лишний, по ее тогдашнему мнению, элемент одежды. Ситуация перевернулась. Маша меня стеснялась. Ее желание казаться скромной выглядело глупо, стеснение должно прививаться с детства, оно должно быть естественным. Открывая мне поле деятельности, Маша прикрыла руками грудь. Даже ребенок понял бы, насколько наивно смотрелись потуги быть застенчивой и недосягаемой, Маша будто бы играла в игру, правил которой не знала. На мой взгляд, ей следовало сказать мне жесткое «нет» по поводу возможных домогательств, а в остальном остаться собой. Игры в недотрогу были неприятны.

В остальном жаловаться не приходилось.

– Убавить воду, убрать пар, поднять температуру воздуха, – бросил я в пространство четкие приказы, – дать мощный свет.

Уровень воды снизился до необходимого, стало теплее, а стены вспыхнули еще ни разу не заказанной мною яркостью, как в фотостудии или в хирургическом кабинете. Без хорошего освещения в предстоящем деле не обойтись, иначе о качестве работы можно забыть.

Я выдавил в ладонь колбаску прозрачного геля для бритья.

– Погоди. – Маша отобрала у меня флакон и намылилась сама.

Это что-то новенькое. Раньше приятная обязанность входила в состав работ как неотъемлемая часть. Маша снова показала мне, что выстроенная ею стена между нами надежна, и ломать ее не следует, чтобы не раздавило.

Как когда-то, мы оказались в тесной посудине лицом друг к другу, я – сидя на коленях, чуть возвышаясь, Маша – полулежа, сдобной мягкостью под водой почти упираясь в мои колени.

– Готова? – спросил я почти сурово, а глаза глядели строго вниз, чтобы ни голос, ни взгляд не выдали торжества победителя.

Маша замешкалась с ответом. Как бы она ни решила, что интимная услуга бывшего дружка – совсем не то, что позволительно в изначально оговоренных ею рамках. «Костюм номер два, без верхней одежды, только в трусах», – скомандовал я про себя, а вслух произнес:

– Ты единственная в мире, кто похвастается, что пользовался услугами эльфа. Во все времена происходило наоборот.

Маша оглядела меня-эльфа с нескрываемым восторгом. Высокий рост, невероятно широкие плечи, несравнимые с реальными, объемистые пластины мышц на груди, рельефные кубики пресса, а главное – выглядывавшие из-под длинной шевелюры острые уши и невероятная, отливавшая сталью кожа без единого волоска, вся из гладких ячеек, будто покрытая сросшейся чешуей, и с мерцающими витиеватыми узорами вроде татуировок. Казалось, сейчас сопротивление Маши сломается, и ее «золотой фонд» пополнится красавчиком-эльфом.

Не сломалось. Не пополнится. Пока.

Маша вздохнула, закрыла глаза и съехала спиной по заднему бортику вниз, на дно, отчего ее ягодицы взобрались на мои сдвинутые над уровнем воды колени, а ноги разошлись к бортикам ванной:

– Я готова.

Глава 3

Надежда, что нежные руки заставят Машу передумать, не оправдались. Сколько я ни старался, как ни повышал градус нежности, а Маша держалась стойко.

Надо бы о чем-то поговорить, чтобы тягостная тишина не принесла с собой тягостные мысли.

Маша подумала о том же и заговорила первой.

– В чем теперь состоит цель твоей жизни?

– Я же сказал. Стать богом, единственным для всех.

– Каким образом?

Я пожал плечами:

– Пока не знаю. Способов много. Мне не хочется проливать кровь или насаждать свою власть насилием. Мне приятно знать, что для людей я уже бог, просто они не знают о моем существовании.

– Почему же не заявишь о себе во всеуслышание? Тебе же некого опасаться, ты единственный в своем роде, все соперники эльфы сгинули.

– Знаешь историю Ахиллеса?

– Из фильма про Трою. Его играл…

– Забудь про кино, я имею в виду легенду о смерти Ахиллеса, я говорю о пятке, за которую его держала мать. У меня, с виду всесильного и неуязвимого, тоже есть своя «пятка». Я могу многое, но не все. Люди могут причинить мне вред. Лучший выход для меня – оставаться в тени, пока я не решу, что делать с миром.

– Можно тебя попросить? Не делай ничего такого, чего не хотел бы по отношению к себе, когда ты был человеком.

