Вторник №17 (36), декабрь 2021 бесплатное чтение

Не дело жизни, или Шоу маст Бибигон!..

Чукфест

Чёртова дюжина лет

(Хроника возникновения, выживания и умирания…)

По страницам подготовленной к изданию книги

2010, чуть раньше и несколько позже…

Продолжение. Начало в №31—35

Пока же идёт год 2010.

У кого идёт,

А у кого и стоит

На месте.

Как, скажем, у меня.

Который лежит.

Со своей (опять воспалившейся) коленкой.

Даже с двумя…

Лежит третий месяц,

Почти без перерывов…

И – уже подходит время апреля.

Официального торжественного открытия нашего фестивального сезона.

В рамках писательского праздника «День рожденья Дедушки Корнея».

И – я отчётливо понимаю, что возможности добраться до ЦДЛ у меня не будет.

Ни малейшей.

Ни на каком виде транспорта…

Хотя ещё недели полторы тому мне удалось выбраться на два важных мероприятия.

Соседка по улице литературный критик детской литературы и соратница по чукфестовским делам, машиновладелица Ксения Молдавская свозила меня в РГДБ – Российскую государственную детскую библиотеку.

Где, вместе с ней и со мной, выступал и лауреат премии Чуковского – 2009 Пётр Синявский.

Да и домой следом доставила…

А днём позже, посредством троллейбуса, метро и ковыляющей походки добрался я до Общественной палаты Российской Федерации.

До ОПРФ, если попросту…

Где как эксперт ОПРФ по вопросам детства поучаствовал в общественных слушаниях, посвящённых российскому павильону на Всемирной универсальной выставке ЭКСПО – 2010.

Выступив с речью о необходимости популяризации современной отечественной литературы и её авторов за пределами России.

О возможности расширения пространства русского языка в современном мире.

В частности, мной было предложено ввести в состав российской делегации, отправляющейся на ЭКСПО-2010, современных детских писателей: лауреатов премии Чуковского и участников одноимённого фестиваля.

А также дополнить экспозицию российского павильона за счёт их книг.

Домой с околоновослободской на родную Беговую возвернулся я тем же маршрутом…

И – слёг по очередному разу.

Со своими (распухшими до неприличия) коленками.

Уже двумя…

В субботу 3 апреля я позвонил прозаику Сергею Георгиеву.

Попросив его провести «День рожденья Дедушки Корнея».

Взамен меня.

Потому как было очевидно, что шансов очутиться в ЦДЛ назавтра у меня не было никаких.

Однако в ЦДЛ я всё-таки назавтра очутился.

Каким-то чудесным образом.

Хотя ещё в десять утра 4 апреля ничего не предвещало подобного развития событий…

Я еле-еле сползал с кровати.

Так выглядел мой максимум…

Существовала договорённость с Арсением.

Что перед «Днём рожденья Дедушки Корнея» он ко мне заедет.

На машине.

Взять наши фестивальные значки и номера журналов «Мурзилка» в качестве призов для победителей интерактивных подвижных конкурсов и дебютантов писательских выступлений.

Да и вообще…

Пока Арсений ехал, я принимал вертикаль.

А когда принял, понял, что передвигаться слегка в состоянии.

Шагом хронического паралитика…

Им, этим шагом, я и добрался.

Сперва – до лифта.

Следом – до машины.

Далее – до нижнего фойе ЦДЛ.

Где капитально плюхнулся в кресло.

Из которого давал предсобытийные интервью многочисленным столичным телекомпаниям.

Выстроившимся ко мне в ступенчатую очередь…

Каково же было удивление бывшего редактора детского юмористического журнала «Ералаш» прозаика Сергея Георгиева, когда, появившись в ЦДЛ, он всё это узрел.

Простите за рифму…

Да, телекомпаний было очень много.

Для такого камерного праздника как ДРДК.

Иначе говоря, «День рожденья Дедушки Корнея».

А народу в первые два года его проведения мы собирали мало.

Даже для Малого зала ЦДЛ…

Не получалось.

В отличие от всех других наших мероприятий.

Впрочем, с третьего раза волшебно получилось!

Уже в следующем году…

Здесь же главным волшебством дня явилось моё чудесное возникновение.

На нём.

На Дедушкином дне рожденья…

Немудрено.

Ведь на дворе стояло Светлое Христово Воскресение.

Четвёртый московский фестиваль детской литературы имени Корнея Чуковского

От воскресения до воскресения

В Светлое Христово Воскресение 4 апреля в 2 часа дня в Малом зале Центрального Дома литераторов состоялось торжественное открытие Четвёртого Московского фестиваля детской литературы имени Корнея Чуковского (впрочем, несколько акций было приурочено к завершившейся чуть раньше «Книжкиной неделе»…).

Оно было проведено в рамках литературно-музыкального представления «День рожденья Дедушки Корнея».

На празднике в качестве «творческих единиц» выступили лауреаты премии имени Корнея Чуковского предыдущего года поэты Пётр Синявский и Андрей Усачёв, спевшие песни и прочитавшие стихи собственного сочинения, прозаик участник Фестиваля Сергей Георгиев, поведавший разновозрастной аудитории трогательную историю о снеговике Моте, председатель оргкомитета Фестиваля поэт Сергей Белорусец. повеселивший почтеннейшую публику парой именных смехотворений…

Также выступила главный редактор газеты «Школьник» Татьяна Григорьева, рассказавшая об итогах конкурса «Юное дарование», осуществлённого под грифом Фестиваля Чуковского.

Она вручила призы и грамоты нескольким победителям. Остальным награды будут высланы по почте.

Представитель Городского центра «Дети улиц» Александр Полторак сказал несколько добрых слов о своём деловом партнёре – Фонде поддержки творчества РАзножанровых Детских Авторов «РАДА» (президент Сергей Белорусец) и понадеялся на дальнейшее долгосрочное плодотворное сотрудничество.

Были показаны два динамичных видеоролика о фестивалях разных лет.

Их создатель – сотрудник переделкинского мемориального Дома-музея Корнея Чуковского Владимир Спектор бессменно находился в зале, кропотливо фиксируя на плёнку течение событий, которым в обозримом будущем предстоит составить очередную порцию фестивального архива…

Фотосъёмки же для фестивального сайта chukfest.ru традиционно осуществлял его координатор Арсений Белорусец.

Пресс-атташе Фестиваля Ольга Мурзина с успехом взаимодействовала со средствами массовой информации (из телекомпаний присутствовали ТВ-Центр, «Столица», «Доверие», ВКТ, а из бумажной периодики «Вечерняя Москва», «Родительский дом», «Пионерская правда», газета столичной мэрии «Тверская, 13»…).

Малый зал ЦДЛ и подступы к нему были изящно декорированы букетами и гирляндами из воздушных шариков…

В фойе шла торговля детскими книгами издательства «Самокат» и производилась благотворительная раздача профилактической литературы от ГЦ «Дети улиц».

В этом году Московский фестиваль детской литературы имени Чуковского планирует провести ещё несколько обязательных по сути и произвольных по форме встреч со зрителями.

Ближайшая – традиционный Костёр Чуковского «Здравствуй, Лето!» на территории Дома-музея К. Ч. уже очень скоро. 23 мая в воскресенье…

И – обещанное стало реальностью

Спустя неполных 55 дней…

До дня защиты детей…

Двадцать третьего мая, за неделю с лишним до Дня защиты детей, Четвёртый Московский фестиваль детской литературы имени Корнея Чуковского провёл своё очередное мероприятие – традиционный Костёр Чуковского «Здравствуй, Лето!».

Литературно-музыкальный праздник традиционно прошёл на территории мемориального Дома-музея Корнея Чуковского в подмосковном писательском посёлке Переделкино и собрал около тысячи благодарных зрителей, большинство из которых составляли дети.

Если говорить об особенностях этого Костра, то, во-первых, стоит сказать, что он был юбилейным. Ровно 55 лет назад, в 1955 году (ах, сколько пятёрок сразу!), Корней Чуковский провёл свой первый Костёр для окрестной детворы.

А во-вторых, нынешний год в России и в Москве объявлен Годом учителя, в силу чего:

на Костёр (который не мог не получить от публики заслуженной оценки «отлично») дети съезжались целыми классами, под руководством своих во всех смыслах классных руководителей!..

Официальное начало Костра было приурочено к полудню, но уже с 11 утра авторский дуэт «Ты и я» разогревал самых нетерпеливых, появившихся на месте сбора намного раньше объявленного времени.

В половине двенадцатого на смену дуэту волшебным образом возникли актёры Театра «Игра» во главе с Андреем Защеринским и Галиной Ривкович.

На этот раз, кроме привычных взгляду завсегдатаев переделкинских Костров нового тысячелетия ростовых кукол и взрослых артистов, изображающих героев произведений дедушки Корнея, Андрей и Галина привезли с собой ребят, воспитанников «Студии юного актёра».

А участники Фестиваля стали попеременно выходить на сцену несколько позже. Аккурат после того, как коллективными усилиями на костровой площадке зажгли Костёр, в чём помогли им первый секретарь Союза писателей Москвы Евгений Сидоров и заведующий Домом-музеем Корнея Чуковского Сергей Агапов.

В концертной программе выступили лауреаты премии имени Корнея Чуковского разных лет Марина Бородицкая и Андрей Усачёв, а также Сергей Георгиев, Михаил Грозовский, Дина Крупская, Игорь Жуков, Елена Усачёва, Александр Тимофеевский, Людмила и Александр Чутко.