– Обещаю. Я с удовольствием советовался бы с тобой и дальше, в том числе по другим поводам…

Фраза осталась незаконченной специально. Как сказала Маша, это был тонкий намек на толстые обстоятельства. Повод задуматься о чем-то большем, чем сожительство с великовозрастным обманщиком.

Но если включить внутреннего адвоката и рассмотреть доводы второй стороны…

Маловероятно, но вдруг Юра окажется честным человеком? Обвинения не имеют права на существование, пока вина не доказана фактами. К тому же я сам – такой же обманщик, причем о собственном обмане Маши ради временного сожительства с ней я знаю точно, мой изначальный план полностью построен на обмане. И что же? Врут все. Разница в том, что в результате моей лжи Маша станет счастливее, она обретет друга с невероятными возможностями, а обман Юры оставит ее у разбитого корыта. Из двух зол выбирают меньшее. Сейчас Маша думает, что выбрала Юру. Пусть думает. Недолго осталось.

Мне, к сожалению, сейчас тоже осталось недолго. Чувственный труд неумолимо стремился к завершению, как ни старался я всеми силами оттянуть конец. Открывшийся мне, как мастеру, вид скоро исчезнет, и увижу ли я его вновь, зависело от множества факторов. Завтра я начну работу по тем из них, которые связаны со счастливым соперником, а сейчас следовало получить последнее удовольствие и не испортить так удачно сложившуюся ситуацию. Все шло хорошо. Тьфу-тьфу-тьфу. Я не суеверный, но в природные закономерности верю. Пресловутый «закон подлости» – такой же закон физики, как те, что изучают в школе. Надо бы и закон подлости ввести программу младших классов, чтобы дети знали, насколько подлой бывает жизнь и насколько зла ее ирония.

Бритва последний раз коснулась гладкой кожи, придерживаемой сбоку пальцами второй руки, и работа завершилась. Я выпрямился, Маша свела ноги. Дело сделано. Пришла пора расставаться. Но у нас появился запас времени. Чертог получил неслышимый приказ переместиться на один из островков у побережья западной Африки. Красивейшее безлюдное местечко нашла Эля, мы ночевали там однажды. Люди и звери без пресной воды не выживают, а для отдыха с чертогом – идеально.

– Жаль, что у тебя с Юрой все так серьезно, – продолжил я вслух, убирая бритву, – мне хотелось взять тебя с собой в путешествие. Если у тебя однажды появятся желание и возможность побывать еще где-то – я в твоем полном распоряжении. Одну секунду. – Я поднял глаза вверх и приказал: – Ванну очистить, воду сменить, дать полотенца.

Чертог выполнил распоряжения, но полотенца из-за неточности формулировки подал сделанные из собственного материала, а не те, что лежали в кладовке. Так получилось даже лучше. Мы не в гостинице, а в технологическом чуде чужой расы. Пусть Маша не забывает, кто перед ней и какие возможности светят той, кто составит мне компанию в приключениях.

Я галантно помог Маше подняться и протянул зеленое полотнище:

– Вытирайся, одевайся, а я выйду, чтобы ты чувствовала себя спокойнее.

– Спасибо. Можно спросить, куда ты выходишь?

– Когда нужно, чертог дублирует жилое помещение. – Через открывшийся проем я показал половинку-копию с еще одной кроватью. – Будь у тебя время провести со мной хотя бы день, я поселил бы тебя отдельно, и твои отношения с Юрой ничуть бы не пострадали.

– Я бы очень хотела, но не могу. И все равно большое спасибо. Ой, где мы?!

Панорамные окна стали прозрачными, глазам открылось буйство красок изумрудного моря, лазурного неба, желтого пляжа и тропической зелени.

Маша еще даже не вытерлась, и я стоял рядом в мокром исподнем – самое время искупаться по-настоящему, как и планировалось, в образе безгрешных Адама и Евы. Ну, в соответствии с моим планом – безгрешных пока.

– Сэкономленное время можно использовать с толком. Прошу пожаловать в воду, Атлантический океан к твоим услугам. – Я сделал приглашающий жест в открывшийся проем наружу.

– Спасибо!!!

Маша бросилась по песку к шумящим волнам.

– Не возражаешь, если я пойду с тобой? – крикнул я вдогонку.

На полпути Маша остановилась и обернулась.

– Не только не возражаю, а настаиваю! Всего этого, – она восхищенно развела руками, – без тебя бы не было. Жду в воде!