Вёл программу председатель оргкомитета Фестиваля поэт Сергей Белорусец, заключивший это красочное литературно-музыкальное действо чтением своего восьмистрочного смехотворения…

Поэт и прозаик Станислав Востоков усердно выполнял, видимо, полюбившуюся ему роль кострового, без выхода на эстраду…

На мероприятии присутствовали представители нескольких издательств, выпускающих книги участников Фестиваля.

Особенно приятно было лицезреть директора издательства «Самокат» Ирину Балахонову.

С этим издательством Фестиваль давно и плодотворно сотрудничает.

Более чем двухчасовой праздник освещали несколько телевизионных каналов.

Не остались в стороне и популярные бумажные СМИ.

Не говоря уже об интернет-изданиях…

Бесперебойную связь со всеми средствами массовой информации осуществляла руководитель пресс-центра Фестиваля Ольга Мурзина. Операторскими съёмками для фестивального архива привычно занимался сотрудник Дома-музея Владимир Спектор.

А уже через неделю с лишним, точно в День защиты детей, «Литературная газета» напечатала коллективную юмористическую подборку произведений участников Чукфеста.

Упредив её добрыми словами о нашем детище.

И отрядив нам целую газетную страницу.

Знаменитую (в своё время) шестнадцатую полосу…

Чуть позднее пришёл в Москву очередной Московский международный открытый книжный фестиваль.

Пятый по счёту.

Где я представил только что вышедшую в свет книгу лауреата главной премии Чуковского – 2009 Михаила Яснова «В гостях у неба».

На презентацию собственной книги утренней лошадью из родного Санкт-Петербурга прибыл и сам Михаил Давидович.

А книжка, появившаяся в издательстве «Нарния», имела на себе штамп, прямо говорящий о том, что она принадлежит перу лауреата нашей премии…

В общем, наступило, казалось, вполне среднестатистическое лето.

Лето средней полосы.

Оказавшееся по факту нехорошим.

Совсем.

Своей тридцатиградусной жарой.

На протяжении более чем сорока дней подряд…

И – на фоне этой безумной жары происходила смена бухгалтера Союза писателей Москвы.

Людмилы Алексашиной.

Которая проработала в Союзе около пары лет.

Будучи женщиной темноватой, происходившая из очень простой семьи и выбившаяся на излёте советской жизни из лимитчицы в москвички, она, очутившись в гуще совсем незнакомого ей мира, тянулась к свету.

Как могла и умела.

Пытаясь найти его приветные лучи в посещении Малого и Большого залов ЦДЛ.

В чтении книжек, полученных в подарок от ставших ей знакомыми писателей – членов СПМ.

Совмещала она эти регулярные духовные искания с периодической бытовой словесной несдержанностью.

Иначе говоря, с бесконтрольно-поточной матерной бранью.

От коей перепадало в основном мне.

Обсыпаемому госпожой Алексашиной посредством обсценной лексики в случае любых моих к ней обращений, представляющих, по её мнению, для неё хоть какие-то лишние телодвижения…

Потому как мне гораздо больше всех других-прочих представителей Союза писателей Москвы приходилось с ней общаться.

Вынужденно докучая ей.

Телефонно и живьём.

Ибо, во-первых, Фестиваль Чуковского был самым крупным проектом СПМ.

А во-вторых, Людмила Николаевна в те же годы сделалась и бухгалтером Фонда «РАДА»…

В тех же случаях, когда дела складывались привычно и штатно, Людмила Николаевна общалась со мной вполне по-человечески.

Даже с некоторой преувеличенной уважительностью.

Переходящей в почти карикатурную почтительность…

Людмила Николаевна Алексашина была женщина тучная.

С явно запущенным физическим телом.

Несмотря на то, что лет ей было не так уж много.

Пятьдесят пять ей, помнится, исполнилось при мне…

До поры до времени Людмила Николаевна к врачам не ходила.

А тут припёрло.

И – выяснилось, что она больна.

Тяжело.

Настолько, что это оказалось несовместимо с какой бы то ни было работой…

Ну и пришлось мне заниматься поисками нового эспээмовского бухгалтера.

С опытом работы в общественных организациях.

Нашёл я через дальних знакомых одну очень симпатичную тётеньку.

Притащил на встречу с первым секретарём Союза писателей Москвы Сидоровым.

Вроде обо всём договорились.

Но через день тётенька отказалась.

Так внятно и не объяснив причину отказа…

Это было поздней весной.

Ещё до ужасающей беспрецедентной летней жары 2010 года…

Когда Женя Доброва бросила клич в Интернете.

По моей нижайшей просьбе…

И – на Женин электронный клич отозвалась Ольга Сорокина.

Причём не только весьма опытный бухгалтер, но и вполне состоявшаяся поэтесса…

В общем, связался я с Ольгой.

От имени СПМ.

Получил соответствующее подтверждение.

После чего уже связался с Евгением Юрьевичем, привычно коротающим время жизни на своей литфондовской переделкинской даче.

Впрочем, для встречи с потенциальным бухгалтером СПМ пришлось ему всё-таки ехать в Москву.

Чудовищно душную.

Откровенно малосимпатичную.

В самый её центр.

В Центральный Дом литераторов.

Ибо Ольга Сорокина в Переделкино ехать готова не была…

Кроме Сидорова и меня от СПМ на встрече присутствовал секретарь Союза писателей Москвы прозаик и публицист Игорь Харичев.

Работавший в своё время в администрации президента Ельцина.

Под началом Сергея Филатова.

В Кремле…

Смотрины прошли удачно – и Ольга Сорокина долгосрочно утвердилась в должности бухгалтера Союза писателей Москвы.

А заодно – и Фонда «РАДА»…

В частности, благодаря Ольге, её согласию и определённым усилиям, мне удалось вытащить из Германии гражданина Украины поэта Вадима Левина.

Чтобы мы могли вручить ему премию Чуковского – 2010.

Ольга присутствовала на той торжественной церемонии – и я со сцены, при всём Большом зале ЦДЛ, выразил ей тогда искреннюю сердечную благодарность за проделанную работу.

Левин к ней присоединился – к этой благодарности….

С Людмилой Николаевной Алексашиной такое дело мы бы не провернули.

Ни за что и никогда.

А тут – удалось.

Благо нашлись у Вадима Александровича две сберкнижки.

Советского ещё образца.

Московские.

Новое месторасположение которых Ольга и отыскала…

К тому времени безнал уже правил бал.

Простите (опять же) за рифму…

И – ещё в помощь нам с Ольгой оказалось то, что Вадим Левин собирался в Москву сам.

Без нашего приглашения.

Что я предвидел, когда всю эту историю с Левиным затевал…

Сейчас объясню, о чём я.

Начиная с 2009 года, я стал назначать время торжественной церемонии закрытия Фестиваля и вручения премии на один из дней работы популярной выставки Non/fiction.

Которая ежегодно проходила в Москве.

В Центральном Доме художника.

В ЦДХ.

Я старался приурочить наш цэдээлский торжественный вечер к завершающему дню выставки.

Чтобы все желающие иногородние и даже иностранные участники Non/fiction могли попасть и к нам.

В Центральный Дом литераторов.

В ЦДЛ.

Тем более что ехать на метро от «Октябрьской» до «Краснопресненской» (читай: «Баррикадной») – всего ничего…

Впрочем, к завершающему дню работы Non/fiction наше мероприятие приурочивать получалось не всегда.

По куче разных, никак от моего желания не зависящих, обстоятельств.

Но хоть к какому-то из пяти рабочих дней Non/fiction приурочивать чукфестовский ноябрьско-декабрьский одновечерний праздник мне удавалось всякий раз.

Делал я это не только для того, чтобы заполучить в зал дополнительный поток заинтересованного и профессионального народа, но и для того, чтобы мочь наградить наших лауреатов.

Ведь большинство из них довольно регулярно, из года в год, участвовали в работе Non/fiction…

Куда их приглашали заинтересованные в их приезде издательства.

Нам же приглашать людей было не на что.

Вот я и исхитрялся как мог…

Но вернёмся в июльскую Москву 2010 года.

Откуда – всего-то полтора месяца до календарной осени.

Иначе говоря, до нашего традиционного Костра Чуковского «Прощай, Лето!».

Вокруг которого мы соберёмся снова…

Вокруг Костра…

Двенадцатого сентября в подмосковном писательском посёлке Переделкино традиционным Костром Чуковского «Прощай, Лето!» начался (чтоб через несколько часов под аплодисменты сотен благодарных зрителей закончиться) третий этап Четвёртого Московского фестиваля детской литературы имени Корнея Чуковского.

Хмурым, не слишком тёплым воскресным утром, сразу после одиннадцати, разогревом детско-взрослой публики сначала занимались два непохожих друг на друга (во всех отношениях) коллектива: дуэт «Ты и я» (Ольга и Владимир Жировы), а также бард Сергей Светлов в сопровождении скрипачки Дарьи Григорьевой.

После чего пришла очередь Театра «Игра» (во главе с Андреем Защеринским) и его дочернего коллектива «Студия юного актёра» (художественный руководитель Галина Ривкович).

Ровно в полдень заведующим Дома-музея Чуковского Сергеем Агаповым были принесены великанские спички – и – благодаря небольшим усилиям обширного писательского коллектива участников Фестиваля – Костёр оказался зажжённым…

В развлекательно-познавательном (а по совместительству непредсказуемо-интерактивном шоу) выступили лауреаты премии имени Чуковского 2007 и 2009 годов – Марина Бородицкая, Пётр Синявский, Андрей Усачёв, легендарный Эдуард Успенский (на пару с неподражаемой Элеонорой Филиной), питерский человек с лермонтовской фамилией – Константин Арбенин, поэты Михаил Грозовский и Александр Тимофеевский (вкупе с примкнувшим к ним композитором Станиславом Коренблитом), Игорь Жуков, Инна Гамазкова, молодой автор Наташа Волкова, Людмила энд Александр Чутко (у которого, кстати, был день рожденья…).

Вёл программу председатель оргкомитета Фестиваля поэт Сергей Белорусец, охотно позволивший себе отметиться чтением с эстрады одного своего смехотворения…

Лауреат, к сожалению, ныне уже не существующих премий в области детской литературы «Алые паруса» и «Заветная мечта» поэт и прозаик Станислав Востоков (в отсутствие сотрудника Дома-музея Владимира Спектора) выполнял важную и нужную роль главного кострового.

Победителям конкурсов и другим отличившимся – в качестве призов – вручались номера журнала «Мурзилка», безвозмездно предоставленные ответственным секретарём журнала участницей Фестиваля прозаиком Ириной Антоновой.

Сама же Ирина вместе с другими участниками Фестиваля Сергеем Георгиевым и Виктором Луниным примерно в то же самое время находились в Ярославле, на торжественном праздновании 1000-летия города.

Хороводы вокруг Костра в этот раз почти не водились, что не помешало сплочённости и радостному настроению собравшихся.

Освещением переделкинского мероприятия (кроме уже вышеупомянутого Костра) занимались – проклюнувшееся послеполуденное солнце, пять телевизионных каналов («Столица», «Доверие», «Подмосковье», ВКТ, «Пять с плюсом») и бумажная пресса («Вечерняя Москва», «Московский комсомолец», «Тверская, 13», «Студенческий меридиан»…).

Связь со средствами массовой информации успешно поддерживалась руководителем пресс-центра Фестиваля Ольгой Мурзиной, а фотосъёмка осуществлялась координатором программ Фестиваля и ведущим официального сайта Фестиваля Арсением Белорусцем.

И, конечно же, огромное спасибо от всех пришедших (а по большей части – приехавших) на осенний праздник устной книги маленькому (но весьма работоспособному) коллективу мемориального Дома-музея имени Дедушки Корнея под водительством Сергея Агапова и Павла Крючкова!..

Да, всё так и было.

Именно тогда возникла в нашей фестивальной жизни Наташа Волкова.

НаталИя.

Андрей Усачёв подвёл её ко мне, чтобы нас познакомить.

Ну и – поручился за Наташу.

Как за известного (ему) очень хорошего молодого автора.

Которого с ходу можно выпускать на переделкинскую сцену.

Я в тот же день Наташу на неё и выпустил…

Ещё до возникновения Фестиваля Чуковского Успенский периодически приезжал на переделкинские Костры со своей третьей женой журналисткой Элеонорой Филиной, которую близкие называли Лера…

Помнится, после одного из Костров, где я прочитал несколько загадок-обманок собственного сочинения, ко мне обратилась Лера (у меня тоже было право так её называть) с просьбой прислать побольше симпатичных смешных загадок.

Лере нужны они были для того, чтобы десятилетие её сына Влада прошло весело и задорно.

Естественно, Лерину просьбу я с радостью исполнил.

Правда, сейчас не вспомню: на чей электронный адрес отослал я мой «Загадочник» – Лерин или Эдуарда Николаевича…

Зато точно помню, что в июле 2009 года Успенский написал предисловие к моей будущей книжке, озаглавленное «Придумщик и выдумщик».

Оно потом предварило мой 440-страничный том «Стихит-парад», вышедший в свет через квартал после смерти Эдуарда Николаевича…

Кстати, и Лериного сына Влада Лера с Эдуардом Николаевичем однажды привезли к нам на чуковский Костёр.

А ещё парочку раз на Костёр Эдуард Николаевич привозил парочку своих приёмных дочек…

Но – к году под номером 2010.

На него пришлась очередная смена директора Фестиваля Чуковского.

У Ольги Радзивилл образовались другие приоритеты.

Некоторое время Чукфест просуществовал вообще без директора, а в октябре я предложил эту должность Ирине Горюновой.

Опять же с подачи Жени Добровой.

Познакомившей меня, как я уже писал, и с Ольгой Радзивилл.

В декабре 2006 года.

С Евгенией же я познакомился совсем незадолго до этого.

На свадьбе моих друзей Галины Климовой и Сергея Надеева.

В московском Болгарском культурном центре.

Которого давно уже нет…

Да, Женя мне очень помогала.

Особенно на первых порах…

Именно благодаря ей, кстати, появилась в своё время в жизни Фестиваля Чуковского и Ольга Воронина.

В отличие от Ольги Мурзиной, возникшей рядом, благодаря протекции Ольги Радзивилл.

Вспомните ещё помощницу Замуруева (или Виноградова?) Ольгу Рощину и бухгалтера СПМ Ольгу Сорокину.

Даже вице-президента ФВНК Ольгу Гамазу…

Притом, что Ольг вокруг меня всегда было мало.

Видимо, потому что всегда была одна.

Бабушка.

Баба Оля.

А потом Бабушки – всё-таки – не стало.

Просто истёк срок её земного пребывания…

Мне же – по другим обстоятельствам и примерно в то же время – пришлось изменить собственную жизнь.

Вынужденно.

Единственно для того, чтобы не умереть…

И – тут Баба Оля (я ощущаю это именно так) пришла мне на выручку.

Оттуда…

Послала (и по-прежнему продолжает посылать) мне в помощь Ольг.

Здешних.

Очень разных.

Но – абсолютно незаменимых.

Ольг, без присутствия в моей жизни которых, я вряд ли мог бы справиться с тем, что, похоже, обязан сделать…

Впрочем, в октябре 2010, как я уже написал, директором Фестиваля Чуковского стала не Ольга.

А – Ирина.

Ира Горюнова.

Особа довольно работящая.

Структурированная.

Готовая к саморазвитию.

И – не чуждая желания обогатиться.

Всеми возможными легальными способами…

Что было важно.

Я надеялся, что с её возникновением в жизни Чукфеста, мы сумеем притянуть к себе необходимые нам финансы.

Инвестиции.

Новых партнёров.

Желательно, из банковских структур.

Либо из так называемого социально ответственного бизнеса…

Ибо государство в качестве предсказуемого и надёжного партнёра смотрелось крайне уязвимо.

Да что там говорить – откровенно неубедительно…

И – ещё.

В 2010 году сменился наш постоянный куратор от Департамента культуры.

Вместо Татьяны Калашниковой, назначенной на должность директора «Гайдаровки» и проработавшей в ней потом около десяти лет, нами стала заниматься главный специалист. Екатерина Баринова.

Заниматься – это сильно сказано.

Просто Екатерина Сергеевна, Катя, иногда звонила мне.

Задавала какие-то вопросы.

О чём-то информировала.

Или я ей звонил.

А то и заходил к ней на работу.

В департамент.

Даже порой бывало без предварительного звонка…

Притом, что описываемые мной сейчас годы (2009—2011) были отнюдь не самыми аховыми в жизненной истории Фестиваля Чуковского.

Скорее, напоминали собой стагнацию поздней брежневской эпохи…

Забегая вперёд, скажу, что с каждым последующим годом существования и выживания Фестиваля Чуковского ситуация делалась всё хуже и хуже.

Скажем, начиная с 2013 года ежегодную денежную составляющую от Департамента СМИ и рекламы мы получили лишь однажды.

В 2014 году.

И то следом – через много лет – эти сиротские деньги пришлось вернуть.

В судебном порядке.

Несмотря на то, что истцом был пропущен исковый срок давности, а отчётность наша была прозрачней некуда.

По факту.

Со всеми адресно перечисленными членам жюри, членам оргкомитета и лауреату главной премии платежами.

И, естественно, имеющимися у нас в наличии оригиналами этих банковских платёжек.

Впрочем, об этом позже.

Так же, как и о том, каков он на деле, наш справедливый Арбитражный суд.

И – Апелляционный.

По крайней мере, московский суд.

По крайней мере, в тех случаях, когда общественная организация вынуждена судиться с государственной структурой…

А теперь – о заключительных чукфестовских мероприятиях 2010 года.

В конце сентября по приглашению ОПРФ я принял участие в дискуссии «Кто творит наше будущее».

Дискуссия прошла в рамках конференции «Энергия будущего. Издатели и рекламодатели для детей и молодёжи», которая была организована Альянсом независимых региональных издателей и благотворительным фондом поддержки молодёжных инициатив «Моё поколение».

Я выступил с десятиминутным сообщением на тему «Фестиваль Чуковского как живой каталог современной детской книги».

В моём выступлении я рассказал о воспитании у детей интереса к книге через живое человеческое общение с настоящими современными отечественными писателями.

А также поведал об истории и перспективах Фестиваля и премии Чуковского.

Венцом же нашей ежегодной фестивальной программы явилась торжественная церемония закрытия Фестиваля-2010 и вручение премии Чуковского.

Уже в третий раз.

Чёртова дюжина лауреатов,

или Шоу маст Бибигон!..

5 декабря в Большом зале Центрального Дома литераторов в рамках церемонии торжественного закрытия Четвёртого московского фестиваля детской литературы имени Корнея Чуковского состоялось вручение литературной премии имени Корнея Чуковского.

Премия вручалась в третий раз (до этого в 2007 и 2009 годах).

Премия такова, что присуждается аж в четырёх номинациях.

Лауреатами премии-2010 стали Эдуард Успенский («За выдающиеся достижения в отечественной детской литературе»), Григорий Кружков («За развитие новаторских традиций Корнея Чуковского в современной отечественной детской литературе»), выпускающий редактор литературного журнала «Кукумбер» Дина Крупская («За плодотворную деятельность, стимулирующую интерес детей к чтению, к современной отечественной детской литературе») и Вадим Левин (премия детского жюри «Золотой крокодил»).

Любопытно, что все четыре лауреата (впервые с момента существования премии) являются членами Союза писателей Москвы (хотя не все из них в ней живут…).

Всего же за три премиальных сезона была награждена чёртова дюжина лауреатов (в 2007 г. одну премию на двоих получили Александра Кушнер и Григорий Гладков).

Торжественной церемонии привычно (опять же в третий раз) предшествовала пресс-конференция оргкомитета Фестиваля и премии, прошедшая (как всегда) в Малом зале ЦДЛ.

Именно на ней член жюри премии главный библиотекарь Центральной детской библиотеки имени Аркадия Гайдара Татьяна Рудишина предложила московскому правительству начать выпуск книжной серии лауреатов премии имени Чуковского.

В поздравительно-концертной программе приняли участие председатель оргкомитета Фестиваля и премии Сергей Белорусец, председатель жюри премии Марина Бородицкая, известные писатели, лауреаты премии Чуковского прошлых лет Юрий Энтин, Андрей Усачёв, Петр Синявский, композитор-исполнитель Григорий Гладков, Театр «Игра», «Студия юного актёра», вокально-инструментальный дуэт Евгения Славина и Игорь Белый (спевший песни на стихи Вадима Левина и переводы Дины Крупской), а также другие коллективы и персоналии.

Эдуард Успенский – старший на церемонии отсутствовал.

Зато присутствовал Эдуард Успенский – младший (в окружении своих родственниц). Юный Эдик (двойной тёзка своего дедушки) спокойно и деловито принял диплом лауреата премии.

А Эдуарду Николаевичу – кроме прочих пожеланий и респектов – передала свой (по-хорошему хулиганский) привет горячо любящая его «Наша гавань» (та самая, в которую заходили корабли…).

Аудиовизуальная запись вечера (делавшаяся не только по просьбе Успенского) очень скоро окажется и в домашней коллекции Эдуарда-старшего, и станет заготовками для новых киноработ о фестивальной жизни члена жюри премии сотрудника Дома-музея Чуковского в Переделкине Владимира Спектора, чей очередной фильм (о Фестивале-2010) вызвал очевидную симпатию у нескольких сотен разновозрастных зрителей.

Вёл программу (естественно, на отлично) ответственный секретарь жюри премии литературный критик Павел Крючков.

А когда – буквально на минуточку – его подменил Сергей Белорусец, зал сразу же узнал, что у Фестиваля кроме всем известного «Девчонки и мальчишки, читайте наши книжки!» есть ещё один, менее известный девиз, взращённый на смеси американского английского и русского Чуковского: «Шоу маст Бибигон!..»

Заодно Сергей Белорусец наградил участников детского жюри сувенирной продукцией с эмблемою Фестиваля, номерами журнала «Мурзилка», любезно предоставленными главными мурзилками России Ириной Антоновой и Татьяной Андросенко, и прочитал шестистрочное смехотворение…

Прессы было много. Издательство «Самокат» продавало свои книги.

Телевизионщики и газетчики (было шесть телекомпаний во главе с «Культурой» да около десятка бумажной периодики) брали интервью и пресс-релизы…

В душевном приветствии Фестивалю председатель Союза писателей Москвы Сергей Филатов поблагодарил оргкомитет Фестиваля и премии за проделанную работу и – в частности – сообщил, что, согласуясь с отдельными положениями письма Федеральному Собранию Президента России Дмитрия Медведева, Администрация Президента РФ намеревается в ближайшее время оказать помощь и поддержку Фестивалю детской литературы имени Корнея Чуковского и его мероприятиям.

Спасибо дорогому Сергею Александровичу за хорошие новости!

А – кроме того – спасибо пресс-секретарю ЦДЛ Марине Замской, директору Фестиваля Ирине Горюновой, сотрудникам оргкомитета Ольге Мурзиной, Ольге Ворониной, Арсению Белорусцу, бухгалтеру Фестиваля Ольге Сорокиной, главному редактору газеты «Школьник» Татьяне Григорьевой, Сергею Алхутову, Владимиру Жбанкову, короче, всем тем, кто сумел (несмотря на бросающиеся в глаза сложности) сделать быль сказкой!..

Что ещё к этому [отчёту] можно добавить?

Пожалуй, то, что Эдуарда Николаевича Успенского мы специально вывели из состава членов жюри.

Вывели всего на один год.

Чтобы иметь полное право наградить его главной премией Чуковского.

И – наградили.

Правда, в отсутствие самого Эдуарда Николаевича.

Который в это время находился на лечении в Германии.

Любопытно, что это была первая крупная литературная премия в жизни Успенского.

Примерно на три недели мы опередили другую большую литнаграду, пришедшую в жизнь Эдуарда Успенского – старшего – Премию Правительства РФ…

В тот единственный раз за всю историю нашей премии Чуковского председателем жюри выступила Марина Бородицкая.

А телефонные переговоры с дочерью Успенского Татьяной об участии в церемонии Эдуарда Успенского – младшего – внука Эдуарда Николаевича – успешно провёл ответственный секретарь жюри премии Павел Крючков…

И – ещё.

После торжественной церемонии, уже в кулуарах ЦДЛ, подошла ко мне незнакомка.

Обратилась по имени.

После чего сказала:

– Вы делаете очень нужное и важное дело! Напишите официальное письмо в Федеральное агентство по печати и массовым коммуникациям. Адресуйте его зампреду Григорьеву. Оставьте в почтовом ящике, который стоит в вестибюле агентства, перед входом. Подумайте, как лучше сформулировать вашу просьбу о поддержке. Вам постараются помочь. Только действуйте очень-очень быстро. Письмо обязательно должно оказаться в почтовом ящике до 10 декабря….

Письмо я написал.

Ну и просьбу нашу грамотно сформулировал.

О поддержке.

Попросил поддержать читательский праздник «День рожденья Дедушки Корнея».

Который до той поры поддерживался разве что коллективным энтузиазмом участников Фестиваля…

К моей вящей радости, наша скромная просьба возымела действие.

Морской хаврон Кузя и девочка Саша

Ночные и дневные приключения двух друзей

(Первые главы из книги)

Откуда берутся друзья?

Интересно, откуда берутся друзья? Из сказок? Из снов? Ты не знаешь? И я не знаю. Но знаю, что если очень захотеть – вдруг появляется друг. Никогда не знаешь, откуда придёт. Может, выглянет из-за угла. Или из-под подушки. И вот у тебя друг. Живой и весёлый. Если из-под подушки – значит, приснился и пришёл из сна. Ещё во сне подружился с тобой. Ну, в таком сне, где завихрялки, кувыркалки, голосилки, птитенсы на деревянциях… гаджетороги на кнопанасах… завровравры-неугомонсы… такие все, куролесные. Короче, они в таком сне, где сплошные облакансы и туманенсы, всё непонятно, но очень весело. И там вдруг кто-то такой объявится, которого прежде видеть не приходилось, и названия ему нет, а как сон кончится, так и вовсе забывается – какой он был, этот непонятный кто-то. Но с ним хочется быть всё время. И не расставаться. Вот он вдруг выскочит из-под подушки. Или возьмётся оттуда, где его совсем и не ожидаешь встретить. Но сразу понимаешь: это тот, который из сна. Узнался! Давай знакомиться!..

Ах, да, ты же не знаешь… Жила девочка Саша и очень скучала без живого друга. Чтоб дышал в ухо или в ладонь. И вместе с Сашей бы обедал. И вместе с ней носился бы по комнатам. Это я к тому, что Саше очень не хватало живого дружка. Саша вовсю дружила со всеми своими игрушками и с куклами. Но самыми любыми друзьями Саши были её папа и мама. Ещё бы! Игрушки и куклы – они, да, вроде как живые. Но вроде как и не совсем. То есть пока не вообразишь, что они такие же, как мы, – они с места не сдвинутся и молчат. Чтобы ожили, надо себе это вообразить. Надо Саше самой их передвигать и пересаживать. И говорить за них. Ну, говорят-то они – куклы и игрушки, каждая на свой лад. Но все голосом самой Саши.

А вот мама с папой совсем другое дело. Навоображаешь и такое, и сякое, придёшь к ним, а они уже и сами почти догадались. А если не догадались, то им можно всё рассказать, и они так удивляются… делают вид, будто недогадливые. А в догадках всё переиначивают по-своему, конечно. Они же папа с мамой, взрослые. И на игрушек и кукол совсем непохожи. К папе с мамой можно залезть на колени. На спину. На плечи. Папе так даже на голову. Когда они стоят или идут рядом, можно схватить их за руки и раскачиваться, как на качелях. А ещё веселее – обхватить папину ногу руками и ногами, крепко-крепко!.. и ехать на ней. Как котёнок из соседней квартиры – на ноге мальчишки, который тоже живёт у котёнка в квартире.

– Это хвостатый и четвероногий друг мальчика, – говорит, увидев это, мама.

– А парень, – уточняет папа, – двуногий друг своего четвероногого приятеля.

– А сколько бывает ногов-руков-хвостов у друга? – спросила Саша.

Дело шло к ночи. Папа, шагая, как циркуль, отвез Сашу на ноге в спальню и сказал:

– Если ляжешь спать без выкрутасов и не распугаешь сны, то, может, во сне тебе расскажут, какие бывают друзья-приятели.

– А если я попрошу с хвостами? – спросила Саша. – Вот зачем другу хвост?

– Чтоб было за кем гоняться, – ответил папа.

– Нет, – сказала мама: она как раз поправляла одеяло, снимала кукол, рассаженных вокруг самовара на подушке, и пыталась достать книгу сказок, которую Саша днём закинула на шкаф. – Нет! Хвост нужен, чтоб мусор подмести.

– А ещё, – папа стряхнул Сашу с ноги на постель, – хвостом можно закатить Луну в сон, а там она та-акое нарасскажет!

– Наколдует? – уточнила Саша. – Чтоб друг приснился? Который для меня?

– Ну… – папа пытался отцепиться от Саши, которая снова обхватила его ногу. – Если угомонишься, то, может, друг из сна объявится наяву.

– Тебя, часом, не заносит? – спросила мама у папы. – Дочку свою не знаешь? Она всю ночь будет теперь караулить, чтоб перехватить друга, когда он из сна полезет под кровать.

– А он тогда и не покажется! – ответил папа. – Друзей не подкарауливают.

– Это да, – согласилась мама. – Друзья объявляются и узнаются вдруг.

– Ладно, – покивала Саша с подушки и натянула одеяло до носа. – Буду ночью совсем-совсем послушной. Не буду щёлкать выключателем. Не буду подкидывать ногами одеяло к люстре. Не буду гоняться за тапочками. Не буду связывать шторы узлом друг с дружкой. Не буду перекрикивать музыку в гаджете… – Саша подумала: чего бы ещё вспомнить, чего она не будет сегодня делать перед сном. – Ну и вообще! Всё-всё-всё-всё-всё.

Мама погасила свет. И все-все сделали вид, что враз заснули: подушка, одеяло, тапочки, люстра, занавески, гаджеты, куклы. И Саша.

А папа с мамой, переждав минутку, на цыпочках и улыбаясь, пошли на кухню – чтобы выпить по кружечке чаю перед тем, как уйти к себе в спальню.

Девочка Саша мечтает о друге

Конечно, бывает время, когда папа с мамой, как куклы, тоже играют в молчанку. Если на Сашу обидятся или рассердятся. Например, когда все легли спать, а Саша уговорила подушку быть черепахой. И калачиком свернулась на ней, спасаясь от змеи – стра-а-а-ашенного удава!.. – в него превратилось свёрнутое в длинную колбасу одеяло. Утром папа с мамой торопятся на работу, но до этого надо успеть покормить Сашу – а приходится отыскивать по разным углам спальни черепаху со спящей на ней Сашей… – на подушке, на подушке спит!.. – из-под кровати надо вытянуть удава, который догнал там и задушил смартфон. А смартфон убил удава током. Удав развернулся обратно в одеяло, оно зацепилось за ножку кровати, а мама зацепилась ногой за одеяло и потеряла тапку, а папа успел подхватить маму, и они вместе покатились по ковру, а Саша покаталась на папе с мамой. Но папа с мамой сердятся и обижаются на Сашу ненадолго. Как только Саша, подняв лицо к потолку или глядя в окно, говорила: «А был бы у меня живой дружок…» – папа с мамой сразу переставали дуться или сердиться. И о чём-то оба задумывались.

Труднее всего Саше было с папой и мамой ночью. Ночью они молчат не понарошку. Ночью мама с папой спят. И почему-то так крепко! Как раз тогда, когда Саше приспичит охота с ними поиграть и поболтать. Приходится стаскивать с них одеяло. Или залезать к ним на постель и прыгать там. А если они ещё сильнее зажмуриваются, то приходится прыгать у папы на груди. Или тарабанить маму по коленкам. Или падать на них и крутить им носы и уши – сразу и папе, и маме. А если они всё равно лежат крепко-накрепко зажмуренные, то Саша лезла к ним под одеяло и щекотала изо всех сил. Папу щекотка не пронимала. Но мама не выдерживала и сдавалась. И, зевая в подушку, спрашивала:

– Ты бы своего живого друга тоже донимала по ночам? Не будет спать, заболеет.

– А папа говорит, – отвечала Саша и накручивала мамины волосы на свою ногу, – что работа лечит.

Мама отпускала подушку и, почти заснув, дышала папе в ухо:

– Ты всё же думай, когда, где и при ком что говорить…

– У моего живого друга, – отвечала Саша, покусывая другое папино ухо, – главная работа была бы дружить со мной. А чтобы не болел, я бы пересказывала ему на ночь сказки.

И Саша, сама для себя незаметно, засыпала под боком у папы. И уже не чувствовала, как он относил её к ней в постель.

Да вот беда! Днём мама с папой с утра уходили на работу. Их не было до самого вечера. Саша заглядывала в смартфон. Включала-выключала телевизор. Заставлял игрушек и кукол смотреть передачи вместе с нею… но всё равно к вечеру начинала сильно скучать. Она то и дело выходила в прихожую, ведя за руку любимую куклу. Если по правде, она куклу за руку тащила. Изредка. Потому что чаще всего Саша тащила куклу за ногу.

– Терпи, – говорила она кукле. – От любимой подружки надо всё вытерпливать. Был бы у меня живой дружок, он бы всё терпел! И страшенные щекоталки. И гавкалки в ухо. И когда на носу ему крестики-нолики рисуешь.

Саша нетерпеливо поглядывала на дверь и прислушивалась:

– И он раньше меня успевал бы услышать, как мамины-папины шаги идут от лифта.

Как-то раз папа с мамой вечером пили чай на кухне и о чём-то тихо разговаривали. А Саша тихо-тихо, на четвереньках, осторожненько-осторожненько вползла на кухню. Она успела услышать, как папа сказал маме:

– Завести, что ли, для Саши четвероного приятеля?

– Они вдвоём всё в доме перевернут вверх ногами! – ответила мама. – Представляешь?

– Представляю, – сказал папа. – Но надо что-то придумать.

– Я спрошу у друзей в манеже, – кивнула мама.

Саша забыв про тихо-тихое и тайное подползание, уже открыла рот, чтобы спросить: «А что такое манеж?» – но тут наступила коленкой на подол собственного платья и кувыркнулась лбом прямо в папины ноги. Саша тут же вскочила, оперлась руками о колени мамы и папы и стала подпрыгивать и раскачиваться. И приговаривала:

– И вовсе мы ничего не перевернём вверх ногами! А что перевернётся, так то само! А которое с места не сдвинуть, так его и не перевернуть, и на него надо залеза-а-а-ать!

– Чтобы друг у тебя объявился вдруг, – папа взял Сашу под мышку и понёс в ванную, – ложись-ка сегодня вовремя спать. Только не ворочайся и не колобродь.

– Колобродь это кто? – заинтересовалась Саша, дрыгая налету ногами.

– Не кто, а что, – ответил папа. – Не броди кругами вверх ногами. Сразу засыпай. И вместо сказки на ночь попробуй придумать себе друга. Чтоб он тебе приснился.

– А если я не буду делать эту колобродь, – Саша взволновалась и даже перестала дрыгать в воздухе ногами, – целую минуту! Друг из сна потом придёт ко мне непонарошку?

– Может, не сразу, – ответил папа. – Но если крепко задумаешь во сне, то придёт.

В эту ночь Саша не нападала на постель мамы с папой, и они до утра спали без приключений.

Как Кузька приснился в этот мир

А теперь что расскажу! Приснился удивительный зверь. Может, не мне. А девочке Саше. Или нам обоим. А когда после его приключений в моём сне, я проснулся, то глядь: это чудо живёт среди нас. Зовут его Кузьма. Чёрненький. И наполовину рыжий. А ещё белый. Задние лапы длинные, а передние маленькие. Он передними лапами уже несколько раз переступит, а задние ещё не сходят с места. Такие ленивые задние лапы, ужас!

Сперва о том, что с ним было в моём сне. А после – что он делал в нашем мире. Во сне сначала ничего не было, просто так лежалось. Потом страна прорисовалась. Во сне мы вечно куда-нибудь вляпаемся: то в приключение, то в непонятное место. Зверь Кузьма забрёл в такую страну и мой сон туда затащил. Как? Не знаю! Зацепил задней лапой. Там у него коготки – ой-ой! Бродил Кузьма в траве. Или в капусте. И забрёл или заплыл – во сне и не то бывает!.. – в страну Гугупаев. Тех, которые Пупугуи. Что ему там было нужно? Может, искал домашнюю песенку. Её поют, когда сидят дома. Кузьма где-то слышал: гапупаи – певчие птицы. Всех перепевают и передразнивают. Но не как Папузьяны! Или обезьяпы? Обезпуи? Пупучапсы?! Гупазьянсы? У обезьпапсов хвосты не из перьев. Они ими за ветки цепляются и раскачиваются. Туда-сюда. Ну их! Летает всякое голубое Бегемо! Во сне и не то встретишь… Мой сон за собой тащит Кузя. Разберёмся, что за зверь.

Кузьма – мохнатый морской свинтус. Но маленький и без хвоста. Морская свинка. У свиней много названий. Вот: Чушка. Детишки её – Чуньки. А её муж, свин, хряк, кабан – папа чушкиных Чунек, он – Чуш. На слух вышло что-то глупое. Если к отцу Чунек вместо хвоста прибавить одну букву, получится Чушь. А Чушь не он, а она. И огромную свинью чушью не назовёшь. Ничего себе чушь! Говорят же: свиньи умнее собак. А у нас получилась чушь. Надо сначала. Начнём.

Свинью ещё называют Хавронья. Её муж, кабан, хряк, свин – Хаврон. Приличное, красивое, звучное имя для такой свинской чуши. А дети Хаврона и Хавроньи…. Хаврончики! Кузя, слышь, тебя звать Хаврон. То-то же.

«Хаврончики! Хаврончики!» – загалдели Голубые Бегемопсы, и по-деревьям-скачущие Обезьпупсы, и налетевшие ниоткуда Пупугавсы. А ну, не галдите. Сам знаю: Хаврончик хорошее имя. Звонкое! Вот свин-малыш схватил еду: хав-хав! Вот он её жуёт: хрон-хрон-хрон! А где не пережевал, там перекусил: чик-чик-чик-чик! Ххав-хрррон-чик. Хаврончик.

Кузьма сперва был Хаврончиком. Потом вырос, у него появились детишки. Он стал Хавроном, а они Хаврончиками. У них даже есть танец Хаврончиков. Или… иначе называется? Что-то опять пропустили. Ну, ещё набредём на верное название.

Резвый Гагапуйчик сел мне на голову и шепчет на ухо. Что? Не вертись! Мои волосы – не гнездо из мха и шерсти. Глаза мне хвостом не занавешивай! И не надо крылом чиркать меня по носу. Перелазь на плечо. Оттуда до уха гораздо ближе. Так что? А-а!.. Кузьма ведь морской свин! Морской Хаврон. Дети у него – морские чуньки. Морские хаврончики.

Значит, их любимая музыка – «Танец морских Хаврончиков». Урррра-а-а!

А сейчас готовься!.. открою тайну. Все знают: во сне снится одно, а наяву оно не такое. Но девочке Саше морской хаврон Кузьма встретился наяву. Она враз поняла: он из её сна. Я рассказал Саше мой сон. Ясно было: нам снился один и тот же Кузя. Как? Тайна. И вдруг Кузя объявился наяву. Ещё тайна. Её мы тоже когда-нибудь раскроем.

Стоп, а где Кузьма в моём сне? На лужайку сбежал, щипать свежую травку. Пойдём-ка туда, отгоним от Кузьки Папагавчиков, они его совсем задразнили! Сядем напротив Кузи, нос к носу, глаза в глаза, погладим его по спине от головы и ушей… до чего? Не до чего его гладить! Ух, сколько тайн нам с девочкой Сашей придётся разгадать: у морских свинок хвоста нету! Загадка природы!

Чем морские хавроны будут рулить, если придётся плыть по волнам, да против ветра?

А как плясать танец морских Хаврончиков? Чем вертеть от радости? Одними только задочками? Так без хвостов они неправильно вертятся. А вот если бы ещё вертеть хвостиками, как пропеллерами, то ого-го! Такой бы ураган поднялся…

Как Кузьма наяву познакомился с Сашей

Однажды сказка из сна, всамделишная сказка из приснилок, очутилась в настоящей живой жизни. Она туда не сама пришла. Сказкам нужно помогать объявиться там, где они нужны и где их ждут. Вот как было: папа и мама девочки Саши вместе с нею поехали за город. К своим друзьям, те работали в большом конезаводе. Конезавод – это от слов: заводить коней. Вот на этом конезаводе выращивали и тренировали самых лучших спортивных лошадей. В любом конезаводе есть манеж. Огромный зал, в котором тренируются лошади и наездники. Пол усыпан толстенным слоем опилок. Чтоб мягко падалось! Потому что при скачке по кругу или когда лошадь прыгает через барьер – бывает, что вместе со всадником падает. Или всадник вылетает из седла. В таком манеже на конях поездили Сашины папа и мама. А их друзья и Сашу посадили в седло и покатали верхом на лошади.

Как манеж и конезавод связаны с морским хавроном Кузей из сна? Про Кузьму не забыто. К нему всё и идёт…

Вместе с Сашей на лошади поездил и главный котища этого конезавода. Саша – в седле. А котище перед седлом, на холке лошади. Там, где её шея переходит в спину. Это была любимая лошадь котищи. Спокойная. Не брыкливая и не кусачая. Другие кошки бегали следом и мяучили: мы тоже хотим кататься! Вообще в конезаводе чего только нет. И кого только нет! Кроме кошек полно собак. Они тоже любят носиться вслед за лошадьми. А под крышей летают синицы, воробьи. И голуби. Бывает, что и вороны залетают. Воробьи, так те запросто садятся лошадям на макушку. Прямо между ушей. Наверное, им нравится, что лошадь от такой щекотки трясёт и всплёскивает ушами…

Удивительный, чудный мир! Замечаешь? Такой, как в том сне, где морской хаврон Кузя приснился папе и Саше. Только в том мире во сне летунские и попрыгунские существа были непонятно какие. А тут, наяву, в манеже, знакомые – какие нам всем встречаются.

Кота с любимой лошади согнала главная манежная кошка. А друзья Сашиных папы и мамы согнали кошку. На её место тут же прилошадилась ворона. Согнали и её, и она долго возмущенно каркала и гоняла воробьёв под крышей манежа. А на холку лошади, перед Сашей, был посажен морской свинтус Кузьма. Да, в этом чудном мире жили ещё и морские свинки. Как в том сне… Морской хаврон Кузя был у них главным. Самый большой из них. Потому очень важный. Как вельможа. Он не любил ездить верхом на лошади. Высоко. Неудобно. Всё под тобой движется. Грохнуться можно! И будешь лететь незнамо куда и сколько. И не знаешь, с чем столкнёшься в конце полёта. Ещё Кузя не любил собак. Когда они лаяли или совали нос в клетки-домики морских свинок, Кузьма верещал, как локомотив электрички… Кузьма вцепился в лошадиную шерсть и сжался в комок. А Саша сразу его признала: именно такой чудной зверь приснился ей во сне! Она погладила Кузю по спине. Он посмотрел на Сашу. И осторожненько, шажок за шажком, перебрался к Саше на седло. Саша почесала его за ушками. А он нежно помурлыкал в ответ. Почти как кошка. Он бы и бочок подставил. Но боялся грохнуться с лошади.

– Мы подружились! – радостно закричала Саша.

Да так громко, что воробьи слетели с лошадиной макушки. Вороны и голуби спрятались под крышей манежа. А лошадь чуть не рванула вперёд. Кузьма уже решил: лететь ему кубарем незнамо куда. Может, обратно в сон. Но папины-мамины друзья удержали лошадь за повод. А Саша удержала Кузю.

– Я с ним ещё во сне сдружилась! – радостно кричала Саша. – Он мне приснился!

В манеже в ту пору шёл ремонт. Морских свинтусов и свинок пришлось раздавать друзьям и знакомым. Но куда пристроить их главного хаврона Кузю? А девочка Саша продолжала восторженно кричать с лошади:

– Правда-правда! Спросите папу. Ему тоже снился этот зверь Кузьма!

Папины-мамины друзья сняли Кузьму и Сашу с лошади. Друзья сказали: раз так, забирай своего нового приятеля к себе, дружбу нельзя ломать. И посмотрели на Сашиных папу и маму. Папа ответил: хорошие сны непременно должны сбываться. А мама не стала спорить. Папа сказал Саше: если ты полюбила зверя – морского свинтуса во сне, а он из сна пришёл к нам сюда… то теперь надо сделать так, чтобы он наяву полюбил свой новый дом. Мама опять не стала спорить. Она взяла Кузьму у друзей и посадила Саше на руки. А Саша прижала его к себе. И опять почесала его за ухом. А он тихо помурлыкал. Друзья принесли коробочку с выдвижной решетчатой крышкой – такой переносной домик с подстилкой из сена. Чтобы в нём Кузьма с удобством доехал до своего нового жилья у Саши и её папы с мамой. А Саша беспокоилась: не помните Кузе ушки!

Ушки у Кузи, вправду, большущие. Как лопухи. Или как уши у слона. Только очень маленького. Но о Кузе речь ещё впереди. А пока проводим Сашу с Кузей и Сашиных папу и маму домой. И помашем на прощанье манежу: до свиданья! Наверное, больше уже не увидимся с тобою, замечательный мир! А вот с удивительным миром в снах Саши и даже Кузи ещё не раз, наверное, встретимся. Он не даст забыть про себя…

И Саша с мамой и папой отправились домой. Саша несла клетку-домик с новым другом Кузей, который приснился ей во сне. А Кузьма наяву ехал в переносном домике.

На кого похож Кузьма?

Кузьма – свинёнок. Но не настоящий, а морской. Это не значит, что он в море живёт. Вовсе нет! На самом деле он похож на большую мышь с толстой округлой мордочкой и мохнатым носом или на маленькую крысу. Или на совсем огромного хомячка. Потому что Кузьма – большой морской хаврон. Если вытянется, то от задочка до носа как раз помещается на тетрадном листе. Но запросто умещается в ладонях у взрослых людей. А девочка Саша усаживала его к себе на колени. Или на подушку. Словом, большой грызун. Грызёт зёрна и фрукты, овощи и травку. И сено. И даже деревянные палочки. По всему миру у Кузьмы тьма родственников. Близких и отдалённых. И какие же огромные! Вот есть морские свинки, порода которых называется мара. Они видом похожи на белёсых козочек. Только без рогов. Длиной они в полметра. А за океаном живут вообще огромные морские свинки: капибары. Вот эти в длину полтора метра! Два шага взрослого человека! Во какая животина. Очень любят капибары купаться в горячих природных источниках. А вот Кузя купаться не любил. Ну, об этом я ещё расскажу.

Из природных морских свинок люди вывели вот таких грызунов, которых приятно и весело держать дома. Вообще-то их вывели для того, чтобы проверять на них лекарства, которыми потом будут лечить людей. Но зверьки так всем понравились, что люди стали разводить их просто для радости и удовольствия. Ну, а раз предков их привезли из-за моря, то их и назвали: заморские свинки. Но потом где один слог – «за» – потерялся, и появилось нынешнее название: морские свинки. Есть с длинной шерстью, лохматые, пушистые, их назвали ангорские, как пушистых ангорских кошек. А морской свин Кузьма был из породы гладкошёрстных. Очень приятно его гладить. Особенно, если разволнуешься и понервничаешь. Гладишь гладкошёрстного Кузю – и постепенно успокаиваешься. Девочка Саша сразу это заметила. Гладишь Кузю, и так хорошо, нервы затихают, и успокаиваешься. И Кузе хорошо. Сидит у тебя на коленях или на подушке и спокойненько так, с удовольствием, грызёт твой рукав или край подушки.

И вот однажды маленькой девочке Саше приснился какой-то удивительный зверь, добрый, мягкий и пушистый. Она потом никак не могла описать его – не запомнила или не рассмотрела. Но во сне она сразу поняла, что с этим зверьком она могла бы дружить. И когда в лошадином манеже Саше повстречался морской свин Кузьма, она сразу его узнала: именно такой… нет, именно этот, который катался на лошади вместе с Сашей!.. он и приснился-повстречался ей во сне. И как она увидела его во сне, так сразу и полюбила. Саша не помнила, было ли ей во сне приятно гладить Кузьму. Но когда ещё на лошади Саша погладила Кузю, то поняла, как это приятно. И полюбила Кузю наяву ещё сильнее. А как сделать, чтобы и Кузьма полюбил своё новое жильё и своих новых хозяев?

Вот Кузькин портрет: наполовину он чёрный. Наполовину – рыжий. Вокруг пуза и спины между чёрной и рыжей шерсткой – белый поясок. На носу хохолок из трёх рыжих пучков. Ушки большие – как у маленького слоника. И сам немного на слоника похож. Только Кузя не кожаный, а шерстяной. А если присядет на задние лапки – прямо-таки медвежонок. Если сожмётся в комок, помещается в ладонях даже у Саши. А если вытянется… ну, вот когда пытается что-то достать, так делается такой длиннющий! Длиннее, чем две ладони. На задних лапках по три чёрных пальца. От колен до того места, где должен быть хвост – пушистые штанишки. На передних лапках – по четыре розовых пальчика с коготками, а между пальчиками пушок. Как будто надеты перчатки без пальцев.

Вот такой он, морской свин Кузьма. Кузя! Кузя! На морковку. Иди сюда… Вот молодец! Очень Кузьма понравился Саше. Она ему капусту – а он в ответ Сашу лизнёт маленьким розовым язычком.

Одно её огорчало – очень он был молчаливый. Так, попищит иногда или поурчит. Иной раз, когда в очень хорошем настроении, – помурлычет. Ну, если услышит, как за окном лают собаки во дворе возмущённо верещит, как локомотив у электрички. А вот чтоб петь и свистеть просто так, как умеют морские свинки, просто от хорошего настроения, этого – никогда.

Стоят иной раз папа, мама и Саша возле Кузькиного домика, смотрят на него и рассуждают: почему это он такой молчаливый? А Кузьма смотрит на них и думает в ответ: «Вам хорошо. Вас вон сколько! А я тут один сижу. Я тоже хочу подружку. Пока подружку мне не добудете, не буду петь…» Ну, о Кузькиной подружке речь впереди. Как-нибудь расскажу и об этом.

2001—2021

Рассказы

Лауреаты премии имени С. Н. Сергеева-Ценского 2021 года

Жизнь удалась

У старика Лычагина от рака умерла жена. Умирала тяжело, в бреду металась на постели, роняя на пол остро пропитавшуюся лекарствами простыню, безумно катала потную голову по подушке, страшно хрипела, будто невидимая петля стягивала истончённую шею. А когда приходила в себя, брала руку мужа в свою и скорбно глядела на него из ввалившихся глазниц воспалёнными глазами, что Лычагину становилось не по себе. Ему казалось, что жена смотрит с немым укором, мол, она вот умирает, а он здоровый мужик остаётся жить дальше. В такие минуты ему становилось невыносимо совестно, он отводил напитавшиеся влагой глаза в сторону.

Три года назад Лычагину настоятельно советовали определить жену в хоспис, чтобы не мучиться с её домашним уходом. Только Лычагин по жизни никогда не был предателем, отказался расставаться с неизлечимо больной женой, с которой прожил долгую жизнь.

– Дома родные стены помогают, – буркнул он хмуро, и дальнейшие вопросы отпали сами собой.

Смотреть на высохшее в былинку жёлтое восковое тело было мучительно, и Лычагин крепился, насильно улыбаясь, чтобы не сделать жене ещё больнее, не нанести душевную рану. И жена напоследок оценила его жертвенную деликатность, почти беззвучно прошептав перед самою смертью одно единственное слово, на которое хватило сил: «Спасибо». По впалой щеке сиротливо прокатилась одинокая слезинка, и глаза жены безвольно закрылись уже навечно. Лычагин медленно опустился на колени, прижался губами к холодной руке и безутешно заплакал.

На похороны приезжали дочь с зятем. Похоронили старуху хорошо, с отпеванием в церкви при кладбище, с богатыми поминками в кафе. Вышло не хуже, чем у людей, обижаться покойнице не на что.

Вечером дочь с зятем уговаривали Лычагина перебраться к ним в областной центр. Только кому он там нужен в областном центре? А здесь в рабочем посёлке прошла вся его жизнь. На местном заводе Лычагин числился на хорошем счету: в своё время завод поставлял для Севера большегрузные трейлеры.

– Да и мать одну не бросишь, – привёл он последний аргумент против спешного переезда, – не освоилась она ещё на новом месте. Поживу пока здесь, а там видно будет.

– Верно батя говорит! – завершил неприятный для Лычагина разговор зять. – Не дело сразу после похорон срываться с насиженного места, – и наказал: – Ты, бать, если надумаешь переезжать, так сразу дай знать, я приеду за тобой. Да и вообще звони если что.

На том и решили.

Похоронил Лычагин свою старуху и остался как бы ни у дел: ещё вчера был на хозяйстве, а сегодня не знал, чем себя занять. Не стало больше бессонных ночей, необходимых ежедневных процедур, постоянных походов за лекарствами, вылазок по магазинам, где можно было удачно приобрести памперсы со скидками. Ощущать внутри пустоту было непривычно, и Лычагин целыми днями неприкаянно бродил по посёлку, равнодушно скользя глазами по знакомым местам.

Третьего дня он забрёл в парк и отстранённо присел на скамейку под берёзой. Над головой в густой кроне звонкоголосо затренькала крошечная птичка. Лычагин, который ещё со школьного кружка юннатов научился различать птичьи голоса, безошибочно определил: «Овсянка». Он поднял голову: сквозь резные просветы в листве лился яркий золотистый свет. В груди у Лычагина вдруг необъяснимо сладостно защемило и нестерпимо потянуло на малую родину. Старика прямо охватил неожиданный зуд, он суетливо поднялся со скамейки и рысью припустил к дому. «Первым делом навещу родителей на кладбище, – на бегу думал он. – А уж потом пройдусь по селу». Дома запыхавшийся Лычагин спешно собрал рюкзак – подарок внука, – завернул с собой кое-что из провизии, чтобы не тратиться в дороге, и опять бегом на остановку, где можно было перехватить рейсовый автобус, маршрут которого проходил мимо родного села.

Через три часа Лычагин сошёл в безлюдном месте, откуда до отчего дома оставалось пройти какие-то незначительные полтора километра. Старик издали поглядел в сторону села. В детстве с этого места открывался величественный вид на церковь Михаила Архангела, а сейчас виднелись лишь макушки высоких старых тополей. Но сегодня это обстоятельство ничуть не омрачило приподнятого настроения Лычагина. Он проводил отъезжавший автобус глазами, закинул за спину рюкзак и ходко направился в село по едва приметной тропинке, извилисто тянувшейся среди молодого сосняка. Скоро Лычагин вышел к первому дому, в котором раньше жили Савельевы. Теперь осиротевшая хата выглядела убого, завалилась фасадом вперёд настолько, что любой мог войти внутрь через окно. Чуть далее, где на кирпичных развалинах буйно цвела глухая крапива и выше человеческого роста стоял бурьян, когда-то располагался отчий дом самого Лычагина.

От переполнивших чувств у Лычагина запершило в горле, защипало в глазах. Он, было, собрался пустить старческую слезу, как неожиданно увидел выходящим из-за угла дома Касьяныча. Ванька Лычагин и Петька Савельев по прозвищу Касьяныч дружили с малолетства. Уж кого-кого, но Касьяныча Лычагин никак не ожидал здесь увидеть. Он оторопел настолько, что по-бабьи глупо взмахнул перед собой ладонью, будто встретил привидение. Касьяныч тоже оторопел, увидев перед собой давнего дружка. Так они стояли где-то с минуту, ревностно рассматривая друг друга. Первым опомнился Касьяныч: заметно прихрамывая на правую ногу и опираясь на самодельный костыль, подошёл и протянул натёртую сухими мозолями узкую ладонь.

– Ну, здравствуй, коль увиделись, – хрипло сказал он, буравя Лычагина колючим взглядом. – В родные места потянуло?

– Приехал родительские могилки проведать, – миролюбиво ответил Лычагин.

– Это правильно, – кивнул Касьяныч, и внезапно заволновался, даже голос стал осекаться, когда спросил: – Выпить с собой прихватил? – и сам ответил себе: – По глазам вижу, что забыл. Нехорошо на сухую поминать! – попенял он растерянному Лычагину. – Но ничего, мы это дело быстро поправим!

В крошечном магазинчике Лычагин купил бутылку водки, пару разовых стаканчиков и пачку сигарет для обедневшего дружка, в душе порадовавшись своей дальновидности – сэкономил на харчах. По пути на кладбище повеселевший Касьяныч торопливо рассказывал о местных новостях, не забывая время от времени проверять бутылку, которая приятно оттягивала внутренний карман потёртого пиджака.

– Всё, Лычагин, пропало село, одни дачники остались. Да и те скоро разбегутся, уж поверь мне. А раньше, помнишь, как богато жили? Колхоз – миллионер. Больница на весь район славилась. Свой роддом, амбулатория, даже операционная была. А сейчас, знаешь, что в больнице находится? Хрен догадаешься! Дом престарелых!

На кладбище Касьяныч бесцеремонно смахнул рукавом с деревянного столика лёгкий налёт плесени, и Лычагин выложил на газете свой немудрёный обед: варёные яйца, огурцы, помидоры, зелёный лук и хлеб. Касьяныч нетерпеливо разлил водку в стаканчики.

– Царствие им небесное, – буркнул он и, не чокаясь, выпил.

После второй Касьяныча потянуло на откровение:

– Лычагин, ты, видно, сильно удивлён, что увидел меня здесь? Небось, думал, что я у внучки жирую? А вот хрен ты угадал! Видишь ли, озаботилась она о моём здоровье, вот и определила в дом престарелых. Думает, я совсем из ума выжил, не понимаю, что надоел, да и тяжёлый дух от нас стариков опять же. Вот и избавилась, чтоб в квартире не воняло. А что, теперь можно изгаляться, когда один как перст остался. Анна умерла, слышал, наверное? Дети далеко живут: Маруська в Хабаровске, а Серёга во Владивостоке. Живут, чего им деется. А я вот здесь в доме престарелых обретаюсь. А сегодня такая тоска взяла за горло, хоть вешайся, – Касьяныч трясущейся рукой налил себе водки и одним махом опрокинул в рот. – Так и существую.

«Вот оказывается для чего он в старый дом приходил», – догадался Лычагин и, сочувствуя, со вздохом признался:

– А я ведь тоже свою Галю похоронил, тоже один остался.

Какое-то время Касьяныч смотрел на него безумными глазами, потом вдруг упал на колени, подполз и принялся горячо упрашивать:

– Лычагин, возьми меня к себе жить! Мы будем в шахматы с тобой играть, пенсия у меня имеется, пускай и небольшая. Пить будем только по великим праздникам. И то четвертинку на двоих. Мы же друзья, Лычагин! – он хватал руки Лычагина, слюняво целовал, просил слёзно. – Не дай пропасть, дружище!

– Поедим, – решил Лычагин, выпитая водка уже ударила ему в голову.

Когда подвыпившие старики заявились в дом престарелых за вещами, там был тихий час. Касьяныч с шумом проковылял по гулкому коридору до своей палаты, где с ним проживали ещё девять постояльцев. Здесь он принялся спешно запихивать в объёмную клетчатую сумку свои вещи.

– Друг приехал за мной, – как заклинание повторял дрожащим голосом Касьяныч. – За мной специально приехал! Забирает меня.

Уже во дворе Лычагин невольно обратил внимание на окна, за мутными стёклами которых маячили одновременно взволнованные и любопытные лица постояльцев: до сегодняшнего дня им ещё не приходилось видеть, чтобы отсюда кого-либо забирали.

Касьяныч повернулся к окнам, низко поклонился и с чувством крикнул:

– Не вспоминайте лихом, бабоньки и мужички!

Вытер рукавом глаза и, не оглядываясь, захромал со двора, сопровождаемый Лычагиным, будто верным оруженосцем, которому доверил нести тяжёлую сумку.

– Знаешь, Лычагин, как мы с тобой крепко заживём? – говорил он дорогой. – Нам сиамские близнецы позавидуют. Вот как заживём!

Только мечте Касьяныча о новой и счастливой жизни в ближайшее время сбыться было не суждено, на полпути приятелей перехватила директриса на подержанной машине скорой помощи. Мало того, что она накричала на Касьяныча, обвиняя старика в систематическом нарушении заведённых ею порядков, так ещё обвинила Лычагина в подстрекательстве к побегу, мол, споил безвольного человека, чтобы воспользоваться чужой пенсией. Пока Лычагин растерянно топтался на месте, не зная, как ответить на явную клевету, Касьяныча бесцеремонно впихнули в машину, и он поехал назад.

– Лычагин, – тянул руки из окна заплаканный Касьяныч, – не бросай меня!

Подул ветер, нагоняя облака. Уже накрапывало, когда удачно подошёл автобус. Только Лычагин вошёл в него, полил дождь, он хлестал по окнам и ручейками стекал вниз. Старик удобнее устроился в кресле, хмель выветрился.

В салоне было по-домашнему уютно, и к Лычагину в полудрёме пришли воспоминания: вот они с Касьянычем вернулись из армии, где Лычагин служил в танковых войсках, а Касьяныч шоферил в стройбате. Работать остались в колхозе: он комбайнёром, Касьяныч шофёром. В страду Касьяныч развозил в поле обеды с поварихой Анной, в которую оба были влюблены. Красивая и статная Анна предпочтение отдавала Лычагину, что не устраивало заносчивого Касьяныча. Что однажды произошло между ними в пути, можно только гадать: может, Анна дала слабину, может, Касьяныч взял насильно, только с того дня Анна стала избегать Лычагина. Окончательную точку в их отношениях поставил случай, когда Лычагин по доброте душевной помог Касьянычу с ремонтом машины в поле: тогда Касьянычу по его собственной безалаберности «мостом» придавило ногу. Только он всё выставил перед Анной в неприглядном свете: как будто Лычагин это сделал специально, чтобы отомстить за то, что Анна не стала с ним дружить. Выслушав от Анны необоснованные упрёки, Лычагин подался в рабочий посёлок на завод. Здесь и познакомился с Галей, которая работала в цехе крановщицей. Она оказалась матерью-одиночкой с полуторагодовалой дочкой на руках, но это Лычагина не остановило, и скоро они поженились. Правда, детей она иметь уже не могла. Вот так и прошла вся его жизнь без любимой женщины и родного ребёнка. И всё-таки не было у Лычагина неприязни к предавшему его другу: что раньше было, то быльём поросло.

Когда Лычагин добрался до места, дождь прекратился, ярко светило умытое солнце, пели птицы. Что ни говори, а жизнь у Лычагина положительно удалась: хорошая жена… была, любящая дочь, доброжелательный зять, прекрасный внук. Что ещё нужно для счастья?

Козерог и Шурочка

Жила у нас в деревне семейная пара, Николай и Шурочка. Был Николай личностью знаменитой: широкоплечий, под два метра ростом с грубыми чертами лица, с ручищами больше похожими на две дубовые тёмные коряги. Однажды на спор он легко разогнул подкову, скрутил её в виде пропеллера и с ухмылкой вернул мужикам. А надо сказать, что по тем временам хорошие подковы ценились особенно дорого, потому как в свободном доступе отсутствовали. Больше с подобными глупостями к нему мужики не обращались. Разве только на потеху ребятишкам он время от времени сгибал пальцами пятаки.

В деревне испокон веков принято давать всем прозвища. Не обошла древняя традиция своим вниманием и Николая, по-уличному звали его почему-то Козерог. Не думаю, что это связано с созвездием Козерога, под знаком которого он мог родиться. Астрологией ни тогда, ни сейчас в деревне особо никто не интересовался. Тогда такого и понятия-то не было. А вот колдовством и всякими приворотами, этим наши деревенские жители страдали. Даже точно знали, кто превращается в полнолуние в свинью и бродит по окрестностям, чтобы напасть на припозднившегося одинокого путника и укатать до смерти. Но как говорится, не пойман не вор. Скорее всего, от того, что Николаю как-то довелось один сезон пасти общественных коз, вот и прикипело прозвище.